Личная дипломатия Людовика XV дополнялась не только личной разведкой, но и шпионажем, действовавшим в личных целях монарха, возводимых в ранг государственной необходимости. Однако предреволюционные годы видели и совсем необычный феномен – использование отдельными лицами своего рода частной разведки при дворе для заведомо преступных, уголовно наказуемых деяний. Дело идет не о многочисленных высокопоставленных казнокрадах, использовавших свое знание закулисных сил и влияние при дворе для осуществления разных махинаций. В истории, о которой пойдет речь, точное представление о взаимоотношениях королевы с ее придворными было использовано для столь ловкого грабежа, что жертвы его далеко не сразу поняли, насколько ловко их провели.
Склонные придавать большое значение альковным историям буржуазные исследователи пишут, что падению королевской власти в XVIII в. во Франции способствовали две вещи: неверность жившего более чем двести лет назад короля Генриха II своей жене Екатерине Медичи и старческое сластолюбие Людовика XV, на котором покоилось влияние его последней фаворитки мадам Дюбарри. Если бы не эта поздняя привязанность короля, парижским ювелирам Бемеру и Бассанжу не пришло бы в голову создавать ожерелье из невиданных по ценности бриллиантов. А если бы Генрих II не заимел любовницей Николь де Савиньи, то не возник бы род, последней представительницей которого была некая Жанна Валуа, родившаяся в 1756 г.
Конечно, читателю известно, что королевская власть во Франции пала от куда более серьезных причин – не об этом здесь речь. Но в обстановке растущего разложения французского абсолютизма такие, казалось бы, мало относившиеся к делу события подлили масла в огонь, помогли сильно дискредитировать королевскую власть.
Жанна Лa Мотт, именовавшая себя Валуа (т. е. присвоившая фамилию прежней королевской династии), родилась в совершенно разорившейся семье. В детстве мать Жанны заставляла ее нищенствовать. С юношеских лет она сумела приобрести достаточный жизненный опыт по части различных способов добывания денег. В этом занятии усердным помощником оказался ее муж – жандармский офицер, который называл себя графом Лa Мотт.
В начале 80-х гг. почтенная парочка перекочевала в Париж. Здесь Жанна познакомилась с одним из самых богатых и знатных вельмож, Луи де Роганом, кардиналом Страсбургским. Кардинал в это время был ближайшим другом и покровителем знаменитого графа Калиостро (под этим именем, как выяснилось впоследствии, скрывался итальянец Джузеппе Бальзамо). Калиостро говорил о себе, что родился в неведомой для европейцев Аравии, жил во дворе муфтия Ялахаима, что его самого звали Ахаратом и был он похищенным мусульманами ребенком из знатного христианского рода. Впрочем, это была наиболее правдоподобная версия, ведь имелись и другие, куда более странные.
Новый таинственный чародей затмил своей славой даже Сен-Жермена. Калиостро уверял, что познал «универсальную тайну» медицины, позволяющую лечить все болезни, ему были известны великие секреты древних египетских жрецов и философский камень, позволяющий обращать любой металл в золото. Но все это было далеко не самое важное и непонятное в сверхъестественных способностях, которыми обладал великий маг. Да и как было не удивляться, когда на своих вечерах Калиостро вызывал перед присутствующими призраки великих людей прошедших веков!
В многочисленных отчетах об этих вечерах подробно рассказывается, кто именно из умерших писателей, философов и государственных деятелей почтил их своим присутствием. Тут были и Монтескью, и Руссо, и Дидро. Бросалось, правда, в глаза, что их ум заметно потускнел со времени смерти. Ни одному из них не удавалось обронить ни одной свежей мысли. Однако если имена умерших тщательно фиксировались, имена живых участников встреч оставались всегда неизвестны.
В «Утрехтской газете» от 2 августа 1787 г. помещен рассказ о том, как Калиостро передал одной старой кокетке небольшой флакон с эликсиром молодости, который должен был скинуть ей с плеч целых двадцать пять лет. В отсутствие владелицы флакона, содержавшуюся в нем жидкость выпила служанка Софи, которой было тридцать лет от роду. Зрелая женщина разом превратилась в пятилетнюю девочку. Калиостро много смеялся по поводу этого происшествия, но категорически отказался дать престарелой даме еще одну бутылку чудодейственного эликсира. И таких басен о Калиостро ходило великое множество.
Многие трюки Калиостро были прямым плагиатом у Сен-Жермена. Однажды в Страсбурге знаменитый граф, прогуливаясь в роскошном костюме, украшенном огромными бриллиантами, остановился с возгласом изумления перед скульптурой, которая изображала легендарную сцену распятия Иисуса Христа. На вопрос окружавших, что его так удивило, Калиостро небрежно заметил – он не может понять, как художник, который наверняка не видел Христа, достиг такого сходства.
– А вы сами были знакомы с Христом?
– Я был с ним в самых дружеских отношениях, – ответил Калиостро. – Сколько раз мы бродили с ним по песчаному, покрытому ракушками берегу Тивериадского озера. У него был бесконечно нежный голос. Но он не хотел меня слушать. Он странствовал вдоль берега моря; он собрал вокруг себя толпу нищих, рыбаков, оборванцев. И он проповедовал. Плохо ему пришлось от этого. – И, повернувшись к своему слуге, граф спросил:
– Ты помнишь вечер в Иерусалиме, когда распяли Иисуса?
– Нет, сударь, – ответил с глубоким поклоном слуга. – Вам ведь известно, что я нахожусь у вас на службе всего полторы тысячи лет.
Калиостро утверждал, будто он родился через 200 лет после всемирного потопа, был хорошо знаком с библейским пророком Моисеем, участвовал в оргиях древнеримских императоров Нерона и Гелиогабала, во взятии Иерусалима крестоносцами в XI в., словом, был очевидцем всех выдающихся событий всех столетий.
Великий маг составил новую тайную ложу, участниками которой могли быть лица с доходом не менее 50 тысяч ливров в год. Он обещал довольно заманчивый подарок – продлить их жизнь до 5557 лет с перевоплощением через каждые полстолетия. Конечно, достижение этого возраста было поставлено в зависимость от многих условий, так что граф мог не очень беспокоиться о выполнении своего обещания. Число членов ложи было строго ограничено, но в нее стремились попасть сотни людей.
Калиостро не только обладал философским камнем, который давал ему бессмертие. Человеку со столь долгим жизненным опытом было бы, конечно, странно не уметь предугадывать будущее. И те из знакомых Калиостро, которые пережили Великую французскую революцию конца XVIII в., были и сами убеждены и других убеждали, что маг в точности предсказал весь ход революционных событий.
Кардинал Роган, как это ни зазорно было для высокого сановника церкви, целиком подпал под обаяние Калиостро и не скупился на средства для продолжения его алхимических опытов. Одного лишь, как оказалось, не могла обеспечить Рогану даже магическая сила графа – вернуть ему прежнее положение и влияние при дворе.
В первые годы царствования Людовика XVI Роган был французским послом в Вене. Австрийской императрице Марии-Терезии не понравился француз, чуть ли не ежедневно устраивавший шумные охоты и пиры, отличавшийся в стрелковых состязаниях и вообще явно не принимавший всерьез свой духовный сан. Чопорную императрицу шокировала ироническая вежливость и высокомерная почтительность кардинала, так не вяжущиеся с чинными и в то же время раболепными манерами ее придворных. Эту антипатию к кардиналу Мария-Терезия сумела передать и своей дочери – жене Людовика XVI Марии-Антуанетте. Когда же Марии-Терезии стало известно об очень непочтительных выражениях по ее адресу, которые содержались в одном письме Рогана, отправленном в Париж, она потребовала отозвать французского посла. В Париже Роган был принят королем, но всесильная Мария-Антуанетта отказалась его видеть. Кардинал, в своих мечтах уже видевший себя первым министром Франции, впал в совершенную немилость. Несмотря на все усилия Рогана и его слезные мольбы, излагаемые в письмах к королеве, которые валялись непрочитанными, доступ кардиналу ко двору оставался закрытым.
Обо всем этом в деталях и разузнала Жанна Ла Мотт. Отчасти от самого кардинала, но большей частью путем умелого расспрашивания ряда лиц, имевших то или иное отношение к придворным кругам и посвященных в их секреты. Разобравшись в сложной сети дворцовых интриг, Жанна составила свой план. Вначале он сводился просто к выколачиванию денег из кардинала под предлогом, что Жанна сумеет добиться изменения отношения королевы к Рогану. Но потом план претерпел существенные изменения.
Жанне было известно, что ювелиры Бемер и Бассанж настойчиво пытались убедить Марию-Антуанетту купить ожерелье, составленное ими еще для мадам Дюбарри. Смерть помешала Людовику XV сделать этот дорогостоящий подарок своей фаворитке, и ювелиры не могли ума приложить, что же им делать, поскольку для приобретения составлявших ожерелье бриллиантов они влезли в большие долги. Мария-Антуанетта отказалась купить сделанное без особого вкуса ожерелье, громогласно объявив, что на такие деньги можно построить куда более важный для Франции линейный корабль (шла война с Англией). Французские финансы действительно находились в отчаянном состоянии, и подобная «экономия» должна была стать свидетельством заботы королевы о благе страны..
Жанна Ла Мотт прежде всего попыталась убедить кардинала Рогана в том, что она является интимным другом королевы. Для этой цели авантюристка использовала тщательно собираемые ею сведения о всех мелочах жизни и быта королевской семьи. Жанна имела любовника, некоего Рето де Вильета, «специалиста» по фабрикации фальшивых документов и писем. Убедившись в его талантах, Жанна решилась намекнуть Рогану, что ей удастся добиться изменения в настроениях королевы. При этом кардиналу были продемонстрированы подложные письма Марии-Антуанетты к Жанне Ла Мотт, составленные, разумеется, в самом дружеском и доверительном тоне.
Вскоре Рогану было предложено написать оправдательное письмо. Испортив дюжину черновиков, кардинал, наконец, составил достаточно дипломатическое послание. На него был получен благоприятный ответ. Завязывается переписка. Письма королевы, вначале холодные, становятся все более дружественными. Чудесную перемену в настроениях королевы подтвердил и высший для кардинала авторитет – Калиостро.
Летом 1784 г. у снабженной дополнительными подробными сведениями о дворцовых делах Жанны окончательно созрел план похищения бриллиантов. Если на первом этапе оказались полезными таланты любовника Жанны – подделывателя бумаг Рето де Вильета, то теперь необходимо было обратиться к услугам любовницы мужа, молодой модистке Николь Лаге.
Жанна не ревнива. Она приглашает мадемуазель Лаге к себе в дом и нарекает баронессой Ге д’Олива. Эта молодая особа представляла собой, по уверению одного современника, «крайнее сочетание честности и беспутства». Конечно, ее не посвящали ни в какие планы, а просто объяснили, что королева хочет разыграть одну веселую шутку, и за помощь, которую может оказать в этом королевском капризе «баронесса», ее вознаградят крупной суммой денег. Д’Олива должна будет лишь раз поздно вечером на алее Версальского парка передать одному знатному вельможе записку и розу. «Баронесса» согласилась и была вполне удовлетворена теми объяснениями, которые получила от Жанны Ла Мотт. Следует добавить, что д’Олива фигурой напоминала королеву, хотя была совершенно не похожа на нее лицом.
11 августа 1784 г. д’Олива, одетая в белую блузу, подобную той, которую часто с подчеркнутой простотой носила Мария-Антуанетта, отправилась в Версаль в сопровождении супругов Ла Мотт. Вечер был безлунный, и темнота в аллее усиливалась от каменной массы грота Венеры. Д’Олива осталась в одиночестве. Вдали скрипнул песок и показались трое мужчин. Один из них, закутанный в плащ и в шляпе, надвинутой на глаза, приблизился к д’Оливе. Она, как было условлено, уронила розу, но забыла передать незнакомцу письмо, лежавшее у нее в кармане. Человек в плаще почтительно поцеловал подол ее платья. Д’Олива что-то пробормотала от волнения, и стоявший перед ней кардинал убедил себя, что слышал слова: «Вы можете надеяться, что прошлое забыто». Он горячо благодарил и кланялся. В этот момент появилась какая-то тень, шепнувшая, чтобы все скорей уходили, так как приближаются принцессы – жены братьев короля. «Граф» Лa Мотт увел д’Оливу. Поспешно удалившийся Роган потом утверждал, будто он узнал в человеке, который прошептал эти слова, Вильета.
Итак, решительный шаг был сделан, и заговорщики весело отпраздновали его успех. Его надо было развивать, и Жанна стала приносить кардиналу новые, все более дружеские письма королевы. Слепота Рогана была настолько поразительна, что многие впоследствии объясняли ее тем, будто бы 34 Сказки Андерсена I (рус) Снежная королева мр3 9786176060093 1 6,00 6,00 Лa Мотт была любовницей кардинала. Она и сама давала подобное объяснение, но Роган его решительно отрицал. (И, кажется, в данном случае, судя по обстоятельствам дела, прелату можно поверить). А пока что авантюристка выудила у кардинала большие суммы денег якобы для королевы, нуждавшейся в них для различных благотворительных целей. На эти деньги Лa Мотт приобрела и роскошно обставила дом в Париже. Для себя Жанна просила лишь какие-то мелочи, и Роган был убежден, что она сильно нуждается.
Осенью 1784 г. Лa Мотт познакомилась с ювелирами Бемером и Бассанжем, которые все еще не могли найти покупателя для ожерелья. А в январе 1785 г. вернувшийся из поездки в свое епископство в Эльзасе Роган узнал, что Мария-Антуанетта просила его взять на себя роль посредника в переговорах о приобретении этого ожерелья. Королева хочет иметь его, чтобы одеть на празднике 2 февраля, и обещает заплатить стоимость бриллиантов, равную 1600 тыс. ливров, несколькими платежами, производимыми раз в три месяца. Роган попросил Жанну взять у Марии-Антуанетты для ювелиров письменное обязательство об уплате.
Жанна принесла документ с просьбой от имени королевы держать его в секрете – ведь покупка ожерелья производится без ведома короля.
После этого кардинал быстро уладил дело с ювелирами и подтвердил гарантию погашения долга, содержащуюся в документе, который был подписан «Марией-Антуанеттой французской». Как впоследствии указал Рогану Калиостро, королева вряд ли могла подписаться таким, совершенно не принятым, образом. Но это соображение ясновидец высказал, когда было уже поздно что-либо исправить. Документ не вызвал сомнений ни у Рогана, ни у ювелиров. Кардинал привез ожерелье Жанне, которая в его присутствии передала бриллианты в соседней полутемной комнате какому-то лицу, по ее словам, посланцу от королевы.
Заговорщики немедленно разрезали ожерелье. Муж Жанны отправился с большим количеством бриллиантов в Англию, где распродал их лондонским ювелирам. Вильета случайно арестовали и нашли при нем часть бриллиантов, но Жанна сумела добиться освобождения своего любовника. Все развивалось, как она предполагала. Расплатившись с долгами, Жанна торжественно отправилась в свой родной город Бар-сюр-Об, чтобы покрасоваться перед местными жителями, ранее презрительно третировавшими «нищую Валуа». Вслед за ней везли шесть карет, набитых дорогими вещами. Правда, вскоре Жанна ненадолго съездила в Париж.
Там в ее отсутствие события развивались быстрыми темпами. На празднике 2 февраля, к изумлению кардинала и ювелиров, королева так и не надела купленного ею ожерелья. Но у Жанны был и на это ответ: королева находит цену слишком большой. Ювелиры делают уступку. Тогда Жанна разъясняет, что Мария-Антуанетта не хочет носить ожерелья, так как до полной расплаты с ювелирами не считает его своим.
12 июля Бемер поехал в Версаль с письмом к Марии-Антуанетте, составленным под диктовку кардинала. В письме выражалась радость по поводу того, что великая королева теперь обладает наилучшим в мире ожерельем. Бемер передал через слуг письмо и уехал, не дожидаясь ответа. Королева прочла письмо и, считая, по-видимому, ювелира сошедшим с ума, велела своей придворной мадам Кампан передать ему, что она не собирается покупать бриллианты. Однако Мария-Антуанетта не сочла, нужным потребовать от Бемера объяснения непонятного для нее содержания письма.
Подошел срок первого платежа и Жанна опасалась, что дело вскроется раньше времени. Поэтому Роган 31 июля получил записку от «королевы», где содержалась просьба перенести срок первого взноса с 1 августа на 1 октября с тем, чтобы тогда было выплачено не 400 тысяч, а 700 тысяч ливров – половина новой цены ожерелья. В первый раз у Рогана возникает смутное подозрение. Он сравнивает полученную записку с оставшимися у него от прежних лет письмами королевы. Никакого сходства! Но Жанне удается успокоить прелата: она приносит якобы от имени королевы первые 30 тысяч ливров в счет уплаты за ожерелье. Кардинал снова убежден – откуда у такой бедной женщины, как Лa Мотт, могут появиться 30 тысяч ливров, если они не переданы ей королевой? Но беспокойство уже передалось ювелирам. Тогда 3 августа Жанна решилась на смелый шаг. Она прямо объявила Бассанжу, что обязательство королевы об уплате – подделка. Авантюристка рассчитывала, что прижатый к стене Роган для предотвращения скандала сам покроет стоимость колье.
Перепуганные ювелиры, не осмеливаясь показаться на глаза Рогана, бросились к мадам Кампан. Та им подтвердила, что Мария-Антуанетта не получала ожерелья. Лишь на следующий день, 4 августа, Бассаж задал Рогану роковой вопрос: уверен ли он в честности посланца королевы, которому было передано ожерелье? Это «лицо» – Вильет, как раз в это время, пришпоривая коня, скакал в Женеву, чтобы очутиться за пределами Франции; д’Олива, сменившая Ла Мотта на нового возлюбленного, была отправлена в Брюссель. Удалив других участников похищения, Жанна считала ненужным бежать самой, вместо этого она снова вернулась в Бар-сюр-Об и стала выжидать дальнейшего развития событий.
А кардинал все еще уверял ювелиров, что он сам лично получил поручение от королевы и уже ему переданы в счет уплаты за ожерелье первые 30 тысяч ливров. Однако после ухода ювелиров обеспокоенный прелат вызвал своего главного советника Калиостро. Великий маг был человеком практичным и немедленно указал Рогану, что гарантийное письмо, подписанное «Мария-Антуанетта французская» является подделкой. Калиостро рекомендовал Рогану поспешить, пока не поздно, признаться самому во всем перед королем и просить прощения. Но Роган продолжал колебаться. Между тем Мария-Антуанетта 12 августа узнала от ювелиров все известное им о похищении.
15 августа Рогана арестовывают по приказу короля. Узнав об этом, Лa Мотт спешно вернулась домой в Париж и сожгла все компрометирующие ее бумаги. Вскоре и она была взята под стражу. Вильет и д’Олива были выданы французским властям и вместе с главными героями «дела об ожерелье» предстали перед судом парижского парламента. Были привлечены к суду даже Калиостро и его жена. С исключительной изворотливостью Жанна пыталась свалить всю вину на Рогана, по ее словам, якобы собиравшегося похитить ожерелье, и на Калиостро, по ее утверждению, подделавшего гарантию королевы и надеявшегося использовать бриллианты для своих магических сеансов. Однако показания Вильета и Оливы вскоре выяснили суть дела. В результате Роган и Калиостро были полностью оправданы. Олива также была объявлена невиновной. Вильет отделался изгнанием из Франции. Он цинично доказывал, что подделанная им «гарантия» не является подделкой – ведь королева никогда не подписывалась «Мария-Антуанетта французская».
Мягкий приговор был вовсе не случайностью и не результатом давнишнего фрондирования парижского парламента, недовольного вмешательством короны в его права. Такой приговор был следствием общественного возбуждения, связанного с процессом. Калиостро и Роган становятся широко популярными людьми. Дамы носят модные красно-желтые ленты (красный цвет кардинальской шапки и желтый цвет соломы, служивший постелью для узников Бастилии). Тайная типография печатает отчеты о процессе, тексты речей адвокатов продаются за баснословные деньги. Повсюду слышатся издевательские стихи по адресу королевы. Говорили, что в случае обвинительного приговора в Париже вспыхнули бы волнения.
Виновность самой Ла Мотт не вызывала сомнения. На суде она в припадке гнева бросила тяжелый бронзовый подсвечник в Калиостро. Потом она изображала сумасшедшую. Приговор гласил – подвергнуть Жанну Ла Мотт публичному сечению и заклеймить буквой «V» (Voleuse – воровка). После выполнения приговора Жанну отправляют в исправительную тюрьму.
Король отдал приказ выслать Рогана в его епархию. Калиостро было предписано покинуть Францию, и он уехал в Лондон.
Однако скандал, произведенный свиданием в гроте Венеры, потушить не удалось. Поскольку дело об ожерелье получило огласку, в него активно вмешалась французская официальная дипломатия и тайная агентура за границей. Для французского двора стало задачей первоочередной важности захватить всех участников кражи, чтобы доказать невиновность королевы. Выдачи д’Оливы и Вильета (из Бельгии и Швейцарии) добились без труда, но добраться до находившегося в Англии мужа Жанны было значительно труднее. А только он мог дать показания, куда исчезла большая часть бриллиантов. В связи с этим французский посол в Лондоне граф Адемар был чрезвычайно обрадован, когда получил из Эдинбурга письмо от некоего итальянца Франсуа Беневента, именуемого Дакоста, «учителя иностранный языков».
В этом письме Беневент предложил обеспечить тайный увоз из Англии не только Ла Мотта, но и находившихся при нем бриллиантов. Старый итальянец выдавал Ла Мотта, считавшего, что его может разыскивать полиция, за своего племянника. Беневент запросил у Адемара чудовищную сумму за услуги, но тот счел предложение приемлемым. Мария-Антуанетта быстро добилась согласия короля. 4 апреля министр иностранных дел сообщил Адемару, что Беневенту можно заплатить в виде аванса тысячу гиней и дать твердые гарантии в отношении остальной суммы, которую тот получит, как только Ла Мотт будет находиться под стражей в любом из французских портов. Адемар известил Дакоста, что его предложение принято, и возложил организацию похищения на первого секретаря посольства Сибиль д’Арагона.
Секретарь, в прошлом офицер, был человеком действия. Он быстро составил план. Беневент должен будет убедить Ла Мотта покинуть Эдинбург якобы потому, что там оставаться долее будет небезопасно. После этого итальянец приедет с Ла Моттом в Ньюкасл, откуда будет нетрудно убедить «графа» посетить расположенный неподалеку порт Шилдс.
К этому времени за Дакоста и Лa Моттом будут следовать двое тайных французских агентов. Двое других людей д’Арагона прибудут морем в Шилдс на небольшом судне с надежным экипажем. Это судно не могло вызвать ни у кого подозрения, поскольку из Шилдса вывозилось за границу большое количество каменного угля. Беневент даст «графу» снотворного, Ла Мотта перенесут на корабль, – и вскоре он будет в руках французского правосудия.
29 апреля Беневент сообщил из Эдинбурга, что он на днях известит о своем отъезде вместе с Ла Моттом в Ньюкасл, куда они действительно отправились. В Лондон спешно прибыли выделенные для выполнения секретной миссии французские полицейские инспекторы Кидор и Гранмезон. Узнав только от д’Арагона о возложенном на них поручении, полицейские чины отнюдь не пришли в восторг. Им явно не хотелось быть повешенными в Англии в случае неудачи плана похищения. Однако до этого дело не дошло. Оказалось, что еще меньше эта перспектива устраивала Беневента, уже получившего аванс. При встрече с французами он выдвинул множество предлогов для отказа в участии в похищении. Кроме всего прочего, «граф» по словам итальянца, заподозрил опасность и не пожелал ехать в Шилдс. На деле, по всей вероятности, Беневент предпочел признаться во всем Лa Мотту и поделиться с ним полученными деньгами. Возможно даже, что весь план заранее был разработан самим Лa Моттом, который, в таком случае, оказался достойным учеником своей жены.
Многие во Франции считали королеву соучастницей похищения ожерелья. Об этом же твердила бежавшая в 1787 г. из тюрьмы и скрывшаяся за границу Лa Мотт. (Еще на суде Жанна утверждала, что видела много подлинных писем королевы к Рогану.) Только признавая участие королевы в краже ожерелья, по мнению большого числа современников, можно объяснить поразительное легковерие, непонятную слепоту Рогана. (Однако за два дня до ареста Калиостро убедил Рогана, что он ужинает с… королем Генрихом IV, убитым в 1610 г.) Насколько можно судить, подозрения против королевы не были обоснованными. Мария-Антуанетта была надменным и жестоким человеком, глубоко презирала народ и не привыкла считаться ни с чем, когда дело шло об удовлетворении ее прихотей. Несколькими годами позже, во время революции, королева была готова пролить море народной крови. Но она не была воровкой. Ей это было просто ни к чему.
Процесс об ожерелье нанес огромный моральный ущерб монархии, и в этом смысле он сыграл немалую роль в росте революционных настроений. В обстановке всеобщего недовольства Калиостро, вынужденному после процесса уехать в Англию, и без магического кристалла было нетрудно предсказать скорое разрушение Бастилии.