Крепость Сарантай. Много крови героев.

— Заварушка была славной, — сказал эл Солен, стаскивая шлем, когда за последним всадником захлопнулись ворота, и стрелы застучали в литую сталь, украшенную все теми же барельефами, изображавшими тех странных низкорослых людей. Волосы его на лбу слиплись от пота, стекавшего в глаза. Расстегнув ремни и сбросив на землю латную перчатку, он отер лицо рукой.

— Было жарковато! — подтвердил его старый друг и упал с лошади, захлебываясь кровью. Из горла старика эл Рези торчала стрела, глаза поблекли и смотрели в небо. Ему уже нечем было помочь.

— Быстро, собрались! — закричал эл Солен, отбрасывая черпак, с которого пил воду, и снова натягивая шлем. — Подай перчатку, парень, выстраиваемся клином! А вы, пешие, на стену! «Кошки» видите?

И вправду: через стену уже летели крюки, а за стеной выли и визжали степняки, лезущие на стену.

— И, р-раз, взяли! — крикнул граф, подхватывая новую рогатину, и накалывая очередного врага на острие клина, врывающегося в распахнутые ворота. Сколы, не ожидавшие отпора и рассчитывавшие на то, этого не ожидали, что мы сбежали, чтобы отсидеться за крепостными стенами, отпрянули в стороны. Ворота за нами захлопнулись. Путь назад был отрезан.

Рогатины собирали щедрый урожай. На иных древках уже было нанизано по три, четыре скола. Наш удар был сокрушителен. Триста с небольших конных воинов в одно мгновение вырезали в полтора-два раза больше народа.

В воздухе слышались предсмертные крики и хрипы, временами — свист кистеней, которыми орудовали старые, поднаторевшие в этом деле воины. Я, проломив пару-тройку черепов, подхватил выпадающий ятаган из руки заваливающегося назад скола, и взмахнул им, отсекая от тела руку врага, которая уже опускала мне на голову кривую саблю.

Воины рубились остервенело, вкладывая в атаку всю ярость и страх, и вскоре сколы повернули назад. Их не преследовали.

Заиграл рожок, и кованая рать повернула назад. По пути подбирали павших товарищей по оружию, добивали раненых противников. Сегодня на северо-западной стороне за городом, слышался шорох и стук кирок и лопат, роющих могилы. На площади перед кладбищем запылал огонь, в котором нашли упокоение сорок два воина, еще двадцать было легко-, и семь тяжелораненых. За нами уже ухаживали женщины, которыми руководила Нейлин и еще одна старушка-врачевательница, жившая неподалеку.

В свете огня, стоя на возвышении, возле большой вязанки хвороста и наложенных сверху поленьев, на котором на алом покрывале покоилось тело павшего Селина эл Рези — моего северного соседа, Нерден эл Солен провозгласил пламенную речь.

Мы втроем, я и мои придворные, стояли в первом ряду, понурив головы, и внимали отнюдь не пафосным, но жестким и жизненным речам. Он говорил о своей дружбе и о жизни своего друга и товарища по оружию, барона эл Рези. Говорил о том, каким он был при жизни, как он выручал, подставлял плечо в трудную минуту и никогда не забывал друзей. Напомнил людям о смысле жизни, и о том, каким нужно быть, чтобы тебя долго помнили и вспоминали не злым, а добрым словом. О взаимопомощи и о силе сплоченного коллектива. Некоторые женщины всхлипывали или плакали, мужчины были погружены в свои мысли, и иногда украдкой смахивали скупую слезу с ресниц.

Для погибших храбрых воинов, мы, согласно древним воинским обычаям, приготовили последнее пристанище. В поминальном огне они найдут вечный покой. Эл Рези завещал, чтобы его тело сожгли, и прах развеяли по ветру, но память о нем останется в наших сердцах.

Седой мужчина поднес факел к сухому хворосту, на котором с закрытыми глазами лежал его названый брат, и пламя весело затрещало, пожирая сухие ветки. Людям на площади, отнюдь, было невесело. У каждого из них в этой войне погибли близкие и родные, и война еще не закончилась. Будут новые жертвы, новые погребальные огни.

Нейлин, обхватив своими руками мою руку, уткнулась в грудь и тихо плакала. Столько смертей, столько страха и ужаса она не видела еще никогда. Я просто молчал, глядя на потрескивающее пламя, и в моих мыслях всплывали другие образы, картины, на которых бушевало пламя, и лежали воины на горящих поленьях. Огонь, в котором корчились люди, и слышались крики о пощаде и помощи.

— Как, как же так? — шёпотом спросила Нейлин.

— Да, это грустно, но ты подумай, сколько жизней они спасли своей смертью. Ведь если бы сколы ворвались в город… — промолвил я, не отводя взгляд от пламени.

Девушка вздрогнула и плотнее прижалась ко мне. Последствия действительно устрашали.

Нерден стоял возле пепелища, в котором еще тлели угли, и иногда проскакивали языки пламени. Его взгляд был опустошенным и угрюмым. Потеря старого Селина сильно отобразилась на нем. Плечи поникли, лицо осунулось. Сразу стало видно, насколько он стар. Да, держался он молодцом, но годы берут свое. Как бы ты ни бодрился и не мужался, сколько бы ты ни пожирал трав и кореньев, не натирался мазями, выпивал микстур, старуха придет и безжалостно взмахнет косой.

— Вот так друзья, — грустно сказал он, покачиваясь с носка на пятку. — Тяжело хоронить своих друзей, можно сказать, братьев, но что поделаешь… Ту, которую я любил, любил до безумия, я похоронил сорок пять лет назад, а другой, такой же, я не нашел. Да и хотя бы подобной — тоже. А вот детей, байстрюков, нарожал. Ну, да ладно, то такое. Ты, Эрландо, меня тоже сожги. Нечего гнить мне в земле. А сейчас, ребята, пойдем спать, чует мое сердце, что завтра придется потрудиться. Придут они мстить, это точно, придут.

Рано утром заиграли рожки, мы поспешно вскочили с лежаков и изо всех ног побежали к стене, на ходу поправляю амуницию. Многие от усталости так и попадали спать, не раздеваясь, не вынимая оружия из ножен. Я натянул на себя шлем, на ходу затягивая ремешок.

Через стену уже летели стрелы, собирая свой первый урожай. Слышались вскрики, всхлипывания и стоны.

— Ну, что, ребята, повторим вчерашний подвиг? — бодрым голосом со стены крикнул эл Солен. Рядом с ним высился молчаливый Реган. Улыбка исчезла с его лица, стертая потом, кровью и грязью. — Вы, ребята, не пугайтесь, их сегодня больше, чем вчера, но вчера мы знатно помахались! Около семисот человек уложили!

— Уууу! — протянула толпа воинов, заметно повеселев.

— Предлагаю повторить вчерашний подвиг, и снова обратить их в бегство! Только не увлекаемся! Клином проходим их насквозь, держитесь близко друг к другу, разворачиваемся и — снова вперед! Всем ясно?

Толпа ответила слаженным гулом, и пешие воины начали подводить лошадей к всадникам. Кавалеристы вскакивали в седла, принимали рогатины из рук солдат и выстраивались в колонну, которая после выхода за врата должна была перестроиться в клин и понестись навстречу врагам.

Лучники начали бить навесными, очищая дорогу перед вратами, так как враг клубился там, ожидая открытия ворот. Сколам пришлось отступить, так как ворота широко распахнулись и конница ринулась в бой, сметая более легко вооруженных противников. Промчавшись на семьсот-восемьсот метров вглубь, отряд свернул налево, дав круг, снова ворвавшись в толпу сколов.

Схватка была ожесточенной, рубились с такой осатанелостью, яростью и горящими от бешенства глазами, что враг невольно начал отступать. Насилу прорубившись к воротам города, мы влетели вовнутрь. С нами, «на плечах», ворвались и несколько десятков обалдевших от крови кочевников.

Врата, приводящиеся в действие сложнейшими механизмами затворились без проблем, передавив лошадь со всадником пополам. Ноги скола и передняя часть лошади свалились в городе, а за стеной еще несколько мгновений слышался его крик.

Под стеной полегло много кочевников и от стрел, и от камней, метаемых миниатюрными катапультами. Ими же перебрасывались бочки, наполненные кипящей смолой, да еще и с привязанными к ним горящими запалами. При падении бочки разбивались, и содержимое их вспыхивало. У ворот скопилось тоже много погибших, тех сколов, которые, не ожидая такого неожиданно быстрого закрытия ворот, расшиблись о створки.

Да, потери у врага были страшными, но и в наших рядах поредело. Из трехсот с небольшим воинов осталось меньше сотни, что не очень-то радовало. Вернее, совершенно не радовало. Граф те Солен был ранен в плечо, у Регана была сломана рука: какой-то чересчур могучий скол булавой разнес щит патриарха гильдии воров и сломал тому руку.

Раненых с поля боя мы забрать не успели, и их просто растерзали озверевшие сколы. Через крепостную стену жутко было глянуть: поле в радиусе пяти-шести километров было покрыто трупами лошадей и людей, лежавшими где-то густо, а где и поодиночке.

Прорвавшихся кочевников зарубили или расстреляли из арбалетов, в сражении с ними потеряв еще четверых.

— Да, не сладки дела наши, — горестно произнёс Нерден, сидя на стуле, и кривясь от боли, пока ему перевязывали руку. — Наше положение все хуже и хуже. Здесь нет слабонервных, трусов и истеричных женщин, поэтому можем говорить открыто. Если не подойдет подмога, нам — глина.

Угрюмые капитаны понурили головы, Реган зло сплюнул, а его непробиваемый братик поморщил нос и дернул щекой. Кален качнул головой, а я только печально вздохнул, скрестив руки на груди.

— Брат, предлагаю сегодня моим бойцам сходить в лагерь противника и вырезать их руководство. Они заметно подрастеряют отваги и прыти!

— Это очень даже неплохо, но вот, насколько это осуществимо?

— Вот сегодня они сходят и посмотрят, и что смогут, то сделают, — осклабился Леган.

— А что это за отряд? Кто эти бойцы? — спросил вислоусый, широкоплечий и низкорослый командир городской стражи.

— Это Черные кошки! Слыхал о таких? — запальчиво спросил Реган Сильва, перехватывая инициативу у брата. Врать он был мастак.

— Да нет, наверное… — выговорил усатый, задумчиво шаря взглядом по потолку казармы.

— Вот-вот, и наши капитаны ничего не слышали! — глаза наших предводителей отрядов были такими. — Оо-о-о, — это очень секретное подразделение, создавалось для особых операций, наподобие таких.

— Ааа, ке… — начал было один Кертонский, но быстро сдулся под страшным взглядом Легана. При Регане он занимал скромный пост начальника охраны его заведения и личного охранника. Еще был небольшой магазинчик, где торговали мелкими украшениями, как поддельными, так и из настоящих драгметаллов и каменьев.

— Ага, понятно, — кивнул страж, естественно, ничего не поняв. — Ну, можно попробовать, и если ребята так хороши, как о них толкуют, да и если вполовину того, и пару-тройку их предводителей прирежут, то и на том хорошо. Я думаю, что все со мной согласятся. — Он вопросительно обвел взглядом присутствующих. Все по-разному выражали свое согласие: один, не подымая головы, дернул головой, второй сказал: «Да», третий тяжко выдохнул. Ну, а я и так, так был «за», поэтому эл Солен резюмировал:

— Тогда, Леган, сегодня ночью отправляешь своих бойцов, пусть вырежут верхушку «сколского» войска по максимуму, а мы в предрассветной мгле пойдем в атаку. Будет еще неплохо пустить им красного петуха. Если все будет так, как хочется, то пусть подожгут палатки, когда услышат топот лошадей. Надеюсь, они неглупые мальчики, сами знают, что делать. Если от себя чего-то добавят, буду только рад.

— Так и сделаем, господин граф, — улыбнулся Реган. Леган, зловеще улыбаясь, кивком подтвердил свое согласие.

В эту ночь во вражеском лагере уменьшилось воинов на двенадцать человек.

В темноте хрустнул камешек под чьей-то кожаной подошвой, и это и было единственное предзнаменование, указывавшее на то, что бойцы ушли на задание. Я стоял на местами порушенной стене и смотрел вдаль, где на фоне ночного неба точками горели костры.

Их было много, очень много. Вчера к пятнадцатитысячному войску, которое осталось после коротких стычек между нами, подошли еще четыре, и с ними приехали еще четыре катапульты, и шесть баллист. Это знаменовало конец крепости, и разорительный марш, в глубь страны. Именно поэтому было решено предпринять такую самоубийственную вылазку. Для многих она будет последней, если не для всех, зато у тех людей, что еще остались в крепости, и в ее прилегающих землях, будет возможность уйти в глубь страны. Облокотившись на полуразрушенный зубец стены, который откололся с внешней стороны, и сбросив каменную крошку с ровной, уцелевшей части поверхности, я уперся в нее локтями. Камень холодил предплечья, ветер задувал за ворот, я покрылся пупырышками.

Наконец помывшись и смыв с себя пот, грязь и кровь врагов, расчесав волосы, которые быстро просохли на ветру, я думал о завтрашнем дне. Вот, задачка-то какая: вернусь ли я завтра с поля боя, или там и останусь? Будет ли Нейлин за мной грустить и лить слезы, когда ей принесут мое тело?.. И, она меня любит, или у нее ко мне просто половое влечение? А я, я ее люблю, или я просто самодур со странностями?! Пошляк, извращенец и просто болван, или это меня от любви так корежит? Я поднял руку, и, растопырив пальцы, запустил ее в волосы. За прошедшее время они отросли, и теперь челка лезла в глаза. Пошарив по поясу и вытащив длинный нож (мой меч был у кузнеца, который правил ему рубящую кромку), я обрезал себе ее. Не хватало, чтобы завтра она под шлемом упала мне на глаза во время боя. Тогда точно не вернусь из боя. Теперь лоб украшала неровная прядка, чуть прикрывающая брови, а по ветру полетело сантиметра три волос. Вечно в книгах несут «порожняк» про колдунов, ведьм, магов черного, белого, и, пардон, коричневого цвета, которые могут, используя твои волосы, часть гардероба, или тьфу, простите, экскременты, нанести вред, навести порчу. Есть у меня подозрение, каким именно способом, вернее, используя что, коричневые занимаются своими безобразиями. Противно подумать!

Я улыбнулся сам себе, и, откинув ногу назад, опираясь руками о зубец стены, начал постукивать носком сапога по каменному полу стены. «А, вообще-то, холодновато, — мелькнула мысль. — Не пойти ли наконец-то спать?»

По шее скользнула узенькая ладошка, а через секунду девушка прошмыгнула вперед и прильнула к моей груди. Ее дыхание щекотало мне шею, и мне враз стало жарко. Холодок, ползший по спине, сменился «мурашками», нагло маршировавшим на месте. Я обнял ее за талию (экспериментировать, смогу ли я обхватить ее одними ладонями я не стал: не до глупостей сейчас).

Нейлин положила голову мне на плечо и затихла. Я весь покрылся испариной, лоб чесался от струящегося пота. Я начал переживать: а не начнет ли пот капать пот с кончика носа на шею девушки. Сцепив руки сзади, на ее бедрах, я смотрел на далекие костры в лагере кочевников. Мне не хотелось ее отпускать, я хотел, чтобы время остановилось, и мне не пришлось отпускать девушку от себя. Ощущая ее жаркое дыхание на шее, я плавал на волнах блаженства, и это было так опьяняюще сладко!

Краем уха я услышал какой-то странный звук… Звук, как будто… Похоже на… Я оттолкнул девушку от себя, зашипев ей в ухо:

— Беги в караулку, скажи начальнику стражи, что на нас напали!

— Что!? — опешила девушка.

— Беги, дурочка! — заорал я, чуть ли не пинком отправляя ее в сторону лестницы, ведущей во двор. Через секунду мне было не до размышлений! То, что я услышал, было, скрежетом металла о камень, а затем над стеной показалась узкоглазая голова кочевника.

Не раздумывая, я дал каблуком сапога ему в нос, и он с воем рухнул вниз, но над стеной начали появляться все новые и новые лица. Кого мог, я сбивал ногами и кулаками, иногда пускал в ход свой кинжал. Я взмок и потерял счет убитым и раненым противникам. Казалось, я убил их уже сотни тысяч, что время ползет со скоростью обкуренной улитки, паралитиком, которую, вдобавок ко всему, еще и радикулит прихватил!

Я уже стоял весь в крови и рубил трофейным ятаганом, как маленькие дети рубят бурьян палкой, сражаясь с полчищами врагов. Ятаган достался мне от падающего скола, который уже свесил ногу на эту сторону стены и вытащил свою железку, чтобы сходу рубить направо и налево. Левой рукой опираясь о парапет, чтобы перекинуть правую ногу, он склонился немного вбок, выставив руку с ятаганом вперед. Перехватив его руку и полоснув по венам на сгибе руки, я толкнул его ногой вниз, и он полетел с истошным визгом вниз, оставив свой клинок у меня в руке.

Снизу послышалась брань, вопли и стоны, видимо, он пришиб, пару-тройку своих соплеменников. Возле меня стена была забрызгана кровью, кое-где стояли ее лужицы, по ним скользили сапоги, и у меня появились все шансы свалиться. На части тел, валявшихся повсюду я старался внимания не обращать. В голове билась только одна мысль: задержать прорыв до прихода солдат.

— Гра-а-аф! — послышался словно через пелену чей-то крик. — Эрландо, пинок тебе под зад!

Тряхнув головой, я огляделся и заметил возле себя еще воинов, сражающихся с врагом. Меня рванули за руку, разворачивая к себе лицом. В моё лицо осатаневшим взглядом смотрел Кален.

— Ты что, оглох? — зло спросил он. — Ты вокруг смотрел?

— Уже да, — вяло кивнул я. Но на одну вещь я все же не обратил внимания: близился рассвет. Вокруг стояла предрассветная мгла, внутри, за крепостной стеной уже суетились, бегали люди, на стену тащили раскаленный песок, кипящую смолу в чанах, за стеной полыхало масло. А дальше колыхалось море врагов. Уже собирались катапульты, и вот-вот должны были полететь первые снаряды.

Я заметил, как что-то на большой скорости приближается ко мне. Как в киселе, предмет приближался, хоть я и понимал, что скорость его велика, что нужно поскорее убраться с его пути, но сведенные судорогой мышцы отказывались повиноваться. Все что я успел сделать, — это закрыть глаза, чтобы не видеть своей смерти. Удар в грудь сбил меня с ног. Я еще удивился: почему он не такой болезненный, какого я ожидал, а дальше тьма поглотила меня.

«Все, граф, допрыгался! — вяло протекла мысль в голове. — Вот графство тебе раз, вот тебе графство два, ну и третье вдогонку… И Нейлин «в объятиях навеки» — все, как ты мечтал! Кстати, ты уже разобрался, любишь ты ее, или она тебе очень симпатичная? Мм? Ай, отстань, не до тебя сейчас! — отмахнулся я. — Видишь, я тут умираю, понимаешь ли, а ты мне про девушку толкуешь! Да и какая разница теперь? А, ну да, ну да… Вон там, вдали, видишь, перевозчик на каноэ гребет, чтобы забрать тебя в сады Вечного покоя, где нет горя, печали и забот. Там тебя точно никто убивать не будет! Будешь валяться на лугу, грызть травинку, сплевывать ее кусочки в небо, и следить за их полетом. Щелчком пальцев отправишь в затяжной полет кузнечика, по чистой случайности выпрыгнувшего тебе на грудь. Он испуганно поболтает лапками в воздухе, напоследок то ли обкакав, то ли оплевав коричневой жидкостью, угодившей тебе на кончик носа. Ты гневно возопишь, плюнешь соломинкой ему вслед, и тернешь рукавом нос… Видишь это?

«Тьфу, конечно вижу! Это же надо, обгадил меня, сволочь! Кстати, а кто ты?»

«Я? Я не знаю… Я — Пространство, я — Ничто… типчик в каноэ совсем рядом! Иди, залази уже в лодку! Он уже тебе веслом машет!»

И точно, «типок» уже призывно махал мне веслом с двумя лопастями на обоих концах. Я махнул Пустоте, просто махнул рукой, потому что ее рядом не было, она была везде.

«Ступай добрый молодец! — хохотнула она.»

«Да и ты не хворай!»

Я сунул ногу в выемку позади лодочника, не знаю, как эта выемка называется, там сидит второй гребец. Каноэ пошатнулось и завалилось на бок. Я рухнул пузом на него, бултыхнувшись головой в воду на той стороне лодки. Последнее, что я услышал, был крик лодочника, он ругал меня страшными словами, по-моему, что-то про мою половую ориентацию…

Я съехал с другой стороны, проползя брюхом по борту лодки, которая все еще лежала на боку, а ее хозяин орал что-то из воды. Но это было, пока я по ней скользил животом, а когда вынырнул, отплевываясь и тряся головой, чтобы стряхнуть воду, а теперь:

Ха-ха-ха! — заливистый хохот Ничто. — Даже и в Вечный Покой переправиться без приключений не может!

— Да вообще, гомос…

Бемц!

Конец фразы я уже не услышал, хотя и так все было понятно, она оборвалась, так как я получил веслом по голове от, все того же перевозчика.

— Жестоко, но действенно… — заявила Ничто, и меня поглотила Тьма… Настоящая, непроглядная, всепоглощающая Тьма. «Вот, коза!» — обрывок последней мысли… И она, естественно, была адресована доброй и обходительной сволочи по имени Ничто. Мне показалось, или «гребёц» еще напоследок ткнул мою голову веслом, чтобы та быстрее ушла под воду, или… Да, о чем это я, — везде была Тьма, и все было Тьмой. Я ничего видеть, слышать, и ощущать не мог.