Над зданием Народного суда раскачивался большой коленкоровый плакат, на котором черными буквами было написано:

«Не будем становиться постыдным посмешищем. Мировая общественность смотрит на нас».

Он был датирован первыми политическими процессами революции, и его оставили там висеть на всякий случай. Потому что президент Букоко не нуждался в мировом общественном мнении.

Малко, несмотря на свое положение, не мог не улыбнуться, увидев надпись. Эта постоянная смесь невольного комизма и драмы истощала нервы. Временами ему казалось, что над ним грубо подшутили... Увы! Суд был настоящим и скорее лишен добрых намерений.

Суд находился в небольшом здании, расположенном в парке Президентского дворца. Так было проще для судилищ при закрытых дверях.

Положение не было блестящим. Со времени их второго ареста прошло четыре дня. На этот раз Никоро не терял времени.

Бриджит Вандамм пустила в ход все средства. В посольствах нечего было делать. Ей вежливо ответили, что поскольку преступление уголовное, то и речи не могло идти о вмешательстве в частные дела независимого государства. В крайнем случае, всегда имелась возможность предупредить Лигу защиты прав человека при условии, что она оплатит телеграмму.

Что касается ЦРУ, то Малко лучше, чем кто-либо другой, знал, что тут ничего не поделаешь. То, что с ним происходило, являлось частью профессионального риска. «Он был полезным человеком», — сказал бы Дэвид Уайз. Никогда, даже во имя спасения его жизни, они не откроют, что Малко выполнял задание.

Букоко не подавал признаков жизни: Бриджит не удалось его увидеть. Несомненно, он побаивался Никоро, и его нисколько не прельщало вмешиваться в его планы в отношении какого-то белого, которого он даже не знал.

«Впрочем, пока есть жизнь, есть и надежда», — сказал себе Малко.

Один из жандармов пнул его, чтобы тот поднялся. В зал входил председатель суда.

Вместо тоги судья надел бубу, на котором красовался вышитый священный бурундийский барабан, и белую шапочку. Два его заседателя также были в бубу. Все трое, казалось, бесконечно скучали. И выглядели они одинаково: яйцевидная голова, глаза без выражения, курчавые и очень короткие волосы.

Зал почти пустовал. Несколько молодых людей в зелено-голубой униформе ЖНК, пришедших посмотреть на Кудерка, кучка черных зевак, оповещенных по беспроволочному телеграфу, и заинтересованные лица.

В первом ряду, горделиво выпятив грудь, обтянутую изумрудной блузкой, и сверкая глазами, сидела Бриджит Вандамм. Ее полные слез глаза не отрывались от Малко. Тот немного волновался в своем черном альпаковом костюме; он был плохо выбрит, но его золотистые глаза смотрели так же соблазнительно.

Позади Бриджит сидел Аристот и жевал зубочистку.

Крошечный стул трещал под огромной массой жира. Его маленькие глазки выражали иронию и удовлетворение. А вечный костюм «розовое дерево» был в пятнах и измят.

Никоро прибыл последним, затянутый в желтую тунику, которая придавала ему вид канарейки. Он устроился рядом с Бриджит и поздоровался с ней, но бельгийка не удостоила его вниманием.

Ни одна газета не написала ни слова о процессе, а двери суда сторожили двое полицейских в штатском. Никоро не стремился к широкой рекламе.

Секретарь суда, тщедушный человек, одетый по-европейски в рубашку и брюки, монотонным голосом начал читать обвинительный акт. Малко содрогнулся, услышав перечень своих преступлений. Несчастный Кудерк выглядел не лучше. Он моргал как сова, застигнутая дневным светом.

Зачитав обвинительное заключение, председатель обратился к Малко на превосходном французском:

— Не желает ли обвиняемый что-либо сообщить суду?

— Я невиновен. Речь идет о провокации, направленной против меня, — сказал Малко. — Если вы осмелитесь меня судить, то это будет пародией, за которую вы ответите перед цивилизованными странами.

Председатель пожал плечами и жестом руки подозвал Никоро. Тот пересек барьер и преспокойно уселся рядом с председателем. Началось продолжительное совещание на суахили. Бриджит прислушивалась, пытаясь понять, о чем они говорили.

Она молча послала воздушный поцелуй Малко.

Тот неожиданно потерял интерес к процессу. Было два часа пополудни, и тяжелая жара заполнила зал. Охваченный легкой дремотой, Малко отдал бы что угодно за то, чтобы вытянуться.

Председатель ударил по столу своим маленьким молоточком. Малко встал, чтобы избежать пинка жандарма. Никоро незаметно перешел в зал к публике.

— Обвиняемые признаны виновными и, следовательно, приговариваются к смерти, — произнес председатель твердым голосом.

Вдоль позвоночника Малко спустился ледяной холод. На этот раз все серьезно. Бриджит приняла вид тигрицы. Она искала взгляд комиссара, который поспешно надел свои черные очки.

В суде произошла заминка. Только что все заметили, что не был оглашен способ приведения приговора в исполнение. Что совершенно недопустимо. Разгорелась оживленная дискуссия.

Заседатель слева, более простых нравов, предложил просто-напросто перерезать им горло. Обладая большим опытом в ритуальных жертвоприношениях, он даже вызвался лично выполнить работу.

Председатель, озабоченный соблюдением приличий, склонялся к повешению. Он напомнил пример конголезцев, которые умели делать из него одно из наиболее ценимых представлений Леопольдвиля. Увы, в Бужумбуре не было виселицы.

В конце концов, сошлись на расстреле. Тем самым приговору придавалась воинственность, которая произвела бы впечатление на тех, кто не примкнул к революции. Председатель прокашлялся и объявил:

— В соответствии с законом осужденные должны быть расстреляны до конца недели.

Это для того, чтобы сделать одолжение Ари-убийце, у которого были дела в Медном Поясе, в Катанге.

Два жандарма препроводили Малко и Кудерка в полицейский фургон. Бриджит следовала за ними, и ее изумрудная блузка задела Малко. От нее исходил легкий и приятный аромат духов.

— Им это так не пройдет, — прорычала она. — Этот негодяй Никоро поклялся мне, что вас вышлют.

Жалкое утешение. Кудерк плакал. Малко, взбешенный, больше ничего не боялся. Он помышлял броситься на охранников, чтобы покончить со всем одним ударом. Присутствие Бриджит разубедило его в этом. В ее лице он имел надежную союзницу. Хотя он и не представлял, как она собирается действовать...

— Мы пропали, — простонал Кудерк. — На этот раз они нас не выпустят...

В Белом Доме добрый Бобо встретил их с подобающей физиономией. Его глаза косили на перстень с печаткой Малко. Он сопроводил обоих заключенных в их камеру. Едва он запер дверь, как из подвального окна послышался шум.

— Эй!

Малко живо поднялся и подошел.

Бриджит сидела на корточках, приклеив лицо к решетке. В таком положении Малко заметил ее маленькие белые трусики. Но от этого у него не возникло никакой плутовской мысли.

Его рука коснулась руки молодой женщины. Она прошептала:

— Этот подонок Никоро запретил свидания. Я вернусь сегодня вечером, когда стемнеет. А пока попытаюсь что-нибудь разузнать. Не унывайте.

Она поднялась и исчезла.

Последующие часы текли очень медленно. Кудерк сидел на своей кровати и играл с большим тараканом. Малко смотрел через подвальное окно, как вечереет. Машинально он слушал речитатив заключенного в соседней камере, который молился на суахили.

Им принесли обед, но они к нему не притронулись, перебросав почти все в камеру Восемь по другую сторону коридора.

Малко настороженно прислушивался к шуму на улице. Только бы Бриджит вернулась! Она была их единственной связью с внешним миром и их единственной союзницей.

К десяти часам в коридоре послышалась какая-то возня. В замке повернулся ключ. Через приоткрытую дверь показалась испуганная рожа Бобо, главного надзирателя; за ним следовала Бриджит, которая сменила свою изумрудную блузку на полотняное платье, облегавшее ее, как перчатку.

— Поторопитесь, — сказал он. — Комиссар запретил свидания.

— Хорошо, хорошо, Бобо, — сказала бельгийка.

Она прикрыла дверь и прижалась к ней спиной. Ее глаза блестели.

— Вас собираются расстрелять завтра утром, — объявила она.

Мишель Кудерк сдавленно всхлипнул, а Малко почувствовал головокружение.

— Нужно выиграть время, — жестко сказала она. — Прямо сейчас я иду к Никоро. Ничего не поделаешь, пусть я сдохну, но добьюсь, чтобы он немного подождал.

Малко покачал головой.

— Спасибо, Бриджит, но это ни к чему не приведет, а лишь доставит ему удовольствие. У него есть серьезные причины, чтобы избавиться от меня...

Она взглянула на него в замешательстве.

— Но что же мы тогда будем делать?

— Может быть, Бобо...

— Нет. Я с превеликим трудом прошла сюда. С обычными заключенными — да. Но с вами... он слишком боится Никоро, чтобы дать вам сбежать.

Воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь бормотанием заключенного в соседней камере.

— Ничего не поделаешь, — сказал Малко усталым голосом. — Не вмешивайтесь в это, Бриджит. Вы сделали все, что было в ваших силах. Остальное превосходит ваши возможности.

Она топнула ногой:

— Это слишком глупо!

— Что?

— Если через неделю Республики больше не будет, этот негодяй Никоро займет ваше место!

— Как так?

Она подошла к Малко, чтобы поговорить шепотом.

— Готовится государственный переворот. С участием бывшего короля. Он — в Кимбаша, в Конго. Говорят, он набрал армию немецких наемников, человек сто. Они могут вымести Букоко и его клику за четверть часа. Вас автоматически освободят...

— Да, но до тех пор мы умрем, — с горечью сказал Кудерк.

— Постойте!

Мозг Малко только что включился в работу.

— Что вам известно об этом деле?

— Все, — с гордостью ответила Бриджит. — Даже сигнал к выступлению. Капитан, который должен захватить Президентский дворец, мой... гм... один из моих лучших друзей.

Малко схватил ее за руки и усадил на кровать.

— Бриджит, вы готовы серьезно рискнуть из-за нас? Чтобы нас спасти?

Ей показалось, что она погрузилась в золотое озеро. Никогда еще она не чувствовала себя такой сильной. Способной истребить всю бурундийскую армию...

— Да, — сдавленно прошептала она. — Я не хочу, чтобы вы погибли. Бедный Кудерк.

— Тогда слушайте меня. Прежде всего, что это за сигнал, о котором вы говорите?

Она объяснила ему.

— Хорошо. Вот что вы должны сделать.

Малко говорил минут десять без остановки. Медленно, чтобы Бриджит хорошо поняла. Та упивалась его словами, говоря «да» всему. Однако то, что он от нее требовал, было скорее не по ее части. Лучше бы иметь роту морских пехотинцев. Но нужно действовать с тем, что имеется.

Закончив, он спросил:

— Вы не боитесь? Вы из этого выпутаетесь?

Она сжала ему обе руки.

— Да.

— Тогда пора начинать. У нас мало времени. И желаю удачи!

Золотистые глаза смотрели почти умоляюще. Бриджит таяла. Она бы разорвала Никоро своими руками, чтобы доставить удовольствие Малко.

Она встала и на пороге обернулась, натянуто глядя на Малко.

Тот приблизился на шаг, и их губы встретились. Она тотчас же прижалась к нему всем телом и обняла. Стакан рома приговоренному к смерти...

Бросив последний нежный взгляд, она открыла дверь и исчезла в коридоре. Малко услышал, как она обменялась несколькими словами с Бобо, и стук ее высоких каблуков стих в коридоре. Жребий брошен.

— Что вы ей там наговорили? — спросил Кудерк.

— Не хочу вас разочаровывать. Скажем, у нас есть маленький шанс выкарабкаться... Во всяком случае, если дело не выгорит, нам не на кого будет пенять.

И он нырнул под противомоскитную сетку, включив вентилятор и убедившись, что ни одна тварь не забралась к нему в постель.

Свет погас, но заснуть не удавалось. Напротив, с другой стороны «коридора позора» стонали и звали десять заключенных, напиханных в камеру Восемь. До завтра еще двое или трое умрут от голода...

Кудерк тоже лег спать. Малко лежал с открытыми глазами. Его одолевали тысячи мыслей. Он не мог поверить, что его действительно приговорили к смерти. Что для него, возможно, не наступит завтра.

Проходили часы, а он все ворочался с боку на бок. Кудерк похрапывал. Заключенные умолкли. Время от времени слышалось, как царапается насекомое или шуршит ящерица.

Затем камеру осветил неясный свет: начинался день. Было 5 часов с небольшим.

Бриджит покинула Белый Дом почти с легким сердцем. Она была так счастлива что-нибудь сделать для Малко.

Она забралась в свой «шевроле» и по пустынным улицам поехала к себе. Первая часть плана Малко была более деликатной и одновременно более легкой. Бриджит имела свою задумку.

Припарковав «шевроле» перед рестораном, она пошла пешком по авеню Упрона. Медленным шагом она прошла перед Президентским дворцом. Ее сердце забилось сильнее. В одной из постовых будок стоял часовой. Один. Бриджит на секунду остановилась, улыбнулась ему и сказала:

— Amara Kadu?

Затем они обменялись несколькими фразами на суахили. Польщенный, часовой пытался продлить разговор, но Бриджит сказала ему:

— Ну ладно, я побежала. Не хочу, чтобы ты получил выговор. И потом, комендантский час.

Через пять минут она прошла перед будкой часового в обратном направлении. Негр, следивший за ее силуэтом, обтянутым полотняным платьем, думал лишь об одном... Как только она остановилась перед ним, тот вышел из будки и шепнул ей, что было бы удобней поболтать на траве в парке.

Бриджит согласилась с негромким смехом. Он показал ей, куда идти. Эта интермедия не слишком удивила его: он был наслышан об аппетитах молодой бельгийки.

Он растянулся на траве, и сейчас же по его телу пробежали мягкие руки. Вдруг он подскочил и схватил Бриджит за руку.

— Эй, мадам, мой пистолет!

— Кретин, — пробормотала Бриджит, — мне не нужен твой пистолет.

Он дал ей расстегнуть портупею. Впрочем, он настолько погрузился в предвкушение удовольствия, что внешний мир для него больше не существовал. Бриджит спросила себя, пойдет ли она до конца, затем, как хорошая девочка, сказала себе, что у него будет столько неприятностей, что он заслуживает небольшой компенсации...

Как только она почувствовала, что он расслабился, то тихонько открыла кобуру и схватила оружие за ствол. И со всего размаха ударила им солдата по виску. Он вскрикнул и затих. «Кольт» 45 калибра — вещь тяжелая, а Бриджит не из тех, кого называют слабой женщиной.

Она живо поднялась, надела свои трусики и расправила платье. Огромный пистолет мешал ей. Она засунула его в вырез платья и спокойно вышла.

Теперь она ехала за рулем «шевроле» по дороге, ведущей к кварталу на холмах. Маловероятно, что часовой сразу же поднимет тревогу. Сначала он попытается вернуть свое оружие.

Она беспрепятственно подъехала к небольшому одноэтажному зданию, в котором находилось радио Бужумбуры. Свет выключен: передатчик начинал работать лишь с шести часов утра. Она спокойно припарковала машину немного в стороне, за большим баньяном, и закурила сигарету. Она чувствовала себя совершенно спокойно. Посмотрела на часы: полвторого ночи, ждать еще четыре часа. На сиденье большим пятном чернел украденный «кольт». Она взяла его и стала рассматривать, пытаясь вспомнить все, что сказал ей Малко насчет этого оружия. Лучше знать, как им пользоваться.

Марсель Дрюмон был простодушным человеком. Уже двадцать восемь лет он жил в Африке и не имел ни малейшего желания вернуться в Европу. Когда бельгийцы покинули Конго, он остался. Ему предложили заняться радио Бужумбуры, поскольку он имел небольшой опыт в области связи, проработав некоторое время на сортировке почты в Леопольдвиле.

Он прекрасно устроился в Бужумбуре, тем более, что работа не была изнурительной. В целях экономии станция вещала лишь шесть часов в сутки. Музыку и известия.

Имелся и чернокожий начальник, но он видел его тишь раз в году.

Когда ему бывало очень скучно, он выдавал совершенно фантастические новости, что никого не удивляло, поскольку в Бужумбуре имелось не более тысячи приемников. И никто не жаловался.

В то утро он слез со своего велосипеда перед станцией в обычный час. Передавать новости ровно в шесть часов представляло для него вопрос чести.

Оба часовых крепко спали на скамье перед дверью.

Как всегда, он по-дружески попинал их ногой. Один из них открыл глаз и пробормотал неопределенное: «здравствуй, бвана», прежде чем снова заснуть.

Марсель взял ключ под половиком и отпер дверь. По заведенной привычке он включил передатчик, чтобы разогреть его, и поставил на проигрыватель пластинку с бурундийским гимном. Часы показывали 5.50.

Еще полусонный, он зажигал спиртовку, чтобы приготовить себе кофе, когда открылась дверь. Он даже не поднял головы, уверенный, что зашел погреться один из часовых.

— Здравствуй, Марсель.

На этот раз он подпрыгнул и широко раскрыл глаза.

— Что вы здесь делаете, мадам Бриджит? Вы упали с кровати или что?

Однако, она не производила впечатление упавшей с кровати, эта прекрасная Бриджит: безупречный макияж и прическа, тело, обтянутое полотняным платьем, — она не вписывалась в обстановку студии.

— Давно я хотела посмотреть, как здесь все происходит, — заулыбалась она.

Но тон говорил о другом.

Заинтригованный, Марсель посмотрел на нее исподлобья и облизнул губы. Ему в голову пришла шальная мысль. О Бриджит рассказывали всякое. Однако, в нем не было ничего от Дон Жуана...

Она как раз приблизилась к нему и положила свои руки ему на плечи.

— Марсель, хотите доставить мне удовольствие?

— Черт возьми! Конечно.

Он завертелся, пытаясь подняться.

— Я хотела бы, чтобы вы поставили мне пластинку.

— Ах, вот как, ну это просто. (Он подмигнул.) Послушайте, а вы, мадам Бриджит, не хотели бы доставить удовольствие мне?

— Ну разумеется, Марсель.

Она наклонилась и поцеловала его в ухо. Он почувствовал, что она прерывисто дышала и дрожала.

— Черт побери!

Он уже начал лапать ее. Она ловко высвободилась.

— Сначала пластинку, Марсель.

— Какую вы хотите?

— "Иисус, да пребудет моя радость".

Он подскочил.

— Что? Ну да, понял. Но не сейчас. Я должен передать сигнал точного времени, новости и гимн.

— Нет, — спокойно сказала Бриджит. — Сначала мою пластинку.

Он обеспокоенно посмотрел на нее. С ума она сошла, что ли? Будильник показывал 5.59. Профессиональная совесть взяла верх над сластолюбием.

Он выпустил Бриджит и протянул руку к электропроигрывателю.

— Нет, — сказала молодая женщина.

Он почувствовал, как что-то уперлось ему в бок, и опустил глаза. Теперь Бриджит держала в руке не свою сумочку, а огромный черный автоматический пистолет. Сбитый с толку, он взорвался:

— Нет, но вы с ума сошли!

— Не двигайтесь, Марсель, или я буду вынуждена вас убить. И поставьте мне сейчас же эту пластинку.

Он забормотал.

— Нет, но, но... вы...

Бриджит повторила:

— Пластинку. Марсель, быстро.

— Ах, хорошо, раз так, нет!

Бриджит провела языком по пересохшим губам и бросила безумный взгляд на огромную полку с пластинками. Ей понадобятся часы, если Марсель заерепенится.

Поэтому она взвела курок «кольта» и приставила ствол ко лбу диктора. Тот содрогнулся.

— Марсель, — твердо сказала она, — считаю до трех и стреляю. Затем найду пластинку сама.

— Но...

— Один... Два...

— Она там, на левой полке, сверху.

— Возьмите ее и поставьте на проигрыватель. Он послушно встал, порылся и вернулся с запыленной пластинкой.

Бриджит выхватила ее и прочитала название. Ее грудь наполнила волна радости. Это была она.

— О'кей, Марсель, — сказала она. — Прокрутите ее.

Бельгиец заломил руки:

— Мадам Бриджит, меня выгонят. Что со мной станет?

— Да нет, — радостно сказала она. — Это революция. И новое правительство, они мои друзья. Я скажу им, что вы оказали мне услугу.

— А, если это революция, тогда другое дело.

Он включил проигрыватель и подключил внутренний громкоговоритель. В комнате раздались первые ноты религиозного гимна.

Бриджит не заглядывала в церковь со времени первого причастия, но ее глаза наполнились слезами перед Марселем, застывшим от уважения. Он и не предполагал, что она может испытывать такое религиозное чувство.

Они молча слушали пластинку. На последних нотах Бриджит приказала:

— Проиграйте еще раз.

Марсель бросил взгляд на «кольт» и повиновался.

Все это не сулило ничего хорошего. Что касается Бриджит, она твердо решила не рисковать. Гимн будет звучать до тех пор, пока она не убедится, что те, кто должен его слышать, услышали. С этими черномазыми никогда не знаешь...

Марсель прокашлялся:

— Мадам Бриджит, я не хотел бы ввязываться в ваши дела. Вы не хотите меня связать?

Он протянул ей моток электропровода. Она охотно согласилась, устав держать тяжелый пистолет. Привязав Марселя к стулу, она положила оружие на стол и отключила внутренний громкоговоритель. Затем, плеснув кофе в чашку, переставила пластинку, которая уже заканчивалась, и удобно уселась. Она прикинула, что через два часа революционные силы поймут сообщение. Капитан Нбо, возможно, и не выиграет революции, но продержится достаточно долго, чтобы спасти жизнь Малко.