В Тьи-Пуруте началось.

Рано утром приехал голландский чиновник. Он собрал старшин и сказал, что их деревне и шести соседним надо сдать половину осеннего риса в государственные амбары, под замок. Он указал дьяксам на здание голландской конторы и просторные амбары при ней.

— Три дня сроку. Отвечать будете вы! — сказал чиновник и уехал.

Весь день шумела десса. А когда стемнело, большое пламя поднялось кверху, над тем местом, где стояла контора.

Оно взмывало к небу, как долго сдерживаемый гнев, который языками пламени прорвался, наконец, из сердца народа.

На свет этого пламени в деревню начали сходиться люди, — все, кто бродил по лесам, прятался в болотах. Все, кто сажал какао и не знал его вкуса, кто растил сахарный тростник и чьи дети умирали без молока матери, кто отдавал свой пот плантатору за четыре медных гульдена в год.

Здесь были вестники и с плантации Ван-Грониуса. Они рассказали крестьянам о Дакунти и маленьком Раяте, о жене Касима, Мадье. О том, как её ребёнок погиб, а она истекла кровью в реке.

Соседи и родные Касима выслушали рассказ. Его самого не было в деревне: по приказу раджи, его давно угнали на запад в Серанг, в солдаты. Крестьяне выслушали рассказ. Десятки рук с кинжалами поднялись кверху.

Люди поклялись отомстить за семью Касима, за детей, угнанных в неволю, за всех замученных плантатором крестьян.

Из общественного дома вытащили древний барабан, и наутро буйволовая шкура, натянутая на деревянный круг, с гулким стуком обошла все хижины. Гудар шёл впереди, нищий Гудар, сын китайца и яванки, бродяга Гудар, который уже много лет не знал ничего, кроме придорожной пыли и костей, брошенных собаке, — Гудар шёл впереди и палками бил в барабан.

Только древние старухи и маленькие дети остались в домах, — мужчины, женщины, подростки, старики ушли за Гударом. Гудар собрал в лесу людей из нескольких деревень.

— Будь прокляты белые!.. Надо гнать их из нашей страны! — кричали крестьяне.

— Будь проклят голландский амтенар и слуги амтенара!..

— Они забирают последнее!.. Они не жалеют наших детей…

— Только хуже стало при новом туване!..

— Напрасно мы ходили к его дому!.. Напрасно мы просили у него милости!

— Нечего ждать от проклятых белых!.. Смерть оранг-бланда! — Старики кричали и размахивали крисами, как молодые.

— Прочь их, прочь из нашей страны. Долой с земли Явы!..

— В Лампонг! — крикнул кто-то. — Братья, кто знает дорогу?.. Все недовольные, все, кто хочет бороться, сейчас собрались в Лампонге. Там много людей и с Явы, и с Суматры, там есть оружие… В Лампонг!..

— В Лампонг! — повторили все.

Это был маршрут беглецов, дорога возмутившихся, великий путь повстанцев, — в Лампонг, на ту сторону пролива.

Откуда-то в лесу вдруг появился Ардай, сын старого Мамака.

Он был не тот, что прежде: в Ардае не узнать было тихого юношу, которого три месяца назад погнали из дессы в солдаты. Красный пояс повстанца перетягивал его почерневшее тело, в руках у него был карабин вместо гуслей.

— Я знаю дорогу в Лампонг! — кричал Ардай.

Маршрут передавали от человека к человеку, — от Андьера на запад, до большого вулкана в море, Кракатоу, а там к северу, мимо двух островков-близнецов… Держать курс всё время на острую вершину на севере, приставать ночью в тени вулкана.

— Большой ветер ходит над нашей землёй!.. — кричал Ардай. — Большой ветер ходит над островами, большие наши силы скопились в Лампонге и угрожают белым… Белые боятся лампонгских лесов, их пушки увязают в трясинах, их солдаты гибнут от демама… Легко нам сейчас, соединившись, ударить белым в лоб и прогнать их с наших островов!..

— В Лампонг!.. — раздавалось, как боевой клич.

Лес вдруг ожил: красным цветом, цветом восстания, запестрели пояса и головные повязки бантамцев.

Тьи-Пурут, Тьи-Монтанг, Сангьер, — деревня за деревней уходили в леса. Весь южный Бантам, как земля вокруг вулкана накануне извержения, сотрясался от подземных толчков.