Агенты ФБР всегда возили с собой полный комплект оборудования, необходимого для установления мгновенной связи: портативные компьютеры, маленькие принтеры, факсы, мобильные телефоны, сканеры, а также одного специального сотрудника, который прекрасно разбирался во всей этой технике. Я позвонила доктору Каллахену. Он еще не спал, читая какой-то роман Антониа Нелсона и поглощая прекрасное вино «Каберне совиньон» из винограда долины Санта-Инес. Он знал, что я обожаю это вино.

— Баттонвуд, 1997 года, — пояснил он. — Я обязательно оставлю тебе одну бутылку, Ромилия, если пообещаешь, что не оставишь нас.

— Спасибо, док, я… Что вы имеете в виду?

— Маккейб сказал, что ты получила удостоверение федерального агента.

— Это временное удостоверение.

— Ладно, ладно. Значит, у тебя теперь не должно быть никаких проблем.

— Да, все нормально, — улыбнулась я, смущенно прижимая трубку мобильного телефона. Пирс находился рядом со мной и все прекрасно слышал, хотя и разговаривал в это время с другим агентом. — Я хочу отправить вам факсом несколько рисунков.

— К сожалению, у меня дома нет такого аппарата. Понимаю, что это уже вчерашний день, но я могу принять их по электронной почте. У тебя есть возможность просканировать их?

— Не знаю.

— Дай мне твоего агента.

Я протянула Пирсу трубку. Док задал ему много вопросов, на которые Пирс однозначно отвечал «да». Я догадалась, что док спрашивал его насчет модема, соответствуюших драйверов, сканеров, цветной печати и так далее. В конце концов Пирс сказал ему: «Хорошо, мистер Каллахен, большое спасибо, продолжим разговор через пятнадцать минут», и выключил телефон. Затем он повернулся ко мне:

— Мы просканируем эти рисунки и переправим ему. Думаю, он получит их немедленно и в лучшем состоянии, чем по факсу. Я дал ему свою прямую линию. Он позвонит мне, как только получит рисунки.

Техническим магом Пирса был его помощник, тот самый парень с карамельного цвета волосами, который возил нас по улицам Денвера. Он снял рисунки со стены голыми руками, не опасаясь оставить на них отпечатки пальцев, положил первый лист на маленький портативный сканер и нажал несколько кнопок. Загорелся свет, как в аппарате ксерокопии, и через минуту он отправил изображение в компьютер. Сохранив его, он приступил к следующему листу, и вскоре все рисунки были отправлены доку по электронной почте.

Мы с Пирсом пошли в другой конец федерального вагончика, чтобы не мешать ему. Я закурила сигарету и протянула одну Пирсу. Тот не отказался.

— Итак, что вы думаете на этот счет? — поинтересовался у меня Пирс.

Я все еще не могла привыкнуть к вопросам федерального агента, но все же высказала ему то, что думала:

— Поначалу мне показалось, что эти рисунки имеют какое-то отношение к тем пропавшим людям в Канзасе. Я подумала, что он похитил их с целью дальнейшего расчленения по этому образцу. Но в Канзасе было только три человека, а на этих рисунках изображены шесть фигур. И они остались здесь, в Денвере. У вас есть информация о других похищенных или убитых людях здесь, в Денвере? Разумеется, кроме Хоакина Чэмпа?

— Нет, здесь были только местные происшествия и случайные убийства, связанные с пьянством, вторжением в частные владения и так далее. Ничего особенного.

Я выпустила кольцо дыма и почувствовала, как никотин помогает мне соображать.

— Я все время пытаюсь понять, сколько людей было изображено на этих рисунках? Это один человек в разных вариантах или шестеро совершенно разных людей с различными хирургическими рассечениями?

— В нашем распоряжении пока не было никаких сообщений о шести жертвах, убитых одновременно. Трое человек были убиты в Мемфисе, двое — в Атланте, еще двое — в Бристоле, и трое исчезли в Канзасе. Плюс Хоакин Чэмп здесь, в Денвере. Итого получается одиннадцать человек. Но ни одного случая с шестью жертвами.

— Вот это-то и беспокоит меня больше всего. — Я посмотрела на него. — Думаю, что для него это слишком большое искушение. Он специально оставил нам эти рисунки, чтобы показать, в чем будет состоять его следующий шаг.

— Да, я тоже подумал об этом.

В этот момент нас позвал помощник Пирса. Док получил все рисунки и позвонил нам, сообщив, что его компьютер не связан с телефонной линией. Другими словами, он может говорить по телефону и работать с компьютером одновременно.

Ассистент протянул мне трубку.

— Ну и что вы думаете по этому поводу, док? — спросила я.

— Одну минуточку, сейчас у меня появится ваш файл. Ты говоришь, они были прикреплены к стене в определенной последовательности?

— Совершенно верно. От первого до шестого.

— Так, сейчас я сделаю то же самое на своем экране, если получится…

По всей вероятности, он прижал трубку плечом к уху, потому что я услышала, как он шелкает по клавишам обеими руками.

— Ну вот и все. О Боже мой, я не видел эти иллюстрации со времен окончания медицинского института. «De Humani Corporis Fabrica Libri Septem».

Его южный акцент неплохо сочетался с латынью.

— Что это означает? — спросила я.

— Это название книги, из которой взяты эти иллюстрации, — «О строении человеческого тела». Классическая работа по медицине.

— Хорошо, а кто ее написал?

— Андрэ Везалиус. Французский врач шестнадцатого века, который был также и неплохим художником. Он собственноручно сделал эти рисунки и написал сопроводительный текст. Если не ошибаюсь, это из второй книги, посвященной связкам и мышцам.

— Значит, это сделал врач-анатом четыреста лет назад?

— Да. Это был замечательный человек, намного опередивший свое время. Во время своих операций он использовал самые обыкновенные инструменты, а потом стал художником-самоучкой в области вскрытия. Причем очень неплохим, как ты сама можешь видеть по этим рисункам. Именно ему я обязан своими достижениями в области судебно-медицинской экспертизы. Грэй использовал работы Везалиуса для написания своего учебника по анатомии, но, естественно, он не мог знать в конце девятнадцатого столетия всех тех удивительных фокусов, которые проделывали европейцы за триста лет до него. Он мог проводить вскрытие совершенно свободно и намного точнее, не опасаясь преследований. Конечно, Грэй хорошо знал работы Везалиуса.

— А что насчет Доре? — поинтересовалась я.

— Это художник-гравер? О да, он, как и другие художники того времени, полностью полагался на работы Везалиуса и других врачей той поры, чтобы успешно выполнять свои гравюры. Разумеется, Доре не смог бы преуспеть в своем творчестве без тщательного изучения художественного мастерства Микеланджело.

У меня уже не было времени для исторических экскурсов, хотя чувствовалось, что док получал от этого огромное удовлетворение.

— Вы не могли бы сказать мне, на этих рисунках изображен один человек или шесть?

— Нет, у меня нет дома этой книги. Слишком дорогая для меня, даже несмотря на мою профессию. Кроме того, мне приходится заглядывать в нее каждый день, так что нет никакого смысла держать ее дома.

— А где можно купить ее? Может быть, в «Бордерсе»?

— О чем ты говоришь? — засмеялся он. — Это очень редкая книга, доступная только хорошим и богатым библиотекам. Возможно, она есть в каких-то университетах, да и то только в том случае, если там имеется медицинский факультет. Может быть, ее можно найти в каких-то художественных музеях. Но в книжных магазинах ты ее точно не найдешь.

— Спасибо, док, вы очень помогли нам.

— Роми, когда ты вернешься домой?

— Что? Ах да, думаю, что скоро.

— Но почему меня одолевают сомнения на этот счет?

— Не знаю, док. Я должна скоро вернуться домой, у меня там ребенок, которого надо кормить.

Он тяжело вздохнул и сказал:

— Будь осторожна, девочка.

— Нам нужно проверить университетскую библиотеку и посмотреть, кто брал эту книгу в последнее время. — Я показала Пирсу написанное на блокноте имя.

— Да, мы можем сделать это, но не ждите, что они откроют вам его имя, — заметил Пирс. — Закон о тайне личной информации. Но они могут и должны сообщить, заказывал ли кто-нибудь эту книгу.

Он поручил это дело своему помощнику, а потом отпустил меня в гостиницу.

— Отдохните немного и отоспитесь. Мы остановились в гостинице «Рэдиссон», я отвезу вас туда. Нам предстоит встать на рассвете.

— Куда мы едем?

Он вздохнул.

— Я сам еще не знаю. Этот тип преодолевает большие пространства за короткое время. Мне казалось, что я обнаружил определенную логику в его поведении и думал, что он должен находиться где-то между Бристолем и Канзасом. Это своего рода полукруг. Разве круги не являются частью этой книги?

— Что вы имеете в виду? Книгу о строении человеческого тела? — спросила я, показывая на рисунки Везалиуса.

— Нет, нет, — отмахнулся Пирс. — Я имею в виду эту адскую книгу Данте. Разве в ней нет целого набора кругов?

Я призадумалась.

— Да, конечно, есть.

— Может, он направляется вниз? — предположил Пирс. — Сперва поехал на север, чтобы замкнуть круг, а потом стал спускаться вниз, к Денверу. Как бы там ни было, я до сих пор не уверен, что он действительно продвигается по какому-то кругу. В любом случае нам нужно навестить пару наших отделений в этом регионе, чтобы подбодрить их.

Я не могла уснуть. И не могла даже выпить, так как бар внизу уже закрылся, а найти винный магазин в городе без машины у меня не было возможности. Поэтому я тупо смотрела в телевизор и ничего не видела. Все мои мысли были заняты шестью рисунками — они вставали передо мной во всех подробностях.

Я никогда не приезжала в Денвер раньше и не хотела побывать в нем. Здесь были самые лучшие в мире условия для лыжных спусков с вершин, но у меня не было никакого желания испытать это на себе. Из окна гостиницы я видела весь склон горы, которая готова была завершить наш путь.

Поскольку у меня не имелось никакого спиртного, я выложила на кровать то, что было у меня в изобилии: мои записи, документы из Канзаса, два блокнота, исписанные моими заметками, и фотографии с мест преступления.

Затем последовало описание человека, который, на наш взгляд, был Миносом. Джордж Лэндли из Канзаса рассказал федеральным агентам, что новый член их религиозной общины по имени Шон Котто был мужчиной тридцати с небольшим лет, с темными волосами, смуглой кожей, без бороды или усов. Будучи в прекрасной физической форме, он бегал каждое утро, пока жил в их общине, постоянно отжимался от земли и подтягивался на ветке дерева. Лэндли считал, что он латиноамериканец по происхождению. «Но он говорил с заметным южным акцентом, растягивая звуки, как истинный южанин. И постоянно ел колбасный фарш с первого дня появления в обшине».

Колбасный фарш. Это тоже наводило меня на мысль о его южном происхождении. Многие семьи в южных штагах просто обожают эту еду.

Дежурный администратор в общежитии университета описывал Тео Саймона практически теми же словами: похож на латиноамериканца, но только белый. Высокого роста. Физически крепкий. Южанин.

Это не могло не беспокоить меня. В полицейских файлах содержалась информация о нескольких лицах латиноамериканского происхождения, подозреваемых в совершении серийных убийств. Недавно полиция задержала одного человека, который изнасиловал и убил женщину на техасско-мексиканской границе. Но ему уже поджарили задницу в прошлом году.

Латиноамериканец с южным акцентом не большая редкость в наших краях. Я встречала их много раз в Нэшвилле. В некотором смысле я сама из той же категории, хотя мой английский больше похож на язык дикторов Национального государственного радиовещания. Возможно, это потому, что почти всю жизнь я провела в крупных городах.

Тео Саймон и Шон Котто — нетипичные латиноамериканские имена. С другой стороны, вряд ли это настоящие имена истинного убийцы.

Мой атлас автомобильных дорог был открыт на карте всей страны. Я посмотрела на город, в котором находилась, а потом перевела взгляд на Атланту.

Это было так далеко от моего дома.

Мама ответила после второго сигнала.

— Hija! А я уже стала подумывать, когда ты позвонишь мне. Где ты сейчас?

Я очень надеялась, что у нее нет определителя номера и она не сможет отследить, откуда я звоню.

— Я по-прежнему в Нэшвилле и продолжаю работать над своим делом.

— Они все еще злятся на тебя в твоем отделе?

— Нет, совсем наоборот. Все нормально, мама.

Она охотно поверила мне, хотя всегда чувствовала, когда я лгала ей. Но на этот раз она была так рада, что у меня все нормально на работе, что пропустила мимо ушей мою ложь. Она даже поверила в то, что я нахожусь в Нэшвилле.

Она стала быстро рассказывать мне про Серхио, про наших многочисленных родственников, а также пересказала все последние сплетни. Рассказала и о том, что наш далекий родственник в Сальвадоре оставил свой дом, пересек Мексику, проник на территорию Штатов, купил в Хьюстоне фальшивые документы, а потом отправился с ними в Атланту. Я снова спросила ее о Серхио. Она радостно сообщила, что он опять стал слишком шаловливым и доставляет им немало хлопот. Сейчас он уже в постели и крепко спит после того, как целый день бегал в парке, смотрел кино и съел огромный кусок пиццы. Она хотела убедить меня в том, что он снова стал очень живым и веселым мальчиком и никогда не вспоминает о своем недавнем несчастье. Похоже, что все эти тягостные воспоминания навсегда оставили его.

Я не прерывала ее ни на минуту. Мне нужно было поболтать с ней, а пока она тараторила, я постоянно рисовала в блокноте всякие фигуры. Потом я стала обводить карандашом все крупные города, где произошли убийства: Бристоль, Атланта, Мемфис, Канзас, Денвер. И вдруг моя рука механически стала обводить все эти города одной линией, соединяя тем самым все точки, где когда-то произошли убийства. Что за черт! Этот разговор с матерью, которая болтала без умолку и рассказала практически все подробности поведения сына, каким-то непонятным образом освободил мое сознание и даже заставил позабыть о вожделенном глотке виски. Хотя от сигареты я отказаться сейчас не могла. Но я продолжала обводить все эти точки и вдруг поняла, что Пирс был не совсем прав. Это был не полукруг, а совершенно иная фигура, опускающаяся от Бристоля к Атланте, а потом резко уходящая вправо, пересекающая весь штат или даже два и завершающая свой бег в Канзасе. Я подняла вверх карандаш и увидела, что нарисованная мной фигура чем-то напоминала сломанный ковш с неровными краями. Вот они, все пять точек, где этот мистер Висперер-Минос совершил свои гнусные злодеяния, а мы до сих пор не можем понять, где именно…

Ты не был в пяти местах.

Ты направился к шестому.

Ты пропустил ворота.

Ты никого не убил там.

Но ты пошел туда.

Мать продолжала тараторить, а я механически повторяла «Si? De Veras?»

В то же самое время я провела линию от Мемфиса до Канзаса, а потом провела две новые линии от Мемфиса до Сент-Луиса и от Сент-Луиса до Канзаса.

— Черт возьми! — закричала я в трубку по-английски.

— Que paso? — спросила мама.

— Мама, я могу перезвонить тебе позже?

— Что стряслось?

— О, ничего страшного. Я оставила открытой воду в этой чертовой ванной, а я сейчас на старом телефоне. Я позвоню тебе через некоторое время, пока.

— О, ладно, hija, te quiero.

— Я тоже, adios.

Неужели я могла сказать такое? Или я уже повесила трубку? В эту минуту я не видела и не понимала ничего, кроме лежавшей передо мной карты с прочерченной фигурой. А еще я вдруг вспомнила его последние слова в своем послании. «Как раз тогда, когда я опущусь и повернусь, ты увидишь звезды».

И я увидела перед собой эти звезды, но не могла поверить своим глазам. А в этом гостиничном номере не было абсолютно никаких книг. Что ж, пора сделать еще один звонок.

— Роми, не хотелось бы прослыть ворчуном, но я уже спал.

— Извините, док, мне нужна ваша помощь. Сколько звезд находится в созвездии Большой Медведицы?

— Что?

— Пожалуйста, док.

Он молча положил на стол трубку и поковылял в библиотеку.

— Сейчас посмотрим. У меня тут есть огромный атлас, в котором, как я надеюсь, должна быть карта звездного неба. Да, нашел, так, Орион, Дракон… Где же эта чертова Полярная звезда? Ах да, вот она, прямо в самом центре страницы. Так, посмотрим. Большая Медведица. Она состоит из семи звезд. Да, последняя звезда называется Алкаид.

— Какую форму имеет это созвездие?

— Что значит какую форму оно имеет? Форму ковша, чего же еще.

— Я знаю, но ручка этого ковша куда направлена? Она идет прямо или куда-то отклоняется?

— Объясни мне, ради всего святого, что тебе нужно? Это поможет понять, что надо искать.

— Мне кажется, что он нарисовал карту тех мест, которые должен посетить. А для этого он использовал звезды… Послушайте, в «Аду», то есть я имею в виду произведение Данте, каждая глава заканчивается словом «звезда». В конце ада Данте видит звезды. То же самое мы обнаруживаем в «Чистилище» и в «Раю», если верить моим записям… — Я пролистала блокнот, стараясь отыскать те примечания, где Пински описал логику Данте.

— Постой, Ромилия. Послушай меня внимательно. Я, конечно, могу объяснить тебе, как выглядит созвездие Большой Медведицы. Но я предлагаю тебе просто выйти на улицу и посмотреть на небо.

Он был прав. После того как он подробно объяснил, в каком месте нужно искать это созвездие, я повесила трубку, набросила на пижаму халат и вышла на улицу.

Ночной воздух был прохладный и очень сухой. Поначалу я ничего не могла разобрать, так как огни Денвера отбрасывали свет на звездное небо, но потом я пригляделась внимательно и увидела звезды. И чем больше я смотрела на них, тем более отчетливыми и ясными они становились. Она были настолько прекрасны в своем кристаллическом мерцании, что я впервые в жизни так долго смотрела на них.

Правда, сейчас я смотрела на них не ради удовольствия, а ради информации.

Передний край Большой Медведицы, состоящий из двух звезд, формировал траекторию, которая заканчивалась возле Полярной звезды. Четыре звезды в образовавшемся квадрате представляли собой сам ковш этого созвездия. А остальные три в самом конце образовывали что-то вроде ручки ковша. Я смотрела на это созвездие долго, пока не убедилась, что хорошо запомнила его очертания. Любопытно, что я всегда помнила, что представляет собой Большая Медведица, но чем дольше смотрела на нее сейчас, тем больше убеждалась, насколько неверными были мои прежние представления. К примеру, я всегда думала, что ручку ковша образуют три звезды, выстроенные в одну прямую линию, но оказалось, что в настоящем ковше Большой Медведицы эта ручка изогнута так, как будто сам ковш до краев наполнен какой-то жидкостью. Я видела прямую линию между последней звездой ковша и первыми двумя звездами ручки, но после этого ручка опускалась вниз до самой последней звезды, которую док назвал Алкаид.

Я быстро вернулась в номер гостиницы и попыталась наложить форму созвездия на карту страны, что не составило большого труда. Все сошлось превосходно. Бристоль, Атланта, Мемфис и Сент-Луис образовали нечто, отдаленно напоминающее ковш. А Сент-Луис, Канзас и Денвер сформировали прекрасную форму ручки. И только одной-единственной звезды здесь не хватало.

Какой город мог сыграть роль Алкаида? И закончатся ли его преступления в этом последнем городе?

Я наложила карандаш на карту, причем тупым концом уперлась в Денвер, а острым повернула к юго-западным штатам. Это была самая прямая линия от Денвера к Лас-Вегасу или Лос-Анджелесу. Если же повернуть острый конец на Сан-Франциско, то ручка ковша будет выглядеть слишком прямой. А если повернуть его к Сан-Диего или Тихуане, то ручка окажется слишком опущенной вниз.

«Проклятие. Все еще приходится ломать голову. Эти догадки напоминают сумасшедший дом». Однако чем больше я вертела карандашом, тем больше убеждалась, что я на верном пути. Тем более что иметь такую неровную траекторию все же лучше, чем не иметь никакой. В любом случае он не станет кружить возле Чикаго, Миннеаполиса или Дес-Мойнса. Он направляется на юго-запад и остановится где-то в нижней Калифорнии, где, по его замыслу, шесть человек должны погибнуть мученической смертью с содранной кожей и срезанными кусками плоти… Господи Иисусе!

Данте. Я схватила «Ад», открыла перевод Пински посреди книги и стала читать. В чем же состоит этот следующий грех?

Он оставил нас в Денвере, где с его помощью человек захлебнулся собственной кровью. Хоакин Чэмп, подозреваемый в убийстве нескольких человек из-за торговли наркотиками, приехал в Денвер именно для того, чтобы создать здесь новый рынок наркоторговли для своей банды. Стало быть, его грех понятен: насилие по отношению к другим.

Следующая Песнь под номером тринадцать посвящена насилию по отношению к себе:

Мне даже не хотелось поначалу смотреть на гравюры Доре, но я все же сделала это. Бросившись к книге, я нашла Песнь тринадцатую и прочитала: «Лес самоубийц».

Хищные грифы-стервятники с женскими головами сидели на ветках дерева, отвернувшись от окровавленного леса. А в качестве дерева был изображен какой-то человек с бородой. Он тоже отвернулся в сторону, стараясь увернуться от когтей гарпии, которая сидела на его голове. Но он не мог сделать этого, так как был заключен в это дерево и фактически сам уже стал деревом. Его пупок превратился в сучок дуба. Под ним на земле корчился в мучениях еще один грешник, руки и ноги которого превратились в корни дерева, глубоко вросшие в землю. Через некоторое время я заметила, что остальные грешники находятся в темном лесу и все они либо поглощены деревьями, либо сами превратились в деревья.

Шесть рисунков из книги «О строении человеческого тела». Тела Андрэ Везапиуса, все обнаженные, расчлененные, исковерканные до неузнаваемости, с содранной кожей и свисающими кусками плоти.

К сожалению, мне удалось совместить эти два образа в один.

Пирс уже спал, но мгновенно проснулся, даже не упрекнув меня за столь бесцеремонное вторжение. Я торопливо рассказала ему о своем открытии.