Во дворе слышится тревожное ржание лошадей, лязг металла. Но это там, по ту сторону каменной кладки, а здесь — все иначе, тишина и покой. Лишь оживленно подрагивает пламя в камине, дрова потрескивают, искорки веером взлетают в воздух.

Просторные залы замка утопают в рассветном пурпуре, весеннее солнце с триумфом пробивается сквозь витражи, цветные тени медленно скользят по дорогим коврам и шкурам медведей. Утренний свет падает на обагренный кровью кинжал, отблески бегут по лезвию как вода, алые капли сверкают, словно осколки рубина, неспешно стекают по кромке.

Анри сидел на обитом бордовым бархатом кресле, у стены. Казалось, дремлет, не замечая страшной раны на груди. Тело маркиза налилось неподъемной тяжестью, лоб и щеки блестели от капелек пота, темные круги перед глазами лихо выплясывали танец смерти.

Кровь толчками изливается из раны, жизнь уходит хоть и медленно, но безвозвратно. Гаснет, как пламя в камине: жаркие языки обращаются в тление, дрова в пепел. У ног маркиза неподвижно лежит человек, лицом вниз, из шеи, почти у затылка, торчит узкая рукоять мизерикорда. На эфесе радостно поблескивает крупный изумруд, его не страшит кровь, а тем более смерть.

Анри прокручивал в памяти картинки, все произошло так внезапно, но запомнился каждый миг. Вот, убийца перед ним, смотрит неотрывно, в блестящих глазах холодное спокойствие, губы сжались в тонкую линию, но рука с оружием вздрагивает, будто боится не рассчитать удар, видно по усилиям.

Он, Анри все мгновенно понял, рука проворно скользнула вниз, к ножнам, пальцы ухватились за рукоять мизерикорда. Блеснуло лезвие, широкое, страшное, боль стеганула по всему телу, хотя кинжал торчал из груди, перед глазами поплыло. Убийца выдернул оружие и замахнулся снова, догадался гад, что мимо сердца.

Следом послышался глухой звук удара, хруст костей, Анри разжал ладонь. Не успел совсем немного, изнутри распирала обида, злость, как же так! Они смотрели друг на друга, со злобой и отчаяньем, как два израненных хищника, оба уже понимали что умрут.

Глаза убийцы остекленели, из шеи наружу торчал острый стальной клюв. Незнакомец побледнел, отшатнулся, из уголков рта вниз побежали тонкие алые струйки. Кажется, даже сказал что-то, или захрипел. Анри видел, как кровь хлынула потоком, на бежевом ковре появились темные пятна.

Убийца рухнул, ухватившись руками за шею. Будто пытался закрыть страшную рану, струйки крови брызгали из-под пальцев, словно шампанское из горлышка бутылки. А он, Анри улыбался: Кровь за кровь, жизнь за жизнь. Теперь умирать не так обидно, правда, мертвый убийца жизни не вернет…

Хриплое дыхание вырывалось из легких маркиза со свистом и тяжестью, руки намертво вцепились в деревянные резные поручни. Сил не осталось и капли, ни встать на ноги, ни вскрикнуть. Прикрыв глаза, Анри увидел исполинскую воронку. Темные кольца вращают безвольное тело, затягивают как магнит в кровавый туннель, ведущий вниз, в бездну. Сразу вспомнились картины страшного суда в Соборе Парижской Богоматери. Туннель отсвечивает дьявольским пламенем, со стенок вниз стекают густые потоки алого, похожие на лаву или загустевшую кровь.

Анри открыл глаза, взгляд скользнул вниз: незнакомец уже не дышит, алое пятно на ковре становится все больше. Внезапно в ушах зашумело, черный саван колыхнулся перед самыми глазами, он потонул в том непроглядном мраке, а когда снова вынырнул на поверхность, за круглым столом, у окна, уже сидела Леонор, его жена.

Отрешенно и холодно блондинка наблюдала за ним с другого конца зала. В ее серых глазах Анри уловил затаенную злобу: черты лица заострены, на скулах играют желваки, челюсти плотно сжаты, губы почти исчезли.

Взгляд мимо воли скользнул дальше. Голубое платье расстегнуто на груди. Даже сейчас, при смерти, маркиз залюбовался ее красотой: стройные плечи, белоснежная кожа, соблазнительные полушария грудей. Нежное создание, но под бархатной кожей тугими нитями плетутся натренированные мышцы. Леонор лучшая фехтовальщица в Тулузе, быстрая и смертоносная словно змея. Даже он, маркиз де Ланьяк, чьи отец и дед взращены войной, не мог с ней сравниться.

— Ты еще жив? — сладким голосом спросила Леонор, напряжение вмиг исчезло с лица, уступив место притворной улыбке. — Ах, Анри-Анри, ты всегда удивлял меня.

Веки маркиза наливались свинцом, взгляд угасал. И хотя звуки знакомого голоса вынудили открыть глаза, веки отчаянно сопротивлялись, бледная кожа покрылась синюшными прожилками. Глаза напоминали тлеющие угли в камине, живой блеск, таял как мартовский снег за окном. Маркизе казалось, что из кресла на нее взирает само отчаянье.

— Я еще жив, — донесся до Леонор сдавленный шепот. — Не знаю почему, но я еще жив.

Леонор встала, затмив свет солнца, бьющий из окна. Яркое сияние ореолом объяло ее лик, засветились золотом роскошные волосы, она напоминала ангела. Анри слабо улыбнулся. Маркиза подошла вплотную и посмотрела сверху вниз. Голос сладкий и густой изливался, словно карамель из кондитерской турочки:

— Анри, милый, это я наняла его, — прошептала Леонор на ушко.

— Что?

Леонор пожала плечами, вишневые губы разошлись в обворожительной улыбке, обнажив два ряда белых как жемчуг зубов.

— Я наняла убийцу, дорогой. Я могла бы и сама тебя убить, но так ведь интересней, — улыбка исчезла с лица, — и безопасней, если учитывать что ты сделал с бедным Бертраном.

— Твой любовник, — проговорил Анри глухо. — Да?

— Нет, с чего ты взял? — Леонор игриво приподняла бровь. — Он, не в моем вкусе, милый. Ты же знаешь, мне нравятся крепкие мужчины, такие как ты, как твой брат Жан.

— Тогда зачем, Леонор? — прошептал маркиз печально. — Что я сделал тебе?.. Чем обидел… Я ведь любил тебя, ты знаешь.

Леонор приложила палец к губам, пушистые ресницы опустились на щеки, аккуратные ушки просвечивались на солнце, как тонкие листья яблони. Она была, как всегда, обворожительна и изящна, настоящая маркиза. Красавица, кровь и снег, все такая же, как и семь лет назад, когда впервые встретились в Париже на карнавале. Тот же водопад золотистых волос, Анри помнил их нежный запах, осиная талия, высокая грудь и стройные бедра…

Леонор застыла в задумчивости.

— Ты ведь ничего не знаешь, мой бедный Анри. Мой наивный и преданный Анри, — маркиза нежно обняла лицо мужа, кожа умирающего становилась холодной и сухой.

— Я ничего не понимаю, Леонор, — прохрипел Анри.

— Смерть — это не самое худшее, что может произойти с человеком, милый.

— Платон, верно? — прошептал маркиз.

— Верно, дорогой. Жаль, что так вышло, ты мне нравился, — Леонор поджала губы, — пойду, извещу слуг, что моего любимого мужа убили. Наверняка кто-нибудь из де Пуатье, они ведь тебя ненавидят. Не скучай.

Анри тихо застонал, тело вздрогнуло, будто под ударом плети, а в только что сухих, как зола, глазах звщипало:

— Я ничего не понимаю! Зачем? Зачем ты убила меня, Леонор?

Кованая дверь со скрипом отодвинулась, маркиза покинула покои мужа, так и не удостоив его ответом.

В груди пылало жаркое пламя гнева, солнечные лучи, танцевали на лице и плечах, разбрызгивая искры света. Как и его брат Жан, Анри высок, кожа загорелая, коричневая, на широченные плечи ниспадают черные как смоль волосы. Подбородок выбрит начисто. Анри де Ланьяк красив, величественен, и молод. Слишком молод, чтобы умирать.

Карие глаза маркиза смотрели в пустоту без привычной строгости, гнев и печаль заняли место прежних величия и достоинства.

— Господи, — прошептал он с горечью, — Леонор…, лучше бы ты заколола меня спящего. Ты не только убила, но и унизила меня. Как можно видеть собственную жену, пирующей над твоим умирающим телом? Сколько же ненависти в тебе, Леонор, сколько яда.

С кочергою в руке, в покои вбежал взмыленный слуга. На помятом лице застыло беспокойство, глаза навыкате. Потертый камзол слуги местами запачкан жиром и грязью, полы подлатаны мешковиной. Плечи согнулись под тяжестью лет, но Этьен, не смотря на преклонный возраст, по-прежнему шустр как крыса. Худое жилистое тело кажется прокаленным на солнце, лицо иссечено глубокими морщинами, кожа грубая и коричневая, что не удивительно, для уроженцев юга. Гораздо реже в Тулузе встречаются бледные северяне, такие как мадам де Ланьяк.

— Мсье, святая Мария, мсье! — воскликнул жалобно Этьен, сломя голову бросился через зал. — Как такое могло случиться, мсье?

— Убийца был здесь, когда я вошел, Этьен, — прошептал едва слышимо Анри, — меня предали…, самый близкий человек.

Слуга с болью и страданием смотрел на окровавленного маркиза, могучая грудь вздымается еле-еле, куда и девалась та сила, что еще недавно играла в каждой мышце мессира. Этьен с детства прислуживал маркизам Де Ланьяк, знавал покойного отца и деда Анри. На простом бесхитростном лице Этьена отобразились все те терзания души, которые мог испытывать преданный слуга. Сердце старика обливалось кровью.

— Мсье, я сейчас же бегу за лекарем, — слуга с молодецкой прытью, быстрее стрелы рванул к дверям.

— Боюсь уже слишком поздно, мой верный Этьен, — мертвым голосом проговорил Анри, — я уже не чувствую тела, мое зрение гаснет.

Преданный, но наивный старик не догадывался, что подписал себе смертный приговор. Человеческая жизнь, как свеча, чем ярче пламя, тем быстрее плавится воск. Этьен проживал жизнь тихо, никогда не совал носа, куда не следует, его огонек едва тлел, потому наверняка и удалось пережить и войну, и годы послевоенного голода и моровое поветрие. Но сегодня кто-то решил подлить в огонь масла.

Пламя факелов испугано дрожит и потрескивает, отбрасывает на стены длинные уродливые тени, те тянут черные пальцы вверх к потолку, будто стараются ухватить. На лестнице сырость ощущается острее, чем в зале, где с ней борются лучи солнца, мокрый воздух неприятно холодит ноздри. Каменные ступени узкие и опасные, ступать следует осторожно, глядя под ноги, а не-то оступишься и свернешь шею. Но старый слуга знал замок, как собственные пять пальцев, поэтому, вслепую мог бежать по темной лестнице.

В углу шелохнулась широкая тень, Этьен не успел и ойкнуть. Сталь холодным злым светом блеснула в пламени факелов, узкое лезвие стилета проткнуло грудь легко, как мешок соломы. Старик удивленно вскрикнул, зажмурился от боли, из блеклых обветренных губ по подбородку побежала струйка крови. Он поднял взгляд и вздрогнул всем телом, большие серые глаза убийцы не спутать ни с чем.

— Мадам? — прохрипел, оседая наземь слуга, — за что, мадам?

— Не в том месте, и не в то время, старик — зло прошептала маркиза, отирая стилет о камзол жертвы, — вечно эти слуги путаются под ногами.

Леонор жила в замке не первый год, и каждый обитатель знал, насколько скверный у нее нрав. В отличие от мужа она капризна и падка на лесть. И хотя женщины прекрасней в Тулузе не найдешь, а может, и во всей Франции, всякий обязан раскланяться в ноги, осыпать комплиментами. Иначе красивые, серые как утреннее небо, глаза маркизы наливались закатным багрянцем, лицо превращалась в маску гнева. И тогда белокурый ангел сменялся — настоящей мегерой, а та могла и шкуру плетью со спины спустить, и избить до последнего вздоха. Мадам де Ланьяк обожала подобные игры, невзирая на запреты мужа. Анри знал о ее выходках, но все прощал по любви.

Леонор всегда хотела быть лучшей во всем. Перфекционистка, даже в фехтовании, стремилась обогнать и мужа, и начальника охраны. И удалось! В изысканных руках Леонор шпага лишь выглядела игрушкой. Мало кто из фехтовальщиков смотрел на молодую очаровательную маркизу без опаски. В бою Леонор двигалась красиво и естественно, прирожденная воительница, схватка у нее в крови. Анри мог часами смотреть за ее грацией и изяществом, с замирающим сердцем ловил каждый филигранный выпад.

Леонор нравилось, когда ею восхищаются, но еще больше — когда дрожат в страхе, опускают глаза. Боятся не только как маркизу, носительницу титула и особу знатных кровей, но и как личность, как Леонор де Ланьяк, женщину на которую следует смотреть с восторгом и опаской. Как смотрят на змею, что несмотря на изящность, смертоносна и ядовита.

Бесшумно, словно тень, Леонор поднялась по лестнице и проскользнула обратно в покои мужа. Солнце уже поднялось высоко, хотя воздух еще холодный, цветные отблески витражей коснулись бледного лица красавицы. Сладковатый запах крови облаком завис в зале. Огонь в камине окончательно угас, багровые прежде угли почернели, укрылись серым покровом пепла, тонкая сизая струйка дыма поднимается от пепелища вверх. Леонор взглянула на распростертого в кресле Анри с нескрываемой ненавистью и злобой.

— Куда же ты ее спрятал, простофиля, куда? — процедила маркиза сквозь зубы.

Анри не ответил: голова лежит на груди, лица не видно, черные волосы перепачканы кровью, руки плетью повисли вдоль тела.

Леонор отвернулась, прекрасное лицо стало страшным от ярости, глаза сосредоточено искали хоть какую-то зацепку. "На сердце тревожно: А вдруг он так спрятал, что не найду? Ведь вчера я держала ее в руках, а теперь на прежнем месте лишь пустота". Внутри охладело, по всему телу побежали мурашки. "Только после смерти ее сила перейдет ко мне, по праву крови, а до тех пор она может быть где угодно, дьявол ее раздери! Только он ее чувствует".

— Придется с тобой повозиться, муженек, — Леонор придала лицу обеспокоенное выражение и громко воскликнула:

— На помощь! Умоляю, на помощь! Маркиз при смерти!

* * *

Анри долго приходил в себя, веки поднимались тяжело, словно чугунные. Яркий свет резал глаза, в глазницы будто по горсти песка насыпали, и моргнуть больно и смотреть нет сил. Засохшая кровь коркой покрывает могучую грудь, края раны опухли и потемнели. Уродливый струп червем тянется от сердца вниз к солнечному сплетению. Анри шевельнул рукой, тугие веревки врезались в плоть.

Над головой перекрещиваются деревянные балки стропил, древесина свежая, не потемневшая от времени, на краях досок белеют срезы. В помещении пахло смолой и свежестью, такой запах стоит в лесу после дождя. Противно скрипнули несмазанные засовы двери. Анри осторожно повернулся на звук.

С плеч Леонор ниспадает алый плащ, перехваченный на шее золотой цепочкой. На ней ее излюбленное платье, черная полупрозрачная ткань спереди едва-едва скрывает наготу, половинки не сходятся почти на ладонь, так что ее прекрасная высокая грудь едва не выбивается наружу.

Леонор небрежно бросила плащ на тумбу у двери, на лице сверкнула самодовольная улыбка. Анри так и застыл, не мог отвести взгляда.

Волосы жены напомнили маркизу пшеничные поля Шампани, перед сбором урожая, такой же искристый цвет и живость, локоны сливаются в золотистый покров, что маняще поблескивает в лучах солнца. В ушах Леонор сверкают изящные серьги, увенчанные бриллиантами золотые цепочки, вытянулись вниз, касаясь обнаженных плеч. На шее — ослепительно блестят крупные, чистой воды алмазы, свет озорно играет на многочисленных гранях камней, стреляет искорками, от них у Анри закололо в глазах.

Леонор, замечает внимание мужа, кокетливо поворачивается: Глубокий вырез на спине открывает взгляду соблазнительные ямочки в самом ее основании, такие нежные и аппетитные, что их хочется коснуться губами. А на бедрах…Анри обомлел, по телу пробежала волна возбуждения, маркиз отчаянно сопротивлялся, но предательский взгляд все тянулся к прекрасному, рассматривал ангельское личико, аккуратный носик, чувственные губы, бездонные как море глаза.

"Она хотела меня убить, так почему же я до сих пор жив?".

Холодный взор Леонор уколол Анри прямо в сердце.

— Как твое здоровье, милый? — сухо спросила маркиза.

— К чему эта игра, Леонор? — облизав пересохшие губы, ответил Анри, — ты чего-то не нашла? Чего?

В глазах маркизы вспыхнули зловещие огоньки, полные губы сжались в тонкую алую линию, взгляд обжигал оголенной ненавистью и гневом.

— Я рада, что ты выжил, Анри, — после длительной паузы сказала Леонор и отвела взгляд — ты не голоден?

— Чем я заслужил твою благосклонность и любовь, я знаю, но ненависть? Что стало причиной такой…такой лютой ненависти?

— Ты человек слова, Анри.

— Да, я всегда им был, остаюсь и по сей день, — прошептал Анри, и устало прикрыл глаза.

— Тогда дай мне свое слово, слово маркиза, — голос Леонор перешел на шепот, в глазах отразилось пламя алчности, — нерушимое слово, что отдашь мне то, о чем попрошу, взамен на ответ.

— Только если я обладаю этим, — невозмутимо ответил Анри.

— Только если обладаешь.

— Я даю тебе слово, Леонор де Ланьяк, нерушимое слово маркиза.

Маркиза улыбнулась, лукаво и плотоядно. В ее потемневших, фиолетовых, как вечернее небо глазах вспыхнули радостные звездочки. На лице появилось оживление, бледные щеки налились румянцем, губы стали пурпурными, зовущими, чуть раздвинулись в улыбке, блеснул жемчуг зубов.

— Замечательно, Анри, — низким, грудным голосом проговорила Леонор, зажмурившись от удовольствия словно кошка.

— Сначала ответ, дорогая, — напомнил маркиз, преждевременная радость супруги тотчас улетучилась, лицо вернуло прежний мраморный вид.

— Ты хочешь знать ответ, Анри. Он тебе не понравится, — маркиза кокетливо надула губки, — совсем-совсем.

Анри понимал: Она играет со мной как кошка с мышкой. Теперь, когда цель близка, она немного расслабится, и я смогу узнать правду, а быть может и…

— Дорогой, ты меня не слушаешь? — Леонор пристально рассматривала лицо маркиза: брови нахмурились, нос сморщился, лоб покрылся морщинами задумчивости.

— Боль, — соврал Анри, прикрыв глаза. Голос упал до шепота — Да, я хочу знать.

— Ты мне всегда нравился, дорогой, — Леонор тяжело вздохнула, — но я вышла за тебя по расчету. Холодный расчет и не более.

— Значит все это ради наследства. Но ты же знаешь, что я бесплоден, Леонор, мой брат погиб, ты единственная кто унаследует все, и замок, и земли и титул.

— Нет, — Леонор сосредоточено закусила нижнюю губу, — нет. Мне не нужно твое состояние, Анри. Ни лошади, не земли, ни замок. Только одна вещь, мелочь, которую дал тебе отец, перед смертью, семнадцать с пловиной лет назад.

— Он не давал мне ничего, — при воспоминаниях об отце у Анри екнуло сердце, — хотя, нет, постой. Карта? Он дал мне карту таро, сказал что маг должен быть во главе. Отец часто ездил в Марсель, там у него был собственный клуб. Он верил во всю эту чушь.

— Так и сказал? — глаза Леонор напоминали голодную бездну, — ты уверен?

— Да, вроде бы так, — Анри посмотрел на жену с горечью, губы разошлись в презрительной ухмылке — так ты хотела убить меня ради куска замшелой бумаги? Я бы отдал тебе его, если бы ты попросила. Леонор ты сошла с ума.

Блеск в глазах маркизы напомнил Анри о стали клинка, искрящейся в лучах солнца. Такая же острота и опасность. Леонор присела на простую деревянную табуретку у изголовья, развела руками:

— Может и сошла, но это уже не важно, дорогой. Отдай мне карту, и я оставлю тебя в покое.

— У меня ее нет, Леонор. Нет карты, — тихо рассмеялся маркиз, грудь обожгло болью, — но ты можешь забирать ее, она мне не нужна, я не верю во все эти сказки и предсказания.

Глаза Леонор сузились, превратились в щели, из которых наружу прорывалось пламя ярости, ноздри же, напротив, расширились, вздулись желваки на скулах. Красивое лицо превратилось в уродливую маску гнева.

— Ты дал слово! Где карта! Отвечай!

Анри не успел и глазом моргнуть, холодное острие стилета уперлось ему в подбородок, Леонор надавила на рукоятку, тонкая алая струйка потекла по шее вниз.

— Леонор, ты сошла с ума. Убери оружие, — в горле Анри стоял комок, — я тебя умоляю, убери.

— Ты ничего не знаешь, Анри. Ни обо мне, ни о том, чем владеешь, — злобно прошипела маркиза, — не испытывай моего терпения, отдай карту или я покажу насколько глубоко мое сумасшествие.

— Я оставил ее в библиотеке, на столике. Отец любил сидеть там, — ответил Анри, сглотнув. — Ты ведь все равно убьешь меня, Леонор. Но ты не можешь найти карту без меня, верно? Это не просто кусок старой бумаги?

Маркиза поборола всплеск ярости и убрала стилет от шеи мужа:

— Ты догадлив, несмотря на глупость, — отметила Леонор.

Анри задумался, величественное лицо дышало сдержанным мужеством. Происходящее не укладывалось в голове: как могла Леонор притворяться так долго и оставаться незамеченной? Все свободное время Анри проводил с женой, в то время как многие дворяне находили дела поинтересней: просиживали в трактирах, тайно, а иногда и открыто встречались с любовницами, предавались разврату на всевозможных балах и симпозиумах. А кто и попросту занимался грабежом, соединяя распутство и пьянки с насилием. Анри считал себя выше этого, а потому имел репутацию почитаемого во всем городе человека. Но проколоться вот так? Пригреть на груди змею…

— Ты не сумасшедшая. Ты ведьма, Леонор? — сдавленным голосом сказал Анри. — Ты ведьма…