Я очнулся от дикого холода. Холод вокруг стоял просто страшный, мои конечности настолько закоченели, что я их не чувствовал! Я лежал совершенно голый, только в какую-то простыню завернутый! То, на чем я лежал, было просто ледяным, спина, седалище, пальцы рук и ног совершенно не ощущались! Я попробовал ими пошевелить, но даже не знал, шевелятся ли они? С трудом усевшись и кое-как стащив с себя эту тряпку, я окоченевшими руками дотянулся до ступней и попытался их растереть. Понемногу это помогло, и через некоторое время ощутил в них — руках и ногах острую боль и покалывание. Я начал разгонять по ним кровь, и стало намного легче.

В скором времени я поднялся на ноги и начал приседать, делать маховые движения руками. Потом снова замотался в свою простыню и немного посидел. Когда я почувствовал, что снова начинаю замерзать, решил слезть с шершавого прямоугольного камня, на котором ранее лежал, и пойти в обход комнаты, чтобы, проверить, куда же меня заперли. Нащупав стену у изголовья моего лежака, осторожно спустил ноги на пол, но одна нога уперлась в камень выше, вторая — ниже. Оказалось, что у изголовья есть небольшое возвышение. Я провел руками по нему, и чуть не сбросил вазу. Обследовав вазу, узнал, что в ней стоит букетик цветов, который начал увядать. Рядом с вазой обнаружился стакан с жидкостью, что на поверку оказалась водой, а небольшой камешек — кусочком пресного хлебца. Я сделал глоток из стакана, но потом опомнился и стал размачивать в нем хлеб.

Очень скоро, хрустя не до конца размокшим хлебом, я блаженно щурил глаза. Запив свою скромную трапезу остатками воды, поднялся с корточек, и, прощупывая босыми ногами камень перед собой и ведя рукой по стене, побрел по кругу.

Комнатка оказалась приблизительно размерами десять на двенадцать. Двери я не нашел, как таковой. В одном месте нащупался дверной проем, но он был заложен тяжёлым камнем.

Вернувшись назад, на исходную позицию, я ударился пальцами ноги о плоскость пониже, чем та, на которой я лежал. Было больно, но я согнулся и наощупь попытался определить, что же это такое.

На возвышении наткнулся на доспехи. Это был мой бахтерец. Рядом — аккуратно сложенный камзол, сапоги, рубаха. Я начал поспешно натягивать на себя всё, что там лежало, потому что не было сил терпеть этот невыносимый холод.

Полностью одевшись и согревшись, я продолжил осмотр лежащих вещей. Вскоре я обнаружил и надел и поддоспешник, и подшлемник. Теперь стало еще теплее.

Я начал вспоминать события последних дней. Ожесточенное сопротивление сколам у крепости Сарантай, и нам удавалось их удержать, хоть потери с каждым днем увеличивались. А потом, потом, когда мы с Нейлин были на крепостной стене, сколы снова пошли в наступление. Прогнав со стены Нейлин, я долго отбивался от кочевников ножом, а потом достал себе ятаган. Когда же наступил рассвет, и я наконец заметил воинов на стене, у меня прошло то состояние, в котором я превратился в бездушное животное, тупо выполнявшее одно лишь действие — убить. Стоять до последнего, чтобы защитить крепость, защитить тех людей, которые там были. А я-то думал, почему на меня никто на не нападал со сторон — со мной дрались мои друзья и соратники! А вот потом, когда Кален вырвал меня с того состояния, я… не помню, по-моему что-то ударило меня в грудь, и я упал. Но умер я тогда, когда ударился головой о пол! Вот оно — я умер! Все решили, что я умер, и скорей всего, место, где я лежу — это мой склеп! И то, во что я был завернут, скорее всего походило на мой погребальный саван!

Я запустил руки в волосы, отбросив в сторону подшлемник. Все, это конец! Меня просто заживо замуровали! Я наощупь поднял свою фалькату и пошел в ту сторону, где стоял камень, заваливший дверь. Попробовав сдвинуть его плечом, понял, что это бессмысленно! От моих усилий он даже не шелохнулся! Поковыряв швы фалькатой, я и здесь ничего не добился. Камень залепили еще раствором. Теперь о свободе, о выходе наружу можно было и не мечтать.

Вдруг меня осенила еще одна мысль. Я поднялся на ноги, прошел к своему камню, взобрался на него и провел рукой по стене, где-то на расстоянии вытянутой руки. Так и есть… Кантик из высеченной в скале полоски с изображением тех маленьких человечков, что были и в замке у эл Солена.

Значит, меня похоронили на моих землях, ведь там была такая пещерка с прямоугольным камнем, лежащем у стены, и, по-видимому, его перетащили и положили по центру комнаты. Я видел тот валун, которым завалили вход. Полтора метра ширины, два в высоту и метр толщиной. Сам я такой точно не сдвину! Все, прячься, теперь точно приплыли! Смерь от голода, от жажды, от удушья!.. Все что угодно, но только не такая мучительная смерть!

Мной овладела сильнейшая апатия, и теперь хотелось броситься на фалькату и одним махом покончить со всеми своими проблемами. Я потянул завязки бахтерца, стащил его с себя и бросил на пол. Тот звякнул пластинами, и все звуки в моей могиле снова пропали.

Я поднялся, распрямился на камне, упер меч в живот, еще горько подумал: на него положили мое мертвое тело, на нем и умру. Жизнь, как говориться, пролетела в один миг перед глазами… Я немного приостановился, задержал перед глазами образ Нейлин, представил её лицо с рубиновыми глазами, роскошными волосами, рассыпанными по плечам, улыбающимися алыми, манящими губами, навстречу которым я мысленно потянулся, падая на меч. Ай, больно! — выдохнул я, и упал рядом с погребальным ложем, заливаясь кровью… Еще в полете, когда я валился на бок, сознание оставило меня…

Тяжелый стон вырвался из моего горла. Голова болела немилосердно! Благо, что на ней был подшлемник, и удар о стену немного смягчился. «Блин, и самоубиться нормально не могу!» — в отчаянии подумал я, в бликах света разглядывая противоположную от меня стену с барельефом, камень, запирающий выход из склепа. «Да, основательно залепили!» — дернул я щекой, разглядывая светлые пятна раствора по краям, кляксы которого лежали на полу.

— Эх, по шее бы дал, замуровать своего господина, и так злобно! — заявил я, пытаясь подняться на ноги, но моя многострадальная черепушка ныла, а «мозг» грецким орехом болтался на тоненькой ниточке, которую, если перерезать — отвалятся уши, он от удара разболтался, и теперь голова предательски кружилась. Ну, и та лепешечка просилась наружу, но я ей это не позволял. Опираясь рукой на фалькату, которая так предательски соскользнула по камню, да еще и нога поехала, в общем, я не на меч упал, а головой в стену двинулся! «А цветы уже вянут…» — проскочила еще одна мысль. — Вон, уже головки повесили! Им бы водичку поменять и на свет вынести, а то здесь свет, вон он какой слабенький, что от масляной лампы!»… Масляной лампы?

— МАСЛЯНОЙ ЛАМПЫ? — возопил я дурным голосом, и с глазами (О-О) навыкате, развернулся в другую сторону и замер с отвисшей челюстью. Стена за могильным камнем отошла в сторону, а за ней распахнулся вход в… Нет, не сокровищницу, блики драгоценных каменьев и золота не играли на каменных стенах моей усыпальницы, а в…

Перед моим взором лежал длинный и широкий коридор, в котором на стенах горели меленные лампы. Масляные, правда, в чем-то все же было от них отличие, в чем, я пока не понял. Нервно глянув в темную пасть коридора, подтянул фалькату поближе и начал натягивать бахтерец, с опаской глядя в открывшийся проход.

Облачившись в латы и сжав фалькату в руке, я вновь с опаской выглянул из дверного проема в длинный коридор, простершийся передо мной. Стены и пол были покрыты слоем пыли. Разглядывая эти идеально ровные стены и пол, я понял, что когда я лежал в беспамятстве, да и когда надевал бахтерец, напасть на меня не мог никто, так как девственный слой пыли на полу и пыльные лампы говорили о том, что здесь давным-давно никого не было.

Немного успокоившись, и обдумав свое нынешнее положение, я вложил фалькату в ножны за спиной, подобрал шлем, запихнул кинжал в ножны и ступил через порог в длинный коридор. Ну а что мне оставалось делать — сидеть в своей норе, или пойти посмотреть, что там, впереди?

Все же вытащив кинжал из ножен, я пошел по проходу вперед, осматривая стены по сторонам, и нащупывая пол под ногами. Проход был высечен в горе, и оставалось только поражаться тем людям, которые это сделали.

Я уже шел минут десять, а он все не прекращался. Немного погодя я увидел его конец, вернее точку, где ряд горелок обрывался. Пройдя еще чуть-чуть, я уперся в стену, но на ней уже обрисовывался контур двери, а с правой стороны был выступающий камень с символами, скорее всего, означавшими число, и если на левой стороне на стене изображались какие-то кривульки с тремя палочками, то тут было та же кривулька с двумя палочками. Ага, это обозначение ходов! Понял я. Нужно запомнить, что буквы DXSsIIi, именно вот в таком порядке, и с таким реестром — это тот коридор, в котором я был, а DXSsII — тот, в который я вышел. Да, эти символы я написал понятней, на самом деле они по-другому выглядели — другой наклон, некоторые части выгнуты, но пусть будет так.

Нажав на выпирающий камень, я привел в действие скрытый механизм, и она, немного шурша и скрежеща от древности, отъехала в сторону. Я вышел в новый коридор, расположенный перпендикулярно предыдущему, и остановился в нерешительности, — в какую же сторону свернуть? Опять же, на стене были расположены указатели, стрелка с вписанной в нее надписью DXSsI? указывала влево, а DXSsIII? соответственно, вправо. Я решил топать в сторону, где, как я понял, цифры шли на убывание.

После принятия решения, я последний раз взглянул в обратном направлении, и заметил, как лампы на стенах одна за другой угасают, и вскоре весь коридор погрузился во тьму. Тут же дрогнула каменная дверь, и приняла первоначальное положение. Вздохнув, я пошел в избранном направлении. Этот коридор ничем отличался от предыдущего, и только цвет камня стал чуть темнее, а так все по-прежнему. Я шел вперед, прислушиваясь к тишине и разглядывая горящие лампы, и что удивительно: они загорались за сотню метров передо мной и гасли на таком же расстоянии за моей спиной. Я с удивлением понял, что здесь не было сыро, не воняло затхлым, хоть воздух и был стоячим, но, на удивление, не давил грудь.

— Поразительная система вентиляции! — вслух раздумывал я, вышагивая вперед. — Это кто же такое построил? И словно с ответ на мой вопрос, передо мною появилась каменная дверь с надписью «— DXSs?? DXSsz —».

Нажав на выступающий камень, который приводил в действие скрытый механизм, я подождал, пока дверь откроется. Пройдя метров двадцать по новому коридорчику, я увидел, что он раздваивается, как буква «Y», а на стенах были высечены те же знаки, что и на двери, соответственно. Решив не отступать от намеченного плана, я пошел далее по коридору, в котором буквенный или цифирный ряд шел по ниспадающей.

Приблизительно через час я присел отдохнуть. Все-таки пилил я уже приличное время, ноги устали, хотелось есть, а пить хотелось так, что, как говорил мой друг Кален: «Аж на очи не вижу!» Немного просидев и отдохнув, я поднялся и пошагал дальше.

Ноги гудели, во рту было сухо, наве, суше, чем в пустыне на поверхности земли.

— Вот интересно, как скоро я подохну? — сам себя спросил я. — И насколько больно это будет?

С момента моего выхода из склепа, по моим подсчетам, прошло уже более восьми часов. С учетом того, что я тогда выпил глоток воды да съел корочку хлеба, то сейчас, исходя из затрат, которые мой организм потратил на ходьбу, жажда меня мучила страшная. Чтобы как-то себя отвлечь, я начать вспоминать то дурацкое сочинение, которое я исполнял под дверью Нейлин.

— А что, бедный парень! — снова произнёс я вслух. — Гадкая ему любовь попалась! Это же нужно такой сволочью быть? Интересно, я бы такое вынес?

— Не, я б, наверное, забил! — произнес я через несколько часов. Возможно, мой мозг на некоторое время отрубился, ну не мог же я несколько часов думать об одном и том же. — Я б забил, ногами!

Я хохотнул, понимая, что никогда бы так не поступил. А потом мои глаза в ужасе распахнулись. Неужели мне уже настолько плохо? Я брежу? Фууф, нужно отдохнуть! Снова присев у стены, я опустил голову, вытянул ноги перед собой и, видимо, вновь отключился на некоторое время.

Сколько я был в отключке, не знаю, но еще сильнее захотелось пить. Немного так посидев, я все же поднялся на ноги и нетвердым шагом вновь побрёл вперед.

Я уже сменил несколько коридоров, дошел до надписи DXх, уже успел узнать, кто эту махину рыл — все те же маленькие человечки. На стенах появились, встречаясь через каждые три километра, плиты с барельефами. Моя голова автоматически отсчитывала шаги. Плитки были из камня темного цвета, на них был изображен значок «-».

На одной плитке я застопорился и долго ее разглядывал, пытаясь сформулировать мысль, которая скользила где-то рядом, но когда к ней поворачиваешься, она все равно остается на том же месте (это походило на волос, висевший на полях шляпы, и сколько бы ты не крутил головой, если он висит на краешке видимости твоего глаза, то он там будет оставаться!) Вот так и мысль — сколько бы я за ней не гнался… Кот хоть догоняет свой хвост, когда уляжется, а тут… Уляжется?! А почему бы не перестать суетиться, а просто остановиться, сесть и нормально подумать?!

Мысль упорно отказывалась лезть в мою голову. Я несознательно ковырял ногтем плитку, на которой были изображены вот такие вот волночки, очень приятные наощупь, хорошо вырезанные, гладкие. А остальная часть плитки… Ай! Я сковырнул стык между камнем и плиткой и сломал ноготь. Больновато, вообще-то! Мой воспаленный мозг уже плохо варил, я с обидой стукнул по плитке, и она внезапно отошла в сторону.

— Ух-ты, классная заначка! — вяло удивился я. — Рукомойник, что ли, водичка вот в стаканчик бежит. О, остановилась, ведь стаканчик уже полный… Классно-то как! Нахватался слов дурацких — «классно»! А, плевать, что вода для того, чтоб в ней руки мыть, попью немного, пока никто не видит!

Воровато оглянувшись, я вытащил стакан и сделал несколько глотков. Вода была холодной и вкусной, донельзя сладкая…

— Вода!? — возопил я, когда стакан жидкости запустил работу моего мозга. — Вода, елки-бревна! Сколько километров протащился, а она, зараза, была совсем рядом!!!

На третьем стакане я дал себе пощечину, чтобы успокоиться и перестать пить. Ведь читал же где-то, что сразу много напиваться — смертельно вредно для здоровья. Стащив с себя бахтерец, поддоспешник, камзол, рубаху, а потом плюнув и раздевшись наголо, я пальцем нашел определенную точку нажима, на которой вода текла с максимальной скоростью, а затем просто наливал полный стакан и опрокидывал на себя, терся руками, смывая с себя пот, пыль, грязь и усталость, совсем не обращая внимания на температуру воды.

Под конец моего купания пол и стены в радиусе десяти метров были мокрыми, благо, я раздевался на приличном расстоянии. Раз двадцать присев для согрева, натянул на себя камзол, штаны… Ну, в общем все, что было, оставив только портянки и рубаху, чтобы постирать, а то их благоухание выводило меня из себя.

Через энное количество времени я бодро вышагивал по коридору, размахивая правой рукой, вращая портянкой, зажатой в руке, чтобы та быстрее сохла, а в левой руке нес реквизированный стаканчик с водой, иногда прихлебывая оттуда маленькими глоточками. Рубаха и вторая портянка висели на плече в ожидании своего череда, а я на разные голоса горланил песни, чтобы веселее было топать. А потом…. Потом я дошел до двери, внимательно прочитал надпись на ней, и устало привалился спиной к стене. Там было написано — AaBbDd» | CcDdWw».

Живот мой нервно булькнул, там уже давно ничего не было, окромя воды. Ничего лучше не придумав, я развесил на ближайших лампах рубаху и портянки, стянул со спины оставшийся кусок савана, смотал его в валик, положил на пол, и улегся на него головой. Уложив рядом с собой фалькату, потрогал пальцами зарубцевавшиеся ранки на голове и уснул. Уснул надолго. Снилась мне разная чепуха: как будто те существа, которые жили здесь задолго до моего прихода, пришли ко мне и с удивлением меня рассматривают. Потом они расположились недалеко от меня и начали жевать какие-то странные черные, светящиеся голубоватым светом, кусочки, и запивали их чем-то из фляжек. Насытившись, они встали, и ушли дальше, а я проснулся с грызущей меня мыслью, которую я озвучил вслух:

— Вот уроды, поделились хотя бы!

В надежде осмотрев вокруг себя пол, я не обнаружил никаких следов пребывания коротышек, вздохнул, подошел к очередному выпирающему камню и нажал его. Шорох трения камня о камень — и дверь отошла в сторону. В новом коридоре исправно вспыхнули лампы и я вышел к новой развилке. И снова коридоры, снова возмущенные вопли желудка, который, Бог знает, сколько не ел!

Коридоры сменялись один другим, меня мучил вопрос: «А куда же они ведут?» Ведь такую огромную площадь они покрывали! Потом на пути попалось ответвление, длиной с десяток метров, с дверью в конце, в которую я заглянул. За ней раскинулся огромный пустой зал. По всему его пространству, куда хватало взгляда, росли странные растения, больше похожие на гроздья кристаллов. Иногда они были прямые, как копья, напоминавшие сталагмиты, иногда — строгие вытянутые многогранники, словно вырастающие из песка, дивные причудливые растения. И хотя в зале было темно, ни один факел не вспыхнул на его стенах, от этих кристаллов исходило какое-то темно-сине, с голубым кантиком по краю, свечение. Они приковывали взгляд, завораживали, и я вдруг понял, что они живые, и здесь их специально выращивают! Или выращивали. Когда я ступил внутрь комнаты и прошел вглубь метров пять, дверь сзади поползла назад, со звуком врывающегося из отверстия воздуха. Испугавшись, я шагнул назад, и она опять с таким же звуком открылась.

Тогда я пошел изучать эти камешки, пытаясь рассмотреть их поближе. В них, как будто роились какие-то точечки, а когда я протянул руку, чтобы потрогать, меня больно ударило разрядом, и рука на некоторое время онемела. Растерев ее, возвращая нормальное кровообращение, я снова стал их разглядывать. Внутри полупрозрачных кристаллов носились малюсенькие голубые точечки, как во время перенапряжения перед глазами. Отбив фалькатой маленький кусочек кристалла (при этом я долбил его долго и нудно), я увидел, что вся фальката покрылась глубокими зарубками, а ведь я отбил маленький, размером с ноготь мизинца кристаллик. Я взял его в руку, и меня снова пронизало тем жгуче-болезненным разрядом, от которого все мышцы свело, и я упал на пол. Немного отлежавшись и отдышавшись, встал на ноги и острием меча поддел камень.

Путем следственных экспериментов я выяснил, что ткань не пропускает разряды, поэтому оторвал от савана кусочек, замотал его в тряпицу, сунул в карман и пошел изучать зал дальше. В углу зала я нашел еще один кристалл, в одиночестве росший на небольшом отдалении от общей массы, и вырвал его с полу. Его корень сидел неглубоко, но за что-то держался, и мне долго пришлось пинать его ногами, лежа на спине, прежде, чем он хрустнул и выпал из своего гнездышка.

Оказывается, все кристаллы росли на одном корне, и мне пришлось отрывать его именно от корешка. Обмотав его оставшимся куском савана и связав концы вместе, повесил его, как сумку, через плечо, направился к выходу. Решил не жадничать и не нагребать полные руки тяжести, а так, один — сантиметров тридцати в длину и двадцать в диаметре, а второй… Ну, понятно, лежит в кармане. Подходя к выходу, я заметил еще какой-то свет возле него. Пригнувшись и приглядевшись, я увидел те штуковины, которые ели те человечки, которые были похожи на грибы. Вырвал себе один и попробовал его на зуб… Ну, как говорится, на любителя. Вкусом напоминает твердый сыр, такой же и по плотности. Уплетая его за обе щеки, и напихав их полные карманы, я и не заметил, как насытился. Всего раз пять куснул, а уже…

В приподнятом настроении, насвистывая песенку, я пошлепал дальше. Теперь на душе стало легко и просто, дорога стелилась под ногами. И только через добрых тридцать километров я почувствовал усталость и прилег поспать.

Мне приснились все те же человечки, только теперь я их смог нормально разглядеть. Старший пузан, как на меня, был очень древним. Хотя, держится бодрячком! Морщинистое лицо было обрамлено седыми волосами, на живот спадала длинная бороденка, завязанная лентой в пучок на уровне груди, а оставшийся хвост был пропущен под ремнем, и весь остальной кусок был спрятан в сумку, висевшую на боку. Глаза смотрели из-под кустистых бровей. Руки были мускулистыми, ладони большие и мозолистые. На нем, как и на его спутниках, были доспехи из темного металла, украшенные вставками из серебра, изображающих каких-то животных. На ногах у разумного были сапоги с металлическими нашлепками, но, на удивление, когда он двигался, никаких звуков топанья и лязганий железа слышно не было. Из-за плеча деда выглядывала рукоять меча, а из-за другого — приклад арбалета. На боку висел узкий обоюдоострый кинжал, выполненный из черного металла.

Его спутники были одеты так же, разве что по возрасту отличались, вооружение тоже было схожим, да у младшего еще и алебарда в руке была. Было ясно одно: это был дед, его сын и внук. У среднего по возрасту была густая, заплетенная в три косички борода с золотыми зажимами на концах. Ну, а у младшего — редкая, коротенькая, светлая бороденка, всего с парочкой медных, начищенных до блеска, колечек.

— Интересный экземпляр, — хмыкнул самый старый гном и почесал себе пузо через доспех. — И так упорно шагает вперед, аж завидки берут!

— Э, парень, ты куда шагаешь?

Я с интересом ждал развития сюжета сна. Что же я в нем отвечу?

— Отец, может, он уже помер? — спросил деда его сын. — Сургатор, потычь в него спирой.

— Хорошо, отец, — кивнул Сургартор и легонько ткнул меня своим копьем. Я удивился: сплю, а вот оно как больно, прям, как в жизни! Знаю, что сон подстраивается под реальность, то бишь, если тебя уколола соломинка со стога сена, в котором ты спал, то приснится может что-то в этом духе: на веточку в лесу напоролся, или злая бабушка иглой в щеку кольнула, сапожник шилом… Короче, всякая ерунда. Странный сон, нужно просыпаться и разобраться, что же меня ударило.

— Кардарол, видишь, глаза от удивления выпучил, а ну, полей на него водой! — сказал старый пузан.

— Да, отец.

Кардарол снял флягу с пояса и обильно плеснул воды в лицо.

— Тьфу-ты, обалдевшие! — возмущенно крикнул я, подхватываясь на ноги, и тут же присел, так как со всего маха влепился головой в лампу, висевшую на стене. С силой потирая ушибленное место, я со злостью смотрел на пузанов, а они выпученными (О-О) глазами смотрели на меня. Хотя, не на меня, а на что-то за моей спиной. Я, вот так, на корточках и развернулся к стене, вернее, к тому, что было у меня за спиной. А за ней был вход в комнату. Это было складское помещение. На стенах висели полки, на которых стояли металлические закупоренные банки, в которых непонятно что хранилось. В углу я заметил стойку, в которой стояли кирки, щипцы, огромные ножницы, и еще какая-то ерунда.

— А ну, молодой человек, подвиньтесь! — властно промолвил старший пузан и рукой сдвинул меня в сторону. — Интересный схрон. На случай молодняка, внучек.

— Угум, деда Оштарнор.

И тут, наконец до меня дошло, что это никакой не сон, а вполне реальные события!

— Эм… Уважаемый господин Оштарнор, а кто вы?

— В смысле? — повернул ко мне голову коротышка, удивленно приподняв бровь.

— Ну, в прямом… Раса ваша как называется?

В комнате повисла гробовая тишина.

— В смысле? — а это уже взрослый пузан, Карданол вроде.

— А в прямом! Вот вы — меньше ростом, мускулистые, бородатые, да и вообще, на людей не похожие…

У Карданола отвисла челюсть, Сургатор нервно икнул, а Оштпрнор вычленил из общей массы растительности на лице ус и принялся наматывать его на палец и распускать, и так снова и снова.

— Парень, а ты с какой луны свалился? — вкрадчиво спросил Оштарнор. — Вернее, как здесь появился?

— Долгая история. Я пришел сверху. И, скажу вам по секрету, чтобы вы не думали, что я псих-одиночка, — и шепотом, наклонившись к малорослым человечкам, — там, кто вы такие, тоже никто не знает!

Младший снова нервно икнул, средний брякнул челюстью о доспех на груди, дед дернул себя за ус с такой силой, что из глаз брызнули слезы.

Я услужливо поднял челюсть Кардаролу, снял у него с пояса флягу с пояса и передал ее Сургатору, посоветовав пить воду маленькими глотками, а, взглянув на Оштарнора, развел руками, мол, ничем помочь не могу.

— После твоего выступления я искренне засомневался в твоей умственной полноценности, — задумчиво изрек старикан. — Вот ты либо приколист, либо немного того.

— Эм… — протянул я. — Наверное, и то, и другое, но на данный момент я плету что-то не то от шока.

Старик тяжко вздохнул, а Кардарол с сыном с улыбками смотрели на меня.

— Вам смешно, а мне по-прежнему интересно, как ваша раса называется.

— Да, за две тысячи лет с нашего ухода много чего изменилось… — задумчиво изрек Оштарнор.

— Ну, ничего себе, тысячи лет! — ахнул я. — Ребят, честно говоря, я в шоке. И совсем не от встречи с вами, хотя это тоже имеет место, а оттого, что под крепостью, отгораживающей степь от остальной части земель по эту сторону гор, живете вы и то, что замок у моря до сих пор стоит!

Сургатор и Кардарол переглянулись, а их старикан гордо выпятил грудь.

— Да, строить мы умеем! — важно, с улыбкой выдал он.

— Вы? — обалдел я. — Это же сколько вам лет?

— Ну, речь не совсем о нас в конкретном смысле, а о гномах, в общем.

— О, так вы гномы! — я радостно всплеснул руками. — Поздравляю, ребята, мы почти познакомились! Я человек, а зовут меня Эрландо!

— То, что ты человек, мы это поняли, — недовольно прогудел Оштарнор. — Люди остались все такими же наглыми.

— Уважаемый и глубокочтимый дедушка Оштарнор, разрешите оправдаться — я не наглый, просто не угрюмый, и насупленный, мне всего-то двадцать восемь зим, и я живу и радуюсь жизни. Радуюсь тому, что живу, ведь меня похоронили, так как посчитали мертвым. Именно на стене все той же крепости Сарантай, когда я в одной рубахе защищал своих людей, да и просто людей как понятие, меня убили. Не знаю, чем в меня попали, как я умер, помню одно: какая-то штуковина стукнула меня в грудь, и я приложился затылком о камень. А теперь, как видишь, голова болит, вся в шрамах, но я рад. И не нервничаю. А если вы считаете мое поведение непозволительным, то прошу прощения. Я всегда стараюсь быть попроще со всеми людьми, а теперь и с гномами, я стараюсь завести дружеские отношения, хочу видеть в них друзей. Если вам это не нравится, то я могу к вам на «вы», и по имени-отчеству. Хотя я и так к вам на «вы», так что можете мне отчество сказать, тогда еще и его буду упоминать.

В комнате снова воцарилось молчание, все переваривали информацию, и я их не торопил. Молчание длилось минут пять, в течение которых меня пристально продолжали разглядывать. Наконец мне это надоело, и со своей импровизированной котомки я вытащил кусок гриба, который, устроившись на полу, начал методично жевать. Затем:

— Ах да, забыл добавить — с людьми, будь то нищий, богатый, родовитый и простой крестьянин, я общаюсь на одном уровне. Ну, а если какому-то высокородному не нравится такой подход, а хочется всяческих выкрутасов, пожалуйста, вперед, будет так, но в друзья такой попадет, только завоевав мое расположение. На «вы» я обращаюсь только к уважаемым людям и к людям, возрастом постарше меня. Что я хочу вам донести, так это то, что хоть я и граф, а в будущем, или уже в теперешнем — герцог, я не заносчив, не гордец, я — обычный человек. Был у меня один знакомый, лет так на пятнадцать меня старше, сначала было: «Эрл, зови меня по имени, и не «выкай», — а потом: «Я тебе не Тол, а Толерени Венстон!» Да, в какой-то мере он еще есть другом, но… Уже не таким близким, к которому я мог обратиться за ответом на интересующий меня вопрос и просто поговорить на отвлеченные темы. Так что, либо я буду называть вас на «вы» из почтения к вашему возрасту, или к этому еще добавится и уважение к вам, как к другу. Вам решать. Может мой ответ слишком груб и прямолинеен, но я терпеть не могу носить негативные мысли и осуждать кого-то, будь то сплетни, или же только в моей голове. Теперь вы знаете мое отношение к жизни. А теперь, с вашего позволения, я погрызу грибочек. Сургатор, не одолжишь фляжку глотнуть? А то до родничка далеко идти.

Сургатор растерянно протянул мне флягу, Кардарол с улыбкой смотрел на меня, а седой гном о чем-то думал, глядя на меня. Потом, подойдя к полкам с банками, он снял одну, вскрыл ее ножом и протянул ее мне:

— На, ешь, это тушёнка. — Мясо, как-никак.

— Спасибо, дедушка Ош, с вашего позволения. За мясом уже соскучился! Одними грибами сыт не будешь! — я вытащил свой кинжал из-за пояса, открыл банку и протянул руку — угощайтесь!

Не дождавшись каких-либо действий с их стороны, я, подцепив кусок мясца кончиком кинжала, бросил его в рот, немного пожевал и пробубнил с набитым ртом:

— М-м-м, вкусно! Вы не стесняйтесь! Это питательно!

Кардарол взглянул на отца, и, вытащив из сумки небольшую подстилку, положил ее. На ней разложил хлеб, сыр, кусочек копченого мяса, и маленькую, грамм на пятьсот, бутылочку вина. Копченая грудинка и хлеб с сыром тут же были нарезаны ломтиками, из сумки появились три маленьких стаканчика, я поставил и свой, прихватизированный с родничка стакан. По ним разлилось вино, правда, перед этим Карданол смерил взглядом своего сына, хмыкнул, но все же налил.

— Ну, что, пап, ты к нам присоединишься?

Старый гном вздохнул, снял с полки еще одну банку консервов, вскрыл, поставил ее на покрывальце, потом из сумки появились соленые огурчики и картошка в мундирах. Рассевшись на полу, подогнув и скрестив ноги, как это делают степняки, все выжидающе уставились на старшего гнома. Тот прочистил горло, протер руки платком. Но потом, опять взглянув на свои ладони, встал, осмотрел стены, подошел к свободному от полок отрезку стены, нажал на пластину, и квадратная панель отъехала в сторону.

— Вы как хотите, а руки я все же ополосну, — сказал он, нажал на выступающий камушек, и на руки полилась вода. Он вымыл руки, умылся, и отошел в сторону, вытираясь все тем же платком. — Вот, теперь легче на свете жить стало!

Мы выстроились в очередь к рукомойнику, привели себя в порядок, и снова уселись возле импровизированной скатерти.

— Ну, что, сотрапезники. Попросим благословения Всевышнего и вкусим то, что он послал нам!

Мы склонили головы, старый гном прочел коротенькую молитву, и все принялись за еду. Было вкусно. Я давно не ел с таким аппетитом, поэтому получал массу удовольствия от приема пищи. За столом начался ненавязчивый и спокойный разговор:

— Ну, расскажи, сынок, что там наверху творится. А то мы, как ты понял, давно ушли с того мира.

— «Сынок», это значит, что я принят в круг приближенных, или это просто обращение? — уточнил я.

— Это значит, что принят, — усмехнулся в седые усы гном. — Я сам к жизни отношусь, как ты, но вырос на сказках о людях, на сказках об их жестокости, хамстве, наглости, порочности, да и вообще! А вы, оказывается, бываете совсем другие.

— Да нет, такие, как в ваших сказках, но есть и исключения. Вроде меня. А многие такие, как там написано: жестокие, алчные, наглые, корыстолюбивые, и т. д. и т. п. Так что я вам еще — подарок судьбы! А на ваш вопрос: «Что там наверху?», — отвечу так — все по-прежнему. Люди грызутся, воюют, спорят, дерутся, убивают, травят, насилуют, клевещут, обманывают. Ну, и, конечно же, любят, женятся, выходят замуж, растят детишек, впахивают до седьмого пота, стремятся найти свой уголок в этом мире. Умирают. Одним словом, — живут.

Я посмотрел на задумчивые лица собеседников, переваривающих полученную информацию, бросил еще один кусочек сыра в рот, взял свой стаканчик и пошел мыть его и руки в рукомойнике.

— М-да… — устало сказал гном. — Все так же, как гласят наши предания. Оказывается, все по-прежнему.

— Люди редко меняются. То королевство, которое сейчас лежит у горы, борется за выживание. Степняки, живущие на Диких полях, доселе ведущие относительно спокойное существование, пошли на него войной. И неизвестно, чем она закончится. Да, пока я стоял на стене, Сарантай держался, так как меня похоронили в моем графстве за моим замком, то она выстояла, но закончилась ли на этом война? Дальше, за Дикими полями, лежит воинственное неспокойное царство Андерон. По своей ли воле степняки отправились в набег? У императора, империя которого раскинулась с севера до юго-запада вокруг этого королевства, его сын — парень эмоциональный, эгоистичный, жадный, жестокий, расчетливый корыстолюбивый, да и вообще, — гнилой человек. Полный негодяй. Страшно представить, что будет с Империей после смерти его отца.

— И что, на земле остались только люди? Все остальные разумные расы… — спросил Оштарнор.

— Да нет, не все, я считал, что орки, эльфы и люди, — это все разумные расы, существующие в мире. Первые живут где-то далеко на востоке, не то в горах, не то в лесах, полях, болотах, не помню, толком никто не объяснял. Эльфы — на западе в своем Хелесорасоале, тьфу, язык поломаешь, если попроще, то в дремучем лесу, и сколько империя ни посягала на него, ее легионы всегда убегали, поджав хвост. Еще по материку раскидано много царств, королевств, да и просто стран со смешанной формой правления. Вот так, вроде ничего не забыл.

В складском помещении царила тишина. Я поднялся со своего места, снова наполнил стакан водой из родничка в стене, чтобы промочить горло. Со своего места поднялся Оштарнор и начал собирать пожитки. Его родственники тоже засуетились, поднимая вещи с пола и распихивая их по сумкам.

— Пойдем, Эрл. Я хочу показать тебе наш город. Думаю, он тебе понравится.

Я хмыкнул, сунул свою чашку в котомку из савана, сполоснул кинжал, протер и вложил его в ножны на поясе. Одернув рубаху под бахтерцем, немного покрутил торсом, чтоб лучше все к телу притерлось, кивнул:

— Идемте!

Мы захватили еще несколько банок тушенки и вышли в тоннель, или коридор, как его правильнее назвать? Путь наш пролегал в том направлении, куда я и шел.

— Кстати, подъем наверх ты пропустил. Он был недалеко от крепости Сарулранстон, или как вы ее называете — Сарантай.

— Да, разница ощущается, — кивнул я. — То есть, я уже далеко от крепости отошел?

— Да не очень, около дня пути.

— Хо, интересно! А сколько нам идти до вашего селения?

— Еще четыре дня.

— Да, неплохо так! А где оно находится?

— На трети пути от Великого моря до Пустошей. Ваша крепость — Сарантай, вернее, наша бывшая твердыня Сарулранстон, перекрывающая перевал, отделяющий Плодородные земли от Вапаровых полей.

— А это что за твари такие? — Удивился я. — Никогда о таких не слышал!

— Вапар — чудовище, похожее на лошадь с головой, отличающейся большими размерами, и огромной пастью. Животное, бегающее на четырех ногах, конечности заканчиваются копытами. Вапары имеют две короткие, сантиметров в тридцать, ручки с когтистыми пальцами. Когти и зубы вапаров источают яд, парализующий жертв, и в скором времени ее убивающий.

— Страхолюдина-то, какая! — ужаснулся я. — И это вам приходилось с такими жить?

— Были и похуже!

— Давайте как-нибудь в другой раз о них расскажете! А то я вообще заикой стану!

Немного поразмышляв, мы вернулись к прерванному разговору.

— Да, далековато вы находитесь, — задумчиво сказал я.

— Мы там давно живем, — сказал Кардарол. — Наши предки жили там еще тогда, когда люди были слабой малочисленной расой. Нападения опасных хищников приносили им постоянные потери. Вот и решил Совет Мастеров во главе с Королем гномов протянуть руку милости погибающим. Была выстроена небольшая крепостенка, помогли оружием, кое-чего научили делать самим. Да, поначалу все было отлично, люди перестали гибнуть таким количеством, поднялись на ноги. Да, смерти были, но, все же. У нас наладилась торговля, дружественные отношения, и все было бы хорошо, если бы люди не начали кусать за эту руку. Прошло всего-то полтысячелетия, а люди уже вскипели завистью. У нас было богатство, у нас был достаток, золото, драгоценные каменья. Знания, в конце концов! Ты человек, живший снаружи, и ты можешь подтвердить, что некоторые люди не хотят работать, а хотят иметь все даром. Вот тогда получилась та же ситуация — забрать все, еще и поработить, заставить работать на их благо.

Я грустно вздохнул, соглашаясь со словами гнома.

— Ну, а потом кровопролитная война, в которой гномы и люди гибли тысячами. На гномов поднимались все — от млада до стара, церковниками велась страшная пропаганда против нелюди. В конце концов, мы с помощью эльфов отбросили людей, и ушли в свои горы, леса, бросив все свои постройки алчным созданиям. И вот уже полтора тысячелетия мы не видели людей. Ты — первый.

— После вашего рассказа я даже не знаю, это хорошо, или плохо… — задумчиво проговорил я, шагая рядом с Оштанором, и Кардаролом. Сургатор плелся немного позади. — А, такой вопрос: сколько живут гномы?

— В среднем сто пятьдесят лет. Эльфы лет на сто больше. А что?

— Уже сколько поколений вы скрываетесь от людей. Даже предания о вас забыли, ваше имя никто не помнит. А люди так и не изменились! Каков мир был до того, как вы его покинули?

Оштарнор дернул головой в бок, прочистил горло, и начал рассказ:

— Как гласят придания, еще до того, как был наш исход, до того, как наши предки помогли людям выжить, на земле существовало восемь рас — орки, гоблины, кентавры, эльфы, гномы, дриады (но они еще при нас вымерли), тролли, и люди. Не знаю, как сейчас, да и вряд ли я все существующие назвал. Последние были очень малочисленными и слабыми, поэтому и было решено им помочь, ведь на тот момент они занимались охотой и сельским хозяйством, и их товары были в ходу, их меняли, покупали. Но вот воины из них были никудышными, и тогда Совет Мастеров, во главе с Королем гномов, решил им помочь. Были направлены воины для их обучения, эльфы не остались в стороне и дали своих лучников и знахарей. Часть эльфов была против этого и пророчила много всяческих бед от этого поступка. Старейшины эльфийского народа взбеленились, дескать, сопляки учат их жить, приказали схватить бунтовщиков и принести в жертву ритуальному Дереву. Тьху, варвары! А еще и цивилизованной расой себя называют! Ну, ладно, пока о другом речь. Как говорится, в тех же анналах, по словам некого Мурарталиса Карори, эльфы-оппозиционеры очень обиделись, настучали в купол тем, что пришли их забирать, связали, запихали их в чулан, ночью нагадили под дверями старейшин, вначале на них помочившись, а потом, пардон, и… сходили по большому, накрыли это дело бумажками, и постучали в дверь.

Когда к двери подошел старейшина, они как раз поджигали бумажки, а открыв дверь, и увидев огонь, эльфийские члены Собрания Старейшин принялись тушить его ногами….

Молодой гном не выдержал и покатился от истерического хохота. Его отец смеялся поспокойней, а Ош старательно прятал улыбку в усы. Мне тоже было смешно, но я сумел сдержать сильное проявление чувств и только пару раз хихикнул.

— Той ночью был исход несогласных эльфов. Да, старейшины были в ярости, и бросили все силы на поиск проказников, так унизивших их. Но двести душ как сквозь землю провалилось. Их следы быстро потерялись, так как под утро прошел сильный ливень и смыл все наводки. Так и появились Темные эльфы, изгнанники, как с пеной у рта орал председатель Круга. Вроде бы все закончилось, но за спинами Мудрейших слышались смешки, а иногда и «Ф-у-у-у-у!». Проказников пробовали ловить, поймали одного, дали розг, но палач бил не в полную силу, а чисто для проформы, стараясь не заржать. На заднице эльфа карикатурно были изображены старейшины, все перемазанные экскрементами.

— Не повезло старым дуракам! — хохотнул я, протягивая руку Сургатору, помогая тому подняться.

— Да, позора они натерпелись предостаточно, другой источник утверждает, что «мечеными» были и сиденья их стульев, и не все это успели заметить… Но, не повезло нам всем. Мы все просчитались, и все понесли расплату. Люди встали на ноги и припомнили всем свои мелкие и большие обиды. За нас они принялись в предпоследнюю очередь, потому мы успели оценить их действия и силу, поэтому после нескольких мелких стычек ушли в горы и покинули эти земли. Вот и все. А чем занимались темные, — кто его знает, они ушли далеко на запад материка, и, по слухам, перебрались на соседний. А на поверхности шло мочилово, простите, шла война.

Старик замолчал, а я искренне поблагодарил за рассказ:

— Спасибо, путешествие в прошлое было замечательным, много интересного узнал. Как я уже говорил, известных рас наверху осталось три — люди, орки и эльфы. Ходят слухи, что где-то есть еще какие-то, но это только слухи.

Оштарнор скомандовал привал. Мы восстановили свои телесные силы и двинулись дальше. Спустя несколько переходов мы достигли широкого коридора, который заканчивался стеной с гравировками, с изображением огромных дверей, с таким же огромным засовом, с висящим замком. Люди на ней пытались его открыть, но тот упорно не поддавался. Старший гном подошел к изображенным воротам, быстро нажал на стене в определенном порядке выступы, после этого в углу что-то щелкнуло. Он прошел туда, поколдовал там, и стена начала разъезжаться в стороны. По глазам резнул яркий свет солнца, а перед воротами стояла железная стена. Стена была живой, и состояла из двух десятков вооруженных до волос гномов, закованных в доспехи.

Глаза настороженно блестели из щелей забрала, изучая меня, мой прикид и рукоять фалькаты, выглядывающую из-за плеча. Алебарды охранников синхронно опустились чуть ниже, а арбалетчики в количестве пяти штук, ранее не замеченные, зыркающие на меня из-за спин алебардщиков, взяли меня на прицел. Мне показалось, что все они прицелились мне точно в левый глаз.

— Оп-пача! — раздалось из заднего строя. На говорившего сразу шикнули.

— Ребята, мы пришли с миром, и несем вам аж одну консерву! Я не шучу, это правда! И вообще, парламентеров не убивают! У меня даже труселя белые, не верите, могу показать!

Последние две фразы я добавил после того, как строй в ногу шагнул в мою сторону.

— Могу сдать оружие, как доказательство наших мирных намерений!

— Закрой вафельницу! — прогудел один из воинов, доспех которого был дороже, чем у остальных. — И слушай приказы.

— Есть, слушать приказы! Ноги на ширине плеч, руки за голову! Ой, простите, это у меня нервное! Вооон тот мальчик меня убить может, у него руки дрожат! А вдруг нажмет на спусковой крючок! А у меня труселя белые, нехорошо получится! Я же парламентер! Я их и вправду недавно стира….

Закрой рот, человечишка! — взревел командир охраны ворот.

— Угу, только мне страшно, боюсь воон того мальца… Вот и говорю много… — тихонько прошептал я.

— Ррррааа! — заревел командир. — Ноги в стороны, р…

— Руки за голову. Я же сам предлагал так сделать….

— Пххххх! — с шумом выдохнул воздух начальник, и так же шумно его вдохнул, и дрожащим от бешенства голосом продолжил: — Нет, руки в стороны. Трое, разоружить, и связать!

Ко мне подошло три гнома, я покорно развел руки в стороны, позволяя себя раздеть, в моих глазах не было и тени страха.

— Вяжите ему руки за спиной, — скомандовал командир стражи, когда я остался в одних штанах и рубахе. Благо, на улице тепло, был полдень. Когда мои руки надежно и больно были связаны за спиной, командир подошел ко мне, заглянул мне в глаза (для этого ему пришлось задрать голову), немного в них посмотрел, а потом ударил кулаком в солнечное сплетение.

Воздух враз покинул мои легкие, в глазах потемнело. Прежде, чем я перегнулся пополам, успел заметить удивленные глаза сзади стоящих.

— За непокорство и прекословие начальству, — злым голосом сказал он, стаскивая шлем. — А это, чтобы закрепить в твоих мозгах, — и ударил меня кулаком в стальной перчатке. В моих глазах снова стало темно, только к темноте добавились звездочки.» Я дарю все эти звезды тебе», — сказал мальчик девочке, и ударил тазиком по голове.», — промелькнуло у меня в голове но, как только в глазах чуть прояснилось, я разогнулся, и изо всей силы ударил коленом гнома в челюсть. Голова его дернулась назад, а я добавил пяткой в грудь, придавая ему ускорение в падении.

— Первое было, — чтобы не нападал на графа, а второе, — чтобы запомнил это, — теперь презрительно произнес я. Тут гномы, наконец, опомнились, пришли в себя, и мой бок обожгло жгучим огнем, а стоявшие сзади сбили меня с ног и начали пинать своими коваными сапогами.

— Все же убили, гады! — прошамкал я разбитыми губами. — Но хоть солнце увидел!

Не знаю, последнее я сказал, или только подумал, но это было действительно последним, что я запомнил, погружаясь в темную пучину, спасающую от боли.

— Мммммм, — стон вырвался с моей груди, так как сдержать его не представлялось возможным. Я прислушался к себе и понял, что, как минимум, два ребра были сломаны. К ним прибавлялась рука, была отбита спина и разбита в сплошной синяк нога. Правый глаз заплыл, левый с трудом, но видел. Зубы во рту были целыми, что не могло не радовать. Сгустков крови и корки на лице не было, значит, меня немного помыли. Прислушиваясь к себе дальше, я понял, что сломанная конечность — в лубках, ребра спеленала тугая повязка. Подняв относительно целую руку, я поморщился от боли и оглядел ее. Синяки были всех возможных цветов радуги, но по краям уже начали желтеть.

«Хоть что-то радует», — вздохнул я и снова поморщился от боли в ребрах. Живой, и это главное, а остальное — зарастет, как на собаке.

Послышался скрип открываемой двери, я опустил руку на кровать и прикрыл глаза.

— Блин, челюсть болит! — прогудел знакомый голос.

— А ты не разговаривай, меньше болеть будет! — поддел его другой.

— Да иди ты! Аййй! — зашипел первый. — Очнется, я ему вломлю.

— Смотри, чтоб я тебе не вломил потом (ага, а это уже Кардарол).

Первый промолчал, и шаги приблизились к моей постели. Вошедших было трое, и они закрыли свет, падающий с окна.

— А может он так и подохнет? — презрительно сказал все тот же славноизвестный начальник стражи. — Дней пять уже так лежит.

— Не дождешься, ссыкун! — опережая все возражения, заявил я. — Ты только тогда, когда солдаты противника держат руками, махать горазд. А на поверку — сопля, — зло сказал я. — А, ну еще и на больных можешь бросаться, это я тоже вижу! Я бы в тебя еще плюнул, но слюну жалко!

Гном взревел, бешено выпучив глаза, а Оштарнор и еще какой-то гном удержали его за руки. Я отвернулся к стене, не обращая внимания на яростно вопящего гнома.

— Эй, солдаты, заберите этого невменяемого! — крикнул незнакомый гном, и в комнате враз появились четыре воина, и выволокли того вон. Когда за ними захлопнулась дверь, незнакомец вздохнул, и обратился к Оштарнору:

— Как он меня достал! Поперек горла стоит, вечно у него какие-то инциденты происходят. Солдаты давно уже жалуются, а еще и это происшествие. Что думаете, почтенный Оштарнор?

— Совет будет думать, да и трибунал будет разбираться со всеми теми случаями. А пока, давайте поинтересуемся самочувствием моего подопечного.

— Эрландо, как ты себя чувствуешь? (а это уже ко мне.)

— Препакостно, но могло быть хуже… Жить буду, скорее всего.

— Вот и отлично, а хуже могло быть однозначно. Солдаты тебя только с ног сбили, да приласкали несколько раз, а месить начал именно Горенро, когда поднялся. Вовремя я солдатам приказал его успокоить.

— Спасибо вам огромное, дедушка Ош, — улыбнулся я разбитыми губами. Стражник удивленно повернулся к Оштарнору, но тот доверительно махнул рукой:

— Все нормально, Соренро. Он — отличный малый, мы с ним давно на ты.

— А, — понимающе кивнул Соренро.

— Эрл, это мой друг Соренро, он — начальник третьего корпуса подгорных войск.

— Как вы уже знаете, меня зовут Эрландо Эрнст.

— Да, мой друг меня уже просветил. И много чего интересного рассказал! Ты довольно занимательный малый!

— Не исключено, — вяло улыбнулся я.

— Пока ты здесь отлеживался после руко… Нет, ногоприкладства небезызвестно тебе отвечающего начальника за дозор у восточного входа, уже состоялся малый совет старейшин, на котором рассматривались твои дальнейшие перспективы.

— Простите, что перебью, но я хотел бы поделиться парочкой своих соображений. А. — Убивать меня не будут, по крайней мере, сейчас, захотели бы, сразу же прикончили. Б. — Есть вероятность, что меня скормят какому-то ритуальному чудищу, наподобие эльфийского Дуба. Ну, и не очень веселый пунктик для меня — В. На мне будут ставить различные опыты, в начале под жесточайшими пытками выведав у меня все, что может взбрести в голову, а потом проверят, без каких частей тела я могу жить. Брр, аж жуть взяла!

— Меня тоже жуть взяла, — честно признался Оренро, немного опустив голову, и глядя на меня из-под бровей. — Хорошо же ты охарактеризовал нашу расу и наших старейшин, вернее, мастеров, и приписал нам кучу ерунды. Уж очень кровожадными мы у тебя получились.

— Ну, после вашего начальничка и не такую чушь подумать можно! — слегка кивнул я, сразу же поморщившись от боли. — Так что, не судите строго, я на всякий случай готовлюсь к худшему.

— Не переживайте. Максимум, что вам могут сделать плохого — это сослать в шахты, приговор чуть полегче и менее болезненный — отрубить голову. Скажу тебе по правде — лучше голову отрубить, чем оставшиеся несколько лет до мучительной смерти работать на серных рудниках. Ну а один из самых хороших вариантов — вас оставят жить здесь навсегда. Чтобы наш секрет не выдать.

— И даже после моего клятвенного заверения, что никому, ничего о вас не скажу?

— И даже. Нам не нужно снова стать целью охоты всяких там….

— Можете не продолжать. Некоторые негативные стороны человеческой натуры я прекрасно знаю. И полностью с вами согласен: перспективы отнюдь не радужные, но у с хорошими хоть смириться можно, а вот с плохими… Если уж последняя на столько страшная, то лучше сразу рубите мою многострадальную голову.

— А ты пессимист.

— Хотелось бы сказать, что пессимист — это хорошо информированный оптимист, но я просто реалист. Никаких фантастических надежд не питаю, и ситуацию прекрасно понимаю. И ответственность за сложившиеся обстоятельства тоже понимаю, но… Просто сожалею, что все так грустно вышло… Ай, ладно, это уже сопли, забудем этот инцидент. Но, все же хотелось бы узнать, как будут разворачиваться дальнейшие события.

— Ну, развитие у них будет приблизительно таким, — заговорил Оштарнор. — Когда ты немного окрепнешь, то предстанешь пред Мастерами, они внимательно выслушают тебя, выслушают обвинителей, защитников, и вынесут приговор. А каким он будет — целиком и полностью зависит от Мастеров.

— Я все понял, — устало вздохнул я. — Спасибо за консультацию, и если больше ничего очень важного, что не можно было бы перенести на следующий раз, то я попрошу у вас разрешения уснуть. Уж очень я устал.

— Да, да, да, конечно, это можно. Вы пока не засыпайте, я попрошу помощницу целительности принести вам лекарства, чтобы вы могли их выпить.

— Х-х-хорошо, только быстрее, а то уж очень голова болит, и усталость навалилась.

— Да-да, Оренро, пожалуйста, позови Корилью, я пока у больного побуду.

Оренро быстро покинул комнату, а Оштарнор положил руку мне на плечо, и тихо сказал:

— Мы, как представители многочисленного Совета, а это — сто мастеров, я и Оренро, будем голосовать за самую мягчайшую меру наказания. Хотя, тут и наказывать не за что, только как переубедить вот этих старых пердунов, а это — дряхлые деды в возрасте от ста семидесяти до ста восьмидесяти, и они составляют правящую верхушку совета. Сам совет разбит на фракции, на гильдии. Есть гильдия воинов, гильдия горняков, гильдия вельмож (большая их часть оттуда), гильдия торговцев, гильдия плотников, каменщиков, строителей, ну и т. д. Все они имеют своих мастеров в Совете, а также по три самых влиятельных представителя из гильдии. И вот весь этот кагал правит балом.

Здесь живет более пятидесяти тысяч гномов, и вот на них всех нужно найти управу, в смысле, привести к порядку. Мы состоим в гильдии воинов, и оба имеем голос в Совете. В частности, этот голос заключается в том, что мы можем рявкнуть «Да», или «Нет». Так вот, в нужное время мы рявкнем в нужную нам сторону — либо согласимся, либо скажем, что, мягко говоря, не согласны с их выводами.

— В целом ясно, но не все так просто, верно?

— Да, все далеко не так просто! Папенька этого, вырезано, так сказать, цензурой, гнома — мастер гильдии вельмож, и хоть не Мастер с большой буквы, но тоже тявкает. Но это полбеды, вторая часть беды заключается в том, что один из верхушки всего этого балагана — какой-то троюродный дядя мамы кузины племянника свекрови троюродного брата мужа троюродной сестры мамы этого парня. Короче, что-то в этом роде, но этот чудак, старпер, очень го… плохой человек, и очень любит досаждать и пакостить при любом удобном моменте. Как он еще жив, а не самоубился тупым столовым ножом, проделав это с особым зверством — сорок ударов этим ножом себе в спину, нанесенных в полете с окна своего дома, этого никто не знает. Есть подозрение, что это покушение «сам на себя» он тщательно готовит и придумывает всяческие садистские дополнения для своего ритуального убийства. А теперь, молодой человек, я смотрю, вы себя уж очень нехорошо чувствуете, а сестра уже ломится в дверь. Я вас оставлю, а вы выздоравливайте, набирайтесь сил, и — хвост торчком, все будет хорошо!

— Прорвемся! — устало выдохнул я. Ко мне подошла миловидная гномочка в белом халатике и белом платочке с чашкой в руке и приподняла мне голову над подушкой. Я пил гадкую горькую слизь с какими-то крупицами и разглядывал гномку. Все, что я запомнил — это кругленькая румяненькая правая щечка, мочка ушка (далась мне эта правая сторона!) и два смешных соломенных хвостика, торчащих из-под платка в разные стороны. Они были такие забавные, что их хотелось подергать, и я счастливо улыбнулся, и, наверное, с этой улыбкой тихопомешанного дебила из психлечебницы я и отрубился, потому что дальше была одна чернота.