Келумба-Шалумба

Летом я жила на даче. На даче я жила с папой, мамой и Кешей. Кеша — наш пес. Он породы чау-чау. Есть овчарки, доги, колли, пудели, доберман-пинчеры, таксы, а Кеша — самый настоящий чау-чау. И язык у него синий, как у всех чау.

Однажды утром мы пошли на станцию провожать маму на работу. Я сидела у папы на шее, а Кеша бежал впереди на поводке и тянул со страшной силой, как трактор.

Проводили маму, помахали электричке рукой и стали думать, куда нам теперь отправиться.

— Давай поедем в Африку, — предложил папа, — динозавров искать?

— Давай!

Сели на корабль, подняли паруса и поплыли.

Плыли, плыли и заблудились.

Я залезла на верхушку мачты и стала смотреть во все стороны.

Ничего не видно, никакой земли!

Тогда папа достал свою старинную медную подзорную трубу. Когда она сложена, то помещается в кармане, а если раздвинуть трубу до конца, то удержать ее смогут сто человек, такой она станет длинной и тяжелой.

Посмотрел папа в нее и воскликнул:

— Да вот же она — Африка, в той стороне!

Я посмотрела и тоже увидела Африку: желтый песчаный берег, а за ним — пальмы. А вдалеке над густым лесом торчит большущая буква А.

Чуть правее — Ф. Еще дальше, на горе — буква Р. Я повернула немножко трубу и нашла остальные три буквы: И, К и крохотную A — ее почти не видно, так она далеко.

— АФРИКА!

Но где искать динозавров? Папа подумал, что они скрываются в чаще леса. Он срубил несколько пальм и связал лианами. Получился превосходный плот. На нем мы поплыли по бурной африканской реке.

Кеша сидел на носу плота и гавкал на крокодилов и бегемотов. Папа рулил на корме веслом. А я устроилась между ними: глазела по сторонам и поедала бутерброды с колбасой — мы взяли с собой мой новенький зеленый рюкзачок с бутербродами и пакетом кефира.

Съела все бутерброды, выпила весь кефир, а динозавров все не было. Папа заволновался:

— Уже час дня! Нужно поскорее найти их — иначе не успеем вернуться и встретить маму на станции. Смотри внимательнее!

За поворотом реки показались хижины какой-то деревни.

— Спросим у местных жителей, — предложила я.

Мы причалили.

Кешу оставили сторожить плот, а сами пошли в деревню.

Постучали в первую хижину… во вторую… в третью… Ни души. Вышли на главную площадь… И здесь никого. Почта закрыта. Библиотека закрыта — на дверях табличка: «Библиотекарь болен». В продуктовом магазине санитарный день. Продавец хозяйственного магазина ушел на какую-то базу.

Мы стояли посреди пустой пыльной площади и растерянно озирались.

Вдруг над моей головой послышался шорох. Я подняла глаза и увидела африканца. Он прятался на дереве. Огромный и черный, как пианино.

На щеках — белые крестики, на лбу — кружок. Можно подумать, что на его лице играли в крестики-нолики. Негр присел и прыгнул вниз.

Я закричала: «Мама!» — и зажмурилась.

Бедная мамочка! Если бы она знала, где ее любимая дочь. Она бы в обморок упала.

Когда я наконец открыла глаза, вокруг было темным-темно от местных жителей. Они хмуро разглядывали нас, держа наготове оружие.

Папа поздоровался с ними по-английски, но никто ему не ответил. Наверно, в школе они учили не английский, а какой-то другой иностранный язык. Мама, правда, потом сказала, что все могло быть наоборот: они-то прекрасно владели английским и просто не поняли папу.

А дальше было вот что. Негры окружили нас. Они размахивали копьями и стрелами.

Вдруг где-то в задних рядах раздался истошный крик:

— Келумба-Шалумба!!!

Все повернули головы и, выпучив глаза, уставились туда. Затем, как по команде, побросали оружие и ничком рухнули в пыль.

Мы с папой тоже поглядели туда: кого они испугались? И ничего особенного не увидели. Всего лишь Кешу, бежавшего к нам по улице. Ему было очень жарко, и синий язык чау-чау свисал почти до самой земли.

Увидев на площади сразу столько людей, Кеша радостно завилял хвостом и бросился обнюхивать лежащих. И лишь потом, когда последний человек был обнюхан, ткнулся преданно в папины колени и лизнул меня в нос.

Папа вспомнил несколько слов по-африкански и попросил всех встать.

«Нет, — сказали они, — мы боимся Келумбы-Шалумбы».

— Какого Келумбы-Шалумбы? — спросил папа.

Вождь племени указал пальцем на Кешу.

Оказывается, они приняли нашего безобидного пса за какого-то злого духа: Келумба-Шалумба по-африкански означает «дух с синим языком».

Африканцы верят, что если этот дух кого-нибудь лизнет, то человек сразу посинеет и останется таким на всю жизнь.

— Ерунда! — сказал папа. — Вы же видели: он лизнул Машу в нос, и ничего с ней не произошло.

В конце концов мы уговорили их встать с земли, а вождь даже осмелился погладить Кешу.

И тут папа взглянул на часы и схватился за голову:

— О боже, уже третий час! Пора возвращаться.

— Но мы же не нашли динозавров?!

Папа махнул рукой:

— В следующий раз.

Увидев на папином лице тревогу, вождь племени спросил, что случилось.

Узнав, что мы опаздываем, вождь успокоил нас:

— О, нет проблем! Лебединая Шея в два счета довезет вас до побережья…

А знаете, кого они называют Лебединой Шеей? Никогда не отгадаете.

Динозавра! Да-да, самого настоящего, никакого не вымершего динозавра. Туловище у него — как у огромного тюленя, голова — как у черепахи, а шея — тонкая и гибкая, как у лебедя, только длиннее и без перьев. Позвали динозавра, накинули на его шею петлю из лианы, другой конец привязали к плоту — и мы помчались по реке, как на катере с подводными крыльями…

На станцию успели вовремя, даже чуть пораньше. Там, у перрона, есть два пенька. Я сидела и ждала на одном пеньке, папа — на другом, а Кеша лежал у папы в ногах.

А вечером я напугала папу. Сидела рисовала, а он маме про Африку рассказывал. И вдруг у него глаза полезли на лоб:

— Маша, что с тобой? У тебя нос совсем посинел! И руки!

А мама строгим голосом добавила:

— И кофточка тоже. Это она фломастером измазалась. Неужели нельзя рисовать поаккуратнее?!

— Фу-у! — Папа выдохнул воздух. — Как ты меня напугала! Келумба-Шалумба!

 

Мамонт

Однажды на даче я спросила у папы:

— Папа, а правда, что ты жил еще тогда, когда Санкт-Петербург назывался не Санкт-Петербургом, а по-другому?

— Да, — ответил папа. — Тогда он назывался Ленинградом.

— Это было очень давно?

— Да, в древности.

— А мамонты тогда еще водились?

— Мамонты? — Папа сделал серьезное лицо. — Водились, конечно. И мамонты, и папонты. В непроходимых зарослях папоротника и маморотника.

Я посмотрела на него внимательно:

— Ты шутишь?

— Шучу, конечно, — папа улыбнулся. — Никаких мамонтов уже и в помине не было. Они вымерли тысячи лет тому назад.

Мне стало жалко мамонтов, и я спросила:

— Все-все?

Папа вздохнул:

— Увы, как это ни печально… Не грусти, пойдем лучше погуляем.

Мы пошли на берег и встретили мамонта.

Он стоял по колено в воде и пил. Огромный, волосатый, похожий на стог сена. Спереди у него торчали два длинных, загнутых кверху бивня, а сзади болтался смешной хвостик — ну точь-в-точь как соломенная метелка, которой подметают полы. Он пил и пил, и скоро воды в Москве-реке стало так мало, что все камыши оказались на суше. И среди камышей в нескольких шагах от берега спал водяной.

С этим водяным мы были уже знакомы. Когда я не слушалась папу и не хотела вылезать из воды, водяной выглядывал из камышей и грозил мне своим кривым пальцем.

Водяной заворочался и открыл глаза. Увидев, что вытворяет мамонт, водяной замахал на него руками и завопил:

— Кыш! Кыш отсюда!

Мамонт послушался. Зайдя на середину реки, пошлепал вниз по течению и скоро скрылся за поворотом.

Водяной проводил его взглядом и обернулся к нам:

— Купаться будете?

Папа поежился:

— Бр-р! Вода, наверно, ледяная.

— Могу подогреть, — предложил водяной.

— Нет, спасибо. Уже скоро семь часов — нам пора на станцию встречать маму.

— А меня с собой возьмете? — попросил водяной.

— Айда.

Водяной поглядел на свое отражение в воде и спросил у меня:

— А твоя мама не испугается моих рогов?

Я успокоила его:

— Не испугается. Она смелая. Только мышей боится. Но у мышей же нет рогов.

Папа почесал в затылке:

— Мама, может, и не испугается, но на этой электричке обычно приезжает много народу…

Водяной заволновался:

— Что же делать?

И тут мне в голову пришла мысль:

— А давайте наденем на рога мои резиновые сапожки. Все подумают, что это ноги.

— Гениально! — в один голос воскликнули папа и водяной.

Увы, до станции мы в этот раз так и не добрались. С берега пошли на дачу, чтобы взять сапожки, и вдруг увидели в окне маму. Она приехала пораньше, на предыдущей электричке.

Мы с папой стали уговаривать водяного: пойдемте, познакомитесь, она очень добрая и всегда что-то вкусненькое привозит. Но водяной застеснялся. «Нет, — говорит, — без приглашения я не могу, да и поздно уже». И вернулся в реку.

Мы, конечно, все маме рассказали: и про мамонта, и про водяного. Она ничуть не удивилась. Спросила только: «А динозавров вы случайно не встречали?» Нет, не встречали. А разве они еще есть? Папа говорит, что они все давным-давно вымерли. Тогда мама открыла на веранде окно и позвала:

— За-аврик! Ди-ино!

Мы с папой затаили дыхание и замерли, как две статуи. Просидели так очень долго, у меня даже нога онемела, но за окном было тихо, только собаки лаяли в деревне. Уже совсем стемнело, и я немножко боялась.

— Где же твои динозавры? — спросил наконец папа.

Мама развела руками:

— Улетели, наверно.

— Куда?

— В Африку. Они всегда осенью улетают в Африку. Нынче осень ранняя — вот Дино с Завриком и улетели пораньше.

Мама закрыла окно и стала подпрыгивать и помахивать руками, показывая, как динозавры взлетают. Что она дальше говорила, я не помню — я заснула прямо в кресле.

И всю ночь видела во сне мамонта, динозавров и рогатого водяного, как он пришел к нам в гости и принес маме венок из кувшинок.

А утром в голове все перепуталось, и я теперь не знаю, что было на самом деле, а что мне только приснилось.

 

Елка

У нас три комнаты. Большая — папина. Средняя — наша с мамой. И третья, самая маленькая, — это кабинет. Здесь мама работает и тут никаких бумаг и книг нельзя трогать, но я, конечно, иногда трогаю и на компьютере играю.

Теперь в большой комнате стоит елка.

А еще вчера ее не было.

Папа три дня ходил на елочный базар и не мог купить. Придет, а там одни иголки на снегу валяются, или такие елки-палки остались, что страшно смотреть.

Папа очень расстраивался: «Какой же Новый год без елки?!» Мама его успокаивала: «Еще есть время — будет у нас елка, вот увидишь». А сама вздыхала украдкой: «Где бы елку достать?»

Вчера я сидела одна дома. Папа еще с работы не пришел, а мама убежала на пять минут в булочную. Сидела я на диване и думала. И надумала: «Надо папу и маму выручать, иначе они совсем затоскуют».

Произнесла нужное заклинание и превратилась в елку.

Мама вернулась. Позвала меня. Я, конечно, молчу. «Опять к Ляле пошла», — сказала мама. Ляля — это соседка. Я к ней часто в гости захожу. Слышу — мама в кабинете сама с собой разговаривает. И вдруг — тишина.

Вскоре хлопнула входная дверь. Папа спрашивает: «Дома кто-нибудь есть?» Я молчу. И мама почему-то не отвечает. Только пес Кеша к папе ласкается.

Он ему вечно мешает раздеваться: трется об него боком, норовит в лицо лизнуть.

Папа наконец-то разделся и прошел в большую комнату. Скрипнули пружины дивана. Полежал минутку, встал, походил по комнате, что-то пробормотал — и снова наступила тишина.

А потом раздался звонок в дверь. Дилинь! Дилинь! Дилинь! Звонок надрывался, но никто из родителей даже не шелохнулся.

Дверь открылась, и чьи-то тяжелые шаги послышались в прихожей.

Кто бы это мог быть?

И тут в дверях нашей комнаты показался… Дед Мороз. В красной шубе, с бородой, в руке — хоккейная клюшка, за поясом — большущий серебряный ключ, открывающий любую дверь. Интересно, как такой ключ мог войти в нашу маленькую замочную скважину?

— Ничего не понимаю… — проворчал Дед Мороз. — Где хозяева? Где Маша? Елку у меня просила, а у самих три елки?!

Только тогда я вспомнила, что позавчера отправила ему в Лапландию письмо: просила елку и клюшку. Мама говорит, что клюшки и шайбы — это для мальчишек, и не покупает. Я напечатала на компьютере, что хочу такую же клюшку, как у Васи с седьмого этажа.

Дед Мороз еще раз обошел все комнаты… и расхохотался:

— Ха-ха-ха! Все понятно! Елка с сережками и бусами на ветках — это, конечно, мама. Елка с очками — папа. А елочка с бантом на верхушке — не кто иная, как Машенька. Хватит притворяться. Вы меня слышите?

Я произнесла заклинание задом наперед и стала опять человеком.

Дед Мороз улыбнулся:

— В таком виде ты мне больше нравишься.

Я была в синем джинсовом платье и в красных колготках.

Топ-топ-топ-топ-топ — из большой комнаты в коридор выскочила елка с очками и едва не столкнулась с елкой, привезенной Дедом Морозом.

Раздался облегченный вздох, и елка с очками превратилась в папу.

В дверях кабинета показалась мама. Она терла глаза, будто только что проснулась.

Мы замерли, как статуи в музее.

Первым подал голос Кеша:

— Гав-гав-тяф!

— Что он хотел этим сказать? — спросила мама.

— Кеша спросил: «Хозяйка, что с вашей прической?» — объяснил папа. — У тебя вместо волос еловые ветки.

Мама схватилась за голову и ойкнула, уколовшись иголками.

— Извините! — Дверь кабинета захлопнулась за ней.

Когда мама снова появилась перед нами, она была уже не в джинсах и не в кофте с надписью «Московский университет», а в синем бархатном платье, на груди сверкала драгоценная брошь, а золотистые волосы были заплетены в косу и уложены на голове короной. Когда я вырасту, всегда буду ходить с такой прической.

Через час или два, напившись чаю, Дед Мороз уехал. Во дворе его ждали два северных оленя, запряженных в сани.

А елка осталась.

Сначала она стеснялась и, наверно, немножко побаивалась — стояла тихо-тихо, прижав ветки. Потом осмелела, выпрямилась, распушилась. И даже Кешу шуганула. Он подошел, стал обнюхивать, а она — раз веткой по носу. Теперь пес обходит ее стороной. А когда папа достал с антресолей коробки с елочными украшениями, она аж задрожала от нетерпения. И ветки сама подставляла, когда мы ее наряжали.

А сегодня утром зашла Ляля-соседка и чуть в обморок не упала от такой красоты. «Она у вас, — говорит, — прямо какая-то волшебная!» А про Деда Мороза — не поверила. «Не рассказывай сказки», — говорит. Я обиделась и про самое интересное ей не рассказала.

У нас есть книжка «Лапландские народные сказки». Так елка все эти сказки знает наизусть — и еще тысячу других, каких в книжке нет. И упрашивать ее не надо, как папу. Ему повезло: раньше он мне перед сном сказки рассказывал, а теперь сам слушает.

Только очень жаль, что скоро это кончится — после Нового года Дед Мороз заберет елку. Ну ничего — на следующий год я ему снова напишу.

 

Костер в океане

Второго мая мы с папой гуляли во дворе. Смотрю — в траве какие-то желтые пятнышки.

— Папа, что это за желтые пятнышки?

— Одуванчики, наверно.

И точно — одуванчики, первые цветы! Я так обрадовалась, что даже поцеловала один одуванчик.

Через наш двор протекает река, а в этой реке стоял корабль с черными парусами. Мы забрались в него и развели костер. Сидим, картошку в золе печем, хлеб на прутиках жарим. Вдруг входят двое: у одного правого глаза нет, у другого — левого, и оба трубки курят. Сразу видно — пираты.

— Здесь нельзя костры разводить, — говорят. — Это пороховой погреб.

А там на стене знак был: курительная трубка, перечеркнутая крест-накрест.

Папа им отвечает:

— Что курить нельзя, мы видим, а про костер нигде ничего не написано.

Пираты махнули рукой:

— Курить можно. Все эти надписи и знаки — ерунда. «Не курить», «Не сорить», «Не прислоняться»… — И вытряхнули пепел из трубок в бочку с порохом.

Получился взрывчик.

Летим мы с папой в небо. Жареный хлеб едим, печеную картошку в ладонях перекатываем, чтобы остыла. Навстречу парашютисты опускаются.

— У вас нет случайно лишних парашютов? — папа спрашивает.

— Есть, но только один.

— Спасибо, нам и одного хватит — мы не тяжелые.

Летим. Внизу Тихий океан, а в океане другой корабль с черными парусами. Опустились на палубу — и сразу в пороховой погреб. Костер разожгли. Сидим, отдыхаем, яблоки на прутиках жарим. Входят двое: у одного правой ноги нет, у другого — левой. Опять пираты. И тоже курят.

Папа их вытолкал, чтобы взрыва не устроили. Съели мы яблоки, костер затушили и на палубу вышли, а там — ни души, штурвал сам по себе вертится. Удрали пираты на спасательных шлюпках, испугались, что пороховой погреб от костра взорвется. Папа встал к штурвалу. Вдруг прямо по курсу всплывает огромная подводная лодка. Папа уважительно сказал:

— Атомная, на ядерном топливе!

На рубку подводной лодки поднялся капитан в черной фуражке и скомандовал:

— По «Истребителю подлодок»… пли!

И выпустили в нас торпеду.

Папа удивился:

— Какой истребитель?

Посмотрел на нос корабля, а там надпись: «Истребитель подлодок» и штук десять черненьких значков, силуэтов подводных лодок — столько эти пираты подводных лодок потопили.

А торпеда все ближе и ближе.

Папа говорит:

— Сейчас взлетим. Ты не забыла парашют в пороховом погребе?

— Забыла.

— Тогда прыгаем за борт.

Прыгнули. И прямиком уселись на торпеду. Подводники промахнулись, и она прошла рядом с кораблем. И мы помчались на торпеде вперед.

Все корабли, даже океанские лайнеры, нам дорогу уступали. Я видела дельфинов, медуз…

Москва — порт пяти морей: Каспийского, Азовского, Черного, Балтийского и Белого. Они соединяются между собой реками и каналами. Вот по этим рекам и каналам мы и промчались. И въехали на берег в нашем дворе — топливо в торпеде кончилось. Я хотела собрать букет одуванчиков, но они уже закрылись.

Мама встретила нас вопросом:

— Без приключений вы погулять не можете, да?

Папа пожал плечами:

— Какие приключения?! Костер жгли, картошку пекли…

— И верхом на торпеде катались, — продолжила мама. — Вас по телевизору по всем программам в новостях показывали. Я уши заткнула, когда вы там горланили на весь мир. Неужели так трудно запомнить мотив?! — И мама запела нежным голосом:

— Теперь в тундру собираетесь, да, и в тайгу?

Папа успокоил ее:

— Нет, мы спать собираемся. Правда, Маша?

Я кивнула — глаза у меня слипались.

 

Папа, мама и восточный чародей

Мой папа витает в облаках. Так мама говорит. Да, папа летает в небе, но в облаках мы витали всего один разок.

Папа научился летать раньше, чем говорить. Однажды его мама зашла в детскую, а он парил над колыбелью. Как и почему младенец поднялся в воздух — неизвестно. Может, мокрый был, замерз… С тех пор папа летает везде где можно. И меня с собой берет. Это очень удобно. Например, если хочется на другой берег, а моста поблизости нет.

И еще мы летаем на ковре-самолете. Моя мама — восточная принцесса, и ковер ей подарил на свадьбу один восточный чародей. Папа пришил металлические колечки и повесил ковер над диваном. Этот ковер большой и страшно тяжелый, и мы им редко пользуемся. Например, когда переезжаем на дачу. Папа залезает на стремянку, снимает ковер со стены, расставляет на нем чемоданы, рюкзаки, мой велосипед, коробку с игрушками и вылетает в окно. А мы с мамой и Кешей, нашим псом, едем на такси.

«Волга» мчится, конечно, быстрее ковра-самолета, но папа всегда успевает раньше: такси кружит по городу, застревает в пробках, останавливается перед красным светофором, а он летит себе над Москвой-рекой прямо до самой дачи. А там ковер лежит все лето, и я на нем кувыркаюсь и скачу как сумасшедшая.

Мама сама колдовать не умеет, зато всегда может вызвать восточного чародея: пошепчет в ладошку — и он тут как тут. Летом дважды его вызывала. Хотела поджарить картошку, нарезала кружочками и вдруг обнаружила, что нет масла, ни сливочного, ни подсолнечного. Дело было вечером. Магазины закрыты. Пришлось вызвать чародея. Масло он принес, но кокосовое, из кокосовых орехов — сливочное и подсолнечное достать на Востоке очень трудно, даже чародею. Но картошка получилась вкусная, пальчики оближешь. Теперь жарим только на кокосовом. В другой раз чародея позвали, когда мама проспала. В одиннадцать часов должна была выступать на совещании в университете, а проснулась в десять. Она чуть до потолка не подскочила, когда посмотрела на часы. Чародей быстренько слетал на Воробьевы горы, принес оттуда университет, держа двумя пальцами за шпиль, и поставил на лугу перед дачей. Так что мама успела и меня причесать, и кофе спокойно попить, и не опоздала. После совещания ученые и студенты бросились в Москву-реку купаться. А потом чародей вернул их вместе с университетом обратно на старое место. Больше она не просыпала, хотя на работе и просили: ну проспи еще разок, так хочется искупаться.

Мама — восточная принцесса. Папа витает в облаках. А я — обыкновенная маленькая девочка. Я даже буквы еще не все знаю. И цифры путаю. И очень грущу и даже могу заболеть, когда родители уезжают надолго в Санкт-Петербург.

Однажды вечером на даче папа спросил, кем я хочу стать, когда вырасту: актрисой, археологом или доктором. Сам он в это время летал по веранде, тыкаясь в окна, как рыба в стенки аквариума.

Я сказала, что никем — просто тетенькой.

— Правильно, доченька, дзинь-дзинь…

Мама кружилась в танце, позвякивая браслетами. Она была прекрасна! На голове золотой обруч с бахромой из жемчуга, на руках и ногах браслеты из серебряных колокольчиков.

— Правильно, доченька, дзинь-дзинь, — повторила она и посмотрела на папу, сидящего на потолке вниз головой. — Пусть в нашей семье будет хоть один нормальный человек, дзинь-дзинь!

 

Дедушкины валенки

Недавно мне исполнилось шесть лет. Однажды папа пришел и говорит:

— Я был в соседней школе…

Мама заволновалась:

— И что?!

— Школа хорошая, со второго класса немецкий язык. Желающих поступить много, а первых классов всего два. Поэтому берут самых подготовленных, кто умеет читать, писать и считать…

— А чему их тогда будут в школе учить? — спросил дедушка и швырнул с печки валенком.

Дедушка у нас сиднем сидит на печи, отращивает бороду, стрижет ее и делает из бороды валенки. Там у него этих валенок целый склад. Время от времени он ими бросается, говорит, что это развивает глазомер. Я бросаю ему обратно.

— Машу не примут! — сказала мама и схватилась за сердце.

— Пусть только не примут, — сказал дедушка и прицелился с печки черным валенком.

— А что значит: уметь читать, писать и считать? — спросила мама, вытряхивая в рюмку сердечные капли.

— Я там встретил одну мамашу. Ее дочь в прошлом году не приняли: не могла разделить семь на два и не прочла сорок слов за минуту.

— Семь на два?! Сколько это? — Мама стала считать.

Мы с папой ей помогали. У всех получилось разное. Тогда дедушка швырнул с печки три с половиной валенка и еще три с половиной валенка. Мы их сложили. Получилось семь целых валенок. Мама облегченно вздохнула. Она достала свой старый букварь, положила перед собой часы и заставила всех читать. Я прочитала за минуту рассказ про девочку Иру: «У И-ры растут как-тусы…» Папа прочитал за минуту два рассказа, мама — три, а дедушка — полбукваря. Мама заплакала.

Я спросила:

— Тебе Иру жалко?

— Какую Иру? — Мама всхлипнула.

— Из букваря. «Ира тронула кактус и уколола руку. У Иры ранка».

— Нет, мне тебя жалко. Дедушку в школу примут, а тебя нет.

— Примут как миленькую! — сказал дедушка и подкинул валенок в руках.

— Еще про реки спрашивали, — сказал папа. — Какие знает реки.

— Какие ты знаешь реки? — спросила у меня мама.

— Москву-реку, — ответила я сразу и замолчала.

— А в Санкт-Петербурге какая река? — спросила мама.

— Нева.

— Правильно, — мама погладила меня по голове. — А какая самая великая русская река? Так еще называется машина у Славы, нашего соседа…

— Пикап, — сказала я неуверенно.

Дедушка от смеха чуть с печки не свалился:

— Великая русская река Пикап! — Он загорланил: — «Волга-Волга, мать родная…» — и устроил целый салют из валенок…

А в школу меня все равно приняли. Там директор женщина. Она увидела мои валенки — я пришла на собеседование в валенках — и спросила:

— Откуда у тебя, Машенька, такие распрекрасные валенки?

Я сказала:

— Дедушка свалял.

— А мне он такие может свалять? — спросила директор.

— Конечно. У вас тридцать шестой размер, да?

Она похвалила мой глазомер и записала в первый «Б» класс.

 

Бедная Лиза

Два раза в неделю мы ходим заниматься к логопеду. Это такой доктор, который учит правильно говорить. Если вы, например, заикаетесь или не выговариваете букву «р». Там я познакомилась с девочкой Лизой, которая до сих пор не говорит, хотя ей уже три года и три месяца.

Пришли мы с папой к Екатерине Юрьевне — так зовут логопеда, — а они сидят в кабинете, Лиза и ее мама с накрашенными глазами.

Екатерина Юрьевна сказала нам:

— Заходите, я сейчас освобожусь.

И спрашивает у Лизы:

— У тебя есть подруги?

— Нет, — отвечает Лизина мама. — Лиза любит играть одна.

— А кукла любимая у тебя есть? — спрашивает Екатерина Юрьевна у Лизы.

— У Лизы много кукол и все любимые, — отвечает Лизина мама.

Екатерина Юрьевна заметила, что мы с Лизой смотрим друг на друга, и сказала:

— Девочки, вы можете пойти пока в соседний кабинет и поиграть.

А там у них много игрушек и детских книжек. Мы стали играть в магазин. Я была продавщицей, а Лиза покупала игрушки и книжки. У нас даже был обеденный перерыв, и один раз я закрыла магазин и повесила табличку: «Ушла по-маленькому».

Я спросила у нее:

— Ты почему сюда ходишь?

— Я совсем не говорю, — сказала Лиза.

— Как не говоришь?! Ты же сейчас говоришь?!

— Сейчас — да, а дома — нет. Мама за меня все время говорит. Спрашивает: «Хочешь конфету?» И сама же отвечает: «Конечно, хочешь — это твоя любимая…» А ты зачем сюда ходишь?

— Я не выговариваю букву «р».

Лиза удивилась:

— Нормальное «р».

Я замялась:

— Понимаешь… здесь, у поликлиники, ларек со сладостями. Папа всегда что-нибудь покупает. И Екатерина Юрьевна всегда так радуется, когда у меня «р» получается, и «кисулей» называет.

Тут открылась дверь, и Екатерина Юрьевна позвала нас к себе:

— Не скучали? Хорошо поиграли?

— Хорошо, конечно, — ответила Лизина мама. — Лиза любит играть с детьми.

— Нолмально, — сказала я и подумала: «Бедная Лиза».

 

Собеседование

В понедельник я ходила в школу на собеседование — это такой экзамен для поступления в первый класс. Пришла, а там все наши ребята: Вася, Саша, Ваня, Кирилл. У подоконников стоят, причесанные, в белых рубашках. И родители нарядные. Мама спросила, что на собеседовании делают.

— Просят прочесть какое-нибудь стихотворение… — сказала Васина мама.

— А я знаю наизусть всю сказку Пушкина про царя Салтана! — Вася запрыгал на одной ноге. — «Три девицы под окном пряли поздно вечерком!..»

— Вася, успокойся, — сказала Васина мама. — Еще дают почитать букварь.

— Букварь — это для малявок! — Вася запрыгал на другой ноге. — Я сейчас «Трех мушкетеров» читаю!

— Вася, успокойся. Еще задачу задают: разложить семь яблок на две тарелки…

— Ха! Проще простого! — Вася запрыгал на двух ногах. — Я уже давно всю таблицу умножения выучил: семью семь — сорок девять, семью восемь — пятьдесят шесть…

Тут из класса вышла моя подруга Лиза и тихо сказала:

— Следующий.

Я вошла. Там за столом сидели две учительницы. Они посмотрели мои документы и сказали скучным голосом:

— Рассказывай.

— Что?

— Стихотворение.

— Какое?

— Любое.

Я вздохнула:

— Не знаю.

Учительницы переглянулись:

— Не знаешь ни одного стихотворения?!

Я замотала головой и еще раз вздохнула.

— НАУЧИМ! — сказали учительницы хором.

— А читать ты умеешь? Почитай с этого места.

Я прочитала в букваре, запинаясь: «У И-ры рас-тут как-ту-сы».

— Что? Что?

— У Иры тут тузы, — неуверенно повторила я.

Учительницы рассмеялись:

— Какие тузы? Червовые или пиковые?

— Не знаю. Об этом, наверно, дальше написано.

— А ты что, играешь в карты?

— Да, с дедушкой… И ругаюсь.

— Ругаешься?! Как?

— Салага, дубина, болван.

— ОТУЧИМ!

Учительницы вывели меня из класса и объявили, что я принята.

Все стали поздравлять, а Вася даже ногой лягнул:

— Поздравляю. Что тебя спрашивали?

— Спросили, играю ли я в карты и какие знаю ругательства.

— И что ты сказала?

— Салага, дубина, болван. И что играю.

— Врешь?!

А я, правда, играю с дедушкой в карты. У него весь кабинет ими увешан, а на полках стоят кораллы, раковины, морские звезды и засушенные тропические рыбы, которые дедушка привез из экспедиций. Мы играем в Колумба, пересекаем по карте Атлантику или вместе с Чарлзом Дарвином на корабле «Бигль» бороздим воды Тихого океана. И ругаемся, как настоящие «морские волки», якорь тебе в глотку!

 

Мальчик и скелет

Один мальчик получил в школе по математике двойку. Испугавшись, что родители заругаются, он стер отметку в дневнике, а вместо нее поставил пятерку. Тут его замучила совесть. И мальчик побрел из дома куда глаза глядят.

Ноги сами привели его в сквер, где на газоне лежал большой черный камень. Мальчишка с детства любил это место. Он мог часами играть на камне, воображая, что это корабль, а он капитан: «Курс норд-вест! Полный вперед!»

Присел мальчик на камень и стал жаловаться на судьбу. Откуда ни возьмись появилась большая черная собака. Ухватила за штанину и потянула за собой. Мальчик покорно поплелся за ней. Они трижды обошли вокруг камня, и вдруг в камне открылась широкая щель со ступеньками, ведущими в подземелье. Мальчик помотал головой — может, ему мерещится?

Нет, собака зарычала и потащила его вниз. Они вошли в камень, и щель закрылась.

Ступени были покрыты толстым слоем пыли, а на стенах подземного хода потрескивали яркие смоляные факелы. Мальчик и собака спустились по лестнице и оказались перед железной дверью. Собака открыла дверь лапой и ввела мальчика в полутемный зал, освещенный тремя свечами.

Свечи горели в подсвечнике на столе, а за столом на стуле с высокой спинкой сидел рыцарь в латах. И хотя забрало шлема было опущено и руки рыцаря были в железных перчатках, мальчик почему-то сразу догадался, что в латах скелет.

На столе стоял скелет обезьянки с ошейником и цепочкой, конец которой был надет на палец рыцаря. За спиной рыцаря белел бесхвостый скелет лошади, покрытый красной, изъеденной молью попоной с тусклыми золотыми кистями.

— Добро пожаловать, двоечник, — сказал рыцарь скрипучим голосом. — Я тоже в свое время получил «пару» по математике и подделал оценку, за что чародей засадил меня в это подземелье. Я должен был просидеть здесь до тех пор, пока какой-нибудь лентяй из соседней школы не повторит мой поступок. Тогда я обрету свободу, а ученик займет мое место.

Рыцарь встал, позвякивая доспехами, и указал мальчику на стул…

Через несколько дней родители заметили, что с сыном что-то неладно: он внезапно вырос, похудел и полысел — словом, не мальчик, а скелет.

Утром мама подозвала его:

— Сынок, я тебя не узнаю. Что с тобой творится? И откуда у тебя эта костлявая лошадь и обезьянка?

Скелет испугался, что подмена раскрыта, и во всем признался.

— Где же мой сын? — вскрикнула мама.

— Там, в камне, — промямлил скелет.

— Веди меня немедленно к нему!

Мама вытащила мальчика из камня и отправила в школу исправлять двойку.

Скелет взмолился:

— Не хочу сидеть в камне! Сколько можно?!

Мама сжалилась над ним и тоже отправила в школу.

Теперь скелет служит учебным пособием. Учительница показывает на нем, где у человека какие кости. И в конце урока обязательно рассказывает ребятам историю этого скелета. Погрозит указкой и скажет:

— Это может случиться с каждым из вас. Не правда ли?

Скелет утвердительно пощелкивает челюстями: клац-клац.

 

Девочка и людоед

Одной девочке исполнилось шесть лет.

— Теперь ты большая, — сказал папа. — Осенью пойдешь в школу. Для этого тебе надо пройти медицинский осмотр. Вот тут у меня записано, у каких врачей мы должны побывать: хирург, логопед… Кстати, у тебя, по-моему, плохо «р» получается… Стоматолог, ортопед, психо-не-вро-лог, невро-па-то-лог. Сразу и не выговоришь. Начнем с хирурга.

Приехали в поликлинику. Пошли искать кабинет хирурга. А там — очередь, человек сто или даже двадцать пять.

Папа спросил:

— Кто последний?

Одна женщина говорит:

— Я. Но после меня еще трое занимали. У вас какой номер талона?

Папа удивился:

— Какого талона? Нет у меня никакого талона.

— Тогда вас сегодня не примут. Приходите через неделю, лучше — пораньше, часов в девять. В двенадцать хирург раздаст двадцать талонов на следующий четверг. Тут будет очередь, кто придет поздно, тому талонов не хватит.

— Значит, к врачу мы попадем только через две недели?

— Да. Если, конечно, к тому времени хирург не заболеет. Или ваша девочка не сляжет. Или, наконец, вы сами какую-нибудь заразу не подхватите. Сейчас столько эпидемий вокруг, апчхи! — Женщина громко чихнула.

В ответ зачихали и закашляли все двадцать пять мам, бабушек и детей. У одной девочки вдруг пожелтели глаза, у другой — лицо пошло красными пятнами. Один мальчик оскалился и укусил за ногу свою бабушку.

— Пап, пойдем отсюда, — попросила девочка.

Они вышли из поликлиники и пошли покупать мороженое. По дороге девочка сказала:

— Не хочу больше идти к этим врачам.

— А знаешь, что делают с детьми, которые не прошли медицинский осмотр? — задумчиво сказал папа.

— Их не уважают, сторонятся, да? — спросила девочка серьезно.

Папа рассмеялся:

— Почему ты так решила?! Нет, просто не примут в школу.

— И не надо! — сказала решительно девочка. — Буду жить на необитаемом острове в океане, есть каждый день бананы, ананасы, пить кокосовое молоко…

— Оно, между прочим, довольно противное, — заметил папа. — Я пробовал.

— Ничего, привыкну.

И девочка поселилась на необитаемом острове в океане. А там жил людоед. Он схватил ее и хотел съесть.

А девочка говорит:

— Не ешьте меня. Я не прошла медицинский осмотр. Вдруг у меня плоскостопие? Или глисты.

Людоед отпустил девочку.

— Вдруг я заразная: у меня желтуха, краснуха и чернуха?

Людоед даже отскочил.

Вскоре он покинул остров. Теперь он работает в школе учителем биологии. Особенно любит рассказывать детям про анатомию человека, про его внутренние органы: печень, сердце, легкие…

А девочка приехала в конце лета — и ее сразу, без всякого медицинского осмотра, приняли в школу. Еще бы: столько месяцев прожить на необитаемом острове в океане! Она была такая загорелая, такая сильная!

У нее только спросили: «Как у тебя со зрением?» Девочка усмехнулась, подняла копье из железного дерева — она пришла в школу с портфелем и копьем — и с другого конца класса пригвоздила к стене муху, жужжащую над головой учителя биологии. И подмигнула ему. Ясно, что по биологии пятерка ей будет обеспечена.

 

Мой папа «сова»

Папа мне рассказывал, что люди бывают «совами» и «жаворонками». «Совы» любят ночь, они поздно ложатся спать и поздно встают, а «жаворонки», наоборот, рано ложатся и рано встают. Я — «жаворонок», а папа — «сова». Поэтому он теперь, бедненький, мучается. Провожает меня утром в школу и спит на ходу. Так что еще неизвестно, кто кого провожает. Веду его за руку по тротуару и через улицы перевожу: погляжу в одну сторону, погляжу в другую и, если нет поблизости машин, тащу на другую сторону. За завтраком он читает мне про Малыша и Карлсона. Выпучит глаза — он научился спать с открытыми глазами — и вдруг ни с того ни с сего Карлсон превращается в какого-то Робинзона и начинает строить на крыше шалаш и охотиться на диких коз. Я говорю: «Папочка, ложись пораньше. Вот Вова из нашего класса ложится вместе с курами и встает с первыми петухами. Зубы чистит, гимнастику делает и даже успевает поиграть перед школой». Папа вздыхает: «Не могу. Не спится. Я же „сова“… Кстати, где твой Вова спит? Напросись-ка к нему в гости». Я напросилась и теперь Вову больше в пример не ставлю: он, оказывается, спит в курятнике, у него там своя жердочка есть.

Мне нравится идти с папой в школу. Вот сегодня. Вышли во двор, папа вдохнул воздух и говорит сквозь сон: «Дымом пахнуло; знать, деревня близко». Я его за руку дерг: «Папа, какая деревня — мы в центре Москвы живем!» Папа бормочет: «Тяжело? Дай рюкзачок понесу». Закинул меня вместо рюкзака к себе на плечи и пошел. К церкви на гору поднялся, дух перевел и спрашивает: «У тебя что, сегодня урок труда: весь пластилин захватила?» А я говорю нараспев: «Не сади-ись на пенек, не е-ешь пирожо-ок». Он один глаз приоткрыл, поглядел на рюкзак в руке и удивился: «Ты почему такая сине-красная?» Я не выдержала и рассмеялась: «Так это же рюкзак. Я на шее!» Папа спустил меня на землю и шагнул на мостовую. Сзади послышался отчаянный скрип тормозов. Из окна машины выглянул Алешкин папа — я его сразу узнала — и спросил: «Вас подвезти?» Алешка сидел на заднем сиденье и махал мне рукой. Папа открыл дверцу и сказал Алешкиному: «Подвиньтесь, пожалуйста». Алешкин папа подвинулся. Алешка открыл мне дверцу. Папы глянули на нас слипающимися от сна глазами и взмолились: «Ну еще пять минут! Времени достаточно», — ив секунду заснули, привалившись друг к другу.

Мы с Алешей поболтали:

— У тебя папа тоже «сова»? — спросила я.

— Ага.

— У вас сегодня тоже пять уроков? — Алешка учится в первом «А», я в первом «Б».

— Нет, четыре.

— Счастливые…

Через пять минут папы проснулись, поменялись местами, и еще через несколько минут мы подкатили к школе. Папа проводил меня до класса, а там уже Зинаида Ивановна сидела за своим учительским столом, и ребята вертели глобус с голубыми океанами. Я подумала: «Хорошо как!.. Только папы не хватает. Сидел бы в углу, на задней парте, и спал бы тихонько. Он бы никому не мешал».

 

Две музы

Моя мама — муза. Когда папа сочиняет свои сказки, она стоит у него за креслом и, бренча на арфе, напевает одну очень древнюю, довольно заунывную мелодию. От этой мелодии у папы волосы встают дыбом, и он печатает на компьютере как угорелый. Иногда мама откладывает арфу и, помахивая руками, как крылышками, поднимается в воздух — она из тех муз, которые умеют летать. Мама кружит по комнате и поет, а заодно вытирает тряпкой пыль со шкафов. Потом она заглядывает в люстру и восклицает: «Ой, сколько здесь засохших мух и комаров! То-то в комнате такой тусклый свет. Надо помыть люстру». Папа со вздохом отрывает руки от клавиатуры и начинает помогать маме: она откручивает и подает сверху стеклянные плафоны, он их моет и вытирает. Прикрутив последний плафон, мама отлетает в сторону и, щурясь от яркого света, радостно говорит: «Вот теперь другое дело! Сразу намного светлее стало, правда?»

Папа кивает: «Правда, правда». Он уже сидит за компьютером и с нетерпением ждет, когда муза снова займется делом.

Кроме нас, никто не знает, что мама муза. На работе она — археолог, научный сотрудник. Пока мама дома, у папы все идет хорошо: и сказки получаются одна веселее другой, и в редакциях их берут без разговоров и сразу печатают. Стоит маме уехать в командировку или в экспедицию — у него сразу наступает «черная полоса». С каждым днем сказки становятся все мрачнее и мрачнее. В редакциях удивляются: «Куда ваше веселье подевалось?!» Папа бурчит в ответ: «В Прагу улетело», — мама была в Праге на конференции. Папа ходит по комнате, как зверь в клетке. Рвет рукописи на мелкие клочки и швыряет их в мусоропровод. Как-то раз даже засорил мусоропровод своими бумагами. Я сказала папе: «Вылей туда ведро воды — так наша соседка поступает, когда у нее мусор не проваливается». Папа набрал в ванной полное ведро и с размаха плеснул в мусоропровод. И промахнулся. Как сейчас помню: стоит папа на лестничной площадке, вода с него ручьями стекает, а он пальцы загибает — считает, сколько дней осталось до маминого возвращения.

Так продолжалось до сегодняшнего дня.

Вернулась я из школы, а папа сидит перед компьютером, обхватив голову руками. Я его окликнула.

Он обернулся:

— Ой, я не слышал, как ты вошла. В школе все нормально?

— Нормально, только пить очень хочется. Последним уроком была физкультура. Мы играли с первым «А» в вышибалу.

— И кто выиграл?

— Мы, конечно. Я троих осалила.

— А что было на других уроках?

— На других? Сейчас вспомню… Ах да! По математике за контрольную четверка. За сочинение пять — пять. А у тебя как дела?

Папа кивнул на экран монитора — там не было ни строчки.

Я сказала:

— Ясно. От мамы есть какие-нибудь известия?

— Она звонила. Вернется в воскресенье утром. — Мама была в командировке в Воронеже.

Я подсчитала:

— Осталось всего три дня.

Папа вздохнул:

— Да. А мне к завтрашнему дню комикс нужно придумать.

— Комикс?! Это же ерунда. Может, я тебя смогу вдохновить? Сыграю на «половинке», спою. Только, чур, сначала попью…

У меня тоже есть арфа. Она в два раза меньше маминой и поэтому называется «половинкой». По воскресеньям мы с мамой запираемся в моей комнате. Сначала она помогает мне сделать уроки по немецкому, а потом учит играть на арфе.

Я выпила целых три стакана воды и, встав у папы за спиной, ударила по струнам и запела. Папа аж подскочил от неожиданности и, не долго думая, защелкал клавишами.

Через несколько минут я сдалась:

— Все! Дальше мы еще не учили.

Папа откинулся на спинку кресла:

— И не надо. Комикс готов.

— Ура, я муза! — От счастья я подпрыгнула… и взмыла под потолок.

Если не верите, потрогайте мою голову — вон какую шишку на макушке набила.

 

Прививка

Папа не любит, когда мама уезжает куда-нибудь надолго. Он очень скучает и ходит угрюмый.

Однажды мама уехала в командировку на целую неделю, а нам позвонили из поликлиники, что мне срочно нужно сделать прививку.

Утром папа разбудил меня:

— Вставай, поехали в поликлинику.

Я взмолилась:

— Можно еще минуточку?!

— Не минуточку, а пять минут! — сказал папа строго.

Я повернулась на другой бок и закуталась в одеяло…

После завтрака папа достал из сундука старинный меч и красный щит с железными заклепками.

Я никогда раньше этих вещей не видела и спросила папу:

— Откуда это у тебя?

— От прапрадедушки. Он служил дружинником у одного древнерусского князя. Еще повязка должна быть…

Папа разыскал на дне сундука пыльную красную повязку с надписью «Дружинник», встряхнул ее и повязал на левую руку. Опоясался мечом, накинул на плечи красный клетчатый плед, сцепив его под горлом маминой брошкой, и стал похож на настоящего дружинника из учебника истории.

В троллейбусе, кроме нас с водителем, никого не было. Я устроилась на переднем сиденье рядом с кабиной водителя. Это мое любимое место.

Вдруг троллейбус повернул совсем в другую сторону.

Папа заволновался:

— Куда мы едем?

Водитель объявил в микрофон:

— Троллейбус следует по шестнадцатому маршруту.

Папа рассердился:

— Почему по шестнадцатому?! Написано же: двадцать шестой!

Водитель показал картонку с цифрой шестнадцать:

— Извиняюсь, я только спереди табличку поменял.

Папа был из-за мамы не в духе и как зарычит:

— Сами виноваты! Едем по старому маршруту! Нам в поликлинку надо, прививку дочке сделать!

Водитель поглядел на папино вооружение и согласился.

Едем, всех обгоняем.

По дороге они с водителем разговорились: папа ему про своего предка-дружинника рассказал, на долгую мамину командировку пожаловался.

Водитель вздохнул и поехал еще быстрее.

Приехали, а там очередь: мамы с детьми, бабушки с внучками.

Папа щитом прикрылся, меня за руку держит — и в атаку!

Взрослые зашумели:

— Почему без очереди?!

Папа из-за щита выглянул и объяснил:

— Жена на неделю в командировку уехала. Понятно?!

Сделали прививку. Выходим из поликлиники. Троллейбус нас дожидается.

— Поехали ко мне в деревню, — водитель говорит, — на реку Дон. Я сто лет на родине не был.

Папа удивился:

— А разве на троллейбусе можно? Он же по проводам ездит.

Водитель усмехнулся:

— Все можно. Если умеючи.

Поехали на Дон.

Приехали. Вот где красота!

Вдруг видим — стоит в поле наша дружина, стяги развеваются, кольчуги начищенные сверкают. Впереди князь на белом коне. А на горизонте — тьма-тьмущая войска неприятельского.

Папа сразу догадался: орда идет.

Князь подтвердил:

— Да, она самая. Хан Мамай и хан Папай. А вы откуда?

— Из Москвы. Жена на неделю в командировку уехала.

— Ясно. Тогда — вперед! — Князь сжал зубы и поскакал рядом с троллейбусом.

Водитель припал к рулю, папа из передней двери высунулся, мечом размахивает. Внезапно троллейбус наехал на камень, я подскочила… и проснулась.

— Пять минут прошло. Вставай немедленно!

В поликлинику мы съездили без всяких приключений. И очереди не было. А мама вернулась из командировки на два дня раньше. Вот папа обрадовался! И мама нас похвалила, что мы прививку сделали.

 

Я люблю вставать рано

Однажды мы с папой проснулись очень рано, в семь часов. Вышли на улицу. Было тихо. Не кукарекали петухи, не шумели машины. Сонные дворничихи дремали, опершись на метла. Не спали только люди, которым надо вставать раньше всех или кто дежурит по ночам. Мимо нас в сторону космодрома прошагал космонавт, цокая по асфальту ботинками с магнитными подковками. Мне один мальчик рассказывал, что на космическом корабле пол, потолок и стены металлические, и при помощи этих подковок космонавт во время невесомости может спокойно ходить по каюте, даже по потолку вниз головой. На нем был серебристый скафандр, а за спиной — разноцветный школьный рюкзак с надписью «ДИНО». Только в рюкзаке лежали, конечно, не учебники и цветные карандаши, а баллоны со сжатым воздухом для выхода в открытый космос. Стекло шлема было открыто, и космонавт, жмурясь от удовольствия, вдыхал свежий земной воздух. Когда ему удастся подышать этим воздухом в следующий раз, ведь в космическом корабле воздух искусственный?! Он чуть не столкнулся с идущим навстречу пожарником. Тот тоже жмурился, принюхиваясь, не пахнет ли где дымом и гарью. Пожарник держал наготове пожарный шланг.

Шланг волочился за ним, как дрессированный удав, и лежал на тротуаре тремя большущими кольцами — столько раз за ночь пожарник обошел вокруг дома.

Космонавт процокал к троллейбусной остановке, пожарник завернул за угол. Остальных прохожих можно было сосчитать по пальцам одной руки. Участковый милиционер Синицын — раз. Дежурный электромонтер с лампочкой в руке — два. Водопроводчик с гаечным ключом — три. Сталевар с темным стеклышком перед глазами, чтобы смотреть на расплавленный металл, — четыре. Вот, один палец даже остался.

Космонавт растолкал спящего водителя, и троллейбус уехал, разбрызгивая лужи. А мы, выгуляв собаку, вернулись домой. Покормили ее, напились горячего чая с земляничным вареньем. Я даже помыла посуду: чашки, блюдца, ложки. Папа хотел мне помочь, но я сказала: «Нет, спасибо. Помнишь, как ты однажды спросонья будильник вместо чашки помыл?!» И опять легли. Завернулись в теплые одеяла — я своего плюшевого кота обняла — и сразу заснули.

Ой, до чего же я люблю вставать рано!

 

О последнем мамонте

— Папа, разбуди меня завтра без пяти восемь, хорошо?

— Ладно. А почему так рано?

— Почему-почему?! Я сегодня опять опоздала.

— И тебе влетело?

— Нет. Первым уроком был русский, а Ольга Анатольевна за опоздание не ругает; говорит, что она сама опаздывала.

— Ольга Анатольевна?! Удивительно — мою учительницу по русскому тоже звали Ольгой Анатольевной, и она тоже не ругалась.

— А ты опаздывал?

— Конечно. Как сейчас помню, войдешь в класс после звонка, извинишься, а Ольга Анатольевна скажет: «Постарайся завтра прийти вовремя — у нас будет диктант». Потом оглядит класс и руки потрет от удовольствия: «О, Петрова нет! Подождем еще минутку — интересно, какую историю он сегодня придумает?!» Вскоре из коридора послышится знакомый топот, и в класс ворвется Пашка Петров: волосы взъерошены, щеки пылают, глаза горят: «Ой, вы знаете, почему я опоздал?!» Ольга Анатольевна его остановит: «Не торопись. Пройди к доске и подробно расскажи, что с тобой приключилось». И Пашка рассказывал. При этом он размахивал руками, крался вдоль доски, прыгал с воображаемой скалы или стоял, уронив голову на грудь и заложив руки за спину, изображая, как он мужественно вел себя на допросе у пиратов, или резко нагибался, когда вражеские пули — «Пиу, пиу!» — или бесшумные индейские стрелы проносились у него над головой. Мы тоже втягивали головы в плечи и вместе с учительницей переживали: успеет Пашка вернуться в Москву к первому уроку или погибнет в джунглях Амазонки от индейских стрел, пропитанных ядом кураре.

— Папа, он погибал, да?

— Нет, но опаздывал частенько. Помню, например, такую Пашкину историю.

Пришел он однажды домой и видит, отец сидит в кресле и вздыхает, а рядом стоит расстегнутый Пашкин портфель.

— Что случилось? — спросил Пашка с тревогой. — Ты посмотрел мой дневник?

Отец мотнул головой:

— Нет, я почитал твою тетрадь по истории. Оказывается, мамонты вымерли.

Пашка перевел дух:

— Папа, разве ты об этом не знал?

Отец пожал плечами:

— Как-то из головы вылетело. И эта трагедия случилась четвертого сентября, да? А в каком году?

Пашка не понял отца:

— Какая трагедия?

Отец показал запись в тетради: «Четвертое сентября. Потепление климата. Вымерли мамонты…»

Пашка рассмеялся:

— Папа, ты все перепутал. Четвертого сентября мы изучали каменный век. А вымерли мамонты примерно десять тысяч лет тому назад.

Отец вздохнул:

— Понятно. А я-то подумал, как наука далеко шагнула — с точностью до одного дня знают, когда что произошло: «Одиннадцатое сентября — зарождение искусства и религиозных верований; первое октября — распад родового строя…» Как ты думаешь, что могло случиться с последним мамонтом?

Пашка пожал плечами:

— Убили, наверное. Люди каменного века на них охотились.

Отец погрозил кулаком:

— Гады! Не могли последнего пожалеть. — И тут он хлопнул себя по лбу. — Давай спасем этого мамонта, не дадим его погубить!

Пашка сразу загорелся:

— Давай!

Они с отцом были, как говорится, два сапога — пара. Если что решили, то кровь из носа, но сделают.

Помню, в пятом классе у Пашки по немецкому была тройка с минусом. Ну, ты сама знаешь, что такое тройка с минусом. Это двойка. И вот за месяц до окончания учебного года втемяшил он себе в голову: выучу немецкий на пятерку! И выучил. День и ночь бубнил по-иностранному — чуть родной язык не забыл. Мама зовет его завтракать, а Пашка спрашивает: «Вас ист дас: сафтрак?» В конце года принес он родителям дневник и сказал гордо: «Битте!» У них глаза на лоб полезли: по немецкому пятерка с плюсом, а по остальным предметам — тройки с минусом.

Короче, отправились они с отцом выручать последнего мамонта.

— Папа, у них что, машина времени была?

— Не знаю. Ольга Анатольевна тоже об этом спросила, но Пашка пропустил ее вопрос мимо ушей и стал рассказывать дальше: «Добрались до места. Кругом, куда ни глянь, каменный век. Смотрим, гора каменная, а в горе пещера. Слышим, из пещеры доносится какое-то завывание. Мы решили, что это стонет раненый мамонт. Залезли в пещеру. Идем, фонариком по стенам водим, а там везде мамонты нарисованы. Вдруг видим — художник стоит, ну прямо как современный: с бородой, в меховой жилетке, в штанах, заляпанных краской, и босиком. У нас есть сосед-художник по фамилии Косынкин. Он тоже дома босиком ходит и поет, как раненый мамонт, когда за мольбертом стоит.

Папа спросил у древнего художника:

— Малюете?

Тот кивнул:

— Ну.

А он на стене очередного мамонта красками раскрашивал.

Мы быстренько объяснили художнику ситуацию: мол, последний на Земле мамонт, надо спасать. Он сразу все понял и рассказал, где этот мамонт обычно пасется.

Мы — туда. Нашли мамонта и потащили его в Московский зоопарк: я за бивни тянул, отец сзади толкал. Совсем упарились, у меня до сих пор руки еле сгибаются». Пашка показал, как у него руки плохо сгибаются, и простонал: «Ой-ой!»

Привели они мамонта в зоопарк, а там принимать не хотят: «Вы сначала помойте зверя — вдруг у него инфекция»! А вид у мамонта был действительно довольно неопрятный, особенно прическа. Видно, что он очень редко причесывался, хотя в кармашке его школьного рюкзака лежат зеркальце и расческа…

— Папа, можешь не продолжать! Я каждый день перед уроками причесываюсь. Сегодня, правда, не успела — я же опоздала. Кстати, из-за тебя. Почему разбудил так поздно?!

 

О немецких двойках и отцовской строгости

— Папа, ты не будешь меня ругать?

— А что случилось? Опять тройка по математике?

— Да. Но это же несправедливо, правда?

— Правда, не расстраивайся. Сколько раз я тебе говорил: «Учимся не ради отметок…» Математику ты знаешь на твердую четверку, а то, что математичка привыкла ставить тебе тройки… Ну что поделаешь? Кстати, в пятом классе у меня по всем предметам были двойки да колы.

— За четверть?

— И за четверть, и за год.

— Как же тебя перевели в шестой класс?

— Я сам перевелся. Вернулся в конце лета из Германии и пошел с сентября в шестой класс.

— Так ты проучился пятый класс в Германии?

— Да.

— А как ты там оказался?

— Катался на велосипеде и заехал. Если посмотришь на карту, то увидишь, что мы живем на Среднерусской возвышенности. А дальше, в сторону Западной Европы, начинаются равнины. Вот я и разогнался на велосипеде с возвышенности — и примчался в Германию.

— А разве можно сразу примчаться в Германию? По-моему, перед Германией находится Польша.

— Находится. Но я же сказал: «разогнался»! Через Польшу промчался со скоростью ветра, который дул мне в спину.

— А куда смотрели пограничники?

— Не знаю. Я их не видел — на границе я зажмурился. И оказался в Берлине. А там меня остановил полицейский и отвел в школу.

— Почему он так сделал?

— Немцы любят порядок. А тут пятиклассник в самое школьное время по улицам на велосипеде раскатывает. Непорядок!

— Но ты ему объяснил, что ты из Москвы?

— Объяснил. А он говорит: «Может, у вас в Москве дети и катаются в это время по улицам, а у нас все дети учатся». И отвел в ближайшую школу.

— Теперь я понимаю, почему ты учился на одни двойки. Ты же по-немецки ни бум-бум.

— А мне повезло: школа оказалась «русская», с углубленным изучением русского языка — там все предметы преподавали по-русски. Между прочим, двойка в немецких школах — это наша четверка. У них же все наоборот: самая высокая оценка — единица, самая низкая — шестерка. И немцы с гордостью говорят: «Мой сын — круглый двоечник!» или «У моей дочери по труду кол!»

— И ты целый год прожил за границей без родителей?

— Почему без родителей? С отцом. Мы же с ним вместе на велосипедах катались. Меня полицейский отправил в школу, а его — на работу. Отец обозвал полицейского артистом, а немец неправильно понял и отвел его на киностудию: «Битте, герр артист, арбайтен!» Пришлось папаше сниматься в кино. По-немецки он не говорил и поэтому играл разных русских генералов. Например, в одной комедии он изображал генерала из Военной академии. Язык отец так и не выучил, зато научился лихо водить машину: в генеральской форме гонял на «Мерседесе» по Берлину, и немецкие гаишники отдавали ему честь. Потом мы вернулись в Москву, и я пошел записываться в шестой «Б» класс — я всегда учился в «Б». Учительница как увидела мой табель, так руками замахала: «Пожалуйста, иди в „А“! У меня своих двоечников хватает». Я перевел ей грамоту, которую получил в немецкой школе «за хорошую учебу и примерное поведение». Учительница фыркнула: «Двойка по поведению — ничего себе примерное!» Я рассказал про тамошние оценки. Учительница удивилась: «Как я могла об этом забыть?» — и с радостью записала меня в свой класс. А теперь спроси, как я учился в шестом классе.

— Как ты учился в шестом классе?

— Ой, лучше не спрашивай! Я увлекся футболом и совсем забросил учебу. В Германии у меня остался друг Михаэль, такой же фанат футбола, как и я. Мы с ним каждый день переписывались, а в конце недели менялись по почте дневниками: он показывал своему отцу мои двойки и тройки, а мой папа подписывал дневник с михаэльскими четверками и пятерками. Однажды Михаэль получил шестерку по математике, и наша хитрость раскрылась.

— Папа ругался?

— Разумеется. Так положено.

— И ты дрожал от страха, да? Как я сейчас: ой-ой-ой!

— Точно!

 

О золотой косе и снежном человеке

— Папа, меня Федя сегодня предал!

— Каким образом?

— Не дал списать на контрольной по математике. Пока я болела, они решали задачи в пять действий. Я ему сказала, что не умею такие задачи решать, а он: «Не дам списать — сама думай!»

— Задача была трудная?

— Не очень. Но почему он не мог помочь?!

— Не расстраивайся. Со мной такое тысячу раз случалось. Помню, у нас в третьем классе тоже была контрольная… Ты сколько дней в школу не ходила? Четыре. А я тогда провалялся в гриппе почти месяц. За это время одноклассники научились решать задачи в десять действий. Я к соседу: «Дай списать!» А он локтем отгородился и прошипел, как змея подколодная: «Не дам — сам решай!»

— И ты решил?

— Нет. Я же не был таким способным, как ты. Списал.

— У кого?

— У Маши Медниковой. Она сидела на второй парте.

— А ты на какой?

— На пятой.

— Как же ты мог у нее списать?

— Запросто. Написал ей записку и отправил по ряду. Она записку прочитала и написала решение задачи на банте — у Машеньки была длинная золотая коса. Она косу назад откинула, и бант оказался у меня в руках.

Быстренько списал и дернул за косу. Маша вернула косу обратно.

— Папа, но от второй парты до пятой не один метр. Какой же длины была коса?

— Могу сказать с точностью до сантиметра: три метра сорок семь сантиметров.

— И учительница ничего не заметила?

— Заметила. Она давно подозревала, что Медникова мне помогает. Подошла к Маше и говорит: «Покажи-ка мне свой бант». Маша показала.

Учительница повертела бант в руках и похвалила: «Какой красивый!» И вдруг спохватилась: «Мне кажется, в начале урока он был коричневый?!»

Маша не растерялась. «Нет, — говорит, — вам показалось. Коричневый бант я завязываю по вторникам, а сегодня среда». Маша перекинула косу на грудь и посмотрела на учительницу своими большими голубыми глазами: «Разве этот бант мне не к лицу?» Учительница вздохнула — Маше все было к лицу — и пошла к своему столу. А Маша повернулась и погрозила мне кулаком.

— Папа, ты заменил бант?

— Конечно. Мы так всегда делали. Но в этот раз я перепутал дни недели и вместо коричневой ленты принес из дома голубую.

— А сосед по парте тебя еще предавал?

— Да на каждом шагу! Помню, однажды мы всем классом поехали на зимние каникулы в Альпы, в альпинистский лагерь у горы Казбек.

— Папа, но Казбек на Кавказе!

— А я что говорю?! Сначала отправились в Альпы, покорили все альпийские вершины, а потом переехали на Кавказ. Там, рядом с Казбеком, была гора, на которую еще никто не поднимался. Мы привязались друг к другу веревками и начали восхождение. Сосед по парте шел передо мной, а я был в связке последним. На полпути к вершине он вдруг заявил: «Я устал тебя тянуть — иди сам!» — и отвязал веревку. От неожиданности я оступился и полетел вниз…

— Тебя опять Маша спасла, да?

— Как ты догадалась?

— Я даже знаю, как она это сделала. Опустила в пропасть косу.

— Точно. Но зато ты никогда не отгадаешь, как сосед был наказан.

— Он упал и больно ударился?

— Нет.

— Его все сторонились?

— Это само собой. Он со всеми разругался, поставил палатку в стороне и… отгадай, что с ним приключилось ночью?

— Не знаю.

— Его похитил Снежный человек. Схватил в охапку и утащил к себе в пещеру.

— Зачем он его похитил?

— За своего принял. Снежный человек волосатый, и мой сосед был заросший — в парикмахерскую он ходил раз в год…

— А-а, папочка, теперь я понимаю, куда ты клонишь!

— Да, дочка, тебе пора подстричься. Ты же не хочешь, чтобы Снежный человек принял тебя за Снежную девочку и уволок в темную и сырую пещеру?!

— Не хочу. Но стричься тоже не хочу. Мечтаю отрастить косу, как у Маши Медниковой.

— Я не возражаю. Но можно я тебе сегодня хоть челку подстригу — глаз уже не видать.

— Ладно, стриги. Папа, а вы правда покорили эту вершину?

— Разумеется. Посмотри на глобус и увидишь рядом с Казбеком Третьего «Б» пик — так с тех пор называется эта гора. А годом раньше поднялись на Эверест. Это 8848 метров над уровнем моря! Знаешь, как ЭВЕРЕСТ расшифровывается? ЭВелина, ЕРмолай, Елена и СТепан.

Эти ребята из нашего второго «Б» первыми поднялись на высочайшую вершину мира.

— Папа, покажи пальцы!.. Все ясно. Между прочим, я тоже пальцы скрестила, когда сказала, что разрешаю тебе подстричь челку. Мама сделает это лучше. Вот!

 

О папиной памяти и маминых туфлях

— Папа, скажи какую-нибудь пословицу.

— Русскую?

— Да любую, хоть африканскую.

— Африканскую так африканскую: слово не муравей, вылетит — не поймаешь.

— Не муравей, а воробей.

— В нашей пословице воробей, а у африканцев муравей, понимаешь?

— Не понимаю. Муравьи же не летают.

— Не летают рабочие муравьи, а самки и самцы еще как летают. Я прекрасно представляю себе такую картину: я стою посреди Африки, опершись на копье, полуголый, черный от загара, и вижу, как из высокого термитника вылетает облако муравьев-термитов.

— Как ты можешь это представить — ты же никогда в Африке не был?

— А мои африканские предки?!

— Папа, африканский предок был у Пушкина — «Арап Петра Великого».

— А где человек произошел от обезьяны? В Африке. Так что африканские предки есть у каждого. Время от времени в моей памяти возникают картины из африканской жизни и слышатся какие-то непонятные африканские слова: «Конго… Браззавиль».

— Почему непонятные?! Конго — это государство в Африке, Браззавиль — его столица.

— Вот видишь? Я не был в Конго, а знаю.

— А как по-африкански «здравствуйте»?

— Сложный вопрос. Во-первых, в Африке множество племен и народов, и говорят они на разных языках и наречиях…

— Папа, не увиливай!

— Ладно, сейчас напрягу память и вспомню… Тере, тере, вана кере.

— Папа, мне кажется, это по-эстонски или по-фински.

— Да ну?! Ура! Я вспомнил язык моих финских предков.

— Папа, по-моему, ты его никогда и не забывал. Что значит это «тере, тере, вана кере»?

— Здравствуй, дорогой.

— Папа, почему ты скрестил пальцы? Это какое-то неприличное выражение?

— Нет. По-эстонски это значит «привет, привет, старикан». Однажды я пошутил. Я тогда еще жил в Санкт-Петербурге и работал на радио журналистом. Мои коллеги собрались на автобусную экскурсию в Таллин. И несколько женщин попросили, чтобы я научил их эстонским словам: «здравствуйте, до свидания, спасибо, как пройти на Ратушную площадь» и так далее. Я написал эти выражения русскими буквами, и женщины их заучили…

— И они так в Таллине со всеми здоровались: «Привет, привет, старикан»?

— Точно. А моя начальница спросила у первого встречного эстонца дорогу к универмагу. Он привел ее к парикмахерской. Она удивилась: «Зачем мне парикмахерская?» Эстонец пожал плечами и сказал с акцентом: «Вы говорить: „Кус он юксур? Ма тахан хабет яада“. Где парикмахерская? Я хочу бороду брить».

— И что она с тобой сделала?

— Да ничего. Только шумела: «В чем я пойду на работу? Это мои единственные туфли, которые подходят к шерстяному платью!»

— Папа, какие туфли?! О чем ты говоришь?

— О твоей маме. Сегодня утром она тут бушевала, когда обнаружилось, что ты пошла в школу в ее туфлях. Я тебе говорил: не надевай!

— Но я была уверена, что она сегодня дома.

— А ее вызвали на работу. Пожалуйста, не делай этого больше.

— Хорошо. Но можно, я надену завтра в театр ее коричневую кофточку, которую подарили на Новый год? По-моему, завтра вечером мама никуда не собирается. Поговоришь с ней, а?

— Ой, не знаю, не знаю…

 

О глазомере и смекалке

— Папа, как пишется: «неслись» или «нислись»?

— Через «е», конечно. От слова «нес». Что ты пишешь?

— Упражнение по русскому. Надо вставить пропущенные безударные гласные. «Уже неслись мимо стаи перелетной птицы». В скобках: «по Мамину-Сибиряку».

Папа вздохнул:

— Ясное дело. Устали перелетные несушки. Уже мимо неслись, мазали.

— Папа, ты не понял. Они просто летели быстро.

— Шучу. Я вспомнил, как в армии служил. Сначала нас спросили, у кого была своя машина. Я сказал: «У меня». А у меня, правда, в детстве была машина. Такая маленькая, с педалями. Она до сих пор на даче в сарае лежит. И меня назначили военным шофером. Дали самую настоящую машину, большую, защитного цвета. КамАЗ называется. Там тоже были педали. Я жал на них по очереди и на скорости сто километров в час въехал в могучий дуб. Командир полка посмотрел на разбитую машину, почесал в затылке: «Да, всмятку!» — и перевел горе-шофера в повара. Выдали мне полевую кухню — такую печку на колесах — и лошадку смирную. Она эту кухню возила. И вот однажды начались штабные учения. Еду я на печке по дороге, и вдруг — бац! — что-то меня по голове стукнуло. Хорошо, я в каске был — на учениях все в касках ходят. Огляделся по сторонам — ничего, голые поля — дело было осенью. Посмотрел в небо, а там, прямо над дорогой, летят строем гуси и несутся один за другим. Прицельно несутся, не промахиваются — у меня уже вся каска в желтке и в ушах звенит. Яйца-то у гусей побольше и потяжелее, чем куриные. Я рассудил: «Зачем добру пропадать?» Подбросил в огонь полешков, поставил на печку самую большую сковородку, плеснул подсолнечного масла, подстегнул слегка лошаденку, и — бац, бац, бац — яйца забарабанили по сковородке, я только успевал скорлупу выуживать. Штабу яичница очень понравилась, и меня наградили медалью. По кругу медали шла надпись: «За отличный глазомер и смекалку, проявленную на штабных учениях такого-то года». И еще там была выгравирована целая картина: пригнувшись, идут в атаку пехотинцы, мчатся танки, летят самолеты, кружатся вертолеты, а командир полка, стоя на пригорке, руководит учебным боем. Чтобы все это изобразить, понадобился целый пуд меди. Я носил медаль на шее на кожаном ремне — любая орденская лента сразу бы порвалась…

— Папа, а где эта медаль сейчас? Что-то я ее никогда не видела.

— Дай вспомнить… Ах да! Слава богу, мне недолго пришлось носить эту тяжесть. Под конец учений один танк наехал на учебную противотанковую мину, и у него отлетело колесо. Недолго думая я поставил на место укатившегося колеса свою медаль. Глазомер меня не подвел — медаль подошла точь-в-точь. И танк первым взобрался на господствующую высоту, где находился штаб условного противника. За что мне вручили другую медаль, фарфоровую.

— А разве бывают фарфоровые медали?

— Не знаю, но моя была из чистейшего белоснежного фарфора. Армейский умелец вырезал на ней короткую надпись: «За ум» и сделал это такими крошечными буковками, что прочитать их можно было только под микроскопом. На другой стороне стоял номер награды: номер один. Насколько мне известно, второй медали «За ум» никто еще не получал. Размером медалька была с рисовое зернышко, и я носил ее в спичечном коробке на клочке ваты. По случаю окончания учений был устроен праздничный обед — а по праздникам у нас в части готовили плов. За обедом кто-то попросил меня показать медаль. Я стал открывать коробок, рука дрогнула — медаль выпала в миску с пловом и затерялась среди рисинок.

— И тебе дали новую?

— Нет, я и не просил. С этими наградами столько хлопот. Попробуй форсировать реку, когда у тебя на шее висит пудовая медаль. Я, правда, все равно быстрее всех оказался на другом берегу и все там разведал.

— Папа, но ты же плохо плаваешь?

— Я шагал по дну с медалью на шее. Вот меня противник и не заметил.

— И лошадка по дну шагала?

— Какая лошадка?

— С кухней.

— Ах, эта! Нет, я ее на том берегу оставил пастись… Ладно, не отвлекайся, пиши свое упражнение. Тебе же еще немецкий делать, да?

 

О послушании

— Папа, можно, я тебя слушаться буду, а маму нет?

— Решай сама, ты уже большая. Но прежде выслушай историю, которая случилась некогда в далекой Австралии.

Жила-была на окраине Сиднея вдова, и было у нее три дочери: Одноглазка, Двуглазка и Троеглазка. Раньше у Одноглазки было три глаза. Не слушалась дочка матери, по лесу бегала, два глаза сучком выколола.

Двуглазка тоже с тремя глазами была. По ельничку с сестричкой носилась, один глаз на сучок наколола. Троеглазка же матушку во всем слушалась — и осталась с глазами, третий глазок у нее во лбу был. Пролетал мимо Змей о трех головах, взял в жены Троеглазку и унес к себе в замок на край света, на остров Тасмания. Осталась матушка с двумя непослушными дочерьми. Однажды сказала им: «Не купайтесь в лесном озере. Там водяной сидит, на дно утащит». Не послушались дочери, побежали наперегонки в том озере купаться. Двуглазка первой прибежала. Утащил ее водяной, свадьбу шумную справил: озеро бурлило, как вода в котле. Осталась матушка с одной Одноглазкой. Однажды сказала ей: «Не ныряй в море-океан в незнакомом месте, там могут быть коряги». Не послушалась Одноглазка, нырнула с высокого берега в незнакомом месте. На корягу не напоролась, зато попала акуле в зубы. Зубы у акулы, как набор кухонных ножей, один другого больше и все острые-преострые. Откусила акула ногу, и стала Одноглазка Одноножкой. Однажды сказала ей мать: «Не подходи на улице к незнакомым мужчинам, не слушай их речей медовых, лживых». Не послушалась… Остановил ее на улице первый встречный, конфетку протягивает и шепчет что-то. «Говорите громче», — просит Одноглазка-Одноножка. А он рукой манит. Подскочила к нему на одной ножке и ухо подставила: «Ась?» А он — цап! — и откусил ухо под корень. Стала Одноглазка и Одноножкой, и Одноушкой. Сидит, бывало, на крылечке, ножкой покачивает, глазом каждого прохожего провожает. Бегут мимо аборигены с копьями, едут фермеры на фургонах — никто на Одноглазку-Одноножку-Одноушку даже не посмотрит, не оглянется. Кому такая нужна?! Вдруг — трах! бах! — вошли в гавань Сиднея сто кораблей. На главном — сам адмирал Нельсон. Молодой, красивый, в битвах покалеченный: одной ноги нету, ухо саблей отрублено, вместо глаза черная повязка, к другому подзорная труба приставлена. Разглядел в трубу красну девицу и руки ей протянул. И она ему руки протянула. Их руки встретились. Сжал ее пальцы нежно и взмолился: «Будь моей женой, Двуручка!» Побежала непослушная дочка к матери за советом, выходить за Нельсона или нет. Сказала ей мать со слезами: «Не выходи, доченька». На следующий день свадьбу сыграли. Невеста была во всем белом, на двух глазах белые повязки; жених — во всем черном, на глазу черная повязка. У нее ножка — из белой березы, у него — из черного железного дерева. Пир был на весь Сидней, три дня никто глаз не смыкал!

Вот такая история. Хочешь верь, хочешь нет. И рассуди, стоит ли маму не слушаться.

 

О золотых волосах

— Папа, тебе какие волосы больше нравятся: как у тебя или золотые?

— Не знаю.

— А мне золотые.

— Почему?

— Красиво. С ними чувствуешь себя принцессой.

— Когда у меня были золотые волосы, я себя принцессой не чувствовал.

— Папа, ты шутишь? Когда у тебя были золотые волосы?

— Я родился с золотыми кудрями. Родители сначала удивлялись: в кого это я? У них были темные волосы. Потом на чердаке нашелся портрет маминой прабабушки — она тоже оказалась златовласой.

— С короной?

— Нет, на портрете ей пять лет. Замуж за принца она вышла в восемнадцать.

— Ну, у мальчиков короткие волосы, а я бы заплетала косы.

— И косы у меня были. Когда мы жили в Косово — это такой маленький город на Украине. Там все ходят с косами.

— И мужчины?! Что-то не верится.

— А в Шотландии мужчины носят клетчатые юбки — килты…

— Знаю, по телевизору видела.

— Помнишь, у нас на кухне висят глиняные тарелки с рисунками: женщина на коне, музыканты, птицы, цветы. Тарелки из Косово. В этом городе все гончары: дети месят глину, женщины расписывают тарелки, а мужчины сидят за гончарными кругами. Заплетут на заре косы — и за дело. Из Косово мы переехали в Чернигов, и волосы у меня стали черными, как воронье крыло. А в Витебске я звался Витей — там же одни Вити живут.

— Папа, ты все шутишь! Между прочим, волосы у тебя и не очень черные — столько седых волос!

— Вот-вот! Интересно, сколько у меня за эту зиму седины прибавилось?! Каждое твое падение на катке — новый седой волос…

— И двойки в дневнике?

— Двойки — ерунда. Их можно стереть ластиком.

— Ты серьезно?

— Конечно. Это самый верный способ, как превратить красавца отца в седого как лунь старца.

— А что такое лунь? Луна?

— Нет, это такая хищная светлая птица. Она хватает девочек, которые задают своим отцам слишком много вопросов…

— Папа, ты перепутал! Я читала в энциклопедии: луни хватают не девочек, а их отцов. Утащат к себе в гнездо на высокую отвесную скалу, под самые облака, а в гнезде сидят, разинув клювы, штук пять или шесть любознательных лунят. Пока не ответишь на все вопросы любознательных птенцов — обратно не отнесут!

— Да ну тебя! С тобой невозможно серьезно разговаривать.

 

О Бранденбургских воротах

— Папа, сегодня на уроке немецкого мы изучали, где что в Берлине находится: разные дворцы, музеи, театры. А ты бывал в Берлине?

— Сто раз.

— И Бранденбургские ворота видел?

— Конечно. Стоял и глазел на эти Баранденбургские ворота, как баран на новые ворота.

— Не Баранденбургские, а Бранденбургские!

— Я пошутил.

— А что тебе еще в Берлине понравилось?

— Все.

— В город ты вошел, разумеется, через Бранденбургские ворота?

— Разумеется. Широким шагом.

— И ворота были открыты? Подъемный мост опущен?

— Ну. Я же днем проходил.

— И стражники взяли за проход пять марок?

— Взяли. Одну российскую с Ту-154 и четыре египетских треугольных, с пирамидами.

— Почтовых?

— А каких же еще?!

— Папа, скажи честно, ты не бывал в Берлине, да?

— А как ты узнала?

— Очень просто. Бранденбургские ворота находятся в центре города, на Унтер дер… ой, забыла, как улица называется!

— …ден Линден.

— Да, на Унтер ден Линден. Ворота никогда не запираются. И моста там никакого нет. И стражники не стоят. А марки — это у немцев деньги такие были.

— Ясно. Поедем в Берлин — возьмем с собой все мои марки. Знаешь, сколько их у меня?! Два толстых альбома. Монгольские, венгерские, кубинские, польские… До девятого класса собирал.

— Папа, ты не понял. Марками назывались деньги. У нас рубли, у американцев доллары, а в Германии — марки.

— Теперь ясно. Но почему марки? Назвали бы рублями, а то с почтовыми марками можно перепутать.

— Не беспокойся, никто не путал… Между прочим, герб Берлина похож на герб Новгорода…

— Новгорода? Какого: Нижнего, Среднего или Верхнего?

— Папа, не шути. Есть только два Новгорода: Великий и Нижний. На гербах Новгорода Великого и Берлина нарисован медведь. Понятно?

— Ну.

— Перестань нукать. Ой, до чего же ты, папа, темный!

— Ничего удивительного. У нас в роду все были темноволосыми: и отец, и дед, и прабабушка… И не маши, пожалуйста, рукой — вывихнешь ненароком. Я в газете читал: в Подмосковье один медведь вот так лапой махал и по носу себя стукнул. Нюх отшиб. Тут-то его звероловы и сцапали. Теперь проживает в «Zoo»…

— В Берлинском зоопарке?!

— Клетка просторная, с кондиционером. Трехразовое питание. Все кругом вежливые: «Данке… битте… я-я…» Не жизнь, а малина.

— Бедный мишка. Папа, тебе его жалко?

— Жалко. Небось по берлоге скучает.

— Ну.

 

О страхе перед лифтом

— Папа, ты боишься ездить в лифте?

— Очень. Когда я в него вхожу, у меня ноги начинают трястись.

Лучше со мной вместе не ездить. Однажды я ехал с двумя парнями из охраны. У нас на одиннадцатом этаже находится какая-то иностранная фирма. Эти люди ее охраняли. Такие здоровенные, под два метра. Они спускались с одиннадцатого этажа, а я присоединился к ним на восьмом. От страха перед лифтом у меня сразу затряслись поджилки. Дрожь передалась лифту, и кабину стало швырять из стороны в сторону. Для меня это привычное дело, а парни чуть не плакали — боялись, что трос оборвется.

Разумеется, мы доехали благополучно. Тросы у лифтов прочные, из стальной проволоки.

— Папа, помнишь, как мы застряли между этажами с двумя американцами. Они были из этой фирмы, да?

— Точно. Один был американец, миллионер. Другой пуэрториканец, его секретарь.

— Я тогда тоже перетрусила. Закричала: «Спасите!» Я же маленькая была.

— Да, ты ходила в первый класс. А помнишь, как этот миллионер остался тогда без одного из своих миллионов?

— Не помню. Расскажи.

— Американцы очень любят держать пари. Когда кабина застряла между этажами, я заключил с ним пари, что через три минуты мы спустимся вниз. Он сказал, что это невозможно: пока придут ремонтники, пока найдут неисправность… Поспорили на миллион и ударили по рукам. После чего я нажал на кнопку «стоп», а потом сразу на кнопку первого этажа. И через три минуты ему пришлось выписать чек на миллион долларов.

— Откуда ты знал, что надо нажимать на эти кнопки?

— Дело в том, что лифт не сломался, он просто остановился. Там было тесно: мы с тобой везли санки, а у них был большой чемодан. Ты прижалась к стенке и случайно задела головой кнопку «стоп»…

— Ты это видел?

— Нет, догадался. Такая же история случилась со мной раньше. Я нечаянно облокотился на кнопку «стоп», и лифт остановился. Нажал на кнопку «вызов», и дежурная объяснила по микрофону, как сделать, чтобы снова поехать.

— Хитрюга!.. А если бы ты ошибся и лифт сломался по-настоящему, например, из-за перегрузки?

— Кто не рискует, тот не выигрывает.

— А куда делся этот миллион?

— Проспорил американцу. Он оказался не так прост. Не моргнув глазом, подмахнул чек на миллион долларов и предложил: «Спорим еще на один миллион, что я быстрее произнесу алфавит». Поспорили. На счет «три» я затараторил как из пулемета: «А, б, в, г, д, е, ё, ж, з…» А он спокойно произнес: «Ал-фа-вит». Как я мог забыть этот детский розыгрыш?!

— Папа, ты давно боишься лифта?

— С детства. Я же вырос в маленьком сибирском городке. У нас самый высокий дом был двухэтажный. Первый раз я увидел лифт, когда мне было пять лет. Мой старший брат Борис поступил в Московский университет…

— Разве у тебя есть брат?

— Двоюродный, сын дяди Толи и тети Иды. Поступил, значит, Глеб в университет…

— Борис.

— Не перебивай. Поступил Борис в МГУ и прислал домой уйму денег — половину своей стипендии. И мы всей семьей поехали в Москву. Сначала на санях до станции, а потом четверо суток на поезде. На вокзале Борис нас почему-то не встретил — я уже не помню почему. Пришлось самим добираться до университета на Воробьевых горах. А жил он в общежитии на тридцать восьмом этаже. Столпились мы перед лифтом, глазами хлопаем…

— Сколько вас было?

— Считай сама: дедушка, бабушка, отец, мать, дядя Толя, тетя Ида, шестеро братьев, включая меня, и семеро сестер, тоже двоюродных. Сколько получилось?

— Девятнадцать.

— Стоим, значит, в девятнадцати затылках чешем. Лифты в МГУ огромные, как целая комната, только без окон. Двери раздвигаются и сдвигаются, как в капкане. Отец махнул рукой: «Айда пешком!» И потопали мы на тридцать восьмой этаж. По дороге к нам еще много людей присоединилось. Видят — валит вверх по лестнице толпа. Ясное дело — опять лифт сломался. Топаем и топаем, как альпинисты: двадцатый этаж, двадцать первый…

— И дедушка топал?

— Не отставал. И меня за руку тащил. Между прочим, он был в нашем районе лучшим пимокатом. Так в Сибири называются мастера, которые делают валенки. Настоящие валенки должны быть легкими и упругими. Знаешь, как проверяют валенки? Бросают об пол. Хороший валенок должен подпрыгнуть несколько раз. Дедушкины валенки скакали целый день. В избу нельзя было войти. Скачут валенки и скачут. Мы их наволочками ловили.

— А до Бориса-то вы добрались?

— Добрались. А на следующий день я впервые прокатился на лифте. Вот страха натерпелся!

— Папа, но ты же ни капельки не боишься, когда ездишь со мной?!

— Ну, с тобой мне ничего не страшно. Ты же меня защитишь. Правда?

— Защищу… Папа, если честно, я тоже иногда боюсь ездить в лифте, особенно одна.

— Я это сегодня утром заметил. Лифт стоял на нашем этаже открытый, двери заело, и ты топталась перед ним, не решаясь войти. Не бойся, входи и нажимай кнопку нужного тебе этажа — двери закроются. А можно их закрыть и не входя. Просунь в кабину руку и нажми на любую кнопку — они тоже закроются. Но при этом надо успеть отдернуть руку, иначе двери могут ее прищемить. Это еще полбеды. А если лифт поедет и потащит руку за собой?! Со мной однажды такое случилось. Ты тогда была совсем маленькой и, конечно, этого не помнишь. Мое счастье, что я отправил лифт не далеко, с восьмого этажа на пятый. Он ехал, а рука все вытягивалась и вытягивалась. На пятом этаже двери наконец раздвинулись. В ту же секунду кто-то завизжал на весь дом. Это кричала мама Филиппа — в лифте ей привиделась волосатая рука. А мы с тобой весь вечер играли в прятки. Ты пряталась, а я искал. Сидел на кухне, пил чай с баранками, а моя трехэтажная рука ползла из комнаты в комнату, как удав. Когда она оказывалась совсем близко, ты не могла сдержать смеха, а я тебя хватал и щекотал. К утру рука стянулась и стала почти такой, как другая. Вот посмотри: правая чуть длиннее, сантиметра на два… Видишь?

— Да, вижу. Бедный папа! У тебя и правый глаз в два раза больше. Ты в лифт не заглядывал, когда на кнопку нажимал?

 

О скромности и законах физики

— Папа, ты скромный?

— Скромный. Не кричу на каждом углу, что я гениальный писатель.

— А зря. Надо кричать. Как же люди узнают, что ты гений?

— Я не говорил, что я не кричу. Я сказал, что кричу не на каждом углу. Сколько домов от нашего дома до станции метро «Таганская», если считать правую сторону улицы?

— Не знаю. Штук пятнадцать.

— Ты попала в самую точку — ровно пятнадцать. Пятнадцать домов и, соответственно, тридцать углов. Я прокричал у каждого десятого угла: на остановке троллейбуса, у памятника Радищеву и у входа в метро.

— Когда это было?

— Перед Новым годом, тридцать первого декабря.

— И тебя санитары не забрали?

— Нет. На остановке не было ни души, у памятника влюбленная парочка играла в снежки, они даже не оглянулись.

— Скажешь, и у метро никого не было?!

— Было. Тьма-тьмущая. А после того, когда я загородил вход и закричал, стало еще больше.

— И они вызвали «скорую помощь»?

— Да, пригрозили вызвать. Я возмутился: «Почему только „скорую“?! Вызывайте милицию, пожарников!» Увы, пожарники так и не прибыли.

— А зачем тебе потребовались пожарники?

— Как зачем?! Они бы приехали на пожарной машине, выдвинули свои длинные лестницы; я забрался бы на самый верх и прокричал в мегафон: «Я гениальный писатель!»

— А у тебя был мегафон?

— Нет, мегафон я одолжил бы у Синицына.

— Какого Синицына? А, это наш участковый! Ты его сделал героем своих сказок.

— Да. И территория перед входом в метро «Таганская» тоже входит в участок Синицына. Он пробрался сквозь толпу и пожал мне руку. Потом достал из-за пазухи видавший виды том «Подвигов Юрия Борисовича» — майор носит мою книгу вместо бронежилета, и она уже трижды спасала ему жизнь: бандитские пули застревали между семьдесят пятой и семьдесят восьмой страницами. Синицын включил мегафон, открыл книгу и с выражением прочитал первую главу. Затем обратился к народу: «Разве это не гениально?» Толпа разразилась аплодисментами: «Гений! Качать его». Люди подхватили меня и Синицына и стали подбрасывать.

— А Синицына за что?

— За компанию. Потом качали санитаров «скорой помощи». Они оказались чемпионами Москвы по бегу с носилками. Санитары тут же доказали, на что они способны: обежали Таганскую площадь с пустыми носилками за двенадцать минут, а с нагруженными — за девять. Роль больного исполнял грузный Синицын.

— Что-что?! С нагруженными носилками они бежали быстрее, чем налегке? Но это невозможно!

— Возможно. Во-первых, их подстегивал профессиональный долг — куда торопиться, если на носилках никого нет? Во-вторых, здесь, по-видимому, вступил в действие закон Диккенса и Робсона. Я не помню точно, как этот закон физики формулируется, но смысл в том, что при сложении времени в минутах результат может получится не такой, как положено, а несколько меньше. Посчитай сама. От метро до универсама санитары добежали за две минуты, от универсама до Больших Каменщиков — за три минуты, от Каменщиков до магазина «Нумизмат» — за полторы минуты и от «Нумизмата» до метро — за три с половиной. Сколько получилось?

— Кажется, десять.

— Точно. А секундомер показал девять. Кстати, этот закон имеет отношение и к школьным оценкам по физике. Ты мне всю прошлую четверть говорила, что получала четверки, а за четверть вышла тройка…

— Папа, между прочим: завтра у нас годовая контрольная по физике. Я хотела подготовиться, а ты меня отвлекаешь своими разговорами. Лучше приготовь мне на ужин горячие бутерброды в духовке, а я пока видик посмотрю. Кстати, писателя Диккенса я знаю, он написал мамины любимые «Записки Пиквикского клуба». А кто такой Робсон?

— Был такой негритянский певец, Поль Робсон.

— Ясно. Можешь делать бутерброды.

 

О нашем памятнике

— Папа, здесь нет моего дня рождения?!

— А что ты читаешь?

— Газету «Вечерний клуб». Тут напечатан календарь главных событий двадцатого века.

— Понимаешь, журналисты могут ошибаться и принимать второстепенные события за главные, и наоборот. Я уверен, лет через двадцать во всех календарях будет и твой день рождения, и фотография моего памятника в Москве. О, у меня мелькнула прекрасная мысль! Знаешь, где есть место для этого памятника? В сквере на Таганской площади.

— Это где на столбе вертится реклама кока-колы?

— Точно.

— И какой ты хочешь для себя памятник?

— Мне нравятся конные статуи.

— Что значит конные?

— Я верхом на коне. Вроде «Медного всадника».

— Папа, по-моему, это скучно. Таких памятников тысячи.

— Мой будет забавным. У коня будут двигаться ноги. Он сможет кивать головой, шевелить ушами…

— Кто, конь или ты?

— Увы, только конь. В детстве я долго тренировался перед зеркалом, но так и не научился ушами шевелить. Кроме того, мой конь будет открывать рот и ржать как часы: в час дня — один раз, в два — два раза и так далее.

— И ночью?

— Нет. Ночью он будет отдыхать. Зачем пугать прохожих?!

— Правильно. А ты что будешь делать?

— Ночью? Молчать. А утром желать всем доброго утра и смеяться задорным смехом. Вот так: ха-ха-ха, хи-хи-хи!

— Это с какого часа?

— Не знаю. Часов с семи.

— В семь часов?! Папа, ты так рано никогда не встанешь!

— Я говорю про памятник. А вечером, часов в одиннадцать, мой бронзовый двойник станет широко и сладко зевать, прикрывая рукой рот. Вот так: а-а-а!

— Ой, я вспомнила стихотворение Пушкина: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа…» А как называется улица, которая спускается от Таганской площади к Москве-реке?

— Народная.

— Вот видишь: у Пушкина «тропа», а у тебя — целая улица!

— Знаешь, я об этом как-то не подумал…

— Папа, а мне на этом памятнике места не найдется?

— Разумеется, найдется. Ты будешь стоять за мной на крупе коня, как циркачка: в одной руке веер для равновесия, в другой — бронзовый дневник за седьмой класс, а в дневнике выгравировано…

— Папа, чур, он будет открыт на последней странице. Там я написала большими буквами: «Ура! Конец!!!»

 

О вреде и пользе…

 

О вреде и пользе чистки зубов

Один мальчик был очень послушный. Мама ему говорит:

— Почисти, пожалуйста, зубы.

И он чистит. Чистит и чистит, пока мама не скажет:

— Сколько можно зубы чистить?! Иди завтракать — в школу опоздаешь.

Однажды она сказала:

— Не забудь почистить зубы, — и на работу убежала. Вернулась вечером домой, а он все чистит, третий тюбик зубной пасты доканчивает.

Вот какой послушный мальчик.

И все у него было хорошо, учился на одни четверки и пятерки.

А другой мальчик был непослушный. Мама ему говорила почистить зубы, а он корчил рожи перед зеркалом. Конечно, зубы у него болели и скоро один за другим выпали. Но не все. Два зуба остались, те самые, что называются клыками. И что самое удивительное, эти зубы продолжали расти. И росли не по дням, а по часам. Во втором классе они стали как бивни у моржа. Уткнется зубами в парту и смотрит печальными глазами на доску. Учительницу это очень смешило, она не могла нормально вести урок и снижала мальчику оценку по поведению. Зато ребята к его виду быстро привыкли и даже гордились, что у них в школе есть такая своеобразная личность.

В конце сентября оба вторых класса собрались на экскурсию в Звенигород. Учительница сказала:

— Воду с собой не берите. В Звенигороде есть старинный Успенский собор на Городке. Собор стоит на высоком холме, а из холма бьют родники с вкусной и чистой водой. Запаситесь в дорогу бутербродами, можете консервы взять…

Ребята набрали целую гору консервов, а нож консервный забыли. Так мальчик вскрыл их клыками за пять минут.

Приятели знали — с ним можно ничего не бояться. Идут, бывало, из школы. Рюкзаками друг дружку по головам лупят. Вдруг из подворотни вылезает огромная дворняга, помесь овчарки и бизона. Рычит, пеной из пасти брызгает, зубы свои громадные показывает. Мальчик ей свои зубы покажет — и собака сразу убежит. Сидит за воротами, лапой голову блохастую чешет и мечтает: «Эх, мне бы такие клыки!» Или возвращались они однажды с приятелем с катка — это было уже в третьем классе. Вдруг на бульваре подходят к ним трое, лет на десять старше и на три головы выше. «Закурить не дашь?» — спрашивают у мальчика. «Не курю». Он, правда, не курил. «А выпить не найдется?» Мальчик руками развел: «Нету. Сам бы напился. У вас, кстати, какая группа крови?» Пацаны удивились: «А тебе какое дело?» Мальчик объяснил: «Понимаете, после второй группы крови у меня утром голова болит». Они еще больше удивились: «Не понимаем!» Он шарф размотал, клыки свои показал: «Вампир я, понимаете?»

Они моментально домой заспешили. Вспомнили, наверное, что у них завтра контрольная по алгебре, формулы надо повторить…

После третьего класса отец мальчика взял его с собой в экспедицию на Чукотку. Экспедиция занималась тем, что считала моржей: сколько самцов, сколько самок, сколько детенышей. Моржи людей боялись и близко к себе не подпускали, сразу ныряли в воду. А мальчика они приняли за своего. Он лежал на берегу на самом видном месте и водил пальцем: «Один папа-морж, второй папа-морж, третий папа-морж…»

А там, на Чукотке, живут эскимосы. Они ловят рыбу, охотятся на моржей, а темными зимними вечерами вырезают из мамонтовой кости разные фигурки: северных оленей в упряжке, белых медведей с медвежатами. И еще выцарапывают на моржовых клыках картины из своей жизни.

Один из таких косторезов по фамилии Тегнылькут увидел зубы мальчика и пришел в восторг: «Какие красивые клыки, однако!» — и уговорил мальчика выцарапать на зубах иллюстрации к эскимосской народной сказке «Жадный мальчик». Зубы получились — просто загляденье, часами можно было рассматривать: вот жилища эскимосов — чумы стоят на берегу, вот моржи ползают на льдине, а вот охотники бросают в кита гарпун…

И так случилось, что как раз тогда на Чукотке находились ученые из США, собирали экспонаты для выставки «Сайбириан Арт — Искусство Сибири». Увидали прекрасные зубы мальчика и загалдели: «Оу, бьютифул! Оу, бьютифул!» Пришлось ему лететь в Нью-Йорк и стать главным экспонатом выставки.

А в Америке сейчас все с ума посходили с чисткой зубов. Драят их с утра до вечера. Перед завтраком и после завтрака, перед обедом и даже между блюдами: поедят супа — и чистят, сжуют жареного цыпленка — и чистят, а после сладкого обязательно надо почистить. У них там тысячи сортов зубных паст и щеток, а стоматологов — не счесть, куда ни пойдешь, на каждом шагу таблички: «Зубной врач такой-то. Принимает с 8 до 17»; «Зубной врач сякой-то. Принимает круглосуточно».

Стоматологи пришли на выставку и подарили мальчику какую-то особенную зубную пасту. Мальчик почистил зубы — зачем он это сделал, непонятно, — и не прошло и трех дней, как у него выросли все остальные зубы, а клыки выпали.

Один клык за несметные деньги купил Нью-Йоркский музей современного искусства, другой лежит в Третьяковской галерее, неподалеку от картины Сурикова «Завоевание Сибири Ермаком».

А мальчик учится в пятом классе. По поведению у него всегда пятерка — теперь учительнице не до смеха. И на каток он с приятелем давно не ходил: некогда, на носу контрольная по немецкому, надо повторить падежи: «Их либе, ду либст, ер либт…»

Зубы с тех пор мальчик больше не чистит, но они все равно сверкают белизной, как у голливудских кинозвезд. Каждую минуту он трогает языком клыки. И вот сегодня левый клык, кажется, чуть-чуть подрос…

 

О вреде и пользе прогулок с собакой

— Папа, ты любишь гулять с собакой?

— Понимаешь, дочка, в каждом деле есть плюсы и минусы. Когда на дворе минус двадцать семь градусов и тебе надо ни свет ни заря вставать из теплой постели, чтобы выгулять пса, — это минус. А когда на дворе плюс двадцать семь и благодаря собаке ты бесплатно, без всяких виз и иностранных паспортов оказываешься в Лондоне, — это плюс.

— Что значит «благодаря собаке»?

— Раньше у меня был дог. Доги, как ты знаешь, чуть ли не самые большие собаки. Но мой дог был настоящим великаном. Стоя рядом, он клал свою пудовую голову мне на плечо. Когда пес достиг таких размеров, я специально поехал на Птичий рынок, чтобы поговорить по душам с человеком, у которого купил щенка. Он уверял, что это карликовая такса: «С ней у вас не будет никаких хлопот: возьмете собачку под мышку и гуляйте себе, где хотите». Все вышло наоборот: «собачка» могла засунуть хозяина под мышку и гулять, где ей вздумается, — разве такого зверя удержишь?!

— А как ты оказался в Лондоне?

— Пес утащил. Погнался на прогулке за кошкой. Я летел следом, вцепившись в поводок. Только успевал читать названия городов: Брест, Варшава, Берлин, Париж и Лондон. Здесь дог перешел на шаг и занялся обнюхиванием уличных фонарей. Вдруг вижу — из окна высовывается Шерлок Холмс и машет мне рукой…

— Шерлок Холмс?! Тот самый?

— Конечно. Я его сразу по трубке узнал. А он мои фотографии в газете «Тайме» видел. Высовывается, значит, Холмс из окна и радостно кричит на плохом русском языке: «Сэр, заходить, пожалуйста. Вы есть очень кстати». Мы зашли и видим — стоит Шерлок Холмс посреди комнаты и растерянно разводит руками: «Мой пуговица потерялось». — «Какая пуговица?» — «От пиджак». — «А где пиджак висел?» — «На мне». — «А вы где были?» — «Лежать на диване». Я занялся осмотром места происшествия: «Итак, вылежали на диване и читали „Подвиги Юрия Борисовича“…» — «Йес». — «…и ели ириски „Кис-кис“…» — «Поразительно! Как вы догадались?» Я извлек из-за дивана книгу и гору фантиков от конфет.

Шерлок Холмс смущенно улыбнулся: «Да, это есть элементарно. Но где мой пуговица?» — «Не торопитесь. Потом вы прыгали на диване…» Великий сыщик покраснел: «Йес, у меня есть такая привычка с детства». — «А теперь взгляните сюда…» Из-под дивана торчали две ноги в лакированных ботинках. «Вы прыгали и слегка придавили этого господина…» Шерлок Холмс удивился: «Кто есть это? Рашн спай?» — «Русский шпион? Пока не знаю. Вытащим его… А теперь попробуем привести в чувство». Я набрал побольше воздуха и гаркнул: «Рота, подъем!» Незнакомец не шелохнулся. «Не русский. Наш бы сразу вскочил — в казарме на одевание дается сорок пять секунд. Может, он из Польши?» Я запел: «Еще Польска не сгинела, пока мы поемо!» Никакого результата. «Может, француз?» Мы с Холмсом вытянулись в струнку и затянули «Марсельезу»: «Алене анфан дэ ля патри!» Вышло очень ладно. Даже пес стал подвывать, вызвав дребезжание оконных стекол. Незнакомец — ноль внимания. «Может, немец? Вы знаете гимн Германии?» — «Ноу, сэр». — «Я тоже „ноу“. Как же тогда его проверить?.. Придумал. Немцы народ аккуратный, во всем любят порядок. Переведите ему погромче: „У вас на кухне течет водопроводный кран“».

Шерлок Холмс перевел.

Незнакомца это известие ничуть не тронуло.

Я вздохнул: «Не немец…»

Часы на камине пробили пять, и в комнату вошла миссис Хадсон: «Ваш чай, мистер Холмс. О, у вас гости! Сейчас принесу вторую чашку и косточку для собаки. Это не собака Баскервилей?»

Холмс рассмеялся:

«Ноу, ит из рашн дог».

На время чаепития Шерлок Холмс потерял всякий интерес к господину в лакированных ботинках, и мне пришлось самому вытаскивать незнакомца на крыльцо, на свежий воздух.

Когда мы закончили чаевничать, мужчины и след простыл.

«Где есть мой пуговица?» — вспомнил Шерлок Холмс.

«Была у него в руке — нитка торчала между пальцами».

«Я звонить в Скотленд-Ярд!»

«Зачем беспокоить полицию? Дайте русскому догу понюхать ваш пиджак…» Через несколько минут дог привел похитителя. Им оказался американский миллионер, коллекционирующий вещи великих людей. На обратном пути мы с догом поменялись местами: я несся впереди, а он пыхтел сзади. Я торопился: твоя будущая мама ждала меня у кинотеатра «Художественный». Как сейчас помню: в тот вечер шел фильм «Кармен»…

— А потом вы с мамой поженились, да?

— Йес, и дог нес в зубах кончик ее длинной-предлинной фаты.

 

О вреде и пользе витаминов

— Папа, я купила сегодня очень полезные конфеты. Они без сахара, и в них пять витаминов. Буду покупать их почаще.

— А ты прочитала на коробочке, сколько этих конфет можно съесть за день?

— Сколько угодно, хоть все. Кстати, конфет уже нет.

— Понятно. Но ты всегда обращай внимание, что написано на упаковке. Иначе с тобой может случиться то же самое, что с мамой.

— А что с ней случилось?

— Переела витаминов. Твоя бабушка решила, что у мамы авитаминоз, и скормила ей сразу шесть горошин поливитаминов. А в день можно было съесть только одну. У мамы началась жуткая аллергия. Она вся распухла. Представь себе, как выглядели ее ноги, если они в дедушкины тапочки не влезали: у мамы тридцать шестой размер, у дедушки — сорок третий.

— И как же она ходила: босиком?

— Нет. Ей купили новые тапочки и туфли. Кстати, именно тогда я с ней и познакомился.

— Расскажи поподробнее!

— Я работал в львятнике…

— В каком львятнике?

— В обыкновенном, где львы живут.

— Как ты там оказался?

— Очень просто. Увидел на улице объявление: «Зоопарку требуются смельчаки для работы со львами» и устроился туда на работу.

— И ты их не боялся?

— Наоборот, я с ними очень подружился. Кстати, опять же благодаря витаминам.

Очень скоро я заметил, что у моих подопечных неладно со зрением.

Войдешь в клетку, а они воздух нюхают и рык львиный издают, похожий на раскат грома. Спрашиваю у них:

— Что вы рычите? Разве не видите, что это я?

Они гривой мотают и глазки щурят, как близорукие. Поглядел я на клетку с кроликами. Смотрят кролики на меня ясными глазами и не рычат.

Я — к ветеринару:

— Почему у кроликов такой ясный взгляд?

Он — вопросом на вопрос:

— Вы когда-нибудь видели кроликов в очках? Не видели. А почему? Да потому, что они морковку едят, а в моркови содержится каротин — вещество, от которого улучшается зрение.

— А если я львам морковку дам, что будет?

— Ничего. Они от нее морду отвернут.

Ветеринар дал мне бутылочку с раствором витамина А и объяснил:

— Каротин и витамин А — одно и то же. Капайте им в пищу по нескольку капель.

О чудо! Уже через несколько дней глаза у львов округлились и заблестели. Стоило мне приблизиться к клетке, как львы радостно виляли хвостами и издавали приветственный рык. Я брал их на поводок и выгуливал по дорожкам зоопарка.

Вот во время такой прогулки я и повстречал твою будущую маму. От аллергии ее глаза превратились в щелочки, она почти ничего не видела и вместо парикмахерской забрела в львятник. Мама наткнулась на льва и потрепала его по загривку:

— Какой у вас большой чау-чау! — она приняла льва за собаку.

Я объяснил ей, что это лев.

В ответ мама покраснела и мотнула головой:

— Нет, я не замужем, — от аллергии она к тому же и плохо слышала.

Мы стали гулять по зоопарку: я по одну сторону льва, мама — по другую. Потом мне пришлось взять ее за руку — сослепу она то и дело устремлялась в кусты или норовила шагнуть в бассейн к тюленям. Через некоторое время мама глубоко вздохнула и призналась, что до этой прогулки она никогда не чувствовала себя в такой безопасности. Мы выгуляли львов и, обменявшись телефонами, распрощались.

В один прекрасный день я явился к ней с цветами.

Дверь открыла совершенно незнакомая девушка, стройная, большеглазая, в голубом нейлоновом халатике.

Я поздоровался и спросил:

— Вы Машина подруга, да?

Она ответила:

— Нет, я Маша. У меня аллергия прошла, видите? — она потрясла на ноге стоптанным шлепанцем; новые тапки стояли у стены, как лыжи…

— Кстати, ты не помнишь, входил ли в состав этих полезных конфет витамин Ч?

— Не помню. А что от него случается?

— Голова начинает чесаться.

— Ой, у меня уже зачесалась!

— Придется немедленно помыть.

— Папа, я знаю: никакого витамина Ч не существует! А голову я сама сегодня собиралась помыть, ясно?!

 

О вреде и пользе прокалывания ушей

— Папа, у половины нашего класса проколоты уши, а вторая половина — мальчики.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я тоже хочу проколоть уши.

— Зачем?

— Для сережек.

— Сережам больше нравятся девочки с проколотыми ушами?

— Да нет! Сережки — не мальчики, а украшения. Аня Манасян рассказывала, что ей уши продырявили из пистолета.

— Какой ужас! А если бы промахнулись?!

— Папа, ты что?! Это же специальный пистолет.

— С глушителем?

— Не знаю. Она говорит, что это совсем не больно: чик — и готово.

— А мне кажется, что безопасней из лука. Привезем с дачи лук со стрелами, и я тебе прострелю уши. Как Вильгельм Телль.

— Вильгельм Телль стрелял не в уши, а в яблоко. Нет, из лука не надо. Я боюсь, что ты его опять сломаешь.

— А из пистолета не боишься?

— Немножко боюсь.

— А Клара Карловна не боялась.

— Какая Клара Карловна?

— «Учи-ительница пе-ервая моя-я!» — с чувством пропел папа.

— Я забыла: она была пираткой, да?

— Точно. Я был юнгой на пиратском бриге, и Клара Карловна учила меня письму и математике. А раньше она работала учительницей пения в начальных классах. Как в песне поется: «Учительница пе-ения вышла из терпе-ения!» Однажды на уроке ребята совсем расшалились, и она сказала: «Хватит! Хочу тишины и покоя!» — и ушла в пираты. А все пираты носят серьги: мужчины — в одном ухе, женщины — в обоих. Клара Карловна выхватила из-за пояса пистолет и — бах! бах! — прострелила себе мочки ушей.

— Но от пуль же получаются большие дырки?!

— Так у нее и уши были дай боже! У нее все было большое. Я помню, как она гладила меня по голове своей большой рукой.

— У тебя ноги подгибались, да?

— Нет. Рука была легкой, как пух. Но она бывала и другой. Знаешь, как мы захватывали корабли? Вооруженные до зубов пираты выстраивались по росту вдоль борта. Обычно я стоял последним. Клара Карловна обходила строй и шлепала нас одного за другим пониже спины. Если корабль противника находился близко — шлепала слегка, если далеко, на горизонте, то шлепок был сильным. Мы перелетали на чужой корабль и кидались в бой. А вместо сережек моя первая учительница носила настоящие якоря.

— Но это же некрасиво?!

— Еще как красиво! Якоря были с королевского корабля: из чистого золота, усыпанные крупными бриллиантами.

— Тяжелые?

— Очень тяжелые. Такой якорь и сто человек не поднимут. Однажды эти сережки спасли ей жизнь. Клара Карловна загорала в шлюпке посреди океана. Она была в красном бикини — это такой очень открытый купальник…

— Папа, я знаю!

— …и в больших модных солнцезащитных очках. Вдруг откуда ни возьмись появились сто вражеских кораблей — целый флот! Окружили нашу красавицу со всех сторон, пушки навели, в рупор кричат: «Сдавайтесь, Клара Карловна!» Она не растерялась. Достала из-под банки — так скамейки в шлюпках называются — свою шкатулку с драгоценностями. Нацепила сережки — и шлюпка под тяжестью якорей сразу пошла ко дну. Легкие у Клары Карловны тоже очень большие, и она спокойно провела под водой не меньше часа. Вражеский флот тем временем бомбил пустой океан. Ядра опускались на дно и ложились на песок вокруг шлюпки. Клара Карловна не привыкла сидеть сложа руки. Она собирала и складывала ядра в шлюпку.

Через час эскадра расстреляла весь боезапас. Тогда, убрав сережки в ларец, Клара Карловна всплыла и забросала корабли ядрами. Она бы их все потопила, если бы они вовремя не сдались. Адмирал флота не мог глаз отвести от загорелой пиратки в красном купальнике и первым поднял на фок-мачте своего корабля белый флаг.

— Федя тоже с меня глаз не сводит. Сегодня на природоведении Зинаида Ивановна ему даже замечание сделала.

— А Феде понравится, когда ты себе уши проткнешь?

— Конечно, понравится… Хотя, может, пока не прокалывать, а? Это же в поликлинике делается, а сейчас эпидемия гриппа — еще заразимся там.

— Ладно, дочка, не будем. Ты меня уговорила.

 

О вреде и пользе прогулов

— Папа, ты прогуливал уроки?

— Нет. То есть…

— Значит, прогуливал. А какие уроки?

— Угадай сама, по какому предмету я учился хуже всего?

— Сейчас подумаем. С математикой у тебя все хорошо, с литературой — тоже. Историю ты любишь… Английский, правильно?!

— Точно.

— И как ты прогуливал?

— В кино ходил, по городу гулял. Как-то раз даже в Африку от контрольной сбежал.

— Каким образом?

— У меня был сосед-летчик. Мы играли с ним в шашки на желание. Он проиграл и должен был выполнить все, что я попрошу. Разумеется, в разумных пределах. Вот я и сказал: у меня каникулы, возьмите с собой в Африку.

— Обманул летчика, да?

— Почему обманул?! Я просто умолчал, что каникулы я себе сам устроил. И мы отправились в Африку. Летим на бреющем полете…

— Это как?

— Низко, над самым лесом, то есть джунглями. А у летчика привычка была: на бреющем полете он брился. Открыл кабину, чтобы ветерок обдувал, и зажужжал электробритвой. И вдруг в кабину залетела громадная зеленая муха цеце. А эти мухи — разносчицы сонной болезни. Укусила она летчика, и он крепко заснул. Я занял его место и посадил самолет на поляну среди девственного леса…

— Ты управлял самолетом?! Сколько тебе тогда лет было?

— Это случилось в одиннадцатом классе — значит, шестнадцать. А управлять — летчик по дороге научил. Выбрался я из кабины и пошел прогуляться, ноги размять. И вдруг меня окружили воинственные африканцы, копья наставили и увели в глубь леса. Что они хотели со мной сделать, не знаю, но вид у них был очень кровожадный. И тут я заговорил по-английски.

— Зачем?

— Как зачем?! А на каком языке с ними объясняться? Не на финском же?

— А ты финский знаешь?

— Нет. Но негры были для меня иностранцами, а английский — единственный иностранный язык, на котором я мог связать два слова. И мне повезло — вождь этого племени оказался выпускником то ли Оксфордского университета, то ли Кембриджа — и в совершенстве владел английским.

— И вы с ним разговорились?

— Нет, наоборот. Он услышал мое ужасное произношение и, зажав уши руками, кинулся бежать. Его соплеменники не поняли, что к чему, и дисциплинированно устремились за вождем. Я тоже дал деру, только в противоположную сторону. И очень скоро оказался окруженным другими африканцами. Вот тут-то я натерпелся!

— Тебя хотели съесть?

— Хуже. Вождь этого племени окончил Университет дружбы народов и говорил по-русски. В память о России над входом в его хижину висел выцветший бледно-розовый лозунг «Миру — мир!» Живя в Москве, будущий вождь фотографировался со всеми своими друзьями и подругами, а тех и других у него была тьма-тьмущая. И мы три часа без передышки смотрели фотоальбомы. Он тыкал черным пальцем с розовым ногтем в очередную фотографию и, широко улыбаясь, пояснял: «Это Катя… Это Вера… Это Зоя… Это Алексей…» Потом он устроил перерыв и ушел распорядиться насчет обеда, и я удрал.

— И оказался в плену у третьего племени?

— Нет. Летчик наконец проснулся и стал подавать сигналы. Я выбрался из джунглей на поляну, и мы взлетели. Увы, на этом мое везение кончилось. До летчика вдруг дошло, что в середине апреля никаких каникул не бывает. Он повернул назад и сбросил меня на парашюте прямо во двор школы. Наш одиннадцатый «А» находился на четвертом этаже. «Англичанка» увидела за окном мою физиономию и поманила пальцем. За контрольную я получил «пару». Дома был скандал. Пришлось взяться за ум: зубрить слова, писать километровые «шпоры».

— И какая отметка была у тебя за год?

— Твердая тройка… с минусом. Кстати, завтра у тебя английский.

Елизавета Федоровна опять, наверное, много задала?

— Вечером сделаю.

— Вот-вот, вся в отца!

— Ладно, сейчас начну.

 

О вреде и пользе курения

— Папа, а правда, что курить вредно?

— Кто это тебе сказал?

— Наша учительница, Зинаида Ивановна.

— Тогда правда.

— А почему ты куришь?

— У нас другая учительница была, Клара Карловна.

— И она говорила, что курить полезно?

— Нет, она сама курила. Трубку. Я же на пиратском корабле вырос, а Клара Карловна утром нас учила грамоте и математике, а после обеда за штурвалом стояла. Однажды в Атлантическом океане за нами погналась английская эскадра. Мы подняли все паруса, оторвались от преследователей и спрятались за одним островом. Клара Карловна на радостях закурила. Дым из трубки поднялся столбом. Англичане его заметили, напали со всех сторон, и очень скоро Клара Карловна болталась на рее. Вот до чего курение доводит.

— Они ее повесили?! За шею?!

— Нет, за пояс — за шею же больно и задохнуться можно. Три дня провисела и похудела килограмм на пятнадцать, а талия стала, как у осы. Потом ее отпустили, и она пошла в фотомодели. Снималась для обложек журналов, показывала новые одежды в Париже. В Америке ее прозвали «Мисс Талия». Она купалась в лучах славы, зарабатывала миллионы, но спала и видела себя за штурвалом пиратского брига. В один прекрасный день забрала из банка все свои деньги до последнего цента, купила парусник, вооружила его, набрала команду из головорезов и вышла в океан.

Клара Карловна была счастлива — встала к штурвалу, закурила трубку. Но вот беда: работая фотомоделью, она не могла позволить себе даже сигарету с фильтром, чтобы не испортить цвет лица. От крепкого трубочного табака голова у нее закружилась, в глазах потемнело, она завертела штурвал в другую сторону, и корабль на полном ходу врезался в острый коралловый риф. Плавать Клара Карловна не умела и сразу пошла ко дну, а там — полным-полно жемчужных раковин, просто валом лежат, и такие в них крупные жемчужины, что створки уже не закрываются. Клара Карловна собрала полный мешок и купила новый парусник, больше прежнего, настоящий бриг, о котором давно мечтала. На этот раз наша учительница отправилась на поиски Австралии — этого материка тогда еще на карте не было. Австралию не нашла, чуть-чуть не доплыла, зато открыла большой остров… и попала к людоедам. Погнался за ней один: бежит по пляжу, по щиколотку в песок проваливается и пыхтит как паровоз — людоед тоже курил, но меньше Клары Карловны. Догнал, конечно. Взмолилась пиратка: «Дайте перед смертью трубку выкурить!» Отшатнулся от нее людоед: «Курильщица! Нет, такое мясо я не ем — оно горькое. А легкие черные, как смола». Посидели они с людоедом, покурили и разошлись.

— Папа, откуда ты все это знаешь?

— Клара Карловна рассказывала. Я с ней встретился на завтраке у Ее Величества.

— У английской королевы?! Что ты там делал?

— Завтракал: овсяная каша, кофе со сливками, булочки с джемом. За то, что Клара Карловна открыла и присоединила к британской Короне остров, королева сделала ее придворной дамой. Другой первооткрыватель, некурильщик, дал бы острову свое имя или название любимого телесериала — Санта-Клара или Санта-Барбара, чем плохо? Наша учительница увековечила на карте мира московскую табачную фабрику «Ява» — назвала остров Явой.

Вот и рассуди, полезно ли курение или вредно, как предупреждает Минздрав и говорит ваша Зинаида Ивановна?

 

О вреде и пользе стояния в углу

— Папа, ты знаешь, в первом «Б» за опоздание на урок ставят в угол. По-моему, это непедагогично.

— Еще как педагогично! Нас тоже ставили. Стоишь в углу, а некоторые диктант пишут…

— Почему «некоторые»?

— Так больше половины класса опаздывало.

— Сколько же у вас углов было?

— Ну, сначала четыре, как положено, а потом, когда в углах стало тесно, пришлось директору пригласить архитектора, и тот перестроил класс таким образом, чтобы каждому было по углу, и еще несколько углов запасных, на всякий случай. У многих углов были свои названия. Например, уголок Дурова. Там Саша Дуров стоял. Или Красный уголок. Его кто-то красным фломастером изрисовал. У меня в углу был круглый лакированный стульчик от рояля. Если на нем вертеться по часовой стрелке, стул поднимается почти до потолка. Если вертеться наоборот, то опускается. Я поднимался под потолок, смотрел в бинокль — оттуда все тетради как на ладони — и подсказывал шепотом: «Данила, не „роздолье“, а „раздолье“». Мария Ивановна мне грозила: «Стоишь в углу, так стой, не подсказывай, а то сейчас посажу, будешь диктант писать как миленький!» У меня там, в углу, полка с комиксами была и маленький телевизор с видиком. Мы с ребятами кассетами обменивались — углы же все рядом, только руку протяни. Некоторые в наушниках стояли, с плеерами, музыку слушали, ногами дрыгали. Мария Ивановна мимо нас прохаживалась, диктант диктовала или примеры. У одного фильм посмотрит, у другого наушник от уха оттянет. «Что за группа?» — спросит. — «Роллинг Стоунз».

Вздохнет учительница: «Я их тоже люблю». У Марии Ивановны свой угол был — она редко, но опаздывала. Смотрит в углу телесериал «Санта-Барбара», вяжет носки или по телефону с подругами разговаривает. А директор в углу кофе варил. Директор у нас был армянин, а армяне, знаешь, какой кофе готовят?! О-о! Мы вдыхали аромат с закрытыми глазами и писали в тетрадях по диагонали. У него были всякие кофеварки, медные, с чеканкой, такие маленькие, на одну чашку, и он их втыкал в мелкий раскаленный песок и какими-то особенными деревянными палочками помешивал кофе.

Однажды в Москву с официальным визитом прибыл канцлер ФРГ. А школа у нас была немецкой, ну, с углубленным изучением немецкого языка. Он должен был приехать к первому уроку и опоздал на несколько минут.

Его сразу в угол отвели. Слева Антон, справа Федя, а посередине канцлер. Вечером перед отъездом высокий гость давал для телевидения интервью: показал носки — подарок Марии Ивановны, и говорил, что такого вкусного кофе никогда раньше не пробовал. И похлопал по оттопыренным карманам, мол, гостинцы везу внучкам от «москауер киндер» — ему наши девчонки отцепили от своих рюкзаков брелки от ключей: прозрачные сердечки с цветочками, крошечные зайчики, белочки. Оказалось, что внучки канцлера тоже собирают эти брелки. И с улыбкой поблагодарил первоклассницу Машу: теперь он знает, от какого русского слова происходит название столицы Германии — от слова «берлога». А под конец похвалил нашу систему обучения: «Гуте педагоги!»

А ты говоришь, ставить в угол непедагогично. Еще как педагогично!

 

О вреде и пользе гриппа

— Папа, ты болел гриппом, когда был школьником?

— Да, я в школьные годы переболел всеми на свете гриппами! У тебя грипп А — сейчас в Москве этот вирус ходит. Есть еще гриппы Б, В, Г, Д. От Д — человек дурнеет, от Г — глупеет, от В — волосеет и становится похожим на обезьяну, от Б — начинает буянить: бить бокалы и бодать бабушек.

— А почему грипп А? От какого слова?

— Обыкновенный — он же самый безвредный.

— Папа, но обыкновенный пишется через «о»!

— А кто недавно в диктанте написал «абыкновенный варабей»?

— Ну, папа, это когда было… Рассказывай дальше.

— Кроме того, имеются гриппы с географическими названиями: сингапурский, испанский, гонконгский. У меня они плавно переходили один в другой: температура спадет, а через день снова ка-ак подскочит! Врачи только успевали градусники ставить да за малиной в лес ходить. Наберут малины — ягодка себе в рот, ягодка в кузовок — и кормят, чтобы пропотел. Пот лил ручьями! А с ним наружу выходили вирусы. Гриппологи подцепляли их пинцетами и раскладывали по пробиркам. Специалист по «испанке» соберет полную пробирку и улетит к себе в Испанию, чтобы там их под микроскопом изучать. Угадай, каким гриппом занимался врач, который увозил пробирки на станцию метро «Беговая», в Боткинскую больницу?

— Гриппом Б?

— Конечно. У моей постели пересидели все светила гриппологии. Откроешь глаза: негр в белом халате. Снова очнешься — индеец, на голове перья, в руке стетоскоп: «Дышите, вождь Сопливый Нос. Не дышите, вождь Громовой Кашель». А медсестры варили на веранде малиновое варенье и гоняли полотенцами ос. Когда я наконец поправился, доктора съехались со всего мира. Собрались у нас в саду — мама накрыла им в беседке стол — и за чаем с вареньем сочинили толстую, как кирпич, книгу про грипп. Ты эту книгу видела. Она где-то на полке стоит. Там мухомор на обложке нарисован. Художник думал, что книга про грибы.

— А температура у тебя, папа, была высокая?

— О, еще какая! Приходилось три градусника связывать, чтобы измерить. Это было очень неудобно: градусники скользкие, все время развязывались. Потом догадались одолжить метровый градусник у сталеваров.

— А сталь очень горячая, когда ее варят, да?

— Конечно. Градусов шестьсот тридцать семь или даже шестьсот тридцать восемь.

— И стеклянный градусник такую температуру выдерживает?

— Нет, лопается. Но сталевары все равно меряют.

— А в школе ты отставал, когда болел?

— Еще бы! Помню, прогрипповал неделю в четвертом классе. Так писать разучился, алфавит и таблицу умножения забыл, буквы М и Ж путал и ко всем в классе приставал с шариковой ручкой: «Это что, одноразовый шприц или дирижерская палочка?»

— Это было после гриппа Г?

— Почему? Ах да! Конечно.

— А догонял потом?

— Разумеется. Однажды в восьмом классе провалялся в гриппе целую четверть и так по учебе соскучился, что за несколько дней проштудировал все учебники за восьмой класс и взялся за остальные. Мама только успевала новые учебники покупать: за девятый класс, за десятый, за одиннадцатый, за двенадцатый.

— А разве у вас было двенадцать классов?

— Нет, одиннадцать. Мы сами удивились, откуда такой учебник взялся? После восьмого класса были экзамены. Я их сдал блестяще! Как сейчас помню, по географии достался билет: «История Англии». Начал с каменного века. Только дошел до бронзового, как экзаменаторы остановили: «Спасибо, хватит». Я говорю: «Как хватит?! Я же еще сотой доли не рассказал!» И продолжил. Учитель физкультуры меня из класса тянул — не вытянул. Пришлось вызвать наряд милиции. Взяли меня под локотки: «Пройдемте!» — и довели до самого дома. По дороге я им про викингов рассказывал, как эти морские разбойники хотели Англию захватить. При расставании один из милиционеров произнес задумчиво: «Какая интересная страна…» Вскоре этот сержант уволился из милиции и поступил в институт международных отношений. Сейчас он наш посол в Англии. А тогда директор школы не знал, что со мной делать: перевести в девятый класс или сразу в одиннадцатый.

— Папа, но я видела твой аттестат за восьмой класс: там даже была одна тройка!

— Тройка? А, так это по поведению! На экзамене я заразился гриппом Б и бодал «ботаничку» — учительницу по ботанике.

— Папа, а правда, что от гриппа иногда умирают?

— Да. Я тоже однажды чуть не умер. Мама сказала: «У ребенка нормальная комнатная температура». Папа закричал: «Комнатная температура бывает только у трупа! Ты что, умирать собрался?! Если хоть раз умрешь, я тебе покажу!» Я испугался и не умер.

— А папа у тебя был строгий?

— Очень. Прямо как я.

— Хи-хи-хи!

— Что тут смешного?! Да, я строгий, а ты несерьезная! Я волнуюсь, мама места себе не находит — ночью с дивана чуть не упала, — а ты хихикаешь. Чтоб завтра же выздоровела! Ясно?

 

О вреде и пользе страха перед темнотой

— Папа, в моем возрасте ты боялся темноты?

— Я всего боялся: и темноты, и света… Когда меня утром будили и зажигали в комнате свет, я кричал: «Ой, боюсь! Выключите! Я посплю еще пять минуточек». А вечером кричал из постели: «Ой, боюсь! Не выключайте свет! Я еще почитаю пять минут».

— А чего ты боялся больше, темноты или света?

— Одинаково. Но больше всего я боялся двоек. Когда учительница поставила мне в дневник первую двойку, я спрятался под парту и завопил на весь класс: «А-а-а! Мне страшно! Зачеркните немедленно эту гадину!» Учительница спросила: «Почему?» Я объяснил: «Да потому, что двойка похожа на змею с поднятой головой! Однажды в детстве я несся сломя голову по цветущему лугу и провалился в старый сухой колодец. А в колодце было полным-полно змей. С тех пор я боюсь всего, что похоже на змей. Пожалуйста, поставьте тройку! Тройки похожи на чаек, а я люблю бегать по берегу моря и бросать чайкам хлебные крошки». Учительница исправила отметку, а на следующий день забыла про вчерашнее и опять вкатила мне пару. На этот раз я вылез из-под парты только после того, как двойка превратилась в пятерку с плюсом.

— Разве пятерка тоже похожа на чайку?

— Нет. Зато ее хвостик напоминает развевающийся первомайский флажок. «Миру — мир!», «Мир! Труд! Май!»

— А почему с плюсом?

— Тогда я мечтал о складном швейцарском ножике. А какой значок стоит на этих ножах?! Плюс. У Швейцарии такой флаг: белый крест на красном фоне.

— И больше тебе двоек не ставили?

— Нет.

— Ага, папочка, теперь мне ясно, что означает твоя тройка по английскому за одиннадцатый класс!

— Дочка, ты ошибаешься! Это твердая тройка! Ю андестенд ми?

— Понимаю. Чего ты еще боялся?

— Больше ничего. Только темноты, света и двоек. Даже циклопа не боялся.

— Циклопа?! Это же сказка!

— Для кого сказка, а для меня сама жизнь. Однажды в пятилетнем возрасте я копался в песочнице и выкопал пластмассовой лопаткой длинный-предлинный подземный ход.

— Под землей было темно?

— Разумеется.

— И ты не боялся темноты?

— Так у меня с собой был фонарик: китайский, с двумя батарейками. Копал я, значит, копал и докопался до какого-то небольшого острова в Средиземном море. Знаешь, как я догадался, что это Средиземное море?

Выбрался из подземного хода, огляделся — там земля и там земля, а СРЕДИ ЗЕМЛИ море. Как оно может называться? СРЕДИЗЕМНОЕ, не иначе. А посреди острова была скала, а в той скале — пещера, темная-претемная! Я вошел в нее и затрясся от страха.

— Но у тебя лее был фонарик?

— Фонарик остался в подземном ходу — я же не знал про пещеру. А в этой пещере жил циклоп.

— Одноглазый?

— Да. Глаз у него, как и положено у циклопов, находился на лбу.

На других островах Средиземного моря циклопы давно вымерли, а этот сохранился. Там из скалы вытекает источник с минеральной водой, а в той воде очень много ВИТАминов. Знаешь, как переводится латинское слово «вита»?

— Жизнь.

— Правильно. Циклоп пил целебную воду и дожил до наших дней. Это был настоящий великан и притом людоед.

— Ты испугался?

— Нет. Я же тебе говорил: темноты я боялся, а циклопов нет. Увидев циклопа, я мгновенно успокоился. Он облизнулся и протянул ко мне свои волосатые руки. Недолго думая, я выхватил из кармана пистолет и скомандовал: «Стой! Стрелять буду!» Циклоп остановился. Я нажал на курок. Великан взревел — я попал ему точно в глаз. А пистолет был, конечно, игрушечный. Он заряжался такой маленькой пластмассовой стрелкой с резиновой присоской. На какое-то время циклоп потерял зрение — присоска плотно накрыла ему глаз. Я попятился и уперся спиной в буфет…

— Буфет в пещере?!

— Да, представь себе! В этом буфете хранилась гордость циклопа — коллекция хрусталя: всевозможные вазочки и конфетницы, фужеры и рюмки.

Наконец циклоп освободился от присоски. При этом глаз у него покраснел и чуть не вылез из орбиты. Разъяренный великан вооружился огромной дубиной. Я прижался к стеклянной дверце буфета. Циклоп махнул рукой, дескать, отойди от буфета. Я замотал головой. Затем медленно открыл дверцу и, не сводя глаз с циклопа, достал с полки какую-то хрустальную посудину. Это оказался кувшин для морса. Я подкинул кувшин на руках.

Циклоп сразу опустил дубину. Я спросил: «Сдаешься?» Циклоп закивал: «Сдаеся — сдаеся!»

— Как японец, да?! А что дальше было?

— Ничего особенного. Я искупался в Средиземном море и вернулся по подземному ходу на детскую площадку.

— Ас кем ты гулял на площадке?

— С отцом.

— И он не заметил, что тебя долго не было?!

— Конечно, заметил. Поругал немножко… Доченька, ты знаешь, сколько сейчас времени?! Пять минут двенадцатого! Немедленно спать!

— Ой, боюсь! Не выключай свет!.. Я почитаю пять минут, а?

— Хитрюга! Ладно, читай. Свет сама потушишь.

 

О вреде и пользе воспаления дальнего уха

— Дочка. Только скажи честно: ухо болит?

— Нет, колет немножечко… Как ты думаешь, бабушка права: у меня воспаление среднего уха?

— Нет у тебя никакого воспаления. Просто продуло. Помнишь, какой был холодной ветер, когда мы возвращались из школы?

— А у тебя, папа, когда-нибудь было воспаление среднего уха?

— Сто раз. И среднего, и ближнего, и дальнего уха.

— И как тебя лечили?

— Компрессами, каплями. При воспалении наружного и среднего капали в одно ухо, при воспалении внутреннего — в другое. Они же соединяются в голове. Почему говорят: «В одно ухо влетело, в другое вылетело»? Из здорового уха капли легче перетекают в больное, понимаешь?

— Понимаю. А ты хорошо слышал, когда ухо болело?

— Отвратительно. Особенно когда уши битком набиты ватой, а голова обмотана толстым шерстяным платком. Однажды при воспалении дальнего уха я почти ничего не слышал. Отцу приходилось кричать. Он входил в комнату и орал во все горло: «Привет!!! Как дела???» При этом у мамы на кухне все падало из рук, а у соседей на столе подпрыгивали тарелки. А как здорово мы с отцом пели тогда! Обычно мама не разрешала этого делать. Говорила, что отцу медведь на ухо наступил. В детстве я представлял себе такую страшную картину. Папа-младенец лежит в колыбели и сосет соску. Вдруг появляется огромный коричневый медведь, опрокидывает колыбель и наступает ногой на папино ухо. Я спросил у отца: «Откуда в городе взялся медведь?» — «Из леса, вестимо». Он не мог сдержать смеха, вспоминая конец этой истории: «Когда медведь наступил мне на голову, я проснулся и поднял такой рев, что косолапый от ужаса выскочил из собственной шкуры и совсем голый, стыдливо прикрываясь передними лапами, убежал обратно в лес». «Так это его шкура висит у нас в гостиной?» — спросил я. «Да!» — отец гордо выпятил грудь. С тех пор я всем показывал эту шкуру и хвастался подвигом моего отца. Потом мама объяснила: выражение «медведь наступил на ухо» означает, что у человека нет музыкального слуха. У меня со слухом было не лучше. Мама всегда морщилась, когда я пел. Но разве запретишь петь больному ребенку! И мы с отцом горланили: «А я-я иду, шагаю по Москве-е…» Весь дом слушал!

— И всем нравилось?

— Нет. Соседи вызвали милицию. Пришел участковый. Как сейчас помню, его фамилия была Синицын. Милиционер сказал басом: «Почему нарушаете?» Отец встал грудью на мою защиту: «Кто нарушает? Мы нарушаем? У ребенка воспаление дальнего уха! Ребенку хочется петь!» Синицын вздохнул. Оказалось, что ему тоже дома запрещают петь. Мы запели втроем. Вскоре зашел сосед с одиннадцатого этажа. «Хорошо поете, но не хватает стройности. Позвольте, я подирижирую», — он оказался главным дирижером Большого театра. После второй песни — это, кажется, была «В лесу родилась елочка» — дирижер отвел Синицына в сторону и спросил: «Вы, извиняюсь, кто будете по профессии?» Участковый удивился — он был в форме и при кобуре: «Разве не видно?» Дирижер оглядел его с головы до ног, от фуражки до сапог: «Летчик, да?» — «Никак нет. Майор милиции». — «Профессию не хотите поменять?» Милиционер пробасил: «Нет». — «А выходные у вас в милиции бывают?» — «Бывают. Завтра выходной». — «Тогда жду вас завтра в десять часов у служебного входа Большого театра». На следующий день участкового приняли на работу в Большой театр по совместительству: он продолжал ловить бандитов и жуликов, а в свободное от дежурства время пел в хоре. Через месяц его перевели в солисты. Он исполнял ведущие партии в «Щелкунчике», «Жизели», «Спящей красавице».

— Папа, ты уверен, что он участвовал в этих спектаклях?

— Конечно. У меня даже где-то сохранились программки с его автографами.

— Но это не оперы, а балеты!

— Балеты?.. Ой, я все перепутал! Мы с отцом пели, а Синицын танцевал. Он кружился по комнате, как пушинка. Задирал ноги выше головы, плавно размахивал руками, как умирающий лебедь в «Лебедином озере». А сосед с одиннадцатого этажа был не дирижером, а главным балетмейстером Большого театра…

— Папа, ты не шутишь? Ну-ка посмотри мне в глаза!

— Какие могут быть шутки? У дочки ухо болит… Кстати, в ухе еще колет?

— Нет, ни капли. Все прошло.

— Ура-а! Может, споем, а?

— Давай.

— Только тихо. «А я-я иду…

— …Шагаю по Москве-е…»

 

История первая

Домовые Нюхля и Дрюхля сидели на балконе. Дело было осенью. В доме холодно, отопление еще не включили, а на балконе — солнышко, можно погреть свои старые кости и даже позагорать, задрав кверху бороды.

— Благодать! — произнес Нюхля.

— Да, хорошо, — согласился Дрюхля.

— Давай жить здесь, — предложил Нюхля. — Построим избу и будем жить.

— Давай, — согласился Дрюхля.

Срубили они два вековых дуба и построили избу.

Наутро Борис Михайлович и Ксения Александровна ушли на работу, а Машенька, их дочь, осталась дома. У нее горло болело, и она не пошла в школу.

Стала Машенька звать домовых, а они не откликаются. Искала их, искала и обнаружила на балконе избу. Дверь избы настежь, а там домовые хозяйничают, печь березовыми полешками растапливают.

— Вам помочь? — спросила Маша.

— Не надо, — сказал Нюхля. — Лучше собери маслят, весь балкон маслятами зарос. Мы их поджарим и в сметане потушим.

Собрала Маша полную корзину маслят, и домовые сели их чистить.

— Помочь? — спросила Маша.

— Сами справимся, — сказал Нюхля. — Сходи-ка на пруд — а на балконе пруд был, с камышами и кувшинками — да налови карасей. Уху сварим.

— Только лови с этого берега, — предупредил Дрюхля. — Под тем черт сидит, он тебе ржавую самоварную трубу или рваный башмак на крючок прицепит.

Вернулись Борис Михайлович и Ксения Александровна с работы, а дочери нет. Смотрят — на балконе изба выросла, а Машенька из оконца выглядывает, им рукой машет.

Перебралось все семейство в избу. Стали там впятером жить-поживать, добра наживать.

Вскоре к ним черт присоединился. Пришел и говорит:

— Пустите меня к себе жить. Я вам картошку варить буду.

Посоветовались Нюхля, Дрюхля, Борис Михайлович, Ксения Александровна и Машенька — и пустили.

Только толку от него было мало: то картошку недосолит, то переварит. Что с него возьмешь: черт есть черт!

Через пару дней Бориса Михайловича и Ксению Александровну повстречал дворник.

— Кто вам разрешил, — говорит, — избу на балконе строить?

Пригласили они дворника в избу, напоили чаем, накормили пирожками с грибами.

Он и говорит:

— Что это у вас дорожка перед избой листьями засыпана? Давайте подмету.

А через день отопление включили, и они в дом вернулись. Один черт в избе остался.

Не уберег ее рогатый — прознали про избу вороны, растащили по бревнышку, построили из дубовых бревен мост с фонарями, сидят теперь на тех фонарях и на прохожих пялятся.

А жаль — хорошая была изба!

 

История вторая

Маша делала уроки, а домовые Нюхля и Дрюхля, чтобы ей не мешать, вышли на балкон.

Там Нюхля лег грудью на перила и вдруг, перевесившись, грохнулся вниз. Дрюхля попытался удержать друга, но у него не хватило сил — Нюхля был в тяжелом водолазном костюме: на голове — круглый медный шлем с окошком, на ногах — башмаки со свинцовыми подошвами. Такие башмаки водолазы надевают для того, чтобы сразу пойти ко дну. Вот он и полетел вниз, как топор.

Если Нюхля был в тяжелом водолазном костюме, в котором можно спускаться даже под лед, то Дрюхля вышел на балкон совсем по-летнему: в трусах, майке и в тапках на босу ногу. Спасая Нюхлю, он потерял равновесие и тоже кувырнулся с балкона.

Услышав вопли домовых, Маша выбежала на балкон, и — о ужас! — балкон рухнул вместе с ней вслед за Нюхлей и Дрюхлей.

Тем временем внизу по тротуару шел с работы Борис Михайлович. Внезапно над его головой раздались крики. Он поднял глаза и обмер, увидев, как от стены отделяется балкон, на котором стоит его дочь, а ниже один за другим падают домовые. Причем Дрюхля — почти голый. Он же простудится!

Борис Михайлович подхватил на лету Нюхлю и Дрюхлю, и спустя мгновение на его ладонь опустился балкон с Машенькой.

В следующую секунду на восьмом этаже распахнулась балконная дверь, которая теперь никуда не вела, и в ней показалась Ксения Александровна, жена Бориса Михайловича. Она глянула на часы, ахнула и шагнула в бездну.

Руки Бориса Михайловича были заняты: в одной — домовые, в другой — балкон с Машей. Как же ловить Ксению Александровну? И тут Борис Михайлович вспомнил, что у него в портфеле есть водолазные костюмы. Он немедля напялил на Машу и Дрюхлю эти костюмы и отправил всю троицу в реку, благо отсюда до набережной два шага. Теперь его руки были свободны — и Ксения Александровна влетела в распахнутые объятия мужа.

— Осторожно! — вскрикнула Ксения Александровна и поправила прическу, растрепавшуюся в полете. — Извини, я спешу в театр.

Она повертела головой:

— Где Маша?

— Гуляет… — Борис Михайлович кивнул в сторону набережной.

— Погода хорошая — пусть погуляет подольше.

— Что-что? — спросил Борис Михайлович, приложив к уху ладонь: шум проливного дождя и раскаты грома заглушали ее слова.

— Пусть погуляет подольше!!!

Борис Михайлович поднялся домой, заварил свежий чай, укрепил на место балкон и улегся на диване с газетой.

Время шло, а дочери и домовых все не было и не было. Стемнело. Вот уже Ксения Александровна вернулась из театра.

Она удивилась:

— Куда Маша подевалась — как в воду канула?

Борис Михайлович успокоил ее: так и есть. Вот только что там, на дне, можно столько часов делать?!

Скоро терпение родителей кончилось. Они помогли друг другу облачиться в тяжелые водолазные костюмы и отправились на поиски.

Только спустились во двор, а Нюхля, Дрюхля и Маша навстречу идут, от усталости еле ноги волочат. «Заигрались, — говорят. — Под водой очень интересно: рыбы, водоросли, скелеты, затонувшие корабли…»

Сели все впятером в лифт и поехали. А лифт не двужильный, на такую тяжесть не рассчитан. Одни только башмаки со свинцовыми подошвами сколько весят! Трос не выдержал, оборвался, и кабина пулей устремилась вниз.

Если бы с ними не было Бориса Михайловича, то еще неизвестно, где бы они встретили утро следующего дня: между вторым и третьим этажами, где кабина имеет обыкновение застревать, или в Америке, если она, разогнавшись, пролетела бы сквозь земной шар.

Но Борис Михайлович был рядом, и в его портфеле нашлось все необходимое для спасения: новенькая дверная ручка в промасленной бумаге, пакетик шурупов, отвертка и металлическая табличка «Выход на балкон».

Двумя шурупами он приделал к дверям кабины табличку, столько же шурупов ушло на то, чтобы привинтить ручку.

Осталось только нажать на ручку и выйти на свой балкон. На этот раз балкон не рухнул, да и балконная дверь оказалась незапертой, так что они благополучно попали домой.

Квартира встретила их тишиной и покоем: ни грабителей в масках, ни пожарников, поливавших из шлангов гладильную доску, на которой Ксения Александровна могла оставить включенный утюг.

Лишь изредка слышался перестук костей — это в ожидании хозяев по квартире расхаживали скелеты, с которыми Маша познакомилась на дне реки и пригласила на чай.

Да из щели между стеной и пианино доносилось сдавленное кукование — это икал от страха участковый Синицын. Обходя дозором этажи, милиционер зашел в дверь, которую Борис Михайлович и Ксения Александровна забыли закрыть.

Он согласился вылезти оттуда только после того, как скелеты опустились обратно на дно.

Сидя в щели, Синицын сделался плоским, как коробка цветных карандашей, и ему пришлось выпить полсамовара, чтобы снова стать прежним толстяком. Но у него еще долго волосы вставали дыбом и фуражка съезжала на нос при воспоминаниях, как к нему подскочил одноногий скелет с позеленевшими от времени медяками на глазах и вежливо поинтересовался: «Сударь, вы не скажете, как имя и отчество Машиных родителей?» Другой бы на его месте ответил, дескать, извините, не знаю, а он, как мышь, шмыгнул за пианино.

Ясно, что им двоим, Синицыну и мыши, которая жила за пианино, там было тесно, и мыши пришлось уйти из дома.

Оставшись без крова, мышь выстроила на берегу шалаш, купила лодку и перевозит теперь всех желающих сберега на берег. На реке ее легко найти по красной жилетке и красным шароварам, которые она приобрела у заезжего турка.

При знакомстве мышь представляется Сергеем Норушкиным и всем рассказывает о своем знатном происхождении, мол, ее прапрапрапрадедушка имел в центре города дворец с белыми колоннами, деля его на пару с князем Нарышкиным. Но в народе усатого перевозчика в басурманских шароварах кличут запросто — Серым.

 

История третья

Вышла Ксения Александровна на балкон и нахмурилась:

— Это не балкон, а какая-то военная база!

А на балконе действительно шагу не ступить — повсюду окопы, блиндажи да военная техника.

В одном углу уже лет пять стоял танк. Во время учений он приземлился сюда на парашюте, не завелся, и все эти годы танкисты его ремонтировали, разбирая и собирая двигатель. Каждые два года экипаж менялся, одни бойцы уходили, другие приходили и сразу брались за гаечные ключи.

Неподалеку от танка застыл вертолет. Он тоже участвовал в учениях и должен был вывезти сломавшийся танк, но при взлете лопасти винта завязались в бантик.

Из пруда торчал перископ подводной лодки. Она собиралась всплыть в океане, среди льдов и айсбергов, но по ошибке очутилась здесь. На все лето лодка уходила на глубину, лишь перископ виднелся над гладью пруда. Лодка лежала на дне, но подводники ухитрялись выныривать из нее и до ужина играли в футбол с танкистами и разведчиками.

Как разведчики проникли сюда, известно только их командирам…

Ксения Александровна шагнула на балкон и чуть не упала, споткнувшись о телефонный провод, проложенный в траве связистами. Они появились на балконе недавно по мосту, перекинутому саперами с соседнего балкона. После постройки моста саперы отдыхали и неспешно оплетали перила балкона колючей проволокой.

— Да, это не балкон, а какая-то военная база… — хмуро повторила Ксения Александровна.

Приподняв телефонный провод и перебирая его в руках, она добралась до палатки связистов. Велела им позвонить в Главный штаб и попросить к телефону военного министра.

Военный министр взял трубку, выслушал Ксению Александровну и гаркнул:

— Быть такого не может!

Вскоре под окнами дома взвизгнули тормоза черного бронированного лимузина.

Министр осмотрел балкон в бинокль и задумчиво произнес:

— Да-а…

Ксения Александровна не поняла, что он хотел этим сказать, и спросила:

— Так это балкон или военная база?!

Министр почесал в затылке:

— Балкон, разумеется, но…

В глазах Ксении Александровны сверкнули молнии:

— Никаких «но»! К обеду балкон должен быть очищен!

— Есть! — выпалил министр, вытянув руки по швам.

Сердце Ксении Александровны смягчилось:

— Вы хотите есть? Прошу к столу — самовар еще горячий…

К середине дня балкон опустел. С площади перед домом разошлись последние зеваки, наблюдавшие вывод войск. В ушах перестало звенеть от грохота военного оркестра, провожавшего солдат по домам. В эти минуты они уже толпились у железнодорожных касс, выделяясь среди других военных своими новенькими рыжими чемоданами — подарком военного министра.

Ксения Александровна тоже не поскупилась — вручила каждому по шоколадной медали в золотой обертке.

Стоя на пороге, она по-хозяйски оглядела балкон, подняла обгоревшую спичку — единственное, что осталось от солдатской курилки.

Вот этого-то делать и не стоило.

Я не хочу сказать, что спичку надо было выбросить на улицу, за шиворот прохожим. Нет, зря Ксения Александровна подняла эту спичку. Лежала она себе, никому не мешала, много места не занимала. Стоило жб ее убрать, как балкон сделался таким легким, что тут же взлетел. Ксения Александровна и ахнуть не успела, как он превратился в темную точку и растаял в голубом небе.

Так они и остались без балкона. Где он теперь, в каких высях — одному Богу известно.

 

История четвертая

Маша делала уроки, и домовые Нюхля и Дрюхля, чтобы ей не мешать, вышли на балкон.

А балкона-то не было! Улетел балкон. Но об этом никто, кроме Ксении Александровны, не знал, а она убежала по делам и даже записки не оставила.

И домовые рухнули с восьмого этажа.

Услышав их крики, Маша выскочила следом и тоже свалилась.

Тем временем Борис Михайлович шел с работы, но до дома еще не дошел, поэтому поймать их никак не мог.

А внизу улицу мел дворник. И был этот дворник ростом с колокольню, а метла у него была — с телеграфный столб. Улицу он мел в рабочем синем халате, а халат был такого размера, что на его пошив ушло три катушки ниток. Дворник имел привычку носить руки в карманах, поэтому карманы халата были растянуты и оттопырены. В них-то Машенька с друзьями и попала: она — в нагрудный, домовые — в боковые карманы. А дворник и не заметил. Подмел улицу и зашел в подворотню, а там разбойники:

— Скидывай халат, а то метлу поломаем!

Забрали халат и подались в Хиву — там халаты в большой цене: хороший халат на стадо верблюдов обменять можно.

Приехали, выложили товар… и затих шумный восточный базар — никто такого большого халата прежде не видывал.

А дворник табак в карманы насыпал, чтобы моль не завелась. Нанюхались Машенька и домовые табачку и чихать начали. Тут-то их разбойники и сцапали и прямиком потащили на невольничий рынок, в неволю продавать.

К этому времени терпение Машиных родителей лопнуло:

— Сколько можно ждать?! Где Маша? Где домовые? Куда они могли уйти?

Ксения Александровна выкатила на середину комнаты глобус. Борис Михайлович взял бумагу, карандаш, циркуль. Подсчитали, измерили. Получилось, что дальше Хивы они уйти не могли. Стали родители в дорогу собираться.

Ксения Александровна позвонила военному министру и велела немедля привезти самый сильный морской бинокль.

— Бинокли у нас никудышные, слабенькие, с ними только в театр ходить, — сказал министр. — Но есть у меня дома одна старинная подзорная труба. Увеличивает аж в семьдесят семь раз!

— А если в нее с другого конца посмотреть? — спросила Ксения Александровна.

— Во столько же раз уменьшает.

— Годится! Везите!

Навела Ксения Александровна подзорную трубу на мужа и удивилась:

— Ах, какой ты маленький!

Борис Михайлович тоже ахнул, еле разглядел ее в подзорную трубу.

В таком виде они взобрались на глобус и что было сил помчались в сторону Хивы. Перешагивали через параллели и меридианы, переходили вброд голубые реки и синие озера. И еле успели — цена за Машу и домовых поднялась на невольничьем рынке до двух мешков золота. Еще минута, и зарплаты Бориса Михайловича — в этот день он получил зарплату — не хватило бы, чтобы выкупить Машеньку и домовых из рабства.

То-то было радости, когда они оказались вместе!

Но счастье переменчиво. На обратном пути в пустыне они чуть-чуть не попались той самой шайке, которая раздела дворника. Разбойники были хитрые и жадные — хотели догнать и захватить Машу и домовых и снова продать их. Но Борис Михайлович вовремя заметил погоню и не растерялся: вывернул свой портфель наизнанку, влез в него и, оскалившись, бросился на разбойников — а портфель был из крокодиловой кожи… У разбойников от страха ноги отнялись, и удирать им пришлось на руках, как цирковым акробатам.

Но Борису Михайловичу, да и всем остальным тоже было несладко — они очень устали, их мучила жажда. А ведь до дома еще идти и идти. Но вот вдали среди песчаных барханов показалась какая-то точка. Она росла и росла и превратилась в дом, где они жили.

Когда улетел балкон, дом не очень переживал — есть же на свете дома без балконов, но с пропажей домовых он уже смириться не мог — какой же дом без домовых! И, снявшись с места, отправился по следам Бориса Михайловича и Ксении Александровны.

Радостно сверкая окнами, кивая на ходу башенкой со шпилем, дом приблизился и замер перед ними. Осталось лишь подняться на крыльцо, открыть тяжелую дверь и войти.

К ужину дом вернулся на прежнее место и стоит там по сей день. И живут в нем на восьмом этаже Ксения Александровна, Борис Михайлович, Машенька и домовые Нюхля и Дрюхля. Живут, горя не знают. Вот только балкон у них улетел.

 

Счастливое имя

Жил некогда в Стамбуле мальчик по имени Паша.

Подрос Паша и сказал родителям:

— Схожу-ка я за три моря, на мир посмотрю.

Собрался и пошел. День шел, два шел. На третий день потемнело небо — прилетела громадная птица Рух. Клювом загнутым защелкала, когтями острыми замахала.

Присел Паша, голову руками закрыл.

Спросила птица:

— Юноша, как тебя зовут?

— Паша.

Птица достала из-под крыла большой мешок и уронила к ногам Паши:

— Это тебе.

А в мешке золото было.

Удивился Паша:

— За что?

— Долг платежом красен. Много лет назад один турецкий паша спас мне жизнь. Я тогда только-только из яйца вылупилась и летать еще не умела. Поймали меня охотники и обрадовались: «Поджарим птичку на обед!» А этот паша мимо на верблюде проезжал. Сказал им: «Знаете, что с вами потом случится? РУХнете как подкошенные. Это же птенец РУХ».

Охотники испугались: «А мы не знали. Заберите от нас эту кошмарную птицу». Он выпустил меня на волю: поставил в чистом поле и ногой поддал. После того я поклялась отблагодарить первого встречного пашу.

Попробовал Паша мешок приподнять — с места не сдвинул.

Птица его научила:

— Обхвати мешок руками, а я тебе помогу.

Паша послушался. Птица пнула его своей огромной ногой — и юноша полетел в небо, только ветер в ушах засвистел.

Перелетел через три моря и шлепнулся под окном белоснежного дворца. Забрался Паша на мешок и заглянул в окно. То была спальня луноликой принцессы Земфиры. Принцесса заплетала перед зеркалом косы. Увидала в зеркале лицо неизвестного мужчины и за кинжал схватилась. Наставила на Пашу кинжал и спросила:

— Юноша, как тебя зовут?

— Паша.

— Ах! — вскрикнула Земфира и поцеловала Пашу. Сладок был ее поцелуй.

Удивился Паша:

— За что?

— Долг платежом красен. Однажды мне приснился сон, будто меня похитили дикие разбойники. Увезли в пустыню и сказали: «Рахат-лукум мы ели, халву ели, а земфиру нет. Съедим ее!» Мимо проезжал турецкий паша. Услышал речи разбойников и чуть с верблюда от смеха не упал. Паша объяснил им: «Земфира — женское имя, а сладость называется зефиром».

Вынул из седельной сумки кулек зефира и дал разбойникам попробовать по штучке. Они еще попросили, а он кулек за спину спрятал: «Я вам весь кулек отдам, а вы мне за это отдайте девушку». Отвез меня домой и на прощание трижды поцеловал. Проснувшись, я поклялась вернуть эти поцелуи первому встречному паше…

Принцесса посмотрела на красивого юношу и поспешила сказать:

— Нет, я забыла. Он меня сто раз поцеловал. Так что я должна тебе еще девяносто девять поцелуев.

На шестьдесят шестом поцелуе распахнулась дверь, и в спальню ворвался разъяренный отец принцессы:

— О дочь моя! Что за мешок стоит под твоим окном? Я споткнулся об него в темноте, — падишах потер ушибленную ногу. — И кто этот юноша?

Принцесса потупила глаза:

— Это Паша.

А Паша сказал:

— Это мой мешок. В мешке золото. А Земфира должна мне еще тридцать четыре поцелуя.

Принцесса топнула ногой:

— Нет, тридцать восемь! Ты неправильно считал. Сначала я целовала вполсилы. И вообще мы сбились со счета. А когда сбиваются, то начинают сначала.

Падишах попятился к двери:

— Ухожу, ухожу!

Наступила ночь. Падишах считал под окном золотые монеты:

— Триста шестьдесят пять, триста шестьдесят шесть…

Паша вел счет поцелуям:

— Триста шестьдесят семь, триста шестьдесят восемь…

А на черном бархате небосвода одна за другой загорались звезды: триста шестьдесят девятая, триста семидесятая…

 

Как Па Ша взял в жены императорскую дочь

Жил некогда на берегу Хуанхэ старик по фамилии Ша. У него было три сына: Лю, Ван и Па. Однажды посадил старик сыновей в джонку, отвез на середину реки и сказал:

— Сыновья, я вас сейчас буду учить плавать.

Столкнул старик в реку старшего сына. Побарахтался Лю и поплыл.

Столкнул старик среднего сына. Побарахтался Ван и чуть не утонул.

Пришлось отцу его спасать, в чувство приводить. Когда Ван очухался, отец его снова столкнул. Побарахтался Ван и тоже кое-как поплыл.

Настала очередь младшего сына. Полетел он в воду и сразу пошел ко дну. Прошла минута, вторая, третья. Забеспокоился отец. Набрал побольше воздуха и нырнул на самую глубину. И что же он видит?! Ползает младший сын на четвереньках по дну, песок разгребает, а в руках у него полным-полно золотых монет.

Вспомнил старик: несколько лет назад на этом месте затонула большая купеческая джонка; тюки с шелком удалось выловить, а золото кануло в реке. Старик указал сыну пальцем вверх, дескать, всплывай. Па открыл широко рот и сказал:

— Сейчас, отец. Найду еще монетку и поднимусь.

У старика от удивления глаза на лоб полезли.

Так Па и не научился по-настоящему плавать.

На следующий день сыновей ожидало новое испытание — отец привел во двор молодого жеребца, на котором они должны были по очереди скакать.

Лю удержался в седле ровно пять минут. Ван — вдвое меньше. А младший брат скорчил перед мордой коня такую жуткую гримасу, что жеребец взвился на дыбы и умчался, не разбирая дороги. Еле поймали. Старик махнул на сына рукой:

— Наездника из тебя не получится.

На третий день отец поставил в рисовом поле мишень из соломы и велел сыновьям учиться стрелять из лука.

Лю поразил цель с первого раза.

Ван — со второго.

А все три стрелы Па улетели в кусты.

Стали старшие братья над младшим насмехаться, неумехой называть, и Лю в шутку пустил в него стрелу. В полете стрела повернула в сторону и угодила отцу в лоб. Еще хорошо, что она была с резиновой присоской на конце. А вскоре крестьяне наткнулись в кустах на бездыханное тело кровожадного тигра-людоеда. Стрелы Па попали ему прямо в сердце. Этот тигр уже давно наводил страх на людей, и за его шкуру император обещал заплатить золотом.

Па взвалил шкуру на плечи и отправился в Пекин за наградой.

Дворец императора был окружен высоким бамбуковым забором. Па шел вдоль забора и вдруг услышал чье-то прекрасное пение. Па нашел в заборе щель и просунул в нее голову. Видит — гуляет среди цветов девушка необычайной красоты.

Па окликнул ее:

— Эй, ты кто?

— Ксю Минь — дочь императора. А ты кто будешь?

— Па Ша. Я случайно убил тигра-людоеда и пришел к императору за наградой.

— Покажи шкуру, — попросила Ксю.

Юноша показал.

— Ой, какой страшный! — девушка закрыла лицо руками.

Когда она убрала руки, Па уже стоял рядом. Глянула Ксю Минь на юношу своими глубокими, как осенняя вода, очами, и Па потерял голову.

— Не надо мне никакого золота! Можно я тебя разок поцелую?

Ксю пожала плечами:

— Целуй. Меня еще никто не целовал.

Он поцеловал.

— Ой, как приятно! — воскликнула Ксю Минь. — Целуй еще!

На тридцать третьем поцелуе в сад ворвалась охрана дворца во главе с самим императором.

— Как ты посмел дотронуться до моей дочери! — вскричал разгневанный император.

Па заковали в цепи и посадили в самое глубокое и темное подземелье. После ужина узнику зачитали приговор: на утренней заре, когда распустятся лотосы, его отвезут далеко в море, привяжут к ногам тяжелый камень и утопят.

Па попросил у тюремщиков бумагу, тушь и кисточку и написал императору стихотворное послание, в котором честно признался, что вода ему ни капельки не страшна, и описал случай на Хуанхэ. Стихи императору понравились, но он все равно не поверил. Юношу бросили в море. Па спокойно освободился от камня и всплыл.

На следующее утро Па вывели за городские ворота. Там четверо конюхов удерживали на месте полудикую кобылицу. Па должны были привязать к ее хвосту и выпустить кобылицу в чистое поле.

Па рассмеялся.

— Не вижу ничего смешного, — сказал император хмуро.

— Сейчас увидите, — пообещал юноша.

Он показал кобылице рожу: растянул пальцами рот, сощурил глаз, выпучил другой и прорычал: «Хэ!» Испуганное животное разбросало конюхов и умчалось вдаль. Император попрощался с Па:

— До завтра.

Назавтра они встретились на главной площади столицы. Па привязали к столбу. Напротив выстроилась дюжина лучников.

— Какая твоя последняя просьба? — спросил император.

— Не стреляйте в меня — вам же хуже будет.

— Это почему? Объясни, пожалуйста.

Па поведал ему, как стрела брата свернула и попала отцу в лоб.

— А если стрелы ваших лучников тоже полетят не туда, куда они нацелены?!

Император задумался: кому охота стать мишенью для дюжины стрел.

Его размышления прервал пронзительный крик:

— Отец!

Толпа придворных расступилась, и к императору подлетела Ксю Минь.

В гневе она была еще прекрасней.

— Отец! Тридцать три поцелуя — это тьфу, кот наплакал! Хочу тысячу поцелуев! Он убил ужасного тигра! Это так приятно!

Император растерялся:

— Какой кот? Кто убил тигра? Ничего не понимаю!

— Отец, тебе и не надо ничего понимать, — Ксю быстро развязала Па и за руку потащила с площади.

Император прокричал ему вслед:

— Ты правда убил тигра?

— Да.

— Мне понравились твои стихи! — сообщил император.

— Спасибо, — ответил Па.

— Тебе нравится Ксю? — спросил император.

— Очень…

В замужестве императорская дочь стала зваться по-иному: была Ксю Минь, стала Ксю Ша. Тут и сказка вся.

 

Как Али-паша змею на груди пригрел

Жил да был некогда в Самарканде юноша по имени Али-паша. Однажды шел он на базар и вдруг видит — лежит на дороге большая белая змея.

Юноша удивился — никогда раньше белых змей не видел. Еще больше удивился юноша, когда змея заговорила человеческим голосом:

— Я переползала дорогу и попала под колеса арбы. Вылечи меня, и я тебя отблагодарю.

Юноша усмехнулся:

— Знаю — вместо благодарности ты меня укусишь своими ядовитыми зубами. Недаром говорят: «Пригреть на груди змею».

Змея тяжело вздохнула и открыла пасть.

У юноши глаза полезли на лоб — зубы у гадины были человеческие, белые, как сахар, а язычок розовый.

Пожалел Али-паша диковинную змею, отнес домой и занялся лечением.

Накупил целую гору целебных мазей и порошков. Порошки давал три раза в день после еды, а мази втирал змее в покалеченную спину. Утром и вечером измерял температуру — змея держала градусник в пасти и, скосив глаза, наблюдала, как поднимается ртутный столбик. На третий день жар спал, но больная была еще очень слаба и еле поднимала голову. Еще три дня ухаживал за ней Али-паша: поил парным верблюжьим молоком, кормил жирным пловом и сладкой халвой.

На утро седьмого дня змея прихлопнула хвостом звенящий будильник, чтобы Али-паша мог наконец-то выспаться, и бесшумно выскользнула за порог. В полдень она вернулась и растолкала юношу:

— Я была в городе. Там паника — пошел слух, что с завтрашнего дня цены на базаре повысятся втрое. Люди хватают все подряд: соль, спички, хлопковое масло. Я успела купить мешок зеленого индийского чая.

Али-паша удивился:

— Зачем нам столько?

Змея объяснила:

— Откроем чайхану.

Сказано — сделано. Открыли они свою чайхану. Змея чай заваривает и лепешки печет — Али-паша еле успевает чайники разносить да монетки в карман складывать. Под вечер выложат деньги на стол, сосчитают и в кувшин глиняный пересыпают. Прознали про этот кувшин разбойники. Забрались ночью в чайхану, а там на ковре лежит большая белая змея и зубы белые скалит. Такое даже в дурном сне не приснится. С тех пор с наступлением темноты разбойники обходили чайхану стороной.

День идет за днем, неделя за неделей; Али-паша со змеей живут-поживают, добра наживают.

Долго ли, коротко ли, стала змея замечать, что юноша ходит невесел, по ночам в постели ворочается, в потолок глядит. Однажды до самого утра глаз не сомкнул. Подползла к нему змея — ее место было на коврике у двери — и спросила:

— Милый Али-паша, что тебя беспокоит? Все же у нас хорошо: денег полный кувшин, пиалки с золотой каймой для чайханы купили, занавески тюлевые повесили.

Вздохнул Али-паша:

— Не в тюлевых занавесках счастье.

— Купим шелковые, — предложила змея.

Али-паша поморщился:

— При чем тут шелковые занавески?! Я жениться хочу. Да как найти хорошую жену? Вот сосед недавно свадьбу сыграл — теперь ругаются с утра до вечера.

Змея сузила свои и без того узкие глаза и прошипела:

— Не говори об этом человеке! Это он меня на арбе переехал. И жена ему под стать. Не горюй. Я помогу тебе найти хорошую жену.

В зубах у змеи засверкал большой изумруд.

— Возьми этот камень. Он не простой. Посмотришь через него на человека и сразу увидишь, что этот человек из себя представляет.

Решил Али-паша проверить камень и направил на соседей — они сидели на крыльце и переругивались. О ужас! На завалинке перехрюкивались свинья в платке и кабан в тюбетейке. Али-паша опустил камень — к соседям вернулся человеческий облик.

Запер Али-паша чайхану на замок и отправился искать себе жену.

Где он только не побывал! Самарканд, Бухару и Хиву обошел из конца в конец. Сколько девушек встретил — столько разных животных показал чудесный камень: ослиц и коров, персидских кошечек и среднеазиатских овчарок, куриц-хохлаток и орлиц-стервятников, кобр и гюрз…

В один прекрасный день юноша сказал себе:

— Хватит. Пора возвращаться домой.

А про себя подумал: «Как там моя змейка поживает?»

Змея встретила его радостной белозубой улыбкой:

— Ой, наконец-то! Я уже покой потеряла. Ну, нашел жену?

Али-паша замотал головой и шутки ради поглядел на змею в изумруд — и чуть не уронил камень. Он снова и снова прикладывал изумруд к глазу — видение не исчезало: змея превращалась в прекрасную девушку, подобную светящейся луне.

— Кто ты, змеюка? — спросил он хриплым голосом.

— Заколдованная принцесса, — ответила та и шаловливо показала розовый язычок.

— Как мне тебя расколдовать?

Змея потупила глаза:

— Очень просто: пригрей на груди.

Недолго думая, Али-паша сгреб змею в охапку и прижал к себе, у той аж косточки затрещали.

Змея ойкнула и взмолилась:

— Не так сильно — ты меня задушишь. Теперь закрой глаза и сосчитай до пяти.

Али-паша зажмурился:

— Раз, два, три, четыре, пять я иду искать.

И он нашел у себя в объятиях прекрасную принцессу.

Тут и сказке конец.

 

Дурак и шашки

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были три брата-казака: два умных, а младший — дурак. Умные братья делом занимались, а дурак на печи лежал да сам с собой в шашки играл. Спросят, бывало, старшие братья у младшенького:

— Ну как, выиграл?

Тот головой мотает:

— Не, опять проиграл.

Смеются над ним братья:

— Ну ты и дурак — сам у себя выиграть не можешь!

Нежданно-негаданно пошел на то царство-государство войной соседний царь-государь, а войска у него: пехота, конница да в придачу три танка, а впереди на белом коне лихой генерал: нос крючком, усы торчком.

По такому случаю умных братьев вызвали в Главный штаб и назначили майорами. А младшего брата никуда не вызвали — какой от дурака толк?! Так он сам пошел. Взял с собой шашки и тронулся в путь. Шел-шел и вышел прямо супротив вражеского войска. Недолго думая, выхватил дурак из ножен шашку казацкую и замахал ею туда и сюда. Привстали в стременах конники вражеские, из-под ладони на дурака смотрят, в затылках чешут:

— Откуда этот дурак взялся? Еще поранит сдуру своей шашкой!

И отступила конница, а за ней и пехота попятилась.

Тут на дурака двинулись три танка. Младшенький не растерялся — достал из-за пазухи шашки дымовые и стал их швырять налево и направо. Заволокло чистое поле густым дымом. Заблудились танки в дыму, едва на своего генерала не наехали, а под конец плюхнулись в болото и завязли там. Видит генерал: дурака голыми руками не возьмешь. Надо военную хитрость применить. Выехал он к дураку на белом коне и говорит:

— Что это у тебя под мышкой — не шахматная ли доска? Может, в шашки сыграем?

Генерал был чемпионом своего царства-государства по шашкам. Дурака долго уговаривать не надо. Правда, сначала он наотрез отказался.

— Нет, — говорит, — сейчас не время в шашки играть, а время шашкой размахивать. Вот так! — и замахал шашкой.

Войско опять немного отступило, а конь генеральский встал на дыбы. Успокоил генерал своего коня и сказал дураку:

— На войне тоже бывает затишье: бойцы отдыхают, в бане моются, в шашки играют.

Огляделся дурак: вроде тихо кругом.

— Ладно, сыграем.

Разложили на траве-мураве шахматную доску, расставили шашки, а генерал: раз, два — ив дамках. Обиделся дурак, губы надул и говорит:

— Давай еще одну партию. Только просто так играть неинтересно. Может, на деньги сыграем? У тебя деньги есть?

Полез генерал в карман за кошельком. А дурак руку тянет:

— Дай.

Раскрыл дурак кошелек, а там одни сотенные, целая пачка. И фотография какой-то девушки. Засмотрелся дурак на фотокарточку и спросил:

— Кто это?

— Царевна, дочка нашего царя-государя.

Замотал дурак головой:

— Не, на деньги я играть не буду — у меня их нет. Зато есть у меня шашка казацкая да шашки дымовые. Если выиграешь, все шашки твои будут. А проиграешь — ну, тогда скомандуешь своему войску: «Кругом, домой шагом марш!» И письмо отвезешь от меня вашей царевне. Только, чур, отдашь ей прямо в руки. Ну, по рукам?

Ударили по рукам. Генерал рад-радешенек: удалась его военная хитрость. Сейчас дурак проиграет, останется без оружия… Расставили на доске шашки. Не успел генерал и глазом моргнуть, как дурак устроил ему такой разгром, что даже стыдно сказать. Заикнулся было генерал о третьей, решающей, партии, а дурак лишь отмахнулся: мол, не мешай, видишь, человек занят — письмо царевне пишет.

Вскоре в Главный штаб поступило сообщение: уходит неприятельское войско. На радостях наградили братьев-майоров орденами и отпустили восвояси.

Вернулись братья домой, а дурак на печи лежит, в потолок глядит и вздыхает. Выпятили братья грудь с орденами и спросили разом:

— О чем, дурак, вздыхаешь?

— Как мне, братцы, не вздыхать? Полюбил я с первого взгляда соседскую царевну. Письмо ей написал, в гости пригласил. Вот и волнуюсь: придет или нет.

Братья за животы схватились, чуть от смеха не лопнули. Тут в дверь: тук-тук! Дурак попросил:

— Откройте. Это она.

Открыли. И вправду — царевна.

Сарафан на ней шелковый, кокошник драгоценными каменьями утыкан. А собой хороша — ну, ни словом сказать, ни пером описать! Дурак ей руку протянул:

— Забирайся сюда.

Забралась царевна на печь, огляделась:

— У тебя здесь уютно: тепло, светло и комары не кусают. А это твои шашки, да? Мне про них генерал рассказывал. Сыграем, а?

Дурак головой мотнул:

— Не хочу. — Смотрит на царевну с дурацким видом — глаз отвести не может.

Смутилась царевна под его взглядом и спросила тихо:

— А что ты хочешь?

Дурак есть дурак — ляпнул прямо:

— Люблю я тебя. Скажи, пойдешь за меня?

Царевна не сказала — головой кивнула, ресницами махнула. И пошли они под венец. Тут и сказке конец.

 

Сын лесоруба и лесная старушка

Это случилось в стародавние времена, когда животные еще умели говорить.

Жил на севере Германии один лесоруб, и был у него малолетний сын, а у сына была привычка — пальцами щелкать, большим, средним и безымянным. Он щелкал с утра до вечера, всем на нервы действовал, особенно родителям.

Однажды пришел отец с работы, прилег на постель и попросил:

— Сынок, не шуми. Дай мне отдохнуть в тишине.

Мальчик не послушался — ходил возле постели и щелкал. Ох и рассвирепел отец! Отвел сына в самую чащу леса и оставил там. Дело было зимой, в лютый мороз. Сбежались волки, хотели мальчика растерзать, а он на высокую сосну забрался. Волки ему кричали:

— Слезай! Все равно замерзнешь и свалишься.

А мальчик в ответ только пальцами щелкал да шишками в них пулял.

Под утро разошлись волки по норам. Только вожак остался. Лежит под деревом, с мальчика глаз не сводит. А тот знай себе пальцами — щелк-щелк! Через час от этого щелканья у вожака разболелась голова. Завыл он жалобно. Собрались волки под деревом, сонные-пресонные. Они от щелканья заснуть не могли, лежали в норах, ворочались, мальчишку нехорошими словами поминали. Взмолились волки:

— Перестань щелкать! Мы знаем, где разбойники в лесу сундук с золотом закопали. Забирай его и оставь нас в покое.

Выкопал мальчик клад и домой отправился. А волки по норам разбежались и в минуту заснули. Вернулся мальчик домой, поставил перед отцом сундук, крышку откинул и показал на монеты: «Считай!»

А у них был сосед, богатый и жадный. Вышел он утречком на крыльцо. Видит, у соседей окно приоткрыто, а из окна слышится: «Айнс, цвай, драй…» — это по-немецки «раз, два, три». Разобрало богача любопытство, что они считают? Пробрался по сугробам в соседский двор и в окно заглянул. Заглянул и обмер — он никогда столько золота не видел. Спросил богач, откуда у них такое богатство. Мальчик ему все рассказал: и про волков, и про щелканье, и про разбойничий клад. «Отведите меня к тому дереву, — попросил богач, — может, волки и мне сундучок подарят».

Отец с сыном отвели его в чащу леса, на дерево помогли забраться — он был довольно грузный и неловкий — и домой вернулись деньги досчитывать. Вскоре волки окружили сосну и спросили у богача:

— Что вы там делаете? Яблоки собираете?

Волки выспались и были в хорошем настроении.

Тот обиделся:

— Шутить изволите, да?! Сейчас вы как миленькие принесете мне сундук с золотом, — и пальцами толстыми защелкал.

Переглянулись волки и закивали головами:

— Принесем, принесем. А вам какой, побольше или поменьше?

Богач обрадовался и закричал:

— Самый большой!

Принесли волки большой сундук. Хотел богач крышку открыть, но волки мордами замотали:

— Не получится. Домой сундук принесете, по крышке три раза стукнете — он сам откроется.

Как волки сказали, так оно и вышло. Притащил он сундук домой, постучал по крышке, и она открылась. У богача глаза на лоб полезли — вместо золота в сундуке лежала маленькая сухонькая старушка. Старушка открыла глаза и воскликнула:

— Ах, как я проголодалась! Не найдется ли у вас пары ложек супа, кружок колбасы и полкружки молока?

Богач нахмурился. Старушка его успокоила:

— Деньги у меня есть. Этого достаточно? — она протянула пустую ладонь. Щелкнула пальцами, и в руке появились три золотых.

Богач хмыкнул, попробовал монеты на зуб, не фальшивые ли, и отправился за едой.

В кладовке нашел кастрюлю позавчерашнего супа, налил полную тарелку и усмехнулся: «Не жалко — все равно выбрасывать». На полке стояла крынка с молоком, утром молочница принесла. Он плеснул молока в кружку и разбавил водой: «Жирное старикам вредно». Из миски с остатками вчерашнего ужина выудил кусочек колбасы. Хозяин любовно оглядел кладовку: полки ломились от мисок и горшков с всевозможными кушаньями, под потолком висели копченые колбасы и окорока…

Старушка уже сидела за столом и, пощелкивая пальцами, вертела головой, рассматривая расписные тарелки, развешанные по стенам. От супа она отказалась:

— Я передумала. Надо беречь фигуру. — Запила колбасу молоком и поднялась из-за стола. — Спасибо. Все было очень вкусно. Особенно телятина с брусникой — не хуже, чем у барона.

— Какая телятина?! — пробурчал богач. — Нет у меня никакой телятины.

Старушка пожала плечами:

— Нет так нет. Прощайте.

Она щелкнула пальцами и исчезла. И сундук пропал, будто его и не было. Лишь теперь богач догадался, кто у него побывал.

Люди называли ее Лесной старушкой. Говорили, что она живет в лесу и водит дружбу с волками.

Как-то раз Лесная старушка заявилась на пир к барону и попросила стаканчик вина. Барон накричал на нее, назвал пьяницей и побирушкой. Старушка развернулась и ушла, а через несколько минут все бочки в винном погребе оказались пустыми. Пришлось наливать в кубки воду из колодца.

Богача бросило в жар. Он распахнул кладовку — хоть шаром покати! От припасов не осталось ни следа, лишь с потолка свешивались веревочки от колбас. А золотые монеты, которыми гостья расплатилась за обед, превратились в желуди. Он пересчитал их: «Айне, цвай, драй».

Тут и сказке конец.

 

Старушка из носа

Жил в городе Бремене школьник по имени Ганс. Однажды он весь урок проболтал с соседом по парте, и учитель записал ему в дневник замечание: «Ганс — ужасный болтун».

Вернулся Ганс из школы и задумался, что ему делать: показать родителям дневник и получить взбучку или уйти из дома и стать уличным музыкантом. «Эх, если бы кто подсказал, как поступить!» — сказал себе Ганс и вдруг почувствовал, что у него зачесалось в носу, в правой ноздре. Он почесал нос, но легче не стало — наоборот, зачесалось еще сильнее. «Может, там прыщ вскочил?» — подумал мальчик и достал отцовское зеркальце для бритья. Это зеркальце было с одной стороны обыкновенное, а с другой — увеличительное. Поглядел он в увеличительное зеркальце и не поверил своим глазам: в его носу махонькая старушка мела махонькой метлой махонькие красные и желтые листья — дело было осенью. Старушка оторвалась от работы и поманила мальчика рукой:

— Заходи.

Теперь Ганс не поверил своим ушам.

— Куда заходить?!

Старушка сказала:

— Сюда. — Она высунула из носа метлу. — Держись.

Ухватился Ганс за метлу двумя пальцами, старушка потянула… и мальчик оказался в осеннем носу. Здесь царило бабье лето, было тепло и сухо. Под ногами среди опавших листьев валялись желуди и каштаны.

— Тебе нужен мой совет? — спросила старушка.

Ганс кивнул:

— Да. Скажите, что мне делать: показать родителям дневник с замечанием или уйти из дома и стать уличным музыкантом?

Старушка поразилась:

— И ты еще спрашиваешь?! Конечно, идти в музыканты. Свобода! Никаких уроков, никаких домашних заданий! Утром дрыхнешь в постели сколько угодно, а спать ложиться можно хоть в час ночи. Ты на каком инструменте играешь в школьном оркестре?

— На бас-гитаре. А Гретель у нас солистка.

— Обойдемся без Гретель! Я буду петь, а ты аккомпанировать мне на гитаре, — старушка ухватила метлу наподобие микрофона и с чувством запела: — Я в весеннем носу пил березовый сок…

Ганс перебил ее:

— А как же родители?

Старушка пожала плечами:

— Известное дело: погорюют, погорюют и забудут про тебя. С глаз долой — из сердца вон.

Мальчик возмутился:

— Что вы такое говорите? — и стремглав кинулся назад. Он влетел в гостиную и протянул отцу дневник.

Отец отложил газету «Бременер цайтунг» и прочитал замечание учителя: «Ганс — ужасный болтун».

Усмехнувшись, отец приписал под замечанием: «Ах, если бы Вы послушали его мать!» — и размашисто расписался.

 

Пятерка по географии

Один мальчик пришел в школу только ко второму уроку.

— Ты почему опоздал? — спросила соседка по парте.

— Был в Кара-Кумах, — ответил мальчик.

— Шутишь, — сказала девочка. — «Кара-Кум» — это конфеты.

— А знаешь, почему они так называются? Пустыня есть — Кара-Кум. По-туркменски значит «Черные пески».

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда, — ответил мальчик и поведал свою историю.

Вчера мама сказала ему:

— Не смей ходить на речку. На дворе осень — никто уже не купается.

Мальчик не послушался и после школы побежал на речку. Мама оказалась права — вода была ледяная. Мальчик нырнул и нашел на дне кувшин, а в кувшине оказался джинн.

— Я выполню три твоих желания, — пообещал джинн, оказавшись на свободе.

— Сделайте, чтобы было жарко-прежарко! — взмолился мальчик, стуча от холода зубами.

В тот же миг они с джинном оказались в знойной пустыне. Через минуту мальчик согрелся, а через пять минут почувствовал, что сейчас изжарится на солнце.

— Хочу домой.

— Пошли, — джинн показал на горизонт. — Нам туда.

— Хочу быстрее! — потребовал мальчик.

— Тогда побежали, — джинн согнул руки в локтях и приготовился к бегу.

— А на ковре-самолете нельзя? — спросил мальчик.

Джинн замотал головой:

— Ни в коем случае. Это четвертое желание.

Он сделал паузу и засмеялся:

— Ха-ха-ха! Конечно, можно.

Ковер-самолет летел куда медленнее самолетов и намного ниже, так что мальчик увидел всю местность от Туркмении до Москвы. Джинн наколдовал атлас по географии для шестого класса, и они вместе разглядывали карты, узнавая, как называется эта река или что за город внизу…

Девочка перебила мальчика с усмешкой:

— Сочиняешь. Вот вызовет тебя Татьяна Ивановна… — разговор происходил на уроке географии.

Мальчик обиделся:

— Сочиняю, да?! — и поднял руку.

Учительница удивилась — мальчик не был силен в географии и никогда прежде не тянул руку. И с радостью поставила ему пятерку, когда он назвал с десяток притоков Волги. Половину из них Татьяна Ивановна сама не помнила.

А девочка сказала соседу:

— Теперь верю.

Они вышли из школы во двор, а там джинн раскачивался на качелях.

— Джинн, десять пончиков и два кофе! — заказал мальчик.

— Да хоть сто пончиков! — воскликнул джинн с высоты. — Только деньги давайте.

 

Скелет в шкафу

Однажды учительница сказала ребятам:

— Не заходите в тот кабинет — там стоит скелет.

Ребята не послушались и на перемене зашли в тот кабинет. И там в самом деле стоял скелет. Но ребята не испугались — это был кабинет анатомии, а скелет был учебный. Учитель показывал на нем указкой, какие у человека кости: берцовые, тазовые…

Ребята стали баловаться со скелетом и по-всякому его обзывать. А у этого скелета был старший брат, тоже скелет — настоящий, не учебный. Он лежал на полке в шкафу и дожидался ночи. По ночам старший брат бегал по школе и играл в спортивном зале в баскетбол.

Когда ребята обозвали учебный скелет хилятиком, терпение старшего брата лопнуло. Скелет выбрался из шкафа и, расправив плечи, спросил:

— Я тоже хилятик, да?

Ребята дружно замотали головами:

— Не, не, не!

Но скелет все равно за ними погнался. Он бы их поймал, но зацепился за парту, и ребята успели выскочить из кабинета. Они прибежали к учительнице и пожаловались на скелет. На что учительница сказала:

— Сами виноваты. Я вас предупреждала.

А потом обратилась к классу:

— Наш спортзал наконец-то отремонтировали. Завтра физкультура будет проходить в зале. Чтобы его в первый же день не испачкать, прошу принести сменную обувь. Понятно? Если кто схитрит и пойдет на физкультуру в уличных кроссовках, будет иметь дело со скелетом, а он — ой как быстро бегает! Мальчики могут подтвердить.

Сменную обувь принесли все.

 

Мальчик, который не верил в Деда Мороза

Один мальчик заявил родителям:

— Я не верю в Деда Мороза! Все это сказки для малявок!

— А кто тебе подарки приносит к Новому году?

— Вы покупаете.

Папа развел руками:

— Ну, если ты считаешь нас такими богатыми…

Под Новый год мама осторожно спросила мальчика:

— Как ты относишься к тому, если мы с папой найдем тебе братика в капусте?

Мальчик рассмеялся:

— Ха-ха-ха, братика в капусте! И не рассказывайте сказок, что детей приносят аисты — я уже не маленький.

Мама вздохнула:

— А я собиралась зайти в овощной — вдруг найду…

— В Бармалея ты тоже не веришь? — поинтересовался папа.

— Конечно! У нас в классе никто в такую ерунду не верит.

В дверь позвонили.

— Я открою, — сказал мальчик. — Это Саша, мой друг.

Мальчик ошибся. Это был Бармалей. Он запихнул мальчика в мешок и утащил к себе в пещеру. Обмотал его веревками и посадил в угол.

— Ты в меня не веришь, да? — спрашивает.

— Не верю, — отвечает упрямый мальчик.

— А во сне я могу тебе присниться?

Мальчик пожал плечами:

— Ну, присниться может все что угодно.

— Тогда сиди здесь и смотри меня во сне, — съехидничал Бармалей. — А я пойду Деда Мороза грабить — он тут поблизости скоро проезжать будет.

Засунул по пистолету за пояс, усы длинные подкрутил и ушел.

Сидит мальчик и размышляет: «Что же это получается?! Бармалея нет, а он есть. Деда Мороза нет, а его сейчас Бармалей грабит. Никакой логики!»

Скоро вернулся Бармалей, тяжелый мешок приволок. Вытер со лба пот и пожаловался:

— Только один мешок с саней удалось стянуть. Олени у него сильные. Как дернули — я даже упал.

Вывалил из мешка свертки, коробки и давай конфеты да печенье за обе щеки уплетать. А в мешке-то! Ботинки с роликовыми коньками, ласты, маски для подводного плавания… Даже телевизор с разными видеоприставками.

Уселся Бармалей перед телевизором, играет, кнопками щелкает, от восторга визжит, по-пиратски ругается: «Якорь тебе в глотку!» На ногах роликовые коньки, на глазах маска, рот до ушей в шоколаде.

«Если бы я был девчонкой, я бы заплакал, — думает мальчик. — Папа с мамой дома блаженствуют, салат оливье едят, Старый год провожают, а я тут в темном подземелье прозябаю!»

Насчет темного подземелья он преувеличивал. В пещере было достаточно светло, чтобы мальчик мог разглядеть: вдоль стен сидят белые скелеты, ржавыми кандалами прикованные.

— Кто это такие? — спросил мальчик.

— Эти? — Бармалей скользнул взглядом по скелетам. — Тоже в меня не верили, и разбойниками оказались никудышными, только мешали. Не отпускать же их — про пещеру проболтаются кому не надо.

Сказал и снова уткнулся в телевизор.

Мальчик чуть «мама» не закричал.

Вдруг в углу пещеры зашевелилась земля, и показалась голова папы:

— Тшш! Мы с мамой подземный ход прорыли.

Развязали сына и поползли втроем по ходу. Бармалей тоже было сунулся, но пролезть не смог — много сладкого съел.

Ползут, пыхтят, земля им за шиворот сыплется. Мальчик спрашивает:

— Дед Мороз приходил?

— Конечно. Подарки под елкой оставил.

— А ты, мама, в овощной не заходила, в капусте не искала?

Родители закашлялись:

— Не успела. Сегодня магазины пораньше закрылись… И, понимаешь, здесь нужна особая капуста. Продавщица говорила, что такую еще не скоро привезут.

— А как братика назовем? — спросил мальчик.

— Арсений. Сеня, — предложил папа.

Заболтались под землей и чуть не опоздали. Прибежали домой, включили телевизор, а там уже Красную площадь показывают — сейчас куранты заиграют…

С тех пор мальчик, перед тем как открыть дверь, всегда спрашивает, кто там.

 

Лестница

Жили-были дед и баба, и был у них сосед. Однажды захотелось соседу на мир посмотреть и себя показать. Сколотил он длинную-предлинную лестницу. Забрался на нее — стоит, головой вертит.

Посмотрел в одну сторону — козы на лугу бодаются.

Поглядел в другую — плывет по морю ракетный крейсер «Варяг». На капитанском мостике — капитан с биноклем. Увидел капитан соседа — рукой ему помахал.

Сосед замахал в ответ обеими руками, выпустил лестницу и полетел вниз. Через секунду с палубы «Варяга» поднялся сверхзвуковой истребитель «Миг». В кабине «Мига» сидел самый лучший летчик военно-воздушных сил. Не успел сосед докричать «мама», как самолет оказался около лестницы. Летчик подхватил соседа и втащил в кабину. Через минуту, сделав круг, сверхбыстрый «Миг» вернулся на корабль.

— Зачем залезли на лестницу? — спросил капитан у соседа.

— Хотел мир посмотреть и себя показать.

— Видите эту мачту? — капитан указал на одну из мачт корабля.

— Да.

— А бочку на самом верху мачты видите?

Сосед задрал голову:

— Да.

— Это будет вашим наблюдательным пунктом. Покажется по курсу земля — кричите: «Земля». Заметите дельфинов — кричите: «Дельфины». Замаячат на горизонте айсберги — кричите: «Айсберги». Вынырнет из воды спрут — кричите: «Спрут». Ясно?

Что же тут неясного?! Забрался сосед в бочку и сразу завопил:

— Спрут!

Рядом с кораблем вынырнул гигантский спрут.

Матросы мгновенно разбежались по каютам, капитан укрылся на капитанском мостике, сосед в бочке затаился, один боцман на палубе остался.

Что может сделать какой-то спрут с современным военным кораблем? Да ничего! Только погнул немного пушки, сломал грот-мачту и наследил на палубе — заляпал ее тиной и морской травой.

Встал боцман перед осьминогом и спросил сердито:

— Что это за безобразие?! Мы же утром всю палубу отдраили!

А на груди у всех боцманов висит дудка. Надул боцман щеки и дунул что есть силы в свою боцманскую дудку.

Спрут от свиста глаза зажмурил и уши щупальцами заткнул.

А боцман «Варяга» был чемпионом флота по завязыванию морских узлов. Недолго думая, схватил он спрута за щупальцы и связал их попарно. Был осьминог восьминогим — стал четвероногим. И эти ноги связал попарно — стал спрут двуногим. Мы-то привычны на двух ногах стоять, а спруты — нет. Закачался спрут и свалился за борт — только круги по воде пошли.

Выглянул сосед из бочки и закричал:

— Дельфины!

Матросы сразу из кают повыскакивали, у борта столпились, а дельфины среди волн резвятся, друг через друга перепрыгивают, как в цирке.

Два месяца провел сосед на мачте и ни одного айсберга так и не увидел — корабль плыл в южных широтах, — зато «земля» кричал почти каждый божий день.

Из Черного моря «Варяг» проследовал в Средиземное, оттуда — через Гибралтар в Атлантику, и так далее. И везде — на деревянном причале острова Пасхи и на гранитной набережной Санкт-Петербурга, на пляжах Бразилии и в порту Нью-Йорка — стояли толпы людей и показывали на него пальцем:

— Эй, смотрите, куда залез!

Сбылось желание соседа: он и мир посмотрел и себя показал. Что тут скажешь: везет же некоторым!

 

Пашка-гитарист

Жили-были дед и баба. Бабка была рукастой — любое дело у нее в руках спорилось. А дед — головастый: подходящей кепки для него было не сыскать, все малы, еле макушку прикрывают. Если бы не бабка — ходить бы деду с непокрытой головой. Накупит бабка кепок, распорет по швам и скроит из них одну. Получалось лучше фабричной.

Когда дед в армии служил, пришлось ему все лето ходить без головного убора — пока не сшили на заказ пилотку и фуражку. Шел он как-то раз мимо штаба полка. Видит — сидят на крылечке шифровальщики, сидят и стонут, взад и вперед раскачиваются, а головы у бедняг забинтованы.

Дед сразу смекнул, в чем дело: ломали они головы над заковыристой шифровкой — и сломали, а шифр так и не разгадали. Попросил дед у забинтованных:

— Покажите шифровку.

Они показали.

Дед посмотрел и сразу прочитал. Вот какой он был головастый!

Жили дед и баба — не тужили. Однажды завалило избу по самую трубу снегом, так дед всю зиму на гитаре играл и песни пел, а бабка под его музыку кружева из белых ниток плела. Весной поехали на ярмарку, продали кружева и на вырученные деньги купили деду электрогитару. Выйдет дед во двор, ударит по струнам — вся деревня вприсядку пойдет.

А старый инструмент дед отдал завмаговскому сынку Пашке. Тот себе из магазинной тары самолет сделал и дедовскую внучку Машу с утра до вечера по небу катал.

Стал Пашка учиться на гитаре играть.

Привяжет руль к дверце кабины, чтобы самолет прямо летел — это он называл «включить автопилот», ноты перед собой положит и струнами тренькает. А Маша ему с заднего сиденья нужную ноту пальчиком показывала. Однажды так заучились, что аж до Парижа долетели. Маша глаза от нот подняла и завизжала:

— Лево руля!

Паша руль крутанул и пронесся рядом с Эйфелевой башней.

Народ на башне ахнул:

— А-а!

Французы слова недоговаривают, ленятся: вместо «Париж» говорят «Пари», вместо «ах» — «а».

Пашке в ответ закричал:

— Бэ-э!

Потом закрепил руль, чтобы самолет по кругу шел, и стал вокруг башни летать и без всяких нот на гитаре плясовую наяривать. А Маша в самолете ногами топала и платочком махала:

— «Эх, барыня-сударыня!»

Народ на башне не удержался и тоже пустился в пляс — башня аж задрожала.

Испугался инженер Эйфель: «Вдруг моя башня рухнет!»

Не рухнула — до сих пор стоит. А Пашка домой прилетел — и к деду:

— Я научился играть!

Дед не поверил и попросил сыграть.

Пашка заиграл плясовую.

Дед послушал чуток и сбегал за электрогитарой.

Стали они вместе играть.

И доигрались — перезвон струн долетел до ракетного крейсера «Варяг», бороздившего воды Черного моря. На палубе «Варяга» шла репетиция корабельного духового оркестра. Моряки подхватили мелодию. Скоро к ним присоединился английский крейсер «Глазго» со своим оркестром — на палубе выстроились сто шотландцев с волынками. Следом примчался крейсер «Сарагоса». Его палубу заполнили приплясывающие янки с губными гармошками и банджо.

На каждом корабле было по дирижеру. Они усердно махали палочками — да невпопад. Не ладилась игра у моряков: то трубач с «Варяга» не вовремя протрубит, то волынщик ни к селу ни к городу проволынит или американцы расшалятся — не поймешь, что исполняют, то ли русскую плясовую, то ли рок-н-ролл.

Тогда поднялся из глубин Черного моря огромный восьминогий спрут.

Отобрал у дирижеров их палочки и сам задирижировал. Игра сразу пошла на лад.

Концерт был на весь мир.

А кто первый начал? Пашка. Каков молодец!

Тут и сказке конец.

 

Пашка и лысый

Жили-были дед и баба, и был у них сосед по имени Сидор, а у Сидора была коза, и эта коза каждый день от Сидора удирала. Привяжет он козу на лугу или в овраге, а она поднатужится и колышек выдернет или веревку перекусит. Полдня Сидор козу ищет, а потом полдня ее укоряет, зачем она георгины на клумбе перед магазином схрумкала.

Однажды вел Сидор козу на выпас и встретил участкового. Тот сидел на дороге на корточках и что-то на земле разглядывал. Присел Сидор рядом и тоже на дорогу уставился.

— Что видишь? — спросил участковый.

— Фантик от ириски «Кис-кис» валяется.

— А это? — участковый показал пальцем.

— След человеческий, — Сидор почесал в затылке. — Большой след: размер сорок четвертый — сорок пятый.

— Сорок пятый, — уточнил участковый. — Это Лысый.

Сидор с уважением поглядел на участкового и поинтересовался, как по отпечатку ботинка можно узнать, что человек лысый.

— Никак, — ответил участковый. — Лысый — кличка разбойника. Он лыс, как колено, и носит обувь сорок пятого размера.

— А почему фантик валяется? — Сидор пихнул фантик ногой.

— Потому, — участковый сунул руку в карман и достал горсть ирисок «Кис-кис». — Угощайся.

Тем временем Сидорова коза перегрызла веревку и удрала в неизвестном направлении.

Первым делом Сидор поспешил к магазину, авось она опять на клумбе георгинами питается.

Козы не было, а на ступеньках магазина сидел пятиклассник Пашка и кормил хлебом воробьев.

— Козу не видал? — спросил Сидор.

Пашка тяжело вздохнул и мотнул головой:

— Сегодня не видел.

— Подвинься, — Сидор уселся рядом. Поглядел на скачущих воробьев и сказал: — Хорошо им, да? Никаких забот: козу пасти не надо…

Пашка не согласился:

— У них свои трудности. Ночью были заморозки. Воробьи до сих пор согреться не могут — видите, какие взъерошенные.

— Тоже правильно, — согласился Сидор. — А ты почему вздыхаешь?

— Как же мне не вздыхать?! Отец запретил к самолету подходить, пока я двойку по математике не исправлю.

А у Пашки был самолет. Он его из магазинной тары сделал и с утра до вечера летал над деревней.

Сидор вздохнул:

— Жаль. Я на тебя надеялся. На самолете мы бы ее быстро нашли.

— Можно и на своих двоих, — Пашка встал. — Пошли.

Они разошлись в разные стороны.

Шел Пашка, шел и вышел на околицу. Видит — сидит на дороге еж.

Взял его Пашка в руки и стал разглядывать. Еж был колючий и тощий: кожа да кости. Пожалел Пашка зверя, в кепку положил:

— Отнесу домой, отпою молоком, червей дождевых в огороде накопаю, — Паша любил животных и знал, чем их кормить.

Идет дальше, кепку с ежом к груди прижимает. Видит — спит на дороге собака редкой породы: морда, как у медведя, а язык синий — точно чернил напилась.

Пашка наморщил лоб:

— Как же эта порода называется? Я про нее в книжке читал…

Вспомнил: чау-чау! Городская собака. Наверно, дачники бросили или потерялась.

Погладил собаку по голове, за ушами у нее почесал — пес даже глазом не повел: спит как убитый.

Потрогал Пашка собачий бок — а там все ребра пересчитать можно.

— Откормлю! — решил Пашка и взвалил чау-чау на руки. Пристроил сверху кепку с ежом и зашагал дальше.

Вдруг из кустов выскочил лысый разбойник в обуви сорок пятого размера, кинжалами да саблями увешан, как елка новогодняя.

— Спасибо за подарочки, — говорит Лысый и усмехается. — Я давно о такой кепке мечтал.

Схватил кепку с ежом и на лысину напялил.

— А шкуру медвежью я в своей разбойничьей пещере на стену повешу. Для уюта.

Отобрал у Пашки спящего пса и на плечо себе вроде ковра положил.

— А теперь, мальчик, кру-угом и шагом марш отсюда!

Открыл было Пашка рот, чтобы сказать про ежа и чау-чау, но не успел.

Тесно стало ежу в кепке, забарахтался, когтями лысину скребет, иголками колет.

Завизжал разбойник и собаку разбудил. Лежит она у разбойничка на плече, зевает, потягивается, синий язык из пасти свесила.

Завизжал Лысый пуще прежнего. Не знал он, что бывают собаки с синими языками, и решил, что она бешеная. Зато знал разбойник, что покушенным сорок уколов от бешенства делают, а он с детства уколов боялся, от врачей под кровать прятался.

Смахнул Лысый с головы кепку, собаку с плеча скинул — и бежать. С тех пор его в здешних краях больше не видели.

А еж с собакой у Пашки прижились. Пса он назвал Кешей, а еж отзывался на свист. Выйдет Пашка вечером в огород, свистнет — еж тут как тут: из лопухов выбежит, в ноги уткнется. Пашка ему брюшко чешет и приговаривает:

— Молодец! Молодец!

Тут и сказке конец.

 

Алевтина-разлучница

Жили-были дед и баба, и была у них внучка Маша, симпатичная пятиклассница с зелеными глазами. Маша дружила со своим одноклассником Пашей, завмаговским сынком. Этот Паша год назад сделал из магазинной тары настоящий самолет и с утра до вечера возил Машу по небу.

Однажды Маша прибежала к Паше, а того дома нет и самолета во дворе не видать. Походила Маша туда-сюда и пошла восвояси. А вечером к ней заглянула Алевтина из шестого «А» и похвасталась, что Паша ее пять часов на самолете катал.

На другой день Маша встретилась с Пашей в школе и спросила:

— Полетаем сегодня, а?

Паша замотал головой:

— Извини, не могу. Я Алевтине обещал.

А на большой перемене Паша с Алевтиной гуляли по коридору под ручку. От такой картины Маша чуть не расплакалась.

По дороге домой она сочинила частушку:

Назавтра Паша с Алевтиной снова ходили вместе, и Маша спела им частушку. Паша покраснел и хотел что-то сказать Маше, но Алевтина потянула его за рукав и усмехнулась:

— Да ну ее! Как можно любить крокодила?! Он же ее съест.

— А вот и не съест, — сказала Маша. — Спорим?

Ударили по рукам. Спорили на два эскимо.

В субботу Маша встала чуть свет, испекла сто пирожков с мясом и пошла в зоопарк к крокодилу.

Крокодил плавал в пруду, над водой виднелись его глаза и ноздри.

Села Маша на скамейку, положила рядом пакет с угощением и рассказала крокодилу про Пашу и Алевтину, а под конец частушку спела.

Вдруг слышит — сзади кто-то кашлянул. Оглянулась — стоят за скамейкой девяносто девять матросов с крейсера «Варяг», а с ними боцман: усы до пояса, на груди дудка.

— Девочка, с чем у тебя пирожки? — спросил боцман.

— С мясом.

Боцман облизнулся:

— Не угостишь?

Маша растерялась:

— Понимаете, я их для крокодила приготовила…

— Обойдется. Его только что кормили. А мы год вдали от родных берегов были — вкус домашних вкусностей забыли.

Развернула Маша пакет — каждому по пирожку досталось.

Поели моряки и стали в один голос Машу уговаривать, чтоб она к ним на «Варяг» коком шла работать.

А Паша с Алевтиной тоже в зоопарке были и к пруду подошли. Увидала Алевтина столько моряков в парадной форме и сразу про Пашу забыла: у него кепка обыкновенная и самолет самодельный, из фанерных ящиков; у матросов бескозырки с ленточками и крейсер стальной, с заклепками — на таком за тридевять земель уплыть можно. Выпустила Алевтина Пашину руку и с морячков глаз не сводит.

А Пашка к Маше бросился и попросил жалобно:

— Маш, не иди в коки. У кого я буду по математике списывать и кого мне до конца жизни на самолете катать?!

Маша сразу его простила и в птичник повела, на розовых фламинго смотреть.

Купил боцман два эскимо и отдал Алевтине со словами:

— Проиграла Машенька пари — не смогла крокодила полюбить.

Потом скомандовал матросам:

— Кру-угом! На корабль шаго-ом арш!

Осталась Алевтина одна-одинешенька. Кругом парочки гуляют, мальчишки в крокодила печеньем бросаются. Кусает Алевтина сразу два эскимо, а мороженое тает, на босоножки капает. Так ей и надо, разлучнице!

 

Черная линейка и белая линейка

Одной девочке мама сто раз говорила:

— Не трогай на шкафу черную линейку!

Девочка не трогала.

Шли годы.

Когда девочке исполнилось восемь лет, она решила:

— Теперь я большая — маму можно не слушаться.

Девочка достала со шкафа черную линейку и стала ее разглядывать:

— Линейка как линейка — ничего особенного: пятьдесят сантиметров, цена пять рублей…

Вдруг девочка заметила, что кончики ее пальцев стали чернеть. Через минуту пальцы совсем почернели, только ногти остались розовыми. Потом они тоже почернели. Девочка бросилась к зеркалу и вскрикнула — она вся была черная. Девочка застучала от страха черными зубами, заморгала черными глазами, черные губы жалобно пролепетали:

— Ма-ма!

Когда мама вернулась домой, у девочки в комнате было темно. Мама включила свет и сразу все поняла:

— Линейку трогала, да?! Марш в ванну!

Целый час она отмывала дочь, истратив весь запас шампуня и туалетного мыла, а потом папа не меньше часа оттирал ванну всякими чистящими средствами.

Утром девочка проспала и опоздала на первый урок. Она вошла в класс и честно рассказала, почему они вчера поздно легли спать и поэтому утром никто не услышал будильника. Ребята ей не поверили и засмеялись. Некоторые даже под парты от смеха залезли.

Учительница всех успокоила. Она кивнула девочке:

— Я тебе верю. Садись.

На перемене учительница подозвала девочку и показала ей фотографию какой-то негритянки в юбочке из пальмовых листьев:

— Узнаешь?

— Нет, — девочка замотала головой.

— Это я в детстве, — сказала учительница. — У нас в хижине на шкафу тоже лежала линейка. Только не черная, а белая. Мама меня предупреждала: «Даже не прикасайся к линейке!» Я не послушалась и стала совсем белой. Пришлось переехать из Африки в Саратов. Там я закончила пединститут и поступила работать в школу.

Девочка ее пожалела:

— Может, вам тоже надо помыться?

Учительница усмехнулась:

— Думаешь, я не моюсь? Только белее делаюсь! И совсем не загораю, могу хоть целый день пролежать на солнце. И все время хочется петь или танцевать. Эх, Африка!

Учительница достала из портфеля маленький барабан — тамтам — застучала по нему своими тонкими белыми пальцами и затянула африканскую народную песню:

 

Хик-Пятый причал

Жил некогда в Сиднее муравьед по прозвищу Хик-Пятый причал. Он на пятом причале на погрузке-разгрузке подрабатывал. И ночевал тут, на причале. Из вещей у него было: будильник без стрелок да рваное одеяло.

Зато каких только невероятных историй про него не рассказывали. Не рассказывали, например, такую.

Наступила зима. Повалил снег. Ударил первый трескучий морозец. Полопались у муравьев в погребице банки с зелеными ананасами. Пришла к муравьям стрекоза и взмолилась: «Дайте поесть. Умираю с голода».

Спросили муравьи: «Чем ты летом занималась, почему корм на зиму не запасала?» Она ответила: «Некогда было: песни пела». Засмеялись муравьи и говорят: «Если летом пела, зимой попляши». Упала стрекоза на землю и умерла от голода. Еще громче засмеялись муравьи. Так хохотали, что разбудили глуховатого муравьеда. Пришел Хик-Пятый причал и съел всех муравьев до единого. Прожевал последнего и сказал:

— Не брючный ремень красит муравьеда, а его одеяло.

Или такую историю не рассказывали.

Один дед-абориген сажал яблоню. Выкопал ямку, поставил саженец, присыпал землицей, полил водицей. Стоит, делом своих рук любуется.

— Дедушка, поиграй со мной, — просит внучок.

Отвечает дед:

— Некогда, внучок. Видишь, яблоню посадил. Пройдут годы — вырастет она большая-пребольшая. Каждую осень ты будешь собирать с нее мешок яблок, вкусных-превкусных.

Отдохнул дед и стал сажать грушу. Выкопал ямку, поставил саженец, присыпал землицей, полил водицей. Стоит, любуется.

— Дедушка, ну поиграй со мной, пожалуйста!

— Некогда, внучок. Видишь, грушу посадил. Пройдут годы — вырастет она большая-пребольшая. Каждую осень ты будешь собирать с нее два мешка груш, сочных-пресочных.

Отдохнул и стал сажать абрикос. Выкопал ямку, поставил саженец, присыпал землицей, полил водицей. Стоит, любуется.

— Ну, дедушка, пожалуйста, поиграй со мной!

Погладил дед внучонка по голове и ласково сказал:

— Некогда, внучок. Видишь, абрикос посадил. Прой…

Не договорил дед-абориген — упал на сырую землю. Ох-ох-ох!

Однажды в студеную зимнюю пору сумчатые зайцы обглодали кору на яблоне, и деревце замерзло, а весной сумчатые мыши погрызли корни у груши. Абрикос же оказался не абрикосом, а баобабом.

По сей день зеленеет на окраине Сиднея столетний баобаб-великан. Птицы вьют гнезда в его густой кроне, сумчатые белки скачут, запасаясь на зиму баобабовыми желудями и орехами; сумчатые медведи коала висят вниз головой; жучки и паучки ползают по извилинам толстой коры — и все каждодневно славят деда-садовода.

А внучок, у которого на уме были одни лишь игры да забавы, — о нем жучки и паучки даже не вспоминают.

Муравьед Хик-Пятый причал любил сидеть по субботам в тени баобаба, трясти у уха будильником без стрелок и говорить:

— Все хорошо, что хорошо.

 

От автора

Прошлым летом я прошел пешком все побережье Белого моря от мыса Хромого тюленя до залива Кургузова. И не просто шел, пиная перед собой консервную банку или спичечный коробок. В каждой деревне я искал старушек, которые помнят старинные сказки. Много сказок они рассказали: про Ивана-царевича и Марью-искусницу, про домовых Нюхлю и Дрюхлю… Но все эти сказки я уже читал или слышал в детстве от няни. И вот однажды мне наконец-то повезло: я встретил бабу Варю — на Севере всех старушек называют бабами. Ей было почти сто лет, и она помнила только одну сказку — про белого ежика. О таком сказочном герое я даже слыхом не слыхивал. Баба Варя направила меня к подруге в соседнюю деревню. Та старушка была помоложе и вспомнила две сказки про ежика. От нее я узнал адрес еще одной сказительницы… И пошло-поехало. К концу пути в моем блокноте оказалось двенадцать сказок. «Больше, милок, не ищи, — сказала баба Оля, расставляя на столе чашки. — Нету больше сказок. В году двенадцать месяцев — и сказок про ежика двенадцать». Я попил чаю с медом и покатил домой на скором поезде, чтобы эти сказки поскорее напечатали.

 

Белый танец

Жил-был белый ежик. Почему белый? Такой родился. Как он выглядел? Возьмите лист белой бумаги и ничего не рисуйте — получится портрет белого ежика на белом снегу. Жил ежик на Севере. Жил хорошо, припеваючи. Ходил вприпрыжку и всегда что-то напевал: «Фуф-фуф-фу-фу-у!» Были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами и белая полярная сова. С медвежатами играл в прятки. Ох и нелегко их найти! Медвежата белые, только кончик носа черный. Прикроет лапой нос — и не видать медвежат на белом снегу. Сова ему подсказывала: летала и крылом показывала. Подойдет ежик к пушистому сугробу и прижмется бочком. Сугроб сразу превратится в медвежонка: «Нече-естно! Тебе сова подсказала!» А сова в небе кувыркается: «Я ничего, я ничего! Что, крыльями помахать нельзя?!» Медвежонок подпрыгнет, сову не достанет, а та дразнится: «Не поймаешь, не поймаешь!»

Друзья у ежика белого цвета, и море, у которого они жили, называется Белым. Разбушуется Белое море, завывает, весь берег грозится затопить. Ежик испугается, съежится, медведицу дрожащим голосом зовет. Придет медведица, скажет волшебные слова: «Море волнуется — раз, море волнуется — два, море волнуется — три, морская фигура замри!» Волны улягутся — снова играть можно.

Вместе друзья играли, вместе справляли праздники. Нынче под Рождество так расплясались — это у них называлось «Белый танец», что Дед Мороз, или Санта-Клаус — называйте его как хотите — завернул к ним своих северных оленей. Сидит в санях, валенком в такт притоптывает. Фыркнул громко олень — увидели звери Деда Мороза, за медведицу спрятались. Медведица на задние лапы встала, передними машет — здоровается. Она-то с Санта-Клаусом уже знакома. Поздравил Дед Мороз зверей, подарки раздал: медведице — соломенную шляпу, медвежатам — коньки беговые, чтобы по льду носились. Сове — белый докторский халат, привидение изображать, охотников пугать. А ежику дудку подарил и с собой взял — мир показать.

Так что не удивляйтесь, если из бороды Деда Мороза вдруг высунется воронка дудки и продудит нечто, напоминающее рев осла, севшего на стул с гвоздем. Это ежик репетирует начало песенки «В лесу родилась елочка». Можете ему подпеть: «…в лесу она росла-а…» Тогда он быстрее научится. И вернувшись, устроит своим друзьям настоящий концерт. И про вас расскажет: про Машу и Мэри, Питера и Петю; какие вы получили подарки к Рождеству и какие у вас есть замечательные игрушки. А я вам расскажу еще какую-нибудь историю про белого ежика.

 

Белый ежик и ученый

Жил-был у Белого моря белый ежик и были у него друзья: белая медведица и белая полярная сова. Как вы думаете, охотился ежик на моржей? Нет, конечно. А на тюленей? Тоже нет. Любил ежик бутерброды с сыром, сырковую массу с изюмом, мороженое. Зачем на мороженое охотиться?! Купил в ларьке и лижи помаленьку или кусай, если не очень холодное. Ежик ни на кого не охотился — на него самого охотились. Однажды идет вприпрыжку по тундре и как всегда напевает: «Фуф-фуф-фу-фу-у!» Вдруг откуда ни возьмись — ученый: на носу очки, в руках сачок. Увидел ежика, ахнул и погнался за ним. Через моржей и тюленей перепрыгивает, стада северных оленей локтями расталкивает. Почти догнал, но тут на его пути встала белая медведица. Передние лапы расставила, ежика собой загородила. Поправил ученый на носу очки и усмехнулся:

— Хитрая какая! Знаете, что я вас даже пальцем тронуть не имею права — вы в Красной книге записаны как редкое животное…

Медведица рычит, лапами помахивает.

— Да не охочусь я на вашего ежика — я его спасти хочу! Вы в Красной книге, а он в какой?! Смотрите, — достает ученый из-за пазухи огромную Белую книгу, открывает ее, а там одна пустая белая страница и подпись: «Белый ежик белой ночью на белом снегу». — Видели?! Вы редкий зверь, а он редчайший. Последний раз белого ежика наблюдали сто лет назад, портрет в Белой книге сделан со слов наблюдавших. Я его в зоопарк отвезу…

Ежик фыркнул. В ту же секунду ученый бросился на землю и мгновенно по-пластунски заполз под медведицу, чтобы схватить ежика. От неожиданности медведица пошатнулась… и села на ученого верхом. А вы знаете, сколько весит медведица? Целую тонну, тысячу килограммов.

Она просто расплющила ученого. Три дня друзья отпаивали беднягу чаем с брусникой, пока он снова не стал самим собой. А на прощанье подарили ему: медведица — клочок свой шерсти, полярная сова — перо из хвоста, а белый ежик — одну белую иголку. «Берегите наши подарки. Они вам еще пригодятся», — сказали и разбежались, спасаясь от рева вертолета, прилетевшего за ученым.

Спрятал ученый подарки в кармашек пиджака под носовым платком и вернулся в Москву. А там его ждала любимая девушка. Вечером пошли они гулять на Москву-реку, и встретился им огромный бандит. Стал в лицо ученому дышать, всякие обидные слова говорить. Запотели у ученого очки, полез в кармашек пиджака за платком, стекла протереть, и дотронулся до клочка медвежьей шерсти. И вдруг почувствовал в себе силу звериную. Схватил бандита и швырнул через реку, в Замоскворечье.

И так случилось, что на следующий день девушка собирала на том берегу цветы. Бандит подстерег ее и стал пугать: рожи строить и руки волосатые протягивать. Закричала девушка, ученого зовет:

— Где ты, мой сокол ясный? Спаси!

А ученый на этом берегу в кармашек пиджака полез, чтобы белый платочек достать и помахать, мол, здесь я. Дотронулся до перышка совиного… и полетел над Москвой-рекой — ветер в ушах свистит, чуть штаны не потерял. Увидел бандит летящего, испугался и убежал. Подхватил ученый девушку и говорит:

— Давай больше не расставаться. Будь моей женой.

— А в чем я под венец пойду? — девушка спрашивает. — Нет у меня белых одежд.

Потрогал ученый кармашек с платком и молвил:

— А юбка до пят у тебя есть?

— Есть, но синяя.

— А блузка кружевная с рюшами?

— Есть, фиолетовая.

— А туфли на высоком каблуке?

— Красные.

— А чулочки тонкие?

— Розовые.

— Надевай!

Зашла девушка за куст, переоделась. Обмахнул ученый ее наряд платком белым — а в платочке иголка белого ежика была завернута, — и взвизгнула от восторга девушка: белее белого сделались одежды.

Взялись за руки и пошли под венец. Тут и сказке конец.

 

Белый ежик и чародей

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами. Однажды сидел ежик на берегу и плел сети — хотел рыбки медвежатам поймать. А по соседству, за высоким забором, плел сети заговора зловредный чародей Али Паша фон Лангенгрюнд, придумывал, какую бы пакость ежику сделать. Он уже много раз пытался насолить ежику, но ничего у него не получалось. Как-то раз выкопал ежику яму — и сам в нее попал. В другой раз превратился в кирпич — чародей во что угодно превратиться может. Накрылся коробкой из-под обуви и ждет. Вот сейчас ежик пойдет по дорожке, увидит коробку и конечно же захочет пнуть по ней лапкой. А в коробке-то кирпич! Вот попрыгает, поохает… А в это время в поселке гастролировал цирк-шапито, и был в этом цирке дрессированный слон. Вывели слона на прогулку. Увидел он на дорожке коробку из-под обуви. Разбежался — и как вдарит! Зафутболил коробку в Белое море. Коробка на волнах закачалась, а кирпич-чародей на дно пошел. А на дне затаилась иностранная подводная лодка. Стукнул кирпич по лодке. Всполошились подводники, подумали, что их глубинными бомбами закидывают, и быстренько убрались из наших вод. Чародея за это наградили круглой медалью, но по телевизору не показали — такой у него был фонарь под глазом. Еще бы — африканский слон ногой стукнул, он же больше и сильнее индийского… А знаете, как чародей колдует? Скажет заклинание и пальцами щелкает, правой или левой рукой. А он их с детства путает. Спросите: «Али Паша фон Лангенгрюнд, где у вас правая рука?» На левую показать может. В армии у него из-за этого неприятности были. Скомандует старшина: «Шагом марш! Раз, два, левой! Раз, два, левой!» А чародей правой ногой идет. Старшина его за это по головке не гладил, частенько без сладкого оставлял. И когда колдует, тоже иногда путает: надо щелкнуть пальцами правой руки, а он левой щелкает. И конечно, получается не то. Хотел превратиться в таксу. Кто-то ему сказал, что с таксами на ежей охотятся. Мол, таксы забираются к ежам в норы и гоняют их там до упаду. Ерунда, конечно. Ежи вообще норы не роют. Сказал чародей волшебные слова, щелкнул правой рукой — а надо было левой, — и превратился… в такси. Ну, а что легковой машине делать в тундре?! Сразу увязла в болоте по самые фары. Пришлось ежику в поселок за трактором идти, из грязи «Волгу» вытаскивать. Угостил чародей тракториста бутылкой лимонада, рассказал, как дело было, и тракторист ему посоветовал: «В следующий раз, друг, превращайся в вездеход». А он в следующий раз превратился в лису. Лисы ведь за ежами охотятся — это точно. Слова нужные сказал, пальцами правильно щелкнул. И надо же случиться — блоха ему в хвост забралась. Откуда только взялась?! Кусает, мочи нет. Вертится чародей, а достать хвост не может. Пробегала мимо другая лисица, и чародей попросил: «Цапни блоху!» Откуда он мог знать, что эта лиса бешеная?! Цапнула. Сорок уколов бедняге сделали от бешенства. Потом целый месяц сидеть не мог. И спал на животе. Думаете, это удобно?! Зато от храпа избавился. Раньше храпел, как лев. Теперь сопит, как младенец…

Короче говоря, сидел чародей за высоким забором и размышлял, как бы ежику насолить. И ничего на этот раз не смог придумать. Махнул рукой и пошел огурцы поливать — у него там теплица есть. А ежик доплел сети, закинул их в Белое море и поймал три рыбины. Всем друзьям по рыбке: медведице — треска, а медвежатам — по селедке. Тут и сказке конец.

 

Белый ежик и Малакуча

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами. Однажды сидели они на берегу и смотрели на море. Видят — вдали показалась темная точка.

— Тюлень, — сказал один медвежонок.

— Морж, — сказал второй.

А это была индейская лодка — каноэ. И сидел в ней настоящий индеец, только маленький, совсем еще мальчик. Звали его Малакуча.

— Я приплыл к вам за шкурами! — заявил Малакуча гордо и правую ногу вперед выставил. — Обменяю шкуры на винчестер с серебряной насечкой и стану великим охотником.

— А что такое «серебряная насечка»? — спросил ежик.

— Не знаю. Так говорят: «винчестер с серебряной насечкой».

— И на кого ты собираешься охотиться?

— Не бойся, не на тебя. Мое племя на ежей не охотится.

— А на медвежат? — спросили осторожно медвежата.

— Я маленьких не обижаю.

Медведица с усмешкой посмотрела на игрушечный лук маленького индейца и предложила:

— А на меня не желаешь поохотиться? — и прошлась перед Малакучей, как манекенщица: шкурой похвасталась.

— Да, хочу! — воскликнул Малакуча.

— Тогда начинай, — медведица прикрыла лапой черный кончик своего носа… и пропала в снегу. Белые медведи всегда так прячутся.

Рассердился Малакуча:

— Я сюда не в прятки играть приплыл! Я уже большой! — И давай по сугробам стрелять.

Выпустил все стрелы и сел в сугроб от огорчения. А сугроб как зарычит! Это была медведица. Индеец испугался, маму зовет, а мама далеко, в Северной Америке, в штате Колорадо. Успокоила его медведица, по голове мальчика погладила и говорит:

— Медведя тебе не подстрелить, лук слабоват, а хочешь победить непобедимого чародея Али Пашу фон Лангенгрюнда? Он тут по соседству живет, за высоким забором; маленьких обижает, недавно моим медвежатам мячик гвоздем проткнул…

— А шкуры бизоньи он мне даст? — спросил Малакуча и нос рукавом вытер.

— Даст, если победишь. Он что угодно наколдовать может.

— Ведите меня в его стойбище!

Пришли они к высокому забору, и стал Малакуча чародея на поединок вызывать. Вышел Али Паша фон Лангенгрюнд, в руке чашку кофе держит, усмехается, сопливой малявкой индейца обзывает. Прицелился Малакуча и попал стрелой прямо в чашку — выплеснулся кофе на халат чародея. Рассвирепел чародей:

— Да я тебя сейчас в навозного жука превращу!

Щелкнул пальцами левой руки — а надо было правой, он их с детства путает, — и превратил маленького индейца в огромного носорога. Погнался носорог за чародеем, рогом подцепить старается.

— Что ему от меня надо? — спрашивает чародей, пробегая мимо медведицы.

— Шкур.

А чародею послышалось «кур». И посыпались с неба жареные куры. Взревел от обиды носорог, еще пуще за чародеем припустил.

— Не кур, а шкур! — медведица кричит. — Бизоньих!

— Сколько штук? — спрашивает чародей, оборачиваясь к носорогу. — Двадцать хватит?

Носорог замотал головой.

— Сорок?

Носорог кивнул.

Щелкнул чародей пальцами — посыпались с неба шкуры. Ровно сорок штук — хоть сейчас меняй на винчестер с серебряной насечкой.

— Не забудь мальчика расколдовать, — напомнила медведица и лапой погрозила.

— Не забуду, — пробурчал чародей…

Погрузил Малакуча шкуры в каноэ и уплыл в Америку, в штат Колорадо. Ежика с собой звал, но тот отказался.

— Не могу, — говорит. — Мы завтра с утра за клюквой собрались.

Счастливого пути!

Тут и сказке конец.

 

Белый ежик и рыжий мамонт

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами. Однажды играли они в футбол: медвежата били по воротам, а ежик был вратарем. Здорово у них получалось! Смотрела медведица, смотрела и просит смущенно:

— Можно мне тоже ударить?

— Пожалуйста!

Разбежалась медведица и ка-ак стукнула! Мяч улетел выше облаков и скрылся из вида. Пошли ежик с медвежатами мяч искать. Шли, шли и пришли к высокому забору. Постучались. Вышел к ним Али Паша фон Лангенгрюнд, чародей зловредный, и говорит:

— Ваш мяч разбил стекло в моей теплице, и все огурцы померзли. Теплицу я починю, а как с огурцами быть? Их только живой водой оживить можно. Достанете воду — отдам мяч. Не принесете — сделаю из него резиновую купальную шапочку. Я давно о такой мечтаю. Поняли?! — и калиткой хлопнул.

Пошли друзья живую воду искать. Шли, шли и пришли к источнику живой воды. Источник слабенький, еле из земли сочится. А вокруг ходит огромный рыжий мамонт, родник сторожит. Остальные мамонты давно вымерли, а этот сохранился. Пил живую воду и выжил. Мамонт был, конечно, страшный, с бивнями, а ноги какие?! Наступит — в лепешку раздавит. Но ежик не испугался. Подкатился поближе и рассказал про мячик. Мамонт улыбнулся:

— Ты молодец! Дам я вам живой воды, а вы мне дадите… по мячу ударить?

Поглядел ежик на ножища мамонта и сказал:

— Вы же его на Луну зафутболите?

— Не зафутболю.

Принесли друзья живую воду чародею зловредному. Посмотрел чародей бутылку на свет и обрадовался:

— Она самая, живая!

Сунул ежику мяч и побежал огурцы поливать. Чувствует ежик: что-то с мячом не так. Нажал посильней — бок у мяча продавился, воздух выходит. Проткнул его чародей гвоздем ржавым! Поплелись ежик с медвежатами к мамонту.

— Вот, — говорят, — не сможете вы теперь в футбол поиграть.

Засмеялся мамонт:

— Еще как смогу!

Опустил мяч в волшебный родник, и дырка сразу затянулась. Пасанул легонько ежику, тот — медвежонку… и началась игра — любо-дорого смотреть!

Смотрел чародей, смотрел и говорит невинным голосом:

— А меня, ребятки, возьмете в игру?

— Возьмем? — ежик у мамонта спрашивает.

— Нет, — мамонт отвечает. — Идите, не мешайтесь под ногами.

Пришлось чародею уйти восвояси. Кто его просил мяч гвоздем прокалывать?!

 

Белый ежик и домовой

Жил-был у Белого моря белый ежик. Однажды собирал ежик в тундре клюкву и повстречал домового. Увидел домовой ежика и очень удивился:

— Белых ежиков не бывает!

— Домовых, говорят, тоже не бывает.

Рассмеялись оба.

— Что ты здесь делаешь? — спросил ежик.

— Собаку выгуливаю.

— А где она? — ежик на всякий случай свернулся клубком.

— Затащила сюда и удрала. Я ее с поводка спустил. Пусть побегает.

— Ты из Архангельска?

— Нет, из Москвы.

— Из Москвы?! Далековато она тебя утащила.

— Порода такая: чау-чау. Сильная, как трактор. Куда она меня только не утаскивала…

— В какую сторону она убежала?

— Туда.

Ежик забеспокоился:

— Ой, как бы с ней беда не случилась! В той стороне живет зловредный чародей Али Паша фон Лангенгрюнд. Он ее во что угодно превратить может.

Пошли они собаку искать и пришли к высокому забору, за которым жил зловредный чародей. Постучались. Вышел чародей и разворчался:

— Ходят тут всякие, шумят. От вашего шума у меня в теплице огуречная рассада вянет.

— Собаку не видели? — ежик спрашивает.

— Не видел я никакой рыжей собаки.

— Если не видели, откуда знаете, что она рыжая?

— Ничего не знаю и даже знать не хочу.

Рассердился ежик, свернулся в клубок и попросил домового:

— Брось меня в него!

Щелкнул чародей пальцами и оказался с ног до головы в доспехах, в руке щит, как у рыцаря.

— Может, милицию вызвать? — предложил домовой.

Ежик замотал головой:

— Что мы им скажем? Что он собаку твою заколдовал? На смех поднимут.

— Сдаешься?! — злорадно прошипел сквозь забрало Али Паша фон Лангенгрюнд.

Ежик вздохнул:

— Сдаюсь.

— Ха-ха-ха! Дзинь-бряк! — чародей ликовал, аплодируя себе железными перчатками.

Потом щелкнул пальцами — и камень у калитки превратился в рыжую шерстистую собаку с фиолетовым языком — такой язык у всех чау-чау. Домовой быстренько пристегнул к ее ошейнику поводок… и протянул поводок чародею:

— Подержите, у меня шнурок развязался.

Чародей с гордым видом намотал поводок на руку. В следующую секунду собака рванулась с места и унеслась в даль.

— Куда она? — спросил ежик.

— В Китай, на свою прародину. Она всегда в конце прогулки туда бегает.

— Зачем?

— За костями. В Китае полным-полно костей динозавров. Я их собираю и скрепляю проволокой. У меня уже есть полные скелеты двух динозавров, хищного и травоядного. В прихожей стоят.

— А когда она вернется?

— Скоро…

Когда собака вернулась, домовой сделал удивленные глаза:

— Что это за побрякушки на поводке болтаются?

Ежик ему вторил:

— Да, какой-то металлолом: консервные банки, самоварные трубы?

— Это я, Али Паша фон Лангенгрюнд, — донеслось из помятых, пыльных доспехов. — Бедные мои косточки!

— Вам запасная не нужна? — домовой показал на кость динозавра, которую пес держал в зубах.

— Нет, — чародей глянул на свои золотые противоударные часы. — Некогда мне с вами лясы точить — пора рассаду поливать.

— И нам пора домой, в Москву. Прощай, ежик!

 

Белый ежик и клюква

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: два белых медвежонка и белая полярная сова. Однажды нашли они в тундре ножницы.

— Давайте в парикмахерскую играть, — предложили медвежата. — Чур, мы будем парикмахерами!

Постригли ежика коротко-коротко. Посмотрел он в зеркало — чуть не заплакал. А тут еще сова стала дразниться, колобком обзывать: «Ты от дедушки ушел, ты от бабушки ушел…»

Обиделся ежик и ушел в тундру.

Идет, вздыхает. Вдруг видит — бредет ему навстречу дикого вида человек: волосы длинные, торчком стоят; борода лопатой, во все стороны топорщится, усами пол подметать можно.

— Вы кто? — ежик спрашивает.

— Аптекарь из поселка. Пошел за клюквой и заблудился. Три дня одной клюквой питаюсь — оброс, как дикобраз.

Обрадовался ежик:

— От клюквы, значит, волосы быстро растут, да?! Спасибо за рецепт. Я в долгу не останусь, — и показал аптекарю дорогу в поселок.

День прошел, второй кое-как миновал, на третий медвежата взвыли:

— Где белый ежик? Скучно без него! Это все ты, сова, виновата: зачем дразнила, колобком обзывала?!

Сова глазами хлопает:

— Я что, я ничего, пошутить нельзя, да?

На следующее утро пришел к медвежатам белый «дикобраз», весь иголками зарос, глаз не видать:

— Вы, я слышал, ножницы в тундре нашли. Постригите меня «под ежика».

Вздохнули медвежата и за дело взялись, только ножницы щелкают.

Прилетела сова, глянула на их работу и закувыркалась в воздухе от радости:

— Ежик вернулся! Ты меня простил?

— Простил.

— Ура! — медвежата ежика узнали. Щелк! Чуть ухо ему не отстригли. И сразу предложили:

— Давайте в детскую поликлинику играть. Чур, мы будем врачами! Где у нас йод?

Бедный ежик!

 

Белый ежик и балкон

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами. Однажды гулял ежик по тундре и видит — летит по небу балкон. Поманил его ежик лапкой — балкон опустился. Сел ежик на балкон и полетел. Летел, летел и прилетел в Африку. А там праздник: негры черный хлеб с черной икрой едят, а негритята вокруг костра пляшут. Поел ежик икры, попрыгал с негритятами и дальше полетел. И прилетел в Америку. Там тоже веселье: индейцы красную рыбу едят и топорами-томагавками в столб бросаются. Поел рыбы, томагавк покидал и дальше полетел. И замучила его жажда — икра и рыба-то соленые были. А внизу бескрайний океан, вода в нем соленая, как пересоленные макароны. И ни одного острова с пресной водой. У ежика в горле пересохло.

— Эх, я бы сейчас целую пожарную машину выпил… — размечтался ежик. — А это мысль! Позвоню-ка пожарным.

А на балконе телефонная будка была. Зеленая, военного цвета.

«Зачем здесь военная телефонная будка?» — Подумал ежик и набрал 02. А знаете, чей это номер телефона? Милиции.

Приехали милиционеры, с автоматами, в бронежилетах, в касках, у каждого на длинном поводке по служебной собаке.

— Что стряслось? — спрашивают.

— Ничего. Я пожарную машину вызывал — пить хочется.

— А по шее не хочешь?! — милиционеры смеются. — Звони 03.

Набрал ежик 03. Приехали врачи, полная «скорая помощь». Одни носилки из машины вытаскивают, другие шприцы одноразовые распечатывают:

— Где пострадавшие?

— Нету, — ежик говорит. — Извините, я не вас, а пожарных вызывал — пить очень хочется.

— По какому номеру звонили?

— 03. Они подсказали, — на милиционеров показывает.

— А мы им сейчас укол в одно место сделаем!

— Ой! — милиционеры кричат. — Мы в бронежилетах, а не в бронетрусах.

Что тут началось! Врачи за милиционерами гонятся, милиционеры за собаками на поводках летят, ногами в воздухе перебирают, а собаки за кошкой по балкону носятся. Откуда кошка взялась — неизвестно. Ежик ее раньше не видел. Набегались, языки высунули:

— Ежик, дорогой, звони 01, вызывай сразу две пожарные машины. Сил нет, как пить хочется!

Набрал ежик 01. Приехали пожарные, напоили всех. Ежик и кошка из одного блюдца лакали, милиционеры и врачи — прямо из шлангов. Напились и разъехались в разные стороны.

Посмотрел ежик вниз, а там уже Север, медвежата лапами машут, играть зовут. Затопал ежик по балкону, приземлиться просит. А балкон не спускается, боится: на берегу моржи лежат, клыки выставили; олени в тундре дерутся, только рога трещат.

Подпрыгнула медведица, подцепила балкон когтем. Ежик спрыгнул. А балкон дальше полетел. Только его и видели.

 

Белый ежик и Маша

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами и белая полярная сова. Однажды гулял ежик по тундре и увидел на снегу следы от полозьев. И рядом никаких других следов: ни собачьих, ни оленьих. Как же эти сани заехали сюда? Пошел ежик по следам и скоро увидел в чистом поле детские санки, а на санках девочку в красной куртке с капюшоном.

— Ты кто? — спросил ежик.

— Маша, — ответила девочка хмуро.

— Как ты сюда попала?

— Данила столкнул, — Маша надула от обиды губы. — Мы катались на горке. Я сказала: «Давай санки свяжем и поедем „паровозиком“», — а он взял и столкнул мои санки. Я поехала с горки, потом по набережной, потом по лесу: снег с елок падал…

— И ты из Архангельска сюда доехала?! — ежик вытаращил глаза.

— Какого Архангельска?! — буркнула Маша. — Я из Москвы.

— Из Москвы?! — глаза у ежика стали круглые-прекруглые. — Ну, он тебя и толкнул!

— Да, Данила у нас в классе самый сильный. Мы с ним за одной партой сидим, — сказала Маша с гордостью.

— Ты на горке с мамой была? — поинтересовался ежик.

— С папой. Я всегда с папой гуляю.

— Он, наверно, беспокоится, ищет тебя.

— Нет, он там с одной бабушкой разговаривает.

— Так это когда было?! Ты сколько времени сюда ехала?

— Очень быстро. Все вокруг мелькало, ветер в ушах свистел…

— А как ты собираешься возвращаться?

Маша открыла рот, чтобы ответить, но не успела — вдали загрохотало, земля вздрогнула, небо полыхнуло огнем.

Девочка испугалась:

— Ой, папа на меня сердится!

Ежик ее успокоил:

— Не бойся — это космодром. Ракету в космос запускают.

В небо поднялся столб огня.

— Видела?

Маша вздохнула:

— Как же я домой доберусь?

— Мы тебе поможем!

Ежик позвал друзей. Медведица впряглась в санки и побежала. Ежик и не знал, что белые медведи умеют так быстро бегать. Он даже зажмурился, сидя у Маши на коленях. Медвежата визжали сзади, в маленькой тележке. А белая полярная сова прокладывала дорогу — летела впереди и кричала:

— Посторонись! Поберегись!

От Белого моря до Москвы путь не близкий. Добежала медведица до горки — запыхалась, язык до земли свесила.

Увидел Данила медведицу и сказал:

— Маша, у тебя же была рыжая собака?

Девочка усмехнулась:

— Эх ты! Медведицу от собаки отличить не можешь.

Данила покраснел и промямлил:

— Ты хотела «паровозиком»… Можно я буду впереди?

Откуда ни возьмись набежали иностранные корреспонденты. Белый ежик, медвежата и сова успели спрятаться: в снег зарылись, к сугробам прижались. Корреспонденты — медведицу фотографировать: щелк — щелк! Она замерла, черный кончик носа лапой прикрыла. Так все белые медведи поступают: закроют нос — и не видать их на белом снегу. Корреспонденты закричали:

— Уберите лапу! Лица не видать.

— Не лица, а морды, — поправила медведица иностранцев и широко улыбнулась, как американцы улыбаются, все зубы показала.

Журналисты разбежались и написали в своих газетах и журналах, что по Москве белые медведи ходят. Ох, не знают они нашей природы: в Подмосковье только бурые медведи водятся.

 

Белый ежик и бомба

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: два белых медвежонка и белая полярная сова. Однажды поехал ежик к Черному морю и загорел до черноты. Вернулся, а его никто не узнает. Захотел поиграть с медвежатами в прятки, а они отворачиваются:

— Мы с чужими не играем. Вдруг вы бомба — как взорветесь!

— Какая бомба? — удивился ежик.

— А такая. Сова рассказывала, что вчера над тундрой самолеты кружили, бомбы кидали. Одна бомба не взорвалась, в яме за горой лежит.

Черная, как вы.

— А разве бомбы бывают с иголками?

— А вдруг вы какая-нибудь игольчатая: взрываетесь, и иголки в разные стороны летят.

Повернулись медвежата к ежику спиной, один другому говорит:

— Когда же белый ежик вернется? Без него так скучно, — и оба вздохнули.

Ежик тоже вздохнул и полез в гору. За горой в яме действительно лежала бомба.

— Вы не взорветесь? — спросил ежик.

— Нет, не собираюсь. Но, увы, придется. Видите? Это за мной.

С горки спускался пятнистый бронетранспортер.

— Не бойтесь. Я вас спасу.

Ежик быстро забросал бомбу сеном. Подъехали военные, уложили ежика на носилки с песком и отнесли подальше в тундру. Там подсунули под него взрывчатку с длинным шнуром. На другом конце шнура находилась коробка с ручкой: повернешь ручку, и бомба взорвется. Военные скомандовали себе: «Кругом! Шагом марш!» и замаршировали в тундру, разматывая на ходу шнур и громко считая до двадцати. При счете «три» ежик перекусил шнур, при счете «двадцать», когда сапер повернул ручку, ежик подпрыгнул как можно выше и закричал во все горло: «Бабах!» Военные вытерли со лба пот, доложили по рации, мол, взорвали мы эту пропавшую бомбу, и на полной скорости умчались на базу — время близилось к обеду.

Ежик раскопал бомбу и спросил:

— Чем я могу вам еще помочь?

— Разрядите меня. Я не хочу быть бомбой.

— А как это сделать?

— Отверните красную крышку…

— Не получается!

— Стукните по ней чем-нибудь.

Ежик размахнулся и саданул по бомбе камнем. Крышка поддалась:

— Пошла!

— Да, пошла, но от удара включился часовой механизм, — сказала бомба и затикала. — Через минуту я взорвусь, тик-так. Бегите!

Но ежик не убежал. Отвернул до конца красную крышку и спросил хриплым голосом:

— Что дальше делать?

— Видите: справа — взрывчатка, тик-так, слева — часовой механизм. У него все как у настоящего будильника, тик-так: часовая стрелка, минутная и стрелка будильника, тик-так. Переведите стрелку будильника вперед… Хватит, тик-так. Теперь перекусите проволоку, идущую от взрывчатки к часам… Не эту, тик-так, красную! Сейчас я точно взорвусь!

Ежик цапнул красную проволочку, и бомба сказала:

— Тик…

— Ура, белый ежик вернулся! — с горки скатились медвежата. — В прятки играть будем?.. Ой, что это такое?

— Будильник.

В бомбе что-то звякнуло, и часовой механизм заиграл:

— «В лесу родилась елочка, ляля-ля-ля-л я-я-я!..»

Медвежата заслушались. А седой ежик смотрел в зеркало и удивлялся: он же был совсем черный?!

 

Дуэль белого ежика

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами. Однажды встретил ежик в тундре зловредного чародея Али Пашу фон Лангенгрюнда.

Смотрит чародей на ежика свысока, усмехается:

— Я бы тебя, ежик, на дуэль вызвал, да не могу: на дуэлях только дворяне дерутся…

Удивился ежик:

— Я думал, вы дворянин.

Чародей нос задрал:

— Я-то дворянин — все «фоны» дворяне, а ты?

— Я тоже. В поселке все дворняги меня за своего считают, не лают.

Чародей пожал ему лапку и на дуэль вызвал:

— На чем драться будем? — спрашивает.

Ежик пожал плечами:

— Не знаю.

— Давай на рогах, — предложил чародей. Щелкнул пальцами, и у него тотчас выросли рожки, похожие на острые концы лыжных палок.

Ежик развел лапками:

— Нет у меня рогов.

— Так добудь. Если через пять минут рогов не будет, ты проиграл.

Побежал ежик к северному оленю, что пасся неподалеку.

— Олень, одолжите мне, пожалуйста, на полчаса ваши рога.

— Во-первых, я не олень, а оленуха…

Покраснел ежик:

— Извините, я всю жизнь думал, что рога только у оленей.

— Во-вторых, я могла бы дать тебе свои рога — мы их сбрасываем в конце зимы, но сейчас осень…

Ежик тяжело вздохнул.

— В-третьих, — продолжала рассудительная оленуха, — я покажу, где лежат мои прошлогодние рога…

Взвалил ежик на спину рога и поспешил к чародею. Еле успел:

— Сейчас надену — и начнем.

Чародей головой замотал:

— Хитренький! У меня рожки маленькие, а у тебя вон какие!

Подумал чародей и предложил:

— Давай кусаться и кровь пить. Кто у другого больше кровушку высосет, тот и победил. Согласен? — щелкнул пальцами и зубы оскалил, а там два остреньких клыка, как у вампира…

Попросил ежик клыки у моржа.

— Не могу, — морж говорит — Они у меня не вынимаются. А бивень мамонта не сгодится? Видишь, из обрыва торчит…

Погрузил ежик на себя бивень. Идет по тундре и не своим голосом пищит:

— Я вампи-ир! Я вампи-ир!

Чародей себе сразу обычные зубы сделал:

— Давай лучше на мечах сразимся. Как рыцари.

Щелкнул пальцами и оказался с головы до ног в доспехах, в руках — меч двуручный. Спрашивает чародей ехидно:

— Интересно, у кого ты меч займешь? У рыбы-меч? Так она в Белом море не водится.

— Есть у меня меч! — ежик гордо отвечает. — Мне его Данила из первого «Б» сделал. Меч деревянный, но как настоящий.

Захохотал Али Паша фон Лангенгрюнд зловеще, кинулся на ежика с поднятым мечом… и упал на колени: доспехи-то железные, тяжелые, в них не побегаешь. Поколдовал чародей и оказался верхом на битюге вороном, коне черном.

— Одну минутку, — ежик попросил.

Помчался со всех ног к роднику. А родник не простой — с живой водой. И сторожит тот родник самый настоящий мамонт. Все мамонты вымерли, а этот остался. Пил живую воду и выжил. Они с ежиком давние знакомые. Мамонта уговаривать не надо было:

— Садись, поехали.

Скачет ежик, мечом Данилиным размахивает, «ура» кричит.

Увидел чародей всадника, руками замахал:

— Я передумал!

Подошла к нему медведица:

— Что тут происходит? Ежика не обижаете?

— Такого обидишь… — щелкнул чародей пальцами, в обычные одежды перерядился. — У нас с ним дуэль.

— Дуэль?! Как вам не стыдно: он такой маленький.

— Ерунда. Это в боксе или в карате смотрят, кто сколько весит. Между прочим, в маленького даже труднее попасть из пистолета.

Медведица на своим стоит:

— Нет, так нечестно. Сделайте его большим, под стать себе — и деритесь, сколько угодно. Заклинания еще не забыли?

— Не забыл, — щелкнул чародей пальцами… и домой заспешил, мол, сейчас мультики по телевизору показывать будут.

— Какие мультики?! — взревел огромный белый ежик. — К барьеру! До первой крови деремся или как?

— Щелкайте скорее, — подсказала медведица.

Щелкнул чародей — и очень вовремя. Прибежали белые медвежата, позвали ежика в прятки играть. Как бы он играл?! Они бы его сразу нашли, такого большого. Тут и сказке конец.

 

Белый ежик и королевич

Жил-был у Белого моря белый ежик, и были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами. Однажды играл ежик с медвежатами в прятки. На пенек взобрался — медвежат высматривает. Видит — идет по берегу юноша, через плечо котомка, на ногах башмаки стоптанные. Подошел юноша, поздоровался.

— С нами в прятки играть будете? — спрашивает ежик.

— Буду.

Позвал ежик медвежат, стал считаться:

— «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты есть такой, говори поскорей, не задерживай добрых людей?»

— Королевич, — отвечает юноша и достает из котомки корону. — Выгнал меня из замка Али Паша фон Лангенгрюнд. Он чародей, во что угодно может превратиться.

Рассердился ежик:

— Я ему покажу, как королевичей из замков выгонять! Ведите меня к этому чародею нехорошему!

Добрались до места. Али Паша фон Лангенгрюнд их встречает, голосом противным говорит:

— Явились не запылились. Ты, ежик, я слышал, в прятки играть любишь. Сыграем?

— Как?

— А так. Ты водишь три раза. Если хоть раз меня найдешь и застукаешь — верну королевичу замок. Не найдешь или я себя застукаю — не верну. Договорились?

Стал ежик у стены замка, закрыл глаза и начал считать:

— Раз, два, три… постойте, до скольких считать?

— До десяти.

— А искать?

— Пятнадцать минут.

— Это сколько? Я еще маленький — в часах не разбираюсь. Да и нет у меня часов.

— Зато у меня — целая коллекция! — расхвастался чародей. — В каждой комнате по будильнику: триста комнат — триста будильников. Триста лет собирал. Сейчас принесу.

Принес будильник, завел на пятнадцать минут. Ежик глаза зажмурил. А чародей в песчинку превратился. Искал ежик, искал — не нашел. Зазвенел будильник, и чародей как из-под земли вырос. Но в каком виде?! Истоптал его ежик вдоль и поперек, даже на лбу следы лапок. Отряхнулся кое-как и во второй раз ежика водить послал. А сам в голыш, в плоский, как лепешка, камешек превратился. Искал ежик, искал — не может найти! Схватил голыш и запустил в море. Семь раз подпрыгнул камень над водой. Отличный бросок! Зазвенел будильник, и поднялся из волн Али Паша фон Лангенгрюнд. Еще повезло, что здесь мелко оказалось. Из карманов воду выливает, все бумажные деньги промокли, номера телефонов в записной книжке расплылись, в ботинках хлюпает, голова в песке, из уха малек хвостом машет. В третий раз погнал ежика водить.

— Можешь считать до пяти, — и замер за спиной у ежика с поднятой рукой — только ежик обернется, чародей сразу: «Туки, туки за себя!»

А ежик по привычке сосчитал:

— «Раз, два, три, четыре, пять я иду искать, кто за мной стоит, тот в огне горит».

И не стало больше чародея. Сам виноват: надо было по честному играть, не жулить.

Повыкидывал королевич будильники и стал жить-поживать. А ежик домой пошел, лапкой вам помахал:

«ПОКА!»