От резкого выброса адреналина у Малко поднялось давление. Шурша шелками, роскошное создание, не ожидая ответа, уселось рядом с ним. Женщина положила длинные ноги одна на другую, разглядывая Малко с беззастенчивым и в то же время каким-то беспомощным выражением лица.
– Вы не говорите по-итальянски? – спросила она.
– Si <Да (ит.)>, – сказал Малко.
– Ах, это замечательно! – Она протянула руку. – Меня зовут Фуския. Я наполовину итальянка. Знаю только несколько слов по-немецки. А господин Ламбрехт говорит по-итальянски?
– Не знаю, – ответил Малко.
– Я никогда не видела его, – призналась прекрасная мулатка. – Один мой друг попросил меня поужинать с господином Ламбрехтом, потому что сегодня вечером он один. Я надеюсь, он скоро придет?
На Малко нашло озарение. Немецкий журналист ведь говорил ему, что должен встретиться с Председателем Верховного революционного совета Сиадом Барре, это никак не совмещалось с любовным свиданием.
Фуския играла одним из браслетов, лицо ее ничего не выражало. Восхитительное животное, которое хочется тут же завалить на спину.
В другом конце зала возник его «гид». Казалось, челюсть «товарища» Мусы отвисла больше обычного. Его козлиная бородка плавала в стакане. Он бездарно делал вид, что ни Малко, ни его собеседница его не интересуют. Малко пристально рассматривал пышное и чувственное создание, сидящее перед ним.
Чего она хочет на самом деле?
Он уже давно не верил в волшебные сказки.
– Я счастлив познакомиться с такой очаровательной дамой, – сказал он учтиво. – Однако, по-моему, Могадишо не богат на развлечения.
На лице Фускии появилась сокрушенная улыбка.
– После ухода из города итальянцев все словно вымерло. Я держу небольшую гостиницу с рестораном «Кроче дель Суль». Приходите как-нибудь поужинать. У меня повар-йеменец.
Малко не увидел связи: Йемен больше известен рабами, чем кулинарными талантами.
– С удовольствием, – сказал он тем не менее.
– А что вы делаете в Могадишо? – спросила Фуския. – Вы бизнесмен?
– Нет, дипломат, – заявил Малко. И стал ей рассказывать о заложниках. Мулатка слушала его со старательным сочувствием.
– Это отвратительно! – ужаснулась она. – Нужно добиться, чтобы этих людей отпустили. Там же дети! Им, наверное, страшно.
Некоторое время они обсуждали эту тему. Фуския заказала рюмку рома, потом вторую и настолько освоилась, что стала недвусмысленно поглаживать своей длинной коричневой ладонью руку Малко. Несколько опешив, он спросил себя, не является ли она местной гетерой, предназначенной для знатных гостей. В конце концов, может, сомалийцы тоже умеют жить...
Томный влажный взгляд женщины красноречиво говорил о ее намерениях. Увы, он тут не для того, чтобы разводить амуры с экзотическими дамами. Ультиматум террористов достаточно категоричен, и он не может себе позволить расслабиться. Даже если есть только один шанс, что они приведут угрозу в исполнение. С другой стороны, Фуския вполне может оказаться полезной... Мулатка как раз наклонилась к нему.
– Вы любите танцевать? Позади «Джаббы» есть дансинг. Не сказать, чтобы там была очень приличная публика, но оркестр хороший.
Ход был весьма примитивный.
– Ну что ж, – сказал Малко, улыбаясь, – если ваш друг Ламбрехт не придет, я составлю вам компанию.
Лицо Фускии просияло.
– О! Это было бы так мило!
Малко продолжал глядеть на нее в упор:
– Кстати, кажется, сегодня вечером у господина Ламбрехта свидание с председателем Сиадом Барре... Скорее всего он вернется поздно. Вас не предупредили?
На какую-то долю секунды в ее лице что-то дрогнуло, и Малко убедился, что эта женщина не просто гетера. Тем более надо разобраться, чего ей надо.
– Наверное, это – недоразумение. Не понимаю. Как глупо, я специально оделась, ведь он пригласил меня поужинать.
– Куда? – поинтересовался Малко.
– В новый ресторан «Терраса». Напротив бывшего дворца правосудия. Говорят, приличное место.
Малко бросил взгляд на свои кварцевые «сейка». Половина девятого.
– Думаю, господин Ламбрехт не придет, – сказал он. – Оставьте записочку, чтобы он знал, где вы, и пошли ужинать.
Большие карие глаза глянули на него с томной нежностью: она была вполне в духе «тропических наслаждений».
– О! Если это вас не затруднит...
– Нисколько, – заверил Малко. – Не думаю, что моя миссия по спасению намного продвинется сегодня вечером. У вас есть машина?
– Маленькая, – кокетливо сказала Фуския, – к тому же она не совсем в порядке. Запчастей не найдешь. Новая машина стоит сейчас двадцать тысяч долларов: сто двадцать тысяч сомалийских шиллингов.
– Сойдет, – Малко встал и предложил руку Фускии.
Они пересекли бар, провожаемые завистливыми взглядами посетителей и «товарища» Мусы. Странно, но он не двинулся с места. Как будто знал, куда направляется Малко. По пути Фуския оставила у администратора записку для Хельмута Ламбрехта.
Маленький «фиат» старого выпуска, настоящий музейный экспонат, к тому же изрядно побитый, стоял у входа в отель.
Машина была такая маленькая, что втиснувшись на сиденье, Малко оказался плотно прижатым к своей роскошной соседке. Их ноги соприкасались, и, чтобы переключить скорость, Фускии пришлось прикоснуться к его колену. Он обнял женщину за плечи, и она, трогаясь с места, бросила на него влюбленный взгляд. Малко опасался, что «фиат», не выдержав такой нагрузки, тут же разлетится на куски, но, как ни странно, под визги и скрежет мотора машина все же выехала со стоянки.
Голубая вывеска заправочной станции сверкала на фоне темного неба над террасой ресторана, где они расположились. Теплый влажный ветер слегка развеял духоту, а аромат Фускии приятно щекотал ноздри Малко. Африканское небо над ними сверкало всеми своими звездами. Настоящая ночь для влюбленных. Малко, с трудом пережевывая совершенно резинового лангуста, задавался вопросом, что же произойдет дальше.
– Вкусный лангуст? – осведомилась Фуския.
– Омерзительный, – ответил Малко.
Она засмеялась.
– Сомалийцы не умеют их готовить. Они их вообще не едят. Считают, что лангусты на вкус – как крысы. Поэтому они здесь такие дешевые.
Фуския была слишком нежна, ночь слишком чудесна. Он вспоминал о том, что говорил ему Ирвинг Ньютон. Сомалийцы не имеют права на контакты с иностранцами. Кроме стукачей СНБ... Значит, Фуския не та, за кого себя выдает. Жаль... Ресторан располагался на верхнем этаже особняка авиакомпании «Сауди Эрлайнз» <Авиалинии Саудовской Аравии> в самом центре Могадишо. Он был почти пуст. Немногие посетители выпивали и закусывали у длинной стойки. Там подавали только плоды папайи. С клочьями молодой недовареной баранины. Это было нечто неописуемое, не то мясо, не то макароны из цемента... Из напитков на выбор предлагались ананасовый сок без сахара, но с амебами, или ром. Вино «Моэ и Шандон» и настоящая водка были здесь неизвестны. Правда, на стойке возвышалась бутылка из-под «J&B», но она служила всего лишь подсвечником.
До них доносились звуки оркестра. На том же этаже находился дансинг. Фуския нежно проворковала:
– Спасибо. Я так счастлива, что пришла сюда. Мне не часто приходится бывать в подобных местах.
Ее голубое платье светилось в полумраке, как маяк. От рома ее глаза блестели, а совершенное тело, казалось, безмолвно предлагало себя.
– Хотите танцевать? – предложил Малко.
Она накрыла ладонью его руку.
– Подождите немного! Нам здесь так хорошо. А там люди.
Не успела она договорить, как дверь дансинга распахнулась и группа молодых сомалийцев ввалилась на террасу. Четверо из них сели за соседний стол, громко разговаривая, смеясь, они явно были «под мухой».
Очень скоро они обратили внимание на Фускию, постоянно оборачивались, рассуждали на своем языке. Малко насторожился.
– Что они говорят?
Фуския опустила глаза. Ей было явно не по себе.
– О! Ничего особенного...
Вдруг один из сомалийцев поднялся и подошел к их столику. Его расстегнутая до пупка рубашка открывала голую потную грудь, курчавые волосы закрывали и без того низкий лоб. Игнорируя Малко, он угрожающе заговорил с Фускией.
– Что ему нужно? – опять вмешался Малко.
– Он приглашает меня танцевать...
Ответить Малко не успел. Сомалиец, протянув руку над столом, грубо схватил Фускию за запястье и потянул на себя. Молодая женщина подчинилась с испуганным криком. Незнакомец, не теряя времени, продолжал тащить ее, щупая между делом левой рукой шары ее грудей.
Истинный джентльмен.
Малко встал, опрокинув стул. Одним прыжком он оказался рядом с сомалийцем. Кулаком ударил его прямо в челюсть, и тот отпустил Фускию, отшатнувшись от удара. Повторить атаку Малко не успел. Он почувствовал, что его схватили за руки, заломив их за спину. Трое попутчиков пьяницы, быстро сориентировавшись, набросились на него сзади.
Оцепенев, Фуския наблюдала эту сцену расширенными от ужаса глазами. За какую-то долю секунды Малко «сфотографировал» официантов и метрдотеля, неподвижно застывших на своих местах, как будто происходящее их не касалось. Мужчина, которого он ударил, снова шел прямо на него. Он уже не был похож на пьяного. Профессиональным жестом сомалиец сунул руку в карман. Малко услышал сухой щелчок, увидел тусклый блеск стального лезвия. Сзади двое держали его за руки, не давая двигаться, и его живот был открытой мишенью для убийцы. Рука сомалийца расслабилась и выбросила вперед лезвие.
Отчаянным усилием Малко рванулся влево. Потеряв равновесие, один из тех, кто его держал, сдвинулся на полметра вперед и увлек за собой всю группу. Второй сомалиец, выкручивавший Малко правую руку, издал хриплый крик – лезвие ножа вошло в его тело как раз над ремнем. Отпустив Малко, он схватился обеими руками за рану, согнулся пополам, скривившись от боли. Малко резко обернулся. Его колено врезалось в низ живота другого сомалийца.
Два раза подряд. С яростью, удесятерившей его силы.
Его жертва застыла с открытым ртом, как рыба, вытащенная из воды, потом негодяй икнул, и его начало рвать. Фуския стояла все так же неподвижно. Недолго думая, Малко схватил стул и бросился на того, который был с ножом. Бандит, не дожидаясь удара, ринулся прочь и скрылся на темной лестнице. Четвертый компаньон как-то по-детски толкнул Малко в спину и тоже выскочил на лестницу. Тяжело дыша, Малко оперся на перила. Он сравнительно легко отделался. Фуския бросилась к нему, начала душить в объятиях, бессвязно повторяя итальянские слова, прижимаясь к нему теплым гибким телом, обволакивая его сладким ароматом. Малко же с трудом подавлял бешеное желание хлестать ее по щекам, пока не оторвется эта хорошенькая головка. Он только что избежал великолепной ловушки.
Фокус с дракой и с пьяным – такое ему уже устраивали. Фуския хладнокровно привела его в западню. Она не хотела идти танцевать, потому что убийцы опаздывали.
– Боже мой, как это ужасно! У вас все в порядке? – причитала мулатка. К ним подошел метрдотель, вкрадчивый и услужливый. Заговорил о полиции, о пьяницах, рассыпался в извинениях. Малко был слишком взбешен, чтобы отвечать.
– Пойдемте, – бросил он Фускии.
Он подтолкнул ее к лестнице, оставив на столе банковский билет в сто сомалийских шиллингов. Болели суставы правой руки, но еще больше его душила ярость. Они вышли на пустынную Ваддада Сомалиа. Несколько нищих спали на тротуаре вдоль стены. Никаких следов бандитского «десанта». Фуския молчала как рыба, все еще не успокоившись. Малко нашел в себе силы улыбнуться.
– Надеюсь, что в дансинге «Джаббы» публика будет поприличнее?
– Вы хотите танцевать?!
– Почему бы и нет? Это поможет прийти в себя. Еще чуть-чуть, и мне бы распороли живот.
– Знаю, – сказала Фуския почти неслышно.
Она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Срежиссированную кем-то роль она еще недостаточно отшлифовала. По беспокойному выражению карих глаз Малко понял, что молодая женщина не очень-то гордится собой.
Ничего, она получит свое. Таких шуток он не прощает. Как говорит пословица, месть – это такое блюдо, которое едят остывшим. На этот раз он съест его теплым.
Аромат духов Фускии был таким сильным, что, казалось, проникал под кожу, а освещение таким рассеянным, что на расстоянии метра ничего не было видно. Смутные силуэты танцующих двигались в полумраке под бешеный рев мощной аппаратуры. Оркестр находился у входа в огромную круглую хижину, центр которой занимала танцплощадка с окружавшими ее низкими столиками и скамеечками. Публика была разношерстной: нарядно одетые сомалийцы, шлюхи в облегающих бедра лосинах, скромные конторские служащие и несколько унылого вида европейцев. Фуския и Малко устроились в темном уголке недалеко от входа рядом с тремя девицами, обтянутыми черным сатином. Оркестр играл мелодию, похожую на медленный фокстрот. Он удивился, что сомалийцы плохо танцуют, в отличие от большинства негров. Они неуклюже вихляли задами, с грацией пингвинов передвигаясь по площадке. Фуския сразу плотно прижалась к Малко, словно желая этим искупить свою вину. Ткань ее платья была такая тонкая, что Малко в полумраке казалось, будто она голая. Его рука скользнула вдоль крепких бедер, коснулась копчика. Фуския едва заметно вздрогнула, как бы отвечая на этот жест, и еще крепче прижалась к нему. Настоящее хищное тропическое растение.
Мулатка, собственно, не танцевала, а мерно раскачивалась, стоя на месте. Ее острые тяжелые груди буквально ввинчивались в тело Малко. Так же вели себя все пары, двигавшиеся вокруг них. Иногда по ее телу пробегала быстрая нервная судорога. Малко не надо было насиловать себя, чтобы захотеть ее. Отложив месть на время. Они больше не говорили о случае в ресторане. И о Хельмуте Ламбрехте тоже.
Музыка грохотала оглушительно, духота была почти нестерпимой.
– Это заведение работает допоздна? – спросил Малко.
– До пяти утра, – прошептала Фуския. – Те, кто сюда приходит, жуют травку, чтобы взбодриться.
Вот почему у большинства людей тут застывший взгляд, как у наркоманов.
Внезапно Малко затошнило от этого бала в тропиках. Он отстранился и взяв Фускию под руку.
– Пошли.
Она покорно последовала за ним. Не говоря ни слова, они пересекли дансинг, растолкали шлюх, сгрудившихся у входа, и оказались в саду. Малко направился прямо к бару.
– Куда вы меня ведете? – забеспокоилась Фуския.
– Увидите.
Они прошли через сад, потом мимо бара. Малко все так же крепко держал Фускию за руку.
Холл гостиницы был пуст, только одинокий шпик сладко дремал в кресле. Забирая свой ключ, Малко удостоверился, что ключ Хельмута Ламбрехта на месте. Фуския ждала в стороне. Когда Малко подошел к ней, женщина неуверенно проговорила:
– Я должна с вами проститься...
Он взял ее под руку, увлекая к лифту.
– Да нет же, – игриво сказал он. – Поскольку Хельмут Ламбрехт еще не вернулся, мы подождем его в моем номере...
В больших карих глазах Фускии промелькнул панический страх. Она попробовала освободиться, но Малко держал ее крепко.
– Я не могу подняться с вами, – в отчаянии прошептала она. – Это запрещено. Милиция...
Большой портрет Сиада Барре с усами и в мундире, висевший над лифтами, казалось, с иронией наблюдал за ними. Одна кабина была открыта. Малко не слишком нежно подтолкнул туда Фускию. Оттолкнувшись от стенки лифта, она попыталась выйти.
– Оставьте меня...
Двери закрылись, и Малко нажал на кнопку пятого этажа. Отпустив ее, он обхватил Фускию за бедра, грубо прижал к стенке и впился в ее рот поцелуем. Сначала губы Фускии оставались сжатыми, потом приоткрылись, язык обвился вокруг языка Малко, поясница заколыхалась в ритме, не оставлявшем никаких сомнений насчет того, какие чувства она испытывает или делает вид, что испытывает. Она втянула живот, дыхание стало частым, прерывистым.
К аромату ее духов прибавился специфический пряный запах.
Лифт остановился, слегка вздрогнув, и дверь открылась.
Фуския резко оттолкнула Малко, снова порываясь выйти, хотя, судя по всему, была вполне готова пожертвовать своим целомудрием. В полумраке коридора просматривался силуэт одной из дежурных по этажу, которые сидели там день и ночь. Больше для того, чтобы шпионить, чем для обслуживания гостей.
– Выйдем, – с придыханием шепнула Фуския.
Но у Малко было другое мнение на этот счет. Увидев его лицо, Фуския коротко вскрикнула. Она вдруг испугалась.
– В чем дело? – нервно пробормотала она. – Дайте мне выйти.
Малко молча, с непроницаемым выражением грубо развернул ее лицом к полированной алюминиевой стенке кабины, придерживая правой рукой за затылок, задрал сзади синий шелк, зацепил подол платья за золотой пояс, оголив ягодицы, похожие на две огромные коричневые маслины, и длинные точеные ноги.
Фуския дернулась, пытаясь повернуться, но Малко держал ее крепко. Левой рукой он освободился от брюк. Мимолетно подумал: «У женщины только один способ вознаградить мужчину». У него тоже был только один способ наказать ее.
Когда его член коснулся бархатистой кожи на пояснице, Фуския стала яростно сопротивляться. Браслеты звонко застучали по металлической стене, словно аккомпанируя ее умоляющему:
– Нет! Нет...
Малко чуть не пожалел ее, но в памяти вновь мелькнуло тусклое лезвие, направленное ему в живот. Тогда одним рывком, всем телом, упершись на долю секунды в закрытый сфинктер, он совершил то, о чем, вероятно, мечтали все любовники этой женщины. Его проникновение сопровождалось пронзительным воплем.
Малко увидел как во сне капли пота, выступившие на затылке Фускии, там, где его не скрывали густые волосы. Мулатка попыталась вырваться, но это движение позволило ему еще глубже войти в нее. Она забилась, застонала, задыхаясь.
Малко вышел из нее, от возбуждения кровь стучала у него в висках. Все это время дверь лифта оставалась открытой. Он уже не помнил себя. И желание отомстить теперь было не главным.
Он снова грубо вошел в мулатку тем же способом. Он ожидал нового вопля, но на этот раз не ощутил никакого сопротивления. Все тело Фускии вдруг обмякло, поясница снова обрела гибкость, пышные ягодицы прижались к его бедрам, повторяя их изгибы. Она внезапно застонала, расслабившись от удовольствия, теперь он без труда двигался в ней взад и вперед. Она подалась назад, согнув колени, упершись лицом и ладонями в алюминиевую стенку. Малко увидел ее неузнаваемый профиль с открытым ртом и трепещущими ноздрями. Казалось, теперь Фуския наслаждалась каждой секундой этого грубого изнасилования.
Во всяком случае, явно не в первый раз ее насиловали таким способом. Лифт вздрагивал от мощных ударов «клыка» Малко. Фуския дышала все более прерывисто, задыхаясь. Бессвязные слова вылетали из ее уст, сначала по-сомалийски, потом по-итальянски. Вдруг она хрипло, почти бессвязно пробормотала:
– Теперь я хочу кончить, потрись спереди...
Малко, обезумев от страсти, повиновался. Она была вся, как жидко расплавленный металл. Внезапно он кончил, и это вызвало ответный оргазм. Она оставалась некоторое время в той же позе, все еще продолжая вздрагивать и вцепившись ногтями в алюминиевую стенку. Малко чувствовал опустошение в мозгу и во всем теле. Вдруг они услышали легкий толчок, и двери закрылись. Лифт вызвали на первый этаж.