Глава 1. Актив и пассив компаньонов

Остап Бендер уже привычно говорил:

— Итак, детушки, наши поиски пока безрезультатны. Опрос свидетелей дал нам весьма скудную информацию о кладе высокочтимой, хотя и покойной уже, графини Воронцовой-Дашковой. Круг свидетелей сузился до предела, камрады. В пассиве — три бывшие горничные графини, экскурсовод Березовский, садовничиха Егорова. Все сведения полученные от них переплетаются одними и теми же данными, известными уже вам. Повторяться не буду…

Это всё Остап говорил прохаживаясь взад-вперёд по комнате, когда компаньоны вернулись в свое ялтинское жилье после Сухумско-Харьковского круиза и разрабатывали план дальнейших своих действий. Размышляя вслух, он поглядывал на своих единомышленников, чинно сидящих и внимательно слушающих своего предводителя. Цель которого, как известно, приобрести несметное богатство, чтобы осуществить свою заветную голубую мечту детства.

— Это всё, как я уже сказал, в пассиве, — продолжал великий искатель графских сокровищ. — Что же мы, голуби-компаньоны, имеем в активе?

— Командор, вы как будто на трибуне и делаете важный служебный доклад, который мне как-то пришлось услышать в Могилеве, — рассмеялся Балаганов.

Бендер взглянул на него, но не ответил, и продолжал:

— Я говорю в активе: фотограф Мацков и хорошо было бы выяснить судьбу штабс-ротмистра Ромова и его поручиков. Фамилии этих двух, к сожалению, нам неизвестны. Но если бы фамилии этих поручиков и были известны! — то мы навряд нашли бы их. Они, как я предполагаю, были убиты, или расстреляны гегемоном пролетариата, а может быть, благополучно и бежали с Врангелем из Крыма. Следовательно, их можно отнести к пассиву.

— Ох, Остап Ибрагимович, — смотрел с нескрываемым уважением Козлевич на технического директора их компании. — Всё это так, а что же дальше?

— Вот и я задаю вопрос себе и вам «что дальше?». Пробираться снова ночью во дворец и искать клад, обдирая обои, штукатурку и выстукивая массивные стены? Нет, друзья-охотнички, это не метод. Это поиск, как говорил мой знакомый в Одессе Пиня Цукерман, такой же, как искать пуговицу оторвавшейся от бюстгальтера, купающейся в море курортницы. Да и частые лазания во дворец могут подвести нас под статью известного вам кодекса. Нет. Нам необходимо выяснить хотя бы примерное нахождение клада. Без этого… — сделал продолжительную паузу Остап.

— Без этого, командор, наш поиск будет таким же, как и на «Святителе». Там всё же мы нашли деньги, хотя и негодные, а здесь, не знаем где искать, если говорить, по справедливости, — выразился Шура Балаганов, как человек всегда сомневающийся.

— Эх, Шура, вы снова со своей справедливостью, — не как обычно стеснительно, сказал Козлевич. — Остап Ибрагимович прав, искать надо клад не на темную, как мы уже попрактиковали. А надо знать хотя бы примерное место.

— Место клада, голуби рассудители мои, как я понимаю, оно в подвальной части дворца. А почему я так считаю? Потому. Захоронение ценностей происходило, естественно, в строжайшей тайне. Не даром же дворцовой прислуге тогда было запрещено свободно ходить по дворцу, а только по вызову графини.

— Командор, а что всё же рассказала вам третья бывшая горничная графини Екатерина Владимировна? — задал вопрос рыжеволосый компаньон, приглаживая пятерней свой кудри.

— Она бы и сказала, во всяком случае то же самое, что и её коллеги по дворцовой службе. Но её что-то насторожило, видно, детушки, я допустил какую-то ошибку, задавая ей вопрос. Так что от неё я узнал совсем мало, голуби мои. Я вот и подумываю, уж не знают ли они, эти Ксенофонтовы, гораздо больше Софьи Павловны и Фатьмы Садыковны? А её муженек «Вадым» уж не является одним из тех поручиков? Которым было доверено замуровывать клад под командой ротмистра Ромова?

— Вот-вот, командор может быть, они уже с успехом и попользовались сокровищами графини? Может быть, командор?

Бендер некоторое время смотрел на Балаганова, затем произнес невесело:

— Да, мой названный брат Вася. Такое вполне может быть. Так что же вы предлагаете? Отказаться от нашего поиска? Если учесть ваши рассуждения, товарищ Шура Балаганов? — скептически глядя, на него, спросил Остап.

— Нет, нет, командор, я так не предлагаю. Я просто размышляю…

— А-а размышляете… Ну что ж, это неплохо. А что скажете вы, Адам Казимирович? — взглянул на него Бендер.

— В данном случае всё может быть, Остап Ибрагимович. Но если так рассматривать нашу затею, то выходит, что нельзя браться и за другие какие дела. Всё надо брать на зуб, братцы.

— Вот именно, Адам, всё надо брать на зуб. И как я говорил и говорю, ковать графское золото надо неустанно, пока оно еще горячее. Итак, актив, — твердо произнес Остап. — Дворцовый фотограф Мацков и белогвардейцы. Офицеров я исключаю из нашего актива, как не реальных подслёдственных.

В комнате наступила тишина.

— Так что, Остап Ибрагимович, поедем в Алупку? — спросил затем Козлевич.

Предводитель компании помолчал и ответил:

— Нет, детушки-искатели, мы там достаточно примелькались. Нужным и не нужным глазам, поживем пока в Ялте. Поищем дворцового фотографа Мацкова.

Но как говориться, легко сказать, да трудно сделать. Если чекисты и их мощный аппарат не смогли отыскать этого таинственного фотографа, то разве может найти его тройка единомышленников-охотников за графскими сокровищами? Нет, дело казалось абсолютно безнадежным. Но так казалось. И это «казалось» было опровергнуто вскоре Великим Господином случаем и не одним.

 

Глава 2. Великий Господин Случай

В не очень удовлетворенном настроении от неудачных поисков бывшего дворцового фотографа Мацкова, компаньоны шли по набережной Ялты. Балаганов обладающий хорошим аппетитом сказал:

— Знаете, командор, поиски поисками, а уже и пообедать пора.

— Да, Остап Ибрагимович, братец Шура дело Предлагает, — промолвил Козлевич.

— Ну что ж, вас двое, большинство, я согласен, — скучно ответил Остап.

И компаньоны пошли в «Ореанду». Но там был наплыв участников конференции по развитию виноградарства и их в ресторан не пустили.

— Ну, камрады, и здесь давят скромных отдыхающих общественные мероприятия, — с чувством досады отметил Бендер.

И компаньоны направились к гостинице «Мариино», где также был ресторан. При подходе к гостинице, компания неожиданно встретила бывшую горничную графини Софью Павловну. Она шла, по всей вероятности, после дежурства. В легком платьице, жакетике, голову её украшала старомодная шляпка, с пером.

— Здравствуйте, любезнейшая, Софья Павловна, — обратился к ней Остап.

— Здравствуйте, граждане-товарищи, — приостановила она свой шаг.

— Рады и мы вас видеть, — растянул свое загорелое лицо в приветливой улыбке Балаганов.

— Да, конечно… — промолвил неопределенно Козлевич.

— Как поживаете, любезнейшая? — ближе подошел к женщине Бендер.

— Живу как все, граждане-товарищи, рада вас встретить.

— Один вопрос, уважаемая Софья Павловна, — несколько впереди неё, остановился великий искатель.

— Да, пожалуйста, товарищ газетчик…

— Не пришлось ли вам, уважаемая Софья Павловна, встретить дворцового фотографа? Уж очень нужны нам его фотоснимки, — чарующе глядя на женщину спросил Остап.

— Нет-нет, уважаемый. Ничего не могу, как и прежде вам сообщить, — сделала шаг, чтобы обойти назойливого «газетчика». Но обернулась и произнесла:

— И что это всем вдруг понадобился этот фотограф, граждане-товарищи, — пожала она плечами.

— Еще кто-то? — удивился Бендер. — Может быть, из местных газет?

— Да нет уж… — хотела идти своим путем бывшая графская, а теперь советская горничная.

— Софья Павловна… — уцепился, как говорится, мертвой хваткой за женщину Остап. — Мы направились как раз обедать, не составите ли нам компанию, дорогая Софья Павловна, — елейно-просительным голосом спросил он, любовно заглядывая в глаза женщины. — Ведь не секрет, что ваше питание оставляет желать иногда лучшего, правда ведь?

— Нет-нет, что вы, неудобно как-то, да и не привычно мне посещать ресторан, — втянула голову со своей шляпкой в плечи приглашаемая. — Знаете, наши гостиничные, как узнают…

— Ну что вы, что вы, — ринулся в атаку Бендер, беря за локоток женщину.

В атаку вступил и Балаганов:

— Да уж не откажите, уважаемая, вы нам так помогли своим рассказом, — встал с другой стороны Софьи Павловны он.

Видя, что Бендер неспроста так горячо приглашает женщину, решил помочь и Козлевич:

— Да уж, уважаемая, не откажите нам… — и вдруг добавил: — ясновельможная пани.

— Ясновельможная пани? — вдруг рассмеялась женщина. — Давно, весьма давно, не слышала такого приглашения.

— Наш товарищ поляк, дорогая Софья Павловна, прошу вас с нами, — настаивал Бендер.

— Поляк? — рассматривала женщина Адама Казимировича — Очень любопытно… Но я не могу идти в ресторан гостиницы, где я служу, знаете… — замялась в неуверенности она.

— Конечно, разумеется, зачем же в вашу гостиницу… — взял уже под руку приглашаемую Бендер, продолжая умиленно и нежно смотреть на Софью Павловну. — К вашим услугам любой другой, самый лучший ресторан, прошу вас.

— Ну, хорошо, тогда в «Южный», он у порта, — пошла с Остапом женщина.

Балаганов и Козлевич, локоть к локтю двинулись следом. И один компаньон сказал другому:

— Командор знает что делает, Адам.

— Остап Ибрагимович, когда услышал, что кто-то еще интересуется фотографом, то… — шевельнул усами непревзойденный автомеханик.

— Уговорили, пошла, — удовлетворенно тряхнул кудрями Шура.

В ресторане компания заняла уютный столик, так как в этом ресторане в этот час было не многолюдно, а другой зал был полностью свободен. Бендер, психоаналитик человеческих душ, как он определял себя, изысканными манерами подал меню даме со словами:

— Прошу, дорогая Софья Павловна, выбирать что только пожелаете.

— Нет-нет, граждане-товарищи, в настоящее время я совершенно незнакома с ресторанными блюдами… поймите… с моими скупыми возможностями… Поэтому, только по вашему усмотрению, только по вашему усмотрению, — отстранила от себя Софья Павловна книжицу в сафьяне с тисненной золотой надписью: «Южный».

— Понимаю, понимаю, — взял меню Остап. — Тогда один вопрос, уважаемая-Софья Павловна… Надеюсь, вы не откажетесь от бокала вина? Или предпочтете коньяк?

— Нет, нет, что вы, поскольку так, то вина… Ах, как давно я его пила, — с нескрываемой грустью промолвила дама компаньонов.

— Прекрасно, закажем для вас вина… — и как только подошел официант, Остап проявил свои немалые знания в винах.

Вскоре на столе компании красовалась бутылка «Бастардо», рядом для него и его друзей светился своей прозрачностью графин водки. Что же касается закусок, блюд первых, вторых и десерта, то они были самые изысканные из имеющихся в ресторане по самым дорогим коммерческим ценам.

Обед проходил весело.

Остап, подвыпив, каламбурил, рассказывал анекдоты:

— В дурдоме маляр красит высокий потолок, стоит на лестнице.

— Эй, Моня, подержись за кисточку, нам нужна лестница, и сумасшедшие выдергивают лестницу из-под ног маляра.

Софья Павловна, находясь, в радужном настроении, после выпитого вина, зашлась заразительным смехом. Балаганов и Козлевич засмеялись тоже.

А вот еще, продолжил Бендер.

— Утром на скотном дворе баран: «Мороз’» — И стряхнул с себя снег, — показал плечами Остап. — А коза ему дрожащим голосом: «Е-еще-е с ве-е-чера». — проимитировал разказчик мнимую козу.

Когда смех за столом утих, компания снова выпила, а после, видя их даму в хмельном настроении, Остап спросил:

— Так вы-говорите, Софья Павловна, что интересуются прежним дворцовым фотографом и другие?

— Да, уважаемый Степан Богданович… — так Бендер ей представился, когда уже сидели за столом, — Мне нанесла визит знакомая уже вам Анна Кузьминична, из Севастополя, со своим супругом Мишелем.

Остап чуть было не поперхнулся, услышав такое. А Балаганов, кладя вилку, громко цокнул ею о край тарелки. Козлевич проявил удивление салфеткой по своим усам.

— Вот как? Весьма интересно, весьма…

— Да, вы же знаете, что она хотя и не служила в Алупкинском дворце, а была моей коллегой в графском загородном доме в Симферополе, но тоже проявила почему-то интерес к этому фотографу. Но не так она, как её супруг Мишель. Ей повезло, выйти замуж за иностранца да еще коммерсанта, хорошо обеспеченного. Не чета нам служащим советов… современным горничным, — усмехнулась женщина, благодаря хмелю выражая откровение.

— Так что он, этот Мишель, спрашивал? — заглядывал в глаза дамы старший компаньон.

— Спрашивал? Да то же, что и вы, где этот самый фотограф пребывает, как найти его, уважаемый Степан Богданович. А уходя, он сказал, из чего я поняла, что его интерес не к самому фотографу, а к какому-то его фотоальбому с известными лицами…

— Вот как? Что же это за фотоальбом?

— Да-да, меня это тоже заинтересовало, особенно, когда Мишель сказал, что очень щедро заплатит за эти фотографии в альбоме.

— Очень интересно, очень, Софья Павловна, — откинулся на спинку стула Остап, до предела заинтригованный словами бывшей горничной графини. И с чувством искренней благодарности провозгласил: — Предлагаю выпить за нашу чудесную даму — поднял стопку он.

— За нашу даму — вторил ему и Балаганов.

— За вас, — повел свою стопку в сторону женщины Адам.

Обед закончился десертом из мороженого со сливками и кофе, И уже провожая Софью Павловну домой, Остап попросил даму их компании подробно рассказать им о визите к ней её бывшей коллеги Анны Кузминичны со своим заграничным супругом.

— Да, я отлично помню, как он меня попросил, если я встречу этого самого фотографа, то я должна его спросить… За сколько, мол, он продаст свой фотоальбом с известными лицами? Он, мол, заплатит за него щедро…

— Вот видите, Софья Павловна, как появляются конкуренты. Фотографии Мацкова, выходит, нужны не только для нашей газеты…

— И для моего радио, — вставил Балаганов.

Бендер с усмешкой взглянул на своего названного брата Васю и продолжил:

— Но и другим искателям… то есть, газетам…

— Может быть, и заграничным, граждане-товарищи, как я понимаю, — несколько хмельным голосом промолвила Софья Павловна.

Проводив домой после обеденного банкета свою даму, компаньоны тепло распрощались, а Бендер элегантным движением по высокосветски даже поцеловал женщине руку, в то время, как его друзья уже раскланялись и отошли в сторону.

Когда отошли от дома, Бендер, потирая руки, воскликнул:

— Вот вам задача, камрады, с многими неизвестными — Мало того, что дворцовым фотографом интересуется заграничный старпом с «Тринакрии», а теперь и этот Мишель Канцельсон. Очевидно, он получил уже повторную шифровку, поскольку мы первую перехватили.

— Да, но в нашей писуле ни слова ни сказано о фотоальбоме, а просто о фотографе Мацкове, командор, — резюмировал Балаганов.

— А тут уже интерес к какому-то фотоальбому этого фотографа, Остап Ибрагимович, — рассудительно дополнил Козлевич.

— Вот-вот, детушки-голуби мои, искатели-единомышленники, нам во что бы то ни стало, надо найти этого Мацкова с его загадочным альбомом. Он и должен нам пролить свет на местонахождение сокровищ графини Воронцовой-Дашковой в бывшем ее огромном дворцовом владении, определил Бендер.

И компаньоны с еще большей энергией начали искать таинственного для них фотографа Мацкова. Объехали все пляжи Большой Ялты, хотя купальный сезон и пошел уже на убыль, но фотографы со своими треногами еще встречались им. Посетили все городские фотографии и в Симеизе, и в той же Алупке и в самой Ялте, Алуште, Гурзуфе и в других местах южного побережья Крыма, но результат был один. Никто не знал фотографа Мацкова и о нем, естественно, сообщить ничего не могли. Да и сами фотографы были из современных людей, а не дореволюционных или времен Деникина-Врангеля девятнадцатого-двадцатого года.

Наконец в одной фотографии, получив уже известный ответ, что Мацкова не знают и о нем не ведают, пожилая женщина-уборщица этого салона, сворачивая ковровую дорожку, чтобы идти и вытрусить от пыли, вдруг сказала:

— Да как это не знают, товарищи? Был, был, такой хороший фотограф, чего там. Мы у него и фотографировалась после венчания.

— Ну, уважаемая, так где он? Что он? — ринулся к женщине Остап. А Балаганов, который как тень сопровождал своего командора.

— Скажите, скажите, уважаемая, он так нам нужен.

— Как его имя, отчество? — поспешил задать еще вопрос Остап.

— Ну, милые, откуда мне знать, а тем более помнить, как его звать, — бухнула рулончиком дорожки об пол женщина.

— А фотография, фотография его у вас есть? — поедал глазами уборщицу Бендер.

А то как же, храню, венчание ведь… — пошла из салона фотографии она.

— А посмотреть, посмотреть эту фотографию можно? — елейно просительным голосом спросил Бендер.

— А чего же нельзя. Но она не со мной эта фотография, а в рамке дома висит, — вышла она из фотосалона в сопровождении респектабельных двух «товарищей». Старший из которых весело сказал:

— Вот и прекрасно, уважаемая, к вашим услугам автомобиль, сейчас и съездим к вам, а?

Женщина была несказанно удивлена увидев роскошный лимузин, на котором ей предлагалось прокатиться домой. Несколько растеряно взглянула на «нэпманов», как она их определила, но не отказалась. Вернулась в фотографию, оставила там свой рулончик дорожки и, вытирая руки о фартук, вернулась к машине.

Полину Даниловну, так она назвалась, компаньоны усадили на мягкие сидения автомобиля и они поехали. Вскоре Козлевич остановил «майбах» у дома, где женщина — находка для компаньонов, проживала. Войдя в опрятную светленькую комнатушку, Полина Даниловна сняла со стены фотографию в застекленной рамке, размером в две обычные открытки, смахнула с неё полотенцем пыль и подала Бендеру.

Остап смотрел на пару обвенчаных, выходящих из ялтинской церкви. Полина Даниловна — в белой с кружевами фате, а рядом в сюртуке её муж. Она и он молодые, со счастливыми лицами, с уверенностью в глазах, что их ждет радостная и благополучная семейная жизнь.

— Ах, как хорошо, как прекрасно вы и ваш супруг здесь выглядите, дорогая Полина Даниловна, — покачал головой Остап. Он зашел к ней один, оставив своих единомышленников в машине.

— Ой, как давно-давно это было, — взгрустнула хозяйка. — Отличная работа, сразу видно снимал большой мастер, Полина Даниловна.

— Да, мастер… но фотографировал нас с такой треногой, знаете, не он этот Мацков, а его помошник, наверное, как я помню.

— Ну? — разочарованно протянул Остап. — Как же так? А на обороте можно взглянуть? — и не ожидая разрешения, вынул фотографию из рамки с заметным волнением.

На обороте картона, на котором и была наклеена меньшего размера фотография Бендер увидел чернильный потускневший штамп: «Фотосалон Мацк… М.С. 19… г. Симферополь». Окончание слова фамилии и года не отпечатались. Как только Великий исследователь не вглядывался, букв в конце фамилии он не увидел. И охрипшим голосом спросил:

— И в каком же году это было, Полина Даниловна?

— А в тринадцатом, аккурат за год до войны с германцем. Моего забрали в солдаты, да так и… — махнула рукой горестно женщина. — И не пожили…

— Да, сочувствую, дорогая Полина Даниловна… — искренне посочувствовал он и положил на стол десятирублевую купюру. — Весьма, вам благодарствую, весьма… Вы очень нам помогли, хозяюшка. Мы расспрашиваем о нем здесь, а он, оказывается в Симферополе?

— Да, уж, в Симферополе у него фотография, как я понимаю и помню главная, а в Ялте, значит, малая, курортная, товарищ.

— Ах, вот как… возможно, возможно, заулыбался Бендер.

— Очень благодарен вам, Полина Даниловна.

Бендер был так взбудоражен, обрадован узнанным, что не удержался и на радостях схватил руку хозяйки. Та испуганно хотела её отдернуть, но «высокосветский лев» успел поцеловать её ладошку.

— Что вы, что… — пролепетала уборщица фотографии, но ей, очевидно было это приятно, и, наверное, руку ей целовали первый раз в её жизни.

Остап на крыльях выбежал к своим друзьям с возгласом:

— Ну, голуби, есть всё-таки Бог на свете.

Балаганов подскочил от такого заверения. А Козлевич даже гуднул автомобильным клаксоном. И Остап пояснил радостно, как будто он уже знает где клад графини.

— Не здесь мы ищем, детушки, этого Мацкова. А искать надо в Симферополе, в Симферополе, камрадики-голубятики вы мои.

С этого дня все поиски компаньонов переключились в Симферополь. Бендер говорил своим дрязьям:

— Вот почему адресное бюро Ялты и не могло нам сообщить бывший или теперешний адрес Мацкова. Если он жил в Симферополе, то и адрес его там.

Утром компаньоны были уже в Симферополе. И дождавшись открытия адресного бюро, Остап вошел почти вместе со служащими этого заведения при управлении Крымской милиции. Он склонился к окошку и сказал женщине в очках:

— Я разыскиваю своего хорошего знакомого Мацкова…

— Запишите, пожалуйста, здесь… — подала она восьмушку тетрадного листа, — фамилию, имя, отчество, год рождения, товарищ.

Бендер написал: «Мацков М. С., проживал в Симферополе до освобождения Крыма от врангелевцев», и подал её сотруднице бюро.

Она прочла и сразу же наставительно сказала:

— Имя и отчество, надо полностью писать, товарищ.

— Да, но знаете… после ранения не помню… Не то Михаил Семенович, не то Мирон Сергевич… — с сочувствующим видом к самому себе, почти жалостливо ответил великий искатель.

— Ну хорошо, посмотрим, что есть в нашей картотеке. Зайдите пожалуйста через полчаса, товарищ.

— Благодарю, и надеюсь… Хотелось бы увидеть своего друга…

— Друга… — недоверчиво произнесла женщина. И со скептицизмом еще сказала: — Года рождения не знаете, имя и отчество не знаете..

— Да уж так, уважаемая, годы… — отошел от окошка Остап.

Чтобы не нудиться в ожидании, компаньоны съездили на базар, попили пшенной бузы, заполнили ею свои дорожные фляги, и через тридцать минут подъехали снова к адресному бюро.

Бендер всунул голову прямо в окошко, и, улыбаясь, как говорится, на все тридцать два зуба, умиленно спросил:

— Уважаемая товарищ, есть уже адрес Мацкова?

— Да, товарищ, есть. Но поскольку вы не знаете года рождения, имени и отчества, то Мацковых у нас значится целых семь. Но из них на М.С. только два. Вот, пожалуйста, — подала справку сотрудница бюро.

— Надо что-то заплатить? — спросил Остап.

— Нет-нет, справки выдаем бесплатно, товарищ, — последовал ответ.

В справке значилось два адреса: один по улице Лазаревской, а другой — по Нагорной. По первому адресу проживал Мацков Михаил Семенович, по другому Моисей Самуэльевич.

Балаганов, заглядывающий в справку через плечо своего командора, воскликнул:

— Смотрите, Самуэльевич! Как и отчество нашего Паниковского.

— Да, Паниковского братца, — кивнул Козлевич, — верно.

— Вперед, друзья-товарищи, дело зовет, — скомандовал глава единомышленников, затем сказал: — Как известно, голуби, фотографией в основном занимались евреи…

— И сейчас, командор, сколько мы встречали их, и на пляже, и в таких фотографиях, — определил Балаганов.

— В Одессе я знал хорошего фотографа Арона Наумовича, камрады. И что же, как мне известно, ему пришлось уехать за кордон и из-за петлюровцев, и от других погромов… Остановите, Адам, надо спросить, где эта Лазаревская. А в Москве я встречал фотографа Кацмана Шому Изральевича. Отличный человек, скажу я вам, детушки.

— И в Бердичеве, как я помню, Остап Ибрагимович, был фотограф Рабинович, — высказался Козлевич, остановив автомобиль.

— Вы были в Бердичеве, Адам? Интересно… Но об этом потом, когда у нас будет свободное время в нашем уплотненном поиске. Так вот, мы должны начать с Мацкова Моисея Самуэльевича… Но мы поедем всё же по первому адресу, к Михаилу Семеновичу Мацкову, друзья.

— Почему, командор? — обернулся впереди сидящий рыжеволосый член компании.

— Да потому, что сама фамилия Мацков не внушает доверия, что она еврейская, это раз.

— А Моисей Самуэльевич? — не сдавался Балаганов. — Как и у Паниковского ведь отчество, командор?

Остап недовольно смотрел на своего названного брата, который усомнился в правильности решения его, Остапа Бендера, и повторил:

— Это раз. Во-вторых, всегда надо вести дела по порядку. Значится здесь Михаил Семенович первым, — взмахнул справкой Бендер, — значит, к первому и едем.

После распросов выехали на Лазаревскую. Адам Казимирович остановил было «майбах» возле нужного им номера, но Бендер сказал:

— Дальше, дальше, проезжайте, Адам. Нечего нам перед окнами дома блистать своей роскошью.

Автомобиль проехал квартал и высадил Остапа, который пошел к нужному им дому уже пешком. А на вопрос своего обычного спутника при посещениях Балаганова:

— Идти с вами, командор?

Бендер ответил:

— Нет, на этот раз я без радиокомитетчика, Шура.

Зайдя во двор, Остап тут же ретировался восвояси от яростно лающего на него огромного кобеля, на длинной привязи.

— Хозяин, хозяйка — прокричал он.

Из добротного каменного дома под железной кровлей, окрашенной коричневым суриком, вышла женщина в халате, из-под которого до босых ног в чувяках, видны были яркие шаровары. А грудь её и уши украшала намедь из червонного золота. Смуглое лицо и чуть раскосые глаза, расшитая узорами тюбетейка, определяли её национальный вид. «Определенно татарка» — отметил мысленно Бендер и обратился к ней:

— Хозяйка, можно вас на минуточку?

— Сейчас, сейчас, — ответила она, загнала кобеля в будку и притворила её дверцу деревянным щитом. Подошла и спросила:

— Что хочешь, гражданин?

— Мне дали адрес, здесь проживает товарищ Мацков Михаил Семенович?

— Мацков? Нет, дорогой, тут живет Керимов, семья Керимовых. С этой стороны, а, на половине другой дома живут тоже не твои Мацковы, а Абибулаевы. Так что, дорогой, извини, нет тут такого.

— А может быть, жили Мацковы раньше?

— Как раньше, как раньше, — забряцала хозяйка своими татарскими украшениями. — Мы дом как построили, так и живем… Керимовы и Абибулаевы.

— И вы не можете ничего сообщить о Мацкове? — попытался еще Бендер.

— Как могу я сообщить, если ваш товарищ здесь не живет? — повернулась и пошла выпускать собаку хозяйка.

— Вопросов больше не имею, — с удрученным видом Остап отошел от двора и вернулся к машине.

Отыскав нужный дом на Нагорной, Остап с Балагановым отправились ко второму Мацкову.

Во дворе собаки не было и компаньоны поднялись на крыльцо небольшого, довольно обшарпанного приземистого дома под черепицей.

Справа от него были сарайные постройки, полуоб-валившийся флигелек, а дальше у стены этого забытого, очевидно, сооруженьица возвышался штабель дров.

На стук из дверей вышел старик с окладистом бородой и с дымящейся козьей ножкой в руке, свернутой из газеты и набитой крепким самосадом.

— Что скажете, граждане? — пыхнул он довольно ароматным дымком.

— Здравствуйте, папаша, — почти в один голос приветствовали компаньоны старика.

Не ответив на приветствие, курильщик неприветливо бросил:

— Так слушаю вас.

— Нам дали адрес в милиции, — решил говорить с таким хозяином, сославшись на органы власти, начал Остап.

— Что здесь проживает или проживал фотограф Мацков Моисей Самуэльевич, товарищ.

— А-а, в той мазанке-постройке, возможно, он когда-то и проживал, — переменил отношение к пришедшим старик. Очевидно, упоминание о милиции› подсказало ему, что эти люди не иначе официальные. И он продолжил:

— Наверное, проживал лет десяток тому, со своей, значит, семьей, товарищи, в той мазанке, еще пригодной для жизни. А когда, стало быть, начались военные-гражданские дела, он, жена, да двое его детей и выбрались.

— А куда, куда выбрались? — сразу же задал вопрос Остап.

— А кто их ведает, — двинул плечами старик. — У каждого, как известно, свои жизненные планы, товарищи. Выбрались и всё. Так что, тот, кого вы спрашиваете, здесь не проживает. Может, закурите? — протянул хозяин кисет Бендеру, затем Балаганову.

— Не-нет, папаша, мы не курим, вопросов больше не имею, адье, — приложил два пальца к фуражке Бендер.

— До свидания, отец, — махнул старику рукой Балаганов.

Остап со своим помощником вернулся к машине и невесёлым голосом сказал:

— Да, этот Мацков, только диву можно даваться от вопросов: где он, что он?

— Знаете, командор, — обернулся к нему Балаганов, — я вот всё время думаю…

— Это хорошо, названный брат Вася, что вы умеете думать, — посмотрел на него одобрительно Бендер.

— И всё же, зачем нам нужен этот фотограф Мацков?

Автомобиль медленно ехал по улице и Козлевич, взглянул вначале на своего соседа по сидению, а затем взглянул на своего почитаемого директора.

— Зачем? Вот вы всегда, Шура, не додумываете до конца то, о чем вы мыслите, как Спиноза. Объясняю. Если в первой шифровке старпом дает наводку Канцельсону на Мацкова, если во второй шифровке, как нам стало известно от Софьи Павловны, Канцельсон интересуется уже не только самим фотографом, а его фотоальбомом, то вывод: ключ к месту замурованных сокровищ графини находится у этого Мацкова, а вернее, как я думаю, в этом самом фотоальбоме, камрады.

— Ох, как правильно вы говорите, Остап Ибрагимович, как правильно, — приостановил машину Козлевич. — Куда будем ехать? — спросил он его, И в глазах Адама Казимировича светился блеск восхищения своим начальником.

— Выход у нас один, друзья, поездим по симферопольским фотосалонам, может, кто и подскажет нам что-то..

Расспрашивая людей о местонахождении фотосалонов в городе, компаньоны начали колесить по городу. Посетив четыре фотографических мастерских компаньоны ничего нужного им не узнали. И вернулись в Ялту.

В Крым прокралась рыжая осень. Обычно сухая, но в этот день было прохладно, накрапывал дождик. Компаньоны после безуспешных поисков и сытного ужина были дома, Остап просматривал газеты, Козлевич перебирал открытки оставшиеся после их необычной беспроигрышной лотереи, а Балаганов подрёмывал на кушетке. Вдруг тишину комнаты нарушило восклицание Козлевича:

— Остап Ибрагимович, Остап Ибрагимович, смотрите, прочтите — протянул он Бендеру красочную открытку.

— Что случилось, Адам? — воззрился на него Остап. — Вы обнаружили подклеенную к этой открытке сторублевку?

— Нет, нет, Остап Ибрагимович, прочтите вот ту, на обороте.

— Ну? Читаю… «Комфортабельные автобусы «Форд», к услугам курортников Крыма»… Ну и прекрасно, Адам, Вас не покидает мечта открыть свой таксомоторный автопарк?

— Нет, нет, дальше, дальше, Остап Ибрагимович, настаивал Козлевич. — Читайте, читайте! — задвигал своими усами он.

Великий предприниматель-искатель прочел и подскочил с криком:

— Фото Т. М. Мацкова. Вот это да. Вот это да. Спокойно, Ося, спокойно, детушки — начал перебирать открытки Бендер, читая на обороте: — Фото Мацкова, фото Мацкова… Все — фото Мацкова — заключил Остап. — Где же их отпечатали? Ага, вот здесь мелко в сторонке… Крымгосиздат «Симферополь». Ну, Адам, ну, Адам. Это же надо? Больше сотни открыток этих было в наших руках и никто не почитал тыльную сторону. А ну, другие, сколько их там у нас?

Балаганов уже стоял рядом и все трое начали просматривать тыльные стороны этих открыток. Тут были виды горы Джемерджи и Бойдарских ворот, Вид Голубого залива и горы Кошка у Симеиза, дворец Ливадийский и Воронцовский дворец-музей, Ласточкино гнездо и вид на Ялту со стороны моря, гора Дарсан и Никитский ботанический сад, вид Гурзуфа и его шаляпинские скалы-динары и много — много других достопримечательностей Крыма. И всюду на открытках: «фото Г. М. Мацкова».

— Вот вам и Великий Господин случай, детушки, — не покидало возбуждение главного охотника за графским золотом.

— А вот и девушка в море… — рассматривал Балаганов одну из открыток. — Мисхор. Скульптура «Русалка», — прочел он и добавил — скульптор А. Адамсон… и тоже: «Фото Мацкова».

— Мацкова, Мацкова, голуби вы мои, — удовлетворенно потирал руки Бендер. Адам, готовьте машину, завтра на заре мчимся в Симферополь, — не находил себе места он, как человек, который всю жизнь искал свое заветное, великое, а оно оказалось совсем рядом, почти что в его руках. Поэтому великий искатель не в состоянии был успокоиться, узнав всё это. Но потом перестал дохаживать и промолвил:

— Да, еще неизвестно, что нам подкинет этот Г. М. Мацков… Вот именно, командор, — покачал головой Балаганов, — Если по справедливости…

— Снова вы, Шура, со своим неверием… — упрекнул его Остап.

— И со своей справедливостью, братцы, — разгладил свои кондукторские усы Адам Казимирович.

— Да я что… я так… Вы же сами еще не знаете, командор, Адам Казимирович, что нам от этого фотографа, — прилег снова на кушетку Балаганов.

— Но раз старпом с «Тринакрии» написал Канцельсону, значит, тот знает что-то о кладе графини.

— Верно, Остап Ибрагимович, зачем же тому искать этого фотографа, если он бесполезен, а, братцы? — взглянул и на Балаганова непревзойденный автомеханик, снова мечтающий о собственном таксопарке.

 

Глава 3. «Фотографии ваши, но они — не наши»

На следующий день, когда служебный день в учреждениях, организациях и конторах Симферополя только — только начался, Остап уже входил в кабинет директора Крымгосиздата.

— Здравствуйте, Виктор Иванович, — имя и отчество директора Бендер прочел на табличке двери кабинета. — Я к вам по важному делу…

— Очень хорошо, очень, — засуетился Уваров, — такова была фамилия директора. — Прошу садиться, слушаю вас, товарищ…

— Измиров Степан Богданович, председатель общества археологов, — протянул Остап свое киевское удостоверение.

— Очень приятно, — взглянул мельком на протянутый документ, — Чем могу служить? Но мы издательский орган… так что…

— Вот нам и понадобился ваш орган, товарищ Уваров. Вами выпущена замечательная серия художественных открыток, — достал из кармана стопку открыток и ловким движением карточного игрока защелках их краями, как будто собирался сдавать себе и директору для игры. А затем распахнул их веером перед взором хозяина кабинета.

— Да, работа нашего издательства, — не без гордости подтвердил Уваров. — Так в чем дело, товарищ…

— Измиров, повторил Остап, — Степан Богданович.

— Да-да, Степан Богданович… Так что? Вам не нравится что-то в этих открытках? — насторожился Уваров.

— Нет-нет, что вы, Виктор Иванович, наоборот, мне и всем моим сотрудникам очень нравится, очень, — поспешил заверить руководителя Крымгосиздата Бендер. — Дело в том, мы ведем сейчас обширные археологические раскопки. И в Херсонесе, и в Керчи, и в Мангуп-Кале, и в других местах Крыма, где были таврские поселения. И даже здесь, в Симферополе, в Неаполе скифском… — Всё это Остап уже знал как азбуку, Эти названия прочно сидели в голове великого предпринимателя, благодаря его занятиям в библиотеке ВУАКа в Киеве. И, находясь уже в Крыму, добавил кое-что уже из путеводителя.

— Очень интересно, но… — вставил директор.

— Вот мы и желаем сделать заказ вашему издательству, Виктор Иванович. Мы планируем… для наших стендов, которые бы популяризировали нашу археологию для общественности… Закажем у вас множество красочных плакатов наших раскопок…

— Ах, вот как? Нет ничего проще, товарищ Измиров. Ваш заказ, оплата и…. Да, заключаем договор, и по вашему указанию командируем наших фотографов туда, куда вы укажете для съемки.

— Фотографов? Нет, всех не надо. Нас интересует только один ваш фотограф, работы которого все мои коллеги одобрили, с восторгом. Это Г. М. Мацков…

— Этот? Глеб Михайлович, да-да. Он очень талантлив, наш молодой…

— Молодой? — тут же переспросил Бендер.

— Молодой многообещающий фотограф. Не исключено, что его и столичный «Огонек» может пригласить. Он послал туда ряд своих работ.

Вначале Бендер услышав, что нужный ему Мацков молодой, понял, что это не тот, дворцовый фотограф графини, но промолчал. «Может, он сын того Мацкова?» — только и предположил он. И продолжил играть роль археолога-заказчика.

— Вот-вот, нам и надо его работа на благо нашей археологии.

Уваров нажал кнопку и в кабинет вошла полная секретарша преклонных лет. Он спросил:

— Клавдия Петровна, Мацков уже на работе?

— Нет-нет, Виктор Иванович, он еще в отпуске.

— Узнайте в кадрах, когда ему положено вернуться.

— Сейчас, Виктор Иванович, — вышла секретарша.

— Значит, так, товарищ Измиров. Мацков на днях должен вернуться, А пока мы можем с вами заключить наш договор… обговорить всё.

— Прекрасно, очень хорошо, Виктор Иванович, — закивал головой Остап. — Но прежде чем перейти нам к договору, я всё же хотел бы встретиться уже с Мацковым. И уже в его присутствии и заключать наше соглашение.

— Хорошо, нет вопросов, товарищ Измиров… Позвоните, наведайтесь, как только он вернется сразу же и ко мне.

— Прекрасно, — пожал руку директору Остап и, уже выходя из кабинета, услышал громкий голос Уварова, приказывающий секретарше:

— Клавдия Петровна, пригласите Александра Ивановича.

— Какого, у нас их два? — Не дала Бендеру притворить дверь секретарша.

— Бухгалтера, какого же еще… — ответил ей недовольно директор, очевидно, считая, что все должны знать, что сейчас ему нужен именно бухгалтер, а не другой Александр Иванович, не бухгалтер.

«Уж не бывший ли мой Александр Иванович Корейко? — мелькнуло в голове заказчика плакатов председателя археологии-антиквара, усмехнулся он, идя вслед за секретаршей в коридор. Здесь его ждали Балаганов с Козлевичем. Не очень удовлетворенным голосом Бендер сказал им:

— Рано нам радоваться, детушки. Мацков, то Мацков, но не тот, а молодой. На бывшего дворцового никак не подходит…

— Так, может быть, это сын того, командор?

— Или родственник, Остап Ибрагимович, подскажет что-то нам.

— Может быть, может быть — вздохнул Бендер. — Но и он в отпуске, камрады. Через несколько дней вернется, вот тогда мы и проработаем… — начал было Остап и, взглянув в конец коридора, осекся.

Дальняя часть коридора была залита солнечным светом из боковых окон. В этом свете, как для предстоящей киносъемки, шел к директору человек удивительно похожий на подпольного миллионера Корейко.

— Мать честная! Шура, Адам! — бросился к нему Бендер. — Александр Иванович?!

Александр Иванович остановился и удивленно выкатив глаза уставился на тройку незнакомых ему людей:

— Простите, чем обязан, товарищи?

— Извините, это мираж, я ошибся — смутился Остап, что было ему несвойственно.

— Ошиблись… — тихо подтвердили и компаньоны Бендера.

— Бывает, товарищи, бывает, и у меня был недавно такой случай, — улыбнулся двойник Корейко, собираясь рассказать о своем недавнем случае.

Но из приемной появилась секретарша и прокричала:

— Александр Иванович, ну что ж вы? Виктор Иванович ждет вас!

— Иду, иду, простите, товарищи, — пошел к приемной бухгалтер.

Когда сели в машину, Козлевич сказал:

— Остап Ибрагимович, а зачем нам ждать два или еще несколько дней, когда этот Мацков Глеб Михайлович из отпуска вернется. Не проще ли съездить к нему домой, возможно, он уже…

— Да, Адам, вы правильно говорите, я хотел было и сам узнать адрес фотографа в конторе. Но решил не заострять внимание директора на слишком моем интересе. Узнаете его адрес вы камрад, Адам Казимирович, в кадрах этого учреждения. Не всё же время мне вам подсказывать, причину выдумайте сами.

— Иду, Остап Ибрагимович, сейчас сделаю всё, как вы говорите.

Балаганов молчал и в разговор старших не вступал. А когда Козлевич ушел с готовностью выполнять поручение своего начальника, он промолвил:

— Командор, вы заметили, что Адам Казимирович всё больше и больше проявляет интерес к делам нашей компании? Советует, подсказывает.

— Заметил, заметил, Шура. Вот и вы берите с него пример. Больше думайте, советуйте мне, и меньше держите в душе сомнений.

— Да я что, командор, разве сомневаюсь? Вы же сами говорили, что я неплохо думаю.

— Ну, не обижайтесь, братец, я говорю так, чтобы вы не расхолаживались в нашем деле.

Но вот из Крымгосиздата вышел с довольным видом Козлевич. В руках он держал бумажку с адресом фотографа. Остап прочел, улыбнулся и спросил:

— Какую же вы причину выдумали, Адам Казимирович?

— Кадровики, как известно, народ, знаете, — уселся на свое водительское место Козлевич. — Сказал, что я его дядя, привез ему бидончик меда…

Услышав эти слова Остап и Балаганов рассмеялись. И Бендер весело отметил:

— Пошли, значит, по проторенному пути? — смотрел на него с одобрением он.

— Да, уж так, — улыбнулся и Козлевич, включая мотор автомобиля. — Кадровичка и нашла дело фотографа и выписала адрес.

— Ну и прекрасно. Попробуем, возможно, он и дома, детушки.

Да, Глеб Михайлович Мацков был дома. После приезда, он решил пару деньков побыть дома, как это принято было, расслабиться. Жил он в двухэтажном доме, на втором этаже в двухкомнатной квартире. Когда компаньоны вошли к нему, то его супруга, хозяйственного вида женщина лет тридцати, приветливо встретила их. И когда Бендер и, сопровождающий его, Балаганов представились, то из другой комнаты вышел к ним мужчина лет тридцати пяти.

Бендер бегло осмотрел его, взглянул на Балаганова, и уточнил:

— Вы Мацков Глеб Михайлович?

— Да, я. Слушаю вас, товарищи, проходите, пожалуйста, присаживайтесь, — баритональным голосом проговорил он.

Мацков был среднего роста, шатен, с открытым приятным лицом. На нем была свободная комнатная одежда, в руках он держал книгу, которую, очевидно, читал перед приходом гостей. Книгу он положил на тумбочку и, приглаживая волосы, подстриженные «ежиком», повторил:

— Прошу садиться, прошу, товарищи. С чем пожаловали?

— Вы фотограф «Крымгосиздата»? — снова уточнил Бендер.

— Да, им и являюсь, сейчас в отпуске вот… — развел он руки, бросив взгляд по комнате.

— Ну что же… Мы были у вас, говорили с вашим директором по вопросу заказа. А затем решили познакомиться непосредственно с вами.

— Очень приятно, очень приятно, слушаю вас.

— Мы археологи… — и Остап изложил всё то, что он уже говорил директору издательства. — Вот мы и захотели с вами поближе познакомиться.

— И сделать большой заказ, — вставил Балаганов, не оставаясь в стороне от беседы.

— Да, сделать большой заказ для наших многочисленных стендов, не только в Крыму, но и в других городах, — пояснил Бендер.

— Да, это заманчиво, это интересно, как раз я после отпуска и не могу сказать, что чересчур буду загружен.

Бендер уже давно понял, что перед ним не тот Мацков, который им нужен. По возрасту не подходит. Что же, опытный дворцовый фотограф был двадцатилетним? Не мог он быть таким, чтобы графы, князья и знатное дворянство фотографировалось у него. И он спросил:

— А-а, вот скажите, вы, очевидно, потомственный фотограф? — осторожно начал великий психоаналитик, надеясь, что если не этот фотограф ёжик», который им не нужен то, может быть, его отец, брат или дядя наконец, тот Мацков М. С.?

— Представьте себе, нет. Почему вы так подумали? — улыбнулся хозяин.

— А потому, что мы слышали об известном фотографе Мацкове М. С., вот я и подумал, может быть, это ваш отец?

— Нет-нет, ничего подобного. Мой отец — служащий, железнодорожник, а я, как увлекся фотографией с юношества, так и работаю фотографом. Учился у известного мастера.

— У кого? — тут же поспешил задать вопрос Остап. — Уж не того же самого Мацкова. М. С.?

— Нет, о таком я и не слышал что-то… — подумал Глеб Михайлович. — Может быть он крымский… А я из Донбасса сам. Там не слышал о таком, товарищи.

— И никто из вашей родни тоже не был фотографом? — спросил рыжеволосый компаньон Бендера. Остап скучным взглядом посмотрел на своего названного брата и промолчал.

— Понятно, уважаемый Глеб Михайлович… — вздохнул он и невольно произнес: — Железнодорожник, не фотограф.

— Это имеет какое-то значение для вашего заказа? — чуть настороженно спросил Мацков, — но как говорится: «Федот, да не тот». — Нет, если биография моя, то смею вас заверить… и в кадрах наших всё сказано обо мне, как положено.

— Да, нет, уважаемый Глеб Михайлович, что вы, это я так.

— А я, товарищ Мацков, вот тоже, родители мои не были механиками, а я вот… — сказал и запнулся Балаганов, осмыслив, что говорит не то, что надо.

— Да, выучился он, и пошел по линии археологии, — осуждающе смотрел на своего помощника покачивал головой Остап. Поняв, что им здесь делать больше нечего, он всё же еще спросил: — Значит, вы ничего не можете нам сказать об этом знаменитом крымском фотографе, и не слышали о нем даже?

— Абсолютно ничего не могу сказать, и не слышал о таком.

— Вопросов больше не имею, товарищ Глеб Михайлович, — встал Бендер. — Встретимся уже у вас, когда выйдете из отпуска. Тогда и обсудим с вашим директором наш договор.

— Очень буду рад посотрудничать с вами, товарищи, — провожал «заказчиков» хозяин.

— Может, чайку попьете? — вышла из кухни хозяйка.

— Нет-нет, благодарствуем, спасибо… В другой раз. Компаньоны распрощались с Мацковыми и в невеселом настроении вышли к автомобилю с Козлевичем.

— Как я вам говорил, Адам и Шура, — сказал Остап, садясь на свое командорское место, — везет не везет, но когда-нибудь повезет. — Да, детушки, это не тот Мацков и не те его возможности.

— Смотрите, фотограф и его жена на нас смотрят из окна, — помахал рукой прощально в сторону дома Балаганов.

— Тем лучше, наш вид с лимузином вселяет в них надежду, на выгодный заказ, — усмехнулся Бендер.

И не знал он, что эти слова через какое-то время явятся действительно реальными, вещими нового гениального дела великого предпринимателя и его верных компаньонов. Но об этом будет рассказано в другом романе.

Когда поехали Остап, поразмышляв, с досадой сказал:

— И что за таинственный такой этот фотограф Мацков? — Интересно… — посмотрел он на часы. — Канцельсоны посещали Фатьму Садыковну с таким же вопросом? А? — спросил он затем своих камрадов, взглянувших с немым вопросом на него. — А ну, поехали, граждане-товарищи, в Саки. Как у нас с бензином, Адам?

Козлевич вдруг рассмеялся, говоря:

— Поскольку нас в пути, Остап Ибрагимович, не ждет бочка авиационного бензина, помните? То наш «майбах» заправлен и в Ялте, и здесь, когда на базаре вы бузой баловались. Да и с баками запасными я не расстаюсь, братцы.

Проделав путь от столицы Крыма до грязелечебного городка Саки за неполных получаса, «майбах» компаньонов уже въезжал в знакомые ворота санатория. Но одну из бывших горничных графини компаньоны на её службе не застали. Пожилая женщина из медперсонала сказала:

— Она с мужем в Евпатории сейчас, товарищи.

— А где её можно там найти, уважаемая? — мило улыбаясь ей, спросил Бендер.

— А вот чего не знаю, того не ведаю, товарищи. В отпуске они, вот и поехали. — Помолчав, разглядывая Бендера и Балаганова в их нэпманском одеянии, она промолвила: — И что это к ней все…

— Кто все, уважаемая? — подвинулся к ней Бендер.

— Да приезжали к ней тут… Дама такая, значит, нарядная, а с ней мужчина такой… важный, не русский видать. Родственниками они Фатьме представились, тоже расспрашивали как её найти, значит.

— Спасибо, уважаемая. Спасибо. Вопросов больше не имею.

— А хотя и имеете, так что я еще могу сказать, товарищи.

— Вот видите, Шура, если бы им не нужен был Мацков, а вернее его альбом, вряд ли Мишель из Севастополя приехал бы сюда. Важно это? Или нет, камрады?

— Важно, командор, — согласился компаньон-молодец.

— Известное дело, Остап Ибрагимович, раз они и сюда пожаловали, — подтвердил Козлевич. — Куда едем? Возвращаемся в Симферополь, или в Евпаторию, искать эту самую Фатьму?

— В Симферополь… В Евпаторию незачем нам уже ехать, если бы даже и знали, как там найти сакскую горничную. Мы выяснили то, что хотели выяснить, друзья.

Балаганов отпил из фляги немного бузы, когда «майбах» уже выезжал из грязелечебного санатория, а затем сказал:

— Командор, Адам, помните, как в прошлый раз мы здесь вкусно поели. Не посетить ли нам туже харчевню?

— Да, время и покушать за весь день, — согласился на этот раз без предисловий Бендер.

Проехав по центральной улице к базару, они остановились у распахнутых дверей с вывеской: «Шашлыки. Чебуреки. Шурпа и вино». Заняв столик, заказали обильный обед-полдник. И когда ели, сидящий напротив окна Козлевич вдруг произнес, так как до этого все молчали, занятые едой.

— Братцы, а там фотография, вывеска её…

Остап, наслаждаясь пахучим шашлыком, после шурпы, сделал глоток вина и без всякого энтузиазма промолвил:

— Зайдем, на всякий случай…

— Нам уже по привычке, — усмехнулся Балаганов.

Бендер взглянул на него, но промолчал, держа в руке свернутый вдвое чебурек.

После еды компаньоны зашли в сакскую фотографию. Она размещалась в домике непривлекательного вида, с окнами, с наружными на них синими ставнями. А когда вошли в комнату со скрипучим дощатым полом, то у великого искателя сразу же пропало желание что-либо спрашивать у молодого фотографа с тонкими усиками, который, накрывшись черной материей, устанавливал видимость своего аппарата, направленного на посетителя, с видом замороженного, чинно сидящего, держа руки на коленях, и смотря выпученными глазами в объектив аппарата.

— Будем фотографироваться, товарищи? — освободил голову фотомастер от своего покрывала. — Один момент, спокойно, снимаю, — это он уже сказал застывшему клиенту, и после магниевой вспышки, еще сказал ему: — Всё, товарищ, вы свободны. За карточками — завтра. — вытащив кассету из фотокамеры понес её за шторы в проявочную.

— Может быть и нам запечатлеться, командор?

— Еще успеете, Шура, если ваше обличье понадобиться УГРО, — ответил Бендер.

— Так как будем сниматься, товарищи? — вышел из-за штор фотограф. — Группой или по одному?

— Спасибо, мастер, но нас интересует фотограф по фамилии Мацков, — без малейшей надежды спросил Бендер.

И это подтвердилось, когда тот, подняв бровки от такого вопроса, а может быть, от разочарования, что вошедшие не собираются фотографироваться ни группой, ни по одиночке, ответил не совсем мягко:

— Нет такого здесь, товарищи. Я Сидоров, а Мацкова… И не слыхал о таком даже, — с сожалением смотрел он на не состоявшихся трех его клиентов.

— Вопросов больше не имею, мастер, — пошел к выходу Остап, а за ним и его «камрады».

— Так не желаете фотографироваться? — сделал последнюю попытку тонкоусый фотограф.

— Времени нет, уважаемый, ищем фотографа Мацкова, вот если бы…

— Да, товарищ, но на обратном пути, мы бы могли, — подпрягся Балаганов, вселяя надежду на заказ фотографу.

— Если так, могу посоветовать, — вышел вслед за компаньонами фотограф. — Вам надо обратиться в Дом обслуживания населения Крыма, товарищи. Там, возможно, и знают, — восхищенно смотрел он на «майбах».

— Дом обслуживания населения Крыма? — остановился Остап, с интересом глядя на советчика. Ваша фотомастерская тоже входит туда?

— Туда, туда, — закивал фотограф. — И расценки поэтому у меня ниже, чем у частника.

— Учтем, товарищ. Спасибо за совет, на обратном пути и заедем к вам. А где находится Дом товарищ?

— В Симферополе, на Пушкинской, где же ему быть. Так заезжайте, буду рад вас обслужить. Посмотрите мое качество… — указал он на стенды с фотокарточками прикрепленными к половинчатым створкам двери.

— Да, хорошее, смотрели уже, товарищ, — поспешил сесть в машину на свое командорское место Бендер. — Адье, товарищ! — приложил он два пальца к фуражке.

Выпустив струйку сизого дымка, автомобиль помчался на выезд из этого курортно-лечебного городка. Бендер молчал, а затем сказал, укоризненным тоном голоса:

— Я очень недоволен собой, друзья. Не додуматься до такой простой вещи. Не знать о конторе обслуживания. Частные-частные, но есть же и государственные фотомастерские.

— Вот именно, командор, где и расценки ниже…

— Причем здесь расценки, причем? Шура? Разве нам это надо? — раздраженно проговорил Остап.

— Нет, я просто… — промямлил Балаганов.

— Просто, просто, — передразнил его командор. — Просто…

— Просто, — кивнул Балаганов. — И вы не додумались до простой вещи, если по справедливости, — поджал губы, отвернув голову в сторону, отметил мстительный бортмеханик — запасной водитель «майбаха».

 

Глава 4. В «Доме обслуживания населения Крыма»

В Симферополе компаньоны выехали к вокзалу, а затем поехали по Салгирной улице перерезающей город почти надвое. С нее свернули на Пушкинскую, где располагались самые солидные учреждения и изысканные торговые заведения.

Балаганов читал надписи на них вслух:

— Кондитерская Абрикосова, Гастрономический магазин братьев Шишман, — вдруг воскликнул: — Как в Одессе, кафе Фанкони!

— Их несколько на юге России, Шура, — пояснил Бендер.

Проехали городской театр и парадно-вычурное здание с сохранившейся, хотя и забеленной надписью: «Варьете Ша-Нуар» и витринно-рекламные фасады бывших кинотеатров: «Баян», «Лотос», "Ампир». У трамвайного поворота с бывшей Екатерининской на Пушкинскую, «майбах» остановился у двухэтажного каменного дома с вывеской над входом: «Дом обслуживания населения Крыма».

— Хотите сделать заказ, товарищи? — спросила женщина вошедших в контору Бендера и Балаганова. Она сидела за небольшим столиком с квитанциями и разными бумагами.

— Нет, уважаемая, нам нужен фотограф Мацков, к нему мы.

— А-а, так это по коридору салон направо, — углубилась она снова в свои записи.

— Так что будем снимать, товарищи? Какие заказы? Групповые индивидуальные, или портретные работы? — услышали компаньоны вопрос от фотографа средних лет, в тюбетейке.

— Нет-нет, товарищ. Нас интересует только фотограф Мацков М. С., — пояснил Бендер.

— А-а, Мацков… Такого я не знаю, у нас он и не числится. Может, директор наш знает, он давно здесь работает, а я только второй год. — Вашу квитанцию, гражданочка, сейчас посмотрим… — обратился он к уже вошедшей женщине-заказчице. — Так что, товарищи… Пройдите по коридору, там кабинет директора… — указал он рукой. — Он всё знает, давно работает… — повторял фотограф, перебирая фотокарточки, чтобы отыскать нужные по квитанции.

— Благодарю, товарищ, — пошел Остап в сопровождении своего друга и помощника по коридору.

Кабинет директора был без приемной и дверь его выходила прямо в коридор. На двери висела табличка: «Директор. Цмель Моисей Аронович». Бендер постучал и, не ожидая ответа, открыл дверь. В кабинете сидел пожилой человек в очках. На столе перед ним лежали счеты, костяшками которых он ловко щелкал, а затем подсчет заносил в конторскую книгу. Сдвинув очки на лоб, он посмотрел на вошедших, кивнул и молча указал посетителям на стулья у стола. А сам вновь защелкал счетами, ведя запись в книге. Бендер хотел было поприветствовать хозяина кабинета, как положено, но воздержался, видя как тот сосредоточено подсчитывает свою «сальдо-бульбу», как Остап называл эту счетоводческую операцию. И только когда директор подбил итог, записал в книгу, он произнес:

— Здравствуйте, товарищ директор.

— Здравствуйте… — промолвил и Балаганов.

— Здравствуйте, товарищи, чем могу послужить вам? — последовал ответ, снова сдвинул очки на лоб директор.

Это был человек удивительно схожий по своему виду с мариупольским Саввой Саввичем Мурмураки. Лысоват с остатками седых волос, кругленькой комплекции, но опрятно одет. Вид его был несколько интеллигентным. Лицо с правильными чертами, но усталое и даже несколько озабоченное, о чем говорили несколько выпуклые глаза под густыми бровями. И Бендер подумал: «Уж не этот ли сам Мацков Моисей Самуэльевич?», но тут же отбросил эту мысль, как не реальную. И он представился как уже было не раз, что он из газеты, а его товарищ из радиокомитета, а потом сказал:

— Нас интересует фотограф Мацков М. С., фотографические работы которого мы собираемся публиковать.

— И устроить радиопередачу, уважаемый товарищ директор, — вставил поспешно Балаганов, глядя почему-то не на директора, а на своего предводителя.

— Мацков, говорите? М. С.? Фотограф? Такого у нас нет, товарищи. Я не знал такого никогда. Может быть, Мацкин? Так это да. Моисей Семенович Мацкин… — повторил как-то вспоминательно хозяин кабинета. — Был такой, знал я его, да и многие его знали, очень известный был фотограф. Снимал всех знатных людей, дворцовых, я бы сказал, их владельцев. Портреты их делал. Но фотографировал он сам только дворян, товарищи. Других снимали его фотографы. Он был большим хозяином, у него было несколько фотосалонов по Крыму. И говорили, что фотомастерские были у него и в других краях, я вам скажу.

Компаньоны слушали директора, затаив дыхание, боясь пропустить хотя бы одно слово из его не совсем грамотных выражениях. Не перебивали руководителя конторы обслуживающей населения Крыма.

— Если вас интересует этот Мацкин, то да, был такой, — замолчал директор, сбросив косточки на одну сторону счет.

И видя, что хозяин уже высказался, Бендер заторопился с вопросом:

— А где он, где он живет? Дорогой товарищ?

— Где он сейчас живет? — опустил очки на переносицу директор и поверх них взглянул на Остапа. — Где живет, никому неизвестно. Революция, война, всё перемешала, я вам скажу, — вздохнул он.

— А жил где? — тут же задал вопрос Бендер.

— Жил? — удивленно посмотрел уже без очков, которые он успел снова поднять на лоб, переспросил хозяин кабинета. И обведя свой кабинет взором еще раз произнес:

— Жил? Вот здесь и жил, где вы сейчас и сидите, товарищ. Это весь его дом, здесь была его фотостудия, где сейчас работают наши фотографы, фотолаборатория, а на втором этаже, как мне известно, располагались его жилые комнаты. Очень богатый был человек, состоятельный, имел свой фаэтон, автомобиль, чтобы разъезжать по дворцам, когда его приглашали. Да-а… — протянул со вздохом глава обслуживания крымского населения. — Жил, ничего не скажешь, — прервался он.

— А где он? Где же он сейчас? — ворвался в паузу Бендер.

— Да, сейчас? — выпалил и Балаганов.

— Где? Как где? Где же он может быть? Как вам известно в Крыму было ой-оеё, что было, если вспомнить. То революция, то немцы, то французы-англичане, то Деникин, потом Врангель. И власть теперешняя сейчас, товарищи. Так где же он может быть, хочу я вас спросить. Конечно же, в загранице. Оставаться здесь, когда он верно знал, что всё это, — обвел рукой свой кабинет, — у него заберут. А его самого… — не договорив, недвусмысленно развел руками директор.

— Ясно, — упавшим голосом протянул Остап.

— Да, час от часу не светлее, — кивнул своему командору Балаганов и, наклонив голову, уставился на директора обслуживавшей конторы.

— Значит, ничего другого вы нам сообщить больше не можете?

— Что же я могу вам еще сообщить, товарищи. Я вам рассказал всё, что знал. Я в то время работал не у него, фотографией я и не занимался, обшивал людей, портным был, товарищи. А вот мой постоянный заказчик — так тот да. Служил у хозяина лаборантом…

— Лаборантом? — переспросил Балаганов. — Как это?

Бендер сунул ногу к своему помощнику и стукнул его по туфле.

— Как это? Лаборантом, который проявляет пластинки, закрепляет и делает уже фотографии. Вы что, молодой человек, не знаете разве?

— Да, это… Мы газетчики это хорошо знаем, — вставил Остап, хотя и он не совсем был знатоком всего фотографического процесса. — А радисты… радиокомитетчики могут этого и не знать.

— Да, понимаю, разве можно всё знать, — согласился директор.

— А где можно повидать нам вашего постоянного заказчика и поговорить с ним? — спросил, обнадеживая сам себя, что узнает еще что-то у этого лаборанта Бендер. — Как имя, отчество его?

— Зовут? Звали вы спрашиваете? Насколько я помню, господином Мильхом его звали, а вот отчество… — задумался директор. — Не помню его отчество, товарищи, — поджал губы он виновато.

— Ну, а как его найти? Как его найти? — задал вопрос Остап, который он уже не раз задавал в своем поиске.

— Вы меня спрашиваете как его найти? Если бы он был в живых, то, может быть, я бы вам и подсказал. Он был связан с подпольем, с красным подпольем, так врангелевцы его арестовали и расстреляли. Ему не повезло, как мне. Я удачно скрылся, ведь я тоже помогал подпольщикам, хотя не могу называться героем освобождения Крыма, по некоторым обстоятельствам.

— Так, так… Но мы, молодые, с уважением относимся к таким каким являетесь вы, уважаемый Моисей Аронович. Так говорите, его расстреляли?

Балаганов так и порывался задать свой вопрос, но после пинка ноги командора, молчал, как в рот воды набравший.

— К сожалению, товарищи. Расстреляли, несмотря на то, что брат его был мичманом у тех же врангелевцев. А сестра его служила во дворце «Кичкинэ», это возле Ялты, если вы знаете. Тоже важная особа была, как мне известно. У неё в любовниках ходил белый капитан. Она как-то приезжала с ним на автомобиле в Симферополь. А вот ее брату, как я уже говорил, не повезло, погиб, как поется в песне «за правое дело», — усмехнулся Цмель.

И Остап понял его усмешку как скепсис, хотя и относится к советской элите, находясь на должности директора. Но, очевидно, не в восторге от теперешнего «правого дела», и Бендер настоятельно спросил:

— И всё же, может, у родителей можно узнать что-нибудь? О их сыне? Если живы они, конечно, да и брат, сестра…

— Ну, адрес я вам назову, конечно, улицу… Там найдете, если надо… — открыл он стол и начал копаться в ящике его. Компаньоны терпеливо ждали, а он говорил: — Если так вам надо для вашей газеты и радио… Посмотрю в своих старых записях…

— Да-да, посмотрите, пожалуйста, Моисей Аронович, мы будем вам очень благодарны.

— Может и о вас несколько слов скажем… — промолвил Балаганов, глядя на Бендера с немым вопросом: «Правильно сказал я, командор?».

Остап кивнул, склонив голову, что, мол, одобряет эту вставку, несмотря на свой недавний запрет названному брату Васе выступать в их важном разговоре.

— Так вот… Своих заказчиков я записывал… Нашел, имя, отчество есть… Мильх Виктор Карлович, Гимназический переулок… номера дома нет. Проживал может с родителями, может и с женой… или еще с кем, как я могу знать. Я с ним не поддерживал отношения. И во время подпольной работы, а так… — покачал головой бывший портной.

— А сестра его, вы с ней не встречались? — задал вопрос Остап.

— Конечно, нет, как же я мог с ней встречаться, — снял очки Цмель и начал их старательно протирать фланелькой. — Встречаться… — повторил он свое, — когда врангелевцы и знать дворянская уплыли морем. И сестра Мильха с ними, наверное… С офицером жила она, как я говорил, что видел её разъезжающей в машине. Красивая была такая, молодая, нарядная, какой я её видел.

— И фамилия у неё, наверное, тоже Мильх?

— А вот имя её не знаю, — одел очки и посмотрел сквозь них на «газетчика». — А если замуж вышла, то и фамилия, может, у неё другая, товарищи.

— А сейчас у вас фотографы все новые?

— Конечно, где же наберешься старых на советскую зарплату, — усмехнулся Моисей Аронович. — Кто опытный и с деньгами свое дело пооткрывали, а кто нет… Пришлось разных приглашать, опытные не опытные, но работаем. Вот так, что могу вам сказать на все ваши вопросы, товарищи.

Поблагодарив Моисей Ароновича, компаньоны, обнадеженные узнанным, вышли уже на вечернюю Пушкинскую улицу.

Когда он и его помощник сели в машину, Остап сказал:

— Номер дома в Гимназическом переулке нам неизвестен, поэтому завтра снова в адресное бюро, камрады.

— В адресное бюро? Нашли Мацкова? Остап Ибрагимович? — спросил обрадовано Козлевич.

— Нет, Адам. Искали не ту фамилию, не Мацков, оказывается, а Мацкин, — и Остап поделился полученными сведениями со своим непревзойденным автомехаником. И закончив, распорядился: — Ночуем в знакомой нам гостинице…

— Но и поужинать надо, командор, — обернулся к нему Шура.

— И поужинаем, детушки. А завтра утром снова в бой.

После ужина и поселения в гостинице два компаньона вышли прогуляться по ночному Симферополю. Козлевич остался отдыхать в автомобиле. Бендер был задумчив и с Балагановым почти не разговаривал, рассуждая, как это было часто.

Походив мимо ярко освещенных витрин кинотеатров, магазинов, кафетерий и кондитерских, Остап и Балаганов вышли на Салгирную к базару. Там всё еще толкался народ, продавцы зазывали покупателей, устало расхваливая свой товар.

В эту ночь Бендер и Балаганов спали в одном номере, без женщин, которые напрашивались на знакомство, когда они прогуливались. Козлевич остался в автомобиле, сторожил его.

До открытия адресного бюро, сидя в машине, Остап говорил своим компаньонам:

— Конечно, визит к родителям фотолаборанта-под-польщика, если они даже и живы, ничего нам не даст. И за хозяина их сына они навряд ли нам что-либо сообщат, друзья-искатели. Но всё же попытаемся что-нибудь узнать. Поскольку их сын был исполнителем, обрабатывал заснятые материалы заведением Мацкина, то должен и знать что-то…

— Да, он, а не его родители, Остап Ибрагимович, — вздохнул Козлевич.

— Если бы жив был бы, этот фотолаборант, командор.

— Конечно он же и карточки для этого фотоальбома печатал, проявлял и закреплял, — говорил Бендер, как будто не слыша замечаний своих единомышленников.

— Нет человека в живых, а вы, командор, говорите…

— Да, резонно, Шура, резонно, — оторвался от своих размышлений Бендер. — Я и говорю, всё это туманно и неопределенно, но… — сделал паузу Бендер.

— Посетить этот адрес нам следует… — закончил за своего предводителя Козлевич.

— Нам надо после этого, камрады, посетить и дворец «Кичкинэ». Там, может быть, отыщется сестра фотолаборанта, которая гуляла с офицером белых.

— Надо, Остап Ибрагимович, надо, — согласился Козлевич. Балаганов молчал, чувствовалось, что он не доспал и сейчас подремывал, откинувшись на мягком сидении.

Бендер еще немного вслух поразмыслил и, взглянув на часы, вошел в адресное бюро, куда прошли уже служащие.

Та же самая сотрудница за окошком адресной конторы Бендеру сказала:

— И снова ищете друга, а года рождения не знаете, товарищ.

— Не знаю, — вздохнул Остап.

— Ну что же, посмотрим. Через тридцать минут получите справку.

— Очень вам благодарен, товарищ, — пошел Бендер к ожидающим его друзьям.

Через полчаса великий искатель снова был в адресном бюро и вышел оттуда с бумажкой в руке. Компаньонам, сидящим в автомобиле, он скучно сказал.

— Такой фамилии с именем и отчеством таким в адресной конторе не значится.

— А может быть, с другими именами и отчествами? — тут же спросил Балаганов.

— Послушайте, Шура, неужели вы думаете, что я не выписал бы с этой фамилией и других? С разными именами и отчествами? Не одного Мильха не оказалось, — сердито промолвил Остап, усаживаясь на свое командорское место.

— Да, дело осложняется, Остап Ибрагимович, — повернулся с переднего сидения боком Козлевич к своему директору. — Расстреляли беляки, так что же, нигде не числится такой? — покачал готовой он.

— И мне удивительно, — кивнул головой Остап. Вынул коробку «Дюбека» и закурил. Это обычно он делал редко и по двум причинам: когда ему надо было сосредоточиться над проблемой, и когда ему нужно было для беседы с нужным человеком.

— А может, тот директор сказал нам неправильную фамилию этого лаборанта? — обернулся лицом к Бендеру Балаганов.

— Может быть, может быть… Иди знай какая правильная фамилия этого лаборанта? Одна буква, Шура и Адам, уже путает карты. Уже адресники не могут найти. Скажем не Мильх, что по-немецки молоко, а Мельх, не Мильх, а Милях, Милян, Мулян, Мялян, вот вам и задача, друзья. Как и Мацков не Мацков, а Мацкин. Мы с ног сбились, ища Мацкова, а он Мацкин, — всё больше и больше выражал свое недовольстве Бендер. — Убедились?

— А может, Остап Ибрагимович, поехать нам по этому самому Гимназическому переулку да расспросить людей. Если не Мильха, так кто-то похожую на эту фамилию нам и подскажет, — пригладил усы Козлевич.

— Ну, Адам Казимирович, вы в последнее время всё подсказываете дельные предложения, — похвалил его Бендер. — Верно, попытаемся, камрады. Курс на этот самый школьный переулок.

Чтобы к нему проехать компаньоны по пути спрашивали только у пожилых людей, которые могли бы подсказать правильное направление, так как Гимназический переулок наверняка был уже переименован в какой-то угодный советам. Нашли они его всё же без особенных трудностей. А когда въехали в него, то без сложностей нашли и дом, где раньше проживали Мильхи. Этот дом они отыскали, когда разошлись по переулку и начали опрашивать тамошних жильцов. И первому кому повезло в этом поиске, был Балаганов. Что да, действительно в этом доме проживали люди под фамилией Мильхи, а сейчас там жили совершенно другие жильцы, поселенные туда городскими властями.

Хозева — мужчина средних лет, в прошлом буденновец и его жена, помоложе, в красной косынке, окруженная двумя детьми, подтверждали, что в этом доме жили Мильхи до них. А кто он, фотограф или фотолаборант, им не известно. Знают они только, что Карловича врангелевцы расстреляли, как подпольщика, хозяин погиб на войне, а хозяйка потеряв сына и мужа, несколько лет тому назад, как умерла.

— А была еще у него сестра, дочь хозяев, где она, не подскажете? — выслушав всё это спросил Бендер.

Хозяева стояли во дворе, напротив троих компаньонов, глазели на них, на их сверкающий лаком автомобиль, но в дом не приглашали. И на этот вопрос хозяйка ответила:

— Говорили, что проживала она, эта самая их дочка на Южном Берегу, а где не знаем.

— И брат того, кого вы ищете, вроде, моряк, тоже был у них. Но тот, говорили, у белых мичманом ходил. Где, что с ним, тоже сказать не могу, — курил хозяин папиросу, которой угостил его Бендер.

— Ну что ж… Нам остается только поблагодарить вас за сказанное нам. До свидания, товарищи, — пошел со двора Бендер в сопровождении своих единомышленников.

Получив сведения о фотолаборанте, Остап сидел в задумчивости, осознавая, что его поиск поставлен в тупик. Молчали и его компаньоны. Они уже отъехали от дома, где когда-то проживали Мильхи и настроение у них было совсем невеселое.

— Поехали, Адам, к базару, попьем бузы, — тихо проговорил Бендер. — Попьем и подумаем, что делать нам дальше.

Утолив жажду, хотели уже было садиться в машину, но Козлевич придвинулся к своему начальнику и тихо сказал:

— Если не ошибаюсь, Остап Ибрагимович, то посмотрите, по базару пробираются алупкинский экскурсовод Березовский, а за ним его женушка.

— Да ну? — и Остап устремился сквозь толпу к Березовским. И представ перед ними, приветствовал их:

— О, Петр Николаевич, дорогая Ксения Алексеевна, какими судьбами!

— О, рад видеть вас, Богдан Османович — распустил лицо в улыбке верный бывший служака дома Романовых.

— Я тоже рада вас видеть, Богдан Османович, — заулыбалась Березовская.

— Приехали на могилку нашего сынка, помянули, царствие ему небесное, да вот, попутно кое-какие покупки решили сделать, — пояснил Петр Николаевич. — И домой…

— Понятно, уважаемые, ясно, — продолжал умиленно смотреть на чету Березовских Бендер. — Если домой, то милости прошу в наш авто, когда сделаете покупки. Мы собираемся тоже ехать в Ялту. Так что, прошу вас.

— О, это просто сказочно будет, правда, Петр — воскликнула Ксения Алексеевна. — Так будем благодарны, так благодарны…

— Ну что вы, что вы, Ксения Алексеевна, по пути ведь… Как же не помочь нашим дорогим Березовским.

— Сейчас же, сейчас же, едем с вами, уважаемый Богдан Османович, мы всё уже купили, так что… — заверил Березовский.

— Не спешите, не спешите, будем ждать, покупайте еще всё, что вам надо.

Березовские заспешили купить еще что-то, а Бендер вернулся к машине и сказал:

— Окажем услугу нашим дворцовым друзьям, камрады. Прихватим их с собой.

— Да, конечно, Остап Ибрагимович, полезные люди, — ответил Козлевич.

— И могут оказаться еще более полезными, если уж так, — отметил Балаганов, кивая головой.

Вскоре «майбах» уже с пятью седоками покинул столицу Крыма и мчался по серпантине к Ялте. Говорили обо всем. Петр Николаевич, как отличный знаток Крыма был незаменимым гидом в пути. Указал компаньонам-искателям на памятник Льву Николаевичу Толстому, который в молодости воевал в Крымско-турецкую войну, место сражения русских войск с турками, где великий полководец Михаил Илларионович Кутузов потерял глаз. А когда проезжали место, где во время сильного землетрясения в 1927 году, произошел обвал горы и похоронил целое селение, Петр Николаевич поведав об этом, указал:

— А дальше, граждане-товарищи, гора «Джемерджи». И если вы присмотритесь к её вершине, то увидите отчетливый профиль царицы Екатерины Второй…

И три единомышленника уставились на вершину горы, так как дорога шла спуском и Козлевич остановил автомобиль, чтобы не совершить аварию.

— Ой, правда, правда, Петр Николаевич — воскликнул Балаганов, привстав с сидения и приложив ладонь ко лбу полочкой.

— Верно, братцы, голова и схожая с дамой не иначе, — отметил Козлевич.

— Похожа, похожа, ничего не возразишь… — согласился и Бендер. — Неужели природа так?

Когда поехали, Березовский продолжил:

— Любопытная история этого творения, друзья. Нет, это не природное творение, а высекал в камне один купец, как гласит легенда. Он поднимался к вершине и отесывал камень не протяжении многих месяцев и даже лет, готовя сюрприз царице, которая должна посетить Крым. И как видите, его творение и по сей день стоит профилем к дороге, а анфасом к морю. Видите, мы уже видим море у Алушты.

Многое еще рассказывал интересного компаньонам Березовский. И о самой Алуште, и о горе «Медведь», и о Гурзуфе, и о месте, где останавливался A. C. Пушкин, когда гостил у Раевских и о многом другом. И когда проезжали Никитский Ботанический сад, он, увидев, как какой-то фотограф у дороги снимет группу туристов вдруг сказал:

— А вы знаете, Богдан Османович, тем чем интересовались вы, интересовались и супруги из Севастополя. Анна Кузьминична, бывшая горничная загородного дома Воронцова в Симферополе и её заграничный супружец, греческий негоциант.

— Он такой же греческий негоциант, как я китаянка, — вставила Ксения Алексеевна.

Остап рассмеялся и спросил:

— Это почему же у вас к нему такое неверие, Ксения Алексеевна? — Да потому, как я понимаю, он типичный негоциант не греческий, а скорее всего еврейский.

После того, как смех в машине затих, Бендер спросил:

— Так чем же они интересовались, господа дворца служивые?

— Да тем же дворцовым фотографом Мацковым, как и вы. Расспрашивали, где его найти, где проживает, проживал. И не осталось ли по какой-нибудь случайности его знаменитого фотоальбома.

— А еще он сказал, — перебила супруга Ксения Алексеевна, что никак не соответствовало бывшей выпускнице из института благородных девиц, и это было объяснимо, так как за годы правления гегемона пролетариата культура её поведения неузнаваемо изменилась. Петр Николаевич укоризненно посмотрел на неё и хотел продолжить, но она опередила его словами: — Да, сказал, что если мы встретим когда-либо этого фотографа, Мацкова, как он его называл, то мы должны спросить у него за сколько он продаст свой фотоальбом с известными лицами и что он заплатит очень щедро за этот самый фотоальбом.

— И что за таинственный этот альбом — хлопнул себя по колену рукой Бендер.

Но в это время Петр Николаевич вновь стал гидом и до Ялты успел кратко рассказать компаньонам о Никитском ботаническом саде и о Массандре, о её многолетних винных хранилищах князя Голицына.

А когда «майбах» въехал в Ялту, то Бендер распорядился;

— Адам, поезжайте, в Алупку, доставим наших уважаемый друзей к их дому.

Березовские были несказано благодарны за такую услугу и Петр Николаевич по пути вновь поведал интересное о царском дворце Ливадия, Ореанде, Золотом пляже, дворцах Юсупова и Дельбер. Не забыл он упомянуть и о дворце «Кичкинэ». И когда он упомянул о нем, то Бендер тут же спросил:

— Петр Николаевич, а нет ли у вас знакомых людей, которые служили в свое время в этом самом «Кичкинэ»?

К только Березовский собрался было ответить, как Ксения Алексеевна тут же опередила его:

— Как нет, разумеется, имеются, Алиса Евгеньевна Абанина, бывшая гувернантка детей владельцев дворца. Управляющий…

— Нет, Ксения, как мне известно, Апостолов Александр Михайлович уже покинул Крым, — поправил супругу Петр Николаевич.

— Ах, да, его фамилия Апостолов…

— Его долго притесняли власти допросами и разными подозрениями, вот он и решил уехать, — вздохнул Березовский.

— Ну еще наш знакомый, тоже гувернёр, а сейчас завхозом там служит, Владлен Яковлевич… — добавила Ксения Алексеевна.

— Сейчас там санаторий, граждане-товарищи, так что Владлену Яковлевичу Денисову и удалось пристроиться, как и мне экскурсоводом, — усмехнулся Березовский.

— Многим так пришлось, — подтвердила Ксения Алексеевна.

— А служанку Мильх, вы знали?

— Мильх? — посмотрела на супруга Ксения Алексеевна?

— Не приходилось знать, — ответил Петр Николаевич.

— Да и я не слышала такую фамилию, — подтвердила Березовская.

— Она имела какое-нибудь отношение к Елизавете Андреевне? — немного помолчав, спросил Петр Николаевич.

— Нет-нет, к ней интерес по другой причине. Графиня Воронцова-Дашкова это была великая графиня своего времени, как надо полагать, — промолвил Бендер.

— Это верно, — вздохнул Березовский. — Вся её родословная тесно связана с многочисленной аристократической родней: Долгоруковых, Шуваловых, Шереметьевых, Демидовых, Мусиных-Пушкиных…

— Пушкиных? — спросил Бендер.

— Да, но чтобы вам было более понятно и ясно, сделаю экскурс в историю, её биографии…

— Но коль уж речь зашла об этом, Петр, следует сказать и о графе Воронцове-Дашкове, супруге Елизаветы Андреевны, судари. Илларионе Ивановиче, — вставила Ксения Алексеевна.

— Воронцов-Дашков Илларион Иванович 1837 года рождения, получил хорошее образование в Санкт-Петербурге, затем учился в Московском университете. А в 1839 году перевелся на Кавказ. Служил адъютантом кавказского наместника князя Барятинского. Получил орден святой Анны четвертой степени с надписью: «За храбрость» и золотую саблю с такой же надписью. Затем отправляется в Туркестан и в тридцать лет назначается командиром лейб-гвардейского гусарского его величества полка. В Питер возвращается светским генералом, георгиевским кавалером.

В 1867 г. Илларион Иванович женится на Елизавете Андреевне, Лиле, как её ласково называли в роду Шуваловых. Она была внучкой первого кавказского наместника князя Михаила Семеновича Воронцова, приходившегося Иллариону Ивановичу троюродным дядей.

— Вот так вновь соединились две ветви Воронцовых, — улыбнулась Бендеру Ксения Алексеевна.

— Вы говорили о Пушкиных? — заметил Бендер.

— То, что вы имеете в виду, это другое, уважаемый Богдан Османович. Имелся родственный род Мусиных-Пушкиных. Но коль возник таков вопрос, то скажу. Существует пушкиноведческая гипотеза, что мать Елизаветы Андреевны Софья Михайловна Воронцова является дочерью Пушкина, которой предположительно и было посвящено стихотворение поэта: «Прощай, о милое дитя, я не скажу тебе причины…».

— Но это гипотеза, судари, предположение, — взглянула на Остапа Ксения Алексеевна.

— Но вернемся к Воронцову-Дашкову, граждане-товарищи, — продолжил Березовский. — Живя в своем тамбовском имении — Ново-Томниково, он был склонен находить причины революционного наростания. В 1881 году 1 марта убит Александр I. Связанным давней дружбой с наследником, Воронцов-Дашков принимает охрану безопасности Александра III. Ведет тайные переговоры с «Народной волей» прекратить террористические акты.

В 1881-82 годах Илларион Иванович занимает пост министра императорского двора и уделов, главного управляющего конезаводом, канцлера Капитула российского и императорских орденов. Благотворителен, что не всегда нравится Александру III. Но дружба сохраняется. Возглавлял Российское общество Красного Креста…

— Которое в двадцатом Советы упразднили, — вставила Березовская.

— Но в двадцать третьем, насколько я помню эти же Советы создали Союз обществ Красного Креста и Красного Полумесяца, — уточнил Петр Николаевич.

— Только бы не по старому назвать… — усмехнулась его супруга.

— Ну что же, судари, несколько слов в заключение моего рассказа о графе Воронцове-Дашкове, — помолчав немного, промолвил Березовским. — В 1905-году он назначается наместником на Кавказе, где служит до 1915 года. Как известно в это время там бурлит революционное движение. Он старается исправить ошибки прежней администрации. Но в 78 лет Воронцову-Дашкову уже не под силу такая деятельность и в августе 1915 года он уходит в отставку. Получает орден святого Андрея Первозванного и орден Георгия 3-й степени… Вот каков супруг был у нашей графини Елизаветы Андреевны…

— Очень интересно, очень, уважаемый Петр Николаевич, только еще вопрос. Он жил после Кавказа в Воронцовском дворце?

— Разумеется. И 15 января 1916 года Воронцов-Дашков скончался тут же, в Алупке, — кивнул он в сторону дворца так как «майбах» уже въезжал в городок.

Доставив Березовских в Апупку, компаньоны вернулись в свою штаб-квартиру в Ялте. После ужина, расхаживая взад-вперед по веранде, Бендер говорил:

— Вот видите, детушки-компаньоны, Канцельсон не дремлет. Побывал не только у Софьи Павловна, но и у Фатьмы Садыковны, а теперь нам стало известно, что был он также и у Березовских. И не ошибусь, если скажу, что греческий негоциант побывал бы с тем же делом и у Екатерины Владимировны с его муженьком, не иначе, как офицериком в прошлом, если бы они были бы сейчас в Ялте. И везде вопрос у него: «как найти фотографа Мацкова?» И не так самого фотографа, как приобрести таинственный и загадочный фотоальбом Мацкова. Вывод один: искать надо не только Мацкова, а лучше сам фотоальбом…

— Эге-ге, — пустил смешок. Балаганов. — Как же его? Живого человека не можем найти, а как же найти этот самый фотоальбом?

— Да, Остап Ибрагимович, это сложная задача, — пригладил усы Козлевич. — 0 кладе мы знаем, что он где-то во дворце. А фотоальбом? Ясно, что в нем кроется разгадка места, где сокрыты ценности уважаемой графини Вороницовой-Дашковой. Если даже старший помощник капитана «Тринакрии» ищет его разными путями, — высказывался он.

— Всё это так, Адам Казимирович, командор, но разве его отыщешь? — с явным скепсисом проговорил Балаганов. — Об этом можно только догадываться.

Остап молчал, слушая высказывания своих ком-паньонов-помощников, но услышав последние слова рыжеволосого названного брата, чуть было не взорвался в негодовании:

— Догадываться, Догадываться, — взглянул на него Остап. — Так или иначе, но нам надо найти этот фотоальбом, камрады — рубанул рукой воздух Бендер. И голосом не терпящим возражений, решительно заявил: — Но чтобы его найти, попробуем отыскать сестру и брата Мильха Виктора Карловича. Но где их искать? Сестру во дворце… а вот мичмана Мильха… — погасив раздражение, задумался Бендер.

Козлевич и Балаганов молча смотрели на своего руководителя и ждали, что тот скажет дальше, какие наметит их дальнейшие действия, что предложит, и он предложил:

— Завтра едем в «Кичкинэ».

 

Глава 5. В «Кичкинэ»

Рано утром компаньона выехали из города и вскоре Козлевич остановил «майбах» во дворе дворца «Кичкинэ». Время завтрака для отдыхающих еще не наступило, время службы для персонала уже началось.

«Кичкине», что означает по-татарски малютка был небольшим, но чрезвычайно изящным и нарядным дворцом в мавританском стиле. Дворец был построен в 1912 году для Романовых по проекту архитектора Н. Г. Тарасова. Сейчас он являлся и санаторием, и туристической базой для гегемона пролетариата. Но это мало волновало и интересовало компаньонов. Без труда они нашли бывшую гувернантку бывших владельцев дворца Абанину. Нашли её в подвальной комнате камеры хранения вещей отдыхающих. Она заведовала ею и библиотекой по совместительству.

Это была пожилая женщина интеллигентного вида. Узелок седых волос бил завязан черной лентой, очки в металлической оправе. Широко раскрытые светлые глаза смотрели на незнакомцев настороженно.

— Алиса Евгеньевна? — обратился с улыбкой к ней Остап. — Абанина?

— Да… — тихо промолвила женщина с испугом глядя на него и на молодцеватого Балаганова. «Уж не из ГПУ ли?» — мелькнуло в её голове.

— Мы из газеты… — начал как обычно Бендер.

— И из радиокомитета, — вставил рыжеволосый компаньон.

Услышав это, Алиса Евгеньевна немного успокоилась. Но когда доследовали вопросы, то она всё же весьма скупо и осторожно отвечала. А на вопрос: «Где можно найти бывшую служанку по рамилии Мильх?», Абанину явно охватила дрожь. Но она помедлила и тихо переспросила:

— Мильх? Елену?

— Да-да, Елену Карловну? — ухватился за узнанное имя сестры фотолаборанта Виктора Мильха.

— Так её нет, товарищи. Как мне известно, она вышла замуж за офицера и отбыла с ним из Крыма еще в двадцатом…

— О ней вопросов больше не имею, уважаемая Алиса Евгеньевна.

— А что вам известно о дворцовом фотографе господине Мацкине Михаиле Семеновиче? Мы ищем его не как бывшего крупного фотовладельца, а совершенно по другой причине.

— И вы интересуетесь его фотоальбомом? — приподняла очки и опустила вновь на переносицу женщина.

— И мы, уважаемая товарищ, — вставил официально Балаганов, посмотрев на командора.

Но Бендер, не взглянув на него, быстро спросил:

— А кто еще им и его фотоальбомом интересуется?

— Интересовались им давно. Это когда наши… — испуганно запнулась женщина, чуть не сказав наши, белые отступили, но поправилась и уже смелее повторила: — Наши освободили Крым, то власти опрашивали всех, кто служил здесь раньше.

— А-а, — разочарованно протянул Остап. — И что же они, власти, спрашивали?

— И о фотографе Мацкове… А вы назвали его Мацкиным Михаилом Семеновичем, товарищ…

Бендер не стал её разубеждать в правильности фамилии своего разыскиваемого и промолчал. А она продолжала:

— Спрашивали и о Елене Карловне Мильх. Но в основном, как я поняла, товарищ, они тоже интересовались фотоальбомом этого фотографа.

— Да, снимки из него нам бы очень сейчас пригодились и для газеты, и для репортажа.

— Интересно было бы, знаете, нашим радиослушателям, — поддакнул Балаганов.

— Сожалею, что ничем не могу помочь, товарищи…

— Ну что же, нам остается только поблагодарить вас, товарищ Абанина.

— Благодарствуем… — встал и Балаганов.

И уже выходя из камеры хранения вещей отдыхающих, Бендер спросил:

— Да, а где мы можем увидеть завхоза санатория товарища Денисова Владлена Яковлевича? — Хотя в душе он понимал, что и беседа с ним ему ничего нового не даст, но всё же спросил по своему правилу: «От всех по крупице и ясная картина». Спросив о Денисове, он увидел резкую перемену на лице Абаниной.

Алиса Евгеньевна встала и придушенно переспросила:

— Владлена Яковлевича?

— Да ведь это завхоз ваш?

— Был. Недавно его арестовали, — тихо вымолвила смотрительница камеры хранения вещей отдыхающих и библиотекарша.

— Сожалею, весьма, — покачал головой Бендер. — До свидания.

Когда компаньоны вышли Остап сказал:

— Вот почему она встретила нас так настороженно, Шура.

— Я тоже так понимаю, командор. И ехать сюда не нужно было…

— Как это не нужно было? — остановился Остап перед своим помощником. — А имя сестры фотолаборанта? Елены Карловны Мильх? — пошел к машине Бендер недовольный словами своего ассистента-оппонента.

Рассказав ожидающему их Козлевичу о результате своего посещения бывшей гувернантки владельцев дворца, Бендер сидел и не давал указания своему автоводителю куда ехать.

Все трое молчали. Наконец Остап сказал:

— Поскольку мы на полпути к Алупке, камрады, поехали туда, Адам. Посмотрим на дворец, по парку погуляем…

— И то верно, Остап Ибрагимович, — тронул машину с места старшевозрастной единомышленник.

— А что, и позавтракать там сможем, командор, — улыбнулся Балаганов, бросив взгляд на него.

Остап ничего не ответил, он был в глубоком скучном раздумье, что было в несвойственно его неунывающей натуре. «Где искать этого уже не фотовладельца салонов Мацкина, а его фотоальбом? Таинственный фотоальбом, в котором кроется тайна связанная с кладом графини. Если верить старпому с «Тринакрии»? Одни вопросы и ни одного вразумительного ответа», — вздыхал Бендер, откинувшись на мягкую спинку сидения.

 

Глава 6. «Вы так неожиданно сошли с поезда…»

В Алупке погода была не по осеннему летняя. Оставив «майбах» под присмотром уже знакомого им владельца экипажа, компаньоны прошли в парк. Разговаривали мало. Шли навстречу солнцу, ступая по гравийным дорожкам парка. По ветвям деревьев порхали неугомонные синицы. Дрозды разгребали опавшую листву, находя себе корм. Карусельные разбрызгиватели орошали поляны, отчего они были ярко зелены и прохладны.

Беззаботному курортнику приятно в такое утро пройтись по аллеям парка. Помедлить пару минут у пруда, вынуть из кармана нащипанные корки хлеба, оставшиеся от санаторного завтрака, полюбоваться на гордо плывущих лебедей и бросить им корм, спугнув всплеском воды рыбешку с золотистой окраской.

Компаньоны подпали под влияние утра парковой красоты и белоснежных лебедей. На время всем троим показалось, что они курортники и ничем не обременены. Что они уже нашли то, за чем приехали. Что они удачливы, прогуливаются вот сейчас среди изумительной природной красоты и радуются жизнью.

Внезапно дорогу компаньонам преградил человек с фотокамерой типа «фотокор» и просительно обратился к ним:

— Вы не могли бы, товарищи, сфотографировать меня? Я тут все уже навел на то место, где встану. Пожалуйста…

— А что, можно, — согласился Остап, он еще не разу не фотографировал. Но поскольку его мысли всё время крутились возле слов: фотограф, фотолаборант, фотоальбом, его потянуло сейчас сделать снимок просителю.

Незнакомец встал возле платана, а Остап прицелился фотокамерой на него и когда хозяин прокричал: «нажимайте», Бендер надавил на спуск, который тот ему указал до этого. После съемки, незнакомец начал горячо благодарить Бендера, а вставляя новую кассету сказал:

— Попросил ту пару, так им лень было встать со скамейки, — указал он на скамью под развесистой сосной. Там сидели мужчина и женщина. Бендер машинально посмотрел на них и невольно задержал дыхание, как охотничий пес, почуяв дичь. Смотрели туда и его компаньоны. Затем, не сговариваясь, все трое направились к сидящим. Они сидели к компаньонам боком, но когда единомышленники-искатели подошли к скамье, то ошибки не было. Перед ними сидели Екатерина Владимировна и её «Вадым».

— О, какая встреча — радостно воскликнул Бендер.

— Здравствуйте — не менее восторженно выпалил Балаганов.

— Гора с горой, а человек с человеком — провел рукой по усам Козлевич.

Застигнутые врасплох неожиданным явлением своих сухумских благодетелей, Екатерина и Ксенофонтов поднялись и, сделав небольшую паузу, промямлили, как нашкодившие школьники, свои приветствия:

— Здравствуйте…

— Встретились… Вот, здравствуйте, товарищи…

— Вы так неожиданно сошли с поезда? — говорил Остап, внимательно глядя на Ксенофонтова и Екатерину.

— Да, так получилось… — замялась женщина. — Вадим утром вышел из купе… и встретил садящегося в поезд сослуживца… — начала объяснять она.

— Сослуживец садился в поезд на ходу? — сделал большие глаза Бендер.

— Нет, поезд как раз стоял в Ростове… — промямлил Вадим.

— А-а, стоял… — с иронией протянул «газетчик-порученец Асланова».

— Да, стоял, — кивнула Екатерина. — Так этот сослуживец сказал, что мы уже опоздали, дядя умер, и нет уже надобности ехать в Москву… — сочиняла Екатерина. — А надо в Ростов, так как гроб умершего будет перевезен туда и похоронен рядом с его женой, моей тётей… — с горестным видом говорила бывшая горничная графини, а сейчас горничная кают на пароходе Черноморья. — Поэтому мы и поспешили высадиться в Ростове… Вы так крепко спали, — улыбнулась она Бендеру, — что мы не осмелились вас будить. Простите нас за нашу неблагодарность к вам, уважаемый Степан Богданович и вы, уважаемые товарищи, — взглянула она на стоящих рядом со своим руководителем Балаганова и Козлевича.

Пока, говорила Екатерина, Ксенофонтов молчал, но когда его спутница замолчала, то и он запросил прощения.

— В Алупку вы отдыхать? — спросил Бендер.

— Нет, зачем же… Мне в гражданскую пришлось здесь бывать, а Екатерина Владимировна, как вам известно служила здесь во дворце. Вот мы и решили после перенесенного горя… похорон дяди… побывать здесь, чтобы немного…

— Да, чтобы как-то… — закивала Екатерина.

— Ну, судьба, судьба нас всё время сводит, — улыбался им Бендер. — Ну, что ж рад был вас встретить.

— И мы тоже, — в один голос произнесли Козлевич и Балаганов.

— Значит, не отдыхать в Алупку? — продолжал улыбаться Остап, всё еще не прощаясь.

— Не отдыхать… Всё посмотрели, повспоминали, товарищи… — обвел взором компаньйонов Ксенофонтов.

— Ну, поскольку мы встретились, — растянул свое лицо в еще большую доброжелательную улыбку Остап и спросил: — Уважаемая Екатерина Владимировна, к тому, что вы мне поведали тогда в поезде, у меня еще вопросик…

— Пожалуйста, Степан Богданович, — с готовностью ответила женщина. — Если знаю…

— Не скажете ли, любезнейшая Екатерина Владимировна где я могу найти дворцового фотографа Мацкина? Что вы можете мне сообщить о нем?

— О фотографе Мацкине? — подняла брови Екатерина. — Что же я могу вам сообщить, я вовсе его не знаю, товарищи. Да, приезжал фотограф во дворец, знаете с треногой такой и с ящиком — аппаратом вот и всё. Фотографировал он Елизавету Андреевну с собачкой и без собачки, только и всего, что я могу вам сообщить, Степан Богданович. А что он, кто он, где он я понятия не имею, — как-то двусмысленно взглянула она на Вадима.

— Ясно, — вздохнул Остап. — Его снимки очень нам пригодились бы для опубликования. Благодарю, вопросов больше не имею. До свидания, не смею вас больше задерживать… — чуть склонил голову Бендер. — И разрешите пожелать вам всего хорошего…

— Так же и вам граждане-товарищи, — кивнула Екатерина.

— До свидания… — взял под руку свою спутницу Ксенофонтов.

— Надеюсь встретиться еще… — промолвил им вслед Остап.

— Возможно, — не оборачиваясь, ответила Екатерина, удаляясь со своим любимым.

После прощальных слов Козлевич сказал:

— Удивительно, Остап Ибрагимович… Вы правильно говорили тогда, что не поехали уж они сюда, вместо поездки к умирающему дядюшке, чтобы покопаться во дворце самим? Удивительно, братцы, вот и встретились мы с ними.

— Нет, ничего удивительного, Адам…

— Как же нет, как же нет, командор, — вставил и Балаганов.

— Нет ничего удивительного скажу и вам, Шура. Ведь эта третья бывшая горничная живет в Ялте, имеет комнату. Так почему же ей не наведаться к месту прежней её службе? В Алупку? Ничего не вижу я здесь удивительного, камрады. И всё же, мои компаньоны… — задумался Остап, идя со своими друзьями по аллее Верхнего парка.

И это интуитивное: «и всё же», вызывающее неясные сомнения у великого психоаналитика убедило бы его во многом, если бы он знал, какое волнение вызвал у Екатерины его вопрос о Мацкине.

 

Глава 7. Еще большее удивление бывших графской служанки и белогвардейского поручика

Как только бывшие отошли от назойливого «газетчика» и его друзей, Екатерина сказала:

— Видишь, дорогой, я говорила и говорить теперь буду, неспроста этот Измиров встречается с нами и задает такие каверзные вопросы.

— Каверзные? Что же здесь каверзного, Катрин, не вижу. Не о ценностях же он снова спрашивал, а всего лишь о каком-то фотографе, только и всего, — пожал плечами Вадим. — Тебя почему-то его вопрос взволновал? И чего это, Катрин?

— Послушай, я тебе этого не рассказывала, так как даже не придавала этому значения, да и позабыла, если уж откровенно… Да, действительно, приезжал к нам во дворец фотограф. Фамилию его, я разумеется не знаю, фотографировал то, что ему заказывала графиня, с Чемликом её, и портреты её родственников, и знаешь, даже спящего льва на львиной терассе. Но когда во дворце поселились штабс-ротмистр и его поручики, то перед самым уже отъездом моей госпожи, во дворец пожаловал этот самый фотограф. Я видела из окна, как ротмистр на солнечной стороне двора собственноручно прикрепил какой-то чертеж. И этот самый фотограф Мацкин, как назвал его Измиров, фотографировал этот чертеж…

— Вот это да, очень интересно, — приостановился Вадим, глядя на Екатерину. — Уж не для того ли, чтобы взять с собой снимок плана дворца?

— И не для себя, а для моей госпожи, Вадим, для Елизаветы Андреевны, — подсказала Екатерина.

— Да, интересно. Можно только предполагать, Катрин. Ты подумай, этот Измиров всё время наталкивает нас на?… Уж не знает ли он больше, чем мы? Где же нам отыскать этого фотографа?

Они шли по серпантине Нижнего парка ведущей к морю и обсуждали то, что надоумил Екатерину вспомнить «Измиров». Перебирали все предположения, строя различные разгадки вопросов: что фотографировал Мацков? Для чего? Тогда в дворцовом дворе? Где найти этого фотографа? Почему им заинтересован этот «газетчик Измиров»? А теперь этим фотомастером заинтересовались и они? Почему? Какая здесь кроется тайна? Вопросов было много у них, но все ответы были только предположительные.

Присев на скамью под огромным развесистым платаном, они долго обсуждали и обсуждали свои предположительные догадки. Так не прийдя ни к какому-либо твердому определению, они автобусом вернулись в Ялту.

Войдя в комнатку Екатерины, Вадим сказал:

— Ну, допустим, Катрин, нашли мы этого фотографа Мацкина, и что? Он и скажет нам то, что ты видела. По приказу, мол, графини, или того же самого ротмистра, фотографировал чертеж какой-то, да. И что из этого?

— Да, верно. Из этого ничего. Но, возможно, у него есть фотоснимок этого чертежа?

— По прошествии более десятка лет? — усмехнулся Ксенофонтов. — Допустим, что есть. Что даст нам этот снимок, Катрин?

— А если этот снимок план дворца? — медленно проговорила женщина, раздумывая.

— Пусть будет план дворца. Но ведь нужды в этом снимке никакой нет. Мы были с тобой во дворце и видели, там в рамке висит план дворца, помнишь? Ты еще отвернулась, когда твой бывший сослуживец проводил мимо нас группу экскурсантов.

— Да, действительно… во дворце демонстрируется план и без этого самого снимка фотографа, — согласилась Екатерина. — Но почему тогда газетчик так интересуется этим фотографом? Планом дворца? Так он также, как и другие, свободно может его увидеть в дворцовом музее, Вадим. Говорит, его снимки пригодились бы опубликовать?

— Да, вот я и ломаю голову над этой загадкой, Катрин. Действительно странно, что же его интересует в этом дворцовом фотографе? Опубликовать снимки? Чушь… Газетчик может наснимать сколько угодно новых снимков. И дворца, и портретов Воронцовых всех.

Так они еще долго продолжали обсуждать встречу с Измировым о его интересе к Мацкину. И удивлялись, удивлялись, не находя объяснение этому. А немного позже были вторично удивлены, когда к ним пожаловали гости. Это были бывшая графская горничная в симферопольском загородном доме графа Воронцова и ее супруг греческий негоциант Мишель Канцельсон.

Встреча бывших графских служанок прошла тепло и радушно. Женщины после объятий и поцелуев, так долго не видевших друг друга, засыпали одна другую вопросами: «А помнишь?», «А видела?», «А как Елизавета Андреевна сказала тогда?». И прочее, и другое всякое.

Наконец вспышка встречи женщин приугасла и Екатерина сказала:

— Вадим, гости у нас.

Мужчины не знали до этой встречи друг друга. Они сидели и скромно молчали. И когда Екатерина это сказала, Ксенофонтов с готовностью вскочил и ответил:

— Да-да, я сейчас, извините, я сейчас…

— Нет, отчего же, господа, мы уж вместе, — встал и последовал Канцельсон вслед за хозяином. — Дамы пусть вспоминают былое, а мы за покупками.

До прихода мужчин женщины накрыли стол празднично для ужина. А когда те вернулись, то стол украсили бутылки с вином и с более крепкими напитками, которые предпочитал Ксенофонтов.

Застольный вечер шел на славу. Женщины продолжали вспоминать и важных гостей’, посетивших дворец, и артистов, и музыкантов, и многое другое… Веселые голоса женщин так и звучали у стола: «А помнишь, когда управляющий?» — смеялась одна. «А когда экономка ключ потеряла от кладовой? Ну тогда, когда ты с графиней в Симферополь приезжала? И Елизавете Андреевне во время к чаю меда не могли поднести?». «А когда градоначальник с лошади упал?». И многое, многое, можно было услышать в тот вечер за столом в комнате Ксенофонтовых. Севастопольская гостья поведала о своей службе в Херсонесском музее, а Екатерина — о своей на судне Черноморского пароходства, вспомнили и своих коллег-служанок, слуг и других.

Мужчины же обменивались краткими вопросами, репликами, говорили о ценах, осторожно о новой экономической политике и о застольном разном.

Всё шло как нельзя хорошо, как в дружном семейном кругу. Но тут неожиданно последовал вопрос Анны Кузьминичны, и тут же её Мишеля, повторившего слова:

— Не подскажете ли, господа, где бы я мог найти дворцового фотографа господина Мацкова?

Ксенофонтов чуть было не поперхнулся, так как он только что, опрокинул рюмку водки в рот, а Екатерина, оборвала свой говор на полуслове и настороженно взглянула на Канцельсона, а затем на свою бывшую сослуживицу с явным удивлением.

— Понятия не имею, — наконец, помолчав немного, выговорила хозяйка. — Что я могу о нем сообщить? Абсолютно ничего. Приезжал, фотографировал, уезжал, а где он, что он и как сейчас… где живет…

— А что касается меня, то я и подавно ничего не знаю о нем так как я совершенно незнаком с делами во дворце в то время, поскольку новый человек, господа, — снова наполнил свою рюмку и рюмку гостя Ксенофонтова не проявив такого же такого же внимания к рюмкам дам.

— Да, да, господа, не будем топтать воду в ступе, — сказала Анна Кузьминична стараясь отвлечь внимание хозяев от такого несвоевременного и неожиданного вопроса своего Мишеля.

Визит севастопольцев продлился до позднего часа. Когда гости стали прощаться, Екатерина Владимировна спросила:

— Поздно уже, оставайтесь, как-нибудь разместимся, как говорится: в тесноте, да не в обиде.

— Нет, нет, уважаемая Екатерина Владимировна. Не извольте беспокоиться. У нас номер в «Ореанде»…

И провожая гостей, Екатерина еще спросила:

— Да, господин Канцельсон, если мне посчастливиться встретить дворцового фотографа господина Мацкова, то что спросить у него, чем поинтересоваться?

— О, это было бы очень любезно с вашей стороны, дорогая Екатерина Владимировна, весьма любезно… — подумал немного греческий негоциант. — За сколько я могу купить у него фотоальбом с фотографиями известных ему людей. Я заплачу ему щедро… — скажите ему.

— Скажу, — только и промолвила женщина, широко раскрыв глаза, глядя на Мишеля.

И когда гости ушли по ночной улице, Екатерина и Вадим какое-то время с неменьшим удивлением смотрели друг на друга и Ксенофонтов прошептал:

— Вот что Измирову и этому еврею-грёку нужно от Мацкова? Какой-то фотоальбом…

— С фотографиями известных ему людей… — также шепотом проговорила женщина.

— Какая же кроется тайна в этом альбоме?

— Не представляю, Вадим. Но теперь ясно, что-то есть в этом фотосборнике Мацкова, как назвал его супруг Анны Мишель.

— Или Мацкина, как назвал его этот загадочный Из-миров, — промолвил Ксенофонтов.

 

Глава 8. Почти детективная история «Фенита ля комедиа»

Понаблюдав издалека за Ксенофонтовыми, пока те не уехали в Ялту, компаньоны решили задержаться в Алупке. Вошли с экскурсионной группой во дворец, прошли по его хорошо им знакомым комнатам и вышли к львиной террасе.

— Как видим, камрады, дворец на месте и всё в нем, как и прежде, — сказал Остап.

— Знать бы, что и ценности графини на месте, командор, — вздохнул Балаганов.

— На месте то на месте, братец, но как их найти, — промолвил Козлевич. — Остап Ибрагимович, я пройду к автомобилю, все ли там… — заспешил он к своему детищу.

Экскурсантов в этот день было много, входили в музей потоком, выходили неспеша очарованные красотой, фотографировались у делающих пятиминутные снимки фотографов и медлили уходить от беломраморных львов.

Бендер и Балаганов обошли корпус дворца и подошли к автомобилю. Но непревзойденного автомеханика здесь не было. Извозчик, похаживая возле своей пролетки, сказал:

— Помчался, граждане, ваш шофер. Увидел кого-то и побежал туда, — указал он в сторону дворцовых ворот.

Остап и Балаганов устремились во двор. На ходу Бендер сказал:

— Неспроста Адам пошел за кем-то, неспроста, Шура.

Балаганов не успел ответить, как навстречу им из толпы экскурсантов вышел Козлевич.

— А я было погнался за вами, Остап Ибрагимович. Понимаете, увидел того… ну этого с заграничного парохода…

— Старшего помощника капитана с «Тринакрии»? — поднял в удивлении Остап брови. — Вы не ошиблись? Где он?

— Сел в автобус с туристами и уехал. Вот я за вами и бегу. Поедем следом, Остап Ибрагимович?

— Едем, камрады, едем, убедимся, — зашагал к заветному «майбаху» Бендер. — Давно уехал?

— Все равно догоним, Остап Ибрагимович, — заверил Адам.

— А разве вы его видели, Адам? — остановился Бендер.

— Да, вы же тогда были не с нами в буфете, Адам Казимирович? — задал вопрос Балаганов.

— Верно, но я заходил попить и заглянул в буфет, где вы сидели.

«Майбах» без труда обогнал автобус «Крымкурсо», когда тот натруженно газуя, подбирался к Мисхору. Поехали вслед за ним.

— Надо убедиться, что он, это он, камрады, — повторил уже не раз Остап.

— Да я не мог ошибиться, Остап Ибрагимович, — заверял тоже не раз Козлевич.

— Ну, хорошо, командор, он. Так что? Будем с ним разговаривать? — спросил Балаганов.

— Не удивляйте меня, Шура, своей глупостью. Убедимся, что старпом действительно побывал на экскурсии во дворце, что «Тринакрия» в Ялте, а значит и Канцельсон Мишель где-то рядом. Или уже встречался с заграничным гостем. А поскольку так, то нам необходимо узнать козыри наших конкурентов, детушки.

— Да, но где сам этот Мишель? — тряхнул головой рыжий Шура.

Автобус медленно поднимался по участку дороги от Золотого пляжа к Ореанде. Эту серпантину горной дороги жители называли «тёщин язык». Козлевичу надоело тащится за автобусом и он обогнал его, вырвался вперед и уже у Ливадии остановил машину, следуя приказу технического директора.

— А может, он сойдет по пути, командор? — с беспокойством посматривал назад Балаганов.

— Не должен, названный брат Вася, — посматривал назад и Бендер. — Куда он пойдет отсюда, если его «Тринакрия», как надо думать, в порту.

— Да, Остап Ибрагимович, на том подъеме шофер не остановит автобус без сильной нужды, — отметил Козлевич.

Но вот показался в поле зрения компаньонов автобус и беспокойства компаньонов поутихли. И когда автобус прошел мимо «майбаха», Козлевич поехал на расстоянии за ним.

В городе у Приморского парка автобус остановился и высадил трех пассажиров.

— Смотрите, он — воскликнул Балаганов.

— Вижу, Шуренций, вижу. Остановитесь, Адам. Мы за ним следом, а вы с машиной ждите нас у морвокзала, — распорядился Бендер, быстро покидая автомобиль со своим верным помощником.

Ничего особенного поднадзорный компаньонов не делал. Прошел на набережную, постоял над городским пляжем, прошел дальше медленной гуляющей походкой. У ларька остановился и выпил кружку пива, поглядывая на часы.

Всё это два «агента» видели и, идя за ним, проводили его глазами до ворот порта. Когда подошли, то увидели, у причала «Тринакрию», по трапу которой и поднялся старпом на её борт.

— Вот и всё, Шура, — отметил Бендер. — Увидели, проводили и ничего, — вздохнул старший искатель.

— Смотрите, гроб везут… — указал Балаганов Остапу.

К воротам порта подъехала телега, с черным гробом.

За ней в скорбном молчании шел ссутулившийся чернобородый мужчина и монахиня. Ворота въезда открылись и траурная телега с провожатыми проехала к пристани.

— Увозят покойника… — промолвил Балаганов.

— Или покойницу, идемте в диспетчерскую, узнаем когда «Тринакрия» уходит, — пошел к зданию морвокзала Остап.

И не знали два единомышленника, и не могли, конечно, знать, что произошло несколько позже на «Гализоне», о чем читатель узнает в конце романа.

В диспетчерской порта когда Остап спросил:

— Когда отплывает «Тринакрия»?

Ему диспетчер ответил:

— О какой «Тринакрии» вы спрашиваете? В нашем порту такой нет.

— Как нет, а эта шхуна? — указал он в окно, выходящее к пристани.

— Эта? — усмехнулся диспетчер в вылиневшей морской форме торгового флота. — Это «Гализона».

Балаганов и Бендер воскликнули одновременно:

— «Гализона»?!

— «Гализона», товарищи, — поднял удивленно брови служитель порта. — Утром к нам пришла…

— Откуда пришла, уважаемый? — удивился Бендер.

— Как и ваша «Тринакрия», которая к нам приходила, из Турции, из Стамбула.

Остап с усмешкой посмотрел на своего «брата» Васю, затем сказал:

— А мы думали «Тринакрия», товарищ. Ждем одного коммерсанта… Благодарим, товарищ, — кивнул он выходя.

— Вот это да, Шура, — сказал он когда вышли. — С этим старпомом не соскучишься.

— Что это всё может значит, командор? — заглядывал в лицо Остапа рыжеволосый помощник.

— Старпом не иначе, как на две шхуны старпом, — задумался Бендер, идя к Козлевичу, которого он увидел стоящего возле «майбаха» у вокзала.

— Ну что, Остап Ибрагимович, — спросил автомеханик.

— А что, Адам, вас сейчас удивит наше сообщение. Это не «Тринакрия», а «Гализона», наш поднадзорный и поднялся на её борт.

— Здорово, выходит он служит на двух кораблях? — усмехнулся Козлевич.

— Выходит, детушки, выходит, — продолжал размышлять Остап великий предприниматель-искатель.

— Командор, может, пройдем на причал и понаблюдаем? — снова заглянул в лицо своего предводителя Балаганов.

— Да, понаблюдаем. Только не на причале. Чтобы пройти туда, надо будет объясняться, с пограничниками, а с борта судна нас тоже увидят. Предлагаю, как вы часто говорите, господин стивидор, что уже пора и пообедать. Идем, камрады, в тот верхний вокзальный ресторан и устроимся так, чтобы нам была видна эта самая «Гализона» со своим старпомом — другом Мишеля Канцельсона со шхуны «Тринакрия». А машину, Адам, подгоните к проходной порта, дайте пару рублей охраннику, чтобы он понаблюдал за ней, и порядок.

— Это дельное указание, Остап Ибрагимович.

В ресторане компаньоны заняли столик у большого витринного окна из которого открывался вид не только на причал, но и на трап, спускающийся с «Гализоны» на пирс. И когда их заказ был выполнен, приступили к обеду.

Балаганов попытался что-то сказать, но Остап его приструнил:

— Давайтё помолчим, Шура, и поразмышляем над тем, что узнали, а также и о встрече с Екатериной и её «Вадымом». Уж не встречался ли этот русско-турецкий старпом-двухшхунник с ними?

— Я думаю… — начал сочно чавкать кусочком мяса Балаганов.

— Что же вы думаете, Шура? — взглянул на него Бендер.

— Постойте, — неожиданно произнес Козлевич и хотел встать, затем придвинул стул к окну и молча указал на «Гализону». Все последовали его примеру и увидели.

По трапу со шхуны в сопровождении конвоя спускалась процессия, к подъехавшему «воронку». Впереди этой необычной группы шел дюжий молодец с наганом в руке и в черной кожаной куртке-униформе чекиста, за ним шествовали со связанными руками за спиной ссутулившийся мужчина, который сопровождал гроб, монахиня с откинутым капюшоном черного пыльника, за ней и другая в таком же одеянии.

— Барсуков!.. — мстительно проговорил Балаганов. — И Любка, как-я понимаю…

— А та возрастная, не иначе, мадам Баранова, нам неизвестная, но можно предположить, — промолвил Бендер.

— И еще… Смотрите, смотрите, братцы! — воскликнул Козлевич.

— Замыкающим процессию шел никто иной, как старпом с «Тринакрии» и «Гализоны». За ними шли еще двое в формах НКВД с оружием в руках. И за всеми ними шел знакомый компаньонам по Севастополю Донцов. Немного позже по трапу спустились и девушки, в пограничная форме.

— Вот это да! Вот это да!.. — не мог успокоиться Остап.

— Может быть, еще вам что подать? — обратилась к ним официантка.

— Нет-нет, уважаемая, — отмахнулся от неё Козлевич.

Группа арестованных в сопровождении энкавэдистов-гэпеушников и пограничников разместилась в машине, а Донцов сел с водителем в кабину и «воронок» поехал к выезду из порта.

А у трапа «Гализоны» остался пограничник с винтовкой. Он закурил и начал медленно прохаживаться вдоль шхуны.

— Ну что, детушки-братцы? Как я понимаю мы проводили в последний путь наших опасных обидчиков и не менее назойливого и тоже опытного, выходит, конкурента. Поэтому случаю нам можно и выпить, — поднял стопку Остап.

Когда выпили, закусили, продолжили обед, Бендер сказал:

— Если этот старпом побывал в Алупке, во дворце, то правильно вы заметили, Шура, что он, возможно, встречался с Екатериной и «Вадымом». Но от них, как я понимаю, пользы нам мало. А вот еще вопрос, а не побывал ли он у Петра Николаевича Березовского?

— Это верно… — затряс кудрями рыжий Шура.

— А для выяснения этого, заканчиваем обед и адье этому уютному местечку, которому я заслуженно выношу благодарность, — сказал вслух Бендер, так что эти слова подошедшая официантка услышала. Взглянул на счет и щедро расплатился. Отчего её лицо расплылось в широкой улыбке.

 

Глава 9. Адам Козлевич становится сыщиком

Компаньоны помчались в Алупку. В пути Остап весело говорил:

— Урожайный сегодня день, детушки, не кажется ли вам? Узнали имя сестры фотолаборанта — Елена Карловна Мильх, раз. Повидались и провели беседу с бывшей горничной графини и её «Вадымом», два. Встретили старпома двухшхунника и воочию увидели конец наших смертельных обидчиков и в то же время увидели, как наш нахальный конкурент выбит из седла. Три.

— Кого это вы имеете ввиду, командор? — обернулся к нему Балаганов.

— Ох, Шура, вы меня иногда удивляете своими здравыми рассуждениями, но часто и своим недомыслием. Кто же у нас конкурент? Конечно же тот самый старпом с «Тринакрии» и «Гализоны».

— А Кальцельсон Мишель? — не сдавался Балаганов.

— Э-э, как я понимаю, братец Шура, этот греческий негоциант теперь для нас не конкурент, — покачал головой Козлевич.

— Вот именно, не конкурент. Что он может предпринять без своего турецкого заданиедателя, — заключил Бендер.

Служебный день во дворце-музее уже закончился. Остап поинтересовался:

— Не ушел ли еще экскурсовод Березовский?

— Ушел, ушел, товарищи, — ответила служительница, собирая в ящик матерчатые лапти для экскурсантов. — Завтра приходите, он очень знающий экскурсовод, товарищи, — посоветовала она.

— Благодарю, уважаемая, — отошел от двери Бендер.

Оставив своих друзей у машины, Остап направился в хозяйственный корпус. Но комнатушка Березовских была заперта. Выглянувшая из двери соседка сказала:

— К ним пожаловали важные господин с дамой и они, видать, с ними ушли. По всей вероятности в парк прогуляться, — добавила она.

Остап вернулся к компаньонам и распорядился:

— Адам, если вы желаете прогуляться с нами, то определите наш лимузин и в парк.

— А что тут определять, Остап Ибрагимович. Вижу нашего знакомого Иваныча, на дежурство вышел.

— Вот и классно, поручите ему. Дайте рублевку на водку. Остап и Балаганов устремились по парку. Вскоре их догнал и непревзойденный автомеханик компаньонов. Бендер сказал:

— Загадка номер один, братцы. Кто это пожаловал в конце служебного дня к бывшему верному служаке дома Романовых? Важный господин с дамой, — подсказал им затем Остап.

— Важный господин с дамой? — задумался Балаганов.

— А вы что скажете, Адам?

Козлевич, что было весьма редко, рассмеялся, хлопнул в ладоши и выпалил:

— Мишель Кандельсон и та его женушка!..

— Верно, командор, как это я сразу не подумал, конечно же, они. Кто бы это еще мог! — победоносно подтвердил Балаганов, как будто не Козлевич, а именно он разгадал этот никчемный ребус.

Компаньоны деловито шагали по одной аллее, по другой, отыскивая глазами Березовских со своими гостями.

— Разойдемся, наверное, по аллеям, так быстрее найдем их, — и только это произнес Бендер, как Балаганов закричал:

— Смотрите, смотрите, командор, Адам, вот они!

Бендер и Козлевич обернулись и увидели, как по боковой аллее по направлению к ним шли Канцельсон с Анной Кузьминичной, а рядом с ними, к искреннему их удивлению, шли супруги Березовские.

— Скорее в боковую аллею, нет надобности, чтобы они нас видели, — скомандовал Бендер и громадным шагом ринулся по тропе, ведущей в сторону. Козлевич и Балаганов заспешили за ним.

Когда отдалились от нежелательной встречи, Остап сказал:

— Вот нам и приходится удивляться, компаньоны-акционеры. С чего бы это вновь греческо-турецкому негоцианту разгуливать с бывшим служакой дома Романовых?

— Да, Остап Ибрагимович, — Судя по вашему рассказу, как он пожимал плечами и заверял вас, что понятия не имел о последних днях графини перед отъездом, то, конечно, странно такое. Что у него может быть общего с Канцельсоном? — усмехнулся Козлевич.

— И я так думаю, командор, — поддакнул Балаганов.

Компаньоны, оставив справа Солнечную поляну, миновали слева разросшийся кедр гималайский, громадный тис ягодный, покрытый темно-зеленой хвоей и красавец платан восточный. И остановились у мостика через овраг, густо заросшего грабом, кленом, ясенем и терпентинным деревом. Отсюда, среди изумрудно-зеленого ковра газона, на фоне придвинувшегося леса и диких обрывов яйлы и шпилей Ай-Петри, открывался изумительный вид. Но им было не до любования красотами природы.

— Значит, и вы так думаете, Шура? — спросил Бендер. — Вы правильно думаете, голуби. Но забываете то, что жена Мишеля Анна Кузьминична и тот же самый Березовский долгое время были в графских упряжках. Вот он и пожаловал со своей супругой к нему чтобы выполнить указание старпома с «Гализоны», Вот какое я нахожу объяснение этому, камрады.

— Так это так, командор, но очень интересно нам бы узнать, что говорит ему Кальценсон, какие будут у них…

— Совместные действия, Остап Ибрагимович, — дополнил Козлевич, вытирая платком рот.

— Вот это нам и надо выяснить. Но как? Если меня Анна Кузьминична лицезрела уже…

— Женушка Кальценсона меня видела в Севастополе, — усмехнулся Балаганов.

— Следовательно, вы, Шура, и я, уже не проходим для слежки, а тем более для контакта с ними. Остаётся…

— Остаюсь я, Остап Ибрагимович, — пригладил платком свои кондукторские усы Козлевич.

— Вот именно вы, Адам Казимирович. Мы будем знакомиться с их действиями на расстоянии, а вы вблизи их. И по вашей информации мы и будем предпринимать наши шаги, — определил Бендер, и, немного помолчав, он промолвил:

— Сегодня ночуем в Алупке. Прошу вас, Адам Казимирович, последовать за нашими поднадзорными. Видите, они остановились возле чилийской араукарии. Пристройтесь поближе, возможно, вам удастся их разговор подслушать. Вас будем ждать в гостинице, господин сыщик.

— Пошел, братцы, они уже идут к озеру… — зашагал от своих друзей Козлевич.

Бендер и Балаганов некоторое время наблюдали издалека за ним и своими поднадзорными и, немного погуляв по парку, пошли в гостиницу.

Сняв свои любимые штиблеты, Остап растянулся на кровати и, смежив веки глаз, зевнул, чувствуя, что засыпает.

Треть своей жизни человек проводит во сне. А часть людей и половину её. Некоторые же умудряются спать и того больше.

Сон часто называется меньшим братом Смерти. Такое определение возникает потому, что во сне человек удален от суетливой жизни. А, может быть, понимаются причины естественного характера? Наука лишь немногим меньше двух десятилетий назад заинтересовалась исследованием сна. Результаты этих исследований, к сожалению, еще мало известны широкому кругу. Одним словом, что такое сон, точного определения наука не дает. Но говорит: «Периодически наступающее физиологическое состояние у человека и животных; характеризуется почти полным отсутствием реакции на внешние раздражения, уменьшением активного ряда физиологических процессов».

Вот и всё. Понимаете, как хотите.

— Мое дело плохо, — сочувственно сказал вслух Остап, ворочаясь с боку на бок. — И снов порядочных что-то нет…

И ему вспомнился бывший попечитель учебного округа Федор Никитич Хворобьев, с которым он встретился в поисках сарая, где можно было бы спрятать и перекрасить «Антилопу».

Монархиста-одиночку Хворобьева мучили сны. Но не из прошлой его жизни при царском режиме, а сны советского строя, сны о его службы в Пролеткульте, откуда он сбежал. И Бендер сочувственно ему тогда сказал: «… Ваше дело плохо. Раз вы живете в Советской стране, то и сны у вас должны быть советские. Но я вам помогу…"

— А помог я ему? — задал сам себе мысленно вопрос Остап. — Пообещал устранить его кошмарные просоветские сны на обратном пути, — засмеялся беззвучно он. — После автопробега… А что я ему говорил? Ах, да, что лечил еще других по Фрейду. Сон, мол, — это пустяк. Главное — это устранить причину сна, толмачил я ему тогда. И подчеркнул, что основной причиной его снов, является самое существование советской власти… Как только Советской власти не станет, старику сразу станет легче… Но в данный момент я устранить ее не могу, у меня просто нет времени — беззвучно продолжал смеяться он. — Быт определяет сознание. Верно. А поскольку клад графини мной еще реально не осязаем, не бытует в моих руках, то и снов о нем нет и быть не может, — подвел итог Бендер своим выводам, засыпая.

Но великий предприниматель, искатель новых миллионов оказался не прав. Вначале Остап видел себя во сне юношей. Он шел по городу Дерибаса, Ланжерона, Ришелье в полуобеденный зной.

Витрины магазинов были прикрыты полосатыми тентами. За ними и стеклами залежалые товары скучали за покупателями, которые предпочитали в этот час теплое кисельное море, а не магазины.

В порту протягивались товарные вагоны, стукаясь тарелками буферов, попыхивали дымом и паром маневренные «кукушки», посвистывали стрелочники.

У причалов стояли иностранные пароходы. Бронзовый Дюк де Ришелье простирал руку к морскому простору, проглаженому, казалось, огромным утюгом его синеву.

Лавки бульваров ломились под тяжестью заморских фруктовых плодов. В бочонках разнообразная рыба хранилась под синими кусками льда.

Пятнистые стволы платанов бульвара дышали зноем. Под аркадой знаменитого оперного театра — ни души. Чугунно-синие скульптуры его безмолвно взирали на раскаленную солнцем площадь.

На углу неподвижно сидел на козлах понурый извозчик в синем кафтане и в клеенчатой шляпе. И красные спицы его дрожек застыли в ожидании седока.

В этот невыносимо знойный день Остап шел по городу. Потом он оказался в большом зале. Сидя на мягком диванчике, рядом с пареньком в форменной одежде.

— Вы из реального? — спросил его дружески Остап.

— Нет, я из кадетского, — нехотя ответил тот.

Остап присмотрелся и действительно, тот был в форме курсанта кадетского корпуса.

— Вы тоже со своими стихами? — спросил еще Бендер..

— Да вот… — неопределенно промолвил кадет, тряхнув своим рулончиком бумаг.

О чем они тогда говорили Остап вспомнить никак не мог, но лицо этого кадета Бендер запомнил почему-то очень хорошо, видел его как наяву.

— Да, снится то, что вокруг меня в прошлом существовало… — сонно промолвил Остап, вновь засыпая.

— Интересно… где это мы с ним встречались после этого? — промолвил вслух великий мыслитель. Он повернулся на другой бок и уснул. И снился ему, по всей вероятности, уже не город Ришелье, Дерибаса и Ланжерона, а совсем другой. Видел он себя в парадной столовой Воронцовского дворца. Он сидел за длинным полированным столом, богато сервированным дорогой посудой и приборами. Напротив его похаживала вдоль стола дама аристократического вида. Остап спросил:

— Вы графиня Воронцова — Дашкова? Елизавета Андреевна?

— Разумеется, сударь, — ответила женщина смеясь.

— О, графиня! Где же ваши золотые и серебреные кубки итальянских и французских мастеров прошлого века? Ваши спрятанные драгоценности?

Графиня, продолжая смеяться, ответила:

— Ищите. Найдете, по праву ваши будут.

— Так где же?! Где?! — криком спросил Остап её.

Но, удаляясь из зала, продолжая смеяться, графиня указала рукой вниз, и исчезла из видимости. И сколько Бендер не напрягал свой взор, привстав из-за стола, графини он больше не видел. Но еще уловил:

— Ищите, ищите… — еле слышимые слабеющие слова откуда-то издалека, будто из поднебесья.

Бендер проснулся. И не только проснулся, а сразу же вскочил с постели. Неясным взглядом обвел комнаты.

В комнате он спал один. Балаганов с Козлевичем спали в соседней. Бендер встал и прошел к ним. Его друзья-единомышленныки мирно спали. Когда он приоткрыл дверь, то увидел что постель Адама Казимировича была нетронутой. А на другой кровати, богатырски посапывая, спал Балаганов. И Остап вспомнил, что Козлевич предавался любовному порыву и в эту ночь пребывал на свидании со своей молодой полькой. После встречи с ней в ресторане, когда уехал ее кавалер, а она пребывала еще в санатории, то он, обуреваемый любовным угаром, — всё свободное время свиданичал с ней.

— Ищите. Найдете, по праву ваши будут… — промолвил вслух слова графини-призрака Остап, сонно глядя на смотревших на него своих компаньонов.

В гостиницу Адам Казимирович возвратился уже ночью и под изрядным хмельком. И вот что он рассказал своим «братцам»…

… Что говорили между собой поднадзорные до слежки за ними, Адам Казимирович не мог, разумеется знать. А когда пристроился неподалеку, то услышал:

— Я набираюсь смелости, Петр Николаевич и Ксения Алексеевна пригласить вас отужинать в ресторан по случаю нашей второй встречи, — с поклоном приглашал греческо-турецкий негоциант.

— Отчего же нет? Что ответим любезнейшая Ксения Алексеевна, на приглашение? — взглянул на супругу Березовский.

— О, как давно, мы бывали в обществе, — вздохнула дама. — И хотя не в то общество, в какое вы нас приглашаете, но всё же… Я не отказываюсь, господа.

Весь этот разговор, наострив, как говорится, до предела уши, слышал новоиспеченный агент великого предпринимателя, Адам Казимирович. Он проследил, как две пары вошли в ресторан, где заливался модной мелодией небольшой оркестрик. Видел как дамы и их кавалеры уселись за четырехместный стол, как к ним подскочил официант и начал угодливо принимать заказ. Козлевич уселся за соседний стол, но разговор поднадзорных он уже не мог слышать. Говорили они негромко, а если бы и громко, то их слова заглушала музыка. Наблюдающий за ними тоже сделал заказ и решил скрасить не только свое одиночество, в этот, час, но и нахлынувшее на него сентиментальное настроение. Когда оркестр заиграл любимый им полонез Огинского.

Козлевич пил и в такт мелодии покачивал свой корпус. А когда оркестр закончил играть полонез, он осушил очередную рюмку водки, вытер усы салфеткой, встал и подошел к паре сидящей за отдельным столом.

— Прошу пани и пана извинить меня, но не поляки ли вы? — обратился он к ним по-польски.

Кавалер молоденькой дамы засмеялся и ответил по-русски:

— Нет, нет, товарищ, не поляки мы. А что вас побудило спросить это? — доброжелательно посмотрел на Козле-вича он и взглянул на смеющееся личико своей дамы.

— Я видел как вы заказывали любимую мою музыка, волшебный полонез Огинского, и я подумал…

Девица вдруг сказала Козлевичу по-польски:

— Он не поляк, но я полька. Полонез Огинского тоже мой любимый.

Адам Казимирович зашевелил свои усы над улыбающимися губами и промолвил:

— Очень приятно это слышать, пани. Разрешите представиться, Адам Каземирович Козлевич.

— Очень приятно, пан. Барбара Пшишевская, — склонила чуть голову представилась полька, не вставая с места.

— Прекрасно… Ну, коль уж завязывается знакомство, то разрешите и мне представиться, — встал кавалер Пшешинской. — Евгений Владиславович Голубев, — кивнул он головой в знак подтверждения.

— Очень приятно…

— Не угодно ли присесть к нашему столу? — пригласил затем Голубев. — Я как вижу вы в одиночестве здесь.

— Нет-нет, благодарю вас, благодарю, — поспешил отказатья Козлевич. — Время позднее и мне пора…

Адам Казимирович увидел, что его поднадзорные расплачиваются и собираются уходить. Оставаться ему в ресторане никак было нельзя.

— Мы будем рады видеть вас, Адам Казимирович, — улыбаясь сказала по-польски Барбара. — Мы отдыхаем здесь в санатории «10 лет Октября». Приходите, пожалуйста, в гости, прошу вас. Корпус девятый, это Шуваловский корпус, палата — четыре.

— Да, да, милости просим, Адам Казимирович, — вынужденно пригласил его и Голубев, ревниво посматривая на свою даму.

— Очень вам благодарен за приглашение, возможно, воспользуюсь им, — склонил высокосветски усатую голову непревзойденный автомеханик и заспешил за своими поднадзорными, которые уже выходили из зала.

Держась в тени, он проводил их до хозяйственного корпуса дворцового комплекса и определил, что Канцельсон и его супруга остановились на постой у Березовских.

Вот что подробно поведал Адам Казимирович своим «братцам», возвратясь в гостиницу. Рассказывая, он часто попивал маленькими глотками из графина воду. От изрядного количества выпитой водки и остроперченого шашлыка его одолевала жажда.

Утром компаньоны проследили, как Березовские проводили своих гостей, и когда Петр Николаевич направился на службу, его встретил Бендер и, пожелав ему доброго утра, сказал:

— Случайно видели вас вчера в парке в обществе Канцельсона Петр Николаевич. Что за причина, что он вновь посетил вас?

— Вот-вот, я полагал, что вы объявитесь с таким вопросом. Убедительно просил меня, снять копию плана главного корпуса дворца.

— А вы?

— Что я… Разумеется, пообещал. Но когда он объявится вновь, я ему скажу, что мне категорически запретили перерисовывать этот план. А если ему угодно, то этот план под стеклом висит в проходном вестибюле центрального корпуса. Там, где и проходят группы наших экскурсий. Вот пусть и постарается как-то сам срисовать этот план… Вот так я ему и скажу тогда. И вот еще что… — помолчал он немного. — Вчера была во дворце бывшая горничная графини Екатерина Владимировна. С супругом своим. Поговорили о том, о сем, о жизни. Я не мог уделить им много внимания. Так как меня торопила служба. Но я заметил, когда проводил вторую группу, то увидел, как её муженек и она очень внимательно рассматривали этот самый план центрального корпуса дворца. Я сделал вид, что я их не замечаю и поторопил экскурсантов следовать за мной.

— Любопытно, любопытно… — протянул Остап. — Значит, интересуются конкуренты, Петр Николаевич. Знать бы, что они знают и что затевают.

— Ох, Богдан Османович, трудно сказать. Как я понял, сокровища покойной графини Воронцовой-Дашковой многим не дают покоя. Ну, не извольте обидеться, но мне пора принимать группу, — раскланялся с Бендером Березовский.

— До свидания, уважаемый Петр Николаевич, до свидания. Весьма вам благодарен. При надобности, я к вам обращусь. Привет глубокочтимой Ксении Алексеевне.

— Непременно передам, непременно, Богдан Османович.

Остап вернулся к своим единомышленникам, поведал им узнанное подробно и сказал.

— Вот вам и объяснение визита сюда старпома «Тринакрии»-«Гализоны» и Канцельсона со своей супругой. Старпом дал ему задание, а Мишель, чтобы выполнить это задание и обратился к тому же Березовскому. Всё, детушки, здесь нам пока делать нечего, план дворца… Да, вот что еще, камрады, планом дворца интересовалась Екатерина со своим «Вадымом», поэтому они и приезжали сюда…

— Конечно же неспроста, я же говорил, — вставил Балаганов.

— Верно, не для воспоминаний о своей прежней службе, — погладил усы Козлевич.

— А вот если план понадобится нам, мои верные помощники то мы незаметно перерисуем его в три руки.

Каждый свою малую часть, а потом и соединим.

— А-а, как и тот текст в нашей беспроигрышной лотереи, — захохотал Балаганов.

— Да, как тот текст, детушки. Шура, перерисовывает левую часть плана, я — центральную, а вы, Адам, правую, — пояснил Остап.

Шутя и балагуря компаньоны в этот день расстались с Алупкой, с её историческими достопримечательностями и вернулись в Ялту.