— Таранис! — Рениту трясло как в лихорадке.

Она прекрасно помнила угрозы Вульфрика в адрес Тараниса, но вчера не решилась сказать ему, а вот сейчас произошло непоправимое. Врач не боялась за себя лично — скорее, гадливое чувство, то, которое заставляет нас стараться обойти оказавшуюся на пути кучу испражнений. Ренита прекрасно понимала, что, окажись она в постели Вульфрика, будет больно и стыдно, но жизнь не закончится. Она даже больше боялась за Гайю — она такая гордая, что не будет тихо лежать, сжимаясь от страха и боли, как решила поступить Ренита для себя. Она знала, что Гайя будет биться до последнего, и Вульфрику в лучшем случаем случае достанется ее им же изуродованный труп. Но, скорей всего, Гайя убила бы Вульфрика — элементарно даже зубами бы в шею вцепилась, если бы спеленал своими руками и ногами. И тогда казнили бы и ее…

Ренита вылетела во двор, где уже стоял крик надсмотрщика и несся через двор Требоний и несколько урбанариев из числа охраны лудуса. Один из подоспевших надсмотрщиков крутил руки Тараниса, а второй вцепился в длинные волосы мужчины так, что почти согнул его назад до земли. Вульфрик тяжело поднимался с земли, вытирая рукой кровь, стекающую из рассеченной губы.

Ренита почувствовала легкие шаги за спиной и не успела обернуться, как мимо нее пронеслась Гайя в развевающейся окровавленной простыне.

— Оставьте его! Отпустите немедленно!

Требоний и подоспевший к нему Тит остолбенели — Гайя, хватая ту простыню, на которой сидела, даже не подумала, что тряпка вся пропитана ее кровью, хлынувшей широким потоком из разреза. Кровь была и на боку набедренника, ну а с бедер ее успела смыть Ренита.

— Что там случилось? — вымолвил Тит помертвевшими губами, не сводя глаз с окровавленной Гайи, из-под простыни у которой выглядывала повязка с пятнами свежей крови, стягивающая девушку от талии до самых грудей, поднявшихся еще выше из-за толстого слоя бинтов. — Это он??

И Тит концом плетки показал на поднявшегося уже Вульфрика.

Надсмотрщик, прибежавший крайним и еще вообще ничего не понявший в происходящем, подлетел к германцу и попытался его схватить за руку, но был отброшен назад.

— Прекратите все. Замрите. Мне надо разобраться, — рявкнул Требоний, с неудовольствием поглядывая на Гайю. — Почему, если в нашем лудусе драка, то тут как тут или ты, или этот Марс? Ну хоть его Харон забрал, одной заботой меньше.

Он внимательно перевел взгляд с Вульфрика на Тараниса, затем на Рениту и остановил свои круглые оловянные глаза, плоско сидящие над крючковатым небольшим носом, на Гайе:

— Тебя же не ранили на арене? Так, пришибли слегка. И что это?

Ренита не дала ей ответить:

— Я вскрыла последствия удара. Мне виднее, что делать. Почему это обсуждается как на Форуме?

Требоний посмотрел на врача так, как будто она достала флейту и венок вакханки:

— Я решаю, что и где здесь обсуждать.

— А ланиста? — ехидно поинтересовался Таранис, находясь все в той же позе, напоминающей арку, сотворенную безумным архитектором не из мрамора, а из тугих перекрученных жилами мышц.

— Бунт? — взревел Требоний.

Но тут как раз появился ланиста, и Требоний постарался сгладить ситуацию. Он дал знак надсмотрщикам ослабить хватку, с которой они удерживали Тараниса и обернулся к ланисте:

— Да повздорили ребята на радостях. Сам понимаешь, бои удачно прошли. Чтоб не повеселиться?

— Это да, — согласился ланиста. — Мы на радость римлянам и живем. А, и этот тут?

Он подошел к Таранису, окинул его одобрительным взглядом:

— Умыт? Побрит? Ну, иди, наслаждайся юной красоткой. Жаль, вина ты на дух не переносишь. А не помешало бы с такой-то красоткой…, - и приказал надсмотрщикам. — Ополоснуть и в гостевые покои. К прекрасной Клавдии.

Удостоверившись, что Тараниса увели и презрительно взглянув на Рениту, слухи об отношениях которой с этим гладиатором до него уже дошли, он обратился к Гайе:

— А ты тут голая не скачи. Любовник твой уже гниет в Эсквилинских ямах, второй наслаждается тоже юной красоткой, ну там хоть красотка настоящая. Так что сиди уже, там, где больные люди сидят, лечатся. Ренита, что ты смотришь? Уведи уже ее.

И он повернулся к Вульфрику:

— Пойдем? Ты же не откажешься от чаши хорошего цекубского? Заодно расскажешь, что тут на самом деле было.

Гайя постаралась, как могла, успокоить Рениту:

— Не плачь. Он любит тебя. И не надо ему напоминать про такие встречи… Поверь, ему тоже очень больно. Но что поделать?

— Я знаю, — всхипнула Ренита, утирая слезы подхваченнй из корзины чистой салфеткой. — Но мне трудно. Вот ты сильная. И Марс тебя любит. Скоро все закончится, и вы будете вместе.

Гайя горько усмехнулась:

— Не уверена. И дело не только в наших с ним отношениях. Ты же знаешь, мы солдаты. Куда пошлет император… А нас могут и в разные стороны послать. Да и Марс тоже не на побывку к родным отправился. Жестко ему там придется сейчас. И я не помощник…

— Давай надеяться на лучшее…

Они обнялись, усевшись рядышком на топчане, который Ренита приготовила Гайе со словами:

— Никуда не отпущу в казарму одну. Придет утром Рагнар, заберет.

И Гайя согласилась — только потому, что и к Рените Таранис придет только утром и по той же причине. И оставлять ее одну Гайя не могла себе позволить. Она сознавала, что с имеющейся раной не сможет дать отпор нескольким воинам, но была уверена, что какое-то время сумеет отбиваться, если тот же Вульфрик придет сейчас выяснять отношения с Ренитой.

— Таранис, — сразу же утром попросила Гайя кельта, боясь показаться слабой, но и выхода другого не видя. — Прошу тебя, не давай Рените забросить тренировки. У нее способности неплохие. Она осторожна. Ей страшно получить удар, поэтому она очень внимательна. И она хорошо себя контролирует, потому что боится причинить боль своему партнеру.

— Боится причинить боль? А с кем и как она тогда собралась сражаться? — поморщился Таранис. — И надо ли ей это? Она так нежна.

— Ей надо уметь постоять за себя. Ты сам видел, чем закончилась ее ночная прогулка всего лишь по двору лудуса.

— Помню. И не допущу больше, чтобы она одна разгуливала одна.

— Таранис, ты мой друг, и друг Марса, пойми, я не хочу тебя обидеть. Но ты же сам понимаешь, что ты не можешь охранять ее, тем более постоянно?

— Ты вчера получила свободу, — он твердо посмотрел Гайе в глаза своими бездонно-синими, но не ледяными, как у Вульфрика, а именно теплыми и глубокими, как прогретые солнцем озера. — И я приложу все силы, чтоб получить ее тоже.

— Искренне на это надеюсь, — ободрила его Гайя. — Но пока что, прошу, помоги Рените. Она должна научиться верить в свои силы.

Таранис привычным движением откинул за плечо длинные волосы, недоуменно пожал плечами:

— Если уж ты так просишь…

— А что тебя смущает? Со мной же ты и на учебной арене часто встаешь, да и амфитеатре у нас неплохо вышло. Что не так?

— Понимаешь, — он потер рукой лоб. — Ты это ты. Ты воин. И тебя другой я не знал. А она… Она похожа на нераспустившийся бутон, нежная, хрупкая, таящая в себе что-то прекрасное…

— О как! А я?

Он изумленно посмотрел на нее:

— Ты воин. Хотя ведь Марс тебя любил без памяти. И с ним ты становилась совсем другой.

— Какой? — она уселась поудобнее, сберегая сочащийся слегка под повязкой разрез, тянущийся почти через все ребра.

— Нежной…

— Это единственное известное тебе латинское слово, описывающее женщину? — осторожно съехидничала Гайя.

— О Рените я мог бы говорить часами. И даже петь. Так же, как о тебе Марс, — он помрачнел.

— Не верю. Не верю, что Марс мог говорить обо мне.

— Мог. Теперь я могу тебе сказать об этом. Он любил тебя, Гайя. И готов был отдать за тебя жизнь.

* * *

Проснувшись наутро с дикой головной болью, ланиста так и не смог разобраться, чо из вчерашних событий и разговоров было явью, а что — пьяным бредом.

Он помнил, что вечером, после боев, едва не перед носом прибывших богатых посетительниц, избалованных девчонок знатных фамилий, сцепились двое из его лучших гладиаторов. «И что там делала эта девчонка? Разнимала? Так она же и сама раненая, куда ей в драку… Или они все же ее изнасиловали? Что ж столько крови у нее на набедреннике было?» — мучился ланиста, не в силах встать с ложа в своем триклинии, где так и заснул после возлияний с Вульфриком.

Окровавленная Гайя стояла у него перед глазами, а следом силились всплыть слова Вульфрика про нее. Что-то странное, непонятное, пугающее и отвратительное. И ему расхотелось то вспоминать и мучить свою голову. Он окликнул раба, велел поднести себе полчаши оставшегося вина и повеселел: «Да, Вульфрик неплох. Но пить с ним больше не буду. Что-то он мне наговорил такое… Интересно, а что ему я такого выболтал?», — и он опять растянулся на ложе, перебирая в голове подробности разговора и никак не улавливая его нить.

Плюнул и задремал. Но перед этим все же решил, что опасную и непонятную рыжую девчонку надо как можно скорее отправить на арену так, чтоб не вернулась. Потому что воду мутит в его таком простом и понятном лудусе, если даже эта безответная моль Ренита научилась поднимать на него глаза и голос! Он хохотнул, вспомнив, как легко обвел витающую в облаках врачиху, показав ей какой-то на коленке написанный второпях пергамент, согласно которому она их свободного врача, истинной квиритки, превратилась в бесправную рабыню лудуса. Он блаженно улыбнулся, вспомнив всю сумму, которую сэкономил за эти годы на ее жаловании — услуги врача, тем более хирурга такой квалификации, стоили дорого, а женщина работала одна день и ночь за не то что миску, за ложку ячменной похлебки.

А уже засыпая, ланиста подумал, что и от Рениты пора избавляться — рано или поздно эта история всплывет, а он, в отличие от врача, римское право знал лучше, чем фармакологию. И понимал, что ему не поздоровится. Да еще эта история в Вульфриком…

* * *

— Ну как, девочки? — радостно спросила подруг Друзилла, когда они встретились на рассвете в атриуме парадных покоев лудуса.

— Мило, — протянула Клавдия, прищуривая лишенные краски после умывания глаза. — Мне понравилось. Вы бы знали, девочки, какой нежный этот кельт! И волосы мягкие как шелк! И татуировка его вовсе не так страшна, как я думала сначал. Он милый. Только вот не знает ни слова по-нашему. Молча целовался.

— А о чем ты хотела говорить с варваром? — изумилась Друзилла. — Вот Вульфрик вообще заявился пьяным. Так он и пьяный хорош, я делал с ним, что хотела, ничего не возражал. И теперь могу всем сказать, что сам Вульфрик Безжалостный валялся у моих ног и целовал мои пятки. А ты?

Они обе обернулись к Юлии, прощающейся с Рагнаром, который, вопреки правилам, вышел в атриум ее проводить. Он девушек не укрылся трогательный поцелуй, которым тронул чуть припухшие со сна губы девушки громадный светловолосый варвар.

— Береги себя, моя красавица, — прошептал он, вдыхая аромат ее волос. — Если любишь, то береги. И я к тебе приду. Все будет хорошо.

— Я верю тебе. И теперь точно не подведу отца, раз он меня обещал тебе.

— Именно. Обещал живую и здоровую.

Он не удержался и зацеловал ее, не заметив притаившихся за толстой колонной девушек. Рагнар очень хотел сгладить в ее душе боль от своих резких слов. Он испугался, что, оттолкнув Юлию, просто бросит ее в руки другого мужчины, а вовсе не отправит назад к тетке и вышиванию. А для себя твердо решил добиваться всеми силами свободы — и сегодняшний пример Гайи его окончательно уверил в реальности такого поворота судьбы.

* * *

— Задание понятно? — уточнил префект, переводя взгляд с Марса на Дария и на командира того отряда, который должен вовремя вступить в игру по первому же сигналу.

Они слаженно кивнули.

— Тогда еще раз все оговорите между собой, чтобы понимали, какие сигналы подавать будете и как. И выдвигайтесь. Время дорого.

Марс проверил еще раз, как закреплен меч, кивнул Дарию:

— Мы с тобой должны только удостовериться, что они уже сидят в этой термополии.

— А если там еще кто? — с сомнением произнес Дарий, затягивая ремень.

— Для того мы сначала и зайдем. Просто зайдем. Вроде как решили мульса попить, глобули пожевать.

— А дальше?

— Если Публий со своим подельником там, то нам придется, подав сигнал, постараться или вытолкать посетителей на улицу, или запихнуть их под столы.

— Думаешь, Публий начнет стрелять?

Марс припомнил те тренировки только складывающейся когорты спекулаториев, когда они еще все мало что знали друг о друге и приценивались, зорко наблюдая за товарищами и их навыками. Все принесли что-то с собой — кто необычное оружие, обращению с которым научились в дальних краях Ойкумены, кто особые приемы борьбы или разведки.

— Вообще, Публий стреляет неплохо. Пожалуй, это лучшее, что он умел.

— Погоди, ведь сейчас префект говорил о том, что у него нет пальцев на левой руке, — уточнил Дарий, влившийся в когорту совсем недавно, уже после изгнания Публия. — Он вряд ли теперь такой стрелок.

— Тоже верно, — пожал плечами Марс, методично проверяя снаряжение. — Но может, как-то приспособился? Все же с таким навыком трудно вот так взять и расстаться. Мы должны быть готовы. Отучился гад стрелять, и хорошо.

— А если нет?

— Придется посетителей собой накрывать. Особенно если там старики какие собрались порассуждать, что во времена Катона Старшего лучше жилось. Или какая мамаша после школы ребенка завела ячменными пирожками с медом наградить.

Дарий присвистнул — это была та сторона службы в когорте спекулаториев, к которой он был внутренне готов. Он не дрогнувшей рукой мог перезать горло задремавшему вражескому часовому, а уж в открытом бою и вовсе оживал каждым мускулом. Но понимать, что во время сражения под ногами могут оказаться совершенно посторонние мирные люди — это было выше его сил.

— Ну-ка, покажи! — Марс обратил внимание на необычные ножи, которыми вооружался Дарий в дополнение к обычному мечу-гладиусу и ножу на поясе.

Парные ножи серповидной формы, заточенные по внутренней стороне, были расширены в нижней части так, что центр тяжести смещался к острию. Марс, подержав их в руках, понял, что такая форма клинка позволяет сделать минимальными усилия при нанесении рубящих ударов.

— Да они в узком пространстве будут удобнее меча, — заметил Марс, возвращая товарищу клинки. — Оттуда они у тебя?

— Из Египта.

— Ты и там повоевал?

Дарий промолчал — и Марс не настаивал. Египет был покорен окончательно еще при Цезаре, и все, что происходило там, формально было уже на территории Римской империи, и война, по сути, шла со своим же народом. Тем не менее, спокойной жизнь римских солдат в на берегах Нила назвать спокойной было нельзя. Да, Рим получал регулярно пшеницу, хлопок, диковинных животных и даже белый песок для арен цирков и амфитеатров. А все то, что клокотало и бурлило в закрытых глиняными заборами жилищах и кибитках кочевников, выплескивалось на головы легионеров и, конечно же, римских чиновников, но в гораздо меньшей степени.

— Готов? — Дарий подмигнул товарищу, искренне радуясь, что снова они вместе.

Хотя Дарий и пришел в подразделение намного позже Гайи и Марса, но безошибочно сблизился с ними, волею случая или префекта оказавшись с ними в одной палатке. Марсу Дарий был симпатичен своей жизнерадостностью и безудержной отвагой.

— Как мы им подадим сигнал, что можно заходить? Мы же так и не решили, — напомнил Дарий, пока они шли к центральной площадке лагеря, где был назначен сбор тех, кто отправляется на поимку Публия.

— Вот, — достал из-под туники Марс Медальон с горным хрусталем. — Он легко ловит свет от окна и мы пошлем солнечного зайчика.

— Ребята, — префект оглядел их еще раз, внимательно наблюдая за выражением глаз каждого из них. — Только что прибыл гонец. Наш дорогой Публий там будет не с каким-то абстрактным приятелем. Он встречается со жрецом Исиды. Учтите это.

Командир декурии, которая должна поддержать Марса с Дарием сразу после их разведки, присвистнул:

— Может, отложить операцию?

— Что так? — насмешливо поинтересовался Марс.

Он заметил, что не только Дарий, но и сам префект посмотрели на говорившего в недоумении. А вот глаза ребят выражали разные чувства — некоторые явно были согласны с командиром группы.

— Мне кажется, — с молчаливого разрешения префекта высказал свое мнение командир группы. — Не очень правильным будет так явственно идти против жреца Исиды. Я понимаю, что многие из вас недавно вернулись в Рим из отдаленных краев Ойкумены, и вы можете просто не знать или не осознавать, насколько опасен этот завезенный Клеопатрой и ее приспешниками культ.

— Клеопатры уже нет на свете, а храмы Исиды…, - задумчиво прервал его префект. — Думаю, это просто мода на все необычное. Кому-то наскучил Олимп, потянуло на экзотику. Помню, как приезжал на побывку домой как раз в тот год, когда Клеопатра побывала в Риме. Так глаза женщин, и даже моей скромной и тогда еще совсем юной супруги были залеплены до висков черной краской! Что поделать, мода… Так и Исида. Ни уму, ни сердцу истинного римлянина.

— Не скажи, — возразил мужчина. — Эти египетские жрецы умеют найти ключик к сердцам и умам людей. К тому же они используют в своих ритуалах всякие окуривания, которые действително тумянят сознание. А для более посвященных, точнее, более богатых посетителей их растущих как грибы после дождя храмов, они проводят и вовсе тайные ритуалы, на которых нам бы неплохо бы тоже побывать. По слухам, там и вовсе творится странное.

— Кажется, наше совещание пошло на второй круг, — окинул префект стоящих перед ним мужчин цепким взором прищуренных глаз. — К обсуждению Изиды и ее жрецов мы обязательно вернемся. А сейчас все же я уверен, что Публия брать надо. А если жрец, который с ним встречается, нарушает наши законы, то и вовсе нет необходимости медлить и давать ему пространство для вредоносной деятельности. Так что операцию не отменяем. Вопросы есть?

— Есть, — снова подал голос командир группы.

— Что со жрецом делать?

— Как что?! — удивился префект, а некоторые воины посмотрели на говорившего в недоумении.

— Я имел ввиду, насколько жестко мы его можем задерживать. И будем ли вообще его куда-то препровождать, или только для острастки возьмем, личность установим и отпустим с извинениями?

— По ситуации. Если сам проявит сознательность, повода проявлять лишнюю жесткость не будет. А начнет трепыхаться, вам же проще.

— А Публий?

— С ним вроде все и так было ясно. Все же оговорили, — префект не смог скрыть раздражения, потому что вроде неплохо подготовленный, с отличными рекомендациями с предыдущего места службы, тренированный и спокойный до непробиваемости Друз иногда не мог сразу усвоить то, что на лету ловили остальные, не говоря уж о Гайе, способности которой «с языка схватывать» удивляли и восхищали префекта.

Друг почувствовал сгущающееся в воздухе недовольство и предпочел не развивать эту тему дальше, а обратился к Марсу и Дарию:

— Так что у вас с сигналом?

— Если вы нужны, то я подойду к окну и подам вам сигнал отблеском вот этого кристалла.

— А если не будет солнца?

— Июль. Рим. Где ему быть?

— Ах, да, — усмехнулся Друз. — После туманного Альбиона не отойду. Никак не привыкну снова к тому, что солнце начнет прятаться за тучи ближе к ноябрю… Итак, ты блеснешь нам солнечным зайчиком? Смешно, но разумно. У меня десять человек. Там есть вход с улицы, заднее крыльцо, через которое выносят отходы и принимают товар. Открытого портика с уличным прилавком там нет, посетителей в «Веселой сове» принимают только внутри. Зато есть два небольших окна. Выскочить из них взрослому мужчине трудно, но можно, хотя и с усилием.

— Так что твои парни зайти в эти окна не смогут? С крыши? Там же одноэтажное здание?

— В эти окна нет. Но под ними мы будем наготове, если поганцы решат просочиться наружу.

— Так что вы пойдете только напротив друг другу через основную и заднюю двери?

Друз кивнул.

Марс задумался — окажись в термополии посторонние посетители, они будут фактически в ловушке. А это значит, они с Дарием не имеют права на ошибку. И брать Публия с его столь значимым подельником надо быстро и по возможности тихо.

Погруженный в свои мысли, мужчина не сразу заметил, как подошел к нему префект, положил руку на плечо:

— Готов?

— Так точно, — по привычке отозвался Марс, но все же глянул в глаза своего командира, по интонации запоздало догадавшись, что префект что-то хочет ему сказать отдельно.

— Тебе привет от Гайи.

— Как она? Я же даже не знаю, чем закончился ее бой, — Марс чувствовал, как напряжение, державшее его почти двое суток, прошедших с момента его «гибели» на арене, резко спадает. — И кто передал?

— Она снова прислала ту женщину-медика.

— Так как она?

— Врач? Толковая. Память хорошая, все слово в слово передала.

— Гайя, — почти простонал Марс, догадываясь, что префект нарочно что-то скрывает.

— Гайя молодец. Она сумела подтянуть к делу этого Вариния, тоже оказался толковым парнем, в отца. Надо его, кстати, оттуда тоже вытаскивать. Страсти по нему улеглись, теперь можно.

— Как?

— Да выкупим и все. Раньше было опасно, слишком много вокруг него в городе шумихи было. История в основном огласку-то получила именно из-за его доблести на арене. Затопчи его тогда кабан, все бы посмеялись и забыли. А так, он вроде юный герой, а сенатор — лысый развратник.

Марс усмехнулся:

— Да, мальчишка толковый. Я б его взял себе в группу. Так что с Гайей?

— Да что с ней может быть? — удивленно посмотрел на побледневшие даже под загаром, играющие желваками скулы мужчины. — В порядке, работает. Ей легче, она же рудиарий теперь. Свободный боец…

— Она не ранена? — с замиранием сердца поинтересовался Марс, краем глаза видевший тогда ту глыбу мышц, которую выставили против Гайи после боя с ним самим.

— Царапина, — пожал плечами префект. — Врач заверила, что волноваться не о чем. Ей что, в первый раз?

Марс сдержал тихое рычание, которое рвалось у него из груди. Он был готов сравнять с землей, да что там с землей, с аидовым царством весь этот лудус и всю погань, окопавшуюся в их Великом Городе и всей Римской империи — за каждую слезинку, за каждую капельку крови, что пролила по их вине Гайя.

Прохладное и полутемное после яркой, залитой солнцем улицы, помещение термополии в этот близкий к закату час еще не успело заполниться посетителями как следует.

Марс и Дарий вошли спокойной походкой людей, удачно завершающих день — все дела сделаны, и можно позволить себе немного отдохнуть и пообщаться. Они не стали даже сильно менять что-то в своей внешности — просто сняли доспехи, оставшись в обычных форменных туниках и кальцеях, единых для всей римской армии. Это позволило им, не привлекая ничьего внимания, оставить на поясе мечи. Сказать сейчас, кто эти два молодых привлекательных воина — вигилы, урбанарии, просто легионеры очередного стоящего у стен города на переформировке перед дальним походом или отдыхе после возвращения из Британии или Сирии легиона, по ним сказать с уверенностью было нельзя. Но и спутать с писцами Табулярия тоже — короткие стрижки, бронзовый загар на тугих буграх мышц, выступающих из коротких рукавов туник.

Они окинули взглядом помещение, оценивая его пространство и наличие посетителей. Им повезло, и из мирных граждан только немолодая рабыня расставляла вымытые миски на полке, да ещ одна, совсем молоденькая девочка, протирала серой, даже на вид склизклой тряпкой столы.

У дальнего стола в углу Марс сразу увидел и узнал Публия. Он потому и был отправлен на это задание — чтобы узнать поганца и снять все проблемы, которые могли бы возникнуть, начни они охотиться за случайным человеком, по каким-то причинам похожим на предателя. Марс едва заметно кивнул Дарию, тот принял — но внезапно ситуация резко изменилась. Рядом с сухопарым, почти черным по контрасту с белоснежным одеянием жрецом безмолвно возникла его охрана. Марс удивился, что посреди Рима так легко и спокойно египтяне разгуливают в своей традиционной одежде и даже со своим вооружением — ему казалось, что влияние римской культуры, которое он наблюдал даже в отдаленных фортах Германии, уж в Египет за все эти годы должно было проникнуть прочно. Но нет — храмовые воины Исиды стояли лишь в прямых желтоватого полотна набедренниках, в странных для римского глаза небольших конусовидных шлемах, из под которых спускались длинные черные прямые волосы, остриженные на уровне плеч. Их доспези состояли из широких плоских металлических колец, в несколько рядов лежащих на груди, и таких же браслетов на руках. Кривые мечи, по форме похожие на ножи Дария, но гораздо больше, уже покинули ножны…

Марс сбил с ног девочку-рабыню и буквально вбросил ее в приоткрытую дверь какой-то кладовки, успевая крикнуть пожилой:

— Беги! — и, сообразив, что может подняться паника, когда рабыни вбегут во внутренние помещения термополии и всполоша криками хозяев, остальных рабов, а те всех соседей, рявкнул. — Работает преторианская гвардия. Сохраняйте спокойствие!

И бросился на помощь Дарию, уже сцепившемуся со жрецом.

Декурион даже не заметил подскочивших к нему жрецов-охранников — махнул парными ножами, невесть как оказавшимися в его умелых руках, и вот уже один египтянин истекает кровью из перерезанной под мышкой правой руки, а его меч отброшен ногой в дальний угол, а второй заливает высоким пульсирующим фонтаном из бедренной артерии, тоже разрезанной одним взмахом кривого тяжелого ножа.

Убрав из-под рук охрану жреца, Дарий все равно не рассчитывал на легкий захват этого внешне не особо сильного человека. Тем не менее, на стороне жреца была многолетняя выучка особым храмовым приемам, передававшимся от одного поколения жрецов к другому со времен фараонов. Он выхватил кривые короткие кинжалы, чем-то напоминающие те, что были в руках Дария, но более узкие и легкие, не предназначенные для разрубания, но способные проникнуть глубоко в тело и там застрять, выйдя наружу только с кусками плоти.

Дарий понимал, что рискует сильно — его тело не было защищено ничем, кроме тонкой полотняной туники, под которую поддеть даже тонкие доспехи было невозможно. Технику боя, в которой атаковал его жрец, Дарий знал неплохо — приходилось сталкиваться во время подавления искусственно организованных вот такими же жрецами волнений, в результате которых простые жители Египта и страдали. Мужчина сложил свое отношение к египетской знати, и переубедить его не смог бы никто — бесконечная междоусобица на основании родственной принадлежности накладывалась на спокобность всех этих тысячелетиями воюющих друг с другом кланов и родов объединиться против римского порядка. И снова горели бедные кварталы и богатейшие библиотеки, лилась кровью.

Останавливать этот поток безумия и насилия приходилось обыкновенным римским парням, наскоро обученным основным приемам ведения боя в пешем строю легиона и отправленных на триремах через море защищать интересы Империи в пыльной стране, основная проблема которой заключаась в том, что формально она подчинялась Риму, а фактически — погрязла в своих противоречиях.

Дарий ругнулся сквозь сжатые зубы — жрец оказался еще сильнее и выносливее, чем он рассчитывал. Неестественно расширенные зрачки и без того черных глаз ревностного служителя Исиды сразу дали ему понять, что жрец не в себе и находится под воздействием тех составов, которые использовались в его церемониях. Отсюда и запредельная выносливость, удивившая даже привыкшего к схваткам в куда более жарком климате не только Египта, но и Сирии Дария.

Удар кривого кинжала в умелых руках жреца разрезал свисающий на плечо край туники, лишь чудом не задев кожу на бицепсе — и Дарий словно получил новые силы от ощущения близкой опасности. Он ухитрился сбить подсечкой жреца с ног и повалить его на пол, прижав всем телом. Жрец бился, как рыба и глухо мычал на гортанном языке. Дарий неплохо понимал по-египетски, но предпочел утихомирить поганца на государственном языке, зная, что хозяин термополии и его домочадцы наблюдают за этой сценой из всех щелей:

— Не дрыгайся! Будешь сотрудничать и все расскажешь, отделаешься только высылкой в свой Египет.

Марс схлестнулся с Публием, тоже с ходу узнавшим бывшего товарища по отряду. Он не успел подать сигнал группе, стоящей наизготовку под прикрытием портика лавки, расположенной наискосок через улицу — там, где солнечный лучик, отраженный кристаллом, было бы легко заметить.

Марс сообразил, что Друз не догадается проявить инициативу и выслать дополнительную разведку — хотя бы для того, чтобы понять, что случилось с разведчиками. И приготовился обходиться своими силами. Он совершенно не сомневался в Дарии, и поэтому сосредоточился на схватке с Публием, вытащившим нож.

— Что, Марс, все изображаешь верного сторожевого пса империи? — насмешливо поинтересовался Публий, угрожающе размахивая ножом возле горла Марса.

Марс не стал обнажать меч, вовремя поняв, что узкие пролеты между подпирающими кровлю столбами не дадут ему размахнуться. Он выдернул из ножен на поясе обычный аремейский нож, который носили с собой все легионеры даже не для боевых целей, а просто на привале веток нарубить, у упавшей лошади постромки разрезать или ремни доспехов на раненом товарище.

— Лучше быть сторожевым псом, чем бродячим помоечным!

— Гордый по-преждему? Как и твоя подружка? Так она уже оказалась в лудусе за свою гордыню. Строила из себя недотрогу, ах, не смотрите, я обмоюсь и переоденусь. А в лудусе ее может купить любой!

Марс еще крепче сжал зубы, рискуя их раскрошить. Умом он, проведший рядом с Гайей все долгие декады их вынужденного заточения, понимал, что Публий несет полную чушь, но кровь ульсировала в висках, и Марс с трудом сдерживался, чтобы не перерезать глотку Публию — все же и ножом, и рукопашным боем Марс владел намного лучше.

— Эй, призадумался? — Публий принял попытку Марса сберечь его жалкую жизнь ради пристрастного и подробного допроса за нерешительность. — Думаешь о том, кто сейчас покупает эту гордую недотрогу? Да уж не сомневайся, она популярна в горде…

Марс коротким ударом в челюсть вырубил предателя и быстро связал узким ремешком, который был у него закреплен на обычном поясном широком ремне с ножнами меча и ножа.

Марс и Дарий выволокли своих пленников на крыльцо термополии и остановились, вдыхая свежий воздух полной грудью.

— А где Друз?! — поинтересовался Дарий, проверяя, насколько надеждно связан ремнем по рукам и ногам жрец. Полностью обездвижив поганца, мужчине пришлось тащить его на себе до крыльца через всю темополию, и препровождать его теперь таким же способом до таблиния префекта Дарию совершенно не хотелось.

Спустя некоторое время после возвращения в преторианский лагерь с двумя задержанными, Марс и Секст Фонтей наконец, остались с глазу на глаз.

— Голова кругом, — префект прихлебнул горячую смесь из отвара фруктов меда и пряностей. — Если Публий сказал правду, то жреца этого надо оставлять у нас. Если отправим в Маммертинскую тюрьму, его прирежут. Причем его же подельники. И мы ничего не узнаем.

— Его расколоть может только Гайя.

— Она может разговорить кого угодно. Причем без особых усилий, — в жестких глазах префекта появилось живое тепло, когда он заговорил о Гайе. Ему и правда ее не хватало как толкового командира группы — уж она бы не стояла бы в засаде, до последнего ожидая сигнала от разведчиков, как это сделал Друз. И, самое главное, обвинить Друза было очень сложно — он смотрел на едва не погибщих в спонтанно возникшей драке офицеров своими незамутненными честными глазами и уточнял по привычке:

— А я-то именно я должен был предпринять? Мы четко спланировали операцию, договорились обо всем. И на ходу перестраиваться опасно, я мог бы поспешными действиями погубить товарищей.

«И вот как ему объяснить, что он их мог погубить и чуть не сделал это как раз неспособностью принять вовремя решение» — размышлял префект, не заня, избавляться ему от Друза и потерять тренированного бойца или просто не доверять ему командование даже командой по отрыванию отхожих ям?

Префект обернулся снова к Марсу:

— Значит, Публий сдал своих подельников? Не сомневался.

— В моих методах?

— И в его слабосилии. Так продолжай. Что там еще поведал предатель?

Он внимательно выслушал Марса, пересказавшего то, что довольно легко выболтал ему Публий, едва Марс припугнул пытками, причем даже не своими, а египетскими:

— Ты же понимаешь, что нам нет смысла даже тратиться на кашу и солому для тебя, еще пост выставлять ради такой кучи дерьма, как ты. Мы наоборот, тебя накормим и торжественно выведем на Форум. Там и отпустим. А хочешь, и к храму Исиды. И на прощание поблагодарим за интересную и содержательную беседу. Вот тогда тебе все, что хотели бы сделать мы, сделают твои же друзья. Согласись, обидно.

Марс сидел краем бедра на столе, наклонившись к связанному Публию, усаженному им на простую табуретку — никакой другой мебели в палатке, отведенной под таблиний когорты, не нашлось.

— Нет, — взмолился Публий, пытаясь вскочить, но со связанными руками его ослабевшая спина не справилась с задачей, и он плюхнулся назад. — Лучше расстреляй или прирежь сам!

— Проще рассказать мне все. И тогда уже я решу, что делать. Один урок тебе впрок не пошел. Посмотрим, усвоишь ли следующий.

И Публий заговорил. Так, что примостившийся в углу на второй табуретке скриба не успевал поворачивать тупящееся от скорописи стило.

Оказалось, что именно жрец платит через него ряду лиц, чтобы убрать цезаря. Но он не единственный посредник — как и ожидал Марс, в дело был таки втянут ланиста Лудус Магнус и его помощник. И к огромной радости префекта, оказалось, что участниками заговора Публий четко назвал еще троих патрициев, включая того жирного, что приставал к Гайе и мальчишке.

— Что ж, — подвел итог префект. — Публия в тюрьму, жреца в отдельную палатку и двойной пост к нему, и чтоб даже внутри стояли. И возьми кго покрепче. Не только мускулами, но и умом. Ведь запорошит молодым мозг…

Марс отправился исполнять приказание, а в душе у него билась мысль о Гайе — как там она?

* * *

— Рагнар! — окликнул северянина ланиста с необыкновенно довольным выражением лица. — Идешь сегодня развлекать благородных квириток!

Ланиста говорил как о само собой разумеющемся, и Рагнара это покоробило:

— С какой радости на этот раз?

— Не хочешь? — легко согласился ланиста. — И не надо. Гайя легко справится с отработкой этих денег, которые за тебя теперь предлагает половина женского населения Рима.

— Она же ранена!

— Не смертельно же! Ренита потуже завяжет. Так даже необычнее… Вот двое патрициев вместе готовы с ней провести ночь. Не пару часов, как с тобой эта трясогузка-слеток, а до утра!

— Хорошо, — отбросил движением головы волосы за плечи Рагнар. — Ведите. Но ее не трогайте! Она же свободна! Что вообще происходит!

— А она мне сколько должна? И за лечение тоже. Мой врач ее лечит. Убиралась бы вон, сама бы разбиралась.

Рагнар прикусил язык — он знал, что Гайя сама захотела остаться в лудусе, и как раз использовала ранение как благовидный предлог.

— Гайя, мне придется идти, — он осторожно присел возле придремавшей от постоянно терзающей ее слабости девушки. — Утром вернусь. Может, тебя отнести опять к Рените?

— Не надо. К ней вроде Таранис проскользнул, я видела, когда выходила умыться. Пусть уж они вместе побудут.

— Тогда выпей это, — он протянул ей чашу. — Я зашел к Рените, и попросил для тебя. Она сама при мне налила.

— Не буду.

— Гайя, ты во сне стонала ночью. И днем я забегал между тренировками, ты тоже металась.

— Не волнуйся, — она улыбнулась другу сквозь терзающую ее боль. — Жара нет. Так, потреплет немного… Я же знаю, как оно. Так что ничего страшного.

— Я тоже слишком хорошо знаю, — с болью вздохнул Рагнар и подумал, что и правда мир сходит с ума, если такая прекрасная и хупкая девушка вынуждена страдать от горячки, вызванной не родами, а боевыми ранами. — Выпей.

Она, завороженная мягким блеском его изумрудных глаз, поднесла чашу к губам и осушила ее. Сразу же навалилась блаженная истома и мягкая, теплая серая тьма. Она заснула глубоким сном. Рагнар еще раз поправил разметавшиеся золотистые кудри девушки, укрыл ее потеплее плащом и вышел.

Уже в воротах лудуса он увидел, что надсмотрщики втолкнули в строй еще одного гладиатора и тихо охнул:

— Таранис?! Ты не с Ренитой?

— Эх… Был. Но Требоний сказал, что Рениту купил Вульфрик. И что если я пойду на оргию, то эти деньги компенсируют его отказ этому паразиту. Мол, подсунет ему кого попроще. Не мог же я любимую, не знавшую мужчины, бросить в пасть этому гаду.

Во дворце императора мужчин, уже привыкших ублажать своими телами извращенных римлянок, ждало куда большее потрясение. Собственно, коснулось оно Тараниса, который к тому же именно на таких потешных боях тоже был впервые.

В коридоре им встретилось несколько спешащих по делам офицеров-преториацев. Глухо стучали по камням пола кальцеи, слаженно позвякивали доспехи. Таранису что-то показалось знакомо в фигуре и походке одного из них. Когда офицеры поравнялись с гладиаторами, которых тоже конвоировали очень быстрым шагом, то Таранис заметил знакомые черты лица под налобником и нащечником шлема одного из них.

— Марс! — окликнул он, но преторианцы были уже далеко.

— Тише ты, — толкнул его в бок локтем Рагнар.

— Показалось… Марс померещился… Жаль его…

— Не померещился, — шепнул ему твердо Рагнар. — Чтоб не думал, что уже с головой раздружился, слушай. Марс жив. И это он.

— Здесь?

— Конечно. На своей службе.

И Рагнар, пока они петляли коридорами и портиками-переходами, вкратце поведал другу, во что уже оказались втянуты и он сам, и Вариний, и даже Ренита.

— Теперь я понял, почему вдруг Ренита схватилась тоже за оружие! — почти воскликнул Таранис.

— Вот. И учи ее. Гайе сейчас сложновато, сам понимаешь.

— Понимаю. И вообще не понимаю, как она держится еще… Не хотел бы Рените такой судьбы…

— Вряд ли Гайя хотела бы другой судьбы. Она воин, — промолвил Рагнар и сощурился, потому что триклиний ослепил их множеством горящих лампионов.

Они легко провели красивый поединок-танец с Рагнаром, и, постаравшись выбросить из головы все мысли о происходящем здесь и сейчас, приступили к выполнению того, для чего и были сюда приведены…

* * *

Гайя спала беспокойно, несмотря на отвар. Она чувствовала сама, что ее сон глубок, проснуться она не может, но и покоя не было. Ей снились какие-то перепутавшиеся обрывки бесконечных боев и засад, и почему-то вспомнился случай, который она хотела забыть всеми силами.

…Когда они уже втроем скакали втроем с Фонтеем и Марсом в Рим через Галлию по бесконечным и ровным дорогам, проложенным римлянами в этих диких краях, в одном их небольших городов, возникших в результатет слияния древнего поселения галлов и римского форта, им пришлось вмешаться в разбирательства между местной знатью и римским сборщиком налогов.

Как уж чиновник, оказавшийся впоследствии вроде и не очень глупым человеком, но переживающим больше за свою карьеру и кошелек, чем за судьбы Римской империи, умудрился довести ситуацию до крайнего предела, они тогда выяснять не стали. Важнее было освободить этого достойного представителя налогового ведомства, захваченного в плен вместе с несколькими местными женщинами, сделавшими свой выбор в пользу римских воинов, принявших их образ жизни и уже родивших им детей.

Секст Фонтей тогда сам предложил коменданту форта, не находившему себе места в день их приезда от свалившегося несчастья:

— Есть смысл не доводить до кровопролития. Ты вот уже готов бросить баллисты против деревянного строения, в котором находятся люди, и ты их погубишь. А если поведешь своих на приступ «черепахой», то здание расположено на таком удобном месте, что засевшие там местные поганцы расстреяют твоих солдат, как на стрельбище, попадая под щиты.

— И что ты предлагаешь, — устало потер руками лицо не спавший двое суток начальник форта. — Тебе легко говорить. Следуешь в Рим на повышение, свое отвоевал.

— Именно что отвоевал. И понимаю, что ты еще молод и горяч, а опыта мало.

У коменданта, молодого офицера, хватило мужества честно признаться:

— Да, это вообще мое первое серьезное назначение на такой пост. Я до этого командовал обычной центурией в легионе. Могу построить солдат в боевой порядок, могу повести их в бой. Но все эти хитросплетения отношений?

— Не возражаешь, если мой центурион попытается исправить ситуацию, насколько это возможно. Уверен, все получится.

Комендант кивнул — он сейчас принял бы помощь даже нимфы Цирцеи. И Фонтей отправил туда Гайю — без оружия, без доспехов… И ей удалось вывести из высокого, лишенного окон строения, предназначенного для хранения урожая, вереницу заплаканных, измученных ожиданием женщин с ребятишками, цепляющимися за подолы или сидящими на руках у матерей. Все они были напуганы тем, что либо римляне закидают амбар с помощью баллист раскаленными камнями, чтобы сжечь этот оплот местных бунтарей, либо сами бунтари подожгут строение вместе с заложниками, чтобы еще больше досадить легионерам.

Но больше всех оказались потрясены сами легионеры, когда узнали, что их жен и деетй спасла очаровательная тоненькая девушка, которую они сразу и не разглядели среди небольшого отряда прискакавших под вечер запыленных и усталых всадников.

…Гайя не любила вспоминать те несколько часов переговоров… Но во сне почему-то переживала их вновь и вновь. Ее сводил с ума сон, когда стены оживают, колеблются, что-то шепчут, изменяются, тянутся щупальцами, а ты при этом стоишь, понимаешь, что дом имеет разум и хочем тебя пленить, и разговариваешь спокойно с кем то, пытаешься вытащить кого то. Во сне она понимала, что если уговоришь отпустить, то сможешь спасти других, причем они считают, что все в порядке… и их тоже надо уломать уйти до того, как…

Да, если бы она тогда допустила бы хоть одну ошибку не только в словах, но и в интонации, в неосторожно поднятой брови, одновременно уговаривая и женщин, и захвативших их галльских воинов с множеством сплетенных косичек на голове — то они все сгорели бы, потому что предводитель бунтарей держал наготове факел, а все снопы, хранившиеся в амбаре, оказались пропитаны разлитым маслом.

Гайя встрепенулась и села на соломе, невольно застонав от жестокой боли в постоянно кровоточащей ране. Она облизнула сухие, шершавые губы, попыталась нащупать в изголове предусмотрительно оставленную Рагнаром чашу с водой — и наткнулась на понож, затянутый ремнями вокруг чьей-то голени.

Она не заметила, как оказалась уже в боевой стойке. Перед глазами плыло от еще действующего отвара, она едва держалась на ногах — но противников оказалось трое. Они даже не доставали оружие, желая взять ее сначала живой, чтобы хорошенько позабавиться по очереди и всем вместе с беззащитной девушкой.

— Что, сучка, — насмешливо прошипел ей один из нападавших, с тудом блокируя ее удары. — Первой нападаешь? Любишь быть сверху? Так давай, не стесняйся.

Теснота камеры в какой-то степени помогала Гайе — наемники не могли напасть сразу с трех сторон, и она оказалась вначале наедине не с тремя, а с двумя мужчинами. Понимая, что долго ей не простоять, девушка, ведомая мощными инстинктами воина, невольно начала просто убивать. Первый из нападавших свалился к ее ногам после резкого удара по горлу, от которого захрустел не только надгортанник, начисто сминая трахею, но и позвонки. Второго она схватила за густые волосы, спускающиеся до плеч, нагнула, ударила несколько раз коленом в пах и по носу, а затем разнесла его головойуспевшую перевернуться на полу глиняную чашу, в которой Рагнар оставлял ей питьевую воду. Жесткий контроль снова взял верх только тогда, когда она уже направляла голову противника к выпуклому днищу чаши, и поэтому осколки от соприкоснувшейся с его черепом посудины не воткнулись в глаза и лицо, а всего лишь разрезали ему лоб и темя. Но и этого хватило для того, чтобы кровь хлынула мощным потоком, и, как только мужчина попытался поднять голову, почувствовав отсутсвие железной хватки на своем затылке — ему тут же залило глаза, лишая возможности что-то разглядеть в и без того полутемной камере.

Гайя с трудом перевела дыхание — перед глазами стояла сплошная плавающая мгла с красными сполохами. Внезапно тьма сгустилась еще больше — это третий наемник, обнажив меч, наконец-то смог прорваться в камеру, наступив на тело того, что лежал с выломленным кадыком. Мягкий живот трупа заставил его на мгновение потерять равновесие, и Гайя нанесла ему удар ногой, выбрасывая из камеры спиной вперед. Но это было все, на что она была способна в ближайшее время. Девушка почувствовала, что резко потеряла все силы и, проклиная ренитино пойло, привалилась к холодной стене, приготовившись дать последний бой в своей жизни.

Но в коридоре раздались крики, топот — и вот она уже куда-то взлетает, а над ней такие знакомые, сверкающие в рассветном луче, пробивающемся в окошко камеры, зеленые усталые глаза Рагнара:

— Вот мерзавцы! И время-то как удачно выбрали, когда все только что на утренню пробежку выскочили. И в казарму проникнуть удобно, и внутри никого нет.

— И куда их? — поинтересовался, подходя к другу и вытирая пот со лба, Таранис, разделавшийся в коридоре с третьим наемником.

Рагнар заметил меч в руках друга:

— А что, все кельты не могут пройти мимо, не отняв у человека последнее?

Таранис фыркнул, но тут же осекся, увидев смертельно-бледное лицо девушки, бессильно привалившейся к широкой груди северянина.

— Давай к Рените ее! Бегом!

Мужчины вдвоем, словно и не провели бессонную ночь в малом триклинии дворца среди разнуданных матрон высших слоев римского общества, приближенного к Октавиану, понеслись бегом через все коридоры и портики, сберегая при этом свою драгоценную ношу.

Рагнар на бегу почувствовал, как она теплым клубочком зашевелилась у него в объятиях. Он остановился.

— Куда ты меня тащишь?

— К Рените. Ты сознание потеряла опять. И не удивительно — опять весь бок в крови. Повязка мокрая. Но ты их лихо разделала. Горжусь тобой, сестренка.

Она затрепыхалась сильнее, пытаясь вырваться из его осторожных объятий, и ей это удалось, потому что Рагнар боялся прижать девушку сильнее, чтобы не причинить ей боль.

— Не надо! Это же она тебе дала ту дрянь? Я до сих пор толком в себя придти не могу. И я не сознание потеряла. Не от чего. Подумаешь, бинт в крови. Это ты еще не все мои секреты знаешь! — она начинала закипать. — А вот от такой дряни, что благодаря тебе и своей дорогой подруге я нахлебалась, точно могла бы жизни лишиться. Вырубает напрочь. Спасибо, конечно, вам, ребята, что вовремя успели.

— Да пожалуйста, — небрежно повел широкими плечами Таранис. — Только ты напрасно так на Рениту рассердилась. Тебе и правда надо было поспать.

— Да? — ехидно усмехнулась Гайя. — Ты вспомни, как сам на нее дулся после такого же угощения.

— И правда, — согласился кельт, и узор на его щеке заиграл новыми красками, подцвеченный ярким, бросившимся на лицо от смущения, румянцем.

— Вот и ответ. Не надо мне никакой помощи. Против Рениты я ничего не имею, но быть цветком в ее вазоне не буду. А то «хочу — полью, хочу — унавожу, а хочу и вырву с корнем».

Мужчины переглянулись и засмеялись, улыбнулась и Гайя им в ответ.

— Так что, Рагнар, если не возражаешь, то я пойду еще вздремну, пользясь случаем такой щедро дарованной свободы и тем, что не гонят на тренировку. Хотя я б лучше на тренировку. Так и не удается нам с тобой встать вдвоем с топорами! А я так мечтаю!

— Какие наши годы? Порез-то у тебя пустяковый, даже не оружием, а ренитиным ножиком. Заживет, вот и покажу, как рубиться.

— А я научу пользоваться нашим щитом, — пообещал Таранис. — Ты только давай, заживай…

— Договорились! — уже совсем спокойно и весело ответила им девушка. — Вы настоящие друзья.

— А то! — в тон ей ответили ребята хором.

А Рагнар прибавил негромко:

— И от еще одного друга тебе огромный привет!

Гайя сразу догадалась, о ком они:

— Как он?

— Красавец. Форма блестит, — ответил Рагнар.

— Товарищи с ним плечом к плечу, — прибавил как-то грустно Таранис. — Настоящие.

— В смысле? — подняла бровь Гайя.

— В прямом, — синие глаза Тараниса взглянули неожиданно жестко. — Это здесь мы тебе товарищи и друзья. А пройдет немного времени, ты закончишь здесь свои дела и вернешься в свою привычную жизнь. Прости, но вот я крайний и соврешенно случайно обо всем этом узнал. И про тебя, и про Марса. Он же твой жених?

Она оторопела, но тут же собралась с мыслями:

— А что с ним не так? Он что, как-то по-другому с тобой там разговаривал?

— Нет. Обычно разговаривал. Там не та ситуация была, чтоб мы друг другу на шею кидались. Там было, кому кидаться, — он с отвращением сморщился, все еще ощущая на коже запах женских благовоний и радуясь, что пот, выступивший во время драки с наемником, хоть немного заглушил этот сладко-тяжелый аромат.

— Тогда что же?

Таранис немного смутился, поняв, что зря затеял такой разговор вообще, тем более в столь не подходящий момент. Гайя чутко уловила его настроение и заверила:

— Ты сам понимаешь, что дружба, проверенная кровью, остается навсегда. И совершенно не важно, где мы все подружились. Меня с тем же успехом могли бы внедрить в фуллонику. И я бы не сражалась на арене, а прыгала бы в чане с прокисшей мочой, отстирывая чью-то одежду, и натирала бы сукно жидкой глиной. Но там тоже люди.

Рагнар присвистнул:

— Просвещенный Рим. А стирают, и правда, собирая мочу в расставленные на всех углах города старые метреты, замачивают в ней свои тряпки. У нас женщины золой это делали.

— А у нас мыльным корнем, — добавил Таранис тоже с гримасой отвращения.

— В походах мы пользовались и золой, и мыльным корнем, — подвела итог Гайя. — И просто песком. И я не об этом. А о том, что у меня есть понятия о воинском товариществе. Надеюсь, Таранис, я ясно выразиласть.

— Яснее некуда. Прости. Сорвался.

— Понимаю. Вы ж там не развлекались…

— Вот что, — вступил Рагнар. — Мы тут стоим уже достаточно долго. И внимание привлекаем, сейчас уже все с пробежки вернутся. И надсмотрщики тоже. Да и Гайе тяжко. Пойдем, я тебя провожу, заодно поподробнее расскажу о встрече там с Марсом. Он же тебе не только приветы передал.

— А я все же к Рените, — отозвался Таранис. — Предлога нет, но все равно что-то придумаю, чтоб ее не наказывали за мои частые визиты. Требоний вдруг стал коситься.

— Может, тебе затаиться пока? — предложил Рагнар.

— Оставить ее без присмотра не могу, пока этот гад Вульфрик тут обитает. Чтоб уж ему кто башку отрезал на арене. У меня вот руки чешутся. А не ставят с ним.

* * *

— Рениту и поставим, — Требоний с силой захлопнул кодикиллус, и ланиста невольно подумал, что слой воска мог от такого удара и отвалиться от деревянной дощечки.

— Я только предложил… Не уверен, что она заменит Невесту смерти.

— Какая разница? На Невесту смотрят только потому, что она девка. Уж не технику боя же обсуждают, когда говорят о ней на всех площадях и базарах.

— А что? — тупо переспосил ланиста, потиря снова раскалывающуюся после вчерашней попойки голову.

Он думал не о том, кем заменить так обидно быстро получившую рудис рыжую недотрогу, а о том, что пить с Вульфриком — совершенно неблагодарное занятие. Каждый раз он приходил в себя с ощущением, что сказал и услышал что-то совсем не то, что хотелось бы или было б надо. Но что именно — вспомнить не мог. Он вообще стал в последний год часто забывать вроде бы очевидные вещи, и это его раздражало и пугало, потому что управление лудусом все больше переходило под руку Требония, и ланисте начало казаться, что Требоний не все доносит до него так, как оно есть.

Подозрения усились после того странного случая, связанного с появлением это самого Вульфрика в Лудус Магнус и с той уверенностью, с которой с первого же часа стал расхаживать здесь рудиарий-германец и совать во все свой изящный, с легкой горбинкой нос.

А до этого приключилась и вовсе неприятная история, в которой опять же далеко не второстепенную роль сыграл Требоний. Лудус Магнус полгода назад оказался в глубокой денежной яме — гладиаторы, на которых ланиста сделал серьезный расчет на играх, организованных его хорошим знакомым, сенатором Корнелием Планком, потерпели поражение, а он вложил в них все имевшиеся свободные деньги, рассчитывая получить бешеные проценты со ставок. В результате он потерял не только дорогостоящих бойцов, но и серьезно задолжал все тому же Корнелию Планку. Но лысеющий и стремительно заплывающий жирком жизнелюб Планк умел получать удовольствия из всего и не особо огорчался:

— Да махни рукой! Подумаешь! Деньги дело наживное. И могу научить, как их нажить легко и быстро.

И всего-то небольшую услугу оказал ланиста Планку — а влип. И понял это слишком поздно, когда пришел к нему незнакомец с легкими, текучими движениями, вкрадчивым мягким голосом и ледяными жесткими глазами. Отказать ланиста не мог, согласиться тоже. И тут на выручку пришел Требоний, для которого все это не составляло предмета глубоких раздумий и страхов. Так и повелось — все щекотливые вопросы умело и играючи разрешал помощник.

— Вот и решено. Сам же говорил, надо избавляться от нее. Стала слишком своевольна. Она и до того была упряма, и не понятно, как она не сообразила, что мы ее обвели вокруг пальца с рабством. А уж подружившись с этой рыжей стервой стала неуправляема, — обрадовался ланиста тому, как в очередной раз его чаяния так легко воплощает в жизнт верный Требоний.

— Таранис, я не могу больше, — Ренита склонилась пополам, роняя на песок учебный меч, отличающийся от боевого только отсутсвием заточки. — Мне дыхания не хватает.

— Так что ты согнулась? Дыши давай полной грудью, — попытался он распрямить любимую, вздрагивая от каждого соприкосновения с ее разгоряченным хрупким телом.

— Ха, полной! — презрительно сплюнул на песок Вульфрик, как назло оказавшийся рядом. — Плоская, как доска. И не разберешь, где задница, где лицо. Вторая-то хоть пофигуристей была.

Таранис сжал кулаки.

— Не надо, — мягко остановила его Ренита, бесстрашно взглянув в глаза Вульфрику и сравнив невольно синеву тех и этих глаз. — Разве ты обращаешь внимание на гудение мух на помойке? Не уверена, что они нас восхваляют, да не все ли равно?

— И правда, — ответил ей кельт, не отводя глаз от Вульфрика, не выдержавшего и отведшего взгляд.

Таранис перевел дыхание — ему страшно хотелось врезать наконец-то германцу, сведя с ним счеты за все, начиная с трех истерзанных мальчишек его рода. Но теперь, после серьезного разговора с Гайей, он понимал, что рисковать в угоду своим амбициям сейчас не время, и сдержался. Тем более, что Рагнар уже был в карцере, обвиненный в убийстве двух человек и причинении увечий третьему — речь шла о тех наемниках, которые напали на Гайю перед самым их возвращением после вечеринки во дворце. Самое обидное для Тараниса было то, что Рагнар вообще не тронул ни одного из нападавших — с одним, причем голыми руками против меча вначале, а затем уже мечом, убил сам Таранис, а одного покалечила и убила другого Гайя. Причем не только для Тараниса, но и для Рениты осталось загадкой, как истекающая кровью, опоенная снотворным снадобьем девушка смогла продержаться так долго и так эффективно.

— Тренируешься? Захотелось убивать, а не лечить? Тоже верно, — бросил, подходя к ним, Требоний. — И получается?

Она неопределенно кивнула, не понимая, к чему клонит помощник ланисты. Таранис насторожился.

— И прекрасно, — не слушая ее, продолжил громко, чтобы слышали все, Требоний. — Мне смотреть некогда, поверю на слово. Завтра всему Риму покажешь.

— Нет! — бросился к нему Таранис. — Я готов на арену, на виллу, в преисподнюю! Ее не трогай.

Требоний насмешливо поднял бровь:

— На виллу? Пойдешь, конечно. Ты ж у нас знаменитый теперь ублажитель.

И скомандовал невесть как взявшимся у него за спиной дюжим надсмотрщикам:

— Взять его.

Тараниса, несмотря на бешеное сопротивление, скрутили по рукам и ногам, и, стараясь не повредить лицо, уволокли в сторону гостевых покоев.

Ренита бессильно пустилась на песок и залилась слезами, но увидев приближающегося к ней Вульфрика, вскочила и опрометью бросилась в валентрудий. Но и там она не нашла желанного покоя — на ее попечении с самого утра оказался наемник с рассеченной головой, найденный вернувшимися с пробежки надсмотрищиками в камере Рагнара вместе с двумя трупами.

И хоть северянин невозмутимо взял на себя всю вину, где-то в душе Ренита так и не могла понять, что же там произошло. Молчала и Гайя. Ее все же привел, почти притащил Таранис — и сам попросил сменить пвязку и посмотреть, насколько опасно состояние девушки. И Ренита по тому, как был разворочен движениями сильных мышц ее тончайший легкий разрез, предназначенный всего лишь для того, чтобы спустить скопившуюся под кожей кровь от удара, догадалась, что Гайя только что с кем-то сражалась, причем долго и тяжело. Она схватила руку девушки — и убедилась, что ссадины, покрывавшие ее костяшки, подтверждают догадку.

Понимая, что все, происходящее в лудусе в последнее время, отнюдь не случайно, Ренита смолчала и не стала выспрашивать Гайю — тем более, что в валентрудии были теперь посторонние уши, хотя она и не жалела сонного снадобья, вливая его целыми чашами в рот мужчины. Даже если он очнется после ран, нанесенных безжалостной рукой, то все равно останется не умнее кочана капусты.