Дон Бибаш чуть вторично не сошел с ума от охватившей его искрометной радости. Радость эта, естественно, выражалась в головокружительных сальто, кульбитах, оглушительном звоне бубенчиков и — что самое замечательное — в абсолютном выпадении из его памяти образа треклятого графа. Он то бросался целовать Мафалду, то тряс за плечи Фернанду, то давал дружеского шлепка Вашку, а то принимался приплясывать вокруг ошалевшего Афонсу Энрикеша, корча рожи и грозя козой достославному мечу.
Менду Соареш попытался внести долю благоразумия в царивший вокруг беспорядок:
— Ваше величество, я привел сюда чужеземца, который по вашему приказу сидел в тюрьме, а сегодня неведомо как очутился в моем доме. Войдя к себе, я застал его беседующим с Саншей. Он беспокоился об участи брата и сестры. Как это случилось, Санша тоже не знает.
— Да, ваше величество, я сидела дома и вдруг услыхала стук в дверь. Вошел Вашку и сказал, что разыскивает Фернанду и Мафалду, — подтвердила Санша, невинно глядя в глаза королю.
Афонсу Энрикеш молча смотрел на них. Он думал. Он уже столько дней — о Сантьяго! — не переставая думал, что голова шла кругом… И это вместо того, чтобы готовиться к новым походам! Ну и дела…
Король взглянул на Саншу:
— Значит, тебе неведомо, как это случилось?
— Нет, ваше величество!
— А ты, случаем, не заметила оборотня ростом с дерево и с волчьим хвостом, который летел по небу, как облако, и тащил этого юнца за собой?
Не будь Афонсу королем Португалии (да еще первым!), ответ Санши мог бы выглядеть примерно так: «Ты в своем уме? Бабушке своей рассказывай эти глупости!»
Но с королями (особенно с первыми) так не разговаривают, и Санша вежливо ответила:
— Нет, ваше величество, я не видела оборотня. И облака никакого не было.
А в это время Фернанду, Вашку и Мафалда обнимались, целовались и говорили все трое одновременно, засыпая друг друга вопросами и не давая вразумительных ответов, и все это под аккомпанемент бубенчиков дона Бибаша; в углу стоял несчастный Колбаса и твердил как заводной: «Оборотень, оборотень…»; из соседних покоев доносился пронзительный голос королевы: «Уезжаю в Савойю, цивилизованную страну!» — и жалобный визг наследника; Вашку хватался за голову и стонал: «Чтоб мне лопнуть, если я что-нибудь понял!», а Санша толкала его в бок и шептала: «Помолчи, потом скажу…»; Колбаса же продолжал тянуть: «Оборотень, оборотень!», ему вторил Мартин Афонсу: «Я-то птичек слышал… птички, значит, чирикали…» И тут в дверях выросла нянька с наследником на руках: «Да уймите же наконец этого несчастного!» Ее крик был оборван грохотом королевского кулака об стол и его зычным голосом:
— Всем замолчать, не то р-разнесу!
Среди воцарившегося молчания, посопев с минуту и повертев в руках знаменитый меч, король обратился к Вашку:
— Мне сказали, что ты владеешь неким снадобьем, которое может избавить моего сына от хвори. Это правда?
Вашку вытаращил глаза.
— Я владею?
— Ты, ты! — зашипела ему на ухо Мафалда. — Забыл, что ли, про антибиотики? Они у тебя в кармане валяются.
— Ты спятила? Разве можно их давать грудному? А вдруг он от них помрет? Опять в тюрьму садиться?
— Да ничего с ним не будет! Знаешь, чем они его лечат? Толченым рогом, сваренным в масле! И другой дрянью.
— Ой! — Вашку скривился, чувствуя, что его тошнит.
— Что вы там шепчетесь, мошенники?! Есть у вас снадобье или нет? Опять решили меня дурачить?
— Есть, ваше величество. Мы можем дать его принцу хоть сейчас.
— Самое времечко, — вздохнула нянька, протягивая ребятам полуживого ребенка.
— Такую большую таблетку ему не проглотить. Придется растворить в воде, — сказала рассудительная Мафалда.
— Фу, гадость. Да его вырвет!
— Если уж он рог толченый глотает…
— В крайнем случае, зажмем ему нос и вольем, — предложил Вашку.
— Ага, чтобы он задохнулся, а мы за это отвечали!
Но решение уже было принято. Вашку извлек из кармана глазированные таблетки. В них заключалась жизнь или смерть крохотного принца. А также его новых докторов.