Сквозь стеклянную пластину, наглухо вделанную в стену — ничего не поделаешь, установка кондиционирования воздуха, — Малко обозревал из конца в конец извилистую Пасео де ла Кастельяпа, перерезавшую Мадрид с севера на юг, бывшую Пасео де Генералиссимо, стыдливо переименованную после кончины генерала Франко. С тридцать первого этажа здания банка «Бильбао» он видел под собой Пласа дель Доктор Маранон. Синее, без единого облачка небо накрыло странный город, состоящий, главным образом, из пояса домов-курятников красного кирпича, охватывающего старинные представительные, почерневшие от времени здания центральной части города, где возвышалось несколько сверхсовременных небоскребов из бетона и стекла, подобных тому, где находился теперь Малко.
Два дня назад он покинул Австрию самолетом Эр Франс, совершающим беспосадочный рейс Зальцбург — Париж. Когда в ЦРУ принимались экономить, оно неохотно раскошеливалось на места в первом классе. Но и деловой класс компании Эр Франс предоставлял пассажирам в высшей степени приличные блюда, доброе французское вино и — на небольших расстояниях — удобства, мало чем уступающие первому классу.
Прямо в аэропорту Малко нанял через представительство фирмы «Бюдже» новехонький «форд Орион» гранатового цвета с установкой для кондиционирования воздуха и обосновался в «Рице», самой дорогой мадридской гостинице, неподалеку от музея Прадо. Он записался под своим настоящим именем. Обыкновенный австрийский дворянин, прилетевший повидаться с друзьями. Ввиду того, что в «Рице» царило столь же непринужденное веселье, как на деревенском кладбище, а его необъятные гостиные в стиле рококо словно вымерли. Малко поспешил отправиться на назначенную ему встречу. На тридцать первом этаже он увидел бронзовую дощечку с надписью «Микрочипс технолоджи инкориорейшн». Улыбающаяся секретарша проводила его в приемную однообразного серого цвета, из окон которой открывался бесподобный вид на испанскую столицу.
Дверь отворилась, и в приемную вошел полный, почти лысый, одетый с иголочки господин. Красноватая с прожилками кожа туго обтягивала продолговатое лицо, что совершенно лишало его какого бы то ни было выражения. За стеклами очков в золоченой оправе поблескивали ярко-голубые холодные глаза. Господин протянул Малко руку:
— Я — Джеймс Барри. С приездом.
Джеймс Барри работал начальником агентурного отдела ЦРУ в Мадриде, а компания «Микрочипс технолоджи инкорпорейшн» служила ему не вызывающим подозрении официальным прикрытием. Они перешли в соседний кабинет, почти такой же голый, как приемная, если не считать несколько компактных ЭВМ и большой фотографии Силиконовой Долины. Секретарша принесла кофе, и они уселись в черные кожаные кресла.
Со своими золотыми часами, сорочкой в полоску и туго обтянутым кожей лицом постаревшего щеголя, Джеймс Барри больше походил па процветающего дельца, чем на шпиона.
Бостонский выговор выдавал в нем человека из восточного истеблишмента, ибо наиболее почетные должности в ЦРУ занимали выходцы из больших городов восточного побережья или из южных штатов. Так уж повелось со времен Службы особого назначения — предшественницы ЦРУ.
— Надеюсь, что вы немного больше расскажете мне о моем задании, — сказал Малко.
Джеймс Барри взял со стола толстую папку и положил ее себе на колени.
— Это несколько отличается от того, чем вы занимались до сих пор, — начал он. — Контрразведка.
Малко удивился, хотя виду не подал. Люди из контрразведки, почти поголовно страдающие острой формой паранойи, редко обращались к нему за помощью. Раз не американец, стало быть, потенциальный предатель.
Вероятно, переменить мнение их заставило разоблачение в Виргинии сети советских агентов, состоявшей из добропорядочных американцев консервативных взглядов. Джеймс Барри протянул ему пачку фотографий, по большей части черно-белых.
Малко склонился над ними. На всех был запечатлен высокий, крепкого телосложения мужчина с черными, откинутыми назад волосами и озарявшей лицо улыбкой плейбоя. Прямо-таки актер с телевидения.
— Познакомьтесь с майором Григорием Ивановичем Кирсановым, — продолжал американец. — Рост метр девяносто сантиметров, вес восемьдесят три килограмма.
Работал в Каракасе, потом в Буэнос-Айресе, а теперь в Мадриде. В совершенстве владеет испанским и английским. Записной бабник и блестящий офицер КГБ. В настоящее время оперативник мадридской агентурной службы, занимающейся сбором сведении от многочисленных испанских осведомителей, официально числится начальником отдела агентства печати «Новости». Кстати, живет неподалеку, в доме № 127 по Калье де ла Кастельяна. Жена в настоящее время в Москве. Не ладит с начальником агентурной службы, бригадным генералом-пропойцей.
Немного помолчав, Джеймс Барри значительно добавил:
— Григорий Иванович Кирсанов собирается перейти к нам, и мы готовы его принять.
Майор КГБ — перебежчик? Любопытно...
— Каковы побудительные причины?
Невеселая улыбка тронула тонкие губы Джеймса Барри.
— Вам известен акроним КИКС? Корысть, Идеология, Компрометация, Самоутверждение — вот причины, во все времена толкавшие людей к измене.
Два года назад наши люди «засекли» Кирсанова, когда близился к концу срок его пребывания в Венесуэле. Пожив на Западе, он начал испытывать возрастающую неприязнь к косности советского строя и засилью партии. Во-первых, у него не сложились отношения с начальником агентурного отдела, который, невзлюбив его, отзывался о нем столь нелестно, что Кирсанова не произвели в чин полковника. Совершенно, кстати, незаслуженно. Кроме того... в личной жизни дела у него тоже идут не шибко — не ладится с женой.
Словом, все яснее вырисовывались черты человека с ущемленным "я", разочаровавшегося в советском образе жизни, лишенного прочных связей с родиной. Оставалось пустить в ход еще один убедительный довод: деньги. Я пообещал ему миллион долларов, если он сделает решающий шаг.
— О Боже! — воскликнул Малко. — Чтобы вы когда-нибудь платили такие деньги!..
— Верно, — согласился Джеймс Барри. — Но ведь не каждый день к нам залетает такая птица, как майор КГБ, работавший в Латинской Америке, с которой тесно связаны интересы Соединенных Штатов.
— Итак, он принял ваше предложение и работает на нас. В таком случае, не понимаю, чего вы ждете от меня?
Как правило, перевербованного гражданина Советского Союза сажали в первый же самолет до Вашингтона и там на протяжении нескольких месяцев «раскручивали».
— Все не так просто, — отвечал Джеймс Барри, отпив кофе. — Григорий Кирсанов пока но работал на нас. Просто передал мне список его аргентинских осведомителей, которым мы, естественно, не пользовались. Мы проверили кое-какие сведения и убедились в том, что он не водит нас за нос. Лишь после этого Управление разрешило мне вербовать его. Вы ведь знаете, насколько они там осторожны, имея дело с перебежчиками, — все провокации им чудятся.
— Отчего же вы не торопитесь переправить его в США первым же самолетом, прежде чем его уберет КГБ? — удивился Малко. — Если там что-то заподозрят, ему крышка...
Со смущенной улыбкой Джеймс Барри вновь провел ладонью по лысине:
— Прежде чем поставить точку в этом деле, нужно подвергнуть майора «переводному экзамену»... Во-первых, мы хотим, чтобы он еще некоторое время работал в агентурной службе, что даст нам возможность проверить некоторые сведения. Такой случай — просто подарок! Из Лэнгли мне передали перечень «вопросов» к нему, все исключительной важности. Но, с другой стороны, нельзя же встречаться с ним по три раза па дню! Понимаю, что нам, скорее всего, недостанет времени ответить на все эти вопросы, но, во всяком случае, надо постараться.
— Нам? — не без ехидства переспросил Малко.
Джеймс Барри изобразил на туго обтянутом кожей лице некое подобие улыбки, что отнюдь не смягчило выражение его ледяных глаз.
— Отныне работать с ним будете вы. Кажется, вы говорите по-русски? Так, во всяком случае, отмечено в вашем личном деле.
— Да, но Кирсанов знает английский. Зачем же я вам понадобился?
Студенистый подбородок Джеймса Барри задрожал, точно лишенный костной опоры.
— Я — начальник агентурной разведки, испанцы прекрасно знают меня. Я поступил крайне неосторожно, лично работая с Кирсановым. Вы же — не американец и, за исключением КГБ, вас здесь не знают. Но если вы «засветитесь», дело будет провалено.
— Я полагал, что Испания — член НАТО и, по идее, ваш союзник, — недоумевал Малко. — Разве ваши испанские коллеги не посвящены?
— Вообразите, нет! И тому есть несколько причин. Во-первых, дело началось в отделе Латинской Америки, а эти ребята не желают привлекать кого бы то ни было со стороны. Во-вторых, испанцы до смешного самолюбивы. Если включить их в операцию, они пожелают взять Кирсанова под свое «попечение» и «раскрутить» его первым, чего мы, естественно, никак не можем допустить.
Пролетел тихий ангел. Малко ясно представлял себе картину. ЦРУ забирает к себе гражданина Советского Союза, работающего в Испании, а потом сообщает испанцам его признания, должным образом «подчистив» их. Джеймс Барри вернулся к изложению доводов:
— Кроме того, несмотря на внешнее благополучие, у нас не очень-то хорошие отношения с испанцами, и все из-за этих недоумков из УГБ.
— УГБ? А что такое?
— В январе им взбрело в голову фотографировать антенны на крыше здания правительства, чтобы облегчить перехват сообщений, а коль скоро они не привыкли к работе «водопроводчиков», их застукали наши испанские коллеги из ГИУО и подняли жуткий крик. А расхлебывать нашу пришлось нам. Так что если они прознают о том, что из-под носа у них уводят агента КГБ, то полезут на стену... Но есть еще более веская причина помалкивать.
— Какая же?
— От Григория Кирсанова нам стало известно, что в ГИУО есть предатель. Если мы подключим к делу испанцев, операция может сорваться, да и самому Кирсанову несдобровать.
Солнце так немилосердно пекло сквозь стекла, что кондиционеры были не в состоянии поддерживать в кабинете прохладу. Малко вытер взмокший лоб. В июне в Мадриде стоял такой же зной, как в Рио, но там было рукой подать до моря.
— Теперь попятно, — ответил он. — Когда начинаем?
Джеймс Барри взглянул на часы.
— Ровно через три часа. В большом книжном магазине. На первую встречу я пойду с вами, потом будете действовать самостоятельно. Порядок такой: берете с собой список вопросов и вкладываете его в какую-нибудь книгу. Кирсанов так же будет поступать с ответами. Когда все кончится, мы без шума вывезем его.
— Каким образом?
— Мне пришлось несколько недель обхаживать Государственный департамент, прежде чем я получил американский паспорт с пустой графой для фамилии. Впишем туда какое-нибудь добротное американское имя, и наш друг отправится в Вашингтон со своей невестой...
— Невестой?
ЦРУ не занималось устройством брачных дел.
— Это как раз и будет второй частью вашего задания. Помимо миллиона долларов, причина, окончательно склонившая Григория Кирсанова к жизни в свободном мире, обладает зелеными глазами, бюстом Рэйчел Уэлш и ненасытными сексуальными потребностями.
— Американка?
— Испанка, замужняя. У них с Кирсановым безумная любовь. Поскольку по окончании работы в Мадриде ему придется вернуться в Советский Союз, он потеряет ее, оставаясь в КГБ, потому что она не та женщина, которая последует за ним в тундру.
— Так что я должен с ней делать?
— Упаси вас Боже что-нибудь с ней делать! Ровным счетом ничего! — воскликнул американец. — Я просто хочу, чтобы операция была четко отработана. Пока у нас не было прямой связи с ней. Может быть, это окажется напрасной тратой времени, но мне хотелось бы держать ее в поле зрения независимо от нашего друга Кирсанова. Во всяком случае, вы получаете возможность познакомиться с еще одной хорошенькой женщиной. Вот, возьмите.
Американец протянул Малко цветную фотографию, вырезанную из иллюстрированного журнала «Хода». На него смотрела молодая улыбающаяся женщина. Под расстегнутым кожаным спенсером — туго обтянутая кофточкой грудь, чье пышное великолепие подчеркивала узкая талия, схваченная широким поясом такой облегающей кожаной юбчонки, что она, видимо, мешала ходить ее обладательнице. Малко не поверил своим глазам, когда перевел взгляд па мужчину в смокинге, сфотографированного рядом с любовницей Григория Кирсанова. Это был лысоватый блондин с безвольным породистым лицом, большим дряблым ртом и глуповатым выражением.
— Так это же Томас дель Рио! — воскликнул Малко.
Джеймс Барри изумился.
— Вы знакомы?
— Не очень близко. Встречались на севильских празднествах у герцогини Альба и на охоте. Чистейшей воды севильский «senorito», тюфяк, но человек очаровательный, — мухи не обидит. Записной любитель охоты, шампанского и боя быков. Если не ошибаюсь, держит собственный питомник боевых быков в окрестностях Севильи, даже приглашал меня посмотреть. А это...
— ...его супруга, — подхватил Джеймс Барри. — С ума сойти! Никогда бы не подумал, что вы знакомы с ним. Это одновременно и упрощает, и усложняет вашу задачу. Ему известно о вашей деятельности?
— Не думаю, мы поддерживали сугубо светские отношения. Я даже не знал, что он женат. Как ее зовут?
— Изабель. Они мало времени проводят вместе: он не любит Мадрид, а она не переносит Севилью. Кроме того, полагаю, что общение с боевыми быками не сделало Томаса дель Рио племенным жеребцом. От своих людей знаю, что он не балует жену плотскими радостями.
— Благодаря чему Кирсанов и завоевал ее благосклонность, — подчеркнул Малко. — Хорошо представляю себе образ жизни сей четы. Таких в Испании хоть пруд пруди. Муж развлекается с любовницами, а супруга тешится гольфом, бриджем и джином.
— Думаю, что Исабель дель Рио ищет иных утех, — подвел черту Джеймс Барри. — А теперь пошли обедать.
С тех пор, как госпожа Рейган отобедала однажды в ресторане «Эль Ботни» по Калье де Иостас в старом Мадриде, здесь не было отбоя от туристов. Но ни один уважающий себя мадридец не пришел бы сюда. Втиснувшись на третьем этаже между оравой японцев и горластыми американцами, Малко и Джеймс Барри жевали жареную ягнятину, приготовленную в печи, которая была сложена два с половиной века назад, что составляло предположительный возраст четвероногого, чье мясо они пытались разжевать. Перегнувшись через стол, Малко спросил:
— А КГБ? У них ведь тоже есть контрразведка. Неужели Кирсанов не навлек на себя подозрении связью с испанской аристократкой?
Джеймс Барри, пивший только «Контрекс» и почти ничего не евший, отрицательно покачал головой.
— Он на прекрасном счету. Журналистская «крыша» обязывает его встречаться со многими людьми, а поскольку он добивается результатов, резидент смотрит на его любовные похождения сквозь пальцы. Кроме того, начальник службы контрразведки Анатолии Петров — старый пропойца из аппаратчиков. Да ему своих забот хватает: неделю назад его жену убил какой-то садист, а испанцам никак не удается его найти.
— Думаю, это пришлось не по вкусу нашим советским друзьям...
Джеймс Барри протер очки.
— Еще бы! Наслышаны...
Он взглянул на свои роскошные золотые часы.
— Пора.
* * *
Книжный магазин Агирре занимал угол Калье Серрано и Калье Хорхе Луис. Малко долго наблюдал за фасадом магазина и его дверями, выходившими прямо па перекресток, наконец, вошел и замешался в толпе посетителей. 13 левом крыле, выходившем па Калье Хорхе Луис, находилась галерея, куда вела деревянная лестница и где продавались книги по искусству и дорогостоящие издания. Побродив но залу минут десять, Малко увидел вошедшего в магазин высокого мужчину в серых брюках и сорочке в синюю и желтую полоску. Несмотря на черные очки, он сразу же узнал в нем Кирсанова.
Советский офицер совершенно хладнокровно направился к лестнице на галерею. Немного погодя появился Джеймс Барри, переглянулся с Малко и принялся листать монографию о Босхе. Лишь через несколько минут он поднялся по лестнице. Когда американец приблизился к Кирсанову, тот разглядывал персидские гравюры. Закрыв книгу, он отошел на несколько шагов в сторону. Джеймс Барри взял оставленную им книгу. Лишь подойдя к нему вплотную, можно было заметить, как он вытащил заложенный между страниц листок бумаги. Вернувшись на прежнее место, Кирсанов таким же образом получил задание ЦРУ. В скором времени они очутились один подле другого, оба с виду поглощенные созерцанием репродукции с полотен Тициана.
— Вот ваш новый друг, — прошептал американец. — Все в порядке?
Как раз в эту минуту Малко поднялся на галерею. Русский окинул его быстрым взглядом.
— Все в порядке. А у вас?
— Ситуация полностью контролируется, — ответил Джеймс Барри. — Потерпите еще немного.
Тень досады промелькнула на лице Кирсанова.
— Если нас засекут, — тихо бросил он, — вы меня больше не увидите...
Американец ободряюще улыбнулся, так стянув кожу на лице, что она, казалось, готова была лопнуть.
— Последнее усилие, а потом привольная жизнь! Сейчас вы держите экзамен.
Он пошел к лестнице, посторонившись перед Малко. Оказавшись лицом к лицу с Григорием Кирсановым, тот с улыбкой промолвил по-русски:
— Добрый день. Григорий Иванович. Теперь вы будете поддерживать связь со мной. Все остается в силе?
— Да, — подтвердил русский.
Малко скользнул но нему взглядом: красавец мужчина с выступающими скулами и необычными зелеными глазами с миндалевидным разрезом, сообщавшими его облику что-то хищное.
Кирсанов спустился на первый этаж и вышел на улицу. Малко увидел, как он садился в белый автомобиль, стоящий во втором ряду. Немного подождав, он тоже отъехал. Джеймс Барри сообщит ему место следующей встречи. Американец тоже исчез... Малко от души пожелал, чтобы его оптимизм относительно контрразведки КГБ оправдался.
* * *
На пятом этаже главного корпуса советского посольства, в тесном кабинете Анатолия Петрова, одном из помещений резидентуры, занимавшей также и четвертый этаж, было тихо, как в склепе, ибо все комнаты здесь были оборудованы двойными стенами, полами и потолками, по пустотам которых непрерывно транслировалась музыка и создавались электронные помехи, чтобы исключить возможность подслушивания. В немногочисленные же оконные проемы был вставлен особого рода матовый плексиглас.
Начальник службы контрразведки налил в рюмку водки и уныло посмотрел на лежавшую перед ним папку с бумагами. Испанская полиция передала в посольство все материалы расследования. Он неоднократно перечитывал их, но так ничего нового для себя и не обнаружил. Судебная экспертиза подтвердила предположение об изнасиловании Ларисы. И точка. Ничего подозрительного в отношении того, как употребила в тот день свое время его покойная жена, тоже не было. Он сам все проверил. Кстати, ее телефон в резидентуре прослушивался, чего она не знала. Она ни с кем не условливалась о встрече. Следовало бы признать правоту полиции, отнесшей этот случай к разряду преступлений на почве садизма, но Петров никак не мог заставить себя поверить, — мешала въевшаяся в плоть подозрительность разведчика.
Он поднял голову, посмотрел на зелень за окном. Посольство Советского Союза ютилось в двух шагах от Пасео де ла Кастельяна, на Калье Маэстро Риполи, жилой улочке, вьющейся среди больших вилл в самом сердце Мадрида.
Посольство размещалось в трех корпусах, из которых лишь первый смотрел на улицу.
Анатолий Петров со вздохом закрыл папку. Он ходил по кругу.
Покинув свои кабинет, он миновал секретариат — обширный зал, разгороженный на полтора десятка кабинок, в которых аналитики составляли отчеты либо переводили документацию.
Двери соседнего зала были отворены, и он испытал странное ощущение, увидев пустое место, где всегда сидела Лариса. Две женщины, супруги офицеров КГБ, занимались здесь перехватом всех сообщений, передаваемых и получаемых резидентурой. Дежурная секретарша сочувственно улыбнулась ему:
— Добрый вечер, Анатолии Сергеевич!
Он что-то пробурчал в ответ и окинул рассеянным взглядом развешенные на стенах фотографии установленных сотрудников испанской контрразведки. Был также вывешен перечень номерных знаков автомашин, принадлежавших предположительно ЦРУ, сопровожденный подчеркнутым красной чертой обращением: «Если вы заметите автомобиль с одним из этих номеров, немедленно составьте донесение с указанием места и времени».
Пройдя еще дальше, он оказался перед дверью референтского отдела из пятнадцатисантиметровой брони, средоточия резидентуры, где хранился минимум архивных материалов, необходимый для очередных операций, шифровальные аппараты и работающие на коде передатчики.
Петров позвонил: дверь отворялась только изнутри, при ней денно и нощно находился охранник. Ему еще не отворили, когда из лифта вышел рослый Кирсанов.
— Все трудишься, Анатолий Сергеевич, — воскликнул майор. — Надо когда-то и отдыхать...
— Работа есть работа, Григорий Иванович, — ворчливо отвечал контрразведчик. — Я-то не разгуливаю, как некоторые.
Дверь отворилась, избавляя Кирсанова от необходимости отвечать. Оба вошли одновременно. Кирсанов подошел к бронированному сейфу, где хранился переносной металлический ящичек, из которого достал свою «сверхсекретную» тетрадку с нумерованными страницами. Он заносил в нее настоящие и кодовые имена своих связных, встречи, некоторые детали проведенных операций, например, суммы, уплаченные своим «поставщикам». Кирсанов вписал кое-что о текущем дне, запечатал пластмассовый мешочек личной печатью размером с рублевую монету, передал дежурному и расписался в журнале, указав час и день. Записную книжку запрещалось выносить из референтского отдела.
Когда ему в руки попадали какие-нибудь документы, в его распоряжение предоставлялся особый сейф, который, если кто-то по ошибке или не зная его устройства открывал дверцу, сам уничтожал свое содержимое.
Кирсанов и Петров одновременно вышли из референтского отдела.
Петров страдал жестокой головной болью. Он прошел садом мимо безобразного четырехэтажного здания сероватого цвета, увенчанного плоской крышей, пересек залитую бетоном эспланаду, освещенную мощными прожекторами, и вошел в крошечную аптеку, смежную с гаражами посольства.
Он ждал своей очереди, когда увидел, что из посольства вышел Кирсанов, сел в свою белую машину, припаркованную во втором ряду, и отъехал по извилистой, обсаженной акациями улочке. Как громом пораженный. Петров вспомнил вдруг об одном из документов среди материалов, собранных испанской полицией по делу об убийстве.
Постояв немного в нерешительности, он грузными шагами вышел из аптеки, забыв о головной боли, вернулся в здание посольства, поднялся в резидентуру и прошел в зал микрофильмов. Сидевший здесь сотрудник переснимал на пленку донесения о выходе на связь, которые все офицеры КГБ были обязаны составлять после каждой встречи с агентом. В его обязанности входило также вести учет всех мест встреч, дабы иметь совершенную уверенность в том, что какое-либо из них не использовалось дважды подряд, а также ежедневно фиксировать использование каждым из офицеров служебного времени.
— Дайте мне дело майора Кирсанова, — обратился к нему Петров.
Как офицер контрразведки он обладал правом запрашивать любые архивные материалы. Взяв дело, он отправился в свой кабинет и уселся за работу.
Когда, два часа спустя, Петров захлопнул папку с личным делом майора Кирсанова, вопрос оставался без ответа. Необходима была решающая проверка, устроить которую этим вечером не представлялось возможным. Если проверка даст отрицательный результат, он останется с тем, с чего начал.
Сходя по лестнице, он понял вдруг, что был бы просто счастлив закатать на Лубянку этого наглого красавчика.