Громкий хруст возвещал прохожим, что по улице иду я. Даже странно, снега нет, а по звуку — как будто стены ломаются. Что там хрустеть-то может? Хотя какой снег, в октябре-то…

Я прищурился: в лицо то и дело били порывы холодного ветра, заставлявшего слезиться глаза. А им слезиться никак нельзя, я и так на дорогу почти не смотрю, больше внутрь себя.

Глупый день. Встать в ужасную рань, привести внешний вид в такой порядок, чтобы казалось, что ты рад тому, что проснулся, дойти до школы, отсидеть там несколько часов, а затем найти силы вернуться домой нормально. Не в смысле, что не держась за стены и не ползком, — под «нормально» в данном случае понимается такой уход из школы, чтобы её работники не чувствовали себя обиженными за неуважение их труда. Иначе на следующем их уроке во время проверки домашнего задания они могут того… не оценить твои труды.

Но во всём нужно видеть плюсы. Например, мне есть, куда пойти утром. Довольно спорный плюс, но он есть. Так есть, что никуда от него не денешься.

С этими мыслями я шёл домой со школьной сумкой за плечом. В сумке, помимо всего прочего, лежало сразу два дневника. Один — стандартный, на имя Михаила Азарина, ученика одиннадцатого класса средней общеобразовательной школы в городе Москва. На обложке у него резвились сказочные звери на фоне волшебного пейзажа, а внутри была фотография три на четыре мальчика с короткими тёмными волосами и задумчивым лицом, несколько строчек биометрических данных и множество однотипных страниц, запланированных под школьное расписание. Второй дневник был гораздо более ценным. Замаскированный под одну из учебных тетрадей, он содержал личные записи обо всём подряд и хотя и пополнялся абы когда, безо всякой схемы, выполнял важную функцию привязки моих мыслей ко времени и пространству. Очень, знаете ли, обидно, когда твои глубокие размышления в какой-то момент испаряются без следа, даже если их объективная ценность чуть более чем нулевая…

Раздумья пришлось оборвать — вовремя вспомнил, что ещё хотел зайти в магазин посмотреть диски с музыкой. Думы это такая хитрая вещь, которая может спасти тебя, заняв пару часов абсолютно свободного времени, а может поставить под риск получения родительской кары за то, что снова отвлекся и забыл что-то сделать.

Новых поступлений не оказалось. Жаль. Ну, будет время прослушать заново собрание уже имеющейся музыки. Оптимизм — это не так уж сложно. Наверное. Возможно… Кстати, я ещё об этом не думал…. Всё, хватит думать, нужно ещё до дома добраться.

Как и каждый день, дом встретил меня пустотой и загромождённостью; эти две взаимоисключающие характеристики совершенно естественно переплетались в месте, где я жил. Больше об этом никто не знал, но, пожалуй, и к лучшему. Не уверен, что смог бы объяснить кому-то, что пустота может возникнуть только оттого, что квартира лишена отпечатка проживающих в ней людей, незримого к тому же. А загромождённость — оттого, что эту пустоту пытаются компенсировать покупкой дорогих, но бессмысленных вещей.

Вот, наконец, и родной диван. Бросив сумку под письменный стол, я переоделся из школьной формы в привычные джинсы и футболку и лёг.

Окружающий мир тяготил своей несовершенностью, поэтому я сколько себя помню любил мечтать о том, чего нет — не только в непосредственной близости и тем более не только материальном, а нет вовсе. О временах, которые ушли в пустоту или никогда прежде из неё не появлялись, о мирах, где условия жизни кардинально отличаются от имеющихся на Земле… Музыка, компьютерные игры и книги помогали удовлетворять жажду фантазии, причём книги горели в печи сознания дольше всего. Но рано или поздно всё превращалось в холодный пепел, и снова требовалось что-то, на что можно будет направить мысли. Что-то, что даст возможность возвыситься над естественным положением вещей, раздвинуть границы обособленного личностного бытия и забыть о том, что физически ты — пылинка, плывущая в пустоте в ожидании сначала совершеннолетия, потом правильной работы, а когда-нибудь в необозримом будущем и спокойной смерти.

А мысли, к тому же, играют против тебя. Раз — и растворились, не оставив ни малейших признаков своего существования, только где-нибудь далеко-далеко в памяти останется остаточный образ, да и тот скоро забудется. С мечтами в этом плане ещё хуже. Они похожи на мягкие игрушки, но те можно выстроить на книжных полках ровными рядами и время от времени бросать на них взгляды умиления. А мечты — игрушки живые. Ты стараешься, мастеришь их, вкладываешь душу, в конце концов ставишь на видное место, чтобы не потерять. И вдруг — бац, они берут и пропадают. Иногда это происходит на твоих глазах, и напоследок они разводят лапками: «ты ведь понимаешь, мне нет места в реальном мире, нам надо расстаться». Иногда ты пропускаешь момент непосредственного исчезновения, но находишь игрушку на полу по дороге к двери. Поднимаешь её, отряхиваешь, приговаривая, как ты о ней беспокоился и как расстроен таким её поведением, и ставишь обратно на полку, на прежнее место или немного другое — лучшее, если ты достаточно сентиментален, или худшее, если в душе уже зародилась мысль: «а может, и правда, надо отпустить и жить дальше».

Пока я пребывал в недрах разума, мир слился в одно большое яркое пятно — его можно увидеть, если на миг отвлечься от мыслей, но не концентрировать ни на чём взгляд. Через некоторое время краски потускнели: сознание как будто гасило освещение, перемещая на первый план картины из воображения и позволяя глазам отдохнуть.

Фантазия имеет хорошее свойство — она может противостоять времени на равных. Такая ежедневная война с миром: сначала фантазия воюет со временем, затем мечты наносят ей коварный удар сзади, и, когда мечты и время почти побеждают, пространство вместе с реальностью неожиданно вторгаются на поле боя, в итоге размазывая по нему ровным слоем всех остальных…

Я хихикнул: внутренний взор услужливо развернул передо мной картину боя дерущихся «армий» вселенских стихий. Не то, чтобы я болел за кого-то конкретного, но в моей интерпретации событий это смотрелось достаточно забавно. Так, перерыв, нужно сходить на кухню поставить чайник. Чай есть один из полумагических артефактов, усиливающих фантазию.

Я открыл глаза…

И мир схлопнулся. Подёрнутый по краям лёгкой серой дымкой, он покачался несколько мгновений перед глазами, словно я только-только просыпался, а не задумался на несколько минут. А потом, так и не приобретя резкость, затянулся ей полностью.

От страха я замер. Что случилось? Ощущения были в высшей степени странные, в первую очередь — ввиду их отсутствия. Причём без разделения тела на отдельные участки… В смысле, если что-то вдруг произошло со зрением или с мозгом, это не должно отражаться на остальном теле, так ведь? А здесь я как будто повис в невесомости.

Вопреки желанию туман, в который превратилась дымка, не исчезал, а наоборот, обретал… плотность? Протянув вперёд подрагивающую от страха руку, я с бескомпромиссной ясностью осознал, что туман самый настоящий, трёхмерный: всё вокруг исчезло, включая диван. Ох-хо-хо…

Вдруг всё начало снова меняться. Непонятно, что именно, — страх не давал сосредоточиться. Спустя несколько секунд стало заметно, что серая пелена светлеет, медленно, но терпимо. По идее, скоро поменяется что-то ещё — по одному из законов реальности. Теоретических законов. Ну, естественно, теоретических, кто бы мне сказал настоящие законы реальности.

Поймав себя на том, что опять отвлекся и задумался, я не удержался от улыбки. Наверное, это защитная реакция такая, побег от реальности. А если развить её до определённого уровня, можно не только психологическую, но и физическую нагрузку выдерживать. Тут же представились застенки средневековой европейской инквизиции — и сами инквизиторы, беснующиеся от того, что пленник не только не орёт, но и каждые полчаса виновато им говорит: «Ой, извините, я снова задумался…. А что вы сейчас такое делали, а то я всё пропустил?..».

Ладно, плевать на инквизиторов, нужно о текущем положении думать.

Пелена тем временем окончательно посветлела и даже обрела форму. Приглядевшись, я понял, что лежу… на облаке. На небольшом клочке воздуха, поверхность которого была ненамного больше контуров моего тела, примерно раза в полтора. И который теоретически должен плыть в небе и, опять же теоретически, не должен выдерживать мой вес. Но выдерживал и никуда не двигался. Я как мог осторожно приподнялся и, встав на колени, посмотрел вниз. Действительно, небо… Только как меня сюда занесло?

Размышления прервал негромкий мягкий голос, раздавшийся откуда-то спереди:

— Не бойся, я не причиню тебе вреда.

Если до этого мои нервы еще выдерживали, то теперь им наступил предел — их хватило только на то, чтобы не заорать во весь голос, да и то лишь потому, что кричать я не привык. На рефлексе, смешанном со страхом, я, как стоял на коленях, одним прыжком оттолкнулся назад от поверхности облака, и уже летя с дикой скоростью вниз — подумал, что заслужил такую нелепую смерть.

Однако разбиться мне не дали. Из ниоткуда появился каменный пол с рисунками, какие ассоциировались у меня со старинными замками, соборами и подобными помещениями; приземление на него оказалось неожиданно мягким, как будто и не было падения с сотни метров. Переведя дух, я поднялся.

Неоспоримый плюс этой парящей в небе каменной плиты сравнительно с куском облака заключался в том, что отсюда свалиться было гораздо труднее — серая узорчатая поверхность проглядывалась на десяток метров в каждую сторону, и не факт, что там и кончалась. Второе же отличие от облака представлял сидящий прямо на условном полу в нескольких метрах от меня человек в длинном бежевом плаще с капюшоном, скрывающим лицо, похожем на монашеское одеяние.

— Не перестаю удивляться, — раздался всё тот же мягкий голос из-под капюшона. — Что бы я ни сказал в самом начале, на всё — разные реакции, но самый большой страх вызывает именно фраза «я не причиню тебе вреда».

Фанатиком я не был. Не видел за свою жизнь ни одной настолько хорошей идеи, чтобы за нее стоило фанатеть. А без фанатичных взглядов на жизнь и оценивать её было проще.

— Я что, умер?

Мне показалось, что неизвестный улыбнулся.

— А что, хочется?

На этом я завис.

— А кто ты?

— Хранитель.

— Хранитель чего?

— Как чего? Сундуков с сокровищами. Сейчас я загадаю тебе три загадки, и если отгадаешь их все — обогатишься.

Видимо, на моем лице отобразилось всё, что я думал по поводу этого места. Из-под капюшона послышался смешок.

— Ладно, не нервничай. Я действительно Хранитель. Только не сундуков, а душ. Душ мечтателей.

Я немного успокоился. Самую малость.

— Мечтателей?..

— Ну да. Слышал, что каждая мысль обладает энергией?

— Да. А…

— Иногда этих мыслей, а следовательно энергии, набирается настолько много, что она может воздействовать на реальность. И только от направления этой энергии зависит, как эта реальность изменится.

Ладно, допустим. Тогда попробуем посчитать вероятности, что же произошло. Я научился летать — пятьдесят процентов. Реализовалась моя последняя мысль, и мир уничтожен армиями… чьими там? пространства и реальности? — ну, пускай будет один процент.

Ты в одно мгновение переместился из своего дома в неизвестное место и теперь разговариваешь с каким-то Хранителем, — напомнил мне разум.

Приобщение к фантастическим событиям — сто процентов.

— Ага, — Хранитель кивнул.

— Ты что, мысли читаешь? — возмутился я.

— А как ты себе представляешь хранение душ без возможности чтения мыслей?

Я пожал плечами.

— Ладно, на досуге подумаешь, у тебя полно времени будет. Так вот, чем больше ты думаешь о чём-то, чем лучше это продумываешь, тем чётче задаётся вектор энергии. Однако, как ты понимаешь, непрерывно думать о чём-то одном невозможно. Так?

— Ну… да.

— Теперь включай воображение: вся накапливаемая тобой энергия мыслей идет в разные вектора, один или несколько главных и несколько десятков мелких. Когда главные вектора не компенсируются друг другом, а содействуют…

— Понимаю, — перебил я.

Страх прошёл, и перед ситуацией, и перед этим загадочным субъектом. Какая среда может быть мне ближе, чем среда фантастики?

— Хорошо, что понимаешь, — кивнул Хранитель. — Тогда — о мире, куда ты пробился.

— Мире?! Каком?

— Вот, а говоришь — понимаешь. Назови свою главную мечту. Самую-самую.

Ничего себе вопросы… Ладно, сейчас вспомню.

— Да у меня, вроде, и нет главной мечты…

Хранитель качнул головой:

— Не пытайся выделить одну. Наоборот, выведи то общее, что объединяет их все. Раз ты здесь — с масштабами мышления у тебя проблем нет.

Масштабами?

— Идеальный мир?

— Именно.

Хранитель поднялся с пола. Я, на всякий случай, тоже.

— Времени, к сожалению, остаётся всё меньше, поэтому объясняю быстро и просто. Векторы сошлись, ты пробил ткань реальности и оказался там, где мечта — именно мечта — значит очень многое.

Боковым зрением я заметил, что туман пришёл в движение и быстро отступает. Вскоре стали видны границы каменного круга, оказавшегося чуть ли не ста метров в диаметре.

— В этом пространстве энергия мысли увеличивается во много раз. Твоя задача — суметь воспользоваться этим и построить идеальный для тебя мир. Это твоё единственное право и, если хочешь, единственная обязанность. Моральная.

— Весь мир — с нуля? — от напряжения голос сел. Хранитель ответил без тени усмешки:

— Нет. Во-первых, планета уже готова. Во-вторых, у тебя будет естественный ограничитель, сперва попробуй выстроить идеал в пределах одной страны. В-третьих, у тебя будет центр силы, он же точка старта, он же Тронный зал. Мы сейчас в нём и находимся.

Я молчал, переваривая новости.

— Не бойся, ты справишься. Не ты первый, не ты последний.

— В смысле?

— Здесь живут такие же, как ты. Ничем не отличающиеся, кроме опыта. Это — в-четвёртых. Ладно, последний вопрос, и я тебя покидаю.

— Мы ещё увидимся?

— Смотря что ты будешь делать, — усмехнулся Хранитель, а затем растаял в воздухе.

* * *

Я добрёл до переднего края Тронного зала. Завеса тумана исчезла без следа, и теперь отсюда, с высоты приличной многоэтажки, открылся вид на бесчисленные километры лугов и лесов, уходящие вдаль черепаховым окрасом земли. Хотя, может, это не туман ушёл, а я на своём каменном диске спустился с неба, но, в сущности, какая разница?..

Нет, скорее всего, не просто спустился. Каменный круг торчал параллельно земле из горы, как брошенный спортсменом-титаном мимо цели диск — ну, или летающая тарелка прищельцев, которые не смогли справиться с управлением. Оценив крутость горы, переходившей далее в гряду, и представив, что по ней придётся спускаться, я поёжился — но в целом меня всё устроило. Было бы гораздо хуже, находись Зал на вершине стометровой колонны.

Всё вокруг казалось кристально чистым. Мне раньше не приходилось наблюдать природу в таком качестве: в сознательном возрасте из Москвы выезжать было некуда и незачем, так что грязненькие городские зелёные полосы единственно сопровождали быт. «Что за странный запах?» — «Свежий воздух, сэр». Я бы, наверное, улыбнулся этой шутке, если бы не чувствовал — впервые в жизни, — как кружится голова от переизбытка кислорода.

Понятно, что состав воздуха сам по себе не при чём, сказалось мгновенное перемещение из мегаполиса на территорию, свободную от цивилизации. Но если и можно было как-то заставить меня действительно поверить, что это мой идеальный мир, это был беспроигрышный ход.

Первые несколько минут я просто наслаждался ощущениями. Затем вспомнил слова Хранителя про силу мысли.

Эх, стоило почитать какую-нибудь эзотерику, когда имелась возможность. Сила силой, но как ее использовать-то… Была бы ложка что ли, потренироваться.

Внезапно раздался звон, чуть не заставивший меня от неожиданности повторить недавнюю ошибку и сигануть с высоты. Опустив глаза, я увидел… ну да, ложку. Обычную, железную, какие имелись у меня дома. В смысле, в доме, где я раньше жил.

Выходит, это так просто? Без всяких извра… изощрений?

«Взлети», — приказал я мысленно, ни на мгновение не отрывая взгляда от созданного прибора. Медленно, в горизонтальном положении, тот поднялся от земли, а затем повис в воздухе на уровне моих глаз.

— Жесть, — произнёс я вслух — чтобы звук собственного голоса убедил меня, что всё это по-настоящему. Затем, поняв, что сказал, снова всмотрелся в ложку. Но — нет, она осталась железной.

Значит, просто слова ничего не дают. Что нужно? Именно приказать?

— Жесть, — так пафосно, как только мог, повторил я. На ложку это не произвело никакого впечатления.

Наверное, раз это сила мысли, нужно захотеть?

— Жесть, — в третий раз, уже спокойно, но с четким желанием трансформировать подопытный предмет. И — тут же схватил его, рассматривая во все глаза. Круто, жестяная ложка!

Итак, с принципом применения появившихся возможностей немного разобрались. Что дальше?

Дворец. И Тронный зал.

Вот здесь пришлось задуматься. Ну, не представлял я себе никогда, как должен выглядеть мой Тронный зал. В результате тактика была выбрана следующая: вспоминать как можно подробнее увиденные где-либо — в фильмах, на картинках и рисунках — замки и дворцы и из их элементов потихоньку составлять свой эскиз.

Первый проект пришлось отбросить: уж больно топорным и несерьёзным получился. Начав, было, формировать из его кусков второй, оптимизированный, я понял, что желание пропало, и занялся конкретно Тронным залом. Первым делом изменил его мрачный тёмно-серый цвет на глянцевый сиреневый. Затем по краю через каждые десять метров выросли пока что никуда не упиравшиеся колонны.

А после — мои мысли были прерваны посторонним звуком с той стороны, куда «указывал» мой торчащий из горы Тронный зал. Прищурившись, я заметил чёрную точку, движущуюся по направлению к Залу. Вот она начала приобретать очертания… Вот эти очертания стало возможным разглядеть… Больше всего это было похоже на дракона. Ну, волшебному миру — волшебные существа, разве нет?

Однако когда существо долетело и начало кружить на некотором расстоянии, я понял, что всё ещё могу удивляться. Хранители, дворцы… Это всё осталось в сознании просто как нечто странное. Что-то совершенно непознанное и потому отложенное на потом. Но сейчас передо мной был гигантский ездовой голубь!

Тем временем я услышал, что голубиный всадник ко мне обращается.

— Ваше величество, позвольте воспользоваться вашим Тронным залом как посадочной площадкой?

Наверное, будь на моём месте настоящий монарх, он много чего сказал бы по этому поводу. Я же просто повёл перед собой рукой, мол, давай, чего уж. Голубь подлетел и приземлился — метрах в пяти, заставив меня вздрогнуть. Всадник ловко спрыгнул на землю, подошёл ко мне и с улыбкой поклонился, а затем протянул руку:

— Альден. Рад познакомиться.

Первое удивление отступило, уступая место настороженности и интересу, которые немедленно начали делить сферы влияния. Пожимая протянутую руку, я с любопытством разглядывал своего гостя. А посмотреть было на что.

Альден был парнем лет восемнадцати, с не слишком длинными, до середины шеи, русыми волосами — за исключением раздвоенной челки, длины которой хватало на полный охват головы. Выглядело это очень эффектно, как будто на голове лежал золотой венок или корона. Непонятно только, как эта форма держалась: логика требовала жёсткого устойчивого каркаса, но при движениях было видно отсутствие любых фиксаторов. Чудеса, однако.

Высокие скулы, острый подбородок, тонкие изящные губы. Озорная ухмылка, которая задействовала, казалось, каждый мускул на лице — словно именно это было естественным его состоянием, а не расслабленно-спокойное. Он создавал впечатление романтика-оптимиста, который мог и хитро улыбнуться, вызывая ответную улыбку, и задумчиво посмотреть в глаза, заставляя начать размышлять о чём-нибудь глобальном, но всё равно хорошем. Этот образ потрясающе дополняли небольшие, даже на взгляд хрупкие прямоугольные очки, добавлявшие его и без того живым глазам эмоциональных оттенков.

А вот одежда… Альден был одет в белую тунику до колен, перевязанную плетёным поясом и заколотую на плечах мерцающими тёмно-синими камнями, к которым также крепился длинный плащ цвета лазури. Прямо как император…

Заметив удивление в моих глазах, новый знакомый ухмыльнулся и поклонился снова, но уже по-другому, церемониально:

— Император Альден Первый и последний, правитель Новой Римской империи.

После этого он поправил очки, сложил руки на груди и продолжил гораздо более простым тоном, как в самом начале:

— Да, у нас здесь кругом монархия, привыкай. Тебя-то как звать?

— Михаил… — не зная, что бы ещё такого сказать вместо отсутствующего титула, я ткнул пальцев вверх: — Я это… оттуда. Только что.

Глаза моего нового знакомого весело сверкнули:

— Да все мы оттуда. Не нервничай ты так, здесь некого бояться. А Михаил — это, между прочим, здорово. Если будешь строить Российскую империю, можешь назваться Михаилом Романовым.

— Российскую империю?..

— Только Российскую и только империю! Иначе — не Михаил и не Романов.

Оценив мои несчастные глаза, Альден посерьёзнел — чему я был безмерно рад. И так ничего ещё не знаю и ни в чём не разбираюсь, а он даже сосредоточиться не даёт!

— Я о твоём государстве. Тебе понадобится выбирать ему название, придумывать историю. Вот я и говорю: если захочешь создавать Российскую империю, даже имя не придётся менять.

— Так более понятно, — кивнул я.

— Извини, я просто давно не общался с новичками, — император виновато улыбнулся, но затем снова навострился: — Так. Ты азы управления освоил?

— Управления?..

— Ну, творение и всё такое.

— Разве что самые азы.

— За час-то — неудивительно. Тогда сначала теория. Ты хорошо понял суть своего перемещения?

— Хм… Во-первых, я попал в другое пространство, где сила мысли увеличена в несколько раз. Во-вторых, нужно использовать это и построить свой идеал… в своей стране. Которую тоже нужно построить… — оглядевшись, я закончил: — Вокруг дворца, который надо достроить.

— А почему ты переместился? — прищурился Альден.

— Ну, вектора…

— Неправильно! — император поднял указательный палец. — В корне неправильный ответ. Матчасть не имеет никакого значения — она всего лишь форма, а не суть. Ты переместился, потому что ты — Мечтатель, с большой буквы!

— Э? — я снова стушевался.

— Мысль — это не просто химический процесс в голове у человека. Большинство даже не представляют, сколько возможностей скрывает мысль, они ими просто не пользуются. Для них это — инструмент, необходимый для решения каких-то мелких задач. Отпускать мысль на свободу, давать ей возможность самостоятельно развиваться, жить своей отдельной жизнью — вот удел немногих смельчаков!

— Ты про фантазию, что ли? — уточнил я.

— Да, — Альден кивнул. — Человек без фантазии нежизнеспособен. Он не живет, он существует в определённом месте в определённом времени. Фантазия же — своеобразный проход, пройдя по которому человек открывает путь к смыслу жизни — мечте. Ты с этим согласен?

— Наверное… А где в этой системе находятся Мечтатели?

— По ту сторону перехода. Мы не заглядываем к фантазии время от времени дабы развлечься, мы живём на той стороне и оттуда смотрим на тех, кто остался. Материально продолжая находиться в рамках обычного мира, волнуясь о насущных вещах, мы в то же время знаем, что это — не конец. Что в отличие от других у нас всегда есть возможность вырваться… и — некоторые вырываются насовсем. Сюда. И именно потому, что им это удалось, — они Мечтатели с большой буквы.

Повисла тишина. Я пытался сходу анализировать услышанное, Альден тем временем формулировал дальше.

— Советую пока что просто запомнить описанную мной систему, не пытаясь сразу проверять её на устойчивость. Сейчас пойдёт вводная об устройстве этого мира.

— Ммм… Хорошо. Начинай.

* * *

— Наш мир создан непонятно кем и неизвестно когда. Это не определишь: каждый новый приходящий застаёт его не таким, какой застал пришедший раньше. Причём иногда это касается не только политической, но и физической карты — ландшафт тут много раз корректировали «под себя»… Хотя совсем глобально ничего не менялось, только детали. Со всеми прибывающими разговаривает Хранитель. Кто он на самом деле, никто не знает, но похоже, что он здесь вроде инструктора: даёт новичкам базовую информацию и провожает на место, но больше никак и никогда не вмешивается.

Значит, в чём тебе нужно разобраться. Первое — твоя сила и твои возможности. Тебе дана задача по плану «Правитель», а значит, у тебя есть три источника сил, или потенциала, как здесь принято называть: твой личный, источник твоего Дворца и государственный потенциал. Сейчас, в самом начале, все три полны под завязку, потому как ты их ни на что не использовал.

— Использовал, — возразил я, — когда тренировался управлять силой мысли.

— Это твой личный потенциал, так что не считается — он восстанавливается быстрее всего. Важнее для тебя другие два. Дворцовый — потенциал, который можно тратить на всё принадлежащее Дворцу, непосредственно связанное с ним. Или не связанное, но… В общем, всё на территории Дворца, кроме людей.

— Людей???

— А ты хотел один жить в целом государстве? Правильно, своя большая личность куда интереснее, чем какие-то несколько сот тысяч простых граждан. Вот это самооценка, вот это я понимаю! — Альден многозначительно закивал.

От его тона, да и выражения лица тоже, я не выдержал и хихикнул. Пояснил:

— Не задумывался об этом. Одно дело создавать неживые предметы, а другое — людей…

— Ой, нашел, о чём волноваться, это такое простое занятие. Вот вчера, например, ночью…

Теперь я уже засмеялся в голос.

— На самом деле, в этом и правда, нет ничего сложного. — Альден довольно улыбался. — Нужно представить два потока энергии. Один — обычный, «образный», которым ты конструируешь что тебе нужно, а вторым — наделяешь это творение жизненной силой. Если ты попробуешь создать человека в один поток, получится деревянная или каменная статуя. А так — сначала начинаешь представлять этого человека, затем переключаешься на вкачивание в него энергии, затем снова на создание формы, и так пока не закончишь. Кстати, — император похлопал по изголовью дивана, на котором лежал, — их ты создавал от собственного потенциала?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Просто придумал образ и материализовал его.

— Да, от собственного. Попробуй сейчас сделать то же самое, но как бы вырастить. То есть постарайся почувствовать создаваемое именно частью Дворца.

Неподалеку от нас над самым полом возникла серая тучка, которая через несколько секунд испарилась и оставила вместо себя третью копию дивана.

— Получилось? — спросил я.

— Если бы не получилось, просто ничего бы не вышло. Хорошо, этот принцип ты понял. С государственным потенциалом примерно так же, только он идет на создание всего, что относится к твоему государству. Начиная зданиями, гражданами и заканчивая территорией, то есть тем самым ландшафтом. Да, дворцовый и госпотенциал имеют соответствующие границы, в пределах которых их можно применять. А личный — это личный, он с тобой всегда.

Я молча разглядывал небо над головой.

— Как, укладывается в голове?

— Да, вполне. По крайней мере, пока, — кивнул я. — Слушай, я тут подумал… А обязательно становиться Правителем? Это, конечно, прикольно, но чересчур сложно…

— Что конкретно тебя интересует? — уточнил Альден. — Этот вопрос можно трактовать по-разному.

— Ну… могу я, например, построить идеальное государство, а потом просто жить в нём? Просто жить?

— А править кто будет?

— Так я же могу создавать всё, что угодно?

— Ага.

— А если я создаю человека, я могу сделать его каким угодно?

— С парой нюансов, но да.

— Ну вот. Посажу на трон профессионального правителя, — я пожал плечами.

— Просто профессионального правителя?

— Ну да.

— Ладно, представь, живешь. Бац — реформа.

— Какая реформа? — не понял я.

— Да в том-то и дело, что любая. Сколько людей, столько и идеалов. С чего ты взял, что идеальное для тебя государство будет таким для этого правителя? А создать человека-кальку с себя ты не сможешь — на это стоит блок.

— А просто человека с похожей системой ценностей?

— Система ценностей, как показывает практика, ничего не гарантирует. Так что увы. А если каждый раз ходить и объяснять ему, что такое хорошо, а что такое плохо, автоматом превратишься в первого советника — и таки придётся разбираться во всём происходящем.

Я погрустнел. Начальный запал прошёл, и меня уже не тянуло становиться монархом целого государства.

— Или, представь, кризис. Нужны какие-то срочные изменения. Пусть даже ты знаешь, что делать, — будучи правителем тебе достаточно отдать приказ. А так тебе придется тратить или силы на донесение своей позиции до правящей верхушки, или госпотенциал, чтобы выправить всё как надо в минимальные сроки, — который, между прочим, восстанавливается медленнее всего, — или и то и другое. Хм? Что такое, почему грустный вид? Перспективы не нравятся?

Я покачал головой.

— Ууу… А хочешь, ещё кое-что расскажу? Касательно трактовок твоего вопроса про необходимость быть Правителем. Тебе не приходила в голову мысль, что можно сделать идеальное государство без такового? Например, анархия или коммунизм в классическом представлении?

Я с надеждой поднял взгляд.

— Обломись! — радостно заявил Альден. — Спорю на что хочешь, что ты просто не сможешь придумать для себя такого идеального мира!

— Почему? — уже начиная погружаться в обречённость спросил я.

— Да потому, что здесь существует деление приходящих по принципу представления идеала, на Правителей, которым государство необходимо, и Одиночек, которым оно совершенно не нужно. И ты, дорогой друг, появился на территории, закреплённой за Правителями, а значит, тебе ничего не остаётся кроме как создать шнурок и обернуть вокруг головы!

— Почему головы? — я ожидал услышать «шеи», и странное окончание фразы заставило удивиться.

— Чтобы мерки свои знать, а то корона жать будет!

Император веселился надо мной настолько незамысловато и искренне, что я не выдержал и тоже засмеялся.

— Из траура выведен. Миссия выполнена, — прокомментировал Альден. — Ну что, идём дальше? Хочешь, карту мира покажу?

Он чуть прищурился, и между нашими диванами возникла огромная резная чаша, наполненная водой и песком, которые, как я понял, представляли со всей доступной реалистичностью физическую карту планеты: холмиками были показаны горы, крохотными ручейками — реки. Материк был один, но большой. По форме он напоминал Евразию, только расширенную с запада и имеющую дополнительные земли на севере. Да и на букву «Г» он походил сильнее.

— Вот здесь, — на внутренней стороне «бумеранга» Альден очертил пальцем довольно большую область, — Новая Римская империя, с правителем которой ты уже знаком. Столица, конечно же, Рим, который ты обязательно посетишь в кратчайшие сроки. Форма правления — монархия. Вот это — эльфийские земли, — вторая область была немного меньше первой и примыкала к внутренней стороне южной части материка. — Основную площадь занимают леса и примерно пятую часть — луга. Столица — Лентан, правитель — Кейра. Угадай, какая форма правления?

— Монархия, — я пожал плечами. Во всех художественных источниках, известных мне, эльфы имели королей.

— Демократическая республика! — Альден торжествующе щелкнул пальцами. — На человеческом языке — коммунизм!

— У эльфов — коммунизм?! — поразился я.

— Настоящий! Что, не можешь представить?

— Я себе вообще настоящий коммунизм не могу представить, — честно ответил я. — А уж как это может сочетаться с эльфами…

— Ну, это долгая тема. У Кейры потом спросишь, она любит, когда об этом спрашивают.

На внешней стороне сгиба, в самом углу материка появилась третья, среднего размера область.

— А здесь — драконы. Такие же настоящие, как и эльфы. Между прочим, мой голубь отчасти обязан им фактом своего существования. Представляешь, сколько человек, представляя себя в идеальном мире, мечтало летать на собственном драконе? А вот Ресд всех обломал — выбрал народом именно драконов, и теперь использование их в качестве верховых животных является прямым оскорблением. Впрочем, Ресд выкупил полную страховку от рисков такого рода и летает… Впрочем, ладно. До некоторых вещей даже в идеальном мире нужно доходить самому.

— Предлагаешь мне самому наведаться к этому Ресду и посмотреть, на чём же он летает?

— На чём он летает не так важно, главное — как ему это удалось. Ну да пока оставим. Столица у драконов — Гирст. И вся остальная территория — тоже Гирст, потому что столица там — единственный город. Любят они, понимаешь, в горах жить. А! Братство сумрака!

Очертания территории народа со странным самоназванием появились в центре южной части материка, прямо рядом с Новой Римской империей. — О нём я не буду рассказывать. Просто потому, что этим они и выделяются. Скрытность, гордость, сила. Могу только сказать, что правит там Нармиз. Когда будешь в Риме, скорее всего там же с ним и познакомишься. Вот…

Задумавшись, Альден склонился над картой. Затем ткнул в сильно выпиравшую северную часть, напоминавшую из-за этого горб.

— Тоже своего рода достопримечательность. Вот это всё — Фор-Корст, закрытое от внешнего мира государство. Те источники, которые есть в доступе, утверждают, что оно существует уже минимум два века, причем закрытым оно было уже тогда. Больше никакой достоверной информации нет, только слухи. Традиционно считается, что закрытость Фор-Корста связана с тем, что его Правитель особенного далеко прошёл в деле изучения изменений реальности мыслью. Смотри, какая территория, какие горы по всему периметру… Не знаю, что было раньше, добровольное отшельничество или нахождение истины, но сейчас это самый интересный и одновременно самый бесполезный регион: никто из тех, кто хотел найти этого Правителя, так и не смог это сделать. А многие и вовсе не смогли перебраться за периметр — хороший барьер, ничего не скажешь. Чтобы обзавестись таким, обычному Правителю нужно лет пятьдесят копить госпотенциал.

— То есть процесс накопления может быть бесконечным? — уточнил я.

— Накопления? Нет, только до первоначального предела. Я об этом не сказал?

Я пожал плечами.

— Пределы личных и дворцовых потенциалов у всех одинаковые — с ними ещё не научились работать. А о государственном уже кое-что известно, например, зависимость от размера территории. В километрах, к сожалению, измерить не получается, но просто по соотношению ты поймешь, здесь масштабы у всех примерно одинаково измеряются. Сначала действует правило «чем больше страна — тем больше сил для управления ею». Правитель приходит, государство строится, развивается, расширяется, колосится, на солнце золотится. Затем примерно на уровне средних размеров территории рост госпотенциала прекращается. А если расширение границ продолжается, то потенциал начинает снижаться. Это как своеобразный предохранитель, который не дает правителям получить больше сил, чем они могут распорядиться. На меня, вот, тоже не так давно эта гадость начала действовать, — пожаловался император, — единственное, что помогает держать первую по величине страну, это собственные навыки управления. Чего и тебе настоятельно рекомендую: не гонись за бесплатными возможностями, сам познавай науку государеву.

У меня было устойчивое ощущение, что я о чём-то забыл. О чём-то, связанном с картой.

— Ты, вроде, говорил, что Мечтатели делятся по признаку отношения к государству…

— Точно! Молодец, хорошо подметил. Эх, давно я всё это не пересказывал. Смотри, вот здесь сейчас находимся мы, — Альден ткнул пальцев в цепочку гор, которая отделяла от основной части материка крайнюю западную часть. — А сразу за твоими горами — Отшельные земли, как их обычно называют, то есть — территория, где появляются Одиночки.

— Отшельные? Они что, вообще никак себя не проявляют? — удивился я. Отрицание государства — это ладно, но полное отшельничество…

— Неа. И на контакт идут крайне редко, и сами ни во что не вмешиваются. Не любят они нас. А может, вообще никого не любят, не знаю. Поэтому о них практически ничего неизвестно. Единственный точный факт — у них изначально отсутствует госпотенциал.

— Понятно…

Я задумчиво смотрел на карту.

— Столько свободного места…

— Да ладно, как будто это плохо. Во-первых, есть куда расширяться, во-вторых, всегда есть куда придти новому человеку.

— А сколько Правителей здесь может уместиться? — заинтересовался я.

Альден пожал плечами.

— С полным комфортом — человек восемь. Если верить слухам, то десяток, но я такого ещё не видел.

Несколько минут мы провели в тишине и раздумьях, а заодно неспешном поглощении созданных фруктов. Краем глаза я заметил, что солнце начинает клониться к закату. Интересно, это я сюда «прибыл» ближе к вечеру или мы в самом деле так долго сидим?

Наконец, я поднял голову:

— А ты здесь ещё долго будешь?

Альден задумчиво улыбнулся, потом пожал плечами:

— Не знаю. Тебе ведь надо государство строить… Если ты не мечтал все эти годы о собственном доминионе, то несколько дней у тебя уйдут только на его продумывание. Потом будешь осваиваться в реализованной модели. А как освоишься, уже будешь относительно свободен. У меня-то всё под контролем, я могу хоть на неделю исчезнуть, а вот у тебя пока ни опыта управления, ни просто навыков. Так что сейчас мы досидим, ещё о чём-нибудь поболтаем, а потом я полечу обратно к себе, а ты вырастишь себе тёплую спальню и ляжешь думать о счастии своем и, возможно, народном. Ну, а когда разгребёшь дела и доберёшься до Рима, увидимся снова. Да, Рим — это на востоке, как будешь подлетать к горам, увидишь одну, такую, с двойной верхушкой.

— Именно подлетать? — уточнил я.

— Воздушный транспорт всяко удобнее и быстрее. Или ты высоты боишься?

— Да нет… — я задумался. — А создам-ка я его прямо сейчас. Чтобы ты, если что, указал на ошибки.

О, вовремя вспомнил про драконов… Так, а на чем ещё можно летать в этом мире? Голубя я что-то не очень хочу… Ворону тоже… Да ну этих оригиналов-императоров. А какое у меня вообще любимое животное? Нет, не то. Какая у меня любимая птица? Никогда раньше не задумывался. Блин, на чём мне летать-то?! Так, всё, оживляю первый попавшийся образ. Хоть дятел, плевать.

Перед внутренним взором сразу же возник огромный стального цвета дятел, висящий на скале над Тронным залом и долбящий камень. Бррр…. Всё! Кто угодно, кроме дятлов и драконов!..

Не открывая глаз, я улыбнулся. Попался один интересный образ, будет жаль, если Альден его забракует.

Так, один поток, второй… А это, оказывается, не так уж легко — прорабатывать что-то в голове, а не просто представлять общими контурами…

О том, что попытка создания удалась как минимум наполовину, меня проинформировал нечленораздельный звук, изданный Альденом, и… ещё один звук, смутно знакомый… Открыв глаза, я уставился на огромного, с меня ростом, тигра со столь же огромными орлиными крыльями, сложенными на спине. Встретившись со мной взглядом, тигр снова мурлыкнул, как огромная концертная музыкальная колонка, наклонился к дивану и лизнул меня в нос. Через силу подняв подрагивающую руку, я всё-таки решился и тоже потрепал его за ухом.

Император наблюдал за мной с искренним интересом.

— Живой личный транспорт не так уж часто создают. Признайся, это я на тебя влияние оказал?

— Ну, немного, — я смутился. — Не на ковре-самолёте же мне летать…

— Да тут на чём только ни летают. Кто во что горазд. Это ж не государство, можно и несколько приспособлений создать.

— Ясно… Кстати, подскажешь что-нибудь? Я-то не разбираюсь в животных, так, по наитию делал. Вдруг я не смогу на нём летать?

Альден бросил критический взгляд на тигра.

— Я бы посоветовал вернуть ему исходные размеры — тебе хватит. Ну, а физические характеристики уже потом сам подгонишь. Потестируй его, проверь, какой вес и как долго может тянуть. У меня всё-таки птица… Можешь потом к Кейре обратиться, если что.

Поднявшись, он направился к своему ездовому голубю, который всё время нашего общения сидел на одной из колонн Тронного зала и спал. Проснувшись от отклика, он что-то вяло воркнул и слетел на пол, скользнув равнодушным взглядом по тигру.

— Летишь? — спросил я, пробуя на ощупь тигриную шкуру.

— Ага, пора уже. — Забравшись в седло и взяв поводья, Альден снова задумался: — Значит, как освободишься, жду тебя в Риме. Где-то через неделю-полторы. Да, кстати, ты имя в итоге будешь менять?

— Зачем? — не понял я.

— Многие выбирают себе новые имена, как бы в знак того, что старому, несовершенному миру они ничем не обязаны. Да и вообще стараются иметь в своих государствах побольше отличий от тех, откуда пришли. Я, вот, Римскую империю себе взял потому, что долгое время ей интересовался. А так… Ну, в общем, ты понял. Иногда берут те имена, которыми раньше подписывались как псевдонимами. Ты как себя звал?

— Маркус, — негромко ответил я. — Я был Маркусом.

— Во, отлично. — Альден улыбнулся. — Тебе вполне подходит. Именно на Маркуса и выглядишь.

Я усмехнулся.

— Ну и денёк выдался.

— Да ладно тебе. Поверь, твоя жизнь только начинается, — Альден ободряюще кивнул. — Мы же — кто? Мы — Мечтатели!

Дополнив завершающую фразу не менее пафосным жестом, он натянул поводья и голубь рванул в небо.