— Смотрите! — крикнул Флауэрс. Бандиты обступили стол, пристально вглядываясь в детектор лжи, самописцы которого начали вдруг судорожно вздрагивать.

Я сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Мне вдруг стала понятна причина необъяснимого страха, временами нападавшего на меня. Она крылась в малозначительном на первый взгляд случае; произошел он шестнадцать лет назад на борту другого судна — спортивной рыболовной лодки, недалеко от Майами-Бич. Случай этот, видимо, здорово засел в моем подсознании.

Бэкстера убил я. Или, по меньшей мере, я был виноват в его смерти.

Боннер издал звук, походивший на рычание, и уже изготовился снова схватить меня за грудки.

— Ты снова врешь! — крикнул он. — А ну выкладывай, как все было на самом деле…

Защищаясь от него, я замахал руками. Слиделл, опасаясь, что я, увитый проводами, случайно сброшу со стола детектор, заорал на Боннера:

— Заткнись! Отвяжись от него, осел! Я сам во всем разберусь! — И сделал знак Боннеру убраться:

— Отойди!

Боннер ретировался.

— Значит, ты не вытащил халат из воды? — спросил Слиделл.

— Нет, — подтвердил я. Весь мой гнев мгновенно улетучился, я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Я только коснулся его багром, но подцепить не смог.

О чем мне безумно не хотелось вспоминать, так это о похоронах Бэкстера. Но картина эта помимо воли встала у меня перед глазами. Я понял наконец, что причина этого внутреннего протеста не в зашитом в белый орлоновый парус теле покойного, навсегда исчезающем в толще воды, а в этом проклятом белом халате… И всякий раз, когда я стремился загнать это видение в глубины собственного подсознания, Бэкстер снова вызывал его на поверхность.

— Стало быть, у Бэкстера не было с собой запаса этих таблеток? — спросил Слиделл.

— Думаю, что нет, — проговорил я глухо. Где-то рядом всхлипывала Патриция Рейган.

Тут снова прозвучал резкий голос Боннера:

— Что за чушь?

Слиделл не обратил на него никакого внимания. А может быть, молча сделал ему знак заткнуться. Я по-прежнему сидел с закрытыми глазами.

— И Бэкстер так и не объяснил, что это были за таблетки? — спросил Слиделл. — И ты ничего не понял, пока не случился второй приступ, который его убил?

— Послушайте! — взорвался я. — Я же не знал, что он болен! И не догадывался! Бэкстер сказал, что у него неладно с желудком, и принял таблетку, а потом еще одну. Затем с полчаса он загорал. После этого пошел в трюм. Он не стонал, не кричал. Во время второго приступа все было уже иначе… А в первый раз, вероятно, боль не была такой уж сильной, иначе я бы заметил.

Мне даже в голову не пришло сопоставлять первую жалобу Бэкстера на нездоровье с сердечным приступом, который произошел позднее. Теперь я понимаю, почему он никак не прореагировал на исчезновение халата. Если бы я знал, какие таблетки принимал Бэкстер, я сразу повернул бы обратно в Панаму. Бэкстеру это было ясно, и он предпочел пойти на риск и провести в море еще десяток дней без лекарств, но только не возвращаться! Оснований что-либо подозревать у меня не было. Я знал о нем лишь то, что он сам рассказал. Звали его Уэнделл Бэкстер. Он плохо переносил лук.

"Нет, — подумалось мне, — что-то здесь не так”.

Но прежде чем я открыл рот, раздался голос Флауэрса:

— Минуточку…

Флауэрс никогда не смотрит никому в глаза. Люди сами по себе для него не существуют. В его глазах они лишь стимуляторы или источники энергии для функционирования детектора. Ему остается одно — сидеть рядом и спокойно наблюдать за тем, как его машина реагирует на изменения в реакциях испытуемого. Возможно, эта способность имеется в виду, когда говорят об одностороннем развитии гения.

— Да, верно, все, что я сказал, ложь, — заявил я. — Я обманывал самого себя. Действительно, можно было поразмыслить и понять, что у Бэкстера сердечный приступ. Но я это сделал только сейчас. Я вспомнил, что точно такой приступ был у моего дяди.

— А что было с твоим дядей? — поинтересовался Слиделл.

— У него не было с собой никаких таблеток, — сказал я.

— Ну и что? — спросил Боннер. — Это так важно?

— В таких случаях помогает нитроглицерин, — раздраженным тоном пояснил Слиделл.

Потянувшись за сигаретой, я привстал в кресле и продолжал:

— Видимо, воспоминание о смерти дяди подспудно жило в моем сознании все эти годы. Однако сегодня я впервые вспомнил о таблетках, которые не проглатывают, а кладут под язык, пока они там не растворяются. Рейган именно так и сделал, но до меня это дошло только сейчас. Тогда казалось, что он их просто глотает, не запивая водой.

Слиделл закурил и уставился на меня с ехидной улыбкой:

— Очень жаль, Роджерс, будь твои медицинские познания столь сильны, как твоя дурацкая совесть и инстинкт самосохранения, мы сберегли бы немало времени.

— Что вы хотите сказать? — нахмурившись, спросил я.

— А то, что, если бы у Рейгана был даже целый флакон этих таблеток, исход вряд ли был бы иным. Таблетки прекрасно помогают при стенокардии, предотвращая приступ. Из твоего же описания следует, что Рейган умер от обширной коронарной недостаточности… А в таком случае его с тем же успехом можно было лечить таблетками аспирина или брома.

— Откуда вы все это знаете? — спросил я.

— От врача, который мне все это растолковал. Когда дело идет о сумме порядка полумиллиона, необходимо разобраться во всех тонкостях. Ну да ладно. Продолжим…

Я с удивлением подумал, что же еще хотел выяснить Слиделл. Однако вслух ничего не сказал. Теперь он, кажется, убедился, что Рейган мертв и покоится на дне Карибского моря вместе со своей тайной. Спектакль окончен… Нас с Патрицией не убивали, пока Слиделл отказывался всему этому верить и пытался добиться правды с помощью детектора лжи. Теперь же Боннер с нами разделается. Все элементарно.

— Пожалуй, понятно, почему Рейган не попросил тебя высадить его на берег, — заговорил Слиделл. — Его напугал первый сердечный приступ, и к тому же он остался без своих таблеток. Он страдал от стенокардии и принимал нитроглицерин. Но у него были и более серьезные соображения. Он мог умереть, не добравшись до Саутпорта. На “Топазе” у него было больше шансов выжить. Если бы ты высадил его на безлюдном берегу и ему пришлось бы в одиночку продираться сквозь джунгли, шансов остаться в живых было бы гораздо меньше. Так что наш герой все хорошо взвесил.

— Да, вероятно так, — согласился я вполне искренне.

— Как он был одет во время последнего приступа?

— На нем были рабочие брюки и кроссовки, — ответил я.

— Ты заметил бы, если бы на нем был пояс с деньгами?

— Конечно. Но на нем ничего такого не было.

Флауэрс и Боннер молчаливо наблюдали за работой детектора. Я обернулся и посмотрел на Патрицию. Она была бледна, но от меня уже не отворачивалась. Так-то лучше… Надеюсь, она не думала, что я виноват в смерти ее отца.

— Вы с Кифером ничего не надевали на Бэкстера перед тем, как опустить его за борт?

— Нет, — сказал я.

— И все его вещи — без исключения — передали начальнику полиции в Саутпорте?

— Да, все.

Слиделл выдохнул сигаретный дым и уставился в потолок.

— Вот теперь, кажется, кое-что прояснилось. Правда? По-прежнему неясна судьба девятнадцати тысяч. В полицию вместе с вещами покойного они не попали. У Кифера их не было, у тебя — тоже. Не думаю, что он их спрятал на “Топазе”. Что же тогда остается?

— Ничего, — сказал я. — Возможно, их у него и не было.

На лице Слиделла появилась холодная улыбка.

— А мне кажется, что были.

И тут я вдруг начал его понимать. На первый план вышли два обстоятельства. Первое:

Слиделла не так уж интересовала столь незначительная сумма, как девятнадцать тысяч долларов. Отсутствие этих денег, с его точки зрения, было хорошим признаком. И второе:

Рейган знал, что он, возможно, не доберется живым до Соединенных Штатов.

По телу моему пробежала нервная дрожь. Отрывочные впечатления начали вдруг складываться воедино, образуя целостную картину. Как же я раньше не догадался, где спрятаны эти деньги? Слиделлу нужно было найти письмо Рейгана. Я мог найти его давным-давно, но подсознательно меня больше волновала моя причастность или непричастность к смерти Рейгана.

— Вот и кое-что любопытное, — негромко произнес Флауэрс.

Я взглянул на детектор и понял, что они мастерски загнали меня в ловушку. Самописцы писали свои кривые тогда, когда я просто о чем-то думал. Боннер прямо-таки не спускал с меня глаз. Слиделл же наблюдал за мной как бы со стороны, словно охотник за дичью, которой от него не уйти.

— О чем ты сейчас подумал? — спросил он.

Тут зазвонил телефон.

От неожиданности все повернули головы к аппарату. Слиделл невозмутимо поднялся с кресла и кивнул Патриции:

— Возьми трубку и быстро отделайся от того, кто звонит. Кто бы это ни был. Если разыскивают Роджерса, скажи, что он уже ушел. И ты не знаешь куда. Понятно?

Девушка смотрела на него не мигая. Нетвердой походкой она подошла к столу и подняла трубку. Слиделл уже стоял рядом с ней и жестом велел держать трубку так, чтобы ему тоже было слышно.

Боннер обернулся и взглянул на меня.

— Алло, — сказала Патриция. Потом:

— Да. Правильно.

После долгой паузы она ответила:

— Да. Он был здесь, но ушел… Нет, он ничего не сказал…

Значит, это звонит Билл. Патриция продолжала слушать. Потом беспомощно посмотрела на Слиделла. Тот взял у нее трубку и прикрыл микрофон рукой.

— Скажи ему, что нет. Такого быть не могло. И повесь трубку.

Девушка слово в слово повторила то, что ей приказали. В конце она добавила:

— Спасибо, всего хорошего.

И положила трубку.

Что сейчас предпримет Билл? О чем он спрашивал, я знал. Перед отъездом я сказал ему, что, если версия с Рейганом ничего не даст, я позвоню в ФБР. Репортеру газеты легко выяснить, сделал я это или нет. Сколько времени ему понадобится, чтобы догадаться о том, что произошло. Надежд на это было мало, а других путей узнать о моей судьбе просто не существовало.

Однако Слиделл все-таки допустил промашку.

Он сделал знак Патриции отойти от стола, а сам взялся за телефонную трубку.

— Соедините меня с Саутпортом, штат Техас, — сказал он оператору. — Отель “Рэндел”… Мне нужен мистер Шоу.

И стал ждать соединения. Я взглянул на Патрицию, сидевшую на кушетке. Она беспомощно развела руками, что можно было истолковать как попытку извиниться, и чуть-чуть улыбнулась. Я кивнул и тоже постарался улыбнуться, но это не слишком мне удалось.

— Алло? — произнес Слиделл. — Да. Здесь мы кое-чего добились. Встретили одного старого приятеля. Все обсудили. А что нового у вас? Понимаю… Но с ней поговорить до сих пор не удалось? Хорошо… А как насчет другого знакомого? Великолепно… Это и было нужно. Ладно, будем держать связь. Я позвоню, как только будет что-либо новое.

И он дал отбой.

Кое-что из этого разговора я понял. Один из бандитов этой шайки оставался в Саутпорте, следя там за развитием событий. Паула Стаффорд была жива, но полиция до сих пор не смогла ее допросить. Но кто такой “другой знакомый”, я не разгадал.

Слиделл вернулся на место. Интересно, что может предпринять Билл и каким временем мы с Патрицией располагаем?

— Давайте подумаем, на что в такой ситуации мог решиться Рейган? — предложил Слиделл. — Он знал, что может не доплыть до Штатов. В этом случае, дойдя до пункта назначения, ты наверняка передал бы его чемодан американскому судебному исполнителю или полиции. И тогда деньги были бы обнаружены. На первый взгляд это не должно было его так уж огорчить, поскольку деньги ему больше были бы не нужны… Однако не все так просто. Я досконально изучил характер Рейгана. Оно и понятно: человек, укравший у тебя полмиллиона, неизбежно становится предметом твоего интереса. Характер у него оказался невероятно сложным. Рейган был вором, но вором очень неудобным. Надеюсь, ты следишь за ходом моей мысли. Он по-крупному играл в казино и всегда неудачно. Но все это детали. Главное же состоит в том, что Рейган очень любил свою дочь. Как он сам считал, из-за нее не сложилась его дальнейшая личная жизнь. И он готов был пойти на что угодно, лишь бы уберечь дочь от жизненных невзгод.

При этих словах Слиделла Патриция еле слышно всхлипнула. Слиделл окинул ее безразличным взглядом и продолжал:

— По моему мнению, подлинной причиной или, по меньшей мере, одной из причин того, что он согласился сотрудничать с нами, было то обстоятельство, что он постоянно запускал руку в кассу банка “Дроверс нэшнел”. За Рейганом это водилось и раньше. Но он каждый раз находил способ вернуть деньги прежде, чем это обнаружится. Рисковал он при этом отчаянно. И тогда он решил прикарманить денежки и исчезнуть.

Так что, если вы слушаете меня достаточно внимательно, — продолжал Слиделл, — можно считать, что он умер как человек честный. Таким во всяком случае он хотел остаться в глазах своей дочери. Но если дело с деньгами будет предано огласке и в результате официального расследования станет известно, кем в действительности был Рейган, дочери придется похоронить его еще раз, но уже как незаурядного мошенника, сравнимого разве только с Диллинджером.

Значит, Рейган должен был что-то придумать, но что? Выбросить деньги за борт? А если он прибудет в Саутпорт целым и невредимым? Спрятать их где-то на “Топазе”? Этот выход представлялся наиболее разумным. В случае благополучного возвращения ему оставалось лишь забрать деньги из тайника и спокойно удалиться. Однако осуществлению такого плана мешали два обстоятельства. Во-первых, на судне длиной всего сорок футов почти невозможно найти подходящий тайник. И во-вторых, Паула Стаффорд. Она конечно же знала, что при нем были немалые деньги. И в случае их исчезновения могла предъявить на них права. Это снова привело бы к расследованию, а огласки, как мы установили, Рейган больше всего стремился избежать. Но он, безусловно, хотел, чтобы деньги в любом случае достались Пауле. Вероятно, он все же спрятал деньги на “Топазе”, понадеявшись, что их не найдут. Но если он поступил так на самом деле, куда они исчезли?..

Слиделл постепенно, но неуклонно подводил меня к разгадке главного вопроса, следуя своему, заранее обдуманному плану. Я и сам приближался к тому же, опасаясь, однако, что детектор лжи вскоре изобличит меня. Флауэрс по зигзагам, оставляемым его самописцами, поймет, что я пытаюсь что-то от них утаить. А сдержать эмоции, которые улавливал детектор, было практически невозможно.

Слиделл переводил взгляд с детектора на меня, словно хищник, подстерегающий добычу.

— Нам неизвестно, что в конце концов придумал Рейган, — сказал Слиделл. — Но всему помешал, конечно, Кифер. Вернемся теперь к последнему приступу Рейгана… Сколько времени прошло с его начала до наступления смерти?

— Видимо, минут двадцать, — ответил я. — Конечно же я не смотрел на часы. Наверняка сказать трудно. Это не телевизионная викторина, где у ее участников все всегда сходится. Прошло минут пять или десять, прежде чем мы поняли, что он скончался.

"А прочие детали можешь додумать сам, — пронеслось у меня в голове, — если поверишь, что так оно и было”.

— Спасибо, доктор, — едва заметно улыбаясь, проговорил Слиделл. — Сколько примерно времени он был без сознания? пять.

— Несколько минут, самое большее — Он ничего не говорил?

— Нет.

"Ничего, что имело бы отношение к деньгам”, — хотел добавить я, но передумал. Патриции и так не слишком сладко было слушать все, что тут говорилось.

— Кифер оставался наедине с Рейганом?

— Нет.

— Но он ведь спускался в трюм, чтобы поискать лекарство в чемодане Рейгана?

— Да, — ответил я.

Флауэрс с напряженным вниманием следил за самописцами, но пока что не подавал голоса. Я понял, что мне следует концентрировать внимание только на одном вопросе. Так было безопаснее. Каждый новый вопрос представлял собой ловушку, в которую я мог угодить.

— Когда ты составил опись его вещей?

— На следующее утро.

— Но примерно половину времени ты провел за штурвалом… И Кифер тогда был один в трюме?

— Вас интересует, имел ли Кифер возможность ознакомиться с содержимым чемодана Рейгана? Разумеется, имел, — сдержанно ответил я. — И видимо, так и сделал, коль скоро по прибытии в Саутпорт у него оказалось четыре тысячи долларов. Но взять двадцать три тысячи долларов он был бы способен только в том случае, если бы они были в купюрах по пятьсот и тысяче долларов. Но таких денег у Кифера не было, иначе бы их обнаружила полиция.

— Это я знаю, — сказал Слиделл. — Но давайте все расставим по своим местам… Вы бросили якорь в Саутпорте в понедельник 16 июня в середине дня. Это было на причале для парусников?

— Нет, — сказал я. — В тот день мы вообще не подходили к пирсу, а бросили якорь у городского яхт-клуба.

— Кто из вас пошел на берег?

— Я оставался на борту, а Кифер отправился в город. Он попросил у меня еще двадцать долларов в счет причитающегося ему жалованья и ушел.

— Значит, он был не такой уж дурак. Ты же знал, что он на мели, и у него хватило соображения попросить у тебя денег. А он взял с собой что-либо из похищенной суммы? Ты не заметил?

— Мне кажется, взял, но совсем немного, — ответил я. — Когда он умывался и одевался, я находился в трюме. Никаких свертков при нем не было. Я видел, как он сунул двадцатку в пустой кошелек. А в карманах много не унесешь.

— А ты не покидал “Топаз”?

— Покидал. Я переправил Кифера на пирс на весельной лодке. Тогда же зашел в здание яхт-клуба и позвонил знакомым оценщикам, чтобы они пришли и взглянули на мое приобретение.

— Когда Кифер вернулся?

— На следующее утро, около восьми. Он был в тяжелом похмелье после ночного кутежа.

— Значит, у него все же были и другие деньги. На двадцатку не разгуляешься. И что же было утром?

— Он побрился и выпил кофе. Потом мы отправились в полицейский участок. Тогда он ничего не мог прихватить, на все сборы у нас было примерно десять минут. И я постоянно находился рядом. Полдня мы провели в разговорах с начальником полиции и береговой охраной, так что на “Топаз” вернулись лишь около половины третьего. Я дал Киферу окончательный расчет, он взял свои жалкие пожитки — две пары рабочих штанов, — и я снова доставил его на пирс на лодке. Эти свои штаны он сворачивал при мне и ничего постороннего в них не заворачивал. Разумеется, я был далек от мысли следить за ним. Просто я стоял рядом, и мы разговаривали. Тут прибыл бензозаправщик из доков Харли, который привез горючее. Ведь мне было необходимо перегнать “Топаз” в доки. Бензин у меня кончился еще в Карибском море, когда, после смерти Бэкстера, мы пытались вернуться в Кристобаль при полном штиле. Кифер уехал на этом заправщике. А полчаса спустя, как выяснилось позднее, он уже поселился в отеле. По сведениям полиции, в этот момент у него было от трех до четырех тысяч долларов… По всей вероятности, он держал их в своем бумажнике.

— Значит, в тот же день ты перегнал “Топаз” в доки? А вечером отправился в город?

— Нет.

— А в среду вечером?

— Нет, — повторил я. — Оба вечера я лишь выходил перекусить в бар “Домино” и был там оба раза минут по тридцать — сорок, не больше. И возвращался на “Топаз” засветло. Мне было не до ночных развлечений, работы на борту было невпроворот.

— И все это время ты Кифера не встречал?

— Нет, — подтвердил я.

— Но ведь в четверг вечером ты сошел на берег и вернулся лишь в полночь. И в это время Кифер мог побывать на борту “Топаза”.

— Но ведь у ворот стоит охранник, — возразил я, моля Бога, чтобы и на этот раз пронесло. — Во всяком случае, трюм был на замке.

— Висячий замок и дурак откроет.

— Но при этом охранник у ворот услышал бы шум, — заметил я. — Потому-то ваш человек сделал это с помощью кусачек.

Итак, мы вплотную приблизились к опасной черте. Нужно было мгновенно решать, что отвечать в следующую минуту. Если бандиты захотят удостовериться в правдивости моих слов, они могут послать на “Топаз” своего человека в Саутпорте. Тогда придется ждать, по меньшей мере, еще часов семь-восемь, пока он сделает то, что нужно. И хотя этот дом находился в достаточно уединенном месте, долго здесь оставаться было рискованно. И потом, как выразился Слиделл, мы постепенно находили ответы на все интересовавшие его вопросы. Что будет, когда он получит ответ на последний вопрос?

— Сколько было ключей от замка? — спросил Слиделл.

— Один, — сказал я, — насколько мне известно.

— Но должен был быть еще один ключ. Висячие замки обычно продаются с двумя ключами. И замок, вероятно, был на “Топазе”, когда ты его приобрел… Где хранился ключ?

— В ящике на камбузе. И замок — там же.

— Таким образом, если Кифер намеревался пробраться в трюм без свидетелей, у него было целых десять дней, для того чтобы подобрать отмычку либо снять слепок, чтобы потом изготовить ключ. Проще пареной репы.

— Разумеется, — согласился я.

— Итак, предположим, что Кифер спрятал остальные деньги в трюме и надеялся забрать их в твое отсутствие. Поскольку ты и рабочие доков крутились на “Топазе” весь день, а ночью ты не покидал судно, Кифер ничего не мог предпринять. В четверг вечером ты отправился в кино. Ты не успел еще скрыться из виду, как Кифер стоял у ворот и пытался уговорить охранника пропустить его на парусник. Охранник не позволил, и тогда он сделал то, что сделали и мы: взял ялик в соседнем доке, где стояли рыбацкие лодки, и подошел к “Топазу” с моря.

— Возможно, — сказал я, — но это всего лишь предположение.

— Ничего подобного. Шоу разговаривал с девицей, которую Кифер притащил в бар “Домино”. Она сказала, что Кифер должен был встретиться с ней в половине девятого. Но потом позвонил и предупредил, что, возможно, немного запоздает. А появился только в десять часов. Легко догадаться, где он был все это время.

— Но если он пробрался на “Топаз” и взял деньги, куда он их дел? — спросил я. — С девицей он встретился в десять, я их видел около полуночи. А что с ним произошло дальше, вам известно лучше меня…

Слиделл холодно улыбнулся.

— Итак, мы получили ответы на оба интересовавших нас вопроса. Девице он конечно же эти деньги не отдавал. Минут двадцать спустя он сел в машину, взятую напрокат, и куда-то поехал. Боннер и Шоу — за ним. Они заставили Кифера вывернуть на тротуар. Затем затащили его в свой автомобиль. Никаких больших денег у Кифера не оказалось. Его увезли с собой, чтобы разузнать о Рейгане. Выяснилось, что девятнадцать тысяч ему так и не достались. Когда он пробрался на “Топаз”, их уже там не было.

— Не было? — переспросил я. — Может быть, вы думаете, что я их нашел? Слиделл покачал головой.

— Что сняли с “Топаза” в доках для ремонта?

— Холодильник, — ответил я и быстро нагнулся.

Не спуская глаз с Флауэрса, Слиделл потянулся за револьвером…