Сучка — это сокращенное наименование Специальной Уголовной Чрезвычайной Комиссии, главного органа управления гнииповскими внутренними делами. Основная функция Сучки — хватать гнииповцев, с тем, чтобы потом иногда разбираться, кто за что схвачен. Итог разбирательства никак не сказывается на статусе схваченности. Численность аппарата Сучки, подразделённого на агентов семи классов, составляет около половины населения ГНИИПИ. Случается, что Сучка начинает хватать сама себя.

Во главе Сучки стоит Сеня Гад, гнииповец в волосатой кепке. Днём и ночью бдит Сеня, раскрывая заговоры, распутывая коварные хитросплетения интриг и пронзая умственным взором сущность вещей. Так как считается, что в погоне за жар-птицей, существом злокозненным и в руки не дающимся, гнииповцы способны на всё, то работы у Сени достаточно. Не стоит и говорить, что суд и прокуратура в ГНИИПИ существуют только для нотариального оформления Сениных прозрений.

Только Сеня умеет уловить во внешне безобидных акциях признаки замысла ужасных преступлений. Только ему дано постичь, каким образом завышенная смета на ремонт канализационного люка таит намёк на расчёт ограбить овощной ларёк с применением оружия. То, что за этим кроется попытка ниспровергнуть существующий строй путём осуществления серии террористических актов, ясно уже и простым агентам. В глаза и по фамилиям, на ощупь, цвет и запах знает Сеня любого гнииповца. В дедуктивном сообразовании обстоятельств Сене нет равных. До нестерпимого блеска довёл Сеня искусство допроса. Сеня — единоличный автор организованной системы сбора информации, способствующей понижению процента раскрываемости преступлений. Принципы и дизайн системы вкратце описаны в следующем абзаце.

Памятуя, что преступление предпочтительнее предотвратить, нежели, допустивши, раскрыть, Сеня уставил всё ГНИИПИ специальными автоматами. На каждом автомате можно набрать установочные данные любого гнииповца, даже умерщвлённого, так как доподлинно известно, что особо злонамеренные негодяи стремятся мешать строительству передового общества и из-за гроба. Около автомата лежат, под охраной агента, жетоны с чеканкой «донос». Любой благожелатель может, в интересах государства, за самую умеренную плату, опустить жетон в щель автомата. Содержание доноса никого не интересует, так как известно, что дыма без огня не бывает. 3 (три) доноса — с соблюдением гуманного подхода, чтобы преступник имел время исправиться — и над автоматом загорается красная лампа. В тот же день гнииповца хватают.

— Ну, парень, — благожелательно говорит Сеня, — давай разбираться, чего ты натворил… И эту вот манеру — клеветать на народ, который тебя обезвредил — ты брось…

Плодотворность применяемых Сеней методов неописуема. Самые загадочные и запутанные дела становятся ясными, как сквозь магический кристалл. Например, обстоятельства дела таковы: ровно в полночь, вблизи от места некоего происшествия, мужской голос истошно вопил: «Ну, сука, так и знай!». Два часа спустя на том же месте некто невидимый злобно заорал сообщнику: «Уди, лигавый, нешто не видишь?» Наконец, согласно показаниям агента, в четыре часа утра там же из мглы раздался страшный крик: «Ты у меня, псина, завтра узнаешь!» Что именно должно было открыться завтра пониманию агента, осталось невыясненным. Во всяком случае, слова изобилующего орфографическими ошибками рапорта («тут ён заиржал, быдто конь») не дают к этому никакого ключа. Таким образом, преступление явственно кричит о себе, но в чересчур эмоциональной, чуждой протокольному языку фактов, форме. Но для могучего аналитического ума Сени всё становится ясным сразу. «Статья 58-ж» — мгновенно квалифицирует Сеня, «ещё указ об усилении в ночное время… а кто, который кричал? — а который кричал, это, надо быть, Митяй с Жёлтомалафеевской… и с тем котом у них дружба давняя. А мешки где? А мешки, надо быть, в канализацию бросили…» Разобравшись в ситуации, Сеня облегчённо вздыхает. Но передышка коротка и гений сыска приступает к текущим делам.

— Как же ты, парень, говоришь, что не был ты в тот раз в женской уборной, — жестко спрашивает Сеня у подследственного, — когда выходит, что должен ты был там быть?

— Не губи, Семен Вавилыч! — орёт с портативной дыбы упорствующий в сознании преступник Авдей Дышло, — не бывал я отродясь ни в какой уборной!

— Вот как, парень! — убийственная ирония звучит в интонациях Сениного баритона, — не бывал! Выходит, я вру?

— Как можно, Семён Вавилыч!

— Издеваешься, значит, над следствием?

— Упаси надлежащая власть, Семён Вавилыч!

— Ага! Стало быть, был ты в той уборной? Семнадцатый год у меня с тобою морока, парень! Совесть-то есть у тебя? Сказывай, где прахаря-те?

При упоминании об отсутствующей совести Авдей не выдерживает. Психологический демарш Сени оказывает своё действие. Забыв о выстраданной семнадцатью годами заключения привилегии называть Сеню по имени-отчеству вместо положенного «гражданин ведущий дело начальник» и выкатив выпуклые, как у бешеного барана, глаза, Авдей патетически и надсадно начинает орать:

— Гад позорный, сука феофановская, пиши, псина, чего хошь! Кто тебя только начальником поставил, когда у тебя в балде ничего нет?

— А ты, парень, чаще голову мой — и у тебя не будет, — хладнокровно парирует Сеня, заполняя форменный бланк протокола допроса: «…признал себя в выедении левого яйца трупа в женской уборной с целью провокационной демонстрации клеветы на состояние цветущего изобилия благодаря мудрого попечения…»

Вообще выяснение так называемых подлинных причин (противопоставляемых таинственным причинам с целью провокации) — вещь в высшей степени деликатная. Но Сеня и здесь на высоте, и никакая попытка накинуть на подлинную причину романтический флёр или меркантильный полушубок у него не срабатывает. Протокол называет вещи своими именами: преступник не мечтал о полёте к звёздам, а «намеревался нелегально покинуть пределы ГНИИПИ», не крал бутылку водки, а «расхищал народное имущество», и даже не изнасиловал, будучи пьян, а «учинил провокационные действия с целью извращения гарантированного законом равноправия».

Личное участие Сеня принимает только в таких допросах, где требуется экстра-класс, подлинное сочетание всех присущих, согласно разрешённой в ГНИИПИ литературе, настоящему сучкисту качеств: холодной головы, горячего сердца и чистых рук (на совести у некоего злопыхателя лежит клеветническое добавление про очень грязные ноги). Обычные дела ведутся обычными следователями. Но к их услугам все новейшие достижения криминалистики и прочих наук, связанных с желанием установить истину: дыба, раскалённые щипцы, глазовыкалыватели, теория систем и прочее. Применение этих средств население считает естественным. Многие одобряют решительность, бесстрашие и бескомпромиссность, проявляемые при этом сотрудниками Сучки. Это распространяется и на мелкие бытовые эпизоды, и часто можно слышать, как за столом в забегаловке свидетель упоённо рассказывает о подавлении попытки поставить себя выше общества:

— Он им говорит: не имеете права! Я главный диспетчер города ГНИИПИ! А они ему по рылу — и в собашник!

…Продвинув дело семнадцатигодовой давности, Сеня проверяет, со свойственной ему скрупулёзностью, наиболее примечательные рапорты агентуры. «Шёл я», сообщает старательный агент, «мимо барака инвалидов, который безрукий Михей играл на баяне клеветническую песню про Феофана…». Продолжая чтение, Сеня вызывает автора рапорта.

— Это как понимать, — глаза начальника впиваются в фигуру здоровенного балбеса в новенькой униформе, — безрукий — и на баяне?

— Истинная правда! — спешит агент, — иду мимо, гляжу — сидит Михей и ногами на баяне вкалывает… Я ему говорю — смотри, говорю, Михей, доиграешься… А он…

Взмахом руки Сеня отпускает агента. Несообразность устранена, а многое другое, о чём самому Михею неведомо, становится Сене ясным на базе анализа странного бизнеса инвалида. Дел впереди непочатый край.

Но иногда, по ночам, когда над городом гремят могучие аккорды исполняемой при красном свете ночной симфонии, когда расторопные стада агентов лихо расправляются с обнаглевшей клиентурой, а та без конца учиняет провокационные действия в ответ, когда весь агрегат Сучки работает с четкостью палаческого топора, Сеня задумывается. Мысль о страшных делах прошлых лет томит его душу. Да, не всё решалось так просто, как сегодняшнее «Дело о вырубании колуном народонаселения деревни Сучьи Дочки». Да, были некогда дела, до сей поры томящие Сенину провидческую голову…

Однажды на улице им. 1-ой Вошебойки был найден труп, убитый ударом неведомого орудия в лоб. На лбу явственно отпечатался номер № 556472. Предварительный поиск не дал ничего, кроме полусотни задержанных. На следующую ночь музей вещественных доказательств обогатился трупами с номерами 56473 и 56474. За ними не замедлили воспоследевать недостающие трупы всей серии 56400-500. Сеня и вся Сучка сбились с ног. Жару поддала гнииповская пресса, пронюхавшая о сенсационном деле. С продолжением публиковался роман «Номера трупов», в котором трупы выкидывали такие номера, что читатели только тихо выли от страха. И все старания раскрыть тайну не приводили ни к чему.

Она раскрылась как-то сама собой, в другой исторической обстановке, на трупе с номером 102459. Разгадка оказалась проще пареной репы. Виной всему был гнииповец Афонька Миндявый, укравший в железнодорожной кассе компостер (за что посадили всех, бывших в тот день на вокзале, и на этом успокоились), и работавший им, как обухом. Афоньку отправили на 28000 лет общаться с Митькой. Дело сдали в архив, компостер еще раньше списали на лом. Но это — едва ли не единственный пример триумфального завершения не законченного расследованием в срок дела. Другие дела, еще менее постижимые, стоят до сих пор воплощенной укоризной перед Сениной всепроницающей мыслью.

…Сеня очнулся. Пора было идти инспектировать толкучий рынок. Поблескивая очками без оправы, шёл Сеня по рынку, и под его взором ёжились спекулянты и продавщицы краденого. Преступность на глазах сходила на нет.

Около парня, сбывавшего грязные прахаря, великий муж остановился.

— Откудова прахаря-те? — строго спросил он у торговца.

— По наследству они мне достались, — мрачно пробурчал гнииповец, — надысь дедушка в Пидере скончался и мне прахаря по телеграфу прислал…

— По телеграфу, говоришь? — прищурился Сеня. — А ну, дай я померю, который был номер у твоего дедушки…

Сев на землю, Сеня, кряхтя, стащил свою обувь.

— Портянки новые… — как дуновение ветра, прошелестело в толпе.

Задрав голову, Сеня хищно вцепился взором в народные массы, выискивая посягателя на основы.

— Цыц! — прикрикнул он на оцепеневшую публику. — Я вас!!

И он обул почти новые прахаря.