ГОВОРЯТ, на похоронах больше всего мешает покойник. Особенно, если ты совсем недавно прочил ему долгую и счастливую жизнь. В таком случае можно порадоваться за Анатолия Тёмкина, которому не пришлось участвовать в похоронах пермского лесопромышленного предприятия «Орглит». Ведь светлое будущее лесопромышленного комплекса Прикамья он видел именно в таких предприятиях.

Правда, тогда Анатолий Тёмкин был ещё не заместителем министра природных ресурсов России, а пермским вице-губернатором и отвечал за лесопромышленный комплекс. И не уставал повторять, что развитие этого комплекса определяют в первую очередь крупные деревоперерабатывающие предприятия. Такие, как «Соликамскбумпром». Или Пермский домостроительный комбинат и созданная на его базе фирма «Орглит». Будут процветать они — будет уверенно набирать силы и лесозаготовительная отрасль.

Не прошло, однако, и года после перевода вице-губернатора на повышение в Москву, как пермский «Орглит» успел стать полным банкротом. Очень сильно недужит в последнее время и Пермский домостроительный комбинат. А многие другие предприятия лесных отраслей либо скоропостижно скончались с тех пор, либо близки к этому. Так что похорон, судя по всему, предстоит ещё немало.

А что вы хотите, если ситуация в лесопромышленном комплексе напоминает ожесточённые военные действия. И сравнение это принадлежит вовсе не мне. А руководителю Агентства по природопользованию Пермского края Алексею Каменеву. Который, выступая недавно перед руководителями предприятий, стал им объяснять, что чиновники и министры бывают разные: иные управляют экономикой наподобие офицеров крупного штаба. А есть и такие, кому приходится ходить в атаку. Так вот, он из таких начальников: ему приходится бежать с винтовкой наперевес.

Я не стал гадать, кого именно руководитель агентства атакует с винтовкой наперевес. А отправился к Игорю Старцеву, генеральному директору государственного краевого предприятия «Пермлес». В его ведении находится сегодня тридцать пять государственных лесхозов, где работают сотни лесников и других специалистов по охране и защите зеленой нивы, по уходу за ней, по созданию и выращиванию новых лесных культур. И почти в каждом районе Прикамья эти люди работают по соседству с лесниками другой структуры — государственного предприятия «Пермсельлес», куда входят тридцать шесть сельских лесхозов. Здесь тоже работают сотни профессионалов с многолетним стажем. В общей сложности — целая армия специалистов.

То есть это я думал, что раз уж в пермских коридорах власти используют военную терминологию, то сотни работников государственных лесхозов вполне можно сравнить с армией, оберегающей лесные богатства.

Но генеральный директор предприятия «Пермлес» Игорь Старцев с ходу внёс поправку:

— Мы уже не армия. Мы теперь штрафбат. Штрафной батальон.

Час от часу не легче. Оказывается, он только что побывал в агентстве по природопользованию и его там предупредили, что отныне ему придётся вести очень серьёзную борьбу за государственный заказ на лесовосстановительные работы, охрану и защиту лесов. Потому что теперь аукционы решено проводить таким образом, чтобы в каждом районе Прикамья непременно шла конкурентная борьба за госзаказ.

Очень интересно. С кем же должен конкурировать директор государственного учреждения «Пермлес» Игорь Старцев? С директором государственного предприятия «Пермсельлес» Александром Свириденковым? Но они отнюдь не считают себя конкурентами. Потому что конкуренция — это вытеснение соперника по рынку. А они друг друга вытеснять из прикамской тайги вовсе не собираются. Тем более что работают в разных сегментах лесного комплекса и у каждого — свои особенности ведения хозяйства. И если бы вдруг какой-то из гослесхозов выиграл на аукционе лот по сельским лесам, то Старцев тут же пригласил бы «Пермсельлес» в качестве подрядчика. Почему?

— Да потому что этого требуют интересы государства, — уверен Игорь Старцев. — Никто не знает особенности сельских лесов лучше, чем работники «Пермсельлеса». А мы лучше других знаем основные массивы государственного лесного фонда. Какие же мы конкуренты? Мы соратники…

Но с кем тогда они должны бороться за государственный заказ?

С частными предприятиями, которые хотят заполучить доступ к лесному фонду, — а охотников на это немало. Старцев нашел время, разыскал самых настырных из этих охотников. И стал выяснять, с какой целью они идут на аукцион. А они и не скрывают: за большими барышами идут. Пришлось популярно им разъяснить, что государство очень плохо оплачивает работу лесников — субвенции на ведение хозяйства составляют всего тридцать-сорок процентов фактических затрат. Поэтому лесхозам приходится активно перерабатывать древесину, чтобы тем самым заработать и на ведение лесного хозяйства, и себе на жизнь. Но примерно половина районов Пермского края — это так называемая зона низкотоварных лесных ресурсов.

— А мы туда и не рвёмся. Нам надо, чтоб лес был отличный. И чтоб рядом с хорошими автодорогами. А гиблые участки пускай государственным лесхозам достанутся.

Такой подход у этих коммерсантов. И, как выразился один из них, не надо ему рассказывать сказки об уходе за лесом. Он не собирается выращивать деревья. Хорошая ель вырастет разве что лет за семьдесят-восемьдесят. Он что мыла поел, чтобы ждать отдачи так долго? Нет, ему деньги сегодня нужны…

Вот это выпускник Ленинградской лесотехнической академии Игорь Старцев и называет штрафбатом: профессионалов высокого уровня пытаются сегодня поставить вровень с нечистыми на руку лавочниками. Да ещё бросают на заведомо гиблые места, куда хитрого частника не заманишь. Чем же, спрашивается, проштрафились лесоводы Прикамья? Те же, допустим, работники «Пермсельлеса»? Неужто трудились плохо? Я стал изучать официальную статистику. Сорок три года система управления сельскими лесами сполна обеспечивала потребности агропромышленного комплекса в древесине и других ресурсах. К началу нынешних реформ сельские лесхозы ежегодно производили около трехсот тысяч кубометров пиломатериалов, сотни тысяч квадратных метров столярных изделий и клееных конструкций, тысячи комплектов усадебных домов. Этот ежегодный выпуск товарной продукции составлял примерно 3,7 миллиарда рублей в нынешнем эквиваленте. И при этом делянки свои содержали в таком порядке, что потенциал сельских лесов не только не был истощен, но ещё и приумножен. Загляните в материалы обследований, проведённых специалистами Пермской и Нижегородской лесоустроительных экспедиций. За минувшие четыре десятилетия значительно улучшена структура сельских лесов; увеличены площади зеленых насаждений ценных пород; выросли запасы древесины в расчете на гектар насаждений. А объём ежегодно «поспевающей» древесины, который можно снимать с лесной нивы без ущерба природе, вырос за это время в два с лишним раза.

То есть эти люди вдвое приумножили для государства вверенные им богатства природы. И за это теперь государственные лесхозы разжаловали: в краевом агентстве по природопользованию уже объявлено, что отныне отпуск древесины им разрешается только на аукционной основе. Для районов, где ведение лесного хозяйства сегодня убыточно, это означает стопроцентное банкротство.

Знают ли об этом в пермских коридорах власти? Представьте себе, знают. Все государственные лесхозы недавно переведены в рамки унитарных предприятий и в будущем году должны быть обязательно акционированы.

Но кто купит акции заведомо убыточного предприятия? Может тот самый предприниматель, что домогается сейчас допуска к лесному фонду? Он что? Мыла поел?

Но в правительстве Пермского края твёрдо намерены одним махом осуществить полную коммерциализацию лесного хозяйства и аргумент приводят железный:

— Это мировая практика. Так сделано в Финляндии. И в Канаде — тоже.

Услышав это, я стал собирать информацию. Действительно: в Канаде и Финляндии лесное хозяйство коммерциализировано. Правда, пока что не полностью: государство до сих пор сохраняет за собой значительную часть функций в лесном хозяйстве. Хотя перевод на рыночные отношения продолжается там уже не одно десятилетие.

А в Перми это хотят осуществить одним натиском. Одной атакой с винтовкой наперевес.

Попробуйте объяснить такое с позиции здравого смысла.

ТУТ самое время вспомнить, как несколько лет назад тогдашний губернатор Прикамья Юрий Трутнев специально отправился в Финляндию, чтобы изучить скандинавский опыт использования лесных ресурсов. Причём в эту командировку он взял с собой тогдашнего начальника государственного предприятия «Пермсельлес» Евгения Курбаша. Оно и понятно Евгений Курбаш — общепризнанный эксперт по проблемам лесопромышленного комплекса. Ему, кажется, удалось убедить пермского губернатора, что лесопромышленный комплекс — это один из самых мощных локомотивов экономики. Это именно Курбаш подсчитал, что каждый пущенный в дело кубометр древесины приносит в казну региона сто рублей одних только прямых налогов. А если этот кубометр использован в домостроении, то налогов приносит уже в полтора-два раза больше. Надо только с умом распорядиться расчётной лесосекой — тем объемом «спелой» древесины, которую надо ежегодно выбирать с лесной нивы. В будущем году расчетная лесосека Пермского края составит по прогнозам экспертов более двадцати миллионов кубометров. Выходит, миллиарды рублей одних только прямых налогов получил бы регион. Но не получит: из года в год расчетную лесосеку используют в Прикамье всё хуже и хуже. В 2004 году расчетная лесосека освоена на 40 процентов; в 2005 и 2006 — на 43, а в прошлом году — уже менее чем на 30 процентов.

Говорят, губернатора Трутнева сильно впечатлила эффективность скандинавского локомотива экономики. Ведь в первую очередь именно лесопромышленный комплекс позволил Финляндии не только выйти из кризиса, но и поднять всю экономику до уровня передовых стран Европы. Юрий Трутнев собирался повторить этот опыт в Прикамье. Но очень скоро был назначен министром природных ресурсов России. Наверное, как раз подъём экономики имел в виду и нынешний губернатор Олег Чиркунов, когда заявил публично, что сделает Пермский край лучшим регионом России. Возможно, вслед за Юрием Трутневым и Анатолием Тёмкиным он тоже собирался сделать ставку на лесопромышленный комплекс. Ведь главное природное богатство Прикамья — это лес, которого у нас в избытке. Почему же тогда за годы реформ многократно упали объемы заготовки и переработки древесины? Как с точки зрения здравого смысла объяснить, что за последние годы доведены до банкротства четыре десятка предприятий, которые считались основой лесопромышленного комплекса? Как мы дошли до этого? Ведь до начала реформ лесная индустрия Прикамья давала казне примерно 27 процентов всех валютных поступлений. По глубине переработки древесины государственное объединение «Пермлеспром» было в числе лучших в Советском Союзе. На Добрянском домостроительном комбинате, которым руководил тогда Евгений Курбаш, использование древесины составляло… Сколько, думаете, процентов? Сто три процента. Потому что кора деревьев не учитывалась в балансе, а в производстве использовалась. Даже опил от пилорам, — и тот в Прикамье брикетировали и отправляли на экспорт.

Поистине золотые яйца несли в казну лесные предприятия. Как же умудрились заморить таких ценных несушек? У хорошего хозяина, не дай бог, хотя бы одна несушка заболеет, так он всё хозяйство перевернуть готов, чтобы причину устранить. А тут не одна — многие десятки. Тут весь комплекс на ладан дышит, и ничего, никакой будто бы трагедии. Спокойненько об иностранных инвестициях рассуждаем, ждем, что заграница нам поможет.

Несколько лет назад вице-губернатор Михаил Антонов озадачил весь регион, публично заверив, что в лесопромышленный комплекс Прикамья будут «закачаны» в виде инвестиций десятки миллиардов рублей. Но кто рискнёт инвестировать в отрасль большие деньги, если громадные лесные массивы давно стали труднодоступными? Ведь наше государство, в отличие от Финляндии, уже много лет не финансирует строительство лесовозных дорог. А снижение доходов от использования лесных ресурсов в Прикамье упорно пытаются компенсировать повышением цен на отпуск древесины на корню. Но какой смысл взвинчивать цену, если расчетная лесосека вырубается едва на треть? Какой смысл, если миллионы кубометров «перезревшей» древесины из года в год остаются гнить на корню, заражая болезнями здоровые деревья?

А сейчас в министерствах и департаментах новый конёк: только и говорят о спасительных благах арендных отношений в лесу. Вот и руководитель агентства по природопользованию Алексей Каменев требует немедленно передать в аренду как можно больше лесных участков. Почему же, например, упорно отказывается от аренды Пермский домостроительный комбинат, с которым вице-губернатор Тёмкин связывал такие надежды на светлое будущее лесных отраслей?

— Так ведь мне пытаются втридорога всучить залежалый, по сути, товар, — негодует директор комбината Леонид Бурнашов.

Да, любопытный расклад: для комбината заведомо завысили цену за сырьевые ресурсы. А директор Бурнашов, когда подавал заявку, рассчитывал, что ему цену наоборот снизят. Ведь он изучил постановление российского правительства, которым предписано снижать стоимость лесных ресурсов для тех предприятий, которые серьёзно занимаются развитием перерабатывающих производств. Вот Леонид Бурнашов и пришел с такой инвестиционной программой в краевое правительство. И понял, что вместо обещанной поддержки его пытаются разорить.

Можете с ним поспорить. Но он убежден, что самый сильный локомотив экономики сам по себе работать не будет. Чем выше мощность локомотива, тем более подготовленные нужны ему машинисты. Это вам не винтовкой размахивать.

А с хорошими машинистами, судя по всему, большие проблемы, если министром сельского хозяйства могут запросто назначить директора магазина. А директору дворца спорта поручают руководить агентством лесного хозяйства. Вот и удивляйся потом, что по производству сельскохозяйственной продукции мы никак не можем выйти на дореформенный уровень. А богатые некогда лесные поселки вымирают один за другим.

ЭТАК, пожалуй, недолго превратить лесной край в необитаемый остров, на котором оказались по воле Салтыкова-Щедрина неразумные генералы. Прозорлив был великий русский классик. И национальные особенности государственного устройства понимал лучше других. Знать, не случайно занимал пост вице-губернатора в двух областях России. И показательно, что никто другой, а исконно лесной мужик спас у него генералов: нашли они его под деревом. И накормил он их, помните чем? В основном — продуктами лесопользования, как сказал бы сегодня специалист.

Да и как иначе, если Россия — держава лесная? Опять же не случайно мужику пришлось спасать не одного, а двух генералов. Один генерал — это как бы власть центральная. Или, как сегодня выражаются, федеральная. А второй — это, видимо, местный начальник.

У Салтыкова-Щедрина история закончилась не так уж и плохо: вывез мужик генералов с необитаемого острова. И снова не без помощи леса это сделал: лодку он смастерил из дерева.

В нынешнем понимании эта лодка — та самая экономика лесопромышленного комплекса, о которой должны радеть генералы.

Другое дело, чтобы выжил мужик, которого они умудрились загнать в штрафбат.

Иначе кто генералов кормить станет?

ГУБЕРНАТОР Олег Чиркунов назвал это театром абсурда. Так он выразился, вернувшись из той февральской поездки в Чайковский. Что ж, ему виднее. Ведь он наведался туда из-за предстоявших выборов главы муниципального района — пытался помочь «своему» кандидату в мэры.

А я надеялся, что губернатор побывает в Чайковском лесхозе государственного краевого учреждения «Пермлес». И вовсе не поедет, к примеру, на торжественное открытие в городе нового железнодорожного переезда. Тем более что это событие не случайно оказалось долгожданным — много лет в Чайковском не могли уложить каких-нибудь двести метров асфальта и оборудовать шлагбаум, чтобы сократить дорогу из центра города в соседние жилые кварталы. Я подумал, что теперь тем более не повод устраивать здесь праздник губернского масштаба из-за свежеуложенной асфальтовой полоски. И оказался не прав: губернатор лично открыл новый шлагбаум. А когда торжества закончились и большие начальники уехали, новый переезд загородили бетонными блоками, поскольку работы оказались явно не завершёнными.

Такой финал праздника губернатор и счёл театром абсурда…

А вот в лесхозе никакого праздника высокие гости устраивать не стали. Хотя повод для торжеств был, вроде, немалый. Ведь в лесхозе обсуждали планы увеличения объёмов производства. Точнее сказать, не только обсуждали. Сам слышал, как директор лесхоза Геннадий Овчинников звонил в соседнюю область, чтобы выяснить в лизинговой компании:

— Наш первый платёж за технику до вас дошёл?

Да, деньги пришли, отвечали ему. И лесхоз может забирать свой новый лесовоз «Урал». А манипулятором для погрузки леса эту машину оборудовали? — допытывался директор. Да, всё сделали. Получился аналог финского комплекса «Фискарс». Надёжная техника. Отлично, кивнул Овчинников. А как с лесовозным прицепом? Он тоже оборудован?

— Конечно. Приезжайте и забирайте весь автопоезд…

Очень интересно. В минувшем году Чайковский лесхоз полностью выполнил государственный заказ по ведению лесного хозяйства, а объемы заготовки древесины превысили в общей сложности 50 тысяч кубометров. Это больше, чем сумели сделать в прошлом году все лесопункты известного в Пермском крае Сивинского леспромхоза, который является дочерним предприятием Пермского фанерного комбината.

Получается, коллектив относительно небольшого лесхоза сработал успешнее, чем крупное промышленное предприятие. И если теперь Геннадий Овчинников не пожалел деньги на новый автопоезд с автопогрузчиком, то, стало быть, в Чайковском лесхозе и в нынешнем году намерены не снижать объемы производства?

— Не снижать — это мало, — ответил Овчинников. — Мы хотим увеличить объемы.

Занятный расклад. Первые лица государства не устают рассказывать россиянам, какие экстренные меры принимает федеральное правительство, чтобы затормозить нарастающий спад промышленного производства в стране. А в Чайковском лесхозе думают об экономическом росте?

Верно. В нынешнем году они готовы обеспечить пятнадцать-двадцать процентов роста. Поэтому кроме государственного заказа собираются взять на аукционе несколько делянок в краткосрочное лесопользование…

Тут директору лесхоза как раз и положили на стол извещение. Агентство по природопользованию Пермского края официально приглашало его на этот самый аукцион. Овчинников взглянул на цифры и не поверил:

— Не может быть.

И снова стал вчитываться. И снова не поверил. Вызвал главного специалиста по лесному хозяйству Аркадия Лазаревича:

— Взгляни, Аркадий Анатольевич. Может тут какая-то опечатка в цифрах?

— Нет здесь опечатки, — сердито сказал Лазаревич. — В Перми опять повысили стартовую цену на древесину.

— Но это же абсурд.

— Полный абсурд, — мрачно отозвался Лазаревич.

ТУТ невольно вспомнишь о пресловутых стратегемах. Не секрет ведь, насколько любят в пермских коридорах власти порассуждать о макроэкономике. Специально традицию завели: десятки московских экспертов и чиновников, а также видных представителей российского бизнеса собирает по осени правительство Пермского края в фешенебельном гостиничном комплексе Демидково, чтобы обсудить глобальные проблемы экономики. Выступления пермяков здесь всегда были достаточно мудрёными, а на третьем по счёту форуме — особенно. Официально обозначенная пермским правительством тема изумила в тот раз даже самых поднаторевших участников предыдущих тусовок: «Стратегемы экономического прорыва: макроэкономические и налоговые факторы успеха».

Тогдашний вице-премьер пермского правительства Михаил Антонов даже счел нужным объяснить гостям, что у сложных стратегем есть синонимы. И предложил именитым гостям обсуждать экономические «хитринки».

Что ж, современные словари действительно толкуют стратегему как военную хитрость, призванную обмануть противника.

Осталось гадать, кого именно пермские политики считают своим противником? И каким образом намерены этого противника обманывать? Ясных ответов не прозвучало ни на третьем, ни на четвёртом форуме.

Так что сегодня остаётся лишь догадываться: кого конкретно призвана обмануть ещё одна пермская хитрость? Неужто министров федерального правительства? А заодно и первого заместителя председателя российского правительства Виктора Зубкова? Ведь это он в самом конце прошлого года провёл в Москве совещание о ситуации в лесопромышленном комплексе России. После чего протокол совещания немедленно разослали в регионы. В том числе и в правительство Пермского края. Собираясь в Чайковский, я ещё раз перечитал этот правительственный документ. Вот, пожалуйста: вице-премьер Зубков настойчиво напоминает всем, что лесопромышленный комплекс — это приоритетная отрасль. И предписывает органам власти на местах оказывать безотлагательную государственную поддержку этой отрасли. Требует, в частности, «заморозить» минимальные ставки платежей за лесные ресурсы.

И что в результате? Вице-премьер Виктор Зубков сделал эти распоряжения в декабре. А через какой-нибудь месяц минимальные ставки леса на корню выросли на пермских аукционах в два с лишним раза. Но и этого устроителям торгов показалось недостаточно. Так что к нынешнему мартовскому аукциону декабрьская стартовая цена оказалась уже в три с лишним раза выше той, которую потребовал снизить вице-премьер России.

То есть вышла полная бессмыслица. А по-другому и быть не могло, если ставку изначально делали на хитрость. Ведь хитрый умному не товарищ. Как говаривал знаменитый русский историк Василий Ключевский, хитрость — это всего лишь усиленная работа инстинктов, призванная компенсировать недостаток ума. А без ума если и можно рассчитывать на успех, то разве что в театре абсурда.

Чем же обернётся новая стратегема для экономики Прикамья? Пока в центре города Чайковского торжественно открывали новый переезд, а потом тихо его закрывали, в лесхозе начали заново строить прогнозы на предстоящий год.

Интересная получается картина. Для всей Росси, пожалуй, интересная. Тем более что Геннадий Овчинников возглавил лесхоз не по собственной инициативе — его попросили об этом в государственном учреждении «Пермлес». И настойчиво попросили. Потому что за семьдесят лет своего существования государственные лесхозы Прикамья никогда ещё не переживали такого тяжелого кризиса, каким обернулась нынешняя реорганизация лесного хозяйства. Собственно, сама реорганизация ещё далека от завершения, а все без исключения лесхозы уже сильно занедужили, поскольку их насильно разорвали на заведомо неравные части: главными теперь стали лесничества, персоналу которых переданы чисто организационная функция и государственный контроль за лесным хозяйством. А новоиспечённым лесхозам оставили разве что прежнее название. Чайковскому лесхозу тоже пришлось заново создавать производственную базу. А вместе с этим выполнять все виды работ, предусмотренных государственным заказом: тут тебе и подготовка почвы для посадок лесных культур, и сами посадки, и уход за молодняками, и защита лесов от пожаров, и многое другое. И всё это относится к так называемым затратным работам. Всё кроме рубок ухода, когда какую-то долю вырубленной на делянке древесины можно продать или пустить в переработку и таким образом компенсировать затраты хотя бы частично. Именно частично. Потому что много на этом никогда не заработаешь. А в лесах южных районов Прикамья — и подавно. К тому же государство нынче с лесниками никогда не рассчитывается сполна. Так было и в прошлом году: если бы бюджет расплатился за выполненные работы государственного заказа, то Чайковский лесхоз получил бы из казны, по меньшей мере, 12 миллионов рублей. А получили примерно втрое меньше.

Попробуйте, поинтересуйтесь теперь у Геннадия Овчинникова: как же новоиспечённое предприятие в таких условиях смогло выжить? Боюсь, ему такой вопрос не понравится. Потому что заведомо не любит он этого слова: выживать. У него это слово вызывает сильный внутренний протест. Оно и понятно для профессионала с высшим образованием по специальности «финансы и кредит». Ещё понятнее, если учесть, что другое своё высшее образование Овчинников получил в Московском институте леса. Где даже первокурсники знали аксиому, по которой лесная индустрия, как ни одна другая, способна быстро и эффективно зарабатывать деньги для экономики. Неплохо бы нынешних изобретателей стратегем знакомить с той аксиомой советских времён. А для наглядности провести их по цехам производственной базы Чайковского государственного лесхоза. Всего за год с небольшим это дышавшее на ладан предприятие, не получившее от реорганизации ничего, кроме долгов, — всего за год с небольшим это предприятие встало на ноги.

Начинал Овчинников с организации отдельных лесозаготовительных бригад. А теперь лесозаготовки — всего лишь одна из «отраслей» лесхоза. Чуть ли не из металлолома восстановили первую пилораму. Потом запустили вторую. После этого пришла очередь уже современной дисковой пилорамы, способной выпускать пиломатериалы с европейским уровнем качества.

Построили сушильную камеру — для начала почти что кустарную, но позволившую выйти на новый уровень качества деревопереработки. Запустили в работу станок для оцилиндровки брёвен. И четырехсторонний строгальный станок, который обеспечил выпуск сразу нескольких видов столярной продукции…

Так что пока государство раскошелилось, чтобы оплатить свой прошлогодний заказ всего лишь на треть, лесхоз успел заработать во много раз больше. Заработал миллионы рублей на ведение государственного лесного хозяйства. На повышение заработной платы лесникам. На развитие производственной базы. На тот самый автопоезд с манипулятором для погрузки леса. На строительство более совершенного сушильного комплекса. На создание нового технологического потока, о котором давно думает директор Овчинников.

А ещё он собирается создать в лесхозе отдел капитального строительства с проектно-конструкторской группой.

Вернее сказать, собирался, пока по нему стратегемой не ударили.

Я ХОДИЛ по цехам лесхоза и меньше всего собирался строить проекцию на общий план: одно дело не самый крупный лесхоз, и совсем другое — громадная лесная держава под названием Россия. А потом обратил внимание на новые кран-балки в лесопильных корпусах. Изготовили их и монтировали специалисты из соседней области. Которые были очень рады получить этот заказ. Как и машиностроители, собиравшие для лесхоза новый автопоезд. Выходит, и в условиях отдельно взятого небольшого предприятия лесопромышленный комплекс вполне можно сравнивать с локомотивом экономики.

Почему бы тогда не взглянуть повнимательнее на «отрасли», созданные в лесхозе за такое короткое время? Ведь здесь сумели в миниатюре построить модель, актуальную для всей России. Умиравшее производство превращено, по сути, в многоотраслевое и многопрофильное предприятие. Оказалось, даже простенькая сушильная камера вызвала в городе немалый по нынешним временам интерес. Так что кроме всего прочего лесхоз начал оказывать услуги другим производителям столярной продукции. И это добавило предприятию некий запас устойчивости.

Представляю, какие суперсовременные отрасли создал бы Овчинников, будь у него финансовая «кубышка». Это вам не российский Минфин, который несколько лет сиднем сидел на многомиллиардном стабилизационном фонде, не давая работать этим деньгам. Так и хочется спросить, почему хотя бы часть этих миллиардов не позволили инвестировать в развитие российского лесопромышленного комплекса? Но сейчас речь совсем о другом. Директор Чайковского государственного лесхоза Геннадий Овчинников вовсе не просит у государства финансовой поддержки. Более того, лесхоз сам кредитует государство. И готов делать это дальше. Миллионы рублей, сэкономленных для бюджета в прошлом году, — это всего лишь мизер. Как специалист по финансам и кредитам, Овчинников убеждён, что можно сделать для российской казны во много раз больше. А как инженер лесного хозяйства, знает, что в Прикамье можно и нужно повторить опыт Финляндии, который стал уже хрестоматийным.

Было время, один из идеологов пермских статегем Михаил Антонов тоже вдруг вспомнил про опыт Финляндии, в которой именно лесной комплекс помог вытянуть другие отрасли и всю экономику на уровень передовых европейских стран. Неожиданно для многих пермский вице-премьер Антонов пообещал, что лесопромышленный комплекс Прикамья догонит по эффективности нефтяную отрасль. Но потом губернатор Олег Чиркунов поменял правительство, и теперь разработка стратегем доверена совсем другим людям. Которым тоже не занимать уверенности.

Позавидовать можно этим людям, уверенным, что любая роль им по плечу. Вчерашний аудитор берется руководить экономикой громадной области. Директору магазина запросто вверяют министерство, но не торговли, а сельского хозяйства. А директору дворца спорта поручают управлять сотней государственных лесхозов. И неважно, что у него, как выяснилось, нет высшего образования, а университетский диплом оказался поддельным. Важно, что человек готов взяться самым решительным образом за любое дело.

Это у людей вроде того же Овчинникова нет, в сущности, выбора — они считают, что заниматься следует только тем делом, которое умеешь делать хорошо. Крупным изобретателям стратегем подобная неуверенность кажется, наверное, смешной. С чего вдруг Овчинников так мрачно воспринял новое повышение цен на лесные ресурсы? Аукционы на краткосрочное лесопользование — это уже вчерашние галоши. Такие аукционы отменяются, как и было в своё время предусмотрено Лесным кодексом России.

И что из этого следует? А из этого следует, что пришло время других аукционов: теперь все оставшиеся леса Прикамья надо немедленно отдать в долгосрочную аренду.

Тогда все работы нынешнего государственного заказа станут выполнять за свой счёт сами арендаторы. Никаких затрат для бюджета. Наоборот: ещё с арендатора государство будет брать плату за лес на корню. Никаких для государства забот, и деньги сами потекут в казну. Это, дескать, и будет торжеством новой модели хозяйствования, где ключевая фигура — это арендатор лесных угодий. То есть финский опыт на прикамский лад.

— Абсурд, — лаконично отозвался мастер Сосновского лесоучастка Петр Чикуров на очередную новацию из агентства по природопользованию Пермского края.

Можете с ним поспорить. Но он подобно Геннадию Овчинникову убеждён, что основой российского образа жизни должно стать разумное лесопользование. Потому что сами деньги в казну никогда не потекут, экономика кроме всего прочего требует высокого профессионализма, а значит и умения думать.

И не надо им рассказывать сказки про Финляндию, где вся северная сторона скандинавской тайги по-прежнему остается в управлении государства. И разве так важно для нас, что чуть не каждая вторая финская семья имеет свои небольшие лесные наделы? Многие владельцы этих крохотных лесных участков видели свои наделы разве что на карте. Им и этого достаточно, поскольку они отдают делянки в доверительное пользование лесозаготовительным предприятиям. А если говорить о национальной лесной политике Финляндии, то она определяется не столько формой собственности, сколько интересами общества и страны в целом. Объемы рубок в лесах строго регулируются. На электронных картах службы лесного хозяйства обозначено чуть ли не каждое дерево с его «паспортными» данными, включая возраст и объём древесины. Владельцам участков каждый год вручают оптимальную программу заготовок, которая определяется годовым приростом. И без очевидной пользы для государства там не дают срубить ни одного дерева. Потому что даже частный лес считается частицей национального достояния Финляндии.

Вот и выходит, что финский опыт поучителен вовсе не значительностью фигуры арендатора. Он поучителен особой ролью государства, которое управляет лесным комплексом. Управляет весьма строго. И весьма эффективно. Управляет через хорошие законы. Через разумные налоги. Через хорошо выверенную и надолго рассчитанную ценовую политику.

А это вам не стратегемы придумывать.

ЛУЧШЕ всех воспринимают новое дураки. Так учил один великий мудрец. И объяснял, почему это происходит: дурак ничем не обременён — ни интеллектом, ни моральными соображениями. Он поэтому не просто свеж в восприятии нового — он полон энергии, он источает оптимизм, словно сочный огурец, в котором ничего нет кроме воды.

Не знаю, как нынче будет с огурцами в верещагинской деревне Толковята — не за этим я поехал к Станиславу Мелехину. А чтобы узнать, как растёт кедровая роща. В народе кедры испокон называют царским деревом — нет более ценной породы на Урале. В кедраче хорошо выживают и ценный пушной зверь, и самые разные птицы, и полезные для человека растения, многие из которых в нашем крае почти что исчезли и занесены в Красную книгу. А ещё кедры — это природная фабрика по производству орехов, которым поистине цены нет.

Надо ли говорить, сколько возникло людской радости и надежд, когда лесники Верещагинского сельского лесхоза посадили на пяти гектарах старых вырубок сотни саженцев кедра — настоящую рощу царских деревьев. Хотя тогда это трудно было назвать деревьями. Три года лесники лелеяли крохотные саженцы в специальных теплицах. И лишь затем высадили их в открытый грунт. Потом ещё пять лет присматривали за росточками. Пропалывали посадки, чтобы не заглушили их сорняки. Помогали слабым побегам выжить в летний зной. И выстоять в сильный ветер. Следили, чтобы лоси не обглодали молодую поросль…

А сейчас кедровым деревцам уже два десятка лет, и они, кажется, крепко вросли в верещагинскую землю. Значит, теперь вырастет кедровая роща? Мелехин выразительно глянул на меня и сказал откровенно:

— Теперь не знаю.

Вот так новость. Столько лет он верил и упорно работал, а теперь сомневается? Но почему? Чего не хватает сегодня леснику Мелехину? Нормального бюджетного финансирования? Нового колесного трактора для лесохозяйственных работ? Ещё одного автомобиля, приспособленного для тушения лесных пожаров? Нет, представьте себе, он вовсе не это считает главным. Но что же тогда главное?

— Чтобы власть была толковой…

Толковой? Я в который раз уже слышу от лесников это слово. А тут ещё машина, на которой мы возвращались из леса, притормозила у дорожного знака с названием деревни Станислава Мелехина. Символично называется его родная деревня: Толковята. Наверное, есть в этом какой-то смысл?

— Смысл прямой, — тотчас отозвался на вопрос заместитель директора лесхоза Алексей Плешивых. — Народ в этой деревне всегда ценил толковую работу.

Оказалось, Алексей Иванович много лет колесит по этой самой дороге: свою рабочую биографию начинал шофёром — каждое утро возил сюда хлеб из городской пекарни. Естественно, сразу начал вспоминать: вот в этом самом месте был когда-то большой гараж. Мелехин кивнул: правильно, здесь совхозная техника стояла. А там располагался зерносушильный комплекс… Тут — ремонтные мастерские. А за тем поворотом дороги — построили кирпичный завод. Его только построить успели, а наладить выпуск кирпича — нет. Потому что в стране как раз затеяли реформы. В результате этих реформ и местный совхоз, и завод, и все остальные сельскохозяйственные предприятия вчистую сгинули.

— Верно, — усмехнулся Мелехин. — А поскольку сельское хозяйство умерло и реформировать здесь уже нечего, то взялись за лесхозы.

Так сказал лесник Мелехин. Впрочем, если говорить официально, то он уже не лесник. Ведь лесник — это смотритель леса, работник государственной лесной охраны. А этой службы больше нет: правительство Пермского края приняло недавно решение о преобразовании государственных лесхозов в сугубо коммерческие организации. Так что лесная охрана, которая существовала в России несколько столетий, — она приказала нынче долго жить. И теперь у Мелехина новый статус. Он теперь работник коммерческой структуры. Теперь ему властью предписано деньги зарабатывать.

Новая, стало быть, политика…

Я, ПРИЗНАТЬСЯ, не поверил. Рассудил, что Мелехин не совсем ещё понял глубинную суть новейших реформ. А потому отправился из Верещагинского района в соседний райцентр Сиву. Именно там находится недавно созданное межрайонное лесничество. Но директор лесничества Николай Мешков говорить о государственной лесной охране был явно не расположен:

— Полегче вопрос задайте.

Оказалось, Мешков накануне объяснялся с прокурором района: вместе сидели на очередном совещании и, естественно, зашла речь о незаконных рубках леса — больно много их стало. И прокурор в который уже раз высказался, что лесничество ослабило охранную работу. А директор Мешков тут же возразил: какой смысл говорить, что они эту работу ослабили, если у лесничеств вообще изъяли такие полномочия? Это раньше лесничие в обязательном порядке имели статус государственного инспектора лесной охраны. Но такой порядок правительство отменило. Поэтому нет теперь у лесничих ни форменной одежды, ни инспекторских удостоверений. И штатным расписанием охрана сейчас не предусмотрена. Может быть, прокурор даст свои конкретные предложения, как при этом раскладе организовать охрану лесов? Нет, таких предложений прокурор не высказал. Сказал только, что в любом случае никто директора Мешкова не освобождал от забот о государственном лесном хозяйстве…

Вот тут он, пожалуй, прав: никто Мешкова от этого не освобождал. Да и кто в состоянии такое сделать, если переживать о судьбах русского леса — это, можно сказать, фамильное дело Мешковых? Довелось мне слышать историю, как один профессор Уральского государственного лесотехнического университета рассматривал список абитуриентов. И увидел там знакомую фамилию. Сразу встрепенулся:

— Мешков? Не пермский ли? Известная фамилия.

Ещё бы не знать екатеринбургским учёным эту фамилию, если Николай Мешков был когда-то в числе самых успешных выпускников Уральского лесотехнического института. Со временем институт стал лесотехнической академией. И диплом этой академии успешно защитила дочь Николая Мешкова, а его сын получал здесь диплом о высшем профессиональном образовании, когда этот уральский вуз стал уже лесотехническим университетом.

Меняются времена. Меняются правительства. И чем дальше, тем больше болит у Николая Мешкова душа за великую лесную державу Россию.

Не так давно эксперты российского парламента специально высчитали, сколько леса ежегодно воруют в стране. Получается, что для перевозки незаконно вырубаемой древесины требуется, по меньшей мере, четыреста тысяч железнодорожных вагонов. Если локомотив этого гигантского криминального поезда поставить, допустим, в Калининграде, то последний вагон окажется во Владивостоке.

В Сивинском лесничестве браконьеры тоже смелеют год от года, варварски вырубают наиболее ценную древесину. Зачастую — вблизи полей, рек и водоёмов, где лесные насаждения выполняют особую защитную и санитарную функцию. В прошлом году официально зафиксировано сто семьдесят два случая незаконной рубки. А объемы ворованной древесины составили примерно восемь с половиной тысяч кубометров. Но это статистика далеко не полная. Ведь если браконьер вырубил не более пяти кубометров древесины, то это расценивается в районе как заведомо мелкое нарушение, которое нет смысла расследовать при нынешнем размахе криминального промысла.

И такую критическую обстановку сочли в правительстве Пермского края как раз подходящей, чтобы упразднить в регионе службу государственной лесной охраны. Браконьеры отреагировали моментально: в нынешнем году объемы незаконной рубки леса выросли в Прикамье примерно на треть.

Вот и удивляйся после этого, если лесник Мелехин сильно засомневался, что сохранит для будущих поколений кедровую рощу, которую столько лет лелеяли в лесхозе.

Да и разве об одной роще речь? Спросите у директора Верещагинского сельского лесхоза Виктора Мальцева. Спросите у его заместителя по лесному хозяйству Алексея Плешивых. Спросите у директора межрайонного лесничества Николая Мешкова. Для них, как и для Станислава Мелехина, эти понятия неразрывны: лес и Родина. Пропадёт лес — окончательно перестанут плодоносить поля, а последние надежды на былое величие России растают, как дым от прогоревшего костра.

Между прочим, ещё три века назад первый российский император Петр Романов в отличие от своих владетельных предшественников осознал, насколько необходима лесная охрана. И потому учредил вальдмейстерскую службу и распорядился взять под государственный контроль ценные лесные массивы, за порубку которых грозила смертная казнь или каторжные работы. А более двухсот изданных Петром указов, распоряжений и наставлений природоохранного и лесозащитного назначения можно считать попыткой внедрить в стране систему рационального лесопользования. А когда после смерти Петра вальдмейстерскую службу упразднили, вырубка лесов стала принимать масштабы национального бедствия. За считанные годы почти безлесными стали вся Украина и Молдавия, берега Свири и Волхова. Гибельным смерчем прошла вырубка лесов на Кубани, Урале и в Сибири, по берегам Волги и Байкала… Неудивительно, что уже вскоре после смерти Петра пришлось не только спешно восстанавливать службу государственных вальдмейстеров, но и значительно расширять их полномочия.

ЗА ПРОШЕДШИЕ с тех пор столетия лесную охрану лишь разными способами видоизменяли, приспосабливали к новым порядкам. Но никто в России не отважился эту службу упразднить. Никто, кроме нынешних реформаторов?

— Чепуха! — сказали мне на это в правительстве Пермского края. — Вопрос поставлен неправильно. Никто государственную лесную охрану упразднять сегодня не собирается. Речь идёт всего лишь о перераспределении полномочий и функций. В Перми создана государственная инспекция по экологии и природопользованию. Ей и переданы функции контроля и надзора в лесном хозяйстве…

Стало быть, это называется сейчас контролем и надзором в сфере экологии и природопользования? Стало быть, эта самая структура, штат которой составляет всего десять инспекторов на весь Пермский край, — именно эта структура и призвана заменить Станислава Мелехина и других лесников? Но ведь десять инспекторов не успевают разобраться с чисто экологическими проблемами громадного и сложного региона. Где им бороться с осмелевшими браконьерами?

Чиновник смотрит на меня с досадой: причём здесь браконьеры? С браконьерами пусть ведут борьбу арендаторы лесных участков. Недаром же правительство считает эту задачу приоритетной — как можно быстрее завершить передачу всех оставшихся лесов в долгосрочную аренду.

Или для кого-то это новость?

Да нет, далеко не новость. Руководитель агентства по природопользованию Пермского края Алексей Каменев давно и настойчиво говорит об этом. Давно и настойчиво напоминает руководителям предприятий, что Прикамье уже полтора десятилетия живёт в условиях рынка, а лесная отрасль только начинает в него входить по-настоящему. И надо, наконец, ускорить этот процесс. Завершить в числе прочего преобразование государственных лесхозов в коммерческие структуры. Пусть лесники учатся зарабатывать деньги. Как делают это работники других отраслей — благо за примерами далеко ходить не надо.

Тоже верно, примеров — хоть отбавляй. Скажем, пока Алексей Каменев настойчиво учил уму разуму лесников, Анатолий Зубарев воспитывал докторов. Воспитывал сначала в качестве министра здравоохранения, а затем — заместителя председателя правительства Пермского края.

У него тоже интересный рецепт повышения эффективности медицины. Цитирую министра Зубарева: люди, которые обращаются за врачебной помощью, должны стать «доходной частью и объектом конкуренции между медицинскими учреждениями». Слушал я министра и вспомнил, как пришлось мне однажды лежать на операционном столе. Целый час я тогда чувствовал на себе руки хирурга и думал о том, как много на свете разных инстанций и учреждений, которые чуть ли не спорят между собой за право воспитывать душу человека, следить за здоровьем духовным. Тут тебе и родители, и школа, и вуз, и церковь, и высокая поэзия с искусством. А вот за бренное тело человека, за его жизнь на этой земле очень часто отвечает единственная инстанция. Одна-единственная между небом и землёй. Эта инстанция — врач. И когда он держит в своих руках твою жизнь, со всей остротой начинаешь постигать, что врач — это не только, а может быть, и не столько профессия. Но ещё и особое предназначение, высокая нравственная миссия на этой грешной земле.

А когда подрастали мои дети и я приводил их первый раз в школу, я по простоте душевной думал, что быть педагогом — это тоже высокая миссия. Тем более, если речь о директоре школы, а не рядовом учителе. Спасибо нынешнему начальнику Пермского городского департамента образования Людмиле Гаджиевой. Она недавно открыла мне глаза, когда озвучила для широкой общественности, какие новшества припасены для городских школ. Тоже в духе времени: вместо сегодняшних директоров школ должны прийти новые люди. И вовсе не обязательно, чтобы они были профессиональными педагогами. Главное — они должны уметь зарабатывать деньги…

Кого же Людмила Гаджиева хотела бы видеть сегодня в качестве новых школьных директоров? Работников торговли, предпринимателей, банкиров.

Что тут скажешь? Остается радоваться, что так много их нынче развелось в коридорах власти — смелых реформаторов и великих экономистов, знающих, как лечить занедужившую Россию. Выходит, и впрямь нет другого выхода, как и в Верещагинский сельский лесхоз тоже направить банкиров и работников торговли? Чтобы они научили лесников, как деревья выращивать?

— А вот этого не надо, — решительно протестует директор межрайонного государственного лесничества Николай Мешков. — Чему могут наши великие реформаторы научить лесника Мелехина? Или директора сельского лесхоза Виктора Мальцева?

А действительно — чему они могут их научить? Я пошёл к главному экономисту лесхоза Ирине Ичетовкиной. Она заглянула в свои бумаги. В прошлом году весна выдалась очень тяжелой: было много возгораний сухой травы, не раз возникала опасность лесных пожаров. Приходилось поднимать людей, постоянно гонять на делянки трактор с цистерной, пожарный автомобиль и другую технику. Да и в летние месяцы трудностей досталось немало. Но все работы государственного заказа по ведению лесного хозяйства сумели выполнить вовремя и в полном объеме, включая подготовку почвы, посадку новых культур, уход за молодняками, санитарные и другие рубки. Всего выполнили работ примерно на пять миллионов рублей. Но государство в счёт оплаты выделило только один миллион и то с большим запозданием. Но так и раньше бывало: бюджет никогда с лесхозом полностью не рассчитывается, в правительстве каждый раз объясняют, что денег не хватает.

Но если государство постоянно лесникам недоплачивает, то почему тот же Мелехин не бросил свою работу и не пошёл искать другую? Директор лесхоза Виктор Мальцев пожал плечами: разве нынешнее государство только лесникам мало платит? Тому хирургу, который чуть не каждый день держит в своих руках чью-то жизнь, — ему тоже зарплату наверняка недоплачивают. И когда он спасает за операционным столом человеческую жизнь — он разве думает о том, как больше денег заработать?

Жизнь людей для него дороже денег.

ТАК, видимо, устроен человек — чем он талантливее, тем сильнее в нём чувство нравственного долга.

Вот и Мелехин, когда врачует лес или ухаживает за посадками кедра, вовсе не рассчитывает много заработать на этом. Тот же кедр растёт очень долго и служить должен уже совсем другому поколению россиян. Это специфика работы лесников: они заботятся о благе будущих поколений. Только за последние десять лет площадь зелёных насаждений в Верещагинском лесхозе выросла на полторы тысячи гектаров. Из них восемьдесят процентов составляют ценные хвойные породы…

Но ведь не хочу же я сказать, что для лесника Мелехина деньги не важны? Нет, они для него — вещь важная. Очень даже важная. Но тут надо правильно акценты расставить. Хороший лесник потому и дорожит своим делом и держится за него, что помнит о высокой значимости и благородстве своей профессии. И высаживает новые деревья не ради большого заработка. Как раз наоборот. Он готов сам зарабатывать для лесхоза деньги, чтобы иметь возможность заниматься своим благородным делом.

Выполняя в прошлом году работы государственного заказа, они прекрасно понимали, что правительство региона опять с ними не расплатится. И не дожидались, пока из казны дойдут до них обещанные деньги. В результате такое получилось соотношение: государство им заплатило за ведение лесного хозяйства один миллион рублей, а сами работники лесхоза заработали тридцать миллионов.

Показывал мне директор Мальцев производственную базу лесхоза в деревне Каменка. Особо впечатляет цех по переработке древесины. Когда-то здесь было совхозное овощехранилище. Лесхоз выкупил его у разорённого реформами совхоза. Что сумели — перестроили, поставили станки, наладили переработку древесины, получаемой от рубок ухода. Заработали на этом деньги — быстро провели реконструкцию цеха, наладили надежную вентиляцию, запустили многопрофильный станок для выпуска продукции высокого качества… Опять получили прибыль — построили новый арочный цех, установили первую технологическую линию для производства бревенчатых срубов. Начали добавлять к первой линии станки для выпуска пиломатериалов для этих срубов. Теперь осталось создать цех для сборки оконных блоков и дверей. И можно будет производить комплекты усадебных домов…

У директора Мальцева на этот счет своя арифметика: если кубометр полученной от рубок ухода древесины даст лесхозу хотя бы рубль дохода, то произведенные из этой же древесины пиломатериалы принесут дохода вдвое больше. А «пропустить» этот же кубометр через домостроение будет прибыльнее уже в три-четыре раза.

И региону прямая выгода: деревянный дом предпочтителен не только в экологическом отношении, но и по цене намного дешевле. Добавьте к этому новые рабочие места для жителей деревни, потерявших, было, надежду на будущее. Добавьте расширение налогооблагаемой базы…

Словом, Мальцев рассудил, что в пермском правительстве работникам лесхоза большое спасибо за эту инициативу скажут и охотно выделят дополнительные делянки. Ведь в лесах Пермского края сейчас ежегодно «созревает» приблизительно 20 миллионов кубометров древесины. И надо снимать с зеленой нивы этот урожай. А вырубили в прошлом году втрое меньше. Значит, миллионы кубометров древесины пропадают и превращаются в труху. Хотя должны работать на экономику и на бюджеты всех уровней. Хороший хозяин сам бы пришел в лесхоз и цену на дополнительную древесину скинул бы. Лишь бы не пропадало зеленое золото. Но в агентстве по природопользованию Пермского края думают иначе. Хотите дополнительные делянки? Вот вам приглашение на аукцион. А стартовую цену на древесину заломили такую, что Мальцев посчитал-посчитал и понял: не получится теперь купить новые линии для домостроения.

А подошло время распределять государственный заказ на ведение лесного хозяйства в нынешнем году, и в агентстве решили и тут планку резко поднять. Есть ведь в регионе предприниматели, которые любой ценой хотели бы получить доступ к лесным ресурсам. Так пусть они поборются с лесхозом за государственный заказ. Стали бороться. В итоге Верещагинский лесхоз получил госзаказ на… На каких, думаете, условиях? Теперь государство уже ничего не должно платить за ведение лесного хозяйства. Наоборот: лесхоз ещё обязан приплатить четыреста тысяч рублей за то, что будет ухаживать за государственными сельскими лесами.

Директор лесхоза Мальцев расценил подобные условия как полный абсурд. Но с ходу отказаться от этих условий не смог. Ведь отказ означал бы, что Мелехин и все остальные работники лесхоза останутся без дела. А с другой стороны рентабельность производства и до этого была в лесхозе мизерной. Так что новое абсурдное обременение они могут уже просто не потянуть. И Мальцев, в который уже раз, начинает заново строить прогнозы на будущее, а полной ясности до сих пор нет.

Зато в агентстве по природопользованию весьма довольны. Руководитель агентства Алексей Каменев поделился со страниц пермской прессы ещё одной своей новацией: в управлении лесными ресурсами надо смелее использовать опыт нефтедобывающих стран. Что делают в международной организации экспортеров нефти, если вдруг упала цена на чёрное золото? Правильно: ограничивают добычу нефти, чтобы поднять спрос. А иначе больших денег не заработать.

Вот и мне один из правительственных чиновников популярно объяснил, что нет сегодня другого способа выбраться из тяжелого кризиса. А, прощаясь, спросил:

— Ну что? Убедил я вас?

Да разве речь обо мне? Вы попробуйте лесникам доказать, что это великое благо для экономики, когда зеленое золото Прикамья либо отдают браконьерам, либо превращают в труху.

Вы попробуйте переубедить директора государственного лесничества Николая Мешкова, уверенного, что есть только один верный способ выйти из кризиса — это не мешать людям вроде Мелехина и Мальцева.

А работать они сами вас научат.

НАСТОЯЩАЯ слава долговечна. Сколько их уже было на нашей памяти — великих деятелей, которые не уставали рассказывать народу о своих грандиозных помыслах и делах. Но стоило такому начальнику лишиться высокого чина, как вся значимость персоны улетучивалась словно дым. Будто и не было человека.

А подлинная слава похожа на благородный сплав, который с годами не теряет своей высокой пробы. Разве что начинает с возрастом серебриться. И от этого ценится еще дороже — независимо от должности, которую человек занимал или занимает.

В прошлом году в райцентре Оса отмечали семидесятилетие Бориса Ренёва. В числе других пришли с поздравлениями и бывшие его сослуживцы по Осинскому леспромхозу объединения «Камлесосплав». Кто-то из них тут же припомнил, какой производственной громадой командовал некогда директор Ренёв: тысячу семьсот рабочих и служащих насчитывал леспромхоз.

Ничего себе, удивился один из молодых. Это же раз в двадцать больше персонала сельского государственного лесхоза, которым руководит сейчас Ренёв. То есть его «генеральский» чин стал намного меньше? А ореол известности? Неужто не потускнел? Представьте себе, не потускнел.

А вот некоторые другие начальники за последние годы в глазах местного населения сильно помельчали. Особенно представители власти. Ведь хотят они этого или нет, а люди сравнивают их с Ренёвым.

Взять, к примеру, старожилов посёлка Лесной. Как им не сравнивать свою былую жизнь с теперешней, если весь посёлок страшно обветшал за последние два десятилетия? Попробуй тут не вспомнить время, когда Лесной был одним из шести рабочих посёлков Осинского леспромхоза. Попробуй не вспомнить, с какой настойчивостью Ренёв развивал социальную сферу в каждом из них.

В том же Лесном постоянно вели капитальный ремонт жилья. И каждый год строили новые двухквартирные дома. По всем улицам проложили водопровод. Построили продовольственный и промтоварный магазины, пекарню, столовую, детский сад, дом культуры… Подключили все социальные объекты к новой поселковой котельной. Пристроили к школе спортивный зал. Запустили в эксплуатацию новую линию электропередач и систему уличного освещения…

Понятно, что, поздравляя Бориса Ренёва с семидесятилетием, бывшие его сослуживцы по леспромхозу вспоминали ту жизнь. Вспоминали разное. Поскольку люди собрались самые разные. Из разных мест. А впечатление было такое, будто они сговорились. Потому что одна фраза постоянно звучала у них рефреном:

— Тогда было интересно жить.

А теперь в Лесном никто не говорит, что тут интересно жить. Собственно, Лесной давно уже не живёт — разве что доживает. Влачит жалкое и унизительное существование, как и другие посёлки. Жилые дома выглядят развалюхами. Давно нет ни детсада, ни школы, ни столовой. Старый дом культуры стал захудалым клубом, и он тоже угасает на глазах. Да и какая может быть тут жизнь, если в ходе реформ закрыли леспромхоз, содержавший значительную часть социальной сферы Осинского района.

А ведь какая, казалось бы, малость — закрыли в районе лесопромышленное предприятие. Закрыли леспромхоз, который можно считать олицетворением советской экономики. Экономики совершенно неэффективной, как до сих пор ещё пытаются уверять реформаторы.

Вместо одного этого леспромхоза возникли десятки малых частных предприятий, как и обещали идеологи реформ. Частных предприятий теперь великое множество. А где же тогда экономика, если и в правительстве Пермского края, и в стенах администрации Осинского района постоянно слышишь, что в бюджете не хватает денег? Не хватает не то что на развитие социальной сферы, но даже на аварийное латание прорех.

Рассказывают, что на одном из заседаний российского правительства тогдашний премьер Виктор Зубков обронил сакраментальную фразу:

— Какая экономика, такая и жизнь…

Нынешняя экономика поставила большой чёрный крест на будущем Лесного. По поводу этого креста демографы давно бьют тревогу. Именно так назвали они нынешнее демографическое состояние России: «Русский крест». Об этом говорили в Москве и участники национального форума «Настоящее и будущее народонаселения России». Ситуация складывается катастрофическая: с началом реформ впервые в российской истории пересеклись на диаграмме эти две линии — линии рождаемости и смертности населения. Пересеклись в виде креста. И с тех пор линия рождаемости россиян неуклонно сползает вниз, а линия смертности идет вверх. И этот крест ежегодно сокращает население России на 900 тысяч человек. Не ушел от этой беды и Пермский край: по сути, ежегодно с карты Прикамья исчезает целый сельскохозяйственный район вроде Осинского.

ТЯЖЕЛЫЙ крест лесных посёлков директор сельского лесхоза Борис Ренёв воспринимает как личную трагедию. Так уж повелось на Руси: больше всего душа болит вовсе не у тех, кто виноват. Надо к этому добавить, что Ренёв ушёл из леспромхоза лет за десять до его закрытия. Потому, собственно, и ушёл, что думал о судьбе лесных посёлков. Многим это было тогда непонятно: директор Ренёв находился в зените славы, леспромхоз постоянно улучшал свои экономические показатели, хорошели посёлки, профессия лесозаготовителя оставалась престижной и уважаемой.

И было за что уважать осинских лесозаготовителей: объемы рубки древесины достигли в то время трехсот тысяч кубометров в год. Вот это и вызывало внутренний протест директора Ренёва: леспромхоз из года в год снимал с зеленой нивы намного больше древесины, чем успевало прирасти. Это означало, что при таких перерубах местная тайга со временем оскудеет. И придется перебазировать леспромхоз в другой район. А лет этак через двадцать пять-тридцать в осинском крае опять появятся приспевающие леса. Прикажете снова возвращать сюда леспромхоз? Чтобы начинать всё сначала? Заново отстраивать посёлки, прокладывать лесовозные дороги, создавать инфраструктуру. А главное — привозить сюда новых людей, обучать их профессиям, формировать коллектив: и опять для временной работы в лесу. Разве не выгоднее перевести лесозаготовительную отрасль в формат постоянно действующих лесокомбинатов с циклом работ, включающим и лесовоспроизводство, и рубку выращенного леса, и переработку древесины? Тогда не придётся время от времени обрекать людей на кочевую жизнь. Можно будет создавать посёлки-города с самым высоким уровнем современного комфорта. Чтобы вечно использовать на этой земле постоянно возобновляемые лесные ресурсы. Это не нефть, которой скоро не останется в природных кладовых…

В Прикамье так думали многие. Идею постоянно действующих лесопромышленных предприятий активно продвигал Евгений Курбаш, главный инженер Всесоюзного производственного объединения «Пермлеспром», куда входил и Осинский леспромхоз.

Тогдашний «Пермлеспром» был одним из самых крупных в стране объединений. В его составе работало четыре с половиной десятка леспромхозов и сплавных рейдов. И действовало проектно-конструкторское и технологическое бюро, которое по уровню разработок фактически не уступало известным в стране специализированным институтам. Входили в это объединение и крупные перерабатывающие предприятия, включая домостроительные комбинаты в Перми, в Добрянке, в Чусовом. Добавьте сюда два мощных строительных треста: «Пермлесстрой» и «Комипермлесстрой». Которые ежегодно вводили в лесных посёлках и городах десятки жилых домов, школ, детских садов, леспромхозовских поликлиник и других объектов социальной сферы. И повсеместно вели строительство дорог. Добавьте к этому мощное специализированное управление рабочего снабжения «Пермлесурс», с его широко разветвлённой сетью магазинов и столовых…

Всего на предприятиях «Пермлеспрома» трудилось около ста тысяч человек. А если считать с членами семей, то от работы лесных отраслей Прикамья зависело в целом примерно восемьсот тысяч человек.

В Пермской области в то время вырубали ежегодно около двадцати миллионов кубометров древесины. Из них на долю предприятий «Пермлеспрома» приходилось пятнадцать миллионов. А чтобы войти в расчетную лесосеку и сделать леспромхозы постоянно действующими предприятиями, им надо было рубить на два миллиона меньше. Главный инженер Всесоюзного объединения Евгений Курбаш считал это делом принципа.

И когда его решили назначить начальником объединения «Пермлеспром», он от повышения отказался. Его уговаривали руководители Пермской области. Его убеждал министр лесной промышленности СССР. В конце концов, Курбаша пригласил для беседы заместитель председателя Совета Министров СССР. Оказалось, заместитель председателя союзного правительства тоже был сторонником идеи неистощительного лесопользования. И пообещал Евгению Курбашу, что поможет реализовать эту идею в Прикамье.

Так Курбаш стал начальником «Пермлеспрома». А вскоре перешёл на другую работу министр лесной промышленности. Получил новое назначение и заместитель председателя правительства. А народное хозяйство страны требовало всё больше древесины. Требовали горняки. Требовали мебельщики. Производители бумаги. Строители…

Ведь в те времена в одном только городе Перми ежегодно сдавали в эксплуатацию шестьсот тысяч квадратных метров нового жилья. А в целом по области вводили миллионы квадратных метров жилой площади и год от года эти объёмы увеличивали. Так происходило по всей стране.

Понятно, что от лесозаготовителей всё настойчивее требовали дополнительной древесины. Можно было увеличить объемы лесозаготовок в Сибири, но возникли сложности с транспортировкой этой древесины в бассейн Волги и в центр страны. В этой ситуации Прикамью, можно сказать, не повезло: сплавные возможности реки Камы позволяли сравнительно легко обеспечить транспортировку дополнительной древесины в другие регионы. Это сыграло решающую роль. В правительстве страны решили идею постоянно действующих лесозаготовительных предприятий внедрить сначала в Карелии. А «Пермлеспрому» установили план лесозаготовок, превышающий расчетную лесосеку на один миллион кубометров.

Если поделить этот миллион на четыре десятка лесозаготовительных предприятий, то переруб не такой уж и значительный. К тому же решение, принятое правительством, имело достаточно весомые резоны — начальник Всесоюзного производственного объединения Евгений Курбаш знал это лучше других. Да и много ли вы найдете на государственной службе таких работников, которые способны на серьёзные возражения высокому начальству? Чтобы сохранить за собой должность, иной чиновник сегодня на что угодно пойдёт. Салтыков-Щедрин называл это умением поменять понятие «Отечество» на понятие «Ваше превосходительство».

Евгений Курбаш поменял другое: место службы. Всесоюзное объединение, предприятия которого работали в девяти крупных регионах Советского Союза, он поменял на управление сельскими лесами Прикамья. Он рассудил, что там можно быстрее создать модель оптимального лесопользования. Вскоре поменял место службы и Борис Ренёв, ставший директором Осинского сельского лесхоза. То есть три десятилетия он рубил лес, а теперь двадцать с лишним лет его выращивает.

ТОЛКОВЫХ людей сейчас впору лелеять и на руках носить. Не это ли имел в виду тогдашний глава российского правительства Виктор Зубков, на всю страну заметивший вслух, что денег нынче больше, чем идей и больше, чем людей, способных на крупное дело?

Вот и губернатор Пермского края Олег Чиркунов, думаю, вполне мог бы сказать то же самое. Помнится, едва его назначили исполнять обязанности губернатора, как он заявил в интервью пермским журналистам, что сделает Прикамье лучшим регионом России. Но немного подумал и тут же дал другую формулировку: одним из лучших в России. Поправка понятная: не можем же мы идти впереди обеих российских столиц. Хорошо, пермяки согласны быть лучшими и после Москвы и Санкт-Петербурга. Другой вопрос, сколько времени для этого понадобится? Олег Чиркунов уверен был, что за три-четыре года с таким делом успешно справится.

А минувшей весной губернатор Чиркунов на своём интернет-блоге отметил, что вот уже пять лет он возглавляет Прикамье. И тут же сообщил пермякам, что время летит быстро. Очень интересное сообщение. За ним нетрудно угадать несказанное. Губернатору не три-четыре года, а даже пяти лет не хватило, чтобы вывести Пермский край в число лучших. Время, видать, виновато, что летит быстро?

Теперь о передовых позициях никакого разговора быть не может. Какой показатель государственной статистики ни возьми — Пермский край за последние годы намного отстал от своих соседей и по Уральскому, и по Приволжскому федеральным округам. Скажем, по итогам прошлого года у нас намного хуже с инвестициями в основной капитал. А индекс промышленного производства едва ли не самый плохой на Урале и в Приволжье. С производством сельскохозяйственной продукции — ещё хуже. По росту потребительских цен и уровню инфляции наш край и вовсе попал в число наиболее неблагополучных регионов России…

Поинтересуйтесь в администрации Пермского края, кто виноват в этом провале? И вам скажут, что вопрос риторический. Потому что губернатор отправил в отставку предыдущее правительство региона. Значит, виноваты министры.

А, возможно, сошлются на федеральное правительство — многие беды региона идут оттуда: за все годы реформ не было случая, чтобы правительство страны успешно решило стратегическую целевую задачу, им же самим и сформулированную. Никого не шокировал и очередной фундаментальный доклад, подготовленный учёными института социологии Российской академии наук. Авторы доклада, опираясь на новые опросы населения и оценки экспертов, пришли к выводу, что нынешняя российская бюрократия не только самая многочисленная и самая коррумпированная. Но ещё и самая неэффективная за всю историю России.

Но чему тут удивляться, если к такому же выводу пришли несколько лет назад и в министерстве по чрезвычайным ситуациям, когда ведомственный центр стратегических исследований составил для федерального Совета безопасности список самых главных угроз для современной России. И первой в этом списке значится вовсе не опасность природных катастроф. И не плохие дороги, как уверял некогда великий русский классик. А коррупция и некомпетентность властных структур.

И какой смысл кивать на федеральное правительство, если в стране давно циркулируют встречные потоки: губернаторов назначают министрами, а министров — губернаторами?..

В феврале нынешнего года президент Дмитрий Медведев решил заменить губернаторов целого ряда российских регионов. В прессе тотчас появились комментарии экспертов, близких к Кремлю. Запомнилась оценка одного из них — он представлял Академию народного хозяйства при правительстве России. Отправленных в отставку губернаторов он назвал явными троечниками. Едва его комментарий прозвучал в эфире радиостанции «Эхо Москвы», как в студию начали звонить радиослушатели из разных регионов. Звонили, чтобы выставить «отметки» губернаторам своих регионов. И почти все требовали поставить им не стыдливую серенькую тройку, а жирный «неуд».

А через какое-то время аналогичный опрос решили провести журналисты радиостанции «Это Перми». Поводом стало то самое интернет-обращение пермского губернатора, сообщившего, что минуло пять лет, как он возглавил Прикамье. Аудитория отреагировала активно: звонки посыпались в студию один за другим. Жители разных районов Прикамья говорили в прямом эфире о бесчисленных провалах экономической политики и некомпетентности пермского правительства.

Прямо напасть какая-то. Неужели судьбы экономики некому доверить кроме явных троечников и двоечников? Неужто оскудела Россия талантливыми и честными людьми? А как же тогда управляется в своём лесхозе директор Ренёв? Кого из ведущих специалистов предприятия ни спросишь — все уже который год работают вместе с Ренёвым. А вдруг он тоже собирается возложить на них вину за трудности, которые переживает лесное хозяйство? И отправить своих «министров» в бесславную отставку?

— Ещё чего! — сердито нахмурился Ренёв. — Какая отставка? В лесхозе работают замечательные люди. Прекрасные специалисты…

Да. Ренёв готов за них горой встать. За своего заместителя Михаила Чугайнова, например. Несмотря на молодость Чугайнова, директор считает его отменным лесоводом. Многое в этом человеке по душе директору Ренёву. И его высшее образование лесовода, и стремление постоянно умножать свои знания. И его аккуратность, которая доходит у Чугайнова до педантизма. Было время — проверяющие замучили работников лесхоза своими контрольными набегами. Особенно один инспектор, который любую цифру в отчетах придирчиво проверял не только в конторе лесхоза, но и на делянке: чуть не отдельные ветки каждого дерева готов был при необходимости пересчитать в лесу.

Долго так продолжалось, пока этот инспектор не заявил публично, что теперь он спокоен, поскольку учёт в Осинском сельском лесхозе поставлен так же хорошо, как и непосредственная работа в лесу. А Чугайнов, рассказывают, только сдержанно заметил вслух, что он одно от другого никогда не отделяет. Чем ещё раз вызвал одобрение директора Ренёва.

Или главный экономист лесхоза Галина Светлакова. Рассказывая о ней, Ренёв счёл нужным особо подчеркнуть, что Галина Александровна — профессионал самого высокого уровня. Как и главный бухгалтер Валентина Ситникова. Или мастер леса Александр Пермяков, так хорошо изучивший свой участок леса, что способен, кажется, с закрытыми глазами найти нужную делянку. Или лесник Леонид Кобелев, надежнее которого тоже очень трудно найти…

Это от Ренёва постоянно слышишь: как начинает рассказывать о заслуженных работниках лесхоза, так обязательно выходит, что это люди изумительно надежные и толковые. Словно в Осинском районе процент одарённых талантами людей гораздо выше, нежели где-нибудь в Перми или Москве.

— Насчёт процента судить не берусь, — прокомментировал директор Осинского лесничества Александр Смердев. — А что Борис Игнатьевич Ренёв умеет собирать вокруг себя толковых людей — это факт. Посмотришь — совершенно разные люди. А работают все вместе, как отлично сыгранный оркестр под управлением умелого дирижёра…

Дирижёра? А почему бы и нет? Латинское слово «директор» и французское «дирижёр» имеют один общий корень и обозначают один и тот же глагол — руководить. Вот и Евгений Курбаш, когда воспитывал в «Пермлеспроме» своих подчинённых директоров, считал нелишним напоминать им, что руководитель — это товар штучный, к нему отношение должно быть особое и спрос самый высокий. И умение собрать эффективную команду — непременное требование к руководителю. В том, собственно, и заключается искусство управления, чтобы создать вокруг себя такие условия, при которых максимальное число людей могло бы проявить свои способности и таланты. И проявить таким образом, чтобы успешно решать единой командой самые сложные задачи.

Так было и в управлении «Пермсельлес», когда Курбаш напоминал директорам лесхозов, что все задачи по охране насаждений и лесовосстановлению должны быть обязательно выполнены, — независимо от того, будет ли своевременно открыто бюджетное финансирование или нет. И лесхозы эти задачи выполняли. А поскольку казна иной раз на протяжении всего года не финансировала сельские лесхозы, то они сами зарабатывали деньги на ведение хозяйства в государственных лесах. Благодаря чему не только сохранили для будущих поколений вверенные им богатства, но и значительно их приумножили — это официально зафиксировано в ходе многочисленных инспекций и проверок…

Вернувшись из Осы в Пермь, я решил перечитать мемуары Сергея Витте, которому пришлось возглавить российское правительство накануне первой русской революции. О чём размышлял на склоне своей жизни один из самых эффективных русских реформаторов? Размышлял о том, что экономическая, а значит, и политическая мощь любого государства заключается, главным образом, в трех факторах: природных богатствах, капитале — как материальном, так и интеллектуальном — и умении народа трудиться. Россия природными богатствами не только не обижена, но и наделена ими больше всех европейских государств, считал Витте. С капиталом, правда, похуже, ибо правители России особым умом не отличаются и постоянно провоцируют войны. Но Витте был убеждён, что нехватку капитала ещё можно поправить и активно привлекал в страну иностранные инвестиции. А вот с третьим фактором, сетовал Витте, — с этим фактором совсем беда.

«Труд русского народа крайне слабый и непроизводительный», — писал Витте. И объяснял это разными причинами. А одной из основных считал, что русскому человеку не дают нормально работать: «Для того, чтобы народ не голодал, чтобы его труд сделался производительным, нужно ему дать возможность трудиться, нужно его освободить от попечительных пут».

До чего же актуально звучит. Будто специально про сегодняшние лесхозы сказано. Лесными богатствами мы наделены с избытком, предмет труда — повсюду, куда ни глянешь. При этом лесники Прикамья хотят и умеют прекрасно работать. И особого капитала не требуют от правительства — сами казну постоянно кредитуют.

К таким людям во все времена власть должна быть особо внимательна. А во времена тяжелейшего экономического кризиса их впору на руках носить.

А ЕСЛИ с такими работниками да ещё при избытке лесных ресурсов экономика региона постоянно хромает на обе ноги, то почему бы, допустим, главе правительства не пойти самому к этим людям? Почему бы не собраться вместе с министрами где-нибудь на лесной делянке?

Потому что когда мэр миллионного города лезет в канализационный коллектор или на крышу общественного здания, чтобы проверить работу строителей, и рядом как бы случайно оказываются журналисты и телеоператоры, которые потом на всю губернию показывают чиновника, радеющего об экономике, — то это выглядит смешно.

Но когда руководитель агентства по природопользованию стал в ноябре прошлого года рассказывать на страницах газеты «Деловое Прикамье», что хлыст — это тонкомерная верхушка, которая остаётся при спиле дерева, то смеяться уже не хотелось. Расхочешь смеяться, когда руководитель агентства объясняет в этом газетном интервью, что управлять лесными ресурсами Прикамья надо с учётом опыта международной организации экспортёров нефти ОПЕК. Ведь в этой самой ОПЕК каким образом поступают? Они ограничивают добычу нефти, чтобы поднять спрос…

А побывай наши министры на лесной делянке, они, глядишь, убедились бы, что хлыст — это вовсе не тонкомерная верхушка дерева. И что перезревшая на корню древесина — это уже не зелёное золото. А всего лишь труха, заражающая болезнями другие деревья. И что тайгу Прикамья, где ежегодно пропадают на корню миллионы кубометров древесины, нельзя сравнивать с нефтяными скважинами. Прикамские леса сравнимы с громадным хлебным полем, которое превосходит территорию иного государства. Громадный урожай вырастили на этом поле. Но не убирают его, а оставляют пропадать. И пропадает с каждым годом всё больше.

Вот о чём могли бы поразмыслить глава правительства и его министры на делянке лесхоза. Вот о чём давно следовало бы им расспросить людей, которые хотят и умеют хорошо работать…

Поэтому у лесников появились хотя бы какие-то надежды, когда состоялась, наконец, встреча с главой правительства Валерием Сухих. Правда, этой встречи искал не он — с инициативой вышли ветераны лесопромышленного комплекса, а он в марте нынешнего года нашёл время для обстоятельного разговора с ними. И на том спасибо — у министров, наверное, появилось немало информации к размышлению. Во всяком случае, Борис Ренёв немало для этого постарался.

На этой встрече с главой правительства директор Ренёв представлял не только осинских лесников. Но и другие лесхозы государственных предприятий «Пермлес» и «Пермсельлес». А ещё — многочисленный директорский корпус. От имени которого особо хотел сказать министрам о нынешней реформе лесного хозяйства. Собственно, то, что сегодня пытаются сделать с государственными лесхозами, изначально нельзя назвать реформой. Потому что само предназначение реформы — улучшить работу хозяйственного механизма, повысить его эффективность. Но как можно рассчитывать на какие-то улучшения, если пермское правительство попросту разорвало живой организм лесхозов? Разорвало, чтобы выделить лесничества в самостоятельную привилегированную структуру. А ведь лесничества задуманы и созданы около двух веков назад. И, создавая их, знаменитый российский лесовод Александр Теплоухов считал лесничества неотъемлемой частью лесхозов. За эти минувшие столетия никто из многочисленных его исследователей не пытался пустить под откос идею Теплоухова: сама практика лесоводства убедительно доказала, что созданная им основа управления русскими лесами работоспособна, как человек, у которого две здоровых руки.

И эту единую живую структуру новейшие реформаторы умудрились разделить и обескровить. С таким же успехом можно попытаться создать из нормального человека двух одноруких существ. Нечто подобное напоминают сегодня новые лесничества, у которых «отсекли» государственную лесную охрану.

А дальше пошла новая нелепица. С одной стороны упразднили лесную охрану. А с другой стороны объявили об отмене аукционов на кратковременное лесопользование. То есть хочешь получить доступ к лесным ресурсам — бери лесные делянки в долговременную аренду. Но для этого тоже надо выиграть аукционные торги, а многим предприятиям это явно не по средствам. Между тем в Пермском крае сейчас только в собственности малых предприятий и частных лиц насчитывается несколько тысяч пилорам. Спрашивается: что делать их владельцам, если доступ к лесным ресурсам для них заведомо перекрыт? У них всего два выхода. Либо закрыть малое предприятие, что для региона всегда нежелательно, а во время экономического кризиса — тем более. Либо воровать для производства пиломатериалов лес, благо государственная служба охраны в Пермском крае ликвидирована.

Так что в любом случае государство на этом много потеряет. И не меньше, если не больше, будут потери от попыток немедленно передать все оставшиеся леса в долговременную аренду. Одно дело — северные районы Прикамья, с их громадными запасами хвойных пород. А как быть с лесами того же Осинского района? Здесь хвойное хозяйство составляет сегодня лишь четвертую часть расчетной лесосеки, а остальное — это берёза, осина и липа. К тому же — сильно «побитые» морозами. Куда прикажете девать эту древесину, если за годы скоропалительных реформ Прикамье лишилось почти всех предприятий по переработке такого сырья?

Поинтересуйтесь у директора Осинского государственного лесничества Александра Смердева, сколько раз приезжали в район потенциальные арендаторы. А желающих взять эти леса в аренду так и не нашлось. Они ведь охотятся за участками с преобладанием ценных пород. А брать на себя затраты по воспроизводству лесов они вообще не собирались. А когда им начинают доступно разъяснять, что смена пород — дело очень долгое и очень хлопотное, они моментально исчезают. Пусть, мол, государственные лесхозы и дальше занимаются этим делом.

Директор лесничества Смердев тоже хотел бы этого: чтобы Борис Ренёв и его коллеги продолжали воплощать в жизнь идею постоянного лесопользования. Да и некому больше доверить судьбу местных лесов. Которые не представляют сейчас большой выгоды для пронырливых предпринимателей, но поистине бесценны для региона. У этих лесов целый набор особых функций. От них напрямую зависит жизнь великого множества маленьких рек и ручьёв. Плодородие окрестных полей. Качество воды, которую пьют десятки тысяч людей. Судьба нерестилищ ценных пород рыбы. Санитарное благополучие десятков деревень и сёл…

Вот почему директор государственного лесничества Александр Смердев считает, что государственные лесхозы надо беречь сегодня как последнюю надежду уральского села.

Но в правительстве Пермского края, следуя советам Москвы, решили иначе: все лесхозы должны пройти процедуру акционирования.

Спрашивается: почему ни в Кирове, ни в Тюмени, ни в Вологде, ни в Архангельске, ни в Ижевске, — почему в лесных регионах не пошли по пути скоропалительного акционирования лесхозов? Почему ограничились разделением лесохозяйственных и управленческих функций и сохранили лесхозам статус государственных предприятий? Ответ один: в этих регионах не хотят окончательно потерять лесхозы.

А в Перми на этот счёт никаких сомнений. Заместитель председателя правительства Пермского края Елена Зырянова заявила, что Прикамье будет первым регионом, где лесхозы станут акционерными предприятиями. То есть не могут сегодня найти арендаторов, согласных честно выхаживать и растить осинские леса для будущих поколений. И в то же время верят, что найдут предпринимателей, готовых раскошелиться на пакет акций лесного хозяйства, которое долго ещё будет низкорентабельным. Чего тут больше? Элементарной неспособности предвидеть? Но если руководитель, как выражается Евгений Курбаш, не умеет правильно просчитать все последствия принятого решения, то ему надо искать другую работу — и чем раньше, тем лучше.

Или пермские министры просто торопятся показать высокому начальству своё рвение, ибо давно сделали для себя тот самый выбор в пользу понятия «Ваше превосходительство»?

Но такая мотивация чиновного люда развращает народ больше всех остальных пут.

Так считал Сергей Витте.

Попробуйте его опровергнуть.

ДО ЧЕГО ЖЕ прекрасны эти места. Посмотришь с высокого берега на красавицу Обву, и кажется, что ничего более очаровательного в уральской природе быть уже не может. А потом поднимаешься на другой холм, с которого открывается излучина Камы. И видишь, что нет пределов у этой красоты.

А ещё здесь хочется думать, что люди, которым выпало на этой земле жить и работать, должны быть непременно удачливы и душевно красивы. И работу свою они должны любить. Не зря же старая еврейская мудрость гласит, что у людей умных и удачливых есть в жизни только работа и любовь. Ибо если мы удачливы, то работу свою любим. А если обладаем ещё и мудростью, то понимаем, что любовь — это тоже работа.

Поэтому меня не удивил председатель колхоза Игорь Прусаков. Он рассказывал мне о колхозниках. А у него своя формула: настоящий колхозник — это человек, который любит землю и верит, что работать на ней — дело святое. И что благословенны должны быть труженики, которые растят для людей хлеб или производят молоко.

Так он говорил. А рядом сидел Михаил Рычагов, и по его глазам я видел, что он тоже так думает. Но почему? Ведь Рычагов вовсе не колхозник. Он — директор Ильинского сельского лесхоза. И, стало быть, не хлеб выращивает, а деревья. Или это тоже святое? Тут я и услышал от них, что лес и хлеб — словно родные братья.

Вот и в соседнем селе Слудка лес тоже ставили рядом с хлебом. Об этом напоминает лозунг на стене старого дома. Только взойдёшь на крыльцо, и взгляд сразу упирается в знаменитую формулу советских времён: «Лес нужен стране, как хлеб, как уголь, как металл»…

А нынче этот лозунг смотрится в старинном селе безнадёжным архаизмом, пережитком времени. Ведь давно закрыли в Слудке сплавное предприятие, контора которого размещалась в этом самом доме. Не стало причалов для речных судов. Да и к чему они, если давно сданы в металлолом три десятка катеров и буксиров здешней флотилии сплавщиков? И не стало цехов и участков ремонтной базы флота, где отец Михаила Рычагова работал сварщиком.

Работником, как водится у них в роду, он был отменным. На ремонтную базу флота пришел с Чусовского металлургического завода, где сваривал металлоконструкции для строительства железнодорожных и автомобильных мостов. На заводе он вырос до сварщика самого высокого класса и получил право метить выполненную работу своим личным клеймом качества. С этим удостоверением мастерства он и вернулся в родной район.

Вот и Михаила Рычагова, когда он закончил Уральскую лесотехническую академию, тоже настойчиво приглашали на работу в город. Но он вернулся в Слудку и был назначен начальником лесосплавного участка, на котором отец работал сварщиком, а мать — экономистом.

Такие были приметы времени, когда лес ставили рядом с хлебом, а работа на лесопромышленном предприятии считалась почётной для специалистов самой высокой квалификации. То было время, когда жизнь в деревне кипела и бурлила.

А когда экономику стали скоропалительно переводить на рыночные рельсы и лесосплавное предприятие закрыли, Михаил Рычагов стал директором государственного сельского лесхоза.

С тех пор Слудка сильно изменилась. Теперь тут тихо и малолюдно. Шёл я по тротуару, утопающему в зелени, и не мог понять, отчего вдруг дрозды подняли неистовую трескотню и принялись настырно пикировать на меня. Оказалось, прямо над тротуаром устроено у них гнездо, так что, протяни я руку, и вполне мог бы достать птенцов.

Вот до чего безлюдной стала улица рядом с пустующим зданием бывшей сплавной конторы. Впрочем, что контора. По соседству пустует большое кирпичное здание школы. Настолько мало детворы теперь в Слудке, что предпочитают возить учеников в соседнюю деревню Каменка, нежели содержать собственную школу.

А в Каменке своя несуразица: под школу пришлось приспособить здание, где размещалось правление местного колхоза. Говорят, хорошо было поставлено производство в колхозе, и на стенах его конторы тоже красовались яркие лозунги о том, как нужен стране хлеб, и какое это почётное дело — достойно работать на земле. А нынче деревенских детишек учат в этих стенах совсем другому — мне об этом сказали сами школьники. Помнится, я полюбопытствовал у них, о чём в тот день шла речь на уроке. Представьте себе, о великом русском поэте Александре Пушкине. Точнее, о его Болдинском периоде творчества. Тут ребята и высказали расхожее мнение:

— Другая жизнь была. Другие проблемы.

Эх, милые мои. Знали бы вы, насколько актуально для сегодняшней России пушкинское Болдино. И для Ильинского района — тоже. Три осени провёл Пушкин в своём нижегородском имении. Именно с этого периода крестьянская тема стала центральной в его творчестве. В Болдино он ехал всего лишь, чтобы поправить свои денежные дела, а покидал деревню с убеждением, что без хорошо развитого земледелия у России нет будущего. Именно здесь Александр Пушкин по-настоящему осознал, что крестьянская страна без земледелия — это всё равно, что человек без головы. И что от умножения хлеба, как выражались близкие Пушкину просвещённые современники, последует и умножение народа российского.

А сейчас Россия куда больше нуждается в умножении народа: численность населения сокращается в последнее время стремительнее, чем в годы гражданской войны, когда люди гибли на полях сражений, умирали от голода и болезней.

Деревни и сёла Прикамья вымирают сегодня на глазах.

В Агропромышленном Союзе Пермского края меня познакомили со статистикой и выкладками экспертов. За время так называемых постсоветских реформ Прикамье потеряло примерно пятьсот предприятий, производивших сельскохозяйственную продукцию. Сбор зерновых упал в три с лишним раза, а их низкие хлебопекарные качества исключили муку и крупы местного производства из меню пермяков. И если в советское время Пермская область фактически вышла на продовольственную самодостаточность, а Птицепром уже уверенно работал на экспорт, то сегодня местный рынок заполнен сомнительными импортными продуктами и сырьём низкого качества. Из года в год продолжается падение производства и сокращение посевных площадей. Вот и в прошлом году, когда погода явно благоприятствовала полевым работам, посевные площади уменьшились ещё на двадцать две тысячи гектаров. А всего в Пермском крае не возделываются сейчас около шестисот тысяч гектаров земель сельскохозяйственного назначения.

Недавно в пермском правительстве разработали новую целевую программу развития агропромышленного комплекса на 2009–2012 годы. Эксперты, изучившие эти планы, пришли к однозначному выводу: реализация программы приведёт к банкротству и ликвидации примерно половины оставшихся на селе предприятий. А это обрекает на вымирание около пятисот деревень и сёл.

Такое развитие задумали в правительстве. Какое же может быть умножение народа российского, если некому будет выращивать хлеб на этих полях?

Вот тебе и святое дело.

ТЕПЕРЬ я должен сказать о революции. Без этой революции нам никак не обойтись. Это не моя идея. Она высказана министром сельского хозяйства Пермского края. В Ильинском я узнал об этом в одном из местных учреждений. Было время обеденного перерыва, и двое работников курили на крыльце, обсуждая ситуацию в сельском хозяйстве.

В этом не было ничего странного: для сельских жителей тема самая что ни на есть близкая. Но они произносили какие-то мудрёные слова. Оказалось, они обсуждают интервью министра сельского хозяйства. Пришлось попросить у них цветной глянцевый журнал, где напечатано это интервью.

Любопытные рекомендации даёт министр. Надо организовать бизнес-процессы в мясной и молочной отрасли. Использовать франшизу по кролиководству. А привлекать в сельскую глубинку профессионалов следует с помощью аутсорсинга. А ещё необходимо активно продвигать пермские бренды.

— Сильные рекомендации, — сказал один из собеседников.

Это он что? Иронизирует? Может, не верит в пермские бренды? Нет, в это он как раз верит. Ведь в журнале даже фотографии этих брендов помещены. Вот, пожалуйста. Пермская картошка. Пермское молоко. Пермские овощи. Недавно появился ещё один бренд: пермский страус.

Верно, я слышал о таком. И что из этого?

— Брендов хватает, — хмыкнул он. — А как с молоком? С мясом или овощами? Вы сами-то какое молоко в магазине покупаете? Пермское?

Тут он меня загнал в угол. Я иногда хожу в магазин — в тот самый, которым раньше управляла нынешний министр сельского хозяйства. Молока там больше от близких и дальних соседей, нежели нашего, пермского. Расфасовки с яркой этикеткой «Пермская картошка» я тоже не покупаю. Потому что по качеству этот «брендовый» картофель нисколько не лучше обычного, а цена его втрое выше. Мясо страуса мне без надобности, я предпочитаю обычную курицу, которая к тому же раз в шесть дешевле. Колбасу лучше не брать вообще, нормального мяса в ней, скорее всего, нет. Чеснок приходится покупать китайский. Лук — узбекский…

Но какого лешего этот хитрец меня допрашивает? Сам прекрасно знает: сельскохозяйственной продукции в Прикамье производят сегодня в несколько раз меньше, чем двадцать лет назад. На что он, собственно, своими вопросами намекает?

— Я не намекаю. Тут сказано открытым текстом, — кивнул он на журнал.

Действительно: крупный жирный заголовок интервью решительно сообщает, что нам нужна революция в головах.

Что я мог этому сельскому жителю ответить? Спорить с мнением министра, что реформы должны продвигать профессионалы? Смешно. Школьники, которые учатся в селе Каменка в здании бывшей колхозной конторы, — даже они мне рассказывали, что без профессиональных навыков самую смирную корову подоить трудно. Что тогда говорить об управлении сельским хозяйством? Или я должен отвергать революцию как инструмент развития общества? Но это было бы глупо. Ведь революция — это когда ломают и отбрасывают безнадёжно отжившее, если оно мешает строить более совершенное.

Другое дело, когда требуют произвести революцию в головах. Тут задумаешься. От каких, скажите мне, знаний и убеждений должен отказаться, к примеру, председатель колхоза Игорь Прусаков? Растить хлеб — дело для него семейное. У него дед был председателем колхоза. Отец — директором совхоза на целинных землях. А колхоз имени Ленина в селе Сретенское Игорь Прусаков возглавил двенадцать лет назад, когда это хозяйство было уже доведено реформами почти до полного банкротства.

Тогда нового председателя тоже пытались учить. Один из местных начальников стал ему настойчиво советовать, чтобы он побыстрее входил со своим колхозом в рыночную экономику. А для этого рекомендовал немедленно разделить хозяйство на три отдельных предприятия. Прусаков категорически отказался дробить колхоз. Ему стали приводить в пример других руководителей, которые это послушно сделали и настолько спешили проявить свою приверженность рыночным реформам, что готовы были бежать впереди паровоза.

Но пока эти учителя пытались Прусакова вразумить, выяснилось, что уже некого ставить ему в пример: было в Ильинском районе четырнадцать совхозов и колхозов, и одиннадцать из них новые реформаторы уральской деревни умудрились похоронить. А колхоз имени Ленина живёт и работает.

Впрочем, в России так бывало уже не раз, ещё Лев Толстой об этом говорил: кто умеет, — тот делает, а кто не умеет — тот учит. Чему же вы теперь собираетесь учить Прусакова?

Может, вам претит его убеждение, что растить хлеб или производить молоко — это дело святое? Хотите, чтобы он отбросил это убеждение, как безнадёжно устаревшее?

Или кому-то сильно не терпится убрать имя Ленина с вывески предприятия? Недавно Прусаков предложил проголосовать этот вопрос на правлении колхоза. Они и проголосовали. Единогласно решили имя Ленина сохранить.

Вообще Игорь Прусаков не из тех людей, кто предпочитает затеряться в толпе, нежели отстаивать свою правоту в одиночку. Но остаться со своими убеждениями в одиночестве ему точно не грозит.

ПРИШЛА к нему как-то доярка Антонина Мялицына. Он думал, она с просьбой какой. А глянул ей в лицо и увидел, что горестно человеку. Но что случилось? Кто обидел?

Да в том-то и дело, что открыто никто не обидел. И слов плохих никто доярке Мялицыной не сказал. Просто зашла она по дороге в сельский магазин. А там кто-то из местных учителей оглянулся на доярку и поморщился. Она ведь прямо с работы сюда зашла, и, видать, запах фермы ещё не выветрился по дороге.

Такая проза деревенской жизни. Наверное, немало их нынче, — учителей, которые спокойно едят хлеб и не могут обойтись без молока. Но при этом брезгливо морщатся, увидев рядом тракториста или доярку. Им кажется, что громадная разница существует между образованным учителем и «некультурным» колхозником. А на самом деле разница точно такая, как между великаном и грузом.

Причём тут великан? И причём тут груз? Это я о библейской притче, авторство которой приписывают мудрому царю Соломону. Речь там идёт о маленьком человечке, который из-за своего низкого роста не видел далеко дорогу. А когда добрый человек посадил его себе на плечи, он много увидел и почувствовал себя великаном. Возможно, он и впрямь мог бы стать великаном. Если бы только помнил, кто именно помог ему увидеть мир с такой высоты. Но он об этом не думал. А потому остался всего лишь грузом на чужих плечах.

Много нынче груза на крестьянских плечах. При всём желании не сможет председатель колхоза Прусаков совестить каждого встречного, если тот свысока смотрит на колхозника. Тем более что пренебрежение к людям, которые кормят страну, — это пренебрежение идет сверху. Посмотришь иной раз, как министр или губернатор поучает руководителей сельхозпредприятий, и можно подумать, этот чиновник много лет работал на земле.

Пожалуй, это было бы неплохо, если бы он «от земли» вырос. Так нет ведь. Закончил философский факультет. Работал директором магазина. Теперь учит селян, как коров доить. Но колхозники нуждаются вовсе не в таком внимании власти.

У той же Антонины Мялицыной руки золотые, и человек она душевный. Как и дояр Виктор Субботин, к примеру. Мужчина-дояр всегда был изрядной редкостью на селе. А Субботин и вовсе личность уникальная. Кода занят делом, любит лирические песни напевать. Уже по одной этой особенности Прусаков издали угадывает его присутствие на ферме. А ещё угадывает по особому психологическому климату, который устанавливается вокруг Субботина. Не раз замечал это председатель Прусаков: люди будто добрее становятся рядом с дояром Субботиным. Охотнее улыбаются, стараются не спорить, грубое слово придерживают.

А сколько мог бы рассказать Прусаков о двух Владимирах — Пономарёве и Пескове. Эти механизаторы друг на друга совершенно непохожи. Пономарёв — постарше, Пескову — всего тридцать шесть. Пономарёв — молчун, Песков — разговорчивый. Но и тот, и другой — работники думающие. Им едва успеешь конкретное задание дать, глянь — они уже знают, как лучше подступиться к этой работе и плюсы и минусы каждого варианта тебе тут же преподносят. Оказывается, они уже предвидели эту работу. Потому что привыкли вперёд заглядывать в интересах хозяйства.

Такие люди — самое большое богатство России. Никаких денег не пожалел бы председатель колхоза Прусаков, чтобы сделать их жизнь лучше. Не так много, как хотелось бы, но есть в колхозе новые трактора. Хорошая техника. Современное доильное оборудование. Но Прусакову намного больше надо. Он кроме всего прочего мечтает на каждой ферме прекрасные бытовые комплексы построить — с комфортными душевыми и саунами. А денег не то что на сауны — на достойную зарплату колхозникам не хватает.

Министр по этому поводу уверенно поучает. Дескать, хороший ветеринар в нынешнюю неустроенную деревню не поедет за пять тысяч рублей. Поэтому есть только один разумный выход: аутсорсинг. Пусть, мол, один и тот же ветеринар работает на выезде в разных хозяйствах. Ему это будет интересно…

ВЕРНО: кому-то такое интересно. А доярке Мялицыной — ничуть. Она за этим аутсорсингом видит неуклюжую попытку министра узаконить нынешнюю неустроенность деревни. Узаконить заведомо низкую зарплату тех, кто работает на земле. А кто в этом виноват, господа хорошие, что сегодня толковые и честные работники получают за свой благородный труд меньше, нежели пронырливый лавочник средней руки?

Знаете, как поработали в прошлом году колхозники? Объём реализации сельскохозяйственной продукции составил на одного работника чуть не двести тысяч рублей. Попросил я знакомого экономиста дать свою оценку такой выработке. Он принял во внимание климатические условия Ильинского района. Сделал поправку на технологию колхозного производства. И вышло у него, что в этом хозяйстве работать должно не менее ста двадцати человек. Сильно он удивился, когда узнал, что в колхозе всего полсотни работников. А в стаде у них восемьсот коров. И площадь зерновых посевов вместе с однолетними травами составляет восемьсот сорок гектаров.

И всякий раз, когда начинается страда и надо выводить машины на поля, оказывается, что нефтебароны припасли крестьянам очередной «подарок»: опять подорожало горючее для техники.

— А должно быть наоборот, — напоминает председатель колхоза Игорь Прусаков. — Ведь подъём сельского хозяйства правительство давно уже объявило приоритетным проектом. Значит, надо снижать цены на энергоносители.

Надо, конечно. Но слишком многое сейчас в России перевёрнуто с ног на голову. Как только эксперты начинают говорить о плохих видах на урожай хлеба, так иные экономисты захлёбываются оптимизмом. Дескать, прекрасно будет, если российское село даст зерна хотя бы на десять миллионов тонн меньше, чем в предыдущие годы. Меньше соберут зерновых — резко вырастут цены на них. Тогда выгоднее станет большому бизнесу вкладывать сюда свои деньги. А тогда жди инвестиционного всплеска в аграрном секторе. А там, глядишь, и минеральные удобрения смогли бы покупать крестьяне.

Такова логика рыночной экономики. По этой торгашеской логике, чем больше зерна соберут хлеборобы, тем больше упадут закупочные цены на их продукцию… То есть чем лучше — тем хуже. И наоборот….

А попробуй взять кредит в банке. Проценты банкиры установили такие, что вместо обещанной правительством финансовой поддержки получишь удавку для колхоза. К тому же банки требуют сегодня двойной залог. Просишь, предположим, кредит в пять миллионов. А банк требует от тебя такой залог, как если бы ты брал десятимиллионный кредит. А какой можно взять залог с хозяйства?

Не закладывать же Прусакову колхозные фермы. Их у него семь, и все требуют ремонта. Вот вам, кстати, новая беда, которую правительство взвалило нынче на крестьян: колхозников всегда спасал родной лес, а нынче напилить доски — сплошная проблема. Ещё в советское время участки лесного фонда были закреплены в бессрочном и безвозмездном пользовании за совхозами и колхозами. Принятый в 1997 году Лесной кодекс хоть и оговорками, но в целом сохранял такое положение, поскольку оно прямо работало на удешевление сельскохозяйственной продукции. А по новому законодательству производители сельскохозяйственной продукции получают доступ к лесным ресурсам уже исключительно на платной основе. Да ещё необходимо для этого аукцион выиграть.

В результате получили колхозники массу новых неприятностей. Надо активно ремонтировать фермы и жилые дома, благо сохранили в колхозе свой строительный участок и собственный лесопильный цех. Но не хватает денег на лесоматериалы.

— Где тут здравый смысл? — спрашивает председатель колхоза Прусаков. — Где смысл, если с одной стороны развитие села объявили национальным приоритетом, а с другой — оставили производителей сельскохозяйственной продукции без лесных ресурсов? Хоть один разумный довод в пользу такого решения можете мне привести?

Нет, даже пытаться не буду. В Ильинском районе подобные попытки выглядят более чем странно. Ведь здесь жил и работал знаменитый лесовод Александр Теплоухов. Здесь он сформулировал принципы управления русскими лесами. И создал систему разумного лесопользования, без чего считал невозможным развитие сельского хозяйства и приумножение народа российского.

РАССЧИТЫВАТЬ на благодарность глупо, а не быть благодарным подло.

Это я вспомнил, как несколько лет назад в Прикамье отмечали в очередной раз заслуги отца и сына Теплоуховых. В райцентре Ильинский, где Теплоухов-старший около двух веков назад создал дендрологический сад «Кузьминка», готовились принимать гостей. Было объявлено, что лесоводы из разных регионов России соберутся здесь, чтобы провести научно-практическую конференцию, посвященную памяти Теплоуховых.

Меня угораздило в тот раз добраться до Ильинского в самый разгар хлопот: в районной администрации обсуждали, как построить стелу со словами благодарности лесоводам Теплоуховым. Чуть не полтора часа шло заседание по проблемам стройки. Впечатление было такое, что в райцентре возводят большой мемориальный комплекс.

А вся стройка, оказалось, поместилась на площади в пару квадратных метров. И районные начальники сочли при этом, что директор сельского лесхоза Михаил Рычагов должен принять гораздо большее участие в создании памятника. Можно было понять, что другие предприятия и районная администрации сильно стараются отдать долг памяти Тепоуховых, а работники лесхоза — как бы не очень.

Нельзя уклоняться от большого и важного дела — такая прозвучала на совещании укоризна в адрес лесников. И мне оставалось только гадать, какие именно дела считают в местных коридорах власти большими и важными. Можно ли, допустим, причислить к ним питомник, где главный лесничий Надежда Новосёлова со своими подчинёнными выращивала сеянцы лесных культур?

Ходил я тогда вокруг теплиц питомника, пока не убедился, что очень сложно сосчитать, сколько тут подрастает крохотных росточков ели, сибирского кедра и лиственницы. Сосчитай, попробуй, если их сотни тысяч. И за каждым нужен присмотр и уход.

Наблюдал я тогда, как внимательно рассматривает эти маленькие ростки специально приехавший сюда декан лесотехнического факультета Пермской сельскохозяйственной академии Кирилл Малеев. Долго рассматривал. Убедился, что корневая система каждого сеянца заботливо укрыта вместе с землёй в специальную бумажную ячейку. Наконец, кивнул довольно:

— Уход хороший.

Да, но это только сеянцы. А сколько ещё труда и заботы требуется, чтобы они превратились в деревья? Декан Малеев предложил поехать в Филатовское лесничество, чтобы увидеть, как саженцы приживаются под открытым небом. Увидели: отлично приживаются. Восьмилетние деревца успели настолько окрепнуть, что теперь точно выживут. Поехали в другое лесничество — и тут поросль хорошо тянется вверх. Малеев замерил длину верхушечного отростка молоденькой ели:

— Годовой прирост очень хороший. И вообще заметно, что лесники работают грамотно.

Грамотно? Я бы больше сказал. Потому что накануне успел узнать тему кандидатской диссертации, над которой тогда работала главный лесничий сельского лесхоза Надежда Новосёлова. Именно проблемы эффективного выращивания лесных культур в Ильинском районе стали темой этого исследования.

Значит, вполне можно говорить о продолжении дела Теплоуховых? Что ж, давайте в таком случае прикидывать. В Ильинском лесопарке, который вырастили Александр и Фёдор Теплоуховы, можно насчитать сотни деревьев. А сколько вырастили директор лесхоза Михаил Рычагов и главный лесничий Надежда Новосёлова, если каждый год они создают лесные культуры на площади в несколько десятков гектаров? И на каждом гектаре выживает у них от двух с половиной до четырёх тысяч деревьев ценных пород.

И, похоже, государственные чиновники вовсе не считают эту работу большим и важным делом. Пока в райцентре готовились к научной конференции, я стал выяснять, сколько средств с начала года получил из бюджета сельский лесхоз. На зарплату персонала с марта по август поступило… Ничего не поступило. Ни копейки. А на лесовосстановительные работы? Ничего. На охрану лесов от пожаров? Столько же: ноль рублей, ноль копеек…

Но лесники не дожидались, пока из казны поступит хотя бы часть средств на ведение государственного лесного хозяйства — сами зарабатывали деньги. Наладили переработку древесины, получаемой от рубок ухода. Сырьё, прямо сказать, неважное: видел я штабеля леса рядом с лесопильным цехом. В основном это низкосортная лиственная древесина и хвойный тонкомер. А то и вовсе деревья, заражённые гнилью. Так и должно быть: лесники выбирают для рубок ухода только те деревья, которые мешают вырастать ценным породам. Но даже из такого сырья в лесхозе смогли наладить выпуск пиломатериалов и другой продукции. К примеру, нашли в Западной Европе покупателей и начали производить для них дощечки так называемых европоддонов.

Приехал в сельский лесхоз представитель немецкой фирмы «Пудербах». Долго и придирчиво осматривал всю партию пиломатериалов. Потом подытожил:

— Гут. Хорошо…

Так Ильинский сельский лесхоз вышел на внешний рынок. А директор Михаил Рычагов поделился со мной новыми планами. Котельную старой производственной базы он собирался перестроить под современные сушильные камеры. После чего думал приступить к возведению цеха клеёных конструкций для деревянного домостроения. А из отходов лесопиления наладить выпуск пеллет — топливных гранул. Это уже высокотехнологичное производство.

Ничего себе планы. В сельском лесхозе о высоких технологиях думают?

— Не только думаем, — поправил меня Рычагов. — Идём к этому. Есть хорошие идеи. Есть толковые люди.

Тут же стал охотно рассказывать о людях лесхоза. Достал несколько альбомов с фотографиями. Это у него вроде своеобразной галереи славы: фотографии лучших работников лесхоза сделаны большей частью на их рабочих местах. Вот начальник деревообрабатывающего производства Владимир Смирных. Технически грамотен, деловит, энергичен. Словом, отличный работник. А вот мастер леса Валентина Спиридоновна Шаврина — она, можно сказать, ветеран лесхоза. И тоже из тех, для кого работа в лесу — дело фамильное. Она сама работает на совесть и от других этого требует.

А вот целая группа заслуженных работников лесного хозяйства: инженер Алексей Булатов и два Валерия — рабочие Песков и Щёткин. Мастер леса Василий Сыпулев. Механик Евгений Пьянков…

— Толковые люди, — повторил директор. — Так что дайте время, и мы эти идеи обязательно воплотим…

ВОТ почему я приехал сюда через несколько лет. Многое тут изменилось. Главный лесничий Надежда Новосёлова давно закончила свою диссертацию. Защита в Уральской государственной лесотехнической академии прошла на ура, много хвалили новоиспечённого кандидата сельскохозяйственных наук Новосёлову. Хвалили и за современное развитие идей русского лесовода Теплоухова, и за практическую ценность диссертации.

Сейчас Новосёлова — директор Ильинского межрайонного государственного лесничества. И сильно озабочена тем, что намного меньше стали в регионе рубить лес. Причина известная: мало охотников брать местные леса в аренду да ещё на аукционной основе. В результате даже одну треть «поспевшей» древесины не снимают теперь в регионе с лесной нивы. Где уж тут рассчитывать на эффективное использование научных разработок по созданию лесных культур. И ситуация с каждым годом ухудшается: чем больше нарастает доля перестойных насаждений, тем труднее найти охотников на дорогостоящую аренду лесных участков.

Директор сельского лесхоза Михаил Рычагов тоже не скрывает озабоченности. Хотя, казалось бы, радоваться должен. Поскольку на зависть иным соседям уже успел воплотить большинство своих задумок. Высокотехнологичное производство гранул из опила тоже запустили. Муниципальные котельные в райцентре охотно берут это топливо, поскольку оно дешевле дров, а коэффициент полезного действия у него намного выше. А для самого лесхоза освоение этой продукции имеет принципиальное значение: с этого момента деревоперерабатывающее производство стало практически безотходным. Александр Теплоухов наверняка одобрил бы это.

Почему же тогда хмурится Михаил Рычагов? А вот почему. Производство гранул он задумывал как составную часть домостроительного комплекса. Но деревянное домостроение до сих пор не получило в Прикамье зелёную улицу.

И меньше всего виноваты в этом руководители сельских лесхозов.

ГОВОРЯТ, «отец медицины» Гиппократ упорно не хотел славить Гермеса — всесильного бога торговли и прибыли. Потому что не прибыль, а нравственное и физическое здоровье человека считал главным богатством общества.

Очень тяжко пришлось бы в эпоху современного российского рынка великому врачевателю с его принципом «не навреди человеку». Попробуй, объясни ему, почему житель Перми существует в окружении вредных для здоровья пластиков: в своих квартирах и офисах ходим мы чаще всего по линолеуму, мебель у нас чуть не вся с использованием фенолформальдегидных смол, а такие модные нынче металлопластиковые оконные блоки производят нередко с использованием поливинилхлоридов…

Неужто нельзя это всё заменить экологически чистой древесиной? Ведь каждое дерево, которому предназначено стать материалом для устройства жилища, долгие годы росло и крепло, миллионами клеток впитывая и накапливая в себе живительную энергию солнца. А значит сами стены дома, построенного из древесины, будут долгие годы питать человека положительной энергетикой. И будут способствовать дыханию полной грудью, как говаривал Гиппократ. Именно он обосновал понятие вдоха полной грудью, который укрепляет в человеке душевное спокойствие и творческое начало.

Не зря же близость к природе делает человека лучше и красивее. Отчего тогда мы упорно окружаем себя вредными для здоровья материалами? Да ещё в лесоизбыточном крае, где ежегодно миллионы кубометров переспевшей древесины пропадают на корню. Почему никак не убедит нас опыт рачительных скандинавов, у которых давно царит культ деревянного домостроения? Жить в деревянных домах считается у них особо престижным. И бесполезно уговаривать финна настелить в его загородном доме линолеум вместо паркета или сделать оконные переплеты из пластика — ни за что не согласится.

Такое пристрастие европейцев к деревянному домостроению объясняется не только экологическими соображениями. Сказывается еще и высокий уровень чисто житейского комфорта в деревянных домах: в любом коттедже налицо все атрибуты самого современного сантехнического и другого обустройства. Вот и промышленный потенциал Прикамья пока что ещё позволяет развивать в регионе производство современной сантехники и другого оборудования специально для деревянного домостроения.

А вообще, как уверен Евгений Курбаш, много лет руководивший системой сельских лесхозов Прикамья, есть немало способов укрепить экономику и приумножить доходы бюджета. Но самый благородный из них — вкладывать деньги в строительство жилья. Это вернуло бы их с лихвой. Сегодня в развитых европейских странах на каждый вводимый метр жилой площади используется в среднем полкубометра древесины, в Пермском же крае — в десять с лишним раз меньше.

Вот почему Курбаш не раз и не два пытался доказать руководителям областной администрации, что в первую очередь именно за счет деревянного домостроения нужно активизировать региональный рынок лесных товаров и с большой выгодой для бюджета пустить в дело пропадающие сегодня миллионы кубометров древесины. И если даже в миллионной Перми, где заведомо трудно обойтись без массового применения кирпича и железобетона, — если даже здесь можно по примеру цивилизованной Европы хотя бы в десять раз увеличить использование древесины в строительстве, то о сугубо лесных и сельских районах Прикамья — разговор и вовсе особый.

Скажем, при строительстве деревянного коттеджа семья вправе рассчитывать на долгосрочную ссуду для приобретения материалов и процентное обслуживание должен брать на себя бюджет. Условие одно: ссуда предоставляется на приобретение по безналичному расчету строительных материалов, производимых в Пермском крае, идет ли речь о сантехнике или электроустановочных приборах, газовом оборудовании или изоляционных материалах и строительных конструкциях…

А производство материалов для деревянного домостроения — это незанятая пока что ниша для десятков малых предприятий. Так что кроме резкого роста объемов жилищного строительства это обеспечит еще и реальную поддержку малого бизнеса, о чем так много говорят и так мало делают властные структуры разного уровня. Вовлечение же в экономику невостребованной сегодня в Прикамье древесины — это, кроме всего прочего, рост объемов производства, создание новых рабочих мест, расширение налогооблагаемой базы. И никакой экономический кризис не будет страшен тогда региону. А выданная на десять лет ссуда может быть полностью возмещена бюджету уже примерно через семь-восемь лет — за счет налогов на имущество, на заработную плату, на прибыль.

И почему бы, допустим, краевому правительству не взять на себя организацию конкурса на лучший проект деревянного коттеджа и его инженерного обустройства? И почему бы не выделить в краевом центре участок под застройку? И не профинансировать строительство «под ключ» нескольких домов по лучшим проектам? Они потом будут проданы нарасхват. А тиражирование по всему краю этого опыта будет после этого обеспечено.

Разве это не тот единственный случай, когда главный принцип Гиппократа прекрасно впишется в условия рыночной экономики? А в этом, собственно, и есть предназначение экономики: делать жизнь человека лучше.

— Я тоже на это рассчитывал, — размышляет вслух директор Ильинского сельского лесхоза Михаил Рычагов.

Да, у него были очень весомые доводы. Ведь он исходил из цифр, озвученных в одном из публичных выступлений президента России Дмитрия Медведева. Который напомнил, что никогда еще российское правительство не выделяло таких значительных бюджетных средств на строительство жилья, сколько планирует теперь. В краевом унитарном предприятии «Пермсельлес» также приняли планы российского президента к исполнению. И приобрели компьютерные программы для разработки проектно-сметной документации по деревянному домостроению. Запаслись хорошими проектами усадебных домов для сельской глубинки. И начали создавать на базе нескольких лесхозов мобильные звенья для монтажа домов. А другие сельские лесхозы ориентировали на обеспечение этих звеньев материалами и конструкциями домостроения. И направили официальные запросы главам районных администраций со своими предложениями.

И получили в ответ заверения, что местные администрации готовы работать с лесхозами. А поскольку, мол, государственное предприятие «Пермсельлес» является собственностью Пермского края, то сельские лесхозы в первую очередь могут рассчитывать на бюджетное финансирование этих строек. Есть ведь региональные программы по строительству жилья для молодых семей, выделяют средства на расселение ветхих строений и на ремонт жилья…

Но дальше этих заверений дело не пошло. А когда стали допытываться у одного из глав муниципальных поселений, почему он упорно отказывается строить новые дома, он тут же выложил причину. Так называемое вторичное жилье ему гораздо проще купить для расселения ветхих домов. А с новым строительством — сплошные заботы. Но надо видеть дома, в которые он переселяет людей. Эти дома тоже скоро станут ветхими. А глава поселения в ответ одно твердит: новое строительство — дело хлопотное, не с руки ему этим заниматься. А если уж строить, то лучше всего кирпичную пятиэтажку. Так что с планами активизировать деревянное домостроение ничего не вышло. Пытались руководители сельских лесхозов поучаствовать в ремонте жилья, школ и других социальных объектов, но всякий раз в местных коридорах власти получали ответ, что деревянные оконные блоки администрацию не устраивают. Потому что импортный пластик хоть и вреден для человека, но зато дешевле древесины обходится…

Так всесильный бог прибыли опять одержал полную победу.

ЗНАЧИТ, нечего председателю колхоза Игорю Прусакову рассчитывать на умножение народа российского? И раньше деревне от социальных программ доставались крохи, а нынче, в связи с грянувшим в очередной раз экономическим кризисом, надеяться просто не на что. Правда, в район поступили дополнительные деньги на пособия по безработице. Но Прусаков счёл это ещё одной нелепостью. Другая поддержка нужна селу. Надо менять отношение государства к людям, которые работают на земле. Устранять причины, по которым иному сельскому жителю выгоднее числиться официальным безработным, чем растить в колхозе хлеб.

Недавно в селе Сретенское были организованы общественные работы для тех, кто числится на учёте в районном центре занятости населения. Как нарочно произошло это в разгар полевой страды, когда в колхозе имени Ленина опять не хватало рабочих рук. Прусаков как раз ломал голову, где найти дополнительно хотя бы пять-шесть человек. И вдруг целую бригаду безработных прислали в село на уборку улиц и наведение порядка в старой церкви. Прусаков не утерпел и поехал в центр занятости. Людей дополнительно прислать можно, подтвердил чиновник. Но только не в колхоз:

— Официальных безработных мы имеем право посылать лишь на общественные работы.

Вот вам и революция в головах…

КОМУ не хотелось бы заглянуть в будущее? В школе посёлка Лесокамск это будущее выглядело светлым и жизнерадостным. Таким запомнился мне просторный коридор нового школьного здания: полным света и весёлого шума. Свет шёл от окон и новых стен. А ещё больше — от множества ясноглазых детских лиц. Собственно, это и есть будущее России. А шумным этот подрастающий народ бывает почти в любую перемену между уроками. Но в те дни был ещё один повод для звонкой разноголосицы: школа как раз переживала событие — на школьном пустыре ребята только что высадили несколько десятков саженцев. Были тут и сирень с барбарисом, и рябина, и яблони, и вишни.

Этим маленьким кустикам и деревцам предстоит расти и расти, пока расцветут они пышным садом. Да и как знать, думал я, — расцветут ли они на северной гайнской земле? Не побьют ли их холодные ветры и сильные морозы?

Наверное, в Лесокамске тоже думали об этом. Поэтому яблоневые и вишнёвые деревца пересаживали в землю, которую вначале прогревали ладонями. Да, именно так ребята закладывали этот школьный сад: готовили в земле лунку, которую потом по очереди согревали своими ладошками. И делали это вовсе не потому, что тот июнь выдался в Гайнах прохладным. Нет, было уже тепло и солнце радовало. Но в этой школе так заведено — они и в своей теплице, когда высаживали капусту, каждое семечко долго грели в ладошках.

— У наших ребят примета такая, — поделилась директор школы Людмила Леонтьева. — Если семечко погреть в добрых руках, оно лучше расти будет.

Директор школы Леонтьева сама когда-то здесь училась. Показала она мне в школьном дворе берёзку, которую помнит и любит с детства. Я видел, как возле этой березки они начали прокладывать аккуратные дорожки. Камни для них возили издалека. И укладывали всей школой.

Заметно было: директор радуется, что ребята работают старательно, что у них такие умелые и добрые руки, что они сами придумывают проекты благоустройства территории.

Вообще в этой школе многое радовало. В бюджете не хватало денег на оснащение нового здания, и в районной администрации пошли на взаимозачёт. Одно из предприятий поставило прекрасную мебель для учительской и тем самым погасило перед районом свой долг по лесным податям. А бюджетный заказ на столы и стулья для учебных аудиторий разместили в самом Лесокамске на местном ремонтно-механическом заводе. Здесь же заказали и стеллажи для книг. Очень хорошо вышло. Тут тебе и проблема занятости населения решается. И зарплата для трудового коллектива обеспечена.

А тогдашний глава районной администрации Александр Бершов высказал ещё надежду, что ребята будут беречь школьную мебель.

И правильно рассудил: ведь эти столы и стулья были сделаны руками родителей.

И ещё я думал тогда в Лесокамске, какое это благо, когда воспитание подрастающего поколения доверено хорошему учителю. Ведь этот скромный школьный сад, которому ещё расти и расти, — он тоже частица будущего. И как хорошо, что ребят учат создавать это будущее. Учат заботливо согревать родную землю своими ладонями.

Лишь бы только вырос этот сад.

Директор школы Леонтьева была уверена, что вырастет.

— Через несколько лет сами увидите.

Я так и сделал: приехал сюда через несколько лет.

ЗА ЭТИ годы школьный сад в Лесокамске заметно вырос и похорошел — в этом Людмила Леонтьева оказалась права. Хотя теперь в школе другой директор. Потому что Леонтьеву назначили заместителем главы Гайнского района. И отвечает она за развитие социальной сферы. То есть думает о благополучии не только Лесокамской школы, но ещё четырех с половиной десятков других учебных заведений. И детских садов. Больниц и сельских амбулаторий. Клубов. Библиотек. И других учреждений, без которых трудно представить себе будущее этой громадной территории.

Но на этот раз говорить о будущем своего района Людмила Леонтьева была явно не расположена — слишком тяжёлое досталось ей «наследство».

— Для меня, — сказала она, — это тема больная.

Знаю. В бюджете катастрофически не хватает денег на зарплату учителям. На новое оборудование для лечебных учреждений. На их ремонт. А по официальной статистике восемьдесят четыре процента школ и фельдшерских пунктов Гайнского района требует сейчас капитального ремонта. И каждое десятое из них признано ветхим. Иначе говоря, состояние многих объектов — предаварийное?

— Это мягко сказано, — считает глава Гайнского муниципального поселения Сергей Елхов. — Сегодня уже не отдельные объекты, а вся социальная сфера находится, по сути, в предаварийном состоянии.

Да, невесёлая картина. Хотя в райцентре ситуация получше, чем где-нибудь в таёжной глубинке. Я прошёл по улицам Гайн и сразу заметил свежую краску на нескольких муниципальных зданиях. Сергей Елхов рассказал, что в прошлом году на капитальный ремонт жилья израсходовано несколько миллионов рублей. Всего отремонтировали семь зданий. Это его радовало. Но в то же время огорчало. Он рад, что смогли изыскать дополнительные средства и существенно поправить положение в социальной сфере. А недоволен тем, что не удалось сделать ещё больше. И он тут же заговорил о причинах:

— Экономическая ситуация в регионе тяжелая.

Не то слово — тяжёлая. Помню, насколько поразил меня герб района, который недавно утвердили депутаты местного Земского собрания. С первого взгляда чего-то явно не хватало на этом гербе. Но чего именно? Белочка в правом верхнем углу — она на месте. Синяя полоска Камы и контур дерева, символизирующего лесные богатства района — тоже на месте. Чего же не хватает? Стал вспоминать: за основу новой районной эмблемы взяли герб посёлка Гайны — старый советский герб. И добавили к нему корону. Но ведь не короной обескуражил меня новый герб? Обескуражил совсем другим. Обескуражил тем, что из советской символики посёлка Гайны исчезла весьма существенная деталь: исчезла серебряная шестерёнка, которая олицетворяла лесную промышленность района. За объяснениями я отправился в местный краеведческий музей, где старой и новой гербовой символике посвятили специальный стенд. Но директор музея Елена Степанова сказала, что объяснять тут, собственно, нечего. Старая шестерёнка на новом гербе смотрелась бы явно лишней, поскольку символизировала лесную промышленность. А от этой промышленности в районе остались разве что воспоминания.

Да ещё железнодорожный тепловоз, каким-то чудом сохранившийся в посёлке Красный Яр. Оттуда его и доставили во двор музея, где и установили навечно, как памятник.

Ещё не так давно множество трудяг-тепловозов «бегало» по узкоколейным железным дорогам здешних леспромхозов. Общая протяженность этой транспортной сети составляла примерно семьсот километров. По узкоколейным дорогам тепловозы выводили из тайги вереницы платформ, груженных лесом. И доставляли во многие посёлки почту, продукты и другие грузы. А ещё были пассажирские вагоны, в которых ездили не только на работу и обратно. Ведь немалая часть лесных посёлков изначально строилась вдоль железной дороги, другого пути туда проложить не успели. Так что пассажирские перевозки были здесь не менее интенсивными, чем на иных сегодняшних маршрутах пригородных автобусов.

Но в те самые дни, когда школьники Лесокамска собственными ладонями прогревали землю, чтобы улучшить будущее, — в те самые дни решалась судьба последних узкоколейных дорог Гайнского района. К тому времени часть леспромхозов была уже погублена реформами. Но ещё оставались на плаву леспромхозы, собственником которых являлся Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат. Именно тогда решили закрыть узкоколейки Верхнекамского и Пятигорского леспромхозов.

А вскоре не стало и этих леспромхозов.

В самих Гайнах остаётся на плаву общество с ограниченной ответственностью «Верхнекамье-лес» — единственное на весь район крупное лесозаготовительное предприятие. Вот дословный комментарий его директора Николая Анфалова:

— Сегодня наше предприятие живёт и увеличивает объёмы лесозаготовок. Два лесозаготовительных канадских комплекса позволили нам в сотни раз увеличить производительность труда. При этом не были сокращены рабочие места. За прошлый год в бюджеты разных уровней выплачено более двадцати пяти миллионов рублей налогов. Мы благодарны за то, что существуем и развиваемся, акционерному обществу «Соликамскбумпром» и лично президенту компании Баранову Виктору Ивановичу. Как избранник народа в Законодательном собрании Пермского края он лоббирует интересы людей, у которых судьба связана с лесом. Претворяет в жизнь проект строительства моста через реку Кама в посёлке Тюлькино, что позволит круглогодично вывозить древесину во «двор» потребителя. А также добивается строительства железнодорожной магистрали «Белкомур», что даст возможность транспортного сообщения со многими регионами России и откроет выход к портам северных морей. А освоение и переработка лиственной древесины значительно укрепит экономику лесных районов…

— Да, — размышляет вслух глава Гайнского муниципального поселения Сергей Елхов. — Лесозаготовительное предприятие «Верхнекамье-лес» сегодня живёт. Но заготовка древесины — это всего лишь часть лесной промышленности, притом далеко не самая доходная. На поставках сырья полнокровную экономику при всём желании не построишь…

Я слежу за ходом его рассуждений и невольно сравниваю Сергея Елхова с другими главами местного самоуправления. Молод. Умён. Образован. В Кудымкаре читает студентам лекции об особенностях муниципального устройства. Размышляет о современных моделях управления экономикой. И при любом раскладе видит смысл лишь в такой модели управления, в центре которой находится человек. Собственно, в этом и видит Елхов предназначение экономики: улучшать жизнь населения.

Не похож Елхов на тех начальников, которые затеяли борьбу за «суверенитет» автономной Пармы.

ДОРОГО яичко к Христову дню. И очень удачно подгадали в Кудымкаре с этой строительной выставкой. В понедельник выставку открыли. Во вторник здесь побывали губернатор Пермского края и полномочный представитель президента России. И сразу после этого участники выставки начали потихоньку свертывать свои стенды и разъезжаться по домам.

И все, надо думать, остались довольны. Разве не отлично справился со своей задачей директор выставочного центра «Пермская ярмарка» Сергей Климов? В Кудымкаре как раз обсуждали его шансы стать на предстоявших тогда парламентских выборах депутатом Государственной Думы от Коми округа. И вот, пожалуйста: Климов торжественно открыл в Кудымкаре филиал «Пермской ярмарки». Да ещё самую первую выставку в новоиспеченном филиале провел не какую-нибудь, а «Строительство и ремонт-2006». Причем именно в тот момент, когда полномочный представитель президента в Приволжском федеральном округе Александр Коновалов направлялся в Кудымкар, чтобы провести выездное совещание по строительству жилья.

С чувством исполненного долга уезжали из Кудымкара и пермские строители. Ведь многие известные в Прикамье предприятия строительного комплекса очень оперативно откликнулись на просьбу администрации Пермского края, чтобы успеть к прибытию полпреда развернуть свою экспозицию в Кудымкаре. Потому что кроме них сделать это было некому: собственных строительных предприятий в Коми округе, можно сказать, не осталось.

Впрочем, речь не только о строителях…

ДЕЛО давнее, но я отлично помню еловую ветку на его столе. Это был огромный стол для совещаний, и небольшая ветка казалась на нем крохотной.

— Вот такого малюсенького древесного сучка не отдадим теперь области! — сказал этот начальник Петру Бондарчуку.

Петр Бондарчук представлял интересы производственного объединения «Пермлеспром». Еще недавно эта структура была по своему статусу всесоюзной, но затеянный реформаторами «парад суверенитетов» уже вовсю катился по стране, и в Кудымкаре тоже решительно заговорили о независимости. И о выходе местных лесопредприятий из «Пермлеспрома». Вот представитель «Пермлеспрома» и приехал к этому идеологу немедленного «развода» автономии с Пермской областью. И в который уже раз пытался убедить его, что нельзя разрывать на клочки единый народнохозяйственный комплекс Прикамья.

— Дело решенное, — упрямо повторил хозяин кабинета. — Не хотим быть сырьевым придатком области. Мы сами теперь будем распоряжаться своими лесными ресурсами.

Будущее автономии он рисовал в радужном свете. Уверял, что действующая здесь сеть узкоколейных железных дорог — это вчерашний день. И что надо прокладывать широкую колею, которая свяжет Парму с другими регионами. Но вывозить из региона они теперь будут не заведомо дешевое сырье. Нет, по новым дорогам по всей стране пойдет отсюда продукция промышленной переработки. Будет построен мощный лесопильный завод. И фанерный комбинат…

— Не пойму вас, Иван Васильевич. Вы что? Без участия «Пермлеспрома» собираетесь эти промышленные предприятия строить? — поинтересовался Петр Бондарчук.

— А у нас свой трест «Комипермлесстрой» есть, — победно усмехнулся собеседник…

Но события в «независимой» Парме пошли совсем по-другому. Знать, недаром в российском правительстве уже привыкли за годы реформ прогнозировать сразу несколько вариантов развития экономики. Основными считают обычно варианты оптимистический и пессимистический. Но на всякий случай в министерстве экономического развития просчитывают еще и критический вариант. Это, если дела пойдут хуже, чем по пессимистическому прогнозу. Тогда, как выражаются лесники, остаётся тушить свет. Именно по такому варианту и развивались события в Коми округе. Большой лесопильный завод здесь так и не построили. Начатое еще в бытность всесоюзного объединения «Пермлеспром» проектирование фанерного комбината тоже пришлось забросить. И на проектах строительства железнодорожной супермагистрали надолго поставили крест: не нашлось желающих выложить миллиарды рублей на прокладку дороги в регион, откуда теперь нечего вывозить.

Давно скончался и строительно-монтажный трест «Комипермлесстрой». И оба дислоцированных здесь строительно-монтажных управления треста «Пермгражданстрой». И все местные подразделения «Агропромстройобъединения». И местное предприятие, выпускавшее конструкции из железобетона.

Дольше других держался на плаву кирпичный завод треста «Пермгражданстрой», но и он окончательно занедужил. А кирпичный завод, построенный в свое время «Агропромстройобъединением», скончался, так и не успев выйти на проектные мощности. Да и какой резон наращивать производство кирпича, если в регионе перестали строить? Скажем, к 2004 году ввод в эксплуатацию нового жилья на каждую тысячу жителей Пермской области составил сто шестьдесят один квадратный метр. И это было признано катастрофически недостаточным. А в «независимой» Парме этот показатель оказался в 2004 году в три с лишним раза меньше.

Правда, в следующем году в автономии сделали «рывок» и сумели ввести в общей сложности более девяти тысяч квадратных метров жилья. Эксперты высчитали, что при таких темпах «роста» автономный округ сможет выйти на параметры, заданные национальным проектом, примерно через семьдесят-восемьдесят лет.

Но это всего лишь оптимистический прогноз. Он учитывает различные факторы ускорения. Включая и помощь пермских строителей. Которых так торопили собираться в Кудымкар на выставку 2006 года, что директор одного из приглашенных предприятий назвал эту просьбу некорректной.

А на самом деле можно считать некорректной всю эту выставку. Ведь это у народа есть время. А политики, — они приходят и уходят. И далеко не каждый успевает хотя бы осознать, насколько мало ему от пущено времени, чтобы оставить после себя хоть что-то путное. Вот и пытаются войти в историю, кто на что горазд. Кто-то под звуки литавр провозглашает независимость региона. А кто-то — не менее торжественно — возвращает потом этой самой территории прежний статус. При этом и те, и другие зависят от тех же, допустим, строителей, гораздо больше, чем строители от них. Потому что не зря строительство считают одним из самых точных индикаторов экономики. И если умирают в регионе предприятия строительного комплекса, то это означает, что даже природные богатства уже не работают на экономику. Даже такой возобновляемый ресурс, как уральская тайга. Скажем, в цивилизованной Финляндии этот ресурс считают залогом процветания: если разумно лес рубить, то зеленое золото только прирастать будет — чем больше спелой древесины вырубишь, тем быстрее идет в рост новая поросль.

Вот и мировая практика доказывает, что лесная индустрия, как ни одна другая отрасль, способна быстро и эффективно зарабатывать деньги для экономики. И потому вроде локомотива тянет за собой другие отрасли. В том числе и строительство. Но в Коми округе именно мощный локомотив лесопромышленного комплекса умудрились разрушить в первую очередь: давно поумирали один за другим леспромхозы. В одном только Гайнском районе сколько их за время реформ вчистую разорилось: Веслянский, Березовский, Сёйвинский, Пятигорский, Гайнский, Красноярский, Черновской, Верхнекамский…

В сущности, всем им смертный приговор был вынесен идеологами «независимости». Леспромхозы Пармы заведомо не могли существовать без лесоперерабатывающих комбинатов Пермской области, которым они поставляли древесину. И которые возвращали леспромхозам значительную часть прибылей, полученных от глубокой переработки древесины. Потому что такая была государственная политика. А все обещания самостоятельно создать в автономии перерабатывающие комбинаты — это всего лишь пустая болтовня. Для строительства крупных промышленных предприятий нужны громадные деньги. И немалый кадровый потенциал. К тому же транспортная отдалённость таёжной Пармы создает немалые трудности для вывоза продукции. Неудивительно, что истовые идеологи «независимости» так и не смогли за полтора десятилетия создать ничего путного. Даже будь они умнее и деловитее, чем были не самом деле, — они и в этом случае ничего хорошего не создали бы. Зато они умудрились погубить всё, что было создано раньше.

В чём и убеждает спешно открытая в Кудымкаре строительная выставка.

ВООБЩЕ с этой выставкой сплошная нелепица вышла. В последние годы в пермских коридорах власти постоянно напоминали строителям, что они сильно отстали от своих московских коллег — и по новым технологиям, и по качеству строительства. По московским меркам, может, и отстали. Но в Кудымкаре пермякам было что показать. Во всяком случае, губернатор Олег Чиркунов сам подвел президентского полпреда к экспозиции пермского завода ЖБК-1. Да и как было пройти мимо, если броский аншлаг издалека извещал, что это предприятие является промышленным лидером Прикамья. В том году на заводе как раз успешно вывели на проектную мощность новую технологическую линию. Но речь шла не только об увеличении объемов производства. На заводе создали дочернее предприятие — строительный комплекс «Пермский», который способен в минимальные сроки монтировать здания самого разного назначения: хочешь — школу, хочешь — больницу или жилой многоквартирный дом. Не хочешь многоквартирный — возведут коттедж по индивидуальному проекту.

Одно было неясно: где именно и что именно попросят их построить в Коми округе. Заводской менеджер Татьяна Дьячкова сказала мне об этом откровенно: в ближайшее время больших заказов от автономии ждать не приходится.

Я решил поинтересоваться у генерального директора пермского акционерного предприятия «Стройпанелькомплект» Виктора Суэтина: возможно, у него здесь более ясные перспективы? К его стенду губернатор Чиркунов тоже подводил полпреда Александра Коновалова.

Но сам Суэтин особого оптимизма не высказывал. Я всё же решил поинтересоваться у него: готов он строить жилье в Коми округе в качестве инвестора? Нет, пока не готов. Поскольку конкретных заказов на строительство нет. А если вдруг заказы и пойдут, то он предпочел бы выступить пока лишь в роли подрядчика: заниматься тут продажами квартир ему не с руки.

Понятно: необходимых бюджетных средств у территорий Коми округа явно не предвидится. В таком случае остается строить коммерческое жилье? Но платежеспособность местного населения Суэтин оценивает тоже скептически. Причина известная: лес всегда был главным природным богатством Прикамья, а в Коми округе — тем более. А если довели до ручки лесопромышленный комплекс и разорили десятки предприятий, то нищета стала фактом довлеющим, идёт ли речь о районных бюджетах или о покупательской способности населения. Нет теперь надежды и на ипотечное жилищное кредитование. Эксперты уверены, что банки не станут рисковать своими деньгами, выдавая кредиты обнищавшему населению.

После этого выставка строительных достижений в Кудымкаре мне показалась абсолютно бессмысленной. Невольно вспомнил, как предыдущий губернатор Прикамья Юрий Трутнев предлагал узаконить девять показателей для оценки работы местных администраций. В число этих показателей включили и собираемость налогов, и долги по зарплате, и другие параметры, по которым губернатор собирался оценивать компетентность тех, кто управляет территорией. Но человек, умеющий думать, способен оценить профессионализм тех, кто управляет регионом, даже по одному-единственному показателю. Этот показатель — отношение к лесопромышленному комплексу. Потому что лес испокон был главным природным богатством России, и если окончательно угробят этот локомотив, тогда региональной экономике уже никакие припарки не помогут.

А значит, и будущее не даст добрых всходов, даже если его будут заботливо согревать в тёплых ладонях, как это делают ребята в Лесокамской школе. Кстати сказать, я не объяснил ещё, как появилась в Гайнах эта новая школа. Каким образом удалось построить добротное здание, если в бюджете не хватало денег даже на его оснащение? Оказалось, финансировать строительство взялся местный предприниматель Александр Созонов. В Гайнах мне рассказывали об этом по-разному. Кто-то упирал на сознательность Созонова, который сам когда-то преподавал в Лесокамске и потому не мог спокойно смотреть на обветшавшее школьное здание. Другие уверяли, что тогдашний глава района Бершов уговорил его открыть финансирование с условием, что потом бюджет с ним обязательно рассчитается. А многие до сих пор полагают, что новая школа в условиях хронической нехватки бюджетного финансирования — это попросту чудо.

Но глава Гайнского муниципального поселения Сергей Елхов на чудеса не надеется. Его надежды связаны с развитием экономики. С людьми, которые трудятся в обществе с ограниченной ответственностью «Верхнекамье-лес» — сейчас это единственный на весь район крупный налогоплательщик.

Вот и мне Елхов напомнил, что будущее Гайн напрямую зависит от этих людей. От того, как они работают сегодня.

И как будут работать завтра.

ОТГОЛОСКИ этой истории разошлись за пределы Гайн. Скрывать не стану: я с удовольствием слушал рассказ о Сергее Мелехине. Он ведь не просто научил иностранцев работать. Он научил канадцев работать на канадской технике. Для меня это было как бальзам на душу. Потому что перед этим сильно расстроил меня молодой парень в кабине процессора.

Хорошая машина этот канадский процессор. За считанные секунды способна очистить громадный хлыст от веток и сучьев. И оператору работать комфортно: кабина оборудована по самым современным меркам. Увидел молодой оператор, с каким интересом я наблюдаю за его работой, и пригласил подняться к нему в кабину. Охотно стал рассказывать об особенностях этой техники. И вдруг подытожил:

— Хорошо сделана машина. У нас в России так не умеют.

Вот тебе и раз. Может, я не совсем правильно его понял? Или он неточно выразил свою мысль? Нет, именно это он и хотел сказать: машина потому и хорошая, что сделана не русскими руками.

Мне сразу захотелось выбраться из этой кабины. А он не мог взять в толк, почему журналист так заторопился вдруг? Другие машины смотрел подолгу, с операторами разговаривал, на диктофон их записывал. А до его машины дошел и сразу обратно? Обидно…

Мне тоже было обидно. Но не станешь же объяснять ему, насколько обрыдли эти сказки для дураков, готовых повторять, что всё российское — обязательно хуже заморского.

У Сергея Мелехина подход совсем другой. Он не любит крайностей. Он не станет восторгаться машиной только потому, что она сделана за границей. Но и сбрасывать под откос всё заграничное он тоже не собирается. Мелехин из той породы талантливых людей, которые во всём стремятся разглядеть золотую середину. У таких людей совершенно особый взгляд на вещи: они, когда смотрят на окружающее, видят, как сделать его лучше. И в чужой работе, если она сделана с умом, они, прежде всего, замечают достоинства.

Именно так оценил Мелехин канадские машины: у них немало достоинств. И «формат» этого лесозаготовительного комплекса удачно задуман канадцами: в комплект входит валочно-пакетирующая машина «Банчер», два трелёвочника «Скиддер», процессор и автопогрузчик.

Вместе с машинами канадцы направили в Гайны своих опытных инструкторов. О них Мелехин тоже отозвался уважительно:

— Серьёзные ребята.

А как же. В Канаде инструкторов специально подбирали. И задачу поставили им с прицелом на перспективу: провести в России показательные уроки. То есть таким образом показать все возможности этой суперсовременной техники, чтобы не только пермяки, но и лесозаготовители других российских регионов захотели бы приобрести эти комплексы.

И серьёзные ребята постарались. Не уронили честь своей страны и фирмы, которую представляли. Прежде, чем дать на гайнских делянках наглядный урок, обстоятельно готовились. И показали очень неплохие для начала темпы работ. А потом и вовсе достигли на «Банчере» производительности в 600 кубометров при двухсменной работе. А Мелехин взял и выдал 700 кубометров. Канадцы поднажали и тоже вышли на этот уровень. Но Мелехина не догнали — он вместе со сменщиком Андреем Анфаловым стал выдавать уже по 800, а затем и по 900 кубометров.

Понаблюдали ещё раз серьёзные ребята из Канады, как управляется с их техникой Мелехин, и сказали откровенно:

— Лучше работать невозможно.

ПОСЛЕ чего они и отбыли из Гайн раньше намеченного. Какой им смысл давать тут новые уроки, если они своего ученика в работе догнать не могут.

Получается, что это соревнование по мастерству Канада проиграла Гайнам. Точнее проиграла предприятию «Верхнекамье-лес». Но Мелехин этот проигрыш канадских наставников воспринял с пониманием. Мне он сказал, что с самого начала имел преимущество перед канадцами — для них, мол, привычнее канадские леса, нежели уральские. Сам же он своей работой на «Банчере» не очень-то доволен. Порой тяжеловато ему даётся сменная норма. В тот морозный февральский день, когда я пришёл к нему на делянку, Мелехин сообщил, что у него опять проблемы с «Банчером».

Это было заметно. Всю ночь машина стояла без дела, а двигатель работал. Лесозаготовители называют это молотить воздух. Топливо зря расходуется, а выключить двигатель нельзя — тосол начинает выдавливать из всех патрубков. Оказалось, канадские машины не выдерживают уральских морозов.

Впрочем, Мелехину хватало неприятностей ещё задолго до морозов: совершенно неожиданно вышел из строя американский подшипник на генераторе «Банчера». Хотя по гарантийным срокам ему бы работать и работать. И на процессоре тоже вышел из строя такой же подшипник…

Я стал наводить справки. Ведь руководители «Соликамскбумпрома» купили для своего предприятия в Гайнах не один, а два канадских комплекса. Может быть, на втором комплексе избежали неприятностей? Как раз наоборот. На втором комплексе не только американский подшипник на генераторе сразу же вышел из строя. И не только патрубки не выдерживают мороза. Там вдобавок в двигателе «Банчера» произошла серьёзная поломка. Приехали механики из Канады — подтвердили, что лесозаготовители в поломке не виноваты. Но разве Мелехину и его товарищам от этого легче?

В ту неделю в Гайнах гостили лесозаготовители из нескольких российских регионов. Целой делегацией специально приехали посмотреть, как работает канадская техника. И получился конфуз: один из комплексов к тому времени стоял на приколе уже целых полгода. Надо было менять американский двигатель. Но на заводе-изготовителе отдельного двигателя не было. Запасных частей — тоже. Стали собирать их по разным фирмам и разным странам. Кроме всего прочего это требовало больших денег. Ухудшало и без того тяжёлое финансовое положение предприятия.

И пока гостей из других регионов возили в тайгу, чтобы показать канадскую технику, — в это самое время в конторе предприятия «Верхнекамье-лес» безуспешно искали выход. Стали даже названивать в райцентр Сиву, где на делянке местного леспромхоза работала валочно-пакетирующая машина ещё советского производства. Попросили отдать им на время эту старенькую машину. Директор Сивинского леспромхоза Владимир Селивёрстов в ответ ехидно поинтересовался:

— А новая канадская техника вас уже не устраивает?

Я адресовал его вопрос Мелехину. Ведь он мне рассказывал о достоинствах заграничных комплексов. Или он своё мнение уже изменил? Нет, Мелехин по-прежнему видит в этой технике немало достоинств. А недостатки…

Он ведь сразу разглядел недостатки канадских машин. Такая техника, возможно, хорошо подходит для североамериканских лесов. А в гайнской сильно заболоченной тайге с тяжелыми «Банчерами» и «Скиддерами» очень непросто. И в морозы эта техника отказывает. Будь его воля, Мелехин взял бы современный режущий орган канадского «Банчера» и поставил бы его на старую модель советской валочно-пакетирующей машины. Он уверен: после некоторой доводки хороший получился бы комплекс.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Разве они не мечтали о суперсовременной технике? А теперь вдруг вспомнили машину, которую советские конструкторы начинали внедрять ещё лет сорок назад. И от которой давно отказались в пользу импортной техники. Разве не так?

— Совсем не так, — спокойно отвечает Мелехин. — Лесозаготовители от отечественной техники не отказывались.

Конечно, он знает, что у советских машин, были какие-то недоработки. Но конструкторы в те времена всегда прислушивались к мнению лесозаготовителей. И доводили машины до ума.

И вообще делать ставку на иностранные машины считалось тогда неприличным, патриотизм среди лесозаготовителей был фактором довлеющим. Тем более возмутительно, что отечественное машиностроение похоронили в угоду загранице. Если бы не это решение, — недальновидное и преступное, — у нас давно была бы отечественная техника. Которая ничуть не уступала бы иностранной.

Мелехин в этом уверен.

ИЛИ в пермских коридорах власти кто-то согласен с былыми размышлизмами английской «железной леди» Маргарет Тэтчер?

Мне всегда казалось противоестественным это сочетание — женщина и железо. А когда она начинала строить прогнозы относительно России, то сама логика этих построений напоминала скорее тяжелый грубый чугун, нежели женскую интуицию. Маргарет Тэтчер считала, что в условиях глобализации экономики у России должно быть единственное предназначение — добыча углеводородов для Европы. Ни на что другое русские не способны — такое сложилось у госпожи Тэтчер мнение. Отсюда она сделала вывод, что экономически оправданная численность населения России должна составлять примерно пятнадцать миллионов человек.

Не могу сказать, когда у чопорной британской леди созрел этот дикий сценарий. Но вполне допускаю, что первую его обкатку ей помогли провести пермские политики, когда решали судьбу Кизеловского угольного бассейна. Сейчас многие предпочитают не вспоминать этот факт: в начале девяностых годов во многих странах заговорили о перспективах крупномасштабного экспорта российского угля в Западную Европу. А европейские шахтеры и без того переживали тяжелые времена и грозили акциями социального протеста. И Европе приходилось выбирать: либо обострять собственные социальные проблемы, откладывая их решение на долгие годы, либо «подмазать» закрытие российских шахт и реструктуризацию всей угольной отрасли России. Тогдашний губернатор Прикамья тоже не уставал вслед за московскими реформаторами повторять, что с экономической точки зрения добыча уральского угля весьма невыгодна. И пошли закрывать одну за другой шахты Кизеловского бассейна. Но не консервировали их, а делали заведомо так, чтобы уже нельзя было возобновить здесь добычу угля.

А для собственных нужд региона стали завозить уголь за тридевять земель. Но до сих пор находятся умники, готовые доказывать, что это гораздо выгоднее с экономической точки зрения: доставлять уголь издалека, нежели добывать у себя под боком.

Как будто забыли, что к углю Кизеловского бассейна была «привязана» вся социальная сфера горняцких городов и посёлков, что в его цене изначально было заложено содержание десятков школ и детских садов, поликлиник и санаториев, детских клубов и дворцов спорта. Всё это сегодня в руинах. Но эта разруха в горняцком крае — ещё не самое страшное, что произошло и продолжает происходить в регионе. Исковерканными оказались судьбы десятков тысяч людей, потерявших работу и смысл жизни. Бывшие шахтёрские посёлки стали рассадником преступности, алкоголизма, наркомании. Пермские учёные открыто говорят, что генофонд нации катастрофически деградировал в этом краю.

Во многом ситуация повторяется сейчас и в Коми округе. В Гайны я отправился из Перми вместе с главой района Николаем Останиным. Он только что узнал о новых сокращениях рабочих мест в лесных посёлках, и я видел, как сразу помрачнело его лицо.

— Как же так? — с горечью говорил он в машине. — Посмотрите, какая у нас тайга. Ей конца-края нет. Безграничный, можно сказать, предмет труда. И мы радоваться должны, когда в лес приходит современная техника. А у нас из-за этого больше безработных становится. Абсурд…

Да, полный абсурд. Было время, местные леспромхозы производили двадцать видов продукции. Чего только тут не было. Дорогостоящая резонансная древесина шла на производство музыкальных инструментов. Судостроители требовали так называемый палубник. Связисты — телеграфные столбы. Кизеловские шахтеры — тонкомерную рудничную стойку. Нарасхват шёл фанерный и лыжный кряж, щепа для целлюлозно-бумажных комбинатов. И чуть не в каждом посёлке производили пиломатериалы для строительства жилья…

А сегодня отсюда вывозят исключительно «кругляк» и только хвойный. И почти нет переработки древесины. А потому каждая новая машина в лесу увеличивает число безработных.

А с другой стороны есть немало желающих наладить здесь производство пиломатериалов и другой продукции, но доступ к лесосырьевым ресурсам для них заведомо затруднён. И это тоже увеличивает безработицу. Уже не только в лесных посёлках, но и в районном центре стремительно растёт число потерявших себя людей. Угрожающе расползается алкоголизм, наркомания и прочие социальные болезни, разрушающие генофонд нации.

А ведь уже сегодня плотность населения в районе вполне соответствует сценарию, который готовила для России «железная» британская леди: на каждый квадратный километр этой северной территории приходится всего один житель.

Что же будет завтра?

НЫНЧЕ в декабре у посёлка Гайны юбилей: ему исполнится четыреста тридцать лет. Глава района Николай Останин задумал по этому случаю подарок для всех жителей. Весьма символичный подарок. Поскольку речь идёт о создании большого общественного парка, который должен стать культурным центром Гайн.

Готовить саженцы начали нынешней весной — в самый разгар тяжелого экономического кризиса. По распоряжению федерального правительства только что было приостановлено строительство автомобильного моста через Каму в районе посёлка Усть-Весляны. Для жителей района это стало плохой новостью: ведь новый мост должен значительно улучшить транспортную доступность и повысить инвестиционную привлекательность территории. А тут ещё вслед за Москвой резко сократило финансирование целого ряда социальных программ и правительство Пермского края. Многие опасались, что в районной администрации откажутся от закладки в Гайнах парка культуры и отдыха. Нет, не отказались.

А это обнадёживает, — когда наперекор трудностям люди высаживают цветы и деревья и в разгар кризиса думают о процветании родного края. Впрочем, для политика любого уровня этого мало — уметь хорошо думать. Надо ещё убедить в своей правоте людей, которые должны воплотить задумки в жизнь. А браться за создание парка, когда в районном бюджете не хватает средств на содержание социальной сферы, — для этого требуется немало смелости.

Правда, один начальник предупредил меня, что не любая смелость хороша и что Останин склонен к проявлениям бунтарства. Он готов был сообщить подробности — строго по секрету, разумеется. Но помилуйте, какие могут быть секреты, если в Гайнах многие знают эту историю. Историю о том, как некоторые начальники весьма настойчиво «советовали» Останину отказаться от участия в выборах главы района. А он вопреки им выставил свою кандидатуру. И был избран.

По-разному можно понимать бунтарство. Когда-то через Пермь гнали на каторгу декабриста Лунина. Среди военных Михаила Лунина знали как блистательного гвардейского офицера, проявившего в сражениях высочайшую храбрость. Люди искусства восхищались его музыкальным талантом. Художники высоко ценили рисунки Лунина, считали его одарённым портретистом. Известный парижский литератор, будущий член французской Академии, Шарль Брифо, прочитавший незаконченный исторический роман Лунина, заявил, что даже Шатобриан не написал бы лучше. В те времена «не хуже Шатобриана» означало самую превосходную степень. А задолго до событий на Сенатской площади Лунин стал известен своими пророческими словами, сказанными ещё в Париже:

— Бунт — это священнейшая обязанность каждого честного человека…

Так что меня не сильно смутили предупреждения о бунтарстве Останина. А что касается районного бюджета, то ни одного рубля не взято оттуда на создание парка в Гайнах. На это пошли совсем другие деньги: в прошлом году Гайнский район отмечен поощрительной премией губернатора за развитие малого предпринимательства.

Вообще о поддержке предпринимательства в районе говорят сейчас много. Для Останина малый бизнес — это «малыши» экономики, которые нуждаются в постоянной заботе. Чтобы обеспечить им финансово-кредитную помощь, в районном центре специально создали муниципальный фонд поддержки предпринимательства.

Для начала взяли на себя погашение процентной ставки за банковские кредиты для малого бизнеса. Потом стали из средств фонда предоставлять займы на создание предприятий по заготовке и переработке леса. Деньги, возвращённые заемщиками, снова направляли в оборот. Двух лет не прошло, а фонд поддержки малого бизнеса вырос более чем в три раза, достигнув нескольких миллионов рублей. А вот и первые результаты: коэффициент прироста налоговых поступлений в районный бюджет превысил в прошлом году восемь процентов. А прирост поступлений от налога на вменённый доход составил двадцать три процента. Добавьте к этому, что только в прошлом году на малых предприятиях создано 159 новых рабочих мест.

Конечно, это слишком мало, чтобы компенсировать потери, которые причинило району закрытие леспромхозов. И сначала мне показалось, что в районной администрации явно переоценивают значение первых успехов малого предпринимательства. Теперь понимаю: в этих оценках районной администрации можно услышать некий протест. Дескать, если уж «малыши» экономики смогли столько сделать для района, то сколько может и должен делать большой бизнес с его хвалёной социальной ответственностью?

КСТАТИ сказать, тепловоз во дворе краеведческого музея тоже придумал установить Николай Останин. Один из местных шутников, говорят, сразу же поинтересовался: не собираются ли работники музея совершать рейсы на старом тепловозе? Но директор музея Елена Степанова шутку не восприняла. Ответила спокойно и серьёзно, что «рейсы» будут. И рассказала в местной газете о планах специальных тематических экскурсий. Это будут экскурсии в славное прошлое, когда труд местных лесозаготовителей был окружён ореолом уважения, считался делом доблести и геройства, когда лучшим рабочим вручали правительственные награды, а министр лесной промышленности Советского Союза Михаил Бусыгин счёл необходимым, чтобы передовой опыт гайнских леспромхозов изучали в других республиках и областях.

В таких планах музея, если хотите, тоже чувствуются протестные настроения. Это протест против унизительного положения, в которое лесозаготовители поставлены сегодня. Кто-то с таким положением успел смириться.

— Я считаю это национальным бедствием, что появилось немало семей, в которых родители привыкли сидеть дома без работы, — говорит заместитель главы района Людмила Леонтьева. — У многих появилась привычка к иждивенчеству и пьянству. Растёт число неблагополучных семей и неблагополучных детей. Иной раз приходится практически заново формировать у людей полузабытое сознание собственной социальной значимости…

Да, ещё и поэтому они не хотят отделять славное прошлое от героев нынешних. От тех, кого возмущают попытки представить коренное население их края людьми, сплошь неспособными на великие дела. Никогда не согласится с таким мнением о своих земляках директор предприятия «Верхнекамье-лес» Николай Анфалов.

Помню, я пришёл к нему утром. День у него был уже «расписан», предстояла масса дел и забот. Но, узнав, что речь о работниках предприятия, счёл возможным сдвинуть свой график. Тут же стал рассказывать, как много у них людей, которые умеют прекрасно работать. Заговорил о машинистах «Банчера» Сергее Мелехине и Валерии Севостьянове. О машинисте трелёвочника «Скиддер» Василии Носкове. О вальщике леса Владимире Шавелкине. О водителях Анатолии Горюнове и Николае Тиунове, которые по итогам года признаны лучшим экипажем на вывозке леса. О слесаре по ремонту автомобилей Александре Минине и начальнике транспортного цеха Михаиле Ладыгине. О мастерах нижнего склада Валерии Андрове и Сергее Федурине. О механизаторах Ильясе Рамазанове, Ринате Амирханове и Анатолии Останине. О мастере лесозаготовок Сергее Штукаре и начальнике планово-экономического отдела предприятия Ольге Кожевниковой.

О других работниках, которых Анфалов считает героями.

Потому что все они хотят сделать будущее своего края светлее и лучше.

ХОРОШО помню, как они все смотрели на него. Смотрели и ждали. А у него, кажется, это вызывало досаду.

Он нахмурился и сказал:

— Вопрос не по теме. Давайте по делу.

Директор сплавного предприятия насупился:

— А я разве не по делу? Я о людях говорю.

— О них пусть думает глава района…

Знакомые слова. Нечто похожее я слышал от этого большого начальника. Я познакомился с ним ещё в те времена, когда он служил государству. Тогда он больше говорил о людях. Однажды в коридоре учреждения, которым он командовал, мне довелось услышать его разговор с подчинённым:

— Что ты заладил? Дело. Дело… А душа у тебя есть?

Похоже было, бедняга подчинённый не знал, что и как отвечать. Поскольку большой начальник для него — царь и бог одновременно.

С тех пор в стране очень многое изменилось. А этот начальник опять был царь и бог, потому что сейчас в центре Перми шёл разговор с директорами леспромхозов и сплавных рейдов, а он представлял тут самого крупного и самого влиятельного в Прикамье потребителя древесины — акционерное общество «Соликамскбумпром». И от того, какую он сейчас назовёт цену на древесину, будет зависеть благополучие десятка предприятий и множества людей. Но теперь он не хотел говорить о людях. Он требовал говорить по делу. И мне вдруг показалось, в зале витает невысказанный директором сплавного предприятия вопрос:

— Что ты, начальник, заладил? Дело. Дело… А душа у тебя есть?..

Понятно, что такой вопрос «маленький» начальник не решился задать вслух большому. Вот и в Гайнах подобный вопрос большому начальнику не задали. Там к нему обратились с просьбой. Дочерний леспромхоз «Соликамскбумпрома» продавал в районе дрова для населения. И большого начальника попросили снизить цену — хотя бы немного. Он ответил категорическим отказом. Ему попытались напомнить: многим семьям такая цена просто не по карману. Рассказывают, он рассердился: цену не снижать ни в коем случае. Не станут покупать по этой цене — он прикажет эти чёртовы дрова закопать бульдозером. Что? Закопать? А как же люди?

— О людях пусть в районной администрации думают…

Я снова пошёл в администрацию. Заместитель главы района Валерий Ваньков обиделся:

— А мы что? Не о людях думаем?

И выложил на стол переписку с руководителями «Соликамскбумпрома». Хотя не совсем правильно называть это перепиской — послания шли в одну сторону. Во всяком случае, ответов я не обнаружил.

Вот, пожалуйста: заместитель главы района Валерий Ваньков в очередной раз напоминает руководителям «Соликамскбумпрома», что они покупают древесину у своих дочерних лесозаготовительных предприятий Гайнского района по слишком низким ценам. И что в данной лесотаксовой зоне цены на сырьё должны быть значительно выше. А ещё Валерий Ваньков настойчиво напоминает, что эти заведомо заниженные цены руководители «Соликамскбумпрома» удерживают для своих предприятий уже который год подряд. А это чревато тяжелыми последствиями для гайнских леспромхозов.

Как же отреагировали бумажники? Никак. Заниженные цены оставались неизменными, пока не поумирали один за другим все перечисленные в докладной записке леспромхозы.

Ещё раньше пошли на металлолом узкоколейные железные дороги. Всё та же история: заместитель главы района Валерий Ваньков встревожен решением бумажников закрыть узкоколейки, а потому загодя обращается с докладными записками и в «Соликамскбумпром», и в администрацию Коми округа. Приводит в пример Японию, где около восьмидесяти процентов железных дорог имеют узкую колею. Напоминает, что железные дороги узкой колеи действуют сегодня в Австралии, Бразилии, Испании, Швейцарии, Австрии, Финляндии, Швеции, Корее…

Доказывает, что узкоколейные дороги просто незаменимы, если соединяют малые населенные пункты. Напоминает, что такая дорога требует меньше затрат на перевозку единицы груза и обеспечивает более высокий уровень экологической безопасности: суммарная мощность двигателей внутреннего сгорания при перевозке одного и того же груза сокращается по сравнению с автомобильным транспортом в тридцать раз. А, значит, в несколько раз сокращается расход топлива. Наконец, в Гайнском районе, где пока что не создана надёжная сеть автомобильных дорог, закрывать узкоколейки просто недопустимо. Ибо это затруднит освоение лесосырьевой базы. И, конечно же, осложнит жизнь множества людей…

УБЕДИТЕЛЬНЫЕ аргументы? Смотря для кого. Или смотря для какого лица. Потому что немало нынче начальников, у которых сразу два лица — как у древнеримского бога Януса. Двуликий Янус всегда смотрит в противоположные стороны: одним лицом — в прошлое, другим — в будущее. И одно дело, — когда ты, предположим, находился на государственной службе и от тебя требовали думать о людях. И совершенно другое, — когда ты перешёл в бизнес. Теперь разговоры о народном благе тебе не очень-то интересны. Теперь у тебя свой интерес: забирать сырьё у лесников как можно дешевле, а дрова для посёлков продавать как можно дороже. На то он и бизнес.

Весьма убедительно просветил меня на этот счёт один пробивной пермский предприниматель. Сама ментальность у бизнеса очень жёсткая. Этим бизнес и схож с политикой, что в нём тоже не должно быть сердца. Только голова. Только жёсткий расчёт. И настырность в достижении цели. А всякие там душевные порывы и угрызения совести — это признак слабости, а значит — профессиональной непригодности.

Так он объяснял. А вскоре решил стать депутатом. И я услышал по телевизору, что нет человека, которому чаяния простых людей были бы понятнее и ближе, нежели ему. Попробуй разберись тут насчёт сердца.

Ещё сложнее с генеральным директором акционерного общества «Соликамсбумпром» Виктором Барановым. Он очень большой бизнесмен. И одновременно — депутат Законодательного собрания.

Один в двух лицах.

РАССКАЗЫВАЛИ мне, как ездили в Финляндию тогдашний губернатор Прикамья Юрий Трутнев и генеральный директор «Соликамскбумпрома» Виктор Баранов. Громадное впечатление произвела на них суперсовременная техника. Виктор Баранов тотчас стал прикидывать: несколько таких лесозаготовительных комплексов способны выдать больше древесины, чем иной леспромхоз. А забот меньше, чем с людьми.

Уж не тогда ли была предрешена судьба гайнских леспромхозов? И узкоколейных железных дорог? Выходит, зря старались в районной администрации, когда готовили аналитические записки с конкретными предложениями по развитию лесопромышленного комплекса? Похоже, что так. Иначе, зачем было руководителям «Соликамскбумпрома» приглашать так называемых независимых экспертов? Которые и доказали, что выгоднее сделать ставку на канадские машины, чем сохранять местные леспромхозы.

То есть будущее громадной территории эти эксперты видели совершенно иначе, чем руководители местного самоуправления. Потому что интересы бизнеса с интересами населения не только не совпадают — они ещё и в противоположные стороны направлены. Как два лица Януса. Как два разнонаправленных вектора, у которых равнодействующая стремится к нулю.

Хорошо, если бы речь шла о чисто условных векторах, о чисто математических величинах. Но мы говорим о людях. О тысячах жителей лесных посёлков. О лесозаготовителе Сергее Мелехине и его товарищах, научивших канадцев работать на канадской технике. О директоре предприятия «Верхнекамье-лес» Николае Анфалове, у которого душа болит за свой народ. О главном инженере Василии Кривошееве, который сказал мне, что хочет жить и работать именно на этой земле. О ясноглазых ребятах той самой Лесокамской школы, которые мечтают превратить свой посёлок в цветущий сад и готовы ради этого собственными ладонями согревать родную землю Пармы. Им всем нужна другая равнодействующая, которая не сводила бы к нулю шансы на будущее благополучие Гайн.

Что же получается? Кто позволяет соликамским бумажникам действовать вопреки жизненным интересам района, в котором они арендуют значительную часть лесов?

— Вопрос не к нам, — уточняет глава Гайнского района Николай Останин. — Судьбу наших лесов решают в Перми.

Верно, решают в правительстве, в агентстве по природопользованию Пермского края. Но разве в правительстве не могут поправить самого большого и самого влиятельного арендатора гайнских лесов?

— Поправить? А закон? — задает встречные вопросы знакомый чиновник. И кладёт передо мной Лесной кодекс России.

И тем самым дает понять, что с точки зрения лесного законодательства мои вопросы — чисто риторические. «Соликамскбумпром» победил в аукционе на право аренды лесов? Однозначно. Выложил деньги за пользование природными ресурсами? В полном объеме. Какие ещё могут быть претензии?

С точки зрения нового Лесного кодекса — никаких. Стало быть, тема исчерпана…

До чего короткий получился разговор. Почему же раньше этот чиновник охотно делился со мной своими предложениями на тему социальной ответственности бизнеса? Да хотя бы вот почему: по старому Лесному кодексу аренда лесов предоставлялась не на аукционной, а на конкурсной основе. Соискателям аренды приходилось брать на себя конкретные обязательства по социально-экономическому развитию территории. Новый Лесной кодекс узаконил абсолютное главенство бизнеса. Частный интерес стал выше интересов общественных. Денежная сторона дела — важнее соображений морали. Коммерческая прибыль — весомее человеческой жизни.

Кто же придумал такие законы? Было бы занятно на этих людей посмотреть. Кажется, я размышлял вслух. Потому что чиновник хмыкнул: он бы сам не отказался на этих людей посмотреть. Только их долго искать придётся. Нынешний Лесной кодекс в значительной степени «срисован» у заграницы. У кого только не заимствовали идеи и нормы: у Швеции, Финляндии, Германии, Канады…

А как насчёт Соединённых Штатов Америки?

— У Америки тоже взяли. Это само собой, без Америки мы — никуда.

ПОСЛЕДНИМ российским царём принято считать Николая Романова. Но даже на вершине своего могущества самодержец «всея Руси» вынужден был делиться властью. Добросовестные историки нашли немало подтверждений этому.

Одно из свидетельств принадлежит Алексею Суворину. Собственник газеты «Новое время» и других изданий, он слыл одним из самых влиятельных российских журналистов. В 1901 году ярый монархист Суворин написал в своём дневнике:

«Два царя у нас: Николай Второй и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая и его династии»…

А сам Толстой в общении с людьми никогда не переходил границу крайней скромности. Да ещё был в немалой степени застенчив. Эта застенчивость сквозит и в короткой записке, посланной им в октябре 1907 года Петру Столыпину. В последних строках записки напоминание:

«Очень сожалею, что Вы не обратили внимания на моё письмо».

Странное, согласитесь, дело: «царь» Толстой обратился с письмом к председателю российского правительства, а тот целых четыре месяца не обращал на письмо внимания. Или речь в этом послании шла о чём-то несущественном? Если бы. Толстой уговаривал председателя правительства прекратить начатую в стране аграрную реформу. И не только остановить, а предпринять совершенно противоположное — отменить право собственности на землю.

Получив записку, Столыпин ответил на старое письмо. Впрочем, ответил с некоторой оговоркой. Он обращается к Толстому как «сын друга». Ведь когда-то его отец был сослуживцем Толстого: оба они в качестве артиллерийских офицеров обороняли Севастополь во время Крымской войны. Потом тульский помещик Столыпин дослужился до генерала. А Толстой стал в России властителем дум.

Но почему для премьер-министра Столыпина важен этот факт, — что его отец был другом графа Толстого? Ответ напрашивается, когда вчитываешься в письмо Столыпина.

«Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом».

А дальше не просто полемика с Толстым, которого Ленин в своей известной статье не зря назвал зеркалом русской революции. В письме Столыпина трудно увидеть почтительность к старому другу отца. Скорее это нравоучение родителя, с которым тот обращается к несмышлёному сынку, который вздумал бунтовать.

Толстой пытался его убедить, что земля — она божья и, стало быть, не должна принадлежать никому в отдельности, а может быть лишь предметом общинного землепользования. А Столыпин ему отвечает, что именно отсутствие частной собственности на землю и приводит к российской неустроенности. В этой отповеди слышится плохо прикрытое раздражение. И плохо скрытый намёк, что писатель Толстой ничего не понимает в реальной жизни. И не будь этот писатель другом отца, не стоило бы тратить время на объяснения.

С другими противниками своих идей Столыпин и впрямь не церемонился. Для наведения порядка и продвижения реформ в России создал военно-полевые суды. Казни крестьян приняли массовый характер. Участились резкие протесты Государственной Думы. Дошло до того, что думский депутат от партии «Союз 17 октября» Родичев, выступая против многочисленных смертных приговоров, выносимых военно-полевыми судами, назвал удавку палача «столыпинским галстуком». И показал жестом, каким образом этот «галстук» затягивается на шее приговорённого. Возмущённый Столыпин удалился из зала заседаний и послал депутату вызов на дуэль.

Конфликт с октябристом Родичевым погасить удалось. А с остальной Россией — нет. Как и предостерегал Лев Толстой, социально-политические реформы Столыпина стали мощным катализатором русской революции.

А нынешние реформаторы объявили Петра Столыпина великим реформатором и спасителем России. Но с чего вдруг? Как же тогда понимать сугубо негативную оценку, которую дал Столыпину другой российский реформатор — граф Сергей Витте? По глубокому убеждению Витте, страшная для России беда заключается в том, что «при большом темпераменте Столыпин обладал крайне поверхностным умом и почти полным отсутствием государственной культуры и образования». К этому Витте добавляет, что «ввиду неуравновешенности этих качеств Столыпин представлял собою тип штык-юнкера».

Конечно, Витте не мог беспристрастно оценивать Столыпина. Ведь именно Витте разработал основные положения аграрной реформы, которую столь губительно для страны пытался проводить Петр Столыпин.

Значит, можно при желании излишнюю резкость этих оценок объяснить оскорблённым самолюбием графа Витте. А как же тогда понять Льва Толстого? Который заявил после неоднократных и абсолютно безуспешных попыток предостеречь сына своего старого друга:

— Я думаю про Столыпина: какая ограниченность! Он мог бы в истории сыграть важную роль, а вместо этого делает самое ужасное дело развращения народа.

Сколько гнева. Сколько беспощадного осуждения. Неужели это — Лев Толстой? Это с его-то проповедью «всеобщей любви». Как же объясняли такую беспощадность близкие Толстому люди? А вот как: не мог Лев Николаевич спокойно говорить о земле. Тут он не хотел довольствоваться рассуждениями о непротивлении злу, о самосовершенствовании и прочих благочестивых идеях — тут он хотел действовать. Вопрос, как он чувствовал, слишком назрел, касался судьбы многомиллионного русского народа, и надо было вмешаться в его разрешение.

Но когда перечитываешь письма Толстого, начинаешь понимать ещё одну причину его гнева. Вот что чрезвычайно возмущает Толстого: «величайшие глупости и несправедливости российского правительства» Столыпин оправдывает одним-единственным доводом: так делают в Европе.

Но этот же самый довод и является единственным аргументом, из-за которого Столыпин объявлен нынче великим преобразователем России. Оно и понятно.

Ведь без заграницы мы сегодня — никуда.

В ОКТЯБРЕ 2002 года американский президент Джордж Буш подписал закон «О демократии в России». Очень содержательный документ. Он фактически подводит итог десятилетнего продвижения реформ в России. Вот некоторые из этих итогов:

«Благодаря осуществляемым под эгидой правительства США программам…, начиная с 1992 года, в России возникло 65 тысяч неправительственных организаций, тысячи независимых средств массовой информации и многочисленные политические партии».

А вот ещё одна цифра: американское правительство организовало визиты и поездки по Штатам примерно 40 тысяч граждан России.

Тут же в законе указано, что «Президент США уполномочен работать совместно с правительством Российской Федерации, Государственной Думой и представителями российской судебной системы с тем, чтобы помочь ввести в действие заново отредактированный Уголовный кодекс и другие правовые документы».

А далее идёт указание, что американское финансирование российских реформ будет продолжено «при сохранении за США соответствующих регулирующих и контролирующих функций».

В общем, не пожалели денег и сил. И отрегулировать помогли. И отредактировать. И через парламент провести. Сначала — Уголовный кодекс. А там и до других кодексов дошло. Шутка ли: тысяча газет, радиостанций и телевизионных каналов продолжают на американские деньги учить россиян, чтобы они правильно понимали демократию. О десятках тысяч неправительственных организаций и говорить не приходится.

Петру Столыпину такая поддержка даже присниться не могла.

А Лев Толстой? Ему разве могло присниться, что в жизнь новой России вернётся многое из того, чему он вынес свой нравственный приговор? Он был убеждён, что «всё это отжило и не может быть восстановлено». Оказалось, очень даже может быть восстановлено.

Толстой считал совершенно очевидным, что депутаты Государственной Думы — это «господа, которые слишком усердно заняты молотьбой пустой соломы, чтобы иметь досуг подумать о том, что действительно важно и нужно. Они слепые, а что хуже всего, — уверенные, что зрячие». Тут ни одного слова не убавить — как будто сказано о нынешнем, «карманном» российском парламенте, депутаты которого послушно приняли новый Лесной кодекс.

Лев Толстой считал, что цари со временем должны исчезнуть, как мамонты, которые могли жить только в допотопное время. И что невозможно управлять страной хуже, чем царское правительство. А в нынешней России умудрились как-то исподволь реанимировать самые одиозные атрибуты самодержавия. Снова на российском гербе утвердился двуглавый хищный орёл с короной. Опять появились департаменты, градоначальники, губернаторы, которые были для Льва Толстого символами тупости и бездушия громадного бюрократического аппарата. Очень тяжело приходилось в этом аппарате людям добросовестным и преданным отчеству. Широко известными в обществе стали слова знаменитого российского юриста Анатолия Кони, вынужденного признать, что само желание быть слугой страны, а не лакеем государя расценивается на высших этажах власти, как свидетельство неполноценности. И это — в лучшем случае. А в худшем — как проявление опасного бунтарства.

По иронии судьбы именно Анатолий Кони должен был стать министром юстиции в правительстве Петра Столыпина. Так в истории бывало не раз, — столкнувшись с большими трудностями, правители России готовы были допустить на верхние ступени власти людей исключительно честных и по-настоящему талантливых. Анатолий Кони решительно отказался от министерского портфеля. Чем вызвал недовольство и всевозможные толки.

Но, в сущности, его отказ можно считать предопределённым. Предопределённым в том числе и его давней дружбой с Толстым. Лев Толстой откровенно не скрывал своей неприязни к чиновникам судебной системы, которую считал неправедной и преступно жестокой. Но Анатолия Кони он уважал и ценил. А потому двери его дома всегда были открыты для судебного деятеля, которого в Зимнем дворце называли красным. Иначе говоря, чуть ли не революционером.

А «красный» Кони вспоминает в своих мемуарах, как, будучи обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего сената, ехал впервые в Ясную Поляну, где жил Лев Толстой. Его и смущала и тревожила встреча с человеком, перед которым он «издавна привык преклоняться». Но преклоняться издали и общаться непосредственно — это совсем не одно и то же. Анатолий Кони боялся разойтись с Толстым во взглядах на российские реалии: «соглашаться безусловно и быть лишь почтительным слушателем мне не хотелось». Но получилось совсем иначе, едва дошло у них до первой большой беседы. Лев Толстой «начал задушевный разговор — и обдал меня сиянием своей душевной силы».

С тех пор обер-прокурор, а затем — сенатор и член Государственного совета Анатолий Кони считал необходимым для себя общаться с Толстым — пусть хотя бы время от времени. Он называл это дезинфекцией души.

И тем более не мог обойтись без такой дезинфекции в годы столыпинских реформ. Он был человеком европейски образованным и вслед за историками и философами французского Просвещения считал, что «миссия истории состоит в собирании плодов с векового опыта и в передаче достижений человечества из поколения в поколение». Но самодержавная Россия на свою беду брала у Запада заведомо плохие «плоды». Да и кто стал бы предлагать хорошие, если сильная Россия не нужна загранице?

После революции это понял даже принятый на Западе идеолог белого движения Иван Ильин, когда разрабатывал основы борьбы за «сильную Россию». По его формуле процветающая Россия всегда будет для Запада костью в горле — независимо от своего государственного устройства.

Неудивительно, что сегодня вся Россия опять говорит о кризисе управляемости. А бесчисленные попытки повысить эффективность властных структур помогают не больше, чем костыль, которым надеются исправить безнадёжную хромоту.

Но какие костыли спасут, если болезнь специально прививали, если Запад на свои деньги «лечил» Россию с заведомым расчётом? Такие «рецепты» для страны подсовывали и таким образом «лечили», чтобы она долго ещё не смогла уверенно встать на ноги.

Вот и американцы с особой настойчивостью внедряют на постсоветском пространстве свой образ жизни. Сто шестьдесят два года назад перенимать этот образ жизни отправился знаменитый английский писатель Чарльз Диккенс. В Соединённые Штаты он плыл в приподнятом настроении: американские свободы и демократию Диккенс собирался противопоставить лицемерию и ханжеству родной британской буржуазии. Американская действительность потрясла его. Лев Толстой был молодым человеком, когда появилась книга Диккенса «Из американских заметок». Возможно, Толстой читал этот отчёт Диккенса об американских «ценностях»:

«Разве пятьдесят газет — не развлечение? И не какие-нибудь пресные, водянистые развлечения, — вам преподносится крепкий, добротный материал: здесь не брезгуют ни клеветой, ни оскорблениями; срывают крыши с частных домов… сводничают и потворствуют развитию порочных вкусов во всех разновидностях и набивают наспех состряпанной ложью самую ненасытную из утроб; поступки каждого общественного деятеля объясняют самыми низкими и гнусными побуждениями… с криком и свистом, под гром рукоплесканий тысяч грязных рук выпускают на подмостки отъявленных мерзавцев и гнуснейших мошенников».

Читаешь и сразу видно, какую хорошую выучку прошли у американцев нынешние российские журналисты. А многие наши газеты и телеканалы даже превзошли своих учителей — настолько успешно способствуют оглуплению и нравственному одичанию россиян.

А вот что наблюдал Диккенс в палате представителей и сенате:

«Я увидел в них колёсики, двигающие самое искажённое подобие честной политической машины, какое когда-либо изготовляли наихудшие инструменты. Подлое мошенничество во время выборов; закулисный подкуп государственных чиновников; трусливые нападки на противников, когда щитами служат грязные газетки, а кинжалами — наёмные перья; постыдное пресмыкательство перед корыстными плутами… поощрение и подстрекательство к развитию всякой дурной склонности в общественном сознании и искусное подавление всех хороших влияний; все эти бесчестные интриги в самой гнусной и бесстыдной форме глядели из каждого уголка переполненного зала».

Чем эта картина отличается от нынешней российской «нормали»? Тут наши политики показали себя вполне достойными своих заокеанских учителей. С ничуть не меньшим прилежанием выполняли задания и по другим «предметам». Свели на нет достижения советской системы здравоохранения. С таким же успехом «реформировали» систему образования. А перед этим разобрались с наукой. При Сталине до начала Великой Отечественной войны в стране было 128 академиков. Сейчас их более 500, но эффект, — если он есть, — настолько мизерный, что его не видно.

Аналогичные результаты в отраслях экономики. Реформаторы послушно закрыли множество угольных шахт. Подрубили под корень российский речной флот. Почти уморили сельское хозяйство. Старательно добивают отечественное машиностроение. Наводнили страну заграничными автомобилями, бытовой техникой и продовольствием…

Словом, постарались убрать кость из горла.

Теперь Запад может спать спокойно.

А СЕЙЧАС решается судьба лесопромышленного комплекса. В пятерке главных стран-экспортёров основных видов лесопродукции России нет. Мы сохранили лидерство лишь в продаже круглых лесоматериалов. То есть продаем больше сырья. А другие страны богатеют, продавая высокотехнологичную продукцию из нашей же древесины. Покупает эту продукцию и Россия.

Соотношение тут такое: единица экспорта древесины приносит России несколько десятков долларов, а единица импорта из нашего же сырья приносит нашим зарубежным партнёрам в десять раз больше.

Эксперты высчитали, что сейчас у России остается всего несколько лет, чтобы либо поднять лесной комплекс, либо окончательно его потерять. С таким выводом легче всего соглашаешься в Гайнах.

В краеведческом музее я долго не мог отойти от стендов со старыми фотографиями. Вот идёт валка леса пермскими бензопилами «Дружба». А вот более старые снимки. На одном бригада молодых женщин-сучкорубов ловко орудует топорами у поваленных деревьев. А на другом снимке лесорубы вручную закатывают бревна в почти что легендарный сегодня лесовозный автомобиль ЗиС-5. А вот уже более близкое нам время — шестидесятые годы прошлого столетия: идёт погрузка леса специальными лебедками в автомашину КрАЗ…

Говорят, скоро на этих музейных стендах появятся фотографии суперсовременной канадской техники, которая работает сейчас на местных делянках. И кто-то из пытливых посетителей музея, может быть, поинтересуется цифрами. То-то будет для него открытие: работая на технике ушедшего столетия, лесорубы Гайнского края давали стране во много раз больше древесины, чем нынче на современной заграничной технике.

Словно время в России пошло вспять.

У НИХ нет крыльев за спиной. Они далеко не ангелы. Такое признание услышал я от одного из них. И это мне тоже нравится в этих людях: ими движет здравый житейский смысл. А что до ангельских крыльев, то с ними вряд ли втиснешься в кабину валочно-пакетирующей машины, в которой работает Александр Ипатов.

Видел я, как он управляется со своей машиной. Тот мартовский день выдался ветреным. И морозец щипал. Пока добрались до делянки, где работал Ипатов, я порядочно продрог. А потом засмотрелся, как он валит лес, и на время забыл о холоде. Да и погоняться пришлось за его гусеничным трактором — не хуже иного скорохода перемещается он по зимнему лесу. Разве что ритм «дыхания» у этого гигантского железного скорохода постоянно меняется: только что дизель ровно рокотал и вдруг взревёл на высоких оборотах. И снова спокойный рокот.

А вот машина подходит к высоченной ели. Ещё на ходу стал «прицеливаться» к дереву манипулятор с «клешнями» захватывающих устройств. И едва гусеницы остановились у ели, одна «клешня» моментально обхватила дерево у самого комля, другая — немного повыше. Громадное дерево заметно вздрогнуло — это манипулятор всей своей мощью тянет его вверх, чтобы обеспечить надежную работу пилы, которая сейчас стремительно перерезает ель. Считанные секунды, и вот спиленная ель уже повисает в воздухе, жестко схваченная манипулятором. Такое впечатление, будто машина вертикально держит не тридцатиметровое дерево, а всего лишь легкую спичку. Поворот стрелы — и машина двинулась со своей ношей к пачке спиленных деревьев.

Смотрю на часы: двадцать семь секунд хватило Александру Ипатову, чтобы спилить дерево и аккуратно положить его в пачку. Ни одного лишнего движения не сделала валочная машина. Словно они слились воедино: многотонная железная громада с множеством сложных узлов и механизмов, и человек, который, вроде бы, одним только мановением рук управляет этим хитросплетением агрегатов.

На нас он вроде бы и не смотрит. Но мастер леса Александр Мокрушин уверен, что оператор Ипатов постоянно держит нас в поле зрения: сама технология этой работы требует зорко видеть всё, что происходит вокруг валочной машины. И точно: Ипатов подает нам рукой знак — показывает, куда мы должны отойти. Понятно. Мы находимся достаточно далеко от работающей машины. Но Ипатов сейчас собирается свалить сухостойное дерево. Сильно высохший ствол может не выдержать собственного веса или мощных захватов манипулятора. Тогда обломки дерева полетят с высоты — могут и нас достать. Жаль, но приходится отойти дальше…

Вчера я так и не смог толком переговорить с Александром Ипатовым. Он вообще неохотно отрывается от работы. Помню, мы долго дожидались, когда у Ипатова появится пара-другая минут для перекура. Я, спасаясь от ветра и мороза, поднял воротник куртки. У мастера Мокрушина под тёплой суконной спецовкой — толстый шерстяной свитер, закрывающий шею до самого подбородка. А Ипатову хоть бы хны — спецовка распахнута на груди, вязаную шапку сдвинул почти что на затылок. Показываешь ему знаками — заглуши, мол, трактор — перекурить пора. А он только руками разводит — некогда, дескать.

В ЭТИ дни ему действительно было некогда перекурить лишний раз. И не только ему. Обычно зима — самое жаркое для лесозаготовителей время. Потому что весной на лесных дорогах начинается распутица. Вывозку древесины приходится надолго останавливать. А лесопильный цех и другие производственные участки Кыновского леспромхоза должны работать круглый год. Значит, выход один. Пока дороги скованы морозом и техника может пройти в лес, надо заготовить как можно больше древесины и всю вывезти на склады. Чтобы потом все цехи могли спокойно перерабатывать древесину до следующей зимы.

Вот они и стараются. По норме Александр Ипатов должен выдать за день сто пятьдесят восемь кубометров древесины. А он выдавал в эти дни и по триста, и по четыреста кубометров. Когда я был у него на делянке, Ипатов опять намного перекрывал свою норму. Почему бы ему по такому поводу не дать себе отдохнуть ненадолго? Вон в кабине у него термос с крепким чаем, а он с самого утра ни разу, кажется, не глотнул горячего.

— Нет, — улыбается его брат Вячеслав, — мы ему до самого обеда не дадим передохнуть.

Вячеслав Ипатов тоже работает на тракторе. Только у него не валочная машина, а трелёвочная — он доставляет срубленные деревья к сучкорезной машине, а потом перетаскивает хлысты в большой штабель, откуда их грузят на лесовозы. Сейчас на этой делянке работает четыре трелёвочных трактора. А валочных машин всего две. Это означает, что его младший брат Александр обеспечивает сегодня работу сразу двух трелёвочников — успевай только лес валить.

Что же получается? Младший брат чуть не вдвое перевыполняет сегодня дневную норму, а они ему не позволяют отдохнуть? Ипатов-старший смеётся:

— Это не мы. Это его совесть неволит.

Да, такой у него брат. Он на славу поработал, и никто ему слова не скажет, надумай Александр заглушить свою машину минут на десять-пятнадцать. Но он привык думать не только о себе. Он помнит, что от его сегодняшней работы зависит благополучие перерабатывающих цехов в летние месяцы.

Правда, сам он, видимо, уйдёт скоро в продолжительный отпуск — слишком часто выходил на смену по выходным дням и накопил немало отгулов. Возможно, другой на его месте не стал бы во время отпуска переживать за дела предприятия. А Ипатов будет. И если летом, не дай бог, начнутся перебои из-за нехватки древесины на складах, то его, пожалуй, совесть начнёт мучить. Так думает его старший брат Вячеслав. А ему виднее: он и сам такой же.

Вчера днём я наблюдал, как рабочие один за другим потянулись с делянки к вагончику передвижной столовой, где хозяйничает повар Надежда Доронина. Мастер Александр Мокрушин глянул на часы:

— Точно. Время обедать.

Надежда Доронина уже готовила чашки для горячего супа. А Вячеслав Ипатов всё не мог оторваться от своего трактора. Ходил вокруг. Что-то высматривал в одном узле. В другом. Начал протирать ветошью какие-то детали. Потом принёс большой «шприц» с литолом, принялся что-то смазывать…

Я решил поинтересоваться: он разве не собирается обедать? Собирается, но пока что задерживается. А почему задерживается? Что-то стряслось? Трактор неисправен? Ипатов-старший с удовольствием похлопал ладонью по дверце кабины:

— Исправен. Хорошо работает Алташик.

Так он называет свою машину, собранную на Алтайском заводе. А его брат Александр свою валочно-пакетирующую машину называет Маней. Машина — значит Маша, уменьшительное — Маня.

Здесь, в лесу рядом с механизаторами постоянно работают слесари-ремонтники. Не ждут, когда техника сломается — стараются упредить неисправность. Появилась у оператора свободная минутка — они принимаются за осмотр узлов. А случись поломка машины — они всей бригадой спешат на помощь. Александр Ипатов тут же с ними за инструменты берётся. Иной раз ремонтники обижаются, говорят ему:

— Иди, мы сами всё сделаем. Или нам не доверяешь?

Ипатов пожимает плечами: он им, конечно, доверяет. Но ему как-то спокойнее, когда он сам контролирует ремонт. Своими руками устранит неисправность. Сам прошприцует смазкой все узлы. Неудивительно, что его Маня до сих пор в хорошем состоянии. А я не сказал ещё: Ипатов работает на технике советского производства — эту самую машину ЛП-19 Александру доверили почти двадцать лет назад.

И Вячеслав Ипатов долго работал на своём тракторе. А где-то с год назад передал его сменщику, когда ему доверили новенький бесчокерный трелёвочник Алтайского завода. Так что его Алташик сильно выделяется среди других тракторов и автомобилей своим почти нарядным видом. Ведь за последние несколько лет Кыновской леспромхоз смог купить лишь несколько новых машин. А всего в леспромхозе сейчас около сотни автомобилей и тракторов, и, если судить по нормативам, то немалая часть этой техники давным-давно перешагнула пенсионный возраст. И всё же эти «пенсионеры» работают и дают за день по две нормы. Если не больше.

Я РАЗМЫШЛЯЛ над этим, наблюдая, как Вячеслав Ипатов ходит вокруг своего нового трактора. Пожалуй, эта картина заинтересовала бы великого русского художника Илью Репина. Ипатов холит свой новый трактор, будто это чистокровный скакун, за которого заплатили громадные деньги.

— Для нас это деньги действительно громадные, — сказала мне главный бухгалтер леспромхоза Елена Иванова. — Ведь в России сейчас дикий диспаритет цен.

Именно дикий. До начала нынешних реформ на один кубометр пиломатериалов леспромхоз мог купить примерно две с половиной тонны дизельного топлива. А сейчас, чтобы приобрести одну тонну горючего, надо напилить несколько кубометров досок, поскольку цены на энергоносители росли в двадцать с лишним раз быстрее, чем на лесопродукцию. А стоимость новой техники росла ещё стремительнее.

Не зря, значит, новый трактор дали одному из братьев Ипатовых: их работу и отношение к технике главный бухгалтер Иванова расценивает как настоящий героизм.

Но у них в леспромхозе этот героизм носит массовый характер. И я совсем не случайно припомнил художника Илью Репина. Он объяснял Льву Толстому, почему так пристально всматривается в людские лица. В душе русского человека Репин видел особый героизм — порой неброский внешне, иногда — неказистый, и чаще всего — глубоко скрытый под спудом личности. И Лев Толстой с ним согласился. Он тоже объяснял этот героизм глубокой страстью русской души. Пусть даже никто не оценит по-настоящему повседневного подвига русского человека, но это — величайшая сила жизни. Именно эта сила, считал Лев Толстой, спасает Россию, управляемую министрами, которые в нравственном отношении находятся гораздо ниже простого народа…

Я был в Кыну в те самые дни, когда в пермских коридорах власти постоянно говорили об экономическом кризисе. Это было вроде московского эха: первые лица государства по всем каналам рассказывали о том, как они умно и самоотверженно борются с глобальным кризисом. Очень часто публичные заявления из Москвы противоречили друг другу. Один вице-премьер федерального правительства обрадовал россиян своим новым прогнозом, по которому спад в реальном секторе экономики вот-вот пойдёт на убыль. Другой вице-премьер тут же предупредил, что россиянам надо потуже затянуть пояса, поскольку нынешние трудности — это лишь первая волна кризиса. А потом выступил министр финансов. Смысл его успокоений сводился к заявлению, что деньги в бюджете были и будут. Правда, в данный момент их нет, и пусть на них никто не рассчитывает…

Я ожидал, что лесозаготовители тоже подхватят эти разговоры и начнут на свой лад рассуждать, каким именно образом нужно выбираться из очередного провала российской экономики. Ничего подобного. Я не услышал от них ни одного слова о кризисе.

Помню, утром мы ехали в лес, и на узкой дороге надо было загодя уступить дорогу встречному грузовику. Наш водитель его узнал издали: этот автомобиль службы механика доставлял в лес запчасти для ремонта техники. А через несколько минут нам навстречу прошла тракторная тележка, приспособленная под кран-балку. Всезнающий водитель тут же рассказал, как решили для ускорения работы отремонтировать тракторный двигатель прямо в лесу. И одобрительно отозвался: молодцы ремонтники — быстро управились. Теперь темпы вывозки древесины не упадут, как он опасался.

А добрались до делянки, и водитель сразу обратил внимание на трактор Яна Шевырина — этот челюстной погрузчик был готов к работе. А ведь вчера к вечеру случилась хотя и небольшая, но поломка — он видел, как рядом с трактором Яна остановился автомобиль передвижной ремонтно-механической мастерской. И как потом Ян вместе со сварщиком занялись ремонтом. Наверняка Ян вчера после смены задержался у своего трактора. Поэтому и справились с ремонтом быстро — это была хорошая новость.

А вскоре мастер леса Александр Мокрушин поделился другой новостью: Ян Шевырин успел загрузить хлыстами лесовоз за каких-нибудь десять минут — поистине виртуозно работал.

Потом подоспела ещё одна хорошая новость: Эдуард Кишмерёшкин, работавший на своей валочно-пакетирующей машине неподалёку от Александра Ипатова, тоже намного перекрывает дневную норму. И темпы трелёвки сегодня тоже выше, чем вчера…

После обеда инженер производственного отдела Александр Новиков повёл меня на нижний склад Кыновского лесопункта. Линия разделки хлыстов работала бесперебойно. Лесопильный цех — тоже. Дошли до станков фрезерно-брусовальной линии — услышали веселый женский смех. Бригадир станочников Александр Лисин тоже услышал и заглянул на минуту — поинтересовался, по какому поводу веселье. Женщины не смутились:

— Работа идёт хорошо, вот и радуемся.

Вышли на железнодорожные пути — увидели вагоны с продукцией леспромхоза — добрый десяток их был уже готов к отправке. В отделе сбыта подтвердили: в течение месяца с подъездных путей предприятия уходит приблизительно двести восемьдесят — двести девяносто вагонов с различной продукцией. В Башкирию и Ханты-Мансийский автономный округ отгружают фанерный кряж. В Екатеринбург и Астрахань — пиломатериалы. Значительная часть пиломатериалов уходит на экспорт в Финляндию, Иран, Ливан, Венгрию. Договорные обязательства выполняются леспромхозом в полном объеме и точно в срок…

Поразительно. Можно подумать, что в Пермском крае не бушует тяжелейший экономический спад. Или посёлок Кын оказался каким-то образом в аномальной зоне, которую кризис обошёл стороной? Я, возможно, сделал бы такое предположение. Если бы не успел поговорить с генеральным директором леспромхоза Петром Штейниковым.

Рано утром он успел, как обычно, изучить сводку о выпуске продукции. Всё, кажется, было в порядке. Предельно напряжённый график заготовки и вывозки древесины также выполняли. Однако, называя цифры, директор хмурился.

Почему?

ЛЮДИ талантливые ярче чувствуют красоту, нежели недостатки.

Это я о полемике, которую наблюдал в Кыновском леспромхозе несколько лет назад. Тогда пермские начальники решили провести здесь выездное заседание ассоциации «Лесопромышленники Прикамья». Помню, как участники ассоциации ходили по цехам леспромхоза. Увиденное воспринимали по-разному. Кто-то из гостей был подчеркнуто сдержан: видели мы, дескать, и не такое. Но больше оказалось тех, кто завидовал или удивлялся. Особенно эмоционально вели себя два руководителя. Спорить они начали возле технологической линии фрезерно-брусовальных станков, где производят пиломатериалы из тонкомерной древесины.

— Красота, — восхитился один.

— Странно, что они успели запустить линию, — кисло высказался другой.

Я не сразу понял, в чём у них разногласия. Одного восхищало, что в Кыну выпускают высококачественные пиломатериалы из такой древесины, которая в Пермском крае считается сегодня едва ли не бросовой. Да и в целом по России многие крупные перерабатывающие комбинаты не могут похвастать подобной технологией. А о лесозаготовительных предприятиях и говорить нечего: он объехал несколько регионов и ни в одном леспромхозе не видел такой технологической линии.

— Дались тебе леспромхозы! — проворчал другой. — Они потому и вымирают, что были атрибутом планово-убыточной экономики…

Сам он явно считал убийственным это сочетание: убытки, предусмотренные планом. Оппонент пытался ему возразить: акцент в данном сочетании надо ставить не на убытки, а на плановый фактор.

Но в этот момент гостям стали рассказывать, как в леспромхозе начинали строить большой гаражный комплекс с ремонтным блоком. Это была идея главного инженера леспромхоза Дмитрия Перевозчикова: гараж надо возводить с расчётом на будущее — из железобетона и кирпича. С хорошими смотровыми канавами. С полным набором ремонтно-механических мастерских. С цехом по ремонту электродвигателей. Со специальным участком, где после капитального ремонта можно производить на стендах обкатку автомобильных и тракторных двигателей.

Этот проект они тоже реализовали ещё в бытность объединения «Пермлеспром». А вот построить для лесозаготовителей спортивно-оздоровительный комплекс с плавательным бассейном они не успели: начались реформы, в ходе которых «Пермлеспрома» не стало. А каркас недостроенного здания в центре посёлка остался. Его тоже показали гостям.

— Вот вам и символ планово-убыточной экономики, — кивнул на заброшенную стройку один из спорщиков. Другой хотел сказать что-то, но раздумал. Видимо, решил, что самые веские аргументы будут бесполезны, если человек не понимает очевидного. А если не хочет понимать, — тем более. Впрочем, возможно, он не стал ничего доказывать по другой причине.

Ведь если говорить о былых плановых убытках лесопредприятий, то и спорить незачем. Из сорока шести леспромхозов «Пермлеспрома» больше тридцати были планово-убыточными — это факт общеизвестный. Общеизвестной была и причина: в то время леспромхозы в основном лишь поставляли сырьё для крупных перерабатывающих предприятий, построенных в городах. Да и где было строить большие комбинаты, если не в городах с их развитой сетью дорог и наличием достаточных трудовых ресурсов? Другое дело, что на одной поставке сырья много не заработаешь. Гораздо прибыльнее производить из этого сырья столярные изделия, мебель или целлюлозу с бумагой.

Но тогдашний «Пермлеспром» представлял собой единую, по сути, систему государственных предприятий. Это позволяло воплощать в жизнь хорошо выверенную научно-техническую и технологическую политику. И по справедливости перераспределять значительную часть прибыли, полученную за счёт высокодоходных сплавных работ и глубокой переработки древесины. Лесозаготовителям таким способом не только компенсировали плановые убытки, неизбежные при поставках сырья, но и выделяли централизованные средства на развитие производственной базы.

При этом начальник объединения «Пермлеспром» Евгений Курбаш был убеждён, что плановые убытки лесозаготовок — это явление временное. Потому что сама жизнь торопит с переходом на систему постоянного лесопользования. А леспромхозы заинтересованы в таком лесопользовании намного больше, чем сосредоточенные в городах перерабатывающие предприятия. Значит, лесозаготовителям надо думать о создании собственных перерабатывающих цехов.

Директор Кыновского леспромхоза Петр Штейников и главный инженер Дмитрий Перевозчиков об этом думали, видимо, больше других. Поэтому раньше всех пришли в «Пермлеспром» со своей программой строительства новых цехов. Но Евгений Курбаш к тому времени перешёл на работу в управление сельскими лесами. А сменивший его начальник расценил программу как несвоевременную: на кой чёрт леспромхозу спешить с собственной переработкой, если пермскому лесопильному комбинату «Красный Октябрь» не хватает сейчас хлыстов?

Главный инженер Перевозчиков попытался возражать. Стал доказывать, что они не собираются отнимать хлеб у крупных комбинатов. Тем более что в любом случае придётся со временем переориентировать эти комбинаты на переработку низкокачественной древесины, которой в Прикамье — хоть отбавляй.

Тут начальник его прервал:

— Знаешь, как снимают главных инженеров?

Перевозчиков знал. Поэтому дождался, когда начальник уедет в отпуск, и отправился с программой к его заместителю. Тот был уже в курсе и программу утвердил…

Когда они запустили деревоперерабатывающее производство, выпуск товарной продукции в леспромхозе сразу вырос в полтора раза — без увеличения объемов лесозаготовок. Что, собственно, и требовалось доказать: можно и нужно рубить в течение года ровно столько древесины, сколько приспевает в окрестных лесах. И экономика от этого не только не пострадает, но и многократно выиграет.

У НИХ много схожего — у директора Штейникова и главного инженера Перевозчикова. Много схожего и ещё больше различий. Оба они инженеры самого высокого уровня. Но в Перевозчикове доминирует технический ум. А Штейников больше психолог. Перевозчиков, когда требует внедрения новой идеи, напирает на инженерный расчёт, на строгие экономические выкладки, которые доказывают, что скорейшее достижение поставленной цели вполне реально. Штейников с такими доводами не спорит, поскольку успел сам всё просчитать и выверить. Но и соглашаться не спешит. Потому что всегда делает поправку на человеческий фактор. Это давнее убеждение Штейникова: руководитель должен хорошо считать не только деньги, основные фонды и прочие материальные ресурсы. В экономике надо ещё обязательно учитывать способности конкретных исполнителей. И психологический настрой коллективов, призванных выполнять планы и приказы. Иначе этот фактор, эта, казалось бы, совершенно неосязаемая тонкая материя может опрокинуть любые расчеты и графики. Ибо человек способен на многое — от глупости и подлости до самоотверженности и героизма, о которых говорили Илья Репин и Лев Толстой.

Однажды мы разговаривали с директором об особенностях акционерного общества, каким является Кыновской леспромхоз. И Петр Штейников сказал о себе, что он — типичный наёмный менеджер. Не знаю, не знаю. Я как раз перед этим слушал отчёт директора крупной акционерной компании. О многом он сказал акционерам. Об инвестициях и дивидендах, инновациях и франшизах, аутсорсинге и брендах. И ни слова — о людях, которые работают в компании. Хотя без них все эти франшизы и бренды — не более чем словесная шелуха.

Было время, когда мне приходилось часто бывать на калийных предприятиях Верхнекамья. Очень занимательно наблюдать здесь за работой флотационных машин обогатительной фабрики. Никакой внешней красоты тут не увидишь. Сам процесс довольно грязный. Поскольку флотация — это такой метод обогащения породы, когда всё лишнее и вредное в ней смывается и уходит вместе с реагентами в потоках мутной воды. Наблюдаешь и невольно начинаешь думать о другой породе — человеческой. Я ведь почему с таким интересом наблюдал со стороны за братьями Ипатовыми, Яном Шевыриным, бригадиром станочников Александром Лисиным или мастером леса Александром Мокрушиным? Они все совершенно разные люди. А приходят на работу и становятся во многом похожими друг на друга. Сама атмосфера, царящая на предприятии, подтягивает и дисциплинирует людей, выявляет в них самые сильные и яркие черты характера. Когда видишь, с какой спокойной уверенностью, с каким достоинством держит себя этот рабочий люд, понятней становится атмосфера, которая властвует в леспромхозе. Властвует, потому что эту атмосферу здесь культивируют. Если хотите, здесь тоже происходит своеобразный процесс флотации — улучшения человеческой породы. Не потому ли ситуация в леспромхозе так отличается сегодня от общероссийской «нормали»? Ведь не зря говорят, что количество глупости и подлости на душу населения за последние десятилетия резко выросло в стране.

А здесь молодой мастер Александр Мокрушин рассказывал мне, как сразу четыре его одноклассника поступили после средней школы в Уральский государственный лесотехнический университет. Мокрушин об этом сказал с гордостью: они все, как и директор Штейников, закончили знаменитый уральский вуз. И все работают в леспромхозе.

Между тем, сколько сейчас слышишь сожалений, что российская молодёжь не хочет работать в лесу. А в институты молодые люди стараются попасть, чтобы непременно стать юристами. Уже и президент страны недавно заявил публично, что в России юристов стало больше чем надо и пора сокращать их производство. А директор Штейников громких заявлений делать не любит. Зато в леспромхозе в самые трудные времена изыскивали деньги, чтобы оказывать материальную поддержку тем, кто учится в техникумах и вузах. Стали мы вместе с главным бухгалтером Еленой Ивановой считать, сколько специалистов с высшим лесотехническим образованием работает сейчас в леспромхозе, и скоро сбились со счёта. Я понял, что уровень профильного образования на этом лесном предприятии выше, чем в краевом правительстве.

Чем это объясняет главный бухгалтер Иванова?

— Такая у нашего директора политика.

Вот именно: политика. Ещё Гельвеций повторял своим студентам формулу: искусство политики — это умение делать так, чтобы каждому в государстве было выгодно быть добродетельным.

Разговаривая утром с директором Штейниковым, я увидел на его рабочем столе тетрадь. Она лежала рядом с производственными сводками, стало быть, он уже заглядывал с утра в эти записи. Оказалось, в этой тетради собраны сведения о нарушителях трудовой дисциплины. Один из них как раз запил в очередной раз и три дня не выходил на работу. И директор его только что уволил за прогулы. Начальник отдела кадров была уверена: очень скоро уволенный придёт и будет упрашивать, чтобы его приняли обратно. Верно, придёт, кивнул директор. Так вот пусть ему скажут, чтобы он пришёл через три месяца. Не раньше.

А почему не раньше? Директор даёт ему время серьёзно подумать и осознать свою вину перед коллективом? Это само собой. Но Штейников ещё прикинул, сколько времени понадобится этому сорокалетнему человеку на лечение у нарколога. Да, ситуация. Но если человек уже болен алкоголизмом, то зачем директору брать на себя лишние заботы?

Штейников снова нахмурился. Он об этом много думал. Даже направил двух молодых ребят в город на курсы профессиональной подготовки. То есть он заранее стал готовить прогульщику замену? И тем не менее не спешит распрощаться с ним окончательно? Да, не спешит. Куда, прикажете, девать этого выпивоху? У него, между прочим, двое детей школьного возраста. Матери их в одиночку не поднять…

В общем, я понял, что Штейников не может не брать на себя чужие заботы. Его, как и братьев Ипатовых, тоже совесть неволит. И напрасно один из акционеров недавно уговаривал его сократить в леспромхозе численность работников — этого, мол, требует экономика.

Рискну представить, насколько скептически воспринял Штейников такую трактовку экономики. Он не любит, когда путают экономику с бизнесом. Экономика предполагает сплошной приоритет общественных интересов. В то время как в бизнесе впереди всего — частные интересы, сгусток эгоизма. А эгоизм, как говаривал Лев Толстой, — это ненависть к другим людям. Пока желаешь счастья себе, другие люди мешают этому, и с эгоистической точки зрения глупо думать не о собственной выгоде, а о чужом благе.

Знаю я, как фирма по торговле спиртными напитками купила, что называется, на корню, леспромхоз в Коми округе. Первым делом начали увольнять людей и продавать активы. И остались от леспромхоза рожки да ножки. Барыши получили хорошие, стало быть, с бизнесом полный порядок, а экономики — никакой.

А вот когда Кыновской леспромхоз не раз превращался в советское время в поле крупномасштабного эксперимента — это напрямую касалось экономики. В числе первых в «Пермлеспроме» они получили сразу девять валочно-пакетирующих машин и успешно обкатали их, ярко высветив экономические преимущества агрегатной техники и крупных механизированных бригад. Первыми они перешли на глубокую переработку древесины, начав выпуск мебели, столярных изделий, а затем и конструкций домостроения. Они первыми вошли в расчетную лесосеку и отработали схему постоянного лесопользования. Не случайно их наработки так восхитили участников того заседания лесопромышленников Прикамья. Один из них даже стал горячо доказывать, что в Кыну создали не что иное, как самодостаточное производство. Думаю, он не понял сути. Речь вовсе не о самодостаточности. В Кыновском леспромхозе создали модель эффективной системы лесопользования. И наглядно показали, каким образом надо улучшать и совершенствовать работу лесопромышленного комплекса Прикамья.

Они потому и надеялись, что пермские идеологи новых реформ воспользуются этим опытом, будут его настойчиво развивать и тиражировать. Если бы это произошло, регион легко бы пережил нынешний кризис. А что вышло на деле? Великие экономисты и великие реформаторы умудрились разорвать на части единый живой организм уникального лесопромышленного комплекса. В итоге поумирали сначала леспромхозы, а затем и перерабатывающие комбинаты. Вот и приходится нынче отправлять пиломатериалы из Кына в далёкую Астрахань, а фанерный кряж — в Ханты-Мансийский округ. Что разорительно при нынешних диких тарифах на перевозки. А березовую тонкомерную древесину теперь и вовсе девать некуда. Пробовали экспортировать березовые балансы в Финляндию. Но финнам надоели бесконечные выверты российского правительства с таможенными пошлинами, и они недавно предпочли других поставщиков.

Словом, это очень тяжело и унизительно чувствовать на каждом шагу, что в громадном лесоизбыточном регионе Кыновской леспромхоз остался единственным крупным предприятием, которое полностью вырубает расчетную лесосеку и аккуратно выполняет на арендном участке весь комплекс работ по возобновлению леса. Тяжело одинокому дубу на безжалостно раскорчёванной делянке.

И чем они лучше работают, тем труднее им живётся. Спросите у главного инженера Дмитрия Перевозчикова о нынешнем состоянии лысьвенской тайги. Структура окрестных лесов сейчас такая, что лет через восемь-десять на арендном участке Кыновсого леспромхоза станет намного больше приспевающих лесов. Тогда предприятие сможет намного увеличить объемы производства. Но сейчас им не хватает ежегодно примерно сорока тысяч кубометров древесины. Не хватает, можно сказать, катастрофически.

Спрашивается: почему было не выделить леспромхозу дополнительные делянки? Из тех, где миллионы кубометров древесины превращаются в труху из-за недорубов расчётной лесосеки? Нет, в краевом агентстве по природопользованию привычно предложили руководителям леспромхоза пойти на лесной аукцион и заплатить там несусветную цену.

Попробуйте объяснить это с позиции экономики.

В ЛЕСПРОМХОЗОВСКОЙ конторе попался мне на глаза номер газеты «Известия» с размышлениями профессора Георгия Малинецкого. Он — известный учёный, заместитель директора Института прикладной математики Российской академии наук, автор четырёхсот научных работ. Шесть его монографий более двадцати раз издавались за последнее время не только в России, но и в США и странах Европы. О чём он говорит в этой газете? О том, насколько точными оказывались до сих пор все прогнозы, построенные методами моделирования экономической и политической динамики. И что сейчас у России вообще нет обоснованной модели развития, а потому прогнозы на будущее — катастрофические. А ещё о том, что в Советском Союзе была вторая экономика мира. Вторая после США. И объясняет это, в частности, ценностями советского строя. В котором общее было выше личного, будущее — важнее настоящего, а духовное — выше материального.

Воля ваша, но будь Илья Репин и Лев Толстой нашими современниками, они, думаю, сказали бы то же самое. Потому что Россия всегда держалась на этих ценностях.

И на людях с чистой совестью.