75

низким баритоном поет мужчина, лицо которого трудно себе представить: он на десятки километров отдален от динамика, висящего в закусочной под Старогардом.

Броняк подходит к буфету и наклоняется над застекленной витриной. Смотрит на несколько высохших бутербродов с сыром и на косо обрезанные ломтики свиной колбасы.

— Я хотел бы расплатиться, — говорит он полной женщине, стоящей за прилавком, и возвращается к столику.

— Геня! Клиент платит! — кричит буфетчица в сторону кухни.

Вскоре появляется Геня — официантка с черными волосами и очень ярким ртом. Она останавливается перед столиком Броняка и что-то царапает в маленьком блокнотике. Ее раздражает провокационное безразличие гостя. Броняк смотрит в окно, вернее, не смотрит, а явно высматривает что-то.

Бросает беглый взгляд на счет, платит. Официантка тянет с отсчетом мелочи. Однако со стороны клиента не заметно никакого жеста, освобождающего ее от скрупулезной возни с монетками, не слышно даже слова «спасибо», означающего то же самое. Броняк полностью забирает сдачу и даже дважды пересчитывает мелочь.

Официантка пожимает плечами, желая тем самым выразить свое презрение, и отходит с пустым подносом. Тарелка из-под яичницы и банка с остатками кофе по-прежнему остаются перед Броняком.

Он еще раз смотрит на часы и снова поворачивается в сторону окна. Низкий баритон продолжает захлебываться:

Какой-то автомобиль резко тормозит рядом с закусочной.

Раздается дважды повторенный сигнал клаксона.

Броняк встает, бросает на руку плащ.

76

Шыдло выходит из «симки», смотрит в сторону закусочной. В дверях показывается Броняк и быстро идет к машине.

— Вот и ты. Пунктуально.

— Я специально переждал полчаса на боковой дороге, чтобы приехать точно, — говорит Шыдло.

— Паспорт для меня?

— Получишь в Щецине. Встретимся завтра вечером в «Континентале», в девять. Ты приготовил снимок для паспорта?

— Заберешь меня сейчас?

— С ума сошел? Тебя же разыскивают.

— Тебя тоже, — отвечает Броняк.

— Тем более мы не можем рисковать. У меня паспорт на чужое имя и заграничные номера. Меня уже задерживали, но извинились и отпустили. Если бы я вез тебя, то это кончилось бы гораздо хуже, без извинений.

— А я? — цедит Броняк сквозь стиснутые зубы. — Только у меня контакты в «Протоне», и только я смогу организовать там сеть, хоть и «погорел». Нужно было сразу же поручить это мне, а не Зомбеку.

— Надеюсь, ты не думаешь, что мы бросим тебя на произвол судьбы? Иначе я бы сюда не приехал. А ты даже «спасибо» не сказал.

— Ты бы приехал в любом случае. Побоялся бы, что я тебя засыплю прежде, чем ты выберешься из Польши.

— Зачем ты так говоришь? С нашим уровнем подготовки — не засыпаются, ты это знаешь. Знаешь также, что нужен нам. Габрысь, здесь нельзя торчать. Поезжай каким-нибудь поездом в Щецин. Завтра в девять вечера я принесу паспорт в ресторан «Континенталя».

Мимо проезжает машина, за ней другая. Шыдло наблюдает, как последний автомобиль скрывается за поворотом. Он обеспокоен.

— Да завтра, Габрысь. Ты не забыл о фотокарточке для паспорта? Давай, чего ждешь?

Броняк засовывает пальцы в нагрудный кармашек пиджака, но передумывает и прячет руку в карман брюк.

Шыдло замечает в его глазах огонек ненависти и отступает всего на полшага…

77

— Выключи радио, — говорит буфетчица черноволосой официантке. — Мне уже плохо от этих любовных песен. Только вздыхают и сохнут, ничего больше. Стошнить может.

Официантка иронично улыбается.

— Кому как. Когда мне будет столько же лет…

— Не беспокойся, — подхватывает буфетчица. — Ты до моих лет не доживешь… Сколько тебе дал тот клиент?

— Хрыч и скряга. Проследил, чтобы я сдала ему последние пять грошей.

— Такой элегантный мужчина и… скупой.

— Элегантный! — официантка выключает радио. — Теперь так — чем больше скряга, тем лучше одет.

В наступившей тишине раздается гул мотора. Это отъезжает машина, остановившаяся перед закусочной несколько минут назад.

В зал вбегает повариха в перепачканном фартуке, ее правая рука облеплена рыхлым тестом.

— Езус Мария, убили!

— Кого, где? — охает буфетчица. И кричит официантке, побежавшей в окну: — Отойди, это тебя не касается!

— Ножом зарезали, — вопит повариха, — собственными глазами видела! Мой пацан туда сбегал. Всюду его черти носят!

Она шлепает по затылку мальчишку, который стоит рядом.

— Кого убили? — спрашивает официантка. — Того хрыча, что здесь был?

— Думаешь, я побегу смотреть? Лежит там один тип прямо под кухонным окном, где машина стояла, а ударил его чем-то по голове тот, что стоял рядом. Да еще потом ножом пырнул. А пацан сразу туда, интересно ему, дураку. Когда-нибудь и его еще прирежут! Будет тогда знать!

Она снова отпускает подзатыльник мальчишке.

— Не бей ребенка, — говорит официантка, — что ты от него хочешь? Еще дураком станет от битья. Нужно позвонить в милицию.

— Ты и звони, — огрызается повариха. — Я в свидетели не пойду. Тот, что ножом пырнул, вскочил в машину и тю-тю. А этот лежит под окном… Что за люди, так бросить человека!

— Не для того убивал, чтобы с собой забирать, — перебивает ее официантка. — Может пойти туда, посмотреть — вдруг он еще живой?

— Ты лучше не лезь в такие дела, — удерживает ее буфетчица. — Позвони в отделение. Там на стене написан номер, химическим карандашом.

— Знаю, — говорит официантка, идя к телефону, висящему на стене возле буфета, — не раз туда звонить приходилось.

— Какого черта ты туда полез? — допытывалась у парнишки разволновавшаяся повариха. — Не знаешь того, что такие бандиты могут даже ребенка убить? Я вот тебе полезу в другой раз, подожди у меня!

78

— Я вздремну, — сказал сержант Клос. — Если что — разбудишь. Слышишь, Павел?

Мы поменялись местами, и я сел за руль.

В этот момент зазуммерила рация. Я принял сообщение.

«В Старогарде полчаса назад в закусочной неизвестный ударил ножом мужчину и уехал на автомобиле потерпевшего в сторону Пыжиц.

При потерпевшем не обнаружено никаких документов. Направление бегства преступника подтверждается показаниями трех свидетелей. Марка и номер машины не установлены. Всем патрульным экипажам названного района двигаться на Пыжице. Установить строжайший контроль… В дальнейшем приказываю всем радиофицированным машинам соблюдать в эфире полнейшую тишину. Внимание, повторяю…»

— Ну вот и вздремнул, — жалобно протянул Клос. — Теперь не поспишь, даже несмотря на тишину в эфире. Поедем на Пыжице.

— Нет, — ответил я.

— Почему? — спросил сержант.

— Подумай и догадаешься. Я помню фокус Броняка с шофером холодильника. Он любит оставлять за собой живых свидетелей, которые уверенно направляют погоню на ложный след. Сейчас он сделал то же самое.

— Если это был Броняк, — возразил сержант, доставая карту.

— Ты прав, Франек. Но если это был Броняк, то он только для видимости повернул на Пыжице, вот проверь по карте, видишь? А сам по какой-нибудь второстепенной дороге вернулся на щецинскую автостраду. Есть там какая-нибудь такая дорога?

— Да, проехать можно, — подтвердил сержант, — Но ведь от закусочной он отъехал полчаса назад.

— Поэтому мы и не будем тратить времени на Пыжице.

Снова раздался сигнал рации. И новое сообщение:

«Внимание! Внешность мужчины, подвергшегося нападению под Старогардом, не совпадает с описанием разыскиваемого Болеслава. Есть подозрение, что «Болек» был напавшим».

«Болек» — таким псевдонимом в целях обеспечения секретности был окрещен Габриель Броняк, точнее, Марчук.

И опять распоряжение по рации: «Операцию продолжать до полного отбоя. Приказываю всем радиофицированным машинам соблюдать тишину в эфире. Передавать сообщения разрешаемся только экипажам по линии Старогард — Пыжице. Перехожу на прием».

Тишина в эфире…

В такой тишине Броняк шел на самые рискованные действия. Он знал, как нужно бороться в такой ситуации: безжалостно, без колебаний. Он всегда опережал нас по крайней мере на полчаса, а теперь, при этой тишине в эфире, сумеет, видно, опередить нас еще больше.

— Мы заглянем в эту забегаловку? — спросил сержант.

Я мчался в сторону Старогарда со скоростью сто километров в час.

— Знаю, ты спешишь, — снова подал голос сержант, взглянув на приборный щиток. — Но подумай, пожалуйста, о моей бедной жене с детьми.

— Я приму над ними опекунство, — ответил я.

— Сбавь лучше до восьмидесяти. Никто так не позаботится о детях, как родной отец…

В поселке Швенте мы проскочили через мост над рекой Кремпель и вскоре въехали в предместья Старогарда Щецинского.

79

Броняк, повернувшись спиной к залу, сидит за боковым столиком ресторана в щецинском отеле «Континенталь». Играет оркестр, однако никто не танцует; в ресторане уже мало народа, как и бывает обычно в первом часу ночи.

В самом углу зала, через два столика от Броняка, пьет чай девушка с губами, накрашенными под цвет светлого вереска, и явно приклеенными ресницами. Перед ней, кроме чая, стоит наполовину опорожненная рюмка водки. Больше ничего на столе нет.

Она замечает заинтересованный взгляд Броняка, но не реагирует на него. Отпивает глоток водки, над чем-то задумывается. Потом снова смотрит на улыбающегося ей Броняка и тоже улыбается.

Движением подбородка Броняк показывает на ее столик и свободный стул рядом. Девушка опускает Длинные искусственные ресницы и кивает. Броняк подходит, вежливо кланяется соседке и целует ей руку. Не дожидаясь приглашения, садится рядом.

— Вы уже что-нибудь заказали за тем столиком? — спрашивает девушка. — Ничего страшного, здесь обслуживает тот же официант.

— Что мы будем пить? — интересуется Броняк.

— Мартель. Обожаю коньяк, — тотчас же отвечает девушка, будто проверяет, как отнесется к этому предложению ее новый кавалер и есть ли у него деньги. — И черную икру, — добавляет она. — Вы любите икру? Я ее обожаю.

Она внимательно смотрит на Броняка: не предложит ли он ей просто «чистую» с селедкой.

— Мне бы хотелось доставить вам удовольствие, — успокаивает ее Броняк. — Где здесь официант?

— Уже идет.

Броняк по-прежнему сидит спиной к залу.

— Извините, я, кажется, не представился…

— Меня зовут Моника, — говорит девушка. — А здесь однако скучно, да?

80

В закусочной я застал инспектора из старогардского отделения милиции. Мне хотелось услышать подробности от поварихи, официантки и буфетчицы. Поэтому поварихе пришлось рассказать все уже в третий раз.

— Этот, что смылся, как пырнет ножом того, второго, который уже лежал на земле, потому что первый его еще раньше ударил. А тот, второй, почти не защищался, только лежал. А мальчишка уже тут как тут, сразу туда полетел. А его ведь тоже могли убить, правда, могли? Это мой сын. Слыхал? — она дернула мальчишку за уже малиновое ухо. — Слыхал, что этот пан говорит? Что тебя тоже могли убить! Езус Мария!

Я не говорил ничего подобного, однако возражать не стал, надеясь заручиться расположением разговорчивой поварихи. Официантке я заметил, что у нее красивые волосы, буфетчицу же похвалил за тонкий вкус и неприязнь к «пустым песенкам» — в тот момент она рассказывала о том, как велела выключить радио. Польщенные, они все наперебой старались рассказать мне о происшествии как можно больше.

— Все это я уже записал, — вмешался инспектор.

Я присел на корточки перед мальчиком и спросил, что он видел, когда побежал к машине, стоявшей перед закусочной.

— Ты, по-моему, умный малый и наверняка запомнил, как выглядел тот автомобиль?

Мальчишка важно кивнул.

— Это была «симека».

— «Симка», — поправил инспектор.

— «Симка», — повторил мальчик. — У нее были не наши номера, а какие-то заграничные.

— А ты их не запомнил? — быстро спросил инспектор.

Мальчишка отвернулся, он явно не хотел с ним разговаривать. Я сделал инспектору знак отойти и снова спросил юного свидетеля о номере машины.

— На конце было две единицы, — ответил он.

— Казик еще не умеет считать, — с гордостью сказала повариха. — Но единицы уже знает, потому что у нас квартира номер один. Это мой сын. Вы чувствуете, какая голова? Он в отца такой умный. Ну, Казик, что ты еще видел? Скажи пану.

— А ты мог бы нарисовать еще какие-нибудь цифры с этого номера или заграничные буквы? — спросил сержант Клос.

Мальчик заупрямился. Он помнил только «две единицы на конце».

Инспектор из старогардской милиции спросил, почему он не сказал об этом раньше.

— Потому что вы на меня кричали, — выпалил мальчик. — А этот пан, — он показал пальцем на меня, — добрый, ему я сказал.

— Пойду передам сообщение для наших, — замялся смущенный инспектор.

— Обязательно, — согласился сержант, — Только тот человек уже наверняка бросил «симку», не ожидая, пока мы передадим сообщение.

— Нужно собрать донесения патрулей, которые видели «симку» с иностранным номером, — добавил я, — и узнать, на какой это было дороге.

Инспектор подал офицеру местной милиции исписанный листок из записной книжки. Тот вышел.

— Что с раненым? — спросил я инспектора. Мне уже доложили, что потерпевший лежит в комнате заведующего. Врач все еще хлопочет возле него, из-за чего я не мог туда попасть.

— Когда врач окажет помощь, вам дадут знать, — сказал инспектор. — Сейчас там дежурит наш капрал.

Я догадывался, кого ударил ножом Броняк. От инспектора я знал, что раненый отказался отвечать на вопросы. Потом приехал врач, и от дальнейшего допроса пришлось отказаться.

Мы уже знали марку машины, на которой скрылся Броняк, но я понимал, что это еще ничего не значит, что он снова сумел опередить нас в этой полной напряжения тишине эфира. И только здесь, наверху, в комнате, расположенной прямо над нами, находилась первая ошибка Броняка: свидетель, которого он хотел убить, которого должен был убить, но который остался жив.

81

Ресторан отеля «Континенталь».

За уставленным деликатесами столиком девушка пьет много, но не пьянеет, только веселится. «У меня крепкая голова», — шутит она. Броняк, напротив, пьет в меру. Оркестр играет «ча-ча-ча», Моника подпевает.

— Вы танцуете? — спрашивает она.

— Сегодня нет, — отвечает Броняк.

— Где вы живете?.

— А вы?

— Я остановилась здесь. Это лучшая гостиница, я обожаю хорошие отели. А вы тоже нездешний, да? Наверное из Варшавы?

— Я поляк, — говорит Броняк, гладя лежащую на столе руку девушки, — но живу за границей. Отсюда я уехал еще во время войны. У меня нет здесь никаких дел, приехал сюда просто так, по сентиментальному капризу — навестить родину.

— Вы не врете? — спрашивает девушка. — Насчет заграницы?

Броняк вынимает из внутреннего кармана пиджака заграничный паспорт, переплетенный в тонкую кожу. Моника вытягивает руку, хочет посмотреть его, но Броняк снова прячет документ в карман.

— А как вас зовут, вы так и не сказали?

— Том, — отвечает Броняк.

— Обожаю это имя! У меня был как-то один знакомый швед, его тоже звали Том. Он хотел на мне жениться, но должен был уехать. Выпьем на брудершафт, вы не против?

Они пьют. Девушка подставляет губы, однако Броняк целует ее в щеку.

— Поцелуемся позже, — говорит он, — У тебя красивый рот.

— Представляю себе эти поцелуи! — смеется Моника — А кем ты работаешь? Что делаешь?

— Мои сбережения позволяют мне не работать. Я вложил деньги в кое-какие предприятия, а сам путешествую.

— Обожаю такую жизнь! А я тебе действительно нравлюсь? Том, скажи, я тебе нравлюсь?

— Ты самая лучшая женщина из всех, каких я встречал в Польше. И первая, которая меня заинтересовала. Знаешь, Моника, другие, как только увидят иностранца, сразу становятся нахальными, хотят неизвестно чего. Ты же — самая скромная, непосредственная… Моника, я хотел бы тебе кое-что предложить.

— Доллары? — быстро шепчет обрадованная Моника.

— Доллары — это глупость, — отвечает Броняк.

— Для тебя, Том, но не для меня. Знаешь, у нас есть такие магазины — «ПКО», там на валюту можно купить различные тряпки, косметику и вообще всякие мировые вещи.

— Хорошо, будут у тебя эти доллары. А теперь послушай меня, Моника. Я тебе предложу кое-что, выгодное для нас обоих, понимаешь? Внакладе не останешься.

— Понимаю, — говорит она и наклоняется к Броняку. — Со мной можешь говорить обо всем на свете, я знаю толк в жизни. Я, правда, молода, но знаю, как надо жить. Говори, Том…

82

Врач все еще был наверху, в комнате человека, упорно цепляющего за жизнь. Тем временем я показал женщинам фотографию Броняка.

— Он, вроде, был какой-то не такой, — сказала буфетчица.

— Вблизи я его не видела, — ответила повариха.

— Может и похож, но у того были усы, — заметила официантка, поправляя вороной локон, выбивавшийся из-под кружевной наколки.

Я достал карандаш и пририсовал Броняку усы.

— Вот-вот, он и есть! — обрадовалась буфетчица. — Еще заказал яичницу с грудинкой, водки не брал.

В двери за буфетом появилась фигура инспектора.

— Вы можете поговорить с раненым, — сказал он и оглядел зал. — А где тот сержант, с которым вы приехали?

— Я послал его на разведку в Щецин.

— Щецин мы уже уведомили.

— Именно поэтому я его туда и послал. Нам нельзя терять времени.

Мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице, опираясь на расхлябанные перила. Я постучал в дверь, указанную инспектором. На пороге появился человек в белом халате.

— Это дежурный врач районной больницы, доктор Швентек, — отрекомендовал его инспектор. — А это, — он указал на меня, — капитан Вуйчик из Варшавы.

— Пан доктор, — сказал я, — мне нужно срочно побеседовать с вашим пациентом.

— Я бы хотел, чтобы вы отложили разговор. У него сильное кровотечение.

— Это опасно?

— Уже нет, но раненый до сих пор находится в шоковом состоянии. Но это скоро пройдет — у него исключительно сильный организм и мощная мускулатура. Нож пробил напряженные мышцы. Ткани пострадали, но опасных повреждений внутренних органов нет. Его спасла толстая кожаная куртка: она ослабила силу и последствия трех ножевых ударов. И все-таки с допросом следовало бы подождать.

— Я должен допросить прямо сейчас. Без его показаний преступление может повториться в городе. Человек, который его покалечил, воспользуется временем и сможет от нас уйти.

— Ну, если должны… Возможно, он потеряет сознание, тогда сразу же зовите меня.

83

Броняк лежит на кровати в номере отеля «Континенталь». Моника ходит по комнате в чулках и черном эластичном поясе, просвечивающем через тонкую нейлоновую комбинацию.

— У тебя, наверное, с собой не только этот портфель? Где же остальные вещи? — спрашивает она.

— В камере хранения, — лжет Броняк. — Ты хорошо это придумала — мне с ключом пойти вперед, а тебя впустить позже.

— Я тебе уже говорила, Том, что понимаю толк в жизни.

— Ты не пожалеешь об этом, Моника. Ни о чем не беспокойся, мной ты будешь довольна. Через месяц приедешь ко мне, и я тебя там хорошо устрою.

— Посмотрим еще, что будет через месяц.

Моника садится рядом с Броняком.

— Тебе хорошо со мной?

— Ни с кем еще мне не было так хорошо. Я впервые встречаю такую женщину, как ты.

— Не врешь?

— Убедишься.

— Ну и мирово. Ты тоже первосортный парень. Я обожаю таких парней.

84

Передо мной весь в бинтах лежал Бронислав Шыдло, ветеринар из Колюшек. Только на этот раз глаза его — были мутными, а брови стянула гримаса боли. Я махнул дежурившему здесь капралу, и тот вышел из комнаты.

— Ну вот мы и встретились, — сказал я ветеринару.

— Этого никогда бы не случилось, если бы не подлец…

— Кто?

— Тот, что меня… А вообще — зачем вы меня разыскивали? Я ничего не сделал. И не хочу с вами разговаривать.

Я придвинул стул к самой постели и сел, касаясь коленями изголовья.

— Это вы только что спорили за дверью с врачом? — спросил Шыдло. — Он там кричал что-то, вроде «не согласуется с состоянием раненого». Что не согласуется?

— Врачебная этика, — сказал я. — Он не хотел говорить вам всю правду.

Шыдло приподнял голову. Он следил за движением моих губ, как человек с поврежденным слухом.

— Мы разговаривали о ваших ранах, — продолжал я. — У врача нет никаких иллюзий насчет вашего состояния здоровья. Я просил сказать вам правду, чтобы вы могли хоть в последние двадцать — тридцать минут жизни…

— Двадцать — тридцать минут…

— К сожалению. Этот ваш подлец…

Голова ветеринара снова упала на подушку, он тяжело дышал.

— Ну и сукин сын, — прошептал он с ненавистью, — сволочь, мерзавец…

Он повернулся ко мне, его лицо налилось кровью, жилы на висках набухли.

— Ну вы сами скажите! Эта паршивая гнида меня оглушила, так? Он мог забрать мой паспорт, мою машину! Мог или нет? Я бы его уже не догнал, не заложил. Ну скажите, зачем это ему было нужно? Зачем он меня пырнул? За что?!

Не обращая внимания на боль, усиливавшуюся при каждом движении, Шыдло закрыл лицо руками и замотал головой. Он был в отчаянии.

— Я всегда знал, что Броняк способен на это! — сказал я. — Вы были знакомы с ним дольше меня и могли предвидеть, чем все это кончится.

— А что вообще можно предвидеть? Не будьте наивным! Предвидеть нельзя ничего, никогда… — Он удивительно легко приподнялся, опираясь на локоть. — Прошу вас, скажите правду, неужели мне осталось жить только двадцать минут? И не удастся ничего сделать?

— Возможно, тридцать. Вы сами знаете, что можно сделать — инъекцию какого-нибудь возбуждающего наркотика или другого средства для поддержания работы сердца. Но зачем продлевать агонию?

— Что за сволочь, — с ненавистью выкрикнул Шыдло, — что за проклятая сволочь! Я бы никогда не сделал с ним такого. Значит, всего двадцать минут…

Я поднялся со стула.

— Может пригласить доктора? Он подтвердит то, что я сказал.

— Останьтесь, — уже спокойнее сказал Шыдло, — и садитесь. Я знаю, что это правда. Доктор мне сказал другое, наверное, поэтому мне и стало немного лучше. Эти врачи никогда не говорят правды. Разве они скажут кому-нибудь, что у него, к примеру, рак? Я всегда был против такой лжи. Он, видимо, думал, что эти сказки об исцелении заставят меня говорить? Должно быть, его в местной милиции подговорили. Не дождутся!

— Вы не хотели бы передать что-нибудь семье или…

— Да, у меня есть дочка. Но я ей уже не нужен. Да и кому может быть нужен человек, которому осталось двадцать минут жизни? Вы и так не сможете меня посадить… Слишком поздно и для вас, и для меня… Я сейчас только об одном мечтаю — чтобы вы прикончили эту сволочь. Чтобы вы его… этого скота. Ну для чего он бил ножом?

— Успокойтесь. У вас сильное внутреннее кровотечение.

— Наверное, брюшина тоже перерезана… И селезенка… Я чувствую, как там хлюпает кровь… Что-то мне там здорово задел этот…

Внезапно он остановился, словно споткнувшись о последнее слово. Я быстро договорил начатую им фразу:

— Этот Гаврила Марчук из «СС-Галиция»…

— Гаврила Марчук, — повторил ветеринар, как будто вспоминая о чем-то. Потом он вдруг понял смысл сказанного и уставился на меня удивленно и озабоченно. — Откуда вы знаете? Вы не можете этого знать!

— Пан Шыдло, у нас много хороших специалистов. Марчук был под наблюдением уже давно, с самого дня смерти Эмиля Зомбека.

— А он никогда не говорил этого… Даже перед тем, как меня ударить… Мы могли бы избежать этого, знай я раньше…

— Если бы не Марчук, мы, наверное, никогда не сумели бы выйти на вас. И вам не пришлось бы убегать из Колюшек.

— Значит, это он… — прошептал Шыдло. Он с усилием поднял голову и отчаянно закричал: — Ну для чего он решил меня убить? Зачем ему это? Он мог и так все забрать, все, но оставить меня в живых! Ему ничего не угрожало, а я бы выбрался как-нибудь иначе…

Я нажал кнопку магнитофона, спрятанного в кармане пиджака. Затем оперся рукой на колено, чтобы микрофон, вмонтированный в часы, находился на уровне рта лежащего Шыдлы. Ветеринар говорил:

— Это они всучили мне Марчука, уверяли, что он незаменимый человек. Я отказывался, но мне приказали его принять.

— Вы были резидентом разведсети?

— Да. Мне уже нет смысла кого-то выгораживать. Я вам скажу только, что необходимо прикончить этого скота, эту…

Шыдло говорил с трудом, слабым дрожащим голосом.

— Но сначала о Зомбеке, об этом кассире из «Протона»— он тоже был связан с Марчуком. Он был хорошо подготовленным агентом. Когда завод только начали строить, мы послали его туда, там как раз был нужен кассир. Я хотел обезопаситься полностью, и Зомбек получил хорошие документы из артели, которой уже не существует. Она называлась…

— «Чайка».

— Да, «Чайка». Мы дали ему настоящую метрику и хорошую полную биографию. Он проработал в «Протоне» пять лет и заслужил отличную репутацию, когда наверху решили, что пора действовать дальше. От Зомбека потребовали, чтобы он устроил туда Броняка, то есть Марчука, вы уже знаете. Как вы докопались до его настоящего имени?

Очевидно, Шыдло забыл о фотографии в альбоме, который нашел сержант Клос на чердаке в Колюшках. По крайней мере сейчас он не связывал эти факты между собой.

— Говорите, — уклонился я от прямого ответа, — это я вам объясню позже.

— Мы обязательно хотели пристроить в «Протон» именно Марчука, потому что он — квалифицированный специалист, инженер-электронщик. Под видом работника охраны он мог иметь доступ всюду, особенно по ночам… Сколько мне еще осталось? Я чувствую себя хуже, тошнит. Принесите воды…

— При внутреннем кровотечении нельзя пить. Вы лучше ложитесь поудобнее и говорите спокойно.

— Ну тогда дайте закурить, — попросил он.

Я дал ему сигарету.

— Скотина этот Марчук. Вы еще не знаете, что в Старогард я поехал только из-за него? Специально, чтобы договориться о том, где лучше передать ему паспорт. Я сделал это для него! Подвергал себя опасности, рисковал… А он меня ножом… Своего шефа! Пан капитан, моя дочь… Она заканчивает школу и о моей работе ничего не знает… совсем ничего. Клянусь вам! С ней ничего не случится? Я ее хорошо обеспечил, но не в этом дело, вы не…

Он был возбужден и с трудом сдерживал дрожь в голосе.

— Я постараюсь, чтобы ваша дочь сохранила свое доброе имя, — заверил я его, — Решающее значение здесь имеет ваша искренность, мы сумеем за нее отблагодарить. Вы только рассказывайте, рассказывайте обо всем.

85

Броняк сидит за столом в гостиничном номере и вертит в руках заграничный паспорт с фотографией Шыдлы.

Осторожно отдирает фотографию ветеринара.

— Том… Ты не хочешь прописаться в гостинице на все это время?

— Ты знаешь, что с иностранцев в ваших отелях дерут три шкуры. Мы за все должны платить долларами. Я предпочитаю лучше оставить их тебе.

— И ты все время будешь со мною?

— Да, только я буду должен иногда менять гостиницы. А с тобой буду везде, где ни пропишешься. Или, может, тебе удастся найти частную квартиру?

— Мирово! — бросает Моника.

Броняк снова склоняется над паспортом. К тому месту, с которого только что была отклеена фотография Шыдлы, он прикладывает свой снимок, с усами и бачками.

— А сколько денег ты мне оставишь, Том?

— Когда приедешь ко мне, будешь иметь, сколько захочешь.

— Э, когда приеду! Это еще на воде писано. Сколько ты мне оставишь перед отъездом? Если собираешься вызвать меня к себе, то должен знать — мне понадобятся деньги на дорогу. А, Том?

— Я тебе оставлю триста долларов, только это не на дорогу. Потом я пришлю еще, вместе с вызовом. Завтра ты поищешь комнату, и мы будем ходить в разные рестораны. Так будет лучше.

— Как захочешь, так и будет, — соглашается Моника.

— Ужин будешь готовить «дома». Я вообще не хочу лишний раз показываться в городе.

— Ну и хорошо. Ты только говори, что я должна делать, — Моника выходит из ванной, завернувшись в купальное полотенце, — а я буду делать все так, как ты скажешь. У тебя есть «пушка», правда?

Броняк резко вырывается из объятий Моники.

— Рылась в карманах?

— Что с тобой? Ты так, пожалуйста, не разговаривай. Я никогда не роюсь в чужих карманах.

— Так откуда…

— Вешала твои брюки в шкаф — ты швырнул их на стул. Я не хотела, чтобы они мялись. А ты сразу…

— Да, у меня есть пистолет, — остывает Броняк. — И еще много других дел, в которые ты не лезь. Поняла?

— Я знаю, что у тебя много дел, — говорит Моника. — Только ты не бойся, я спокойная.

Броняк возвращается к паспорту ветеринара. Бритвой он аккуратно отделяет от фотографии тонкий слой фотобумаги с оттиском печати.

86

Шыдло жадно затянулся табачным дымом и тотчас же закашлялся. Я подумал о Броняке: где он сейчас, что делает, когда бросил машину, с кем устанавливает новые контакты? О том, что его задержали, я не допускал и мысли. Наверное, он успел уже приучить меня к тому, что всегда опережал нас и уходил невредимым.

— Вот так все и было, как я рассказал, — продолжал Шыдло. — Зомбек в дирекции замолвил словечко за Броняка, и того приняли на работу в охрану. Теперь, пока завод не достроен и охраняется лишь одним человеком, а не целым отделом, мы обеспечены агентурой. Вскоре в «Протоне» стали выпускать первую продукцию… Потом начали строить новый цех — с «электронным мозгом» и так далее. Тогда из центра пришел приказ: приступить к созданию в «Протоне» постоянной агентурной сети. Меня торопили. На этом заводе семь секторов, поэтому, чтобы получить понятие о продукции в целом, мы должны были иметь своих людей в каждом из них. Или, по крайней мере, в пяти самых важных.

— И тогда вы поручили Марчуку возобновить контакты с Зомбеком? Зомбек должен был вербовать людей…

— Да. Только на этот раз хорошо разработанный план нас подвел. За эти десять лет Зомбек засиделся, размяк, начал бояться. Кроме того, ему нравилось на заводе, он полюбил свою работу и даже получил какие-то награды. Одним словом, он отказал Броняку. Тот нажимал, но Зомбек оказался упрямым. По этому поводу я еще получил донесение от Броняка. У Зомбека была какая-то женщина.

— У вас в Колюшках был коротковолновый передатчик?

— Это уже неважно и к Броняку отношения не имеет. А я говорю о нем. Когда я узнал о фокусах Зомбека, то повторил требование выполнить приказ.

— Прислали ему открытку с видом морского пляжа…

— Этот пейзаж служил предостережением и сигналом тревоги. Открытка с Гевонтом означала бы необходимость ликвидировать сеть, а с костелом… Но я не об этом. Зомбек не ответил на мое предупреждение. Он его просто игнорировал.

— И тогда вы поехали на Мокотовскую к Зомбеку?

— Мне не хотелось его «убирать». Я решил узнать, чего он хочет. Ему и Броняку мы платили пока совсем немного, чтобы они не сделали какой-нибудь глупости. Основные деньги перечислялись обоим на заграничные счета, причем там скопилась вполне порядочная сумма. Но Зомбек отказался от этих денег. Он даже заявил, что… выплатит нам сумму, которую мы ему дали. Все выплатит, даже проценты, лишь бы мы оставили его в покое. Я его и уговаривал, и угрожал ему, но так ничего и не добился. В конце концов Зомбек пригрозил, что выдаст нас… если мы от него не отцепимся.

— Он знал ваш адрес в Колюшках?

— Нет. Его не знали ни Зомбек, ни Броняк. В предпоследний раз я видел Зомбека еще в Н., перед самым окончанием войны. Он был с нами в машине, когда офицер специальной группы «СД-Инланд» расстрелял того парня из монастыря, настоящего Эмиля Зомбека… Но я опять не о том. Короче, Зомбек от всего отказывался, кричал, чтобы я убирался, грозил милицией… Такой тряпкой оказался! А мы-то снабдили его настоящей метрикой, хорошим именем, бумагами, помогли устроиться после войны. Не осталось уже людей с характером, — вздохнул Шыдло, — одни тряпки.

— Итак, вы попрощались с ним, а позже приказали его убить?

— Это сделал Броняк, вы знаете. Он запер Зомбека в сейфе — хорошая, чистая работа.

— И в меня стрелял тоже Броняк?

— Нет, один из его людей. Тот же человек «пощупал» вас радиатором, когда вы шли с озера. Броняк съездил к нему на велосипеде и показал, какой дорогой вы обычно возвращаетесь домой. Машина была угнана со стоянки, а потом ее бросили на шоссе… Мы уже знали, что вас нужно опасаться. Ведь если бы не вы, следствие было бы заморожено. Убивать вас мы не хотели — чего нет, того нет. Я даже предупреждал вас по телефону. И человек Броняка тоже предупреждал. Именно тогда Броняк и отправился к Зомбеку за удочкой с антенной в леске. В квартире ему пришлось рас оглушить.

— Фальконову вы убрали лично? Она видела вас у Зомбека и могла…

— Могла. Броняк должен был узнать у вас, сказала ли она что-нибудь. Зомбек пообещал, что если мы его не тронем, то и Фальконова будет молчать. Броняк в это не верил, а его человек сообщил, что Фальконова вам звонила… Я хотел обойтись без трупов, но вы сами видите, что это не удалось. Теперь скоро будет еще один труп. Мой. И почему? Неужели было так обязательно бить меня ножом? Меня, единственного человека, который хотел ему помочь! За все смерти отвечает только Броняк, только он один!

Шыдло говорил все с большим трудом. Его очень ослабила потеря крови. Я не подгонял его, когда он останавливался, и терпеливо ждал, пока ветеринар отдохнет и начнет дышать ровнее.

— Плохо мое дело, а? Я, наверное, кошмарно выгляжу? Но внутри вроде бы полегче…

— Вы получили обезболивающее, оно уже начало действовать.

— Да, поэтому, видимо, и боль стала меньше… Послушайте меня, я хочу сказать о Марчуке еще кое-что. А все остальное меня не касается.

— Вы еще не сказали, на какую фамилию выдан тот заграничный паспорт. Если уж ловить Броняка…

— Томаш Кардель. Вы запомните? Кардель. Но он может что-нибудь изменить в паспорте… Ищите его в Щецине, он должен быть там, этот проклятый уголовник. Вы его найдете?

— Он, видимо, уверен, что вы мертвы?

— Конечно, для того он и подколол меня, как поросенка… Он думает, что со мной покончено, и наверняка пропишется в гостинице под фамилией Кардель. У него есть и другой фальшивый паспорт, польский. Не помню, на какое имя. Черт бы подрал, жаль… Пан капитан, попросите вашего врача, чтобы он дал мне какой-нибудь наркотик. Чтобы я еще немного пожил. И чтобы увидел, как вы приведете в наручниках этого Марчука. Паршивого мясника… Господи, ну за что он меня решил убить, за что? Нет, вы сами скажите, за что?

Шыдло беспокойно пошевелился, охнул, дотянулся до моего запястья.

— Сделайте что-нибудь, чтобы я дожил…

— Обязательно доживете, — сказал я, — даже до суда. Такого человека, как вы, мы просто обязаны вылечить. Вы будете главным свидетелем.

— Не говорите так, — вздохнул Шыдло, — не надо меня утешать. Я сам чувствую, как все больше слабею… Мне всегда было интересно, как это., умирают. Теперь я это знаю.

— Врач вам гарантирует по крайней мере еще двадцать лет жизни. Только вам придется следить за собой.

Шыдло ослабил пальцы, стиснутые на моей руке. До его сознания медленно доходило то, что я сказал. Однако он еще не верил своим ушам.

— Сколько? Двадцать лет?! Вы, наверное, не будете…

— Пан Шыдло, вы крепкий мужчина. А ваша смерть для нас очень нежелательна.

Теперь я мог выключить магнитофон. Даже если и не хватило пленки на последние несколько фраз, то сейчас это уже не имело большого значения. Самое главное было записано.

Я открыл дверь и подозвал капрала. Подождал, пока он усядется у постели, и вышел.

87

Врач с инспектором стояли на лестничной площадке. Я подошел к ним и приказал ни на секунду не оставлять ветеринара одного. Дальнейшие распоряжения поступят позже.

— Что вы сказали раненому? — спросил доктор Швентек.

— Я слушал то, что говорил он. Он мог сообщить гораздо больше, чем я.

— Но вы сказали ему, что он умрет?

— Доктор, вы, несмотря ни на что, недооцениваете живучести этого человека. Вы не встречались еще с такими людьми, как он, и не знаете, сколько они могут выдержать. Он гораздо крепче, чем мы с вами.

— Так вы сказали или нет?

— Я ему сказал, что он проживет еще как минимум двадцать лет. Если только прокурор не потребует другого приговора, который сделает ваши заботы о здоровье раненого напрасными.

— Но вы как будто не торопитесь его забирать?

— Вы сами должны решить, когда его можно будет перевезти к нам. Вы и никто другой.

Инспектор проводил меня к машине: сержант уехал гораздо раньше меня с патрулем, направляющимся в Щецин.

— Я останусь тут, — сказал инспектор. — Боюсь, что еще есть возможность… Что кто-нибудь захочет его добить.

— Такая возможность, действительно, есть.

— Тогда я прикажу отодвинуть кровать Шыдлы от стены и поставить на середину комнаты.

— Так будет лучше.

— Ну, всего хорошего, спасибо.

Я сел в машину. Когда проехал несколько километров, передали сообщение, что два поста перед Щецином заметили проезжавшую «симку» с заграничным номером, заканчивающимся на «11». И что по-прежнему необходимо соблюдать тишину в эфире…

Эта тишина была уже не нужна. Бронях сумел использовать ее до последней секунды. Он добрался до Щецина и растворился в городе.

Я прервал тишину, вызвал управление. Доложил, что «Болек» уже находится в Щецине. Всем патрульным машинам нужно передать новый приказ: тишина в эфире отменяется…