Фарамор выбрался из провала, осмотрелся, как зверь, нюхая воздух, и направился к одному из десятка костров, возле которых на бревнах сидели чернокнижники. Он чувствовал на себе благоговейные взгляды ворхов и бессмысленные — мертвецов. Ощущал дыхание мощи, затопившей эту жалкую деревушку. Он слышал, как стонут умирающие деревья и дрожат от страха и холода звери.

А еще Фарамор чуял, что неподалеку в лесу скрывается стая. И да, он знал, что волки убили одно из его творений и несколько ворхов. Но это мелочь недостойная внимания, и так или иначе лесные шавки поплатятся за содеянное. А сейчас есть дела поважнее — нужно идти к столице не дожидаясь утра, не теряя ни единой минуты даже из той вечности, что ждет впереди. Надо двигаться и действовать, действовать и подниматься в неведомые выси, туда, где богам скоро больше не останется места. Идти к столице! И пускай хоть один чернокнижник попробует пискнуть об отдыхе…

«Мясо букашек лучше крольчатины!»

Чернокнижники почтительно поднялись, когда Фарамор подошел к костру. Они расположились во дворе дома с обрушенной крышей. Бревенчатые стены скрывала занавесь засохшего плюща, который шелестел под порывами ветра. Небольшая пристройка к дому завалилась на бок и сейчас отодранные от этого сооружения доски служили пищей для костра.

Блэсс посмотрел в лицо Фарамора, в его запавшие глаза и почему-то подумал о ненадежном, готовом сработать при малейшем прикосновении, капкане. А еще Блэсс почувствовал, что из проклятого логова Седры только что вылезло существо еще более бесчеловечное, чем раньше, более лютое, хотя, казалось бы, это уже невозможно.

— Мы идем в столицу, — сообщил Фарамор, медленно обводя чернокнижников немигающим взглядом. — Прямо сейчас, — его голос походил на шелест засохшего плюща, что рядом на стене трепал ветер. — Сворачивайте лагерь, да поживее.

Вряд ли кого-то из колдунов обрадовал этот приказ, ведь отдыхали они всего-то чуть больше часа, но свое недовольство все благоразумно скрыли за маской рабской услужливости. Все, кроме молодого чернокнижника с жидкими пепельными волосами и бородкой похожей на пучок чахлой травы. Парень присоединился к войску три дня назад, представившись Сыном Грома, после чего остальные колдуны уже не воспринимали его всерьез.

Сейчас, услышав приказ собираться в путь, молодой некромант посмел выразить свое недовольство глубоким вздохом и кислым выражением лица. Всего-то. Но этого оказалось достаточно, чтобы механизм капкана, который почудился Блэссу, сработал.

«И пускай хоть один чернокнижник попробует…»

В одно мгновение Фарамор оказался возле парня и прохрипел:

— Ты чем-то недоволен, червяк? Тебе что-то не нравится? — его рука, как змея, метнулась вперед, пальцы вцепились в горло Сына Грома.

Побледневшее, было, лицо чернокнижника стало пунцовым, глаза вытаращились, и, казалось, вот-вот лопнут от переполнявшего их ужаса.

Колдуны попятились, старясь скорее отойти от Хозяина и наглеца, посмевшего его прогневить, что было с их стороны более чем благоразумно.

— Если тебе, букашка, не нравится делать то, что я говорю, тогда отправляйся в Великую Пустоту! — пальцы Фарамора сжались, как челюсти хищной рыбины — раздался хруст и звук раздираемой плоти, — рывок и Сын Грома, сделав два шага назад, рухнул на землю возле костра. Кровь хлестала из раны и открытого рта, с шипением орошая раскаленные угли.

Пока Сын Грома, человек, которого никто не воспринимал всерьез, бился в агонии, Фарамор разжал пальцы и с жадностью посмотрел на сочащийся кровью кусок мяса в своей ладони.

Чернокнижники стояли как тени, боясь даже пошевелиться. Каждый из них благодарил Судьбу за то, что не на них пал гнев Носителя Искры. А Сын Грома? Он, несомненно, заслужил смерти. Раз Хозяин решил отправить его в Пустоту — значит заслужил. Стать свидетелями рождения нового мира, иного порядка, должны только достойные.

Фарамор запихнул мясо в рот целиком и начал жевать, при этом он улыбался и переводил взгляд с одного чернокнижника на другого. Его челюсти работали с бешеной скоростью, а по подбородку текла кровь, в свете костра похожая на лаву.

Блэсс смотрел на Фарамора и чувствовал, как на затылке шевелятся волосы. Дрожь колючей холодной волной поползла по шее и вниз по спине. Колдун подумал, что тот страх, что он испытывал раньше, всего лишь жалкий испуг, по сравнению с тем животным, глубинным чувством, которое он чувствовал сейчас. Но почему? Что случилось? Откуда этот ужас? Блэссу начало казаться, что вся его жизнь была сном, а теперь он проснулся и увидел реальность, которая страшнее самого чудовищного кошмара. Это какое-то сумасшествие. Неужели безумие Носителя Искры передалось и ему, Блэссу? Неужели? А может, он давно сошел с ума?

Фарамор прожевал и проглотил мясо под одобрительные, с примесью страха, взгляды чернокнижников. Сын Грома больше не дергался; лишь кровь из раны продолжала вытекать мерными толчками. Привлеченные ее запахом ворхи бродили вокруг двора, возбужденно урча и не смея подойти ближе.

Один из морбестов стоял в темноте между развалин домов. Он походил на исполинского пса, взирающего голодным взглядом на недоступную кость. Из его пасти текла слюна, дыры носа подрагивали, чую пьянящий запах.

— Оттащите эту падаль нашим друзьям, — велел Фарамор.

Чернокнижники бросились выполнять приказ так быстро, словно промедление в один миг было чревато для них смертью. Схватив Сына Грома за руки и за ноги, они вытащили его со двора и бросили, не выказав и доли почтения к мертвому собрату по Темному искусству.

Едва они отошли, как на еще не остывший труп, рыча и отталкивая друг друга, набросились ворхи. Но их пиршество длилось считанные мгновения — с жутким ревом, похожим на рокот грома, подняв вихрь из листьев и снега, на дорогу выбежал морбест. Чудовищная тварь врезалась мордой в кучу ворхов, которые моментально разбежались в стороны, возмущенно вереща и скаля окровавленные пасти. Лишь немногие из них успели урвать хороший кусок мяса.

Морбест схватил труп за ноги зубами, резко взметнув голову, подкинул вверх — Сын Грома крутанулся в воздухе, как монета, подброшенная на жребий — и поймал его раскрытой пастью. Под прицелом жадных взглядов ворхов, он проглотил свою добычу целиком.

Тем временем чернокнижники уже торопливо собирали вещи, а кто-то побежал к другим кострам сообщить остальным о немедленном сборе.

Фарамор подошел к Блэссу и протянул руку с раскрытой, багровой от крови ладонью.

— Да, господин, п… прошу вас, — колдун кивнул и передал ему топор. Он только-только начал приходить в себя после давешнего внезапного приступа ужаса, и слова застревали в горле, будто не желая быть частицей этой жуткой холодной ночи.

Фарамор прикрепил топор к перевязи и, не говоря ни слова, пошел прочь от костра быстрым шагом. Он направлялся прямиком к Алтавиру, как безумец не ищущий легких путей, и, не задумываясь о буреломах и оврагах, которые непременно встретятся в ночном лесу.

А твари поднимались со своих лежбищ и шли за ним. В отличие от некромантов, нечисть была рада скорее покинуть развалины этой деревни, где жажда свежего мяса для нее оставалась лишь жаждой, без надежды насытится. Твари двигались за Носителем Искры, зная, что он, несомненно, приведет их к пище.