В половине первого ночи я зашел в аптеку и вызвал такси. Я надеялся, что и водитель не станет приглядываться к моему лицу.

Мы подъехали к воротам причала. Шофер остановил машину у самой будки вахтера. Новый вахтер выглянул из окна.

— Маннинг, — коротко бросил я, стараясь не высовываться из машины.

— О'кей, мистер Маннинг! — вахтер отсалютовал мне поднятой рукой.

Такси двинулось вперед, затем снова остановилось. Кто-то окликнул меня из будки вахтера.

— Мистер Маннинг! Одну минутку…

Я обернулся. Вахтер вышел из будки и подошел к такси.

— Я чуть было не забыл сообщить вам. Минут десять тому назад вам звонила какая-то женщина…

Я не слушал его, а в ужасе уставился на окно сторожки. В нем торчала удивленная физиономия старого Кристиансена.

Новый вахтер между тем продолжал говорить:

— Кристиансен уже совсем было направился к вам, чтобы сообщить это… Он сказал, что вы на барже.

Я не мог ни двинуться, ни заговорить. Кристиансен тут же оказался рядом с машиной, заглянув внутрь, он с интересом рассматривал меня.

— Подавиться мне акулой, мистер Маннинг! Я не видел, чтобы вы уходили с причала.

Я сделал титаническое усилие, чтобы пошевелить одеревеневшим языком.

— Я… — думать было некогда. — Разве ты не помнишь? Я выехал на машине вместе с приятелем минут сорок назад. Мы поехали опрокинуть по стаканчику виски.

— Вы были в той машине? — спросил он, с сомнением глядя на меня. — Я видел, как она выезжала, но вас в ней не заметил. Похоже, я становлюсь слишком рассеянным. Я собирался уже было идти к вам на баржу и сообщить, что звонила женщина.

Неожиданно он умолк и озабоченно уставился на меня.

— Эй, мистер Маннинг? Что это случилось с вашим лицом?

Я изо всех сил старался сохранить остатки самообладания перед этими двумя стариками, сейчас они были преисполнены самыми наилучшими намерениями по отношению ко мне, но они не преминут вспомнить потом любую мелочь.

— О, — пробормотал я с таким выражением, словно сам был удивлен фактом, что у меня вообще имеется лицо. — Я… я споткнулся, когда выходил из бара и упал.

— Какая неприятность, — сочувственно произнес он. — Вам надо немедленно что-нибудь приложить к ссадинам. Может получиться заражение. Никогда не знаешь, что все это принесет и чем кончится в здешнем климате, в этой проклятой духоте, которая…

— Да, — прервал я его. — Да, спасибо.

Я дал знак шоферу — третьему свидетелю, который будет отвечать на все вопросы полиции или, что более вероятно, на все вопросы членов банды Беркли, — двигаться дальше.

Я попытался обдумать положение. Сколько шансов у меня теперь?

Через несколько дней труп неизбежно всплывет где-нибудь посреди фарватера, и полиция начнет расследование. Вахтеров допросят в первую очередь.

Всплывет!!! Вот оно! Я не могу позволить ему всплыть! Я обязан воспрепятствовать этому!

Я снова взглянул на черную воду под пирсом и вздрогнул. Смогу ли я спуститься туда еще раз? Еще раз? По меньшей мере полдюжины раз мне пришлось бы нырять, прежде чем я плотно привязал бы его к одной из свай. У меня просто не хватит ни времени, ни дыхания…

Тут было еще одно обстоятельство, которого нельзя было не учитывать. Завтра, вернее уже сегодня, должен вернуться Картер из Нью-Йорка. Он явится на баржу, и тогда я уже не смогу даже заглянуть под причал.

Я изо всех сил старался не поддаваться панике. У меня все же есть шансы, убеждал я себя. Возможно, полицейские просто не найдут ничего, что бы связывало меня с коротышкой. К тому же никто не сможет установить его личность. Теперь, после того как я зарыл его бумажник в донный ил. У них даже не будет его фотографии, и, когда он всплывет на поверхность Кристиансен наверняка его не опознает. Он видел его лишь один раз, да и то мельком, из окошка сторожки, когда тот проезжал мимо ворот пристани.

Но у меня не было никакой уверенности, что все произойдет именно так. Это было ужаснее всего. Я не буду даже знать, как вести себя, когда они явятся за мной.

Бежать! Немедленно бежать отсюда!

Быстренько прокрутив все события в уме, я вновь обрел способность соображать. Я скажу Картеру, что уезжаю в Нью-Йорк, продам машину, возьму билет на автобус и уеду. Затем сойду где-нибудь на полпути и вернусь обратно. Куплю яхту, под чужим именем, конечно. Через три дня я смогу полностью подготовить ее к рейсу. Мы выйдем в море задолго до того, как меня начнут разыскивать. Если вообще начнут…

Лишь потом мне пришло в голову, что я тогда даже не подумал о том, чтобы послать ко всем чертям всю эту аферу с розысками затонувшего самолета и убраться, пока не поздно, подальше от полиции и от банды Беркли. Это бы слишком походило на предательство по отношению к женщине, доверившейся мне и рассчитывавшей на мою помощь. И потом я был настолько загипнотизирован идеей приобрести яхту и отправиться на ней в плавание, что вопреки здравому смыслу думал не о собственном спасении, а о том, как бы усложнившаяся ситуация не помешала осуществлению наших планов.

Впрочем, я мог и не знать, как отнесется Шенион к моему участию в этом деле. Может, она не захочет иметь ничего общего с человеком, которого преследует полиция за убийство. Этот вопрос следовало решить незамедлительно. От ее ответа зависели все мои ближайшие планы на будущее. Я должен сейчас же позвонить ей…

И тут я вспомнил: вахтер говорил, что мне звонила какая-то женщина. У меня в руке до сих пор был зажат клочок бумаги, который он мне сунул в такси. Это был номер телефона, тот самый, который мне дала в баре Шенион. Не случилось ли с ней чего-нибудь? Я бросился к машине. Позвонить из сторожки вахтера было бы проще, но я не хотел больше с ним встречаться. Я притормозил машину, проезжая мимо ворот, и вахтер приветливо помахал мне рукой. Я с горечью заметил, что этот проклятый Кристиансен наконец убрался домой.

Я свернул к ближайшему бару и позвонил ей. Беседа была короткой — разговор двух влюбленных, назначавших свидание. Она неплохо сыграла свою роль, я, по-моему, тоже. Мы договорились встретиться в том самом баре, где были накануне.