1

Генерала Сермонти, на помощь которого так надеялся Джульяни, на месте не оказалось. Он выехал в Киев, куда тащились остатки разгромленной 8-й итальянской армии генерала Гарибольди.

Итальянские генералы просили немецкое командование о предоставлении им железнодорожных вагонов для отправки своих солдат на родину. Но Кейтель не хотел об этом и слышать. И несмотря на все настойчивые требования, просьбы выполнить союзнический долг, итальянское командование получало отказ.

Тоща командующий итальянской армией Гарибольди телеграфировал Муссолини: «Мы усеиваем дорогу изможденными людьми, которые будут свидетельствовать об отношении, проявленном к нам».

Однако дуче побоялся обратиться к Гитлеру лично. Он поручил своему военному атташе в Берлине генералу Маррасу сделать от его имени представление Кейтелю и добиться обещанной помощи. «Скажите Кейтелю, – телеграфировал Муссолини, – что, если товарищество еще имеет какое-нибудь значение, хотя бы минимальная помощь должна быть оказана».

Замерзая на обочинах дорог, итальянские солдаты проклинали Муссолини и Гитлера.

В Юзовке, в резиденции генерала Сермонти, оставалось всего несколько офицеров и солдат, которые упаковывали штабное имущество, готовясь к отъезду. Они-то обо всем и поведали капитану Ферро Джульяни. А один офицер, узнав, чем обеспокоен моряк, о чем тот намеревался просить генерала Сармонти, саркастически улыбнулся и сказал, что генерал вряд ли обратился бы с такой просьбой в гестапо, так как нечто подобное было с их офицером – адъютантом генерала и Сермонти наотрез отказался вмешиваться в такие дела.

Обо всем этом Ферро Джульяни поведал своим «немецким» друзьям, которые остановились в доме железнодорожников, у того же Франца Пиндера, который был несколько удивлен, увидев знакомых «эсэсовцев» в обществе итальянского капитана, отлично говорившего по-немецки.

Успокоив своего итальянского спутника, Андрей и Ольга пришли к твердому решению использовать письмо адъютанта Кранбюлера к штандартенфюреру СС Ранке, как и планировали в Мариуполе.

Ферро Джульяни всю ночь почти не спал. Часто вставал, выходил курить.

Ольга тоже не спала. Она мысленно шлифовала то, что будет говорить эсэсовскому полковнику Ранке.

Утро выдалось по-весеннему солнечным и теплым. Снежный покров потемнел, осел, под ногами зачавкала талая жижа. Небо – без облачка. Оживленно чирикали стайки воробьев, предвкушая дыхание весны.

Разведчики были озабочены предстоящей операцией. Особенно Андрей. Посетив вечером, сразу же по приезду в город, связника, он не получил долгожданного ответа и был по-прежнему в неведении, что делать и как им быть. Но Клаву, бесспорно, надо было попытаться вырвать из рук гестапо.

Вильгельма Корна они застали дома за утренним кофе в хорошем расположении духа. Узнав, что ему предстоит ехать в гестапо с письмом майора Майснера из штаба генерала, переданного им адъютантом Бернгардом, его настроение заметно упало. А познакомившись с письмом, неуверенно спросил: не лучше ли позвонить по телефону этому штандартенфюреру Паулю Ранке, как об этом сказано в письме. На что и Иванцова, и Джульяни ответили, что нет, нельзя, так как им всем троим надо убедить гестаповца в оказании помощи бедной девушке.

Еще до разговора с лейтенантом Корном после жаркого спора решили, что с представителем генерала Кранбюлера к штандартенфюреру отправятся капитан Ферро Джульяни и унтершарфюрер Инга Шольц, отлично владеющие немецким языком. Капитан Джульяни – жених Клавдии, а Инга – обязана ей жизнью. Клавдия отдала свою кровь, когда ее, Ингу Шольц, тяжело ранило во время авианалета русских.

«Опель» подкатил к гостинице «Донбасс», где размещалась резиденция штандартенфюрера Ранке. Из машины вышли капитан третьего ранга итальянских ВМС, лейтенант Вильгельм Корн и унтершарфюрер Инга Шольц. Автомобиль тут же отъехал в сторону и занял стоянку у поворота трамвайных путей. Отсюда был хорошо виден вход в здание гестапо.

Все трое вошли в подъезд и сразу же наткнулись на двух гестаповцев. Вскинув руки в нацистском приветствии, они остановились. Джульяни сказал, что им необходимо видеть штандартенфюрера Ранке и передать ему пакет из штаба генерала Кранбюлера.

Гестаповец в чине штурмфюрера вежливо попросил предъявить документы, а когда просмотрел их, тут же набрал нужный номер и кому-то доложил. Получив соответствующие указания, пггурмфюрер назвал номер комнаты, ще размещалась приемная штандартенфюрера СС Пауля Ранке.

В приемной находилось двое посетителей – офицеров. За столом сидел моложавый оберпггурмфюрер Он молча ответил на приветствие вошедших и указал жестом на стулья.

– Присаживайтесь. Штандартенфюрер скоро примет вас.

В это время дверь приемной распахнулась, и из кабинета вышел сам шеф гестапо Пауль Ранке. Это был невысокого роста худощавый человек, с водянистыми глазами, гладко прилизанными темными волосами, с красной повязкой со свастикой на рукаве. Его, казалось, сонный взгляд скользнул по лицам присутствующих, и он, чуть приподняв руку в приветствии, сказал:

– Я сейчас вернусь, господа, – Выходя из приемной, он задержал ничего не выражающий взгляд на итальянском капитане, который, как и все в приемной, вытянулся по стойке «смирно», щелкнув каблуками и выбросив вперед правую руку.

Прошло несколько минут. В приемную стремительно вошел гауптштурмфюрер СС. Он посмотрел на унтер– шарфюрера и галантно подошел к ней, как к давней знакомой.

Иванцова узнала эсэсовского капитана Гельмута Краузе, который несколько дней назад, приняв Андрея за своего друга, настоятельно приглашал его в гости.

Гауптштурмфюрер СС Краузе воскликнул:

– О, фрау унтершарфюрер! – и, немного помедлив, вспомнил: – Инга Шольц! Какая приятная встреча! А где мой коллега Ганс Ауге? Как его здоровье?

«Унтершарфюрер» Иванцова с сожалением ответила, что господин Ганс Ауге расхворался и разговаривает сейчас с большим трудом. Врачи подозревают, что произошел повторный паралич голосовых связок. Чем это после контузии закончится, никто не знает. Даже доктор Леебауман…

Гестаповец Краузе поинтересовался: чем вызван их визит к его шефу, и не может ли он быть им чем-либо полезным. Ольга собралась было ответить, но в этот миг отворилась дверь, и в приемную вошел Пауль Ранке.

– Прошу ко мне, – и с этими словами распахнул дверь своего кабинета, приглашая туда всех троих.

Штандартенфюрер занял свое место за большим письменным столом и официальным тоном сказал:

– Слушаю вас.

Капитан Джульяни указал на лейтенанта. Корн, щелкнул каблуками, протянул штандартенфюреру письмо майора Майснера генералу Кранбюлеру.

Шеф гестапо прочел и угрюмо произнес.

– Бедный Майснер, в последнее время я не имел никаких сведений от него. Прошу садиться, господа, – указал он жестом на кресла. И после того как все сели, повторил: – Слушаю вас, капитан, – уставился он на итальянца, но в его взгляде было что-то недоброе.

Ферро Джульяни, волнуясь, рассказал о том, что Клавдия – его невеста, что он уже написал письмо в Италию, прося родительского благословения, что он уже обратился с прошением к своему командованию разрешить помолвку. На этом он оборвал свою речь, не сказав ни слова о своих возвышенных чувствах.

После Джульяни встала «унтершарфюрер Инга Шольц» и изложила просьбу помочь девушке, которая спасла ей жизнь, отдав свою кровь ей, раненой. Она может поручиться за спасительницу…

Лейтенант Вильгельм Корн вдруг щелкнул каблуками и добавил, что к этой просьбе присоединяется и генерал Кранбюлер.

– А как здоровье господина генерала? – поинтересовался Ранке. – Мы все при исполнении долга и должны быть готовы в любую минуту отдать свои жизни за великое дело фюрера, тому пример – безмерная храбрость генерала Кранбюлера, господа.

Лейтенант Корн сообщил, что состояние здоровья генерала улучшается, но он по-прежнему находится под строгим наблюдением врачей.

– Ваша просьба необычная, господа, – гестаповец встал из-за стола и прошелся по кабинету. – Я, право, не знаю, что вам ответить. Мне, если честно, не хотелось бы вмешиваться в это дело, – повысил голос Ранке. – Дело измены рейху, к которому оказалась причастна и ваша Клавдия! Кстати, как ее фамилия? Почему Клавдия?

Ферро Джульяни тут же пояснил, что она из русских фольксдойче, что фамилия ее Висбах, она на хорошем счету на службе.

– Странно, – потарабанил пальцами по столу гестаповец. – Ну, хорошо, я поручу разобраться. Если обстоятельства дела не засвидетельствуют ее причастности к предательству, постараюсь что-нибудь сделать. Но предупреждаю, я здесь не для того, чтобы защищать изменников рейха! – Гестаповец подошел к двери и произнес: – Не угодно ли господину капитану и его сопровождающим подождать в приемной. Моя служба свяжется с коллегами в Мариуполе…

Все трое покинули кабинет. Потянулись томительные минуты. Но не прошло и часа, как в приемную стремительно вошел Краузе. Скользнув взглядом по лицам присутствующих, проследовал в кабинет своего шефа.

Через непродолжительное время в приемной раздался звонок, и адъютант заторопился к шефу. Не успел он закрыть за собой дверь, как тут же вернулся и пригласил всех войти…

Все трое с еле сдерживаемым волнением остановились перед столом, по другую сторону которого стоял штандартенфюрер – шеф местного гестапо. Он сделал паузу, словно собирался сообщит! важную весть, и проговорил:

– Капитан Джульяни, неприятность, обрушившаяся на вашу невесту Клавдию Висбах, миновала. Она освобождена и направляется для прохождения дальнейшей службы в один из портов Крыма.

Капитан, сдерживая эмоции, стоял, вытянувшись по стойке «смирно».

Ранке продолжил:

– Как видите, господа, наша служба всегда отличалась квалифицированным и беспристрастным расследованием любого, пусть даже самого сложного дела. Хайль Гитлер! – вскинул руку шеф местного гестапо.

Все ответили тем же. А Ферро Джульяни добавил, приложив два пальца к форменной фуражке:

– Благодарю, штандартенфюрер!

Вслед за капитаном, Ольгой и Корном вышел и гауптштурмфюрер Краузе и, улыбаясь, обратился к Ольге:

– Фрау Инга, такое событие заслуживает того, чтобы его как следует отметить… Не так ли?

«Унтершарфюрер» Иванцова ответила:

– Да, но я не одна, господин гауптштурмфюрер…

Краузе поспешил исправить свою оплошность:

– Я имею в виду и вас, господин капитан, и лейтенанта. Кстати, где вы остановились?

Ольга ответила, что они пока нигде не остановились, так как очень спешили.

А капитан Джульяни вставил, что они сейчас же должны возвращаться в Мариуполь, к месту своей службы, и останавливаться на постой не намерены.

На это Краузе указал на стенные часы и сказал:

– Если у вас свой транспорт, то да, но если вы рассчитываете на поезд, то напрасно, он отправится лишь завтра.

Ферро Джульяни решительно ответил:

– Да, конечно, у нас свой транспорт, гауптштурмфюрер Краузе. И мне надлежит как можно скорее возвратиться в порт. Туда прибывает с инспекционной целью адмирал фон Бодеккер по поручению самого гросс-адмирала Деница. Сами понимаете, мне необходимо как можно скорее быть на месте.

– И вам надо быть как можно скорее на месте? – прищурив глаза, спросил гестаповец Ольгу.

– О, да, господин гауптштурмфюрер, служебные обязанности… – многозначительно подчеркнула Иванцова.

А капитан Ферро Джульяни галантно взял девушку под руку и увлек ее вниз по лестнице.

Как только все трое вышли из здания местного гестапо, к ним подлетел «опель». Джульяни, Корн и Ольга сели в машину, и она сразу же умчалась.

В это время гауптштурмфюрер СС Краузе стоял у окна на втором этаже. Он видел, как в машину садились итальянец, лейтенант и унтершарфюрер. Ему не удалось рассмотреть, кто был за рулем и кто сидел рядом с шофером. Но он отметил про себя одно странное обстоятельство: итальянский капитан сел не на переднее сидение, как тому было положено по чину, а втиснулся со всеми на заднее.

Всего этого, конечно, Паркета и его друзья не знали. Они были рады, что, наконец, расстались со зловещей гитлеровской организацией. Что та, ради которой они пошли на такой риск, освобождена, и им теперь оставалось только связаться с ней.

Лейтенанта Корна они подвезли к госпиталю, а сами отправились в свой дальнейший путь.

И тут неожиданно Ольга откинулась на спинку сидения, закрыла глаза.

Джульяни испуганно спросил:

– Что с вами, Инга?

Андрей оглянулся, увидел бледное, осунувшееся лицо девушки и тоже спросил:

– Что с тобой?

Иванцова склонила голову на плечо Павла и, не открывая глаз, тихо молвила:

– Мне плохо…

Произошло непредвиденное: Ольга заболела. Недомогание она почувствовала еще в Мариуполе, но никому об этом не говорила, чтобы не вздумали отложить попытку освободить Клаву.

Группе Андрея ничего не оставалось, как отказаться от поездки в Мариуполь. Ольгу уложили в постель в домике Зои Алексеевны. Частный врач, найденный заботливой хозяйкой, определил: у больной воспаление легких.

Ферро Джульяни на следующий день уехал в Мариуполь поездом. Перед этим он уединился с Андреем.

– Думаю, что мы с Клавдией встретимся с вами, как только Инга выздоровеет. Я очень вам благодарен за помощь. Вы хорошие люди, Ганс. Кто бы вы ни были, вы отчаянные люди. Вы понимаете меня, Ганс?

Пристально посмотрев на Паркету, он продолжил:

– Вы ведь не те, за кого себя выдаете. Во-первых, по субординации гауптштурмфюрер никогда не пойдет сам устраиваться на постой, а пошлет низшего по чину, хотя бы того же шарфюрера, который почему-то остался в машине, помните, в день нашей первой встречи? Во-вторых, немцы не сделали бы подарок незнакомому офицеру-итальянцу. В связи с трагедией под Сталинградом они обвиняют нас и румын в том, что открыли фронт и дали возможность советским войскам окружить группировку Паулюса. И кроме того, Ганс… – замялся неожиданно Ферро, не решаясь говорить.

– Что еще, Джульяни? – спросил Паркета.

Итальянец вздохнул и продолжил:

– Лейтенант радиослужбы, машина которого подвезла меня тогда к базару, еще раньше рассказывал, что в доме до нашего поселения его служба запеленговала работу чужой рации и когда дом окружили, чтобы взять радиста, завязался настоящий бой. Были убитые с обеих сторон, но живыми их так и не взяли, Ганс…

Паркета ясно представил себе картину того, что произошло в доме второго связника, к которому они ехали и не встретились.

Затянувшееся молчание нарушил итальянец.

– Я тебя расстроил, Ганс? Сожалею… Но тебе следует все это знать, чтобы избежать неприятностей в будущем. Уж если продолжать играть роль эсэсовцев, так играть как полагается, профессионально. Любая мелочь…

Иванцова болела долго. За ней ухаживали, как за ребенком. Доставали через лейтенанта Корна нужное питание и дефицитные лекарства. Когда, наконец, она стала поправляться, на дворе была уже весна, и под окнами домика буйно расцвела сирень.

Андрей отлично усвоил советы Ферро Джульяни. Вместе с Павлом с помощью ефрейтора Крамера они учились четко разговаривать, правильно и свободно произносить немецкие слова, отрабатывали правила поведения, особенно в экстремальных ситуациях.

 

2

Связь с командованием наладилась в те дни, когда болела Ольга.

Андрей уже в который раз заезжал к связнику Николаю Мажарову с надеждой получить ответ. И вот наконец связник встретил его довольной улыбкой и вручил шифровку. Андрею и его группе предписывалось оставаться пока в Юзовке, вести разведывательную работу, поддерживать тесный контакт с Корном. А когда генерал Кранбюлер вернется в строй, по возможности расширить связи с его штабом.

К этому времени советские войска, освободив Ростов-на-Дону, Новочеркасск, Шахты, вступили на территорию Донецкой и Луганской областей.

Донецкий край давал до войны 60 процентов общесоюзной добычи угля, выплавлял около 30 процентов чугуна и 20 процентов стали. Здесь добывали соль, гипс, мел, графит, изготавливали сталепрокатные станы и другие машины. Фашисты называли Донбасс «восточным Руром» и готовили ему судьбу немецкой колонии.

Перед Южным и Юго-Западным фронтами встала важнейшая задача: освободить Донбасс.

Однако замысел всей операции был гораздо шире. Планировалось после разгрома гитлеровской группировки «Юг» и освобождения Донбасса войсками Юго-Западного фронта выйти к Запорожью, а войсками Южного фронта – развить наступление в Северной Таврии, к низовьям Днепра и Крымскому перешейку.

Но сейчас на пути войск Южного фронта был еще мощный оборонительный рубеж, который гитлеровцы создавали в течение двух лет и горделиво назвали «Миус-фронтом». За ним простиралась земля, израненная войной, залитая кровью тысяч и тысяч людей, павших от рук фашистов.

Во время подготовки войск Южного фронта к прорыву обороны врага на Миусе подпольщики Донбасса особенно активно начали разведывать тыл немцев.

Здесь немалую роль сыграли данные группы Андрея, получаемые регулярно от денщика генерала Кранбюлера, который к этому времени уже вернулся в свой штаб.

К Паркете стекалось много ценной информации и от Корна, и от его нового «друга» – гауптштурмфюрера СС Гельмута Краузе, с которым тот часто проводил дружественные вечерние застолья.

Так, через него стало известно, что на полигоне за шахтой 10-бис немцы под руководством доктора Плоцке испытывают новые взрывчатые вещества, используя при этом на опасных работах советских военнопленных. Таким же образом были получены сведения о прохождении грузов через железнодорожный узел Ясиноватая, станцию Юзовка и другие. Когда эти данные ушли к нашему командованию, было получено приказание выяснить секретный характер работ доктора Плоцке и наладить систематическое получение информации о транспортировке грузов через станцию Ясиноватая. Паркета сосредоточил все внимание на выполнении этих заданий.

До выздоровления Ольги Иванцовой разведчики не могли поехать в Мариуполь к Ферро Джульяни. А когда ее здоровье уже позволяло отправиться в путь и все с нетерпением собирались на встречу с дочерью Анисии Григорьевны – Клавой, как раз в это время приехал сам капитан Джульяни. Он сообщил новость, огорчившую всех: Клавдию перевели на службу в Ялтинский порт, а его и других итальянских моряков отправляют на родину, так как есть сведения, что Италия вот-вот выйдет из войны. Он совершенно не знает, как ему быть. Уехать – значит, расстаться со своей любимой навсегда, перевестись туда, где служит она, не представляется возможным, забрать с собой Клавдию – тоже нет никакой надежды. Ферро Джульяни потому и приехал, чтобы посоветоваться со своими друзьями.

Что могли разведчики посоветовать итальянцу в его положении? Больше всего Андрея и Ольгу огорчило, конечно, то, что они не успели наладить связь с Клавой. А теперь она стала для них и вовсе недосягаемой.

– Если бы я имел ценности, господа, – задумчиво произнес итальянец, – я бы, наверное, сумел получить разрешение на отъезд Клавдии со мной в Италию. – И, тяжело вздохнув, добавил: – Но таких ценностей у меня, к сожалению, нет. Они у тех, кто грабит. Особенно высокие чины…

– Например, господин капитан? – пристально посмотрела на него Ольга.

– Как-то я разговорился с командиром катера. И он рассказал, что однажды ему пришлось услышать разговор двух германских офицеров, когда он вывозил их из Ейска. Те говорили о сокровищах в нескольких чемоданах своего командующего. Это были и картины, и музейные ценности…

Ольга осторожно спросила:

– Фамилию этого командующего он не назвал?

– Шмиц или Шмуц. Кажется, они танкисты…

Разговор прервал Франц Пиндер. Он вбежал к ним встревоженный, с потухшей трубкой в руках и торопливо сообщил: приехала железнодорожная полиция вместе с гестапо. Проверяют документы всех проживающих. Он убедительно просит гауптштурмфюрера, чтобы тот объяснил, что они поселились по указанию штандартенфюрера Ранке. Иначе для него будет большая неприятность.

Не успел Пиндер выйти, как в комнату вошел сам гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе в сопровождении обер-лейтенанта железнодорожной полиции. За дверью остались гестаповцы и полицейские.

– О, какая встреча, Ганс! – воскликнул с нескрываемым удовлетворением Краузе. – Так вот где ты приютился со своей теплой компанией! И капитан союзников здесь? – повернулся он к Джульяни. – Извините, господа, но служебный долг обязывает нас проверить у вас документы…

Еще во время болезни Ольги лейтенант Корн сообщил Андрею, что гестаповец Краузе интересовался унтершарфюрером Шольц и своим другом Гансом, спрашивал, не встречал ли он их после визита к штандартенфюреру Ранке? Корн ответил ему, что он их больше не видел, и где они находятся, не знает. Интересовался Краузе и итальянским капитаном.

Это уже тогда насторожило Андрея и его друзей.

Гестаповец-Краузе, как оказалось, установил негласный надзор за лейтенантом Корном, и когда тот, как обычно, встретился в вестибюле госпиталя с Паркетой, об этом сразу же стало известно Краузе, и естественно, после этого ему не составляло никакого труда узнать о месте пребывания гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге.

И вот сейчас он собственной персоной пожаловал со своим окружением сюда.

Первым документы подал Джульяни. Краузе, скептически просмотрев их, сказал:

– С вами все ясно, капитан Джульяни, можете отбывать по своему маршруту…

Затем гестаповец внимательно изучил документы Ольги и не торопился их возвращать.

– Гауптштурмфюрер Ауге, прошу ваши документы, – с ухмылкой на обрюзгшем лице, сказал Краузе Паркете.

Просмотрев документы Андрея, гестаповец произнес:

– Гауптштурмфюрер Ауге, прошу пройдите со мной в другую комнату, – похлопал он документами Паркеты по своей ладони. – Что касается вас, фрау, и вас, – повернулся он к Павлу и Гейнцу, – то вас бы я убедительно просил не покидать эту уютную комнату до моего указания. Прошу, – сделал он артистический жест, приглашая Паркету к выходу из помещения.

Андрей откашлялся и хрипло произнес:

– Благодарю… – и направился к двери.

В комнате воцарилось молчание. Гейнц, Павел и Ольга переглянулись. Они еще никогда не оказывались в столь сложном положении.

Тем временем «гауптштурмфюрер Ауге» и Краузе расположились в комнате коменданта Франца Пиндера, которому гестаповец сделал знак удалиться.

Краузе пригласил Андрея сесть, сам сел напротив, чиркнул зажигалкой, не спеша прикурил сигарету и предложил закурить Андрею. Тот покрутил головой, указав на горло, и хрипло вымолвил:

– Нездоровится.

– Допустим, – согласился Краузе, потянулся рукой к приемнику, включил его. Настроил на музыкальную передачу. – Допустим, – повторил он. – Но дело в том, Ганс, что на запрос в штаб учета потерь Главного управления имперской безопасности мне ответили, что гауптштурмфюрер СД Ганс Ауге и унтершарфюрер Инга Шольц пропали без вести в сентябре 1942 года на Северном Кавказе, выполняя свой долг перед фюрером и фатерляндом, А вы живы и невредимы, Ганс… Поговорим откровенно, дружище? Или будем продолжать играть в прятки?

– Поговорим… – спокойно произнес Паркета.

– Поговорим откровенно… – повторил Краузе. – Я знаю, что ты брат бригадефюрера СС Франца Ауге и потому не хочу с тобой ссориться. Мой интерес к тебе проявился после того, как Инга Шольц вместе с итальянцем пришла к моему шефу. Это мне показалось несколько странным, – Краузе встал и прошелся по комнате. – Когда они уезжали, я отметил одно обстоятельство: все трое втиснулись на заднее сидение, а ведь итальянцу согласно ранга следовало бы сесть впереди. Но место впереди было занято, Ганс. И, я думаю, тобой. Это меня несколько заинтересовало, но опять-таки не настолько, чтобы делать определенные выводы. Затем я поинтересовался у лейтенанта Корна, встречается ли он с тобой или с Ингой Шольц. Он заверил, что нет, а мои люди, проследив за ним, засекли, как он виделся с тобой в вестибюле госпиталя. Вот тогда я и сказал себе: «Гельмут, здесь что-то не так, над всем этим стоит поразмыслить». И тут мне сообщили из госпиталя, что Ганс Ауге не проходит у них лечение. После этого я уже стал вплотную интересоваться тобой, твоим пребыванием здесь. И сделал запрос в штаб учета и потерь нашей канцелярии. Но это еще тоже не все, Ганс. Когда Кранбюлер выздоровел настолько, что мог отбыть на отдых и дальнейшее лечение в рейх, я узнал о колоссальном скандале, возникшем между ним, доктором Шульцем и его денщиком. Генерал обвинил Вильгельма Корна в хищении каких-то дорогих вещей и хотел предать его суду, но побоялся, очевидно, огласки, компрометации собственного имени, а посему отправил бедного лейтенанта на фронт…

«Так вот почему мы не могли встретиться в последнее время с лейтенантом Корном!» – понял Паркета.

– Эти ценности исчезли у него, пока он болел, – продолжал Краузе. – Я стал сопоставлять факты, соединять воедино цепь событий и пришел к заключению, что ты, Ганс, во всем этом деле не совсем посторонний человек.

– Интересно, Гельмут! – с хрипом произнес Паркета.

– Не дезертир ли ты и Инга Шольц? – взглянул на него гестаповец. И тут же ответил: – Да, возможно. Но это меня не волнует, так как я понимаю, у тебя очень надежный покровитель – бригадефюрер СС Франц Ауге. Поэтому у меня сугубо личное и, я бы сказал, деловое предложение… – Краузе остановился напротив «Ганса» и прошептал: – Поделись со мной ценностями генерала, Ганс.

Паркета не удержался и громко расхохотался, глядя снисходительно на Краузе.

– Ты все понял, что я изложил тебе, Ганс? – переспросил тот.

Паркета не только понял, он ликовал в душе, он никак не ожидал такого поворота дела.

– Какие ценности, Краузе? О чем ты, Гельмут? При чем здесь я? Кто такое мог выдумать?

– Мои люди перехватили лейтенанта Корна перед его отбытием на фронт, и я заставил его расколоться. Мы умеем это делать, как тебе известно. Корн во всем признался…

– В чем признался? Где сейчас Корн?

– Сделать очную ставку? Корн у меня.

– В гестапо?

– Нет, в доме, где он жил. У доктора Шульца, который отбыл в Германию вместе с генералом Кран– бюлером… Там он не один, с моими людьми!

– Ясно… Но ценности генерала!.. – пожал плечами Паркета. – Нет ценностей, Гельмут!..

– Если, Ганс, ты не возьмешь меня в долю, я сделаю так, что тебе ни один бригадефюрер не поможет. Впрочем, твой брат об этом может и не узнать. И еще, Ганс, я давно отметил твои благородные чувства к Инге Шольц. Уверяю тебя, если мы не найдем с тобой общего языка, то ей выкарабкаться из всего этого никак не удастся. За это ручаюсь. Убедительно, Ганс?

Паркета некоторое время молча смотрел на Краузе, выигрывая время для принятия правильного решения. Затем медленно молвил:

– Убедительно. Инга мне очень дорога. Выпьем, Гельмут? – неожиданно' предложил он.

Краузе задумался, а затем отчеканил:

– Можно, Ганс! – И протянул Паркете его документы.

Дверь комнаты, за которой находились Ольга, Павел, Гейнц и итальянский капитан, была плотно прикрыта. Когда Андрей решительно распахнул ее, то встретился с настороженными взглядами своих друзей. Чтобы поскорее снять напряжение, он тут же воскликнул:

– Инга, Крамер, Рунге, вместе с Гельмутом мы объявляем «камерадшафтсабенд»! Ефрейтор, все на стол! Шарфюрер – в машину за пополнением запасов!

Такого веселого пира дом железнодорожников еще ни разу не видал в период оккупации.

Расчетливый Пиндер притащил бутылку шнапса и водрузил ее в центре стола, а рядом положил кусок ветчины и открытую банку с медом.

Об отъезде Ферро Джульяни уже не помышлял. Паркета обнял его и вместе с Краузе насильно усадил за стол. Уехать он сможет и завтра.

«Шарфюрер Рунге» и Гейнц съездили к железнодорожному полицейскому обер-лейтенанту Альбрехту Райсу и привезли бутылку рома и бутылку коньяка, колбасу, сыр и консервы. Обер-лейтенанта пригласили также принять участие в их «камерадшафтсабенде». Райс был весьма польщен таким приглашением. И тут же внес предложение пригласить девушек из комендатуры станции. Гельмут Краузе пришел в восторг от такой идеи.

Вскоре обер-лейтенант Райс с Гейнцем привезли трех немецких железнодорожниц – Хильду, Марту и Рут. Длинноволосая блондинка Хильда тут же подсела к итальянцу и начала с ним непринужденно болтать, Марта занялась гауптштурмфюрером Краузе. Она была хорошо сложена, белокурая, с голубыми глазами. Держалась кокетливо, но с достоинством, поддерживая разговор со своим кавалером. Третья девушка, Рут, была, очевидно, подругой обер-лейтенанта Райса. Стройненькая, черная, мило улыбающаяся. Она сразу же завоевала симпатию Ольги, и та, сидя рядом с Рут, беседовала с ней о всякой всячине. Еще до их прибытия сюда Андрей шепнул Ольге: «Постарайся подружиться с ними».

Расторопный Пиндер где-то одолжил патефон с двумя пластинками. Девушки очень обрадовались появившейся возможности потанцевать.

Веселье было в полном разгаре, когда зашел Пиндер и, извинившись, сказал, что господина гауптштурмфю– рера Краузе срочно желает видеть обершарфюрер от штандартенфюрера Ранке.

Вспотевший Краузе застегнул мундир, вышел в коридор, но тут же вернулся и объявил, что служебный долг, к сожалению, вынуждает его покинуть столь приятное общество. Затем он отвел Паркету в сторону и предупредил:

– Не вздумай улизнуть от меня, Ганс!

Когда гестаповец уехал, все с нескрываемым облегчением вздохнули. Павел шепнул Андрею:

– Гестаповец уехал, но его люди пасут нас…

– Мы и не подумаем убегать от Краузе, – так же тихо ответил Паркета и улыбнулся. – А теперь проводим наших гостей!

Весело болтая, вся компания направилась к станции, где по ту сторону железнодорожных путей в двухэтажных домах жили девушки-железнодорожницы.

Вернувшись в дом Пиндера, Паркета извинился перед Ферро Джульяни за то, что он с шарфюрером и унтершарфюрером отлучится на некоторое время, а с ним побудет Гейнц, чтобы он не скучал.

Итальянец согласно кивнул головой, поняв, что им троим необходимо поговорить о чем-то важном. Они прошли по центральной улице и свернули на аллею, ведущую в привокзальный парк. Дорогой Павел неожиданно нагнулся и, сделав вид, что поправляет обувь тихо молвил:

– За нами идут гестаповские шцейки…

– Вижу, – улыбнулся Паркета, не оборачиваясь. И тихо начал излагать все то, о чем они говорили с Краузе.

Затем спросил:

– Так что будем делать? Краузе нам нужен. Если мы с ним договоримся, то, несомненно, сможем использовать в своих целях.

– Не собираешься ли ты отдать ему половину награбленных полковником Борком и генералом Кранбюлером ценностей? – приостановилась Ольга.

– Ни в коем случае! – отрезал Паркета. Будем играть ва-банк! У меня такой план…

 

3

На следующий день, утром, провожали Ферро Джульяни. Он возвращался в Мариуполь поездом, а оттуда должен был катером отплыть в Крым к Клаве.

Весна была в разгаре. Деревья и земля уже покрылись молодой сочной зеленью. Щебетали птицы, в чистом небе светило ласковое солнце. Трудно было даже представить, что где-то гибнут люди, грохочут взрывы, идет война…

Ферро Джульяни попрощался со своими друзьями, крепко пожал всем руки, вскочил на – ступеньку вагона тронувшегося с места поезда. Он долго еще стоял в двери вагона и махал рукой.

Разведчики вернулись к «опелю» и увидели, что рядом с ним стоит знакомая уже им «омара» гауптштурмфюрера СС Краузе.

После взаимных приветствий Андрей и Краузе удалились в привокзальный скверик. Гестаповец спросил:

– Так что, Ганс, будем делиться?

– Видишь ли, Гельмут, – медленно начал Андрей, – добрую половину Кранбюлеровского награбленного добра я уже отдал Францу…

– Бригадефюреру? В Киев? – остановился и выпучил свои хмельные глаза Краузе.

– А ты как думал, – с сожалением произнес Паркета, – поэтому я могу с тобой поделиться лишь половиной того, что у нас есть… Но с условием…

Гестаповец помолчал какое-то время, сорвал с дерева зеленый листок, потер его между пальцами и с иронией спросил:

– Какие еще условия? Условия ставлю я, а не ты, Ганс.

– Напрасно, Гельмут. Интерес у нас должен быть общим. Ведь все то, что я взял у Кранбюлера – пустяки по сравнению с другим.

Краузе остановился как вкопанный.

– По сравнению с чем – другим? – пристально посмотрел он на Андрея.

Паркета вместо ответа спросил:

– Как ты думаешь, Гельмут, зачем я торчу в этой дыре?

– Действительно, зачем?

– Да потому, что здесь есть объект, к которому попали такие ценности, что генеральские на их фоне выглядят сущей ерундой, – он махнул рукой и продолжал: – Вот в это дело, если ты поможешь, я беру тебя в долю на равных, Гельмут.

– Интересно, – учащенно задышал гестаповец. – Что за объект такой?

– Не спеши, Гельмут, – спокойно ответил «гауптштурмфюрер СД». – Всему свое время. Сначала о моих условиях…

– Что за условия? Излагай.

– Во-первых, сними своих ищеек, чтобы они не ходили за мной по пятам. Освободи Корна, обеспечь его документами и пусть он спокойно поживет пока в своем доме. Он будет нужен нам для другого дела. Это – во-вторых. И еще кое-какие мелкие услуги потребуются от тебя, Гельмут, о которых не стоит сейчас и говорить. И вот тогда… – Паркета замолчал, как бы обдумывая, что будет потом.

– И тогда? – нетерпеливо переспросил Краузе.

– Тогда ты получишь четвертую часть из чемодана генерала Кранбюлера.

– И как долго мне ждать? – встал впереди Андрея Краузе, глядя на него прищуренными глазами.

– Несколько дней, Гельмут. Наша встреча состоится в условленном месте без моих и твоих людей. И, разумеется, ты напишешь мне расписку, текст которой я тебе продиктую.

– Ну и ну, – покрутил головой Краузе. – Не такой уж ты простачок, как я вижу…

Обсудив детали предстоящего делового свидания, они расстались.

Сев в машину, Паркета приказал Гейнцу ехать к связнику, Николаю Мажарову. Но не сразу, а попетляв по городу, чтобы удостовериться, что нет хвоста.

Паркета вручил связнику очередную шифровку и сказал, что срочно нужны деньги. Как можно больше денег. Поэтому шифровку надо передать немедленно. Но Николай сообщил Андрею, что сейчас у них односторонняя связь, поскольку сели батареи. Нужно срочно решать вопрос о питании рации.

Андрей, видя что его замысел рушится, еще раз повторил, что нужны деньги, хотя бы оккупационные марки.

Николай задумался и молчал. Но, неожиданно усмехнувшись, сказал:

– Я знаю, где взять марки. Мы просто их экспроприируем.

– Экспроприируем? У кого? – удивился Паркета.

– Да у моего соседа, Крыги. Я никогда не зарился на чужое, но как-то усмотрел, что он прячет что-то в подполье…

Под половицей в комнате Крыги были найдены пачки советских денег и оккупационных марок, а отдельно – две стопки рейхсмарок. На рейхсмарки у немцев можно было купить различные дефицитные товары и вещи.

Паркета вместе со своими друзьям развил энергичную деятельность по сбору ценностей для Краузе. Задача была проста, но в то же время и необычна.

Андрей поручил Николаю Мажарову отправиться к ювелиру и сделать у него заказ: по прилагаемым образцам колец, серьг, ожерелий, цепочек, брошек, подвесок, браслетов изготовить фальшивые дубли, чтобы подменить ювелирный ассортимент кранбюлеровского чемодана. Этот необычный заказ необходимо выполнить в течение одной недели.

«Гауптштурмфюрер» поручил это дело связнику, чтобы исключить возможность слежки гестапо. Если он или кто-либо из его друзей отправится к ювелиру, Краузе, несомненно, покажется это подозрительным.

С таким же заданием к другому ювелиру пошел и Александр Мажа ров – брат Николая. Связник нарушил закон конспирации, сказав, что их радист – его родной брат Александр. Паркета решил подключить и его к операции.

Сам Паркета с Павлом и Гейнцем выехал на «опеле» в Макеевку. Здесь они отыскали двух ювелиров и дали каждому по крупному задатку для изготовления бутафорных изделий по образцам.

Иванцова занялась новыми знакомыми – немками– железнодорожницами. Они могли оказать группе Паркеты неоценимую услугу. Миловидная Рут работала сортировщицей вагонов. Пронумеровав и заполнив бланки с указанием маршрута, она закладывала табель под тугую сетку на борту каждого вагона согласно данной ей раскладки отправления. Хильда служила в комендатуре телефонисткой. Марта вела в диспетчерской железнодорожного узла графики движения поездов, проходящих не только через Юзовку, но и через Ясиноватую, а также Авдеевку и Волноваху.

Часами просиживала Ольга у своих новых подруг. Она изучала графики движения поездов от станции к станции в разных направлениях. А в станционном узле связи комендатуры, у Хильды, она слушала телефонные разговоры, касающиеся железнодорожных дел.

Все, что Иванцовой удавалось запомнить, увидеть и услышать, она потом записывала, систематизировала данные и передавала их Андрею.

Но этих сведений было мало. Нужно было искать более надежный источник информации о работе железной дороги в Донбассе.

Кроме всего прочего, Паркету не оставляла мысль об обеспечении рации питанием. Он лихорадочно искал возможность приобрести батареи. И вот однажды, проезжая по Седьмой линии, Андрей, Павел и Гейнц увидели у высокого углового дома немецкую радиомашину. Промчавшись мимо, они развернулись и покатили обратно. К подъезду дома подошел автобус, из которого стали выходить расфуфыренные девицы. Коща женщины вошли в здание своей постоянной службы, из радиомашины выскочил лейтенант и фельдфебель и последовали за ними.

Паркета, вышел из машины, приняв суровый вид подошел к фургону и потребовал у солдата, сидящего за рулем, документы. Затем приказал немцу пере сесть в «опель». Как только солдат сел в машину, ефрейтор Крамер рванул с места, на предельной скорости помчался по улице и свернул в ближайший, переулок.

Коща «опель» скрылся, Павел сразу же сел за руль радиофургона и поехал в сторону Девятнадцатой линии к реке Кальмиус, разделявшей город.

А Паркета с Гейнцем отвезли солдата-радиста на глухую улицу, и «гауптштурмфюрер СД» сказал ему, что он ошибся, приняв его за того, кого они разыскивают. Андрей возвратил перепуганному немцу его документы и отпустил на все четыре стороны. Обрадованный солдат стремглав пустился к тому месту, где осталась машина.

Вечером Андрей получил шифровку от командования. В ней указывалось по какому адресу будут доставлены деньги. «Сообщество в целях обогащения» с Краузе одобрялось. И еще раз подчеркнули важность информации о работе доктора Плоцке над новым видом взрывчатки.

Задание, касающееся работ химика Плоцке, было сложным. Его тщательно охраняли днем и ночью, как и места, где проводились опыты. Паркета уже выяснил, где все это происходит, где живет изобретатель. Но как подступиться к нему?

Почти каждый вечер Паркета встречался с Краузе и каждый раз заверял своего «друга», что все идет по плану и ждать осталось недолго.

Все эти дни группа Паркеты активно собирала, покупала, обменивала на базарах ценности для вручения гестаповцу доли из сокровищ генерала Кранбюлера.

Получив в очередной раз запрос о ходе подготовки к выполнению задания по делу Плоцке, Андрею пришла в голову заманчивая идея. Он обсудил детали со своими друзьями и приступил к немедленной реализации ее.

На следующий день, вечером, Паркета пригласил Краузе в дом лейтенанта Корна, как он выразился, покоротать вечер за бутылкой коньяка.

Андрей приехал к Корну раньше Краузе. Это была его первая встреча с лейтенантом после всех неприятностей для последнего. Вильгельм Корн был чрезвычайно удивлен появлению «гауптштурмфюрера СД», которого он после всего, что с ним произошло, не ожидал больше встретить. Увидев Андрея, Корн побледнел и отступил в глубь комнаты. Но Паркета поздоровался с ним за руку и сказал, что сейчас приедет Краузе. А до появления гестаповца им нужно поговорить.

Корн заверял, что никаких сведений он не сообщил Краузе, так как ничего и не знает о господине «гаупт– штурмфюрере СД Гансе Ауге». Единственное, что ему пришлось сказать, так это то, что господин гауптштурмфюрер действительно интересовался сейфом генерала Кранбюлера. И только.

– Абсолютно ничего! Клянусь своими родными!

Паркета предупредил лейтенанта:

– Вильгельм, если вы расскажете Краузе еще что– либо, то вам, заверяю, не миновать виселицы!

Когда приехал Краузе, стол был уже накрыт. Украшала его бутылка французского коньяка.

Вечер прошел в дружной и веселой обстановке.

 

4

Лишь поздно ночью распрощались они с Корном. Краузе указал Гейнцу куда его отвезти. Он квартировал в отличном особняке на Второй линии. Когда подъехали к дому, Андрей вышел из машины вместе с Краузе.

Стояла теплая майская ночь. Вокруг была тишина. Паркета и Краузе прошлись немного, и Андрей, зная уже, что Краузе всегда себе на уме, по выработанной профессиональной привычке заговорил:

– Прошу тебя, Гельмут, отнесись спокойно к тому, что я скажу. – И немного помолчав, произнес: – Ценности, которые ты ждешь… не вернулись ко мне из Киева…

Краузе застыл на месте, в его глазах вспыхнула ярость.

– Брось хитрить, Ганс, – зло прошипел он. – Я могу быть не только хорошим другом, но и беспощадным врагом, – поводил он пальцем перед глазами Андрея.

– На, читай, – и «Ганс» протянул сложенный вдвое конверт с фашистским орлом в уголке.

Краузе схватил конверт, раскрыл его, достал письмо и, подсвечивая зажигалкой, стал читать. Паркета стоял, чуть отвернувшись, и молчал, словно выражая этим самым свою вину.

Этот конверт Ольга раздобыла у железнодорожниц. Текст письма написала она же под диктовку Андрея. Переписывала его трижды, пока оно не приняло краткий и деловой вид, отвечающий по смыслу взаимоотношениям двух братьев. Текст его гласил:

«Привет, Ганс!

Все, что с тобой прислано, я отправил в рейх и уже получил подтверждение о благополучной доставке. Не могу понять, почему вдруг тебе понадобилась твоя часть? Чем ты занялся? Кутежами? Если так, советую, брат, прекратить немедленно. Жаль, что неотложные дела и частые разъезды не позволяют мне увидеть тебя в ближайшее время и «проработать» как следует! Твой Франц, бригадефюрер СС».

Краузе медленно сложил письмо, спрятал его в конверт и протянул «Гансу», не проронив при этом ни слова.

Андрей тоже помолчал, а потом сказал:

– Как видишь, я не собирался обойти тебя в дележе. Посылал специального человека в Киев… И вот он вернулся с письмом…

– А есть ли у тебя доказательства, что это письмо писал бригадефюрер? – с подозрением вглядываясь в лицо «Ганса», тихо спросил Краузе.

– Гельмут!.. – обиженно всплеснул руками «младший брат Ауге». – Да как ты можешь?!

– Не кипятись, дружшце, Гельмут не такой дурак, как ты думаешь. Я проверю… – нервно закурил он, видя, что его надежды на обогащение рухнули.

– Проверяй, твое право, – спокойно молвил Андрей и пожал плечами. – Может, возьмешь и письмо для проверки?

– Возьму, – зло бросил гестаповец. – Проверить не помешает, Ганс, – опять вглядывался в лицо своею «друга» Краузе.

– Прошу, – отдал письмо Паркета. – И не расстраивайся, Гельмут. Мы с тобой возьмем на днях колоссальные ценности, если ты поможешь. Это те ценности, о которых я тебе уже говорил…

– Где они? У кого? И какая нужна помощь?

– Если мы возьмем эти ценности, – как бы не слыша потока вопросов, спокойно прсуЮлжал Андрей, – я готов отдать тебе две доли из трех. Взамен генеральских.

– Это уже разговор. У кого они? Где?

Паркета тихо произнес:

– Они в сейфе доктора Плоцке.

– Плоцке?! – подскочил к Андрею Краузе. – У химика Плоцке?! Да ты понимаешь, что говоришь, Ганс? Откуда у него могут быть ценности?

– А тебе не кажется странным, Гельмут, что он работает здесь, а не в рейхе? – рассудительно проговорил «Ганс».

– Но он использует для своих опытов особые коксующиеся угли этого района…

– Чепуха, Гельмут. Этот уголь ему могут доставить в рейх в любом количестве!

– Ну, Ганс, ты меня озадачил, – начал трезветь Краузе и протянул: – Действительно…

А Андрей спокойно продолжал:

– В Донбассе находили и золото, дружище.

За всю историю угольного бассейна, начиная с петровских времен, когда в этом крае нашли «огненный камень», никто и никогда здесь золота не находил. Это отлично знал Паркета. Но откуда об этом знать гестаповцу, выходцу, по всей вероятности, из среды, не чуждой уголовному миру.

– Ганс! – остановился Краузе. – Не шути, Ганс!

– Я не шучу, Гельмут. Слушай, что я тебе скажу. У Плоцке в сейфе драгоценности, но не его, а штурмбанфюрера СД Фельдмана, который оставил их ему на сохранение, а сам погиб под русскими бомбами.

– Откуда все это тебе известно, Ганс? – переспросил гестаповец.

– От брата, Гельмут.

– Так в этом деле будет участвовать и бригадефюрер?

– Нет, в этом дележе Франца не будет. Он уже получил и свое, и мое. Достаточно того, что он забрал, – зло усмехнулся Паркета. – Возьмем эти драгоценности, Гельмут, а потом и о золоте самого доктора подумаем…

– Что же я должен сделать для этого?

– Пустяки, Гельмут. Проинформировать меня, когда Плоцке не будет дома продолжительное время. Раз. И у дома хотя бы на час выставить охрану из моих людей, два.

– Ну и ловкач, ты, Ганс!

– А ты как думал? Поставим в охранение Корна с моими людьми, а для этого снабдишь их своими документами. Остальное я сделаю сам.

– Сам? А откуда я буду знать, что ты возьмешь у Плоцке? Какие ценности? – ухмыльнулся Краузе.

– Ну это легко проверить, Гельмут. Ты будешь неподалеку. И сейф мы откроем с тобой, чтобы ты не думал, что я тебя обделил.

Обсудив детали задуманной операции, расстались далеко за полночь.

Паркета понимал, что идет на риск, но ничего другого придумать не мог. Командование требовало данных. Кроме того, если операция удастся, гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе окажется в его руках. Но главным во всем этом деле было, конечно, добраться до сейфа доктора Плоцке и ознакомиться с бумагами. Причем, похищать документы было бы неразумно. Из-за этого будет поставлено на ноги все гестапо. И тогда группе Паркеты необходимо будет скрыться из города, а это никак не входило в расчеты Андрея. Документы химика нужно перефотографировать. А для этого необходимо срочно обзавестись фотоаппаратом типа «Лейка» и фотопленкой к нему. Но где все это достать?

Стали лихорадочно искать аппарат в городе. Обращались к фотографам не только в Юзовке, но и в Макеевке. Но фотографы разводили руками и предлагали свои большие камеры. Они были громоздки, требовали применения штативов и сильного света.

Объехали все комиссионные магазины, но безрезультатно. И вот, когда уже не надеялись раздобыть нужный фотоаппарат, один из продавцов комиссионного магазина на Первой линии сказал, что господам офицерам он может дать хороший совет, куда им следует обратиться. И дал адрес знакомого немецкого кинофотохроникера.

– Ферфлюхтер! – выругался Андрей, взглянув на бумажку, и сказал Павлу: – Опять этот притон на Седьмой, ну…

– Нет, нет, господа офицеры, – произнес продавец, поняв ругательство по-своему. – У этого кинооператора и фотоаппараты есть!

Когда вышли из магазина на улицу, Денисенко сказал:

– Я туда, Андрей, не пойду, в тот притон…

– Но не пойду же я туда один, черт их возьми, – сплюнул Паркета.

– Ну, ты можешь туда пойти с Гейнцем или, скажем, с Корном, – хохотнул Павел, отводя глаза в сторону.

– Мне тем более идти туда нежелательно, Павел, – смущенно молвил Андрей, садясь в машину.

Павел внимательно посмотрел на своего друга и спросил:

– Совестно перед Ольгой?

– Еще чего выдумал, не развлекаться же мы туда, а по делу. Видишь ли, Павел…

И Андрей рассказал ему, что в первый их приезд на Седьмую линию, когда из автобуса выходили женщины, он увидел Любу, школьную соученицу, которая была на два класса старше. Она пела на школьных вечерах и почти все мальчишки были влюблены в нее. Помолчав, Андрей с горьким вздохом произнес:

– А коса какая у нее была дивная… Она ее умела выкладывать на голове короной и тоща действительно была похожа…

– На кого? – тихо спросил Павел.

– На царевну из сказки детства, – так же тихо ответил Паркета.

В злополучное место пошли Паркета и Крамер. Павла оставили в машине, так как один должен быть всегда за рулем на случай непредвиденных обстоятельств.

Немного смущенные Андрей и Гейнц вошли в светлый, узкий подъезд с крутой лестницей, ведущей наверх. На втором этаже их встретил верзила – фельдфебель с бабьим лицом и стал рассказывать о законах этой «обители».

Паркета перебил его и сказал, что они здесь по служебным делам, им надо видеть кинофотохроникера Вольфганга Артца из девятого номера.

– О, понятно, извините, господин гауптштурмфюрер, – засуетился фельдфебель и указал, как пройти к нужному номеру.

Все еще чувствуя себя неловко, Андрей и Гейнц прошли по длинному полутемному коридору со множеством комнат, из-за дверей которых доносились визг, смех, ругань, обрывки песен. Наконец они остановились у двери с цифрой «9», и Паркета громко постучал в дверь.

Из комнаты сразу же донесся мужской голос: «Войдите».

Андрей распахнул дверь, и перед ним и Крамером предстала следующая картина: на широкой кровати лежала обнаженная девица, а у стола со стаканом в руке стоял мужчина. Немец был без мундира, но в галифе. При виде «гауптштурмфюрера» немец поставил стакан с недопитым шнапсом на стол, мгновенно набросил на плечи подтяжки и стал торопливо надевать мундир лейтенанта. Приведя себя в порядок, вытянулся по стойке «смирно» и отчеканил:

– Лейтенант Артц, оператор фронтовой кинохроники.

– Лейтенант Артц, – властно произнес Андрей, – моей службе необходимо проверить вашу фото и киноаппаратуру. Впрочем… Киноаппаратуру не надо. Только фотоаппараты…

Гейнц тут же снял со стены два малогабаритных фотоаппарата и протянул их «гауптштурмфюреру». Но Паркета отстранил его руку и строго уставился на забеспокоившегося лейтенанта.

– Пленку к ним, лейтенант! – приказал он.

– Да, но пленка… – достал из ранца металлическую коробку перепуганный Артц. – Это – нетронутые кассеты, господин гауптштурмфюрер.

– Проверим, лейтенант, – тоном, не обещающим ничего хорошего, бросил Андрей. Он не мог понять, почему хозяин аппаратов так волнуется. Затем приказал: – Прошу следовать с нами, лейтенант.

– Но, господин гауптштурмфюрер, этот аппарат не мой, – указал немец на аппарат в черном футляре. Я подобрал его совсем недавно, когда разбомбили поезд…

– Разберемся, лейтенант, – холодно ответил «гауптштурмфюрер». А сам подумал: почему этот немец так переживает? Почему настаивает упорно, что аппарат «Засс» не его, что он подобрал его после бомбежки? Что здесь особенного? Заснятая пленка? Что же там может быть «опасного» для гитлеровского кинохроникера?

– В гестапо, – приказал сурово Андрей, когда все сели в «опель».

В машине Паркета допросил немца. Тот все время твердил, как он ехал из Берлина в очередную командировку на фронт, как их бомбили, как вместе с ним ехал штурмбанфюрер СС и, очевидно, этот аппарат был его.

– Так почему вы не сдали его куда следует, лейтенант? – поинтересовался Андрей.

Артц еще болыге заволновался, и опять стал путано объяснять, твердя одно и то же. А когда Паркета прервал его и приказал назвать фамилию этого эсэсовского майора и описать его внешность, то понял, что тот попросту выдумывает, врет.

У здания, где размещалась гестаповская резиденция штандартенфюрера СС Ранке, остановились. Андрей приказал Гейнцу взять пленку и фотоаппараты и-идти с ним. А лейтенанту Артцу строго приказал оставаться в машине и ждать дальнейшие указаний. Кинохроникер сидел ни жив ни мертв, забившись в угол салона автомобиля.

Паркета с Гейнцем решительно вошел в подъезд словно на службу и попросил дежурного соединить его по телефону с гауптштурмфюрером Краузе.

Из кабинета Краузе дежурному ответили, что господин гауптштурмфюрер сейчас на совещании и спросили, что тому передать. Паркета сказал, что ничего передавать не нужно, так как вечером он сам наведается на квартиру своего друга. Андрей отлично знал, что Краузе сейчас на совещании, но ему необходимо было побывать здесь из-за кинохроникера.

Андрей отошел с Гейнцем в сторону, забрал у него фотоаппараты, коробку с пленками и тихо приказал идти к машине, отпустить лейтенанта, предупредив того, чтобы он никуда не отлучался из дома.

Вздохнув облегченно, кинохроникер торопливо выбрался из автомобиля и почти бегом пустился подальше от зловещего места.

А Паркета решил ехать в фотографию, чтобы проявить там пленку из аппарата «Засс» и таким образом выяснить, почему так волновался кинохроникер.

Когда пленку проявили, увидели, что почти вся она состоит из кадров с обнаженными девицами.

Андрей сплюнул и сказал:

– Ничего не понимаю.

Проявили пленку и с другого аппарата, марки «Цейс», надеясь отыскать там разгадку. Она оказалась чистой.

– Жалко, – констатировал Паркета, – она бы наверняка нам пригодилась.

Решили «Цейс» вернуть Артцу, а «Засс» с коробкой нетронутых кассет оставить у себя.

Андрею не давала покоя мысль, что все-таки беспокоило кинохроникера.

– Надо подумать, друзья, – сказал он. – Здесь что-то кроется…

– Погодите, – вдруг произнес Гейнц. – А что сказал фотограф? Помните? Разряжая «Засс», он сказал, что у господина офицера самый лучший аппарат, которому цены нет.

– Цены нет… – машинально повторил Паркета и тут же воскликнул: – Стоп!

Павел резко затормозил, послышался скрежет колодок, и «опель» остановился у обочины дороги.

– Разворачивайся! – скомандовал Паркета. – К фотографу!

С удивлением и тревогой навстречу им выбежал седовласый фотограф, раскланялся и спросил:

– Господа офицеры что-то забыли?

Его тут же успокоили и объяснили причину их возвращения.

Фотомастер улыбнулся и сказал, что это редкостный аппарат с большой разрешающей способностью оптики. Таких фотоаппаратов – и компактных, и универсальных – ни у кого нет! И далее фотограф таинственно сообщил, что он слышал от одного офицера, что такими аппаратами обеспечиваются только специалисты полиции и гестапо. Спохватившись, сказал:

– Да вам лучше знать, господин офицер…

– Да-да, – согласно кивнул Паркета.

 

5

Паркета в сопровождении Гейнца Крамера, за плечом у которого болтался в коричневом футляре «Цейс», подошел к комнате с номером «9». Дверь тотчас же открылась и перед «эсэсовцами» возникло испуганное бледное лицо лейтенанта. За столом с сигаретой в руке сидел солидный майор. На столе стояла неначатая бутылка коньяка.

Андрей вялым жестом приветствовал майора. Тот встал и представился:

– Военный корреспондент газеты «Фолькишер Бео– бахтер» майор Таубе.

– Хайль, – небрежно ответил ему «гауптштурмфюрерне назвав себя. Его звание капитана службы безопасности считалось не ниже майора общевойскового чина.

Майор затушил сигарету, приветливо улыбнулся и хотел что-то сказать. Но «гауптштурмфюрер» повернулся к кинохроникеру и сказал:

– Лейтенант Артц, я возвращаю вам «Цейс». А «Засс» и пленка побудут пока в гестапо как вещественное доказательство при расследовании. – И тут же спросил: – Когда вы уезжаете на фронт?

Лейтенант, сбиваясь, ответил, что ему завтра утром надлежит отбыть с господином майором на «Миус– фронт» и что он просит у господина гауптштурмфюрера снисхождения.

Вмешался майор, мягко сказал:

– Господин гауптштурмфюрер, простите лейтенанта, учитывая его молодость, его профессиональный интерес к этой фотокамере. Я понимаю, что за это очень сурово наказывает ваша служба. Но надо учесть, что Вольфганг Артц завтра отправляется со мной во фронтовой ад, где будет запечатлевать героические подвиги солдат фюрера…

– Не надо, майор, – остановил его Паркета. – Закон есть закон. И служба безопасности обязана…

– Я понимаю, господин гауптштурмфюрер, что фотоаппараты «Засс» предназначены только для гестапо и СД, что больше никому в рейхе не дозволено держать эти фотокамеры… Что нарушение приказа сурово карается заключением в лагерь… Я понимаю, что моего молодого коллегу в лучшем случае ожидает штрафной батальон… Но, господин гауптштурмфюрер, поймите его как профессионала…

Теперь Паркета понял все. Понял почему так сильно переживал Артц.

Гауптштурмфюрер, как и подобает судье, у которого появилось чувство снисхождения к преступнику, молча сел за стол и выпил стопку коньяку.

Майор взглянул на лейтенанта и незаметно подмигнул ему.

Лейтенант выволок из-под кровати объемный баул и начал торопливо выкладывать из него на стол пакеты и картонные коробки, в которых находились камушки для зажигалок, сахарин и прочий товар, предназначенный для обмена на яйца, масло, мед, сало, чай, кур…

– Что это? – с недоумением спросил «гауптштурмфюрер».

Но вместо ответа лейтенант Артц сгреб все эти коробки в бумажный мешок и сунул его в руки Гейнца. Паркета грозно прикрикнул на него:

– Вон отсюда!

Крамер круто повернулся и с кулем в руке вышел из комнаты.

– Хорошо, господа, я попрошу вас написать небольшое объяснение, – произнес медленно «гауптштурмфюрер».

Майор тут же извлек из кармана блокнот, авторучку и приготовился писать.

Паркета встал, прошелся по комнате, обдумывая текст, и начал диктовать:

– Я, военный корреспондент газеты «Фолькишер Беобахтер» майор Таубе и кинохроникер… Как там ваша фирма правильно? – посмотрел сурово он на лейтенанта.

Майор, продолжая писать, сказал:

– Фронтовой кинохроникер Вохеншау, УФА, лейтенант Артц…

– Вот именно… Пишите, майор: подтверждаем, что аппарата «Засс» никогда и нигде не подбирали, никакого отношения к нему не имели и не имеем. Число и подписи.

– Господин гауптштурмфюрер! – воскликнул радостно лейтенант Артц.

Когда это коротенькое объяснение было подписано, «гауптштурмфюрер» просмотрел его, сложил вчетверо и спрятал в карман. Затем выбросил руку вверх, круто повернулся и вышел из комнаты.

Пройдя через длинный коридор, Паркета стал спускаться по лестнице на первый этаж. Но вдруг, словно вспомнив о чем-то, остановился, постоял в некотором раздумье и решительно повернул назад. Пухлый фельдфебель тотчас подбежал к нему и застыл в ожидании. «Гауптштурмфюрер» строго посмотрел на него и сказал, что ему нужна особа, которую он укажет на фотографии. По приказу фельдфебель принес ему альбом, и Паркета начал листать его. Но в первом альбоме он не нашел ту, которую искал. Фельдфебель извинился и сказал, что у них есть фотографии свеженьких девочек, которые еще не попали в альбом. Вскоре он принес пачку фотографий. Среди них Паркета без труда нашел Любу и приказал привести девушку к нему.

Фельдфебель тут же засемени›1 выполнять приказ «эсэсовца».

Не прошло и пяти минут, как перед Андреем стояла Люба. Она вопросительно взглянула на немца– офицера. Тот, ничего не объясняя, приказал ей следовать за ним.

Коща подошли к машине, Паркета галантно открыл дверцу, подождал, пока Люба сядет, затем сел впереди с Павлом. Девушка негромко, но чисто по-немецки сказала:

– Данке, герр официр…

– Домой, – распорядился Паркета, не пускаясь ни в какие объяснения.

Ольга, возвратившись вечером от своих подруг-же– лезнодорожниц, была поражена присутствием вызывающего вида девушки.

Паркета попросил Пиндера подыскать небольшую комнату для двух девушек.

Пиндер сначала разводил руками, уверяя «гаупт– штурмфюрера», что у него нет свободной комнаты. Но потом хлопнул себя по лбу и сказал:

– Ах, совсем забыл. Есть одна комната, там выехали в отпуск ее обитатели. Я могу временно поселить девушек туда.

Комната оказалась чистой и уютной, здесь была тишина и образцовый порядок. Стол, стулья, шкаф, две кровати с тумбочкой между ними. На ней стоял радиоприемник «Сименс». Комната всем очень понравилась, и даже Любе, которая ко всему, казалось, была безразличной.

Когда Паркета, оставив их вдвоем, собрался было уходить, Люба сказала, что надо было бы сообщить старшей заведения, где она находится, иначе у нее могут быть неприятности.

Но Андрей, ничего не объясняя, коротко приказал:

– Отдыхайте… И не вздумайте уйти без моего ведома.

Затем он вызвал Иванцову в коридор, чтобы поговорить с ней. Но тут явился собственной персоной Краузе, и Андрей должен был заняться им.

Они вышли в ближайший скверик и медленно пошли по аллее. Паркета сказал, что для его людей нужны униформы «эсэсовцев» и соответствующие документы к ним. Краузе покачал головой, закурил и сказал, что с одеждой дело проще, а вот с обеспечением документами – будет нелегко.

Затем Паркета попросил Краузе позвонить в дом терпимости на Седьмой линии и сообщить, что их девица Люба больше не вернется. Она нужна гестапо, и чтобы не вздумали ее искать.

Краузе, услышав это, пришел в восторг от проделки «своего друга Ганса» и долго хохотал. Наконец успокоился и сказал, что он все уладит.

Расстались они, как хорошие давнишние приятели.

Подготовка к посещению дома химика Плоцке шла успешно. Краузе уже доставил в дом Пиндера комплекты форменной одежды. Мастер слесарных дел Сте– паныч поселился в доме Вильгельма Корна и был, как говорится, наготове в любой момент дня и ночи. Андрей установил телефонную связь с Краузе и ждал от него сообщения, когда доктор Плоцке покинет свою резиденцию, и тогда охрану ее гестаповец сможет заменить людьми Паркеты.

Прошел томительный день в ожидании звонка. Так и не дождавшись, Андрей, не выдержав, позвонил в гестапо. Ему ответили, что гауптштурмфюрер Краузе отсутствует и вернется только к вечеру.

Еще раньше Краузе вручил Паркете пять удостоверений. Они были уже заполнены, но без фотографий. Необходимо было приклеить фото соответствующих лиц, а после этого на них поставят печати.

– Чтобы и комар носа не подточил! – захохотал Гельмут Краузе.

– Как это тебе все удалось, дружище? Ты же не штандартенфюрер СС Ранке, – рассмеялся и Паркета.

– Все в том же госпитале, где так усердно ты лечился! – снова зашелся смехом гестаповец и, сделавшись вдруг серьезным, выдавил: – Этих людей уже нет на этом свете, Ганс. Они пали от рук красной подпольной сволочи…

– Да, Гельмут, – сочувствующе ответил «гауптштурмфюрер», – все мы можем погибнуть, выполняя свой долг. И мы готовы…

Краузе, прищурив глаза, уставился на него и, не дав ему договорить, хмыкнул:

– Я нет, Ганс, – заявил он. – Да и ты, как я вижу, хочешь еще пожить, дружище!

Паркета засмеялся, и они перешли к обсуждению предстоящей операции.

У Паркеты появились новые заботы. Нужны были фото Корна, Крамера, братьев Мажаровых и Любы Соколовой.

Для фотографирования все оделись в «свои» формы, и каждого по очереди начали возить в фотографии. Причем, фотоателье выбирали разные: не только в городе, но и в Макеевке, куда ездила Иванцова с Гейнцем.

Любу поразило то, что ей предложили надеть форму роттенфюрера СС. Она с испугом отступила в глубь комнаты. Но когда Ольга объяснила, что форма нужна лишь для того, чтобы сфотографироваться, девушка начала осторожно одеваться. Она пыталась выяснить, для чего все это, но Ольга сказала только одно: она может быть спокойна – ничего плохого с ней не случится. Из борделя она освобождена, у нее будут хорошие документы, она лишь должна послушно выполнять все, что ей говорят.

К вечеру все фотографии были готовы. Специалист по этим делам Павел Денисенко наклеил их на удостоверения, полученные от Краузе, и вручил Паркете для дальнейшего их оформления через гестаповца.

И вот Паркета позвонил Краузе и хотел сказать, что есть повод выпить. Так было условлено. Но того на месте не оказалось.

 

6

С Краузе Андрей встретился на следующий день в доме самого гауптштурмфюрера на Второй линии и отдал ему все удостоверения с фотографиями своих людей.

Гестаповец был не в духе, очевидно, после сильного перепоя и недосыпания. Он буркнул, чтобы Ганс никуда не отлучался до обеда, он к этому времени постарается приехать к нему.

Но к обеду Краузе не появился. Не было его и к вечеру. А на звонок Андрея ответили, что гауптштурмфюрер в отъезде, и никто не может сказать, когда он будет. Андрей и его друзья не знали, что и думать.

Краузе появился через три дня. Усталый, но трезвый. Он прежде всего попросил выпить. А затем бросил на стол заверенные печатями пять удостоверений. Выпил еще и зло процедил:

– Мне не очень нравится эта возня с документами, Ганс. Сейчас такое время!.. Все эти дни ты, наверное, думаешь, я кутил и развлекался? Как бы не так… – Он выпил снова. – Когда мы ехали сюда, то думали, что это промышленный район, как наш Рур. Здесь нет лесов, болот, как в Белоруссии с ее партизанами. А оказалось, что тут хватает по горло этой нечисти! За последнее время на шахтах Юзовки они устроили более десяти обвалов. Спрятали электромоторы, кабели, трансформаторы. А на заводах вообще чехарда… И вот теперь сюда должна нагрянуть инспекция из Берлина. Кто знает, кого из нас не минует отправка на восточный фронт. Ведь он все ближе и ближе, дружище. Может, твой брат – бригадефюрер – мне поможет, в случае чего, Ганс? – совсем раскис гауптштурмфюрер.

– Может быть, Гельмут. Ведь мы – друзья, – отпил немного шнапса и Андрей. – Но нам нужно сейчас думать не об этом, а о предстоящей операции…

– Верно, Ганс, об операции… – и Краузе замолчал, сник.

Надежды гитлеровцев на восстановление промышленного потенциала Донбасса с каждым днем рушились, и за это несла ответственность не только Донецкая дирекция шахт и рудников, штаб тыла «Ост» генерал– лейтенанта Штапфа, хозяйственная инспекция группы армий «Юг» генерал-лейтенанта Штилер фон Гайден– камфа, но и гестапо, полевая тайная полиция и все зондеркоманды, айнзатцкоманды и айнзатцгруппы СД.

Все попытки гитлеровцев наладить работу шахт и заводов в Донбассе терпели крах. Достаточно сказать, что в феврале 1943 года уровень добычи угля в Донбассе составил в месяц всего лишь 156–160 тысяч тонн, в то время как до оккупации шахтеры одной Сталинской области это же количество угля добывали ежедневно. Со всего Донбасса оккупанты смогли получить только 1,5 процента довоенной добычи угля.

Главное командование сухопутных войск Германии отдало распоряжение всем командующим группами армий о выделении рабочей силы для угольной промышленности. Фюрер разрешил даже демобилизовать из вооруженных сил, находящихся на восточном фронте, шахтеров и инженеров горной промышленности, но и это ничего не дало.

– Ты веришь, Ганс, все эти дни мне никак не удается понаблюдать, – продолжал расстроенный Краузе, – когда этот химик Плоцке исчезнет на нужное время.

На следующий день события развернулись неожиданно для Андрея и его друзей. Примчался Краузе и сообщил, что доктор Плоцке вечером отбывает в Житомир, где, по всей видимости, будет докладывать о своей работе рейхсфюреру Генриху Гиммлеру. Андрей, услышав это, спросил недоверчиво:

– Чепуха! Рейхсфюрер в Житомире? Что ему там делать, Гельмут? – махнул рукой.

Гестаповец доверительно и совсем тихо сообщил:

– В районе Житомира – ставка рейхсфюрера. И знаешь почему? Чтобы быть поближе к Виннице.

– А почему к Виннице? – удивленно спросил Андрей, не глядя на Краузе.

– Там есть нечто, связанное со ставкой фюрера, Ганс, – допил свой стакан Краузе и встал. – Так вот, готовься, я приеду за тобой к ночи.

Андрею было над чем подумать. Сведения, полученные от гестаповца, были чрезвычайной важности. И он тут же зашифровал донесение, отправил его радисту, приказав передать немедленно.

Поздно вечером примчался Краузе и сообщил, что он лично проводил Плоцке на аэродром, тот самолетом отправился в Житомир. Решили немедленно начинать задуманную операцию.

Подъехав к дому химика, Краузе поменял охрану возле дома и в помещении. Оставив людей «гаупт– штурмфюрера Ганса Ауге», он шепнул Паркете:

– Действуй, а я пока со своими оболтусами проедусь по кое-каким местам. – И предупредил строго: – Сейф до моего приезда не открывай, подготовь все и жди. Через полчаса я вернусь.

Как только машина гестаповца уехала, к особняку Плоцке подкатил «опель». Из него торопливо вышли Ольга и Степаныч. Они быстро пересекли двор и вошли в открывшуюся перед ними дверь прихожей.

Гейнц оставался в машине. Он отвел ее немного назад и стал наблюдать за домом, готовый в любой миг подъехать к воротам особняка.

В доме Плоцке повторилось примерно то же, что и в резиденции генерала Кранбюлера. Степаныч открыл огромный сейф и скромно удалился на кухню. Вильгельм Корн оставался в прихожей и во всем этом деле участия не принимал.

Когда сейф был открыт, из него извлекли две папки бумаг, и Андрей стал торопливо фотографировать. Ему помогала Ольга.

Фотографирование подходило уже к концу, когда Ольга указала Андрею на листы доклада доктора Плоцке рейхсфюреру о результатах его опытов. На этих листах было много правок, сносок и пояснений. Черновик доклада Паркета сфотографировал трижды.

В напряженной обстановке время летит быстро, и все опасались, что вот-вот приедет Краузе и застанет их врасплох за неоконченной работой. Но этого, к счастью, не случилось. Все документы были сфотографированы и аккуратно сложены в верхнее отделение сейфа. Поверх них Паркета положил слиток, похожий на природный золотой самородок. Кроме того, в сейф положили три картонные коробки, заполненные доверху драгоценностями.

Пригласили в комнату Степаныча, и Ольга объяснила ему, что теперь он должен присесть на стул у сейфа, делая вид, что готовит все необходимое, чтобы открыть его. Делать это он должен тогда, когда в доме появится очень важный офицер. При нем «с большими трудностями» мастер должен будет открыть эту стальную громадину.

Послышался шум подъехавшей машины. Не прошло и двух минут, как в комнате появился запыхавшийся гестаповец.

– Ну что, как? – шепотом спросил он.

– Терпение, Гельмут, – кивнул Андрей, не отрывая глаз от действий Степаныча.

Мастер немного повозился в замочной скважине сейфа и, наконец, приоткрыл массивную дверь.

В комнате остались только Краузе и Паркета. Гестаповец явно нервничал.

– Ну а теперь, Гельмут, наш праздник! – засмеялся «Ганс» и подошел к шторам на окнах. Он по– хозяйски поправил их и распахнул дверцу. Разыгрывая нетерпение, Андрей даже головой стукнулся о голову гестаповца, ринувшегося к сейфу. Коща на столе засверкали в коробках ювелирные изделия, восторгу Краузе не было предела.

– Ну, Гельмут, я что говорил! – торжествовал «Ганс». – Как видишь, операция удалась! – И тут же добавил: – Три коробки, как я тебе обещал, две – твои, одна – моя.

– Ганс! – только и смог выдохнуть гестаповец. – Скажу откровенно, видел я всего этого немало, но всегда в чужих руках.

Когда Краузе принялся рассовывать драгоценности по карманам, Андрей остановил его:

– Нет-нет, мы договорились, что ты дашь мне расписку.

– Какую расписку, Ганс? – отпрянул от него Краузе. – Мы же вдвоем сработали?

– Я имею в виду ценности генерала Кранбюлера, Гельмут. Чтобы ты о них никогда не заикался даже. Эта расписка у меня заготовлена. Подпиши ее и дело с концом.

Андрей тут же положил перед гестаповцем бумагу, текст которой был написан под диктовку ефрейтора Крамера. Текст расписки гласил:

«Я, гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе, получил из сейфа доктора Плоцке свою долю ценностей в счет ценностей из сейфа генерала Кранбюлера».

– Число и подпись, Гельмут, – мягко попросил «Ганс». – И тогда мы сможем продолжать обогащение вместе. Ведь это не все, Гельмут, у меня такой план! – восторженно проговорил «Ганс».

Краузе колебался: подписывать ему такую расписку или нет. Но, видя непреклонность своего друга и охваченный нетерпением запрятать в свои карманы ценности, надеясь на дальнейшее обогащение в сотрудничестве с «пройдохой Гансом», Краузе, не увидев в расписке особого подвоха, достал авторучку и подписал бумагу.

– Теперь мы с тобой квиты, Гельмут, а то ты еще начал бы жаловаться бригадефюреру, показывать ему его письмо ко мне…

– Да ты что, Ганс! Да ты что!.. – гестаповец торопливо рассовывал по карманам драгоценности.

Андрей последовал его примеру. Когда коробки опустели, Паркета подошел к открытому сейфу, якобы желая закрыть его, но вдруг остановился, и его рука потянулась к бумагам, лежащим в верхнем отделении. За его действиями настороженно следил Краузе. Он заорал:

– К бумагам не прикасайся, Ганс! Это военный секрет!

– Секрет мне не нужен, Гельмут, но вот это… – извлек Андрей «самородок», – интересует меня очень.

Краузе шагнул к нему и, затаив дыхание, как завороженный смотрел на «слиток».

– Золото, – уверенно определил Паркета и протянул «драгоценный» металл гестаповцу.

Этот «самородок» изготовил макеевский ювелир из какого-то сплава и позолотил так, что даже знаток не смог бы визуально отличить эту имитацию от настоящего золотого самородка.

Пустые коробки Андрей вложил одну в другую, сжал их, отнес на кухню, сунул в печь и сжег.

– Вот так, Гельмут, – сказал он гестаповцу, когда и тот вошел в кухню в возбужденном настроении, все еще рассматривая «самородок» и любуясь им. – Теперь можно и выпить, – рассмеялся Андрей. Он открыл буфет и достал оттуда бутылки с напитками.

Они выпили за успешное завершение операции.

Было уже за полночь, когда Краузе отправился за своей группой охраны. Опять была произведена замена, после чего «гауптштурмфюрер Ганс Ауге» и Краузе распрощались.

Поспав не более часа, Андрей, Павел и Гейнц помчались к фотографу, который консультировал их. Все пленки проявили в присутствии «панов офицеров». На еще мокрых негативах были запечатлены тексты. Теперь друзья были уверены, что их операция удалась, задание выполнено.

Паркета подготовил обстоятельную радиошифровку и вручил ее радисту.

На следующий день был получен ответ. В нем благодарили за предварительные сведения о работе Плоцке и сообщали, что за материалами к ним прибудет специальный курьер. В радиошифровке также указывалось, что информация о работе железной дороги явно недостаточна и просили при возможности расширить ее.

Еще через день была получена вторая шифровка командования. В ней запрашивалось, каково положение группы лейтенанта Паркеты. Если оно прочное и налажен контакт с Краузе, то нет ли возможности с помощью того же Краузе передислоцироваться в Киев для выполнения нового задания. Предлагали проработать эту возможность и сообщить уже посланному к ним курьеру.

Андрей Паркета посоветовался с Ольгой и Павлом и решил попробовать. При обсуждении этого плана Иванцова сказала своим друзьям:

– Возможно, в Киеве мы найдем этого Шмица или Шмуца, о котором говорил Джульяни.

Андрей и Павел посмотрели друг на друга, но промолчали.

На следующий день Андрей встретился с Краузе, и они устроили шумный дружественный ужин. Во время застолья Паркета спросил гестаповца, не поднимет ли доктор Плоцке шум, когда узнает, что «ценности штурмбанфюрера СС Фельдмана» исчезли?

Краузе спокойно ответил:

– Я все обдумал, Ганс! Он не посмеет и пикнуть. Ведь все эти ценности он должен был, согласно приказу фюрера, сдать в Рейхсбанк! Будет нем как рыба!

– Да, ты прав, Гельмут, – согласился «Ганс». – Как ты думаешь, дружище, – мечтательно продолжал Андрей, – не провести ли нам другую операцию, но более крупного масштаба? Однако для этого нам надо передислоцироваться в Киев.

– Ну, Ганс! – воскликнул Краузе и, хитро прищурившись, произнес: – А твой братец, бригадефюрер, Ганс?

– Вот именно, Гельмут, он не должен ничего знать! – хлопнул рукой по столу «Ганс».

– Ну тоща, – тоже хлопнул по столу Краузе, – думаю, это можно устроить. Но, может быть, ты мне хоть намекнешь, что ты замыслил? – придвинулся к Андрею гестаповец.

– В качестве аванса оставляю тебе самородок Плоцке, а о деталях новой операции – потом, – сказал Андрей и перевел разговор на другую тему.

Поздно ночью Паркета возвращался к себе. В его голове уже складывался план передислокации группы в Киев.

План был еще не четок, не детализирован, но содержал новые испытания воли и мужества всех участников группы.

 

7

«Опель» миновал разрушенные корпуса завода и, теряя скорость у выбоин разбитой мостовой, покатил в сторону Селидово.

Андрей ехал на встречу с курьером один, так было сказано в радиошифровке, которую он получил три дня назад. У развилки, с указателем по-немецки, что вправо дорога ведет к поселку Пески, Паркета остановился и вышел из машины. Связника не было, как не было его здесь и вчера, и позавчера.

Мимо «опеля», погромыхивая, потянулась колонна семитонных «бюссингов». Андрей взглянул на часы и стал терпеливо ждать.

Курьер появился внезапно со стороны дамбы на мотоцикле. Он резко затормозил возле «опеля», нагнулся и стал устранять какую-то неисправность в своем «цундапе». Связник был в голубой форме лейтенанта люфтваффе. И Андрей сразу не понял, что этот стройный парень, по виду настоящий ас фашистских ВВС, и есть курьер, которого он так долго ждал. И когда тот подошел к нему, козырнул и спросил, не найдется ли у господина гауптштурмфюрера двух литров бензина, чтобы доехать до места, что было начальной фразой пароля, Паркета ответил не без удивления, как положено, найдется, мол, даже целая канистра горючего. Затем улыбнулся и крепко пожал «летчику» руку.

Говорили они по-немецки. Курьер отстегнул от своего «цундапа» небольшую канистру и, сказав, что в ней деньги, документы и прочее, бросил ее на заднее сиденье машины. Андрей, в свою очередь, вручил ему пакет с кассетами заснятой пленки в доме доктора Плоцке. Затем «немецкий ас» сказал, что советское командование просило передать благодарность Гансу Ауге и его товарищам за успешное выполнение задания, а также сообщил, что генерал танковых войск фон Шмиц, которым интересуется гауптштурмфюрер; находится на формировании своих новых частей в Германии. И еще раз командование просило сообщить, согласен ли Ганс Ауге после соответствующей подготовки передислоцироваться в Киев для выполнения особо важного задания, связанного с большим риском, о котором он узнает позже. И коща Паркета твердо ответил, что согласен и уже ведет подготовку к этому, курьер улыбнулся и объяснил, что командование имеет в виду подготовку совсем иного рода и, кивнув в сторону канистры на заднем сиденьи, продолжил:

– В ней новые документы гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге и унтершарфюрера Инги Шольц и к ним все необходимые дополнения: жетон службы безопасности, партийные билеты национал-социалистической партии, подробная легенда их отсутствия в связи с тяжелыми ранениями, награды и удостоверения к ним, а также страницы дневника брата Ганса Ауге бригадефюрера СС Франца Ауге…

Андрей с удивлением взглянул на «летчика», но ничего не спросил, так как это было преждевременно.

А тот продолжал:

– В целях тщательной подготовки вас для работы в тылу немцев, поскольку вы уже акклиматизировались в ролях сотрудников СД, к вам на днях прибудет инструктор по всем вопросам, связанным с заданием. Он даст исчерпывающие сведения о брате Ганса Ауге бригадефюрере СС Франце Ауге…

Обговорив все, они крепко пожали друг другу руки и расстались.

Возвращаясь к себе, Андрей еще и еще перебирал в памяти все детали разговора, анализируя их и удивляясь сообщению о прибытии какого-то инструктора.

На следующий день Андрей еще больше удивился, когда к нему в дом железнодорожников явился тот же «люфтваффовец», ведя с собой солидного человека в штатском. Ему было лет сорок семь-пятьдесят, из-под элегантно заломленной шляпы выглядывали темно-каштановые волосы. Коричневый костюм немецкого аристократического покроя был как с иголочки и ладно сидел на его широкоплечей фигуре. Высокий лоб, карие глаза, прямой нос, квадратик усов над ртом с добрыми губами делали его лицо скорее восточного типа, а не чистокровного арийца. Но повязка со свастикой на левом рукаве, значок члена НСДАП на груди, большой коричневый портфель в руке свидетельствовали, что он важный представитель какой-то особой германской организации здесь, на оккупированной территории.

Оставшись вдвоем с Андреем, он сказал, что и есть тот самый инструктор, который будет ежедневно с ним заниматься, инструктировать, наставлять Паркету по его легенде. И не только его, «гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге», но и «унтершарфюрера Ингу Шольц», и «шарфюрера Фридриха Рунге». Он сообщил также, что представляет германскую фирму «Крупп Элмаг», зовут его Готфрид Кепплер, он из Берлина и здесь в командировке. Далее он сказал Андрею, что для учебы нужна надежная квартира, ще они могли бы получать те уроки, которые он преподнесет им.

Для этой цели в дневные часы как нельзя лучше подходила квартира Кранбюлера-Шульца, где по-прежнему еще проживал лейтенант Корн. На время их занятий Гейнц увозил лейтенанта в авторемонтные мастерские, где они целый день занимались подготовкой «опель-адмирала» к дальней дороге.

Еще раньше, когда перед Андреем встал вопрос о передислокации в Киев, он решил, что нужно заменить машину. И как ни жалко было расставаться с «опелем», рисковать дольше было опасно. И так удивительно, что до настоящего времени их автомобиль полиция обходила стороной. Это, по всей вероятности, объяснялось тем, что жандармерии Краснодара было не до розысков «опеля» – вскоре они едва успели унести ноги оттуда.

И вот сейчас, когда предстоял переезд в Киев, Паркета решил подобрать машину более надежную. И желательно, чтобы она была многоместной, так как его группа увеличилась на два человека: лейтенанта Вильгельма Корна и Любу Соколову. И Паркета со своими друзьями основательно занялся поисками такой машины. Вопрос этот решился благодаря ефрейтору Гейнцу Крамеру, который теперь по документам значился как «шарфюрер СС Вальтер Неринг».

В первые дни оккупации Юзовки, когда здесь было много итальянских войск, на Путиловском заводе расположились авторемонтные мастерские фирмы «Фиат». А когда итальянцы после Сталинграда стали покидать эти края, то передали авторемонтное хозяйство немецким властям.

Здесь было много автомобилей разных марок, казалось, собранных со всего света. О том, что они были с фронта, свидетельствовал их вид: выбитые стекла, изрешеченные пулями и осколками кузова, помятые крылья, оторванные колеса, некогда сверкающий лак и хромированный никель были забрызганы грязью и засохшей до черноты кровью. А некоторые, побывавшие в огне фронтовых пожаров, покрылись жирным слоем копоти и бурыми пятнами ржавчины.

Об этом авторемонтном хозяйстве и узнал вездесущий Гейнц. Он разговорился как-то с одним своим коллегой-солдатом на предмет, где найти нужные ему запчасти. И тот доверительно сообщил Крамеру об авторемонтных мастерских, где можно найти не только нужную запчасть, но и целый автомобиль, который нетрудно отремонтировать и привести в надлежащий порядок. Гейнц незамедлительно поведал об этом своему командору, так он величал Паркету, коща они были в кругу своих товарищей. Андрей с Павлом и Ольгой, взяв с собой и Вильгельма Корна, тут же помчались на Путиловский завод.

Каких только машин здесь не было! Казалось, это было огромное автомобильное кладбище. Были здесь «шевроле» и «БМВ», «доджи» и «форды», «фиаты» и «омары», «адлеры» и «хорьхи», «мерседесы» и «май– бахи», «вандереры» и «хономаги», «даймлеры» и «ситроены», «фиаты» и «опели», «штееры» и «морганы».

И на них самые разнообразные номера. Буквы немецкого алфавита, буквы и цифры. А перед буквой каждого номера – различные знаки, обозначавшие принадлежность автомобиля к той или иной воинской части. Изображены были зайцы и гончие, квадраты и треугольники, слоны и лошадиные головы, козлы и танцующие обезьяны, якоря и подковы, кружки с красной точкой и топорики, бычьи головы и орлы, и многое другое.

Андрею приглянулся черный роскошный восьмиместный лимузин марки «опель-адмирал». Но надо было избрать какой-то номер и эмблему, чтобы они отпугивали любопытных и служили пропуском через все посты.

Наконец, все сошлись на том, что, действительно больше всего им подходит «опель-адмирал», а номер, конечно, с эмблемой СС.

Но чтобы привести машину в порядок, отремонтировать и заполучить ее, надо было найти пути к администрации этого авторемонтного предприятия. К тому же как-то обосновать их просьбу. Здесь пришел Андрею на помощь гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе. Он, пользуясь своей властью, вызвал обер-лейтенанта – механика – руководителя этого авторемонтного завода – к себе в кабинет и заявил, что гестапо для предстоящей операции, так и сказал: «для предстоящей операции», необходим автомобиль марки «опель-адмирал». Им известно, что такая машина имеется в арсенале обер– лейтенанта. Поэтому он просит привести указанный автомобиль в надлежащий порядок для дальнего следования и передать его в распоряжение гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге. И если необходимо оплатить стоимость ремонта, то это будет произведено согласно предъявленному счету.

Обер-лейтенант пытался что-то сказать, сослаться на инструкцию, порядок, положение, лимиты и прочее, но Краузе резко оборвал его и открыл дверь кабинета, давая тому понять, что разговор исчерпан.

При этом разговоре присутствовал и «Ганс Ауге», ставший после операции «Сейф» ближайшим другом гестаповца.

Гейнц, Корн, а до прибытия инструктора и Павел, стали целыми днями пропадать в авторемонтных мастерских, контролируя и помогая восстанавливать «опель– адмирал». Что касается «опель-капитана», то они решили с ним не расставаться, включить его в маршрут следования впереди восьмиместного лимузина на всякий случай – вдруг понадобится в зависимости от обстоятельств.

Первый урок инструктор проводил только с Андреем. Поскольку так уж получилось, что «гауптпггурмфюрер СД Ганс Ауге» неожиданно заимел себе «брата» бри– гадефюрера СС Франца Ауге, то командование сочло возможным использовать это обстоятельство. Разработан план внедрения его, лейтенанта Советской Армии Андрея Паркеты, в ряды имперской службы безопасности. В этом и будет заключаться основное задание Андрея в Киеве.

– Да, но я не очень-то похож на настоящего брата бригадефюрера СС Ганса Ауге, – пожал плечами Андрей.

– Да, сходства мало, – ответил Готфрид. – Но дело в том, что, кроме братьев Ганса и Франца Ауге, никого больше нет из рода Ауге. А сам бригадефюрер недавно отозван в Берлин и направлен лично рейхсфюрером в Испанию с каким-то особым заданием. Перед самым своим отъездом из Киева в Берлин бригадефюрер СС Франц Ауге неожиданно получил письмо от своего брата Ганса, то есть от тебя, Андрей. В нем все изложено согласно легенде, которую и надлежит тебе изучить и помнить, как дважды два четыре, – замолчал на какое-то время инструктор Кепплер. – Бригадефюрер Франц Ауге несказанно обрадовался, узнав, что его брат нашелся, поправляет свое здоровье и собирается после выписки приехать к бригадефюреру в Киев. По такому случаю Франц Ауге устроил пышный банкет, пригласив все свое начальство и окружение… На этом банкете были даже командующий тыловыми вооруженными силами Германии на территории рейхскомиссариата «Украина'' генерал люфтваффе Китцин– гер и командующий полицией и службой безопасности на Украине обергруппенфюрер СС Ганс Адольф Прют– цман… Затем Франц Ауге был срочно отозван в Берлин, как я тебе уже говорил, а оттуда направлен с особым заданием в Мадрид. Покидая Киев, он просил своих друзей, чтобы они, коща прибудет его единственный брат Ганс, позаботились о нем, взяли бы его под свое покровительство, проявили бы опеку над ним. Ведь, кроме Ганса, у бригадефюрера никого, мол, не осталось больше.

Конечно, сказал Готфрид, кто-то может знать Ганса Ауге в лицо по службе. Эти опасения вполне закономерны. Но дело в том, что в процессе разгрома фашистских войск на Кавказе, их беспорядочного отступления к границам Украины, все службы СД, связанные в какой-то мере с частью, где служил гауптштурмфю– рер СД Ганс Ауге, или разгромлены или взяты в плен. Поэтому будем надеяться на лучшее. Что же касается лиц в Германии, знающих Ганса Ауге, то это можно исключить, поскольку поездка Ганса Ауге в Германию не предвидится, он будет пока пребывать только на оккупированной территории. Главное сейчас – получить необходимую подготовку, он, Готфрид Кепплер, и должен вооружить его всеми необходимыми знаниями. Времени в обрез. Поэтому готовиться придется усиленно, отдавая этому все свободное время.

Для начала инструктор передал Андрею ряд фотографий. На них был снят Франц Ауге в штатском, в форме, с собакой, на прогулке, у памятника Влади– миру-К рестителю на Владимирской горке в Киеве. На обратной стороне каждой фотографии была надпись: «Брату Гансу от Франца'' и подпись. Готфрид сказал, что эти фотографии являются пропуском для Ганса в службу безопасности СД в Киеве. Он должен их хорошо и досконально изучить, запомнить лицо «брата» и при малейшем удобном случае демонстрировать фотографии, встречаясь с друзьями бригадефюрера там, в Киеве.

Начались усиленные занятия, инструктаж, изучение легенды, в которой Инге Шольц отводилась роль не только унтершарфюрера СД, но и невесты гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге. Все трое, Андрей, Павел и Ольга, были всецело поглощены новым заданием. У каждого была своя легенда, которую они заучивали напамять. У Андрея она была самая сложная.

Всем троим пришлось изучить организации СС, СД, их функции, обязанности, структуру. А поскольку все трое по своим легендам являлись верными нацистами, то необходимо было изучить также структуру национал-социалистической партии фашистской Германии.

Что касалось разговорного немецкого языка, то Кепплер заставлял их днем и ночью слушать немецкую речь. Для этой цели незаменимым являлся радиоприемник. Кроме того, инструктор предписывал им ходить в кинотеатры и смотреть немецкие фильмы. За это короткое время они просмотрели ряд картин производства киностудии УФА. Смотрели фильмы: «Танец с царем», «Вечер на лугу», «Кора Терри», «Гибель «Титаника», «Еврей Зюсс», «Человек для человека», «Верный друг», «Поездка в Тильзит», «Веселые бродяги» и геббельсовский «шедевр» – биографический фильм о великом русском композиторе Петре Ильиче Чайковском «Средь шумного бала». В этом фильме с Гансом Штюве танцевали Зара Леандр из Швеции и Марика Рокк из Венгрии. Эта киноактриса из Будапешта была звездой почти всех музыкальных фильмов режиссера Георга Якоби. Особую популярность она приобрела в нашумевшем фильме нацистского кино «Девушка моей мечты». Все это группе Андрея Паркеты надо было знать и впитывать в себя, как морская губка, пропуская сквозь себя воду, отбирая все питательное для жизни.

В беседе с Ольгой Кепплер сказал, что хотя ее участие в этой группе связано с поисками пропавших музейных ценностей, ко сейчас Иванцова может оказать нашему командованию большую пользу, выполняя работу разведывательного характера.

Девушка улыбнулась и ответила, что она уже давно вместе со своими товарищами на этой работе и очень гордится тем доверием, которое ей оказано.

 

8

Шли дни напряженной учебы. На дворе уже облетел пенный цвет с уцелевших от пожаров деревьев, украсилась белыми кистями «кашки» акация, припекало солнце. Наступило третье военное лето.

Все это время Люба Соколова продолжала жить в комнате Ольги и понемногу привыкала к ее обществу. Как-то, в один из поздних вечеров, Люба, наконец, рассказала о своей горькой судьбе.

До войны она закончила железнодорожный техникум и вышла замуж за человека, которого любила и верила, в котором видела только хорошее. Жили они тоща в Днепропетровске. Когда началась война, ее муж ушел воевать, а ее, Любу, как специалиста направили на службу в железнодорожные войска. С этого времени и начались все ее горькие и трагические испытания. Ее железнодорожный батальон был разгромлен фашистскими самолетами, и она оказалась на оккупированной немцами территории. Неожиданно встретила мужа. Он отыскал ее, пришел. Но когда они встретились и она готова была броситься к нему на грудь, то отшатнулась. Он был в гитлеровской форме с офицерскими знаками отличия. Этого Люба никак не ожидала, не могла даже предположить, что тот, кого она безмерно любила, может стать предателем.

В тот день еще один удар обрушился на бедную девушку. Как он ее ни уговаривал, как ни просил уехать с ним, она была непреклонна. Тогда он стал угрожать ей, сказав, что он догадывается о ее связи с подпольем. Люба в то время еще не была связана с подпольем, хотя, встречая своих давнишних знакомых, догадывалась, что те не стоят в стороне от борьбы с фашистами. Но как бы там ни было, а после появления ее «любимого» в городе, всех знакомых, которых она еще недавно встречала и здоровалась с ними, вдруг арестовали, и они исчезли в застенках полиции.

И Люба решила уйти в деревню. Но на выходе из города, была схвачена русской вспомогательной полицией, а затем передана в гестапо. Здесь она была подвергнута жесткому допросу. Здесь же она узнала, что ее мужа средь бела дня застрелили на улице и прикололи к нему бумажку со словами: «Так будет с каждым предателем».

Но Люба Соколова не имела даже косвенного отношения к этому справедливому возмездию. После пыток, допросов и угроз, что ее расстреляют, офицер сказал, что ее отдадут в солдатский бордель, где она подохнет от истощения.

Так и случилось. Вначале, когда она была в обморочном состоянии, ее изнасиловал тот следователь, который вел допрос. А после поселил ее в отдельной комнате своей квартиры и какое-то время держал у себя в роли наложницы. Когда его направили в другой город, он передал ее в этот офицерско-солдатский бордель. Она здесь была, до ее освобождения, всего несколько дней. Пыталась бежать, но ее схватили, били и всячески старались принудить к позорной «работе».

Когда Люба закончила свой рассказ, в комнате надолго воцарилась тишина. А потом Люба почти шепотом спросила:

– Зачем я вам? Что вам от меня надо? Скажите, Инга? – Но «Инга» молчала. Ольга не могла ей сказать о их планах, о том, кто они да самом деле. Она вообще не могла говорить. Комок жалости, горечи, обиды, проклятий на войну подкатил к ее горлу. История Любы Соколовой вызвала еще большую злость, гнев на фашизм, который ворвался в их страну и калечит судьбы миллионов ни в чем не повинных людей.

И вот сейчас, когда встал вопрос о передислокации в Киев, нужно было также решать, как быть с Любой. Брать ее с собой или оставлять здесь с определенным заданием.

Паркета, узнав от Ольги, что Люба перед войной окончила железнодорожный техникум, работала на железной дороге и сносно знает немецкий язык, решил с помощью гауптштурмфюрера СС Краузе выдать ее за русскую фольксдойче и устроить работать на станцию Ясиноватая.

С Краузе Андрей встречался почти ежедневно. В один из таких дней он и попросил у того помощи. Гестаповец вначале удивился, поморщился и с усмешкой спросил, зачем это Гансу вдруг понадобилось устраивать эту девицу на железную дорогу. Паркета насмешливо и снисходительно посмотрел на. него и так же, как Гельмут, поводил пальцем перед лицом эсэсовца:

– А сведения? Сведения, Гельмут, кто будет нам поставлять о ценностях, которые тащат наши доблестные соотечественники из покидаемых восточных территорий? Ведь это же для нас будет просто клад. Получая информацию, мы будем тут же забирать эти сокровища голыми руками, Гельмут!

Краузе захохотал от такой идеи и сказал, что для этой цели знакомую «Ганса» надо определить в контрольную железнодорожную группу СС, которая бы проверяла багаж проезжающих через Ясиноватую.

– Вот именно, вот именно, дружище! Я рад, что ты понял мою затею, – рассмеялся довольный «Ганс».

Теперь осталось переговорить с Любой. Можно ли ей доверить важное задание? Возьмется ли она за рискованное дело? Захочет ли помогать им? Конечно, полностью открыться Любе они пока не решились. Паркета только объяснил ей, что их интересуют вывозимые немцами ценности.

В Ясиноватую Любу повез лично Краузе вместе с «Гансом Ауге» и «Ингой Шольц». Девушка была одета в форму роттенфюрера СС с документами на имя Ханны Экерт и ничем не отличалась от девушек-военно– служащих, прибывших из рейха.

В Ясиноватой ее определили в контрольную группу СС по проверке багажа проезжающих, которую возглавлял обершарфюрер СС Фриц Ландорф. Здесь ее зачислили на довольствие, поселили в отдельную комнату и уже на следующий день Ханна Экерт – Соколова приступила к своей новой работе.

Дело было сделано. По положению двери всех служб станции для этой контрольной гестаповской группы были открыты днем и ночью. Они могли проверять все интересующие их документы, багажи, грузы, маршруты и составлять затем подробные отчеты в гестапо и в штаб штадкомиссариата Юзовки.

Но пока поручать разведывательное задание девушке Паркета не спешил, решил сначала понаблюдать за своей подопечной.

Наряду со всеми заботами, делами, встречами с Гельмутом Краузе Паркета усиленно проходил подготовку под руководством инструктора Готфрида Кепп– лера, как и его товарищи Денисенко и Иванцова. Андрей уже выучил наизусть свою новую автобиографию, но все равно повторял ее ежедневно: «Я, Ганс Ауге, гауптштурмфюрер СД зондеркоманды особого назначения группы армий «Юг», родился 21 августа 1917 года в Дрездене в семье владельца галантерейного магазина, что на небольшой площади перед рестораном «Астория», со старинным колодцем и фигурой святого Георгия… Отец, Карл Ауге, умер перед войной, а вскоре за ним и мать, Берта-Мария Ауге, урожденная Кронеман. После гимназии под влиянием своего старшего брата Франца стал членом НСДАП. Еще в тридцатых годах Франц не колеблясь вступил в ее ряды и стал активнейшим ее деятелем, возглавив один из отрядов штурмовиков. Благодаря брату я поступил в училище охранных войск, а после окончания учебы быстро зашагал по лестнице званий, достигнув чина гауптштурмфюрера СД. Осенью 1942 года я был тяжело ранен, контужен на Северном Кавказе. Лишился памяти, речи и даже, как я считаю, изменился внешне. Несколько месяцев медики госпиталей в Краснодаре, Ростове, Юзовке боролись за мою жизнь. И вот, наконец, свершилось! Я заговорил, я все вспомнил, я здоров…

Дрезден, его улицы и архитектурные ансамбли, парки, площади, кафе и вокзалы – все это Андрей Паркета должен был знать безукоризненно, должен был приучить себя к мысли, что он знает этот город и любит его, хотя никогда там не был.

Поэтому инструктор уделял ему больше внимания, стараясь сделать из Андрея в короткий срок настоящего немецкого офицера СД, знающего психологию нациста, массу всяких деталей, связанных с именами, званиями и должностями огромного числа людей, начиная от высших гитлеровских сановников и кончая «своими бывшими» командирами, сослуживцами. Знакомил его с различными трофейными документами: солдатскими, офицерскими удостоверениями, картами, дневниками, письмами…

Паркета по несколько часов тренировался перед зеркалом, отрабатывая и шлифуя движения, позы, манеры. Ему необходимо было запомнить, осмыслить и увязать друг с другом множество фактов, историй. Помнить результаты матчей по футболу и по боксу, на которых он мог когда-то присутствовать. – Мелодии популярных песен, которые он мог слышать. Знать пикантные анекдоты, умело ухаживать за девушками, особенно за своей невестой Ингой Шольц.

Время отсчитывало день за днем, неделю за неделей в напряженной учебе, в насыщенном инструктаже. Да, за короткий срок Андрей Паркета превратился в настоящего гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге.

И когда инструктор Кепплер увидел, как Паркета задирает высокомерно голову, выпятив вперед подбородок, как на губах его играет презрительная усмешка, как отлично сидит на нем отглаженная эсэсовская форма, он спросил своего ученика:

– Как вы себя чувствуете в роли гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге?

Андрей смерил инструктора презрительным взглядом, скривил в усмешке губы и ответил, заговорщически придвинувшись к нему:

– Не хуже бригадефюрера СС Франца Ауге, господин Кепплер.

Инструктор выразил удовлетворение его ответом, его манерой держаться и похвалил за идеальное перевоплощение.

Даже Краузе заметил в своем друге произошедшие изменения. Как-то он сказал:

– Ганс, ты очень изменился за последнее время, стал каким-то официальным, слишком правильным наци. Что-нибудь произошло? Откладывается поездка в Киев? И что это за цивильный франт заглядывает в дом лейтенанта Корна?

– Ты что, следишь? – удивился Паркета. – Это для меня новость, Гельмут! Это не по-дружески, – обиделся «Ганс».

– Ну что ты, дружище. Случайно, совершенно случайно мои люди дважды засекли его у этого дома, – заверил гестаповец.

– Он представляет фирму «Крупп Эльмаг», что в Эссене. Сам из Берлина, а здесь в командировке. Когда ехал сюда, заезжал в Киев к Францу и привез мне от него вот, смотри… – бросил Андрей перед Краузе несколько (]ютографий с бригадефюрером СС Францем Ауге. – И на обороте можешь прочесть.

Краузе впился взором в фотографии, прочел каждую надпись на них, а потом с завистью произнес:

– Эх, мне бы такого брата… Я его сразу узнал, Ганс, мне приходилось с ним встречаться…

– Так ты хочешь знать, почему задерживается моя поездка в Киев, Гельмут? Могу сказать. Я жду сообщений, что то, зачем мы туда поедем, будет уже там, ясно? И хочу тебе напомнить, дружище, что когда меня готовили к работе в системе нашей службы, то учили не задавать лишних вопросов, а вот ты…

– Что я? Что, Ганс? Ты обиделся на мое любопытство? Так я же по-свойски, по-дружески. Давай лучше выпьем и не будем ссориться, – поднял рюмку гестаповец, чувствуя себя немного виноватым и ущемленным.

Они выпили и в этот вечер долго не засиживались. Паркета сделал вывод, что он ведет себя правильно, переходя на более официальные отношения. Он четко ощутил заискивающее отношение к нему Краузе, когда тот увидел фотографии бригадефюрера СС с дарственными надписями.

Еще до прибытия инструктора, когда Андрею стало известно, что его группе предстоит передислокация в Киев, в одной из вечерних встреч с Краузе Паркета, не зная еще, что его снабдят настоящими документами, сказал гестаповцу:

– Знаешь, Гельмут, поскольку я еду в Киев, то мне крайне нежелательно появляться там как брату бригадефюрера Франца Ауге. Тем более наша цель в Киеве будет носить тайный характер. Хорошо было бы мне иметь документы на другую фамилию.

На этот раз Краузе покрутил головой и ответил, что это невозможно. Ведь здесь нужен документ более высокого ранга, где его возьмешь так просто. И тут же захохотал:

– Не звонить же мне самому рейхсфюреру или Мюллеру, или Кальтенбруннеру! – перебрал он известные фамилии. – Так что, Ганс, я даже не знаю, что тебе сказать, – и он залпом осушил очередную дозу спиртного.

– А вообще все дрянь, дерьмо, Ганс, – поморщился он. – Если мы с тобой за этот короткий период не сумеем сколотить для себя состояние, будет очень обидно, дружище. Наша победа в этой войне с каждым днем становится все более и более сомнительной… Хотя кто знает… фюрер кое-что готовит для реванша на Восточном фронте.

– Вся наша война – реванш, – произнес Андрей.

– Не-е-ет, не скажи… К нам из Берлина прибыл инспектор и из его беседы со штандартенфюрером я кое-что уловил… – И Краузе стал болтать о предстоящем наступлении фашистских войск.

Затем замолчал, налил себе опять шнапса и сказал:

– Ну его к черту все!

– Вот именно, – вставил Паркета. – Лучше подумаем, как нам передислоцироваться в Киев и добраться к сокровищам.

– Вот за это я и люблю тебя, Ганс. Ты деловой человек. Но знаешь, из разговора штандартенфюрера с тем же инспектором из Берлина я узнал, что есть картины, стоимость которых намного превосходит все то, что ты взял у Кранбюлера и мы с тобой у Плоцке.

– Согласен, – кивнул Паркета.

А на следующий день Краузе неожиданно примчался сам к Андрею и возбужденно сообщил, что он имел беседу со своим коллегой, направляющимся со специальным поручением в рейх. И тот поведал ему тайну государственной полевой полиции, где он служит. А заключается она в том, что командующий 1-й танковой армией генерал Эбергард Маккензен и начальник пропаганды этой же армии Миллер при отступлении из Пятигорска прихватили ценнейшую коллекцию картин Ростовского музея изобразительных искусств, эвакуированного в свое время на Северный Кавказ. Среди этих картин есть такие шедевры…

Гельмут Краузе развернул листок и стал читать своему «другу Гансу». Андрей слушал и покачивал головой, запоминая фамилии великих художников: Рибейра, Рубенса, Мурильо, Иорданеса, Верещагина, Коровина, Крамского, Поленова, Репина, Лагорио, Айвазовского, Шишкина…

– Так вот, Ганс, – подвел черту Краузе, – не мешало бы нам добраться до этого коллекционного клада Эбергарда Маккензена и его пропагандиста Миллера.

– Ну… – развел руками Паркета. – Командующий 1-й танковой армией и этот Миллер… к ним добраться будет сложно, Гельмут. Да и потом, где эта коллекция? С ним, или он уже отправил ее в фа– терлянд?

– Нет-нет, – начал убеждать Андрея Краузе. – Макс-Ульрих, мой коллега, утверждает, что самые ценные картины генерал возит с собой в виде рулона, без рам, и прячет этот рулон в одном из чемоданов.

– А где сейчас находится этот самый Маккензен? – уточнил Андрей.

Но Краузе в свою очередь развел руками и сказал, что не знает.

– Но я обязательно выясню, – заявил гестаповец.

Занятия подходили к концу. Группа готовилась к отбытию в Киев. Машина была почти отремонтирована, и сверкала на солнце хромированным никелем и черным лаком.

Перед Паркетой стоял вопрос, куда определить лейтенанта Корна, который по документам значился теперь как штурмфюрер СС Юлиус Вайс. Он выбыл уже из официальных списков отправляющихся на фронт, как арестованный гестапо. Определить его на прежнее место службы в штаб тыла «Восток» также не представлялось, возможным, поскольку он был скомпрометирован в глазах руководства этого штаба и все знали, что он то ли отправлен на восточный фронт, то ли арестован гестапо. Поэтому, посоветовавшись с Краузе, Андрей решил взять Вильгельма Корна с собой.

Был конец июня, когда инструктор Кепплер объявил своим ученикам об окончании учебы. На прощание Готфрид Кепплер сказал Андрею о письме, которое якобы бригадефюрер СС Франц Ауге отправил командующему войсками СС обергруппенфюреру Юнтеру. В письме находилось также фото Андрея Паркеты в форме гауптштурмфюрера СД. Текст письма был следующим:

«Дорогой Макс!

Посылаю тебе фотографию своего единственного брата, чтобы ты его сразу признал и принял как своего ближайшего и верного партайгеноссе, способного служить тебе верой и правдой, быть твоим верным помощником. Твой Франц, бригадефюрер СС».

Паркета понял, что все это делается с целью придать больше уверенности при посещении столь высокопоставленного лица фашистской элиты. И неожиданно для себя Андрей спросил Кепплера, как он думает, не взять ли ему с собой в Киев своего «дружка» Гельмута Краузе?

Готфрид подумал, затем сказал:

– Поскольку он в тесном с тобой контакте, это. было бы неплохо для своего рода прикрытия как в поездке, так и там, в Киеве. Попытайся ему предложить этот вариант…

Инструктор Готфрид Кепплер попрощался со всеми, пожелав всем благополучия, сел на ожидавший его у ворот «цундап» с летчиком люфтваффе и укатил в направлении, одному ему известном.

Андрей, Павел и Ольга некоторое время молча смотрели вслед человеку, который за короткое время стал им близким и дорогим, вооружил их очень важными знаниями, наставлениями и советами.

 

9

В этот же вечер Паркета встретился с Краузе и сообщил ему с удрученным видом, что сокровища, за которыми он собирался ехать в Киев, неожиданно уплыли в рейх.

Краузе по-бычьи уставился на своего «друга», не зная, что сказать. Затем, выпив порцию шнапса, грохнул кулаком по столу и рявкнул:

– Свиньи! Скоты!

Андрей спокойно спросил:

– Кто?

– Те, кто увез в рейх наши ценности, – грохнул опять по столу кулаком гестаповец. – А может, ты, Ганс… – посмотрел он на Андрея с подозрением.

Но тот, как бы не слыша последних слов Краузе, усмехнулся и произнес:

– Но нет худа без добра, дружище. Вместе с этими неприятными вестями я получил и радостные, Гельмут!.. – и он рассмеялся.

Краузе непонимающе уставился на Паркету, ожидая объяснения.

– Генерал Эбергард Маккензен с Миллером находятся в Киеве и заветный рулон картин, о которых ты говорил, действительно у него в одном из чемоданов! – Андрей встал и удовлетворенно пристукнул ногой по полу.

– Ганс! – пьяно выдохнул Краузе. – Так теперь за ними, в Киев, Ганс?.. – в глазах его по-прежнему сквозило недоверие, не планирует ли его «дружище» прибрать все к своим рукам.

Но Паркета, не отвечая на вопрос, в свою очередь спросил:

– Не можешь ли ты взять отпуск и вместе со мной принять участие в операции, которую я назвал: «Шедевры»? А, Гельмут?

Краузе широко раскрыл глаза, потом хряпнул рукой по столу так, что стопки опрокинулись, и заорал:

– Идея! Великолепная идея, Ганс! Мы вдвоем отлично провернем это дельце! Я оформлю отпуск в рейх через Киев! Кстати, в Киеве у меня есть друзья…

– Ну и прекрасно! Тем более прекрасно, Гельмут! – поставил на место опрокинутые стопки «Ганс».

Был конец июня, когда ранним солнечным утром из Юзовки в сторону Красноармейска выехал знакомый «опель-капитан», за ним следовал «опель-адмирал», играя бликами своих лаковых кузовов в лучах взошедшего солнца.

Первую машину вел «шарфюрер» Павел Денисенко. Рядом с ним сидел Вильгельм Корн с документами штурмфюрера СС на имя Юлиуса Вайса.

Во второй машине за рулем сидел Гейнц Крамер – он же шарфюрер СС Вальтер Неринг. Рядом с ним восседал гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе. А на заднем сидении удобно расположились Андрей Паркета – Ганс Ауге и Ольга Иванцова – Инга Шольц.

У Андрея Паркеты и Ольги Иванцовой были, кроме того, еще одни, запасные, документы на имя штурм– банфюрера СД Карла Зоденштерна и шарфюрера СД Линды Роттеман.

Эти документы за два дня до отъезда вручил несказанно довольный Краузе со словами, что им чертовски повезло. Документы для Ольги он выловил в том же госпитале, а документы пггурмбанфюрера СД Карла Зоденштерна, жетон к ним, наградные знаки и удостоверения на них были найдены одним из его подчиненных по пути на станцию Вояноваха. Этот поезд разбомбили русские самолеты. Самого пггурмбанфюрера найти не удалось, скорее всего его разнесло в прах.

Документы эти фактически уже были не нужны Паркете, но говорить об этом Краузе он не стал. Иди знай, что их ожидает в той сложной обстановке, в которой они могут оказаться там, в Киеве…

Перед отъездом Андрей и Ольга навестили в Яси– новатой Любу, которая уже начала привыкать к своим новым обязанностям, что они с удовлетворением отметили.

Беседуя с девушкой, Андрей пытался разобраться как она относится к фашизму, – можно ли на нее положиться, довериться.

Ольга спросила Любу, знает ли она, что такое «Рот фронт», кто такие немецкие коммунисты?

– Да, конечно, до войны я знала и читала об этом, И фильмы мы смотрели «Профессор Мамлок», «Болотные солдаты» и об Испании… там тоже…

Соколова замолчала, с тревогой глядя на своих немецких покровителей, спохватилась, что сказала, наверное, лишнее. Но Андрей улыбнулся и ободряюще кивнул ей:

– Вот-вот, Люба, вы правильно нас поняли. А потому мы хотим знать: согласны ли вы наряду с теми обязанностями, которые вам надлежит выполнять по поручению гауптштурмфюрера СС Краузе, собирать сведения о работе Ясиноватского железнодорожного узла? Но, разумеется, об этом никто не должен знать, – предупредил Паркета.

Соколова, не задумываясь, тут же ответила:

– Да-да, согласна.

– Но учтите, это может обернуться для вас тяжелыми последствиями, – посмотрел ей в глаза Андрей.

– Мне уже нечего бояться, – отведя взгляд в сторону, ответила печально девушка.

После этого Ольга проинструктировала Любу, какого характера сведения их интересуют. Люба, отлично разбираясь в системе работы железнодорожного транспорта, все поняла с ходу. Ей сообщили также пароль, с которым к ней явится человек – связной и предупредили, что он будет из русских железнодорожных рабочих.

Расставаясь, Андрей и Ольга сказали Любе, что они еще с ней увидятся, так как уезжают ненадолго.

Автомобили шли на предельной скорости, имея в запасе несколько канистр с бензином.

Гельмут Краузе вез с собой два туго набитых чемодана, так как по документам он направлялся в двухнедельный отпуск в рейх, куда он все же намеревался съездить после удачной операции в Киеве, чтобы отвезти награбленное добро к себе домой.

Встречающиеся на пути посты тайной полевой полиции при виде столь представительного кортежа из двух машин, в которых восседали эсэсовцы, не осмеливались останавливать их, и они мчались беспрепятственно весь день. Остановились только раз в живописном месте на берегу Самары, чтобы пообедать и дозаправить автомобили.

Гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе был в отличном настроении. Он всю дорогу шутил, рассказывал пикантные анекдоты, насколько позволяло присутствие Инги Шольц, и хохотал над ее замечаниями и своего «друга» Ганса.

Минуя очередной полицейский пост, Паркета увидел группу итальянцев, высаженную из грузовика и горячо спорившую с полицаями, которые остановили их и что-то от них требовали.

Андрей тут же вспомнил своего итальянского друга капитана Ферро Джульяни. Долгое время они ничего о нем и его «мадонне» Клавдии не знали. И вот однажды, когда разведчики, усталые, посте учебы, вернулись поздно вечером в дом Пиндера, Гейнц представил им итальянца в форме капрала сухопутных войск. Звали его Ренатто. Капрал вручил из рук в руки личное послание капитана Ферро Джульяни, сказав, что он, Ренатто, был ранен под Ворошиловградом, затем его отправили на лечение в Крым, где он и встретился со своим земляком Ферро Джульяни. Тот попросил его отвезти письмо немецкому офицеру Гансу Ауге и просил не пугаться его эсэсовского мундира.

Сам Ренатто пробирался во Львов, к своим соотечественникам, находившимся в лагере. Их судьба его, Ренатто, очень волнует, так как там пребывает и его отец, майор пехоты Карло Ботаи.

«Ганс Ауге» был очень благодарен за доставленное письмо и помог итальянцу устроиться на поезд, следовавший во Львов. Ренатто был тронут до слез участием и заботой гауптштурмфюрера.

В письме Ферро Джульяни сообщал, что он еще в Крыму, в солнечной Ялте, возле своей «мадонны» Клавдии, которая служит в порту. Клавдия, получив привет от них, была настолько взволнована, что готова была тотчас мчаться в Юзовку, чтобы поговорить обо всем. Но дела службы не позволили ей сделать это, однако она надеется летом, получив отпуск, вместе с ним поехать во Львов, к брату Ферро Джульяни, а по пути, сделав крюк, заехать к своим землякам-друзьям.

Вечером при въезде на территорию Киевского генерал-комиссариата их машины все же были остановлены постом тайной полевой полиции. И обер-лейтенант, отдав честь, вежливо попросил предъявить документы пассажиров переднего автомобиля, штурмфюрера Вайса и шарфюрера Рунге. Краузе приказал Гейнцу подъехать ближе и когда они поравнялись с проверяющим, грозно заорал:

– И не стыдно вам, обер-лейтенант, нас проверять? У кого проверяете? Нам некогда!

Полицай вытянулся по стойке смирно, щелкнув каблуками, и бесстрастным голосом отрапортовал:

– Инструкция, таков порядок, господин гауптштурм– фюрер!

– Тоща быстрее, черт возьми, что вы там возитесь? – не унимался Краузе, протягивая свои документы.

Проверка прошла без задоринки, и когда проехали пост, Краузе сплюнул в окно и отметил:

– Свиньи, их теперь здесь на каждом шагу будет, как собак.

Паркета и Иванцова знали от инструктора, что Киев входит в рейхскомиссариат Украины, рейхскомиссаром которого является Эрих Кох. В то время как области Сталинская, Черниговская, Сумская, Харьковская, Ворошиловградская и с ними Таврия постоянно находятся под управлением военных властей. Поэтому, наставлял их Кепплер, им при передислокации это надо строго учесть, так как на территории Киевского генерал-комиссариата действует другой оккупационный режим. Здесь больше полицейских органов и охранных воинских частей, стоящих на страже «нового порядка». Этот режим давлеет не только над населением, но и над всеми военнослужащими гражданскими немцами, передвигающимися по дорогам рейхскомиссариата Украины.

Поздним вечером, не останавливаясь, миновали еще один пост и помчались по уже полутемным улицам Дарницы. Жителей видно не было, так как наступил комендантский час. Они направились к единственной в то время переправе – к наплавному мосту через Днепр.

Здесь, соблюдая очередь, стояли длинные вереницы военных машин и другой военной техники. Но «опели», нахально сигналя, пробились к передней части колонны и вспышками фар потребовали немедленного проезда на правый берег.

Жандармы и военные регулировщики создали условия для скорейшего пропуска офицеров-эсэсовцев.

Израненный войной Киев лежал без огней в густых сумерках, коща обе машины поднялись по Петровской аллее к Аскольдовой могиле, где фашистские захватчики устроили кладбище со стройными рядами крестов.

Затем спустились к Крещатику, темному, безлюдному, заваленному по обе стороны улицы обломками сожженных и разрушенных домов.

Еще в пути, при подъезде к Киеву, между Андреем и Краузе завязался спор, куда им в первую очередь ехать.

Гестаповец настаивал, поскольку уже поздний вечер, ехать прямо в гостиницу «Палас» на Ровноштрассе. Так гитлеровцы именовали бульвар имени Шевченко и гостиницу «Украина». Краузе убеждал, что там им заказаны места, так как он заблаговременно созвонился со своим другом штурмбанфюрером СС Вальтером Фогелем.

Но «Ганс Ауге» настаивал ехать прямо к штабу войск СС, к его брату бригадефюреру СС Францу Ауге.

Краузе удивленно спросил, с каких это пор Ганс рвется к своему брату, ведь перед отъездом он утверждал, что их пребывание в Киеве будет носить кратковременный и тайный характер. На это «Ганс» ответил гауптштурмфюреру, что, поскольку генерал Шмиц увез награбленные ценности в рейх и у них теперь новая цель – операция «Шедевры», связанная с генералом Эбергардом Маккензеном, то для ее успешного проведения его брат бригадефюрер СС будет им просто необходим. Иначе к сокровищам Маккензена и его начальника отдела пропаганды Миллера им не подобраться.

Краузе замолчал, и они какое-то время ехали молча. Затем гестаповец вздохнул и согласился с доводами своего «друга».

Уточнив у патрулей маршрут, они проехали к штабу командующего войсками СС Юнтера, который находился на тогдашней Фундуклеевской улице.

Андрей Паркета отлично понимал, почему Краузе не хочет сразу ехать по маршруту, предложенному им. Во-первых, был уже вечер, и гауптштурмфюрера мучила привычная жажда хорошенько выпить. И второе, участие бригадефюрера в операции «Шедевры» значительно уменьшало его собственную долю. Кроме того, ему не терпелось встретиться со своим дружком штурмбанфюрером СС Фогелем и навести справки о месте пребывания командующего 1-й танковой армией генерала Эбергарда Маккензена.

Что же касается Андрея Паркеты, то его расчет во всем этом деле был совершенно иной. Основной задачей, как наставлял его инструктор Готфрид Кепплер, было внедриться в гитлеровскую службу имперской безопасности – СД, а для этого следовало незамедлительно явиться на глаза другу его «брата» – командующему войсками СС Ютнеру и официально представиться. Краузе нужен был ему как своего рода официальное прикрытие, как офицер, имеющий здесь друзей. Андрей отлично знал, что командующею 1-й танковой армией генерала Эбергарда Маккензена в Киеве нет и не могло быть, так как его штаб в это время находился где-то в районе Запорожья. Эти сведения он получил от Готфрида Кепплера, в то время как Краузе ничего об этом не знал.

Андрей Паркета должен был принять вид разочарованного, обманутого неточными сведениями человека, развести руками и сказать: «Да, Гельмут, в Киеве нам с самого начала не повезло. В то время как я хотел погостить у своего братца и вместе с тобой хорошенько погреть руки в операции «Шедевры», оказалось, что мой дорогой и единственный брат Франц Ауге вдруг срочно вызван лично рейхсфюрером Гиммлером и направлен в далекую Испанию с особо важным заданием. Выход пока один, Гельмут, я остаюсь при штабе обер– группенфюрера Юнтера, а ты едешь, как планировал, в свой двухнедельный отпуск. После возвращения мы с тобой свяжемся, дружище, и подумаем о новых наших совместных операциях».

Но все это будет позже, а сейчас машины, остановились у многоэтажного здания с массивной дверью, над которой по обе стороны свисали красно-белые полотнища с черными паучьими свастиками.

У здания фланировал эсэсовский патруль с автоматами. На улице никого больше не было и вход в штаб, казалось, был свободным.

Из «опель-адмирала» вышел «гауптштурмфюрер СД Ганс Ауге», оправляя мундир после долгого сидения в машине. За ним – гауптштурмфюрер СС Гельмут Краузе, тоже оправлявший свою униформу.

И Ольга с Павлом, и Гейнц с Корном заметили, как обычно спесиво-развязная манера держаться гестаповца вдруг исчезла, и он как-то не совсем смело пошел за решительным и уверенным в себе «другом Гансом».

Патрульные остановились в стороне, наблюдая за прибывшими. И когда Андрей и Краузе проходили мимо них, они вытянулись, щелкнув каблуками, и вскинули руки в нацистском приветствии.

«Ганс Ауге» в сопровождении Краузе вошел в просторный вестибюль и столкнулся с двумя эсэсовцами, механически ответившими на его приветствие. Тут же к ним вышел дежурный оберштурмфюрер, со строгим длинным лицом и с видом, говорившем о том, что хозяин здесь он, хотя по чину и младше прибывших.

– Гауптштурмфюрер СД Ганс Ауге прибыл из госпиталя к бригадефюреру Францу Ауге, – четким жестом Андрей протянул документы оберштурмфюреру и смерил того высокомерным взглядом.

Эсэсовский офицер мельком взглянул на документы и ответил, что господина бригадефюрера Ауге в штабе нет, так как он отбыл в Берлин.

– Как в Берлин?! – закричал растерянно «Ганс Ауге», взглянув на Краузе, и произнес: – Вот это новость!.. – И снова обратился к оберштурмфюреру: – В таком случае прошу доложить обергруппенфюреру Юнтеру о моем прибытии.

– Я весьма сожалею, господин гауптштурмфюрер, но обергруппенфюрера тоже нет в штабе, – уже более вежливо и участливо ответил эсэсовец.

– Соедините меня по телефону с его домом, обергруппштурмфюрер, – требовательно устремил свой взгляд на дежурного Паркета.

– Я весьма сожалею, господин гауптштурмфюрер, но обергруппенфюрер со своим штабом находится уже в другом месте, а здесь…

– Да что такое?.. – возмутился Паркета. – Соедините меня в таком случае с главнокомандующим там, где он находится, неужели не ясно, оберштурмфюрер? – все больше раздражаясь, громко произнес Паркета.

Дежурный офицер виноватым голосом продолжал:

– Я весьма сожалею, господин гауптштурмфюрер, но по инструкции я могу вас соединить только с дежурным местного штаба оберштурмбанфюрером Клсппе.

– Так соединяйте, что же вы медлите, – сердито бросил «брат бригадефюрера». – А то заладили одно и то же – «весьма сожалею»…

Оберштурмфюрер заспешил к телефону, торопливо набрал номер и доложил:

– Господин оберштурмбанфюрер, прибыл гауптштурмфюрер Ганс Ауге и желает с вами говорить.

Паркета взял трубку из рук дежурного эсэсовца и отчеканил:

– Хайль Гитлер! – И когда в трубке послышался ответный голос, сказал: – Гауптштурмфюрер СД Ганс Ауге прибыл из госпиталя к бригадефюреру СС Францу Ауге. Но как мне сообщил дежурный оберштурмфюрер, мой брат отбыл в Берлин. Я несколько озадачен этим и убедительно прошу вас, господин оберштурмбанфюрер, помочь… Да, совершенно верно, господин оберштурмбанфюрер, я родной брат бригадефюрера, так точно. Жду и премного вам благодарен…

Андрей медленно положил трубку, обернулся к Краузе и сказал:

– Вот это да, Гельмут… Непредвиденно… Сейчас оберштурмбанфюрер Клоппе переговорит с обергруп– пенфюрером Ютнером. Он друг Франца…

А Краузе стоял в стороне, растерянно моргал глазами на покрасневшем лице и чувствовал себя не в своей тарелке, услышав, что о приезде в Киев его друга Ганса может знать даже сам командующий войсками СС на юге обергруппенфюрер СС Ютнер. Он все больше и больше проникался уважением к «Гансу Ауге», отмечая про себя, что ему крупно повезло, что у него есть такой друг и единомышленник.

 

10

Андрей ждал. Он уже сделал первые шаги в выполнении сложного и опасного задания. Очевидно, те кто его готовил, не могли предвидеть, что штаб Ютнера переместился в другое место, а если и узнали об этом, то поздно, не успели предупредить.

Андрей ждал, не рисуя себе никаких определенных картин, планов, решив действовать так, как подскажет обстановка, чутье разведчика.

Время тянулось мучительно долго, но это только казалось, так всегда кажется, когда ждешь чего-то важного, неизвестного.

В вестибюле было тихо. Оберштурмфюрер отошел к столу и занялся какими-то бумагами. Краузе застыл на месте и не произнес еще ни слова с тех пор, как они вошли сюда. Андрей, поглядывая на часы, медленно прохаживался по мраморному полу мимо эсэсовцев.

Но вот послышались где-то наверху торопливые шаги и по широкой лестнице к ним сбежал полноватый оберштурмбанфюрер Клоппе. Он расставил руки и с видом радушного хозяина чуть было не обнял «брата бригадефюрера». Извинился, что задержался, и сообщил, что он сейчас имел телефонный разговор с самим обергруппенфюрером и ему приказано немедленно доставить Ганса Ауге прямо на место… И тут же добавил: – Не в штаб командующего, а туда, где в настоящее время находится полицейфюрер Прютцман, так как ему все известно о пожеланиях и просьбах вашего брата, бригадефюрера Франца Ауге.

А затем, взглянув на Краузе, который тут же вытянулся, щелкнул каблуками, задрав подбородок кверху, сказал, что вся забота об устройстве друзей Ганса Ауге ложится непосредственно на него, оберштурмбан– фюрера СС Клоппе.

Пока они разговаривали, вниз спустился штурмфю– рер СС и чинно остановился в стороне, ожидая указаний своего шефа.

Оберштурмбанфюрер Клоппе пригласил Андрея к выходу. У подъезда уже стоял «мерседес» с открытым верхом.

Оберштурмбанфюрер, указав на «опели», приказал штурмфюреру:

– В «Палас».

При этих словах лицо Краузе оживилось, он удовлетворенно кивнул, отдал честь Клоппе и пошел вместе с штурмфюрером к «опель-адмиралу».

Клоппе, не ответив гестаповцу прощальным жестом, в это время говорил «брату бригадефюрера»:

– Вас доставит к месту этот автомобиль, гауптштурмфюрер, – и сделал знак водителю сидящему за рулем «мерседеса».

Тот резво выскочил из машины, распахнул учтиво дверцу перед гауптштурмфюрером, сел снова за руль и плавно тронул лимузин с места.

Оба «опеля» поехали к гостинице «Палас».

У Андрея было такое чувство, словно все это уже с ним происходило, как будто он действительно был тем, за кого его принимали. И только предстоящая встреча с самым главным держала его в небывалом напряжении.

«Мерседес» остановился в районе Лукьяновки у двухэтажного дома среди зелени кленов. Не успел шофер открыть перед Андреем дверцу, как из темноты выступил офицер-эсэсовец и, отдав честь, жестом пригласил его в дом.

В вестибюле Паркету встретил штурмбанфюрер с раскрасневшимся от выпитого спиртного лицом. Немец дружески приветствовал его, чуть не обняв за плечи, и назвавшись Вернером, повел по устланной мягкими коврами лестнице наверх.

Поднимаясь по лестнице и отвечая на вежливо-этикетные вопросы штурмбанфюрера по случаю прибытия «Ганса Ауге», Паркета отметил про себя роскошную обстановку дома. Ковры, вазы с цветами, на стенах дорогое картины, большие окна вместо штор закрыты гобеленами, а на повороте лестницы стояли бронзовые канделябры с электролампочками в виде свечей. На верхнем этаже Вернер первым подошел к массивной двери с резными украшениями и крученной увесистой ручкой, повернул ее и, распахнув обе половинки, во весь голос объявил:

– Воскресший из мертвых гауптштурмфюрер Ганс Ауге! – и уже менее громко добавил: – Брат бригадефюрера Франца Ауге.

Человек пятнадцать важных чинов в эсэсовских формах, сидящих за банкетным столом, уставились на Андрея.

Паркета вытянулся по стойке «смирно», вскинув руку и одновременно щелкнув каблуками, и четко отрекомендовался:

– Гауптштурмфюрер СД Ганс Ауге, возвращаюсь в строй после ранения…

Чувствуя на себе пристальные, не скрывающие интереса и любопытства взгляды, Андрею показалось, что пауза после его представления чересчур затянулась и он почувствовал себя не совсем уверенно. Где-то в глубине души, что-то дрогнуло, мелькнула мысль, не сфальшивил ли он, а вдруг кто-то из присутствующих хорошо знает младшего брата бригадефюрера и сейчас раздастся чей-то удивленно-насмешливый голос и ему останется только одно – выхватить парабеллум и стрелять.

Но он тут же внутренне собрался, мобилизовав всю свою выдержку и, опустив руку после приветствия, все еще стоял по стойке «смирно», чуть оттопырив локти, когда наконец услышал хмельной голос:

– Браво, Ганс! Браво, гауптштурмфюрер! С возвращением.

К Андрею нетвердой походкой приблизился обер– группенфюрер СС, которого он уже знал по фотографии. Седоголовый, в расстегнутом генеральском мундире, не кто иной, как сам полицейфюрер всей оккупированной Украины Ганс Адольф Прютцман.

Он подошел к «Гансу», ткнул ему руку, заговорщически сверкнул недобрыми глазами и продолжил:

– Франц просил Ютнера и меня позаботиться о тебе, Ганс. Идем к нам, наш страдалец, – и, положив руку на плечо Паркеты, увлек его к столу. Он усадил его рядом, налил в фужер коньяка и, стоя на нетвердых ногах, обвел присутствующих начальствующим взглядом:

– Предлагаю выпить за настоящих солдат фюрера, господа! За тебя, Ауге-младший!

Все встали и с шумными возгласами начали тянуть руки с бокалами к «Гансу».

Когда этот бум прошел, все сели опять на свои места и началось обычное застолье.

Паркета растроганным голосом сказал полицейфюреру:

– Я очень тронут, господин обергруппенфюрер, таким теплым приемом, я подробно напишу Францу об этом…

– Э-э, пустяки, Ганс. Нашему Францу сильно повезло, откровенно могу сказать. Быть в Испании, где нет войны и этих дьявольских партизан, о таком можно лишь мечтать… А я тебя сразу узнал, как только ты вошел…

– Вы меня встречали с братом в Дрездене? – спросил Андрей.

– Не-ет, – протянул Прютцман. – Я узнал тебя по фотографии, которую передал мне с письмом Франца Ютнер… Там и испанский адрес Франца, ты сможешь уже завтра ему написать…

– Благодарю, господин обергруппенфюрер… Я обо всем ему подробно напишу.

– Пустяки, Ганс. Пей и отдыхай, о делах поговорим завтра.

Конец первой книги.