Как это все получилось, Любаня не поняла. Продала она дом Мирону за материнский капитал. И как согласилась, не помнила. Видно, все-таки по глубокой пьянке.
А дело было так. Мирон заявил Ирке, что бросит ее и уйдет к другой женщине, если она не уговорит мать продать дом за материнский капитал.
— Зачем ты рожала девчонку эту, а? — Вопил он, так что стены дрожали. — Есть такой закон, значит, воспользоваться нужно.
Ирка сидела на кровати, прижимала к пустой груди ребенка, и ревела коровой, представляя себя брошенной с двумя детьми.
— А мамка?
— Что мамка твоя? Что с ней случится? Пусть в Привольное к сыночку едет.
— Так Андрей сам живет у бабы этой на птичьих правах…
— Ну, живет же! Вообщем, я тебе все сказал. — Постращал напоследок и уехал из дому.
Пропадал он два дня, а вернувшись, сразу спросил:
— Уговорила мать? Что ты за женщина? Толку от тебя никакого! Ради детей своих, ради мужа не можешь постараться.
Он снова уехал, а через два дня вернулся не один. Ирка с порога поняла, что с ним не просто женщина — молодая и вполне симпатичная, — это соперница. Ее соперница.
Угрозу Мирон осуществлял тактически грамотно.
— Познакомься. Оксана. Я тебе говорил, что мне есть куда уйти. Соперница смотрела ей в глаза нагло и холодно.
Ирка побелела от свалившейся на ее голову напасти. Мирон отвел гостью на кухню, поставил чайник.
— Видно, ты не хочешь семью сохранить.
Для Любани, пришедшей домой вскоре, явление любовницы зятя в дом, тоже было шоком.
Потом Аля Хромова кричала на подругу:
— И ты, дура, ее не выгнала? Это же твой дом. И зять твой живет там на птичьих правах. Почему участкового не вызвала? Почему мне не позвонила?
Любаня только пожимала плечами и плакала. Не сказала она подругам и главного — деньги, деньги, которые пришли на ее сберкнижку, весь, пропади он пропадом, материнский капитал, Мирон у тещи забрал. И как она отдала ему эти деньги, Любаня не помнила. Помнила только, что повез ее зять в город, в Сбербанк. Зашли они перекусить в пиццерию. Мирон заказал теще пива. А дальнейшее припоминалось ей очень смутно.