Глава 22. Максина заключает сделку

Мы искали бриллиантовое колье везде, где только было возможно – я и Рауль; его, беднягу, эта вторичная потеря совсем сокрушила.

А ведь он еще оставался в неведении относительно другой утраты, более страшной, заключавшейся в одном слове – «Договор»; она все еще висела над нами как дамоклов меч, грозя в любую минуту обрушиться на наши головы.

Рауль вполне удовлетворился моим объяснением, что сыщик, которого я наняла (и который просил пока не раскрывать его имени), сумел разыскать вора и вернуть мне украденное колье. Рауль беспощадно проклинал себя за свое «головотяпство», за невнимание к моему подарку – хорошенькой парчовой сумочке – и к моим предостережениям: все это вылетело у него из головы в приступе дикой ревности. Но теперь он испытывал ко мне только любовь и благодарность за все, что я сделала для него. Он умолял простить его, и раскаяние его еще больше жалило мое сердце.

Мы обыскали сад и прилегающую к нему часть улицы, потом вернулись в дом и еще раз осмотрели гостиную, – но все напрасно.

– Это выглядит каким-то колдовством! – сказала я. Наконец, я убедила его пройтись по всему пути, который он проделал от театра до моего дома. Ведь было уже совсем темно, а его путь пролегал через малолюдные улицы, и сумочка, возможно, до сих пор лежит и ждет его там, где он ее уронил… А может быть, ее поднял какой-нибудь бдительный полицейский, делая обход своего участка.

Кроме того, часть дороги Рауль проехал в кэбе, и сумочка могла упасть на дно экипажа.

– В Париже много честных кэбменов, – сказала я моему другу, стараясь ободрить его и казаться веселой и уверенной в благополучном исходе дела.

Он ушел, а я чувствовала себя ужасно усталой, однако не думала о сне, – мне совсем не хотелось спать. Когда я отперла ключом дверь моей спальни и увидела (как и предполагала), что Ивор уже выбрался оттуда, в моем сердце вновь затеплилась надежда: может быть, в скором времени он вернется с хорошими новостями!

В тревожном ожидании проходили час за часом, но он не появлялся и не давал о себе знать. В пять часов утра Марианна, которая тоже всю ночь блуждала как беспокойный дух по дому, принесла мне чашку горячего шоколада и заставила меня выпить ее, а потом почти насильно уложила меня в постель.

– Какая польза? – спросила я ее. – Спать я не хочу. Разве лучше, если буду лежать без сна и метаться как в лихорадке?..

Тем не менее я довольно быстро забылась тяжелым сном; думаю, что Марианна подмешала мне в напиток снотворный порошок. Она и раньше иногда поступала так (хотя всегда отрицала это), если видела, что я мучаюсь бессонницей.

Так или иначе, я заснула; а когда вдруг пробудилась, очнувшись от тягостного забытья, был, к моему ужасу, уже полдень.

Я страшно испугалась, что слуги, преданно заботясь о моем покое, могли отослать прочь каких-нибудь важных для меня визитеров. Но Марианна, явившись на мой звонок, сказала, что никого не было. Были лишь письма и одна телеграмма, да еще утренние газеты.

Мое сердце забилось при виде телеграммы: я подумала, она может быть от Ивора с известием, что он напал на след исчезнувшего международного документа. Но весточка была от Рауля, и тоже неутешительная. Он сообщал очень коротко.

«Я не нашел сумочку и ничего не узнал о ней».

От Ивора Дандеса не было ни строчки, и я подумала, что это жестоко с его стороны. Он мог бы позвонить или написать мне записку, даже если не узнал ничего определенного. Уж не случилось ли с ним что-либо?.. И мне стало казаться, что главные мои мучения впереди, что я еще не испила до дна чашу своих страданий.

Я решила немедленно послать старого Анри в отель «Елисейский Дворец» и навести там справки об Иворе, а сама тем временем уселась завтракать. Под бдительным оком Марианны я делала вид, что ем с аппетитом, а потом лениво развернула газеты, чтобы просмотреть там отзывы о моей вчерашней игре, хотя уже наперед знала, что в каждой заметке будут мелькать восторженные фразы вроде «Максина де Рензи превзошла себя», «была великолепна в новой роли», «никакая артистка не смогла бы сыграть так проникновенно, если б не вложила в роль всю свою душу»… Как мало критики знали, где витала душа Максины де Рензи вчера вечером! И только один Бог знает, где она будет сегодня вечером. Может быть, расстанется с телом, чтобы убежать от ненависти Рауля, когда он узнает истину…

Конечно, справку в отеле я наводила не об Иворе Дандесе, а о Джордже Сэндфорде – под этим именем он там значился. Но когда Анри вернулся, он не смог сказать мне ничего существенного. Джентльмен уехал из отеля приблизительно в полночь, заказав кэб (это я и сама знала), и с тех пор не возвращался. Слуга обратился в справочное бюро, но там, как ему показалось, на его расспросы отвечали сдержанно, словно знали об отсутствующем джентльмене больше, чем сочли нужным сообщить. На мой вопрос, почему он так долго ходил с поручением, Анри ответил несколько обиженно:

– Я задержался, чтобы купить для мадемуазель самые свежие газеты. Там наверняка расхваливают на все лады вашу игру, и я думал – вам будет приятно еще раз прочитать это.

Он был так доволен своим усердием, что я не стала бранить его, и бросила газеты на журнальный столик. Но тут же мне пришло в голову: если с Ивором случилось какое-то несчастье, это могло попасть в газету, в рубрику «Происшествия».

И я прочла… Прочла все под крупным, броским заголовком: «Ночное убийство на Филь Соваж».

Я узнала, что Ивор арестован, его обвиняют в убийстве, но он заявил о полной невиновности и, однако, ни словом ни обмолвился о тех обстоятельствах, которые могли бы подтвердить это.

Мое сердце преисполнилось благодарности к нему. Он проявил себя настоящим джентльменом, смелым и верным другом! Если б все мужчины были такими! Жертвуя собой, он спас мое имя от позора. Что подумал бы мой Рауль, если б узнал, что я, несмотря на мои уверения и клятвы, все же приняла в своем доме постороннего мужчину в полночь?

Ивор пытался спасти меня даже тогда, когда входил в комнату, где лежал мертвец; он не думал о себе… а ведь если б не я, ой сейчас был бы свободен и счастлив с любимой девушкой.

Моя совесть кричала мне, что я должна немедленно пойти к шефу полиции и сказать ему:

«Мосье комиссар! Английский джентльмен, которого вы арестовали, не мог совершить убийство на улице Филь Соваж между двенадцатью и половиной второго, потому что в это время он находился у меня, – в моем доме на улице Рю д'Олянд, далеко от места убийства!»

Я даже вскочила со стула, чтобы позвонить Марианне, приказать ей подать мне пальто и шляпу и немедля вызвать мою коляску… но тут же опустилась обратно, подавив благородный порыв.

«Я не имею права поддаваться этому порыву, не смею! – шептала я сама себе. – Может быть впоследствии, если жизни Ивора будет грозить реальная опасность, но не сейчас!..»

В четыре часа дня ко мне пришел Рауль и пробыл со мной целый час.

Каждый из нас пытался утешить другого. Я сделала все, что могла, чтобы он не отчаивался и не терял надежды на возврат парчовой сумочки вместе с ее содержимым. А он, считая меня больной и переутомленной, делал со своей стороны все, чтобы убедить меня, что он не обескуражен потерей. И что он больше не ревнует меня к Орловскому или кому-либо другому и очень раскаивается в своих подозрениях, высказанных мне прошлой ночью.

Когда Рауль раскаивается и желает загладить свою вину, он очарователен и может заворожить любого!

…Наконец, я отослала его, ссылаясь на то, что должна отдохнуть, так как накануне совсем не выспалась. На самом же деле я просто боялась потерять самообладание и признаться ему в том, что натворила. В таком возбужденном состоянии я была способна выкинуть любую непоправимую глупость…

Не стану описывать, как я провела следующие два-три дня. Они прошли для меня словно в тумане. Я играла в театре, выходила под гром аплодисментов к рампе, кланялась и посылала воздушные поцелуи, но делала это машинально, как во сне. Мой мозг точила одна мысль: как дела у Ивора, нашел ли он Договор, сумел ли скрыть его от полиции. В газетах об этом ничего не сообщалось, и я ждала худшего.

Проведя третью беспокойную ночь, я встала с головной болью, не хотела ничего есть, но выпила немного крепкого бульона перед тем как отправиться в театр, куда в этот день поехала раньше обычного.

Мне было необходимо заняться чем-нибудь; готовясь к новой постановке, я могла бы хоть на момент отвлечься и забыть о том, что камнем лежало на моем сердце.

К пяти часам дня я и Марианна были уже в театре. В костюмерной я долго примеряла разные платья, перелистала либретто новой пьесы, посидела перед туалетным столиком, накладывая грим, и, однако, у меня оставалось еще более двух часов свободного времени до начала спектакля. Чтобы убить как-то эти часы, я стала рассеянно просматривать письма, адресованные мне; их я получаю в большом количестве и потому даже не стала читать, а только вскрывала конверты, зная наперед, что в них содержится: клятвы в любви и обожании незнакомых мне людей, посвященные мне стихи начинающих поэтов, просьбы дать совет юношам и девушкам, мечтающим о сцене, предложения художников написать мой портрет… Подобные послания приходят в театр каждый день.

Пока я бесцельно перебирала письма, в дверь постучали.

Марианна, отдыхавшая на диванчике, встала, открыла дверь, о чем-то переговорила со швейцаром, после чего подошла ко мне и шепнула:

– Мадемуазель! Граф Орловский желает видеть вас. Сказать ему, что вы не принимаете?

Я подумала минуту. Может быть, лучше увидеться с ним? Может быть, я смогу кое-что узнать от него… а если нет, если он пришел лишь затем, чтобы снова терзать меня, я сразу отошлю его прочь.

Я перешла в свой крошечный «приемный кабинет» (рядом с костюмерной) и пригласила Орловского туда. Он вошел с приятной улыбкой на лице, словно наносил визит другу, в расположении которого не сомневается.

– Ну? – отрывисто спросила я, как только дверь закрылась, и мы остались наедине.

Он протянул мне руку, но я спрятала свою и отодвинулась на шаг, когда он подошел слишком близко.

– Ну, у меня есть для вас новость, которую никто другой не смог бы вам принести. Поэтому, думаю, вы должны быть мне рады… даже мне, а? – добавил он, все еще улыбаясь.

– Что за новость? Конечно плохая, иную вы бы не принесли?

– Вы очень жестоки, мадемуазель. Вы, разумеется, уже читали газеты и знаете, что ваш английский друг в тюрьме?

– Английский друг, которого вы еще недавно намеревались арестовать по нелепому, необоснованному обвинению в шпионаже? – бросила я ему в лицо. – Не глядите так удивленно, граф. Нет ничего удивительного в том, что я догадалась, кто подстроил мне ловушку в отеле «Елисейский Дворец». Вы разочарованы тем, что та низкая провокация сорвалась, и хотите отыграться сегодня?.. Впрочем, вы еще не сказали мне вашу новость.

– Но, может быть, вы прежде разрешите мне сесть?

– О, пожалуйста! – я указала ему на кресло, а сама уселась на кушетку. – Итак, слушаю вас.

– Вот моя новость: мистер Ивор Дандес, англичанин, сегодня подвергся пыткам.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что он находился на допросе в следственном осведомительном изоляторе. На дознании, которое проводится в том случае, если преступник упорно не желает расставаться со своими секретами, а следствию необходимо во что бы то ни стало вытянуть их из него. Так вот, не хотите ли узнать, какие вопросы были предложены мистеру Дандесу и что он на них ответил?

…Странно: именно такая мысль мучила меня перед приходом Орловского. Я уже не один раз слышала об этом «осведомительном изоляторе» и тех перекрестных допросах, которым подвергают там заключенных. Допросы эти может выдержать, не дрогнув, только человек со стальными нервами: допрашиваемого буквально выворачивают наизнанку. И я гадала, вынесет ли Ивор такое испытание и какие ответы он даст на задаваемые ему вопросы. От его ответов зависело очень многое. Ах, если б я могла их услышать!

Но тут же я подумала, что это невозможно: – Только две стороны, присутствующие на допросе, могут знать это, – произнесла я: – допрашиваемый и допрашивающие. Откуда вы, граф, смогли добыть сведения о том, что там происходило? Неужели вас допустили в святая святых парижской полиции?

– Ошибаетесь, дорогая Максина, – возразил Орловский. – Кроме двух сторон, о которых вы упомянули, была и третья – адвокат, знающий английский язык. По закону иностранцам разрешено, если они этого требуют, чтобы на допросах присутствовал их доверенный юрист; иначе незнание языка может запутать допрос и повредить делу.

Я не стала возражать, хотя знала, что Ивор говорит по-французски так же хорошо, как и я, и не нуждается в переводчике. Я не хотела говорить об этом русскому…

– Адвокат вашему другу был назначен, – продолжал Орловский, – и по счастливой случайности, он был моим протеже. В свое время, благодаря дружеским связям в некоторых кругах, я помог ему получить один уголовный процесс, который он на суде выиграл и был принят в Коллегию присяжных поверенных. Оригинально, что мистер Дандес как будто нарочно обращается за помощью именно к тем людям, которые хорошо расположены ко мне, не правда ли? Вчера это был Жирар, а сегодня – Легран… Совпадение, а?

– Нет ничего оригинального в том, что за шесть лет вашего пребывания во Франции вы постарались обзавестись здесь всякими «дружескими связями», – отпарировала я. – Это обычная тактика разведчиков, шпионящих за своими врагами. Но информация в таких случаях не всегда бывает достоверной, и мне кажется, граф, ваши «протеже» не слишком хорошо вас обслуживают. На днях вы уже допустили крупную ошибку… и вскоре допустите еще одну!

– Спасибо за предупреждение, – насмешливо поклонился он. – Однако, надеюсь, вы не включаете себя в число моих врагов?

– Не подберу для себя более подходящего слова… после тех бесчестных приемов, которые вы применяли по отношению ко мне.

– В любовных и военных делах такие приемы я считаю честными.

– Военных? Вы воюете с женщинами?

– Нет, я люблю их.

– И, смею сказать, многих. Но здесь перед вами одна, которая не желает выслушивать вас.

– И все же вы навострите ушки, когда я начну сообщать вам мои новости. Готов держать пари!

– О да! Признаюсь, вы меня заинтриговали. То, что вы скажете, наверняка, будет интересно… даже если не вполне правдиво.

– Обещаю, что будет и правдиво, и интересно. Как только я услышал, что произошло, я немедленно позвонил Леграну и дружески посоветовал ему взять на себя защиту Дандеса. Сказал, что я крайне заинтересован в судьбе этого клиента, друзья которого являются также и моими близкими друзьями. Как видите, я оказал англичанину помощь, насколько это было совместимо с моим положением иностранного атташе. Разве это не доказательство моего искреннего расположения к вам, а?

– У меня есть иные доказательства, – сказала я. – Но продолжайте же, продолжайте! Ведь вам, граф, очень хочется сообщить мне что-то важное. Прошу вас, переходите к сути дела.

– Ну, в нескольких словах суть такова: одним из наиболее важных вопросов, предложенных на дознании после того, как были заслушаны объяснения мистера Дандеса по поводу документа, найденного полицией… ага, я вижу, это расшевелило вас, мадемуазель! Вы поражены, – что у заключенного был обнаружен документ, а?

Да, это был удар! Я чуть не упала в обморок при мысли, что Ивор нашел пропавший Договор лишь для того, чтобы утерять его снова, и вдобавок при таких страшных обстоятельствах! Но я сдержала себя.

– Надеюсь, это было не письмо от меня? – спросила я, стараясь говорить хладнокровно. – Вы собрали массу разных сплетен обо мне; вам, конечно, известно и то, что в «Елисейском Дворце» я созналась полиции в своей большой дружбе с мистером Дандесом. Да, мы хорошо знали друг друга еще в Лондоне, однако некрасиво я не по-мужски сплетничать о таких вещах… даже если это касается всего лишь актрисы.

– Вы, Максина, как и всегда, умно повернули разговор, но все же боитесь, что у англичанина могло оказаться ваше письмо. Не бойтесь. Публика обожает вас, она простит вам любой нескромный поступок, особенно романтического характера… Впрочем, найдется несколько персон, которые не будут к вам столь снисходительны…

– Кто, например?

– Например, дю Лорье.

Я невольно вздрогнула, но приняла гордый вид и сухо напомнила:

– Мы начали разговор о «следственном изоляторе». Вы, граф, тоже уклонились от главной темы.

– Главных тем много; все они остры, как шпаги, и могут нанести незаживающую рану. А документ, который вас так напугал, – просто записка. Она не от вас, мадемуазель, она была написана по-английски, и в ней Дандесу было назначено свидание по тому самому адресу, где произошло убийство. Насколько я мог понять из рассказа Леграна, некто, назвавший себя ювелирным мастером, потребовал у получателя этой записки вернуть какие-то драгоценности.

– Ваши новости, граф, несколько устарели. Все это было написано в утренних газетах, – возразила я, – но там сказано, что Дандес выбросил эту записку.

– Так оно и было. Однако сегодня, во время обыска комнаты, где лежал убитый, эту записку нашли в луже крови. Увы, это не помогло бедняге Дандесу, а скорей повредило, утяжелив его вину.

– Почему?

– Потому что он отказался объяснить, какие именно ценности были у него украдены и что за бумаги лежали в исчезнувшем футляре. А кое-что в записке не удалось разобрать, так как она была залита кровью.

– Ну и что же потом? – спросила я с замиранием сердца.

– Ага, наконец-то вы всерьез заинтересовались моими новостями, Максина! Так вот: следователи-эксперты пришли к выводу, что английскому джентльмену было поручено доставить во Францию какой-то пакет или футляр, и он был похищен у него. В записке говорится о важных бумагах, лежавших в этом пакете, но причем тут ювелирные драгоценности – не совсем ясно…

– Никаких бумаг у него не было! – воскликнула я.

– Откуда вам это известно? – насторожился Орловский.

– Он вез мне подарок – бриллиантовое колье, которое и передал мне в отеле «Елисейский Дворец». Шеф парижской полиции подтвердит вам мои слова – ведь он тоже ваш друг или протеже?

Орловский пропустил мою иронию мимо ушей и быстро спросил:

– И где же теперь эти бриллианты?

– Граф Орловский! Я не обязана отвечать на ваши вопросы, – резко возразила я. – Кто дал вам право допрашивать меня?

Он спохватился и, чтобы замять неловкость, начал рассказывать о том, что происходило на перекрестном допросе.

Вот что отвечал Ивор, по словам адвоката Леграна:

«Что находилось в пакете, который вы везли из Лондона?» – задал вопрос следователь.

«Ожерелье», – отвечал Дандес. «Бриллиантовое ожерелье?»

«Я покупал его как бриллиантовое. Но, может быть, это были стразы, я не специалист, и меня легко обмануть».

«Это то самое колье, которое вы вручили артистке мадемуазель де Рензи в отеле „Елисейский Дворец“?

«То самое».

«Не его ли требовал у вас убитый по имени Морель?» «Очевидно».

«Что же тогда находилось в том загадочном пакете, который, по вашим словам, был у вас украден, и за которым вы отправились на улицу Филь Соваж?»

На этот вопрос Дандес отказался отвечать.

– Можно было подумать, – сказал Орловский, – что там находилась любовная переписка между ним… и вами.

– Нужно ли мне и далее слушать то, что вам наплел ваш «протеже»? – спросила я, комкая и нервно скручивая в руках носовой платок, словно это была шея Орловского, которую я хотела бы открутить напрочь.

– Слушайте, слушайте! «Не являетесь ли вы любовником мадемуазель де Рензи?» – был следующий вопрос.

«Это мое личное дело и не имеет отношения к тому, в чем меня обвиняют, – ответил Дандес уклончиво. – Но если хотите знать, я, как и сотня других ее поклонников, восхищаюсь ею и обожаю ее». Видите, дорогая Максина, какая цепочка вопросов привела меня к вам? А?

– Нет, не вижу! – постаралась как можно спокойней возразить я, хотя уже догадывалась, куда клонит Орловский.

– Тогда буду говорить с вами откровенно. Виконт дю Лорье любит вас. Вы любите его. Вы собираетесь пожениться, не так ли? Но, как бы сильно он ни любил, честь для него на первом месте. Его фамильная гордость не допустит подобного мезальянса. Насколько я его знаю, он не возьмет в жены актерку, которая принимает весьма ценные подарки от посторонних мужчин, заявляющих во всеуслышание, что они – ее любовники.

– Он не поверит такой клевете! – вскричала я, хотя в душе сознавала, что он может поверить.

– Есть способ убедить его. О, я не стану ему рассказывать, – он сам все прочитает в полицейском отчете…

– Который перешлете ему вы?

– Да. И не только это. У меня есть аргументы куда более веские… Поймите, я люблю вас, Максина! Я хочу вас. Вы мне нужны и будете моей, иначе я раздавлю вас! Вы знаете, я это сделаю. Я уничтожу всякого, кто осмелится стать на моей дороге!

Эти слова он произнес с такой необузданной страстью, что я содрогнулась. Казалось, он сошел с ума. Его лицо бешено исказилось, он схватил меня за руку и с силой привлек к себе.

Я еле вырвалась из его объятий и вскочила на ноги, глядя на него в упор. Вероятно, в моих глазах сверкнуло желание убить его, потому что он воскликнул:

– Тигрица! Вы сожрали бы меня, если б смогли! Но моя любовь к вам от этого не уменьшится, я стану любить вас, даже если б вы были убийцей… или шпионкой.

Он, видимо, пытался овладеть собой после своей безумной вспышки.

– Это вы – шпион! – пробормотала я дрожащим голосом.

– Пусть так, но я шпионил не напрасно. Раньше у меня не было прямых улик против вас и дю Лорье…

– А теперь они есть?

– Я получил их недавно.

– Нет… нет… – произнесла я задыхаясь. – Вы просто хвастаете. Вы ничего не сможете сделать против нас.

– Сегодня – нет. Но завтра с утра начну действовать. Дело Дандеса, как ни странно, помогло мне. Я узнал прелюбопытные факты.

– С помощью ваших осведомителей?

– Именно. Я уже знал кое-что о ваших похождениях в Германии и Австро-Венгрии, но меня интересовало другое. Вы некоторое время жили в Англии, и мне важно было собрать там компрометирующие вас сведения о ваших любовных связях. С этой целью я на днях послал в Лондон секретного агента, рекомендовав ему, в частности, поинтересоваться вашими лондонскими дружками – Ивором Дандесом и… британским министром иностранных дел.

Вот оно что! Он, кажется, считает британского министра моим шефом! Но в данном случае министр был лишь посредником между мной и шефом разведки, как и многие связные: декан университета, владелец книжного магазина, парикмахер… Однако в конечном итоге вся важная политическая информация международного характера оседает в стенах министерства иностранных дел, которое, как и мой непосредственный шеф, сразу отречется от меня в случае моего провала.

– Как видите, – многозначительно продолжал Орловский, – я раскрываю вам свои карты и не хочу больше таить от вас ничего!

– Благодарю за откровенность! – криво усмехнулась я.

– Не усмехайтесь! Мой агент под видом французского коммерсанта находился в числе гостей на балу у Маунтстюартов. Вас это не должно удивлять: шпионаж протягивает щупальца во все сферы нашей общественной жизни!.. Итак, выполняя мое поручение, он разнюхал нечто серьезное и решил последовать за Дандесом в Париж… и две птички сразу залетели в западню!

– Но западня-то оказалась никчемной, птички упорхнули. И потом – какое отношение имеет все это к дю Лорье? – рискнула я спросить.

– Это вы сами знаете не хуже меня.

– Ерунда! Дандес и дю Лорье никогда не встречались друг с другом. Они оба – уважаемые люди…

– Уважаемые люди нередко бывают обмануты женщинами, и тогда им приходится играть роль дураков… или даже преступников. Подумайте, что должен испытать такой уважаемый мужчина, как дю Лорье, обнаружив предательство со стороны обожаемой невесты!

– Женщина, как и мужчина, может быть обманута, – сказала я. – А вы настолько неразборчивы в средствах, что готовы унизиться до любого обмана, лишь бы добиться цели.

– Пожалуй, вы правы. Моя цель – обладать вами и дискредитировать вашего жениха.

– Но Рауль не совершил ничего постыдного. Конечно, вы можете налгать на него, затеять против нас интригу, нанести тяжелый удар…

– Я могу сделать это, не прибегая ко лжи. И завтра сделаю, если вы не откажете виконту дю Лорье и не согласитесь стать моей женой. Все сроки уже истекли. Давайте заключим с вами сделку!

– Сделку? Какую?

– Неужели вам непонятно, Максина? Ни с одной женщиной я до сих пор не разговаривал таким умоляющим тоном. Вы – первая и единственная, перед которой я преклоняю колени, готов стать рабом…

– Как жаль, что именно я удостоилась такой высокой чести, – устало вздохнула я. – Однако не находите ли вы, что наша беседа слишком затянулась? Через сорок минут должен начаться спектакль. Дайте мне время подумать. Встретимся и поговорим послезавтра!

…Теперь я была уверена, что он действительно не остановится ни перед чем, и мне хотелось оттянуть свой ответ хота бы на день-два.

– Нет! – отрезал он. – Всякие отсрочки исключены.

– Почему?

– Я опасаюсь за вашу жизнь, боюсь потерять вас навсегда! Было нетрудно догадаться, на что он намекает. Зная мой характер, Орловский понимал, что жизнь моя на волоске: в душе я уже решила покончить с собой в тот день, когда откажусь от Рауля. Это будет днем моей расплаты за все дурное, содеянное мною за всю мою глупо прожитую жизнь…

– Максина! – сказал Орловский с мольбой, видя, что я встаю. – Пощадите меня! Я теряю голову… Я так долго, бесконечно долго ждал вас! Нам надо решать сегодня, сейчас же. Дайте мне в залог ваше кольцо и записку к дю Лорье.

– Какую еще записку?

– Напишите, что вы передумали, что вы совершили ошибку, согласившись на брак с ним, – и тогда я не причиню ему никакого зла и сохраню в тайне то, что… ну, вы понимаете, об этом не следует говорить вслух, здесь и стены могут иметь уши…

– Это и есть та сделка, которую вы мне предлагаете?

– Да. Даю вам слово офицера, что приму все меры к тому, чтобы спасти от скандала и его, и вас – мою будущую жену, и ваше незапятнанное имя!

– Я не в состоянии порвать с Раулем таким способом, – сказала я с трудом. – Уж если мне суждено расстаться с ним, я должна сама честно и открыто сказать ему об этом. И попрощаться с ним. Я постараюсь сделать это завтра, если вы пока воздержитесь от всяких выпадов.

Некоторое время Орловский молча смотрел на меня, стараясь прочитать мои мысли и колеблясь, как ему поступить.

– Хорошо, до завтра, – произнес наконец он. – Но обещайте, что завтра вы порвете с ним, ради его же блага!

– Могу обещать лишь то, что завтра вечером вы услышите мое окончательное решение.

– Нет-нет, не вечером, а утром! – возразил Орловский. – Вечером будет уже поздно: назавтра назначена ревизия всех департаментов его министерства, и…

Он запнулся, потому что в этот момент в дверях кабинета показалась старая Марианна.

– Какая-то юная барышня хочет видеть вас, мадемуазель, – объявила она; на ее добром, честном лице отражались неприязнь к Орловскому и тревога за меня. – Юная барышня посылает вам записочку и просит мадемуазель сразу же прочесть ее.

Это появление прервало наш дальнейший тет-а-тет. Я взяла у Марианны записку; в ней было всего три строчки. Я глянула на подпись внизу, но фамилия была мне незнакома, и в первую секунду я подумала, что мне пишет одна из моих поклонниц. Для меня это был удобный повод избавиться от Орловского.

– Хорошо, Марианна, позови ее! – сказала я, а затем быстро пробежала глазами три строчки текста:

«Я пришла к Вам от мистера Дандеса по одному делу. Он сказал, что это дело огромной важности и должно быть выполнено немедля.

ДИАНА ФОРРЕСТ.»

 

Глава 23. Максина встречается с Дианой

Разумеется, Орловский вынужден был ретироваться, что он и сделал – неохотно, однако соблюдая все необходимые приличия и такт.

И когда он ушел, Марианна ввела в кабинет высокую, очень красивую девушку лет восемнадцати в строгом сером платье, пошитом с безукоризненным вкусом.

Минуты две мы обе смотрели друг на друга. В иное время я бы залюбовалась ею. Она восхищала чарующей юной прелестью и грацией. Ее темно-синие глаза прекрасно гармонировали с золотистыми волосами, причесанными по последней моде. Она напомнила мне свежую весеннюю розу с лепестками, обрызганными утренней росой, – розу, лишь недавно выглянувшую из бутона и радостно цветущую в сказочном саду…

Признаюсь, я позавидовала ее юности и красоте, которые говорили о безмятежности ее девичьей жизни, такой непохожей на мою жизнь – бурную, полную риска и невзгод, лишь с кратковременными проблесками счастья; даже детство мое было суровым и безрадостным.

У меня мелькнула мысль: не эту ли девушку любил Ивор, не с ней ли он расстался ради меня?

Пока мы так смотрели друг на друга, маленькие бронзовые часы на каминной полке мелодично пробили полвосьмого. Через полчаса я уже должна выходить на сцену – играть в спектакле, который, вероятно, станет последним в моей жизни… Я спохватилась.

– Вас ко мне послал мистер Дандес? – быстро спросила я. – Когда вы его видели? Наверное, давно, потому что… – я хотела сказать: «потому что он уже пятый день в тюрьме!» – но замялась.

– Позавчера днем, – спокойно отвечала она мягким, приятным грудным голосом с легким южно-английским выговором. – Я была у него на свидании. Нам дали всего пять минут, и при этом присутствовал тюремный надзиратель. Но он – мистер Дандес – сумел быстро-быстро сказать мне несколько фраз на испанском языке.

– И что же он сказал? – я вся превратилась в слух.

– Он доверил мне одно дело, по его словам – более важное, чем его жизнь, и потому я взялась выполнить его просьбу: мы – друзья, а он сейчас беспомощен. Надзиратель очень рассердился и сразу прекратил наше свидание, хотя пять минут еще не истекли, но я все поняла. Мистер Дандес сказал, что нельзя терять ни минуты…

– Однако же, вы виделись с ним позавчера днем, а ко мне пришли – только сегодня вечером! – воскликнула я с упреком. – Где вы пропадали все это время?

– Я лишь сегодня утром смогла выполнить его поручение. Л потом случилось еще кое-что… меня задержали на полдня, – сказала она по-прежнему спокойно, однако опустила взор, и ее длинные ресницы отбросили тень на запылавшие щеки. При этом она машинально приложила руки к щекам.

– Бог мой! – воскликнула я. – Что с вашими руками? Она испуганно отдернула их от лица.

– Пустяки! – поспешно ответила она, пряча руки.

– Нет, не пустяки; у вас на нескольких пальцах сорваны ногти. Маникюрше придется изрядно повозиться над вашими искалеченными руками.

– Чепуха, это быстро заживет. Это… это… Но давайте лучше говорить о нашем деле! Еще до того, как я увиделась с Ив… с мистером Дандесом, у меня было намерение посетить вас… по другому делу. Думаю, с моей стороны будет честней прямо сказать вам, поскольку это затрагивает и меня, что в ночь убийства одно лицо видело, как он вошел в ваш дом – вскоре после двенадцати. Поверьте, я никогда не собиралась шпионить ни за ним, ни за вами, и прошу вас, мадемуазель де Рензи, сказать только одно: находился ли он у вас так долго, что уже не мог находиться в другом месте, когда там произошло убийство?

– Он был в моем доме приблизительно до половины второго ночи, – сказала я. – Но если вы ему друг, вы должны его хорошо знать и не требовать у меня подтверждения в том, что он не преступник.

– О, я, конечно, уверена в этом! – с жаром запротестовала она. – Я спросила лишь потому, что хотела знать, можете ли вы доказать на суде его невиновность. Теперь я знаю, что можете. Когда я впервые прочитала о нем в газетах, моей первой мыслью было кинуться в полицию и рассказать, где он находился во время преступления. Но я не знала, как долго он оставался у вас…

– Посмели бы вы сделать это! – гневно перебила я, и кровь прихлынула к моим щекам еще сильнее, чем у нее.

– Я не задавала себе вопроса, смею я или не смею, – сказала она, и спокойствие впервые изменило ей. – Я думала о нем, а не о вас… впрочем, и о вас также. Будь я на вашем месте, я бы не побоялась нанести ущерб своей репутации и сознаться, что он был в моем доме.

– Были причины, почему я не могла этого сказать, – сухо произнесла я, пытаясь припугнуть ее своим гордым видом. – Его визит ко мне был исключительно деловым. Мистер Дандес знает, почему я молчала, и одобряет это. Он и сам хранит молчание…

– Ради вас, потому что он не хотел вас компрометировать. Он настоящий джентльмен, рыцарь… и вам это на руку!

– Вероятно, это вам на руку предъявлять мне разные претензии, дорогая мисс… э-э… Форрест! – кинула я, смерив девушку с головы до ног презрительным ледяным взглядом. – Вы заявили, что пришли от мистера Дандеса с каким-то неотложным поручением ко мне. Где оно, это поручение? Я очень высокого мнения о мистере Дандесе.

– Не верю этому. Вы сердитесь на меня, мадемуазель де Рензи, но ведь я имею право высказать вам свою точку зрения…

– Через двадцать минут я должна быть на сцене, – предупредила я.

– На сцене! – откликнулась она возмущенно. – И вы можете идти играть на сцену в то время, как он томится в тюрьме… из-за вас!

– Я должна идти играть. Если не пойду – я причиню ему больше вреда, чем пользы, поверьте мне!

– Я не задержу вас, мадемуазель. Я только прошу вас не причинять ему вреда. Если вы влюблены в него без памяти, то обязаны спасти его!

– Если я влюблена? – повторила я изумленно. – Вы думаете, что… о, теперь я поняла! Вы – та самая девушка, о которой он упоминал мне.

Она опять вспыхнула, но тут же побледнела. – Не думаю, чтобы он упоминал обо мне, – быстро сказала она. – И мне это вовсе не нужно. Но раз вы все знаете, то должны понять, что вам нечего опасаться соперничества с моей стороны.

– Как! – воскликнула я. – Вы говорите так, словно Ивор Дандес – мой возлюбленный!

– Я не знаю, кто он для вас и кто вы для него… – с болезненной грустью произнесла она. – Мне нет дела до этого…

– Нет, есть! Вы жестоко ошибаетесь, мисс Форрест! Он мне друг, просто друг, и никогда не любил меня, хотя в Лондоне года два назад мы с ним чуть-чуть флиртовали – потехи ради. Знайте же, что я обручена и собираюсь выйти замуж за человека, которого боготворю, которому с радостью отдала бы жизнь. Ивор Дандес знает это и рад за меня. Но тот человек безумно ревнив и не поймет наших деловых отношений, он убьет и меня, и его, и себя, если узнает, что Дандес был у меня в ту ночь. Видите ли, он тоже был там, и я не сказала ему про Ивора: могла ли я надеяться, что он поверит мне? Он – мужчина. Но вы поверите, вы – женщина, как и я. И думаю, что вы – та женщина, которую обожает Ивор.

Ее прекрасные глаза засияли.

– Он сказал вам… это?

– Он не назвал вашего имени, но сказал, что любит девушку и боится, что потерял ее из-за того дела, которое привело его ко мне. Вы так же несправедливы к нему, как Ра… как мой жених несправедлив ко мне. Бедняжка Ивор! В ту ночь он пожертвовал самым дорогим для себя, а вы, вы обвиняете во всем меня!

– Я… я не обвиняю вас, – запинаясь пробормотала она, и в ее голосе прозвучало скрытое рыдание. – Я только прошу вас спасти его – из благодарности, если не из любви…

– Да, я должна быть ему благодарна, даже глубже, чем вы думаете. Он заслуживает любой жертвы, и все-таки я не могу ради него пожертвовать человеком, которого люблю.

Диана призадумалась, что-то вспомнив:

– Вы сказали, что ваш жених был около вашего дома, когда к вам пришел Ивор Дандес?

– Да. Он был там. Но я спрятала Ивора и солгала жениху.

– Он заподозрил, что кто-то был с вами? Значит, он стоял у ваших ворот и наблюдал?

– Да, он сознался в этом, когда я стала упрекать его в ревности. Но почему вы спрашиваете? Вы видели его?

– Нет, но его видело одно лицо, о котором я уже упоминала. Теперь скажите, не потерял ли он что-либо ценное возле вашего дома?

– Великий Боже! – крикнула я. – Что вы знаете об этом?

– Кое-что знаю, – достаточно, чтобы помочь вам найти эту вещь… если вы пообещаете доказать алиби мистера Дандеса.

– Как вам не стыдно! Вы хотите подкупить меня, дать мне взятку!

– Я не чувствую стыда, – ответила девушка с гордо поднятой головой. – У меня нет вещи, которую вы утеряли, но думаю, я могла бы достать ее для вас завтра же, если вы сделаете то, о чем я прошу.

– Не могу, – сказала я, – даже если получу обратно эту вещь, которая послужила началом всех моих бед. Ивор сам не захотел бы погубить меня… и других. Он должен быть спасен без моего участия. Пожалуйста, уходите! Если б мы с вами толковали об этом всю ночь напролет – это ни к чему не привело бы. Я и без того в ужасной тревоге, я боюсь не только за себя…

– Не связана ли ваша тревога с каким-то футляром? – спросила она.

Я вздрогнула всем телом и вскочила, не сводя с нее глаз.

– Так и есть! – ответила она сама за меня. – Ваше лицо выдает вас…

И в этот момент задребезжал звонок. Ах, как это было некстати!

Тотчас вслед за звонком в кабинет вошла Марианна.

– Мадемуазель! – грозно возвестила она. – Вы слышите? Первый звонок!

– Марианна! – прошептала я. – Ради Бога, ради Бога, пусть администратор объявит, что начало спектакля задержится на десять минут.

– Зачем это? – недоверчиво спросила она, оглядывая меня. – Вы уже одеты для выхода, к чему откладывать? Что мы скажем публике?

– Придумайте, что хотите, только уходи отсюда сейчас же! Марианна посмотрела на меня с испугом, однако сразу послушалась (что было удивительно) и торопливо вышла.

Я заперла за ней дверь на ключ и снова обратилась к мисс Форрест. Кажется, я была готова упасть перед ней на колени. Вся моя гордость и гнев мгновенно испарились, я почти задыхалась, была жалкой.

– Говорите же, умоляю! – простонала я растерянно. – Это Ивор сообщил вам насчет футляра?

– Успокойтесь! – сказала она. – Ивор сам не знает, как обстоит дело с футляром. Он поручил это мне, и только я могу вам сказать, что с ним произошло.

– Все-все на свете, все, что хотите, я сделаю для вас за этот футляр, если вы сможете достать его. Диктуйте мне любые условия!

– Я требую лишь одного, мадемуазель де Рензи: чтобы вы заявили в полиции, что Ивор Дандес находился в вашем доме в момент убийства, т. е. с полуночи до половины второго. Вы согласны?

– Должна согласиться, – сказала я разбитым голосом, – если футляр у вас и вы решили продать его только за такую цену… Правда, если я так поступлю – это сломает мою жизнь, потому что убьет любовь и доверие моего возлюбленного. Он узнает, что я его обманула… Но зато это спасет его от ревизии и от… – я остановилась, прикусив губу, и униженно спросила:

– А бриллианты вы тоже отдадите? Они не принадлежат мне, я должна вернуть их законному владельцу.

– Бриллианты? – она глянула на меня озадаченно.

– Бриллианты в розовой парчовой сумочке. Ведь они все лежат там, в этой сумочке, да?

– Бриллианты… – вполголоса повторила Диана, как бы разговаривая сама с собой. – Уже третий раз за эти дни я слышу о них. Неужели они имеют отношение к… Ах да! – спохватилась она. – Конечно, они лежат там… надеюсь, что лежат и никуда не исчезли! В противном случае…

Ее очаровательный рот принял решительное выражение, хотя в глазах мелькнула тревога. – Хорошо, мадемуазель, вы получите и ваши бриллианты, и футляр, – только за обещание спасти Ивора Дандеса.

– Но возможно ли, что вы сумеете достать футляр? – спросила я, все еще не веря, что мне может выпасть такая удача после всех пережитых мною мук и волнений. Это было бы чересчур хорошо!

– Ивор поручил мне отыскать его, и я отыскала, – сказала она просто. – Вот почему я не могла прийти раньше. Вначале я даже не знала, как взяться за дело, мне неоткуда было ждать помощи или совета…

– Вы – славная, мужественная, смелая девушка! – сказала я. – И имеете право назначать любую, самую высокую цену.

– Быть смелой во имя любви, рисковать ради любимого человека – разве это так много?.. Я передаю вам эту вещь, мадемуазель де Рензи, потому что верю вам. И надеюсь, ваша помощь Ивору не ранит вас так сильно, как вы опасаетесь.

Говоря это, она вынула из ридикюля и протянула мне длинный зеленый футляр. Я схватила его и порывисто прижала к губам. Честное слово, это был не эффектный театральный жест трагической актрисы, а естественный порыв, крик моей души. Я готова была расцеловать и милую девушку, но в ту же минуту прозвучал второй звонок.

– Вы знаете, что находится в этом футляре, мисс Форрест? – спросила я быстро.

– Нет. Я не открывала его. Ведь это ваше… или Ивора… И тут в мою дверь отчаянно забарабанили:

– Мадемуазель! Мадемуазель! Занавес сейчас подымается!

 

Глава 24. Последняя игра Максины

Когда спектакль окончился, я позволила Раулю поехать ко мне и поужинать вместе со мной. Если граф Орловский узнал об этом (он ведь следил за каждым моим шагом), то, вероятно, подумал, что это – моя последняя встреча с Раулем, после которой я расстанусь со своим возлюбленным навсегда.

Но хотя в нашей запутанной игре еще не все козыри были в моих руках, однако главный – Договор – уже был у меня. И я решила бросить Орловскому вызов.

Совсем недавно я почти обещала ему, что откажу Раулю дю Лорье, если Орловский воздержится от разглашения собранной им компрометирующей информации. Но теперь я могу написать ему письмо, в котором сообщу, что обстоятельства изменились, и мое решение также изменилось. Только смерть может разлучить нас с Раулем! А если он осмелится нам мстить или угрожать, я тоже перейду в наступление: устрою ему публичный скандал, чего он всегда боялся.

Само собой разумеется, раньше чем он получит это письмо, я должна найти способ незаметно вернуть Договор обратно в сейф, откуда он был мною похищен, – вернуть так, чтобы Рауль ничего не заподозрил.

Ах, как помогли бы мне в этом бриллианты герцогини де Бриансон! Я заставила бы Рауля отпереть сейф, закрыть глаза и считать до десяти; за это время я положила бы в сейф и ожерелье, и Договор, а потом сказала бы Раулю: «Теперь можешь открыть глаза и взглянуть, какой роскошный сувенир лежит в твоем противном шкафу!»

Конечно, он пришел бы в неописуемый восторг… но – увы! – бриллиантов у меня не было, и я серьезно сомневалась, сумеет ли Диана Форрест где-то добыть их.

Вообще, было слишком рано торжествовать победу, чувствовать себя вполне счастливой; если даже мне удастся задуманное и я сумею спасти Рауля от последствий моего вероломного поступка, Орловский постарается помешать нашему счастью…

И все же облегчение, которое я испытала после всех страданий, пережитых мною за последние дни, всколыхнуло в моей душе бурю радости. И чтобы Рауль мог хоть отчасти разделить со мной эту радость, я намекнула ему, что получила обнадеживающие известия о пропавшем колье… и если он позволит мне завтра зайти к нему на службу, я сделаю ему приятный сюрприз.

Нечего и говорить, что он не только согласился, но и добавил: «Твой визит доставит мне огромное удовольствие – больше, чем любой сюрприз!» И мы расстались довольные друг другом, договорившись встретиться завтра рано утром.

Когда он ушел, я написала коротенькую записку графу Орловскому, решив завтра отослать ее с посыльным, как только Договор окажется в сейфе на своем месте. Чем раньше это случится, тем лучше.

…Обычно я просыпаюсь в половине десятого и пью чашку горячего шоколада прямо в постели. Но утром следующего дня поднялась в восемь и уже через полчаса была одета и готова на выход.

Хотя я почти не спала ночью, я чувствовала себя свежей и бодрой, а сердце было преисполнено решимости. За ночь я составила план, как лучше сыграть эту мою последнюю игру; конечно, она еще могла обернуться против меня, но это был мой последний шанс на выигрыш.

…Снова, как и в тот памятный день, Рауль встретился со мной в министерстве. Когда я вошла в его кабинет, там находился Бернар, его друг и коллега. Они вместе перебирали какие-то бумаги – возможно, начали готовиться к предстоящей ведомственной ревизии, но сейф был заперт.

Бернар поздоровался со мной, галантно поцеловал мне руку и тут же исчез за дверью, дружески подмигнув с порога Раулю и мне.

– Дорогая! – воскликнул Рауль. – Я знаю, ты принесла какую-то хорошую новость, потому что выглядишь блестяще. Сегодня ты обворожительна, как утренняя звезда, – прости за это банальное сравнение. Ну говори же, что там у тебя?

Я рассмеялась, поддразнивая его, хотя Небесам известно, что в тот момент у меня вовсе не было желания кого-либо поддразнивать.

– Ты слишком нетерпелив, – сказала я. – Наверное, торопишься узнать что-нибудь о своих негодных бриллиантах? Ты даже не спросил, как я сегодня спала, вспоминала ли ночью о тебе… За это я тебя накажу: заставлю уплатить штраф.

– Любой, какой хочешь! – ответил он, тоже смеясь и принимая мою шутку; он видел, что я в хорошем настроении, и был счастлив.

– Позволь мне сесть за твой стол и написать тебе кое-что! – потребовала я.

Он дал мне лист бумаги, пододвинул перо, чернила. Я нацарапала несколько строк и сложила записку конвертиком.

– Ну вот здесь написано нечто очень важное, – торжественно заявила я. – Прочитав, ты все узнаешь. Я намерена послать тебе это письмо почтой…

– Нет, нет! – запротестовал он (как я и рассчитывала). – Я не могу дожидаться, пока придет почта. Я умру от любопытства!

– Не капризничай, пожалуйста… а впрочем, если хочешь… я тоже боюсь доверить почте такой ценный документ. Знаешь, что мы сделаем? – глубокомысленно добавила я, словно осененная внезапной идеей. – Помнишь, дней десять назад ты отпирал свой самый большой сейф, чтобы показать мне, как он выглядит внутри? Так вот, открой его сейчас, и я положу туда это важное послание – важное, конечно, только для нас с тобой. Я спрячу его среди бумаг, а ты должен захлопнуть сейф и не заглядывать в него, пока я не уйду, а затем просчитать до десяти и только тогда начать поиски… Помни, ты согласился заплатить любой штраф, поэтому никаких извинений и возражений! Рауль смеялся от души.

– Ты, как маленькая девочка, любишь всякие проказы, – сказал он, любуясь мною. – Но ты околдовала меня, и я подчиняюсь твоей власти!

Он распахнул тяжелую дверь сейфа и стоял в ожидании, когда я начну свою «проказу». Я весело отодвинула его подальше в сторону:

– Если ты будешь стоять рядом, то подглядишь, куда я его запрячу. Это нечестно. Повернись сейчас же спиной!

Он повиновался.

– Видишь, как я доверяю тебе! – сказал он. – Там хранятся государственные секреты Франции.

– Им ничего не сделается, – дерзко возразила я. – Они меня ничуть не интересуют…

Говоря это, я быстро отыскала и извлекла положенный мною ранее фальшивый документ, т. е. попросту чистый лист бумаги, и на его место положила подлинный Договор. Затем сунула в шкаф свой конвертик с запиской, однако не слишком далеко, чтобы его можно было легко отыскать. Конечно, ничего важного в записке не было, только ласковые слова и уверения в любви – то, что для Рауля всегда было важней дипломатии.

– Теперь можешь закрывать свой шкаф! – сказала я.

Он захлопнул дверь сейфа, и я чуть не выдохнула вслух слова, которые рвались из глубины моего сердца: «Слава Богу!»

– Ну, теперь я должна оставить тебя, – заявила я ему.

– Могу я прийти к тебе, как только освобожусь? – спросил Рауль.

– Да, да, приходи, расскажешь, что ты думаешь о письме… и обо мне.

Говоря это, я улыбалась, а в душе молила Бога, чтобы Рауль продолжал думать обо мне только хорошее – и сегодня, и в будущем, если судьба позволит мне разделить с ним это будущее.

Следующее, что я сделала в тот день, – отослала письмо Орловскому. Я знала, что этим письмом бросаю ему в лицо перчатку, распахиваю ворота для его мести. И, откровенно говоря, побаивалась.

А впереди меня ждала Голгофа, пожалуй, пострашнее, чем месть Орловского: надо было выполнять обещание, данное Диане Форрест.

Но я не зря провела бессонную ночь. Я обдумала, как это сделать, чтобы не слишком навредить себе, а может быть, даже извлечь для себя кое-какую пользу…

Итак, на следующее утро я направилась в полицейское управление к шефу парижской полиции. Я знала его как завзятого театрала (в свободное от службы время он с супругой часто посещал театр) и имела основание думать, что он восхищается моей игрой.

Его первыми словами, обращенными ко мне, были горячие поздравления с моим успехом в новой роли; он был так сердечен, так рассыпался в комплиментах, словно никогда не слышал о неприятной сцене в отеле «Елисейский Дворец», хотя, безусловно, знал о ней из рапорта подчиненного ему полицейского комиссара.

– Вы удивлены моим визитом, мосье Андрэ? – спросила я.

– Огромное восхищение – это всегда удивление в нашей будничной жизни, – изысканно любезно ответил он.

– Но вы догадываетесь, что привело меня к вам?

– Все, что я могу придумать, – вы собираетесь предложить мне билеты на сегодняшний спектакль. Угадал?

– Частично, – рассмеялась я. – А еще – частично – хотела иметь удовольствие повидать вас. И еще – частично – ведь вы уже знаете, что я – друг мистера Дандеса, англичанина, обвиняемого в убийстве, которое он не мог совершить…

Не мог совершить? Это только ваше мнение, как его верного друга, или же вы пришли сделать мне официальное заявление?

– Сделать заявление… и предложить вам ложу на сегодня.

– Тысячу благодарностей за ложу. А что касается заявления…

– Вот оно: мистер Дандес находился в моем доме в то время, когда, по утверждению врачей, было совершено убийство. О, поверьте, мне нелегко было решиться прийти к вам и заявить это! – продолжала я торопливо. – Не только потому, что с моей стороны было необдуманно принимать его у себя в такой поздний час… хотя это и было просто необходимо, так как рано утром он должен был покинуть Париж… Но еще и потому, что я обручена… вероятно, вы уже знаете об этом?

– Я слышал что-то, но не знал, что дело уже дошло до помолвки. Тысячу поздравлений вам и виконту дю Лорье!

– Я очень люблю его, – сказала я с искренним чувством. И не потому, что я актриса, а потому, что я женщина, выстрадавшая так много, слезы потоком хлынули из моих глаз.

Шеф поспешно вскочил и подал мне стакан воды.

– Я верна ему, и всегда буду верна, – бормотала я, стуча зубами о край стакана. – Но он ужасно ревнив. Я не смогла бы объяснить ему ночной визит мистера Дандеса, о котором до сих пор никогда ему не говорила, и он решил бы, что я подло обманула его. Как доказать, что визит незнакомого ему мужчины в мой дом в полночь – не измена, а разрыв с прошлым? О мосье, прошу, умоляю вас – помогите мне сохранить в тайне то, о чем я вам сейчас откровенно рассказала!

– Вы хотите, чтобы я освободил англичанина, но при этом сохранил ваш секрет? – спросил шеф полиции задумчиво и серьезно.

Я видела, что мои слезы тронули его.

– Да, да! Разрыв с Раулем убьет меня!

– Дорогая мадемуазель де Рензи, ваша печаль – удар для всего Парижа. Мы сделаем все возможное. Но раз уж вы были так откровенны, разрешите задать вам еще несколько вопросов, чтобы окончательно прояснить истину.

– Спрашивайте о чем хотите, и я отвечу так же откровенно.

– Вы сами понимаете, мадемуазель, что разговор пойдет о Дандесе (эту фамилию шеф полиции произнес на французский лад – с ударением на последнем слоге). Что это за фигура, и какое отношение он имеет к вам? Почему этот «ночной визит», как вы его назвали, был окружен такой таинственностью? Дандес прибыл во Францию под чужим именем и остановился в отеле, где вы немедленно посетили его. К нам заранее поступил об этом сигнал, и мы обязаны были проверить его. Так?

– Вы правы. Но в нашей встрече не было ничего предосудительного…

– Тогда не странно ли, что вы, будучи невестой французского дипломата, принимаете тайком англичанина? И как вы объясните заявление, сделанное вами комиссару во время обыска?

– Это как раз то, ради чего я пришла сюда, мосье Андрэ. Я хочу признаться вам во всем и полагаюсь на ваше великодушие.

– Вы делаете мне большую честь. Должен ли я задавать вам наводящие вопросы?

– Нет надобности, я сама расскажу все по порядку. Итак, года два назад, на гастролях в Англии я познакомилась с мистером Дандесом. Он произвел на меня большое впечатление, я стала флиртовать с ним и добилась успеха; но мы были неосторожны и не старались скрывать наши чувства, которые вскоре получили огласку в обществе… Однако клянусь вам всеми святыми – дальше флирта у нас не пошло, хотя дружеская связь между нами долго не прерывалась: мы писали иногда друг другу нежные письма – довольно глупые, как я сейчас считаю, потому что они могли меня сильно скомпрометировать. Но об этом я подумала лишь недавно, когда сделалась невестой виконта дю Лорье. Эти дурацкие письма не выходили у меня из головы. Я написала Дандесу и спросила, целы ли они или уничтожены. Он ответил, что хранит их как память о нашей былой дружбе, но готов сжечь или вернуть их мне, по моему усмотрению. Конечно, я выбрала последнее: только так я могла быть уверенной, что Рауль никогда не узнает о них. И мы назначили встречу в «Елисейском Дворце», разумеется, под вымышленными именами. Остальное вам известно.

– Но в рапорте сказано, что вы признали Дандеса своим любовником, не так ли?

– Сейчас я проклинаю себя за эти слова! Но во время обыска я находилась в состоянии транса, повышенного нервного возбуждения, и притом полагала, что полицейские все равно сочтут нас любовниками, когда найдут письма…

– Значит, между вами не было ничего, кроме любовной игры, флирта?

– Конечно. Ивор… т. е. мистер Дандес, влюблен в одну очаровательную американку, очень юную девушку и, кажется, уже помолвлен с ней. Сейчас она живет у своих знатных английских родственников, Маунтстюартов, в Лондоне. Дандес не хотел, чтобы эта девушка знала о его поездке в Париж, потому что о наших с ним отношениях, этой идиотской любовной игре, ходили всякие сплетни…

– Понимаю. Этот джентльмен поехал в Париж с первым утренним поездом, после бала, на котором он якобы встречался с британским министром иностранных дел.

– Возможно. Этого я не знаю. Но подозреваю, что девушка – мисс Форрест – какая-то дальняя родственница министра… а ее тетя, леди Маунтстюарт, – его свояченица.

– Ах, мисс Форрест! – с непередаваемой интонацией произнес шеф.

– Вы уже знаете о ней?

– Кое-что знаю. Она приходила ко мне сюда за разрешением на свидание с Дандесом в тюрьме.

– Я так и думала, – сказала я. – Но встретиться с Ивором в отеле мы не могли открыто, я уже объяснила вам подоплеку этой встречи. Когда раздался стук в дверь, я не успела спрятать футляр с письмами куда-нибудь понадежней, и в темноте (свет был отключен) сунула его в щель между сиденьем и спинкой дивана, где его и нашли при обыске.

– Сколько же там было ваших писем?

– Точно не знаю, но предположительно пять или шесть.

– Чего же вы так испугались, когда раздался стук?

– Я скажу вам. Есть человек – не хочу называть его имя, да вы и сами знаете его, – который уже давно добивается моей любви. Он преследует меня потому, что восхищается женщинами, которым все аплодируют… а может быть, и потому, что я резко отвергла его домогательства. Он из тех, кто непременно хочет поставить на своем. Его любовь более жестока, чем ненависть.

– Понимаю, кого вы имеете в виду, – перебил меня шеф. – Это русский граф Орловский, не так ли? Вы сделали ему публичный выговор, и это стало известно всему Парижу.

– Да, и я страшно боялась, что мои письма попадут в руки этого господина, неразборчивого в средствах для достижения цели. Он мог использовать их для того, чтобы разлучить нас с дю Лорье.

– Вы невысокого мнения о парижской полиции, мадемуазель де Рензи, – с упреком сказал шеф. – Мы не разглашаем сведений, касающихся интимной жизни людей. Граф – милейший человек, приятный собеседник, но, к сожалению, у него слишком богатое воображение. Все, чем он, очевидно, запугивает вас – плод его догадок и вымыслов. Не будем более говорить о нем, продолжайте ваш рассказ.

Его умные, проницательные глаза смотрели на меня с участием.

– Хорошо, я продолжаю. Представьте себе мое удивление, когда в футляре вместо писем оказалось колье!

– Да-да, что это за таинственные бриллианты?

– Я докажу вам, как высоко доверяю парижской полиции. Я открою вам чужой секрет, зная, что он не выйдет из стен этого кабинета.

– Ну-с, я слушаю.

– Эти бриллианты были похищены несколько дней назад у виконта дю Лорье, когда он направлялся в Амстердам, чтобы там продать их. Он был в отчаянии, так как они принадлежали не ему, а его патронессе, пожилой даме очень высокого ранга. Я не должна бы называть ее имя (она просила об этом), но все же назову. Это герцогиня де Бриансон. У нее были денежные затруднения, и она боялась сказать об этом мужу, который называет ее «мотовкой». Поэтому она решила продать свои бриллианты, заменить их стразами, и скупой муж не заметил бы подмены: Голландия славится своими ювелирными мастерами… Конечно, сама она не смогла бы проделать эту операцию и поручила ее Раулю…

– И оказалось, что в Голландии есть мастера не только ювелирного, но и карманного дела? – без улыбки сказал шеф. – Однако почему же бриллианты вернулись к вам?

– Мы с мистером Дандесом долго ломали над этим голову и пришли к мнению, что вор, укравший колье, чего-то очень опасался и решил сунуть их в карман Дандесу – своему случайному попутчику, а взамен вытащил у него футляр с моими письмами. Странно, не правда ли?

– В жизни всякое бывает, – философски изрек шеф полиции.

– Но вы верите мне, верите, что я не выдумала эту историю?

– В нашем деле есть твердое правило: раньше проверить, а потом поверить. Но – скажу откровенно – я вам верю. В моей практике встречались и более удивительные совпадения.

– Благодарю вас. Появление этих бриллиантов ошеломило меня, и я не нашла ничего лучшего, как сказать, что это подарок мне от любовника. Не могла же я впутать в эту историю дю Лорье и герцогиню де Бриансон! А когда полиция ушла, я спросила Дандеса о моих письмах, и он не знал, куда они делись. Но поклялся найти их и с этой целью обратился к частному детективу мосье Жирару, поручив ему разыскать его утреннего попутчика. Приметы последнего он хорошо запомнил, так как весь путь от Дувра до Парижа они провели вместе, даже разговаривали в дороге… Чтобы сообщить мне о результатах этих поисков, мистер Дандес должен был явиться ко мне в полночь, т. е. сразу по окончании спектакля.

– Но результатов не было?

– Нет. И мистер Дандес ушел от меня в половине второго; это может подтвердить моя служанка Марианна, она вместе со мной не ложилась спать до двух часов. Ну, а что произошло с Ивором Дандесом дальше – вы знаете лучше меня.

– Он объяснил, что нашел в своем кармане записку от вора и пошел по указанному в ней адресу, – сказал шеф. – Впрочем, все это было описано в газетах. Как хорошо, мадемуазель, что вы не читаете газет… по крайней мере, не читали сегодня!

– Почему «хорошо»? – в недоумении спросила я.

– Если б вы прочли сегодняшние утренние газеты, вы не пришли бы ко мне, ведь так? А мне ваш визит был просто необходим.

Я глядела на него расширенными глазами, не понимая, что хочет он этим сказать…

Выдвинув ящик стола, он достал оттуда газету и, подчеркнув в ней ногтем одно место, протянул мне.

Первое, что бросилось мне в глаза, – заголовок, напечатанный крупным шрифтом: «ИВОР ДАНДЕС НА СВОБОДЕ!»

Далее следовал более мелкий шрифт:

«Англичанин Ивор Дандес, подозревавшийся в убийстве, сегодня утром освобожден из-под стражи. Как сообщил нашему корреспонденту шеф управления Парижской полиции Шарль Андрэ, арестованные два дня назад бандиты Гаспар Круэн (по кличке Апаш) и Жан Гийо (Рыжий) сознались, что убийство на улице Филь Соваж – дело их рук. Леон Ниссо, консьерж дома номер 218, опознал их. Он заявил, что они заходили к Морелю (своей жертве) незадолго до прихода И. Дандеса. А некий Филипп, уличный мальчишка, добровольно явился в полицию, чтобы дать там показания; он подтвердил, что вышеназванные бандиты „застукали“ Мореля при дележе награбленной добычи. Таким образом, благодаря быстрым и решительным действиям нашей доблестной Парижской полиции это кошмарное злодеяние своевременно раскрыто и убийцы понесут заслуженное наказание. Суд над ними состоится в ближайшие дни».

Пока я читала эту заметку, шеф полиции молча наблюдал за моим лицом. Когда же я отложила газету и откинулась в кресло, не в силах что-либо сказать, он улыбнулся:

– Надеюсь, мадемуазель де Рензи, вы не сердитесь на меня за эту маленькую хитрость? Но – откровенность за откровенность – я не мог сразу раскрыть свои карты, потому что получил указание свыше – выяснить кое-какие подробности насчет вашего англичанина. А кто, кроме вас, помог бы мне в этом деле?

– Нет, я, конечно, не сержусь. Я очень счастлива, что все так окончилось, о ля-ля!

– Я рад не меньше вашего, мадемуазель. Англия, Франция и Россия – дружественные державы, и ничто не должно омрачать Тройственный Союз!

Почему-то в его словах мне послышался туманный намек на связь этого дела с политикой Антанты, и я решила спросить его напрямик:

– Могу ли я, мосье Андрэ, рассчитывать на то, что ничего из сказанного здесь мною не просочится в прессу?

– Даю вам слово, мадемуазель. Мы оберегаем не только жизнь и имущество, но и честь наших сограждан. Мосье дю Лорье и никто другой никогда не узнают обстоятельств этого дела и то, что вы добровольно явились в полицию ради спасения англичанина. Желаю вам и впредь с успехом развивать вашу блестящую деятельность на сцене парижского театра и мечтаю сегодня вечером быть у вас в гостях на очередной премьере.

– Ложа закреплена за вами, – сказала я, подымаясь и протягивая ему руку, которую он почтительно поцеловал…

Вслед за тем я поспешила домой. Мое сердце пело и ликовало, я чувствовала, что побила последний козырь Орловского.

…К моему изумлению, дома у себя я застала Диану Форрест, которая оживленно болтала с Марианной. Судя по всему, у них возникла взаимная симпатия, потому что их беседа носила вполне дружеский характер. Это и удивило меня: заслужить расположение моей Марианны не так-то легко – она недоверчива к людям.

Вид у Дианы был сияющий, и она показалась мне еще более обворожительной, чем вчера. Разумеется, из газет она уже знала о том, что Ивор на свободе, но еще не виделась с ним, так как, по словам шефа, из тюрьмы он направился прямо в британское посольство.

– Ну, а как ваши дела, Максина? – спросила она. – Я очень тревожилась за вас; вчера вы напугали меня, сказав, что алиби Ивора может сломать вашу жизнь.

– Ничего, все обошлось, – бодро ответила я. – Обошлось благодаря вам, мисс Форрест. Не знаю, каким путем вы добыли тот футляр, но думаю, что это был подвиг с вашей стороны!..

– Подвиг? – совсем по-детски удивилась она.

– Да, дорогая Диана… вы разрешите называть вас так?.. Вы спасли не только Ивора, но и меня, и моего жениха, и даже… даже больше, чем я могу и имею право сказать. Но я выполнила свое обещание: я была сейчас в полиции и подтвердила алиби Ивора.

– Я тоже сдержала слово: достала утерянную вами вещь. С этими словами она протянула мне мою парчовую сумочку.

Я не верила своим глазам. Второй раз Диана спасает меня, возвращая мне счастье и жизнь. Я порывисто обняла милую девушку, и она доверчиво прижалась ко мне. Так мы простояли несколько секунд, обнявшись как две сестры…

Затем я обратила внимание на сумочку. Мне в глаза бросилось то, что серебряные шнурки, стягивавшие ее, были разорваны, а сама она помята, словно кто-то отчаянно боролся за обладание ею. Но Диана не сказала ничего, и я решила, что неделикатно расспрашивать об этом.

Я еще раз горячо поблагодарила ее.

– На мой взгляд, – сказала я, – из вас с Ивором получится отличная пара. Вы очень любите его?

– Очень! – ответила они, сияя. – Когда он со мной, мне все вокруг кажется светлым и радостным. Даже люди, окружающие нас, кажутся такими хорошими! А когда расстаемся – солнце заходит за тучу: и трава не такая зеленая, и цветы не такие яркие, и аромат их уже не радует сердце…

– Да вы, я вижу, поэтесса! – улыбнулась я, а она спохватилась и покраснела как школьница.

– Понимаю вас, дорогая Диана, – сказала я задумчиво. – Я тоже очень люблю, моя любовь не меньше вашей, но она не такая чистая и светлая, как ваша. Ее путь был труден и тернист, усыпан не розами, а шипами. Мне приходилось и лгать, и изворачиваться, и обманывать…

– Я страшно жалею, что пошла тогда на разрыв с Ивором, – произнесла она. – Сейчас я раскаиваюсь в своих подозрениях и вообще в своем несправедливом отношении к нему.

– Да, могу сказать, вы чуть не разбили его сердце, но он все равно не переставал любить вас и не терял надежды… И оказался прав: вы – единственная девушка, достойная его!

Видя, что она опять смутилась, я обратила ее внимание на свежие газеты, лежавшие на моем журнальном столике.

– Ивор Дандес рассказывал мне об этих преступниках, – сказала я, указав на заметку. – Он ехал с ними всю дорогу от Лондона до Кале. Жаль, что тут не сказано, где и как их арестовали!

Я заметила, что при этих словах Диана слегка вздрогнула, и поняла, что ей кое-что известно об этом, может быть, гораздо больше, чем описано в скупых газетных строках. Однако она не проронила ни слова, и я решила подойти к делу с другой стороны; меня интересовало – какое отношение к убийству имели бриллианты.

– Здесь говорится, – продолжала я с самым невинным видом, – что какой-то уличный мальчишка помог уличить бандитов. Думаю, что чепуха?

– Вовсе не чепуха! – внезапно с жаром возразила Диана. – Это Филипп, он действительно уличный гамен, но замечательный парнишка, герой… Если б не он…

– Так вы знаете его? – поразилась я.

– Он спас мне жизнь, – тихо ответила она.

– Если не секрет, может быть, вы расскажете мне о нем?

Она поколебалась немного, но, как видно, доверие ко мне взяло верх.

– Я не хотела бы, чтоб Ивор знал эти подробности, – сказала она. – Правда, он все равно узнает. Боб первый расскажет ему, хотя я и просила его молчать, чтобы не напугать до смерти бедную тетю Лилиан.

– Тетя Лилиан – это леди Маунтстюарт? – догадалась я. – А кто такой Боб? Уж не лорд ли Роберт – молодой повеса, который ухаживал за мной в Лондоне и при этом шутливо ревновал меня к Дандесу?

– Да, это он, вы правы. Он – повеса, вернее, хочет выглядеть повесой, но при задержании преступников проявил себя смелым и находчивым. С ним был жандарм, который надел наручники одному из бандитов, а другой, Апаш, в это время пытался бежать. Боб преградил ему дорогу, выбил у него из рук нож и нокаутировал двумя ударами.

– Боже! – невольно всплеснула я руками. – И все это происходило на ваших глазах?! Какую же роль играл при этом мальчишка?

– Филипп? Да ведь это он привел полицию, когда бандиты уже собирались меня убить… из-за этих самых бриллиантов. Славный мальчуган! И очень забавный. Относится ко мне как к товарищу, даже говорит со мной на «ты»… И знаете, Максина, что он сказала про Боба? (Диана улыбнулась): «Неужель все лорды так здорово дерутся? Вот бы мне научиться!» и еще добавил: «А ты думаешь, я стоял сложа руки? Как бы не так! Мне стало жаль старуху, и я саданул ей под ребро, чтобы не ввязывалась в драку, там бы ее совсем пришибли!»

– Какой старухе? – со страхом спросила я.

– Там была такая, похожая на ведьму. Она-то и заманила меня в логово бандитов… Но мне, право, не хочется говорить об этом!

– Хорошо, прекратим. Только один вопрос, простите, дорогая Диана, что же теперь будет с мальчиком, с этим вашим Филиппом?

Она удивленно глянула на меня:

– Не думаете ли вы, что я оставлю его в трущобе, позволю ему стать таким же преступником, как Апаш?.. Сейчас он в отеле «Елисейский Дворец» – вымытый и прилично одетый, развлекает лорда и леди Маунтстюарт: приводит их в ужас своими рассказами о парижских трущобах. А завтра мы все – думаю, и Ивор с нами – уезжаем в Англию…

Мне остается рассказать еще совсем немного. Утром следующего дня ко мне пришел Рауль, и первое, что я сделала, – отдала ему бриллианты.

– Ну разве я не говорил, что ты – мой добрый ангел-хранитель – восклицал он, целуя мои руки. – Благодарение Богу, теперь я не должен брать твои деньги.

– Мои? Все мое принадлежит также и тебе, – возразила я.

– Но я хочу лишь одного: чтобы ты принадлежала мне!

Когда же мы наконец поженимся? Не заставляй меня долго ждать, дорогая. Без тебя я – ничто!

И он принял вид обиженного малыша; это получалось у него всегда непроизвольно, но Боже, как мило выглядел он тогда!

– Я вовсе не собираюсь заставлять тебя ждать, – ответила я, и это была правда: мне самой страстно хотелось поскорее стать его женой, – его – до самой смерти!

После того как я дала обещание отпраздновать нашу свадьбу в ближайшие дни, наш разговор вернулся к вчерашним событиям.

– За бриллианты ты должен благодарить не меня, – сказала я, – а одну прелестную американскую девушку. Вероятно, она нашла эту сумочку на улице, но подробностей я не знаю. Она не хотела касаться этой темы и быстро ушла.

– Надеюсь, она назвала тебе свое имя? Скажи мне! – потребовал он. – Я хочу поблагодарить ее сам.

– Ну уж этого я тебе не позволю, – засмеялась я. – Ты влюбишься в нее с первого взгляда, а ведь я тоже ревнива… ладно, ладно, беру слова обратно, – поспешила добавить я, видя, что его глаза вспыхнули негодующим огнем. – Знаю, кроме меня, ты никого и никогда не полюбишь, не правда ли?

– Как тебе не совестно даже думать о таких вещах! – укоризненно сказал он. – Кроме тебя, для меня не существует никаких девушек, даже самых прекрасных, да их и нет вовсе!.. Но как же все-таки ее зовут?

– Ее имя – Диана. Она помолвлена с Ивором Дандесом, о котором ты наверняка читал в газетах; вчера его выпустили из тюрьмы, и они так же счастливы и так же любят друг друга, как мы с тобой. Кажется, сегодня они уже уехали в Англию.

– Не верю, чтобы их любовь была такой же сильной, как наша. Этого не может быть! Но ты, моя радость, ничего не упомянула об этом в своей записке, которую положила в сейф. Ты только написала, что кто-то обещал тебе найти потерянное ожерелье, а дальше шли приветы и ласки.

– Мой дорогой, через такую оригинальную почту я не имела права сообщать что-либо более существенное, – усмехнулась я.

Он тоже развеселился.

– Твои выдумки, моя милая озорница, всегда оригинальны. И все же хорошо, что я вовремя нашел и убрал твою записку из сейфа.

– Почему? – насторожилась я.

– Представь себе, – только я вынул ее, как ко мне пришел курьер с распоряжением от министра – немедленно явиться к нему с новым Договором в руках…

– Каким Договором? – мое сердце сделало скачок.

– Между Францией, Японией и Россией. Конечно, все это ерунда, но курьер ни на секунду не спускал с меня глаз, когда я открывал сейф. А мне не хотелось бы, чтоб кто-либо увидел, как ответственный секретарь Министерства иностранных дел хранит в важнейшем государственном сейфе любовные записочки. Меня могли бы посчитать несерьезным!

Несмотря на трагизм ситуации, я не могла сдержать улыбки.

– О, мой бедный Рауль! Не обижайся, но ты действительно несерьезный… и я люблю тебя за это еще больше. Однако впредь я никогда не позволю себе таких опасных выдумок… Гм… Зачем же министру потребовался этот Договор?

– Возможно, в связи с общей ревизией в министерстве. Но мне он сказал, что хочет снять для себя копию с некоторых статей Договора, – те пункты, которые касаются импорта и экспорта трех стран… Впрочем, давай закончим разговор на эту скучную тему! Поговорим лучше о нашей будущей свадьбе!

– Конечно, дорогой. И знаешь, что я надумала? Ты уже не раз просил меня оставить сцену, ревнуя меня к публике, и я заставила тебя дать обещание – не просить больше об этом, потому что без театра я вряд ли смогу прожить. Но сейчас я хочу отдохнуть от всего, даже от театра! Хочу быть счастливой и беззаботной, как другие женщины. Хочу любви и покоя – и тебя.

– Ты бросишь сцену? – откликнулся он, изумленно и недоверчиво.

– Не насовсем. Но на полгода – хотя бы на полгода! – имею я право на отдых и личную жизнь?

– Боюсь, Париж не отпустит тебя, – уныло пробормотал он.

– Театр не развалится без меня. Я поручу его опытному администратору – например, Гасьену Куртилю, с которым заключу контракт… А ты сразу после свадьбы возьмешь отпуск, и мы с тобой уедем в тихие лазурные края, о которых мечтали когда-то.

– Неужели я заслужил такое счастье? – трогательно сказал он.

– Неужели я заслужила его? – отозвалась я.

И подумала: «Может быть, когда-нибудь Рауль простит мне мою тяжкую вину перед ним? Может быть, моя горячая любовь к нему искупит предательство и шпионаж?»