8 мая, офис президента Франции, Париж.

Президент Мишо отложил в сторону документы, отклонился на спинку кресла и начал массировать виски. Он размышлял. Его люди хорошо поработали. Не зная сути вопроса, они собрали для него всю информацию, которая требовалась. Ну а анализ и заключение он с легкостью мог сделать и сам. Но именно это и заставило его сомневаться. Не может все быть так просто. Или все же может?

Был лишь один человек, которому президент мог рассказать о своем открытии, и тот внушил бы ему уверенность. Граф.

Президент снял трубку и набрал ноль. На том конце провода ответил секретарь.

— Обеспечьте мне свободную линию по личному вопросу. И, пожалуйста, не пользуйтесь официальными линиями, — приказал президент и положил трубку.

Конечно, он с легкостью мог бы воспользоваться и своим телефоном, выбрав свободную от прослушивания линию, но все эти разговоры протоколировались. Через пару мгновений раздался телефонный звонок.

— Линия свободна, господин президент.

В трубке раздался легкий щелчок и гудок. Президент набрал швейцарский номер. Когда на другом конце сняли трубку, он представился.

— Это Эммануил. Я хотел бы поговорить с графом.

Обычно он никогда не представлялся по имени, но сейчас таким образом он хотел подчеркнуть свое доверие. Не прошло и нескольких минут, как в трубке раздался звонкий голос пожилого человека.

— Алло!

— Месье граф, это Эммануил Мишо. Прошу прощения, что так неожиданно звоню вам.

— Месье президент, это такая честь для меня! Что я могу для вас сделать?

— После нашего последнего разговора я навел кое-какие справки и сделал весьма интересные выводы. Я хотел бы поделиться ими с вами.

— Это очень мило с вашей стороны. Я надеюсь, вы не ждете от меня профессионального заключения.

— Ну, может быть, вы могли бы как-то спонтанно выразить ваше мнение по этому поводу. И, возможно, подсказать, куда мне двигаться дальше.

— Ваше доверие делает мне честь, и, честно говоря, мне не терпится узнать о ваших выводах. Правда, не могу вам обещать, что выскажу что-либо конструктивное на этот счет.

— Дело вот в чем. Помните, я говорил вам о хороших отношениях с промышленниками и о том, что некоторые предприниматели как-то отдалились от меня.

— Да.

— После нашего разговора мое чувство лишь усилилось, и теперь я почти уверен, что это не случайность. Потому что их отстранение было слишком странным и внезапным. Но это и не тайный сговор с целью слияния или чего-то в этом роле — об этом мы бы сразу узнали. Я пришел к выводу, что на самом высоком уровне были приняты осознанные и внезапные решения. Людьми с безграничным влиянием.

— Вы имеете в виду предпринимателей?

— Не исключено. Но не стоит недооценивать и влиятельных акционеров, наблюдательные советы или кого-то из этой области.

— Понимаю.

— Я приказал проверить менеджеров высшего звена, денежные потоки и активы соответствующих фирм и концернов. И затем проанализировал эти сведения. Так вот, я выявил, что между ними существует связь.

— Кто бы мог подумать! — голос графа звучал наигранно удивленно.

— Но это не бросается в глаза с первого взгляда. Например, два банка принадлежат «Miralbi», основным конкурентом которой является британская группа компаний «Halifax». А наблюдательный совет в большей или меньшей степени контролирует не кто иной, как Ив Ларош, отец Жана-Батиста. Знаете, кто это?

— Вы говорите про Жана-Батиста Лароша, вашего соперника из Партии Национального Фронта?

— Именно. И тут же я выясняю, что его брат является управляющим энергетической компании, которая отвернулась от меня. У него на руках пятьдесят одни процент акций. А как вы думаете, кому принадлежат остальные сорок девять?

— Не терпится узнать.

— Они принадлежат группе компаний «Ferrofranc».

— И именно с ними у вас проблемы.

— Да, — президент полистал документы, лежащие на его столе, — и так далее. Я просто не хочу загружать вас подробностями. Как бы то ни было, получается, что семья Ларош настолько сильна в бизнесе, что может влиять на многие компании.

— Занимательно! То же самое относится и к другим фирмам, о которых вы рассказывали?

— Да. «TVF-Media» и «Teledigit International» относятся к одному медиа-концерну, во главе которого находится дядя Жана-Батиста.

— И к какому выводу вы пришли?

— Ну, для меня совершенно неудивительно, что Жан-Батист Ларош вместе со своей партией хотел бы победить на следующих выборах. Но меня волнует, что у него слишком много власти, особенно, если он подключит к политической борьбе родственников.

— Вы полагаете, что один человек может подвигнуть и промышленные концерны, и банки на такой решительный шаг? Похоже, они даже готовы рискнуть и отказаться от государственных займов и прочих льгот…

— …но в случае выигрыша получить взамен президента Франции — члена их собственной семьи.

— При всем уважении, господин президент… Вы позволите мне выразить свое мнение?

— Ну конечно, именно поэтому я и позвонил вам. Что вы думаете?

— Я не француз и не так близко знаком с государственным устройством вашей страны. Но мне кажется маловероятным, что одни президентский пост стоит таких жертв.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, добавив немного фантазии, то, что вы описали, можно определить как давно готовящийся путч. И если он пройдет успешно, то старые предприятия и объединения впадут в немилость, а на их место придут новые, жаждущие государственной поддержки.

— Вам кажется маловероятным, что промышленные гиганты пойдут на конфронтацию с правительством, чтобы получить призрачный шанс возместить убытки в будущем?

— Да.

— Может быть, вы и правы… — минуту президент колебался, а потом решительно ударил по столу. — Но факт остается фактом. Мне это напоминает мафиозную группировку!

— Если вы действительно попали в такую щекотливую ситуацию, господин президент, то, думаю, будет нелишним еще раз проверить свои предположения.

Президент повернулся к окну.

— Как это?

— Если ваши предположения верны, то семья Ларош должна чувствовать себя очень уверенно.

— По-видимому, да.

— И чем это может быть вызвано?

— Может быть, есть какие-то обстоятельства, о которых мы пока не знаем, но которые сулят семье Ларош успех на следующих выборах.

— Хорошо… А теперь проверьте себя. Представьте, что вы избиратель. Вы бы выбрали Жана-Батиста Лароша и его партию? Или скажем по-другому: вы чувствуете, что именно этот мужчина способен выиграть выборы?

— Нет, ни в коем случае. Он не выглядит достаточно компетентным. Он не харизматичен, а заносчив и эгоцентричен.

— Тогда позвольте узнать, что же вселяет в него такую уверенность? Может быть, это просто уверенность в собственных силах? А почему бы вам не встретиться с ним? Если он действительно настолько самоуверен, то, возможно, при личной беседе вам удастся что-нибудь разузнать.

— Хотите сказать, что мне следует встретиться с ним?

— Конечно.

— Но это смешно! Этот человек избегает даже того, чтобы произносить на людях мое имя. Он никогда не согласится на встречу.

— Может быть, вы напали на ложный след, — ответил граф, — а может быть, и нет.

Президент замолчал на минуту.

— Вы правы. Попытаться стоит… Месье граф, позвольте сердечно поблагодарить вас.

— Не стоит благодарности. Я всего лишь слушал вас.

— Как бы то ни было, мне было очень приятно поговорить с вами, и я благодарю вас.

— Взаимно, господин президент.

8 мая, отель «Казино Рояль», Канн.

— Жаль, что Штефани не захотела поехать с нами.

— Патрик, вы меня удивляете. Еще вчера вы назвали ее занудой, а сегодня уже скучаете по ней, — Питер засмеялся. — Или вы хотите, чтобы она стала свидетелем того, как вы с легкостью поднимете на смех целый зал мистиков в присущей вам манере?

— Хочу еще больше удивить вас: ни о чем подобном я даже не думал.

— Вы уж меня простите, но я с трудом представляю, как вы будете держать себя в руках посреди этого сборища.

— Позвольте напомнить, что в соборе Парижской Богоматери именно вы потеряли самообладание.

— Ну, тут вы правы, — Питер снова ухмыльнулся. — Вы считаете это недобрым знаком? Может быть, я символизирую Иуду в истории мистики, которой сам занимался столько лет? В таком случае вы превратитесь из Савла в Павла, непоколебимого основателя нового религиозного течения.

Патрик засмеялся:

— Ой, вряд ли!

— Что ж, остается одно: значит, вы просто не можете выбросить из головы госпожу Крюгер!

— Меня интересуют исключительно ее интеллектуальные способности, уважаемый профессор.

— Тем не менее она кажется вам чертовски привлекательной.

— Да, и это свидетельствует лишь о моем хорошем вкусе. Но удивительно то, что и вы, Питер, заметили ее обаяние, — пошутил Патрик.

— Пусть я и старше вас, но это совсем не значит, что я слеп, — парировал Питер. — В отличие от вас, я, серьезный ученый, могу держать свои эмоции под контролем.

— Да, — Патрик улыбнулся, — так и есть.

По указателям они дошли до фойе и оказались в помещении, которое, очевидно, служило для всевозможных конференций. На входе стоял мужчина, одетый в форму и проверял у гостей документы.

— Ваше приглашение, пожалуйста, — потребовал служащий, когда они поравнялись с ним.

Патрик протянул ему записку с информацией о симпозиуме.

— Мне очень жаль, но этого недостаточно. Нужно письменное приглашение. У вас есть с собой письмо?

— Это все, что у нас есть, — пояснил Патрик. — Мы совсем недавно узнали об этом симпозиуме.

Кажется, мужчину это ничуть не удивило. Он перевел взгляд на листок, лежащий перед ним.

— Сейчас проверим. Как вас зовут?

— Месье, я же сказал вам, что мы только сегодня узнали об этом мероприятии…

— Так, ваши имена, пожалуйста.

Питер подошел к нему ближе.

— Я — профессор Питер Лавелл, ученый и автор научных трудов. В настоящее время я читаю лекции в нескольких вузах на тему мистицизма. Я наверняка знаком организаторам, вряд ли они будут против моего присутствия.

Мужчина слушал его вполуха.

— Без приглашения я не… Да, я вижу профессор Лавелл и месье Невро?

Он посмотрел на них.

— Да.

— Вы действительно есть в списке приглашенных, — он отошел в сторону и указал рукой на дверь, — добро пожаловать на «Обмен»!

Войдя, Питер нахмурился, но, прежде чем он успел что-то сказать, молодая женщина сунула им в руки подобие программки.

— Добро пожаловать, братья. Желаю нам полезного времяпрепровождения, — сказала она и поспешила к другим гостям.

— Нас внесли в список гостей?! — Патрик удивленно посмотрел по сторонам. — Кажется, у нас появился покровитель. Даже могу предположить, кто это…

— Да уж, я тоже, — ответил Питер и ткнул пальцем в программку: — Через полчаса начнется открытая дискуссия, в числе прочих там будет принимать участие Клер Рене Колладон.

— Может, она и здесь постарается пропихнуть свою историю о Ноевом Ковчеге?

— Кстати, здесь нет ни слова о «Братстве истинных наследников креста и розы». Вместо этого напротив ее имени стоит «Великий магистр ордена РК»…

Питер замолчал на секунду, а потом схватился за голову:

— Постой, не может этого быть! Ну я и осел! Почему это раньше не пришло мне в голову?

— Что?

— Я понял, откуда я знаю ту фразу из пещеры!

— Какую фразу?

— Arcana publicata vilescunt… Ну, вспоминаете? «Раскрытые тайны теряют в цене, а оскверненное — всякую привлекательность».

— Э… Да, может быть. Вы знаете эту цитату?

— Да, я только что вспомнил, что знаю ее, но пока не помню, в каком контексте она звучала.

Быстрым шагом он пошел вперед, пристально всматриваясь в лица присутствующих.

— Это же так очевидно! Пойдемте же, нам нужно найти Рене!

— А вы не хотите просветить и меня? — спросил Патрик, смиренно следуя за профессором и доставая на ходу очередную сигарету из помятой пачки.

— Вот она! — воскликнул Питер и остановился в дверях.

В комнате люди общались между собой маленькими группками. Как только оба исследователя вошли, одна из групп незаметно растворилась и только Рене Колладон осталась на месте и даже махнула им рукой.

— Месье, я рада, что вы приняли мое приглашение, особенно вы, господин профессор. Честно говоря, я не надеялась увидеть вас вновь.

— Ну, раз уж мы здесь, — ответил Питер, — пусть вас не смущает, что мы будем выступать в другой роли.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Когда мы встречались с вами в Париже, у нас было намного больше вопросов, чем у вас. Но сейчас обстоятельства изменились, и у нас нет сомнений в том, что теперь мы можем поменяться ролями.

— Месье Лавелл, у меня такое ощущение, что сейчас мы находимся с вами на восточном базаре и торгуемся, — она улыбнулась. — Если вам от меня ничего не нужно, зачем же вы подошли ко мне?

— У меня есть кое-что, что вам наверняка захочется иметь. И мне интересно, что вы сможете нам за это предложить.

Рене Колладон рассмеялась.

— Что же такое есть у вас, что я непременно захочу?

— Я знаю, где находится пристанище Святого Духа.

Патрик удивленно смотрел на собеседницу, но та осталась непоколебимой.

— О чем вы говорите! — произнесла она в конце концов без всяких эмоций. — Не смешите меня!

По излишней сдержанности в ее голосе стало понятно, что она уже не чувствует себя уверенно.

— Пожалуй, я расскажу вам одну историю, — начал Питер, — а потом вы скажете мне, кто из нас кого смешит.

— Даже не пытайтесь шутить со мной, — пригрозила она, прищурив глаза.

— В середине пятнадцатого века, — продолжил Питер, — в этих местах жил мужчина, происходивший из знатного тевтонского рода. С пяти лет его начали обучать всем гуманитарным наукам, а уже в пятнадцать он отправился в Священную землю. Будучи в Дамаске, он услышал про тайное общество мудрых людей. Он сразу же отправился на их поиски, которые привели его в Дамкар. Там его уже ждали, и он стал обучаться тайным магическим искусствам. Так прошло несколько лет.

Все время, пока Питер говорил, Рене смотрела на него с каменным выражением на лице.

— После окончания учебы он пересек весь Египет и, прибыв в Фез, присягнул на верность духам природы. Затем молодой человек поехал домой, побывав сначала в Испании, а потом и в Германии. Несколько лет он был приверженцем отшельничества, а потом решился передать другим все свои накопленные знания и посвятить себя добру. Он добрался до пристанища Святого Духа, где начал исцелять людей и собирать вокруг себя единомышленников. Впоследствии его ученики разбрелись по всей Европе, чтобы распространять его учение. Мужчину звали Христиан Розенкрейц, на латыни его инициалы CRC.

Рене не проронила ни слова.

— У истории есть продолжение. Пришло время, и этот мужчина умер. Его похоронили в тайном месте. Спустя сто пятьдесят лет это место нашли. Могилой оказалась пещера, освещаемая «магическим светом» и украшенная разного рода магическими символами. Внутри было найдено совсем невредимое тело.

Патрик смотрел на своего коллегу со все возрастающим удивлением, а тот как ни в чем не бывало продолжал:

— В середине семнадцатого века вся эта история стала очень популярной, после того как в свет вышел труд под названием «Fama Fraternitatis». Каждый, кто хотел присоединиться к так называемым последователям Розенкрейца, должен был подтвердить это своими поступками или научными трудами. Даже в наши дни еще существуют тайные общества и ордены, апеллирующие к Розенкрейцу. К их числу относятся и «Истинные наследники креста и розы», разве не так? По внешней атрибутике вы очень похожи на любую масонскую ложу, но в действительности вы считаете себя истинными последователями мистических розенкрейцеров. Даже при выборе вашего псевдонима вы постарались использовать буквосочетание великого основателя, не так ли, Клер Рене Колладон?

Она набрала полную грудь воздуха, но Питер так и не дал ей возможности возразить.

— Вы бы очень хотели узнать, откуда у нас взялся набросок с изображением розы и фразы «Пусть это будет примером для моих учеников», так? Вы полагаете, что мы напали на след Христиана Розенкрейца. Возможно, вы правы. Только представьте: мы обнаружили пещеру, сверху донизу исписанную странными выражениями, зачастую неразборчивыми. В ней есть непонятный мерцающий свет. А на одной из ее стен выбит рисунок в виде розы с латинскими инициалами «C.R.C.» и подписью «Arcana publicata vilescunt…»

— … et gratiam profanata amittunt, — монотонно закончила Рене Колладон, — то есть «не мечи бисер перед свиньями и не устилай путь розами ослам». Это не храм Святого Духа, а могила Христиана Розенкрейца!

Питер замолчал, и еще около минуты никто не отваживался возобновить беседу.

— Если то, что вы говорите, — в конце концов сказала Рене в нерешительности, — правда, то можете себе представить, что это значит?! Точно так же вы можете утверждать, что нашли Изумрудную скрижаль или доску с заповедями Моисея… Нет! Конечно, вы лжете. В противном случае это было бы слишком ужасно.

— Ну, возможно, я просто выдумал все это, — отступил Питер. — Подумаешь, полистать пару книг по истории и энциклопедии по оккультизму, не такое уж это искусство, ведь так? Но я ведь могу говорить правду, а это значит, что я настолько близок к истине, что вам это не снилось даже в самых отчаянных снах. Конечно, мне не следовало бы об этом говорить вам… Наверняка на свете много людей, не меньше вашего заинтересованных в этом открытии. Да чего там говорить, я просто уверен, что есть и те, кто считает розу и крест простым гербом Мартина Лютера.

Рене рассерженно махнула рукой.

— Это Сэмюель рассказал вам? Этот дилетант до сих пор ищет архивы Лютера. Но Лютер родился позже Розенкрейца. Всю свою жизнь он только и мечтал о том, чтобы стать последователем Розенкрейца или хотя бы быть принятым его последователями. Отсюда его герб и известные всем труды. Но за всю свою жизнь ему так и не удалось снискать звания прилежного ученика и мистика. Идеи Сэмюеля просто смешны!

— Надеюсь, мадам, он не слышал вас, — заметил Патрик, — вам же нельзя заниматься здесь миссионерской деятельностью.

— Месье Невро, у меня и в мыслях ничего подобного не было, — она снова обратилась к Питеру: — Что ж, я выслушала вас, но теперь мне нужно подняться на подиум. Поэтому скажите прямо, что вы хотите от меня? Вы же не думаете, что я поверю вам прежде, чем увижу доказательства!

— У меня всего два вопроса к вам. Первый: что вы можете рассказать о необычных огнях в гробнице?

— Об огнях? Собственно, немного. Согласно легенде, гробница освещена «магическим солнцем». Однако большинство учеников полагают, что речь идет не о настоящем свете, а о том, символом чего она является. То есть гробница освещена лишь в переносном смысле.

— Это «магическое солнце», — сказал Питер, достав изображение концентрических кругов, — имеет такой символ?

Рене тут же отрицательно покачала головой, но еще некоторое время смотрела на изображение.

— Нет, нет, «магическое солнце» — это пентаграмма. То, что вы держите в руках, я еще ни разу не видела… но… что это? Это-то еще откуда у вас?

— Я правильно понял вас: вы ни разу прежде не видели этот символ?

— К сожалению, нет. И поверьте мне: учитывая все, что, возможно, уже сейчас поставлено на карту, я ни за что не стала бы скрывать от вас правду. Это и был второй вопрос?

— Да… — немного в растерянности ответил Питер.

— Мне пора идти, — сказала Рене. — Я советую вам зайти в зал и послушать дискуссии. Может, у вас возникнут еще какие-нибудь вопросы. Сразу после выступления я подойду к вам. Вы меня извините?

— Да, пожалуйста.

Как только Рене покинула исследователей, Патрик не выдержал:

— Теперь-то вы расскажете мне, что, черт возьми, все это значило?

— Она у нас на крючке, — ответил Питер, — и расскажет все, о чем мы только попросим.

— Вы что, только что придумали эту историю про Розенкрейца?

— Я не выдумал ее, а просто только что уловил некую взаимосвязь. И, как видите, попал не в бровь, а в глаз, — он рассмеялся.

— В следующий раз, когда вас снова осенит, уж пожалуйста, предупредите меня.

— Конечно. Прошу прощения, все произошло очень неожиданно.

Патрик кивнул.

— Но вы же не полагаете всерьез, что мы наткнулись на могилу Христиана Розенкрейца?

— М-да, наша пещера как нельзя лучше подходит к легенде о Розенкрейце, не так ли?

— И все же, вы думаете, это могила или нет?

— Конечно же, нет! — Питер улыбнулся. — Мы же сами с вами установили, что пещера датируется тринадцатым веком. В то время никаких розенкрейцеров еще и в помине не было, если они вообще когда-нибудь существовали. Но Рене этого ни в коем случае нельзя говорить.

Патрик приподнял брови.

— Вы удивляете меня, Питер!

— Впрочем, все в действительности могло быть именно так: в пятнадцатом веке жил Христиан Розенкрейц, а потом появился Мартин Лютер, который хотел стать его учеником. Возможно, кто-то из них так же, как и мы, открыл эту пещеру и написал на стене: «Пусть это послужит примером моим ученикам».

— Звучит убедительно, — отметил Патрик, — но, к сожалению, мы до сих пор не знаем, как возникла эта пещера.

— Верно. И сейчас эти круги являются единственной нашей зацепкой. Пока мы расшифровали не все надписи, из Рене следует выудить как можно больше информации.

— Думаете, она до сих пор что-то скрывает от нас?

— Конечно! Она живет и работает словно в другом мире, о котором я, несмотря на все мои поиски и исследования, не знаю ровным счетом ничего. Она знает очень много, но слишком умна для того, чтобы выложить нам все сразу.

— Вы позволите мне помочь вам?

Исследователи не успели моргнуть глазом, как из-за угла показался молодой человек. Ему от силы можно было дать тридцать лет. На нем была модная и определенно дорогая тройка, а на лице сняла светская улыбка. Черные короткие волосы при помощи геля были уложены в современную прическу иголочками, в уголках глаз намечались морщинки. Вообще он был очень похож на одного из тех молодых людей, которые снимаются в молодежных сериалах.

— Меня зовут Аш Модей. Прошу меня извинить, если я показался вам дерзким. Просто я невольно услышал обрывок вашего разговора, где вы упомянули другой мир. Поэтому я решил взять на себя смелость и познакомить вас с происходящим здесь.

— Это очень мило, — начал Питер, — месье…

— Зовите меня просто Аш.

— …Аш. Правда, это очень мило с вашей стороны. Но почему вы решили, что мы имели в виду именно этот симпозиум?

— По вам видно, что вы не постоянные гости на подобных мероприятиях. Я прав, не так ли?

— Зависит от того, что вы имеете в виду, — уклонился от ответа Питер.

— Вы не принадлежите к этому кругу, потому что не верите во всякую абракадабру, каббалистическую игру слов или в истинную Тору.

Аш изобразил на лице заговорщическую улыбку и немного наклонился вперед, как тренер сборной по футболу в пятиминутном перерыве.

— Потому что вы не уважаете Вечного жида, графа фон Сан-Германа. Потому что верите в предсказания Нострадамуса ровно столько же, сколько в слезы Черной Мадонны. Вы никогда ничего не слышали о гомункулусе, наверняка не знаете имен ни архангелов, ни предводителей демонических легионов. Могу предположить, что Парацельса вы считаете врачом, а Гуго де Пейна рыцарем. Я прав?

Питер замешкался, но Патрик ответил за двоих:

— Да, черт возьми, вы нравы. А что, вам это мешает?

Аш улыбнулся.

— Да нет, ни в коем случае! На симпозиуме нельзя заниматься миссионерской деятельностью — так повелось с давних пор. У каждого из присутствующих здесь своя правда, и, как показывает практика, собственная правда зачастую основывается на отрицании других истин. Благодаря обоюдному уважению на симпозиуме все равны, — он развел руками, — но вы же понимаете, что каждый считает себя равнее других.

Он снова засмеялся.

— А во что верите вы?

— Я не могу сказать вам этого, да это и не имеет никакого отношения к делу, месье…

— Патрик Невро. А это мой коллега, профессор Питер Лавелл.

Аш немного замешкался.

— Профессор Лавелл. Не тот ли это самый профессор Лавелл?

— Пока еще мне не встретился ни одни однофамилец, — сказал Питер.

— Вы знакомы? — спросил Патрик.

— Нет, не совсем. Но ваши работы произвели в наших кругах неизгладимое впечатление. Некоторые из нас легко отделались, а были и такие, которым это далось куда сложнее.

— Напрашивается вопрос, к какой группе относитесь вы, — сказал Питер.

— Я не таю обид, господин профессор, — ответил Аш с улыбкой на лице, — но, с другой стороны, чего стоит личное мнение, когда в игру вступают такие понятия, как вера или поиски истины?

— Вы хоть намекните, о чем идет речь? — потребовал Патрик, обращаясь к обоим.

— О моих прежних исследованиях, — пояснил Питер, — о моей последней книге и лекциях, которые я читал до недавнего времени. Я многое изучал и встречался с разными людьми…

— И писали, — добавил Аш.

— Из-за этого вам не по себе до сих нор? — спросил напрямую Патрик.

— Ой, да будет с нас старых историй! — Аш махнул рукой. — Вы позволите мне немножко поводить вас здесь, можно даже и инкогнито?

— Почему бы и нет?

— Отлично. Тогда просто следуйте за мной, стараясь не привлекать внимания.

Аш провел исследователей через несколько проходов и коридоров. Пол некоторых из них был покрыт не совсем подходящими, но прочными коврами. В остальных же был обычный деревянный паркет или вообще каменный пол. Помещение, отведенное под симпозиум, имело столько ответвлений и было обставлено мебелью настолько неорганично, что создавалось впечатление, как будто проходишь мимо разных зданий, просто стоящих рядом. И никто никого не замечает. Троица прошла мимо комнат с распахнутыми настежь дверями. Внутри них были выставлены кое-какие экспонаты или велись тихие беседы. Аш указывал путь исследователям и незаметно следил за присутствующими.

— Это мероприятие, «Обмен», проходит очень нерегулярно, приблизительно раз в десять лет, — пояснил он. — Как вы, наверное, догадываетесь или наверняка знаете из собственного опыта, господин профессор, разные школы мистики не очень любят друг друга. Одни причисляют себя к хранителям древнего христианства, другие — к сатанистам и ученикам Алистера Кроули, третьи же хотят возвратить к жизни кельтское мастерство друидов и танцевать обнаженными в лесу в ночь на Белтейн. Насколько мы различаемся, настолько же сильно мы ненавидим друг друга и враждуем между собой. Вы заметили, что самые жестокие и кровопролитные войны ведутся всегда на почве религиозных распрей? Так было во времена крестовых походов, так есть и сейчас в Северной Ирландии или на Ближнем Востоке. Гитлер и Сталин искусственно вызывали в людях религиозное чувство, чтобы посылать свой народ на войну.

Аш как бы случайно задержался у одной из колонн и облокотился на нее.

— Если более детально заняться историей возникновения того или иного течения, то невольно всплывет очень много схожего. Кое-что из этого исследовали вы, профессор Лавелл. Что-то пришло из эпохи Ренессанса, что-то из средневековья. Очень часто корни всех течений уходят в раннее христианское время или даже еще дальше, в прошлое. На поверку оказывается, что исторических загадок и вопросов — ограниченное количество. И все мы, в той или иной степени, занимаемся их изучением. Для этих целей и был создан наш симпозиум. Перед приходом сюда мы смело сбрасываем все наши различия за борт и спокойно обмениваемся информацией — совершенно без задних мыслей и чисто научно. И только по тем самым общим вопросам. Такая идея пришла в голову графу фон Сан-Герману. Именно он организовывал самые первые встречи. Позднее он передал свои полномочия другим представителям и стал появляться здесь все реже. Если я ничего не путаю, то вот уже четвертую встречу его нет на симпозиуме.

— Вероятно, он уже скончался, достигнув своего стапятидесятилетия, — сказал Патрик циничным тоном, — или пока нет?

— Я не уверен, но в последний раз, когда я его видел, ему было уже далеко за сто пятьдесят, — Аш засмеялся. — Но мне, право, неловко долго мучить вас. Вернемся к нашей экскурсии: как вы знаете, этот симпозиум проходит под знаком каббалы. Но это отнюдь не значит, что другие вопросы не могут здесь подниматься.

Аш кивнул в сторону соседней комнаты.

— Видите того господина с сигарой?

На фойе небольшой группы людей выделялся коренастый мужчина, который, несмотря на солидный возраст, обладал прямой осанкой и держался с большим достоинством. Его грудь была увешана орденами и медалями, а сигару он держал с южной невозмутимостью.

— Это Жоао-Фернандес де Соуса, — пояснил Аш приглушенным голосом, — он из Португалии и является великим магистром Ордена Тамплиеров. Он в состоянии назвать всех великих магистров Ордена, начиная с момента его создания в Иерусалиме в 1118 году. Если вы его попросите, то он сможет рассказать и об исторической подоплеке тех лет. А видите ту толстую даму, с которой он беседует? Это Элен Блаватски. Она американка, и никто не знает, как ее зовут на самом деле. Она выдает себя за воскресшую мадам Блаватски, организовавшую в 1875 году Теософическое общество.

Аш продолжил свою экскурсию и проводил исследователей в другую комнату. В ней находились стеклянные витрины, охраняемые двумя вооруженными мужчинами. На полках лежали раскрытые книги и листы пергамента.

— Документы, собранные здесь, прибыли из разных стран и относятся к разным культурам. Они выставлены не для продажи, а для того чтобы провоцировать собравшихся на дискуссии. Вы когда-нибудь видели что-то подобное?

Аш подошел к выставочным образцам.

— Это письма Павла катарам и галатам, а рядом — оспариваемое Евангелие от Иакова. Вот лежат две еще не расшифрованные кумранские рукописи, рядом с ними — пресловутый «Некрономикон» Абдула Алхазреда. Там — оригинальные записи Нострадамуса и зашифрованные документы, найденные в Рене Ле Шато. Ну, а это до сих пор не разгаданная рукопись Войнича.

— Уму непостижимо! — пробормотал Питер, надвинул на нос очки и подошел ближе. — Все это выглядит как настоящее.

— Конечно, это не фальшивка. Согласно нашей традиции, каждый приглашенный обязан привезти что-то с собой на симпозиум, чтобы поделиться с остальными. При этом люди не обращают никакого внимания на трудности и большие расходы, связанные с транспортировкой и охраной. Месье, у меня напрашивается закономерный вопрос. А вы-то как сюда попали?

— Нас внесли в список приглашенных, — не задумываясь ответил Патрик.

— Разумеется, вы были в списке приглашенных. Каждый из здесь присутствующих числится там. Иначе вы не попали бы сюда и до сих пор наивно полагали бы, что тут проходит встреча закрытого общества, занимающегося чтением античной лирики.

— Во всяком случае, приглашения мы не получали.

— Позвольте возразить вам, месье Невро. Без приглашения вы никогда не узнали бы о подобном мероприятии. И мне не терпится узнать, что же вы принесли с собой, чтобы поделиться с другими.

— Кое-что у нас действительно есть, — ответил Питер, нехотя отрываясь от витрин. Он достал рисунок символа, найденного в пещере, — мы ищем вот что.

— Кольцо Монсегюра! — удивленно воскликнул Аш, и на его лице появилось искреннее и почти гневное возбуждение. — Вы напали на след кольца… — Он зажмурился. — Откуда у вас это?

— В настоящий момент это не имеет никакого значения, — сказал Питер. — Нам нужно кое-что узнать об этом рисунке. Мы здесь для того, чтобы найти человека, который мог бы нам помочь.

Аш сделал шаг назад.

— Месье профессор, немедленно уберите это туда, откуда достали! — сказал он сдавленным голосом и с испугом посмотрел на охранников.

Питер невольно подчинился, но глаз с проводника так и не спустил.

— А в чем дело?

— С этим кольцом вы в мгновение ока наживете себе здесь таких врагов, что даже и представить себе сложно! Сейчас вы находитесь на нейтральной территории, но помните, что она заканчивается сразу же за входной дверью. Поэтому вам следует быть предельно осторожными!

— Вы нам скажете, что же тут такого ужасного? — недоумевая, спросил Патрик.

— Вы действительно настолько неопытны или прикидываетесь? Кольцо Монсегюра старше и могущественнее всех нас и всех знаний мира. Никто не говорит о кольце, потому что у каждого есть свой негативный опыт на этот счет. Поэтому, пожалуйста, давайте и мы с вами сменим тему!

— Странно, но Рене Колладон, похоже, в первый раз видела этот символ.

— Вы показали ей его? — Аш закатил глаза. — Тысяча чертей! Почему вы вообще не прибили его на двери церкви?! Профессор, вы же призываете к себе псов Тиндалоса!

— Что, простите? — переспросил Патрик.

— Просто метафора, — пояснил профессор. — Так Лавкрафт называет кровавых псов ада, которые преследуют своих жертв на протяжении нескольких столетий и даже целую вечность, до тех пор пока не настигнут их.

Патрик хотел отпустить колкое и даже богохульное замечание, но что-то остановило его. В этот момент в глазах Аша вспыхнуло вселяющее страх смешение ужаса и безумия. Может, он и был слегка не в себе, но то, что он сказал, было очень серьезно.

— Понимаю, что сейчас я нарушу кодекс невмешательства, — Аша было не остановить, — но кое-что я все же могу рассказать вам. Рене Колладон безобидна и даже наивна. Она еще не так давно в наших кругах, чтобы знать, как распределены карты. В этой игре участвуют персоны посильнее Христиана Розенкрейца. Это такие силы, о которых вы даже и думать не могли. Это совершенно иная лига. Единственное, что я могу вам посоветовать: уберите свои руки от кольца! Если слишком долго смотреть в бездну, то она сама начнет смотреть на вас!

— А что вы посоветуете нам делать сейчас? — не отступал Питер.

— Дайте мне этот рисунок и скажите, где нашли его. Тогда я возьму дело в свои руки. И тогда для вас кошмар закончится.

Питер сделал шаг навстречу Ашу:

— Ни в коем случае! Вот если бы мы получили ответы на пару наших вопросов…

— Я предупреждаю вас, месье профессор! Вы вступаете в спор с «Рукой Велиала». Не стоит недооценивать такую силу!

— «Рукой Велиала»? — переспросил Патрик. — Это что такое?

Глаза Аша вспыхнули.

— Это я! — прошипел он. — Я — рука Велиала, и вы еще пожалеете о своих поисках, это я вам обещаю!

— Я решительно не понимаю, почему вы так реагируете, — подчеркнуто спокойно сказал Питер, — но больше вы от нас ничего не узнаете.

— Хорошо.

Аш неожиданно взял себя в руки и, улыбнувшись, раскланялся.

— Жаль, месье, что все так закончилось. Увы, но мне пора идти. Желаю хорошего вечера.

Он даже не дождался ответа. Быстро развернулся и в спешке покинул комнату.

— Упс, — вырвалось у Патрика, — что это с ним?

— Это Кольцо Монсегюра явно шокировало его. Но что это было, страх или алчность?

— Трусом он мне не показался. И уж если он действительно чего-то испугался, то для этого должны быть весьма веские основания. Честно говоря, меня это немножко нервирует… — Патрик прикурил сигарету. — А если это была алчность…

— Нам только фанатиков не хватает, которые бросаются такими угрозами.

— Признаться, мне тоже стало не по себе. Неужели мы разворошили осиное гнездо?

— Кажется, идея с симпозиумом была не очень удачной… Может, сейчас самое время удалиться по-английски, пока о нашем присутствии не объявили по радио?

— Согласен. Как там говорят: о человеке судят по поступкам? Но сейчас удалиться по-английски — оптимальное решение.

— Столько лет, проведенных в Германии, совсем не отразились на вашем британском характере, — Патрик ухмыльнулся.

— Надеюсь, это был комплимент, — ответил Питер, и они направились к выходу.

8 мая, поместье Морже, Швейцария.

— Ну, Йозеф, что вы об этом думаете? — говоривший мужчина устремил свой взгляд в огромные окна, из которых хорошо было видно Женевское озеро.

Даже при самой благоприятной погоде противоположный берег был едва различим. В этот час на землю уже опустились сумерки, озеро накрыли полосы тумана, и оно стало похоже на широкую реку. На воде еще были видны лебеди и пара лодок. Собеседник тоже посмотрел на озеро. Прежде чем ответить на заданный вопрос, он сделал очередной глоток вина из бокала, похожего на кубок.

— Вы были правы, Штефан, ситуация обостряется. Времени остается совсем немного, а мы до сих пор не знаем, к лучшему ли это.

— Йоханна советует нам положиться на исследователей. У них добрые сердца, и они не подвержены суевериям или жажде власти — тому, что мы, увы, встречали слишком часто. Но в то же время…

Мужчина провел рукой по своей бороде.

— В то же время эти мужчины привлекают чересчур много внимания.

— Может, нам следует более настойчиво помочь им?

— Но, Йозеф, им же нужно учиться самим. А нам нужно заново проверить их способности к познанию.

— На берегу реки стояли два мужчины, желающих переправиться на другой берег. Один из них, понаблюдав некоторое время за рекой, решил: «Течение слишком сильное». Другой же спросил: «Откуда ты это знаешь?». И первый ответил: «Посмотри на крутящиеся камни в русле!» Тогда и собеседник понял это. Неужели сила познания второго мужчины имеет меньшее значение лишь потому, что ему помогли? Нет, совсем нет. Стремление к познанию одинаково, вне зависимости от результата.

— Ты прав, Йозеф. И тем не менее я бы хотел проверить, смогут ли они сами додуматься до этого.

— Вы имеете в виду мудрость, Штефан? Мы уже не раз говорили с вами на эту тему. Это и есть та самая мудрость, которую вы хотите проверить. Эта мудрость рождается в результате самостоятельной комбинации данных и определенного познания. Но без достаточного количества информации это невозможно. Если мы хотим справедливо оценивать исследователей, то нам нужно постоянно создавать необходимые условия.

Мужчина с бородой оторвал свой взгляд от озера и улыбнулся.

— Ты был и по сей день остаешься гуманистом. Но я жду от них большего. В их распоряжении все возможные знания, и в наши дни они более доступны, чем когда-либо. Нужно только проработать их и не ждать, пока ответы принесут на блюдечке с голубой каемочкой.

— Сейчас люди располагают большими знаниями, чем когда-либо. И тем не менее кое-что всегда ускользает в густой туман истории и за завесу забвения и ошибочной интерпретации. Вы должны признать, что с каждым днем становится все труднее знать абсолютно все. Да и истины становятся более разнообразными.

— Истина всегда одна.

— Правда зависит от точки зрения интерпретатора, Штефан.

— Нет, истина тем и примечательна, что является одной-единственной для всех без исключения.

— Одной-единственной? Что же тогда появилось раньше: яйцо или курица? Или лучше: скажите мне, какая религия является истинной?

Пожилой мужчина улыбнулся и покачал головой.

— Йозеф, я еще ни разу не смог противостоять твоей логике, даже если речь шла о банальных фокусах.

— Разве цель не оправдывает средства? Если вы согласитесь со мной, что в наши дни сделать правильные выводы ничуть не легче, чем сто лет назад, то мне незачем стыдиться своей уловки.

— Хорошо. Предположим, это так. Тогда скажи мне: что, по-твоему, нам следует делать?

— Давайте еще немного поможем им. Они уже недалеки от того, чтобы вытянуть все карты. А уж тогда и посмотрим, как они их разыграют. Конечно, на это мы можем пойти, если знаем, чем рискуем. В противном случае нам придется вмешаться, чтобы защитить собственные интересы в будущем.

Пожилой мужчина снова посмотрел на озеро.

— Риск… Возможно, сейчас действительно самое подходящее время.