Глава 1

Маленькая Анна сидела на полу и играла с куклой. Сквозь тонкую стенку, отделявшую ее комнату от спальни матери, Анне были слышны громкие голоса, но она изо всех сил старалась заниматься только куклой и не бояться.

Мужчина в спальне матери уже не говорил, а кричал. Анна старалась не прислушиваться. Она прижимала куклу к лицу, целовала ее целлулоидные щеки, опять разговаривала с ней и опять слушала.

А в это время в спальне, за стеной, убивали ее мать.

Маму звали Тинка. Это имя, шикарное и необычное, получилось, когда ее настоящее имя — Тина — соединили с начальными буквами второго имени — Карин. Тинка, безусловно, была очень красивой женщиной. Она была бы красавицей, даже если бы ее звали Бьюла, или Берта, или как-то иначе. Ее необычное имя только увеличивало очарование, внося последний штрих, создавая вокруг нее ореол таинственности и экзотики. Тинка Сакс была известной манекенщицей.

Вне всякого сомнения, она была очень красива. Лицо с точеными чертами как нельзя лучше соответствовало ее профессии: широкий лоб, высокие скулы, пышный рот, патрицианский нос, темно-зеленые глаза с золотистыми крапинками.

О, да! Она, безусловно, была настоящей красавицей! У нее было безупречное тело манекенщицы: стройное, изящное, с мягкими линиями, длинными ногами, узкими бедрами, крошечной грудью. И двигалась она необычайно изящно, скользящей походкой, с высоко поднятой головой.

Она смеялась музыкальным смехом, будто звенели серебряные колокольчики. Крашеные губы изгибались над белоснежными зубами, янтарные глаза лучились.

Сидя на стуле, она всегда принимала небрежно-изящную позу, выбирая именно тот фон, который лучше всего подчеркивал изысканность ее туалета, длинные золотые волосы и загадочные глаза янтарного цвета.

Да, она была истинная красавица, сама красота во плоти!

Но в эту минуту она вовсе не была красива. Мужчина, ко торый гонялся за ней по комнате, выкрикивал грязные ругательства и короткими ударами швырял ее из угла в угол, пока ее загнал в закуток между широкой кроватью и туалетным столиком. Мужчина, наступавший на нее, не обращая внимания на бормотания, мольбы и рыдания, сжимал в руке кухонный нож, которым уже несколько раз ударил ее за последние три минуты.

Ругательства вылетали из него непрерывным потоком, а бешенство достигло такого предела, что уже ничто не могло остановить его. Рука с зажатым ножом описывала короткие круги, лезвие сверкало неумолимо и ритмично, как ритмичен был поток слов, вырывавшийся у мужчины. Ругательства и лезвие, словно партнеры в яростном совокуплении, носились в воздухе в совершенном, согласованном ритме, заставляя Тинку давиться кровью. Она непрерывно выкрикивала имя своего мучителя умоляющим голосом, переходящим в бормотание, когда нож вонзался в тело. Но сверкающие дуги были неумолимы. Лезвие, острое как бритва, безжалостный поток ругани загнали ее, истекающую кровью, истерзанную, в дальний угол комнаты. Головой она прижалась к висевшему на стене оригиналу Шагала, так что картина косо повисла на гвозде, но нож продолжал сверкать перед ее глазами, лезвие наносило глубокие кровавые порезы. Ее небольшие груди были исполосованы, а лезвие неуклонно приближалось к плоскому животу. Пеньюар рвался с легким шелковым треском при каждом ударе ножа и висел кровавыми, клочьями.

Тинка еще раз выкрикнула имя мужчины, потом произнесла «пожалуйста...» и тут же тяжело ударилась о стену. Она ударилась головой так, что все празднество красок, заключенное в раму, всей своей тяжестью ударило ее по плечу и она упала. Картина свалилась на нее, прикрыв собой разметавшиеся золотые волосы, изрезанную обнаженную грудь, зияющую рану на горле, изодранный голубой пеньюар. Она лежала на полу, тщетно пытаясь вздохнуть, захлебываясь кровью. Рама рассекла ей лоб, золотые волосы смешались с желтыми, красными, сиреневыми красками Шагала. Кровь хлестала из горла, пропитывая халат. Волосы постепенно тонули в крови, которая, наконец, обежала раму и потекла на ковер.

В соседней комнате маленькая Анна сидела неподвижно, судорожно прижав к себе куклу. Она сказала ей что-то ободряющее и тут же в ужасе застыла, услышав звук шагов в холле перед закрытой дверью ее комнаты. Она сидела затаив дыхание, пока не услышала, как входная дверь открылась и захлопнулась вновь.

Она все еще сидела в той же самой позе в своей спальне, когда на следующий день пришел управляющий, чтобы заменить раковину по просьбе миссис Тинки Сакс, которая пожаловалась ему на течь накануне.

* * *

Апрель — четвертый месяц года... Это важно помнить, иначе, если вы коп, то можете Иногда легко перепутать все на свете...

Чаще всего состояние раздражения, в котором вы пребываете, состоит на одну треть из ощущения усталости, на одну треть из ощущения отвращения и на одну треть из ощущения того, что вам все смертельно надоело. Усталость, во всяком случае, постоянное чувство, к которому привыкаешь за долгие годы. Полицейское управление не признает суббот, воскресений и вообще законных праздников и выходных, так что в конце концов вы готовы работать даже в рождественское утро, если придется. Особенно если какой-нибудь негодяй окажется достаточно бессовестным, чтобы совершить свое грязное дело именно в этот день.

Вы знаете также, что у детективов не бывает нормированного рабочего дня, так что вы научились приспосабливаться к самой разнообразной длительности рабочего времени и подолгу обходиться без сна.

Но вам так и не удастся привыкнуть к гнетущему чувству усталости от такого большого количества преступлений и такого малого количества времени и людей, готовых противостоять преступности. Иногда ваша жена и дети просто не в состоянии терпеть вашу раздражительность дома, и это только потому, что вы очень устали от такой жизни, черт ее подери!.. Работа, работа и никаких развлечений!

Постоянное напряжение, вот что вы еще испытываете, и оно тоже добавляется к вашему раздражению. Раскрытие преступления — самый волнующий вид спорта на свете, не правда ли?.. Ну, разумеется! Спросите кого угодно!..

Но тогда каким же образом все это становится невыносимым? Если вы штатный коп, вы должны постоянно писать рапорты в трех экземплярах, мотаться по всему городу на своих двоих и расспрашивать старушек в цветастых домашних платьях в квартирах, где пахнет смертью.

Каким же образом эта обычная работа детектива становится чем-то обыденным, напоминая своей стандартностью всегда неизменный ритуал боя быков, так что даже ночная перестрелка в темной аллее превращается тоже во что-то обыденное, привычное и вызывает лишь легкое чувство раздражения, точно такое же, как очередной полицейский рапорт?..

Чертовская скука, и больше ничего!.. Она идет в ногу с вашим постоянным раздражением и заставляет вас задумываться, январь на улице или февраль.

И еще отвращение, которое ко всему этому примешивается, если только вы еще человек. Некоторые копы уже не люди. Но если вы все-таки человек, то иногда вас охватывает ужас при мысли о том, что способны сотворить человеческие существа, вам подобные.

Можно понять, зачем люди лгут, потому что вы и сами это делаете в той или иной форме каждый день, стараясь смягчить многое из того, что происходит вокруг вас, или стараясь облегчить свое собственное существование.

Можно понять, зачем воруют, потому что в детстве и вам случалось стянуть карандаш в школе или даже игрушечный аэроплан на детской площадке.

Но вам никогда не понять убийцу, ибо в самом потайном уголке вашего сердца живет страх и ужас перед убийством.

Впрочем, если откровенно, то даже убийцу можно понять, потому что еще глубже в вашем сердце живет сознание того, что вы и сами, пожалуй, способны ненавидеть настолько сильно, чтобы испытать желание убить. Да, конечно, все это можно понять, и все же вас охватывает отвращение, когда все эти пороки кучей нагромождаются перед вами, когда вы только и имеете дело с лжецами. ворами и убийцами. Когда оказывается, что все ваше существо возмущено в течение тех восьми, двенадцати или тридцати шести часов, когда вы ведете следствие или, дознание...

Возможно, вы бы примирились с каким-нибудь случайным трупом: смерть ведь тоже часть жизни, не так ли? Flo труп за трупом?! Нет , это вызывает отвращение! А за ним приходит раздражение. Если вы больше не в состоянии отличить один труп от другого, если для вас нет больше разницы между двумя разбитыми головами, то чем же, черт побери, отличается апрель от октября?!

Был апрель...

Истерзанная, но все еще прекрасная женщина лежала на полотне Шагала, залитая кровью. Сотрудники лаборатории занимались поиском отпечатков, шарили пылесосом, охотясь за каждым волоском, за каждой частичкой ткани. Нож был тщательно завернут и подготовлен к доставке в лабораторию. Его нашли в коридоре, прямо около двери в спальню. Было изъято также портмоне молодой женщины, в котором; как оказалось, было все, кроме денег.

Детектив Стив Карелла сделал кое-какие заметки и вышел из комнаты. Пройдя через холл, он подошел к огромному креслу, в котором сидела маленькая девочка. Ноги ее не доставали до пола. В руках она держала куклу с закрытыми глазами, прижимая ее к груди. Девочку звали Анна Сакс, как сказал один из полицейских. Кукла была огромная, чуть ли не с малышку ростом.

— Хэлло,— сказал Стив девочке и снова ощутил прилив холодного раздражения — от того, что не был дома с утра четверга, напряжения — в предвидении утомительного допроса и отвращения — потому что допрашивать ему придется всего лишь маленькую девочку, мать которой замучили и убили в соседней комнате.

Он попробовал выдавить из себя улыбку, но не очень преуспел в этом. Девочка молчала, глядя на него огромными глазами. Ресницы у нее были длинными и темными, губы стиснуты в упорном молчании, тонкий носик был унаследован от матери. Она не мигая наблюдала за Кареллой и молчала.

— Тебя зовут Анной, правда? — спросил. Карелла.

Девочка кивнула.

— Знаешь, как меня зовут?

— Нет.

— Стив.

Она снова кивнула.

— У меня есть дочка. Такая же, как ты,— сказал Карелла.— У меня близнецы. Сколько тебе лет, Анна?

— Пять.

— И моей дочке столько же.

— Ммм,— произнесла Анна.

Помолчав, она спросила:

— Маму убили?

— Да,— ответил Карелла.— Да, милая, убили.

— Я побоялась туда зайти и посмотреть.

— И хорошо сделала.

— Ее убили сегодня ночью, правда? — спросила Анна.

— Да.

В комнате воцарилось молчание. Снаружи до слуха Кареллы доносились приглушенные голоса. Разговаривали полицейский медэксперт и фотограф. Апрельская муха билась в оконное стекло. Карелла посмотрел в приподнятое лицо девочки.

— Ты была здесь этой ночью? — спросил он.

— Да.

— Где?

— Здесь. В этой комнате. В моей комнате.

Она погладила куклу по щеке, взглянула на Кареллу и спросила:

— Что такое близнецы?

— Это когда двое детей появляются на свет одновременно.

— А-а!

Она все еще смотрела на него, но в глазах ее не было слез. Широко распахнутые, они казались темными на бледном личике. Наконец она сказала:

— Это сделал тот человек.

— Какой человек?

— Тот, который был у нее.

— У кого?

— У мамы. Тот мужчина, который был у нее в комнате.

— Кто это был? Ты его видела?

— Нет. Я играла в этой комнате с Болтуньей, когда он пришел.

— Болтунья — это твоя подружка?

— Болтунья — моя кукла,— девочка подняла свою куклу и хихикнула.

А Кареллу вдруг захлестнуло горячее желание схватить ее на руки, тесло прижать к себе и сказать, что нет на свете ничего похожего на остро отточенную сталь и внезапную смерть.

 — Когда это было, родная? — спросил он.— Ты не знаешь, в котором это было часу?

— Не знаю,— ответила она и вздохнула.— Я умею узнавать только когда двенадцать часов и когда семь, и все...

 —  А скажи, темно было в это время или еще нет?

— Да, это было после ужина.

— Этот человек пришел сюда после ужина?

— Да.

— Твоя мама знала этого человека?

О, да. Она смеялась и была сначала очень веселая, когда он пришел.

— А потом что случилось?

— Я не знаю.--- Анна снова вздохнула.--- Я была здесь, играла с куклой.

Она снова замолчала. Вдруг слезы выступили у нее на глазах. Лицо ее оставалось неподвижным, губы не дрожали, черты не исказились. Просто слезы наполнили глаза и побежали по щекам. Она сидела неподвижно, как изваяние, и беззвучно плакала.

Карелла беспомощно стоял перед ней — сильный мужчина, который внезапно почувствовал себя слабым и неумелым перед молчаливым взрывом горя. Он протянул девочке свой носовой платок. Она молча взяла его и высморкалась, но глаз вытирать не стала. Вернула платок и сказала:

— Спасибо...

Слезы по-прежнему бесконечным потоком струились по ее лицу, маленькие руки были крепко стиснуты на груди у куклы.

— Он бил ее,— сказала она.— Мне было слышно, как она кричала. Но я боялась туда войти, и я... я стала притворяться, что ничего не слышу. А потом... потом я правда больше ничего не слышала. Я просто разговаривала с Болтуньей все время, и все. Так, чтобы не слышать, что он делал с ней в той комнате.

— Хорошо, дорогая,— сказал Карелла.

Он сделал знак полицейскому, стоявшему в дверях. Когда тот подошел, Стив спросил шепотом:

—- Ее отец здесь? Его известили?

— Черт, я не знаю...

Полицейский повернулся и крикнул:

— Кто знает, сообщили мужу или нет?

Коп из отдела уголовных преступлений оторвался от своей записной. книжки и сказал:

— Он в Аризоне. Они уже три года, как разведены. 

* * *

Лейтенант Питер Бирнс обычно был терпим и терпелив, но в последнее время Берт Клинт определенно действовал ему на нервы. И хотя, будучи терпимым и терпеливым человеком, Бирнс понимал, что у Клинта есть оправдание, все же общение с ним от этого не делалось более приятным.

Бирнс считал, что психология — немаловажный фактор в работе полиции, поскольку именно психология, помогает вам осознать, что в мире нет негодяев, а есть только неуравновешенные люди. Психология предлагает понимание людей, а не их осуждение. Да, это было стоящее оружие — эта психология, но только до тех пор, пока какой-нибудь дешевый воришка не лягнет тебя ногой в пах в один прекрасный день или вечер. Когда же это случается, то трудно представить себе этого воришку в качестве заблудшей души, у которой было тяжелое детство.

Точно так же, хотя Бирнс очень хорошо понимал, какая травма объясняет теперешнее поведение Клинта, ему было с каждым днем все труднее и труднее относиться к нему иначе, нежели к копу, который чересчур занят собой, черт его побери!

— Я хочу перевести его отсюда,— сказал Бирнс Карелле в то утро.

— Почему?

— Потому что он разлагающе действует на весь отдел, вот почему,— ответил Бирнс.

Ему не хотелось ни с кем обсуждать этот вопрос, да и не привык он спрашивать совета, если уж сам что-либо твердо решил. Но дело тут было в том, что его решение весьма далеко от окончательного, черт бы его побрал! Он симпатизировал Клинту раньше, но теперь Клинт ему вовсе не нравился. Бирнс считал его хорошим копом, но теперь он больше им не был.

— Ну, а плохих колов у меня тут хоть пруд пруди,— сказал он вслух.

— Берт вовсе не плохой коп,— заметил Карелла.

Он стоял у стола Бирнса, заваленного бумагами, и прислушивался к первым весенним звукам, доносившимся с улицы. Мысли его были заняты пятилетней девчушкой Анной Сакс.

---- Дерьмо, вот он что,—- возразил Бирнс.-- Ну да, я отлично помню все, что с ним случилось. Но люди и раньше умирали, Стив! Их и прежде убивали, а если ты настоящий мужчина, то приходится привыкнуть к этому и не вести себя так, будто все кругом в этом виноваты. Никто из нас не повинен в смерти его подружки! Это святая истина, и лично мне чертовски надоело, что меня считают виноватым.

 —  Но он вовсе не винит тебя в этом, нет! И никого из нас не винит.

— Да он весь свет считает виноватым, а это еще хуже! Сегодня утром он поскандалил с Мейером, потому что тот поднял трубку у него на столе. Понимаешь, этот чертов телефон зазвонил, ну, и вместо того, чтобы идти через всю комнату к своему столу, Мейер поднял трубку ближайшего аппарата, как раз на столе Клинта, и Клинг сразу же затеял свару. Сам понимаешь, такие отношения в отделе, где люди работают бок о бок, совершенно немыслимы, Стив! Я собираюсь просить, чтобы его перевели отсюда.

— Это будет самое худшее для него.

— Зато это будет самое лучшее для всего отдела!

— Не думаю.

—- Никто не спрашивает твоего мнения,— сказал Бирнс сухо.

— Тогда какого дьявола ты велел мне явиться к тебе?

— Неужели тебе не понятно, что я имею в виду? — произнес Бирнс.

Он резко поднялся и начал шагать возле забранного решеткой окна. Бирнс был крупный мужчина, и его скупые движения скрывали огромную энергию могучего тела. Мускулистый, круглоголовый, с маленькими, глубоко посаженными голубыми глазками на изрезанном морщинами лице, он резкими шагами бегал по комнате и кричал:

— Неужели ты не видишь, какой он причиняет вред?.. Даже мы с тобой не в состоянии пускаться с ним в душеспасительные беседы без того, чтобы не взвыть от злости! Именно это меня и беспокоит, именно поэтому я и хочу убрать его отсюда!

— Но ведь тебе не приходит в голову выбросить хорошие часы только потому, что они стали отставать,— возразил Карелла.

— Пожалуйста, уволь меня от своих дурацких сравнений,— рассердился Бирнс.— У меня тут полицейское управление, а не часовая мастерская.

— Ты хотел сказать «метафор»,— поправил его Карелла.

— Все равно, черт побери! Я собираюсь завтра же позвонить шефу и попросить его перевести отсюда Клинга. Вот и все!

— Куда перевести?

—- Что значит «куда»? Мне-то какое дело? Перевести отсюда, и все тут!

— Но все-таки, куда? В другое управление, где все вокруг будут для него чужие и он будет еще больше действовать им на нервы, чем нам?

— А, так ты и сам, наконец, признаешь это!

— Что Берг действует мне на нервы? Да, разумеется, действует.

— И положение нисколько не улучшается, Стив, ты и сам это хороню понимаешь! Наоборот, с каждым днем становится все хуже! Да и вообще, какого дьявола я тут что-то доказываю? Я перевожу его, и дело с концом!

Бирнс энергично тряхнул головой и снова тяжело плюхнулся на стул, глядя на Кареллу с ребяческим вызовом.

Карелла вздохнул. Он не отдыхал уже почти пятьдесят часов и смертельно устал. Он появился в управлении в 8.45 в четверг и весь день работал, просматривая кипу дел, которые накопились за март. Ему удалось подремать часов шесть на кушетке в арестантской, но в семь утра в пятницу его разбудил вызов в отделение по борьбе с поджогами, поскольку они получили сигнал из Сайт-Сайда и подозревали, что там не обычный пожар, а поджог. Он вернулся в управление в полдень и нашел на своем столе записку, в которой содержалось четыре телефонных сообщения. К тому времени, когда он кончил звонить по всем четырем номерам, а один из них принадлежал помощнику медэксперта, который целый час растолковывал ему подробности токсикологического анализа содержимого желудка гончей собаки, в котором обнаружили яд,— а это уже седьмой такой пес, отравленный за истекшую неделю,— к тому времени часы на стене показывали 13.30. Карелла послал рассыльного принести ему перекусить, но, прежде чем тот принес заказанное, Стиву пришлось выехать на Одиннадцатую Северную улицу, откуда поступило сообщение о краже со взломом. Вернулся он в управление только в половине шестого, переключил свой телефон на ворчащего Клинта и снова спустился в арестантскую, чтобы поспать часок-другой. В одиннадцать вечера в пятницу все управление патрулировало по улицам, что входило в профилактическую программу полиции. Рейд закончился только в 5 часов утра в субботу.

В 8.30 Карелла ответил на вызов по делу Тинки Сакс и отправился допрашивать плачущую девчушку. Сейчас было 22.30, и он ужасно устал. Ему хотелось уйти домой, у него не было пи малейшего желания спорить с начальством из-за человека, который и впрямь стал таким, каким обрисовал его лейтенант. У него не было больше абсолютно никаких сил!..

Но еще раньше, утром, он смотрел на тело незнакомой женщины, видел ее истерзанную плоть и испытывал такое чувство горечи и боли, что его чуть не стошнило.

Сейчас — обессиленный, опустошенный, не способный спорить —  он все же не мог забыть красоту истерзанной Тинки и вдруг почувствовал, что вполне понимает, какие страдания испытывал Берт Клинг, когда всего лишь четыре года назад подхватил на руки изрешеченную пулями Клэри Таунсенд в книжном магазине' на Калвер-авеню.

—  Пусть он работает со мной,— сказал Карелла.

—  О чем ты?

Я имею- в виду дело Тинки Сакс. Я уже давно работаю с Мейером, а теперь дай мне Берта вместо него.

— В чем дело? Тебе что, не нравится Мейер?

— Мне очень нравится Мейер, но я устал, я хочу пойти домой и выспаться, и я прошу тебя, разреши мне работать с Бертом по этому делу!

— А что это изменит?

— Не знаю...

—- Я не поклонник шоковой терапии,— сказал Бирнс.— Ведь эту Сакс зверски убили, и, что бы ты ни предпринял, все это будет напоминать ему Клэри.

— Какая тебе, к черту, терапия! Я просто буду рядом, буду разговаривать с ним! Хочу, чтобы он поверил, что в этом проклятом управлении есть еще люди, которые считают его приличным парнем и хотят помочь ему оправиться. Черт, Пит, я и в самом деле зверски устал и больше не могу с тобой спорить!.. Если уж ты решил отправить Берта Клинга в другой отдел, то это твое дело, ты здесь начальник. Я совсем не собираюсь с тобой больше спорить, вот что...

Он помолчал.

— Я хочу только взять Берта. А ты сам решай — согласен или нет. Только очень прошу тебя, поскорее, ладно?

— Бери его,— сказал Питер Бирнс.

— Спасибо,— ответил Карелла.

Он пошел к двери, потом обернулся, пожелал Бирнсу спокойной ночи и вышел.

 

 

Глава 2

Иногда дело начинается так скверно, как если бы при игре в рулетку выпадали одни семерки. Именно так и началось расследование по делу № 11 в то утро понедельника, когда Стив Карелла и Берт Клинг приехали в дом на Стаффорд-Плейс, где жила Тинка Сакс, чтобы допросить лифтера.

Лифтер, мужчина лет восьмидесяти, выглядел на редкость крепким, держался прямо и был очень высок, почти такого же роста и сложения, как и Карелла. За единственный здоровый глаз его прозвали Циклопом. Он объяснил, что потерял глаз во время войны. Его ткнули штыком в голову, когда они вели наступление на немцев в Арденнах.

Циклоп, которого в те далекие времена звали Эрнестом, отшатнулся как раз вовремя, чтобы не дать штыку вышибить не только глаз, но и мозги, а после аккуратно всадил в немца три пули, прямо в сердце. Он даже не почувствовал, что лишился глаза, пока не добрался до госпиталя... Ему казалось, что штык только рассек ему бровь и вызвал кровотечение, которое и мешало ему видеть.

Старик гордился своим выбитым глазом так же, как и прозвищем. И хотя сам Эрнест Месснер был всего шести футов ростом, он лишился глаза в борьбе за демократию, что само по себе являлось вполне приличной причиной такой потери. Он также весьма гордился своим уцелевшим глазом, который, как он объявил, видит «на все сто». Единственный глаз был яркосиний, такой же пронзительный, как и ум, скрывавшийся в голове Циклопа. Старик с интересом встретил детективов.

— Ну, разумеется, я сам отвез его наверх,— подтвердил он.

— Вы отвезли этого человека в квартиру миссис Сакс на лифте прошлой ночью? — спросил Карелла.

— Вот именно.

— В котором часу?

Циклоп минуту подумал. Лицо его украшала черная повязка, и, если бы не лысина, он был бы точной копией мужчины с рекламных плакатов рубашек Хаттауэй, разве только чуть старше.

— Вероятно, было часов девять, полдесятого, что-то в этом роде.

А вниз вы его тоже везли?

 — Нет.

— В котором часу вы закончили работу?

 — Я ушел отсюда только в восемь часов утра.

— С которого часа и до которого вы обычно работаете, мистер Месснер?

— У нас тут три смены, - объяснил Циклоп. — Утренняя смена с восьми утра до четырех дня, дневная — с четырех до полуночи, и ночная — с полуночи до восьми утра.

— В какую смену вы обычно работаете?

— В ночную. Вы. собственно говоря, по чистой случайности застали меня здесь. Я освобождаюсь через десять минут.

— Если вы начинаете работать в полночь, то что же вы тут делали в девять часов вечера в пятницу?

— Тот парень, который работал передо мной, внезапно почувствовал себя плохо и ушел домой. Управляющий позвонил мне около восьми вечера и попросил прийти пораньше. Я и пришел. Это была долгая ночь, уж поверьте..,.

— Она была еще длиннее для Тинки Сакс, — сказал Карелла.

— Это верно! Это верно... Во всяком случае, я отвез его наверх часов в девять, полдесятого, но он так и не спустился вниз до самого моего ухода.

— То есть до восьми утра?

— Да.

— Было в этом что-нибудь необычное? — спросил Клинг.

— Что вы имеете в виду?

— Случалось ли и раньше, чтобы к Тинке Сакс приходили мужчины примерно в девять, полдесятого и не спускались вниз до восьми утра?

Циклоп моргнул своим единственным глазом и сказал:

— Не нравится мне это — болтать о мертвых.

— Мы сюда явились специально для того, чтобы поговорить об умершей,— возразил Ютинг.— А также о живых, тех, кто посещал погибшую. Я задал вам простой вопрос и хотел бы получить такой же простой ответ. Проводила ли Тинка Сакс ночи с мужчинами и как часто?

Циклоп снова моргнул.

— Полегче,— сказал он,-— а то вы просто-таки загоните меня в мой лифт.

Карелла решил рассмеяться, чтобы разрядить напряженную обстановку. Циклоп тоже улыбнулся в ответ.

— Вам-то все понятно, правда?—  сказал он Карелле. — То, чем миссис Сакс занималась в своей квартире, это ведь ее личное дело и больше никого не касается.

—  Конечно, ответил Карелла,-— мне кажется, мой коллега просто хотел спросить, не показалось ли вам подозрительным, что вы свезли наверх мужчину, который так и не спустился вниз? Вот и все.

— О! — воскликнул Циклоп и надолго задумался. Потом сказал;

— Да, я как-то не подумал об этом!

-- В таком случае, это было вполне привычно для вас? — спросил Клинг.

— Не скажу, что это было привычно, но и отрицать не стану. Могу сказать только, что если женщина, достигшая совершеннолетия, захочет позвать к себе мужчину, то не мое дело судить, сколько он у нее должен оставаться — весь день или всю ночь. Мне это совершенно безразлично, сынок. Понимаете?

— Вполне,— сухо ответил Клинг.

— И мне, черт побери, совершенно безразлично, чем они там занимаются весь день или всю ночь, если они достигли возраста, когда имеют право голосовать, И это вы понимаете?

— И это тоже,— сказал Клинг.

— Ну и прекрасно! — ответил Циклоп и кивнул головой.

— Но, в самом деле,-- спросил Карелла,— разве этому человеку обязательно надо было воспользоваться лифтом, чтобы спуститься вниз? Он ведь мог вылезти на крышу и оттуда перебраться в соседнее здание?

— Конечно,— ответил Циклоп.— Я только хотел сказать, что никому из нас — тех, кто работает в этом здании,— не положено интересоваться, чем занимаются жильцы. Так же, как и тем способом, которым выходят отсюда гости: через парадную дверь, через крышу, или по черной лестнице, или даже просто через окно. Это не наше дело. В своей квартире каждый сам себе хозяин, так я понимаю.

 —  Вы совершенно правы,— согласился Карелла.

— Благодарю вас!

— Не за что!

— Как выглядит этот человек? — спросил Клинг.— Вы случайно не помните?

— Помню,- ответил Циклоп, бросив на Клинта холодный взгляд. Потом повернулся к Карелле: — Карандаш и бумага у вас есть?

— Да.

Карелла вынул записную книжку и тонкий золотой карандашик из внутреннего кармана пиджака.

— Я слушаю.

— Это был высокий мужчина, примерно шесть футов или шесть футов и два дюйма ростом. Блондин. Совершенно прямые волосы, как у Сони Тафтса, знаете?

— У Сони Тафгса? — переспросил Карелла.

— Ну да, у кинозвезды. Этот парень совсем не похож на Сони, только волосы точь-в-точь как у Тафтса — прямые и светлые.

— Какого цвета у него были глаза?

— Не знаю, не видел. На нем были темные очки от солнца.

— Это вечером-то?

— Сколько угодно людей носят в наше время темные очки по вечерам,— возразил Циклоп.

— Это верно,— согласился Карелла.

— Вместо масок...

— Да.

— На нем были темные очки, и он был очень загорелый, как будто только что вернулся откуда-то с юга. Одет в светло-серый плащ. В пятницу ведь накрапывал дождик, помните?

— Да, верно,— сказал Карелла.— А зонт у него был?

— Не было.

— А что у него было надето под плащом, вы не заметили?

— Темно-синий костюм. Пожалуй, даже сизый — как каменный уголь. Я брюки разглядел. Еще белую рубашку и черный галстук.

— Какого цвета туфли?

— Черные.

— На лице или на руках не было шрамов или каких-либо других отметин?

— Не заметил.

— Кольца на руках?

— Золотой перстень с зеленым камнем на мизинце правой, нет, погодите, это была левая рука.

— Еще какие-нибудь украшения — запонки, булавки в галстуке?

— Нет, больше я ничего не заметил.

— Он был в шляпе?

— Нет.

— Чисто выбрит?

— Что вы имеете в виду?

— Не было ли у него усов или бороды,— подсказал Клинг.

— Нет.

— Как по-вашему, сколько ему лет?

— Чуть больше тридцати.

— Какого он сложения? Крупного, среднего... Мускулистый или, может, хлипкий?

— Крупный мужчина. Не толстый, но крупный, мускулистый. Вернее всего сказать — тяжеловес.

— Он разговаривал с вами?

— Нет. Назвал только номер этажа — девятый, и все. Только это и сказал.

— Какой у него голос?

— Низкий.

— Вы не заметили у него акцента или какого-нибудь выговора?

— Он произнес всего одно слово, и прозвучало оно как у всякого другого, живущего в этом городе.

— Я сейчас произнесу то же самое слово несколько раз,— сказал Карелла,— а вы попробуйте определить, когда будет больше всего похоже на то, что вы слышали от него.

— Ладно, давайте!

— Девять,— произнес Карелла.

— Нет.

— Девять!

— Нет.

— Девять.

— Нет.

— Девять...

— Именно так! Точно так, без всяких искажений.

— О’кей! Спасибо! — сказал Карелла.— Ты хочешь еще что-нибудь спросить, Берт?

— Нет, больше ничего,— ответил Клинт.

— Вы очень наблюдательный человек,— сказал Карелла Циклопу.

— Я целый день только тем и занимаюсь, что разглядываю людей, которых вожу наверх или спускаю вниз,— ответил Циклоп, пожав плечами.— Это вносит некоторое разнообразие в мою работу.

— Большое спасибо за все, что вы нам сообщили,— сказал Карелла.— Вы нам очень помогли.

—  Не стоит благодарности.

На улице Клинг сердито сказал :

—  Противный старый мошенник!

— Он сказал нам немало,— мягко возразил Карелла.

— Да!..

— Мы располагаем теперь подробным портретом преступника.

— Чересчур хорошим, на мой взгляд!

 —  Что ты хочешь сказать?

У этого типа всего один глаз, а одной ногой он уже в могиле. Вот он и нагромождает всякие детали, которые упустил бы даже опытный наблюдатель. Вполне возможно, что он все это сочинил. Просто чтобы убедить нас, что он вовсе не никчемный старик.

Никого не следует считать никчемным, — сказал Карелла мягко,— ни старика, ни кого-либо другого.

— Школа криминалистики с уклоном в гуманность,— проворчал Клинг.

— Что плохого ты видишь в гуманности?

— Ничего! Но, если я не ошибаюсь, именно человеческое гуманное существо разрезало Тинку Сакс на куски.

На это Карелле нечего было возразить.

* * *

Образцовое агентство по найму моделей и манекенщиц — это не просто справочное бюро, располагающее адресами занимающихся такой работой девушек. Агентство берет на себя заботу об информации, следит за спросом на своих сотрудниц, обеспечивает нянями работающих матерей и выполняет еще множество разнообразных функций.

Агентство Артура и Лесли Катлеров занимало три просторных, изящно меблированных и отделанных под орех комнаты на Карингтон-авеню, рядом с дорогой, ведущей на Калис-Пойнт.

Карелла и К пинг поднялись по лестнице на второй этаж. В фойе за белым письменным столом последней модели их встретила сияющей улыбкой очаровательная секретарша.

— Чем могу служить, джентльмены?

Карелла ответил девушке столь же лучезарной улыбкой, приберегаемой обычно для звезд кино, которых он иногда встречал на приемах у губернатора.

— Мы из полиции,— сказал он. —  Я — детектив Карелла, а это мой коллега — детектив Клинг. Вот наши удостоверения.

Карелла предъявил свой жетон. Клинг вздохнул и, пошарив в кармане, достал бумажник с приколотым к нему жетоном.

— Нам хотелось бы побеседовать с мистером или миссис Катлер, — сказал Клинг.— Они у себя?

— Да. Но в связи с чем вы хотели бы их видеть?

В связи с убийством Тинки Сакс,— ответил Клинг.

— О! — сказала девушка.— О, да!

Она потянулась рукой к панели переговорного устройства.

— У нас до сих пор никогда не бывало сыщиков, извините. — И нажала кнопку на панели. — Мистер Катлер, у меня в приемной два детектива, которые хотят повидать вас...

— Попросите их пройти сюда,— сказал голос.

— Слушаю, сэр! --- Девушка отключилась и посмотрела на сыщиков,— Пожалуйста, проходите, в загон и сразу направо.

— Сначала куда?

— В загон. Ах, простите! Мы называем так главную приемную. Сами увидите.

Разыскав ручку из орехового дерева на двери из ореха, которая была упрятана в ореховую панель, Карелла и Клинг попали в огромный зал, выдержанный в бежевых тонах. Женщина, сидевшая за конторкой, взглянула на них и оторвалась на секунду от телефонной трубки.

— Чем могу служить?

— Мы ищем комнату мистера Катлера.

— Проходите прямо,— сказала женщина.— Я — Лесли Катлер. Присоединюсь к вам, как только кончу разговор.

— Благодарю вас.

Карелла подошел к ореховой стене и постучал в стену там, где, по его предположениям, могла бы находиться дверь.

Мужской голос ответил:

— Входите!

Артур Катлер был мужчина лет сорока, с прямыми, очень светлыми волосами, как у Сони Тафтса, ростом не менее шести футов четырех дюймов. Его мощную фигуру с хорошо развитой мускулатурой облегал темносиний костюм.

— Входите, джентльмены,— сказал он, поднявшись навстречу вошедшим и с улыбкой протягивая руку. Голос у него был низкий. Карелла и Клинг подошли к столу и обменялись с Катлером рукопожатиями. Рука у него была твердая и сильная.

— Пожалуйста, присаживайтесь.— Катлер указал на кресла по обе стороны стола.— Вы пришли по поводу Тинки...

— Да,— ответил Карелла.

— Ужасная история. Вам не кажется, что это дело рук какого-то ненормального?

—  Не могу сказать, - ответил Карелла.

— Но это вполне возможно, как вы считаете? — обратился Катлер к Клингу.

— Не знаю.

— Мистер Катлер, мы пришли узнать все, что вам известно об этой девушке,— объяснил Карелла.— Нам кажется, агенты обычно многое знают о тех людях, которых они...

— Да, это так,— прервал его Катлер.— А особенно это касается Тинки Сакс.

— Почему именно Тинки?

— Да потому, что это мы, в сущности, сделали ей карьеру.

— Как давно это началось?

— О, не менее десяти лет назад. Ей было всего девятнадцать, когда она пришла к нам впервые. А ей исполнилось... дайте сообразить... да, ей исполнилось тридцать в феврале. Да. Пожалуй, одиннадцать лет назад, так будет точнее.

— Какого числа в феврале? — спросил Клинг.

— Третьего,— ответил Катлер.— Она немного работала моделью на побережье перед тем, как подписала с нами контракт. Но там она мало чего добилась. Зато мы рекомендовали ее во все крупнейшие журналы — «Силуэт»,

«Арфист», «Мадемуазель»... Хотите знать, сколько зарабатывала Тинка Сакс?

— Сколько же? — спросил Клинг.

— Шестьдесят долларов в час! Умножьте эту цифру на восемь или десять часов в день, и вы получите что-то около ста или ста пятидесяти тысяч долларов в год.

Катлер замолчал.

— Это куча денег. Больше, чем зарабатывает президент Соединенных Штатов.

— И без всяких неприятностей,-— добавил Клинг.

— Мистер Катлер,— спросил Карелла,— когда вы видели Тинку в последний раз?

— В пятницу, во второй половине дня.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее.

— У нее был сеанс в пять часов, и она забежала сюда около семи, чтобы забрать почту и проверить, нет ли телефонных сообщений. Вот и все.

— А они были? — спросил Клинг.

— Кто «они»?

— Телефонные сообщения?

— Я сейчас не помню. Секретарша, как правило, записывает все сообщения, лишь только они получены. Вы, вероятно, уже видели нашу фотостенку?

— Да,— кивнул Клинг, вспомнив одну из стен бежевого загона,

— Так вот, этим занимается наша секретарша. Если хотите, я справлюсь у нее. Хотя я сомневаюсь, что эти записи остались...

— А почта Тинки Сакс?

— Не знаю, получила ли она что-нибудь в тот день. Хотя... подождите минутку... Я помню, она перебирала какие-то конверты, когда я выглянул из кабинета, чтобы поболтать с ней.

— В котором часу она ушла отсюда? — спросил Карелла.

— Примерно в четверть восьмого.

— У нее был еще сеанс?

— Нет, она собиралась домой. У нее ведь дочь, вы, наверное, знаете. Девочка пяти лет.

— Да, знаю,— ответил Карелла.

— Так вот, она и собиралась домой.

— Вам известно, где она жила? — спросил Клинг.

— Да.

— Где?

— На Стаффорд-Плейс.

— Вы бывали у нее?

— Разумеется.

— Как по-вашему, сколько времени требуется, чтобы добраться отсюда до ее дома?

— Не больше пятнадцати минут.

— В таком случае Тинка должна была быть дома примерно в семь тридцать, если она действительно направилась отсюда домой.

— Думаю, что гак.

— Она вам сказала, что идет прямо домой?

—  Да. Впрочем, нет, она сказала, что хочет купить несколько пирожных, а потом пойдет домой.

— Пирожные?

— Да. На этой улице есть магазин, где продают исключительно вкусные пирожные. Многие наши манекенщицы покупают там и сладости.

— Она вам. не сказала, ждет ли кого-нибудь в гости вечером?

—  Нет, своими планами на вечер она не делилась.

— Ваша секретарша не знает? Может, среди телефонных сообщений для Тинки было что-нибудь относительно этого вечера?

— Не знаю. Но мы ее можем об этом спросить.

— Да, пожалуйста, если можно, — сказал Карелла.

—  А как вы сами собирались провести вечер в пятницу, мистер Катлер? -- спросил Клинг.

— Я сам?

-- Да.

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы ушли из бюро?

— А почему это вас интересует?

— Вы были последним, кто видел ее живой,— ответил Клинг.

— Нет, это убийца был последним, кто видел ее живой,— поправил его Катлер,— и, если верить газетам, ее дочь. Так что я и в самом деле не могу понять, каким образом мои собственные планы на вечер могут относиться или вообще как-то быть связанными с ее смертью.

— Может быть, вы и правы, мистер Катлер,— сказал Карелла.— Но я уверен, что вы понимаете, как нам необходимо проверить каждую версию.

Катлер нахмурился. Карелла теперь вызывал в нем не меньшую враждебность, чем Клинг. С минуту он колебался, потом недовольно сказал:

— Мы с женой ужинали в «Трех копнах» с несколькими друзьями.— Помолчав, он язвительным тоном добавил: — Это французский ресторан.

— В котором часу это было? — спросил Клинг.

— В восемь вечера.

— А где вы были в девять?

— Еще ужинали.

— А в половине десятого?

Катлер вздохнул и сказал:

— Мы ушли из ресторана лишь в начале одиннадцатого!

— Что вы делали после этого?

— Послушайте, это в самом деле так необходимо? — нахмурился Катлер.

Оба детектива молчали. Он снова вздохнул и сказал:

— Мы немного погуляли по Хелл-авеню все вместе. Потом мы с женой покинули друзей и поехали на такси домой.

Дверь отворилась. Лесли Катлер бесшумно вошла в кабинет, увидела выражение лица мужа, правильно оценила воцарившееся в кабинете молчание и сразу же спросила:

— В чем дело?

— Расскажи им, где мы были в пятницу вечером,— сказал Катлер.- - Эти джентльмены увлеклись игрой в полицейских и разбойников.

— Ты шутишь, - сказала Лесли, но тут же поняла, что это не шутки.

— Мы обедали с друзьями,-— произнесла она быстро. Мардж и Даниэль Рою. Наша манекенщица. А почему вас это интересует?

— Когда вы ушли из ресторана, миссис Катлер?

— В десять часов.

— Ваш муж все это время был с вами?

— Разумеется.— Она повернулась к Катлеру и спросила: — Разве они имеют на это право? Может быть, нам следует вызвать Эдди?

— Кто это, Эдди?

-- Наш адвокат.

— Вам не понадобится адвокат.

— Вы недавно работаете детективом? — вдруг спросил Катлер у Клинта.

— Что означает ваш вопрос?

— Он означает, что ваша техника допроса оставляет желать много лучшего.

— Да? В каком отношении, мистер Катлер? Что вам не нравится, мистер Катлер? Чего вам не хватает?

— Вежливости, мягко говоря!

— Забавно,— ответил Клинг.

— Очень рад, что это вас забавляет!

— Так ли вы обрадуетесь, услышав, что лифтер в доме 791 по Стаффорд-Плейс дал нам подробное описание мужчины, которого он отвез в квартиру на лифте в тот вечер, когда была убита Тинка Сакс. И может быть, вы еще больше обрадуетесь, если я вам сообщу, что это описание в точности подходит к вам! Ну как, это вам по-прежнему кажется забавным?

— Я и близко не подходил к дому Тинки в пятницу вечером!

— Может быть, и нет. Полагаю, вы не станете возражать, если мы все же свяжемся с вашими друзьями? Просто для уточнения!

— Секретарша даст вам номера их телефонов,— холодно сказал Катлер.

— Благодарю вас!

Катлер посмотрел на часы.

— У меня назначена деловая встреча за завтраком. Если вы, джентльмены, покончили с вашими...

— Я хотел бы получить у вашей секретарши эти номера телефонов,— сказал Карелла.— Я был бы вам также чрезвычайно признателен за любую информацию о друзьях и знакомых Тинки.

— Придется моей жене помочь вам с этим.

Катлер бросил кислый взгляд на Клинта и добавил:

— Я не собираюсь покидать город. Кажется, об этом вы предупреждаете подозреваемых?

— Вот именно, прошу вас не покидать город,— сказал Клинг.

— Берт,— сказал Карелла небрежным тоном,— пожалуй, тебе лучше вернуться в управление. Гроссман обещал позвонить после обеда насчет лабораторных анализов. Так что кому-то из нас надо непременно быть на месте.

— Хорошо,— ответил Клинг и направился к двери. Открыв ее, он добавил: — Мой коллега намного вежливей меня!

Карелла вздохнул, понимая, что все испорчено, и сказал:

— Не могу ли я поговорить с вашей секретаршей, мистер Катлер? 

 

 

Глава 3

Когда в два часа дня Карелла вышел из агентства, он знал ненамного больше, чем утром. Секретарша, полная готовности помочь, не могла, однако, припомнить, какие телефонные сообщения были переданы для Тинки в день ее убийства. Были только личные звонки, в том числе от мужчин, но ни одного имени она так и не вспомнила. Начисто забыла она и зачем, собственно, разыскивали Тинку.

Карелла поблагодарил девицу и пошел к Лесли Катлер, которая все еще кипела негодованием на грубое обращение Клинта с ее мужем. Стив попытался с ее помощью составить список мужчин — знакомых Тинки. Но и здесь его ждало разочарование, поскольку, как выяснилось, Тинка не имела обыкновения распространяться о своих личных делах. Она также не разрешала своим поклонникам заходить за ней в агентство и никогда не обсуждала вслух свои приключения с мужчинами.

Карелла вначале решил, что Лесли Катлер не желает ни о чем его информировать в отместку за резкость Клинта. Но постепенно пришел к выводу, что та действительно ничего не знала о личных делах Тинки. Правда, они с мужем несколько раз бывали у Тинки дома, но всегда э го был лишь скромный обед на троих, без прислуги, а в соседней комнате спала Тинкина дочь Анна.

Все же вежливость и долготерпение Кареллы сделали, свое дело. Лесли Катлер наконец оттаяла и даже предложила ему посмотреть рекламный буклет Тинки Сакс, который агентство рассылало фотографам, управляющим рекламными, художественными и театральными агентствами, просто богатой клиентуре. Карелла с благодарностью принял буклет и откланялся.

Сейчас, сидя за чашкой кофе и сандвичами в закусочной в двух кварталах от управления, Карелла вынул буклет из плотного конверта и, развернув его, вздрогнул при мысли о том, как выглядела Тинка Сакс, когда он увидел ее впервые.

Карелла внимательно просмотрел буклет, но единственно что ему удалось узнать нового, так это то, что Тинка всегда снималась только одетая, не позировала ни в белье, ни в купальных костюмах. Это, конечно, было любопытное открытие, но само по себе оно вряд ли что-нибудь значило. Он сунул буклет обратно в конверт, допил свой кофе и отправился в управление.

Рассерженный Клинг дожидался его в комнате дежурных.

— Что это ты выдумал, Стив1? — тотчас же начал он.

— Тут у меня буклет Тинки Сакс,— невозмутимо сказал Карелла.— Мы можем приобщить его к делу.

— Меня это не интересует! Ответь на мой вопрос, пожалуйста.

— Мне не хотелось бы. Гроссман звонил?

— Да. Пока что им не удалось обнаружить в комнате никаких других отпечатков пальцев, кроме ее собственных. Правда, они еще не успели исследовать бумажник и нож. Пожалуйста, не пытайся увильнуть, Стив! Ты меня здорово разозлил...

— Берт, я не собираюсь с тобой ссориться. Давай забудем, идет?

— Нет!

— Мы будем с тобой вместе расследовать это дело. Возможно, мне потребуется немало времени. И мне не хотелось бы начинать с...

— Совершенно верно! И мне совсем не по нутру, когда меня отсылают в управление только потому, что кого-то не устраивает моя манера вести допрос!

—  Никто не отправлял тебя в управление.

— Стив, ты меня отстранил и велел отправляться, я эго было именно приказание убираться! Я требую, чтобы ты мне объяснил, в чем дело!

— Ты вел себя по-хамски, понял?

— Мне так не кажется.

-- Тогда тебе стоит взглянуть на себя повнимательнее со стороны.

— Черт побери, но ведь ты сам сказал, что описание, которое нам дал старик, кажется вполне надежным! О'кей! Мы отправились в эту лавочку и столкнулись лицом к лицу с человеком, чье описание только что получили. Чего же ты ожидал от меня? Чтобы я подал ему чашку чая?

— Я ожидал, что ты предъявишь ему обвинение...

— Никто его ни в чем не обвинял!

— ...в убийстве, немедленно арестуешь его и привезешь сюда, — закончил Карелла саркастически.— Вот чего я ожидал от тебя!

— Я задавал ему правильные вопросы.

— Ты задавал ему грубые, враждебные и чисто дилетантские вопросы! Ты же с самого начала стал обращаться с ним как с преступником, хотя у тебя не было для этого никаких оснований. Ты сразу поставил его в такое положение, что он стал защищаться, вместо того, чтобы обезоружить его. Будь я на его месте, я бы стал лгать тебе просто назло! Ты сотворил врага из человека, который. мог бы помочь. И если нам понадобится дальнейшая информация о частной жизни Тинки Сакс, то придется расспрашивать человека, который имеет все основания ненавидеть полицию.

— Его внешность в точности соответствует описанию! Любой на моем месте спросил бы его...

— Но почему, черт возьми, ты не можешь спрашивать человеческим тоном? После проверки его друзей, на которых он сослался, ты мог бы взяться за него, если бы установил что-то важное. Чего ты добился своими методами? Ни черта!.. Ну вот, ты меня спросил, я тебе ответил. Понятно, наконец? О’кей!.. Ты проверил алиби Катлера?

— Да.

Он действительно был с этими людьми?

— Да.

— И они действительно ушли из ресторана и немного погуляли?

— Да.

— В таком случае Катлер не мог быть тем мужчиной, которого Циклоп поднял на лифте.

— Если только Циклоп не спутал время.

— Это возможно, и, думаю, надо это проверить. Но проверку нужно было провести до того, как ты стал швыряться обвинениями.

— Я никого ни в чем не обвинял!

— Ты сделал это своим поведением! Кем ты себя, черт возьми, считаешь? Гестаповцем? Ты не имеешь никакого права явиться к кому-либо в контору, не имея в голове ничего, кроме смутной идеи, и тут же начать обвинять!

— Я поступил так, как считал правильным,— сказал Клинг.— Если тебе не нравится, можешь убираться к черту.

— Мне это не нравится, но к черту идти я не собираюсь,— ответил Карелла.

— Я попрошу Пита, чтобы он снял меня с этого дела.

— Он этого не сделает.

— Почему?

— Потому что я — старший в этом деле, а я хочу, чтобы ты работал со мной.

— В таком случае не пытайся больше командовать, предупреждаю! Ты поставил меня в неловкое положение перед гражданским лицом и...

Если бы у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы почувствовал себя неловко задолго до того, как я попросил тебя уйти.

— Послушай, Карелла...

— Ах, теперь уже Карелла, вот оно что!

— Я не собираюсь терпеть больше твои замечания, запомни это! Мне все равно, что ты там считаешь. Но я не стану терпеть никаких замечаний, так и знай!

— Ни моих, ни чьих-либо других, как я понимаю?

— Вот именно, ты правильно понимаешь!

— Я запомню.

— Постарайся,— сказал Клинг и вышел из комнаты.

Карелла сжал кулаки, потом поднял их и трахнул ими по столу.

Детектив Мейер, застегивая брюки, вышел из туалета. Повернув голову налево, он прислушался к сердитому громыханью шагов Клинга, сбегавшего по лестнице. Когда он вошел в комнату дежурных, Карелла сидел за своим столом, опираясь на вытянутые руки. На лице его застыло мрачно-холодное выражение.

— Из-за чего такой шум? — спросил его Мейер.

— Да так, ничего.— Карелла весь кипел от злости, и голос его прозвучал резко.

— Снова Клинг? — спросил Мейер.

— Снова Клинг.

— Мальчишка! — сказал Мейер, покачав головой. Больше он ничего не добавил.

* * *

Поздним вечером, по дороге домой, Карелла притормозил у дома Сакс, предъявил свой жетон полицейскому, который все еще дежурил у дверей ее квартиры, и зашел внутрь, надеясь отыскать хоть что-нибудь, что могло бы навести его на след тех мужчин, с которыми Тинка была знакома: письма, записные книжки — что-нибудь.

Квартира была пуста. Анну Сакс на субботу отправили в приют, а потом ее забрал к себе Гарви Сэдлер, адвокат Тинки. Там она и дожидалась отца, который должен был прибыть из Аризоны.

Карелла прошел по коридору мимо детской — тем же путем, каким шел убийца,— бросил через открытую дверь взгляд на целый ряд кукол, выстроившихся в шкафу, и вошел в просторную Тинкину спальню.

Постельное белье было снято, окровавленные простыни и одеяло отосланы в криминалистическую лабораторию. На оконных шторах оставались кровавые пятна, так что их тоже сняли и отослали Гроссману.

Сквозь голые окна виднелись крыши домов, лодки, медленно плывущие по Дикс-Ривер. Быстро спускались сумерки, напоминая, что на дворе всего лишь только апрель.

Карелла зажег свет и обошел начерченный на полу мелом контур, указывающий на положение трупа на толстом зеленом ковре. Кровь просочилась сквозь ковер, засохла на нем уродливым коричневым пятном. Карелла подошел к овальному столику, стоящему напротив кровати, опустился на вертящийся стул и стал рассматривать бумаги, разбросанные на столе. Беспорядок указывал на то, что детективы из отдела убийств уже проделали один раз эту работу и не нашли ничего показавшегося им достаточно важным.

Карелла вздохнул, взял в руки конверт авиапочты, перевернул и, прочтя адрес, убедился, что он пришел из Рэнсфилда, Аризона, от Денниса Сакса — бывшего мужа Тинки. Он вынул письмо из конверта, развернул и стал читать.

«Вторник, 6 апреля

 Моя дорогая Тинка, вот я наконец в самом сердце пустыни. Пишу тебе при свете коптящей керосиновой лампы и прислушиваюсь к вою ветра за стеной моей палатки. Все остальные уже спят. Никогда я еще не ощущал так остро, как я далек от города, от тебя. Проект Оливера с каждым днем вызывает у меня все большее раздражение, но, быть может, это потому, что я знаю, что ты сейчас пытаешься совершить, и все остальное кажется таким незначительным перед той борьбой, которую ты сейчас ведешь...

Кому есть дело до .того, пересекло ли племя хохокаи эту пустыню или нет по дороге из древней Мексики? Для кого важно, откроем мы здесь или нет их поселения?

А главное— это то, что я невыносимо тоскую по тебе, поклоняюсь тебе и молюсь за тебя. Вся моя надежда только на то, что твое хождение по мукам скоро кончится и все у нас, наконец, будет как прежде, до появления трещины в нашей любви.

Я снова позвоню тебе в субботу. Обнимаю маленькую Анну... и тебя, моя любимая.

  Деннис»

Карелла сложил листок и сунул его обратно в конверт. Итак, он узнал, что Деннис Сакс находился в пустыне, участвуя в осуществлении какого-то проекта, связанного с племенем хохокаи, кто бы они там, черт их возьми, ни были, и что по всему видно, что они с женой не разлюбили друг друга. По крайней мере он был ей по-прежнему верен. Но кроме этого выясняется, что Тинка переживает что-то такое, чему Деннис дал название «борьба» и «хождение по мукам». Но что это за борьба неизвестно. И о каком, собственно, кошмаре пишет Деннис в своем письме? Или он подразумевает что-то, что знал раньше?

Еще утром администрация позвонила Деннису Саксу в Аризону, и, скорее всего, он уже на пути сюда. Хочет он или не хочет, но ему придется ответить на множество вопросов, когда он прибудет.

Карелла сунул письмо в карман пиджака и стал просматривать остальную корреспонденцию, лежащую на столе. Тут были счета: за электричество, большинства крупных магазинов города, Дайрос-клуба и от нескольких местных торговцев. Попалось ему также письмо приходящей домашней работницы Тинки, в котором она уведомляла, что пе сможет больше приходить к ней., поскольку они с мужем переезжают на Ямайку.

Еще было письмо от редактора одного из журналов мод, е котором Тинке Сакс предлагалось сниматься еще с несколькими манекенщицами на демонстрации летней коллекции парижских туалетов. Все это Карелла бегло просмотрел, складывая конверты стопкой на краешке стола. Наконец ему в руки цопалась Тинкина адресная книжка. Тут было огромное количество имен, адресов и телефонов. Сама книжка была небольшая, переплетенная в красную кожу. Карелла несколько раз перелистал ее, внимательно вчитываясь в имена. Большинство из них были самыми обычными: всякие Джорджи, Фрэнки и Чарли; другие — более редкие: Клайд и Адриан; и наконец, совершенно экзотические: Райек, Динк и Фриц. Но все они, вместе или по отдельности, ничего не говорили Карелле. Он захлопнул книжку, положил ее в боковой карман, поближе к письму, и быстро просмотрел остальные бумаги на столе. Единственное, что вызвало у него интерес, было незаконченное письмо-стихотворение, написанное Тинкиной рукой:

Когда я подумаю,

Что я есть

И чем я могла бы быть,

Я содрогаюсь и страшусь

Наступления ночи.

А днем я стараюсь разогнать

Призрак, который мучает...

Он тщательно свернул листок и положил к письму и адресной книжке. Потом поднялся и пошел к дверям. На пороге он последний раз окинул взглядом комнату и выключил свет. Когда он шел по коридору к входной двери, последние бледные лучи солнца осветили комнату Анны, медленно угасая на раскрашенных лицах кукол, сидящих рядышком на полках книжного шкафа в детской.

Карелла вошел в комнату, девочки, осторожно сиял с полки одну из кукол, подержал в руке и снова посадил на место. Беглый взгляд его упал ка куклу, которую Аинв крепко прижимала к себе в субботу, когда он расспрашивал ее. Карелла снял ее с полки.,.

Дежурный полицейский несказанно удивился, увидев детектива с куклой под мышкой, сломя голову выбежавшего из квартиры, которому  было приказано охранять. Карелла ворвался в кабину лифта, лихорадочно роясь в Тинкиной записной книжке впоисках нужного имени. Спускаясь вниз, он торопливо размышлял, стоит ли ему позвонить в управление и сообщить, куда он направляется, чтобы Клинг пришел ему на помощь в случае чего. Но вспомнив, что Клинг ушел из управления намного раньше него, снова закипел от злости.

«Ну и черт с ним!» — думал Карелла, выскакивая на улицу. Мысли проносились в его голове беспорядочной гурьбой, наскакивая одна на другую.

«Что за зверство,, какое отвратительное зверство!.. Стоит ли мне отправляться туда одному?.. Господи Боже, эта несчастная девчушка слышала все это, слышала, как убивали ее мать!.. Может, мне лучше съездить сначала в управление, захватить с собой Мейера? А если этот тип собирается смыться? Пропади этот Клинг пропадом!.. О Господи, Господи!..»

 Карелла добежал до своего автомобиля, упал на сиденье, и вскоре его машина уже мчалась по темнеющим улицам. Кукла лежала на сиденье рядом. Он еще раз проверил имя и адрес в Тинкиной книжке.

«Так!.. Отправиться за подмогой или прямо туда?..»

Он увеличил скорость. Его била дрожь от невероятного возбуждения, к которому примешивалась ярость. Он весь был во власти отчаянного порыва, заглушавшего последние опасения и тот слабый внутренний голос, который шептал ему об осторожности.

Как случается обычно при расследовании? Приходится работать долгие недели и месяцы, прежде чем доберешься до истины. Поразительное открытие в самом начале вызывает бурный прилив энергии, заставляет забыть о безопасности.

Он до отказа нажал на акселератор, руки его намертво вцепились в руль. Машина мчалась на огромной скорости, которая не прошла бы даром ни одному штатскому. Обгоняя транспорт, Карелла изо всех сил нажимал на сирену. Казалось, тело его слилось с машиной в одном порыве, с одной целью — домчаться до места, указанного в Тишиной записной книжке.

Он затормозил только у самого дома. Оставив машину на углу, быстро пошел по тротуару. Кукла, осталась на сиденье. Войдя в просторный холл, Карелла подошел к доске со списками жильцов.

Да, это здесь! Он начал быстро подниматься по лестнице на третий этаж. На площадке второго вытащил свой служебный «смит-и-вессон» 38-го калибра. Он весил всего лишь две унции и имел в длину 7—8 дюймов, что делало его исключительно удобным в экстремальной ситуации. Из него можно было произвести шесть выстрелов без перезарядки.

Карелла поднялся на третий этаж и пересек площадку. Надпись на почтовом ящике подсказала ему номер квартиры — 34. Она оказалась в самом дальнем углу. Стив остановился перед дверью, прижал к ней ухо и прислушался. До него смутно донеслись приглушенные голоса мужчины и женщины.

«Надо вышибить дверь,— подумал Карелла.— У меня достаточно оснований для ареста. Выбью дверь и ворвусь в квартиру! Могу даже стрелять, если будет необходимость. Это именно тот, кого я ищу!»

Он отошел к противоположной стене, вытянул ногу и изо всех сил ударил в дверь, одновременно выстрелив в замок. Дерево разлетелось в щепки дверь распахнулась, и он ворвался в квартиру, сжимая в правой руке револьвер.

В глаза ему бросилась кушетка, на которой сидела, скрестив ноги, высокая красивая брюнетка. На лице ее застыло выражение испуганного удивления. Никакого мужчины не было. Но он же ясно слышат из-за двери мужской голос! Где же?..

Только в этот момент Карелла вдруг понял, что входная дверь расположена так, что мужчина может очень легко остаться незамеченным. Инстинктивно он повернулся вправо потому, что был правшой, потому, что пистолет у него был в правой руке, и тем самым совершил ошибку, которая могла стоить ему жизни... Потому что мужчина находился слева.

Карелла услышал звук прыжка, повернулся, увидел прямые, очень светлые волосы Сони Тафтса и тут же ощутил, как что-то твердое и тяжелое ударило его по лицу. 

 

 

Глава 4

 

В комнате не было никакой мебели, если не считать деревянного стула справа от двери. На противоположной стене — дВа окна, затянутые зелеными шторами. Размер комнаты, вероятно, 12 на 15 футов. У длинной стены посередине располагался радиатор отопления.

Карелла приоткрыл глаза и уставился в полумрак комнаты. С улицы доносился ночной шум, за шторами то и дело мелькали огни мчавшихся мимо автомобилей.

«Интересно, который час?» — подумал Карелла и хотел поднять руку, чтобы посмотреть на часы, но с удивлением почувствовал, что не может этого сделать. Рука была прикована к радиатору его же собственными наручниками. Сделали это поспешно и грубо. Тот, кто сделал это, видимо, спешил, металл больно врезался в руку, защемив кожу. Второе кольцо наручника было защелкнуто вокруг стояка радиатора. Часы исчезли, так же как и служебное оружие, удостоверение, патроны, бумажник с мелочью и даже носки с туфлями. Левая половина лица сильно болела. Он поднял левую руку, которая была свободна, ощупал голову и понял, что щека и висок покрыты коркой засохшей крови. Он снова бросил взгляд на стояк радиатора и, передвинувшись к нему поближе, стал рассматривать, как радиатор прикреплен к стене. Если не очень прочно, то...

Вдруг он услышал звук вставляемого в замочную скважину ключа и внезапно отчетливо понял, что он еще почему-то жив. Сознание этого вовсе не вызвало у него облегчения. Наоборот, он почувствовал нечто похожее на ужас.

Почему он до сих пор жив? И не собирается ли тот, кто сейчас открывает дверь, немедленно исправить свое упущение?

Ключ повернулся, дверь открылась, зажегся верхний свет. В комнату вошла высокая брюнетка. Это была та самая девушка, что сидела на кушетке, когда он так храбро вышиб входную дверь. В руках у нее был поднос. Карелла почувствовал аромат свежего кофе. К нему примешивался сильный запах духов, исходивший or девушки.

— Хэлло,— сказала она.

— Хэлло,— ответил Карелла.

— Как тебе спалось?

— Отлично...

Она была очень высокого роста, гораздо выше, чем казалась, сидя на кушетке. Сложена, как девицы из варьете. Ее крепкие полные груди, казалось, были готовы прорвать блузку с низким вырезом. Крутые бедра натягивали узкую юбку, едва доходившую до колен. На длинных белых ногах с полными икрами и узкими щиколотками настоящих ногах танцовщицы были надеты домашние шлепанцы.

Она закрыла за собой дверь и молча вошла в комнату, двигаясь медленно и как будто во сне. Эти сонные движения, казалось, еще больше усиливали исходящий от нее аромат чувственности. Казалось также, что она очень хорошо как роскошно ее тело, и это как-то странно сочеталось с ощущением, что, кем бы она ни была —  домашней  хозяйкой или шлюхой, потаскушкой или святошей,— мужчины всегда пытались воспользоваться этим телом и. делали это много раз, всегда бывая к нему беспощадны...

Она была жертвой и потому двигалась осторожной походкой существа, которое не раз бывало избито и теперь ждет нападения отовсюду. Ее ленивые движения, доступная пышность тела, настороженность и странное выражение покорности судьбе — все это, вместе взятое, вызывало смутное беспокойство, будило воображение, заставляло раскрыться самые темные и потаенные уголки души.

Короткие иссиня-черные волосы обрамляли белое лицо девушки, лицо умудренного опытом жизни человека. Нос утратил строгость очертаний, казалось, что кто-то разбил его в свое время, и это еще больше подчеркивало жертвенное выражение ее лица. Рот был ярко накрашен, рот проститутки, кукольный рот. Ему, наверное, случалось выговаривать самые грязные слова, делать все, что только можно было от него потребовать.

— Я принесла тебе кофе,— почти шепотом сказала она.

Карелла внимательно разглядывал ее. У него возникло ощущение, что убить человека для нее было так же просто, как поцеловать. Он снова удивился, почему еще жив. Тем более что на подносе рядом с чашкой кофе лежал пистолет.

Девушка подняла его я нацелилась. Карелле в живот, все еще держа поднос в левой руке.

— Давай назад! — сказала она.

— Почему?

— Не объясняйся со мной, вонючка,— ответила она. — Делай, что велено, когда я тебе приказываю.

Карелла отодвинулся назад, насколько позволяла это прикованная рука. Девушка наклонилась так, что юбка задралась, обнажив бедро, поставила поднос на пол и толкнула его ногой к радиатору. Лицо ее стало мрачным и серьезным. Пистолет в руке не дрожал. Карелла заметил, что предо хранитель был отпущен и пистолет готов к стрельбе.

Девушка подошла к стулу у входной двери и уселась, не отводя пистолета. Потом опустила руку и сказала:

— Давай, ешь!

Карелла налил кофе из кофейника в чашку, стоявшую на подносе. Кофе был горячим и крепким.

— Ну как? — спросила девушка.

— Чудесно!

— Я сама его приготовила.

— Спасибо.

— Потом принесу тебе мокрое полотенце. Сможешь вытереть кровь, а то уж больно страшный у тебя вид.

—  Это не моя вина — отозвался Карелла.

— Тебя сюда никто не приглашал!

Улыбка погасла на ее .лице.

— Ты Стив Карелла, не так ли?

— Верно. А тебя как зовут?

Он задал этот вопрос быстро и небрежно, но девушка не попалась в невинную ловушку.

— Детектив второй категории, 87-е отделение. Где оно находится?

— Через парк отсюда.

— Какой парк?

— Гровер-парк.

— Ах да, там красиво. Самый проклятый парк в этом проклятом городе.

— Верно,— сказал Карелла.

— Знаешь, а ведь я спасла тебе жизнь,— сказала его собеседница свободным тоном.

— В самом деле?

— Да. Он-то хотел тебя прикончить.

— Удивляюсь, что он этого еще не сделал,

— Не беспокойся, он еще вполне может это поправить!

— Когда?

— Торопишься?

— Не особенно.

В комнате воцарилось молчание. Карелла сделал еще глоток. Девушка молча наблюдала за ним. Снаружи доносился шум транспорта.

— Который час?

— Около девяти... А зачем тебе? У тебя свидание?

— Просто интересуюсь, сколько времени пройдет, прежде чем меня хватятся, -- ответил Карелла и внимательно посмотрел на девушку.

— Не пытайся испугать меня! Меня ничем не испугаешь!

— Я и не пытаюсь.

Девушка лениво почесала ногу стволом пистолета и сказала:

— Мне нужно задать тебе пару вопросов.

— Не уверен, что стану на них отвечать.

— Станешь,— голос ее был холоден и спокоен.— Могу поручиться. Раньте или позже, но станешь.

— Ну, тогда это будет как можно позже.

— Не очень-то ты сообразителен.

— Наоборот, я вполне хорошо соображаю.

— Как это?

— Просто мне кажется, что я жив потому, что тебе неизвестны ответы на эти вопросы.

— Может быть, ты жив потому, что мне просто этого хочется,— сказала девушка.

— С чего бы это?

— У меня никогда не было мужчин, похожих на тебя,— улыбнулась она.

Карелла почувствовал, как мурашки побежали у него по коже. Он облизнул губы и взглянул на девушку. Она ответила ему твердым взглядом. Злобная усмешка застыла на ее губах.

— Твоя жизнь и смерть в моих руках. Если я велю тебя убить, он это сделает.

— Но не раньше, чем узнает ответы на все вопросы,— ответил Карелла.

— Ну, ответы мы получим. Времени у нас достаточно.

Улыбка сползла с ее лица. Она засунула руку за вырез блузки и лениво почесала грудь. Потом снова взглянула на него и сказала:

— Как ты попал сюда?

— Приехал на метро.

— Вранье,— в ее голосе не было упрека. Это была простая констатация факта, не больше.— Ты оставил свой автомобиль внизу. Регистрационная карточка лежала в отделении для перчаток. Кроме того, на ветровом стекле был знак: что-то вроде полицейского офицера при исполнении служебных обязанностей.

— Ну ладно, я приехал на машине.

— Ты женат?

— Да.

— Дети есть?

— Двое.

— Девочки?

— Мальчик и девочка.

— Так это для нее кукла?

— Какая кукла?

— Та, что у тебя в машине.

— Да,— солгал Карелла.— Для девочки. У нее завтра день рождения.

— Он принес куклу наверх. Она в соседней комнате.— Девушка помолчала.— Тебе хочется подарить своей девочке эту куклу?

— Да.

— Тогда отвечай на все вопросы без вранья насчет метро и всякой другой чепухи.

— Какие у меня есть гарантии?

— Гарантии чего?

— Что я останусь жив.

— Я даю тебе такую гарантию.

— Почему я должен тебе верить?

— Тебе придется верить мне,— сказала девушка.— Ты мой.

И снова она улыбнулась улыбкой, от которой у Ка-реллы по телу побежали мурашки.

Она встала, почесала живот и направилась к нему все той же осторожной походкой, как будто ждала, что кто-то ее сейчас ударит, и готовилась к ответному удару.

— У меня мало времени. Он скоро вернется.

— И что тогда?

Девушка пожала плечами.

— Кому известно, что ты здесь? —  внезапно спросила она.

Карелла промолчал.

  —  Как ты до нас добрался?

Он снова ничего не ответил.

 — Кто-нибудь видел, как он выходил от Тинки?

Молчание.

— Откуда тебе стало известно, куда надо ехать?

Карелла покачал головой.

— Кто-нибудь его узнал? Как ты напал на его след?

Карелла не спускал с нее взгляда. Теперь она стояла совсем рядом, небрежно держа в опущенной руке пистолет. Вдруг она подняла его.

— Может, хочешь, чтобы я тебя подстрелила? -— небрежно спросила она.

— Нет, не хочу.

 — Пожалуй, буду целиться тебе прямо в яички. Как ты на что смотришь?

— Пожалуй, не надо. Не стоит.

— Тогда отвечай мне!

— Ты все равно не убьешь меня, — сказал Карелла.

Он не отводил взгляда от ее лица. Она целилась ему в пах, но он старался не смотреть на ее палец, лежавший на спусковом крючке.

Она подошла еще ближе. Карелла согнулся у радиатора, не в состоянии подняться на. ноги,— его рука была вывернута у самого пола.

— Мне это доставляет огромное удовольствие,— сообщила девушка и внезапно изо всех сил ударила его пистолетом, вывернув руку неуловимым движением. Страшный удар обрушился на Кареллу, его челюсть хрустнула, голова судорожно дернулась назад.

— Понравилось? — осведомилась она.

Он ничего не ответил.

— Пожалуй, не понравилось, а, малыш? — Она сделала паузу.— Как ты нас нашел?

И снова он ничего не ответил.

Она промелькнула мимо него так быстро, что он не успел даже повернуться, чтобы отразить удар сзади, чтобы лягнуть ее, как собирался. На этот раз рукоятка пистолета обрушилась на ухо, и он почувствовал, как что-то хрустнуло.

Он рванулся к ней в бешенстве, стараясь схватить ее свободной рукой, но она отпрыгнула в сторону, снова оказалась перед ним и снова ударила, на этот раз попав в бровь... Он почувствовал, как кровь заструилась у него по лицу.

— Что ты теперь скажешь? — спросила она.

— Убирайся к черту! — прохрипел Карелла, и она снова размахнулась. Ему показалось, что он сможет ее схватить, яо она сделала обманное движение и он схватил рукой лишь воздух. Карелла упал лицом на пол, судорожно ища опоры, отчего наручник еще больнее врезался в тело.

Как только рука его коснулась пола, рукоятка снова обрушилась на него. Он услышал удар пистолета по основанию своего черепа, в который девушка вложила всю силу своего массивного тела, и заморгал глазами, стараясь побороть головокружение.

«Держись! — повторял он себе.— Держись!» Однако внезапно его настиг приступ страшной дурноты. Тошнота подступила к горлу, и он поднес правую руку ко рту, чтобы удержать рвоту, как раз в тот момент, когда она снова ударила.

Кареллу отшвырнуло к радиатору. Всё плыло перед глазами. У него даже не был сил увернуться от занесенного над ним в очередной раз оружия.

— Кто его видел? — выкрикнула она.

— Никто,— пробормотал Карелла.

— Сейчас я сломаю тебе нос.— Голос ее доносился откуда-то издалека.

Он попытался опереться рукою о пол, но понял, что даже не знает, где тот, собственно, находится. Комната вертелась перед глазами. Он снова увидел качающееся в кровавом тумане лицо и грудь девушки, почувствовал одуряющий запах ее духов.

— Сейчас я сломаю тебе нос, мистер!

— Нет.

— Да!

— Нет...

На этот раз он даже не увидел пистолета, а только услышал хруст ломающихся костей и почувствовал страшную боль. Голова его судорожно дернулась назад и ударилась о чугунные ребра радиатора. Боль вернула ему утерянное на миг сознание. Он поднес правую руку к носу, и тут она снова ударила его, теперь уже по основанию черепа, и он снова потерял сознание...

Придя в себя, он почувствовал, что глупо улыбается. Она не даст ему умереть, но и в живых не оставит. Она не даст ему потерять сознание, но и не позволит собраться с силами для защиты.

— Я тебе вышибу все зубы,— сказала девушка.

Он покачал головой.

— Кто сказал тебе, где нас надо искать? Лифтер? Этот одноглазый подонок?

Он не ответил.

— Тебе что, хочется лишиться всех зубов?

— Нет.

— Тогда говори! Тебе придется мне все сказать! Ведь я могу сделать с тобой все, что захочу... Ты мой!

Наступило молчание.

Он знал, что рука с пистолетом приближается к его лицу. Сил защищаться уже не было. Он сидел на полу с рукой, зажатой врезавшимся в нее наручником, с распухшим лицом, задыхаясь. Кровь текла по лицу и из носа, который превратился в какую-то бесформенную массу вокруг сломанной кости, и он молча ждал очередного удара, который выбьет ему все зубы, как она и обещала... У него не было сил остановить ее.

И вдруг он почувствовал на своих губах ее губы. Она целовала его свирепо и яростно, полуоткрытым ртом, ее язык искал его зубы, губы...

Она оторвалась от него и прошептала:

— Утром тебя найдут мертвым.

Карелла снова потерял сознание.

* * *

Во вторник утром, у подножия высокой скалы, в пятидесяти милях вверх по Харб-Ривер, в малонаселенном районе соседнего штата был обнаружен автомобиль. Краска на нем покоробилась и вспучилась от сильного огня, но еще можно .было определить, что это был зеленый седан «Понтиак РИ 7-3461». Труп, найденный на переднем сиденье автомобиля, был сильно обуглен. По останкам, тем не менее, удалось установить, что тело принадлежало мужчине, но лицо и торс обгорели до такой степени, что опознать его не было никакой возможности. Волосы и одежда выгорели полностью, кожа почернела и обуглилась, руки были скрючены, как это бывает при стяжении мышц подвергшихся воздействию огня. Обгоревшие пальцы напоминали птичьи когти. На безымянном левом было обручальное кольцо. Правда, в огне оно оплавилось и превратилось в черный ободок. На обнажившихся пружинах переднего сиденья валялся «смит-и-вессон» 38-го калибра вместе с металлическими деталями того, что когда-то было кобурой. Во рту у трупа не было ни одного зуба. В куче золы, которая, как полагали эксперты, осталась от бумажника, нашли жетон детектива под. номером 714-5632.

Когда из полицейского участка, на территории которого нашли труп, позвонили в главное полицейское управление, был получен ответ, что жетон принадлежит детективу второго разряда по имени Стив Льюис Карелла. 

 

 

Глава 5

Тедди Карелла сидела в своей гостиной, молча наблюдая, как шевелятся губы лейтенанта Питера Бирнса, который говорил о смерти ее мужа. Вдруг спазм сжал ее горло, безумный крик уже готов был вырваться из груди, но она не издала ни звука. Крепко прижав руку ко рту, она закрыла глаза, чтобы не видеть, как губы лейтенанта складывают одно за другим эти страшные слова. Слова, подтверждавшие ее догадку, которая пришла ей в голову прошлой ночью, когда Стив не вернулся домой к ужину.

Она не закричала, но тысячи вопросов зазвенели в ее голове. Она потеряла сознание и упала бы со с гула, если бы не сильная рука лейтенанта Бирнса. Благодарно кивнув ему, она попыталась выдавить из себя виноватую улыбку, дать понять, что чувствует, насколько это все для него тяжело.

Но слезы ручьем бежали по лицу, и ей хотелось только одного — чтобы пришел Карелла и все стало как раньше. Однако внезапно она поняла, что этого больше не будет никогда, все ее существо сжалось, и тысячи воплей разорвались внутри.

Лейтенант снова заговорил. Она молча следила за движением его губ, неподвижно сидя в кресле, до боли стиснув пальцы и думая о том, где сейчас дети и что она должна им сказать.

Бирнс говорил, что он и его люди сделают все возможное, чтобы выяснить обстоятельства смерти ее мужа.

— А пока, Тедди, если я могу что-нибудь для вас сделать... Я думаю, вы знаете, как много значил для меня Стив... как и для всех нас. Если мы с Гарри'ет можем хоть что-нибудь сделать, Тедди! Не стоит, наверное, объяснять вам, что мы сделаем все... Решительно все, абсолютно...

Она кивнула.

— Очень может быть, что все это лишь несчастный случай, Тедди. Хотя мы и сомневаемся, потому что непонятно, честно говоря, как он мог очутиться по ту сторону реки, в соседнем штате, в пятидесяти милях отсюда.

Она снова кивнула. Слезы застилали глаза.

— Тедди, поверьте, я любил этого парня! Лучше бы мне получить пулю в живот, чем прийти к вам с этим сегодня... Мне очень жаль, что это произошло...

Она сидела в кресле, неподвижная, как изваяние.

* * *

Детектив Мейер вышел из управления в два часа дня, медленно пересек улицу и пошел вдоль низкой каменной стены, которой был обнесен парк. Стоял чудесный апрельский день. Небо было чистым и голубым, сияло солнце, птицы чирикали на ветках, одеты?., яркой свежей зеленью...

Он углубился в парк, нашел свободную скамейку и присел, скрестив ноги и уложив руки вдоль спинки.

Вокруг него сидели парочки, держа друг’ друга за руки и нашептывая милую чепуху. Гонялись наперегонки с веселым смехом дети. Няни катили детские колясочки. Старики бродили по аллеям, на ходу читая книжки. Город был полон шума, отзвуки которого долетали и сюда. Вокруг была жизнь...

Мейер сидел на скамье и беззвучно, по-мужски плакал...

* * *

Детектив Кеттен Хэйвс отправился в кино. Шел какой-то вестерн. На экране двигалось огромное стадо, тысячи животных. Люди с ума сходили от усталости и дико кричали что-то. Все это с громоподобным шумом неслось куда-то. Лошади вздымались на дыбы, щелкали кнуты. Совершалось нападение на поезд, индейцы брали в кольцо белых, стрелы и копья свистели в воздухе, грохотали в ответ ружья. В салуне происходило побоище, на экране мелькали стулья и бутылки, разваливались вещи, разбегались в разные стороны женщины.

Все это было шумно и красочно, динамично и музыкально. Когда на экране пошли заключительные титры, Хэйвс поднялся, прошел через зал и вышел на улицу.

На город спускались сумерки, и он постепенно затихал. Кеттен был в состоянии думать только о том, что Стив Карелла — мертв.

* * *

Эдди Паркер, который ненавидел Кареллу до дрожи, пока тот был жив, в эту ночь пытался развлечься со шлюхой. Он принудил ее лечь с ним, пригрозив, что в случае отказа арестует ее.

Эта проститутка рыскала в окрестностях чуть больше недели. Подружки по профессии просветили ее, показав всех полицейских и переодетых в штатское шпиков, чтобы она при случае не влипла. Но Паркер в этот момент как раз был болен. Потому-то она и подошла к этому пьяному субъекту в одном из баров на Эйсли и, прежде чем бармен успел предупредить ее взглядом, обратилась к нему с обычным приветствием:

— Хочешь поразвлечься, малыш?

Да и к тому же усугубила дело тем, что сообщила, какие расходы предстоят Паркеру в случае согласия десятка за один раз и двадцать пять баксов за всю ночь. Паркер принял предложение девицы, и они вместе покинули бар, тютя хозяин все еще пытался подать ей предостерегающий знак. Она же так и не поняла, чего это он размахивал как-то странно пуками в ее направлении. Единственно, что ей было ясно, так это то, что она подцепила мужчину, который согласен провести с ней ночь. Она и понятия не имела, что имя этому мужчине — Закон.

Девина отвела Паркера в меблированные комнаты на Калвер-стрит. Тот был пьян в доску: он начал пить с двенадцати часов дня, когда стало известно о гибели Кареллы, но все же еще достаточно соображал, что не имеет права, арестовать ее. кока она не разденется. Поэтому он, ухмыляясь, подождал, пока она скинет всю одежду, и только после этого показал свой жетон. Потом он объяснил ей, что у нее имеется выбор: три года за решеткой или парочка приятных часов с очень приятным парнем бесплатно.

Девица, которой не раз приходилось сталкиваться с такими приятными парнями, как Паркер,— все они были копами, рыскавшими в поисках легкой добычи,— рассматривала такие случаи как обычное неудобство своей профессии. Поэтому она коротко кивнула и приняла в постели соответствующую позу.

Паркер был вдребезги пьян и, к великому удивлению девицы, больше склонен был заниматься разговорами, чем любовью.

— Какой во всей этой бодяге смысл, можешь ты мне объяснить? — начал он и продолжал, не дожидаясь ответа: — Если этого сукина сына Кареллу поджарили в машине какие-то сукины дети, то какой во всем этом смысл?.. Ты ведь знаешь, что мне приходится видеть каждый день?.. Ты знаешь, что мы все видим каждый Божий день, так почему же ты хочешь, чтобы мы были гуманными и человечными, скажи на милость?.. Если какого-то сукина сына поджаривают вот таким манером при исполнении служебных обязанностей, то как тут можно остаться гуманным?.. И вообще, что это я тут с тобой делаю, ведь ты всего-навсего дешевая шлюшка?.. Разве мне пристало... с тобой путаться? Я ведь... отличный парень!.. Тебе понятно, что я — о-т-л-ич-чный парень?

— Разумеется, ты отличный парень! — сказала девица, которой все это уже надоело.

— Каждый день — сплошное дерьмо! — заявил Паркер.— Навоз и дерьмо! У меня просто в носу свербит, когда я возвращаюсь домой... Знаешь, где я живу? У меня коттедж с садиком в Меджесте! У меня три с половиной комнаты и чудесная кухонька; в общем, отличная квартира... У меня стереоприемник, и, кроме того, я член клуба «Классика». У меня есть все книги... всех великих писателей!.. Вообще, в моем доме живут очень милые люди, не такие, как здесь, в этом вонючем районе!.. Кстати, сколько тебе лет — девятнадцать, двадцать — сколько?

— Мне двадцать один,— сказала она.

— Ну, разумеется, вы только посмотрите на это дерьмо!

— Послушайте, мистер...

— Заткнись! Кто тебя о чем спрашивает? Мне ведь платят за эту работу, за то, что я вожусь со всем этим дерьмом из сточной канавы. Ведь это моя работа!.. Мои соседи по дому уважают меня, зная, что я детектив, они смотрят на меня снизу вверх... Они ведь не знают, что я целый день вожусь с дерьмом, так что под конец уже не в силах выносить эту вонь... Детишки, которые катаются на велосипедах в садике, каждое утро говорят мне: «Доброе утро, детектив Паркер!» Это я — детектив?.. Я — один из отличных парней. У меня есть пушка. Я храбрый!.. А теперь посмотри-ка, что случилось с этим сукиным сыном Кареллой! Ну, и какой во всем этом смысл?..

— Я не понимаю, о чем вы говорите,— взмолилась девица.

— Какой в этом смысл, ну, какой? Люди, парень... Я могу тебе все рассказать про этих людей! Ты даже себе представить не можешь, сколько я знаю про этих людей...

— Мне и самой кое-что известно,— сухо сказала девица.

— Ты не имеешь права ни в чем меня обвинять! — вдруг сказал Паркер.

— Что?

— Ты не имеешь права меня обвинять! Я тут ни при чем!

— Ну, конечно!.. Послушайте, мистер, мне ведь надо работать. Хотите вы или не хотите? Потому что, если...

— Заткнись, ты, шлюха вонючая! Не указывай мне, что надо делать!

— Но кто...

— Я могу тебя забрать куда следует, и тогда тебе не поздоровится! Ты, маленькая потаскушка, не забудь, что твоя жизнь в моих руках!

— Не совсем так! — сказала девица с достоинством.

— «Не совсем, не совсем...» Брось болтать чепуху!

— Вы пьяны,— сказала девица.— Мне кажется, что вы не имеете права...

— Не твое дело! К тому же я вовсе не пьян... Впрочем, ладно, я пьян,— он покачал головой.— Но тебе-то какое дело до этого, черт побери! Думаешь, ты меня очень интересуешь? Мне на тебя плевать! Ты ничтожество, и больше никто...

— Так зачем же вы тогда здесь?

— Заткнись,— сказал он и, помолчав, добавил: — Все дети кричат мне каждый день «Доброе утро!».

Потом он замолчал надолго. Глаза его были закрыты. Девица решила, что он спит, и стала подниматься. Паркер грубо поймал ее за руку и притянул к себе.

— Оставайся здесь, я тебе сказал!

— О’кей! Но мы не могли бы, наконец, покончить с этим делом? В самом деле, мистер, у меня впереди долгая ночь. Мне необходимо заработать хоть что-то, ведь у меня есть расходы.

—  Вонь,— сказал Паркер.— Сплошная вонь и дерьмо!

— О’кей, все понятно: вонь и дерьмо. Но хотите вы, наконец, или не хотите?

— Он был хорошим кодом,— внезапно сказал Паркер,

— Что?

— Он был хорошим коном...

Паркер быстро отвернулся, засунул голову под подушку и моментально уснул.

 

 

Глава 6

В 7,30 утра, после того как искореженный автомобиль был обнаружен, через день, в среду, Берт Клинг снова отправился в то здание на Стаффорд-Плейс, где жила Тинка Сакс, в надежде еще раз переговорить с Циклоном — Эрнестом Месснером. В вестибюле никого не было.

Странные мысли обуревали Клинга. Он отлично помнил, какое горькое чувство одиночества испытал он в тот день, когда, в книжном магазине была убита Клэри Таунсенд, в тот момент, когда она упала ему па руки, изрешеченная пулями,

Мир внезапно стал для него холодным и бессмысленно жестоким. И теперь он испытывал что-то странно похожее и в то же время совершенно отличное от тех чувств. Погиб Стив Карелла...

Последние слова, с которыми он, Берт Клинг, обратился к тому, кто был его другом, продиктовала ему злость... Конечно, он не мог их взять теперь обратно, не мог принести извинения покойнику...

В понедельник он ушел из управления раньше, чем имел на это право, и в ту же ночь Карелла встретил смерть! И теперь Клинга съедало новое горе и чувство беспомощности, к которому примешивалось и даже начинало преобладать надо всем огромное желание все исправить. Для Кареллы, для Клэри... Он даже сам не понимал, почему. Клинг отдавал себе отчет в том, что ему, в сущности, не в чем себя винить. И все же он не переставал это делать.

Нужно было еще раз переговорить с Циклопом. Может быть, старик сообщит ему что-нибудь важное? Может быть, Карелла виделся с ним в тот злосчастный вечер? Получил какую-то новую информацию, которая и заставила его броситься на розыски в одиночку?

Дверь лифта отворилась. Циклопа там не было.

— Я ищу мистера Месснера,— сказал Клинг.— Я из полиции.

— Его нет,— ответил незнакомый лифтер.

— Он говорил, что обычно работает в ночную смену.

—- Да, это верно. Но сейчас его нет.

— Но ведь сейчас только полвосьмого?

— Мне отлично известно, который теперь час...

— Ну хорошо! Может быть, вы мне скажете, где он сейчас находится?

— Он живет где-то в городе,— пожал плечами лифтер.— Я не знаю, где именно.

— Спасибо,— сказал Клинг и вышел из подъезда.

Было еще очень рано, поэтому в автобусах и метро не было обычной толпы служащих. Только заводские рабочие спешили на работу к восьми, катили по делам фургоны с товарами да редкие автомобили.

Клинг шел быстро, по пути разыскивая телефонную будку. День обещал быть хорошим. Уже целую неделю в городе стояла чудесная погода. На ближайшем углу он увидел открытую аптеку, табличка у дверей указывала, что здесь есть телефон. Он вошел и схватил телефонную книгу.

Циклоп, то есть Эрнест Месснер, жил в доме номер 1117 по Гейнсборо-авеню в Риверхеде, недалеко от Кантри-Билдинг. Тень железнодорожного моста нависла пял, домом, а тишина улицы то и дело нарушалась грохотом поездов. Но в остальном это был вполне приличный район; жили в нем люди среднего и небольшого достатка. Дом, в котором жил Месснер, был самым новым в квартале.

Клинг поднялся по ступеням, вошел в холл и нашел в списке жильцов фамилию Циклопа. Он позвонил в звонок под почтовым ящиком, но ответного зуммера не последовало. Он попробовал еще раз. Раздалось жужжание, и механизм, открывающий дверной замок, наконец сработал. Клинг толкнул входную дверь, вошел и стал подниматься на седьмой этаж.

Было начало девятого, и в доме, казалось, все еще спали. Пожалуй, он собирается нанести чересчур ранний, визит. Эта мысль заставила его замешкаться на площадке, но затем он все-таки пошел по коридору, высматривая квартиру № 71.

Подойдя к двери на другом конце площадки, он позвонил. Ответа не было. Он опять позвонил и уже собирался сделать это в третий раз, когда рядом открылась дверь и какая-то молодая особа выскочила на площадку, тревожно вглядываясь в циферблат наручных часиков, и едва не столкнулась с Клинтом.

— Ох, простите! — вскрикнула она.

— Все в порядке!

Он снова потянулся к звонку.

Девушка пронеслась мимо и стала спускаться по ступенькам, но вдруг обернулась.

— Вы ищете мистера Месснера? — спросила она.

— Да.

— Его нет.

— Откуда вы знаете?

— Да просто он обычно работает, то есть не возвращается раньше девяти,— ответила она.— Он работает по ночам.

— Он живет здесь один?

— Да. Его жена умерла несколько лет назад. Он ведь здесь очень давно — я его знаю с детства.

Она снова взглянула на часы.

— Послушайте, я опаздываю. А вы, собственно говоря, кто такой?

— Я из полиции.

— Ах вот как? — девушка улыбнулась.— Меня зовут Марджори Герман.

— Вы не знаете, Марджори, где я могу его найти?

— А вы не искали его на работе? Он работает в фешенебельном доме на...

— Знаю. Я как раз оттуда.

— И его там нет?

— Нет.

— Интересно,— сказала Марджори.— Хотя, если вспомнить, то и мы не слышали, то есть вчера вечером мы тоже не слышали, чтобы он был дома.

— Что вы имеете в виду?

— Телевизор. Стены у нас, знаете ли, очень тонкие. Так что, когда он дома и у него работает телевизор, нам все слышно.

— Но ведь по ночам он работает.

— Я имею в виду, что это бывает перед тем, как он собирается уходить на работу. Он ведь уходит туда около одиннадцати вечера. Работа у него начинается в двенадцать ночи...

— Да, я знаю.

— Ну вот, так я об этом и говорю. Послушайте, я в самом деле опаздываю! Мне надо торопиться. Если хотите поговорить со мной, вам придется меня проводить до станции метро.

— О’кей,— сказал Клинг, и они вместе стали спускаться по лестнице.

— Вы абсолютно уверены, что не слышали вчера вечером его телевизора?

— Абсолютно!

— Он всегда у него работает по вечерам?

— Постоянно! Он ведь живет один, бедненький. Надо же ему хоть как-то убивать время.

— Понятно!

— А зачем, собственно, он вам понадобился?

В ее речи слышался заметный риверхедский акцент, и это несколько портило общее приятное впечатление, которое она производила.

Марджори, высокая девушка лет девятнадцати, была одета в темно-серый костюм с белой блузкой. Каштановые волосы, зачесанные назад, открывали маленькие уши, украшенные крохотными жемчужными сережками.

— Хочу с ним кое о чем потолковать,— сказал Клинг.

— Да? Об убийстве Тинки Сакс?

— Откуда вы знаете?

— Он мне совсем недавно рассказывал об этом.

— Когда это было?

— О! Я не помню, но сейчас подумаю.

Они вышли из вестибюля на улицу. У Марджори были длинные ноги, и она шла очень быстро. Клингу оказалось не так-то легко идти с ней рядом.

— Какой сегодня день, скажите?

— Среда.

— Среда, мгм! Черт, до чего же быстро пролетают недели! Скорее всего, это было в понедельник. Да, точно! Когда я в понедельник возвращалась из кино, он как раз был внизу, выбрасывал мусор. Он сказал, что ждет детектива.

— Детектива? Какого именно? Я имею в виду, сказал ли он, какого детектива ждет? Имя его сказал?

— Нет. Он сказал только, что беседовал с каким-то детективом сегодня утром,— это было в понедельник, так ведь? И что пару минут назад ему звонили и сказали, что еще какой-то детектив собирается навестить его.

-— Он так именно и сказал, что какой-то другой детектив собирается повидаться с ним? Именно другой?

— О! Не помню точно, сказал ли он именно так.

Думаю, что это вполне мог быть один из тех, кто разговаривал с ним утром. В общем, яе могу сказан» точно.

— Говорит ли вам что-нибудь имя Карелла?

— Нет.-— Марджори помолчала,-— А разве должно было' говорить?

-- Не упоминал ли мистер Месснер этого имени, когда говорил о детективе, которого ждал?

— Нет, кажется, не упоминал. Он сказал только, что ему звонил детектив, и все. Он сказал еще, что, возможно, полиция хочет, чтобы он еще раз дал описание того человека, который поднимался в квартиру к этой женщине. Бррр!.. Ну вот! Чем-нибудь я сумела вам помочь?

— Да, спасибо,—- ответил Клинг.

Они подошли к станции и остановились у лестницы.

- Вы сказали, что это было в понедельник вечером?

— Да. Но было уже совсем поздно.

— Который был час?

— Примерно половина одиннадцатого. Я ведь вам говорила, что возвращалась домой из кино.

— Дайте-ка мне сообразить,— сказал Клинг.— В половине одиннадцатого, вечером в понедельник, мистер Месснер выносил мусор и сказал вам, что ему только что звонил детектив, который сейчас должен к нему подъехать, правильно?

— Верно,— Марджори нахмурилась.— Пожалуй, это было уже поздновато! Я хочу сказать — для делового визита. Или у вас там все привыкли работать допоздна?

— Да, но...— Клинг покачал головой.

— Послушайте-ка, мне действительно пора,— сказала Марджори.— Мне было очень приятно разговаривать с вами, но...

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы уделили мне еще пару минут! — взмолился Клинг.

— Но мой хозяин...

— Я мог бы позвонить ему и все объяснить...

— Ха! Вы его не знаете,— Марджори закатила глаза.

— Вы только еще постарайтесь припомнить, не говорил ли мистер Месснер об этой встрече, когда вы виделись с ним в следующий раз. Я имею в виду — после этого разговора в понедельник вечером.

— Так ведь я его с тех пор больше не видела.

— Как? Вы хотите сказать, что вчера вечером вы не встречались?

— Нет. Я ведь по утрам обычно ухожу на работу раньше, чем он возвращается. Иногда по вечерам, правда, я заглядываю к нему, чтобы просто сказать «Хэлло!». Иногда он и сам к нам заглядывает за чем-нибудь. Потом, я ведь вам сказала про телевизор? Так вот, вчера мы его не слышали. Мама еще удивилась но этому поводу. Она сказала, что, наверное, Циклоп — мы все его так зовем — уехал за город.

— И часто он уезжает за город?

— Да нет, не думаю. Но кто может знать, а вдруг ему просто захотелось приятно провести время? Но, послушайте, мне действительно надо идти!

— Ну ладно, не буду вас больше задерживать. Огромное вам спасибо, Марджори! Если вы скажете мне, где вы работаете...

— А, черт с ним! Я объясню ему, что случилось, а там уж как он хочет. Все равно я собираюсь уходить оттуда!

— Ну, в таком случае, еще раз большое спасибо!

— Не за что! — сказала Марджори и стала подниматься на платформу.

Клинг с минуту подумал, потом нашарил в кармане монету. Зайдя в кафетерий на углу, он отыскал телефон, назвался дежурной и попросил у нее номер телефона в вестибюле дома, где жила Тинка Сакс, на Стаффорд-Плейс.

На его звонок ответил мужской голос. Клинг сказал:

— Я хотел бы поговорить с управляющим, если можно.

— Я вас слушаю!

— Говорит детектив из 87-го управления. Я расследую...

— Кто говорит?

— Детектив Клинг!

— Я управляющий этим зданием Эмануэль Фарбер Мэнни. Вы говорите, что вы детектив?

— Совершенно верно.

— Господи, и когда вы только оставите нас в покое?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вам что, больше нечего делать, как только названивать сюда?

— Я вам никогда не звонил, мистер Фарбер.

— Ну, пусть не вы лично, какая разница! Этот чертов телефон не замолкает ни на минуту.

— Кто вам звонил?

— Детективы, кто же еще!

— Кто? Какие именно?

— Не знаю. Звонили прошлой ночью.

— Когда именно?

— В понедельник вечером. Хотели узнать, как найти Циклопа. Это один из наших лифтеров.

— И вы ему сказали?

— Разумеется, сказал.

— Кто это был? Он назвался?

— Да. Какой-то итальянец.

Клинг немного помолчал.

— Он назвался Карелла?

— Карелла?.. Точно! Ну да, именно так.

— В какое время он звонил?

— Не могу сказать. Во всяком случае, вечером.

— И сказал, что его зовут Карелла?

— Ну да. Детектив Карелла, так он и представился. Почему вы спрашиваете? Вы его знаете?

— Да,— ответил Клинг.

— Ну, вот и справьтесь у него, он подтвердит.

— В какое время вечера он все-таки звонил? Это было до обеда?

— Ну нет. Конечно, это было после обеда. Что-то около десяти или чуть позже. Спросите у него сами!

— И что же он вам сказал?

— Ему нужен был адрес Циклопа. Он сказал, что хочет задать ему парочку вопросов.

— О чем?

— По поводу убийства.

— Именно так и сказал? Хочу задать несколько вопросов Циклопу по поводу убийства?

— По поводу убийства Тинки Сакс, так будет точнее.

— Значит, он позвонил в понедельник вечером, около десяти, и сказал: «Говорит детектив Карелла. Мне хотелось бы узнать адрес Эрнеста Месснера, потому что у меня есть пара вопросов к нему по поводу убийства Тинки Сакс»?

— Не совсем так. Он не назвал имени.

— Но вы ведь сами только что сказали, что он называл имя: «убийство Тинки Сакс».

— Я имею в виду другое... Он не назвал имени Циклопа.

— Я вас не понимаю...

— Да он сказал только, что ему нужен адрес одноглазого лифтера, потому что он хочет у него кое-что выяснить по поводу убийства Тинки Сакс.

— Он назвал его одноглазым лифтером?

— Вот именно.

— Вы хотите сказать, что он не знал его по имени?

— Ну, это мне неизвестно. Но, во всяком случае, он не знал, как оно произносится. Это наверняка.

— Извините,— произнесла дежурная по телефонной станции.— Уплатите, пожалуйста, следующие пять центов за пять минут разговора.

— Не разъединяйте,— сказал Клинг. Он пошарил в кармане, нашел только два четвертака и сунул один из них в щель автомата.

— Вы опустили двадцать пять центов, сэр? — спросила телефонистка.

— Да.

— Будьте любезны сообщить ваше имя и адрес, чтобы мы могли...

— Да ладно, не стоит!

— ...прислать вам сдачу.

— Все в порядке, благодарю вас! Просто разрешите нам говорить, пока четвертак не кончится. О’кей?

— Хорошо, сэр.

— Хэлло? — сказал Клинг.— Мистер Фарбер?

— Я слушаю.

— Почему вы думаете, что детектив не знал, как произносится или пишется имя Циклопа?

— Понимаете, я дал ему адрес и уже собрался положить трубку, как он спросил меня, как пишется его имя. Он хотел узнать, как правильно пишется имя лифтера.

— И что вы ему сказали?

— Я ответил, что пишется «Месснер», М-е-с-с-н-е-р, Эрнест Месснер, и еще раз повторил адрес: 1117, Гейнсборо-авеню в Риверхеде.

— Что было потом?

— Он поблагодарил и повесил трубку.

— Мистер Фарбер, у вас не создалось впечатление, что он не знал имени Циклопа, пока вы его не назвали?

— Не могу сказать наверняка. Ему ведь нужно было только правильное написание.

— Да, но ведь сначала он справлялся у вас об адресе?

— Да, так оно и было.

— Если он знал, как его зовут, то почему не назвал имени?

— Вы правильно меня поняли. Но я больше ничего не знаю. Как вас зовут, кстати? — спросил управляющий.

— Клинг. Детектив Берт Клинг.

— А меня зовут Фарбер. Эмануэль Фарбер Мэнни.

— Да, я знаю. Вы ведь мне сказали.

— О? О’кей!

На линии воцарилось молчание.

— Это все, детектив Клинг? Мне необходимо обеспечить натирку полов и еще...

— Еще пара вопросов!

— О’кей, но только...

— Циклоп в понедельник должен был дежурить как всегда — с полуночи до восьми утра?

— Да, но...

— Когда он пришел на работу, он ничего не рассказывал о встрече с детективом?

— Нет,— ответил Фарбер.

— Ни единого слова? Он не рассказывал о том, как...

— Да нет. Он вообще не пришел на работу!

— Что?

— Он не был на работе ни в понедельник, ни вчера. Мне пришлось вызвать второго лифтера на замену.

— Вы пытались его найти?

— Я ждал его до половины третьего и не отпускал второго лифтера домой. Того, которого он должен был сменить. Потом стал звонить к нему на квартиру. Звонил трижды, но никто не отвечал. Пришлось звонить другому лифтеру и самому занять место в кабине, пока тот не добрался сюда. Это было, вероятно, часа в три ночи, не раньше.

— Ну, а хоть потом-то он вам позвонил?

— Her. Как вы думаете, может быть, он еще это сделает?

— И сегодня он вам тоже не звонил?

— Нет. Хотя должен заступить на дежурство в полночь. Ну, я думаю, он еще появится.

— Я тоже хочу надеяться. Спасибо, мистер Фарбер, вы мне очень помогли!

— Рад слышать,— сказал Фарбер и повесил трубку.

Клинг посидел еще несколько секунд в телефонной будке, стараясь свести воедино все, что ему удалось узнать.

Кто-то позвонил Фарберу в понедельник около десяти часов вечера, назвался Кареллой и спросил адрес одноглазого лифтера. Но Карелла знал, что его звали Эрнест Месснер, знал и прозвище — Циклоп. Он не стал бы называть его одноглазым лифтером. Больше того, Стив никогда бы не стал звонить управляющему. Зная имя лифтера, он поступил бы точно так же, как поступил сегодня утром Клинг. Он справился бы по телефонной книге и нашел бы адрес в разделе Риверхеда. Это было проще простого...

Нет! Тот, кто звонил Фарберу.. безусловно, не был Кареллой! Не имя Карелии ему известно, и он сумел им воспользоваться в своих целях.

В десять тридцать вечера в понедельник Марджори Герман встретила Циклопа во дворе своего дома и он сказал ей, что ждет визита детектива. Это могло означать только, что мнимый Карелла уже успел позвонить [Диклопу и сказать, что сейчас приедет к нему.

А теперь Циклоп исчез. В самом деле, ведь он пропал куда-то с вечера понедельника.

Клинг вышел из телефонной будки и снова направился к дому Циклопа на Гейнсборо-авеню.

Хозяйка дома заявила, что у нее нет ключа от квартиры мистера Месснера. У мистера Месснера на двери свой собственный замок, как и у других жильцов. И у нее нет ключей ни от его квартиры, ни от других. Больше того, она не разрешит Клинту попробовать открыть дверь своей отмычкой и предупреждает его, что если он попытается силой проникнуть в квартиру мистера Месснера, то она известит городское управление полиции.

Клинг попытался доказать ей, что если она окажет ему содействие, то всего-навсего избавит его от труда отправиться в город за официальным разрешением. Но женщина ответила, что ей совершенно безразлично, куда он отправится, зато совсем не все равно, что скажет мистер Месснер, когда вернется и узнает, что она впустила полицию в его квартиру, и кто тогда будет за все это отвечать?

Клинту пришлось отправиться в управление за разрешением. Ему понадобилось двадцать минут на его получение и два часа на дорогу из Риверхеда в город и обратно. Его отмычка к замку на двери Циклопа не подошла, и ему пришлось выбить ее.

Квартира была пуста.

 

 

Глава 7

Деннису Саксу было, по-видимому, около сорока. Высокий, очень загорелый, широкоплечий, атлетического сложения мужчина открыл дверь своего номера в отеле «Канистан» и спросил:

— Детектив Клинг? Входите, пожалуйста.

— Благодарю,— ответил Клинг.

Глаза у Сакса были голубые, обведенные неожиданно белыми на темной коже кругами. Большой нос, почти женский рот, Ямочка на подбородке, каштановые волосы. И он определенно нуждался в бритье.

Анна сидела на кушетке в дальнем углу гостиной. В руках у нее была кукла. Когда Клинг вошел, она смотрела телевизор. Бросив на сыщика короткий взгляд, она снова повернулась к экрану. Кушетка была обита светло-зеленой тканью, на фоне которой роскошные волосы девочки выделялись золотым пятном.

В комнате было слишком много мебели. Точнее, это была лишь одна из комнат большого номера, в которую выходили двери спален. В ней преобладали бледно-желтые и темно-зеленые тона, пол был застелен толстым ковром, мебель украшена богатой резьбой.

Клинг подумал, во сколько же обходится Саксу это великолепие, и тут же тщетно попытался вспомнить, откуда он почерпнул сведения о том, что все археологи бедны, как церковные крысы.

— Садитесь,— пригласил Сакс.— Выпьете чего-нибудь?

— Я при исполнении служебных обязанностей,— отказался Клинг.

— О, прошу прощения! Может быть, что-нибудь освежающее? Кока-кола? В холодильнике, по-моему, что-то было...

— Нет, спасибо,— отказался Клинг.

Они сели. Из своего кресла-качалки Клинг видел сквозь широкие окна ряды небоскребов, полукольцом охватывающие парк. Небо за домами было какого-то странного, мерцающе-голубого оттенка. Сакс сидел на фоне окна лицом к детективу, в ореоле солнечного света.

— В Убежище для детей мне сказали, что вы прибыли в город поздно вечером в понедельник, мистер Сакс. Могу я узнать, где именно вы находились в Аризоне?

— Некоторое время я был в пустыне, а потом в маленьком городке под названием Рэнсфилд. Слышали о таком?

— Нет, не доводилось.

— Конечно. Нисколько этим не удивлен,— улыбнулся Сакс.— Это на самом краю пустыни. Единственный отель, железнодорожная станция, один магазин... Все!

— Что вы делали в пустыне?

— Мы работаем на раскопках. Я думал, вы знаете, что я член археологической экспедиции, возглавляемой доктором Оливером Тарсмитом. Мы пытаемся проследить путь племени хохокаи в Аризоне.

— Хохокаи?

— Да. Это древне-индейское слово, обозначающее «те, кто исчезли». Хохокаи были индейским племенем, жившим когда-то в Аризоне. Вы никогда об этом не слыхали?

— Боюсь, что нет, мистер Сакс.

— Ну да, понятно. Во всяком случае, они ведут свое происхождение из древней Мексики. В общем, некоторые археологи, в том числе и я, нашли медные колокольчики и другие предметы, которые совершенно определенно указывают на связь хохокаи с ацтекской цивилизацией... Кроме того, мы раскопали некоторые поселения, одно очень большое — в Снэйктауне, которое явно носит следы ацтеков или майя. В одном из поселений мы нашли резиновый мячик в кувшине, и у нас такое мнение, что хохокаи пронесли его через все свои скитания из Южной Мексики. Ведь каучуковое дерево растет именно там.

— Я об этом ничего не слышал.

— Понимаю. Дело в том, что мы, археологи, не знаем пока, по какому пути следовали хохокаи, перебираясь из Южной Мексики в Аризону, а точнее — в Снэйктаун... Доктор Тарсмит выдвинул гипотезу, что они пришли в Аризону именно со стороны Рэнсфилда. Вот мы сейчас и проводим раскопки, которые должны дать нам доказательства этой гипотезы.

— Ясно. Похоже, что у вас интересная работа.

Сакс пожал плечами.

— Вы не согласны?

— Да, конечно, интересная.

— Вы говорите об этом без всякого энтузиазма?

— Знаете, нам до сих нор не слишком-то везло. Мы работаем в этой пустыне уже почти год, но нашли только самые ничтожные доказательства и... говоря откровенно... все это становится несколько утомительным.

Он помолчал.

— Мы проводим четыре дня в неделю в пустыне, понимаете? И только поздно ночью по четвергам возвращаемся в Рэнсфилд. А ведь и там абсолютно ничего нет. Ближайший приличный город находится в сотнях миль оттуда. В конце концов все это становится довольно однообразным.

— А почему вы проводите в пустыне только четыре дня в неделю?

— То есть почему не пять, вы это хотите спросить?.. Дело в том, что по пятницам мы обычно составляем отчеты. У нас ведь тоже куча всякой бумажной волокиты, и это удобнее сделать в отеле.

— Когда вы узнали о смерти вашей жены, мистер Сакс?

— В понедельник утром.

— Неужели вас не известили раньше?

— Оказалось, что меня в Рэнсфилде ждет телеграмма. Думаю, ее принесли в субботу вечером, но меня в отеле не было.

— Где же вы были?

— В Финиксе.

— Что вы там делали?

— Пил... Пару раз сходил на шоу... От Рэнсфилда в конце концов очень устаешь, знаете ли...

— Кто еще был с вами?

— Никого.

— Как вы добирались до Финикса?

— Поездом.

— Где вы там останавливались?

— В «Ройял Сандс».

— Как долго вы пробыли в Финиксе?

— Я уехал из Рэнсфилда в четверг ночью. Спросил доктора Тарсмита, буду ли я ему нужен в пятницу. Он ответил, что нет... Думаю, он понимал, что я переутомлен. Он очень проницательный человек.

— Понятно. Фактически он дал вам выходной?

— Именно так.

— И вам не нужно было писать ваш еженедельный отчет?

— Я взял работу с собой, в Финихс. Она ведь сводится к тому, что обрабатываешь свои записи, отпечатываешь на машинке и так далее...

— И вам удалось все это сделать в Финиксе?

— Да.

— А теперь, мистер Сакс, мне хотелось бы разобраться...

— В чем?

— Вы выехали из Рэнсфилда ночью в четверг...

— Да, я успел на последний поезд.

— ...и приехали в Финикс...

— Чуть позже полуночи. Я заранее позвонил в отель и заказал номер.

— А когда вы уехали оттуда?

— Мистер Клинг,— вдруг спросил Сакс,— вы просто развлекаете меня этим разговором или же у вас есть причина все это выспрашивать'/

— Мне просто интересно, мистер Сакс! Мне известно, что вам из от,дела убийств послали телеграмму. Вот я и интересуюсь, почему вы получили ее только в понедельник утром.

— О!.. Но ведь я сейчас объяснил вам, что вернулся в Рэнсфилд только в понедельник утром!

— Вы уехали из Финикса в понедельник утром?

— Да, я ехал шестичасовым утренним поездом. Мне не хотелось опаздывать на экспедиционный джип.

Сакс сделал паузу.

— Обычно мы выезжаем на раскопки в пустыню очень рано, чтобы успеть сделать кое-что, особенно самое трудное, пока солнце еще не слишком припекает.

— Ясно.

В разговоре опять возникла пауза.

— И когда вы прибыли в отель, вы нашли там телеграмму?

— Да.

— И что же вы предприняли?

— Немедленно позвонил в аэропорт Финикса, чтобы выяснить, каким ближайшим рейсом смогу вылететь сюда.

— И что же вам ответили?

— У них был рейс в восемь утра, прибывающий сюда в четыре двадцать пополудни. Тут ведь разница в два часа, знаете?

— Знаю. И вы полетели этим рейсом?

— Нет. Пока я дозвонился в аэропорт, было уже шесть тридцать. Может быть, я и успел бы в Финикс вовремя, но со временем у меня было бы туго. Кроме того, пришлось бы у кого-нибудь одалживать машину. Поезда из Рэнсфилда ходят не так уж часто.

— Тогда как же вы поступили?

— Я успел на рейс в восемь тридцать утра. Это был рейс с пересадкой в Чикаго. Поэтому мы прибыли сюда только в пять часов.

— В понедельник?

— Да.

— Когда вы забрали свою дочь из интерната/

— Вчера утром.

Он помолчал, а потом спросил:

— Сегодня ведь среда?

— Да.

— Когда летишь через всю страну, поневоле утрачиваешь ощущение времени,— сказал Сакс.

— Да, вы правы.

На телевизионном экране рекламировались новые холодильники емкостью четырнадцать кубических футов с огромным морозильником. Присутствующие на показе бурно аплодировали. Глаза маленькой Анны были прикованы к экрану.

— Мистер Сакс, мы не могли бы поговорить о вашей жене?

— Да, пожалуйста.

— Девочка...

— Мне кажется, она увлеклась программой...— Он бросил на Анну взгляд и спросил: — Вы предпочитаете, чтобы мы поговорили в другой комнате?

— Мне кажется, так будет лучше.

— Пожалуй, вы правы.

Сакс поднялся и провел Клинга в одну из спален. На столике возле кровати стоял его наполовину распакованный чемодан.

— Извините за беспорядок. Все время такая спешка, с той самой минуты, как я сюда приехал.

— Могу себе представить!

Клинг опустился в кресло, а Сакс устроился на краешке кровати, напряженно наклонившись вперед и ожидая вопросов Клинга.

— Мистер Сакс, как долго вы и ваша жена находились в разводе?

— Три года. Но мы расстались еще за год до того.

— Сколько лет ребенку?

— Анне? Пять лет.

— У вас есть еще дети?

— Нет.

— Вы так произнесли «Анна», что я подумал...

— Нет. У нас был всего один ребенок, Анна. Это все.

— Насколько я понимаю, вы с женой расстались через год после рождения девочки?

— Да, это верно. Точнее, ей было четырнадцать месяцев. Год и два месяца.

— Почему это произошло?

— Почему?..

— Да, почему вы расстались, мистер Сакс?

— Ну, знаете...— пожал он плечами.

— Не знаю.

— Боюсь, что это мое личное дело.

В комнате стало тихо. Клинту было слышно, как в соседнем доме телевизионная аудитория аплодисментами приветствовала очередного участника конкурса.

— Я вполне понимаю, мистер Сакс, что развод — это личное дело каждого человека, но...

— Безусловно, личное.

— Я вполне понимаю вас...

— Я предпочел бы не распространяться на эту тему, мистер Клинг! В самом деле, я решительно не представляю себе, каким образом такой разговор может помочь вам разрешить... разрешить загадку убийства моей жены.

В самом деле, не понимаю!

— Боюсь, что это мое дело — решать, что могло бы нам помочь, мистер Сакс.

— У нас были свои, глубоко личные причины. Так что давайте на этом и остановимся.

— Какие причины?

— Я предпочел бы не отвечать вам. Просто мы не могли больше оставаться вместе.

— Может быть, здесь был замешан другой человек?

— Разумеется, нет.

— Прошу простить меня, но, думаю, вы и сами прекрасно понимаете, что другой мужчина может играть важную роль в деле?

— Простите. Я понимаю, конечно. Да, это, должно быть, и в самом деле важно. Но здесь не было ничего похожего! Никакого другого не было! У нас... просто возникла личная проблема. Она возникла между нами, и мы никак не могли найти способ ее разрешения. Вот тогда мы и подумали... подумали, что лучше будет расстаться. Вот так это и случилось.

— И все-таки, что это была за проблема?

— Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

— А вы попробуйте!

— Моя жена мертва,— сказал Сакс.

— Я это знаю и сочувствую вам.

— И любая проблема, которая могла у нее возникнуть...

— Ах, так это была ее личная проблема, но не ваша?

— Нет. Это была наша общая проблема,— сказал Сакс.— Мистер Клинг, я больше не стану отвечать ни на какие ваши вопросы такого рода. Если вы будете настаивать на ответе, вам придется арестовать меня. В таком случае я вызову своего адвоката. И мы еще посмотрим, чего вы добьетесь. Пока же я отказываюсь от дальнейшего разговора на эту тему. Очень сожалею, но мое решение твердое.

— Ну ладно, мистер Сакс, может быть, вы тогда мне скажете, состоялся ли ваш развод по обоюдному согласию?

— Да, мы оба были согласны.

  Чья была инициатива — ее или ваша?

— Моя.

— Почему?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Вам, конечно, известно, что нарушение супружеской верности  единственная возможная причина для развода в .этом, штате?

— Да. Но тут не было нарушения супружеской верности. Тинка ездила в Неваду, чтобы получить развод.

— Вы ездили вместе с ней?

— Нет. У нее были знакомые в Неваде, она ведь родом с Запада. Родилась в Лос-Анджелесе.

— Она брала с собой девочку?

— Нет. Анна оставалась со мной на время ее отсутствия.

— Вы поддерживали какие-нибудь отношения после развода?

— Да.

— Каким образом?

— Я периодически виделся с Анной. Мы договорились об этом перед разводом. Последний год, правда, у меня было для этого не слишком много возможностей, поскольку я копаюсь в пустыне. Но обычно я довольно часто встречался с ней. Кроме того, я разговаривал с Тинкой по телефону и писал ей. Мы поддерживали отношения все это время.

— Можно сказать, что вы находились в дружеских отношениях?

— Я любил ее,— сказал Сакс просто.

— Понятно.

В комнате снова воцарилось молчание. Сакс сидел, отвернувшись в сторону.

— Вы никого не подозреваете в убийстве своей жены?

— Никого.

— Решительно никого?

— Да.

— Когда вы с ней связывались в последний раз?

— Мы писали друг другу почти каждую неделю.

— Она не упоминала, о чем-либо, что тревожит ее?

— Нет.

— И не упоминала о ком-либо из своих друзей, кто мог бы...

— Нет.

— Когда вы в последний раз писали ей?

— На прошлой неделе.

— Вспомните точно, когда именно?

— Думаю... числа пятого или шестого. Не уверен...

— Вы отправили письмо авиапочтой?

— Да.

— Тогда она должна была его получить.

— Думаю, что так.

— Она обычно сохраняла ваши письма?

— Не знаю. Да и чего ради?

— Но мы не нашли ни одного вашего письма у нее в квартире.

— Ну, значит, она их не сохраняла.

— А вы сохраняете ее письма?

— Да.

— Мистер Сакс, не знаете ли вы какого-нибудь приятеля вашей жены, к которому подошло бы такое описание: рост — шесть футов и два или три дюйма, возраст — около тридцати или чуть больше, прямые и светлые волосы и...

— Я не знаю, с кем Тинка встречалась после развода, ведь мы жили отдельно.

— Но вы продолжали любить ее?

— Да.

— Но тогда зачем же вы развелись? — спросил Клинг снова.

Сакс ничего не ответил.

— Мистер Сакс, это может оказаться важным для следствия!

— Нет.

— Ваша жена не была нимфоманкой?

— Нет.

— Вы сами не гомосексуалист?

— Нет.

— Мистер Сакс, что бы это ни было, поверьте мне, тут не будет ничего предосудительного для нее. Поверьте мне, мистер Сакс. Я прошу вас!

— Очень сожалею, но вас это совершенно не касается. Это абсолютно никого не касается, кроме Тинки и меня.

— О’кей,— сказал Клинг.

— Очень сожалею.

— Подумайте еще раз. Я понимаю, что вы сейчас в таком состоянии, но...

— Мне сейчас не о чем раздумывать. Существуют такие вопросы, которые я никогда не стану ни с кем обсуждать. Мне очень жаль, мистер Клинг. Но это самое малое, что я могу сделать для Тинки.

— Понимаю,— сказал Клинг, вставая.— Спасибо, что вы уделили мне столько времени.

Он подумал и добавил:

— Я оставлю вам свою карточку на случай, если вы припомните что-нибудь важное для нас.

— Хорошо,— сказал Сакс.

— Когда возвращаетесь в Аризону?

— Пока не знаю. Нужно кое-что уладить. Адвокат Тинки просил меня остаться на некоторое время, чтобы дождаться утверждения завещания Тинки и решить, что делать с Анной. В общем, много всего...

— Она оставила состояние?

— Да.

— И большое?

— Нет, не думаю.

Клинг как будто собирался еще что-то добавить, но воздержался и протянул Саксу руку:

— Еще раз благодарю вас, мистер Сакс! Я свяжусь с вами.

Сакс проводил его до двери. Анна с куклой все еще смотрела телевизор.

* * *

В управлении Клинг уселся за свой стол с карандашом в руках и позвонил в аэропорт, попросив перечень всех рейсов до Финикса, Аризона, и обратно. Ему понадобилось двадцать минут на получение этой информации и еще десять, чтобы отпечатать все в хронологическом порядке. Потом он вынул лист из машинки и стал его внимательно изучать. Ему показалось вполне возможным, что Деннис Сакс вылетел из Финикса в двенадцать двадцать пять ночи в четверг или любым из трех ранних рейсов в пятницу утром и оказался в городе вполне вовремя, чтобы попасть в Тинкину квартиру в девять, полдесятого вечера. Он, безусловно, мог убить свою жену и попасть на первый утренний рейс в субботу утром. Или на любой из четырех рейсов в воскресенье. И каждый из них, благодаря разнице во времени, доставил бы его обратно в ту же ночь. Он мог успеть в Рэнсфилд к понедельнику, чтобы получить ожидавшую его телеграмму.

Да, такая возможность существовала, хотя и незначительная. Конечно, возникал вопрос о темных волосах Сакса. Циклоп ведь говорил, что у того мужчины были светлые волосы. Но достаточно патентованной краски для волос или даже перекиси. «Все один к одному»,— подумал Клинг.

Он нехотя притянул к себе телефонный справочник и начал методически обзванивать агентства воздушного сообщения с Финиксом. Его интересовало, не воспользовался ли человек по имени Деннис Сакс или вообще какой-нибудь мужчина с инициалами Д. С. ночным рейсом в пятницу и не возвращался ли обратно в любое время в течение уик-энда.

Девушки, обслуживающие агентства, были любезны и терпеливы. Они проверяли все списки пассажиров.

— Правда, нам этого не положено делать, сэр. Это связано с розыском пропавшего лица?

— Нет,— ответил Клинг,— это связано с делом об убийстве.

— О, конечно, в таком случае, сэр... Но мы все же обычно не делаем этого даже для полиции. Видите ли, наши списки...

— Буду очень благодарен за содействие!

— Но ни на одной из авиалиний в списках нет Денниса Сакса или какого-либо Д. С., ни из Финикса, ни в Финикс, кроме понедельника, 12 апреля. Он числится в списках пассажиров только рейса 68, Американ Эрлайнз, который вылетел из Финикса в 8.30 в понедельник и прибыл в Нью-Йорк в 16.53 в тот же день. Обратный билет мистер Сакс еще не заказывал.

Клинг поблагодарил и повесил трубку. Оставалась еще возможность, что Сакс летел из Финикса и обратно до понедельника под вымышленным именем, но проверить это не было никакой практической возможности. Единственный же человек, который мог бы провести опознание, отсутствовал с ночи понедельника.

* * *

В тот же день, в пять часов пополудни, в кабинете лейтенанта Бирнса состоялось совещание, на котором помимо его самого присутствовало еще пять детективов. Мисколе принес для всех кофе, но участники совещания лишь рассеянно прихлебывали его, внимательно слушая Бирнса, который проводил самый необычный в их практике допрос.

— Мы собрались здесь, чтобы побеседовать о событиях, произошедших в понедельник после обеда,— начал Бирнс.

Тон его был самый будничный, лицо не выражало никаких эмоций.

— У меня тут регистрационная карточка на понедельник, 12 апреля, из которой следует, что Клинг, Мейер и Карелла дежурили с восьми до четырех, причем последним ушел Мейер. Вторая смена -- Хэйвс, Виллис и Броун. Броун ушел последним. Все так и было?

Мужчины кивнули.

— Когда вы явились на службу, Кеттен?

Хэйвс, который стоял, прислонившись к массивному шкафу картотеки, и единственный из присутствующих пил чай, а не кофе, поднял глаза и сказал:

— Вероятно, около пяти.

— Стив еще был здесь?

Нет, его уже не было.

— А вы, Гэл?

— Я пришел немного пораньше, Пит,— ответил Виллис.— Мне надо было сделать пару звонков.

— Когда это было?

— В четыре тридцать.

— Стив был еще здесь?

— Он был еще здесь, да.

— Вы с ним разговаривали?

— Да.

— О чем?

— Он сказал только, что собирается вечером в кино с Тедди.

— Еще что-нибудь?

— Только это.

— Я тоже разговаривал с ним, Пит,— сказал Броун — единственный коп-негр в этой комнате. Он сидел на табурете справа от стола Бирнса, держа в огромной ручище чашку кофе.

— Что он вам сказал, Арт?

— Сказал, что должен кое-куда завернуть по дороге, домой.

— Куда завернуть?

— Этого он не сказал.

— Ну ладно. Значит, так: только вы двое из вашей смены видели Кареллу, и он ничего не сказал вам, куда направляется, верно?

— Да, так,— сказал Виллис.

— Вы были здесь, когда Стив уходил, Мейер?

— Да. Я как раз писал рапорт.

— Он вам ничего не говорил?

— Пожелал доброй ночи и пошутил насчет того, что я из кожи вон лезу, чтобы продвинуться по работе, раз остаюсь после дежурства.

— Еще что-нибудь?

— Больше ничего.

— Может быть, он вам в другое время говорил, куда собирается?

— Ничего.

— Ну а вам, Клинг?

— Мне тоже.

— Вы были здесь, когда он уходил?

— Нет.

— Где же вы были?

— Ехал домой.

— Когда же вы ушли отсюда?

— В три часа.

— Почему так рано?

В комнате воцарилось молчание.

— Почему так рано? — повторил Бирнс.

— У нас была стычка.

— По какому поводу?

— Но личному.

— Стив мертв,— сказал Бирнс сухо.— Больше не может быть и речи о личных поводах для ссоры.

— Он отправил меня в управление, потому что ему не понравилось, как я вел себя во время беседы со свидетелями. Я разозлился.— Клинг сделал паузу.— Из-за этого мы и повздорили,— нехотя закончил он.

— Так вы ушли отсюда в три часа?

— Да.

— Хотя и предполагалось, что вы должны были работать с Кареллой по делу Тинки Сакс вместе, как я понял?

— Да.

— Вы знали, куда он собирался отправиться отсюда?

— Нет, сэр.

— Может быть, он при вас упоминал, что собирается кого-то допросить или с кем-нибудь еще раз повидаться?

— Только лифтера. Он сказал, что неплохо было бы снова побеседовать с ним.

— Для чего?

— Чтобы еще раз уточнить время, которое он нам указал.

— Вы не думаете, что он именно к нему и направился?

— Не могу сказать, сэр.

— Вы сами не разговаривали с лифтером?

— Нет, сэр. Я не смог его найти.

— Он исчез с понедельника с ночи,— сказал Мейер.— Согласно рапорту Берта, он ожидал визита человека, который назвался Кареллой.

— Это верно? — спросил Бирнс.

— Верно,— ответил Клинг.— Но я не думаю, что это действительно был Стив.

— Почему вы так решили?

— Все изложено в моем рапорте, сэр.

— Вы прочли его, Мейер?

— Да.

— И какое у вас сложилось впечатление?

— Я согласен с Бертом.

Бирнс поднялся из-за стола, подошел к окну и остановился, заложив руки за спину и глядя вниз, на улицу.

— Он что-то обнаружил. Это наверняка,— сказал он будто про себя.— Он нашел что-то или кого-то и был за это убит.— Он резко повернулся: — И никто из вас, черт возьми, никто из вас не знает, куда он направился. Даже тот, кто был назначен расследовать это дело вместе с ним.

Бирнс вернулся к своему столу.

— Клинг, вы останетесь. Остальные свободны.

Все вышли из комнаты.

Клинг остался стоять перед столом лейтенанта, чувствуя себя весьма неуверенно. Бирнс опустился в кресло-качалку, повернув его так, чтобы не смотреть в лицо Клинту. Тому не было видно, куда, собственно, смотрит лейтенант,— казалось, глаза его уставились в пространство.

— Вы, наверное, знаете, что Стив Карелла был моим лучшим другом?

— Да, сэр.

— Очень хорошим другом,— повторил Бирнс.

Он помолчал, глядя мимо Клинга, и вдруг сказал:

— Почему вы дали ему уйти одному, Клинг?

— Я ведь вам уже объяснил, сэр. Мы поспорили.

— И поэтому вы ушли с работы в три часа, хотя вам чертовски хорошо известно, что вы имели на это право не раньше четырех сорока пяти? И как, по-вашему, это следует назвать?

Клинг молчал.

— Я выкидываю вас из этого проклятого управления,— вдруг сказал Бирнс.— Мне следовало сделать это гораздо раньше. Я попрошу, чтобы вас перевели отсюда. А сейчас выматывайтесь отсюда к чертовой матери!

Клинг повернулся и направился к двери.

— Нет, подождите минутку! — окликнул его Бирнс.

Теперь он повернулся к Клинту лицом, на котором было ужасное выражение. Как будто он силился заплакать, но слезы не находили выхода из-за душившего его гнева.

— Полагаю, что вы, Клинг, понимаете, что у меня недостаточно власти, чтобы уволить вас. Уверен, что вы это знаете. Такой властью располагает только комиссар или его заместители, а они не полицейские. Но человека можно уволить, если он нарушает установленные правила и порядок или если он совершил преступление. Я лично считаю, что вы повинны и в том и в другом! Вы нарушили порядок и отправились домой в тот момент, когда находились при исполнении служебных обязанностей. Кроме того, вы совершили преступление, допустив, чтобы Карелла отправился куда-то в одиночестве и был убит.

— Лейтенант, я...

— Если бы я только мог самолично отобрать у вас оружие и жетон, я бы это непременно сделал, Клинг, поверьте мне! К сожалению, я не вправе это сделать. Но в ту же минуту, как только вы покинете управление, я немедленно позвоню шефу и скажу ему, чтобы вас уволили и отдали под следствие! Я буду просить его, чтобы он порекомендовал комиссару так и поступить с вами. Буду добиваться этого следствия, Клинг, даже если мне придется обратиться к самому майору. Я добьюсь суда над вами и вашего увольнения из полиции! А теперь — вон отсюда, и чтобы я вас больше не видел!

Клинг молча пошел к двери, открыл ее и вышел в служебную комнату. Несколько минут он просидел за своим столом, тупо глядя в пространство.

Он услышал зуммер телефона у Мейера на столе, слышал, как тот взял трубку.

— Да?.. Понятно, Пит. Хорошо, хорошо... О’кей, я ему скажу!

Он услышал, как Мейер снова положил трубку, поднялся и подошел к его столу.

— Звонил лейтенант,— сказал Мейер.— Он приказал мне взять на себя расследование дела об убийстве Тинки Сакс.

 

 

Глава 8

Около десяти утра по телетайпу было передано сообщение:

Разыскивается лицо могущее дать показания в связи с делом об убийстве XXX имя Эрнест Месснер иначе Циклоп XXX белый мужского пола возраст 88 лет XXX рост шесть футов вес 170 фунтов XXX абсолютно лысый глаз отсутствует XXX второй глаз голубой XXX отсутствующий глаз закрыт повязкой XXX последний раз замечен в окрестностях улицы Гейнсборо 1117 Риверхед 12 апреля понедельник десять тридцать вечера XXX просьба сообщить бюро по розыску пропавших лиц или детективу второго разряда Мейеру управление восемь семь XXX.

Мейер вынул копию сообщения из телетайпа и подумал, для чего это детективу из бюро розыска понадобилось ставить слово «абсолютно» перед словом «лысый».

Мейер, который и сам был лыс, находил это слово чрезвычайно детализирующим, слишком подробным и, безусловно, небеспристрастным. Насколько он мог себе представить, у лысого волосы отсутствуют. То есть их просто нет. Ну, и к чему же тогда составитель этого сообщения (Мейеру он представлялся с копной густых волос, с густыми бровями, черными усами и густой бородой) так настаивает на слове «абсолютно»? Видимо, для того, чтобы направить свой указующий перст на всех лысых мужчин вообще?

Негодуя, Мейер взял словарь, лежавший на полке, и стал его просматривать. Дойдя, наконец, до нужного слова, он стал читать:

«Лысый: 1. Человек, у которого отсутствуют волосы на какой-либо части черепа, например: лысый старик.

2. Лишенный всякой растительности, например: лысая гора.

3. Голый, неприкрытый, неприкрашенный.

4. С проплешинами на голове: лысый орел».

Мейер захлопнул книгу, неохотно согласившись с тем, что если невозможно быть немного беременной, то вполне можно быть слегка лысеющим. Составитель бюллетеня, этот волосатый черт, совершенно правильно описал Циклопа, назвав его абсолютно лысым. И если сам Мейер когда-нибудь исчезнет, то и его опишут точно таким же образом. Ну а пока его экскурс в филологию оказался не такой уж пустой тратой времени. С этого момента он может рассматривать себя как лицо, у которого полностью отсутствуют на черепе волосы, как голую, неприкрашенную личность с проплешинами на голове. Кроме того, у него имее тся и зоологическое определение: Лысый Орел, Гроза Злодеев, Защитник Невинных!

— Берегитесь Лысого Орла! — сказал он вслух, и Артур Броун изумленно глянул на него из-за своего стола.

К счастью, в этот момент зазвонил телефон. Мейер поднял трубку и сказал:

— Восемьдесят седьмое управление слушает.

— Говорит Сэм Гроссман из лаборатории. С кем я говорю?

— Вы говорите с Лысым Орлом,— ответил Мейер.

— Да?

— Да.

— В таком случае, говорит Волосатая Обезьяна,— ответил Гроссман.— Что это с вами, весенняя лихорадка?

— Ну да, ведь на улице дивная погода,— сказал Мейер, глядя на косые струи дождя за окном.

— Клинга там нет? У меня есть кое-что для него по делу Тинки Сакс.

— Я теперь веду это дело,— сказал Мейер.

— О? О’кей! Так как, у вас есть настроение поработать, или вы как раз собираетесь в свои заоблачные дали?

— В ваши дали, Сэм,— рассмеялся Мейер.

— Ох ты, Господи, видно, я выбрал для звонка неудачную минуту,— заметил Гроссман.— Ладно, когда у вас попозже найдется время, позвоните мне сами. О’кей? Я...

— Лысый Орел не может терять ни минуты,— сказал Мейер.— Что там у вас есть для меня?

— Кухонный нож. Я имею в виду орудие убийства. Согласно протоколу, он был найден за порогом спальни. Вероятно, этот парень уронил его, когда уходил.

— Да, ну и что же?

— Ничего особенного. Только то, что он подходит к остальным ножам у нее на кухне. Так что вполне вероятно, что это ее собственный нож. То есть я хочу сказать, что убийца не пришел к ней со своим собственным ножом, если это вам что-нибудь дает.

— Вы хотите сказать, что он взял этот нож из кучи других таких же на кухне, так я вас понял?

— Нет, я так не думаю. По-моему, нож находился в спальне.

— Зачем бы это ему находиться в спальне?

— Видимо, она пользовалась им для нарезания лимона.

— В самом деле?

— Да. На туалетном столике стоял кувшин с чаем, в котором плавали кусочки лимона. Мы обнаружили пятна лимонного сока на подносе. Там же были царапины, оставленные ножом. Наверное, она принесла на подносе в спальню чай, лимон и нож, разрезала лимон и выдавила его в чай.

— Мне все же кажется, что это всего лишь ваши догадки,— сказал Мейер.

— Вовсе нет. Пол Блэйни сейчас проводит медицинское обследование. Он говорит, что нашел пятна лимонной кислоты на левой руке девушки, на той самой, в которой она держала лимон, пока разрезала его правой. Мы это проверили, Мейер.

— Ну ладно, в таком случае она пила чай перед тем, как ее убили? — спросил Мейер.

— Так и было. На ночном столике около ее кровати остался стакан, сплошь покрытый отпечатками ее пальцев.

— А чьи отпечатки на ноже?

— Ничьи,— сказал Гроссман.— А точнее сказать — чьи угодно! Их целая куча, и все смазаны.

—- А как насчет ее портмоне? В рапорте Клинга говорится...

— То же самое. Ни одного приличного отпечатка. Денег в нем не оказалось, вы знаете. Мне кажется, что тот, кто убил, заодно и обокрал ее.

— Ммм-да,— сказал Мейер.— Это все?

— Все. Разочарованы?

— Я надеялся, что у вас будет побольше интересного!

— Сожалею, но это все.

— Ну ладно...

Гроссман помолчал немного, потом спросил:

— Мейер, как вы думаете, смерть Кареллы связана с этим делом?

— Не знаю,— ответил Мейер.

— Я любил этого парня,— сказал Гроссман и повесил трубку.

* * *

Гарви Сэдлер был Тинкиным адвокатом и старшим партнером юридической фирмы «Сэдлер, Макинтайр и Брукс», офис которой находился на Фишер-стрит. Мейер приехал туда без десяти двенадцать, когда Сэдлер собирался отправиться в спортклуб. Мейер сообщил адвокату, что он собирается выяснить, оставила ли Тинка завещание, и Сэдлер ответил утвердительно. Если Мейер согласен проводить его в клуб, то они могут все обсудить по дороге. Мейер согласился, и они оба спустились вниз, чтобы взять такси.

Сэдлеру было сорок пять лет. Это был мужчина плотного сложения, с резкими чертами лица. Он рассказал Мейеру, что играл левым нападающим в команде Дартмура в 1940-м, как раз перед призывом в армию. Он и сегодня старается сохранять форму, поэтому и играет в спортклубе два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Но даже это, конечно, не может полностью компенсировать то, что он вынужден по восемь часов в день просиживать за письменным столом.

Мейер немедленно усмотрел в этой фразе выпад в свой адрес. Он стал в последнее время чрезвычайно чувствителен ко всему, что касалось его избыточного веса. Это произошло несколько недель назад, когда он случайно узнал, что его четырнадцатилетний сын Алан называет отца «Старый крыска». Несложная детективная вылазка позволила установить, что это был всего лишь сокращенный школьный вариант выражения «Старый хорек в банке», которое, видимо, служило для выражения снисходительно-небрежной привязанности к кому угодно. Хотя лично Мейеру такого никогда раньше слышать не доводилось. Ему, конечно, хотелось задать мальчишке хорошую трепку, хотя бы только для того, чтобы показать ему, кто, собственно, в доме хозяин, но его собственная жена Сарра выразила полное согласие с маленьким паршивцем.

«Ты действительно стал полнеть,— сказала она.— Тебе следовало бы начать посещать гимнастический зал управления, а то ты уж чересчур...»

Мейер, все детство которого прошло в насмешках и преследованиях со стороны окружающих, никак не мог ожидать, что его станут так поносить и в собственном доме.

И теперь он только кисло посмотрел на Сэдлера, как на солдата из вражеского лагеря, однако вовремя подумал, не становится ли он параноиком, лысым, жирным, злобным параноиком.

Однако все эти кислые мысли моментально улетучились из головы Мейера, как только они с Сэдлером вошли в мужскую раздевалку клуба, наполненную именно такими запахами, какие и должны быть в таком месте. Этот специфический запах, этот аромат мужской дружбы, казалось, немедленно выветрил недоверчивость и подозрительность, так смущавшие Мейера.

Прислонившись спиной к шкафчику, он наблюдал за Сэдлером, натягивающим спортивные шорты, и слушал детали завещания.

— Тинка оставляет все своему бывшему мужу,— говорил Сэдлер.— Так она пожелала.

— И ничего дочери?

— Только на тот случай, если бы Деннис умер раньше Тинки. В этом случае все отошло бы ребенку.

— Саксу это было известно?

— Не имею понятия.

— Ему послали копию завещания?

-— Только не я.

— Сколько копий вы передали Тинке?

— Две. Оригинал хранится в нашем сейфе.

— Она сама просила у вас две копии?

— Нет. Но у нас так принято — посылать завещателю две копии любого документа. Некоторые клиенты предпочитают иметь одну копию дома, чтобы в случае нужды обратиться к ней, а другую — в своем собственном сейфе на депозите. По крайней мере, так нам подсказывает опыт.

— Мы очень тщательно обыскали комнату Тинки, но не нашли ни одной копии завещания.

— В таком случае она действительно отослала одну копию мужу. В этом нет ничего удивительного.

— Почему?

— Ну, они ведь были в очень хороших отношениях, знаете ли. И кроме того, он является, в сущности, единственным наследником. Мне кажется, Тинка хотела, чтобы он об этом знал.

— Ммм,— произнес Мейер.— Как велико наследство?

— Картина.

— Что вы имеете в виду?

— Картина Шагала.

— Картина.Шагала? Не понимаю!

— Тинка купила ее много лет назад, когда еще только начинала зарабатывать большие деньги в качестве манекенщицы высшего класса. Думаю, что стоимость ее около пятидесяти тысяч долларов на сегодня.

— Это значительная сумма.

— Да,— согласился Сэдлер.

Он покончил с шортами и теперь натягивал перчатку всем своим видом выражая нетерпение поскорее выйти в поле. Мейер вынужден был сделать вид, что ничего не замечает.

-- Ну, а все остальное? —  спросил он.

-— Это оно и есть,-- ответил Сэдлер.

— Что «это»?

-- Картина Шагала и есть все состояние или, п0 крайней мере, самая существенная его часть. Остальное — обстановка, немного драгоценностей, одежду безделушки, в общем, ничего особенного.

— Дайте-ка сообразить, мистер Сэдлер! Насколько я понимаю, Тинка Сакс зарабатывала что-то около ста — ста пятидесяти тысяч долларов в год? А вы говорите, что на момент смерти она располагала лишь картиной стоимостью пятьдесят тысяч долларов.

— Именно так. Я ведь не был Тинкиным советников по денежным вопросам. Я был всего лишь ее адвокатов.

— Но в качестве этого адвоката вы, наверно^ просили определить ее состояние на момент составления завещания?

— Да, конечно,

— Ну и как она его определила?

— В точности так, как я вам только что сообщил.

— Когда это было, мистер Сэдлер?

— Завещание датировано 24 марта.

— Вы имеете в виду прошлый месяц этого-года?

— Именно.

— Не было ли у нее какой-то особой причины, вынудившей ее составить завещание именно в тот момент?

— Не имею ни малейшего представления.

— Я хочу сказать, может быть, ее мучило нездоров, или что-нибудь еще?

— Мне она казалась вполне здоровой.

— Не была ли она испуганной чем-либо? Не было у нее предчувствия, что с ней может что-то произойти.

— Нет, такого не было. Она казалась в состоянии какого-то напряжения, но вовсе не выглядела испуганной.

— В чем была причина напряжения?

— Не знаю.

— Вы не спрашивали?

— Не спрашивал. Она пришла ко мне, чтобы составить завещание. Я это сделал.

— Вы не оказывали ей каких-либо персональных услуг до того, как составили это завещание?

— Оказывал. У Тинки когда-то был дом в Мэвис-Каунти. Я оформлял для нее все необходимые бумаги, когда она захотела его продать.

— Когда это было?

— В октябре прошлого года.

— Сколько она выручила от продажи дома?

— Сорок две с половиной тысячи долларов.

— Была ли закладная на дом?

— Да. На ее погашение ушло пятнадцать тысяч. Остальное получила Тинка.

— Двадцать...— Мейер подсчитал в уме.—...семь с половиной тысяч долларов, так?

— Да.

— Наличными?

— Да.

— Где эти деньги, мистер Сэдлер?

— Это же самое я спросил и у нее, когда оформлял завещание. Меня беспокоил налог на наследство, а также вопрос о том, кто унаследует деньги, вырученные от продажи дома. Но она ответила, что истратила их на свои нужды.

— Она их потратила?

— Да.

Сэдлер помолчал.

— Мистер Мейер, я играю здесь только два раза в неделю и очень дорожу этим временем! Я надеялся...

— Пожалуйста, потерпите еще пару минут! Мне необходимо установить, что все-таки Тинка делала с деньгами, которые попадали ей в руки. Ведь вы утверждаете, что после ее смерти не осталось ни пенни.

— Я сообщил вам только то, что она сама мне рассказала. Я изложил все пункты завещания, как она распорядилась.

— Нельзя ли мне взглянуть на копию завещания, мистер Сэдлер?

— Разумеется, можно! Но она в моей конторе в сейфе, и я не собираюсь туда сегодня возвращаться. Если хотите, приезжайте завтра утром.

— Мне бы хотелось увидеть его как можно скорее!

— Уверяю вас, я абсолютно точно передал вам содержание этого документа. Я ведь вам говорил, что был всего лишь ее адвокатом, но не финансовым поверенным.

— А у нее был такой?

— Мне это неизвестно.

— Мистер Сэдлер, вы занимались Тинкиным разводом?

— Нет. Она ко мне обратилась впервые в прошлом году, когда продавала дом. До этого я не был с ней знаком и не знаю, кто оформлял ей развод.

— Еще один, последний вопрос,— сказал Мейер.— Кто еще упомянут в качестве наследников в Тинкином завещании, кроме Денниса и Анны Сакс?

— Они единственные наследники,— ответил Сэдлер.— И Анна только в том случае, если ее отец скончается раньше Тинки.

— Благодарю вас! — сказал Мейер.

* * *

Вернувшись в управление, Мейер обратил внимание на то, что входило в список всех личных вещей Тинки, найденных в квартире. В списке не было ни завещания, ни чековой книжки, но кто-то из полицейских заметил, что ключ от банковского сейфа находился среди вещей, разбросанных на рабочем столе Тинки.

Мейер позвонил в отдел убийств, чтобы справиться о ключе, и узнал, что его передали в отдел хранения, откуда он может получить его, если подпишет специальное требование.

Мейер немедленно отправился в отдел хранения, где просмотрел все Тинкины вещи и, наконец, нашел крошечный красный конвертик с ключом. Название банка было напечатано на конвертике. Мейер заполнил требование на ключ и, поскольку он был недалеко от судебного учреждения, заодно оформил судебный ордер на право вскрытия сейфа-депозита в соответствующем банке.

Сопровождаемый клерком из суда, он снова отправился в верхнюю часть города — сначала на метро, а остальную часть пути пешком, под проливным дождем,— пока не добрался до Первого Северного Национального банка на углу Филиппс-стрит и Третьей авеню, в нескольких кварталах от Тинкиного дома.

Банковский клерк извлек небольшой ящичек из стеллажа, справился у Мейера, не желает ли он просмотреть содержимое его металлического нутра подальше от любопытных глаз, и, получив утвердительный ответ, провел обоих мужчин в отдельную комнату, где стоял стол, пара стульев и висела на цепочке шариковая ручка.

Мейер открыл ящик. Там было два документа. Первый — письмо от одного искусствоведа, который, видимо но просьбе Тинки, проводил оценку картины Шагала. В нем было сказано только, что полотно было исследовано, что оно бесспорно принадлежит кисти Шагала и что картина может быть продана при современном уровне цен за любую сумму между сорока пятью и пятьюдесятью тысячами долларов.

Второй документ представлял собой Тиикино завещание. Оно было вложено в фирменный конверт, на котором стояло наименование фирмы: «Сэдлер, Макинтайр и Брукс» и ее адрес: Фишер-стрит, 80. Посредине было напечатано: «Последняя воля и завещание Тинки Сакс». Мейер развернул конверт и стал читать:

«Я, Тинка Сакс, постоянно проживающая в этом городе, настоящим документом отменяю все ранее сделанные мною распоряжения и волеизъявления и одновременно объявляю настоящий документ своей единственной последней волей и завещанием.

Во-первых, я передаю и завещаю всю мою собственность, обстановку, все мои личные вещи, книги, предметы искусства и драгоценности, а также картины моему бывшему мужу Д. Саксу в случае, если он переживет меня, и моему доверенному лицу, которое будет названо мною ниже, в случае,, если упомянутый Деннис Сакс скончается раньше меня.

Во-вторых, если мой бывший муж не переживет меня, то я завещаю все мое вышеупомянутое состояние моему доверенному лицу, которое будет названо мною ниже, при условии, что оно будет использовано и распределено следующим образом:

1. Мое доверенное лицо будет сохранять, охранять и использовать доходы от моего состояния таким образом, чтобы все завещанное мною и все доходы от него были переданы моей дочери Анне Сакс по достижении ею двадцати одного года.

2. Мое доверенное лицо должно время от времени, до достижения моей дочерью указанного возраста, передавать ей часть чистого дохода ежегодно. Остальная часть дохода должна сохраняться и по истечении каждого года присоединяться к основному капиталу для использования с целью, указанной в завещании ранее. Часть основного капитала, которую мое доверенное лицо будет считать необходимой — по своему собственному усмотрению,— используется в любых целях, которые мое ‘доверенное лицо будет считать нужными. Весь передаваемый моей дочери ежегодно капитал не должен составлять более пяти тысяч долларов, за исключением тех случаев, когда бы моя дочь Анна Сакс оказалась без средств к существованию ввиду смерти ее отца, Денниса Сакса.

Решения моего доверенного лица относительно дат передачи капитала и сумм передачи должны считаться окончательными.

3.Если моя дочь Анна Сакс умрет до достижения ею возраста двадцати одного года, то мое доверенное лицо должно выплатить весь основной капитал и доход от него наследникам моей дочери Анны, оставшимся в живых, распределив капитал равными долями, а если таковых наследников не окажется, то капитал и доходы от него должны быть переданы моим прямым наследникам в том случае, если я умру без нового завещания, немедленно после смерти Анны.

В-третьих, я назначаю, уполномочиваю и называю моего бывшего мужа Денниса Р. Сакса исполнителем этой моей последней воли и завещания.

Если вышеуказанный Д. Сакс умрет раньше меня или не сумеет выполнить изложенные в завещании условия и тем самым перестанет действовать в качестве исполнителя моей последней воли и завещания, то я назначаю моего агента и друга Артура Г. Катлера в качестве его преемника и исполнителя моей последней воли и доверенного лица.

Если вышеупомянутый А. Катлер не сможет действовать в качестве моего доверенного лица, то я назначаю его жену, Лесли Катлер, в качестве его преемницы или заместительницы и в качестве моего доверенного лица».

Остальная часть завещания представляла собой изложение всяких юридических формальностей, которые Мейер быстро пробежал глазами, обратившись к последней странице, где Тинка подписала свое имя под словами:

«В доказательство чего я подписываю, скрепляю, заявляю и объявляю данный документ моей последней волей и завещанием».

Ниже стояла фраза о том, что Гарри Сэдлер, Уильям Макинтайр и Келси Брукс свидетельствуют подлинность данного завещания. Документ был датирован двадцать четвертым марта.

Единственное, о чем Сэдлер забыл упомянуть,— может быть, потому, что Мейер его и не спрашивал,— было то, что Артур Катлер назначался душеприказчиком в случае смерти Денниса Сакса. Мейер пока не знал, крылось ли за этим что-нибудь или нет.

Потом он занялся подсчетом, чтобы выяснить все-таки, сколько Тинка заработала за одиннадцать лет при годовом доходе в 150 тысяч долларов, и снова подивился, почему единственной ценностью, которая осталась после ее смерти, оказалась картина Шагала, залитая ее кровью в смертный час. Это было ему совершенно непонятно.

 

 

Глава 9

Пол Дайни раз десять сверил свои анализы с данными лаборатории, но все равно ему пока ясно было только одно: Стив Карелла сгорел не внутри автомобиля. Состояние трупа и в самом деле было ужасное. Пола тошнило от одного только взгляда на него. За свою долгую службу в качестве медэксперта Дайни неоднократно приходилось сталкиваться с ожогами, от самых простых до тяжелейших, когда ткани подвергались действию огня, светового излучения, электричества, но сейчас он столкнулся , с самым страшным — ужаснейшими ожогами четвертой степени. Несомненно, тело поджаривали на огне в течение нескольких часов. Лицо было абсолютно неузнаваемым: сплошная маска без глаз, без носа и рта, стянутая черной кожей, роговица единственного оставшегося глаза мутная, зубы выпали и сгорели в пламени. Кожа торса была хрупкой и ломкой, волосы выгорели дотла. Мышцы во многих местах отошли от обуглившейся кожи, выглядывая сквозь ее прорехи. Исследование внутренних органов дорисовало эту жуткую картину. Если тело превратилось в такой ужас внутри автомобиля, то пламя в нем должно было бушевать в течение многих часов. Лабораторные же исследования показали, что автомобиль пылал как факел, но в течение нескольких минут. И теперь у Дайни создалось совершенно твердое убеждение, что тело было сожжено где-то в другом месте и лишь потом труп засунули в машину. Тем самым создавалась видимость гибели, последовавшей в результате взрыва и вызванного этим пожара.

Дайни получал зарплату не за то, чтобы предаваться рассуждениям о мотивах преступления, но все же он не j мог не подивиться, зачем кому-то понадобилось доставлять себе столько хлопот, тем более что пожара в автомобиле было явно недостаточно, чтобы бесследно уничтожить жертву.

Но, будучи методичным человеком, он продолжал исследования. Тщательный анализ результатов привел его к выводу о том, что лежащее перед ним на столе тело не имеет ничего общего с полицейским вообще, тем более с полицейским, которого он хорошо знал. Этот труп отнюдь не был трупом Стива Кареллы и вообще представлял собой какую-то загадку.

Берт Клинг сидел в полном одиночестве в служебной комнате управления, когда раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.

— Детектив Клинг, 87-е управление,— сказал он.

— Берт, это Пол Дайни.

— Привет, Пол. Как дела?

— Спасибо, все в порядке. Кто ведет дело Кареллы?

— Мейер. А почему ты спрашиваешь?

— Можно с ним поговорить?

— Его сейчас нет.

— Мне кажется, что это очень важно,— сказал Дайни.— Ты не знаешь, где я могу его найти?

— К сожалению, не знаю.

— Ну а если я скажу тебе, ты передашь ему сегодня же?

— Можешь быть спокоен!

— Я провел вскрытие,— сказал Дайни.— Сожалею, что не мог раньше связаться с вами, но было очень много непонятного, а я хотел быть уверенным полностью. Не хотелось делать никаких заявлений, способных увести вас по ложному пути, понимаешь?

— Конечно,— ответил Клинг.

— Если ты готов послушать, я изложу все подробности. И с самого начала заверяю тебя, что я абсолютно уверен в каждом слове. То есть я понимаю, насколько все это важно, и никогда не взял бы на себя смелость основываться только на догадках. Во всяком случае — в этом деле.

— Я уже взял карандаш,— сказал Клинг.— Говори.

— Когда я стал сравнивать состояние автомобиля по лабораторным данным и состояние трупа, то сразу убедился, что тело поджаривали где-то в другом месте в течение длительного времени. Только после этого его затолкнули в машину, где оно и было обнаружено. Теперь я располагаю и дополнительными данными. Я отправил на анализ кусочки инородного вещества, найденные на кожных покровах, и они оказались частичками древесного угля. Теперь, таким образом, нет сомнений, что тело сгорело в огне древесного угля, а не в бензиновом пожаре, который должен был произойти внутри автомашины. Мое мнение — труп был сначала брошен в печь.

— Что вынуждает тебя так думать?

— Верхняя часть тела обгорела совершенно, тогда как нижняя половина и ноги повреждены очень незначительно. Видимо, торс засунули на несколько часов в печь, возможно, на целую ночь. Более того, у меня сложилось впечатление, что этот человек был сунут в огонь уже мертвым, что его убили до этого.

— Значит, сунули уже мертвого?

— Да. Я исследовал дыхательные пути, чтобы найти частички сажи, которые он должен был вдохнуть, а также посмотрел кровь на содержание карбоксигемоглобина. Если бы удалось найти то и другое, можно было бы считать, что жертва во время пожара была еще жива. Но я не нашел ни того, ни другого. Ничего похожего.

— В таком случае, каким же образом он был убит?

— Можно только гадать,— ответил Дайни.— Я нашел следы длительного кровотечения, а также несколько трещин на черепной коробке. Но они могли появиться уже посмертно, в результате обугливания, так что я не могу с уверенностью утверждать, что он был убит в результате удара по голове. Будем считать наверняка, что он был уже мертв, когда попал в огонь. И пока это все.

— Тогда зачем же его бросили в огонь? — спросил Клинг.

— Чтобы изуродовать тело до неузнаваемости, Берт.

— Дальше?

— Как тебе известно, зубы у трупа отсутствуют. Так что идентифицировать его с помощью зубов невозможно. Сначала я подумал, что они выпали под действием огня, но потом оказалось, что в верхней челюсти сохранились обломки корней. И теперь я могу с уверенностью утверждать, что зубы были намеренно выбиты до того, как тело было предано огню. Я уверен, что это было сделано с целью исключить возможность опознания.

— Что ты говоришь, Дайни!

— Я могу продолжать, чтобы потом не возникло никаких недоразумений?

— Конечно, конечно! Прошу!

— На обгоревшем торсе нет никаких волос. На груди, под мышками и даже в верхней части паха они полностью уничтожены огнем. На черепе тоже нет волос, и это полностью согласуется с тем, что тело засунули в огонь именно головой вперед. Но затем я установил, что подкожный жировой слой сохранил корни волос на груди и под мышками, хотя весь эпителий полностью уничтожен. Другими словами, слушай меня внимательно, хотя огонь и уничтожил все волосы на торсе, все же сохранились следы, что они там были: Но никаких следов волос я не нашел на черепе жертвы!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что человек, которого нашли в этом автомобиле, при жизни был совершенно лысым.

— Что?

— Да-да. Но это еще не самое удивительное. Медицинское исследование внутренних органов, в частности сердечной мышцы, аорты и совершенно неэластичной внутренней ткани трупа, показало, что этот человек был, мягко говоря, не первой молодости. А точнее — довольно преклонного возраста! Кроме того, я считал, что единственный уцелевший в страшном жаре глаз трупа — правый — только сморщился, тогда как второй выгорел дотла. После тщательной проверки выяснилось, что левого глаза у него не было уже много лет. Зрительный нерв там попросту отсутствует, и, кроме того, сохранились следы рубца, указывающего на то, что этот глаз был удален давным-давно...

— Циклоп! — воскликнул Клинг.— Господи Боже мой, да ведь это Циклоп!

— Не знаю, кто это может быть, только это не Стив Карелла,— ответил Дайни.

* * *

Он лежал совершенно обнаженный на полу возле радиатора. Ему было слышно, как дождь хлещет в окна, но в комнате было тепло и он не чувствовал холода. Вчера девушка немного ослабила наручник, и теперь он не так сильно впивался в кожу. Нос все еще был распухшим, но жгучая боль прошла. Девушка промыла все его ссадины, пообещав еще и побрить его, как только все затянется.

Он был голоден.

Он знал, что девушка придет с едой, как только стемнеет. Она всегда так делала. Его кормили только один раз в день, в сумерках. Еду девушка приносила на подносе и наблюдала за тем, как он ест, занимая его разговором.

Два дня назад она показала ему утренние газеты, и он прочел их со странным чувством нереальности происходящего. В газетах были его фотографии тех времен, когда он был простым патрульным. Он был на снимках молодым и неопытным. В заголовках сообщалось, что он мертв.

Он услышал вдалеке, в квартире, стук ее шлепанцев, потом все снова смолкло. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Он подумал, что она, может быть, ушла, и почувствовал секундное сожаление. Бросив взгляд на окна, занавешенные шторами, сквозь которые едва пробивался тусклый свет, он понял, что на улице все еще идет дождь. Сюда едва доносился слабый шум транспорта и шелест шин по мокрому асфальту. Сумерки, казалось, тихонько прокрадываются в комнату, постепенно заполняя все ее уголки. Иногда за окном вспыхивали неоновые огни. Он лежал молча, тревожно прислушиваясь, но в квартире было тихо.

Вероятно, он незаметно уснул, потому что очнулся от звука поворачивающегося в замке ключа. Он тотчас сел. Его правая рука по-прежнему была накрепко прикручена наручником к радиатору. Он приготовился молча наблюдать за развитием событий.

Девушка вошла в комнату. На ней был короткий шелковый халатик, туго перетянутый ремешком в талии. Ярко-красный цвет его резал ему глаза. Шлепанцы на ногах девушки были с такими высокими каблуками, что она казалась выше на несколько дюймов. Она заперла за собой дверь и поставила поднос на пол.

— Привет, кукла,— негромко сказала она.

Она не стала зажигать свет, а просто подошла к окну и приподняла штору. Языки неонового пожара ворвались в комнату, залив ее потоком зеленого света. Потом свет мигнул, дрогнул и комната снова погрузилась во тьму.

Ему было слышно дыхание девушки. Неон вспыхнул вновь, и теперь она стояла на фоне зеленого огня, четко обрисовывающего ее стройные ноги. Огни погасли.

— Ты голоден, куколка? — спросила она и, мягко подойдя и нему, поцеловала в щеку.

Издав грудной смешок, она отодвинулась от него и направилась к двери.

Пистолет, как обычно, лежал на подносе рядом с кофейником. Справа от него на бумажной тарелочке лежали сандвичи.

— Так как, есть еще необходимость в этой штуке? — спросила она, поднимая пистолет и наставляя его на Кареллу.

Он промолчал.

— Думаю, что нет,— сказала девушка и засмеялась тем самым гортанным смехом, в котором не было веселья и который поразил его в их первую встречу.

— Почему я еще жив? — спросил Карелла.

Он был очень голоден. Запах крепкого кофе щекотал ему ноздри. Но за эти дни он научился не просить еды. Позавчера он попросил, и она специально задержалась с подносом. Разговаривала с ним полтора часа и только после этого неохотно принесла ему скудную еду.

— А ты не жив,— ответила она.— Ты мертв! Я ведь показывала тебе газеты, не так ли? Ты мертв.

— Почему ты и в самом деле не убила меня?

— Ты слишком ценный экземпляр.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе известно, кто убил Тинку.

— Но ведь в таком случае вам лучше убить меня!

— Нет,— она покачала головой.— Нет, куколка! Мы хотим узнать, как это тебе удалось.

— Какая вам разница!

— О, разница есть, и немалая. Он страшно нервничает из-за этого, становится ужасно нетерпеливым. Он понимает, что где-то допустил ошибку, и хочет от тебя узнать — какую. Потому что если ты узнал, то, возможно, узнает и кто-то другой рано или поздно. Если, конечно, ты нам не скажешь, в чем тут дело. Если же ты скажешь, то мы сделаем так, чтобы никто не узнал. Никогда.

— Мне нечего вам сказать.

— Ты можешь сказать очень многое,— возразила девушка.— И ты скажешь!.. Есть хочешь?

— Да.

— Ешь,— сказала она и подвинула к нему поднос.

— Кто был в сожженном автомобиле?

— Лифтер. Месснер,— девушка улыбнулась.— Это моя идея — убить сразу двух зайцев.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Я подумала, что неплохо было бы отделаться от Месснера, если это он навел тебя на наш след. Страховка. И еще я подумала, что если все тебя будут считать убитым, то у нас останется больше времени, чтобы выбить из тебя правду.

— Если Месснер привел меня к вам, то что вам еще от меня нужно?

— Ну, куколка, у нас полно вопросов, на которые ты должен ответить,— сказала девушка.— Ну как кофе, неплохой, а?

— Да.

— Тебе холодно?

— Да. Нет...

— Могу тебе принести одеяло, если хочешь.

— Спасибо. Все в порядке.

— Я подумала, что, если идет дождь, в комнате может стать немного прохладнее.

— Нет.

— Ты неплохо выглядишь в голом виде.

— Спасибо.

— Я тебя накормлю, ты не беспокойся.

— Знаю.

— Понимаешь, эти вопросы его все-таки очень волнуют. Того и гляди, он окончательно взбесится и пошлет нас с тобой к черту. Я хочу сказать, что мне-то очень нравится, что ты здесь. Да только не знаю, смогу ли я удерживать его и дальше, если ты не согласишься помочь нам.

— Я все узнал от Месснера,— сказал Карелла.— Это он дал мне описание.

— Так мы правильно сделали, что пристукнули его?

— Вам виднее...

— Хотя, конечно, это не дает ответа на многие вопросы, которые я тебе уже задавала.

— Какие вопросы?

— Ну, например, откуда ты узнал его имя? Или вот адрес? Месснер ведь не мог его дать тебе.

— Все это было в Тинкиной адресной книжке — и имя и адрес.

— Там было и его описание, да?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Ты прекрасно меня понимаешь, куколка! Если у Тинки в записной книжке не было описания внешности, то как же ты связал его имя и адрес с описанием, полученным от Месснера?

Карелла молчал.

— Я абсолютно уверена, что у Тинки в книжке не было описаний ее знакомых. Как и у каждого другого нормального человека, так ведь?

— Так.

— Отлично. Я очень рада, что ты говоришь правду. Потому что мы нашли эту книжку в кармане твоего пиджака, в котором ты вломился сюда, и нам отлично известно, что там ничего подобного нет. Есть хочешь?

— Да, очень.

— Я тебя накормлю, не беспокойся,— вновь повторила она.

Потом помолчала и снова спросила:

— Откуда ты узнал имя и адрес?

— Мне просто повезло. Я проверил все имена в книжке. Методом исключения, понимаешь?

— Опять вранье,— вздохнула девушка.— Мне бы не хотелось, чтобы ты врал.

Она подняла пистолет с подноса и сказала:

— Давай назад!

Карелла отодвинулся назад, насколько позволял наручник. Девушка подошла к нему, наклонилась и поставила еду на пол.

— У меня под халатом ничего нет,— сообщила она.

— Я вижу.

— Я так и думала,— усмехнулась она, быстро выпрямилась и отошла к двери.

Там она уселась на свой стул, скрестив ноги так, что халатик обнажил ее бедра почти полностью.

— Ну, давай,— сказала она, указывая на поднос пистолетом.

Карелла налил себе кофе, сделал неторопливый глоток, потом взял сандвич и жадно откусил.

— Вкусно? — спросила девушка, внимательно наблюдая за ним.

— Да.

— Я сама все это приготовила. Ты должен признать, что я неплохо о тебе забочусь.

— Ну конечно,— согласился Карелла.

— Я буду делать это еще лучше, если ты больше не будешь мне врать. Ну зачем ты это делаешь? Думаешь, это так хорошо с твоей стороны?

— Я не вру.

— Ты сказал, что нашел нас по чистой случайности, методом исключения. Значит, ты не знал, кого или чего ожидать, когда явился сюда. Верно? Ты просто искал кого-нибудь из Тинкиной записной книжки, кто подошел бы под описание Месснера.

— Верно.

— Но тогда зачем ты вышиб дверь? Почему у тебя в руках был пистолет? Ты знал, кто он такой, еще до того, как явился сюда! Откуда ты это узнал?

— Я ведь сказал тебе, что мне просто повезло.

— Ага, понятно. Только было бы лучше, если бы ты мне все-таки перестал врать. Ты закончил с едой?

— Нет еще.

— Скажешь, когда закончишь.

— Ладно.

— У меня есть дело.

— Ладно.

— Хочу кое-что сделать для тебя.

Карелла прожевал сандвич и запил глотком кофе, не глядя на девушку. Она теперь качала ногой, небрежно держа пистолет в руке.

— Боишься? — спросила она.

— Чего?

— Того, что я могу сделать с тобой?

— Нет. А чего мне следует бояться?

— Я ведь могу тебе снова сломать нос. Кто знает?

— Верно, можешь.

— Или даже сдержать свое прошлое обещание — вышибить тебе все зубы.— Она улыбнулась.— Это была моя идея — выбить у Месснера все зубы. Я ведь знаю, что ваши ребята могут проводить опознание по зубам.

— Верно.

— Я так и подумала. И ему сказала. Он тоже нашел, что это хорошая идея.

— Ты просто набита хорошими, отличными идеями.

— Да, у меня и правда полно хороших идей. Но ты ведь не в обиде? — спросила она.

— Нет.

— А я бы на твоем месте разозлилась. Правда, разозлилась бы!

— Самое худшее, что ты можешь со мной сделать,— это убить,— сказал Карелла.— А поскольку я все равно уже мертв, то какая мне разница?

— Люблю людей, у которых развито чувство юмора,— сообщила она без тени улыбки.— Но все-таки я могу сделать кое-что похуже смерти. Похуже, чем просто убить тебя.

— Что ты можешь сделать?

— Могу... совратить тебя!

— Меня невозможно совратить,— сказал Карелла и улыбнулся.

— Таких, кого нельзя было бы совратить, вообще не существует,— возразила она.— И я собираюсь заставить тебя умолять нас, упрашивать и умолять, чтобы мы разрешили тебе сообщить все, что ты знаешь. Серьезно. Я тебя на самом деле предупреждаю.

— Я сказал тебе все, что мне известно.

— Угу,— сказала она, качая головой.— Закончил ты наконец?

— Да.

— Толкни ко мне поднос.

Карелла повиновался.

Она подошла, взяла поднос и снова уселась на стул. Закинула ногу на ногу и стала покачивать ею.

— Как зовут твою жену?

— Тедди.

— Красивое имя. Но ты скоро его позабудешь.

— Не думаю,— сказал Карелла небрежно.

— Забудешь не только ее имя, но и ее самое.

Он покачал головой.

— Это я тебе обещаю,— сказала она.— Через неделю ты забудешь даже собственное имя.

Воцарилось молчание. Она сидела неподвижно, только нога ее по-прежнему покачивалась. Зеленое неоновое пятно блеснуло на полу и исчезло. Несколько мгновений тьмы, и снова вспышка. Теперь девушка уже стояла. Она оставила пистолет на стуле и вышла на середину комнаты. Неоновое мерцание погасло. Когда же оно вспыхнуло снова, она оказалась совсем рядом с ним.

— Что бы ты хотел, чтобы я для тебя сделала? — спросила она.

— Ничего.

— Ничего? — Она улыбнулась.— Посмотри-ка сюда, куколка.

Она развязала поясок на талии. Халат раскрылся, обнажив ее груди и живот. Зеленый неон залил ее на миг с ног до головы и тут же погас.

В промежутках между вспышками он слышал, как она подошла к выключателю у двери. Распахнутый халат не скрывал ее тела. Она включила верхний свет и снова вернулась на середину комнаты. Остановившись посредине, она снова распахнула свой халат, открыв его взору свое большое, белое и очень стройное тело. Красный шелк прикрывал только спину и руки. Ногти на руках сверкали кроваво-красным лаком.

— Что ты думаешь по этому поводу?

Карелла не ответил.

— Хочешь попробовать?

— Нет.

— Врешь!

— Я говорю чистую правду.

— Я заставила бы тебя забыть ее в одну минуту,— сказала она.— Я знаю такие штучки, о которых ты и мечтать не можешь! Хочешь?

— Нет.

— Ты только попробуй и увидишь сам,— сказала девушка.

Карелла молчал.

Она медленно запахнула халатик и туго завязала поясок на талии.

— Не нравится мне, что ты все время врешь!

— Я не вру.

— Ты ведь голый, коп, и потому не говори мне, что ты не хочешь.

Расхохотавшись, она пошла к двери, открыла ее и вдруг снова повернулась к нему лицом. Голос ее стал низким, выражение лица — серьезным.

— Послушай меня, куколка. Ты мой, понятно тебе? Не забудь, я могу сделать с тобой все, что только пожелаю. И я твердо тебе обещаю — не пройдет и недели, как ты станешь ползать передо мной на коленях, лизать мне пятки и вымаливать разрешение рассказать все, что ты знаешь. А уж когда ты мне это скажешь, куколка, я вышвырну тебя в канаву, сломанного и ненормального. И ты будешь страшно жалеть, поверь, будешь очень жалеть, что это не тебя нашли мертвым в машине. Можешь мне поверить!

Она помолчала и добавила:

— Подумай об этом...

Девушка выключила свет и вышла. Он услышал, как повернулся ключ в замке, и вдруг впервые почувствовал страх. 

 

 

Глава 10

Автомобиль был обнаружен в самом начале дороги № 407. Она была узкой, крутой и сильно петляла. В сущности, это была даже не дорога, а только ответвление от нее, которым пользовались очень редко, поскольку она всего лишь соединяла два небольших городка — Мидл-барк и Йорк,— которые, в свою очередь, стояли у большой, широкой и прямой автострады. Дорога № 407 была всегда залита нефтью, автолом, да и ездили по ней в основном только подростки, искавшие по ночам место для уединения.

Обочины дороги были болотистыми и топкими, кроме единственного участка, где она расширялась и сбегала к тому месту, где когда-то был гравийный карьер. Там ее откосы были укреплены. Именно на дне бывшего карьера и был найден обгоревший автомобиль и его еще более обгоревший пассажир.

На дороге стоял один-единственный дом, в пяти с половиной милях от карьера. Он был построен из местного камня и дерева в псевдо-крестьянском стиле. Застекленная веранда выходила на озеро. Вокруг дома росли несколько берез и цветущий кустарник. Два куста красного терна стояли у дорожки, ведущей к подъезду. Почки на них набухли и вот-вот должны были лопнуть.

Дождь прекратился, но над озером еще висела туманная дымка, видная от самого поворота дороги. Ветви огромного дуба роняли звонкие капли на промокшую землю. Звон этих капель был, пожалуй, единственным звуком, нарушавшим мирную сельскую тишину.

Детективы Гэл Виллис и Артур Броун оставили автомобиль у самого начала дорожки и мимо плачущего дуба прошли к передней двери дома, выкрашенной в зеленый цвет. Внизу была ручка, повыше, в центре верхней панели, медный дверной молоток. Запертый замок все еще висел в скобе засова, прибитого к двери, на которой были видны глубокие царапины — следы тяжелого инструмента, с помощью которого она была открыта.

Виллис толкнул дверь, и они вошли в дом. Внутри стоял запах дыма от древесного угля, к которому примешивался какой-то неопределенный тяжелый дух;

Лицо Броуна сморщилось. Задыхаясь, он вынул из кармана носовой платок и закрыл им нос и рот. Виллис бросился обратно к двери и высунул голову наружу, жадно вдыхая свежий воздух. Броун тем временем бросил взгляд на огромный камин, выложенный из камня, схватил Виллиса за локоть и вывел его из дома.

— У тебя есть какие-нибудь сомнения? — спросил Виллис.

— Никаких,— ответил Броун.— Это запах сожженного тела.

— У нас есть противогаз в машине?

— Не знаю. Давай поглядим в багажнике.

Они вернулись к машине. Виллис вынул ключ и лениво отпер багажник. Броун стал искать противогаз.

— Черт, чего тут только нет,— ругнулся он.— Что это за идиотская штука?

— Это мое,— ответил Виллис.

— Ну и что же это такое?

— Шляпа, не видишь, что ли?

— В жизни не видел подобной шляпы,— заявил Броун.

— Отличная шляпа,— обиделся Виллис.— И ты можешь не хихикать зря. Ну что, есть там противогазы?

— Только один. Больше не вижу.

— Он в порядке?

— Да. Все вроде бы на месте.

— Кто пойдет?

— Я,— сказал Броун.

Он вынул противогаз из коробки, проверил фильтр, натянул на голову и тщательно расправил маску, приладил глазные стекла.

— Порядок? — спросил Виллис.

— О’кей,— ответил Артур и пошел к дому.

Он был высокого роста — шесть футов и четыре дюйма — и весил около двухсот фунтов. Необычайно широкие плечи и грудь, длинные руки, огромные кисти выдавали в нем человека необычайной физической силы. Кожа была очень темного оттенка, почти черная, густые курчавые, волосы плотно прилегали к черепу. Довершали его облик огромные ноздри и толстые губы. В общем, это был настоящий негр, негр на все сто, вовсе не похожий на тех приглаженных, на фото, которые помещались в журналах для белых и в рекламных объявлениях. Он был самим собой, и его жене Каролине нравилась его внешность, и дочери Ханне — тоже, а главное — ему самому это нравилось, вот и все. Правда, сейчас он вовсе не выглядел на все сто, поскольку на голове у него был противогаз, трубки которого шли к резервуару на спине.

Он вошел в дом и остановился у самой двери. На полу были две параллельные отметины, начинавшиеся у порога и пересекавшие всю комнату. Он наклонился, чтобы повнимательнее их разглядеть. Они были черного цвета и шли на одинаковом расстоянии друг от друга. Совершенно очевидно, что это были следы ног тела, которое волочили за руки по полу. Броун выпрямился и пошел по этим следам до самого камина, где они кончались. Он юг к чему не притрагивался — ни у камина, ни по дороге к нему,— это он оставил ребятам из лаборатории. Но он был уже абсолютно уверен, что человека в ботинках, пусть даже на нем больше ничего не было, тащили через всю комнату к камину.

Вчера им стало известно, что Эрнеста Месснера жгли на огне древесного угля. В этой комнате, без сомнения, горел именно такой огонь, а удушливая вонь, которую они почувствовали, войдя сюда, несомненно была запахом сожженной человеческой плоти. Вдобавок ко всему еще и эти следы, ведущие от двери к камину. В сущности, всего этого Броуну было достаточно.

Оставался один-единственный вопрос: действительно ли в этом камине сожгли Месснера или это был кто-то другой? На этот вопрос ответа у него пока не было. Да и глазные стекла начали запотевать.

Он вышел во двор, снял противогаз и предложил Виллису отправиться в Мидлбарк, чтобы навести справки у агентов по продаже недвижимости, кто является хозяином этого дома.

* * *

Элен Хикс была миниатюрной рыжеволосой женщиной с отличной фигурой, голубыми глазами и наманикюренными ноготками. Она всегда отдавала предпочтение невысоким мужчинам и поэтому была совершенно очарована Гэлом Виллисом — самым низкорослым детективом управления.

Элен сидела за своим столом на вращающемся табурете в конторе агентства «Хикс, Риел, Стайн» в Мидлбарке, скрестив ножки и улыбаясь. Она благосклонно приняла сигарету, предложенную ей Гэлом, и благодарно пробормотала: «Благодарю вас, мистер Виллис». Одновременно она еще и пыталась вспомнить, о чем же, собственно, ее спрашивал Виллис минуту назад. Элен сдвинула ножки, потом снова скрестила их и наконец сказала:

— Ах да, этот дом на 407-й...

— Вот я и спрашиваю, не знаете ли вы, кто его владелец? — повторил Виллис.

Впечатление, которое он произвел на мисс Элен, видимо, не ускользнуло от его внимания, и он всерьез опасался, что так и не получит ответа на свой вопрос. В то же время он был приятно озадачен. В течение многих лет он был жертвой того, что сам определил как «феномен Матта и Джеффа»,— любопытного психофизиологического явления, которое делало его неотразимым и привлекательным для очень высоких девушек. Никогда в жизни ему не приходилось назначать свидание девушке ниже пяти футов девяти дюймов. Одна из его самых лучших приятельниц была ростом пять и одиннадцать и безнадежно сохла по нему.

Теперь же он совершенно не мог понять, почему эта крохотулька Элен Хикс так заинтересовалась мужчиной всего пяти футов и восьми дюймов ростом, с фигурой танцовщика и руками шулера? Правда, он служил во флоте и был специалистом по восточным единоборствам, но ведь Элен-то не могла знать, что он слывет гением среди людей, владеющих искусством в мгновение ока сломать шею самому искусному противнику. Что же в нем тогда могло показаться ей столь привлекательным?

Будучи честным копом, он от всей души надеялся, что это обстоятельство не помешает ему выполнить задачу. И в то же время, будучи наблюдательным, он не мог не заметить, как она то сдвигает, то раздвигает ножки, точь-в-точь — нерешительная девственница.

— Владельцы этого дома — мистер и миссис Джером Брандт,— сказала Элен, раздвигая ноги.— Не хотите ли кофе или еще чего-нибудь? У меня найдется, в соседней комнате...

— Нет, благодарю вас! А давно ли...

— А вы, мистер Броун?

— Нет, спасибо.

— Давно ли Брандты живут в этом доме?

— Они там не живут. По-настоящему, я имею в виду.

— Боюсь, что я не совсем понял вас,— сказал Виллис.

Элен Хикс снова скрестила ноги и наклонилась к Виллису, как будто собиралась сообщить ему что-то очень интимное.

— Они ведь купили его как загородный домик. Мэвис-Каунти — чудесный курортный район, знаете ли. Множество озер и ручьев, и океан не слишком далеко от любой точки графства. У нас ведь за год выпадает меньше осадков, чем...

— Когда они его купили, мисс Хикс?

— В прошлом году. Я думала, они туда приедут после Дня поминовения, но дом так и оставался закрытым всю зиму.

— Что и объясняет сломанный засов на двери,— заметил Арт Броун.

— Он сломан? — спросила Элен.— О Господи!

И она опять сдвинула ножки.

— Мисс Хикс, как вы считаете, многие ли в ближайших окрестностях знали, что дом стоит пустой?

— Да. Я думаю, что об этом знали все. Вам нравится ваша работа в полиции?

— Нравится,— ответил Виллис.

— Наверное, это необыкновенно интересно?

— Да, но иногда напряжение становится невыносимым,— сказал Броун.

— Не сомневаюсь в этом,— согласилась мисс Хикс.

— Насколько я понимаю,— начал Виллис, бросив недовольный взгляд на Броуна,— дорога № 407 в настоящее время пустынна и пользуются ею очень редко. Это так?

— О, да! Автострада № 126 обеспечивает сообщение между Мидлбарком и Йорком намного удобнее, и, кроме того, есть ведь и новое шоссе, которое проходит мимо обоих наших городов. Практически большинство жителей избегают дорогу № 407. Это ведь неважная дорога. Вы там были?

— Были. В таком случае любой местный житель знает, что дом пустует, а также, что по 407-й мало кто ездит. Я правильно вас понял?

— Да, мистер Виллис. Именно это я и говорю,— ответила Элен.

Виллис казался несколько озадаченным.

— Мисс Хикс, а что за люди эти Брандты? Вы их давно знаете?

Она посмотрела на Броуна и откашлялась:

— Знаю. Ведь это я оформляла продажу. Джерри занимает ответственный пост в одной фирме...

— А его жена?

— Макеми — очень милая дама лет пятидесяти. Г ода на три-четыре моложе Джерри.

— Респектабельные люди, как вы считаете?

— О, да! В высшей степени респектабельные! Господи, конечно же! — убежденно выкрикнула Элен.

— Не знаете, не было ли их здесь в понедельник вечером?

— Не знаю. Думаю, что они позвонили бы мне, если бы собирались приехать. У меня здесь, в конторе, ключи от их домика. Мне надо было бы тогда позаботиться об уборке и...

— Но они вам не звонили, что собираются приехать?

— Нет.

Элен помолчала.

— Это как-то связано с катастрофой на 407-й?

— Да, мисс Хикс,

— Господи, но как Джерри или Макеми могут быть хоть отдаленно замешаны в чем-либо подобном?

— Вы считаете, что это невозможно?

— Конечно, нет! Я их не видела довольно давно. Но мы очень близко сошлись, когда я оформляла для них эту сделку в октябре. Поверьте, трудно представить более милую пару! Это кажется совершенно необычным, особенно если учесть, сколько у них денег.

— Вы говорите, они богаты?

— Дом стоит сорок две с половиной тысячи, и они уплатили за него наличными.

— У кого же они купили?

— О, вы, возможно, ее и не знаете, но вашей супруге ее имя знакомо наверняка!

— Я не женат,— сказал Виллис.

— О?! Неужели? — колени мисс Элен дрогнули.

— Так у кого же они купили дом? — спросил Броун.

— У модной манекенщицы по имени Тинка Сакс. Вы знаете ее?

* * *

Если до этого у них не было явных доказательств того, что человек, найденный в сгоревшем автомобиле,— Эрнест Месснер, то теперь в их руках оказалась именно та информация, которая помогала связать воедино целую цепочку событий и устраняла всякую случайность или простое совпадение фактов:

1. Тинка Сакс была убита в своей квартире на Стаффорд-Плейс в пятницу вечером девятого апреля.

2. Эрнест Месснер был дежурным лифтером в ночь ее убийства.

3. Эрнест Месснер отвез на лифте какого-то мужчину в ее квартиру, а позднее дал полиции его подробное описание.

4. Эрнест Месснер исчез в понедельник вечером двенадцатого апреля.

5. На следующий день в сгоревшем автомобиле на дороге № 407, соединяющей Мидлбарк и Йорк, Мэвис-Каунти, был найден обуглившийся труп.

6. Медэксперты высказали твердую уверенность в том, что тело, найденное в машине, было подвергнуто длительному воздействию огня от древесного угля где-то в другом месте и только после этого помещено в машину.

7. На дороге № 407 имеется только один дом, в пяти с половиной милях от катастрофы.

8. В камине этого дома совсем недавно был разведен огонь из древесного угля, а во всем помещении стоит удушливый запах сожженного человеческого тела. Кроме того, на полу имеются следы ботинок, указывающие на то, что чье-то тело волокли здесь от двери к камину.

9. Этот дом принадлежал Тинке Сакс и был продан только в октябре прошлого года.

Из всего этого логично вытекало, что убийца Тинки догадался, что у полиции есть сведения о его внешности, и поэтому с угрожающей поспешностью убрал единственного свидетеля, который мог его опознать. Разумно также было предположить, что убийца Тинки Сакс знал о пустующем доме в Мэвис-Каунти, куда он и отвез тело Месснера с единственной целью — изуродовать труп до неузнаваемости. Отсюда вытекает следующий вывод: убийца был знаком с Тинкой по крайней мере с сентября прошлого года, когда она еще была владелицей этого дома.

Правда, оставались невыясненными некоторые детали, но это были сущие пустяки, из-за которых полиции вовсе не стоило беспокоиться. Так, например, копы из 87-го управления все еще ломали себе головы над тем, кто все же убил Тинку Сакс, кто убил Эрнеста Месснера, кто отнял у Кареллы его жетон и пистолет и разбил его автомобиль и, наконец, жив ли еще сам Карелла, а если жив, то где его прячут? И такие вот именно мелочи обычно сильно отравляют людям их существование.

* * *

Расписание самолетных рейсов по-прежнему занимало Клинга. Несмотря на то, что его отстранили от этого дела, все же непрестанно думал об этом расписании и о возможности того, что Деннис Сакс прилетел из Финикса и улетел обратно в какой-то день между четвергом и понедельником.

В тот вечер он позвонил из своей квартиры в службу информации и попросил сообщить ему название и номер телефона отеля в Рэнсфилде, штат Аризона. Дежурная соединила его с информационной службой Финикса, откуда ему сообщили, что у них значится в Рэнсфилде только один отель. Это «Майор Пауэлл» на Мэйн-стрит, если, конечно, Клинга это устроит.

Клинг ответил утвердительно, и дежурная спросила,

заказать ли ему разговор. Он понимал, что если его отдадут под суд, то он потеряет и свой жетон, и свою зарплату, поэтому он спросил, сколько это будет стоить. Получив ответ, что все это составит два доллара и десять центов за первые три минуты и по шестьдесят пять центов за каждую следующую, Клинг попросил соединить его.

Мужчина, ответивший на вызов, назвался Уолтером Блаунтом, управляющим отелем.

— Говорит детектив Берт Клинг. Мне хотелось бы задать вам пару вопросов в связи с происшедшим здесь у нас убийством, если позволите. Я звоню очень издалека.

— Слушаю вас, мистер Клинг!

— Прежде всего, скажите, вы знаете Денниса Сакса?

— Разумеется. Он живет у нас. Это член экспедиции доктора Тарсмита.

— Дежурили ли вы в ночь на четверг на прошлой неделе восьмого апреля?

— Я дежурю все время,— ответил Блаунт.

— В какое время мистер Сакс приехал в этот день из пустыни?

— Ну, точно я не могу сказать. Они обычно приезжают оттуда часов в семь-восемь вечера. Что-то в этом роде.

— Вы можете утверждать, что восьмого апреля они вернулись примерно в это же время?

— Пожалуй, что могу.

— Не покидал ли мистер Сакс в тот вечер отеля?

— Да. Он ушел примерно в половине одиннадцатого, пошел на станцию.

— У него был с собой чемодан?

— Да.

— Он не говорил, куда направляется?

— Сказал, что поедет в Финикс. Просил, чтобы мы заказали ему номер в «Ройял Сандс», гостинице в Финиксе. Так что, я думаю, он туда и направился.

— Вы лично заказывали для него номер, мистер Блаунт?

— Да, сэр. Одиночный, с ванной. С четверга до воскресенья утром. Цены...

— В какое время мистер Сакс вернулся в понедельник утром?

— Около шести утра. Здесь у нас его уже ждала телеграмма. Его жену убили. Впрочем, вам это, наверное, известно. Скорее всего, вы мне по этому поводу и звоните. Он тут же позвонил в аэропорт и сразу после этого пошел на станцию, чтобы успеть на поезд до Финикса. Даже чемодан не успел распаковать.

— Мистер Блаунт, Деннис Сакс сказал мне, что раз в неделю разговаривал по телефону со своей бывшей женой. Это правда?

— Конечно, правда. Он регулярно звонил на Восток.

— Как часто?

— По крайней мере, раз в неделю. Это совершенно точно. И даже чаще, я бы сказал.

— Насколько чаще?

— Ну... в последние два месяца он звонил ей три-четыре раза в неделю. Проводил много времени за разговорами, и счет у него был немаленький.

— Всегда звонил только жене, вы сказали?

— Нет, не только ей.

— Кому же еще?

— Не могу сказать, с кем он говорил.

— Но он вызывал в этом городе и другие номера?

— Точнее сказать, один номер...

— Вы случайно его не знаете?

— Нет. Но он записан у меня в телефонных отчетах. Это не номер его жены, тот я знаю наизусть. Он ведь вызывал ее постоянно с тех пор, как поселился у нас год назад. Но этот, другой номер, мне незнаком.

— Когда он стал впервые вызывать его?

— Примерно с февраля.

— Как часто он вызывал его?

— Обычно раз в неделю.

— Не можете ли вы сообщить мне этот номер?

— Разумеется. Сейчас поищу.

— Благодарю.

Клинг ждал. В трубке что-то потрескивало. Рука его стала мокрой от пота.

— Хэлло! — сказал Блаунт.

— Да-да, я слушаю, мистер Блаунт!

— Номер СЕ— думаю, это означает «Секвейр» — СЕ-1402.

— Большое спасибо! — поблагодарил Клинг.

— Не за что,— ответил Блаунт и повесил трубку. Клинг с минуту помедлил, не снимая руки с телефона, потом поднял трубку и быстро набрал номер СЕ-1402. На другом конце линии раздались настойчивые гудки. Клинг считал: «...четыре, пять, шесть...» Как вдруг послышался голос дежурной по станции обслуживания.

— Линия доктора Леви,— сказала она.

— Говорит детектив Клинг из 87-го управления,— произнес Клинг.— Это станция обслуживания?

— Да, сэр.

— Как вы сказали, чей это телефон?

— Доктора Леви.

— Имя?

— Джейсон.

— Вы не скажете, где я могу его найти?

— К сожалению, сэр, он уехал на уик-энд. Вернется не раньше понедельника.

Женщина сделала паузу.

— Вы звоните по полицейскому делу или хотите попасть на прием?

— По полицейскому делу.

— Доктор начинает прием по понедельникам, с десяти утра. Если вы позвоните ему в это время, я уверена, что...

— Не скажете ли вы мне его домашний телефон?

— Туда звонить бесполезно. Он действительно уехал на уик-энд.

— Не знаете, куда?

— К сожалению, нет.

— Все-таки дайте мне его телефон!

 — Мне не полагается давать кому бы то ни было домашний телефон доктора. Если хотите, я попробую дозвониться сама. Если он дома, а я уверена, что его нет, я попрошу, чтобы он сам вам позвонил. Будьте любезны, скажите номер.

— Пожалуйста. Рашебери, два, то есть РО 2-7641.

— Спасибо.

— Будьте добры, позвоните мне, пожалуйста, в любом случае, даже если не застанете его дома.

— Хорошо, сэр.

— Благодарю вас!

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Клинг. Детектив Берт Клинг.

— Спасибо,— сказала она и повесила трубку.

Клинг ждал у телефона. Через пять минут девушка позвонила и сообщила, что, как она и думала, домашний телефон доктора не отвечает. Она сообщила расписание приема доктора и сказала, что он может снова позвонить доктору по служебному телефону в понедельник.

Клинг понял, что этот уик-энд будет тянуться бесконечно долго.

* * *

Тедди Карелла еще долго сидела в гостиной после ухода лейтенанта Бирнса. Руки ее неподвижно лежали на коленях. Невидящим взглядом она уставилась в угол, где собирались тени, и ничего не слышала, кроме тихого шепота собственных мыслей в усталой голове.

— Теперь мы уже знаем наверняка,— сказал Бирнс,— что человек, найденный в машине, не Стив. Имя этого человека — Эрнест Месснер, и на этот счет не может быть никаких сомнений. Тедди, я хочу, чтобы ты это знала. Но я должен сказать тебе и то, что это вовсе не означает, что Карелла жив. Мы просто ничего в настоящий момент не знаем, хотя все время ведем расследование. Единственное, о чем этот факт пока говорит, так это о том, что Стив не обязательно мертв. Но ведь и это немало.

Лейтенант замолчал.

Она наблюдала за выражением его лица. Он посмотрел ей прямо в глаза, как бы желая удостовериться, все ли она поняла из того, что он ей только что сказал.

Она кивнула.

— Я знал об этом еще вчера,— продолжал лейтенант,— но не был уверен, и мне не хотелось будить в тебе надежду, пока сам все не проверю. Но теперь медэксперт дал самое точное заключение. Они еще не закончили аутопсию по делу Сакс, потому что мы их заставили заниматься человеком в автомобиле. Но теперь уж установлено точно, что это не Стив. У нас есть заявление Пола Дайни, он специалист своего дела. Кроме того, мы добились сотрудничества с главным медицинским экспертом. Так что я абсолютно уверен в том, что говорю.

Питер Бирнс перевел дух.

— Что же касается всего остального, то мы работаем не щадя сил, и как только что-нибудь прояснится, я немедленно сообщу тебе. Пока это все, Тедди. Мы делаем все возможное.

Она поблагодарила его и предложила кофе, от которого он вежливо отказался. Он ведь торопится домой, ему надо бежать, его ждут, и он надеется, что она извинит его.

Она проводила его до двери, потом прошла мимо комнаты для игр, где Фанни смотрела телевизор, мимо детской, где крепко спали близнецы. Вошла в гостиную, включила свет и подошла к старенькому пианино, которое Карелла купил во второсортном магазине в нижней части города, уплатив за него шестьдесят долларов. Стив еще сказал тогда, что всегда мечтал научиться играть на пианино, «ведь учиться никогда не поздно, правда, родная?».

Новость, принесенная лейтенантом, все всколыхнула в ней, но она боялась верить, мучительно терзаясь: что, если это мимолетный дар судьбы, который вскоре будет отнят? Стоит ли говорить что-либо детям, рискуя нанести им новый удар, если окажется, что их отец все-таки мертв?

— Что это значит? — спросила тогда Эйрил.— Если человек мертвый, это значит, что он никогда больше не придет?

Марк же сердито повернулся к сестре и отчаянно крикнул:

— Замолчи, ты, дура!

А потом убежал в свою спальню, чтобы мать не видела его слез.

Нет, они заслужили хотя бы такую небольшую надежду. Они имели право знать, что такая надежда существует.

Она поднялась со стула, вышла на кухню и нацарапала несколько слов на листке телефонной книги, потом вырвала его и отнесла Фанни. Та испуганно посмотрела на нее, когда она вошла в комнату, видимо, ожидая тревожных новостей. Фанни знала, что в последнее время лейтенант приносит только дурные вести.

Тедди протянула ей листок, и Фанни прочитала:

«Разбуди детей и скажи им, что их отец, возможно, еще жив».

Фанни быстро взглянула на Тедди, пробормотала: «Слава Богу!» — и выбежала из комнаты.

 

 

Глава 11

Полицейский явился в управление в понедельник утром и ожидал за решеткой, пока Мейер звонком не пригласил его к себе. Он открыл дверцу в решетчатой перегородке и подошел к столу Мейера.

— Вы, наверное, не знаете меня. Я — полицейский Ангмери.

— Мне кажется, я встречал вас,— ответил Мейер.

— Может, я зря явился к вам, может быть, вам уже известно об этом. Но моя жена уверена, что я все равно должен вам рассказать!

— А в чем дело?

— Я в этом округе работаю недавно, всего шесть месяцев. А вообще, это у меня первый округ, я ведь недавно работаю копом.

— Мгм,— сказал Мейер.

— Если вы уже все знаете, то так и скажите, ладно? Моя жена говорит, а вдруг вы все-таки не знаете, а это окажется важным.

— Ну ладно. В чем все-таки дело? — сказал Мейер торопливо.

— Карелла.

— Что Карелла?

— Я ведь сказал вам, что я новенький в округе и поэтому не знаю всех по именам. Но я узнал его потом по фотографии в газете, хотя это и старый снимок. Он тогда был еще сам полицейским. В общем, это он.

— Что, собственно, вы хотите сказать, Ангмери? Я вас, черт возьми, не понимаю!

— Нес куклу,— пояснил Ангмери.

— Что за чушь? Я ничегошеньки не понимаю!

— Я в тот день дежурил в вестибюле, понимаете? В том доме. Я говорю об убийстве Тинки Сакс.

Мейер вдруг резко наклонился вперед.

— Ну, говорите же, говорите! Я вас слушаю!

— Ну так вот. Он пришел туда в прошлый понедельник вечером, примерно в пять часов или полшестого, показал мне свой жетон и вошел в квартиру. Когда же он вышел оттуда, он страшно торопился и нес под мышкой куклу.

— Вы хотите сказать, что в понедельник вечером на прошлой неделе Карелла побывал на квартире у Сакс?

— Именно так!

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно!

Ангмери сделал паузу.

— Так вы все-таки не знали об этом? Хм... Моя жена была права!

Он снова помолчал.

— Она всегда бывает права.

— Что вы сказали про куклу? — перебил его размышления Мейер.

— Обыкновенная такая кукла, понимаете? В какие играют дети. Девочки. Со светлыми волосами, знаете? К-у-к-л-а.

— О! То есть вы утверждаете, что Карелла вышел из квартиры с детской куклой в руках?

— Точно!

— В прошлый понедельник вечером?

— Ну да!

— Он вам ничего не сказал?

— Ничего.

* * *

Было девять часов утра, когда Мейер подъехал к дому Тинки Сакс на Стаффорд-Плейс. Он коротко переговорил с управляющим домом Мэнни Фарбером и поднялся на лифте на четвертый этаж. На площадке полицейский пост уже был снят. Он прошел по коридору и отпер дверь в Тинкину квартиру ключом, который получил по ордеру в отделе хранения.

В квартире стояла мертвая тишина, так соответствующая тому, что здесь произошло. Пустые квартиры молчат по-разному, и это очень хорошо знакомо любому полицейскому...

Квартира, из которой хозяева выехали на лето, молчит не так, как та, куда все вернутся к вечеру. А жилье, в котором побывала смерть, молчит по-особенному — холодно и тоскливо, и это молчание понятно каждому, кто хоть раз в жизни видел смерть.

Мейер знал и понимал такое молчание, хотя и не мог объяснить, в чем тут секрет. Отключенные провода, крепко завернутые краны, молчаливый телефон, часы без обычного тиканья, плотно задернутые шторы на окнах, ни единого звука с улицы — все эти детали еще больше подчеркивали суровую тишину, хотя и составляли только часть ее. Ибо сама эта жуткая тишина, казалось, витала в воздухе и даже не зависела от отсутствия привычных домашних звуков.

Что-то дрогнуло в душе у Мейера, откликнулось на это молчание, едва он переступил порог. Он помедлил в дверях, не снимая руки с дверной ручки, потом вздохнул и медленно закрыл за собой дверь. Солнечные лучи, с трудом пробиваясь сквозь плотно задернутые шторы, освещали отдельные пылинки, повисшие в неподвижном воздухе. Он медленно прошел по комнатам, как будто боясь спугнуть какой-то призрак прежней жизни, царившей в этой квартире.

Подойдя к детской, он заглянул в открытую дверь и увидел ряды кукол, сидевших на полках книжного шкафа, стоявшего у стены под окнами.

Да, их были целые ряды, по-разному одетых, глядевших на него немигающими взорами стеклянных глаз. Их розовые щеки блестели, нежные немые рты застыли в улыбке, накрашенные губы извивались над пластиковыми зубами, по спинам струились черные, рыжие, светлые, серебряные нейлоновые волосы.

Мейер как раз собирался войти в комнату, как вдруг услышал, что в замке поворачивается ключ. Этот звук испугал его, ворвавшись в тишину квартиры подобно грому. Он услышал щелчок замка, потом звук поворачиваемой ручки двери.

Мейер метнулся в детскую как раз в тот момент, когда дверь распахнулась. Он окинул комнату быстрым взглядом: книжный шкаф, кровать, стенной шкаф, маленький комодик. В коридоре уже были слышны шаги, приближавшиеся к детской. Мейер решительно распахнул дверцу стенного шкафа и приготовил пистолет.

Шаги приближались.

Он втиснулся в узкую щель между стеной и дверцей шкафа, оставив только узенькую щелочку. Затаив дыхание, в полной темноте он терпеливо ждал.

Мужчина, вошедший в детскую, был высок — не менее шести футов и двух дюймов, широкоплеч и узок в  талии. Он остановился в дверях, как будто почувствовав чье-то присутствие и как бы принюхиваясь к  воздуху, вкотором носится посторонний запах.

Потом, очевидно, отбросив сомнения, подсказанные интуицией,  решительно шагнул к книжному  шкафу и стал собирать куклы, все подряд, без разбора, сколько поместится в охапке.

Когда он был уже на пороге, Мейер рывком распахнул дверцу шкафа. Мужчина резко повернулся, ошарашенный внезапным шумом. Глаза его широко раскрылись. Нелепо вцепившись в прижатый к груди груз, он прислонился к косяку двери, переводя взгляд с лица Мейера на кольт 38-го калибра в его руке и снова на лицо.

— Кто вы такой? — спросил он наконец.

— Ктоя  такой? Отличный вопрос! — сказал Мейер.— Положите-ка кукол вон туда, и поживее.

— Что?..

— Делайте то, что я вам велел, мистер!

Мужчина подошел к кровати. Облизывая пересохшие губы, он хмуро посмотрел на Мейера и бросил свой груз на постель.

— Подойдите к стене! — скомандовал Мейер.

— Послушайте, какого черта!

— Упритесь в стену руками, наклонитесь вперед и расставьте пошире ноги. Ну, быстро!

— Ладно. Только успокойтесь.

Мужчина выполнил приказание Мейера. Детектив быстро и умело обыскал его — посмотрел карманы пиджака, брюк, похлопал по штанинам. Потом отошел в сторону и сказал:

— Повернитесь и держите руки вверх!

Мужчина повиновался. Снова облизнув губы, он уставился на пистолет Мейера.

— Что вы здесь делаете? — спросил Мейер.

— Это я вас должен спросить!

— Я полицейский офицер. Отвечайте, когда...

— О! О’кей!

— Что «о’кей»?

— Я — Деннис Сакс.

— Кто?

— Деннис...

— Тинкин муж?

— Точнее — бывший муж.

— Где ваш бумажник?

— Вот здесь, у меня...

— Не шевелиться! Немедленно прислонитесь снова тс стене!

Мужчина повиновался. Мейер нащупал у него в кармане бумажник, достал его и обнаружил в нем водительское удостоверение. В нем стояло имя: Деннис Сакс. Мейер протянул ему бумажник.

— Ладно, опустите руки. Что вы здесь делаете?

— Моей дочери понадобились ее куклы,— ответил Сакс.— Вот я и пришел за ними.

— Как вы сюда вошли?

— У меня есть ключ. Я ведь жил здесь раньше, знаете ли...

— Я считал, что вы с вашей женой разошлись.

— Так и есть.

— И у вас все еще есть ключ от ее квартиры?

— Разумеется.

— Это все, что вам было здесь нужно? Только куклы?

— Да-

— Может, какая-нибудь из них вам особенно нужна?

— Да нет.

— Ваша дочь не просила какую-нибудь конкретную куклу?

— Нет. Она просто сказала, что хотела бы иметь у себя несколько своих кукол, и спросила, не могу ли я ей их привезти.

— Ну, а вы сами?

— Что «я сам»?

-— Вы сами! Может, вы имели в виду какую-нибудь определенную куклу?

— Я?!

— Ну не я же, мистер Сакс! Именно вы!

— Нет... Что, собственно, вы хотите спросить? Мы что, о куклах сейчас говорим?

— Да, именно о куклах я сейчас и говорю.

— Интересно, для чего это мне могла понадобиться какая-нибудь определенная кукла?

— Именно это я и хотел бы выяснить у вас!

— Мне кажется, что я вас совершенно не понимаю!

— Ну ладно, забудем об этом.

Сакс нахмурился и взглянул на кукол, лежащих на кровати. Поколебавшись, он пожал плечами и сказал:

— Так как же, можно мне их забрать?

— Боюсь, что нет.

— Почему? Ведь они принадлежат моей дочери.

— Нам необходимо осмотреть их, мистер Сакс.

— Для чего?

— Сам не знаю. Но это необходимо.

Сакс снова бросил взгляд на кровать, потом повернулся к Мейеру и пристально посмотрел на него. Помолчав, он сказал:

— Полагаю, что вы отдаете себе отчет в том, что у нас с вами состоялась довольно странная беседа?

— Да, конечно... Но именно таким путем раскрываются преступления... Мне туг надо кое-что сделать, мистер Сакс. Если у вас здесь нет больше дел, буду вам очень обязан, если вы уйдете.

Сакс кивнул, ничего не ответил, еще раз посмотрел на кукол и вышел из комнаты. Через минуту входная дверь за ним закрылась.

С полминуты Мейер постоял, прислушиваясь. Как только послышался звук затворяемой двери, он промчался по коридору к выходу, быстро сосчитал про себя до девяти и чуть-чуть приоткрыл дверь. Выглянув в щелочку на площадку, он увидел Сакса, ожидавшего лифт. По всему было видно, что он страшно разозлен. Нажав на кнопку вызова, но так и не дождавшись лифта, Сакс стал спускаться вниз. Потом все-таки вернулся обратно. Он внимательно посмотрел на закрытую дверь в Тинкину квартиру и опять стал ждать лифта.

Когда лифт наконец прибыл, Сакс сердито сказал лифтеру:

— Почему это вас так долго не было?

Вошел в кабину.

Мейер немедленно выскочил из квартиры, запер за собой дверь и помчался по служебной лестнице вниз. Он прыгал через три ступеньки и перевел дух только у запасного выхода в вестибюль. Детектив чуть приоткрыл дверь и выглянул. Сквозь узкую щель ему был виден лифтер, стоявший в проеме парадного входа в здание. Быстрым шагом Мейер вышел в холл, бросил мимоходом взгляд на открытую дверь лифта и проскочил мимо лифтера на улицу. Он сразу же увидел спину Сакса, сворачивавшего за угол, и бросился за ним вдогонку.

Ему пришлось переждать на углу пару минут, так что, когда он снова увидел Сакса, тот уже садился в такси. Теперь уже у Мейера не было времени бежать к тому месту, где он оставил свой автомобиль, поэтому он тоже остановил такси и приказал шоферу тоном полицейского:

— Следуйте за той машиной!

Мейер был вовсе не в восторге от этого мероприятия, потому что предвидел неприятные объяснения в управлении по поводу оплаты за проезд, но у него не было другого выхода.

Водитель обернулся и посмотрел на Мейера, чтобы выяснить, кто это тут раскомандовался. Но встретив его жесткий взгляд, промолчал и поехал за машиной Сакса.

— Вы коп? — спросил он наконец.

— Да,— кивнул Мейер.

— Кого мы догоняем?

— Вестсайдского душителя,— хохотнул Мейер.

— Да?

— Перестаньте валять дурака!

— Вы собираетесь заплатить мне за эту гонку, или все это будет за так?

— Заплачу, не волнуйтесь,— ответил Мейер.— Вы только не упустите его, ладно?

— О’кей!

Было уже десять часов, и улицы полны транспорта. Такси, которое они преследовали, пересекло чуть ли не весь город, но Мейеру попался искусный водитель. Воздух, казалось, содрогался от шума: завывали сирены, скрипели тормоза, визжали шины, орали водители и пешеходы. Но Мейер ничего этого не слышал, наклонившись вперед и следя за идущим впереди такси. Он просто не отрывал взгляда от мчавшейся впереди машины.

— По-моему, они собираются остановиться,— сказал шофер.

—  Хорошо, остановитесь позади них, только не очень близко.

На счетчике было восемьдесят пять центов. Мейер вытащил долларовую бумажку и протянул водителю. Тот заворчал, недовольный мизерными чаевыми, но Мейер с удовольствием обозвал его задницей и выскочил из машины.

В этот момент Сакс уже направлялся к жилому дому, расположенному а центре квартала ,

Мейер промчался через улицу и нырнул в арку парадного как раз в тот момент, когда за Саксом захлопнулась внутренняя стеклянная дверь. Мейер нажал сразу на десяток кнопок на стене холла и в ожидании ответного зуммера прижался носом к стеклу, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внутри вестибюля. Но Сакса не было видно: наверное, лифты находились в дальнем конце площадки. С полдюжины ответных зуммеров зажужжали одновременно, включая механизм открытия двери.

Толкнув ее, Мейер ворвался в вестибюль. На указателе этажей возле лифта, вспыхивали, сменяя друг' друга, цифры 3, 4, 5. На последней мелькание прекратилось.

Мейер кивнул и вернулся в холл к парадному. Внимательно пересчитав кнопки звонков, он выяснил, что на пятом эт;аже шесть квартир. Под каждой кнопкой стояла фамилия жильца, и Мейер принялся их изучать, как вдруг услышал позади себя голос:

— Мне кажется, что ты ищешь доктора Джейсона Леви.

Вздрогнув, Мейер обернулся. Перед ним стоял Берт Клинг.

* * *

Частный кабинет доктора Джейсона Леви был выкрашен белой антисептической краской. Единственным украшением на стене служил большой календарь с очень крупными цифрами. Стол доктора выглядел весьма официально и профессионально. Сделанный из стали, он был завален медицинскими журналами и книгами, рентгенограммами, фармацевтическими средствами и бланками рецептов. Да и у самого доктора был весьма деловой

вид человека, не привыкшего тратить время на пустые разговоры: открытое лицо под львиной гривой волос, очки с толстыми линзами, крупный крючковатый нос, тонкие губы.

Сидя за своим столом, он молча переводил взгляд с детективов на Денниса Сакса, предоставляя кому-нибудь из них право заговорить первым.

Нам хотелось бы знать, что вы здесь делаете, мистер Сакс? — начал Мейер.

— Я пациент,— ответил Сакс.

— Это правда, доктор Леви?

Доктор с минуту поколебался, потом покачал своей крупной головой:

—- Нет, неправда!

— Ну что ж, начнем сначала? — спросил Мейер.

— Мне нечего вам сказать,— ответил Сакс.

— Почему вы считали необходимым звонить каждую неделю доктору из Аризоны? — задал вопрос Клинг.

— Кто вам сказал, что я звонил сюда?

— Мистер Уолтер Блаунт, управляющий отелем «Майор Пауэлл» в Рэнсфилде.

— Он лжет!

— Зачем бы это ему понадобилось?

— Я не знаю этого,— сказал Сакс.— Спросите у него сами.

— Да нет, это можно сделать гораздо проще,— возразил Клинг.

— Доктор Леви, скажите, звонил ли вам мистер Сакс из Аризоны каждую неделю?

— Да.

— По-видимому, вы здесь несколько расходитесь во мнениях,— усмехнулся Мейер.

— Зачем он вам звонил? — спросил Берт доктора.

— Доктор, не отвечайте! — крикнул Сакс.

— Деннис, но что же вы пытаетесь скрыть, она же мертва?

— Вы — врач и вовсе не обязаны им рассказывать... Вы все равно что священник! Они не могут вас принудить...

— Деннис, она же мертва!

— Эти звонки имели отношение к вашей жене? — обратился Клинг к Саксу.

— Нет.

— Да,— ответил Леви.

— Тинка была вашей пациенткой, не так ли, доктор?

— Да.

— Доктор Леви, я запрещаю вам рассказывать о моей...

— Да, Тинка Сакс была моей пациенткой,— прервал его Леви.— Я стал лечить ее в начале этого года.

— В январе?

— Да. Пятого января. Более трех месяцев назад.

— Доктор, клянусь моей покойной женой, что, если вы будете продолжать, я обращусь в Американскую ассоциацию врачей и...

— Чепуха,— сказал Леви с яростью.— Ваша жена мертва. Если мы можем помочь полиции найти убийцу...

— Вы им все равно ничем не поможете! Только испачкаете память о ней этими мерзкими полицейскими расследованиями...

— Мистер Сакс, не знаю, известно вам или нет, но ее память все равно уже испачкана таким расследованием, и в ваших силах, возможно, свести его к минимуму.

— Зачем она пришла к вам? — спросил Клинг.— Что у нее было не в порядке, доктор?

— Она сказала мне, что в Новый год приняла решение. Сказала, что твердо решила, наконец, прибегнуть к помощи медицины. На самом деле, все это звучало очень патетически. И потом, она была так одинока, так беспомощна и так красива...

— Я просто не мог с ней больше оставаться! — крикнул Деннис Сакс.— Ведь не железный же я! Просто не в силах был выносить это. Я не виновен в том, что с ней произошло! Моей вины в этом нет!

— Никто вас и не думает обвинять,— сказал Леви.—-Ее болезнь началась очень давно, еще до встречи с вами.

— Чем она была больна? — спросил Мейер.

— Доктор, заклинаю, не говорите им!

— Деннис, но я должен!

— Ничего вы им не должны! Пусть все остается как есть. Пусть она останется в памяти у всех как прекрасная, волнующая женщина, а не как...

Деннис резко оборвал свою речь.

— А не как кто? — спросил Мейер.

В комнате вдруг стало очень тихо.

— А не как кто? — настойчиво повторил Мейер.

Леви тяжело вздохнул и качнул головой:

— А не как наркоманка... 

 

 

Глава 12

В тот же день, вернувшись в управление, Клинг и Мейер расположились за столом в дежурной комнате и углубились в регистрационный журнал доктора Леви.

«5 января

Пациентку зовут Тинка Сакс, точнее, Тина Карин Сакс. Она разведена, имеет дочь пяти лет. Живет в городе и ведет весьма деятельную жизнь. Это связано с ее профессией и было до сих пор одной из причин, мешавших ей обратиться за врачебной помощью. Она заявила мне, что в новогоднюю ночь приняла решение и намерена приложить все силы, чтобы побороть в себе пагубную привычку. С семнадцати лет она принимает наркотики, а в настоящее время постоянно употребляет героин. Я объяснил ей, что наиболее эффективными методами отлучения от наркотиков, по крайней мере в моей практике, являются морфиновый и метадоновый методы. Оба эти препарата, по моим наблюдениям, служат отличными лекарственными средствами от любых наркотиков или их комбинаций, какими бы мои пациенты раньше ни пользовались. Я сказал ей также, что сам лично предпочитаю морфиновый метод.

Она спросила меня, насколько болезненным будет лечение. Очевидно, она когда-то пыталась резко оборвать прием наркотиков, но это оказалось слишком мучительным, так что она не выдержала.

Я объяснил, что ей, конечно, придется выдержать все неприятные симптомы отлучения, какой из названных методов она бы ни предпочла. В случае с морфином, однако, процесс будет протекать болезненнее, однако ей станет легче уже через неделю. При метадоновом методе симптомы менее мучительны, зато ее будет бить сильная дрожь в течение месяца после начала лечения.

Она ответила мне, что хотела бы все обдумать и что позвонит мне, когда примет окончательное решение.

12 января

Я и не думал, что когда-нибудь увижу или услышу Тинку Сакс снова, но она пришла ко мне сегодня и спросила у моей ассистентки, не смогу ли я уделить ей десять минут. Я, разумеется, согласился, и ее проводили ко мне в кабинет. Мы проговорили сорок пять минут. Она сказала, что все еще не решила, как ей поступить, и хочет поэтому все подробности обсудить вместе со мной.

Ее профессия — демонстрация дамских туалетов. Она манекенщица высшего класса и получает большие деньги. Поэтому ее особенно беспокоит, что лечение повлечет за собой такое значительное недомогание и она будет вынуждена на время оставить работу, а это может пагубно отразиться на ее карьере.

Я возразил ей, что пристрастие к героину практически уже отразилось на ее карьере потому что она тратит большую часть доходов на покупку наркотиков.

Ей как будто не понравилось тс, что я сказал, и она резко возразила, что очень высоко ценит все остальные блага своей профессии: славу, признание и так далее...

Тогда я задал ей вопрос, действительно ли она может ценить что-то, кроме героина.

Мой вопрос вызвал в ней бурную вспышку гнева, и мне даже показалось, что она сейчас же уйдет. Но она осталась и сказала, что я, наверное, не представляю себе всего ужаса такого существования. Она же надеется только на мое понимание, ведь употреблять наркотики сна начала в семнадцать лет, когда ее впервые угостили марихуаной в одной компании ка пляже Малибу. С тех самых пор она в течение года курила марихуану. Может быть, она так никогда и не попробовала бы «настоящего дерьма», если - бы не один фотограф, который дал ей понюхать героина вскоре после того, как она стала манекенщицей. После этого он попытался изнасиловать ее, и это потрясение чуть было не отвратило Тинку от профессии манекенщицы навсегда. Но оно нисколько не помешало ей с того самого раза при всяком удобном случае курить марихуану и нюхать героин.

Потом кто-то предупредил ее, что постоянное вдыхание наркотика может изуродовать ей нос, и, поскольку форма носа играет огромную роль в ее карьере, она сразу же перестала его нюхать. Но обходиться без наркотика она уже не могла и стала делать себе инъекции. Первый раз она проделала это в компании мужчины, давнего наркомана, когда он пригласил ее в меблированные комнаты в Северном Голливуде. Но им не повезло. Их застукала полиция и арестовала обоих. Ей в то время было всего девятнадцать лет, и, к счастью, ее освободили, приговорив к наказанию условно.

Через месяц она уже была в Нью-Йорке, полная решимости никогда больше не притрагиваться к наркотикам, радуясь тому, что больше трех тысяч миль отделяют ее от бывших друзей и их привычек. Но очень скоро после своего приезда она узнала, что здесь порошок достать так же легко, как и в Лос-Анджелесе. Более того, она стала сотрудничать с Катлерами и уже через несколько недель поняла, что зарабатывает гораздо больше денег, чем необходимо для безбедного существования, даже если сочетать его с привычкой к употреблению наркотиков.

И она начала впрыскивать себе героин подкожно, в мягкие ткани, а спустя некоторое время перешла к внутривенными инъекциям. С тех пор прошло уже немало лет, и все это время она продолжает впрыскивать наркотик прямо в вену. Так что теперь она уже погрязла в этом и выхода не видит.

И неужели после всего того, что она рассказала мне сейчас о себе, я надеюсь ее вылечить?

Как она сможет просыпаться по утрам со спокойной душой, если не будет знать наверняка, что под подушкой у нее есть наркотик?

На эго я ответил ей, что страх, который она испытывает, знаком каждому наркоману, который думает о лечении, но он совершенно безоснователен. Правда, мои уверения она приняла недоверчиво.

— Я еще подумаю об этом,— сказала она ра прощание.

Откровенно говоря, не думаю, чтобы она когда-нибудь вернулась.

20 января

Тинка Сакс сегодня начала лечение. Она выбрала морфиновый метод, хотя и понимает, что он будет мучительнее. Однако она боится, что более длительный период отлучения ее от наркотиков повредит карьере.

Вот уж поистине забавное соображение для того, кто столько лет делал все, чтобы разрушить эту последнюю.

Я с самого начала сказал, что предпочел бы госпитализировать Тинку, но она наотрез отказалась, заявив, что если я ставлю такие условия, то наша сделка не состоится.

Мне пришлось объяснить Тинке, что в случае отказа от госпитализации я не смогу гарантировать достаточно надежных результатов лечения, но она ответила, что будет надеяться на лучшее, но ни за что на согласится лечь ни в какую чертову больницу. Все же мне удалось добиться у нее согласия, что она не станет выходить из дому хотя бы в течение первых нескольких дней лечения, оставаясь в своей квартире под наблюдением опытной сестры, пока реакция организма не станет слабее.

Я предупредил ее, чтобы она не вздумала покупать наркотик тайком и не поддерживала никаких отношений с наркоманами и торговцами наркотиками.

У нас очень жесткий режим. Для начала она будет получать четверть грамма морфия по четыре раза в день, за двадцать минут до еды. Дозы будут вводиться подкожно, морфий будет растворяться в гидрохлоре.

Хочу надеяться, что отлучение от героина будет закончено через две недели.

21 января

Тинку мучают тошнота и понос. Я прописал ей тирозин и белладонну. Она очень страдает. Совсем не спала прошлой ночью.

Я распорядился, чтобы сестра дала ей на ночь три грамма нембутала и еще полтора грамма, если Тинку все же будет мучить бессонница.

Моя пациентка всегда очень ухаживала за своим телом, и этот фактор сейчас играет важную роль. Она необычайно хороша собой, и я не сомневаюсь, что она превосходная манекенщица, но мне совершенно непонятно, как это фотографы не замечали на ее теле следы от уколов? И как это ей удавалось не дрожать во время позирования перед фотокамерой? Она всегда избегала уколов в икры или в руки. Но ее бедра сплошь покрыты шрамами. Она призналась мне, что по этой причине никогда не рекламировала нижнего белья или купальных костюмов.

Продолжаем прием морфия по четверти грамма четырежды в день.

22 января

Сократили инъекции морфия до четверти грамма дважды в день. Реакция организма все еще сильная. Ей пришлось отменить все сеансы, сославшись на женское недомогание, что . не вызвало в агентстве никакого удивления, так как к подобным жалобам привыкли.

Совершенно пропал аппетит. Я прописал ей витамины.

23 января

Реакция организма начинает ослабевать. Делаем инъекции только по одной восьмой грамма четырежды в день.

24 января

Продолжаем лечение, одна восьмая грамма по четыре раза в день.

С завтрашнего утра Тинка отказывается от услуг сестры и будет ежедневно являться ко мне на прием для получения инъекций. Мне это очень не по душе, но я вынужден согласиться, в противном случае она откажется от лечения.

25 января

Перешли на инъекции одного грамма кодеина два раза в день в сочетании с одной восьмой грамма морфия дважды в день.

Сегодня Тинка пришла ко мне в половине девятого, перед завтраком, и я сделал ей укол. Она возвращалась в половине первого и в половине седьмого. Последний укол я сделал ей в половине двенадцатого у нее на квартире.

Она ведет себя очень беспокойно, и я прописал ей полграмма фенобарбитала, чтобы она успокоилась.

26 января

Тинка Сакс не явилась на прием. Я несколько раз звонил ей на квартиру, но к телефону никто не подходит. Я не осмелился позвонить в агентство, потому что они могут заподозрить, что Тинка — моя пациентка.

В три часа дня удалось поговорить с гувернанткой ее дочери, которая только что, перед моим звонком, привела девочку с детской площадки. Она не знает, где миссис Сакс, и советует мне позвонить в агентство. Позвонил домой Тинке в полночь, но ее все еще нет. Гувернантка сказала, что я совершенно напрасно разбудил ее. Очевидно, она не видит в таких исчезновениях своей хозяйки ничего необычного. В ее обязанности входит только приводить девочку с детской площадки и проводить с ней столько времени, сколько потребуется. Она сказала, что миссис Сакс зачастую отсутствует по ночам и тогда гувернантке вменяется в обязанность утром отводить Анну на детскую площадку и заходить за ней в половине третьего. Однажды миссис Сакс уехала на целых три дня, и в этом нет ничего необычного.

Я очень встревожен.

4 февраля

Тинка сегодня утром явилась ко мне на прием, смущенно извинилась и объяснила, что ей пришлось на несколько дней уехать из города по вызову одной из фирм. Они снимали серию новых твидовых костюмов, и им нужен был сельский пейзаж в качестве фона.

Я уличил ее во лжи, и только тогда она призналась, что вовсе не уезжала никуда, а просто провела всю прошлую неделю на квартире своего друга из Калифорнии. После моих настойчивых расспросов она призналась также, что этот ее друг — старый наркоман. В сущности, это именно тот мужчина, с которым ее задержали, когда ей было девятнадцать лет. От приехал в Нью-Йорк в сентябре прошлого года, денег у него было мало, жилья не было. Она некоторое время помогала ему материально и разрешила жить в своем домике в Мэвис-Каунти, пока не продала его в сентябре. Тогда она помогла ему найти квартиру на Сорок пятой улице и стала временами встречаться с ним.

Мне было совершенно ясно, что она опять принимала героин. Она не стала этого отрицать, но выразила самое искреннее отчаяние и раскаяние, а потом заявила, что теперь еще больше, чем раньше, горит желанием побороть свою ужасную привычку. Когда я спросил, собирается ли ее приятель и дальше оставаться в городе, она ответила утвердительно, но добавила, что он теперь живет не один и не нуждается в старых друзьях, которые помогали бы ему вести прежний образ жизни.

Я вырвал у Тинки обещание, что она никогда больше не будет встречаться с этим человеком. Завтра утром мы снова начинаем курс лечения. На этот раз я настоял, чтобы сестра оставалась с ней по крайней мере две недели.

Опять начинаем с нуля.

9 февраля

Мы добились великолепных результатов за эти пять дней.

Инъекция морфия доведена до одной восьмой грамма четыре раза в день, завтра начинаем добавлять кодеин.

Сегодня Тинка впервые заговорила со мной о своем бывшем муже. Он археолог, работает где-то в экспедиции, кажется, в Аризоне. Она поддерживает с ним самые теплые отношения. Вчера она звонила ему, чтобы рассказать, что начала лечение и надеется на скорое выздоровление. Она очень хочет начать с ним новую жизнь, как только излечится. Он все еще любит ее. Если бы не ее ужасное пристрастие, они никогда бы не развелись. Тинка сказала, что ее муж ничего не знал об этой ее привычке до тех пор, пока их дочери не исполнился год. Это тем удивительнее, что в утробе матери-наркоманки с ее испорченной кровью ребенок еще до рождения становится наркоманом.

Девочка все время плакала, ее рвало, она постоянно капризничала. Деннис и домашний врач считали, что ребенок мучается по какой-то неизвестной им причине. Одна только мать знала правду: девочка испытывала все страдания, связанные с отлучением от наркотиков. Тинка не раз испытывала сильнейшее желание дать дочери дозу наркотика, но все же не сделала этого, и ребенок пережил все эти муки, организм его справился, но только для того, чтобы пережить теперь не менее сильное потрясение— развод родителей и разлуку с отцом.

Однажды Деннис нашел у Тинки в комнате шприц, но ей удалось выкрутиться, объяснив ему, что у нее аллергия к некоторым красителям нейлоновых платьев, в которых она позирует. Поэтому доктор прописал ей уколы антигисгамина, чтобы несколько ослабить аллергическую реакцию. Но ей никак не удавалось объяснить мужу, куда девается большая часть денег с их общего банковского счета. Кроме того, он нашел в конце концов три стеклянные ампулы с белым порошком, которые она прятала в глубине своего туалетного столика. Он с возмущением потребовал объяснений. Пришлось ей признаться мужу, что она наркоманка в течение почти семи лет и, в общем, не видит в этом ничего страшного, поскольку у нее вполне достаточно денег, чтобы доставлять себе такое удовольствие. И, черт побери, ему должно быть отлично известно, что это она приносит в дом большую часть денег, и что ему, собственно, еще от нее нужно?

Деннис тогда не выдержал и ударил ее по лицу. Потом он сказал, что утром они вместе отправятся к врачу. Наутро Тинка исчезла из дому. Она появилась лишь спустя три недели, истерзанная, грязная, и сказала Деннису, что она провела это время в компании трех цветных музыкантов одного из городских клубов. Все трое были наркоманами, и она уже не помнит, чем они там все вместе занимались. К тому времени Деннис уже проконсультировался с врачом и сказал Тинке, что наркомания отнюдь не является неизлечимой, что существуют разные способы лечения и что успех обеспечен, если только сам пациент...

На это Тинка ответила, чтобы он не смешил ее. Она насквозь пропитана наркотиками, и к тому же ей это очень нравится. Так что пусть он идет к черту. Это вовсе не его забота. И вообще, «провались ты, проклятая обезьяна, до чего ты мне опротивел!»

Шесть месяцев спустя он потребовал развода.

Все это время он отчаянно боролся, чтобы спасти эту теперь уже почти незнакомую женщину, которая тем не менее была матерью его ребенка. Это упрямое животное, которое было одержимо лишь одним желанием: побольше героина. Их расходы были ошеломляющими. Она не могла ставить на карту свою карьеру. Ведь если бы она лишилась работы, ей ни в коем- случае не удалось бы добывать те чудовищные дозы героина, в которых она нуждалась. Так что ей приходилось играть роль знаменитой манекенщицы, жить в шикарной кварт аре и разъезжать в наемных лимузинах, а также питаться в лучших ресторанах, посещать различные приемы и так далее, и все это в то время, когда изнутри ее постоянно точила жгучая потребность в героине. Она работала как лошадь, как рабыня. Часть дохода уходила на то, чтобы поддерживать в окружающих легенду о благополучном существовании, что было совершенно необходимо при ее профессии, Остальные же деньги, все без остатка, уходили на покупку наркотиков для нее и ее друзей. Такие друзья всегда находились.

Иногда она исчезала на целые недели, призываемая звуками одной ей слышной песни, отправляясь на поиски других наркоманов, стремясь в общество себе подобных, приобретая друзей среди грезивших наяву. У них были такие же шрамы, как у нее, и точно так же, как и она, эти люди не считали приверженность к наркотикам проклятием.

Они разошлись бы еще раньше, но ребенок представлял серьезную проблему... Он знал, что не может оставить Анну наедине с матерью, но ведь не мог же он таскать ее с собой по экспедициям, по всему белому свету. Он прекрасно понимал, что если Тинкин норок станет известен при бракоразводном процессе, то ему немедленно присудят ребенка. Но при этом Тинкина карьера будет погублена, и кто мог бы сейчас сказать, какую травму в будущем могло бы все это нанести Анне?

И он пообещал Тинке, что не станет поднимать вопроса о ее болезни при разводе, если она позволит нанять для ребенка гувернантку, на которую можно будет положиться во всем.

Если бы не ее продолжительные исчезновения из дому, она во всем остальном могла бы считаться примерной матерью. Если же гувернантка принесет Деннису успокоение и даст им возможность скрыть от людей порок Тинки, то она абсолютно не возражает против этого. Так они и поступили.

Деннис, всегда влюбленный в свою жену, всегда озабоченный благополучием своей дочери, был, тем не менее, счастлив, когда вырвался из зловещей атмосферы собственного дома, где оставил жену-наркоманку и дочь, которая отныне была обречена, на жизнь только с матерью.

Тинка, со своей стороны, тоже была счастлива, что он уехал. Он утомлял ее своими пуританскими проклятиями, и ей теперь было совершенно непонятно, как она вообще могла выйти за него замуж. Видимо, она сделала это в те дни, когда приняла романтическое решение побороть свою пагубную привычку и начать новую ЖИЗНЬ.

Я заметил ей, что это ----- именно то, чем она сейчас к занимается.

Тинка согласилась со мной, и глаза ее при этом сияли.

12 февраля

Тинка больше не нуждается в морфия, а прием кодеина мы довели до одного грамма дважды в день и затем полграмма дважды в день.

13 февраля

Сегодня у меня был междугородный разговор с Деннисом Саксом. Он хотел узнать, как поживает его жена, и просил разрешения звонить мне один раз в неделю, по пятницам или субботам, чтобы справляться о том, как идет лечение. К сожалению, все остальные дни недели он проводит в пустыне за работой.

Я сказал ему, что прогнозы самые утешительные, и выразил надежду, что лечение будет закончено к двадцатому числу этого месяца.

14 февраля

Кодеин сократили до половины грамма дважды в день. Вводим также дважды в день тиамин.

15 февраля

Сегодня ночью Тинка исчезла из своей квартиры, пока сестра дремала. Она еще не вернулась, и мне неизвестно, где она.

20 февраля

Не могу найти Тинку.

1 марта

Несколько раз звонил Тинке на квартиру. Гувернантка продолжает заботиться об Анне. От Тинки нет ни одного слова.

8 марта

В отчаянии я сегодня позвонил в агентство Катлеров, чтобы выяснить, не известно ли им место пребывания

Тинки. Они попросили меня представиться, и я ответил, что я врач, лечащий Тинку от кожной аллергии,— собственная Тинкина ложь. Мне сказали, что она уехала на Виргинские острова для съемок новой партии туалетов, но вернется обратно до 20 марта.

22 марта

Тинка сегодня сама пришла ко мне. Сказала, что получила приглашение на Виргинские острова и совершенно неожиданно приняла его, забыв позвонить мне.

Я ответил, что она лжет.

Ладно, согласилась она. Она ухватилась за эту поездку, как за средство избавиться ог меня и моего лечения. Сама не понимает, почему, но ее вдруг охватила паника. Она поняла, что через несколько дней, самое большее — через неделю, она лишится даже тиамина. Что же тогда останется? Как жить по целым дням без капли хоть какого-то наркотика? А тут ей позвонил Артур Катлер и передал предложение насчет Виргинских островов. Она представила себе песчаный пляж, солнце и просто загорелась. По чистому совпадению ее калифорнийский приятель тоже позвонил ей в этот же вечер, и, когда она сказала ему, куда собирается, он заявил, что сейчас же уложит чемодан и выедет туда же.

Я спросил, что за отношения могут быть у нее с приятелем из Калифорнии, если он уже дважды вынуждал ее делать перерывы в лечении.

— Какие перерывы? — спросила она.

И тут же стала клясться, что не притрагивалась к наркотикам во время своего отсутствия. Это просто тот самый хороший друг, и только.

— Но вы ведь сами сказали мне, что он наркоман,— сказал я.

Ну да, это правда, но он ей даже и не предлагал порошка, пока они были на островах. И вообще, она совершенно уверена, что навсегда покончила с этим. Она, в сущности, пришла ко мне только затем, чтобы сказать, что больше не нуждается ни в каком лечении.

— Я ничего не принимала. Абсолютно ничего — ни героина, ни морфия, совсем ничего все это время, пока меня тут не было. Я излечилась,— заявила она.

— Вы лжете,— сказал я.

— Ах, так? Ну ладно! Коли уж я так желаю узнать всю правду, то она мне ее сейчас всю выложит.

Это тот самый друг из Калифорнии, который выручил ее много лет назад из тюрьмы. Он сказал офицерам, которые их арестовали, что он спекулирует наркотиками, и это с его стороны было очень благородно. Это был смелый поступок. Он сказал, будто пытался насильно заставить Тинку принять наркотик. Только благодаря ему она получила условный приговор, а его посадили, так что теперь я сам могу убедиться, как она ему обязана. Кроме того, она совершенно не понимает, почему это нельзя провести с ним некоторое время на съемках вместо того, чтобы слоняться с целой кучей модельеров и фотографов, не говоря уже о нимфоманке — редакторше модного журнала. Да и кто я ей, собственно, нянька, что ли?

Я спросил, каким это образом друг из Калифорнии так неожиданно разбогател.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Разве он не нуждался в деньгах и жилье, когда впервые появился в нашем городе?

— Да, нуждался.

Как же ему удается обеспечить свою потребность в наркотиках да еще и отдыхать на Виргинских островах?

Тут она призналась, что сама оплатила все его расходы. Если человек спас ее от тюрьмы, почему бы ей не оплатить его проезд и счет за пребывание в отеле?

Но я не отступал и, наконец, добился от нее всей правды.

Она уже много лет посылает этому человеку деньги, и не потому, что он ее просил об этом. Просто она сама считает себя обязанной. Именно его ложь помогла ей приехать сюда и стать тем, чем она стала. Самое меньшее, что она могла для него сделать,— это время от времени посылать ему немного денег. Да, она помогала ему с тех самых пор, как он сюда приехал. Ну да, это она сама пригласила его поехать с ней. Вовсе он не звонил ей в тот вечер случайно. Больше того, она не только оплатила ему дорогу на самолете и счет за отель, но и оказала ту же самую услугу его подружке, которую Тинка обрисовала как чрезвычайно красивую женщину.

И она совершенно не употребляла героин, так она утверждает?

Слезы, гнев, брань...

Да, героин! Достаточно героина, чтобы завалить им весь остров, и она заплатила за каждую его каплю. Утром, в обед и вечером — все время был героин. Она сама удивляется, как это ей. удавалось позировать перед камерой. Свои головокружения она объясняла окружающим влиянием солнца. Да она просто не вынимала иглы из бедра, она там так и торчала. Да, там был героин, и ей безумно нравилась каждая минута такого времяпровождения! И вообще, какого дьявола мне от нее еще нужно?

— Хочу вас вылечить,— вот и все, что я ей сказал.

23 марта

Она сегодня объявила мне, что я хочу убить ее с самого первого дня. Я заметил, что она недостаточно крепкого сложения, чтобы выдержать муки лечения, и вообще все это кончится тем, что она умрет. Она сказала, что ее адвокат подготовил завещание и завтра она его подпишет. После этого она снова начнет лечение, но она почему-то уверена, что все это кончится ее смертью.

Я сказал ей, что она болтает чепуху.

24 марта

Сегодня Тинка Сакс подписала свое завещание. Она 1 принесла мне отрывок из стихотворения, которое написала прошлой ночью:

Когда я подумаю,

Что я есть

И чем я могла бы быть,

Я содрогаюсь и страшусь Наступления ночи.

А днем я стараюсь разогнать Призрак, который мучает...

Я спросил ее, почему она не закончила стихотворение. Она сказала, что не может пока закончить, потому что ей неизвестен исход.

— Какой исход? — спросил я.— Какого исхода вы хотите?

— Хочу излечиться,— ответила она.

— Тогда вы излечитесь,— твердо сказал я.

25 марта

Мы снова начали лечение.

27 марта

Деннис Сакс сегодня снова звонил из Аризоны, чтобы навести справки о своей бывшей жене.

Я сообщил ему, что у нас был перерыв, но теперь мы начали лечение снова и надеемся на скорое выздоровление, самое позднее — 15 апреля...

Он интересовался, не может ли он что-нибудь сделать для Тинки. Я ответил, что единственный человек, который может помочь Тинке, это — сама Тинка.

28 марта

Лечение продолжается.

Полграмма морфия дважды в день и четверть грамма морфия дважды в день.

30 марта

Одна восьмая грамма морфия четыре раза в день.

Прогноз — утешительный.

31 марта

Одна восьмая грамма морфия дважды в день, один грамм кодеина дважды в день.

1 апреля

Сегодня Тинка мне призналась, что стала потихоньку покупать героин и впрыскивать себе, когда сестра этого не видит. Я впал в ярость.

— Первоапрельская шутка! — воскликнула она и стала смеяться.

Думаю, на этот раз у нее есть тане.

2 апреля

Один грамм кодеина четыре раза в день.

3 апреля

Один грамм кодеина дважды в день и полграмма кодеина дважды в день.

4 апреля

Полграмма кодеина четыре раза в день.

5 апреля

Полграмма кодеина дважды в день, тиамин дважды в день.

6 апреля

Тиамин четырежды в день. Сегодня рассчитали сестру.

7 апреля

Тиамин три раза в день. На этот раз мы близки к победе!

8 апреля

Тиамин два раза в день.

9 апреля

Сегодня она сказала мне, что почти уверена в полной победе над своей привычкой. Я тоже так считаю.

Отлучение от инъекций практически закончено. Впереди у нее — новая жизнь». 

На этом записи доктора Леви заканчивались, потому что это была дата убийства Тинки.

Мейер посмотрел на Клинга, взглядом спрашивая, закончил ли тот чтение. Клинг кивнул, и Мейер закрыл книгу.

— Он отнял у нее не одну, а две жизни,— сказал Мейер.— Одну — с которой она покончила, а другую -которую она еще только начинала.

* * *

В тот день Пол Дайки второй раз за последние четыре дня доказал, что он не зря получает жалованье. Он позвонил в управление и сообщил, что закончил посмертное обследование Тинки Сакс и нашел на ее бедрах множество шрамов. Он может совершенно определенно утверждать, что это следы многочисленных внутривенных инъекций, так что убитая, без всякого сомнения, ч являлась наркоманкой.

 

 

Глава 13

Во время одного из приступов его беспамятства она связала ему обе руки за спиной, а потом еще стянула и ноги кожаным ремнем. Теперь он лежал на полу и ждал ее прихода, пытаясь убедить себя, что вовсе не нуждается в ней. Но он знал также, что она ему отчаянно нужна.

В комнате было очень тепло, но он дрожал. Кожа начала зудеть, но он не мог даже почесаться, потому что руки у него были связаны. Он чувствовал, какой резкий запах исходит от его нагого тела — его ведь не мыли и не брили в течение этих трех последних дней. Но ему это было уже безразлично — и этот запах, и щетина — все, кроме одного... Почему ее так долго нет и что могло ее задержать?

Он лежал в темноте и изо всех сил старался не считать минуты.

Она вошла, как всегда обнаженная, с подносом в руках, но еды на нем больше не было. Знакомый пистолет, небольшая картонная коробка, спички, ложка с изогнутым черенком и прозрачный конвертик.

— Привет, куколка,— сказала она.— Ты скучал по мне?

Карелла ничего не ответил.

— Ты меня ждал? — снова спросила она.— В чем дело? Тебе не хочется разговаривать?

Она рассмеялась своим безрадостным смехом.

— Не беспокойся, беби, сейчас я тебя подкреплю! Может, мы с тобой пока позабавимся? Тебе не хочется позабавиться со мной?

Карелла молчал.

— Ну, если тебе даже разговаривать со мной не хочется, мне, видимо, придется уйти. В конце концов, я прекрасно понимаю...

—  Нет, не уходи,— сказал Карелла.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Да.

— Повтори-ка!

— Я хочу, чтобы ты осталась.

— Это лучше. Чего бы ты хотел, беби?

— Не знаю.

— Может, ты хочешь, чтобы я позабавилась с тобой немножко?

— Нет.

— Тебе не нравится, когда с тобой играют?

— Нет.

— Что же тебе нравится, беби?

Он не отвечал.

— Ну, тебе придется мне сказать, иначе я просто не дам тебе этого.

— Не знаю.

— Тебе нравится, как я выгляжу без одежды?

Да. Ты неплохо выглядишь.

— Но тебя это не интересует, не правда ли?

— Нет.

— Что же тебя интересует? 

Он снова ничего не ответил.

— Но ведь ты должен знать, чего тебе хочется. Неужели ты не знаешь?

— Нет, не знаю.

Девушка поднялась и подошла к двери.

— Куда ты? — спросил он быстро.

— Всего лишь наберу немного воды в ложку,— сказала она успокаивающе.— Не беспокойся, я вернусь.

Она взяла с подноса ложку и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Ему было слышно, как в кухне побежала вода.

«Скорее,— подумал он.— Скорее! — И вдруг вздрогнул: — Нет. Нет! Нет! Не хочу, чтобы ты возвращалась! Оставь меня в покое... Будь ты проклята!»

— Вот и я! — сказала она, входя в комнату.

Она взяла со стула поднос, села и распечатала прозрачный пакетик. Высыпав его содержимое в ложку, она зажгла спичку и поднесла ее к ложке.

— Надо все приготовить для моего маленького беби,— сказала она.— Ты ведь горишь нетерпением, правда, беби? Не беспокойся, я позабочусь о тебе! Как зовут твою жену?

— Тедди,— сказал он.

— О? — изумилась она.— Ты все еще не забыл? Ну, это просто позор!

Она дунула на спичку, потом открыла коробочку и вынула из нее шприц для внутривенных вливаний и иглу. Вставила иглу в шприц, нажала на поршень, чтобы воздух вышел из цилиндрической стеклянной трубочки. Из той же самой картонной коробочки достала комочек гигроскопичной ваты и положила его в ложку с молочно-белой жидкостью. Она знала, что даже мельчайшие кусочки нерастворившегося порошка могут закупорить микроскопическое отверстие иглы, поэтому втягивала раствор в шприц, пользуясь ватой как фильтром. Закончив эту операцию, она улыбнулась и сказала:

— Ну вот, все готово для моей куколки!

— Я не хочу этого,— сказал Карелла.

— Ах, лапочка, пожалуйста, не обманывай меня,-произнесла она спокойно.— Я ведь хорошо знаю, как тебе этого хочется. Как зовут твою жену?

— Тедди.

— Тедди... Ну ладно, ладно.

Из картонной коробочки она вынула жгут, подошла к Карелле и, положив шприц на пол, стала перехватывать ему жгутом руку повыше локтя.

— Как зовут твою жену? — спросила она опять.

— Тедди.

— Ты хочешь э т о г о!

— Нет.

— О, это ведь очень приятно,— сказала она.-— Мы ведь уже приняли это сегодня утром, и эта штука превосходного качества. Разве ты не мечтаешь поскорее получить это опять?.. Так как зовут твою жену?

— Тедди.

— У нее такие же грудки, как у меня?

Карелла не ответил.

— О, это тебя не интересует, правда? Тебя теперь интересует только то, что у меня здесь, в шприце, разве не так?

— Нет.

— Ну, это первоклассный героин, беби! Без всяких там штучек-дрючек. Все самого-самого первого сорта! Хотя теперь я уж и не знаю, как это мы будем устраиваться, ведь у нас уже нет больше нашей милой лапочки.

Конечно, ему не следовало ее убивать. Абсолютно ни к чему это было...

— Зачем же он это сделал?

— Здесь я задаю вопросы! Ты еще помнишь, как зовут твою жену?

— Да-

— И как же?

— Тедди.

— Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Я ведь и для себя это могу оставить.

Она подобрала с пола шприц.

— Так мне уйти?

— Делай, что хочешь.

— Коли уж я отсюда уйду, то не вернусь раньше завтрашнего утра. Это будет очень длинная ночь, беби! Ты думаешь, тебе без укола удастся спокойно провести ночь?

Она помолчала.

— Так хочешь или нет?

— Оставь меня в покое.

— Нет-нет-нет. Мы никак не можем оставить тебя в покое. И немного погодя, беби, ты все равно расскажешь, как нашел нас. И сделаешь это потому, что не захочешь валяться в собственной блевотине. Ну, а теперь говори, как зовут твою жену?

— Тедди.

— Нет!

— Да. Ее зовут Тедди.

— Интересно, как же я могу дать тебе это, если у тебя такая хорошая память?

— Вот и не давай.

— О’кей,— сказала девушка и пошла к двери.— Доброй ночи, куколка. Приду к тебе утром.

— Погоди.

— Да? — она обернулась. Лицо ее ничего не выражало.

— Ты забыла про жгут.

— Действительно,— согласилась она, подошла к нему и сняла жгут с руки.

— Ну, давай, отказывайся! Посмотрим, надолго ли тебя хватит. Завтра утром, когда я приду, ты будешь кататься по полу и выть.

Она небрежно поцеловала его в лоб и притворно вздохнула.

— Ах! Ну почему ты вынуждаешь меня быть с тобой такой суровой?

Она пошла обратно к двери, складывая жгут, шприц и вату назад в коробку из картона. Сложила все снова на поднос и сказала:

—- Ну, доброй ночи, беби!

А потом вышла, заперев за собой дверь.

* * *

Сержант Тони Крайслер ответил на вызов Мейера только в девять утра в понедельник.

— Лос-Анджелесская полиция. Ну и задали вы мне работу на целый день,— сказал он,— Довольно противно было раскапывать эти столетней давности дела.

— Нашли что-нибудь? — спросил Мейер.

— Сказать по правде» если бы вы работали не по делу об убийстве, я давно бы все это бросил к чертовой матери.

— И все-таки нашли вы что-нибудь для меня? спросил Мейер терпеливо.

— У меня есть данные двенадцати, а то и тринадцатилетней давности. Вы на самом деле думаете... что имеется какая-то связь?

— Это все, чем мы располагаем,— ответил Мейер- -

Мы просто решили использовать все возможные шансы.

 К тому же вам ведь не приходится самому оплачивать все телефонные разговоры,— захохотал Крейслер.

— Попали в точку! - сказал Мейер, от души желая, чтобы Крейслер когда-нибудь был вынужден сам оплачивать свои служебные телефонные разговоры.

— Ну ладно,— сказал Крейслер, нахохотавшись.— В общем, вы оказались правы насчет того ареста! Мы их замели за, нарушение раздела 11500 Положения об охране здоровья и безопасности граждан. Только тогда эту девицу звали иначе. У нас она зарегистрирована как Тина Карин Грейди. Думаете, зто ваша Сакс?

— Вероятно, это было ’ ее девичье имя,— сказал Мейер.

— Я тоже так думаю. Мы их накрыли в одной квартире в Северном Голливуде. У них с собой было 25 ампул героина, в каждой — чуть больше одной восьмой унции. Вообще, у нас количество наркотика не имеет .значения. Любая доза, которая поддается анализу и может быть представлена в суд как вещественное доказательство. У вас-то, кажется, иначе?

— Да, у нас не так,— сказал Мейер.

— Во всяком случае, этот парень был весь в шрамах.

Видно, занимался этим очень давно. Девочка Грейди была молода и очаровательна. Совершенно непонятно, что у нее могло быть с ним общего. Она заявила, что не знала, что он наркоман, что он просто пригласил ее в эту квартиру, напоил, а потом насильно ввел ей дозу наркотика. Других знаков у нее на теле не было. Только этот, единственный, у самого локтя.

— Минуточку,— сказал Мейер.

— Да, в чем дело?

— Девушка сама заявила, что он насильно ввел ей наркотик?

— Да. Сказала, что он напоил ее предварительно.

-— Значит, это не он отвел от нее обвинение?

— Что ты хочешь сказать?

— Этот человек не принял на себя всю вину? Не сказал, что сам насильно ввел ей наркотик?

Крейслер снова захохотал.

— Где это ты видел наркомана, который взял бы на себя такое? Ты что, шутишь?

— Она сказала своему врачу, что этот человек поступил именно так.

— Совершеннейшая ложь! — сказал Крейслер. Она только одна и говорила на следствии, убеждала потом судью, что она невиновна. И получила условный приговор. Его же осудили и отправили в Соледад, там он и отбыл весь назначенный срок.

— Так почему же она все время посылала ему деньги? Не потому, что была перед ним в долгу, а потому, что чувствовала себя чертовски виноватой?

— Но она и не заслуживала осуждения,— сказал Крейслер.— В конце концов, черт возьми, ей было всего лить девятнадцать! И откуда мы можем знать, может, он и в самом деле ввел ей дозу наркотика насильно?

— Сомневаюсь. Она с семнадцати лет постоянно нюхала порошок, а потом делала и инъекции.

— Фью-ююю! Ну, мы-то этого не знали!

— Как звали того парня? — спросил Мейер.

— Фриц Шмидт.

— Фриц? Это что, прозвище?

— Нет, полное имя. Фриц Шмидт.

— Что вам о нем известно?

— Был приговорен к четырем годам. При освобождении получил справку о полном излечении. Больше мы о нем ничего не слышали.

— Не знаете, он все еще в Калифорнии?

— Не могу сказать!

— О’кей! Большое спасибо,— сказал Мейер.

— Не за что,— ответил Крейслер и повесил трубку.

Ни в одном из справочников Фриц Шмидт не числился. Но, судя, по записям доктора Леви, Тинкин друг прибыл сюда только в сентябре. Уже не надеясь на положительный ответ, Мейер набрал все же телефон Службы информации, представился как штатный детектив и спросил у девушки-телефонистки, нет ли у нее сведений о Фрице Шмидте, в самых последних списках.

Две минуты спустя Мейер и Клинг, пристегивая к поясу пистолетные кобуры, выбежали из управления.

* * *

Девушка вернулась в комнату, когда совсем стемнело. Она была полностью одета, в руке был пистолет. Тихо прикрыла за собой дверь, но включать свет не стала. Несколько минут она смотрела на Кареллу, лежавшего на полу в отблесках неонового света, пробивающегося сквозь шторы. Потом сказала:

— Ты дрожишь, беби?

Карелла не ответил.

— Какой у тебя рост?

— Шесть футов два дюйма.

— Придется подобрать для тебя какую-нибудь одежду.

— С чего это вдруг такая забота? — усмехнулся Карелла.

Он все время потел, и его била дрожь, как в лихорадке. Он терзался мучительным желанием сорвать со своих рук наручники, а с ног — ремни. Он корчился и метался в полном отчаянии, отлично сознавая, к чему он стремится на самом деле, что именно могло бы принести ему облегчение.

— Никакой заботливости, беби,— сказала она.— Просто нам надо увезти тебя отсюда.

— Куда?

— Увезти, и все.

— Но куда же?

— Не беспокойся,— сказала она.— Сначала мы тебя хорошенько накачаем.

Карелла вдруг почувствовал ликование. Он пытался скрыть от нее свою огромную радость, страдая от мысли, что она, возможно, опять только дразнит его. Он изо всех сил старался не улыбаться. Карелла лежал в лихорадке на полу, а она стояла над там со своей ужасной улыбкой на лице.

— Ну как, миленький, не очень-то тебе сладко?

Он промолчал.

— Ты знаешь, что такое сверхдоза героина? — вдруг спросила она.

Он на секунду перестал дрожать, но затем дрожь возобновилась со страшной силой. Казалось, ее слова эхом разнеслись по комнате.

— Знаешь ли ты, что такое сверхдоза героина?.. Сверхдоза... героина... Знаешь?.. Так знаешь? — настаивала она.

— Да.

— Она не принесет тебе вреда,— сказала она буднично.— Она просто убьет тебя, но вреда не принесет.

Она снова засмеялась.

— Подумай хорошенько, беби! Сколько наркоманов в городе, как ты думаешь? Двадцать, двадцать пять тысяч, как ты считаешь?

— Не знаю,— сказал Карелла.

—  Пусть будет, скажем, двадцать тысяч, о’кей? Люблю круглые цифры. Двадцать тысяч наркоманов! И все они так и рыщут в поисках необходимой им дозы. А вот мы тебе сейчас вкатим дозу, которой семи или восьми из них хватило бы на целую неделю! Это ведь по-настоящему щедро с нашей стороны, как ты считаешь, беби?

— Спасибо,— сказал Карелла.

Они помолчали.

— Как ты думаешь... — начал он, но тут же остановился, пережидая приступ особенно сильной дрожи, от которой не попадал зуб на зуб. Он молчал, собираясь с силами, потом продолжил: — Как ты думаешь, чего вы добьетесь, уничтожив меня?

— Молчания,— сказала девушка.— Ты один на всем белом свете знаешь, кто мы такие и где нас искать. Когда ты умрешь, об этом уже никто не будет знать. Полное молчание.

— Нет.

— Да, беби!

— А я тебе говорю, что нет. Все равно они вас найдут.

— Мгм!

— Вот увидишь.

— Каким же это образом?

— Точно так же, как вас нашел я.

— Нет, это невозможно!

— Я ведь нашел вашу ошибку.

— Никакой ошибки не было, беби... — Она помолчала.— Была всего лишь маленькая девочка, игравшая со своей куклой.

В комнате вдруг стало очень тихо.

— Мы ведь нашли куклу. В твоем автомобиле, помнишь, лапочка? Очень красивая кукла. Спорю, что очень дорогая.

— Это подарок для моей дочери,— сказал Карелла.— Я ведь сказал тебе.

— Ты ведь не собирался дарить своей дочери старую куклу, а?.. Ведь нет, миленький?

Девушка улыбнулась.

— Несколько минут назад я случайно заглянула кукле под платье. Для тебя все теперь уже кончено, беби, поверь мне!

Она повернулась к открытой двери.

— Фриц! — крикнула она.—- Иди-ка сюда и помоги мне!

* * *

Почтовый ящик внизу, в вестибюле, подсказал им, что Фриц Шмидт живет в квартире 24. Они помчались наверх, перепрыгивая через две ступени. Добежав до третьего этажа, они вытащили револьверы и понеслись по коридору, едва замечая номера на дверных табличках. Наконец, увидев нужную цифру, они остановились. Мейер приложил к двери ухо, но услышать что-либо было невозможно. Отойдя от двери, он сделал Клингу знак рукой. Клинг немного отошел назад, напружинил тело и широко расставил ноги.

Противоположная стена была в дальнем углу площадки, слишком далеко от двери, так что Мейеру пришлось использовать Клинта в качестве опоры. Мейер высоко поднял ногу, Клинг сильно оттолкнул его, и нога Мейера с треском вышибла замок.

Дверь широко распахнулась, и они ворвались в квартиру с пистолетами наготове: Мейер впереди, Клинг на три фута сзади. Сразу же Клинг бросился направо, а Мейер — налево.

Из комнаты справа от большой гостиной выскочил мужчина — высокий, широкоплечий, с прямыми светлыми волосами. Он увидел детектива и быстро сунул руку в карман пиджака. Но ни Мейер, ни Клинг не стали выяснять, что он собирается делать.

Они открыли огонь одновременно. Пули прошили широкую грудь мужчины и отшвырнули его к стене. Он медленно сполз по стенке на пол. В дверном проеме показалась еще одна фигура. Это была очень высокая девушка с пистолетом в правой руке. На лице ее застыла какая-то кривая усмешка,Д^ак будто она все время ожидала появления детективов, была готова к их приему и даже приветствовала их появление.

— Берегись, она вооружена,— зарычал Мейер.

Но девушка быстро повернулась. Вместо того чтобы выстрелить в него, она прицелилась куда-то в пол соседней комнаты. За ту ничтожную долю секунды, которая ей понадобилась, чтобы повернуться и вытянуть руку, Клинг успел увидеть распростертого на полу у радиатора человека. Лица его не было видно, но Клинг инстинктивно понял, что это Карелла.

Он выстрелил автоматически и без малейшего колебания. Впервые выстрелил в человека, к тому же стоявшего к нему спиной. Но его рука не дрогнула. Пуля вошла точно между лопатками девушки. Она выстрелила почти одновременно, но пуля Клинга отбросила ее на середину комнаты, поэтому ее выстрел оказался неточным. Когда Клинг вбежал в комнату, она силилась приподняться. Ее оружие было снова повернуто в сторону Кареллы. Клинг успел ударить ногой ее кисть, пистолет подпрыгнул в руке девушки, но она не сдавалась и продолжала целиться. Она выкрикнула:

— Дай мне убить его, грязный ублюдок!

Клинг выстрелил еще раз.

Пуля попала в лоб девушки, она упала навзничь, но успела выстрелить. Ее пуля ударилась о металлический радиатор и рикошетом полетела по комнате, разорвав оконную штору и разбив стекло.

Мейер уже был рядом с Клингом.

— Успокойся,— сказал он.

С тех самых пор, как почти четыре года назад была убита Клэри, Клинг не плакал. Но вот сейчас он стоял посередине залитой неоном комнаты, где у стены лежала мертвая девушка, а у радиатора дрожал нагой Карелла, его руки бессильно повисли вдоль тела и глухие рыдания сотрясали тело.

Мейер обнял Клинга за плечи.

— Ну, успокойся,— повторил он.— Все позади.

— Кукла,— невнятно проговорил Карелла.— Дайте куклу...

 

 

Глава 14

 

Кукла была ростом тридцать дюймов от макушки светлой головки до каблучков черных сафьяновых башмаков. На ней было кокетливое кружевное платьице с черным бархатным корсажиком и стоячим воротником, заколотым чем-то напоминающим поддельную золотую брошку. Куклу продавали под именем Болтунья,

В ее пластмассовый животик были вмонтированы две крохотные девятивольтовые батарейки. Все это прикрывалось целлулоидной пластиной телесного цвета, которая удерживалась на месте простым пластмассовым запором. Прямо над полостью для батареек имелось решетчатое отверстие, прикрывающее миниатюрный электронный прибор, скрытый в груди у куклы. Именно это устройство и подсказало создателям куклы ее имя.

Это был миниатюрный магнитофон. Брошь на воротничке куклы приводила в действие записывающий механизм. Для записи ребенку необходимо было повернуть брошку по часовой стрелке, дождаться сигнала, а потом можно было вовсю разговаривать с Болтуньей. До тех пор пока не пропищит новый сигнал. Тогда брошь поворачивалась в первоначальное положение.

Ну а чтобы проиграть записанное, брошку нужно было повернуть против часовой стрелки.

Когда Клинг и Мейер включили куклу на воспроизведение записи, они услышали три разных голоса. Один из них принадлежал Анне Сакс. Он был ясным и отчетливым, поскольку девочка все время держала куклу на руках, когда играла с ней в ночь убийства ее матери.

Тоненький голосок все время повторял:

— Не бойся, Болтунья!.. Пожалуйста, не бойся ничего!,. Болтунья, не пугайся, пожалуйста!.. и вновь то же самое, и еще раз, и еще...

Второй голос был менее отчетлив, поскольку он доносился сквозь тонкую перегородку, разделявшую детскую и спальню Тинки. Лабораторное исследование подтвердило, что магнитофон обладал необычайной для своих размеров чувствительностью,— он регистрировал голоса с расстояния 25 футов. Громкие голоса.

Но даже и при этом второй голос не был бы записан, если бы Анна не сидела вплотную к стене, прилегающей к спальне матери. Особенно те слова, которые произносились у самой двери.

От сигнала до сигнала вся запись длилась полторы минуты. На фоне детского голоска был слышен другой голос, полный тоски и муки. Голос Тинки Сакс. Сначала ее слова невозможно было разобрать. Слышно было только какое-то нечленораздельное бормотание, глухие стоны, мольба. Голос то утихал до шепота, то прорывался сквозь слова Анны очень явственно.

По мере того как Тинка все больше приходила в отчаяние, а ее убийца все более беспощадно гонял ее по комнате с ножом в руке, Тинкин голос раздавался все громче, и наконец слова стали отчетливыми:

— Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо!

Здесь же успокаивающий голос Анны:

— Пожалуйста, не пугайся!.. Не бойся, пожалуйста!..-

Крик матери:

— Пожалуйста! О, пожалуйста, не надо!

Далее голоса смешивались:

 -- Я ведь истекаю кровью, ну, прошу тебя!.. Ничего,

Болтунья, не бойся!.. Фриц, остановись, прошу тебя'.. Не бойся, Болтунья, не пугайся!.. Фриц! Фриц! Ну, прошу тебя... Перестань, Болтунья, не надо!..

Третий голос принадлежал мужчине, но разобрать что-либо было невозможно, кроме глухого бормотанья. Лишь один раз прозвучало очень ясно:

— Шлюха!

В самом конце записи Тинка еще раз с мольбой выкрикнула имя: «Фриц» — после чего ее голос ослабел и перестал быть слышен. Только донеслось совсем тихо и глухо:

— Не плачь, Болтунья, постарайся не плакать... 

* * *

Санитары вынесли на носилках Кареллу и Шмидта, который еще дышал. Детективы молча слушали еще раз запись куклы.

— Девушка мертва,— сказал медэксперт.

— Знаю,— ответил Мейер.

— Кто подстрелил ее? — спросил один из полицейских.

— Я,— ответил Клинг.

— Мне нужны будут подробности.

— Останься тут,— сказал Мейер Клингу,— Я поеду в госпиталь. Может, этот подонок захочет перед смертью сделать заявление?

* * *

«Не хотел я ее убивать...

Она была чертовски счастлива, когда я пришел. Смеялась, шутила. Считала, что покончила со всем этим... Я сказал ей, что она спятила, что она никогда от этого не избавится...

С трех часов дня я никак не мог раздобыть себе дозу. Я просто с ума сходил... Я сказал ей, что мне нужны деньги, чтобы кольнуться. Она ответила, что больше не станет давать мне деньги. Сказала, что больше знать меня не хочет... Меня и Пат, девочку, с которой я живу. Она не имела права со мной так обходиться. Только не тогда, когда я был так болен... Она ведь видела, что я готов был лезть на стенку, а сама сидела, потягивала этот чертов лимонад и все рассказывала, что не собирается мне больше помогать... Не собирается тратить половину своего дохода на то, чтобы я и мои друзья сидели по уши в дерьме...

Я сказал ей, что она мне обязана... Я ведь четыре года провел в Соледаде из-за этой сучки! Она должна мне помогать! Но она ответила, чтобы я убирался и оставил ее в покое... Что покончила со всем этим, со мной и такими, как я... Она сказала, что избавилась от этого. Избавилась от этого!..

...Я умру?..

Я взял... взял со стола нож. Я не собирался ее убивать. Просто мне необходимо было немного кольнуться. Разве ей непонятно было? Я умолял ее Христом Богом, хотя бы в память о тех временах, когда мы были вместе... И я ударил ее, не помню, сколько раз...

...Неужели я умру?..

Помню, со стены упала картина... Я взял все деньги из ее кошелька и из туалетного столика. Всего сорок долларов десятками... Выбежал из спальни, уронил где-то по дороге нож... Мне кажется... я ничего не помню!.. Я знал, что мне нельзя спускаться на лифте... Я вылез на крышу и перебрался на соседний дом, а уж оттуда вышел на улицу... Купил двадцать ампул. После этого мы с Пат почувствовали себя хорошо, очень хорошо...

Я не знал, что Тинкина девочка дома. Не знал до самого сегодняшнего вечера, пока Пат случайно... не стала... рассматривать эту распроклятую говорящую куклу...

Если бы я знал... что девочка там... я бы и ее убил... наверное... Не знаю!..»

Фриц Шмидт так и не успел подписать свое признание, продиктованное стенографисту, потому что умер через семь минут после того, как запись стенографиста стали перепечатывать на машинке.

* * *

Она сидела в темноте больничной палаты и не отрываясь смотрела на своего истерзанного мужа. Она ждала, когда же он наконец откроет глаза.

Она едва осмеливалась поверить в то, что он жив, и молила Бога, чтобы он быстрее пришел в себя. Доктора обещали приступить к лечению немедленно. Они объяснили ей, что очень трудно с точностью установить го время, за которое человек может превратиться в наркомана.

Но Карелла сказал им, что первую инъекцию ему сделали поздно ночью в пятницу. Это означало, что наркотики ему вводили не более трех дней...

По мнению врачей, человек, психологически готовый стать наркоманом, может стать им за самое короткое время. Но они думают, что Карелла никогда ранее не употреблял наркотиков и получил инъекции наркотика, добытого кустарным способом и потому не сильнодействующего. В таком случае нужно не менее двух-трех недель, чтобы превратить его в наркомана. Во всяком случае, они начнут отлучение — если тут вообще нужно употреблять такое сильное слово — немедленно...

И у них нет ни малейшего сомнения, что излечение будет полным и стойким.

И вот теперь она сидит рядом с ним в темноте.

Когда он наконец открыл глаза, ей показалось, что он очень удивился, увидев ее рядом. Он улыбнулся и прошептал:

—- Тедди...

Она ответила ему улыбкой и дрожащей рукой погладила его по лицу.

— Тедди,— сказал он снова.

Потом он сказал еще что-то, она не поняла, что, потому что в комнате было темно и не видно, как шевелятся его губы.

— Тедди — вот как тебя зовут! — повторил он.— Я не забыл...