Мы уже сбросили все дрова, когда Сэм вернулся из своего тайника. Он остановился около амбара с кукурузой, так что его нельзя было увидеть из дома, и сделал нам знак рукой.
— Я не хотел наливать вам на открытом месте, — сказал он, когда мы подошли к нему, и кивнул в сторону дома, где была Анджелина.
Я вспомнил, с каким презрением она произнесла: «Самогонщик!» — и мне стало его немного жалко. Такую девушку не обманешь.
— Один из вас может спрятать этой в свой ягдташ.
— Конечно, — кивнул Ли. Он расплатился с Сэмом. — Но давай зайдем сюда и хлебнем по глотку, как ты, Сэм?
Сэм немного поколебался, но затем кивнул. Мы прошли через узкую дверь в амбар и закрыли ее за собой.
Интересно, к чему вся эта таинственность. Что должна была думать Анджелина: чем мы занимаемся здесь? Играем втроем в бридж?
Амбар был построен из расколотых бревен. Внутри — их плоские стороны. Здесь было прохладно, сыро и пыльно. Только слабый луч солнца проникал сюда с запада сквозь узкую щель между бревнами. Неочищенная кукуруза, сложенная в высокую пологую кучу, занимала почти все пространство. Лишь у двери оставалось небольшое свободное место. Тут мы и примостились. Когда мы сели, прислонившись спиной к кукурузе. Ли отвернул крышку банки из-под фруктов. Он протянул банку Сэму.
— Давай! — вежливо предложил он ему. — Это сегодня первая, — сказал Ли и сделал большой глоток, держа банку с широким горлышком обеими руками. Он поморщился и сделал глубокий выдох:
— Ух!
Я сделал глоток без всякого желания. Мне не нравилось ощущение, когда перехватывает дыхание, не нравился и слегка затхлый запах самогона, но я должен был блюсти ритуал. Если трое мужчин берут бутылку, все трое должны пить. Что касается самогона, то он был хорош. Просто не понятно, зачем нужно делать это в такое время дня, на улице, во время охотничьей вылазки.
Сэм принял банку и сделал большой глоток, не меняя выражения лица. Он мог бы с таким же видом пить воду. Ли быстро сделал еще один глоток и снова передал банку мне.
— Много настреляли?
— Около дюжины, — сказал Ли. — Этот большой урод делал дыры в воздухе, и мне пришлось наверстывать за него.
Сэм кивнул и улыбнулся:
— Ну что ж, у каждого время от времени бывает пустой день.
— Давай еще по глотку, — предложил Ли.
— Ну, я, право, не знаю, — медленно ответил Сэм. Потом он все же взял банку. — Только один, потом мне надо распрягать мулов.
— Ты кончил на сегодня с дровами? — удивился Ли. Было всего половина четвертого.
— Понимаешь, я думал привезти еще один фургон, но, наверное, уже не получится. Пожалуй, тогда не успею сделать другую домашнюю работу. Я лучше распрягу.
«Точно, так будет лучше, — подумал я. — Распрячь мулов и остаться дома. Ты больше не поедешь в низину и не оставишь двух пьяных валяться в твоем кукурузном амбаре с квартой самогона и с этой девушкой, которая тут расхаживает. Это все равно как уйти, оставив непогашенный костер возле очищенного бензина. Я готов поспорить, что ты будешь счастлив сплавить ее замуж, чтобы какой-нибудь другой бедняга следил за ней».
Два глотка меня согрели. Тут же мне вспомнилась старая сказка о том, что два глотка дают возможность видеть окружающее в более ясном свете. И что я действительно видел теперь яснее, так это то, что пора уводить Ли, пока он не слишком набрался. Никогда не знаешь, что он выкинет в таком состоянии.
— Нам пора возвращаться, — сказал я, — до машины довольно далеко.
— У нас еще много времени. Осади, — ответил Ли с легким раздражением.
Сэм поднялся и вышел, чтобы заняться своими делами. Уходя, он бросил на нас обеспокоенный взгляд. Ему все это совсем не нравилось. Это легко читалось на его лице, хотя он пытался скрыть свое недовольство.
И я знал почему. Если вы гоните виски и продаете его в штате, где сухой закон, нет более верного способа попасть в тюрьму, чем позволять своим клиентам выпивать в твоем доме. Тогда легче пареной репы обнаружить, где они взяли самогон. Кроме того, Сэм держался многих строгих, старомодных правил, касавшихся его семьи. Он не считал, что его дом — место, где люди могут напиваться, но ему не хотелось ничего говорить. Ведь Ли, помимо всего, хороший клиент, и, кроме того, правила гостеприимства не позволяли такому человеку, как Сэм, указывать кому-нибудь на дверь. Деревенские люди не могут так поступать. Они могут вспороть тебе живот, если случится что-нибудь плохое, но они не могут предложить тебе убираться.
— Ты раздавишь птиц в своем ягдташе! — воскликнул я.
Ли лежал спиной на кукурузной куче, а ягдташ с птицами был под ним.
— К черту птиц! Мир полон птичек!
— Знаешь, что я тебе скажу. Мы истощаем гостеприимство нашего хозяина. Уже истощили. Сэм гонит самогон, но он не держит бар. Давай лучше пойдем.
— Я расплатился с ним за самогон, так? Неужели я должен спрашивать у него, где мне пить? — Лицо его побагровело от начавшего действовать алкоголя.
Я молчал.
— Ты видел когда-нибудь в жизни такие формы?
— Как у Сэма? Боюсь, что он не в моем вкусе.
— О Господи! Черт побери тебя с твоими дурацкими остротами! Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду.
— Хорошо. Я знаю, кого ты имеешь в виду.
— Интересно, правда ли ей так хочется? А она просто не говорит?
— Почему бы тебе не спросить Сэма?
— Послушай, — Ли поставил банку и взглянул на меня с отвращением, — меня начинает уже тошнить от разговоров о Сэме. Вонючий козел. Почему он не продолжает свою работу, а ходит здесь и шпионит?
Дело начинало принимать плохой оборот. И я ничего не мог с этим поделать. Меня беспокоило, что он становился безобразным. Он мог начать ссору с Харли, ругаться, пытаясь вызвать того на скандал. Сэм, возможно, отнесет это за счет того, что Ли пьян и не умеет в таком виде управлять собой. Я, по крайней мере, надеялся на это. Но меня пугало то, что он продолжал сидеть, пьянея все сильнее, и это вблизи девушки, которая воспламеняла его мозг. А пьяному если что в голову взбредет, то потом ничем не выбьешь. Очень скоро в сознании Ли все вокруг начнет исчезать, все, кроме этой девушки.
Ничего не стоило протянуть руку и забрать у него банку с самогоном, чтобы выбросить за дверь. Меня не зря прозвали Мак-грузовик. Только непонятно, чего я жду, почему медлю. Нет, я знал почему. Мне мешала мысль о том, что мне придется потом, когда он протрезвеет, столкнуться с его насмешкой и объяснять свои действия. Тогда все будет выглядеть глупо и по-старушечьи. Это смешно. Я подумал еще и о том, как многого в жизни мы боимся, но больше всего мы боимся выглядеть смешными.
Тут мы услышали, как снаружи проходит Сэм, неся воду мулам.
— Эй, Сэм, — позвал Ли. Ответа не было. Он позвал еще громче:
— Сэм, иди сюда!
Он повернулся и пристально посмотрел на меня, будто хотел запечатлеть мое лицо в своем мозгу. Он хмурился и слегка покачивался и никак не мог поймать меня в фокус. Алкоголь быстро действовал на него, а он выпил-то всего около шести глотков.
— Иисусе, но ты просто кошмарный ублюдок! Откуда ты умудрился раздобыть себе такое лицо?
«Пожалуй, мне лучше сдержаться», — подумал я. Я взял банку и сделал глоток.
— Тебе следовало бы снять эту твою рожу и закопать. Ты похож на гориллу. Что, неприятно?
— У меня такое лицо, которое считается хорошим, чистым и здоровым. Я хороший, чистый и здоровый американский юноша.
— Ты хороший, чистый, здоровый сукин сын! Вечно ты о чем-то беспокоишься. О чем ты, бабушка, тревожишься сейчас?
— Правильно. Я всегда о чем-нибудь тревожусь.
— Но сейчас? О чем ты тревожишься именно сейчас?
— Ни о чем.
— Нет, о чем-то ты беспокоишься. Ты, со своим лицом, не был бы совершенен, если бы постоянно о чем-нибудь не беспокоился.
Я промолчал. Он продолжал осоловело смотреть на меня, безуспешно стараясь сосредоточиться.
— А почему ты не беспокоишься об этой сиське? Может быть, у нее выскочит одна из этого ее платья. А может быть, она получит то, чего хочет!
«Понятно, почему ты так часто ввязываешься в драки, — подумал я. — Под винными парами ты можешь далеко зайти, если сталкиваешься с кем-либо, кому не по нраву твое поведение».
— Ты видел когда-нибудь что-нибудь подобное?
Он что-то говорил в течение минуты, а затем повторял то же самое снова. И так несколько раз.
— А почему бы тебе и Сэму не взять ружья и не пойти поохотиться?
В эту минуту дверь приоткрылась и в амбар заглянул Сэм. В его черных глазах светилось прежнее беспокойство.
— Сэм, старый черт, где ты был? Иди сюда и выпей!
Сэм влез в амбар и остановился в дверях.
— Ты, старый ублюдок! Ты, старый черт! — продолжал Ли, протягивая ему банку из-под фруктовых консервов.
Сэм попытался улыбнуться мне понимающей и извиняющейся улыбкой. Уголком глаза он посмотрел на меня так, как два трезвых человека обмениваются взглядами по поводу буянящего пьяницы. Но улыбка у него получилась довольно слабой и напряженной.
— Сэм, старик! Я хочу показать тебе лучшее в Соединенных Штатах охотничье ружье! — громко произнес Ли, протягивая руку за кучу кукурузы за своим ружьем.
И только тут я вспомнил, что он его не разрядил.
— Да, действительно хорошее ружье, — вежливо сказал Сэм.
— Очень хорошее! Я же говорил тебе, что у меня очень хорошее ружье! С ним не промахнешься. Спроси вот этого уродца-затычку, сколько раз я сегодня промахнулся? Ну, спроси его!
— Да, — послушно произнес Сэм, — я, конечно, хотел бы иметь такое! Это, право, прекрасное ружье!
— Ты вынеси его да посмотри, каково оно в деле. Стрельни во что-нибудь. Оно заряжено. Слушай, я тебе вот что скажу. Слушай, старый зануда, что я тебе скажу. Почему бы тебе не пойти и не найти выводок куропаток и не сделать пару выстрелов? Я хочу, чтобы ты попробовал. Этот дуб пойдет с тобой, а я останусь здесь и пока немного вздремну.
Сэм с сожалением покачал головой:
— Мне бы очень хотелось. Ли, но скоро надо кормить скотину.
— О, черт побери! Иди, сейчас еще не поздно!
— Нет, мне, право, хотелось бы. Как-нибудь в другой раз.
Слегка остекленевшие глаза Ли остановились на его лице тяжелым взглядом.
— В чем дело, ты, тупой ублюдок? Ты что — боишься?
Сэм вопросительно посмотрел на меня. Затем он снова перевел взгляд на Ли, как будто не мог решить, как поступить. Я не успел произнести и слова, как Ли сорвался:
— О, я знаю, о чем ты. Ты шнырял здесь весь последний час, боясь, что я могу подойти к этой твоей маленькой сучке! Ну ты не так уж умен, черт побери! Она получает сколько хочет и от кого хочет, запомни это!
У Сэма в руках все еще было заряженное ружье. Я боялся пошевельнуться, зная, что любое движение может оказаться запоздалым.
Я видел в глазах Ли горячее, сумасшедшее, настойчивое желание. И кожа на моей спине сжалась и напряглась до боли. Так бывает, когда у вас сильная простуда и кажется, что каждый волосок пронзает и колется. Так бывает, когда вы перебираетесь на коньках по тонкому льду. А вода под вами очень глубока, и вы слышите, как лед под вами начинает трещать. Вы стараетесь как бы уменьшить свой вес одной только силой воли, задерживаете дыхание и молитесь: "Пусть он «не проломится! Пусть не проломится!»
Сэм медленно поднял ружье, и я почувствовал, как лед подо всеми нами начинает ломаться. Однако он поставил ружье в угол, повернулся ко мне лицом, и из глаз его ушла жажда убийства. В них появилась какая-то боль, острая и стыдная боль, которую он не мог скрыть.
— Сэм, — сказал я спокойно и положил руку на его плечо, — выйдем на минуту!
Он молча кивнул, и мы вышли, оставив Ли ругаться у нас за спиной. Но перед тем как выйти, я вынул из ружья патроны и прихватил с собой также те, что лежали у Ли в кармане.
— Прости, Сэм. Мне чертовски жаль, — проговорил я, когда мы медленно отходили от амбара.
Я понимал, как тщетно извиняться в подобном случае. Сэм молчал, и я боялся, что он не ответит, но он сказал:
— Ладно, Боб. Это ничего не значит. Он просто пьян.
В глазах его все еще оставалась эта ужасная боль, и руки его дрожали. Наверняка он думал сейчас о том, как близок был к убийству человека.
— Я постараюсь увезти его отсюда. Но лучше всего дать ему еще выпить, и он заснет.
— Ему вообще нельзя пить. Боб.
— Я знаю.
— Это на него плохо действует.
— Я знаю.
— С этим парнем когда-нибудь произойдет что-нибудь ужасное. — Сэм произнес это тихо, и в его голосе звучало сожаление.
— Я знаю это, Сэм. — Даже самому себе я впервые признался, что понимаю это. Я опустил глаза и бесцельно пихнул ногой кусок дубовой коры.
— Ты скажи ему от моего имени, что я больше не буду ему продавать.
— Я скажу.
— Ему вообще никогда не надо больше пить. И кроме того, мне не хотелось бы, чтобы он снова сюда приходил.
Я промолчал. Сэм постоял какое-то время в замешательстве, а затем пошел прочь, сказав, что ему пора кормить скотину. Я глядел ему вслед и думал, что он настоящий мужчина. Если бы это было иначе, мой брат сейчас лежал бы в амбаре с кишками, разбросанными поверх семидесяти бушелей кукурузы.
— О, Сэм, — позвал я, — я знаю, что прошу очень многого, но не подбросишь ли ты нас до трассы к нашей машине? Я хочу сказать, что, когда он совсем отключится, я перенесу его.
— Хорошо, я сделаю это для тебя. Боб, — проговорил Сэм несколько неуверенно, — но моей машины здесь нет. Один из ребят Раккер повез на ней мать и двух маленьких в город. Здесь осталась его машина, но это просто развалюха. Она может перевезти только двоих.
Я вернулся в амбар с кукурузой. Ли сидел на прежнем месте. У него был мертвый, пустой взгляд сильно пьяного человека.
— А, вот и мой красавец братец! — Он произнес «красавец» так, что я мог лишь догадываться, что он имел в виду. Он начал снова цепляться к моей внешности.
— Ты на этот раз действительно устроил черт знает что, — вспылил я.
— Иисусе, но ты просто глупый ублюдок! Да уж, разговаривать с ним сейчас — это все равно что кататься на карусели.
— Сэм не может отвезти нас до машины. Все, что у него сейчас есть, — это маленькая полуигрушечная машинка.
— Я сказал ему, что ее уже раздевали! Любой разговор был бессмысленен. Мы продолжали снова и снова крутить одну и ту же пластинку.
— Давай что-нибудь решать!
— Иди ты к черту!
Я вспомнил про утро, когда все было так прекрасно. Старый Майк упрямо занимался поиском птиц, и Ли был самим собой, и вообще все было великолепно. Черт побери, в очередной раз подумал я.
— Почему бы тебе не выпить еще? Хорошо, если бы он выпил еще и отключился.
— Ты хочешь меня напоить, чтобы получить это самому?
Просто смешно, как пьяные могут сосредоточить свои мысли только на одном.
Но он все же сделал глоток. Когда он поставил почти пустую банку, она опрокинулась и остаток самогона вылился через щель в полу. Он снова улегся на кукурузу и закрыл глаза.
— Лошади, — пробормотал он. Я сел и вынул сигарету.
— Что ты там о лошадях?
Не знаю, слышал он меня или нет. Казалось, что он спал, но время от времени он тупо повторял:
— Шарон любила лошадей. Лошадь — благородное животное!
Я сидел, задумчиво куря сигарету, стараясь быть осторожным, чтобы огонь не попал на сухую кукурузу.
— Бедная Шарон. Всегда умела словчить. Умела проявить сноровку.
— Кто? Лошадь?
Право, великолепная беседа, подумал я.
— Нет.
Он замолчал, а я сидел и смотрел на него минут пять. Он не шевелился. Это случилось быстрее, чем я ожидал. Обычно он не отключался так быстро. Но ведь прошло немногим более полутора часов, и он выпил за это время почти кварту самогона. Я вышел и нашел Сэма.
— Он заснул, — сообщил я, — отключился. Сэм кивнул.
— Я пойду на шоссе за машиной, а потом вернусь за Ли.
— Это далеко, — произнес Сэм задумчиво, — три или четыре мили.
Он молча направился к кукурузному амбару. Я последовал за ним. Он открыл дверь и взглянул на Ли, который храпел, разинув рот. В облике его было что-то странное, но я никак не мог понять, что именно.
— Я отвезу тебя к твоей машине. Боб, — сказал Сэм. — Туда слишком далеко идти пешком.
— Это будет прекрасно, Сэм. Я очень тебе благодарен.
Он вывел машину из гаража и завел ее ручкой. Я влез в нее вместе с ним, и мы выехали на дорогу. Уже оказавшись за проволочными воротами, я увидел Анджелину, выходившую из дома с ведром молока.
Машина, на которой мы ехали, представляла собой просто колеса со старым мягким сиденьем, брошенным на бензиновый бак. Это был очень старый «форд», без крыльев и капота. Только главные части. Теперь понятно, что имел в виду Сэм, говоря, что не сможет погрузить туда отключившегося пьяного Ли. Места хватало только для нас двоих.
Не знаю, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше. Может быть, я просто не был чересчур сообразительным, особенно после того, что пришлось сегодня пережить. Как бы то ни было, но только после того, как мы доехали до «бьюика» и Сэм повернул назад, у меня возникло ужасное подозрение. Ли слишком быстро и слишком легко отключился.
Я проклял хитрость пьяного, зациклившегося на одной мысли. Он все правильно рассчитал. Сэму ничего не оставалось, как спокойно везти меня к машине. И Ли оставался наконец наедине с девушкой. И тут-то я понял, что было странным в его облике. Он лежал, повернув голову набок, открыв рот. Впервые я видел пьяного, который спал бы так и слюна не текла бы у него из угла рта.
К тому моменту, когда я просчитал все возможные варианты, моя машина набрала скорость пятьдесят миль. Я обогнал Сэма, ехавшего так, будто у него сломана ось. С протяжным скрипом, подняв облако пыли, я резко свернул с шоссе на дорогу, ведущую к дому Сэма. Проносясь на гребне холма среди сосен, я молился, чтобы никто не попался мне навстречу. Ему бы несдобровать. Но на дороге, к счастью, никого не было. Перед въездом в усадьбу Сэма я изо всех сил нажал на гудок. Пронесясь через ворота и остановившись перед домом, я увидел, как девчонка промчалась из кукурузного амбара в дом.
Даже не взглянув на нее, я кинулся к амбару. Завернув за его угол, я чуть было не опрокинул ведро с молоком, брошенное прямо посреди дороги. Проклятая, глупая, сумасшедшая маленькая сучка! Проклятый дурак! Через открытую дверь амбара я слышал, как Ли ползает там, ругаясь, и зовет:
— Вернись сюда! Вернись!
Он кричал во весь голос.
Схватив ведро с молоком, я бросился к дому и ворвался в кухню. Она была там, по ту сторону покрытого клеенкой стола, прислонившись к нему и вцепившись руками в его край, тяжело дыша и глядя на меня во все глаза.
— На, ты, дуреха! — сказал я, ставя ведро. — И, ради Христа, застегни свое платье или надень другое, пока тебя не увидел Сэм. Быстро!
— Иди к черту! — бросила она мне в ответ, как плевок.
Ее глаза, подернутые какой-то пеленой, пылали, волосы растрепались, и тонкое обтягивающее платье было разорвано спереди почти до живота.
Я вернулся в амбар как раз в тот момент, когда «форд» въехал на дорогу к дому. Ли уже пытался вылезти из амбара. Я слышал, как Сэм остановился перед домом, и, по тому, как он двигался, понял, что он спешил.
Я пихнул Ли назад в амбар, без всяких нежностей, просто вдвинул его в дверь, как мешок тряпья.
— Где она? Где эта маленькая хорошенькая сучка? Скажи ей, чтобы она вернулась сюда! — продолжал он твердить.
Сэм быстро приближался, и мне ничего не оставалось, как ударить Ли. Я ударил его сильно, сбоку в челюсть, и он свалился около кучи кукурузы. Я быстро уложил его так, как он лежал, когда мы уезжали.
Сэм открыл дверь и заглянул в амбар.
— Может быть, мне помочь тебе. Боб, — спросил он, после того как внимательно осмотрел Ли.
Что бы он ни думал, но в данный момент был удовлетворен увиденным. Ли лежал в прежней позе.
И тут я почувствовал некоторую слабость.
Пока мы несли его в машину, он не пошевелил ни одним мускулом. Я вернулся за ружьем, свистнул Майку, а затем просто простоял одну-две минуты, приходя в себя. Ли, пожалуй, не скоро очухается.
Мне хотелось задержать Сэма еще на несколько минут. Пусть эта проклятая девчонка успеет переодеться и погасить этот бешеный блеск в глазах. Мы поговорили возле машины несколько минут, но я даже не могу припомнить, о чем шла речь. Я просто не слышал ни одного слова.
Прежде чем выехать на шоссе, я остановил машину возле маленького ручейка. Принеся в своей шляпе немного воды, я вымыл лицо Ли. Еще минут пять он не приходил в себя, а когда наконец очнулся, то был совершенно белым. Я помог ему выйти из машины, и его вырвало. Я вытащил из его ягдташа раздавленных птиц, начавших вонять. Их было девять штук, и я бросил их на землю. Майк посмотрел на меня вопросительно, и мы оба взглянули на птиц. Я чувствовал себя ужасно.
На западе собирались большие грозовые тучи. Когда мы выехали на шоссе, солнце спряталось за ними. Похоже, ночью будет дождь. Ни один из нас не проронил ни слова за всю дорогу домой.