Инсур взял себе в помощь только двоих человек: Лалл-Синга и молодого оружейника Застру, из бывших рабочих Арсенала.

Брошенные штурмовые лестницы валялись вокруг взорванного здания Арсенала, камни, рваные стальные полосы фризовых заграждений. Наружные ворота чудом сохранились, сохранились и железные брусья, защищавшие их изнутри.

За воротами была мертвая тишина.

Инсур с товарищами взобрались на навороченную взрывом груду камней и осторожно спрыгнули вниз.

По ту сторону стояли две поврежденные взрывом пушки. Мертвец, давно иссохший, в форме лейтенанта королевских войск, валялся рядом.

Они шли дальше, пробираясь среди почерневших камней.

— Вот! — сказал Лалл-Синг и с улыбкой откинул носком сандалии обгорелый уголок сержантского обшлага. — Всё, что осталось от сержанта.

— Не смейся! — сурово сказал Инсур. — Сержант поступил как храбрый человек.

Лалл-Синг замолчал.

Они спустились в подземелье. Оружейник шел впереди.

Запах сырости и смерти ударил им в ноздри. Инсур остановился.

Город отдаленно шумел над их головами. До самого рассвета не затихал шум на людных улицах Дели, — на улице Водоносов и улице Оружейников, улице Ковровщиц и улице Кузнецов. Красные куртки пехотинцев и голубые конных соваров пестрели в переулках и на площадях. Крестьяне стали табором на Конном Базаре. В домах богатых купцов притихли, стало шумно на площадях.

Повстанцы стекались в крепость со всех концов Верхней Индии. «Дели, наш Дели!» — Это имя повторяли, как призыв. Древняя столица первая подняла знамя большого восстания, и теперь оно охватывало всё новые и новые области. Сюда стремились райоты из восставших деревень, сипаи из дальних и ближних военных станций. По плавучему мосту через Джамну тряслись крестьянские повозки, в полном боевом порядке проходили полки. Иной раз целая военная станция, поднявшись в одну ночь, выходила в поход и прибывала в Дели.

На Серебряном Базаре до поздней ночи не гасили огней, сипайская вольница шумела, располагаясь на ночлег.

«Держаться старых знамен, каждый сипай при своей части!» — выбросили лозунг повстанцы. На базаре так и расположились: восточный угол — Девятый полк, южный — Тридцать седьмой.

Все различия рангов были уничтожены. «Каждый, кто обнажил меч в этой священной войне, достоин равной славы!» — объявили сипаи.

Серьезная опасность грозила повстанцам Дели. Инсур знал это лучше, чем кто-либо другой: в крепости было слишком мало пороха и снарядов. Пушки на стенах Дели каждый день грозили замолчать из-за недостатка ядер и бомб. Запасы пороху и боевого снаряжения решали сейчас судьбу восстания.

Британцы взорвали центральное здание Арсенала. Но Инсур помнил: в старом Арсенале были потайные кладовые в боковых ходах, отделенные от центральных многофутовой каменной кладкой, тысячепудовыми гранитными плитами и землей. Может быть, не всё уничтожено взрывом.

Все трое медленно подвигались вперед. Откуда-то сбоку просачивался слабый свет. Ласкар-оружейник останавливался каждую минуту и приглядывался к развороченным плитам.

— Может быть, здесь! — сказал Ласкар и остановился.

Лалл-Синг откинул землю лопатой. Обнажилась большая, почти уцелевшая плита. На ней — литые буквы незнакомого слова.

Инсур долго разглядывал буквы.

Язык англичан он знал хорошо. Но это слово было ему незнакомо.

Может быть, слово было французским? Бахадур-шах когда-то держал при дворе советника-француза, искусного в артиллерии.

Инсур надавил ногой на левый угол плиты, и камень поднялся. Согнувшись, Инсур вполз в узкий потайной ход, за ним — остальные.

Здесь было совсем темно. Через пять-шесть шагов Лалл-Синг споткнулся о какой-то ящик.

Ласкар осторожно засветил огонь.

Темными блистающими рядами, как арбузы в подвале перса, в ящиках потайной кладовой были сложены пушечные ядра и бомбы.

— Опусти плиту и приметь место! — сказал Инсур ласкару. — Теперь у наших пушек надолго хватит снарядов.

Но Ласкар шел дальше, в глубь кладовой.

— Здесь должны быть большие орудия, — сказал ласкар. — Большие орудия из Дум-Дума.

— Из Дум-Дума?

Много лет назад, когда Инсур еще только начинал свою солдатскую выучку, его приставили к пушечной мастерской Дум-Дума, что под Калькуттой. Они отливали тогда в мастерской тяжелые крепостные орудия, двадцатичетырехфунтовые гаубицы. Он прекрасно помнил: гаубицы посылали в Дели для усиления старой крепости.

— Ты прав, Застра! — сказал Инсур. — Но может быть, эти пушки покалечены взрывом?

Ласкар покачал головой:

— Нет, пожалуй, они здесь, в боковой кладовой. Большие пушки, во много пудов весом. На них и надпись была — «Дум-Дум» — и имя саиба, который ведал их изготовлением. Резная надпись, красивая, с узором, как кружева. Я помню…

— Ищи! — сказал Инсур.

Они пошли дальше. На этот раз Инсур шел впереди. Земляной ход вел кверху. Слабый свет снова начал просачиваться над их головами.

— О, дьявол! — в полутьме Инсур больно ушиб колено о какой-то выступ. Он ощупал предмет рукой.

— Огня!

Забывая об опасности, Лалл-Синг чиркнул о подошву серной спичкой. Это был лафет большой пушки.

— Нашли! — закричал Инсур. — Большая крепостная гаубица!

Он нащупал на казенной части металлические буквы.

«Дум-Дум. 1846», — прочитал Инсур при слабом свете спички. «А рчдэйл Вильсон».

Вильсон! Ну, конечно! Как он мог забыть? Полковник Вильсон тогда был начальником мастерских Дум-Дума, и на вновь отлитых пушках гравировали его имя. Тот самый Арчдэйл Вильсон, который сейчас засел лагерем под Дели!..

— Приметь место и пойдем отсюда! — сказал Инсур. — Я пришлю людей за орудием.

На площади Арсенала Инсур постоял минуту-две, глубоко вдыхая свежий воздух утра. Потом пересек площадь и большими прыжками поднялся по земляному скату на свой Кашмирский бастион.

На север от городской стены, за грядой невысоких холмов укрылись белые палатки британского лагеря. Британцы называют «Хребтом» эту гряду холмов, свою единственную защиту. Вот уж больше сорока дней они удерживают за собой небольшой уголок равнины между Джамной с одной стороны и высохшим каналом — с другой. У них нехватает ни людей, ни пушек, чтобы окружить город и начать правильную осаду.

Больше того, они не могут даже помешать подвозу продовольствия и подкреплений в город. Много раз пытались британские артиллеристы втащить свои пушки на Хребет, и каждый раз великолепный и точный огонь Кашмирского и Речного бастионов заставлял их снова прятаться за холмы. Инсур усмехнулся: всего лишь несколько лет назад англичане сами усилили старые укрепления: углубили ров перед городской стеной, возвели гласис — крутой земляной вал, защищающий стены крепости от орудийного обстрела, — поставили пушки на воротные башни. Теперь им остается только смотреть на мощные стены Дели из-за своих холмов и щелкать зубами с досады.

— Многие из ферингов уже сами рады были бы свернуть свои палатки и уйти, — не раз доносили разведчики Инсуру. Но полковник Вильсон упрям, он сел за Хребтом и не хочет уходить.

Долго смотрел Инсур на оголенные холмы, на круглую башню в центре Хребта. Подле башни шевелились черные фигурки людей.

«Погоди, полковник Вильсон! — думал Инсур. — Скоро мы угостим тебя из твоей собственной пушки!»