— А я ж тебя, Димка, вот таким помню…

Низкорослый, белобородый дед живёт на нашей улице, на два дома правее; он стал нашим самым близким соседом, уж если не по духу, то по расстоянию.

Остальные дома стоят пустыми, заброшенными. Дед забавный, откликается на имя Никифор, всё время пытается рассказывать какие-то байки из детства, отрочества, юности. Рассказывать умеет, под чай с малиновым вареньем слушать его сельскую, архаичную манеру речи дюже приятно. Старый держит собак, курей, кролей и язык за зубами. Последний факт — его личное утверждение, на деле не проверенно.

А вот куры, точнее петухи — объективно существующая поруха мироздания. Каждое утро эти твари орут на всю деревню, словно их режут; я начал понимать сектантов, что для своих ритуалов пользуют именно этих ублюдочных птиц. Первые дни мы с Димкой прямо вскипали с их концертов, потом, потом привыкли. Ну а чё, забрался в кузов, назовись груздём. Блин, опять грибы.

Ушастый скормил деду легенду — приехали мы на лето, хлебнуть сельской жизни, отдохнуть от городского дыма, это так необходимо Мише и Диме. Дед кивал, вспоминал о том, что знавал Димкину бабку, Наталью Вячеславовну, угощал мальчика Димитрия смородиной, вообще нам почти что родственник. Контакт налажен, раньше жизнь была не то что теперь, небо было голубым, люди добрее друг к другу, в конфетах не было ГМО, да даже слова-то такого богопротивного не было. И доярки.

Разруха и запустение доставляла другу видимое неудовольствие. Ушастое лицо кривилось, ворота закрывались изнутри полоской ржавого железа, крючок на калитке не дотягивался до петельки — дверь просела под тяжестью прошедших лет.

Однако в избе имелась каменная печь, целая, по вечерам мы её топили. Можно было, наверное, не заморачиваться… не настолько холодно, старые стёганые одеяла довольно тёплые, пыль мы из них выбили, клопов или вшей, тьфу-тьфу-тьфу, раз-два-три, не обнаружили. Но огонь это круто. К тому же дров достаточно, погнившую поленницу никто за эти годы так и не спёр. Тут таких поленниц, таких брошенных хозяевами домов — десятки, если не сотни. Грустные домовые не дождутся молока, а может уже и того, умерли все. РИП.

Электричества нет, телевизора нет, радио тоже нет. Мобильная связь есть, по словам соседа — мы свои аппараты не включаем — но работает с перебоями.

В сарае нашёл поржавевшие инструменты, пытаюсь чинить забор, Димка пытается писать книгу; каюсь, это я его настропалил — прими, мол, позу мыслителя, сядь на табурет. Он всё не мог собраться с духом. Готовить договорились по очереди: или же на костре во дворе — а мы привезли с собой походный мангал — или же на печи. Еды с запасом, советские ложечки, вилочки, ножикиа-тарелочки-рюмашки смирно лежат в буфетах, дом вообще довольно хорошо укомплектован с точки зрения бытовых мелочей. Димка товарищ ответственный, на него в деле общепита можно положиться, он готовит пищу своевременно, но недосаливает. Я, имхо, готовлю лучше ушастого. Вот только куда бабка дела телевизор?

Неожиданной проблемой стали крысы. Первые две ночи было тихо, на третью мы с Димкой проснулись от шума по полу. Калитку мы подпирали изнутри, дверь дома закрыта на железную щеколду. Что, ***ть, происходит? Темно, в поисках тапка опускаю правую ногу вниз, тут же с криком отдёргиваю её обратно.

— Что случилось? — сонный, обеспокоенный голос друга.

— Меня кто-то за пятку цапнул, — кривлюсь от боли, зажимаю пальцами место укуса, — Довольно сильно, до крови, походу. Посвети.

Освещаемые лучом фонаря усатые морды смотрят вверх, в сторону моей пострадавшей конечности, не собираются убегать и прятаться. Свет их, очевидно, не пугает, они застыли, кажется, почти не дышат. У одной из крыс мордочка в крови, в моей крови, **ка!

— Совсем грызуны о****и, — злобно выдохнул я, рассматривая вторженцев.

— Надо их сковородкой чугунной приголубить, — хищно улыбается друг.

— Ну и как ты её достанешь, она же на печке.

— А ноги на что?

Я на это популистское заявление лишь хмыкнул. Слизываю с пальцев кровь, Дима же, не впечатлённый чужим болезненным опытом, пытается, в свою очередь, опустить босую ногу на пол из строганных досок. Наши кровати стоят параллельно, друг против друга, расстояние между небольшое, меньше метра.

Меедленно опуская ногу, ушастый не прекращал вести засветку вражеской позиции. Боевая операция проходит идеально, до земли остаётся не более 10 сантиметров, враг не проявляет к происходящему интереса… 5 сантиметров, 3, 2, крысы резко,

синхронно

поворачивают мордочки, а за ними и тела, вправо, резво бегут в сторону свежей, ароматной пяточки моего друга. Тот, не будь дурак, втягивает её обратно. Хек.

— Что это вообще за хрень? — происходящее не вписалось в картину мира Дмитрия, — Никогда не видел, чтобы крысы ТАК себя вели.

— А ты, я смотрю, прямо спец по крысам, знаешь, как они себя должны вести.

— Знаю! — в голосе друга негнущаяся уверенность, — Я же жил в деревне, видел крыс не раз, не два. Правда они у нас были размером меньше, эти какие-то мутанты, ммать.

— Что делать будет?

— Вон у тебя табурет стоит, дотянешься?

— Сейчас, попробую, —

я перебрался к изножью кровати, вытянул руку, выудил из пространства комнаты крепкий четырёхногий стул, на котором изначально лежали мои джинсы. Джинсы теперь лежат на полу, крыс их падение почему-то не заинтересовало, они всё так же ожидающе сидят возле Димкиного ложа. Только что не облизываются.

— Дай я попробую, они ко мне ближе.

— Ты уверен? — я передал активно кивающему, охваченному охотничьим азартом другу боевую табуретку, тот перевернул её сидушкой вниз, отдал мне фонарик, ухватился двумя руками за ножки, целится. Крысы, сохраняя тишину, с интересом наблюдают за его приготовлениями.

Мощный замах, я отпрядываю назад, удар! Чавкающий звук, одна из ножек с треском ломается, “охотник” летит с кровати вниз, падает на левый бок, катится в сторону центра комнаты; луч фонарика в моей руке хаотично мечется во все стороны; я соскакиваю с кровати, Димка кричит от боли, хватает рукой вцепившуюся в его левое предплечье крысу, несколько раз ударяет её о пол.

— Дим, ты цел? — с тревогой в голосе спрашиваю я во внезапно наступившей мне на ногу тишине.