Бедный Фернанду! Ему пришлось пустить в ход всю свою изобретательность. Собственно, врать он не умел совершенно, а к фактам относился с великим уважением. Но какой толк в твоей эрудиции, когда ты должен отвечать на нелепые вопросы? Будто историкам делать больше нечего, как только описывать всякие мечи… Но Афонсу настаивает… Придется выкручиваться. Эх, была не была…

— В наших книгах пишут, что во всем мире нет и не было подобного меча. Он превосходит достоинствами и меч Роланда, и меч Сида Воителя, он наводит ужас на мавров, наполняет восторгом души христиан!

— Хорошо пишут. Я, правда, не знаю этого Роланда, а вот о Сиде слыхал. Когда мы были в Коимбре, к нам в замок заходил один бродяга и пел об этом Сиде. Это был храбрый рыцарь, здорово бил мавров. Совсем как я. Наверно, из моего рода.

— Вряд ли, ваше величество. Сид служил Кастилии.

— Как Кастилии? Значит, он мой враг?

— Да нет же, он никогда не ходил войной на владения вашего отца. Он жил еще до вашего рождения. Он был удивительно отважным воином.

— Совсем как я, — задумчиво повторил Афонсу Энрикеш.

Мафалда едва удержалась от смеха. Скромность явно не входила в число достоинств славного короля. Впрочем, восемьсот лет назад это качество, возможно, еще не нашло своего развития, во всяком случае, среди сильных мира сего, которым незачем было считаться с мнением окружающих и тщательно взвешивать свои слова.

— Ну давай выкладывай, что еще пишут у вас обо мне и моем мече. Твоя сестра обещала мне много занятных историй. А не то отправляйся обратно!

Все это сильно напоминало «Тысячу и одну ночь», в новом варианте которой Фернанду была предложена роль вдохновенной Шехерезады. Мафалда живо представила себе, как брат восседает в пышных покрывалах на расшитых подушках и рассказывает сказку за сказкой, чтобы не расстаться с головой.

Фернанду собрался с мыслями, вспомнил, как выглядел пророк в каком-то фильме, и, приняв соответствующую позу, заговорил:

— Наступит время, когда этот, завоеванный вами, город будет называться Лиссабон. Он станет одним из красивейших городов Европы…

Но вся эта лирика мало волновала короля.

— Это все меня не касается. Украшать город будет кто-нибудь другой. Мое дело завоевать и удержать. Что пишут обо мне? — Король был похож на ребенка, с упоением играющего в новую игрушку.

— Вы, ваше величество, будете великим королем, править вам предстоит почти полсотни лет. С казной тоже все будет в порядке: до конца ваших дней сундуки будут ломиться от денег. Ваш сын получит в наследство богатое королевство. Между прочим, через 300 лет этим уже нельзя будет похвастаться, и король Жоан II, видя, как обнищала его страна, скажет, всходя на трон: «Мой отец дал мне в наследство одни дороги!»

Афонсу захохотал:

— Король дорог! Отличная шутка! Куда там дону Бибашу! Король дорог!

— Жоан II был хорошим королем, великим королем!

— Совсем как я…

— Хотя и не принадлежал к вашему роду…

— А мой род? Много у меня будет потомков? Я хочу знать, кому оставлю королевство.

— После вас будет править ваш сын Саншу.

— Мне это уже сказала твоя сестра. Не забыть бы рассказать королеве, ей будет интересно. Думаю, не стоит больше возиться с инфантом Энрике, все равно он скоро умрет.

— Что вы, ваше величество! — вскрикнула Мафалда, потрясенная такой жестокостью.

— Ну да. День и ночь вокруг него суетятся лекари и знахари, поят его водой из Аль-хаммы — говорят, что она исцеляет от всех недугов, — а ребенок весь горит и уже еле дышит.

— Может быть, зубки режутся? — робко предположила Мафалда.

Но короля не слишком волновала судьба его единственного сына. Ведь ему только что предсказали рождение наследника по имени Саншу.

— Это бабьи дела. У меня есть и поважнее. Продолжай, юноша. Кто будет править после?

…Фернанду уже часа два говорил, не закрывая рта. Он поведал королю о его внуке, Афонсу II, который прекратил завоевания, чтобы навести порядок в стране, и издал законы, ограничившие власть духовенства и знати. Афонсу Энрикеш ликовал, как ребенок:

— Представляю, как они злились, разрази меня гром!

— Еще бы! До того дошло, что, когда он умер, его враги не позволили похоронить его по-христиански.

Король в ярости подскочил на троне. Он рванул к себе меч и рявкнул:

— Проклятье! Как же он позволил?! Мой внук не смог справиться с кучкой святош!

Фернанду закусил губу, чтобы не рассмеяться. Но тут до короля дошло. Наступило молчание.

— Ладно. А чего же он не завоевывал земли? Сидел, значит, в замке и чесал язык с бабами?

— Ничего подобного, ваше величество. Он занимался государственными делами. Например, он первый созвал кортесы.

— Что за кортесы?

— Это когда король собирает представителей всех земель и городов королевства и обсуждает с ними законы, которые хочет издать.

— Как? Да я, разрази меня гром, делаю это с тех пор, как стал королем! А ты смеешь утверждать, что мой внук это придумал! Ну нет! Эти, как ты говоришь, кортесы я завел! Твоя сестра упрекала меня в том, что я не слушаю ничьих советов. Так вот, пусть в ваших книгах напишут, что король Афонсу Энрикеш много раз созывал своих людей для обсуждения законов.

— Обещаю вам, ваше величество, — сказал Фернанду, — что если когда-нибудь я возьмусь писать книгу о вас, то не забуду упомянуть в ней этот факт, и пусть справедливость восторжествует!

Король изумленно вытаращил глаза:

— Ты умеешь писать? Можешь написать целую книгу о моей жизни?

— Конечно.

— Это мне нравится. Не зря сестра хвалила твою ученость.

— Но она тоже умеет и читать, и писать…

— И Вашку умеет, — вставила Мафалда, все это время не открывавшая рта.

Король оторопел. Он сроду не слыхивал ничего подобного. Чудеса, да и только! А тут еще Фернанду, который уже не в силах был остановить поток своего красноречия, рассказал, что Афонсу II (внуку) удалось завоевать крепость Аль-Кассар, а Афонсу III (правнуку) — Аль-Фагар. Король даже притопнул от удовольствия. Сантьяго! Вот это потомки! Отличные ребята! Недаром тоже Афонсу оба.