— Смотри и запоминай, — куратор извлек из планшета сложенную вчетверо карту, развернул ее и очертил химическим карандашом район, в котором следовало действовать группе Степана. — Обходите здесь все вдоль и поперек, помечаете каждое найденное селение сиртей. В этом и состоит ваша единственная задача. Нашли, пометили, переместились в другой квадрат. Делаете все тихо и осторожно, никакой стрельбы.

— Так точно.

Откровенно говоря, Степан упорно не мог понять, зачем Империи необходимы такие данные. Сирти — народ кочевой. Сегодня здесь, завтра там… А, впрочем, приказ есть приказ.

— Главное — не забывай помечать время жизни того или иного селения.

Степан уставился на куратора в искреннем недоумении:

— Это вы о чем?

— Прости, — Фридрих раздраженно передернул плечами. — Все время забываю, что ты не местный. Короче, начну по порядку. Прежде всего запомни: сирти — народ не просто кочевой, а ВЫНУЖДЕННО кочевой. Кочевать их заставляют стада тварей — домашних животных, которых мы для удобства называем клещами.

— Почему именно клещами?

— Клещи — они и есть клещи. На месте увидишь — поймешь. Так вот — мясо этих самых клещей является единственным продуктом, который сирти употребляют в пищу.

— Забавно. Никакой зелени, никаких зерновых?

— Ни-че-го. В свое время поймали парочку клещей, провели серию анализов. Как оказалось, мясо клеща содержит все белки и аминокислоты, необходимые для жизни. Было дело, собирались даже сами заняться выращиванием этих тварей в промышленных масштабах, но быстро отказались от данной затеи. Не спросишь почему?

Степан усмехнулся:

— Спрошу. Если для дела надо.

— Жрут они много. Жрут все подряд. Точнее — любую зелень. Низкорослые деревья, травы, кусты, — куратор устремил взгляд на своего подчиненного, силясь понять: уяснил ли теперь тот, каким образом можно определить примерное время, когда сирти вынуждены будут разобрать свои шатры и переместиться на новое место жительства.

Степан уяснил:

— Я так понимаю, что пока клещи не пожрут всю зелень вокруг селения, переселения не будет?

— Вот именно. Вычисляешь, где находится селение, осматриваешь пастбища в районе пяти-семи километров. По их состоянию определяешь примерное «время жизни». Наиболее всего командование интересуют свежие селения, а также селения, которые сохранили в своем активе до тридцати процентов нетронутых пастбищ. Теперь все ясно?

— Более чем.

— Вот и отлично. Бойцы готовы? На складе все необходимое получил?

— С пайком заминка. Не знаю, насколько затянется рейд.

— На две недели примерно. При условии, что все нормально пойдет.

— Значит, на три возьму, — подытожил Степан. — Запас карман не тянет.

— Да по мне так хоть на пять, — рассмеялся старлей. — Настроение-то хоть боевое?

— Все путем.

— Ладно, иди давай, готовься. Завтра в четыре ноль-ноль ваш выход.

Степан не возражал. Молча козырнул в ответ и вышел, не забыв прихватить с собой планшет с картой. Шел сейчас двенадцатый час дня, а дел не оставалось практически никаких. Оружие у личного состава неоднократно проверено, смазано. Боекомплект получен. Проверен камуфляж. Особенно основательно — обувь. Казалось бы — сущая безделица, а в условиях длительного рейда превращается в серьезную проблему. Не проверил вовремя — глядишь, а в ботинке уже хлюпает вода или, того хуже, оторвалась подошва, и ты из боеспособной боевой единицы превращаешься в обузу. Так, что еще? А ничего. Получить сухпай, расфасовать по вещмешкам, да и идти себе домой, к жене. Последний день, как-никак.

Степан вернулся в казарму, прихватил там Радченко с Федотовым, как самых кабанистых, и махнул на склад. Сухпая и вправду взял на три недели. Затем, помозговав чуток, не отказался и от пятнадцати банок «тушняка» в хитроумных деревянных кадушках, справедливо рассудив, что хороший солдат — сытый солдат. Взвалил все это дело на горбы подчиненных и спешно направился домой. По дороге Степан не поленился даже нарвать большой букет полевых цветов, не понаслышке зная, как девушки обожают эти ароматные, пушистые веники.

Нюра копалась на огороде, постепенно приводя его в божеский вид. Завидев Степана, встрепенулась и побежала навстречу. Он торжественно вручил ей букет и, пока суженая восторгалась им, долго целовал ее в податливые, теплые губы.

— А я обед приготовила. Будешь?

— Спрашиваешь! Ты вообще видела когда-нибудь, чтобы я отказывался от пищи?

— Неет! — Нюра весело рассмеялась. — Ты трескаешь все подряд и в любых количествах. Я даже стала задумываться: а стоит ли тратить время на готовку? Может ты все и так, сырым съешь?

— Кое-что могу и сырым! — Степан плотоядно облизнулся и пошел на Нюру, всем своим видом показывая, что именно ее, родимую, он и будет сейчас кушать. Жена, завидев такое дело, быстроногой ланью метнулась в дом. Степан же не торопился, барином взошел на крыльцо. Ну куда, куда, спрашивается, она от него там денется? Нюра и вправду никуда не делась. Он нашел ее в платяном шкафу и там же, на месте, овладел ею, заставив кричать от наслаждения. Затем отнес любимую на кровать. Расслабленную, ленивую. Она промурлыкала что-то невразумительное, свернулась калачиком и мгновенно уснула. Осторожно, на цыпочках, стараясь не разбудить свое сокровище, Степан подкрался к столу, подхватил миску с жареной рыбой, краюху хлеба и выбрался из дома. Пахла рыба просто умопомрачительно. О том, что завтра все это великолепие он уже не увидит, думать не хотелось. Наоборот: каждой клеткой своего тела впитывал, словно губка, окружающий мир, жмурился, смотрел на небо, по которому неспешно ползли заковыристые барашки туч.

Нюра проснулась, когда Степан был уже готов к выходу. Он как раз доделал кое-какие хозяйственные дела, почистил парабеллум и, просиживая на лавочке новенький камуфляж, гадал как бы так половчее разбудить свою благоверную для процедуры прощания.

— Уже уходишь? — она стояла, прислонившись к дверному косяку. Хлопала ресницами, прогоняя остатки сна.

— Пора.

Степан прощаться не умел. Нюра, похоже, тоже. Просто подошла, села к нему на колени и замерла, глядя в одну точку. Затем, все так же молча, они поднялись. Степан бережно обнял ее за плечи и внимательно посмотрел на вскинутое к нему лицо, намертво впечатывая в память и крошечную родинку у нижней губы, и глубину изумрудных глаз, которые сейчас глядели на него внимательно и как-то строго. Затем коротко поцеловал в побледневшие губы. Нюра ответила на его поцелуй и даже смогла улыбнуться. При этом, в глазах ее промелькнул отблеск такого дикого, сумасшедшего страха, что волосы на затылке Степана зашевелились. Молча, не говоря ни слова, он развернулся и пошел в сторону тренировочного лагеря.

Время. Тот, кто утверждает, что двигается оно с постоянной скоростью — попросту идиот. Время антициклично. Иногда оно тянется словно резина, иногда застывает холодной ледяной статуей. Иногда наоборот — скачет с немыслимой скоростью, с легкостью превращая часы — в секунды, века — в мимолетные мгновения. Время — величина бесконтрольная. Это наивные людишки с их любовью ко всему равномерно-упорядоченному нацепили на него ярлык. Еще одна отличительная черта времени — оно стервозно. Степан знал об этом не понаслышке. Время, эта старая проститутка, сейчас попросту издевалось над ним, отсчитывая минуты с такой скаредной медлительностью, что отчаянно хотелось одним махом уничтожить и часы, и того горемыку, который их изобрел.

Степан мыкался по казарме, не зная чем занять руки, приставал к личному составу с дурацкими расспросами, брюзжал не по теме, сам, в принципе, прекрасно понимая, что не прав. В конце концов, чтобы не раздражать ребят, покинул помещение и оккупировал одну из беседок неподалеку от входа. А потом его начало трясти. Полностью, от кончиков пальцев рук до коленных суставов. У Степана всегда было так перед заданием. Повышенное количество адреналина, вырабатываясь в его теле, давало такой вот странный эффект. Трясучка проходила точно так же внезапно, как и начиналась — едва подходило к концу томительное ожидание, и начиналась работа. Ожидание это надо было либо пережить, либо прибегнуть к запасному методу, а именно: влить в себя грамм сто пятьдесят спиртного. Сейчас Степан так и поступил, благо фляга с заветным зельем была припасена заранее. Пил маленькими глотками, словно смакуя. Держал обжигающую жидкость на языке, глотал, чувствуя как она опускается по пищеводу, и вновь прикладывался к фляге. Пил до тех пор, пока напряжение не покинуло его окончательно, а нервная дрожь не сменилась тем абсолютным спокойствием, которое было сейчас так необходимо. Посидел еще с пяток минут, прислушиваясь к происходящим в организме метаморфозам, затем поднялся и неспешно побрел в казарму.

Ребята его также переживали, причем каждый на свой манер. Кто-то угрюмо молчал, кто-то, наоборот, был неестественно весел, разражаясь взрывами громкого хохота по малейшему, самому пустяковому поводу, а то и вовсе без такового. Некрасова Женя, бледная, как мел, зябко куталась в толстое ватное одеяло. Один лишь Дмитрий Бавин с виду был абсолютно спокоен. Он извлек откуда-то свой розовый шарф, намотал его на шею прямо поверх камуфляжного комбинезона. Так и ходил по казарме: этакий новоармейский эмо. Чтож, каждому свое. Все средства хороши в борьбе с самым опасным для воина врагом.

К счастью, всему на свете приходит конец. Степан поднял свою группу ровно в четыре ноль-ноль. Точнее не поднял, а дал команду на построение, ведь никто из них даже не думал спать. Похватали вещмешки, оружие и вышли из казармы, поеживаясь под порывами холодного северного ветра. Еще раз проверил амуницию у всей группы и остался доволен. Полный порядок, не прошли даром его уроки.

На КПП их встретил куратор. Лично пожелал удачи каждому из бойцов, произнес короткую речь, которую, откровенно говоря, никто не слушал. Мысли у всех витали уже далеко за пределами ограды тренировочного лагеря. Напоследок подошел к Степану.

— Ну как, порядок? Никто не паникует? — спросил он вполголоса.

— Порядок. Только ты вот что… — Степан просительно заглянул ему в глаза. — Если не вернусь, за Нюркой моей присмотри. Ребенок она совсем.

— Не вопрос. Да только вернешься ты. Я таких жучар вдоволь навидался.

— Твоими бы словами… — Степан крепко пожал протянутую руку Фридриха, сделал глубокий вдох и дал отмашку на выдвижение отряда за территорию КПП.

Там их уже ожидал транспорт: крытая брезентом телега, точная копия той, на которой Степана в свое время доставили в лагерь. Только возница был другим. Ехали, лениво перебрасываясь ничего не значащими фразами, поглядывая то друг на друга, то на дорогу, что змеилась за колесами телеги.

Группу должны были доставить на юго-западный участок фронта. Оттуда уже, на своих двоих, им следовало, минуя кордоны сиртей, просочиться в заданный квадрат, где, по предварительным оценкам аналитиков генштаба, ориентировочно должно было находиться первое селение кочевников.

К фронту добрались уже засветло. Выгрузились — и сразу же попали в руки худощавого роттенфюрера, который, не тратя драгоценного времени на лишние церемонии, попросту приказал им следовать за ним. Последовали, заинтересованно шаря взглядами по сторонам. Глаза их выхватывали то череду длинных разборных бараков, вразнобой разбросанных по прямой, как стол, степной пустоши, то пару полевых кухонь (вокруг них уже вовсю суетились повара). Случайно подняв глаза к небу Степан попросту обомлел: сверху над их головами величаво плыл небольшой дирижабль. «Люфтваффе» — было выведено на его борту крупным белым шрифтом. Ну и зачем, спрашивается, засылать в тыл противника разведгруппы, сознательно идя на неизбежные потери в живой силе, если можно вот так, запросто, проделать ту же работу с воздуха? Роттенфюрер тем временем подвел группу к рукаву глубокой траншеи. Они нырнули в нее и долго брели по прямой, вздымая подошвами ботинок тучи сухой как труха пыли. Наконец она вывела их непосредственно к самой линии фронта: целому лабиринту траншей и окопов, заполненных изнывающей от жары и безделья пехотой.

— Вам сюда, — роттенфюрер кивнул головой в направлении одного из ответвлений, а сам поспешил по своим делам. Чтож, сюда так сюда. Степан повел группу в указанном направлении, и вскоре они наткнулись на блиндаж дивизионной разведки. Подле него, привалившись спиной к стене, полулежал худой как жердь мужик с усталым лицом. Руки его были раскинуты в разные стороны — как-будто незнакомец принимал солнечные ванны. Степан переступил через одну из них, толкнул дверь блиндажа. Там, за сколоченным из сосновых досок столом, сидело еще четыре человека. Все в камуфляжах, все без знаков отличия. Они о чем-то оживленно беседовали, но, заметив Степана, примолкли и уставились на него.

— Здорово, — он шагнул внутрь, едва не расшибив при этом лоб о низкую притолоку. Досадливо поморщился.

— Ну здорово, — ответил за всех тот что справа, маленький седовласый крепыш с аккуратным брюшком. — С чем пожаловал?

— Проводник нужен. Через линию фронта провести.

Мужики переглянулись. Во взглядах их явственно читалась смесь досады и удивления. Пожалуй, еще и толика агрессии, но направлена она была явно не на Степана.

— Заколебали, — один из них с чувством сплюнул на пол. Второй выматерился. Но как-то лениво, словно через силу. Степан внимательно пригляделся к нему и понял, что человек этот до крайности изможден: синие круги под глазами, кожа лица нездорового землистого цвета. Перевел взгляд на остальных — те тоже выглядели не лучше. Пожалуй, даже хуже. Этот, по сравнению с ними, казался настоящим живчиком.

— А в чем проблема то?

— Проблема в том, что не будет тебе никакого проводника. Или сам топай через линию фронта, или потерпи часа четыре.

— Нет, не могу, мужики, — он подошел к ним впритык, нащупал в полутьме спинку свободного стула и сел. — У меня приказ, все по минутам расписано.

— А ты положи хрен на этот приказ, — любезно посоветовал молчавший до этого черноволосый парень с рукой на перевязи. И добавил совершенно не к месту — Там, наверху, похоже кто-то основательно башкой шарабахнулся.

— Да уж, — поддержал сотоварища брюхатый. — Ты, паря, пойми: мы такие группы как твоя уже пятые сутки без роздыха водим, сил никаких нет. Так что и правда или сам топай, или дай поспать хоть часика три-четыре. А можно и все пять, если совестью мать-природа не обделила.

Степан задумался. Идти через линию фронта самолично, рискуя ежеминутно напороться на засаду, ему вовсе не улыбалось.

— А там, на входе, кто у вас лежит?

— Михалыч. Но ты его лучше не трожь. Лютый он от недосыпа. Последнему такому просителю давеча челюсть набекрень свернул — так мы его еле от штрафбата потом отмазали.

— Дела… Ну ладно, пойду я, — Степан нехотя встал и медленно направился к выходу.

— Давай, удачи, — донеслось ему вслед, когда он закрывал за собой неказистую дверь блиндажа.

— Ну что там? Выдвигаемся? — нетерпеливо спросил Радченко, завидев выходящего из блиндажа Степана.

— Ага, выдвигаемся. Мамонта только этого разбудить надо. Похоже, он и есть наш проводник.

— Ну так в чем проблема? — Радченко склонился над спящим бойцом и принялся трясти его за грудки.

— Да погоди ты! Лютый он, пятеро суток не спал.

— Ну и что с того, что лютый?

— Погоди, говорю, — Степан достал заветную флягу, отвинтил крышку и поднес ее к носу спящего. По воздуху разнесся крепкий аромат первака, самолично сваренного им перед походом. Как ни странно — уловка сработала. Ноздри спящего мертвым сном человека зашевелились, а рот конвульсивно раскрылся.

— Ну надо же, чует! — уважительно протянул Федотов.

— Так ведь разведчик, — Степан сунул в раскрытый рот горлышко фляги.

Пил «мамонт» долго, жадно. Острый кадык его двигался взад-вперед, словно поршень, доставляя в закрома изнуренного организма драгоценную живительную влагу. Наконец глаза его раскрылись и вполне осмысленно уставились на своего благодетеля.

— Чего надо?

— На сиртей идем. Туда и надо.

— Сирти… — боец обнажил в ухмылке желтые, прокуренные пеньки зубов. — Они что, курорт открыли бесплатный? В последнее время вашего брата туда будто магнитом тянет.

— Курорт, — согласился Степан. — На их стороне, говорят, загар лучше к телу пристает.

Возрожденное к жизни, тело Михалыча мелко затряслось, издавая лающие полувсхлипы-полувздохи. Заулыбались и все остальные вокруг.

— Ладно… чего уж там… отведу, — произнес он в перерывах между приступами смеха и требовательно протянул руку к фляге, недвусмысленно намекая, что с ней Степану придется в скором времени расстаться. Тот не возражал — молча вложил в руку жаждущего искомый предмет и помог ему подняться. Проводник времени даром не терял: подхватил прислоненную к стене винтовку и целенаправленно зашагал по траншее, сделав знак группе Степана следовать за ним. Минут через сорок вышли к полузасыпанному хламом отнорку, помогая друг другу, выбрались на бруствер. Степан поднес к глазам бинокль и тихо присвистнул. Голая степь кругом, не на чем глазу зацепиться. Михалыч, заметив беспокойство Степана, ухмыльнулся и побрел, пошатываясь, вперед. Они последовали за ним. Шли под нескончаемый стрекот цикад, чувствуя как с каждой минутой солнце припекает все сильнее и сильнее.

То ли проводник отлично знал свое дело, то ли просто повезло, но сиртей они так и не встретили. К обеду вышли, наконец, к долгожданной лесной опушке, тепло попрощались со своим поводырем и, сверившись с картой, продолжили движение на юго-восток. Через полчаса Степан скомандовал привал, справедливо рассудив, что в лес они углубились достаточно глубоко и шанс обнаружения их маленькой группы врагом минимален. Тем не менее, решил не рисковать. Дозорным выставил Федотова, заставив его укрыться в зарослях какого-то лопуховидного растения с мягкими, покрытыми снаружи коротким белесым пушком, веерообразными листьями. Сами же они спустились чуть ниже, устроив свой временный лагерь в неглубоком распадке. Жевали сухпай, лежа на толстом ковре прелых листьев вперемешку с сосновыми иглами, чувствуя, как постепенно расслабляются натруженные мышцы, а глаза сами собой закрываются.

Степан разбудил всех через час, приказал Радченко взять у Бавина пулемет, Федотову — треногу к нему и они двинулись дальше по лесной чащобе, обходя стороной те места, где ветви деревьев и кустов сплелись воедино, образуя сплошной живой щит. Попалась им и тропа. Кем она вытоптана: животными ли, человеком — Степан не знал. Следопыт из него был не ахти какой. Такое незнание временами вредило. Нечасто, но с завидным постоянством. Вот и сейчас он, чертыхаясь, вглядывался в цепочку неровных следов. То, что здесь периодически проходили животные, сомнений не вызывало. Причем животные разных видов. Кое-где на сухой земле попадались отпечатки копыт. Иногда даже лап. Размеры некоторых из них внушали серьезное уважение, если не сказать больше.

— Товарищ сержант! — Женя Некрасова оторвала Степана от созерцания какой-то трехпалой клешни, что впечаталась в клочок рыжеватого мха в непосредственной близости от тропы.

— Что там у тебя? — он приблизился к склоненной девушке и был вознагражден таким ясным отпечатком босой человеческой ноги, что сомнения его отпали сами собой.

— Мне кажется, что он проходил совсем недавно.

Вот черт, этого им как раз и не хватало! Степан уставился на след, тщетно силясь понять причину, по которой девушка сделала свои далеко ведущие выводы.

— Ничего не вижу, — признался он наконец.

— Да вот же! — Женя ногтем указала на крошечную частицу травинки, немилосердно втоптанную чьей-то пяткой в глинистый грунт тропы. — При такой жаре трава, оторванная от стебля, высыхает очень быстро. А эта выглядит совсем свежей. Видите?

Да, Степан видел. ТЕПЕРЬ видел.

— Всем сохранять спокойствие. Сходим с тропы и углубляемся в лес.

Сказал, а сам камнем упал на Женю, приминая ее к земле. Какая-то едва уловимая черная тень пронеслась у него над головой и закончила свой путь, увязнув в стволе ближайшего дерева. Стрела. Длинная, метра полтора. С черным как смоль оперением на конце. Другой такой стрелы Степан дожидаться не стал — схватил в охапку онемевшую от неожиданности девушку и лосем ломанулся в лес, не разбирая дороги, ломая ветви каких-то шипастых кустов. Через какое-то время он сбавил ход, а затем и вовсе остановился. Выпустил из рук Женю и припал брюхом к земле, выглядывая из-за ствола поваленного дерева. Вскоре появились и остальные: плашмя попадали рядом, тяжело дыша. Бавин тут же, не мешкая, отобрал у Радченко пулемет, установил его на треногу и направил ствол в ту сторону, откуда они только что прибежали.

Погони пока не было. «Возможно ее и не будет»— подумал Степан. Не факт, что они нарвались на целый отряд. Сирть вполне мог бродить в одиночку, промышляя охотой на зверя. Что он в таком случае предпримет? Естественно, уйдет куда подальше. Или вернется к своим, желая предупредить о нависшей над ними опасности. И в том, и в другом случае угрозы от него никакой. А они потеряют драгоценное время, отсиживаясь в кустах.

— Так, Женя, — Степан быстро зашарил глазами по местности. В особенности его интересовали кроны деревьев — оттуда можно было охватить гораздо больший участок леса. Наконец, взгляд его остановился на каком-то экзотическом дереве с тонкими гибкими ветвями, копной нисходящими вниз до самой земли. Ветви эти были покрыты пышными гроздями буровато-зеленой листвы, что вполне могло обеспечить идеальную маскировку. — Лезешь воон на то дерево. Видишь его?

— На иву похоже.

— Пусть будет ива. Забираешься на самый верх, оцениваешь качество обзора. Крайне желательно, дабы ты смогла видеть хотя бы часть тропы.

— Нет, нереально, — девушка отрицательно помотала головой. — Над тропой кроны деревьев наверняка сплетаются. Что я там увижу?

— Что-то да увидишь. Лезь, давай. Федотов, подсади ее и подстрахуй, чтобы все в порядке было.

— Так точно, — Игорь козырнул и они с Женей синхронно исчезли в зарослях.

Степан еще раз выглянул из своего укрытия. Нет, ничего, словно вымер лес. Только где-то вдалеке ухала какая-то тварь. Ну да ладно, часа полтора в запасе у него еще есть, подождем. А потом? Не всю же жизнь в кустах отсиживаться?

Вернулся Федотов, доложился. Так и так мол, Женя часть тропы видит и может проконтролировать. Ну и на том спасибо. Посидели еще с полчаса, терпеливо выжидая, когда же появится враг. В конце концов, Степан поднялся и, строго-настрого приказав подчиненным не покидать укрытия, пошел в сторону тропы, старательно обходя то место, откуда, по его мнению, был сделан выстрел. Он решил зайти с тыла — на тот случай, если неизвестный стрелок не ушел восвояси, а решил повторить предпринятую попытку. Крался тихо, как мышь. Любой сучок, любая подозрительная неровность почвы, были сейчас его врагами. Хрустнет вот так ненароком — и поминай как звали.

Степан так увлекся своим занятием, что едва не столкнулся нос к носу с усатым стариком. Тот, сидя на замшелом пеньке, сосредоточенно почесывался, попутно вылавливая из седой как лунь шевелюры зазевавшихся паразитов. Лицо у старика было типично славянским: широкоскулое, открытое, с глазами той неистовой синевы, которая встречается иногда у людей весьма преклонного возраста.

— Эй, старый! — окликнул его Степан, с интересом разглядывая серовато-белую хламиду до пят, обтягивающую тщедушное, высохшее тело. — Ты что здесь забыл?

Старик приветливо усмехнулся, лениво сполз со своего насеста и поковылял к нему, вытягивая на ходу из-за спины какую-то длинную хреновину с изогнутым обоюдоострым лезвием на конце.

Степан замер, потрясенно глядя на старца. «Это же сирть!»— пронеслась в голове запоздалая мысль и он едва успел уклониться от лезвия, хищно блеснувшего буквально в паре сантиметров от грудной клетки. Отпрыгнул назад, выхватил правой рукой из ножен шашку и тут же, с замахом, рубанул справа-налево, одним ударом намереваясь закончить дурацкий поединок. Но не тут-то было: старик легко блокировал удар древком своего странного оружия, лишь слегка изменив траекторию движения клинка, пустил его по касательной, и вновь атаковал, на этот раз стремясь подрезать сухожилие на ноге Степана. Выражение лица у него изменилось: теперь в нем сквозил интерес, вызванный скорее всего непонятным оружием, а так же стилем ведения боя рослого чужака. Блокировать его удар Степан не стал — просто сделал левой ногой шаг назад, изменив стойку на правостороннюю и одновременно с этим, едва шашка оказалась у него над головой, рывком опустил руку не меняя положения локтя. Клинок вошел в правый бок старика, легко разрубив тому ребра и застрял где-то в районе позвоночника. На этом бой и закончился. Сирть стоял, хлюпая кровью на свою хламиду и заворожено смотрел на Степана. Затем его губы раскрылись, но слов не было. Лишь мимолетная улыбка скользнула по заострившемуся лицу и исчезла. Степан, выдернув шашку из тела старика, помог ему опуститься наземь. После, словно устыдившись дела рук своих, торопливо отвернулся, чтобы не видеть как последняя искра жизни покидает его подернутые паволокой глаза.

Прошла почти вечность, прежде чем он смог пересилить себя, встать, вытереть шашку, загнать ее в ножны и лишь потом, потом посмотреть на то, что некогда было человеком. Старик определенно умер. Тело его, словно куча тряпья, валялось на притоптанной траве, и это зрелище, как ни странно, привнесло в душу Степана долгожданное облегчение. Затем он исследовал пространство вокруг пня, на котором сидел сирть, и практически сразу наткнулся на объемистую кожаную котомку на перекидном ремне. Там же, прислоненный к дереву, стоял и лук. Степан не поленился, перевернул тело старика на спину, снял оттуда длинный колчан, под завязку набитый стрелами с черным оперением. Ну вот, пожалуй, и все. Прихватил захваченное добро и побрел назад, к ребятам.

Встретили его поначалу настороженно. Затем обратили внимание на трофеи, расслабились. Загалдели, окружили со всех сторон, забрасывая вопросами. Степан коротко, сжато рассказал как все было и, послав Федотова за Женей, раскрыл котомку старика, вытрусил на траву ее содержимое: моток нити явно растительного происхождения, высушенные ломти мяса, травы, соцветия, какие-то корни. Похоже что сирть, убитый Степаном, определенно был лекарем.

— Товарищ сержант, а зачем нам лук? — Радченко зачарованно вертел в руках колчан со стрелами. Полное лицо его выражало искреннее недоумение.

— Сам не знаю, — Степан задумался, пытаясь подвести логическую основу под свой неразумный поступок. Тащить с собой этот громоздкий кусок дерева явно не следовало. С другой стороны лук — вроде как бесшумное оружие. «Если уметь им пользоваться» — поправил он сам себя.

— К черту лук. А вот мясо с собой мы возьмем. Где Женя?

— Тут, — из-за кустов показался Федотов, ведя под руку девушку. Женя заметно прихрамывала.

— Ногу подвернула, когда с дерева прыгала. Скоро все пройдет, — произнесла она, заранее предупреждая все расспросы.

— Покажи.

Женя попыталась отвертеться, на все лады уверяя, что все в порядке и она может идти, но Степан, слушая вполуха ее сбивчивый лепет, уже делал свое дело. Вскоре ботинок был расшнурован, и он держал в руках ногу девушки, осторожно прощупывая ее через носок на предмет наличия повреждений.

— Переломов нет. Идти точно сможешь?

— Смогу. Болит правда очень, — Женя до крови закусила губу, когда Степан слегка повернул ей стопу.

— У тебя растяжение. Через пару суток пройдет. А пока Радченко понесет твой рюкзак.

Вопреки ожиданиям, девушка и не думала протестовать. Лишь молча кивнула, убрав с лица непокорную рыжую прядь вспотевшей ладонью.

Степан довел группу по тропе до того места, где произошла стычка со стариком. Там он приказал замаскировать следы крови, а заодно и свои собственные. Тело сиртя схоронили в небольшом овражке в аккурат под выкорчеванным с корнями деревом, для надежности прикрыв импровизированную могилу толстым слоем прелой прошлогодней листвы. Затем, тщательно избавившись от следов своего пребывания, группа углубилась в лес, двигаясь кратчайшим маршрутом к той точке, где, по предварительным оценкам аналитиков генштаба, располагалось одно из самых крупных поселений врага. Степан брел, механически переставляя ноги, с головой погруженный в свои мысли. Ему отчего-то вспомнился дом. Отчетливо, в мельчайших подробностях. Причем не те хоромы из жизни прошлой, под самую завязку забитые дорогой аудио-видеотехникой, с шикарным евроремонтом, джакузи, да полом с подогревом, а эти, из мира нового — старенькая избенка в две комнатушки, подворье, на котором конь не валялся и Нюра. Маленькая, хрупкая, с противным до безобразия, ну просто несносным характером, но такая желанная.

Жара, достигнув своего апогея в полдень, постепенно спадала. Степан потянулся к фляге, прополоскал рот и, поглядев на Женю Некрасову, которая с мученическим видом ковыляла в арьергарде колонны, решился сделать привал. Тем более, что место для этого было весьма подходящим. Сейчас они находились неподалеку от склона невысокой горы. Точнее даже не горы, а сопки. Была она полностью поросшая лесом, и лишь у вершины темнело пятно гигантской проплешины. Что это было, с такого расстояния определить пока невозможно. Скорее всего лесной пожар отбушевал здесь в свое время, пожрав значительную часть девственной чащобы. У подножия же самой горы лес практически сходил на нет, местность отлично просматривалась. Завидев одинокое дерево с роскошной, разлапистой кроной, Степан повел отряд прямиком к нему. Обошел его широкий, в два обхвата, ствол, поводил по сторонам биноклем, всматриваясь, не покажутся ли где нежелательные гости и, не заметив ничего подозрительного, скомандовал привал. Про себя он решил, что они останутся здесь до вечера и даже проведут ночь. Почему? В первую очередь из-за своего штатного снайпера. Нога у Жени сильно распухла. Как она умудрялась продолжать движение все это время — вообще загадка не из легких. Еще одна причина заключалась в самом рельефе местности. Обзор из их точки просто отличный, да и оборону здесь можно было держать весьма успешно. А еще Степан решил порадовать свой личный состав горячей пищей, справедливо рассудив, что большого вреда от умело разведенного костра не будет. А раз не будет — значит хотелось бы чего-то свеженького и, желательно, мясного.

— Радченко.

— Да? — Юрий поднял голову, отвлекаясь от созерцания крупного черного жука с устрашающими жвалами.

— Остаешься за старшего. Выставишь охранение с биноклем в количестве одного человека. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ сержант.

— Женя, что там у тебя?

— Болит, — девушка сидела на траве, баюкая поврежденную ногу. И ботинок, и носок были сняты.

Степан всерьез пожалел, что не взял с собой антибиотики и противовоспалительную мазь, ограничившись стандартным набором жгутов, упаковкой с бинтами, пузырьком йода, да десятком ампул с обезболивающим. Хреновый он командир после этого, если честно. А, впрочем, йод сейчас как нельзя более кстати. Вручил пузырек Ряднову, приказав сделать Жене «сетку» на месте опухоли. Не панацея, конечно, но должно помочь хоть немного. Сам же он двинулся к сопке, забирая чуть левее. Там паслось стадо каких-то копытных животных: косули — не косули, бараны — не бараны. В классификации дикой фауны, а уж тем более местной, Степан не разбирался совершенно, предпочитая видеть в любом животном всего лишь мясо. Кролик, например, маленькое мясо. Косуля — большое. Он выследил это стадо еще когда осматривал местность в бинокль и сейчас шел вполне целенаправленно, заходя с подветренной стороны чтобы не выдать своего присутствия запахом.

Стадо все еще было там. Степан подобрался совсем близко и сейчас отчетливо видел троих крупных самцов с витыми рогами. Они крутились рядом, время от времени недобро поглядывая друг на друга скошенными к переносице маслинами глаз. Поднял винтовку, нацелился в лоб самого откормленного и сразу же нажал на спуск. Звук выстрела эхом отразился от сопки и ушел куда-то в сторону. Стадо, вздымая копытами тучи невесть откуда взявшейся пыли, шарахнулось от Степана и вскоре исчезло из вида, оставив его наедине с добычей.

Вне всяких сомнений, животное было мертво. Оно даже не успело испугаться — пуля разворотила ему череп подарив мгновенную, безболезненную смерть. Степан взгромоздил на плечи еще теплую тушу и, сгибаясь под ее тяжестью, пошел к своим, используя в качестве ориентира то самое одинокое дерево, под которым он приказал разбить лагерь.

Его уже ждали — наверняка звук выстрела донесся и сюда. Приняли его ношу, тут же, на месте, освежевали, выпотрошили, и вскоре она висела на вертеле, над весело потрескивающим костром.

— Кстати, а вы знаете как называется дерево, под которым мы сейчас сидим? — Женя, сидя впритирку к костру, мечтательно прикрыла глаза. В руке у нее было что-то зажато. Радченко с Рядновым синхронно подняли головы, разглядывая широкую крону, но ничего особо выдающегося не обнаружили. Крона как крона: зеленая.

— Это медвежий орех, — продолжила меж тем девушка. — В свое время он был широко распространен на территории России. Однако, еще до Октябрьской революции, порода эта была почти полностью истреблена, благодаря высокому качеству древесины. Она у нее прочная, красивого красноватого оттенка. Использовалась в основном резчиками по дереву и при производстве дорогой высококачественной мебели.

Федотов уважительно присвистнул:

— И откуда ты только все это знаешь?

— Да так, училась хорошо, — Женя смешно сморщила веснушчатый нос, когда дым от костра повернул в ее сторону. Недовольно фыркнула, отодвинулась. Степан, глядя на девушку, не смог удержаться от улыбки: ну чисто отличница! Выбралась с компанией на пикник в лес. Вся из себя такая нескладная, угловатая. Одно слово — подросток.

— А что у тебя в руке?

— Вы наверно плохо меня слушали. Как я сказала называется дерево?

— Медвежий орех.

— Ну и как вы думаете, что может быть у меня в руке?

Ну да, конечно. Степан только сейчас ощутил под ягодицами какие-то катышки. Привстал, пошарил рукой по примятой траве вперемешку с полевыми цветами и был вознагражден находкой целой жмени небольших продолговатых орешков в твердой темно-коричневой оболочке. Похожи они были на лесные, размером правда помельче. Степан послонялся под деревом, набрал их побольше и, раз уж пока мясо не было готово, заморил червячка орехами, раскалывая их найденной неподалеку парой камней. Его примеру последовали и остальные, полностью отдавшись во власть этого нехитрого занятия.

Мясо поспело уже к вечеру, когда солнце, одарив напоследок кроваво-красным закатом, скрылось за горизонтом. Они отрезали от туши куски истекающей соком нежно-розовой мякоти, совали их в рот и откровенно наслаждались. Затем, покончив с трапезой, затушили костер, надергали травы для импровизированных постелей и заснули, убаюканные дуновением теплого южного ветерка. Бодрствовать остался лишь Степан, так как сейчас как раз была его смена. Он взобрался на дерево, поудобнее пристроился на широкой развилке и, время от времени меняя положение ног (чтобы не затекали), с интересом вслушивался в ночные звуки. А было их немало. Стрекотали цикады, изредка какая-то птица издавала неприятные визгливые крики, со стороны сопки несколько раз слышался рев хищника. Кто это был — Степан не знал. Мир, в который он попал, временами казался миром-близнецом, удивляя почти полной идентичностью растительной и животной жизни. Иногда же наоборот: выкидывал такие фортели, что сомневаться не приходилось — это абсолютно чуждая, иная планета со своими правилами и законами.

Нет, это не их земля. Взять хотя бы тех же сиртей. С виду — обычные славяне. Поставь рядом сиртя и гражданина России и позови независимого наблюдателя, тот ни за что в жизни не разберется кто есть кто. В этом Степан был абсолютно уверен. И вместе с тем — такая разница культур. Между ними зияла пропасть, и перейти через нее не представлялось никакой возможности.

Сирти… Что-то крутилось у него в голове. Когда-то он уже натыкался на это слово в Интернете. Да, точно, была такая статья. В ней один чудак писал о древних народностях, по-своему классифицируя их. И славяне, по его выкладкам, являлись прямыми потомками сиртей. Кажется, так. Или нет? Но почему они тогда так похожи?

Его размышления прервал глубокий стон, что раздался буквально в нескольких шагах от избранного ими места ночлега. Затем еще, и еще один. Уже со спины. Хищники? Или что-то еще, похуже? Волосы на голове у Степана зашевелились. Он сполз с дерева, выхватил из кобуры парабеллум и торопливо взвел курок. Затем, решившись, быстрыми перебежками стал передвигаться от одной «постели» к другой, бесцеремонно расталкивая ногами спящих. Вскоре ему это удалось, и они, напуганные, жались спинами к стволу дерева, словно оно могло защитить, оборонить их от неведомой опасности.

Какая-то темная тень пронеслась совсем рядом, обдав Степана порывом ветра со специфическим сладковатым запахом. Он знал этот запах, знал слишком хорошо. Трупный запах ни с чем не спутаешь, даже самые дорогие французские духи не в состоянии полностью забить его. Тем более что тварь, прошмыгнувшая мимо Степана, явно духами не пользовалась. Он выстрелил на слух, и черноту ночи пронзил дикий, нечеловеческий крик. А потом закричала Женя. Страшно, на одной ноте. Нервы Степана не выдержали, и он рванулся к ней, наткнулся по дороге на что-то твердое, кожистое и, невзирая на страшный удар, что обрушился ему на голову, оторвал это «что-то» от Жени, поднял над собой и изо всех сил грохнул об землю, а затем, не давая ему опомниться, навалился сверху, разрядил всю обойму во вздрагивающее тело и заорал сам, перекрывая шум завязавшейся потасовки.

Твари напирали со всех сторон. Степан чувствовал это, слышал как отбиваются его ребята. Изредка тьму разрывали вспышки выстрелов их винтовок.

— Лежаать!!! — послышался резкий, словно удар хлыста, вопль Дмитрия Бавина и Степан повиновался. Тело среагировало само, так как мозг, оглушенный ударом, был уже не в состоянии отслеживать ситуацию и принимать какие-либо решения. Степан упал и ощутил, как над ним полетели пули. Множество пуль. Бавин стрелял из пулемета не короткими экономными очередями, как полагалось, а высадил всю ленту сразу, ничуть не заботясь о сохранности чрезмерно перегревшегося ствола.

Этого их противникам оказалось достаточно. Мгновение — и они исчезли. Лишь затихающие вдали стоны свидетельствовали о том кошмаре, который только что удалось пережить.

— Костер, — прохрипел Степан. Голова у него кружилась все сильнее, непокорная земля так и норовила выскользнуть из-под ног.

Его поняли. Кто-то из членов его отряда быстро расшевелил угли и навалил на них сверху кучу хвороста.

— Женя, жива?

— Да, кажется.

— Юра?

— Тут я, — откликнулась темная фигура у костра. Тот упорно не хотел разгораться. Тогда Радченко что есть мочи дунул на угли, и практически сразу алчное пламя вздыбилось кверху, пожирая сухой как порох валежник и освещая попутно картину ночного побоища.

К счастью, все его ребята были живы. Перепуганы, конечно, с белыми как мел лицами, но, тем не менее, видимых повреждений ни у кого не наблюдалось. Разве что Женя прихрамывала сильнее, чем обычно.

— Господи, а это еще что? — он только сейчас обратил внимание на большую черную тушу, на которую пялились все остальные. Птица. Жирная, уродливая, с иссиня-черным оперением и мощными когтистыми лапами, покрытыми твердыми роговыми пластинами. Морду ее венчал длинный остроконечный клюв. Падальщик, гриф. Пожалуй, такие приходили ассоциации при взгляде на застывшее на земле тело. Только вот размеры… Не со Степана, конечно, но, если поставить тварь на лапы, Жене в аккурат под подбородок будет. Он завертел головой по сторонам и насчитал еще три точно таких же трупа. Еще одна птица, четвертая, была пока жива. Она лежала на боку, изредка подергивая черным как смоль крылом.

— Вы ранены?

Степан только сейчас сообразил что уже не стоит, а лежит на земле, прислонившись щекой к ее нагретой за день поверхности и ощутил, как по темени его стекает вязкая, как патока, кровь.

— У него голова пробита! — послышался испуганный голос Федотова и Степан поплыл, удаляясь все дальше и дальше. Плыл до тех пор, пока его не накрыла волна бездумного, всепоглощающего забвения.

* * *

— Как вы думаете, он выживет?

— Врядли. Тяжелая черепно-мозговая травма, большая кровопотеря. Если сейчас же не доставить его в госпиталь — наверняка помрет, как пить дать, — Радченко наматывал круги вокруг лежащего на животе Степана. Остальные сгрудились около потухшего костра: испуганные, молчаливые, явно не знающие, что предпринять в этой безвыходной ситуации.

— А если его переносить нельзя? — Женя говорила спокойным, рассудительным голосом. Никаких лишних эмоций, никакой паники. Взрослеет чтоли девка?

Степан открыл глаза, выплюнул изо рта невесть откуда взявшийся там клочок травы вперемешку с землей и поднялся на ноги, превозмогая очаг тупой ноющей боли. На него посмотрели дико, как на внезапно вставшего из могилы покойника.

— Чего вылупились? А ну бегом собрали свои пожитки в охапку и пошли!

— Так вам же ходить нельзя! — попробовал было запротестовать Ряднов и тотчас же был удостоен чувствительного пинка чуть пониже спины.

— Я что сказал? Совсем оборзели? Последний страх потеряли? — Степан сознательно врубил образ безбашенного начальника, тем самым выводя из ступора растерявшихся бойцов. Затем добавил уже совсем другим голосом: — Повязку сколько раз меняли?

— Три раза, — отрапортовала Женя.

Степан ухмыльнулся:

— Нормально, значит не вся кровь вытекла.

— Вам бы к врачу. Риск заражения весьма вероятен.

Тут он был с ней вполне солидарен. «Грифы» эти, судя по запаху, наверняка в основном падалью промышляют. А падальщики — они падальщики и есть. Мало ли какая зараза могла гнездиться в их клювах? Но врач далеко. Топать еще до линии фронта и топать. А сирти — вот они, рядом. По подсчетам Степана нужный им квадрат находился буквально в паре-тройке часов ходьбы. Так что авось пронесет, бывает ведь и на его улице праздник.

— Йодом обеззараживали?

— Да, пока вы были без сознания.

— Ну вот и славно. Все, выдвигаемся.

Группа безропотно выстроилась в походном порядке, и они пошли в сторону сопки, забирая чуть влево, чтобы обойти ее стороной. Остатки мяса взять с собой побрезговали — туша была вся изорвана острыми, как пилы, клювами ночных визитеров.

Степан брел под привычный уже аккомпанемент стрекота мириадов кузнечиков, жужжание насекомых и пение неизвестных птиц. И все-таки, что он сделал не так? Почему напали падальщики? А если бы он не приказал развести костер — не напали бы? Нет, это не дело. На деревьях чтоли спать? Стервятники со своими атрофированными крыльями наверняка не в состоянии подняться в воздух. Хотя тоже не выход. О каком полноценном отдыхе тогда может идти речь? Уж лучше остановимся на варианте, что падальщики в этих краях явление редкое и им просто вчера несказанно «повезло».

Через полтора часа сделали привал. Последний, поскольку местность вокруг явно начала носить на себе следы разумной человеческой деятельности: там и сям были протоптаны тропы, кое-где торчали древесные пни с гладким срезом, выполненным наверняка не без помощи какого-то металлического инструмента. Они нырнули в небольшой подлесок по соседству с высохшим болотом и смогли наконец перевести дух, позавтракали успевшим уже набить оскомину сухпаем. Степан осмотрел ногу Жени и остался доволен. Опухоль потихоньку спадала, а значит в скором времени у него в распоряжении будет полноценный снайпер.

— Что с пулеметом?

— Не проверял пока, — Бавин с сожалением развел руками. — Со всей этой кутерьмой и вашим ранением…

— Так проверь сейчас.

Дмитрий засуетился над «Максимом» и вскоре вынес свой вердикт: ствол пулемета в порядке, а вот вода из кожуха испарилась почти полностью благодаря той длинной очереди, которой он отпугнул озверевших падальщиков. Возможно имела место и небольшая протечка. Залили в кожух новую порцию воды, проверили. Вроде бы все в порядке. Что ж, и на том спасибо. Степан искренне надеялся, что полоса невезения его группы, перевалив вчера ночью за красную отметку, наконец-то закончилась.

— Ладно, пошли, — он с неохотой поднялся и побрел, стараясь издавать как можно меньше шума. За ним потянулись и остальные: серьезные, собранные, с винтовками наперевес. Все они прекрасно осознавали, что вот сейчас, с этого места, и начинается их работа. Точнее — уже началась. Миновали подлесок и оказались перед дилеммой: то ли перебежками перейти через поле, то ли пойти в обход, теряя при этом драгоценное время.

Сомнения их разрешил совсем юный пацаненок. Он показался на противоположной стороне поля, поглядел по сторонам и исчез. Вернулся буквально через пару минут с целым стадом животных, что брели за ним словно собаки. Хворостина, зажатая в его маленькой цепкой ладони, так ни разу и не была пущена в дело. Степан перевел бинокль с юного сиртя на его окружение и едва смог сдержать позыв рвоты. Нет, это были не животные! Это было нечто: восьмилапое, ростом с хорошую корову, все в каких-то кожистых складках, сплошь покрытых тонкими белесыми волосками. Состояло существо из небольшой головки, снабженной длинным хоботком, усиками-антеннами, дюжиной сетчатых, как у стрекозы, крошечных глазок, опоясывающих конусовидное навершие черепа и грушевидного тела с утолщением сзади. Благодаря этому утолщению существо напоминало паука-крестоносца или, скорее даже, клеща. Похоже именно этих животных имел в виду куратор, давая задание Степану.

«Клещи» разбрелись по поляне и принялись поглощать зелень, каким-то хитроумным образом всасывая ее при помощи хоботков, зачастую вырывая вместе с корнем даже молодые древесные побеги. При этом они издавали характерное гудение. Степан слышал его даже находясь на противоположной стороне поля. «Словно стая пылесосов» — подумалось ему вдруг, и он улыбнулся столь неожиданной аллегории. Пастух тем временем пристроился под сенью одного из деревьев и преспокойно заснул. Ну надо же, какая редкая удача!

— Обходим поле по кромке леса, — приказал Степан, и они продолжили свой путь по кустистым зарослям, тихо чертыхаясь время от времени, когда на их пути появлялись наиболее колючие представители местной флоры. Обошли поле по правой стороне и, зайдя за спину пастуха, побрели туда, откуда он, собственно, и привел свое стадо.

Селение показалось неожиданно. Не прошло и десяти минут, как лес оборвался, и их взорам предстала холмистая равнина. На ней неправильными рядами стояли шатры.

— Штук восемьдесят, если не больше, — произнес Федотов и принялся вновь пересчитывать, стараясь не упустить из вида ни один из них.

— Больше, наверное, — Женя с сомнением покачала головой. — Вон там, за холмом, видишь?

И вправду: чуть поодаль, частично скрытое вершиной небольшого холма, виднелось еще одно нагромождение из шатров. Степан извлек из планшета карту, отметил на ней обнаруженное селение и заозирался в поисках более безопасного укрытия. То место, где залегла сейчас группа, таковым ему определенно не казалось. И обзор не бог весть какой, и тропа совсем рядом. Вообще чудо, что их до сих пор не заметили при таком раскладе. Наконец решение было принято.

— Уходим, — Степан едва ли не силком оторвал Игоря с Женей от созерцания шатров и повел группу назад — к тому самому подлеску с полем, на котором продолжали пастись «клещи». Соседство юного пастуха его волновало мало: спит человек — ну и пускай себе спит. Там он их и оставил, строго-настрого приказав не высовываться ни при каких обстоятельствах. Оставил, а сам поспешил обратно. Налегке, без винтовки, невидимой тенью скользя под прикрытием кустистой поросли. На этот раз он решил пройти чуть левее, а если повезет — так вообще взобраться на тот холм, который перекрывал обзор, мешая определить точное количество шатров в селении.

Степан уже практически пересек подлесок у искомого холма, когда услыхал тихий говор, сопровождаемый журчанием воды. Буквально перед ним, на расстоянии вытянутой руки, стоял сирть, испражняясь на куст бузины. Рядом стоял еще один. Тот, похоже, уже сделал свое дело и теперь заправлял короткие, чуть выше колен, портки, попутно развлекая разговором своего сотоварища. На спинах у обоих были приторочены уже знакомые полукопья с серповидными обоюдоострыми наконечниками. Степан терпеливо дождался, пока первый сирть опорожнит мочевой пузырь, и они уберутся восвояси, продолжая вести неспешный диалог на своем гортанном наречии, затем, с ходу преодолев расстояние между двумя древесными исполинами, нырнул в заросли высокой травы метрах в трехстах от подножия холма. Маневр его прошел незамеченным. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Далее следовало продвигаться ползком. Причем продвигаться осторожно. Расстояние до холма, как впрочем и сам холм, прекрасно просматривались с лесной опушки, а в том, что подходы к селению охраняются мобильными патрулями, Степан имел прекрасную возможность убедиться воочию. Ему еще повезло что встреченные сирти оказались болтливы, словно пара домохозяек. Чтож, один — ноль, человеческий фактор, на этот раз, сыграл в пользу гостей. А мы вообще-то люди не гордые, мы и на брюхе можем. Только бы не нарваться на змеиное кубло — уж очень любят гады ползучие понежиться в траве на солнцепеке. Рассуждая таким вот нехитрым образом, Степан медленно, но верно, продвигался к подножию холма. Пока все шло как по маслу: стрел в его сторону никто не выпускал, погони тоже не наблюдалось. А это, как ни крути, лучшая награда для разведчика. И не беда, что устали локти, а морда извазюкана в оранжевой пыльце какого-то растения. Главное не чихнуть ненароком, да продолжать шевелить булками. И он шевелил. Шевелил почем зря. Даже не сразу заметил, что ползет теперь по самому склону — так увлекся. Наконец забрался на вершину, втолкнул усталое тело в неглубокую ложбинку и уставился в бинокль, стараясь не бликовать линзами.

Вид из выбранной Степаном точки открывался что надо. Все селение, от начала до конца, лежало как на ладони. Он насчитал сто девяносто семь шатров разной величины. Сбился. Пересчитал еще раз. Нет, точно сто девяносто семь. Как определить количество жителей в селении если шатры разные? Никак. Разве что спуститься да не побрезговать зайти в каждый из них. Дескать, так и так, перепись населения у нас, не обессудьте. Так ничего путного и не надумав, решил не заморачиваться. И дураку понятно, что селение большое. Поэтому просто у отметки с координатами селения поставил число шатров.

Так, что у нас с жителями и чем они вообще занимаются? Ого, а между прочим жителей более чем достаточно, и занимаются они делами самыми, что ни на есть разными. Причем далеко не дикарскими, если уж совсем откровенно. Из трубы одного шатра, например, валили клубы густого черного дыма, и слышались удары молота о наковальню. Еще штук шесть похожих шатров смело можно было назвать торговыми лавками. Туда часто заходили люди, а у поднятого полога каждого из них в художественном беспорядке были расставлены образцы разнообразных товаров. Ближайшая к Степану лавка торговала гончарными изделиями. Еще одна — тканями. Две мясных лавки, оружейная. Самая большая — лавка знахаря или больница. Посреди деревни была немалых размеров площадь, правую часть которой занимал довольно бойкий базарчик, на левой же располагался расписной красавец — самый крупный из всех шатров в селении. Напротив него на небольшом отдалении стоял столб. Откровенно говоря, Степан ожидал увидеть на месте столба какую-то статую. Статую Ленина, например, указывающую благородным перстом на обиталище местной власти.

Сильны, эх сильны были стереотипы у Степана! Ничего подобного, естественно, и в помине не наблюдалось. Столб — да, наблюдался. Наблюдался человек, привязанный к нему. Был этот человек гол и нещадно бит. О том что бит — говорили многочисленные синяки и ссадины на упитанном теле. Степан вгляделся в его бегающие вороватые глазки и понял, что человек этот находится у столба не зря. Тут его, можно сказать, сакральное, предписанное самою судьбой, место. Прохожие (а их было немало) не ленились даже делать солидный крюк — лишь бы подойти к горемыке, плюнуть ему в лицо либо, взяв из рук специально приставленного к столбу охранника горсть коротких стрелок с белым оперением, отойти на пяток шагов, да и запустить ими в какую-либо часть тела осужденного. При этом, похоже даже временами делались ставки. Целили в основном в мошонку. Она, по меркам местного дартса, была равноценна десятке. В ногу попал выше колена — восемь очков. Ниже — семь. Ну и так далее.

Степан, изнывающий от скуки на своем холме, и сам был бы не прочь позабавиться таким вот нетрадиционным методом. Не потому, что имел ярко выраженные садистские наклонности (за ним такой пакости отродясь не водилось) — он просто на дух не переносил воров всех мастей и пород. Именно такие вот кабаноподобные личности со свинячьими глазками сейчас, в эту самую минуту, обгладывали костяк его мира. Выкидыш поневоле, глядя на справедливый суд в стане врага, сейчас ликовал не по— детски, и душа его наполнялась горячей благодарностью. Спасибо вам, сирти, за то, что вернули веру в справедливость. Низкий вам за это поклон.

C трудом оторвав взгляд от взволновавшего его до глубины души справедливого народного суда, он перевел его в сторону рынка, силясь понять: имеют ли сирти свой собственный денежный эквивалент. Оказывается, такой эквивалент был. Маленькие круглые монеты, временами даже, кажется, золотые. Все как у людей. Вот тебе и дикари. Степан мысленно поставил рядом свою Сусанинку и селение сиртей, сравнил. Так в чем разница? Да, у имперцев деревни чище. Дома по сравнению с запыленными шатрами сиртей и вовсе выглядят настоящими дворцами. У первых — специально отведенные для нужд населения отхожие места и мусорные свалки. Последние гадят, где ни попадя и куда ни попадя, исключая разве что головную площадь. Вон их клещи в скором времени всю окрестную траву пожрут и вновь придется перебираться на новое место. Так почему бы и не погадить коли так? Типично славянская психология между прочим. Еще один плюсик к его теории. Степан усмехнулся, донельзя довольный своими умозаключениями. Родственники славянам сирти, как пить дать родственники. Вот только пьяных не видать отчего-то. Самогон не научились варить или какой другой кайф имеется? Так сразу и не скажешь. Ну да бог с ним. А мы лучше посмотрим воон на ту бабку. Что это она там делает? Правильно, бабка воду из колодца достает. Все как положено: коромысло, два ведра. А вот еще одна подошла — высохшая вся, словно пестик тюльпана после июльской засухи. Стали, зацепились языками. Наверняка невесток своих обсуждают — эвоно как морды перекосились! Степан водил биноклем туда-сюда, наблюдая немудреные сцены из повседневной жизни. Зацепился взглядом за горстку пацанвы, играющую в какую-то незамысловатую игру. Так, один у ямки. На ямку палку поперек кладет. У самого палка в руках побольше. Вот он бьет этой палкой по той, что в ямке, а остальные обязаны ее отбить причем, судя по всему, упасть она должна, как можно ближе к ямке. А что, интересно. Степан отогнал от носа назойливого овода и понял, что делать здесь ему уже решительно нечего. Глянул напоследок на привязанного к столбу татя, на глазок оценивая масштабы повреждений его детородного органа. Не без удовольствия отметил, что детей у того не предвидится ни в ближайшем, ни в далеком будущем. Отметил — да и полез себе обратно, почти в точности повторяя свой пройденный путь.

Караульных у подлеска не было. То ли время у них обеденное, то ли просто так повезло Степану, но к своим он добрался довольно быстро и без всяких приключений. Встретили его, можно сказать, накрытым столом. Женя умудрилась где-то неподалеку надергать черемши, разнообразив тем самым меню из тушенки да твердых, как камень, галет, к которым решительно никто из них до сих пор не мог привыкнуть. Так грызть — зубы сломаешь. А как размочишь в воде — квашня получается неудобоваримая со стойким привкусом хозяйственного мыла. Степан порылся в своем вещмешке, извлек куски сушеного мяса, изъятого в свое время из сумы убитого им сиртя. Понюхал. Мясо как мясо. Даже специями пахнет. Надкусил, пожевал чуток.

— Ну как? — Федотов смотрел на него с таким неподдельным страхом, словно ожидал что вот, прямо сейчас, Степан непременно грохнется замертво.

— Нормально. Чуть терпковато, правда.

— А мне можно попробовать? — не дожидаясь ответа, Женя протянула ладошку и Степан вложил в нее кусок, что выглядел посимпатичнее остальных.

Эх, знала бы девка, что она сейчас будет есть! Уж он то не сомневался ни на миг в том, что только что отведал мяса пресловутого клеща!

— Вкусно! — она мигом расправилась со своей порцией и тут же потребовала добавки.

Степан разделил остатки мяса между членами группы и, когда с едою было покончено, расстелил на земле карту.

— Ряднов с Бавиным, обходите селение с тыла, изучаете местность на предмет наличия нетронутых клещом полей. Некрасова с Федотовым, ваш восточный участок. Я беру запад. Не светимся, не спешим. В случае обнаружения противником отходим сюда, на это место. В бой, по возможности, не вступать.

— А я? — подал голос Радченко. — Южный участок?

— Ты остаешься здесь, — произнес Степан и, видя как потемнело лицо Юрия, продолжил: — Мы налегке пойдем. Пулемет, припасы охранять кому-то надо.

Здесь он лукавил. Чуть-чуть, самую малость. Базу и вправду необходимо было охранять, но… была еще одна причина, ох была. Юрий так и не научился бесшумно передвигаться. Просто не дано было это человеку, и все. Шел по-крестьянски, широко расставляя ноги, при каждом шаге словно выдергивая их из борозды.

— Так, сверим часы. В девятнадцать ноль-ноль чтобы все были на точке сбора, не позже.

Степан не хотел рисковать. Сумерки в этом мире наступали раньше, а вместе с ними могло прийти все, что угодно. События прошлой ночи якорем засели у него в памяти. Да и не только в памяти. Голова до сих пор была словно чугунная. Вспомнив о своем ранении, он извлек из вещмешка последнюю флягу — с самогоном, попросил Женю снять бинты и еще раз обеззаразить рану. Бинты присохли едва ли не намертво — их пришлось долго размачивать, теряя минуты драгоценного времени. Рана, по словам девушки, не выглядела плохо, по крайней мере гноя в ней почти не было. В конце концов она была тщательно промыта и укрыта под мастерски выполненной стерильной повязкой. Степан поблагодарил Женю, и они разбрелись в разные стороны, искренне пожелав друг другу удачи. Он сделал большой крюк обходя лагерь по широкой дуге. Уловка сработала — никого из дозорных на пути встречено не было. Сами же жители селения, похоже, не спешили покидать свои шатры. Впрочем, Степан их отлично понимал: день сегодня выдался на удивление жарким. Он пропотел насквозь, и это при том, что почти все время находился в тени.

Полей с его стороны практически не было. Степан облазил всю округу, умаялся как черт, но нашел всего одно да и то на порядочном отдалении от селения. Вернулся в лагерь еще засветло и сразу завалился спать. Спал до тех пор, пока не явились остальные и не разбудили его докладами. Это селение сиртей, как оказалось, было сравнительно «молодым». С севера и востока его почти полностью окружала степь. Зелень на ней была практически нетронута — лишь кое-где виднелись лысые, словно лишай, проплешины. Нашли они и небольшое озеро. Степан с трудом преодолел желание отправиться туда сейчас же — до того было жарко.

В принципе, теперь, когда искомая информация о селении полностью собрана, делать им в этом районе стало решительно нечего. Степан склонился над картой, разрабатывая маршрут на завтра, затем, чувствуя как вновь слипаются глаза, пожелал всем спокойной ночи и улегся спать, даже не притронувшись к своей части ужина. Вымотался он за эти дни, если честно. Вымотался. Да и от впечатлений устал.

К счастью, ночью их никто не потревожил. Проснулись все отдохнувшие, бодрые. Похватали свою поклажу и, жуя на ходу галеты, двинулись гуськом за Степаном, все как один желая поскорее покинуть опостылевшую стоянку.

Обошли селение сиртей и, взяв курс строго на север, вскоре брели по колено в густой траве. Вокруг них расстилалась степь: ни деревца, ни куста. Время от времени Степан подносил к глазам бинокль. Ничего. Только степь кругом, да редкие стада каких-то тонконогих животных, которые, едва завидев их маленький отряд, тут же стремились поскорее избавиться от нежелательного соседства.

Внезапно Степан остановился. Что-то далекое, у самого горизонта, приковало его взгляд. Так и есть — всадник. Мчится во весь опор, вздымая пыльцу вперемешку с пылью.

— Лежать! — рявкнул он, и сам упал, где стоял. Остальные попадали рядом, повернув встревоженные лица в ту сторону, куда смотрел Степан.

— Женя, видишь того всадника?

— Пока только пыль, — она повела плечами, словно извиняясь за свою близорукость. Протерла линзы очков носовым платком и прильнула к оптическому прицелу. — Вижу всадника. Он ранен, кажется.

Степан уже и сам видел в бинокль, что на груди у незваного гостя расплывается большое кровавое пятно. Похоже, всадник проделал немалый путь, если судить по взмыленной лошади. И как только в седле держится?

— Возьми его на прицел. По моей команде стреляй на поражение.

— Есть, — судя по тому, как побледнели ее губы, Женя откровенно нервничала. Тем не менее винтовку держала твердо и вполне была готова в любой момент нажать на спуск.

Всадник определенно ехал на них. Еще метров сто пятьдесят, прикинул Степан, и они наверняка окажутся в поле его зрения. Степи ему что ли мало?

— Огонь!

Он увидел, как дернулась винтовка в тонких девичьих руках и тут же перевел взгляд на всадника. Тот продолжал нестись на них во весь опор, хотя даже невооруженным взглядом уже было видно аккуратное пулевое отверстие прямо между широко распахнутых карих глаз. Еще выстрел и еще одно отверстие — теперь на правой стороне груди. Человек в седле и ухом не повел, лишь пошатнулся, когда пуля вошла в его тело и продолжил свой путь. Волосы на голове Степана встали дыбом. Мгновение — и горло сжал нервный спазм, а в глазах потемнело. Что за чертовщина? Бессмертный он, чтоли? Винтовка дернулась сама по себе, рука передернула затвор, выбрасывая пустую гильзу. Еще один выстрел. Оба попадания — в грудь лошади. Скакун, в отличие от своего хозяина, к счастью бессмертным не был. Так и рухнул снопом, на полном скаку.

— Лежим, не двигаемся! — Степан поднялся и на негнущихся ногах побрел вперед.

Представшее перед его глазами «нечто» определенно было мертво. Причем давно. Трупный запах шибанул в ноздри так, что он даже остановился. Стоит идти или нет? В конце концов решил, что стоит. Хотя бы для того, чтобы убедиться: то, что в его мире существует лишь в низкопробных ужастиках, здесь преспокойно может мотаться на лошади по своим мертвецким делам. Вот оно. В пяти шагах. Подойди, загляни в преисподнюю.

— Ладно. Сейчас, сейчас, — сделав еще пару шагов, он замер, не решаясь подойти ближе. Что за черт? Ступор какой-то. Ладно, еще шаг. Мертвец зашевелился. Или показалось? Ох как домой хочется! Подальше от этой мрази, поближе к Нюре! Нет, определенно двигается покойник. Встать хочет? Дичь учуял? А хрен ему! Волна какой-то радостной, залихватской дерзости обуяла Степана, вернув парализованным от ужаса конечностям возможность двигаться. Он сделал последний шаг и уставился в немигающие глаза мертвеца. Так они и стояли, глядя друг на друга. Жизнь и смерть. Гротескное, завораживающее зрелище.

А затем Степан засмеялся. Дико, безумно. Легко можно было поседеть от этого смеха. Отсмеявшись, махнул рукой, приглашая остальных подойти поближе. То, что они увидели, ввело их в глубокий шок, привнеся вместе с тем и волну облегчения. Мертвец — он и был мертвецом. То есть абсолютно, неотвратимо мертв. А к лошади он был привязан. Причем наверняка сделал это сам, когда почувствовал, что теряет силы и вскоре уже не сможет удержаться в седле. Привязался питая тихую надежду, что вынесет его лошадь к своим, а там, глядишь, знахарь поставит на ноги, не даст умереть глупой смертью от жалкого кусочка металла, застрявшего в могучей груди.

Сколько они бродили так по бескрайней степи, пока лошадь не заметила, наконец, человеческих существ, которые были в силах избавить ее от мертвого седока? Степан искренне пожалел несчастного скакуна. Даже сейчас бока его временами вздымались, создавая иллюзию движения покойника.

Они постояли еще некоторое время, чувствуя как оковы потустороннего кошмара постепенно отпускают их души, затем, не сговариваясь, двинулись в путь. Степан шел чуть поодаль от остальных, время от времени прикладываясь к фляге со спиртным. Тот, кто сказал, что нельзя пить во время боевого задания, ни разу на таковом не был, предпочитая протирать штаны с лампасами в штабных кабинетах.

Местность потихоньку понижалась, буйные травы сменились репейниками. Вдали что-то блеснуло. Так и есть — река. Широкая, прозрачная как слеза, она медленно, неторопливо несла свои воды куда-то на запад. Берега ее сплошь поросли ивняком да камышами. Углядеть что-либо сквозь них было довольно проблематично, поэтому Степан потратил добрый час, осматривая местность в бинокль. Ничего подозрительного не обнаружил — и вскоре они стояли у крутого берега, заворожено глядя на водную гладь.

— Искупаемся? — Женя посмотрела на Степана такими умоляющими глазами, что тот всерьез задумался: а почему бы и нет? Смыть пот, грязь, выстирать камуфляж, а затем его надеть мокрым, чувствуя как он приятно холодит тело, постепенно высыхая под жаркими солнечными лучами. В конце концов он улыбнулся и махнул рукой:

— А что, я не против. Только в темпе.

Мгновение — и одежда полетела на берег, а бойцы, словно малые дети, рванули наперегонки по узкой каменистой тропке, попрыгали в воду и осели в ней, постанывая от удовольствия. Степан и сам едва сдержался, чтобы не прыгнуть туда вместе с ними. Должен же кто-то охранять их поклажу? Или нет? Наконец решил, что должен. Местность, хоть и пустынная на первый взгляд, вполне могла преподнести пару-тройку неприятных сюрпризов. Кстати, а как насчет крокодилов или иной нечисти? Ни у куратора, ни у Нюры он в свое время так и не додумался поинтересоваться особенностями местной фауны. Можно было инфоцентр посетить лишний раз — не развалился бы. Крепок, ох крепок задним умом человек!

Взгляд его остановился на Жене. Та купалась без лифчика, бесстыдно выставляя на всеобщее обозрение едва оформившиеся прыщики грудей. Покраснел, словно первоклашка. Всыпать ей что ли по первое число, чтобы не смущала их целомудренный мужской коллектив? Посмотрел на своих подопечных. Нет, не смущает их Женя. Даже наоборот — оживились как-то. Глазки горят, шутки-прибаутки со всех сторон сыпятся. Юра Радченко — так тот вообще годков десять сбросил. Ныряет, как молодой, Женю за ноги ловит. А та визжит на радость остальным, да щеки румянцем укрываются. Нравится Жене мужское внимание. Степан сам не заметил, как разделся до трусов и прыгнул в воду, обдав окружающих широким фонтаном брызг. Поплыл брасом, мощными гребками бросая вперед тренированное тело, каждой порой ощущая ласковые прикосновения живительной влаги. Плавал долго, минут двадцать. В конце концов весь, с головы до пят, покрылся «гусиной кожей». Холодно. Даже губы посинели. Выбрался на берег, выгоняя из уха воду, насухо вытерся вафельным полотенцем и ощутил себя совершенно иным человеком. Словно и не было изнурительного степного марша. И мертвяка не было. И лошади. Все они канули в лету, оставив о себе лишь тонкую цепочку туманных воспоминаний.

Вылезли наконец из воды и остальные, не менее замерзшие, но зато невероятно счастливые. Простирнули одежду, отобедали все тем же сухпаем и двинулись в путь. Шли теперь уже на восток, вдоль речного берега. Километров через двенадцать, по подсчетам Степана, группа должна была вновь углубиться в степь. Еще будучи в лагере они с куратором тщательно изучили вверенный ему участок, рассчитав маршрут едва ли не по минутам. Да и о реке Степан тоже знал — просто ожидал увидеть ее чуть позже. Вообще дорога по степи обманчива, ориентиров никаких. Знай себе бреди по компасу да по сторонам поглядывай внимательно, чтобы на неприятности не нарваться.

— Женя, как нога? — глядя на девушку, Степан не переставал удивляться произошедшим с ней метаморфозам. Румянец, улыбка на пол лица. Огонек в глазах какой-то тлеет. Походка бодрая, даже ногу почти не подволакивает.

— Все в порядке, спасибо, — Женя еще больше зарделась, явно польщенная его вниманием. Волосы ее, по обыкновению скрученные в тугой конский хвост, теперь рыжим пламенем развивались на ветру.

— Ну в порядке так в порядке, — пробурчал Степан себе под нос и прибавил шагу. Пускай себе топает, раз может. Чай не на прогулке.

— Товарищ сержант, — Женя догнала его и пошла рядом, подстраиваясь под его широкий шаг.

— Чего тебе? — ответил он не совсем вежливо. Там, вдалеке, что-то блеснуло и сразу же исчезло среди зарослей высокой травы.

— Я спросить хотела: вы кем в прошлой жизни были?

В прошлой жизни… Память услужливо всколыхнулась, выбросив на поверхность слова полузабытой песни:

Но если был ты деревом –

Родишься баобабом

И будешь баобабом

Тыщу лет, пока помрешь!

— Баобабом.

— Кем-кем?

— Баобабом. Это дерево такое.

— Ааааа, — протянула она, донельзя озадаченная столь престранным ответом. Затем, видимо, так и не переварив до конца полученную информацию, продолжила его доставать: — А как это, баобабом? Вы саженцы деревьев продавали?

— Их самых.

А что еще он мог ответить этой малолетней соплюшке? Дескать, был предпринимателем, гонял крупными партиями мобилы из Китая да распихивал их по оптовым складам своей великой Родины? И взятки приходилось давать: кому на лапу, кому в зубы, а кому и просто в рыло. И молиться, чтобы не прикрыли его хлипкий бизнес, и постреливать временами. Уж слишком много желающих было отхватить кусок пожирнее, да чтобы еще и нахаляву. Что и говорить — стеснялся Степан своего прошлого. Некрасивым оно у него было каким-то, грязным. Одно слово: бытовуха. А здесь? Ну здесь он герой-разведчик. И девушки на нем виснут гроздями. Сначала Катрин, затем Нюра. Да и вообще женское население Империи относилось явно неравнодушно к его особе, даже после свадьбы провожая заинтересованными, а то и зазывными взглядами. И сиртя первого именно он убил — предревнего старца-знахаря, который, можно сказать, и так одной ногой в могиле стоял. Что тут еще скажешь? Герой.

Его размышления прервал звук выстрела, и тихий всхлип Игоря Федотова. Парень медленно оседал на траву, с удивлением глядя на бурое пятно, расползающееся у него на животе.

— Лежаааать!!! — выкрикнул Степан, но, похоже его команда слегка запоздала: все и так лежали, вжимаясь в спасительную землю по максимуму.

«Идиот, какой идиот!» — он скрежетал зубами, грыз от ярости пук ни в чем не повинной травы, с предательской ясностью осознавая, что бой, навязанный им вот так, сходу, уже был проигран. Враг — снайпер. Это не обсуждается. Пуля выпущена с дальней дистанции, ориентировочно справа. Примерно из того самого места, где он видел блик. Ведь видел же!!! Но почему не предупредил остальных, почему продолжал трепаться с Женей, отвечая на ее заведомо идиотские вопросы? Слишком много почему, а ответ один. СНАЙПЕР. Откуда ЗДЕСЬ мог взяться снайпер? В мире Степана — да, пожалуйста, сколько угодно. Да там бы он и среагировал наверняка. И не лежал бы сейчас Игорь Федотов, прижимая к животу окровавленную руку. И не звал бы тихим шепотом мать. Сукааа. Слезы текли из глаз Степана. Падали на траву, впитывались в землю.

Голая степь кругом. Плоская, как фанера. Над степью летают птицы. Птицам глубоко плевать на то, что происходит внизу. Дождаться вечера? Сейчас что-либо предпринимать — полное самоубийство. Да и снайпер никуда не денется. Они, можно сказать, теперь одной ниточкой связаны.

— Женя, справа, на четыре часа, куст видишь?

— Да.

— Держи его на контроле. Там эта гнида засела.

— Поняла, — девушка переместилась за спину Степана, меняя сектор обстрела и вновь застыла, прильнув к окуляру оптического прицела. Нет, не уйдет снайпер. Уже нет.

— Я к Федотову. Прикроешь?

— Попробую.

Теперь вот так, улиткой, по миллиметру. И чтобы ни одна былинка не шелохнулась.

Состояние Игоря было критическим. Ранение в живот — штука не из приятных. Какие именно органы повредила пуля в полевых условиях определить невозможно. Степан оторвал его судорожно прижатую к животу руку, расстегнул камуфляж и осмотрел рану. Чистая. Крови почти нет. Зато нижняя часть живота постепенно принимает ярко выраженный синюшный оттенок. Внутреннее кровотечение. Все, амба. Он наложил на рану повязку, вколол сразу две ампулы обезболивающего и, старательно отводя взгляд от вопрошающих глаз Игоря, развернулся и пополз к Жене.

— Ну как он? — прошептала она едва слышно.

— Умирает.

— А мы можем что-нибудь для него сделать?

— Уже нет, — Степан сжался, ожидая от девушки либо истерики, либо упреков в свой адрес. Не дождался. Она лишь крепче сжала губы, продолжая наблюдение за вверенным ей сектором.

— Может из пулемета эту гниду шугануть? — прогнусавил Бавин. — А Женя бы его сразу срезала.

Дельная мысль. Рискованная, но дельная. К Степану уже вернулось самообладание. Рассуждать он теперь мог вполне логично и связно. Действовать — тоже.

— Можно и из пулемета. Тренога далеко?

— Тут она, — Ряднов уже суетился возле Бавина. Сообща они установили на треноге пулемет, умудрившись при этом не подставиться под пулю незнакомого снайпера и развернули его в сторону противника.

— Женя готова?

— Готова.

Степан прильнул к прицелу винтовки и мысленно перекрестился.

— Огонь!

«Максим» бодро застрекотал, разбрасываясь горячими гильзами. Одна из очередей прошила куст-ориентир. Еще четыре прошли левее, вздыбливая траву над едва заметным глазу пригорком. Степан тоже выстрелил. Наугад, в «молоко». Грохнул выстрел Жени. Не иначе как есть контакт.

— Ну что там?

Женя передернула худыми плечиками:

— Попала, кажется. Только не в голову. Он там, за пригорком сейчас.

Ничего, что за пригорком. Это не пригорок, это название одно.

— Женя, прикрывай. Остальные бегом за мной.

И они побежали. Понеслись во весь опор, по прямой, напрочь игнорируя возможность схлопотать пулю.

Снайпер не подавал признаков жизни. Не стреляла и Женя. Похоже, ей не в кого было стрелять. У пригорка залегли. Затем, взяв его в клещи с трех сторон, поползли вперед, стараясь издавать как можно меньше шума.

До снайпера Степан добрался первым. Тот сидел, баюкая простреленную руку и бормотал что-то бессвязное. Крепко сбитый, русоволосый. Одет в точно такой же камуфляж, что и сам Степан. Стандартный. Явно имперского производства. Враг его пока не видел — сидел спиной, покачиваясь словно под порывами ветра. Молится? И правильно, молись. Пора уже. Степан подошел вплотную. С тихим шелестом вылезла шашка из ножен. Куда рубить? Голову? Ноги? В конце концов, решил вскрыть сиртю живот: от солнечного сплетения до паха. Пожалуй, именно так будет справедливо.

— Повернись, — произнес Степан совершенно будничным голосом. Даже сам удивился, но как-то отстраненно. Сейчас он ощущал себя статистом. Разум его как бы со стороны наблюдал за происходящим. Тело двигалось само. Сирть медленно обернулся, продолжая бормотать свои бредни. Глаза его были определенно безумны. По подбородку тонкой стрункой стекала слюна.

— Хохленко??? — шашка выпала из ослабевших рук Степана. — Хохленко? Ты Хохленко?

Да, несомненно, это был он. Сержант Хохленко. Командир группы, с которой они совсем недавно сходились в учебном бою. Подоспели остальные. Узнали, несомненно узнали. Чуть постояли, оценивая ситуацию. Затем, не сговариваясь, Радченко с Рядновым подхватили безумца под руки и поволокли туда, где лежала Женя. Степан механически поднял шашку, сунул ее в ножны. Бавин подхватил с земли снайперскую винтовку (точно такую же как у Жени), и они не спеша, словно прогуливаясь, побрели к своим. Хохленко тем временем подтащили к умирающему Игорю. Тот все еще был в сознании. Глаза его смотрели непонимающе, испуганно. Сумасшедший же, то ли завидев дело рук своих, то ли почуяв неладное своим звериным чутьем, вдруг начал неистово вырываться, подвывая на одной ноте. Подошла Женя. Постояла, глядя на Хохленко. Молча развернулась и ушла. Вскоре вернулась с винтовкой Радченко, с размаху вонзила штык в живот убийцы. Провернула, как учили, и вытащила обратно. Тот внезапно расслабился, захрипел, пуская ртом кровавые пузыри. Затем губы его тронула улыбка, и он начал что-то говорить: путано, сбивчиво, словно боясь, что его прервут на самом интересном месте. Полнейшая абракадабра. Ни одного членораздельного слова. Ну когда же он заткнется, тварь? Степан потянулся к кобуре с парабеллумом, но Хохленко, словно прочитав его мысли, вдруг замолчал и обвис. Мертв. Чтож, туда ему и дорога. Хоть патронов не придется тратить.

Игорь Федотов умер вечером, с последними лучами уходящего солнца. Умер в сознании. Степан накачал его обезболивающим под самую завязку, не пожалев еще четыре ампулы. Это, несомненно, помогло — по крайней мере не так сильно мучился человек. Они вырыли могилу чуть поодаль от того места, где расположились временным лагерем. Похоронили Игоря. Слов, подобающих такому случаю, Степан не нашел. Не мастак он был подбирать слова о людях, которые едва-едва успели переступить порог смерти. О живых — сколько угодно. О мертвых — он лучше помолчит. Пусть другие соревнуются в словоблудии. Откуда-то Женя знала простенькую молитву. Совсем короткую. Ее то она и прочла, стоя у изголовья могилы. Затем мысленно простились с Игорем. Каждый по-своему. Пустили по кругу флягу Степана, глотали из ее горлышка теплый самогон. После этого улеглись спать, предварительно оттащив подальше труп Хохленко, да оставив Степана в роли вахтенного.

Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что какие-то четвероногие хищники, которые с самого вечера крутились неподалеку от того места, где они бросили труп Хохленко, уяснили наконец, что соседствующие с ними люди не претендуют на свою долю свежей падали и, осмелев от безнаказанности, принялись рвать на части холодное тело. Часа четыре до Степана доносилось рычание, чавканье, какое-то поскуливание и характерный треск перемалываемых мощными челюстями костей.

Спозаранку Степан поднял своих людей и, пока они приводили себя в порядок да разгрызали галеты, запивая их водой из фляг, он продолжал размышлять о судьбе группы Хохленко. Что произошло с ними? Убиты? В плену у сиртей? Или может быть тоже, как и их командир, бродят сейчас по степи с безумными глазами, уничтожая все живое вокруг? В конце концов не выдержал и озвучил свои мысли остальным.

— Лично я думаю, что они мертвы, — Бавин рубанул рукой воздух, словно отметая все возможные возражения. — Хохленко наверняка сам их и убил.

— Вполне возможно, — внезапно поддержала товарища Женя. — Но свихнулся то он не просто так? Наверняка тому была какая-то причина.

— Интересно, какой может быть причина, чтобы сдвинулся настолько адекватный человек как Хохленко? — Степан поражался, глядя на девушку. Никакой истерики, никаких слез. А ведь вчера она потеряла друга и сама уничтожила его убийцу. Своими тонкими, почти невесомыми руками. Глаз за глаз. Нет, это не девушка — кремень.

— Причина может быть абсолютно любой. Нарвались на сиртей, потеряли часть личного состава. А может быть и все полегли — остался лишь Хохленко. Вот и свихнулся на почве вины. Да мало ли что может быть! — Радченко возвысил голос. — Может они всадника того мертвого тоже встретили. Я тогда сам чуть ума не лишился.

— Ну, всадника не всадника, а то, что они повстречались с чем-то этаким — факт. Голый факт. Ну не мог Хохленко вот так взять просто да и сдвинуться. Не тот человек был.

— Была причина, не было причины… — Женя встала, подхватив с земли винтовку. — Мне, по большому, счету плевать. Хохленко сдох, вон там валяются его кости. И вообще нам пора идти.

Степан усмехнулся:

— А и вправду, пора. Ну пойдем, чтоли.

И они пошли. Миновали место, где бросили труп. Нет, не права была Женя. Не осталось никаких костей от Хохленко. Там вообще ничего не осталось. На траве, примятой не одним десятком лап, виднелся лишь небольшой клочок от комбинезона, да и тот реял на ветру, норовя улететь куда подальше. Да, сделал напоследок доброе дело сержант — накормил своим телом голодающих хищников. Зеленые бы сейчас прыгали от восторга. И медаль наверняка выдали: посмертно.

Степан отогнал идиотские мысли, что витали у него над головой словно стайка навозных мух, поправил ремень винтовки. Теперь за спиной у него болталось их две. Его «мосинка» со снятым штыком, да трофейная, снайперская. Она была в полном порядке, даже чищена недавно. Патронов вот только у ее предыдущего хозяина не оказалось. То ли посеял свой вещмешок Хохленко, то ли попросту бросил, спасаясь от неведомой опасности, сейчас уже узнать невозможно. Но вот за винтовку спасибо. Пригодится она, еще и не раз. А с патронами у них проблем и так не было. Словно чувствовал — нагреб их по полной программе, невзирая на предостережения куратора. Не на год мол, в рейд собрались. А может и на год. А может со всем миром повоевать придется за место под здешним солнцем. Странным, кстати, каким-то солнцем, с ярко выраженными садистскими наклонностями. Раннее утро, а оно уже припекает так, что бифштексом себя чувствуешь на разогретой сковородке степи. С прожаристой корочкой, хрустящим. Так, стоп. Долой такие мысли. Засунуть их надо куда подальше. Галету может еще одну употребить?

— А я бы сейчас, наверное, целого слона съела! — Женя словно услыхала мысли Степана. Они у них что, одни на двоих чтоли?

— Да, поддержал ее Юрий, — помните то рогатое животное? Мясо у него было — объедение. Тогда еще даже грифы пришли к нам полакомиться.

— Да замолчи ты уже, Радченко!

Умеет же человек аппетит испортить. Хотя прав, конечно, подлец. Вот так пожаришь какую-то дичину — зверье со всей округи на запах сбежится. Хорошо если только на готовку позарятся, так ведь и самих поваров, чего доброго, зажрать могут. Нет, так дело не пойдет. Бороться надо со своими инстинктами. И вообще, как говаривал товарищ Ленин: кто как работает, тот так и ест. Селение найдено только одно. Чем занимаемся все это время, спрашивается, непонятно.

— А это еще что?

— Где? — Степан поднес к глазам бинокль и едва не выпустил его из рук. Мать честная! Это что еще за балаган? Пара жуков. Гигантских, с добрый самосвал. Приземистые, с плоскими треугольными хитиновыми панцирями нежно-зеленого цвета. Один пристроился к другому сзади и выполняет характерные волнообразные движения. Спариваются? — Так, а ну не смотреть! — Степан отобрал у Жени бинокль и едва не получил за это хорошую затрещину. Слава богу, вспомнила в последний момент, кто здесь хозяин.

— Почему это не смотреть? — дикой кошкой зашипела она. — Сами так пялятся, как потерянные, а мне значит нельзя?

— Да мала ты еще! — Степан примирительно поднял руки. — Ну куда тебе на такое смотреть?

— Ах так? Мала значит? Как по людям стрелять так не мала, а тут вот так значит, да? А мне между прочим пятнадцать уже, если вы не заметили!

— И что? — не понял Степан, куда она клонит.

— А то что вы своей Нюре в ее то года наверняка такие вещи показывали, что этим бедным жукам вовек и не снилось!

— Ах вот ты о чем… — словно рыбина, выброшенная на берег, он то открывал, то закрывал рот. И что бы ей сказать этакое? А сказать то и нечего. — Ладно, бери, — Под звуки дикого ржания окружающих он сунул девушке бинокль, и та тут же начала живописно, ярко комментировать происходящее, не опуская ни одной мало-мальски значительной подробности.

— А вон тот жук, который сверху, между прочим очень на товарища сержанта похож!

Нет, но это уже перебор! Степан позеленел от злости, но навел-таки свой бинокль на злополучного жука. Тот делал свое дело неторопливо, с таким серьезным, вдумчивым выражением на плоской морде, словно не любовью занимался, а выполнял какое-то ответственное правительственное задание. Доиграется Женя, ох доиграется! Жаль, что личный состав нельзя пороть. А хотя почему нельзя? Может и можно. Сейчас Степан всерьез пожалел о том, что не удосужился найти время и полистать устав имперских вооруженных сил. Ничего, в другой раз обязательно прочтет. Если будет он, этот другой раз.

Миновали жуков, и Женя заткнулась. Степан нарочно сунул ей галету из собственного пайка. Пока грызет — молчит. Такая вот арифметика получается.

На селение сиртей набрели внезапно. Было оно небольшим, шатров под пятьдесят, и похоже, что свежим. По крайней мере, с их стороны степная растительность оказалась вообще нетронутой. Лишь у самого селения кое-где зияли небольшие проплешины. Там же и копошились клещи: худые какие-то все, затяганные. Словно после длительного перегона.

Подойти близко к селению Степан не решился. Открытая местность, степь кругом. Вот так сунешься — и тебя мигом превратят в подушечку для иголок, истыкав своими длинными стрелами. Посидел с биноклем на порядочном отдалении, записал количество шатров и повел свой маленький отряд в обход, для очистки совести решив произвести оценку всех прилегающих пастбищ. К счастью, ни в селение, ни из селения никто не входил и не выходил, а, следовательно, опасности засветиться нет никакой. Обошли, осмотрелись. Так и есть: свежее селение. Даже более молодое, чем то, первое.

Сделав свою работу, удалялись от него с легким сердцем. Вечер застал их все в той же степи. Только кусты встречались в этой местности почаще, украшая своим присутствием скудный на зрелища ландшафт.

— А вы обратили внимание на то, что в этом мире нет комаров? — Женя устроила себе уютную травяную постель и теперь лежала, глядя на далекие, чуждые звезды. Нет Большой Медведицы, Полярной звезды тоже нет. В какую часть космоса их занесло, интересно?

— И правда нет, — Радченко только сейчас обратил внимание на этот удивительный факт. Степану же было все равно: есть комары, нет комаров… Какая к черту разница, если желудок требует нормальной, удобоваримой человеческой пищи? Та пара банок тушенки, которую они только что приговорили, лишь возбудила его аппетит, сыграв роль детонатора. Желудок теперь бурчал как подержанный «запорожец». Наплевать на возможность появления грифов-падальщиков или какой другой нечисти, выловить какую-то дичь, обжарить на углях свежее, ароматное мясо? Или же пойти в селение, как подсказывает внутренний голос? Уж там-то наверняка есть чем поживиться. Да и вообще, интересно, что находится внутри шатров. Любопытство ело Степана почище желудочного сока. По другую сторону баррикад стоял рассудок. И пел он своему хозяину совсем другую песню: полезешь в селение — непременно засветишься. Засветишься — подставишь под угрозу и свою жизнь, и жизни членов группы, не говоря уже о проваленном задании. А с рассудком собственным спорить — дело неблагодарное и даже вредное для здоровья. Ну и ладно, обойдемся. Степан по примеру Жени нащипал травы побольше, взгромоздился на нее сверху и закрыл глаза, представляя, что находится не здесь, а у себя дома, на кровати. А рядом посапывает Нюра, положив под щеку свою крохотную ладошку. Картина предстала перед его взором настолько явно, что даже в груди защемило. Ну надо же, как домой хочется. Раньше за ним такого не водилось. Возможно оттого, что возвращаться, в принципе, было некуда. В самом деле, куда возвращаться? В постылую холостяцкую квартиру, в которой то и дело проживали длинноногие любвеобильные пассии, сменяя друг друга со скоростью калейдоскопа?

Кстати, неплохо было бы воду горячую провести. Вот только как? Как проведешь ее в мире, где металл является бесценным? А для чего нам нужен металл? Правильно, для емкости, в которой будем потом греть воду. Вместо труб можно все тот же шланг приспособить, не проблема это. Интересно, а как с металлом у сиртей? А хорошо у них с металлом. Это Империя страдает, контролируя лишь пару рудников, а вот у дикарей, так называемых, добра сего предостаточно. Минутку. А ванна, подаренная на свадьбу? Попросить кузнеца пускай расплавит, превратив часть металла в искомую емкость? Нет, жалко. Да и Нюра убьет за такое кощунство. В конце концов, так и не придя к какому-либо разумному решению, Степан, рассерженный, открыл глаза.

Остальные уже спали. Кто на точно такой же травяной постели, как и у него с Женей, кто просто на голой земле, напитавшейся за день теплом. Бодрствовал лишь Алексей Ряднов — да и то потому, что сейчас была его смена. Он ходил по периметру их маленького лагеря тщетно всматриваясь в непроницаемую ночную мглу. «Так, и почему мне не спится? Старею?» — Степан внимательно прислушивался к себе, силясь понять, что мешает ему расслабиться и провалиться в желанный сон. Какая-то подсознательная тревога чтоли? Ухватилась за него мертвой хваткой, зараза. А вообще знакомое ощущение. И холодок в затылочной части черепа присутствует. Не иначе как следит, следит за ними из тьмы чей-то настороженный взгляд.

— Леша, — Степан говорил шепотом, не желая будить намаявшихся за день бойцов.

Алексей прекратил патрулирование и незамедлительно приблизился к нему:

— Да, товарищ сержант.

— Ничего подозрительного не заметил?

— Да нет, вроде бы.

— А чего бродишь? На месте не сидится?

— Честно говоря, заснуть боюсь. А вы почему не спите?

— Да так, ощущение какое-то паскудное, — Степан вновь прислушался к себе. — Все кажется, как будто следит за нами кто-то.

— Уверены, товарищ сержант?

— Да ни в чем я не уверен! — он в сердцах махнул рукой. Гляди в оба, короче. Чуть что — сразу меня буди.

— Есть. Разрешите вернуться к своим обязанностям?

— Давай, иди.

Степан и сам поднялся, сделал пару шагов в ту сторону, откуда, как ему казалось, за ними велось наблюдение. Ничего. Тьма кромешная кругом. Ночная степь. Редкие порывы ветерка приносят желанную свежесть. Сможет ли невидимый враг неслышно подобраться к спящим, невзирая на бдительного Ряднова? Вполне возможно. Все зависит от степени подготовки и от еще одного не менее важного фактора: фарта. Подфартило — и ты в дамках. Не подфартило — и в дамках твой враг, а ты лежишь, хлюпая кровью через прорезь в горле. Не спать всю ночь? Тоже не вариант. Не поспишь ночь, другую — и измотанный организм найдет способ отомстить, подведет в самый неподходящий момент. Самым неприятным во всем этом деле является то, что пресловутая слежка, вполне возможно, просто плод воображения самого Степана. Он не спал еще минут сорок, бдительно глядя по сторонам да расстегнув кобуру парабеллума. Затем его усталые веки сомкнулись. Степан провалился в сон. Глубокий, без сновидений.

Проснулся он оттого что кто-то теребил его за плечо. Здорово теребил, между прочим.

— Чего надо? — Степан, недовольный, открыл глаза и зажмурился от лучей яркого солнечного света. Было позднее утро, судя по всему. — И почему меня раньше не разбудили? — обратился он с вопросом к Юрию Радченко который, между прочим, все еще продолжал теребить его за плечо. Вид у него при этом был настолько потерянный, что Степан понял: стряслось нечто неординарное. — Что случилось? Алло, я к тебе обращаюсь!

— А? Что? — Юрий оставил наконец в покое плечо Степана.

— Что случилось, говорю? — Степан заозирался по сторонам. Никого кроме Радченко в поле прямой видимости не было. Что за чертовщина?

— ЧП, товарищ сержант, — Радченко наконец обрел дар речи.

У Степана похолодело все внутри. Черт, чувствовал же слежку! Ну почему было не разбудить всех? Самому хотя бы не спать?

— Какое еще ЧП?

— Продукты, вода… все украдено.

— А остальные-то где? Живы?

— Остальные живы. Искать пошли того… вора.

Фууух, ну слава тебе, Господи. Хоть кровь никому не пустили.

— Давно пошли?

— Часа три назад.

— Понятно. Меня почему не разбудили?

— Так ведь думали, что сами справимся, — Радченко не знал, куда девать глаза. — Честно говоря, вахта как раз моя была во второй половине ночи. Как это произошло — сам до сих пор не пойму. Не спал я, товарищ сержант. Честное слово — не спал!

Как же, не спал он. Мало того, что вора прошляпил, так еще и не нашел в себе сил сразу признаться, доложить начальству.

— Дерьмо ты после этого, Радченко, ох дерьмо, — Степан и не заметил, что проговорил эти слова вслух. Возражений не последовало. Знает собака, чье мясо съела. — Что еще украдено?

— Ничего. Только вода и продукты. Патроны, оружие на месте. Нож у меня правда еще того… тоже.

Чтож, невелика беда. Могло быть все гораздо хуже. Степан пошарил на поясе и смачно выругался: его фляга со спиртным тоже была срезана. Срез был ровным, гладким. Похоже, сделанным не без помощи ножа злосчастного Радченко. Спал таки, падла. Иначе как с него, бодрствующего, нож бы сняли? Ладно, с этим мы потом разберемся. Степан склонился над грудой вещмешков. Провел инвентаризацию. Тут Радченко не соврал — вора прельстили лишь продукты. В особенности было жаль фляг. Продукты — дело наживное. А вот во что прикажете набирать воду? Придется-таки посетить селение сиртей, хотя бы ради мехов для воды.

Степан заметил на горизонте темное пятно и поднял к глазам бинокль. Наконец-то свои. Все живы, в полном составе, с оружием в руках. И то хорошо, и то хлеб. Скоротал время за чисткой «мосинки», проверил кожух «Максима». К счастью, воды в нем было достаточно.

— Пить-то как хочется! — Женя первая приблизилась к Степану и умоляющими глазами уставилась на него. — Может к реке вернемся?

— Ну допустим вернемся. Воду ты во что набирать будешь?

— Не знаю. Как-то не подумала об этом. Значит, к сиртям в поселок идти придется?

— Значит, придется. Других вариантов я не вижу.

А других вариантов и не было. Идти дальше по маршруту в надежде наткнуться на еще одно селение? В принципе, попробовать можно. Рискованно, правда. Но будет ли оправдан этот риск? С другой стороны оставаясь здесь, на месте, они теряют день. Что помешает им вернуться назад в случае неудачи? Ничего не помешает. Степан приказал группе готовиться к выходу, а сам склонился над картой. Четыре — шесть часов движения по степи — и они уткнутся в лес. Тот самый, подле которого было обнаружено первое селение. А лес — это жизнь. В лесу и родник найти можно в случае неудачи, и дичи полно. Да и селение, если таковое отыщется, будет наверняка возле кромки. Сирти народ практичный, в этом им не откажешь. То селение, на которое они наткнулись вчера, по сути, является скорее исключением из правил. Хотя бы потому, что лес в первую очередь — это топливо для костров. Ну да ладно, Бог с ним. Гадать о том, что вынудило тех сиртей осесть прямо посреди степи сейчас абсолютно бессмысленно. Да и времени нет. Еще пара часов — и жажда окажется воистину невыносимой. Степан убрал карту в планшет и приблизился к ожидающим его людям.

— Пошли, чтоли, — буркнул он, стараясь не встречаться взглядом с Радченко. Разбор полетов он оставит на потом. А сейчас знай себе, шагай да по сторонам поглядывай. И молись, чтобы не случилось какой-то очередной дряни. Одна радость: голова почти не болит. В этом климате раны заживают быстро. Степан на ходу прикоснулся к повязке. И вправду — не болит.

— Женя!

— Да?

— Можешь глянуть, что у меня там?

— Могу, — Женя поняла его с полуслова, приблизилась и принялась осторожно разматывать бинт. — Присох немного.

— Ничего, снимай.

Аккуратно, миллиметр за миллиметром, сдирала она посеревший от пыли бинт. Кое-где волос пришлось обрезать маникюрными ножницами, с которыми девушка не расставалась ни при каких обстоятельствах.

— Ну надо же, почти заросло! — она даже руками всплеснула.

— Так ведь и я о том же. Чешется правда как зараза!

— Заживает значит.

Бросив бесполезный теперь бинт на траву они поспешили догонять остальных. Те, мучимые жаждой, уже успели удалиться на достаточное расстояние.

Никаких следов человека, ничего. Степь кругом, травы под порывами ветра к земле пригибаются. Даже сверчков — и тех не слышно. Попрятались сверчки. Жарко им. А Степану то как жарко! Пот стекает со лба, заливает глаза. Камуфляжка — хоть выжимай. И оводы: им то жара нипочем, у них обеденное время как раз сейчас начинается. Он перевел взгляд на Женю. Та шагала, размахивая руками, словно ветряная мельница. Материлась едва слышно сквозь зубы, когда очередной овод пытался сесть на мокрое от пота лицо. Глаза уставлены вперед, в одну точку. Туда, где виднеется линия горизонта.

Не лучше выглядят и другие. Радченко вообще отстал. Плетется в хвосте, тяжело дыша. В правой руке — носовой платок. Вытирается, выжимает его время от времени, и вновь прикладывает к вспотевшему черепу.

Степан поднес к покрасневшим глазам бинокль. Кстати, а что с глазами? А ничего хорошего, похоже. Он прислушался к своим внутренним ощущениям. Так и есть: аллергия. Наверняка на пыльцу какого-то растения — вон сколько ее носится в воздухе. Хорошо если только этим дело и ограничится. Кстати, а что это там вдали виднеется? Куча тряпья какая-то? Да нет, труп высохший. Тряпье болтается на нем как на вешалке под порывами ветра. И поза какая-то странная у трупа. Стоит труп. На одной ноге. Приблизились ближе и Степан даже присвистнул: нет, не на ноге стоит труп. Тонкий шест протыкает его насквозь. Верхняя часть торчит из прогнившей грудной клетки ближе к ключице, нижняя часть вбита глубоко в землю строго перпендикулярно. Форма армии вермахта на трупе. На груди — два наградных немецких креста и орден за мужество с трехглавым орлом. Редкий орден, надо сказать. Не иначе как из рук самой императрицы выданный. Они подошли совсем близко. Да, нехорошей смертью умер солдат. И, возможно, совсем не скорой. Степан приблизился впритык к погибшему и потрогал штырь. Дерево. По толщине — один в один как прут арматуры, а твердое — как металл. Присмотрелся более внимательно и углядел на высохшей шее тонкую цепочку с аусвайсом. Так, а вот это мы возьмем, пожалуй. Нет ничего хуже когда воин пропадает без вести. Тяжело это и больно для тех, кто любит и ждет. Подозвал Радченко. Приказал порыться в карманах трупа. Из чистого садизма, наверняка зная, что ничего ценного для них там не отыщется. На его позеленевшее лицо смотрел потом без капли сострадания: пускай помается, соня, в следующий раз будет порасторопнее и уж точно не посмеет заснуть на боевом посту. Да, а пить, пожалуй, хочется все больше. При такой жаре организм воду теряет с немыслимой скоростью. Нечего сказать, денек выдался, что надо. Как по заказу, мать его.

— Бавин, дай пулемет понесу.

— Не надо, я сам, — Дмитрий буквально шатался от усталости. Невысокий, в прыщах весь, слова из него лишнего не вытянешь. Каким только волшебным образом он умудряется вызывать симпатию?

Степан силком отобрал у парня пулемет, бросил последний взгляд на останки неизвестного солдата и побрел дальше. Туда, где по его прикидкам было очередное селение врага. В том что врага — он теперь не сомневался. Ни на йоту. И никакая его теория об общности славянских корней и корней сиртей не могла поколебать это стойкое убеждение. Кто как не враг проткнет живого человека насквозь и оставит умирать под палящим степным солнцем?

Радченко сломался. Упал, хлюпая носом, наземь, ткнулся мордой в полынь да так и застыл, вздрагивая всем телом. Пришлось сделать привал. Лежали молча, закрыв глаза, вдоволь наслаждаясь желанным покоем. Затем также молча встали и пошли.

Полдень. Степан поднял глаза к небу. Ни облачка. Ну и черт с ним. На ходу наклонился, сорвал пук наиболее понравившейся травы. Пожевал, высасывая из нее крупицы горьковатого сока. Не ошибся ли он в своих предположениях? Стоило ли вообще покидать насиженное место вблизи лагеря сиртей? А какая в сущности сейчас уже разница? Никакой. Лучше уж хорька поймал бы — укорил он сам себя. Все больше толку будет, чем самоедством заниматься. И вправду: та часть степи, по которой они сейчас ступали, кишмя кишела какими-то животными. Хорьками ли, тушканчиками — Степан не знал. Для него что хордовые, что беспозвоночные — все едино. Главное, что их было много, и были они величиной со взрослую кошку. А это, как ни крути, уже мясо. Его тренированный взгляд упал на самого упитанного: тот как раз вылез из своей норы и, встав на задние лапы, застыл, заинтересованно следя бусинками черных глаз за подходящими людьми. Ишь ты, какой смелый! А мы его сейчас из парабеллума!

Два выстрела слились в один. Первым, к стыду своему, Степан промахнулся. Виноваты в этом, несомненно, были жара, усталость, да нечеловеческая жажда. Второй выстрел попал зверьку прямиком в голову, выбив у того из черепа последние остатки мозгов. Степан огляделся по сторонам. Неа, не пугают зверьков звуки выстрелов. Да и сами люди не пугают. Глуповаты зверьки от природы, словно депутаты Госдумы. Ну да нам это как раз и на руку. Мы сейчас по-тихому попробуем, без применения табельного оружия. Не таясь, он подошел впритык к очередной жертве и едва заметным движением кисти свернул ей шею. Повторил данную операцию еще четыре раза и в его распоряжении оказалось в общей сложности уже пять довольно увесистых тушек. Были они еще теплыми: бери, разводи костер да жарь себе — и будешь вознагражден вкусом нежнейшего мяса. Но есть почему-то не хотелось. А может ну его, пулемет этот? Выпить из кожуха воду, необходимую для охлаждения ствола? Мысль эта настолько завладела вниманием Степана, что он даже с Рядновым поравнялся. Напомнить чтоли, какое тот на плече сейчас сокровище тащит? А впрочем, лес рядом. Наверняка скоро в поле зрения появится. А там, глядишь, и селение сиртей. На том и порешил. На ходу рассовал добычу по вещмешкам ребят и прибавил шагу.

Селение было. Вот оно. Не марево, не мираж. Люди ходят между шатрами, несметные стада клещей табунами по округе пасутся. Но самое главное не это, нет. Самое главное — узкая полоска реки, что проходит совсем неподалеку. Причудливо изгибаясь, она упирается в лесную чащу, чтобы затем, пропетляв по ней малость, снова уйти в бескрайнюю степь.

Чертыхаясь, что приходится так много терять драгоценного времени, они заставили таки себя сделать порядочный крюк, пройдя далеко за пределами видимости сиртей. Углубились в лес, едва ли не бегом достигли русла реки и, побросав на ходу оружие да вещмешки, с разбегу прыгнули в холодную, как лед, воду. Наслаждение, которое испытал Степан в этот момент, было сродни оргазму. А затем он вновь ощутил на себе чей-то внимательный, всевидящий взгляд.