Я вложил документы обратно в бумажник и посмотрел на часы. Без четверти два. Я прополоскал в ванной оба бокала и протер их полотенцем, чтобы ликвидировать отпечатки пальцев. В сущности, все это не имело значения — горничная в любом случае заменит их чистыми, обернутыми в вощеную бумагу.

После этого принялся за три чемодана, один из которых, открытый, стоял на полке для вещей. Они были из стеклянного волокна, и на них тоже могли остаться следы пальцев. Я тщательно обтер чемоданы полотенцем, а затем стал усердно оглаживать их пальцами и ладонями — особенно вокруг замков и ручек, так, чтобы следы пальцев были нечеткими, как бы размазанными. Таким же образом обработал затем дверные ручки, краны в ванной, поверхность туалетного столика. Бутылку виски я решил захватить с собой, а ту, что была у Чэпмена в чемодане, выбросил еще раньше.

Вытащив из-под матраса спрятанные мною чулки и трусики, я подержал их под струей воды, слегка отжал и на плечиках повесил на торчащий из стены крюк для душевого шланга. Потом задернул занавеску, чтобы они не были на виду.

Наконец, вытащил из-под кровати туфли. Сломанный каблук не отвалился, но шатался.

Выключив свет, я прилег на постель и закурил. Меня начало клонить ко сну, но спать было нельзя и выпить для храбрости — тоже. Я и так теперь пил больше, чем обычно. Прошло около часа. Не включая света, я поднялся, выскользнул через боковую дверь на автоплощадку и отпер багажник «кадиллака». Потом я вернулся в номер, вынес бутылку с виски и туфли. Спотыкаясь, я тяжело навалился на стенку машины, ударился об ограду стоянки и упал наземь. Пролежав молча по меньшей мере минут пять, поднялся, охая и шаркая подошвами. Потом опять налетел на автомобиль, бросил туфлю и бутылку виски в багажник, тихо опустил крышку и нажал на нее, чтобы щелкнул замок. Затем на цыпочках пробрался обратно в номер, закрыл дверь и снова прилеп Я проснулся в десять часов. Одежда моя была совершенно измята. С похмелья меня мутило.

Я обмыл лицо, но не побрился, и когда глянул на себя в зеркало, то увидел, что у меня вид человека, очнувшегося после двухдневной попойки.

Сунув в карман пустой бумажник, я надел очки, шляпу и в последний раз оглядел комнату. Все было в порядке. Не считая трусиков и чулок в ванной, ничто не говорило о том, что в номере была женщина.

Я вышел, предусмотрительно стерев следы своих пальцев на дверной ручке, сел в машину и тронулся с места. :

В дверях офиса стояла хозяйка мотеля. Она улыбнулась мне, а я торжественно поднял шляпу. В начале одиннадцатого я был уже в городе и нашел подходящую стоянку. Портфель, в котором раньше были кассеты, лежал на заднем сиденье. Захватив его, отправился в банк.

Выписав чек на сто семьдесят пять тысяч долларов, я протянул его в окошко. Контролером была девушка. Она прочла сумму, подняла брови и, взглянув на меня, исчезла. Не трудно было догадаться, что ей не каждый день приходилось оформлять такие суммы, да еще для неопрятных и, растрепанных типов, которые явно спят в верхней одежде и не бреются по два-три дня. Что ж, я и ожидал, что вызову здесь некоторое замешательство. Вставив в мундштук сигарету, я закурил.

Появился Дэйкин. Как я и подозревал, он никогда не запоминал внешности людей, с которыми имел дело. Дэйкин нерешительно приглядывался к людям у других окошечек, а когда девушка кивком указала на меня, сказал:

— Ах да, мистер Чэпмен!

Мы обменялись рукопожатиями.

— Вы действительно хотите получить деньги наличными? — недоверчиво спросил он.

Я перестал напевать: «О, музыка плавно льется кругами», глянул на него с таким видом, будто вопросы меня утомляли, и ответил:

— Да.

Я знал, что они уже сверили подпись с образцом и нашли, что она подлинная. Возможно, они подозревали какую-то махинацию или что у меня дома неприятности и я нарочно устроил этот перевод вкладов, чтобы затем скрыться с кучей денег, но, в конце концов, не могли мне воспрепятствовать это сделать. Деньги в банк вложил я сам, так кто же, как не я, мог снять их со счета? И все же Дэйкин попросил меня подписать чек еще раз, поскольку девушка фактически не видела, как я его подписывал, — если, конечно, я не возражаю.

— Ничуть, — отозвался я, выписал другой чек и, подписав его, добавил:

— Но я весьма спешу, с вашего позволения.

Дэйкин посмотрел на подпись и пожал плечами.

За операцию по переводу вкладов взималась небольшая сумма. Мне принесли деньги, я уплатил за обслуживание, вежливо приподнял шляпу в сторону девушки и вышел, неся под мышкой портфель.

Сев в машину, я положил портфель рядом с собой, раскрыл его, вынул из одной пачки десять купюр по пятьдесят долларов, вложил их в бумажник и нажал на газ.

Еще раньше я приметил небольшой магазин спортивных товаров. Я подъехал к нему и купил шестифунтовую алюминиевую лодку. Пока работники магазина закрепляли лодку к багажнику на крыше «кадиллака» и вкладывали туда весла, я нетерпеливо ходил взад-вперед, выкуривая одну сигарету за другой и бормоча проклятия насчет их медлительности. Все это стоило сотню долларов с небольшим. Я вручил кассиру сто пятьдесят и, когда он выдал мне сдачу, спросил:

— Далеко еще до озера Окичоби?

— Вы едете не в ту сторону, — ответил он. — Вам надо на север. Поворачивайте обратно и…

— Благодарю, — ответил я и, не Обращая внимания на него, направился к выходу.

Отсюда до антикварной лавки при шоссе было всего несколько миль. Заметив ее впереди, я взглянул в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться, что за мной никто не следует. Шоссе было пустынно.

Двигаясь со скоростью пятьдесят миль в час, я проскочил мимо лавки, а потом резко затормозил.

Шины завизжали, машину тряхнуло и стало заносить поперек шоссе. Наконец, соскользнув на гравий у обочины, она остановилась. Я дал задний ход и притормозил как раз перед входом в лавку.

Ее владелец, человек с холодным взглядом, обслуживал двоих туристов из Мичигана. Они рассматривали морские раковины, разложенные на длинном столе, во всяком случае, занимались этим минуту назад до моего появления. Теперь с любопытством смотрели на меня.

А я выскочил из машины и бросился к декоративным фламинго, расставленным вдоль изгороди… Схватив одного из них, поднял его, как бы определяя вес. Это был один из тех фламинго, которые предназначались для украшения детских бассейнов-"лягушатников". Он стоял на круглой бетонной подставке, расставив ноги.

Я повернулся к хозяину.

— Беру вот этого, — заявил я повелительным тоном.

Он холодно посмотрел на меня. Возможно, этот человек вообще не любил никого, но я был уверен, что меня он вспомнил.

— Я занят с этими людьми, уважаемый, — проговорил хозяин. — Что за спешка?

— Послушайте! — повысил я голос почти до крика. — Я же не собираюсь рассказывать вам историю своей жизни! Все, что мне нужно, — это купить одного из ваших чертовых фламинго…

С этими словами я схватил фламинго, как бы намереваясь отнести его в машину, но он выскользнул у меня из рук и упал на землю. Я снова схватился за него. В этот момент подошла хозяйка и с тревогой в голосе сказала:

— Я займусь покупателем, Генри.

Мичиганцы следили за этим представлением как зачарованные. Генри выхватил фламинго у меня из рук и понес его к машине. Кивнув на багажник, он спросил:

— Ключи есть?

— Ключи? — Я пришел в ужас. — Нет! Нет!

Положите его сюда! — И рывком открыл дверцу машины. — Па сиденье! ;

Хозяин поглядел на голубую кожаную обивку, потом на меня.

— Мне, конечно, все равно, куда класть эту вещь, но все-таки лучше положить ее в багажник.

Я вытащил изо рта сигарету и уставился на него в совершенной ярости.

— В багажник? Кому, черт побери, когда-нибудь приходило в голову класть фламинго в багажник?!

Это доконало туристов. Они отвернулись, и я услышал сдавленный смех.

— Я хочу сказать, черт побери, — продолжал я, дико жестикулируя, — что там нет места… Там… там.., мои чемоданы.

Генри опустил фламинго на сиденье. Я сунул ему в руку пятидесятидолларовую бумажку, сел за руль и с ревом сорвал машину с места. Когда лавка осталась далеко позади, сбавил скорость до сорока миль. У меня оставалось еще много времени, а вероятность, что Генри донесет на меня полиции из-за превышения скорости, была минимальной. Если бы меня задержали, ему бы пришлось дать сдачу с полученных пятидесяти долларов.

Прибыв в Хоумстед, я купил моток крепкой белой бечевки.

В начале третьего я свернул на большую автостоянку у «Театра моря», расположенную на морском шоссе между Тавернье и Исламорадой. Это была одна из достопримечательностей Кис, привлекающая туристов, — большой магазин сувениров и примыкавшая к нему огороженная территория, где размещались водоемы и аквариумы, иллюстрирующие жизнь моря. Там находились два дрессированных дельфина. Гид как раз вел экскурсию. Я купил билет и стал ждать следующего группового посещения.

Когда собралось человек пятнадцать — двадцать, нас повели по территории. Туристы любовались рыбами и слушали лекцию. Я был рассеян и ни с кем не разговаривал, пока гид не присел на корточки около одного из водоемов и не стал приманивать гуасу, помахивая барабулькой. Гуаса проглотила барабульку и в мгновение ока скрылась в весьма мутной воде.

Гид выпрямился. Я пробрался через окружавшую его группу людей и спросил требовательным тоном:

— Вы сказали, что это гуаса?

— Да, — ответил он. — Это один из представителей семейства груперов…

Я подозрительно посмотрел на него:

— А я считал, что они живут в соленой воде.

В толпе раздалось хихиканье.

— Разумеется, — пояснил терпеливо гид, — все эти рыбы — обитатели соленых вод.

Я поджал губы и кивнул:

— Так и подозревал! Чертовски жестоко так обращаться с рыбами. Это все, что я могу сказать!

Гид вздохнул, открыл было рот, собираясь объяснить, что водоемы наполнены морской водой, но потом передумал и отвернулся. В толпе раздались смешки. Экскурсия продолжалась. Я отстал от нее, проводив группу отчужденным взглядом.

В половине пятого вечера я наконец прибыл в Марафон. Еще час и двадцать минут ожидания.

Я сверил часы по радио в машине и отыскал подходящий бар. Там было тихо и почти пусто. В глубине виднелась кабина телефона-автомата, еще одна была у дорожки перед баром.

Я заказал виски с содовой и просидел над стаканом целый час. Раз или два бармен пытался завязать со мной разговор, но я сделал вид, что даже не слышу его.

Ровно в пять пятьдесят я встал и направился к выходу, но тут же резко остановился.

— О Господи! Мне же надо позвонить!

Разменяв несколько долларов, вернулся к телефонной кабине и позвонил Корел Блейн.

— Ты где сейчас находишься, дорогой? — спросила она. — Я пыталась отыскать тебя.

— На озере Окичоби, — ответил я и, пропустив мимо ушей ее вопрос, продолжил:

— Забавно, однако… Никак не могу избавиться от ощущения, что когда-то уже бывал здесь. Тем не менее я никогда не посещал этих мест, не так ли?

— О Господи, дорогой, откуда мне знать, бывал ты там или нет. Во всяком случае, ты мне никогда о нем не говорил. Но я так рада, что ты возвращаешься…

— Передай Уингарду, что было уже слишком поздно, — велел я. — Так что теперь он может об этом забыть.

— О-о! — отозвалась она и, как мне показалось, немного обеспокоенно. Я внимательно слушал, стараясь понять, как мне лучше реагировать. — Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Сегодня утром он приходил…

И конечно, рассказал ей о нашем разговоре.

— Я слишком поздно сообразил, — заявил я, совершенно не обращая внимания на ее слова. — Ты ни в чем не виновата. Ты же предупреждала меня, что Мэриан в Томастоне…

— Милый, — перебила она, — не могли бы мы хоть раз избежать этой темы?

Я кивнул. Все правильно. Теперь я могу действовать уверенно.

— Ты все время меня предупреждала, — продолжил я, — но я тебе не верил, потому что все время встречал ее здесь. Повсюду, куда бы я ни ехал. Конечно же она ездила то туда, то сюда, то в Томастон. Не знаю, как это я вовремя не сообразил насчет радиостанции. Я же знал, насколько она умна…

— Хэррис, что это — шутка?

— Ей нужно было только одно: войти туда, взять микрофон и распространить про меня ложь по всей стране, восстанавливая всех против меня. Внушить всем, что я обошелся с ней несправедливо. Она хотела сделать со мной то, что сделали с Кейтом, а он ни в чем не был виноват. Девочка сама перебежала перед его машиной.

— Хэррис…

— И люди ей поверили! Говорю тебе, я вижу, как они смотрят на меня на улице. Но я задержал ее, пусть даже слишком поздно. Она сейчас здесь, со мной…

— Хэррис, пожалуйста, выслушай меня! Ты ошибаешься!

— Э, нет! — произнес я с торжеством. — Может, она и тебя обработала и ты ей веришь? Не защищай ее! Ты же знаешь, все это была ложь! А она действительно со мной. Вот тут. Я вывез ее в машине. Вчера ночью она ворвалась ко мне в номер и, когда я проснулся, стояла передо мной и шептала мне свои лживые истории. Я пытался заткнуть ей рот…

— Ты сам не знаешь, что говоришь! — Ее голос звучал уже пронзительно. — Этого просто не может быть!

В то время, когда я ей рассказывал о том, как убил Мэриан Форсайт, сама Мэриан стояла в конторе у соседнего стола и разговаривала с Барбарой Куллан.

Я понизил голос до шепота и сказал тоном заговорщика:

— Я напишу тебе. Я уеду за границу, мой ангел, туда, где не слышали, что она про меня говорила.

Я пришлю за тобой… — И с этими словами повесил трубку.

Вернувшись в бар, я заказал еще порцию виски и посидел еще минут десять, мрачно уставившись на чучело парусника, красовавшееся над зеркалом на стене.

— Прекрасная рыба! — сообщил я бармену. — Знаете, где их много водится? На Флорида-Кис.

Он был так счастлив обрести собеседника, что разыграл настоящую клоунаду: схватив бутылку, из которой только что налил мне виски, посмотрел на нее, будто не веря своим глазам, и покачал головой:

— А где вы сейчас находитесь, приятель? Именно на Флорида-Кис!

— Прелестные места! — продолжил я. — Когда поедете туда в следующий раз, захватите с собой семью. Им там очень понравится…

Я встал, вышел из бара и направился в сторону Шугарлоуф-Ки все с той же скоростью — сорок миль в час.

Теперь передо мной встали известные проблемы, но я был уверен, что у меня масса времени, и не хотел добираться до той развилки на шоссе, пока не стемнеет. Многое зависело от того, когда Корел Блейн решит позвонить в дорожный патруль Флориды, если вообще на это решится. В этом тоже была своя логика. Можно было еще подумать, что я и в самом деле кого-то убил, но убить Мэриан, которая стояла с ней рядом, — нет, тут можно было прийти только к одному выводу, что я лишился рассудка!

Тем не менее Мэриан уверяла меня: первое, что придет ей в голову, — это покинуть корабль, прежде чем он окончательно утонет. Она сделает все, чтобы избежать неприятной перспективы звонить в полицию, видеть, как ее сумасшедший жених будет схвачен и его история заполнит первые страницы всех газет еще до того, как ей представится возможность отречься от него.

Однако кому-то она все же должна рассказать, и этот кто-то сообщит обо мне местным властям Флориды. С другой стороны, в памяти Блейн должно было запечатлеться озеро Окичоби — я вбил его в ее голову достаточно крепко, и она наверняка упомянула его, поделившись этим, например, с Инглиш. Конечно, телефонистка сообщила бы, что звонили из Марафона, но на первых порах никому в голову не придет спросить ее об этом. Таким образом, в этих местах все будет спокойно — тревога поднимется только после того, как они нападут на мой след, а мне нужно не больше часа, чтобы нырнуть в нору и похоронить в ней всю эту историю.

Доехав до Биг-Пайн-Ки, я понял, что прибыл слишком рано. Поэтому съехал с шоссе, проехал с милю по проселочной дороге и остановился, не разворачивая машины в обратном направлении.

Мимо меня пронеслись две-три машины. Если они меня заметили, то это даже к лучшему. Биг-Пайн-Ки — самый большой из этих островов, чтобы обыскать его, нужно потратить много времени.

Когда совсем стемнело, я развернулся и поехал обратно. Шоссе было почти безлюдно.

У поворота на Шугарлоуф сзади меня шла только одна машина. Я сбавил скорость, пропустил ее вперед и только потом свернул на Шугарлоуф. Тут поехал быстрее. Машина тряслась и подпрыгивала на неровностях дороги. Через несколько минут я был бы там, где от дороги отходила влево колея, а еще через две-три минуты — где мангровые чащи начали перемежаться с открытыми участками берега. Мои фары высветили оставленный мною пикап. Вокруг не было ни души.

Слабые следы колеи еще вели меня двести-триста ярдов среди густых зарослей кустарника, который царапал бока автомобиля, а потом круто свернули к воде и оборвались.

Здесь был узкий естественный канал, впадающий в море, но им никогда не пользовались для спуска лодок, поскольку подлесок и мангровые деревья теснились на его берегах, а сам он был слишком узок и не позволял маневрировать.

Я остановил машину, выключил фары и мотор.

Непроницаемая тьма, рои москитов и глубокое безмолвие, нарушаемое лишь слабыми всплесками воды, сомкнулись вокруг меня… Здесь не было прибоя, потому что было слишком мелко и неподалеку от берега находилось еще несколько островов, также поросших мангровыми деревьями.

Выскочив из машины, я на ощупь вставил в замок ключ и открыл багажник. Нащупав фонарик, включил его и, освободив лодку, снял ее с верхнего багажника. Побросав в нее весла, бетонного фламинго, моток бечевки и свои парусиновые туфли, я вынул мою собственную рубашку и обтер ею рулевое колесо, приборы, ручки, дверцы, а потом многократно беспорядочно провел и похлопал ладонями по всем поверхностям, чтобы оставить на них нечеткие, смазанные следы прикосновений — на случай, если полиция вздумает искать отпечатки пальцев.

Откупорив бутылку с виски, я отпил немного, остальное вылил в воду и забросил бутылку подальше в чащу. Туфлю со сломанным каблуком, принадлежавшую Жюстин, бросил рядом с багажником, под развесистый куст. Посветив на нее фонариком, я убедился, что она не бросается в глаза, но на всякий случай задвинул ее ногой поглубже под склонившиеся ветки. Отлично! Вторую туфлю я бросил в лодку и попытался оттолкнуться от берега, но в этом месте было так мелко, что мне пришлось вылезти и пройти несколько шагов по воде.

Потом я снова сел в лодку.

Действуя веслом, как шестом, я вывел лодку из узкого канала в открытую воду. Тут выбросил вторую туфлю за борт. Она будет плавать туда-сюда по поверхности во время прилива. Ее могут найти, но могут и не найти — какое это имеет значение?

Я выключил фонарик и стал грести параллельно берегу, всматриваясь в темную стену мангровых деревьев. Через несколько минут эта стена кончилась, и я причалил к берегу. Снова включив фонарик, нашел мой пикап. Вытащив носовую часть лодки на берег, я отжал мокрые брючины, снял промокшие кожаные ботинки и надел парусиновые. Они были на ребристой резиновой подошве.

Потом перетащил фламинго из лодки в багажник пикапа, положив туда же мокрые ботинки и моток бечевки. Следом я пристроил весла, а поверх них — лодку. Наконец, освещая путь фонариком, пробрался сквозь кусты назад, к «кадиллаку». В свете фонарика я увидел следы, оставленные лодкой, отпечатки кожаных подметок на мягком дне и на берегу канала. Поверх них теперь я оставил тут и там ребристые следы моих парусиновых туфель.

Вынул из багажника купленный накануне стальной ломик. Захлопнув крышку багажника на замок, просунул под нее плоский конец ломика и после некоторого усилия взломал замок. Потом запер все дверцы и пробил ломиком правое окно, так, чтобы можно было дотянуться до щеколды.

Открыв ящичек для перчаток, разбросал все его содержимое по кабине. Наконец, взяв портфель и свою рыбацкую одежду, я в последний раз все внимательно осмотрел вокруг, чтобы убедиться, что ничего не забыто и все предусмотрено, и вернулся к пикапу.

Окруженный тьмой и пожираемый москитами, я снял с себя костюм, сорочку и галстук Чэпмена. Очки вложил в один карман, а соломенную шляпу, предварительно скомкав ее, в другой карман его пиджака.

Переодевшись во все свое, я переложил деньги из бумажника Чэпмена в свой и сунул пустой бумажник вместе с мундштуком и зажигалкой, а также ключами от «кадиллака» в карманы его брюк. Потом спустился к воде и при свете фонарика отметил уровень воды, чтобы знать, когда начнется прилив.

Положив включенный фонарик на сиденье, намотал его одежду на тонкие стальные ноги и изогнутую шею фламинго и обязал его бечевкой. В мотке было сто ярдов, и я использовал их все. Потом посмотрел на часы. Начало девятого.

В ящичке для перчаток лежали сигареты и спички. Я покурил и сел, внезапно почувствовав, как сильно устал. Весь день я находился в большом нервном напряжении и только сейчас вспомнил, что ничего не ел.

В девять часов я спустился к воде и проверил свою отметку — прилив начался! Ну и хорошо.

Мне ни к чему выезжать на шоссе с этой лодкой, по крайней мере до полуночи. Правда, даже если они уже разыскивают Чэпмена, они не знают, что у него была лодка. Но в ближайшее время это, конечно, станет известно.

В час ночи прилив, насколько я мог судить, достиг довольно высокого уровня. Я выехал к шоссе. Теперь движение на шоссе почти замерло — лишь изредка проносилась одинокая машина. Я выждал момент, когда с запада никто не ехал, вывел пикап на шоссе и помчался на большой скорости — в надежде, что меня никто не нагонит. Встречные машины, разумеется, увидят только свет моих фар.

Перед въездом на мост через канал Байя-Хонда от шоссе сбегала дорога, выходившая на площадку для пикников на берегу канала. Я свернул на эту дорогу, въехал на площадку и, выйдя из машины, направил луч фонарика вниз, к воде.

Вода заметно прибывала, она уже бурлила и плескалась вокруг опор моста.

Я притащил лодку, опустил ее в канал и затопил. Правда, она была снабжена поплавками и ушла под воду лишь отчасти. Я оттолкнул ее от берега. Она исчезла во тьме, уносимая течением в море. Если, ее найдут, то не раньше чем через несколько дней, может быть, даже недель. Вслед за ней бросил весла, а потом и стальной ломик, зашвырнув его подальше что было сил.

Теперь у меня не осталось ничего, кроме фламинго. Я поместил его рядом с собой на сиденье — весь обмотанный одеждой, он выглядел как странное чучело.

Канал Байя-Хонда — самый глубокий во Флорида-Кис, а мост через него — самый высокий, так что ловить с него рыбу запрещалось. Выждав момент, когда в поле моего зрения не было ни одной машины, я вылетел обратно на шоссе, а с него — на мост. В центре моста я резко затормозил и выскочил из машины. Впереди вспыхнула пара фар — навстречу мне шла машина, но она находилась еще не меньше чем в миле. Я распахнул дверцу, схватил фламинго и, подняв его над парапетом, выпустил из рук.

Было пять часов утра, когда я, добрался до дома и поставил пикап в гараж. Войдя в квартиру, первым делом включил кондиционер и налил себе огромную порцию виски. Я был выжат как лимон, совершенно опустошен и сам себе казался мертвецом. В течение почти тринадцати дней я находился в роли другого человека.

И вот теперь все кончено. Кончено и завязано. И если посмотреть на это объективно, едва ли кто-нибудь когда-нибудь развяжет этот узел.

Я бросил портфель на кровать и хотел было раскрыть его, но лишь пожал плечами, столкнул его на пол и лег. Какая разница, чем он набит — деньгами или образцами обоев? Мне нужна только Мэриан Форсайт.

Странно, подумал я. Совсем не похоже на Джерома Ленгстона Форбса. Но, возможно, я так долго был кем-то другим, что начисто забыл свои собственные реакции.