Дальнейшие похождения Остапа Бендера

Вилинович Анатолий

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СОКРОВИЩА БЕГЛЫХ

 

 

Глава XXII. ВЫ ПОСЯГАЕТЕ НА МОЮ СВОБОДУ! НИКОГДА!

В море мимо плывущих рыб, медуз и плавно покачивающихся водорослей нырял и плыл великий предприниматель. Легко работая ногами, он по участкам осматривал дно. На этот раз в руке у него был подводный фонарь.

Не имея еще карты с точным указанием места утонувших ценностей бежавшей буржуазии, Остап, руководствуясь рассказами бывалых, если не свидетелей, то слышавших, где это произошло, пытался поискать, надеясь на свою удачу.

Стайки мелких рыбешек отпугивались светом в стороны. Медуза с красной расцветкой, колыша своими щупальцами, преградила искателю путь. Он легонько отодвинул ее в сторону рукой и поплыл лицом вниз, время от времени вдыхая свежий воздух, высматривая остатки какого-нибудь судна, баркаса или еще чего-нибудь затонувшего.

Подплыл к скалистой пещере, осветил сквозной проход в неё, нырнул и проплыл на другую сторону подводного рифа. Разгреб водоросли и опять ничего им искомого.

От глубоких вздохов для ныряния Остап устал и поплыл к песчаной отмели, где была шлюпка. Вышел на сушу, бросил фонарь, устало лег на песок.

— Ничего… неужели басня… — закрыл он глаза, произнеся это вслух.

Не то подтверждая, а может, опровергая это, над ним с криком пролетели две чайки. С моря понесся ветерок и заморщинил водную гладь.

Бендер поднял голову, встал, оглядел море, взял фонарь и подошел к лодке. На носу ее была аккуратно сложенная его одежда, прикрытая морской фуражкой с крабом. С разочарованным видом он столкнул шлюпку на воду и сел за весла.

В невеселом настроении Остап вошел в снимаемую им комнату. Уселся за стол и достал выписки, сделанные им тайком из тетради-книги энкавэдистки Клары в библиотеке ВУАКа. В какой уже раз внимательно прочел их и со вздохом спрятал в папку, а ее в сумку. Прошептал:

— Без карты не найти… У какой косы, ведь не указано… А может, и не в Мариуполе вовсе. И без водолазного снаряжения не найти…

Неожиданно две белые руки вдруг нежно обвили его сзади за шею и к его голове любовно склонилась Леля.

— А я тебе приготовила сюрприз, Остик, — ласково прошептала ему подруга-хозяйка.

— Сюрприз? Му-угу… — протянул в ответ Бендер. Великому искателю миллионов сейчас было не до сюрпризов.

— Так сюрприз хочешь, Остик? — лукавым голосом пропела Елена Викторовна.

— Что еще за сюрприз? — нехотя промолвил Остап.

— Я… — замялась женщина. — Вот отгадай!

— Да говори… Мы не в школе…

— Вот именно, ты как школьник, Остапчик, такой застенчивый, — загадочно заворковала Леля. — Я решила…

Бендер подождал немного и спросил без всякого интереса:

— Что решила?

— Решила стать твоей женой! — выпалила молодая женщина. — А то ты такой нерешительный, котик… — Замурлыкала, как кошка, хозяйка. — Вот и заявление от нас… положила она перед Остапом уже написанную бумагу. — Только твоя подпись…

Вначале до сознания искателя подводного клада не доходил смысл сюрприза Ступиной, но когда он краем глаза взглянул на лист с бросающимися в глаза крупными буквами «…В ЗАГС», то вскочил, как ужаленный с возгласом:

— Что?! Этого еще мне только не хватало, квартиросдатчица! — вырвался он из обнимающих его рук женщины.

— Остапчик… да что с тобой. Остапуша, любимый…

— Вы посягаете на мою свободу, Елена Викторовна! Никогда, слышите, никогда! — И выбежал стремительно из комнаты, схватив на ходу свою сумку.

Под слезливые крики хозяйки:

— Остапчик! Что ты, что ты? Осташаа-а…!

Из окна своей комнаты высунулась голова отставного Ступина.

— Эй, на катере? Что, по борту мина!? Лево на борт!..

Под эти слова с аккомпанементом собачьего лая и слезливые слова Лели, Остап пробежал двор и выскочил на улицу.

Где найти своих подчиненных друзей, он знал наверняка. И вскоре входил уже в летний пивной павильон, хорошо ему знакомый по первому его посещению. И он не ошибся.

За стойкой с кучей обглоданной рыбы, и несколькими кружками пива стояли: Ворошейкин, Исидор и неизменный Сан Савыч Мурмураки. Вся компания была навеселе. Особенно Сан Саныч. Он со смехом говорил:

— А та, которая меня сватает, и говорит: «Она умная и образованная женщина, закончила кулинарные курсы в Юзовке». А наш капитан говорил, что если я буду пить, то за меня никто замуж не выйдет. Ведь так, тренер?

— Угу, говорил. Но не так, заврыба. Говорил, что если будешь пить, то от тебя уйдет и вторая, и третья жена, если такая найдется.

— Много он знает. Я же говорю, мне предлагают… — засмеялся Мурмураки.

— Предлагают, потому что не знают, что ты любитель рюмки, Сан Саныч, — усмехнулся Ворошейкин. — «Много он знает», — передразнил Мурмураки он. Тебе не нравится наш начальник морклуба?

— Да, нет, что вы, Ким Флерович! Люблю как родного сына, ей-богу, товарищи, — хлопнул себя в грудь «заврыбой». — Просто…

— Ой, наш капитан, легок на помине! — вдруг воскликнул Исидор. — Остап Ибрагимович, пожалуйте к нам, дорогой вы наш!

— Привет честной компании. Я знал, где вас вычислить и не ошибся. Это по какому же такому случаю, — кивнул Бендер на опорожненную бутылку водки.

— А по случаю нашей первой зарплаты в морклубе, товарищ капитан, — пояснил Ворошейкин. — Вот Сан Саныч…

Мурмураки боязливо втянул голову в плечи, боясь, что тот сейчас скажет неугодное в его адрес. Но Ким, возвышаясь как мачта над ним и Исидором, сказал другое:

— Вы с сумкой, как это понимать, капитан?

— Так, семейные неурядицы, как и у всех, — ответил начальник морклуба «Два якоря». — Мои друзья в отъезде и оставили на мое попечение целый дом. Приглашаю всю компанию в гости. А кто кочет, тот и пожить у меня может.

— А хоть и я, дорогой капитан! Квартиру я сдаю, а в летней кухоньке обитать мне надоело, — весело оглядел своих друзей Мурмураки.

— И я не прочь со своего собачника уйти, — закивал «боцман-тренер» морклуба.

— Ну, а у меня семья, так что я только с удовольствием погощу у вас, капитан.

— Ну и прекрасно, выпью и я пива за компанию.

Вот каким образом в купленном компаньонами доме оказались временные жильцы — гости Мурмураки и Кутейников.

Бендер поступил так потому, что ему после отъезда в командировку своих друзей и разрыва с Еленой Викторовной было очень одиноко и не по себе. Да и дом нуждался в уборке, хозяйском присмотре и уходе за Звонком. Нужно было присматривать и за сараем, где стоял автомобиль. Особенно, когда в городе участились случаи воровства и грабежа.

Лежа в тени на веранде, Остап обдумывал воплощение в жизнь предпринимаемого поиска подводных сокровищ.

— Интересно, как там мои посланцы? Если не выудят карту, придется ехать за ней мне, — тихо проговорил он вслух.

Козлевич и Балаганов отправились в Харьков после того, как их предводитель Остап Бендер выяснил, что «Пенькотрест» находится не в Мариуполе, а в Харькове.

— А вы знаете, Шура, Адам, мне ехать в этот самый «Пенькотрест» сейчас нельзя. Дела клуба «Два якоря» требуют постоянного моего присутствия в Мариуполе. Вы, Шура, и вы, Адам Казимирович, уже набрались опыта, как надо входить в контакт с людьми. И если у вас еще нет моих многочисленных способов приобретения денег, то я, полагаю, вы можете что-то придумать, чтобы нужный нам управляющий «Пенькотрестом» Сукиасов Вениамин Гидальевич поднял руки кверху и вручил вам заветную для нас карту. А-а, как?

— Ну, командор… — протянул неуверенно Балаганов. — Боюсь, что я не смогу.

Козлевич тернул рукой по усам и ответил:

— Да и я, знаете, Остап Ибрагимович, не по этой части. Но однако же, братцы, раз дело требует, — взглянул непревзойденный автомеханик на Балаганова.

— Вот-вот, требует и принуждает, камрады, и заставляет действовать, — подтвердил Остап. — В то время как вы будете добывать карту, ваш капитан попробует кое-что сделать необходимое к вашему возвращению, детушки.

После этого разговора Балаганов и Козлевич поехали в Харьков. Но не на машине, что было очень непривычно для Козлевича, а на поезде.

И вот сейчас Остап подумал о свои» командированных. Но не только о них.

Его подчиненные занимались уборкой дома. Им помогал развеселившийся Звонок, соскучившийся по людям. Он прыгал возле Исидора и Саввы, полаивал, повизгивал и носился по двору за воробьями.

— Неужели это все блеф? — произнес Остап вслух.

— Вы что-то спросили, капитан? — высунул голову из комнаты Мурмураки. Он старательно подметал пол и был в этот момент у самой двери.

— Нет, Сан Саныч, это я так, о своем…

— Вот и я сейчас о своем… — предался воспоминаниям о своей жене бывший заврыбой. — Я ей все отдавал до копейки… Каждый день ей свежую рыбку из ценнейших… К именинам ее подарок подносил дорогой— И на одежду и белье ее я не скупился, капитан. Когда курортники разъезжались, мы с ней поездки разные делали. Вот мой свояк, бывший водолаз ЭПРОНа, на одну зарплату живёт, а жена мертвой хваткой за него держится. «Мне без моего Федюши никак нельзя», — говорит она. Живем небогато, но дружно. Так как же это получается, товарищ Бендер. Я ей все, а она от меня?

— Кто? — плохо слушал своего подчиненного Остап.

— Как кто? Моя жена, а не жена Федора, конечно.

— А кто такой этот Федор?

— Да свояк мой, я говорю. Не от него же ушла жена, а от меня, неужели не ясно? А вот скажите, капитан, как думаете, сейчас многие жены уходят? И почему? — допытывался Мурмураки.

— Думаю, что не многие, Сан Саныч, — вяло ответил Бендер, почувствовав, что голову обуревает сонливость. Но все же добавил — На нас сейчас они сами женятся… — промелькнул в его мозгу недавний инцидент с его квартиросдатчицей.

— Вот-вот, Федора она и женила на себе с помощью ребенка… А он по опасной службе пошел. Все время в ЭПРОНе служил…

— Это что — ЭПРОН, Сан Саныч?

— Как что? Контора по подводным работам, капитан. Затонувшие пароходы поднимают…

Эти слова как рукой сняли сонливость с Остапа. Он поднял голову и некоторое время смотрел в сторону двери, где стоял с веником в руке Мурмураки.

— Затонувшие пароходы поднимают? — повторил Остап.

В то время как происходил разговор Бендера со своим еще нештатным завхозом-вахтером морского клуба «Два якоря», посланцы великого предпринимателя Балаганов и Козлевич ехали в Харьков. Ехали в купированном вагоне в веселой компании попутчиков. Если полный пассажир в очках был тоже не скучным пассажиром, то другой высокий человек кавказской наружности отличался разговорчивостью и шутливостью. Себя он представил троим попутчикам в купе так:

— Я, понимаешь, Чичинашвили. На Кавказе меня все знают. Давайте коротать время в дороге. Вот скажи, — обратился он к Балаганову, — ты русский язык знаешь? — И не дождавшись ответа спросил: — Скажи дорогой, какое русское слово имеет шесть букв «ы»?

— Шесть «ы»? — обвел вопросительным взглядом соседей по купе командированный Бендером. И не получив подсказки от своего старшего друга Козлевича и толстенького пассажира в очках, ответил:

— Извините, гражданин Чичинашвили, но такого слова я не знаю.

Кавказский собеседник разразился громким хохотом и сказал:

— Ну, хорошо, дорогой, не думай, не морщи лоб, панимаешь. Я тебе и всем скажу, — помолчал загадочно и по слогам проговорил:

— Вы-лы-сы-пы-ды-сты.

Дружный хохот присутствующих затряс купе так, что нельзя было понять, то ли оно трясется от хода поезда, то ли от хохота присутствующих и появившихся в дверях купе соседей.

После того, как смех поутих, человек кавказской внешности спросил:

— А какое русское слово имеет семь букв «ы»?

Снова никто ответить не мог. И после паузы Чичинашвили сказал:

— Ну, хорошо, скажу, если совсем не отгадываете, понимаешь, — и посмотрел с улыбкой на присутствующих:

— Слово это… — и снова по слогам — Вы-лы-сы-пы— ды-сты-чкы!..

Общий хохот заполнил купе и вырвался даже в проход вагона.

— Ну, а теперь загадка. Вот скажи, на «а» начинается, на столе валяется. Что такое будет?

Посыпались разные ответы. Но Чичинашвили все отрицал. Когда Балаганов сделал последнюю попытку и выпалил:

— Арбуз!?

— Э-э, никто не знает, никто не угадал, понимаешь. Скажу. Адын пара ботынок!

— Как же могут ботинки на столе валяться? — удивился Шура.

— Э-э, хозяин — барин, куда хочет — туда ставит.

После смеха человек кавказской наружности объявил:

— Другая загадка. На «д» начинается, под столом валяется. Что такое будет? Уважаемые?

Снова посыпались слова отгадок. Но весельчак все отрицал. Затем дал ответ:

— Другой пара ботынок! Понимаешь!

Хохот затряс купе и покатился дальше по вагону.

Так ехали и шутили пассажиры.

— Ну, хорошо, теперь я, — сказал серьезный пассажир, протирая очки, запотевшие, очевидно, от слез, выступивших на глазах от безудержного смеха. Он посмотрел на окружающих, помолчал и начал:

— Отпускает в увольнительную денщика офицер и говорит ему: «На тебе рубль для посещения борделя. Но смотри, чтобы девка здоровая была». Когда тот вернулся, генерал спросил: «Ну, а здоровая была?». «Ваше благородие, такая здоровая, такая здоровая, насилу свой рубль отнял».

Смех и понеслись другие анекдоты из уст пассажиров, еле дождавшихся очереди, чтобы и свой рассказать.

Устав от смеха и разных рассказов, пассажиры начали устраиваться на ночлег. Вечернее веселье догорало под вольный стук колес и синий свет ночной лампочки.

Командированные Остапом Бендером лежали на своих полках и еще спали, когда поезд, миновав Изюм, Балаклею, увеличив скорость, начал приближаться к Харькову.

Балаганов и Козлевич стояли у открытого окна и смотрели на мелькающие строения пригорода.

— Как нам расположить к себе этого Сукиасова… — говорил Балаганов. — Задачу перед нами поставил командор, — покачал головой он.

— Ничего, что-нибудь придумаем, братец, — успокаивал его Адам Казимирович, подкручивая кончики своих запорожских усов.

Поезд запрыгал на стрелках. Убавил ход и начал тормозить. Пассажиры засуетились к выходу. Состав дернулся и остановился у асфальтового перрона. Это был Харьков.

 

Глава XXIII. БЫВШИЙ ВОДОЛАЗ ПРИХОДА

Море переливалось в лучах утреннего солнца. Над морским простором носились чайки, охотясь за кормом. Городской пляж уже кишел отдыхающими.

У морского клуба «Два якоря» чинно сидели на ящиках Исидор и Ворошейкин.

Перед ними грозным шагом прохаживался Бендер. За ним, как приближенная особа к начальству похаживал Савва Мурмураки. Начальник клуба остановился и сказал:

— Первое. Сейчас же садиться обоим за весла. Руки в кровь стереть, а грести научиться, олухи вы неспокойные. Ясно? Иначе уволю и одного и другого. Понятно?

— Понятно, капитан, — вскочила пара намного разная по росту и комплекции. — А Мурмураки? — спросил с ехидцей Ворошейкин, глядя на приближенного к начальству.

— Это относится и к нему. Я с ним сейчас же плыву к порту, по пути Сан Саныч и будет проходить у меня школу гребли. Ясно?

— Так точно! — выпятил свой живот Исидор, удовлетворенный таким ответом.

— Понятно, капитан, — кивнул и Ким, погасив свою ревность к Мурмураки, посчитав вначале, что тому капитан делает поблажку.

Оставив двух подчиненных проходить школу гребли, Остап с Мурмураки поплыли к порту.

Сан Саныч сидел на веслах самой легкой шлюпки морского клуба «Два якоря». По команде Бендера, сидящего на корме, он опускал в море лопасти весел, делал гребок и вновь извлекал их из воды, чтобы повторить это же самое.

— Ну дальше, дальше повествуй, бывший заврыбой, — попросил его Остап.

— Ох, мой капитан, что еще может рассказать вам Мурмураки. Как вам известно, после того как уехал владелец рыбоприемного пункта, я остался не у дел. Там я всегда имел живую копейку, как самую живую рыбу. Но председатель Влас Нилович Пристройкин, я ему всегда поставлял самую свежую рыбу из ценнейших, проявил великодушие и взял меня к себе вахтером-завхозом. Поработав в этом добровольном обществе около года, меня вдруг постиг семейный удар. От меня ушла жена, как я вам уже говорил. Она привыкла к моей свежей хорошей копейке. А когда я перешел на жалкое ничтожное жалованье, я ей стал вдруг нелюбим, а может быть, не постесняюсь вам признаться, мой капитан, что и противен. Этот второй удар подействовал на меня так сильно, так глубоко, что я и допустил бесхозяйственность. В моем осводческом хозяйстве при ревизии обнаружилась недостача. Меня уволили по статье…

— Понимаю, без выходного пособий, как говорится, — сочувствующе улыбнулся Остап.

— Без выходною, — согласился гребец, заметно улучшив уже свое обращение с веслами.

— Это и понятно, ну-ну, греби, греби, уже причаливаем.

Лодку привязали к кольцу, замурованному в бетон причала, и по ступенькам поднялись к цокольной части здания. Здесь их уже встретил плотный мужчина, с гладкими волосами на голове и с хорошо развитой грудью пловца. На нем была морская тельняшка, указывающая на его морскую профессию.

— О-о, мой хороший знакомый — спаситель нашей собачки! — воскликнул Остап. — Здравствуйте, Федор Николаевич!

— Рад видеть вас, Остап Ибрагимович. Думал, что ны помощника себе другого нашли и во мне не нуждаетесь, — пожал руку Бендера Прихода.

— Так вы, выходит, знакомы, капитан? Своячек? — переводил удивленный взгляд Мурмураки с одного на другого.

— Еще как, — рассмеялся Остап. — При весьма необычном стечении обстоятельств, дорогой Сан Саныч.

— Как там Звонок? — спросил Прихода.

— Ожил, резвится, звонит на весь дом по-собачьи, — отметил великий предприниматель.

— Ну, милости прошу, заходите в мою контору, — пригласил жестом руки хозяин.

Мурмураки развернул принесенный из лодки сверток. В нем были бутылка водки, помидоры, огурцы, лук, краюхa хлеба и кусок ветчины.

— Савва, ну зачем ты… У меня все есть, ты сказал, что будете и я прихватил что нужно, — покачал головой укоризненно Федор Николаевич. Не мешкая, он выставил на стол свою бутылку водки и большую сковороду с жареными бычками. Затем помешал в кастрюле, стоящей на печурке, варево и стал процеживать его через сито. Сцедив воду, высыпал в миску содержимое его. Это были крупные креветки, сваренные с укропом и солью.

— Ну, за встречу, начальник морского клуба, — поднял стакан хозяин, когда все уселись за стол.

— Мне Сан Саныч говорил, — начал Бендер после выпитого, — что вы, оказывается, в ЭПРОНе служили, Федор Николаевич?

— Да, что служил, то служил, — вздохнул бывший водолаз. — Год учился водолазному делу. Нырять в море и быть под водой две-три минуты было для меня не новостью, а вот когда в скафандре пошел на глубину первый раз, то мне многое открылось до того неведомое. Я увидел затопленные, изуродованные пароходы, крейсеры, канонирские лодки, баржи, катера и даже самолеты. Я увидел тысячи неразорвавшихся бомб, торпед и снарядов. Наших и беляков, германцев и французов, англичан и других. И конечно, морские мины. Они лежали на грунте, плавали на разных глубинах, на поверхности…

Из его рассказа Остап все более понимал, насколько трудная и опасная задача стояла перед его затеей. А Федор Николаевич продолжал:

— На дне, где лежат корабли, свои улицы, переулки, площади, тупики. Там есть и баррикады из якорей, цепей, тросов, обломков.

— Выходит, добраться до нужного места фантастически трудно? — вздохнул Бендер.

— Смотря где и какая глубина… — двинул плечами хозяин. — Карта подскажет… Я сейчас вспомнил свое первое важное задание, друзья. Надо было осмотреть лежащую на грунте врангелевскую подводную лодку. Определить, в каком положении она находится, насколько занесена илом, какие у нее повреждения. После команды пошел под воду. Погода стояла ясная, солнечная, глубина сравнительно небольшая, видимость отличная. Вскоре вижу метрах в десяти подо мной лодка. Сообщил наверх. Внимательно смотрю, и вдруг вижу… на мостик из люка поднялся капитан, вслед за ним вылезло человек десять врангелевских матросов. Открылись крышки торпедных аппаратов, заработали винты, лодка стала медленно подниматься с грунта…

— Кошмар! — передернулся Мурмураки, — наполняя стопки водкой.

— Как же так, после войны столько лет… — расширенными глазами смотрел недоверчиво на рассказчика Остап.

— Дело в том, что азот под давлением превращается в сильнейшее наркотическое средство. Водолаз, отравленный азотом, поет, что-то бормочет. Перед ним возникают миражи. И он сообщает наверх, что видит на дне моря дымящиеся вулканы, эскадры, ведущие бой, и другие небылицы… Как только человека поднимут с места, где азот действует отравляюще, он приходит в себя, в нормальное состояние. Он не помнит, что с ним происходило…

— А вы как же? Почему помните то, что несколько лет тому… — спросил Остап.

— Мне тогда рассказали, что я говорил по телефону наверх, — улыбнулся Федор Николаевич. Были еще и другие случаи, но с течением времени организм привык к глубинам, и галлюцинации прекратились…

— А как сюда пришли на маяк? — спросил Бендер.

— Был на большой глубине, заболел кессонной болезнью. Долго лечился, затем сюда, дорогой товарищ, работать же надо…

— Фуф, давайте выпьем, что-то мы… — после выдоха проговорил Мурмураки. И сам, а не хозяин, наполнил снова стопки.

— Так вы сможете быть в нашем клубе инструктором по водолазному делу, Федор Николаевич? — спросил Остап.

— Инструктором могу, а под воду уже не пойду, здоровье не позволяет.

— Хорошо, по совместительству в дневные часы, когда свободны, я поговорю с нашим председателем, — пообещал Бендер. — Так еще я могу посмотреть водолазное снаряжение и все к нему, товарищ Прихода?

На складе Остап увидел два висящих водолазных резиновых скафандра, медные шлемы к ним, бухты шлангов, тросов, проводов и ручную помпу для подачи воздуха.

— А бот с блоками для спуска водолаза, наверное, видели у стенки, — пояснил Прихода.

— Давайте все же допьем, а? — просительно взглянул на своего начальника Мурмураки, когда вышли из склада.

— В следующий раз, Сан Саныч. Обещаю, что мы еще не раз побываем в гостях у Федора Николаевича.

— Всегда буду рад видеть вас, уважаемый Остап Ибрагимович, всегда прошу ко мне по всем вопросам, если чем могу помочь.

— Определенно можете, определенно, милый вы наш человек, — тепло попрощался с хозяином Бендер.

 

Глава XXIV. ПРОБЛЕМА ДОЛГОЛЕТИЯ И СУКИАСОВ

Все окна в комнате были распахнуты. Утренний ветер колыхал занавеси. На кровати, закутавшись в одеяло так, что только один нос торчал, спал человек. У кровати на тумбочке громоздились толстые тома по медицине, разные справочники и энциклопедии этого же профиля, а поверх них раскрытая книга «Вопросы долголетия», страницы которой листал ветерок. Рядом с ними тикал будильник. Когда стрелки его показали ровно семь, раздался оглушительный звонок.

Спящий стремительно вскочил, отбросил одеяло и предстал, зевая и потягиваясь, в одних семейных трусах. Его волосатый в сединах торс, руки и кривые ноги начали усиленно, как части автомата, делать гимнастические упражнения.

— Р-аз! — взмахивал мужчина руками. — Два-а! — разбрасывал он их после этого. — Х-х! Х-ах! — сопел он от движений, которые были очень неловки, комичны, а тыквообразный живот являлся главной помехой для зарядки.

Стрелки часов передвинулись на половину восьмого. Закончив упражнения, человек трусцой побежал в туалет. Оттуда послышалось частое журчание сливаемой воды в унитаз. Ровно в восемь он трусцой перебежал под душ и завизжал под холодной водой.

Но вот стрелка будильника указала половину девятого, человек освободился от мохнатого полотенца и встал у открытого окна. Заняв позицию по стойке «смирно», он начал втягивать живот, затем выпячивать его. Набирать воздух и выпускать его порциями с криком: «кх-а!».

В девять человек прокричал последнее «кх-а!» и побежал к столу. Пожилая домработница внесла поднос с тарелками, накрытыми салфетками. Строго режимный человек сдернул салфетки с приборов и перед ним предстали: бутылка кефира, стакан сметаны, четыре яйца всмятку, масло, хлеб, три булочки, отбивная, яичница еще шкворчащая, помидоры, огурцы.

Он, предвкушая удовольствие, потер руки и, улыбаясь, уселся за стол. Женщина, расставив все принесенное, не проронив ни слова, ушла. Хозяин приступил к завтраку, аппетитно чавкая. Тарелки начали освобождаться одна за другой. Последней, покачнувшись, как пьяная, отставилась на середину стола бутылка из-под кефира. Сытно отрыгнув, икнув, человек тяжело поднялся из-за стола, взглянув на большие стенные часы, не иначе как антикварные, и приступил к одеванию.

В десять утра он вышел из квартиры в подъезд. На нем был кремовый легкий костюм, белоснежная дырчатая шляпа, под мышкой кожаная папка. Закрывая за собой дверь, он носовым платком протер эмалированную на дверях пластинку: «Сукиасов Вениамин Гидальевич» и, поправив шляпу, вышел на залитую солнцем улицу.

Сукиасов пришел в поликлинику и у окошка регистратуры попросил:

— Мне к терапевту, пожалуйста.

С талончиком в руке двинулся по коридору, у стен которого на стульях сидело множество больных, ожидая своей очереди.

Отыскав нужный ему кабинет, Вениамин Гидальевич, скромно присел на край свободного стула и погрузился в нудную дрему очередности на прием к врачу.

Зазвонил будильник. Человек нехотя встал с кровати и суетливо начал одеваться. Сполоснул под краном лицо, успел тернуть его пару раз полотенцем и, одеваясь на ходу, подбежал к столу. Теперь действия его пошли по ускоряющей. Схватил стакан молока, сделал глоток, рванул зубами булочку, сунул под мышку портфель и выбежал из квартиры. Побежал по улице, стремительно пошел в поликлинику и, замедлив шаг, степенно пошел по коридору мимо ожидающих его больных в свой кабинет. Кивнув медсестре вроде приветствия, уселся за свой стол, и вынул из портфеля стетоскоп.

Начался прием больных. Один за другим они входили в кабинет врача и, не задерживаясь выходили оттуда с довольными лицами. Вошел к врачу и Сукиасов. Эскулап сидел за столом и что-то писал в лечебной карточке. Не отрывая глаз от своего писания, спросил:

— Слушаю, на что жалобы?

— Да вот тут болит и тут колет, — показал Вениамин Гидальевич на места, где располагалась печень и на низ живота под пупком.

— Посмотрим, раздевайтесь.

Сукиасов поспешно сбросил с себя одежду и предстал перед врачом нагим по пояс.

— Ой, — вскрикнул он, когда пальцы терапевта начали мацать его живот и ниже.

— Дышите, — приставил стетоскоп к его груди медик. — Так, все ясно, одевайтесь, — буркнул он и начал выписывать рецепты.

— Ничего страшного, а, доктор? — с испуганным лицом уставился Сукиасов на врача. В голосе его была надежда на лучшее и он еще промолвил — Я веду жизнь йогов… поэтому я…

— Вы абсолютно не больны, лекарства я выпишу вам подбадривающие, кушайте все, что душа пожелает, пить тоже все… — при этих словах доктор глотнул слюну и погладил машинально свой тощий живот. — А касательно индийских йогов, это любопытно, — взглянул он на отвислый живот пациента, — очень интересно… Ежедневно промывайте желудок, пациент…

— Вас Иван Христофорович вызывает, — вошла медсестра.

— Иду, иду, — ухмыльнулся врач. — Вы посидите, здесь, пожалуйста, я сейчас, — обратился он к Сукиасову, — Насчет йогов это очень интересно, уважаемый…

В коридоре он уловил на себе вопросительные взгляды ожидающих больных и пояснил:

— У меня трудный больной, товарищи, придется подождать.

В кабинете коллеги, куда он вошел, его встретил Иван Христофорович с опухшим лицом.

— Присядь, вчера перебрали, прийти в себя не могу, давай понемногу…

Он извлек из тумбочки графин со спиртом, два стакана и развернул пакет с едой. Там оказалась целая курица, яйца, огурцы, помидоры и прочая снедь.

— Ну, будем! — чокнулись друзья и выпили по первой.

Курица пошла на разрыв, заработали с хрустом челюсти, а когда уровень жидкости в графинчике снизился, врач покинул кабинет Ивана Христофоровича и неуверенной походкой пошел к себе.

Ожидающие больные дремали. Сукиасов, пристроившись на диванчике для обследования пациентов, сладко спал. Он посапывал, причмокивал губами и почесывал свою волосатую грудь. Медсестра ушла в буфет, туда привезли пайки для медработников.

— Больной, прошу, и-ик, встать, — скомандовал вошедший эскулап. — Так, и-ик, фамилия? Ага, Сукиасов, и-ик, так на что жаловались?

Сукиасов вскочил с ложа и стоял, почесывая себя, где надо и не надо и, зевая, ответил:

— Да вот тут болит, а сейчас уже и тут ноет, — показал он центр живота.

— Так, и-ик, поставьте это, и-ик, — протянул ему врач градусник. И после совсем малого времени он, взглянув на термометр, констатировал — Температура, и-ик, в норме… — Так, значит вот, и-ик, есть вам можно только, и-ик, манную кашу по утрам, в обед постный суп из овощей, и-ик, молоко, фрукты, и-ик… На ужин — кислое, кефир, и-ик, — скривил свое лицо, вспомнив только что им съеденное.

— Так вы же говорили, что абсолютно все…

— Н-да, говорил, но проконсультировавшись, и-ик, с коллегами, я счел нужным предусмотреть вот это… Следующий, и-ик, — закричал врач в дверь.

На его зов в кабинет вошла больная пожилая женщина. Сукиасов, вконец расстроенный, держа в руке пачку рецептов под неумолкающее «и-ик», вышел из кабинета.

 

Глава XXV. ТАЛАНТЛИВЫЕ УЧЕНИКИ ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА-ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ

Балаганов в мичманке с крабом и в морском кителе, и Козлевич примерно в таком же одеянии, только без краба на фуражке, стояли у подъезда огромного нового дома. Он был выкрашен в невеселый серый цвет. У подъезда вывеска извещала: «Дом госучреждений». Массивная дверь поминутно открывалась и закрывалась, выпуская и впуская в дом людей с портфелями, папками, с трубочками бумаг, просто с пустыми руками. Подъезжали и отъезжали автомобили, пролетки.

— Шумное заведение, — прокомментировал рыжеволосый компаньон искателя подводного клада и взялся за начищенную до блеска медную ручку двери. Козлевич неуверенно двинулся за ним. Друзья вошли в просторный вестибюль и остановились, глядя на суету вокруг.

Представители клуба «Два якоря» расспросили вахтера, втиснулись в лифт и понеслись вверх. На одном из верхних этажей вышли и прочли: «Пенькотрест». Пошли по предлинному коридору под стук пишущих машинок, телефонных разговоров и звонков, которые неслись из открытых дверей множества отделов. Аппарат бурлил.

— Вот, вот, за это приготовь бутылочку с домиком… — неслось из одной двери.

— Все ясно, с тебя бутылочка со звездной наклеечкой… — донеслось из другой комнаты.

— А ему стаканомойка, как прыснет в лицо! Он сразу же на деловой тон— булькал смехом кто-то рядом.

— А ночью спишь рядом, а тебя запахом консервных банок обдает, — жаловался тонкий голос в комнате по-соседству. — Развожусь.

— Ха-ха, наркомат похоронных дел, одним словом, — констатировал бас и залился с надрывом в голосе, но не выдержал обуявшего его смеха и закашлялся.

— Бить таких надо, чтобы сопли потекли! — сурово произнес грузный служащий, выходя из комнаты с бумагами.

— Обратите внимание, Адам Казимирович, на кипящую здесь служебную обстановку. Никакого сравнения с нашим морклубом, где только шум прибоя да застоявшийся запах тюльки с Исидором и бывшим заврыбой, — засмеялся Балаганов.

Он наступил на выступающий край изогнутой паркетины, которая другим концом выбросилась вверх, Балаганов споткнулся и с грохотом влетел в открытые двери какого-то кабинета. От его падения отвалился кусок штукатурки под дружный хохот сидящих в комнате.

— Это, это… — залился смехом служащий в очках, отбрасывая косточку на счетах, — уже десятый…

Посланец великого предпринимателя поднялся, отряхнулся и беззвучно выругался, потирая ушибленное колено.

— Десять дней, — надрывался смехом другой аппаратный работник, — как мы сюда вселились и десять падений…

— Комедия, — взвизгнула девица и застучала мелко на машинке.

Козлевич взял своего друга под руку и повел его дальше по полутемному коридору, освещаемому только открытыми дверями отделов, осторожно ступая по полу.

— А он инвалид, у него рука в комитете…

— Ах, бросьте, «авоська» — это сейчас самое модное украшение хозяйственных мужей… — продолжало нестись им вслед из комнат, дающих свет длиннющему коридору здания многих госучреждений.

Наконец командировочные из Мариуполя вошли в приемную. За письменным столом сидела секретарша и посмеивалась над открытой книгой. Увидев посетителей, сунула книгу под стол и отрубила:

— Управляющего еще нет, он с утра в совнархозе.

— Вы имеете в виду Вениамина Гидальевича? — обольстительно улыбнулся ей Балаганов. — Мы знаем, он скоро будет. Подождем, товарищ Казимирович? — обратился он к автомеханику их компании.

— Подождем, — кивнул тот, пригладив рукой усы.

— Как хотите, — и секретарша, приоткрыв ящик стола, продолжила читку открытой книги.

Шура Балаганов потянулся, прошелся и, услышав смешок девушки, спросил:

— Интересно?

— Очень!

— Смешно?

— Очень!

— А что вы читаете, разрешите узнать?

Но секретарша не успела ответить.

В приемную стремительно влетел Сукиасов. На его лице были заметны следы душевного расстройства. Он недовольно взглянул на посетителей и вместо приветствия спросил:

— Что срочного? Кто звонил? — и получив ответ, что никто не звонил и не спрашивал его, он взглянул на посетителей и спросил:

— Вы ко мне, товарищи? Прошу…

Компаньоны вошли в кабинет хозяина под торопливый стук пишущей машинки.

— Мы, собственно… разрешите представиться — начальник подводной экспедиции по малым затонувшим в гражданскую войну кораблям Балаганов, — протянул руку командировочный.

— Очень приятно, весьма… — пожал руку пенькотрестовский руководитель. — Сукиасов…

— Казимирович, — протянул свою руку и Козлевич.

— Мой первый помощник по медицинским вопросим, — пояснил старший уполномоченный Бендером добывать карту, на что другой, усатый уполномоченный с удивлением взглянул на своего молодого друга.

— Очень приятно, — пожал руку Козлевича Вениамин Гидальевич. И с интересом гладя на него, уточнил — По медицинским вопросам? Это интересно, весьма…

— Он большой специалист по медицине… — заверил его Балаганов, бросив взгляд на усача.

Адам Казимирович поняв неожиданный ход своего молодого друга, произнес по-польски подтверждающую фразу. А рыжеголовый «мичман» тут же пояснил:

— Он поляк, но хорошо говорит по-русски, украински…

— О, такой специалист, это просто замечательно! — зашелся в восторге управляющий «Пенькотрестом».

— В нашей подводной работе без хорошего специалиста-медика никак нельзя, уважаемый Вениамин Гидальевич, — пояснил способный ученик великого комбинатора.

Балаганов, руководствуясь наставлениями Бендера, бил наверняка. Посетив квартиру Сукиасова, он пленил его домработницу Глашу и выведал самые больные места ее хозяина.

— Ест, как не в себя, скажу я вам, только и успевай подавать ему, — рассказывала наемная хозяйка. — А о здоровье своем печется, бог ты мой! Через день не иначе перед работой бежит в свою поликлинику. Лекарств накупает!.. Книги по болезням всяким перед сном читает. Я, говорит он мне, должен долго-долго жить, чтобы как можно больше пользы обществу принести, так что и ты старайся мне вкусно готовить… Занимается этим… ну, как его… гогом из страны какой-то… Упражнения, значит, такие вот делает, — показала она как могла.

— А-а, спортивные?! — догадался Шура, смеясь.

— Вот-вот… Лучше бы мне больше платил, чем на лекарства рубли тратить, — вздохнула славная разговорчивая домашняя работница, которой за эту информацию Балаганов со своим спутником были несказанно благодарны. Уходя, Козлевич сунул ей десятку со словами:

— Уважаемая, это вам вместо лекарств вашего хозяина. И не говорите ему, что мы были у вас.

— А как же я скажу, когда так все вам и порассказывала, — заулыбалась добрая женщина, разглаживая полученную купюру.

И вот теперь молодой искатель подводного клада, вооруженный информацией добрейшей Глаши, пустился в объяснения своего визита.

— Прежде всего, передаю вам привет от Ивакина…

— Семена Александровича, — добавил Козлевич.

— Спасибо, как он там? Мы подружились, когда до перевода сюда я в Мариуполе работал, — кивнул Сукиасов.

— Нормально, кораблики делает, рыбку ловит, — лучезарно улыбнулся ученик великого Остапа. — Но наш визит не только для привета от него, Вениамин Гидальевич. Начну с истории. Много лет назад поляки, — указал он на Козлевича, — отыскали лекарство, делающее человека если не бессмертным, это только Христу — сыну Бога дано, то продлевающим жизнь человека за сто лет…

— Отыскали и нашли такое лекарство, чтобы сделать долгожителем нашего короля, — вставил довольно удачно Козлевич.

Балаганов одобрительно взглянул на него и продолжал развивать свою выдумку:

— Польский доктор — родной брат одного генерала… Он знает, — указал лгун и выдумщик, как и его командор, на Козлевича, — послал это лекарство своему родному брату — генералу, который служил у Врангеля в то время, он знает, — снова указал Балаганов на Адама Казимировича. — И послал не только лекарство, но и рецепт его, на случай, если доктор вдруг сам умрет по воле божьей… Ведь это каждого ждет, как вы знаете, Вениамин Гидальевич… — вздохнул тяжело Балаганов.

Сукиасов глазами полными невероятного интереса смотрел на бравого моряка, потрясшего его сообщением о сказочном лекарстве.

— И предчувствие доктора оправдалось… — печальным голосом промолвил Балаганов.

— «Матка боска», воскликнул генерал, получив сообщение о смерти своего брата-доктора, — вскочил Козлевич, говоря эти слова. И трагическим голосом повторил — Матка боска!

Сукиасов привстал и голосом театрального суфлера, как завороженный, повторил:

— Матка боска…

— Матка боска! — ударил себя в грудь снова Козлевич.

После этого рыжеголовый молочный брат Остапа продолжил:

— После смерти брата генерал стал беречь лекарства и рецепт долголетия пуще прежнего. Он хранил их в капсуле, ведь так, пан Казимирович? — спросил Балаганов, кивнув тому.

— Так, в капсуле, которую не могли взять ни огонь, ни вода, ни взрывы, — подтвердил «пан Казимирович».

— Но когда Антанта побежала домой, генерал со своими офицерами поплыл из Мариуполя на катере, — Сказал Балаганов, глядя на Козлевича.

И старший брат-компаньон тут же сообщил:

— Катер подорвался на мине и затонул, — взмахнул рукой Адам Казимирович, как бы подчеркивая всю трагедию, что вместе с ним ушла под воду и тайна лекарства долгой жизни человека.

— Да как же так?! — вскричал Сукиасов, всплеснув руками.

— Вот так, дорогой Вениамин Гидальевич, — сокрушенно покачал головой Козлевич. — Затонул, — печальным голосом добавил он.

— Затонул, — в тон своему старшему другу промолвил Балаганов, но тут же вскочил и твердо вскричал:

— Но мы его найдем! У нас правительственное задание, товарищ Сукиасов!

— Это точно! — встал и рубанул воздух рукой Козлевич.

— А я? Я как же? — заметал свой просительный взор то на одного, то на другого «моряка» Сукиасов.

— И вы, Вениамин Гидальевич, — снизил голос до шепота Балаганов. — Вы выменяли у соседа по причалу Иванина карту моря у Мариуполя…

— У лоцмана Семена Александровича, — вставил Козлевич.

— Вот на этой карте, может быть, и указано место, где затонул катер интервентов с генералом… вы понимаете, товарищ Сукиасов? — с удивлением смотрел на поникшего вдруг ни с того, ни с сего управляющего «Пенькотрестом» Балаганов. — Вам нехорошо? — спросил он, видя такую значительную перемену во всем облике борца за свое здоровье.

— У меня… у меня, — пролепетал после молчания Вениамин Гидальевич, — нет ее…

— А где она?! — вскричал рыжекудрый посланец Бендера, вскакивая.

— Где? — угрожающе потянулся к хозяину кабинета и Козлевич, шевельнув усами.

— Я обменял ее на «Популярную медицинскую энциклопедию»… — дрожащим от волнения голосом ответил Сукиасов. — Не знал я, не знал! — чуть не рыдающим голосом взмолился он. — Не знал я!

— Ну, хорошо, успокойтесь, успокойтесь, давайте спокойненько обсудим. Кому вы отдали эту карту, адрес?

— Адрес, Вениамин Гидальевич? — задал вопрос ласковым голосом Адам Казимирович, на какой он был только способен.

В кабинете воцарилось тягостное молчание, слышался только скрип под переминающимися ногами искателей подводного клада.

— Не знаю… — наконец пролепетал бывший владелец так нужной компаньонам карты. — Он приезжал к нам в командировку, разговорились, тоже интересовался историей…

— Историей интересовался, уважаемый руководитель треста? Фамилия, имя, отчество, откуда приезжал? — выпустил трель вопросов Балаганов, копируя своего командора.

— Откуда? Да с того же Мариуполя, товарищи. А фамилия его записана на этой самой энциклопедии…

— Это уже что-то… — вздохнул облегченно Балаганов. — Покопайтесь, покопайтесь в памяти, уважаемый, и вспомните все же.

Сукиасов наморщил лоб и компаньонам показалось, что они слышат, как заскрипели мозги в голове управляющего «Пенькотрестом». Козлевич и Балаганов с надеждой сверлили его глазами, но тот упорно молчал и наконец тихо прошептал:

— Нет, не вспомню, дорогие товарищи…

— Так, а по какому делу он приезжал? — спросил тоном следователя Балаганов.

— За нарядом на пеньку, естественно, — твердо ответил Вениамин Гидальевич. — Разве что вот моя секретарша вспомнит, она отмечала ему командировку. — Встал и вместе с «моряками» Сукиасов вышел в приемную.

Балаганов вместе с хозяином треста и его секретаршей и, конечно, не без участия старательного Козлевича провел настоящую следственную работу. В результате было установлено, что этот любитель исторических документов приезжал из того же Мариуполя за нарядом на пеньку для передачи его фабрике, которая крутила канаты, а затем поставляла их для морских судов. Фамилия снабженца была Батанов с инициалами И. К.

— Фуф, — вытер пот с лица Сукиасов, после того, как это было установлено.

— А как же имя и отчество? — тут же задал вопрос Козлевич. Балаганов с одобряющей улыбкой взглянул на своего старшего друга. А Сукиасов заверил:

— Да вы не волнуйтесь, я же говорил, что его полное факсимиле имеется на первой странице энциклопедии. За нарядом на пеньку он приезжал из Мариуполя.

— И мы из Мариуполя, и тоже за пенькой, — засмеялся способный ученик Остапа Балаганов.

И не соврал, так как ища повод для командировки, Остап узнал, что в Харьков многие командировочные сдут за нарядами на пеньку для канатов. И он убедил Пристройкина своим всезнающим морским авторитетом, что для морского клуба крайне необходимы прочные морские канаты, а для этого нужны наряды на пеньку. А наряды можно получить только в харьковском «Пенькотресте». И такой наряд уже был в руках двух искателей клада. На пеньку для кручения 5 километров каната. Которые, разумеется, ни клубу «Два якоря», а тем более добровольному обществу спасения утопающих, были вовсе не нужны. Но управляющий Сукиасов, заимев таких необходимых ему друзей, тут же снял эти пеньковые километры с фонда какого-то черноморского порта и с легким сердцем вручил их начальнику подводной экспедиции по подъему малых затонувших кораблей. Для этого он устроил у себя целое производственное совещание, говоря особенно начальнику сбыта о важности ведения подводных работ по подъему затонувших в войну кораблей. Его красноречие и довольно сносное знание этого дела не мало удивило не только Козлевича и Балаганова, но и самого Остапа Бендера, если бы тот присутствовал на этом совещании.

— Вениамин Гидальевич, — положила трубку секретарша, — вот телефонограмма…

— Все, бегу, бегу, дорогие, — прочел тот листок. — Меня срочно вызывают в главк. Вечером прошу ко мне за именем и отчеством этого самого Батанова.

После того как Сукиасов умчался по полутемному коридору в вышестоящую организацию, которая находилась на другом конце этого же коридора, Балаганов положил перед секретаршей свою и Козлевича командировки со словами:

— На каждую смешинку, полученную от прочитанных анекдотов, вы получаете дополнительно по месяцу молодой жизни.

Отметив командировки, друзья в отличном настроении вышли из приемной «Пенькотреста».

Когда Балаганов и Козлевич проходили место, где рыжеголовый компаньон споткнулся и въехал головой в открытые двери комнаты напротив, они услышали обсуждение случившегося:

— Одиннадцатый! Да еще наш человек! — хихикал тот же самый учетчик упавших.

— Смотреть под ноги надо, тогда и ушибов не будет, — нравоучительно вставила женщина.

— Кто-то еще грохнулся, — констатировал Козлевич, обходя осторожно опасное место.

Балаганов же прошел это место совсем медленно, держась за стену, обезопасив себя на этот раз наверняка.

Балаганов поправил мичманку, одернул китель и протянул руку к звонку у двери с табличкой: «Сукиасов Вениамин Гидальевич», как дверь сама отворилась и из квартиры санитары вынесли носилки, на которых лежал управляющий «Пенькотрестом». Балаганов и Козлевич посторонились, слыша как сопровождающий носилки врач говорил:

— У вас, больной, не ушиб, а закрытый перелом. Наложим гипс, товарищ…

— А-а, — простонал Сукиасов, увидев «моряков-подводников», — упал я… зацепился за паркетину… Думал ушиб, а оказалось…

— Рентген подтвердит мой диагноз, больной, подтвердит, — заверил врач, как будто он заключил пари с пострадавшим на правоту своего определения.

— Глаша, — голосом умирающего обратился Сукиасов к домработнице. — Покажи товарищам морякам «Популярную медицинскую энциклопедию». Она на тумбочке у моей кровати, Глаша… — распорядился хозяин, покачиваясь на носилках. — Выздоровлю, к вам приеду, товарищи… — заверил пострадавший. — Не забудьте меня, дорогие, — со слезой в голосе взмолился он.

— Не забудем, не забудем, Вениамин Гидальевич, — в один голос заверили его посланцы Остапа Бендера. А Балаганов добавил — Поправляйтесь, приезжайте, очень будем вас ждать.

— Поехали, поехали, больной, — заторопил врач.

Санитары понесли носилки к выходу, а Балаганов и Козлевич, проводив их взглядом, бросились к Глаше, которая уже держала «Энциклопедию» в руках. Друзья раскрыли увесистую книгу в тесненном переплете зеленоватого цвета и впились взорами в титульную страницу книги. На ней, поверх заглавия был пришлепнут чернильный эстамп овальной формы в завитушном обрамлении со словами: «Библиотека Батанова Игоря Кузьмича».

— Сукиасов — это голова! — засмеялся удовлетворенно рыжеголовый компаньон.

— Вениамину Сукиасову, ура! — выкрикнул, как на первомайской демонстрации Козлевич.

— Знатоку долгожительства, Вениамину Сукиасову, ура! — сделал несколько чечеточных ударов ногами Зура Балаганов.

— Какой ни есть, а человек, — рассудительно вставила Глаша, забирая книгу. — Его в больницу увезли и радоваться не надо, — пошла она в квартиру.

— Да, да, мой верный братец, не надо… — помахал рукой, прощаясь с наемной хозяйкой, Козлевич.

 

Глава XXVI. КАТЕР ЗА ПЕНЬКУ, УТРОМ — КАТЕР, ВЕЧЕРОМ — ПЕНЬКА

Морской порт жил обычной своей жизнью. Над судами с перезвоном поворачивались краны, подымали и опускали грузы. Вдоль пирсов протягивались железнодорожные составы. На рейде в ожидании места у стенки, заякорились прибывшие из плавания корабли.

В отделе кадров порта Остапу сказали:

— Батанов Игорь Кузьмич уволен из снабжения и переведен в прорабы нашего ремонтно-строительного управления…

— А где это строительное управление? — спросил Бендер.

Кадровичка поправила очки и пояснила:

— Оно не на территории порта, а за его границей, товарищ. Там намечается у нас строительство нового причала…

— Развитие нашего порта, товарищ, — пояснил вошедший человек в очках и начальствующе обратился к кадровичке — Отчет готов?

Остап поблагодарил кадровиков и пошел было к выходу, но вдогонку ему тот же «отчетник» сказал — Если вы к нему, то напрасно. Он сейчас в управлении портом на вечерней планерке, я только что оттуда.

Бендер вторично поблагодарил кадровиков и устремился к управлению, где планировал встретиться после совещания с Батановым.

Расспросы завели искателя подводных сокровищ под бронзовые буквы «Управление морским портом».

— Из управления морским флотом, — бросил он вахтеру при входе. — По приглашению на совещание…

Вахтер хотел потребовать пропуск, документ, но видя такого молодца из числа морских волков, осекся.

Из дальнейших расспросов уточнилось место совещания — оно проходило у заместителя начальника порта, который занимался капитальным строительством. Был конец рабочего дня и в приемной никого не было. Остап вошел и, приоткрыв дверь кабинета, увидел, что он заполнен совещающимися. Остап уселся в приемной и стал ждать окончания сверхурочной работы руководителей строительством. В приемной часто и раздражительно звонили телефоны, иногда отдельно, а иногда оба сразу. Но никто в кабинете не снимал трубку. Еще чаще раскрывалась дверь кабинета и оттуда выходили и входили туда с озабоченными лицами разные люди. С бумагами и без них. Не реже открывалась дверь и приемной, в нее заглядывала с модной прической голова девицы, просовывалась в комнату и голова в капитанке. Поводив ревниво очами на Бендера, она тут же исчезала, чтобы дать через какое-то время место для другой девичьей или моряцкой голове. «Секретарша замначкапа определенно пользуется повышенным вниманием сослуживцев» — отметил Осгап. И тут же сказал себе мысленно: «Что с тобой, Остап Ибрагимович? Что за нерешительность? Раньше в таких случаях ты не сидел бы, как проситель милостыньки» — и он вслед за каким-то посетителем тенью скользнул в комнату совещателей.

Кабинет был большой и в нем сидело много народа. За столом в центре сидел ведущий капстроительство и назидательно говорил и говорил о плане, о материалах, о механизмах, о железобетоне и о многом другом, а под конец, когда уже выпустил свой заряд, сказал, что уже скоро получат строители рабочие чертежи и сметы для строительства.

Бендер, подсев к какому-то очкарику, борзо все записывающему, тихо спросил:

— Мне нужен прораб Батанов. Не укажите, где он сидит?

— А его здесь уже нет, дорогой товарищ. Он получил задание и ушел по своим делам.

— Куда? По каким делам? — озадаченным голосом спросил Остап.

— Товарищ, вы же видите, я записываю, откуда мне знать…

Поняв несостоятельность своих вопросов, Остап покинул это бурное совещание. Не стесняясь в выражениях, он мысленно ругнул себя за промах и побрел по пустеющим отделам и кабинетам, спрашивая, не видел ли кто прораба Батанова. И всюду получал ответ: «Игорь Кузьмич только что был здесь», или: «Прораб Батанов минуту назад подал заявку и ушел». А одна сотрудница, укладывая в авоську полученные в портовом буфете пайки, посоветовала:

— Загляните в диспетчерскую, может, заявку на бетон пробивает.

Но и там не было уже прораба Батанова. «Был и уплыл», сказали Остапу. Погоня за бывшим прославленным снабженцем, переведенным в прорабы надоела Бендеру. Искатель подводного клада никак не мог настигнуть известную в управлении портом личность.

Солнце встало над приморской степью в 4 часа 47 минут. Но Остап поднялся несколько позже. Балаганов после приезда из Харькова, посапывая, отсыпался на своей раскладушке. Неутомимый автомеханик уже был в сарае, осматривал и обтирал свою любимую машину.

Великий предприниматель с надеждой на удачный день, умылся и вышел на улицу. Ускоренным шагом он достиг места строительства новой части порта.

На стройке никого еще не было. Утренний бриз с моря покачивал крюк подъемного крана, ожидающего начала работ. Первой к прорабской подошла женщина лет тридцати пяти. Взглянув на прогуливающегося неподалеку капитана-молодца, она, как хозяйка, открыла замок прорабской и вошла туда. Вскоре веник в ее руках замелькал у порога, выметая сор из будки-времянки.

Великий искатель подводных сокровищ, прочтя все надписи у прорабской, отошел к вырытому котловану и терпеливо ожидал прораба. И тот вскоре появился. Увидев человека в морской капитанской форме, спросил уборщицу:

— А это кто? — указал глазами на капитана Батанов. — Антонина, я тебя спрашиваю? — понизил голос прораб.

— А кто их знает, я пришла, а они уже здесь…

— Ну что ж, — вошел в прорабскую и тут же с заметным беспокойством вышел, глядя на идущего уже к нему капитана.

— Начальник мариупольского морского клуба капитан Бендер, — с располагающей улыбкой представился «моряк» и уточнил — Остап Ибрагимович.

— Прораб Батанов, — указал рукой в сторону стройплощадки бывший снабженец. — Слушаю, товарищ? — сухо произнес он.

— Вам привет от управляющего харьковским «Пенькотрестом», Игорь Кузьмич.

— От Сукиасова? Польщен, польщен… Что это ему вздумалось? Год, а то и больше прошло… — вздохнул прораб. — От его пеньки мне и сейчас жизни нет. Просил, письмо написал ему с просьбой помочь, а он даже и не ответил. Так что? В ответ на письмо привет и только, товарищ? Измучен я пенькой этой…

— Да, уголовное дело… суд затевается… слышал…

Батанов встрепенулся и испуганно спросил:

— От кого слышали?

— И от управляющего «Пенькотрестом» и в управлении портом шепот идет, — всезнающим тоном ответил Остап.

— О, боже! Вот и работай, строй тут! — всплеснул руками бывший снабженец.

Они отошли уже в сторону и вели этот разговор один на один.

— И много каната у вас не хватает? — участливо спросил Остап.

— Не канатов, а пеньки для него… Получали мокрую, слежалую, а когда высохла и недостача образовалась… Фабрика сырую не приняла, сухую только потребовала, вот и засушили…

— Вениамин Гидальевич просил меня помочь вам… — голосом божьего посланника промолвил Бендер.

— Господь всевышний! — воскликнул прораб, пострадавший не за растрату, а за усушку тонны пеньки по техническим причинам. — Каким же образом вы можете мне помочь, капитан? — с мольбой в голосе спросил прораб капитана.

— Передать вам наряд на пеньку для кручения пяти километров канатов! — объявил с видом владельца крупномасштабной базы пеньки искатель подводного клада.

— С чего бы это? — отступил и подозрительно уставился на неожиданного благодетеля Батанов.

— Вы идете к своему начальству и говорите: «Есть пенька гораздо в большем количестве, чем у меня недостает, за этот наряд надо передать моторный катер морскому клубу ОСВОДа и только, уважаемый Игорь Кузьмич.»

— А если начальник не согласится? — расширил вопросительно свои глаза прораб.

— Тогда в этом году ожидаемый наряд на пеньку порт не получит и только, — с улыбкой констатировал Остап.

— Идет! Антонина, Антони… — скажи Фанину, что я в управление по срочному делу… — зашагал торопливо производитель строительных работ на новом участке порти вслед за бравым капитаном-спасителем.

Через полчаса Батанов, пользуясь своей известностью, ввел Бендера в кабинет начальника управления портом. Усевшись у его большого стола после обмена приветствиями, Остап изложил причину своего появления в кабинете, а потом подытожил:

— Морской клуб «Два якоря» передает вашему порту пять тонн пеньки для кручения морских канатов, а порт передает моему морскому клубу безвозмездно моторный катер, не требующий ремонта.

— Интересно, интересное предложение… — покачал головой начальник порта.

— И мало того, — заверил великий комбинатор, — вы окажете большую услугу нашему добровольному обществу спасения на водах и, конечно, непосредственно военно-морскому флоту. Обмен может состояться даже завтра, если на то вы дадите свое добро, уважаемый Владимир Алексеевич.

— А что? Сейчас и решим, — нажал он кнопку звонка в приемную. — Клава, строчно ко мне Федотова, — сказал он секретарше.

Когда вызванный не вошел, а вбежал в кабинет своего начальника, тот изложил ему выгодное и очень нужное для порта пеньковое дело.

Батанов выжидающе переводил свой страдальческий взгляд с одного на другого и вытирал платком пот со лба. Ободряюще взглянув на него, Остап сказал:

— И еще условие… Недостача, которая числится за вашим бывшим снабженцем Батановым Игорем Кузьмичем по актам ревизии должна быть списана, а следовательно и сделан отбой следственным органам.

— Идет? — обратился начальник к своему заместителю.

— Идет, идет, Владимир Алексеевич, спишем и закроем дело, — заверил тот и взглянул на Батанова. — Когда будет наряд? — спросил он Остапа.

— Будет катер — будет наряд, катер сегодня — наряд завтра, — невольно рассмеялся Остап, вспомнив слова измученного нарзаном театрального монтера Мечникова. И повторил его слова — Утром деньги, вечером — стулья или вечером — деньги, а на другой день утром — стулья.

Все трое недоуменно взглянули на Бендера.

— Какие стулья? — поднял брови начальник порта.

— Причем здесь стулья? — непонимающе смотрел на Бендера Федотов.

— Нет, ни при чем, — поспешил, смеясь, объяснить им Остап, — гак говорил один мой знакомый, товарищи. А у нас сейчас подобное: катер сегодня — наряд завтра, — подавлял он в себе распирающий его грудь смех.

Начальник порта неожиданно рассмеялся тоже, говоря:

— Остроумно, по-деловому. Наряд сегодня — катер завтра, — поворачивая ладонь руки на столе, он объяснял сделку таким жестом.

И великий комбинатор не удержался, чтобы не сказать:

— Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон, — с тем же веселым настроением. — Катер за наряда на пеньку.

— Да, это резонно, — кивнул начальник. — Итак, договорились, товарищи. Все, — встал он.

Окрыленные сделкой, Остап и Батанов вышли с Федотовым из кабинета.

— Когда смотрины и ходовые испытания плавсредства? — взял под руку замначпорта Бендер, чувствуя себя настоящим морским капитаном.

— Сегодня подумаем, а завтра и разобьем бутылку шампанского о борт катера, который будем передавать вашему морклубу, — заверил Федотов. — И наряд с доверенностью на нас взамен. Как это… — подумал он. — Пенька утром…

— Нет, утром катер — вечером пенька… — засмеялся Остап.

— Вот-вот, наряд утром — катер вечером… Или баш на баш, наряд на стол и отдаем швартовы катера. Идет?

— Еще как! Банкет устроим, капитан Федотов, — заверил великий предприниматель.

— Конечно, конечно, Вадим Сидорович! — забегая вперед и льстиво заглядывая в глаза Федотову, с улыбкой во весь рот подтвердил Батанов.

Бендер и прораб-снабженец расстались с Федотовым и как два давнишних крепких друга вышли из управления и направились к проходной порта. По пути Батанов горячо заверял:

— Я век не забуду, дорогой капитан, что вы сняли с меня такой груз, такое обвинение… — едва не всхлипнул он.

— Да, Игорь Кузьмич, за этот наряд я должен и от вас кое-что получить… — взглянул многозначительно на своего спутника Бендер.

— Сколько? Говорите сумму? — понял по-своему эти слова бывший снабженец.

— Нет-нет, друг мой, речь идет не о деньгах, а о той карте, которую вы выменяли на медицинскую энциклопедию у Сукиасова. Она очень нужна моему клубу.

— Отдам, ей-богу, отдам, заберу у сына и отдам! — ударил себя в грудь Батанов.

— У сына? — приостановился Остап. — Не у вас, а у сына? Да что это такое! — воскликнул искатель подводного клада. — Как что-то нужно, так и у сына. У сына? — повторил он вопрос.

— Да. Узнав чем интересуется Сукиасов, я повез ему медицинскую энциклопедию, чтобы легче наряд на пеньку выбить. Я ему книгу в подарок, а он — нет. Взяткой это посчитал. А когда узнал, что мой сын карты затонувших кораблей изучает, то и предложил обмен, чтобы мой моряк какое-то потопленное судно с лекарствами отыскал.

— Так может, сейчас и отправимся за картой, Игорь Кузьмич? — с трепетным нетерпением в голосе спросил Остап. Он остановился и в его глазах заметались огоньки, как у человека страстно желающего после ряда трудностей получить желаемый результат.

— Можно и сейчас. И позавтракаем вместе, идет?

— Еще как идет! — обнял Остап Батанова за плечи.

— И они как друзья, водой не разольешь, вышли через проходную с территории порта.

 

Глава XXVII. КАРТА — ТЕМНЫЙ ЛЕС

Кто не видел карт? Много их разных: политические и географические, метеорологические и карты ископаемых и еще много-много других. Но самое почетное место среди них занимают, несомненно, морские карты.

Море не оставляет следа. Но след остается на карте, и опытные моряки столетиями идут «след в след», не уходя от рекомендованных, проверенных курсов. В открытом море, в океане их путь так же точен, как у земного путника. Карты эти и называются путевыми. Крупномасштабные, с точным указанием исследованных глубин, с известными и предполагаемыми местами затонувших кораблей, с указанием магнитных склонений, со стрелками господствующих течений и ветров.

Даже для простого пассажира велико искушение увидеть на карте точку, где находится судно, линию курса, и мысленно проследовать по ней, обгоняя события и время.

Настоящее значение морской карты можно понять только в море при кораблевождении. Вид такой карты говорит о долготе и широте того или иного местонахождения судна, острова, рифа, скалы, отмели, мыса и, конечно, маяка. Разумеется, если астрономически определены координаты всего этого и гидрографически нанесены на эту самую морскую карту.

Но это если такая карта составлена специалистом — гидрографом, лоцманом, штурманом. А если нет? Не специалистом? Тогда понять и прочесть на ней пометки, нанесенные неопытной рукой не так просто, мягко говоря. И глядя на такую карту, смотрящий предается восклицаниям, вкладывая в них модуляции досадного непонимания.

Потом он старается найти на карте название искомого, вокруг которого могут быть приметы: баканы, затонувшие корабли, буи, вехи, отмели.

Если этого на карте нет, искатель попробует найти автора нанесенных отметок, потому что линии по своей длине прерываются, меняют свое направление, а иной раз и перечеркивают сами себя.

Держа в руках такую карту, искатель горестно вздыхает. Поиск его безнадежен. То, что сначала казалось найденным местом, оказывается совсем другим, на большой глубине и совсем из-за этого недосягаемом.

Тогда искатель перекладывает карту с места на место и отчаянным голосом ищет ответ. А его нет. Из всего, что нанесено на карте, искателю понятен только берег. Он хотя не совсем точен, но четко очерчен. И налево, и направо вдоль голубого пятна, обозначающего море.

А все это пятно покрыто линиями, стрелами и напрасно искатель хватается за транспортир, угольник, измеритель, как за спасательный круг. Они помочь не могут.

Искатель теряет много времени, склонив свое тело над картой. Край стола режет ему живот, глаза слезятся от напряжения. Он бормочет:

— Большая баржа, это не то. Не то и пароход. Не то и канонерская лодка… это не катер…

И никто, кроме составителя этой карты, не скажет изучающему ее, где искать то, что ему надо.

Разгибаясь, он обескураженно вздыхает и похаживает вокруг стола с картой, припадая на затекшие обе ноги. Что он будет делать, понять нельзя. Может быть, его съедает полное разочарование в затеянном? Или, поняв всю сложность поиска на море, он уснет обессиленным под шум прибоя? На это ответа пока нет.

Подобное и случилось с начальником морского клуба «Два якоря» Остапом Бендером. Он с Батановым отлично позавтракали в известном в городе частном ресторане, где выпили по стопке коньяка и, сократив там пребывание, Остап сказал своему подопечному, что времени у него в обрез, поэтому он хотел бы без промедления взглянуть на морскую карту. Она крайне необходима для предстоящих соревнований, которые намечаются в его клубе. Батанов принял желание Остапа к сведению, суетливо расплатился за завтрак и они вскоре оказались в доме Игоря Кузьмича.

Хозяин предложил гостю присесть, а сам ушел в другую комнату, где по его словам было жилье его сына Василия — учащегося мореходной школы. Через несколько минут он вышел оттуда с кипой разных карт, бумаг и тетрадей. Положив все это на стол, Батанов начал перебирать их и, наконец, вытащил потертую и подклеенную на изгибах карту.

— Вот она! — торжественно объявил Игорь Кузьмич, разворачивая на столе заветную морскую карту и самодовольно улыбаясь. — Она? — взглянул он на капитана клуба «Два якоря».

— Вроде… — осторожно ответил Остап.

— Эта карта морского ведомства, издана… — посмотрел Батанов на надписи в конце листа, — в тысяча девятьсот четырнадцатом году…

— А еще что… — не отрывал взгляда от карты Бендер.

— Мм… Масштаб у нее… Смотрите сами… Видите?

Но великий искатель видел не это. Он наклонился над картой своей мощной грудью и его взгляд лихорадочно заискал на синем пятне акватории у берегов Мариуполя указатель места гибели катера «Святитель».

— Видите то, что нужно вашему клубу? — заглянул льстиво в глаза капитана Игорь Кузьмич.

— Пока нет… — не сказал, а прохрипел Бендер, шаря глазами по отметинам на карте. — Какой-то идиот испещрил все знаки красными стрелами.

— А-а, наверное, Василий… мой сын. Он на ней морской бой прорабатывал, — согласился Батанов, пропустив мимо ушей слово «идиот».

Остап оторвался от карты и бросил взгляд на бывшего снабженца, переведенного в прорабы. Лицо того переполнялось довольством от оказываемой услуги владельцу наряда на пять тонн пеньки. Он сиял, как переполненная до краев кружка с пивом.

Бендер снова впился взглядом в карту с множеством отметин, одна из которых должна была указать ему, где затонул белогвардейский катер «Святитель» с сокровищами мариупольского отделения Азово-Черноморского банка.

Поняв всю безнадежность самому разобраться в этой старой испещренной стрелами карте, великий искатель миллионов бережно свернул ее и распрощался с Батановым.

А через час Бендер уже шагал со своим ближайшим другом и помощником Балагановым к Ивакину-младшему, чтобы уже с ним идти к старому лоцману, составителю этой карты.

Но сына Ивакина-старшего они дома не застали. Тот работал в этот день в первую смену. И Остап решил идти к лоцману без него.

Но и здесь его ждала неудача. Старый лоцман на своем парусном баркасе еще утром ушел в Ейск к своему брату.

— А когда вернется? — спросил обескураженный Остап хозяйку.

— А дней через десяток, а то и поболее там погостит, — ответила Никитична. — Может, борщеца откушаете?

— Нет, нет, спасибо хозяюшка, — распрощались компаньоны.

— Что такое не везет и как с ним бороться, Шура, вы не знаете? — спросил Остап, когда они вышли на улицу.

— Ой, командор, если бы знать. Тогда и жизнь свою можно было бы сделать счастливой.

Они проходили мимо водоразборного домика, к которому тянулась очередь людей. Лилась вода в подставляемые ведра, звякали дужки их, слышались голоса раэговариваемых. Кто-то заверял:

— И вода будет по карточкам, сам слышал.

— Да как же так? — вопрошала женщина.

— А так, все должно на строгий лимит перейти, — пояснял всезнающий мужчина.

Проходя мимо очереди, Бендер сказал:

— Заметьте, Шура, что Ивакин-младший за воду нам теперь по гроб обязан. Нет, ждать возвращения лоцмана мы не будем. Отправимся к нему в Ейск с его сыном. А сейчас к бывшему водолазу Приходе. У него есть знающие люди о катере «Святителе».

Во второй половине дня от причала морклуба «Два якоря» отошла шлюпка. За одной парой весел сидел Савва Мурмураки, а второй парой весел пытался грести Балаганов.

— Шура, да вы, как я вижу, грести совсем не умеете, а еще стивидор.

— Если по справедливости, капитан, то да, не умею. Я впервые в жизни за веслами, — смущенно отвел глаза в сторону Балаганов, стружа лопастями воду.

— Пересаживайтесь на корму, рыжая голова, — приказал Бендер. — Завтра же начнете учиться гребле у нашего штатного водолаза Мурмураки.

Савва от этих слов поджал губы и как опытный учитель снисходительно взглянул на пристыженного Балаганова.

Когда они добрались к зданию эпроновского отделения порта, то их встретил незнакомый им пожилой мужчина в одежде совершенно не подтверждающей о принадлежности его к морским людям.

— Катурахин Семен, замещаю Приходу, — отрекомендовался он.

— А где сам хозяин? — спросил Остап после того как представился и сам.

— Как где? Последствия кессонной болезни дают себя знать. Уехал в санаторий на лечение. Заходите, посидим, поговорим. У меня и выпить найдется. Сан Саныч, я же для тебя не чужой, как и ты для меня.

Мурмураки расплылся в улыбке от такого многообещающего приглашения. Но Остап тут же это намеченное мероприятие пресек.

— В каком санатории лечиться Федор Николаевич?

— Ну, это известно. Саки, есть такой город в Крыму. Что еще тут могу добавить… — поскреб себе затылок охранник эпроновского имущества. И вздохнул, видя, что гости не хотят разделить за выпивкой его служебное одиночество.

— У меня такое настроение, Шура, что хоть сейчас езжай в санаторий к Приходе. — Но учитывая, что школу водолазного обучения мне надо будет проходить здесь, да и сведения, которыми он располагает тоже здесь, так что ничего другого нам не остается, как ждать его возвращения, — это все Остап говорил, когда они возвращались вечером домой после посещения эпроновского склада. — А за это время нам надо увидеться со старым лоцманом Ивакиным…

— Да, командор, а что будем делать с нашим антиквариатом? Мы совсем перестали им заниматься, — сказал Балаганов.

— Верно, друг, запустили мы антикварные дела. Морские проблемы захлестнули меня так, что я только мельком подумывал о них. Но тут другое, Шура. Все громоздкое надо, конечно, реализовать. А то, что помельче да поценней, его продавать не будем. Мы его с собой прихватим в наш солнечный и сказочный город.

— В Рио-де-Жанейро? — льстиво заглядывая в глаза Бендера, спросил компаньон-единомышленник.

— Да, в Рио… А может быть… — помолчал Остап, идя крупным шагом.

Балаганов терпеливо подождал, потом спросил:

— А что может быть, командор?

— Может быть, поедем и не в Рио, а в другое место и более сказочное, Шура, — с улыбкой взглянул на своего друга Остап.

Дома после ужина и уже в обществе Козлевича Бендер продолжал развивать свои ближайшие планы. Он говорил, похаживая по веранде.

— Завтра нам предстоит ответственная сделка. Пенька — катер, катер — пенька. И банкет по случаю этого. Готовьтесь, мойтесь, брейтесь, снаряжайтесь, камрады. А когда будет у нас катер, вы, Адам, хорошо проверите мотор и мы отправимся в морское путешествие в неведомый нам город Ейск. Я смотрел карту, он находится на той стороне Азовского моря…

— Ого-го, — выпалил Балаганов.

— А я думал, мы поедем туда на автомобиле? — взглянул удивлено на Бендера Козлевич.

— Если на автомобиле, Адам, то это далеко. Нужно будет объезжать весь Таганрогский залив, чтобы выехать на противоположную сторону моря, а на катере, если мы завтра получим его в свои руки, переплывем и все. Это будет даже интересно, мои детушки. Ивакин-младший возьмет отпуск на пару дней… Впрочем, используем субботу и воскресенье, если работяге будет сложно отпроситься. Возьмем его с собой для визита к его отцу старому лоцману.

— А вы сможете правильно плыть на катере по морю, капитан? — спросил вдруг Балаганов.

— Если по справедливости, как вы говорите, Шура, то да и нет, только представление имею. Но мы для этого же и возьмем с собой Романа Ивакина, сына лоцмана. Он не раз с отцом плавал и за рыбой, и в тот же Ейск, и в Темрюк, и в Таганрог, как он мне рассказывал. Не говоря уже о Бердянске…

— Ну тогда… — не совсем уверенно протянул Балаганов, глядя на Козлевича.

Тот молчал, покручивая кончик уса. Затем сказал:

— Посмотрим, что за мотор на том катере. А то отплывем далеко от берега, а он зачихает и точка. И запчастей нет, что тогда?

— Тогда все и сядем на весла, парус поднимем, — уверенным тоном проговорил Остап, будто он имел уже опыт в подобном деле, — если такое случится, — добавил он.

На следующий день великий комбинатор-предприниматель Остап Бендер торжественно вручил в присутствии Батанова руководству морского порта наряд на пять тонн пеньки. И на оформленном документально катере со своим полным штатом: тренером Исидором Кутейниковым, штатным водолазом клуба Сан Санычем Мурмураки и, конечно, со своими ближайшими компаньонами Балагановым и Козлевичем приплыл на катере, к морскому клубу «Два якоря».

Катер был по всем правилам пришвартован к уже отремонтированному причалу, и вся команда во главе с капитаном Бендером отправилась на банкет. Его устраивал по случаю своего освобождения от ревизионного следствия Батанов. На банкете присутствовал заместитель начальника порта Федотов и еще какой-то ушлый и шустрый низкорослый морячок, который и организовал этот банкет, разумеется, за деньги того же самого Батанова.

Пили обильно. Обмывали пеньку, катер, которому Остап присвоил романтическое название «Алые паруса» и карту. О ней не счел нужным распространяться искатель подводного клада. Расстались поздно вечером, желая много-много хорошего друг другу.

 

Глава XXVІІІ. МОРСКОЙ ВОЯЖ КАПИТАНА КЛУБА «ДВА ЯКОРЯ»

На следующий день все собрались на причале у приобретенного морским клубом катера.

Приглашенный художник старательно выводил на носу его надпись: «Алые паруса».

Исидор и Мурмураки тщательно драили не только все внутри катера, но и хорошо просмоленные борта его.

Козлевич, одетый в свой авторемонтный комбинезон, изучал двигатель.

Пришел и сын лоцмана Роман Ивакин. У него был выходной день и Остап пригласил его на смотрины. После осмотра им приобретенного плавсредства, он сказал:

— Чтобы назвать эту посудину настоящим катером, как я понимаю, то это было бы очень смелым. Если уж быть точным, так это простой моторный баркас, обычная наша азовская моторка.

— И мотор у нее автомобильный, капитан, французской фирмы «Пежо». Сорок лошадок в нем от силы, братцы. Износ приличный, поэтому не берусь утверждать его надежность для долгой безаварийной работы, Остап Ибрагимович, — заявил непревзойденный автомеханик Козлевич.

— Мачта есть, парус можно поставить? — спросил озабоченный полученной характеристикой Бендер.

— Конечно, друзья. Я с отцовским специалистом могу сделать это, — заверил осчастливленный водопроводом Ивакин. — Только парусину достать надо.

— Сколько времени потребуется на это, друг? — совсем уже без энтузиазма спросил Остап.

— Парусину достать, шитье, реи, ванты… — обдумывал срок работы Ивакин. — За неделю управиться можно.

— А там, смотришь, и лоцман сам домой вернется, капитан, — подсказал стоящий рядом Балаганов.

— Да… план мой плыть на этой моторке в Ейск к вашему папаше-лоцману, как я вижу, отпадает, — сдвинул на затылок мичманку Остап.

— Смотрите, Остап Ибрагимович, может, лучше пароходом, раз так быстро надо? — предложил Ивакин.

— И буря на море может подняться, капитан, — вставил свое опасение Балаганов.

Бендер взглянул на него, понимая слова друга, как совет: «рисковать не стоит, командор» и согласился:

— Да, наверное, Роман Семенович. — И приказал — Всем продолжать работу на катере. Стивидору Балаганову следовать за мной!

Пароход «Чайка» отходил в Ейск вечером из Рыбачьей гавани, которая находилась в устье Кальмиуса. В гавани швартовались в ряд моторки и просмоленные парусные баркасы. Тут же был и пассажирский морской вокзал. Сюда приходили пароходы Азово-Черноморской линии: из Одессы и Батуми; Керчи и Темрюка; из Ейска и Ростова-Азова. На пристани лежали горы соленой хамсы, распространяя запах засушливо-ржавой рыбы, от соседнего рыбоконсервного завода тянуло масляно-томатным ароматом рыбного паштета, а от места ремонта баркасов распространялся угар просмаливаемой пеньки, которой конопатили днища и борта деревянных судов.

Бендера провожали Козлевич и Балаганов. Помахав рукой на прощанье своим друзьям, Остап взошел по трапу на борт «Чайки» и стоял на палубе, пока пароход не отчалил от пристани и, дымя из трубы клубами гари, поплыл в открытое море.

Когда пароход отдалился от берега так, что его друзей уже было не видно, Остап пошел осматривать судно. Пробираясь между многими пассажирами на открытой палубе, он поднялся по лесенке выше и остановился в дверях штурманской рубки. С интересом смотрел, как человек среднего возраста в флотском кителе прокладывал на карге штурманской линейкой и транспортиром курс парохода к порту назначения. Увидев у рубки человека в мичманке, моряк спросил:

— Что, брат, интересно?

— Да, очень, — ответил Остап.

— Вот так и прокладывается курс, если вы понимаете?

— Вы, по всей вероятности, штурман?

— Да. И штурман, и старший помощник капитана. Судно наше небольшое, так что корабельный штат сжат до предела. Из моряков, как я вижу?

— Да так… около этого, — ответил Остап.

Понаблюдав за работой штурмана, Бендер долго стоял у борта, опершись руками на леерное устройство.

За кормой парохода уже еле-еле просматривались в вечерней дымке очертания города. Там остались его породненные друзья и служебный штат морского клуба «Два якоря» в лице Мурмураки и Кутейникова. Они по-прежнему жили в их доме. Охраняли и занимались уборкой и приготовлением обедов по корабельному расписанию, заведенному их капитаном.

Когда совсем стемнело, Остап остановился у откинутых в разные стороны застекленных створок над машинным трюмом. Внизу было светло от электроламп и Бендер увидел, как блестящие шатуны от поршней паровой машины крутят коленчатый вал для вращения винта парохода.

Насмотревшись на работу механизмов, двигающих судно, Бендер зашел в ресторан. Он хорошо освещался и почти полностью был заполнен пассажирами.

Остап отыскал свободное место и заказал легкий ужин, отказавшись от предлагаемого ему официантом вина и водки.

Погулял еще по ночной палубе, вдыхая свежий морской воздух и, уже после этого пошел в свою каюту. У него был билет первого класса. Второе место в каюте занимал какой-то, очевидно, нэпман, который, посвистывая носом, уже спал.

Остап разделся, улегся на свою койку и, не обращая внимания на звуки соседа, уснул крепким сном.

Солнечный луч через открытый иллюминатор пробудил великого кладоискателя. Он быстро встал, умылся, повесил через плечо свою небольшую сумку и вышел на палубу.

Море было спокойным, как будто гладко выглаженным огромным утюгом до самого синеющего горизонта. Над пароходом носились с криком чайки, вестники близкого берега. Сверкая белизной, птицы высматривали в море то, что мог бросить им съестное какой-нибудь добрый пассажир. Впереди по носу судна отчетливо был виден в свете раннего утра Ейск.

Пароход вошел в гавань, проплыл вдоль длинного мола и, наконец, пришвартовался к деревянному причалу у небольшого здания пассажирского морвокзала.

Бендер в плотной шеренге пассажиров сошел по сходням на пристань и, осматривая небольшой городок, двинулся отыскивать нужный ему адрес. Сын лоцмана не только написал ему его, но и подробно объяснил как пройти к дому своего дяди — Павла Ивакина.

Но несмотря на то, что было еще рано, в доме брата старого лоцмана никого уже не оказалось. Женщина с соседнего двора на вопрос Остапа сказала, что хозяйка, по всей вероятности, на базаре, а хозяин с мариупольским братом не иначе как уже на постройке. И указала, как туда пройти.

Старого лоцмана великий кладоискатель нашел на берегу Ейского лимана у деревянных высоких крепко сколоченных козлов. Семен Александрович стоял под ними, держа обеими руками ручку полосовой пилы и двигал ею вверх-вниз, вверх-вниз. На козлах, расставив ноги по обе стороны бревна, стоял его брат Павел Александрович. Он также двигал пилу в свою очередь вниз-вверх, вниз-вверх. А от двигающихся с пением и дзеньканьем острых зубьев пилы сыпались пахнущие свежей древесиной опилки. Шел продольный распил бревна.

— Здравствуйте, кораблестроители! — прокричал Остап, понаблюдав немного.

Увидев нежданного гостя, Ивакин-старший сказал:

— Повремени, брат, отдохни малость. Тут сам капитан мариупольского морклуба к нам пожаловал, — и вышел из-под козлов, сбивая с себя руками опилки.

Семен Александрович и Бендер пожали друг другу руки.

— Привет, привет, — спрыгнул с козлов брат лоцмана.

— Знакомьтесь, мой брат Павел, — представил его лоцман.

— Очень приятно, Остап, — ответил прибывший и пожал руку тому.

— Павел отслужил на флоте и привез чертежи моторного баркаса. Вот мы сейчас и строим его, значит, — пояснил Ивакин Семен.

— И с особым усердием, как я вижу, — улыбнулся Остап.

— Рыбачить же надо, — приветливо сказал Павел. — А какой же промысел без хорошего баркаса. И парус и мотор думаем поставить…

И сам того от себя не ожидая, Бендер вдруг сказал, как часто говаривал Балаганов:

— Помогай вам Бог.

— Так вы как, проездом или по делу к нам? — спросил лоцман.

— Узнал, что вы не скоро домой вернетесь, так я к вам, Семен Александрович.

— Вижу. Такая необходимость?

Они отошли в сторонку, уселись на бревна и все трое компанейски закурили.

— Роман адрес дал? — спросил старый моряк, сделав глубокую затяжку из своей трубки.

— Он, — засмеялся Остап. — Добыл я все же карту, Семен Александрович. Но разобраться в ней не могу, вот и приплыл.

— Что, рваная, или потертая сильно? — спросил лоцман. — Давай показывай, капитан.

— И потертая, и подклеенная, и отметины на ней никак мне не указывают на то, что нас интересует, — достал из сумки и развернул на бревнах карту Бендер.

Старый лоцман смотрел на нее и молчал. Затем воскликнул:

— Моя картушка, двадцатых годов, капитан Бендер. Потерлась, склеивали ее. Видать, побывала не в одних руках… — растроганным голосом поговаривал составитель ее, покачивая головой.

Бендер и Павел молчали, глядя на палец лоцмана, скользящий по синему пятну Азовского моря на карте.

— Так, так, так… Потертая, очень потертая… Ну, что ж… Вот здесь лежит самоходная баржа, вот я делаю пометку. От нее координаты привязаны от маяка и к порту. И там, где эти линии перекрещиваются, это и есть место ее затопления. А вот здесь лежит пароход «Ганновер», мина его подорвала. Он примерно в двух кабельтовых, если смотреть от этой баржи на тот же маяк. А дальше лежит на грунте канонерская лодка, но не белых, а наша… Хотела высадить десант, а ее врангелевцы и накрыли… Лазали водолазы в нее, смотрели… Трупов не нашли, кто спасся, кто в плен попал, а кто от взрыва погиб… А вот здесь, насколько помню…

Слушая старого лоцмана, у Остапа чесался от нетерпения язык, чтобы спросить: «Все это хорошо, друг мой лоцман, ты лучше поскорее укажи где лежит заветный катер «Святитель»? Но Ивакин продолжал, не чувствуя немого вопроса гостя.

— А вот здесь деникинский тральщик, сам тралил и подорвался, — провел он тонкую линию карандашом к месту пересечения с другой линией. — А здесь покоится пассажирский пароход, уходил из порта с бежавшими в девятнадцатом… Мы его и потопили. После хотели поднять, когда снова заняли Мариуполь. Но не до него было, снова бежали из города… Вот здесь он и остался лежать. Много тут еще разного… И мелкие… баркасы, моторки, суденышки, катера.

— Так вот я и интересуюсь катером «Святитель», врангелевским, Семен Александрович, а вы о нем и ни слова… — взглянул просительно на лоцмана Остап.

— И ни слова… — протянул в ответ тот. — Помню, вроде, отходил с белыми такой катер… — начал лоцман еще раз рассматривать внимательно свое творение. — Вот здесь пометка, у Кривой косы, кажется… линии здесь не видно, поистерлась, или я ее не проводил, капитан, поскольку катер из мелких…

— Кривая коса? — взглянул на старого лоцмана Бендер.

— Да, может быть, он и лежит неподалеку от нее… На отмели там три сваи торчат… А дальше дно в глубину уходит, капитан.

— Я смотрю, площадь большая и много затопленных… — провел ладонью по карте, как бы разглаживая ее, Остап.

— Хватает. Вот тебе, капитан, и надо пошарить, походить твоим водолазам по дну и тут и дальше от косы, — улыбнулся Ивакин.

— Легко сказать, «походить по дну», — усмехнулся Бендер, покачивая головой.

— Солнце уже высоко, брат. Может, перекусим? И гость у нас, а? — спросил Ивакин-младший.

— Дельное предложение, Павел. Давай, накрывай стол в кают-компании, — кивнул Семен Александрович.

И пока на грубо сколоченном из обрезков досок столе, стоящем в тени развесистых верб, Павел раскладывал еду, Бендер продолжал допытывать старого лоцмана:

— И все же, Семен Александрович, где же может лежать затопленный «Святитель»?

— Скажу откровенно. Не могу указать точно. На карте нет, значит, мелюзга. А по памяти, так не иначе, вот здесь, — очертил ногтем кружок на карте Ивакин. — Так и по рассказам тех, кто помогал эвакуации белых тогда, как я слышал, капитан.

— А как их найти, уважаемый Семен Александрович, фамилии вы знаете? Где проживают? — тихим вкрадчивым голосом спросил великий кладоискатель.

— Моряки среди нас говорили об этом, а кто, что и где такие люди есть, мне неведомо, капитан. Слух такой был и только… — задумался старый лоцман.

— У меня все приготовлено, капитаны! — объявил Павел. — Прошу за стол.

Стол был уставлен обильно. Помимо овощей, хлеба, жареной и отварной осетрины, в центре стоял большой кувшин вина собственного приготовления.

— За приезд гостя, — поднял стакан Семен Александрович.

— Благодарю, — ответил Бендер, — За ваше здоровье, и ваше, Павел.

— Рад был знакомству с вами, капитан, — ответил тот.

Завтрак затянулся. Пили, ели и старый лоцман пустился в воспоминания. Из рассказа его Бендер много узнал интересного, но не того, что касалось местонахождения катера «Святитель».

Остап узнал, как летом 1918 года Ивакин на парусных баркасах из Ейска прибыл в Мариуполь на помощь восставшим против австро-германских войск, хозяйничавших в городе. Как им удалось на Успенской площади захватить австрийскую батарею, а у банка — пулемет. А в двадцатом он на сторожевом катере «Данай» за Бердянском у села Кирилловка напал на десантные баржи, с которых высаживался десант генерала Слащева. Рассказал старый лоцман и о том, как он со своими моряками на канонерской лодке «Свобода» с плавбатареей «Мирабо» на буксире отогнал от Бердянска три врангелевских корабля, которые обстреливали город. Как участвовал в морском бою с казачьим десантом полковника Назарова на Кривой косе и тут Семен Александрович вдруг сказал:

— Ой, что-то мне помнится, что именно у Кривой косы и надо искать ваш катер «Святитель», капитан. Да, припоминается…

Бендер тут же зафиксировал это в своей памяти. И дослушав старого лоцмана за стаканами вина, как тот участвовал в бою в районе станицы Приморско-Ахтырской, куда был высажен восьмитысячный десант генерала Улагая, Остап перевел разговор на более близкую и нужную тему словами:

— А после войны, поднимал ЭПРОН затонувшие суда, Семен Александрович?

— Поднимали. Белогвардейцы успели увести все способные плавсредства. А те, которые не могли, потопили. Помню, подняли в порту буксирный катер «Кальчик», две шаланды и ледокол «Четверка». Потом его переименовали в «Знамя социализма» и он стал флагманом Азовской флотилии, капитан.

— Ну, а мелкие, из катеров, не поднимали? — спросил Остап, боясь услышать, что поднимали и среди них мог оказаться и заветный «Святитель», тогда все его поиски могут оказаться тщетными.

— Не слыхал, не знаю, капитан. А зачем их было тогда поднимать? В первую очередь нужда была в кораблях мало-мальски значимых, а мелюзгу…

— Но шаланды ведь подняли — настороженно спросил Остап.

— Так то нужные, грязеотвозные и лежали под рукой, как говорится, — поднял стакан с вином Ивакин-старший.

— Выпили и за работу, Павел, — обратился он к брату.

Пароход в Мариуполь шел вечером и Остапу не надо было спешить, но поняв эти слова лоцмана, что гостю пора и честь знать, он стал прощаться с братьями-кораблестроителями. На прощанье Семен Александрович сказал:

— Вернусь домой, может быть, поищем вместе «Святитель», капитан.

— Очень буду вам благодарен, Семен Александрович, очень, — потряс руку бывшему лоцману искатель подводного клада.

Было удушливо жарко. Особенно после выпитого вина Ивакиных. И Остап, попрощавшись с ними, пошел по берегу лимана. Выбрав укромное место в тени деревьев, он разделся и прыгнул в воду. Купался с удовольствием, нырял, плескался, а после загорал и снова купался, ныряя. И так прошел почти весь день. Вечером пошел в город, осматривая его одноэтажные домики, затем спустился к порту и, глядя на море, с удивлением остановился.

Если утром «Чайка» приплыла в Ейск по штилевому морю, то за молом гавани Остап увидел крупные накаты волн с белыми гребешками. Один из пассажиров сказал:

— Штормяка на море, пароход может и не прийти.

— А если придет, то в море не выйдет, — посетовал другой. — У меня уже было такое…

Ждали до ночи и Остап с другими пассажирами наблюдал, как белые мотыльки облепливали все фонари, кружась вокруг них. Казалось, что идет, сыплется и вихрится снег. Мотыльки густо покрывали все светящиеся лампочки, делая их матовыми, тучными роями кружа вокруг них.

Пассажиры нервничали и гадали: придет или не придет пароход, так как погода была сильно ветреная и, как говорится, с большой мрачностью.

Но пароход с названием «Азов» все же пришел, хотя и с некоторым опозданием. После высадки прибывших пассажиров, судно начало принимать на борт отплывающих.

Это был пароход дореволюционной постройки. И когда вышли из гавани, то великий предприниматель сразу же ощутил морскую качку. А после всю ночь ходил с побледневшим лицом по пароходу, хватаясь за двери и перегородки кают, пробираясь в гальюн, чтобы еще раз освободить желудок от тошнотворного состояния.

Что такое морская болезнь Бендер еще не знал. Добравшись до постели своей каюте, он распластывался на ней чуть живой, плохо соображая, где он и что с ним. Но лежать было еще хуже. Его все время тянуло вывернуть все внутренности наизнанку. Это была мученическая ночь для него. Но не только для него, но и для всех, кто не переносит качку и не переболел морской болезнью.

Он вышел на палубу, не зная, где найти себе успокоение. Остановился, как пьяный, над машинным трюмом и, как на «Чайке», взглянул на работу паровой машины. Но от запаха разогретого масла, поднимающегося из трюма, у Остапа помутилось в голове и ему показалось, что он вот-вот сорвется вниз на мелькающие перед его глазами механизмы.

Волны захлестывали «Азов» и он, ныряя носом в провал между ними, поднимал кверху корму, чуть было не обнажая винт. Кренился то на левый, то на правый бок и подхватывал воду бортами, которая белой пеной с шипением скатывалась снова в море. И так повторялось вновь и вновь.

Великий комбинатор, как лунатик ходил по пароходу, держась за поручни и перегородки и не находил себе места. Он искал способ подавить в себе тошноту, заставить себя уснуть, забыться сном до прихода судна в тихую мариупольскую гавань. Но это ему никак не удавалось. И если бы он посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы свое лицо уже не белым, а зеленым. И тут он вспомнил слова Балаганова: «И буря на море может подняться, капитан», и сам себе вслух ответил:

— Нет-нет, в открытое море на нашем баркасе идти нельзя. Ни за что, ни за что… ни в коем случае, — и подумал, хорошо, что он поплыл в Ейск один. И никто из его друзей не видит, в каком он беспомощном состоянии.

Так мучаясь, он только к утру почувствовал облегчение, когда «Азов» вошел в спокойные воды устья Кальмиуса и причалил к пирсу морского вокзала Мариуполя.

Великий комбинатор, предприниматель, кладоискатель и большой мечтатель переболел морской болезнью так, что она давала себя знать: в ногах чувствовалась дрожь, отчего походка его была не совсем уверенной. И даже ступая уже по деревянному настилу пристани, ему все казалось, что у него по-прежнему под ногами палуба, норовившая все время выскользнуть из-под его ступней и вот-вот он соскользнет за борт в бурное море.

В порту Бендера никто не встречал, друзья не ведали, когда он вернется. Остап нанял извозчика и, сидя на мягкой рессорной пролетке, указал хозяину, куда его везти.

Под радостный лай, прыгающего вокруг главы дома Звонка, Остап встретился со своими друзьями и сразу же услышал Балаганова:

— Командор, вы нездоровы?

— Козлевич тоже без промедления предложил:

— Может, лекаря вызвать?

— Нет, уже проходит. Морская болезнь меня перекачала. Видите, что на море творится, — указал он в сторону порта. — Штормяга, что надо.

Савва и Исидор, поприветствовав своего капитана, стояли чуть в стороне и сочувствующе смотрели на осунувшееся, выжатое, как лимон, лицо своего начальника.

— Остап Ибрагимович, я тоже когда-то переболел морской болезнью, — покачал головой Мурмураки и добавил — А теперь хоть бы что. Так и у вас, все пройдет.

— Так, хорошо. Команда, марш в наш клуб. А я займусь другими делами, — сказал Бендер.

— Ну что ж, старый лоцман обещал когда вернется вместе с нами поискать предполагаемое место «Святителя». А пока задача такая: поскольку шторм, а в порту, как видите, стоят два иностранных парохода, то займемся некоторым сбытом крупного антиквариата.

— Может, позавтракаете, капитан? — участливо спросил Козлевич.

— Ой, ни слова о еде, Адам, — скривился Остап. — А вы знаете, для сбыта нашего товара, вам, Адам Казимирович, снова придется сыграть роль польского гражданина, а мне побыть вашим переводчиком. Посетим торгсин и предложим кое-что для продажи. Попутно можем подцепить иностранного моряка-охотника, что-нибудь продать ему за валюту.

— Можно, Остап Ибрагимович. Опыт у нас уже имеется, — расправил свои усы Козлевич. — Когда начнем?

— А вот передохну, приведу себя в норму и начнем.

И они начали. Торгсин, как его все называли в народе — торговля с иностранцами, находился в одноэтажном здании недалеко от дома кладоискателей на улице, идущей вдоль моря от вокзала к порту. И хотя магазин покупающий и продающий за валюту был совсем рядом, компаньоны подъехали к нему на своем сверкающем лаком и никелем «майбахе». За рулем сидел уже испытанный в вождении автомобиля Балаганов, а на заднем сидении с представителем консульства — Козлевичем сидел великий комбинатор Остап Бендер. С собой они привезли не мешок, а чемодан с антиквариатом. Здесь были различные старинные сосуды, кувшины, киверы, нагрудные украшения размером от плеча до плеча, два пистолета кремневых, ружье с инкрустированным прикладом, чехол для кинжала, сабля в ножнах и еще много другого.

Когда автомобиль подъехал к торгсину, сильно шумя мотором, как было указано великим театралом шоферу-стивидору, то Бендер заметил, как в окнах магазина возникли лица продавцов-дельцов, с интересом смотревших на прибывших.

Остап выскочил из машины и торопливо открыл дверцу для важного господина, выходящего из автомобиля, — Козлевича. Адам проследовал в магазин, а Остап услужливо потащил за ним тяжелый чемодан.

В магазине их радушно встретили продавец и сам заведующий торгсина. Козлевич заговорил по-польски длинно и Остап тут же пояснил, что представитель польского консульства приветствует советскую торговлю и желает кое-что продать и купить.

Начался осмотр принесенного товара, оценка его, а затем и предложение предметов старины, имеющихся в магазине. Козлевич тараторил на польском, а Остап едва успевал переводить, а вернее, говорить нужные им слова для совершения сделки. Все шло так же как и в водопроводной конторе, только с другой целью. Продавались громоздкие, крупные предметы, а покупались миниатюрные: образки, золотые и серебряные монеты, нательные крестики, цепочки и даже кольца. Расчет шел на вырученные деньги от продажи с добавлением денег наличных, имеющихся у компаньонов. Когда торг был закончен и компаньоны в сопровождении заведующего вышли к машине, то увидели, что шофер «майбаха» что-то читает.

Распрощавшись с провожающим их дельцом торгсина, компаньоны отъехали и Балаганов протянул листок, который он читал со словами:

— Прочтите, командор, и вы, Адам Казимирович. Какой-то мужчина бросил мне эту листовку.

Бендер с явным удивлением прочел вслух:

— Торгсин — это торговля с иностранцами, но расшифровывается так: «Товарищ, остановись! Россия гибнет, Сталин измучивает народ. Не сдавай, не продавай за бесценок предметы старины — культурное достояние народа!» Вот это да! — воскликнул Бендер и протянул листовку Козлевичу. — Читайте, Адам.

— Я знаете что думаю, командор? — сказал Балаганов, вполне профессионально ведя по улице автомобиль. — Если возле торгсина ведется подпольная агитация…

— Вы меня радуете, Шура, что выучились думать, — с улыбкой смотрел на своего рыжеволосого друга Остап. — Ну-ну, продолжайте, шофер и стивидор, — затем сказал Бендер, когда Балаганов объехал, едущие по улице, две телеги.

— Что там, у торгсина, как я заметил, шатаются агенты легавых, этих самых энкавэдистов, командор.

— Верно, братцы, верно, нам туда не следует больше соваться, — подтвердил Козлевич. — Раз есть ядие, то найдется там и противоядие. Хорошо, что так все обошлось.

— Резонно, камрады, резонно. Но мы удачно избавились от громоздкости, и удачно приобрели ценную мелкоту. Нет, это… — хотел было произнести свою любимую фразу Бендер, но за него досказал Балаганов:

— Не Рио-де-Жанейро, друзья!.. — и рассмеялся.

Когда приехали домой, Бендер сказал:

— Как только утихнет шторм, Балаганову и Козлевичу усиленно заняться изучением морского дела. Адаму Казимировичу ходовым испытанием наших «Алых парусов», а вы, Шура, будете учиться гребле. Я же, детушки мои, займусь изучением теории водолазного дела, до возвращения из санатория Приходы.

— Принимается к исполнению, капитан, — кивнул Козлевич.

Все трое начали внимательно рассматривать то, что они накупили в торгеине и после этого Остап вдруг сказал:

— А не покушать ли нам, камрады?

— Конечно, конечно, капитан! — засуетился Козлевич, весело взглянув на пришедшего в норму их предводителя.

 

Глава XXІX. КТО ИЩЕТ, ТОТ НЕ ВСЕГДА НАХОДИТ

Длинная песчаная коса уходила далеко в море. За ней среди волн чернели оголовки трех свай. Местные жители называли их «Трезубец Нептуна».

На берегу горел костер веселым пламенем. Сидя на корточках, Балаганов жарил рыбу. Рядом, уткнувшись в песок, покачивался заякоренный катер с надписью на носу: «Алые паруса». На катере Козлевич возился с мотором, мурлыча себе под нос какой-то напев. В тени от тента над катером на песке спал великий искатель подводных сокровищ. Возле него лежали шоферские очки в плотном резиновом обводе. Такие очки Остап увидел у одного паренька в Ейске, когда купался в лимане. Он спросил юношу, зачем он одевает очки и тот ответил:

— Чтобы все ясно видеть, дядя. Вот вы посмотрите, — протянул он их Бендеру.

И когда Остап одел их и нырнул в воду, то чуть было не глотнул на глубине воды от восклицания. Перед его глазами открылась четкая и ясная видимость подводного царства. Которое не защищенными глазами нельзя было так видеть, как бы не расширял глаза пловец. И вот теперь Остап нырял только в таких очках, исследуя морское дно участок за участком.

Козлевич завел мотор, испытывая регулировку клапанов, и Остап пробудился. Встал, потянулся, пошел к своему рыжеволосому единомышленнику.

— Поем и опять пойду шарить, — сказал он, присаживаясь. — Адам Казимирович, — позвал он механика «Алых парусов». — Перекусим.

На ящике, застеленном газетой, Балаганов уже разложил помидоры, фрукты, хлеб и подал с костра шипящую сковородку с рыбой. Помыв в море руки и вытирая их, подсел к походному столу и Козлевич. Он сказал:

— Мотор теперь что надо, капитан, в дальнее плаванье отправляться можно.

— Ну нет, камрады, с меня хватит того шторма, — усмехнулся Бендер. — Только не в дальнее, Адам.

Солнце пекло, море лениво набегало на берег, подбивая небольшими волнами пенистую каемку на пологой отмели. Распластав крылья, садились на воду чайки, вылавливая корки хлеба, брошенные рукой Балаганова.

— Ну, хватит, много нельзя, — встал Остап и начал одевать очки.

— Счастливо, капитан, — пожелал ему Козлевич, когда тот вошел в море.

— Удачи, командор, — бросил вслед нырнувшему Бендеру и Балаганов.

Остап погрузился в пучину и под ним открылась глубина с колышущимися водорослями. Стайки мелких разных видов рыб шмыгали от нею в разные стороны. Метнулся жирный сазан в глубину, а дальше крупный судак и серебристая чехонь завиляли хвостами, увидев пловца. Стаи тюльки и хамсы кишели вокруг Остапа. Он выныривал, набирал полной грудью воздух и снова погружался, внимательно осматривая морское дно. Крупные бычки — кочегары, отдыхали на дне, шевеля плавниками. Мимо проплыла плоская камбала, двигая своими боками-плавниками. Протянув руку, Остап отстранил от себя студенистое тело голубой медузы с розоватыми щупальцами. В следующий нырок Остап увидел большого сома, который уставился пуговицами своих глаз на ныряльщика, вяло пошевеливая плавниками и хвостом. Удовлетворив свое рыбье любопытство, он, извиваясь, ушел на глубину моря.

Остап продолжал нырять и быть под водой столько, сколько позволяло ему дыхание. Увидел, как из почерневшей от наростей рапаны высунулся рак отшельник, пытаясь схватить малька из проплывающей мимо стайки. И снова бычков, они распластав свои боковые плавники, будто неживые, притерлись к камню, сливаясь своей окраской с теменью дна. Увидел искатель и огромную, как полураскрытый зонт, камбалу. Она, казалось, не плыла, а ползла по дну.

Бендер, сделав очередной нырок, проплыл вокруг «Трезубца Нептуна» и снова поплыл в заросли водорослей. Не обнаружив ничего похожего на остатки катера, он, держась за одну из свай, тяжело дышал, отдыхая.

— Неужели блеф, обман, вот проклятье, — вслух проговорил он. Отдышавшись, снова нырнул в море.

Вокруг него картина была та же: дно, рыбы, водоросли и опять ничего, что напоминало бы о затопленном «Святителе». Он вынырнул и поплыл к берегу.

— На сегодня хватит, камрады. Устал, замерз…

— А может Мурмураки и Кутейников правы… — пробубнил Балаганов, вставая. Он спал с тени катера и на его лице остались вмятины от лежания.

— В чем правы? — недовольно спросил Остап.

— Что ничего не найдем, капитан. Сколько дней ныряете… — вздохнул стивидор.

— Пойдем к берегу? — спросил Козлевич из катера, где он по-прежнему возился с мотором.

Бендер молчал и вдруг воскликнул:

— Подождите! Дайте мне лопатку! Я сейчас, мои верные камрады…

Остап что-то вспомнил, зажегся весь нетерпением, одел очки торопливо и со словами: — Я сейчас… — бросился в море.

Балаганов, поддавшись порыву капитана, вошел тоже о воду, но только по пояс, глядя на пенистый след от нырка Остапа.

Из катера выпрыгнул Козлевич и, подойдя к Балаганову, спросил:

— Что это наш командор так? — и вошел в воду рядом со своим младшим компаньоном.

Снова под Бендером открылось дно морское. Усиленно работая ногами, Остап шел по наклонной в глубину, как торпеда. Стоп! Пловец устремился к тонким кольцам какого-то незнакомого ему растения. Царапнул лопаткой его и увидел, что под наростами и зеленой слизью были не ветви морской крупной водоросли, а витки тонкого каната-линя. В следующий нырок, зарядив легкие воздухом, он начал перебирать линь руками и, взбаламучивая воду, увидел все же куда уходит тот.

После ряда ныряний Бендеру удалось вырвать линь из донного песчаного плена и от этого рывка он всплыл на поверхность как поплавок. Линь, облепленный ракушками и зеленью, подняв облако песчаного ила, не дал Остапу рассмотреть, к чему он заякорен. Но полежав на спине, восстанавливая дыхание, он не выпускал яз рук витки линя, и ждал, когда восстановится внизу видимость. А когда нырнул снова, то ясно увидел, что линь идет к палубному парному кнехту. Как охотник, увидевший, наконец, добычу, искатель попробовал нырнуть на глубину значительно большую, чтобы достичь этого места. Но это ему не удалось из-за возникшей вдруг боли в ушах и плотности воды, выталкивающей его на поверхность. Чуть не задохнулся, уронил лопатку, но не выпустив из рук кольцо линя, Остап выбросился из глубины, как пробка из бутылки под давлением. А когда отдышался, то заорал:

— Эй, на катере! Адам, срочно сюда!

Крик капитана был услышан сразу же, так как после неожиданного захода в море их предводителя, Балаганов и Козлевич пристально наблюдали за его ныряниями.

Когда катер «Алые паруса» подошел к плавающему Бендеру, он ухватился рукой за его борт, сорвал с лица очки и, порывисто дыша, прохрипел:

— Есть! Нашел, камрады…

— Матка боска! — вскричал ликующе Козлевич, помогая взобраться на катер пловцу, который по-прежнему не выпускал из рук кольцо линя.

— Неужели правда, командор?! — беря из рук Бендера кольцо линя, и очки, спросил Балаганов.

— Правда, Шура, правда, — все еще учащенно дыша, ответил Остап. — На этом месте надо заякорить буй, чтобы знать…

Вскоре стараниями мастерового Козлевича к кольцу линя был прочно привязан решетчатый настил, взятый со дна катера и спущенный за борт, он заплавал по волнам в виде указателя места, к которому уходил линь.

— Все, идем домой, — скомандовал Остап, закрыв устало глаза. — Мои легкие требуют отдыха.

— Да и волна, капитан, пошла крупная… — завел мотор Козлевич.

— Включай полный, Адам, — открыл глаза и оглядел уже волнующееся море Бендер.

Над морским простором еще носились, сверкая белизной, чайки. Но катер уже качало ощутимо, а вдали уже просматривались пенные гребешки волн. Морская даль потемнела от нависших над ней темных туч. Надвигался шторм.

Хотя шторм был и небольшой, но целых три дня он не давал искателям подводного клада снова побывать над местом находки. Побывать и только, так как без водолазного снаряжения нечего было и пытаться опуститься на глубину и добраться до катера. «Да и «Святитель» ли это?» — задавал себе уже не раз вопрос Бендер и уверенности у него не было, хотя он и объявил своим компаньонам, что нашел его. И он с нетерпением ждал возвращения из санатория бывшего водолаза Приходы.

За время ожидания его, Остап позанимался делами морского клуба, посетил свое начальство в лице председателя Пристойкина, нарисовал тому еще раз радужные перспективы намечаемых соревнований и как следует отдыхал, набирался сил для предстоящей подводной работы.

Но вот море снова заискрилось в лучах солнца. Оно просвечивало редкие кучевые облака и делало их ослепительно белыми в голубом бездонном небе. И от яркого небесного света морское дно стало хорошо просматриваться на небольших глубинах.

Каждый день Остап со своими компаньонами приплывал на катере «Алые паруса» к самодельному бую, одевал очки и нырял на выдерживаемую им глубину, проверяя на месте ли палубный парный кнехт, к которому тянулся линь. И убедившись, что после шторма все здесь как и было, возвращался на катер к своим друзьям.

Ждать и догонять хуже всего, как говорится. Жажда наживы сушит нэпмана, он плохо спит по ночам. Инспектор финотдела ищет источник новых налогов, а начальник морского клуба «Два якоря», потеряв аппетит, ищет «Святитель» и ждет не дождется возвращения из санатория бывшего водолаза Приходы.

Но вот Сан Саныч Мурмураки сообщил великому подводному искателю, что его свояк вернулся из санатория и Остап сразу же отправился к нему.

— Рискованный ты парень, — сказал Бендеру Прихода, когда они встретились. — Пытаться нырнуть на большую глубину без страхующего, — взглянул он на Сан Саныча, — разве можно так?

Остап обстоятельно поведал о своем поиске и конечном результате предполагаемой находки катера.

— Очевидно, Федор Николаевич, трос ведет в носовую или кормовую часть катера… — не совсем уверенно промолвил в конце он.

— Может, куда и подальше, друг ты мой, Остап Ибрагимович. Да и «Святитель» ли это? А взрывом могло часть судна оторвать от него и отбросить в сторону, да еще и на глубину. Так что… — покачал головой бывший водолаз. — Одним словом, без меня под воду не ныряй, договорились?

— Без вас не буду, уважаемый Федор Николаевич, — согласился Остап. Он все больше и больше понимал свои рискованные безрассудные действия в одиночку. Ведь Балаганов и Козлевич были на берегу, когда он пытался добраться до кнехта на глубине. «А чем они могли мне помочь? — мысленно задал он себе вопрос. — «Тащить на поверхность, если я не привязан был к «Алым парусам»? А если бы я вдруг зацепился за что-нибудь внизу…».

— Так зачисляешь меня в штат, капитан? — спросил Прихода, гладя на Бендера.

— Конечно, Федор Николаевич, с сегодняшнего дня! — воскликнул великий искатель-предприниматель. — Двести рублей в месяц, идет?

— Еще как! — хлопнул тот ладонью по столу. — Издержался после санатория, капитан.

— Так когда начнем? — с нетерпением смотрел на нанимаемого водолаза Остап.

— Завтра начнем начальную учебу с подготовкой, капитан. Как я уже говорил, под воду я не пойду, а буду учить тебя, раз ты такой смельчак. Ну а сейчас можно и выпить понемногу. По случаю возвращения из санатория, вчера хорошо посидел с домашними и друзьями. Сейчас и похмелимся по капле.

Кому, кому, а слышать эти слова было музыкой для Сан Саныча, который сидел и молчал во время разговора старших по рангу.

— Вот у меня книжка есть о водолазах, — сказал Прихода, когда они сидели за столом, выпили и обедали. — Слыхали, наверное, о легендарном пароходе «Черный принц»? — Остап переглянулся со своим подчиненным Мурмураки и пожал плечами.

— В разгар Крымской войны вышел из Англии этот пароход. По слухам, он вез золото — жалованье войскам, осадившим Севастополь. И на траверзе Балаклавы в ноябре 1854 года налетел сильный шторм и «Черный принц» затонул. Молва об исчезнувшем в морской пучине огромном количестве золота взбудоражила весь мир. Кто только не принимался за поиски: и одиночки авантюристы-нырялыцики, и судоподъемные компании, но все было тщетно — корабль исчез, словно сновидение, вместе со всем своим богатством.

— Интересно очень, Федор Николаевич, — покачал головой Бендер. — И не нашли?

— После гражданской войны японская судоподъемная компания предложила Советскому правительству концессию на поиски и подъем затонувшего «Черного принца» и золота в нем. Японцы после окончания работ обязались передать нам всю свою новейшую водолазную аппаратуру и вскоре приступили к поисковым работам. Спустя несколько месяцев водолазам удалось обнаружить «Черного принца».

— Через несколько месяцев? — удивился Бендер. — С таким хорошим новейшим водолазным снаряжением?

— А вы как думали, капитан. Разве вы не уяснили себе, что это не так просто? — взглянул на Остапа бывший водолаз-эпроновец. И, помолчав, продолжил — Одним словом, японцам удалось найти «Черного принца», но… — помолчал загадочно Прихода. — Вместо огромных богатств были найдены всего четыре золотые монеты… — И наполнил стопки водкой, говоря — Так может быть и здесь, капитан Бендер, — усмехнулся он.

— Все может быть, Федор Николаевич, — согласился Бендер.

Остап и Мурмураки, погостив у Приходы, обговорив все детали организационной работы по водолазному делу, вернулись к себе, чтобы с утра завтрашнего дня приступить к учебе.

На следующий день в бывшем рыбоприемном пункте под вывеской: «Морской клуб «Два якоря» собрались два компаньона Бендера, Исидор Кутейников и Сан Саныч Мурмураки. У причала покачивался катер «Алые паруса», оборудованный теперь под водолазный бот. На нем находилась ручная помпа для подачи воздуха по шлангу в скафандр, который подвешенный на корме покачивался от легкого бриза. Шланги, грузы, водолазный шлем, трос с телефоном тоже были уже на катере. А металлический трап ждал, когда тяжелые свинцовые боты водолаза ступят на его перекладины перед погружением в море. Одним словом, водолаз-инструктор Прихода оборудовал все в наилучшем виде для производства подводной работы у катера «Святитель». И сейчас расхаживал перед учениками морклуба и говорил:

— Морские глубины не терпят вторжения человека. Вечный мрак и ледяной холод окутывают его. Тонные толщи воды готовы раздавить водолаза, перевернуть его вниз головой или выбросить на поверхность и разорвать легкие. Работа водолаза ежеминутно связана с огромным риском для жизни, она очень тяжелая физически. Водолаз — это не просто специальность. Кроме умения ходить под воду, надо овладеть еще добрым десятком специальностей. Он должен быть и такелажником, и сварщиком, уметь работать молотком, топором и зубилом, напильником и разным инструментом.

Прихода ходил перед учениками и говорил так, как когда-то говорили ему в годичной водолазной школе.

— Все не рассказать вам о водолазе, — развел он руками. — Понимаете, это целый мир, это надо видеть. В глубине моря у него много дел. С бота за ним тянутся сигнальный конец — это толстый канат и воздушный шланг вместе с телефонным кабелем.

Водолазу трудно идти. Потому что плотность воды в семьсот семьдесят пять раз больше плотности воздуха. Чем глубже опускается водолаз, тем сильнее сжимает его вода. Идти грудью вперед почти невозможно. Водолазы ходят боком. Человек вместе со скафандром в воде очень легок, но внутри скафандра он скован. Ну а теперь прошу, Остап Ибрагимович, к боту. Начнем практические занятия, друзья…

Все встали, заинтригованные и лекцией, и предстоящими практическими занятиями, и последовали за учителем на причал.

На причале с помощью самого Приходы и Балаганова на Бендера был натянут скафандр и в иллюминатор, еще не завинченного шлема, водолазу-практиканту Прихода говорил:

— Вы должны внимательно следить, чтобы шланг, подающий воздух, и сигнальный конец не запутались, шланг не зажало где-нибудь. Если зажмет — прекратится подача воздуха. Нажимайте поминутно головой клапан, чтобы вентилировать скафандр, чтобы не отравиться углекислым газом. Но выпустить много воздуха нельзя, потому что вода раздавит… В скафандре надо поддерживать такое же давление, с каким вас сжимает вода. И это равновесие надо точно соблюдать…

— А если не соблюсти? — спросил из иллюминатора шлема искатель подводного клада.

— Тогда в скафандре может оказаться лишний воздух, вы приобретете плавучесть и вас выбросит наверх. Но до поверхности вы можете и не долететь. Скафандр может не выдержать и лопнуть. И вы камнем полетите на дно, потому что на вас, видите, какие оденем грузила? — указал Прихода на свинцовые нагрудники, лежащие рядом, приготовленные для надевания. Ну все начальное я объяснил, делаем первое мелкое погружение, капитан…

Остап ступил на ступеньку у самой воды, на нем завинтили шлем, иллюминатор, навесили грузы и с помощью команды водолаз погрузился в море у самого причала.

Савва Мурмураки и Балаганов старательно закрутили помпу, подающую воздух в скафандр Остапа.

— Как себя чувствуете, капитан? — спросил по телефону Прихода, смотря сверху на водолаза, хорошо видимого на мелководье.

— Отлично, инструктор, все нормально, — ответил Остап.

Балаганов и Козлевич переглядывались, молчали, и покачивали головами, видя в какое опасное дело вошел их предводитель.

Так начался первый день учебы Бендера водолазному делу.

Вечером Балаганов в присутствии Козлевича сказал:

— Капитан, ох, рискованно вам опускаться на глубину. Водолазы год этому учатся.

— Да, Остап Ибрагимович, наслушались мы и насмотрелись, что это такое. И я считаю, опасно это, — покачал головой Козлевич, не подкручивая кончики своих усов, что говорило о его сильной озабоченности.

— А почему, командор, Федор Николаевич сам не опустится на глубину и не покопается в «Святителе»? — спросил Балаганов.

— Отвечаю, друзья. После перенесенной сильной кессонной болезни Прихода идти под воду не может. Это во-первых…

— Хорошо, так может, пригласим другого водолаза? — предложил Козлевич.

— Нет, детушки. Водолаз, который опустится, будет знать о ценностях, которые мы найдем. Зачем же нам делиться не только с ним, но и раскрывать тайну, которая может стать известной властям. Ничего, еще несколько практических занятий и Бог будет милостив к нам.

— Вот это верно вы сказали, командор. Надо просить Бога, чтобы он был к нам милостив, — тряхнул рыжими кудрями Балаганов. Он все больше и больше одобрительно удивлялся, когда слышал из уст бывшего атеиста Бендера слова, обращенные к Богу.

Прошло несколько дней напряженной учебы водолазному делу. Бывший водолаз, а теперь инструктор морского клуба «Два якоря» все больше и больше увеличивал метры водолазного погружения Остапа. И когда способный ученик начал опускаться на глубину более десяти метров, Прихода с удовлетворением сказал:

— И хотя я доволен, капитан, освоением вами водолазной науки, я все равно не рискнул бы опускать вас на большую глубину. И только зная, что там, где лежит «Святитель», глубина не превышает уже освоенной вами, я и решаюсь начать ваше погружение к найденному катеру.

 

Глава XXX. ОТЖИВШИЕ ДЕНЬГИ И КЕССОННАЯ БОЛЕЗНЬ

На море был полный штиль. С голубого неба солнце хорошо просвечивало морскую воду на глубину более пяти метров. Любимицы моряков — чайки парили в прохладном воздухе летнего утра, высматривая добычу.

На «Алых парусах» находилась вся команда за исключением Исидора Кутейникова. Он охранял дом, гараж компаньонов и присматривал за Звонком.

— Значит так, слушай внимательно еще инструкцию, Остап Ибрагимович, — сказал Прихода, когда катер бросил якорь у заветного буя. — Береги энергию, двигайся медленно, иначе быстро устанешь. Теплопроводность воды в двадцать пять раз больше теплопроводности воздуха. Поэтому надо тепло одеться, чтобы не замерзнуть под водой. И запомни, чем глубже, тем труднее работать… Спускаться будешь вдоль троса, который ты нашел. Вначале идешь в разведку, ясно? И беспрекословно слушать мою команду.

— Ясно, командир, — улыбнулся инструктору Бендер.

Великий искатель подводного клада надел шерстяное белье, друзья помогли ему натянуть водолазный костюм. Потом на плечи положили медную манишку, а сверху почти пудовый круглый шлем и прижали его тремя болтами. На груди и на спине закрепили грузы, всунули его ноги в свинцовые галоши, тоже в пуд каждая, затянули ремни, завязали канаты, закрепили нож и фонарь.

— Как слышимость? — раздался гулкий голос по телефону инструктора. И он прозвучал эхом в ушах Остапа.

— Хорошая, — ответил он.

— Проверьте воздух!

— Проверил! — ответил водолаз.

— Приготовиться к спуску! — зазвучала новая команда Приходы.

И вот Остап Бендер — искатель подводных сокровищ медленно начал опускаться на морское дно.

— Как себя чувствуете, капитан? — спросил по телефону Федор Николаевич.

— Нормально, стою на грунте, приступаю к обследованию. Жаль, что нет лопаты, друг.

— Сейчас спустим и покопай немного, раз все нормально. Не забывай регулировать воздух, капитан.

Получив в руки орудие для раскопки, Остап начал очищать кнехт от песчаного наноса. Когда оголил обшивку судна, то понял, что это палуба его. Переговариваясь с верхом, Бендер продолжал расчищать дальше, чтобы добраться до люка в трюм, в каюту, в какую-нибудь судовую надстройку или в рубку. Когда устал, то был поднят на поверхность и отдыхал, после чего вновь спускался под воду и принимался за дальнейшую очистку палубы.

С этого дня началась ежедневная тяжелая подводная работа, приближая Бендера к заветной цели.

На седьмой день упорной и тяжелой работы, Остап с удовлетворением отметил, что недавнее волнение моря не замыло проделанные им раскопки, а даже расширило их. Когда поработал, то чуть было не закричал от радости, добравшись до разрушенной взрывом палубной надстройки катера.

— Я добрался до палубной надстройки катера, — сообщил он наверх.

— Поздравляю, капитан, — ответил Прихода.

— Продолжаю работать, командир.

— Бог вам в помощь, Остап Ибрагимович, — пожелал инструктор.

Подводник начал орудовать топориком, пробивая прогнившее дерево крыши надстройки, чтобы пробраться в трюм. Удар, еще удар. И острие топора вошло в щель. Остап нажал на топорище, как рычагом, и деревянная гниль провалилась вниз, подняв за собой облако мути. Когда видимость прояснилась, он увидел перед собой темень входа во внутрь судна. Бендер в нерешительности остановился с некоторым чувством страха перед спуском в проход. Нажал головой золотник клапана выпуска воздуха, подергал за страхующий его линь, идущий от пояса вверх, медленно боком начал двигаться вниз, включив фонарь. В полосе света испуганно заметались рыбешки и Остап отметил про себя: «Очевидно сюда есть еще какой-то вход».

Под собой искатель подводных сокровищ увидел заиленный настил нижней палубы. На ней какие-то предметы, обросшие ракушками и зеленью. Остап провел лучом света по стенам трюма. За иллюминаторами фонарь осветил плотно улегшийся песок морского дна. По наклону нижней палубы он мог теперь с уверенностью определить, что катер лежал накренившись на борт, глубоко заилившись в песчаное дно.

Бендер обвязал линем ближайший к нему предмет и сказал наверх, чтобы поднимали, И когда водолаз отпустил его, то предмет медленно поплыл вверх. Но тут же зацепился за край проема и развалился на куски.

Остап подхватил одну часть, осветил фонарем и покачал разочарованно головой. Это был кусок бака, изъеденного морской водой. Потянул линь, выпустил воздух из скафандра и вновь опустился вниз. Лопатой заворошил другие предметы. Это были все истлевшие вещи, узлы, чемоданы, тюки. Но вот он натолкнулся на твердый прямоугольный предмет по виду чемодан. Он обвязал его линем и дал команду поднимать, взмыл чуть за ним следом, направляя его так, чтобы тот не зацепился за край проема. После этого сказал в телефон:

— Федор Николаевич, прошу без меня поднятый груз не открывать.

— Понял, капитан, — ответил тот. — Как самочувствие?

— Нормальное. Когда меня поднимать, я скажу.

Балаганов и Козлевич, вспотев, старательно выбирали с натугой затяжелевший линь. Упершись ногами о борт, они наконец, втащили на палубу обросший ракушками и наростами поднятый со дна груз. Вся команда катера с нескрываемым нетерпением уставилась на морскую находку. Но из глубины Прихода услышал просьбу Бендера поднимать его и все занялись подъемом водолаза медленными темпами, давая тому уравновешивать давление в скафандре.

Поднимаясь, Остап был весь в трепетном стремлении поскорее вскрыть извлеченный из морской пучины прямоугольный предмет по видимости чемодан.

Но ему пришлось все же набраться терпения и ждать окончания подъема. А когда был поднят и освобожден от водолазной экипировки, то сам начал осторожно очищать находку от морских наростей. Все стояли вокруг и, затаив дыхание, жаждали узнать, что там внутри.

Обнаружились замки, ручка чемодана. Остап заложил острие саперной лопатки под крышку. Балаганов не удержался и рванул ее на себя. Но его пальцы соскользнули с того места, за которое он ухватился, и стивидор повалился спиной на палубу.

— Ой, — застонал он, потирая ушибленное место ниже спины.

— Спешка нужна не в этом деле, товарищ стивидор, а при уходе от угро… — засмеялся Остап.

Великий искатель подводного клада продолжал осторожно поднимать крышку острием саперной лопатки. Но на удивление всех она не поддавалась к открытию никак. Чемодан был из какой-то толстой кожи и она так задубела, очевидно, что превратила чемодан в неистлевающий предмет. И хотя замки давно съела ржавчина, но крышку держали два ремня из той же прочней кожи. Поняв это, Бендер с трудом, не разрезал, а перепилил эти ремни ножом и, наконец, перед взором всей команды «Алых парусов» открылись ровные ряды пачек царских денег, которые имели хождение до революции!

— Ах, ты ж, Боже мой! — только и смог вымолвить Балаганов.

— Мда-а… — протянул разочарованно Остап, держа к руке пачку «екатеринок» — сторублевок. Начал перебирать одну за другой пачку и на каждой читал банковскую упаковку: «Русско-азиатский банк. Мариупольское отделение».

— И что странно, друзья, — взял одну пачку в руки Прихода, — они все сухие. В чемодан не проникла морская вода, герметика выходит, — покачал головой он.

— Как же так, капитан, столько трудов… — вздохнул Балаганов.

— И опасности, — промолвил Козлевич.

— Зато Остап Ибрагимович стал настоящим водолазом, — провозгласил Прихода. — Первая находка и чемодан денег, — усмехнулся он.

— Да. Один мой знакомый одессит говорил «Талон это еще не галоши», — рассмеялся Бендер с заметной горечью. — Завтра продолжим, не будем терять надежды, друзья, — обвел он всех веселым взглядом.

— А может, это не тот катер, капитан? — тихо проговорил Балаганов.

— Не тот катер… Что ж кладбище катеров тут, что ли? Так где же они? Эх, Шура… — уже не так весело промолвил Остап. — Там одна трухлядь… Может, пробьюсь в другой отсек… — качнул устало головой он и захлопнул крышку чемодана.

На следующий день Остап вновь опустился во внутрь раскопанного им катера. Переворошил все находящиеся там предметы, разложившиеся от морской воды за годы. Но ничего подобного сохранившегося, как найденный чемодан, он не нашел. Все металлические предметы были изъедены ржавчиной так, что интереса не представляли. Но он нашел подтверждение, что это таки был большой паровой катер. Проникнув в небольшое машинное отделение, он на небольшом котле с открытой дверцей для топки увидел штампованную славянской вязью рельефную надпись «Святитель». И он передал по телефону наверх:

— Подтверждаю, это «Святитель», нашел надпись.

— Понял, — ответил голос Приходы. — Подъем, капитан?

— Наверное, ничего интересного здесь больше не вижу, — и почувствовал, как подъемный канат уже натянулся. И тут луч его фонаря вдруг обнаружил в противоположном месте трюма наклоненную и приплюснутую дверь куда-то. И скомандовал:

— Стоп, подъем!

— Есть, стоп, — ответил инструктор.

Воспользовавшись топориком, Бендеру удалось проделать в этой дверной переборке лаз. Осветив его, он увидел за перегородкой глубинную темноту. Расширив проход, он прошел боком туда, освещая себе путь. Увидел несколько оборванных ступенек, ведущих вниз. «Что там?» — задал себе вопрос подводник. И хотел ступить на одну из уцелевших перекладин, но остановился. «Запутать шланг и сигнальный канат можно», — подумал Остап.

Осветил лучом фонаря стороны спуска и увидел внизу слева свободный выход в море через развороченный взрывом борт судна. «Со стороны открытого моря надо заходить вниз, чтобы не запутаться», — решил он и скомандовал подъем.

На следующий день отважный искатель подводных сокровищ опустился к обнаруженному им входу в судно со стороны открытого моря. Глубина здесь была значительно большей. Мощный взрыв сыграл свою роль углубления дна. Передвигаясь по настилу и освещая все вокруг, Остап понял, что находится в носовой части катера, оторванной взрывом. И он сообщил по телефону:

— Нахожусь, по всей вероятности, в салоне катера, инструктор.

— Понял вас, как самочувствие?

— Нормальное, осматриваю.

В салоне были остатки стульев, стол и мелкие предметы, разбросанные на полу. Все они были обросшие ракушками и водорослями моря. Все что он не поднимал оказывалось бутылками, тарелками, столовыми приборами, стаканами, графинами. Но вот свет осветил дальний угол салона и Остап увидел там какую-то непонятную груду. Он приблизился и понял, что это были небольшие брезентовые мешки. Взяв один и освещая его, Остап соскреб с него нарости и увидел край надписи черным. С трудом разрезал ножом задубевший брезент — в мешке были пачки незнакомых ему денег.

— Нашел мешки с деньгами, — передал он по телефону.

— Снова деньги? — послышалось удивление Приходы.

— Обвязываю их по двое и поднимайте, инструктор.

— Понял, жду сигнала.

Мешков было более десятка и Бендеру внизу, а его друзьям наверху пришлось изрядно потрудиться, поднимая их. И когда эта операция была закончена, Остапу вдруг показалось, что он здесь не один. Отблеском света он уловил, что за спиной у него кто-то есть. Под резиной скафандра у водолаза пробежал холодок с ознобом.

Отступая боком в открытое море, Остап перевел луч фонаря на место, где, как ему показалось, кто-то стоял. Осветил и явственно увидел силуэт водолаза. Двойник светил таким же лучом, так же смотрел иллюминатором шлема на него и делал такие же движения, как и он. Бендера охватил панический страх. Не надавив клапан выпуска воздуха из скафандра, он резко оттолкнулся от дна и закричал в телефон:

— Подъем! Подъем! Подъем!

Но поднимать великого искателя подводных сокровищ было уже без надобности. Раздутый воздухом скафандр, подобно резиновому мячу, сам понесся из морской глубины на поверхность.

Конец первой книги.