Джерри Гарсиа помог Софии снять мокрую от дождя куртку. За прошедшее с начала их сотрудничества время девушка стала ориентироваться в апартаментах писателя, как у себя дома.

– Чай? – предложил Джерри, приглашая гостью в свой кабинет.

– Лучше кофе. – София приветливо улыбалась.

– Без кофе нет жизни? – весело переспросил писатель.

– Точно!

– Тогда прошу к моей новой навороченной кофе-машине, реагирующей на голосовые команды. Последнее приобретение, секретная разработка! – Джерри явно пребывал в хорошем настроении, несмотря на ливень за окном. – Капучино?

– Читаете мои мысли!

– Кофе – одна из немногих гастрономических радостей, которую мне оставили врачи. В моем возрасте соблюдение диеты напрямую влияет на качество жизни. Если я хочу по-прежнему в свободное время валять дурака, а не валяться по больницам, то должен внимательно относиться к своему питанию, хотя порой это непросто. Признаю, мне до сих пор во сне снится ароматная копченая колбаса.

– Эх, сейчас бы чизбургер, да с картошечкой, да с газировочкой, – мечтательно произнесла София.

– И пиццу… – поддержал Джерри.

– И бутербродиков с сырокопченым беконом… Все, у меня сейчас слюни в три ручья потекут!

– Тогда вернемся к нашей теме, – предложил писатель. – Я прочитал присланные вами наброски. Есть правки, но в целом мне нравится!

– У нас получается скорее роман, чем биография.

– Думаю, так будет гораздо интереснее, чем если бы мы стали описывать в подробностях каждый насморк, который мне довелось пережить в детстве. Скажите, София, а как дела в вашем дурдоме?

– Вы про работу? Да все так же. Иногда я жалею, что прошли те времена, когда женщине полагалось сидеть в тереме и вышивать.

– С этого момента подробнее, – подзадорил ее Джерри.

– А что может быть лучше, чем спокойно прясть, шить, болтать со служанками? Каждый день похож на предыдущий, и ты точно знаешь, что тебе делать. И даже мужа не нужно искать самостоятельно. Насколько я знаю, тогда этим вопросом занимались старшие в семье, избавляя девушек от необходимости глупо флиртовать, а потом гадать или позвонит, не позвонит.

– У вас есть парень? – поинтересовался писатель.

– Нет. Вряд ли мне когда-нибудь хватит выносливости пройти так называемый конфетно-букетный период.

– Почему?

– На меня по жизни западают одни хиппи, которым дарить девушке цветы или водить ее в кино кажется чем-то скучным и устаревшим. Вместо этого зовут сразу прыгать с парашютом или ехать во Владивосток на машине, а то и на ночную экскурсию по промзонам Подмосковья. А еще говорят, что мужчины любят лежать на диване! Я была бы рада встретить такого домоседа, но не случается. Что бы не говорили феминистки, женщина строит карьеру не потому, что делает такой выбор, а потому, что у нее выбора нет.

– Понимаю. Я в вашем возрасте жалел о том, что в выборе профессии меня предоставили самому себе, вместо того чтобы сказать: «Будешь поступать в такой-то ВУЗ, потом пойдешь работать ко мне на фирму, я тебя всему научу». Устраиваться в этой жизни самому далеко не так весело и романтично, как показывают в комедиях.

– В вашем случае все в итоге хорошо закончилось, – напомнила София.

– Да, и, будьте уверены, я ценю, что имею, – согласился писатель.

– В прошлый раз мы остановились на вашей поездке в деревню, – напомнила девушка.

– Верно! – оживился Джерри. – Это один из таких эпизодов, которые не забываются, даже если нахлынут одновременно склероз, маразм и болезнь Альцгеймера. Итак, начнем…

* * *

Удивительно, но когда спишь всего два часа, да и то некрепко, встаешь относительно легко, хотя при этом тебя преследует неприятное ощущение в глазах, будто туда попал песок. Пока не выспишься, оно не пройдет. В среду я поднялся на полчаса раньше, чем прозвонил будильник, успел плотно позавтракать и спокойно собраться. Сначала я хотел поехать в «масленку» на своей машине, но Боря меня отговорил, предупредив, что моя легковушка может завязнуть по дороге так, что придется вызывать трактор.

Ожидая, что на улице опять будет +30 градусов по Цельсию, я надел легкие брюки и тенниску, а все вещи сложил в небольшую кожаную сумку, которую носил через плечо. Никакого дополнительного инвентаря в виде куртки или зонтика я решил не брать, так как была слишком велика вероятность забыть их в какой-нибудь глуши. Добравшись до места, где меня должен был встретить Боря на своем видавшем виды внедорожнике, я стал ждать. Минут через пять подъехал автомобиль неопределенного цвета с вмятиной на боку, который, похоже, ни разу в своей жизни не бывал на мойке.

– Привет, брат! – Боря протянул мне руку из окна машины.

– Привет! – ответил я, садясь рядом с ним.

Это было единственное место, где я мог поместиться. На заднем сиденье валялись нагромождения удочек, коробок, пустых бутылок, остатков пищи, апельсиновых корок, потрепанной, запачканной в краске одежды. Дополнял арт-хаусную инсталляцию засохший букет роз, лежавший сверху. Сам Боря был одет в штаны военной расцветки, мощные армейские ботинки и майку типа «дачная».

– Ты куда так вырядился? – спросил фотограф.

– Я вроде как обычно, а что?

– Увидишь, – усмехнулся в ответ Боря.

Когда мы отъехали, он стал рассказывать про свое очередное ночное приключение. И как только не уставал?! В общей сложности мы ехали три с половиной часа по прямой, а когда свернули с шоссе, я стал думать о том, что предстоит как-то добираться обратно, а вокруг не было даже намека на общественный транспорт. Как только я осознал, что в плане дороги целиком завишу от Бори, настроение испортилось вконец. Последний этап малоприятной поездки прошел по такой грязи и колдобинам, что я удивился, как мы не застряли. По мере нашего продвижения появившийся в воздухе специфический аромат навоза становился острее.

– Здесь все по-другому, – прокомментировал Боря. – Более настоящая жизнь.

– В таком случае, предпочитаю оставаться в мире фантазий, – пробурчал я себе под нос, глядя на покосившиеся ветхие домики, окруженные кривыми заборами.

Мне сразу вспомнилась фраза из известного юмористического монолога: «В Лондоне солнечно, в деревне Гадюкино дожди». Судя по месиву на дороге, в той дыре, куда меня привез наш фотограф, регулярно шли тропические ливни.

Боря остановил машину около одного из домов, который, если судить по состоянию досок, видел еще мамонтов. Зевнув, я открыл дверь автомобиля, а через пару шагов изгваздал свои летние брюки по колено. Открыв калитку, к нам навстречу вышел мужик со спитым красным лицом в сопровождении очень полной женщины с растрепанными полуседыми волосами и замученным лицом. Боря стал копаться в своем багажнике и, к моему удивлению, вытащил оттуда ящик водки.

– Зачем? – поинтересовался я.

– Чтобы не побили, – пояснил фотограф.

– Чего надо? – прохрипел подошедший хозяин дома.

– Поговорить. – Боря любезно предложил ему одну из бутылок.

– Валяй. – Этот подозрительного вида субъект открыл бутылку и моментально выпил половину, как лимонад.

– Ты их знаешь? – спросил я.

– Не-а, сейчас познакомимся. – Голос Бори звучал оптимистично.

Хозяин дома жестом пригласил меня и моего спутника войти, но стоило только ступить за ограду, как на нас бросилась огромная черная псина породы двортерьер. Хозяйка резко развернулась и отвесила животному пинок такой силы, что он мог бы сбить слона. «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», – мысленно прокомментировал я.

Примерно через полчаса в узком помещении за накрытым грязной клеенкой самодельным столом собралось девять мужиков. Боря по очереди знакомился с каждым вновь пришедшим, хлопая их по плечам, как закадычных друзей. Учитывая, что большая часть гостей мылась с той же частотой, что и джип Бори, скоро стало очень душно. Хозяйка то и дело ругалась со своим мужем, пытаясь выгнать подвыпившую компанию на улицу. Устав терпеть, мужчина толкнул ее так, что она потеряла равновесие и ударилась о косяк.

Когда закончился привезенный Борей ящик водки, мы всей оравой пошли к какому-то дедушке за самогоном, а потом двинулись к реке. С этого момента я потерял счет времени. Минута для меня шла за год. Мы почти не говорили, в основном пили, закусывая салом домашнего приготовления. Чтобы не оскорбить деревенских жителей, я слегка касался губами кружки самогона, но пить не решался. Интуиция подсказывала мне, что от такой дозы спиртного я моментально свалюсь под стол.

Некоторые полезли купаться в реку, где текла не вода, а мутная зеленоватая жижа. Я остался сидеть на берегу и все время смотрел на часы. Как назло, начался дождь. Мы быстро собрали остатки выпивки и снова завалились в дом, не обращая внимания на брань хозяйки. Удивительно, но посреди всего этого пьяного безумия Боря умудрился сделать несколько снимков.

Мне хотелось спать, мозг отказывался соображать. Взмокший от пота, я пристроился в углу и стал ждать, когда Боре надоест веселиться и мы поедем обратно. В несмолкаемом гуле, состоящем из мата, ржания и криков, я с трудом мог разобрать отдельные слова. Меня о чем-то спрашивали, вроде несколько раз обозвали пижоном, но сильно не приставали.

– Ты чего сказал?! – Хозяин дома резко выпрямился и попытался ударить Борю кулаком.

Готовый к нападению фотограф увернулся и, как следует, врезал агрессору в глаз. Падая, битый мужик задел соседа, а тот третьего. Лысый почему-то ударил усатого, и завязалась драка. Быковатого вида детина с кулаками величиной с гирю явно нацелился на меня. Его угрожающая рожа взбодрила лучше кофе – весь сон как рукой сняло. Оценив соперника, я сделал обманный выпад, а потом со всей силы ударил амбала ногой по яйцам. Явно не ожидая такого отпора, он упал на пол, держась за раненую часть тела. Другой мужик, желая отомстить за товарища, подставил мне подножку, но я сумел вывернуться и схватил разбитую бутылку из-под водки. На соседнем конце комнаты лысого мужика выбросили в окно головой вперед, а усатому дали по затылку скамейкой.

Удивительно, но эта вспышка насилия закончилась так же быстро, как и началась. Вооружившись сковородкой, дородная хозяйка в сопровождении своей такой же внушительной подруги вбежала в комнату с криком:

– А ну живо прекратили, так вас и так!

Вдвоем женщины мигом схватили трех самых активных драчунов и вытолкали на улицу. До сих пор я не могу понять, кто, с кем и что не поделил. Очень повезло, что мне тогда ничего не сломали, а я в порыве самозащиты никого не зарезал бутылкой.

– Неплохо для городского! – Хозяин дома любезно протянул мне кружку с самогоном.

– Спасибо… – Я все еще не мог отдышаться.

Еще через пару минут в комнату вернулся лысый мужик, которого выкинули головой в окно. Хозяин дома тепло приветствовал его, а потом спросил, что же гость так долго шел. Улучив момент, я подошел к немного протрезвевшему после драки Боре с вопросом:

– Долго еще мы здесь будем?

– Ну, не знаю… – протянул фотограф.

– Хватит! – Я дал ему несильный подзатыльник. – Уходим немедленно!

С этими словами я потащил упирающегося Борю к двери.

– Уезжаете? – на входе нас встретила хозяйка.

– Да, – ответил я. – Благодарим за гостеприимство.

– Наконец-то! – сердито произнесла женщина. – Весь дом перевернули, все нервы вытрепали, ироды!

– Нам очень жаль. – Я изо всех сил тянул своего товарища к машине, пока никому не пришло в голову нас догонять.

Ехать ночью с нетрезвым водителем было занятием опасным, но я больше не хотел оставаться в этом театре пьяного абсурда.

– Джерри, ну ты и нытик. – Боря завел двигатель. – А вдруг менты?

– Лучше менты, чем алкашня, – строго возразил я.

– Ладно, смертник, поехали. – От большого количества спиртного фотограф стал более сговорчивым, но своего специфического чувства юмора не утратил.

– Довезу тебя до Москвы, – предупредил Боря, когда нам каким-то чудом удалось вырулить на шоссе. – Дальше сам, а то в городе менты.

Мой приступ адреналина постепенно стал уступать место усталости. Глаза закрывались, тело болело от синяков, а желудок – от некачественного алкоголя. Я не заметил, как мы въехали в какую-то промзону.

– Здесь до метро автобус ходит, – пояснил Боря.

– Где? – Я еле-еле разомкнул слипшиеся веки.

– Там, метров десять вправо. У меня здесь недалеко одна подружка живет – поеду к ней.

– Хорошо. – Я был рад выйти из машины на свежий воздух, так как меня сильно укачало.

Заметив автобус, я бегом кинулся к нему, но не успел.

– Вот же паразитство! – выругался я, пнув ногой бордюр. – Наверняка это был последний, время час ночи, транспорт не ходит. Придется вызывать такси за бешеные деньги.

Тут меня ждал еще один неприятный сюрприз. Порывшись в своей сумке, я обнаружил, что мобильный телефон разрядился, а кошелек и вовсе отсутствует. «Наверное, кто-то из деревенских вытащил», – догадался я.

Где-то залаяла собака. Я бессильно опустился на лавочку возле остановки. Вокруг не было ни души, мозг снова отказался думать, хотя мне грозила перспектива ночевать на улице. От общей усталости я замерз. Температура ночью решила упасть до совсем не летних градусов, а на мне были только тонкие брюки и тенниска. Я сидел посреди промзоны, обхватив себя руками, и вспоминал свою уютную постельку. Краем уха я услышал звук тормозящего автомобиля, но от усталости и стресса не смог даже поднять голову. И тут, как гром среди ясного неба, раздался знакомый голос:

– Как тебе деревенская жизнь?

– Ренди? – Я слегка приоткрыл правый глаз.

– Кто же еще, горе луковое?! – мягко переспросил он, помогая мне встать.

Оказавшись в его машине, я моментально отключился и снова пришел в себя, только когда почувствовал, что меня достают из автомобиля и ведут к подъезду. В квартире я на автомате плюхнулся на кровать. Последним ощущением было то, как Ренди осторожно убрал прядь моих волос со лба.

Проснулся я в пять вечера, проспав весь день. Полученные во время драки синяки болели, но настроение было превосходным, так как выспался я отлично. Одно за другим в голове стали всплывать события предыдущего дня. Стоя под душем, я вспоминал деревню, дорогу, остановку. «Действительно ли меня нашел Ренди? Или это Боря вернулся?» – думал я. Воображение рисовало неясные очертания того, как Ренди коснулся моего лица. В тот момент я понял, что, если он когда-нибудь захочет большего, я не стану возражать.

О разрядившемся мобильном я вспомнил только спустя час банных процедур. Взяв зарядное устройство, я подключил его к розетке. Едва экран снова зажегся, посыпались эмэсэмски «Абонент „Шеф“» звонил вам столько-то раз». Еще пришло несколько сообщений от Бори, в которых он интересовался моим самочувствием. Первым делом я перезвонил Владимиру Петровичу, извинился за отсутствие на работе и пообещал закончить статью до конца дня. Как ни странно, выяснилось, что Боря в тот день все же пришел на работу и отдал фотографии. Свою статью о деревне я назвал «Истина в самогоне», а потом в красках описал пьянство и драку. Владимир Петрович позже сказал, что у него создалось впечатление, будто я и Боря побывали в разных деревнях, а наш бравый фотограф, прочитав мой текст, был в шоке, так как, по его мнению, мы отлично развлеклись. На память о веселой крестьянской жизни мне достался синяк под глазом. Идя по улице, я читал в глазах окружающих немой вопрос: «С кем же он выяснял отношения?»

В распределении выходных я старался придерживаться цикла «к маме – к папе – день для себя любимого». В субботу у меня по плану был визит к маме, знавшей обо мне то, о чем другие и не подозревали. В детстве я боялся ее как огня, но когда повзрослел, мы стали лучшими друзьями. Это был взаимный процесс: с одной стороны, я с возрастом стал более самостоятельным и последовательным в своих действиях, с другой стороны, мама обрела желанную свободу. После развода с отцом она совершенно преобразилась, стала гораздо рассудительнее, терпеливее, занялась танцами, начала работать репетитором по русском языку и литературе, а еще пошла учиться по специальности «Детская психология». «Хороший развод украшает!» – понял я, наблюдая за изменениями в характере мамы.

В два часа дня я в отличном настроении уверенно шел по подземному переходу в московском метро. На мой взгляд, данной инфраструктурой город может гордиться; я путешествовал по Европе и Америке, но самое функциональное метро ждало меня в родной Москве: уютные станции, на каждом шагу указатели, всегда тепло, бомжи и алкаши почти не встречаются, а самое главное, нет бродячих животных. Метро с его жизнеутверждающей понятностью всегда меня успокаивает. Там можно погреться зимой, когда лютует мороз, и не замерзнуть летом, когда в остальных помещениях свирепствуют кондиционеры. А еще это было единственное место, где толпа людей меня совершенно не раздражала, поскольку в метро действия людского потока по большей части предсказуемы.

До маминого дома нужно было ехать еще и на автобусе, но плюс его месторасположения состоял в том, что от метро до нужной остановки ходили несколько маршрутов, а сам дом располагался близко к дороге.

– Привет! – Мама встретила меня с улыбкой и, проводив на кухню, налила чай.

– Прелесть! – Я оценил горячий травяной напиток.

– Я звонила тебе в среду, но ты не брал трубку.

– Да, там было целое деревенское приключение. – Я кратко пересказал события, опустив неприглядные подробности.

– Я волновалась.

– Волноваться надо, когда я звоню. Раз не звоню – значит, справляюсь сам, – с иронией ответил я. – Тут нужно гордиться.

По поводу звонков и позднего возвращения между мной и мамой со школы шло негласное противостояние. Я считаю, что, если человек попал в неприятность, ему со стороны близких нужна либо помощь, либо нейтралитет. Беспокойный голос в трубке, когда и так все идет плохо, только усугубляет ситуацию, а если все хорошо и ты продолжаешь, скажем, веселиться на вечеринке, тем более не хочется оправдываться за то, что забыл предупредить. Когда я жил с мамой и ей случалось возвращаться поздно, я никогда не дожидался ее для «разбора полетов», а спокойно ложился спать. Начав жить отдельно, я всегда был рад выслушать маму, но отчетов о своем времяпрепровождении не давал, так как не хотелось жить с ощущением «ока Большого Брата».

Помню, когда я учился в школе, у нас в семье существовало железное правило, согласно которому я должен был ложиться спать в одиннадцать вечера. Так вот, даже больной или крайне уставший, я все равно сидел строго до 23:00, каких бы титанических усилий это ни стоило. Если бы я хоть раз лег пораньше, то «контрольное время» было бы перенесено и пришлось бы рано ложиться до самого института. Признаюсь, несмотря на возраст, внутри меня все еще жил подросток-бунтарь, которому хочется сделать что-нибудь назло родителям.

Обменявшись рядом дежурных вопросов, мы с мамой постепенно разговорились.

– Как твои ученики? – поинтересовался я.

– Сережа переезжает в Санкт-Петербург, так как его мама переходит на новую работу, – последовал ответ с ноткой грусти. – Даша больше ходить не будет.

– Насколько я помню, ты говорила, что оценки Даши в школе сильно улучшились, так?

– Да.

– Тогда все правильно. Как репетитор, ты полностью справилась со своей задачей. В конце концов, цель любого учителя состоит в том, чтобы ученик стал самостоятельным.

Мне было намного интереснее слушать про ее учеников, друзей или духовные открытия, чем рассказывать про себя. Погружаясь в мир мамы, я расслаблялся и мог отдохнуть от собственных проблем. Выступая в роли беспристрастного слушателя, я чувствовал себя взрослым, мудрым, опытным. Конечно, я не был идеальным сыном, но время поддержать и выслушать маму находилось всегда.

– Знаешь, Джерри, иногда я думаю, что некомпетентна, поэтому они и уходят. Вот Лида… – Мама вспомнила свою знакомую, тоже репетитора.

– Мам, – прервал я. – Да твою Лиду давно пора судить по статье «мошенничество». Не будь у нее знакомой в приемной комиссии РГГУ, ни один родитель, находясь в здравом уме, не привел бы к ней своего ребенка.

Мне не нравилось, когда мама начинала себя принижать, забывая обо всех своих достижениях. Кроме того, я был твердо уверен, что репетитор обязан искать к ребенку индивидуальный подход, так как получает за это немалые деньги.

– Знаю, ты не испытываешь симпатии к Лиде, но у нее все-таки есть знания, – продолжила мама.

– Ага, и недописанная кандидатская, с которой она носится пятый год и регулярно жалуется тебе, что нет вдохновения ее закончить. И этот человек еще позволяет себе кричать на детей, якобы взывая к их силе воли. Я думаю, того, у кого язык поворачивается кидаться в сторону маленьких учеников диагнозами «социопат» или «пограничное расстройство», вообще нельзя допускать до такой работы.

– Тем не менее к ней идут.

– Идут не к ней, а к ее знакомой из приемной комиссии, – напомнил я. – А попав к Лиде, быстро от нее сбегают.

– Она не говорила.

– Было бы странно, если бы сказала – с самокритикой у нее так же плохо, как и с выдержкой. А у тебя мало учеников потому, что ты себя не рекламируешь. Давно говорю, что тебе следует сделать свой сайт и зарегистрироваться в профессиональных сообществах.

– Ты же знаешь, я не люблю компьютер.

– Мам, я прекрасно понимаю, как это неприятно, но по-другому никак. Хотя бы подумай об этом. Я могу сделать тебе сайт, но не знаю, что на нем писать, так как не работаю с детьми.

– Через знакомых все-таки надежнее.

– Да, если их много, – парировал я. – Мам, пойми, у меня нет цели тебя обидеть, но ты такая же, как я, то есть не умеешь работать с сарафанным радио.

– Другие могут заставить себя, а я нет.

– У «других» нет выбора. Например, для той же Лиды работа – вопрос выживания, а для тебя – это удовольствие.

– Эх, не выполняю я общественный долг. – Мама слегка улыбнулась.

– Налоги платишь – значит, выполняешь, плюс ты же не нарушаешь УК РФ. Да за то, чтобы жить, как ты, многие, включая Лиду, продали бы душу дьяволу.

– Ты в своем репертуаре.

На своей шкуре я сумел убедиться, что постоянное сравнение с другими людьми приводит только к бесполезным переживаниям или лишнему злорадству. Время, которое ты тратишь на самоуничижение, если в гонке достижений результат не в твою пользу, можно использовать намного эффективнее. Именно поэтому я старался не позволять маме играть в игру под названием «Я хуже, чем…». Видя, что она оживилась, я решил сменить тему:

– Как там твой новый ученик Никита?

– Беспокойный, совершенно не слушает. Все приходится объяснять по десять раз.

– И такие бывают, – философски заметил я. – Кто-то усваивает материал быстрее, кто-то медленнее.

– Совершенно немотивированный, ходит только из-за родителей.

– А кто мотивированный? Мы все учились из-под палки. Просто у кого-то иммунитет к палкам сильнее. Никита – сложная задача, но, я знаю, ты справишься.

– Думаю перенаправить его к другому репетитору.

– Успеешь, – возразил я. – Сначала хотя бы попробуй найти к нему подход.

– Есть! – Мама картинно приложила руку ко лбу, имитируя жест «отдать честь».

В глубине души я считал, что мама давно отработала свой общественный долг в браке и в детстве. Первое образование у нее было техническим. В институте она и познакомилась с папой. Три года она отработала по специальности, как полагалось в СССР. Свою работу она при этом ненавидела. Частично поэтому, частично потому, что я терпеть не мог детский сад, мама при первой возможности стала домохозяйкой. После развода отец исправно платил алименты даже после того, как мне исполнилось 18 лет, да и дедушка еще при жизни оставил маме в наследство некоторые сбережения. Все это вкупе с репетиторством позволяло ей вести достойную, обеспеченную жизнь, не задумываясь о необходимости зарабатывать. Поскольку я уверен, что поддержание хороших отношений с родителями и здравое поведение во время развода само по себе огромная работа, мое твердое убеждение состояло в том, что маме следует плевать на все упреки окружающих, особенно Лиды, и наслаждаться жизнью. Именно так я и отвечал маме, когда она расстраивалась из-за отсутствия карьеры.

На кухне за чашкой чая мы могли говорить часами, успевая обсудить почти все от погоды до бренности бытия.

– Хочешь посмотреть мое новое платье? – похвасталась мама.

Она вообще могла очень быстро переключаться с одной темы на другую. Только что ты обсуждал с ней кризис развития личности, а в следующее мгновение вы говорите о ценах на помидоры. Со временем я привык к ее скачкообразной манере рассуждений и сам научился не уходить в один животрепещущий вопрос с головой.

– Великолепно! – отметил я, когда мама вернулась в темно-фиолетовом платье и стала крутиться перед зеркалом. – С поясом будет еще лучше.

– Возможно, я надену его на встречу выпускников, – задумалась мама.

Надо заметить, что она училась в особенном классе. Спустя много лет они продолжали собираться каждый год в феврале месяце, а порой и летом. Я всегда очень удивлялся царившему между ними теплу, так как, покидая своих одноклассников, я искренне желал никогда с ними больше не встречаться.

– Хорошая идея, – поддержал я.

– Конечно, я понимаю, что далеко не красавица… – Мама начала свою вторую любимую игру.

– Перестань! – вмешался я. – Ты элегантная зрелая женщина, настоящая леди.

Мои слова были правдой, так как мама выглядела очень хорошо: маленький рост, стройная фигура, густые светлые волосы, мягкие черты лица, морщин почти нет, и все это без пластики или диет. Кто и когда внушил ей, что она «не красавица», я не знал, но готов был сделать этому человеку трепанацию черепа без анестезии. Нехорошая установка так плотно засела в голове мамы, что ни я, ни папа, ни другие мужчины не могли ее выбить, как ни старались. Я поклялся, что, если у меня когда-нибудь будет дочь, я буду покупать ей красивые платья и общаться как с принцессой, а того, кто посмеет высказаться о ней плохо, застрелю на месте.

– Джерри, ты мне льстишь, – высказалась мама в ответ на очередную попытку сделать ей комплимент.

– Я говорю правду. Ты же принимаешь свои недостатки, так почему не хочешь принять и достоинства?!

– Возможно, ты прав, – нехотя согласилась мама.

– Что значит «возможно»?! Я точно прав.

Мама и Ренди были для меня двумя людьми, с которыми можно было поговорить «за жизнь», например о месте человека в мире, о конфликте отцов и детей, о любви, о справедливости. С ними отпадала необходимость лучиться позитивом и носить маску ложной радости. Я мог оставаться в своем обычном серьезном настроении, не опасаясь, что меня сочтут грустным.

В качестве компенсации морального ущерба за все тяготы рабочей недели меня ждали отличные выходные: в субботу я допоздна проговорил с мамой, а в воскресенье Ренди позвал меня играть в бильярд. Впрочем, с тем же успехом он мог бы пригласить меня на курсы вышивания крестиком – я бы все равно согласился, так как мне очень хотелось его увидеть. Русский бильярд я люблю с детства. Профессионально никогда не занимался, но на любительском уровне за счет постоянной практики играю хорошо.

Ренди привез меня в известный московский бильярдный клуб. В просторном зале стены были наполовину обиты темным деревом, наполовину оклеены зелеными тканевыми обоями с простым рисунком. Столы располагались на достаточном расстоянии друг от друга, а рядом с ними стояли столики для напитков. Следуя своей привычке, я заказал любимый капучино. По ударам Ренди создавалось впечатление, что он играет чуть лучше меня: хорошо шли «чужие», но «своячки» залетали в лузы примерно в четверти попыток. Первую партию я выиграл со счетом 8:6, две следующие проиграл с небольшим отставанием. Упорная борьба разжигала во мне азарт, делая процесс еще интереснее. Мы развлекались как закадычные друзья; Ренди шутил, делал вид, что волнуется, подкалывал меня.

Перед началом четвертой партии к нам подошел крупный мужчина, игравший за соседним столом, в сопровождении трех своих друзей такого же телосложения.

– Эй, длинноволосый, – обратился нежданный визитер к Ренди. – Сыграем партию?

– На интерес или на деньги? – спокойно осведомился Ренди.

– Ставка десять тысяч, – с гонором в голосе сказал подошедший мужчина. – Просто так неинтересно.

– Что так мало? – переспросил Ренди. – Давай сразу на сто тысяч.

– Пойдем отсюда. – Я слегка дернул своего друга за руку. – Не стоит.

– У меня нельзя выиграть в азартную игру, если сам не позволю, – усмехнулся в ответ Ренди.

Краем глаза я наблюдал за соседними столами и мог с уверенностью сказать, что новый соперник играет гораздо лучше нас. Я еще раз попытался отговорить Ренди, но он был настроен серьезно.

– Посмотрим, какой ты крутой. – Гость уверенно расставил шары.

– Могу я разбить? – предложил Ренди.

– Валяй. – Мужчина небрежно взмахнул рукой.

Ренди взял кий, намазал его мелом, прицелился, затем ударил по желтому шару. Один белый шар сразу залетел в лузу. А дальше произошло непредвиденное – без всякого волнения Ренди забил восемь шаров подряд так, словно для него это было привычное повседневное занятие. Моя челюсть и челюсти соперников упали на пол. Как ни в чем не бывало Ренди подошел к ошалевшему проигравшему и без тени злорадства произнес:

– Деньги я не возьму, но имей в виду, ты дерзнул просить об удаче в тот момент, когда она была тебе не нужна, подошел ко мне с намерением «развести на деньги» и не подумал при этом, что у меня может быть семья. Рекомендую отныне быть очень осторожным, так как обстоятельства более никогда не развернутся в твою пользу.

Когда я и Ренди выходили из бильярдной, никто не пытался нас остановить. Я снова обрел способность разговаривать, только когда мы оказались на набережной.

– Здорово играешь! – сказал я с восхищением. – Выходит, ты мне поддавался?

– Не совсем так. С тобой я играл, а его проучил. Год назад этот человек открыл ресторан. Бизнес пошел в гору, но хозяин, судя по поведению, не оценил помощи высших сил, стал жадничать и важничать. Теперь, несмотря на все усилия, его ждут разорение и кредитная кабала. Полное отсутствие удачи – наказание за чванство и самоуверенность. Если хочешь, проверь мои слова. То злосчастное кафе находится рядом с метро «Тульская».

– Ты сказал, что нельзя просить об удаче, если она тебе не нужна.

– Верно. Высшие силы не станут помогать, если сам ничего не делаешь для осуществления своего желания или если никак не борешься со «звездной болезнью». Для забывающих о благодарности существует целая система наказаний. Поверь, разорение еще не самое страшное из них.

– И как же следует благодарить?

– Всего лишь помнить о ценности подаренного благополучия. Лучше всего процесс описан в заповеди «возлюби ближнего, как самого себя», которая актуальна не только по праздникам.

– Что ты имеешь в виду?

– Большая часть людей предпочитает срывать зло на других, чаще – на дворниках, официантах, продавцах, подчиненных, в худшем случае на своих близких. Оправдание всегда одно и то же: меня бесит что-то там. Однако по определенным датам (Новый год, Пасха и так далее) человек буквально преображается: зовет родственников в гости, через тост бормочет о семейных ценностях и сочувствует голодающим в Африке, а на следующий день все возвращается на круги своя. Видимо, такие действия, как приготовление ужина в течение шести часов или добросовестное стояние в церкви на протяжении всей службы, считаются своеобразной индульгенцией, – Ренди говорил с сарказмом. – Вариант распространенный, поэтому и наказание также автоматизировано.

– Поясни. – Я задумался.

– А тебя не удивляет, когда те, которым нет даже 30 лет, начинают жаловаться на проблемы с давлением, бессонницу или головные боли? Некоторые сидят на но-шпе, как наркоманы. Тот, кто не испытывает любви к другим, не в состоянии по-настоящему любить себя. И наоборот, тот, кто не любит себя, не может испытывать искренней любви и к другим людям. В результате неизбежно следует саморазрушение.

– Моя тетя Лора, – вспомнил я, – и работает, и внуками занимается, ходит в бассейн, в тренажерный, на аэробику, а болезней у нее все равно как у ежика иголок.

– А ты? Разве ты в этом плане далеко ушел от нее? Найти баланс между долгом и развлечениями, между работой и отдыхом, между альтруизмом и эгоизмом – сложная задача. Ты уже нашел его?

– Я в процессе. Знать бы какой он, этот баланс.

– Индивидуальный для каждого человека. Его нельзя сформулировать, но можно прочувствовать. Внутренние ресурсы – как деньги: существует огромное количество способов их заработать и столько же потратить. Какие тебе ближе, решай сам, главное, без противоречий Уголовному кодексу.

– А как же мотив жить ради других?

– Кладя всего себя на алтарь жизни другого, жертва неизбежно потом потребует соответствующей платы и выпьет из объекта своей любви все силы, пока тот не загнется. Если не научишься восполнять потерянные внутренние ресурсы сам, автоматически станешь тянуть их из близких.

– А если они восполнены, будет что отдать, – согласился я.

Ренди в ответ лишь слегка улыбнулся.