София и Георгий Веревкин стояли у борта речного теплохода, бодро плывущего по Москве-реке.

– Последние теплые дни, – с легкой ностальгией сказал писатель, – настоящее бабье лето!

– И ветра нет. – София закрыла глаза, подставив лицо мягкому осеннему солнцу. – Есть в ранней осени, когда природа не хочет засыпать, что-то пронзительное… – Она достала из сумочки диктофон: – Мы можем продолжить?

– Разумеется.

– У вас в спальне висит картина «Плачущий демон». На ней изображен стоящий на балконе темноволосый человек, по щеке которого катится слеза. Когда я увидела картину в первый раз, у меня сердце защемило. Знаю, вам много раз предлагали продать ее или подарить музею, но вы отказались.

– Этот образ оставил возлюбленный мне на память. Он не имеет цены, – вздохнул Джерри.

– Кто ее написал? – спросила София.

– Я. – Писатель чувствовал комок в горле, но все же продолжил рассказывать.

* * *

Теплоход Ренди должен был отплыть во вторник. Он специально отложил свой отъезд на день, чтобы не усугублять в моем сознании негативный образ понедельника. Я старался держать себя в руках, но в последнюю ночь все равно расплакался.

– Ренди, жизнь моя, – рыдал я у него на плече. – Ты же тоже видел ту вероятную реальность, где мы женаты. Неужели ты этого не хочешь? Останься со мной! Клянусь никогда не задавать вопросов о твоей работе и ничего не требовать. Неужели ты не видишь, я живу и дышу тобой.

– Когда-то в другое время и в другой жизни я сам пожелал бессмертия. – Ренди осторожно гладил меня по спине. – Эпохи проносились на моих глазах, сменяя друг друга; я без сожаления провожал одних людей и тут же встречал других. Ты первый, кто заставил меня задуматься о том, не хочу ли я остановиться, но моя жизнь мне не принадлежит. Цена бессмертия – отсутствие постоянства.

Как ни странно, под его мягкий голос я начал постепенно засыпать и скоро погрузился в глубокий сон. Только один раз, ближе к утру, я проснулся. Ренди стоял на балконе, освещенный светом уличных фонарей. Я заметил, как на его лице блеснула прозрачная капля. В тот момент я чувствовал, как рвалось на части его сердце; Ренди переживал точно так же, как и я, а может даже сильнее.

Утром я не жаловался, не просил его остаться, стараясь сохранять хотя бы видимость хорошего настроения. Вместе мы приехали на речной вокзал, откуда должен был отправляться теплоход.

– Скажи, что означает твое имя? – Я задал свой последний вопрос. – Я смотрел возможные переводы с египетского, с арабского, с древнееврейского, но так ничего и не нашел.

– Похоже, ты перебрал все варианты, кроме самого очевидного, – зеленые глаза Ренди блестели на свету, – мне так нравится.

– И все? – недоверчиво переспросил я. – Никакого мистического смысла?

– Удивительно, как люди любят искать глубокий смысл там, где его нет, а простое и понятное объяснение принимают за искусную маскировку страшной тайны.

Ренди в последний раз крепко обнял меня и поцеловал в губы. Я подался вперед, но он мягко отстранил меня ладонью. Не оборачиваясь, Ренди пошел в сторону трапа и поднялся на борт речного судна. Раздался гудок, и теплоход отчалил от берега. Стоя у борта, Ренди махал мне рукой. С собой он увозил мое сердце и частицу моей души. «Я принадлежу тебе», – мысленно повторил я. На мгновение мне показалось, что Ренди в ответ прошептал: «Я знаю».

Когда теплоход скрылся за горизонтом, я еще долго стоял на пристани, не в силах пошевелиться; думал о том, как вернусь в пустую квартиру, где еще вчера слушал рассказы Ренди, как лягу в постель, где мы были так счастливы. Мне хотелось броситься в воду, догнать теплоход, чтобы еще хоть раз почувствовать тепло любимых рук, но, сделав над собой усилие, я все же направился к выходу.

Совершенно потерянный, я вернулся домой. В моей спальне стояли мольберт и краски, а сверху лежала черная роза. Сам не помню, как начал рисовать: моей рукой по холсту двигала неведомая мне сила. На картине был запечатлен Ренди, каким я его запомнил: могущественный, не знающий жалости демон плакал из-за меня, никому не известного и совершенно безобидного халявщика-мечтателя. Внимательно оглядев холст, я заметил едва различимую надпись на обратной стороне картины: «Навеки твой. Ренди». Под ней я подписал: «Навеки твой. Джерри».

* * *

– Как вы пережили потерю? – спросила София.

– Ренди остался в моем сердце и мыслях. Неважно, находится он рядом или нет. На том уровне, где существует лишь энергия, мы связаны как превили, то есть предназначенные. Говорят, что, когда закрывается одна дверь, открывается другая. В день, когда ушел Ренди, ближе к ночи, моя жизнь обрела новый смысл.

* * *

Повесив картину, которую я назвал «Плачущий демон», я попытался запихнуть в себя бутерброд с сыром. Мне почти удалось проглотить маленький кусочек, когда зазвенел дверной звонок. На мгновение я подумал, что Ренди вернулся. В два прыжка я очутился возле входной двери, а когда открыл ее, увидел на пороге заплаканную девочку лет семнадцать в джинсах, кожаной куртке, с кое-как замотанным на шее шарфом.

– Вы Джерри? – прошептала бледная гостья.

– Даааа, – протянул я.

– Меня зовут Даша, – голос девочки дрожал, – я одноклассница Миши. Он рассказывал, что вы очень добрый. Прошу… пппрошшу… – она всхлипнула, – прощения, что вот так пришла, но мне больше некуда идти.

– Проходи, раз так. – Я впустил ее в квартиру.

Опустив голову, Даша вошла внутрь. Первые сорок минут она рыдала так, что я не мог разобрать слов.

– Даша, милая, – успокаивал я девочку, – я не смогу помочь, если ты не соберешься и не расскажешь, что случилось.

– Я б… б… беременна. – Она продолжала плакать. – Папа с мамой, когда узнали, выгнали меня из дому.

– А отец ребенка? – спросил я.

– Он сказал, что я сама виновата и что он больше не желает меня видеть.

– Ничего себе! Вот же подлецы. – Я вовремя оговорился, чтобы не сказать более сильное слово.

– Но что же мне теперь делать? – Даша умоляюще смотрела мне в глаза.

– Оставайся здесь, – предложил я, – конечно, не дворец, но все-таки. Спокойно родишь своего ребеночка. Понимаю, сейчас ты в отчаянии, но поверь, не так все плохо. Подумай о том, что дочка или сыночек будет любить тебя бескорыстно. Я о вас позабочусь.

– Но вы меня совершенно не знаете… – Поток ее слез заметно уменьшился.

– Зато я знаю, что это такое, когда падаешь и никто не хочет тебе помочь.

Мы проговорили до рассвета, потом с трудом мне удалось уложить Дашу спать. «Что это за люди, у которых поднялась рука выгнать из дому беременную? – думал я, глядя на нее. – Ренди, любовь моя, накажи их так, как ты это умеешь. Маленький человек, он или она, уже существует и обречен либо погибнуть, либо мыкать горе с одинокой матерью. Не допущу! Весь мир мне изменить не по силам, но жизни этих двух людей в моих руках. Слышишь, госпожа Судьба, я, Джерри Веревкин, дипломированный неудачник, объявляю тебе войну! Не позволю сделать Дашу и ее ребенка несчастными!»

На следующий день мы с Дашей разработали план дальнейших действий. Выталкивая дочь за дверь, родители на прощание бросили в нее сумку, где по счастливой случайности лежал Дашин паспорт. Так проблема с документами отпала сама собой. Первым делом я записал Дашу к гинекологу в хорошую клинику, а потом мы отправились по магазинам.

Мои родственники, конечно, были слегка шокированы таким поворотом событий. На вопросы, зачем мне все это надо, я отвечал, что не могу выгнать ее на улицу. Заботясь о Даше, я вместе с ней возрождался к жизни. Мы вместе ходили на УЗИ, тщательно выбирали роддом. В положенный срок на свет появилась Оливия (я сам дал ей это имя), моя принцесса. Я присутствовал при родах и даже сам перерезал пуповину. Когда я впервые взял на руки кричащий маленький комочек, все мое тело стало невесомым, я понял, что значит быть на седьмом небе от счастья.

* * *

– Так вот как в вашей жизни появилась Оливия! – воскликнула София. – Но в газетах пишут…

– Знаю, – прервал писатель. – Я сочинил для Оливии красивую легенду о ее отце (по моим словам, сироте), которого якобы отправили воевать в Чечню, перед тем как он успел жениться на Даше. Со временем сказка дополнилась подробностями о том, как он сгорел в танке и спас весь свой взвод. Для убедительности я даже купил два ордена, которые сейчас хранятся в семье Оливии как реликвия. Про бабушку и дедушку я сказал, что они погибли в аварии. Дашу я заставил поклясться, что она никогда не расскажет Оливии правду. И вы, София, дайте слово, что в моей биографии этого не будет. Напишите, как все газеты, что я дальний родственник Даши.

– Клянусь своим здоровьем, – серьезно произнесла девушка.

– Хорошо. – Джерри одобрительно кивнул головой. – Мою принцессу не должны затронуть несчастья, в которых она не виновата.

– Вы, без сомнения, истинный отец этой девочки. Считаю, Даше и Оливии с вами повезло.

– Да, – согласился писатель, – хотя она зовет меня дядей. Сначала мы жили втроем. При первой возможности я отправил Дашу в институт, чтобы она тоже могла состояться в жизни. Потом издали мою первую книгу, и постепенно ко мне пришел успех. Когда Даша сказала, что хочет наладить свою личную жизнь, я купил ей квартиру. Оливия по очереди жила то у меня, то у нее. Даша стала переводчицей, какой-то головокружительной карьеры она не сделала, но свое дело любила. Что до Оливии, то я часто ее баловал. Суровую реальность она видела только из окна.

– Однако сейчас Оливия волонтер в фонде борьбы с раком, – напомнила София, – а там суровая реальность.

– Моя девочка добра к другим людям, потому что сама не знала равнодушия, – пояснил Джерри. – Оливия, как роза, радует глаз, но может цвести только в оранжерее. В институте, из тех, что открывают двери во многие известные компании, она познакомилась со своим будущим мужем. Он прекрасный человек, прирожденный глава семьи. Хотя, признаюсь, я до сих пор ревную.

– Вот почему вы доверили написание биографии мне, а не ей, – догадалась София.

– С Оливией я не могу быть до конца откровенным, – сказал писатель. – К тому же сейчас она уже бабушка; ей есть чем заняться, кроме как выслушивать меня.

– А что стало с родителями Даши?

– Ренди наказал их сурово. Ее отец заболел раком кожи и почти сгнил заживо, а мать, упав на железной дороге, осталась без ног. Что до биологического отца Оливии, то после школы он загремел в армию, где подсел на наркотики и умер от передозировки.

– Еще вопрос, из всех историй Ренди какая впечатлила вас больше всего?

– О дедушке и внуке, – ответил Джерри. – Ренди рассказал ее, когда мы гуляли по кладбищу. Снова и снова я возвращаюсь к ней, но и по сей день не могу дать однозначной оценки поступку главного героя. Вот она…

Дмитрий Ерошин, главврач больницы, – начал свой рассказ писатель, – аккуратно разложил документы на своем столе. Глубоко вздохнув, он посмотрел в окно, а затем достал из верхнего ящика стола маленький пузырек. «Без сомнения, мне предстоит гореть в Аду», – подумал Дмитрий. В его голове снова пронеслась цепочка трагических событий, приведшая к трудному решению.

Больной раком внук Дмитрия Ерошина нуждался в срочной пересадке сердца, но подходящего донорского органа не было, а мальчику становилось все хуже. Счет шел на дни. Когда в больницу привезли упавшего с дерева ребенка, Дмитрий дал ему умереть, а потом пересадил сердце своему внуку. Разумеется, о его кровавом деле никто из близких не знал, так как все произошло спонтанно. Ерошин сам едва успел понять, что совершил.

Операция прошла успешно, и внук стал поправляться, но мать убитого мальчика не смирилась с потерей и, заподозрив неладное, обратилась в прокуратуру. Началось расследование. Осознав, что его поимка – вопрос времени, Дмитрий Ерошин решил покончить с собой. Его пугала не тюрьма, а тот факт, что вся семья узнает, какой ценой он спас жизнь внуку. «Все будет выглядеть как сердечный приступ», – успокаивал себя главврач, открывая пузырек.

– Раскаиваетесь ли вы в том, что сделали? – раздался строгий голос.

Подняв глаза, Ерошин увидел темноволосого мужчину в костюме, какие обычно принято надевать на похороны.

– Ты пришел, чтобы проводить меня в Ад? – без страха спросил главврач.

– Да, – кивнул демон, – но еще потому, что вы меня впечатлили. Когда человек совершает благородный поступок ради другого, он и сам выигрывает, становясь героем в глазах окружающих. Вы же принесли себя в жертву, погубили свое будущее, сердце и душу ради внука. Не является ли частью истинной любви готовность совершить преступление, так как в этом случае сам человек ничего не получает? Интересный вопрос, не так ли? Скажите, будь у вас возможность отмотать все назад, что бы вы сделали?

– Раскаиваюсь ли я? Да. Как бы поступил, вернувшись в прошлое? Точно так же, – признался Ерошин. – Скажи: что будет с моей семьей? Я бы хотел, чтобы они никогда не узнали правду.

– Наказания всегда адресны. Вы за свой поступок будете еще очень долго мучиться, но не ваша семья. Даю слово, дело закроют.

– Больше мне ничего не нужно. – И с этими словами Ерошин выпил прозрачную жидкость.

Через секунду он умер. О самоубийстве так никто и не узнал. Расследование смерти мальчика зашло в тупик, и прокурор закрыл дело. Выживший внук Ерошина, по иронии судьбы, решил стать врачом. Он спас много жизней, но так никогда и не узнал, каким образом была спасена его собственная.

– Впечатляет… – протянула София.

– Впоследствии я много размышлял о поступке Ерошина. Не хочу оправдывать его решение, но могу сказать, что для своей Оливии я сделал бы то же самое. А вы, София? Есть ли человек, которого вы любите настолько, что готовы на все?

– Нет, – ответила девушка после недолгого молчания.

– А есть ли человек, который так любит вас?

– Тоже нет. – На этот раз в ее голосе прозвучала нотка грусти.