Когда Баскен вышел из зеленой виллы, «узи» висел у него на плече под курткой, а вынутые обоймы были спрятаны под свитером. Он дошел пешком до улицы Косте Главинича, собираясь поймать такси.
Идти пришлось долго, прежде чем нашлась машина. Баскен показал водителю клочок бумаги с нацарапанным адресом Милены Братич. Номер дома разобрать было невозможно, поэтому такси проехало всю улицу от начала до конца и остановилось. Баскен узнал местность, вышел и пешком направился к дому номер 33. Он не обратил внимания на припаркованный напротив, капотом к тротуару, фургон.
В тот момент, когда он проходил мимо, задняя дверца резко распахнулась. Баскен не успел ничего сделать. Внутри машины он заметил вооруженного человека.
Он судорожно пытался добраться до своего автомата, но ему не хватило времени. Раздалось два негромких выстрела: стреляли с глушителем. Баскен почувствовал, что правая нога его подогнулась, и свалился навзничь в сливной желоб между двух автомобилей.
Тот, кто стрелял, спрыгнул на землю, сидевший за рулем тоже вышел.
Не обращая внимания на страшную боль в ноге, Баскен пытался достать оружие, но нападавшие быстро втащили его внутрь фургона. От удара прикладом он потерял сознание и даже не почувствовал, как фургон тронулся.
Ни одни из редких прохожих ничего не заметил.
* * *
Элько Кризантем собирался последовать за Миленой и Малко, но тот сказал ему:
— Оставайтесь здесь, Элько. Если за домом следят, нужно, чтобы они думали, что вы остались охранять Арама Эриваняна. Иначе вся наша мистификация пойдет прахом.
Они вышли. Ничего подозрительного не заметили, сколько ни искали. Дул ледяной ветер, и редкие прохожие, закутанные до глаз, спешили по домам. В «заставе-128» Милены было не теплей, чем в холодильнике...
Югославка повернула ключ зажигания. Раздался слабый писк, мотор несколько раз крутанулся и остановился. Она делала попытку за попыткой, ругаясь по-сербски, яростно нажимая на педаль акселератора, но все напрасно.
— Бесполезно! — сказал Малко. — Мороз... Я возьму такси и двину немедленно к Эриваняну, а вы приезжайте, как только приведете в рабочее состояние машину.
В конце улицы они расстались. Малко быстрой походкой направился к центру. На тихих улицах такси не было. Вызвать его по телефону в Белграде невозможно.
Что же все-таки случилось с Баскеном?
* * *
Придя в себя, Баскен Гарбадян никак не мог понять, где он находится. В тот момент, когда его ударили по голове, мир перестал для него существовать. Потом он смутно помнил, как его вытаскивали из фургона. Пришел в себя он от боли. В правой ноге дергало, ритмично пульсировала дикая боль. Его вырвало, и тут же кто-то ударил Баскена ногой.
— Мы прикончим тебя, скотина!
Говорили по-армянски.
Слова с трудом проникали в затуманенный рассудок. Он заставил себя открыть левый глаз, потому что правый был склеен залившей его кровью и, как сквозь туман, различил лицо человека. Парень его возраста, с холодным взглядом, почти сросшимися у переносицы бровями, большим ртом и небритым подбородком. С большим пистолетом в руке. Это он стрелял.
Баскен закрыл глаз. Он не сомневался, что ничего хорошего его не ждет. Если кто-то попадал в Ливане в руки противника, живым уже, как правило, не возвращался. Разве что ты представляешь какую-то ценность и тебя можно на кого-нибудь обменять. Здесь был другой случай. Боль, к счастью, не давала Баскену зайти достаточно далеко в своих рассуждениях...
Он чувствовал, что его раздевают и привязывают к трубе центрального отопления. Он завопил, когда пришлось сдвинуть раненую ногу, и постарался обрести равновесие, опираясь на одну левую. Он страдал так, что рад был бы умереть немедленно. Баскен мысленно принялся молить Господа об этой последней милости. Веревки, которыми он был привязан, подтянули. Потом кто-то вцепился в его курчавую шевелюру, отбросил ему голову назад и тихо позвал по имени. Причем имя назвали настоящее, не подпольную кличку, которую он носил в организации.
— Иосиф, ты узнаешь нас? Я знал тебя с малых лет. Когда ты еще бегал босиком. Ты звал меня Георгием, помнишь?
Он смутно помнил. Это был сын армянина, державшего книжную лавку. В Ливане все друг друга знают, что не мешает им убивать друг друга. Он издал рычание, которое могло означать все что угодно. Тихий голос продолжал:
— Иосиф, ты ранен не очень тяжело. Хоть тебе и очень больно. Ты молод и крепок и запросто выживешь. Нужно только отвезти тебя в хорошую больницу. Не пройдет и нескольких недель, как ты встанешь на ноги и сможешь вернуться в Бейрут. Или остаться с нами, если захочешь. Ты слышишь меня, Иосиф?
— Да, — едва слышно произнес юноша.
Он боялся, что собеседник его разозлится, если он не будет отвечать. Тому, похоже, понравилась заинтересованная реакция Баскена.
— Ладно, — сказал он. — Вижу, ты хороший мальчик. Скажи нам только, где находится Арам Эриванян. Мне нужно с ним поговорить.
Все тот же спокойный, почти дружеский тон. Никаких угроз. Просто беседа. Между двумя старыми друзьями. Иосиф понял, что подошел к концу своего жизненного пути. Он был молод, но твердо знал, что есть вещи недопустимые. Арама Эриваняна ему поручил его благодетель, один богатейший армянин. Он всегда помогал семье Иосифа и будет помогать, когда Иосифа не станет. Баскен чувствовал священный долг перед этим человеком.
— У югославки, — сказал он.
Где ты был сегодня утром?
Баскен молчал, судорожно ища ответ. Его молчание показалось Георгию подозрительным.
— Ты говоришь мне неправду. Он не у югославки.
— Да нет, он там. А я выходил прогуляться.
Голос собеседника становился настойчивей.
— Иосиф, у нас мало времени. Отвечай.
Иосифу все не удавалось ничего придумать. Георгий щелкнул языком и разочарованно произнес:
— Ты дурак, Иосиф. Все равно тебе придется все сказать, только будет очень плохо. А я не люблю мучить таких хороших мальчиков. Но ты сам захотел...
Он опустился на корточки и со всего размаху ударил рукоятью пистолета по больной ноге.
Баскен Гарбадян заорал так, что думал, лопнут голосовые связки. Волны боли поднимались к голове, сотрясая все тело, как от удара электрическим током, и вызывая неудержимую тошноту. Он корчился в своих путах, вопил, не в силах взглянуть на раненую ногу. Как в детстве в кресле у зубного врача. Георгий поднял голову. Он был разочарован.
— Иосиф, мне придется переломать тебе все твои тонкие косточки. Тебе будет очень больно и ты больше никогда не сможешь ходить. Жаль становиться калекой в твоем возрасте. Ты еще можешь передумать.
Баскен-Иосиф сжал челюсти, безуспешно пытаясь забыть боль. Он не должен заговорить. Ни в коем случае.
Он увидел замах, понял, что его сейчас еще раз ударят, но все равно не смог удержать нечеловеческого вопля. Рукоять пистолета выбила кусок белой, словно перламутровой, кости, и он, окровавленный, отлетел в сторону. Поскольку жертва не выражала желания заговорить, палач стал молотить изувеченную ногу, как сумасшедший. Он словно добивал какое-то вредное животное. Летели осколки кости, другие вбивались намертво в живую ткань. Как в лавке у мясника. Удар за ударом большая берцовая кость была окончательно выбита и теперь торчала, образуя с остатком ноги страшный треугольник.
Баскен то терял сознание, то вопил, приходя в себя. Георгий вытер вспотевший лоб. Он никак не думал, что малыш окажется таким стойким. А время уходило... Вид изувеченной ноги вызывал тошноту. Тогда он снова взял пистолет за рукоять и, недолго думая, выстрелил Баскену в левое колено.
* * *
Несмотря на холод, Малко был весь в ноту. Ему пришлось пробежать бегом по меньшей мере километра два в поисках такси. Нигде ни одного. Ни на стоянках, ни на ходу. С тех пор, как он оставил Милену, прошло уже двадцать минут.
Задыхаясь, он вылетел на площадь Республики. Большой зеленый автобус, идущий в нужном ему направлении, закрывал двери. Он вскочил внутрь. Вонь жуткая. Словно стоишь в луковом поле со связкой чеснока. Сознание можно потерять... Но сейчас не время деликатничать. Автобус тронулся, увозя Малко в сторону Кнеже Милоша.
Через триста метров он остановился, зашипев гидравлическими тормозами. Пассажиры начали выходить невыносимо медленно. Малко едва сдерживался, чтобы не закричать на них. И как раз в тот момент, когда он был зажат утренним наплывом рабочих, мимо проехало такси.
Свободное.
Автобус снова тронулся. Малко подсчитал, что в лучшем случае ему добираться еще минут двадцать. Вечность.
* * *
Георгий смотрел на залитое потом лицо Иосифа, на прилипшие ко лбу волосы, запавшие от невыносимой боли глаза... Незакрывающийся рот, издающий стоны.
— Иосиф, — сказал он, — мне жаль тебя.
Удар рукоятки точно попал в колено, туда же, куда и пуля.
Баскен-Иосиф, думавший, что больнее уже не бывает, скорчился и рванулся так, что берцовая кость, выступившая наружу, переломилась наконец пополам. Вопли бьющегося в агонии зверя затихали, отражаясь от стен. Все тело его дрожало, словно в пляске Святого Витта.
— Иосиф, — мягко проговорил Георгий, — ты должен сказать мне все, что знаешь... Иначе мне снова придется причинять тебе боль.
Отложив пистолет, он взялся за левую щиколотку раненого и медленно начал выворачивать ногу с изувеченным коленом. И тут Иосиф не выдержал. Он сквозь хрипы вымолвил несколько слов, икнул и потерял сознание. В равной степени от боли и от стыда.
Георгий поднялся, уверенный, что услышал правду.
Вынул из-за голенища нож, приставил его к грудной клетке Иосифа-Баскена и нажал. Лезвие вошло словно в масло. Молодой человек дернулся, когда нож перерезал ему аорту, вызвав обильное кровотечение.
А палач тут же удалился. У него было совсем немного времени, Акоп Акопян не простит ему второй промах подряд. Их бригада действовала по его личному приказу, несмотря на смерть одного из товарищей и возможную слежку со стороны югославской милиции.
Спустя сутки они снова начали наблюдать за домом Милены, и как раз вовремя — тут и попался Баскен.
* * *
Малко пробежал уже километр. Автобус высадил его возле бульвара Путника, к югу от большого моста Газела. Ему пришлось пересечь замерзшую реку, чтобы выйти наконец на улицу Косте Главинича.
Он был уже на месте и чуть замедлил бег, оглядывая спокойную пустынную дорогу. Вокруг никого, ни одной подозрительной машины. Дети играли в мяч. В этом квартале, где жили пенсионеры и художники, движения почти не было. Многие дома на зиму заперты. Он толкнул садовую калитку и прошел между елей. Сердце у него колотилось, и не только от бега. Что он здесь найдет?
Он подумал, что слепой армянин, наверное, вслушивается в каждый звук и потому лучше не скрываться, чтобы не волновать его понапрасну. Звонка тут не было, потому он несколько раз стукнул в застекленную дверь и подождал.
Приблизив губы к двери, он тихо позвал:
— Господин Эриванян. Это Малко Линге. Откройте.
Ответа по-прежнему не было. Не стоять же ему здесь всю жизнь... Он повернул ручку и попробовал войти. Дверь оказалась запертой на ключ. Он нагнулся, стараясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь замочную скважину. В тот же миг глухой выстрел заставил его вздрогнуть, и стеклянная часть двери обрушилась, осыпав его осколками! Инстинктивно он отскочил в сторону. И хорошо сделал: вторая пуля выбила нижнюю часть двери, ударив как раз туда, где он стоял секундой раньше. Оба раза стреляли изнутри. Прижавшись к стене, он достал пистолет и позвал:
— Господин Эриванян!
Тишина. Малко спрыгнул с крыльца и обошел дом садом. С обратной стороны к нему была сделана пристройка. Он взобрался на нее и подтянулся к окну второго этажа: на первом все окна были закрыты ставнями. Выбив ударом рукоятки стекло, он прыгнул внутрь. Комната была пустой, пыльной, на полу валялись чемоданы и снятые со стен картины. Должно быть, слепой не рискнул подняться на второй этаж. Малко открыл дверь. Перед ним была галерея, проходившая над большим залом первого этажа и заканчивавшаяся лестницей.
Он прислушался и различил легкое шуршание. Кто-то передвигался. Но кто — Арам Эриванян или другой?
Очень осторожно Малко высунулся из-за деревянной балюстрады. Большая часть первого этажа оказалась в его поле зрения.
Арам Эриванян стоял посреди зала, повернувшись в сторону лестницы. В левой руке он держал кольт, из которого дважды стрелял в Малко. Вдруг он резко дернулся, словно «увидел» противника. Хоть Малко и был уверен, что этого не может быть, все же инстинктивно отшатнулся. В тот же миг голова с черными очками, прикрывавшими незрячие глаза, повернулась к нему, и Арам Эриванян поднял руку.
Грянул выстрел. Пуля врезалась в стену самое большее в пятидесяти сантиметрах от Малко, посыпалась штукатурка.
Ей-богу, поверишь, что у него радар. Малко прислонился спиной к стене и смотрел на слепого. Тот слегка покачивался. Невозможно было продолжать эту смертельную игру в кошки-мышки. Укрывшись за выступом, Малко крикнул по-английски:
— Арам Эриванян! Это Малко Линге! Вы же узнаете мой голос. Исчез ваш друг Баскен. Вы в опасности. Позвольте мне увести вас отсюда.
Армянин неожиданно сунул за пояс кольт, достал из кармана гранату и потряс ею. Он глухо закричал:
— Я вам не верю! Уходите! Уходите! Иначе я взорву эту гранату.
Приступ кашля заставил его согнуться пополам. Малко понимал, что он вполне может привести свою угрозу в исполнение. Придерживая гранату тыльной стороной единственной руки, Эриванян вытер лоб. Потом рука его упала вдоль тела. Малко хорошо было заметно, как она дрожит. Арам Эриванян продолжал стоять. Лихорадка не мешала ему быть чрезвычайно опасным. Малко припомнил предупреждение Милены Братич: у него синдром преследования, ему кажется, что даже Малко хочет его погубить. Он в бреду. Малко все думал, как бы неожиданно подобраться к нему, но в голову ничего не приходило. Прислонившись к стене, Арам Эриванян контролировал одновременно дверь и лестницу. Шестое чувство заменяло ему потерянное зрение, и он был почти так же опасен, как зрячий.
Загнанный на галерею Малко обдумывал уже, не лучше ли дождаться Милену. Он снова крикнул:
— Господин Эриванян! Вы должны мне верить!
Не отвечая, слепой выразительно потряс гранатой. Снова приступ кашля. Потом тишина. Пока Малко не услышал, что на улице остановилась машина. Только бы не поторопившаяся на выстрелы милиция...
Скрипнула калитка. Арам Эриванян повернулся к двери.
Кто-то пытался открыть ее. Малко надеялся услышать голос Милены, но подъехавший орудовал молча.