Кэмиллус, как только понял, что ребята слишком возбуждены выходкой незнакомого офицера, осмелившегося не просто подойти с оскорбительными продолжениями к Гайе, но и при этом отдававшем себе отчет, в каком она звании и в каком подразделении служит, схватил Гайю за руку и шепнул:

— Это срочно. Тихо уходим.

Она, среагировав на знакомые слова, не стала спорить, и они покинули двор храма тихо и незаметно, пока вокруг поднимающегося с плит и отряхивающего запыленный подол парадной белой туники легионного офицера собирался плотный кружок спекулаториев и второй, чуть поодаль, из сочувствующих и любопытствующих. Кэм успел уловить, что сочувствующих самому «виновнику торжества» практически не было — как он унижал девушку, слышали все, а как несет службу Гайя, тоже знали практически все в Римском гарнизоне.

Кэм уволок Гайю быстрым шагом, но все же не переходящим в бег, который бы уже напугал бы праздничную толпу, которой меньше всего хотелось бы видеть суетящихся спекулаториев и строить невероятные предположения. Он остановился в двух переулках от храма Беллоны, в самом начале крутого взвоза, оглянулся по сторонам, кивнул встревоженной девушке и неожиданно для нее приник губами к ее губам. Он воспользовался тем, что переулок был пустынным. А их самих загораживала установленная в нише стены одного из домов статуя какого-то местного божества. Не случайно же ходила поговорка, что в Риме богов больше, чем горожан — и в каждом квартале были свои особо почитаемые покровители.

Гайя не сопротивлялась его поцелуям, как и не задала ни одного вопроса, сберегая дыхание в с трудом залеченном легком — она была уверена, что сейчас Кэм действует в интересах какого-то внезапно возникшего дела. Она успела шепнуть ему в перерыве между жаркими, сводящими с ума поцелуями, на которые стала невольно отвечать:

— Мне взвоз или проулок?

— Меня, — прерывистым хриплым шепотом ответил ей Кэм, снова накрывая ее рот своими горячими сухими губами.

Она слегка заворочалась в его объятиях:

— А разве…?

— Все тихо. Мне просто надоело там стоять. Я хочу быть с тобой прямо сейчас…

Гайя чувствовала, как ее тело перестает подчиняться ей, и еще несколько мгновений таких ласк, и она действительно обовьет его шею руками, и плевать, что они оба в парадной форме и люди могут подумать неизвестно что — в отличие от фиванской армии древних греков, в римской все же такие отношения не приветствовались и не афишировались.

Она первой взяла себя в руки:

— Не надо… Иначе получится, что этот гад прав…

— Забудь о нем, — повелительно рыкнул Кэм, и она против своей воли кивнула головой, глядя в эти пронзительные васильковые глаза.

Они долго гуляли по ликующему городу, весело перекликались со скучающими в этой праздничной кутерьме нарядами урбанариев и вигилов, перекусили в показавшейся им самой чистой и опрятной термополии. Кэм, изучивший уже вкусы Гайи, не стал особо изощряться в заказе — уточнил у хозяина термополии, насколько свежее мясо сегодня, и тот, косясь на их фалеры спекулаториев и невольно отводя глаза от взгляда их обоих, честно признался, что состоит в сговоре со жрецами небольшого храма неподалеку Виртуса, покровителя храбрости, и они отдают ему для продажи часть жертвенного мяса — им втроем много не съесть, а сестерции не протухнут.

— Не трясись, — махнул рукой на перепуганного владельца термополии Кэм. — Это не по нашей части. Ты ж не воровал у них мясо и не утаил причитающиеся им деньги. Так что даже урбанариям ты не интерсен, а коллегии понтификов мы не указ. Так что давай-ка лучше поподробнее с того места, какие именно кусочки получше у тебя есть?

Кэм отдал торговцу несколько монет, и тот окончательно успокоился, зачем-то лишний раз вытер стол полотенцем, унесся в заднее помещении термополии и вернулся через мгновение с подносом еды, среди которой Гайя безошибочно разглядела свежую, сочащуюся кровью печенку, даже ненарезанную, но обложенную такой же свежей зеленью и редисом. Рядом красовались ломтики твердого мраморного сыра, фрукты и кувшин свежей воды — предлагать вина спекулаториям в полной форме владелец термополии не решился.

Они поели, причем Кэм ел как во сне, наблюдая за Гайей — девушка сразу уселась лицом ко входу, спиной к глухой стене, но неподалеку от малозаметного прохода во внутренние помещения, где хранились запасы продовольствия и которые по логике должны были выходить на соседнюю улицу, откуда удобно разгружать тележки зеленщика, молочника, торговца рыбой и всех остальных. Найдя удобное для себя место, красавица трибун наслаждалась вкусной едой и мгновениями отдыха — ее острые зубки легко расправлялись с сырым мясом, которое она им обоим аккуратно порезала своим ножом.

— Нам пора, — Кэм поднялся, привычно поправив амуницию, а вслед за ним поднялась и Гайя.

— Тебе на дежурство к сенатору?

— Погоди-ка, — заглянул ей в глаза Кэм. — А ты разве не знаешь?

— Что именно?

— Я же теперь работаю с императором. Пока Волк в госпитале. И напарник его погиб, так что пришлось префекту отправить меня. И тебя, кстати.

Гайя тяжело вздохнула:

— Привет тебе, любимый дворец и милая сердцу стола…

Кэм рассмеялся, едва не подхватив ее на руки от восторга — такое тоскливое выражение он уловил в глазах любимой, как у маленькой девочки, которой сообщили, что каникулы закончились и надо снова брать печенье-буковки, грифельную доску, булку и идти в грамматическую школу своего квартала.

— Никакой столы. Ты работаешь непосредственно в ближней охране императора. Незаметная среди остальных преторианцев, официальная и неприступная.

— Ну наконец-то, — облегченно воскликнула Гайя. — И что, с тобой в паре?

— Да, но именно на официальных мероприятиях.

— Мы сейчас куда в таком случае?

— Сначала в лагерь, а оттуда я во дворец, а ты до завтра пока что свободна. Сегодня со мной Дарий.

В лагере Гайя первым делом побежала в госпиталь, навестить Волка. Но нашла там одну Рениту, привычно скатывающую бесконечные бинты. На ее невымолвленный вопрос Ренита ответила:

— У Марса. И я вздохнула с облегчением.

Гайя обняла подругу за плечи:

— Мне почему-то кажется, что и он тоже.

— Почему?

— Потому что ты сейчас поинтересуешься, что у меня болит.

— И что именно? — встревожилась Ренита, тут же пробегая пальцами по ее плечам, голове, приглядываясь к доспехам.

— По крайней мере, ничего нового, — успокоила ее Гайя. — Ты то как? Животик растет?

— Растет, — вздохнула Ренита. — И мы с ним сейчас пойдем гулять.

— Далеко? А Таранис?

— На задании. А мне нести Марсу домой отвар и мазь для Волка. Он так быстро его увез, что я не успела дать им с собой, к тому же отвар надо свежий использовать, это же не мульс. Мульс и тот протухает на такой жаре к вечеру. Да и возилась я с этим полоумным.

— С кем это? — подозрительно сощурилась Гайя, предчувствуя нехорошее.

— Ну с этим. С парнем из легиона.

— Таааааак, — Гайя уселась на край стола. — А вот теперь я вся обратилась в слух и внимание.

Ренита вкратце рассказала, как Марс и Дарий приволокли слегка побитого старшего центуриона, и они втроем слегка повоспитывали заносчивого парня — каждый в меру своих сил. У Гайи не хватило сил злиться на ребят, и она расхохоталась, когда Ренита рассказала про повязку на носу — не первый нос ломался в их когорте на тренировке, да и в лудусе случалось, но такой нелепой повязки не накладывала Ренита ни разу.

— Кстати, я сейчас совершенно свободна и иду домой. Могу твои снадобья занести Волку. Там же не надо ничего делать особенного?

— Растереть мазью и вылить отвар в горячую ванну.

— Справлюсь.

— Правда? — Ренита посмотрела с нескрываемым облегчением.

— Я тебе врала когда? Давай свое варево.

Гайя легко взбежала по ступенькам дома Марса и вошла в атриум. В отличие от нее самой, обходившейся минимальным штатом домашних рабов, Марсу достался в наследство дом вместе со всеми обитателями — многие домашние рабы помнили еще его родителей и его самого ребёнком. Марс был не особо требовательным хозяином, дома появлялся не слишком часто, предпочитая ночевать в лагере. Все в доме слишком напоминало ему уже теперь даже не детство, которое было счастливым и приятным, а тем не менее счастливые дни, когда у него гостила Гайя, восстанавливаясь после лудуса. Именно поэтому Марс так легко и предложил Рените забрать выздоравливающего Волка к себе — знал ее методы лечения и что его дом идеально для этого подходит.

Мужчины достаточно легко нашли общий язык, хотя до этого и не были близко знакомы. Волк был искренне благодарен Марсу, избавившему его от общества слишком назойливого врача. Так сложилось, что Волк, безжалостный убийца, способный проникнуть куда угодно и уйти от любой погони, все же часто рисковал своей жизнью, но не прибегал к помощи врачей. Он предпочитал отлежаться сам в укромном месте, уповая на свое железное здоровье и выдержку. Многочисленные шрамы на его теле из-за этого зажили неровными рубцами, но это его совершенно не волновало — Волк много лет назад поклялся никогда не иметь любимой женщины, а гетерам, до которых он изредка снисходил, был интересен его кошелек, а не безупречность тела.

Когда-то он, еще совсем юный воин, имевший, как и положено юноше патрицианского происхождения, вполне достойное имя с прономеном, номеном и когноменом, красивый, храбрый и удостоенный внимания самого Цезаря, считался завидным женихом. Ему повезло, и удивительным образом совпало — его родители одобрили выбор сына, а пятнадцатилетняя невеста оказалась в полном восторге от мужественного и при этом умного парня. После свадьбы она терпеливо дожидалась его возвращения с заданий, была немногословна и не любопытна. Даже когда он пришел однажды полуживой, кое-как отмывший кровь с разбитого лица и придерживающий выбитую левую руку, она не стала причитать и звать помощь рабынь, сама легко и нежно обработала все его раны, уложила в постель и заботливо ухаживала несколько дней, пока он не исчез на рассвете на новое задание.

А вот дальше в его жизни случилось страшное — тогда он и стал Волком, тогда и пообещал перед всеми богами, что никогда больше не посмеет ни одну женщину во всей Ойкумене сделать жертвой тех, кому он перешел дорожку, служа Риму. Но в остальном враги Рима добились от него прямо противоположного — увидев практически лишенное кожи, изуродованное тело молодой жены, распятое посредине их кровати, он утратил жалость и сожаление навсегда, превратившись в того, кем он жил крайние восемнадцать лет.

А вот увидев Гайю — сначала мимолетом, затем той памятной ночью в доме Фонтея, когда она с милой улыбкой выслушала их план и молча сняла с руки чеканный наруч, чтобы дать ему возможность инсценировать ее и Дария гибель в уличной схватке, он крепко задумался. А уж увидев реакцию всех ребят, а в первую очередь Марса, на известие о ее гибели, даже где-то в глубине души пожалел, что снова вязался в рискованное дело, хотя и понимал, что спасает девушку от преследования, давая ей беспрепятственно достичь поганского логова в Сирии.

Гайя обрадовалась, увидев Марса и Волка вместе — мужчины беседовали о чем-то вполголоса, а на резном столике возле их кресел лежали старинные свитки из богатой библиотеки Марса, доставшейся ему от отца и деда и чудом не конфискованной во время проскрипций. Вернее, отобран был дом со всем имуществом, но оно так и осталось на своем месте, к радости Марса, вернувшегося сюда по распоряжению императора Октавиана.

Марс радостно встал при ее появлении:

— Гайя? Рад тебя видеть! Надолго? Надеюсь, поужинаешь с нами?

— А ванну уже делали?

— Нет, только отдал распоряжения. Ренита велела делать горячую, так что сейчас приготовят малую ванну. А ты, если хочешь, можешь со мной поплавать в бассейне.

— Я бы с удовольствием, — улыбнулась Гайя, доставая из складок плаща корзинку с посудинами Рениты. — Но у меня важное задание от врача.

Волк удивленно посмотрел на нее — ему ужасно хотелось тоже подойти к девушке и поприветствовать ее, но он не был уверен, что сможет пройти ровно это расстояние, отделявшее Гайю от него, а волочить ноги и нелепо взмахивать руками, удерживая равновесие, он себе позволить при ней не мог. Марс — другое дело, да даже эта врач Ренита, которая досаждала ему своей чрезмерной опекой и пытавшаяся обращаться с ним, как с малым ребенком. А Гайя казалась ему таким совершенством, что при ней он не хотел показаться слабым или неуклюжим.

Но Гайя сама подошла к нему, дружески поздоровалась:

— Готов к мучениям?

— А кто из нас не готов? — ответил он с насмешкой, не забывая любоваться ее нежными розовыми губами и яркими, выразительными глазами.

Гайя не смутилась под его взглядом:

— Пойдем. Я в ванной приготовлю все. А ты догоняй, — и она скрылась в галере, прекрасно поняв, что смущает сейчас искалеченного воина.

Ренита в очередной раз заверила ее, что с Волком все будет хорошо, он полностью восстановится — но надо потерпеть какое-то время, неустанно разрабатывая онемевшие мышцы, чем он и занимался, преодолевая боль и усталость. А мазь в сочетании с горячей ванной должна была помочь мышцам как можно скорее обрести былую силу и ловкость.

Волк смущенно скользнул в горячую воду, куда Гайя вылила принесенный отвар, и блаженно раскинулся в темной и мутной от травяного настоя воде, надеясь, что его укромные части не будут бросаться в глаза Гайи. Он с затаенным сердцем наблюдал, как девушка уверенным движением сняла не только доспехи, но и парадную тунику, повестила на спинку кресла, а сама подошла к нему, одетая только в узкие строфос и сублигакулюм, мало скрывающие ее накачанное крепкое тело. И тут Волк он изумления сощурил глаза и тряхнул головой: сначала он решил, что ему привиделось среди горячего пара, но затем он прищурил глаза и пригляделся внимательнее — по телу девушки вились изящные тонкие черные линии, складывающиеся в двух драконов, которые казались живыми, чутко реагируя на каждое движение сильных мышц под гладкой упругой светлой кожей.

Гайя начала разминать ему плечи, стараясь не задевать многочисленные шрамы, и он заметил ее нерешительность:

— Не бойся. Тут не больно.

— Скажешь, если будет неприятно?

— Скажу, — согласился он просто потому, что согласился бы сейчас с ней по любому поводу.

Он лежал в воде, вдыхал запах трав и думал о стоящей рядом девушке — она была такой сильной и независимой, что даже он не мог представить ее в роли бессловесной жертвы, какой оказалась в свое время его юная жена. Волк подумал, что позволь он себе влюбиться в эту красавицу трибуна — то не будет чувствовать угрызений совести, что бросает на нее тень своей службы и ставит под удар. Судя по всему, у этой хрупкой белокурой девушки, под татуировками которой он рассмотрел шрамы от боевых ран, жизнь тоже не была залита медом — скорее, кровью и потом.

Голова его начала кружиться от горячего пара и от ее прикосновений. Волк вздрогнул всем телом, и задел губами ее шею в тот момент, когда она наклонилась растереть ему грудь. Он коснулся ее кожи едва-едва, но от неожиданности ее рука соскользнула ниже под воду на невероятно напряженный пресс, и он перехватил эту руку, поднес к губам, целуя середину ладони и глядя при этом ей в глаза.

Гайя была ошеломлена, а Волк, с неожиданной силой, вернувшейся в его руку, удержал ее, пробежал губами до запястья и принялся целовать внутреннюю сторону запястья:

— Спасибо, что ты возишься со мной… — Волк прошептал ей то, признаться в чем потребовало от него огромных усилий, ведь он так давно ни с кем не разговаривал вот так, по-человечески.

Он поднял глаза, надеясь увидеть реакцию девушки на его слова, но столкнулся с глазами входящего в помещение Марса…

Гайя опешила, опасаясь очередной выходки ревности от горячего не в меру Марса, но он, похоже не заметил ничего особенного — он видел, как Волк целует ей ладонь и как благодарит за то помощь в лечении. Слышал Марс, и что она ответила ему без тени кокетства или чувственности в голосе, с милой и заботливой улыбкой:

— На здоровье. Поправляйся быстрее, а то император переживает, — и она потянула его делать массаж с мазью на мраморной широкой скамье возле ванны, застеленной чистой простыней.

Но вот тут уже его здоровый мужской инстинкт оказался сильнее воли несгибаемого спекулатория — и Волк украдкой потянул лежащее рядом полотенце, чтобы прикрыть интимные части тела, потому что скользящие сквозь толстый слой мази гибкие сильные пальцы девушки сводили его с ума необыкновенно.

И снова ошеломленный взгляд Марса — они все были профессионалами, привыкшими замечать каждое движение, каждую черточку, и скрыть друг от друга ничего не могли. Волк знал, а сейчас убедился лишний раз, что Марс безумно влюблен в Гайю, и что сам Марс небезразличен отважной девушке — и решил отступить. Видел он и ту теплую улыбку, с которой устремилась девушка навстречу Марсу, едва переступив порог…

Он выбрал момент, когда Марс вышел из душного, жаркого помещения ванной, чтобы распорядиться насчет ужина, и негромко проговорил Гайе, все еще хлопотавшей над ним:

— Ты необыкновенная. Наверное, ты то чудо, которым боги решили наградить многострадальный Рим. И своим поцелуем ты вернула меня к жизни. И не только поверить в возможность выздоровления. Ты что-то заживила в моей душе. Поверь, я не мальчик, мне уже тридцать семь, и долгие годы я жил местью и болью. А встретил тебя, и понял, что есть еще для чего жить. Но неволить тебя я не могу. Просто знай, что если вдруг сама захочешь, то я буду тебя ждать.

Гайя молчала, не зная, что сказать в ответ. Ей приходилось за свою жизнь выслушивать странные признания от ребят в горячечном бреду, но все они без исключения, придя в себя окончательно, даже не могли вспомнить — или не хотели, как клялись в вечной любви своему же боевому товарищу. Или же помнили — но старались никогда и ни в чем не показать виду.

Она поняла, кого напоминает ей сейчас Волк — наверное, в молодости он походил своей манерой жить на Дария, был таким же неукротимым, с непреодолимой жаждой жизни — но что-то сломалось, и он стал таким, как она его знала — ледяным воином. И вот сейчас какая-то неотмершая часть его души приоткрылась ей…

Гайя обернула его простыней и укутала одеялом:

— Лежи грейся, а я сейчас быстро ополоснуть, — она распрямилась, сдувая с влажного лба прилипающие кудряшки.

Она действительно нуждалась в том, чтобы как следует помыться — руки до локтей были покрыты мазью, а все тело залито потом, потому что растереть каждую мышцу не успевшего утратить крепость тела Волка было далеко не простым делом. Девушка смыла густую жирную массу в тазу с горячей водой, но вот тело требовало просторной воды и прохлады.

— А ты куда? — поинтересовался, стараясь казаться равнодушным, Волк.

— В сад, в бассейн.

— Но там же достаточно тепло на улице, и я могу вполне догреться, раз уж это надо, на террасе. К тому же оттуда виден бассейн, — с лукавой ухмылкой прибавил Волк, не отводя от нее глаз.

— Ты не хочешь оставаться один?

Он кивнул, и она согласилась:

— Здесь и правда душно. Уже никакой пользы от такой духоты. Давай-ка и правда перебирайся на террасу. Помочь?

— Я сам.

— Хорошо. Тогда до встречи в саду, — и она упорхнула, стараясь казаться беззаботной, а на самом деле переживая, сможет ли мужчина преодолеть этот путь самостоятельно.

Она бросилась в бассейн, перекувырнулась в воде и в несколько энергичных гребков преодолела расстояние до другого края. Гайя сразу почувствовала себя лучше.

Увлекшись плаванием, она не заметила взгляда, которым сопровождал каждое ее движение Волк. Если бы кто-то сейчас увидел его умные, темные и жесткие глаза в этот момент, то удивился бы — они были теплыми…

Но, когда она, свежая, прохладная, стряхивающая воду с золотых локонов, обладающих удивительной способностью от воды не повисать, а виться еще сильнее, он совладал с собой и только слегка улыбнулся ей уголками глаз:

— Наяда…

Она запрокинула голову, отжимая волосы и улыбнулась в ответ.

— Вы оба там с себя кожу не смыли? — насмешливо окликнул их появившийся на террасе Марс с яблоком в руках. — Я уже с голоду помираю.

— А окунуться? — поинтересовалась Гайя.

— Да я сегодня и перетрудиться не успел. И мылся, когда домой вернулся сразу. А то жрецы в храме разве что перья не жгли, вся туника пропахла их смолами.

Марс, болтая всякую ерунду о церемонии и вспоминая забавные сценки, увиденные на улицах празднующего города, незаметно подхватил под локоть еще не совсем ловко встающего с кресла Волка, и они втроем направились в триклиний ужинать.

* * *

Поужинав у Марса, Гайя еще какое-то время поболтала с друзьями, но ближе к часу первого факела, засобиралась домой:

— Мне надо на службу завтра рано утром. Хочу выспаться, собраться.

— Я провожу, — рванулся Марс.

Но она остановила его:

— Это же не так далеко. И улицы полны патрулями, а я по форме. Ну кто меня тронет?

— Гайя… Мне спокойнее будет.

— А мне, — шепнула она, наклонившись к самому уху Марса. — Гораздо спокойнее, что Волк не один. Ты, кстати, это здорово придумал.

Марс скрипнул зубами, но не стал с ней спорить — прекрасно знал подругу.

Рано утром бодрая и подтянутая Гайя переступила порог Палатинского дворца. Она, отвечая на уставные приветствия стоящих на своих постах преторианцев, ровным шагом прошла в личные покои императора, оставляя за собой шелест развевающегося сквозняками алого плаща.

— А шагов-то не слышно, — недоуменно прошептал молодой караульный своему напарнику, когда за трибуном Флавией захлопнулась следующая дверь. — Кальцеи же у нее как у всех, подкованные гвоздями…

Напарник, воин более опытный и уже сталкивавшийся с Гайей на учениях и тренировках по рукопашному бою, только усмехнулся в ответ.

Гайя, войдя в покои императора, преклонила колено и поприветствовала его. Наблюдательная девушка отметила, что Кэм, стоявший за спиной Октавиана, затянутый также, как и она, в полную форму офицера преторианской гвардии, выглядит усталым, а его глаза покраснели. Гайя поняла, что Кэм, отправив ее отдыхать, сам провел бессонную ночь, охраняя Августа.

— Жду твоих распоряжений, великий Август, — произнесла девушка, поднимаясь вслед за приветственным жестом императора.

— Рад искренне видеть тебя, трибун, — улыбнулся ей Октавиан. — И на этот раз ты в новом качестве? Надеюсь, для тебя это приятнее, чем общаться с всеми этими курицами?

Император заговорщицки подмигнул Гайе, и она улыбнулась в ответ своей мягкой еле заметной улыбкой.

— Сегодня вы оба мне не нужны. Я никуда не собираюсь. Честно говоря, устал от вчерашней кутерьмы. Когда мальчишкой проходил обучение в военном лагере, и с дядей со своим, величайшим Юлием Цезарем, вместе с солдатами копал укрепления, не думал, что буду уставать гораздо больше!

Октавиан опустился в кресло и жестом отпустил Кэмиллуса, а затем обернулся к стоящей тонкой безмолвной стрункой девушке:

— А к тебе, трибун, у меня просьба будет. Вот только не знаю, согласишься ли…

— Соглашусь. Желание императора для каждого из нас закон.

— Так уж и любое? — прищурился Октавиан, но тут же встряхнул головой, снимая с еще густых, коротко остриженных волос тонкий металлический веночек, знак императорской власти.

Гайя продолжала стоять навытяжку — она знала, что императорам не отказывают. Но это Волка или Кэма он мог отправить перерезать горло в его же собственной ванне изобличенному в предательстве чиновнику. А что потребует с нее? Горло негодяю она бы перерезала бы без тени сомнения, но вот попроси он то, что не могут дать ни Волк, ни Кэм… Гайя знала — у нее хватит решимости вогнать свой меч себе в живот.

Октавиан увидел волну чувств, промелькнувшую в глазах девушки, на бледном лице которой не дрогнул ни один мускул — он понял, о чем она подумала, и усмехнулся.

— Теряю форму… Волк мне помогал не забывать чувствовать себя воином и мужчиной, а не только украшением праздников и заседаний Сената, — промолвил он нарочито медленно, наслаждаясь ее реакцией.

Он дождался, когда Гайя облегченно выдохнет и продолжил:

— Поединок на мечах не затруднит же тебя, доблестный трибун Гайя?

Гайя с готовностью отстегнула пряжки своего панциря, наблюдая, как избавляется не только от тоги, но и от туники Октавиан, обнажая свое крепкое, тренированное и ухоженное тело. Он остался в одном сублигакулюме, пришлось и ей сбросить форменную тунику — тем более заменить ее другой было бы сейчас затруднительно, а впереди еще весь день, и сопровождать императора в пропотевшей тунике она не хотела.

Они схватились сначала на мечах — и Гайя убедилась, что Октавиан действительно прошел хорошую школу в легионах Цезаря. А затем их поединок перешел в рукопашную схватку — благо, они тренировались во внутреннем дворике дворца, засеянном ровной и густой травой, сохраняющей свежесть и чистоту даже в середине лета.

Октавиану стоило большого труда, несмотря на всю его физическую силу, повалить ловкую и гибкую девушку, метавшуюся у него под руками вспугнутой белкой. Она пару раз легкими подсечками заставила его оказаться на траве. И теперь он, войдя в азарт, стремился взять реванш. Наконец, ем это удалось, и он прижал ее всем своим разгоряченным телом к траве:

— Если бы я не был женат! — воскликнул император, проводя рукой по ее напряженному телу.

Гайя молча выдохнула — она снова вспомнила, что императорам не отказывают. Но пережить такое не была готова.

— Расслабься, трибун. Ты слишком ценна, чтобы тебя неволить, — Октавиан освободил ее руки из захвата и легко вскочил на ноги.

Гайя сразу же заметила мелькнувшую за колоннами женскую тень — супруга императора Ливия наблюдала за ними. Но девушка не придала этому никакого значения — она не сделала ничего предосудительного, выполняя свои обязанности личного телохранителя. В конце концов, доверить тренировочный поединок на мечах с императором она бы и сама не рискнула бы никому, кроме таких проверенных людей, как Кэм, Дарий и Марс. А уж в себе она была уверена, что остановит свой клинок в волоске от тела Октавиана, даже если кто-то и попытается вывести ее из равновесия резким окриком или еще чем подобным.

— Не сомневался в тебе как в воине, трибун! Разреши поблагодарить за отличный поединок, — император умылся и теперь подставлял плечи рабам, отвечающим за его одежду, которые сейчас стояли со свежевыстиранной тогой в руках.

Гайя склонила голову, как этого требовал устав.

Она тоже поспешила привести себя в порядок — впереди был целый день, и вечером ей вновь придется переступить порог триклиния, но уже в более приятной для себя роли, в форме и при оружии. Гайя знала, что вечером ее ждет и еще одна приятная вещь — с ней в паре будет Кэмиллус. Жаль, не удастся поговорить — разве что обменяться взглядами.

Шли дни — днем они с Кэмом сменяли друг друга, а в те моменты, когда император находился среди людей — в Сенате, в своем пиршественном зале, посещал представления в Цирке и участвовал в церемониях, они охраняли его вместе.

Незаметно приблизился праздник Геркулеса, праздновавшийся за два дня до августовских ид. Октавиан собирался лично руководить церемонией на правах Верховного понтифика, и Гайя с Кэмом, в парадном вооружении, шагали следом за ним, слегка приотстав. Дорогу впереди уже проверили Дарий с ребятами, и Гайе с Кэмом оставалось заметить первыми тех, кто попытается кинуться к императору сквозь оцепление урбанариев, стоявших вдоль всего Бычьего форума по дороге к храму Геркулеса Оливария, построенного больше ста лет назад разбогатевшим торговцем. Круглое небольшое здание, со всех сторон окруженное колоннадой и украшенное на крыше статуей Геркулеса, было украшено гирляндами лавра и цветов.

Октавиан начал уже всходить по ступеням, приветствуя собравшуюся нарядную толпу, как, неслышный за букцинами и флейтами, просвистел небольшой метательный кинжал с простой неотделанной рукояткой. Гайя успела развернуться, закрывая собой императора, и услышала, как лезвие грохнуло о пластину доспехов слева под грудью — как назло, удар пришелся в те ребра, что треснули тогда на арене и с трудом срослись из-за того, что она не могла найти время отлежаться, пока не едва свалилась со ступенек Палатинской лестницы.

Гайя одновременно скрипнула зубами и лязгнула мечом, вставая в позицию. Она должна была дать время Кэму утащить императора в распахнувшиеся уже раньше времени двери храма — это сработали стоявшие у входа в святилище преторианцы. Едва Кэм, закрывающий собой императора, и в силу своего роста обошедшийся без унизительного нагибания охраняемой особы, скрылся в храме, двери закрылись наглухо, и преторианцы приготовились насмерть стоять, пока не придет подмога.

Гайя уже сцепилась сразу с двумя нападавшими, а вокруг урбанарии успокаивали как могли истерически вопящую толпу — римляне пришли на радостный праздник, а попали на очередной беспорядок, и не известно, все ли были разочарованы. Некоторые даже пытались пробраться поближе — посмотреть, что же происходит и кто пока что побеждает. Вообще-то, никто в толпе и не сомневался, что победят преторианцы — жить в мирном городе хотели все. Но вот зрелище поединка захватывало. Многие по грации движений сумели распознать, несмотря на металл и кожу доспехов да опущенный налобник шлема, в оставшемся отбивать нападение телохранителе девушку, и теперь толпа привставала на цыпочки и перешептывалась:

— Вот болваны дуболомные! Сами сбежали, особенно конь тот здоровенный, откормился выше самого богоподобного императора!

— Не выше, а длиннее…

— Да какая уж тут разница, если девчонку оставили отбиваться… Ой, что сейчас будет…

Гайя свалила одного за другим своих противников, пока Дарий и его ребята мгновенно выцепили из едва сдерживаемой урбанариями возбужденной толпы их сообщников. Она постаралась не убивать — и это оказалось для нее сложнее. И без того от боли в ребрах начинала кружиться голова, а рука еле удерживала сразу ставший неподъемным самый обычный небольшой круглый щит, а ту еще пришлось сдерживать каждое свое движение. Ранить и обездвижить поганцев все равно пришлось — и она с раздражением заметила брызги чужой крови на своей тунике и обнаженных руках.

— Отходи, — это Дарий оказался рядом, и его ребята уже уволакивали оглушенных и подраненных ею злочинцев. — Цела?

Он незаметно помог ей подняться — Гайе пришлось встать коленом на грудь одного из нападавших, все еще пытавшегося проявить прыть и вырваться.

Девушка, убедившись, что на Бычьем форуме постепенно воцаряется порядок и жрецы-понтифики сумели сделать то, что не удалось до конца урбанарям — укротить толпу. Церемония, так грубо прерванная невиданным зрелищем поединка инмераторского личного тедлохранителя с двумя нападавшими на ступеньках храма Геркулеса, да еще и телохранитель оказался девочкой, легко прыгавшей по лестнице, не оставляя противникам ни малейшего шанса, несмотря на то, что ее доспехи на груди слева были ощутимо смяты ударом прилетевшего из толпы кинжала.

— Метатель? — еле слышно, одними губами спросила она Дария, зная, как разносится отсюда звук.

— Таранис сработал чисто. С крыши храма Фортуны. Он выше, и оттуда все видно. Так что второй нож он бросить не успел.

Гайя мысленно поблагодарила синеглазого кельта — она понимала, что внезапно брошенный первый нож могла бы пропустить и она, особенно если метатель опытный и не будет долго изготавливаться и пыхтеть, прилаживая оружие в ладони.

— А гады откуда вылезли? Опять урбанарии прозевали? Они ж тут с ночи! — она вбросила клинок в ножны, радуясь, что успела обтереть его об поганцев.

— Зашли через Большую клоаку… Помнишь, мы еще тогда предупреждали!

Она кивнула и скрылась в дверях храма, послушно приоткрывшихся при ее приближении.

В небольшом помещении храма спрятаться было негде, но ни Кэма, ни Октавиана она не обнаружила.

— Охранник увел светлейшего императора во дворец подземным ходом, — шагнул к ней жрец. — Воин, ты ранен? На тебе кровь…

— Нет, — ответила она внезапно охрипшим от наваливающейся усталости и боли голосом, оглядываясь поверх его головы в поисках двери в подземелье, чтобы догонять Кэма. — Давно ушли?

Жрец, с первой фразы не понявший ничего, теперь явственно услышал не вытравленные никакой строевой нежные переливы ее негромкого голоса и обомлел:

— Ты женщина?!

— Трибун преторианской гвардии. Проведи меня к проходу…

Жрец, не в силах открыть рот снова, молча распахнул перед ней дверь, укрытую за драпировками, и она побежала по крутой лестнице вниз. Квинт сделал все, как она и просила — лестница и коридор за ней были очищены от рухляди и освещены медленно горящими самыми экономными факелами. Она как сердцем чувствовала, что могут возникнуть сложности и на этом празднике. В Риме различных торжеств было больше, чем обычных будних дней, и в толпе, украшенной зонтиками и цветочными гирляндами, разноцветными покрывалами женщин и широкополыми шляпами не отказавших себе в удовольствии поразвлечься свободных крестьян становилось легче ловить свою рыбку всякого рода заговорщикам. Город переполнялся снующими людьми, и заметить там подозрительное лицо становилось сложнее.

Кэм не находил себе места — он видел, как Гайю ударил в грудь тяжелый метательный кинжал, и слышал, уже уводя и закрывая собой Октавиана, что она сражается сразу с двумя противниками. Кэмиллус помнил, что именно там он закрывал татуировкой шрам, рассекавший когда-то ее левый бок, а левое легкое пробито насквозь совсем недавно… Все это время, уже обеспечив безопасность императора, он снова и снова мыслями возвращался к любимой — и не надеялся увидеть ее живой. Утешало одно — Дарий не мог опоздать или сплоховать, и Кэм надеялся только на него.

Каково же было удивление Кэмиллуса, когда дверь покоев императора беззвучно приоткрылась, и в покои проскользнула легкая фигурка Гайи — бесцветные до голубизны губы на мраморно-бледном лице, беспорядочно падающие на плечи слегка влажные мелко завившиеся от бега кудри, но шлем ровно покоится на сгибе локтя, а спина вытянута в струнку:

— Мой император… Заговорщики частично уничтожены, частично задержаны для дальнейшего разбирательства.

— Трибун, благодарю за службу, — император крепко сжал ее руку, не заметив, как еще больше побледнела девушка.

— Это наш долг перед Римом, — ответила Гайя, чувствуя, что рот едва повинуется ей, и поспешила вместе с Кэмом отойти к двери, слегка покачнувшись у выхода.

Выйти окончательно она не успела — без единого звука повалилась на руки товарища, а остолбеневший император, поздно разглядевший вмятину на ее доспехах, настолько глубокую, что в одном месте металл был пробит насквозь, и засохшие брызги крови на руках и тунике, выглянул следом:

— Клади на мое ложе… Она умирает?

— Если позволишь, я раздену и осмотрю ее. Понять бы, чья это кровь…, - Кэм ловко отстегивал на ее спине доспехи, слегка приподняв бессильно повисшую на его ладони фигурку, с облегчением чувствуя, как колотится ее сердце, пусть и с перебоями, но живое. — Жива…

Император с благодарностью смотрел на девушку, которая в очередной раз спасал ему жизнь, рискнув снова своей. Он невольно залюбовался ее стройными длинными ногами, гибкой талией, освобожденной от тяжелых лат и ремней.

— Ран нет. Но досталось ей сильно. Как бы не сломались ребра… да еще и по старой ране…

— И она еще и бежала сюда, судя по времени?

— Бежала, — кивнул со вздохом Кэм. — Она торопилась доложить тебе обстановку на Бычьем Форуме…

— Вот пример истинной дочери Рима, — воскликнул император, собственноручно поднося к губам Гайи чашу с водой, которую взял с небольшого столика возле кровати.

Девушка, почувствовав возле пересохших губ прохладную воду, ненадолго пришла в себя и, даже не приоткрыв глаза, приподняла голову и жадно сделала несколько глотков. С вздохом облегчения она снова опустилась на подушку, а Кэм на всякий случай поинтересовался у императора, понимая, что за свое любопытство может поплатиться:

— Это вода?

— Вода. Я добавил туда снотворное. То, что принимаю сам… Пусть отдохнет…

Он хотел прибавить что-то еще, но в приемной раздался стук кальцей и голоса — это пришла смена телохранителей и караула, потому что Гайю с Кэмом полагалось сменить после отражения нападения, чтобы дать им отдохнуть.

Марсиус Гортензий вошел строевым шагом в покои императора, отсалютовал — и замер, бледнея на глазах, увидев распростертую на императорском ложе полураздетую Гайю, забрызганную кровью и такую же белую, как и простыня тончайшего льна. Он знал, что при нападении у храма Геркулеса еще и ребят ранили из внешнего кольца оцепления, и что Гайя приняла на себя основной удар, прикрывая отход Кэма. И Марс сразу решил, что все кончено — ее убили, и ему снова придется класть на ее погребальный костер остатки своего сердца. Он знал, что жить второй раз без нее не останется — и надежды на ее чудесное возвращение уже не будет.

Марс, что-то докладывая императору, смотрел за его плечо измученным взором, когда Кэм уносил Гайю на руках.

Кэм почувствовал этот отчаянный взгляд, понял его и Октавиан — и не стал наказывать старшего центуриона за рассеянность. А Кэм обернулся и бросил через плечо очень тихо, чтобы не разбудить заснувшую крепким сном от боли и усталости измученную девушку:

— Она жива. И даже не ранена. А ты должен не волноваться и беречь императора, а не нервничать.

Марс с благодарностью кивнул и уже спокойно и уверенно приступил к своим обязанностям.

А Кэм, не выпуская своей драгоценной ноши, завернутой в плащ, легко вскочил на коня и направился к дому Гайи. Он не счел нужным беспокоить Рениту — с ушибами Гайи вполне мог справиться и он сам. Поэтому Кэм, внеся Гайю в спальню, раздел ее окончательно и отнес в теплую ванну, чтобы снять усталость и боль в затекших и ушибленных мышцах. Гайя не проснулась, даже когда он осторожно обмыл ее тело, вытер согретой простыней и растер поврежденный бок мазью.

Кэм понимал, что ничего страшного с ней не произошло — ребра все же не были сломаны. И ее сон тоже не особо пугал его — дышала она спокойно и ровно, лишь слегка сберегая грудь. Мужчина уложил ее поудобнее и присел на полу рядом — он боялся заснуть, пока она бродит вот так странно в объятиях Морфея.

Усталый и перенервничавший мужчина и сам не заметил, как задремал — и проснулся, как только застонала во сне Гайя. Он открыл глаза — девушка металась по кровати, сбивая простыни. Ей явно снился какой-то кошмар, и Кэм легко представил, что именно она сейчас переживает — ее нежные губы еле слышно шептали совсем не нежные слова:

— Прикрой…Они и справа… Да сколько же их…

Кэм все понял и решение принял молниеносно. В одно движение развязал кальцеи и вот он уже вытянулся на ее ложе, осторожно прижимая девушку к себе обеими руками, стараясь при этом не задеть ее ушибленную грудь.

— Тише, моя милая, любимая, самая красивая и самая нежная Гайя, — он едва ощутимо прикасался губами к ее трепещущим векам, шевелящимся губам. — Все прошло… Я рядом с тобой… И не дам тебе попасть в засаду…. Спи, моя красавица.

Она словно услышала сквозь пелену кошмарного сна его успокаивающий негромкий голос, прильнула к нему, стала метаться все меньше и вскоре снова заснула спокойно и глубоко.

Кэм долго боролся со сном, любуясь спящей Гайей — но под утро усталость взяла свое, и он заснул, так и не выпустив из рук ее доверчиво прижавшееся к нему обнаженное тело. Утром он проснулся раньше нее — и обрадовался, увидев, что она уже не такая бледная, а нежные губы не пересохли и не растрескались. Гайя просто спала, теплая и беззащитная настолько, что ему невольно захотелось ее согревать и оберегать и дальше. Кэм коснулся губами ее завивающихся в кольца светлых волос — и стал целовать девушку, сначала медленно и нежно, а затем потерял голову ненадолго, и поцелуи стали жаркими и страстными. Он целовал жадно — и снова нежно-нежно.

Она распахнула глаза, ничего не понимая, но встретилась взглядом с его глазами — и пропала сама.

* * *

Дарий мерял шагами утоптанную площадку перед полевым госпиталем — он только что передал Рените четырех своих ребят, получивших раны в стычке на Бычьем форуме. Они сражались, даже не имея возможности вынуть мечи — вокруг напирала толпа любопытных граждан и вольноотпущенников, собравшихся посмотреть, как сам богоподобный император Август возглавит церемонию в честь Геркулеса. Вместо церемонии римляне были вознаграждены еще более невиданным зрелищем — и с восторгом, подогреваемым замиранием сердца, наблюдали, как девушка-телохранитель прикрывает императора, которого, накрыв собой, уводит ее напарник-гигант. А его ребятам пришлось туго — они не имели права привлекать к себе внимание толпы, вынуждать ее шарахаться, потому что малейшие крики и паника могли бы отразиться на ходе боя, который вела Гайя. Они не могли себе позволить ни взмахнуть мечом, чтобы не задеть какую-нибудь любопытную римлянку в праздничном покрывале, ни даже достать ножи, чтобы не привлекать внимание звоном металла о металл. И шли с голыми руками против коротких кривых клинков нападавших, почувствовавших ненадолго свою безнаказанность.

Вскоре схватка закончилась — и естественно, в пользу спекулаториев, и почти незамеченная толпой, все внимание которой было устремлено вперед, а не на тихую «возню» сзади. У ребят хватило сил оттащить пленных за ближайшее здание, и уже там наскоро перехватить кровоточащие резаные раны на незакрытых наручами и наплечниками участках обнаженных рук и на бедрах.

Ренита только всплеснула руками, тут же отдавая распоряжения своим подручным капсариям, а сама захлопотала вокруг раненых. Кто-то из ребят успел ей рассказать об очередном подвиге Гайи — и женщина подняла на Дария тут же наполнившиеся слезами глаза:

— Она жива? Не ранена?

— Только ушиб. И она уже дома. С ней Кэмиллус.

— Сейчас тут управлюсь и поеду ее навестить, — Ренита ненадолго распрямила спину, придерживая тыльной стороной руки непослушную поясницу.

— Не надо, — как можно мягче возразил Дарий. — Кэм справится не хуже. А ты нужна ребятам. И себя побереги.

— Тут не до себя, — возразила она, снова склоняясь к парню, которому зашивала распоротое плечо. — Давай-ка, милый, я тебе все же отвара дам. Ну для чего тебе это все терпеть?!

Молодой, но уже многое повидавший воин только усмехнулся, глядя ей в глаза спокойными серо-голубыми глазами:

— Да что тут терпеть… Мелочи…Ты меня после отпустишь в свою палатку?

— Не надейся, — отрезала Ренита. — Дней пять полежишь тут.

Серо-голубые глаза округлились, как серебряные монеты, и спекулаторий не нашелся, что и ответить — грубить врачу он не посмел, но и согласиться со столь зверским, с его точки зрения, приговором он не мог.

Дарий услышал этот разговор и незаметно, за спиной Рениты, погрозил кулаком своему бойцу:

— Попробуй только удрать…, - а обращаясь к Рените, прибавил. — За ними глаз да глаз потребуется, почтеннейшая Ренита. Они мне живыми и здоровыми как можно скорее нужны, так что можешь делать с ними все, что сочтешь необходимым. И кашей своей хоть обмажь…

И Дарий, пряча улыбку, вышел быстрыми шагами из санитарной палатки Он вздохнул с облегчением, потому что сделал два добрых дела — обеспечил ребятам уход и Гайе с Кэмом покой.

Дарий все чаще задумывался о Рыбке, той самой охраннице из храма Флоры, с которой ему пришлось переспать, выполняя там и не ставший ему понятным ритуал. О запутанных требованиях богини растений он уже и забыл, а вот хрупкое до прозрачности, но сильное и гибкое тело молоденькой жрицы вспоминалось ему по ночам. Он пытался поговорить с Ренитой о том, что его волновало — может, и он должен готовиться стать отцом, как Рагнар и Таранис. Но из объяснений Рениты он понял одно — узнать об этом ему не суждено, как и подержать на руках сына или дочь. Смириться с таким положением вещей он не мог — не тот характер. Дарий привык решать сам, с кем и как ему видеться. И то, что он сумел усилием воли заставить себя отказаться от Гайи — это не означало, что он смирился. Он сам принял решение — больное, горькое — не поселять в душе у девушки сомнения и заставлять ее метаться и делать выбор.

Разобравшись со всеми делами после Бычьего форума и еще раз навестив своих ребят в госпитале, Дарий отпросился у префекта в город — что-то гнало его и мучило. По дороге он заехал к Гайе, но не стал даже заходить в дом и попросил управляющего не говорить хозяйке о его визите — просто справился о ее здоровье и убедился, что Кэм еще с ней. Заглянул он и в дом к Марсу — зная, что сам Марс с императором, заменяя так внезапно вышедших из строя один за другим его телохранителей. Волк обрадовался товарищу — чем больше возвращалась к нему власть над собственным телом, тем больше тяготился он своим положением выздоравливающего. Дарий прекрасно его понимал — сам мучительно выползал из мутной слабости, вернувшись из Сирии с гноящейся рытвиной на животе, и ужасался, видя омерзительные тряпки там, где привык ощущать только ровные прямоугольники мышц. Но теперь его живот был прежним, и лишь залеченный Ренитой шрам выделялся белой неровной полосой на загорелой коже.

Волк с плохо скрываемой жадностью расспрашивал его о новостях в когорте и в городе, а узнав о событиях у храма Геркулеса, заметно побледнел:

— Жива?

— Жива, — заверил его Дарий. — Она и не из таких передряг вылезала. Крепкая. Выносливая. И терпеливая до жути.

Волк кивнул:

— Сильная. Мужская душа в таком прекрасном теле… Злая шутка богов.

— Может, благословение?

— Трудно сказать… Она же одна. Или все же с Марсом?

Дарий отвел взгляд:

— Сам у нее спроси… — и постарался перевести разговор на другую тему.

Опустошенный от всех событий и разговоров Дарий сам и не заметил, как ноги вынесли его к храму Флоры.

Дверь распахнула крепкая темноволосая девушка, за спиной которой виднелась еще одна:

— С чем пришел к Флоре на поклон доблестный воин?

— К Флоре? К вашей старшей жрице.

Девушки хотели что-то возразить, но вовремя рассмотрели фалеры на его доспехах и, присмирев, проводили вглубь храма, к той самой немолодой, но еще красивой и видной женщине, которая тогда давала поручение тоненькой беленькой Рыбке спуститься с ним в подвал.

Дарий, помнил, что он в форме и, поведи он себя неправильно, нарекания со всех сторон, вплоть до коллегии жрецов, посыплются не на него лично, а падут тенью на всю когорту. Он почтительно поприветствовал жрицу и осторожно поинтересовался, мог бы он увидеться со жрицей, которая отдавала ему тогда орешки для приготовления противоядия.

— Нет, — спокойно остановила его старшая жрица Флоры. — К чему? Насекомые, опылив цветок, не возвращаются позаботиться о семенах.

Дарий старался оставаться таким же спокойным, как и она, но чувствовал, как сжимаются кулаки под алым плащом:

— Я старший центурион преторианской гвардии, а не безмозглый метелик. И если эта девочка станет матерью, то и я стану отцом.

Жрица подняла бровь:

— Вот как? Ты намереваешься ломать традиции, сложившиеся в нашем храме веками, еще со времен Нумы Помпилия?

— Я чту память великого Нумы Помпилия. Но и не меньше уважаю свой род, не менее древний, чем твой, почтеннейшая жрица. И не могу разбрасывать свое семя направо и налево.

Жрица вздохнула — она поняла, что так легко от этого воина она не избавится.

— Хорошо. Древний род? — усмехнулась женщина, усаживаясь в кресло и предлагая жестом Дарию сесть в соседнее. — Расскажу тебе правду. И не думаю, что после этого ты останешься при своих намерениях. Ни у кого в нашем храме нет древнего рода… Даже у меня, старшей жрицы… Мы все рождены охранницами святилища от тех, кто обратился за помощью к величайшей и милостивейшей Флоре. Разумеется, тех, кто пригоден для того, чтобы родился здоровый и красивый ребенок.

— То есть меня вы тут сочли пригодным? — едва не вспылил Дарий. — Отбирали, словно племенного быка?

— Если такое сравнение тебе ближе, то да. Но я бы сравнила бы тебя со скакуном. Прекрасным, гордым и сильным. Жаль, Ксения не оправдала наших надежд.

— Ксения? — перебил Дарий жрицу. — Ее так зовут? Это же «чужеземка», «гостья» на греческом?

— Она и рождена от чужеземца, именно об этом я и хотела тебя предупредить. Это дает нам преимущества, потому наши девушки так отважны и сильны. Свежая кровь вливается в римские жилы, а отсутствие родни и защита великой богини не заставляют их оглядываться на каждый косой взгляд в спину.

— Но такое имя дали только ей.

— Ее отец пришел слишком издалека. С берегов Борисфена, это за Таврией, там, где начинаются земли гиперборейцев, самых отважных и красивых воинов в Ойкумене, настолько загадочных, что многие считают их выдумкой. Их земли действительно находятся у края мира.

— Но ее отец был же живым человеком? И откуда ты все это так хорошо знаешь?

— Мы были подругами с ее матерью. Мать Ксении совершила ритуал с удивительной красоты и стати воином, пришедшим в храм просить лекарство для своего друга, страдающего от незаживающих ран. Они охраняли какой-то торговый караван, и путь пролегал через Рим и дальше.

— И он тоже не узнал, кто родился?

Жрица встала, сжав руки под просторным светлым одеянием, и прошлась по своему конклаву, завешанному связками сухих и еще только вянущих растений.

— Он узнал, — она бессильно уронила руки вдоль тела. — И гнев богини был страшен. Спустя месяц после того, как их караван покинул город, а до этого он сумел проникнуть в святилище и увидеться с моей подругой… Оказывается, они виделись не раз и не два… Оба были сильными и ловкими воинами, умудрялись перелезать через ограду или прятаться здесь.

Жрица глубоко вздохнула, а ее взгляд подернулся влагой и устремился куда-то поверх головы Дария.

— И зачем я все это тебе рассказываю? Моей вины тут тоже предостаточно. Я не посмела донести на них тогдашней старшей жрице. Это было бы подло, я убила бы и любовь, и дружбу, но спасла бы близкую подругу.

Дарий слушал, затаив дыхание и боясь спугнуть откровенность жрицы Флоры. Что-то уже начало складываться в его голове — тем более, что о загадочных гиперборейских воинах он уже слышал от покойного трибуна Лонгина. И действительно, рост девочки удивлял, как и совсем светлые и очень ясные серые глаза с длинными пушистыми ресницами.

— Как погибла ее мать? — осторожно поинтересовался Дарий.

— В бою. На храм ночью напали подвыпившие молодчики. Урбанарии не успели на несколько мгновений. Там завязалась схватка на ножах. Она оказалась одна против почти десятка. Нож пробил печень. Ее дочери было полтора месяца.

— И ты не помогла ей? — вырвалось у Дария.

— Я не была охранницей. В мои обязанности входило хранение семян лекарственных растений. Помогать пришлось позже, потому что на мои плечи легло воспитание ее дочери. И заметь, ни до, ни после на наш храм никто никогда не нападал. На собирающих где-то в полях и болотах растения жриц нападали, поэтому они и выходят в сопровождении нашей охраны, своих подруг-хранительниц. Но не на храм. И мы еще больше утвердились в том, что пророчество верное. И нарушать наши обычаи смертельно опасно.

Дарий опустил голову в знак согласия — он представил, что вот так и его крошечная дочь осиротеет, не зная, что отец рядом и что по вине его любопытства погибла мать. Жрица, видимо, угадала его мысли.

— Успокойся, — она провела по его плечу узкой, пахнущей травами ладонью с ухоженными ровными ногтями. — Ксения не понесла от тебя.

— Ее наказали? — встрепенулся Дарий, одновременно не зная, радоваться ли ему или огорчаться.

— Нет. Она пройдет ритуал повторно. И если не сумеет понести сегодня, то ее отправят на тяжелые работы, раз уже ничто не повредит ее несостоявшемуся материнству. На то воля богини. Кто-то же должен и землю возделывать, таскать воду и навоз. Мы не можем оскорбить богиню рабским трудом. И те из нас, кто обладает физической силой, необходимой охранницам, но не может выполнить ритуал, занимаются мужской тяжелой и грязной работой.

— Сегодня? — по слогам вымолвил Дарий, холодея от осознания этой новости и от того, что его тоненькая Рыбка с нежными губками будет таскать корзины с навозом.

Жрица кивнула.

— А она сама этого хочет?

— Она выполняет высокое предназначение жрицы Флоры.

— Дай мне ее увидеть… В конце концов, я выполню с ней ритуал еще раз. И мне есть для кого попросить лекарств! У меня четверо ребят с ранами слегли сегодня и два хороших друга лежат, — он распалялся все больше и больше от бессилия и железного покоя жрицы. — Да мне самому надо что-нибудь… в конце концов, у меня плечо к дождю ноет…

Он закончил совсем тихо. Молчала и жрица.

— Нет, — прервала она тяжелое молчание. — Богиня решила все в тот раз. Второго быть не может. С другой да. С Ксенией нет.

Дарий понял, что тут он бессилен. Гнев богов, традиции Великого Рима — он мог один выйти против нескольких противников, но здесь поделать ничего не мог. Он попрощался со старшей жрицей и покинул храм.

Дарий вышел на улицу, обогнул высокий каменный забор, скрывавший от посторонних глаз заднюю часть храма от жителей Квиринала. Когда-то это был алтарь, воздвигнутый богине самим легендарным царем Титом Тацием, но постепенно он разросся до целого храма, в сущности, молельни с аптекой. Он знал, что праздниества Флоралий далеко не всегда целомудренны, но что за внешней красотой украшенных гирляндами распахнутых на время Флоралий дверей домов и жертвоприношений, совершаемых арвальскими братьями, скрывается столько тайн и запретов, он не догадывался. Да и о том, что в храме верховодит женщина, узнал, только оказавшись там по просьбе Рениты — как и большинство римлян, Дарий был уверен, что одного фламина там достаточно с арвальсикими братьями теми же. А все эти охранницы и целительницы… Голова у мужчины шла кругом.

Привычка, выработавшаяся на службе, слышать и видеть больше других, не подвела его и на этот раз. Дарий услышал тихий свист и обернулся. Над краем забора мелькнула светловолосая голова с падающей на глаза челкой, распахнутые от волнения серые глазищи.

— Рыбка?! — Дарий остановился, не в силах отвести глаз от девушки, явно силящейся взобраться на высокий забор усеянный по верху битыми ракушками, слегка прихваченными цементом.

— Возьми меня с собой, — тихо прошептала девушка, прикусывая губы от натуги.

Дарий видел эти ее закушенные губы и побелевшие от напряжения кончики пальцев, безошибочно нашедшие чистые от острых ракушек участки.

Он бросился к забору, соображая на ходу:

— Подтянись и прыгай вниз. Постарайся не задеть ногами край.

Она не заставила себя долго упрашивать. Резко подтянулась, и при этом за ее спиной взметнулась светлая белокурая коса, а затем перелетела забор, вытянувшись в струнку. Ей пришлось бы удариться о мостовую, потому что забор со стороны улицы был еще выше, даже Дарию пришлось бы поднять обе руки вверх, пожелай он перелезть к Рыбке. Но его руки образовали надежный помост для ее худенького жилистого тела, и вот уже Рыбка оказалась в руках Дария.

— И вот что мне с тобой делать? — прошептал он, сжимая в руках такой неожиданный подарок. Девушка доверчиво прильнула к нему, и Дарий ощутил нежный травяной запах ее кожи и волос.

— Как что? — удивилась девушка, выгибаясь так, что смогла встать на ноги. — Я хочу служить в твоей когорте.

— Ну, когорта, положим, не моя. Я горжусь тем, что сам служу в ней. Но командует-то доблестный Сект Фонтей. И принимать бойцов может только он.

Рыбка поникла плечиками:

— Он меня не возьмет? Но у вас же есть женщина. Та самая врач. Что прислала тебя за снадобьем.

— Ренита взрослая женщина. И ты правильно сказала, она врач. А ты чем можешь быть полезна? Ты же не представляешь, чем мы занимаемся! — Дарий невольно сжал пальцами висок, там, где начинала пульсировать старая рана, полученная еще в Египте.

— Представляю. Ты же воин. А воины сражаются. Все просто. Я умею сражаться.

— Девочка моя, — простонал Дарий. — Да все как раз не просто. Но пока что мы идем все же в лагерь. Обещай, что будешь сидеть спокойно в моей палатке, пока я поговорю с префектом.

Он оставил Рыбку в той же палатке, которую делил с друзьями. Правда, Марс, Рагнар и Гайя теперь чаще ночевали у себя дома, а Друз ненадолго засыпал среди своих бумаг в штабной палатке. Так что Дарий фактически делил палатку с Таранисом и Ренитой, которые тоже в основном пропадали на служебных местах — Ренита в госпитале, несмотря на тяжело протекающую беременность, а Таранис в бесконечных засадах. Когда они все же собирались вдвоем, то Дарий и Квинт брали свои вещи и шли ночевать к ребятам.

Дарий указал рыбке на свою койку:

— Сиди тут. Не прыгай на ней. Она складная и не выдержит такого испытания. Ничего не трогай.

— Я не маленькая девочка!

Он махнул рукой и зашагал к штабу, на ходу обдумывая слова. Фонтей и правда не обрадовался его рассказу, хоть Дарий и постарался изложить все максимально лаконично и логично, умолчав только о том, что жрица Флоры уже дожидается своей участи у него в палатке, а не в храме на Квиринале.

— Я и сам вижу, что Рените тяжело. Я старый дурак, не надо было с женщиной связываться. Хотя врач она конечно, замечательный. И ребята довольны. Но вот живот…

— Это же пройдет, — Дарий попытался свести вопрос о Рените к шутке. — А Ксения ей поможет.

— Да мне проще написать запрос в храм Экулапа. Есть же у них молодые мужчины поздоровее. Вот и придет сразу на должность военврача.

И тут Дарию пришлось сознаться…

— Ты!!!! Еще и ты!!!! — взвился Фонтей, грохнув кулаком по столу. — Это же скандал! На коллегии жрецов! Уволок жрицу прямо из храма… Друуууууз!!!!

Друз явился так быстро, словно подслушивал под палаткой — но, судя по тому, что кристалл турмалина он сжимал в руке, а не в глазнице. И тяжело переводил дыхание, Дарий догадался, что Друзу пришлось пробежаться.

Друз, склонив голову, выслушал приказ Фонтея продумать формулировку приказа о переводе Ксении в когорту с испытательным сроком и под ответственность дария.

— А кем? — уточнил въедливый Друз. — Храм Флоры это не храм Эскулапа и даже не Гигии. Разве что младшим помощником врача.

Фонтей махнул рукой:

— Приведи ее ко мне. Хотя, знаешь, я не хочу ее пугать. А то привели в штаб. Она и оробеет. Пойду-ка я с тобой и гляну на нее издали.

Но в палатке, к ужасу и стыду Дария, девочки не оказалось. Он, взбешенный от насмешки Фонтея о том, что девочка понюхала тут запах чеснока и пота и сбежала, рыкнул на часового у перекрестка линий палаток:

— Куда?

— Девочка с косой? Ренита ее вроде увела.

Дарий и Фонтей отправились в госпиталь, недоумевая, что понадобилось Рените от Рыбки и почему она не послушалась его просьбы.

Они нашли девушку деятельно помогающей Рените. Дарий мгновенно оценил обстановку — Ренита с Рыбкой на пару обрабатывали двух новых раненых, еще даже не отмытых до конца от крови и пыли.

— Что стряслось? — зарычал Фонтей, и так уже утром лишившийся четверых отличных бойцов, по крайней мере, на декаду.

Друз, подоспевший и сюда, вмешался:

— Я готов доложить по данному вопросы. Потому, кстати, и на месте отсутствовал. Тут разбирался, меня часовые от ворот позвали сразу, как ребята вернулись в таком состоянии. Они вдвоем сегодня выходные. Вчера отстояли смену во внутренних покоях.

— Напились и подрались?!

— Нет. Они случайно услышали ценную информацию. Я уже успел записать их показания. Приняли решение проследить за заговорщиками. Их заметили. И вот результат, — Друз кивнул на двух еле сдерживающих стоны парней, с которых Рыбка спокойно и уверенно срезала окровавленные туники. — Они ж без доспехов были. С одними ножами. Получили по полной.

Фонтей слушал его, а сам наблюдал еще и за незнакомой худенькой девочкой, которая, время от времени отбрасывая длинную русую косу за плечо, помогала ребятам раздеться и умыться. У одного из парней было глубоко рассечено бедро, и девушка, несмотря на кажущуюся ломкость, сильным движением подхватила его и буквально оттащила на стол.

Ренита покосилась, наблюдая, как осторожно, с милой улыбкой, девочка стала промывать рану, а парень под ее руками не издавал никаких звуков и не дергался — значит, действовала умело. Фонтей и Дарий переглянулись — они знали, как может шипеть Ренита на капсариев, если они делают что-то не так.

— Ренита, как она тут оказалась? Ты ей велела? — тихо спросил Дарий.

— Я и под свою ответственность. Но не тащила силком. Она предложила, я не отказалась. Мне так что-то нехорошо стало, все ж днем пока всех твоих ребят зашила и перевязала. Ну вот обиходила их, заснули вроде все спокойно. Я и поплелась переодеться и прилечь. Девочку и не заметила, она как мышка сидела. А тут часовой прибежал. Привезли этих ребят полуживых урбанарии. Вот тут девочка и вскочила, ко мне подбежала и предложила помочь. А храм Флоры я знаю. И сами видите. Хорошая помощница.

— Ладно… Воля богов, не иначе, — вздохнул Фонтей. — Пиши, Друз, приказ и немедленно с виатором в храм Флоры. А ты, Дарий, учти…

Фонтей ушел в сопровождении Друза, а Дарий остался понаблюдать за Рыбкой — его восхищало в ней такое умение приспособиться к новой обстановке. Она просто и естественно, с веселой энергией помогала ребятам, шутила с ними и улыбалась. Парень, с которым она занялась первым, так и остался с ошеломленным выражением лица — ее красота и улыбка заставили его забыть о только что пережитой схватке и о боли в ране, которую она осторожно и умело промыла, а затем также незаметно отошла на второй план, уступая место Рените, приготовившейся уже зашивать пострадавшее бедро.

Дарий успокоился окончательно — рядом с Ренитой юной и красивой Рыбке ничего не грозило, врача уважали, и в ее присутствии или под ее суровым и усталым взглядом приставать к бывшей жрице никто бы не решился. А ухаживать за ранеными у нее получается, в этом он убедился, и все же тут безопасно — Дарий хоть и сам брал иногда Рениту на дальние выезды, но все же надеялся на то, что она подготовила уже себе на подмену для таких случаев парней-капсариев, которые физически сильнее ее и могут вынести раненых на руках.

Поздним вечером он все же попытался забрать Рыбку из санитарной палатки, чтобы помочь ей обжиться на новом месте — но не посмел, увидев, с какой радостью смотрят на нее все ребята. Сердце Дария, конечно, кольнула ревность, но быстро отпустила — как то сумела поставить себя Рыбка с первого шага так, что на нее смотрели, как на младшую сестренку и радовались ее смеху и ласковому слову. И она не заигрывала с парнями, хотя все они были рослыми красавцами, не утратившими мужской привлекательности даже лежа в бинтах.

Ренита и правда выглядела неважно — она с трудом передвигалась, украдкой придерживая поясницу, хотя и срок родов еще не был так близок, как у Юлии и даже у Гортензии.

— Иди, отдохни. — негромко предложил ей Дарий, и женщина подняла на него благодарные глаза.

— А разве ты не за девочкой пришел своей?

— Шел за ней, — признался Дарий. — Но тебе отдых нужнее. А то Таранис вернется, с меня голову снимет.

Ренита слабо улыбнулась, отворачиваясь от Дария — она стеснялась припухшего носа и покрывшегося темными пятнами лица, хотя и знала, что все это временно и уйдет после родов. Но сейчас она казалась себе уродливой, и даже мысль о свидании с мужем ее немного пугала — а вдруг Таранис отвернется от нее, не дождавшись финала?

* * *

Кэм пробыл с Гайей до утра, охраняя ее сон. Отдавшись страсти на рассвете, они снова заснули, утомленные и восторженные от той радости, которую дарили им их сильные тела. Благодаря чудодейственной мази, Гайя утром чувствовала себя значительно лучше — ушибленная сквозь панцирь грудь болела значительно меньше, и нежные, бережные ласки Кэма ей не повредили, наоборот, помогли расслабиться и успокоиться.

После отъезда Кэма она размеренно, с наслаждением приняла теплую ванну и даже позволила одной из девушек-рабынь сделать себе массаж. Гайя решила на этот раз полностью воспользоваться предоставленным для выздоровления временем и не пытаться доказать всем, что она может с любой раной встать в строй сразу после перевязки. В сущности, кому надо, об этом знали, знали и она сама, что может заставить себя перетерпеть многое. Но сейчас необходимости не было — ребята отлично справлялись со своей работой и давно научились чувствовать плечо друг друга.

Она заставила себя лечь снова, отметив про себя, что рабыни успели поменять простыни на ее постели — освеженное водой и успокоенное массажем тело ощутило прохладу чистого льна, и ее снова начало клонить в сон. Не успела она задремать, борясь с кошмарами, тут же выползавшими из дальних уголков ее памяти, как в дверь осторожно постучал управляющий:

— К тебе гость, прекрасная трибун…

Она встала, завернувшись в паллий нежно-розового цвета и лишь слегка расправив пальцами еще влажные после ванны волосы:

— Кто?

— Кто-то из ваших, — пожал плечами управляющий. — В форме, верхом. Не представился.

Гайя быстрыми, но бесшумными шагами вышла в атриум, плотнее запахивая паллий на высокой груди. И остановилась, увидев того, кого ожидала меньше всего — Волка. Она скорее ожидала увидеть Друза, решившего что-то уточнить по вчерашнему происшествию. Но Волк…

— Как ты сюда попал?

— Самым простым способом, — слегка дрогнул уголком рта мужчина. — Сел на коня да приехал.

Гайя встряхнула волосами, отбрасывая их назад. Она хотела спросить, каким образом он выдержал пусть совсем недалекий путь, но все же достаточное испытание для человека, лишь несколько суток назад лежавшего без сил. Девушка вовремя остановила свой вопрос — сама бы обиделась бы на подобное любопытство. Она просто пригласила стоявшего, прислонившись слегка спиной к колонне, Волка присеть в кресло:

— Фруктов? Может, вина? Или что посущественнее? Сырую печенку? Прости, я не любительница замысловатых кушаний…

— Я тоже… Не привык. Но сейчас только воды чистой хочется. На улице жара и пылища.

Девочка-рабыня тут же скользнула тенью с чашей воды на подносе. Волк принял чашу, и от Гайи не утаилось, что он внимательно взглянул на плещущуюся жидкость, а перед тем, как пить, еще и незаметно втянул воздух. Она прекрасно поняла его движения — он привык к тому, что Октавиана постоянно пытались то отравить, то зарезать.

— Рабов подбирал Друз, — как бы невзначай заметила Гайя, и Волк, ответив ей едва заметным движением ресниц, поднес чашу к губам.

Они оба молчали, исподволь разглядывая друг друга.

— У меня к тебе просьба, — начал Волк. — Когда ты вернешься к тренировкам?

— Сегодня, — Гайя украдкой глубоким вдохом расправила еще поднывающие ребра.

— Нет. Ты же ранена.

— Ерунда какая. Раны-то нет. Подумаешь, клинок ударил по пластине доспеха. Но вот тебе вряд ли стоит так резко бросаться в бой. Ренита что говорит?

— Ренита? Прости, Гайя… Я помню, что она твоя подруга… К тому же я сумел добраться до тебя.

— И едва устоял на ногах. Думаешь, я не вижу?

— Ну тогда мы в равном положении, — снова едва заметно усмехнулся он.

Волк, обнажившись до пояса и встав в позицию, и сам пожалел уже, что пренебрег советом Гайи — все же привычной твердости в руке еще не было. Но силы отняло еще и зрелище Гайи, стоявшей напротив него тоже в легком хитоне — в ней чувствовалась такая внутренняя сила, что он вдруг, внезапно для себя, позволил растрескаться той коросте, что долгие годы покрывала его сердце, и впустить туда любовь.

Гайя не решилась начать первой нападать — она прекрасно видела, что Волк забегает вперед, заставляя себя вернуться к привычной жизни слишком быстро. Он тоже стоял в нерешительности — и думал, не погорячился ли, обратившись к ней с такой просьбой. Он все больше и больше видел в ней не только воина, но и красивую молодую женщину.

— Мы же не собираемся так стоять? — подбодрила его Гайя. — Давай…

— Готова?

Она кивнула и вместо ответа отбила его удар, чувствуя, как он отозвался в груди. Они продолжили схватку, и каждый старался пощадить партнера и не жалеть при этом себя — им обоим было интересно и привычно работать на пределе своего организма.

Волк был потрясен ее мастерством — он и раньше, пусть мельком, видел, как она дерется, когда проходил мимо тренировочной площадки в лагере. Но сейчас, вблизи, смог разглядеть каждую мышцу на ее теле — и из-за этого пропустил несколько ударов по плечам и бедрам. Они сражались безо всякой защиты, потому что собирались только размяться — оба же видели состояние друг друга, но вошли в раж. Наконец, они одновременно опустили мечи, едва переводя дыхание.

— Я тебя не загоняла? — осторожно поинтересовалась девушка, отбрасывая со лба мокрые волосы.

А он не сразу ответил, любуясь этими влажными рыжеватыми кольцами, окружавшими ее голову ореолом.

— Может, продолжим без оружия? Честно говоря, уже не уверен в своей способности сейчас контролировать клинок.

— Можем и просто остановиться, — предложила Гайя, видя, как тяжело дышит покрытый крупными каплями пота мужчина. Она уловила едва ощутимый запах еще не до конца справившегося с болезнью тела, исходивший от него, и вгляделась в жесткие глаза с сузившимися от перенапряжения и тщательно скрываемой боли зрачками.

— Нет, — покачал головой Волк. — Если только ты сама не в силах продолжать тренировку.

— Я? — фыркнула Гайя, убирая клинок в стойку и становясь в стойку для рукопашного боя.

Они оба были умелыми рукопашниками, но Волк, будучи гораздо крупнее, тяжелее и ширококостнее, использовал свое преимущество — проскользнул девушке за спину и прижал ее спиной к к своей широченной груди, а руками обнял, спеленав ее руки.

Гайя рассмеялась:

— Ты выиграл!

Волк сразу же, чтобы не причинить ей боли в поврежденных ребрах, ослабил захват, но не смог отказать себе в удовольствии — и осторожно скользнул пальцами по ее совершенно мокрому от телу, к удивлению мужчины, по-прежнему пахнущему лотосом, а не потом. Он вздрогнул от близости ее тела — такого прекрасного, гибкого и сильного, с нежной гладкой кожей, но вовсе не кажущегося беззащитным.

Волк на мгновение зажмурил глаза, загоняя вглубь образ погибшей давным-давно его юной супруги, и многократно отмщенной им. Он безжалостно и хладнокровно уничтожал врагов Рима и лично Октавиана — сначала мстил за разрушенную любовь, а после пришло осознание, что и кто-то из его товарищей может потерять вот так близких, и он делал что мог, лишь бы не допустить. А вот теперь он держал в руках бесценное сокровище — и мог одним движением подчинить себе ее тело, но при этом навсегда потеряв ее душу. И он замер, не смея шелохнуться и борясь с зовом вновь разбуженной ею плоти.

Гайя тоже замерла в его железных объятиях, чувствуя, как стучит его сердце. И вдруг она ощутила еще короткий удар, со стороны спины и резко крутанулась у него в руках, оказавшись с мужчиной лицом к лицу — и от спины через бедро к животу что-то твердое прочертило по ней. Она было подумала, что это рукоятка или ножны ножа, спрятанного Волком в складках сублигакулюма так искусно, что она не заметила, хотя и была натренирована не только замечать любое спрятанное оружие, но и даже инстинктивно ощущать его присутствие. Но небольшой опыт подсказал девушке, что ударило ее в бок нечто совсем иное, и она залилась краской смущения — увидела, как Волк смотрит на ее губы, которые она облизнула, борясь с жаждой.

Волк, боровшийся с искушением поцеловать ее, зацеловать до головокружения у обоих, заметил, как она совсем по-девчоночьи засмущалась — и отпустил руки.

— Знаешь, мне лучше уйти… — хрипло выдохнул он.

Он сделал шаг назад и покачнулся, невольно ища рукой опору. Гайя прыжком подлетела к нему и поддержала уверенным движением, в котором не осталось и тени недавнего смятения:

— Никуда тебя в таком состоянии не отпущу. Сейчас помогу обмыться, и ляжешь. По крайней мере, до завтра поспишь здесь. И за Ренитой пошлю сейчас.

— Не надо. — он прикрыл глаза, пытаясь справиться с собственным телом, что так стремилось к ней. — Помыться не откажусь. Но сам. Не надо Рениты. Я в порядке, просто немного устал.

— Рухнешь. А в ванной сплошной мрамор и медные краны.

Волк и сам понимал, что упасть без сознания в ванной будет совсем весело — разбить голову не входило в его планы. Но и принять ее помощь не мог — впервые в жизни он не доверял своей силе воли.

— Будет повод снова ощутить твои прикосновения, — попробовал отшутиться он.

Гайя в ответ на его слова снова полыхнула румянцем, но быстро вязал себя в руки:

— Хорошо, — она решила, что он отказался от помощи из гордости, и не стала настаивать, лишь попросила управляющего приготовить гостю купальню и комнату.

Волк не стал спорить — он прекрасно понимал, что если соберет остатки сил в кулак и уедет, то действительно свалится где-нибудь на улице. И тогда буде досужим языкам что обсуждать: «Допился преторианец до того, что свалился с коня посреди Аргилета». Он подставил ноющее каждой мышцей, но заметно ожившее после упражнений тело под горячие струи воды, растерся простыней и едва сумел дойти до кровати, где сразу же заполз под одеяло и провалился в глубокий целительный сон. Расплывающейся перед сном мыслью была Гайя — в солнечных лучах, вся золотистая от легкого загара, с нежной улыбкой на четко очерченных губах. И Волк заснул, спокойно заснул, с улыбкой — впервые за долгие годы.

Гайя, заглянула проверить, что с ее нежданным гостем все относительно хорошо, и только тогда позволила и себе насладиться благами цивилизации в виде ванны с горячей водой. А затем тоже заснула — в своей спальне.

* * *

— Рыбка, — Дарию было жаль будить крепко спящую после ночи горячих объятий и поцелуев девушку, но префект строго-настрого предупредил его, что никаких праздношатающихся в лагере не потерпит и что жрицу-цветочницу на военную службу не он притащил.

Девушка распахнула глаза, спросоня хлопнув длинными ресницами несколько раз:

— Уже пора?!

— Давно, а не уже, — поторопил он ее. — Погоди, не надевай на себя все подряд.

Он выхватил из рук девушки поножи, которые она неумело пыталась приладить, путаясь в ремешках. Благодаря высокому росту Рыбки, все воинское снаряжение нашлось для нее легко, а что касается узких плеч, на которых повис панцирь, накануне оружейник только развел руками и подбодрил, как умел:

— Не переживай, накачаешься постепенно. Вот на трибуне Флавии же ничего не болтается.

Дарий подхватил натянувшую тунику девушку за руку, и выбежал вместе с ней из палатки.

— Мы куда?

Он не ответил ей, потому что уже командовал ребятами, постепенно присоединявшимся к ним, выбегая из своих палаток. Дарий в глубине души опасался, что Рыбка не сможет пробежать и половины их обычной утренней дистанции, и был готов в случае чего отправить ее назад в лагерь под благовидным предлогом, чтобы не выставлять на посмешище перед ребятами. Но девушка оказалась выносливой и стремительной — бежала наравне с парнями, совсем не сбив дыхание, только коса раскачивалась из стороны в сторону на ее чуть откинутой назад голове.

А вот за тренировочные поединки Дарий и не волновался — все же чему-то ее должны были научить в храме, раз уж поставили охранницей. И действительно, девушка не растерялась в рукопашной схватке — Дарий почувствовал в ней неплохие задатки воина. Рыбка оказалась быстрой и хорошо держала удар, хотя Дарий, сцепив зубы, постарался представить на ее месте Гайю и мало щадил девушку, разве что берег ее лицо.

Несмотря на усталость и обилие впечатлений, Рыбка не становилась вялой к концу дня, а ее глаза все больше и больше загорались радостными огоньками. Дарий украдкой любовался ею — с каждым часом она напоминала ему все больше Гайю. Но не ту Гайю, которую он знал и любил в когорте спекулаториев — жесткого, умудрённого опытом воина, а ту, о которой мог только догадываться и какой ее знали здесь разве что Марс и сам префект.

Дарию постоянно приходилось быть начеку — Рыбка принимала новую жизнь с таким восторгом и старанием, что могла наделать ошибок. Она легко справлялась со своей длинной и толстой косой, успевая промывать от пыли и пота и расчесывать ее по вечерам — сказывался опыт службы в храме. Но вот когда дело дошло до тренировки с горящими охапками хвороста, среди которых надо было пробежать воинам, а где-то и перепрыгнуть, то Рыбка, оценив обстановку, выхватила из-за пояса нож и намотала косу на ладонь. Дарий прыжком подскочил к ней и выбил нож из руки довольно жестким приемом — он знал, что рука поболит пару часов, а косу такую растить много лет.

— Она же сгорит, — обиженно протянула девушка, встряхивая ушибленной правой рукой и подбирая нож левой.

— Не сгорит, — успокоил ее Дарий. — У Гайи же сгорала.

— У Гайи, — переспросила Рыбка, наморщив носик и старательно припоминая образ лишь мельком виденной ею женщины-офицера. — Так у нее едва по плечам волосы. И она их под шлем убирает. А моя коса туда не лезет. Не ведро же у вигилов просить.

— Стриженая Гайя недавно, года не прошло. У нее в Сирию командировка была, — отрезал Дарий. — А до этого коса роскошная была, а она же и воевала лет восемь в лесах и болотах. Скручивала и закалывала на затылке волосы. Все у нее прекрасно убиралось. Когда надо.

Он сам закрутил ей косу, а сверху осторожно надвинул шлем, полюбовавшись результатами своей работы.

— Вот и все дела. Вперед, воин, — улыбнулся ей одними глазами Дарий, напуская на себя вид грозного и неприступного командира.

Рыбка понеслась вместе с остальными ребятами, решительно перелетая через горящие вязанки и проскальзывая между ними. Ее длинные тонкие ноги мелькали в дыму и она вовсе не выглядела беспомощной.

Наконец, тренировка, показавшаяся переживавшему за девушку Дарию длящейся бесконечно, все же завершилась. Он отпустил измученных ребят отмываться от копоти и обедать, а сам отыскал среди них Рыбку — узнать ее сейчас можно было только по узкоплечей и узкобедрой фигуре.

Дарий придержал ее незаметно за руку и, дождавшись, когда ребята отойдут вперед, развернул девушку к себе, заключив в объятия:

— Не устала? — он вдохнул исходящий от нее запах гари и слабенького женского пота, и он показался ему гораздо естественнее, чем все благовония, которыми были обильно политы женщины в Палатинском дворце.

— Нет, что ты! Так весело! — с искренней улыбкой ответила девушка, даже не замечающая, что вся перемазана копотью, которая черными струйками, смешавшись с потом, стекает по ее лицу, шее и груди.

Дарий бережно стянул с нее шлем и взял обеими руками ее голову, запустив пальцы во влажные, спутавшиеся волосы:

— Не обожглась?

Она испуганно оглядела себя, переступила своими длинными стройными ногами, обтянутыми под туникой браками, узкими галльскими штанами, постепенно вошедшими в обиход у легионеров.

— Нет, я бы почувствовала. И к тому же, чем быстрее бежать, тем меньше шансов получить ожоги, — девушка попыталась стереть мешающие ей капли пота с верхней губы и носа, проведя по ним тыльной стороной ладони, и ее запачканное личико украсилось еще и кривыми черными усами.

Дарий жадно всматривался в ее по-детски счастливую мордашку, всю покрытую разводами сажи, но такую открытую, сияющую, что она выглядела даже младше своих лет. Она казалась ему сейчас намного ближе и понятнее, чем тогда в храме — там она говорила и делала то, что было заучено, а сейчас по-настоящему радовалась жизни, принимая все ее моменты. Пропотевшая до последней нитки, закопченная, со слипшимися волосами, в прожженной местами тунике, она казалась ему самой прекрасной девушкой в Риме — и очень остро напоминала Гайю, умевшую сохранять естественное достоинство даже грязной и усталой. Дарий вдруг сообразил, что выглядит сейчас также, как и она, и махнул рукой на приличия — поцеловал прямо в черный кончик носа и прижался губами к ее тут же открывшимся ему навстречу губам. Они самозабвенно целовались, забыв обо всем на свете, а их руки уже бродили под туниками друг друга. Дарий хотел уже было, воспользовавшись тем, что они были довольно далеко от лагеря, сорвать с себя и с нее грязные тряпки и дать волю желанию, распалявшему все больше и больше обоих.

— Обедать не собираетесь, что ли? Ты сам как хочешь, а она такая тоненькая, что в ноябре ветром унесет, — поинтересовался невесть зачем проходивший мимо Друз и ушел, не дожидаясь ответа.

Дарий с трудом оторвался от любимой, проклиная свою несдержанность — даже не дал девушке умыться и перевести дух, а ведь после короткого отдыха им предстояла новая тренировка.

Шли дни, и ребята перестали окончательно коситься на Рыбку, видя ее смелость и старание, а она заражала их своей веселой энергией.

Увидев, как вечером ребята, собравшись на тренировочной площадке, играли в харпастром и гоняли ногами мяч, скрученный из слоёв кожи и конского волоса, она решительно двинулась к ним:

— Примете в игру?

— Нет, — решительно отрезал один из парней, заклеивая ссадину на колене широким листом, сорванным с окружавших площадку кустов. — Затопчут. Тут до рукопашки доходит, ногами и по мячу, и друг по другу бьем.

— Это же весело! — воскликнула Рыбка, широко распахивая восторженные глаза. — А от пинков и увернуться можно! Ребята, ну возьмите меня!

Парни переглянулись:

— Давайте возьмем попробовать. А сами постараемся поаккуратнее. Девчонка все же.

— Девчонка? — возмутилась Рыбка. — Я воин-спекулаторий!

Ей в ответ раздался дружный мужской смех:

— Ладно, грозный воин, иди сюда. И постарайся все же под ноги не попадать.

Игра началась снова, и несколько десятков молодых парней с криками и свистом носились по утоптанной до каменного состояния поляне, норовя вырвать друг у друга мяч всеми способами. Они валились друг на друга, толкались, боролись в пылище, поднятой тяжелыми кальцеями — но все это без злости, просто от избытка сил и молодого задора. Рыбка носилась вместе со всеми, хохотала, перепрыгивала через сцепившихся на земле игроков, перебрасывала мяч сильными и точными ударами, как будто уже не раз играла в эту игру. Она сразу стала такой же взмокшей и чумазой, как и все ребята, коса растрепалась, покрылась пылью и повисла прядями вдоль раскрасневшегося лица, светящегося радостной улыбкой.

Дарий, заглянувший на площадку в поисках любимой, пришел в ужас — он неплохо играл в харпастром, и знал, что после таких яростных схваток к Рените начинают тайком друг от друга и от командиров забегать пациенты с растянутыми лодыжками, выбитыми пальцами и ссадинами по всему телу. Он мгновенно нашел в толкучке Рыбку — и схватил без всяких церемоний прямо за косу у основания головы.

— Ты что, с головой не дружишь? Куда полезла? Хочешь в лубках оказаться со сломанной ногой или рукой? Нашла забаву!

Он рычал, и ребята остановились, виновато оглядываясь на командира — они и сами поняли, что зря уступили просьбам девушки, потому что Гайя на их памяти никогда в эту игру не играла, хотя могла так отправить выкатившийся к ее ногам мяч, что удивляла силой удара даже бывалых игроков.

Дарий, схватив за руку, оттащил бегом девушку к палаткам. А там уже дал волю иным чувствам — зацеловал ее, перепачканную, растрепанную и пахнущую потом не только своим, но и ребят, с которыми возилась в одной куче. Он целовал ее так, что она забыла, что только он кричал на нее — и снова доверчиво прижалась к нему, прильнула всем неостывшим после беготни телом.

— Идем помоешься, — рассмеялся он. — И спать. Завтра подниму всех еще до рассвета.

— А куда? — встрепенулась Рыбка, и глаза ее вновь загорелись веселым любопытством.

— Увидишь, — слегка щелкнул ее по носу Дарий. — Из лука стрелять умеешь?

— Да. И неплохо. А вот копье метать ни разу не пробовала.

— Смешная ты, — покачал головой Дарий, прижимая к себе жилистое тонкокостное тельце рослой девочки.

Дарий чувствовал, что с каждым днем Рыбка становится ближе и дороже ему. Детская непосредственность удивительным образом сочеталась в ней с отличной выучкой и смелостью. Но, в отличие от остальных спекулаториев, она не имела опыта настоящей войны, и единственной потерей в ее жизни была утрата родителей — и то знала она об этом только из рассказов старших подруг, заменивших ей мать. В храме ее выучили сражаться в ближнем бою и стрелять из лука, она была здоровой и выносливой — но воспринимала все тренировки как веселую игру.

Она светилась счастьем даже на тяжелых тренировках по спуску сверху на толстых пеньковых веревках, а влетев в окно специально отведенного для тренировок полуразрушенного после пожара здания на окраине Эсквилина, радостно кричала ребятам:

— Привет! Я тут! — и заливалась смехом.

Ребят это не раздражало — наоборот, все любили ее и улыбались в ответ на ее шутки и улыбки. Раздражать могла бы слабость, жалобы — но ничего этого от нее ни разу никто не слышал. Она жадно впитывала все, чему учил Дарий своих бойцов — и знания ложились на подготовленную почву.

Дарий стал замечать, что почти забыл о том, что у него иногда ноют раны на смену погоды — он и сам словно стал мальчишкой рядом с ней. А Рыбка была неутомима и щедро вознаграждала его сверх ожиданий — и не только на тренировках, спасая его от упреков, что, мол, притащил девчонку и возится с ней. В свободное время девушка умудрялась быстро справиться со всеми делами и найти возможность прильнуть к нему с нежными ласками.

У Дария кружилась голова, когда она, оставшись с ним наедине в палатке, сбрасывала тунику и прижималась к нему худеньким обнаженным телом, проводя пальчиками по его мышцам, легонько касаясь губами шрамов. Он старался быть с ней очень нежным — она казалась ему такой тоненькой и хрупкой, что он боялся сжать ее в объятиях так, как хотел, чтобы ощутить ее близость всей кожей.

И засыпая с ней в руках, он отгонял мысль о том, что рано или поздно ему придется взять Рыбку в бой…

— Дарий, твой отряд должен срочно отправляться по Аппиевой дороге к Таррацине, по направлению к мысу Цирцеи, — Фонтей был напряжен неимоверно, потому что его срочно выдернули из дома, где готовилась к родам Юлия.

— Мы можем пройти по самой дороге?

— Да. Вы же, надеюсь, не строевым шагом, с букцинами и аквилами собрались? Пройдете по дороге. А дальше сам посмотри, что и как. Лето было сухим, топи могли и подсохнуть. Вышлешь разведку.

— Идти около трех суток до Таррацины, если быстрым маршем с короткими привалами днем и ночевками.

— Вам не надо доходить до самого города. По нашим данным, которые вчера Друх вытряс у очередного поганца, там, где дорога идет через болота и еще не вышла к побережью, есть еще один лагерь наемников.

— А более подробно?

Фонтей развел руками:

— Разве что между побережьем и дорогой. Похоже, гад и сам толком не знал.

— А насколько вообще можно верить его словам? — Дарий не был склонен бросаться на поиски лагеря наемников, не убедившись в том, что они не окажутся в ловушке.

— Гайя отловила. Она и допрашивала.

— Значит, сведения верные, — кивнул Дарий. — И вряд ли он знал больше. Знал бы, узнала бы и Гайя.

— Это да, — согласился Фонтей. — Они же с Марсом так ту Луциллу и держат за дурочку. А на ее виллу по-прежнему забредают всякие странные личности. Но Луцилла теперь безоговорочно верит Гайе, и мимо нас ничто не проходит.

— Гайя со мной пойдет?

— Нет, — жестко отрезал Фонтей. — Она слишком дорогое оружие Рима, чтобы рисковать ею в рейдах. Хотя она и рвалась сама вести отряд…

Фонтей бросил взгляд на клепсидру — прошло уже больше часа, как он покинул дом, в котором, несмотря на поздний час, горели все лампионы и царила суета. Когда прискакал вестовой, он мерял шагами атриум, сжимаясь от мысли, что сейчас услышит душераздирающий крик племянницы. Но из спальни Юлии раздавались только голоса рабынь и повитухи. Ренита тоже была здесь, еще более блеклая и сонная, чем обычно, с покрытым коричневыми пятнами, одутловатым лицом. Она сразу развела руками от бессилия:

— Я же ни разу не принимала роды… Могу только побыть рядом на всякий случай.

Фонтей был благодарен ей и за то, что именно Ренита все нашла и заранее договорилась с лучшей повитухой в городе, которая была готова к вызову в дом префекта спекулаториев и не испугалась, когда за ней приехал огромный мужчина на таком же крупном белом коне. Уже оказавшись перед ним на коне, женщина разглядела, что у воина необыкновенного оттенка изумрудные глаза, а рука, сжимающая поводья, выше и ниже наруча покрыта причудливой черной вязью рисунка, и невольно вздрогнула. Но в доме ее встретили еще две беременные — Ренита и Гортензия — и повитуха невольно успокоилась, поняв, что она сюда будет приходить часто в ближайшее время.

И вот теперь Фонтей постарался выбросить из головы все, что не относится к предстоящей операции — в конце концов, он был уверен в Рените и ее выборе повитухи, а сам в этом деле не смыслил. Потому и предпочел, чтобы каждый занимался своим делом.

— В помощь тебе я отправлю Квинта, — промолвил он, все еще раздумывая, не слишком ли мало людей выделил Дарию. — А вот из медиков могу капсария только отправить. Сам понимаешь, Ренита…

— Понимаю, — кивнул Дарий. — А мы постараемся не вляпываться!

Фонтей горько усмехнулся — в способностях Дария собирать в себя стрелы он уже убедился неоднократно.

— Задача у нас какая? — уточнил Дарий. — Уничтожить? Или задержать по возможности?

— Допрашиваете прямо там, кого живым возьмете. Но можете особо не церемониться. Тех, кто этим делом заправляет, там, по все видимости, нет. Одни предатели, уже заматеревшие, учат других. И все они хотят только денег, продавая друг другу и иноземным хозяевам Рим оптом и в розницу на вес. Так что режь под корень. Можешь в болоте и утопить. Или в яму какую заройте поглубже, если силы у ребят будут. В общем, разберешься по ситуации.

Дарий кивнул. Его мысли были заняты Рыбкой — ее надо оставить. А зная упрямый характер девчонки, придется придумать весомый предлог. Префект словно прочитал его мысли:

— Эту с косой свою отправишь подменить Рениту в госпиталь. У нее вроде неплохо получается, — глаза Фонтея невольно потеплели. — Она хорошая девочка, светлая такая…

Дарий снова кивнул молча, погружаясь в карту, разложенную на столе в штабной палатке. Аппиева дорога была удобной и многолюдной, шла она в основном по открытой местности — где же там можно было скрыть целый военный лагерь? Он знал из рассказов Гайи, Марса и других ребят, воевавших на севере, что там многие племена роют жилища в земле, укрепляя их бревнами. И если такое сооружение замаскировать сверху ветками, кустами, то его можно и не заметить. Тем более вдоль дороги тянулись Помптинские болота, служившие рассадником лихорадки.

— Интересно, а как поганцы выживают в таком гнилом месте? Там же почти и селений нет из-за этого, — подумал он вслух.

— Потому и выживают, — буркнул подошедший Квинт.

Квинта разбудили после тяжелого дежурства, ему пришлось дважды выезжать на помощь урбанариям, которые сначала приняли пьяные угрозы за чистую правду и побоялись сами задерживать мужчину, который уверял их и своих соседей, что разлил в подвале инсулы земляное масло и готов бросить туда факел, если кто-нибудь посмеет ему перечить. Ребята Квинта сумели пробраться в подвал и убедиться, что никакой угрозы пожара нет — и только после этого урбанарии скрутили разбушевавшегося безумца. А вот второй выезд и принес тот самый урожай, последствия которого им сейчас и предстояло расхлебывать.

Дарий быстрым шагом вернулся в свою палатку и принялся собираться в путь. Спящая Рыбка встрепенулась, когда ему пришлось высечь огонь и зажечь масляный светильник. Очевидно, стук кресала ее и разбудил.

— Ты куда? — сонно пробормотала девушка и села на койке. Завернувшись в одеяло. — Я и не заметила, как ты убежал от меня…

— Спи, родная, — поцеловал ее теплую макушку Дарий. — А утром иди дежурить в госпиталь.

— А что случилось? Кого-то ранили?

— Никого, все хорошо. Просто Ренита отлучилась по делам в город. Рожает жена одного из наших офицеров.

— Хорошо. А ты куда? — повторила вопрос девушка, просыпаясь окончательно.

— Ненадолго. Пару дней туда, пару дней назад. К сентябрьским идам вернусь.

— Один?

— С ребятами. И с Квинтом.

— Ой, и правда. Его ж тоже нет. И давно, со вчерашнего дня.

Дарий огляделся — они снова были в палатке одни. Он поборол искушение заняться любовью с Рыбкой прямо сейчас — а вдруг они больше никогда не увидятся? Но не стал искушать судьбу — хорош боевой командир, который вместо того, чтобы проверить снаряжение бойцов, предается плотским утехам.

— Так. Я с тобой, — Рыбка решительно вскочила на ноги.

— Никуда ты не пойдешь. Я тебе твои задачи уже определил, — рыкнул Дарий.

Но девушка была непоколебима:

— Вы уходите на несколько дней. А если раненые будут?

— Типун тебе на язык. Мы идем просто прогуляться.

— Тогда тем более ничто не мешает взять меня с собой. На прогулку-то.

— Ксения, — Дарий впервые назвал ее по имени, потому что был очень взволнован и рассержен. — Ты на военной службе. И здесь не обсуждают приказы. Прикажут, и пойдешь двор мести.

— Пойду, — согласилась она и улыбнулась совершенно неожиданно. — Но сейчас я нужнее в походе. А врача, если понадобится, легко можно найти в Риме. А вот если вы куда-то идете бродить, то там я и пригожусь. Да не обязательно же бой. А змея кого укусит?

— А на ежика кто сядет? — в тон ей ответил Дарий, затягивая вещмешок. — Все, будь умницей.

Он вышел из палатки, столкнувшись нос к носу с Варинием, уже полностью готовым в поход.

— Ну как? Не жалеешь, что расстался с тихим местом у коновязи?

— Нет! — в глазах юноши Дарий прочитал решимость.

Вариний и правда повзрослел за тот год, что провел в когорте. Он многое увидел, многое узнал, а его здравый ум и горький жизненный опыт помогли парню сделать правильные выводы. Марс сам тренировал его, когда выдавалась такая возможность, и постепенно Вариний стал полноправным членом группы Дария.

— А что ты тут делаешь? — поинтересовался Дарий. — Почему не с остальными?

— Зашел за Рыбкой, — просто ответил Вариний, и сердце Дария кольнула ревность.

— Это с какой стати?

— Она же с нами идет. Разве нет?

— Нет. Сам-то давно начал выезжать? Рано ей. Пусть поучится.

— А я думал, она вместо тетушки Рениты.

— Кого?! Тетушки? Это ты ее так прозвал?

— Нет, все наши… — засмущался Вариний. — Мы ж любя. Она такая заботливая, что иногда ужас. Тебя не было зимой. А я промерз в карауле, снег мокрый шел как назло в тот день. Ну и утром с такими соплями встал. Собрал их и побежал со всеми на пробежку. Так она заметила, отловила за руку, и при всех мне нос выбила. Вот смеху у ребят! И утащила к себе, дальше мучить.

— Нос-то прошел?

— Да к вечеру. Говорю же, заботливая она. Лечит хорошо. Но из человека посмешище сделать, это ей раз плюнуть. Вот и Волк, вернувшись с лечения, шарахается при виде нее. А уж Волка чем напугать разве возможно?!

Дарий невольно фыркнул — действительно, представить себе Волка испуганным было невозможно, как и Гайю. А вот светло-серые глаза Рыбки смотрели на него и правда испуганно, когда он выходил из палатки — в них плескалась такая тревога, такая боль прикормленного и покинутого зверька, что он невольно содрогнулся.

Ребята были уже наготове. Они выдвигались пешком, потому что лошади создавали дополнительные трудности, их надо было кормить, сторожить, да и отряд всадников на дороге привлекает внимания гораздо больше. Шли они далеко не при параде — так как предстояло искать лагерь, затерянный в топях, то было решено оставить тяжелое вооружение и максимально облегчить себе ношу.

Дарий и Квинт построили свои отряды, еще раз пересчитали воинов. И тут взгляд Дария упал на воина, стоявшего в самом конце шеренги.

— Ксения, а ты что тут делаешь?! — рявкнул он. — Марш на место.

Девочка качнула головой, сжимая тяжелую сумку Рениты, висящую у нее наискосок так, что прижатая ремешком туника обрисовала небольшие острые грудки.

Дарий с надеждой взглянул на Гайю, специально приехавшую сюда, чтобы дать ему советы перед выходом:

— Помоги, а? Меня девчонка дураком выставляет. Отправь ее сама отсюда. Ну не могу я быть с ней зверем! — взмолился он так тихо, что слышала его только Гайя.

— И не будь. Она же вполне осознанно собралась. И я, кстати, видела, как она бинты собирала. Я зашла как раз в санитарную палатку, взять мазь, рука опять замучила. Видимо, смена погоды. А там она собирается. Помогла ей немного.

— Ну знаешь, — махнул рукой Дарий. — Она мне дорога. А там что? Подставить ее под удар?

— А тут что? У меня вот рабыня вчера с крыльца упала, вытряхивая покрывало. Ветром ее сдуло. Ушиблась, ногу подвернула, рыдала на всю улицу. Так что не понятно, где еще опаснее. А без медицины в дальний рейд идти опасно, тем более что девочка подготовленная.

Дарий, нервы которого были напряжены до предела, решил, что Гайя тоже над ним смеется — ответил срыву:

— Ты же ее и надоумила в строй встать! Пользуясь, что старше меня по званию. Да что ты своей меркой меряешь? Ты солдат, а она совсем девчонка! Она еще слишком молода…

— Это быстро проходит, — холодно обронила Гайя, резко развернулась и ушла с площадки, на которой отряд готовился к выходу.

Ксения не слышала разговора, она видела только, что трибун подошла к Дарию и о чем-то с ним переговорила, и успокоилась окончательно, решив, что Гайя нашла нужные слова и Дарий сам понял, какую ошибку бы совершил, оставив ее в лагере. Ксения была вполне уверена в том, что справится, если вдруг придется помогать раненым — она не взялась бы лечить, но промыть и перевязать рану умела, могла и дать обезболивающее снадобье. Единственное, что ее тревожило — а сможет ли она пройти столько?

Отряд вышел еще задолго до рассвета, и первые солнечные лучи застали их уже далеко от городских стен. Начало осени постепенно проявляло себя — утро было довольно прохладным, а ближе к полудню в воздухе появились паутинки. Они прошли мимо виноградников, где дозревали поздние сорта темно-синего винограда, а дальше Аппиева дорога потянулась по унылой местности среди заболоченных луговин и чахлых рощиц. Дорога была удобной, ровной, и идти было легко. Ксения рассматривала придорожные гермии, попадавшиеся им на пути и вспоминала услышанные ею от самых старых жриц рассказы о восстании Спартака, остатки войска которого были распяты на крестах от Капуи до Рима. За прошедшие почти сорок лет сгнили и тела, и сами деревянные, наспех сколоченные кресты, остались только кое-где торчащие из земли догниваюшие пни, напоминаюшие, что здесь эти столбы и были вкопаны.

Постепенно солнце стало пригревать сильнее, и ребята, хоть и шли практически без доспехов, сполна ощутили на себе удушливую жару, исходящую от окрестных болот. Дышать было тяжело, и на покрывшихся потом людей стали налетать полчища оводов. Но если мужчины к такому были готовы — все же имели опыт службы в легионах, да и на учениях приходилось сталкиваться, то Рыбка оторопела. Она пыталась отгонять на ходу кусающих под коленками насекомых, но стала сбиваться с ритма шага и едва не выпала из своего места в строю. Шагавший рядом парень поддержал ее под локоть:

— Да плюнь ты на зверье жужжащее. Скоро перестанешь их чувствовать. Перетерпи.

Рыбка стиснула зубы и решила, что справиться с мелкими кровососами сможет — а иначе Дарий сочтет ее и правда девчонкой и плаксой.

Рыбка оглянулась в поисках Дария — он шагал сбоку строя, далеко впереди. Ее немного покоробило, что за несколько часов, что они были в дороге. Он таки и не подошел к ней ни разу, хотя с некоторыми ребятами переговаривался о чем-то односложно и даже шутил. Даже на коротком привале, когда они успели только подтянуть ремешки кальцей и сделать по нескольку глотков воды из фляжек, Дарий лишь скользнул по ней глазами и прошел дальше, усевшись рядом с Квинтом и еще несколькими ребятами постарше.

Они шли, почти не останавливаясь, делая только короткие стоянки и довольствуясь взятыми с собой сухарями и сушеным мясом.

— А мы разве не будем варить похлебку какую? — тихонько спросила Рыбка у ребят, рядом с которыми плюхнулась без сил на высушенную солнцем придорожную траву.

— Нет. Обычно, когда легион или даже манипул выступает в поход, то за ним тянется обоз. Там едут котлы, треноги для них, запас продовольствия и даже ручные жернова, чтобы смолоть муку и поджарить лепешки.

— На чем? И сковородки тоже едут? — распахнула глаза Ксения, не зная, верить или нет, потому что ребята иногда шутили над ней и рассказывали небылицы.

— На лопате. Укрепления же не руками копают. Так что лопаты есть всегда. И в достаточном количестве. У каждого. А ты разве не копала еще рвы?

— Нет, — покачала головой девушка. — Но копать умею. И весной всегда помогала копать грядки под лекарственные травы.

Ребята рассмеялись:

— Значит, все еще у тебя впереди! Будешь теперь не ромашки свои сажать, а с нами вместе надолбы ставить!

Она рассмеялась вместе со всеми, наслаждаясь тем, что вот так сидит вместе с воинами и не чувствует себя ущербной или слабой, потому что дошла сюда сама. И есть силы идти дальше.

Уже в сгущающихся сумерках Дарий дал команду вставать на ночевку в небольшой рощице. Девушка с удивлением смотрела и слушала новое для нее — она никогда не видела, как выставляют дозоры, разводят костер в яме, чтобы пламя не было видно издали. Про костер она тоже узнала от ребят — они, несмотря на усталость и голод, находили силы болтать и смеяться с ней. Ксения помогла собрать хворост, и теперь могла вместе со всеми присесть к огню, потому что вечер принес прохладу, резко сменившую дневную жару. Но дышать легче от этого не стало — сказывалась близость болот, с которых на свет пламени на смену оводам прилетели комары.

Ребята развернули плащи, которые были скручены и закреплены на поясе. Потянула свой плащ и Ксения, но остановилась. Плащ был чистым, полученным совсем недавно, а она сама показалась себе очень грязной, потому что весь день пот стекал по телу струйками, щекотавшими спину и бедра, а на него налипала пыль, поднятая несколькими десятками ног в подбитых железными гвоздями кальцеях. Девушка оглянулась вокруг — никого из ребят это не смущало, хотя она ощущала запах их разгоряченных, натруженных за день тел. Они заворачивались в плащи и укладывались, еще раз напомнив друг другу, кто за кем встает в дозор.

— А я? — воскликнула девушка. — Я с кем в дозоре?

— Ты? — почесал затылок центурион Плавт, стройный, загорелый парень родом откуда-то из Равенны или Спины. — Ты же наша медицина? Так какие караулы? Спи, силы копи. А то вдруг придется кого из нас вытаскивать завтра.

Ксения не успела возразить, как быстрым шагом вернулись несколько ребят, отошедших чуть в сторону от стоянки:

— Командир, мы там озеро нашли. Небольшое, но чистое. Разреши искупаться? А то пыль комьями скатывается на теле.

— Дозоры выставить и по очереди. Головы не теряя, — коротко распорядился Дарий, исподволь наблюдая за Рыбкой.

Ему очень хотелось подойти к девушке, постараться загладить свою резкость и то намеренное холодное поведение по отношении к ней весь день. Дарий видел, как нелегко приходится девушке во время перехода — чувствовалось, что для нее непривычным было все, включая темп. И еще он очень волновался о ее ножках — хоть и приучалась Ксения ходить в кальцеях, но тренировки одно дело, а быстрый марш по каменной дороге — совершенно другое.

Дарий еще раз посмотрел на любимую — но она не выглядела ни замученной, ни страдающей от одиночества.

— Ой, а можно искупаться? — раздался ее звонкий голосок, полный ожидания счастья.

— Идем с нами? — предложил ей кто-то из ребят, поднимаясь с травы у костра.

И она исчезла за порослью пиний.

Дарий обменялся взглядами с Квинтом.

— Иди, — кивнул тот. — Я после схожу. У нас в деревне не до чистоплюйства было. Так что не помру от грязи.

И Квинт опустился на траву, наблюдая за лагерем — важно было, чтобы дозоры не «потерялись» от снующих туда и обратно небольших группок.

Дарий неторопливо прошел среди кустов и поднимающихся в их тени выше пояса луговых растений, не высохших за лето на влажной от близости болот почве — хотя хотелось бежать бегом, безжалостно затаптывая все эти колючки и исходящие пухом стрелки. Он пытался успокоить себя — не хотел затевать ссору со своим же подчиненным. Но красивый молодой парень, младше его по годам, возможно, и ненамного, на год-два, но зато на целую войну — тот изо всех сил хотел казаться мужественным и суровым воином в глазах Рыбки. Дарий видел, как парень раздвигал для нее жгучие заросли крапивы, через которые он сейчас пробирался.

«Сам виноват», — подумал мужчина, остывая и успокаиваясь от ощутимых прикосновений крапивы и чертополоха. — «Мог бы и сам быть с ней поласковей. А винить девчонку не в чем. Она устала, она полна новых впечатлений. Вот только интересно, а мыться она с ним вместе полезет? Или с ними со всеми?»

Дарий неожиданно для себя увидел, что уже вышел на берег небольшого, с заболоченными местами берегами озерца, поросшего свисающими в воду кустами. Он окинул глазом воду — парни фыркали и деловито растирались в воде песком прямо перед ним, и девушки среди них явно не было. А чуть поодаль, где кусты образовывали зеленую нишу, в воде тоже происходило какое-то движение — он заметил расходящиеся круги и всплеск.

Дарий, стараясь не поскользнуться на мокрых камышах, уже примятых слегка чьей-то ногой, но ногой легкой, почти не вмявшей сочные стебли в грязь, пробирался в заводь. Уцепившись за ветки в очередной раз, он остановился в недоумении — Рыбка явно была там, и он даже слышал, как она что-то напевает себе под нос, но как она туда пролезла, не упав и не запутавшись в зарослях? Дарий плюнул и шагнул в воду как есть, обутый и в сублигакулюме, потому что тунику он сбросил на стоянке, но в боевом поясе с ножами. В таком виде они часто пересекали водные преграды на учениях — а Гайя свободно плавала и в легком панцире, с мечом. Дарию на службе не так часто приходилось сталкиваться с реками, в Ниле особо не поплавать, а вот Гайя в Германии наплавалась в разведцентурии вдоволь, и в снаряжении, и с оружием.

Он сделал несколько шагов по мягкому илистому дну и поплыл к заводи. Ксения действительно была там и, полностью оправдывая свое прозвище, с наслаждением плюхалась на мелководье в теплой, прогретой за день воде. Дарий проплыл по широкому кругу, там, где вода была более холодной — озеро питала не болотная вода, а подземные ключи. Девушка не замечала его, и он с ревностью и замиранием вгляделся в воду и в заросли — нет ли в них того красавца-декуриона. Но Ксения была совершенно одна — и в юном бесстыдстве и в полной уверенности. Что ее никто не видит, разделась полностью.

Дарий едва не утонул, потому что одновременно опустил руки и ноги без сил — так она была хороша в прозрачной, темной воде, подсвеченной лишь широкой луной. Светлая кожа, плывущие по воде льняные волосы — все это резко и больно напомнило ему Гайю в тот вечер, когда они плавали в Тибре. Но Рыбка была совсем другой, хотя и напоминала ему иногда его же фантазии о том, какой могла бы быть Гайя в возрасте Рыбки, совсем молодым легионером или даже до поступления на службу.

Дарий полюбовался плещущейся девушкой и подошел к ней ближе, стараясь нарочно плескать воду ногами, чтобы не напугать ее. Он подошел к Рыбке и обнял ее поднявшееся из воды тело — завидев приближающуюся фигуру в полутьме. Девушка испугалась и бросилась к берегу, а он перехватил ее в свои объятия.

Оба отмывшиеся от пыли и пота, чистые, в струях прохладной воды, они стояли по пояс в воде и обнимались. Дарий очень осторожно поцеловал девушку, стараясь вложить в поцелуй все раскаяние, овладевшее им — за то, что бы с ней так груб сегодня. Она ответила, сначала неохотно, но постепенно все откровеннее и откровеннее. А затем Дарий почувствовал, как ноги девушки, ее тонкие длинные бедра скользнули по его бедрам и сомкнулись на пояснице. И он перестал себя сдерживать — развернулся так, чтобы солдатам в лучшем случае была видна его спина, сорвал одной рукой узел сублигакулюма и бросил его на куст — а вот с поясом расставаться не рискнул. И прижал к себе трепещущее тельце, прохладное сверху и неожиданно оказавшееся горячим внутри, в самой сокровенной ложбинке. Он поцелуями гасил ее вскрики восторга — а девушка цеплялась за него до изнеможения. Ее кожа высохла от воды и покрылась бисеринками пота, а влажные волосы свисали до самой воды.

Наконец, оба обессиленные, они опустились в воду, тяжело дыша и приходя в себя.

— Пора выбираться отсюда, — тихонько шепнул ей Дарий.

Он привлек ее к себе, прижался губами к виску, очень мягко и нежно поцеловал, а потом вынес из воды на руках. Они прошли по воде туда, где берег был песчаным, и прошли той же тропинкой к стоянке, светившейся огнями осторожных, небольших костров, почти не дымящих — это постарался Квинт.

Дарий заметил, что девушка начала подмерзать в прохладном ночном воздухе. И подвел ее ближе к костру, накинув на плечи плащ и завернув ее с руками.

— Мне еще косу сушить, — пролепетала Рыбка, борясь со слипающимися глазами.

Дарий, уже не стесняясь ребят, расправил ее волосы так, чтобы они не вспыхнули от случайной искры и несколько раз встряхнул в теплом, подрагивающем воздухе возле огня. Поняв, что девочка засыпает на ходу, он подхватил ее на руки, завернутую в плащ, и уложил рядом с собой, согревая своим телом.

На рассвете Дарий поднял отряд — время не ждало, а силы восстановить времени хватило. Они собрались, перекусили — и вот уже снова под ногами пылит дорога, а над залитыми потом людьми кружат тучи кровососущих насекомых. Дарий не мог постоянно находиться рядом с Рыбкой — в ее же интересах, потому что ставить девочку в особое положение перед остальными не хотел, да и, любуясь Рыбкой, неутомимо шагающей в строю и успевающей еще замечать каких-то птиц и мотыльков в придорожных заболоченных кустах, можно пропустить засаду.

На привале он все же подошел к девушке, устало привалившейся спиной к своему вещмешку. Она сосредоточенно подтягивала ремешки кальцей, что-то рассматривала на деревянной подошве, от напряжения вытянув свои запыленные до колен, тонкие стройные ножки перед собой и шевеля длинными пальчиками, серыми от пыли.

— Натерла ногу? — искренне испугался Дарий, понимая, что если это так, то идти девушка вряд ли сможет, и придется нести ее по очереди всем, а это может вызвать резкую смену настроения у ребят по отношении к Рыбке.

— Я? — она и не заметила, как он подошел, и встрепенулась теперь всем телом, едва не вскочив на босые ноги.

Дарий придержал ее за плечо:

— Сиди, не прыгай. Дай-ка я взгляну, — он наклонился к ней, но ничего подозрительного не заметил на ее узких ступнях размером несколько больших, чем у Гайи, но тоже ровных и с высоким подъемом.

— Я не натерла! — засмеялась Рыбка, ловко подгибая ступни под себя и растопыривая коленки, отчего сидевший неподалеку парень, тоже возившийся со своими кальцеями, едва не заглотил ремешок, который придержал зачем-то зубами. — Ты не поверишь, но я умею ходить долго. Мы же ходили в храме Флоры собирать растения. И на болота эти тоже ходили. Так что я здесь не первый раз! Правда, мы в основном по дороге не ходили, рядом шли и тоже собирали.

Дария сначала бросило в жар при виде ее бедер, вынырнувших из-под задравшейся туники, а затем он задохнулся от удивления — вот почему девочка так спокойно переносила тяжелый даже для закаленных молодых воинов марш.

— Но вы же не так быстро? — вмешался тот самый декурион, который всю дорогу исподволь опекал Рыбку.

— Конечно, нет! Мы же всматриваемся в каждую травинку! Смотрим и запоминаем, какие и где созрели ягоды, какой куст растет в полную силу и с него плоды будут полны целебных ил, а какому и самому бы не загнуться.

Дарий слушал ее веселый голос, толкующий о таких вещах легко и понятно, и все больше удивлялся тому, со скольких же сторон раскроется ему нежная, гордая, стремительная и отважная Рыбка.

Вторая ночевка была короче, тише и тревожнее предыдущей. Они уже были в нескольких часах пути до того места, к которому стремились. Если допрошенные пленники не солгали и не ошиблись, то после полудня они должны будут выйти в окрестности лагеря наемников.

Ксения проверила еще раз сумку с медикаментами и порадовалась, что трибун, красивая, несмотря на рост и широкие плечи молодая женщина, сама помогла ей собраться. По пути с жалобами к ней никто не обращался, хотя трибун и предупредила, что ребята сами и не подумают признаться, что болит где-то. Рыбка пыталась спрашивать у ребят на привалах:

— Все целы?

Но в ответ слышала только шутки — например, про Тита, который не цел настолько, что его по вещмешкам разложили всем поровну. Тит, оказавшийся вполне без изъяна и довольно смешливым молодым воином лет двадцати пяти, на насмешки друзей ответил какой-то колкостью, а Рыбке предложил:

— Хочешь, могу и тебя на плечи посадить? Поедешь, как пун на боевом слоне!

Рыбка рассмеялась:

— Может, за то пуны и поплатились, что своими ногами топать не любили. Наши Карфаген разрушили и борозду там провели. Больше ста лет назад…

Но тут прозвучала команда строиться, и снова Рыбка шагала в строю, стараясь не гнуться под тяжестью вещмешка и медицинской сумки.

Она радовалась, что они не отправились в полном вооружении — ей было еще довольно трудно в нем бегать на учениях, но все та же трибун с золотистыми волосами, свободно стекающими по наплечникам доспехов, успокоила Ксению, пытающуюся самостоятельно справиться с затягивающимся ремешками на спине панцирем:

— Это дело привычки, — женщина одним движением расстегнула перекрутившиеся во время бега ремешки. — Затягивай потуже. И они не будут елозить по спине. Девочка ты крепкая, здоровенькая, легко приучишься и бегать в них, и сражаться.

— А ты давно носишь их? — набралась смелости Рыбка, глядя в зеленовато-переливчатые, немного усталые глаза женщины, слегка подведенные изящными линиями черной и светло-синей краски.

— Тебе сколько лет? — прищурилась слегка трибун, окидывая взглядом тоненькую, чуть угловатую от выпирающих ключиц фигурку.

— Семнадцать! Почти…

— Что ж, — вздохнула женщина, растирая правой рукой запястье левой, стянутое наручем. — Я пошла служить в восемнадцать. Тоже почти… но год есть год в таком деле. Ладно, не переживай. Ешь как следует, упражняйся, не ленись.

— И командир мне то же самое говорит! — воскликнула Рыбка.

— Слушайся своего командира, он плохого не посоветует, — Гайя еле сдержала тогда улыбку, потому что знала, кто приходится командиром этой милой светленькой высокой худышки и как именно Ксения появилась в отряде. Была наслышана Гайя и о полумифических воинах-гиперборейцах, в стране которых полгода царили морозы и лежал снег, а проникнуть на их земли не удавалось никому из-за беспримерного мужества гиперборейцев. И даже Александр Македонский и Юлий Цезарь не решились идти туда на верную смерть.

Ксения кивнула, потому что Дарию верила безоговорочно не только как своему возлюбленному, но и как боевому офицеру — ночуя с ним вместе в палатке и предаваясь любви, Ксения успела разглядеть все шрамы на его молодом и закаленном теле, и они ей о многом сказали красноречивее, чем если бы он рассказал сам. Выспрашивать девушка не стала — и так понимала, что за каждым таким рубцом стоят страшные воспоминания о потерях не вышедших из битвы товарищей, боли…

Гайя уловила смятение в светлых глазах девушки и поспешила успокоить:

— Тебе и правда повезло с командиром. Как и мне когда-то.

— Дарий разве мог быть твоим командиром?! — распахнула Рыбка длиннейшие, но светлые ресницы.

— Что ты! Дарий моложе меня почти на три года. Мы со старшим центурионом Марсиусом Гортензием начинали служить под командованием Секста Фонтея.

— Префект? — прошептала благоговейно Рыбка. — Твоим командиром был сам доблестный префект спекулаториев?

— Он тогда не был префектом спекулаториев, — улыбнулась трибун. — Но отважным и мудрым командиром был всегда.

— И ты не вышла за него замуж? — ляпнула Рыбка и сама пожалела, увидев, какие сполохи топазового огня метнулись и застыли в глубинах больших глаз трибуна.

— Замуж? У него уже тогда была жена. Достойнейшая Гортензия всегда была надежным тылом нашего командира. И поверь, мне не до того было там. Тебе иной раз тяжело здесь, и я вижу это, хотя ты и не показываешь никому. Но здесь Рим в нескольких шагах, и можно даже сходить в баню, в термополию, в театр, да и просто погулять по мощеным улицам, заходя в лавки. А мы шагали через леса и болота, тащили повозки и раненых товарищей. Какая уж там любовь…

Ксения вздохнула, понимая, что задела сейчас какую-то незаживающую рану в душе трибуна Флавии — тоже внешне выглядящей всегда такой подтянутой и готовой в бой, что девушка неволь завидовала ей. Рыбка, конечно, привыкла в храме к тому, что ее старшие подруги благодаря постоянным лазаниям по окрестностям в поисках целебных растений выглядели здоровее и красивее тех женщин, которые обращались к Флоре со своими чаяниями, даже очень богатых и знатных, ведущих праздный образ жизни.

И вот теперь, засыпая возле Дария, укрытая его плащом, Рыбка думала не о нем, а о трибуне Флавии. Ей припомнился тот разговор дней десять назад. Но только сейчас девушка вернулась к нему в мыслях, задумавшись о возрасте Гайи Флавии. Если ей двадцать семь, то и заметная проседь в золотых локонах — следствие и возраста, а не только тяжелой и опасной службы. А Рыбке успели уже рассказать ребята о том, как Гайя с легкостью согласилась присоединиться к детям-заложникам, хотя к тому моменту уже была довольно серьезно ранена.

Вдыхая запах натруженного за день тела Дария, прижимающего ее к себе так, словно уже все дикие звери соседнего заболоченного лесочка и все притаившиеся где-то в полутора десятках миль отсюда враги уже выстроились в очередь ее отобрать у него, Ксения Рыбка думала и о том, что же могло связывать Гайю и ее Дария. Она видела, как они время от времени перебрасываются парой слов или шуток, встретившись случайно в лагере или на тренировочной площадке, а однажды видела, как они вдвоем показывали молодым спекулаториям сложные приемы рукопашного боя — чтобы не убить противника, а суметь обездвижить его, не причинив значительного ущерба, потому что ценный пленник мог понадобиться для допроса и для много другого, о чем Рыбка только здесь, в когорте, узнала. И сначала думала, что Гайя — ее ровесница, но после, научившись разбираться в фалерах и воинских званиях, призадумалась, потому что внешность юной и золотоволосой ловкой фехтовальщицы и рукопашницы, какой видела Гайю Ксения на тренировках, совершенно не вязалась с таким возрастом. Ксения подумала, что тоже хотела бы поскорее стать таким же умелым воином и остаться при этом такой же красивой, задумалась, а с кем же проводит ночи трибун Флавия и не припомнила ни одной кандидатуры, ужаснулась своей ревности — и заснула окончательно. В конце концов, при ней Дарий всегда ночевал с ней рядом.

Чем ближе они продвигались к цели, тем тише и медленнее шли, а затем и вовсе сошли с дороги, растянулись цепочкой, выслав по бокам, впереди и сзади основного строя дозоры, и стали тихо продвигаться вперед, стараясь не хрустеть сухими ветками. Дарий запретил переговариваться, и теперь Ксения старалась не упустить того, что показывал он рукой — остановиться или даже вовсе присесть.

Время тянулось мучительно медленно, а приседать внезапно и с тянущим вниз грузом и также внезапно выпрямляться для того, чтобы сделать несколько шагов и снова присесть в гнетущей тишине заболоченного душного перелеска было Ксении совсем непривычно, и скоро у нее заныли от напряжения бедра и поясница.

Наконец, они вышли на небольшую, поросшую травой поляну. Дальше, за густым кустарником, тянулось болото. Они сидели на влажной траве, выравнивая дыхание и случая дальнейшие распоряжения Дария. Высланные вперед два разведчика вернулись ползком, покрытые зелено-коричневой тиной:

— Болото непроходимое. Но дозор в эту сторону у них слабый. Видели лучника на дереве, но он смотрит на запад, туда, где топь заканчивается и есть протоптанная тропинка.

— А в этом направлении? — уточнил еще раз Дарий, набрасывая план на вощеной табличке.

— В этом точно нет, — серьезно и сосредоточенно подтвердили разведчики, вытряхивая из обуви лохмотья болотных растений. — Тут разве что жаба пройдет или уж какой. Топь сплошная. Мы ж на ноги встать не смогли. Сразу по колено ушли, и пришлось на четырех костях стелиться.

Рыбка оглядывалась вокруг и мучительно соображала. И вот наконец, вся мозаика в ее сознании сложилась, и она решительно сняла ремень медицинской сумки:

— Командир, разреши мне.

— Что? — не понял Дарий, с досадой оглядываясь на нее.

— Я знаю это болото! Мы были здесь весной с нашими жрицами-собирательницами! Меня посылали вместе с Архелидой, я ей помогала охранять собиравших побеги сестер!

Ребята тихо прыснули смехом в кулаки, но тут же посерьёзнели. Задумался и Дарий:

— Не особо доверил бы тебе охранять ни сестер, ни братьев. Но вот насчет болота… Точно именно здесь?

— Точно. Там есть тропа по кочкам. Но надо прыгать по ним, они висят в болотной жиже и уходят вниз, если задержаться.

— И что, пройти невозможно?

— Пройти невозможно. Пройти. А пробежать легко. И не с вашим весом. Простите, ребята…, - смутилась Рыбка, оглядывая рослых и плечистых спекулаториев.

— Ясно, — вздохнул Дарий. — А он?

Он показал на Вариния, стоящего неподалеку и жадно вслушивающегося в план предстоящей операции по захвату лагеря наемников.

— Он? — Рыбка знала Вариния по тренировкам, да и возраст у них был примерно одинаков, так что общий язык они дано нашли, но именно как боевые товарищи. Рыбке был симпатичен ловкий и храбрый юноша, но не более того — он был слишком молод, чтобы разжечь ее воображение, и в сравнении с мужественным Дарием, окутанным ореолом сражений и тайных операций, существенно проигрывал в ее глазах. — Он сможет. Он тоже быстрый!

— Тоже? — переспросил молчавший до того Квинт, жуя травинку. — А кто еще?

— Я, — без тени сомнений ответила девушка. — Позволь, командир! Мы с Варинием пробежим к ним со спины, снимем часовых, устроим переполох, а вы в это время зайдете по сухому. Но они уже будут бегать, как муравьи в потревоженном муравейнике.

— Будут. И уже будут тебя пытать, — мрачно высказал Кезон то, что не посмел назвать вслух Дарий, побледневший, как его туника. — Так что мы возьмем лагерь легче, конечно. И заберем ваши с Варинием тела. Но такой цены нам не надо.

— И не будет! Мы не попадемся! Правда, Вариний? — улыбнулась девочка.

Юноша обрадованно кивнул — он давно мечтал проявить себя. Его идеалом были Марс и Гайя, Таранис и Рагнар, которых он знал еще по лудусу и видел их в сражениях и на арене, и в настоящем бою. Он никогда бы не посмел влюбиться в Гайю, зная, что она лишь ненамного моложе его умершей в прошлом году матери.

— А оно и правда, — размеренно, по-деревенски вдумчиво произнес Кезон. — девчонка и бегущий следом мальчишка внимания не привлекут, только ей волосы надо распустить. И получатся влюбленные. Ну и смеяться при беге.

— План хорош, — признал Дарий, скрипя зубами. — Но насколько они рискуют?

— Ни на сколько, — отплюнул свою травинку Квинт и оглянул глядящих на них с преданностью юношу и девчонку. — Там сидят на болоте месяц, два, три взрослые здоровые мужики. Как вы думаете, о чем они там размышляют? О вредоносной деятельности против Рима? Да фиг вам. Об этом думают их хозяева, и думают в чистых виллах с водопроводом. А тут они сидят, мучаются животом от тухлой воды и плесневелых сухарей. И вдруг такое видение! Голые влюбленные, бегающие по кочкам! Да они ж решат, что рехнулись. И пока сообразят да пока будут любоваться, мы их теплыми и с рукой в сублигакулюме, а не на рукоятке меча и возьмем.

Рыбку просило в краску от грубоватой откровенности этого веснушчатого, краснолицего центуриона, но сейчас она была готова на все. Девушка решительно взялась за ремень.

— Что ж, — тяжко вымолвил Дарий в абсолютной тишине, такой, что было слышно, как болото живет своей жизнью, булькает пузырями, скрипит прибрежными кустами и корягами. — Похоже, идей получше у нас нет.

Он долгим, внимательным взглядом посмотрел на Ксению и Вариния, в глазах у которых горели огоньки возбуждения от предстоящей работы, ругнулся про себя, а вслух произнес:

— И без героизма. Пробежали, похохотали и сразу же назад, прячась по кустам. На эту самую прогалину. Мы здесь и сложим вещмешки, не с ними же в бой идти. А вы как раз прибежите сюда и будете нас ждать, — он строго посмотрел на девушку. — Надеюсь, Рыбка, ты помнишь, для чего тебя брали в рейд. Так что будь наготове. Из схватки мы уж сами вытащим, и будем знать, где тебя найти.

Вариний и Ксения отстегнули ремни, сняли форменные туники.

— Сублигакулюм можно мне оставить? — вдруг неожиданно севшим голосом спросил юноша у Дарий, и тот кивнул.

— И пару ножей туда спрячь. Ты же их метать хорошо умеешь.

— Гайя сама меня учила, — чуть покраснел сквозь здоровый загар, покрывший его за лето, юноша, польщенный похвалой командира.

— И я умею, — спокойно отозвалась Ксения, аккуратно складывая тунику. — На тренировках ты меня даже отмечал.

Дарий обернулся к ней и обомлел — девушка стояла в точно таком же виде, что и Вариний. Ее бедра облегал аккуратно и крепко завязанное полотнище, в которое она сейчас сосредоточенно прятала метательный узкий нож. Небольшие грудки Ксении с розовыми маленькими сосками задорно топорщились и слегка вздрагивали слаженно при каждом ее резком движении. Дарий судорожно сглотнул — он не понимал, чего боится больше: того, что сейчас его ребята пытаются отвести глаза от стройной девичьей фигурки, или того, что сейчас она выбежит на открытое место, и там уже на нее будут смотреть во все глаза не свои ребята, а враги. И возможно, как бы ни заверял его Кезон, в эту нежно-розовую грудь полетят стрелы. Мужчина оглянулся на бойцов — и понял, что их мысли сейчас совпадают с его. Во взглядах ребят не было похоти — лишь боль и сожаление. Они прекрасно понимали, на какой риск идет девчонка — но и отказаться от этого тоже не могли.

Рыбка расплела косу, тряхнула волосами, волнистыми от долгого пребывания заплетенными. Она вымыла их в позапрошлый вечер во время купания на пруду, да так и стянула в тугую косу полувлажными, и теперь они вились светлыми прядями по ее спине и плечам.

— Тебе придется снять его, — негромко сказал девушке, показав на сублигакулюм, один из спекулаториев, мужчина постарше остальных, с заметной проседью в коротко остриженных черных волосах и глубокими морщинами, пробороздившими виски. Он всегда старался держаться в тени и был немногословен, и заметным становился только в бою, удивительным образом сочетая отвагу и осторожность. Его движения были скупыми, но отточенными, а спокойный взгляд чуть прищуренных очень темных глаз мало кто мог выдержать.

Рыбка уже знала, что ребята уважали этого воина и сами тайком недоумевали, почему он упорно отказывается от полагающихся ему званий. Относилась к нему с уважением и Гайя Флавия, что для Рыбки было неоспоримым авторитетным мнением, и она уверенным движением развязала узел, стягивающий ее бедра, лишь по привычке задав все же вопрос:

— А почему?

— Женщины так не ходят, — ответил ей темноглазый воин. — А ты строфос не носишь, а чресла подвязываешь по-мужски.

Девушка снова полыхнула краской — на миг ей показалось, что воин смеется над ней, но никто рядом даже не улыбнулся, и она взяла себя в руки:

— А ножи куда?

— В руки. Прикрой ветками какими, девки всегда букеты собирают.

Рыбка мгновенно нагнулась, сверкнув розовой узкой попкой, и сорвала несколько густо облепленных розовыми цветками веток какого-то растения. За множеством мелких пушистых листьев блеска клинков в ее руках видно не было.

— Не увлеклась? — поинтересовался воин, пристально наблюдая за приготовлениями девушки. — Сможешь от травы избавиться перед самым броском? Попробуй сейчас.

Дарий молча стоял, прислонившись спиной к осине, сломанной и повисшей причудливой мохнатой от наросшего мха буквой А или перевернутой V, что сейчас заботило его меньше всего, но почему-то упорно лезло в голову. Он не мешал Курцию — видел, что тот дает дельные советы, а ревновать к нему не мог — пожалуй, к единственному во всем их небольшом отряде. Курций был для Дария такой же загадкой, как и для остальных — Дарий прекрасно осознавал, что знает и умеет тот гораздо больше, чем он сам. И по праву именно Курций должен был бы быть сейчас на месте Дария — но недавно в очередной раз наотрез отказался от попытки Секста Фонтея присвоить ему звание хотя бы декуриона:

— Я римский легионер, и это самое высшее звание, о котором я мог бы мечтать, — безо всякой позы негромко ответил воин, глядя в глаза префекта почти не мигая.

Дарий не услышал ответа префекта, но понял, что префект явно знает о Курции гораздо больше, чем вся когорта — что было вполне естественно.

И вот приготовления закончились, и Дарий оглядел еще раз свое небольшое «войско»:

— Как только эта парочка выскочит на середину болота, мы должны будем быть готовы штурмовать лагерь. Быстро и чисто, чтобы оттянуть теперь уже на себя все силы поганцев и дать Варинию с Рыбкой уйти под защиту зарослей. Курций, ты их прикрываешь.

— Мне остаться караулить мешки и милующуюся парочку?

— Парочку. Если наблюдатели сидят на дереве, то нож туда может не долететь. У девчонки в особенности, — небрежно уронил Квинт, сплевывая очередную травинку.

— Именно, — согласился Дарий, хотя слово «девчонка» в отношении Рыбки его покоробило, но Квинт так и остался селянином, несмотря на все звания и заслуги. — Рыбка, твоя задача хохотать как можно громче, выскочив на болото. Мы будем знать, что вы с Варинием на месте. И начнем движение. Всем все ясно? По местам.

Ксения вдохнула, улыбнулась совершенно искренне вслед ушедшему через заросли отряду, перевела взгляд на лучника и на своего напарника. Вздохнула еще раз — и понеслась с кочки на кочку. Быстрая, легкая, она неслась, едва касаясь кончиками пальцев босых ног пушистых от мха кочек. Останавливаться было нельзя, и она петляла, меняла направление, как будто и правда убегала от Вариния — но не спасалась бегством, а именно играла с ним по-девичьи, завлекала, показывая всю свою стать и ловкость. Она рассмеялась и громко крикнула:

— Не поймаешь и не поцелуешь!

Вариний, пытаясь не отставать от нее слишком далеко, продвигался все же с большими усилиями — он был уже не таким легким, как девочка, да и болота побаивался. Эти топи Помптинских болот славились тем, что там бесследно исчезали целые обозы, хотя теперь он понимал, что это могло быть не только следствием опасной дороги, но и прижившихся в относительно сухих перелесках бандах разбойников.

Ксения не думала о том, что, соскользни нога с кочки, и беготня со смехом сменятся мучительной борьбой с жадным и холодным даже в жару болотом, которое будет медленно пожирать ее, даря надежду на спасение и тут же ее отбирая.

Девушка прыгала по кочкам, кокетливо выгибаясь и оглядываясь на Вариния — а на самом деле еще и выглядывала среди кустов на той стороне топи притаившихся часовых вражеского лагеря. Она успела на бегу даже венок сплести из нескольких крупных веток болотного растения с желтыми блестящими цветками — такой, как носила в храме, и он не давал ее длинным волосам падать на глаза при резких движениях.

Она знала, то шуму они подняли достаточно, и уже наверняка все глаза прикованы к ним, и наверняка те позвали остальных поглазеть на такое зрелище. Рыбка тянула время, давая остальным ребятам обойти топь и зайти с тыла. Она видела, что ребята пошли тоже полураздетыми — Дарий велел им снять туники, чтобы в случае преследования врага по болоту максимально облегчить себе возможность выползти. Они прикрыли только предплечья наручами, и оставалась надежда на широкие, проклепанные металлическими накладками пояса — хоть какая-то защита для живота.

Она постаралась не думать о Дарии и ребятах — душевными страданиями им не помочь. Услышав всплеск сзади, Ксения оглянулась на охнувшего Вариния — так и есть, нога парня соскользнула с кочки и ушла по колено в скрытую зеленой ряской жижу. Помочь ему она ничем не могла — двоих кочка бы не выдержала. Она закрутила головой в поисках ближайшей длинной ветки, чтобы протянуть ему — и натолкнулась глазами на горящие любопытством и похотью глаза притаившегося в кустах за болотом мужчины. Он не сразу бросился ей в глаза, и она бы могла пробежать рядом — он был тщательно прикрыт пучками болотной травы, точно так же, как и ножи в ее руках. Но теперь, даже видя, что за ней пристально наблюдают, девочка уже собралась добежать до более высоких кустов и срезать ветку, как Вариний все же справился со своей бедой, хотя ему для этого и пришлось упасть плашмя, распределив свой вес еще на несколько кочек.

Рыбка вздохнула с облегчением — и побежала прямо туда, где все больше высовывался из кустов дозорный. Заметив, как у мужчины все больше опускается вниз челюсть по мере того, как он видит ее все ближе, она нарочно изогнулась так, чтобы она рассмотрел ее во всей красе, повернулась на мгновение розовой попкой — а девочка знала, что привлекательна. И она была обучена вызывать желание у мужчин, ведь в храм Флоры все же обращались не от большой радости — это мог быть и отчаявшийся молодой отец, у которого умирает ребенок, или такой же воин, каким был ее отец, спасший своего израненного друга.

Вариний тоже увидел врага — и не одного. За спиной у дозорного появился еще один, а за ним еще и еще — видимо, план Квинта сработал, и обнаженная девушка, летающая в стремительном танце по болоту в венке и с цветами в руках заставила наемников забыть обо всем. Он понимал, что безнадежно отстал от нее — и порадовался, что они оба послушались Квинта и разделись, потому что была б на нем туника, она бы намокла, отяжелела и потянула бы его вниз. Да и вырваться из коварной жижи оказалось проще голому гладкому телу и босым ногам. Он с восхищением бросил взгляд на ровную гибкую спину Рыбки — она была по-прежнему вся бело-розовая, даже узкие ступни с длинными пальцами не испачкались в болотной грязи, как будто она летала над поросшими мхом кочками.

Он откатился в небольшой островок высокой болотной осоки и выхватил нож — девочка бежала туда, где ее уже ждали несколько распаленных похотью взрослых мужчин. Вариний не был ребенком — он прекрасно знал, как это делается, и потому не мог отдать им Рыбку на растерзание. Он знал, что она в открытую спит с командиром — но не смел осуждать, хотя сам не чувствовал влечения к этой девочке, слишком похожей во всем остальном на него самого. Гайя Флавия была недосягаемо высока для него — в ней Вариний скорее был готов увидеть мать или старшую сестру, но при этом ощущал необыкновенную силу и красоту совершенной женщины. А Рыбка — Рыбка была боевым товарищем, с которым ему приходилось уже и бороться на тренировках, и бегать рядом с ней, быстрой и легкой.

Ксения запрокинула голову и захохотала так, что с дерева вспорхнула с судорожным хлопанием крыльями какая-то птица. И она услышала то, что и хотела:

— Кура! — разнесся за деревьями боевой клич римских воинов.

Дозорный дернулся и вскинул лук.

Рыбка даже не подумала, что он будет стрелять в нее — она испугалась за Вариния, оставшегося далеко за ее спиной. Девушка стряхнула пальцами размятые от напряжения стебли цветов, обнажая клинки, но метнуть не успела — просвистела стрела из-за ее спины, и в только что рассматривавший ее глаз вонзилась стрела. Второй мужчина вскочил на ноги и бросился к ней с обнаженным мечом в руках, но она стояла на болоте, и он не смог преодолеть те несколько шагов, что разделяли их — увяз в болоте по колено, заметался, и вот уже он барахтается по пояс в черно-зеленой жиже, ругаясь на чем свет стоит.

Рыбка нашла глазами Вариния:

— Отходи! Все!

— Сзади! — крикнул ей напарник, тоже вскакивая на ноги с ножом в руках и бросаясь к ней на защиту.

— Стой, — крикнула она, понимая, что сейчас он второпях может допустить еще одну ошибку и утонет так же, как уже почти утонул дозорный наемников.

Девушка заметила третьего врага, тоже вооруженного луком и поняла, что Варинию не спастись — сражение уже шло в лагере, она слышала звон оружия и яростные крики хриплых, мгновенно пересохших от напряжения мужских глоток, но понимала, что сюда они не выскочат их спасать.

Она припала на колено и спокойно, словно на тренировочной площадке на задворках храма или уже в когорте, где ей несколько раз удалось взять уроки у Гайи, метнула нож — как будто трибун Флавия стояла за ее спиной и направляла руку, негромко и мягко давая совет своим завораживающим голосом, от которого даже у Ксении пробегали по спине сладкие мурашки, и девушка с трудом представляла, как же при звуках такого голоса мужчины не бросаются к ногам красавицы-трибуна, а идут за ней в бой.

Нож вонзился в горло наемника — тот булькнул и завалился на спину, ломая сухие ветки кустарника. И тут Рыбка оказалась лицом к лицу со следующим — и тот уже не хотел замечать ее венка, распущенных волос и обнаженного тела. Она была для него уже проста и понятна — враг, которого надо убить или взять в плен.

— Иди сюда, цыпленочек, — прошипел мужчина, делая осторожный шаг вперед и протягивая к ней левую руку, при этом в правой он держал меч, нацеленный ей в горло.

Рыбке оставалось или отступить наугад в болото, рискуя тут же сорваться в топь — а это означало сейчас не мучительную смерть даже, а плен. Наемник успеет ее вытащить, а затем расправится с ней так, как захочет, и она это могла представить в подробностях. Ксения шагнула вперед.

И даже не шагнула, а прыгнула, промахивая ножом, переброшенным в правую руку взамен того, что торчал в горле полуповиснувшего на кустах спиной мужчины, по горлу второго — горло было самым надежным местом, чтобы убить сейчас, а ее рост позволял Ксении быть почти с ними на одном уровне.

Горячие брызги осели на ее груди, плечах и животе, обжигая и вызывая омерзение. Она стояла, держа в руке нож, а у ее босых ног изгибался и фонтанировал кровью наемник, вместе с кровью выплевывая изо рта проклятия.

— Цела? — подлетел к ней все же Вариний. — Прости… Я не успел.

Она резко обернулась в сторону и крикнула ему:

— Ты вовремя! — а сама метнулась к трупу на кустах, выдергивая свой второй нож. — Пробиваемся к нашим, отступать опаснее! Пристрелят, как куропаток!

Вариний встал перед ней, встречая бегущих к ним еще двоих мечников, но поразить успел одного — второго настигла стрела Курция.

Рыбка и Вариний переглянулись:

— Вроде иссякли.

— Они там очень заняты, — бросила девушка, прислушиваясь к звукам сражения.

Сомнений у них не было — они даже предположить не могли бы, что ребята могут проиграть бой, но вот все ли живы и целы? Девочка не знала, как ей сейчас разумнее поступить — раз враги сейчас им уже не угрожают, а Курций надежно прикрывает, может, ей вернуться осторожно на поляну, накинуть все же тунику, взять сумку и бежать уже посуху перевязывать раненых? А в том, что они есть, она не сомневалась — все же ребята ушли сражаться без доспехов.

И еще ей нестерпимо хотелось смыть с тела брызги чужой крови — она впервые убила, хотя и готовилась к этому с детства. И никаких мучений в душе не испытывала — враг есть враг, и защищать Рим она была готова любой ценой. Но вот кровавые пятна на своей коже сейчас не могла видеть без содрогания и тошноты…

Она напряженно всматривалась сквозь деревья, пытаясь понять, что там происходит и выискивая глазами Дария. Рыбка наконец увидела его высокую и плечистую фигуру — он был связан боем одновременно с несколькими противниками, и сражался двумя мечами, отняв второй у одного из поверженных врагов. Он был залит кровью, и за ветками кустарника девушка не могла разглядеть — он ранен или это, как и на ней, чужая кровь. По тому, как он двигался, он решила, что он все же цел, а если и ранен, то очень легко. Но со спины к нему подбираются двое — и девушка забыла о том, что обнажена, бросившись в гущу сражения с двумя ножами в руках, а следом за ней бежал и Вариний, перепачкавшийся на болоте в тине так, что мог напугать даже своим видом.

Он перехватил одного из врагов, второй же достался Ксении — и она использовала свою беззащитность как преимущество, нарочно выставив вперед грудь:

— Ты этого хотел?

Мужчина невольно дернулся взглядом на ее пусть небольшую, но упругую и крепкую грудку — а она подловила его, пытаясь снова полоснуть ножом по горлу, но промахнулась и попала по плечу и руке. Наемник даже не вздрогнул от раны, только грязно выругался и попытался схватить ее за волосы окровавленной рукой. Ксения выгнулась, оставляя в его руках все еще державшийся каким-то чудом венок — по сути, он сейчас спас ее.

Квинт, заметив ее и оказавшись ближе всех, метнулся к ней:

— Уходи! Прикрою, отходи в лес и давай на поляну.

Она не стала спорить с офицером, послушно скользнула его спину, успев заметить, что и спина Квинта, напряженная сейчас до последнего мускула и мокрая от пота, покрыта веснушками, и это почему-то развеселило ее.

Рыбка фыркнула и оглянулась вокруг — сопротивления наемников уже не было, большинство их валялись на земле среди разгромленных палаток, котелков, каких-то одеял и прочих признаков нехитрого мужского полевого быта. Часть поганцев толи попыталась спастись бегством через болото, толи спекулатории сами погнали их, не пожелавших более легкой смерти в бою от меча, в этом направлении — но мимо Рыбки и Кезона пронеслись возбужденные боем, полуобнаженные мужчины, даже не заметившие присутствие обнаженной, забрызганной кровью девочки.

Дарий добил своего отчаянно сопротивляющегося противника, которому несколько раз предложил сдаться, и воткнул меч в мягкую влажную землю, очищая от крови:

— Похоже, мы встретили действительно серьезное сопротивление. Кто же им так мозги задурил?

— И правда, — откликнулся, подходя к нему усталой размеренной походкой высокий белокурый парень, забрызганный грязью. — Они предпочли сгинуть в топи, чем сдаться в плен… Не понимаю…

— А сам-то ты что выбрал бы? — насмешливо спросил у него второй пришедший с ним воин, тоже выпачканный в болотной жиже до колен.

— Я? — искренне удивился белокурый. — Ясно дело, смерть в бою. Да что ты сравниваешь! Мы-то с врагами Рима сражаемся, а они… Они сами враги.

Дарий оглядел остальных подтягивающихся к нему спекулаториев — усталых, в крови и грязи, но живых и крепко стоящих на ногах. Он пробежал глазами по лицам и с затаенной радостью выдохнул:

— Все на месте?

— Все, — радостно ответили ему товарищи, еще и еще раз оглядывая друг друга.

— Раненые есть? Рыбка ждет уже на поляне, так что сразу признавайтесь.

— Вроде нет. Все целы. А Рыбка? На какой такой поляне? — со смехом ответили ему ребята, кивая на застывшую поодаль девушку, которую так и прикрывал собой Квинт, теперь уже от их глаз, а не от вражеских стрел.

Дарий увидел кровь на ее груди и животе — и пошатнулся от мысли о том, что сбылись его самые страшные предчувствия, но раз девочка стоит сама на ногах, и Квинт не торопится подхватить ее на руки, несколько отрезвило его: значит, раны поверхностные, и она выкарабкается. Он бросился к ней навстречу, отдав короткое распоряжение:

— Осмотреть все еще раз, трупы в топь, раз уж часть их все равно загадила болото.

Рыбка, разглядев Дария наконец-то среди расступившихся, пропуская его, ребят, не на шутку испугалась — она сразу заметила, что его грудь в крови, но сейчас он пошатнулся и бежал к ней нетвердыми шагами, и она бросилась к нему:

— Дарий! Любимый! Сейчас… Потерпи чуть… Какая же я дура, мне даже перевязать тебя нечем… — ее пальцы скользнули по его плечам и груди, и она, забыв, что совершенно обнажена, невольно касалась его своим телом.

— Милая моя, любимая, — его руки тоже прошли по ее телу в поисках повреждений. — Да цел я, совершенно цел. Ты-то как? Где больно? Не бойся. Скажи мне.

Он попытался подхватить ее на руки, но не стал, боясь уронить от внезапно нахлынувшего головокружения, вызванного облегчением от того, что девушка вроде была тоже цела, да и слишком бодра для раненной. И ее руки, скользившие по его мокрому от пота телу, кружили ему голову хуже крепкого вина — и Дарий прижал к себе Рыбку, словно они вдвоем остались на всей этой безумной, воюющей земле.

Ребята застыли поодаль, не смея вмешиваться — они понимали, сколько пережила эта девочка, оказавшаяся на бездонном болоте под прицелом лучников с дух сторон, и спастить в случае чего она могла бы, только взлетев в воздух птицей, а этого она вряд ли умела…

— Собираемся, — негромко, но твердо приказал Квинт, испытывая неловкость от столь откровенной и по его деревенским меркам, бесстыдной сцены. — Нам еще трупы оттащить в болото надо. Давайте, мужики, крайний рывок, и отдыхать.

— Дарий, ребята здоровы? — Рыбка на мгновение отрывалась от его жадных губ.

— Да, все, — ответил ей Дарий, снова накрывая ее рот поцелуем и прижимая ее к себе всем трепещущим обнаженным телом к своему, прикрытому лишь узким сублигакулюмом и бальтеусом с ножнами.

Он успел только хрипло крикнуть Квинту:

— Возвращайтесь в лагерь, мы догоним, — как темная волна безумного желания накрыла его с головой, и он подхватил расслабившуюся в его объятиях Рыбку на руки, устремляясь с ней в нетронутые сражением заросли таволги. Густые белые кисти цветков таволги сомкнулись над ними, усиливая их безумие своим густым, пьянящим ароматом — и все на свете стало безразлично, даже то, что на их телах так и осталась чужая кровь, а Дарий весь покрыт потом и забрызган грязью.

Возбуждение после боя, радость победы, страх друг за друга и невероятное облегчение — все это окончательно закружило им голову, и, когда они, наконец, полудремлющие от счастья, успокоенные и совершенно обессиленные, смогли открыть глаза и взглянуть друг на друга, Дарий присвистнул от изумления:

— Надо бы помыться… Ребята ж наверняка нашли, где…

— Здесь много мелких ручьев. Да и поганцы ж где-то воду брали для похлебки хотя бы, — отозвалась Рыбка, пытаясь пальцами разобрать спутавшиеся окончательно волосы, в которых застряли сухие травинки.

Дарий коснулся ее волос, вытащил пару веточек:

— Не тормоши их сейчас, помоешь и я сам помогу расчесать. Ничего страшного. Я же тебе говорил, у Гайи были такие же длинные, и ничего.

— Но она же, ты говорил, их в Сирии остригла, — напомнила Рыбка, пробираясь вместе с ним сквозь заросли туда, где им послышалось журчание воды.

— Обрила наголо. И никто не смог понять там, что она девушка.

— Она? Да у нее же грудь такая… Мне бы хоть половинку… Талия тонюсенькая. И губы такие…, - мечтательно вздохнула Рыбка, невольно проведя чумазой ладошкой по своей едва выпуклой грудке, окончательно перепачкавшейся после их возни на голой влажной земле.

— Гайя красива, и спору нет, — Дарий придержал ветку, пропуская девушку вперед и не сводя глаз от ее крошечной тугой попки, черной от земли, как и острые лопатки Рыбки, и это ее природное умение оставаться уверенной в себе в любом виде снова остро напомнило ему Гайю. — Гайя сумела там свою красоту спрятать за баснословной храбростью. Никто и предположить не мог, что она женщина, видя ее бесстрашные и удачливые рейды в тыл кочевников.

Девочка мечтательно вздохнула:

— Хотелось бы мне походить на нее хоть чуть-чуть. Она обещала сама со мной позаниматься…

— Не возражаю. Главное. Сразу не хватайся за все. Тебе сейчас все интересно, все в новинку. Но война это тяжкий труд, и как сама видишь, весьма грязный.

— Меня это не пугает. Гайю же не пугало?

— Никогда, — усмехнулся Дарий. — Ее, похоже, ничто не пугает. И раны тоже. А мне бы не хотелось, чтобы тебе рассекли лицо наискось. Ты же видела Ромилия?

— Видела, — совершенно серьезно ответила Рыбка. — Он же в строю. И что тогда переживать?

Дарий не смог ей ничего ответить, просто догнал и снова крепко прижал к себе, покрывая поцелуями:

— Не говори больше ничего… Знаешь же, что я тебя любую люблю, — он обнял ее так, что у девушки перехватило дыхание, словно пытался врастить ее в себя, но взял себя в руки и ослабил хватку, прибавив уже весело. — Даже такую замарашку!

— На себя посмотри, — фыркнула девочка, выскакивая на берег небольшого ручейка, теряющегося где-то в зарослях. — Ой. Она же ледяная!

— А ты вроде же грозный и выносливый воин? — крикнул Дарий, затаскивая ее в воду, едва доходившую им до колен. — Она и правда холоднющая, так что отмываемся побыстрее и греться. Ребята наверняка костер развели, раз в такой воде мылись. Да и перекусить не мешало.

— А я и правда голодная! — так проникновенно воскликнула Рыбка, что мужчина невольно рассмеялся.

Они выбрались на берег, слегка подмерзшие, но сияющие чистотой и взбодренные холодной водой. Дарий почесал свой коротко остриженный затылок:

— И вот что мне прикажешь с тобой делать? Так триумфально и выйдешь снова к ребятам? Ладно, бой. Там и не заметил никто. А сейчас все взоры соберешь.

— Смеяться будут?

— Это вряд ли, — совершенно серьезно ответил ей Дарий. — Ты и правда полноправный воин нашей когорты, и сегодня это всем доказала. Так что теперь просто удержи эту планку.

— Постараюсь, — кивнула Рыбка.

Он протянул ей свой сублигакулюм, который отполоскал в ручье:

— Мокрая тряпка не лучший выход, но хоть так прикройся, а там уже обогреешься и в сухое завернешься. Захочешь, я тебя погрею, — Дарий подмигнул девочке, вздрогнувшей от прикосновения холодной тяжелой влаги к животу и бедрам.

— Ерунда, — поморщилась Рыбка. — От этого точно не помру.

Они вышли к остальным, и рыбка бегом бросилась к своим вещам, натягивая тунику и заворачиваясь в плащ. Ее окликнули, подвинулись, чтобы она смогла усесться у костра. Ребята успели вскипятить воду в доставшемся от наемников котле и даже заварить обычную похлебку легионеров — грубого помола серая мука, куски копченого сала, крупно нарезанный на ладони лук. Они ели ее постоянно в лагере, но сейчас усталой и продрогшей девушке она показалась вкуснее всего, что она пробовала.

— А что дальше? — спросила Рыбка, дуя на ложку с только что снятой с огня похлебкой и приноравливаясь слизнуть кусочек разваренного сала, аппетитно свесившийся с ложки.

— Собираемся и в обратный путь. Жаль, пленных не взяли. Попадет от Фонтея и Флавии. Но гадюшник разгромили чисто, — ответил ей Квинт, опуская сухарь в свою похлебку. — И ты молодец, хоть и девчонка.

Рыбка зарделась от счастья, уткнувшись лицом в колени.

Они перекусили, отдохнули немного.

— Готовы? Выдвигаемся, — скомандовал Дарий.

Но Ксения вмешалась:

— Погодите…, - она подбежала к одному из парней, затягивающих вещмешки и готовых уже встать в строй. — Ну-ка. Покажи руку.

Она заметила, что он как-то неловко управляется правой рукой, и вспомнила, что и ложку он держал в левой, но тогда она сочла это просто привычкой. А сейчас заволновалась:

— Присядь. Дай-ка пощупаю…

— Ты можешь пощупать меня где угодно, — со смешком подмигнул ей рослый красавец, послушно протянув ей руку, но тут же поморщился, когда она коснулась больного места.

— Ты на нее не падал? — прищурилась девушка. — Похоже, сломана.

— Поскользнулся на мокрой траве. Когда этих уродов гнали по зарослям.

— Солнышко…, - прозвучал сзади чей-то радостный голос, и парень вскинулся, едва не вырвав руку из рук Рыбки, уже прилаживающей повязку, в которую пристроила пару ровных веток, которые ей без лишних просьб принесли ребята.

— Что? — переспросила она.

И ребята ей с готовностью ответили:

— Да окажись тут Ренита, она бы тут же назвала бы Танузия «солнышком», «птенчиком» и еще чем.

— А надо? — уточнила Рыбка, подвешивая туго завязанную руку к груди парня. — Я б его по-другому бы назвала. Столько времени молчал!

— Да не заметил, — пробасил тот смущенно.

— Ну знаете, — тряхнула уже высохшими и расчесанными волосами Рыбка, которые не успела заплести как раз из-за этого досадного происшествия.

Обратный путь они преодолели легко, несмотря на сломанную руку Танузия, который отказывался от какой-либо помощи и даже не отдал друзьям свой вещмешок:

— Я ж не на руках иду. И мешок на спине. Так что все нормально.

Первое, что они увидели, войдя в свой лагерь — это шалые, сияющие глаза Рагнара. Таким помолодевшим и счастливым его никто еще не видел.

— У меня не то что сын родился! У меня еще и дочь! — сообщил он Дарию, даже не поздоровавшись толком.

— Мелюзги полон дом? И ты сбежал оттуда в лагерь? — прищурился Квинт.

— Да нет, конечно. Три дня мне дали. Пора и честь знать. К тому же Юлия отлично справляется. И знаете, что самое потрясающее? Никогда бы не подумал, что Гайя хоть что-то смыслит в грудных детях. Но она пришла и сразу все по местам расставила, научила мою Юлию всему.

— Действительно, — с недоверием качнул головой Дарий. — Она-то сама как?

— В порядке, — сдержанно ответил Рагнар, давая понять, что не хочет даже с близкими друзьями обсуждать личную жизнь трибуна.

Сам он знал, что в эти дни Гайя вновь чаще была в обществе Марса в свободное время, нежели одна или с Кэмиллусом.

— Дети на кого похожи? — вернул разговор в прежнее русло Дарий, поняв Рагнара.

Тот задумался на мгновение:

— На апельсины.

— Головой ударился?!

— Правда, — заверил его Рагнар. — Они такие маленькие, круглые и с зелеными глазами. Хотя Юлия и Гайя их различают, и пытаются меня убедить, что сын похож на маму. А дочка на меня.

— Им виднее, — хлопнул по плечу друга Дарий. — Имена-то выбрали?

— Думаем. Не хочется обидеть ни предков Юлии, ни моих.

В тот же момент, когда Дарий столкнулся с Рагнаром, к втягивающемуся в лагерь строю выметнулась откуда-то из-за палаток Ренита, безошибочно находя взглядом жертву:

— Солнышко мое, — бросилась она враскачку, придерживая живот, к Танузию, подвязанная рука которого была хорошо заметна. — Как же ты не уберегся то?

Ребята дружно расхохотались, подбадривая и заодно подначивая несчастного Танузия, который покраснел от всеобщего внимания и смущенно отстранялся от врача, казавшейся рядом с ним совсем крошечной. Рослый широкоплечий парень и невысокая, да еще и с выпирающим животом женщина, тянущая его за здоровую руку, представляли довольно забавное зрелище.

— Ренита, достопочтенная, разреши, я хоть помоюсь, а после к тебе зайду.

— Конечно, помоешься, миленький, — по-матерински уговаривала его Ренита. — Разве же тебя кто положит прямо так, в госпиталь на чистую постель? Конечно, помоемся сейчас, я тебя посмотрю, поешь как следует и будешь отдыхать.

— Как это «положит в госпиталь»? — оторопел Танузий и даже остановился. — С такой ерундой?!

— Все вы так, — с детской непосредственностью обиделась Ренита.

И ребята наперебой постарались успокоить ее:

— Почтеннейшая Ренита, мы же тебя очень любим! Просто валяться в госпитале скучно…

— Ну знаете ли! Я же не арфистка! И развлекать не умею, — буркнула Ренита. — Пойдем, а то мы так долго тут будем спорить. Вам всем тоже надо поесть, придти в себя, отдохнуть. Если вдруг что болит, не тяните, приходите.

— Обязательно. Мы же знаем, ты всегда нам рада.

— Честно говоря, я больше всего рада, когда вы возвращаетесь живыми и здоровыми. Но обращаться можете когда угодно.

Рыбка оглянулась на ребят, на Дария, беседующего с незнакомым ей огромным зеленоглазым воином, по спине которого спускалась коса мало чем отличающаяся от ее собственной, разве что покороче. Девушка встретилась глазами с Танузием, с которым успела подружиться за те двое суток, пока они возвращались в Рим — меняла повязку, поила укрепляющим отваром, проверяла, нет ли жара. Рыбка впервые сама, без совета опытных жриц взялась ухаживать за больным — и очень волновалась, даже советовалась с Дарием, который успокоил ее:

— Все хорошо. Ты сделал, что могла, и хуже ему не станет. А дальше разберется Ренита.

И вот теперь Ренита была рядом, и Рыбке было безумно интересно и захватывающе страшно — все ли она сделала правильно. И она решилась, тем более, медицинская сумка, взятая у Рениты без спроса, но по разрешению Гайи, висела у девушки через плечо.

— Ренита, можно с тобой? Я помогу, и заодно расскажу, что делала эти два дня с ним.

— Не пугай, — с улыбкой обернулась Ренита к девушке. — Что такого страшного ты могла с ним сделать? Дарий бы остановил тебя, если б перестаралась.

Рыбка оглянулась на Дария — а не нарушает ли она его планов, устремляясь сейчас за Ренитой? Но Дарий кивнул ей одобрительно, и Ксения вприпрыжку понеслась в сторону госпитальных палаток, чтобы успеть умыться с дороги и положить сумку, пока придут Ренита и Танузий.

* * *

Гайя устало сидела у себя в спальне, расчесывая волосы после мытья. Ей уже доложили, что отряд Дария и Квинта вернулся благополучно, лагерь наемников разгромлен, но пленников взять не удалось. Гайя, проводя роговой гребенкой по волосам, мыслями была очень далеко — силилась понять, насколько же силен их противник, подкидывающий им все новые и новые загадки. Наемники такие, с которыми они столкнулись на вилле Луциллы, были просты и понятны — они продавали свое умение владеть оружием тем, кто заплатит побольше и не потребует особо много. Таких от службы в Римской армии, почетной и выгодной, отталкивала железная дисциплина легионеров. Были и одурманенные египетскими снадобьями — такие могли бы убить собственную мать и при этом быть убеждены, что сражаются с химерами. Но в этот раз они столкнулись с более сложной ситуацией — похоже, что те мужчины, которые находились среди болот довольно длительное время, имели на то какие-то свои, понятные им и принятые ими основания. Иначе не оказали бы столь яростного сопротивления спекулаториям и не предпочли бы смерть в болоте Маммертинской тюрьме, где хотя бы дождь над головой не идет.

Гайя встрепенулась, когда управляющий постучал к ней:

— К тебе доблестный старший центурион Гортензий.

Девушка сама удивилась тому, как забилось ее сердце — она поправила хитон, откинула за плечи не высохшие до конца волосы, закрутившиеся в тугие колечки возле лба и на висках.

Марс вошел к ней не так стремительно, как обычно — она заметила, как он устал, хоть слегка побледневшие щеки были как всегда гладко выбриты.

Гайя ожидала, что Марс расскажет ей сейчас подробности доклада Дария — она сама не смогла отправиться в лагерь и переговорить с ним, потому что как раз перед его возвращением пришлось срочно ехать на доклад к императору, оттуда заехать в храм Весты и передать серьезное поручение старшей весталке. И когда уже совсем стемнело, Гайя решила оставить встречу с Дарием до утра — она знала, что ее друг влюблен в эту молодую жрицу-воительницу, и искренне радовалась за них обоих. Рыбка ей нравилась своей искренностью, хотя иной раз ставила в тупик потрясающей чувственностью и откровенностью, с которой могла приласкаться к Дарию на глазах у всех ребят. Гайя очень боялась, что такое поведение девушки может спровоцировать ребят, и возникнут ссоры, а то и драки — именно поэтому она сама всегда держалась со всеми ровно, и даже самой себе признаться, что Марс ей небезразличен, смогла уже только в Риме.

Марс сделал несколько шагов к ней — и заключил в объятия, ни слова не говоря. А затем стал целовать ее — исступленно, отчаянно, повалил на ложе, сжал так, что она на мгновение перестала дышать. Гайя не вскрикнула, но даже ее прервавшееся дыхание испугало Марса, напомнило, что она не терпит принуждения — и он ослабил объятия, откатился на спину:

— Прости, — и замер в ожидании приговора.

Гайя была ошеломлена таким натиском Марса, но смогла понять его порыв — они виделись слишком редко теперь, после того, как едва не провалили общее задание во дворце. Гайя сумела выправить ситуацию, завербовав Луциллу так, что та по сию пору считала трибуна Флавию своей спасительницей и покровительницей — вплоть до того, что извращенный ум матроны подсказал ей попытаться… соблазнить красавицу-трибуна. Пожалуй, это оказалось самым сложным за всю карьеру Гайи — она была готова дать решительный отпор любым домогательствам, и в том же лудусе она охладила пыл некоторых особо рьяных, пробив пару раз в голову с ноги.

Горячность Марса была другой — и ей не хотелось его ударять или отвечать ему резко. Девушка глубоко вдохнула, успокаиваясь, и постаралась улыбнуться Марсу, по-прежнему лежащему на спине неподвижно, устремив на нее сои темные глаза, в которых плескалось отчаяние.

— Марс, а ты не хочешь разделить со мной ужин? — она говорила так, как будто ничего не произошло. — Я как раз собиралась поесть.

— Трудный день выдался? — Марс приподнялся на локте, не сводя с нее глаз.

— Безумно. Впрочем, как и всегда крайние девять лет, если не больше уже, — она пожала плечами.

— Гонец до тебя доехал? От Дария новости передал?

— В общем виде. Рада, что все им удалось. Но информацией нас это не обогатило.

— Ну почему же? Документы они захватили, письма какие-то, карты. Друз уже корпит над ними.

— Жаль, мне пришлось уехать из лагеря до их возвращения.

— Да что там говорить, — улыбнулся Марс. — Тебе жаль, что не смогла пойти с ними!

Гайя кивнула:

— Но нельзя объять необъятное. К великому сожалению. Мне и тут хватило дел. Позавчера на выезд пришлось ехать, причем сразу из дворца выдернули. Разве что в столе, да еще желтого цвета, не пришлось скакать по этажам и лестницам. Вчера тренировку проводила с ребятами.

— Постой, — Марс не донес до рта кусок мяса и опустил руку. — Выезды, тренировки. Ты же еще не вполне оправилась после того кинжала!

— Прошло около декады. Оправилась, — спокойно возразила она. — И у всех у нас, если разобраться, есть чему болеть. Мы же не можем заняться только собой. Ты же тоже сменил Рагнара на три дня.

— У него дети. Не каждый же месяц они рождаются.

— Вот тебе и ответ.

Они помолчали немного, поговорили о каких-то мелких событиях, составляющих жизнь когорты, о том, что скоро они лишатся на какое-то время Рениты.

— Новая девочка, та жрица, что привел Дарий, вроде освоилась, — заметила Гайя. — Она живая и толковая.

— Не присматривался, — честно ответил Марс. — Я же сейчас мало в лагере бываю, в основном во дворце. И мне, пожалуй, пора. Засиделся я у тебя, а завтра рано вставать. Да и тебе тоже. Так что отдыхай.

И он встал, прощаясь и собираясь уходить.

Гайя видела, что даже сытный вкусный ужин и спокойная беседа не помогли мужчине хоть немного отдохнуть — Марс выглядел усталым, и она связала это не только с бесконечными дежурствами возле императора, но и с тем, что близилась осень, и к вечеру стали собираться низкие тучи. Она и сама чувствовала, как начинают ныть раны к перемене погоды, потому понимала и состояние Марса. Но вот он обернулся — и она снова увидела его глаза, такие настороженные, потерянные. Гайя вспомнила, как он прохрипел ей: «Прости», а она постаралась сделать вид, что ничего не произошло — и тем самым так и не показала Марсу, что давно простила ему его страстную выходку.

Что-то защемило у нее в душе при виде этих глаз Марса:

— Поздно… И правда поздно, — она подошла к нему и заглянула в глаза. — Ты устал. Может, тебе остаться?

— Гайя, — голос Марса снова стал хриплым, и он осекся. — Я не смогу остаться у тебя…

Она замерла, проклиная свой язык — напрасно она предложила ему остаться, захотел бы, попросился бы сам, а сейчас она ему попыталась навязаться…

Марс стоял вплотную к ней и не смел обнять — он уже сегодня достаточно натворил дел, потому и не может заставить себя признаться. Но он все же договорил фразу — и с удивлением увидел, как по лицу Гайи пробежало заметное облегчение:

— …не смогу остаться у тебя и не прикоснуться к тебе… — он посмотрел ей в глаза и снова повторил это слово. — Не могу…

Гайя обвила его шею руками и сама прижалась к нему:

— Марс…

Он застонал и опустился снова на ложе, удерживая Гайю за талию — и она, прижавшись к его губам, оказалась у него на коленях. Ее бедра скользнули по бокам его бедер — и Марс снова застонал, закрыв глаза от затопившего его наслаждения и еще не веря в свое счастье. Они целовались долго и самозабвенно — причем Марс был потрясен тем, что Гайя не просто отвечала на его ласки, но и сама проявляла нежную настойчивость. И когда перед глазами у них все уже было готово поплыть и закружиться, Марс подхватил Гайю на руки и отнес в ее спальню. Он медленно раздевал ее, целуя открывающуюся кожу, пока не показались из-под тонкой мягкой ткани драконы, украшающие ее тело.

Мужчина медленно сел рядом с любимой, смотревшей на него своими удивительными, ставшими сейчас медовыми, глазами — и притянул ее на колени, продолжил целовать так медленно и нежно, словно боялся ее спугнуть. И его старание было вознаграждено — пальцы Гайи сами потянулись к его тунике, расстегнули ремень…

Гайя раздела Марса не глядя — она и сама привыкла раздеваться и одеваться в темноте, и раненых товарищей доводилось освобождать от всего ставшего лишним, чтобы облегчить их страдания. Она заставила себя больше ни о чем не думать — только чувствовать. Они в безопасности, ее дом надежно охраняется, и никто не потревожит их до утра…