Април Белл наклонилась над столиком. Она говорила негромко, и ее чуть раскосые глаза, словно оценивая его реакцию, пристально следили за ошарашенным Бэрби.

А он сидел, не в силах пошевелиться, задыхаясь, как после доброй порции виски, ничего не чувствуя, но заранее зная, что сейчас по телу разольется тепло. Он сглотнул и снова обрел способность дышать. Потом неуверенно кивнул. Бэрби даже и не пытался заговорить… он был не готов оспаривать признание девушки, но в то же время и не мог вот так просто ей поверить.

На ее озабоченном лице появилась неуверенная улыбка.

— Понимаешь, — продолжала она, — мама была второй женой моего отца. Она ему в дочки годилась. Я знаю, мать никогда его не любила… я так и не поняла, почему она за него вышла. Отвратительный, грубый тип, и вечно без денег. Мама явно не придерживалась правил, которые потом пыталась привить мне.

Бэрби потянулся за сигаретой. Ему не хотелось прерывать девушку, которая наверняка бы замолчала, поняв, насколько взволновал его этот рассказ. Бэрби надо было чем-то занять нервно дрожащие руки. Он предложил сигарету Април, но она только покачала головой.

— Моя мать любила какого-то другого человека — она не называла его имени. Может, в этом и кроется объяснение ее странного брака. Как, впрочем, и ее отношения к мужчинам. Во всяком случае, мой отец никогда не делал ничего такого, за что его можно было бы полюбить. Я не знаю, догадывался ли он о том, другом мужчине. Но, во всяком случае, он сомневался, что я его дочь — это мне известно совершенно точно.

Стараясь не показывать, как дрожат его руки, Бэрби зажег сигарету.

— Отец был очень строг, — продолжала девушка. — Настоящий пуританин. Он не стал священником — не мог полностью согласиться ни с одной церковью, ни с одной сектой. Он проповедовал свою собственную, суровую веру на улицах, на рынке, везде, где ему удавалось найти хоть пару-тройку слушателей. Он считал себя праведником, пытающимся отвратить мир от греха. На самом деле он был чудовищно жесток.

— Во всяком случае, по отношению ко мне.

Старая боль тенью легла на лицо девушки.

— Видишь ли, я была не по годам развитым ребенком. К трем годам я уже умела немного читать. Я понимала людей. Порой я чувствовала, что люди собираются сделать. Чувствовала, что вот-вот должно произойти. У отца были и другие дети, от первого брака. И ему совсем не нравилось, что я умнее своих старших братьев и сестер. Умнее тех, кого он считал порождением своей плоти и крови.

Она слабо улыбнулась.

— Мне кажется, я тогда была весьма хорошенькая… во всяком случае, так всегда говорила моя мать. Без сомнения, я была избалованной и заносчивой, и порой не слишком считалась с остальными. Я вечно ссорилась с кем-либо из старших детей, и мать всегда принимала мою сторону. Ну, конечно, все они были куда сильнее меня, но, мне кажется, я ухитрялась здорово им досаждать.

Ее лицо стало белее мела.

— И отцу тоже, — прошептала она. — Я любила дразнить его своими рыжими волосами. И моя мама, и отец — оба были темноволосыми, а тот, другой мужчина, теперь я в этом уверена, наверняка был рыжим. Но тогда я знала только то, что цвет моих волос приводит его в бешенство. Мне только-только исполнилось пять лет, когда он впервые назвал меня ведьмой… и, вырвав из рук матери, выпорол своим длинным кнутом.

Ее глаза были сухим. Бэрби они казались жесткими, как изумруды, полными старой, но не забытой, ненависти. Лицо Април, за исключением алых полумесяцев ее губ, было белым, как волчий мех на спинке соседнего кресла. В голосе ее звучала горечь — так, наверно, шептал обжигающе сухой ветер над пустыней Ала-шан.

— Отец всегда ненавидел меня. И дети его тоже… Нет, сама я никогда не считала себя его дочерью. Они ненавидели меня, потому что я была другой. Не такой, как они. Я была красивее любой из девчонок и сообразительнее любого из парней. Кроме того, я умела делать то, что не мог ни один из них. Да… они ненавидели меня потому, что уже тогда я была ведьмой.

Април Белл яростно кивнула.

— Они все объединились против меня… все, кроме моей мамы. Мне приходилось постоянно защищаться, ну, и когда представлялся удобный момент, я не оставалась в долгу. О ведьмах я узнала из Библии — перед каждым завтраком, обедом или ужином отец читал вслух какую-нибудь главу. А потом еще и декламировал бесконечное благодарение… и только потом позволял приниматься за еду. Я спрашивала, что умели делать ведьмы. Кое-что мне рассказала мама, но больше всего я узнала от старой повивальной бабки, появившейся у нас в доме, когда рожала моя старшая и уже успевшая выйти замуж «сестра». Странная это была старуха! К семи годам я начала понемногу практиковаться в том, что мне удалось узнать.

Затаив дыхание, не зная, верить или нет, Бэрби слушал этот рассказ.

— Я начинала с мелочей, — прошептала она. — Как, наверно, учится любой ребенок. Первый серьезный случай произошел несколько позже, когда мне почти исполнилось девять. У моего брата Гарри был пес по кличке Тайк. И почему-то этот Тайк тоже ненавидел меня. Он рычал, когда я пыталась его погладить… совсем как сегодня тот жуткий пес жены Мондрика. Еще один знак, — говорил мой отец, — что я ведьма, посланная Богом в его дом в наказание за грехи.

Однажды Тайк меня укусил. Гарри засмеялся и назвал меня мерзкой маленькой ведьмочкой. Он пообещал в следующий раз натравить на меня своего пса. Возможно, он так шутил… не знаю… Но я тогда сказала, что докажу ему, какая я на самом деле ведьма. Я заявила, что убью Тайка, наложив на него заклятие. И я сделала все, что смогла.

— Я припомнила все, что мне рассказывала повивальная бабка. Я придумала маленькое заклинание о смерти Тайка и повторяла его каждый день во время молитвы. Я собрала шерсть с его подстилки, плюнула на нее и сожгла в плите на кухне. А потом стала ждать, когда Тайк умрет.

— Ты была еще ребенком, — прошептал Бэрби, пытаясь как-то сгладить болезненность старых воспоминаний. — Ты просто играла.

— На следующей неделе Тайк взбесился, — негромко сказала она. Отцу пришлось его пристрелить.

Эти тихие слова оглушили Бэрби, словно удар грома.

— Случайное совпадение, — пробормотал он, заерзав в кресле.

— Возможно, — улыбка на миг озарила ее лицо. Как будто девушку веселили его предположения. — Но я так не думаю. — И снова на ее лицо легла тень давней горечи и обиды. — Я поверила в свою силу. И Гарри поверил. И отец, когда Гарри рассказала ему о моей угрозе. Я побежала к маме, но отец поймал меня и снова выпорол.

Ее длинные пальцы подняли бокал, но, повертев его в руках, она, так и не попробовав, поставила коктейль обратно на стол.

— Отец тогда здорово меня отлупил. Я потом еле ходила. И мне казалось, что он чудовищно несправедлив. Отец бил меня, а я кричала, что отомщу. И я попыталась отомстить. Как только он меня отпустил, я пробралась в коровник и вырвала немного шерсти у трех лучших коров и у быка, которого отец только недавно купил для своего стада. Я опять поплевала на эту шерсть и сожгла ее за амбаром. Там же закопала пепел. Я сочинила новое заклинание.

Ее глаза печально глядели в глубину полутемного бара.

— Примерно через неделю бык сдох.

— Совпадение, — еле слышно прошептал Бэрби. — Должно быть, просто совпадение.

Красные губы искривились в иронической усмешке.

— Ветеринар сказал, что у быка было заражение крови, — тихо сказала она. — Пару дней спустя сдохли и те три коровы, и лучшая годовалая телка, и пара молодых волов. Отец припомнил мои угрозы, а Гарри видел, как я копала за амбаром. В общем, отец порол меня, пока я не созналась, что действительно пыталась погубить его скот.

Внезапно, с кошачьей грацией, она одним глотком выпила свой коктейль. Ее зеленые глаза смотрели прямо на Бэрби — пустые и безжизненные, словно она видела перед собой не дорогой бар, а нечто совсем иное. Пальцы Април Белл нервно крутили бокал. Хрустнула тонкая ножка, и стеклянная чаша, ударившись об пол, со звоном разлетелась на мелкие кусочки. Ничего не замечая, девушка хрипло продолжила:

— Это была страшная ночь. Отец отправил всех остальных детей в дом своей замужней дочери… чтобы они не замарались общением с ведьмой и не навлекли на себя гнев Господен. Остались только он сам и мы с матерью. Вместе молиться, — так сказал отец, — и дабы я вкусила должное воздаяние за свои грехи.

Ее пальцы нервно крутили обломанную ножку бокала.

— Никогда не забуду ту ночь. Мама плакала и пыталась вымолить для меня прощение. Она взывала к милосердию… Я помню ее на коленях, на дощатом полу, у ног отца, словно он какое-то сердитое божество. Но он не обращал внимания на ее мольбу. Он ходил взад-вперед по нашей маленькой темной комнатенке, выкрикивал вопросы, обвинял нас с матерью и при свете масляной лампы читал нам из Библии. Снова и снова он повторял эту ужасную фразу: «Ворожеи не оставляй в живых» [Исход, 22, 18].

Опасаясь, как бы она не порезалась острым обломком, Бэрби осторожно взял из рук Април ножку бокала. Девушка ничего не заметила.

— Так продолжалось всю ночь, — прошептала она. — Отец заставлял нас стоять на коленях и молиться. Он ходил по комнате, плакал и проклинал нас с матерью. Он поднимал ее за волосы с пола, когда она умоляла его не трогать меня, и швырял о стены. Он кричал, что она, дескать, не должна пригревать на своей груди ведьму. А потом он вырывал меня из ее рук и снова и снова порол, пока чуть не забил до смерти. И все это время он читал из Библии:

«Ворожеи не оставляй в живых»

Она замолчала, невидящими глазами глядя на его руки. Бэрби тоже посмотрел и увидел алую каплю крови там, где острое стекло незаметно для него распороло кожу. Он вытер кровь носовым платком, аккуратно положил осколок в пепельницу и закурил новую сигарету.

— Отец бы убил меня, — хрипло продолжала девушка, — но в последний момент мать набросилась на него… Она ударила его стулом по голове, но он только пошатнулся и, бросив меня на пол, шагнул к двери, где стояло ружье. Я поняла: сейчас он убьет нас обеих, и прокричала заклинание, чтобы он остановился.

Ее голос прервался.

— Заклинание сработало. Он рухнул на пол, так и не дотянувшись до ружья. Потом доктор сказал, что у него произошло кровоизлияние в мозг. Я слышала, как врачи говорил отцу, что он должен держать себя в руках. Но, видимо, это оказалось ему не под силу. Выйдя из больницы, он узнал, что мы с матерью уехали в Калифорнию, и в тот же день умер.

Не без удивления Бэрби заметил официанта, который молча убрал с пола осколки разбитого бокала и принес два новых дайкири. Интересно, — словно о ком-то другом, подумал Бэрби, во что ему обойдется сегодняшний ужин?

— Я так никогда и не узнала, что думала обо всем этом моя мать, — Април Белл ответила на вопрос, который Бэрби не решался задать. — Она любила меня. Мне кажется, она могла бы мне простить все, что угодно. Потом, когда мы благополучно оставили Кларендон, она взяла с меня обещание не колдовать. И я не составила ни одного заклинания… пока она была жива.

Април залпом осушила свой бокал. Ее руки уже не дрожали.

— Мама у меня было, что надо… Она бы тебе понравилась. Она сделала для меня все, что только могла. Ну, а то, что она не слишком доверяла мужчинам — тут я не могу ее винить. Шли годы, и мне казалось, она забыла о случившемся в Кларендоне. Я знаю, что она хотела обо всем забыть. Она никогда не заговаривала о возвращении, даже чтобы повидать своих старых друзей. И все-таки она наверняка огорчилась бы, узнав, кто я на самом деле.

Холод исчез из ее больших темных глаз. Они стали теплыми и необыкновенно живыми.

— Я сдержала свое обещание и не составляла заклинаний, — тихо продолжала девушка, — но ничто не могло остановить проснувшейся и растущей во мне силы. Ничто не могло оградить меня от понимания мыслей окружающих, от предвидения событий, которым суждено было произойти.

— Я знаю, — кивнул Бэрби. — Мы называем это «нюх на новости».

Она печально покачала головой.

— И это еще не все. Случалось и другое. Я не колдовала, не составляла заклинаний… во всяком случае намеренно. Но происходили всякие вещи, и я ничего не могла с этим поделать.

Он слушал и старался, чтобы Април не заметила, как он дрожит.

— У нас в школе училась одна девочка… Я ее не любила — слишком уж она была вся из себя примерная, все время цитировала Библию и вечно вмешивалась в чужие дела, совсем, как мои ненавистные «сестры». И вот однажды она завоевала журналистскую стипендию, которую мне тоже очень хотелось получить. Я знала, что она сжульничала во время конкурса, и не могла удержаться, чтобы не пожелать ей какой-нибудь неприятности.

— И что с ней случилось? — прошептал Бэрби.

— В тот день, когда ей предстояло в торжественной обстановке принять стипендию, она проснулась больной. Она все равно попыталась придти в аудиторию, но по пути потеряла сознание. Острый аппендицит — так сказали врачи. Она чуть не умерла. Если бы это случилось…

Април Белл глядела прямо на Бэрби. В ее широко раскрытых глазах он видел мрачные воспоминания, полные ужаса и боли.

— Ты можешь сказать, что это было еще одно совпадение. Мне тоже хотелось так думать. Ведь на самом деле я вовсе не желала смерти этой девочке… Я думала, что сойду с ума, пока врач не объявил, что она выживет. И этот случай был не единственным. Происходили и другие, ничуть не менее серьезные. Я стала сама себя бояться.

— Ты понимаешь, Бэрби? — Ее глаза молили его об этом понимании. — Сознательно я не составляла заклинаний. Я ничего не делала, но все равно моя сила вырывалась наружу. Когда подобные происшествия всегда следуют за твоими мыслями и пожеланиями, это уже выходит за рамки случайности и совпадения. Ты это понимаешь?

Бэрби кивнул. Потом вспомнил, что надо дышать. А еще через несколько секунд хрипло пробормотал:

— Наверно, это действительно так.

— Попробуй взглянуть на все это с моей точки зрения, — мягко упрашивала Април. — Я ведь не хотела становиться ведьмой — просто я такой уродилась. Уродилась.

Бэрби нервно стучал пальцами по столу. Он заметил снова направляющегося к ним официанта и жестом велел тому удалиться.

— Послушай, Април, — неловко сказал он, — ты не возражаешь, если я задам тебе пару вопросов?

Она молча пожала плечами.

— Пожалуйста, — настаивал он. — Может быть, мне удастся тебе помочь… я хочу тебе помочь…

— Теперь, когда я все тебе рассказала, — тихо прошептала она, — какое это имеет значение?

— Есть кое-что, очень важное для меня… и для тебя тоже. — Ее белое лицо казалось пустым и печальным, но на сей раз она позволила ему взять ее за руку. — Ты никогда не пыталась обсудить то, что с тобой творится, с кем-нибудь из специалистов… ну, там… психиатров, или ученых вроде доктора Мондрика?

Она безвольно кивнула.

— У меня есть друг, которому все известно… он знал мою мать, и мне кажется, он помогал нам в те годы, когда приходилось особенно трудно. Два года тому назад он уговорил меня обратиться к доктору Глену. Молодой доктор Арчер Глен. Ну, ты, наверно, знаешь, он работает здесь, в Кларендоне.

Усилием воли Бэрби подавил острое ревнивое желание побольше узнать об этом «друге». Его пальцы сжали холодную руку девушки, но он сумел спокойно кивнуть.

— Да, я знаю Глена, — сказал он. — Как-то брал у него интервью — еще когда он работал вместе с отцом. Я писал о Гленхавене для специального медицинского выпуска «Стар». Считается, что этот их Гленхавен — чуть ли не лучшая частная клиника во всей стране. И что?..

От волнения у него пересохло в глотке.

— Так что тебе сказал Глен? — сглотнув, переспросил Бэрби.

На ее бледном лице появилась слабая ироничная улыбка.

— Доктор Глен не верит в ведьм, — мягко сказала она. — Он пытался провести со мной психоанализ. Почти год я каждый день по часу проводила на кушетке в его кабинете в Гленхавене. Рассказывала ему о себе. Я старалась — еще бы, ведь мне это стоило сорок долларов в час! Я ничего не скрывала… но он все равно не верил в ведьм.

Април Белл криво усмехнулась.

— Глен полагает, что все в мире объяснимо, как дважды два четыре. Если наложить заклятие и подождать, то рано или поздно оно сбудется. Красивыми и умными словами он объяснял мне, что я бессознательно сама себя обманываю. Он полагал, что я больна. Паранойя, правда, не слишком сильно выраженная. Он никак не хотел поверить, что я ведьма.

— Даже когда я продемонстрировала ему свои способности!

— Каким образом? — удивился Бэрби.

— Меня всегда не любили собаки, — сказала девушка. — Гленхавен, как тебе известно, расположен за городом. Так вот, стоило мне сойти с автобуса, как они собирались со всех окрестных ферм. Лаяли, рычали… в общем, мне приходилось спасаться от них бегством. И так каждый раз. Под конец мне это надоело… ну, и хотелось доказать Глену.

— Я привезла с собой немного гипса. Я смешала его с пылью, взятой с того места на углу, где частенько останавливались эти собаки. Добравшись до Гленхавена, я в кабинете доктора вылепила грубые подобия пяти псов. А когда они подсохли, на глазах у Глена прошептала заклинание и разбила свои «скульптуры» об пол. Потом предложила ему посмотреть в окно.

Глаза девушки ликующе горели.

— Собаки, как обычно, последовали за мной к лечебнице. Они крутились у ворот, лая на окна. Мы прождали, наверно, минут десять. А потом все они погнались за маленькой сучкой терьера… наверно, у нее была течка. Все вместе они выбежали на дорогу как раз в тот момент, когда из-за поворота на полной скорости вылетел автомобиль. Водитель пытался свернуть в сторону, но было уже поздно. Машина врезалась в стаю, перевернулась и упала в кювет. Все собаки погибли… водитель, к счастью, не пострадал.

Бэрби ошарашенно покачал головой.

— И что же сказал Глен?

— Он очень обрадовался, — загадочно улыбнулась Април Белл. — Как оказалось, сучка принадлежала жившему неподалеку хиропрактику, а псы частенько раскапывали в Гленхавене цветочные клумбы. Доктор Глен не любил ни этих собак, ни хиропрактиков… но в ведьм он все равно не верил.

— Собаки, — заявил он, — погибли потому, что маленькая сучка сорвалась с привязи, а мое заклинание тут, мол, совершенно ни при чем. Затем он сказал, что я совершенно не желаю расставаться со своими болезненными иллюзиями, и потому он, дескать, не видит смысла продолжать лечение. Во всяком случае, до тех пор, пока я не изменю своего отношения к ведьмам и колдовству. Он утверждал, что мой дар — не более, чем пароноидальная фантазия. Потом он содрал с меня лишние сорок долларов за впустую потраченное им время, и все пошло, как и раньше.

Бэрби выдохнул голубой дым, стряхнул пепел с сигареты и заерзал в неудобном кресле. Краем глаза он заметил наблюдающего за ними официанта, но больше Бэрби пить не хотелось. Он неуверенно посмотрел на Април Белл. Вызванное рассказом возбуждение прошло, и теперь она казалась печальной и усталой.

— И ты, Бэрби, считаешь, что он был прав.

— Бог ты мой! — воскликнул Бэрби, судорожно хватаясь руками за край столика. — Было бы даже странно, если бы все, что тебе пришлось пережить, никак не отразилось на твоей психике!

Бэрби чувствовал жгучую жалость к этой девушке. Он прямо кипел от ярости, думая о всех бедах, выпавших на ее долю, о невежестве и жестоком фанатизме ее отца, заставившего Април спрятаться от реальности за жалким фасадом ведьмы. Бэрби испытывал непреодолимое желание защитить Април Белл, помочь ей вернуться из мира фантазии в мир живых людей. Ему было душно в тяжелой атмосфере переполненного бара. Для виду закашлявшись, он низко наклонил голову. Жалость могла только обидеть девушку.

— Я знаю, что я в здравом уме, — прошептала она.

«Так, — подумал Бэрби, — считают все душевнобольные». Он не знал, что и сказать. Ему надо было подумать… проанализировать это странное признание, взвесить все безумные, и не столь безумные гипотезы на холодных весах смерти доктора Мондрика. Он посмотрел на часы и кивнул в сторону главного зала ресторана.

— Пойдем поедим?

Она с готовностью кивнула, и с кошачьей грацией потянулась за своей роскошной белой меховой шубкой, лежавшей на соседнем кресле.

— Я голодная, как волк!

Это слово заставило Бэрби замереть на месте — он вспомнил о странной заколке Април Белл.

— Сейчас пойдем, — кивком головы он подозвал официанта, — выпьем только еще по бокалу… Он заказал еще пару дайкири, и в ответ на ее недоуменно поднятые брови пояснил: — Уже поздно, а мне надо задать тебе еще один вопрос.

Бэрби заколебался.

Лицо Април Белл снова стало настороженном и напряженным.

— Это ведь ты убила котенка? — неохотно спросил Бэрби.

— Да, я.

Его руки до боли впились в твердый край стола.

— И ты сделала это, рассчитывая убить доктора Мондрика?

— И он умер, — кивнула она.

У Бэрби даже мурашки побежали по спине от ее холодного, делового тона. Ее лицо превратилось в безжизненную восковую маску. Темные, настороженные глаза стали странно прозрачными. Бэрби даже представить себе не мог, о чем она сейчас думает, что чувствует. Тонкий мостик доверия исчез без следа, оставив после себя глубокую пропасть страха и тревоги.

— Април, ну, пожалуйста…

Бэрби хотелось во что бы то ни стало достучаться до Април, согреть ее в том безбрежном одиночестве, которое, как ему казалось, она должна испытывать. Но его слова разбились о ледяные стены ее неприязненного молчания.

— Почему ты хотела его убить? — холодно и отчужденно, под стать самой Април, спросил он.

Их разделял маленький ресторанный столик, но, казалось, они перекрикиваются с башен двух стоящих друг напротив друга крепостей.

— Потому, что я боялась.

Бэрби удивленно приподнял брови.

— Чего боялась? Ты же, кажется, говорила, будто совсем не знаешь доктора Мондрика? Каким образом он мог тебе чем-то повредить? Я еще понимаю, если бы я хотел его убить… все-таки он когда-то прогнал меня из тесного круга своих учеников. И потом, он же был совершенно безобидным. Обычный ученый, ищущий истину о человеке.

— Я знаю, чем он занимался, — сухо ответила девушка. — Понимаешь, Бэрби, меня всегда интересовал мой необычный дар. Мне хотелось знать, что же я собой представляю. Я не изучала психологию в колледже — как мне показалось, кое в чем профессора там ну ровным счетом ничего не понимали. И что уж совсем глупо, и не хотели понимать. Но зато я прочитала все, что только было опубликовано о таких, как я.

Ее глаза стали жесткими и блестящими, словно два кусочка полированного малахита.

— Ты знаешь, что доктор Мондрик считался крупнейшим специалистом по колдовству? Не удивляйся, это именно так. Он наизусть знал всю историю средневековой борьбы с ведьмами, и еще многое, многое другое. Он изучил верования и обряды, наверно, всех существующих и существовавших первобытных народов. И видел он в них не примитивные сказки, а нечто гораздо большее.

— Ну, например… Ты знаешь мифы древней Греции — полные историй о любовных связях могучих богов и дочерей рода человеческого. Почти у всех греческих героев: у Геракла, Персея и многих, многих других по преданиям текла в жилах не просто человеческая кровь, а с примесью крови бессмертных богов. И все они обладали нечеловеческой силой и возможностями. Много лет тому назад Мондрик написал большую статью, в которой проанализировал эти самые мифы. Он рассматривал их с точки зрения расовой памяти о конфликте и изредка случавшемся скрещивании двух доисторических рас. Высоких кроманьонцев, так он предположил в своей самой первой работе на эту тему, и зверопобных неандертальцев.

— Но ты же работал с ним, Бэрби. Ты должен представлять себе круг его интересов. Он раскапывал могилы и измерял черепа, и составлял по черепкам разбитые глиняные горшки, и расшифровывал древние рукописи. Он искал различия в современных людях — изучал их кровь, измерял реакцию, анализировал сны. В отличие от многих ученых, не желающих видеть того, что не вписывается в их привычные представления, он ничего не отбрасывал. Он стал признанным авторитетом по вопросам, связанным с экстрасенсорной рецепцией и телекинезом. Причем задолго до того, как мир вообще узнал эти слова. Он готов был идти любым мыслимым путем, лишь бы добраться до цели.

— Ну, допустим, — кивнул Бэрби. — И что с того?

— Мондрик всегда с осторожностью относился к тому, что он направлял в печать. Он скрывал свои истинные намерения. Скрывал за безвредным научным жаргоном… видимо, чтобы не волновать людей. Во всяком случае, до тех пор, пока он не получит неопровержимые доказательства. А потом, лет десять-двенадцать тому назад, он вообще перестал публиковаться. Он даже скупил и сжег все доступные ему копии своих старых статей. Но к тому времени я уже знала, чем он занимается.

Она замолчала, выжидая, пока медлительный официант отсчитает Бэрби сдачу с двадцатки. Потом пригубила свой бокал. Третий, — подумал Бэрби, — хотя нет, кажется, четвертый. Но алкоголь, похоже, ничуть не действовал на Април Белл. Когда официант ушел, она продолжала, все так же холодно и ровно.

— Мондрик верил в ведьм.

— Ерунда! — не сдержался Бэрби. — Он же был ученым!

— И тем не менее, он верил в ведьм, — настаивала она. — Это-то меня и испугало. Большинство так называемых современных ученых не удостоят свидетельства нашего существования даже взглядом. А Мондрик… Он всю свою жизнь потратил, пытаясь подвести под колдовство твердый научный базис. Он и в Ала-шан поехал-то, надеясь найти там новые доказательства. И сегодня… по тому, как все шло, по страху на лицах Мондрика и его людей, по первым осторожным словам доктора… в общем, я поняла, что поиски увенчались успехом.

— Да, но…

— Ты не веришь, Бэрби, — в ее голосе снова зазвучала ирония. — Никто не верит. В этом-то и кроется наше спасение — ведь мы враги людей. — Бэрби не сдержал изумленного возгласа, и на ее алых губах появилась кривая усмешка. — Ты и сам, наверно, понимаешь, почему нас всегда ненавидят. Наши врожденные способности куда больше, чем у других людей… правда, их все равно не хватает.

Ее глаза горели холодно и враждебно. Миг спустя они снова стали пустыми и безучастными, но Бэрби успел увидеть в них неприкрытую звериную дикость и жестокость. Уставившись в стол, он поспешно осушил свой бокал.

— Мондрик пытался разоблачить нас, — резко сказала Април. — Разоблачить, чтобы люди смогли покончить с нами раз и навсегда. Этого-то я сегодня и испугалась. Может, он придумал какой-то научный тест, выявляющий ведьм. Когда-то у него была статья о корреляции между группами крови и склонностью к интроверсии. Это словечко — «интроверт» — один из безобидных научных терминов, который он использовал, имея в виду ведьм.

— Неужели ты этого не понимаешь, Бэрби?

Ее низкий, хрипловатый голос упрашивал, умолял… Холодная пустота исчезла из ее глаз. Может, алкоголь все-таки подействовал, разрушив барьеры обычной сдержанности и осторожности?

— Неужели ты не понимаешь, Бэрби, что сегодня я сражалась за свою жизнь? Неужели ты осудишь меня за то, что я воспользовалась своим слабым и ненадежным оружием против такого сильного и коварного врага, как старый доктор Мондрик? А он был именно врагом… Как, впрочем, и все обычные люди. И знаешь, Бэрби, они в этом не виноваты. С другой стороны, а я разве виновата?

Слезы застыли в ее глазах.

— Я ничего не могу с этим поделать. Все началось еще тогда, когда первобытные люди поймали и забили камнями самую первую ведьму. И так будет продолжаться, пока остается в живых хотя бы одна ведьма. Люди вечно будут следовать той древней библейской заповеди:

«Ворожеи не оставляй в живых».

Она беспомощно пожала обнаженными белоснежными плечами.

— Теперь ты знаешь, кто я, — тихо сказала Април Белл. — Безжалостно гонимый враг всего человеческого рода. Старый Мондрик был беспощадным охотником, ловко использующим все доступные современной науке способы выследить и уничтожить меня и мне подобных. Можешь ли ты упрекнуть меня за то, что я создала свое слабое заклинание, чтобы спастись от неминуемой смерти? Можешь ли ты упрекнуть меня за то, что оно сработало?

Бэрби так и застыл в кресле. Он помотал головой, словно пытаясь вырваться из-под гипноза этих невероятных глаз, огненных волос и мягкого, умоляющего голоса.

— Тебе подобных? — резко переспросил он. — Значит, ты не одна такая?

Тепло исчезло из ее глаз. Вновь, в который уже раз, они стали жесткими и настороженными, как у преследуемого и загнанного в угол зверя.

— Я совершенно одна, — холодно и бесцветно произнесла она.

Бэрби наклонился вперед.

— Мондрик говорил о «тайном враге», — мрачно сказал он. — Ты думаешь, он имел в виду ведьм?

— Да.

— И ты знаешь других?

На сей раз Април Белл задержалась с ответом. На какую-то долю секунды, но задержалась.

— Нет, — сказала она.

Внезапно девушка закрыла лицо руками и по тому, как вздрагивали ее плечи, Бэрби понял, что она тщетно силится сдержать рыдания.

— Неужели и ты будешь меня преследовать? — спросила она все тем же пустым и бесцветным голосом.

— Извини, — прошептал Бэрби. — Но теперь, когда ты столько о себе рассказала, ты должна рассказать и остальное. Иначе как я смогу что-либо решить?.. Что имел в виду Мондрик, говоря о грядущем пришествии предводителя — этого «Дитя Ночи»?

Ему показалась, что на устах девушки промелькнула легкая улыбка. Все произошло так быстро, что Бэрби не был уверен, видел он эту улыбку или же она ему только почудилась.

— Почем я знаю? — ответила она. — Это все?

— Еще один вопрос, — кивнул Бэрби, глядя девушке прямо в глаза. — Действительно последний. Всем своим существом Бэрби пытался проникнуть туда, вглубь, за твердый неподдающийся малахит. — Ты знаешь, на что была аллергия у доктора Мондрика?

Настороженная враждебность сменилась искренним недоумением.

— Аллергия? — растерянно переспросила она. — Это что-то связанное с сенной лихорадкой и несварением желудка? Откуда я могу это знать? Вил, я действительно знала Мондрика только по его работам. До этого вечера я его даже ни разу не видела!

— Слава Богу! — вздохнул Бэрби.

Он встал и, улыбаясь, протянул ей руку.

— Извини за этот допрос с пристрастием, — ласково сказал он. — Но я должен был все узнать…

Девушка осталась сидеть, и на ее усталом лице не появилось ответной улыбки.

— Извиняю, — нехотя кивнула она. — И ужинать мы не пойдем. Ты можешь уйти, когда захочешь.

— Уйти? — запротестовал он. — Леди, вы обещали провести со мной вечер. Вы утверждали, что голодны, как волк, а шеф-повар «Кноб Хилл», между прочим, заслуженно славится своими бифштексами. А после ужина мы можем потанцевать… или покататься при луне. Ты ведь на самом деле не хочешь, чтобы я ушел?

Нежность вспыхнула в ее взоре.

— Ты хочешь сказать, Бэрби, — мягко прошептала она, — что даже увидев странное, несчастное существо за моей вуалью…

Бэрби усмехнулся и вдруг захохотал. Все волнение и напряжение этого дня исчезли без следа.

— Если ты ведьма, то я попал под обаяние твоих колдовских чар.

С ослепительной, счастливой улыбкой Април Белл поднялась с кресла.

— Спасибо тебе, Вилли. — Она позволила ему взять ее белую шубку, и рука об руку они направились ужинать. — Но только пожалуйста… хотя бы на этот вечер… помоги мне забыть о том, что я… забыть, кто я есть на самом деле.

— Я постараюсь, ангел мой, — кивнул Бэрби.