Стукач

Вихлянцев Олег

ГРЯДУТ ВЕЛИКИЕ ДЕЛА, ГРЯДУТ БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ…

1988 год

 

 

Информация о том, что все подразделения Северо-Западного управления таможни будут подвергнуты московской проверке, поступила еще неделю назад. И именно этот день Бизон выбрал для переправки из Польши в Ленинград контрабандного груза – синтетического концентрата для процветающего подпольного производства виски. Нескольких капель этой темно-коричневой жидкости было достаточно добавить в спиртовой сорокатрехградусный раствор, чтобы получить десяток литров готового продукта, по вкусу неотличимого от фирменного.

Свой человек на таможне сообщил Бизону о грядущей проверке и был несказанно удивлен; услышав от него:

– Самое то! Готовьтесь встречать машину.

На контрольно-пропускном пункте соберется все высокопоставленное начальство. Инспекторы будут из кожи вон лезть, чтобы показать москвичам свое служебное рвение и высокий профессионализм. Переправлять в это время запрещенный груз равно самоубийству. Какой же нормальный человек потащит через границу контрабанду в такой ситуации?

И правда. Терминалы пустовали. В том смысле, что не было ни одной машины, кроме той, что везла товар для Бизона. Фура в гордом одиночестве на первой передаче проследовала к платформе таможенного досмотра и остановилась в указанном контролером месте.

Иннокентий Всеволодович Монахов в это время находился в салоне своего автомобиля, припаркованного вне зоны контроля. Со стороны он имел возможность наблюдать за происходящим. Сюда его попросил отправиться Зэизон, дабы тот лично проконтролировал прохождение таможенного контроля.

Водитель грузовика спрыгнул на платформу и предъявил таможеннику документы на перевозимый груз. Тот внимательно изучил бумаги и хотел было уже распечатывать пломбы на контейнере, когда из административного здания вышел высокий грузный человек в темно-сером костюме. Его сопровождала многочисленная свита.

– Я сам! – властно подал голос грузный.

Таможенник вытянулся в струнку. Видимо,

обладатель темно-серого костюма был высоким чином, если один его вид заставлял трепетать рядовых инспекторов.

– А почему таможня пустая? – недовольно спросил грузный. Похоже, он не понимал, что никто не сунется сюда в день проверки. – Одна машина всего. Вы что, людей здесь распугиваете? – продолжал выражать недовольство начальник. Свита сохраняла почтительное молчание. – Э-эх! Не умеете работать. Не умеете…

Он с важным видом подошел к фуре, осмотрел ее со всех сторон. Даже для чего-то постучал носком черного лакированного ботинка по колесным скатам. Похлопал ладонью по борту контейнера, но тут же одернул запылившуюся руку и вытащил из кармана пиджака белоснежный носовой платок. Брезгливо стал отирать запачканные пальцы. Кто-то из сопровождающих негромко прыснул. Начальник резко оглянулся на звук.

– Смеются они! – возмутился в очередной раз.

Его можно было понять. Направляясь сюда из Москвы, он надеялся застать на границе большое скопление машин. И уж тут, в гуще, так сказать, событий показать этим провинциальным служакам, как надо работать. Московские аппаратчики тщательно засекретили дату проведения инспекторской проверки. Но жизнь есть жизнь. Информация просочилась из кабинетов Главного управления таможни на места. Те, в свою очередь, поставили в известность «своих» бизнесменов и руководителей транспортных предприятий. А на пустой таможне что проверять? В бумагах копаться? Так бумаг и в Москве хватает. Другое дело – нагрянуть с проверкой внезапно, обойти пяток-другой автопоездов. Не в одном, так в другом что-нибудь недозволенное обнаружится. А нашел дерьмо, так подчиненных – носом, носом! Вот, мол, что у вас тут творится, контрабандисты внагляк парадным маршем у вас перед глазами шествуют! Не вышло. Досада. Стоит у платформы фура одна-одинешенька, и все. В ней-то наверняка ничего путного, в смысле недозволенного, нет. Стал бы этот водила в одиночку на терминал переть…

– Что везете? – не глядя на водителя, спросил грузный.

– В товарных документах указано, – пожал плечами тот. – Пищевые красители.

– Хм-м… Красители… – задумчиво пробормотал начальник. Свита по-прежнему не встревала. Сказал «я сам» – действуй. – Петров! – повернулся начальник к инспектору. – Открывай!

Рядовой таможенник сорвал пломбы. Водитель снял замки и отворил задние дверцы фуры. Нутро автопоезда доверху было набито пластмассовыми бочками по пятьдесят литров каждая.

– Что в таре? – вновь задал вопрос начальник из Москвы.

– Я ж сказал – краска! – удивился водитель такой непонятливости.

– Да… сказал, – согласился начальник. Внимательно просмотрел предложенные документы. В них все было в порядке. Придраться пока не к чему. Как это не к чему?! Всегда должно быть к чему придраться!

– Ага! – радостно воскликнул обладатель темно-серого костюма. – Краска в чем, в бочках?

– Ну, – кивнул водитель.

– А цена бочек входит в сумму, указанную в накладных? – У него был вид победителя. Наверняка никто из этих местных проверяльщиков не додумался до такой простой истины.

К начальнику незаметно приблизился кто-то из свиты и подсказал робко:

– Обособленно должна проходить! Обособленно!

– Вот именно! – гордо заявил начальник. – Обособленно! Покажите мне документы на бочки, – повернулся к водителю и взглянул на него сверху вниз.

Тот усмехнулся, достал из кабины тряпку и вытер ею промасленные руки.

– Щас, – сказал спокойно. – Дайте-ка, – принял из рук таможенника бумаги. – Вот, – ткнул пальцем в одну из строчек. – Тут написано черным по белому, что тара, то бишь эти самые пятидесятилитровые пластмассовые бочки, ОД-НО-РА-ЗО-ВА-Я, – произнес последнее слово по слогам и вернул документы таможеннику. – Значит, стоимость на нее не определяется.

Полное и крупное лицо начальника зарделось.

– Вы… Вы меня не учите здесь! Умники. Сам вижу, что одноразовая. Давай-ка, открывай бочку! – приказал водителю.

– Какую из них? – спросил тот.

– Да любую! – Начальник начинал терять терпение. – Вот эту, – указал пальцем.

Шофер без труда свинтил крышку на резьбе. Внутри бочки матово отсвечивала темная густая жидкость. Начальник опустил голову к отверстию, принюхался и вдруг резко выпрямился, заорав во все горло:

– Спирт!!! Подкрашенный!!!

Он выкрикнул это слово так громко, что его услышал даже Монахов, находящийся от места осмотра фуры на значительном расстоянии. Внутри у Иннокентия Всеволодовича похолодело. Провал. Теперь этот жирный сыч ни за что не отцепится. Надо же было этому козлу открыть именно бочку с концентратом для виски!

– Тащи стакан! – скомандовал начальник одному из свиты. Тот метнулся и приволок из административного здания граненый стакан. – А ну плесни! – радостно обратился москвич к водителю. Тот на удивление спокойно принес из кабины обыкновенную столовую ложку из нержавеющей стали и этой самой ложкой набрал из бочки треть стакана жидкости.

Свита плотно сгруппировалась вокруг начальника, приготовившегося к дегустации. Все ждали, затаив дыхание. Еще бы! Сам проверяющий из Москвы задерживает на их участке крупную партию контрабанды! Запах, исходящий из открытой емкости, действительно чем-то напоминал спиртовой. Разве что был значительно слабее.

Руки у начальника дрожали от волнения. Он аккуратно принял стакан у водителя и приложился к нему губами. На вкус жидкость оказалась столь противной, что грузный человек в темно-сером костюме, только лизнув ее, с отвращением дернул головой. Рука, держащая стакан, также содрогнулась, и пищевой краситель выплеснулся ему на костюм, светлый шелковый галстук и белоснежную сорочку.

– Ёп-п!.. – выругался начальник и с силой зашвырнул стакан далеко в кусты. В момент замаха остатки бурой жидкости попали ему. на голову. Светло-русые волосы, аккуратно подстриженные и зачесанные на косой пробор, покрылись грязными пятнами.

Тут уж сдержаться не смог никто. Ржали не скрываясь, судорожно хватаясь за животы и вытирая с глаз слезы.

– У-умыва-альни-ик!!! – заорал проверяющий, весь вымазанный в красителе, и помчался с невероятной скоростью к административному зданию.

Когда смех поутих, руководитель подразделения таможни подошел к водителю.

– Ты давай шустро оформляйся и проваливай, чтоб следа твоего здесь не было, – проговорил он. Повторять дважды нужды не было.

Уже через десяток минут фуру вновь опломбировали и выпустили за пре'делы зоны досмотра. Не притормаживая, она промчалась мимо автомобиля Иннокентия Всеволодовича. Водитель на ходу подал ему услбвный знак «все в порядке» и добавил газу.

На сердце Монахова отлегло. Он посмотрел на себя в зеркало заднего вида, поправил растрепавшиеся волосы и закурил, глубоко втягивая густой ароматный дым дорогой сигареты. Выходит, сегодня по-крупному повезло. Во всей фуре лишь пять бочек были с пищевым красителем. Всю остальную тару занимал концентрат виски.

Можно со спокойной душой ехать к Бизону и докладывать об успешно проведенной операции. Расчет Серегина оправдался. Местные дотошные таможенники проверять машину не стали. А чего им прогибаться, коли высокий чин из Москвы сам выпендриться решил! Теперь с недельку не отмоется. Да.

Развернув на дороге машину, Монахов погнал к Бизону.

Старик в последнее время практически не вылезал из своей берлоги, контролируя отсюда деятельность организации через доверенных лиц. Исключение составляли лишь выходы в свет: на концерты, выставки и прочие мероприятия, связанные с жизнью богемы. Старика с чего-то вдруг потянуло к культуре. Что же касалось основных его дел, то работали тщательно подобранные люди – каждый на своем участке. Мечта старого вора – создать разветвленную мощную сеть по торговле наркотиками – сбылась. Более того, на волне перестроечных процессов им были созданы десятки коммерческих струк– тур, денно и нощно отмывающие деньги, полу-ченные с марихуаны и опиума. Жулики всех мастей прикрыли лагерные татуировки белоснежными сорочками и строгими смокингами, оставив воровские «малины» и поселившись в роскошных особняках, избегали общаться «по фене» и принялись усиленно постигать тонкости менеджмента и маркетинга.

– Рад тебя видеть, мальчик мой! – приветствовал Игорь Иванович Серегин Монахова.

– Доброе утро, – ответил Иннокентий Всеволодович.

– Что на таможне?

– Порядок.

Бизон возлежал на жесткой банкетке в одних трусах. Двадцатилетняя совершенно обнаженная массажистка заканчивала обычную часть лечебно-оздоровительного сеанса и уже переходила к эротической. Охранник, сидевший в этой же комнате в невысоком кресле, старательно отводил глаза. Монахов оставался равнодушен к происходящему.

– Ну хватит, хватит! – простонал Бизон, шлепнув массажистку по голой попке.

Та хихикнула и, запахнувшись в просторный шелковый халат, покинула комнату.

– Я вот, зачем позвал тебя, Кеша, – обратился к нему Игорь Иванович. – Тревожат меня друзья наши. Кореец с Соленым.

– А что с ними?

Бизон поднялся, кряхтя, с банкетки и натянул на себя шерстяной спортивный костюм.

– …Мне дела их не нравятся, – продолжил он. – Отдали ментам нашего курьера с товаром. Прошляпили кучу денег. И вообще, в последнее время прокол за проколом. Не обеднеем, конечно. Людей жалко…

С каких это пор Бизону стало жалко людей? Утрата рядового члена группировки вряд ли могла озаботить Бизона. Монахов подивился его словам. Нет, тут что-то другое. Жареным запахло. Боится Игорь Иванович, что погорят в Узбекистане кореец с Соленым, а цепочка разоблачений, как принято говорить, приведет сюда, в Ленинград? Или же попросту хочет прощупать ситуацию на предмет перспективности дальнейших взаимоотношений?

– Что я должен сделать? – спросил Иннокентий Всеволодович.

– Прокатись до Ташкента, сынок. Разузнай там, что да как.

– Больше некому?

– Есть братки. Есть. Да верить им я не могу на все сто, – развел руки Бизон. – Мы с тобой много лет вместе. И ни разу ты меня не подвел. Уважь крестного, не откажи…

Бизон произносил все это тихим скрипучим голосом. И не командовал. Действительно, всего-навсего просил. Но Монахов знал, что кроется за этой просьбой. Откажешься – схлопочешь пулю или нож под ребро. Сопляки, что сейчас окружают бывшего казначея воровского общака, пойдут на все, лишь бы услужить ему. И ни перед какой мокрухой не остановятся. А неповиновения Игорь Иванович не прощает.

– И что я должен в Ташкенте узнать? – спросил Монахов без особого энтузиазма, но с достаточной учтивостью в голосе.

Старик долго кряхтел, расхаживая по комнате и растирая поясницу.

– Лихорадит их там. Чувствую, – наконец произнес он. – Но причин не знаю. Может, это нежелание продолжать работу именно с нами. Может, власть их кончается, авторитет теряют. Или менты прижимают. Ты приедешь – на месте и разберешься.

Монахов был в курсе, что отношения у Бизона с корейцем и Соленым стали напряженными. Несколько раз они задерживали поставку товара. Не смогли вытащить с нар попавшегося в Узбекистане курьера. Такая работа не устраивала Бизона – с его-то масштабами!

– Ты глянь там, – продолжил Серегин. – Возможно, им помощь от нас какая нужна… («Вот оно!» – подумал Монахов.) С другой стороны, какая помощь? У них мент в Москве прикорм ленный. Все может.

– Когда ехать?

– Не ехать. Лететь, – ответил Бизон. – Завтра.

Разговор на эту тему можно было считать оконченным, и они перешли к обсуждению других вопросов, коих всегда было множество. Через несколько часов Иннокентий Всеволодович собрался уходить и уже на пороге услышал:

– Да! Кеша! Возьмешь от меня чемоданчик…

– Что за груз? – поинтересовался Монахов.

– Денег немного. Фальшивка. Как в Ташкент прибудешь, позвони сюда. Я скажу, кому передать.

– Рискованно, – нахмурился Монахов. – Кому это надо? Вам лично?

Серегин утвердительно кивнул в ответ.

Расставшись с Бизоном, Монахов проанализировал весь короткий разговор, касающийся его предстоящего визита в Ташкент…

Неспроста старик направляет в Среднюю Азию не кого-нибудь, а именно его. Хочет иметь полную информацию о сегодняшнем положении дел корейца и Соленого. Бизон опасается, не выльется ли сегодняшняя лихорадка в завтрашнее крушение. И даже не это главное. Бизон почти уверен в том, что азиатские партнеры рано или поздно побегут оттуда в Россию. Чай, не мусульмане. Коренные же рано или поздно их со своей земли выживут. И Серегин, скорее всего, задумал прибрать к рукам их капитал, поставив вчерашних партнеров в полную от себя зависимость. Как это бывает? Протягиваешь руку помощи, вытаскиваешь человека из дерьма. Но только лишь для того, чтобы затем благополучно выпотрошить его карманы. А там – спите спокойно, жители Багдада.

Все правильно. Перед Монаховым ни Ким, ни Соленый рисоваться не станут. Выложат все, как есть на самом деле. И помощи через него у Бизона попросить не постесняются. А если принять во внимание тот факт, что Иннокентий Всеволодович знает обоих как облупленных, то. лучшего разведчика Бизону и не сыскать.

Долгие годы Монахов служил ему, постепенно поднимаясь вверх по иерархической лестнице. Теперь он был одним из особо приближенных к старику Серегину. С одним лишь уточнением: параллельно Иннокентий Всеволодович добросовестно работал на Ивана Ивановича Багаева. Агент продолжал снабжать оперативную службу бесценной информацией, хотя кличку Голубь никто давно уже не произносил вслух. В соответствии с устоявшимися правилами, агентурная работа держится на трех принципах. Во-первых, на идейно-патриотическом – это когда тайному осведомителю внушают, что от его работы зависит чуть ли не безопасность Родины и при этом с честными глазами призывают выполнить гражданский долг. Агент в этом случае должен чувствовать себя важной и высоконравственной фигурой. Во-вторых, на принципе зависимости. Тут работает собранный заранее компромат. И наконец, в-третьих, – принцип заинтересованности. Поскольку материя все-таки первична, то и заинтересовать человека можно только лишь материально.

Что бы там ни говорили ярые защитники чести мундира, первый принцип в большинстве случаев не срабатывает. Оставшиеся же два годятся на все случаи жизни. Но и тут важно не перегнуть палку с фактором – зависимости. Агент, уставший от постоянного гнета, может сломаться и выкинуть какой-нибудь фортель. От работы на два фронта до суицида, сиречь самоубийства. Не выгодно.

Монахов отличался тем, что не подпадал ни под один из вышеперечисленных принципов. Долгие годы взаимодействия с Багаевым определили его образ жизни. Балансируя на острие бритвы, он свыкся со своим положением. Багаев сумел убедить своего агента в необходимости и пользе его работы. Ну да речь пока не об этом.

– …Отправляйся в Ташкент спокойно, – сказал по телефону Иван Иванович. – По дороге ничему не удивляйся и на месте тоже. Мой человек постоянно будет с тобой. Подстрахует…

Сам Багаев, переговорив с агентом, связался по телефону с Бизоном.

– Как жизнь, Игорь Иванович? – поинтересовался будто бы праздно.

– Ива-а-ан Иванович! – деланно обрадовался тот, услышав в трубке голос Багаева. – Какими судьбами? Случилось что, или в гости к нам надумали?

– Да вот, звоню, чтоб не забывали, – самым простецким тоном проговорил Багаев. – От вас же не дождешься…

Вначале Серегин подумал, что звонит ему мент, дабы денег попросить. Но тот не делал и малейшего намека. Значит, выведать что-то решил. Но что? Так или иначе, Бизон и словом не обмолвился о поездке Монахова в Ташкент, чем немало разозлил Багаева. Разговор шел по сути ни о чем. Видимо, Бизон и не думал посвящать милицейского чиновника в глубинные проблемы организации. Хватит с того и разовых дел. Обратимся, пусть помогает. А нет, так и нечего нос совать, куда собака хвост не сует. Хотя Игорь Иванович прекрасно понимал, что лучше с Багаевым жить в мире и всячески выказывать ему уважение, стараясь при этом выглядеть предельно искренним.

 

Москва. МВД СССР

«Что ж, – думал Багаев, переговорив с Бизоном по телефону. – Самостоятельность почувствовали? Разжирели не в меру. Я устрою вам праздник, сами за помощью прибежите. В ногах валяться будете. А я, так уж и быть, вытащу вас из грязи…»

Проникнув однажды внутрь преступной группировки и завоевав доверие Бизона, Багаев искусно манипулировал деятельностью банды. А владение информацией позволило ему предотвратить ряд серьезных преступлений, не навлекая при этом подозрений на себя. Одних только наркотиков, следовавших в Россию из Средней Азии, перехвачено было десятки тонн. Один за другим попадались в руки правосудия наркокурьеры.

Он нажал кнопку на селекторе и вызвал к себе подчиненного. Тот возник на пороге спустя полминуты.

– Илюша, собирайся в дорогу…

– Есть, товарищ генерал, – с готовностью ответил майор Беловол. Он привык не задавать вопросов. При необходимости начальник сам скажет, куда и зачем нужно ехать. Генерал ценил это качество в своем приближенном.

Илья Алексеевич, прослужив в милиции около пятнадцати лет, выбрал для себя навсегда тактику блестящего исполнителя. Ни в коем случае не выступать перед начальством этаким умником-мыслителем, аналитиком или, упаси Боже, стратегом. Инициатива нынче наказуема. И не завидовал он тем остолопам, что всюду лезли с рацпредложениями и время от времени сворачивали себе шею. Скажут – сделает. А сам поперед батьки в пекло не полезет…

 

Предгорья Тянь-Шаня. Окрестности Проклятой равнины

Во всех горных селениях, прилегающих к Проклятой равнине, началась вакханалия. Потому что сегодня в каждый из них заехал крытый автофургон с водкой.

Если в Йигирме, поселке рабов, употребление производимого на плантациях не воспрещалось, то в окружных кишлаках и аулах за марихуану и опиум карачи строго. В прошлом году кореец от кого-то узнал, что Сардор, один из охранников, балуется анашой. Так вот, пропал Сардор бесследно. И по сей день неизвестно, что с ним стряслось.

Эти селения служили своеобразными кордонами на подступах к равнине. Все мужское население выполняло обязанности стражей. Водку же пить им не запрещали. Только где ее взять? В райцентр с гор спускались не чаще одного раза в месяц. Да и там можно было купить не более двух бутылок отвратительного денатуратного пойла (хоть на желтой металлической крышке с «козырьком» и стояло клеймо «Винпром УзССР») на одного взрослого человека. Особо-то, как ни крути, не разбежишься. А тут – хоть залейся!..

Кто-то где-то, говорят, грабанул вагон. Кажись, под Фрунзе, в Киргизии. И теперь грузовики с горячительным катались по горам в окрестностях Проклятой, сбывая ворованное за бесценок. Коран строго запрещает правоверным питие «огненной воды». Но то, что у русских называется халявой, туманит рассудок и заставляет временно позабыть о постулатах Священного Слова Аллаха и пророка Его Магомета. «Человек родился во грехе. Во грехе и умрет». Есть и в Библии такое, и в Коране. Магометанский серп не убережет душу, склонную к грехопадению, коим принято считать любое проявление человеческой слабости.

…Вакханалия достигла критической отметки. Те, кто поторопился залить глотки под завязку, валялись прямо перед своими хижинами, издавая громогласный храп и нечленораздельные мычания. Другие блажили с женщинами у всех на виду, презрев малейшие правила приличия и каноны шариата. Вот в порыве хмельной ярости выбежал из дома мужчина с охотничьим карабином в руке и выстрелил в воздух. На большее его не хватило – повалился прямо в дорожную пыль и уснул. Дети вовсю голосили, перепуганные происходящим насмерть. Женщины пытались спрятаться от своих и чужих мужей…

– Стой, мерзавка! – На заплетающихся ногах выбежал из-за угла каменной кибитки бородатый человек. Перед ним бежала совсем юная девушка. На вид ей можно было дать не более двенадцати лет. – Стой, тебе говорю!!! – кричал он в ярости. – Онейнисиз джаляп!..

Продавец и он же водитель припаркованной неподалеку автолавки – толстопузый тридцатипятилетний киргиз в белой войлочной шапке, джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, – ухмыляясь, наблюдал за происходящим.

Наперерез бородатому бросился худощавый мальчуган. Он был братом девушки, ее одногодком. Попытка сбить с ног взрослого мужчину, разогретого и одурманенного алкоголем, не увенчалась успехом. Бородач, остановившись лишь на мгновение, без замаха ударил пацана кулаком в лицо, и того отбросило в сторону на несколько метров. С воем бессилия и обиды, утирая залитое кровью лицо, мальчуган поднялся на ноги и бросился бежать к горам, прочь из кишлака.

Продавец уже выполнил свою работу. Весь привезенный в это селение товар был распродан. На борту оставались не более десяти бутылок водки. Значит, раскупили двадцать ящиков! Что и требовалось. Убедившись в том, что практически все мужское население испробовало «огненной воды», продавец довольно почесал свой выдающийся живот и спрыгнул на землю, чтобы закрыть обитую металлическим листом будку грузовика, а затем усесться за руль.

– …А-а-а!!! – кричала настигнутая пьяным бородачом девушка.

Киргиз оглянулся на крик. Мужчина завалил жертву под невысоким деревцем и уже содрал с нее всю одежду. Та сопротивлялась из последних сил, но наконец ослабела и безвольно обмякла под железными руками насильника.

– Шакалы! – выругался продавец и потянул на себя дверцу кабины. – Так вам и надо. Да простит меня Аллах…

Тот, кто свалился у своего дома с охотничьим карабином, вдруг поднялся на колени, мутным взглядом посмотрел в сторону затарахтевшего мотором грузовика. Непослушными руками медленно поднял ствол и, почти не целясь, выстрелил. Пуля ударила в стекло с левой стороны кабины и угодила прямо в висок водителю. Стрелявший был назначен корейцем старшим в этом селении. И отвечал головой за безопасность одного из участков, примыкающих к плантациям. На какое-то мгновение опьяненный мозг сработал в нужном направлении: неспроста появился здесь этот грузовичок. Жаль, что поздно осенила его эта догадка… Так и не успев захлопнуть за собой дверцу, продавец водки вывалился из кабины на пыльную землю кишлака.

 

Ленинград – Ташкент. Транзит

Самолет шел на высоте одиннадцать тысяч метров. Монахов, расположившийся в кресле у иллюминатора, без особого интереса посматривал за борт. Растрепанным ватным покровом простирались под крылом плотные светло-серые облака. А выше синело совершенно безоблачное небо. Мерный рев двигателей убаюкивал своей монотонностью, и Иннокентий Всеволодович хотел было уже прикрыть глаза, когда услышал голос соседа справа:

– Красотища какая, правда?

Он невольно повернул голову и согласно кивнул. А тот продолжил:

– Никогда бы не подумал, что на такой высоте голуби летают…

Выделенное интонацией слово «голуби» резануло слух и заставило вздрогнуть. Глаза сами собой расширились, а ладони неприятно увлажнились от нахлынувшего волнения.

– Ну что ж вы на меня смотрите, как, простите, незабвенный Ильич на проклятую мировую буржуазию? – Незнакомец едва заметно усмехнулся. – Вам привет от Ивана Ивановича…

– Вы, вероятно, ошиблись, – вымученно улыбнулся Монахов. – Среди моих знакомых никакого Ивана Ивановича нет.

– Если и ошибся, то только в том, что на такой высоте летают голуби, – ответил сидящий справа. – Это о пернатых. А вы – птица другого полета. Так, Иннокентий Всеволодович? Извините, не пристало обращаться к вам по оперативному псевдониму. Мы ведь интеллигентные люди. И объединяет нас с вами в данном случае одно дело.

– Какое еще дело? – нервно спросил Монахов, хотя уже прекрасно понял: ошибки быть не могло. Подсаженный к нему сосед – человек генерала Багаева.

– Давайте прекратим ненужные пререкания. Они ни к чему хорошему не приведут. Не изображайте из себя недоумка. Слушайте, что вы должны сделать. По прилете в Ташкент вас загребут прямо в аэропорту «Ташкент». На выходе из здания. До автостоянки не дойдете.

– ???

– Да, да. На глазах у тех людей, которые приедут вас встречать.

– Но…

– Так надо. И поместят в изолятор временного содержания. Главное: на предварительном следствии не даете никаких показаний. От всего на свете отказываетесь. «Дипломат» с деньгами, говорите, не ваш. Вам, мол, его подкинули. И так далее. Мы позаботимся, чтобы вас там продержали недолго.

– Но кто же мне поверит, если задержат с этим чертовым саквояжем? Наверняка и понятые будут, и видеосъемка задержания…

– Правильно. Не поверят.

– Тогда зачем меня сажать?!

– Не сажать. Задерживать. Временно. Для того чтобы затем успешно… выпустить на свободу.

– Ерунда какая-то…

– Думайте все, что вам угодно. Но делать будете так, как вам сказано. Иначе Иван Иванович будет вами крайне недоволен. Вы меня поняли?.. Да! – словно вспомнил незнакомец. – После освобождения тем, к кому летите, скажете, что деньги везли в Ташкент для сбыта. Получили их от некоего Шапарина в Ленинграде. Знаете такого?

Монахов кивнул. Василий Шапарин был достаточно известным на Северо-Западе фальшивомонетчиком. Известным, понятно, среди своих.

– О том, что деньги Серегина, говорить ни кому не нужно. Бизон должен быть ни при чем. Он вам за это благодарен будет. За Шапарина не переживайте. – Незнакомец взглянул на часы. – Сейчас двадцать один восемнадцать. Ровно два часа восемнадцать… О! Уже девятнадцать минут назад, с ним произошел несчастный случай. Царство ему небесное. Хороший, говорят, был человек. Вот так бывает. Все под одним небом ходим. Желаю удачи. – И он сделал вид, что моментально уснул.

Разговор можно было считать оконченным. А Монахов словно ощутил на себе металлический «строгий» ошейник, накинутый Багаевым. И – не дернуться, не освободиться. Чуть потянешь – острые шипы тут же вонзятся в кожу, а петля-удавка перетянет горло. Остается лишь одно: ходить ровно и не делать резких движений.

 

Предгорья Тянь-Шаня. Окрестности Проклятой равнины

В горах темнеет рано. Ночь здесь вязкая, суровая и холодная. Каждый скальный выступ, любое ущелье или пропасть таят в себе множество неожиданностей. Но самую большую угрозу всегда несли с собой люди.

…А люди подходили к аулу, где совсем недавно утихли жуткая пьянка и оргии, со всех сторон. Бесшумно и скрытно. Собственно, они могли и не маскироваться. Женщины, старики и дети никакой опасности не представляли, а мужчины пребывали в состоянии глубокого и тяжелого алкогольного сна.

Нечто похожее бывало в этих горах в годы, Гражданской войны, когда здесь щедро сеяли смерть кавалеристы легендарного красного командира Семена Михайловича Буденного. Разве что крадущиеся в селение люди были одеты не в краснозвездные папахи, а в традиционные национальные чалмы и стеганые ватные халаты – чапаны. Каждый из них в руке держал нож.

Без суеты и неразберихи незваные гости разошлись по жилищам. Сделано это было так быстро и споро, что можно было без труда предположить четкую организацию их действий и тщательную предварительную договоренность.

Спустя какие-то пять-шесть минут те же ночные пришельцы по-прежнему молча и бесшумно покинули пределы горного селения, растворившись в густой и непроглядной темени тянь-шаньских предгорий.

Все взрослые мужчины аула так и остались лежать в своих хижинах с перерезанными глотками. В воздухе поплыл солоновато-сладкий запах свежей, не успевшей еще остыть крови. Напавшие действовали в высшей степени хладнокровно и профессионально.

То же самое в это время происходило во всех кишлаках и аулах, прилегающих к Проклятой равнине – плантациям опиумного мака и конопли, принадлежащим корейцу Киму. Теперь они остались без окружной охраны, кордоны были умело ликвидированы неизвестными. Внизу, на равнине, остались лишь немощные, обезумевшие от наркотиков сборщики урожая и немногочисленная охрана поселка Йигирма. Но и их ждала беда.

…Рассвет только начал растекаться по горам. Рабы вышли в поле и приступили к выполнению своей ежедневной работы, когда со стороны горных гряд послышался нарастающий гул. На слух казалось, что сюда приближается в бешеной скачке табун диких лошадей, готовый снести на своем пути все живое. Но кони были оседланы и несли на себе всадников.

Вооруженные джигиты стремительным галопом двигались к плантациям опиумного мака, раскинувшимся на Проклятой равнине. Черной тучей. И веяло от них смертью. С гиканьем, привстав на стременах и размахивая над головами кто – шашкой, кто – пикой, они надвигались с противоположной стороны гор. Казалось, ничто не удержит их, никакая сила не остановит.

…На плантациях гнули спины невольники. Кетмени в их руках долбили ссохшуюся в камень глинистую почву, вырывая неглубокие канавки, по которым вскоре пойдет вода. По участкам разъезжали верховые надсмотрщики с плетями и охотничьими карабинами. Они-то и заметили первыми приближающуюся опасность.

Надсмотрщиков было человек десять. Надвигающихся всадников – не менее сотни. Надсмотрщики заметались в панике, беспорядочно выкрикивая команды рабам, в которых и сами бы не разобрались. Всадники шли на них ровно, стремительно и неотвратимо.

Рабы, увидев наконец подступающую опасность, кинулись врассыпную. Их примеру последовали и надсмотрщики, не сделав ни одного выстрела.

Люди с плантаций бежали к горам в надежде укрыться. Но старания их оказались тщетны. Несущаяся во весь опор сотня, подчиненная чьей-то холодной воле, рассредоточилась, отсекла их от спасительных гор и принялась рубить шашками и колоть пиками направо и налево. Истошные крики о помощи летели над Проклятой равниной.

Тех, кто спотыкался и падал, затаптывали копытами коней. Бегущих быстро настигали, и тогда клинки рассекали тощие, опаленные солнцем тела от плеча до пояса, а пики пронзали насквозь, вырывая зубчатыми наконечниками куски мяса.

По выдолбленным сухим глинистым канавкам обильно потекла горячая, парящая на жарком солнце и чернеющая на глазах кровь.

Вскоре все было кончено. На плантации и в поселке Йигирма не осталось ни одного живого обитателя, за исключением детей и древнего старика, вышедшего на крики да так и оставшегося стоять возле своей хибары.

Напавшие сбили детей в кучу, поддавая им плетями и не обращая никакого внимания на вопли и слезы. Старика пока не трогали.

Среди всадников выделялся один. Он восседал на Низкорослом и лохматом киргизском скакуне. Голову его покрывала ослепительно белая чалма, а на плечи был наброшен вышитый золотом чапан нежно-бирюзового цвета. Руки украшали золотые перстни, а на ногах были сапожки-ичиги из тонко выделанной кожи.

Он посмотрел на детей и коротко бросил:

– Убрать!

«Убрать» означало уничтожить. Несколько всадников принялись тут же загонять детей в один из домов. Другие старательно обложили каменное строение сухой соломой, напихав ее и внутрь жилища. И вот уже вспыхнуло пламя, и тотчас раздались душераздирающие крики. Все, кто был загнан в дом, горели заживо.

– Ну подойди сюда, Карамор! – приказал обладатель золотых перстней и белоснежной чалмы. – Узнаешь меня?

– Как не узнать, Миркузий-ака! – заискивающе ответил старик, стараясь перекричать вопли пожираемых огнем детей.

Да, человек в белой чалме был не кто иной, как Миркузий Мирвалиевич Султанов.

– Хорошо, что узнаешь. Как видишь, я жив. А вас всех уже давно заждались на небесах! Ха-ха-ха!

Его смех был поддержан хохотом сотни головорезов.

– И ты, продажная Собака, слуга белоухих, примешь от меня смерть. Наше время пришло. И корейца твоего я достану. И всех, кто с ним. Ибо такова воля Аллаха! – торжественно произнес Султанов.

Его слова и особенно упоминание Всевышнего были приняты одобрительными возгласами.

– Проклятая равнина теперь принадлежит мне! Я здесь хозяин! И я хозяин в этих горах!

Окончив свою короткую речь, Султанов жестом указал, чтобы убрали и старика. Уже через три минуты немощное его тело было насажено на толстый, вбитый в землю кол.

Плантации корейца перестали существовать.

 

Ленинград

Лев Исаакович Краманский-Горлов, любитель предметов старины, страстный коллекционер живописи и благородных камней, еще неделю назад пригласил к себе в гости давнего приятеля. Обговорил время встречи заранее, зная, что тот – человек занятой и каждый час его жизни расписан по минутам.

Они познакомились на одной из выставок современных художников. Незнакомец подошел к Льву Исааковичу в тот момент, когда он глубокомысленно замер перед холстом Андрея Щелкунина, на котором автор изобразил полуобнаженную диву с мечом и розой, бесстрашно вставшую на пути огнедышащего дракона.

– Великолепно проработан крупный план! – услышал Лев Исаакович голос за спиной. – А вот задник в правой верхней части пустоват. Вам не кажется?

Оглянувшись, увидел рядом импозантного, преклонных лет мужчину, одетого в роскошный светло-серый шерстяной пиджак и шерстяные черные брюки. Опирался незнакомец на трость красного дерева, украшенную массивным бронзовым набалдашником.

– Знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами! – торопливо ответил Краманский-Горлов. Он почему-то смутился, как будто его застали подглядывающим в замочную скважину. Благообразный же вид пожилого человека успокоил его.

– Хотите что-то приобрести? – мягко поинтересовался незнакомец, элегантно поигрывая тростью.

– К сожалению, не вижу ничего подходящего. Уровень мельчает…

– Отчего же! – удивился тот. – Меня лично тот же Щелкунин порадовал двумя потрясающими работами. Дороговато пришлось заплатить. Но всяческие сожаления покинули меня при более детальном рассмотрении произведений. Мне кажется, за Андреем Витальевичем вскорости будет первое слово. Поверьте, у него большое и славное будущее.

– Как? Вы уже купили его картины? Но ведь он и не выставлялся по большому счету. Как вам это удалось?

– Мы давние друзья с мастером.

– Ах вот как, – понимающе закивал Лев Исаакович. – Тогда конечно. Но, я думаю, лучших-то картин он вам не продал. Знатоки поговаривают, что «Столп мироздания» и «Мальчика в солнечных лучах» он как зеницу ока бережет для международной выставки.

– Именно эти работы я у него и купил, – ошарашил Краманского-Горлова импозантный старик.

– Да что вы говорите!..

– Хотите взглянуть? – благодушно поинтересовался тот.

Лев Исаакович замялся. Ему очень хотелось не только посмотреть на эти работы, но и попытать счастья перекупить их.

– Право, мне неловко напрашиваться, – пробормотал он. В среде истинных знатоков и почитателей искусства живописи, а тем более коллекционеров не принято проявлять излишнюю назойливость.

– Кхе-кхе! – довольно хохотнул старик. – Я далек от мысли, что вы наведете на меня порчу или вздумаете меня… кхе… ограбить. У вас, знаете ли, взгляд подлинного ценителя. Не тушуйтесь. Я приглашаю вас. И не принимаю никаких отговорок. Вы мне нравитесь, молодой человек.

Лев Исаакович действительно был моложе своего собеседника как минимум лет на двадцать. А приглашение, прозвучавшее вот так запросто, не давало ему никакой возможности отказаться. К тому же отказываться не хотелось. Тут пахло большой удачей.

Через минуту они уже познакомились, обменявшись визитками. А спустя два с половиной часа пили кофе в тарховском доме Игоря Ивановича Серегина. Первая их встреча завершилась предварительной договоренностью о покупке одной из картин модного художника Андрея Щелкунина. Бизон уступил своему новому приятелю «Мальчика в солнечных лучах», поимев на этой сделке восемьдесят процентов чистой прибыли.

Потом они еще много раз встречались при различных обстоятельствах. И всегда были друг о друге самого хорошего мнения. Однажды Лев Исаакович, зная могущественные связи Серегина, попросил его об одной услуге. Помочь переправить в Германию бронзовую статуэтку восемнадцатого века. Тот отнесся к его просьбе легко и просто. Так же просто и легко статуэтка величиной с пол-литровую кефирную бутылку оказалась в Мюнхене по адресу, указанному Краманским-Горловым. С тех пор Игорь Иванович стал для Льва Исааковича подобием божества.

Сегодня же Лев Исаакович ждал у себя Серегина с трепетом. С его помощью он рассчитывал провернуть довольно опасную операцию по вывозу из страны очередной партии товара. Что именно за товар, Краманский-Горлов Игорю Ивановичу пока не говорил. Да и договаривались о встрече они по телефону. Всего не скажешь. Теперь предстояло убедить Серегина в крайней необходимости и обоюдной выгоде этой сделки.

Бизон, в свою очередь, весьма и весьма дорожил отношениями с Краманским-Горловым. Тот, сам того не подозревая, снабжал его информацией о коллекционерах города и выставляемых на подпольные торги шедеврах.

Во всем предельно аккуратный, Игорь Иванович прибыл в гости вовремя, минута в минуту, лишний раз подчеркнув свою пунктуальность и уважение к хозяину дома. Для его супруги, Миры Иосифовны, не забыл прихватить по дороге крупную розу на длинном изящном стебле.

Как и принято в деловых кругах при ведении серьезных переговоров, обошлись без обильного застолья, уединившись в рабочем кабинете Льва Исааковича. Хозяин предложил напитки, и Игорь Иванович позволил себе лишь бокал сухого «Mapтини» со льдом. Краманский-Горлов налил себе тридцать граммов шотландского виски и закурил.

– Видите ли, Игорь Иванович, передо мной встала проблема, которую без вашей помощи ни как не решить.

– Все, что в моих силах… – пообещал Бизон.

– С давних пор – вот уже лет пятнадцать – меня живо интересуют камни. Это, понимаете ли, страсть на всю жизнь. Стоит лишь раз соприкоснуться.

– Так-так-так. – Бизон насторожился.

– Из всех камней, так уж повелось испокон веков, в первую очередь заслуживают уважения алмазы. И я, признаюсь, грешен. Ну не могу устоять перед красотой! – картинно всплеснул руками Лев Исаакович.

Бизон понимал, что его партнер осторожничает, заходит издалека. Но не торопил его, дал возможность высказаться. Сам же принял позу внимательного слушателя, преисполненного желанием оказать ближнему посильную помощь.

– Если б вы только знали, во что мне обходится эта моя привязанность! – наигранно-обреченно выдохнул Краманский-Горлов. – Вы, Игорь Иванович, единственный человек, которому я могу довериться. Картины, антиквариат – чепуха. Главное же в моей бренной жизни – камушки.

– Не сомневаюсь, что вы знаток в этой области, – «подогрел» Бизон.

– Еще бы! – оживился более прежнего ЛевИсаакович. – Только представьте себе: человек узнал этот твердый, блестящий, играющий всеми цветами радуги камень еще на ранних стадиях развития цивилизации! – Глаза Краманского-Горлова загорелись фанатичным огнем. – Человек стал искать этот камень, собирать его, любоваться им, украшать им свою одежду и оружие, использовать при изготовлении религиозно-культовых предметов и символов власти! Алмаз, превращенный посредством огранки в бриллиант, – вот истинная ценность и единственная непреходящая власть над человечеством!..

«Так чего ж тебе нужно, – думал Бизон, слушая собеседника. – Богатства или власти… над человечеством? Хотя,, из первого вытекает, как правило, второе».

Похоже, Лев Исаакович уловил что-то из потаенных мыслей Бизона, потому что вдруг резко прервал пылкую речь и устало склонил голову:

– А я что? Я – маленький, ничтожный человек, часто не в силах совладать с эмоциями и тягой к прекрасному…

– Так в чем же все-таки проблема? – спросил Серегин исключительно для порядка. Он уже наверняка знал, с какой просьбой обратится к нему Краманский-Горлов.

– Вы – человек со связями. К тому же не раз помогали мне, – ответил Лев Исаакович. – Помогите же и в этот раз. Пропадут ведь камни в этой стране! – Он уже не скрывал отчаяния.

– Вы имеете в виду вывоз камней за границу?

– Да! – излишне торопливо ответил Лев Исаакович, И Бизону стало совершенно ясно: Краманский-Горлов собирается свалить из Союза. С концами. И естественно, горит желанием прихватить с собой всю свою коллекцию бриллиантов. Дела. И сколько же их у него?

Игорь Иванович был достаточно хорошо осведомлен, что помимо официального алмазного рынка, к которому Краманский-Горлов не имел ни малейшего отношения, существовал и так называемый черный рынок. Высокие пошлины, налоги на алмазы, особенно ограненные, заставляют фирмы искать пути неофициального сбыта товара. Только по официальным данным, в США из Великобритании, Венесуэлы и Бразилии ежегодно ввозятся контрабандой алмазы на сумму более сорока миллионов долларов. Но что такое официальные данные? Реальность гораздо впечатлительнее. Сорок миллионов – несчастные крохи, которые таможенникам удалось задержать при нелегальном провозе.

«Краманский-Горлов, конечно, не Рокфеллер, – думалось Бизону. – Но потрясти его мошну будет очень даже пользительно».

– Я приложу все силы, чтобы помочь вам, Лев Исаакович, – спокойно и убедительно выговорил Бизон.

Вздох облегчения вырвался из груди хозяина дома. Конечно, к кому еще обратиться за помощью? Более душевного и отзывчивого человека, чем Игорь Иванович, Лев Исаакович в Ленинграде не знал.

– Я искренне буду вам благодарен! – обрадованно заговорил Краманский-Горлов. – От общей стоимости камней… – Тут Лев Исаакович хотел было назвать размер своей благодарности, прикинув в уме, что полутора процентов будет вполне достаточно. Но Серегин решительно опередил его:

– Пять процентов меня устроят, – произнес буднично, словно речь шла о сотне-другой советских «деревянных» рублей.

– А-ап!.. – судорожно глотнул воздух Краманский-Горлов. – Но…

– Нет-нет! – выставил Бизон перед Львом Исааковичем раскрытые ладони и чуть улыбнулся. – Большего и не предлагайте. Пять процентов и – ни цента сверху. Я человек не жадный и к близким людям отношусь с должным уважением.

– Позвольте, милейший! – пришел наконец в себя Лев Исаакович. – Мы – говорим не о мешке картошки! Пять процентов – сумасшедшие деньга!!! Вы хоть представляете себе, сколько это?!

– А вы? Вы задумывались хоть на минуту, что ждет вас в случае неудачи на границе? Да вас растерзают таможенники, не отходя от кассы! Или, чего доброго, на территории ФРГ случится неприятность… Вот жалость-то будет! – Последние две фразы прозвучали скрытой угрозой. И Краманский-Горлов прекрасно понял истинную суть сказанного.

– Вы хотите сказать, что теперь, когда я ввел вас в курс моих проблем, вы не оставите меня в покое и все равно получите с меня эти пять процентов? – затравленно спросил он.

– Уважаемый, – мягко заговорил Бизон, – согласитесь, что гораздо выгоднее заплатить мне эти деньги, чем поиметь крупные неприятности и в результате потерять все. Более того, воспользовавшись моими услугами, вы не потащите эти камни с собой, а получите их непосредственно в Мюнхене. Мои люди переправят их туда. Но оплата их труда не входит в означенные пять процентов…

– Назовите сумму целиком. Сколько к требуемым пяти я должен буду заплатить?..

Лев Исаакович понял, что обречен. Засветившись со своими камнями перед Серегиным, он сам предложил себя на роль дойной коровы. Игорь Иванович не отступится. А если отказаться от его услуг? Нет. Этот номер не пройдет. Старик подставит его на границе. Лучше уж платить.

– У вас есть доверенное лицо в Германии? – спросил Бизон.

Краманский-Горлов кивнул.

– Замечательно. Здесь вы платите мне пять процентов от стоимости всех камней. Это – лично мне, как носителю весьма опасной для вас информации. Плюс два процента – вознаграждение людям, которые возьмутся переправить алмазы за рубеж. Далее. Как только ваш человек принимает там камни, вы здесь, в Ленинграде, выплачиваете мне еще два процента. Так будет честно.

– Ну, знаете ли!..

– Три процента! – жестко повысил требования Бизон. – И не советую упрямиться. А потом и сами можете катиться на все четыре стороны. Вы ведь свалить за бугор надумали? Я угадал?..

После того как были оговорены все детали, Игорь Иванович покинул дом Краманского-Горлова. Тот, провожая гостя, пробурчал подавленно себе под нос:

– До свидания. Надеюсь на вашу порядочность.

– Угу, – так же еле слышно ответил Бизон.

Какая, к черту, порядочность! Сделка обещала немалый доход. Все равно теперь этому еврею деваться некуда. Подумаешь, ограбленным себя считает! Перетопчется. Эх, с волками жить…

 

Узбекская ССР. Ташкент

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет произвел посадку в аэропорту столицы Узбекской Советской Социалистической Республики городе Ташкенте. Температура за бортом плюс сорок два градуса по Цельсию. Командир корабля и экипаж желают вам всего доброго. Просьба не забывать на местах личные вещи. Первый салон приглашается к выходу. Благодарю за внимание!

Бортпроводница белозубо улыбнулась и, заученно качнув бедрами, одернула шторку тамбура.

– Ох, я бы ей!.. – плотоядно воскликнул сосед Монахова. – Как считаешь, а?

Иннокентий Всеволодович брезгливо скривился.

– Ну-ну, – усмехнулся сосед. – Кто-то любит апельсины, а кто-то ящики из-под них. Давай на выход. Тебя ждут. И – без глупостей…

Шагнув с трапа на бетон взлетно-посадочной полосы, Иннокентий Всеволодович почувствовал, как нестерпимая жара ударила в голову. С непривычки желтые круги поплыли перед глазами. Но все климатические неудобства мгновенно отступили перед опасностью, подстерегающей его сразу за пределами салона самолета.

К чему Багаеву понадобилось подставлять своего агента ташкентским оперативникам? Точный ответ на этот вопрос знал только сам генерал Багаев.

…Пройдя с группой других пассажиров, прилетевших из Ленинграда, через галерею номер два к выходу в город, Монахов бросил взгляд через стеклянные перегородки в сторону автостоянки и сразу заметил встречающих его людей. Возле темно-вишневой «девятки» покуривали двоюродный брат корейца и еще один, неизвестный ему парень лет двадцати пяти. Оба пристально всматривались в толпу прилетевших, отыскивая глазами Иннокентия Всеволодовича. По предварительной договоренности он сам должен был подойти к ним. Но сделать этого не успел. Едва он пересек распахнутые двери здания аэропорта, как был зажат с двух сторон крепкими молодыми людьми.

Один из них без лишней суетливости перехватил под локоть его руку, держащую кожаный саквояж, и тихо, но строго предупредил:

– Не вздумайте уронить чемоданчик, Иннокентий Всеволодович.

Монахов инстинктивно дернулся. Нет, он и не пытался оказывать сопротивление. Смысл? Все равно скрутят. Исключительно от неожиданности он сделал резкий шаг в сторону. И тут же почувствовал, как запястье пронзила острая боль. А тот, кто придержал его на болевом приеме, успел подставить снизу под саквояж свою вторую, остававшуюся свободной руку: чтоб действительно не выронил чемодан. Другой, что шел слева от Монахова, подстраховал его руку с «дипломатом» и тоже подал голос:

– Сказали же – не дергайся. Один хрен, на видео пишут. Так что влип ты, дядя. Душевно влип.

Его повели к припаркованной особняком от других машин серой «Волге». Заднее стекло ее было задернуто белоснежными шторками. Садясь в салон, Монахов успел заметить, как побледнели и вытянулись лица у людей корейца Кима. Они тут же прыгнули в свою «девятку» и поспешили убраться из зоны аэропорта. Серая «Волга» еще только тронулась с мебта, а темно-вишневого автомобиля уже и след простыл.

Те, что «приняли» Монахова при выходе из здания аэропорта, сели на заднем сиденье по обе стороны от него. Водитель, выруливающий в сторону моста, ведущего в город, даже не оглянулся. А человек, расположившийся впереди справа, обернулся и с улыбкой представился:

– Подполковник милиции Бурханов. Главное управление внутренних дел. Можно просто – Алишер Ганиевич.

– Очень приятно… – еле разомкнул губы задержанный.

– Иннокентий Всеволодович Монахов, если не ошибаюсь? – улыбнулся подполковник.

– Не ошибаетесь. Но… по какому праву?! – попытался разыграть возмущение Монахов. Видимо, у него это плохо получилось, потому что все присутствующие дружно рассмеялись.

– Право у нас одно – Уголовно-процессуальный кодекс. И закон один – Конституция. Посему плохи ваши дела…

– Не понимаю, о чем вы. – Монахов помнил наставления своего неслучайного попутчика – идти в отказ. – Я не совершил ничего противозаконного! Я требую!..

– На параше будешь требовать! – резко оборвал его Бурханов. – Приедем в управление, вскроем твои чемоданчики… При понятых, разумеется, все как положено. Кино тебе покажем, которое в аэропорту сняли, когда ты с этими самыми чемоданами к стоянке выходил. А там поглядим, кто кому права будет качать.

– Вы за это ответите!

– Заткнись до поры.

Подполковник отвернулся. «Волга» прошла по Новополторацкой и вышла на улицу Чехова. Дорога от аэропорта до здания ГУВД заняла не более пятнадцати минут. Тормознули у самого входа. Вывели из машины, придерживая под руки, и, проведя через просторный и прохладный холл, втолкнули в лифт. Бурханов нажал на кнопку с цифрой «два». На втором этаже располагалось Управление уголовного розыска.

* * *

…Виталий Ким и Соленый пока еще не знали о задержании Иннокентия Всеволодовича в аэропорту. Отправив людей встречать Монахова, они ждали его прибытия с минуты на минуту. Ждали, как никогда раньше, потому что их дела в Средней Азии шли из рук вон плохо. Монахов лее представлял «фирму» Бизона, обретавшегося в Ленинграде и имевшего в криминальной среде Союза немалый вес. На поддержку Серегина они очень рассчитывали. Больше ждать помощи ни от кого не приходилось…

– Виталик, я совершенно ничего не понимаю! Все летит к чертовой матери! Все, что столько лет собиралось по крупицам, строилось и налаживалось!

– А что здесь понимать?! Кислород, суки, перекрывают. Выжить хотят.

Соленый и Ким сидели в доме последнего и обсуждали события, происшедшие на плантации опиумного мака.

– Ты хоть предположительно можешь сказать, кто осмелился на такой борзый налет? – спросил Соленый.

– Понятия не имею. И думаю, придется от сюда убираться…

– Куда убираться?! Ты что несешь; братан?!

– Куда глаза глядят. Задавят нас местные.

– Ну-у! Ты совсем раскис! Блин, поставим на уши этих черножопых, раскопаем Султанова и повесим на площади Дружбы Народов!

– Не духарись, Соленый. Не тот случай. Ты еще кое-чего не знаешь. Иван из Москвы наколку дал. Под нас копают. Причем сильно. От души.

– Так надо с тем же Иваном и переговорить. Пусть позатыкает хавальники! Он же, бля буду, целый генерал! На хрена мы в него уйму денег вбухали, чтоб он теперь руки разводил да наколки лажовые давал?!

– Не кипятись. Он делает все, что может. Но по регионам, не только в Узбекистане, а вообще по всему Союзу, идет подготовка к какой-то херне типа отделения от Москвы.

– Да брось! – недоверчиво посмотрел на него Соленый. – Быть такого не может!

– Боюсь, что может. Не знаю, правда, когда именно это случится. Но тот же Багаев уверен, что рано или поздно Узбекистан выделится в независимую страну.

– Да в какую, на хрен, страну?! Они ж помрут без России!

– Экий ты уверенный во всем. Вроде старый битый мужик, а как что скажешь, так я и сомневаться начинаю.

– В чем?

– Хреноватенько ты сечешь в политике. Глянь вот только на наши дела. Сколько товару за последний год ментами перехвачено?

– Ну.

– Что «ну»?! Гну! – взвился кореец. – В три раза больше, чем за все прошлые годы! Сколько людей наших пропало?! Какие убытки мы несем?! А завод?! Твой же консервный завод в Келесе сгорел дотла!

Тут Соленый призадумался. И было над чем. Кореец прав. Все происходящее случайными неудачами никак не назовешь. Что бы они ни предпринимали, куда бы ни сунулись, всюду натыкаются на непреодолимые препятствия. Не срабатывают ни деньги, ни связи. Любая мало-мальски серьезная операция по переброске наркотиков проваливается. Причем изымается сам товар. Курьеры уничтожаются. Значит, идет мощная утечка информации. И где она, до сих пор установить не удалось, хотя меры к этому предпринимались самые серьезные.

По характеру противодействия можно было без труда определить, что во всех перехватах участвуют спецслужбы. Но ведь не заведено ни одного крупного уголовного дела! Попавшиеся «шестерки» колются до самой задницы и стучат, как сумасшедшие дятлы. А корейца с Соленым – самую верхушку – никто не трогает.

– Отсюда вывод, братан, – заключил кореец. – Нас попросту выживают с насиженного места. Нам дают понять: освободите нишу. Для кого, спрашивается? И ответ есть. Для местных. Не переплюнем мы их.

– Что ты предлагаешь, Виталик?

– Пока не поздно, валить отсюда со всем своим барахлом. Собрать в кучу деньга. Перебраться в Россию. Легализовать бизнес. Частично, конечно. И раскручиваться там. Потому что, если упремся, нас вынудят бежать отсюда сломя голову да еще с голыми жопами. А Россия большая. Там всем места хватит. К тому же у Бизона в Ленинграде сильные позиции. Опять же, Багаев в Москве – все проще.

– Ты с ним этот вопрос перетирал? – спросил Соленый, уже почти согласившись с доводами Кима.

– Естественно. Он предложил обосноваться в центре. Но не в самой Москве, а в Ленинграде.

Кореец был во всем прав. Раскрученное за десяток лет производство марихуаны и опиумного мака, налаженные каналы переправки, сеть сбыта – все летело к чертям собачьим. И это – при четкой организации, жестком контроле и активной работе собственных служб разведки и контрразведки! Их выживали. Если группировке Бизона в Ленинграде ничто не грозило, то той части наркокортеля, которой руководил кореец, светил окончательный распад. Держались они из последних сил. А развалятся, то и Бизон со своими людьми в сторону отойдет.

Наглый налет на плантации был последней каплей, переполнившей чашу терпения. Всадники воскресшего Султанова совершенно безнаказанно перебили всех людей Кима, включая многочисленные группы охранения, расположенные СО всех сторон Проклятой равнины. В то же самое время в горном районе была проведена крупномасштабная войсковая операция по уничтожению наркотиков, складированных в тайниках.

Тут же по корейцу и Соленому был нанесен еще один удар. Подверглись тщательным проверкам все принадлежащие им кооперативы и частные предприятия, зарегистрированные, на территории Узбекской ССР с целью отмывки денег, получаемых от торговли наркотиками. Большинство из них были немедленно закрыты. Обложили.

Багаев из Москвы давно ориентировал Кима на перевод всех дел в Россию. Там было проще и надежнее. Правда, при этом он выставлял свои дополнительные условия, но выхода не было. Нужно было спасать дело.

– А ты не боишься, Виталик, что генерал, перетянув нас в Россию, все дела под себя сгребет? – спросил Соленый, словно прочитав мысли корейца. – Может, он сам и приложил руку к тому, чтобы нас отсюда выжили?

– Не знаю. Иван хочет войти в долю на равных. Придется принимать его условия. Или вообще чухать за границу.

– Да кому мы там нужны? – усмехнулся Соленый.

– Вот и я о том. Значит, берем генерала в равную долю. В конце концов, он за десять лет заслужил это.

– Ох, смотри, Виталик, – предостерег Соленый. – Хороший мент – мертвый мент. Не обожгись…

– Я сам решать не стану. Потолкую с Бизоном. Он умный. Как скажет, так и будет. К тому же если в Россию перебираться, то и под Бизона идти.

– В холуи к нему?! – Соленый аж подскочил на месте.

– Зачем в холуи. Обоснуемся, приглядимся. Связями обрастем, а там видно будет. Земля большая, всем места хватит…

– То-то я смотрю, нам здесь тесновато стало.

– Ладно. – Кореец махнул рукой и вышел из душной комнаты на просторную тенистую веранду своего дома. – Сейчас пацаны Монаха привезут. Для начала с ним перетолкуем. Он как-никак у Бизона в приближенных, кое в чем сечет. Глядишь, подскажет…

Во двор через раскрытые ворота на бешеной скорости влетела темно-вишневая «девятка». Скрежеща тормозами, встала как вкопанная перед верандой. Брат корейца прямо с улицы дрожащим голосом закричал:

– Монаха повязали!!!

 

Ленинград

Телефонный звонок разбудил Игоря Ивановича Серегина в три часа ночи,

…Как раз сегодня он «регулировал» ситуацию с бриллиантами Краманского-Горлова. Суть регулировки заключалась в извлечении максимальной прибыли с предприятия. Что такое максимальная прибыль? Бизон давно и навсегда решил для себя, что «лучше больше, чем меньше». То есть, если подворачивается возможность вытрясти из жертвы все до копейки, не следует эту возможность упускать. А в том, что Льву Исааковичу природой уготована участь жертвы, Серегин не сомневался.

Так вот, когда зазвонил установленный на-прикроватной тумбе телефонный аппарат, Бизон решил, что тревожат его люди, работающие по бриллиантам Краманского-Горлова. Что-то у них там, видимо, не срастается.

– Слушаю! – недовольно буркнул он в трубку.

Звонил в столь поздний час, оказалось, кореец. Из Ташкента. Что у них там могло такого произойти, что напрямую бы касалось интересов Серегина? Хотят сообщить, что Монах прилетел? Так оно и запланировано. Землетрясение очередное? Да хрен с вами. Не мешали бы спать.

Ан нет, все оказалось гораздо серьезнее.

– Игорь Иванович! У нас проблемы! – встревоженно проговорил кореец. – Монахова задержали прямо в аэропорту и отвезли в городскую управу!

– Не понял. Еще раз. Внятно.

Бизон с трудом отходил ото сна и все никак не мог сообразить, кому и за что понадобилось задерживать в Ташкенте Монахова.

– За что «приняли»? – задал вопрос Бизон, когда кореец рассказал ему, как происходило задержание в порту.

– Мои люди из ментовки сообщили, что при нем были кукловые. Что-то в пределах пятидесяти штук. Взяли, скорее всего, по наводке. Но кто навел – не в курсах. Это надо вам в Ленинграде пробить. Ветер от вас дует.

– Не мог он везти с собой бабки, – растерянно выговорил Бизон. Ему совсем не хотелось посвящать в эти дела корейца.

– Значит, мог. Не в карман же ему подсунули целый саквояж!

– Хорошо. С этим разберемся, я думаю. Ты мне скажи, как его с кичи вытащить?

– Тут без генерала не обойтись… – предположил кореец.

– Так подключите его!

– Поймите правильно, Игорь Иванович, – извиняющимся тоном произнес Ким. – В этой ситуации нам не с руки помощи у него просить. Правильно будет, если вы сами ему позвоните.

По большому счету кореец был прав. Монахов принадлежал организации Бизона. К корейцу же имел весьма косвенное отношение. Значит, решать дела по его освобождению должен был Бизон. В этой связи Игорь Иванович вспомнил, что совсем недавно разговаривал с Багаевым по телефону и разговор, как ему показалось, прошел на весьма дружеской ноте. Можно надеяться, что генерал не откажет в помощи.

 

Узбекская ССР. Ташкент

Монахов сидел в одном из кабинетов Управления уголовного розыска на жестком стуле, привинченном к полу. Конвоир снял с него наручники и вышел. Подполковник Бурханов задал первый вопрос:

– Фамилия, имя, отчество?

Объективной необходимости отвечать на него не было. Но этого требовала процессуаль-ность.

– Монахов. Иннокентий Всеволодович…

Далее последовали обязательные расспросы

об анкетных данных задержанного. Спустя несколько минут перешли к главному.

– С какой целью вами были завезены на территорию Узбекской Советской Социалистической Республики фальшивые деньги?

– Я ничего не завозил, – понуро отвечал Монахов.

– Иннокентий Всеволодович, на вашем месте я бы не упирался, – вежливо посоветовал оперативник. Он старательно изображал корректность. – Видеокамера зафиксировала вас, выходящего из здания аэропорта с саквояжем в руках. Здесь, в управлении, из этого самого саквояжа изъяты деньги, изготовленные кустарным способом. С актом изъятия вас, кажется, ознакомили.

– Ничего не знаю. Саквояж при мне действительно был. Но в управлении мне его подменили. Я знать не знаю ни о каких деньгах. Тем более – о фальшивых.

– Смею вас заверить, – улыбнулся Алишер Ганиевич, – мое терпение имеет предел. И не рекомендую вам испытывать его на прочность. Дороже обойдется.

– С какой стати, разрешите спросить, я буду брать на себя преступление, которого не совершал? – теперь улыбнулся и Монахов. Но улыбка его выглядела жалкой.

– Неужели вам не понятно, Монахов, что все пути назад отрезаны? – искренне удивился подполковник. – Вы не в России, где можно выкрутиться из любого дела и выбраться чистым из любого дерьма. Здесь – Узбекистан. И помощи, насколько мне известно, вам ждать неоткуда.

– Что ж, я могу уповать лишь на справедливость советского закона, – саркастически заметил допрашиваемый.

– Слушай, сволочь! – неожиданно взорвался Бурханов. – В последний раз советую: колись! – Он вскочил из-за стола и порывисто приблизился к Монахову.

От его корректности не осталось и следа. Теперь перед задержанным стоял разъяренный человек, готовый на все ради того, чтобы получить необходимые показания.

– Мне нечего добавить к сказанному…

– Хафизов! – рявкнул подполковник и дважды ударил кулаком в стену.

Через несколько секунд в кабинете появился один из тех, кто задерживал Монахова в аэропорту.

– Приступай… – приказал Бурханов.

Монахов приготовился терпеть побои. Но Хафизов, как оказалось, бить его не собирался.

Бурханов подошел к подоконнику и открыл ключом замок на раздвижной решетке. Затем раздвинул в стороны створки и распахнул рамы, выключив по такому случаю кондиционер в помещении.

Хафизов же заковал задержанного в наручники и подтолкнул к окну.

– Влезай на подоконник, – приказал сурово.

Монахов непонимающе взглянул на него.

– Пошел!!! – с неимоверной силой подхватил его за пояс и буквально втолкнул наверх. Руки, скованные за спиной, затрудняли движения. Сопротивляться не было никакой возможности. А Хафизов, выждав мгновение, легко столкнул Иннокентия Всеволодовича вниз со второго этажа. На подоконнике остались отпечатки его обуви.

– Стой!!! – что было силы заорал Хафизов и выстрелил в воздух из пистолета, спрыгивая вслед за Монаховым.

Тот уже корчился от боли на асфальтовом тротуаре у здания ГУВД. Бежать, понятное дело, никуда не собирался. Хотя все было обставлено таким образом, что Монахов якобы предпринял попытку к бегству.

– Ах ты гад!!! – орал до хрипоты Хафизов и пинал валяющегося на асфальте задержанного ногами. Его целью было наделать побольше шума и привлечь на свою сторону свидетелей, которые бы потом подтвердили, что подозреваемый пытался сбежать прямо из кабинета на втором этаже.

Из дежурного помещения вышел офицер, посмотрел на происходящее и лишь хмыкнул себе под нос. Видимо, такие инсценировки тут устраивались нередко.

Избитого под руки вволокли обратно к Бурханову.

– Ну вот, родной. – Подполковник вновь улыбался. – Теперь у тебя еще и попытка к бегству с оказанием сопротивления. Соображаешь?

Монахов кивнул.

– Будешь говорить?

Он отрицательно покачал головой, облизывая вспухшим языком разбитые в кровь губы.

Бурханов нажал кнопку на стене, и в кабинете появился конвоир.

– В камеру! – отдал распоряжение подполковник. – До утра у тебя будет время подумать…

 

Москва

Все шло по плану. Утром Багаеву позвонил прямо домой Игорь Иванович Серегин из Ленинграда и попросил о помощи. Осторожно намекал, что готов заплатить сколько потребуется, чтобы только освободили Монахова, попавшегося в Ташкенте с какими-то фальшивыми деньгами. «Какими-то», – говорил Бизон. Ивану Ивановичу было известно, кому и для чего предназначались эти деньги и откуда они у Иннокентия Всеволодовича появились.

Для порядка он не согласился сразу, но пообещал, что подумает и примет решение. Задумка генерала начала приносить плоды. Он давно искал удобного случая, чтобы поставить Бизона и его помощников в безвыходное положение. И вот наконец этот случай представился. Пусть и в Ташкенте, и в Ленинграде знают, что без него они и шагу не ступят.

Иван Иванович смотрел далеко вперед. Не сегодня-завтра Ким и Соленый захотят перебраться из Ташкента в Ленинград или Москву. Сюда же перекачают все свои деньги. Но гораздо более важно другое. Соленый привезет с собой бриллиант. Шансов засветиться перед органами на территории России у него будет значительно больше. И уж тогда Багаев его не упустит.

 

Ленинград

Поразмыслив над сложившейся ситуацией, Игорь Иванович Серегин пришел к выводу, что без помощи генерала Багаева ему не обойтись. Тревожила неизвестность. Ведь Монахова в Ташкенте могли взять по подставе для того, чтобы через него получить сведения о всех делах самого Бизона. Может, они и прихватили его в Узбекистане, чтоб подальше от Ленинграда, от сферы относительного влияния Серегина. А там – расколют Монаха, и тогда – пиши пропало, полетит все к чертовой матери.

– Иван Иванович, – доверительно вещал Бизон по телефону Багаеву. – Тут как в песне: мы за ценой не постоим, нам нужна победа…

– В песне немного по-другому, – снисходительно хохотнул генерал. – Да и ситуевина у вас такая, что не время песенки распевать. Впору плакать горькими слезами. Как же вы так влипли, а?

– И на старуху, как говорится, бывает непруха…

– Проруха, – поправил Багаев. – Э-эх! Не профессионально все это, Игорь Иванович. Ну что вам стоило позвонить заранее, посоветоваться? Я ведь, вы знаете, зла никому еще в этой жизни не желал и не делал. С доброй бы душой организовали любую операцию.

– Да не было никакой операции! – в сердцах воскликнул Бизон. – Не знаю я ничего ни о каких деньгах!

– Ну-ну-ну, – успокаивающе заговорил генерал. – Что было, то было. Не дело это – оправдываться. К тому же ошибки со всеми случаются. Значит, говорите, вытащить его нужно? Дело, по правде говоря, сложное. Мы ведь не имеем права вмешиваться в республиканские расследования без особого распоряжения министра…

– Иван Иванович, не умаляйте своих возможностей, – уже просительным тоном заговорил Бизон. – Вы можете все. Если захотите, конечно.

– Одно могу сказать: я подумаю. Крепко подумаю, что тут можно предпринять. Как вы там про песенку вспоминали?.. Но – ничего не обещаю.

На том и распрощались. Бизону оставалось лишь молиться, чтобы Багаев приложил к делу освобождения Монахова все силы.

Дела с бриллиантами Краманского-Горлова пришлось временно отложить.

Лев Исаакович был крайне недоволен тем, что Бизон предложил ему подождать с переправкой камней. Он заподозрил в этом некий подвох. Но Серегин, как мог, успокоил его и заверил, что спустя максимум две недели все будет выполнено в лучшем виде.

 

Узбекская ССР. Ташкент

– Стоять! – жестко скомандовал конвоир, останавливая Монахова перед дверью камеры, обитой железом и имеющей зарешеченный глазок размерами десять на десять сантиметров. – К стене!

Лязгнул замок; после чего Иннокентия Всеволодовича втолкнули внутрь. В нос ударил резкий запах параши, грязного человеческого тела и махорки. Рассчитанная на шесть человек, камера вместила не менее двадцати задержанных. Казалось, все спали. Но с появлением здесь нового обитателя люди зашевелились. Кто-то матюгнулся, кто-то перевернулся с боку на бок.

– Свежак! – донеслось из дальнего угла.

Монахов оставался стоять у двери. По всем правилам сейчас должна была состояться «прописка».

С верхнего яруса нар спрыгнул тощий мужичок, на котором были надеты лишь синие спортивные бриджи и кроссовки из кожзаменителя. Прямым ходом он направился к Иннокентию Всеволодовичу.

– Ка-а-акие мы ва-а-ажные! – начал он выписывать круги перед Монаховым, то и дело норовя пощупать его то за лацкан дорогого шелкового пиджака, то за пуговицу. – Богатенький дядя, да?

В ответ Монахов пока что молчал. Не было повода вот так с ходу затевать ссору. К тому же он знал наверняка – если в камере есть хоть один из воров, живущих по понятиям, ничего страшного ему не грозит.

– Покажь карман, фраерок! – с вызовом бросил ему тощий. И правда – потянул руки к карману брюк.

– Не суй грабки, пока локши не протянул! – хрипло и насколько мог грозно ответил ему Монахов.

– Тю-тю-тю! Ты где суровости набрался? – деланно удивился тот.

Теперь уже в камере никто не спал. Все с нескрываемым интересом ожидали, что будет дальше. Действительно интересный тип подселился к ним в хату. Одет с иголочки, правда, физиономия разбита и клифт запачкан. Наверняка непростой гусь. Такого и распотрошить не грех.

– Тебе привет, корешок, от Прасковьи Федоровны! – весело сообщил тощий.

Прасковьей Федоровной на лагерном жаргоне называли отхожее место, парашу. Иннокентий Всеволодович знал, как ответить на эту фразу.

– Я с детства ссу стоя, а cру сидя, – с легкой ухмылкой произнес он.

– О-о! – теперь уже всерьез удивился тощий. – Да мы образованные! Тогда что кушать будешь? Мыло со стола или хлеб с параши?

Правильный ответ в данном случае отрицает любой выбор.

– Ты, чучело! – Терпению Монахова пришел конец. – Стол – не мыльница, параша – не хлебница. Пошел в… – Он жестко толкнул в грудь тощего и решительно шагнул в глубь камеры. Тощий, не ожидая такого поворота, повалился на пол, но тут же вскочил и бросился на новичка.

– Куда послал?!.

Но Монахов и здесь был прав. Он не мог никого послать лишь на хрен, следуя тому же воровскому закону.

Властный голос с дальних нар остановил тощего:

– Угомонись, Прыщ! Как гостя встречаешь? Подойди сюда, земеля. – Это уже относилось к Иннокентию Всеволодовичу, и он пошел к позвавшему его.

Расслабляться не стоило. Экзамен продолжался. Монахов же внутренне приободрился. Судя по всему, он попал в так называемую «черную» камеру, где имели силу блатные понятия. В «красной» же, где власть держат фраера (вымогатели, бандиты и'убийцы), вся процедура «прописки» была бы сведена к зверскому избиению.

На нарах сидел человек преклонных лет, голый по пояс. Торс его сплошь покрывали татуировки, большинство из которых были знакомы. На плече был выколот паук-крестоносец. Значит, владелец ее был наркоманом. Грудь украшало изображение зека в полосатой робе с пером в руке, склонившегося перед листом бумаги. У зарешеченного окна горела свеча. А ниже подпись: «Пусть превратится в страшный сон все то, что мною прожито». Перед Монаховым сидел вор-рецидивист. К гадалке не ходи – пахан хаты.

– Твое место. – Он пинком согнал кого-то с соседних нар, освободив Монахову лежак. – Всем спать! – скомандозал сокамерникам, после чего в «хате» воцарилась тишина до самого утра.

Иннокентий Всеволодович обратил внимание на то, что так скоро прекратилась его проверка на вшивость. Обычно новичков встречают иначе.

…Во сне грезились кошмары. То и дело он вскрикивал, хрипло дышал и ворочался с боку на бок, мешая отдыхать другим. Свои нары в камере имел лишь пахан. А теперь вот рядом с ним Монахов. Остальные спали по очереди. И никто не смел потревожить вновь прибывшего. Беспредела здесь пока еще не знали.

Часов в девять утра дверь камеры отворилась и выводной выкрикнул:

– Монахов! На выход с вещами!..

Его вновь привели в кабинет подполковника Бурханова. Тот сидел за своим рабочим столом и пил ароматный зеленый чай. Увидев Монахова, мило заулыбался, но потом округлил глаза:

– Иннокентий Всеволодович! Что с вами? Вас кто-то бил в камере?

– Нет, все в порядке, – зло усмехнулся тот. – С верхних нар упал. Ушибся немного.

– Какая жалость! – всплеснул подполковник руками. – А я вас обрадую. Ошибка с вами вышла. Недоразумение, понимаете ли…. Вот, отпускаем вас…

Понятно. Сработал Багаев. Значит, все это было под его контролем? И задержание, и полет из окна второго этажа в наручниках, и камера… Хорошо, хоть не забыл освободить…

Извинений от Бурханова Иннокентий Всеволодович и не ждал. Получил корешок подписанного пропуска и поспешил к выходу.

 

Ленинград

Иван Иванович Багаев, убедившись, что его режиссерская постановка удалась на славу и агент Голубь в Ташкенте выпущен на свободу, отправился в город на Неве, чтобы самолично встретиться там с Серегиным. Вхождение во власть нужно было завершать. Не бросать же начатое на полпути!

– Уж и не знаю, что бы делал без вас! – развел руки Бизон, привечая Багаева в своем доме. – Дай Бог вам доброго здоровья и долгих лет жизни!

Они приняли за успех по рюмке коньяку.

– Да-а, – озабоченно покачал головой генерал. – Доставили вы мне хлопот. – В голосе его прозвучал легкий укор. – Разве же можно так легкомысленно поступать! Нахватали бы себе неприятностей на старости лет…

– Ваша правда.

– В наше время все может случиться. Никто не застрахован, ни я, ни вы. – Бабаев так пристально глянул на Бизона, что тому стало не по себе. На что намекал генерал этими словами?

Кореец с Соленым явно опарафинились, коли не смогли выручить Монаха из передряги, не прибегая к помощи генерала. Это ясно. Но ведь и сам Бизон ничего не смог поделать. Выходит, он вот так, запросто расписался перед ментом в своей собственной беспомощности? Выходит…

«О, времена! О, нравы!» – воскликнул бы классик.

Бизон молча подлил Багаеву в рюмку. Тот с удовольствием выпил и закусил долькой лимона, чуть сморщившись – то ли от терпкого вкуса коньяка, то ли от кислого лимона….

– Сучье время! – сокрушенно произнес Бизон.

– Но, я вам скажу, человек по природе своей неприхотлив и вынослив. Не стоит отчаиваться. Нужно уметь приспосабливаться к любым временам.

– Хм-м! – невесело усмехнулся Серегин. – У вас есть конкретные предложения?

– Есть, – уверенно ответил генерал. – Но, не скрою, если вы прибегнете к моему совету, вам придется поступиться частью своих собственных интересов.

– Эх! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Говорите, Иван Иванович, – махнул он рукой. – Я готов подумать над вашими предложениями.

– Первое, что необходимо сделать, – отчеканил генерал, будто отдавал распоряжение, – это объединиться с. корейцем. Другими словами, перетянуть его из Средней Азии сюда, в Ленинград…

Бизон удивленно захлопал глазами. Позиция Багаева в этом вопросе полностью совпадала с его собственной. Но ведь он никому об этом не говорил! Не мог же генерал прочесть его мысли! Интересно, что он еще скажет.

– И не просто предоставить ему здесь широкое поле для деятельности, а поставить его работу в России под жесткий контроль. Как говорится, «ты мне, я – тебе». Вы ему даете возможность выжить в сложной обстановке, а он полностью подчиняется вам. Только так. Иначе он отхватит от вашего пирога здоровущий кусок.

– С этим – понятно, – проговорил Игорь Иванович, стараясь не показать нахлынувшего волнения. – А что со всего намеченного хотите поиметь лично вы, Иван Иванович?

– Мне много не надо, – снисходительно улыбнулся генерал. – Маленький домик где-нибудь в пригороде, обеспеченная старость – мне ведь скоро в запас уходить, и, – тут он выдержал небольшую паузу, – пятнадцать процентов от вашей общей прибыли.

Бизон чуть не задохнулся от возмущения. Действительно, аппетит Багаева показался ему чрезмерным. Он поднялся с кресла и нервно заходил по комнате, озабоченно потирая подбородок и стараясь унять дрожь в пальцах.

– Не многовато? – спросил он наконец, не глядя на генерала.

– Я бы даже сказал, что слишком скромно, – ничуть не смутившись, ответил Багаев. – Судите сами. Мне ведь придется полностью взять на себя организацию безопасности вашего, с позволения сказать, бизнеса. И если с блатными вы в состоянии разобраться сами, то с органами власти неизбежно возникнут серьезные проблемы. Кореец с Соленым привезут в Ленинград крупные деньги, и этот факт не останется незамеченным фискальными органами. Тут же последуют проверки, вызовы к налоговикам и все такое прочее. Трудно будет легализовать поступившие ниоткуда сотни тысяч долларов, не так ли? Крыть Бизону было нечем.

– Я согласен, Иван Иванович, – сказал он, уже значительно успокоившись. На самом деле, лучше уж потерять, пятнадцать процентов и при этом спокойно спать, чем каждую секунду ожидать катастрофы.

– В таком случае предлагаю выпить за дальнейшее плодотворное сотрудничество! – Багаев по-хозяйски разлил коньяк и протянул рюмку Серегину.

 

Узбекская ССР. Ташкент

В доме корейца Кима праздновали освобождение Иннокентия Всеволодовича. Хотя определение «праздновали» не совсем точно отражало суть происходящего. Скорее всего, Ким, Солонов и Монахов отходили от пережитого за сутки.

– Ничего не понимаю! – горячо восклицал Соленый, скривившись от только что выпитого стакана водки и торопливо закусывая сочным куском жареной баранины. – Кто мог на тебя с этими бабками ментам стукануть?

– Как же! Узнаешь! – с иронией отреагировал на его слова Ким.

– Да, братаны, – покачал головой Монахов, – вижу, плохи здесь ваши делишки, если даже разузнать ничего не можете. Опять же, приехал вот к вам в гости и – попал, как кур в ощип. А вы сидите ровно, ничем помочь корешу не в состоянии.

– Монах прав, – поддержал Соленый. – Наши дела здесь хреновые. Может, в натуре, рванем отсюда, а? – предложил он Киму. – Схавают ведь, паскудники.

– Много проблем-то? – поинтересовался Монахов. И кореец с горечью в голосе обрисовал ему сложившуюся обстановку. Из рассказа следовало, что в скором времени им в Ташкенте вообще места не будет.

В тот вечер и постановили единогласно, что из Средней Азии пора делать ноги. Не мудрствуя лукаво, за две недели спешно свернули дела. Срочность не была на руку. В суматохе понесли большие убытки. Но, как говорится, из двух зол выбрали наименьшее. Каждый день промедления, если вспомнить дедушку Ленина, был смерти подобен. И уж конечно, лучше потерять часть денег, но успеть убраться отсюда подобру-поздорову.

Итак, решение перебазироваться из Средней Азии в Россию созрело у корейца окончательно. Взвесив все «за» и «против», он пришел к однозначному выводу: здесь житья не дадут. Очень уж ополчились на них все вокруг. Взятки и связи перестали «работать». Многие из партнеров попросту отказались продолжать контакты. Даже братва опасливо сторонилась. Чертовщина, в общем.

Поначалу Ким и Соленый уповали на старое воровское братство и непоколебимость традиций уголовного мира – всегда и во всем помогать равному. Но очень скоро на собственных шкурах убедились, что традиции эти в конце восьмидесятых стали очень даже поколебимы, если не сказать шатки. Плевать на все традиции хотели те, кто не по дням, а по часам набирал силу – бывшие спортсмены, бывшие сотрудники МВД-КГБ, бывшие… Короче, всяких разных набралось немало, и все они – ПЛЕВАЛИ! Да и настоящих, законных воров на территории Узбекистана практически не было, так что помощи ждать ни от кого не приходилось.

Бизон по телефону из Ленинграда сказал:

– Помогу.

Вот только московский мент, генерал Багаев, без мыла лез в… долю. Ну что за жизнь сучья пошла! Мусора в кореша набиваются! И послали бы его подальше с неизменным блатным «западло», да не тот случай.

 

Ленинград

На берега Невы прилетели втроем. Ранним утром.

– С приехалом, братухи!

В аэропорту Пулково Монахова, Кима и Соленого встречал сам Бизон. Или Игорь Иванович Серегин, как чаще его теперь все называли.

– Здравия желаю!

Рядом с ним оказался и… Багаев, прилетевший из Москвы. Иван Иванович был в генеральских погонах, ничуть не смущаясь непосредственной близости воровских авторитетов.

Ну что за сучье время! Век воли не видать – перестройка!

Прямо из аэропорта Иннокентий Всеволодович уехал по делам. Бизон шепнул что-то ему на ухо и извинился перед всеми. Ташкентские гости в сопровождении Багаева и Серегина уселись в роскошный «мерседес».

Спустя час они уже сидели за накрытым столом в каминном зале на первом этаже виллы Бизона.

– Я предлагаю тост, господа! – С рюмкой водки в руке из-за стола поднялся Игорь Иванович Серегин. – За встречу!

«Премьера» тоста была встречена вялыми аплодисментами и короткими, но одобрительными репликами присутствующих.

Бизон принимал Кима, Соленого и Багаева все в той же Тарховке. Вот только дом его был другим. Не бревенчатый, как много лет назад, а двухэтажный, из красного кирпича, с мансардой и балконом. Вокруг дома были аккуратно высажены голубые ели. А весь принадлежащий Серегину участок обнесен трехметровым каменным забором. Нынче перестройка и свобода предпринимательства. Нынче все можно! Ну а коли можно, то в подземном гараже Бизона стояли новенький «мерседес», итальянская «альфа-ромео» и американский «форд Меркурий».

– Господа, предлагаю перейти к делам, – сказал Багаев, которому не терпелось начать переговоры о воссоединении капиталов, о сведении их в одно время в одном месте. Ведь именно для этого он вытягивал в Ленинград из Ташкента корейца и Соленого. – Наши ташкентские друзья, слава Богу, здесь, и думаю, пришло время обсудить вопрос: как жить дальше.

Фразы Багаева немного коробили Соленого и Кима. Не слишком ли здесь этот мент продажный перья распустил?! Но они сдерживали себя, наблюдая за тем, как ко всему происходящему относится хозяин дома – Бизон. А Бизон, похоже, во всем поддерживал купленного генерала. У Соленого, например, мелькала догадка, что между старым вором Серегиным и генерал-майором милиции есть некая договоренность. Впрочем, авторитет Бизона пока что не вызывал сомнений.

– Виталий, – обратился Серегин к корейцу. – Я сделал здесь, в Ленинграде, все, как вы просили. Расчетные и валютные счета в банках для вас подготовлены. Зарегистрированы несколько фирм и некий благотворительный фонд. Последнее для чего? – Он уловил вопросительный взгляд Соленого. – Поиграем с налоговыми органами в кошки-мышки. Так что можете смело перекачивать сюда деньги. Все на мази…

Затем Бизон в подробностях рассказал партнерам, как он себе видит переправку оставшихся безналичных денег из Ташкента в Ленинград и как вообще станет разворачиваться их совместная деятельность на территории России. Умолчал хитрый лис лишь о том, что все до копейки средства, переведенные или привезенные сюда наличными, автоматически переходят под его и Багаева непосредственный контроль. Серегин и генерал, имеющие реальную и практически неограниченную власть над рядом банков, по сути становились хозяевами миллионов, которые принадлежали корейцу и Соленому. Но те об этом пока не догадывались.

«И слава Богу!» – подумал Игорь Иванович, наблюдая за тем, как спокойно воспринимают его слова ташкентские гости.

– Меня интересует еще одна штуковина, – подал голос Соленый, когда Бизон завершил свой хитроумный экскурс в дебри финансово-экономических взаимоотношений. – Возможно ли здесь, в России, получение индивидуального банковского сейфа?

Бизон с Багаевым незаметно переглянулись. Вероятно, Соленому было что хранить в этом сейфе, коли он задает такой вопрос.

– Безусловно! – ответил Игорь Иванович. – Я вот только проконсультируюсь с банкирами, как это лучше обстряпать и в каком именно банке предоставить тебе сейфовскую ячейку.

– Но это надежно? – с некоторой тревогой спросил Солонов.

– Ты меня удивляешь! – развел руки Бизон. – Что касается финансовой устойчивости самого банка, тут мы выберем лучшее из лучших. Ну а за юридическим и правовым обеспечением дело вообще не станет. Так, Иван Иванович? – Он взглянул на Багаева, и тот утвердительно кивнул.

Деловые темы были исчерпаны, и вскоре застолье приняло обычный бесшабашный характер. Когда же, все насытились, Бизон предложил сауну с холодным пивом и девочками. Возражений не последовало, и гости перешли из каминного зала в подвальные помещения особняка, где располагались великолепный русский бильярд, настоящий бар в европейском стиле и шикарная сауна с бассейном и массажным кабинетом. Девочки пребывали в полной боевой готовности. Праздник продолжается, господа!

По комнатам, предоставленным каждому гостю персонально, разошлись лишь с рассветом, измочаленные сухим жаром финской бани, бессонной ночью и сексуальными изощрениями девиц, которые стремились выполнить свою работу как можно лучше, дабы быть приглашенными в этот дом еще раз…

* * *

– …Игорь Иваныч… – Соленый прогуливался с Бизоном по двору дачи. Заговорил шепотом, будто боялся, что кто-то их может подслушать. На даче никого, кроме них, не было. Монахов приезжал на пару часов, но вновь куда-то умчался по делам. Кореец спал на втором этаже. Охранники находились на приличном отдалении. И все же Соленый говорил еле слышно. – Я для чего банковский сейф просил…

– Для чего? – насторожился Серегин. Ему как раз не давал покоя этот вопрос.

Соленый на секунду замолк, словно размышляя, говорить ему дальше или не стоит. Наморщив лоб, он потер указательным пальцем подбородок, пожевал плотно сжатыми губами и наконец произнес:

– Камни есть… Толкнуть бы…

– Что за камни? – поинтересовался Бизон с безразличным видом, внутренне встрепенувшись. Волнение Соленого передалось и ему.

– Брюлики. «Мокрые». История давняя, долго рассказывать. Не пытай. Знаю, что должны немалых денег стоить, да ведь ни черта в этом не разбираюсь! А у тебя, знаю, люди надежные есть, специалисты…

– Да уж, – выдохнул Бизон. – Иметь камни мало. Надо знать им точную цену. Но и этого недостаточно. Гораздо сложнее их реализовать и при этом не спалиться. А таких возможностей, насколько я понял, у тебя в Ленинграде нет…

– У меня здесь нет вообще никаких возможностей, – честно признался Соленый.

«Вот и чудно!» – подумал Бизон. А вслух произнес другое:

– Это плохо. Но поправимо. Покажь, камушки-то.

…Рассматривая бриллианты, которые Солонов привез с собой, Игорь Иванович безошибочно определил, что даже самые неприметные из них, если такое выражение здесь уместно, имеют весьма и весьма высокую цену. А тот, что был крупнее других, совершенно потрясал. Стоимость его казалась Бизону астрономической. Тут он не смог бы в более или менее приемлемых пределах определить сумму. Действительно, нужен был специалист высокого класса. Таковой среди знакомых Серегина имелся.

– Я познакомлю тебя с человеком, – наконец ответил он Соленому. – Сегодня же поедешь к нему и покажешь камни. Он даст тебе самые профессиональные рекомендации и по достоинству оценит каждый из этих бриллиантов.

– Спасибо, брат! – искренне вырвалось из груди Соленого.

– Но ты уши там особо не развешивай. Осмотрись по сторонам. Я хочу, чтобы ты хорошенько ознакомился с квартирой. И постарайся произвести на моего знакомого самое хорошее впечатление. Уразумел?

…Вечером того же дня Краманский-Горлов важно расхаживал по идеально отполированному паркету в своем кабинете и читал Киму и Соленому лекцию на тему «Бриллианты, их свойства и применение».

– Крупные камни, друзья мои, очень редки! – вещал Лев Исаакович, рассматривая на свет бриллиант размером с голубиное яйцо, принесенный Соленым. – Находка их всегда вызывает огромнейший интерес у специалистов. Такие камни почти всегда становятся достоянием истории. И дело не только в уникальных размерах. Еще Гарри Смит заметил: «Их стоимость такова, что они имеют гораздо большее значение, чем просто украшения. Это сгустки великого могущества и потенциальный источник благ и бедствий…»

От этих слов у Соленого перехватило дыхание. Ким оставался по-восточному невозмутимым: на его каменном лице не читалось совершенно никаких эмоций. А Краманский-Горлов продолжал:

– В копях Голконды, например – это в Южной Индии, – был найден алмаз, которому дали название «Кох-и-Нур». Весил он восемьсот карат. Его история известна с тех пор, как он попал в руки династии Великих Моголов в 1304 году. И оставался в Дели у императора династии до 1739 года. В тот год персидский шах Надир завоевал северо-западную часть Индии и увез алмаз в Персию. Во время смуты 1747 года персидское государство распалось, и алмаз присвоил афганец Ахмад Абдали. Он же создал свое государство со столицей Кандахар. Мы произносим – Кандагар. А уже его наследник – Тимур – перевел столицу в Кабул и забрал камень с собой… Да! – вдруг опомнился Краманский-Горлов. – Вы же не за этим ко мне пришли. Что сказать вам об этом экспонате?..

Тут и Соленый пришел в себя, вспомнив наказ Бизона присмотреться к жилищу коллекционера. Цепким взглядом он «сфотографировал» обстановку и расположение смежных с кабинетом комнат, оценил окна с крепкими решетками и сигнализацией. При выходе из квартиры рассчитывал пополнить свои наблюдения. Супругу Льва Исааковича Данил не видел и поначалу решил, что тот проживает здесь один. Для чего Бизону понадобилось давать ему такое задание, оставалось пока загадкой.

– Вообще на десятки тысяч камней редко приходится алмаз массой свыше двадцати карат. Этот, скорее всего, принадлежит к якутским месторождениям. Я бы даже сказал, что обнаружен он мог быть где-то в середине шестидесятых годов. Явно – мелкозернистый. С небольшими вкраплениями графита… – Лёв Исаакович заметил, как потускнел взгляд Соленого. – Но вам ведь не это от меня надо! – спохватился он. – Сказать вам, сколько может стоить этот образец… Сложная задача. «Черный» рынок значительно отличается от государственного. Вы ведь не собираетесь нести сей сокровищный материал в госказну? – Тут коллекционер усмехнулся. – А из-под полы – простите мне такое выражение – вам за него заплатят не более полутора миллионов…

– Рублей?! – ошалел от такой неимоверной суммы Соленый.

– Долларов, друзья мои, – как ни в чем не бывало ответил Краманский-Горлов и вернул камень Данилу.

Тут уж и корейца проняло. Он быстро взглянул на камень, кольнул взглядом Соленого. И – не удержался – глубоко и порывисто задышал, отерев со лба моментально проступивший пот.

– Вы владеете экземпляром, скромно говоря, уникальным…

Вернувшись к Бизону, Соленый рассказал ему о результатах визита. Серегин внимательно выслушал его, задал еще несколько вопросов, а затем сказал, обращаясь к Солонову и Киму одновременно:

– Я так понимаю, что теперь вы оба в этом деле?

Те согласно кивнули.

– Сами вы камень не продадите. Порюхаетесь – «вышки» не миновать. Это и ежу понятно. Я помогу вам. Но сначала и вы окажете мне небольшую услугу…

* * *

Иннокентий Всеволодович Монахов сидел в каминном зале на тарховской даче Бизона, нехотя внимая рассказу Игоря Ивановича. И все никак не мог взять в толк, к чему старик завел этот разговор. Заходил он издалека, и это было понятно. Но вот куда именно его несло и что за всем этим последует?

– Трудные времена настали, – говорил Бизон. – Мы вон вынуждены мента в долю брать. А потому что все сплошь и рядом так делают! – вдруг зло выкрикнул он, но тут же сбавил обороты. – И никуда не денешься. Кормушка одна, а голодных ртов много. Того и гляди сам без куска хлеба останешься. Согласен ты со мной?

Монахов наконец-то врубился, куда клонит Бизон, а потому согласно кивнул.

– Завтра утром выдвигаемся на перешеек, – продолжил Бизон, – пора ставить точку в этом деле. А то загостились больно наши друзья, – с недоброй ухмылкой проговорил Бизон. Конечно, он имел в виду корейца и Соленого.

Перекачав безналичные деньги из Ташкента в Ленинград, стянув сюда же всю свою наличность, они теперь становились лишними. Так было задумано с самого начала. Все материальные средства были во власти Бизона. Свободный доступ он имел и к банковскому сейфу, о котором попросил его Соленый. Игорь Иванович без труда выяснил у самого Данила, что в сейфе тот упрятал невесть откуда взявшиеся у него бриллианты. Камни стоили немалых денег. И все же они не привлекли бы особого внимания Бизона, ворочавшего к тому времени куда более серьезными суммами, если бы не один из них. Тот, несомненно, был бесценен. Игорь Иванович не терзал себя догадками, откуда у Данила могло взяться такое богатство. Важна была конечная цель – навсегда избавиться от Соленого. А заодно и от корейца. Но сначала использовать их по полной схеме, а там – повод найдется…

– Где, кстати, наши гости? – задал вопрос Монахов.

– По делам уехали…

– Что за дела? – насторожился Монахов.

– Тайна сия велика есть…

* * *

Супруга Льва Исааковича Краманского-Горлова, Мира Иосифовна, один за другим разблокировала сейфовские замки на бронированной двери и ступила на лестничную площадку с полным ведром в руке. Хитроумные запоры на дверях были особой гордостью мужа. Мастер, который их устанавливал, гарантировал исключительную надежность. Чтобы их открыть или закрыть, нужны как минимум четыре минуты. Сам же Лёв Исаакович неуклонно требовал, чтобы дверь запиралась не на пружинные защелки, а полностью на все замки. В присутствии хозяина или его супруги лишь сигнализация могла быть отключена. Да и то на ночь, после одиннадцати вечера, ее включали – от греха подальше.

Мусоропровод располагался на пол-этажа ниже их квартиры. Всего двенадцать ступеней лестничного марша. Но пройти их она так и не успела.

Двое мужчин шагнули к ней из темноты. Один придержал рукой дверь – чтобы не захлопнулась, а другой, зажав ей ладонью рот, изо всех сил ударил кулаком в солнечное сплетение. Она тут же потеряла сознание. Мужчины вволокли ее тело обратно в квартиру. Не забыли прихватить и мусорное ведро.

Лев Исаакович в это время как раз выходил из кухни, держа в руке чашку с кофе. От неожиданности он разжал пальцы, и чашка полетела на пол, разбившись вдребезги. Кофе расплескался по паркету темной ароматной кляксой.

– Вы-ы?! – Лицо Краманского-Горлова по бледнело и вытянулось.

– Мы… – буднично произнес кореец и подтолкнул Соленого вперед: – Займись.

Солонов подскочил к коллекционеру и ударом кулака сбил коллекционера с ног. Связать супругов было делом нескольких мгновений.

Мира Иосифовна пришла в себя и громко разрыдалась:

– Пощадите нас!!! Что мы вам сделали?! Забирайте все, что хотите, и уходите!!! Лева! Отдай им все, что они попросят!!!

– Заткнись, дура! – прикрикнул тот на жену, хотя голос его дрогнул и крик был больше похож на писк. Он хотел сказать еще что-то, но кореец залепил ему звонкую оплеуху.

– Ты! Придурок! – рявкнул Ким. – Слушай жену. Она у тебя умная. Отдашь нам все, что скажем, – останешься жить…

Бандит нагло врал. И Лев Исаакович понимал это. Ведь в первый раз этих двоих сюда прислал Игорь Иванович Серегин. Следовательно, Краманскому-Горлову не составит никаких трудов разыскать их при помощи милиции или, скажем, других бандитов. А коли так, значит, эти двое пришли сюда, чтобы ограбить и затем убить хозяев квартиры.

– Я вам ничего не отдам, – неожиданно для самого себя твердым голосом произнес Лев Исаакович. – Все равно вы нас убьете. Ведь так?

– Не глупи, – ответил Солонов. – Зачем нам лишнюю мокруху себе на шеи вешать? Будешь послушным – останешься жив. А прикончим мы тебя только в том случае, если хоть слово о нашем приходе кому-нибудь скажешь. Ну! – прикрикнул он. – Бриллианты! Живо!

– Ах вот оно что! – воскликнул Краманский-Горлов. Теперь-то он точнб не рассчитывал остаться в живых. – Ничего не получите! – заявил он даже с некоторым злорадством.

– О-ох! Да куда ж ты денешься, родимый! – устало проговорил Соленый, медленно подходя к Мире Иосифовне, которая сидела посреди комнаты на массивном старинном стуле с высокой резной спинкой.

– Лева! Ты – задница! – заверещала женщина. – Ты с ума сошел! Он меня сейчас-таки изнасилует, мама твоя – женщина!!!

– Хуже, идиотка, – оскалился Солонов, доставая из кармана нож на пружине-«улитке». – Я тебе, курве, матку без наркоза вырежу…

– А-а-а!!! – возопила Мира Иосифовна.

Краманский-Горлов попытался встать с дивана, на который его усадили со связанными руками и ногами, но кореец мощным пинком в грудь вернул его в прежнее положение.

– Не дрыгайся, падла!' – предупредил строго. – А корешу моему верь. Он слов на ветер не бросает.

Лев Исаакович закатил глаза. Он находился на грани помешательства, понимая, что шутить с ним никто не собирается.

Соленый тем временем протянул руку к связанной женщине. Она вывернулась и укусила его за руку, за что получила страшный удар в лицо. Кровь, хлынувшая из носа, залила ей подбородок.

– Ле-ева-а!!! – умоляла она. – Отдай им камни!!!

Данил Солонов разодрал платье на груди Миры Иосифовны. Уже когда его рука с обнаженным лезвием пошла в низ живота онемевшей от ужаса женщины, Краманский-Горлов на всю квартиру коротко крикнул:

– В трубе!!!

Соленый приостановил экзекуцию и оглянулся на корейца, который глаз не спускал с поверженного коллекционера.

– Суки! Суки! Суки-и-ы-ы!!! – по-звериному завыл Лев Исаакович, захлебываясь собственными слезами.

– В какой трубе, падаль?! – Ким крепко схватил его за волосы и встряхнул.

– В туалете… – уже едва слышно выговорил тот.

Оба – и кореец, и Соленый, – позабыв о захваченных супругах, рванули в туалетную комнату. Труба, куда можно было вмонтировать тайник, здесь была лишь одна. Чугунный стояк канализации. Собственно говоря, это был обыкновенный муляж. Настоящая сливная труба по заказу хозяина была проведена внутри стены. Глазом ее не определить. А эта – на виду – как нельзя лучше подходила для организации замаскированного хранилища ценностей.

Порыскав в кладовке, Соленый притащил разводной ключ и быстро отвинтил два болта на перегородке, предназначенной в обычном варианте на тот случай, если канализация засорится. За перегородкой действительно обнаружилась дверца мини-сейфа. Открыть ее для Соленого было делом нескольких минут.

Справившись с «секретными» замками, коими можно было поставить в тупик разве что начинающих воришек, Солонов принялся извлекать из сейфа-трубы лежащие там драгоценности.

Даже не рассматривая их, кореец укладывал все в прихваченную с собой сумку. Когда дело было закончено, оба поспешили вернуться в гостиную, где оставили супругов Краманских-Горловых.

Лев Исаакович продолжал сидеть в прежней позе на диване. Ему было плохо с сердцем. Мира Иосифовна, привязанная накрепко к стулу, сумела-таки повалиться на пол и подползти к мужу. Сейчас она пыталась зубами развязать узлы веревки, стягивающие его руки. Подойдя к ней со спины, Соленый ухватил ее левой рукой за волосы и оттянул голову назад. В другой руке у него было зажат нож. Одним коротким движением он полоснул ее по горлу, почти одновременно отскочив в сторону: кровь хлестанула фонтаном. Тело несчастной женщины завалилось на бок. Она не успела даже вскрикнуть.

Лев Исаакович лишь слабо застонал, видя происходящее сквозь полуприкрытые веки. Он знал, что все кончится именно этим. Но был бессилен что-либо изменить.

Соленый, оглядев себя – не забрызгался ли кровью жертвы, – шагнул к хозяину квартиры и, не долго думая, всадил ему нож по самую рукоятку точно в сердце. Коллекционер в последний раз широко, словно недоумевая, раскрыл глаза, судорожно глотнул ртом воздух и обмяк.

– Линяем отсюда! – подал голос кореец. Он все это время стоял в дверном проеме и молча наблюдал за действиями Соленого.

Отерев с ножа кровь, Солонов сложил его и сунул обратно в карман. Затем осмотрел комнату и, повернувшись к Киму, согласился:

– Да. Уходим…

* * *

…«Мерседес» Игоря Ивановича Серегина, а за ним и темно-синий автомобиль Монахова, в котором он ездил исключительно по служебным делам, двигались из Ленинграда в приозерском направлении. Туда, где еще в 1939 году проходила знаменитая, линия Маннергейма. Их сопровождали два джипа с личной охраной Бизона.

Эта система укреплений создавалась с двадцать седьмого по тридцать девятый годы под руководством всемирно известного генерала Ба-ду – талантливейшего военного инженера.

Как свидетельствуют официальные документы, линия пересекала весь Карельский перешеек от Финского залива до Ладожского озера широкой полосой в 90 километров.

В зоне обеспечения – ближе к Санкт-Петербургу – было создано 220 километров проволочных заграждений в 15 и 45 рядов, 200 километров лесных завалов, 80 километров противотанковых надолбов и множество долговременных огневых точек из железобетона. Местность в промежутке от Сестрорецка до Рощина (выборгское направление) и от Осельков до Лемболова (приозерское) являет собой мощнейшее фортификационное сооружение, рассчитанное на века. От электричества до канализации, от кинозала до складских бункеров. Все это вместе взятое именовалось со времен возведения линией Маннергейма. В здешних местах теперь прочно обосновались люди Бизона и Монахова. Это их тайное государство, надежно укрытое под землей на десятки метров, уходящее вниз на четыре уровня, надежно охраняемое и неприступное.

Кореец ехал в первой машине, с Серегиным. Там же находились и два телохранителя хозяина «мерседеса». А Соленый сидел на заднем сиденье BMW, зажатый с двух сторон охранниками Монахова. Впрочем, те делали вид, что всего лишь совершают автопрогулку, любуясь красотами Карельского перешейка, по территории которого они уже мчались.

Сам Иннокентий Всеволодович расположился рядом с водителем.

– Куда едем-то? – спросил Соленый, начиная волноваться.

– Бизон решил показать вам базу, – расслабленно ответил Монахов. – Поверь, она ничуть не хуже той, что была у вас на Тянь-Шане.

– Ну-ну, – хмыкнул Соленый и больше за всю дорогу не произнес ни слова.

Через два с половиной часа пути автокавалькада съехала с асфальтированной трассы на грунтовую лесную дорогу. По обе ее стороны тянулись смешанные леса. А там, где наступало редколесье, можно было увидеть чистейшие зеркала северных озер со множеством водоплавающей дичи. Все это напоминало Соленому Дальний Восток.

Сегодня утром на даче в Тарховке Бизон пристально следил за Соленым и корейцем. Но те ни малейшим движением не вызвали у него каких-либо подозрений. Были спокойны и в меру общительны. Серегин также старался не выдать своего возбуждения, вызванного событиями прошедших суток.

Грунтовая дорога между тем уперлась в завал. Проезд был перекрыт двумя завалившимися могучими стволами деревьев. Все машины остановились.

– Приехали! – воскликнул Соленый, думая о том, что сейчас придется вылезать из машины и всем скопом разбирать завал. Тут-то его и кончат. А вот если не замочат в этом тупике, то не замочат вообще.

Но вот из «мерседеса» вышел один из телохранителей Бизона. Односложно выкрикнул что-то в самую чащу. А в следующую секунду глаза Соленого полезли на лоб. Оба толстенных дерева, поваленных, как думал Солонов, ураганным ветром, стали сами собой медленно подниматься, будто шлагбаумы! Спустя полминуты проезд был свободен. Автоколонна вновь двинулась в путь. Не поверив своим глазам, Соленый оглянулся. Так и есть. За их спинами, когда последний из джипов сопровождения пересек определенную черту, оба могучих лесных исполина вернулись в прежнее положение, перегородив дорогу!

– Чертовщина! – невольно вырвалось у него.

Через полчаса, когда «мерседес», BMW и оба джипа, выехав на небольшую опушку, аккуратно припарковались, Соленый понял: теперь приехали. Все стали выходить из машин. Затем Бизон, подойдя с корейцем к Монахову и Соленому, радушно произнес:

– Милости прошу в наше хозяйство!

Следом за его словами неизвестно откуда донесся звук скрежещущего железа и непонятный механический рокот.

На их глазах середина опушки стала медленно раздвигаться, и вскоре на том месте, где произрастал тесячелетний дерн, образовалась глубокая… дыра. Подойдя ближе, Соленый увидел, что изнутри вход в шахту подсвечивается множеством ламп, а все, что ниже уровня поверхности земли, отделано высококачественным железобетоном. Вниз вели ступеньки с поручнями.

– Прошу, господа! – пригласил Бизон и первым направился вниз.

Корейцу и Соленому ничего не оставалось, как только последовать его примеру. Жутковато. Но деваться некуда. Не изобличать же самих себя в трусости!

Как только все очутились на ведущей вниз лестнице, небесный свет над их головами померк.

Спустившись на четыре метра, они оказались на небольшой бетонированной площадке. Одну ее стену занимала мощная двустворчатая дверь. Судя по мигающим справа на табло лампочкам, дверь эта имела электронное управление. Бизон нажал несколько кнопок, и обе створки медленно раздвинулись. Впереди был длинный и узкий коридор, по которому и направились спустившиеся в подземный бункер люди.

– Ни фига себе! – постоянно повторял Соленый.

Кореец шел молча. По тому, как он сжимал руки в кулаки, можно было судить о его внутреннем состоянии. Охранники и судили. Они были заранее проинструктированы Бизоном и Монахом не спускать глаз с этих двоих.

Коридор завершился дверью, похожей на первую, но уступающей по габаритам. Преодолев ее, все очутились в огромной комнате, чем-то напоминающей зал фантастического замка. Из этого помещения расходились во все стороны коридоры и тоннели. Само оно было великолепно освещено и уставлено роскошной мебелью. Здесь же находились и незнакомые корейцу с Соленым люди. Все они были вооружены.

– Присаживайтесь, господа! – предложил Бизон и сам уселся в одно из кресел. – Здесь находится уникальная линия по производству водки всех отечественных сортов и даже виски! В стране с этим делом напряженка, насколько вам известно. Горбач постарался – людей без пойла оставил. Вот мы с Иннокентием Всеволодовичем и сподобились! – Он весело глянул на Монахова. – Этот участок работы я собираюсь в дальнейшем поручить вам. В благодарность, так сказать, за оказанные услуги…

Из слов, высказанных Бизоном, любой здравомыслящий человек без труда сделал бы недвусмысленные выводы. Ни кореец, ни Солонов слабоумием не страдали. Соленый тут же пошел красными пятнами. Ким сохранял обычную невозмутимость,

– В наем берешь? – зло спросил он. – Как быдло?

– Вита-а-алий! – будто бы обиделся Серегин. – Мы же братья, в конце концов. Как можно так говорить?

– Не выжучивайся! – заговорил и Соленый, обращаясь к Бизону. – Из воров барыг лепишь? Не выйдет. Ты с нами, во-первых, еще не рассчитался за еврея. Когда долю отстегнешь?

Бриллианты, найденные в квартире Краман-ского-Горлова, Ким с Солоновым добросовестно – если слово «совесть» здесь вообще уместно – передали Бизону. Тот принял от них камни и ни слова не произнес о вознаграждении за проделанную работу.

– Какую долю, Соленый? – изобразил непонимание Бизон. – Я вас попросил помочь мне. Обратился к вам, как к близким людям…

– А менты примут – ты нас, как близких, вытаскивать будешь за две мокрухи? – глянул на Бизона сквозь щелочки глаз кореец.

– Погодите, погодите! – выставил перед собой открытые ладони Серегин. – Я привез вас сюда, чтобы практически отдать в ваше распоряжение мощное производство. Вы берете его под свой контроль, руководите процессом, хозяйничаете…

– А сливки снимаешь ты, Бизон, да? – усмехнулся Соленый и сунул руку в карман.

Его тут же обступили вооруженные люди. Рука покинула карман. Нож Соленый так и не достал. И правильно. В этой ситуации он все равно ничего не смог бы сделать.

– Нет, ты не прав, – отрицательно покачал головой старый вор. – Прибыль мы поделим по-братски.

Монахов, наблюдая за всем происходящим со стороны, ждал от Бизона всего чего угодно. Тот мог запросто подать знак подчиненной охране, и корейца с Соленым на месте разорвали бы на куски. Но Бизон вел себя на удивление спокойно. Ни одно его слово, ни один взгляд не выдавали агрессивных намерений. Игра, которую он вел, была значительно тоньше и коварнее, чем могло показаться сначала.

– Слушай, ты! – взорвался Соленый. – Я не буду на тебя ишачить! Да я тебя… Ты оборзел!..

– Подожди, Данил, – остановил его ровным голосом кореец. – Не надо пылить. – Выдержке Кима можно было позавидовать.

– Ты что, не видишь?! – не унимался Солонов. – Он же нас за людей не считает! Под себя ставит!

– Говорить буду я! – впервые повысил голос Виталий. – Мы не ссоримся с тобой, Бизон. Но ты поступаешь не по понятиям. Братанов нельзя за барыг держать. И ты это знаешь. Может, ты привез нас сюда вовсе не для того, чтобы предложить это дело… Возможно, ты просто хочешь нас здесь убить. Так давай, мочи. Только знай: правильные блатные не перевелись пока. О твоем паскудстве станет известно очень скоро. И ты будешь отвечать, если мы с Соленым отсюда не выйдем…

– Зря… Напрасно ты так, Циркач, – горестно произнес Бизон, вспомнив давнюю воровскую кличку корейца. – Я вас принял в России. Хлебом, добром принял. Вот. – Он обвел взглядом роскошное подземелье. – В дело вас приглашал. А вы обвиняете меня в грязных помыслах…

Обстановка накалилась до предела. Монахов чувствовал, что сейчас произойдет самое главное. То, ради чего Бизон затеял эту поездку в Карелию. И он не ошибся.

– Что ж, я докажу вам свои добрые намерения, – сказал Серегин.

– Долю за еврея выплатишь? – подначил Соленый.

– Нет. Нет там вашей доли. Разве мы договаривались?

Это точно. Посылая Кима и Солонова к коллекционеру, Бизон и словом не обмолвился ни о какой дележке. При любом разборе Серегин окажется прав.

– Я докажу вам свою честность другим способом. – Казалось, старик говорит совершенно искренне, – Вы свободны. Никто вас в этом подземелье не держит. И уж тем более никто не: собирается убивать. Мои люди проводят вас наверх. Заберите «мерседес». Можете ехать хоть сейчас.

Ким и Соленый, не проронив ни слова, поспешили выбраться на земную поверхность и уехать в Ленинград.

Монахов озадаченно посмотрел на Бизона, который преспокойно сидел в кресле и потягивал из бокала сухой «Мартини».

– И к чему все это было? – спросил он.

Бизон лишь усмехнулся, ничего не ответив. На самом деле каждый свой шаг Игорь Иванович просчитал. Ему не с руки было уничтожать корейца и Соленого просто так, без веских на то оснований, наплевав на понятия блатного мира. Нужно было вынудить их сделать неверный шаг.

А привез он их сюда, потому что был уверен: их смертельно оскорбит предложение работать на положении цеховиков. И в ответ на это оскорбление они непременно покажут зубы. Вот тут-то он их и покосит. Неправильно это – в чужой монастырь со своим уставом переть. Приютили тебя в России – будь добр, иди ровно. Потом, на воровском сходняке, всю эту историю с предоставлением рабочего места можно будет изложить в выгодном для Бизона свете. Но пока что следовало дождаться, чтобы Циркач и Соленый сделали в сторону Серегина резкий выпад.

Уничтожить их – дело техники. А уж тогда все деньги, привезенные и переведенные из Ташкента в Ленинград, перейдут в распоряжение старого и почитаемого в блатном мире человека – Игоря Ивановича Серегина. Таков закон. Никакого беспредела.

…О конфликте, происшедшем между Бизоном, Солоновым и Кимом, Иннокентий Всеволодович в тот же день сообщил генералу Багаеву по условленному заранее каналу связи. Того ничуть не смутила ситуация, обрисованная агентом. Пересказав все до мельчайших подробностей, Монахов услышал в ответ лишь одно слово:

– Работай.

* * *

Рассорившись с Бизоном, кореец и Соленый покинули дом в Тарховке и поселились в гостинице, заняв по «люксу». Соленый сутки пил, не выходя из своего номера. Кореец также уединился, но все это время посвятил не пьянству, а размышлениям о том, как прижучить старого вора и максимально защитить свои интересы. Он понимал: нужно опередить Бизона и первым выйти на местную братву, чтобы те рассудили спорящие стороны, опираясь на информацию, которую получат от Кима. Утром приняв душ и побрившись, он уже одевался, когда к нему вошел Солонов.

– Куда намылился? – спросил тот угрюмо, усаживаясь в кресло в гостиной и закуривая. – По шалавам? – Данил был явно с похмелья, и кореец не хотел сейчас с ним разговаривать.

– По делам, – ответил он вполне сдержанно. – А ты лучше проспись пока. Сутки не просыхаешь.

– А че мне делать-то? Бизон кинул. Дела на хрен летят… Ты вон тоже нафраерился.

– Иди спать, я тебе говорю. – Ким начал терять терпение.

– Ты че мне указываешь? Не строй из себя командира! Понял, да?

– Пошел ты!.. – не выдержал кореец. Он уже оделся к тому времени. Вышел из номера и громко хлопнул дверью.

Соленый еще какое-то время посидел без движения. Затем поднялся, прошел к холодильнику и достал оттуда бутылку водки. Отхлебнул из горлышка, поморщившись. И вдруг что-то ударило его изнутри. Он отставил водку в сторону, сильно потер распухшее лицо ладонями и нервно зашагал по комнате.

– Я тебе покажу, сука, как с людьми поганничать! – зло выговаривал невидимому противнику. – Возомнил из себя короля, паскудина рваная… Ща-а-ас ты у меня попляшешь, мудила!

Стремительно выбежал в коридор и понесся к выходу. Покинув гостиницу, поймал на улице такси и назвал водителю тарховский адрес Бизона. Шофер вначале заупрямился, но, увидав в руках Соленого крупные денежные купюры, согласился везти клиента хоть к черту на рога.

Прибыв в Тарховку, Данил Солонов рассчитался с водителем, не подъезжая к самому дому. Метров пятьсот прошел пешком. Нажал на кнопку звонка у ворот. Ему открыл один из охранников и проводил к Серегину.

– А-а! – поднялся тот навстречу. Игорь Иванович в момент прихода Соленого завтракал. – Рад тебя видеть, Данил, – произнес он, хотя глаза его говорили о противоположном. – Куда ж вы с Циркачом запропастились? Как уехали, так и не слышно вас, и не видно…

– Не придуривайся, Бизон, – раздраженно ответил Соленый. – Скажи лучше, как рассчитываться с нами думаешь? Я говорю о бриллиантах еврея.

– У тебя же есть свои бриллианты, – улыбнулся Бизон. – Зачем тебе чужие?

– Я за эти «чужие» работал! – выкрикнул Соленый. – И Циркач работал!

– Ну хорошо, – будто бы смирился старик. – Сколько вы хотите?

– Ровно половину!

– Половину, говоришь… – Серегин незаметно опустил руку к ножке журнального столика, где располагалась одна из кнопок экстренного вызова охраны. Двое плечистых парней в строгих костюмах через две секунды уже стояли в комнате у входных дверей. – Не много?

– В самый раз. А ты как хотел? Чтоб мы на тебя горбатились даром?! – начал распаляться Соленый. Он поднялся с кресла и порывисто пересек комнату по диагонали, встав у двери, выходящей на веранду. Дверь была открыта, и выход разделяла лишь тонкая шелковая штора, слегка развевающаяся на слабом сквозняке. – Нет уж, Бизон. Нам от тебя лишнего не надо. Ты заплатишь нам за еврея, а потом наши дороги разойдутся раз и навсегда.

– Да? – удивился Серегин. – И чем же вы здесь, в Ленинграде, думаете заняться? В народное хозяйство ломанетесь? – В голосе его послышалась насмешка.

– Будем заниматься, чем люди занимаются! – рявкнул Соленый.

– О-о! Боюсь, такого занятия для вас тут не найдется, – опечалился Игорь Иванович. – Здесь, знаешь ли, своих хватает. Я же вам предлагал: работаем вместе, рука об руку…

– Не лепи горбатого, Бизон! – заорал Соленый, сжимая кулаки. Никто из охранников не сделал ни малейшего движения. Они знали свою работу. Пока гость проявляет агрессию лишь на словах, хозяину решительно ничего не угрожает. Данил продолжал распаляться: – Ты нас за лохов держишь! Затянул сюда, как в ловушку, а теперь хочешь по миру пустить!..

– Не орать! – прикрикнул на него Серегин, и оба охранника сделали по шагу вперед. Впрочем, это не остановило рассвирепевшего Соленого…

* * *

Иннокентий Всеволодович подъехал к дому Бизона и, оставив машину у ворот, позвонил в звонок.

– Там гость, – предупредил его охранник, открывший калитку.

– Кто?

– Который из Ташкента. Русский.

– Один?

– Да.

Не расспрашивая о подробностях, Монахов пошел к дому. Но не к парадному входу, а со стороны веранды. Громкие раздраженные голоса Бизона и Соленого он услышал еще издали. Ничего хорошего это означать не могло.

– Послушай, Соленый, – говорил Бизон. – Вы захотели рвануть из Ташкента сюда? Я вам это устроил. Вам нужно было бабки на счетах пристроить – пожалуйста! Предложил вам дело – вы заерепенились. Ну знаешь, не делай, говорят, добра людям, не наживешь врагов. Какого рожна вам еще от меня надо? Отстаньте, в конце концов! Деньги ваши здесь. Крутитесь сами, как можете!..

– Рассчитайся за еврея! – уперся, как бык, Соленый.

– Нет! – выкрикнул в ответ Бизон.

Иннокентий Всеволодович уже стоял в это время на веранде у самой шторы и через щель мог видеть все происходящее в комнате.

– Ты за это ответишь, Бизон! – зловещим тоном проговорил Данил. И слова его больно задели Серегина.

– Что ты сказал? – Он резко перестал кричать. Произнес это тихо и холодно. – Ты имеешь наглость приезжать в мой дом и угрожать мне? – Бизон перешел на тихое шипение. – В порошок сотру, гнида!..

Все последующие события развивались более чем стремительно. Монах увидел, как правая рука Соленого скользнула за спину к заднему карману брюк. И тут же обнаружилось, что этой рукой Данил вытащил нож. Мягко и коротко щелкнула пружина-«улитка», обнажив стальное лезвие. Рука Соленого по-прежнему оставалась за его спиной. «Сейчас метнет!» – со страхом подумалось Иннокентию Всеволодовичу. Он, не раздумывая, одернул штору и шагнул в комнату, оказавшись почти вплотную к Солонову. Тот его до сих пор не видел.

– Соленый! – выкрикнул хрипло Монахов.

В следующую секунду он увидел перед собой искаженное злобой лицо и тут же почувствовал, как сталь отточенного клинка пропорола ему живот. Солонов ударил его ножом не мешкая. Почти одновременно прозвучали два пистолетных выстрела. Это охранники схватились за стволы и нажали на спусковые крючки. Иннокентий Всеволодович еще успел заметить, как рухнул перед ним Соленый. Одна пуля угодила ему в спину, вторая точно вошла в затылок. Потом колени Монахова подкосились, и он стал медленно оседать на пол, обхватив обеими руками живот, из которого торчала рукоять ножа.

* * *

…Игорь Иванович Серегин подошел к телефонному аппарату и набрал один из московских номеров генерала Багаева. Тот снял трубку после второго сигнала.

– Иван Иванович, Ким проживает в гостинице, как и предполагалось, – сообщил Бизон. – Мы нашли в кармане Солонова гостевую карту. Судя по всему, они расположились по соседству…

– Располагались, – поправил Багаев, имея в виду тот факт, что Соленый уже мертв. – Спасибо. Но, думаю, с ним вы сами договоритесь, не так ли? – спросил генерал.

– Так-то оно так, – чуть помешкав, ответил Серегин. Он хотел добавить еще что-то, но генерал опередил его короткой репликой:

– Поступайте по своему усмотрению. – И, не прощаясь, положил трубку.

Расчет Багаева был прост. Он был уверен, что Бизон уничтожит корейца. Может, это и к лучшему. Скорпион жалит скорпиона…

Уже спустя час в гостинице были люди 6е-регина. Кореец Ким в этой игре оказался лишним.

Не привлекая постороннего внимания, два молодых мужчины проникли на этаж, где был расположен номер корейца. Вежливо постучали в дверь. Им никто не открыл. Тогда один из них в течение пяти секунд отпер отмычкой замок. Оба скрылись за дверью «люкса».

Покинули они роскошные апартаменты спустя три минуты. Ни больше ни меньше. Беспрепятственно миновали швейцара на первом этаже и благополучно смешались с толпой на улице. Свою часть дела они выполнили. Теперь все зависело от того, как скоро заявится в номер кореец.

* * *

А Ким в это время подходил к гостинице в наидурнейшем настроении…

Не ожидал он такого приема в Ленинграде. Мало того, что Бизон решил выдоить их с Соленым, словно последних фраеров, так еще и человек, которого корейцу удалось отыскать в одном из катранов, не проявил особого участия.

Ким вышел на Жорика Лешего. Георгий Федосеевич Лешнин, аферист и картежник, отбывал в свое время срок вместе с корейцем. Прекрасно помнил старого кореша и знал о том, что Ким все это время не отходил от дел, крутился в Средней Азии. Даже обрадовался, увидев Циркача в катране. Сам в это время «раскатывал» какого-то лоха. И, судя по всему, игра подходила к кульминационному моменту. Несмотря на это, решидельно приостановил процесс и со словами «Циркач! Какая встреча!» поднялся со стула.

Они уединились в небольшой комнатке, и Леший сказал:

– Говори, Виталик…

Кореец весьма спокойно и достаточно подробно изложил ему всю историю с Бизоном. И по тому, как нахмурился давний дружок, понял: здесь не обломится.

– Боюсь, никто тебе не поможет, – печально заключил Леший. – Прости, Циркач, не слыхал за тобой дурного. И цинтовали, опять же, вместе. Потому и не хочу тебе чесать по бездорожью. Прими как есть, без зехера. Ты – человек хоть и при понятиях, но… залетный. А тут своя свадьба. За Бизона в Ленинграде любой мазу держать будет на любой разборке. О тебе же знают лишь понаслышке. Да еще, чего доброго, решат, что ты на Бизона чернилу катишь. Тогда вообще цайс. Хотя, конечно, это мое мнение…

Поблагодарив кореша за то, что хотя бы выслушал, кореец отправился восвояси, надеясь, что сумеет-таки отыскать в Ленинграде нужного авторитетного человека.

…Миновав холл гостиницы и поднявшись на свой этаж, он обратился к дежурной, пышноте-лой крашеной блондинке, скучающей за своим столом:

– Простите. Я из триста шестнадцатого. Меня никто не спрашивал сегодня?

– Знаете, нет, – одарила она его томным взглядом.

– А мой приятель?.. Из соседнего.

– Он ушел вслед за вами, минут через пятнадцать.

Последнее обстоятельство еще более омрачило настроение корейца. Куда понесло Соленого? Тот явно не протрезвел и мог в таком состоянии наделать немало глупостей.

Подойдя к своему номеру, Ким вставил ключ в замочную скважину. Успел лишь отворить дверь и шагнуть внутрь, как раздался мощный взрыв, вынесший все окна в «люксе» и дверь номера напротив. Тело корейца разнесло в клочья. Надрывно взвыла пожарная сигнализация…

* * *

Иннокентия Всеволодовича оперировали лучшие хирурги, которых нанял Бизон. И деньги не были потрачены даром. Уже через несколько часов больной пришел в себя. Он открыл глаза и увидел склонившегося над койкой Серегина. Хотел сказать ему что-то, но вместо слов из его горла вырвалось лишь глухое мычание.

– Молчи, молчи, тебе нельзя разговаривать, – произнес Бизон. – Ты спас мне жизнь. А эти мрази… Они уже освободили нашу землю. Не думай о них, – и добавил: – Теперь я твой должник…

В палату вошел один из помощников Бизона. Извинившись, они вдвоем отошли к окну.

– Слушаю тебя, – негромко произнес Серегин.

– Хозяин, Артур сказал, что не может переоформить на ваше имя сейф Соленого.

Иннокентий Всеволодович знал, что Артуром звали управляющего банком, в котором открыли счета Киму и Соленому. Там же Солонов арендовал сейфовскую ячейку.

– …Как так – не может?! – возмущенно выкрикнул Игорь Иванович. – Все он может, пусть не придуривается! Поступай как хочешь, но этот сейф!.. – Резко взглянув в сторону Монахова, он перешел на шепот: – Сделай так, чтобы этот сейф был переоформлен на меня. Сегодня же.

Помощник удалился. Бизон вновь подошел к кровати Иннокентия Всеволодовича. Старик заметно волновался и, похоже, куда-то спешил.

– Кеша, мальчик мой, сожалею, но мне нужно уезжать. Дела, черт бы их побрал. Ни днем ни ночью покоя нет.

Монахов лишь моргнул в ответ, давая понять, что все понимает.

– …Ну коли не помер – до ста лет доживешь! – оптимистично заверил Серегин, выходя из палаты.

* * *

На следующий день в палату Монахова вошел генерал Багаев. Он присел рядом и взял руку больного в свою.

– Спасибо, что пришли, – бледными потрескавшимися губами произнес Иннокентий Всеволодович.

– Я не мог не навестить тебя. Люди все ж, – печально произнес Иван Иванович. – И, знаешь, прости, что так все получилось. Я не хотел подставлять тебя.

– Вы здесь ни при чем.

– Как раз я и виноват во всем, что случилось. Я втянул тебя в эту канитель…

– Генерал, самобичевание нынче не в моде. – Монахов еле сдерживал тугой горький ком, подкативший к горлу. – А потом, вы же не прощения пришли просить…

– Да, ты прав, – кивнул Багаев. – Я пришел сказать тебе… что все кончено.

Превозмогая боль, Монахов повернул голову, чтобы заглянуть в глаза генералу.

– Да, да. Кончено. Ким с Соленым погибли. Бизона мы возьмем в ближайшее время. Игра завершена. Довольно тянуть резину.

– А камень?

– Может, и нет никакого бриллианта, – устало махнул рукой Багаев. – Мы потратили на его поиски столько времени, а результат – ноль. Ходили вокруг да около. Знаешь, иногда казалось: протяни руку – и нащупаешь камень! Более десяти лет поиска! С ума сойти! Все коту под хвост. Заколдованный этот бриллиант, что ли? Может, Соленый его давным-давно за бугор переправил. Я даже почти уверен в этом.

– А я… не уверен, – выдохнул Монахов.

– Что ты хочешь этим сказать? – почти безразлично спросил генерал.

– Бизон… Деньги Кима… и Соленого.

– Это ничего не доказывает. К тому же после ареста Серегина все средства будут перечислены в пользу государства. А камень – давно тю-тю.

От разговоров Монахову стало плохо. Он еще не до конца оправился от большой потери крови. Лицо побледнело, на лбу выступила испарина. Собрав последние силы, он произнес лишь два слова:

– Банк… Сейф…

И потерял сознание.

…Вызвав дежурного врача и покинув больничную палату, Багаев тут же связался со своим московским руководством. Те, в свою очередь, санкционировали негласную проверку банка, в котором Бизон для Соленого арендовал сейф.

Бронированная ячейка оказалась пуста. Кто-то опередил оперативников. И этот кто-то был теперь Багаеву хорошо известен.