НАЛАДЧИК ДЖЕК. (цикл). «ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В ОДНОМ ТОМЕ»

Наладчик Джек — специалист по необычным расследованиям, берется только за те дела, где необходимо восстановить справедливость и где бессильны полиция и частные детективы.

Наследники

Доктор Алисия Клейтон получает по наследству дом, в котором происходит что-то странное. А тем временем из Центра для детей, больных СПИДом, в котором она работает, исчезают все рождественские подарки. Алисия в отчаянии обращается со своими проблемами к Наладчику Джеку — о нем ходят слухи, что он может решить любую проблему…

Замечание автора

Джек вернулся.

Ни на один из семнадцати своих романов я не получал столько откликов, как на роман «Могила». Она публикуется с 1984 года, а ко мне до сих пор идет нескончаемый поток писем с одним и тем же вопросом: когда вернется Наладчик Джек?

Собственно, я раз пять выводил его в рассказах, новеллах и в качестве второстепенного персонажа в «Ночном мире». Но еще ни разу не посвящал отдельной книги.

Почему после «Могила» не появилось ни одного романа о Наладчике Джеке? По многим причинам. Во-первых, Джек для меня — особенный персонаж. Не желая им злоупотреблять, я придерживал его, выпускал в экстренных случаях, снова прятал в ожидании подходящих обстоятельств, когда он удостоится целого произведения.

И вот перед вами «Наследники».

Самое замечательное: выяснилось, что мне с Джеком по-прежнему приятно работать. Мы собираемся как-нибудь это проделать еще разок. Обещаю взяться за дело, не выжидая следующих десяти с половиной лет.

Глава 1

Пятница

— Эй, полегче! — крикнула Алисия, когда такси шарахнулось влево, обгоняя фургон «Нинекс», тащившийся вверх по Мэдисон-авеню. — Я вовсе не так сильно спешу!

Шофер, с курчавыми черными волосами, усами Саддама Хусейна, смуглой кожей, словно не слышал. Бросил машину через два ряда влево, через три вправо, ударил по тормозам, газанул, тормознул, газанул — Алисия прыгала взад и вперед, вправо и влево на заднем сиденье, — вильнул, уклоняясь от столкновения с другим бешеным желтым такси, точно так же маниакально пытавшимся прорваться сквозь утренний трафик.

Чистый выигрыш в нашу пользу — целый корпус. Возможно, что в пользу.

Она забарабанила в запотевшую поцарапанную пластиковую перегородку:

— Тише, черт побери! Я хочу доехать в целости и сохранности.

Шофер проигнорировал. Только прибавил скорости, если такое возможно, как бы ведя личную войну с каждой другой машиной в Манхэттене. Боже, храни пешеходов.

Следовало бы привыкнуть. Она росла в Манхэттене. Хотя не бывала давненько. В восемнадцать уехала в колледж, училась в медицинской школе, специализировалась по педиатрическим и инфекционным заболеваниям. Не хотела возвращаться туда, где прежде обитало чудовище и до сих пор жил ее сводный брат Томас, но, получив из Сент-Винсента баснословное предложение, не смогла отказаться.

Поэтому теперь, спустя год с небольшим, еще не свыклась с переменами в городе. Кто бы поверил в возможность расчистить грязь, как бы навечно налипшую на Таймс-сквер?

А таксисты? Что с ними стряслось? Шоферы всегда были нахальными, дерзкими, и прежде в этом городе приходилось поглядывать по сторонам, тем не менее новая поросль — истинные маньяки.

Наконец домчались до сороковых улиц.

Почти приехали. В конце концов, может, завтра удастся увидеть рассвет.

Однако на подъезде к Сорок восьмой она обратила внимание, что такси по-прежнему держится в центральном ряду и прибавляет скорость. Сначала подумала, будто шофер проскочил поворот, потом разглядела просвет через два ряда справа за разрисованным грузовым фургоном и чуть-чуть впереди отходившего от бровки тротуара автобуса.

— Нет! — закричала Алисия. — Пожалуйста! Неужели вы собираетесь…

Таксист собирался. И выполнил свое намерение, еле-еле успев. Автобус заскрежетал тормозами и оглушительно загудел.

Машина юркнула на свободный клочок Сорок восьмой, лихорадочно дернулась к тротуару направо. Рывком остановилась там, где сказала Алисия, усаживаясь на заднее сиденье в Гринвич-Виллидж.

— Шесть семьдесят пять, — потребовал шофер.

Она сидела, кипя от злости, желая, чтобы хватило сил разбить перегородку и удавить его. Сил не хватило. Впрочем, в отместку можно дать ему отведать его же собственной микстуры.

Алисия медленно, дюйм за дюймом, подвинулась к дверце со стороны тротуара, открыла с величайшей осторожностью, не спеша вылезла. Вытащила бумажник, принялась старательно звякать мелочью. Мелочи набиралось доллара на два. Даймами и никелями отсчитала доллар семьдесят пять.

— Ну, леди, — буркнул таксист, наклонившись через спинку пассажирского сиденья и глядя на нее в окно, — у меня не целый день в запасе.

Алисия притворилась, будто не слышит, неторопливо вытаскивая из бумажника пять долларовых бумажек… одну за другой… Наконец, держа в руке ровно шесть семьдесят пять, протянула в окно.

И замерла в ожидании.

Долго ждать не пришлось — максимум через три секунды таксист выскочил из своей дверцы, глядя на нее поверх крыши такси.

— Эй! А на чай?

— Простите? — вежливо извинилась она. — Не расслышала.

— На чай, леди?

— Извините, — повторила Алисия, приложив руку к уху. — Вижу, губы шевелятся, да только ни слова не слышу. Чаю выпить хотите?

— Чаевые где, черт побери! Чаевые! Будь я проклят, мои чаевые за ездку!

— Понравилась ли мне поездка? — переспросила она и ледяным тоном продолжила: — По десятибалльной шкале нулевая оценка… в точности равная чаевым.

Он было собрался выйти из-за машины, видно, думая припугнуть худенькую бледную женщину с тонкими чертами лица и черными глянцевыми волосами, но Алисия держалась стойко. Таксист метнул в нее угрожающий взгляд, снова шмыгнул за руль.

Отворачиваясь, она услышала, как он нечленораздельно выругался, хлопнул дверцей и, скрипнув горелой резиной, помчался вперед.

Квиты, заключила Алисия, чувствуя, как испаряется злость. Тем не менее, дурное начало чудесного зимнего дня.

Впрочем, забудем об этом. Перед встречей с Лео Вайнштейном не стоит расстраиваться из-за всяких сдуревших таксистов.

Наконец нашелся адвокат, не побоявшийся связываться с солидной юридической фирмой. Все остальные, к кому она обращалась — при своих ограниченных денежных средствах, — демонстрировали, пожалуй, несколько чрезмерный благоговейный ужас, услыхав имена Хинчбергера, Рейни и Герана. Кроме Вайнштейна, который ничуть не смутился. От корки до корки прочел завещание, через день выдал полдюжины предложений, посредством которых намеревался припечь крупных деятелей.

— Отец оставил вам дом, — констатировал он. — Не могут они вас туда не пускать. Предоставьте мне действовать.

Именно так Алисия и сделала. Теперь хотела взглянуть, чего он добился, завалив Хинчбергера, Рейни и Герана целой кучей бумаг.

Услышав позади гудок, окаменела на месте. Если снова тот самый таксист…

Оглянулась и успокоилась, видя, как Лео Вайнштейн машет в открытое окно серебристого «лексуса». Не расслышав, подошла, поздоровалась:

— Доброе утро.

— Извините за опоздание, — сказал адвокат. — Лонг-айлендское скоростное шоссе сплошь забито. Дайте только добраться вон до того гаража, и я в полном вашем распоряжении.

— Ради бога.

Она почти дошла до парадного подъезда здания, где находилась контора Каттера и Вайнштейна, когда позади громыхнул оглушительный взрыв. Звуковая волна ударила в спину гигантской рукой, чуть не сбив ее с ног.

Обернувшись, Алисия увидела рвущийся в небо посреди квартала огненный шар, летавшие вокруг пылающие куски металла. Со скрежетом тормозили машины, прохожие шарахались с тротуара под сверкавшими повсюду осколками оконных стекол. Она увернулась от дымившегося почерневшего автомобильного капота, который рухнул и покатился прямо ей под ноги.

С перехваченным от леденящего страха дыханием разглядела фирменную эмблему «лексуса».

Завертела головой, ища автомобиль Лео… которого нигде не было.

— Ох, нет, — простонала Алисия. — Боже мой, нет!

Поспешно пробежала несколько шагов на ватных ногах, стремясь чем-то помочь, но на месте, где стояла машина секунду назад, ничего не осталось, кроме обугленного асфальта.

— О господи, Лео, — задохнулась она. — Ох, это я виновата!

Нечем дышать. Куда делся весь воздух? Надо убираться отсюда.

Заставила оцепеневшее тело вернуться на тротуар, побрела, спотыкаясь, подальше от дыма и пламени катастрофы. Остановилась, выйдя на Мэдисон-авеню, прислонилась, тяжело дыша, к столбу светофора. Отдышалась, огляделась.

Уже слетались стервятники, устремлялись к огню, любопытствуя, что стряслось. Неподалеку завыли сирены.

Нельзя тут оставаться. Вайнштейну теперь не поможешь, а записываться в свидетели никак не желательно. Вдруг полиции взбредет в голову, будто она что-то скрывает, вдруг начнет копаться в прошлом, в родственных связях. Это недопустимо. Невыносимо.

Такси искать не стала — не могла находиться в замкнутом пространстве. Ей нужен простор, свет, воздух. Свернула к деловой части города.

Бедный Лео!

Шла и шла, шмыгая носом, переставляя ноги с максимально допустимой скоростью в туфлях без каблука. Но, даже износив башмаки, не избавиться от чувства вины, от ужасного подозрения о своей загадочной причастности к гибели Лео Вайнштейна.

— Слава богу, явились! — вздохнул Реймонд, когда Алисия вошла в Центр через служебный вход. — С восьми часов вызываю по пейджеру. Почему вы не… — И умолк, посмотрев на нее. — Господи Исусе, вид у вас чертовски поганый.

Фактически в высшей степени снисходительная оценка, только говорить об этом не хочется.

— Спасибо, Реймонд. Вы даже наполовину не представляете.

Она направилась не к своему кабинету, а к центральному вестибюлю. Реймонд двинулся следом.

— Куда вы?

— Пожалуйста, Реймонд, дайте мне одну минуту, — резко оборвала его Алисия. — Сейчас вернусь.

Стыдно так с ним обращаться, но нервы натянуты до предела. Еще один толчок не в ту сторону…

Торопясь мимо регистратуры к парадным дверям, едва расслышала приветствие Тиффани, посторонилась, пропустив входившую женщину средних лет, с двумя внуками, выглянула сквозь стеклянные двери на улицу, высматривая серый автомобиль.

Он определенно ехал за ней с самой Сорок восьмой улицы. Кажется, по крайней мере. Серый автомобиль… Как его там? Седан? Проклятье, она ничего не смыслит в машинах. Не отличит «форда» от «шевроле». Однако, как бы там ни было, по пути все время замечала проезжавший мимо серый автомобиль. Он сворачивал за угол, обгоняя ее на пару кварталов, на несколько минут пропадал и опять выплывал. Ни разу не приближался. Ни разу сильно не отставал. Ни разу открыто не проявлял к ней внимания. Просто постоянно был рядом.

Алисия пристально рассматривала Седьмую авеню за стеклом, почти надеясь увидеть, как мимо прокатится та самая машина. Взглянула на тротуар через дорогу чуть ниже, в той части комплекса Сент-Винсент, которая меньше всего ей нравилась. На углу Двенадцатой торчит жилой дом «О'Тул». Монолитный безоконный фасад из белой плитки вообще неуместен здесь, в Виллидже. Как будто некий неуклюжий гигант нечаянно обронил модернистское безобразие на этом самом месте по дороге в какой-нибудь Миннеаполис.

Серой машины нет. Можно ли точно сказать при таком количестве серых автомобилей в Манхэттене?

Нервы совсем разболтались. Вот-вот паранойя начнется.

Хотя кто вправе ее упрекнуть после нынешнего утра?

Она повернула к своему кабинету. Реймонд перехватил ее в холле.

— Теперь можно поговорить?

— Извините за грубость.

— Что за глупости, милочка. Никто мне не грубил. Никто не посмел бы.

Алисия с трудом изобразила улыбку.

Медбрат Реймонд Денсон — не Рей, обязательно Реймонд — был одним из первых сотрудников Центра для детей, больных СПИДом. В Центре работали доктора медицины, именуемые «директорами», «заместителями директоров», но всей его деятельностью заправлял практикующий санитар. По мнению Алисии, без него Центр вряд ли выжил бы. Реймонд досконально знал и прослеживал за неукоснительным исполнением повседневных обязанностей, требований, предписаний, знал, так сказать, где зарыта любая собака. В свои, судя по всему, пятьдесят — упаси бог осведомиться о возрасте — умудряется молодо выглядеть: короткая стрижка, аккуратные усики, стройная атлетическая фигура.

— Что касается пейджера, — продолжала Алисия, — я его отключила. Доктор Коллингс сегодня меня заменяет, как вам хорошо известно.

Реймонд шел за ней к кабинету по узкому коридору. Стены Центра сложены быстро, отделаны торопливо, небрежно оштукатурены, окрашены тонким слоем уже облупившейся ярко-желтой краски. Впрочем, о декоре здесь думают меньше всего.

— Известно, — кивнул Реймонд, — только дело не медицинское. Даже не административное. Криминальное, в зад ему дышло.

Что сквозит в его тоне… во взгляде? Дикая злость. Впрочем, не на нее. А на что же?

Она похолодела от дурного предчувствия. Неужели в Центре начнется сейчас разбирательство ее личных проблем?

На ходу замечала толпившийся кучками персонал — сестры, регистраторы, добровольцы, — все оживленно переговаривались, склоняя друг к другу головы.

Все в возбуждении.

Алисия ощутила леденящее дуновение.

— Ладно, Реймонд. Выкладывайте.

— Игрушки. Какая-то крыса поганая, ублюдок долбаный, игрушки украл.

Она в ошеломлении остановилась, недоверчиво на него глядя. Не может такого быть. Какая-то жестокая, гадкая шутка. Хотя Реймонд способен на все, кроме жестокости.

И не слезы ли у него на глазах?

— Подарки? Неужели вы хотите сказать…

Он кивнул, закусив губу.

— Ох, нет.

— Все до единого.

У нее горло перехватило. Как ни странно — она себя упрекнула, — известие о пропаже игрушек потрясло ее больше, чем смерть Лео Вайнштейна.

Знакомый человек, женатый, семейный мужчина погиб, и все-таки… все-таки… это гораздо хуже.

С Вайнштейном они виделись всего пару раз. А игрушки… Алисия с Реймондом — особенно Реймонд — не один месяц их собирали, рассылали сотрудников и добровольцев по всему городу в поисках благотворителей — компаний, торговых фирм, просто людей, кого угодно. Сначала откликались слабо — кто в октябре думает о рождественских подарках? После Дня благодарения дары валом повалили. Вчера вечером подсобка была битком набита куклами, машинами, ракетами, книжками-раскрасками, марионетками, всякой всячиной…

А нынче утром…

— Как это произошло?

— Взломали дверь, вынесли в переулок. Подогнали, наверно, какой-то фургон для погрузки.

До открытия Центра для детей, больных СПИДом, на нижнем этаже здания находился оптовый склад. Возможно, бывшие хозяева загружали доставочные фургоны так же, как укравшие игрушки воры.

— Дверь без сигнализации? Разве не все двери оборудованы сигнализацией?

— Должны быть оборудованы, — кивнул Реймонд. — Только сигнализация не сработала.

Бедный Реймонд. Он всю душу вложил в это дело.

Алисия дотащилась до кабинета, бросила сумку на письменный стол, рухнула в кресло. Ее до сих пор била дрожь. Ноги — мука смертная. Она закрыла глаза. Утро наполовину еще не прошло, а из нее уже дух вон.

— При докторе Лэндис случалось когда-нибудь что-то подобное?

Реймонд покачал головой:

— Никогда.

— Замечательно. Дождались, когда ее не будет, потом нанесли удар.

— Может, это и к лучшему, вам не кажется? Я хочу сказать, с учетом ее положения.

Пришлось согласиться.

— Пожалуй, вы правы.

Доктор Ребекка Лэндис была директором Центра, по крайней мере номинально. Обнаружив на третьем месяце беременности симптомы токсикоза, акушер приказал лежать дома в постели.

Прошла всего неделя после отъезда в Израиль заместителя директора, который передал «руководство» Алисии и другому специалисту по детским инфекционным заболеваниям Теду Коллингсу. Тед увиливал от всяких руководящих обязанностей, ссылаясь на жену и новорожденного младенца. Таким образом бремя административной ответственности свалилось на новенькую — на доктора медицины Алисию Клейтон.

— Есть возможность, что кто-нибудь из своих?

— Полиция разбирается, — ответил Реймонд.

— Полиция?

— Да. Приезжали, уехали. Я вызвал, обо всем доложил.

— Спасибо, Реймонд.

Славный старина Реймонд. Лучшего помощника невозможно представить.

— Что они думают насчет наших шансов вернуть игрушки обратно?

— Будут «работать». Только чтоб наверняка поработали, я в газеты хочу сообщить. Вы не против?

— Хорошая мысль. Опишите злодейское преступление в самом высоком стиле. Может, еще немножечко подстегнем копов.

— Отлично. Я уже разговаривал с «Пост». «Ньюс» и «Таймс» пришлют сюда своих ребят позже утром.

— Ох… Ну хорошо. Встретитесь с ними, ладно?

— Если желаете.

— Желаю. Внушите им, что преступники не просто совершили кражу, обокрали не просто маленьких детей, что они обокрали детей, у которых уже вообще ничего не осталось, кроме смертного приговора в крови… Возможно, их даже не будет здесь к следующему Рождеству.

— Потрясающе. Может, лучше вы сами…

— Нет, Реймонд, пожалуйста. Я не могу.

Чувствуя себя абсолютно несчастной, Алисия на миг отключилась.

— Что еще может сегодня случиться? — пробормотала она. — Дурные вести троицу любят, правда?

Реймонд все так же стоял у стола.

— Что-нибудь не заладилось с тем самым «семейным делом», которым вы занимаетесь? — осведомился он и подчеркнуто добавил: — Исключительно самостоятельно.

Ему было известно, что она встречается с адвокатами, очень занята в последнее время, и, видно, обижало, что с ним это не обсуждается. Она себя чувствовала перед ним виноватой. О своей личной жизни он с ней говорил откровенно, доверяя больше, чем ей бы хотелось, но Алисия не могла отплачивать тем же. Ее собственная личная жизнь представляет собой практически опустошенную территорию, зараженную ядовитыми отходами катастрофы. Абсолютно не хочется делиться семейной историей даже с таким симпатичным и непредосудительным человеком, как Реймонд.

— Да, — подтвердила она, — с тем самым «семейным делом». Только это не так важно, как вернуть игрушки. Мы собрали для ребятишек обалденные рождественские подарки, и я не хочу, чтоб все попусту вылетело в трубу. Хочу получить игрушки обратно, и, черт побери, Реймонд, дайте мне телефон комиссара полиции. Сама позвоню. Буду звонить каждый день, пока не отыщут украденное.

— Сейчас же узнаю, — пообещал он и вышел, закрыв за собой дверь.

Алисия сложила руки на поцарапанной крышке старого письменного стола, опустила на них голову. Похоже, все вышло из-под контроля. Полнейшая беспомощность, полнейшее бессилие… Система… Вечно приходится иметь дело с огромными сложными громоздкими системами.

Из Центра пропали игрушки. Их должна найти полиция. Но у полиции свои дела, свои более важные приоритеты, поэтому надо ждать, пока до них дойдет очередь, если вообще дойдет. Можно начисто стереть телефонные кнопки, звоня комиссару, но так и не услышать ответа.

В завещании она объявлена наследницей дома, но Томас ее туда не пускает, оградив дом целым лабиринтом систем. Его адвокаты-питбули уже сожрали бы одинокую Алисию, поэтому кто-то их должен отпугивать.

Лео… Ох, боже, бедный Лео. В ушах до сих пор стоит грохот, в глазах — пламя. После такого взрыва от него ничего не осталось.

Ее пронизал тошнотворный холодный страх. Когда мой черед? Может, следующий, если и дальше идти против Томаса и его покровителей, кто б они ни были?

Она грохнула кулаком по столу. Будь они прокляты!

Хорошо бы держать в руках большой самурайский меч — дайкатану, — рассекая до самого сердца…

— Прошу прощения.

Алисия вскинула голову. Из дверей на нее смотрела одна из добровольцев, хорошенькая блондинка лет тридцати с небольшим.

— Я стучала, но вы, наверно, не слышали.

Алисия распрямилась, пригладила волосы, сделала профессиональное лицо.

— Извините. Унеслась за миллионы миль, мечтая изловить крыс, которые утащили подарки.

Стройная женская фигурка проскользнула в створку, дверь за ней закрылась. Неплохо бы иметь такую.

Алисия часто с ней сталкивалась. Иногда женщина приводит с собой дочку, симпатичную девочку лет семи-восьми. Как их зовут?

— Чтобы их изловить, не надо за миллион миль бежать, — заметила женщина. — Одной-двух вполне достаточно.

— Пожалуй, вы правы, — согласилась Алисия.

Имя… имя… как же ее имя?

Вспомнила!

— Джиа, не так ли?

— Джиа Ди Лауро, — улыбнулась посетительница.

Ослепительная улыбка. Неплохо бы иметь такую.

Джиа… прекрасное имя. Неплохо бы…

Хватит.

— Да… Вы со своей дочкой…

— Вики.

— Верно. Вы с Вики уделяете нам много времени.

— Не знаю другого места, которое в этом больше нуждается, — пожала плечами Джиа.

— В самом деле.

В чем только Центр не нуждается, настоящая черная дыра.

— Можно с вами минутку поговорить?

Алисия повнимательнее посмотрела на Джиа, заметила покрасневшие глаза. Плакала, что ли?

— Конечно.

Времени нет, но женщина стольким жертвует Центру, что обязательно следует уделить ей, как минимум, пару минут.

— Садитесь. У вас все в порядке?

— Нет, — ответила та, присаживаясь на стул. Глаза наливались слезами. — Я так разозлилась, что… Даже не представляю, что сделала бы с мерзавцем, укравшим игрушки.

— Может, обойдется, — сказала Алисия. — Полиция работает.

— Но ведь и мы не должны сидеть сложа руки, правда?

— Нет, наверно, — вздохнула Алисия. — Только нам, кроме них, не на кого положиться.

— Не совсем, — возразила Джиа.

— Что вы хотите сказать?

Женщина наклонилась поближе, понизила голос:

— Я слышала об одном человеке…

Джек не сводил одного глаза с Дуайта Фрая на экране телевизора, а другим косился на сообщения, оставленные на сайте Наладчика Джека.

Он наслаждался отловленной экранизацией «Мальтийского сокола» 1931 года в ретроспективном показе фильмов Дуайта Фрая, просматривая его в передней комнате своей квартиры. Фрай играет здесь роль Уилмера Кука и за Джековы деньги гораздо лучше изображает отмороженного психопата, чем Элиша Кук в поздней версии Джона Хьюстона. Но теперь на экран вышел Рикардо Кортес — не самый крутой Сэм Спейд.

Назад во Всемирную паутину.

Большинство вопросов на страничке Джека касались холодильников и микроволновок, против чего он нисколько не возражал. Наткнувшись на сайт, блуждающие в Сети принимают его за мастера-наладчика каких-нибудь электроприборов. И очень хорошо. Не получив ответа на вызов, просто выкинут из записной книжки адрес.

А вот это… от парня по имени Хорхе:

«Меня обманули. Не могу получить деньги за сделанную работу. Больше некуда обратиться. Поможешь?»

Так. Похоже на дело.

Джек настучал ответ на электронный адрес Хорхе:

«Сообщи телефон. Перезвоню. Н. Дж.».

Позвоним, посмотрим, в чем дело. Если у него проблемы с букмекером, то так ему и надо. Хотя сказано: деньги «за сделанную работу». Вполне вероятно, что Хорхе потенциальный заказчик.

Зазвонил телефон. Предоставив дело автоответчику, он сперва услышал собственный голос: «Фирма «Пиноккио продакшнс»… Меня сейчас нет, оставьте сообщение после гудка», а потом другой:

«Джек, это папа. Ты дома? — Пауза в ожидании, когда сын возьмет трубку. Сын, не шевельнув пальцем, закрыл глаза. Нехорошо так поступать с отцом, но сейчас он просто не расположен к очередной беседе. — Ладно. Перезвони, как вернешься. Я тут отыскал для тебя потрясающий шанс».

Джек выдохнул только после разъединяющего щелчка.

И тихо пробормотал:

— Папа, ты меня с ума сведешь.

Несколько месяцев назад отец переехал во Флориду, и мысль в тот момент показалась удачной. Вдовцом-пенсионером лучше быть там, чем в Берлингтоне, штат Нью-Джерси.

Но как только он устроился, сразу начал подыскивать всевозможные шансы для Джека. Старший сын и дочь — оба специалисты, профессионалы, настоящие столпы общества, каждый в своей области. У них жизнь налажена. А Джек… Отец до сих пор считает, что недоработал с младшим сыном.

Брат с сестрой давно махнули на него рукой. Их взаимные отношения не простираются далее ежегодных рождественских открыток. Отец же никогда не сдастся. Не хочет сойти в могилу, зная, что блудный, недоучившийся сын живет в Нью-Йорке, зарабатывая на пропитание наладкой электроприборов.

Видно, папа, мало ты меня бил.

Джек поморщился, вспоминая последний разговор.

— Видел бы ты то местечко, Джек. Расширяется бешено, прямо золотая жила для такого, как ты. Зарекомендуешь себя как опытный механик, мигом обзаведешься колоннами грузовиков по всему округу…

Сердце радуется, душа ликует. Колонны грузовиков, а если правильно разыграть карты, возможно, и портрет везучего предпринимателя на журнальной обложке.

Он по-всякому отговаривался, надеясь, что намеки дойдут до отца, хотя явно не доходят. Надо перезвонить и безоговорочно объявить, что из Нью-Йорка он ни за что не уедет. Скорей «Джетсы» выиграют Суперкубок, чем Джек переберется во Флориду.

С другой стороны, если дела не пойдут в гору, может, придется и передумать.

Только что прослушал платный автоответчик на Десятой авеню. Пусто. Бизнес в последнее время как-то увял. Становится скучно.

Скуку помогают развеять покупки. Как раз нынче утром получил на почте последнюю драгоценность.

Он поднялся, протирая глаза, раздраженные монитором компьютера. Рост пять футов одиннадцать дюймов, если как следует распрямиться, то шесть. Пружинистое крепкое тело, темные волосы, тонковатые губы, светло-карие глаза. Главная задача — всеми силами постараться обыкновенно выглядеть.

Вытащил из упаковки часы, снова залюбовался. Настоящие часы фирмы «Шму» с маятником и боем. В прекрасном состоянии. Он провел пальцами по гладкой белой незамутненной поверхности, коснулся глаз, усиков на улыбчивой мордочке. И упаковка оригинальная, и выглядят новенькими, с иголочки.

Что ж, вполне можно прямо сейчас повесить на стену. Куда только? Стены уже сплошь завешаны взятыми в рамки официальными членскими билетами фан-клубов «Тени» и «Дока Сэвиджа», Стражей Свободы имени Капитана Америка, Американского молодежного юридического общества, Клуба юных контрразведчиков имени Дэвида Хардинга и прочего, и прочего.

Что тут скажешь? Надо признаться, я — клубный завсегдатай.

Квартира заставлена викторианской мебелью из золоченого дуба с волнистым рисунком. Стенные полки прогнулись под тяжестью аккуратно расставленных вещиц, накопившихся за долгие годы, любая горизонтальная поверхность комодов, секретера, столиков на ножках с копытцами и шарами загружена.

Наконец выяснилось, куда войдут часы: прямо над розовым горшком для цветов той же самой фирмы «Шму», в который еще ничего не посажено. Только собрался искать молоток, как опять зазвонил телефон. «Папа, дай мне, пожалуйста, передохнуть».

Однако звонил не отец.

— Джек, это Джиа. Ты дома?

Голос странный… Он схватил трубку:

— Для тебя всегда. В чем дело?

— Сажусь в такси. Просто хотела проверить, на месте ли ты.

— Случилось что-нибудь?

— Приеду — расскажу.

Щелчок.

Джек медленно опустил трубку. Определенно взволнована. Интересно, что стряслось? Не с Вики, будем надеяться. Впрочем, тогда она бы сказала.

Ну, скоро выяснится. В это время дня не так трудно доехать из Западного Виллиджа до Верхнего Вестсайда. Независимо от причины, неожиданный визит Джиа — подарок.

Он принялся перебирать в памяти эпизоды бурных отношений, которые то прерывались, то возобновлялись. Вспомнил, как отчаянно убивался, решив, что все кончено бесповоротно, когда Джиа узнала, чем он зарабатывает на жизнь, — или подумала, будто узнала. Посчитала его каким-то наемным убийцей — максимально далеко от истины — и, даже увидев за реальным делом, даже когда он своими методами спас жизнь ее дочки Вики, все-таки не одобрила.

Спасибо, хоть вернулась. Неизвестно, что стало бы с Джеком без Джиа и Вики.

Вскоре послышались шаги на лестнице, ведущей к его квартире на третьем этаже. Он повернул рычаг, открывавший систему с четырьмя болтами, распахнул дверь.

Как обычно, увидев стоявшую на площадке Джиа, ощутил внутри приятное горячее содрогание. Короткие светлые волосы, идеальная кожа, голубые глаза — часами стоял и смотрел бы.

Только лицо в данный момент напряженное, всегда крепкое тело как-то ослабло, безупречная кожа пошла красными пятнами.

— Джиа, — начал Джек, морщась от боли в ее глазах, втаскивая ее в квартиру, — в чем дело?

Она бросилась к нему в объятия, захлебываясь потоком слов, рассказывая, как у больных СПИДом детишек украли рождественские игрушки. И, закончив, расплакалась.

— Ну-ну, — пробормотал он, покрепче ее стиснув. — Все будет в порядке.

Известно, что Джиа не часто выплескивает эмоции. Конечно, она итальянка, но уроженка Севера, в ее жилах, пожалуй, больше швейцарской крови. Чтобы вот так вот рыдать… надо действительно пережить нечто ужасное.

— Главное дело — полнейшее бессердечие, — всхлипывала она. — Кто мог такое сделать? И как ты можешь с таким чертовским спокойствием к этому относиться?

О-хо-хо.

— Вижу, тебе надо на чем-нибудь злость сорвать. Понимаю, ты сильно расстроена, Джиа, но я-то тут не виноват.

— Ох, знаю, знаю. Только… ты там никогда не бывал. Никогда не видел малышей. Никогда на руках не держал. Джек, у них нет ничего. Даже заботливых родителей, не говоря уж о будущем. Мы собирали игрушки, чтобы устроить им славное Рождество, великолепное Рождество — для многих последнее. А теперь…

Снова слезы.

Господи, какой ужас. Надо что-то сказать, что-то сделать, как-то успокоить ее.

— Знаешь, какие там были подарки? Я имею в виду, есть какой-нибудь список? Если есть, давай мне, я другие куплю…

Она отстранилась, пристально на него глядя.

— Мы их получили от благотворителей, Джек. Почти все подарки завернуты и готовы к раздаче. Покупать другие не надо. Надо эти вернуть. Ясно?

— Ясно… и не совсем.

— Надо найти подонков, которые это сделали, и проучить как следует… Чтоб это послужило примером… публичным примером. Понятно?

Он постарался спрятать усмешку.

— Кажется, понятно. Ты хочешь, чтоб следующий подонок, которому подобная мысль взбредет в голову, дважды, а то и трижды подумал, прежде чем браться за дело.

— Вот именно. Вот именно.

— И кто же конкретно, — с преувеличенной наивностью, по-прежнему сдерживая улыбку, продолжал Джек, — по-твоему, должен его проучить?

— Тебе прекрасно известно кто, черт побери, — отрезала она, пригвоздив его взглядом.

— Неужели же я? — Он наконец позволил себе усмехнуться. — А я думал, ты этого не одобряешь.

— Не одобряю. И никогда не одобрю. Но в этот единственный раз…

— Как-нибудь переживешь.

— Да. — Она отвернулась, скрестив на груди руки. — Один-единственный раз переживу.

И побрела по гостиной, бесцельно проводя пальцами по золоченому дубовому комоду, по секретеру с откидной крышкой, где хранился компьютер…

— Слушай, Джиа…

— Ох, только не надо, пожалуйста, — махнула она рукой. — Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Пожалуйста, не упрекай меня ни в какой нравственной или психологической непоследовательности, если я не выхожу за тебя замуж в связи с твоей деятельностью, а потом являюсь с проблемой, которую, видимо, можно решить лишь твоей тактикой. Я целое утро голову ломала, думала, стоит ли тебе даже рассказывать. Уже в такси была готова попросить шофера свернуть на Пятьдесят девятую и позабыть обо всем…

— Замечательно, — буркнул обиженный Джек. — Просто даже оскорбительно. С каких это пор ты не позволяешь себе обращаться ко мне с чем угодно?

Она остановилась, взглянула на него:

— Ты все очень хорошо понимаешь. Сколько раз я говорила с тобой про Наладчика Джека?

— Около миллиона. — Скорее около трех миллионов, да что значит пара миллионов между друзьями?

— Правильно. О том, что это опасно и глупо, опасно и жестоко, о том, что если ты останешься жив, то загремишь в тюрьму до конца своей жизни. Мое мнение ничуточки не изменилось. Поэтому можешь представить, как это дело на меня подействовало, если я прошу тебя его уладить.

— Ладно, — сдался он. — Больше не скажу ни слова.

— Сейчас, может быть, нет, а потом обязательно скажешь.

Джек поднял два расставленных пальца:

— Не скажу. Честное скаутское.

— По-моему, надо три пальца.

— Сколько бы ни было. Никогда не скажу. — Он потянулся к ее руке. — Иди сюда.

Она подала свою руку, он ее притянул, усадил к себе на колени. Поцеловал, легкую, словно перышко, успев разгорячиться даже от краткого поцелуя.

— Так-то лучше. Ну… займемся практическими деталями. Кто меня нанимает?

— Я разговаривала с доктором Клейтон… исполняющей обязанности директора.

У него все сжалось внутри.

— Сказала, что знакома со мной?

Он ее предупреждал. Никогда никому не рассказывай, что меня знаешь. Даже лучшим друзьям. За годы у него накопилось слишком много врагов. Если кому-нибудь из них вздумается его прищучить с помощью Джиа… Вики…

Джек содрогнулся.

— Нет, — ответила Джиа. — Сказала, что слышала об одном человеке, который, возможно, сумеет игрушки вернуть. Никаких имен. Просто пообещала связаться и выяснить, сможет ли он.

— Пожалуй, ничего.

Все равно, если взяться за дело, потянется ниточка — по крайней мере, в памяти доктора Клейтон — между Джиа и неким Джеком, который чего-то «налаживает». Может быть, и не страшно, но это ему не по вкусу.

— Ну? — подтолкнула его Джиа.

— Что?

— Сможешь?

— Не знаю.

— То есть как не знаешь?

— Видишь ли, возникает проблема. Я хочу сказать, Центр меня нанять не может, я на официальные организации не работаю.

У него не имеется даже номера социального страхования.

— Пусть это тебя не волнует. Я сама расплачусь.

— Да брось. Неужели я возьму с тебя деньги?

— Нет, Джек. Правда. Это моя идея. Мне это нужно. Сколько ты обычно берешь?

— Забудь.

— Нет, серьезно. Скажи.

— Тебе не понравится.

— Ну, пожалуйста!

Пришлось сказать.

Джиа вытаращила глаза:

— Твои услуги так дорого стоят?

— Ну, ты сама говоришь, это опасно и глупо, опасно и жестоко, а если я останусь в живых, то загремлю в тюрьму до конца своей жизни. Поэтому они стоят действительно дорого. — Снова поцеловал ее. — Могу заверить — ни пенни не будет потрачено даром.

— Верю. Ладно. Договорились.

— Нет, не договорились. Я тебе говорю, не возьму твоих денег.

— Но ведь ты утверждаешь, будто никогда не работаешь даром. Не позволяет религия или что там еще.

— Просто политика. Забудем пока о деньгах. Посмотрим сначала, удастся ли справиться.

— Не сомневаюсь. — Джиа покосилась на телеэкран. — Откуда я знаю этого актера?

— Это Дуайт Фрай. Ты его уже видела.

— Не он играл в «Дракуле» того самого типа, который все время ел мух?

— Пока его не обеспечили «крупными сочными пауками». Да, он играл Рэнфилда.

Она уткнулась лицом ему в плечо.

— Даже не верится, что мне это известно. Провела с тобой рядом слишком много времени.

— В процессе просветилась. Ну… где можно увидеться с твоей докторшей Клейтон?

— У нее в кабинете.

— Когда?

— Сегодня днем, в четыре.

— Откуда тебе известно, что она будет на месте?

Джиа улыбнулась своей бесподобной улыбкой:

— Оттуда, что на это время у нее с тобой назначена встреча.

— Ты прямо сразу была так уверена? — рассмеялся Джек.

— Конечно. Сама приду с Вики, представлю тебя.

— Думаешь, это разумно? — нахмурился он.

— Представить тебя?

— Нет. Водить туда Вики.

— Шутишь? Она обожает возиться с детьми.

— Угу… Только ведь у них… СПИД.

— Нет, у них ВИЧ-инфекция. Это большая разница. Подержав на руках больного ребенка, ВИЧ-инфекцию не подхватишь. Сколько раз я тебе объясняла?

— Много. Однако я все-таки…

— Увидишь — поймешь. В четыре увидишь, идет?

— Идет.

Несмотря на очередной поцелуй, Джека пробирала холодная дрожь. Список пугавших его вещей был коротким, но ВИЧ-инфекция значилась в нем под первым номером.

Джек прогулочным шагом брел по Амстердам-авеню.

Слегка стершаяся в конце восьмидесятых — начале девяностых годов сословность опять расцвела пышным цветом в Верхнем Вестсайде. Заново перестроенные особняки, новые кондоминиумы, разумеется, новые забегаловки. Через несколько часов на улицах и в куче новых ресторанов, тратторий, бистро столпятся яппи и всякая шушера, отмечая пятничный вечер, открывающий передышку на выходные от продаж и покупок.

В личном плане он ничего против них не имеет. Бывают, конечно, пустоголовые, когда дело касается единоличного первенства в подозрительной области потребления, в бесконечной пыхтящей погоне за меняющимися тенденциями. Да еще в целом они обладают способностью обесцвечивать места своего обитания. Впрочем, безобидные. По крайней мере, в большинстве своем.

Посмотрел на часы. Скоро три. Эйб как раз готов немножечко закусить после обеда. Джек заглянул в семейную бакалею «Никс Нук» — вымирающая в здешних местах порода, — прихватил угощение.

Следующая остановка — «Ишер», магазин спорттоваров. Железная решетка поднята, обнажив помутневшие окна. За ними богатый набор картонных рекламных плакатов, пыльных футбольных мячей, теннисных мячиков и ракеток, баскетбольных колец, спинодержателелей, роликовых коньков, прочей досуговой всякой всячины, выставленной в просторных солнечных витринах.

Внутри порядка не больше. К потолку подвешены велосипеды, тут скамейки для взвешивания, там аппаратура для подводного плавания, узенькие проходы виляют между перегруженными стеллажами.

Когда Джек вошел, Эйб Гроссман заканчивал разбираться с клиентом, вернее, клиент заканчивал с ним разбираться.

Эйб — лет далеко за пятьдесят, вес близко к одной восьмой тонны (не так плохо, будь он ростом повыше пяти футов восьми дюймов) — в обычной униформе: черных штанах и белой рубашке с короткими рукавами. Всегда жизнерадостная круглая физиономия, казавшаяся еще круглее из-за непоправимо отступавших к макушке седых волос, хмурилась.

— Крючки? — недоверчиво переспрашивал он. — Для чего вам крючки? Только вообразите, как больно поймавшейся рыбе. Да еще с шипами. Ой! Их же придется вытаскивать. Повреждая чувствительные губные ткани. Воткните как-нибудь себе в язык рыболовный крючок, увидите, как вам это понравится.

Клиент, тридцати с чем-то лет, с песочными волосами, в линялых джинсах, изумленно глядел на Эйба. Он сначала ошибся с ответом, потом снова попробовал:

— Шутите, да?

Эйб склонился над прилавком, насколько позволил солидный животик, и пояснил назидательным тоном:

— Существует этический принцип. Забрасывать крючки, пользоваться маленькими блестящими блеснами для ловли рыбы недостойно. Подумайте. Грубый нехороший крючок выдается за съедобный корм.

Рыбка плывет, думает, будто нашла завтрак, — ам! Попалась, вытащена из воды… Разве это честно? Можно таким делом гордиться? — Он распрямился, не сводя с собеседника темно-карих глаз. — Неужели я стану способствовать занятию этим так называемым спортом, основанным на коварстве и обмане? Нет. Никогда. Ни за что.

— Вы серьезно? — переспросил клиент, отступая назад. — В самом деле серьезно?

— Я что, по-вашему, комедиант? — ответил Эйб вопросом на вопрос. — Вы что, думаете, в цирк пришли? Нет. Я торгую спортивными товарами. Спортивными. Для меня это кое-что значит. Сеть — спортивная вещь. Ждешь, когда рыба зайдет, потом сетью вылавливаешь. Кто быстрей, тот выигрывает. Это спорт. Сеть я вам продам. Но крючки? Нет. Крючков вы у меня не получите.

Клиент повернулся, засеменил к выходу.

— Скорей двигай отсюда, — посоветовал он на бегу мимо Джека. — Старый хрен просто чокнутый!

— Неужели? — сказал Джек. — Что навело тебя на эту мысль?

Дверь хлопнула, он направился к прилавку. Эйб устроился, рассевшись, как жаба, на высоком стуле, на котором проводил основную часть рабочего дня. Сидел уткнувшись руками в расставленные ляжки — Шалтай-Болтай средних лет.

Приношение было выложено на прилавок.

— Шоколадный кекс от Энтенманна? — Эйб соскочил со стула. — Ну зачем же ты, Джек!

— По-моему, в животе у тебя уже бурчит.

— Нет, в самом деле, не надо бы. Знаешь ведь, я на диете.

— Ну и что? Он без жиров.

Эйб провел пальцем по желтой наклейке, которая именно это и утверждала.

— Правда, — ухмыльнулся он. — Ну, в таком случае чуточку можно.

Короткие толстые пальцы на удивление ловко вскрыли коробку. Выскочил нож, отхвативший огромный кусок, который отправился прямиком в рот.

— Ммм, — смачно промычал Эйб с закрытыми глазами. — Кто бы мог подумать, что без жиров. Плохо, что не без калорий. — И ткнул в сторону Джека ножом. — Будешь?

— Нет. Поздно завтракал.

— Хоть попробуй. Столько мне угощений приносишь, а я никогда не видел, чтобы сам ел.

— Потому что тебе приношу. Угощайся.

Эйб охотно расправился с другим куском.

— Парабеллум где? — спросил Джек.

— Спит, — ответил Эйб с полным ртом.

По каким-то неведомым Джеку соображениям он приобрел маленького голубого длиннохвостого попугайчика и по-отцовски к нему привязался.

— Все равно шоколада не любит, — пояснил он, вытирая руки о рубашку. Коричневые пятна добавились к желтым, смахивавшим на горчицу. — Эй, хочешь видеть силу воли? Смотри.

Закрыл крышку и отодвинул коробку в сторону.

— Потрясающе, — восхитился Джек. — Впервые вижу.

— Глазом не успеешь моргнуть, как я стану худее тебя. — Эйб приметил на прилавке крошку, кинул в рот, с тоской покосился на коробку с кексом. — Да, сэр. Вообще не успеете. — С колоссальным усилием оторвался от стойки, передернул плечами. — Ну?

— Кое-что требуется.

— Пошли.

Эйб запер входную дверь, перевернул лицом на улицу табличку с надписью «Закрыто на обед» и завилял по проходам, едва протискиваясь своей тушей, в глубь дома. Джек проследовал за ним в задний чулан, спустился в подвал. Неоновая лампа над каменными ступенями мигала, никогда полностью не оживая.

— Лампа у тебя тут плохая, Эйб.

— Знаю, только менять слишком хлопотно.

Он щелкнул выключателем, осветив миниатюрный подвальный арсенал. Прошелся по складу, поправляя пистолеты и ружья на стойках, выравнивая на полках коробки с патронами. В отличие от беспорядка наверху здесь все было аккуратно расставлено.

— То же самое или что-нибудь новенькое?

— Новенькое. Пару перчаток с кастетом.

— Последнюю, что купил, потерял?

— Нет. На сей раз нужны белые.

Эйб поднял брови:

— Белые? Никогда про такие не слышал. Черные — пожалуйста. Или коричневые. А белые…

— Постарайся найти.

— Пойду спрашивать белые кожаные перчатки с полуфунтовыми стальными прокладками на костяшках? Может, тебе еще дамский размер?

— Нет, размер мой. В тон костюму.

Эйб вздохнул:

— И когда они тебе понадобятся?

— Если можно, к вечеру, самое позднее — завтра утром пораньше. Кроме того, внимательно следи, не пройдет ли слушок, будто кто-нибудь дешево продает целую кучу рождественских детских подарков… уже, скорее всего, упакованных… Я еще Хулио попросил навострить уши. Если вдруг услышишь, намекни, что знаешь покупателя. Возьмет оптом.

Как Эйб ни старался, не сумел сдержать любопытства.

— За что ты на этот раз взялся, Джек?

— За то, за что браться, наверно, не следовало. Причем, чтобы все сделать как следует, придется валять настоящего дурака.

Эйб вытаращил глаза, явно интересуясь масштабом дуракаваляния. Но не стал расспрашивать, зная, что потом Джек расскажет.

Последний огляделся, заметив нечто висевшее в углу. И у него возникла идея.

— Знаешь что? Может быть, мне еще одна вещь пригодится…

Джек доехал по линии «А» до делового центра города, очутившись на многолюдном базаре «третьего мира», который представляла собой Четырнадцатая улица. Пробирался среди косматых доминиканцев, сикхов в тюрбанах, индусов в сари, корейцев в национальных костюмах, пакистанцев, пуэрториканцев, жителей Ямайки, время от времени сталкиваясь на холоде с европейцами на тротуарах с вывесками на полудюжине языков.

Заранее добрался до Седьмой авеню по указанному Джиа адресу. Только табличка на дверях указывала, что неприметный фасад имеет какое-то отношение к СПИДу.

Наверно, можно было приступить к поискам украденных рождественских подарков и без захода сюда, но бросить взгляд на место преступления не мешает. Возможно, даже наведет на воров.

— Кажется, у меня на четыре назначена встреча с доктором Клейтон, — обратился он к стройной миловидной чернокожей женщине в регистратуре. На именной табличке значилось просто «Тиффани».

— Как вас зовут, сэр?

— Джек.

— Джек… а дальше?

Хотел было сказать «просто Джек», но это неизбежно повлечет за собой дальнейшие расспросы, а дальнейшие увертки запечатлеют в ее памяти его личность. Из памяти же предпочтительно изглаживаться бесследно.

Изобразив улыбку, принялся подыскивать фамилию на «Н». В последний раз спрошенный назвался Мейером, решив придерживаться алфавитного порядка.

— Нидермейер. Джек Нидермейер.

— Хорошо, мистер Нидермейер. Доктор Клейтон пока занята. С репортером. Знаете, нас тут вчера ограбили.

— Правда? И что украли?

— Все подаренные к Рождеству игрушки.

— Да что вы!

— В самом деле. Полиция сейчас ищет. По-моему, должна… А, вот и доктор Клейтон. Видно, освободилась.

Джек взглянул на стройную брюнетку в белом халате, которая шла в его сторону вместе с субъектом, похожим больше на разносчика, чем на репортера. Проводила его до дверей, выглянула на улицу, словно что-то высматривала. Что в это ни было, обратно возвращалась с таким видом, как будто ничего не увидела. Или увидела. В любом случае не обрадовалась.

— Доктор Клейтон, это мистер Нидермейер, с которым у вас на четыре часа назначена встреча.

При ближайшем рассмотрении доктор Алисия Клейтон выглядела получше, хотя все-таки… простовато. Черты лица тонкие, правильные — острый нос, четко очерченные губы, не слишком тонкие, не слишком полные; серо-голубые глаза. Чудесные волосы до подбородка, черные-черные, причем не тусклые, не варварски крашенные, а настоящие черные, пышные и блестящие.

И никакой косметики. Женщина с такими ухоженными волосами должна подчеркивать и другие достоинства. Только не доктор Клейтон.

Ну, по крайней мере, выглядит без макияжа чистенькой, только что вымытой. Пожалуй, для врача вполне допустимо.

В глазах что-то прячется… Страх? Гнев? Возможно, отчасти и то и другое?

Доктор Клейтон протянула руку:

— Мистер Нидермейер, добро пожаловать.

Рукопожатие крепкое.

— Зовите меня просто Джек.

— Хотите, наверно, взглянуть на место преступления?

— Как раз собирался просить разрешения.

Времени попусту не теряет. Деловая женщина. Неплохо.

Центр абсолютно не соответствовал его ожиданиям. Светлые коридоры выкрашены веселыми желтыми, оранжевыми красками.

— Вы педиатр? — спросил он на ходу.

Она кивнула:

— Специализировалась по инфекционным заболеваниям.

— И моя сестра педиатр.

— Неужели? Где она работает?

Джек мысленно отвесил себе оплеуху. Какой черт дернул его за язык? Никогда не представлял себе сестру врачом. Или брата судьей. Видно, дело в отцовских звонках.

— Точно не знаю, по правде сказать, — промямлил он. — Мы не часто общаемся.

Доктор Клейтон бросила на него странный взгляд.

Знаю, конечно, звучит плоховато, но родной сестре со мной лучше не связываться.

Заглядывая по дороге в открытые двери, он видел множество малышей, которые смеялись, бегали, играли. На больных не похожи.

— Нечто вроде амбулаторного детского сада, — объяснила доктор Клейтон. — Здесь ВИЧ-инфицированные дети общаются с другими ВИЧ-инфицированными детьми, причем никто не опасается заражения.

Перед ними затормозил выскочивший из палаты мальчонка.

— Доктор Элис! — закричал он. — Глядите на мою голову! Жутко колючий ежик!

— Хорошо, Гектор. Только, знаешь, из комнат нельзя выходить.

Четырехлетний Гектор весил всего фунтов тридцать. Очень коротко стриженные светло-каштановые волосы почти такого же цвета, как смуглая кожа. Из-под пигмента проступает бледность, но улыбка торжествующая.

— Потрогайте голову, — не унимался он. — Колючий ежик.

В дверь палаты с трудом протиснулась плотная фигура женщины в распахнутом халате.

— Заходи, Гектор, — велела она. — Пора на облучение.

— Нет. Пускай доктор Элис потрогает ежика!

— Его сейчас остригли, — пояснила женщина, — и он нас всех из-за этого сводит с ума.

Доктор Клейтон с улыбкой провела рукой по остриженной голове.

— Ладно, Гектор, потрогаю ежика, но потом… — Улыбка исчезла, рука легла на лоб мальчику. — По-моему, у тебя небольшой жар.

— Да ведь он тут носился как бешеный. «Потрогайте голову, потрогайте голову!» Наверно, немножечко разгорячился.

— Возможно, Глэдис, но все-таки приведите его ко мне в кабинет, прежде чем отпускать домой, хорошо?

Гектор бросился к Джеку, подставил макушку:

— Потрогайте жутко колючего ежика, мистер!

Тот заколебался. Безусловно, симпатичный малыш, однако симпатичный малыш с ВИЧ-инфекцией.

— Ну, мистер!

Он быстро взъерошил колючий затылок. Самому не понравилось, с какой поспешностью отдернул руку.

— С ума сойти, правда? — похвастался Гектор.

— Не то слово, — согласился Джек.

Глэдис утащила Гектора в палату, а они с Алисией проследовали к другим, не столь веселым отделениям. За стеклянными дверями дети лежали под капельницами.

— Клиническое отделение. Здесь они проходят амбулаторную терапию, мы делаем им вливания, следим за состоянием, отправляем домой.

Дальше подошли к огромному стеклянному окну до потолка от уровня груди.

— Здесь мы размещаем бездомных и брошенных, — продолжала Алисия. — За ними присматривают и ухаживают добровольцы. Обреченные нуждаются в особом уходе.

Джек заметил вдали за стеклом Джиа с младенцем на руках, однако не задержался, не желая попасться ей на глаза.

— Немало вы здесь делаете, — сказал он на ходу.

— Да, у нас тут и клиника, и детский сад, и дневная лечебница, и сиротский приют.

— Все из-за одного-единственного вируса.

— Мы боремся не только с вирусом, — возразила Алисия. — У многих детей не просто наследственная ВИЧ-инфекция — если насчет ВИЧ-инфекции можно сказать «не просто», — но и врожденная зависимость от крэка или героина. Они появляются на свет точно с таким же криком, как другие младенцы, выброшенные из уютной теплой матки, а потом вопят до смерти, требуя дозы.

— Двойная зависимость, — пробормотал Джек. — Несчастные дети.

— Да. Одни родители передают по наследству болезнь, другие наносят невидимый с первого взгляда удар. Детям заранее вынесен смертный приговор.

В последней фразе послышалось что-то глубоко личное… Что — непонятно.

— Возможно, «смертный приговор» — чересчур сильно сказано, — оговорилась она. — Теперь много для них можно сделать. Показатели выживания повышаются, но… даже если удается их вывести из зависимости, последствия все равно остаются. Крэк, героин частично сжигают нервную систему. Не стану читать скучную лекцию о рецепторах допамина, скажу лишь, что в итоге разрываются звенья в нервных центрах, доставляющих удовольствие. Поэтому наши детки-наркоманы беспокойны и раздражительны, не утешаясь, в отличие от нормальных младенцев, простыми вещами. Без конца плачут. Пока обалдевшие матери не потеряют терпение и не прибьют их до смерти, чтоб замолчали.

Понятно, подобные речи у нее готовы для всякого посетителя, только лучше не надо. Джеку уже хотелось кого-нибудь придушить.

— Счастливчики, — доктор Клейтон хрипло прокашлялась, — если можете себе представить счастливчика с наследственной наркоманией и ВИЧ-инфекцией, попадают сюда.

Она остановилась перед глухой дверью.

— Здесь, в подсобке, хранились игрушки.

Показала подсобку — пустую, за исключением кусков скотча и оберточной бумаги.

— Игрушки в такую бумагу завернуты? — уточнил Джек, запоминая рисунок.

— Многие, но не все.

Он толкнул дверь, выходившую в переулок, выглянул, осмотрелся. Ясно: створка снаружи вокруг замка сильно поцарапана, искорежена. Видно, кто-то с ловкостью орангутанга орудовал крепким длинным ломом.

Заметил, что доктор Клейтон задрожала на холодном сквозняке из открытых дверей, растирая руки под рукавами белого халата. Очень худенькая, без всяких изоляционных прокладок.

— Как собираетесь действовать? — спросила она, когда он закрыл дверь.

— Место для объяснений не подходящее. Может, лучше у вас в кабинете?

— Пойдемте.

По пути к своему кабинету доктор Клейтон задержалась у главного входа, выглянула на улицу. И замерла, как будто испугалась чего-то.

Сэм Бейкер сидел в машине, приступив в свой черед к наблюдению добрый час назад, погрузившись в раздумья, разглядывая собственную прическу в зеркале заднего обзора.

Жутко противно глядеть в это самое зеркало. Люди могут принять его за какого-нибудь голубого паскудника, который без конца жеманится да прихорашивается. Только, ко всем чертям, прежде густые волнистые песочные волосы с каждым днем редеют, седеют. Всего в сорок шесть уже скальп просвечивает. Если дело так дальше пойдет, облысеешь еще до пятидесяти.

Скосив глаза, он заметил, что кто-то смотрит в его сторону из парадного СПИД-Центра. Присмотревшись, узнал крошку Клейтон, сдержал импульсивное побуждение нырнуть пониже. Беспокоиться нечего. Увидит машину, но не седока.

В конце концов, подтверждается, что она еще тут.

Бейкер крысиного хвоста не дал бы, чтоб узнать, куда таскается ненормальная баба. Но чурка платит именно за это. Иначе…

Зазвонил сотовый. Он выхватил трубку, нажал кнопку:

— Да?

— Это я.

Гадство. Думал, звонит кто-нибудь из ребят. Оказалось, араб собственной персоной: Кемаль Мухаляль.

— Слушаю, сэр.

— Хотелось бы осведомиться о ситуации с интересующим нас обоих объектом.

— Чего?

— Где женщина?

— Пока на работе. — Дальше он не стал уточнять. Тем более по сотовому.

— Нашла другого адвоката?

— Нет.

— Если найдет, нежелательно, чтобы его постигла судьба последнего поверенного.

— Ладно, — буркнул Бейкер, — проехали. Говорю вам, все будет в полнейшем порядке. Поверьте.

С самого утра в глубоком дерьме. Черт возьми, думал, получит пять с плюсом, убрав адвоката. Вместо этого чурка Кемаль кипятком начал писать. По правде. Заорал, мол, дело привлечет внимание, почему Бейкер действовал без разрешения…

Почему бы и нет? Нанял бывшего десантника, специалиста-подрывника — получил ответственного подручного. Ты уже мне велел заложить одну крупную бомбу, а потом, беспокоясь, что дурень Вайнштейн поднимет чересчур большую волну, по-моему, намекнул на проблему. Которую я решил. Раз навсегда, точно так же, как первую. Именно так мы решали их в спецвойсках во Вьетнаме. Именно так я решаю все свои задачи с тех пор, как пошел в наем. Никто пока не жаловался.

Беспокоиться нечего. Заложенный в машину орешек всем глаза отведет.

Кемаль, тем не менее, бесится. Плохо. Карманы у него глубокие. Лучше поддерживать с ним хорошие отношения. Лучше, собственно, прицепиться к Кемалю, уехать с ним вместе в Саудовскую Аравию. Саудовцам, черт побери, понадобятся все сэмы бейкеры, которых можно купить.

Можно было бы помириться с Кемалем, если бы сучка Клейтон не пошла нанимать другого адвоката, отказалась от дома, который всем до таких чертиков нужен. Тогда можно было бы встать перед ним и сказать: «Видишь, она до смерти перепугалась, когда адвокат на глазах у нее взлетел на воздух. Не волнуйся, старик, я свое дело знаю».

— Поверю, только когда будете делать лишь то, что приказано. Следите за ней, и больше ничего.

— Есть, капитан. Конец связи. — Бейкер нажал кнопку. Пошел в задницу.

В бешенстве заскрежетав зубами, вдруг вспомнил, что самое время проверить память. Посмотреть, не отшиб ли ее звонок чурки. Закрыл глаза, мысленно повторяя номер телефона с вывески магазинчика деликатесов на другой стороне улицы. Взглянул, убедился — все точно.

Хорошо. Как обычно, все правильно. Судьба собственной матери постигнет его не скоро.

Малышки Клейтон уже не было за дверью СПИД-Центра.

Если Мухаляль не введет его в курс дела, можно найти работу получше. Пока одно известно: тут две стороны — с одной Алисия Клейтон, с другой ее брат Томас Клейтон, настоящий придурок. Между ними отцовское завещание. Как сюда затесался Кемаль Мухаляль, непонятно. Наверняка дело в доме. Брат хочет им завладеть, а Кемаль ради этого готов тратить немалые бабки.

Бейкера взяли в помощники. Дом надо охранять. Никого не пускать туда без разрешения Мухаляля и брата. Велят также пристально наблюдать за сестрой, но абсолютно ни при каких обстоятельствах, о чем ему талдычат, и талдычат до умопомрачения, не причиняя вреда и присматривая, чтобы другие не причиняли.

Ничего не понять. Ведь после смерти сестры дом достанется брату?

Однако араб с братом держат свои соображения при себе. Видно, им чего-нибудь в том доме нужно.

В любом случае дьявольски ценное, из-за чего иначе с ума сходить всем чертям? А что именно, не угадаешь. Еще одна загадка.

Ну, пока ладно. Когда дом, наконец, достанется арабу, Сэму щедро заплатят. Часть уйдет приглашенным ребятам, и еще останется вполне достаточно, чтобы залатать образовавшиеся финансовые прорехи, даже чуть-чуть пополнить огорчительно тощий пенсионный фонд.

Только до окончания дела надо раскрыть все секреты. И в банк положить.

Алисию мороз прохватил по спине при виде серого автомобиля с тарахтевшим мотором, стоявшего на другой стороне улицы чуть выше ее наблюдательной точки.

Тот же утренний? Точно не скажешь. Следит за центральным подъездом или кого-нибудь дожидается из магазина? Невозможно понять. Проклятье, на ярком солнце за затемненными стеклами даже не видно, сколько человек там сидит.

Ужас какой-то. Чего ждут? Взрыва?

Она передернулась. Велела Тиффани, не вскрывая, нести ей всю почту, все, что доставляют разносчики. А вдруг придет пакет без обратного адреса? Что тогда делать? Вызывать бригаду саперов? К счастью, проблем не возникло — все сегодняшние разносчики принадлежали к числу постоянных поставщиков Центра.

Она заставила себя отвернуться.

Пятый — или шестой — раз с утра выглядывает в подъезд. Тиффани уже с любопытством косится.

Алисия повела Джека Нидермейера к своему кабинету. Может, просто воображение разыгралось. Зачем за ней следить? Какой смысл? Каждый день повторяется одно и то же: от квартиры в Виллидже к Центру, от Центра домой. Образец предсказуемости.

Успокойся, велела она себе. Не сходи с ума. Тихонечко придумай, как быть с этим немыслимым завещанием.

— Садитесь, — предложила она, заходя в кабинет. Заглянул Реймонд, занес какие-то бумаги. Алисия их познакомила, однако не упомянула о цели визита мистера Нидермейера.

Когда Реймонд вышел и они уселись друг против друга, она хорошенько вгляделась в абсолютно обыкновенного темноволосого тридцатилетнего мужчину в синих джинсах и красноватой фланелевой рубашке.

Неужели именно он сможет вернуть игрушки? Ох, сомнительно, очень сомнительно.

— Ну, мистер Нидермейер…

— Зовите меня просто Джек.

— Хорошо, «просто Джек». — А вы можете называть меня доктор Клейтон. Нет, этого говорить не надо. — Миссис Ди Лауро мне сказала, что вы могли бы нам помочь. Вы с ней друзья?

— Нет, по правде сказать. Я для нее однажды кое-что сделал. Вытащил из передряги.

— Из какой?

Собеседник подался вперед:

— Кажется, мы должны были поговорить о пропавших игрушках?

Возникла какая-то напряженность. Хорошо скрытая, но Алисия ее уловила. Между парочкой что-нибудь личное? Или попросту не мое дело?

Ближе к ней наклонившись, он положил на стол руки. Поразительно, до чего длинные ногти на больших пальцах. Руки чистые, ногти аккуратно подстрижены… кроме больших пальцев. Здесь ногти длиной в добрую четверть дюйма, если не больше. Алисия хотела спросить, но не отыскала мало-мальски приличного способа.

— Я не любопытствую, — объяснила она. — Просто интересуюсь, каким образом одному человеку удастся найти игрушки раньше целого нью-йоркского полицейского департамента.

Джек пожал плечами:

— Во-первых, не «целого» департамента. Если повезет, то пары сыскарей-детективов.

Она кивнула. Правда.

— Во-вторых, — продолжал он, — по-моему, можно уверенно заключить, что вас ограбил не отец семейства, запасающийся рождественскими подарками для собственных детей. И, судя по двери, не профессионалы. Больше похоже на случайную кражу в удобный момент. Скупщика добычи наверняка заранее не нашли, значит, будут искать. Я кое-кого знаю…

Недоговоренная фраза повисла в воздухе. Кого? — гадала Алисия. Скупщиков краденых рождественских подарков? Может, он сам какой-нибудь преступник?

Она пристально смотрела на него, видя, что в светло-карих глазах не отражается ничего… абсолютно ничего.

— Понятно… знаете тех… кто может вывести вас на воров. А потом?

— Потом заставлю их вернуть игрушки.

— А если не заставите? Что тогда? В полицию сообщить?

Он покачал головой:

— Нет. Одно из условий моего участия — никаких официальных контактов. Если полиция найдет подарки, отлично. Все хорошо, что хорошо кончается. Если я найду, произойдет удивительный случай, рождественское чудо. Виновных вы не узнаете, но помилуй их Бог. Меня никогда не видели, никогда обо мне не слышали. Насколько вам известно, меня не существует.

Алисия напряглась. Уж не жулик ли он? Украл игрушки, потом за вознаграждение предлагает «найти»? Может быть, даже на пару с сообщницей?

Нет. Миссис Ди Лауро никогда бы не сделала ничего подобного. Слишком искренне злилась сегодня утром.

Хотя этот субъект — «просто Джек» — вполне мог втянуть Джиа в аферу без ее ведома.

— Понятно, — повторила она. — И сколько будет стоить…

— Все уже улажено.

— Я не понимаю. Джиа предупредила…

— Не беспокойтесь. Все в порядке.

— Деньги есть.

Фирмы, предприятия, частные лица вносят вклады в фонд вознаграждения за поимку преступников. Сумма набиралась внушительная.

— Оставьте себе. Потратьте на детей.

Напряжение спало. Ладно. Не жулик.

— Теперь опишите подарки, припомните любую особенность, которая подтвердила бы, что я на верном пути.

— Ну, во-первых, все упакованы. Мы принимаем только новые игрушки и одежду — без упаковки, потом сами завертываем. Бумагу вы увидите. Кроме этого, что можно сказать? Настоящая россыпь чудесных подарков, прекрасный, богатый ассортимент…

Горло снова перехватило от ярости.

Все пропало!

Мужчина поднялся, протянул через стол руку.

— Посмотрим, что удастся сделать.

Алисия подала ему руку, отняла не сразу. Не рассказать ли про Томаса, завещание, дом, про уничтожившую Лео Вайнштейна бомбу? Может, с этим каким-нибудь образом связана кража игрушек? Нет, связываться с подобным типом не хочется. Вдобавок как-то чувствуется, что кража тут ни при чем.

— Каковы наши шансы? — спросила она. — Говорите правду. Не надо меня обнадеживать.

— Правду? — переспросил он. — Шансы найти игрушки нулевые, если их уже сбыли. Если не сбыли — слабые. Если не отыщутся, ну, скажем, к воскресенью, я бы сказал, пиши пропало.

— Зря спросила, — вздохнула Алисия. — Что ж, наверно, такова судьба. Эти дети рождаются под черной тучей. Не знаю, почему я надеюсь, что на сей раз им блеснет удача.

Он снова легонько пожал ей руку, выпустил и заметил с кривой улыбкой:

— Наперед не угадаешь, доктор Клейтон. Даже самым отъявленным неудачникам иногда улыбается счастье.

Возможно, улыбка пробила латы. На мгновение, фактически на миллионную долю секунды Джек перед ней открылся, и Алисия вдруг ощутила надежду. Если вообще есть возможность найти и вернуть подарки, он уверен, что сделает это.

Теперь она тоже начинает верить.

Выйдя из докторского кабинета, Джек направился не к центральному вестибюлю, а свернул налево, вернувшись к детским палатам. Укрылся в сравнительной тени дверного проема напротив огромного окна с цельным стеклом и принялся наблюдать.

Джиа сидела вполоборота к нему, полностью сосредоточив внимание на спеленутом младенце у себя на руках. Покачивалась, улыбалась, ворковала, глядя на сверточек, как на самое драгоценное в мире дитя. Никто, взглянув сейчас на нее, не подумал бы, что это чей-то чужой ребенок. Никогда раньше Джек не видел такого света в ее глазах. Выражение лица… блаженное, лучше не скажешь.

Тут на сцену выскочила Вики, восьмилетняя сумасбродка, заторопилась к матери с лекарственной бутылкой, потряхивая темными косичками. Он улыбнулся. Всякий раз, видя ее, не мог сдержать улыбку. Полюбил куколку, как собственную дочку.

Он никогда не встречал отца Вики, и слава богу, судя по тому, что слышал о покойном не очень-то замечательном Ричардс Вестфалене. Джек имел авторитетное подтверждение, что гад британец умер, знал как, где и когда, но останков его никогда не найдут. Поэтому пройдет много лет, прежде чем Ричарда Вестфалена официально признают покойным. Джиа после развода носит девичью фамилию, а Вики остается Вестфален — последней в роду.

Кажется, дочь по отцу не тоскует. С чего бы? Она его едва знала при жизни, теперь Джек с лихвой его заменяет. Будем, по крайней мере, надеяться.

Он простоял еще несколько минут, не в силах отвести глаза от двух самых главных персон в его жизни. И бесконечно тревожился, видя обеих в закрытой палате с ВИЧ-положительными детьми.

Хорошо, хорошо, хорошо. Ему все известно о фактах и цифрах, которые доказывают, что они в безопасности, и так далее. Замечательно и прекрасно, когда речь идет о других. Но тут дело касается Джиа и Вики. Им угрожает невидимый вирус, причем не просто вирус, а ВИЧ.

Слыша эту аббревиатуру, Джек всегда покрывается гусиной кожей. Он в принципе не склонен кругом видеть опасность, подозревать злой умысел, только ВИЧ действует дьявольски эффективно. Инфекция поражает системы, защищающие организм от инфекции… в самой идее виден умысел.

Он считал себя способным уберечь Джиа с Вики практически от любой беды. Кроме вируса. А они вертятся прямо возле него.

Если та или другая подхватит… что делать?

С вирусом иммунодефицита не сладишь.

Наконец он оторвался от окна и пошел обратно, откуда пришел.

Встретил в коридоре толстушку Глэдис во главе шеренги дошкольников. Проходя мимо, она улыбнулась, кивнула — гигантская гусыня с выводком гусят. Строй замыкал Гектор.

— Эй, — воскликнул Джек, махнув рукой, — что это там за жутко колючий ежик?

Ждал, что услышит очередное предложение пощупать стриженую макушку или хотя бы увидит улыбку. Но Гектор тупо взглянул на него, ткнулся в стену, упал на колени. Джек не успел среагировать, как малыша стошнило.

— Эй! — рявкнул он. — Тут беда!

Через секунду подскочила Глэдис.

— Отойдите, — приказала она, натягивая неведомо откуда взявшиеся перчатки из латекса.

Схватила трубку телефона, висевшего в коридоре, бросила несколько слов, опустилась рядом с Гектором на колени. Джек ее не слышал, только видел, как Гектор качает головой.

Тут возник Реймонд, тоже в перчатках из латекса. Схватил мальчика на руки, понес по коридору. Пока Глэдис расталкивала остальных детей по игровым палатам, прибежал санитар, подбирая грязь антисептической шваброй.

Джек пошел своей дорогой. Он оказался сторонним наблюдателем, не знающим, что надо делать. У здешнего персонала свой протокол, свои правила, в которые его не посвятили. Иностранец в чужой стране, не владеющий языком, незнакомый с культурой.

Он ускорил шаг. Мальчуган меньше часа назад улыбался, болтал, а сейчас похож на тряпичную куколку, из которой вытряхнули опилки.

Его преследовали веселые детские крики из амбулаторных палат. Каждый выкрик звучал как выстрел, смешок резал как нож. Смерть нависала над каждым ребенком, смертельная зараза пряталась в каждом углу, хотя они об этом не знали. Ну и хорошо. Дети должны быть счастливы, пока можно.

Особенно зависимые от наркотиков. Их короткие жизни наполнены болью с первого дня, пока вирус неустанно пожирает иммунную систему.

И еще кто-то украл у них подарки.

На скулах напряглись желваки. Не бойтесь, малыши… Пусть дядя Джек и не знает, что делать, не такой он никчемный, как несколько минут назад казалось. Вернет вам игрушки. И по ходу дела серьезно, от души побеседует с вором, который только зря расходует кислород.

Жизнь иногда действительно гнусная.

Однако не должна быть сплошь гнусной. Кое-что порой можно наладить.

Глава 2

Суббота

Гвоздь сидел за рулем фургона, растирал для согрева руки. Ну и дерьмовый же холод сегодня, ребята. Просто дерьмовый!

Теперь уже недолго. Через час, может, меньше, если покупатель не собирается слишком долго торговаться, стараясь сбить цену, он окажется богачом в теплой берлоге, потягивая виски со льдом вместо вечной мочи в забегаловке.

Он глубоко затянулся самокруткой с марихуаной, задержал дыхание. Протер запотевшее ветровое стекло, пожалел, что обогреватель в проклятом грузовике не работает. Щелкнул зажигалкой, взглянул на часы. Покупатель сказал, в полдвенадцатого. Почти время.

Всего делов — пустил словечко, мол, если кому-нибудь требуется с большой скидкой куча рождественских игрушек, целиком упакованных и готовых к раздаче, пускай ищет Гвоздя. В ответ сообщили: кореш одного кореша одного кореша заберет одним махом. Лады!

Выпустил дым, оглядел переулок, высматривая свет фар. Тут крутилось множество колес, направляясь к близлежащему Манхэттенскому мосту. Поскорее бы подвалили те самые, чтоб провернуть сделку.

Посредник на этот счет ничего не сказал, но, по мнению Гвоздя, скупщик должен приехать в фургоне. Наверняка. Как иначе увозить барахло?

Даже не думай тиснуть мой фургон, старик. Он похлопал по автоматическому пистолетику 32-го калибра за поясом. Лучше даже не думай ничего подобного, пока не выложишь бабки, не выгрузишь тряпки.

Эй, в рифму вышло.

Отдавай зеленуху и двигай к старухе.

Гвоздь улыбнулся с очередной затяжкой. Жалко, что пришлось расстаться с оркестром. Может, сделали бы с ударником песню или еще чего-нибудь. Было бы клево.

Скучно без «Полно». Черт возьми, лучший в мире ударный панк-ансамбль, старик, Гвоздь там на турецком барабане играл. Ну, во всяком случае, несколько месяцев. Пока не вышибли за прогул.

Хорошее было времечко. Тогда-то его и прозвали Гвоздем. Ну, по правде сказать, не прозвали. Сам стал называться. Играя в «Полно», надо называться как-нибудь вроде Гвоздя. Кому нужен барабанщик по имени Джоуи Де Чилья?

А Гвоздь — имя клевое, как бы с двойным смыслом и прочее.

Хотя даже под прозвищем Гвоздь и с причастностью к «Полно» другой работы не нашлось. Для него, по крайней мере. Вот дерьмо, ведь его же прослушивали, стоило лишь заикнуться про «Полно», все с большим интересом хотели послушать… пока не услышат.

К нам можешь больше не обращаться, старик…

Ну и ладно, сами пошли в задницу.

Высосал до ногтей самокрутку, выкинул окурок в окно. Нечего экономить.

После множества безрезультатных прослушиваний Гвоздь распрощался с музыкальной сценой. У него своя гордость, ребята. Принялся подворовывать, сбывать добычу. Оказалось, что это гораздо доходней любого безымянного ударного ансамбля, который за деньги никогда его не приглашал.

Потом вдруг является Тина, говорит, что беременна, пытается доказать, будто ребенок его. Точно. Правильно. Когда она кидается на все твердое, что стоит, можно верить такому дерьму? Ни за что, пошла в задницу.

Тогда она совсем рехнулась, не захотела делать аборт. Нет. Родит ребенка, станет мамочкой.

Правильно, мамочка Тина. Давай.

Дальше сюрприз за сюрпризом. Рожает. Конечно, ребенок родился совсем никудышный. Пошел слушок, будто у него чертов СПИД, старик. СПИД!

Значит, Тина заразная, вот что Гвоздя потрясло. Проклятье, он ведь тоже мог подхватить, без конца трахаясь с Тиной, ширяясь одними иголками. Не захотел сразу делать анализ с жуткого перепугу, ребята. Как бы даже знать не хотел.

А Тина как будто и не считала больной ни себя, ни ребенка. Капитально чокнулась. Пошла в полный разнос, когда у нее забрали младенца.

И без умолку талдычила, что ребенок его. Похож, говорит, как две капли воды. Однажды на прошлой неделе наконец заставила пойти в лечебницу, где его держат, и посмотреть. Непонятно, что на Гвоздя нашло, может, слишком расслабился от цейлонского героина, только он не пожалел, что пошел. Потому что, слоняясь по заведению, увидел, как в дверь втаскивают кучи рождественских подарков. Заглянул, думая прихватить какую-нибудь мелочь, а увидел целую комнату, забитую игрушками. Ух.

Счастливого мне Рождества.

На третью ночь взял товар.

Самым клевым во всем этом деле оказались сообщения в новостях. Черт побери, старик, вчера вечером только включишь радио или ТВ, сразу слышишь про «кражу рождественских подарков для больных СПИДом детей». Он часами прыгал с канала на канал, с одних новостей на другие, ухмыляясь во всю задницу.

Речь-то шла про него. Про Гвоздя.

Одного не усек, с чего психованные репортеры писают кипятком и вовсю бесятся. Будто это их в самом деле волнует. Дерьмо собачье. Все знают: жутко глупо тратить подарки на ребятишек со СПИДом. Долго они проживут, в самом деле? Не успеют и полюбоваться. Совсем пустая трата, старик.

Дайте Гвоздю с пользой распорядиться барахлом.

До чертиков просто. Всего-то делов…

Он вздрогнул, услыхав позади скрип. Оглянулся на сиденье. Похоже на…

Точно! Черт, какая-то задница открыла заднюю дверцу фургона. Теперь там вспыхнул свет.

Сначала подумал на копов, однако не видел машины с мигалкой. Известно, что при обыске копы обязаны следовать установленным правилам.

Покупатель? Возможно, но вряд ли. Скорей какой-нибудь придурок в ломке товар хочет тиснуть.

Гвоздь вытащил пистолет, вставил обойму. Сейчас по-настоящему быстро покончит с дерьмом.

Выскочил из кабины, бросился к кузову.

— Эй, старик, ты чего, мать твою…

Никого. О6е задние дверцы закрыты. Оглядел в обе стороны переулок, не видно ни души, чтоб их всех разразило.

Неужто показалось? Не такая уж сильная травка. Он же слышал звук. Видел свет.

Лучше взглянуть, все ли цело.

Но как только Гвоздь дотянулся до ручки, правая дверца с силой распахнулась, ударила, начисто сшибла с ног. Он упал на спину, перевернулся, вскочил, выставил перед собой пистолет. Увидел открытую дверцу фургона, а в ней никого.

И тут услыхал низкий голос:

— Хо-хо-хо!

Гвоздь поднял глаза. На крыше фургона торчит толстяк в красном костюме с белой бородой.

Он снова прогудел «хо-хо-хо», а потом закричал:

— Так это ты украл игрушки, которые я припас для малышей, больных СПИДом? Никто безнаказанно не украдет игрушки у Санты!

Ну, старик, ты даешь. Эта задница воображает себя Санта-Клаусом!

Гвоздь поднял пистолет и влепил ему пулю в сердце.

Хренов Санта-Клаус слетел назад с крыши фургона, словно кто-нибудь дернул его за поводок на шее.

Никто безнаказанно не украдет игрушки у Санты?

Да пошел ты! Я украду долбаные игрушки у кого хочешь, сделаю с ними ко всем чертям, что пожелаю!

Гвоздь поспешно обежал фургон. Пора проделать в Санте еще одну дырку…

Там никого не было.

— Что за чертовщина? — вслух спросил он.

Что-то красно-белое выскочило из тени за мусорным ящиком, врезало белым кулаком в лицо.

Гвоздь слышал, что у людей искры из глаз сыплются, но никогда не верил. А теперь поверил. Явственно хрустнул нос, из глаз посыпались те самые искры от взрыва боли. Он качнулся назад, поскользнулся на каблуке на каком-то дерьме в переулке, понял, что падает на спину. Замолотил руками, стараясь сохранить равновесие, и не сумел, со всего маху рухнул. А когда глянул вверх, над ним склонялся Санта.

— Думаешь остановить Санта-Клауса пулей? Простой пулей? Еще раз подумай, сынок!

Голос не такой низкий и сильный, как минуту назад, но толстяк по-прежнему держится на ногах. Хотя меньше чем в двух футах от глаз Гвоздя зияет пулевое отверстие в красном костюме. Прямо напротив сердца.

Черт! Что тут происходит? Старый раздолбай должен быть мертвым, ребята.

Конечно, если Санта-Клаус не настоящий.

Да ведь это ж с ума сойти.

С другой стороны, вот он, стоит в красном костюме! Глаза сверкают между белой бородой и пушистой оторочкой шапки. Кто бы он ни был, черт побери, — может, действительно Санта-Клаус, — жутко бесится. По-настоящему.

Гвоздь стал было поднимать пистолет, чтоб еще разок выстрелить, но Санта с силой наступил ему на руку.

— Не трудись больше, сынок! Санта-Клауса не убьешь!

Гвоздь привстал, потянулся, пытаясь перехватить оружие свободной рукой, а Санта опять врезал правой, чуть не вышиб мозги, грохнув о тротуар затылком.

Бьет этот самый Санта точно какой-нибудь долбаный мул копытом.

Гвоздь почувствовал, как пистолет вылетел из руки, услышал, как он скрежещет по асфальту. Потом все расплылось в тумане.

И в боли.

Запомнился легкий пинок в живот, после чего он был схвачен за ворот, за пояс и поднят с земли.

— Я заглядывал в список, — продолжал Санта. — Фактически дважды. Там отмечено, что ты ведешь себя дурно, сынок. Очень гадко!

И превратил его в нечто вроде тарана.

Бумс — головой в бампер фургона.

— Знаешь, что бывает с теми, кто хочет обокрасть Санту? Вот что.

Бумс — головой в мусорные контейнеры, выстроившиеся в переулке.

— Если решу сохранить тебе жизнь, всех предупреди: не связывайтесь с Санта-Клаусом!

Гвоздь крутнулся на месте, вляпался физиономией прямо в кирпичную стену вдоль переулка.

Испустил слабый смертный стон, сползая по стене, разбитым яйцом вытекая на землю.

На том дело не кончилось. Далеко. Следующие минут десять Санта возил его по переулку, как половую тряпку, после чего сознание начало покидать Гвоздя.

Отпущенный, наконец, он свалился на треснувший тротуар истерзанным месивом. Дыхание клокотало и пузырилось в окровавленном рту. Челюсть точно сломана. Ребра — при каждом вдохе вонзается десяток кинжалов. Все? Будем надеяться. Гвоздь начал молиться, чтоб кончилось.

Просто оставь в живых. Забирай игрушки, проклятый фургон и иди. Пристегни хренова оленя к бамперу и проваливай вместе с Рудольфом. Только больше, пожалуйста, не бей меня.

Как только домолился, руки подхватили его под мышки, подняли.

— Нет, — удалось со стоном выдавить сквозь шатавшиеся зубы, — пожалуйста… больше не надо…

— Раньше надо было думать, сынок. Обокрав беззащитных больных малышей, ты попал в самый черный список Санта-Клауса.

— Виноват, — тихо всхлипнул Гвоздь. Совсем слабо, плаксиво.

— Хорошо. Приятно слышать. К следующему Рождеству учту. Хотя ты осложнил дело, попытавшись убить Санту. Очень дурно. Санта не любит, когда в него стреляют. Просто бесится. До сумасшествия.

— Ох, нет…

Что-то грубое, длинное скользнуло по щеке Гвоздя, охваченного настоящей паникой. Веревка! Ой, нет, мать твою. Санта хочет его повесить!

Нет, похоже, веревка захлестывается под мышками, а не на шее. Полегчало. Отчасти. Все равно, адски больно стягивает переломанные ребра. Потом Гвоздь был поднят, усажен на хлипкий бампер фургона, привязан.

— Что…

— Тихо, сынок, — оборвал его Санта, понизив тон, утративший всякую доброжелательность. — Не говори больше ни слова.

Гвоздь поднял глаза. Все — Санта, переулок, треклятый мир — расплывалось в тумане… кроме глаз Санты. Он всегда думал, что у Санты глаза голубые, а у этого карие, и с содроганием в душе разглядел в них кипучую ярость.

Санта не просто бесится. По-настоящему чокнутый.

Гвоздь зажмурился, пока Санта что-то цеплял ему на лоб. К тому времени, как в расшибленных в кашу мозгах промелькнуло, что не надо бы позволять Санте — даже такому психованному человекоубийце — привязывать его к фургону спереди, было уже поздно. Он завертелся, пробуя выпутаться, но веревка примотала тело к решетке крест-накрест за плечи и между ногами. Руки-ноги свободны, а все узлы где-то спрятаны за спиной.

С холодной тошнотворной уверенностью Гвоздь понял, что никуда не поедет. Во всяком случае, своим ходом.

Окаменел, слыша, как за спиной, заурчав, ожил старый мотор. Заплакал, когда фургон рванул с места.

Санта хочет разбить его о стену!

Нет. Фургон вывернул из переулка на улицу. Дальше кошмарный путь через Нижний Истсайд, люди таращат глаза, тычут пальцами, некоторые даже смеются… Повернув на Четырнадцатую, фургон начал вилять из ряда в ряд, обгонять светофоры, тормозил с визгом в дюймах — в дюймах! — от задних бамперов и крыльев, снова с ревом мчался вперед.

Все и так плохо, ребята, а когда движение в левых рядах замедлилось, фургон выскочил на встречную полосу и затеял игру в салки с побитым, но отчаянным желтым такси. Гвоздь точно знал, что Санта, мать его, не уступит, и с воплем смертного ужаса в душе догадывался, что таксист тоже. Из-за этого описался. Буквально. Теплая жидкость потекла по левой ноге.

В последнюю секунду такси с дороги исчезло, фургон вернулся в правый ряд, прибавляя скорость.

Хоть бы коп какой-нибудь попался! Гвоздю никогда даже в голову не приходило, что ему когда-нибудь захочется видеть копа у себя на хвосте, а сейчас настала такая минута. Ну и где они все? Почему, когда надо, рядом нет ни единого хренова копа?

Фургон с визгом широко повернул, наверно на Седьмую авеню, хотя точно нельзя сказать, потому что Гвоздь закрыл глаза, проскользнув в волоске от сигналившего автобуса. Потом фургон прыгнул на бровку, распугав прохожих, и замер на тротуаре.

Мотор заглох. Гвоздь скулил, с ужасом ожидая дальнейших запланированных Сантой действий. Но тот ничего не говорил и не делал. Он извернулся, взглянул в ветровое стекло. Санта исчез.

Хотя в одиночестве Гвоздь не остался. Собиралась толпа зевак, выстраивалась полукругом вокруг фургона, разглядывая его, тыча пальцами на окровавленное лицо, на мокрые штаны, на что-то налепленное Сантой на лоб. Кто-то расхохотался. Остальные подхватили.

Гвоздю хотелось умереть.

Наконец он услышал сирены.

Глава 3

Воскресенье

— Как дела, Гектор?

Маленький Гектор Лопес взглянул на Алисию с больничной койки. Без улыбки.

— Хорошо, — сказал он.

Она перевела его в стационар в пятницу из-за неудержимой рвоты, но со вчерашнего дня организм удерживал жидкость. Выглядит лучше. Хотя все еще лихорадка. Анализ спинной жидкости дал на первый взгляд отрицательный результат, а культура еще не готова. То же самое с мочой и кровью. Алисия надеялась обнаружить простую желудочно-кишечную инфекцию, только сильно тревожилась из-за практического отсутствия у него лимфоцитных клеток. Надо на всякий случай ввести внутривенно гамма-глобулин.

— Как себя чувствуешь?

— Тут болит, — пожаловался мальчик, показывая на вытянутую левую руку с введенной в локтевую вену иглой трубки.

— Как только тебе станет лучше, сразу вытащим.

— Сегодня? — просиял Гектор.

— Возможно. Пусть сначала пройдет лихорадка.

— Ох.

Алисия обратилась к Джин Соренсон, сестре, сопровождавшей ее сегодня на обходе. Крупной блондинке едва стукнуло двадцать пять, а это уже закаленный ветеран войны со СПИДом.

— Приходит к нему кто-нибудь? — тихо спросила она.

Соренсон пожала плечами:

— Мне об этом ничего не известно. Приемная мать звонила… однажды.

— Ну хорошо. А кто с Гектором в эту смену играет?

— Мы еще никого не назначили.

Алисия сдержала раздражение.

— Мы, кажется, договаривались, что у всех моих детей в каждую смену будет партнер, — ровным тоном проговорила она.

— Не успели, доктор Клейтон, — взволнованно объяснила Соренсон. — Тут такая была суета, кроме того, мы подумали, Гектор через пару дней выйдет, поэтому…

— Я хочу, чтобы у них был товарищ по играм даже на один день. У нас на эту тему был уже разговор, Соренсон.

— Знаю, — смиренно признала сестра.

— Но видно, не понимаете. Вам известно, как взрослым тоскливо в больнице, а представьте себе ребенка, прикованного к постели в палате, где чужие люди его раздевают и разувают, колют иглами, диктуют, когда надо есть, когда идти в ванную. Многие дети могут хотя бы рассчитывать, что придет мама, папа, родные, чуть-чуть успокоят. Кроме моих. Им не на кого опереться. У них вместо системы поддержки черная дыра. Можете вообразить?

Соренсон отрицательно тряхнула головой:

— Я старалась, да только…

— Верно. Не можете. Поверьте мне. Это ужасно.

Алисия понимала. Через несколько недель после поступления в колледж попала в больницу с обезвоживанием после вирусного гастроэнтерита, очень похожего на случай с Гектором. Пролежав всего два дня, чувствовала себя жутко. Ни приятеля, ни близких друзей, никто ее не навещал, никто о ней даже не спрашивал, и будь она проклята, если позвонит домой. Незабываемое ощущение полной беспомощности и одиночества.

— Поэтому к больным детям в каждую смену приблизительно каждый час обязательно должен кто-нибудь подходить, разговаривать, улыбаться, брать за руку, чтобы они могли на него рассчитывать, просто не чувствовать страшного одиночества. Это почти так же важно, как лекарства, которыми мы их накачиваем.

— Я все сделаю, — заверила Соренсон.

— Хорошо. Только делайте не для меня, а для них. — Она отвернулась, погладила колючую голову Гектора: — Эй, парень! Жутко колючий!

Теперь добилась улыбки.

— Угу, ежик… — Малыш кашлянул, попытался продолжить и снова закашлялся.

— Тихонечко, Гектор, — сказала Алисия.

Усадила его, расстегнула на спине больничный халатик. Прижимая к грудной клетке головку стетоскопа, услышала тихий целлофановый скрип, предвестник пневмонии. Ничего больше, кроме отдельного хрипа.

Заглянула в больничную карту Гектора. Рентгеновский снимок груди отрицательный. Назначила повторный, плюс посев мокроты, культуры и прочее.

Взглянула на костлявое тельце. Очень нехороший кашель.

Ох, нет, обмерла Алисия, завернув за угол и видя перед Центром полицейские машины. Что там еще стряслось?

В одной руке несла из больничного кафетерия пончик и кофе, в другой — пухлую воскресную «Таймс». Остаток воскресного утра обычно проводила в Центре. Дети приходили на процедуры, как в любой другой день, только было спокойнее, чем на неделе, — во-первых, далеко не такое количество телефонных звонков, — можно использовать это время для бумажной работы.

А еще собиралась сегодня продумать следующий шаг в саге о завещании и о предположительно собственном доме, который ей никто не хочет отдавать.

И вот…

Прямо в дверях чуть не столкнулась с копами, белым и чернокожим, которые о чем-то говорили с Реймондом. С Реймондом. Который, конечно, всецело предан Центру, но практически никогда не является по воскресеньям.

— Ах, Алисия! — воскликнул он. — Вот вы где! Ну не чудо ли?

— Что за чудо?

— Разве вам никто ничего не сказал? Игрушки! Игрушки нашли!

Алисии вдруг захотелось заплакать, обнять полисменов. Она посмотрела на них, Реймонд ее представил.

— Нашли? Уже? Действительно чудо! — Больше чем чудо, просто фантастика.

— Можно, пожалуй, сказать, что нашли, — промямлил чернокожий коп, почесывая коротко стриженную голову. На именной карточке значилось «Помас». — Нашли, просто открыв дверцы фургона, стоявшего на тротуаре перед вашим подъездом.

— Минутку, — не поняла она. — Чуточку отмотаем назад. Какого фургона?

— Крытого грузовика, — растолковывал Реймонд. — Полного игрушек. По мнению полиции, на нем их и вывезли. Кто-то вчера вечером загнал его на тротуар и оставил.

— Кто, не догадываетесь? — поинтересовалась Алисия, точно зная ответ.

Белый коп — Шварц по карточке — усмехнулся:

— Согласно привязанному к бамперу парню, самолично Санта-Клаус.

— К чему привязанному?

Последовал рассказ про парня, которого обнаружили привязанным спереди к полному игрушек фургону. Кто-то «вытряхнул из него потроха», по выражению офицера Помаса, присобачил на лоб резиновые оленьи рога. Рогоносец сознался в краже, поклялся, будто его наказал Санта-Клаус, даже признал, что стрелял в Санта-Клауса, утверждая, что попал ему в самое сердце, да так и не убил.

— Конечно, разве Санту убьешь, — с ухмылкой заметил офицер Шварц.

— Явный наркоман, смахивает на параноика, не знаешь, чему верить, — добавил офицер Помас. — Сейчас отдали его передвижке из Бельвю под наблюдение.

— Какой передвижке?

— Ну, знаете, мобильной психиатрической бригаде. Рано или поздно услышим истинную историю.

— И надеюсь, посадите.

— Разумеется, — подтвердил Помас. — Без вопросов. Хотя ему уже хуже, чем в камере, — усмехнулся он. — Гораздо хуже.

— Угу, — подтвердил офицер Шварц. — Кто-то над ним по-настоящему хорошо поработал, прежде чем сюда подкинуть. Парень чуть ли не с радостью пошел под арест.

После их ухода Алисия с Реймондом отправились в подсобку осматривать подарки. Кроме слегка помятой бумаги, нескольких прорванных углов, почти все в том же состоянии, что и до кражи. Она велела Реймонду найти слесаря — плевать на воскресенье, — чтобы намертво заблокировал дверь, пусть даже на засов.

Потом ушла к себе в кабинет, прихлебывая уже чуть теплый кофе, размышляя о неприметном мужчине по имени Джек — «просто Джек» — Нидермейер.

В пятницу днем он сказал: «Посмотрим, что можно сделать». Через тридцать шесть часов подарки вернулись, вор в тюрьме.

Тот, кто на такое способен, возможно, решит для нее и другую проблему.

Алисия отыскала в директории компьютера номер и принялась набирать.

Джек с усмешкой потянулся к телефону. Только одна персона могла позвонить нынче утром, поэтому он взял трубку, не дожидаясь автоответчика.

— Джек, ты просто великолепен! — воскликнула Джиа. — Поистине великолепен.

— По-моему, ты выглядишь тоже неплохо.

— Нет, серьезно. Мне звонила сейчас доктор Клейтон, говорит, игрушки нашлись.

— Правда? Видно, на поиски бросили лучшие силы Нью-Йорка. Как только взялись за дело…

— Ну ладно, — хмыкнула она, в тоне так и слышалась дьявольская усмешка. — А ты тут вообще ни при чем.

— Абсолютно. Раз ты не одобряешь, воздерживаюсь.

— Хорошо. Так держать. Доктор Клейтон говорит, насколько ей известно, вернулись все до единой игрушки, вор сидит в камере. Не знаю, как это тебе удалось…

— Отправил Санте сообщение по электронной почте, дальше его забота.

— Ну, может быть, Санта займется еще кое-чем. Доктор Клейтон спрашивала у меня твой номер.

Джек замер.

— Ты дала?

— Ничего не дала. Говорю, на память не знаю, найду — перезвоню.

Джек расслабился:

— Молодец, Джиа. Прекрасный ответ. Не догадываешься, чего ей нужно?

— Какое-то личное дело. Она подробно не рассказывает, а я не расспрашиваю.

— Ладно. Записывай. — Он отбарабанил номер с Десятой авеню. — Скажи, пусть оставит сообщение на платном автоответчике. Объясни, что сама по нему со мной связываешься.

— Хорошо. Планы на сегодня не изменились?

— Нет, конечно. В Вестчестере, да?

— Не-е-ет, — протянула она. — Лучше к Шварцу.

— Потом обсудим. Встречаемся в полдень.

— О господи! — охнула Джиа. — Это еще что такое?

— Всего лишь небольшой синячок.

Джек взглянул на крупное багровое пятно на левой груди. Проклятье. Надеялся, что она не заметит, а тут, занимаясь любовью в дневном теплом свете, совсем позабыл.

После обеда забросили Вики в художественную школу. Она проводила почти все воскресные дни, обучаясь основам рисунка, живописи и скульптуры, унаследовав склонность, по мнению Джека, от матери-художницы. Вики любит школу, а он наслаждается возможностью проводить воскресенья наедине с Джиа.

Отделавшись от Вики, обычно немедленно мчались к нему на квартиру. Часто не сделав даже десяти шагов от дверей, срывали друг с друга одежду, сваливались на любую горизонтальную плоскость. Впрочем, сегодня дошли до кровати.

Он до подбородка натянул простыню, она ее сдернула.

— Я не сказала бы, что «небольшой». — Палец Джиа принялся обводить синяк. — Больно?

— Нет.

Палец надавил, Джек поморщился.

— И правда, — хмыкнула она. — Ни капельки не больно. Давно заработал?

— Вчера вечером. — Точней сказать, перед самой полуночью.

Рассказал, как дурень в него выстрелил, как пуленепробиваемый жилет его спас.

— Слава богу, что ты его надел! — воскликнула Джиа, не в силах отвести взгляд и палец от синяка. — Почему же тебя ранило в пуленепробиваемом жилете?

— Видишь ли, пуля жилет не пробьет, только сила удара не гасится. Пулю должно было остановить мое тело.

Джек до сих пор не знал, для чего нарядился в костюм Санта-Клауса. Раньше прибегал к маскировке только для приманки подозреваемого. Вчерашний живописный спектакль — «хо-хо-хо», борода, красный кафтан — вообще не в его стиле.

Однако в данном случае… почему-то хотелось вложить в дело особый смысл.

Глупо, конечно. Опыт показывает: если стараешься вложить особый смысл, а не просто работать, дело порой принимает дурной оборот, соответственно, больше шансов самому пострадать.

Поэтому он принял меры предосторожности. Как правило, не носил никакого защитного снаряжения, но сделал вчера из него исключение. Можно было бы прыснуть в кабину из газового баллончика, выволочь из дверцы одуревшего парня или сколько угодно парней. А изображая Санту, пришлось выставляться на полное обозрение, хорошо, черт возьми, понимая, что у кого-нибудь непременно окажется пистолет.

И точно. Парень сделал удачный выстрел, который едва не пробил грудь, свалил его с крыши фургона, вышиб дух. Спасибо, десятикратный жилет остановил пулю.

Особая благодарность перчаткам с кастетами. Белых кожаных Эйб не сумел раздобыть, предложив взамен белые нитяные перчатки, которые надеваются поверх обычных черных. Кожаная прокладка внутри усиливала удары, позволив поскорее разделаться с гадом.

Неожиданно Джек отключился. Возможно, от боли, возможно, от мысли, что без жилета погиб бы, возможно, от воспоминания о жертвах гнусного воришки. В любом случае темнота хлынула из угла и накрыла на миг.

Джиа обняла его одной рукой, притиснулась, прижалась грудью к синяку, ткнулась носом в шею.

— Когда бросать собираешься? — поинтересовалась она.

Глубокий вдох причинил острую боль. Видимо, пуля слегка повредила грудную клетку. Не в первый раз и наверняка не в последний.

— Ох, давай-ка не будем сейчас обсуждать, — тихо попросил он, поглаживая мягкие белокурые волосы.

— Просто мне жутко представить, что в тебя кто-то стреляет.

— Не каждый же день. Почти все мои дела улаживаются вручную.

— Всегда что-нибудь может случиться. Я хочу сказать, ты ведь имеешь дело не с совсем нормальными людьми.

— Вот тут ты совершенно права.

Может, если поддакивать, она наконец замолчит.

— Знаю, я Наладчику Джеку обязана, но…

— Ты ему абсолютно ничем не обязана.

— Нет, обязана. Благодаря ему Вики жива. Сумасшедший индус убил Грейс, Нелли и, если бы на твоем месте был кто-то другой, скормил бы тем самым тварям и Вики…

Джиа содрогнулась, прижалась к нему.

Он закрыл глаза, вспоминая кошмар… Кусум Бахти явился из Бенгалии, исполняя обет кровной мести семейству Вестфален, уходивший во времена давней вражды. После гибели своих теток Грейс и Нелли Вики осталась единственной представительницей рода Вестфален.

Стремясь выполнить клятву, Кусум почти добрался до нее.

— По-моему, старикан Н. Дж. точно в таком же долгу перед Джиа. Если бы ты в тот вечер сюда не пришла…

Спасая Вики, Джек был тяжело ранен. Потерял много крови, ослаб, не мог добраться по комнате до телефона. Если бы Джиа не заглянула проведать его, не отвезла к доку Харгесу…

— Я бы сказал, мы квиты.

И почувствовал, как ее голова дернулась у него на плече.

— Нет. Тебя кто угодно нашел бы и доставил в больницу. А спасение Вики… Будь ты плотником или печатником, даже копом, а не самим собой… она бы погибла. Поэтому я кажусь себе лицемеркой, уговаривая тебя сбросить одежку Наладчика Джека…

— Ну ладно. Не надо изображать меня каким-то Бэтменом.

— Пусть не в щелке между стропилами, но все-таки ты глубоко прячешься, правда?

— Я не борец с преступностью. Джиа, ты одна из немногих известных мне людей, не совершивших каких-нибудь преступлений. Я занимаюсь делом. Бизнесом. Предлагаю услуги за деньги.

— Вчера не взял.

— И посмотри, что из этого вышло. Одна бесплатная услуга, и я сразу Бэтмен. Или какой-нибудь благотворитель, которых вечно показывают по ТВ. Поэтому никогда не работаю даром. Как только пройдет слух, каждый будет надеяться, что я исключительно ради него подставлю задницу под пули.

Джиа подняла голову, усмехнулась:

— Ну конечно, какой ты крутой.

Он пожал плечами:

— Когда речь идет о деньгах, все дерьмо остается в руках.

— Занимаешься своим делом только ради денег.

— Если у кого найдется копейка, у меня найдется идейка.

Она улыбнулась еще шире:

— Ничего не принимаешь близко к сердцу.

Джек изобразил ответную улыбку:

— Пустишь слезу — останешься дураком на возу.

Она накрыла ладонью кровоподтек на груди.

— Еще одна рифма, нажму красную кнопку — как следует.

Он попробовал перевернуться, она не пускала.

— Ладно. Если перестанешь, и я перестану.

— Принято. Только признайся, что переживаешь.

— Стараюсь исключать эмоции. Это опасно.

— О чем я и говорю. Ты ставишь себя на место каждого клиента.

— Позволь, пожалуйста, поправить: «заказчика». У адвокатов и банкиров клиенты. У меня заказчики.

— Хорошо. Заказчика. Я имею в виду, ты не станешь работать на каждого, у кого случайно хватит денег.

— Смотря по обстоятельствам. — Джек все хуже себя чувствовал. Хотелось закрыть тему. — То есть я должен убедиться, что способен уладить дело, иначе мы оба попусту потратим время. Я просто мелкий предприниматель, Джиа.

Она со стоном откинулась на спину.

— Ничего себе мелкий предприниматель — который никогда не платит налогов, не имеет номера социального страхования, живет под дюжиной чужих фамилий…

— Налог с оборота плачу… иногда.

— Пойми, Джек, эта белиберда с Наладчиком ничего тебе не дает, ты просто к ней пристрастился.

Ему не понравилась мысль, будто он попросту пристрастился к адреналину, хотя, может, так оно и есть. Надо признаться, оставив вчера вечером перед Центром подонка с украденными игрушками, чувствовал щекочущую дрожь во всем теле. Даже не понимал, что довольно тяжело пострадал, пока домой не вернулся.

— Может, да, может, нет. Допустим, я уйду на покой, сброшу «одежку Наладчика Джека», по твоему живописному выражению, что потом?

— Начнем настоящую совместную жизнь.

Он вздохнул. Совместная жизнь с Джиа и Вики… вот это в самом деле заманчиво.

И чертовски непривычно. Лет в двадцать он даже не мыслил себя женатым, ведущим какой-нибудь традиционный образ жизни. Стать отцом? Невозможно!

Все изменила близость с Джиа, любовь к Вики. Хочется, чтобы они всегда были рядом, чтобы он всегда был рядом с ними.

Только не так это просто.

— Хочешь сказать, поженимся?

— Хочу сказать, поженимся. Что тут такого страшного?

— Я говорю не о свадьбе. И конечно, не об обязательствах. Но тащиться в муниципалитет, регистрироваться под своим именем… — Он изобразил легкий приступ апоплексии. — О-о-ох!

— Возьми какое-нибудь другое… Выберем самое подходящее к Джиа и Вики, и все. В чем проблема?

— Разве нельзя просто жить вместе? — спросил Джек, заранее зная ответ. Ну, хотя бы покончено с вопросом о его деятельности.

— Конечно. Как только Вики вырастет, уйдет, замуж выскочит, заживет своей жизнью. До тех пор ее мамочка не спутается ни с кем, даже с тем самым Джеком, которого Вики с мамочкой так сильно любят.

Джиа — художница, давно живет в Манхэттене, до мозга костей горожанка, и все-таки из глубины ее существа нередко выглядывает девчонка с фермы из Айовы.

И замечательно. Именно эта девчонка с фермы придает ей привлекательность, уникальность, превращает в настоящую Джиа.

Проблема даже не в регистрации. Официально оформленным отношениям реально препятствует только Наладчик Джек. Ибо, как только он переберется к Джиа и Вики — или наоборот, — сразу станет уязвимым. Занимаясь такими делами, разумеется, наживаешь врагов. Как ни старайся, в определенной степени неизбежно засвечиваешься. Немало сердитых ребят знают его в лицо. Частенько то один, то другой выясняет и адрес. Дальше, как правило, следуют неприятности. Пока Джек живет один, пока изо всех сил старается не появляться на людях с теми, кто ему дорог, сердитым ребятам приходится разбираться с ним лично. Очень хорошо. Можно справиться. И он справляется. Большинство ребят никогда уже не возникают.

Если же Джиа и Вики с ним свяжутся, охота начнется за ними.

Как с этим справиться, совершенно неясно.

Если кто-то из них пострадает каким-нибудь образом из-за него…

— Хорошо, — продолжал он. — Я бросаю дела, и мы женимся. Что потом?

— Будем жить.

— Легко тебе говорить. Ты будешь выдумывать книжные обложки, писать картины, а я? Что мне делать в честном мире? Я больше ничего не умею.

Джиа приподнялась на локте, внимательно на него глядя.

— Потому что никогда ничего другого не пробовал. Джек, ты умный, изобретательный, интеллигентный мужчина с крепким телом. Можешь делать что хочешь.

Хочу делать то, что делаю, подумал он.

— А как же украденные игрушки? Если бы я бросил дело и мы поженились, как бы ты решила проблему? — Он игриво ее подтолкнул. — А? Как? Куда обратилась бы?

— Попросила бы, чтобы ты их нашел.

Джек изумленно взглянул на нее. Ни намека на каверзу, никаких признаков шутки. Абсолютно серьезно.

— Я один из присутствующих в этой комнате вижу маленькое противоречие?

— Нет, — сказала она. — Я лицемерка, честно признаюсь. Хочу, чтобы ты был Наладчиком Джеком исключительно для меня.

Он лишился дара речи. Ну что тут скажешь?

В минуту молчания из передней комнаты просочился тихий утробный смех. Он почувствовал, как рука Джиа покрылась гусиной кожей.

— Господи боже мой! Слышишь?

— Всего-навсего телевизор. Наш старый приятель Дуайт.

Продолжая ретроспективный показ фильмов Дуайта Фрая, крутили «Дракулу». Перед глазами Джека во всех деталях предстал шедший сейчас эпизод, один из самых любимых на все времена: корабль, доставляющий графа в Англию, выброшен на берег, в живых остается один только Рэнфилд, выглядывает из глубокого трюма, глаза горят безумием, дикий смех гулко раскатывается по палубе.

— Прямо мурашки по коже.

— Точно. Старик Дуайт до того классно сыграл Рэнфилда, что раз и навсегда определил свою дальнейшую карьеру. Как только требовался персонаж, у которого далеко не все дома, звали Дуайта Фрая.

Джиа бросила взгляд на часы:

— Боже, время! Я же собиралась кое-что купить к Рождеству, прежде чем забирать Вики.

— Вряд ли успеем в Вестчестер, — заметил Джек.

— Совершенно верно. Поэтому отправимся к Шварцу.

Он застонал.

— Не ной.

Она его чмокнула, скатилась с кровати, направилась в ванную.

— Быстренько душ приму, и пойдем.

Джек смотрел, как она проходит по комнате. Любовался ее наготой — тугие маленькие груди, длинные ноги, светлый пушок на лобке — удостоверение натуральной блондинки.

Интересно было в увидеть ее беременной. Наверно, сказочное зрелище.

Странно, в последнее время в голову лезут мысли о детях. С той минуты, как он в пятницу смотрел в Центре на Джиа с больным СПИДом младенцем. В глазах светится бесконечная нежность, забота… Джиа прирожденная нянька. Достаточно взглянуть на нее с Вики. Фактически мать-одиночка, она дает Вики больше десятка родителей, вместе взятых.

Он услышал стук закрывшейся двери ванной, прислушался к шипению воды в трубах, когда открылись краны.

Закрыл глаза, вообразив Джиа с другим младенцем… их собственным. Представил, как старится рядом с Джиа, Вики, новым крошечным существом, в котором он с ней сплавился. От подобной картины в душе вспыхнуло солнышко.

Только, чтобы в ту картину попасть, надо менять образ жизни.

Джек вылез из постели, выдвинул нижний ящик старого дубового комода. Покопался в разнообразных париках, усах, очках, нашлепках на нос, прочих причиндалах, пока не отыскал окладистую бороду. Вытащил из застегнутого на «молнию» пакета, осмотрел. Довольно потрепанная. Скоро придется покупать другую.

Приложил к подбородку, взглянул в зеркало.

Не так чтобы очень. Впрочем, с другой прической, с пробором ближе к середине, прямоугольное лицо приобрело овальную форму, изменилось до неузнаваемости.

Ты только посмотри на себя. Чтобы выйти в город за рождественскими покупками, приходится цеплять бороду. Вечно оглядываться через плечо. Разве это жизнь?

Если бросить дело, можно отрастить настоящую бороду и ходить куда хочешь — за одну руку держится Джиа, за другую Вики, — наплевать, черт возьми, кто их видит.

Бросить дело…

В конце концов, почему бы и нет? Может быть, даже пора. Предупредительных звонков хватит на дюжину жизней, но он никогда не чувствовал серьезной неотступной угрозы. Предпочитал приписывать это своему вниманию к деталям, хотя, может быть, ему просто везет. Как быть дальше — ждать смерти, жестокого увечья? Какой смысл дергать черта за хвост?

Не валяй дурака, посоветовал внутренний голос. Бросай, пока ты наверху.

Как всегда, голос прав.

Как всегда, Джек не намерен следовать его советам.

Пока, во всяком случае.

Глава 4

Понедельник

Алисия в нерешительности стояла возле бара, щурилась в позднем утреннем свете, заглядывая внутрь сквозь забрызганное окно.

Здесь? Джек назначил встречу у Хулио, что и написано на вывеске над дверями, только очень уж убогое заведение. Она рассчитывала на какую-нибудь шикарную таверну в Верхнем Вестсайде, однако шнырявшие туда-сюда в дверь неопрятные мужчины решительно не похожи на яппи.

Хотела предложить ему зайти к ней в кабинет, но на этот раз он пригласил ее в свой кабинет. Ладно. Вполне справедливо. Хотя кто устраивает кабинет в баре для рабочих?

Разве хозяин не может время от времени вымыть окно? Сквозь грязь почти ничего не видно. А то, что видно внутри в сумраке, не сильно обнадеживает.

Видны в основном растения — паучники, аспарагусы, традесканции — все погибшие. Больше чем неживые. Хуже чем неживые. Немногочисленные еще державшиеся на стеблях коричневые свернувшиеся листья покрыты толстым слоем пыли. Что это — идеальное представление мумии о папоротниковом баре?

В космическом пространстве между засохшими растениями полный мрак. Даже звезды не светят.

Тем не менее, Джек дал этот адрес, велел прийти к Хулио…

Алисия отошла от окна, огляделась по улице. Приехала в такси, поэтому не имела особой возможности проследить, не идет ли за ней тот седан. Сейчас его на дороге не видно. Может, просто фантазия разыгралась.

Может, вообще не стоит связываться с этим самым Джеком. Не хочется еще раз описывать ситуацию, на цыпочках маневрируя между деталями, о которых допустимо и недопустимо рассказывать. А потом отвечать на вопросы… на неизбежные вопросы.

Каждому, кто не знает того, что известно Алисии, ее поведение кажется абсолютно иррациональным. Все факты знает единственный человек на всем белом свете — Томас, — причем даже он считает ее сумасшедшей.

На вопросы отвечать невозможно. Поэтому приходится мириться, что люди принимают ее за чокнутую.

Желательно добавлять к их числу «просто Джека»?

Фактически нет. С другой стороны, в данный момент совсем некуда обратиться, тогда как «просто Джек» способен, кажется, вникнуть в суть проблемы. Удалось раздобыть медицинское заключение насчет укравшего игрушки типа. Копы не преувеличили. Над ним очень старательно поработали… множественные повреждения, бесчисленные травмы. Это свидетельствует, что «просто Джек» не брезгует справедливым применением силы.

Учитывая происшествие с Лео Вайнштейном, может быть, именно он ей и нужен.

Смущает только мысль о возможности привести Джека к тому же концу, что и бедного Лео.

Перебрала другие варианты, но пока самым верным был «просто Джек». Ее уже смертельно тошнило от любого упоминания о завещании и о доме, и вчера она вдруг решила окончательно распутать кошмарный клубок. Такое дело адвокат не уладит. А для Джека задача наверняка подходящая.

Хватит ли духу к нему обратиться?

Алисия глубоко вдохнула, взяла в руки разгулявшиеся нервы, дернула дверную ручку, шагнула внутрь.

В ожидании, пока привыкнут глаза, услыхала, как гул голосов увял, вроде оконных растений.

Интерьер выплывал из тьмы медленно. Сначала возникли телеэкраны, похоже, канал И-эс-пи-эн или что-нибудь вроде того, потом над стойкой бара замерцала неоновая реклама пива — «Бад», «Роллинг рок», «Миллер», никакого «Басс эль» или «Зима», — отражаясь в строе бутылок на зеркальных полках. Потом табличка над стойкой с надписью темными, врезанными в светлое дерево буквами: «Бесплатное пиво завтра».

Потом завсегдатаи — пяток седеющих мужчин, облокотившихся на стойку бара, которые пили пиво, шумели между собой, все вдруг разом оглянулись и молча уставились на нее.

Что это? Гей-бар? Никогда здесь не видели женщину?

— Вы к Джеку, да?

Алисия оглянулась на крошечного мускулистого испанца, явившегося из темноты. Карандашные усики, волнистые, гладко зализанные черные волосы. Низкий голос, живые горящие темные глаза.

— Ммм… да. Он обещал прийти…

— В дальнем зале. Я — Хулио. Пойдемте со мной.

Она с облегчением направилась за ковылявшим Хулио мимо стойки бара в сгущавшуюся тьму. За спиной сразу возобновлялись беседы. Где-то у дальних столиков разглядела фигуру, прислонившуюся к стене. Фигура поднялась, Алисия узнала Джека.

Он протянул руку:

— Рад снова с вами встретиться, доктор.

У нее горло перехватило при воспоминании о вернувшихся вчера игрушках. Она обеими руками стиснула его ладонь:

— Даже не знаю, как вас благодарить. Как даже для начала отблагодарить за найденные подарки.

— Не надо никакой благодарности. Меня наняли на работу, я ее сделал.

Алисия почему-то засомневалась. Несмотря на сухой, сдержанный тон, она в пятницу видела его глаза, знала, как он расправился с вором. Станет разыгрывать столь рискованное и трудоемкое представление человек, просто «нанятый на работу»?

Он предложил кофе, она отказалась. Хулио долил белую потрескавшуюся кружку Джека, оставив их наедине.

— Все цело? — поинтересовался Джек, потягивая черный кофе.

Она опять обратила внимание на длинные ногти на больших пальцах. Может, потом можно будет спросить, почему он их не стрижет так же коротко, как остальные.

— Да, насколько можно судить. Персонал буквально обалдел от радости. Говорят, рождественское чудо. В газетах то же самое пишут.

— Видел. Ладно. Дело считаем закрытым. Кстати, как там стриженый малыш? Тот, которого стошнило после нашей встречи.

— Гектор? — переспросила она, удивляясь, что он помнит. — Да не очень-то хорошо.

— Ох, нет! Неужели что-то серьезное?

Как ни странно, в самом деле встревожился. Искренне.

— Последний рентгеновский снимок грудной клетки показывает пневмонию.

Инфильтраты в легких складываются в типичную картину пневмоцистоза, посевы свидетельствуют о присутствии болезнетворного микроорганизма. Не великий сюрприз. Pneumocystis carinii любит больных СПИДом.

Алисия начала с внутривенных вливаний бактрима. Его предписано принимать орально для профилактики, но далеко не все приемные родители считают необходимым ежедневно давать лекарство здоровым с виду детям.

— Он поправится?

— Обычно лечение, которое ему назначено, помогает.

Обычно.

— Чем я ему могу помочь? Прислать воздушный шарик, плюшевого мишку, еще чего-нибудь?

Хорошо бы маму, папу, а лучше всего — новую иммунную систему, подумала Алисия, но просто кивнула:

— Было бы замечательно. У него ничего нет. Наверняка всему будет рад.

— Ничего нет, — повторил Джек, качая головой, мрачно уставившись в чашку с кофе.

А когда поднял на нее глаза, стало ясно, что он силится найти слова, чтобы что-то сказать о безрадостной жизни, которую пытается себе представить.

Не старайся. Не выйдет.

— Я вас понимаю, — сказала она.

Он кивнул. И вздохнул.

— Хотите обсудить какое-то личное дело?

Да, мысленно подтвердила она. Перейдем к делу, которое ты можешь уладить.

— Во-первых, зовите меня Алисия. Только, прежде чем браться за дело, хочу спросить насчет мертвых растений в окне. Зачем они нужны?

Джек взглянул на окно. Неживые растения сидят там так давно, что он уже их перестал замечать.

— Для Хулио это тотемы. Отгоняют злых духов.

— Шутите? Каких злых духов?

— Тех, что заказывают тонкие вина вроде шардоне.

Алисия криво усмехнулась:

— А, понятно. Бар для мачо… в воздухе густо пахнет тестостероном.

— Я за Хулио не отвечаю, — пожал Джек плечами. — Он предпочитает публику определенного сорта, других старается отвадить. Иногда получается ровно наоборот. Растения привлекают нежелательных клиентов, придавая в их глазах заведению подлинную «оригинальность», что бы это ни значило. Ну, так что там у вас?

Она вздохнула, чувствуя нарастающее напряжение. Вот мы и дошли до сути.

— История долгая, сложная, не стану вам докучать всеми подробностями. В двух словах: два месяца назад некий Рональд Клейтон погиб в авиакатастрофе и оставил мне, черт возьми, все до последнего.

— Кто он такой?

— Мой родитель.

— Отец? Соболезную…

— Не соболезнуйте. У нас общие гены, и ничего больше. Как бы там ни было, когда мне позвонил адвокат, назначенный душеприказчиком, я ему заявила, что не нуждаюсь ни в какой движимости и недвижимости и вообще ни в чем, что связано с тем самым типом. Тогда он сообщил, что я единственная наследница.

Джек, сидевший напротив нее за столом, поднял брови:

— А ваша мать?

— Умерла двадцать с лишним лет назад, и по этому поводу, если угодно, можете выразить соболезнование.

Алисия едва помнила мать. Если бы не ее смерть… все было бы совсем по-другому…

— Ну, в любом случае, я была ошарашена. Лет десять с ним не разговаривала. Даже не вспоминала. — Не позволяла себе вспоминать. — Сказала поверенному, что не хочу иметь ничего общего с проклятым домом, и бросила трубку.

Джек молчал. Ждал, наверно, когда речь пойдет о «проблеме».

Не беспокойся. Сейчас.

— Потом позвонил мой сводный брат Томас и…

— Постойте, сводный брат?

— Да. На четыре года старше меня.

— С отцовской или с материнской стороны?

— Сын Ричарда Клейтона.

Джек склонил голову набок.

— Оставшийся с носом.

— Вот именно. Не получил ни гроша.

— Еще имеются какие-то сводные в семействе Клейтон?

— Нет. Один Томас. Вполне достаточно, спасибо. Ну так вот, позвонил и сказал, если мне дом не нужен, он его сам бы забрал. Я говорю, нет. Говорю, передумала, нужен. И правда передумала. Решила отдать СПИД-Центру под филиал. Забудь, говорю.

— Видно, с братом вы ладите не лучше, чем с отцом.

— Хуже, если такое возможно. Назавтра он опять позвонил, предложил за дом два миллиона.

Джек высоко вздернул брови:

— Где стоит этот дом?

— В Марри-Хилл.

— Давайте без шуток, — улыбнулся он. — Дешево для Марри-Хилл.

— Трехэтажный особняк. Стоит каждого пенни.

— Пока не понимаю, зачем я вам нужен. Берите деньги и смывайтесь.

Приближается щекотливый момент. Начинаются размышления о причине. Алисия избегала трудных вопросов — немыслимых — с бедным Лео Вайнштейном и с Джеком не намерена их обсуждать.

— Ни за что. Я его к черту послала.

— Знали, что ставка повысится.

— Ничего подобного! Впрочем, действительно. Томас вновь объявился, предложив четыре миллиона. Получил тот же самый ответ. После чего заявил, что устал сам с собой торговаться, потребовал, чтобы я сама назначила «распроклятую цену», по его выражению, а я снова бросила трубку.

— Еще раз его завернули… как бы выиграли в лотерею, а денег по билету не получили.

— Не совсем. Понимаете, у Томаса на счете нет практически ни гроша.

Джек подался вперед и уставился на нее. Теперь, кажется, заинтересовался.

— Точно знаете?

— Сначала догадывалась. То есть он после колледжа занимал в АТТ невысокую должность научного сотрудника. Кто бы дал ему такую ссуду? Поэтому я постаралась проверить и точно выяснила: никакого кредита, больше того — Томас с работы уволился примерно в то же время, как начал мне названивать.

— Стало быть… безработный без денег сулит четыре миллиона? Не стану вас упрекать за отказ.

— Нет, — возразила Алисия, — вы не поняли. По-моему, у него есть деньги… наличные.

— Наличные?

— Он предлагает наличные, обещает отдать прямо в руки или все пожертвовать на благотворительные цели по моему выбору. Как вы это объясните?

— Либо съехал с катушек, либо за ним кто-то стоит.

— Верно, но кто? Почему они не обращаются прямо ко мне? Зачем действовать через Томаса?

— Разве это имеет значение? — Джек снова откинулся на спинку стула. — У вас в руках лакомый кусок недвижимости. Можете поселиться в доме, можете продать. Вам нужен не я, а налоговый инспектор.

Алисия чувствовала, как он отстраняется, теряет интерес. И поспешила продолжить историю:

— Да ведь я не могу там ни жить, ни продать. Как только отказала Томасу, он нанял дорогих адвокатов, чтоб оспорить завещание. Пока дело не решено, я не могу вступить во владение. Они даже добились судебного постановления о передаче дома под охрану, так что мне туда теперь и заглядывать не разрешается. — Не скажу, чтоб когда-то хотелось.

— Для чего же его охранять?

— Якобы кто-то туда забирается, с тех пор как он стоит пустой. Томас говорит, что хочет сберечь свою собственность, которая обязательно ему достанется после решения дела о завещании. Нанял охранников из частной фирмы.

— Не имея при этом никаких доходов, — хмыкнул Джек. — У вас очень находчивый сводный брат.

— Я бы так не сказала про Томаса.

— И все-таки вам нужен не я, а ловкий адвокат.

Алисия закусила губу. Нет, ей нужен именно он. Только чем Джек ответит на просьбу?

Иногда выгодно отклоняться от правил, изображать интерес, иногда нет.

Если бы Джек придерживался своих обычных непреложных законов, это свидание никогда бы не состоялось. Прежде чем встретиться лицом к лицу, он сначала беседует с потенциальным заказчиком по телефону или по электронной почте. Таким образом удается отсеивать всяких докторш Клейтон с проблемами, которые можно уладить ортодоксальными методами.

Но, будучи уже знакомым с Алисией, согласился с ней свидеться без каких-либо предварительных предосторожностей.

Не совсем, но почти пустая трата времени, черт побери. Единственное утешение — сама славная докторша.

Алисия Клейтон чем-то интриговала его. У многих есть секреты. Практически все заказчики что-то скрывают. Привычное дело — правды в первый раз не услышишь. Он давно наловчился подмечать пробелы. Не знал, о чем конкретно умалчивается, но ясно видел, что о чем-то умалчивается.

Алисия Клейтон — совсем другой случай. Ее не раскусишь. Либо она ничего не скрывает, либо скрывает настолько умело, что способна скрыть все, включая сам факт умолчания.

Скорее последнее. Глядя на нее, сидящую напротив за столиком, угадываешь хорошую фигуру, спрятанную под пальто и толстым вязаным свитером. С такими тонкими чертами и черными-черными волосами была бы поистине потрясающей женщиной, привлекательной, стильной. Однако не хочет. Предпочитает выглядеть попроще. Скрывается.

Ну, внешний вид — ее дело. Хотя работа у нее не блестящая.

Вряд ли в таких заведениях чересчур много платят.

И какая колоссальная сдержанность. Даже чрезмерная. Она почти… деревянная.

Что еще прячет? Женщина не просто накрепко замкнута, а герметически запечатана. Для этого нужна практика. Многолетняя практика.

Вот что интересно. Кто эта женщина, желающая все утаить?

Ясно, впрочем, что нынче утром вряд ли удастся сорвать хоть одну печать. Поэтому следует подобающим образом завершить небольшой тет-а-тет, но Алисия вдруг потянулась к нему:

— У меня был адвокат. В пятницу его убили.

Джек усмехнулся. Адвокатов, которые занимаются завещаниями и прочим в том же роде, не убивают.

— Вы хотите сказать, он погиб?

— Нет. Я хочу сказать, его убили. Как по-вашему, что, кроме убийства, означает заложенная в автомобиль бомба?

Джек распрямился на стуле. Об этом без конца твердили радио и ТВ.

— Взорванная машина в Мидтауне? Это был ваш адвокат?

Алисия кивнула:

— В то утро мы должны были встретиться. Видно, кому-то этого не хотелось.

Угу. Не попахивает ли слегка паранойей?

— Почему вы считаете, что его убили из-за вас? Я читал, в машине в бардачке обнаружены следы кокаина.

— Я достаточно насмотрелась на любителей кокаина, — отрезала она. На лице сохраняется маска, а пальцы правой руки крепко сжались в кулак. — Родители почти всех моих малышей — наркоманы. Через наркотики заражаются вирусом, передавая по наследству детям. У Лео Вайнштейна никаких признаков не заметила.

Откинулась на спинку стула, кажется, успокоилась — с немалым, по мнению Джека, усилием.

— Разумеется, я могу ошибаться. Но Лео не первый погибший насильственной смертью из-за этого завещания.

Джек невольно дернулся вперед:

— Еще один адвокат?

— Нет, — тряхнула головой Алисия. — Придя к очевидному заключению, что Томаса кто-то науськивает, я решила выяснить, кто именно. Наняла частного сыщика, понимаете, чтоб за ним проследить, посмотреть, с кем встречается, что-то вроде телевизионного детектива. Не знаю, как бы употребила полученную информацию, но все эти увертки и тайны меня просто достали. Я имею в виду, если кому-то так уж нужен дом, почему прямо со мной не связаться? Зачем впутывать Томаса?

— И что выяснилось?

— Ничего. — Она просверлила его серо-стальным взглядом. — Однажды вечером, через две недели после заключения нашего договора, сыщик погиб на переходе через Восточную Семьдесят пятую улицу. Его сбила машина. И скрылась с места происшествия.

Джек забарабанил пальцами по круглой столешнице. Ладно, может, и не паранойя. Возможно, совпадение, но после гибели двух человек, нанятых для решения некоей проблемы, никто не станет обвинять тебя в излишней подозрительности.

Кому-то — желающему сохранить инкогнито — явно хочется завладеть домом Клейтона. Очень сильно хочется. Предлагают «назвать свою цену», получают от ворот поворот, обращаются в суд.

Отсюда адски далеко до утверждения, будто они уничтожат каждого, кто окажется на пути. Кроме того…

— Ладно. Двое нанятых вами помощников мертвы. Может быть, есть какая-то связь. Но давайте подумаем: если неизвестные убирают людей, которые стоят между ними и домом, почему не убрать основное препятствие — вас?

— Будьте уверены, я с самой пятницы ночей не сплю из-за этого. Ничего не знаю о завещании. На оглашении не присутствовала. Когда наняла Лео, убитого адвоката, просто велела, чтобы документ из офиса душеприказчика отправили ему в контору. Никогда не видела распроклятой бумаги. Впрочем, дело поправимое. Теперь сама получу экземпляр, ознакомлюсь с условиями. Помню, Лео как-то обмолвился, что завещание «не совсем обычное».

Джек с любопытством насторожился:

— Вы когда-нибудь жили в том доме?

Алисия не шевельнулась, но как будто отодвинулась далеко в глубь заведения Хулио.

— До восемнадцати лет. А что?

— Просто спрашиваю, — пожал он плечами. — Пока не понимаю, чего вы от меня хотите. Личной охраной я не занимаюсь, поэтому…

— Хочу, чтоб вы его спалили дотла.

Джек вытаращил глаза, стараясь не выдать ошеломления. Не из-за собственно просьбы — на протяжении многих лет его не раз просили устроить поджог, — а из-за ее неожиданности. Никогда не думал услышать ничего подобного.

Притворился, будто прочищает уши:

— Простите. Мне послышалось, что вы хотите спалить дом, за который уже предлагают четыре миллиона долларов.

— Хочу.

— Можно узнать — почему?

— Нет.

— Вы обязаны дать объяснение.

Алисия заерзала на стуле.

— Какое вам до этого дело?

— Я работаю только на таких условиях.

— Ладно, — вздохнула она. — Наверно, я просто устала. Хоть я и врач, денег у меня немного. Частная практика приносила бы больше, но мне хочется работать в Центре. Все, что удалось накопить, учитывая расходы на жизнь, выплату ссуды на обучение — поверьте, шестизначная цифра, — ушло на оплату услуг сыщика и адвоката. Я практически на нулях, Джек. Не могу начать заново, искать нового поверенного. И честно сказать, немного напугана. Просто хочется со всем этим покончить.

Напугана? Трудно поверить в возможность испугать эту женщину. Похоже, ничто не обратит ее в бегство.

— Все ваши финансовые проблемы решил бы один звонок брату.

— Сводному брату. Но я не хочу продавать дом Томасу. А никому другому он мне не позволит продать.

Джек совсем сбился с толку.

— И все-таки почему бы именно ему не продать, если вы говорите, что дом вам не нужен и вовсе не дорог?

Глаза Алисии неожиданно вспыхнули, и она прошипела сквозь зубы:

— Потому что… он хочет его получить!

Вспышка столь же внезапно погасла.

— И больше вы не услышите никаких объяснений, — добавила она ровным тоном.

Джек откинулся на спинку стула, испытующе на нее глядя. Что делать дальше? Инстинкт подсказывал, что перед ним сидит женщина, с непробиваемого корсета которой отлетело несколько пуговиц, поэтому надо бы без оглядки двигаться прямо к двери.

Хороший совет. Она уже призналась, что осталась почти без гроша, стало быть, никак не потянет его гонорара. Значит, тут, кроме хлопот, ничего не получишь.

Отказаться нетрудно. Достаточно правду сказать — поджогами не занимаюсь, и на том до свидания.

Почему ж он молчит? Почему сразу прямо не скажет, при первом упоминании о поджоге дома покойного отца?

Потому что…

На самом деле на этот вопрос не имеется убедительного ответа, кроме того факта, что Алисия предлагает восхитительный интригующий сценарий. Леди отказывается от целого состояния ради единственной цели — чтобы дом, принадлежавший человеку, которого она не желает называть отцом, не перешел в руки сводного брата, которого она ненавидит. Что с этим домом связано? Может быть, с ней там что-то случилось?

Дело продвигается медленно, а любопытство Джека дошло до предела.

— Ладно. Вот что я могу сделать. Ничего пока не обещаю. Максимум — подумаю. Надо кое-что уточнить, прежде чем принять решение.

— Чего тут решать? — с раздраженной ноткой переспросила она. — Либо вы соглашаетесь, либо нет. С игрушками ведь ничего не пришлось уточнять.

— Это другое дело. Вам не кажется, что поиски украденного чуточку отличаются от поджога? Речь идет о серьезном пожаре в самом центре Манхэттена.

В паузе он наблюдал за выражением ее лица. Видно, думает, будто он поторгуется и возьмется за дело. На лице не отражалось ничего… потом возникло нечто вроде улыбки. Глаза не улыбались.

— А, понятно, — пробормотала она наконец. — Меня будете проверять.

— Обязательно. Нутром чую, что вам можно верить, но время от времени в прошлом меня не раз собирались нанять замечательные баснописцы.

Алисия кивнула:

— Вдруг дом принадлежит бросившему меня любовнику, с которым я хочу расквитаться.

— Это был бы не первый случай.

Она схватила сумку, встала и холодно отчеканила:

— Вот что я вам скажу, мистер «просто Джек». У меня нет любовника. Я не вру. Проверяйте сколько угодно. Убедитесь — звоните. Поищу тем временем другие варианты. — Еще одно подобие улыбки. — Спасибо, что уделили мне время.

Джек тихонько присвистнул сквозь зубы, глядя ей вслед. Леди на цельном стальном каркасе.

Алисия пошла к Коламбус-авеню, отыскивая такси. Час пик прошел, до обеда еще больше часа, движение в Верхнем Вестсайде на время затихло. Встречались лишь немногочисленные покупатели, да и те шли пешком. В данный момент таксистам здесь делать особенно нечего.

Увидела приближавшееся такси, которое оказалось занятым. Отскочила, когда оно с визгом затормозило за белой машиной, остановившейся посреди дороги. Таксист непрестанно гудел, пока белый автомобиль не тронулся.

Она улыбнулась — музыка большого города…

Улыбка погасла, вспомнились слова Джека:

«Надо кое-что уточнить, прежде чем принять решение…»

Возникает дурное предчувствие, что он уже все решил и не заинтересовался делом.

Проклятье. На него была надежда.

Придется искать поджигателя в другом месте. Естественно, не в «Желтых страницах». Наверно, можно разузнать через родичей маленьких пациентов Центра — не слишком образцовых граждан, однако предпочтительней все-таки Джек. Доказано, что он способен справиться. Ему можно верить, пускай даже сейчас он немножко ее приструнил, чтобы потом была посговорчивее.

Она пристально осмотрела улицу. Серого седана нет. Хорошо. Дойдя до Коламбус-авеню, заметила такси, вывернувшее из-за ближайшего угла по направлению к ней. Махнула рукой, разглядела горевшую табличку «Посадки нет».

Ну надо же! Хотелось быстренько заскочить в больницу, проведать Гектора, прежде чем увязнешь в трясине дел в Центре.

Алисия плотнее закуталась в пальто на холоде. Может, попробовать вызвать такси? Открыла висевшую на плече сумку, принялась рыться в хаосе. Действительно, история половины жизни. Немного денег, стетоскоп, диагностический набор, пейджер, ключи, где-то на донышке среди старых платежных карточек сотовый телефон.

Копаясь в сумке, оглянулась назад, снова высматривая чертов серый седан, и обратила внимание на трех парней, топтавшихся у дверцы красного сверкающего спортивного автомобиля, оставленного неподалеку от заведения Хулио футах в пятидесяти от нее. Компания разношерстная — примечательно белый парень, другой чернокожий, третий испанец; двое смуглых загородили белого, который сунул в оконную щель тонкий ломик с плоским концом и принялся шурудить.

Алисия не разбиралась в машинах, однако не сомневалась, что троица задумала какую-то пакость: украсть либо приемник, либо барсетку, либо вообще машину угнать. Взглянула, не идет ли кто мимо, но в тот момент тротуар пустовал.

Пожалуй, спокойнее ждать такси подальше на улице. Отойти на безопасное расстояние и немедленно набрать 911.

Она отвернулась, готовясь тихонечко улизнуть, и увидела вышедшего от Хулио Джека. Он шел в ее сторону, но, если и заметил, виду не подал, не сводя глаз с парней, пытавшихся открыть машину. Приближаясь к ним, неожиданно сменил походку… на кошачью.

Не собирается же он ввязываться, в самом деле. Надеюсь, ума хватит.

Джек, тем не менее, решительно подвалил бочком к троице, остановился перед двоими, прикрывавшими третьего, сунув руки в карманы, раскачиваясь на каблуках, будто наблюдал за сменой покрышки.

Алисия мысленно даже услышала его голос:

— Эй, ребята, чего это вы тут делаете?

Любопытство пересилило здравомыслие. Она, как зачарованная, шагнула ближе, чтобы лучше видеть.

Чернокожий — со светлыми, вытравленными, коротко стриженными волосами, прилично накачанный с виду — глянул на Джека, словно не веря, что бывают дураки на свете, которые смеют к нему обращаться с подобным вопросом.

— Слепой, что ли, не видишь? — Он ткнул пальцем в белого парня. — Наш браток свою тачку закрыл, открыть не может, мы помогаем, понял? Все в полном порядке.

— Можно посмотреть? — попросил Джек каким-то сухим, резким тоном, стоя в свободной, сутулой, расхлябанной позе.

— Нельзя. Проваливай.

— Почему?

— Потому что я сказал, и точка. Отцепись, не мешай, не отвлекай внимание, пока я по-настоящему не раскипятился. Убирай отсюда свою любопытную белую задницу.

— Просто я никогда не видел, как взламывают машину, — объяснил Джек. — Я хочу сказать, очень удачно, что кто-то из вас захватил с собой ломик на всякий пожарный случай. Теперь у вас есть возможность помочь другу. А я думал, это запрещено законом.

Господи Исусе, подумала Алисия, видя, как замерли трое угонщиков. Он что, с ума сошел?

— Эй, ты, — буркнул белый парень, выпрямляясь и делая шаг вперед. На нем была черная кожаная куртка с заклепками. Очень короткие светлые волосы, колечки в обоих ушах, в верхней губе, в правой брови. — Ты чего, коп какой-нибудь долбаный или кто?

— Я? — с робкой улыбкой переспросил Джек. — Ох, нет. Я не коп. Просто это машина моего друга Хулио. А никто из вас, ребята, не Хулио. Поэтому, может, найдете себе другую машину для взлома?

Настала очередь испанца. Он выхватил ломик из щели, замахнулся на Джека:

— Эй, мужик, ты сдурел? Машина моего кореша, мы ему помогаем. Ну-ка, вали отсюда, не то всажу вот эту штуковину тебе в глотку, проткну до самой задницы!

Похоже, парни сильно забавлялись. Пока они посмеивались, отпускали грубые шуточки, Алисия заметила, что Джек потихоньку вытаскивает из кармана левую руку.

Чуть не закричала: «Не надо! Трое против одного! Ни единого шанса».

Но засомневалась, глядя на Джека. Чувствовалось, как он пышет какой-то наэлектризованной первобытной силой. У нее в кабинете и в баре минуту назад был вялый, скучный… а теперь совсем другой человек. Весь напряженно вибрирует, огнем горит, будто его повседневная жизнь состоит из пустых и бесцветных антрактов, которые надо просто пересидеть до начала следующего действия.

— А как только он кончит, — продолжал белый парень, отобрав у испанца железку и сунув ее под нос Джеку, — я через заднюю дверцу яйца тебе оторву!

Напряжение клубилось в воздухе, сгущалось. Алисия слышала от людей, переживших удар молнии, о необычном ощущении перед самым разрядом, от которого волосы встают дыбом — буквально. И сама теперь чувствовала, как молекулы воздуха ионизируются, поляризуются в преддверии…

— Какие у тебя чудесные голубые глаза, — задумчиво проговорил Джек под новый взрыв хохота. — Можно мне один?

Прежде чем кто-то успел среагировать или ответить, его рука стрелой метнулась к белому лицу таким внезапным молниеносным движением, что Алисия не уследила. Поняла только, что рука Джека мелькнула в воздухе, и в тот же миг белый парень с диким воплем пошатнулся, выронил ломик, прижал к лицу ладони, завертелся на месте, чуть не сбив своего чернокожего друга.

Она задохнулась, попятилась, видя у него на левой щеке ярко-красную струйку, просочившуюся между пальцами.

Боже правый, что ж это такое?

— Что за хренотень… — пробормотал чернокожий, попеременно оглядываясь то на Джека, то на упавшего на колени приятеля, который зажимал глаз красными от крови пальцами и орал во все горло.

Испанец наклонился к другу:

— Джоуи! Чего он тебе сделал?

— Глаз! Ох, черт, глаз!

— Обожаю глаза, — заявил Джек незнакомым искаженным тоном. Его собственные глаза приобрели странное рассеянное выражение. Потрясенная Алисия заметила на его губах следы крови. — Голубые особенно вкусные.

И открыл рот, демонстрируя зажатый в зубах голубой окровавленный глаз.

В желудке у Алисии екнуло. Дежуря на «Скорой» во время стажировки, она видела жуткие травмы, превосходившие любые ночные кошмары нормальных людей, но с таким никогда в жизни не сталкивалась. Наверняка на лице у нее сейчас написано точно такое же ошеломление, омерзение, ужас, как у чернокожего и испанца. Хотела отвернуться и не смогла. Надо досмотреть.

В детстве она однажды, на свою беду, очутилась в зоомагазине во время кормежки змей. Проходила мимо клетки крупного ужа, который заглатывал лягушку головой вперед. И, охваченная отвращением, особенно при виде еще дергавшихся лягушачьих лапок, приросла к месту, не сводя глаз с несчастной лягушки, пока та не исчезла.

Теперь чувствовала точно то же самое. Только на сей раз лягушка заглатывает змею.

Нет… не заглатывает.

Джек вдруг взял и выплюнул глаз, попав в боковое стекло машины. Алисия с поднимавшимся в горле комом смотрела, как окровавленная студенистая масса прилипла на пару секунд, потом медленно потекла вниз, оставляя на стекле поблескивавший красный след.

Вопли Джоуи стихли до стонов, двое его приятелей не мигая таращились на бесформенный глаз, застрявший в нижней кромке окна.

— Впрочем, и карие тоже годятся, — заметил Джек, шагнув к ним с окровавленной ухмылкой.

Парни шарахнулись, испанец второпях чуть не сшиб чернокожего, стараясь не попасть Джеку в руки.

— Старик, я пошел! — крикнул он, пятясь.

— Эй, Рик! А Джоуи как же?

— Хрен с ним!

Черный попытался его удержать, Рик вырвался и помчался по тротуару.

— Он же по-настоящему чокнутый, мать твою!

Джек сделал еще шаг к чернокожему:

— У тебя такие большие карие глаза.

Этого оказалось достаточно. Чернокожий повернулся и устремился за Риком.

— Эй, Джоуи, — бросил он на бегу упавшему другу. — Я тебя потом заберу.

Согнувшийся в три погибели Джоуи, почти уткнувшийся головой в тротуар, видно, не слышал, ощупывая лицо.

Джек посмотрел вслед бежавшим и стукнул кулаком по капоту машины:

— Есть!

Сплюнул кровью в канаву, вытер рот рукавом. Алисия попятилась. Медленно. Чтобы не привлекать внимание. С кем же она едва не связалась? Хорошо еще, не поручила ему поджечь дом. Плевать, что он нашел украденные игрушки, с этим маньяком нельзя иметь ничего общего.

В тот момент Джек оглянулся.

— Видели? — спросил он с кровавой усмешкой. — Сработало! Просто чудесно сработало!

Усмешка внезапно слиняла. Должно быть, прочел у нее на лице кипевшее в душе отвращение, страх, потрясение — все, что она безуспешно старалась скрыть.

И направился к ней. Она побежала, но через два шага была крепко схвачена за локоть и рывком остановлена.

— Нет, пожалуйста, — взмолилась Алисия, — пустите! Пустите, или я закричу!

— Дайте мне одну секундочку. Я вам кое-что покажу, а потом отпущу. Ладно?

Тон абсолютно разумный, нормальный… Без всяких искажений. Она покосилась через плечо. Блуждавший минуту назад взгляд тоже исчез.

Только губы еще в крови.

— Смотрите. — Джек протянул открытую руку.

Алисия нерешительно глянула.

На ладони лежали… два глаза… карий и голубой… мягкие, блестящие, липкие с виду…

Сначала она содрогнулась, готовая взвизгнуть, потом заметила, что никакой крови нет. Присмотрелась поближе и сообразила.

— Искусственные.

— Ну конечно, — подтвердил он. — Можно купить какие угодно в игрушечных лавочках в Виллидже.

Алисия посмотрела через его плечо на Джоуи, который уже сидел, хоть по-прежнему корчился и держался за глаз.

— А с ним что вы сделали?

Джек показал пластиковую бутылочку с брызгалкой, наполненную красной жидкостью.

— Немножечко прыснул. Голливудская кровь, смешанная с десятипроцентной перечной настойкой. Знаете, экстракт однолетнего перца, который используется в защитных баллончиках? В глаза налил чистой искусственной крови, потом прикусил, рот испачкал. Прошу прощения. — Он отвернулся, вновь сплюнул в канаву. — С виду настоящая, а вкус омерзительный.

— С виду действительно настоящая. Я могла бы поклясться…

Джек бросил на нее сияющий взгляд:

— Правда? Вы тоже купились? Доктор и тому подобное? Потрясающе! Даже сказать не могу, сколько я ждал возможности испробовать этот номер.

— Я на минуту подумала, будто вы собрались с ними драться.

— Один на троих? — Он тряхнул головой. — Это лишь в кино бывает. В таких случаях можно справиться, только застав противников врасплох и имея какое-нибудь оружие. Хотя чаще всего, пускаясь на нечто подобное в реальной жизни, лоб расшибешь. Я боли не люблю. Можно аккуратней управиться.

Он подошел к машине, вытащил из щелки искусственный глаз, залитый искусственной кровью, и повторил, скорее себе самому:

— Идеально сработало.

Прямо как мальчишка. Мальчишка, который что-нибудь смастерил — деревянную машину, рогатку — и радуется, что оно в самом деле работает.

Джек подцепил кольцо в брови Джоуи, вздернул парня на ноги.

— Пошли, — толкнул он его к Алисии. — По-моему, леди не до конца верит. Покажи ей свой глаз.

— Верю, — сказала она.

Парень словно не слышал.

— Ну-ка, Джоуи, открой личико, покажи оба голубеньких глаза.

Тот разлепил окровавленные веки, открыв слезящийся, сильно раздраженный, но целый глаз.

— Хороший мальчик, — похвалил его Джек, развернул, толкнул туда, куда удрали два других обормота. — Иди догоняй друзей. — Минуту посмотрел вслед ковылявшему парню, потом обернулся к Алисии: — Я с вами свяжусь.

Помахал, повернулся, ушел.

Алисия не спускала с него глаз, надеясь, что он согласится помочь. Такого человека хочется иметь на своем углу ринга.

— Вон ты где!

Сэм Бейкер рассуждал вслух в пустой, кроме него, машине, разглядев крошку Клейтон. Несколько неприятных минут думал, что упустил.

Откинулся на спинку водительского сиденья, расслабил стиснувшие руль пальцы. Ныли плечи. Он даже не понимал, в каком был напряжении после приказания копа уехать.

Теперь можно успокоиться. Мы снова вышли на след.

Проследовав за ней от СПИД-Центра до Верхнего Вестсайда, он увидел, как она зашла в какую-то дыру, к какому-то Хулио. Нашел место, откуда хорошо видна дверь, приготовился к наблюдению.

Просидел всего пару минут, начиная запоминать номера стоявших вокруг машин, как явился тот самый коп. Оказалось, что выбранный наблюдательный пункт находится рядом с пожарным гидрантом. И хоть Бейкер пытался растолковать, что кое-кого поджидает, даже мотор не выключил, коп уперся:

— Проезжайте, или вас отбуксируют.

Выбора не оставалось.

Поэтому он сорвался, заколесил по улице, высматривая свободное местечко на законной стоянке. Дохлый номер. Хорошо в заскочить в бар, хлебнуть быстренько пива, глянуть, с кем она встречается, но нельзя рисковать буксировкой машины. Поэтому ехал и ехал, кружил по кварталу, ожидая, когда она выйдет.

Когда, наконец, заметил ее в дверях, успел проехать мимо бара. А когда тормознул посреди дороги, какой-то гад таксист взялся гудеть, будто со свадьбы ехал. Бейкер второй день разъезжает в белом, взятом напрокат «плимуте». Увидев, как малышка Клейтон поглядывала в пятницу в его сторону, побоялся, что засекла серый «бьюик». Не хотелось привлекать внимание к новой машине, поэтому снова пустился в объезд квартала и намертво застрял в пробке.

Уже можно расслабиться. Неизвестно, чем она занималась, пропав из вида, да кого это волнует? Он нашел ее практически там же, где потерял.

Зазвонил сотовый. Нетрудно догадаться, кто трезвонит, — за ним неусыпно присматривает араб, взбесившийся из-за взорванного адвоката девчонки.

— Да?

— Следите за женщиной?

— Прилип как банный лист к заднице.

— Не понял?

— Она в центре города. В данный момент такси ловит.

— Где была? Встречалась с другим адвокатом?

— В бар ходила.

— В бар? За спиртным?

— Хотите сказать, за выпивкой? — Чудно этот тип разговаривает. Араб до мозга костей, а по-английски говорит как настоящий британец. — Нет. По правде сказать, тут, по-моему, ничего нет для нас интересного. Встречалась, наверно, с дружком или что-нибудь вроде того.

— У нее нет никакого дружка.

Бейкер глянул на туго натянутую юбку малышки Клейтон, садившейся в такси. Симпатичная попка.

Не поверишь, что совсем одинокая. С виду хорошенькая. По крайней мере, насколько удалось разглядеть. Почти не красится, кожа упругая, могла бы сногсшибательно выглядеть. Однако…

Не лесбиянка ли? Ничего плохого тут нету. Вполне можно согласиться и на лесбиянку. Единственная их проблема, по его убеждению, в том, что они еще не встречали настоящего мужчину.

— Вам лучше знать, — буркнул Бейкер.

— Известно, с кем она встречалась?

— Не было возможности выяснить. Только не думаю, чтоб в такой дыре с адвокатом. — Бейкер чуть не добавил «хотя кто знает», но передумал.

Будем надеяться, черт возьми, не с адвокатом.

— Вам платят не за то, чтоб вы думали. Мне не нравятся результаты ваших раздумий.

Вон оно как. Впрочем, араб не стал развивать эту тему.

— Куда она направляется? — спросил Мухаляль.

— Возвращается на работу. Я рядом.

— Хорошо. Следуйте за ней, и больше ничего.

Бейкер нажал кнопку, отключился, двинул кулаком по рулевому колесу. Вспомнил о денежном потоке, который вот-вот хлынет, и по пути об этом раздумывал. Чертовски жирный гонорар, причем он заработал каждый до последнего поганого пенни, кушая все это дерьмо.

Ёсио Такита приканчивал второй буррито, держась за машиной Сэма Бейкера. Купил в каком-то «Бурритовилле». Никогда не слышал про сеть кафетериев быстрого обслуживания, но очень правильно сделал, что заглянул. Он облизнулся. Буррито называется «Возродившийся феникс». Очень вкусно. Фактически он еще не встречался с американским фаст-фудом, который бы ему не понравился. И совсем дешево. Дома в Токио потратил бы целое состояние на покупку таких продуктов, которыми торгуют в американских экспресс-кафе, рассеянных по всему городу.

Есть риск растолстеть, хотя, видимо, его система обмена веществ поглощает калории по мере поступления. Хорошо. При такой работе животик в тридцать лет не вырастет.

Вытер пальцы и губы салфеткой, взялся за руль обеими руками. Надо быть повнимательнее. Дело не в Бейкере, он не оперативник-наемник, способный в лучшем случае на грубую наружную слежку, не имея ни малейшего представления, что сам находится под колпаком. Проблема удержаться позади у светофоров. Когда следишь за кем-нибудь одним — совсем просто. Но когда сидишь на хвосте у Бейкера, который сидит на хвосте у женщины, получается досадно длинный хвост.

Недостаток стиля и изящества Бейкер с лихвой компенсирует безжалостной силой, как понял Ёсио, следуя за ним от адвокатского дома к Лонг-Айленду. Глядя на возню с машиной, думал, либо маяк ставит, либо жучок. Если бы догадался про бомбу, звякнул бы адвокату, предупредил.

Хватит уже смертей.

По сведениям токийской группы Кадзу, на которую он работает, из-за открытия или изобретения Рональда Клейтона погибли двести сорок семь человек. Несколько недель назад Ёсио был свидетелем гибели еще одного. Взорванный в прошлую пятницу Лео Вайнштейн довел общий итог до двухсот сорока девяти.

На первый взгляд совету директоров группы Кадзу известно не более, чем Ёсио. По крайней мере, такое они хотят произвести впечатление. Говорят, не знают, почему араб — Кемаль Мухаляль — так сильно интересуется Рональдом Клейтоном и его домом, хотя, если это стоило жизни большому количеству невинных людей, определенно должны были в выяснить.

Наверняка знают больше. Хотя номинально группа Кадзу — простая холдинговая компания, она могущественнее самого большого кейрецу. С глобальным размахом. Однако совет не имеет всех сведений, которые хотел бы иметь.

Поэтому, как всегда, когда требовалось тайно решить проблему, совет обратился к Ёсио и отправил в Америку за дальнейшей информацией. Хорошо, что среди других языков он бегло говорит по-английски. Здесь ему поручено стать глазами и ушами совета. Его снабдили набором дипломатических автомобильных номеров, чтобы уверенней себя чувствовал в городском трафике и на стоянках. Смотри, слушай, докладывай.

Послали его одного. Здесь и сейчас никакой поддержки, но в случае необходимости помощь придет за несколько часов.

Пока он ничего нового не узнал. Группа Кадзу терпелива. Всегда смотрит далеко вперед. Он пробудет здесь столько, сколько понадобится.

С немалым удовольствием. Очень вкусная еда. Ёсио взглянул на часы на приборной доске. Скоро придет время ленча. Невозможно дождаться.

Джек сидел у фасадного окна на втором этаже «Заезжаловки Пинки», наблюдая за лежавшей внизу Седьмой авеню. Потягивал из бутылочки ледяной персиковый чай «Снаппл» под гремевший из развешанных между колесными ступицами на стенах динамиков рок «Джингл белл», приглядываясь к уличным толпам.

Толпы самые что ни на есть настоящие. Рождественские покупатели, школьные экскурсии, родители с закутанными детьми, ковылявшими следом за ними вроде неуклюжих утят, — все устремлялись от станции Пени по уже забитым народом улицам к универмагам «Мейси», «Шварц», «Уорнер», «Дисней», на рождественское представление в мюзик-холле «Радио-Сити». И это в понедельник. Обождем пика в среду.

В толпах мелькали рекламщики на боевых постах, торчавшие в потоке одетыми каменными столпами, увешанные красочными плакатами, которые предлагали все, начиная с жареных цыплят со скидкой в доллар до Полной Оптовой Распродажи и Девушек — в Голом, в Голом, в Голом виде!

На углу за перекрестком рабочие на глазах у Джека надували над палатками на Мэдисон-сквер-гарден гигантского снеговика.

Рождество в Большом Яблоке…

Тут он заметил какого-то типа с розовой гвоздикой, торчавшей из-под куртки. Начал присматриваться, нет ли кого рядом с ним.

Никого. Кажется, Хорхе явился один, согласно инструкции.

Джек направился к лестнице, внимательно оглядел первый этаж. К ленчу еще не набежали. Вроде никто Хорхе не сопровождает — нет законов, которые запрещали бы подстраховываться перед встречей.

— Хорхе, — крикнул он, наклонившись над балюстрадой и махая рукой, — с гвоздикой! Возьми чего-нибудь и… — Он ткнул большим пальцем вверх по лестнице.

Хорхе кивнул.

Через несколько минут поднялся по лестнице, отыскал его глазами, подошел, протянул руку.

— Мистер Джек? — уточнил он с сильным акцентом. Плотная рубашка с причудливым рисунком в черных, желтых, оранжевых цветах, из петли черных джинсов тянется хромированная цепочка к бумажнику и массивному кольцу для ключей. Крупный нос, полные губы, щеки в частых глубоких оспинах. Похож на растолстевшего диктатора Норьегу, только без его зловещего самодовольства. — Спасибо за внимание.

— Добро пожаловать ко мне в офис, — сказал Джек, отвечая на рукопожатие.

Он обычно встречался со всеми потенциальными заказчиками у Хулио. И по-прежнему предпочитал там устраивать первую встречу. Хулио служил идеальным детектором, распознавая людей шестым чувством, имея возможность похлопать, потискать любого — даже не догадаешься, что тебя обыскали. Однако Джек со временем забеспокоился, не слишком ли примелькался в его заведении, что было бы очень скверно и для него, и для Хулио.

Поэтому начал менять расположение «офиса». «Заезжаловка Пинки» — новое место. Ему, пожалуй, понравилось, что заведению без парковки и сквозного проезда хватило наглости назваться «заезжаловкой». Понравилось навязчивое оформление в стиле ретро из бирюзово-белой плитки, розовый неон внизу, колесные ступицы — не новенькие, блестящие, а старые, потрепанные ветераны дорог, — прибитые к стенам на втором этаже в зале. Понравился высокий насест над улицей, запасной выход в дальнем конце с лестницей на первый этаж.

Еще плюс — легко отыскать: дошел до Седьмой и Тридцать третьей, ищи заведение с большим неоновым «кадиллаком» над дверью.

Хорхе выложил на столик четвертьфунтовый фирменный гамбургер «Пинки», поставил бутылку «Будвайзера» и уселся.

— Ну, побеседуем, — начал Джек. — Основное известно, но хорошо бы побольше подробностей. Тогда поглядим, что из этого выйдет.

Хорхе сообщил, что он эквадорец, занимается мелким бизнесом по уборке контор. Сильно не замахивается, всего пара бригад по три человека, в одной сам по ночам офисы убирает. Работа тяжелая, долгая, но жить можно. Можно оплачивать собственные счета, счета своих подручных. Однако возникла проблема: клиент-паразит по имени Рамирес.

— Что меня по-настоящему разозлило, — объяснил Хорхе, — ведь это же брат.

— Твой?

— Что ты, приятель. Я хочу сказать, брат-эквадорец. Говорит, дал мне работу, потому что мы сюда приехали из одной страны. Говорит, один крестьянин приехал, хорошо зажил, хочет помочь мне, брату-крестьянину, тоже разбогатеть. — Он глотнул пива, грохнул об стол бутылкой. — Дерьмо собачье! На самом деле нанял меня с ребятами, потому что знал, что нас можно обчистить.

— Говоришь, шесть тысяч задолжал?

— Точно. Никогда бы я не дал гаду настолько далеко зайти. Да он все твердил про заминку в делах, самому, мол, клиенты не платят, в конце года подпишется крупный контракт, все заплатит с процентами. Я верил своему брату-крестьянину, эквадорцу, — Хорхе брызнул слюной, — неделю за неделей, ночь за ночью являлся с бригадой. — Еще глоток, снова стук. — Снова вранье! Он никогда мне платить и не думал. Вообще никогда!

— Я как-то не совсем понимаю, — перебил его Джек. — У вас должен быть с ним подписан какой-то контракт.

— Конечно, — кивнул Хорхе. — Я всегда подписываю.

— А говоришь, испробовал все законные способы получить деньги. По-моему, если заключен контракт…

— Ничего не выйдет, — покачал головой Хорхе.

— Почему?

— Из-за моих ребят. Двое — двоюродные братья моей жены. — Он отвел глаза. — Они тут… э-э-э… нелегально.

— Рамирес знает?

— С самого начала знал.

— Ага. — Джек откинулся в кресле, хлебнул свой «Снаппл». — Гнусный замысел ясен.

— Чего?

— Ничего. Как сейчас между вами обстоят дела?

— Я ему наконец говорю: не могу больше работать без всякой платы. Он мне снова поет про контракт, я ему говорю: к тому времени уж пора заключить, тут он прямо взбесился. Топтались, топтались по старому кругу, одно и то же талдычили, только на этот раз я не сдался. Не собирался уходить с пустыми руками, как раньше.

— И что он сделал?

— Он меня уволил.

Джек невольно улыбнулся:

— Он тебя уволил? Не слабо.

— Хуже того, — оскалился Хорхе. — Заявил, будто я плохо работаю. Я! Позволь тебе сказать, мистер Джек, я работаю de primera!

Джек поверил. Видел сверкавшую в глазах гордость. Человек старается что-то построить, больше чем бизнес — репутацию, жизнь. В нем чувствуется злость и кое-что еще: обида. Его предал тот, кому он верил.

— Хорхе, — сказал он, — по-моему, ты прав. По-моему, наш приятель Рамирес с самого начала задумал тебя обмануть. Могу поспорить, в этот самый момент, когда мы тут с тобой беседуем, ищет новых уборщиков.

— Я бы не удивился. Он лежащего на смертном одре обворует. Но что мне теперь делать?

— Ну, — промычал Джек, — можешь пойти со своими кузенами, переломать ему ноги.

— Мы уж подумывали, — усмехнулся Хорхе. — Прикончить его собирались, да только такие дела не для нас.

— Можно причинить ему материальный ущерб на шесть тысяч долларов.

— Можно, но все-таки лучше бы деньги. Сладкой местью счетов не оплатишь. Я к тому же стараюсь избегать неприятностей с полицией. По правде сказать, мистер Джек, для меня деньги важней мести. Просто хочу свое получить. Поможешь?

Джек откинулся на спинку, задумался. Он занимается своим делом ради таких заказчиков, как Хорхе. Парень в самом деле попал в переплет, ему больше некуда обратиться. Хотя в данный момент абсолютно неясно, что для него можно сделать.

— Помогу, если сумею. Только мне нужно побольше сведений о Рамиресе. Расскажи все, что знаешь. Все, что узнал за месяцы работы.

Пока Хорхе рассказывал, план начал медленно вырисовываться.

Алисия не проголодалась, поэтому пропустила ленч. Любила тихий час, когда в клинике не планировалась внутривенная терапия, амбулаторные дети обедали, персонал и добровольцы, не занятые с малышами, убегали быстренько перекусить. Обычно сидела в кабинете, занималась бумажной работой. А сегодня никак не могла оставаться на месте.

Сама не знала почему. Не из-за Гектора — малыш, «стриженный ежиком», кажется, хорошо реагировал на антибиотики. Просто неудержимо хотелось двигаться.

Вылезла из-за заваленного бумагами стола, побрела по пустым коридорам, погрузившись в раздумья, гадая, что дальше делать. Ждать Джека или просить другого? Уже известно, кого именно. Стоит ли…

Она остановилась. Что-то послышалось… похоже на всхлип. Напряглась — по телу побежали мурашки, — застыла, прислушалась.

Вот, опять тот же звук, только тише. Потом шепот… откуда-то из-за угла…

Радуясь, что на ней тапочки, Алисия прокралась на цыпочках, выглянула из-за угла и увидела…

Пустой холл.

Решила было, что ослышалась, но шепот опять долетел… из подсобки в холле в нескольких шагах. Дверь слегка приоткрыта, голос определенно мужской…

— Видишь? Я же тебе говорил, что не больно. Ну… Приятно ведь, правда?

Сглатывая чуть не задушивший ее комок желчи, Алисия потянулась к двери. Приблизившись к дверной ручке, пальцы задрожали, как листья на ветру, с усилием схватили, дернули.

Перед глазами мелькнул быстрый кадр: белый мужчина средних лет — доброволец, в последнее время нередко встречавшийся, которого она пока не знает по имени, — сощурился на внезапном свету, сунув руку в трусики чернокожей девочки лет четырех, не больше — Канессы Джексон.

Окружающий мир в тот же миг засветился, словно на передержанной видеопленке, в ослепительном свете Алисия услыхала свой собственный бешеный вопль, круто развернулась на сто восемьдесят градусов, остановилась перед стенной нишей с пожарным гидрантом и химическим огнетушителем. Руки рванули стеклянную дверцу, схватили баллон, размахнулись, метя в мужчину. Тот присел, но все-таки не успел. Она шарахнула его сбоку в висок, он, шатаясь, пытался бежать в одну сторону, Канесса бежала в другую, Алисия его догнала, ударила по голове, по спине, сшибла с ног, колотила и колотила, пока…

— Алисия! Алисия, боже мой, вы убьете его!

Чьи-то руки схватили ее, стараясь удержать, но она отступать не желала. Хотела убить. Хотела увидеть его мертвым.

— Алисия, прошу вас!

Реймонд. Она прекратила сопротивление. Взглянула на окровавленного мужчину, который со стонами ползал у нее под ногами. Вдруг почувствовала тошноту и попятилась, не выпуская из рук огнетушителя, выдохнула из последних сил:

— Звоните 911.

— Зачем? — спросил Реймонд. — Что случилось?

В глазах ошеломление и тревога. Он никогда ее такой не видел. Конечно. Никто не видел. Такой она никогда не была. Причем дело вовсе не кончено. Кровь по-прежнему стучит в ушах боевым барабаном. Неизвестно, кто больше напуган — подонок на полу, Реймонд или сама Алисия.

— Вызывайте полицию! Пусть заберут мерзавца и запрут в камере! Сейчас же!

— Хорошо, — сказал Реймонд, поворачивая назад, — только успокойтесь, Алисия, ладно? Возьмите себя в руки.

— И отыщите Канессу Джексон. Пусть сестра ее осмотрит. Надо убедиться, все ли с ней в порядке.

Когда он ушел, она повернулась к подонку. Гнев улегся, тошнота прошла.

— Эй, ты, — процедила сквозь зубы Алисия, изо всех сил удерживаясь, чтоб еще пару раз не ударить его. — Оставайся на этом самом месте, или, помилуй бог, я убью тебя.

Расставшись с Хорхе — обсудив, как подобраться к Рамиресу, и обговорив причитающуюся Джеку долю выручки, — последний направился на восток через Пятую авеню к Марри-Хилл.

Район немного напоминал его собственный — городские особняки, редкие деревья. Хотя Марри-Хилл гораздо старше. Во времена революции здесь стояла ферма Роберта Марри. Когда район Джека еще оставался «деревней», эти места между Парком и Пятой уже обживали известнейшие представители нью-йоркского высшего общества.

Кажется, Марри-Хилл меняется. На многих величественных старых зданиях заметны скромные гравированные таблички с названиями всевозможных «инкорпорейтед». За окнами просматриваются суетливые архитектурные, дизайнерские конторы, бутики, рекламные агентства.

Джек с другой стороны улицы нашел указанный Алисией адрес. Трехэтажный кирпичный фасад, угнездившийся среди рядовой однотипной застройки Тридцать восьмой улицы, все равно выделялся бы, даже без листов фанеры, привинченных к окнам болтами. Потому что перед ним был двор.

Ну, не настоящий двор, даже не маленький дворик перед крошечным домиком родителей Джека в Джерси. Тем не менее, дом Клейтона отступает от тротуара на пару десятков футов, а из плотно утоптанной грязи за низкой кованой железной оградой торчат несколько бледных стеблей травы.

У бровки тротуара перед домом стоит серый «бьюик» с седоками, с выгоревшей наклейкой на бампере:

«Клинтон и Гор, выборы-96». Две темные фигуры горбятся на передних сиденьях. Видно, давно сидят, судя по усеянному окурками кусочку асфальта под водительским окном.

Джек, не останавливаясь, доплелся до угла, перешел улицу, возвращаясь по другой стороне.

Приметил мимоходом окружавшую дом с востока дорожку под шпалерой, где некогда, должно быть, вились розы, а теперь остались лишь спутанные клубки коричневых веток.

На ходу украдкой заглянул в «бьюик». Спереди развалилась парочка крепких с виду бычков, один бородатый, другой усатый. Несомненно, представители упомянутой Алисией «частной охранной фирмы».

Завершив круговой обход улицы, он остановился в восточном конце квартала, оглянулся назад. Представил охваченный огнем дом Клейтона, видя, как пламя скачет от здания к зданию…

Интересно, подумала ли об этом Алисия? Пускай даже настолько свихнулась, чтоб уничтожить дом, но ведь не захочет сгубить весь квартал.

Надо, пожалуй, предупредить ее на этот счет. Наткнувшись на соседнем углу на телефон-автомат, звякнул в Центр. Узнал голос Тиффани и услышал в ответ, что в данный момент «у нас кое-какие проблемы», может быть, доктор Клейтон сама ему перезвонит.

Заинтригованный, Джек попросил, если можно, пригласить к телефону миссис Ди Лауро. Та оказалась на месте.

— Я сама ничего не видела, — тараторила Джиа, — только как этого типа «скорая» забирала. Сплошная каша.

— Неужели огнетушителем? — улыбнулся он. — Одобряю. Думаю, вполне заслуженно.

— Что творится с людьми, Джек? — с отчаянием воскликнула Джиа. — Есть какой-нибудь предел низости? Существует граница, ниже которой нельзя опускаться?

— Если и существует, по-моему, до сих пор не отмечена. — Он тряхнул головой, неохотно припоминая паскудников, с которыми сам сталкивался за годы жизни. — Каждый раз, как подумаешь, что очутился на самом дне, к сожалению, хочется выяснить, не постучит ли кто снизу.

Трубка молчала. Наконец Джек спросил:

— Как Алисия себя чувствует?

— Немножечко дергается. Естественно, я бы тоже тряслась. Хотя странно… Такого я меньше всего от нее ожидала… То есть чтобы она на кого-то набросилась… била огнетушителем. Всегда хладнокровная, сдержанная…

Попробуй как-нибудь расспросить ее о родне, мысленно предложил Джек, однако ничего не сказал. Он считал заведение Хулио светской исповедальней. Что там сказано, там и останется.

Чувствовалось нараставшее в душе Алисии напряжение. Он сидел напротив нее у Хулио с ощущением, будто беседует с бруском пластиковой взрывчатки или с обозленной приемщицей на почте. Возможно, происшествие даже полезно. Может быть, вдоволь выпустив пар, она согласится на уговоры не поджигать старый отцовский дом.

— Кстати, — как можно беспечнее обронил Джек, — я тут думаю подскочить, перемолвиться с нею словечком.

— Насчет того самого «личного дела», которое она собиралась с тобой обсудить?

— Возможно, — поддразнил он, зная, что Джиа умирает от любопытства, желая узнать, чего надо доктору Клейтон от Наладчика Джека, но никогда не спросит.

— Конечно, — согласилась она, — приезжай. Тут сейчас как раз детектив из полиции берет у нее показания. А как только закончит…

— Ладно. — Джек быстро пошел на попятный. — Пожалуй, в другой раз.

— Так я и знала, — расхохоталась Джиа.

— Очень смешно, — ухмыльнулся он. — Попозже позвоню.

Повесил трубку, вернулся на угол Тридцать восьмой, еще раз взглянул на дом Клейтона и на его ближайших соседей.

Нет. Пожар здесь определенно ни к чему хорошему не приведет.

Кемаль Мухаляль поднялся после вечерних молитв, старательно свернул молитвенный коврик, уложил назад в шкаф. По пути к дверям гостиной на глаза попался каталог, лежавший вниз обложкой на кофейном столике. Он отвернулся. Не сейчас. Не сразу после молитвы.

Подошел к фасадному окну, потянулся, глядя на Западную Семьдесят седьмую улицу пятью этажами ниже. Всегда приятно сбросить тесную западную одежду, переодеться в тобе. Вздернул узкие плечи, стройный, худощавый, в просторном белом одеянии до полу, наблюдая за ползущими по дороге машинами. В этом городе все совершается со страшной скоростью — ходьба, разговоры, дела, — повседневная жизнь летит сломя голову… а транспортные потоки продвигаются дюймами.

Отвернулся от окна, и взгляд — непослушный, бесстыдный — немедленно остановился на каталоге. Кемаля потянуло вперед. Словно наматываемый на катушку провод увлекал его к кофейному столику. Он медленно опустился на диван, не сводя глаз с глянцевой обложки. Каталог шлют не ему, а в квартиру. Хозяин объяснил, что прежний жилец оставил новый адрес для пересылки важнейшей корреспонденции. Остальное по-прежнему доставляют сюда.

— Если вам не понадобится, — добавил домовладелец, — просто выкидывайте.

Конечно. Очень просто. Однако, чтобы «выкинуть», следует пролистать, убедиться, что нет ничего интересного или полезного. Еженедельно масса каталогов. Неужели американцы все покупают по почте? Он часто их просматривает, изумляясь разнообразию товаров, приобретаемых просто по телефонным звонкам, а потом выбрасывает в мусорный ящик.

Кроме этого. Этот каталог заворожил Кемаля. Он не в силах его «выкинуть» вместе с прочими. Сознает, казнит себя за слабость. Проклинает собственную руку, которая потянулась, открыла его. Проклинает свои глаза, не отрывающиеся от обложки.

«Секрет Победы».

— Прости мне прегрешение, — шепнул он и перевернул обложку.

Почувствовал теплое щекотание в чреслах, когда замелькали уже хорошо знакомые образы. Идеальная женская плоть, почти совсем обнаженная. Его предупреждали: Америка — дьявольская страна, безнадежно прогнившая, и вот неопровержимое доказательство.

Дома, в Саудовской Аравии, нет ни театров, ни клубов. Откуда им взяться? Публичные увеселения — грех. Тогда как в этом городе особенно много развлекательных заведений, где ливмя льется секс. Порнографией торгуют повсюду. Тротуары усеяны лавочками, полными фотографий, кино— и видеофильмов с участием людей обоих полов, которые в разнообразных сочетаниях занимаются сексом и несказанными извращениями. Никаких запретов. Впрочем, от посещения подобных мест удержаться нетрудно. Товар выставлен открыто, никто не переступит порога в неведении, что за ним ждет.

Журналы на уличных стендах, в простых магазинах нисколько не лучше. Вместе с кулинарными рецептами добропорядочные с виду издания предлагают двадцать способов украсить свою сексуальную жизнь. На дальних полках мелькают обложки с обнаженными женщинами в провокационных позах, обещая внутри еще больше. Этого тоже легко избежать. Просто пройти мимо.

Но «Секрет Победы»… прислан бесплатно, доставлен под дверь государственным учреждением Соединенных Штатов.

Воистину эта страна на пороге Страшного суда.

Пожирая глазами страницы, Кемаль не мог не задаться вопросом, неужели так выглядит каждая американская женщина под повседневной одеждой? Неужели такими их видят мужья?

Вспомнил собственную жену, Наэлу, вообразил под абайей подобные откровенные кружевные вещицы… мысленно представил, как приподнимается черная бесформенная хламида… а под ней…

И снова заглянул в каталог. Увы, Наэла не столь соблазнительно выглядит по сравнению с каталожными женщинами. Ей было шестнадцать во время женитьбы, ему восемнадцать. Произведя на свет восемь детей — славных пятерых сыновей, — просидев двадцать лет в гареме, поедая импортный шоколад, она растолстела, обрюзгла.

Хорошо бы по возвращении привезти с собой «Секрет Победы»… личный секрет Кемаля. Но разве у него хватит смелости пронести журнал через таможню?

Его родина, хранительница Мекки и Медины, исполняя священный долг, просматривает и просеивает все, что пересекает границы. И серьезно относится к своему долгу. Приходится. За ней строго следит весь мусульманский мир. Возможно, члену королевской фамилии с определенными предосторожностями удалось бы утаить от стражи соблазнительные картинки — аурат, — но никому другому никогда.

Перечень запретного — аурат — включает, конечно, свинину, спиртное, но столь же недопустимо любое изображение обнаженной женской руки, ноги, даже волос на непокрытой голове. Поэтому саудовские таможенники конфискуют в аэропортах практически все западные журналы, ибо даже в изданиях по кулинарии и домашнему хозяйству непременно найдется реклама с излишне обнаженной плотью. Несомненно, «Секрет Победы» посчитается самой отъявленной порнографией.

Кемаль вздрогнул, услышав, как задребезжала дверная ручка. Потом ключ повернулся в замке. Никто иной, кроме Насера. На мгновение нахлынула паника. Ни одна живая душа — в первую очередь Халид Насер — не должна увидеть этот каталог. «Секрет Победы» должен оставаться секретом.

Он сунул его под диван, быстро, лихорадочно оглядел комнату, спеша к дверям. Все ли в порядке? Еще раз осмотрелся, убеждаясь в сокрытии всяких следов «Секрета Победы».

Дверь открылась, держась на цепочке.

— Момент, — извинился Кемаль, бросившись к ней.

Проклятие на голову Насера, не обученного стучать. Да, квартира принадлежит организации-работодательнице Исвид Нахр, но Кемаль проживает здесь не один уже месяц. Да, у Насера имеется ключ, но это не дает ему права врываться без стука.

Он крепко прихлопнул створку, желая прищемить пальцы Насера, снял цепочку. Установил на лице приятное выражение.

Приказал себе успокоиться, прежде всего, держаться уверенно.

В конце концов, Халид Насер вышестоящий. Пока Кемаль в Америке, он ему непосредственно подчиняется. Насер предпочитает лично получать доклады о ходе дела.

Насер ждал на пороге. Насколько Кемаль худ, настолько он толст; насколько борода Кемаля растрепана и не стрижена по заповеди Пророка, настолько борода Насера аккуратно подровнена до общепринятой длины. По его утверждению, неухоженная борода не способствует деятельности торгового представителя при ООН. По догадкам Кемаля, ему просто хочется привлекательней выглядеть в глазах неверных женщин, с которыми он неделями и месяцами общается в разлуке с собственной женой.

Насер Кемалю не нравится. На первых порах антипатию породило нетвердое отношение к вере, позже возникли чисто личные причины. Будь Насер даже истинно верующим, его начальственный тон неприятен.

Кемаль с улыбкой распахнул дверь:

— Добро пожаловать.

Посторонился, позволив дородному телу Насера протиснуться, прошел за ним следом в квартиру.

— Ну, Кемаль, — начал тот, как только дверь за спиной закрылась, — я уезжаю на выходные, возвращаюсь и узнаю, что адвокат женщины Клейтон мертв — убит. Как это объясняется?

Прямой натиск ошеломил Кемаля. По обычаю он предлагал кофе со сладкими кексами, Насер отказывался, как бы вовсе не интересуясь такими вещами.

Тон толстяка возмутителен. Да, Насер занимает более высокое положение, но только по своему статусу в Исвид Нахр. Во всех других отношениях Кемаль его превосходит. По уму, храбрости, родовитости. Его дед, бедуин из пустынной провинции Неджд, сражался бок о бок с Абдель-Азиз ибн-Саудом за объединение страны, которая теперь носит название Саудовской Аравии. Кемаль служит Исвид Нахр почти двадцать лет. В Рияде его хорошо знают и уважают. По долгу службы он нередко общается с членами королевской фамилии. Да, в Америке Насер главный, но это не дает ему права видеть в Кемале простого наемника вроде Бейкера. Разве этой жирной жабе позволительно разговаривать с ним в таком тоне?

— Это объясняется тем, что я вынужден иметь дело с глупцами, — заявил он, выпустив только самую малую долю пара. — Наемник, которого ты мне всучил, точно бешеный скорпион, жалит всякого, кто окажется рядом.

Насер сморгнул на ответ Кемаля, потом пожал плечами:

— Нам пришлось поторапливаться. В архивах подвернулись сведения, что этот самый Бейкер, отставной подрывник, предлагал правительству услуги во время войны в Заливе. Обратились к нему. До сих пор он неплохо справлялся.

— Но больше нам не нужен. Надо от него избавиться, просто найти коммерческую охранную фирму для присмотра за собственностью.

— Избавиться от Бейкера? — переспросил Насер, крутя головой. — Нет, боюсь, даже если в у нас было время договариваться с другими, мы с ним как бы связаны брачными узами. А времени, как тебе отлично известно, в обрез. Дело и так чересчур затянулось.

Известно, конечно, отлично известно. Желательно поскорее разрешить проблему, которая не только определит судьбу родины и целого арабского мира, но и тяготит самого Кемаля, не созданного для подобных интриг.

Хотя в его жилах течет кровь воинственных бедуинов, он фактически деловой человек, посредник… толкач, как выражаются американцы. Надеется на хорошее — небывалое — вознаграждение по завершении миссии, которое позволит прожить до конца дней в покое и достатке, поселив в гареме вторую, а может, и третью жену, моложе двадцати, конечно.

Однако Кемаль в мгновение ока отказался бы от упомянутой баснословной возможности, если бы кто-нибудь вдруг пришел с предложением снять с его плеч невыносимо тяжелую ношу ответственности. С радостью согласился бы улететь из дьявольской страны домой в Рияд к сыновьям.

Впрочем, это пустые фантазии. Никто не намерен его заменять. Не многие в Исвид Нахр посвящены в тайну Рональда Клейтона, которая известна Кемалю. Приобщить к ней кого-то другого немыслимо.

Поэтому приходится сидеть здесь, выслушивать распоряжения Халида Насера, общаться с личностями вроде Сэма Бейкера, совершать необходимые для успешного исхода действия.

— Бейкер опасен. Дело очень тонкое…

— Может, и не такое тонкое, как тебе кажется, — возразил Насер. — Может быть, эта самая Клейтон, увидев собственными глазами внезапную насильственную кончину своего адвоката, в конце концов, убедится, что лучше и, разумеется, безопасней продать дом.

— Возможно, — медленно молвил Кемаль. — Хотя я не стал бы на это рассчитывать. Она с самого начала ведет себя неразумно. Не вижу никаких оснований надеяться, что теперь вдруг одумается.

— Вот что выходит, — вздохнул Насер, — если женщину выпустить из гарема и уравнять в правах с мужчиной. Лучше Пророка не скажешь: «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими».

Не желая сдаваться, Кемаль не удержался, добавил:

— Он сказал также: «И не давайте неразумным вашего имущества, которое Аллах устроил вам для поддержки».

Минуту постояли в молчании, потом Насер спросил:

— До сих пор работает?

Кемаль кивнул, не выдавая раздражения:

— Конечно. Как только перестанет, сразу сообщу.

— Знаю, только хочу посмотреть.

Кемаль не мог его упрекнуть. Сам видит каждый день, но не перестает благоговейно дивиться чуду.

— Пойдем.

И повел Насера в глубь квартиры.

Слыша, как затихают голоса, уловленные жучком в гостиной, Ёсио Такита переключился на другой во второй спальне. Если Кемаль Мухаляль с Халидом Насером придерживаются традиционного распорядка, то именно туда направляются. Он положил длинный гамбургер «Маленький Цезарь», вытер кухонным полотенцем руки, взял бинокль, навел на светившееся окно.

И точно, сквозь чуть приоткрытые венецианские жалюзи другой квартиры увидел, как в комнату входят два бородатых араба, идут прямо к лампе. Как всегда, останавливаются перед ней, пристально глядя куда-то вниз.

Но на что?

Ёсио записывал все разговоры, входящие и исходящие из квартиры звонки, однако по-прежнему не догадывался, что их так занимает в той комнате.

Что в это ни было, ему нужен свет, потому что Кемаль Мухаляль не выключает лампу ни днем ни ночью. Может, выращивают какое-то растение — водоросль, гриб, цветок, — которое нуждается в свете.

И опять повторяем: что именно?

Ёсио не знал, расставляя жучки, что во второй спальне будет происходить нечто важное. Видимо, любопытный объект расположили там позже.

Можно вернуться, еще раз взглянуть, но лишь в случае крайней необходимости. Арабы пока не догадываются о наблюдении и прослушивании. Ёсио плохо понимает арабский, поэтому отправляет пленки в арендованный группой Кадзу офис в центральном городском финансовом квартале. Там их переводят, перепечатывают, один экземпляр в зашифрованном виде срочно шлют в Токио, другой назавтра доставляют ему на дискете. Ёсио внимательно слушает каждую запись и все-таки не находит ответа.

Сейчас оба араба молчали.

Ну скажите! — упрашивал он, желая обладать телепатическими способностями. Скажите, на что смотрите!

Но они не послушались, стоя под лампой в благоговейном молчании.

Потом толстяк ушел, и Мухаляль остался один. Вскоре тоже удалился, выключив все лампы, кроме одной. Каждую ночь оставляет гореть во второй спальне лампу.

Зачем?

Вряд ли араб боится темноты…

Глава 5

Вторник

Алисия вздрогнула, услышав колокольчик домофона.

После кражи в пятницу и находки в понедельник подарков, вчерашней истории с домогательством ей потребовался выходной. Утром сделала обход, выписала выздоровевшую после пневмоцитоза двухлетнюю девочку, надеясь, что с Гектором скоро произойдет то же самое. Лихорадка утихла, последние рентгеновские снимки свидетельствуют о частичном преодолении пневмонии. Он идет на поправку.

Весь день она поддерживает постоянную связь с Центром через Реймонда, имея возможность домчаться при первой необходимости, если Коллингс с чем-нибудь не справится, но пойти туда нынче практически не смогла.

Необъяснимо буйство вчерашней реакции. Полностью утратив контроль над собой, она испугалась. Хуже того — происшествие ее вымотало физически и эмоционально.

Необходимо побыть в одиночестве, без всякого телефона, без всяких событий. Одной, в своей квартире. Заняться деревцами. Они в ней тоже нуждаются. А она оставляет их без внимания в последнее время. Ничего удивительного, учитывая, что проводит дома совсем мало времени.

Сильно полюбившаяся квартирка на верхнем этаже изначально предназначалась под художественную мастерскую — в полудюжину световых фонарей льется свет с юга и севера, идеальные условия для растений. Расположена в Западном Виллидже на Чарльз-стрит, засаженной деревьями, очень удобно по отношению к Центру.

Снова задребезжал колокольчик. Алисия отвернулась от молоденького грушевого деревца, которое готовилась обрезать. Кто-то внизу, в подъезде, звонит в ее квартиру. Сначала подумала, что звонивший случайно ошибся, но, кажется, визитер идет именно к ней.

Господи помилуй, кто это может быть…

Она практически ни с кем не общается. Даже не помнит, когда кто-нибудь сюда заглядывал в последний раз.

Алисия подошла к двери, взглянула на панель домофона справа на стенке. Что надо делать?.. Две кнопки — судя по маркировке, одна для ответа, другая открывает дверь. Нажмем первую.

— Да?

— Мисс Клейтон? — спросил мужской голос. — Это вчерашний детектив из полиции, Уилл Мэтьюс. Можно пару минут с вами поговорить?

Детектив Мэтьюс, удивилась она. Чего ему нужно?

Один из полицейских, снимавших с нее показания. Довольно молодой, приблизительно ее ровесник, может, чуть старше, вчера был любезен, сочувствовал, терпеливо ждал, пока она справится с дрожью, с отливом адреналина после инцидента.

Зачем сюда явился? Почему сейчас?

Возникло иррациональное опасение, что ему стало известно о планах поджога. Вдруг ее как-нибудь выследили, связали с Джеком, с теми, кого она расспрашивала насчет поджигателя? Если…

— Мисс Клейтон, — повторил детектив, — вы меня слышите?

— Слышу. Вы меня просто застали врасплох, вот и все. Я вас не ждала. В чем дело?

— Можно поговорить наверху… у вас?

— Конечно, — спохватилась Алисия. — Извините.

Нажала другую кнопку, подержала несколько секунд, потом отскочила от двери, забегала по квартире.

Успокойся, велела она себе. Дело просто касается вчерашнего извращенца. Наверняка. Вряд ли детектив еще что-то разнюхал.

Опустила глаза, охнула, видя на себе одни колготки. Кинулась в спальню, схватила штаны от тренировочного костюма, глянула на себя в зеркало над комодом.

Ужас. А волосы — смотреть страшно!

Потянулась за щеткой, стараясь привести в порядок сбившиеся во сне пряди. Не столько намереваясь произвести впечатление своей внешностью на детектива третьей степени нью-йоркского городского полицейского департамента Уильяма Мэтьюса — ничего подобного, — сколько желая выглядеть более-менее презентабельно.

Снова взглянула в зеркало, пожала плечами. Ничего не поделаешь. Что есть, то есть.

Опять пошла к двери, открыла, услышала шаги поднимавшегося по лестнице детектива. Наконец над площадкой показалась голова. Лицо раскраснелось, снятое пальто переброшено через плечо. Он остановился, взглянул на нее, пропыхтел:

— Сколько раз в день вы это проделываете?

— Как минимум, четыре.

Коп преодолел последние ступеньки, направился к ней, еле волоча ноги.

— Вы определенно в отличной форме.

— Лестница — мой персональный тренер, — улыбнулась Алисия.

Жилье на четвертом этаже, куда приходится взбираться по лестнице, имеет свои недостатки — порой нет никаких сил подняться, а с покупками мука смертная, — но она ни на что бы не променяла студию с потолочными фонарями.

Детектив помедлил на пороге:

— Можно?

— Заходите, — пригласила Алисия, отступив в сторону.

Когда он проходил мимо, заметила редеющие с обеих сторон на висках светлые волосы. Вчера не обратила внимания. Наверно, отсюда такая короткая стрижка. Все равно, похож на мальчишку, особенно когда улыбается. Высокий, с хорошим сложением, кожа чистая, щеки румяные, яркие голубые глаза. Неотразим почти для любой женщины.

Кроме Алисии.

— Чем я могу вам помочь, детектив? — спросила она, закрыв дверь и поворачиваясь к нему лицом. — Возникла какая-нибудь проблема?

И приказала самой себе: веди себя нормально. Норма-а-а-ально, споко-о-о-ойно.

— И да и нет. — Он оглянулся, как бы присматриваясь, куда можно повесить пальто. Алисия промолчала. Не пригласила пройти. Не хочется, чтоб он себя чувствовал непринужденно.

— Насчет вчерашнего?

— Верно. Флойд Стивенс, которого вы обвиняете в домогательстве, делает угрожающие заявления.

— Из тюрьмы?

— Нет, не из тюрьмы. Адвокат добился освобождения под залог, так что он успел домой к обеду.

Проклятье! Была надежда, что этот гад хоть одну ночь проведет в камере среди других подонков. Говорят, заключенные плоховато относятся к насильникам над детьми.

— Превосходно! — воскликнула она. — Значит, он снова свободно разгуливает по улицам, имея полную возможность отлавливать и пугать малышей. Ничего себе система.

— Фактически угрожает не он, а его адвокат.

Алисия застыла на месте.

— Почему? Неужели потому, что кто-то увидел, как его извращенец клиент сует руку в трусики маленькой девочки? Щупает четырехлетние гениталии?

— Ну, естественно, он утверждает, что клиент ничего подобного не делал, вы все совершенно неправильно поняли и без всякого повода нанесли бедному мистеру Стивенсу тяжкие телесные повреждения.

— Чего еще можно ждать от адвоката?

— Да, но…

— Что? — Она сглотнула комок в горле. Язык превратился в наждачную бумагу. — Вы ведь ему не верите, правда?

— Нет. Только должен предупредить: Канесса Джексон вам тут не поможет. Девочка абсолютно ничего не соображает.

— А как бы вы думали? Ей всего четыре, она перепугана до сумасшествия.

— Ну… она… не совсем…

Детектив с трудом подыскивал нужное слово. Пришлось подсказать:

— В своем уме, вы хотите сказать?

— Я хотел сказать, умственно отсталая, только слышал, что больше так не говорят.

— Правильно. Теперь принято говорить «психически неполноценная», но у Канессы не только психические проблемы. У нее еще ВИЧ-инфекция и наследственная наркомания. В пренатальный период, то есть до рождения, не получала никакого ухода, никакой помощи. До выхода на свет Канесса жила в чреве некоей Аниты Джексон, почти постоянно лишенной рассудка. В любую минуту, когда ей не хватало до полного одурения, она ради денег на очередной кубок счастья занималась сексом всевозможными способами, какие только можно и даже невозможно представить. Наконец, через семь месяцев истерзанная матка выкинула Канессу в мир в каком-то закоулке. В некий точно неизвестный момент — то ли собственно при рождении, то ли вскоре после — мозг Канессы не получил необходимого кислорода, после чего она почти все время пребывает в полубессознательном состоянии.

— Господи Исусе, — зажмурившись, пробормотал Мэтьюс. — Говори после этого о насилии над детьми.

Черт возьми, он искренне тронут. Алисия оценила.

— Девочка травмирована физически и эмоционально, — продолжала она, чувствуя вскипавший в душе гнев, как бывало при каждом воспоминании о матери Канессы. — Анита Джексон ни разу не потрудилась зайти посмотреть на собственного ребенка. У нее восемь детей. Где половина из них, один Бог знает.

— Восемь, — охнул Мэтьюс. — Господи помилуй.

— И она снова беременна.

— Ох, нет.

— Да. Знаете, если бы меня, студентку и даже стажера, спросили о принудительной стерилизации, я любому бы голову оторвала. А теперь… а теперь…

Мысль осталась недосказанной. Не хочется доводить ее до логического конца. Однажды эта мысль завела Алисию в фантастический мир, где отлавливают всех городских анит Джексон, перевязывают под наркозом трубы, потом выпускают на улицу, пусть идут куда глаза глядят, только больше не причиняют вреда еще не родившимся детям.

— Ну ладно, — вздохнул детектив. — Тогда, видно, вы понимаете, что нечего рассчитывать на поддержку Канессы. Получается, ваше слово против слова Флойда Стивенса.

— Ну и замечательно.

Он пристально уставился на нее, как бы изучая. Алисия почувствовала себя неловко.

— Крутая вы личность.

— Когда речь идет обо всех этих детях? Будьте уверены.

— Что ж, это вам пригодится. Адвокат Стивенса Барри Файнмен, о котором вы наверняка скоро услышите, разговорился после слушания насчет залога. При мне объяснял клиенту, как выдвинуть против вас уголовное обвинение в насилии и побоях, подать гражданский иск о возмещении причиненного вами физического и морального ущерба. А еще посоветовал обратиться в больничный совет и потребовать вашего увольнения, поскольку, по его выражению, «подобная неуравновешенная и жестокая личность представляет опасность для окружающих».

Чувствуя внутри болезненный тугой комок, Алисия привалилась спиной к дверному косяку.

— Ничего себе.

Только этого не хватало, снова тратиться на адвокатов. И с работы можно вылететь. Ужас. Что творится в ее жизни?

— Однако он согласен ничего не предпринимать, если вы снимете со Стивенса обвинение в растлении ребенка.

Она застыла с простреленной ледяной злостью спиной.

— Никогда. Я хочу, чтоб этого мерзавца официально объявили педофилом и впредь близко к детям не подпускали.

Мэтьюс мрачно улыбнулся, но поддержал решение одобрительным, обнадежившим ее кивком:

— Правильно. Надеюсь, вам ясно, что путь перед вами ухабистый.

Ясно. Удастся ли дойти до конца?

— Можно полюбопытствовать? — спросила она. — Почему вас это интересует?

— По нескольким причинам. — Детектив залился смущенным румянцем. — Я одно время служил в отделе нравов… Всегда было труднее всего засадить вот таких вот охотников до ребятишек. С виду приличные граждане, как правило, с деньгами, могут себе позволить хороших адвокатов, жертвы плохие свидетели, так что…

— Знаю, — быстро кивнула Алисия, проглатывая тошнотворный комок. — А в данном конкретном случае?

Коп еще сильней покраснел.

— Мне понравилось, как вы работаете с ребятишками в Центре. — Он почти растерянно улыбнулся. — И понравилось, как расправились со Стивенсом. Надо же было духу набраться.

Не столько духу набраться, мысленно поправила его Алисия, сколько голову совсем потерять.

— Наконец, — продолжал Мэтьюс, — хотел предупредить насчет планов адвоката Стивенса. Чтобы вы приготовились.

— Спасибо. Я оценила. — И правда.

— А еще запомните, вы не одна в этом деле. Иногда система перемалывает не тех, кого надо. Даже если ты прав, всякие барри файнмены добиваются, чтобы суд наказал тебя вместо их клиентов. Но у вас есть союзник. Я займусь Флойдом Стивенсом, посмотрю, что можно раскопать.

— Это поможет?

— Кто знает, — пожал он плечами. — Иногда…

Зазвонил телефон. Наверно, из Центра.

— Извините, — бросила она, пробежав мимо Мэтьюса в большую комнату. Но, взяв трубку, услышала вовсе не Реймонда.

— Алисия? Джек. Надо поговорить.

Джек! Алисия виновато оглянулась на детектива, переминавшегося в прихожей с ноги на ногу. При нем нельзя говорить о поджоге. Тихонечко промычала:

— Ммм… сейчас не могу.

— В любом случае не хотелось бы по телефону.

— Я больше не пойду к тому самому жуткому Хулио.

— Думаю, лучше у вас.

Два гостя в один день? Рекорд. Джек ее немножко пугает. Не опасно ли оставаться с ним наедине?

— Ну, не знаю…

— Вы дома?

— Да, но…

— Хорошо. Значит, у вас.

— Ладно, — сдалась Алисия, — только, может… попозже?

— Конечно. После ленча. Давайте адрес.

Она продиктовала адрес, надеясь, что не совершает серьезной ошибки, положила трубку, вернулась в прихожую.

— У меня назначена встреча. — Протянула руку. — Еще раз хочу вас поблагодарить, детектив Мэтьюс. Очень благородно с вашей стороны.

— Зовите меня Уилл, — сказал он, задержав ее руку.

Она выдернула ладонь, распахнула дверь.

— Хорошо… Уилл.

Жутко неловко вот так его выпроваживать, но вдруг возникло непреодолимое желание побыть одной.

— Буду держать с вами связь, — пообещал он и вышел.

— Надеюсь услышать хорошие вести.

Выдавив натужную улыбку, Алисия закрыла дверь. Улыбка погасла, она ткнулась лбом в жесткую створку, внезапно лишившись сил.

Уголовные обвинения… гражданский иск… жалоба в больничный совет. Что еще?

Что это вообще за визит полицейского детектива? Вполне мог позвонить, рассказать то же самое. К чему столько хлопот ради личной беседы?

Алисия застонала. Надеюсь, не я его интересую. Но чем больше думала, тем больше убеждалась. Личная заинтересованность детектива Мэтьюса в этом деле именно… личная.

— Забудь об этом, Уилл, — пробормотала она. — Ты даже не знаешь, с кем связываешься.

Джек протопал по лестнице, стукнул в крепкую дубовую дверь, точнее, в бесчисленные слои краски, сгладившие на поверхности резные детали.

На латунной табличке на уровне глаз значилось «4А». Неясно, почему «А». На этаже всего одна квартира.

Хотелось добиться у нее согласия встретиться здесь, чтобы лучше познакомиться с загадочным доктором Алисией Клейтон, которая лечит детей, больных СПИДом, разбивает головы растлителям малолетних и собирается сжечь дом собственных предков.

Дверь распахнулась, в ней стояла Алисия, глядя на него — по мнению Джека, с некоторой опаской — тем самым стальным взглядом. Почти девчонка с черными волосами, схваченными в короткий конский хвостик. Руки в перепачканных садовых перчатках.

— Я смотрю, вы даже не охнули, — сказала она.

— Ну, я считаю вас привлекательной, только не думаю…

— Нет-нет, — улыбнулась она, — я про лестницу. Почти все выдыхаются после подъема.

Почему выдыхаются?

— А, ну да, — сообразил Джек. — Я тоже совсем выдохся. Можно зайти отдохнуть?

Она заколебалась.

— Не укушу, обещаю.

— Простите, — извинилась Алисия, посторонилась, впустила его. — Просто, знаете, осторожность никогда не мешает.

Когда дверь за ним закрылась, Джек вытряхнул из рукава «земмерлинг» и протянул ей. Она охнула при виде крошечного пистолетика.

— Возьмите. Он заряжен. Самый маленький в мире четырехзарядный 45-й калибр. Держите под рукой, пока я не уйду.

Алисия косилась на пистолет, как на живое существо, готовое укусить.

— Все в порядке. Действительно.

— Точно?

Она кивнула, Джек сунул пистолетик в карман, не зная, кому сильней полегчало, Алисии, когда он сдал оружие, или ему, когда она его не взяла. Совершенно не хочется видеть свой «земмерлинг» в чужих руках.

Она направилась вперед него из прихожей.

— Проходите. Здесь можно поговорить.

Джек проследовал за ней до порога и замер, тараща глаза.

Джунгли. Высоченный, почти чердачный потолок с большими световыми фонарями, а под ним одна зелень. Не комнатные растения. Деревья. Маленькие, но деревья. У одних на верхушки накинут прозрачный пластик вроде кислородной подушки, у других стволы забинтованы.

— Что тут у вас такое? — изумился он. — Больница для деревьев?

Алисия рассмеялась. Впервые на его памяти.

— Чаще надо это делать, — посоветовал он.

— Что?

— Смеяться.

Улыбка угасла.

— Так я и сделаю… когда дома не станет. — Он не успел вставить слово, как она отвернулась, широко развела руками, демонстрируя окружающую обстановку. — Вот мое хобби: прививка деревьев.

— Шутите? — недоверчиво переспросил Джек, заходя, озираясь по сторонам. — Хобби?

— Для меня. Или нечто вроде терапии. По крайней мере, это меня… радует.

Как ни странно, он вдруг на секунду подумал, что она хотела сказать «утешает».

— С чего же это началось?

— Точно даже не знаю. В колледже прямо под окном моей спальни стояло тяжело больное дерево. Кругом здоровые, а оно кривое, почти без листьев, несколько уцелевших скрученные, очень мелкие по сравнению с соседними. Я и задумала его спасти. Поставила перед собой задачу. Принялась поливать, удобрять — и никакого толку. Даже хуже стало. Спросила одного садовника, тот сказал: «Корни плохие. С плохими корнями ничего не поделаешь». Дерево собрались выкорчевать и посадить другое.

— Дальше можно не рассказывать, — вставил Джек. — Вы организовали движение за спасение дерева.

— Ну да… «Руби, руби деревце, дровосек»… — Алисия тряхнула головой. — Знаете, я в то время училась, работала официанткой, едва выкраивала время поспать, даже думать было нечего об активной природоохранной деятельности. Нет, просто почитала кое-что о прививках, сделала с больного дерева пару срезов, привила черенки к здоровой ветке, закрепив садоводческим воском. Больное дерево вскоре срубили и посадили другое. Только, понимаете, оно не совсем умерло. Черенок выжил, отлично прижился на ветке соседнего дерева. Когда я заканчивала колледж, он бешено рос, оказавшись едва ли не самым зеленым и пышным.

Серо-голубые глаза просияли при воспоминании.

— Поздравляю, — бросил Джек.

— Спасибо. Потом я как бы заразилась. Ходила в питомник, выбирала самые слабенькие черенки. Покупала почти за бесценок вместе с другими отростками поздоровее, такой же или близкой породы, приносила домой, прививала недоразвитые к здоровым.

— И кем себя чувствовали в мире деревьев — Флоренс Найтингейл или Франкенштейном?

— Надеюсь, что Флоренс. Фактически привой сильней материнского дерева, обычно черенок вырастет быстрей и пышней его собственных веток. А может быть, чуточку и Франкенштейном. Взгляните вон на то, можно сказать, «лимонное дерево». Я привила к здоровому лимону ветку больного лайма. Через пару лет на нем стали расти и лимоны и лаймы. Только скрещивать можно лишь однородные виды, разнородные нельзя.

— Не понял.

— Лимоны, лаймы, грейпфруты принадлежат к роду цитрусовых, обычно приживаются к однородному виду. Тот самый черенок лайма не привился бы, скажем, к яблоне или груше.

Джек прошелся по комнате, разглядывая выздоравливающие растения.

— Стало быть… вы берете два дерева и превращаете в одно.

— Странная математика, — подтвердила Алисия. — В одной книге по садоводству написано: один плюс один равняется одному. Самое замечательное, что никто не проигрывает. Корни материнского дерева питаются листьями черенка.

— Спорю, вам и с людьми хотелось бы проделывать то же самое.

Он оглянулся, не слыша ответа. Она неподвижно стояла посреди комнаты, пристально на него глядя, с побледневшим лицом. Наконец глухо переспросила:

— Что вы сказали?

— Говорю, хорошо в с такой легкостью решать людские проблемы. Отрезал от гнилых корней, пускай растут свободно, разделавшись с прошлым.

Она еще сильней побледнела.

— Что с вами?

— Ничего, — ответила Алисия, чему Джек не поверил. — Просто интересно, почему вы об этом заговорили.

— Вспомнил ваших детишек со СПИДом. Ведь они унаследовали болезнь от корней… очень жаль, что нельзя прирастить их к здоровому дереву, дать возможность расти и избавиться от болезни.

— А. — Она заметно расслабилась. — Знаете, я об этом никогда не думала. Действительно, мысль превосходная.

Мрачная озабоченность не покидала ее, словно она отступила в другое измерение и только с виду оставалась в комнате. Джек гадал, какой нерв оказался случайно задетым, откуда он торчит, куда тянется?

— Если бы это было возможно, — тихо проговорила она из другого измерения.

— Кстати, о ребятишках, как там мой мужичок Гектор?

Алисия моментально вернулась:

— Поправляется. Антибиотик, кажется, помогает. — Она отряхнула руки. — Ну… надо, наверно, поговорить о деле?

— Гм… И да и нет, — хмыкнул Джек.

— Ox, что-то мне это не нравится.

Вполне можно открыто выложить карты на стол.

— Я вчера видел дом вашего отца, и, по-моему, если вы в самом деле хотите его уничтожить, надо искать другой способ, кроме поджога.

— Нет, — категорически заявила она. — Он должен сгореть.

— Но вместе с ним сгорит целый квартал.

— Для предупреждения подобной возможности существует нью-йоркский пожарный департамент.

— Правильно, однако огонь — вещь коварная. Никогда не известно, что выкинет. Переменится ветер и… — Судя по выражению ее лица, усилия напрасны. — Может, какой-нибудь специалист-подрывник, — выдумывал Джек прямо на ходу, — сумел бы заложить заряд так, чтобы дом обрушился внутрь… Могу поискать, разузнать…

Алисия с алебастровой маской на лице медленно и решительно покачала головой:

— Нет. Его надо сжечь. Почему бы вам не согласиться, если я заплачу?

Он пристально посмотрел на нее. Не ожидал ничего подобного. Откуда такое слепое упрямство при столь глубоких рассуждениях о многих вещах? Словно, когда речь заходит о доме, способность разумно мыслить вмиг улетучивается.

Ну, как бы там ни было, он не собирается спорить насчет поджога. Дискуссий на эту тему не будет.

— Потому что я сам решаю, на кого работать и что делать. За это дело предпочитаю не браться.

В течение минуты полного молчания глаза Алисии горели с такой силой, что Джек ждал взрыва. Потом она повернулась, направилась к входной двери, открыла, отступила в сторону.

— Тогда обсуждать больше нечего. Да свидания, Джек.

Правильно поняла. Однако, проходя мимо в дверь, он добавил:

— Просто помните: есть другие возможности. Сделайте несколько глубоких вдохов и поразмыслите, прежде чем искать кого-то другого для этой цели.

— Не беспокойтесь, — бросила она. — Я никого другого не буду искать.

И захлопнула дверь.

Джек медленно пошел вниз по лестнице. Может быть, в самом деле лучше распрощаться с Алисией Клейтон. В квартире 4А живет тяжело изувеченный человеческий отпрыск. Не хотелось бы оказаться поблизости, когда она начнет кусаться и биться о стены.

Теперь, по крайней мере, можно полностью уделить время проблеме Хорхе. Насчет Рамиреса уже выяснилось кое-что любопытное.

Джек оглянулся на дверь Алисии. Все-таки… есть в ней что-то притягательное. Или, лучше сказать, интригующее.

Как там говорится — загадка, скрытая в тайне, окутанной неизвестностью? Вот что собой представляет Алисия Клейтон — загадка, скрытая в тайне, окутанной неизвестностью, в плотной оболочке из пластиковой взрывчатки.

И с очень коротким запалом.

— Мне никого искать не придется, — пробормотала Алисия, замкнув дверь и направившись к телефону. — У меня есть уже имя и номер.

Надо позвонить сейчас же, сделать дело как можно скорее. Тот самый дом — раковая опухоль на теле города, на планете, в ее жизни.

Единственное средство — огонь, очистительный огонь…

Глава 6

Среда

— Ночью подскочила до 103,4, — доложила Соренсон, когда они вошли в палату Гектора. — Одна доза тайленола хорошо помогла, с тех пор температура нормальная.

— Один скачок был? — взглянула на сестру Алисия. — Всего один?

Джин Соренсон пролистала карту, сверилась с температурным графиком.

— Всего один. В четыре двадцать.

Может быть, ничего. Один скачок может быть и случайным. Будем надеяться.

Она кивнула на гроздь воздушных шаров, прицепленную в углу у кровати.

— Откуда это?

— Вчера доставили. Адресовано в педиатрию Гектору с колючим ежиком. Еще плюшевый мишка. На карточке написано просто «От друга».

Алисия села на соседнюю с Гектором койку. Тот лежал, обняв нового мишку в докторском халате.

Джек, улыбнулась она. Не забыл.

Погладила колючую голову.

— Привет, Гектор.

— Привет, доктор Элис.

Мальчик улыбался, однако глаза его ей не понравились. Чувствуется что-то неладное.

— Как дела, малыш?

— Рука так и болит. Вы обещали вытащить иголку.

— Скоро. Точно. — По-прежнему глядя на Гектора, Алисия спросила у Соренсон: — Что на последнем снимке грудной клетки?

— Устойчивое улучшение, — сообщила сестра.

— Анализы?

— Кровь нормализовалась.

Рентген и показатели улучшаются, но невозможно отделаться от нехорошего ощущения. Она научилась ему доверять. Иногда надо отбрасывать накопленные за годы учебы знания, опыт составления исчерпывающих историй болезни, тщательного физического обследования, умелого чтения результатов анализов и поверить инстинкту. Порой достаточно взглянуть на пациента, чтобы почувствовать нечто неописуемое словами.

Она прослушала легкие ребенка, прощупала лимфатические узлы, живот. Все нормально.

Озабоченная, изобразила улыбку для Гектора, снова погладила по голове.

— Залежался ты тут. Скоро мы тебя выпустим. — Поднявшись, Алисия обратилась к Соренсон: — Сделайте еще снимок грудной клетки, общий анализ крови, мочи и посевы.

Поймала вопросительный взгляд сестры по дороге к дверям.

— Надеюсь, что я ошибаюсь, — тихо сказала она, — только чувствую: Гектор готовит нам неприятный сюрприз.

В кабинете Алисии запищал телефон, она нажала кнопку интеркома.

— Звонит детектив Мэтьюс, — сообщил Реймонд. — Хочет поговорить.

Она замерла. Рефлекторно. Не может Мэтьюс знать о встрече с поджигателем вчера вечером. Ей самой известно одно имя… Бенни. Похоже, ни у кого из возникших в последнее время новых знакомых фамилии не имеется. Обещал наведаться по адресу и связаться с ней. С той минуты она постоянно буквально и фигурально посматривает через плечо.

Чего же надо Мэтьюсу? Раскопал уже что-нибудь насчет Флойда Стивенса?

— Соедините.

— Это не тот самый коп, что был вчера по поводу…

— Тот самый.

— Ладно. Говорите.

Алисия переключилась.

— Доброе утро, детектив.

— Уилл, не забыли?

— Ох, правда, забыла, — соврала она. Не хочется становиться с ним на короткую ногу. — Чем могу помочь… Уилл?

— Я тут, как обещал, поинтересовался одним вашим знакомым.

Она стиснула трубку, надеясь, что этот знакомый — не Бенни. Прокашлялась.

— Каким?

— Тем, с которым у вас недавно случился небольшой конфликт.

Флойд Стивенс. Почему имя не упоминается?

— Правда? Удачно?

— О да. По-моему, результаты вас заинтересуют.

— Действительно? — Алисия склонилась над столом, вдруг обрадовавшись звонку. — И что же удалось разузнать?

— Не хотелось бы по телефону. Может быть, согласитесь на ленч, и я вам все выложу.

Она сдержала стон, закрыв глаза. Заинтересован. Решительно заинтересован.

А она нет. У нее нет ни времени, ни душевных сил для личных взаимоотношений с Уиллом Мэтьюсом, равно как и со всяким прочим. Особенно сейчас.

Впрочем, даже в лучшие времена, даже с наилучшими намерениями любые взаимоотношения почему-то, каким-то образом непременно заканчиваются катастрофой.

С другой стороны, неудобно отказываться. Он явно для нее старается, бегает, тратит время. Хотя бы согласиться на ленч она просто обязана. Дальше дело не пойдет. Надо дать ему знать, что она не свободна. Правильно. Связана серьезными, прочными отношениями.

Вдобавок вчера звонил юрист из больничного совета с сообщением о своей беседе с адвокатом Флойда Стивенса, изложившим претензии, которые он собирается предъявить Алисии и больнице, если она не снимет обвинений с его клиента. Совет рассматривает вопрос.

С той минуты у нее все внутренности сжаты в тугой комок.

— Хорошо. Только быстро. Я по уши завалена бумагами.

— Быстро и вкусно, — сказал он. — Обещаю.

Договорились встретиться в «Эль-Кихоте» в полпервого.

Алисия положила трубку, уставилась на лежавший на столе конверт, доставленный срочной почтой «Федерал экспресс». Собиралась сегодня во время обеденного перерыва читать присланный сюда вчера из конторы Лео Вайнштейна экземпляр завещания. С тяжелым чувством безнадежности припомнилось замечание, прозвучавшее в понедельник из уст Джека: если Томасу и его покровителям хватило решимости и жестокости взорвать на ее глазах адвоката, почему она остается целой и невредимой?

Чертовски хороший вопрос. А ответ, возможно, лежит в этом самом вчерашнем конверте, рядом, в нескольких дюймах.

Была надежда утром взглянуть, но она слишком долго сидела в больнице у Гектора. Еще ждет результатов последних анализов.

Может быть, после ленча удастся выкроить на завещание несколько минут.

Алисия решила пешком идти в ресторан, чтоб подробно продумать историю прочных, серьезных взаимоотношений. Хотелось накрепко запечатлеть в памяти детали, небрежно вставляя в беседу с Мэтьюсом в подходящий момент.

Посмотрим… Мужчина в моей жизни… Сначала дадим ему имя.

Бросила какую-то мелочь в мешок Санты на тротуаре, оглядела магазинные витрины в поисках вдохновения. Кажется, в этом квартале английские имена скорее исключение, чем правило. Хосе Эррера на вывеске магазина одежды.

Ладно. Надо с ним что-нибудь сделать. Нехорошо, если детектив Мэтьюс выйдет из ресторана и увидит на вывеске имя моего возлюбленного. Переделаем на английский лад: Джозеф Эрман. Здорово. Чем же он занимается? Тем, для чего приходится часто уезжать из города. Импортер. Хорошо. А чего импортирует?

Повернув на Двадцать третью улицу, она прошла мимо магазина с компьютерами, пейджерами, телефонами, увидела в витрине богатую россыпь всевозможной аппаратуры.

Вот чего: электронику. Мой друг Джозеф Эрман импортирует с Дальнего Востока сотовые телефоны, видео, компьютерные игры и тому подобное. Постоянные разъезды омрачают наши отношения, но мы глубоко друг к другу привязаны и поженимся, как только он наладит линии поставки и перестанет колесить по свету.

Тут в глаза бросился козырек «Эль-Кихота». Алисия проходила мимо бесчисленное множество раз, но никогда даже не думала зайти поесть именно из-за этого облезлого металлического навеса, выкрашенного в какие-то жуткие красные и желтые цвета. Ресторан приткнулся под примечательным отелем «Челси», красный кирпичный фасад которого с балкончиками, обнесенными коваными решетками, был бы гораздо уместней в Новом Орлеане. Сам ресторан далеко не так привлекателен. С виду совсем… старомодный.

Войдя внутрь, она увидела слева длинную стойку бара. Справа обеденный зал. Интерьер полностью соответствует внешнему виду. Старомодный, традиционный. Высокие потолки, белые полотняные скатерти, на стене фальшивые фрески на темы Сервантеса. Интересно, менялось ли оформление с сороковых годов? Почему-то сумрачно, даже при лившемся в фасадное окно дневном свете. Как ни странно, уютно, приятно.

От стойки к ней направился мужчина. Детектив Мэтьюс. В полушинели, ни много ни мало.

— Привет, — улыбнулся он. — Я столик заказал.

Очень уж ему идет улыбка. Алисия протянула руку:

— Детек…

— Ох-ох-ох, — погрозил он поднятым пальцем. — Снова забыли? Уилл.

— Хорошо, Уилл. — Она глубоко вздохнула. Знала, чего он ждет. И уступила: — Только если вы будете меня звать Алисией.

Улыбка стала еще шире.

— С удовольствием, Алисия. Позвольте взять ваше пальто.

Сбрасывая всепогодное пальтецо, она понадеялась, что не вводит его в заблуждение. Хотя парень с виду порядочный. Что тут плохого?

Мэтьюс сдал оба пальто и махнул метрдотелю, который повел их через обеденный зал в дальний угол.

Не в силах ничего больше выдумать, Алисия заметила:

— Здесь очень мило.

— Никогда раньше не были?

Она качнула головой:

— Ем обычно за письменным столом и дома стараюсь закусывать поскорей и полегче. Нечасто хожу обедать.

Потому что не люблю сидеть в одиночестве за ресторанным столиком.

Он вдруг нахмурился:

— Я только что сообразил: надо было сначала спросить, любите ли вы чеснок. Если нет, лучше пойдем в другое место.

— Чеснок я люблю. Хотя мексиканскую кухню не очень…

— А здесь кухня испанская, не мексиканская.

— Ну конечно, — сморщилась Алисия. — «Эль-Кихот», можно было догадаться. Но, прожив столько лет в Южной Калифорнии, любой ресторан на «эль» автоматически принимаешь за мексиканский.

— Столько лет? Я думал, вы живете в Нью-Йорке.

— Жила. И опять живу. Родилась здесь и выросла. В восемнадцать лет уехала в университет в Южную Калифорнию и десять лет тут не бывала.

Она не стала рассказывать, что собиралась поступить в университет на Гавайях — дальше всего от Нью-Йорка, от дома на Тридцать восьмой улице и все-таки в Соединенных Штатах. Однако университет Южной Калифорнии предлагал больше финансовых льгот, поэтому остановилась на нем.

Явился официант.

— Попробуйте креветок в зеленом соусе, — посоветовал Мэтьюс. — Лучшее блюдо в меню, если чеснок любите.

Алисия заказала, добавив диетическую пепси. Он попросил пива.

В ожидании расспрашивал о жизни на Западном побережье, она чувствовала, как успокаивается, рассказывая о себе. Пока вопросы не касаются жизни до отъезда. Подготовительные медицинские курсы, институт, стажировка… тяжелые, но хорошие годы.

Уехала из Нью-Йорка одним человеком, приехала в Калифорнию совсем другим. У той новой Алисии не было прошлого, никаких ни перед кем обязательств. Вышла из самолета заново родившейся, творением своих собственных рук.

Воспользовавшись принесенным заказом — металлической миской, полной крупных розовых креветок в соусе из зеленого лайма, — она сменила тему:

— Ну, хватит обо мне. Как насчет Флойда Стивенса?

— Сначала попробуйте, — предложил Мэтьюс, накладывая ей на тарелку щедрую порцию. — Зачем портить вкусное блюдо разговорами о подонке.

Алисия удержалась от раздраженного ответа. Она пришла сюда не ради еды, а за информацией, черт побери. Вместо этого разломила креветку вилкой пополам и попробовала. Боже, как вкусно. Просто невероятно. Быстро умяла вторую половинку. Даже не знала, как сильно проголодалась.

— Ну? — спросил он, внимательно на нее глядя. — Что скажете?

— Божественно, — признала она. — И правда, так вкусно, что никакие известия не испортят.

— Ладно, — вздохнул детектив. — Вот что мне удалось разузнать: похоже, красавчика Флойда не впервые застукивают с ребенком. Стоило немалых трудов, но я откопал на него еще три заявления.

Алисия воспрянула духом:

— Значит, на него есть досье… несколько случаев педофилии. Проклятье, как мы вообще могли пустить его в Центр?

— Притормозите. Нет никакого досье. Все жалобы отозваны.

— Отозваны? Все?

Он кивнул, медленно жуя.

— Видно, с финансами у него полный порядок. Сделал кучу денег на Уолл-стрит в восьмидесятых, ушел на покой молодым миллионером, располагая массой свободного времени и питая нездоровую страсть к ребятишкам.

Несмотря на вкусную еду, у Алисии пропал аппетит.

— Откупается.

— Или угрожает, как в вашем случае. Нашел себе в адвокаты истинную акулу. Поганый сукин сын любит хватать за горло.

— Иными словами, не просто пустые угрозы?

— Боюсь, что нет.

— Вы мне действительно скрасили день.

— Простите. Но по-моему, вы должны знать, с чем столкнулись.

— Пожалуй, и так уже знаю. Файнмен вчера звонил.

— Что сказал?

— В основном то, что вы уже слышали. Следующие несколько лет — от трех до пяти — мне придется бегать по судам, выкладывая на судебные издержки каждое заработанное пенни, потом до конца трудовой жизни оплачивать нанесенный физический и моральный ущерб, который, по его убеждению, признает суд, оправдывая клиента. Конечно, всего этого можно избежать, если я прозрею, осознаю страшную ошибку и сниму обвинения.

— Славный малый. Вот вам подтверждение, что адвокаты заслуживают своих клиентов.

Алисия откинулась на стуле, борясь с приливом отчаяния, прокручивая в голове разумные соображения. Канесса физически не пострадала, не настолько сознательна, чтобы долго страдать от психической травмы. В конце концов, Флойд Стивенс навсегда изгнан из Центра, детей от него оградили. Может быть, после побоев опомнится, испугается, больше не будет распускать руки.

Сам факт допущения подобных соображений ее еще сильней расстроил.

— С вами все в порядке?

— Нет.

— Знаете, что вы сделаете?

Алисия уставилась на него:

— Что я, по-вашему, сделаю?

Он посмотрел ей прямо в глаза:

— Хоть я с вами недавно знаком, даже не могу представить ничего другого. Не отступитесь.

На нее вдруг накатила теплая волна, хлынувшая от сидевшего напротив фактически чужого мужчины. Она никогда не сдается. Можно, наверно, в чем-то уступить, но в данном случае — никогда, и детектив Мэтьюс это понял. Почему-то — абсолютно неясно почему — Алисия улыбнулась:

— Откуда вы знаете?

— Не знаю. Просто чувствую. Отчасти именно это мне в вас очень нравится.

Угу. Вот оно, вышло наружу, шлепнулось на стол. Не будем обращать внимания.

— Считаете меня сумасшедшей?

— Нет. Принципиальной.

Ох, если в дело было в принципах. Если бы было так просто.

Он склонился над столом, обеими ладонями накрыл ее руку.

— Знайте, я восхищаюсь вами. И помните: в этом деле вы не одиноки. Еще кое-что можно сделать.

— Например?

— Я немало усвоил в отделе нравов. Во-первых, педофилы от своих пристрастий не отказываются. Они неизлечимы. Тюремный срок, проведенные на нарах годы среди полчищ преступников — ничто их не исправит. Как только им покажется, будто никто их не видит, иногда даже подозревая, что видят, начинают охотиться за добычей.

— Компульсивное побуждение. — Алисии все об этом известно.

— Точно. И это может пойти нам на пользу.

Нам? Это уже его личное дело?

Полегче, одернула она себя. Ему точно так же хочется прищучить гада. Не отбрыкивайся. Он хочет помочь. И пускай помогает.

Неясно, почему так трудно решиться. Возможно, потому, что долгие годы справлялась самостоятельно, ни от кого помощи не принимала, сама решала все вопросы, улаживала все проблемы. Неужели поэтому предложение помочь кажется почти… вмешательством в личную жизнь?

— Каким образом?

— Предоставьте дело мне, — улыбнулся он.

Алисия выпрямилась, обнаружила, что тоже улыбается.

— Знаете, Уилл, кажется, ко мне вернулся аппетит.

Ох, нет. Неужели она назвала его Уиллом? С чего бы?

Но действительно снова чувствовала голод. И была вынуждена признать, что мысль иметь кого-то на своей стороне приятна.

Они прикончили креветок с зеленым соусом, поспорили, кому платить. Уилл победил — руки у него длиннее, успел выхватить счет. Расставаясь в дверях, обещал держать связь.

Только на полпути к Центру Алисия вспомнила, что так и не упомянула о своих серьезных, прочных отношениях с без конца разъезжающим импортером Джозефом Эрманом.

Прежде чем перебрать кипу нагромоздившихся на столе сообщений, поступивших в ее отсутствие, Алисия прослушала личный автоответчик.

«Это Бенни. Перезвоните». И номер.

Пульс зачастил. Поджигатель. Она закрыла дверь кабинета и сразу набрала номер.

— Да? — сказал тот же голос.

На фоне слышен шум дорожного движения. Говорит, разумеется, из автомата.

— Бенни? Вы просили перезвонить.

— Угу. Насчет Марри-Хилл, правильно?

— Верно.

— Угу. Можно.

— Хорошо. Только мне нужно еще кое-что. — Ее беспокоило замечание Джека, что пожар может охватить весь квартал. — Нельзя допустить распространения.

— Без проблем. Вы со спецом имеете дело. Заварится внутри, по очереди раскурится в пепел, прежде чем выйдет наружу. К тому времени водовозы подъедут, если нет, я сам вызову. Вот так вот. Хирургическая операция. Лучше не придумаешь.

— Уверены? Абсолютно? Никто не пострадает?

— Гарантия. Конфетка. Не успеете глазом моргнуть, начнете пересчитывать денежки.

Бенни, видно, решил, что она это делает ради страховки. Ну и ладно.

— Отлично.

— Только мне сегодня же вечером свои хотелось бы пересчитать. Как договаривались. Половину вперед, половину на другое утро. Наличными, ясно?

— Знаю.

На гонорар Бенни уйдет почти все. Стоит ли? Действительно ли ей это надо?

Да.

— Где встретимся?

Алисия стояла на стуле, вглядываясь в ночь сквозь световой фонарь. На северо-восток. В сторону Марри-Хилл.

Бенни обещал сделать дело нынче ночью.

— У меня другой заказ ближе к жилым кварталам, — сообщил он. — Чего ждать? У вас пусто. Все готово. Конфетка.

Другой заказ ждет… видно, поджигательский бизнес переживает настоящий бум.

За спиной заквакала, зачирикала полицейская рация, купленная нынче днем по дороге домой. Какая-то перестрелка рядом с Мэдисон-сквер-гарден. Не то, что хотелось услышать.

Сообщается о задымлении в доме на Восточной Тридцать восьмой.

Вот что нужно.

Алисия знала, что никогда не увидит отсюда ни дыма, ни пламени, но что-то все равно тянуло к окну. Будет стоять здесь, щурясь в темноту, пока рация не подаст сигнал тревоги. Тогда побежит вниз по лестнице, схватит такси до Марри-Хилл, остановится на Тридцать восьмой, глядя, как пламя пожирает дом на тротуаре.

Дрожь пробежала по телу, она пошатнулась на стуле. Вцепилась в оконную раму, закрыла глаза. Взвинченные нервы натянуты до предела. Просто не приспособлена к таким делам.

Боже, что я наделала? Действительно наняла человека сжечь дом. Из ума выжила?

Иногда кажется, да.

Сегодня, выкроив наконец время прочесть завещание, Алисия призадумалась, не передается ли сумасшествие по семейной линии. Лео Вайнштейн обронил мимоходом, что завещание довольно необычное, но было даже невозможно представить, насколько необычное.

Прочитав бумагу, узнала ответ на вопрос Джека, почему нанятые ею люди погибают, а она остается целой и невредимой.

И теперь больше прежнего убеждена, что единственное решение — уничтожить дом.

После этого она избавится от кусающих за пятки адвокатов Томаса. А если получит страховку, пожертвует Центру.

Из ее мира навсегда исчезнет тот дом и все, что с ним связано.

— Порядок, — буркнул Кенни, спускаясь по лестнице. — Завалил в фургон. Чего дальше?

Сэм Бейкер стоял в конусе света в подвале дома Клейтона, вытирая о коврик окровавленное лезвие длинного ножа. Надо бы отхватить от Кенни кусок и скормить ему самому за то, что так облажался сегодня. Да ведь Кенни родня, сын его собственной старшей сестры, широкоплечий двадцатипятилетний оболтус с материнскими рыжими волосами, а родню нельзя резать, даже если она того заслуживает.

Кенни вместе с напарником будут иначе наказаны.

— Дальше много чего, Кенни. Во-первых, вы с Моттом лишаетесь пяти процентов наградных.

Кенни вытаращил глаза.

— Пяти процентов? За что, твою мать?

— За то, что пропустили сукиного сына.

— Черт побери, старик, мы ж его повязали!

— Да, когда он уже был в доме и взялся за дело. Если бы ты не унюхал бензин, дом целиком превратился бы в дым, а мы бы лишились доходного места. — Бейкер нацелил нож Кенни в грудь. — Прежде всего, он не должен был тут оказаться.

— Парень, видно, какой-нибудь фокусник. Мы его даже не видели, хотя, клянусь, ворон не считали.

— Клянись чем угодно, только не жди сочувствия от остальных ребят. Если с домом что-нибудь случится, они потеряют все сто процентов гонорара. Ты тоже. Может, поэтому будешь плясать на цыпочках в очередную смену.

— Обижаешь, Сэм.

— Не расстраивайся. Я позабочусь, чтоб бабушка все получила.

Кенни недовольно скривился:

— Ну правильно. Думаешь, докумекает прислать мне в открытке спасибо?

Внезапно взбесившись, Сэм схватил Кенни за ворот рубашки, рванул к себе. Родня не родня, можно сплясать чечетку на башке племянника.

— Выбирай выражения, когда говоришь о собственной бабушке, парень. Понял?

Кенни потупил глаза и кивнул:

— Виноват. Пошутил.

Сэм его выпустил.

— Надеюсь. Ну, тащи наверх остатки горючего, жди остальных.

Кенни затопал вверх по лестнице, Бейкер оглядел подвал, качая головой. Еле-еле успели. Черт возьми, еле-еле. Проклятье, он едва не наделал в штаны, когда позвонил Кенни и сообщил о пойманном в доме жучке-поджигателе. Примчавшись, увидел слизняка с мордочкой как у хорька, привязанного к стулу в подвале. По внутренним карманам куртки рассована пара галлонов горючего в бутылках по кварте.

Долго его раскалывать не пришлось. Поразительно, до чего убедителен нож с тонким бритвенным лезвием. Пара широких ленточек кожи — речи льются потоком. Поджигатель признался: наняла какая-то девка. До последней капли соответствующая описанию малышки Клейтон.

Дерьмо!

Разве сучка не соображает, когда надо идти на попятный? Чем еще ее напугать?

От ярости Бейкер немножко лишился рассудка. Схватил подвернувшийся под руку пистолет, начал палить во все стороны. По-настоящему чистенько разнес поджигателю черепушку. Тот отключился намертво. Может быть, никогда уже не очнется.

Бейкер было собрался позвонить Кемалю, потом передумал. Старичок араб оказывается слабаком. Только посмотрите, какой хай поднял из-за аккуратненькой бомбочки в автомобиле. Наверняка чокнется, если услышит, как Бейкер намерен разделаться с поджигателем.

Кемаль просто не понимает. Проблемы пинком не отбрасывают, а искореняют. Чтоб больше не возникали.

Вроде вот этого поджигателя.

Парень получил урок, возможно последний. Но этого недостаточно. Надо отправить малышке Клейтон еще одно предупреждение. Мало ей раздавленного на дороге частного сыщика. Мало взлетевшего на воздух на ее глазах адвоката. Может, в третий раз произойдет чудо.

Однако не стоит действовать в одиночку. Надо собрать всю команду, восемь человек. Учитывая растущее число трупов, пора принять кое-какие меры предосторожности. Всех повязать. Кругом поднять ставки.

Бейкер знает: ребята крутые и стойкие. Не такого калибра, как парни из спецотрядов, с которыми он был в начале семидесятых в Лаосе и Камбодже, но дело свое знают глухо. Сплошь ветераны-наемники, служившие в Центральной Америке, Африке и Персидском заливе. Он много лет их использовал для грязной работы по доставке наркоты из Центральной Америки, нанимаясь на службу к разнообразным авантюристам из Медельина и Кали.

А теперь мексиканцы так навострились в торговле, что предпочитают обращаться к собственным подручным за силовой поддержкой.

Настоящее дело на Ближнем Востоке. Особенно в Саудовской Аравии. Денег полным-полно и никакой инфраструктуры. Почти до паранойи боятся, как бы не повторилось то, что Ирак устроил в Кувейте. Тамошние контакты твердят, что наемники им не требуются, но Бейкер лучше знает. Каждый известный ему саудовец считает себя принцем. Низменной работой никто заниматься не хочет. Поэтому в страну завозят всяких корейцев и пакистанцев, готовых взяться за любое дело. Сломается «мерседес» — чинить некому. Ну и что? Покупаешь другой. А вот что касается солдатской службы, зачем свою задницу подставлять под пули, если можно нанять другую?

Бейкер не молодеет. Устал кругом продаваться за деньги. Полагающаяся ему по завершении нынешнего дела львиная доля гонорара позволит сбалансировать финансовое положение, оплатить счета за содержание матери в лечебнице, хотя он не собирается до конца жизни сидеть, глядя на интубационную трубку. Что-то должно заставлять его вскакивать по утрам с постели, и Саудовская Аравия представляется неистощимым источником постоянной, не слишком рискованной работы для технического специалиста — стоит только краник открыть. Продемонстрировав свои способности группе Исвид Нахр, на которую работает Мухаляль, доказав, что он именно тот человек, можно обеспечить себя до самого конца трудовой жизни.

Впрочем, Бейкер верил в свой вариант закона Мерфи: как глубоко ни закапывай дерьмо, обязательно найдет дырку и выйдет наружу.

Нынче ночью надо привлечь всю команду к участию в грязной работе. Пускай будет связующим ритуалом… крещением кровью.

Бейкер улыбнулся. Не кровью — огнем.

После этого они станут не просто товарищами по оружию — соучастниками.

А как же араб? Кемалю Мухалялю он потом расскажет.

Ёсио стоял возле лампы во второй спальне Кемаля Мухаляля, глядя через двор на собственную квартиру.

Увидев вышедшего из дома Мухаляля, быстренько шмыгнул взглянуть. Ничего. Открыл, тщательно осмотрел каждый ящик, шкаф, угол, все мыслимые тайники, не обнаружив ничего необычного.

И теперь находился на том самом месте, где обычно почти каждый вечер стоял Мухаляль, иногда вместе с вышестоящим начальником Халидом Насером, что-то разглядывая. Что? Что может так их интересовать? Почему они всегда стоят именно здесь, под никогда не выключавшейся лампой?

Где разгадка? В лампе?

Ёсио нашарил выключатель под абажуром. Нажал, лампа погасла. Снова нажал, и свет вспыхнул.

Обыкновенная лампа.

Должно быть, Насер или Мухаляль унес объект с собой. Единственный ответ на загадку — что бы их ни занимало, его здесь сейчас нет. Может быть, столь драгоценную вещь невозможно оставить в квартире? Может быть, стоит поймать того или другого, отобрать под видом ограбления?

Нет, слишком рискованно. Возникнут подозрения, догадки, не замешана ли в деле третья сторона…

Ёсио со вздохом направился к двери. Напрасно ходил. Остается вести наблюдение, которым он занимается не один уже месяц.

Жалко. Хоть бы что-нибудь произошло. Поскорее.

Алисия перестала смотреть в фонарь. Упала в глубокое кресло, сидела среди привитых деревьев, не сводя глаз с полицейской рации.

Ни слова о пожаре на Марри-Хилл.

Неужели поджигатель Бенни обманщик? Никакой не поджигатель, просто прикидывается. Потом берет деньги и удирает.

Впрочем, возможно, счел момент неподходящим. Он знает о нанятой Томасом частной охране, заверив, что с легкостью мимо нее проскользнет. Возможно, оказалось не так уж легко.

Может быть, завтра ночью совершит другую попытку.

Она содрогнулась. И попросила в пустой комнате: — Управься сегодня. Я уже не могу больше ждать.

Глава 7

Четверг

— Слышал про Фитиля Бенни?

От неожиданного вопроса Джек перестал жевать. Заскочил в лавчонку за еврейскими бубликами и сливочным сыром «Филли» для Эйба, сам глодал сухой хлеб, Эйб подал кофе.

— Нет. — По спине поползло пугающее предчувствие. — А что с ним такое?

Но Эйб переключил внимание на Парабеллума, на сей раз угнездившегося на его левом плече. Попугай вовсю клевал протянутый хозяином бублик.

— Погляди-ка на малыша! Обожает бублики. Кошерный попугай.

— По-моему, он обожает кунжутные зерна, — заметил Джек. — А эти самые бублики густо посыпаны. Так что случилось с Бенни?

— Нынче рано утром найден мертвым под эстакадой Манхэттенского моста.

— Разбился?

— Нет, сгорел. Говорят, до костей. На собственном горючем.

Проглоченный кусок бублика, густо посыпанного семечками кунжута, застрял в перехваченном пищеводе у Джека.

— И как же это он умудрился?

— Ну, я как-то сомневаюсь, чтоб сам умудрился. Кто-то рядом с ним начертил на земле головешкой: «Поджигатель».

— Господи Исусе.

— А еще говорят, будто он горел заживо.

Джек содрогнулся. Бенни, конечно, прохвост, но сгореть заживо…

— Эй, Парабеллум, — воскликнул Эйб, — такова твоя благодарность?

Выяснилось, что попугай обронил подарочек ему на плечо. Судя по соседним пятнам, не впервой.

— Как вошло, так и вышло, — констатировал Джек. — Посмотрим с другой стороны. До сих пор ты только спереди пачкал рубашку, теперь и на плечах.

— Знаю, знаю, — проворчал Эйб, вытирая круглое плечо бумажным полотенцем. — Только дружок, по-моему, заболел. Колит, наверно. Слушай, ты купил акции, о которых я тебе рассказывал?

— Ты же знаешь, я не могу покупать акции.

— Не то чтоб не можешь — не хочешь. Упускаешь кучу легких денег. Какой у меня брокер! Приобрел для меня кое-что. Я вышел из игры, не успев узнать, что вошел. Тыща акций — поднялись на два бакса, мы продали. Деньги из ничего. Надо только… — Он замолчал, пристально глядя на Джека. — Что означает кислая мина? Будто снова хочешь сказать: «Эйб, кончай эту белиберду».

— Кто, я? — переспросил Джек, мечтая, чтобы он действительно кончил.

— Да, ты. А я скорчу такую физиономию, словно снова хочу сказать: «Джек, когда ты ума наберешься?»

— Господи боже мой, если не ты, так Джиа.

— Я ж тебе не советую бросать дело. Ты для меня слишком хороший клиент. Я тебе советую не держать деньги в каких-то басурманских золотых монетах, а заставить на себя работать.

— Чтобы открыть брокерский счет, Эйб, нужен номер социального страхования.

— Ну и что? У тебя столько подставных фамилий, и мне точно известно, что некоторые с номерами.

— С номерами покойников.

— Хорошо. Обменяй несколько дукатов, крюгеровских рэндов, открой счет на номер какого-нибудь покойника у моего брокера. Пусть за тебя играет. Получишь двадцать процентов годовых.

— Нет, спасибо.

— Джек! Разве можно отвечать «нет, спасибо» на предложение удвоить деньги меньше чем за четыре года?

— Да, но…

— Никаких но. Я ж решился. Чего сидеть смотреть, как они утекают, когда надо только сказать: давай. А как только сказал: давай…

Джек не мог этого сделать. Переступив черту, даже под чужим именем, он сразу шагнет в их мир. Окажется среди них. И они его узнают.

— Тебе и «давай» говорить не придется. Говорить будет кто-то другой с социальным номером покойника.

— Это одно и то же, Эйб.

Тот секунду таращил на него глаза, потом вздохнул:

— Я тебя не понимаю.

— Нет, понимаешь, — улыбнулся он. — Смотри-ка, Парабеллум только что выпустил другой заряд.

— Ой!

Глядя, как Эйб вытирает какашку, Джек поинтересовался:

— Не слышно, кто расправился с Бенни?

— Ни словом никто не обмолвился. Однако, если хочешь знать мое мнение, в чем я безусловно уверен, скажу, что, по-моему, он собрался поджечь некий дом, который поджигать не следовало.

У Джека возникло дурное предчувствие, что этот дом ему известен.

Вспомнил рассказ Алисии о гибели двух человек, нанятых для решения ее проблемы. Неужели Фитиль Бенни поднял счет до трех?

Есть лишь один способ выяснить.

Едва Алисия положила трубку, поговорив с больничной лабораторией — результатов анализов Гектора еще нет, но малыша уже перевели сюда, в Центр, несмотря на дальнейшие скачки температуры, — как раздался голос Реймонда по интеркому.

— Вас хочет видеть тот самый приятель по имени Джек, — объявил он. — Предварительно не договаривался, но говорит, по важному делу. — На фоне послышалось тихое бормотание, потом Реймонд продолжил: — Хорошо… По неотложному важному делу.

Сперва инстинктивно хотелось его отфутболить. Два дня назад он ее продинамил, поэтому ей со своей стороны разговаривать с ним больше не о чем.

Однако слово «неотложное» остановило ее. Совсем не похоже на Джека. Если он говорит «неотложное», значит, так оно и есть.

Ох, проклятье.

— Впустите.

Через несколько секунд Джек скользнул в дверь и закрыл ее за собой.

— Вы наняли Фитиля Бенни?

Не сел, даже не поздоровался. Впрочем, прозвучавшее имя Бенни заставило обо всем позабыть. Знает! Но откуда?

— О чем это вы? — Сбитая с толку, она ничего лучшего не сумела придумать.

— Сегодня утром Бенни обнаружили мертвым. Ночью его кто-то заживо сжег. Есть какая-то связь между ним и той просьбой, с которой вы ко мне обращались?

— Ох, нет! — задохнулась она. — Опять!

Джек опустился в кресло.

— Хорошо. Я получил ответ на вопрос.

Алисия чувствовала на себе его пристальный взгляд, борясь с приступом дурноты от сознания своей вины.

Суетливый, дерганый человечек… сгорел заживо…

— Мне казалось, — прервал он наконец молчание, — вы не собирались бежать искать кого-то другого. Я надеялся, что хорошенько подумаете.

— Мне его нечего было искать, — глухо проговорила она откуда-то издалека, слыша собственный голос как бы из другой комнаты. — Я о нем уже знала. Боже мой… я убила его…

— Вы его не убивали. Но по-моему, должны заметить, что все, кто с этим делом связывается, существенно укорачивают себе жизнь. Все, кроме вас. Вот что мне непонятно.

— А мне понятно, — сказала Алисия, встряхиваясь, заставляя себя сосредоточиться. — Вчера прочла завещание.

— Самое время. Открылись все тайны?

— Нет. Пока нет. Только объяснилось, почему я жива до сих пор.

Она мысленно вернулась во вчерашний день, снова ощутила пробегавший по спине мороз, когда читала слова, написанные тем самым существом, стараясь представить, о чем он при этом думал.

— Почему?

— После меня дом перейдет не к Томасу.

Джек медленно вздернул брови, кивнул:

— Очень интересно. Кто следующий наследник?

— Не кто, а что. Гринпис.

— Любители природы? — рассмеялся он. — Которые везде плавают, китов пасут?

— Они самые.

— Неудивительно, что ваш брат…

— Сводный брат.

— Хорошо. Неудивительно, что он взбесился. Ваш отец предпочел передать дом не ему, а защитникам окружающей среды. Видно, где-то по дороге адски рассорился с сыном.

Алисия припомнила дату на завещании — всего за несколько недель до смерти чудовища. В тот момент он вычеркнул Томаса или с самого начала вычеркивал?

— Откуда мне знать? Я уже говорила, что ни с тем ни с другим не общалась после отъезда в колледж. — И хотелось бы никогда не общаться. — Что касается предпочтения, оказанного этим субъектом «зеленым»… просто смешно. По-моему, он никогда в жизни даже не думал об окружающей среде. У него были… другие интересы.

Джек нахмурился, подался вперед:

— Почему тогда он…

— Не имею понятия. Вообще не вижу никакого смысла. Словесные формулировки… Я плохо разбираюсь в законах, но, по-моему, это никак не похоже на типичное изъявление последней воли и соответствующие распоряжения. Кажется, он почти ожидал такой дикой возни вокруг дома.

— Почему вам так кажется?

Алисия дотянулась до сумки, вытащила завещание. Без труда отыскала заранее отчеркнутый параграф.

— Только послушайте: «Если Алисия умрет, не вступив во владение упомянутым домом, или умрет, вступив во владение упомянутым домом, упомянутый дом следует передать в собственность международной группы активистов по охране окружающей среды под названием Гринпис со следующим уведомлением. В этом доме находится ключ, который откроет путь к исполнению всех ваших желаний. Продайте дом, и лишитесь всего, ради чего работаете». — Она швырнула документ на стол. — Можете объяснить, что означает эта чертовщина?

— Разрешите взглянуть? — спросил Джек, потянувшись вперед.

Рука Алисии инстинктивно дернулась, чтоб схватить завещание, спрятать. Не хочется, чтобы кто-то знакомился с родичами. Но она удержалась. Кому-то надо довериться, а в данный момент у нее нет никого, кроме Джека.

Она подтолкнула к нему бумаги.

— Сейчас со стула свалитесь от изумления.

Чувствуя напрягшиеся на скулах желваки, смотрела, как он внимательно просматривает страницу. Понимала, что находится на пределе. Готова кого-нибудь укусить. Думала, будто освободилась от этого гада, но даже из могилы он умудряется портить ей жизнь.

— Знаете, — кивнул Джек, — видимо, ваш отец действительно ждал неприятностей. — Он взглянул на нее. — Его сына когда-нибудь арестовывали?

— Нет.

— Наркотики? Насилие?

— Мне об этом ничего не известно. У Томаса были проблемы, но не такие.

Джек принялся пролистывать завещание до конца.

— Тогда почему… — Умолк на полуслове, вытаращив глаза. — Это еще что такое? Стихи?

— Вот именно! Верите?

Он прочел:

— «Клей(тон) покоится, кровь странствует по свету».

— Из Альфреда Хаусмена, — пояснила Алисия и, заметив косой взгляд Джека, добавила: — Я проверяла. В оригинале сказано «Клей покоится». Он приписал окончание «тон».

— Ну и что это значит? Что ваш… сводный брат «странник»? Бродяга? Рыщет, где не надо, с блудливым взором? Что?

— Не могу сказать. — Она тоже была озадачена.

— Стойте-ка, — заметил Джек, — вот еще: «Куда идешь, прекрасный странник, какая цель тебя влечет?»

— Это некий Роберт Бриджес. Я отыскала стихи, думала найти еще подсказку, ничего не нашла.

— Бред сумасшедшего.

— Именно так утверждают адвокаты Томаса. И ссылаются на весь этот бред в доказательство невменяемости составителя при изменении завещания.

— Когда он его изменил?

— Согласно дате, незадолго до смерти.

— Ну, независимо от душевного состояния, определенно задумал оставить дом именно вам, будь я проклят.

— Я вовсе не уверена в этом, — возразила она. — По-моему, больше старался, чтоб его Томас не получил.

— Не припомните ли чего-то существенного насчет этого самого дома, ради которого ваш сводный брат готов пойти на убийство? Какую такую оставленную отцом ценность он там жаждет найти?

— Не знаю. Я и Томаса не знаю. Ничего про него не могу объяснить. Не хочу даже пробовать.

— Ну ладно, — сдался Джек. — Может быть, корень проблемы в отце. Кто такой Рональд Клейтон? Чем он занимался?

Алисия закрыла глаза, сглотнула. Он просит ее рассказать о чудовище, кем он был, чем занимался…

Если бы ты только знал…

Джек начал волноваться, не случилось ли чего с Алисией. Сидит напротив него за столом, молчаливая, бледная, но глаза ее вдруг распахнулись, и она начала говорить ровным тоном, глядя куда-то за его плечо, словно читала текст с установленного сзади телесуфлера с бегущей строкой.

— Его называли блистательным специалистом в своей области — физике. В разное время работал на факультетах в Принстоне, в Колумбийском, Нью-Йоркском университетах, занимался фундаментальными исследованиями. Сотрудничал с лабораториями «Белл», «Ай-би-эм». Гнался за деньгами. Может быть, ум у него был блестящий, но абсолютно безжалостный. Когда ему чего-то хотелось, он этого добивался, посылая всех прочих к чертям. И сын его точно такой же.

Джек сообразил, что ни разу не слышал, чтобы Алисия назвала отцом Рональда Клейтона. «Он», «субъект», «тип», только не «мой отец».

Он причинил ей зло? Или брат? Или оба?

— Видно, у вас с ним были не слишком хорошие отношения.

Тон ее стал еще холодней и ровнее.

— Рональд Клейтон был полным подонком, мразью без стыда и совести. Плевать, что он отдал мне дом. Я его не возьму. Плевать на все ценности, какие он в своем доме оставил. Не прикоснусь ни к чему, к чему он прикасался. Буду счастлива, когда с земли исчезнут все его следы. Поэтому хотела, чтобы вы сожгли дом. Поэтому я… я…

И больше не могла найти слов.

Джек тоже сидел молча. Алисия относится к отцу не просто со злобой и гневом. Она его ненавидит. Причем не только за личные недостатки.

Господи помилуй, что творилось в том доме? Физическое насилие? Сексуальное?

Джек пристально наблюдал за ней, надеясь, что она не расплачется. Никогда не знаешь, что делать с плачущей женщиной. С мужчиной, если на то пошло, тоже. Джиа можно обнять, крепко стиснуть. Но Алисию? Гм. Предупредительный флаг выброшен на самую верхушку мачты.

Впрочем, она не заплакала. Даже и не подумала. Закрыла глаза, глубоко вздохнула, взглянула на него:

— Извините.

— Ничего, — сказал он, пряча облегчение. — Каков ваш следующий шаг? Только, пожалуйста, пообещайте не произносить больше слово «поджог».

Ее губы дрогнули в мимолетном намеке на улыбку.

— Хорошо. Никакого поджога, — вздохнула она. — Может, действительно уступить. Я имею в виду, если просто продать дом Томасу с его тайными покровителями, это наверняка дьявольски облегчит мне жизнь. Став мультимиллионершей, можно решить целую кучу проблем.

Джек с удивлением ощутил неожиданный укол разочарования. Кто убил частного сыщика, адвоката, Фитиля Бенни? И зачем? Что такого в доме ценного, чтобы ради него убивать? Если Алисия уступит, все эти вопросы останутся без ответа.

— Но с другой стороны, — продолжала она после паузы, вновь устремив на него стальной взгляд, — может быть, и не стоит. Не хочу, чтобы меня запугивали. Особенно Томас.

Есть! Джек удержался от импульсивного побуждения стукнуть кулаком. Вместо этого поднялся на ноги.

— Вам решать, — сказал он. — В любом случае я для вас мало что смогу сделать. Впрочем, подумаю. Может, найду какого-нибудь помощника.

— Для чего? — спросила она. — Не поймите неправильно. Я с радостью приму от вас любую предложенную помощь. Хотя мне казалось, что вы оказываете услуги только за деньги. Зачем со мной связываться?

— Из любопытства, — пожал Джек плечами.

— Учитывая случившееся с другими связавшимися, любопытство может оказаться опасным.

— Знаю, — кивнул он. — Находиться рядом с вами, леди, рискованно.

Она помрачнела; он вдруг пожалел о своем замечании. Ей и так плохо. Только правда: связавшись с Алисией, придется почаще посматривать за спину. Надо выяснить, кто творит зло, свалить с ног, скормить несколько доз их же собственного лекарства. Пускай сами за спину поглядывают.

— Будьте на месте, — велел Джек, открывая дверь. — Если чего-нибудь выясню, сообщу.

И пошел своей дорогой, размышляя насчет любопытства. Один из его худших пороков. Редко не доводил до беды.

Почти всю вторую половину дня Джек осматривал недвижимость. Наконец отыскал то, что нужно: трехэтажный викторианский дом рядовой застройки на Западной Тридцать первой улице между Седьмой и Восьмой авеню.

Дом имел свою печальную историю, которую Долорес, пухленькая агентша из «Хадекриэлти», полностью ему поведала. Последний хозяин, психиатр, снес себе голову возле Таймс-сквер, завещав дом одному из своих пациентов. С пациентом в доме произошел несчастный случай, после чего он там не захотел оставаться. Поэтому агентство сдает его в аренду, полностью меблированный.

— Превосходно, — заключил Джек. — Только я должен, действительно должен немедленно въехать. Завтра начинаются репетиции, просто уже никак не смогу отвлекаться.

Долорес выразила уверенность, что проблем не возникнет. Ее как бы слегка позабавил тот факт, что в клиенты попался актер, получивший роль Жавера в «Отверженных». Обещал ей билет на премьеру.

— Когда я выйду на сцену, вы будете сидеть в зале.

Джек подписал годичный договор об аренде на имя Джека Ферриса, заплатил за первый и за последний месяц плюс страховой депозит, выписав чек на банк Санта-Моники. Пока завернут обратно, дело будет сделано.

На выходе из офиса «Хадек» умудрился свистнуть несколько листков бумаги для официальных писем и чистый бланк расписки на получение задатка.

Прихватив портативную камеру «Кодак», поспешил пару раз щелкнуть дом, пока не стемнело. Потом звякнул Хорхе, встретился с ним в столовой «Малибу» на Двадцать третьей — вполне приличный кофе и сказочный ассортимент собственной выпечки.

Вручил ему фотоаппарат, чертеж с планировкой, образец объявления.

— Постарайся отпечатать на фирменных бланках «Хадек риэлти». Потом доставляй, как условились.

Хорхе недоверчиво глянул на камеру, на грубый набросок объявления, на Джека.

— После этого я получу свои деньги?

Джек пожал плечами:

— Это приманка. Если Рамирес клюнет, мы его поймаем. Если нет, попробуем еще чего-нибудь.

— Ладно. Как скажешь.

И ушел, качая головой.

Джек его не винил. Дело долгое, даже если Рамирес проглотит наживку.

Он шагнул под ярко-оранжевый навес над входом в «Малибу», какое-то время присматриваясь к толпе. Из контор, мастерских по пошиву одежды валили в темноте целые орды, устремлялись к входам в подземку, к станции Пени. Ночь в это время года рано спускается. Едва минуло пять, а на чернильном небесном покрове уже проклюнулись звезды.

Джек направился к Центру. Бегая по округе с агентом по недвижимости, когда следовало полностью сосредоточиться на проблеме Хорхе, постоянно ловил себя вместо этого на мыслях об Алисии и о доме. Без конца себе напоминал, что не занимается подобной белибердой, ничем не может ей помочь.

Впрочем, дело не в Алисии, а в возникших вопросах. В доме. В чем его тайна? Что там такое, если некий неизвестный богач, стоящий за спиной сводного брата, предлагает за него через Томаса целое состояние и убивает любого, возникшего на пути?

Надо признать: его зацепило.

До Центра было недалеко, туда он и пошел. Хотел сообщить Алисии, что нашел способ сбить с толку ее оппонентов: Шона О'Нила. Джек много лет знал кусачего ирландского терьерчика, специалиста по юридическим каверзам. Сильно попортит жизнь Томасу и его адвокатам. Сотрет в порошок. Надо, конечно, предупредить его о судьбе предшественников, только сомнительно, чтоб Шона это остановило.

На подходе к Седьмой показалось, что похожая на Алисию женщина вышла из дверей Центра и двинулась вниз по кварталу. Он перешел на рысь, стараясь догнать, прибавил скорости, увидев, как она свернула за угол. Похоже, домой возвращается.

За углом разглядел ее за полквартала. Заметил, как она шагнула к бровке, чтоб не столкнуться с каким-то типом, который выметал тротуар. При этом оказалась рядом с темным фургоном. Тут на глазах у Джека, скользнув, открылась боковая дверца, дворник бросил метлу, схватил женщину, впихнул в фургон, вскочил следом. Дверца захлопнулась, фургон с ревом сорвался с места.

Он споткнулся, заморгал. Не почудилось ли, в самом деле? Только что была тут, а через мгновение исчезла.

Проклятье!

Сделал спринтерский рывок, расталкивая людей, сумки, коляски, догоняя видневшийся впереди фургон. Сейчас у Восьмой авеню вспыхнет красный фургон должен остановиться…

Нет, он с визгом свернул на Восьмую, сопровождаемый возмущенным хором гудков.

Джек продолжал бежать. Добежав до Восьмой, остановился, тяжело дыша, щурясь на поток рубиновых хвостовых огней, направлявшихся к жилым кварталам. Увидел удалявшийся автомобиль впереди в двух кварталах.

Что теперь, лихорадочно думал он. Даже точно не скажешь, что это Алисия. Даже если она… надо держаться в сторонке. Самому пускаться в погоню опасно. За такие ковбойские штучки непременно попадешь в кутузку, а в кутузке его жизнь пропала. Лучше звякнуть копам — 911, — пускай разбираются.

Однако он не разглядел номер фургона, не заметил никаких отличительных признаков.

В темном грузовике где-то на Восьмой авеню… как мне кажется…

Правильно. Очень ценная информация…

Слева раздался гудок. Такси собиралось отъехать от бровки, Джек стоял у него на пути. Он поднял руку и подскочил к таксисту.

Алисия чувствовала, как сердце выскакивает, колотится о ребра, слышала хриплый свист из собственных ноздрей, стараясь высвободиться из пластырной ленты, привязавшей ее к сиденью.

Они меня убьют, думала она. Я кончу так же, как другие.

Все случилось так быстро! Мужчина схватил ее среди улицы, толкнул в фургон, прыгнул следом. Не успела она среагировать, дверца хлопнула, ее примотали к сиденью липкой лентой, короткой полоской заклеили рот. Глаза затуманили слезы. Чего им от нее нужно?

И тут она вспомнила. Они меня не могут убить. Иначе дом достанется Гринпису.

А вдруг дело не в этом? Вовсе с домом не связано? Без конца слышишь об исчезнувших людях. Вдруг это просто случайное похищение?

В фургоне было темно, как в могиле. Виднелась фигура впихнувшего ее в машину мужчины, чувствовалось, что позади нее еще кто-то сидит. Первый отобрал сумку, кажется, рылся внутри — слышно было, как перебирается содержимое. Что ищут? Кто это такие? Чего им…

Сидевший за спиной неожиданно заговорил. Раздался знакомый гнусавый голос:

— Привет, сестренка.

Томас.

Алисию словно ножом пронзило. Она его не видела, но хорошо представляла — гладкие темные волосы, рябое лицо с крупным носом, грушевидное тело. Растолстел ли с момента их последней встречи десять лет назад? Несомненно.

Хотела заорать на него, только ясно: из заклеенного рта не вылетит ни единого звука. Поэтому она прекратила биться в путах, стараясь успокоиться. Не доставлять ему удовольствия видеть ее перепуганной.

— Жалко, что довелось вот так встретиться, — небрежно, как ни в чем не бывало, продолжал Томас. Она почти слышала его усмешку. — Только мне хочется осуществить одну непреодолимую мечту. И без всяких околичностей объяснить, как нас обеспокоило то, что ты сделала или пыталась сделать вчера ночью с домом.

Нас… Как бы предупреждает, что действует не один.

— Чтобы не читать монолог, попрошу своего помощника снять со рта пластырь. Если начнешь вопить, оскорблять меня, снова наклеим. Понятно?

Алисия отказалась кивнуть.

— Понятно, я спрашиваю?

Она все равно не кивнула.

Наконец послышался вздох Томаса:

— Ладно. Снимай.

Темная фигура рядом протянула руку, грубым рывком сорвала с лица пластырь. Судя по жгучей боли, вместе с верхним слоем кожи.

— Ублюдок, — тихо выдавила она, не оглядываясь, не желая его видеть. — Мерзкий кусок вонючего…

— Эй-эй, — оборвал ее Томас. — Я предупреждал насчет ругани.

— Просто констатация факта.

— Правда? — прошипел он. — Тогда постарайся усвоить другой факт. Если ты когда-нибудь, хоть когда-нибудь снова попробуешь уничтожить дом…

— Что со мной станется? Попаду под машину? Взорвусь? Сгорю на костре? Что, Томас? Мне известно, что будет после моей смерти. Поэтому не пытайся меня запугать.

— Кто говорит про смерть? — хмыкнул он. — А покалечиться ты не боишься? Сильно, больно. Снова и снова. Частично или полностью, временно или навсегда. Остаться с безобразными шрамами на лице. Ослепшей. Без руки, без ноги и так далее, перечень можно продолжить. Смерть — далеко не самое худшее, что тебя может ждать.

Алисия облизнула губы пересохшим, как тряпка, языком. Неужели это действительно Томас? Слабый, никчемный Томас?

— Знаю, о чем ты думаешь. Думаешь, Томас просто болтает. Считаешь его слизняком. Он якобы ни на что подобное не способен. Но послушай, сестричка, внимательно: Томасу даже делать ничего не придется. У него есть люди, которые для него все с большой радостью сделают.

Внутренности у нее сжались от страха при мысли, что это не пустые угрозы. Она сдерживала сотрясавшую ее дрожь. Как можно было ввязаться в подобный кошмар?

— Сдавайся, — потребовал Томас. — Я любой ценой выиграю. Теперь это лишь дело времени — очень скорого. Избавь меня от хлопот по опротестованию завещания и станешь очень богатой женщиной. Будешь дальше бороться со мной, ничего не получишь, ни дома, ни денег. Я бы сказал, неразумно, Алисия. К чему это дьявольское упрямство?

Тебе лучше всех известно, подумала она, но сказала:

— Почему? Зачем тебе так нужен дом?

— По собственным соображениям. Абсолютно тебя не касающимся. — Он придвинулся ближе, понизил голос: — Я тебе по-другому могу навредить, Алисия. Погублю профессиональную карьеру. Добьюсь, что твоя медицинская степень не будет иметь никакого значения.

Она застыла, боясь шевельнуться, боясь слушать.

Томас перешел на шепот:

— Я нашел спрятанное… хозяйскую коллекцию. Она теперь моя. Часть можно отправить в больничный совет, в избранные газеты, журналы…

Будь руки свободными, Алисия обязательно повернулась бы и схватила его за горло, задушив наглый голос. Но не могла произнести ни слова от леденящего тошнотворного ужаса.

Мужская рука вдруг нащупала, стиснула ее левую грудь.

— Помнишь добрые старые времена?

Она вспомнила, как семнадцатилетний Томас пробрался ночью в комнату побаловаться с ней, спящей. Пришлось пырнуть его в ладонь ножом, который с тех пор всегда лежал под подушкой.

Бешеная ярость выплеснулась наружу. Алисия сначала опустила голову вниз, потом с размаху врезала затылком в физиономию Томаса.

Раздался болезненный крик и одновременно резкий автомобильный гудок, фургон рывком со скрежетом остановился.

Послышался глухой голос вылезавшего из кабины водителя — что-то в адрес «чертова такси».

Томас стонал за спиной:

— Кажется, ты мне зуб выбила!

— Заткнись, мать твою! — рявкнул сидевший с ней рядом мужчина, впервые заговорив с той минуты, как толкнул ее в фургон. — Похоже, у нас проблемы.

Снаружи донеслись крики, что-то ударилось в боковую стенку фургона.

— Точно, — заключил мужчина. — Посмотрю, в чем дело. Сиди тут.

У Алисии другого выбора не было, значит, приказ относится к Томасу. Казалось бы, Томас тут главный, а этот бандит обращается с ним без всякого почтения. Кто ж тогда главный?

Успела разглядеть плотную фигуру и крупные черты лица мужчины, когда тот открывал и закрывал за собой боковую дверцу.

Ёсио с изумлением наблюдал за неожиданным и причудливым развитием событий.

Следя за Томасом Клейтоном, увидел, как тот у своего многоквартирного дома сел в темный фургон. В открытой дверце которого узнал Сэма Бейкера. Поскольку при этом возникла возможность одновременно присматривать за обоими объектами, двинулся следом.

Добрых полчаса смотрел на Бейкера, подметавшего один и тот же кусок тротуара перед опущенными жалюзи корейского оптового магазина игрушек. Быстренько добежав до разносчика с ручной тележкой на углу, Ёсио вернулся в машину, и, только впился зубами в сувлаки на пите, в фургон прямо у него на глазах втолкнули Алисию Клейтон.

В ошеломлении уронил на колени сувлаки — салат под соусом и прочее, — поехал за ними.

Они с ума сошли? Чего надеются достичь подобными действиями?

Он остановился при красном свете на следующем углу. Можно было бы проскочить по примеру фургона, но на перекрестке поперечный поток был уже слишком плотным.

В ожидании Ёсио обратил внимание на темноволосого мужчину, который добежал до угла и смотрел вслед фургону. Явно видел похищение и хотел что-нибудь предпринять. Ответственный, сознательный гражданин. Редкость.

Как только машин стало меньше, Ёсио проехал светофор, погнался за фургоном, оставив позади мужчину.

Догнав, свернул следом на поперечную улицу. Внезапно фургон подрезало вывернувшее сзади такси с сумасшедшим водителем. Который после столкновения выскочил из машины и в котором Ёсио узнал того самого ответственного гражданина, замеченного несколько минут назад.

Смотрел, окаменев от удивления. Что за демон его обуял? Что он собирается делать один?

Бейкер быстро огляделся вокруг. Не совсем точно знал, где находится, вроде где-то в районе западных тридцатых. План был такой: увезти ее, запугать до самых потрохов, потом выкинуть в пустынном темном месте подальше на западе.

По крайней мере, прохожих немного. Он оглядел левый передний бампер фургона, воткнувшийся в заднюю дверцу обшарпанного желтого такси. Что за ослиная задница вот так ездит? Не нарочно ли подставился под удар?

Ну, хрен с ним. Главное — сдвинуть с места фургон. Никаких копов, никаких протоколов о дорожно-транспортном происшествии. Чак намертво припечатал к стенке фургона перепуганного с виду беспомощного таксиста. Обыкновенный белый парень, а Чак — зверюга. Таксист никуда не денется.

Хорошо. Немножечко спляшем на башке чечетку и смоемся.

Бейкер шагнул вперед, предвкушая удовольствие.

Тут таксист перестал сыпать проклятиями, куда делся испуганный и беспомощный вид. Схватил Чака обеими руками за правое запястье, резко рванул назад. Бейкеру послышалось, как хрустнула кость. Чак ринулся на таксиста, тот шмыгнул за копёр, изо всех сил пнув Чака сбоку под колено. Бейкер точно слышал, как лопнуло сухожилие.

Чак со стоном рухнул на дорогу, держась за колено. Дальнейшее развитие событий стало для Бейкера точно таким же сюрпризом, как и для Чака. Тут что-то не то. Вместо того чтоб бежать, таксист без всякого страха направлялся к нему. У Бейкера сильное превосходство в весе, что этот парень себе думает? Парень неожиданно очутился прямо перед ним. Кто он такой? Таксисты целыми днями задницу просиживают, не умеют так быстро двигаться.

Бейкер ударил правой, промахнулся, таксист увернулся. Бейкер левой схватил его за руку, чтоб придержать перед следующим ударом, но рука оказалась скользкой, как намасленная змея. Выскользнула, и лицо Бейкера вспыхнуло болью, когда ребро ладони рубануло по носу. Бейкер слепо замолотил кулаками, попал вроде по ребрам, потом что-то — кулак или нога, непонятно — шарахнуло ему в солнечное сплетение. Он слышал, как из него с хрипом вылетел дух. Вцепился в согнувшегося пополам таксиста, надеясь свалить, но тут нечто вроде дубинки, скорей всего локоть, вонзилось в правую почку.

Это довершило дело. Бейкер свалился в приступе тошноты и смертельной боли, приземлился на четвереньки, повторяя в помутневшем сознании:

Что же это такое? Что это такое?

Позади места происшествия начали раздаваться автомобильные гудки, Джек ринулся к боковой дверце фургона. Занес правую руку, рванув левой ручку.

Наверняка еще кто-то есть внутри, кроме Алисии. Надо нанести удар, пока еще не потеряно преимущество неожиданности.

Хотелось бы получше подготовиться к подобному случаю. Разумеется, при нем «земмерлинг», нож пристегнут к лодыжке, но, как бы это ни успокаивало, хорошо бы держать сейчас в правой руке обтянутую кожей дубинку в двенадцать унций.

Открыв дверцу, он сперва увидел Алисию. Привязана к сиденью, но, похоже, цела. Она широко вытаращила глаза, узнавая его.

— Джек!

Действительно, с ней еще кто-то, хотя пухлый тип с окровавленным ртом не проблема. Быстро оглядевшись, Джек больше никого не увидел.

Вскочил внутрь, тип с окровавленным ртом шарахнулся.

— Ты кто такой? — провизжал он, повышая тон с каждым словом. — Чего тебе надо?

Джек выхватил нож из чехольчика на лодыжке, наставил на него:

— Заткнись и не двигайся.

— Джек, слава богу! — задыхалась Алисия, пока он резал пластырь. — Господи боже, но как…

— Потом расскажу.

Она сразу же отдирала разрезанные куски липкой ленты. Через несколько секунд была свободна. Только вместо того, чтобы выскочить в дверцу, повернулась, бросилась на типа с окровавленным ртом, сыпля проклятиями, целясь в лицо ногтями.

Джек оторвал ее от скорчившейся фигуры.

— Скорей! Надо убираться отсюда.

— Познакомьтесь с моим сводным братом, — выдавила она сквозь зубы, пока он высаживал ее на тротуар.

Джек оглянулся на пухлое тело, гладкие волосы, нос картошкой.

— Видно, пошел в родню с другой стороны, — заключил он.

— Вот именно…

Алисия умолкла, изумленно разглядывая двоих громил, которых Джек уложил минуту назад. Водитель скорчился в утробной позе, со стоном цепляясь здоровой рукой за колено. Другой с трудом вставал на ноги. Крепкий малый — такой удар по почкам, как правило, вырубает надолго.

Джек снова дернул ее за руку, уводя со сцены. Столпившиеся за грузовиком водители вот-вот отправятся выяснять, что там за чертовщина не позволяет проехать. Один уже вылезал из машины. Он не хотел никому оставлять описание своей внешности.

— Вперед. Пора линять.

После столкновения автомобилей Ёсио увидел, как Бейкер вышел, обошел фургон спереди. И не вернулся. Вместо него явился ответственный гражданин и освободил Алисию Клейтон.

Не в силах сдержать любопытство, Ёсио подошел к фургону. Заглянул в открытую дверцу, узнал Томаса Клейтона, вытиравшего окровавленный рот. Зашел спереди, увидел Бейкера и другого наемника. Оба гораздо крупнее ответственного гражданина, оба побитые.

Безусловно, простой гражданин такие побои не мог учинить. Очевидно, мисс Клейтон нашла себе самурая… ронина.

Тут Бейкер, держась рукой за спину, за правую почку, заметил Ёсио и рявкнул:

— Чего глаза пялишь? Проваливай в задницу!

Ёсио с испуганным жестом попятился, бросив взгляд на улицу, где в сумерках исчезала Алисия Клейтон со своим спасителем.

Автомобиль Ёсио застрял на месте происшествия, и, видимо, надолго. Невозможно проследить за ними.

А хотелось бы. Хотелось бы побольше узнать о ронине.

— Даже не знаю, как вас благодарить, — повторила Алисия, наверно, в двадцатый раз.

Джек промолчал, потягивая «Молсон». Надоело уверять, что не стоит благодарности.

Пробежали несколько кварталов, нырнули в какой-то спортивный бар, чтобы убраться с улицы. Расположенное на плотно забитой Мэдисон-сквер-гарден заведение освещалось, кажется, только неоновой рекламой пива — сотни на стенах и над стойкой бара. Длинноволосый парень в фартуке с рекламы «Сэма Адамса» таращился на Джека через плечо Алисии.

По крайней мере, тихо. Нынче вечером никаких фанатов, так что можно устроиться в уголке в полнейшем одиночестве.

С отливом адреналина запульсировал правый бок, куда попал тот самый тип с песочными волосами. С виду отяжелевший мужик средних лет, а форма вполне приличная. Неплохой удар.

Джек рассказал, как заметил, что ее втолкнули в фургон, как завладел такси, погнался за фургоном, изловчился подрезать и остановить.

Она опрокидывала вторую порцию виски «Дьюарс», и, когда подносила бокал к губам, он заметил, что адреналиновая дрожь в руке стихла.

— Если вам действительно хочется меня отблагодарить, не вздумайте обращаться к копам.

— Но ведь это дает мне возможность покончить со всем! — возразила Алисия. Сжала свободную руку в кулак, взмахнула над столиком. — Теперь вот они где у меня. Они мне угрожали! Больше нечего прибегать к цивилизованным действиям. Вы свидетель преступления. Я знакома с детективом Уиллом Мэтьюсом. Можем пойти к нему и…

Джек весь сжался в комок:

— Нет, не можем.

— Почему? — заморгала она.

— Потому что я не могу быть свидетелем.

— Что это значит? Вы же все видели. Даже освободили меня.

— Но свидетелем не могу быть, Алисия. Меня нет на свете.

Она снова сморгнула:

— Что это вы говорите?

— Я официально не существую.

Она тряхнула головой:

— Разве такое возможно? У вас должен быть номер социального страхования. У вас должен быть банковский счет, кредитная карточка, водительские права. Без этого нельзя жить.

— Можно. Фактически у меня полный набор. Сплошь фальшивый.

— Ну, тогда станьте свидетелем под чужим именем.

— Не могу. Подставные имена годятся для банка, который старается положить в свои сейфы мои деньги, надеясь, что я буду делать покупки по его кредиткам. Годятся для утомленного клерка отдела транспортных средств, который регистрирует водительские права умершего в Толидо человека по несуществующему адресу на Парк-Слоуп. Но настоящей проверки не выдержат. Особенно со стороны налогового управления.

— Вы не зарегистрированы?

— Никогда не был. И прошу вас… ни в коем случае не упоминать обо мне знакомому детективу.

— Вас за что-то разыскивают?

— Нет, и в дальнейшем очень не хотелось бы.

Алисия разочарованно откинулась на спинку стула.

— Проклятье! Я на минуту и правда подумала…

— Извините, — пожал Джек плечами.

— Господи, не извиняйтесь, раз уж вытащили меня из фургона.

— Возможно, не следовало этого делать.

— Не смешно.

— Я серьезно. Только сейчас додумался, что лучше бы сделать то же самое, а вас не вытаскивать. Оглоушить вашего брата вместе с двоими другими, отставить открытую дверцу и вас, привязанную к сиденью, вы бы закричали, позвали на помощь, кто-нибудь вас обнаружил бы, вызвал полицию. Я бы исчез на другом краю города, а вся троица сидела бы сейчас в камере в Южном Мидтауне.

Чертовски досадно, что вовремя не подумал.

Алисия медленно кивнула:

— Правда, было бы идеально. Да ведь мне тоже в голову не пришло. Одного хотелось — выпутаться из проклятого пластыря, выскочить из фургона.

— А я старался прикинуть, сколько ребят придется еще обрабатывать.

— Да, — сказала она, наклоняясь вперед с игравшей на губах скупой, напряженной улыбкой. Скотч начинал действовать. — Расскажите. Оба крупней вас. И фокус с глазами не повторялся, я знаю. Как же вы их побили? Карате? Кунг-фу?

— Внезапность, — объяснил Джек. — Лучшее оружие. Будь они наготове, вышел бы совсем другой результат. А они увидели перед собой испуганного беззащитного парня. Легкую добычу. Второй даже улыбался, видя мою беспомощность. Я расчетливо бил — по носам, по коленкам. Даже самый крупный мужчина с порванной коленной связкой или вколоченными в череп носовыми костями не доставит больших неприятностей. Я застал их врасплох. Но это срабатывает лишь однажды. Если бы снова с ними столкнулся, пришлось бы придумывать что-то другое.

— Пожалуйста, разрешите спросить, — осмелилась Алисия. Джек заметил, что она смотрит на его руки. — У вас на больших пальцах ногти гораздо длиннее, чем на других. Можно узнать, почему?

— По-моему, объяснение вам не понравится.

— Но мне хочется знать. Очень хочется.

Джек набрал в грудь воздуху.

— Попадаешь порой в переделки, где дела идут далеко не так гладко, как нынешним вечером. Иногда валяешься в грязи, на полу, бодаешься, кусаешься, когда надо пользоваться каждым известным тебе трюком, каждой частью тела, чтобы просто остаться в живых. При этом полезно иметь колющее оружие. — Он поднял и скрючил большие пальцы с длинными ногтями. — Никому не желательно выйти из драки с выколотым глазом.

Алисия побелела, выпрямилась на стуле.

— Ох.

Я предупреждал, мысленно напомнил Джек.

Он внимательно разглядывал парня на рекламе «Сэма Адамса», что не совсем помогало, поэтому постарался перевести беседу с собственной персоны в более интересную область:

— Я сегодня вас уже спрашивал, но с утра положение дел изменилось. Каков ваш следующий шаг?

— Точно не знаю.

— Хватать вас на улице было опасно, рискованно. Мне это подсказывает, что они дошли до отчаяния. А отчаявшиеся люди делают до безумия глупые вещи. Вы можете пострадать.

— Не знаю, видно ли было в их нынешних действиях хоть какое-нибудь отчаяние, — задумчиво проговорила она. — Томас мне заявил, что уверен в победе, это лишь вопрос времени. По-моему, не блефовал.

— Может, какой-нибудь срок истекает.

— Возможно. Но у меня такое ощущение, что нынешнее происшествие не имеет ни малейшего отношения к юридической тяжбе. Томас с таким жутким страхом и злостью грозил: «Если когда-нибудь, хоть когда-нибудь снова попробуешь уничтожить дом»…

— По-вашему, это прямая реакция на миссию Фитиля Бенни? Кажется, они немножечко переборщили.

— Еще бы. Но Томас в самом деле боится. Безумно боится, чтоб дом не сгорел.

— А безумцы опасны. — Джек легонько стукнул кулаком по столу. — Почему же он сходит с ума из-за этого дома?

Душа кричит криком, требует ответов.

— Раньше мне в самом деле было плевать, — призналась Алисия, — а теперь тоже хочется выяснить. Помогите.

Думал, уж никогда не попросишь.

Только не следует демонстрировать чрезмерное рвение. Еще остается вопрос об оплате.

— Ну…

— Слушайте. — Она напряженно подалась вперед, понизила голос. — Томас хочет меня запугать. Я ему не позволю. В доме находится что-то ценное, что в это ни было. Очень ценное. Наличными я заплатить не могу, берите себе все, что найдем.

— Условное вознаграждение, — задумчиво кивнул он, словно ему никогда это в голову не приходило. — Я обычно работаю за наличные, но, раз уж ввязался, сделаю исключение.

— Замечательно!

Редкий случай — увидеть улыбку Алисии.

— Только все не возьму. Оно ваше по праву.

— Мне ничего не надо.

— Возьму двадцать процентов.

— Все берите.

— Как же можно взять все? Это было бы несправедливо.

— Если пожелаете, швырните свою долю в реку, но либо мы делимся, либо я откажусь.

В конце концов Джек уговорил ее ограничить его долю одной третью, на том и порешили.

— Когда сможете приступить? — спросила она.

— Я уже приступил. — Он поднялся и бросил двадцатку на стол. — Давайте проедемся.

Не возникло необходимости просить таксиста проехать мимо дома помедленней. Машины еле-еле ползли по Тридцать восьмой улице.

Автомобиль с двумя охранниками по-прежнему стоял перед подъездом.

Джек обратил внимание, что Алисия даже не взглянула в окно. Сидела, крепко обхватив себя руками.

— Когда собираетесь идти искать? — прошептала она.

Таксист-англичанин с весьма нетерпеливым видом вряд ли много слышал за плексигласовой перегородкой, но, разумеется, лучше шептаться.

— Чего?

— Ну, ту самую ценность. Речь наверняка идет о несметных миллионах долларов.

— Вот именно. Ваш брат, безусловно, прочесал весь дом частым гребнем за заколоченными окнами. И очевидно, не нашел. Как же я могу найти то, чего он не обнаружил, причем даже не зная, что надо искать?

Она на минуту задумалась.

— Может, оно не находится в доме. Может быть, это сам дом.

— Вполне возможно. Но когда придет пора, на поиски отправлюсь не я один, а мы с вами.

— Ох, нет. Ноги моей никогда в этом доме не будет.

— Нет, будет. Вы там выросли, знаете каждый угол и щелку. Глупо с моей стороны в одиночестве тыкаться из угла в угол, когда вы мне можете показать все, что нужно.

Алисия как-то съежилась в пальтеце, крепче стиснула скрещенные руки.

Что же с тобой стряслось, гадал Джек. Что случилось в том доме, если ты на него даже не смотришь?

Впрочем, решил пока ее больше не дергать.

— В любом случае рановато говорить об обыске, — сказал он. — Прежде чем делать что-либо подобное, нам требуется гораздо больше информации.

Она заметно расслабилась.

— Например?

— Например, кто стоит за Томасом. Выяснив, чего им надо, мы продвинемся очень далеко вперед, получив представление, из-за чего вообще весь сыр-бор разгорелся. Говорите, крупная дорогая адвокатская фирма?

Она кивнула:

— «Хинчбергер, Рейни и Геран». По словам Лео, моего погибшего адвоката, занимаются главным образом международным торговым правом. Его просто до чертиков ошеломило, что они взялись опротестовывать завещание. Говорит, все равно как если бы верховный судья начал выписывать штрафы за нарушение правил дорожного движения. И я ему верю. Видели бы вы их офис.

— Вы там были?

— В самом начале мы с Лео встречались с адвокатом Томаса у него в кабинете. Не слишком удачно.

— Где этот самый офис?

— На Западной Сорок четвертой, прямо рядом с Пятой.

Возникла идея.

— Тогда оттуда и начнем. — Джек стукнул в плексигласовую перегородку: — На Западную Сорок четвертую.

— Там сейчас никого нет, — заметила Алисия.

— Знаю. Просто хочу посмотреть. И для начала заполучить список клиентов.

— То есть кроме Томаса?

— Полагаю, ваш брат не клиент… в любом случае не обычный. Вряд ли можно зайти к… как их там?

— Лео просто говорил ХРГ.

— Действительно проще. Не похоже, что в офис ХРГ можно заскочить с улицы с просьбой опротестовать завещание. Поэтому побьюсь об заклад, один из нынешних клиентов — причем весьма влиятельный — порекомендовал им заняться данной «мелкой» для их масштаба проблемой. Связав Томаса с этим самым клиентом, мы сможем ответить на некоторые вопросы.

Она тряхнула головой:

— Абсолютно очевидно. А как же связать…

— Я его выслежу. Только потом. Сейчас мне надо услышать от вас кое-какие детали.

— Например?

— Как погиб ваш отец?

— Летел рейсом 27.

Джек опешил:

— Рейсом 27? Когда вы говорили о гибели в авиакатастрофе, я представлял себе что-нибудь вроде маленького «пайпер-каб» или «сессны». Но рейс 27… Боже мой…

Реактивный авиалайнер, выполнявший рейс 27 из Лос-Анджелеса в Токио, упал в Тихий океан. Все двести сорок семь человек погибли, тел нашли немного. Газеты и телевидение только об этом и говорили несколько недель. Причины крушения до сих пор неизвестны. Оно произошло в одном из самых глубоководных районов. Черный ящик так и не отыскали.

— Тело обнаружили?

Алисия покачала головой:

— Нет. Говорят, почти все акулы съели.

— Мне очень жаль, — брякнул Джек, не подумав.

— Мне тоже, — равнодушно согласилась она, глядя прямо вперед. — То есть съевшую его акулу. Наверняка сдохла от пищевого отравления.

Поистине хладнокровная дочка, подумал Джек. Надеюсь, по серьезной причине.

— Как насчет вашего брата? Вы говорите, он бросил работу. А чем занимался, прежде чем посвятить жизнь битве за дом?

— Я знаю только то, что успел сообщить тот самый частный сыщик, пока его не убили. По его сведениям, Томас много лет занимал среднюю должность инженера-электрика в АТТ.

— Значит, не гений, в отличие от отца?

Алисия снова пожала плечами:

— О Томасе трудно судить. В ранней юности он всегда выбирал путь наименьшего сопротивления.

Под постоянным присмотром и руководством мог работать, как крыса в клетке. Но при любом снисхождении…

Скорей нью-йоркские таксисты начнут сигналить при переходе из ряда в ряд, чем Томас дождется какого-нибудь снисхождения от сестры, понял Джек.

Не то чтоб он его заслуживал после нынешнего похищения.

— Приехали, — сказала она, указывая в боковое стекло.

Такси свернуло к бровке тротуара, Джек вышел, расплатился с таксистом, оглядел здание.

Хэнд-Билдинг высечен из камня вплоть до шпиля над высоким арочным входом. Колонны покрыты живописной резьбой. А внутри…

— Взгляните на потолок, — подсказала Алисия, когда они через вертящуюся дверь вошли в длинный яркий мраморный вестибюль.

С высокого расписного сводчатого потолка к ним склонялись какие-то боги, толпившиеся на пушистых белых облаках в светло-голубом небе.

— Как считаете, греческие или римские? — поинтересовалась она.

— Считаю, что кое-кто придерживается слишком серьезного о себе мнения. Вам действительно интересно?

— Да нет… если подумать.

— Какой этаж? — спросил он, подводя ее к плану здания, занимавшего большую часть западной стены.

— Где-то на двадцатых.

Нашел. Кажется, офис раскинулся на весь двадцать первый этаж. Краем глаза он присматривал за наблюдавшим за ними у стойки охранником. Время не рабочее, вид у посетителей непрезентабельный: Джек в джинсах, Алисия сплошь помятая после пластыря.

Сегодня подниматься рискованно. Не будем возбуждать подозрений, кого-нибудь настораживать. Хотя неплохо бы ознакомиться с расположением офиса.

— Ничего особенного, — сказала Алисия. — Выходишь из лифта прямо на стеклянную стенку, за которой сидит секретарша. Сейчас она уже точно ушла, но, даже когда сидит на месте, войти можно только после того, как нажмет кнопку и откроет дверь.

Черт побери. Непросто будет раздобыть список клиентов. Или даже невозможно.

— К чему столько предосторожностей, как думаете?

— Ну, — пожала плечами Алисия, — никогда не знаешь, какие проходимцы тут шляются в нерабочее время.

— Ого! — фыркнул он. — Доктор шутит.

— Запомните день и час, — проворчала она. — Такое нечасто случается.

— Чем могу помочь, друзья?

Охранник вышел из-за стойки. Крупный, чернокожий, дружелюбный, однако, по мнению Джека, слишком уж деловой. Если им нечего делать в Хэнд-Билдинг, любезно попросит выметаться на улицу. В его смену мартышкиным трудом никто не занимается.

— Потрясающая архитектура, — восхитился Джек. — Когда построено здание?

— Точно не знаю, — ответил охранник. — По-моему, где-то в углу табличка вон за тем деревом у дверей. Взгляните по дороге.

Он с улыбкой кивнул:

— Слышал и понял. Уходим.

Охранник улыбнулся в ответ:

— Спасибо.

Только чтобы сохранить видимость, Джек заглянул за фикус, сидевший перед латунной табличкой, но так и не прочитал, что там было написано. Его внимание привлекло нечто другое.

— Будь я проклят!

— Что? — спросила Алисия. — В чем дело?

— Видите небольшую отметину на углу на лепнине прямо над табличкой? Черный кружок с точкой внутри?

— Маркером нарисованный?

— Правильно. Я знаю, кто это сделал. Один парень, которого зовут Ириска… Молочная Ириска.

Хорошо. Не просто хорошо. Замечательно.

— Ну и что?..

— Значит, в здании побывал хакер.

— Не понимаю.

— Потом объясню. Но это означает, что у нас, возможно, есть способ выяснить, кто стоит за Томасом.

Кемаль со стоном опустил телефонную трубку. Аллах решительно оставил его.

Сначала ему стало известно о глупой вечерней выходке Бейкера и Томаса Клейтона. Сестра наверняка выдвинет против брата уголовное обвинение, отсрочив исход операции на месяцы, годы, может быть, навсегда.

В гневе он даже сказал явившемуся с распухшим носом Бейкеру, что напрасно Насер не послушал совета Кемаля и не уволил его на прошлой неделе. Бейкер принял замечание неблагосклонно, но дела очень плохи. Этот человек ставит все под угрозу.

Потом из дома позвонил брат Джамаль, и гнев Кемаля испарился, как вода, пролившаяся на летние пески пустыни Руб-эль-Хали, от смертельного страха за своего старшего сына.

— Гали арестован, — сказал Джамаль.

Сердце у Кемаля упало. Гали? Восемнадцатилетний сын, гордость всей его жизни… арестован? Нет, такого быть не может.

— За что? Что случилось?

— Его обвиняют в краже фотоаппарата у жены приезжего американского бизнесмена.

— Невозможно! Смешно!

— Так мне сообщили, — объяснил Джамаль. — Есть свидетели. При задержании у него нашли камеру.

— О нет, — простонал Кемаль, закрыв глаза, щурясь на свет. — О нет, неправда. Зачем ему идти на такое?

— Не знаю, брат. Если бы ты был дома…

Да! Дома! Надо немедленно ехать домой!

Но нельзя. Не сейчас.

— Приеду, как только смогу. Сейчас никак невозможно уехать.

— Разве есть более важное дело? — спросил Джамаль как бы с упреком. Никогда в жизни он так с Кемалем не разговаривал. Не стал бы говорить таким тоном, если бы знал, какого рода задачу Кемаль здесь решает.

Ему до боли хотелось уведомить младшего брата, зачем он в Америке, да смелости не хватило. Если откроется, что Кемаль хоть словом обмолвился, Джамаль вместе со всей семьей окажется в опасности.

— Где теперь Гали?

— Я всю ночь хлопотал, сумел добиться освобождения. Держу у себя дома, несу за него ответственность.

По подсчетам Кемаля, при восьмичасовой разнице во времени в Рияде сейчас шесть утра.

— Спасибо, Джамаль. Мне тебя никогда не удастся отблагодарить.

— Дело далеко не кончено, Кемаль. Сделаю все возможное, но Гали, наверно, предстанет перед судом.

Кемаль кивнул, хотя никто его не видел. Да, да, понятно. Тем более, что замешаны иностранцы. Саудовские власти редко упускают возможность продемонстрировать Западу превосходство исламского закона. Даже если американка попросит не предъявлять обвинение, все равно могут устроить суд, приговорить к наказанию.

А в наказание Гали отрубят правую руку.

Как это могло случиться? Гали всегда был упрямым и буйным, но только не вором. Что на него нашло? Ни в чем не нуждаясь, украсть фотоаппарат. Фотоаппарат! Когда в доме валяется чуть не десяток превосходных камер!

Бессмыслица.

Надо обратиться за помощью к высшей силе. Завтра пятница, священный день. Надо произнести дневные молитвы в мечети. Завтра Кемаль посвятит целый день молитвам в мечети за своего заблудшего сына.

Глава 8

Пятница

Прокрутив пару раз пленку на автоответчике, Джек услышал последний звонок Ириски с предложением встретиться в «Канове» на Западной Пятьдесят первой в десять тридцать. Пришел минута в минуту. Замешался в пеструю толпу родителей с детишками, которая текла к красной неоновой вывеске «Радио-Сити», мерцавшей впереди на дальней стороне Шестой авеню. Миновав заведение Криса Рута, отыскал «Канову» напротив «Ле Бернаден».

Уткнулся лбом в фасадное окно, всматриваясь сквозь фальшивый частокол с другой стороны стекла. Похоже на очередную буфетную, которые множились, как одежные вешалки, на протяжении девяностых годов.

Вошел, отыскивая Ириску.

«Канова» оказался немножко изысканней большинства буфетных подобного типа. Обычно они работают только на вынос — накладывай у стойки в посуду, взвешивай, иди своей дорогой. В «Канове» были две стойки и зал со столиками.

Народу немного, еще есть время до наплыва к ленчу, однако Ириски не видно. Хотя Ириску трудно не заметить.

Джек подозвал корейца, вытиравшего соседний столик.

— У меня тут назначена встреча…

— Ничего не знаю, — быстро забормотал кореец, яростно мотая головой, — не знаю.

— …с одним чернокожим. — И добавил, указав на собственный лоб: — У которого на этом самом месте…

— А. — Кореец махнул налево, на табличку со стрелкой и надписью «Зал». Джек удивился, что не разглядел ее. — Там. Там.

Шагнув в маленькую кирпичную арку, он окинул взглядом зал, приметил спину высокого худощавого чернокожего парня с коротко стриженными волосами, сидевшего лицом к стене. Сбегал обратно к стойке, взял пепси, уселся напротив.

— Суши на завтрак? — спросил Джек, обследуя поднос Ириски.

— Привет. — Ириска протянул руку через стол, усеянный почтовыми марками. — Надо беречь стройную юношескую фигуру, старик.

— Для хакерства, да?

Собеседник пожал плечами:

— Животик не всегда позволяет попасть, куда хочется. Кроме того, завтрак поздний, а калифорнийские рулеты все-таки не совсем суши.

Они словно вернулись на годы назад. Джек то и дело сталкивался с высоким парнем — Ириска носил тогда пышные локоны — возле перестроенных зданий по всему городу. Со временем разговорились, наконец дошли до той точки доверия, которая позволяет обмениваться кассетами и дисками с любимыми фильмами. Если Джеку и было когда-нибудь известно имя, которым парня называла мама, то оно давным-давно позабылось. Для всего света — Ириска, Рис. Высокий, тонкий, с молочно-шоколадной кожей, спокойным выражением лица, всегда готовый улыбнуться, но, даже когда он разгуливал с буйными кудрями, всем, кажется, запоминалось одно: большая черная родинка прямо посреди лба. Возможно, в детстве какой-нибудь школьный шутник сравнил ее с молочной ириской в шоколаде, и прозвище крепко прилипло.

— Учту замечание, — пообещал Джек. — Что поделываешь?

— Работаю в «Кокосе», выше по улице.

— Туда уже выпускников МТИ набирают?

Ириска пожал плечами:

— В отделе лазерных дисков. График гибкий, пользуюсь скидками, пополняю коллекцию.

Джек кивнул. Гибкий график… вот что нужно Ириске для удовлетворения своей истинной страсти. Он, конечно, помешан на кино, но первая любовь навсегда отдана старым постройкам.

— Сколько у тебя уже дисков?

Тот снова передернул плечами:

— Да я уж и счет потерял. Хорошо, что ты звякнул. Сам с тобой собирался связаться насчет последнего приобретения.

Джек выпрямился:

— Что-нибудь из моего списка?

Ириска наклонился, вытащил из-под столика фирменный пластиковый пакет «Кокоса», протянул ему.

— Есть! — воскликнул Джек, заглядывая внутрь и вытаскивая лазерный диск с «Незамужней женщиной». — Где ж тебе удалось отыскать?

Драма 1978 года с Джилл Клейберг и Аланом Бейтсом — один из любимых фильмов Джиа. Джек не понимал его прелести, никогда особенно не увлекался режиссурой Пола Мазурски, хотя не один год пытался купить или переписать фильм для Джиа. С религиозным усердием просматривал программы всех абонированных кабельных киноканалов — Ти-си-эм, Эй-эм-си, Ти-эм-си, «Синемакс», «Старз», «Анкор» и так далее, — однако его редко показывали, а когда удавалось поймать, как правило, поздно было включать видео.

— В одном давно знакомом местечке на Макдугал. Запись хорошая, хоть и гонконгская.

— Вижу. Надеюсь, не пиратская.

— Нет. Субтитры китайские.

— Субтитры не проблема. Одолжишь?

— Угу. Держи сколько хочешь. Только не забывай, где взял.

— Неужели тебе нравится? — Джек знал, что Ириска с презрением относится к продукции «Гинеи» при большом уважении к «Ардженто», «Баве» и «Фульчи». Трудно поверить, чтоб он досмотрел до конца «Незамужнюю женщину», не говоря о приобретении для коллекции.

— Нет. Просто до того трудно было найти, черт возьми, что, как только нашел, дай, думаю, куплю. Дурость, правда?

— Типичный синдром коллекционера.

Джек очень хорошо понимал: сам страдал от того же самого синдрома.

— Потрясающе подходящий момент выбрал, Рис. — Есть хоть один рождественский сюрприз для Джиа. — Перепишу и сразу верну… — Он нерешительно заколебался, затрудняясь просить о следующей услуге сразу после получения долгожданного диска, но выбора не было. — Можешь еще разок мне помочь?

— Как я понял из твоего сообщения на автоответчике, речь о хакерстве?

— Точно. Вчера вечером видел твою закорючку в Хэнд-Билдинг.

В глазах Ириски полыхнула улыбка.

— Хэнд-Билдинг… железобетонная двадцатипятиэтажка на Сорок пятой. Угу, красота. Первоклассный образец послевоенной городской архитектуры. Моя отметина еще там? Здорово. Оставил года три назад. Эх, знал бы, записки с собой захватил, сообщил бы точную дату и кое-какие детали. Классная штука. Полным-полно глухих закоулков.

— Ты записки ведешь? — переспросил Джек. Потрясающее известие. — Нечто вроде дневника хакера?

— Предпочитаю считать себя «изыскателем». В семидесятых мы в самом деле назывались хакерами, а потом это слово компьютерные мошенники позаимствовали. Не нравится мне подобное сопоставление. Компьютерный хакер причиняет вред, имеет злой умысел, совершает преступление.

— В чистом виде нет, — возразил Джек.

— Верно. В чистом виде компьютерный хакер тоже изыскатель. Хочет получить доступ, открыть двери, найти потайные места, выведать секреты, оставляя все после себя абсолютно в прежнем виде. Я тоже проникаю в здание, обследую места, которых никогда не видели те, кто в нем проводит рабочее время, даже не догадываясь об их существовании, а потом ухожу.

— Но все-таки делаешь росчерк: «Здесь был Килрой».

— Да, — усмехнулся Ириска, — изображаю «ручку настройки», как мы выражаемся, отдавая честь культуре радиолюбительской связи.

— Как ты вообще связался с этой чертовщиной?

— Нечто вроде ритуала для поступающего в МТИ.

— Для каждого?

— Далеко не для каждого, будь я проклят. Тут свои опасности. Во-первых, можно погибнуть. Часто лазаешь по крышам, в шахтах лифта — страшное дело. Во-вторых, это противозаконно. Даже если не задумал ничего дурного, попробуй объяснить Большому Начальнику. В самом лучшем случае квалифицируется как незаконное вторжение. В худшем — как попытка ограбления. Вдобавок лучше не иметь склонности к клаустрофобии, когда коридорами тебе служат вентиляционные трубы.

— Вижу, кое-кто отсеивается.

— Не сомневайся. Добавь к отсеявшимся тех, которые просто прелести не понимают.

— Шутишь, — тряхнул Джек головой. — Неужели в самом деле есть люди, которым ползание по вентиляционным трубам не доставляет колоссального удовольствия?

— Пара-тройка найдется, — улыбнулся Ириска. — Кстати сказать, компьютерные хакеры по-настоящему нас понимают. Очень многие занимаются тем и другим. Немало компьютерщиков, по крайней мере не страдающих клаустро— и акрофобией, лазают по домам. В МТИ я лазал с неким Майком Маклагленом — истинный ас, в жилах лед вместо крови, когда доходило до дела. Только он оказался не чистым хакером, старик. Исследуя постройки, денег не добудешь. Опустился до взлома видеочипов. Где теперь, не знаю. Но лазал очень даже неплохо.

— Вроде тебя?

— Нет, черт побери.

— До сих пор лазаешь?

— Угу. Наверно, врожденное любопытство, — вздохнул он. — Хотя все труднее становится. Охрана без конца совершенствуется. Все равно, заберешься в хорошее здание, — взгляд его стал рассеянным, — знаешь, со временем перестроенное десять — двадцать раз, натыкаешься на глухие пространства в углах, на лестницы, которые никуда не ведут, порой даже на комнатку, замурованную посреди этажа, понимаешь, что очутился тут первым, первым оставил метку на стенах… Говорю тебе, Джек, с этим больше ничего не сравнится.

Джек кивнул. Замечательный парень, пусть даже определенно с небольшим приветом.

— Допустим, мне хотелось бы понаблюдать за одной встречей в одном кабинете на двадцать первом этаже Хэнд-Билдинг. Поможешь?

— Конечно.

Прекрасно. Может быть, дело уладится легче, чем предполагалось.

— Воткнешь за решеткой жучок, чтоб я видел и слышал, что происходит внизу?

— Ни за что на свете, — решительно отказался Ириска.

Джек от неожиданности открыл рот, потом закрыл.

— Ни за что на свете? Мне только что послышалось…

— Я сказал, помогу, но жучков ставить не буду. Кодекс запрещает.

— Какой кодекс? — Джек старался сдержать раздражение, которое наверняка частично просачивалось. — Официальный этический кодекс хакеров, которые лазают по домам?

— Возможно. — Ириска сохранял хладнокровие. — Не знаю никаких официальных кодексов, только знаю, что это против моих собственных правил.

Джек откинулся на стуле, хлебнул пепси.

— Черт возьми, Ириска, я на тебя рассчитывал.

— В наше время для прослушивания никуда лазать не надо. Направь лазерный луч на окно, услышишь каждое слово.

— Я сейчас как раз остался без лазеров.

— Можешь десяток купить в магазинах, торгующих «охранными системами» по всему городу. Один, по-моему, даже на Пятой авеню стоит, прямо за углом от Хэнд-Билдинг.

— По правде сказать, Рис, я высокими технологиями в своем деле не пользуюсь. Не могу устанавливать лазер на Сорок пятой улице. Подобные штуки без конца показывают по телевизору, только я-то работаю в реальном мире. Вдобавок мне надо не просто слышать. Мне надо видеть тот самый кабинет. Не так важна сама встреча, как кто на ней присутствует и что после нее говорит.

— Тогда, — сказал Ириска, — почему бы тебе самому не залезть? Услышишь и увидишь.

— Ты хочешь, чтобы я… впервые в жизни полез в здание… в центре города… в рабочее время? Замечательно.

Джек представил, как застревает в вентиляционной трубе, мяукая, словно котенок на дереве, пока пожарные и спасатели проламывают стены, расчищают себе ацетиленовыми горелками дорогу сквозь гальванизированный металл, чтоб его вытащить.

Потом снимки на первых страницах «Пост» и «Дейли ньюс».

Под заголовком: «Незадачливый злоумышленник в вентиляционной трубе».

И содрогнулся:

— Нет, спасибо.

— Я тебе помогу, — обнадежил Ириска.

— Как насчет твоих правил?

— Они запрещают мне ставить для тебя жучки, но не запрещают помочь проникнуть в здание. Может быть, стану апостолом хакерства… святым Ириской, миссионером, который несет Слово непросвещенным, обращает в веру…

— Ладно, — с улыбкой поднял руки Джек. — Все ясно.

И начал обдумывать предложение. Если Ириска приведет его на место, откуда можно слышать и видеть происходящее в кабинете адвоката Томаса Клейтона…

— Давай уточним. Ты соглашаешься привести меня в чрево Хэнд-Билдинг…

— Точнее сказать, указать тебе путь. А еще точнее — разметить.

— Что это означает?

— Загляну в заметки, в выходные снова пролезу по Хэнду. Скажешь, куда тебе надо, посмотрю, удастся ли тебя туда провести. Если найду дорогу, утром в день встречи пойду с тобой, покажу, куда лезть.

— А сам, хочешь сказать, не полезешь?

— Видишь ли, кодекс…

— А вдруг я заблужусь или… — перед мысленным взором снова мелькнул котенок на дереве, — застряну?

— Вычерчу план и размечу проходы. Если умеешь ездить по указателям и дорожным знакам, не будет никаких проблем. Хочешь — для успокоения захвати с собой сотовый. Я буду неподалеку. Попадешь в переплет — позвонишь.

Джек задумчиво барабанил по столику пальцами. Инстинкт велит искать другой способ. Клаустрофобией он не страдает и прежде не раз проводил много времени в тесном замкнутом пространстве, однако предпочитает иметь несколько запасных выходов из таких ситуаций. Впрочем, с помощью Ириски… возможно, получится.

— Ладно, — сказал он. — Разработаем план.

— Во-первых, мне надо знать, где назначена встреча. Точное место.

— Могу указать. — Может быть.

— Хорошо. Затем раздобудь себе хакерскую одежду.

— А именно?

— Ну, летом, когда кондиционеры работают, я надеваю длинные штаны. А зимой в трубах жарко. Даже в трубах обратной подачи воздуха. Поэтому рекомендую легкий комбинезон без пуговиц или рубашку для регби с колготками.

— С колготками? Господи Исусе, Рис!

— Тебе всю дорогу на пузе ползти, Джек. Надо, чтобы скользило, старик.

— Да, но… колготки?

Еще один заголовок в «Пост» встал перед мысленным взором:

«Взломщик в колготках застрял в вентиляционных решетках!»

— Обойдусь комбинезоном, пожалуй. Что еще?

— Приличный костюм-тройка.

— Ох, нет!

— Где встречались? — переспросила Алисия, прижимая плечом телефонную трубку и одновременно разворачивая половину индюшачьего окорочка из «Блимпи» ниже по кварталу. — В кабинете Гордона Хаффнера. Это адвокат Томаса.

Она все утро ждала звонка Джека. Вчера вечером он сильно возбудился при виде намалеванной маркером закорючки в вестибюле Хэнд-Билдинг. Начал невнятно рассказывать про каких-то лазающих по домам хакеров, кто в они ни были, про какую-то «ириску», проводил ее домой, заглянул в квартиру, убедился, что там пусто, пообещал на прощание утром звякнуть.

Да так и не звякнул. По дороге в больницу Алисии пришлось пережить несколько очень скверных минут. Она строго придерживалась середины тротуара, пристально разглядывала каждый приближавшийся к бровке фургон, каждого прохожего, вздрагивала при каждом звуке торопливых шагов позади. Никогда не испытывала такого облегчения при виде охранника у подъезда.

Облегчение сменилось унынием при виде готовых посевов Гектора. Candida albicans, живучий грибок, наскакивает на больных СПИДом верхом на других инфекциях. Суеверно скрестив пальцы, она добавила к вливавшимся в пациента медикаментам амфотерицин-В внутривенно.

Приемная мать наверняка не давала ему профилактический дифлюкан. Будем хотя бы надеяться, что причина инфекции в этом. Если нет, это значит устойчивый штамм. Тогда плохо. Очень даже плохо.

Алисия откусила кусок сандвича. Вчера не обедала, сегодня желудок завтрака не принял, вспомнила о еде лишь к полудню. И только принялась полдничать за письменным столом, как позвонил Джек.

— Гордон Хаффнер, — повторил он. — Где именно на этаже расположен его кабинет?

Она проглотила кусок.

— Точно не знаю.

— Это очень важно, Алисия.

— Ну ладно. Дайте подумать.

Мысленно вернулась в тот день, когда их с Лео Вайнштейном впустили в стеклянную дверь на двадцать первом этаже, посадили в приемной, потом проводили по коридору к кабинету Хаффнера. Вспомнила, как взглянула в окно и увидела внизу на другой стороне улицы синий козырек Клуба химиков.

— Окна выходят на Сорок пятую улицу.

— Хорошо для начала. Но я должен знать точно. Угловой кабинет?

— Нет… Рядом с угловым… на восточном углу.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Помню, еще подумала, что Томасу достался если не глава фирмы, то очень близкая к верхам шишка.

— Следующий от восточного угла кабинет окнами на Сорок пятую, — повторил Джек. — Понял.

— Что дальше будем делать? — спросила Алисия.

— Утром в понедельник вы повидаетесь с мистером Хаффнером. Скажете, что готовы продать дом.

Она чуть не подавилась индейкой, поперхнулась, закашлялась.

— Черта с два!

— Тише. Молчите и слушайте. Запросите абсурдную сумму, скажем десять миллионов.

— Никогда не согласятся.

— Естественно. Дело не в предложении. Надо, чтобы состоялась встреча. Подробно потом расскажу. Немедленно освободите утро понедельника, чтобы могли пойти. Сегодня вам позвонит некий Шон О'Нил, который будет вас представлять в понедельник в качестве адвоката.

— Адвоката? Ничего не зная о…

— Ему ничего знать не надо, и он этого не желает, поверьте. Величайшая в жизни радость для Шона — сводить с ума других адвокатов. Он договорится о встрече.

Алисия взглянула на календарь. Понедельник, утро… придется пропустить ежемесячное собрание отделения инфекционных заболеваний… однако неотложных дел больше нет.

— Ладно, освобожусь. Но чем раньше будет назначена встреча, тем лучше.

— Отлично. Это нас с вами обоих устраивает.

— Какой-то полный бред, Джек. Хотелось бы знать, что творится.

— Все объясню вечером в воскресенье на репетиции.

— На какой репетиции?

— Для вас, для меня и для Шона. Сейчас поймите главное — договорившись о встрече с адвокатами, мы получим передышку. Если они понадеются в понедельник прийти к соглашению, никто не станет снова вас похищать и запугивать. Таким образом, вам не придется без конца оглядываться через плечо, по крайней мере в выходные.

— Какое облегчение.

— Для нас обоих. Бегу. После поговорим.

И Джек побежал.

Алисия положила трубку, с новым рвением набросилась на сандвич. Кажется, свинцовый комок в желудке растаял. Хотя бы пару дней не будешь себя чувствовать загнанной дичью.

Что это Джек задумал, скажите на милость? Надежный ли он человек? Конечно, необыкновенный, лихо руками работает, но тут дело другое. На сей раз ему придется столкнуться с авторитетной юридической фирмой, с весьма проницательными умами. Удастся ли парню с улицы перехитрить гарвардских выпускников с двадцать первого этажа?

Неизвестно, хотя, если б пришлось делать ставку, Алисия вряд ли рискнула бы деньгами в пользу законников.

— Он? — спросил Джек, услыхав из кассетного плеера новый голос.

Хорхе мотнул крупной головой. Он был в рабочей одежде — трудовой день у него начинается, когда пустеют офисы, — в бумажном спортивном свитере без рукавов, с обнаженными до плеч могучими руками.

Оба сидели в тесной спаленке в квартире Хорхе, которая также служила конторой. В другой комнате ниже по коридору его жена убирала со стола после обеда, двое сыновей крутили последнего «Марио», в квартире стоял запах мяса со специями.

Джек нажал кнопку ускоренной перемотки, остановил пленку, снова пустил, пока не заговорил новый голос:

— А это?

Хорхе снова тряхнул головой:

— Нет. И это не Рамирес.

— Лучше бы поскорее, — вздохнул Джек. — Пленка кончается.

Хорхе велел одному из жениных кузенов рассовать рекламные листовки под каждую дверь в доме Рамиреса. Требовались средства поражения исключительной мощности, чтобы запудрить последнему мозги. Объявления отпечатаны на фирменных бланках «Хадек риэлти», но вместо телефона агентства указан абонированный Джеком номер записи телефонного сообщения, по которому якобы можно прямо связаться с агентом «Хадек» Дэвидом Джонсом, обладающим исключительным правом сдачи данной недвижимости в аренду. Джек записал ответное встречное сообщение, что мистер Джонс занят с клиентом, перезвонит, как только освободится.

Он принес к Хорхе записи всех звонков.

— Может, не клюнул, — усомнился Хорхе.

— Если то, что ты мне о нем рассказывал, соответствует действительности, — сказал Джек, — клюнет. Не устоит. Ты только посмотри на других…

— Вот! — встрепенулся Хорхе, когда с пленки зазвучал новый голос. — Он! Он самый, hijo de puta!

Джек не особенно понимал по-испански, но смысл уловил. Откинулся на диванчике, слушая мягкий голос Рамиреса с легким акцентом. Явно живет здесь дольше, чем Хорхе.

— Алло, мистер Джонс. Очень хотелось бы с вами встретиться насчет недвижимости по объявлению. На выходные я уезжаю по делам из города, и желательно было бы осмотреть до отъезда.

Далее следовал домашний и офисный номер Рамиреса.

Умно, подумал Джек. Наверняка пробежался мимо, взглянул с улицы. Понял, что дело стоящее, захотел провернуть. Поэтому выдумал деловую поездку, чтобы осмотреть поскорее, не проявив нетерпения.

Судя по рассказам Хорхе, мистер Пако Рамирес вообразил себя ловким дельцом, особенно в сфере недвижимости. Любит заключать сделки по бросовым текущим ценам, пускать в оборот ради быстрой прибыли. Подобные типы всегда ищут тех, кто спешит продать. От изложенного в объявлении предложения у мистера Рамиреса наверняка потекли слюнки.

— Хорошо, — заключил Джек. — Наживка проглочена. Теперь дернем крючок, начнем крутить катушку.

Звякнул в офис Рамиреса по телефону Хорхе, представился секретарше Дэвидом Джонсом. Рамирес в ту же секунду ответил, после краткого обмена любезностями сразу перешел к делу. Договорились встретиться для осмотра недвижимости завтра утром ровно в девять.

— Что мы теперь будем делать? — спросил Хорхе.

— Мы ничего больше делать не будем, — сказал Джек. — Отныне буду действовать только я. Ты же, самое главное, держись подальше от того самого дома. Если у Рамиреса возникнет хоть малейшее подозрение, что ты тут замешан, он мигом исчезнет. Просто завтра утром сиди дома и отвечай на звонки. Может быть, я позвоню. Буду задавать вопросы, отвечай что угодно, хоть про погоду рассказывай, мне без разницы. Просто кто-нибудь должен что-нибудь говорить на другом конце в трубку.

Хорхе выпятил пухлые губы.

— Объясни-ка еще разок, por favor, как все это поможет мне получить свои деньги.

— Пожалуйста. Объясню еще раз. Ты получишь свои деньги, когда Рамирес даст крупный задаток наличными.

Хорхе покачал головой:

— Да ведь он не дурак, мистер Джек.

— Безусловно. Только я таких типов знаю: они всегда до безумия рады кого-нибудь околпачить. Рады отыскать слабака, человека, попавшего в затруднительное положение, и обобрать начисто. Он вполне мог позволить себе заплатить за уборку, однако предпочел не платить. Почему? Потому что увидел слабое место, поняв, что на тебя работают родственники-нелегалы, и не преминул воспользоваться шансом. Поймал тебя в крепкий капкан.

— Ты и других таких знаешь?

— Знаю, — кивнул Джек, — будь они прокляты. Из-за них работу не бросаю. Стал в своем роде специалистом по подобным жучкам. Я сыграю с Рамиресом в его игру. Предложу заманчивую сделку, представлю дело так, чтоб ему показалось, будто он может на этом кого-нибудь облапошить.

— А наличные? Он наличных не даст.

— Даст, если я брать не стану.

Хорхе опять замотал головой, что частенько в последнее время проделывал.

— Доверься мне, — сказал Джек. — Даже если не получится, мы с Рамиресом чуточку позабавимся.

Кажется, хмурый Хорхе меньше всего на свете думал о забавах.

Телефон зазвонил, когда Алисия уже почти потеряла надежду. Реймонд ушел, она сама ответила на звонок.

— Детектив Уилл Мэтьюс. Это вы, Алисия?

— Да, — с максимально радостным энтузиазмом ответила она. — Как дела?

Ох, проклятье! Снова дурные вести?

Утром опять звонил больничный юрист, спрашивал, хорошо ли она подумала насчет обвинения Флойда Стивенса в сексуальном домогательстве. Что еще?

— Отлично, — сказал он. — Хочу сообщить, что у меня, возможно, хорошая новость для вас.

— Насчет Стивенса?

— А кого же еще?

— Признал себя виновным?

— Нет, однако почти что не хуже. Предлагаю поговорить за обедом.

Алисия разозлилась:

— Слушайте… если дело касается предъявленных мной обвинений, не кажется ли вам…

— Обвинений непосредственно не касается. Если потребуете, сразу скажу, но, если у вас нет других планов, предпочтительно за ранним обедом. Обещаю, не пожалеете.

Она заколебалась. Сначала ленч, потом обед, что дальше?..

Нет у меня на это времени.

С другой стороны, как можно отказаться, если он тратит свое свободное время, копаясь в прошлом Стивенса и отыскав что-то важное?

— Ну ладно. Пообедаем. Когда и где?

Осведомившись, любит ли она итальянскую кухню, и получив утвердительный ответ, он назвал адрес траттории на Седьмой авеню кварталах в десяти от центра. Ждет ее там через полчаса.

Говорит, хорошая новость. Будем надеяться. Очень уж хочется хороших новостей.

— Видно, вы здесь часто обедаете, — заметила Алисия, когда они уселись в кабинке на четверых.

Она приехала раньше. Обычно ходит пешком, но, невзирая на убеждение Джека, будто ее оставят в покое до встречи с адвокатами в понедельник, взяла такси.

Уилл явился через несколько минут. Метрдотель приветствовал его широкой улыбкой, трое мужчин у стойки бара поздоровались.

— Пожалуй, — пожал он плечами, — здесь мне нравится больше всего. Бываю раз-другой на неделе.

Здесь ты сидел вчера вечером? — гадала она. Будь ты со мной вместо Джека, Томас со своими громилами сидел бы сейчас в тюрьме и со всем безобразием было в покончено.

— А я думала, копы предпочитают свои бары.

— Так и есть. Я пару лет просаживал деньги в любимой дыре в Южном Мидтауне, да, знаете… надоедает без конца слушать профессиональные полицейские разговоры. Мне, по крайней мере. Здесь я просто Уилл Мэтьюс, случайно оказавшийся копом.

Подскочил официант с корзинкой рогаликов и длинными худосочными итальянскими батонами. С согласия Алисии Уилл заказал бутылку классического кьянти, потом наклонился над столиком:

— Ну, перейдем к последним известиям о Флойде Стивенсе.

Протянул ей корзинку с хлебом, она вытащила багет.

— С удовольствием. — И с решительным хрустом отгрызла горбушку.

— Я решил за ним последить.

— Вам позволили? — удивилась Алисия. — Я хочу сказать, кругом столько других преступлений…

— Если бы. Нет, я вел слежку в свободное время.

— В свободное? — Секунду назад она удивилась, теперь испытывала настоящее потрясение. — Но зачем?

— Я уже говорил, что изучил этих гадов, работая в отделе нравов. Они неуправляемые. Думаю, раз вы ему помешали и он не добился желаемого, значит, очень скоро снова пойдет на охоту. Поэтому отправлялся сразу после дежурства в Верхний Вестсайд, топтался возле дома, поджидая, когда он придет или выйдет.

— И что?

— Вчера вечером вышел. Пошел к гаражу, где держит машину, поехал прямо на Миннесота-Стрип.

— Что это?

— Вы там наверняка никогда не бывали. Нечто вроде сексуального супермаркета, полного проституток самого разнообразного возраста и пола.

— Разнообразного пола? Мне известны всего два.

— Ну, есть еще половинка-наполовинку. На Стрипе большим спросом пользуются парни… как бы это сказать… с виду сменившие пол. Знаете, имплантация грудей, подкожные инъекции гормонов, а настоящая экипировка в полной целости и сохранности….

— Замечательно.

Уилл пожал плечами:

— Довольно жалкий товар, да меня это ничуть не волнует. Ночью чего только не увидишь. Но когда сутенеры толкают детишек ястребам-перепелятникам…

— Перепелятникам? — Что-то новенькое. — Это еще кто такие?

— В целом субъекты, которые ищут совсем маленьких мальчиков, а я называю так каждого извращенца, охотника на слишком юных птенцов.

— На перепелят, — повторила Алисия, чувствуя накатившую слабость. — На маленьких, слабых, беспомощных…

Она взглянула на Уилла. Чистенький, аккуратненький, почти мальчишка с короткими светлыми волосами, практически ежедневно встречается на работе с худшими представителями рода людского и все-таки почему-то не пачкается.

— Вот именно, и Флойд Стивенс — один из них. Я его выследил. Он точно знал, куда направляется, по-моему, даже заранее созвонился, потому что его на углу кто-то ждал с очень маленькой девочкой. Малышка села в машину, и они укатили.

Батон с хрустом раскрошился в стиснутом кулаке разъяренной Алисии.

— И вы их отпустили?

— Нет, конечно. Просто не стал сам задерживать, чтобы не осложнять дело. Чтобы не дать повода его адвокату поднимать вопрос о провокации или незаконной слежке. Доехал за ними до порта, заметил пару знакомых ребят из отдела нравов. Они обождали, пока он остановится, ринулись и накрыли с поличным.

— Ну, теперь кто-нибудь позаботится, чтоб он по улицам не разгуливал? — спросила Алисия, стряхивая крошки с колен.

— Уже не разгуливает. Хотя бы на время. Сидит в камере по обвинению в изнасиловании несовершеннолетней.

— По-вашему, это хорошая новость? Подонок изнасиловал очередного несчастного ребенка!

— Разве вы не понимаете? — несколько обиженно сказал Уилл. — Теперь ему не отвертеться. Теперь на нем висят два обвинения в сексуальных домогательствах на одной неделе. При свидетельстве полицейских ему уже не удастся освободиться с помощью угроз или подкупа. Он будет слишком занят собственной судьбой, чтобы преследовать вас. Вы сорвались с крючка.

Сорвалась с крючка…

Алисия звучно стукнулась спиной об стенку кабинетика с мягкой обивкой, уяснив сквозь злобу на Флойда Стивенса смысл объяснений Уилла.

— Ох, боже мой, — тихо пробормотала она. — Правда. Он не сможет теперь отрицать, что приставал к Канессе. Не сможет утверждать, что я просто ошиблась и переборщила.

— Больше того, — добавил Уилл. — Он сядет за вчерашнее. И надолго.

Алисия закрыла глаза и глубоко вздохнула. С плеч свалилась как бы небольшая планета.

— Спасибо, — вымолвила она, подняв глаза на Уилла, чувствуя неожиданную волну тепла, исходившую от этого мужчины, хорошего, очень хорошего человека. — То, что вы сделали, выходит далеко за рамки служебного долга. Я… не знаю даже, что сказать. — Импульсивно потянулась, стиснула его руку. — Спасибо.

Он тряхнул головой:

— Пригвоздил извращенца, помог совершенно необыкновенной леди вылезти из каши. Поверьте, с большим удовольствием.

Алисия сообразила, что он держит ее руку в своих ладонях.

Пришел официант с вином, положив конец этой сцене.

Уилл, закатил грандиозный спектакль: демонстративно взбалтывал и дегустировал кьянти, внимательно изучал этикетку, нюхал, держал во рту, не глотая, а когда проглотил, с отвращением сморщился.

— Помои! — бросил он официанту. — Унеси и вылей в канаву!

Официант хрюкнул с кривой ухмылкой:

— Угу. Много ты понимаешь.

Налил бокал Алисии, потом как ни в чем не бывало плеснул Уиллу.

— Я тут вроде последнего деревенщины, — пожаловался Уилл, качая головой. — Никакого почтения.

— В пиве, может, и разбираешься, — заметил официант, — а в вине… Рассказывай своей бабушке.

Оставил на столе бутылку и засеменил прочь.

— Вы тут настоящий завсегдатай.

— Конечно, — рассмеялся Уилл. — Джоуи — племянник хозяина. Мы давно знакомы.

Алисия хлебнула вина, первый глоток показался терпким, второй был не так плох.

— Ну, — начала она, подбираясь к зудевшему уже вопросу, — наверно, полный рабочий день и слежка на полночи совершенно нарушили вашу личную жизнь.

— Личную жизнь? Что имеется в виду?

— Знаете, общение с друзьями, семья, девушка… и так далее.

— Уверяю вас, я ничем не пожертвовал. Друзья обо мне не скучают, старики перебрались в Южную Каролину, что касается женщины в моей жизни… — он повертел бокал пальцами, глядя на колыхавшуюся рубиновую жидкость, — она поднялась и ушла почти год назад.

— Извините, — пробормотала Алисия, мысленно отвешивая себе тумак за любопытство, лихорадочно подыскивая слова. — Видимо… трудно жить с полицейским, который столько времени проводит на службе.

Уилл усмехнулся:

— Если в дело было в этом. Я решил бы такую проблему, придумал бы что-нибудь. Нет… Просто год назад она поехала домой навестить родителей в Вермонте, в городишке под названием Браунсвилл, и встретилась со своей старой любовью. Искра снова вспыхнула, она мне позвонила, сказала, что не вернется в Нью-Йорк, останется в Вермонте, выйдет за него замуж.

— Обидно, наверно, — посочувствовала она. История прозвучала сухо и прозаично, но в ней была потаенная боль.

— Конечно. Я миллион раз звонил, даже съездил в Вермонт, прежде чем уяснил, что она в самом деле серьезно решила. — Он выпрямился и взглянул на Алисию, как бы прогоняя воспоминания. — На том все и кончилось. Я это пережил. Живу дальше.

И теперь подумываешь найти другую. Пожалуйста, не останавливай взгляд на мне, Уилл Мэтьюс. Хватит с тебя неприятностей.

— А вы? — спросил он. — Как ваша любовная жизнь?

— Любовная жизнь? Что имеется в виду? — повторила Алисия его фразу с натужной улыбкой. — Особенно когда дело касается замужней женщины.

— Замужней? — заморгал Уилл. — А я думал…

На секунду возникло искушение превратить разъезжающего жениха в разъезжающего мужа, но она не могла ему лгать. Нет, после того, что он для нее сделал.

— Да вы ведь уже знакомы с моим благоверным, — с улыбкой продолжала Алисия, глядя на его ошеломленную физиономию. Потом, сжалившись, сняла с крючка: — С Центром. Знаете, мы неразлучны.

— Ох, — рассмеялся он и кивнул. — Замужем за профессией. Знакомая проблема.

Не всегда проблема, мысленно возразила она. Иногда — решение.

Уилл заметно успокоился. Хорошо… и плохо. Наверно, подумал, дорога открыта.

Пообедали, проболтали потом еще около часа. Он подробно расспрашивал о ее жизни, Алисия увертывалась, без конца засыпала его вопросами, заставляя рассказывать о себе.

В итоге вечера перед ней возник портрет порядочного мужчины, который любит пиво, ловить окуней, баскетбол, преданного своей профессии детектива, которому — по крайней мере, пока — удается не впасть в глубокий цинизм, заражающий почти каждого копа в больших городах.

Со своей стороны, Уилл, по ее мнению, вышел из ресторана, зная о ней не намного больше, чем когда в него входил.

По дороге домой в его машине Алисия смотрела на руки, державшие руль. Сильные руки, сильные пальцы. Интересно, как себя чувствуешь в таких руках? Одиночество почти никогда ее не тяготило, фактически она почти постоянно была до того занята, что даже не ощущала себя одинокой.

Однако бывали моменты, особенно по ночам, когда вдруг накатывало страстное желание к кому-нибудь прижаться, очутиться в надежных объятиях, просто хотелось, чтобы ее кто-то держал в руках.

Алисия испытывала ощущение покоя и безопасности, когда Уилл остановил машину перед ее домом. И терзалась вопросом: пригласить зайти или нет? Пригласить или нет?

Пискнул пейджер.

Он взглянул на собственный пояс:

— Не мой.

Она вытащила свой из сумки на плече, узнала номер на дисплее, и настроение сразу переменилось.

С этажа Гектора. В такой час могут звонить только по одной причине.

— Уилл, не отвезете ли меня к Сент-Винсенту? Скорее! Я хочу сказать, как можно скорее!

В ответ только взвизгнули шины.

Глава 9

Суббота

Проспав всего три часа, Алисия вернулась в больницу, на сей раз в инфекционное педиатрическое отделение. Вчера вечером с маленьким Гектором Лопесом произошла катастрофа — сильнейший эпилептический припадок с остановкой дыхания. Вместе с персоналом ей удалось его вытащить — еле-еле.

Уилл несколько часов торчал внизу, в приемном зале. Не знал, никогда не встречал мальчика, но беспокоился искренне. В конце концов она уговорила его вернуться домой.

Желая удачи, он обнял ее, и, глядя ему вслед, Алисия была вынуждена признать, что это действительно нечто особенное.

А теперь смотрела на ребенка, лежавшего в коме с дыхательной трубкой, которая змейкой вилась изо рта, подключенная к другой трубке, побольше. Костлявая грудка поднималась и опадала в такт жужжавшему у койки вентилятору.

Услыхав слева стук в стеклянную перегородку, увидела махавшего с той стороны Гарри Вулфа, которого пригласила для консультации по поводу припадка. Он сделал спинную пункцию. Давление цереброспинальной жидкости повышено, сама жидкость на вид мутноватая. Нехорошо, нехорошо…

Алисия шагнула к двери, стянула до подбородка маску.

— Что обнаружили, Гарри?

Лицо мрачное.

— Кандида в цереброспинальной жидкости.

Она вздохнула. Проклятье. Вот чем объясняется припадок. Хотя и не полный сюрприз, все-таки была надежда, что педиатр-невролог найдет что-нибудь лучше поддающееся лечению.

— Еще были припадки? — спросил он.

— Нет. Но будут, если я не возьму под контроль эти дрожжи. Проблема, конечно, в полном отказе иммунной системы.

— Я его понаблюдаю. Будем надеяться.

— Спасибо, Гарри.

Алисия оглянулась на Гектора. Черт побери, ведь здесь ее дом, единственное в последние дни место, где она по-хозяйски командует. И кажется, тоже терпит поражение.

Должен быть способ, который позволил бы изменить положение дел. Должен…

Рамирес явился раньше на пару минут, но Джек приготовился, поджидая у дома в зеленом блейзере, белой рубашке, полосатом галстуке, приличных брюках, мокасинах, с ухмылочкой, будто дерьма наелся.

Шатался тут уже около часа, знакомился с домом. В этом доме нечего заколачивать окна — кругом идеальный порядок. Стенные шкафы и комоды полны белья, одежды. Наследник покойного доктора Гейтса, кем бы он ни был, ничего не тронул, все остается на своих местах.

Джек добавил всего один штрих — купленную в комиссионке фотографию двоих мужчин, сидевших рядышком на бревнышке. Поместил в хозяйскую спальню. Еще обогатил соседнюю с вестибюлем гостиную карточным столиком, разложил на нем папки в желтых картонных обложках, бланки расписок, размноженные на ксероксе с оригинального бланка «Хадек риэлти».

Рамирес был в черном кожаном пальто до пят, под открытым воротом рубашки-гольф поблескивала массивная золотая цепочка. Плечи широкие, талия тонкая. Одарил Джека ярко сверкнувшей широкой улыбкой, продемонстрировав коронки, пока темные глазки бегали, разглядывая все детали парадного вестибюля: морозные стекла в дверях, хрустальную люстру, медные перила лестницы, ведущей на второй этаж.

Джек вручил ему карточку — точку копию карточки Долорес, только с именем Дэвида Джонса, — совершил с ним обход, почти полностью воспроизведя историю, услышанную в четверг от Долорес. Переходя из комнаты в комнату, подмечал, как клиент ощупывает чудесное старое дерево антикварных вещей.

Вернувшись в только что обустроенный офис в гостиной рядом с вестибюлем, предупредил об условии: сделка должна быть заключена в течение тридцати дней.

— Тридцати? — переспросил Рамирес. — Почему владелец так торопится?

Джек сделал паузу, как бы раздумывая, много ли можно сказать, потом пожал плечами:

— Так и быть, объясню. Торопится продать, потому что нуждается в деньгах.

— У него финансовые проблемы?

— Нет-нет. — Он заговорил тише, словно поверяя тайну, которая не должна пойти дальше. — Он в больнице лежит. Бедняге нужны деньги на оплату лечения.

— Правда? — с подобающим сочувствием переспросил Рамирес в полном противоречии с загоревшимся взглядом. — Какая жалость.

Джек почти видел, как в голове у него крутятся шестеренки: лежит в больнице… оплачивает лечение… снят вместе с другим мужчиной на фото в спальне… Рамирес поставил диагноз.

— Говорите, стоимость обстановки входит в общую сумму?

— Совершенно верно. Исключительно замечательная европейская старина. Поверьте, за такие деньги очень выгодная сделка.

— Ну не знаю… Все слишком уж старое. Вас этот дом сильно интересует?

— Нет, как ни странно. Ничего в нем не вижу, — протянул Джек и как бы спохватился: — То есть я не хочу сказать, что нисколько не интересует. Очень даже интересует.

— Как я уже сказал, старый дом, — усмехнулся Рамирес. — Просто жалко больного беднягу. Можно было бы развязать ему руки. Боюсь только, что за другие деньги.

— Цена и так занижена, — фыркнул Джек.

— Не согласен, — возразил Рамирес.

И предложил на добрых двадцать процентов меньше запрошенного.

Вот гад. Хорхе уверен, что ты обворуешь лежащего на смертном одре, теперь у меня есть тому доказательство.

Джек уже представлял себе воображаемого клиента подлинной личностью, поэтому не пришлось изображать возмущение.

— Даже речи быть не может. Мой клиент никогда не станет обсуждать подобное предложение.

— Может быть, вы ему позвоните и спросите?

— Нет. Это оскорбительно по отношению к дому.

— Что ж, — пожал плечами Рамирес, — отступлюсь, если кто-то даст больше. Если нет, думаю, вы обязаны посоветоваться с клиентом.

— Именно так я и сделаю, — заявил Джек.

Вытащил сотовый, набрал номер Хорхе.

Услыхав его голос, сказал:

— Будьте добры, палату мистера Гейтса. — Притворяясь, что ждет соединения, оглянулся на покупателя: — Наверняка мистер Гейтс даже на больничной койке неодобрительно отнесется к вашему предложению.

Тот опять передернул плечами:

— Я предлагаю то, что могу себе позволить.

— Алло, — заговорил Джек в трубку. — Здравствуйте, мистер Гейтс. Это Дэвид. Извините за ранний звонок, но получено предложение насчет дома. — Пауза. — Да, только я не уверен, что вы то же самое повторите после того, как услышите. — Скорчил гримасу, якобы слушая, вставил: — Но… но… — и умолк.

Нахмурился, косясь на Рамиреса, отвернулся, шагнул в сторону, театрально шепнул:

— Наглое предложение! Думать нечего!

Краешком глаза увидел медленно обнажившиеся в ухмылке коронки Рамиреса. Радуйся, скотина подлая, радуйся. Ты же в Рождество появился на свет, правда? Готов заключить лучшую в своей жизни сделку, одурачив при этом какого-то бедного больного сукиного сына.

— Да… да… — бормотал Джек, — понял… очень хорошо. — Скорбный вздох. — Так и передам. — Нажал кнопку, кончив разговор, повернулся к Рамиресу с очередным драматическим вздохом: — Ну что ж, мистер Гейтс проявляет определенный — ограниченный — интерес. Но согласится продать только на двух условиях.

— На каких?

Внешне покупатель сохранял спокойствие, однако, по мнению Джека, охотно сплясал бы сейчас макарену в прихожей.

— Сделка должна быть оформлена в течение пятнадцати дней.

Рамирес принялся протирать об рукав блейзера кольцо с бриллиантом.

— Вполне допустимо.

— И еще… — Шаг важнейший. Сейчас гад либо поймается на крючок, либо навсегда сорвется. — Он просит в задаток наличными двенадцать тысяч.

Рамирес перестал полировать кольцо и взглянул на него:

— Наличными? Странно. Я заключал массу сделок с недвижимостью, но никогда не вносил задаток наличными.

— Действительно, — поспешил согласиться Джек, — вы совершенно правы. В высшей степени странно. Фактически абсурдно. Думаю, вы на это не согласитесь.

Пришла пора жесткой игры. Рискованный, но единственный способ раскошелить Рамиреса на наличные. Джек подхватил его под руку, потащил из гостиной к центральному холлу.

— Благодарю за внимание, мистер Рамирес. Я уведомлю мистера Гейтса, что вы не согласны…

Рамирес вырвался:

— Минуточку. Я не говорю, что условие неприемлемое. Просто странное. Возможно, не столь крупный задаток наличными…

— К сожалению, ничего не получится. Мистер Гейтс просит двенадцать тысяч, значит, так тому и быть. Если для вас это слишком…

Зазвенел дверной звонок.

Что за черт…

Джек высунул голову в вестибюльную дверь.

Кто-то торчит за дверями парадного. Кто — разглядеть за морозным стеклом невозможно, только определенно визит не к добру. Никого здесь быть не должно, кроме него и Рамиреса.

Может, если не обращать внимания…

Звонок повторился.

Стиснув зубы, молча сыпля проклятиями, Джек шагнул и рывком открыл дверь.

На лестнице стоял мужчина восточного типа, в дорогом угольно-сером деловом костюме и черной широкополой шляпе. Похож на Гарольда Сакату в «Голдфингере».

— Мне нужен Дэвид Джонс, — сказал мужчина. — Он здесь?

Кто же это? Сотрудник «Хадек риэлти»?

Возникало предчувствие, что этот слизняк все погубит. С другой стороны, нельзя вешать ему лапшу на уши в пределах слышимости Рамиреса.

— Разрешите узнать, с кем…

Визитер глянул Джеку за плечо и замер на месте, вымолвив:

— Мистер Рамирес…

Джек оглянулся. Рамирес стоял в вестибюле, вытаращив глаза на новое действующее лицо.

— Здравствуй… Сун.

Сцена превращалась в какое-то сюрреалистическое дежавю.

Вновь повернувшись к восточному мужчине, Джек увидел, что тот прошмыгнул в вестибюль.

— Дом хочу посмотреть.

Плохо. Плохо. Третий игрок не предусматривался. Новичок не просто темная лошадка, а темная лошадка, знакомая с Рамиресом.

— Прошу прощения… мистер Сун, не так ли? Осмотр только по предварительной договоренности.

— Я хотел договориться. Три раза звонил, а мне никто не перезванивал.

— Неужели? — протянул Джек, зная, что Рамирес слушает. — Странно. Я ваших сообщений не получал. Может, автоответчик плохо работает. — Щелкнул пальцами, словно осененный прозрением. — Вот почему так мало звонков! Наверно, заедает пленку.

— Наверно, — кивнул Сун. — Я и решил пойти посмотреть, может быть, тут кто-то есть.

— Теперь видишь, — сказал Рамирес, — тут я, так что спокойно можешь уйти.

Любви между ними совсем не осталось, заключил Джек. И не тревога ли затуманила темные ледяные глаза Рамиреса? Видимо, у обоих офисы в одном здании, иначе Сун объявления не получил бы.

Может, сталкивались уже лбами при какой-нибудь сделке с недвижимостью?

Тут возникла идея взять темную лошадку в свои руки и попробовать с ее помощью обойти Рамиреса.

— Очень рад, что зашли, мистер Сун. Мистер Рамирес как раз уходит, я сейчас освобожусь и…

— Минуточку, — перебил Рамирес. — Я сделал предложение, оно принято. Мы договорились.

— Но ведь вы никогда не даете наличных в задаток.

— Я сказал, никогда не давал. Но не говорю, что никогда не дам. — Он махнул рукой в сторону гостиной. — Пойдемте, обсудим.

Сун скрестил на груди руки.

— Я пока обожду.

Джек прошел за Рамиресом в импровизированный кабинет, закрыв за собой дверь.

— Я вам сейчас чек выпишу.

Попался.

Теперь можно играть еще круче.

Он отрицательно покачал головой:

— Извините. Мистер Гейтс настаивает на наличных.

— Да ведь я не ношу с собой таких денег. Никто не носит. Зачем ему наличные?

— Не могу объяснять соображения мистера Гейтса. Возможно, лекарства на него так действуют. Он должен получить то, что хочет.

— А какие у меня гарантии?

Джек выпрямился во весь рост, смерил взглядом Рамиреса:

— Безупречная репутация агентства «Хадек риэлти», сэр, которое стоит за любой сделкой. Вы получите расписку на задаток. Деньги, естественно, будут положены в банк. Хотя я совершенно согласен, условие в высшей степени необычное. — И потянулся к ручке двери. — Спасибо за визит.

Рамирес взбеленился, забегал по гостиной, закричал, что договор заключен, он сделал предложение, которое хозяин принял, и Джек от него не отделается в надежде на более выгодную сделку, ожидающую в прихожей.

Забавно, думал Джек, пряча усмешку. Чем больше стараешься отговорить его платить наличными, тем больше ему этого хочется.

— Вы получите двенадцать тысяч наличными, — заявил Рамирес, выпустив, наконец, пар. — Через час вернусь с деньгами.

Неплохо бы, черт побери, иначе все труды пойдут прахом.

Покупатель направился к двери.

— Предупреждаю вас, мистер Джонс. Если я вернусь и узнаю, что вы договорились с другим, последствия будут очень серьезные.

— Не угрожайте мне, мистер Рамирес, — тихо вымолвил Джек и взглянул на часы. — Через час.

Тот торопливо вышел, задержавшись единственно для того, чтобы бросить ждавшему на улице мужчине:

— Иди домой, Сун. Продано.

Сун отвесил легкий поклон:

— Поздравляю, мистер Рамирес. Но все-таки хочу посмотреть… на случай, вдруг вы передумаете.

— Не передумаю! — рявкнул соперник и поспешно исчез.

— Сделка заключена, — сообщил Суну Джек. — Ждать нет смысла. К сожалению, у меня нет времени показывать дом.

Направился к гостиной, не испытывая желания еще для кого-то разыгрывать роль агента по недвижимости. Пусть этот самый Сун проваливает.

Сун, однако, проследовал за ним в гостиную.

— Мне уже ничего не надо осматривать. Я и так знаю — мое предложение будет не хуже, а лучше сделанного Рамиресом.

— Откуда вам известно…

— Нельзя не услышать, о чем говорит чересчур возбужденный мужчина.

— Да, но…

— Вам не придется ждать целый час. — Сун вытащил длинный бумажник из внутреннего нагрудного кармана. — Прямо сейчас получите задаток наличными.

— Условия действительны исключительно для мистера Рамиреса, — бормотал Джек, пока Сун выкладывал на стол двенадцать тысячедолларовых банкнотов. — Боюсь, не совсем здоровый владелец слишком поспешно принял предложение. Если мистер Рамирес не вернется, будут выдвинуты другие условия.

— Владельцу известно имя человека, который сделал предложение?

— Нет, но…

— Значит, он не узнает, что деньги получены от кого-то другого.

— Да ведь он болен, — повторил Джек, стараясь пробудить в Суне хоть какое-то сострадание. — И стоимость смехотворно занижена.

— Вот еще. — Сун положил на стол — отдельно от остальных — три бумажки по тысяче. — Если считаете, что продавцу причитается больше, отдайте.

Джек чуть не расхохотался ему в лицо. Лишние три тысячи? Что это добавляет к постыдной ставке Рамиреса? Ничего.

В тот момент Сун добавил:

— Прошу выдать расписку ровно на двенадцать тысяч.

Теперь все стало ясно. Сун — еще один жулик — празднует бал. Надул владельца, надул Рамиреса… Дай мне купить дом по бросовой цене, и три куска твои.

Если Рамирес с Суном сцепятся, неизвестно, кто победит.

— Мистер Сун, — объявил Джек, — вы совершили покупку.

Мистер Сун поклонился. Джек с ответным поклоном собрал деньги.

— Приятно иметь с вами дело.

После ухода Суна с распиской оставалось убить еще полчаса. Джек от нечего делать спустился в подвал. И там что-то почуял. Почувствовал, когда еще показывал дом Рамиресу.

Обмерив верхний этаж шагами, он, идя по подвалу, заметил несоответствие. Простучал стены и обнаружил среди подвального помещения потайную комнату, обнесенную глухими стенами. Странно.

Кто-то унаследовал дом от покойного доктора Гейтса… Дом с секретом. Точно так же, как дом, унаследованный Алисией Клейтон. Каждый старый дом хранит тайну? Одна из них ему сейчас открылась, кажется вполне невинная.

Но что таится в доме Клейтона?

Впрочем, оставим пока это дело. Дела надо делать по очереди. С нынешним почти покончено. Потом можно снова подумать о доме Клейтона.

Рамирес вернулся на пять минут раньше, с облегчением видя, что Сун ушел. Отдал наличные и через пару минут умчался с официальной распиской «Хадек риэлти».

После чего Джек с громким хохотом сплясал в вестибюле короткий победный танец. Можно ли справиться лучше? Безусловно, нет.

Жалко, нельзя обернуться мухой на стенке агентства «Хадек», когда Рамирес с Суном прибегут разыскивать мистера Дэвида Джонса.

Глава 10

Воскресенье

Утром Кемаль первым делом позвонил домой, поговорил с братом Джамалем. В Рияде уже середина дня. С другими его четырьмя сыновьями все в полном порядке. А также с женой, дочерьми, с которыми он, однако, не стал разговаривать. О Гали нехорошие новости.

— Хотят судить, — сказал Джамаль.

Кемаль стукнул по столу с такой силой, что телефон подпрыгнул.

— Нет! Этого быть не может!

— Ты нужен ему здесь, брат. Я сделал все возможное, но ты знаком с высокопоставленными людьми, до которых мне не добраться.

Мне тоже, подумал Кемаль.

Почти целый вчерашний день он обзванивал всех знакомых в Рияде, которые пользуются влиянием при дворе, к которым прислушиваются в королевской семье. Никто не поспешил на помощь Гали.

Если бы я был там, встретился с ними лицом к лицу, заставил бы выслушать, заставил бы помочь.

— Скоро вернусь домой.

— Когда? — спросил Джамаль.

— Как только удастся.

— Надеюсь, что поскорее.

Кемаль бросил трубку, упал на диван. Пятничные молитвы не помогли.

Потом рывком поднялся, неожиданно сообразив, что, может быть, помогли. Молниеносного чуда не совершили, но не остались безответными в обыденном смысле.

Молясь всю пятницу в мечети, он ждал известия, что женщина Клейтон обвинила собственного брата и Бейкера в попытке похищения. Однако нигде никаких претензий не зарегистрировано.

Позже в тот же день Кемаль узнал в юридической фирме Исвид Нахр, что новый адвокат Алисии Клейтон договорился по телефону о встрече на понедельник, намекнув, что «все будет улажено».

Никаких уголовных обвинений, предложение уладить дело… Определенно видна рука Аллаха.

Охваченный внезапным порывом, он вскочил с дивана, упал на колени на молитвенный коврик.

Женщина собралась уступить. Кемаль с ней договорится. Надо лишь полностью удовлетворить желания неразумной и вздорной американки. Как только дом перейдет в собственность Томаса Клейтона, будущее арабского мира будет надежно обеспечено.

Конечно, его деятельность здесь не закончится, но хотя бы удастся спокойно вернуться в Рияд для спасения чести семьи… и правой руки сына.

Алисия почти все утро просидела с Гектором в больничном инфекционном педиатрическом отделении. Хорошо — припадков больше не было. Плохо — не удается избавиться от грибковой инфекции. Культура обнаруживается в крови, моче, мокроте, желудочном соке — везде.

Вернулась в Центр с воскресной «Таймс» и стаканчиком кофе в подавленном настроении, приободрилась после звонка Уилла. Вчера звонил, осведомлялся о Гекторе, сегодня интересуется, как дела. До чего ж с ним легко разговаривать.

Вечером хотел повидаться. Никак невозможно. На вечер назначена встреча с Джеком и новым адвокатом Шоном О'Нилом. Тогда предложил в понедельник встретиться у «Зова». Американская кухня. Ягненок на вертеле — супер. Она не устояла.

С ним все приятней, уютней, спокойней общаться. К добру ли — неясно.

Утром Джек не стал перезванивать ни на один из трех принятых автоответчиком звонков Хорхе. Эквадорец старается поблагодарить за шесть тысяч, которые ему был должен Рамирес, все пытается выяснить, почему Джек отказывается от своей доли. Он ему один раз объяснил, что его долю составил «процент» с выплаченной Рамиресом суммы, и не желал больше к этому возвращаться.

Перезвонил отцу, снова и снова толкуя об одном и том же — отец уговаривает приехать, грести деньги лопатой, пользуясь «фантастическими возможностями», поджидающими во Флориде, сын по-всякому отнекивается, обещая, в конце концов, в скором времени заглянуть в гости.

Покончив с этим, улучил момент отправить пять тысяч долларов наличными Долорес из агентства «Хадек» с запиской без подписи с кратким уведомлением: «за хлопоты».

Потом пошел за перечисленными Ириской вещами. Потом принялся ждать свидания с Джиа, пока Вики занимается в художественной школе.

— Привет, ма, — бросил Сэм Бейкер, входя в комнату матери.

— Отойди от ограды! — крикнула его мать, глядя мимо него.

Это была худая угловатая женщина со сверкающими голубыми глазами. Персонал лечебницы приматывал ее к инвалидному креслу нейлоновой сеткой. Костлявые пальцы неустанно перебирали край одеяла, которым обернуты ноги.

— Я тебе цветочков принес, ма. — Сэм преподнес полдесятка прихваченных в городе розочек на коротких стеблях.

— Джейни тоже пускай отойдет!

Бейкер со вздохом присел на кровать — осторожно. После удара по почкам в четверг вечером спина до сих пор болезненно пульсировала, точно какой-нибудь распроклятый здоровенный воспаленный зуб. Открутил пробку с бутылочки сельтерской, которую купил по дороге. Терпеть не мог сельтерскую, хотя все-таки лучше, чем пить просто воду.

Сделал глоток, глядя на вырастившую его женщину. В следующем феврале ей стукнет шестьдесят восемь. Не сильно старая телом, лет десять назад стала слабеть рассудком. Теперь совсем из ума выжила. Два года назад пришлось поместить ее сюда, в лечебницу, начисто отдавая все деньги.

Говорят, болезнь Альцгеймера наследуется по семейной линии, чего Сэм боялся до потери сознания. Всякий раз, забыв то, что должен был помнить, пугался, не начинается ли.

Мурашки по спине пробирают. Будем надеяться, у него хватит мозгов сунуть в рот дуло «тек-9», прежде чем уподобиться матери.

— Джейни, я тебя предупреждаю!

— Что это за Джейни, ма, черт побери? — тихо пробормотал он.

— Последняя воображаемая подружка, — ответил голос у него за спиной.

Ох, Карен, пропади все пропадом.

Сэм оглянулся на старшую сестру, стоявшую в дверях. Почти весь проем занимает. Боже правый, сестричка, вечная хиппи, в самом деле в последнее время адски расползлась. Давно уже отрастила второй подбородок, теперь, кажется, во всю прыть продвигается к третьему. Вдобавок если уж красишь волосы, то хоть крась. Длинные седые корни над длинными рыжими лохмами — неужели так выглядят все постаревшие цыпочки-хиппи?

— Тебе было б хорошо известно про Джейни, — заметила Карен, — если бы ты почаще заглядывал.

— Перестань, — буркнул он. — Заглядываю, когда можно. Не вижу, чтоб ты приезжала каждый месяц с чеком.

Аргумент старый, до тошноты надоевший. Лечебница находится в Нью-Брунсвике, штат Нью-Джерси. Карен живет в соседнем городе. Бейкеру надо пилить из Нью-Йорка.

— Ты что, сел на диету? — кивнула она на бутылочку сельтерской.

Угу. Кто же лучше тебя понимает в диетах.

— Нет. Просто пить хочется.

Совсем ни к чему ей рассказывать, что он лечит жестоко отбитую почку, без конца пьет, промывает. Отливая, всякий раз видит красное — в жидкости и в воображении. К врачу не обращался, но почему-то считает, что кровотечение из ноющей правой почки не так уж и плохо.

Сестра подошла поближе, вглядываясь ему в лицо.

— Что это у тебя с носом?

— Кажется, сломан. В пятый раз. Только теперь совсем безнадежно.

Этим он тоже обязан тому самому типу, таксисту, или кто он там такой. Счет немалый.

Впрочем, послужит уроком не попадаться врасплох. Больше такого не повторится. А они обязательно еще разок встретятся.

Я об этом позабочусь.

И на сей раз в игру вступит нож с бритвенным лезвием…

— Нечаянно на дверь наткнулся.

— Нет, Сэм. Тебя кто-то ударил. — Карен забеспокоилась, хотя вовсе не из-за брата. — Кенни тоже избили?

— Кенни в полном порядке.

Правда, лучше бы за рулем фургона сидел Кенни вместо Чака. Кенни тот самый таксист не провел бы.

— Надеюсь. Не знаю, куда ты его на этот раз втянул, но если с ним хоть что-нибудь случится…

Втянул в славное дельце. Потому что родня. Потому что надо заботиться о своих.

То же самое можно сказать и про других ребят из команды. Со всеми он в свое время работал. Сложилось небольшое братство. Когда им попадается в руки дело вроде клейтонского, зовут Сэма.

— Он взрослый мужчина, Карен.

— Все равно мой мальчик, — сморщилась она.

Ох, нет. Только без очередной слезной сцены.

— А ты делаешь из моего малыша какого-то зверюгу. Никак не пойму, почему он к тебе привязался.

— Может быть, потому, что на протяжении пары лет никого у него в жизни не было, кроме меня.

— Ты отправил его на флот!

— Я ни к чему его не принуждал. Просто он не хотел уподобиться слизнякам, которые шмыгают туда-сюда через турникет в вашем доме. Хотел обрести немножко уверенности. На флоте превратился в мужчину.

— В мужчину? В проклятого наемника! Если с ним что-нибудь произойдет, Сэм, я тебя буду считать виноватым.

— Не беспокойся. Я за ним неплохо присматриваю. Лучше, чем ты когда-либо присматривала, пока растила.

Громко всхлипнув, она поспешно выскочила из палаты.

Бейкер сидел, глядя на мать. Ладно, Карен. По-твоему, мы занимаемся грязными делами, только наши дела гарантируют маме хороший уход до конца ее жизни. Даже если мне вдруг не поздоровится, все покроет страховой полис.

О своих надо заботиться. Чего бы ни стоило.

Он поднялся, морщась от боли в почке. Снова глотнул сельтерской. Надо переключиться на пиво, вернувшись домой, в город. Если поторопиться, можно успеть на «Джайантс-ковбой».

— Пока, ма. Через неделю увидимся.

Мать оглянулась по сторонам:

— Где Джейни?

Ёсио Такита не отыскал Сэма Бейкера, поэтому в тот день избрал объектом наблюдения Томаса Клейтона. Сидя у многоквартирного дома на Восьмой авеню, где тот проживает, съел пакет хрустящих сливочных пончиков. Восхитительно жирные, но ничто не сравнится с черничной глазурью.

Почти отчаявшись, готовый считать день пропащим, заметил, как объект вышел из дома. Направился на восток. Кажется, без какой-либо спешки.

Ёсио следовал за ним до западных двадцатых, где Томас Клейтон зашел в клуб так называемых «скаковых кобылок»: Обнаженные! Настоящие! Круглый день!

Ёсио вздохнул, уже зная привычки объекта.

Ниже по кварталу заметил в окнах второго этажа вывеску курсов японских боевых искусств. Чтобы убить время, поднялся по лестнице, заглянул. Через две минуты выскочил в ярости, увидев разжиревшего, разленившегося инструктора. Если это показательный пример обучения боевым искусствам в Америке, то… то…

То им требуется человек, который действительно знает, что делает. Кто-нибудь вроде… меня.

Ёсио усмехнулся при этой мысли. Мои ученики стали бы лучшими во всей стране. Вышибли бы из любого другого последнее зернышко риса.

А я до конца жизни ежедневно держал бы в руках восхитительные деликатесы.

Стоит подумать…

— Ты действительно едешь во Флориду? — спросила Джиа.

Джек лежал на кушетке в собственной квартире, довольный, усталый после часовых занятий любовью. Она свернулась рядом, положив ему на плечо голову, дыша теплом в грудь.

— Просто чтобы отца обрадовать.

— Может быть, чтобы отвадить?

— Надеюсь и на это.

— Куда делось твердое решение безоговорочно объявить, что ты никогда не переберешься во Флориду?

Джек пожал плечами, голова Джиа подпрыгнула.

— Я пытался и просто не смог. Бедняга так старается. Жутко хочет, чтоб я преуспел.

— Неужели считает тебя неудачником?

— Не столько неудачником, сколько мальчишкой, у которого нету ни планов, ни конкретных намерений, ни руля, ни ветрил, так сказать. И по-моему, видит свою вину в этом смысле. — Покой и блаженство понемногу испарялись. Зачем она снова об этом заговорила? — Поэтому мне с ним так трудно. Плохого отца легко было бы отфутболить. А он хороший отец, всегда старательно занимался детьми… До сих пор понять не может, в чем с младшим ошибся. Поэтому продолжает стараться, надеясь рано или поздно исправить промашку.

— В определенном смысле он дал тебе руль и ветрила, — заметила Джиа, глядя на него чудесными голубыми глазами. — У тебя есть нравственный компас, система ценностей. От кого-то ты их получил.

— Только не от него. Отец — типичный горожанин. Белый воротничок, примерный прихожанин, налогоплательщик, корейский ветеран. Знай он правду, его удар бы хватил.

— Ты уверен?

— Абсолютно и положительно, на все сто процентов.

— И все-таки едешь во Флориду.

— Похоже на то, пропади она пропадом.

— Можно мы с Вики тоже поедем? Хотя бы до Орландо?

— Эй, а ведь это действительно мысль! — просиял он, чмокнув ее в лоб. — «Мир Диснея». Мы там никогда не были. И «Юниверсал». Хочу посмотреть «Терминатора» на огромном экране.

Возможно, поездка во Флориду, в конце концов, не так плоха. На недельку.

— Давай.

Тут настала пора одеваться и ехать за Вики.

«Терминатор» на огромном экране почему-то не выходил из головы, и Джек повел Джиа с Вики на дневной сеанс в «Имакс».

Вики понравилось, а он вышел разочарованный. Гигантский экран, специальные очки… Надеешься на что-нибудь поинтересней простых насекомых и рыб, снятых крупным планом. Почему бы не показать на гигантском экране настоящее кино, скажем дом с привидениями? Было б на что посмотреть.

Нашли поблизости ресторан под названием «Пиколин», пообедали, обсудили планы насчет Флориды. Вики в радостном возбуждении готова была лезть на стены, и Джек обнаружил, что сам с нетерпением ждет поездки, упиваясь ее улыбкой, горящими глазами. Что может быть лучше прогулки с ребенком по «Миру Диснея»?

Вики перестала трещать про Микки и Дональда только при виде прибывшего подноса со сказочным десертом. Уговорила две порции.

Томас Клейтон вышел из стриптиза через два часа и направился прямо к своему дому.

Ёсио успел познакомиться с этим привычным для него обычаем. Весьма прискорбным. Хоть и малознакомый мужчина, но вызывает жалость. Одинокий, очень одинокий.

Тут он сам, что бывало в очень редких случаях, болезненно ощутил одиночество, затосковал по дому. Не по семье, которой не имел, не по Токио, когда Нью-Йорк дает ему все, что способен дать большой город. Нет, хочется очутиться где-нибудь на Сикоку, сидеть, глядя в туманные морские дали.

Ясно — день потрачен впустую. Главные действующие лица словно разошлись по местам, как бы ожидая чего-то. Чего? Может, завтрашнего дня?

Если да, Ёсио согласен обождать вместе с ними.

В желудке возникло какое-то неприятное ощущение. Возможно, от жирного шиш-кебаба — предположительно из баранины, — съеденного среди дня в ожидании Томаса Клейтона. Видимо, следует временно воздержаться от американской пищи. Он зашел в ресторан в районе восточных пятидесятых с первоклассным суши-баром. Просидел там не один час, потягивая «Саппоро драфт», поклевывая саси-ми, говоря по-японски.

Потом вернулся к себе и стал наблюдать за Кемалем Мухалялем и его начальником, которые стояли у лампы в дальней комнате, глядя на неизвестный предмет.

Забросив домой Джиа с Вики, Джек помчался на встречу с Алисией и ее новым адвокатом Шоном О'Нилом.

Шагнув в дверь, протянул ей конверт. С удовольствием посмотрел, как она вытаращила глаза, увидев в конверте пятнадцать тысячедолларовых банкнотов мистера Суна. Благотворительный взнос для Центра. Нет-нет, разумеется, не от него. Желающий остаться неизвестным даритель — преуспевающий инвестор, который вкладывает деньги в недвижимость.

— Хочет, чтоб детям было чем «развлечься», — пояснил Джек. — По вашему выбору.

Потом они с Алисией и Шоном около часа трудились над разработкой плана на утро понедельника. В пятницу Шон от имени своей новой клиентки Алисии Клейтон позвонил в ХРГ Гордону Хаффнеру, договорился о встрече на девять тридцать. Ясно дал понять, что клиентка ни в коем случае не желает присутствия своего брата. Они побеседуют с одним мистером Хаффнером, после чего он может уведомить Томаса Клейтона о содержании переговоров.

Все обсудив и устроив, Джек поехал домой, готовясь завершить чрезвычайно удачный уик-энд очередным фильмом с ретроспективы Дуайта Фрая. Возможно, «Вампиром».

Потом звякнул Ириска, вернувшийся с результативной прогулки по Хэнд-Билдинг. Джек было обрадовался, пока не услышал его указаний на завтра…

Глава 11

Понедельник

— Отдохнул, ко всему приготовился? — спросил Ириска, когда они шли по Сорок пятой улице в строгих костюмах, с кейсами.

— Нет.

Приближаясь к подъезду Хэнд-Билдинг, Джек еще раз уточнил:

— Ты уверен, что нет другого способа?

— Если есть, то мне он неизвестен.

— Я, наверно, свихнулся.

— Не волнуйся, — рассмеялся Ириска. — Отлично справишься.

— Хотелось бы питать такую уверенность.

Вошли через дверь-турникет в вестибюль, притворяясь своими, прошмыгнули мимо стойки, где двое охранников в форме попивали кофе, увлеченно знакомясь со вчерашними футбольными результатами в утренней газете.

— Вновь начинаешь ценить достоинства профессионального спорта, не правда ли? — заметил Джек, подходя к лифтам.

— Особенно футбольного тотализатора. — Ириска взглянул на часы. — Четверть восьмого. Сейчас начнется пересмена. Тоже хорошо.

— Хорошо также, что ты отказался от шевелюры, которой щеголял во время нашего знакомства.

— Понял на горьком опыте несовместимость локонов с хакерством, — улыбнулся Ириска. — Постоянно за что-то цепляются в тесноте. Кроме того, для хакера главное — не бросаться в глаза.

— Угу. Полагаю, не так-то легко не бросаться, таская на голове какого-то присосавшегося волосатого осьминога.

Звякнул звоночек, дверцы центрального лифта раздвинулись. Джек было шагнул в кабину, Ириска его удержал:

— Нет. Нам в левый.

— Какая разница?

— Та, что он подойдет ближе к нужному месту.

— Целиком и полностью за.

Ириска заглянул в центральную кабину, дотянулся до кнопки, послал ее наверх.

Через минуту открылся левый лифт.

— Наш, — сказал он.

Направляясь к кабине, Джек заметил выскочившую из-за угла рыжеволосую женщину, которая заторопилась к ним, и шепнул:

— Скорей, Рис. Компания намечается.

Они пришли пораньше, надеясь подняться в пустом лифте. Ранняя рыжеволосая пташка собиралась нарушить их планы.

Заскочив в кабину, Ириска поспешил нажать кнопку седьмого этажа и сразу же кнопку «пуск».

— Обождите, пожалуйста! — крикнула снаружи женщина.

— Извините, — тихонько пробормотал Ириска. Дверцы задвинулись, лифт начал подниматься. — Нам самим надо.

— Еле успели, — выдохнул Джек.

Глядя, как на световом табло мелькают указатели этажей, чувствовал нарастающее напряжение. Никак не мог успокоиться.

Ириска присел, открыл кейс, вытащил изогнутый кусок проволоки размером примерно с крючок одежной вешалки с привязанным к одному концу длинным тонким шнуром.

— Ладно. Вот тебе крюк. Помнишь, как им пользоваться?

— Думаю, да. — Надеюсь, что помню.

— Точно так, как вчера вечером тренировались. — Протянул Джеку крючок со шнуром, захлопнул крышку кейса. — У тебя с собой одежда на смену, фонарь, наголовная лампа и сотовый, правильно?

— Правильно.

— Ну хорошо. Давай.

Джек сглотнул.

— Какой этаж?

— Седьмой. Новый съемщик перед переездом затеял ремонт. Рабочие предположительно раньше восьми не явятся, но…

— Предположительно?

— Я же тут вчера был, — пожал плечами Ириска. — По воскресеньям они не работают, поэтому точно не могу сказать.

— Ладно. Допустим, что их еще нет.

— Правильно. И это хорошо. Тогда не придется спешить слишком сильно.

Лифт остановился.

Ириска ткнул его большими пальцами:

— Ну, хакер Джек, двигай. Я еду вниз. Услышишь звонок — не пугайся.

Звонок пугает меня меньше всего.

С крючком и шнуром в одной руке, с кейсом в другой, Джек шагнул в разъехавшиеся дверцы.

Седьмой этаж действительно перестраивался. Штабеля досок, стенных панелей — все кругом покрыто тонким слоем опилок и штукатурки.

Рабочих пока нет.

Как только дверцы лифта скользнули, закрылись, он бросил кейс и принялся проталкивать крючок в щель между ними и верхней металлической планкой шахтного проема. Прошлой ночью они с Ириской раз десять проделали это в лифте дома последнего. Здесь щелка была поуже.

Задребезжал звонок — Ириска нажал кнопку вызова, остановив кабину между шестым и седьмым этажом. Джек ждал звонка, но все-таки вздрогнул.

Знал, что есть время, однако звонок подгонял, заставлял торопиться. Наконец крючок проскользнул, провалился за дверцы с другой стороны.

И, падая, потащил за собой шнур.

Он забыл привязать проклятую веревку к запястью.

Господи Исусе!

Отчаянным броском удалось поймать оставшийся кончик — около фута, — не успевший исчезнуть в бездонной шахте лифта.

И все это время чертов звонок настойчиво неумолчно трезвонил.

Джек перевел дух. Следующий шаг будет немножечко потяжелее.

Он принялся вытягивать веревку, пока не услышал, как крюк звякнул за дверцами, подергал туда-сюда, вверх и вниз.

Наконец почувствовал, что крючок зацепился, и в тот же момент послышался другой звонок — динь! Оглянувшись, увидел вспыхнувшую у дальнего правого лифта красную стрелку, указывающую наверх. Кто-то поднимается.

Он отчаянно дернул веревку, молясь, чтоб крючок зацепился за аварийный рычаг в шахте.

И точно. Дверцы разошлись на несколько дюймов. Больше ничего не требовалось. Только сунуть в щель ногу, раздвинуть руками…

Звонок зазвенел еще громче. Джек взглянул вниз.

В двух футах внизу у него под ногами стояла кабина.

Теперь трудный шаг. По-настоящему трудный.

Он заколебался. Видно, я спятил ко всем чертям! Охотно колебался бы дольше, но дверцы другого лифта уже разъезжались. Придерживая свои дверцы ногой, забрал кейс и очертя голову спрыгнул на крышу кабины. Дверцы за ним закрылись, он нащупал выключатель на крыше, щелкнул, надеясь, что лампочка не перегорела.

Есть! Вспыхнула лампа накаливания в металлической сетке.

Схватил зацепившийся за рычаг крючок, выдернул остаток веревки, стукнул по крыше, сигналя Ириске, что можно ехать дальше, упал и свернулся в клубочек.

Тревожный звонок вдруг умолк.

Несколько мгновений стояла благодатная тишина.

Потом кабина рывком пошла вниз.

Ох, черт!

Проблема не в том, что лифт двигался вниз. Это было предусмотрено планом. Перед остановкой между этажами Ириска ехал вниз, поэтому лифт продолжил движение в том же самом направлении. Как только дойдет донизу, начнет подниматься… до самого верха.

Проблема в том, что съеденный Джеком завтрак намеревался остаться между шестым и седьмым этажом. Скрипя зубами, он старался удержать в желудке вишневый датский сыр и кофе. Свободной рукой ухватился за толстый стальной брус типа фермы, тянувшийся поперек крыши. Должен быть прочным — к нему крепятся тросы подъемного механизма. Слева и справа тихо рокотали движущие шкивы, крутясь в башмаках.

Кабина набирала скорость.

Ох, черт!

Джек снова и снова шептал эти слова, читая на пути вниз скатологическую литанию. Ему было страшно. Никому не доверился бы, даже Джиа — ей вообще ни в коем случае нельзя об этом рассказывать, — но откровенно признался самому себе, что в это время на этом месте испытывает всеобъемлющий ужас, от которого вся душа кричит криком.

Страшна не высота, поскольку дна не видно; совсем не так плохо находиться в закрытой со всех сторон бетонной шахте, тем более что при свете на крыше вполне можно ориентироваться.

Страшно в принципе: мужчина в официальном костюме с кейсом в руке едет в лифте не с той стороны. Разумеется, все когда-то впервые случается, но Джек поклялся, что этот первый раз станет одновременно последним.

Всегда стараясь контролировать свои действия, он в данный момент ситуацией вообще не владеет.

И близкого конца не предвидится.

И невозможно избавиться от тревожных раздумий, что его ожидает у конечной цели наверху.

Наконец, с легким звоночком — динь! — кабина перед остановкой замедлила ход. Послышалось, как открылись дверцы на нижнем этаже, как Ириска кому-то начал растолковывать, что лифт застрял между этажами по его вине — хотел подняться наверх и случайно нажал кнопку «стоп». Прошу прощения. Никто не пострадал, правда? Не беспокойтесь, ошибок больше не будет.

Воспользовавшись остановкой, Джек сунул в карман крючок с веревкой, расстегнул брючный пояс, продел в ручку кейса, опять затянул, застегнул. Послышалось, как в кабину набиваются люди, съезжаются дверцы, после чего она двинулась вверх.

Если спуск выворачивал потроха вместе с дерьмом, подъем оказался в десять, двадцать, в сто раз хуже.

Ириска, естественно, все рассказал, набросал чертеж с размерами свободного пространства вокруг и над главными балками машинного отделения наверху шахты, тем не менее, Джек представлял себя мошкой, размазанной по внутренней поверхности крыши.

Рядом прогудел спускавшийся средний лифт, противовес кабины которого пролетел мимо между одной из семи остановок поднимавшейся кабины Джека. Высунь руку — останешься без руки. В кабине всегда злишься на бесконечные остановки для посадки других пассажиров, в шахте же это не вызывает никаких возражений.

— Не торопитесь, — шептал Джек. — Толкайтесь, сколько вам будет угодно.

После шестнадцатого этажа — судя по номеру, выписанному краской на стене шахты, — лифт начал двигаться безостановочно.

Пулей несясь к крыше, он, скорчившись, вглядывался в темноту наверху, стараясь разглядеть детали. Вот уже показалась главная поперечная несущая балка, к которой должен примкнуть брус на крыше кабины. По мере приближения в центре балки вырисовался бешено крутившийся шкив с многочисленными желобами, направляющими подъемные тросы.

Кабина замерла. Двадцать шестой этаж. Последняя остановка.

Джек, наконец, осмелился выдохнуть затаившийся в груди воздух. Ириска не преувеличил объем свободного пространства. Между крышей и несущей балкой, к которой примкнула кабина, хороший зазор. Фактически шахта тянется над головой еще на добрых двадцать футов.

Рис, конечно, прижал спиной кнопку, которая открывает двери, чтобы дать ему лишнее время, только нельзя ж ее вечно придерживать. Он огляделся, увидел встроенную в левую стену шахты металлическую лестницу, которая вела как раз к двери, указанной Рисом.

Держась за брус, слез с крыши, добрался до двери. Рис убедился, что сигнализацией она не оборудована, и оставил открытой, чтобы Джек сумел выйти.

Захлопнув ее за собой, он постоял в грохочущей тьме, с облегчением чувствуя прочный пол под ногами, дожидаясь, пока стихнет сердцебиение.

Адское путешествие. Всего несколько минут реального времени, а субъективно целая вечность, если не две.

Впрочем, он выжил. Худшее позади. Теперь будет больше возможностей контролировать ситуацию.

Пока не придет пора отправляться обратно.

Ладно, об этом побеспокоимся позже.

Пошарив рукой по стене, отыскал выключатель. Над головой замигал, ожил ряд голых флуоресцентных ламп.

Джек попал в отделение систем жизнеобеспечения, как выражался Ириска, — отопление, вентиляция, кондиционеры. Прямо впереди воздушные фильтры, каждый размерами с грузовик. К ним и от них тянутся восьмифутовые трубы.

Он подошел к ближайшей трубе, снял с ремня кейс, открыл, вытащил цельный комбинезон — пускай Рис надевает колготки, лично для него комбинезон предпочтительней, — сбросил пиджак, брюки, снял галстук, влез в комбинезон, застегнул «молнию» по самую шейку. Переобулся из туфель в тапочки. Во внутренний нагрудный карман сунул плоский маленький сотовый. Надел на лоб фонарь, опустил батарейки в правый боковой карман. Воткнул наушники, включил плеер, положил его в левый боковой карман.

В ушах тихо заговорил голос Ириски:

— Хорошо, Джек. Если ты меня слушаешь, стало быть, не валяешься с переломанными ногами на дне шахты. — Затем последовал смешок.

— Ха-ха-ха, — буркнул Джек.

— Иди к большой обратной трубе, которая подает воздух в левый фильтр, открой служебную дверцу. Мы пользуемся трубами обратной подачи, потому что воздух в них холоднее. Приглядись, увидишь, я ее пометил.

Джек шагнул к дверце, обнаружил заслонку, которую Рис отметил кружком с маленькой черной точкой. Открыл, заглянул. Темно. Очень темно.

— Темно, да? Ничего, ненадолго. Выключатель справа от дверцы. Щелкни.

Со щелчком в трубе зажглась лампа накаливания, осветившая прямоугольную камеру из гальванизированного металла шириной восемь футов. В десяти футах слева она уходила вниз под прямым углом.

— Не стой там, не зевай. Залезай, закрывай за собой дверцу и двигай.

Он послушно пополз к краю трубы, уходившему вниз. Сразу за краем обнаружилась железная лестница, вьющаяся по спирали по внутренней поверхности шахты. Нижние витки тонули в темноте за конусом света от единственной лампочки.

— Спускайся по лестнице на двадцать первый этаж. Не волнуйся насчет темноты. По ходу дела посмотрим.

Если обещаешь.

Джек перелез через край, стал спускаться, приближаясь к темноте внизу…

— Обновлявшие систему инженеры оказались на редкость тактичными. Не только не установили в трубе ни датчиков, реагирующих на движущиеся предметы, ни решеток, которые лично я обязательно бы поставил, желая избавиться от изыскателей вроде нас, но еще и устроили освещение на каждом этаже, точно так же, как в шахте лифта. Только свет надо включать. Посматривай направо от лестницы, добираясь до каждого главного шва. Увидишь пару выключателей. Один от верхней лампочки, другой от нижней.

— Люблю тактичных инженеров, — пробормотал Джек, отыскав выключатели и включив нижнюю лампочку.

— Экономь электроэнергию. Пройдешь секцию, выключай за собой.

— У тебя свои правила, Рис, а у меня свои. Предпочитаю видеть, где нахожусь.

— Выключи пленку, пока не дойдешь до метки на двадцать первом этаже.

Он нащупал нужную кнопку, продолжая спускаться без гида. Слышал лишь свои собственные мягкие гулкие шаги и дыхание. Ниже сквозь перекладины винтовой лестницы показалась крупная цифра «21», намалеванная красной краской. Над двойкой виднелась пометка Риса, похожая на парящий глаз.

Джек снова включил плеер.

— О'кей, Джек. На двадцать первом этаже пора оставить большую вертикаль и лезть в боковое отверстие слева. К сожалению, оно поменьше, его для нас не позаботились осветить, поэтому включай фонарь на лбу.

Он свернул с лестницы в трубу поменьше. Пожалуй, вдвое уже вертикальной. Повертел линзу фонаря на лбу, расширяя луч, и пополз.

— На первом пересечении поворачивай влево. Пыль я расчистил, начертил стрелки. Черные указывают путь туда, красные — обратно, просто на случай, вдруг плеер выйдет из строя.

Мысль весьма обнадеживает. Впрочем, Джек вполне оценил предусмотрительность Ириски.

Нашел первую пару стрелок рядом с меткой Риса, свернул.

— В основном дело сделано, Джек. По стрелкам доберешься до трубы обратной подачи, которая выходит в кабинет Хаффнера. Понадобится помощь — звони по сотовому. Главное — ползи вперед тихо и осторожно. Если вдруг дернешься, стукнешь в стенку, кругом нашумишь. Никто обычно особого внимания не обращает на случайный звук или на стук заслонки. Но когда за навесным потолком постоянно шумишь, сразу начнут звонить, спрашивать, что происходит. Поэтому потише, Джек. У тебя куча времени. Удачи, хакер. С подлинным верно — Ириска.

Воображает себя каким-нибудь Уолтером Кронкайтом, сердито заключил Джек, выключил плеер и пополз дальше.

Пробираясь по темным трубам за прыгающим лучом света перед собой, он сполна оценил преимущества комбинезона. Перед без пуговиц позволяет скользить гладко, бесшумно.

В полном соответствии с предупреждением Риса, труба становилась все уже. Джек полз точно по стрелкам. Откровенно признаться, чувствовал себя совсем пропащим. Понимал, что находится в горизонтальном положении на двадцать первом этаже Хэнд-Билдинг, но больше не имел ни единого точного ориентира. Куда движется — на восток или на запад, к центру или к окраинам города? Никакого понятия.

Невозможно поверить, что Рис по собственной воле здесь лазал, падая и взлетая в шахте лифта, пробираясь лабиринтами труб…

Невозможно представить, чтоб кто-нибудь мог от этого получать удовольствие.

Добравшись до стрелки, указывающей налево, Джек увидел — буквально — свет в конце туннеля.

Узенькие полоски флуоресцентного света пробивались сквозь заслонку с подвижной решеткой в конце узкой короткой трубы. Из-за решетки слышались голоса, только слов разобрать невозможно. Даже если бы было возможно, этого мало. Надо видеть, кто там находится и кто что говорит.

Отсюда не увидишь.

Придется подобраться поближе, то есть влезть в последнюю трубу. В последнюю тесную трубу.

Он вгляделся в узкое стальное пространство длиной шесть футов… как гроб. Хотя в гробу безусловно гораздо просторней. Если вдруг тут застрянешь…

Ириска дал несколько указаний насчет маневрирования в узком пространстве. Пожалуй, пора попробовать.

Джек выключил фонарь на лбу, вытянул правую руку, крепко прижал к боку левую, диагонально втиснулся в трубу.

Тесно, очень тесно.

Теперь полностью ясен смысл замечания Риса о недопустимой для хакеров клаустрофобии.

Он тихо, медленно полз вперед дюйм за дюймом, пока кабинет перед ним не открылся процентов на восемьдесят.

Плотный рыжеволосый мужчина в белой рубашке — предположительно Гордон Хаффнер — сидел за письменным столом, разговаривал по телефону. Слышно отлично. В кабинет вошли двое других мужчин. В одном Джек узнал сидевшего вечером в четверг в фургоне Томаса Клейтона. Другой — незнакомый, темноволосый, смуглый, бородатый, с виду очень сильный, с каким-то ближневосточным акцентом.

Он не сдержал улыбки, решив, что, наконец, увидел того, кто стоит за спиной Томаса, убивая любого преграждавшего ему путь к дому Клейтона. Замечательно. Остается дождаться любезного разъяснения, чего же они с таким рвением ищут в том самом доме, и можно убираться отсюда ко всем чертям.

Ожидания не оправдались. Речь пошла об Алисии. Выражалась надежда, что она нынче утром объявит свою цену, вопрос о собственности будет улажен, но о самой сути дела ни слова.

Что тут делает Томас? Шон предупредил Хаффнера, что Алисия не желает присутствия брата. Но он здесь, часы тикают, уже почти девять тридцать. Увидев его, она наверняка взбесится. С ней таким образом не сговоришься. Что они себе думают?

У Хаффнера загудел интерком, доложив о прибытии мистера О'Нила и мисс Клейтон. Хаффнер поднялся, натянул пиджак, пообещал скоро вернуться.

Голова Джека дернулась, чуть не стукнувшись о трубу.

Что такое?

Встреча должна была состояться в кабинете Хаффнера прямо за решеткой. Что за чертовщина?

Собственно, разговор с адвокатом значения не имеет. Алисия потом пересказала бы самое важное. Джек ползал по бесконечным трубам, чтобы выслушать без опаски рассуждения заинтересованных лиц после встречи. Только так можно по крохам собрать информацию о доме Клейтона.

Но если встреча произойдет в другом месте, кто знает, где состоится последующее обсуждение.

Он помедлил, прислушиваясь, не обронит ли Томас или его денежный ближневосточный мешок какой-нибудь полезный намек, но, похоже, они не поддерживали приятельских отношений. Томас читал газету, незнакомец стоял у окна и глядел вниз на улицу.

Джек выполз задом в трубу пошире и принялся перебирать варианты.

— Зачем мы сюда пришли? — спросила Алисия, когда Гордон Хаффнер привел их в конференц-зал, отделанный панелями из красного дерева.

— Побеседовать, — с некоторым удивлением сказал Хаффнер, кладя папку на сверкающую овальную столешницу красного дерева. — Вы же звонили, просили о встрече?

— В прошлый раз мы у вас в кабинете беседовали, и я думала…

— Здесь гораздо удобней.

Она покосилась на Шона О'Нила, который в ответ чуть заметно передернул плечами.

— А в чем дело? — недоумевал адвокат.

В чем — Алисия не могла объяснить. Встреча на самом деле устроена для того, чтобы дать Джеку возможность узнать, кто стоит за спиной Томаса. Если вдруг заговорщики после беседы сойдутся не в кабинете Хаффнера, а здесь, он будет подслушивать у пустой комнаты.

Можно было в потребовать перенести разговор в кабинет, но не покажется ли это подозрительным? С другой стороны, если главные фигуранты придут потом сюда, все пойдет прахом.

Надо как-то уведомить Джека, что они в этом самом конференц-зале. Есть только один способ.

— В чем дело? — повысила она голос. — Вы спрашиваете, в чем дело? Позвольте объяснить вам, в чем дело! — Алисия постепенно переходила на крик. — Дело в вашем клиенте, моем сводном брате Томасе Клейтоне, вот в чем! Вы хоть сколько-нибудь понимаете, какой это мерзавец? Знаете, что он сделал со мной в четверг вечером?

Заметила, что О'Нил все понял, мельком ей улыбнулся и подмигнул.

Но, приступив к изложению подробностей своего похищения, обнаружила, что уже не приходится форсировать звук, изображать ярость. Охваченная подлинным гневом, она кричала все громче.

Гордон Хаффнер слегка побледнел, с губ Шона О'Нила исчезла улыбка.

В конференц-зале раздался неистовый вопль…

Ах, Алисия, до чего ты прекрасна.

Джек с улыбкой смотрел, как утихает буря. Скорчившись возле обратной трубы над кабинетом Хаффнера, размышляя, что делать дальше, он услыхал женский крик. Голоса не узнал — крик есть крик, — но пополз на звук. В конце концов, кто станет кричать в адвокатской конторе, как не клиент, которому только что предъявили счет.

Несколько поворотов туда, сюда, и вот она, Алисия, разрезанная на полоски планками жалюзийной заслонки на вентиляционном отверстии высоко на стене какого-то конференц-зала, разыгрывает весьма убедительную пантомиму истерики.

Наконец пар начал иссякать. Пока она успокаивалась, Джек попятился в трубу пошире, развернулся головой в ту сторону, откуда приполз. Включил фонарь, сделал лучик поуже, взглянул на часы. Чуть больше девяти тридцати. Можно выйти на свободу до одиннадцати, будем надеяться, с ответами на кое-какие вопросы.

Теперь надо только дождаться окончания встречи, посмотреть и послушать, что скажет другая сторона насчет предложений Алисии.

* * *

Долго ждать или еще куда-то ползти не пришлось. Шон объявил затребованную Алисией сумму в десять миллионов долларов, Хаффнер продемонстрировал потрясение — безусловно искреннее, по мнению Джека, — попытался сбить цену. Алисия держалась твердо, адвокат в конце концов промямлил весьма-вам-признателен, и зал вновь опустел.

Джек дал заговорщикам несколько минут и уже приготовился лезть обратно к кабинету Хаффнера, когда услышал, как дверь конференц-зала открылась.

— Можете сидеть здесь сколько угодно, — сказал Хаффнер. — Если я понадоблюсь, буду у себя в кабинете.

Джек сунулся в трубу, успев увидеть закрывшуюся дверь. Томас с ближневосточным мужчиной остались наедине. Оба стояли.

— Десять миллионов, — пробормотал Томас, с каким-то даже восхищением помотав головой. — Клянусь богом, крутая девчонка. — И глянул на компаньона: — Ну, Кемаль, что будет? Ваши согласятся?

— Не вижу выбора, — ответил мужчина по имени Кемаль. Выговор определенно ближневосточный, однако английский звучит с легким британским акцентом, быстро, отрывисто.

— Шутите? Вы же слышали, что сказал Хаффнер. Он уверен, что сможет опротестовать завещание. Десять миллионов за дом? Полный бред.

Джек тоже был ошарашен. Сумму взял с потолка, даже не думая, будто кто-то начнет обсуждать предложение.

— Нам хотелось бы решить дело. Оно и так чересчур затянулось. В конце концов, что такое десять миллионов по сравнению с выигрышем от того, что искомое не попадет в нехорошие руки? Гроши.

В нехорошие руки? Джек мысленно потирал свои собственные. Ему было жарко, тесно, он вспотел, но все это вдруг потеряло значение. Наконец начинается нечто стоящее. Давайте дальше.

— Для вас, может быть, и гроши. Но чертовская куча денег за то, чего там, возможно, и нет.

— Если нет, вы ничего не теряете. Деньги не ваши.

— Угу, только тогда Алисия станет миллионершей, а я получу шиш с маслом. Или даже без всякого масла. Чтобы помочь вам, я бросил работу.

— Вы получите солидную компенсацию. И не забывайте, что дом перейдет в вашу собственность. В конце концов, мы его приобретаем на ваше имя.

— Угу… дом, — проворчал Томас. — То, что от него останется. Я имею в виду, мы там все перевернули вверх дном, по крайней мере, насколько можно незаметно перевернуть все вверх дном, и вышли с пустыми руками. Если продолжать в том же духе, рискуем арестом за незаконное вторжение и вандализм.

— Там что-то есть, — сказал Кемаль. — Возможно, не собственно планы и чертежи, но логично, по-моему, предположить, что ваш отец оставил какой-то намек на их местонахождение.

— Дороговатое предположение.

— Об этом прямо сказано в завещании. Невозможно не обратить внимания на обращение вашего отца к той самой экологической организации… Как она называется?

— Гринпис.

— Да, Гринпис. Странная идея. В моей стране таких организаций не существует. Ваш отец говорит: «В этом доме находится ключ, который откроет путь к исполнению всех ваших желаний. Продайте дом, и лишитесь всего, ради чего работаете». Для меня это достаточное доказательство, что в доме что-то спрятано.

— Прекрасно. Остается найти.

— Не волнуйтесь. Найдем. Как только дом попадет в наши руки, приступим к более тщательным поискам, если понадобится, разобьем стены. Если все-таки не найдем, разберем по кирпичику, по бревнышку, пока не добьемся успеха.

— А вдруг не добьемся?

— Хотя бы не позволим другим найти и воспользоваться.

— Угу, а мне кто платить будет?

— Ну, надеюсь, вы не ожидаете, что мы купим то, чего у вас нет, не правда ли?

Томас передернул плечами:

— Что дальше будем делать?

— Я свяжусь с вышестоящими, попрошу согласия на выплату запрошенной суммы. Простая формальность, поверьте. Детали предоставим мистеру Хаффнеру.

— Десять миллионов баксов, — пробормотал Томас, мотая головой, точно так, как в начале маленькой беседы тет-а-тет. — Ну, наверно, надо спасибо сказать, что моя маленькая сестренка не догадывается, чего мы ищем. Иначе запросила бы по десять миллионов за каждый кирпич.

— Да, — подтвердил Кемаль. — И дело все равно того стоило бы.

Наверняка преувеличивает, подумал Джек, но почему-то усомнился в собственном заключении.

Лежа в трубе и гадая, что за чертовщина так дьявольски дорого стоит, будучи такой маленькой, что ее можно спрятать в доме, он увидел, как Томас с Кемалем направляются к двери, и мысленно спел старую песенку Пегги Ли: «Неужели это все?»

Ну и что удалось разузнать?

Во-первых, посмотреть на Кемаля. Уже кое-что. Во-вторых, в доме Клейтона спрятано нечто практически бесценное для каких-то очень богатых ребят с Ближнего Востока. В третьих, этим интересуются не только приятели Томаса, которые беспокоятся, чтоб оно не попало в «нехорошие руки». Чьи же это «нехорошие руки»? Вряд ли имеется в виду Алисия. Другая ближневосточная страна? Израиль? Еще кто-нибудь?

Были, однако, надежды на большее, особенно рискуя собственной задницей в шахте лифта, потея и ползая в грязных вентиляционных трубах, втискиваясь в дыры, где едва можно дышать.

Будь они прокляты со своими секретами! Что такое таинственное имеется в виду? Почему нельзя прямо сказать, что там спрятано в доме? Черт побери, кто их может подслушать, усмехнулся Джек.

Видимо, они ищут нечто столь ценное, важное, что инстинктивно стараются не называть.

Вытирая пот, заливавший глаза, он задел рукавом комбинезона фонарик на лбу и сбил линзу. Попытался поймать, она выскользнула из пальцев, упала в трубу, громко звякнув.

Джек замер. Кемаль резко оглянулся с порога:

— Что это?

— Что? — переспросил Томас, сунув в дверь голову из коридора.

— Какой-то шум.

Кемаль обошел вокруг стола заседаний и направился в сторону Джека.

— Сверху. По-моему, из вентиляционной трубы.

Джек схватил линзу, отполз как можно дальше, не вылезая из трубы. При этом только наделаешь еще больше шума, поэтому надо молча лежать и ждать.

Затаил дыхание, когда за решеткой замаячила бородатая физиономия.

— Отсюда, — сказал Кемаль. — Я уверен.

— Ну и что? — спросил Томас откуда-то из-за его спины. — Мышка, наверно, или еще что-нибудь.

— Нет, не мышка. — Кемаль попытался просунуть руку между планками жалюзи, но щели оказались слишком узкими. — Быстро, дайте мне что-нибудь, чтоб выломать решетку.

Джек еще чуть попятился. Если вентиляционная решетка не выдержит, придется удирать.

— Шутите, — хмыкнул Томас. — Что вы там собираетесь отыскать?

— Возможно, нас кто-то подслушивает.

— В трубе? — расхохотался Томас. — Слушайте, я не знаю, на каком уровне стоит технология шпионажа в Саудовской Аравии, но если нам здесь надо кого-то подслушать, мы не запихиваем в вентиляцию лилипута, а ставим электронный жучок.

Он абсолютно прав, Кемаль, мысленно подтвердил Джек. Не будь идиотом. Слушай, что умные люди тебе говорят.

— Я точно слышал, — уперся Кемаль. — Раздобудьте отвертку.

— Я думал, мусульмане не напиваются пьяными.

— Это не повод для шуток. Я хочу туда заглянуть!

— Ладно, ладно. Возьмите мою пилочку для ногтей. Другим концом можно откручивать.

Джек понял, что слышит сигнал, который велит забыть об осторожности и убираться. Попятился в широкую трубу и пустился в обратный путь.

Сзади донесся голос Кемаля, набиравший высоту и силу:

— Вон! Слышите? Там есть кто-то, я вам говорю! Зовите мистера Хаффнера. Пусть вызывает охрану. За нами кто-то шпионит!

Джек задержался, включил фонарик, сменил линзу, снова пополз по красным возвратным стрелкам Ириски, не останавливаясь до самой большой вертикальной шахты.

Задыхаясь, обливаясь потом, приник к лестнице, чтоб отдышаться и охладиться. Расстегнул спереди комбинезон, впустив воздух — чертова штука совершенно не продувается.

Хорошего мало. В зависимости от численности охраны в здании и возможности привлечения городских копов, небольшая увеселительная прогулка вполне может кончиться арестом. Обвинение будет пустячное — что можно предъявить, кроме незаконного вторжения?

Дело не в обвинении. Главная беда — арест. Арест означает снимки, отпечатки пальцев, выяснение адресов. Мигом станешь Гражданином Джеком. Официальные власти засвидетельствуют твое существование. Пожелают заполнить каждую графу анкеты, начнут подслушивать под дверью, сверлить стены, опрокидывать барьеры, которые он на протяжении всей сознательной жизни возводил между своим и их миром.

Надо отсюда сматываться. Сейчас же.

Джек вытащил сотовый, вызвал по быстрой связи Ириску.

— Да, — ответил голос Риса после второго гудка.

— Это я. Меня засекли. Как быстрей всего выбраться?

— Быстрей всего? Прыгай в окно.

— Не очень-то полезный совет в данный момент, Рис.

— Извини. Быстрее всего через дверь из машинного отделения в само здание, потом вниз по лестнице. Только дверь стоит на сигнализации, так что всем станет известно, где ты находишься, смогут отрезать. Лучше уходи, как пришел. Лезь наверх в машинное отделение, переодевайся в костюм, жди у дверей шахты лифта. Я уже сейчас иду. Как только останусь один в кабине на верхнем этаже, позвоню. Ясно?

— Ясно.

Джек нажал кнопку разъединения, оставил телефон включенным, только вместо сигнала переключился на зуммер, чтобы скорее почувствовать, чем услышать звонок Ириски.

Влез по лестнице, поспешно добрался по трубам до машинного отделения. Наконец-то прохлада. Сбросил тапочки, пыльный комбинезон, затолкал в кейс, быстро натянул костюм, переобулся в туфли.

По крайней мере, не пришлось вновь завязывать галстук.

Снова приняв адвокатский вид, пристегнул кейс к брючному ремню, выключил в помещении свет, шагнул к двери шахты лифта, ожидая звонка Ириски.

Но сначала явилась пара ребят из технического обслуживания.

Их голоса послышались из-за дальней двери машинного отделения, оборудованной сигнализацией, той самой, что вела в здание. Джек открыл свою дверь, шмыгнул в шахту, закрыл за собой створку.

— Я уже здесь, Рис, — шепнул он. — Где же ты, черт побери?

Посмотрев вниз, увидел, что в данный момент все три лифта стоят там, дьявольски далеко. Приложил ухо к двери, прислушиваясь к разговору техников.

— Слыхал когда-нибудь такую бредятину? — донесся слабый голос. — Будто кто-то залез в вентиляцию! Чего болтать, я имею в виду?

— Угу. По-моему, кто-то лишку хватил, если ты меня понимаешь, а ты меня наверняка понимаешь.

— Точно. Самое время для веселья и прочего дерьма. Ну, пошли, поглядим, пускай радуются.

К двери вроде бы начали приближаться шаги, поэтому Джек заспешил вниз по лестнице, остановившись примерно в том месте, где раньше спрыгнул с крыши лифта.

Внизу тормозила кабина — старая знакомая. Для Ириски слишком рано. Он увидел под собой крышу, где сидел скорчившись, уцепившись за брус.

Наверху звякнула дверная ручка. Господи, неужели будут осматривать шахту лифта?

Идиоты, проверьте сначала вентиляционные трубы!

Заметили свет, оставленный в шахте, решили, что он еще здесь.

Дверь открывалась. Лифт остановился прямо под ним, другого выхода не остается. Не хочется снова кататься, ой как не хочется, но…

Джек шагнул с лестницы на крепежный брус.

Успел выключить лампу на крыше в тот самый момент, когда дверь наверху распахнулась, распластался за тросами, как можно незаметней. В свете из машинного отделения показался чей-то силуэт, посвечивающий фонариком в шахту.

Кабина ухнула вниз. Он закрыл глаза, изо всех сил цепляясь за брус. В темноте еще хуже.

Надеюсь, на тебе беговые кроссовки, Рис.

Пришлось совершить три полных заезда и начать четвертый, когда сотовый зазудел на бедре. Джек выхватил телефон:

— Рис?

— Я один в крайней левой кабине. Сейчас тебя заберу.

— Я уже тут.

— То есть?

— То есть тут. — Он забарабанил по крыше.

— Здорово! Мы уже сделали из тебя хакера.

— Не трать слов, старик. Просто вытащи меня отсюда.

— О'кей. Вот что мы сделаем. Я остановлюсь на шестом, потом заторможу на полпути к седьмому. Крюк тебе не понадобится, дерни аварийный рычаг, дверь наружу откроется. Вылезай, жди меня.

Джек буквально выполнил инструкции и меньше чем через минуту вылезал в двери шахты на седьмом этаже под оглушительный аккомпанемент звонка в кабине. Охватившее его облегчение несколько улетучилось при виде двух столяров из ремонтной бригады, которые пили кофе.

— Эй, приятель, — сказал один, поплотнее, вытаращив на него глаза. — Ты откуда взялся, черт возьми?

— Как откуда? Из лифта.

— Нет, не из лифта. — Столяр шагнул ближе, сверкая глазами. — Я стоял прямо тут, глядел на дверь, и скажу тебе, никакого лифта здесь не было, когда ты вылезал. По воздуху летаешь, мать твою, или что?

А тебе какое дело, хотел сказать Джек, однако вместо этого улыбнулся и продолжал легкомысленным тоном:

— Не валяй дурака. Знаешь, что с этим лифтом бывает. Свет погас, звонок зазвенел, я и вылез.

За спиной у него звякнул звоночек — динь! — дверцы разъехались, вышел Ириска.

— Смотри, — предложил Джек. — Разве он летает по воздуху?

— Он-то не летает, — согласился столяр. — Только я сейчас вижу кабину.

— Ну, свет, наверно, опять загорелся. — Он оглянулся за подтверждением на Ириску: — Зажегся свет?

Ириска не подкачал.

— Угу, сразу, как только ты вылез. Дурной какой-то лифт. — Он нажал кнопку вызова на стенной панели. — Лучше в другом спустимся.

— Хорошая мысль.

Вскоре подошла центральная кабина — пустая.

— Увидели, как я вылез из шахты, — объяснил Джек, когда дверцы за ними закрылись.

— Риск всегда есть. — Рис протянул ему тряпку: — На. Руки оботри от пыли.

— Что нас ожидает внизу? — спросил Джек, вытираясь.

— У обеих дверей выставлена охрана, которая старается не бросаться в глаза, но каждого хорошенько осматривает. Хотя ищут парня, перепачканного в пыли, а не мужчину в сером фланелевом костюме. Все будет в полном порядке.

И точно. Выплыли мимо охранников на Сорок пятую улицу.

— Спасибо, Рис, — сказал Джек, дойдя до Шестой авеню. — Я перед тобой в долгу, старик. Замечательно провел время. Если тебе когда-нибудь понадобится услуга…

— Забудь, — улыбнулся Рис. — Ищи, работай, обучай — все записано в кодексе. Просто хотелось узнать, сумею ли я кого-нибудь обратить в свою веру.

— Едва ли.

— Уверен? Хочешь сказать, будто с нынешнего утра не подсел на крючок?

— Нет, по правде сказать.

— Не поверю. Вот что я тебе скажу: на следующей неделе собираюсь исследовать верхние этажи Крайслер-Билдинг. Буквально битком набит всевозможными тайниками…

— А я тебе вот что скажу. Если найдешь гигантское яйцо птицы Рок, дай мне знать. Прибегу.

Рис с ухмылкой ткнул его большими пальцами:

— Ладно, старик. Если я попадусь, скажу, Бэтмен послал.

— Будь осторожен, Рис.

Они обменялись рукопожатиями и расстались. Ириска направился на работу в «Кокос», Джек домой в душ. Обязательно в душ.

Потом надо звонить Алисии. Ищи, работай, обучай, говорит Рис. Что ж, найти кое-кого удалось, пора поработать. Вместе с Алисией. В доме ее отца.

Кемаль нажимал на недоверчивого Гордона Хаффнера, который до сих пор с трудом мирился с фактом готовности своих клиентов заплатить Алисии Клейтон за отцовский дом десять миллионов долларов.

Однако так оно и есть. Кемаль, затаив дыхание, поговорил с Халидом Насером, но Исвид Нахр согласился с ценой.

Следовало бы ликовать — успех близок, скоро можно будет умчаться домой в Рияд, к сыну, — а его одолевают мрачные подозрения.

Кто-то подслушивал их разговор с Томасом Клейтоном.

О да, подняли охрану, вызвали полицию, послали ремонтников осматривать вентиляционную систему, только фактически ему никто не поверил. Даже когда сняли решетку и Кемаль указал на разворошенную повсюду пыль, сказали, пожимая плечами, что в трубах, видно, завелась какая-то живность. Никто здесь, в Манхэттене, где в открытой продаже предлагается полный набор сложных электронных подслушивающих устройств, не верит, чтобы кто-то лазал подслушивать разговоры по вентиляционным трубам.

Кемаль вздохнул. Возможно, и правда. Неправдоподобно выглядит.

С другой стороны, невозможно отделаться от ощущения, что их кто-то слушал. Прижавшись лицом к решетке, стараясь вглядеться сквозь планки, он чуял, что кто-то прячется во тьме с другой стороны, наблюдает за ним.

Рылся в памяти, вспоминая, что было сказано в зале, восстанавливая беседу с Томасом слово за словом.

Наверняка ничего. Почти ничего.

Шпион ушел с одним: дом для покупателей дороже десяти миллионов долларов. Если вдруг Алисия Клейтон поднимет цену, подозрения подтвердятся.

Если нет… и сделка состоится, плевать, пусть даже их подслушивала целая армия.

Джек отыскал местечко на Тридцать восьмой улице, откуда можно незаметно наблюдать за домом Клейтона. Изучил расписание инспекционных обходов «охраны», заметив, что ребята всегда ходят парой, вылезают из машины дважды в час, обходят дом по периметру. Не в форменной одежде — в ветровках и слаксах.

Один частенько уходит, возвращаясь с бумажным пакетом — скорей всего, кофе с пончиками. Другой время от времени заходит в парадное, через несколько минут выходит. Разрешение им ни к чему, дом в их полном распоряжении.

В десять минут третьего прибывает другой автомобиль. Первый трогается с места, освобождая второму место для парковки, следующая смена заступает на дежурство.

Довольный раздобытыми сведениями, Джек обратился к Эйбу за консультацией.

— Значит, хочешь на время их вырубить, только чтоб не отправились в дом инвалидов?

— Правильно. Пусть хорошенько подольше вздремнут, вот и все.

— Тогда тебе нужен Т-72, — заключил Эйб. — Бесцветный, без запаха, без серьезных побочных эффектов, лучше не бывает. Производится в Америке для армии США.

— Грандиозно звучит, — признал Джек. — Покупаю.

— А я с удовольствием продал бы, если в имел. Однако у меня его нет. Не совсем спортивный товар.

— Даже не могу сказать, как ты меня огорошил, Эйб.

— Ну, я ведь запасаюсь всем на свете, что тебе когда-нибудь может понадобиться, и продаю, как только ты спросишь, правда?

— Угу. Потому что ты самый лучший.

— Ха! Так для тебя достану.

— Сегодня к вечеру?

— Ох, шутник. Если повезет, может быть, завтра днем найдется баллончик.

— Неплохо было бы.

Хотелось обыскать дом в тот же вечер, да, видно, потерпеть придется.

— Неплохо? Это будет почти героический подвиг.

— До завтра, герой.

Закончив разговор с Эйбом, Джек позвонил Алисии.

— Откупорить другую? — спросил официант, забирая пустую бутылку из-под мерло.

Уилл взглянул на нее, вопросительно подняв брови.

— Можно еще чуть-чуть выпить, — пожала плечами Алисия. — Превосходное вино.

Как и все прочее, испробованное в тот вечер. «Зов» оказался маленьким шумным заведеньицем рядом с Юнион-сквер, скорее бистро, чем ресторан. Но ягненок на вертеле, поставленный между ними на деревянном блюде, мариновался в чем-то неописуемом, вкусней мяса она никогда не едала.

Что касается вина, можно выпить гораздо больше.

Дневной звонок Джека разволновал ее. Изумило согласие Томаса и араба заплатить за дом запрошенные десять миллионов; озадачила их уверенность, что в доме хранится нечто гораздо более ценное; окончательно добило решение Джека провести в доме обыск.

Причем речь шла не о каком-то неопределенном будущем. Он собирается идти завтра. Завтра!

Нет, сказала Алисия. Нет, нет, нет. К этому она еще не готова. Если он хочет завтра обыскивать дом, пускай идет один.

Джек настаивал, напоминал, что она там жила, знает все потайные местечки. Обязана быть рядом.

В конце концов она себе сказала, что это всего-навсего дом, черт возьми, и уступила.

Джек заедет за ней завтра вечером, в семь.

Алисия передернулась, оторвала взгляд от тарелок. Уилл с официантом смотрели на нее… в ожидании.

— Извините, — пробормотала она. Чего-то, видно, не расслышала.

— Желаете продегустировать? — спросил Уилл, указывая на новую бутылку вина в руках официанта.

— Нет. Если в этой бутылке то же, что в первой, наверняка отлично. — Все эти дегустации абсолютная чепуха. В любом случае не такой уж у нее изощренный вкус. Вино либо нравится, либо нет.

— Ну, — сказал Уилл, когда официант налил бокалы, — какие у вас планы на эту неделю?

Сегодня я участвовала в незаконном вторжении в дом в Мидтауне, завтра вечером собираюсь участвовать во взломе и очередном незаконном вторжении.

— Да, наверно, обычные. Знаете, буду бороться с болезнями. А у вас?

— Тоже обычные: буду искать ростки преступлений, выпалывать с корнем.

Посмеялись. Может быть, дело в вине, но ей все больше нравится непринужденность Уилла, несерьезное к самому себе отношение. Нравится кривоватая усмешка, манера держать бокал за ободок, покачивая во время беседы, манера, слушая, смотреть ей в глаза. Раньше Алисия ничего этого не замечала.

Почти прикончили вторую бутылку мерло, и, когда выходили из ресторана, она себя чувствовала согревшейся и довольной. Доехав до дому, услышала собственный голос, приглашающий Уилла зайти.

Дрогнула в тревожном спазме — зачем я это делаю? — но велела себе успокоиться. Все будет хорошо. Побыть вместе с ним дома… сегодня… все будет в полном порядке. Ей этого хочется… ей это нужно.

— Кофе хотите? — спросила она, повесив его пальто.

— Нет. Кофе, выпитый у «Зова», наверно, полночи пролержит меня на ногах. Впрочем, кое-чего хочу.

Алисия повернулась к нему, он легонько ее обхватил, притянул.

Она, подавив опасения, ближе придвинулась, понимая, как он осторожен, зная, что он отступится при малейшем сопротивлении. Хорошо. Хорошо очутиться в надежных объятиях, под защитой, расслабиться и — будь что будет — хоть раз, всего раз отказаться от вечного одиночества, не замыкаться в себе, не одной все решать и все делать. Хоть один раз побыть с кем-то вместе. Всего один раз.

Он потянулся к ней, и она еще больше встревожилась, но не стала противиться.

Хорошо… все будет хорошо…

Ощутила на своих губах его губы, мягкие, теплые, внутри от вина разливалось тепло, да, все будет в полном порядке…

Руки крепче ее обняли, она вдруг задохнулась. Попала в ловушку, надо вырваться на свободу, набрать воздуху в грудь.

Резко запрокинула голову, прервав не совсем состоявшийся поцелуй, взмахнула руками, толкнула.

— Пустите!

Уилл ошеломленно ее отпустил, отодвинулся.

— Алисия, в чем…

— Уйдите!

Он поднял руки, еще на шаг отступил.

— Ухожу. Видите?

Ее душила паника — дикая, бесформенная, давящая, безрассудная. Бежать из своего дома некуда, значит, он должен уйти. В душе что-то кричало, нет, пусть останется, но ею руководило нечто более сильное, неумолимое, непобедимое.

— Простите, Уилл, — пробормотала она, стараясь говорить спокойно. Слова, тем не менее, как-то дребезжали в горле. — Я просто не могу… Сейчас не могу. Ничего?

Он ужасно смутился:

— Конечно… Наверно… это я виноват…

— Нет… да… — Что я несу? — Не могу сейчас объяснить. — Ни сейчас, никогда. — Не возражаете, если мы просто расстанемся? Извините.

Алисия чуть не плакала от огорчения.

— Все в порядке. — Он хотел взять ее за руку, но удержался.

Уже из прихожей спросил:

— Можно вам позвонить? Узнать, все ли в порядке.

Она кивнула.

— Простите. Мне действительно очень жаль.

И захлопнула дверь. Паника улеглась. Привалилась к двери, всхлипнула.

Пошла в полный разнос.

Почти вышла из себя утром у Хаффнера в конференц-зале, теперь то же самое повторяется с Уиллом.

Никогда не умела общаться с мужчинами, но это уж слишком.

Что со мной происходит?

Дом… наверняка дело в доме. Все полетело вверх дном с той минуты, как в ее жизнь снова насильно вторглось чудовище со своим домом. Хотела его сжечь, но завтра вечером снова придется туда войти…

Вот в чем проблема: снова войти…

Проблема только в доме. Надо победить этот дом, победив в результате его самого. Освободиться от того и другого.

Получится ли? Неужели удастся когда-нибудь освободиться?

Глава 12

Вторник

— Все будет хорошо, — заверил Джек на Тридцать третьей, держа курс на восток во взятом напрокат белом «шевроле» и косясь на Алисию, которая молча сидела на пассажирском сиденье, точно штык проглотила. — Не бойтесь. Никто нас не поймает.

— Почему вы решили, будто я боюсь, как бы нас не поймали? — огрызнулась она.

— Потому что, похоже, готовы выскочить в окошко.

С той минуты, как он за ней заехал, она смахивает на безнадежно больной черенок.

Дома боится. Пустого дома.

Перед Бродвеем загорелся желтый. Хорошая возможность. Джек не стал прибавлять скорости, притормозил, обождал красного, потом рванул, вывернув руль вправо, свернул к нижней части города.

— Видно, такой уж у вас стиль вождения, — проговорила Алисия, безуспешно изображая улыбку, как бы уведомляя, что шутит, — но, если мы направляемся к Тридцать восьмой улице, она совсем в другой стороне.

— Знаю, — кивнул Джек, набирая скорость и пристально глядя в зеркало заднего обзора.

— Почему бы в такси не сесть?

— Потому что мне хочется удостовериться, что за нами нет слежки.

Он внимательно осматривал дорогу позади, проверяя, не прошмыгнул ли еще кто за ними на красный. Отъехав от дома Алисии, испытывал смутное подозрение — как правило, верный признак, что кто-то сидит у него на хвосте. Или на хвосте у Алисии.

Однако никто больше не повернул с Тридцать третьей.

— Ну? — спросила она. — Есть?

— Не вижу. — Если есть, то преследователь, кто бы он ни был, истинный ас, черт возьми. — Вдобавок я предпочел взять машину, не имея понятия, что обнаружится в доме. Возможно, его нельзя будет вынести и погрузить в такси. Кроме того, пришлось захватить кое-какую экипировку.

— Какую экипировку?

— Всему свое время, моя дорогая. Всему свое время.

Пару раз свернув налево, выехали на Третью авеню, по ней двинулись к деловой части города. Проплыли на Марри-Хилл мимо дома, перед которым увидели автомобиль охраны.

— Никогда мимо них не пройти, — заявила Али-сия, внушив Джеку твердое убеждение, что ей и не хочется мимо них проходить.

По пути он обратил внимание на дымившуюся выхлопную трубу автомобиля охранников. Ничего удивительного. Температура упала почти до сорока градусов, включили обогреватель.

Хорошо, улыбнулся Джек, отвечая ей:

— Это уж мое дело.

Свернул за угол, нашел на Тридцать девятой практически запрещенное для стоянки место рядом с пожарным гидрантом.

— Драки не будет? — спросила она.

— Мне решительно хочется этого избежать. И полагаю, удастся с определенной помощью.

Он вышел из машины, оглядел чередующиеся конторские здания и жилые дома. Мало кто высовывается на улицу в такой холодный вечер. Поежился в старом бесформенном длинном пальто, вытащенном из-под заднего сиденья вместе с парой кожаных ветхих перчаток. Натянул до бровей вязаную шапку, закрыв уши. Последний штрих — ведерко с мыльной водой на два дюйма и несколько прочих полезных вещиц.

Алисия выглянула в открытую дверцу, тараща на него глаза.

— Господи помилуй, что это…

— Перед вами истинный уличный бич. Завидев его, дрогнет самый крутой нью-йоркский водитель. Позвольте представить вам… мойщика автомобилей!

— Глазам своим не верю.

— Пять минут обождите, потом обойдите вокруг квартала, встретимся перед домом.

— Но что…

— Сидите на месте. До встречи.

Джек хлопнул дверцей и засеменил по Тридцать восьмой. По пути дважды останавливался, стараясь приметить хвост на тротуаре или на дороге, но никого подозрительного не увидел.

Черт! Откуда это адское ощущение слежки?

Чуть-чуть, думал Ёсио, свернув на Тридцать девятую улицу.

На миг показалось, что помогающий Алисии Клейтон ронин заметил его, однако удалось проехать, не заронив подозрений. Видно, ронин обладает шестым чувством, почти контрапунктным талантом, дополняющим тот, который позволяет Ёсио незаметно вести слежку. С ним нужна большая осторожность.

Он принял решение вечером понаблюдать сперва за Алисией Клейтон, а потом за Кемалем. И с радостью увидел подъехавшего ронина. Везде успевает. Вчера Ёсио проследовал за Кемалем и Томасом Клейтоном к адвокатской конторе и со временем, ожидая на улице, жалея, что не имеет жучка в кабинете, заметил, как этот самый мужчина вышел из здания в компании высокого чернокожего, оба в официальных костюмах. Вряд ли простое совпадение.

Поэтому, когда он вместе с женщиной Клейтон уехал нынче вечером в прокатном автомобиле, Ёсио отправился следом. Ронин от него ушел, в последнюю секунду внезапно свернув с Тридцать третьей улицы, когда он застрял на перекрестке еще за двумя машинами. Предположив, что объекты наверняка направляются к дому Клейтона, поехал туда. Не спешил, жуя по дороге восхитительно хрустящие жареные куриные палочки «Кентукки», приятно удивился, завидев их машину, проехавшую мимо него по Третьей авеню.

В данный момент ронин, одетый в обноски, с ведерком в руке, шагает к дому Клейтона.

Очень интересно.

Что он задумал? Надо пойти за ним и узнать. Ёсио ужасно наскучил застой в развитии событий в последнее время, но с выходом этого человека на сцену дело принимает занимательный оборот. Возникает предчувствие, что нынче вечером произойдет что-то очень интересное.

Даже если не произойдет, все равно лучше, чем сидеть и глядеть на квартиру Кемаля.

Дойдя до угла, Джек расшнуровал теннисные туфли, оставил с торчащими языками. Застегнул пальто наперекосяк, пошел по тротуару напротив того, где стояла машины охраны.

Примерно на полпути перешел через дорогу, шар-ногами, приближаясь к ним спереди. Не стоит ошарашивать парочку, явившись невесть откуда, — кто-нибудь с перепугу может наделать глупостей.

Остановился шагах в десяти от переднего бампера и с ухмылкой ткнул пальцем в машину. Вытащил из ведерка тряпку для мойки стекол, взмахнул, сделал еще шаг вперед.

Мойщик нашел клиента.

Сквозь ветровое стекло было видно, как сидевшие в машине громилы замахали руками, гоня его прочь, но мойщик никогда не пугается несговорчивого водителя. Водители далеко не всегда понимают, насколько эффективней и безопасней справятся с текущей задачей, а именно с вождением автомобиля, когда ветровое стекло будет вымыто мыльной водой и после этого начисто вытерто.

Шофер открыл окно, высунул голову. Кое-какие черты, нарисовавшиеся в тусклом свете, свидетельствовали, что эволюция порой идет в обратном направлении.

— Проваливай в задницу! — рявкнула голова.

Джек, склонившись над капотом, быстро залил стекло мыльной водой.

Приоткрылась передняя дверца.

— Мать твою! — обругал его голос. — Не слышишь?

— Слышу, приятель, — привычной скороговоркой затараторил он, — только сегодня вечером мойщик делает специальное предложение: попробуй, а потом плати. Вот как мы поступим: я вымою твое окно, что уже, кстати, делаю, и, если ты не признаешь, что такого чистого окна никогда в жизни не видел, можешь не платить. Я хочу сказать, кто откажется от подобного предложения? Я имею в виду, что тружусь тут на холоде, когда вы там сидите в тепле и уюте. Скажи, бывает предложение лучше? Ну, давай говори.

Громила заколебался, выпучив на него глаза, обе его серые клетки явно перетрудились, обдумывая предложение. Тип на пассажирском сиденье что-то сказал, и шоферская дверца захлопнулась.

Джек улыбнулся. Ясно — не желают устраивать сцену с риском, что кто-нибудь звякнет в полицию. Впрочем, если бы дело приняло совсем плохой оборот, в кобуре у него на плече 9-миллиметровый «токарев».

— Правильно, — одобрил он. — Поднимай окно, усаживайся, увидишь, как прекрасен мир, когда я покончу с твоим стеклом.

Окно закрылось. Джек добавил еще мыльной водички на ветровое стекло. Когда оно совсем помутнело, вытащил из ведерка баллончик Т-72 и распылил содержимое в вентиляционное отверстие обогревателя под стеклоочистителями.

Потом принялся насухо протирать. Работал не спеша, двигался медленно, ковырялся в углах, до конца играл свою роль. И кстати, добился чертовски прекрасного результата.

Закончив, шагнул к окну водителя, протянул руку с ухмылкой.

Водитель ухмыльнулся в ответ, ткнул в воздух средним пальцем.

Джек сделал оскорбленный вид и молитвенно сложил руки.

Водитель ухмыльнулся еще шире, выставив за окном средний палец другой руки.

— Смейся, смейся, — тихо пробормотал Джек.

Тут тип на пассажирском сиденье свалился на спинку шоферского. Водитель дернулся, толкнул его, начал трясти, но парень совсем раскис на манер переваренного языка. Шофер вновь повернулся к окну. Хорошо было видно, как его осеняет прозрение.

— Точно, парень, — подтвердил Джек. — У тебя проблема.

Громила нашарил ручку дверцы, хотел открыть, но он навалился, прижал. Здоровенный малый рвался и, будучи крупней Джека, вылез бы, если бы не подействовал Т-72. Слабо ударив разок-другой в дверцу плечом, он упал на рулевое колесо и присоединился к приятелю в сонном мире.

Джек обождал, убедился, что оба отключились, открыл дверцу, быстро обшарил карманы шофера. Нашел две связки ключей, забрал обе. Закрыл дверцу, оставив мотор включенным.

Огляделся — никого не видно. Хорошо.

Сунул в карман баллончик Т-72, поставил у бровки тротуара ведерко с тряпкой и вернулся к машине, поджидая Алисию.

С усилием передвигая ноги, старательно ставя одну туфлю перед другой, Алисия повернула за угол и зашагала по тротуару к дому.

Старалась думать о чем угодно, кроме дома, вспоминая Гектора в инфекционной палате. Малыш погибает. Уже нет вопросов — устойчивый штамм Candida albicans. Белые кровяные тела — одни из главных защитников организма от инфекции — тают в его крови. Нынче утром их количество упало до 3200, а днем до 2600. Инфекция безудержно свирепствует, лишая костный мозг способности вырабатывать лейкоциты.

Больше она ничем ему помочь не может.

Что позволяет забыть о Гекторе и вернуться к дому.

К дому…

Зачем превращать его в место Страшного суда? Это просто постройка из кирпичей и досок. К чему столько шума?

Однако холодная логика не работала. Чем ближе к дому, тем быстрей колотится сердце. Не надо на него смотреть. Алисия неотрывно глядела вперед на фигуру в мешковатом пальто, прислонившуюся к автомобилю охраны.

Она заставляла себя переключиться на другие мысли, сосредоточиться на дневных событиях, но на память приходят лишь телефонные звонки Уилла, желавшего узнать, как у нее дела, как самочувствие, на которые ей было слишком стыдно ответить.

В ушах до сих пор звучит обиженный и растерянный голос, от которого хочется куда-то спрятаться. Как ему объяснить свое поведение вчера вечером? Во всем она одна виновата. Не следовало подпускать его так близко. Пора бы усвоить. Пора смириться с реальностью: абсолютно честные отношения невозможны ни с одним мужчиной. Это и есть реальность… Как только истина выйдет наружу, любой сразу направится к двери. По правде сказать, едва ли ей самой захочется иметь дело с тем, кто поступит иначе.

Одной лучше. Одной легче. Одной не так больно, если это кого-то интересует.

Алисия шла, не сводя с Джека глаз. Услышала, как он насвистывает, узнала мелодию — тему из фильма «Мост через реку Квай».

— Приготовились? — спросил он.

Она наклонилась, заглянула в машину, попятилась при виде двух обмякших тел на передних сиденьях. И без того выскакивавшее сердце заколотилось еще сильнее.

— Неужели… вы… они…

— Мертвы? — улыбнулся он. — Нет. Просто спят. — Джек огляделся вокруг. — Ладно, надо пошевеливаться. Не знаю, надолго ли они отключились.

Наступил самый страшный момент. Алисия не сдвинулась с места. Не могла сдвинуться.

— Алисия, — окликнул ее Джек, — что с вами?

Надо идти. Нельзя сдаваться.

Просто дом… просто кирпичи и доски…

Надо его победить.

Она глубоко вдохнула и повернулась к нему лицом.

Кованые ворота, крошечный дворик, дорожка под шпалерой… как всегда. Но фасад изменился настолько, что дом кажется совсем чужим… принадлежавшим кому-то другому.

С забитыми бельмастыми глазами окнами дом как будто ослеп. Он не видит ее.

Не так плохо. Можно выдержать.

— Все в порядке. Пошли.

— Попробуем через черный ход, — сказал Джек, ведя ее к шпалере. — У меня тут связка ключей, не хочу подбирать, слишком долго торчать у парадного. Вдруг нас кто-нибудь запомнит.

Она шла за ним в темноте, посвечивала фонариком-карандашиком, пока он поочередно пробовал ключи. Подошел пятый. Громкий щелчок замка потряс ее, как удар грома.

Алисия задрожала. Дрожь зародилась в желудке, распространилась на руки и ноги. Хочется повернуться, выбежать на улицу.

Нет, приказала она себе. Никуда не побежишь.

Кирпичи и доски… кирпичи и доски…

Джек включил большой фонарь, шагнул в дверь. Стиснув зубы, обливаясь холодным потом, Алисия шагнула за ним. Дверь за спиной со стуком закрылась, накатил ужас, ужас — попалась в ловушку, в когти, сейчас же выпустите меня… Но она себя переборола.

Фонарь высветил на стене выключатель, Джек щелкнул, комнату залил свет.

— Замечательно, — заметил он. — Свет не отключили.

Алисия стояла, щурилась в неожиданно вспыхнувшем свете. Потом привыкшие глаза увидели разгром.

— О боже. Вы только посмотрите, что они тут натворили!

Когда она здесь жила, задняя дверь вела в узкое подсобное помещение со стиральной машиной, сушилкой, посудными буфетами. Теперь стиральная машина с сушилкой старательно разобраны на запчасти, кучей сваленные на полу. Полки буфетов опустошены, разбитое содержимое валяется среди запчастей.

— Я бы сказал, действительно, торопливо вывернули наизнанку, — заключил Джек. — А ведь им спешить было некуда. Электроэнергию не отключили, света хоть отбавляй. Окна заколочены, никто не догадался бы, что они тут.

Он перешагнул через обломки и пошел к смежной комнате.

— Посмотрим, что у нас тут.

— Должна быть кухня, — сказала Алисия, пока Джек включал свет.

И правда… в каком-то смысле.

Кухня столь же старательно, как подсобка, была «вывернута наизнанку», по выражению Джека. Полки не только пусты, но сорваны со стен, расколочены в щепки. Посудомоечную машину постигла та же судьба, что стиральную и сушильную. Раковина снята, трубы торчат из стены медными сонными артериями. Обломки кучей громоздятся посреди пола.

Потрясенная Алисия ковыляла за Джеком, который шел дальше, обходя груды мусора, до самой столовой. И здесь та же история плюс изодранный в клочья ковер, добавившийся к останкам мебели и фарфора.

Отчасти ее это радовало. Среди разрухи легче себя чувствовала. Дом стал совсем другим по сравнению с сохранившимся в памяти. Но все-таки масштаб разгрома ошеломляющий.

— Знаю, Томас не хочет, чтобы дом мне достался, — тихо проговорила она, — только я никогда не ждала от него такой бешеной злости.

— Это вовсе не злость, — возразил Джек, пошевеливая мусор носком теннисной туфли. — Просто дьявольски методичный обыск. Начинают с середины комнаты, двигаются в стороны, сгребая все на середину после проверки. Ребята хорошо знают, что делают.

— Как же они могли надеяться, что об этом никто не узнает?

Он пожал плечами:

— Наверно, решили, что дом вам никогда не достанется. Поэтому позволительно делать с ним все, что угодно. Думаю, найдя искомое, они просто исчезли бы.

— Что же… что они ищут?

— Нечто, я бы сказал, металлическое.

Джек направился в угол, где стояло какое-то хитроумное приспособление, похожее на трубу пылесоса, приделанную к сковородке.

— Откуда вы знаете?

Он поднял приспособление.

— Металлоискатель.

— Ключ, — припомнила Алисия строчки из завещания, адресованные Гринпису: «В доме находится ключ, который откроет путь к исполнению ваших желаний». — Они ищут ключ.

— Вероятно, — кивнул Джек. — Араб, приятель вашего сводного брата, цитировал вчера те же самые строчки. Очевидно, пока не нашли. — Он огляделся. — У вашего отца была здесь лаборатория?

В доме стоял холод — Алисия видела парок собственного дыхания, — теперь стало еще холоднее.

— Лаборатория?

— Да. Ну, знаете, место, где он занимался каким-нибудь хобби или еще чем-нибудь.

В жилах больно заерзали ледяные иголки.

— Если где-нибудь и была… то в подвале, — с трудом выдавила она сквозь зубы.

— Как туда попасть?

— Через кухню.

— Отлично. Пошли.

— Нет. Вы идите. А я не могу.

— Пойдемте, Алисия. Сейчас не время…

— Нет, — повторила она на повышенном тоне. — Разве не слышите? Я не могу!

Он на секунду пристально посмотрел на нее, потом отвел глаза.

— Ну ладно. Если не можете, сам посмотрю. Только не уходите.

Прости, тихо вымолвила она, когда Джек ушел. Я туда просто не могу войти.

Спускаясь по лестнице, Джек гадал, не в подвале ли пережила Алисия какую-то беду, что в это ни было. Судя по ее реакции, очень даже возможно.

Он нашел выключатель, оглядел помещение. Возможно, когда-то в подвале и находилась лаборатория Рональда Клейтона. Чего сейчас наверняка не скажешь, черт побери. И тут поработала мародерская команда араба — может, отсюда и начали. Сорвали навесной потолок, ободрали стенные панели, разломали мебель, искромсав обивку. Судя по выпотрошенному матрасу с торчавшими пружинами, здесь тоже некогда стояла кровать.

Вороша ногой обломки, Джек обнаружил разнообразные электронные детали — платы, чипы и прочее. Разумеется, если нашелся работающий компьютер, его обязательно утащили куда-то, где можно просмотреть жесткий диск до последнего байта.

Кроме того, он наткнулся на старую ржавую осветительную арматуру, обратив внимание на огромные патроны. Видно, док Клейтон предпочитал, чтоб тут было посветлее.

Еще немного побродив, поднялся наверх. Нашел Алисию в столовой, там же, где оставил. Она стояла возле груды мусора, держа сжатые в кулаки руки по швам, с виду готовая вылезти вон из кожи.

— Нашли чего-нибудь?

— Еще одну точно такую же кучу.

— Извините, что я не пошла вместе с вами, — сказала она, не глядя на него. — Просто…

— Вы не обязаны ничего объяснять.

— Я и не собираюсь. Просто хочу сказать: в данный момент дело именно так обстоит и тут ничего невозможно поделать.

— Ладно. — Хватит, подумал он. Не время и не место для объяснений. — Тогда обойдем все вокруг.

Алисия развела руками над хаосом:

— Не напрасная ли трата времени?

— Возможно, — сказал Джек. — Только о тайниках мне кое-что известно, чего они не знают. Во-первых, самое ценное прячут поближе, чтобы постоянно присматривать, а при необходимости быстро забрать. — Он взглянул на нее. — Где спальня вашего отца?

— Наверху.

— Не проблема подняться наверх?

— Нет. Моя комната тоже там.

Джек пошел вперед, куда указала Алисия. Слева на верхней площадке располагалась хозяйская спальня.

Возможно, когда-то было видно, что она принадлежала мужчине, возможно, мать Алисии оставила на ней свой женский отпечаток. Теперь можно только догадываться. Комната ободрана начисто, до голых стен, все, что когда-то ей придавало особый характер, индивидуальность, свалено на полу.

Джек заметил у частично пробитой стены в дальнем углу кувалду и пару ломиков. Пошел взглянуть поближе.

— Смотрите, — сказал он, ощупывая зазубренные края стенной обшивки. — Они тут вскрыли стену.

За зиявшим отверстием открывался крошечный проем, фактически бывший встроенный шкафчик с полками — пустыми.

— Что-то вроде потайной библиотеки. Вы о ней знали?

Алисия, застывшая, бледная, стояла в другом конце комнаты возле двери, на самом пороге.

Качнула головой:

— Нет.

Что там держал Клейтон? Научные дневники, документы? Свои записи насчет того, что ищут те, другие?

Он повернулся, раскидал мусор. Никаких бумаг.

— Ну, что бы тут ни хранилось, исчезло — либо до того, как они здесь шуровали, либо вместе с ними. — Он шагнул к Алисии. — Заглянем в вашу комнату.

— В мою? Зачем?

— Он же весь дом вам оставил, правда? Может быть, и еще что-нибудь, кроме дома. Куда идти?

Алисия ткнула пальцем вниз по коридору на темный дверной проем. Джек вошел, обнаружив очередной образец методичного разрушения. Махнул рукой на обломки на полу:

— Что-нибудь узнаете?

— Нет.

Она вошла за ним следом, осторожно прошлась по комнате.

— Откуда? Я в восемнадцать лет уехала, больше не возвращалась.

— Ни разу?

— Ни разу.

На глаза Джеку попалось что-то круглое, черное и блестящее, он наклонился, поднял. Маленькое резиновое колесико.

— Вы увлекались игрушечными машинками? — спросил он, протягивая его Алисии.

Она взяла, пристально осмотрела.

— Нет. Никогда.

— А ваш брат?

— Нет… Томас лежебока. Книжки, фильмы, видеоигры… Сомневаюсь, чтоб его что-нибудь интересовало в машинах, кроме возможности ездить, а не пешком ходить. — Она подняла колесико к свету, повертела в пальцах. — Где остальное?

— Наверно, тут где-нибудь, — кивнул он на кучу. — Пойду осмотрю ванную.

— Зачем?

— Затем, что там трубы. — И добавил в ответ на ее вопросительный взгляд: — Вернусь — объясню.

— Хорошо, — сказала она. — Я тут останусь.

Опустилась на колени, принялась разгребать кучу мусора.

Джек вернулся в спальню Клейтона, прихватил ломик, направился в хозяйскую ванную. На одно можно вполне рассчитывать в старых домах — на медную канализацию, если кто-то не сделал капитального ремонта. На кухне остались медные трубы, а если хочешь спрятать что-нибудь металлическое, металлические трубы — вариант идеальный.

Заглянув в ванную, он обнаружил выломанную раковину и унитаз, но плитку старатели не разбили, до труб не добрались. Пока, по крайней мере.

Джек подошел к стенному шкафу в спальне, примыкавшему стенкой к ванной. Стукнул, услыхал гулкий звук. Стена не капитальная. Видно, ванную расширяли. Он встал на колени, ощупал сверху пальцами широкий плинтус внизу стены, пока не обнаружил небольшую щелку. Сунул туда плоский конец ломика. Потребовалось лишь небольшое усилие, можно было справиться и отверткой. Плинтус отскочил, открылась трехдюймовая щель между стенной панелью и полом.

Совсем как у себя дома.

Он сам уже много лет прячет деньги в золотых монетах — действительно, далеко не лучший способ капиталовложения, но как еще хранить сбережения, не прибегая к банковским услугам? Они спрятаны в квартире, засунуты в водопроводные трубы. Там монеты в безопасности, кто б за ними ни охотился, даже с металлоискателем. Детектор и должен пищать, когда его подносишь к водопроводной трубе.

Джек просунул в щель руку, наткнулся на трубы, идущие к ванной и от нее. Не прошло и минуты, как пальцы нащупали прикрепленный к одной из них предмет.

Есть!

Оторвал пластырь, вытащил, не разглядел находку в темноте, на ощупь твердую, плоскую, в виниловой упаковке. Вылез из шкафа посмотреть при свете.

Открыл треугольный виниловый красный футляр и вытащил ключ с меткой на головке «№ 137».

Молодец я или не молодец?

Араб со своими мародерами со временем отыскал бы его, тем более собираясь разобрать дом по кирпичику. Теперь шиш найдут. Послужит уроком.

С виду ключ от депозитного сейфа. Или от камеры хранения. Только где этот сейф или камера?

Подумаем позже, когда не придется поглядывать на часы.

Джек отправился искать Алисию.

Ёсио умирал от любопытства.

Он видел, как ронин женщины Клейтон мыл ветровое стекло машины охранников, потом наклонился к водительской дверце. После чего никто не помешал ему вместе с женщиной Клейтон войти в дом.

Что он сделал?

Не удержавшись, Ёсио быстро прошагал мимо автомобиля. На ходу заметил две неподвижные фигуры на передних сиденьях, настолько неподвижные, что принял их за мертвых. Тут один шевельнулся, чуть приподнял голову и опять провалился в забвение.

Как ронин это проделал? Газ или, может быть, что-нибудь в кофе?

Очень умно, думал Ёсио. Без сучка без задоринки, как выражаются американцы.

Впрочем, кажется, примененное средство начинает выветриваться.

Ёсио не останавливался, оглядывая по пути дом, желая женщине Клейтон с ее ронином удачи в поисках. Лучше бы все найденное в этом доме вышло на свет.

Ибо это позволит ему превратиться из простого наблюдателя в игрока. Правда, гораздо предпочтительнее иметь дело с предсказуемым партнером вроде Сэма Бейкера, наемника араба, чем с этим проворным, крепким, изобретательным незнакомцем, но Ёсио нисколько не сомневается, что и его одолеет со своим многолетним опытом в подобных делах. Сделает все необходимое для победы. Группа Кадзу на это надеется и не согласится на меньшее.

Однако вам, мисс Клейтон, и ронину лучше бы поторопиться. Иначе, боюсь, скоро вы встретитесь в своем доме с незваными гостями.

— «В этом доме находится ключ, который откроет путь к исполнению всех ваших желаний», — процитировал Джек, протягивая ключ Алисии. — Может быть, вот этот. Видели его когда-нибудь раньше?

Она по-прежнему стояла на полу на коленях неподалеку от места, на котором он ее оставил. Посмотрела на ключ, но в руки не взяла.

— Нет. Где вы его нашли?

— Он был спрятан в стенном шкафу вашего отца. Случайно, не знаете, каким банком он пользовался?

— Не имею понятия, — покачала она головой, держа в руке ходовую часть игрушечного автомобиля. — Смотрите, что я отыскала. Прицепила колесико.

С ума сошла, что ли? Что за дурачество с детской игрушкой?

— Замечательно. Слушайте, надо нам…

— И до сих пор работает. Видите?

Щелкнула крошечным тумблером, закрутились колесики. Алисия опустила шасси на пол. Машинка со стрекотом побежала по доскам, наткнулась на стену. Так и осталась стоять, уткнувшись носом, с вертевшимися колесами.

— Забирайте с собой, — сказал Джек, с тревогой думая о громилах, храпевших, а может, уже просыпавшихся в автомобиле на улице, — хоть до утра играйте.

— Не поглядывайте на меня свысока, Джек. Я, конечно, немножечко дерганая, неуправляемая, но не умалишенная. Пока еще соображаю.

Она поползла по полу, взяла машинку, вернулась на прежнее место.

— Не должно быть здесь этой игрушки. Тот субъект никогда ни во что не играл, в моей комнате таким вещам не место. Вот почему я искала остатки. И правильно сделала. Посмотрите.

Она снова пустила машинку, на сей раз в другую сторону от стены. Как только колесики коснулись пола, остов развернулся на сто восемьдесят градусов, устремился все к той же стене, ткнувшись в нее носом дюймах в трех левее, чем минуту назад.

Джек хотел было заметить, что некогда играть в игрушки, место им в ее комнате или не место, но упорное стремление автомобильчика к стенке удержало его.

— Он утыкается в одну и ту же стену в седьмой, нет, в восьмой раз, — сказала она. — Куда б я его ни направила, восемь раз из восьми тычется в одно место.

— Не шутите?

Он наклонился, поднял игрушку, перевернул. Ничего особенного: игрушечная машинка с дистанционным управлением под металлическим остовом, с четырьмя колесами, моторчиком, рулевым механизмом, отделением для батарейки, антенной.

Колесики продолжали крутиться, поэтому Джек опустил шасси на пол, направил к Алисии. Машинка развернулась, снова побежала к стене.

— Девять из девяти, — заметила Алисия.

Теперь он заинтересовался.

— Где остальное?

— Вот. — Она протянула черный пластмассовый корпус.

— Никогда не видел ничего подобного.

Литой пластмассовый корпус. Видно, ходовую часть кто-то отломал, проверяя, не спрятано ли что-то внутри. Джек снова соединил детали.

— Больше похож на какой-нибудь джип, чем на легковой автомобиль, — сказала Алисия.

Он взглянул на выгравированный сзади крошечный фирменный знак.

— Так называемый спортивный автомобиль. На самом деле настоящий первоклассный джип. «Лендровер».

— Что?

Подняв глаза, Джек увидел, что Алисия встала, глядя на игрушку широко открытыми глазами.

— «Лендровер». Британская марка, которая…

— Завещание, — пробормотала она. — В завещании упоминается «странник»… дважды… в тех самых бредовых стихах. Как там? В одном «Клейтон покоится, а кровь странствует»… А в другом… а в другом: «Куда идешь, прекрасный странник, какая цель тебя влечет?»…

Он почувствовал радостное волнение, видя, как складываются фрагменты головоломки. Может быть, «ключ, который откроет путь» вовсе не ключ. Может быть, это нечто указывающее дорогу.

Снова поставил игрушку на пол, проследил, как она исполняет свой фокус, уткнувшись носом в стену в том же самом месте.

Маленький «странник» с дьявольской определенностью указывает путь к некоей цели.

— Действительно, какая цель тебя влечет? — процитировал Джек. — Ждите здесь.

Побежал назад в спальню, схватил кувалду и другой лом. Хотел было сначала пробить дыру в каком-нибудь листе фанеры на окнах, взглянуть на машину охранников у парадного, но передумал. Можно привлечь ненужное внимание.

— Что вы задумали? — спросила Алисия, когда он вернулся в ее комнату.

— Что-то в стенке притягивает нашего маленького дружка. Придержите его, пока я посмотрю.

Замахнулся кувалдой и ударил в стену.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Кемаль заканчивал вечерние молитвы.

— В доме кто-то есть, — сообщил голос Бейкера. — Девка, наверно, послала того самого парня. Сейчас еду туда.

Тревога электрическим током пронзила Кемаля. Как можно? Она только вчера согласилась продать, он готов заплатить. Зачем ей кого-то сегодня туда посылать? Если только…

Если только она чего-нибудь не узнала… если не догадалась, почему дом так дорого стоит, и не отправила своего человека на поиски.

Кемаль закрыл глаза, стиснул зубы. Вентиляция! В конце концов, там кто-то был — помощник Алисии Клейтон. И должно быть, что-то слышал.

— Как это могло случиться?

— Он вырубил моих ребят каким-то газом. Как только оклемались, звякнули. Думают, он еще там.

— Хорошо, что вы позвонили.

— Не скажу, чтоб у меня был выбор.

Кемаль слышал в голосе Бейкера уязвленную гордость, хотя это не так уж и плохо. После неудачного похищения женщины Клейтон на прошлой неделе он держит наемника на коротком поводке, обязав просить разрешения на каждый дальнейший шаг и ничего не делать — совсем ничего! — без предварительной консультации. Операция слишком близка к успешному завершению, чтобы рисковать провалом из-за топорной тактики Бейкера. Фактически, не будь необходимости в постоянной охране дома, Кемаль уволил бы его на прошлой неделе.

— Нечего зря время тратить, — продолжал Бейкер. — Поеду. Если это тот самый, который подрезал фургон, я хочу быть на месте.

— Ничего не предпринимайте до моего прибытия.

— Смотря как дело обернется.

— Ничего не делать без меня. Ясно?

— Ясно, — с усилием выдавил Бейкер. — Тогда не отвечаю за то, что он успеет натворить до вашего приезда.

— Полагаю, никаких проблем не возникнет. Заезжайте за мной, вместе отправимся.

— Это ж на семидесятых. Слишком долго ехать.

— Жду у подъезда, — отрезал Кемаль и положил трубку.

Сперва Джек работал кувалдой легонько, боясь повредить спрятанное внутри. Но быстро обнаружил, что стена старой прочной кладки на цементе, и начал прикладывать силу. Времени ушло намного больше, чем предполагалось, однако в конце концов образовалась сквозная дыра приличных размеров.

Алисия заглянула через его плечо:

— Нашли что-нибудь?

— В стене ничего, кроме… самой стены. — Он оглянулся на игрушку у нее в руке. — Почему же тогда… — Тут его осенило. — Ох, проклятье.

Джек взял у Алисии маленький «ровер», пустил в коридор за стеной. Тот заколесил по полу и уткнулся в дальнюю стену.

— Что за той стеной?

— Комната Томаса.

Понесли автомобильчик в комнату Томаса — нисколько не лучше комнаты Алисии, — опустили там на пол. Машинка побежала к дальней стене.

Джек уныло смотрел на нее.

— Проклятая штуковина не к стенам тянется, а куда-то к центру города. Сколько же в завещании загадочных ключей?.. Или, может быть, просто во двор…

Замечательно. Если так, не возьмешь же лом и лопату, не станешь раскапывать передний двор.

Сколько времени потрачено на маленькую железку! Хорошо, хоть ключ нашли.

— Пошли отсюда.

Машинка все жужжала, крутила колесами, прижавшись к стене носом. Джек подавил желание пинком отправить ее подальше по коридору, вместо этого наклонился и поднял игрушку.

— С собой заберете?

Он выключил моторчик, сунул машинку за борт пальто.

— Угу.

— Зачем?

— Не знаю.

И правда. Но что-то подсказывало, что не стоит выбрасывать автомобильчик. Слишком много бредовых аспектов замкнулось на нем: «странник» в завещании и в названии марки, движение в одном направлении к центру города… В этом еще предстоит разобраться.

Наконец-то, думала Алисия, когда они спускались по лестнице. Наконец мы отсюда уходим!

Ничего не нашли.

По пути она гасила свет.

— Не трудитесь, — сказал Джек. — Бесполезно стараться скрыть факт нашего визита. Томас со своим дружком арабом мигом догадаются, как только увидят пробитую стену.

Вышли через черный ход, и Алисия в тот же миг вздрогнула, охнула, услыхав рявкнувший голос:

— Стоять на месте!

Оглянувшись, увидела две могучие фигуры на углу дома. В руках в уличном свете заметно оружие. Луч фонаря нашел ее лицо и почти ослепил.

— Руки вверх, оба!

Охранники из машины?

— Господи, какой я идиот, — пробормотал Джек, сцепив на затылке руки. — Чертов газ выветрился.

— Это мой дом! — воскликнула Алисия, щурясь на свету.

— Назад, — скомандовал голос, водя фонарем. — Оба. Сейчас кое-кто явится потолковать с вами обоими.

Что они с нами сделают, гадала она, сжавшись в комок от страха. Пытать будут? Что заставят перетерпеть, пока не поверят, что мы ничего не нашли?

— Пошевеливайтесь…

Повторившийся дважды звук — пуф! — сразу же оборвал голос. Луч перестал светить в глаза, и Алисии удалось разглядеть две фигуры, рухнувшие на землю. Фонарик покатился, осветив лучом одно лицо с выпученными глазами, окровавленным носом.

Она взвизгнула, Джек пригнулся, дернул ее за собой. В руке у него был пистолет, нацеленный на угол дома.

— Они… убиты? — прошептала она.

— Похоже на то, черт возьми, — признал он, поводя пистолетом из стороны в сторону.

— Вы просто ни за что ни про что застрелили их насмерть?

Он на секунду сунул оружие ей на глаза.

— Видите, пистолет без глушителя. И лежал в кобуре, когда их уложили. Кто-то другой стрелял.

— Другой? Но ведь это охранники, дежурившие у подъезда!

— Они самые.

— Кто же…

— Не знаю, будь я проклят. Араб, приятель вашего брата, вчера обмолвился, что опасается, как бы дом не попал в «нехорошие руки». По-моему, это значит, что в наших играх, возможно, участвует третий игрок.

Алисия вздрогнула от дребезжащего звука, крепко вцепилась в локоть Джека.

— Что это?

Повторившийся звук исходил от какого-то тела.

— Кажется, сотовый. Ему кто-то звонит.

По всему судя, Джеку хотелось найти телефон и ответить.

— Пошли отсюда, — взмолилась Алисия.

— Нет прохода с другой стороны?

Она затрясла головой — другая стена дома вплотную примыкает к соседнему с запада.

— Тогда надо идти через дом. Безопаснее, чем по этой дорожке.

Спорить нечего. Впервые на своей памяти она вошла в дверь с облегчением.

По дороге к парадному Джек себя без конца проклинал:

— Дождался, пока они очухались! Чертов дурак. Безмозглый идиот. Нас обоих запросто могли прикончить.

Остановился, дойдя до дверей, отомкнул замок, медленно, тихонько приоткрыл створку.

Алисия выглянула через его плечо. Машина охраны стояла у бровки, мотор работает, дверцы закрыты. Джек высунул голову, оглядел двор.

— Вроде чисто. Пошли.

Распахнул дверь, вытащил ее на лестницу.

— Идите, не останавливайтесь. Быстро — по-настоящему быстро, — только не бегите. Направо. Обойдем вокруг машины.

Алисия пошла, как было велено, а потом ее обуял ужас, страх вновь услышать звук — пуф! — встретив точно такой же конец, который оборвал жизнь охранников. Стараясь не кричать, она побежала.

— Черт! — буркнул Бейкер, нажав кнопку разъединения. — Почему они, мать их, не отвечают?

Бросил телефон на сиденье между собой и арабом, сосредоточился на дороге. Мотт с Ричардсом его лучшие люди, а пособник девчонки Клейтон их вырубил. Когда в первый раз позвонили, языки заплетались, хотя вроде бы быстро оправились. К концу разговора почти на сто процентов. Пошли к дому проверить, там ли еще этот тип.

Будем надеяться, что они его взяли и чересчур заняты, перекраивая физиономию, выколачивая потроха, чтоб отвечать на звонки.

Если это тот парень, что срезал фургон, оставьте мне кусочек.

Почка до сих пор болит от удара.

Только все-таки подозрительно. Трижды позвонив, рассчитываешь, что кто-нибудь вытащит проклятый телефон.

За провал операции придется отвечать своей собственной задницей. Он окажется крайним, а стало быть, поцелуется с гонораром и попрощается с постоянной работой в Саудовской Аравии. Хоть и не виноват, черт возьми!

Беспокойство нарастало на повороте на Тридцать восьмую, пока мчались на скорости по кварталу к дому Клейтона. Нюхом чуется что-то не то.

— Смотрите! — Мухаляль ткнул пальцем в ветровое стекло. — Алисия Клейтон!

Бейкер прищурился на фигурку, спускавшуюся по парадной лестнице и спешившую к тротуару. Точно, чертовски похоже. За ней следует какой-то парень…

— Он! Тот самый сукин сын, что на прошлой неделе… про которого я вам рассказывал!

Ярость вскипела в душе. Он газанул, рванулся вперед.

— Нет! — крикнул Мухаляль, хватая его за плечо. — Нет! Остановите машину! Они не должны нас заметить!

— Ни за что! Я должен расквитаться с ублюдком…

— Остановите немедленно или я вас уволю! — пригрозил Мухаляль.

Судя по тону, не шутит. Дерьмо. Бейкер отпустил педаль газа, глядя, как две фигуры торопятся по тротуару.

— Они же были в доме, — пробормотал он, до того взбешенный, что руки тряслись на руле. — Может, чего-то украли. Вернуть не хотите?

Бейкер крысиного хвоста не дал бы за украденное. Надо только добраться до подлого гада…

— Если украли искомое, то, конечно, хочу. И верну. Но если ушли, получив информацию, которой я не располагаю, то она мне нужна еще больше.

— Ничего не пойму.

Надо бы разобраться в этой чертовщине.

Мухаляль махнул рукой в ветровое стекло:

— Следуйте за ними. Незаметно. Если пособник отвезет ее домой, выследим, где он живет, выясним, что он знает. Если еще куда-то поедут, тоже узнаем. Нельзя их упускать.

— Не беспокойтесь, — буркнул Бейкер, трогаясь с места. — Ее не упустим.

— Уверены?

— Угу. В полной мере, — не сдержал он усмешки. — Помните нашу с ней небольшую прогулку на прошлой неделе, так сказать «идиотскую глупость», которая сильно вам не понравилась? Может быть, не такая уж глупость. В свое время я вам не сказал, что засунул ей в сумку, которую она всегда с собой таскает, изотопный индикатор. Отыщем, куда в ни отправилась.

Чурка ничего не ответил.

В чем дело? Верблюд тебе язык откусил?

Бейкер снова схватился за сотовый.

— Кому звоните? — поинтересовался араб.

— Ребятам, которые не должны были выпускать их из дома.

По-прежнему нету ответа после шести гудков.

Если Мотт с Ричардсом кого-нибудь обрабатывают, то не того, кого надо. Тот, кого надо бы, идет по улице.

Дело может обернуться плохо. Очень плохо.

Бейкер набрал номер Кенни. Возможно, понадобится помощь. От долбаного чурки помощи наверняка не получишь.

Кому же еще позвонить из ребят? Всем, черт побери. Проклятье, пусть все принимают участие. Пускай захватят электронные средства слежения и обкладывают медведя.

Чья-то важная задница получит сегодня хороший пинок.

Ёсио дождался, пока Кемаль Мухаляль с наемником доедут до конца квартала, отчалил от бровки, пустился вдогонку. Он предвидел прибытие Муха-ляля, хотя надеялся, что к тому времени женщина Клейтон со своим разведчиком исчезнут.

Однако араб их заметил и начал преследовать.

Не придется ли снова вмешаться?

У него на глазах охранники очнулись, вылезли из машины — водитель привалился к капоту, его вырвало на тротуар, — у него на глазах позвонили. Он понял, что у Алисии Клейтон совсем мало времени на поиски того, что она ищет. Когда парочка вытащила оружие и поплелась, пошатываясь, к черному ходу, задумался, как быть: позволить им ее взять, отобрав найденное, что в это ни было, или остановить, позволив ей бежать?

Выбрал последнее.

Очень просто. Уделив все внимание женщине и ронину, охранники полностью позабыли о тыле. Вполне хватило быстрого выстрела в голову каждому из 22-го калибра с глушителем. После чего Ёсио вернулся на пункт наблюдения и принялся ждать.

И подсчитывать потери. Посчитал первого частного сыщика Алисии Клейтон, ее адвоката и поджигателя, которого у него на глазах спалил Бейкер с подручными, добавил двоих нынешних. В результате число мертвецов, связанных с тайной Рональда Клейтона, выросло до двухсот пятидесяти двух, по крайней мере, насколько известно Ёсио. Сколько еще последует?

Интересно, стоит ли того тайна? Иначе группа Кадзу зря платит ему деньги.

Барабаня пальцами по рулю, он мысленно проигрывал разные варианты. Если бы точно знать, что женщина Клейтон отыскала какой-нибудь ключ, путь был бы абсолютно ясен: убить Мухаляля и Бейкера, потом взять ее. Чисто, просто… но катастрофично, если у нее ничего не окажется. Только напрасно себя обнаружишь.

Возможно, конечно, он уже себя обнаружил, убив двоих мужчин на Тридцать восьмой улице. Впрочем, убийство наверняка припишут ронину женщины Клейтон. Будем, по крайней мере, надеяться. Пока дело сильно облегчает тот факт, что о присутствии Ёсио никто не догадывается.

Он следовал за Бейкером, который держался далеко за белым седаном. Ехал, гадая, когда придется сделать выбор.

«Шевроле» ронина повернул на восток, потом к верхней части города, к мосту на Пятьдесят девятой улице, перекинутому в Куинс.

Интересно. Выезжает из города. Может, это и есть ожидавшийся знак. Впрочем, вскоре после того, как Ёсио выехал за своими объектами на скоростное лонг-айлендское шоссе, вопрос о возможном вмешательстве отпал сам по себе: машину Бейкера обогнал темный фургон. Тот самый, который участвовал в неудавшемся похищении на прошлой неделе. Водитель махнул рукой в окно, Бейкер мигнул дальними фарами.

Подкрепление? Кажется, дело серьезное.

Образовалась процессия из четырех машин; Ёсио держался в хвосте.

Потом Бейкер с помощниками сделали нечто совсем непонятное: легковой автомобиль и фургон отставали все больше и больше.

Разве не опасаются упустить женщину Клейтон?

С другой стороны, может быть, знают, куда она едет.

Да, нынешний вечер обещает стать в высшей степени интересным, возможно, решающим вечером. Ёсио предчувствовал, что лучшее еще ждет впереди.

Почти стыдно за это брать деньги, думал он, поудобней устраиваясь за рулем и продолжая движение.

Пожалуй, мне это не нравится, решила Алисия, когда Джек остановился на грейдере рядом с крошечным ранчо среди моря картофельных грядок.

Какое-то время назад свернули с лонг-айлендского шоссе, заколесили по пригородам, которые сменились фермерскими поселками, приехали сюда.

— Джек, я хочу вернуться, — в десятый раз повторила она. Наверняка надоела ему, как заезженная пластинка.

Заезженная пластинка… На ум пришел неуместный вопрос: будет ли знать следующее поколение, выросшее на лазерных дисках, что это такое?

— Я вам уже сказал. Вернемся, как только буду абсолютно уверен, что за нами никто не следит.

Он вылез, остановился у открытой дверцы, глядя назад на темную проселочную дорогу. Алисия оглянулась, всмотрелась в заднее стекло.

— Никого нету, Джек.

— Кто-то был. Кто-то ехал за нами с той самой минуты, как мы тронулись с места. Отсюда наша небольшая экскурсия.

Ничего себе «небольшая». Она прожила долгий день и ужаснейший вечер. Боже, когда это кончится?

Во-первых, пришлось вновь войти в дом… Уже плохо. Потом у нее на глазах были застрелены двое мужчин. В памяти до сих пор стоит на секунду увиденное окровавленное лицо, открытые слепые глаза…

Смерть… Сколько смертей связано с тем самым домом…

Поэтому сейчас просто хочется, чтобы кошмарный вечер закончился. Хочется вернуться в квартиру с деревцами, лечь в постель и заснуть. Хотя бы постараться заснуть. И совершенно не хочется трястись по пустым деревенским полям восточного Лонг-Айленда.

Особенно с вооруженным мужчиной, который настаивает, будто за ними следят, когда всякому зрячему видно, что нет.

— Хорошо, — уступила она. — Может быть, кто-то за нами какое-то время следил. Но сейчас позади ни единой машины. На множество миль. Пожалуйста, поедем домой.

Джек поднял голову к небу, Алисия тоже. Ясная холодная зимняя ночь, освещенная полумесяцем и мириадами звезд.

— Слежка ведется разными способами. Поверьте, за нами следили весь вечер. Нутром чую. — Он сунул руку в дверцу машины, вытащил ключи. — По-моему, лучше зайти.

Она взглянула мимо него на домик. Какая-то развалюха, даже при лунном свете видно. Штормовая дверь перекошена, во дворе ржавеет старый пикап в пожухлых коричневых зимних сорняках по колено.

— Туда?

— Угу, — усмехнулся он. — Позвольте вам представить мой собственный дом. Симпатичный двухкомнатный домик на родном сельском ранчо.

— Что-то не похоже.

— Пойдемте. Всего на пару минут. Уверен, к нам вскоре нагрянет компания, и к ее появлению я предпочел бы быть в доме.

Алисия снова глянула на дорогу:

— Джек… никто не нагрянет.

— Обождем минут десять. Если никто не появится, едем. Договорились?

— Договорились, — сдалась она, посмотрев на часы. — Десять минут, и ни секунды больше.

Он вытащил из кармана зубочистку, встал на колени, сунул ее куда-то в дверцу у петли. Подфарники погасли.

— Что вы делаете?

— Блокирую кнопку освещения.

Обломил остаток зубочистки, захлопнул дверцу, но не запер.

— Господи помилуй, зачем?

— Увидите. Если нас не преследуют, не имеет значения. Пошли.

Она последовала за ним по тропинке, он отпер переднюю дверь, включил свет. Алисия остановилась на пороге, осматриваясь.

Сперва запах. Бал здесь правили сырость и плесень. Потом вид: грязный ковер в гостиной, покосившаяся и побитая мебель, обвисшие там и сям обои на стенах, у потолка, по углам, загнувшиеся на манер шелушащейся кожи, обнажая заплесневелую штукатурку.

— Это и есть «симпатичный сельский домик»? — переспросила она. — Когда вы тут были в последний раз?

— Никогда. — Джек закрыл за ней дверь и направился к спущенным жалюзи. — Здесь у меня ловушка.

— Охотничья?

— Нет. Предназначенная на тот случай, когда меня выслеживают, или мне так кажется, а точно невозможно проверить.

— И вы только для этого купили здесь дом?

Джек кивнул, приподняв одну планку жалюзи и выглядывая на улицу.

— Ну да. Отвечает трем условиям: находится на отшибе, не нуждается в постоянном присмотре и дешево стоит.

Она опять огляделась.

— Не знаю, сколько вы за него заплатили, но двум первым условиям соответствует без сомнения.

— Заплатил так дешево, что сумел кое-что обустроить.

— Обустроить? И что же?

— Не так легко заметить.

— Лучше не скажешь. Похоже на притон для наркоманов.

Он рассмеялся, по-прежнему глядя в щелку.

— Ну конечно. Можно подумать, вы не вылезаете из притонов.

— А как же, — с таким же сарказмом парировала она. — Насмотрелась, забирая больных детей у наркоманов-родителей. Вы даже сотой доли не видели.

Джек взглянул на нее:

— Вы правы. Не видел. Простите. Я о вас почти ничего не знаю. — И снова стал всматриваться сквозь планку жалюзи.

Что имеется в виду? Чуть не спросила, но удержалась.

Успокойся, велела она себе. Диковато ведешь себя нынче вечером. Диковато — не то слово. У него обязательно должны возникнуть вопросы. У любого возникли бы.

— Угу, — буркнул Джек у окна. — Вот и компания.

Отодвинулся, приоткрыл щелку. Алисия выглянула.

Перед домом за ржавым пикапом тормозил легковой автомобиль и фургон. Сердце екнуло, зачастило, когда она узнала последний.

— Все вылезайте за пикапом, — приказал Бейкер по сотовому, останавливаясь за фургоном.

Открыл дверцу, выскочил, принял на себя командование. Не стоит во всеуслышание объявлять, сколько ребят он привел. В жилах почти в полный голос пела кровь, бежала по телу, покалывала кончики пальцев. Вот родная стихия для Сэма Бейкера, где он живет полной жизнью.

— Запомните, — предупредил араб, высовываясь с пассажирского сиденья. — Женщину не трогать.

— Угу, — буркнул Бейкер. — Слышу.

Он слышал это с той самой минуты, как выехал на лонг-айлендское шоссе. Об этом ему все известно. Мухаляль поставил условие с первого дня: не трогать девчонку.

С парнем дело другое.

Особенно после того, что выяснилось насчет Мотта и Ричардса. Не дождавшись ответа по телефону, Бейкер звякнул Чаку, послал разобраться. Чак всегда рад чего-нибудь сделать. Ни на что другое особо не годен со сломанной правой рукой и с коленкой в распорках, благодаря тому самому малому, что сидит теперь в доме.

Чак перезвонил в полнейшем смятении. Мотт и Ричардс убиты. Выстрелом в голову. Похоже, наповал.

Бейкер раньше слыхал о слепой ярости, но до нынешнего вечера ничего подобного не испытывал. Так взбесился, так громко вопил, что чуть не ухнул машину в кювет.

Не то чтоб Мотт с Ричардсом не заслуживали пули в лоб, сперва покорно нанюхавшись газа, потом выставившись на всеобщее обозрение. Послужит чертовски хорошим уроком.

Плохо, что свои ребята накрылись, хоть они на то шли, согласившись на него работать. Крепкая оплеуха Сэму Бейкеру. Тот самый парень не должен остаться в живых и трепаться об этом.

Но перед смертью надо довести его до поросячьего визга.

Шесть оставшихся вылезших из фургона ребят, включая Кенни, к его приходу успели оправиться и проверить оружие. Бейкер ткнул пальцем в крупного чернокожего, который стоял на колене, завязывая шнурок на ботинке.

— Бриггс, пойди погляди на машину. Просто на всякий случай. Тут у нас хитрый малый, так что поосторожнее, а не то кончишь как Мотт с Ричардсом.

Бриггс, вскинув «тек-9», затрусил к «шевроле», а Бейкер повернулся к Перковски, указывая на столб:

— Лезь. Перережь телефонные провода. — Потом дал указание Барлоу: — Возьми Де Мартини, прикроете сзади.

Когда двинулись к заднему двору, вернулся Бриггс, докладывая:

— С машиной все в порядке.

— Эй, посмотри-ка.

Бейкер оглянулся, увидел, что Кенни указывает на дом. Проследив за пальцем племянника, разглядел два силуэта за открытыми жалюзи, которые через секунду закрылись.

— Они нас заметили. Где мой «тек»?

Кенни выудил из фургона «тек-9», перебросил. Бейкер одной рукой поймал. Проверил обойму, снял с предохранителя. Любимая красивая игрушка. Глазом не успеешь моргнуть, как выпустит тридцать два заряда.

— Пошли.

— Постойте, — прозвучал сзади голос. — Я с вами.

Вот дерьмо. Не вовремя араб набрался смелости.

— По-моему, мысль неудачная. Может начаться стрельба.

— Этого я и боюсь. Женщина не должна пострадать.

— Не беспокойтесь. Мы…

— Я иду с вами. Вперед.

Бейкер взглянул на него и подумал: если б ты мне не платил, вшивый гад, сунул бы я тебе дуло прямо под нос, просверлил бы девятимиллиметровую дырку в тупой башке.

— Ладно, — улыбнулся он. — Как скажете. Только меня не вините, если вам будет плохо.

— Зачем открывали? — спросила Алисия, когда Джек плотно закрыл жалюзи.

— Хотел, чтоб они обязательно нас разглядели.

Он отошел от окна, покачал головой:

— Оружие смертоносное. Похоже, готовы к серьезному делу.

Все внутри у Алисии сжалось в болезненный ком. Мужчины с оружием… ищут ее… как до этого можно было дойти?

— То есть хотят нас убить? — уточнила она.

— «Тек-9» только для этого и годится, — кивнул Джек. — Насмерть бьет с близкого расстояния. — И мельком улыбнулся. — Впрочем, вас это совсем не касается. Вашей смерти им хочется меньше всего.

Алисия поняла недосказанное: первой жертвой убийц станет Джек.

Где ты, Уилл Мэтьюс, когда мне так нужен?

— Звоните в полицию, — приказала она, вдруг придя в возбуждение. Не хочется добавлять Джека к троице, которую она уже впутала в это дело. — Может, увидят, что едет полиция…

— Парень, залезший на столб, обо всем позаботился. Даже если не позаботился, полиция не успеет. Даже если в успела, не будем ее вызывать.

Он направился через гостиную к маленькой смежной столовой. Алисия побежала за ним.

— Слушайте, Джек, я знаю о вашем предубеждении против полиции, но здесь десяток вооруженных мужчин…

— Восемь, — уточнил он, встав на колени перед обшарпанным пыльным буфетом и отодвигая его от стены. — Причем один без оружия или хотя бы его не показывает.

На стене за буфетом оказалось нечто вроде панели охранной системы. Джек принялся набирать код.

— Пусть восемь, — согласилась Алисия с нараставшей злостью и отчаянием. — Сколько бы ни было — целая армия, а нас с вами двое. Чего вы там копаетесь! Включаете сигнализацию? Нам нужна помощь, а не сигнализация!

— Нет, — сказал Джек. — Нам нужен выход. И он сейчас откроется.

Снова придвинул буфет к стене, пошел к кухне, жестом поманив ее за собой:

— Пошли.

Прошли через кухню, не включив свет. Слева за холодильником зиял темный проем.

— Подвал. Справа перила. Как только закроете за собой дверь, зажгу свет.

Подвал был наполовину отделан панелями, наполовину голыми обожженными кирпичами. Джек шагнул по замусоренному полу к панельной стене, подцепил сверху пальцем обшивку и дернул. От стены отделилась секция, подвешенная на петлях. За ней открылось круглое отверстие диаметром в четыре фута.

— Господи боже, — охнула Алисия, — подземный ход… Бомбоубежище? — Перспектива безвыходно корчиться в темной тесной норе, когда за ней охотятся вооруженные мужчины, показалась невыносимой. — Ой, нет, наверно, не смогу.

— Там туннель. — Тон определенно свидетельствует, что терпение Джека не безгранично. — К полю через дорогу. Вперед. У нас мало времени.

Протянул ей фонарь, жестом велел идти первой. Набрав в грудь воздуху, она нырнула в дыру, проползла несколько футов. Потом очутилась в трубе из рифленого гальванизированного металла, холодной, но на удивление чистой. Джек последовал за ней, плотно задвинув за собой переборку. Очутившись во тьме, Алисия включила фонарь.

— Посветите сюда на секунду.

Закрыв какой-то засов на стене, он протиснулся мимо, взял фонарь и пополз по туннелю.

— Сюда.

— Выбирать не приходится, — вздохнула она, гадая, кончится ли когда-нибудь этот вечер.

— Надо действовать очень быстро, — услышал Бейкер указание Мухаляля по дороге к передней двери.

Араб без конца оглядывался на дорогу в оба конца, словно выискивал признаки жизни. Ничего, кроме темноты.

— Боитесь, как бы кто-нибудь копов не вызвал? — догадался Бейкер.

— Да. Конечно. Я не гражданин вашей страны и не пользуюсь дипломатической неприкосновенностью. Арест доставил бы колоссальные неприятности моей… организации.

Что за организация! Бейкера с самого начала занимал этот вопрос.

— Не волнуйтесь. Мигом управимся.

— И не забывайте…

— Знаю, знаю. Девушку не трогать.

— Правильно. С мужчиной делайте, что вам будет угодно, но она не должна пострадать.

Скажи только еще разок…

— Держитесь за мной, — шепнул он Мухалялю, жестом приказывая ребятам занять позицию с другой стороны от дверей.

Всегда полезно заставить кореша заплатить по счетам на линии огня.

Бейкер махнул Бриггсу, посылая вперед. Здоровяк вышиб дверь и ворвался, водя по сторонам автоматом. Остальные ввалились за ним.

Бейкер с Мухалялем обождал с полминуты, пока во всем доме не вспыхнул свет, потом увлек его за собой.

Неужели здесь живет помощник крошки Клейтон? Прямо помойка какая-то.

— В передней спальне чисто, — доложил Бриггс, возникнув в коридоре.

— И в дальней, — добавил Торо, следуя за ним.

Через секунду Кенни протопал по лестнице из подвала, прошел через кухню.

— Подвал пустой.

— Что за чертовщина, мать твою? — почесал Бейкер в затылке.

Шагнул в конец столовой, открыл окно. Пережил нехороший момент, не видя Барлоу и Де Мартини — не постиг ли их тот же конец, что Мотта с Ричардсом? — но наконец заметил.

— Выходил кто-нибудь через черный ход? — крикнул он.

— Нет! — прокричал в ответ Барлоу.

Бейкер оглянулся вокруг.

— Дерьмо. Ведь они точно тут были. Мы ж их видели.

Чурка долбаный наблюдает, оценивает. Если вдруг прозевать, упустить…

— Эй, смотри-ка сюда! — воскликнул Перковски в прихожей, дулом автомата указывая на веревку, свисавшую с потолка.

— Так-так-так, — проворчал Бейкер, шмыгнув мимо Мухаляля, чтоб посмотреть поближе. — Что это тут у нас? Похоже, у нас тут складная лестница.

— А еще, похоже, у нас тут в стене сейф, — добавил Бриггс, срывая со стены гостиной черный бархатный коврик с изображением тигра.

— Потом посмотрим, — бросил Бейкер, — а сейчас мы, по-моему, накрепко загнали крысу в угол.

Нужен ему этот парень… ой как нужен.

Он поднял свой «тек», знаком велел Перковски дернуть веревку.

— Давай.

Тот дернул, дверца люка на потолке опустилась.

Бейкер пригнулся, готовый пустить очередь при первом звуке, при первом появлении чего-нибудь угрожающего. Но в темном прямоугольнике ничто не шелохнулось.

Перковски потянул прикрепленную к дверце складную лестницу. Как только та стукнулась об пол, сверху по траку с верхних перекладин заскользило что-то черное.

Бейкеру понадобилась всего пара секунд, чтобы узнать в штуковине маленькую пушку.

— Назад! — рявкнул он.

…И оказался полным идиотом, когда пушечка докатилась до конца, рывком остановилась, выбросила из дула красный флажок.

На котором желтыми буквами было написано: «БУХ!»

Обожди, дай мне до тебя добраться, мать твою, думал Бейкер, глядя на лестницу под гогот Перковски и Торо. Очень долго тебе будет больно.

— Прямо комик какой-то, — заметил Перковски.

— Истинный клоун, — подтвердил Торо.

Перковски полез по лестнице, выставив перед собой «тек».

— Терпеть не могу клоунов.

— Тише, Перк, — предупредил Торо. — Вспомни Мотта и Ричардса.

— Ох, не бойся, — отмахнулся Перковски. — Ричардс был моим другом. Я его хорошо помню.

Его голова и «тек» скрылись в темном отверстии, откуда раздался резкий лающий невеселый смешок.

— Ха! И правда, настоящий клоун.

— Чего там? — спросил Бейкер, карабкаясь следом.

Стоя ниже на перекладине, старался заглянуть внутрь через спину Перковски. Бросив мимолетный взгляд, обнаружил десяток игрушечных пушек, точно таких, как первая на лестнице, расставленных по другую сторону люка. Веревка тянулась к голой лампочке прямо над головой.

Бейкер пригнулся, спрыгнул на пол.

— Не нравится мне эта картина. Слезай-ка оттуда.

— Эй, тут еще и другие клоунские штучки, — заметил Перковски, взявшись за веревку. — Прольем чуточку света на этот вопрос.

— Я бы… — начал было Бейкер и захлебнулся под оглушительный треск полудюжины одновременно грянувших автоматов.

Тело Перковски — голова, руки, сплошное кровавое месиво — рухнуло с лестницы прямо на Торо.

Бейкер окончательно взбеленился. Еще один мертвец! Вот сукин сын!

Вскинул автомат и начал палить. Выпустил в потолок все тридцать два заряда, выскочил в коридор, вставил другую обойму, чтобы выпустить еще тридцать два, но тут кто-то схватил его за руку — разозленный испуганный Мухаляль.

— Женщина! Ты убьешь женщину!

Бейкер чуть не послал его в задницу, когда из гостиной донесся страдальческий вопль. Ринувшись за угол, он увидел корчившегося в агонии Бриггса с зажатой в стене рукой.

— Что стряслось, мать твою? — крикнул Бейкер.

— Сейф! — простонал Бриггс. — Он открытый стоял, вижу — деньги, полез, а меня прищемило!

Бейкер заметил, что из круглого отверстия сочится кровь и течет по стене.

— Вот урод!

— Вытащи меня, старик, — завывал Бриггс. — Прямо насквозь проткнуло. Умираю!

Дерьмо! Что еще может случиться плохого?

В тот момент запищал какой-то сигнал.

Все застыли. Даже Бриггс перестал причитать.

Писк… шел из ободранной тумбы для стерео в другом конце комнаты. Кенни шагнул, открыл дверцы.

На электронном дисплее мелькали крупные красные цифры обратного отсчета, при появлении следующей каждый раз звучал писк.

…58… 57… 56…

Кенни, желая взглянуть поближе, опустился на колени и сразу же отскочил.

— Господи боже, Сэм, бомба!

Бейкер на миг замер, потом пошел вперед. Кенни в бомбах не разбирается, не его это сфера.

И почувствовал, как волосы поднимаются дыбом, узнав брикет С-4. Знакомая штука. Точно такая пустила на воздух автомобиль адвоката. От заряда во все стороны тянутся бесчисленные провода.

…45… 44… 43…

— Да не стой же там, Сэм! — завопил Кенни. — Разряжай!

— Меньше чем за минуту? Боюсь, не получится.

…40… 39…

— Я пошел, — сказал Торо и двинулся к двери.

— Эй! — крикнул Бриггс. — Ты куда? Эй, ребята, не бросайте меня тут с бомбой! Пожалуйста! Прошу вас! — И отчаянно взвыл.

…36… 35…

Бейкер заметил, что араб направился к выходу, и нисколько не удивился. Хотел бежать следом, очень хотел подальше убраться от бомбы, однако…

— Сэм, — испуганно пробормотал Кенни, — может, лучше бы…

— Нож при тебе? — спросил он, выхватив из чехла собственный специальный клинок для десантников.

…32… 31…

— Конечно, — кивнул Кенни.

— Тогда вытаскивай и иди сюда. Пошевеливайся!

— Эй, Бейкер! — простонал Бриггс, тараща глаза, когда они к нему ринулись с обнаженными ножами. — Ты чего собираешься делать?

— Руку тебе отрежу, чтоб не совал куда не надо, — посулил Бейкер, остановившись справа от Бриггса. — Может, правда придется, да сначала попробуем еще кое-что. Назад наклонись. — Простукал стену слева над сейфом с другой стороны от Бриггса и велел Кенни: — Тут бей. Давай!

…28… 27…

— Никогда нам не выломать из стены этот сейф, — каким-то непривычным тоном пискнул Кенни.

— Знаю, — проворчал Бейкер.

И взялся за стену над сейфом, пробив рукояткой ножа в штукатурке дыру. Пробив, перевернул оружие, принялся работать зазубренным лезвием вглубь, потом вниз под углом.

…24… 23…

Он старался держаться спокойно, чтобы Кенни не заметил страха, только сердце ухало паровым молотом, тело сплошь обливалось потом.

Как только нож царапнул крышку сейфа, Бейкер рывком вывернул пласт штукатурки.

Оглянувшись, увидел племянника, который лихорадочно рушил стену на своем месте. По сравнению с физиономией восковой бледности рыжие волосы стали огненными, но свое дело он делал.

— Давай, Кенни!

…20… 19…

— Не хочу погибать из-за глупости Бриггса. Сэм! — крикнул Кенни, когда Бейкер принялся пробивать стену справа над сейфом.

— И я тоже, малыш. Только своих не бросают, когда есть возможность помочь. Даже ослиную задницу.

Таково одно из правил спецотрядов. Упал кто-то за линией — почти всем рискуешь, вытаскиваешь.

…16… 15…

Бейкер услышал, что Кенни пробился, и сам пробил второе отверстие. Поднялся на цыпочки, глянул в дыру. Мало света.

— Кенни, подтяни сюда вон ту лампу.

— Сэм…

Проклятье, племянник чуть не плачет.

Знаю, как ты себя чувствуешь, малыш, но должен оставаться со мной. Не подкачай.

— Ну давай!

…12… 11…

Кенни схватил лампу, высоко поднял трясущимися руками.

Теперь хорошо было видно мощную пружину с вонзившимся в ладонь Бриггса шипом.

— Вон он, сукин сын.

…08… 07…

Бейкер протянул руку, сунул кончик лезвия под пружину. Рука дрогнула, нож сорвался.

— Давай! Давай!

Он снова вставил лезвие, со стоном приложил все силы, вытаскивая шип. Тот поддался, Бриггс зашипел сквозь зубы, выдохнул…

…04… 03…

…с пронзительным воплем выдернул окровавленную руку из сейфа и сломя голову бросился к передней двери.

Кенни за ним по пятам, замыкавший процессию Бейкер скатился со ступенек, свалил Кенни на землю.

— Ложись! — крикнул он.

— Где мы? — спросила Алисия, когда Джек помог ей выбраться из туннеля по лестнице.

— Смотрите.

Она медленно огляделась вокруг. Кругом кусты, окружающие картофельное поле. В пятидесяти футах справа стоит белый прокатный автомобиль точно там же, где они его оставили. За машиной дом Джека, во всех окнах свет.

— На другой стороне дороги, — сообразила она.

— Верно.

— И что будем…

Алисия вздрогнула, услыхав гулкий грохот из дома, за которым последовала автоматная очередь.

— Боже мой, что случилось?

— По-моему, кто-то как раз попал под пушечный выстрел, — ответил Джек.

— Вы имеете в виду, убит?

— Скорей всего, — кивнул он. — Я же сказал, что это ловушка. Кто туда попадет, попрощается с жизнью.

Она взглянула на него. Он вызывает у нее все больше симпатии, даже доверия за короткое время знакомства, что совсем не в ее правилах — список людей, которым она доверяет, предельно короткий, — но сколько в нем непонятного! Одно абсолютно невообразимо: несмотря ни на что, думать даже не хочется, что за обыденной, неприметной наружностью скрывается мужчина, готовый и способный убить, если нужно.

Который стоит рядом, всего в одном шаге. Алисия попятилась с пересохшим ртом, стараясь разглядеть в темноте выражение его лица.

— Вы… кого-то убили?

— Точнее сказать, кто-то совершил самоубийство… ворвавшись туда, куда не имел права врываться, сделав то, что не имел права делать.

Она ощутила внутри дрожь и слабость. Еще чуточку отступила.

— Это… очень страшно.

— Вам их жалко?

— Я не убийца.

— А они убийцы, — тихо сказал Джек, глядя не на нее, а на дом. — Это они убили вашего сыщика, сожгли заживо Фитиля Бенни, взорвали адвоката. Как его звали?

— Вайнштейн… Лео Вайнштейн.

Боже, она почти забыла про бедного Лео.

— Да. На куски разорвали. За что? За то, что он занимался своим делом. По-вашему, миссис Вайнштейн возразила бы, чтобы убийц ее мужа постигла точно та же судьба? По-моему, вряд ли.

— Не знаю насчет миссис…

Джек не слушал. Продолжал говорить все тише и суровее:

— Впрочем, я это сделал не ради миссис Вайнштейн, не ради вашего частного сыщика, даже не ради Фитиля Бенни, которого немного знал. Я сделал это для себя и — хотите вы этого или нет — для вас.

— Не для меня, — возразила Алисия. — Я никогда не хотела…

— Потому что перед нами убийцы. А как только выступишь против убийц — поверьте, мы с вами против них вместе выступили, — остается единственный способ: расправиться с ними, пока они с тобой не расправились. В противном случае наверняка пожалеешь. Когда-нибудь они нас найдут — возможно, случайно, может быть, целенаправленно, — но рано или поздно наши дороги пересекутся, и они нас прикончат без колебаний. Постараются, по крайней мере.

От его обыденного, ровного тона мороз пробирал по коже.

Как я могла ввязаться в такое?

— Вон они.

Алисия увидела две выскочившие из передней двери фигуры. Дернулась, когда Джек схватил ее за руку, но хватка оказалась крепкой.

— Сюда, — шепнул он. — Пригнитесь пониже.

Согнувшись, потащил ее к машине, осторожно открыл водительскую дверцу. Подфарники не загорелись. Теперь стало ясно, зачем он заблокировал зубочисткой кнопку. Толкнул ее вперед:

— Заползайте, не поднимайте голову.

Влез следом, тихо закрыл дверцу. Вставил ключ зажигания, но не стал поворачивать. Вместо этого наклонился к ней, глядя на дом.

— Ну… смотрите. Теперь уже скоро.

Стараясь не впадать в панику, Кемаль присел у заднего колеса пикапа, ржавевшего в переднем дворе, наблюдая за домом. Рядом столпились наемники, которых он сюда привел.

Неужели в один вечер может случиться столько неприятностей? Разве такое возможно?

Он давно забеспокоился, особенно после известия об убийстве охранников. Два трупа могут привести полицию прямо к Кемалю, а от него к Исвид Нахр. Он будет унижен перед Халидом Насером. Бейкер обещал, что трупы «исчезнут», но сколько в этом обещании пустой похвальбы?

Возможно, нисколько. Надо признать, Бейкер совсем неплохо обращается со своими людьми. Которые, кажется, хорошо подготовлены, с военной точностью выполняют приказы. Вдобавок ему хватило сообразительности сунуть женщине Клейтон детектор.

Оценка Бейкера начала повышаться. Если б не его упрямство…

Потом ситуация стала стремительно осложняться. Один мертв, другой застрял в доме, как зверек в капкане, дом через пару секунд взорвется.

И где сейчас Бейкер? Почему еще в доме? Старается разрядить бомбу?

В переднюю дверь неожиданно вылетел попавший в ловушку наемник по имени Бриггс, за ним Бейкер с другим рыжеволосым наемником.

Бриггс со всех ног мчался к пикапу, Бейкер с другим упали в траву. Кемаль пригнулся, заткнул уши.

Через секунду послышался слабый шлепок, быстрый, отрывистый, как бы эхо выстрела.

Потерпев еще пару секунд и не дождавшись взрыва, Кемаль осторожно поднял голову, выглядывая из-за кузова. Увидел стоявшего с другой стороны Бриггса, державшегося за кровоточившую руку.

— Вот сукины дети! — заорал Бриггс. — Ублюдки вшивые, мать вашу так! Бросили меня там, чтоб разорвало к чертям на клочки, а взорвалась одна-единственная петарда!

— Чего? — переспросил наемник рядом с Кемалем, встав на ноги.

— Точно, Торо! — вопил Бриггс, ковыляя к ним. — Фейерверк долбаный! А вы задницы за пикапом попрятали, желтопузые крысы!

Один из наемников, стороживших черный ход, подбежал к пикапу, уставился на окровавленную руку Бриггса.

— Что тут, черт возьми, происходит? Что с тобой стряслось?

— Хочешь знать? — переспросил Бриггс. — Торо, расскажи Де Мартини, как ты…

— Бегите!

Кемаль, оглянувшись, увидел вскочившего на ноги Бейкера, который поднимал и тащил рыжеволосого наемника обратно к дому.

— Все прочь от пикапа!

Трое других наемников не обратили внимания, но Кемаль решил — если Бейкер бежит, то и он побежит, и как можно быстрее.

— Ага! — кричал Бриггс за спиной бегущего Кемаля. — Беги, арабская желтопузая крыса! Беги, пока я…

Взрыв застал Кемаля врасплох. Он только что бежал, а в следующую секунду взлетел, словно чья-то гигантская рука ударила в спину, подбросила в воздух. Ночь наполнилась шумом, светом, летящими кусками железа.

Кемаль упал, покатился, замер плашмя, закрыв руками голову, прижимаясь к холодной и твердой земле.

Потом все кончилось.

Он встряхнул головой, перевернулся, встал на колени. Почти ничего не слышал сквозь звон в голове. Оглядел двор, усеянный дымившимися обломками. Наемник, который рядом с ним прятался за пикапом, лежал на траве темной неподвижной грудой. Раненый Бриггс и некий Де Мартини наверняка представляют собой то же самое по ту сторону от обгоревшего остова.

Впрочем, что-то зашевелилось. Бейкер шел от дома, потрясая в ночи кулаками. Кемаль видел разъяренное лицо, понимал по широко открытому рту и напрягшимся жилам на шее, что наемник кричит в темноту.

Слов не слышал. И очень хорошо.

Взглянул на дорогу, заметил, что белый автомобиль, за которым они сюда ехали, исчез.

Он склонил голову и произнес молитву. Или разразился слезами.

Ёсио громко хохотал в своей машине.

Замечательный вечер. Заслышав стрельбу в доме, он предположил наихудшее: Мухаляль со своими наймитами убил ронина женщины Клейтон. Потом увидел выбегавших из дома людей, приседавших за сломанным грузовиком в переднем дворе, и стал ждать перестрелки.

Однако какая же может быть перестрелка, если Алисия Клейтон с ронином шмыгнули в свой собственный автомобиль, стоявший на другой стороне дороги?

Взрыв прояснил ситуацию. Небольшой взрыв — или предварительное уведомление о большом — выгнал всех из дома в предположительно безопасный двор. Где же лучше укрыться от летящих обломков, как не за обычным пикапом, ржавеющим во дворе?

А дом даже не собирался взрываться. Зачем взрывать хороший дом, если можно с помощью ложной бомбы выгнать оттуда незваных гостей, заставив их сгрудиться поближе к настоящей?

Обломки ветхого пикапа еще летали в воздухе, когда белый автомобиль ронина тронулся с места, покатил по дороге, не включая огней. И растаял в ночи.

Ёсио захлопал в ладоши. Просто, изящно. Браво, ронин-сан!

К счастью, Мухаляль уцелел. Ему нужен живой араб. Он единственный, за исключением брата женщины Клейтон, знает, почему дом так дорого стоит.

Ёсио смотрел на бесившегося в ночи Бейкера, к которому бежал последний мужчина, стоявший на страже у черного хода. Опустил стекло, чтобы лучше слышать.

— Кто ты такой? Покажись! Кто ты, гад долбаный? Выходи! Ну, давай! Мы с тобой! И больше ничего! Никаких фокусов! Только ты и я! — Голос Бейкера поднялся до визга. — Кто ты такой, мать твою?

Хороший вопрос, согласился Ёсио. Кто такой этот ронин?

Очевидно, не просто наемная сила. Мужчина, хорошо знакомый с насилием, применяющий его разумно и стильно. Опытный в своей сфере деятельности, намеренный еще долго ею заниматься, о чем свидетельствует искусно оборудованный домик-ловушка. Дом подтверждает, что ронин рассчитывает далеко вперед и вполне способен приготовиться почти к любой неожиданности.

Значит, следующий шаг надо делать с особенной осторожностью.

Необходимо встретиться с ронином раньше, чем Мухаляль и Бейкер по слепой случайности набредут на него и убьют. Ронин наверняка что-то знает, что-то обнаружил в доме.

Ёсио подавил побуждение нажать на газ и следовать за ним. Оценив риск, признал неразумным в данный момент проезжать мимо дома. Бейкер или кто-нибудь из прочих наемников вполне может разрядить в него пару обойм. В меткость стрельбы мало верится, но вдруг случайная пуля попадет в бензобак или, хуже того, в него самого.

Нет, лучше ехать за всей компанией в Манхэттен.

А потом уже выяснить, что отыскала та парочка в доме Клейтона.

— Правда, Джек, — ныла Алисия, — я домой хочу.

Или хотя бы выйти из машины. Ее мутило.

Вместо возвращения в город Джек ехал дальше на восток, к мысу на краю Лонг-Айленда. Со временем свернул на север прямо к Саг-Харбор. Остановился на стоянке у какого-то заведения под названием «Серфсайд-Инн». Как известно, в Саг-Харбор никто серфингом не занимается. Фактически тесный с виду мотель стоит вообще далеко от воды.

— В город возвращаться рискованно, — сказал он. — Мы их разбили, но я не имею понятия о резервах араба. Вполне возможно, что на скоростных шоссе уже стоят дозорные, которые нас дождутся и проводят до дому. Поэтому лучше ехать кружным путем.

— Ладно, поехали, — согласилась она. — Зачем тут останавливаться?

— Переночуем. — Джек махнул рукой, не дав ей слова молвить. — Доверьтесь мне. Утром вернемся, никто нас не будет искать. Мы нахлебались уже нынче вечером, дело может пойти и покруче.

Черт побери, точно знает, что надо сказать. Больше не хочется никакого насилия.

— Ну хорошо. Только нельзя ли найти что-нибудь поприличней?

— Собственно, сейчас не самый разгар сезона, — напомнил он. — Тут открыто, табличка уведомляет о наличии свободных мест, мы здесь пробудем часов пять, не больше. Лучше того — стоянку с дороги не видно. Сидите и ждите.

Не оставив ей времени на возражения, выскочил из машины и направился к офису.

Она закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Сплошной кошмар. В действительности не бывает ничего подобного. Скоро очнешься и поймешь, что видела страшный сон.

Алисия вздрогнула, услыхав стук в стекло. Джек, держа ключ, кивнул на ряд дверей слева от машины. Она со стоном вылезла, потащилась за ним. Еле-еле волочила ноги, промерзла до мозга костей.

Он отпер дверь под номером 17, она вошла, он следом, закрыв дверь за собой.

Обстановка чуть лучше, чем в «деревенском домике», но сырость и плесень все те же. Занавески в цветочек в тон покрывалам на двух двуспальных кроватях, а ковра нет.

— Какую выбираете? — спросил Джек.

— Что?

— Кровать.

— Шутите? — не поверила она. — Неужели мы останемся в одном номере? Слушайте, может быть, дело пойдет и покруче, только я могу заплатить…

— Деньги тут ни при чем. Просто так безопасней. — Он снова кивнул на кровати. — Ну, какую?

Алисия ткнула пальцем в ту, что ближе к ванной. Боже, как хочется в душ, просто до смерти хочется, но нет чистой одежды на смену — что толку?

— Вот эту.

— Отлично, — кивнул он, усаживаясь и подпрыгивая на другой. — Тогда эта моя. — Тут голос Джека понизился до баритона Чарлтона Хестона: — Сразу давайте-ка кое-что проясним, моя юная леди. Знаю, вы по мне с ума сходите, но никаких надежд не питайте, не думайте и не мечтайте.

Старается приободрить меня, сообразила она и с усилием изобразила улыбку:

— Постараюсь как-нибудь сдержаться.

— Правильно. Потому что я уже занят.

Алисия поняла, что теперь он не шутит. Секунду смотрела на Джека, стараясь разобраться в своем к нему отношении. Страшная личность, с одной стороны… Смертоносный убийца — скольких он сегодня прикончил? А с другой стороны, оказавшись наедине с ним в номере мотеля, она не только верит, что он уже занят, но и почти завидует женщине, которая завоевала его сердце.

Все равно сейчас не разобраться, решила она, направляясь к кровати. Надо поспать, отдохнуть, отключиться.

Сегодня произошло слишком много событий. Возвращение в старый дом, в свою старую комнату, в его спальню, убитые люди на заднем дворе… уже более чем достаточно. Потом за ними гналась целая армия, пальба, крики, взорванный грузовик, пламя в ночи…

Алисия погружалась в какой-то кисельный туман, медленно приближаясь к вожделенной чудесной постели…

Слишком устала… слишком… в цепи перенапряжение… надо отдохнуть…

Наконец добралась. Сдернула покрывало, влезла под простыню.

Пробормотала:

— Спокойной ночи, — накрылась с головой.

Тишина… темнота… благословенная темнота…

— Спокойной ночи, — сказал Джек, глядя на свернувшуюся в клубок под простыней Алисию.

Ненормальная, точно. Впрочем, все Клейтоны ненормальные в своем роде.

Что теперь? Надо было в последовать ее примеру и отключиться, но он слишком взвинчен, чтобы заснуть. От чего тот самый ключ? И чертов маленький «лендровер»… Мысль об упорном стремлении автомобильчика попасть во двор дома Клейтона не отступала.

Он поднялся и вышел на улицу. Открыл дверцу «шевроле», взял с заднего сиденья игрушечную машинку, вынес на середину стоянки, включил моторчик.

— Ну, мистер Ровер, посмотрим, куда вы теперь захотите пойти.

Опустил шасси на мощеную площадку, направил по своему представлению на восток и пустил. Машинка побежала, почти сразу повернув налево. Джек ждал, что она развернется дугой и вернется к нему, но колесики повернулись всего на три четверти и покатились через площадку по диагонали.

Он бросился вдогонку, поймал игрушку, пока она не столкнулась с припаркованным «аккордом».

Машинка должна была двигаться к западу, к дому Клейтона или, скорей, ко двору перед ним. Может, ориентиры ошибочные?

Джек посмотрел на звезды. Хорошо, ночь холодная, ясная, зимняя. Отыскал Большую Медведицу, над ней Полярную звезду. Отлично. Там север.

Вернулся на прежнее место, направил автомобиль на восток… Черт побери, он опять побежал все к тому же «аккорду».

Снова сориентировался по Полярной звезде. В Марри-Хилл автомобильчик упорно стремился к верхней части города, к северу… к переднему двору, по мнению Джека. А теперь рвался на северо-запад… в противоположную сторону от переднего двора.

Что с тех пор изменилось?

Во-первых, местонахождение «ровера».

Или, может быть, кто-то в какой-то момент переключил управление?

Над этим надо бы поразмыслить, причем в более подходящей ситуации по сравнению с нынешней.

Завтра… можно будет раздумывать целое утро. Приступив к поискам открывающегося ключом сейфа.

Джек вернулся в номер, забрав с собой игрушку. Не хочется на ночь оставлять в машине. Кто знает? Вдруг какой-нибудь бродяга углядит на парковке и схватит.

Проскользнул в комнату как можно тише. Разглядел фигурку Алисии, свернувшуюся под простыней вроде зародыша.

От чего ты прячешься?

Она вызывает у него восхищение вместе с жалостью. Понятно, что жалость чертовски ее возмутит, только Джек все равно ее чувствовал. Где-то, когда-то девочка испытала невыносимую боль, а ему жалко любого тяжело раненного. Хотя она отважно боролась — до сих пор борется — с последствиями пережитой беды.

Наверно, сегодняшние события слишком на нее подействовали. Возможно, не стоило тащить ее с собой.

Разве был другой выбор? Она жила в доме, должна была помочь.

Тем не менее, Джек с ледяным комом в желудке смотрел на скорчившуюся фигурку, решительно отгородившуюся простыней от всего мира.

Как она себя будет чувствовать, проснувшись завтра утром?

Он повалился на другую кровать, уставившись в покрытый пятнами потолок, размышляя об этом, пока сон его не одолел.

Кемаль Мухаляль сидел с трясущимися руками и с дрожью внутри. Чувствовал себя так, словно только что выбрался из нескончаемой бури.

Упал у себя в квартире на диван, слишком расстроенный для молитвы, слишком измученный, чтоб дотащиться до спальни.

Впервые после приезда в трижды проклятую страну у него возникли сомнения в исходе своей миссии. Он, разумеется, ждал осложнений в поисках изобретения Клейтона, но таких — никогда. Женщина Клейтон заручилась содействием самого дьявола.

Заметив исчезновение ее машины, он хотел послать кого-то в погоню, но не имел возможности.

Трупы… следовало убрать все трупы до приезда полиции. Бейкер с двумя уцелевшими членами своей команды перенес их в фургон. Потом пришлось удирать, как шакалам, в ночи.

Безобразное, унизительное переживание.

Впрочем, дело того бы стоило, если в Кемаль убедился, что Алисия Клейтон со своим дьяволом что-нибудь обнаружили в доме.

А как насчет продажи? Хаффнер уведомил ее адвоката, что предложение принято. Пока нет ответа. Будет ли вообще после нынешних событий?

Если нет, процесс затянется на недели. Что это будет означать для Гали? Надо ехать домой, помогать сыну.

Кемаль рванул себя за бороду. Нельзя же разорваться на части. Что делать?

Если не удастся завладеть изобретением Клейтона, необходимо сделать все возможное, чтобы оно не досталось никому другому.

Успокойся, повторял он себе в десятитысячный раз после того, как вошел в дверь.

Только как успокоиться, если вдруг завтра утром газетные заголовки оповестят целый мир об открытии Клейтона?

Кемаль содрогнулся, думая о последствиях этого для родной страны, о том, что весь Ближний Восток превратится в Саудовскую Аравию времен его отца, который сам шил себе обувь, жил с родными бедуинами в шатрах из козьих шкур, в прилепившихся друг к другу саманных лачугах, без электричества, без лекарств, без медицинской помощи. Так жили все арабы до шестидесятых годов двадцатого века. Так будет жить он — и его сыновья, — если не выполнит миссию.

Хорошо бы переложить бремя на плечи более опытного в подобных делах человека, но для успеха настолько важна секретность — если просочится даже слабый намек на саму суть технологии, все пропало, — что руководство Исвид Нахр запретило осведомлять о проблеме кого бы то ни было, даже других членов собственной организации.

Томас Клейтон познакомил Исвид Нахр с отцовской технологией в присутствии Кемаля Мухаляля. Почему ему в тот день показалось, будто Аллах его благословил? Фактически Аллах его проклял. Ибо он оказался одним из немногих посвященных в тайну, вынужденный нести на собственных плечах тяжелейший груз.

Кемаль расправил те самые плечи. Не стоит отчаиваться. Дело еще не проиграно. Надо верить в Аллаха, надеяться, что Алисия Клейтон с дьяволом ничего не узнали.

Кстати, о дьяволах. Как быть с собственным дьяволом, Бейкером? К которому он окончательно утратил доверие, хотя может прийти такой день, когда надо будет воспользоваться его жестокой натурой и грубой тактикой.

Ибо ясно — если Кемалю и организации Исвид Нахр не удастся завладеть технологией Клейтона, ее придется уничтожить вместе с каждым, кому о ней известно.

Глава 13

Среда

— Нет, — сказала Алисия. — И речи быть не может. Мне надо в больницу.

Неужели все женщины такие упрямые, думал Джек, глядя сквозь запотевшее стекло на удалявшийся паромный причал. Или только мои знакомые?

Они сидели за кофе на пассажирской палубе первого утреннего парома из Ориент-Пойнт. «Шевроле» стоял внизу вместе с другими машинами.

— Алисия…

— Слушайте. У меня пациенты и… ох, черт побери.

Она сдернула с плеча сумку, принялась в ней копаться, выудив, наконец, сотовый телефон.

— В чем дело? — поинтересовался Джек.

— Надо позвонить.

Он смотрел в окно, пока она набирала номер. Небо льдисто-голубое, по-зимнему ясное, но Лонг-Айлендский залив вокруг серый, беспокойный. Снова повернулся к ней, услыхав имя Гектора, видя, как она помрачнела. Закончила разговор, крепко зажмурилась.

— Плохо дело?

— Гектор ночью был в шоковом состоянии, — проговорила Алисия, не открывая глаз, — потом снова случился припадок. Мы его теряем.

— Ох, господи Исусе. — Сердце сжалось при воспоминании о широченной улыбке и похвальбе «колючим ежиком». Малыш был полон жизни, и вот…

— Я должна была находиться с ним рядом.

— Понимаю, как вы себя чувствуете.

Алисия, открыв глаза, пристально на него посмотрела, не говоря ни слова.

— Хорошо, — уступил Джек. — Может быть, не совсем понимаю. Но как бы ни было, по-моему, в данный момент там для вас небезопасно. То есть я бы на вашем месте не появлялся бы ни на работе, ни дома — в местах, о которых нашим недругам превосходно известно.

— Придется рискнуть. Я должна быть нынче утром в больнице и в Центре, Джек. И буду. Посмотрим фактам в лицо: после вашей расправы на ногах остались не многие.

Ему все это сильно не нравилось, но отговорить ее не удастся. Впрочем, даже если Бейкер с оставшимися подручными что-то задумали, вряд ли станут действовать на глазах у сотрудников Центра. Но как только Алисия выйдет оттуда одна…

— Ну ладно. Отправляйтесь в больницу, потом пусть вас охранник проводит до Центра. После этого сидите на месте. Закажите еду с доставкой. Из здания ни ногой, пока я не заеду за вами и не отвезу в отель.

— В отель?

— Да, в отель. Вы же не собираетесь возвращаться домой? Именно там они будут вас поджидать.

— «Они»? — переспросила Алисия. — Теперь уже вряд ли можно говорить о них во множественном числе.

Джек покачал головой. Он видел, как спасся Кемаль, уцелел его главный наемник. Сколько их у араба в запасе? Даже если никого не осталось, всегда еще можно нанять.

— Громила, который втащил вас в фургон, по-прежнему жив и здоров.

Кажется, сообщение произвело желаемый эффект: Алисия застыла, опустила глаза.

— Хорошо, хорошо. В какой отель?

— Я еще не решил. В пять заеду за вами, смешаемся с толпой в час пик.

— Отлично, — глухо вымолвила она, плотней кутаясь в пальтецо.

— Слово даете?

— Даю. — Снова внимательно на него посмотрела. — Зачем вам обо мне так заботиться?

Очень странный вопрос.

— Что имеется в виду?

— Найденный «ключ» у вас. Нужды во мне больше нет. Фактически вам, может быть, даже выгодно, чтоб они меня достали.

Джек вытаращил на нее глаза, сдерживая гнев.

— Нет ответа? — не отставала Алисия.

— Разумеется, есть… Просто думаю, стоит ли отвечать на подобный вопрос.

— Ах, обиделись?

— Чертовски. Вы… заказчица. Мы заключили сделку. Контракт.

— Я не подписывала никакого…

— Мы ударили по рукам. Это и есть контракт.

Алисия вспыхнула, снова отвела глаза. Потом разразилась поспешным потоком слов:

— Простите. Может быть, я не права, только просто не знаю, что думать, кому еще можно верить. Вчера было страшно до жути… я ужасно вас боялась… вообще никогда в жизни не попадала в подобные ситуации. То есть за мной шла погоня, а тот, кого я считала партнером, убил прошлой ночью бог весть сколько народу. Пусть даже они сами на то нарывались… знаете, что я скажу? Вы вчера запросто нажали на несколько кнопок, и — бум! — люди погибли. Хотели их убить и убили. Неудивительно, что я все время гадаю, вдруг вы и меня решите убить?

Джек было собрался заметить, что убивает только чересчур болтливых заказчиков, но решил, что момент не совсем подходящий для глупых шуток.

Наверно, она права. Обычно его контакты с заказчиками сводятся к минимуму. Заключив сделку, он исчезает и делает свое дело, как в случае с Хорхе. Они никогда не присутствуют при процессе, видят лишь результат. Вчерашний вечер стал исключением. Пришлось взять на себя абсолютно нежелательную роль телохранителя, Алисия оказалась свидетельницей весьма жестокой реальности.

Очень плохо, конечно, однако особого выбора не было.

— Я сделал то, что было необходимо, — сказал Джек. — Как вы себе представляете, что с нами сейчас было бы, попадись мы к ним в руки?

Она продолжала, словно не слышала:

— Хуже всего, что это ничего не решило. Мы по-прежнему вынуждены оглядываться через плечо. Я даже домой не могу пойти.

— Сочувствую. Но ведь все-таки мы продвинулись. Теперь знаем больше, чем два дня назад, и, думаю, узнаем гораздо больше, когда я найду замок, открывающийся вот этим самым ключом.

И еще чуточку позабавлюсь с четырехколесной игрушкой. Есть что-то очень странное в клейтонском «ровере».

Джек вытащил ключ, разглядел в ярком солнечном свете слабый след оттиснутой на красном виниловом футлярчике надписи: «Берн интербанк».

И мысленно произнес — аллилуйя.

Ёсио охнул от неожиданности при появлении белого «шевроле», чуть не подавившись яичным «Мак-Маффином».

Вчера целую ночь наблюдал за квартирой Али-сии Клейтон. Она так и не вернулась. Ёсио расстроился, но не особенно удивился. Следовало догадаться, что ронин сделает именно то, что принято делать в таких обстоятельствах: снимет на ночь номер в отеле.

Поэтому Ёсио торчал на Седьмой авеню, откуда виден вход в больницу и в детский Центр, где работает женщина Клейтон. Судя по накопленной о ней информации, она абсолютно предана своим маленьким подопечным. Вряд ли предпочтет держаться подальше.

Рассуждения оказались правильными.

Утешение маленькое, но придется довольствоваться.

Проследив, как ронин провожает женщину Клейтон до больничных дверей, а потом возвращается к автомобилю, Ёсио завел машину и тронулся. Следующий шаг вопросов не вызывает: надо следовать за ронином. Если они с женщиной Клейтон что-нибудь обнаружили прошлой ночью, пора выяснить.

Старательно сохраняя дистанцию, Ёсио ехал за ронином на запад по Четырнадцатой улице, к деловым кварталам по Десятой авеню. Других преследователей не видно. Он улыбнулся. Наверняка у Кемаля Мухаляля в данный момент есть другие дела, поважнее, включая острую нехватку рабочей силы.

Ронин остановил машину перед рядом каких-то сомнительных заведений. Ёсио проехал мимо, сбавив скорость, рассчитывая дождаться красного света на следующем углу. Поправил зеркало заднего обзора, видя, как ронин входит в дверь рядом с грязной витриной. На вывеске написано:

ПАСПОРТНАЯ КОНТОРА ЭРНИ

Любые паспорта

Водительские права

Права на вождение такси.

Ёсио поспешно объехал вокруг квартала, с облегчением заметив «шевроле», по-прежнему стоявший на Десятой авеню. Свернул к бровке тротуара у автобусной остановки на другой стороне улицы и стал ждать, уверенный, что в плотном потоке машин в час пик его никто не видит.

Паспортная контора… Зачем ронин туда пошел? Хочет удостоверить собственную личность или получить документы на чужое имя? Возможно, на имя Рональда Клейтона?

Ёсио потер руки, по которым мурашки бегали от волнующего предчувствия, нюхом чуя, что наткнулся на нечто существенное.

Со временем ронин вышел из конторы, огляделся вокруг, прежде чем садиться в машину. Когда посмотрел в его сторону, к остановке подкатил автобус. Воспользовавшись прикрытием, Ёсио влился в транспортный поток, пристроился за автобусом, чтобы двинуться следом за ним. Теперь его машина смешалась с несметными тысячами автомобилей, ползущих по забитой в час пик улице.

Белый «шевроле» направился дальше к деловой части города. Ёсио держался за ним всю дорогу до Западной Семьдесят шестой улицы, где ронин снова остановился, снова зашел в какое-то здание.

Проезжая мимо, Ёсио прочитал на вывеске: «Берн интербанк».

Теперь мурашки забегали не только по рукам, но и по шее. Да. Серьезное дело. Неясно, откуда ему это известно, только просто… известно, и все.

Он торопливо отыскивал место для стоянки. Можно было бы нарушить правила, понадеявшись на дипломатические номера, однако непонятно, сколько уйдет времени. В этом городе сурово обращаются с дипломатами, пренебрегающими правилами парковки. Никак не желательно по возвращении обнаружить, что автомобиль отбуксирован.

Ёсио разглядел указатель стоянки «Кинни» и ринулся к ней.

Возможно, успешный итог всех трудов последних двух месяцев зависит от его действий в течение нескольких следующих минут.

Тальк с латексных перчаток Алисии оставил белые следы на поднесенном к окну последнем рентгеновском снимке грудной клетки Гектора. Не требуется проектора, чтобы увидеть, как плохи дела. Легкие почти совсем непрозрачные. Остаются лишь маленькие темные кармашки непораженной легочной ткани, и те неуклонно сокращаются с каждым следующим снимком. Скоро даже вентиляция не сможет насыщать кровь кислородом.

Она оглянулась на мальчика, лежавшего в коме, как бы уменьшившегося в размерах со вчерашнего утра. Обнаженный, распростертый на койке Гектор состоял больше из пластиковых трубок, чем из плоти: две внутривенные — одна в локте, другая под коленом, — кислородная в горле, в мочевой пузырь введен катетер через пенис, на костлявой грудке сердечный монитор. Синеватая кожа в пятнах. Соренсон вытирала засохшую на веках корку.

Приглушив писк и шипение датчиков, Алисия взяла его карту, мрачно знакомясь с последними показателями. Содержание кислорода падает, лейкоцитов утром 900, кровяное давление на последнем пределе.

Гектор уходит. И ничего, черт возьми, нельзя…

Внимание привлек изменившийся сигнал сердечного монитора. Бросив взгляд на экран, она увидела страшные нерегулярные синусовые волны фибрилляции.

Соренсон широко открыла глаза над хирургической маской:

— Ох, проклятье!

И протянула к кнопке руку в перчатке.

— Постойте, — сказала Алисия.

— Но у него фибрилляция.

— Знаю. Вдобавок у него полностью отказала иммунная система. Ничего не осталось. Его не спасти. Кандида в головном мозге, в костном, капилляры забиты. Сломаем еще несколько ребер, вскроем грудную клетку, подвергнем его лишним мучениям — для чего? Только чтобы отсрочить на пару часов неизбежное? Пусть бедный мальчик уходит.

— Вы уверены?

Уверена ли?.. Испробовано все возможное. Привлечены все узкие специалисты, боровшиеся с инфекцией всеми имеющимися в их распоряжении средствами. Безрезультатно.

Кажется, я в своей жизни ни в чем не уверена, но одно знаю точно: что бы мы ни делали, нынешнего утра Гектор не переживет.

— Да, Соренсон, уверена.

Полностью отрешившись от собственных переживаний, Алисия смотрела, как замедляются синусовые волны, сменяясь отдельными последними всплесками, переходя в ровную линию.

Она кивнула в ответ на вопросительный взгляд Соренсон. Сестра, посмотрев на часы, объявила время смерти Гектора Лопеса четырех лет. Потом принялась вынимать трубки из безжизненного детского тельца. Алисия сдернула хирургическую маску и вышла.

Пошатываясь от подавляющей, сокрушительной безнадежности, села на подоконник, глядя вниз на улицу. Радостно сияющее утреннее солнце казалось оскорбительно неуместным. По щекам текли слезы. Пожалуй, так плохо еще никогда в жизни не было.

Что во мне хорошего? Кого я хочу обмануть? Абсолютно никчемная. Вполне можно сейчас же покончить со всем, в том числе и с загадками.

Видя внизу машины, пытаясь представить, что чувствуешь, попав под колеса, Алисия отскочила от окна.

Пока нет. Может, как-нибудь в другой раз, но сегодня еще нет.

Джек думал заехать домой, переодеться, привести себя в порядок, но одолжил у Эрни бритву, побрился, старательно причесался, сменив привычную небрежную прическу на более аккуратную для фото на новеньких водительских правах, выданных штатом Нью-Йорк на имя Рональда Клейтона.

Предъявил документы, прошел проверку, банковская служащая своим ключом и ключом Джека открыла двойной замок дверцы сейфа и оставила его в одиночестве с металлическим ящиком под номером 137.

Подняв крышку, он увидел стопку пухлых желтых конторских конвертов, пожалуй с десяток, заклеенных липкой матерчатой лентой. Несмотря на сильное желание вскрыть, понял, что здесь этого делать не следует. На изучение содержимого, на поиски ответов на вопросы нужно время. Вдобавок машина оставлена просто на улице. Лучше забрать конверты домой, не спеша разбираться.

Собрав пакеты, удостоверившись, что ничего не забыл, он вышел из банка. Машина стояла на том же месте, где он ее оставил, — в чем в этом городе совершенно нельзя быть уверенным, — однако контролерша на мотороллере тормознула на углу и начала пробираться вниз по дороге по направлению к «шевроле». Джек метнулся к машине, вскочил и умчался.

Принялся было поздравлять себя с удачным утром, как почувствовал сзади движение. Не успев среагировать, ощутил на затылке холодный металл.

В ошеломлении замер, стиснув руль. Это вовсе не угонщик — его выследили, черт побери! Проклятая беспечность! Сперва вчера вечером позволил застать себя врасплох на клейтонском заднем дворе, теперь второпях даже не потрудился взглянуть на заднее сиденье. Стараясь успокоиться, он лихорадочно перебирал варианты.

— Доезжайте, пожалуйста, — произнес голос с акцентом.

Пожалуйста?

Глянув в зеркало заднего обзора, увидел азиатское лицо, чисто выбритое, лет, видимо, под сорок, глаза закрыты модными круглыми темными очками.

— И пожалуйста, не вымышляйте произвесть аварию, навлечь внимание полиции. Здесь у меня патроны с пустыми головками, выполненными цианидом. Вас прибьет даже царапина.

Несмотря на дикие глаголы, стрелок прилично говорит по-английски. И почти выговаривает букву «л».

— Цианид в пустых головках? — переспросил Джек. — Вам не кажется, что это перебор? Если хорошо стреляете, для чего цианид?

— Я очень хорошо стреляю. Однако ничего не выставляю на усмотрение случая.

Безусловно.

Он заставил себя расслабиться. Парень хотя бы не из бандитов араба — не похож, по крайней мере. Тут ему кое-что пришло в голову.

— Пистолет, случайно, не мелкокалиберный? — полюбопытствовал Джек. — Вроде двадцать второго?

— Правильно.

— Не вы поработали вчера вечером на Тридцать восьмой?

— Тоже верно.

— Значит, можно предположить, что работаете не на Кемаля?

— Снова правильно… хотя я не усваиваю, почему вы столь фамильярно прозываете по имени мужчину, с которым даже незнакомы.

Я так хорошо с ним знаком, подумал Джек, что имя принял за фамилию.

Он поудобней устроился на сиденье, направляясь к Бродвею, вливаясь в транспортный поток. Гадая, чьи руки Кемаль называл «нехорошими», думал было, что израильские. Но этот парень кто угодно, только не израильтянин. Скорей на японца похож.

— Я вам это высказываю, — продолжал стрелок, — не желая выпасть в условия, которые меня заставили бы вас убить. Правильно сказать — в условия?

Очень мило. Наставил на меня пистолет и просит научить его правильно говорить по-английски. Впрочем, пистолет у него.

— Лучше сказать, в положение.

— В положение… правда, лучше. Потому что уж очень меня восторгает, как вы исправились со своими противниками вчера вечером. Вы большой умник.

Вот именно, он самый и есть… Мистер Умник.

— Вы следили за мной вчера вечером по пути к дому Клейтона?

— Вы меня замечали?

Тон оскорбленный. Пора ответить комплиментом.

— Нет. Не сразу. Чуял, но не видел. Очень здорово.

Будем восторгаться друг другом.

— Спасибо. Как вас именуют?

— Джек.

— Джек, а в дальнейшем?

Он на секунду задумался.

— Джек-сан.

Глаза стрелка в зеркале еще больше сощурились, от них вдруг побежали морщинки — он улыбался!

— Ах да, Джек-сан. Очень потешно.

— Такой уж я весельчак.

— Теперь будьте любезны выдавать мне конверты, которые преподнесли из банка.

До чего вежливо… хотя, несмотря на все его «восторги», отказ выполнить просьбу, без всяких сомнений, сулит Джеку тот же конец, что двум трупам возле дома Клейтона. Возможно, в любом случае ждет подобный конец.

С этой светлой мыслью, пульсирующей в мозгу, он протянул пакеты через спинку сиденья.

Дуло пистолета оторвалось от затылка. В зеркало было видно, как стрелок опустил взгляд на собственные колени, перебирая конверты. Может, представился шанс… Но хвататься за него не надо. Сейчас смысла нет что-то задумывать. Успокойся, посмотрим, что будет.

Послышалось шуршание следующих вскрываемых конвертов.

Джек все поглядывал в зеркало, стараясь разглядеть выражение лица стрелка. Прищуренные глаза, гримаса, словно кто-нибудь сунул ему под нос тухлую рыбу.

Слыша резкий гудок, он обратил внимание на дорогу, видя, что несется прямо на «вольво» с до смерти перепуганной женщиной за рулем.

— Я вас предупреждал, — напомнил стрелок.

— Прошу прощения, — извинился Джек, виновато махнув рукой «вольво». — Я не нарочно. Просто самому хотелось бы заглянуть в конверты.

— Значит, они не ваши?

Выражение физиономии вскрывавшего конверты стрелка больше всего смахивало на… отвращение.

Что происходит?

— Были моими пару минут. Теперь, видимо, ваши.

— Как вы их располучили?

Рассказать или прикинуться дурачком? Кажется, с этим субъектом не стоит валять дурака, в любом случае не будет никакого вреда от честного признания в том, о чем он наверняка догадался.

— Нашел в сейфе старика Клейтона. Ключ отыскал вчера ночью.

— Значит, конверты выставляют собственность Рональда Клейтона?

Почему я себя чувствую подсудимым?

— Да.

— Больше вами ничего не отыскано?

— Абсолютно.

— И незнакомо наполнение этих пакетов?

— Как раз собирался выяснить.

— Желаете рассмотреть? — поинтересовался стрелок.

Какой странный тон. Почти… скучный.

— Ммм… да. — Чем это кончится?

Конверты небрежно шлепнулись на переднее сиденье.

— Поимейте возможность. Встаньте там, где нас никто не будет замечать, и рассматривайте по своему угождению.

В обычных обстоятельствах в сознании Джека при этом взвыли бы хором сирены тревоги, а сейчас, как ни странно, молчали.

Бред какой-то.

Он свернул с Бродвея у тридцатых и взял курс на запад. Нашел пустой кусочек тротуара за почтой, остановился, не выключая мотора на малых оборотах. Оглянулся, увидел, что стрелок уставился в окно, но ничего конкретного не высматривает. Пистолета не видно. Позади на углу тротуара стояла восточная женщина, нацеливая видеокамеру на колоннаду почтамта.

Леди, видеокамеры предназначены для съемки движущихся предметов. Поэтому «кино» получило такое название.

Джек взял верхний конверт, полез внутрь, вытащил пачку негативов и фотографий три на пять дюймов. Сунул негативы обратно и начал разглядывать снимки.

Желудок вдруг екнул и перевернулся.

— О господи Исусе.

Дети… голые дети… занимаются друг с другом сексом…

Он уронил фотографии на колени, потом снова схватил, всматриваясь в маленькую девочку.

— Ох, нет…

Алисия… никакого сомнения… лет семь-восемь, личико пухлое, но точно она. С ней мальчишка лет двенадцати, определенно Томас.

Джек запрокинул голову, закрыл глаза, тяжело сглотнул, боясь выплеснуть утренний кофе.

Когда он в последний раз плакал? Невозможно вспомнить. А сейчас хочется.

На него смотрело невинное лицо девочки, мальчишеские глаза ее брата…

Немыслимая чудовищность, дьявольское злодеяние, непостижимый разврат души… Лишить невинности любого ребенка — бесчеловечное преступление… Но собственную дочку… которая тебе верит, с обожанием смотрит на тебя снизу вверх, зависит от тебя, ищет совета, защиты от грязного мира… Воспользоваться ее доверием, своей властью над ней… с такой целью…

Джек в жизни сталкивался с последними на свете подонками, но Рональд Клейтон вышел на первое место. Не будь он уже мертв, дело надо было б поправить.

Подтвердились догадки насчет Алисии. Понятно, почему она не желает иметь ничего общего ни с отцом, ни с братом, ни с домом, почему вчера вечером из кожи готова была вылезти.

Этот кошмар преследует ее всю жизнь.

— Прочее в том же роде?

— Да, — подтвердил стрелок.

Бедная Алисия.

— Больше вы ничего не раскрыли?

— Ничего. — Будь он проклят, если расскажет про чокнутый маленький «ровер», даже если это не имеет никакого значения.

— Вы мне не лгете?

Джек выудил из кармана рубашки ключ, перебросил назад.

— Идите проверьте.

— Нет, — вздохнул стрелок. — Не надобно.

Разочарован не меньше меня, понял Джек. Хотя больше знает, черт побери.

После чего возникла безумная мысль.

— Слушайте, — начал он. — Может, вы мне растолкуете, что вообще происходит? Почему этот дом всем до чертиков нужен?

Пропади все пропадом. Не пристрелит же он меня за подобный вопрос. Или пристрелит?

— Не знаю.

— Да бросьте. Вам известно больше, чем мне. Почему японец работает против арабов, а не какой-нибудь агент Моссада? Расскажите все, что знаете.

Он изо всех сил пытался разгадать выражение глаз стрелка, глядевших на него сзади.

Будь я проклят, если сейчас не расскажет.

Ёсио старался раскусить ронина. Джека-сан.

Растолкуйте мне, что вообще происходит.

Подобный вопрос надо сразу отбросить, признав лицемерным. Но чем больше он думал, тем уверенней приходил к убеждению, что в принципе стоит воспользоваться удачной возможностью, снабдив его кое-какой информацией. Разумеется, не исчерпывающей, но, кажется, Джек-сан преследует цель, противоположную замыслам Мухаляля, таким образом превращаясь в союзника… в своем роде. Возможно, некоторые сведения еще сильнее настроят его против Кемаля.

Главное — позаботиться, чтоб технология Клейтона не попала последнему в руки.

— Очень хорошо, — решился Ёсио. — Расскаживаю. Как я слышал, все это получило образование несколько месяцев того назад, когда моему работодателю пришло чрезвычайно счастливое извещение от торгового посланника, трудящегося в представительстве нашей страны при Организации Объединенных Наций.

— Имеется в виду японское правительство, да?

Ёсио заколебался. Можно сказать «нет»… можно сказать и «да»… в определенном смысле.

Насколько допустима откровенность? О работодателе, конечно, ни слова. Группа Кадзу — корпорация с теневым советом директоров — ничего не производит под этим названием, но держит в руках производство каждой детали любой изготовленной в Японии продукции.

Официально именующаяся холдинговой компанией, группа Кадзу была основана вскоре после войны, приступив к скупке акций ведущих предприятий, участвовавших в восстановлении разрушенной экономики страны. С образованием новых фирм вкладывала в них деньги. Покупала лишь самые лучшие. Расцвела во время экономического бума, однако успешно пользовалась и периодами спада. Существенно увеличила капитал на протяжении последнего экономического скачка, воспользовавшись при заключении сделок падением индекса «Никкей». С помощью сети подставных корпораций завладела контрольным пакетом «Большой шестерки» японских кейрецу и большинства крупнейших компаний.

«Кадзу» означает ветер… Очень подходящее слово. Кейрецу — гигантские вертикальные и горизонтальные конгломераты, тайно управляющие японской экономикой, — часто уподобляют айсбергам: на виду лишь небольшая часть, основная масса под водой. Но что гонит айсберги по морю? Течения. Что направляет течения? Ветер… кадзу.

Нет, Кадзу не правительство, но когда говорит группа Кадзу — обязательно тайным шепотом, на ухо, — правительство слушает.

— Да, — подтвердил Ёсио, — правильно. — Пусть лучше Джек-сан считает, будто он служит правительству. — Торговый министр был сильно разволнован. К нему привязался некий мужчина, несомненно ниспосланный Богом, обладающий технологией, способной претворить… — он спохватился, едва не обмолвившись о группе Кадзу, — способной претворить Японию в первую в мире страну. Министр добавил, что подробности столь изумительны, столь сногсшибательны — таково его подлинное выражение, — что он излагать их не смеет даже дипломатической почтой. Пообещал представить мужчину непосредственно в Токио, чтобы тот лично излагался совету.

— Какому совету? — поинтересовался Джек-сан.

— Э-э-э… Национальному совету по торговле. Однако самолет, на котором залетел в Японию торговый министр с неизвестным мужчиной, разорвался в воздухе, и все погибли.

— Рейс 27, — пробормотал Джек-сан.

— Правильно.

Ничего удивительного. Алисия Клейтон наверняка рассказала ему о гибели отца.

— А почему вы думаете, будто «посланником Бога» был именно Рональд Клейтон?

— Список пассажиров свидетельствует, что он сидел в полете рядом с нашим министром торговли.

Джек-сан кивнул:

— Похоже на то.

— Вприбавок мы знаем… — Сказать или нет, заколебался Ёсио. Почему не сказать? — Знаем также, что самолет не случайно понес сокрушение.

— Бомба? — прищурился Джек-сан. — Но ведь никто ни словом не упомянул о…

— Имеются доказательства. Следы взрывчатки на малочисленных обломках, которые нам удалось отыскать. Мы предпочли об этом умалчивать.

— Почему, черт возьми?

— Нежелательно, чтобы закладыватели бомбы поняли, что мы знаем и вообще интересуемся выложившейся… ситуацией.

— Вы имеете в виду… — Прищуренные глаза Джека-сан широко распахнулись. — Хотите сказать, что самолет взорвали ради уничтожения Рональда Клейтона?

— Да, мы в этом заверены.

— И кто же это сделал? Зачем?

— Есть свидетельства, что бомбу заложил Сэм Бейкер, с которым вы уже познакомы.

— Я?

— По-моему, вы ему нос поломали на прошлой неделе.

— А, это и есть Сэм Бейкер, — кивнул Джек-сан. — Он взорвал машину адвоката?

— Да. Работает на Исвид Нахр.

— Это еще кто такой?

— Не человеческое лицо — организация, разбазированная в Саудовской Аравии.

— Ясно, — кивнул Джек-сан. — Бьюсь об заклад, наш приятель Кемаль — одно из ее главных орудий.

— Из главных? Нет, работник среднего звена.

— Что же они собой представляют? Террористы?

— Вовсе нет. Исвид Нахр — объединение нефтеторговцев.

— Вроде ОПЕК?

— Да. Но с обратными целями. ОПЕК хочет зарегулировать поставки нефти, сократить добычу, стабилизировать цену. Исвид Нахр хочет их расширить. Название означает «черная река». Хочет, чтобы Саудовская Аравия импортировала максимальное количество нефти. Задумывают остановить разработку западных нефтяных месторождений и выставить Запад — вместе с нашей страной — в полную зависимость от ближневосточной нефти.

— Нефтяные магнаты? Им тут чего надо?

— Меня сюда заслали как раз за ответом на этот вопрос. Видимо, Кемалю Мухалялю поручено любой ценой овладеть технологией Клейтона.

— Очевидно. Хотя разве вашей теории не противоречит тот факт, что Исвид, или как его там, взорвал самолет Клейтона?

— Заверяю вас, это не просто теория.

— Хорошо, но давайте подумаем: если Кемалю нужна «технология», зачем ему со своей группой взрывать изобретателя?

— Полагаю, затем, что изобретатель засобирался продать ее нам, а не им.

Джек-сан уставился в окно.

— Однако взорвать самолет, чтобы остановить одного человека… двести сорок семь погибших…

— Уже почти двести шестьдесят, — поправил Ёсио. И пояснил в ответ на вопросительный взгляд Джека-сан: — Прибавьте поджигателя, адвоката, первого частного сыщика мисс Клейтон. Пару, которую я приложил у дома Клейтона. Тех, кого вы вчера ночью прибили. Численность знаете?

Джек-сан пожал плечами:

— Не могу точно сказать. Считать было некогда. Впрочем, количество трупов в любом случае слишком высокое. Поэтому дело вообще лишается всякого смысла. — Он пристально посмотрел на Ёсио: — Неужели вы не имеете никакого понятия о технологии Клейтона?

На это Ёсио мог честно ответить:

— Нет.

— Тогда у Кемаля огромное преимущество, потому что он знает. По крайней мере, надеюсь, что знает. Страшно подумать, что он одним махом взорвал самолет, битком набитый пассажирами. Поэтому предположим, что знает. Благодаря чему опережает нас на голову.

Нас… Джек-сан уже встал на сторону Ёсио — а значит, и на сторону группы Кадзу — или это лишь общепринятое выражение? Пожалуй, стоит над этим подумать.

— Кемаль Мухаляль не владеет правом на технологию Клейтона, — заявил Ёсио. — Моральное право принадлежит моей стране, ибо мистер Клейтон до своей погибели определенно намеревался продать ее нам. А если бы мы убедились, что ценность изобретения соответствует мнению нашего министра торговли, то закупили в его у наследницы. Чего Исвид Нахр делать, кажется, не выбирается.

— Правильно понимаете, — медленно проговорил Джек-сан. — Они хотят дом купить… ни разу ни словом не обмолвившись про технологию. Боятся, наверно, как бы цена до небес не взлетела.

— По-моему, — передернул плечами Ёсио, — столь ценная вещь сама собой окупится.

— Я тоже так считаю, — согласился Джек, поворачиваясь на переднем сиденье. — Ну, чего будем делать? Вместе работать?

— Нет, — поспешно отказался Ёсио. Он всегда работает один. Завести партнера… тем более не имеющего отношения к группе Кадзу… немыслимо.

Джек-сан испытал чуть ли не облегчение.

— Хорошо. Тогда предлагаю заключить пакт о ненападении. Кроме того, если вдруг мы с Алисией наткнемся на пресловутую технологию Клейтона, что в это ни было, можно рассчитывать на конкретного покупателя?

— На потенциального покупателя, — поправил Ёсио. — Может быть, эта самая технология нам не принадобится.

— Справедливо, — согласился Джек-сан, — но первое предложение будет сделано вам. — Протянул руку через спинку сиденья. — Договорились?

Ёсио заколебался. Что-то тут не то. Оружие у него, тем не менее, этот самый Джек-сан неким образом ухитрился полностью овладеть ситуацией. Почему-то от состоявшейся встречи выиграл только американец. Получил богатую ценную информацию, тогда как Ёсио выяснил одно: Рональд Клейтон был педофилом, развратившим собственных детей.

Впрочем, неплохо иметь союзника… если он умеет держать свое слово.

Ёсио обладает чутьем на подобные вещи, которое подсказывает, что Джек-сан как раз тот человек.

Они пожали друг другу руки.

— Договорились, — подтвердил Ёсио.

Договорились, конечно. Однако по пути назад к центру города возникла мысль, что не вредно присматривать за союзником. Если удастся его отыскать.

— Что сейчас собираетесь делать? — осведомился Ёсио, вылезая у гаража, где оставил свою машину.

— Поеду домой в игрушки играть, — ответил Джек-сан и быстро укатил.

Джек наблюдал, как маленький «ровер» бежит по ковру в гостиной и тычется в стену. В стену, обращенную к верхней части города. Квартира расположена гораздо ближе к центру, чем Марри-Хилл, но «роверу» явно этого недостаточно. Он хочет двигаться дальше. Неизменно к центру, неизменно на север.

Хотя на Лонг-Айленде гаденыш направлялся на северо-запад.

Где же механизм, задающий ориентацию?

Он схватил машинку, выключил моторчик, снял корпус, осмотрел — сплошь литая черная пластмасса.

Ходовая часть гораздо сложнее — колеса, шасси, электромотор, рулевое управление, отделение для батареек, антенна. Правда, его познания в игрушках с дистанционным управлением сравнимы только с его же познаниями в квантовой механике, тем не менее, Джек вытащил лупу и принялся разыгрывать Шерлока Холмса.

Бесполезно. Просто куча проводов.

Раз уж на то пошло, вполне можно заглянуть в отделение для батареек, выяснить на всякий случай, какие подходят, если вдруг сядут. Открыл крышку, выяснил, что туда входят как раз две А-А. Однако отделение для батарей пустовало. Вместо них обнаружился серебристый цилиндрик приблизительно вдвое меньше в длину, чем другой, подсоединенный к контактам.

Что за чертовщина?

Джек исследовал его под увеличительным стеклом, после чего загадок стало не меньше, а больше. Никаких меток, надписей, штампов. Явная самоделка.

В затылке началось незнакомое щекотание. Не страх… нечто другое… предчувствие открытия колоссальной важности. Но что это такое?

Джек понимал, что добрался практически до предела. Дальше надо нести вещицу тому, кто способен разобрать и собрать практически все, что попадет ему в руки.

— Может, и не похоже на батарею, — заключил Эйб, — только это батарея.

Разобранный на части маленький «ровер» лежал перед ним на прилавке. Корпус снят, отделение для батареек в ходовой части открыто.

У Эйба был пунктик, связанный с оружием, которым он торговал. Он разбирал и заново собирал все, что пересекало порог магазина. Не успеешь дважды глазом моргнуть — «глок» разобран и собран. Джек спрашивал, для чего это делается, Эйб всегда отвечал что-то вроде «надо знать, чем торгуешь».

— Никогда я такой батарейки не видел, — усомнился Джек.

— Ну и что? Разве ты видел каждую изготовленную батарейку? Слушай, вот как батарея работает: подсоединяется к контактам, питает мотор, движет машинку. Вот для чего нужна батарейка. Это тебе даже Парабеллум сказал бы, если в не спал.

— Ладно, ладно. — Иногда от Эйба помощи не дождешься. — Она движется только в одном направлении. Как ты это объяснишь?

— Очень просто, — заявил Эйб и вытянул металлическую антенну. — Вот откуда идут указания. Откуда-то кто-то или что-то посылает рулевому механизму — через эту антенну — приказ двигаться в определенном направлении. Без этой проволочки рулевой механизм останется глухим, а машинка пойдет туда, куда ты ее направишь. Сейчас покажу.

— Не надо.

Джек протянул руку к игрушке, но Эйб не отдал.

— Не хочешь получить доказательство?

Прежде всего не хотелось, чтобы он ею чересчур увлекся.

— Просто не хочу, чтоб машинка сломалась. Нутром чую, она приведет меня к загадочной «технологии Клейтона». А если механизм управления выйдет из строя…

— Ничего из строя не выйдет. Чего тут ломать? Антенна — всего-навсего кусок проволоки. Дай мне одну секундочку.

Джек беспомощно смотрел, как Эйб поправляет очки для чтения, берет остроносые кусачки. Повозившись, покрутив, пробормотав пару проклятий, умудрился вытащить антенну. Потом протянул ему шасси:

— Держи. Ничего с твоей машинкой не случилось. Давай, сейчас увидишь. Пускай куда хочешь. Покончено с центром города.

Джек перевернул игрушку, щелкнул выключателем.

Ничего.

Пощелкал туда-сюда еще несколько раз.

По-прежнему ничего. Ох, проклятье.

— Молодец, Эйб. Вообще не включается. Ты все-таки ее сломал.

— Что? Быть такого не может.

— Нет, может. — Он снова щелкнул тумблером в обе стороны. — Смотри.

Сунул ему игрушку, прислонился к скамейке. Уставился на поцарапанное сиденье, спрашивая себя, как это могло случиться, раздумывая, что теперь, черт возьми, делать. Автомобильчик служил единственной ниточкой.

Тут раздался тихий рокот моторчика. Подняв глаза, Джек увидел крутившиеся колеса «ровера».

— Слава богу! Как ты это сделал?

Эйб хмуро смотрел на шасси.

— Снова антенну поставил, и все.

— Ладно, как бы там ни было…

Эйб опять снял антенну — мотор заглох. Поставил на место — опять заработал. Заглох… заработал… заглох… заработал… в зависимости от антенны.

— Видно, цепь размыкается, — предположил Джек.

Эйб не ответил. Еще сильней насупился, вытащил собственное увеличительное стекло, навел на гнездо для антенны.

— Сюда гляди, — указал он карандашным острием. — Видишь тоненький проводок? Он идет из гнезда антенны к отделению для батарей. Судя по припаю, сначала его тут не было. Потом поставили. Я сперва не заметил, только этот новый проводок соединяется с непонятной батарейкой, которая не похожа на батарейку.

Разогнулся, снова начал возиться с антенной, вставляя и вынимая ее из гнезда, запуская и заглушая мотор.

Потом бросил это занятие, оставив шасси на скамье.

— Пожалуй, мне лучше присесть.

Джек быстро взглянул на него. Странный тон… И лицо… очень бледное.

— Эйб, что с тобой?

— Все в порядке, — хрипло ответил тот, не сводя глаз с шасси. — Со мной ничего.

— Как-то не похоже, будь я проклят. По-моему, краше в гроб кладут.

Эйб не сводил глаз с игрушки. Цвет лица по-прежнему нехороший. Джек забеспокоился, но Эйб произнес волшебное слово:

— Понимаешь, я только сейчас начинаю догадываться, что мы тут имеем.

— Замечательно. Мне не скажешь?

— Я… думаю, машинкой управляет некий излучатель энергии.

— Это хорошо?

Эйб наконец посмотрел на него:

— Хорошо? Ты спрашиваешь, хорошо это или нет? Что за идиотский вопрос?

На лицо хотя бы вернулись нормальные краски.

— Излучатель энергии… Прошу прощения, в жизни не слышал ничего подобного.

Эйб нерешительно протянул руку к машинке, помедлил, как бы опасаясь дотронуться до какой-то святыни. Впрочем, в конце концов взял и поднял.

— Видишь антенну? — спросил он, вытащив проволочку. — Без нее мотор не работает. Без антенны нет питания. А как только вставишь в гнездо…

Мотор зажужжал, колеса завертелись.

— …мотор сразу же получает питание. По воздуху.

По воздуху? Он что, слегка свихнулся?

— Ничего не пойму, — пробормотал Джек.

— Ты совершенно прав насчет той самой штуки в отделении для батареек. Это не батарейка. Приемник. Он получает принятый антенной сигнал и преобразует его в электричество.

В душе вспыхнула искра волнения.

— Ладно, а что принимает антенна?

— Энергию. У конструктора этой игрушки где-то должен быть излучатель, испускающий луч, волну, я не знаю, скажем, просто энергию, потому что так оно и есть, которую антенна улавливает, а приемник превращает в электрический ток.

Джек с нарастающим возбуждением пристально смотрел на вертевшиеся колеса. Начинает проясняться масштаб.

— Каким образом?

— Если б я знал, как подобная штука работает, не стоял бы тут, не болтал бы с тобой! Ни в коем случае. Сидел бы у себя во дворце на Мартас-Виньярде — на своем Мартас-Виньярде, потому что купил бы весь остров. Я был бы так богат, Джек, что даже знакомства с тобой не водил бы, не говоря о беседах. Я был бы так богат, что доход Билла Гейтса казался бы рядом с моим скромным пособием по безработице.

— Ладно. Понял.

— В самом деле? — переспросил Эйб. — Слышал когда-нибудь про конец привычного и знакомого образа жизни? Вот эта штуковина нас к нему приближает.

— Никаких электростанций, — кивнул Джек. — Никаких проводов. Никаких…

— Мелко мыслишь. Не собираешься попрощаться с двигателем внутреннего сгорания?

— Ох, и правда! Наконец можно будет дышать воздухом, и, наверно…

Горло перехватило, когда до него полностью дошел ошеломляющий смысл объяснений Эйба. Джек был вынужден сесть.

— Силы небесные!

Ибо все вдруг прояснилось… по крайней мере, в принципе.

— Нефть, — вымолвил он через минуту, еле ворочая пересохшим языком. — Нефть больше никому не нужна.

— Не совсем, — уточнил Эйб. — Для смазки сгодится, а в качестве горючего… Пфу!

— Ничего удивительного, что Кемаль на все готов ради этого.

— Кемаль? Араб, про которого ты мне рассказывал? Еще бы не готов. Эта игрушечка грозит Ближнему Востоку полным экономическим крахом. Не говоря о Техасе и американском побережье залива.

— Боже мой, — лепетал Джек. — Экономическая катастрофа, о которой столько лет толкуют…

— Думают, будто ее принесет галопирующая инфляция. Ничего подобного. Да не переживай слишком сильно. Поднимется стон и скрежет зубовный, адское расстройство финансов, любого энергоемкого производства, но катастрофы не будет. Если, конечно, ты не вложил чересчур много денег в нефтяные акции.

— Угу. А если вложил, придет пора после долгих раздумий лезть на подоконник.

— Но если вложил много денег в страны, целиком зависящие от заграничной нефти…

— К примеру, в Японию? — подсказал Джек, вспоминая Ёсио.

— Вот именно, в Японию. В Японии наступит прекрасная эпоха. Она фактически рабски зависит от иностранной нефти. Энергия, которая передается по воздуху, качнет японскую и ближневосточную экономику как на качелях: одна рухнет в бездну, другая вылетит на звездную орбиту.

Кусочки улеглись на место. Джек почти слышал стук, с которым они складывались.

— Значит, так, — заключил он. — Экстаз японского торгового представителя вполне понятен. Рональд Клейтон полетел в Японию продавать технологию передачи энергии. Кемаль со своими приятелями из Исвид Нахр прослышал и позаботился, чтоб он туда никогда не доехал. Вот почему они сейчас отчаянно хлопочут и секретничают — не хотят, чтобы кто-нибудь даже догадывался о существовании излучателя.

И загадочное обращение к организации Гринпис в завещании обрело теперь смысл: излучатель энергии означает, что больше не будет разливаться нефть… вернется свежий воздух, восстановится озоновый слой, очистится окружающая среда. Технология Клейтона изменит мир…

Эйб прокашлялся.

— Одно мне непонятно, — точней сказать, одно из многого для меня непонятного, — зачем Рональд Клейтон повез свое открытие в Японию? Япония ему не нужна. Ему никто не был нужен. Надо было всего-навсего запатентовать и спокойненько объявить об открытии. Никуда не пришлось бы летать. Весь мир столпился бы у него на пороге. Он не только получил бы богатство, о каком даже в самых буйных фантазиях не мечтал царь Мидас, но и стал бы почти божеством. Не «человеком года» в журнале «Тайм», а «человеком тысячелетия» на всем земном шаре. Зачем ему ехать в Японию?

— Не имею ни малейшего представления, — сказал Джек, забирая у Эйба шасси и выключая моторчик. — Но знаю кое-кого, кто, возможно, имеет.

— …И по-моему, — захлебывался Джек, — из-за этого автомобильчика весь мир встанет на уши.

Алисия его увидела с облегчением. Не с радостью — всего-навсего с облегчением, что мужчина в приемной, желавший с ней побеседовать без предварительной договоренности, не Уилл. Который уже дважды звонил нынче утром. Она, конечно, не осмелится встретиться с ним лицом к лицу, но, возможно, сумеет набраться мужества перезвонить. Самое меньшее, что обязана сделать.

Вместо Уилла явился Джек с игрушечной машинкой, найденной в доме, запустил на письменном столе, затараторил без умолку. Сначала она с трудом его понимала. Еще не опомнилась после смерти Гектора у нее на глазах. Потом слегка испугалась. Джек решительно завелся. В какой-то неприятный момент заподозрила даже, что он чем-нибудь нагрузился или переживает маниакальную фазу психического расстройства. Разобравшись, о чем он толкует, окончательно остановилась на последнем варианте.

Однако он не просто рассказывал, а показывал, что в «ровере» отсутствует батарейка, что машинка бегает только с антенной. Объясняя этот фокус действием излучателя, который по воздуху передает энергию.

— Излучатель энергии, — пробормотала Алисия, перехватывая бежавший по столу остов. — Какая-то научная фантастика.

— Точно такая же, как полет на Луну и компьютер у вас на коленях. Сегодня это уже история. И самое потрясающее, что теперь технология ваша.

Моя? В самом деле? Сколько же она стоит? По коже побежали мурашки при мысли, что в один прекрасный день каждая в мире лампочка, каждая микроволновка, телевизор, автомобиль будет работать от маленьких передатчиков. Сколько за это можно получить? Даже не подсчитаешь.

— Не совсем, — возразила она, кое-что припомнив. — На треть ваша.

Он склонил набок голову, озадаченно посмотрев на нее:

— Моя? Но…

— Помните наш контракт? Делим добычу — вы получаете тридцать процентов.

— Господи Исусе, — охнул Джек, рухнув в кресло. — Совсем забыл.

— Наверняка со временем бы вспомнили. — Алисия не позволяла себе волноваться. — Впрочем, пока получаете треть от нуля. Нам известна только половина уравнения. Приемник ничего не стоит без передатчика.

— Пожалуй, все равно что телевизор в двадцатые годы, — согласился он. — Без транслятора просто дорогостоящий ночник.

— Вот именно. Где же транслятор?

— В верхней части города, — заявил Джек. — Или к северу отсюда.

— Потому что машинка туда так упорно бежит?

— Вероятно. — Он забрал у нее шасси. — «Куда идешь, прекрасный странник, какая цель тебя влечет…» Помните?

Опустил ходовую часть на пол, направил дугой по ковру — игрушечный автомобиль ткнулся передом в стену, обращенную к верхней части города.

— Думаю… нет, уверен, его цель — передатчик.

— Ну и что собираетесь делать? Пустить его по Пятой авеню, бежать следом по городу?

— Нет… Есть идея получше. — Джек схватил машинку, выключил мотор. — У вас здесь черный ход имеется?

— Да. Попросите Реймонда, он покажет.

— Отлично. Увидимся позже.

Он остановился в дверях, оглянулся:

— Ох, чуть не забыл. Как там тот самый парнишка… стриженный ежиком?

— Гектор Лопес? — переспросила Алисия, глядя в сторону, чтобы не видеть его лица. — Умер сегодня утром.

— А. Очень жаль.

— Угу, — выдавила она сквозь ком в горле. — Славный был мальчик.

Джек исчез так же незаметно, как появился, оставив у нее на столе черный пластмассовый корпус игрушечного «ровера».

Алисия постаралась сглотнуть комок, выбросить из головы Гектора, думая о ключе, найденном вчера вечером вместе с игрушкой… Вчера вечером? Неужели только вчера вечером? Интересно, нашел Джек открывающийся этим ключом замок?

Потом на первое место вышла мысль о передатчике энергии. Сколько миллиардов он стоит? Что можно сделать с такими деньгами? Создать фонд, открыть детские дома для потенциальных пациентов Центра, финансировать исследовательские работы, которые позволят спасти будущих гекторов…

Ей достался излучатель энергии… который изменит мир…

Достался по наследству от того самого существа… от чудовища…

Алисия закрыла глаза. Она не притронется ни к чему, до чего он дотрагивался. Ни к чему. Наверняка ему было об этом известно. Зачем тогда сделал ее наследницей? Должно быть, посмеивается сейчас в самом темном, холодном и грязном закоулке ада…

Она схватила корпус «ровера» и с размаху швырнула в стену.

Купив хороший компас, Джек начал с собственной квартиры. Отметил отправную точку машинки у стены гостиной, обращенной к нижней части города, направил стрелку туда, где игрушка уткнулась в противоположную стенку. Просчитал обнаруженное отклонение стрелки на несколько градусов к западу от точного севера. Расстелил новенькую карту штата Нью-Йорк, провел линию от центра Манхэттена вверх вдоль Гудзона, через Олбени, Трой, городишко Элизиум в Адирондакских горах к Лейк-Плэсиду и Квебеку. Теоретически ее можно продолжить к Полярному кругу и дальше. Будем надеяться, что за пределы штата Нью-Йорк выходить не придется.

Не собираясь снова проделывать путь до Саг-Харбор, отметил следующие ориентиры в маленьком парке у моста Бронкс-Уайтстоун. На этот раз линия отклонилась к западу еще больше, пересекаясь с первой в округе Ольстер.

Возможно, неплохо; возможно, случайность. Следующие ориентиры покажут.

В нижнем левом углу карты поместилась северная часть штата Нью-Джерси. Он проследовал через туннель Линкольна по чудесным мощеным дорогам Штата садов, по Третьему шоссе до пересечения с Парквей. Поскольку на карте был отмечен именно этот перекресток, остановился на ближайшей стоянке у торгового центра и снова запустил шасси.

С улыбкой взглянул на стрелку компаса: теперь она отклонялась к востоку от севера. По крайней мере, не будет необходимости искать передатчик на Северном полюсе.

Третья линия пересекалась с другими в округе Ольстер, чуть западней Нью-Полца.

Если приемник действительно должен указывать путь к источнику энергии, тогда передатчик находится где-то поблизости от точки пересечения этих трех линий.

Видимо, им с Алисией предстоит завтра отправиться в Кэтскиллс, если не помешает Сэм Бейкер со своими ребятами. Джек велел Шону звякнуть адвокату Томаса, чтобы тот приступал к оформлению документов на продажу дома, надеясь настолько сбить с толку Кемаля, чтобы получить возможность незаметно выехать из города.

Алисия… Захваченный мыслью об излучателе, он почти позабыл о поганых конвертах. С одной стороны, жутко хочется развести костер и обратить их в пепел, а с другой — кажется, что ее жизнь слегка просветлеет, если негативы скорчатся, почернеют, растают в дыму у нее на глазах.

Однако, передав ей конверты, придется присутствовать при ознакомлении с содержимым. Как при этом смотреть ей в лицо, как она себя будет чувствовать в ту минуту? Невозможно представить.

Так и не решив проблему, Джек повернул обратно к Нью-Йорку.

Ёсио стоял в дверном проеме, откуда был виден и парадный подъезд СПИД-Центра, и весь переулок вдоль его стены, обращенной к верхней части города. Сначала припарковался на обычном месте, видя, как Джек-сан зашел в Центр. Не увидев, как вышел, решил, что он там задержался надолго.

Однако секунду назад с изумлением заметил, что Джек-сан — с большой сумкой от «Стейплс» — снова заходит в Центр. Невозможно было пропустить его на выходе. Это означает одно: есть еще одна дверь.

Через пару минут лихорадочных поисков Ёсио ее обнаружил. Какая оплошность с его стороны. Впрочем, не стоит тратить время на самобичевание. Одна возможность проследить за Джеком-сан упущена, но больше он не ускользнет с такой легкостью.

Ёсио бросился обратно к машине, когда Джек-сан с Алисией Клейтон вышли из парадного и направились по Седьмой авеню. Джек-сан с той же фирменной сумкой «Стейплс». Он повернул за ними за угол в восточном направлении, ожидая, что они возьмут такси или сядут в машину, но парочка вместо того нырнула в подземку на Шестой авеню.

Ёсио со стоном отчаяния стукнул кулаком по рулю. Можно, конечно, оставить машину — на законной или запрещенной стоянке — и пойти за ними пешком, но это бесполезно. Даже если их удастся найти, Джек-сан его легко заметит.

Ронин ничего на волю случая не оставляет.

Ёсио вздохнул. Еще одна упущенная возможность. Вряд ли он нынче вечером снова наткнется на Джека-сан или Алисию Клейтон, поэтому остается следить за другими. За кем же? За Сэмюэлом Бейкером, Кемалем Мухалялем или за следующим представителем семейства Клейтон?

Потом можно решить. Сейчас надо как следует приготовиться к очередному фокусу Джека-сан. Ёсио с этим справится.

Будем надеяться.

— Только не говорите, что это еще один домик-ловушка, — предупредила Алисия. — Не поверю.

Что я тут делаю? — недоумевала она, с удивлением разглядывая старинную мебель, стенные гобелены на втором этаже. Доехали по линии «Ф» до Западной Четвертой, пересели на линию «А», вернулись на Двадцать третью, а теперь находятся в элегантном викторианском особняке в Челси.

— К сожалению, нет, — сказал Джек, глядя на улицу в фасадное окно. — Просто у меня случайно оказался ключ.

— Кажется, дом хорошо вам знаком. Где хозяин?

— Он умер.

— Прятаться в доме покойника… — Алисия передернулась. Дом ей не нравился. — Чувствую себя беглянкой.

— В каком-то смысле так оно и есть, — заметил Джек, отворачиваясь от окна и окидывая ее каким-то непонятным взглядом. Точно такой же взгляд она чувствовала на себе и в подземке. Что-то странное. — Будем надеяться, в последний раз, — продолжал он. — Если завтра сумеем найти передатчик и сделать публичное заявление, вы сможете свободно вернуться домой.

— Почему вы так уверены, что это их остановит?

— Хорошо, Томаса, может быть, не остановит. Он потребует причитающейся, по его мнению, доли, тем более что каждый в мире мошенник будет стучать к нему в дверь, обещая кусок пирога, испеченного с помощью нового источника энергии. Что касается Кемаля… его игра проиграна. У него здесь была единственная задача — скрыть изобретение, чтобы никто на свете о нем даже не догадался. Как только просочится словечко, все кончено. По-моему, он суетится, схваченный за горло саудовскими нефтяными магнатами. А в тот момент с магнатами будет покончено раз и навсегда.

Джек подхватил сумку от «Стейплс», водрузил на стоявший между ними низенький резной столик.

— Покажете, в конце концов, что там такое? — спросила Алисия.

По дороге он жутко секретничал, каждый раз отвечал на подобный вопрос: «Не сейчас… потом покажу».

— Я нашел сейф, который открылся ключом. — Джек смотрел в сумку, словно вдруг обнаружил внутри что-то очень интересное.

— Ну?

— Все его содержимое лежит теперь здесь.

По-прежнему не глядя на Алисию, полез в сумку, начал вытаскивать плотные желтые конверты — с полдюжины или вроде того, — выкладывать на стол.

— Что же там?

Он, наконец, взглянул на нее. И почти прошептал:

— Фотографии.

Окружающее вдруг утратило формы и краски. Алисия очутилась в кресле, чувствуя слабость и тошноту.

— Вам плохо?

Джек направился к ней вокруг стола.

Она махнула дрожащей рукой, не отвечая ни да ни нет, даже головой не качая. Невозможно. Просто пусть остается на месте, не подходит, не приближается, чтоб никого не было рядом с ней.

Он остановился, пристально на нее глядя.

Потом вернулось дыхание, глубокие вдохи позволили утихомирить желчь, грозившую целиком затопить комнату. Она себе приказывала успокоиться, успокоиться…

Но разве можно успокоиться, когда тут же, в комнате, лежат эти… снимки, которые, может быть, видел Джек, точно видел, зачем ему иначе прятать глаза и ужасно смущаться? Он знает, о господи, знает!

Хуже того, теперь она сама их может увидеть. Если захочет… если посмеет…

Она никогда их не видела, никогда даже вообразить не осмеливалась, что они собой представляют, потому что это воскресило бы воспоминания о тех часах, днях, месяцах на кровати или на диване в подвале, когда папочка велел ей проделывать всякие вещи с Томасом и Томасу с ней проделывать всякие вещи, которые иногда причиняли ей боль, а папочка без конца фотографировал, фотографировал…

Она сделала последний глубокий вдох, задержала дыхание, заставила себя взглянуть на него:

— Вы их видели?

Джек кивнул.

Разглядывал? Любовался? Боже мой, давно они к нему попали? Что он о ней теперь думает?

— Все?

— Нет. Пока не сообразил, что это… кто… Да еще убедился, что в конвертах ничего больше нет. Простите, Алисия… Я…

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем вы их сюда принесли? Зачем вы со мной это сделали? Что с ними собираетесь делать?

— Я ничего с ними делать не собираюсь. — Он вытряхнул из фирменной сумки широкую коробку. — Сами делайте что хотите.

Поднял коробку повыше, чтобы можно было прочесть этикетку на верхней крышке.

Алисия прищурила покрасневшие глаза:

— Машинка для резки бумаги?

— Правильно. — Джек ткнул пальцем в конверты: — Здесь не только снимки, но и негативы. Я вполне мог бы их сжечь и какое-то время серьезно об этом подумывал. Но пришел к заключению, что вам самой захочется сделать из них конфетти.

Он вытащил из коробки машинку, поставил перед ней, сунул вилку в розетку.

— Почему вы так хлопочете ради меня?

— Почему бы и нет? Мне все время казалось, будто что-то вас тяготит. Никогда не догадывался, какое тяжелое бремя.

Она потупила взгляд:

— Мне так стыдно.

— Чего?

— Как вы можете спрашивать? — Тон невольно повысился, только нельзя терять контроль над собой, только не здесь, не сейчас. — Вы же видели. Господи боже, что теперь обо мне думаете!

— Думаю, вам себя не в чем винить, если речь идет об этом. Точно так же, как нельзя винить избитого ребенка за полученные синяки. Это называется детским порно — чертовски лицемерное выражение. Назовем своим именем: снимки насилуемых детей. — Джек схватил один конверт, сунул ей. — Давайте. Пора с этим покончить.

Алисия заставила себя протянуть руку. Рука остановилась на полпути к конверту, словно наткнулась на невидимую стену. Стену удалось пробить, пальцы схватили, выдернули конверт.

Он включил машинку, отступил назад. Послышалось, как в щели наверху заработали лезвия.

Она сумела прикоснуться к конверту, но когда дело дошло до содержимого…

— У вас все получится, — твердо сказал Джек.

— Это ничего не решает, — возразила она. — По всей стране в разных коллекциях хранятся сотни отпечатков. Он их обменивал на фотографии других детей.

— Но эти надо уничтожить. Никто их не увидит. И с уничтоженных негативов новых не напечатает. Пожалуй, не столько практичный, сколько символический жест, однако, Алисия, это только начало.

Она на него посмотрела и чуть не расплакалась. Как можно было недооценивать этого человека?

Да, начало.

Впервые в жизни у нее есть возможность распоряжаться снимками. И негативами. С ними можно сделать одно — уничтожить.

Алисия полезла в конверт, вытащила три-четыре фотографии восемь на десять, цветных, глянцевых — нет, не взглянула, — сунула в щель машинки. Та зажужжала, замолола, потом снизу посыпались стружки, скручиваясь в ком бумажной лапши.

Да! Получается. Изображения уничтожаются, распадаются на сотни клочков. Только сумасшедшему придет в голову складывать их обратно, и чем больше растет ком, тем трудней это сделать. На восстановление единственного снимка уйдет сотня, нет, тысяча лет.

Чувствуя себя словно под освежающим душем, она выхватила из конверта следующие фотографии, принялась скармливать крутящимся лезвиям. По щекам текли слезы, Алисия слышала собственный смех.

Ох, как хорошо… прекрасно!

Вззззз!

Женщина в слезах — уже плохо. Никогда не знаешь, как быть в таких случаях. Что делать? Что говорить? А уж когда женщина плачет и одновременно смеется, кромсая бумагу…

Страшное дело.

Вскоре плач и смех стихли, но стало только хуже — она заговорила, и Джек пожелал, чтобы Рональд Клейтон был жив… чтобы можно было предать его очень медленной смерти.

— Я для папы старалась. Вот как это было. Отчасти понимала, что делаю что-то дурное, особенно когда бывало больно, но выбора не было — папа велел. Ведь это же, в конце концов, мой папа… Который меня любит. Не заставит совершать плохие поступки. Только не мой папа.

Тон ровный, бесстрастный, словно навсегда целиком порваны эмоциональные связи с девочкой, о которой шла речь.

Вззззз! Следующие фотографии отправились в машинку.

— Вот в чем настоящая гнусность. Хуже самого извращения. Он взял родную дочку, которая на него полагалась, доверяла ему, уважала, и, воспользовавшись ее доверием и зависимостью, вынудил делать перед фотоаппаратом то, что ему требовалось. Такая у педофилов натура: они наслаждаются властью над слабыми маленькими детьми, возможностью лишить их невинности, принуждая ко всякой мерзости.

Вззззз!

— Мерзости я в то время, конечно, не понимала, хотя что-то нехорошее чуяла, потому что мне настрого запрещалось об этом упоминать. Сеансы годам к десяти прекратились. Видно, я слишком выросла. Видно, прочие участники взаимного обмена картинками предпочитали девочек младше десяти. В любом случае больше съемок не проводилось, и… поверите?.. я горевала. Гадко, да? Не из-за того, чем занималась, а оттого, что больше не интересовала отца. Он никогда не проявлял ко мне никаких теплых чувств, ни малейшей заботы… мало сказать чужой, безразличный, равнодушный… но хотя бы когда… я проделывала, что было велено, с Томасом… или одна… уделял мне внимание. Потом и этого не стало. Можете себе представить?

Нет. Даже близко невозможно представить. Джек чувствовал закипавшую ярость при мысли, что кто-то заставил бы Вики заниматься тем, что он мельком увидел на нескольких снимках, подавляя желание броситься к телефону, позвонить, убедиться, что она в безопасности дома с Джиа.

Вззззз!

— Со временем я поняла, в чем участвовала. Пыталась внушить себе, будто ничего подобного не было, будто я все выдумала, увидела в страшном сне, только знала, что не сумела бы такого выдумать. Разве можно придумать подобные извращения? Нет… это было на самом деле. Поэтому постаралась забыть, просто из головы выбросить, и довольно успешно… пока не повзрослела. Как-то ночью проснулась оттого, что Томас схватил меня за грудь, предложил позабавиться, «как обычно». Удалось его вышвырнуть, но прошлое подтвердилось, вернулось. Я стала на ночь класть нож под подушку.

Джек совсем не хотел знать подробностей, но как ее остановить? Кроме того, она вовсе не с ним говорила. Обращалась в пустое пространство. Вместо него вполне мог сидеть манекен.

Вззззз!

— Надо было уйти. Только как это сделать? На жизнь в таком возрасте не заработаешь, а от него я брать ничего не хотела… совсем ничего. Знаю, вы, разумеется, думаете, не проще ли было бы обратиться к властям… — Она замолчала, взглянула на Джека. На губах промелькнула кривая мрачная усмешка. — Ну, другой на вашем месте подумал бы. Абсолютно исключено. Разоблачить и опозорить Рональда Клейтона значило и себя опозорить. Выставить фотографии на публичное обозрение. Даже сейчас при такой мысли мне хочется забиться в нору… Вообразите, что означает подобная перспектива для молоденькой девушки. Я хочу сказать, тинейджеры прячутся, даже когда у них прыщик на подбородке выскакивает. Открыто признаться в своих «прегрешениях» просто немыслимо… Кто бы поверил, что я совершала их не по собственной воле?

Вззззз!

— Поэтому я принялась за работу. То есть по-настоящему. Не испытывала никаких плотских желаний, чувствовала отвращение при любом прикосновении мальчика или девочки, превратилась в книжного червя. Буквально поселилась в публичной библиотеке, училась, училась, училась. Получала только высшие оценки. Нашла книжку для родителей о подготовке детей к дальнейшей учебе. Ну, меня никто ни к чему подготавливать не собирался, пришлось готовиться самостоятельно. И я своего добилась. Прошла полную академическую подготовку к колледжу университета Южной Каролины. Получила возможность уехать из дома. Улетела в августе перед началом первого учебного года и никогда назад не оглядывалась. Вчера вечером впервые с тех пор переступила порог.

Вззззз!

— В колледже работала и изо всех сил училась. Нашла на лето место в курортной гостинице с комнатой и питанием в счет платы. Поступила в медицинскую школу. Полностью оплатить учебу невозможно, хотя деньги будущим врачам охотно ссужают. Поэтому по уши влезла в долги, которые предстоит выплачивать еще лет десять, как минимум. И все-таки я это сделала. Преодолела. Потому что твердо решила не превращаться в жертву. Знаете, говорят, успех в жизни — лучшая месть. Ну, может быть, я не добилась особых успехов, однако живу. Причем самостоятельно. Это и есть моя месть. Я не стала его жертвой. Когда-то он имел надо мной власть, но больше не имеет.

Вззззз!

— Впрочем, я еще не сполна отомстила. Со временем задумалась о смерти своей матери… действительно ли это был несчастный случай. Не знаю, унаследовал ли он ее деньги, получил ли крупную страховку, вообще ничего не знаю о его финансовых делах, знаю только, что при маме никогда не осмелился бы предаваться своим извращениям. А когда ее не стало, свободно делал что угодно со мной и с Томасом. Вот как я мечтала ему отомстить: найти какие-нибудь доказательства грязной игры и засадить в тюрьму, где он лишился бы всякой власти, сам оказавшись во власти других. Теперь это невозможно, конечно.

Вззззз!

Джек не хотел знать ответа, но должен был спросить:

— Он сам вас когда-нибудь… трогал?

Она качнула головой:

— Нет, слава богу… если Бог имеет к этому хоть какое-то отношение. Нет… просто любил наблюдать. Кроме того, наши снимки служили валютой для приобретения новых.

Вззззз!

Алисия оторвала взгляд от машинки.

— Есть еще?

— Нет, — покачал он головой, указывая на огромный ком резаной бумаги у нее под ногами. — Со всеми покончено.

— Нет, — сказала она. — Не со всеми. Даже близко.

— Начало положено.

Похоже, пар выпущен полностью. Алисия выдыхалась и съеживалась на глазах.

— У Томаса есть комплект, — тихонько пробормотала она. — Он мне сообщил, что нашел хозяйскую коллекцию, по его выражению.

— Это что такое?

— Его личное собрание… как лучше сказать?

— Снимков детей, подвергающихся сексуальному насилию. Для чего они Томасу?

— Думаю, чтобы меня шантажировать. Хотя он, по-моему, блефует. Сам присутствует на бесчисленных снимках… опозорив меня, и себя опозорит. Конечно, довольно низко пал, но не настолько же.

— Пока, во всяком случае, — добавил Джек. У него вдруг возникла идея. — Знаете, где он живет?

— Неподалеку отсюда. А что?

— Хотелось бы задать вашему сводному брату несколько вопросов. Пойдете со мной? Сможете с ним встретиться?

Она, поколебавшись, кивнула:

— Да, смогу. И хочу. Возьмем с собой машинку для резки?

— Нет. Чересчур громоздкая. Наверняка придумаем другой способ добиться аналогичного результата.

Алисия встала, потянулась за своим пальто. Видно, в самом деле решила идти до конца.

— Ну, пошли.

Возвращения Томаса ждали в темной душной передней комнате его квартиры, где стоял легкий запах гнили.

Алисия с любопытством смотрела, как Джек с помощью нескольких проволочек одну за другой открывал двери в доме, где жил Томас. Прождали всего минут двадцать, как послышался щелчок ключа в замке. Джек вскочил и исчез, оставив ее одну.

Томас вошел, включил свет, увидел и замер, как олень перед автомобильными фарами.

— Алисия! Что ты тут…

Джек выскользнул из-за двери, плотно ее захлопнул. Томас шарахнулся влево, выпучив на него глаза. Краски полностью схлынули с рябого лица.

— Кто это?

— Друг твоей сестры, — представился Джек, схватил его за ворот и потащил грушевидное тело по комнате. — Сядь!

Свирепая грубость ошеломила Алисию. Джек превратился в дикого зверя. Совсем другой человек, чем меньше часа назад. Какой же из них настоящий?

Томас споткнулся, налетел на стул и неловко уселся.

— Чего вам нужно?

— Ответов на вопросы. Может, и фотокарточки поглядим.

— Не имеете права! — крикнул Томас. — Я сейчас полицию вызову!

У Джека в руке внезапно возник маленький пистолетик, нацеленный на левое колено Томаса. Потом переместился на правое.

— Какое сначала? Решайте, Алисия.

Я? Ее обуяла паника. Неужели это серьезно? Что он задумал? Тут вспомнилось предупреждение Джека при входе в квартиру: «Возможно, придется действовать круто, но вы мне все равно подыгрывайте».

Пистолет нацелился в мошонку.

— Есть еще вариант.

Ладно, буду подыгрывать.

— Дайте подумать.

— Алисия! — взвыл Томас. — Не позволяй ему! Мне про него рассказывали! Пожалуйста, не давай ему в меня стрелять!

На брюках Томаса расплывалось темное мокрое пятно. Видно, наслушался по-настоящему жутких рассказов о Джеке.

— Тогда неси «хозяйскую коллекцию», о которой рассказывал, — приказала Алисия.

— Хорошо, хорошо! Я все сделаю. Она в спальне. Несу.

Он вскочил, поспешно прошмыгнул мимо нее с Джеком на хвосте.

— «Дайте подумать», — шепнул на ходу Джек, подмигивая. — Замечательно.

Оставшись в одиночестве, она огляделась вокруг. Впервые увидела квартиру при свете. Сплошной беспорядок, кругом грязная одежда, белье, грязные тарелки, банки, упаковки из-под съестного. А запах… скорее всего, от коробки с пиццей на подоконнике у батареи.

Через несколько минут вернулись мужчины. Томас нес две картонные коробки, Джек третью… и еще один пистолет.

— Посмотрите-ка, что есть у Томаса, — предложил он. — Симпатичный малыш 32-го калибра.

Но Алисия не сводила глаз с коробок.

В самом деле, коллекция. Действительно нашел. Была какая-то надежда, что Томас блефует.

— Все тут? — уточнил Джек.

Томас лихорадочно закивал:

— Все. — По-прежнему стоя, повернулся к ней: — Все, клянусь.

— Зачем тебе это, Томас? Оставим шантаж в стороне. Для чего ты хранишь эту мерзость? Свидетельство полнейшего морального разложения…

— Да не так уж и плохо. Подумаешь, большое дело. Кому от этого вред?

Джек занес кулак, видно, собравшись ударить Томаса, но сначала взглянул на нее. Она отрицательно тряхнула головой. Никогда в жизни не хотела говорить об этих событиях детства, а теперь не может остановиться.

— Кому вред? Посмотри на себя. Что у тебя за жизнь? Ты хоть раз жил какой-нибудь личной жизнью?

Я точно никогда не жила.

— Думаешь, я не знаю, что все проиграл? — прищурился он на нее. — Знаю. Поверь, чертовски хорошо знаю. Причем во всем отец виноват. Поэтому дом мой по праву. Он мне нужен. А тебе не нужен. Ты сама прекрасно устроилась. Доктор.

— Тебе обо мне ничего не известно, — тихо проговорила Алисия.

Пространная история, которой она пичкала Джека, — всего-навсего контурная зарисовка. Мантра. Может, если ее без конца повторять, можно будет поверить. Может даже, она станет правдой. Но до этого еще долгий путь.

Возможно, снаружи выгляжу неплохо, а внутри… вроде этой квартиры.

— Разумеется, дом твой по праву, — насмешливо передразнил Джек. — Конечно, он тебе нужен. Меня просто тошнит от тебя. Ты даже не способен придумать, что делать с деньгами, которые отвалят за излучатель.

Алисия охнула при досадной оплошности Джека, но вдруг заметила, как у Томаса подкосились колени. Он упал на стоявший позади него стул. Побледнев еще при первом взгляде на Джека, стал теперь еще бледнее. Что-то неразборчиво забормотал, и тогда она сообразила, что «оплошность» хорошо рассчитана.

— Господи помилуй! Узнали… Догадались… Но как? Вчера вечером, да? Будь я проклят! Мы весь дом перевернули вверх дном, ни черта не нашли! Вы вдвоем заскочили и… стойте… знаете, где передатчик?

— Пошли. — Джек схватил его за руку, сдернул со стула. — Прогуляемся.

— Что? — Колени Томаса подгибались, как резиновые. — Куда?

— Вдоль по улице.

— 3-зачем?

Алисия задавала себе тот же самый вопрос.

— Затем, что тут у тебя нет камина. — Он поднял пистолет Томаса 32-го калибра. — Твой спортивный пистолет тут останется. А коробки с собой захвати.

— Ребята, если пустите нас к огоньку на часок, обещаю, вернетесь довольными и согревшимися.

Алисия шла за Джеком все дальше на запад, вниз по склону к реке Гудзон, точно так же, как Томас, понятия не имея, куда он направляется. Остановился у костра, разведенного в мусорном баке в конце переулка, вручил по двадцатке каждому из троих бродяг, гревшихся у огня.

Те со смехом, с ухмылками, с грубыми шутками заспешили прочь.

— Порядок. — Джек ткнул в Томаса пальцем: — Ну, давай принимайся за дело.

Алисия оглядела темные, пустые, запущенные улицы. Впрочем, страха не испытывала. Кажется, Джек оказался в своей стихии и полностью контролирует ситуацию.

— Подбрасывай дрова в огонь. Только не слишком быстро, чтобы не погас.

Томас сообразил, наконец, полез в коробку, вытащил охапку снимков. Алисия смотрела, как они летят в бак, скручиваясь и чернея в голодном, пожиравшем их пламени, которое навсегда уничтожало омерзительные картинки. На них была она сама, Томас, другие дети… которых силой или хитростью, как в ее случае, принудили исполнять непристойные танцы…

С закружившейся головой на секунду закрыла глаза, напомнила себе, что это лишь часть… Хотя все-таки одним комплектом меньше.

А вот Томаса снимки явно не занимали, он как бы не отдавал себе отчета в собственных действиях. Его интересовал один передатчик.

— Понимаете, передатчик — самое главное, — твердил он. — Если знаете, где он находится, я всем нам обещаю богатство, какое и во сне не снилось.

На Джека обещание впечатления не произвело.

— Если у нас есть передатчик, зачем ты нам нужен?

— Затем, что ваше право собственности на технологию будет опротестовано в ту же минуту, как только попробуете ее продать.

— А твое не будет?

— Любой, кто ее попытается запатентовать, сразу наткнется на стену. Потому что… — Он умолк. — Позвольте вернуться назад, объяснить. Тогда увидите, зачем я вам нужен.

— Ну, попробуй. — Джек взглянул на Алисию.

— Только огонь не забывай поддерживать, — пожала она плечами.

Излучатель энергии — хорошо и прекрасно. Но сперва надо увидеть, как снимки превращаются в пепел.

— Я узнал о папином изобретении, заскочив как-то его повидать.

— Вы общались? — удивилась Алисия. Очень трудно поверить.

— Да, собственно, нет. Я немножечко поистратился, а он не отвечал на звонки. Поэтому я и заехал. Так или иначе, он меня пятки морозить оставил, пока разговаривал по телефону, я решил пошататься вокруг. Смотрю, в доме там-сям горят лампочки. Дело было в полдень, я, добросовестный, экологически грамотный сын… — Алисия на ухмылку Томаса не ответила, Джек только пристально на него посмотрел, — ну, пошел выключать. И при этом заметил торчавшие в патронах проволочки. Присмотрелся поближе и вижу, что чертовы лампочки не подключаются ни к чему. Чем питаются? Может, папа придумал какую-то лампочку на батарейке? Из любопытства разобрал одну. К тому времени, как он переговоры закончил, я все понял.

— Могу поспорить, он жутко взбесился, — заметила Алисия.

— Не то слово. Разозлился до чертиков, кипятком писал, лучше сказать. Хотел было взашей меня вытолкать, но передумал. Я тогда удивился, потом сообразил почему. О самой технологии папа мне ничего не сказал, предупредил только, что слухи пока не должны просочиться. Понимаете, изобретение не совсем ему принадлежит. Здесь использованы многие его открытия и разработки, сделанные за время работы в разных университетах и корпорациях. Патенты на них принадлежат этим организациям. Они потребуют львиную долю, а может быть, и всю прибыль от технологии. Поэтому, сделав открытие, он начал искать способ сохранить его в своей собственности. Денег мне дал, чтоб помалкивал.

Не удивлюсь, если ровно наоборот, подумала Алисия. Ты обещал помалкивать в обмен на наличные.

— Я, однако, решил, что папа рассуждает неправильно. Если возникнут споры насчет патента, надо найти способ обойтись без всяких патентов. Если публичная огласка будет означать лишение всяких доходов, надо найти способ получить доход, не выставляя товар в открытую продажу. Спрашиваю: кто сильней всех пострадает от изобретения излучателя? Отвечаю: ОПЕК. — Завертел из стороны в сторону головой в ожидании одобрения, которого Алисия совершенно не собиралась высказывать, а физиономия Джека была как бы отлита из бронзы. — Очевидно и просто блестяще, правда? Арабы за милую душу отдадут миллиарды за то, чтоб излучатель не выбросили на рынок. Папе я ничего не сказал, позаимствовал одну лампочку, заказал билет на самолет в Саудовскую Аравию. Но так и не доехал. Обнаружил во время пересадки во Франкфурте, что она не работает. Вернулся в панике в Штаты, смотрю — заработала. Стало быть, за какой-то предел энергия не передается.

Алисия лениво задумалась об этом пределе, о природе излучаемых волн… но прискорбно мало помнила из школьного курса физики.

— Тогда я понес лампочку в представительство ОПЕК при ООН, а меня никто не принял. Верите? Я предлагаю им верный способ сберечь свои задницы, а эти идиоты и слушать не захотели. К счастью, отыскал другую организацию, почти такую же богатую…

— Исвид Нахр, — подсказал Джек.

Томас дернулся, как от удара.

— Ты кто такой? — вытаращил он глаза. — Откуда все знаешь?

— Давай дальше, — сказал Джек и кивнул на костер. — Топить не забывай.

— Ладно, ладно. Как бы там ни было, этот самый Исвид Нахр, наверно, сотню раз разобрал и собрал лампочку, пока в конце концов не убедился. Связались с папой, сделали баснословное предложение.

Тот вместо благодарности закатил жуткую истерику, без умолку орал, что никому не позволит похоронить свое изобретение. Миллионы долларов на стол, а он вопит как сумасшедший. Я даже не поверил. И до сих пор не верю.

— А я верю, — сказала Алисия. — Я с ним с детства не разговаривала, только абсолютно ясно, что так и должно было быть.

— Ну, тогда, дорогая сестричка, — съязвил Томас, — будь добра и меня просветить.

— Сводная сестричка, — поправила Алисия. — Не забывай об этом. Что касается твоего отца, ему требовалось больше чем деньги — он хотел славы. Хотел войти в историю, как величайший деятель всех времен, преобразивший мир гений. Больше того, хотел держать технологию в своих руках. Достичь вершин власти: распоряжаться энергией, которая правит миром.

— Может быть, ты права, — с какой-то хмуро-уважительной нотой пробормотал Томас.

— Но как только секрет просочился, тем более стал известен людям, желавшим навсегда его скрыть, ему пришлось поторапливаться. Он увидел единственный способ добиться славы и богатства: предложить технологию той стране, где нет нефти, которая почти на все согласится, лишь бы избавиться от зависимости от импорта. Бьюсь об заклад, сначала он выбрал Израиль, потом прикинул, что Япония побогаче. А японское правительство, заполучив технологию, которая не только избавит страну от нефтяной зависимости, но и станет гораздо более ценным рыночным товаром, исключило бы любые возможные патентные претензии. Рональд Клейтон завладел бы несметным богатством и гарантировал бы себе желанное место в истории.

— Только до Японии он так и не долетел.

— Да, — вставил Джек. — Твои приятели из Исвид Нахр об этом позаботились.

Алисии показалось, что Томас вздрогнул. Не знал? Или только догадывался?

— Это был несчастный случай, — заявил он.

Джек покачал головой:

— Японцы нашли на обломках следы взрывчатки.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда же, откуда знаю про Исвид Нахр.

Алисия догадалась, что ему не хочется осведомлять Томаса о японском агенте. Минуту наблюдала, как последний переваривает новую информацию.

— Ну и ладно, — пожал он плечами. — Отец обо мне в любом случае никогда не заботился.

— Только о самом себе, — подтвердила Алисия.

— Ты бы лучше помолчала! Смотри, что он тебе оставил. Перед поездкой в Японию спрятал все свои записи, меня выкинул из завещания. Все оставил тебе, черт возьми! Почему?

— Не могу объяснить, — ответила Алисия. — Лучше бы он этого не делал.

— Тогда расскажи все, что знаешь. — Томас наклонился к огню, по лбу запрыгала тень от крупного носа. — А я тебя свяжу с арабами.

— Не считаешь, что надо открыть тайну, сделать мир лучше?

Он так на нее посмотрел, будто она говорила на другом языке.

— Уверяю тебя, когда я получу столько денег, что за год не сумею истратить накапавшие за день проценты, мир станет гораздо лучше.

— Вспоминаю старую пословицу: яблоко от яблони недалеко падает…

— Ты тоже будешь богатой, Алисия. Ты всегда его ненавидела, всегда хотела расквитаться…

— Неправда. — Впрочем, правда. Было время, когда только об этом и думала.

— Кого ты пытаешься провести? Он — единственный в мире, кого ты ненавидишь сильней, чем меня. Теперь у тебя есть шанс сравнять счет. Продадим арабам технологию… и они ее похоронят. Разве не замечательно? Его деньги достанутся нам, славы он никакой не получит. Останется в истории одним из несчастных пассажиров рейса 27. Ты должна быть довольна, Алисия.

Надо признаться, присутствовал в рассуждениях Томаса некий кисловато-сладкий привкус… но мысль делать что-либо вместе с Томасом…

— Забудь.

Он распрямился в заметном расстройстве.

— Ты в своем репертуаре. Будет поздно, когда мы найдем передатчик, а это лишь вопрос времени. Тогда нам ни с кем договариваться не придется.

— Вам все это уже опротивело так же, как мне? — взглянул Джек на Алисию.

Та кивнула.

— Значит, поторопимся.

Схватил коробку со снимками, начал швырять в огонь.

Алисия наблюдала, как они вспыхивают, рассыпаются в пепел. Потом ничего не осталось.

— Хорошо, — заключил Джек. — С этой коробкой покончено. Есть еще?

Томас затряс головой:

— Нет.

— Для тебя лучше, чтоб не было. — Джек пригрозил ему пальцем. — Если я когда-нибудь обнаружу что-нибудь припрятанное…

— Все, клянусь.

Джек подхватил Алисию под руку, она вздрогнула, но позволила ему оттащить ее от костра.

— Ладно. Тогда мы с тобой расстаемся.

— То есть как? — услыхала она голос Томаса, взбираясь по склону, уходя от реки. — Вы меня сюда приволокли, выудили информацию, и на этом все? Я-то с чем остаюсь?

— С согретыми руками! — крикнул Джек, не оглядываясь.

— Пускай снимки сгорели! — завопил Томас. — Все бумаги сожгите, какие угодно, все равно ничего не добьетесь. — Вопли становились все громче, чем дальше они уходили. — Когда-нибудь слышала про Интернет, Алисия? Мы присутствуем на многих частных сайтах. Знаешь? Мы настоящие звезды, Алисия. Как тебе это нравится? Звезды!

Она зажала рот ладонью, чтобы не закричать.

Голос Джека рядом сказал:

— Простите. Кажется, забыл кое-что. Сейчас вернусь.

Борясь с поднимавшейся в желудке тошнотой, она шагала дальше, глубоко дыша. Не стала оглядываться, выяснять, что именно он там позабыл. Ничего существенного, будем надеяться…

Ёсио смотрел, как Джек-сан с женщиной Клейтон поднимаются по Восьмой авеню, направляясь к нижней части города. Он много бы дал за возможность подслушать их беседу с братом.

Следовал за ними, шмыгая из тени в тень.

Может быть, излишние предосторожности. Сомнительно, чтобы в таком обличье Джек-сан его узнал даже при полном дневном свете. Сначала подумывал замаскироваться под уличного Санту. Для людных улиц вполне пригодный вариант, однако в любом другом месте будешь только заметней. Пришлось остановиться на нынешней, не особо желательной альтернативе.

Впрочем, на волю случая Ёсио ничего не стал оставлять. Долго пришлось присматривать за домом брата, но труды окупились сторицей, ни за что на свете нельзя упускать подвернувшийся шанс.

Ни в коем случае… Если только удастся от них не отстать, пока не доберутся до места, где один или оба останутся. Ёсио готов идти куда угодно, причем в таком виде никто его не узнает даже в подземке.

Проблема лишь в том, чтоб идти…

Потому что его убивали высокие каблуки.

— Джек! — воскликнула Джиа, когда он открыл ее дверь. — Что ты тут делаешь?

— Можно войти?

— Конечно.

Она была в золоченом халате, накинутом на ночную рубашку. Как только дверь за ним закрылась, он обнял ее, крепко стиснул, она тоже его обняла, и они сиамскими близнецами долго стояли в прихожей.

— Джиа, ты мне сегодня нужна, — прошептал он, впитывая ее тепло. — По-настоящему.

— В чем дело? Что случилось?

— Всякое. Только, пожалуйста, не проси рассказать.

После милой небольшой беседы с возлюбленным братцем Джек проводил Алисию до дома и сам направился прямо домой. Но, проехав несколько станций подземки, передумал. Сделал пару лишних пересадок, проверяя, нет ли за ним хвоста, дошел по Пятьдесят восьмой до дома Джиа на Саттон-сквер. Она в конце концов сдала свою квартиру и переехала в изящный особняк, доставшийся Вики в наследство от теток.

Встреча с Алисией на другом конце города оказалась гораздо хуже многих крутых переделок, в которые он попадал за долгие годы. Часто видел обратные стороны городской жизни, но о подобных случаях знал только понаслышке. Глядя, как она уничтожает снимки и негативы, все гадал, не раскиснет ли, не сунет ли в машинку пальцы. Она продержалась.

А Джек окончательно вымотался.

Смотреть на мерзкие снимки, находиться рядом с Томасом Клейтоном… все равно что в грязи изваляться. Двинув несколько раз в морду ублюдку, почувствовал себя чуточку лучше, но нельзя было завершить этот день, не повидав Джиа.

Тут послышался топот бегущих ног и голосок, кричавший:

— Джек-джек-джек!

Вики.

— Ты что тут делаешь? — спросил он, оторвавшись от Джиа и ловя бросившуюся к нему в объятия Вики.

— Сегодня начались рождественские каникулы, — сообщила она, обхватив его за шею. — Завтра никаких уроков! Здорово?

— Ну, еще бы, — подтвердил он, тиская малышку.

Из головы не выходила мысль, что Алисия была точно в таком же возрасте, когда ее отец… Если когда-нибудь кто-нибудь только задумает попытаться…

— Джек, ты меня задушишь, — пискнула Вики.

— Извини. — Он ослабил объятия, глянул в невинное личико. Горло душили рыдания. Голос звучал слабо, слова с трудом выговаривались. — Просто соскучился по тебе, вот и все. Даже сказать не могу, как я рад тебя видеть.

— В сотый раз просит поставить «Рождество Чарли Брауна», — сказала Джиа, пристально на него глядя.

Не отпуская Вики, Джек одной рукой обнял Джиа, притянул к себе. Небесно-голубые глаза спрашивали, все ли у него в порядке.

Он пожал плечами, кивнул. Все отлично. Обе леди, главные на свете, здесь, рядом, можно за ними присматривать, обеспечивать безопасность. Прекрасно.

— Девочки, не позволите ли посмотреть вместе с вами «Рождество Чарли Брауна»?

Вики захлопала в ладоши:

— Вот это да!

— Неужели еще раз? — охнула Джиа, закатывая глаза.

— Ну, хоть музыка должна доставить тебе удовольствие.

Направились за скачущей Вики вниз, в библиотеку, по коридорам с ореховыми панелями. Обстановку Джиа особенно не меняла, только, пожалуй, сняла чехлы с бархатных кресел. Лишь через полных двадцать минут Джек, усевшись на слишком роскошном диване между Джиа и Вики, прильнувшими к нему с обеих сторон, почувствовал себя достаточно чистым, чтобы задремать.

— Значит, — подытожил Кемаль, — вы целый день устанавливали личность мужчины и не имеете никакого понятия?

Расстроенный Сэм Бейкер возбужденно бегал взад-вперед по гостиной в квартире Кемаля. Еще бы. Ему следовало бы испытывать не просто волнение и расстройство, а отчаяние и самоубийственный стыд. Безымянный незнакомец не только его одурачил, но и жирный гонорар поставил под большой вопрос.

— Получается, будто этого гада долбаного вовсе не существует.

— О нет, мистер Бейкер, он существует. Что могут засвидетельствовать немногочисленные уцелевшие члены вашей бригады.

— Да, но такой слишком умный шутник должен быть всем известен, иметь имя и подпись. Лично я и близкие мне люди обязательно бы о нем услышали. Явный наемник, а если наемник, я его должен знать. Такие ребята из пустоты не выскакивают, из-под земли готовенькими не вырастают. Обязательно проходят по иерархии все ступеньки. А он нет. Явится, как привидение, из какой-нибудь дверцы шкафа, натворит делов, мать твою, и исчезнет.

— Меня его имя не интересует, — со сдержанным раздражением сказал Кемаль. Какой глупый мужчина. Почему Насер не нанял кого-нибудь поумнее? — Я только хочу, чтобы вы с ним разделались.

— Как же разделаться, когда я его найти не могу?

— Возможно, он сам вас найдет.

Кемаль уловил промелькнувшую на лице Бейкера тень тревоги, но оно в тот же миг отвердело.

— Я готов. Как только увижу, считайте покойником.

— Будем надеяться, — бросил Кемаль и повернулся спиной к наемнику.

Он целый день с волнением и страхом следил за новостями, включив в каждой комнате радио или телевизор, ожидая услышать ужасное сообщение о новом революционном источнике энергии, который преобразит весь мир. Однако ничего не услышал. Как там выражаются американцы? Нет новостей — хорошие новости. Да, в данном случае безусловно.

Чем дольше новостей не будет, тем лучше.

Можно ли надеяться?

Если у Алисии Клейтон есть доказательство существования фантастической технологии, разработанной ее отцом, она обязательно этим воспользуется. Обязательно раструбит всему белому свету.

Чем дольше молчание, тем вероятнее, что они с «наемником», по выражению Бейкера, ничего не обнаружили в доме.

Об этом просил Кемаль, проведя день в посту и молитве. И вымолил прекрасную новость. Звонок Гордона Хаффнера известил, что с ним связался поверенный женщины Клейтон, предложив приступить к оформлению сделки.

Кемаль возликовал. Теперь можно будет вернуться в Рияд, снять с Гали уголовное обвинение.

Потом нахлынули сомнения, как пустынные крысы. Вдруг согласие на продажу всего лишь уловка, хитрость, чтобы заставить Кемаля себя обнаружить? Пришлось искать Бейкера, занятого перевозкой трупов, которому был отдан приказ установить местонахождение женщины Клейтон с помощью сунутого в ее сумку детектора и неотступно следить. В данный момент она на работе.

В конце концов, возможно, действительно хочет продать дом. В конце концов, десять миллионов долларов — просто десять…

Зазвонил телефон. Кемаль взял трубку, узнал голос Томаса Клейтона, хоть и звучавший гнусавей обычного.

— Они у меня были! Все знают!

Страх холодными когтями впился в плечи Кемаля.

— Кто? Кто знает?

— Алисия со своим бандюгой. Он мне нос сломал, черт побери!

— Вы говорите «знают». Что знают?

— Все! Больше, чем мы.

Мир вокруг колесом завертелся. Все! О нет. Быть не может. Прошу тебя, Аллах…

— Знают, где передатчик?

— Нет, по-моему. Пока, по крайней мере. Но у меня дурное предчувствие, что знают, где искать. Что нам делать?

Кемаль закрыл глаза, стараясь успокоиться, нащупал бахрому тобе, вцепился в нее пальцами.

— Скоро сообщу.

Бросил трубку, изложил суть Бейкеру, как обычно, не упоминая о природе искомого.

— Очень просто, — хмыкнул наемник. — Возьмем девчонку, развяжем язык. Дайте ее мне, уверяю вас, заговорит.

Кемаль снова закрыл глаза. Что за идиот.

— А вдруг ей неизвестно, где искать то, что нужно? — тихо проговорил он. — И она после этого обязательно передумает продавать дом? А вдруг рядом окажется ее наемник и уничтожит немногих оставшихся ваших людей? А вдруг вы со своими топорными методами убьете ее, не успев получить информацию?

— Эй, послушайте. Я…

— Нет. Вы ее не тронете. Следите за детектором. Если она вдруг вздумает выехать из города, сообщите, мы вместе за нею последуем. Вместе. Ясно?

— Угу, только…

— Ясно? — подчеркнул Кемаль.

— Ясно, — буркнул Бейкер.

— Хорошо. Немедленно начинайте следить. Постоянно меня информируйте.

Кемаль отвернулся к окну, слепо глядя в ночь. Попросил у Аллаха прощения за минуту сомнения, когда думал, будто Бог оставил его. Теперь виден замысел Аллаха. Алисия Клейтон — Его орудие — приведет Кемаля к тайне своего отца.

Слава Аллаху.

Глава 14

Четверг

Ёсио съежился на сиденье, поспешно проглатывая последний кусок круассана с сосиской в яйце, когда Джек-сан в синем «таурусе» круто свернул к бровке противоположного тротуара.

Проследив вчера вечером за ним и Алисией Клейтон до элегантного особняка, предположительно принял дом за жилье Джека-сан. Но через секунду увидел вышедшего ронина. Попробовал продолжить слежку, однако не угнался в женской одежде. Потерял на суетливой Четырнадцатой улице.

Поэтому быстро вернулся к собственной машине рядом с многоквартирным домом Томаса Клейтона, доехал до особняка, занял позицию через дорогу. Переоделся в нормальный костюм и провел там всю ночь.

И вот теперь Джек-сан, очевидно, намерен куда-то повезти Алисию Клейтон. По мнению Ёсио, никакого романа между ними нет, иначе Джек-сан остался бы здесь на ночь. Значит, у них не просто свидание. Они преследуют некую цель, которая наверняка связана с технологией Клейтона.

С такой же определенностью можно сказать, что ради этой цели уедут из города. Иначе зачем машина?

Как остаться незамеченным, следуя за ними через пригороды, в сельской местности? Джек-сан его знает и будет посматривать. Тем не менее, надо рискнуть. Кажется, после месяцев ожидания и наблюдения его миссия близится, наконец, к завершению.

Следовало бы предварительно попросить подкрепления, только он не осмелился в данный момент привлекать к делу других людей. Слишком уж деликатная ситуация.

Джек вошел в дом. Ёсио пришел в отчаяние. Иногда в отчаянном положении необходимы отчаянные действия…

— По моим прикидкам, проедем Вестсайд, оттуда до Со-Милл, через мост Таппан-Зи и в туннель, — сказал Джек, тронув с места «таурус». Часы на приборной доске показывали 10.33. Утренний пик уже идет на спад. — Если вы не предложите лучший маршрут.

— Лишь бы доехать, — пожала плечами Алисия.

Джек взглянул на нее. Никогда не была хохотушкой, но нынче утром выглядит еще более мрачной, подавленной, чем обычно.

— Хорошо себя чувствуете?

— Да, — слишком энергично кивнула она. — Отлично. Просто… — Слово повисло в воздухе.

— Просто — что?

— Просто жалко, — вздохнула Алисия, — что вчера вам пришлось меня выслушать. Это не входит в условия найма.

Золотые слова.

— Все в порядке. Не думайте больше об этом.

— В том-то и дело — не могу не думать. Слишком долго не думала о фотографиях, по крайней мере, чертовски старалась не думать. Обнесла ту маленькую девочку, реальные события ее жизни глухими стенами, только как ни стараюсь, не могу забыть. Знаю, что есть мои снимки, до сих пор кочуют из одних порочных, жадных рук в другие, и страдаю. Будь я проклята, если в позволила себе сдаться, но меня это преследует, как призрак ада, как зловещая какофония на фоне повседневной жизни. Вчера я впервые за многие годы сумела об этом заговорить. Знаю, как вам было неприятно.

— Гм… действительно.

Насильственное растление ребенка… Слышать, как сама жертва об этом рассказывает, тем более с такой ошеломляющей откровенностью… мало сказать неприятно — до ужаса страшно.

— Понимаете, Джек, я никогда ни с одной живой душой не могла поделиться. Никогда в жизни не имела близких друзей, поскольку для меня невозможны открытые, честные отношения. С другой стороны, не смогла бы выслушивать их рассказы о своих родных, особенно о любимых отцах. Как только кто-нибудь с любовью и гордостью упоминал «папу», мне хотелось орать во все горло. Даже сегодня при мысли, что плоть моя наполовину его, я ее с костей готова содрать. Без конца задавалась вопросом, почему мне не дано иметь такого отца, каких получают другие, любящего, заботливого, готового жизнью пожертвовать ради меня? А когда вы увидели снимки, Джек…

— Практически нет, — быстро вставил он. — Один-другой.

— Одного вполне достаточно. В тот момент все мои тайны вырвались на свободу. Еще раз повторю, простите.

— Еще раз повторю, не за что. Надеюсь, полегчало.

— Конечно. На время. Несколько минут вчера вечером, когда негативы крошились в машинке, и потом, когда снимки летели в огонь, я чувствовала себя свободной. Чудесное ощущение. С парфянской стрелой Томаса насчет Интернета вернулось ощущение реальности. Абсолютно ясно — я не освобожусь никогда.

— Никогда — долгий срок, — буркнул Джек, сморщившись над банальностью, но не зная, что еще можно сказать. Он не психотерапевт, не может свернуть Алисию с пути, по которому она направляется.

— Пока картинки размножаются, гуляют туда-сюда по педофильским сайтам, рассылаются по электронной почте, пока хоть одно мое изображение находится в обращении, это никогда не кончится. Конечно, легко сказать «выброси из головы», «позабудь», «пусть гуляют»… Только, может быть, в этот самый момент, когда мы с вами тут разговариваем, какой-нибудь грязный подонок сладострастно пыхтит, глядя, как я на снимках занимаюсь… такими делами. Разве можно забыть прошлое, когда фотографии есть в настоящем?

Джек кивнул. Правда. На снимках насилие продолжается и будет продолжаться даже после ее смерти.

— Эта тварь по-прежнему держит меня в своей власти, будь он проклят! — воскликнула она. — Как мне с этим покончить? Как?

Джек не имел никакого понятия о способах решения подобной проблемы.

— Кстати, — сказал он, надеясь перевести разговор ближе к цели поездки, — как думаете, почему он оставил свою технологию вам? Не пытался ли… как бы сказать… загладить вину?

Послышался отрывистый смешок.

— Исключено. Для этого нужно раскаяние. Рональду Клейтону неизвестно значение этого слова. Нет, он оставил мне дом и ключ к технологии единственно ради себя, как всегда поступал в своей жизни. Знал, что Томас похоронит открытие, не хотел этого допускать. Поэтому передал в мои руки в полной уверенности, что я не стану действовать заодно с Томасом. — Она стукнула кулаком по приборной доске. — Видите? Он по-прежнему делает свое дело. По-прежнему меня использует, будь он проклят! Будь проклят!

— В чем дело? — спросила Алисия. — Почему мы остановились?

Они без проблем проследовали через туннель на север, не замечая — по крайней мере, на ее собственный взгляд — никаких признаков слежки. Выехав из города, почти весь путь проделали в молчании.

Ну и дела, размышляла Алисия. Проснулась нынче утром усталая, измотанная и сейчас чувствует себя не лучше. Говорить больше не хочется, Джеку наверняка тоже.

Заплатив пошлину у въезда в Нью-Полц, Джек свернул к телефонной будке на площади за шлагбаумом.

— Хочу сориентироваться, — объяснил он, — и заодно убедиться, что за нами нет хвоста.

Она сидела в машине, пока он притворялся, будто разговаривает по телефону, поспешно царапая заметки в блокнотике на спиральке, наблюдая за проезжавшими через шлагбаум машинами. Не слишком большое движение в декабрьский четверг в такой час.

Наконец, через добрых пятнадцать минут повесил трубку, вернулся к машине. Сунул голову в дверцу, удовлетворенно кивнул:

— Все в порядке. Никого знакомого не заметил. А вы?

— Никого. Что записывали?

— Особые приметы, модели, цвета, номера. Если снова увижу машину, задумаюсь, для чего она тут. Ну… еще одно, и покатим.

Он потянулся к заднему сиденью за «лендровером», полностью собранным, с поставленным на место черным пластмассовым корпусом. Вынес на обочину, глядя, как тот бежит по тротуару. Вернулся в машину, возбужденно сверкая темными глазами.

— Знаете, он теперь направляется почти точно на запад. По-моему, мы близко.

Дальше путь лежал среди холмов округа Ольстер. Низкие серые тучи скользили по небу, затмевая робкое зимнее солнце, голые деревья размывали холмистые силуэты вдали, тут и там в зелени елей проглядывал коричневатый пушистый налет.

На каждой крупной развилке Джек останавливался, какое-то время присматривался к транспортному потоку, замечал какой-нибудь фургон, смотрел, куда тот направляется, и соответственно корректировал собственный курс.

«Ровер» устремлялся все дальше и дальше в холмы. Мощеная дорога сменилась проселочной, плотно укатанной, грязной, и Алисию стало одолевать нарастающее предчувствие. Сначала она с ним боролась — не хотелось ждать встречи ни с чем, что с ним хоть как-то связано, — но в конце концов сдалась. Впереди — может, за следующим подъемом, за следующим поворотом дороги, на каком-нибудь поросшем голыми деревьями склоне — ждет нечто очень важное.

Пока ее предчувствие крепло, Джек все сильней дергался.

— Что вас беспокоит? — поинтересовалась она.

— Место слишком открытое, — пожал он плечами, махнув рукой на холмы и долины в просветах между деревьями. — Не нравятся мне такие места. Предпочитаю ездить по шоссе, особенно если можно нырнуть под него, предпочитаю деревья, рассаженные ровным рядком в лунках вдоль тротуара.

Колеса начали пробуксовывать на крутом подъеме.

— Надо было взять джип напрокат, — проворчал Джек, видимо недовольный собой. — Можно было бы сообразить.

Впрочем, шины в конце концов справились, вытащили машину на более-менее ровный участок дороги.

— Теперь уже, наверно, недалеко, — заметила она. — Холмы почти проехали.

— Угу, а вдруг «ровер» направится к следующим?

Ей это и в голову не приходило.

Через минуту дорога кончилась.

— Замечательно, — заключил Джек.

Алисия потянулась вперед, вглядываясь в стоявшую перед ними стену из древесных стволов и густого кустарника. Не хотелось бы дальше топать пешком. Тут она заметила как бы просвет в кустах.

— Стойте-ка. Там тропинка?

Джек вылез из машины, держа в руке «ровер». На этот раз она последовала за ним.

— Зоркий глаз, — похвалил он, указывая на узкую тропку среди кустов. — Хорошо, что листья опали. В зелени сроду бы не разглядели. Отлично.

— Почему?

— Значит, кто-то хотел, чтоб тропинка была незаметной. Пошли.

Алисия плотней запахнула на шее ворот пальто. Шли на север, на вершину холма, солнце скрылось, а ветер крепчал. Надо было потеплей одеться.

Тропинка добрых пятьдесят футов петляла налево-направо между деревьями и валунами, пока не привела к широкой поляне. Алисия задохнулась при виде старой бревенчатой хижины в центре поляны. Старые только бревна. Кругом сплошь высокая технология. Фотоэлектрические солнечные пластины на крыше, по всему двору. Вдобавок на крыше над ними торчит необычная с виду антенна высотой двадцать пять — тридцать футов.

— Я бы сильно удивился, если в это оказалось не тем, что мы ищем, — сказал Джек.

Опустил «ровер» на землю, пустил. Машинка, спотыкаясь, отыскивала дорогу, путалась в сорной траве, но уверенно направлялась к дверям хижины.

— Еще разок проверим.

Понес «ровер» кружным путем к северу, Алисия приблизилась к хижине. Окна заложены… замурованы кирпичами. Видимо, чтобы сюда никто не входил.

— Смотрите! — крикнул справа Джек. — Я его запускаю на девяносто градусов к северу, а он теперь мчится на юг… прямо к хижине. Никаких сомнений, Алисия. Мы нашли его. Он здесь.

Она растерла плечи под рукавами пальто. Теперь действительно замерзла.

Джек внезапно очутился рядом.

— Возьмите, — протянул он ей «ровер». — Держите, пока не открою.

— Собираетесь вскрыть замок?

— Отмычки, к сожалению, позабыл. — Он наклонился, разглядывая замок. — Очень плохо. Йейлский. Я с ними хорошо знаком. Нет… видно, придется действовать старым способом.

С этими словами Джек бросился вперед, ударив ногой в створку в нескольких дюймах от замочной скважины. Эхо зарокотало в холмах.

Дверь не поддалась.

— Проклятье, — проворчал он, исследуя петли. — Наружу открывается. Что за бред! Дело сильно осложняется.

Снова пнул прочную дубовую створку, примерно с таким же успехом.

По окрестностям прокатилось эхо еще трех ударов один за другим, но дверь устояла.

Алисия заледенела, услыхав за спиной голос с акцентом:

— Может быть, я сумею подмочь?

Джек ошеломленно дернулся, хватаясь за «зем-мерлинг», но только широко развел руками, видя, что вновь прибывший уже держит его на прицеле.

Ёсио.

Очень глупо стоять и глазеть на него, да что еще можно сделать?..

— Откуда ты взялся, черт побери?

— Из вашего багажника.

— Из багажника? — не поверил Джек. — Когда ж ты туда… — И все понял. — Ох, проклятье. Еще в Челси, да?

Дать бы себе хорошего тумака. Давно не пользуясь этой машиной, не почувствовал позади лишний груз, хотя все равно был обязан проверить.

Ёсио кивнул с натянутой улыбкой:

— Поездка весьма неприятная.

— Еще бы, — согласился Джек, припоминая кочки, на которые они натыкались, и ямы, куда проваливались по дороге колеса. — Господи Исусе, видно, тебе сюда очень сильно хотелось попасть!

— Да, Джек-сан, очень сильно. Как же ваше обещание разделяться информацией? Что с ним потряслось?

— Нам принадлежит право первенства, — с максимальной деликатностью напомнил Джек. Неразумно дразнить вооруженного мужчину. — И мы даже не знаем, что тут обнаружили. — Он повернулся к Алисии: — Кстати, позвольте вам представить Ёсио, джентльмена из Японии, о котором я рассказывал.

Алисия из кожи готова была вылезти. Окаменела, застыла на месте, не сводя глаз с направленного на них дула.

— Скажите «приятно познакомиться», — шепнул, перекосив губы, Джек.

— Приятно… он так и будет в нас целиться?

— Очень извиняюсь, — сказал Ёсио. — Если Джек-сан любезно выдаст мне свое оружие, я приберу свое. Уверяю вас, просто самозащита.

Провалился бы ты ко всем чертям со своей вежливостью, подумал Джек, вытаскивая и отдавая «земмерлинг».

Верный слову Ёсио опустил в карман пистолетик 45-го калибра, сунул в кобуру 9-миллиметровый пистолет Джека, весьма убедительно для последнего демонстрируя абсолютную уверенность в своих физических способностях.

— Теперь, может быть, выглянем внутрь?

— Давай, — кивнул Джек. — На мой счет…

При одновременном ударе дверь треснула вдоль замочной пластины, при втором покосилась, после чего ее удалось распахнуть.

Джек первым делом заметил горевший внутри свет.

Впрочем, учитывая, что тут, возможно, находится, почему бы и нет?

— Прошу, — поклонился Ёсио. — После вас.

Редкостная любезность, думал Джек. Не хочет оставлять меня за спиной.

Единственное внутреннее помещение сильно смахивало на «Радио-шэк». Меблировку составлял стол, стул, складная кровать, пара ковриков, два стеллажа. Остальные добрых три четверти площади занимал электронный кошмар проводов, металлических ящиков и мигающих лампочек. В центре высилась стеклянная трубка, испускавшая ослепительно белый луч… почти материальный.

Ёсио шагнул вперед, осматривая гудевшую аппаратуру, пристально глядя на луч.

— Ничего не пойму, — сказал он. — Это и представляется технологией Клейтона? Каково ее действие?

Не притворяется, решил Джек. В самом деле не знает. Покосился на Алисию:

— Рассказать? Возможному покупателю?

— Давайте, — кивнула она.

Он направился к стоявшей на столе лампе, посмотрел, есть ли шнур. Есть… но не включен в розетку. Из патрона торчит проволочная антенна.

— Вот, — махнул он рукой, подзывая Ёсио. — Этим все сказано.

И сунул ему лампу. Ёсио взял и внимательно осмотрел.

— Я такие лампы уже видывал.

— Значит, должен понять.

Японец бросил на него вопросительный взгляд:

— Что понять?

— Соображай сам.

С этим Джек отошел к стеллажам. Не хочется ничего объяснять. Пусть самостоятельно пошевелит мозгами. Озарение неизменно лучше поучения.

Алисия выдвинула ящик шкафа, увидела какую-то кальку.

— Схемы цепей. Что-нибудь об этом знаете?

— Знаю, как видеомагнитофон настроить, как компьютер включить… Я ведь не электронщик. Ничегошеньки в этом деле не понимаю.

Ёсио вдруг завопил:

— Ой-ё-ё-ё-ё-ёй! — сопровождая клич пушечным залпом японских речей.

— Снизошло, так сказать, озарение, — констатировал Джек.

Ёсио потащил лампу к электронным джунглям, застыл с пылающими щеками и выпученными глазами, закрутил туда-сюда головой, переводя взгляд с лампы на изобретение Клейтона и бормоча по-японски.

— Это все в самом деле? — спросил он, переходя на английский и возвращаясь к Джеку с Алисией. — По правде?

— Насколько можно судить, — оговорился Джек.

— Неизумительно, что Исвид Нахр забил всех людей в самолете, — с благоговейным страхом заметил японец. — Изничтожил бы тысячи и миллионы, чтоб это прикрыть. — Он внимательно разглядывал лампу в собственных руках. — Только подумать, я ведь воспринимал ту лампу за настоящую и даже не разгадывался. Думал, они в ее свете на что-то засматривают… а не на саму лампу.

— Ну конечно, — подтвердил Джек, не имея никакого понятия, о чем речь. И кивнул на шкафы: — Видимо, все карты там. Думаешь, ваши заинтересуются?

— Заинтересуются? А, да! Я…

— Руки вверх! Все! Сейчас же!

Джек вздрогнул, услышав команду, отданную военным лаем, хотя руки действовали самостоятельно: левая вздернулась, как было приказано, правая скользнула к «земмерлингу»… Тут он вспомнил, что пистолет у Ёсио.

Руки последнего заняты проклятой лампой. Помощи от него не дождешься.

Поэтому он поднял обе руки и медленно повернулся, хорошо зная, что перед собой увидит.

И точно… Кемаль, Бейкер, уцелевшие члены команды. Сюрпризом, хоть и невеликим, оказался Томас Клейтон с распухшим носом и подбитым глазом.

Внутри сжался тугой ком. Плохо. Даже хуже чем плохо.

Из пятерых вновь прибывших, ворвавшихся в дверь, один Кемаль не имеет к нему личных счетов. Да и то точно не скажешь.

Черт возьми, как они тут оказались? Наверняка не приехали вместе с Ёсио в багажнике.

Неужели я оставлял за собой светящийся след?

Вот оно! Кемаль старался сдержать слезы радости. Слава Аллаху. Я преуспел. Нашел.

Он вошел в хижину на одеревеневших ногах. Лишился от облегчения сил, однако не хотел, чтобы кто-нибудь это заметил.

Оглядел троих уже находившихся в ней человек. Знал Алисию Клейтон, узнал ее наемника, а вот другой мужчина с Востока, державший в руках лампу…

— Вы кто? — спросил он, ткнув в него пальцем.

Мужчина тряхнул головой. Страха в шустрых черных глазах не было.

— Сейчас быстро узнаем, — встрял Бейкер, целясь в колено мужчины.

— Нет, — приказал Кемаль. — Здесь не стрелять.

Необходима полнейшая твердость. Ни в коем случае нельзя выпускать ситуацию из-под контроля. Нет, когда успех уже в руках.

Заговорит или нет восточный мужчина, значения не имеет. Скорей всего, японец. Кто ж еще? Рональд Клейтон направлялся туда продавать им волшебную технологию. Разумеется, они заподозрили что-то неладное в катастрофе.

— Ладно, — сказал Бейкер. — Тогда мы их выведем. — И, скаля зубы, шагнул к пособнику Алисии Клейтон. — Особенно вот этого. По-настоящему красиво умрет.

Тот всплеснул руками над головой, упал на колени, всхлипнул, повесив голову:

— Пожалуйста… Прошу вас, не делайте мне больно!

Кто-то из ребят Бейкера шагнул вперед, занес для пинка ногу.

— Фу, котяра сопливый!..

— Стой, Барлоу! — Бейкер схватил его за шкирку, отдернул. — Ему только того и надо, задница! Глазом не успеешь моргнуть, как он тебя кинет и отберет оружие.

Наемник Алисии Клейтон сразу бросил мольбы и слезы, мигом встав на ноги с кривой ухмылочкой. Отвесил уважительный легкий поклон, доставив Бейкеру немалую радость.

— Долго мы за тобой гонялись, теперь позабавимся.

— Не сейчас, Бейкер, — сказал Кемаль. — Возможно, у него есть важная для меня информация.

— Например? Кстати, что это тут такое?

Кемаль вопрос проигнорировал. Чем меньше Бейкер знает, тем лучше.

— Разоружите их и стерегите. После окончания нашей беседы можете делать с ним все, что угодно.

Нельзя посвящать в дело Бейкера. По дороге через холмы он с двумя своими оставшимися пособниками толковал лишь о том, что сделает с убийцей других наемников. Но Кемалю еще предстоит убедиться, что перед ним сейчас полная и единственная установка, что другого излучателя не существует. Надо узнать у женщины Клейтон и ее соратника, как они его отыскали, не знают ли о других.

А потом…

А потом все умрут.

Подобная мысль Кемалю удовольствия не доставляла. Фактически он боялся этого момента. Знал про бомбу на борту самолета, выполнявшего рейс 27, но сама идея ему не принадлежала. Его угнетала мысль о множестве невинных жертв ради уничтожения одного человека, хотя он признавал абсолютную необходимость воспрепятствовать приезду в Японию Рональда Клейтона. В конце концов, что означают двести сорок семь жизней по сравнению с благоденствием арабского мира? Сравнительно небольшая потеря ради великой цели. Разве в истории сплошь и рядом не встречаются такие примеры?

Однако те безликие жертвы погибли где-то далеко, посредством безликого взрыва. Сейчас будет иначе. У жертв есть имена, лица, в которые будут смотреть убийцы, наблюдать за их смертью. По его приказанию.

С другой стороны, ему тоже приказывают, отдавая безусловно мудрые неукоснительные распоряжения. Никто, кроме Исвид Нахр, не должен знать о технологии.

Он проследил, как Барлоу навел смертоносный прицел на голову восточного мужчины, другой наемник Бейкера, по имени Кенни, выхватил у него лампу, вытащил два пистолета. Та же процедура повторилась с помощником Алисии Клейтон, как ни странно безоружным. Потом Бейкер отогнал их вместе с женщиной Клейтон в сторону, пропустив к стеллажам Томаса Клейтона.

Наконец-то сделал полезное дело. Пожалуй, несмотря на все промахи, в конце концов справился с тем, для чего его наняли. Сунул в женскую сумку маленький датчик, который позволил им ехать за ними на расстоянии многих миль. Хотя он не дождется солидного гонорара и желанной необременительной пожизненной службы.

Бейкер со своими наемниками уничтожит трех человек, похоронит подальше отсюда. Вскоре, может быть, даже завтра, Исвид Нахр расплатится с Бейкером той же монетой.

Предположительно Томаса Клейтона постигнет та же судьба.

Никаких концов не останется.

— Все тут, — объявил Томас Клейтон, поднимая глаза от содержимого ящика шкафа. — Все, что вам надо знать об излучателе. Он работает на солнечной энергии. Вы мне очень многим обязаны. По-моему, я продешевил, заключив с вами сделку.

— Повезет тебе, если хоть грош получишь, — заметила его сестра.

Томас поднял брови, взглянул на нее и насмешливо протянул:

— Неужели?

— Как только выйдешь в дверь, из помощника превратишься в обузу, — предупредила она. — Ты им больше не нужен. От тебя избавятся заодно с нами.

— Нет, — пробормотал он, оглядываясь на Кемаля. — Мы же договорились, правда, Кемаль?

Кемаль отвел глаза, изо всех сил стараясь ничего не выдать. Считал Томаса Клейтона жалкой личностью, но сейчас не хотел с ним возиться. Пусть Исвид Нахр занимается.

— Конечно. И мы держим слово.

Но должно быть, какой-то намек на возможное будущее промелькнул в его взгляде. Лицо Томаса отвердело.

— Этого я и боялся.

С такими словами он выхватил пистолет из кармана, навел на Кемаля.

Томми, мальчик, думал Джек, глядя на пистолетик 32-го калибра, первоклассный ты сукин сын, но я тебя люблю.

В тот момент все — Алисия, Кемаль, Бейкер со своими ребятами — смотрели на Томаса.

Почти все…

Джек бросил взгляд на Ёсио, а тот на Джека. Судя по быстро дрогнувшей брови, Ёсио тоже понял: возможно, это шанс… последний, единственный.

— Томас, не надо, — проговорил Кемаль.

— Угу, — подхватил Бейкер. — Убери, пока сам не поранился… или кто-нибудь тебя не поранил.

Из разговоров захватчиков Джек усвоил, что на Бейкера работают рыжий Кенни и темноволосый Барлоу с крупным носом.

— Нет. — Голос Томаса дрожал точно так же, как дуло пистолетика 32-го калибра, по-прежнему, впрочем, нацеленного на Кемаля, который стоял всего футах в пяти. По мнению Джека, даже Томас едва ли промажет на таком расстоянии. — По-моему, очень даже надо. Я догадывался, что меня ждет скорый конец, как только мы найдем излучатель. Но ничего у вас не получится.

Джек передвинул левую ногу на несколько дюймов к двери. Потом, притворившись, будто просто переминается с ноги на ногу, ушел влево, подтянув правую ногу. Утром перед отъездом сунул под переднее сиденье «тауруса» 9-миллиметровый «Токарев». Если удастся живым выскочить в дверь, есть шанс добыть его из машины. Потом пойдет совсем другая игра в мячик.

— Не делайте глупостей, Томас, — попросил Кемаль, поднимая руки ладонями наружу, словно в молитве. — Ни у кого мысли не было. Вам заплатят обещанное.

Снова левую ногу вперед… с ноги на ногу…

— Черта с два. Изобретение мое, не ваше. Мое. Я его заслужил. Поэтому буду диктовать условия.

— Мы уже обсудили условия, — заметил Кемаль.

— Теперь снова обсудим. Я веду игру на своем поле. Сначала… — Томас облизнул пересохшие губы, — сначала оружие на пол.

Еще одно движение… Джек приблизился к двери… еще чуть-чуть, и можно рискнуть на рывок. Уловил еле заметный кивок Ёсио, который как бы говорил: дай знак, чтоб я за тобой успел.

— Забудь! — рявкнул Бейкер с отвращением, словно слова Томаса дурно пахли. Напрягся, приготовился к броску, наставив на него автомат.

Томас шагнул к Кемалю:

— Или я мигом прострелю твою чековую книжку.

— И как думаешь, что с тобой после этого будет?

Джеку вдруг показалось, что Бейкер собирается взять на себя руководство. Может быть, он не знает, в чем дело, однако наверняка догадывается, что громоздкий агрегат представляет для кого-то чертовскую ценность.

— Скажи им, — велел Томас Кемалю. — Ты им платишь. Скажи, пускай сложат оружие и сами лягут на пол.

Кемаль оглянулся на Бейкера:

— Лучше, пожалуй…

— Пошел в задницу, — буркнул Бейкер и выстрелил в Томаса.

Громкий оружейный хлопок послужил как бы стартовым выстрелом, при котором Джек вылетел пулей. В броске заметил красные брызги из выходного отверстия в черепе Томаса, услыхал крик Алисии, потом другой выстрел — вдвое тише, чем у Бейкера, — из пистолета Томаса, увидел, как охнул, схватился за живот Кемаль, как Томас с арабом почти одновременно упали.

Джек бросился сзади на Кенни, перехватил «тек-9», прежде чем тот успел развернуться. Штурмовой автомат выпустил в потолок очередь, пока он старался его вырвать, но наемник — хороший солдат — накрутил на плечо лямку, не выпуская оружия. Пришлось сбить его с ног ударом в лицо локтем.

Дальше Джек выскочил в дверь, резко прыгнул влево, покатился вниз по склону к деревьям. Тропка к «таурусу» шла справа через поляну, но на открытом пространстве станешь очень легкой мишенью. Лесок на склоне неподалеку послужит прикрытием на пути к автомобилю.

Тучи над головой сгустились, небо потемнело. Вспомнилось, что сегодня один из самых коротких дней в году. Свет быстро меркнет. Ну и хорошо.

Позади снова посыпались выстрелы, снова послышались крики Алисии. Рискнув глянуть через плечо, он увидел Ёсио, который стремительно вырвался из дверей и изо всех сил побежал, разворачиваясь, в его сторону, с бешеной энергией работая руками и ногами, как поршнями. Судя по пустым рукам, оружием завладеть ему тоже не повезло.

Добежав до леска, Джек замедлил бег в кустах и ветвях. Наткнулся на шестидюймовый дубовый ствол, загородивший его от хижины, остановился. Пригнулся в кустах, оглянулся назад. Ёсио почти скатился по склону к деревьям — шустрый малый, — когда в дверях возник наемник по имени Барлоу и начал стрелять.

— Давай, — шептал он, глядя на петлявшего туда-сюда Ёсио. — Давай же!

Тут японец испустил короткий пронзительный крик, упал, схватившись за бедро, однако все равно полз к леску. Бейкер с Кенни появились рядом с Барлоу, который прицелился, выстрелил в спину Ёсио и пригвоздил к земле.

Бейкер отдал какие-то распоряжения, Барлоу с Кенни разошлись в разные стороны, один налево, другой направо.

Неплохо, признал Джек. Опытные ребята. Кенни отрезает ему путь к машине, Барлоу сзади заходит.

Припав к земле, он наблюдал за Бейкером, стоявшим над Ёсио. Видел, как тот что-то сказал лежавшему, наклонился, опустил дуло к затылку.

Джек сдержался, не крикнул, не прыгнул — слишком далеко, ничем нельзя помочь. 9-миллиметровый «тек» выстрелил, тело Ёсио дернулось, дрогнуло, замерло.

Он закрыл глаза, сглотнул ком, глубоко вдохнул и открыл. Тело лежало лицом вниз там, где упало, а Бейкер шагал назад к хижине, словно садовник, который только что выполол с корнем вредный сорняк и бросил на лужайке.

Ёсио как бы понравился Джеку, хотя они только раз поговорили в машине. Однако оба, по его мнению, ощутили некое родство душ. С другой стороны, Ёсио вовсе не был невинным сторонним наблюдателем. Сам признался, что киллер. И хорошо понимал, что рискует.

Тем не менее… С каким наслаждением Бейкер выстрелил в голову…

Ладно. Теперь мы знаем правила игры.

Из комментариев Бейкера в хижине следует, что пуля в затылок — великая милость по сравнению с тем, что сделают с ним наемники, если поймают.

Мысль о возможной поимке хлестнула между лопатками охапкой холодных мокрых листьев. Уже плохо, что его разыскивают двое вооруженных до зубов громил, да еще здесь, в лесу… далеко от дома… Как действовать в такой обстановке? Скаутом Джек никогда не был.

Ясно одно — надо двигаться.

Слышно было, как Барлоу справа ломится сквозь кусты. Понятно: дело-то пустячное, у меня замечательный штурмовой автомат с обоймой на тридцать два заряда, гад, которого я ищу, никуда не денется. Так чего осторожничать? Наделаю побольше шуму, спугну, как фазана. Загоню потом в угол, принесу домой тушку.

Под прикрытием шума Джек пригнулся и юркнул в кусты, рассчитав направление так, чтобы пересечься со временем с Барлоу. Хорошо бы, сейчас было лето или хоть весна, когда все кругом в пышном цвету, есть возможность надежно укрыться, пока ночь немножечко не уравняет шансы. Удачно, что свитер в коричневых тонах, только синие джинсы не совсем сливаются с землей. Все кругом голое, рано или поздно — скорей всего, рано — они его заметят.

Зацепившись за стебель ногой, он упал на скользкую тропку в кустах. Разглядел прямо под носом утоптанную землю с отпечатками копыт и, практически не разбираясь в охоте, предположил, что это какая-то оленья тропа. Выпутался из крепкой дубленой лозы, которая проволокой оплетала кусты, и поднялся. Похоже, тропинка шла в нужную сторону, по ней он и направился.

Дело пошло быстрее. Джек без конца озирался в поисках Барлоу, ожидая, что наемник тоже скоро наткнется на тропку. Устоит ли перед искушением пойти легким путем? Вряд ли.

Значит, надо занять позицию где-то поблизости.

— Передатчик энергии, да?

Алисия смотрела из своего угла у шкафов, как Бейкер расхаживает перед электронной аппаратурой.

Ему хотелось узнать, как работает техника: «Для чего, кстати, все это дерьмо?» — и она рассказала. Почему бы и нет? Наплевать, пусть все знают. Надо было только отвлечь его внимание от себя и самой отвлечься от трупов на залитом кровью полу.

Томас умер. Как быстро. Сейчас стоял, разговаривал, через миг умер. Алисия старалась почувствовать горе и ничего не чувствовала. Сочувствие… где сочувствие к человеку, у которого с ней одни гены, пускай даже с дурной стороны?

Умерло. Как сам Томас. В любом случае, что значат гены? Зачем искать жалкие оправдания человеческому существу потому только, что у тебя с ним одни гены?

Хотя даже Томас заслуживал лучшего. Его просто взяли и пристрелили, как собаку.

— Электричество без проводов, — бормотал Бейкер, почесывая подбородок. — Господи Исусе, это наверняка стоит…

Услыхав стон, Алисия глянула на пол. Араб, которого Томас называл Кемалем, зашевелился, свернулся в клубок, как зародыш, держась за кровоточивший живот.

— Пожалуйста, — еле слышно простонал он, — мне нужен врач.

Бейкер махнул на нее пистолетом:

— Ты же врач? Перевяжи его.

— Чем? Ему надо в больницу.

— Осмотри, черт возьми!

— Сейчас.

Она шагнула к Кемалю, наклонилась над ним и увидела вдруг не замеченный Бейкером пистолет Томаса на полу сбоку от тела. Не достать. Тем не менее, полезно знать, что он тут лежит.

Тут Алисия застыла: пальцы Томаса сжались, разжались. Пригляделась: глаза его слепо открылись, закрылись.

Еще жив, хотя ненадолго.

Попробовала перевернуть араба на спину, тот вскрикнул, пришлось оставить его на боку. С осторожностью приступая к осмотру — долгий опыт работы с инфекционными заболеваниями требует осторожности при любом контакте с кровью, — отвела зажимавшие рану руки. Увидела алую влажную дырку в рубашке, сочившуюся из нее кровь, почуяла фекальный запах.

В голове замелькали предварительные диагнозы: прободение кишечника, внутреннее кровотечение, аорта и почечные артерии, видимо, не повреждены, иначе он бы уже умер. Помочь абсолютно ничем невозможно.

Кемаль снова болезненно застонал.

— Состояние критическое, — объявила Алисия.

— Я бы тебе сказал то же самое, — хмыкнул Бейкер. — Насмотрелся на раны в живот. Гадость жуткая. Что можно сделать?

— Здесь ничего. — Она встала. — Нужна срочная операция.

— Ну ладно. — Бейкер изобразил акулью усмешку, наведя на нее пистолет. — Тогда от тебя тут, по-моему, нету никакого толку.

Алисия впала в панику, стараясь проглотить удушающий комок, смочить горло. Насколько он в курсе дела?

— Наверно, если только вы не хотите продать излучатель.

— Ты о чем это?

— О том, что одна я способна его запустить.

Глаза Бейкера сощурились, пристально уставились на нее. Внутри зашевелился гигантский змеиный клубок. Дай бог, чтоб наружу не вышел.

— Да? Почему я тебе должен верить?

Много ли ему известно? Видел завещание? Нет… наверняка не видел. Но, учитывая условие насчет Гринписа, его, безусловно, сразу предупредили, что ее нельзя трогать. Будем надеяться, по крайней мере. В случае ошибки после следующей фразы придется разделить судьбу Томаса.

— Разве вам не объяснили, что со мной следует обращаться лишь в детских перчатках?

Бейкер призадумался, опустил пистолет.

— Ладно, — проворчал он, — разберемся, как только с твоим дружком покончим.

— Он мне не дружок.

— Догадываюсь. Сам удрал, тебя бросил.

Действительно, непонятно и странно, что Джек убежал, а не кинулся в бой. Впрочем, винить его нечего: немыслимо одолеть троих вооруженных мужчин. Остается надежда, что он за ней вернется.

Тут Алисия вдруг отчетливо осознала — вовсе не надежда. Уверенность.

Пора кому-нибудь поверить.

Откуда-то из леса внезапно послышалась стрельба.

— Похоже, мои ребята нашли твоего парня, — ухмыльнулся Бейкер. — Не хотелось бы мне оказаться на его месте. Даже за все деньги, которые стоит вот это дерьмо.

Снова очереди.

— Слышишь? — спросил Бейкер, шире ухмыляясь. — Настоящая музыка.

Джек прятался за большим дубом. Во всяком случае, предположительно за дубом. Точно известно одно: ствол фута два в обхвате — вполне можно спрятаться — стоит на краю оленьей тропы. Он поймал ветку другого дерева, поменьше, росшего между дубом и тропкой, вытащил швейцарский армейский нож, выстругал, оставив торчать заостренные вроде гвоздей дюймовые сучья.

И принялся ждать, слыша, как Барлоу с треском топает по тропе.

Накинув свободной петлей на левое запястье вездесущую лозу, той же рукой оттянул назад ветку дерева, нависавшую раньше над тропкой на уровне человеческого лица, насколько это было возможно, не рискуя отломить ее от ствола.

Костяшки пальцев посинели от холода, а ладони вспотели. Главное — точненько рассчитать время. Секундой раньше или позже — отправишься вслед за Ёсио в Великое Никуда.

Поэтому он дожидался, пока шум станет громче и ближе, дожидался, пока не почуял, что Барлоу вот-вот покажется, потом с силой выпустил ветку, нырнул, разматывая на запястье свернутую в петли лозу, перебежал за ствол с другой стороны.

Барлоу вскрикнул от боли, поднял бешеную пальбу, которая послужила сигналом. Джек выскочил из-за дерева прямо у него за спиной. Наемник попятился назад, закрыв лицо левой рукой, а правой не глядя стреляя из автомата. Как только Барлоу оторвал от лица руку, он накинул ему на шею лозу, опрокинул ошеломленного парня.

Шарахнув его спиной об ствол большого дерева, Джек заметил сочившуюся из левого глаза кровь. Видно, сработал какой-то сучок. Подстегиваемый избытком адреналина, бросил один конец лозы, обежал вокруг ствола, подхватил его с другой стороны.

Стянул оба конца, налегая всем телом. За стволом Барлоу не было видно, но послышался хрип, когда удавка перехватила горло. Еле держась на бешено дрожавших ногах, он стал палить из «тека», направляя дуло назад за ствол, а Джек просто сдвинулся влево, не ослабляя удавки. Две автоматные очереди сбили только охапку сырых листьев.

Стрельба прекратилась, но хрип продолжался. Значит, Барлоу сообразил, что «тек-9» не спасет ему жизнь. Нетрудно предугадать его дальнейшие действия.

Быстро связав оба конца лозы, чтоб ее можно было удерживать одной рукой, Джек вильнул вправо.

Оправдав ожидания, Барлоу выхватил из чехла нож для десантников, занес над головой, как Рэмбо, сверкнувшее зазубренное лезвие, стараясь перерезать лозу.

— Ничего не выйдет, — предупредил Джек, хватая его за запястье.

Борьба оказалась недолгой. Полузадушенному парню не хватило сил вырваться.

Наконец он обмяк.

Не стоит, впрочем, ослаблять удавку. Наемник вполне способен разыграть опоссума.

Над головой вдруг грянула автоматная очередь, со стволов полетела кора.

Джек нырнул вниз, огляделся. Ярдах в пятидесяти появился другой наемник, Кенни, направлявшийся к ним.

— Эй, Барлоу, — захлебывался он криком. — Чего палишь? Я нашел его! Тут! Эй, Барлоу! Он тут!

Джек ослабил лозу, переполз за ствол ближе к Барлоу. Лицо наемника посинело, глаза закрылись, стоявшее на коленях тело обвисло.

Вдалеке слышались шумные шаги Кенни, вопли, короткие автоматные очереди.

— Я тебя уже взял, мать твою! Молись в последнюю минуту жизни. Надеюсь, успел штаны замарать, сволочь! Эй, Барлоу! Где ты, старик? Гляди, опоздаешь к веселью!

— Здесь он, здесь, — шепнул Джек. — Поджидает тебя.

Схватил «тек-9», лямка которого была крепко намотана на плече Барлоу, сперва подергал, потом попытался распутать, слыша неумолимо приближавшиеся шаги Кенни.

Проклятье!

Левое бедро пронзила боль. Джек на секунду подумал, будто ранен пулей, взглянул и увидел, что нож Барлоу проткнул в джинсах окровавленную дыру, а сам парень на него смотрит такими красными глазами, каких он никогда в своей жизни не видел.

Тем временем Кенни уже прямо за деревом.

Изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль в ноге, Джек вздернул Барлоу на ноги, приложив немалые усилия — здоровенный сукин сын, — повернув его лицом к шумевшему Кенни. Придерживая наемника, сунул руку под правую мышку, нащупывая спусковой крючок автомата.

Выскочил Кенни, поливая все вокруг из своего «тек-9». Пули вонзились в тело Барлоу.

— Господи Исусе! — взвыл рыжий парень, прекращая стрельбу. — Барлоу, ты чего?..

Джек не видел, но хорошо представлял себе выражение физиономии Кенни. Осторожно нашел пальцем спусковой крючок автомата Барлоу, нажал, не имея понятия, куда целится, просто бешено палил вслепую, надеясь, что обойма еще не опустела.

Улучив возможность выглянуть из-за плеча Барлоу, увидел, как Кенни валится на спину с широко раскинутыми руками, выпученными глазами, с окровавленной, в клочья разорванной грудью.

Выпустил тело вместе с автоматом. Оба наемника одновременно упали лицом вниз на землю.

Джек привалился к большому стволу, зажав рукой окровавленное бедро. Адски больно переставлять ноги.

Только этого мне не хватало.

Впрочем, он уже не единственный безоружный мужчина на склоне холма.

Стрельба прекратилась.

— Ну, — заключил Бейкер, присевший на стол с оружием в руках, — конец твоему дружку.

— Откуда вы знаете? — сказала Алисия.

Невозможно вообразить Джека мертвым. Он для этого слишком хитрый и ловкий. С другой стороны, она видела только трюки в его исполнении. Как он поведет себя под автоматным огнем? И, как бы ни повел, сумеет ли одолеть двух вооруженных бандитов?

— Знаю, — сказал Бейкер. — Судя по всей этой стрельбе, ребята загнали его в угол и начали забавляться. Наверно, сперва ноги прострелят, потом двинутся дальше. Скоро сам взмолится о быстрой смерти.

Боясь, чтоб ее не стошнило, Алисия отвернулась. Джек — «просто Джек» — мертв. Снова пополнился список погибших по ее вине. Она втянула его в это дело. Конечно, он сам согласился, но, если бы сдаться, отдать проклятый дом Томасу, все остались бы живы, она не сидела бы в лесной ловушке с диким зверем в человеческом облике.

Где-то неподалеку от хижины раздался громкий торжествующий вопль.

Бейкер поднялся, с ухмылкой прошелся по хижине.

— Кенни. Голосистый сукин сын.

Крик повторился.

Бейкер шагнул на порог, уткнул руки в боки, встал, глядя в сторону леса.

Наведя позаимствованный у Барлоу «тек-9» на дверь хижины, Джек завопил во все горло в надежде, что удачное подражание Кенни выманит наружу Бейкера.

Прислонился к другому стволу, чтобы не опираться на левую ногу. Тут лесок редкий, не очень-то спрячешься. Будем надеяться, и не понадобится. Справа светлым пятном в сорной траве лежало тело Ёсио.

Нога тряслась, горела огнем. Он затянул над раной автоматную лямку, кровотечение остановилось, но боль не утихла.

Снова крикнул.

Давай, Бейкер. Высунь свою поганую морду.

С пистолетом вполне можно было бы ворваться в хижину. А палить из автомата рискованно, когда там Алисия. Дьявольские игрушки слишком неаккуратные, никогда не известно, куда попадешь.

Если потратить время, доковылять до машины, где припрятан 9-миллиметровый «Токарев», Бейкер заподозрит неладное и приготовится.

Остается одно. Хотя лучше бы подобраться поближе. С «тек-9», не будучи снайпером, приходится на таком расстоянии полагаться скорей на удачу, чем на мастерство.

Как только в дверь сунулся Бейкер, озиравшийся в поисках Кенни, Джек нажал на спусковой крючок автомата, выпустив в него всю обойму.

Правый угол двери над головой наемника брызнул щепками, а сам Бейкер головой вперед нырнул в хижину.

Джек в бешенстве грохнул пустой «тек» о ствол дерева и забросил подальше ко всем чертям.

Что теперь? Похоже, дело приобретает поистине дурной оборот.

Громоподобная автоматная очередь ошеломила Алисию. Бейкер шарахнулся обратно в хижину, стал подниматься после прыжка, а она, чуть не плача от радости, смотрела на разбитую дверь, которая еще продолжала вибрировать, приняв в себя пули.

Каким-то небывалым, неслыханным чудом Джек уцелел. Не просто уцелел — вернулся.

— Кенни! — крикнул Бейкер. — Ох, господи Исусе, он Кенни убил!

Алисия оглянулась на Томаса. Пистолет сбоку, с другой стороны. Если бы…

Бейкер схватил ее за руку, дернул, обдав кисловатым дыханием.

— Кто это, черт побери? Где ты его нашла?

— Его зовут Джек, — сказала она. Ничего страшного, пускай знает. — Больше мне ничего не известно.

— Ну ладно. Зачем ему тогда возвращаться, если не ради тебя?

— Ему причитается процент от стоимости технологии.

Правда, хотя Джек безусловно вернулся бы, независимо от контракта. Бейкер этого никогда не поймет, а проценту поверит.

— Тоже веская причина.

Наемник схватил ее сзади за волосы, развернул, толкнул к двери. Грубый рывок обжег кожу.

— Больно!

— Молись, чтоб больней не было, милочка. Сейчас посмотрим, чего ты действительно стоишь.

Он вытолкнул ее в дверной проем, пригнувшись позади, выглядывая через ее плечо. К виску прижималось холодное железное пистолетное дуло. На склоне, почти в самом леске, лежало чье-то тело. Судя по белой рубашке — Ёсио. Алисия закрыла глаза. Еще один мертвец.

За спиной в хижине стонал Кемаль, просил врача.

— Эй, Джек! — крикнул Бейкер. — Или как там тебя. Выходи, чтоб я тебя видел, или твоей девчонке конец!

— Я вовсе не его…

— Заткнись! — прошипел он, крепче прижав к виску дуло. — Больше ни слова, мать твою!

Среди деревьев показался Джек. Вышел, глядя на них, но молчал. Потом медленно, со значением ткнул в воздух средний палец.

— Ах ты, сукин… — задохнулся Бейкер.

Дуло внезапно оторвалось от виска, метнулось вперед, выстрелило. Эффект оглушительный.

Джек прыгнул влево, спрятался за соседним деревом. Бейкер выпустил еще несколько пуль, но он вновь улизнул, выскочив в другом месте. Снова выстрел.

— Твой дружок считает себя очень умным, — прошептал Бейкер. — Знаешь, что он делает? Заряды считает. Знает, что их в обойме пятнадцать. Знает, что один я влепил твоему братцу, другой косоглазому, а теперь еще девять в него пустил. Поэтому думает, всего четыре осталось, и…

Джек снова выскочил, прогремели еще два выстрела.

— Еще два. Теперь думает, всего два осталось, и пойдет на меня, пока я буду вставлять другую обойму. За дурачка меня держит. А у меня есть хорошая новость для мистера Джека. Сэм Бейкер сейчас сменит обойму. Вот уж удивится-то мистер Джек, когда кинется меня брать! Не могу дождаться, когда посмотрю на него, всадив в сердце пулю.

Пистолет исчез, вцепившийся в волосы кулак разжался, послышался металлический звук, потом что-то упало на землю. Мысли неслись в голове у Алисии бешеным галопом. Неужели Бейкер правильно разгадал замысел Джека? Надо что-то делать.

Резко повернувшись, увидела, что Бейкер держит в левой руке пистолет, а правой копается в кармане. Под ногами валялась старая обойма.

— Джек! Джек! Скорей сюда! — завопила Алисия, хватая и стараясь вырвать пистолет.

Правая рука Бейкера застряла в кармане, он сумел ее вытащить лишь через пару секунд, но ей даже двумя руками, отчаянными усилиями, не удавалось отобрать оружие.

— Сука долбаная!

Она рванулась, навалилась на него всем телом, вывернувшись к нему спиной. Перед глазами открылся склон, Джек на склоне…

Ох, нет! Он бежит к ней хромая! Красное пятно на джинсах на левой ноге…

Никогда ему не добежать!

Тут Бейкер, видно, выпутал правую руку, потому что в затылок ударил железный кулак. Однако Алисия устояла. Тогда он рубанул в плечо ребром ладони. Левая рука вмиг онемела, хватка ослабла. С третьим ударом она рухнула на колени и выпустила пистолет.

А Джек еще далеко. Держит в руке какой-то причудливый нож, но не приближается, чтобы пустить его в дело.

Она оглянулась, увидела, что Бейкер держит новую обойму, готовясь вставить в пистолет, снова схватила его за руку:

— Нет!

Он чуть не выронил обойму, кончиками пальцев успел удержать, зарычал, отвесил ей пинок, отшвырнул.

Алисия упала на спину. Джек почти уже тут, но сквозь пелену боли видно, как Бейкер щелчком посылает обойму на место, поднимает пистолет обеими руками. Нельзя пускать сюда Джека. Бейкер выстрелит прямо в него. Пистолет Томаса в хижине, слишком далеко…

Алисия зажмурилась, завизжала, услыхав три быстрых выстрела подряд…

…прямо за своей спиной.

Открыв глаза, увидела упавшего Бейкера и ринувшегося к нему Джека. Оглянулась, заметила в дверях хижины полусогнутую фигуру, привалившуюся к косяку.

Томас.

Вид жуткий. Кровь, текущая из уголков рта с обеих сторон, кажется особенно красной на бледном одутловатом лице. В безжизненно повисшей руке болтается пистолет.

У нее на глазах он как бы съежился, усох под одеждой, повалился на пол.

Ошеломленная Алисия поползла к нему.

— Ох, Томас. Спасибо тебе… Только… — Надо спросить. Насколько известно, он никогда ни для кого ничего не делал. — Зачем ты это сделал?

— Не знаешь? — пробормотал он, захлебываясь пузырившейся кровью. — Ты же такая умная. Разве не знаешь?

— Что? — Она почти боялась, что знает.

— Это были худшие годы в твоей жизни. А в моей — лучшие.

Томас закашлялся, выплюнул темно-красный сгусток, тело застыло, глаза погасли.

Алисия протянула к нему руку. Никогда не думала, что сумеет до него дотронуться, а теперь ей этого хотелось.

Она пригладила ему волосы и заплакала.

Джек вломился в дверь, кинулся к Бейкеру. Приставил к горлу десантный нож Барлоу, выхватил пистолет из ослабевших пальцев. Увидел остекленевшие, широко открытые глаза, пощупал пульс на горле. Мертв. Три пули 32-го калибра в грудь сбоку сделали свое дело.

Тогда он упал на колени, глубоко втягивая воздух в горевшие огнем легкие, потом поднялся, прислонился к двери. Левое бедро обжигала пульсирующая боль, особенно при движении.

Посмотрел на Алисию, наклонившуюся в дверях над братом, услышал ее рыдания. Мысль не слишком приятная, но, наверно, он жизнью обязан Томасу. И похоже, отдать долг не будет возможности.

Чуть-чуть…

Из хижины послышался стон. Джек шагнул мимо Алисии, обнаружив скорчившегося на полу Кемаля.

— Врача, — шептал тот. — Пожалуйста… доставьте меня в больницу.

— Только на улицу могу доставить.

Он схватил Кемаля сзади за ворот, потащил к двери. Рядом с Алисией араб застонал громче.

— В самом деле, Джек, — сказала она, поднимаясь и вытирая глаза. — Так ли это необходимо? Нельзя его попросту тут оставить?

Адреналин еще кипел в крови, сердце колотилось по-прежнему, легкие полыхали огнем. Он взглянул на свою свободную правую руку, в которой не утихала легкая дрожь. Битва кончена, а тело пока сообщения не получило. Смерть была так близка, что перед глазами до сих пор стоит пистолет Бейкера, несколько секунд назад нацеленный прямо в грудь. Затрясешься тут.

Не очень-то хочется деликатничать и любезничать.

— Отвечу в таком порядке: да… и нет. От него все кругом провоняет.

Выволок Кемаля из хижины мимо трупа Бейкера, бросил в траву.

— Пожалуйста… врача…

Джек хотел его пнуть, но сдержался.

— Отвезите меня в больницу…

Он присел рядом, наклонился поближе, процедил сквозь зубы:

— Знаешь что, приятель? Я только что обратился к пассажирам рейса 27. Говорю: «Кто за то, чтоб доставить Кемаля к врачу, поднимите руки». Что ты думаешь? Никто даже не шелохнулся. Поэтому не будет тебе никакого врача.

Поднявшись, заметил, что пошел снег, и вернулся к хижине. Алисия стояла у стены возле двери, запрокинув голову, закрыв глаза. Бледная, ослабевшая, словно только стена удерживала ее на ногах. Снежинки сыпались в лицо.

— Спасибо, что помогли, — сказал Джек.

Она открыла глаза.

— Спасибо, что вернулись.

— Особого выбора не было.

— Вы могли убежать.

— Нет, не мог.

— Да, пожалуй, не могли, — согласилась она с очень усталой кривоватой улыбкой. — Знаете, я почему-то была абсолютно уверена, что вернетесь. — Перевела взгляд на окровавленное бедро. — Дайте-ка посмотреть…

— Да уже все в порядке. В городе залатают.

— Надо перевязать как следует. Пойдемте.

Джек пошел за ней в хижину. Может, ей надо чем-то заняться. Алисия сдернула с кушетки простыню, принялась рвать на длинные полосы.

— Сядьте и спустите джинсы.

— Я вас уже предупреждал как-то вечером, не думайте и не мечтайте.

Она не улыбнулась:

— Давайте.

Он ослабил жгут, спустил до колен джинсы.

Алисия осмотрела вертикальную двухдюймовую рану.

— Глубоко. Не чувствуете, кость задета?

— Нет. Силенок не хватило у парня.

— К счастью, удар нанесен вдоль мышечных волокон, — объяснила она, перевязывая ногу лентами простыни. Кажется, с головой ушла в дело. — Бедренная артерия и нерв вообще не задеты. Быстро заживет, только надо зашить непременно. «Скорая» обязана сообщать о колотых и резаных ранах…

— Есть у меня один приятель, который не обязан.

— Не сомневаюсь.

— Что дальше будем делать? — спросил Джек, пока шла перевязка.

— Я думала, вы знаете.

— Трупами могу заняться. Погружу в машину, в которой они приехали, — могу поспорить, в темном фургоне, — отгоню куда-нибудь и брошу.

— Только не Томаса, — предупредила Алисия. — Мы перед ним в долгу.

Джек взглянул на окровавленное скорчившееся тело Томаса.

— Да, пожалуй. Ну ладно, оставлю где-нибудь, звякну местному шерифу, сообщу, где искать. Пускай потом знатоки-криминалисты гадают кто, что, где, когда, почему.

— Думаете… догадаются?

— Нет, если трупы увезти подальше. Остается другой вопрос… как вы намерены распорядиться излучателем, оставшись единственной собственницей?

— Наверно, надо бы предъявить его всему миру. Но если Томас говорил правду насчет патентов, придется вступить в нелегкую борьбу с их держателями. Честно сказать, мне надолго хватит общения с адвокатами.

— Всегда есть японцы. Люди Ёсио заплатят огромные деньги.

— Похоже, такая идея вам нравится.

— Угу, хватай башли и удирай, пускай себе разбираются с адвокатами.

— Знаете, — сказала Алисия, — мне наплевать, кто сколько заплатит. Просто плохо становится при одной мысли о получении прибыли от того, к чему то существо прикасалось.

— Тогда надо открыть технологию всем и каждому. Запустить в Интернет сообщение…

Она сверкнула на него глазами:

— Вместе с нашими с Томасом снимками?

— Эй, я этого не говорил. Я имею в виду, Интернет даст возможность любому желающему свободно внедрять эту самую технологию.

— А вы как же? — спросила Алисия. — Треть от ничего и есть ничего. Не хочу, чтобы вы оставались ни с чем, Джек. Вас же ранили, чуть не убили…

— Пусть это вас не волнует. Денег я все равно бы не взял.

— Почему?

— Потому что у меня уже есть все, что нужно.

Глядевшие на него серые глаза потеплели.

— Правда? Правда?

— В определенном смысле. А того, чего нет, за деньги не купишь. Поэтому выбрасывайте меня из уравнения и делайте что хотите.

По правде сказать, дело в том, что фактически невозможно тайком купаться в денежном водопаде, который выпадет даже на самую малую долю дохода от технологии. Чтобы получить эту долю, придется вылезать из-под земли, к чему он пока не готов. Даже за пару-тройку миллиардов.

— Джек, — совсем уже устало сказала Алисия, завязывая последнюю полосу. — Я не знаю, что делать. Мне надо подумать.

— Ладно, — согласился он, вставая и натягивая джинсы, — думайте, а я трупы пойду собирать.

Пришлось потрудиться, погружая в фургон Бейкера шесть тел, особенно двоих из леса. Когда Джек притащил последнего — Кемаля, — снега навалило на четверть дюйма.

Скоро можно ехать. С таким грузом лучше двигаться в путь лишь в полной темноте. Абсолютно нежелательно, чтобы кто-то, случайно глянув в зеркало заднего обзора, увидел полдюжины трупов.

Считая Кемаля мертвым, взваливая его на труп Бейкера, он испуганно вздрогнул, услыхав стон.

— Пожалуйста. Врача… больно…

Плохо дело. Если араб как-то продержится, пока его не найдут, какой-нибудь герой со скальпелем и нитками действительно может спасти ему жизнь. А это не годится. Никак не годится.

— Я тебе говорю. Народ на борту самолета, выполнявшего рейс 27, голосует против врача для Кемаля.

Тот что-то зашептал, Джек не расслышал, склонился поближе.

— Это не я… самолет…

— Но ведь знал, сукин сын!

И увидел ответ в остекленевших глазах Кемаля.

Адреналин схлынул, оставив пульсирующую головную боль. После возни с телами в бедро стреляло пуще прежнего. Сказать, что настроение плохое, — значит вообще ничего не сказать. Настроение далеко за пределами плохого, словно Марс или даже Сатурн. Это очень опасно, известно по опыту. В таком настроении появляется склонность к неразумным поступкам.

Чувствуя признаки, следует отойти, взять перерыв, загнать мрак на место. И сейчас удалось бы справиться, если в Кемаль не был жив. Но, зная, что вонючий кусок верблюжьего дерьма еще дышит…

— Знал, и что же? Предупредил? Сообщил? Нет. Допустил, чтобы люди погибли ради уничтожения одного человека.

— Не я…

— Да? А кто?

— Пожалуйста… больно… пожалуйста, чтобы не было больно…

Чего он просит? Добить его?

— Скажи, кто велел заложить бомбу, и я позволю тебе самому избавиться от боли.

— Нет… прошу вас… пожалуйста…

— Извини. Я ничего тебе не должен. Имя?

— Насер… Халид Насер…

— Где его найти?

— Исвид Нахр… торговое представительство… при ООН.

Халид Насер… запоминал Джек, вытаскивая 9-миллиметровый пистолет Бейкера. Вынул обойму, оставив один патрон, снял с предохранителя, сунул дуло в мягкое местечко под челюсть. Прижал пальцы араба к курку.

— Помолись и нажми.

И ушел, оставив Кемаля с самым надежным болеутоляющим.

Алисия вздрогнула при звуке выстрела. Присмотрелась, увидела хромавшего через поляну Джека. Вид усталый. Джек, с которым они сюда ехали, превратился в другого мужчину, столь же холодного и безжалостного, как те, кого он убил. Недавно при перевязке казалось, что истинный Джек возвращается… только медленно.

— Что случилось? — крикнула она. — С вами все в порядке?

Он кивнул:

— Просто кое-кто навсегда избавился от боли. Не кто иной, кроме араба. Боже милостивый, как же он продержался так долго?

— Готовы ехать? Я вас вывезу.

— Нет, — тряхнула она головой. — Поезжайте. Я здесь задержусь ненадолго.

— Снег идет. Позже, может быть, выбраться не удастся.

— Ничего. Хижина теплая. Мне надо хорошенько подумать, что делать.

— Точно?

— Абсолютно.

— Ну ладно, — пожал он плечами. — Оставлю вам сотовый. Захотите вернуться — звоните, приеду.

— Позвоню.

Джек собрался уходить, оглянулся:

— Уверены, что нормально себя чувствуете?

— Абсолютно, — изобразила она самоуверенную улыбку. — Мне сейчас просто надо остаться одной.

— Что ж, затем вы сюда и приехали. Осторожно, Алисия. — Он махнул рукой, отвернулся. — Да… счастливого Рождества.

— И вам счастливого Рождества, Джек.

Счастливого Рождества… Совершенно забыла о Рождестве. Осталось всего три дня… пора веселиться.

Алисия посмотрела вслед исчезавшему за снежной пеленой Джеку, вошла в хижину, закрыла за собой дверь.

Как только все кончилось, она уже решила побыть тут какое-то время. Пока Джек таскал трупы, постаралась смыть с пола кровь, в конце концов вытащила из-под стола коврик, прикрыла пятна.

Подошла к гудевшему трансформатору-передатчику, глядя на яркий пульсирующий луч.

Технология, которая изменит мир… принесет Рональду Клейтону почет и уважение… превратит в великую историческую личность… Человек века… человек тысячелетия…

Но Рональд Клейтон не был великим… не был даже простым человеком… он был чудовищем, губившим все живое на своем пути…

Ее затошнило при одной мысли о воздвигнутых ему памятниках…

И все-таки разве она вправе лишить мир подобного чуда?

Нет. С одной стороны — одна Алисия, с другой — благо для миллионов людей.

Где-то как бы натянуты нити, которые ее дергают, словно марионетку. Хорошо известно имя кукольника.

Да… о многом придется подумать.

Глава 15

Рождественский сочельник

Алисия ехала вниз по склону к огням Нью-Полца. Голова почти кружилась от легкости.

Понадобились два дня, два дня смертельных мучений, но в конце концов решение принято.

Теперь она себя чувствует… чистой. Да, чистой… лучше не скажешь. Сбросила сгнившую кожу, побитую молью, чтобы предстать перед всем миром в новой.

Возникнет другая Алисия Клейтон. Совсем другой вид, другие манеры. С нынешнего вечера. Конечно, никаких иллюзий питать не приходится — будет нелегко. Но, упорно притворяясь новой Алисией, со временем в нее можно будет поверить.

Единственный способ жить дальше. Последние годы жизни вообще не жизнь. Да, работа имеет большое значение, только, кроме нее, есть еще кое-что. Решено жить полной жизнью. Хорошей жизнью.

Она часто слышала, что успех в жизни — лучшая месть… Теперь поняла: для нее это вдвойне справедливо.

Проезжая по светлым, заснеженным, разукрашенным улицам Нью-Полца, Алисия прислушивалась к круглосуточным новостям на длинноволновой городской радиостанции. Кажется, после двух дней отсутствия ее никто не разыскивает.

Слегка заинтересовало одно: сообщение об убийстве арабского торгового представителя по имени Насер какой-то там, выходившего из своей ман-хэттенской квартиры. Спланированная расправа? — предполагал репортер. Полиция гадала, не связано ли убийство с мертвым арабом, недавно обнаруженным в Кэтскиллс вместе с пятью прочими трупами.

Интересно.

Въехав в туннель, она выключила радио, переключилась на автопилот, вытащила сотовый, с тугим комом в груди набрала номер. Указательный палец дрогнул на кнопке, но после глубокого вздоха нажал.

Услышав знакомый голос, Алисия чуть не разъединилась, однако заставила себя выдавить сквозь сухость в горле:

— Уилл? Это я. Можем поговорить?

— Я ждал не совсем такого сочельника, — проворчал Джек.

Джиа с Вики затащили его в Центр для детей, больных СПИДом, в ясельное отделение. Джиа без конца твердила, что у малышей СПИДа нет, они просто ВИЧ-положительные. Можно подумать, большая разница.

— И чего же ты ждал? — поинтересовалась она из кресла-качалки, кормя трехмесячного ребенка, завернутого в простынку.

— Ну… что буду сидеть у камина с горячим добрым пуншем, пока ты готовишь на кухне рождественского гуся…

Она усмехнулась:

— А крошка Вики лепечет: «Благослови всех нас Бог».

— Что-то вроде того.

— Мечтай дальше, Скрудж.

Вики, в красном бархатном платье и белых колготках, расхохоталась в соседнем кресле, нянча другого младенца:

— Ну какой же он дядюшка Скрудж? Он Джек Крэтчит!

Благодаря Диснею Эбенизер Скрудж превратился в глазах Вики в дядюшку, но Джек не стал ее поправлять. Дядюшка Скрудж — старый друг.

— Сердечное тебе спасибо, Вик, поперечное-огуречное, — поклонился он, сидя в своем кресле качалке, только без младенца — и слава богу.

Джиа встала, прижав к плечу ребенка.

— Нет, именно мистер Скрудж, — повторила она, похлопывая малышку по спине. — Смотри, сидит себе, слушает радио, олицетворяя сам дух Рождества.

Джек принес с собой портативный радиоприемник, тихо работавший на подоконнике.

— Рождественская музыка.

Крошечный приемник немилосердно обходился с потрясающим вариантом композиции Шона Колви-на «Радуйся Рождеству», хотя она звучала все равно прекрасно.

— Почему ты в последние два дня ловишь исключительно эту самую захолустную программу? Что такого интересного в Кэтскиллс?

— Была одна история.

Джиа пристально на него посмотрела:

— Та самая?..

Она не договорила, но Джек понял, о чем идет речь. Все средства массовой информации сообщали о шести трупах, найденных в боковом кармане туннеля. «Беспрецедентное массовое убийство!»

Джиа явно не хочет при Вики вдаваться в подробности.

— Та самая, — кивнул он.

Джек оставил фургон в углу площадки, позвонил Хулио. Съел пару чизбургеров, постоял, глядя на падавший снег, поджидая его, потом они вместе направились в город. По дороге выскочил на заправке, сделал другой звонок с сообщением об оставленном грузовике.

Джиа поджала губы и отвернулась. Малышка, чернокожая девочка, взглянула на Джека через ее плечо и срыгнула.

— Молодец, — похвалила Джиа.

Потом повернулась, подошла, встала прямо перед ним.

— Протяни руки.

— Ох, нет, в самом деле…

— Давай, Джек. Поверь мне, тебе это нужно. По-настоящему. А ей еще больше.

— Перестань…

— Я серьезно.

Повернула малышку к нему лицом. Темные глазки несколько секунд таращились на него, потом девочка улыбнулась.

Полный бред.

— Ее зовут Фелисити. Одна сестра ее так назвала, когда мамаша исчезла, не позаботившись дать дочке имя. В первую неделю жизни Фелисити пережила ломку, она ВИЧ-положительная, она брошенная. Ее некому подержать на руках, Джек. А детей надо нянчить. Возьми. Дай ей шанс. Не умрешь.

— Не в том…

— Джек! — Она протягивала ему Фелисити.

— Ну ладно.

Он осторожно, опасливо вытянул руки, в которые Джиа передала ребенка.

— Ну-ка, тише теперь, — предупредил он. Зачем она его на это толкает? — Тише! Господи Исусе, только бы не уронить.

Джиа тихонечко рассмеялась, и Джек успокоился.

— Она, конечно, хрупкая, но не настолько.

Наконец удалось уложить Фелисити поудобней, примостив головку у себя на плече. Она вертелась, морщилась, Джек прижал ее крепче, стиснул в объятиях. Пусть почувствует себя в безопасности, убедится, что не упадет. Джиа сунула ей в рот соску, малышка зачмокала. Кажется, помогло. Закрыла глазки, успокоилась.

— Ну как?

Джек поднял глаза на Джиа:

— Вроде бы… все в порядке.

Она улыбнулась:

— В твоих устах это, видимо, означает «чудесно».

Он смотрел на невинное личико Фелисити, думая о том, что эта крошка успела уже испытать в своей жизни. Причем худшее наверняка впереди. И внезапно почувствовал горячее желание защитить ее… от всего.

— Это чудесно, Джиа.

И действительно. Джек вдруг с ошеломлением понял, как нужно ребенку, чтобы кто-то держал его на руках.

— Замечательным наследством наградили тебя родители, Фелисити: наркоманией и вирусом-убийцей. Куда ты отсюда пойдешь?

— Со временем в сиротский приют, — сказала Джиа.

Он снова взглянул на нее, заметив в глазах слезы.

— Им очень много нужно, Джек. Я бы их всех забрала.

— Знаю, — тихо вымолвил он.

«Рождество» Дарлен Лав прервали местные новости с важным сообщением о крупном пожаре в горах к западу от Нью-Полца.

Джек сдержал стон.

— Джиа, достань у меня из кармана машинку.

— Ты ее и сюда притащил?

— Мам, я достану, — вызвалась Вики, спрыгивая и протягивая матери своего младенца.

Она целый день забавлялась с автомобильчиком, хохоча всякий раз, как он тыкался в одну и ту же стену. Вытащила из кармана пиджака, щелкнула тумблером. И нахмурилась:

— Эй, Джек! Не работает. — Еще пощелкала. — Наверно, батарейка села.

— Посмотри, хорошо ли антенна сидит, — посоветовал он.

Посмотрел, как она повертела антенну, снова щелкнула переключателем.

— Ничего. Намертво отключился.

— У нас дома есть батарейки, — сказала Джиа. — Какие нужны?

— Никакие больше не нужны.

Джиа вернула Вики ребенка, отправилась за другим, Джек сидел с Фелисити, качался, раздумывал.

Алисия приняла решение. Может быть, к лучшему. Может быть, мир еще не готов получать энергию по воздуху. Хотя в ее решении это вряд ли сыграло какую-то роль. Интересно бы знать, где она проведет нынешний вечер. Будем надеяться, не в одиночестве.

Он откинулся на спинку кресла, позволяя себе насладиться покоем и теплом Фелисити.

— Что с тобой, Джек? — забеспокоилась Джиа, начиная укачивать очередного младенца. — У тебя мрачный вид.

— Нет, все хорошо, — сказал он. — Собственно, я даже как бы рад.

Разумеется, то, что открыл Рональд Клейтон, непременно откроют другие. Так или иначе, излучатель энергии — дело ближайшего будущего. Только в общественных садах и парках не будут стоять памятники Рональду Клейтону.

— Знаешь, — заключил Джек, — не так плохо мы втроем проводим сочельник. Фактически чертовски неплохо.

И еще лучше себя почувствовал от прекрасной улыбки Джиа.

Бездна

Принимаясь за очередное расследование, Джек и не подозревал, что в поисках пропавшей Мелани Элер ему придется столкнуться с загадочными артефактами и неуязвимыми людьми в черном, что сквозь истончающуюся реальность в земной мир начнут проникать страшные кошмары из иного измерения и что корни этих аномалий обнаружатся в прошлом. И все потому, что несколько десятилетий назад городок Монро потрясло необъяснимое явление…

Вторник

Джек оглядел переднюю комнату своей квартиры, придя к выводу, что надо либо переезжать в другую побольше, либо прекратить прикупать барахло. Негде поставить новую лампу «папаша Уорбекс».

Ну, не совсем новую. Изготовлена где-то в сороковых годах двадцатого века, но до сих пор в замечательном состоянии. В виде отлитого из гипса, покрытого глазурью бюста папаши, взявшегося рукой за лацкан фрака с крошечным камешком горного хрусталя вместо алмаза в булавке. На губах усмешка, глаза без зрачков нисколько не возражают против патрона, торчащего прямо из лысины.

Наткнулся на раритет в ностальгической лавочке в Сохо, уговорил хозяина спустить цену до восьмидесяти пяти долларов. Квартира не нуждается в дополнительной лампе, только от этой никак нельзя отказаться. Уорбекс был выдающейся личностью. Мимо просто пройти невозможно. Нет ни лампочки, ни абажура, что легко поправимо. Проблема в том, где поставить.

Он медленно осмотрелся вокруг. Квартира на третьем этаже городского особняка на западных восьмидесятых пропахла старым деревом. Ничего удивительного, когда она битком набита викторианской мебелью из золоченого дуба. На стенах и полках теснятся сувениры и прибамбаски тридцатых — сороковых годов. Все, что попадается на глаза, за исключением монитора компьютера, появилось на свет до рождения Джека. Даже канал «Картун» — в гостевой спальне виден большой телеэкран — крутит мультик тридцатых годов с большеглазым совенком, который прелестно воркует: «По-ой о луне… ммм… о весне… ммм…» В передней комнате нет ни одной пустой горизонтальной поверхности…

…кроме компьютерного монитора.

Он водрузил «папашу Уорбекса» на монитор, стоявший на антикварном дубовом секретере с подъемной круглой крышкой. Процессор покоится на полу под ногами, клавиатура прячется под крышкой. Монитор громоздится не совсем надежно, но больше компьютер, по правде сказать, нигде в комнате не поставишь — пластмассовый айсберг и так ни к селу ни к городу дрейфует среди волнистого дуба.

Однако в наши дни бизнес без него не пойдет. Не особенно разбираясь в компьютерах, Джек высоко ценит анонимность связи.

В электронную почту с утра не заглядывал, поэтому включил монитор, поднял крышку секретера, открыв клавиатуру. Набрал собственный адрес — подключался под разными именами ко многим провайдерам, выходя через один из них на свой вебсайт. Кругом пишут, что люди все чаше заглядывают в Интернет за решением всевозможных проблем, поэтому он и сам решил туда влезть, предлагая собственные услуги.

На сайте ждал пяток сообщений, но только одно показалось достойным ответа, да и то не совсем.

Джек, мне нужна ваша помощь. Дело касается моей жены. Пожалуйста, позвоните или ответьте по почте, только, прошу вас, свяжитесь со мной.

Подпись — Льюис Элер — и два телефонных номера, один в Бруклине, другой на Лонг-Айленде.

Дело касается моей жены… Будем надеяться, речь не идет о слежке за изменницей. Он не улаживает супружеские проблемы.

Впрочем, очередное дело главным образом ночное. Значит, дневное время свободно.

Записал оба номера и пошел звонить.

Джек шагал на восток к Центральному парку в поисках автомата, которым давно не пользовался, под звучавшую в голове песенку рисованного совенка: «По-ой о луне… ммм… о весне… ммм… об июне…»

Весна грянула, город Нью-Йорк просыпается от зимней спячки. В воздухе пахнет свежестью, чистотой, разноцветные цветочки проклевываются в оконных ящиках на верхних этажах выстроившихся в ряд домов, крошечные почки набухают на ветках широко рассаженных вдоль тротуаров деревьев. Позднее утреннее солнце стоит высоко, светит ярко, вполне приятно чувствуешь себя в рабочей рубашке и джинсах. Зимняя одежда исчезла, снова кругом короткие юбки и длинные ноги. Хорошо в такой день жить на свете любителю женщин.

Не сказать, чтобы женщины обращали на него большое внимание. Практически даже не замечают среднесложенного парня с темными волосами средней длины, светло-карими глазами. И очень хорошо. Иначе усиленные старания внушить встречным обманчивое о себе впечатление пойдут прахом.

Он сознательно стремится не бросаться в глаза. Не так просто выглядеть не слишком современным, не слишком старомодным. Приходится постоянно приглядываться, в чем ходят обычные люди на улице. Джинсы с фланелевыми рубашками из моды никогда не выходят, даже здесь, в Верхнем Вестсайде, наряду с мокасинами и рабочими башмаками — настоящими, грубыми. Саржевые рабочие штаны тоже верное дело — хоть и не стильные, тем не менее никто на них не оглянется.

Телефон-автомат нашелся на Сентрал-парк-вест, там, где вдруг обрываются многоквартирные дома, словно кто-то отрезал ножом десяток кварталов, тянущихся во все стороны, оставив местечко для парка на другой стороне улицы. Сквозь голые еще деревья виден пруд, голубой ромб в зеленеющей травке. Лодок пока нет, однако ждать недолго.

Он набрал номер своей телефонной карточки. Отличная штука. Не менее анонимная, чем наличные, и чертовски легче полного кармана мелочи, которую до сих пор приходилось таскать при себе.

Кажется, всех жутко пугает потенциальная угроза электроники для безопасности. Возможно, в самом деле опасно для добропорядочных граждан. Однако, с точки зрения Джека, электроника обеспечивает идеальную анонимность. Всегда держа автоответчик в пустом офисе на Десятой авеню, он несколько месяцев назад отключился, переадресовав все поступающие на него звонки на речевую почту.

Электронная почта, речевая почта, телефонные карточки… так и слышится голос Луи Армстронга: «О, мир полон чудес!»

Позвонив по бруклинскому номеру, Джек связался, как выяснилось, с компанией по производству картонных цилиндров «Кейстоун», попросил Льюиса Элера.

— Как передать, кто спрашивает? — спросила секретарша.

— Скажите, просто Джек, в ответ на его электронное сообщение.

Элер сразу взял трубку, заговорил высоким хриплым голосом, быстро переходя на торопливый настойчивый шепот:

— Большое спасибо за звонок. Я с ума схожу, не знаю, что делать. Как только Мэл исчезла…

— Эй-эй, — перебил его Джек. — Ваша жена исчезла?

— Да, уже три дня прошло, и…

— Обождите. На этом остановимся. Сэкономим мое время и ваши силы. Я пропавших жен не разыскиваю.

— Вы обязаны! — громко, пронзительно крикнул Элер.

— Это дело полиции. У них есть специалисты, техника, гораздо лучше справятся.

— Нет-нет! Она сказала, никакой полиции! Абсолютно исключено.

— Сказала? Когда?

— Вчера вечером. Говорила со мной… вчера вечером.

— Значит, фактически не пропала.

— Пропала. Прошу вас, поверьте. Велела вам звонить. Только вам. Так и сказала: «Один Наладчик Джек поймет».

— Да? Откуда она меня знает?

— Понятия не имею. Я о вас впервые услышал от Мэл.

— Мэл?..

— Мелани.

— Хорошо, однако если Мэл может вам позвонить, то почему не может сказать, где находится?

— Дело очень сложное… слишком сложное для телефонного разговора. Нельзя ли с вами встретиться? Лично гораздо легче будет объяснить.

Джек задумался, глядя на массивное здание Естественно-исторического музея в нескольких кварталах дальше, на караван желтых школьных автобусов, причаливавших к стоянке. Бред какой-то. Черт побери, полный бред. Пропавшая жена связывается с мужем, просит не обращаться в полицию, вместо этого звонить Наладчику Джеку. Может, ее похитили? В таком случае…

— Выкуп не требовали?

— Нет. Вряд ли исчезновение Мэл как-то связано с деньгами.

— С деньгами все связано.

— Только не это. Может быть, встретимся…

Адский бред… Впрочем, сегодня целый день делать нечего… Кроме того, Элер определенно сказал: никаких копов…

— Ладно. Встретимся.

Из трубки потоком хлынуло облегчение.

— Ох, спасибо… спасибо!

— В Бруклин я не поеду.

— Где угодно, как скажете, в любое время…

Хулио неподалеку. Джек дал Элеру адрес, велел быть через час. После разъединения нажал кнопку, и электронный голос уведомил, сколько денег осталось на карточке.

Очень мило.

Повесил трубку, пошел от парка, думая о словах жены Элера:

Один Наладчик Джек поймет…

Хорошие дела.

Джек сидел у Хулио за столиком неподалеку от черного хода. Наполовину прикончил второй «роллинг» со льдом, когда явился Льюис Элер. Узнал его, как только заметил неуклюжую фигуру в коричневом костюме, шагнувшую в дверь. Завсегдатаи заведения Хулио не носят костюмов, за исключением немногочисленных молокососов, искателей приключений, жаждущих разнообразия, а юные карьеристы никогда не ходят в такой мятой одежде.

Хулио тоже заметил нового гостя, выскочил из-за стойки бара, быстро обменялся с ним парой слов, абсолютно по-дружески, стоя рядом, приветственно хлопая по спине. Наконец, убедившись, что тот не вооружен, указал на Джека.

Глядя, как он неуверенно ковыляет, щурясь в сумерках после дневного света и заметно хромая, Джек махнул рукой:

— Сюда.

Элер свернул к столику, но остался стоять. С виду лет сорока, худой, изможденный, с торчащим крупным носом, обвисшей нижней губой.

Вблизи выяснилось, что коричневый костюм не только мятый, но и поношенный, залоснившийся. На правом ботинке подметка в два дюйма. Чем объясняется хромота.

— Вы и есть Наладчик Джек? — спросил он тем же писклявым голосом, что звучал по телефону. Крупное адамово яблоко прыгало при каждом слове.

— Просто Джек. — Он протянул руку.

— Лью. — Ладонь влажная, скользкая. — Я вас совсем другим представлял.

Следовало задать непременный вопрос, однако Джек давно перестал спрашивать, выслушивая раз за разом один и тот же ответ. Все обычно ожидают увидеть какого-нибудь великолепного Чарльза Бронсона, крутого здоровенного бугая с грозным видом, а не самого обыкновенного джо, который, подойдя к стойке бара, практически затеряется среди завсегдатаев.

Будем считать замечание «я-вас-совсем-другим-представлял» комплиментом.

— Выпьете пива?

— Да я вообще-то не пью.

— Кофе?

— Для кофе слишком взвинчен. — Элер вытер об пиджак ладони, вытащил стул, примостил на нем громоздкое, как строительный кран, неловкое тело. — Может, без кофеина.

Джек жестом попросил Хулио налить кофе.

— Я думал встретиться где-нибудь в тихом месте, — сказал Лью.

— Место тихое. — Джек оглядел пустые соседние кабинки и столики. Легкий гул голосов доносился от дальней стойки бара за шестифутовой перегородкой с засохшими растениями. — Сами кричать не будем.

Из-за перегородки засеменил Хулио с кофейником и белой кружкой. Коротенький сорокалетний человечек, чересчур мускулистый под тесной рубашкой без рукавов, свежевыбритый, усики выстрижены в линеечку, словно карандашом начерчены, волнистые волосы зализаны назад. Джек сегодня впервые с ним близко столкнулся и расчихался от запаха нового душистого одеколона.

— Господи, Хулио, это еще что такое?

— Нравится? — спросил тот, наливая Лью чашку. — Последняя новинка. Называется «Полночь».

— Видимо, только в такое время можно пользоваться.

— Ничего подобного, — ухмыльнулся Хулио. — Цыпочкам нравится, старичок.

Исключительно тем, кто целый день сидит в нечищенном курятнике, мысленно добавил Джек.

— Скажите, пожалуйста, — вставил Лью, указывая пальцем на заполнявшую помещение мертвую растительность, — вы никогда не думаете поливать цветы?

— Зачем? — переспросил Хулио. — Они все погибли.

Лью вытаращил глаза:

— А. И правда. Конечно. — Он взглянул на налитую кружку: — Кофе без кофеина? Я пью только без кофеина.

— Такого дерьма не держу, — сухо заявил Хулио, повернулся и засеменил назад к бару.

— Ясно, почему зал наполовину пустой, — заметил Лью, глядя ему вслед. — Ужасный грубиян.

— Это не врожденный порок. Недавно приобретенный.

— Да? Что ж, кому-нибудь следует позаботиться, чтоб хозяин его образумил.

— Он сам хозяин.

— Правда? — Лью склонился над столом и спросил, понизив голос: — Мертвые растения имеют какой-нибудь религиозный смысл?

— Нет. Хулио просто в последнее время не нравится калибр клиентуры.

— Неужели надеется его повысить с помощью засохших растений?

— Нет. Вы не поняли. Он его хочет понизить. Заведение обнаружили яппи, повадились заглядывать. Он старается от них избавиться. Здесь всегда был бар и столовая для рабочих, а эта шатия разогнала завсегдатаев. Хулио со своими помощниками им чертовски хамят, но они только рады. Любят выслушивать оскорбления. Засушил цветы в окнах — пришли в полный восторг. Бедняга с ума сходит.

Лью слушал как бы лишь одним ухом. Встал, поглядел несколько секунд в грязное фасадное окно, потом снова сел.

— Ждете кого-то?

— По-моему, за мной следили по дороге сюда, — смущенно сказал он. — Звучит дико, я понимаю, однако…

— Кому надо за вами следить?

— Не знаю. Может быть, дело касается Мелани.

— Вашей жены? Почему?

— Самому хотелось бы знать. — Лью вдруг разволновался. — Я уже ни в чем вообще не уверен.

— Ничего. Всегда можно передумать. Никаких обид.

Мало кто из заказчиков не испытывает колебаний, когда приходит пора объяснять, что именно надо уладить.

— Только не стоит отступать из-за слежки.

— Я и в этом не уверен, — вздохнул он. — Дело в том… даже не понимаю, зачем сюда пришел и что мне дальше делать. Ничего от волнения не соображаю.

— Успокойтесь, мы просто беседуем.

— Ну хорошо. А вы кто такой? Почему жена велит вам звонить, только вам? Ничего не пойму.

Джеку стало его жалко. Льюис Элер, без всяких сомнений, стопроцентно добропорядочный налогоплательщик и гражданин, у которого возникла проблема. Естественно, следует обратиться к соответствующему институту, существующему на его деньги, заработанные кровью и потом, а не к незнакомцу в баре. Мир, в котором он живет, должен быть по-другому устроен.

— Почему вы себя называете Наладчиком Джеком?

— Собственно, не называю. Просто приклеилось прозвище.

Прозвище дал ему много лет назад Эйб Гроссман. Джек сперва относился к нему легкомысленно, но оно прижилось.

— Потому что я как бы улаживаю всевозможные дела. Впрочем, обо мне после поговорим. Сначала о себе расскажите. Чем вы занимаетесь в компании по производству картонных цилиндров «Кейстоун»?

— Чем занимаюсь? Я ее владелец.

— Вот как? — С виду даже на среднего служащего не потянет. — Что выпускает компания картонных цилиндров «Кейстоун»?

Только не говори — картонные цилиндры.

— Картонные цилиндры для пересылки почтовой корреспонденции. Мой отец придумал. Решил, звучит солиднее, чем картонные трубы. Передал дело мне и ушел на покой. Знаю, с первого взгляда не скажешь, но я действительно владелец компании, веду дела и неплохо справляюсь. Впрочем, не о себе пришел говорить. Хочу жену найти. Она три дня назад уехала, не знаю, как ее вернуть.

Лицо сморщилось, Джек побоялся, как бы он сейчас не расплакался. Однако Лью сдержался, дважды шмыгнул носом и взял себя в руки.

— Все в порядке?

— Угу, — кивнул тот.

— Хорошо. Начнем сначала. Когда вы в последний раз видели свою жену… Мелани, верно?

Очередной кивок.

— Верно, Мелани. Она срочно отправилась воскресным утром на поиски и…

— На поиски чего?

— Объясню через минуту. Дело в предупреждении, которое мне тогда слишком странным не показалось, а потом испугало до ужаса. Велела не беспокоиться, если от нее какое-то время не будет известий, не заявлять об исчезновении и так далее. С ней все будет в порядке, просто позвонить не сможет. Обещала через несколько дней вернуться.

— Откуда?

— Не имею понятия.

— Я, конечно, ваших дел не знаю, — сказал Джек, — но выглядит странновато.

— Вовсе нет, если бы вы знали Мэл!

— У вас есть ее фотография?

Элер полез в бумажник. Длинные костлявые пальцы на удивление ловко вытащили из кармашка залапанный снимок, бросили на стол.

Джек увидел стройную серьезную брюнетку лет тридцати, в красном свитере с высоким воротом и коричневых брюках, снятую до бедер. Руки заложены за спину; судя по выражению, не сильно старается выйти на снимке получше. Кожа бледная, густые черные волосы, брови, темные пристальные глаза. Не сногсшибательная красотка, но смотрится неплохо.

— Давно снято?

— В прошлом году.

Вдруг возникло дурное предчувствие: хорошенькая молодящаяся жена бросила стареющего охромевшего, превратившегося в чучело мужа ради другого мужчины… и при этом старается отвести ему глаза.

— Нет, — слегка улыбнулся Лью. — Она не закрутила романа. Редко встретишь столь честного человека, как Мэл. Если в она меня бросила, прямо так и сказала бы. — Он покачал головой, точно снова собравшись заплакать. — С ней что-то случилось.

— Вам ведь известно, что она жива, — поспешно вставил Джек. — Я имею в виду, вы говорили с ней вчера вечером?

Он прикусил нижнюю губу и пожал плечами.

— Что она сказала?

— Сказала, что с ней все в порядке, но ей нужна помощь, а я ее найти не смогу. Сказала: «Меня найдет только Наладчик Джек. Один он поймет».

Последний, однако, ничего не понял. Совсем сбился с толку.

— Никак не намекнула, откуда звонит?

Лью беспокойно облизнулся.

— Позвольте сначала рассказать кое-что о Мелани.

Джек откинулся на спинку стула с бутылкой пива в руке:

— Валяйте.

— Хорошо. — Он пригладил редеющие волосы. — Я с ней познакомился благодаря своему бухгалтеру. У него случился сердечный приступ, и фирма, где он служит, прислала ее для ежеквартальной налоговой инспекции нашей компании. Мелани Рубин… — Лью с улыбкой произнес ее имя. — Никогда раньше не видел такой энергичной, решительной, целеустремленной женщины. И очень в то же время хорошенькой. Для меня это была любовь с первого взгляда. И что самое замечательное — я ей понравился. Мы какое-то время встречались, а пять с половиной лет назад поженились.

— Дети есть?

— Нет. — Он тряхнул головой. — Мэл никогда не хотела.

— Вообще никогда?

— Никогда.

Похоже, балом правит Мелани Элер.

Джек заколебался, подыскивая слова… следующий вопрос довольно деликатный.

— Не могу не обратить внимания: для вас это была любовь с первого взгляда, тогда как вы ей просто «понравились». Не означает ли это…

Лью смущенно улыбнулся, неловко заерзал.

— У нас прекрасные отношения, мы живем тихо, общаемся с немногочисленными близкими друзьями. Мелани любит меня так, как на это способна. Она слишком увлечена реальной жизнью, чтобы любить кого-нибудь по-настоящему.

— Чем же она увлечена?

Глубокий вздох.

— Постойте… как бы это объяснить… Ну ладно. Мелани, можно сказать, помешана на определенных теориях. С детства участвует во всяких маргинальных группировках.

— В маргинальных? Что имеется в виду? Объективисты, Церковь Высшего Духа, сайентология?

— Скорее СИТПРКА, МКФ, КАУС, ИКААР, ЛИУФОН, ОРТК и так далее.

— Ух! — Джек в жизни не слышал ничего подобного. — Полный алфавит.

— Да, — улыбнулся Лью, — они обожают аббревиатуры не меньше, чем правительство. И все занимаются каким-нибудь заговором.

— То есть кто на самом деле убил Джона Кеннеди, Роберта Кеннеди, Мартина Лютера Кинга, кто их покрывает и почему?

— Есть и такие. Другие же идут гораздо дальше.

Замечательно, заключил Джек. Исчезла ненормальная, помешанная на заговорах. Черный ход заманчиво маячил за спиной. Если сейчас вскочить и рвануть, как раз успеешь слинять, пока рассказ о пропавшей жене не пошел дальше.

Однако пропавшая жена утверждает, будто один Наладчик Джек поймет. Интересно, что это значит?

Видно, что-то отразилось на его лице, ибо Лью Элер замахал руками:

— Поймите меня правильно. Собственно, она не занимается такими делами, скорей заинтересованный наблюдатель, чем настоящий член какой-нибудь группы. Что-то выискивает, что-то ищет всю жизнь, сама не зная, чего именно. Однажды сказала, что не ждет от этих самых групп каких-нибудь ответов, а хочет получить информацию, которая подсказала бы, на какой вопрос надо искать ответ.

Прямо стих Боба Дилана.

— Нашла?

— Нет. Переживала полное разочарование, пока в прошлом году не образовалось Общество по разоблачению секретных организаций и объяснению необъяснимых явлений — СИСУП.

Джек что-то слышал, откуда — не помнил.

— Звучит как-то знакомо.

— Эту эксклюзивную организацию создал… — Лью застыл, глядя прямо перед собой. — Смотрите! — ткнул он пальцем в окно. — Скажете, вон тот тип за нами не следит?

Джек всмотрелся, и правда, черт побери. За центральным окном заведения Хулио вырисовывался силуэт, нос прижался к стеклу, лицо загорожено руками с обеих сторон. Точно смотрит в их сторону, разрази его гром.

Он вскочил, бросился к двери.

— Пошли, посмотрим.

Фигура нырнула влево и, когда Джек добрался до двери, исчезла среди пешеходов на тротуаре.

— Видите кого-нибудь знакомого? — спросил он подошедшего к порогу Лью.

Тот осмотрел поток покупателей, рабочих, матерей с колясками, отрицательно покачал головой.

— Может, какой-нибудь жаждущий просто заглядывал, — предположил Джек, вернувшись за столик.

Что, конечно, не объясняет поспешного бегства.

— Возможно, — согласился Лью абсолютно без всякой уверенности.

— Хорошо. Вы начали рассказывать о каком-то там супе из морепродуктов…

— О СИСУПе. — Он продолжил рассказ, то и дело испуганно поглядывая в окно. — Его создал некий Сальваторе Рома. Допуск только по специальному приглашению, что вызвало немалое возмущение в заговорщической субкультуре — некоторых весьма известных деятелей не позвали. По идее, нечто вроде счетной палаты для обработки крупнейших теорий заговора. Рома собрался их рассортировать, выявить общие элементы, Мелани мысль понравилась. По ее мнению, это путь к истине.

— К какой истине?

— О том, что на самом деле происходит в мире. Таким образом якобы можно открыть планы, разоблачить силы, дергающие за ниточки, стоящие за необъяснимыми событиями, катастрофами, секретными организациями, которые губят мир. — Он снова махнул руками. — Это не мои слова — Ромы.

Черный ход взвыл сиреной.

— Кто такой Рома?

— Сальваторе Рома возник неизвестно откуда. Профессор какого-то университета в Кентукки. Всех взбудоражил. Помогал Мелани в ее исследованиях.

— Как я понимаю, вы сами не увлекаетесь.

— Не так, как она. Интересуюсь из чистого любопытства, бываю на всяких собраниях, конференциях в разных местах, что дает нам возможность попутешествовать, хотя скажу вам, мистер, пообщавшись с людьми, не считаю их даже наполовину такими помешанными, как принято думать. В определенном смысле вообще не считаю помешанными.

— Это называется промыванием мозгов, — заметил Джек.

— Возможно. Не стану утверждать, будто не поддался влиянию. Но Мэл… При ее здравомыслии трудно поверить, что ей кто-то способен промыть мозги.

— Это хоть как-нибудь связано с ее исчезновением?

— Наверняка. Понимаете, за долгие годы она убедилась, что ни одна из противоречивых теорий о тайных обществах, НЛО, Антихристе, заговорах с целью установления мирового господства и прочее до конца не верна.

— Очень приятно слышать.

— Но с другой стороны, ни одна до конца не ошибочна. По ее представлению, каждая возникает вокруг истинного зерна, крошечного фрагмента большой общей картины. Мэл долго анализировала, разрабатывая так называемую Теорию Великого Объединения.

— И?..

— Пару месяцев назад объявила, что вроде все ясно.

— Посвятила, конечно, в суть дела?

— Если бы. Только сказала, что обнаружила за всеми мировыми тайнами и загадочными событиями единственную, до сих пор неизвестную силу, причем абсолютно не связанную с существующими теориями. А дальше объяснять отказалась, пока не получит решающее доказательство. Эти «поиски» я и имел в виду. Она решила, что нашла способ подтвердить свою теорию.

— Позвольте высказать догадку: возможно, в самом деле нашла доказательство и кто-то незаинтересованный в этом ее похитил.

Дело скорей для Малдера и Скалли, решил Джек.

— Возможно, конечно, — кивнул Лью, — но, боюсь, дело проще. Отчасти по вине самой Мэл. Понимаете, она так гордилась успешным построением теории, что как бы похвасталась.

— Кому?

— Любому, кто слушал.

— Вы же сказали, у вас очень мало друзей.

— Она оповестила абонентов Юзнета.

— Это раздел Интернета?

Лью бросил на него странный взгляд:

— Неужели, имея веб-сайт, вы ничего не знаете про Юзнет?

Джек пожал плечами:

— Для меня это просто еще один способ связи с заказчиками. Вы ж там не видели никаких колокольчиков или свисточков?

Господи помилуй, разработчик собирался разукрасить сайт живыми инструментами — кувыркающимися отвертками, вертящимися плоскогубцами, скользящей конвейерной лентой. До сих пор как вспомнишь, так вздрогнешь.

— Не собираюсь ни на кого производить впечатление. В остальной Интернет я не часто заглядываю. Время жрет, как черная дыра, мне другие дела надо делать. Ну, так что же такое Юзнет?

— Как бы тематическая доска объявлений, где размещаются сообщения, новости, факты, теории, мнения. В Интернете полно рассуждений о заговорах, Мэл туда регулярно заглядывает, бегло просматривает. А недавно сама начала рассылать сообщения, необычно для себя громкие, заявляя, что Теория Великого Объединения в прах развеет все прочие. Обещала огласить результаты на первой ежегодной конференции общества Ромы.

— Это плохо?

— Конечно. Думаю, кто-то из пользователей Юзнета старается заткнуть ей рот.

— Смысла не вижу. По-моему, все свихнувшиеся на заговорах — простите, не хотел обидеть — ищут предположительно скрываемую от них истину.

— Разумеется, по вашим понятиям. Но когда познакомишься с ними… становится видно, что кое-кто сильно побаивается теории, которая доказала бы их неправоту или, того хуже, выставила дураками. Очень многие сваливают вину за свои жизненные проблемы на какой-нибудь заговор, другие создают себе в своем кругу репутацию специалистов по определенным вопросам. Джек, эти люди живут в собственном мире, в нем варятся. Есть такие, кому очень сильно не хочется быть уличенным в ошибке.

— Настолько, чтоб выступить против вашей жены?

— Представьте себе — потерять лицо, доверие, вспомогательную структуру, статус… Полная катастрофа.

Джек кивнул. Правильно, черт побери. Возьми какого-нибудь начинающего, действительно взбесится от подобной угрозы.

Что ж, теперь у нас кое-что есть.

Если бы Лью принялся утверждать, будто его жену похитили инопланетяне или она пала жертвой безликого привидения, агентов всемогущего теневого правительства, он бы уже сделал ручкой. За фантомами бегать не будем. Но злонамеренный типчик, тоже чокнутый на заговорах, действующий в одиночку или с парой таких же помешанных корешей, похож на настоящего. С настоящим можно справиться.

— Упомянутый вами Рома может играть тут какую-то роль?

Лью тряхнул головой:

— Не вижу, каким образом. Он оказывал Мэл в ее поисках большую помощь, она часто публично благодарила его.

Все-таки не исключается, мысленно оговорился Джек.

— Ладно. Если ее кто-то похитил, как ей удалось позвонить?

Собеседник отвел глаза.

— Она, собственно, не совсем позвонила.

Бедняга положительно сконфужен.

— Как же, собственно, с вами связалась?

— По телевизору.

Ох, провалиться мне на этом самом месте.

— Послушайте, — заторопился Лью, умоляюще глядя на Джека. — Пожалуйста, поверьте, я не сумасшедший. Клянусь, она говорила из телевизора!

— Конечно. И что вы смотрели, «Секретные материалы»?

— Нет. Погодный канал.

— Ну, хватит, — расхохотался Джек. — Кто вас подослал? Эйб? Хулио? В любом случае вы молодец. Очень здорово.

— Нет, слушайте, — лихорадочно зашептал Лью. — Понимаю, как это звучит, только я не шучу, нахожусь в здравом рассудке. Сижу, погодный канал работает, особого внимания не обращаю, в одиночестве держу его вроде фона, знаете, просто чтоб что-нибудь говорило. Пью кофе после обеда, вдруг слышу голос Мелани. Вскочил, огляделся, ее нет. Сообразил, что голос из телевизора. Погодные карты крутятся, а звук исчез, вместо него она говорит… Такое впечатление, будто по односторонней линии и времени у нее мало.

— Что говорила? Точно.

Он запрокинул голову, крепко зажмурился.

— Посмотрим, верно ли я запомнил. Вот что она сказала. «Лью, Лью! Ты меня слышишь? Внимательно слушай. Со мной сейчас все в порядке, но нужна помощь. Ты меня найти не сможешь. Меня найдет только Наладчик Джек. Один он поймет. Отыщи в Интернете. Помни: один Наладчик Джек, и никто больше. Поторопись, Лью, пожалуйста, поторопись». Тут снова заговорил метеоролог, а Мэл исчезла.

Джек заколебался. Частенько сталкивался с потенциальным заказчиком, у которого отлетело несколько пуговиц. Лучше всего от них тихонько отделаться и больше не отвечать на звонки.

— Что ж, хотелось бы помочь, однако…

— Слушайте, я не сумасшедший. Сам сомневался, наверняка таращился на экран точно так же, как вы сейчас на меня. Ждал, что голос вернется, так и не дождался. Поэтому сделал, как она велела, поискал в Интернете. Никогда раньше про вас не слыхал, начал искать, сразу выскочил адрес. Тогда понял: голос мне не послышался.

— Ну, возможно… — начал было Джек, но Лью с запрыгавшим, как поршень, адамовым яблоком вдруг потянулся к нему через стол, умоляюще сложив руки:

— Пожалуйста… Она говорит, вы один можете это сделать. Не отказывайтесь. Если угодно, считайте меня ненормальным, но сжальтесь. С Мелани что-то случилось, я заплачу, сколько спросите, только верните ее.

Он замолчал с полными слез глазами.

Джек не знал, что сказать. Малый с виду нормальный, не похож на подосланного артиста, кажется, искренне переживает. Если жена действительно пропала… по собственной или против собственной воли… дело можно, пожалуй, уладить.

Кроме того, интересный вопрос. Если она правда с ним говорила, хотя байку про телевизор ни за какие деньги не купишь, то почему потребовала Наладчика Джека, и никого другого?

Не разберешься — вопрос наверняка долго будет за пятки кусать.

— Хорошо. Может быть, я потом пожалею об этом, но посмотрю, что для вас можно сделать…

— Ох, спасибо! Спасибо!

— Сначала послушайте. Уделю вам максимум неделю. Вперед пять тысяч наличными без обсуждения и без возврата. Если я ее найду, еще пять тысяч наличными на месте.

Была надежда, что сумма его отпугнет, но Лью и глазом не моргнул.

— Идет, — согласился он, ни секунды не медля. — Отлично. Договорились. Когда платить?

Видно, бизнес с картонными цилиндрами приносит хорошие деньги.

— Сегодня. Еще хотелось бы заглянуть в бумаги, которые Мелани оставила дома. Где вы живете?

— На краю Айленда. В Шорэме.

Господи Исусе, адская даль, почти в самом устье, хотя до вечера дел немного…

— Ладно. Давайте адрес, встретимся там через пару часов. Заодно и расплатимся.

Лью взглянул на часы:

— Хорошо. Побегу, чтобы в банк успеть. — Вытащил карточку, нацарапал что-то на другой стороне. — Вот домашний адрес. Поезжайте по лонг-айлендскому скоростному шоссе…

— Найду. Договоримся на пять. Пока час пик не настал.

— Замечательно. В пять. — Он дотянулся до правой руки Джека, схватил обеими руками. — Миллион раз спасибо… Вы даже не знаете, что это для меня значит.

Правильно, мысленно подтвердил Джек. Впрочем, наверно, узнаю.

Меня найдет только Наладчик Джек. Один он поймет.

Почему только я?

— Почему ты их чокнутыми называешь? — спросил Эйб. — У нас кругом заговоры да конспираторы.

Джек завернул в магазин спорттоваров «Ишер» поприветствовать Эйба Гроссмана, седеющего Шалтая-Болтая, приближавшегося к шестидесяти, почти безнадежно лысого, старейшего своего друга в городе. И на всем белом свете. Уселись по обыкновению: он с покупательской стороны привалился к обшарпанному деревянному прилавку, Эйб со своей стороны примостился на высоком стуле, окруженный всевозможными небрежно распиханными спортивными товарами на прогнувшихся полках вдоль узких проходов и подвешенных к потолку в вечном пыльном хаосе. В частности, Джек любил здесь бывать потому, что по сравнению с магазином собственная квартира выглядела опрятной, просторной.

— Корень слова знаешь? — продолжал Эйб. — Кон-спиро: единодушие. Годится для самых разных объединившихся вместе людей, институтов. Возьмем хотя бы… — Он прервался, склонив голову набок к голубому длиннохвостому попугайчику, усевшемуся на его запачканном левом плече. — В чем дело, Парабеллум? Нет, нельзя. Джек всегда к нам хорошо относится.

Парабеллум ткнул клювом ему в ухо, словно что-то нашептывая.

— Ну, почти всегда, — поправился Эйб, выпрямил голову, взглянул на Джека: — Видишь? Сплошь заговоры. В данный момент у тебя на глазах Парабеллум пытается вовлечь меня в заговор против гостя, явившегося без угощения. Я бы на твоем месте забеспокоился.

Джек обычно приносил что-нибудь съедобное, а нынче воздержался.

— Хочешь сказать, мне сюда вход запрещен без подарков? Довольно неожиданное открытие.

Эйб изобразил возмущение:

— Да мне плевать — пфу! Все дело в Парабеллуме. Он как раз к этому времени успевает проголодаться.

Джек указал на разноцветные пятна, украшавшие плечи белой рубашки Эйба с рукавами по локоть.

— Похоже, Парабеллум по уши наелся. Ты уверен, что он не страдает колитом или еще чем-нибудь?

— Абсолютно здоровая птица. Просто его раздражают чужие, равно как и так называемые друзья, не захватившие послеобеденных лакомств.

Джек выразительно глянул на выпиравший под рубашкой живот Эйба:

— Вижу, куда в конце концов попадают птичьи лакомства.

— Если снова собираешься обсуждать мою комплекцию, не сотрясай попусту воздух.

— Ни слова не скажу, даже не собираюсь.

Хотя собирался, все сильней беспокоясь за Эйба. Чересчур растолстевший, стареющий, полнокровный — жди сердечного приступа. Невыносимо думать, что с горячо любимым другом случится беда. Разница в несколько десятков лет не помешала им сблизиться. Кроме Джиа, Эйб единственный, с кем можно по-настоящему разговаривать. Сколько раз они вместе решали мировые проблемы… Невозможно представить повседневную жизнь без Эйба Гроссмана.

Поэтому Джек отказался от традиционных даров, если чего-нибудь приносил, то обязательно низкокалорийное или обезжиренное, — предпочтительно то и другое.

— В любом случае, чего думать о весе? Как только пожелаю, в любой момент сброшу. Соберусь, поеду в Египет, две недели буду покупать еду на улице у разносчиков с тележками. Посмотришь. Дизентерия чудеса делает с талией. Дай бог каждому такой эффективности.

— Когда отправляешься? — усмехнулся Джек, стараясь поправить дело. Не хочется быть постоянной болью в заднице.

— Сейчас звонил в туристическое агентство. Не знаю, когда агентша мне перезвонит. Может быть, через год. А ты что же? Чего так заботишься о собственном питании? Парню с такой работой надо помнить о холестерине?

— Я оптимист.

— Ты слишком здоровый, вот в чем твоя беда. Если тебя не пристрелит, не зарежет, не прибьет до смерти кто-нибудь из той массы народа, которую ты за свою жизнь до чертиков разозлил, то от чего умрешь?

— Надо будет подумать. Надеюсь, найду что-нибудь интересненькое.

— Ни от чего! На что будет похоже свидетельство о смерти? Причина: отсутствует. Не будешь ли ты глупо выглядеть? Стыд и позор. Гроб крышкой закроют, чтоб покрасневшей физиономии никто не видел. Правда, как я пойду на похороны, зная, что ты ни от чего умер?

— Может, просто от стыда умру.

— По крайней мере, кое-что. Перед кончиной позволь немножечко просветить тебя насчет заговоров.

— Думаю, у тебя есть что сказать.

— Ну, еще бы. Помнишь, я всегда тебя предупреждал о глобальной экономической катастрофе?

Эйб давно пророчит неизбежный крах мировой экономики. До сих пор держит в горах запасное убежище, битком набитое золотыми монетами и сушеными продуктами.

— О той самой, которая не происходит?

— Не происходит, потому что они не хотят, чтобы произошла.

— Кто — они?

— Естественно, шайка международных банкиров, которая манипулирует мировыми валютными рынками.

— Естественно.

Подошли к делу — отлично.

— Он говорит «естественно», — хмыкнул Эйб, обращаясь к Парабеллуму. — По мнению скептика Джека, его старый друг слабоумный. Помнишь, — вновь повернулся он к собеседнику, — недавние обвалы на азиатском и русском рынках?

— Смутно.

— Он говорит «смутно»!

— Знаешь, я не слежу за рынками. — Не имея собственных акций, Джек практически игнорировал Уолл-стрит.

— Тогда я освежу твою память. Обвал девяносто седьмого: полностью рухнули все азиатские рынки. Не прошло и года, то же самое повторилось в России — рубли годились исключительно на туалетную бумагу. Люди лишились последних штанов и рубах, лопнули банки, брокерские конторы. Азиатские брокеры вешались, выбрасывались из окон. По-твоему, простая случайность? Нет. Это было спланировано и оркестровано, конкретные деятели заработали баснословные деньги.

— Какие деятели?

— Члены шайки. Представители старых королевских фамилий, семейств европейских международных банкиров, потомки наших собственных баронов-грабителей. Их влияние было сосредоточено в основном на Западе, видно, не пожелали стоять в стороне от экономического бума в Азии. Решили проложить себе дорогу. Принялись манипулировать азиатскими валютами, устроили обвальную инфляцию, дернули за рычаг.

— И что? — вынужден был спросить Джек.

— Очень просто: до обвала продавали ценные бумаги на срок без покрытия. Когда цены предельно упали — они точно знали момент, дергая вместе с дружками за ниточки, — скупили обязательства по срочным сделкам при игре на понижение. Это только половина уравнения. На том не остановились. На позорную прибыль приобрели пострадавшие предприятия и обанкротившиеся компании по бросовым пожарным ценам.

— Отхватили кусок.

— И немалый. После обвала теневые корпорации скупили неслыханное количество таиландских и индонезийских ценных бумаг и недвижимости по пять центов за доллар. А поскольку с тех пор львиная доля доходов развивающихся стран течет в сундуки шайки, им снова позволено совершенствовать экономику.

— Хорошо, — сказал Джек. — Но кто эти самые члены шайки? Как их фамилии? Где они живут?

— Фамилии? Хочешь, чтоб я назвал имена и фамилии? Может, и адреса? Что собирается делать Наладчик Джек? Нанести краткий визит?

— Да нет… Просто…

— Если б я знал фамилии, был бы, наверно, покойником. Не желаю знать фамилий. Пускай кто-то другой узнает их фамилии и пытается остановить. Они сотни лет дергают ниточки мировой экономики, и никто с ними ничего не сделал. Никто не поймал и не привлек к ответу. Почему? Скажи, что это: непонимание ситуации или полное равнодушие?

— Не знаю и абсолютно не интересуюсь, — пожал Джек плечами.

Эйб открыл рот, закрыл и уставился на него.

Он с трудом сдержал грозившую прорваться усмешку.

Приятно подразнить Эйба.

Наконец, Эйб заговорил с Парабеллумом:

— Смотри, что я вижу от этого человека. Стараюсь объяснить ему истинное положение дел, а он что? Острит, умник.

— Можно подумать, ты в самом деле этому веришь, — ухмыльнулся Джек.

Эйб молча выпучил глаза.

Ухмылка слиняла.

— Неужели действительно веришь в мировую финансовую клику?

— Я должен отвечать? Одно тебе надо знать: хорошая теория заговора — сумасшедшее дело. И весьма увлекательное. Но для того самого упомянутого тобой рыбного супа…

— СИСУПа.

— Да бог с ним… Спорю, это для них не забава. Спорю, для них это очень серьезное дело: НЛО и прочая белиберда в главном русле.

— НЛО в главном русле?

— Раскручивается в главном. Отсюда столько очевидцев: увидел — поверил, если понимаешь, к чему я веду. Но как только поговоришь с членами этой самой ухи…

— СИСУПа.

— Да бог с ним… Могу поспорить, встретишься с чокнутыми, которые так далеки от главного русла, что даже ноги не замочили.

— Не могу дождаться. — Джек взглянул на часы. — Слушай, мне на край острова надо. Можно фургон у тебя позаимствовать?

— А Ральф где?

— Продал.

— Нет! — Эйб испытал неподдельное потрясение. — Любимую машину!

— Знаю.

Не хотелось даже думать о расставании с белым «корвейром» 1963 года с откидным верхом.

— Особого выбора не оставалось. Ральф превратился в коллекционную вещь. Куда ни приедешь, народ останавливается, расспрашивает, хочет купить. Зачем мне такое внимание?

— Очень плохо. Ладно, раз ты в трауре, бери мою машину, только помни: она предъявляет высокие требования.

— Старушка «В-6»?

— Разве я обижаю старушек? — Он вытащил из кармана ключи от фургона, отдал Джеку под звон дверного колокольчика. Вошел покупатель: загорелый мускулистый парень с короткими светлыми волосами.

— Похоже, курортный герой, — заметил Джек.

Эйб посадил Парабеллума обратно в клетку.

— Сейчас я от него избавлюсь.

— Не трудись. Мне пора.

Эйб с явной неохотой сполз со стула, уткнулся животом в прилавок, обратился к клиенту усталым, скучающим тоном:

— Что из неслыханно дорогой развлекательной чепухи я могу предложить вам сегодня?

Джек направился к двери с ключами.

Эйб махнул ему рукой, переключился на покупателя:

— Водные лыжи? Хотите потратить свободное время на катание по поверхности воды? Ради всего святого, зачем? Это опасно. Кроме того, рыбу можно ушибить. Вообразите, как будет болеть голова у бедняжки. Наполовину не сравнишь с мигренью…

Компактный городок Шорэм расположен на северном берегу Лонг-Айленда, чуть западнее Роки-Пойнт. Джек знал только, что там находится атомная электростанция стоимостью в миллиарды долларов, реактор которой так никогда и не был запущен — одна из величайших пустых затей в долгой истории правительственных пустых затей.

И несомненно, одна из главных тем многочисленных теорий заговора.

Справляясь о дороге, отыскал улицу Льюиса Элера. Брайарвуд-роуд шла к северу, вертелась в холмах на берегу Лонг-Айлендского залива. Плохо вымощенная, ухабистая, хотя местным, видимо, нравится — дома большие, в хорошем состоянии. Кругом стоят деревья, дом справа примостился высоко над водой. Между постройками и деревьями проглядывает пролив, Коннектикут виднеется темной линией над горизонтом.

Найдя дом, он свернул на гравийную подъездную дорожку огромного ранчо. Вокруг дома трепещет, переливается темная хвоя кедров с серебристым отливом вперемежку с дубами, тополями, березами с набухающими почками. Пейзаж сменился неухоженным двором, покрытым вместо травы мульчей, древесными щепками. Под самыми стенами идеально подстриженные рододендроны, азалии, никакой показухи, но по опыту подсобной работы садовником в мальчишеские годы Джек видел, что здесь все первосортное. В «естественный» вид двора вложена куча денег.

Лью встретил его в дверях, оглядел дорогу рядом с домом.

— Не заметили слежки?

— Нет.

Не сильно старался, но никого не заметил.

— А вы?

— По-моему, видел несколько раз черный седан…

Он пожал плечами и поспешно повел Джека в дом, где вручил ему конверт с наличными, которые тот не стал пересчитывать.

Внутри множество мореходных вещиц — штормовые фонари, большой медный компас, на стенах рыболовные сети, буи — старательно обдуманное оформление.

— Не особенно мне хотелось тут жить, — признался Лью, показывая дом, — очень долго добираться, но Мэл всегда мечтала о таком месте, поэтому… мы здесь поселились.

Кроме декоративных предметов, единственными произведениями искусства, украшавшими дом, были картины — мрачные абстракции в темных тонах на всех стенах.

— Замечательно, правда? — похвастался Лью.

Джек кивнул.

— Кто автор?

— Мэл. Писала еще в ранней юности.

Видно, веселое было времечко.

— Впечатляет.

— Да? Она и сейчас занимается живописью, когда удается выкроить время.

— Где?

— В рабочем кабинете. Сейчас покажу. — Лью направился к винтовой лестнице. — Сначала устроилась в гостевой спальне, да справочные материалы скоро перестали вмешаться, поэтому мы чердак приспособили.

Из-за короткой ноги он медленно поднимался по узким ступеням, но в конце концов они все же взобрались наверх. Джек очутился в длинном помещении с низким потолком, которое тянулось во всю длину дома. Рядом с лестницей бежевый компьютерный стол, окна с обоих концов — у дальнего мольберт, в центре четыре картотечных шкафа, а все прочее составляли бесчисленные издания, ярмарочная россыпь книг, журналов, брошюр, газетных и журнальных вырезок, репринтов, листовок, плакатов. Битком набитые полки занимали стены до последнего дюйма, на шкафах сверху навалены горы, как минимум, в фут высотой, прочее сложено в стопки на застеленном ковром полу.

— Справочные материалы, — в благоговейном ужасе тихо вымолвил он.

Принюхался к любимому запаху старой бумаги.

— Угу.

Лью прошагал мимо полки, ведя пальцем по книжным корешкам.

— Все, что вы когда-нибудь пожелаете знать об НЛО, инопланетянах, Бермудском треугольнике, сатанизме, телепатии, прозрении прошлого, внушении, ЦРУ, СНБ, иллюминатах, астральных проекциях, зомбировании, левитации, ясновидении, спиритизме, гадании Таро, реинкарнации, астрологии, лох-несском чудовище, Библии, каббале, Великовском, кругах на траве, Тунгусском метеорите…

— Картина ясная, — заключил Джек, когда Лью сделал паузу, чтоб набрать воздуху. — И все ради Теории Великого Объединения.

— Да. Вполне можно назвать Мэл одержимой.

Он заметил, что Лью говорит о жене в настоящем времени. Добрый знак.

— Пожалуй. Я хотел спросить, чем она занималась в свободное время, но вижу, что можно опустить вопрос.

— Одно время занималась недвижимостью. Не то чтоб мы в деньгах нуждались, просто получила лицензию, оформила несколько сделок.

— Вряд ли это имеет какое-то отношение к исчезновению.

— Возможно, имеет. Она вела дела не так, как другие. Подробностей мне никогда не рассказывала, однако упоминала, что это связано с ее исследованиями.

— Каким образом?

— Ну, сама покупала участок, всегда в одном районе вдоль Рэндолл-роуд к югу от шоссе. Нанимала рабочих, те что-то во дворе копали, потом перепродавала.

— Не говорила, что ищет?

— Сказала только, что это нужно для исследования. А я не особенно возражал, поскольку недвижимость уходила, как правило, с прибылью.

Странноватая дамочка, решил Джек, озираясь вокруг. И весьма запасливая крыса в придачу. Надо искать к ней ниточку в этой фантастической Библиотеке Конгресса? Жирный шанс.

Он побрел к дальнему окну. Залив виднелся сквозь голые ветви деревьев. Повернувшись, мельком взглянул на холст на мольберте и замер на месте. По сравнению с ним мрачные картины на стенах внизу казались веселыми, яркими. Невозможно понять, почему так угнетают беспорядочные черные и темно-красные завитки. Чем дольше он вглядывался, тем сильнее казалось, что из круговорота теней на него что-то смотрит. Поддавшись внезапному побуждению, протянул руку, коснулся маслянистой поверхности. Холодная и…

Джек отдернул руку:

— Кажется, холст еще сырой?

— Да, — кивнул Лью. — Мэл начала работать какими-то новыми красками. Похоже, никогда не просохнет.

— Никогда? — Он посмотрел на кончики собственных пальцев — краской не запачкались, хоть и до сих пор влажные. — Никогда — дьявольски долгий срок.

Снова дотронулся до холста в другом месте. Да… холодный, сырой и…

— Проклятье!

— В чем дело?

— Тут, видно, что-то острое.

Не хотелось признаваться, что в подушечки указательного и среднего пальцев как бы вонзились маленькие шипы, плоть как будто куснули крошечные зубки. Кожа, впрочем, цела, только влажная.

— Позвольте кое-что показать вам в компьютере. — Лью подошел к столу.

Бросив последний взгляд на жадную бездну, изображенную на холсте, Джек стряхнул ледяные мурашки и последовал за ним, потирая влажные кончики пальцев.

У стола увидел крутившийся на мониторе зелено-синий земной шар, от которого с каждым витком исчезали куски, точно его пожирало нечто невидимое. Когда шар исчез полностью, заставка закрутилась сначала.

— Веселенькая картинка.

— Мэл сама спрограммировала.

— Так я и думал.

— Вот что я хочу показать, — продолжал Лью, водя мышкой. Оставшийся от земного шара яблочный огрызок погас, вместо него выплыла директория. Он открыл папку под именем ТВО.

— ТВО? — переспросил Джек.

— Так Мэл обозначает свою Теорию Великого Объединения. Посмотрите-ка. — Лью ткнул пальцем в белый экран. — Пусто. В этой папке хранились заметки и результаты анализа за долгие годы. Кто-то их уничтожил.

— Думаете, те же люди, которые ее держат?

— Кто еще?

— Может, она сама. Собралась уезжать, скопировала на дискетки, а остальное стерла, чтоб сохранить в секрете. Возможно такое?

— Возможно, — медленно кивнул Лью. — Мне никогда в голову не приходило, но она вполне на это способна. Относится к своим исследованиям довольно ревниво, никому никогда не давала и мельком взглянуть, кроме Сальваторе Ромы.

Снова Сальваторе Рома…

— Почему именно ему?

— Я уже говорил, что он ей помогал. Они почти ежедневно общались до… отъезда Мэл.

Мистер Рома все больше и больше годился на роль потенциального злодея.

— Вы с ним связывались?

— Нет. Собственно, он со мной связывался, разыскивал Мэл. Она ему должна была позвонить, да так и не позвонила. Он забеспокоился.

— И не имеет понятия, где она.

— Ни малейшего.

Как-то мало верится, почему — непонятно.

Джек оглядел заваленный кабинет, вспомнил слова исчезнувшей Мэл. Меня найдет только Наладчик Джек. Один он поймет.

Извините, что разочарую вас, леди, но у Джека нет ниточки.

— Как насчет друзей? С кем она общается?

— Со мной главным образом. Мы оба домоседы, хотя Мэл со всем миром перезнакомилась по Интернету. Подолгу сидит за компьютером.

— Какой у нее автомобиль?

— «Ауди». Мне не сообщали, что он где-то найден.

— Никаких больше связей? — безнадежно расспрашивал Джек. — Родные?

— Родители умерли. Отец — еще до нашего знакомства, мать — в прошлом году. Мэл — единственная дочь, поэтому унаследовала их дом со всем содержимым. Я все ее уговариваю продать, но…

— У нее есть другой дом? Почему вы мне не сказали?

— Не подумал, что это имеет значение. Кроме того, я его вчера осматривал. Ее нет. Я и раньше ездил, хоть не стал обходить. Увидел в подвале кое-что странное…

— В каком смысле странное?

— На полу в подвале… Не имеет никакого отношения к исчезновению Мэл.

Мы тут толкуем об очень странной женщине, подумал Джек. Странности порой сходятся.

— Не вредно посмотреть, — решил он, отчаянно ища ниточку, которая указала бы направление. — Где это?

— Да не так далеко. В маленьком городке Монро.

— Никогда не слыхал.

— Рядом с Глен-Коув.

— Отлично. Давайте заглянем.

Не то чтобы была большая надежда найти что-нибудь ценное, но этот самый Монро стоит на обратном пути к городу, все равно ехать мимо.

Если в родительском доме обнаружится столько же, сколько здесь, придется вернуть Лью задаток. Ни к чему это не приведет.

Джек бросил прощальный взгляд на картину в дальнем конце кабинета, выходя следом за Лью на лестницу. Пальцы уже не болели, видно, накололся на что-нибудь острое под слоем краски, похоже было на укус, но — проклятье! — по-прежнему казались влажными.

Бред.

Монро оказался городком с Золотого берега, меньше и очаровательней Шорэма. Во-первых, живописная гавань, ни для каких атомных электростанций нет места. Судя по имитирующим китобойный поселок фасадам прибрежных магазинчиков и жилых домов, город зарабатывает хорошие деньги на летнем туризме. Пока еще рановато. Почти не встречаясь с другими машинами, Джек ехал за «лексусом» Лью через деловой квартал, вверх по холму мимо муниципалитета с кирпичным фасадом, библиотеки, белой церкви со шпилем — истинная картинка с открытки. Потянулись ряды аккуратных колониальных построек, дальше — район послевоенных ранчо на две-три спальни.

Лью свернул на подъездную дорожку к дому, который не так хорошо выглядел. Деревянная обшивка нуждается в покраске, водосточные желоба завалены прошлогодней опавшей листвой, темно-зеленые стебли травы пробиваются на безжизненной, заросшей сорняками лужайке. Справа стоит отдельный гараж. В переднем дворе царствует гигантский дуб, необычно крупный по сравнению с окружающими деревьями, пол-акра, если не больше, в обхвате.

Джек остановил у обочины фургон Эйба, встретил Лью у парадных дверей.

— Зачем ей этот дом? — спросил он.

— Наверно, из сентиментальных соображений, — предположил Лью, отыскивая ключ в связке. — Я хотел, чтоб она его продала, может быть, даже участок сдала по частям. Стоил бы каждого пенни, но Мэл за него упорно цепляется. Она здесь выросла, почти всю жизнь прожила в этом доме.

Джека мороз прохватил, когда они остановились на верхней ступеньке. Он нерешительно огляделся вокруг, заметив, что стоит в глубокой тени, отброшенной массивным дубовым стволом, закрывшим позднее солнце. Должно быть, в этом дело.

Через открытую дверь шагнули в темный дом с легким запахом плесени. Лью включил свет, побрели вдвоем дальше.

Кругом фотографии Мелани в разном возрасте, снятые главным образом в дни рождения, по окончании учебного года — никаких спортивных занятий, никаких танцев. На лице везде то же самое выражение: так ли уж надо меня снимать? Стены ее старой комнаты до сих пор увешаны взятыми в рамки свидетельствами об отличной учебе. Способный ребенок, явно обожаемый родителями.

— Ну, что тут такого «странного»? — спросил Джек.

— Пойдемте в подвал. Сюда.

Через крошечную кухоньку вниз по узкой лестнице в подвал с голыми стенами. Лью остановился на последних ступеньках, указал на пол:

— Вот. Вам не кажется странным?

Он ничего не увидел, кроме веревочной лестницы, валявшейся на полу. Обычная пожарная лестница из нейлонового шнура, с цилиндрическими деревянными перекладинами, какие продаются в любом хозяйственном магазине. За исключением того, что она какая-то коротковатая и лежит на полу ранчо, ничего нету странного…

Стой. Или это обман зрения, или другой конец лестницы уходит в пол?

Он сделал шаг вперед, пригляделся.

Будь я проклят.

Нижний конец веревочной лестницы вделан в бетонную плиту пола. Джек присел, дернул за верхнюю перекладину — нисколько не поддается. Посмотрел на другой конец — привязан к несущему стальному столбу.

— Что это такое?

— Я сам удивился. — Лью подошел ближе, встал рядом. — До вчерашнего дня никогда не спускался, поэтому не могу сказать, давно ли она здесь.

Джек поцарапал вдруг зазудевшую грудь под рубашкой.

— Не может быть, чтоб давно, — заключил он, щупая нейлоновый трос. — Лестница новая.

— А бетон старый, — заметил Лью. — Эти дома, строились вскоре после Второй мировой войны. Плите лет пятьдесят, как минимум.

— Нет. Смотрите. Бетон явно залит вокруг лестницы.

— Но бетон-то старый, Джек.

Пришлось признать правду. Бетон потрескавшийся, выщербленный, безусловно старый. Не удалось заметить ни единого шва, который свидетельствовал бы о недавней заплатке.

— Можно сказать, перед нами загадка, — констатировал Джек.

Выпрямляясь, заметил маленькое темное пятнышко на бетоне. Наклонился пониже. Размером в полдоллара, черное, неправильной формы, неровное по краям, похоже на след от ожога. Он обследовал весь пол, обнаружив еще семь отметок, регулярно расположенных на площади в три фута вокруг уходившей в бетон лестницы.

— Не догадываетесь, для чего это?

— Абсолютно.

Джек встал, огляделся. Два стальных столба подпирают центральную балку, к одному из них привязана лестница. Больше почти ничего: стиральная машина, сушилка, насос в углу, провалившийся диван у дальней стены, хромой старый письменный стол, складной карточный столик, несколько стульев. Он пошел к письменному столу. Электрическая отвертка, гаечный ключ, на крышке рассыпан десяток болтов, гаек рядом с тремя крупными продолговатыми янтарными кварцевыми кристаллами. В ящиках пусто.

Почесывая грудь, задумчиво оглянулся на веревочную лестницу. Чем-то она его действительно озадачила, но какое это имеет отношение к исчезновению Мелани Элер? Пока совершенно неясно.

— Ладно, — сказал он. — Вернемся наверх.

— Говорю вам, тут нет ничего, — повторил Лью, добравшись до кухни.

— Слышу.

У Лью зазвонил сотовый, и, пока он разговаривал с кем-то в Калифорнии насчет последней доставки, Джек вышел в спальню Мелани, разглядывая фотографии, стараясь составить о ней представление. Никаких пикников в компании с другими детьми, рядом с ней только взрослые, без сомнения члены семьи. Маловато улыбок. Серьезная девочка.

Открыл шкаф, вытащил с полки коробку. Куча старых кукол, Барби и прочие, одни одетые, другие нет. Уже собрался поставить обратно, но тут заметил, что одна без левой руки. Кисть не отломана, не откручена, а как бы обстругана до острого шпенька.

Странно…

Вытащил другую, тоже без левой кисти, точно так же обструганной. Равно как и прочие — все однорукие. У некоторых на обструганном шпеньке спиральные желобки, как бы вырезанные карандашной точилкой.

Не просто странно… дикость какая-то.

Он сунул коробку на место, пристально глядя на девочку лет десяти — двенадцати на снимке покрупнее. Темноволосая, с темными пристальными глазами, с каким-то очарованием. Почему ты невеселая, детка? Кто-нибудь может заставить тебя улыбнуться? Где ты сейчас? Почему хочешь, чтобы тебя искал только я?

Джек уже крепко сел на крючок. Надо найти эту странную леди, расспросить, глядя прямо в глаза.

Вернулся на кухню, когда Лью заканчивал разговор.

— Извините. Неотложный звонок.

— Кстати, о звонках. Нельзя ли кому-нибудь звякнуть, узнать, не объявлялась ли Мелани? Друзьям? Родным?

— Родных нет, а с одним другом детства, который живет тут же, в Монро, они до сих пор общаются. Его зовут Фрейн Кэнфилд. Тоже член СИСУПа.

— Хорошо. Давайте с ним поговорим.

Лью пожал плечами, сверился с телефонным справочником в сотовом, вызвал номер, минуту послушал и разъединился.

— Согласно автоответчику, на несколько дней уехал из города, но следит за звонками.

Интересно. Мэл уехала… ее старый приятель уехал…

— О чем задумались? — спросил Лью.

Джек, отвечая, смотрел в кухонное окно, выходившее на задний двор, где под другим большим дубом ржавели старые качели. Зуд в груди начинал утихать.

— Думаю, что люди исчезают по двум причинам: либо сами скрываются, либо их похищают. В том и в другом случае практически всегда к делу причастен кто-то знакомый. Но все «знакомые» Мелани, кроме вас и того самого Фрейна Кэнфилда, рассеяны по земному шару.

— Только не на этой неделе. Большинство, наверняка включая Фрейна Кэнфилда, будут в Манхэттене на первой ежегодной конференции СИСУПа.

Лью пошел к передней двери, Джек за ним.

— Там она обещала обратить все другие теории в прах с помощью своей собственной?

— Именно.

— Рома, видимо, тоже будет?

— Конечно. Он же их всех собрал.

У Джека вдруг словно гора с плеч свалилась. Все возможные подозреваемые в одном месте — идеально.

— Когда начинается конференция и как мне туда попасть?

— Послезавтра, но вы туда не попадете. Допускаются исключительно члены, каждый может привести с собой одного человека.

— Значит, вы меня приведете.

— Я не член. Меня с собой Мэл приводит.

— К чему такие строгости?

— Говорю вам, организация эксклюзивная. Для них это серьезное дело.

— Хочу, чтоб вы меня провели.

— Зачем? Мэл там не будет.

— Да, но даю голову на отсечение — будет тот, кто знает, где она.

Лью кивнул, адамово яблоко запрыгало.

— Да. Понятно. Подумаю, что смогу сделать. Понадобится легенда.

На улице Джек заметил, как что-то мелькнуло. В дальнем углу соседнего участка справа с места тронулся черный седан и умчался, вильнув хвостом.

Что такое? За ними следили? Не помнится, чтоб по приезде на улице стояли какие-нибудь машины.

— Зачем легенда? — переспросил он.

— Вряд ли вы собираетесь просто прийти и расспрашивать, не видел ли кто недавно Мелани Элер.

— Нет, конечно. Я думал, вы меня представите…

— Для этого нужен повод, связанный с Мэл. Попробую придумать. Конференция состоится в отеле «Клинтон-Риджент», знаете?

— Смутно. По-моему, не «Уолдорф».

Далеко не «Уолдорф». Если правильно помнится, у черта на куличках, где-то в Адской Кухне.

— Ну, члены СИСУПа не самые бедные, но обычный номер в центре города стоит больше двухсот долларов в день, плюс еще двадцать пять процентов за счет налогов. Для многих тяжеловато. Рома уговорил «Риджент» на более приемлемые расценки, если снимем отель целиком, что нам и нужно.

— Хорошо. Встретимся там в четверг утром. Во сколько?

— Регистрация начинается в полдень. Ждите меня в фойе около половины двенадцатого. К тому времени чего-нибудь соображу.

Они расстались — Лью направился назад в Шорэм, Джек в Манхэттен, вытирая пальцы о штанину. Почему кажется, будто они не сохнут?

Он проснулся, чувствуя какую-то сырость. Включил свет, увидел красные простыни, испуганно вскрикнул, сорвался с постели. Обе простыни — нижняя и верхняя, — трусы, футболка пропитаны красным…

Кровь? Чья?

Правая ладонь залита густой красной жидкостью… сочившейся с кончиков указательного и среднего пальца… коснувшихся картины Мелани Элер. Зажав пальцы, чтобы остановить струйку, побежал в ванную, споткнулся, замер на полпути, видя стоявший посреди гостиной мольберт с холстом.

Застыл в леденящем шоке. Откуда эта чертовщина взялась? Здесь его дом, его крепость. Кто мог…

Осторожно шагнув в гостиную, Джек узнал картину. Видел тревожную композицию в доме Лью Элера, только теперь густые сверкающие мазки ожили на полотне, крутились, завязывались в черно-красные гордиевы узлы, в глубине дикого хаоса вертящихся спиралей мелькнули на миг и исчезли ослепительно желтые метеоры.

Он медленно обернулся кругом в поисках незваного гостя, завершив оборот, увидел, что полотно изменилось… нет, меняется у него на глазах. Краски блекнут, стекаются в лужицу на ковре перед мольбертом, вроде окрашенной жидкости из перевернутой трубки для внутривенных вливаний. Пятно расползалось быстро, слишком быстро — Джек не успел отступить, однако не почувствовал краску босой ногой, вообще ничего под ногой не почувствовал, кроме пустоты.

Бешено замахал руками, стараясь за что-нибудь ухватиться, за что угодно, лишь бы не провалиться. Краска каким-то образом проела пол, он падал в нижнюю квартиру. Извернулся, вцепился в край дыры, но пальцы скользнули на краске, и Джек полетел в поджидавшую пустоту.

Приземлившись по-кошачьи на лапы, немедленно понял, что находится не в квартире на втором этаже. Пускай Нил анархист и не сильно похож на мальчика с плаката, образец личной гигиены, но так у него все же не пахнет. Как будто кишки раздавленной три дня назад на дороге твари вываляны в тухлых яйцах и выставлены на жаркое солнце.

Хуже того… Запах знакомый.

Быть такого не может.

Тут он сообразил, что стоит на четвереньках не на ковре и не на деревянном полу — на железной решетке, холодной, осклизлой, залитой машинным маслом. На каких-то узеньких подсобных мостках. Взглянул вверх — путаница труб, проводов, никаких следов дыры, сквозь которую он сюда провалился. Далеко внизу… легкий свет поблескивает на внутренней стальной обшивке корабельного корпуса…

Проклятье, шепнул Джек.

Ясно, где он: на «Аджит-Рупробати». Невозможно. Немыслимо. Прошлым летом сам потопил ржавую посудину вместе со всеми, кто был на борту, людьми и нелюдями. Старый грузовой пароход теперь покоится и ржавеет в расщелине на дне нью-йоркской гавани. Не может он на нем оказаться…

Значит, сон. Хотя, черт побери, не похоже на сон. Видел в кошмарах судно и населявших его тварей после того, как пустил на дно, сам едва чуть не погибнув, но так реально никогда.

Твари… ракшасы… Джек содрогнулся всем телом при мысли о них. Если корабль вернулся и всплыл вместе с вонью, то и они способны вернуться из Страны Мертвых.

Ниже что-то мелькнуло. Он застыл, видя, как по другим таким же мосткам под ним скользит массивная мускулистая тварь с акульей пастью. Высотой шесть-семь футов, блики света играют на поблескивающей кобальтом шкуре при зловещих грациозных движениях.

Ракшаса.

Джек чуть не завопил. Такого не бывает. Он убил чудовищ прошлым летом, истребил до последнего. Даже вдохнуть не осмеливался. Надо замереть как статуя, пока оно не пройдет, и поскорей искать выход. Но чудовище, оказавшись под ним, замедлило ход, потом остановилось. Молниеносным движением скрутилось в шипящий клубок, вертя туда-сюда головой, словно внюхиваясь в зловонный воздух.

Учуяло меня? Сердце заколотилось еще быстрее. Или просто чует что-то другое?

Ракшаса втянул акулью голову, взглянул вверх. Глядя в горящие желтые щелки глаз, Джек боролся с примитивным стремлением вскочить и бежать с воплем от всей этой жути.

Здесь темно, говорил он себе, стараясь успокоиться. Я по другую сторону стальной решетки. Если не дышать, не моргать, он меня не заметит. Пойдет своей дорогой.

В конце концов так и вышло. Чудовище опустило голову, нерешительно огляделось, повернулось и только тронулось с места, как Джек увидел что-то упавшее сквозь решетку. Маленькое… округлое… красное.

Капля его собственной крови.

Он в ужасе следил за рубиновой бусинкой, которая снежинкой парила над головой ракшасы, капнув прямо на морду. Не шелохнувшись, смотрел, как из безгубого рта выстрелил темный язык, бесследно слизнув капельку.

Дальнейшее покрылось туманом: шипение, вспышка оскалившихся зубов, вскинутая трехпалая лапа пробила решетку, как оконное стекло, схватила кровоточившую руку, дернула вниз. Джек кричал от страха и боли, ударившись правым плечом об решетку, старался выдернуть руку, но ракшаса держал стальной хваткой.

Потом почувствовал на ладони что-то прохладное, влажное, на ощупь похожее на сырую печенку.

Посмотрев вниз, увидел, что ракшаса слизывает с его руки кровь. Охваченный отвращением, попытался ухватить слюнявый язык, вырвать из проклятой пасти, но тот выскользнул.

Из тени начали появляться другие фигуры, собираясь с обеих сторон на нижних мостках. Очередные ракшасы. Принялись соперничать за его руку, скаля клыки и рыча друг на друга, тянули сильней и сильней, Джек уже боялся, чтоб не выдернули из сустава.

Потом одно чудовище дотянулось, укусило повыше запястья. Он завопил, ослепнув от смертельной боли, когда острые зубы впились в кожу, в мышцы, вгрызлись в кость… Руки не стало — запястье, кисть, ладонь исчезли, ракшасы, запрокинув головы, открыв широкие пасти, ловили лившийся из раны алый дождь.

Беспомощный Джек, теряя сознание, наблюдал, как утекает его жизнь…

* * *

Нет!

Он рывком сел в постели, схватившись за правую руку. Нашарил выключатель лампы на ночном столике, щелкнул, с неимоверным облегчением ощупал ладонь — все на месте, все пять пальцев.

И на кончиках никакой крови. Никаких кровавых пятен на простынях.

Повалился на спину, тяжело дыша. Господи, ну и кошмар. Жутко реальный. Демоны давно не снились… пожалуй, с конца прошлого года. Зачем сегодня явились? Во сне присутствовала картина Мелани. Из-за нее? Почему? Каким образом? Ничто в ней не наводило на воспоминание о чудовищах.

Джек скатился с кровати, зашлепал в гостиную. Все на месте. С некоторым облегчением увидел знакомые битком набитые полки, хотя знал, что снова заснуть будет не так-то легко.

Вытянул руку, пошевелил пальцами, просто чтоб убедиться. Почти чувствовал фантомную боль в кости выше запястья, где рука была во сне перекушена. Вспомнил другие отгрызенные руки — пластмассовые кисти кукол маленькой Мелани Элер. Может быть, поэтому приснилось, что он потерял руку?

Конечно. Можно согласиться. Но откуда ракшасы? Почему они его снова сегодня преследовали?

Он направился на кухню выпить пива.

Среда

Измотанный ночным кошмаром и прерывистым сном, Джек поздно вылез из постели, поставил пинту воды для кофе, прослушал речевую почту. Его ждали два сообщения. Первое — отцовское — он встретил со стоном.

«Джек! Джек, ты дома? Вечно его нет на месте. Это папа. Пожалуйста, перезвони. Хочу насчет приезда поговорить».

Насчет приезда… Известно, о чем речь. Прошлой осенью обещал навестить отца во Флориде. Уже весна, а поездка не состоялась. Не то чтобы не хочется повидать папу, просто ясна конечная цель — пристроить его к местному бизнесу, найти «что-нибудь посолидней» наладки электроприборов, которой, по отцовскому мнению, живет сейчас младший сын.

Второй звонок от него же.

«Джек, это папа. Не знаю, получил ли ты мое последнее сообщение, никогда не перезваниваешь, поэтому дай я тебе расскажу, что задумал».

Он с нараставшим дурным предчувствием слушал изложение планов. Уже все устроено, дом во Флориде, где отец поселился после выхода на пенсию, остается в надежных руках, на следующей неделе он едет в Филадельфию к дочери и двум внукам, оттуда заскочит к старшему сыну в Трентон. А потом взорвалась бомба — прозвучали страшные слова, от которых сердце Джека обуял истинный ужас:

«…а раз уж буду на северо-востоке, думаю завернуть в Нью-Йорк, провести с тобой пару дней».

Здесь? Что за шутки?

Он сохранил сообщение, чтоб не забыть. Потом перезвонит. Гораздо позже. В данный момент надо собраться и встретиться с Джиа и Вики за ленчем.

Побрился, принял душ, вышел пораньше в надежде развеять туман в голове с помощью быстрой хорошей прогулки.

Кошмар с ракшасами… будем надеяться, что тенденция не сохранится.

Выходя, прихватил купленную для Вики книжку. Заглянул внизу, в подъезде, в свой почтовый ящик, обнаружил ежегодный циркуляр местной Малой лиги насчет благотворительных взносов. Уже пора? Он всегда посылает им щедрый анонимный дар. Значит, скоро пора приступать к сбору средств.

Срезал путь через Центральный парк, направляясь к Мидтауну, пробежал рысцой мимо озера с двумя дикими утками и селезнем, вертевшимися в поисках корма вокруг плававшей пластиковой сумки с надписью «Я люблюНью-Йорк» и латексной хирургической перчатки.

Сегодня прохладнее, в парке не так много народу. Сидевший на одном из перекинутых через озеро мостиков парень разламывал хот-дог, деля между утками внизу на воде, ласточками и голубями на мощеной дорожке; женщина гуляла с четырьмя крошечными итальянскими борзыми в подбитых шерстью ошейниках; пронеслась, взявшись за руки, пара на роликах. Дорожка петляла вокруг огромных гранитных шаров, сорная трава вновь пробивалась в трещинах, на одном камне сверху, подстелив дождевик, сидела в позе лотоса молодая женщина, медитировала с закрытыми глазами.

Через несколько дней парк совсем оживет, народ примется греться на солнце на этих камнях. Ивы, дубы, тополя вместе с айлантом, живучим городским сорняком ростом с доброе дерево, полностью оденутся листвой. Влюбленные будут гулять под ручку, мальчишки перебрасываться «летающими тарелками», родители катать коляски, вдоль дорожки встанут фургончики с мороженым, парочки рассядутся на скамейках рядом с отдыхающими в тени стариками.

У статуи Шекспира Джек заметил небольшую кучку народа. Подумал сперва, что тут развернул коммерческую деятельность какой-нибудь мелкий мошенник из тех, что специализируются на сумочках «Луис Вуиттон» за тридцать пять долларов и «ролексах» за двадцать баксов, которых в последние годы практически вымели с Пятой авеню, но люди не расходились. Потом распознал в сторонке двоих дозорных, стоявших на стороже, угрюмо озирая дорожки.

Улыбнулся — наперсточники. Любо-дорого посмотреть.

Один из дозорных еще за пятьдесят футов заподозрил в нем легавого. Парню и его напарнику, стоявшему шагах в десяти дальше, едва стукнуло восемнадцать. Дутые куртки, широкие штаны, расшнурованные бутсалы. Тот, что поближе, чернокожий с обесцвеченными волосами, в надетой козырьком назад бейсболке, сохранял абсолютно бесстрастный вид, но Джек знал, что лазерный взгляд шустрых темных глаз анализирует его одежду, походку, манеры.

Ты меня сильно обидишь, приняв за копа в штатском.

Он замедлил шаг, изобразив на лице любопытство. В команде типичных наперсточников должно быть пятеро ребят. Двое на шухере, двое подставных зазывал и кидала, работающий с наперстком на карточном столике.

Если дозорный сочтет его опасным, то крикнет: «Линяй!» — компания мигом свернется и бросится врассыпную.

Впрочем, он, видно, выдержал экзамен, поскольку с приближением никакой тревоги не возникло. Проходя мимо, сменил шаг на вкрадчивый, вытянул шею, словно желая вступить в игру. Остановился, попятился, как бы гадая, хорошо ли примут.

Высокий худой черный малый в синей вязаной шапке покосился на него и заорал кидале:

— Эй, щас моя очередь! Не тебе одному забавляться! Пусти сыграть. Ты уже у меня взял сорок баксов, дай отыграться. — И повернулся к Джеку: — Эй, браток, иди глянь. Хочу банк сорвать.

Он вопросительно оглянулся, не понимая, к нему ли относится приглашение, снова посмотрел на синюю шапку, ткнув себя пальцем в грудь.

— Ты, ты, — кивнул синяя шапка с массивной крученой золотой цепью на шее, на которой висел огромный золотой бульдог. — Хочу, чтоб проследил, как бы кореш меня не обжулил.

Джек нерешительно шагнул вперед.

Другой ухмылявшийся чернокожий верзила с непокрытой головой подвинулся, освободив ему место:

— Сюда, старик.

Хорошо. Диспозиция прояснилась. Судя по размерам и количеству золотых колец на пальцах у парней, бизнес идет в последнее время неплохо.

— Выигрывать не грех, — заявил кидала в центре полукруга, чернокожий хорек в синей куртке с капюшоном, склонившийся над импровизированным карточным столиком. Лет за двадцать, самый старший в команде, вожак. — Повторяю тебе — никогда не мошенничаю. Может, как раз ты меня обыграешь.

Джек пожал плечами. Что ж, вполне можно попробовать. Возможно, подобное приобщение к реальности прогонит последние воспоминания о явившихся ночью ракшасах.

Он протиснулся на освобожденное место, увеличив до трех число зрителей. Справа от него стояла испанская пара лет тридцати: мужчина с косичкой, с серьгой с бриллиантом и женщина с круглым лицом, глянцево-черными волосами, собранными сзади в тугой пучок.

— Молоток! — похвалил вязаная шапка с приветственной ухмылкой. — Теперь разуй глаза.

Он с улыбкой принял приглашение. Разумеется, рады свежей добыче. Вязаной шапке требуется не лишняя пара глаз, наблюдающих за кидалой, а лишний фраер ушастый у столика. Джек сунул книжку Вики под куртку и присмотрелся к игре.

По его представлению, ей наверняка больше пяти тысяч лет, она гораздо старше своего современного карточного варианта. Взял кто-то три ореховые скорлупки, сухую горошину и принялся обчищать рабов фараона в перерывах между волочением каменных блоков для пирамид. Ныне используются пластмассовые наперстки и маленькие самодельные красные шарики, но цель точно та же: найти лоха, ободрать как липку.

Кидала наклонился над картонным листом, разложенным на двух картонных коробках. Средним, безымянным пальцами и мизинцем левой руки зажимал тонкую пачку десяток и двадцаток, указательный и большой оставались свободными для манипуляций с наперстками и шариком. Руки порхали туда-сюда, так и сяк перекрещивались, проворные пальцы приподнимали и опускали наперстки, перекатывая шарик, красные блики мелькали, но не с такой скоростью, чтоб нельзя было заметить, где он остановится.

Тут, конечно, вся суть заключается. Пусть лопухи думают, будто знают, где шарик.

Джек проигнорировал шарик, прислушиваясь к болтовне кидалы. Это главное. Именно так он дает указания зазывалам.

— Гляди, пока гляделки не лопнут, не заметишь никаких фокусов. Плачу сорок, если поставишь двадцатку. Сотню за сорок, без дураков. Шарик катается, прячется, открывается. Есть — нету, есть — нету, пока все с толку не собьются. Играем на сорок, выкладывай денежки. Я выиграл, ты плачешь, я смеюсь, очень клево.

При этом вязаная шапка получал точные инструкции.

Джек в наперсток никогда не играл, но из любопытства обычно следил за кидалами, когда выпадала возможность. Все пользовались одинаковым кодом, который ему удалось разгадать путем внимательного наблюдения и слушания.

Слово «выкладывай» означает, что подставной должен выиграть, «кидай» — проиграть. «Денежки» — значит, шарик находится под ближайшим к левой руке кидалы наперстком, впрочем, некоторые кидалы говорят «башли». «Смотри» — средний наперсток, «хватай» — тот, что стоит с другой стороны от руки с деньгами.

Протараторив «играем на сорок, выкладывай денежки», кидала велел вязаной шапке поставить сорок баксов и выиграть, открыв ближайший к своей левой руке наперсток.

Вязаная шапка охотно поставил сорок долларов, нашел шарик, загреб сотню.

— Не повезло, — признался кидала. — Поздравим победителя!

Вязаная шапка демонстрировал сплошное счастье.

— Выиграл! — Он предъявил Джеку деньги. — Это ты мне удачу принес. Хочешь, сыграй, а я присмотрю.

Прежде чем тот успел отклонить предложение, высунулся испанец:

— Эй, нет. Сейчас моя очередь. Я давно стою.

— Санто, ты много уже проиграл, — заметила его жена.

Предположительно жена. Оба носят обручальные кольца.

— А я как же? — вмешался парень без шапки слева от Джека.

— Не будем спорить, все по-честному, — сказал кидала, вновь принимаясь передвигать наперстки. — Все сыграют, мне время девать некуда.

Санто бросил на картонку две двадцатки. Кидала продолжал болтовню, теперь без всяких указаний, поскольку подставные в игре не участвовали. Он переставлял наперстки, перекатывал из одного в другой шарик, демонстрируя точный расчет. Перед самой остановкой замедлил движения, чтоб все заметили шарик под средним наперстком.

— Видал? — шепнул парень без шапки.

— Угу, — буркнул Джек.

Видно, тебе адски хочется меня заманить.

Он внимательно наблюдал, как кидала выдвинул три наперстка вперед, расставив на краю картонки. Отлично известно, что именно в этот момент шарик перемещается из-под наперстка в ладонь кидалы, прячась между большим и указательным пальцами. Во все глаза глядя, Джек так и не заметил. Ловкий малый.

— Вот, рядком стоят, — трещал кидала. — Сотню за сорок, если правильно угадаешь.

Санто без колебаний указал на средний наперсток.

Кидала поднял его — пусто. Открыл два других… красненький шарик выкатился из-под правого.

Санто стукнул себя в бедро кулаком, выругался по-испански.

— Ладно, — дернула его жена за руку, — хватит. Ты проиграл сто двадцать долларов.

Вязаная шапка шагнул в сторону, преграждая им путь к отступлению, возмущенно крикнул кидале:

— Эй, ну-ка, пускай еще раз сыграет!

— Правда, старик, — вмешался парень без шапки. — Дай по-честному второй кон сыграть.

— Слушай, что тебе говорят, — добавил вязаная шапка. — Пойди парню навстречу, а то я уйду.

Отпустите лоха, мысленно попросил Джек. Достаточно из него выкачали.

Наперсточники явно не разделяли подобного мнения.

Кидала пожал плечами:

— Ладно, ладно. Пятьдесят на сто двадцать.

Даже не в рифму? — мысленно удивился Джек.

— Санто, не надо, — взмолилась жена.

Но Санто лихорадило. Он вытащил из мочки уха серьгу с бриллиантом.

— Наличных больше нет. Возьмешь?

— Нет! — охнула жена. — Мой подарок!

Кидала взял серьгу, поднял повыше, повертел на свету крошечный бриллиантик.

Откажись, мысленно попросил Джек, отпусти его.

— Так и быть, — с почти убедительной неохотой сдался кидала. — На этот раз сделаю исключение.

— Держись, старичок! — воскликнул вязаная шапка, хлопнув Санто по спине. — Обязательно выиграешь! Нюхом чую.

Джек скрипнул зубами. Вот сукины дети.

— Санто! — всхлипнула женщина.

— Не бойся, — отмахнулся тот, — не проиграю. Будь уверен в обратном, мысленно предупредил Джек, однако ничего не сказал.

Переполняясь бешеной злостью, смотрел, как кидала бросил серьгу на картонку и принялся двигать наперстки. Заманить лопуха — одно дело. По уличным законам ввязавшийся в подобные игры дурак заслуживает проигрыша, и Джек с этим не спорит. Нечто вроде налога на ходьбу по улице. Но всему есть предел. Возьми налог, отпусти с миром налогоплательщика. Жестоко обчищать его начисто, особенно на глазах у женщины.

Он, как правило, собирал средства на благотворительный взнос для Малой лиги по ночам, но в данный момент вполне распалился, чтоб сделать для наперсточников исключение.

Внимательно оглядел подставных и стоявших на стороже. Скорей всего, носят ножи; пушки — вряд ли, хотя под проклятыми дутыми куртками не угадаешь.

Возвращаясь к игре, решил принять пожертвование от щедрых парней, предоставив им честь стать первыми вкладчиками в фонд Малой лиги на текущий год.

Пульс слегка участился. Не готовился к такому случаю. Несмотря на правило воздерживаться от спонтанных поступков, раз выпала возможность, почему не использовать?

Джек начал наблюдать за кидалой, за порхающими руками. Прежняя процедура в точности повторилась, наперстки выдвинулись вперед.

— Видел? — снова шепнул парень без шапки.

— А как же, — с улыбкой кивнул он, прикидываясь, будто проглотил наживку, ожидая, когда закрутится катушка.

Санто выбрал выигрышный наперсток — шарик выкатился из-под среднего.

— Черт!

Жена снова всхлипнула, видя, как бриллиантовая серьга исчезает в кармане кидалы.

— Секундочку, — сказал Джек, схватив за руку потрясенного Санто, собравшегося уходить.

— Нет! — закричала жена, сорвавшись на визг. — Хватит!

— Успокойтесь, пожалуйста, — попросил он. — Кажется, я все понял, и мне нужны свидетели. Не пожалеете, когда выиграю.

Действительно, не хотелось вступать в игру, оставшись у столика в одиночестве.

Возможность спасти хоть что-нибудь после постигшей их катастрофы заставила Санто с женой передумать. Он выглядел виноватым и хмурым, она стояла с полными слез глазами, скрестив на груди руки.

— Отлично. По-моему, твоя очередь, — обратился Джек к парню без шапки.

— Так и быть, уступаю, — ухмыльнулся тот. — Пользуйся случаем. Посмотрим, что выйдет. Потом меня научишь.

— Спасибо. — Джек вытащил из бумажника две пятидесятидолларовые купюры. — Что я с этого буду иметь?

— Двести пятьдесят, — предложил кидала.

— Иди ты, — фыркнул он. — Сто баксов на одном кону должны принести не меньше трех сотен.

— Извини, старик. Двести пятьдесят, и точка.

— Ну-ка, стой-ка, — вмешался вязаная шапка, до конца играя адвокатскую роль. — Ответь ему тремя!

— Может, двести пятьдесят и серьгу? — предложил Джек.

— Правильно! — подтвердил парень без шапки. — Вот это будет честно.

— Идет, — согласился кидала, как бы неохотно уступая нажиму.

Собственно, можно было запросить и пятьсот, что не играло бы никакой роли при абсолютной уверенности кидалы в выигрыше, но слишком далеко заходить не хотелось.

— Только мне надо бы знать, есть ли у тебя двести пятьдесят.

— Есть, — заверил кидала, взмахнув пачкой в левой руке.

Джек покачал головой:

— Раз мои деньги на стол — твои тоже. Заодно и серьгу.

Тот в ответ снова пожал плечами, на сей раз осторожнее.

— Ладно. Если играешь по таким правилам, что я могу сказать?

Джек выложил деньги, кидала отсчитал двести пятьдесят десятками и двадцатками, бросил рядом, а сверху серьгу.

— Если больше ничего не потребуешь, начнем.

— Одну минуточку. — Джек оглянулся на Сан-то и его жену. — Встаньте, пожалуйста, оба по сторонам от меня и смотрите.

Сам расположился точно в центре импровизированного столика, Санто поставил справа, жену слева.

— Вот так. Не спускайте глаз с шарика.

— Ну, все готовы? — спросил кидала.

— Порядок, — кивнул Джек. — Давай.

Все мышцы у него напряглись, когда кидала принялся манипулировать, двигать наперстки. Наконец, закончил, толкнул их вперед.

— Шарик в норке. Ищи теперь.

Он глубоко вдохнул, снимая напряжение, чуть присел перед столиком. Поднял руки, наставил на наперстки оба указательных пальца, повел их дугою друг к другу божественными указующими перстами.

— Кажется… кажется…

Пальцы приближались к наперсткам.

— Кажется…

Еще ближе… Джек мельком поглядывал на подставных.

И нанес удар.

— Средний!

Молниеносным движением опрокинул два крайних наперстка, под которыми шарика не оказалось, сгреб две пачки купюр и серьгу.

— Что за хреновина? — пробормотал парень без шапки.

Джек уже уходил, сунув Санто серьгу.

— Пока.

— Эй! — заорал кидала.

— Все в порядке, — бросил победитель, сворачивая на дорожку. — Шарик можешь не показывать. Верю.

Повернулся, пустился трусцой. Услыхал за спиной хохот Санто, глянув мельком через плечо, увидел, как жена пытается утащить его прочь. А вязаная шапка с другим подставным отправляются за ним вдогонку.

Джек прибавил шагу, зная, что не оторвется. До Пятой авеню меньше сотни ярдов, но, даже если добраться туда первым, их это не остановит. Прижмут на тротуаре, отберут деньги. Попытаются, по крайней мере. Не хочется связываться с ними на людях: свидетели могут запомнить, какой-нибудь турист сфотографирует, хуже того, коп поспешит на помощь…

Нет, надо разбираться на месте. Отыскать уголок, где он якобы будет в их полной власти. И как раз впереди подвернулся такой.

Через низенькую оградку Джек прыгнул на травку, побежал-заскользил по пологому склону к нижней дорожке в короткий туннель под той, по которой он раньше шел. Остановился на полпути в облицованном кирпичами туннеле, нырнул в пустой арочный проем в стене, вытащил из кобуры на лодыжке «земмерлинг ЛМ-4», переложил в боковой карман джинсов, чтоб легче достать.

Впрочем, будем надеяться, пускать в ход не придется, достаточно просто продемонстрировать. Проблема с самым маленьким в мире автоматическим пистолетиком 45-го калибра заключается в его размерах. Все без исключения принимают его за игрушечный. А он бьет наповал, особенно со специальной обоймой.

Разрывные пули наносят парализующее ранение, скажем в бедро, или почти гарантированно убивают при выстреле в грудь. Причем нечего беспокоиться, как бы вылетевшая с другой стороны пуля не ранила невинного прохожего, — разрывные заряды разносят мишень в клочья и остаются в теле.

Притворившись, будто считает деньги, Джек попался на глаза преследователям.

— Вот ты где, мать твою! — рявкнул вязаная шапка, выставляя от правого бедра шестидюймовый клинок.

Он сунул было руку в карман с «земмерлингом», но остановился на полпути. Ножей ждал, только никак не думал увидеть в руке младшего подставного револьвер 38-го калибра с перламутровой рукояткой.

— Ага, — пробурчал подставной, целясь в голову. — Ага!

Застыв с отключившимся сердцем и заледеневшей кровью, Джек на секунду почувствовал себя мертвым, глядя на уставившийся прямо в лицо ствол, понимая, что подставной готов на убийство. Мальчику всего семнадцать, а темные холодные глаза свидетельствуют, что он давно уж не мальчик.

Впрочем, Джек слегка успокоился, видя, как паренек обращается с оружием. Наверняка насмотрелся гангстерских фильмов, водит по сторонам револьвером… слишком широко… на добрых сто пятьдесят градусов, опустив дуло ниже запястий. Розовые, унизанные кольцами пальцы торчат, словно держат чашку чая.

Готовясь нажать на спусковой крючок, надо будет схватиться покрепче, иначе оружие выскочит из руки.

Пожалуй, момент пока безопасный — мальчишка выпендривается, разыгрывает из себя взрослого, — но как только дрожащие пальцы твердо обхватят курок…

Что дальше? Притвориться испуганным, потом атаковать? Одного нельзя делать — того, чего от него ждут.

— Ты, что ли, белены объелся? — заговорил парень. — С глузду съехал? Думал слинять со всем этим дерьмом?

Джек лихорадочно соображал, не сводя глаз с тупого револьверного дула, — похоже на спецзаказ, никель с витой гравировкой. Очень мило, хотя и нацелено в самый лоб.

— Эй-эй-эй! — поспешно испуганно крикнул он дрогнувшим голосом, протягивая вперед руки с деньгами и прочим. — Не надо!

— Да? — прошипел сквозь зубы вязаная шапка, сделав шаг вперед, после чего Джек заложил руки за голову. — Я что, для развлечения бегаю за твоей задницей?

— Да ведь я честно выиграл и отвалил.

— А мы так не играем. — Он приставил острие ножа к горлу. — Вот возьмем, руки-ноги отхватим тебе, чтоб проблем больше не возникало!

— Или я тебя просто шлепну, — добавил другой подставной, поводя револьвером.

Оружие уже было так близко, что в барабане виднелись кончики пуль. В желудке екнуло, когда Джек разглядел посреди пустотелого кончика крошечные штырьки. Перед мысленным взором мелькнула кошмарная картина. Если угроза будет исполнена и пуля пушена в голову, средний штырек выдвинется из ободка пустотелого кончика, ширококрылая свинцовая бабочка легко впорхнет в мозг, пробьет череп, размозжив содержимое в кашу.

Думай-думай-думай! Собачка? Опущена. Хорошо. Если парень соберется стрелять, потребуется двойное усилие… чуть-чуть больше труда. Немного, но каждая кроха на пользу.

Поближе… надо, чтобы оружие оказалось поближе…

Хорошо помня про острие ножа слева от гортани, он осторожно кивнул на мотавшийся из стороны в сторону револьвер.

— Разве не знаешь, что так держать оружие не рекомендуется?

— Чего? — вытаращил глаза подставной. — Чего?

— Я говорю…

— Слышу, чего говоришь. И теперь точно знаю, что ты белены объелся, мать твою! Я ему пушку ко лбу приставляю, а он талдычит, будто держу неправильно. — Парень покосился на вязаную шапку: — Как считаешь, лекарство сегодня позабыл принять или что?

— Нет, просто ты его слабо держишь, — объяснил Джек.

Подставной шагнул ближе, в глазах вспыхнула ярость, он взвел курок. Но с оружием обращался по-прежнему — нечего меня учить, как целиться из своего револьвера. До конца держит марку.

— Ты еще будешь мне говорить…

— Вот! — громко испуганно крикнул Джек, взмахнул рукой, поднятой над головой, и швырнул в воздух деньги. — Берите!

Как только они на миг отвлеклись на бумажки, он левой рукой оттолкнул нож, рубанул правой по револьверу, схватился за короткий ствол и предохранитель, толкнул назад, вниз, вывернул, выдернул, перебросил оружие в левую.

И прицелился вправо в вязаную шапку в тот самый момент, когда тот махнул ножом прямо перед лицом.

Малый в вязаной шапке замер. Мальчик глянул на свою пустую руку, на револьвер в руке Джека. На физиономии нарисовалось растерянное, ошеломленное выражение.

— Ух ты, чтоб тебя, — охнул вязаная шапка, собираясь бежать.

— Не хочется стрелять в спину, — признался Джек, перехватив револьвер правой рукой, — да, видно, придется. — Он дотронулся до влажной болезненной ранки на горле. — Тем более, что ты меня порезал. Проклятье!

— Вот дерьмо! — слабо пискнул малый в вязаной шапке, выронив нож. — Слушай, старик, это ж просто царапина.

Джек вышел из ниши, держа обоих под прицелом.

Краешком глаза заметил завернувшего с дорожки бегуна, который, уяснив происходящее, круто развернулся и перешел с трусцы на спринт.

Парень в вязаной шапке сердито оглянулся на подставного:

— Как же ты так облажался, мать твою?

Подставной промолчал.

— Задница долбаная! Приставил ко лбу пистолет и выпустил из рук?

— Я же говорю, — пояснил Джек, обращаясь к бывшему владельцу оружия, — глупо так держать револьвер. Абсолютно ненадежно. — Махнул рукой на землю. — Ладно, ребята. Присядьте.

— Да пошел ты, — вымолвил, наконец, подставной.

Джек опустил револьвер, выстрелил ему в ногу. Эхо пушечным ударом прогремело в туннеле, подставной с воплем упал, застонал, покатился, вцепился в ступню с вчистую отстреленным пальцем.

Вязаная шапка принял сидячее положение, прежде чем успел стихнуть звук выстрела. Парень поднял руки вверх:

— Уже сижу! Сижу!

С появлением бегуна затикал таймер, который перешел после выстрела в скоростной режим. Эхо понеслось по туннелю прямо к Пятой авеню. Наверняка кто-нибудь слышал и в данный момент набирает 911. В такие моменты желаешь погибели сотовым телефонам.

Надо поторапливаться.

— Хорошо. Оба выверните карманы. Выкладывайте все до последнего. В шапку.

Парень в упомянутой шапке медленно, неохотно повиновался, а подставной по-прежнему держался за ногу.

— Не могу! — простонал он. — Нога…

— Разве не ты минуту назад грозился пустить мне пулю в лоб? — спросил Джек. — Отлично проживешь с девятью пальцами, а давай-ка посмотрим, как обойдешься с одним коленом, куда я сейчас выстрелю, если немедленно не вывернешь карманы.

Подставной понял. На свет появился второй нож, запасные обоймы к револьверу, немного мелочи, около сотни мелкими купюрами.

— Не забудьте кольца и ожерелья, — подсказал Джек.

— Эй, старик, моего пса не трогай, — попросил парень без вязаной шапки.

— А ты малый рисковый, — заметил он, прицелясь. — Сколько поставишь на то, что я прострелю красивую толстую цепь с собакой, не задев твою шею?

Парень мрачно стянул с пальцев кольца, бросил в шапку. В полном отчаянии ухватил золотого бульдога, дернул цепь, разорвал, швырнул в кучу. Потом двинул подставного в спину — крепко.

— Говорил тебе, сам управлюсь, так нет, надо было с пушкой выдрючиваться, мать твою.

Джек наклонился, собрал разбросанные деньги, взял шапку.

— Приятно иметь с вами дело, ребята, — попрощался он и затрусил прочь, оставив их сидеть в тени.

Едва ли пойдут следом. В конце концов, оба теперь безоружные, один плохой ходок. В данный момент больше думают, как бы выбраться в парк до прибытия копов и явиться к кидале с хорошей историей, объясняющей возвращение с ногой в крови и с пустыми руками.

Рассовал добычу по карманам, прижал шапку к кровоточившему горлу, перешел на быструю ходьбу. Крови немного, но в глаза бросается.

Его слегка трясло после прилива адреналина. Катастрофа была слишком близко. Повезло. Могло быть гораздо хуже — подручный просто пристрелил бы его наповал, и Джека не стало бы.

Зачем поддался импульсивному побуждению против всех правил? Подобные вещи надо планировать. Глупо, глупо, глупо.

Он прошел мимо памятника ездовому псу Бал-то, свернул к зоопарку. Поднимаясь по лестнице на углу Пятой авеню и Шестьдесят четвертой улицы, подсчитал, что добыча перевалит за тысячу, если сбыть револьвер, ножи, украшения. Членам Малой лиги купят форму и снаряжение.

Вряд ли им понадобится окровавленная вязаная шапка.

— Всего пара дней, а потом он вернется во Флориду, — сказала Джиа. — Переживешь… Стерпишь собственного отца.

Взглянула на него лазоревыми глазами, вновь их опустила, листая «Сиротку Энни». Джек отыскал все выпуски издания «Фантагрэфикс», начиная с 1935 года, вместе с лампой «папаша Уорбекс». Купил для Вики, но книжками сразу завладела Джиа.

Прекрасная блондинка сидела напротив за крошечным столиком, вдалеке от больших, выходивших на улицу окон. Перед ними стояли немногочисленные остатки ленча на троих. Вики, дочка Джиа, ела гамбургер; мать, недовольно отвергнув салаты сплошь с мясом, в конце концов удовольствовалась вегетарианским чили, Джек заказал «харлей-хог» — толстый рулет из прессованной свинины.

— Кстати, что такое прессованная свинина? — поинтересовалась Джиа, вопросительно глядя на крошки, оставшиеся на тарелке.

— Иначе говоря, белое мясо.

— Готовить еду из свиньи уже гнусно, но для чего ее прессовать?

— По-моему, жарят на косточке, потом набирают полные горсти и…

— Пожалуйста, здесь как раз остановимся. Ох, смотри! — Она свернула бумажную салфетку, потянулась через стол. — Пластырь промок.

Он позволил прижать ранку на горле.

— Обрезался во время бритья? Чем ты брился — мачете?

— Просто по неосторожности.

Джек до сих пор не успокоился, упрекая себя за полученное ранение. Купил пластырь в аптеке на Седьмой авеню, промыл царапину в туалете «Макдоналдса». Неглубокая, хотя в длину ушло два пластыря.

Он фактически не утверждал, что порезался при бритье, — терпеть не мог врать Джиа, — однако и не стал поправлять. Она чрезмерно реагировала в таких случаях, утверждая, что дело могло обернуться гораздо хуже, его вполне могли убить. Иногда из-за этого возникали скандалы.

Порез при бритье значительно лучше.

— Теперь чисто. — Джиа смяла салфетку в комок.

— Мне ракшасы ночью снились, — признался Джек.

Как правило, они старались не говорить о жутких событиях прошлого лета, завершившихся гибелью двух теток Вики, которой сама девочка едва избежала. Но ему обязательно надо с кем-нибудь поделиться, а Джиа — одна из четырех человек на всем свете, которым известно о существовании чудовищ.

Она взглянула на него:

— Правда? Сочувствую. Кажется, я их больше не вижу. Вики часто просыпается в страхе. Меня тоже видел?

— Нет.

— Хорошо. — Она передернулась. — Не хотелось бы снова встретиться с тварями, даже в чужом сне.

— Не бойся, не встретишься. Это я тебе обещаю.

Джиа улыбнулась, вернулась к «Сиротке Энни», Джек оглянулся в поисках Вики. Восьмилетняя причина, по которой они здесь собрались, пристроилась у окна на тренажере-мотоцикле, приводимом в действие монетками. Охваченный мягким теплом, он смотрел, как она, потряхивая тоненькими косичками, мчится по воображаемой дороге. Если ему когда-нибудь хотелось иметь дочку, то именно такую, как Вики, которую он полюбил, как родную. В восемь лет от мамочки никаких секретов, каждый день узнаешь что-то новое… Вот это настоящая жизнь.

— Как думаешь, из нее вырастет байкерша?

— Только об этом мечтаю, — ответила Джиа, не отрываясь от книжки.

Джек обещал Вики ленч на неделе весенних каникул в начальной школе, и она выбрала кафе «Харлей-Дэвидсон». Ей нравятся колеса и хром, а ему нравится, что сюда заглядывают одни туристы, что сводит почти к нулю шансы встретиться с кем-то знакомым. Джиа отправилась в качестве компаньонки, чтобы оба не вляпались в неприятности. Пришли вовсе не ради еды, которая лишь позволяла не умереть с голоду до обеда. Но для Джека присутствие двух главных в его жизни леди превращает любое место в «Цирк-2000».

— В самом деле, прекрасно, — заключила Джиа, уделяя каждой странице «Сиротки Энни» не больше двух секунд.

— Неужели так быстро читаешь? — усомнился он.

— Нет, я имею в виду художественное оформление.

— Оформление? Там же просто рисунки.

— Да, но что художник делает одними черными чернилами в маленьких беленьких книжечках! — Она восторженно тряхнула головой. — Композиция великолепная. — Закрыла книжку, взглянула на обложку. — Кто это сделал?

— Некий Гарольд Грей. Он придумал сиротку Энни.

— Правда? Я знаю Энни по спектаклю и фильму, а о нем почему-то никогда не слышала, работ не видела.

— Наверно, потому, что во времена твоего детства в Айове в местных газетах комикс не печатался. Он перестал выходить в конце шестидесятых, а после смерти Грея про Энни уже не стоит читать.

— Сколько всего выпусков?

— Дай подумать… Первые вышли в двадцатых…

— Ух ты! Сорок лет продолжались?

— Лучшие сделаны в тридцатых — сороковых. В той книжке, что у тебя, появился Пенджаб.

— Пенджаб?

— Да. Здоровенный индус. В фильме его Джеффри Холдер сыграл. Мне больше всего нравятся в «Сиротке Энни» персонажи вроде Пенджаба и Аспида — с Аспидом лучше не связываться. Этот самый Грей — настоящий американский Диккенс.

— Я и не знала, что ты любишь Диккенса.

— Со средней школы.

— Впрочем, я тебя понимаю, — сказала Джиа, снова листая книжечку. — Понятно всем слоям населения.

— Я никогда особо не задумывался о его искусстве.

— Задумайся. Хороший художник.

Джек поверил ей на слово. Джиа сама художница, для оплаты счетов выполняет коммерческие заказы вроде книжных обложек, журнальных иллюстраций, постоянно пишет для души, стараясь заинтересовать галереи, устроить выставку.

— Есть в нем что-то от Томаса Наста. А у него кое-что позаимствовал Крамб.

— Из андерграунда?

— Именно.

— Ты знакома с подпольными комиксами? — удивился Джек.

Она взглянула на него:

— Когда речь идет о рисунках, я хочу со всем познакомиться. И тебя начну снова таскать на выставки.

Джек застонал. Она без конца его тянет на вернисажи, в музеи, он время от времени уступает, но почти ничего из увиденного удовольствия не доставляет.

— Если считаешь нужным. Только без залитых мочой стен и кирпичных штабелей на полу, хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась Джиа.

Он заглянул в бездонные, до сумасшествия голубые глаза. Один взгляд на нее приводит его в трепет. Блещет тут, как драгоценный камень. Двое мужиков у окна то и дело поглядывают. Нечего их упрекать. Сам бы целыми днями смотрел. Почти без косметики — нет нужды, — все настоящее. При высокой влажности светлые волосы вьются, стрижка короткая, поэтому за ушами вспархивают пушистые крылышки. Она их терпеть не может, а ему нравится. Сейчас крылышек целая стая. Протянул руку, поправил перышко.

— Ты чего?

— Просто хотелось до тебя дотронуться. Убедиться, что настоящая.

Джиа улыбнулась своей бесподобной улыбкой, взяла его за руку, легонечко прикусила указательный палец.

— Убедился?

— На данный момент. — Джек поднял палец со следами зубов, погрозил. — Учти, это мясо. Ты же новоиспеченная вегетарианка.

Успел отдернуть палец перед новым укусом.

— Никакая я не вегетарианка. Просто отказалась от мяса.

— Из религиозных соображений? Или из злого умысла против овощей?

— Да нет… У меня в последнее время пропал аппетит ко всему, что самостоятельно бродит вокруг, прежде чем оказаться в тарелке. Особенно в том же виде, как при жизни.

— Например, индейка?

— Перестань, — скорчила она гримасу.

— Или, еще лучше, голубь.

— Продолжать обязательно? Кстати, каждый, кто в этом городе ест голубей, должен знать, что кушает манхэттенских птичек.

— Ладно тебе.

— Будь уверен. — Она перешла на конспиративный шепот: — Как только заказал голубя, на крышу посылают парня с сачком, через пару минут подают.

Джек рассмеялся:

— Точно так же, как с меховой шубой?

— Пожалуйста… не будем сегодня говорить о шубах. Наконец наступает весна и праздные шубовладельцы сдают их на хранение до конца года.

— Господи Исусе, запрещено говорить о шубах, голубях, прессованной свинине… Не остается приятных тем для беседы.

— Есть у меня приятная тема, — возразила она. — Предлагаю побеседовать о твоем отце.

— Мой черед сказать «стоп».

— Перестань. Я с ним никогда не встречалась, но не может он быть так плох, как ты изображаешь.

— Он совсем не плохой, но жутко приставучий. И остановиться у меня не может. Ты же знаешь мою квартиру.

— Арсенал на Сто шестьдесят восьмой улице, — кивнула Джиа.

— Правильно. Я ж не могу все оттуда убрать. Некуда перевезти. Вдруг он что-нибудь обнаружит…

— Как я обнаружила?

Джек кивнул.

— Помнишь, что после этого было?

К тому моменту они пробыли вместе недолго. Он представился ей консультантом по вопросам безопасности. Она решила немножко помочь, взялась за весеннюю уборку и наткнулась на схрон в антикварном секретере с двойным дном. Дело едва не кончилось катастрофой. Хотя теперь они снова вместе, еще сильней сблизившись, Джек до сих пор с содроганием думает, что чуть-чуть не потерял Джиа и Вики. Это главные в его жизни люди, якоря, привязывающие к реальности.

— Мой отец — добропорядочный представитель среднего класса, уже считающий неудачником своего сына. Не хочется, чтоб он вдобавок считал его помешанным на оружии. Или понял, что сын ему врал столько лет, рассказывая, будто занимается наладкой электроприборов.

Джиа с улыбкой качнула головой:

— Джек, ты неподражаем. Всю свою взрослую жизнь стараешься оборвать всякую связь с обществом и по-прежнему жаждешь отцовского признания.

— Ничего я не жажду, — пожалуй, слишком категорически возразил он. — Просто папа хороший человек, поистине заботливый родитель, поэтому не хочется предстать в его глазах неудачником. Плевать, что любой другой обо мне думает, разумеется исключая присутствующих. Однако, будь я проклят, это же мой отец! Разве можно, чтобы он пришел к заключению, будто потерпел со мной провал?

— Тогда просто скажи, что квартирка у тебя маленькая, предложи поселиться в отеле.

— Не уверен, пройдет ли. — Он с безнадежным стоном уставился в потолок. — Чего-нибудь придумаю. Придется.

— Кстати, о раздумьях, — тихо добавила Джиа. — Может, придумаешь, как бы выкроить в своем перегруженном расписании кое-какое время в пятницу ближе к полудню?

— Не знаю, Джи. Пока неизвестно. А что?

Она чуть пожала плечами:

— Да ничего особенного. Вики в гости отправится, в одиннадцать за ней заедут…

— Дом останется в нашем распоряжении?

— В полном. — Голубые глаза глядели прямо на него.

О-о-о, да, ухмыльнулся Джек.

— Как раз открылась возможность. Буду в одну минуту двенадцатого.

Оглянулся на мотоцикл и с ужасом заметил, что Вики исчезла. Замер, осматривая обеденный зал.

— Успокойся, — сказала Джиа. — Вон она с кем-то болтает.

Джек проследил за указующим пальцем, увидел Вики среди ребятишек приблизительно ее возраста. Все с рюкзаками, под крылышком пары матрон-компаньонок. У него на глазах потащила за собой какого-то мальчишку.

— Эй, Джек, — улыбнулась она, — это вот тоже Джек!

— Жак, — поправил мальчишка.

— А я что говорю? Он из Франции. Они все из Франции, — махнула она рукой на группу позади. — Зашли посмотреть.

— Где же еще знакомиться с лучшей американской кухней, — подтвердил Джек. Протянул руку мальчику, призвав на помощь весь свой французский словарь: — Bonjour, Жак.

Тот кивнул.

— Bonjour, monsieur, — и возбужденно затрещал по-французски, приведя его в полное замешательство.

Мальчишке любезно ответила Джиа, они полопотали пару минут, пока Жака не позвала надзирательница.

— Не знал, что ты говоришь по-французски, — удивился Джек.

— В колледже была президентом французского клуба.

— Жутко сексуально звучит… В пятницу поговоришь со мной по-французски?

Она с улыбкой шлепнула его по руке:

— Запросто.

— Не имел никакого понятия.

— Ну, нечасто выпадает возможность. В Манхэттене редко говорят по-французски.

— Джек, — встряла Вики, — научишь меня в бейсбол играть?

— Разумеется. Только предупреждаю, что я не великий игрок.

— Мне надо научиться пробежке.

— Тогда наверняка помогу.

— Здорово! — воскликнула она, чмокнула его в щеку и снова кинулась к мотоциклу.

— Откуда вдруг интерес к бейсболу? — поинтересовался он.

— Не столько к бейсболу, — пояснила Джиа, — сколько к командной игре. Какие-то друзья играют в местной команде, и ей хочется. — Она пристально на него посмотрела: — Значит, ты не великий игрок? А я считала тебя асом.

— Нет. Чересчур утомительно. Милю вполне могу пробежать и лишь благодаря этому выступал в команде. В защите катастрофа полная. Куда в меня ни ставили тренеры — в поле или за полем, не важно, — у меня через минуту стекленели глаза, я засыпал на ногах среди белого дня. Или глядел на пчел со шмелями в клевере — боялся, как бы не ужалили.

Джек с улыбкой вспомнил, как стоял буквально и фигурально вне левого поля, слушая стук биты о мяч, очнулся, увидел, что все до единого на него смотрят, сообразил в полном ужасе, что мяч летит в его сторону, не имея ни малейшего представления, где он находится. В панике, клещами перехватившей желудок, взглянул вверх, отыскивая в ярком летнем небе темный шарик, изо всех сил молясь, чтобы его поймать, и еще сильнее — чтобы не получить удар по голове и не впасть в кому.

Ах, какое счастье быть летом мальчишкой!

— Кстати, — вспомнила Джиа. — Надеюсь, ты в этом году не станешь собирать взносы для вест-сайдской Малой лиги?

Так-так.

— Ну… дело хорошее.

Она скорчила гримасу:

— Им известно, как ты их собираешь?

— Нет, конечно. Известно только, что я их главный сборщик.

— Разве нельзя ходить по домам, как все нормальные люди? Ты же можешь пострадать.

Приятно видеть тревогу в ее глазах.

— Вот что я тебе скажу. В этом году передам уже собранное. Довольна?

— Отлично. Какие еще запланировал для себя неприятности?

— Ну, помнишь, я рассказывал про того типа…

— У которого жена пропала?

— Именно. Особых неприятностей не ожидается. Скорей дело для Шерлока Холмса.

— Ты ведь не детектив. Почему она тебя выбрала, а не частного сыщика?

— По ее мнению, один я пойму.

Джиа передернула плечами:

— Не спрашивай почему, только меня от этого мороз пробирает по коже.

Джек потянулся, стиснул ее руку.

— Эй, не волнуйся. Дело вполне можно уладить методом Ганди — без всякого насилия.

— Это я уже слышала, причем каждый раз ты стоял на краю гибели.

— А на сей раз не буду. Все пройдет гладенько, как по маслицу.

Впрочем, он не упомянул о другом заказчике, с которым должен встретиться позже вечером. Возможно, там получится совсем другая история.

— Красота, — вздохнул Эйб, разглядывая сверкающий «Смит-и-вессон-649». — Шахматная инкрустация из розового дерева… Очень мило. Но, как тебе известно, мои клиенты отдают предпочтение функциональности перед роскошью.

Джек принес на оценку револьвер, конфискованный у подставного.

— Давай, сколько можешь, — попросил он. — Для Малой лиги.

— Подумаю, хотя не обещаю. Может, себе оставишь?

— Зачем? — Он ошеломленно стукнул себя в грудь. — Вместо «земмерлинга»?

— Разве я предложил отказаться от любимого малыша? Никогда. Только, может, решишь сменить «глок-19», которым в последнее время пользуешься? В конце концов, «смит» — настоящий револьвер.

Джек закатил глаза.

— Неужели опять начинается?

— Неплохая мысль.

Эйб никогда не доверяет автоматическому оружию. Не оставляет попыток обратить его в свою веру.

— Он тяжелый и всего-навсего шестизарядный, — возразил Джек, — можно сказать, пяти, если послать пулю в патронник, как я всегда делаю с револьверами. Мой «глок» маленький, легкий, гораздо дольше стреляет.

— Когда сходишься лицом к лицу с противником, что тебе свойственно, даже такому вшивому стрелку, как ты, хватит каких-нибудь трех-четырех выстрелов. Револьвер сроду не заедает.

— Назовем это гарантией безопасности. Проблем с осечками у меня никогда не бывало. Главным образом, благодаря твоим боеприпасам высочайшего качества.

— Разумеется, — проворчал Эйб, довольный комплиментом, — все зависит от качества. Кстати, как насчет боеприпасов?

— Вполне достаточно. А что?

— Как раз пришла новая партия. — Он вытащил из-под прилавка коробку. — Смотри, твои любимые.

— Замечательно. У меня как раз кончается 45-й калибр.

Джек в последнее время пользовался разрывными пулями с пустотелыми головками, начиненными дробью, которая разлетается после выстрела.

— 45-й и 9-й — пожалуйста.

Он покачал головой, вспоминая собственную наивность на первых порах наладческой деятельности. Думал, достаточно приобрести оружие, обоймы — и все.

Оказалось, далеко не все. Надо обдумывать и учитывать вес, калибр, компактность, меткость, число патронов в магазине или барабане, скорострельность и мощность, предохранительный механизм, тугость спускового крючка, силу повторного нажатия на спусковой крючок, простоту в обращении и уходе и прочее и тому подобное… Потом боеприпасы — свои в разных случаях — обыкновенные, сплошные, пустотелые, разрывные. Вес? Выбирай от девяноста пяти до двухсот тридцати гран. Средняя или высокая компрессия? Не забывай: отдача прямо пропорциональна компрессии заряда и обратно пропорциональна весу оружия. Легковесная модель с мощными зарядами при каждом выстреле будет выскакивать из руки.

Он до сих пор не прошел этот путь до конца.

— Разрывные неплохи, — признал Эйб. — Хотя, может быть, иногда надо что-нибудь поубойнее?

Джек отрицательно покачал головой. С разрывными надежней.

— Убойными не остановишь.

— Вот эти-то остановят, — кивнул Эйб на обойму «дефендерс».

— Завтра возьму. Не хочу с собой таскать целый день.

— Большая будет дырка, — обратился Эйб к сверкающей пуле в своей руке. — Глубокая, как колодец, широкая, как церковная дверь.

— Вещь хорошая, — согласился Джек, — но не преувеличиваешь ли ты немножечко?

— Если и преувеличиваю, то в шекспировском стиле.

— В шекспировском? Шутишь. По-моему, он не пользовался разрывными пулями.

Эйб собрался бросить в него пулю, он повернулся к двери:

— Надо идти. Кстати, Эрни не закрыл еще лавочку?

— Что ты. Новые документы понадобились?

— Кажется, новый номер понадобится.

— Еще один номер социального страхования? — переспросил Эйб. — Собираешься скупить на рынке все акции?

— Просто ради предосторожности.

— Ты всегда осторожен. А я постоянно пользуюсь одним и тем же фальшивым номером. Видел, чтоб я каждые два года брал новый?

— Мне требуется безопасное поле деятельности пошире, — объяснил Джек. — Вдобавок у тебя настоящий в запасе, а у меня нет.

— Знаешь, ты просто чокнутый. Зачем тебе новый номер?

— Для новой кредитной карточки.

— Для новой карточки! — Эйб шлепнул себя по щекам обеими руками, драматически заколыхался. — Ой! Зачем я тебя уговаривал? По-настоящему на иглу сел!

Джек рассмеялся:

— Можно фургон еще раз позаимствовать? Встречаюсь вечером с заказчиком в Элмхерсте.

— Надеюсь, никто не собирается в тебя стрелять? Чтобы дырок в машине не понаделали.

— Да нет. Просто разведка. Дойдет до дела, возьму чего-нибудь напрокат.

Не хочется, чтоб номера Эйба были замечены рядом с местом преступления.

— Это он? — спросил Джек, сидя в кустах на корточках за двухэтажным колониальным особнячком с центральным залом в квартале для среднего класса в Элмхерсте.

Рядом пристроился Оскар Шаффер. Это была их вторая встреча. Раньше обсудили предварительные условия, теперь отрабатывали детали.

— Угу, — подтвердил Шаффер, заглядывая через застекленную дверь в гостиную. Хозяин дома представлял собой здоровенного мужика ростом полных шесть футов четыре дюйма, со стриженными ежиком рыжими волосами, круглой физиономией, узкими голубыми глазами, с увесистой резиновой дубинкой, висевшей на боку на брючном ремне. — Он самый, Гас Каслмен, грязный, поганый, гнусный ублюдок, избивающий мою сестру.

— По-моему, такое случается сплошь и рядом.

Его не впервые просят заняться избивающим жену мужем. Он вспомнил сестру Хулио. Муж без конца набрасывался на нее с кулаками. С этого и началось знакомство с Хулио. С тех пор они подружились.

— Да? В нашей семье никогда ничего подобного не было. До сих пор, по крайней мере.

В гостиную вошла хрупкая худенькая женщина-мышка с волосами на несколько тонов светлее естественного.

— А это, как я понимаю, ваша сестра.

— Сейл, бедняжка.

— Хорошо, — сказал Джек. — Теперь я их знаю, давайте убираться отсюда.

Украдкой двинулись вдоль шестифутового кедрового частокола, отделявшего двор Каслменов от соседнего, что очень даже неплохо для дела. Еще плюс: ни детей, ни собаки, двор окружен деревьями, высокими кустами. Идеально для наблюдения.

Выглянув и убедившись, что на улице пусто, они с Шаффером вернулись на тротуар, прошли два квартала до стоянки у темной заправки, где оставили машины. Уселись на передних сиденьях темно-зеленого «ягуара» с откидным верхом.

— Не самый приятный интерьер для встречи, ну ладно.

«Ягуар» внутри кажется новеньким. Кожаная обивка мягкая, масляная. Яркий белый свет ртутного фонаря на ближайшем уличном столбе лился в ветровое стекло, падая на колени.

Оскар Шаффер — известный застройщик, но не похож на Дональда Трампа. Во-первых, постарше — под шестьдесят, как минимум, — во-вторых, потолще. Круглое лицо с темными волосами сверху и вторым подбородком снизу. Один из крупнейших землевладельцев на Лонг-Айленде, о чем слишком любит напоминать. Богатый, хоть с Трампом не сравнится.

И потеет. Интересно, потеет ли Дональд Трамп? Испарина, может быть, выступает на лбу, но чтоб потел, невозможно представить.

Шаффер вытащил из кармана белый носовой платок, вытер пот. Наверно, начинал простым рабочим-строителем, подрядчиком, потом стал сколачивать деньги, принимая заказы на строительство домов. В речи до сих пор слышатся уличные отголоски, несмотря на такие словечки, как «интерьер». И носовой платок при нем. Не припомнишь ни одного знакомого, который носил бы при себе платок — у кого имелся бы носовой платок.

— Никогда не думал, что с Селией может такое случиться. Она…

Голос дрогнул, прервался.

Джек ничего не сказал. Сейчас время слушать, помалкивать. Только так можно по-настоящему понять заказчика. Он еще не решил, стоит ли браться за дело Шаффера, не разобрался в своем к нему отношении. Может быть, просто имеет о себе чересчур высокое мнение.

— Ничего не пойму. Гас был очень славным парнем, когда за ней ухаживал. Мне понравился. Бухгалтер, белый воротничок, хорошая работа, чистые руки, ничего лучшего не пожелаешь для Сейл. Я пристроил его на отличное место. Дела пошли удачно. Но он ее бьет, — Шаффер растянул губы, оскалился, — черт возьми, потроха выколачивает! И знаете, что хуже всего? Она терпит! Десять лет терпит! А я уже начинаю мечтать о каком-нибудь роковом происшествии с ним.

Джеку все это было уже известно. Слышал при первой встрече.

— Пожалуй, вы правы, — оборвал он собеседника.

Шаффер пристально посмотрел на него:

— Хотите сказать…

— Что убью его? — Он покачал головой. — Позабудьте об этом.

— Я думал…

— Забудьте. Я порой допускаю ошибки. Предпочитаю иметь возможность вернуться и поправить дело.

Физиономия Шаффера выражала попеременно разочарование и облегчение. Облегчение, наконец, победило.

— Знаете, — чуть улыбнулся он, — как я ни желаю ему погибели, рад слышать от вас такие слова. То есть если бы вы согласились, до конца жизни думал бы, что сам вас на это толкнул. — Он тряхнул головой, глядя в сторону. — Страшно подумать, до чего можно дойти.

— Речь идет о вашей сестре. Ее избивают, вы должны с этим покончить, но сами не справитесь. Вас можно понять. Только зачем я вам нужен? Знаете, против подобных вещей существуют законы.

— Правильно. Конечно, есть законы. Но при этом придется писать заявление. Сейл никогда в жизни не согласится.

— Боится?

— Черта с два боится! Его защищает, говорит, мол, он так устает, так нервничает, что иногда теряет контроль над собой. Каждый раз повторяет: сама виновата, взбесила его, не надо было злить. Поверите такому дерьму? Как-то вечером прибежала ко мне, оба глаза подбиты, челюсть распухла, на горле багровые пятна — он ее душил. Я чуть не рехнулся. Помчался сюда, готовый убить его голыми руками. Конечно, Гас малый здоровый, однако и я не слабак. Вдобавок он едва ли когда-нибудь дрался с тем, кто способен дать сдачи. Приезжаю, вопя во все горло, как бешеный, а он уж приготовился. Кликнул пару соседей, стоит в дверях с бейсбольной битой. Говорит, только попробуй, я за себя постою, звякну копам, предъявлю обвинение в нападении и побоях. Я ему говорю, подойди еще разок к моей сестре, не останется ни одной целой кости, нечем будет телефонный номер набрать!

— Похоже, ему было известно о вашем приезде.

— А как же! В том-то и дело, с ума можно спятить! Сейл от меня позвонила и предупредила! Назавтра он ей розы прислал, признался в вечной любви, поклялся, что больше такого не повторится, и она поскакала назад, будто ей сделали большущее одолжение. Как вам это нравится?

Джек постепенно распалялся, слушая Шаффера. Наконец, повернулся к нему на сиденье:

— И вы только теперь мне об этом рассказываете? — Фактически не крикнул, но однозначно дал понять, что кипятком писает.

— А что? В чем проблема?

— Не надо мозги пудрить! Вы же знаете, никто связываться не станет, как только узнает, что ваша сестра мазохистка.

— Нет…

— Вот что я вам скажу. — Он нащупал ручку дверцы. — Прихватите дубинку, подкараульте его в переулке или на автомобильной стоянке. Справитесь своими силами.

— Постойте! Пожалуйста! Разве я об этом не думал? Уже грозил при свидетелях. Если с ним что случится, меня первого заподозрят. Не могу пойти на преступление, когда у меня своя семья, дело… Детям надо что-то оставить… Расправлюсь с Гасом — попаду в тюрьму. Он меня всего лишит. Жена с детьми окажутся в каком-нибудь приюте, а он переедет в мой дом. Система правосудия!

Джек ждал окончания долгой паузы. Вот она, знакомая «уловка-22», которая не позволяет ему выйти из дела.

— Я думал, — заговорил, наконец, Шаффер, — привезу вас сюда, увидите, какой он здоровяк рядом с маленькой слабенькой Сейл…

— И что? Зальюсь слезами? Забудьте. Даже если хорошенько припугнуть мерзавца, ничего не изменится. По-моему, у вашей сестры проблем нисколько не меньше, чем у него самого.

— Правда. Я с парой докторов разговаривал. Говорят, какая-то взаимозависимость. Ничего не пойму. — Он покосился на Джека: — Поможете?

— Не вижу способа. Во-первых, семейное дело всегда трудно улаживать, а в данной ситуации особенно. Мои методы тут не помогут.

— Понимаю… знаю, обоим надо в психушку, Сейл в любом случае. Не скажу насчет Гаса. По-моему, его уже не вылечишь. Думаю, ему нравится избивать ее. Слишком нравится… Не отступится, несмотря ни на что. Тем не менее, хочу попытаться его отучить.

— Вряд ли он пойдет к психиатру только потому, что вам или еще кому-то этого хочется.

— Конечно, не пойдет. Может, его в больницу забрать… — Шаффер поднял брови, предлагая Джеку закончить мысль.

— Вы действительно думаете, что, если вашего зятя временно уложить на больничную койку, самого сделать жертвой насилия, он возьмется за ум и начнет просить помощи?

— Стоит попробовать.

— Нет, не стоит. Экономьте деньги.

— Ну, если не образумится, можно уговорить лечащего или другого врача, чтоб его образумили.

— Уверены, что это изменит дело?

— Не знаю. Я на все готов, кроме убийства.

— А вдруг не получится?

Глаза Шаффера как бы ослепли.

— Найду способ стереть его с картины. Навсегда. Даже если придется действовать собственными руками.

— Я думал, вы беспокоитесь о семье и о деле.

— Она моя сестра, черт возьми!

Джек вспомнил собственную сестру, врача-педиатра. Невозможно представить, чтоб ее кто-то бил. В семнадцать получила коричневый пояс по карате, с тех пор никто ее не обижает. Сама отбивает любые удары или звонит старшему брату, судье, с головкой окуная обидчика в бездонный горячий источник судебных разбирательств. Или одновременно то и другое. Но если бы у нее был другой характер и кто-нибудь постоянно ее избивал…

— Хорошо, — сказал он. — Посмотрим. Ничего не обещаю, подумаю, что можно сделать.

— Спасибо. Большое вам…

— За это заплатите половину — без возврата. Даже если я решу не браться за дело. Остальное по завершении.

Шаффер прищурился:

— Постойте секундочку. Давайте проясним. Хотите получить пять кусков без всяких обязательств?

— Мне, возможно, понадобится не одна неделя на сбор информации, необходимой для принятия самого решения.

— Что вам надо знать? Может…

— Мы тут с вами торги не ведем. Вы уже от меня скрыли проблему с взаимозависимостью, откуда мне знать, что еще чего-то не скрываете?

— Клянусь, ничего не скрываю!

— Условия такие. Соглашайтесь, отказывайтесь — дело ваше.

Секунду казалось, что Шаффер откажется. Потом он покачал головой:

— Предлагаете сделать ставку на крапленую карту — вслепую. А у вас все тузы.

— Метафоры перепутали, но понимаете правильно.

— Ох, пропади все пропадом, — вздохнул он, копаясь в нагрудном кармане, вытаскивая конверт. — Вот деньги. Берите.

Не скрывая колебаний, Джек сунул конверт под куртку.

— Когда приступите?

Он открыл дверцу, вылез из «ягуара».

— Завтра вечером.

Джек поехал обратно в Манхэттен, но вспомнил, что, раз уж он в Куинсе, можно заскочить за почтой.

У него пять платных почтовых ящиков — два в Манхэттене, один в Хобокене, один в Бруклине, большой в Астории на Стейнвей-стрит. Последний используется только для сбора. Раз в две недели поступления из всех платных ящиков отправляются в Асторию. Раз в две недели он садится на линию «Р», забирает всю почту. Легко — ящик всего в двух кварталах от станции подземки.

Поставил машину перед большой, ярко освещенной витриной почтово-посылочной конторы Карсмена, затрусил к дверям. Карсмен избран потому, что работает круглосуточно. Служащий за решетчатым окошком у дальней стены едва поднял глаза на вошедшего, но Джек все равно отвернулся. Открыл ящик, вынул четыре желтых конверта, вымелся в дверь, умчался по Стейнвей-стрит в фургоне Эйба, затратив на все про все меньше минуты.

Шмыгай туда-сюда в вечернее время, никого не видя, ни с кем не разговаривая — только так останешься на лету.

По пути вытряхнул содержимое на соседнее сиденье, просматривая у светофоров. Главным образом счета с кредитных карточек под разнообразными именами. Внимание привлек один конверт, адресованный Джону Л. Тайлески. Один из последних псевдонимов. Прежде корреспонденции на это имя не поступало.

Вскрыл, улыбнулся — в связи с прекрасными кредитными показателями банк Мэриленда выдает адресату кредитную карточку «Виза».

Чертовски любезно с вашей стороны, ребята.

Пропади пропадом эти кредитные карточки… Пластиковые деньги оставляют за собой электронные отпечатки, подробный отчет о каждой покупке — книжки, одежды, билета на самолет и в театр, — вычерчивают твой образ жизни, регистрируют существование и наносят на карту. Что в высшей степени нежелательно.

Он держался до последней возможности, но обходиться без карточек становилось трудней и трудней с каждым годом. На мужчину без карточек поглядывают подняв брови, тогда как привлекать к себе повторный взгляд абсолютно не хочется.

Действительно очень странное положение: чтоб остаться невидимкой, надо зарегистрироваться в государственной кредитной базе данных.

Поэтому Джек обеими ногами прыгнул на планету Пластиковых Денег. Теперь имел сразу четыре карты на разные имена по разным адресам, ежемесячно аккуратно делая взносы чеками почтовой службы США. Можно было столь же анонимно пользоваться другими чеками, но очень уж приятно прибегать к услугам института того государства, от которого он изо всех сил старается скрыться.

В начале прошлого года зарегистрировал Джона Л. Тайлески в качестве дополнительного абонента счета в «Америкэн экспресс» на имя Джона Джей О'Мара. С тех пор Тайлески с такой регулярностью вносит деньги, что конкурентная фирма предлагает ему открыть счет у себя.

— Хочу горячо вас поблагодарить, — провозгласил Джек, — от имени мистера Тайлески. Завтра с утра первым делом подпишем бумаги.

В предсказуемости крупных финансовых организаций есть нечто глубоко удовлетворяющее.

Через несколько месяцев Джон Джей О'Мара попросит вычеркнуть со своего счета в «Америкэн экспресс» Джона Л. Тайлески — свободного, независимого гражданина, зарегистрированного в банке данных «Виза».

Время рассчитано идеально. Завтра надо в любом случае заглянуть к Эрни, приступить к законному оформлению новых документов. Со временем другая личность получит доступ к «Визе» Тайлески.

Джек с улыбкой оплатил проезд по мидтаунскому туннелю.

Неделя предстоит деловая.

Сальваторе Рома стоял у окна в своем номере на верхнем этаже отеля «Клинтон-Риджент», глядя в сияющие небеса.

Он жил здесь с понедельника, готовясь к конференции СИСУПа. Немногочисленные прибывшие гуляют по городу, остальные явятся завтра, заполнят гостиницу. Как и планировалось, все номера заказаны.

Он был полон волнующих предчувствий, почти весел. Фрагменты складываются идеально. Завтра к этому времени в здании соберутся особые, избранные.

И начнется.

После бесконечного ожидания, многочисленных неудач в руках низших существ, наконец, настает его время. Он заслужил награду, расплатился кровью, жизнями — своими, — пришла пора собирать камни. Давно пора.

Требуются лишь надлежащие инструменты. Ими послужат люди, которые соберутся здесь на несколько ближайших дней. Он сотрет в прах любого, кто встанет у него на пути.

Все мое, думал он, глядя на огромный город и за его пределы. Наконец-то мое.

Четверг

ПЕРВАЯ ЕЖЕГОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ОБЩЕСТВА ПО РАЗОБЛАЧЕНИЮ СЕКРЕТНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ И ОБЪЯСНЕНИЮ НЕОБЪЯСНИМЫХ ЯВЛЕНИЙ

Программа на четверг:

12.00–20.00 — регистрация

12.00–20.00 — выставка-ярмарка

15.00–17.00 — специальный просмотр нового фильма независимого творческого объединения «Мы не одни»

17.00–17.30 — приветственное выступление проф. Сальваторе Ромы, основателя СИСУПа

17.30–19.00 — прием, коктейли, встреча с докладчиками

С 21.00 демонстрация фильмов «Бывшая великая планета Земля», «Семь дней в мае», «День, когда Земля остановилась»

Располагая временем, Джек шел в Мидтаун пешком. С приближением атмосферного фронта ночью пошел дождь, температура по сравнению со вчерашней упала на добрых десять — двенадцать градусов, больше того — поднялся резкий ветер. Вернулась теплая одежда, исчезли голые ноги. Весна превратилась в пустую мечту…

Сегодня он решил одеться мидтаунским туристом — кроссовки «Найк», черная с алым теплая куртка поверх футболки «Планета Голливуд». Неизменный рюкзачок дополняет картину. Нейлон ритмично-надоедливо шуршал на быстром ходу по Коламбус-авеню, которая как по волшебству превратилась в Пятую, когда Джек перешел через Пятьдесят девятую улицу. Притормозил у лотков букинистов на бетонированной площадке на юго-восточном углу Пятьдесят седьмой, пошел дальше. Отсюда авеню идет вниз к Адской Кухне.

Вот, наконец, и она. Присутствие Музея боевой славы и Конференц-центра Джейкоба Джевитса несколько оживляет район, тем не менее торговцы недвижимостью обнаружили, что дела в Адской Кухне идут туговато. Поэтому прозвали квартал Клинтоном — не в честь президента, а в честь бывшего губернатора, конюшня которого до сих пор стоит где-то, напоминая о давно минувших временах, когда сюда выезжали на лето самые состоятельные манхэттенцы.

Потом нагрянули ирландцы. Выросли многоквартирные дома, район получил название Адской Кухни. За ирландцами последовали итальянцы, греки, пуэрториканцы, через одни и те же дома поочередно прокатывались волны иммигрантов.

Дома в среднем пятиэтажные с кирпичными фасадами, некоторые с декоративной отделкой, чаще выложены из простого красного кирпича, скупо украшенного стальным кружевом встроенных в стены пожарных лестниц. Почти все улицы, уходившие вверх по левую руку от Джека и вниз к Гудзону по правую, обсажены привитыми деревьями. Он даже позабыл, как много в Адской Кухне деревьев. Напоминает собственный район до великой аристократизации в восьмидесятых.

Многие подъезды, мимо которых он шел, заняты либо спящими мужчинами, либо курившими женщинами. Впереди него парень заглядывал в окна каждого стоявшего на пути автомобиля. Старается не выдавать себя, но вопросов не возникает: через часок какая-нибудь машина исчезнет.

Джек помнил, что «Клинтон-Риджент» находится где-то в конце пятидесятых или в начале сороковых. Надо было адрес узнать, прежде чем выходить. Ну, не важно, найдется.

Подумал было свернуть к докам, выпить чашку кофе в столовой «Хайуотер». Работал когда-то на ее хозяина, Георгия Курополиса, высоко оценив чистоту заведения. Посмотрел на часы — нету времени. Попозже, может быть.

В квартале нет недостатка в столовках, представляющих каждую проходившую через него этническую группу — многочисленные бодеги, греческие кондитерские, итальянские деликатесные, ирландские пивные, африканские кебабы, карибские, тайские, китайские, сенегальские, даже эфиопские рестораны.

Чем кормят в эфиопском ресторане?

Надо бы выяснить. Если из всего этого бреда ничего не получится, можно будет хоть интересно поесть.

Плотно затянутое небо грозило дождем, однако не пугало туристов. В Вестсайде полно иностранцев. Джек остановился рядом с группой японок, знавших, видимо, лишь одно слово.

— «Гуччи»? «Гуччи»? — лопотали они.

Он ткнул пальцем в сторону Пятой авеню.

Потом щеголеватый пожилой джентльмен с британским акцентом остановил его на углу, спрашивая, как пройти к вокзалу Гранд-Сентрал. Отправил его по Сорок второй, посоветовав держаться левой стороны — мимо не пройдете.

— Разрешите и мне спросить у вас кое-что, — сказал Джек, когда мужчина поблагодарил и собрался идти.

Его обеспокоил тот факт, что, несмотря на все старания замаскироваться под иногороднего, второй иностранец спрашивает у него дорогу.

— Почему вы меня приняли за местного жителя?

— Во-первых, по нейлоновой куртке, — объяснил британец, поглаживая аккуратные седые усики. — Видя такую в Лондоне, мы точно знаем, что в ней американец. То же самое относится к миниатюрному рюкзачку.

— Хорошо, но, может, я приехал из Де-Мойна или еще откуда-нибудь?

— Я видел, как вы улицу переходили. Если замечали, урожденные ньюйоркцы полностью игнорируют знак «стойте» и редко останавливаются, переходя дорогу.

Надо запомнить.

Он двинулся дальше, останавливаясь на знак «стойте», нашел отель «Клинтон-Риджент» в начале сороковых, между Девятой и Десятой. Огромное восьмиэтажное здание выше всех прочих в округе.

Низкий козырек торчит над небольшой мощеной площадкой в тени тоненьких вязов в кадках. В широких окнах слева от вращающейся двери виднеется полупустое кафе, справа — полное народу фойе. Джек вошел и споткнулся, охваченный щупальцами глубокой тревоги.

Оглядел фойе с низким потолком, стараясь понять, что ему здесь так не нравится. Обыкновенные люди, стоят, сидят, прохаживаются. Никто ничего плохого не делает, не угрожает. Все настолько обычные, что даже возникает сомнение, туда ли он попал. В тот же миг заметил девушку с рюкзаком на спине, в футболке с изображением знакомого инопланетянина с черным глазом и понял, что попал куда надо.

Пока стоял, неприятное чувство развеялось, хоть и не до конца.

Увидел высокую худощавую фигуру Лью Элера, махнувшего ему из ниши и шагнувшего навстречу.

— Хорошо, — сказал Лью, обмениваясь рукопожатием. Он был в серых слаксах, зеленой рубашке из шотландки под синим свитером с треугольным вырезом на шее, держался без официального костюма свободней. — Как раз вовремя. — Присмотрелся к горлу. — Что это…

— Брился, обрезался.

— А. Давайте по легенде пройдемся, потом попытаемся зарегистрироваться.

— Попытаемся?

— Да. Кажется, я нашел способ вас провести. Если пройдем барьер, легенда не понадобится.

— Может, сначала все-таки зарегистрироваться?

— Нет, поверьте, обязательно надо запомнить легенду, прежде чем подходить.

— Ладно. Кто я такой?

Лью огляделся:

— Здесь слишком людно. Выйдем на улицу.

Остановились под вязом в бетонной кадке. Лью внимательно осмотрел дорогу и тротуар, только после этого обратился к Джеку:

— После долгих раздумий я пришел к выводу, что вам лучше всего быть участником.

— Участником чего?

— Контакта с НЛО.

— Имеется в виду, похищенным? — Неизвестно, удастся ли удержаться от смеха.

— Нет. Кругом слишком много свихнувшихся на похищении, либо в безумных фантазиях, либо ради известности. Надо играть тоньше. Расскажите просто, как однажды на несколько часов выключились из жизни. Где ваши родные места?

На этот вопрос отвечать не хотелось.

— А что?

— Следует хорошо представлять себе место происшествия. Обязательно немноголюдное.

Джек хорошо знал Джерси, где вырос. В сердце штата почти сплошь сосновые пустоши.

— Как насчет лесных пустошей в Джерси?

— Отлично! Мэл всегда говорит, что там находится «силовая точка».

— Что это такое?

— Точно не знаю. Одно из ее открытий в ходе исследований. Мы туда ездили в прошлом году, искали эти самые силовые точки да заблудились. Ладно, значит, вы ехали через лес и увидели движущееся световое пятно над верхушками деревьев.

— Я о таких пятнах слышал, но никогда не видел.

— Нет, видели. Заметили пятно… притормозили, чтобы разглядеть, а оно ушло в сторону. Остановились поближе… очнулись на рассвете. Отключились на пять-шесть часов.

— И все?

Лью кивнул:

— Больше ничего не требуется. Идеально, ибо неопределенно. Никто не станет расспрашивать о подробностях, потому что их нет. Если кто-нибудь вдруг пристанет с вопросами, изображайте растерянность — вам самому безумно хочется вспомнить хоть что-нибудь…

— Почему ж я об этом не сообщил? Это можно проверить.

— Нет вопросов. Никому не сказали, потому что ничего не поняли, не хотели, чтоб люди вас приняли за ненормального. Обычное дело. Почти всем, кто этим занимается, превосходно известно, что сообщается только о малой доле явлений и контактов, остальное остается тайной из-за весьма реального опасения попасть в категорию чокнутых.

— Пожалуй, годится. А с Мелани меня что связывает?

— Это самое замечательное, — усмехнулся Лью. — Вы никогда никому не рассказывали о происшествии, даже родным, потом вам ни с того ни с сего звонит Мелани Элер, приглашает приехать в Нью-Йорк побеседовать.

— Откуда она узнала?

Лью еще шире разулыбался:

— Все спросят то же самое. Поэтому вы станете в высшей степени интересным очевидцем. Каждый захочет с вами потолковать. А поскольку вы с Мэл никогда не встречались, никогда о ней даже не слышали, можно спокойно задавать любые вопросы.

Джек огляделся вокруг:

— Мне придется сидеть рядом с вами у всех на глазах. Как мы познакомились?

— Вы приехали к нам, чтобы встретиться с Мэл. Она куда-то делась. Поэтому я вас взял с собой, чтобы вы помогли мне ее отыскать. — Он просиял от гордости. — Здорово, правда? Комар носа не подточит. — Улыбка исчезла, адамово яблоко конвульсивно дернулось. — Мэл могла бы гордиться.

Действительно здорово. Фактически блестяще. Впрочем, кое-что можно усовершенствовать.

— Наверняка. На меня тоже произвело впечатление. Только давайте внесем еще один штришок. Скажем, я говорил с ней во вторник.

— Во вторник? Уже после…

— Правильно. Она со мной связалась после похищения.

Если ее похитили, мысленно добавил Джек.

— Это озадачит виновников, которые сразу начнут принюхиваться.

— Пожалуй.

— А вы в то же время играйте открыто.

— Что имеется в виду?

— Говорите, что Мелани в воскресенье уехала по какому-то срочному делу, вы ее с тех пор не видели. Беспокоитесь, даже подозреваете некий злой умысел, хотя она предупредила о возможной задержке. Только не проговоритесь, кто я такой, и не упоминайте ее обращение по телевизору вечером в понедельник. Ясно?

— Конечно. Почему…

— Лью! — воскликнул женский голос.

Джек, оглянувшись, увидел дородную женщину лет пятидесяти, которая направлялась к ним от подъезда отеля.

— Ох, привет, Олив! — крикнул Лью и поспешно тихонечко зашептал, скривив рот: — Олив Фарина, одна из столпов СИСУПа. Стремится пережить второе рождение.

— Как я рада тебя снова видеть! — Она с теплой улыбкой раскрыла объятия.

Лью наклонился, быстро ее обнял.

— И я тоже рад, Олив. Позволь тебе представить… — Он оглянулся на Джека.

Тот прочел на его лице ошеломление — несомненно, зеркальное отражение своего собственного. Про имя не подумали.

— Джек Шелби, — представился он, протянув руку. — Приятно познакомиться. Мы с Лью только во вторник впервые встретились.

У Олив Фарины было милое лицо, короткие волосы с проседью. Белая водолазка с расшитым цветочками воротом, парчовый пиджак, висевший как на вешалке, мягкие полиэфирные мароновые брюки, носки в тон, черные туфли на плоской подошве. По мнению Джека, именно так должны одеваться монахини, вышедшие из монастыря. Украшения тоже монашеские: серьги в виде серебряных крестиков, золотое кольцо с распятием, большое серебряное распятие на шее на длинной цепочке.

— Благослови вас Бог, очень приятно. — Она повернулась к Лью: — Где Мелани? Страшно хочется с нею поговорить. — Театрально прошептала с усмешкой: — Надеюсь познакомиться с ее воскресным докладом.

— К сожалению, Олив, Мэл нет. Сказать по правде, не знаю, куда она делась, уже беспокоюсь.

Он принялся излагать историю, вставив «случай» с Джеком. Последний все время внимательно следил за выражением ее лица, не отметив ничего подозрительного.

— Я уверена, с Мэл все в полнейшем порядке, — заявила она. — Ты ж ее знаешь. Истинная легавая, как только выйдет на след. Наверно, потеряла счет времени. Не беспокойся, Лью. Явится в воскресенье к докладу, сообщит, что обнаружила, всей душой верю, докажет, что главный манипулятор — сам Сатана. Я как раз нынче ночью молилась и…

Олив вдруг замолчала, увидев на тротуаре двух здоровых металлистов с длинными лохмами. Чуть не сделала головой знак, изгоняющий дьявола, при виде футболки с эмблемой Черной субботы, бросила:

— Извините, — и погналась за ними, совсем разъярившись.

Джек наблюдал, как она схватила парня в упомянутой футболке за руку, заглянула в лицо.

— Сатанист?

— Отвали, — буркнул парень с британским акцентом, продолжая путь.

— Даже если не приверженец, — не отставала она, — делаешь сатанинское дело. Распространяешь майкой дьявольское слово!

Голоса постепенно затихли.

— Как видите, Олив довольно… настойчива, — заметил Лью. — Придерживается распространенной среди членов СИСУПа доктрины фундаментального христианства, согласно которой близок Судный день и Сатана расчищает путь к пришествию Антихриста.

— Ну, пускай себе радуются.

— Собственно, славная женщина, если не наступать на любимую мозоль. С кем надо быть действительно осторожным, так это с Джимом Залески. Поистине горячая голова и насмерть убежденный уфолог.

— Кто?

— Уфолог — специалист по НЛО. В СИСУПе заведует контактами с инопланетянами.

— Значит, СИСУП — не единая организация?

— Не больше чем Организация Объединенных Наций. Каждая секция отстаивает единственную справедливость своей теории. Еще одна крупная шишка — Майлс Кенуэй. Выступает от имени верящих в заговор с целью установления Нового Мирового Порядка. Если б пришлось выбирать наиболее вероятного виновника исчезновения Мэл, я бы остановился на нем.

Хорошенькое дело, подумал Джек. Прямо какая-то альтернативная реальность.

— Не видно того и другого поблизости? — спросил он.

— Нет. Наверно, появятся на приеме после заседания. Рома выступит с приветственным обращением. Вечером всех увидите, если удастся пройти. — Лью взглянул на часы. — Регистрация скоро начнется. Подойдем пораньше. Я буду объясняться.

Вернувшись в отель, поднялись на лифте на следующий этаж, где должна была проходить конференция, отыскали в коридоре регистрационные столики. Лью был заранее зарегистрирован, теперь лишь расписался. Джек стоял у него за спиной, пока худенькая брюнетка средних лет за столиком выдавала значок и программу. Справа мелькнуло что-то маленькое, коричневое, с длинным загнутым хвостом, прошмыгнуло по полу.

Он присел посмотреть — существо запрыгнуло на стол.

Обезьянка. Умненькая обезьянка шарманщика со светлой мордочкой, темной шерстью на голове — капуцин или что-нибудь вроде того. Села на дальнем краю и уставилась на него.

— Хочу взять регистрационный пакет жены, — сказал Лью.

— Пожалуйста, — ответила женщина, копаясь в картотеке. На значке написано «Барбара».

Обезьянка, все так же глазея на Джека, подкралась поближе. Барбара на нее оглянулась, но ничего не сказала. Непонятно, чего таращится. Не очень-то приятно.

В чем дело, малыш?

— Тоже член? — кивнул Джек на капуцина.

— Нет, — улыбнулась Барбара. — Приятель Сола. Славный, правда?

— Кто такой Сол? — спросил Лью.

— Профессор Рома. Просит, чтобы его звали Солом.

— Не знаю, когда Мэл появится, — сказал Лью. — Пусть пока мистер Шелби воспользуется ее значком и пропуском.

Капуцин вскочил на ноги, словно чем-то встревоженный.

— Вы член? — обратилась к нему Барбара.

— Нет. Очень хочется стать.

— Ох боже, — вздохнула она. — Боюсь, ничего не получится.

— Почему? — удивился Лью. — Мелани задержалась, думала, до возвращения мистер Шелби займет ее место.

— Да ведь он же не член, — повторила она.

— Мелани член и сказала мне, своему мужу, чтобы Джек пока присутствовал вместо нее.

— Нельзя же просто передать ему…

— Можно, — заявил Джек, видя, что позади скапливаются другие желающие зарегистрироваться. Любопытствующих вполне достаточно. — Смотрите. — Взял у Лью регистрационные документы Мелани, взмахнул перед собой. — Вот и все.

Прежде чем Барбара успела ответить, капуцин с визгом прыгнул на Джека, схватил конверт, попробовал вырвать. Он ошеломленно попятился. За спиной зазвучали испуганные крики.

— Что за черт!..

Джек выдернул из обезьяньих пальцев конверт, схватил животное в охапку, осторожно усадил обратно на регистрационный стол. Как бы оттолкнувшись от трамплина, капуцин снова бросился на него с бесконечным пронзительным воплем. Он опять его сгреб, держа на расстоянии вытянутой руки, пристально глядя на обезьянку.

— Эй, приятель, ты чего? Успокойся.

Капуцин перестал верещать, тараща на него глаза. Потом попытался куснуть в грудь.

— Проклятье! — рявкнул Джек, снова усаживая его на стол, на сей раз без лишних церемоний. Бросил взгляд на запястье — поцарапано, но не до крови.

Животное бесстрашно готовилось к следующему прыжку, когда прозвучал окрик:

— Маврицио!

Капуцин замер на месте, оглянувшись вместе с остальными присутствующими на появившегося в дальнем конце коридора мужчину.

— Ох, профессор Рома! — воскликнула Барбара. — Как я рада вас видеть! Не знаю, что на него нашло.

Джек разглядывал профессора Сальваторе Рому, основателя СИСУПа: гораздо моложе, чем ожидалось, с коротко, почти наголо стриженными черными волосами, тонким носом, темными глазами, пухлыми губами. Худощавый, ростом около пяти футов десяти дюймов. Белая рубашка без ворота, темно-серые складчатые мягкие брюки. Словно только что вышел со стрельбища.

По какой-то необъяснимой причине мужчина ему не понравился с первого взгляда.

Рома щелкнул капуцину пальцами, тот мгновение помедлил, соскочил со стола, перепрыгнув ему на плечо. Он подошел к Лью и Джеку, протянул первому руку:

— Здравствуйте. Я — Сол Рома.

— Лью Элер. Мы с вами говорили по телефону.

Рома мельком улыбнулся:

— Муж Мелани! Рад наконец лично встретиться. Я ее с нетерпением поджидаю. Где она?

Симпатичный, любезный, приветливый, доброжелательный — почему же так хочется дать ему в морду?

— В данный момент ее нет, — сказал Лью.

Рома оглянулся на Барбару:

— А что тут вообще происходит?

— Лью хочет провести постороннего, — кивнула она на Джека, — по пропуску жены.

Лью принялся излагать легенду с немалым успехом — вокруг раздались охи-ахи. Рома терпеливо слушал, тогда как обезьянка у него на плече по-прежнему испепеляла Джека пылающим взглядом. По окончании Рома не шевельнулся.

— Очень жаль, — сказал он, сочувственно глядя на Джека и Лью. — При всем моем желании вас пропустить, мистер Шелби, конференция только для членов. — И протянул к нему руку: — Пожалуйста, верните конверт.

Тот тряхнул головой:

— Почему? Я все равно уже тут. И останусь.

— Мистер Шелби, я требую. — Спокойное лицо Ромы внезапно потемнело от гнева.

Как ни странно, прочие сисуперы стали высказываться в пользу Джека: пусть останется… пропустите его… лишний не помешает… и тому подобное.

Рома оглянулся, открыл было рот, видимо, хорошенько подумал и снова закрыл. Капуцин явно готовился перегрызть Джеку глотку.

— Хорошо, — сказал в конце концов Рома, слегка передернув плечами, оглядывая членов СИСУПа. — Если желаете, пусть остается.

Джека удивило выражение его лица — профессора что-то тревожило. Обезьянка, как бы разделив его мнение, запрыгала, заверещала, протестуя против капитуляции хозяина.

— Тише, Маврицио, — мурлыкнул Рома, гладя капуцина по шерстке. Губы его улыбались, глаза сверлили Джека. — Я легко выгнал бы вас, но не стоит скандалить. Можете присутствовать на конференции, мистер Шелби. Только не вмешивайтесь в программу, иначе я вас удалю. Ясно?

Джек ухмыльнулся прямо в пылающие глаза Ромы и обезьяны.

— Значит, мне не позволено звать вас Солом?

Рома отвернулся, капуцин по-прежнему поглядывал через его плечо, шипел, наконец спрыгнул на пол, побежал другой дорогой, как бы никого не желая больше видеть.

— Что за проблема у вас с обезьяной? — спросил Лью.

— Не знаю. С собаками и кошками мы друг друга всегда понимаем. Может, меня вообще обезьяны не любят. Хозяин тоже не в восторге.

И наоборот, мысленно добавил Джек, даже не припоминая, чтобы когда-то испытывал к другому человеку такую внезапную необъяснимую неприязнь.

— Так или иначе, вас пропустили. — Лью похлопал его по спине. — Это главное.

— Угу. — Джек полез в свой — предназначавшийся Мелани — регистрационный конверт, вытащил оттуда программу, зашелестел страницами. — Что дальше?

— Ничего особенного. Мне еще рано отправляться в номер. Может быть, перекусим?

— Я должен кое-что проверить. Есть кое-какие дела. И номер надо получить.

— Как бы не возникла проблема. Все занято. В крайнем случае у меня поселитесь.

— Спасибо, — поблагодарил Джек, понадеявшись, что до этого не дойдет. Конечно, хочется остаться на месте действия, но он не привык ночевать с кем-то вместе, за исключением Джиа.

— Разумно предварительно записаться на случай, если вдруг кто-то откажется или не сможет приехать. — Он взглянул в программку на нынешнее расписание. — Давайте-ка встретимся в пять на открытии.

Лью охотно согласился, и они расстались. Джек направился в деловую часть города на встречу с Эрни.

Рома, крутя головой, смотрел вслед уходившему незнакомцу, подавляя желание броситься следом, свернуть ему шею. Не надо его убивать. Присутствующие ужаснутся, кто-то даже, возможно, домой заспешит, что никак нежелательно.

Но кто он такой? Зачем лжет муж Мелани Элер, утверждая, будто она сама прислала незнакомца на конференцию до своего появления? Правдой здесь и не пахнет.

Он заставил себя успокоиться. Фактически, кто это — не имеет значения. Отель полон, пусть мистер Джек Шелби ищет другое место. Главное, чтобы не заменил кого-либо из приглашенных. Иначе придется принять меры. Нынче вечером все должны здесь присутствовать.

Да. Он закрыл глаза. Сегодня вечером.

Вывеска в грязной витрине гласила:

ПАСПОРТНАЯ КОНТОРА ЭРНИ

Любые паспорта

Водительские права

Права на вождение такси

Распахнув дверь, Джек вошел.

— Привет, — бросил из-за стойки костлявый мужчина с физиономией бассета. — Как дела, как делишечки? — Не вопрос, обычное приветствие скороговоркой. — Дверь закрой, табличку переверни на «закрыто».

Что последний и сделал, после чего направился к стойке мимо полок с солнечными очками, модными футболками, спортивными кепками, пиратскими видеофильмами. Эрни изготавливал и печатал законные документы, в принципе торговал разными фирменными товарами, но основной доход получал от людей, которые желали стать или на время прикинуться кем-то другим.

За долгие годы он снабдил Джека десятками водительских прав и удостоверений личности.

— Говоришь, новый диплом средней школы? — перепросил он, подняв с пола складную папку, сдергивая предохранительную резинку. — Здешней?

— Нет. В Хобокене.

Эрни принялся копаться в папке с исчерпывающим собранием удостоверений, дипломов, служебных удостоверений почти всех учебных заведений, заводов и учреждений в радиусе десяти миль.

— Хобокен… Хобокен… Паренька как зовут?

Джек развернул фотокопию свидетельства о рождении и положил на стойку:

— Вот. И свидетельство нотариально заверь.

Эрни обладал официальной нотариальной печатью, дубликатом печати настоящего нотариуса из соседнего финансового квартала.

— Будет сделано. — Он прищурился на свидетельство. — Атилла? Может быть, хан Атилла? — Джек увидел мимолетную ухмылку. — Атиллу мы, пожалуй, зачислим в Сент-Алоизиус.

Эрни вытащил из папки диплом средней школы, пришпилил к официальному желтому блокноту.

— Вот так вот, — пробурчал он, царапая что-то в блокноте. — Теперь мы имеем Джона Атиллу. Дата рождения?

— Там все указано, — кивнул Джек на свидетельство.

— Ясно. Адрес?

Джек назвал адрес почтового ящика в Хобокене.

— Когда закончил?

— Чего?

Неужели надо объяснять, написалось на физиономии Эрни.

— Школу, естественно. Дата указывается в каждом дипломе.

— Дай подумать… Шестнадцать только что стукнуло, значит, два года назад.

— Ясно. Фото у меня имеется подходящее. Когда потребуется?

— Да не к спеху. На следующей неделе годится.

— Хорошо. А то у меня небольшая запарка.

— Расценки обычные?

— Угу.

— Тогда до понедельника.

Джек снова перевернул табличку, отпер дверь, вышел на Десятую авеню. Посмотрел на часы у себя на руке. Пора возвращаться в отель. Будем надеяться, регистраторы подыскали номер. Как ни странно, не терпится приобщиться к Обществу по разоблачению секретных организаций и объяснению необъяснимых явлений. Он никогда еще не был «участником».

Джеку посчастливилось. Одна из членов СИСУПа не смогла приехать по неким неожиданным семейным обстоятельствам, можно было занять ее место.

Он заглянул в номер на пятом этаже окнами на улицу. Типичная гостиничная обстановка: оштукатуренный потолок, на стенах дежурные плотные бежевые обои, телевизор, платяной шкаф, две двуспальные кровати, двойные шторы на окнах, неопределенные гравюры в рамках с изображением прудов и ветвей. Однако бесцветное окружение не облегчало непонятного беспокойства, испытываемого с той минуты, как он впервые вошел в здание, словно воздух здесь был заряжен какой-то леденящей энергией.

Распаковывая спортивную сумку с захваченной из дома одеждой на смену, Джек вдруг услышал стук в дверь. Выглянул в дверной глазок, ожидая увидеть Лью, но вместо него обнаружил стоявшую в коридоре Олив Фарину.

— Надеюсь, я не помешала вам, мистер Шелби? — сказала она, когда он открыл дверь. — Разрешите войти? Хочу задать пару вопросов.

Джек в недоумении заколебался. Чего ей тут надо?

Впрочем, дама безобидная, а выслушать пару вопросов весьма любопытно.

— Конечно, пожалуйста.

Отступил в сторону, Олив вошла нерешительно, заглянув по пути в ванную, словно опасаясь, что там кто-то прячется.

— Вы один?

— Только что был один.

Гостья остановилась перед телевизором посреди комнаты, повернулась к нему:

— Сделаете одолжение, прежде чем поговорим?

— Смотря какое.

Она подняла висевшее на шее серебряное распятие:

— Возьмите.

— Что?

— Просто подержите в руке, сосчитайте до десяти.

Ничего себе, подумал Джек. Пошли «Песенки с приветом».

Впрочем, кивнул, крепко схватил распятие, решительно подавляя маниакальное желание взвыть смертным воем и рухнуть в корчах на пол. Сомнительно, чтобы у аудитории хватило чувства юмора.

— Хорошо, — заключила Олив через несколько секунд. — Хватит. — Осмотрела открытую ладонь Джека.

— Ожоги ищете? — спросил он.

Она снисходительно улыбнулась:

— Можете, если угодно, смеяться, но, по крайней мере, я теперь чувствую, что вам можно верить.

Джек пожал плечами, признав ее слишком доверчивой — не много же ей надо, — и указал на мягкое кресло у большого окна со сплошным стеклом.

— Садитесь. — Выдвинул для себя другое из-за письменного стола, развернул лицом к ней и уселся. — О чем вы меня хотите спросить?

— Ну, — начала она, поудобней устраивая дородное тело на узком сиденье, — если я правильно понимаю, вы последний говорили с Мелани Элер.

— Не могу точно сказать. Может, она еще многим звонила.

— Конечно. Но мне хочется знать… не упоминала ли она в разговоре еще кое-что… не говорила ли о конце света?

— Нет. Я не разбираюсь в подобных вещах…

— Возможно, Мелани узнала, — изрекла Олив торжественным тоном. — Ибо творящееся в мире зло свидетельствует о приближении конца света. — Она указала на тумбочку между кроватями: — Вон там в ящике лежит Священная Библия, где все прямо сказано в Откровении.

— Разумеется.

— Вы видели в лесу светящуюся фигуру? Может быть, это был ангел — в Откровении говорится о явлении ангелов праведным перед концом света. Вы праведник?

— Надеюсь.

— Свет видели? Некоторые утверждают, будто это НЛО с инопланетянами. Не верьте. НЛО не космические корабли, а сатанинские колесницы.

Она разгорячилась, говоря как бы сама с собой. Джек в восторге молча смотрел и слушал.

— Да! Сатанинские! В конце концов, разве не говорится, что он спадает с неба, как молния? Свет небесный свидетельствует о присутствии Сатаны. В данный момент он со своим воинством старается ввергнуть Америку в анархию, уничтожая свободу вероисповедания. Поэтому в последнее время так часто горят церкви. Вспомните Уэйко. Не прекращается и подрывная деятельность изнутри, развращающая детей. Его пособники в этот самый момент толкуют невинным созданиям об эволюции, о жизни на других планетах, уверяя, будто наука опровергает Библию! И добиваются цели, поверьте. Какую же цель преследует Сатана? Хочет перед самым концом света объединить США и Канаду в единое государство под руководством правительства, возглавляемого Антихристом.

Замечательный бред.

— Знаете, кто Антихрист? — полюбопытствовал Джек, пока она переводила дух, припомнив нескольких политиков, вполне отвечающих описанию.

— Пока нет. Впрочем, скоро все узнают. Только не каждый намерен сидеть и ждать. Праведники будут до конца бороться. Сатана помечает миллионы своих сторонников особыми микрочипами. Работают на шестисот шестидесяти шести мегагерц, знаете, три шестерки — Знак Зверя. Оснащенные чипом получат возможность бесплатной покупки продуктов, проезда, а отказавшиеся праведники умрут с голоду или будут брошены в лагеря.

Вполне готов согласиться на чип, решил Джек.

— Настанут ужасные времена, — с кивком предсказала она, успокаиваясь и понижая тон. — Ужасные, ужасные.

— Откуда вам известно?

— Повторяю: так говорит Библия и ежедневные газеты.

— Ну конечно.

Наверняка такой не уродилась. Интересно бы знать, когда с катушек съехала. И хотелось бы выяснить, настолько ли съехала, чтобы выступить против Мелани Элер.

— Когда же вы впервые увидели картину в целом?

Олив потянулась к нему:

— Могу назвать точное время, когда увидела в мировых событиях руку дьявола. До той поры просто наравне с другими слепо делала свое дело, думала, что все прекрасно, несмотря на серьезную проблему с лишним весом, который никак не могла сбросить. Однако не имела понятия, что ожирение связано с Сатаной.

— Он вас есть заставлял? — не удержался Джек.

— Смеетесь, мистер Шелби? Если вы…

— Зовите меня просто Джек. Я вовсе не смеюсь.

Надо с ней обращаться помягче.

— Продолжайте.

— Хорошо. Не сумев справиться с лишним весом, я обратилась к чудесной целительнице. Она бросила на меня один взгляд и сказала: вы в детстве подверглись насилию, поэтому толстеете. Подсознательно наращиваются защитные жировые слои.

— Сразу диагноз поставила, ничего не спросив? Обычно с пациентами принято обращаться иначе.

— Это не обычная женщина. Я, конечно, сперва посчитала ее сумасшедшей, но она меня уговорила пройти курс восстановления памяти. И, к моему бесконечному ужасу, оказалась права. Ко мне вернулись детские воспоминания о гнусных сатанинских ритуалах.

Джек промолчал. Он читал статью в «Таймс», утверждавшую, что оживляющая память терапия скорее внушает, чем восстанавливает воспоминания.

Олив вытащила из кармашка пиджака в цветочек платок, промокнула глаза.

— Родители все отрицали до последнего дня своей жизни, поэтому не удалось узнать, не вживили ли мне какой-нибудь чип 666.

— Почему вы считаете…

— Потому что они меня мучили! — Глаза вновь наполнились слезами. — Я вспомнила! Увидела, как вокруг меня стоят фигуры в черных хламидах, вы же слышали про людей в черном, про них сняли смешную комедию, но те были самыми что ни на есть настоящими, и, поверьте, в них не было ровно ничего смешного!

— Олив, успокойтесь, — попросил Джек, боясь, чтоб она не пошла в полный разнос. — Все в порядке.

— Ничего не в порядке! Сатанинские культы требуют человеческих жертв, мне просто повезло уцелеть. Я с тех пор думаю, что не зря уцелела. Наверняка вживили чип 666. Он будет мной управлять до конца света. На мне стоит печать. Я не вознесусь на небеса, меня постигнет кара.

— Надо попросту сделать рентген…

— Рентген их не показывает! Мне без конца просвечивали легкие, делали УЗИ, сканировали — якобы безрезультатно.

— Якобы?

— Начинаю подозревать, что врачи в сговоре с ЦРУ и Сатаной вживляют эти самые чипы в кого только можно. Поэтому я должна знать, когда придет конец света… приготовиться… очиститься… Если Мелани вновь с вами свяжется, спросите насчет конца света, ладно? Пожалуйста! Мне надо знать.

Презрительно-насмешливое настроение Джека улетучилось при виде неподдельно страдальческого выражения ее лица. Глупые страхи, но перед ним сидит женщина, глубоко озабоченная серьезными проблемами. Хорошо бы на пару минут повидаться с той самой целительницей, которая ее наставила на этот путь.

— Конечно, — тихо сказал он. — Если свяжется, первым делом спрошу.

— Спасибо, — просияла она, — ох спасибо. И скажите, что дискетки у меня. — Олив вытаращила глаза, зажав рукой рот.

— Какие дискетки?

— Никакие, — поспешно сказала она. — Ерунда. Забудьте.

Он вспомнил пустую папку ТВО в компьютере Мелани.

— Компьютерные? — Пошла чистая импровизация. — Мелани мне рассказывала о файлах с Теорией Великого Объединения. Говорила, что переписала из предосторожности, отдала на хранение верному человеку. — Дальше дело темное. — Случайно, не вам?

— Теорию? Дело всей ее жизни? — Олив застыла, пристально на него глядя.

Джек кивнул:

— Надеюсь, они в надежном месте.

— Да, хотя я не разбираюсь в компьютерах, не знаю, что там записано. И никак не пойму, почему она их не оставила Лью. Может, не доверяет ему, как считаете?

Хороший вопрос. Почему она не оставила дискетки мужу?

— Не знаю, Олив. Я ведь с ней никогда не встречался и с Лью познакомился только во вторник.

— Мы с Мелани очень близки. Она славная, добрая, никогда ни о ком плохо не отзовется. Мне почти как сестра.

Не слишком похоже на нарисованный Лью портрет женщины, которая ни с кем не дружит, ни с кем не общается.

— Если с ней что-то случилось… — Олив шмыгнула носом, сморгнув слезы.

— Знаете, — медленно, осторожно вымолвил Джек, — я немножечко разбираюсь в компьютерах. Может, удастся помочь вам с дискетками…

— Нет, — качнула она головой и прищурилась. — Почему вас так интересуют дискеты?

— Ну, — снова принялся импровизировать Джек с недоверчивой дамочкой, — Мелани как-то обо мне узнала. Интересно, откуда. Вдруг нашлась бы какая-нибудь подсказка…

— Нет-нет-нет, я дала обещание, что их никто не увидит!

— Хорошо, — уступил он, примирительно подняв руки, чтобы снова не заводить ее. — Правильно. Надо оправдать доверие. О дискетках еще кто-нибудь знает?

— До этой минуты никто.

— Прекрасно. Пусть и в дальнейшем никто не узнает. Я никому не скажу, даже Лью.

Она вытерла глаза, взяла себя в руки, встала.

— Спасибо. Вы хороший человек. Извините за сцену, нечаянно вышло. Часто плачу в последнее время. Может быть, потому, что нутром чую приближение конца света. Что скажете по этому поводу?

— Ничего, Олив. Только могу поклясться, времени еще очень много.

— Будем надеяться… ради нашего общего блага.

— То есть?

Она сделала шаг вперед и понизила голос:

— Будьте очень осторожны, мистер Шелби.

— Почему?

— Когда вы отключились, увидев светящуюся фигуру, вам могли вживить чип 666. Сходите к врачу, которому доверяете. И поскорее.

Джек проводил ее до дверей.

— Мысль неплохая. Спасибо за совет.

— Остерегайтесь Джима Залески.

— Это еще кто такой?

— Один из самых влиятельных членов СИСУПа.

Он вспомнил упомянутого Лью «уфолога».

— Не знаю, как его вообще приняли в общество. Настоящий похабник. Ни слова не скажет без богохульства и упоминания имени Господа всуе.

— Не вижу, что тут…

— И характер нисколько не лучше речей. Надеюсь, Мелани не сообщила ему ничего серьезного. Неизвестно, на что он способен.

— Запомню.

— Еще надо присматривать за профессором Ромой.

— У нас уже была стычка.

— Слышала. Поэтому решила, что вам можно верить, а ему нет. Пока, по крайней мере. То ли наш человек, то ли в сговоре с дьяволом.

— Почему вы так думаете? — Рома с первого взгляда ему не понравился.

— Видела, как он говорит со своим капуцином…

— Ну, с животными все разговаривают.

— Да, но тот отвечает, что-то на ухо шепчет. Я однажды даже слышала.

Джека мороз прохватил по коже. Горевшие глаза обезьянки смотрели на него почти с человеческой ненавистью…

— И что он говорил?

— Не знаю… Никогда ничего подобного не слыхала… — Она пристально на него посмотрела. — Вы когда-нибудь слышали Один Язык?

— Не имел удовольствия.

— А я имела. Сама на нем говорила, когда на меня Дух нисходил. Поэтому мне показалось, что это был Один Язык.

— Может быть, вы ошиблись.

— Возможно, — медленно кивнула она. — А если обезьяна его близкий друг? Тогда нам ясно, на чьей он стороне, правда? — Олив снова прищурилась. — Поэтому я за ним по возможности наблюдаю… Чтобы узнать всю правду о профессоре Сальваторе Роме.

Джек открыл дверь, провожая ее. Слева что-то мелькнуло — мужчина в шляпе, в темном костюме, заспешил по коридору, нырнул в лифт. Такое впечатление, будто несколько секунд назад стоял под дверью.

Подслушивал? Кто-то за мной следит? Или за Олив? Или просто шел к лифту?

— Если что-либо услышите об упомянутой личности, — обратился он к ней, — обязательно дайте мне знать.

— Обязательно. Со своей стороны, не забудьте, — умоляюще посмотрела она на него, — вдруг Мелани снова объявится…

— Непременно спрошу. Обещаю.

— Благослови вас Бог. Номер 812. Сообщайте все новости в любое время.

Джек закрыл дверь, вздохнул с облегчением и жалостью. Совсем ненормальная женщина. Не бывает ничего подобного.

Нет. Надо признаться, ему ничего не известно о конце света, но он познакомился с леди, которая, видимо, ожидает его под каким-то существенным медицинским влиянием.

Во время приветственного выступления профессора Ромы Джек сидел рядом с Лью, не столько интересуясь словами — путаной белибердой насчет «слияния идей», «провозглашения Истины», «разоблачения», — сколько оратором.

Рома — без обезьяны — в роскошном светло-сером костюме от Армани с застегнутой по горло рубашкой без воротничка напоминал очень богатого авторитетного проповедника. Несмотря ни на что, приходится признать его умение заворожить слушателей. Расхаживает по маленькой сцене с микрофоном без провода, драматически жестикулирует, говорит без бумажки. В каждом слове слышится вера и искренность. Подлинный миссионер.

В биографической справке на обороте программки сказано: родился в Южной Калифорнии, ныне профессор антропологии университета Северного Кентукки.

Интересно, как университетский профессор может себе позволить костюм от Армани? За счет таланта публичного лектора? Аудитория, по прикидкам, составляет человек триста. Все внимательно слушают, в каждой паузе разражаются аплодисментами. Состав присутствующих оказался сюрпризом. Члены СИСУПа старше, чем ожидалось. Средний возраст за сорок. Кругом седые головы обоих полов поровну, лица исключительно белые — за все время замечено лишь одно черное.

Джек ожидал более живописных типов, и правда, на глаза попались несколько длинноволосых эфирных провозвестников Новых времен, неизбежный бородатый толстяк в футболке с надписью во всю ширь «Похищенные, займитесь в космосе делом», но в основном виднелись старички в белых туфлях, галстуках-шнурках с заклепками в виде летающих тарелок, тепло укутанные матроны в синтетических спортивных костюмах, дерганые инженеры в подтяжках с застегнутыми карманами, судя по значкам приехавшие из Колорадо, Миссури, Индианы и тому подобное.

Особенно поражала обыкновенность членов СИСУПа. Видно, средние американцы глубоко погрузились в разоблачение заговорщической деятельности.

Не поймешь, плакать или смеяться.

Поаплодировав стоя выступлению Ромы, все устремились в просторный смежный зал, где подавались коктейли, с улыбками приветствуя, обнимая друг друга, лично, семейно и коллективно.

— Я смотрю, тут все близко знакомы, — заметил Джек.

— Люди хорошие, — кивнул Лью. — Некоторые знают друг друга по аналогичным организациям. У многих, вроде нас с Мелани, нет ни родных, ни близких по духу соседей. Подобные конференции часто заменяют семейные встречи. — Он вытащил пару квитанций на выпивку. — Хотите выпить? Угощаю.

— Я думал, вы не пьете.

— Сегодня сделаю исключение.

— Ладно. Пива выпью. Кроме «Анхойзер-Буш».

Пока Лью пробирался в толпе к стойке бара, перед Джеком остановились две женщины средних лет.

Та, что повыше, представилась Ивлин такой-то, крупная плотненькая блондинка в ярко-красном платье, белых носочках, сверкающих сандалиях на крошечных ножках — хорошо знакомый персонаж старых комиксов. Прожорливая подружка крошки Дот.

Крошка Лотта.

— Я сегодня председательствую? — как бы спросила она. Собственно, каждая ее фраза звучала вопросительно. — Лью мне о вас рассказывал? Знаете, мы стараемся поддерживать контакты с каждым очевидцем? Желаете выступить?

— Пожалуй, нет, спасибо, — отказался он.

Ивлин сочувственно улыбнулась:

— Нет ли тут противоречия? Вы же к нам приехали? Не отказались? Решили присутствовать? А слушатели? Вы о них вообще не подумали?

— Фактически рассказывать нечего. Я в самом деле ничего не помню.

— Могу помочь, — вставила другая женщина, похожая на голодную сову.

— Ох, простите, — спохватилась Ивлин, — позвольте представить вам Сельму Джонс? Специалистку по восстановлению памяти?

Сельма окинула Джека пристальным взглядом:

— Я очень многим помогла вспомнить забытое. Если хотите, и вам помогу.

Точно так же, как Олив Фарине?

— Может, как-нибудь в другой раз.

— Если вдруг передумаете насчет выступления, сообщите? — Ивлин ласково взяла его за руку.

— Обязательно. Спасибо за внимание. Вы очень любезны.

Женщина правда искренне интересуется. Вдобавок не мешает заручиться сторонниками среди присутствующих.

Парочка пошла своей дорогой, а Джек начал оглядываться в поисках Лью, хромавшего к нему с бутылками темного эля в обеих руках.

— Джек, — сказал он, вручив ему бутылку, — разрешите представить вам Джима Залески, известного члена СИСУПа.

Прочитанная программка объявляла Залески «крупнейшим в мире уфологом, посвятившим свою жизнь загадочным атмосферным явлениям и пришествию инопланетян». В натуре он оказался мужчиной лет под пятьдесят, в очках в роговой оправе, с тонкими губами и длинноватыми темными волосами, которые то и дело откидывал со лба.

— Лью говорит, вы с Мэл последним общались, — поспешно затараторил Залески, быстро пожав Джеку руку. — Хочу с вами по этому поводу побеседовать. Какие у вас планы на завтрак?

— Не слишком серьезные: яичница из пары яиц, возможно, с беконом, хотя обойдусь и оладьями.

Залески глазом не моргнул.

— Отлично. Встретимся часов в восемь внизу, в кофейне. — Он хлопнул Лью по плечу. — Надо бежать. Дела, черт возьми.

Когда он растаял в толпе, Джек осведомил Лью об отказе от предложения Ивлин выступить с сообщением.

— Как считаете, правильно?

— По-моему, да, — кивнул тот. — Не надо ничего прояснять. Чем больше расскажете, тем меньше будете вызывать интереса.

— Ну, большое спасибо.

Лью схватил за руку какого-то проходившего мимо плотного пожилого мужчину с короткими седыми волосами.

— Майлс! Хочу вас кое с кем познакомить.

Мужчина остановился.

— Это Джек Шелби. Я вам о нем рассказывал. Джек, познакомьтесь с Майлсом Кенуэем.

Рукопожатие Кенуэя оказалось крепким, долгим. Морщинистое лицо и военная выправка. Аккуратный спортивный пиджак в елочку, приличная физическая форма.

Ледяные голубые глаза насквозь пронзили Джека.

— Очень приятно, Шелби. Непременно попозже подробно обсудим ваш случай, а пока разрешите спросить: вы каких-нибудь черных вертолетов в тот момент не заметили?

— Э-э-э… нет, — неуверенно, с заминкой ответил он. Не подвох ли? — Дело было вечером.

Кенуэй насупил брови:

— Да, конечно. Ну ладно, — и пошел прочь.

— Славный малый, — заметил Джек, глядя, как Кенуэй протискивается в толпе.

— Теперь вы познакомились со всеми главными представителями СИСУПа, конечно кроме Мелани. Майлс меня особенно беспокоит. Бывший сержант военной разведки, связанный с НАТО, где, как он утверждает, узнал о тайных планах ООН захватить нашу страну. Сейчас возглавляет милицейский отряд под Биллингсом в штате Монтана.

— То есть белых экстремистов?

— Он не расист, насколько мне известно. Просто готовится к вторжению в Соединенные Штаты штурмовых отрядов, которые начнут устанавливать Новый Мировой Порядок. — Лью поднял брови.

— Только бы ночь продержаться, — прокомментировал Джек.

Взглянул вслед удалявшейся широкой спине Кенуэя, заметив, как что-то слегка выпячивается под спортивным пиджаком. Оружие?

Военный и разведывательный опыт, скорей всего вооружен, слегка свихнувшийся для полноты картины. Взрывоопасное сочетание. За ним надо присматривать.

Повернувшись к Лью, он увидел, что тот смотрит в пол, унесясь мыслями за много миль отсюда.

— Думаете о Мелани?

Тот кивнул, прищурился, прикусил верхнюю губу.

— Мы найдем ее.

— Только все ли с ней будет в порядке? — пробормотал Лью.

Джек промолчал, не имея авторитетного ответа.

— Плохо мне без нее, — вздохнул Лью. — Особенно сейчас. Мы всегда с нетерпением ждали подобных собраний. — Он сделал глубокий прерывистый вздох. — Пожалуй, вернусь в номер, включу телевизор… вдруг она со мной снова свяжется. Не возражаете?

— Нет, конечно! — Вид у бедного малого совсем несчастный… словно охотничий пес, потерявший хозяина. Жалко его. — Идите. А я тут пока пошатаюсь, втереться попробую.

Втереться? Глядя вслед Лью, Джек не имел никакого понятия, как это сделать.

Он никогда не ходил на приемы с коктейлями, не умел непринужденно болтать. Чувствовал себя чужаком на семейной вечеринке. По крайней мере, семья вроде приветливая, дружелюбная. Запетлял между толпившимися в зале людьми.

И лицом к лицу столкнулся с профессором Сальваторе Ромой. Подавил очередной прилив неприязни, изобразил улыбку. Надо наводить мосты, если хочешь получить хоть какие-то сведения о местонахождении Мелани Элер.

— Превосходное выступление, профессор.

Рома удивленно прищурился, сохраняя непроницаемое выражение лица, словно ждал, что за этим последует язвительная реплика. Не дождавшись, настороженно улыбнулся:

— Э-э-э… благодарю, мистер Шелби, вы очень любезны. Кажется, при первой встрече мы с вами неверно друг друга поняли.

— Простое недоразумение. — Джек мысленно выбил парочку слишком белых зубов. — Я уже позабыл.

— И я тоже. — Однако глаза говорили другое.

— Кстати, где ваша лучшая половина?

— Что-что?

Джек хлопнул себя по плечу:

— Преданный дружок.

— Ах, Маврицио! — Он невесело фыркнул. — Действительно, «лучшая половина». В номере. Не любит многолюдного общества.

— И при личном общении не особо приветлив. До вашего появления хотел меня укусить.

Рома широко усмехнулся:

— За долгие годы я убедился, что Маврицио великолепно разбирается в людях.

Джек, несмотря ни на что, тоже выдавил улыбку. Один — ноль в твою пользу, Сол.

— Ну, пока, — бросил он.

— Ах, постойте-ка, — остановил его Рома, поднял правую руку, выставил три согнутых средних пальца, медленно провел сверху вниз по диагонали перед грудью Джека.

— Это еще что такое? — спросил тот. — Тайный знак СИСУПа?

— Нет, — тихо вздохнул Рома, качнув головой. — Как мы легко забываем.

— Что забываем? — удивленно вытаращил на него глаза Джек.

Рома лишь улыбнулся и смешался с толпой.

Майлс Кенуэй покачивал в руке бокал с виски со льдом, наблюдая за беседой Ромы с незнакомцем. Между ними что-то происходит. Всем известно об утренней стычке, по слухам едва не дошедшей до драки, теперь друг другу улыбаются. Можно такое представить?

Может, я просто свихнулся, подумал он.

И не без оснований: заглянув утром в номер, увидел, что окна обращены на восток. Ни за что не останется в комнате, которая выходит на ООН. Кто знает, какую аппаратуру направят на него ночью тамошние негодяи. Вернулся к регистраторам и не отступился, пока не получил номер окнами на запад.

Хлебнул скотча, глядя, как Рома с новичком расходятся в разные стороны. С Ромой все в порядке, Майлс проверил: действительно профессор, семейный, жена, двое детей, закона не нарушал, с секретными организациями не связан. А новичок…

Джек Шелби… Голову дал бы на отсечение…

Невозможно точно сказать, в чем дело, но что-то в этом типе не то. Взять хотя бы, как он на людей смотрит. Пронизывающим взглядом. Причем виду не подает: подносит к губам пивную бутылку, делает медленный долгий глоток, пристально оглядывая помещение.

Нисколько не удивлюсь, если уже заметил мой сорок пятый калибр.

И двигается словно кошка. Даже не просто как кошка, а как ягуар. Простой человек, который случайно увидел свет в лесах Джерси и на несколько часов отключился, не станет красться хищной кошкой.

Майлс таких видел. Пара служит у него в отряде. Всегда готовы к бою. Оба бывшие морские десантники.

И этот из спецназа? Может, агенты Нового Мирового Порядка промыли ему мозги, превратив из защитника родины в ее губителя?

Это был бы не первый случай.

Подозрительно также, что этот самый Шелби возник неизвестно откуда и самостоятельно внедрился в предположительно эксклюзивное общество.

Впрочем, чему удивляться? Он мысленно покачал головой. Народ в СИСУПе беспечный.

Лью, чересчур доверчивый, наивный простачок, слишком многое принимает на веру. Для Олив вполне достаточно, что у новичка на лбу не написана пентаграмма или перевернутый крест. Залески одних инопланетян выискивает…

Тогда как Майлс точно знает, что известную угрозу миру представляет абсолютно нормальный, простой человек. Может быть, Мелани тоже знает об этом. Будь она тут, держалась бы от Шелби подальше. Майлс и Мелани — единственные здравомыслящие члены общества… хотя иногда он насчет ее не уверен. Бывают у нее в последнее время дикие идеи.

Как всегда, приходится рассчитывать на самого себя. И на свои контакты.

Есть еще у него несколько верных кротов в разведке. Самый лучший — в ФБР, хороший, недавно завербованный малый, согласившийся работать в Бюро, наблюдая за положением дел изнутри. Надо его попросить о проверочке этого самого Шелби после того, как он успешно справился с Ромой.

Нынче вечером с новичка нельзя спускать глаз, непременно заметить, где бросит пивную бутылку. На которой останутся отпечатки. Идеальная отправная точка.

Джек бродил по залу, прислушиваясь там и сям к разговорам. Справа из тесно сомкнувшегося кружка мужчин и женщин средних лет донеслось имя Джей-Эф-Кей, и он свернул к ним.

— Слушайте, — говорил седовласый с аккуратной бородкой, — все свидетельства доказывают, что Кеннеди был убит за намерение раскрыть сговор между Маджестик-12 и серыми.

Джек захлопал глазами. Маджестик-12? Серые? Что это значит?

— А последние новости видели? — подхватила круглолицая женщина с длинными прямыми темными волосами. — Его шоферу вручили второй пистолет, приказали добить президента, потому что он собирался вывести наши войска из Вьетнама!

— Вывести наши войска из Вьетнама? — перепросил другой мужчина. — Черта с два! Он как раз собирался послать во Вьетнам подкрепление. Нет, вы оба ищете далекие объяснения, тогда как дело гораздо проще. Кеннеди пришила мафия за малышку Джанкана!

Все разом загалдели, и Джек поддал жару, прибавив:

— Эй, а как насчет Освальда?

Компания застыла на месте, уставившись на него. Он сразу почувствовал себя разносчиком, доставившим на мусульманский банкет поднос с запеченной свининой.

— Насчет Освальда? — переспросил наконец бородатый мужчина. — Да вы в своем уме?

Все снова одновременно затараторили, обращаясь на этот раз к Джеку. Тот попятился, спасаясь бегством, пока не окружили, и при этом на кого-то наткнулся.

— Простите, — извинился он, виновато улыбаясь какому-то типу, державшему в руках фотографию восемь на десять.

— Ничего, — сказал старичок лет восьмидесяти и сунул ему фото. — Вот. Взгляните. — Обернулся к сопровождавшему его субъекту помоложе, с усиками Фу-Манчу: — Посмотрим, что скажет совершенно беспристрастный свидетель. — И потребовал от Джека: — Давайте. Говорите, что видите.

Тот глянул на фото и пожал плечами:

— Земля… Кажется, Северное полушарие, снятое с космической орбиты.

— Точно. Со спутника, запущенного с Северного полюса. Я укрупнил. Видите темную точку? Дыра внутрь.

— Внутрь чего?

— Внутрь Земли. Пустая, понимаете? Там внутри другая цивилизация, это вход.

— Скорей на тень похоже.

— Да нет, смотрите как следует. — Он выхватил снимок, ткнул пальцем в темное пятно: — Огромный вход. Оттуда появляются летающие тарелки.

— Летающие тарелки? — переспросил Джек.

За плечом собеседника его приятель с усиками Фу-Манчу вытаращил глаза, покрутил у виска пальцем.

— Да! — воскликнул старик, размахивая фотографией. — Людям мозги промывают, внушают, будто НЛО являются из космоса. Ничего подобного! НЛО летят изнутри Земли!

И пошел со своим снимком прочь.

— НЛО из пустого центра Земли, — презрительно хмыкнул субъект с усиками Фу-Манчу. — Некоторые всему готовы поверить.

Джек с энтузиазмом кивнул. Наконец-то появился человек с долей здравого смысла.

— Немножечко чокнутый? — тайком шепнул он.

— Будьте уверены. Всем известно, что тарелки базируются на обратной стороне Луны.

Джек молча отступил, кивая и улыбаясь. Из другой кучки послышалось упоминание о «принцессе Ди».

— А я вам говорю, королевская фамилия. Королева Лиз убрала Ди руками масонов. Из-за пехотных мин.

— Из-за пехотных мин? Что за глупость!

— Эти мины не зря понаставлены. Неужели вы думаете, будто это обычные мины? Если бы бедная девочка просто держала язык за зубами, жила бы себе и жила среди нас по сей день.

— Но она ведь по-прежнему с нами! Никто ее не убирал. Чистая инсценировка. Она прячется от членов королевской фамилии.

— С кем? — полюбопытствовал Джек. — С Элвисом Пресли?

— Слушайте, это мысль!

И знак двигаться дальше.

Он взглянул на часы. Пора ехать в Элмхерст, приниматься на заднем дворе Каслменов за наблюдение за Гасом и предположительно избиваемой Сейл.

По пути к лифтам увидел выезжавшего из кабины в кресле-каталке коренастого рыжеволосого мужчину с окладистой бородой. Проехав футов десять, тот вдруг затормозил и вытаращил на него глаза. Почти с изумлением.

Мы знакомы? — спросил себя Джек, проходя мимо.

Нет, не припоминаю.

Проверил, не останавливаясь, застегнута ли рубашка, ширинка, — все в полном порядке, ничем не облился, нигде не запачкался.

Шагнув в лифт, оглянулся назад, встретив тот же ошеломленный взгляд рыжеволосого.

Сначала обезьяна, потом Рома, теперь этот. Что такого во мне, черт возьми, интересного?

Джек протирал зудевшие глаза, сидя на корточках под рододендронами у забора Каслменов. Замечательное растение — круглый год можно прятаться.

Ныла спина, околела от жесткой земли задница. Сунул под нее спортивную сумку. Сидеть на лежавших внутри инструментах столь же неудобно, как на голой земле. Не забыть завтра подушку.

Он несколько часов наблюдал за домашней жизнью супругов Каслмен, пока не заметив ничего похожего на насилие. Равно как и чего-нибудь интересного. Самые что ни на есть заурядные люди.

Видно, костлявая крошка Сейл вернулась домой незадолго до его прихода. Работает, по словам Шаффера, в небольшом манхэттенском издательстве. На кухне включен маленький телевизор — Джек послушал последние новости. Сейл налила себе неразбавленной водки, собирая-нарезая ужин, выкурила три сигареты, опрокинула еще рюмку перед появлением здоровенного бугая Гаса Каслмена, закончившего рабочий бухгалтерский день в «Горленд индастрис». Сбросив пиджак, он прямо шагнул к холодильнику. Не слышно, поздоровались ли муж с женой. Определенно никаких приветственных поцелуев. Гас вынул из холодильника два светлых «Будвайзера», уселся перед семейным телевизором — что смотрел, неясно.

Когда еда была подана, пошел к кухонному столу, начал есть, не спуская глаз с телеэкрана. Поев, снова смотрел телевизор. Заснул около десяти. После одиннадцатичасовых новостей Сейл его растолкала и оба направились в спальню.

Вот как живут Каслмены — скучно, торчат у ящика, словно приговоренные. Но Джек придерживался правила перед наладкой знакомиться с ситуацией. Люди, в конце концов, лгут. Он сам лжет практически всем каждый день. Может быть, Шаффер наговаривает на Гаса, хочет его наказать по какой-то причине, абсолютно не связанной с его сестрой. Или Сейл лжет брату, будто Гас ставит ей синяки, а не кто-то, с кем она встречается на стороне. Или брат с сестрой сговорились против Гаса…

Джек с улыбкой покачал головой. Дня еще не пробыл в СИСУПе, а уже кругом видит заговор.

В любом случае, прежде чем действовать, надо удостовериться, что шурин говорит правду о Гасе.

Пока последний толчется по дому без дела. Ничего криминального.

Если тут что-нибудь произойдет, хорошо бы, чтоб до воскресенья. Потом не будет времени, день увеличится, станет труднее вести наблюдение.

Закончив слежку, он скрытно направился к улице. По пути к взятому напрокат седану услышал взревевший позади мотор. И насторожился. Не копы ли? Потопал дальше со спортивной сумкой на плече, изо всех сил стараясь сойти за местного жителя, поздно возвращающегося с работы. Проблема в том, что сумка даже беглого осмотра не выдержит: под тапочками и спортивным костюмом полный набор инструментов для взлома и автоматический пистолет 45-го калибра.

Не оглянулся, даже виду не подал, что слышит автомобиль, пока тот с ним не поравнялся. Только тогда небрежно взглянул, готовясь кивнуть и дружелюбно махнуть рукой.

Машина ехала мимо в уличном свете — черный «линкольн», новая модель по сравнению с последней виденной в Монро. Двое типов на передних сиденьях не копы. А кто, черт возьми, неизвестно: белые лица, черные костюмы, белые рубахи, черные галстуки, низко надвинутые на лоб шляпы над темными очками.

Темные очки? Время близко к полуночи.

Водитель с ближней стороны смотрел прямо вперед, пассажир наклонился, пригляделся к Джеку. Автомобиль на прежней скорости ехал дальше по улице.

Просто двое мужчин в облике Синих братьев.

Почему же по коже мурашки бегут?

В предрассветный час

Рома…

Сальваторе Рома расхаживал в тесном, плохо освещенном пространстве между старыми бойлерами в подвале.

Начинается.

Чувствуется начало, хотя дело движется очень медленно.

Терпение, напоминал он себе, терпение. Долго ждал, еще чуть обожди.

Маврицио примостился на низенькой полке, роясь в белой пластиковой сумке, откуда вытащил отрубленный человеческий палец и показал ему.

— Посмотри только на этот ноготь, — презрительно предложил он на Одном Языке. Ноготь очень длинный, идеальной формы, крашенный ярко-красной краской с бирюзовой диагональной полоской. — Почему это считается красивым?

Капуцин впился в ноготь острыми зубами, вырвал, обнажив лунку, выплюнул обратно в сумку.

— Рад, что их время приходит к концу. Ненавижу их.

Рома с любопытством смотрел, как Маврицио принялся грызть окровавленный палец, резкими поспешными рывками отрывая куски плоти. Ясно, старый приятель в дурном настроении. Рома хранил молчание. Дальше будет больше.

— О моей уверенности сам можешь судить, — продолжал, в конце концов, Маврицио. — Я весьма озабочен недавним развитием событий.

— Правда? — Он сдержал улыбку. При всей любви к Маврицио хочется, чтобы он обладал чувством юмора. — Очень удачно это скрываешь.

— Буду весьма признателен, если ты бросишь насмешки. Не следовало допускать незнакомца. С первого взгляда понятно, что он помешает.

— Скажи, пожалуйста, откуда ты знаешь?

— Чувствую. Темная карта, незваный, никому не ведомый, не сказавший ни одного слова правды. Надо было его выгнать, на порог не пускать до конца выходных.

— Я и хотел это сделать по первому побуждению, потом передумал.

— В отеле должны жить экстрасенсы, хотя бы по одному в каждом номере. А в одном из них он поселился.

— Правда, хотя он, по-моему, тоже может оказаться экстрасенсом.

Маврицио уже начисто сгрыз фалангу, раскусил кость пополам, стал высасывать мозг.

— Да? И на чем же основано твое мнение?

— На том, что он помечен. Полагаю, ты тоже заметил.

— Разумеется. С первого взгляда. Однако он не просто помечен, а ранен, значит, сталкивался с тварями Иного — выдержал и остался в живых.

— «Сталкивался» — неоднозначное слово, Маврицио. Скорей всего, просто случайный невинный прохожий, нечаянно получивший ранение.

— Возможно, но сам факт, что он выжил, меня беспокоит — сильно беспокоит. Вдруг работает на врага?

— Не будь старой грымзой, Маврицио, — рассмеялся Рома. — Нам вражеские агенты известны, он не из их числа.

— Нам известны одни Близнецы. Может, еще кто-то есть? По-моему, надо подумать.

Приятное настроение сменилось раздражением.

— Не хочу ничего больше слышать. Ты с самого начала возражал против плана, ищешь любой предлог, чтоб его отменить.

Маврицио, покончив с первой фалангой, сплюнул остатки кости в пакет и занялся огрызком.

— Я не напрасно стараюсь отговорить тебя. Не забудь, я к тебе прислан советником.

— Помощником, Маврицио.

Капуцин сверкнул на него глазами:

— Мы с тобой оба служим Иному.

— Но я главный. Принимаю решения, ты помогаешь. Запомни.

Это уже не раз обсуждалось. Маврицио прислали на помощь, однако он со временем взял на себя роль наставника. Роме это не понравилось. Никто дольше и усердней его не трудился над планом на службе Иному. Он прошел тяжелый путь страданий, тюрем, даже смерти, поэтому ему не требуются непродуманные советы, особенно в последнюю минуту.

— Почему ты не слушаешь, — продолжал Маврицио, — когда я говорю, что план вообще преждевременный? Ты слишком нетерпеливый.

— Нетерпеливый? Я жду века — буквально! Не смей называть меня нетерпеливым!

— Ну, очень хорошо, терпеливый. Но еще не сговорился с Женщиной, не получил верных знаков.

Получил, ибо сам объявляю их верными.

— Женщина не имеет значения.

— Потом, почему именно здесь? — не отставал Маврицио. — В Нью-Йорке слишком многолюдно. Слишком много случайностей, слишком много возможностей потерпеть неудачу. Почему не где-нибудь в пустыне? Скажем, в каком-нибудь отеле в Неваде, в Нью-Мексико?

— Нет. Я хочу здесь.

— Почему?

— У меня свои соображения.

Маврицио швырнул почти доеденный палец в другой конец помещения, спрыгнул на пол, встал на ноги. Всегда писклявый голосок понизился на две октавы, он сбросил обезьянью маску капуцина и предстал в настоящем обличье могучего, широкоплечего черного мохнатого существа с налитыми кровью глазами, четырех футов ростом.

— Тебе не позволено иметь свои соображения! Ты — Тот Самый. Ты здесь для того, чтобы открыть врата. Вот твой долг и предназначение. Личной мести не должно быть в твоей жизни!

— Тогда выбрали бы другого, — с холодным спокойствием сказал Рома. — У кого нет прошлого — долгого прошлого. У кого нет личных счетов. Но никто больше не наделен правом выбора, когда речь идет о плане. Поэтому, если я говорю — здесь, значит, здесь и начнется.

— Вижу, мое слово значения не имеет, — обиделся Маврицио, вновь преображаясь в капуцина. — Только хорошенько запомни: я считаю, что действовать преждевременно, время и место неправильно выбраны, поэтому дело кончится плохо. Кроме того, я считаю, что чужой допущен напрасно. Он враг. Вспомни, что на нем надето — ужас и кошмар.

Рома расхохотался, с радостью разрядив возникшее напряжение. Маврицио приходится часто ставить на место, но он слишком полезный союзник, чтоб ссориться.

— Признайся, Маврицио, именно это тебя раздражает.

— Ты же видел его безобразную куртку. Полнейшая жуть. — Он смерил Рому взглядом: — Как твой новый костюм? Хвалил кто-нибудь?

— Почти все. — Впрочем, это нисколько его не волнует.

— Видишь? Я говорил…

Рома махнул рукой:

— Тише! — По коже у него мурашки забегали. — Чувствуешь? Начинается… сила прибывает, накапливается. Теперь с минуты на минуту.

Врата скоро откроются. Можно только догадываться, что происходит со спящими экстрасенсами на верхних этажах. Меньше всего хотелось бы оказаться сейчас в их снах. Ему стало их почти жалко.

Почти.

* * *

Олив…

…проснулась, услыхав пение. С усилием открыла глаза и охнула.

Вокруг кровати столпились тринадцать фигур в балахонах с капюшонами, у всех в руках толстые черные свечи. Она вскрикнула, но из-под матерчатого кляпа во рту вырвался лишь глухой стон.

Попыталась вскочить — руки связаны за спиной, сама привязана к кровати. Сообразила в паническом ужасе, что кольца исчезли, с шеи снято распятие.

— Думаешь, будто сможешь спастись, Олив? — проговорил голос, исходивший от какой-то фигуры, а чей — непонятно. Лица под капюшонами тонут в чернильной тени. Похож на отцовский, хотя быть того не может… он умер… десять лет назад.

Она принялась читать молитву:

— Отче наш, сущий на небесах…

— Да, — подтвердил голос. — Действительно думает, будто спасется. Бедняжка.

Раздался смех, мужской и женский.

— Разреши напомнить, почему никогда не спасешься, — продолжал голос. — Вернемся назад и посмотрим, почему Господь навсегда от тебя отвернулся.

Олив закричала сквозь кляп:

— Нет! Пожалуйста, больше не надо!

Она стала вдруг уменьшаться в размерах, кляп изо рта выскочил, веревки с рук и с ног упали, вокруг тела завертелась липкая лента, приматывая руки к бокам, связывая ноги вместе. Хотела снова закричать, и ничего не вышло. Гостиничный номер растаял, вместо него возник сырой подвал, освещенный факелами.

Боже правый, знакомое место, до ужаса точно известно, что будет. Годы, десятки лет не вспоминалось, но постепенно во время сеансов по восстановлению памяти открывались двери, накрепко запечатанные в сознании ради самозащиты. Открывались одна за другой, и теперь она знает, что с ней происходит.

Отец — негодяй. После развода мать, пропагандистка Библии, прожужжала ей уши, понося его за пьянство и безответственность, хотя Олив по-прежнему проводила с ним все выходные. Однажды он вместе с друзьями затащил ее на «службу»…

Подвал уже отчетливо виден… точно она действительно там…

И вдруг поняла, что действительно там. Неужели заставят вспомнить… ей снова пять лет, сейчас вновь повторится кошмар…

Нет-нет-нет! Нет, пожалуйста!

Отвернуться нельзя, нельзя даже глаза закрыть. Все тут — кровью на стенах начерчены пентаграммы, перевернутые кресты. Впереди лежит огромная мраморная плита, забрызганная красным. В высоком глубоком камине справа вертится что-то на вертеле, кажется обезьянка.

К губам поднесен кубок.

— Пей! — приказывает отцовский голос.

Видя внутри густую красную жидкость, ощутив медный вкус, Олив с отвращением отшатнулась.

— Пей! — велел голос.

Ее схватили за волосы, дернули, заставили открыть рот, полилась густая теплая солоноватая жидкость. Она закашлялась, поперхнулась, жидкость лилась, текла по лицу, заливала ноздри, глотай либо захлебывайся, глотай либо тони…

Олив глотала, плевалась, пыталась срыгнуть, но ей сдавили горло, заставив глотать.

Потом положили на стол — собственно, на грубую деревянную скамейку, — откуда было видно, как фигура в капюшоне отрезает куски от обезьяны на вертеле… от крупного существа с непомерно большой головой для обезьянки. Мясо сунули ей, даже не дав возможности отказаться. Впихнули в рот жирный кусок, силой закрыли, зажали нос.

Снова — глотай либо насмерть давись.

Она проглотила.

С зажатым ртом и носом ее оттащили в другой угол, где на каменной плите лежала распростертая огромная свинья с перерезанным горлом. Живот с многочисленными сосками вспорот, внутренности вынуты. Олив сунули в красную мокрую полость головой назад, ногами к диафрагме. Она билась, кричала, вертелась, пока зашивали кожу, но тщетно. Осталась во влажной, душной тьме.

Никогда в жизни так не пугалась, не испытывала такого смертельного ужаса и отвращения. Ждала верной смерти. Сквозь собственные рыдания слышала приглушенное пение. Горло забили комья гнили. Дышать невозможно.

В ушах зазвенело, в глазах вспыхнули яркие искры, чьи-то руки дотронулись до головы, пальцы нырнули под челюсть, нажали. Тьма не отступала. Откуда взялись эти руки?

Они давили, давили сильней и сильней, голова вот-вот оторвется. Олив рванулась вперед и вдруг сдвинулась с места, протиснулась в узкий-узкий проход, очутилась на воздухе! Кто бы подумал, что в сыром подвале так сладко дышится? Она жадно глотала воздух, выбираясь из свиной утробы между задними ногами.

Певцы радостно срывали с себя одежду. Голыми стали плясать, пить, лихорадочно совокупляться — мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.

Маленькая Олив крепко жмурилась, взрослая вспоминала, что было дальше после воскрешения памяти. Вспомнила, как набросилась на отца, умиравшего от цирроза, — несмотря на страшный токсикоз, он превосходно разыгрывал оскорбленную невинность. Даже его мать, которая ненавидела сына, никогда не сказав о нем доброго слова, заявила, что на подобные ужасы он не способен.

Ложь, кругом ложь.

Олив отправилась в местную полицию. Провели расследование, не обнаружив никаких свидетельств отправления культа. Естественно. Откуда? Все это было тридцать лет назад.

Потом услышала, что ФБР ведет следствие, получая множество сообщений о захлестнувших страну сатанинских ритуалах, рассказала им свою историю. Агенты проявили сочувствие, записали информацию, но результатов тоже не добились.

Почему? — наивно удивлялась она. Почему лучшая в мире организация по борьбе с преступностью не находит следов широко распространенного культа?

Снова пошла в федеральную контору, потребовала продолжить работу. Какой-то агент отвел ее в сторонку, объяснив, что сотни заявлений проверены и ничего не найдено. Прочесали многие дома, где, по рассказам других людей с восстановленной памятью, десятки детей подвергались ритуальному насилию, совершались жертвоприношения, и не обнаружили ни капли крови. Даже осмелился намекнуть, будто воспоминания ложные, внушенные психотерапевтом во время сеансов, а на самом деле ничего подобного не было. Олив сказала «большое спасибо»… и выскочила из конторы.

Все ясно: те самые люди, к которым она обратилась за помощью, — соучастники злодеяний. Дело гораздо серьезней, чем кажется. Высокопоставленные представители государства связаны с могущественной всемирной сетью сатанинских убийц-педофилов, любителей порнографии, уничтожающих по возможности все следы, а не имея подобной возможности, распространяющих дезинформацию. Когда ничего не выходит, к ним на помощь приходит Князь Тьмы — сам Сатана туманит мозги уцелевшим, превращая в несчастных свихнувшихся идиотов.

Мир окутывает тонкая паутина лжи, пряча правду…

Неожиданно оказалось, что Олив уже не лежит на полу. Простыни сверху, снизу, матрас под спиной. Она больше не ребенок.

Открыла глаза в гостиничном номере, окруженная сатанистами.

— Теперь ты хорошо видишь, Олив, — насмешливо произнес голос отца, — что никогда не спасешься. Выпила человеческой крови, поела человеческой плоти. В глазах Бога ты проклятое создание, преданное анафеме. Отправишься в ад, где мы все соберемся… навечно!

— Нет! — закричала она. — Я спасусь! Переживу второе рождение!

Все кругом злобно захохотали, а отец переспросил:

— Второе рождение? Милая Олив, не суждено тебе снова родиться в Духе, поскольку ты уже заново родилась от свиньи.

Смех стал еще громче.

— Когда-нибудь слышала, чтоб свинья на небеса вознеслась?

Олив всхлипнула, крепко зажмурилась, уши зажала руками — руки почему-то остались свободными, — чтобы не слышать смех, который вскоре затих. Нерешительно открыла глаза…

* * *

Никого.

Села в постели, протерла глаза. Огляделась вокруг в темноте. В другом конце комнаты рядом с темным прямоугольником телевизора на дисплее будильника плавали красные цифры 4.28.

Она испытала облегчение. Сон… страшный, жуткий сон… однако просто сон. Отец умер. Больше он ее мучить не будет…

Она застыла. Горевшие цифры исчезли… словно кто-то их загородил. Что-то зашевелилось со всех сторон.

Ох, нет, пожалуйста, боже мой, нет!

Больше не вынести. Олив открыла рот, хотела крикнуть, но на лицо, на губы легла рука в кожаной перчатке…

* * *

Джек…

…проснулся, услышав скребущий звук…

Сел, прислушался. Из-за двери. Полез под подушку, нащупал «глок», послал в ствол пулю, подкрался на цыпочках к двери.

Добравшись, почувствовал запах.

Гнилую вонь ракшасы.

Неужели опять? Хотя прежде был сон — сейчас явь.

Он выглянул через глазок в коридор. Что-то там не то. Свет нигде не горит. Все равно что в гроб заглянуть. А пахнет еще хуже.

И тут увидел глаза, горевшие желтым миндалевидные щелки, парившие в воздухе, узнал ракшасу!

Некогда удивляться, откуда тот взялся, — огромная туша грохнулась в дверь с другой стороны. Джек отскочил назад. Еще удар в дверь и еще, дерево затрещало, полетели ракетами щепки.

Он кинулся обратно в комнату, непрерывно стреляя. Прыгнул на кровать, прижался спиною к стене, бешено паля вниз и по сторонам, повсюду, где видел глаза.

Опустошив обойму, встал, задыхаясь, обливаясь потом. Глаза исчезли, ничего не слышно сквозь звон в ушах. Медленно, осторожно нагнулся, пошарил, нашел выключатель, зажег настольную лампу.

Прищурившись на внезапном свету, охнул, увидев десяток громадных тварей цвета кобальта, которые топтались в номере, нисколько не пострадав от пальбы. Акульи морды повернулись к нему, зубы скалились, лапы мелькали, однако чудовища не приближались. Просто смотрели на него желтыми глазами василисков, как бы ожидая, что он упадет замертво. Чего спешить? Никуда он не денется.

Как? Как они попали в номер, не подняв кругом панику, не оставив за собой кровавого следа?

И какого черта ждут?

Впрочем, надо бы радоваться, что ждут. Запасные обоймы в спортивной сумке у двери. Хорошего мало — видно, пули их не берут. Но огонь… огонь действует.

Джек покосился на лампу. Можно устроить пожар, разбив лампочку?

Протянул было руку и услышал голос:

— Не бойся.

Он резко оглянулся, кто это…

Самый крупный ракшаса шагнул вперед:

— Мы твои братья.

Голос вроде идет от ракшасы, хоть это невозможно.

— Что? — вслух спросил Джек, чувствуя себя полным идиотом.

Насколько известно, у ракшас мозги питбуля и вовеки непреодолимые инстинкты ракет «томагавк», почти столь же смертоносные и разрушительные. Те, кого он убил, могли вымолвить пару слов, но далеко не сравнялись бы в красноречии с самым тупым попугаем.

Тем не менее, вот он, голос, обращается к нему по имени.

— Ты наполовину ракшаса, Джек. Давно забыл свою истинную природу. Пора, в конце концов, выйти на свет.

Что еще за чертовщина?

— Сбрось с себя человеческое, выпусти на свободу иное. Просто сделай шаг. Всего один легкий шаг.

— Да ты в своем уме? — буркнул он. Прозвучало слабовато.

— Значит, все же отказываешься? Этого мы и боялись. Знаем, что именно не позволяет тебе признать истинную природу, поможем своему брату преодолеть преграду.

Возле выбитой двери поднялась какая-то суета, ракшасы вдруг заволновались. Кровь в жилах у Джека разом заледенела при виде Джиа и Вики. Воздух из комнаты улетучился, он задохнулся.

— Джек! — закричали они в один голос.

Он рванулся к ним — крупный ракшаса крепко припер его к стенке.

— Постой, — сказал он.

Джек в ужасе смотрел, как Джиа тащат по полу. Полдюжины ракшас окружили, загородили ее. Он изо всех сил рвался, колотя большого ракшасу незаряженным пистолетом, но тот пригвоздил его к стенке, как муху. Он вопил в ярости, в страхе, глядя, как топчутся пятки — опускаются чистые, поднимаются красные. Слышал страдальческие крики Джиа, испуганный визг Вики. Кровь Джиа брызнула на стену, Джек взбесился — кровавую картину застила черная туча, — сверхъестественным усилием вырвался из хватки ракшасы, ринулся в толпу.

В прыжке увидел разорванное тело Джиа, умоляющий взгляд широко открытых голубых глаз, в которых угасала жизнь. Отчаянно вскрикнул, могучие руки схватили его, отшвырнули к окну. Он ударился о стекло, извернулся, изловчился схватиться за подоконник. Цеплялся кончиками пальцев, старался, болтая ногами, упереться в кирпичную стену, не видя происходящего в комнате, слыша только крик Вики, сорвавшийся на болезненный визг, который перешел потом в хрип, зная, что она мертва и спасать ее поздно, обеих спасать слишком поздно, а без них дальше незачем жить. Если он их не спас, не сумел защитить Джиа с Вики, значит, вся его жизнь — просто стыд и позор и вполне можно с нею сейчас покончить.

Сверху раздалось шипение — крупный ракшаса навис над подоконником, поднял трехпалые руки, залитые кровью.

— Им конец. Больше никто не стоит у тебя на пути. Возвращайся в родную семью.

— Нет! — крикнул Джек.

— Ты должен это сделать. — Ракшаса прыгнул на подоконник, застыл в позе ныряльщика. — Пойдем домой!

Чудовище кинулось на него, планируя к расширявшейся зияющей дыре. Под хор резких воплей за ним бросились остальные, летя в адскую черную пропасть, сыплясь каскадом в бездонную пасть.

Наконец все исчезли, кругом стало тихо. Джек никак не мог заставить себя вползти в номер, увидеть окровавленные останки двоих самых главных людей в своей жизни.

В полном отчаянии разжал руки, начал падать, крича уже не от страха — от боли безвозвратной утраты, кувыркаясь в пространстве, ожидая, когда темнота его примет в объятия и излечит от горя…

Но мягко приземлился…

…на матрас.

Резко дернувшись, чуть не свалился с кровати.

Что за дьявольщина…

Темно. Гостиничный номер. В дверь никто не скребется, никакого запаха. Включил свет — пусто. Проверил пистолет под подушкой — полная обойма. Принюхался к дулу — порохом не пахнет. Огляделся — все на месте, шторы задернуты с вечера. Посмотрел на часы: 4.32.

Снова кошмар с ракшасами. На сей раз в нем Джиа и Вики разорваны в клочья. Предупреждение? В желудке екнуло при этой мысли. Невозможно. Ракшасы погибли. Тогда что за чертовщина творится? Джек встряхнулся, вылез из постели, держа пистолет. Пить хочется. Он включил в ванной свет и шарахнулся, когда ожила флуоресцентная лампа. Посреди ванной комнаты футах в трех над полом парил в воздухе темно-зеленый ящик пяти футов длиной, в фут высотой и шириной. Над поверхностью вился дымок, словно пар, белые завитки тянулись к полу, как испарения от сухого льда. Холодный воздух от этого ящика окутал щиколотки…

По первому инстинктивному побуждению хотел в него прицелиться, потом понял…

…я еще сплю, не иначе.

Взглянув влево, увидел, что дверь номера по-прежнему заперта, крепкий засов задвинут. Впрочем, от этого, черт побери, ничего не меняется. Известно, что сквозь любые запоры можно проникнуть — сам не раз это проделывал. Спортивная сумка решающим доказательством висит справа у двери, где и была повешена.

На сон не похоже. Шлепнул себя по щекам — больно.

Ящик вдруг с оглушительным грохотом, от которого он присел, рухнул на пол. Первым делом в голове мелькнула мысль о бомбе. Хотя кто ставит бомбу в ванной в зеленом ящике? Которая причем не взрывается при падении.

Выглянул из-за угла. Ящик неподвижно и прочно стоит на кафеле. Вид совсем безобидный. Но Джек не спешил заглядывать внутрь.

Снова проверил дверь. Никто ее не открывал. Тогда как же…

Он одернул себя.

Обожди. Чего гадать? Ничего не случилось. Такая же фантастика, как ракшасы несколько минут назад. Я все забываю, что сплю.

Для сна слишком реально, но иначе быть не может. Значит, нечего тратить время на поиски ответа на безответные вопросы, когда можно проснуться и со всем покончить.

Он вернулся в постель и закрыл глаза в ожидании пробуждения.

* * *

Рома…

— Где оно?

Рома стоял посреди подвала, медленно поворачиваясь кругом, озадаченно разводя руками. Врата открылись и закрылись — он знал это, чувствовал, — но ничего не появилось.

К раздражению примешались другие незнакомые ощущения — растерянность и, что самое странное, неуверенность.

— Где оно? Почему не прислали?

— Прислали, — заявил Маврицио, завязывая свой пластиковый пакет. — Чую его где-то в здании. Но не здесь.

— Да ведь сюда должны были прислать. Мне.

— Очевидно, что нет.

Резкий тон животного взбесил Рому.

— Маврицио…

— Что-то пошло не так, о чем я и предупреждал.

Злость раскалилась до предела.

— Чтоб я больше никаких предупреждений не слышал. Мне нужна посылка. Если, по-твоему, она где-то в здании, ищи! Сейчас же!

Маврицио секунду пристально смотрел на него, потом спрыгнул на пол.

— Дело наверняка в незнакомце, — сказал он. — Уверен.

— Так разузнай о нем, чтоб не был незнакомцем. Где живет, с кем знаком, кого любит — особенно кого любит. Любящий мужчина уязвим. Любовь — идеальный рычаг, который при необходимости надо без колебаний использовать.

Маврицио кивнул и, больше не сказав ни слова, засеменил, волоча за собой пластиковый пакет.

Рому прохватил по спине беспокойный мороз, когда он смотрел ему вслед. Неужели Маврицио прав? Может быть, еще не время?

Нет. Никаких вопросов. Тогда что случилось? Действительно ли проблема связана с незнакомцем, с той самой козявкой, что представляется Джеком Шелби?

Надо о нем побольше узнать. И если это он вмешался, позаботиться, чтоб горько пожалел о минуте, когда осмелился сунуть свой ничтожный нос в столь знаменательное событие.

Пятница

ПЕРВАЯ ЕЖЕГОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ОБЩЕСТВА

ПО РАЗОБЛАЧЕНИЮ СЕКРЕТНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

И ОБЪЯСНЕНИЮ НЕОБЪЯСНИМЫХ ЯВЛЕНИЙ

Программа на пятницу

8.00–20.00 — регистрация

8.00–20.00 — выставка-ярмарка

8.00 — 9.20 — выступления

9.30–10.20 — библейский Неффалим: падший ангел или первый пришелец?

10.30–12.00 — угроза «голубых касок»: бывший представитель НАТО рассказывает об истинных планах ООН по захвату Америки

12.00–13.30— перерыв на ленч

13.30–14.50 — Эль-Ниньо: неестественное «природное» явление — тепло от солнечных отражателей ЦРУ порождает аномалию в водах Тихого океана на западном побережье Южной Америки.

15.00–17.00 — НЛО над Токио: рассказы очевидца и снимки

17.00–19.00 — прием с коктейлями, знакомство с докладчиками

С 21.00 демонстрация фильмов «Вторжение в США», «Невеста Дьявола», «Земля против летающих тарелок»

Джек измучился, но никак не мог заснуть. На рассвете снова отправился в ванную, обнаружив темно-зеленый ящик на том же самом месте.

Быть такого не может.

Нет, неправильно. Явно может. Как только начинаешь верить в невозможное, вскоре наверняка услышишь, как кто-нибудь говорит с тобой по телевизору.

Он отдернул шторы, выглянул на улицу. Город просыпается. Ревут, громыхают мусорные машины, люди выгуливают перед работой собак…

Обычный очередной день в Адской Кухне.

Но в гостиничном номере не обычный день. Ящик — не сон. Был сном, когда парил в воздухе, — а теперь, черт возьми, настоящий.

Назад в ванную.

Ладно, разберемся. Если ящик настоящий и в дверь его не вносили, как он сюда попал? Как мог кто-нибудь войти в номер, чтоб я не услышал?

Он осторожно шагнул в ванную. Ящик больше не дымился, ноги холодом не обдавало. Протянул, не дотронувшись, руку: кажется, температура комнатная. Вблизи стали видны тонкие черные разводы на темно-зеленой поверхности.

Стараясь не прикасаться, встал на колени, осмотрел пол вокруг, заглянул под раковину, выдвинул каждый ящичек тумбочек… никаких признаков дыр и потайных дверей.

Озадаченный, сел на край ванны, не спуская глаз с ящика. Как здесь оказалась проклятая штука?

Осмелев, легонько пнул ногой. Дерево не похоже ни на какое известное дерево. Поверхность подалась при легком толчке, Джек поспешно отдернул ногу.

Крышка не запечатана.

Далеко обходя ящик, он притащил из комнаты стул. Чувствуя себя идиотом, дотянулся через порог ванной комнаты, ткнул ножкой стула, откровенно признав, что боится и рисковать не намерен.

Крышка в конце концов соскользнула. Взрыва не последовало, не выползли ни змеи, ни гигантские пауки. Под верхним светом сверкнули… металлические стержни.

Решился посмотреть поближе. В ящике оказалась целая куча миниатюрных ферм. Похоже на гигантский конструктор с болтами, гайками, стяжками, но без каких-либо указаний по поводу сборки.

Он должен догадаться, что это такое? Для него ли оно вообще предназначено, черт побери?

В глаза бросилась обратная сторона крышки. Какой-то чертеж. Джек сдвинул ее до конца. Угу. Рисунки по сборке этого самого неизвестно чего, вроде старой кальки, не отпечатанные, а как бы беловато оттиснутые на темно-зеленой поверхности. Смахивает на нефтяную вышку. Вид неполный. Верх конструкции срезан у края, будто не поместился.

Не имеет значения. Никто не намерен заниматься сборкой. Есть дела поинтересней. Он осмотрел ящик внутри и снаружи в поисках адреса, «кому», «от кого» — хоть чего-нибудь, — ничего не увидел.

Снова закрыл крышку — что за материал? — задвинул под раковину.

Может, меня кто-то дурачит?

В конце концов, кругом чокнутые.

Может быть, лучше присесть на этот самый ящик — фигурально — в ожидании, пока кто-нибудь спросит или зайдет взглянуть.

Не слишком хотелось принимать душ рядом с ним, но он все-таки осторожно осмелился. Стоя под горячим гейзером, гадал, куда вляпался. Кошмар с ракшасами… почему сон так действует на нервы? Возможно, из-за ощущения, что это не совсем сон… а некое предупреждение? О чем?

Потом ящик…

Джек отдернул занавеску, проверив, на месте ли он. Да, точно там же, под раковиной. Женщина исчезла, незнакомый ящик появился. Есть какая-то связь? Если есть, то какая?

Горячая вода расслабила напряженные мышцы, но не облегчила напряженных раздумий.

Чувствуя, что на него словно надвигаются стены, он быстро вытерся, натянул фланелевую рубашку, джинсы и звякнул Лью.

Встретились с Лью в кафе, где их поджидал Джеймс Залески с типом в ковбойской рубахе и сапогах, которого он представил как Тони Кармака. У Тони был непомерно огромный нос и стрижка под Цезаря. Он смахивал на старикашку из комиксов 19.60-х годов, но, как только открывал рот, сразу же превращался в чистый международный аэропорт Даллас-Форт-Уэрт. Залески сменил костюм на красную рубашку с длинными рукавами под синей жилеткой.

Администратор повел их к дальнему кабинетику. Джеку пришлось сесть к задней стенке, чего он никогда не любил делать, но решил шума не поднимать. Лью занял место рядом, Кармак с другой стороны, Залески напротив Джека.

Молодая темноволосая официантка с восточноевропейским акцентом принесла меню и кофейник. Джек схватил его, нуждаясь в кофеине.

Равно как и Залески с Кармаком.

— До чего же дерьмовая ночь, — признался Залески, откидывая со лба волосы. — Самый поганый сон в моей жизни.

— У тебя тоже? — переспросил Кармак. — Я видел, что меня НЛО раздавил на кукурузном поле.

Может быть, тут всем снятся кошмары, призадумался Джек, не став рассказывать собственный.

— Вы тоже уфолог? — спросил он у Кармака, испытывая непреодолимое желание употребить этот термин.

— В своем роде, — пожал техасец плечами. — Точнее сказать, сереолог.

— Специалист по кругам на траве, — перевел Лью.

— По кругам на траве? — переспросил Джек, сыпля в кофе сахар.

— Угу. Никогда особо не интересовался белибердой с НЛО, — начал рассказывать Тони. — Как-то утром выхожу, смотрю — кукуруза на дальнем поле на ферме полегла тремя большими кругами — концентрическими кругами правильной формы. Пришлось поверить. Я просто…

— Ладно, ладно, — перебил Залески, отмахиваясь от Кармака. — Потом обменяетесь с Шелби байками с овечьей фермы. — Он уставился на Джека сквозь очки в роговой оправе: — Я хотел с вами встретиться, чтобы спросить, не сказала ли Мелани еще чего-нибудь.

Кармак со вздохом скорчил гримасу. Похоже, привык, что Залески ему рот затыкает.

— Например? — с максимальной наивностью уточнил Джек.

— Например, над чем еще работает.

Он отрицательно покачал головой:

— Просто попросила приехать, рассказать о «контакте». Я был совсем ошарашен: ни словом никому не обмолвился, спрашиваю, откуда ей известно. А она говорит — да вот так вот известно. И практически все.

Залески явно не удовлетворился ответом.

— Слушай, Шелби…

— Просто Джек.

— Ладно, Джек. Наверняка не все. Она любого до чертиков заговорит. Не обижайся, старик, — покосился он на Лью, пожавшего плечами. — Точно больше ничего не сказала?

— Я же говорю, — повторил Джек. Приставучий, истинная пиранья. — Если желаете, могу чего-нибудь выдумать…

Залески нахмурился, Кармак ухмыльнулся, тайком выставив Джеку поднятый большой палец. Что между ними за счеты?

— Мне действительно хочется ее найти, спросить, откуда обо мне узнала.

— А что с вами стряслось? — полюбопытствовал Кармак.

Джек изложил историю.

— Типичное похищение инопланетянами, — заключил Залески по окончании.

— Никто меня не похищал.

— Черта с два. Тебя похитили на пропавшее время. Всем известно, в джерсийских сосновых пустошах активно шуруют пришельцы. Чувствовал потом боль в заднице?

— Что?

— Сформулирую иначе, — с притворным смущением поправился он. — Боль была в заднем проходе? Серые обязательно берут у похищенных анальные пробы. — Залески махнул рукой в воздухе. — Прямо из самой дырки.

— Никто у меня ничего не брал, — усмехнулся Джек. — Кто такие «серые»?

Собеседник выкатил глаза:

— Серые — инопланетяне, старик, знаешь, с овальными головами, черными миндалевидными глазами, как на футболках, бамперных наклейках. Они и есть серые.

— А, из «Близких контактов».

При упоминании фильма Залески скорчил такую физиономию, словно только что откусил кусок гнилого яблока.

— Я бы их запомнил, — сказал Джек.

— Нет, старичок, если они тебе память стерли. Вдруг начнешь что-нибудь припоминать, помалкивай, а не то к тебе явятся люди в черном.

— Да ну? — усмехнулся он. — Вроде Томми Ли Джонса с Уиллом Смитом?

Залески помрачнел.

— Будь уверен, явятся вовсе не придурковатые киношные комики. Эту бодягу нарочно сняли с единственной целью, чтоб людей в черном никто не боялся, не видел в них беспощадных агентов Маджестик-12.

— Какого Маджестик-12?

Залески изумленно взглянул на него:

— Господи Исусе, да ты правда невинная девочка.

— Джим, полегче, — предупредил Кармак, подавшись вперед. — Не всем столько известно, как нам.

— Бывают же такие невежды, не верится даже.

Пока Джек раздумывал, то ли расхохотаться, то ли расквасить Залески нос, подошла официантка, приняла заказы, заторопилась прочь. Он налил себе еще кофе, посмотрел на Лью, сидевшего на другом краю диванчика, уставившись в пустоту, может, куда-нибудь на родную планету серых. Видимо, миллион раз слышал подобную ерунду, надоело до чертиков. Или тоскует по Мелани.

— Хорошо, — сказал Кармак. — Дело вот в чем: вы наверняка слышали про крушение в Розвелле, про район-51 и так далее.

— Конечно, — подтвердил Джек, зная, как подначить Залески. — Видел в «Дне независимости». Два раза смотрел.

Залески шлепнул себя по щеке.

— О господи Иисусе!

— Остынь, Джим, — посоветовал Кармак и снова обратился к Джеку: — Стало быть, знаете — тарелка разбилась, на месте крушения нашли останки инопланетян. Но что самое интересное — мы находимся в постоянном контакте с инопланетянами со времен президента Трумэна. Быстрый технический прогресс с пятидесятых годов обеспечили не миллиарды долларов, потраченные на гонку вооружений и освоение космоса, а бесплатная помощь серых инопланетян.

— Щедрые ребята, — заметил Джек.

— Помощь не бесплатная, — вставил Залески, — хотя на мелкий ценник никто даже не смотрит.

— Дай мне договорить, — с некоторым раздражением оборвал его Кармак. — Нам понадобится любая возможная помощь. В сороковых годах серые прилетели в тарелках, предупредили о плотоядных рептилиях, которые рыщут по всей галактике в космических кораблях, похожих на астероиды. Как только нас найдут — не если найдут, а когда, — превратят Землю в гигантское животноводческое ранчо, а мы будем убойным скотом.

Залески несогласно тряхнул головой. Ничего не сказал, но, очевидно, готов был взорваться.

— Серые заключили с нами сделку, — продолжал Кармак. — Поделились кое-какой продвинутой технологией в обмен на разрешение экспериментировать на животных и похищать людей.

— Животных тоже похищают?

— Никогда не слыхали про увечных животных?

— Слышал, конечно, но…

— Работа серых, — уверенно кивнул Кармак.

— Для чего?

— Очень старая раса нуждается в человеческой ДНК, хочет чуть-чуть оживить, омолодить дефективные гены. Тут в дело вступает Маджестик-12. В пятьдесят втором году внутри правительства США был сформирован сверхсекретный орган, ответственный за сотрудничество с пришельцами. Держит все свидетельства о них за семью печатями. До сих пор замалчивает крушение в Розвелле.

Помолчали, пока официантка расставляла тарелки. Яичницу Лью и Залески, блины Кармаку, сдобные оладьи Джеку.

— По-моему, контакт с другой расой должен был бы стать величайшей, крупнейшей историей всех времен и народов, — возразил последний, макая оладью в сироп.

— Конечно… если в не рептилии. Подумайте, какая возникла бы паника. А если когда-нибудь просочатся известия о санкционированном властями похищении людей пришельцами… начнутся уличные бунты.

Джек недоверчиво покачал головой:

— По-вашему, это продолжается пятьдесят с лишним лет и никто даже в свисток не свистнул?

— Очень мало кто знает, — объяснил Залески, — самого президента держат в неведении. Впрочем, Джей-Эф-Кей дознался, хотел предать публичной огласке. К несчастью, проболтался брату, тот шепнул Мерилин Монро, когда с ней хороводился, за что обоих и кокнули.

— Но ведь вы же, ребята, все знаете, — сказал Джек. Или считаете, будто знаете. — Почему до сих пор еще живы?

— Потому что мы никто, — сказал Кармак. — И никто нас не слушает, никто существенный, по крайней мере.

Залески стукнул кулаком по столу:

— Распроклятый Закон о свободе информации означает, что в каждом правительственном учреждении от Агентства национальной безопасности до министерства образования имеются архивные данные об НЛО. Тысячи страниц о том, чего официально не существует. А люди все равно не верят. — Он повысил тон, снова стуча кулаком по столу: — Когда страна дураков образумится?

За соседними столиками стали оглядываться, присматриваясь к происходящему. Послышался шепоток:

— Джимми снова завелся.

— Тише, Джим, — предупредил Кармак. — Не доводи себя до очередного припадка.

— Черта с два. — Залески снова обратился к Джеку: — Тони изложил только лишь половину истории…

— Заткнись! — рявкнул Кармак. — Неужели собираешься ему втюхивать бредовое собачье дерьмо?

— Вот именно, черт побери. Была твоя очередь, теперь моя, ладно?

Кармак сердито откинулся на спинку стула, принялся грызть тост.

— По моему мнению, которое не один я разделяю, — начал Залески, — никакие рептилии к Земле не приближаются. Серые состряпали нахальное вранье, чтоб войти к нам в доверие и сделать настоящее дело: скреститься с нами и завладеть Землей.

— Постойте секундочку, — попросил Джек. — Я не биолог, но никогда не слышал, чтобы козла скрестили с коровой; знаю, кошек не скрещивают с собаками, как же с нами могут скреститься инопланетяне, прилетевшие за тысячу световых лет?

— Врать не буду, не знаю, как именно, но они это делают. Видел выкинутые зародыши, не поверишь: огромные головы, сероватая кожа, большие черные глаза. Уже действуют. Может, у них наука дошла, может быть, у людей с серыми есть какой-нибудь общий предок. Возможно, об этом идет речь в Теории Великого Объединения Мелани. Возможно, ее теория подтвердит справедливость моей теории Великого Обмана.

Лью как бы очнулся при упоминании имени Мелани, потом вновь ушел в никуда. Едва прикоснулся к стывшей на тарелке яичнице.

— В рукаве у серых еще кое-чего припрятано, — продолжал Залески. — Они вживляют крошечные зонды в мозги похищенных, чтобы…

Кармак с грохотом бросил вилку:

— Бред собачий!

— Нет, Тони. — Залески старался сдержаться. — Правда, чтоб меня разразило. Ты ее просто не видишь. Считаешь их добренькими союзничками. Извини, брат, ничего подобного. Они контролируют Маджестик-12 с восемьдесят четвертого года, когда число похищений взлетело до небес. Похищенным вживляют зонды, подключают к монитору, программируют и выпускают.

— Нет, черт возьми! Они на нашей стороне!

Залески приставил к ноздре палец, наклонился к Кармаку:

— Зонды, Тони, — и повертел пальцем. — Прямо в мозги через нос, твою мать.

— Ну ладно. — Кармак встал, вытащил из кармана десять баксов, бросил на стол. — Я пошел. — Ткнул пальцем в Джека: — Если ума хватит, и ты уходи. — Отвернулся, зашагал к выходу.

— Не веришь, — прокричал вслед Залески, — потому что у тебя такой здоровенный рубильник, что туда уж наверно две дюжины натолкали!

Кармак так и не оглянулся.

Залески ухмыльнулся. Не слишком приятно — без того тонкая верхняя губа напрочь исчезла.

— Люблю сукиного сына.

— Заметно, — кивнул Джек.

— Нет, правда. Мы добрые друзья, просто он очень далек от главного русла уфологии. Серьезно советую, — продолжал Залески, стуча себя пальцем по лбу, — обязательно сделай рентген головы, посмотри, не всадили ли инопланетяне свой долбаный зонд.

— Неужели действительно верите? — с притворной озабоченностью переспросил он.

На что сперва проверяться — на чип 666 или на зонд пришельцев в мозгах?

— Абсолютно уверен. Инопланетяне с помощью зондов программируют похищенных, готовясь к кардинальному событию, которое произойдет в ближайшие годы.

— А именно?

— Не знаю. У них готов секретный план. Это очередная причина, по которой мне очень хочется познакомиться с Теорией Великого Объединения Мелани. Может, прольет какой-нибудь свет на замыслы серых. — Он потянулся. — Пойду отолью. Не уходи. Мы еще не закончили.

Вышел из-за стола и направился в мужской туалет.

— Потрясающий тип, — вздохнул Джек.

Лью не ответил, глядя на малышку, ковылявшую от соседнего столика. Скосил глаза, надул губы, девочке понравилось, она широко улыбнулась, восторженно взвизгнула. Игра продолжалась, он не мог оторваться.

Мать в конце концов пришла ее забрать.

— Дай дяде спокойно поесть.

— Не беспокойтесь, — тихо вымолвил Лью. — Она ничуть не мешает.

Когда девочку усадили в коляску, Джек увидел безнадежную тоску в его глазах.

— Мелани никогда не хотела детей. По своим соображениям… надеюсь, основательным.

— Например?

— Боится, как бы не родились калеками. Хотя, по-моему, надо было в попробовать.

Калеками? Намек на короткую ногу? Врожденный дефект?

Джек раздумывал, стоит ли обсудить эту тему подробней, когда заметил направлявшуюся к ним Ивлин. Сегодня председательница оделась в желтое, по-прежнему сильно напоминая Крошку Лотту.

— Ищу Олив, не видели?

— Вчера вечером видел в регистрационной, — сказал Лью.

— Я тоже? — кивнула Ивлин. — Она не явилась к докладу, который должна была представлять? И в номере ее нет?

— Это на нее не похоже, — нахмурился Лью.

Джек заглянул в программку: доклад насчет ангелов. Судя по их единственной встрече, Олив никак не может пропустить такое событие… если не случилось чего-нибудь очень серьезного.

— Вдруг увидите, скажете, чтоб меня сразу нашла?

Собравшись уходить, Ивлин остановила мелькнувшего мимо Залески.

— Важная персона, — проворчал Джек. — Чем он на жизнь зарабатывает — усыпляет бродячих собак и кошек?

— Работал в телефонной системе «Белл», — объяснил Лью, — теперь открыл с собственным братом хозяйственный магазин… и, как я понимаю, заключил договор с крупным издательством на книгу об НЛО.

Официантка принесла счет, Лью перехватил, подписал и вернул. Джек наблюдал за Залески.

Грубиян, невежда, догматик, явный неудачник, кажется, весьма вспыльчивый, причем с очень коротким запалом. Намекнул, будто ждет от теории Мелани подтверждения своих идей, а с другой стороны, вполне мог заподозрить, что она опровергнет его «уфологию». Угроза не только репутации и положению среди уфологов, но и договору на книгу. Голова горячая, неуравновешенная, способен на опрометчивые поступки.

Наконец, Залески расстался с Ивлин и вернулся за столик.

— Да, сэр, — похлопал он себя по животу. — Для удачного начала дня нет ничего лучше здорового испражнения. — Вытянул шею, оглядывая ресторан. — Олив пропала, слыхали?

— Ивлин только что сообщила, — ответил Лью, вставая. — Пожалуй, пойду поищу ее. Увидимся позже, — бросил он Джеку и удалился.

— Пошли отсюда, — предложил Залески. — Я бы покурил.

Джек обдумывал предложение. Мучило какое-то дурное предчувствие насчет Олив. Добавилась к Мелани в списке пропавших? Впрочем, пока еще рано говорить об исчезновении.

Взглянул на часы — к Джиа тоже идти еще рано. Не терпится оказаться с ней наедине, а стрелки прилипли к одиннадцати.

— Ладно, — согласился он. — Если будете держаться с подветренной стороны.

Выйдя на улицу, уселись на краю бетонной цветочной кадки. Даже при полуденном солнце в воздухе чувствовался холодок. Рядом расположились на перекур работники отеля.

— Вот до чего мы дожили, — вздохнул Залески, закуривая «Кэмел» и указывая широким жестом на собратьев-курильщиков. — Последнее гонимое меньшинство.

Джек точно таким же жестом указал на плывшие в воздухе клубы дыма, на усеянный окурками тротуар, засыпанную пеплом кадку.

— Никак не пойму, почему вас не любят.

Залески скупо улыбнулся, жадно затянулся сигаретой.

— Как думаете, может, Олив отправилась к Мелани? — спросил Джек, внимательно на него глядя.

— Сомневаюсь, — ответил он с кислой миной. — Мелани эту чокнутую терпеть не может.

— Правда? Мне не показалось.

— Да? — прищурился Залески. — Когда успел получить представление?

Не имея понятия, много ли ему известно, Джек признал наилучшим открытый путь.

— Олив вчера заходила ко мне…

— Заставила свой серебряный крест в руки взять? — фыркнул Залески.

Он кивнул.

— И точно так же, как вы, спросила, не сказала ли еще чего-нибудь Мелани. У меня возникло впечатление, что они близкие подруги.

— Мелани далека от религии, а далекие от религии люди никогда не станут близкими друзьями Олив. Я имею в виду, у нее ни хрена чувства юмора нету, зато любимых мозолей не пересчитать. До чертиков люблю ее заводить. Христос, говорю, расплатился за наши грехи, поэтому побережем свои деньги. Вся прямо посинеет. Или сказал как-то, что облачные и огненные столпы, в которых израильтяне шли через пустыню, не Бог послал, а НЛО выхлопнули — что очень даже похоже на правду, — она на меня чуть ли не с кулаками набросилась. — Он рассмеялся. — Чего ждать от женщины, которая во всем происходящем на свете винит Сатану?

— Тогда как виноваты серые пришельцы, не так ли?

— Мозги у нее на пятьсот лет отстают, — покачал Залески головой. — Только послушай, что она несет про компьютеры, чипы 666, прочее эсхатологическое дерьмо собачье. Считает компьютер орудием Дьявола.

Он состроил гримасу, когда мимо прошел некий тип в кепке с надписью «Район-51» и синем спортивном костюме с эмблемами НЛО, расстегнутом спереди, демонстрируя футболку, на которой было написано: «Заберите меня поскорее! Домой хочу!»

— Ослиная задница, — прошипел сквозь зубы Залески. — Какого дьявола Рома берет таких трахнутых идиотов в СИСУП? Даже не представляю.

Они меня бесят. Дилетанты, гоняющиеся за модой. Любители НЛО — как тебе это нравится? Эти задницы превращают серьезное дело в какое-то хреновое хобби, — прорычал он. — Впрочем, я зря их виню. Им мозги пудрит правительство да Мэдисон-авеню вместе с чертовым Голливудом.

— С Голливудом?

— Конечно же, боже ты мой! Там все сукины дети давным-давно куплены. Хуже всех Спилберг. Интересно бы знать, сколько Маджестик-12 отвалил ему за «Близкие контакты третьего вида» и за «Инопланетянина». С двух этих фильмов и началось собачье дерьмо насчет умненьких-дружелюбненьких пришельцев. «Люди в черном» — еще один кошмарный пример, безусловно снятый на деньги Маджестик, чтобы выставить людей в черном в комическом виде. Такая у них тактика: берут дьявольски серьезную проблему и превращают в похабную шутку. — Он бросил окурок на землю. — А где Голливуд не поспеет, за дело берется Мэдисон-авеню.

— И рекламный бизнес задействован?

— С самого первого дня. Посмотри часок долбаный ящик, увидишь летающие тарелки, которые доставляют товары от «Мейтэг», или семейства серых, разъезжающих в «бьюиках». Все это не так просто. Приучают нас к серым. Когда инопланетяне наконец объявятся, их встретят с распростертыми объятиями, вручив ключи от всей дерьмовой планеты.

Джек обратил внимание на двух прошедших мимо ортодоксальных раввинов.

— Смотрите, — шепнул он и дернулся в сторону, — люди в черном!

— Ну, ты комик, — кисло проворчал Залески, пряча, впрочем, улыбку. — Не Джон Мюррей, конечно, но настоящий комик, черт побери.

— Прошу прощения, — извинился Джек, никакой вины за собой не чувствуя, — просто не мог удержаться.

И вспомнил двоих мужчин в черном седане вчера вечером на улице, где живут Каслмены. Не особенно хорошо рассмотрел, но оба были в черном с ног до головы.

— А если серьезно, вы вообще когда-нибудь видели тех самых людей в черном?

— Нет, и видеть не хочу, большое спасибо. Поганые сукины дети.

— Как они выглядят?

— В черных костюмах, черных галстуках, черных шляпах, в белых рубашках и темных очках. Очки никогда не снимают.

— Даже по ночам?

— Говорят, это помесь человека с инопланетянином, якобы с очень белой кожей, с очень чувствительными к свету глазами. Разъезжают, как правило, в черных седанах с выключенными фарами.

У Джека мурашки по спине забегали. Залески в точности описал вчерашний автомобиль и его пассажиров. А черный седан в Монро? Ни капельки не веря в помесь людей с инопланетянами, нельзя исключать реальную возможность наблюдения и слежки. Почему иначе он с ними столкнулся на пути в Монро и в Элмхерст? О деле в Куинсе не знает никто, кроме Оскара Шаффера. Неужели Шаффер связан…

Стоп. Полегче. Уподобляешься членам СИСУПа.

Однако при подозрении, что его кто-то выслеживает, мурашки превратились в комок в кишках. Кто? Зачем?

— Ты чего? — спросил Залески.

— Ничего, а что?

— Показалось, будто отрубился на время.

— Просто задумался.

— Дело полезное. — Залески поднялся, отшвырнул окурок к бровке тротуара. — Ну, пора пошевеливать задницей. Двинем обратно. Надо Майлса послушать. Пойдешь со мной?

— Может, потом загляну. На ярмарку хочу зайти.

— Знай, что там ни хрена не увидишь, — с внезапной горячностью предупредил Залески. — Барахолка, лучше не скажешь. Сплошное дерьмо на продажу.

— Все равно зайду. — Надо убить время до свидания с Джиа и выяснить, что там так раздражает Залески.

— Давай, — кивнул тот через плечо на ходу. — Увидишь — поймешь, о чем я говорю.

Джим Залески сбежал с доклада о Новом Мировом Порядке минут через десять. Куча параноидального дерьма собачьего. Майлс со своей командой ни хрена не смыслят. Пережевывают до последней вшивой крошки дезинформацию, которой их пичкает Маджестик-12, и покорно кушают.

Даже если бы заседание заинтересовало хоть капельку, вряд ли удалось бы сосредоточиться на обсуждении. Мысли заняты Джеком Шелби.

Есть что-то непонятное в этом оболтусе. Что — неясно, но что-то не то, черт возьми.

Во-первых, мало говорит. Вставит там-сям замечание, главным образом слушает. Может, простой новичок — похоже, и правда не знает элементарных основ уфологии, — а может быть, и какой-нибудь шпик. Не обязательно из Маджестик-12 или от серых. В прошлом году на конференцию по НЛО заявился писатель, прикинулся очевидцем. Шатался кругом, болтал, слушал, тайно записывал на припрятанный магнитофон. Через несколько месяцев в «Скептикл инкуайрер» появилась статья о СИСУПе. Ни одна цитата никому конкретно не приписывалась, но Джим узнал пару собственных комментариев и пришел в ярость.

В наши дни приходится разбираться как следует, с кем разговариваешь.

Может быть, дело в легкой насмешливости этого самого Шелби. Открыто не издевается, но как бы в душе потешается над СИСУПом и сисуперами…

Еще один деятель из «Скептикл инкуайрер» в игрушки играет? Они ничему не верят. Наверняка сомневаются и в земном притяжении. Ничего, скоро поверят по-настоящему. Вроде того парня, который падал с крыши небоскреба и на вопросы из окон, как он себя чувствует, отвечал: «Да пока хорошо!»

Объявятся серые, станет гораздо хуже. Я посмеюсь последним, только будьте уверены, нет ничего забавного в том, что Земля станет животноводческим ранчо.

Пожалуй, не вредно взглянуть на Шелби незаметно. Собирался на барахолку пойти. Противно заходить, да можно заскочить на минуточку, не доводя себя до припадка.

Он направился к двери с табличкой «Выставка-ярмарка». Уговаривал профессора Рому не устраивать барахолку, не ставить СИСУП на одну доску со «Звездным путем» или комиксами, но профессору нравится мысль о продаже товаров. Жирная задница прямо так и сказала: «товаров».

Джим вошел, остановился в дверях. Ярмарка всегда выглядит одинаково: длинные столы по периметру, прямоугольная площадка в центре, кругом разложены товары. Продавцы вечно одни и те же, все друг с другом знакомы. Вроде цыган или, скорее, завзятых туристов, обязательно подчиняются тайной круговой поруке.

Высматривая краешком глаза Шелби, он побрел среди книг и брошюр об астральных проекциях, способах перехода в другие измерения, холестериновом заговоре — «люди с самым высоким холестерином живут дольше всех!».

Надо будет вернуться, взглянуть.

Прошел мимо «истинной правды» о Вэнсе Фостере, мимо «истинной правды» о бомбардировке Оклахомы, изложенной сплошь «крупнейшими специалистами», многие из которых именуют себя докторами. Докторами чего, интересно бы знать?

Дальше целая россыпь разоблачительных материалов о ЦРУ, начиная с книжки Боба Вудворда в твердой обложке и заканчивая памфлетами неизменно популярного Анонима.

В сервисном отделе один тип предлагал сделать изображение ауры за двадцатку, женщина за десятку читала по ладони (Быстро! Надежно!), непревзойденное гадание Таро по необозначенным ценам, туристические экскурсии в «силовые центры» (Стоунхендж, Мачу-Пикчу, разнообразные храмы майя).

— О господи Исусе, — пробормотал Джим, завидев крупнейший отдел НЛО, раскинувшийся на большинстве столов.

Боже, смотреть на пакость невозможно. Собрался было развернуться и выйти, но заметил в самой гуще Шелби.

Ну, естественно, где ж ему быть.

Джим подавил прилив безнадежности. Иногда кажется, будто существование вообще лишено всякого смысла. Он упорно старается провозгласить истину, но всякий раз, думая, будто движется к цели, оказывается отброшенным к отправной точке.

Лет в двадцать начал читать об НЛО, одержимо увлекся и чем больше читал, тем сильней убеждался в массовом заговоре по сокрытию правды от мира. Посвятил жизнь его разоблачению.

Эта миссия стоила ему службы в телефонной компании, что он принял за откровенное предупреждение, хоть так и не нашел доказательств. Впрочем, рот ему не заткнули, даже уход жены не остановил. Открыл вместе с братом собственное дело, хозяйственный магазин процветает, пускай Том вечно недоволен, что Джим постоянно увиливает от работы. Не понимает, что цель его жизни не в хозяйственном магазине, а здесь.

Если удастся закончить книжку, которая станет бестселлером, можно будет бросить торговлю, стать самостоятельным, ежеминутно открывать глаза людям. Начать настоящую жизнь среди единомышленников, просвещая непросвещенных. Вот для чего он живет.

Однако и тут есть обратная сторона — узнав правду, люди стараются извлечь из нее коммерческую прибыль и быстро опошляют. Сукины дети, пропади они пропадом.

Сделав для успокоения глубокий вдох, он заставил себя пройти мимо глянцевых снимков кругов на траве, больше похожих на фотовыставку, чем на следы инопланетных космических кораблей.

Дальше видеофильмы об НЛО и близких контактах («подлинные съемки!»), недавних событиях в Эквадоре с комментариями пресловутых «крупнейших специалистов», книжки об НЛО и контактах («подлинные свидетельства!»).

Среди ярких обложек и броских картинок совсем затерялись серьезные брошюры и язвительные памфлеты, говорящие простую неприкрашенную правду, которую никто не рекламирует. Жадные до скорых денег художники, перекупщики, издатели портят дело, тогда как настоящая истина лежит незамеченная, непрочитанная.

Джим нашел Шелби рядом с магнитными нашлепками на холодильник в виде летающих тарелок, зеленых инопланетян, киношных «людей в черном» и серых пришельцев, миниатюрных космических кораблей всевозможных размеров и форм, именуемых либо «разведчиками», либо «флагманами».

— Видишь? — прошипел он сквозь зубы у него за спиной.

Не хотел заговаривать, но подобная дрянь неизменно выводит его из себя. Каждый раз в таком месте чувствует себя Иисусом Христом перед торгующими в храме.

— А, Джим, привет, — оглянулся Шелби. — Я думал, вы собирались…

— Видишь, что я говорил? — повысил Джим голос. — Что имел в виду под опошлением? Эти кретины топят в дерьме род человеческий. Ради любого вшивого говенного бакса. Пойду отсюда, пока не придушил какую-нибудь ослиную задницу.

К черту этого самого Шелби. Плевать, кто он такой. Злейшие враги истины здесь, в этом зале!

Не сказав больше ни слова, он начал проталкиваться в толпе к выходу.

Точно заводной, решил Джек, глядя вслед Залески. При малейшей провокации готов разнести в клочья любого — если уже никого не разнес.

Еще немножечко побродил, присматриваясь к товару. Обнаружил наручные часы в виде головы серого инопланетянина с летающей тарелкой вместо циферблата, купил для Вики. Наверняка понравятся.

Со вздохом сунул покупку в карман, борясь с постепенно нараставшим унынием. Утро, по крайней мере, кое-что принесло, только он, черт возьми, ни на шаг не приблизился к обнаружению Мелани Элер.

Расхаживая по выставочному залу, обдумывал весь этот бред. Ночной кошмар, проклятый ящик в ванной… тут творится что-то очень нехорошее… причем с дьявольской определенностью кажется, что к концу конференции будет еще хуже. Хорошо бы сейчас же все бросить и дать деру.

Впрочем, вчерашняя напряженная атмосфера в отеле слегка разрядилась, словно кто-нибудь где-то выпустил пар.

Заметив Лью в общем зале рядом с выставочным, Джек шмыгнул к лифту, надеясь незаметно удрать. Не терпится увидеть Джиа.

Не повезло.

— Джек! — крикнул Лью, поспешая навстречу. — Удалось узнать что-нибудь?

— Ничего полезного. Слушайте, — промямлил он, не находя нужных слов, — я как-то не совсем уверен, что справлюсь с делом.

Лью изумленно уставился на него:

— Вы серьезно?

— Вполне.

— Деньги я вам верну.

— Плевать на деньги. Мне нужна Мелани! — Лицо его исказилось, словно он собирался заплакать.

— Успокойтесь, Лью.

— Молчите, если не понимаете, что она для меня значит. Я был полным ничтожеством до нашей встречи.

— Кажется, вы получили фирму в наследство…

— Конечно, получил, но ко всем чертям бросил бы. Думал, это мне не по силам, не смогу самостоятельно вести дело. Собирался продать, когда встретился с ней. Она отговорила меня, убедила, что справлюсь, что вполне способен, принялась помогать, обучать… И, вы знаете, оказалась права. Я действительно, черт возьми, справился, хоть никогда в себя не верил. С короткой ногой не мог в детстве сравняться с другими мальчишками, не умел ни бегать, ни лазать по деревьям, считал себя никчемным…

— Да, но… — попробовал Джек вставить слово, не желая выслушивать историю его жизни.

— Встреча с Мэл все изменила. Если бы не она, я никогда не добился бы таких успехов. Поэтому вы должны найти ее, Джек. Без нее жизнь для меня теряет всякий смысл. Кроме вас, это некому сделать. Помните? Меня найдет только Наладчик: Джек. Один он поймет.

— Угу, — угрюмо буркнул последний, попавший в ловушку, — помню.

— Так пожалуйста, умоляю вас…

— Ладно. Попробую, но…

— Ох, спасибо! Спасибо!

Лью намерился заключить его в медвежьи объятия, от чего удалось увернуться.

— Эй-эй, это еще что такое? Мы всего два дня знакомы. Предупреждаю — дело нелегкое.

— Никому, кроме вас, не удастся, — уверенно заявил он. — Так Мэл говорит, а она всегда права.

— Будем надеяться, — вздохнул Джек.

Рома стоял среди членов СИСУПа, прикидываясь, будто интересуется пустой болтовней, краем глаза присматривая за незнакомцем. В дальнем конце общего зала мужчина, именующий себя Джеком Шелби, о чем-то оживленно беседовал с Лью Элером. Интересно, что их связывает.

Внезапно услышав пронзительный визг, оглянулся, увидел скачущего к нему по полу Маврицио. Визг какой-то… испуганный.

Наклонился, протянул руку, разрешая прыгнуть на плечо, но капуцин, вытаращив глаза, схватил его и потащил к лифтам.

Охваченный волнующим предчувствием, Рома решил последовать за ним. Нашел посылку? Что с ним происходит?

Изобразив скупую улыбку, бросил кучке присутствующих:

— Прошу прощения, видно, Маврицио пора завтракать. После договорим.

И пошел, сопровождаемый общим смехом. Наконец-то отделался от идиотов, но что могло привести Маврицио в такое состояние? Двери лифта открылись, из кабины все вышли. Рома поспешил войти, нажал кнопку восьмого этажа.

— Близнецы! — выдохнул Маврицио, как только дверцы закрылись. — Я видел одного Близнеца!

Его мороз прохватил по спине.

— Быть не может!

— Собственными глазами видел.

— Где?

— На восьмом этаже — на твоем!

Спину уже прохватил не мороз — стиснула ледяная рука.

— Там еще целая куча народу. Один из Близнецов? Что он делал?

— Бродил по этажу.

— У моего номера?

— Нет, в другом конце коридора. Я не стал задерживаться. Побоялся, как бы он меня не узнал.

Рома взглянул на красную шестерку на указателе этажей, быстро нажал кнопку седьмого.

— Хорошая мысль, — одобрил Маврицио. — Не стоит выходить из лифта, чтоб столкнуться лицом к лицу с Близнецами.

— Вряд ли они меня узнают. Но твоя истинная природа не так хорошо скрыта. Могут обратить внимание. Я же наверняка пройду мимо, не внушив подозрений.

— Тогда для чего они здесь? Врагу явно известно…

— Ш-ш-ш, — шикнул Рома, когда кабина остановилась. — Дай подумать.

Дверцы разъехались на седьмом этаже. Он вышел, нажал кнопку спуска, осмотрел коридор. Пусто. Пока дверцы закрывались, прошелся, стараясь собраться с мыслями.

Близнецы — неумолимо безжалостные вражеские агенты. Возникли в качестве наблюдателей где-то во время Второй мировой войны после увольнения первого стража. Оказались весьма решительной парочкой, вторгаясь туда, куда намеревалось проникнуть Иное. Грубые методы нередко эффективно работали, возникший вокруг миф о «людях в черном» действовал на руку.

Теперь у них есть возможность не просто помешать, а погубить все дело. Хуже того — уничтожить его самого, если только узнают.

— Будем рассуждать логически, — зашептал он. — Допустим, они обо мне не знают. Если бы знали, схватили в при первой возможности где бы то ни было, на людях или с глазу на глаз… во время вчерашнего приветственного выступления… растерзали бы в клочья.

— Что-то наверняка знают, — заметил Маврицио. — Иначе зачем они здесь? Разве только…

— Что?

— Разве только им стало известно об открытии Мелани Элер.

— Хорошая мысль, Маврицио, — признал Рома. — Возможно. Хотя я бы поклялся, им только известно о факте открытия, но не о том, в чем оно заключается. Поэтому сюда явились. Наверняка шли следом за мужем до нашего порога.

Он вздрогнул, услышав стук двери ниже по коридору, поспешно вскочил в звякнувшую спускавшуюся кабину лифта, нажав кнопку нижнего вестибюля, пока дверцы еще не успели закрыться.

— Ну, теперь бросишь глупости? — торопливо спросил Маврицио, боясь, чтобы в лифт не зашел очередной пассажир. — Я тебе постоянно твержу: еще рано. Слишком многое уже пошло иначе, даже если бы не пошло, появление Близнецов — веский повод для отказа.

Рома покачал головой:

— Просто мелкие осложнения. Будем действовать по плану. Вторая и последняя посылка нынче ночью.

— Мы еще первую не нашли!

— Значит, ищи, Маврицио. Найди ее!

Дверцы лифта открылись, впустив молодую пару. Рома обрадовался. У Маврицио есть что сказать, но не хочется слушать. Ему требуется только двадцать четыре часа для исполнения своего долга.

— Посмотри-ка, шрамы воспалились, — заметила Джиа, поглаживая пальцами грудь Джека.

Он с закрытыми глазами прислонялся к кафельной стенке душевой кабины. После часа активных занятий любовью коленки резиновые. Горячий пар привел в приятное состояние полного паралича.

Открыв глаза, смотрел, как вода течет по прильнувшему к нему белому гладкому женскому телу. Череп обрисовался под мокрыми волосами. Чувствуется нежное блаженное тепло.

Старомодная ванная отделана белым кафелем, слив потемнел от времени. А закрытая душевая кабина относительно новая и просторная.

По его настоянию Джиа с Вики переехали в городской особняк Вестфаленов на Саттон-сквер. Дом в любом случае неофициально принадлежит Вики — последней наследнице, упомянутой в завещании теток. Она станет законной владелицей после официального признания смерти Грейс и Нелли Вестфален, хотя можно только гадать, когда это случится, — останков никогда не найдут. Впрочем, против проживания в особняке Джиа с Вики никто не возражает.

Он с неимоверным усилием взглянул на три диагональные красные полосы на собственной груди от левого плеча до последнего справа ребра.

Перед глазами встала картина, словно это было вчера. Баттери-парк… горящий в гавани корабль Кусума… безгубый ракшаса, догоняющий Джиа и Вики… Джек бросился на него сзади, стараясь ослепить… чудовище его стряхнуло, замахнулось трехпалой лапой, грудь огнем обожгло…

— Не все, — уточнил он, — только те, что ракшаса оставил.

— Странно. В прошлый раз все было нормально.

— Угу. Просто зудят в последнее время. — Тут до него наконец дошло, что поэтому он и чесался в Монро. — Вчера снова ракшасы снились.

— Очередной кошмар?

Джек кивнул, мысленно умоляя не спрашивать, присутствовала ли она во сне.

Джиа снова погладила шрамы.

— Надеюсь, когда-нибудь это останется страшным сном. Хотя напоминание навсегда сохранится.

— Скорей будет служить подтверждением реального существования тех самых тварей.

— Да кому оно нужно? — Джиа крепче прижалась к нему. — Хочется напрочь забыть об их существовании.

— Ведь они настоящие, правда? Мы их не выдумали?

Она взглянула на него:

— Ты серьезно? Разумеется, настоящие. Зачем спрашивать?

— Затем, что для участников конференции, на которой я присутствую, НЛО, пришельцы, Антихрист тоже настоящие. Если кто-то кого-нибудь спросит о реальности пришельцев, тот глянет на него точно так же, как ты на меня, и скажет: «Ты серьезно? Конечно, они настоящие. Зачем спрашивать?» Понимаешь, к чему я клоню? Люди абсолютно уверены в подлинном существовании заговорщиков, инопланетян, секретных организаций.

— Массовое помешательство, — медленно кивнула Джиа, принимаясь намыливать ему грудь, покрывая шрамы мыльной пеной. — Понимаю.

— По-моему, они ненормальные. Поговоришь с кем-нибудь пять минут, сразу видно — связь с реальностью больше не оплачивается. А если бы мы с тобой начали кругом болтать о ракшасах? Разве о нас не сказали бы то же самое? И были бы абсолютно правы, потому что у нас, черт возьми, не имеется никаких доказательств, никаких надежных свидетельств, за исключением моих шрамов, которые, как всем известно, я сам мог себе нанести.

— Это действительно было, Джек. Мы это пережили — с большим трудом — и поэтому знаем.

— Правда? Действительно пережили, но что запомнили? Воспоминания — главное для самосознания. А то, что я читал о памяти в последнее время, свидетельствует о ее ненадежности.

— Перестань, ты меня пугаешь.

— Я сам себя пугаю.

— В конце концов, мы же не утверждаем, что ракшасы намерены завладеть миром, не сваливаем на них вину за все беды.

— Пока нет…

— Ну и хватит об этом. — Она легонько толкнула его в грудь. — Мы отличаемся от твоих чокнутых именно тем, что не зацикливаемся на подобных проблемах. Произошло нечто ужасное, мы его пережили и, поверь мне, забыли. Я изо всех сил стараюсь забыть. А у них вся жизнь на этом сосредоточена, они на мир смотрят с такой точки зрения.

— Угу. Зачем это кому-нибудь надо? Реальная жизнь недостаточно сложная?

— Может быть, дело именно в этом, — заметила Джиа. — Я почти всегда вижу в реальной жизни чересчур много сложностей. Иногда что-то случается из-за того, иногда из-за этого, иногда из-за того и этого плюс еще чего-нибудь.

— И очень часто, — добавил Джек, — что-то случается, черт побери, вообще безо всякой причины.

— Вот именно. А теория всеобъемлющего заговора все упрощает. Больше нечему удивляться. Незачем по кусочкам складывать головоломку — дело и так уже ясное. Кто-то, возможно, блуждает в потемках, а тебе все известно.

— Если подумать, в этом самом СИСУПе немало болванов, — вздохнул Джек. — Однако, несмотря ни на что, они очень на меня похожи…

— Да ну тебя.

— Правда. Постоянно поглядывают через плечо, и я тоже без конца поглядываю.

— Не напрасно.

— Дай закончить. Они одиночки, и я до нашей встречи был в основном одиночкой. Такие же изгои, как я.

— Поди ты.

— В нормальном обществе считаются ненормальными, и я попаду в ту же самую категорию, если общество обо мне когда-нибудь узнает. За исключением того факта, что я держу язык за зубами, можно ли утверждать, что хоть настолечко отличаюсь от них? — Джек чуть расставил большой и указательный пальцы.

— Ничего подобного, говорю я тебе, — заявила Джиа и поцеловала его.

Если бы этого было достаточно, думал он, закрыв глаза, крепко прижав ее к себе, нуждаясь в тепле, в присутствии, в самом существовании Джиа на свете. Это якорь, привязывающий его к реальности, к здравомыслию. Кто знает, в какую пучину безумия канул бы он без нее и без Вики.

Джек снова бросил взгляд на косые покрасневшие шрамы, и вдруг перед глазами встал Рома на вчерашнем приеме с коктейлями, скрючивший три средних пальца на манер трехпалой лапы ракшасы, которые процарапали в воздухе точно такие же диагональные линии.

— Ты чего? — спросила Джиа, чувствуя, как у него инстинктивно напряглась спина.

— Ничего. Мышцу потянуло.

Он обнял ее крепче, пряча лицо, зная, что на нем написано ошеломление и растерянность.

Неужели Рома знает? Что он сказал? Как мы легко забываем. Я ничего не забыл. А он никак знать не может.

Тогда что означает дурацкий жест тремя пальцами в точном направлении? Другого объяснения невозможно найти — знает. Откуда?

Не имеется никакого понятия, но надо выяснить.

Однако, если Рома знает об оставленных ракшасами шрамах, может быть, знает и о Джиа с Вики? Не следил ли за ним до их дома?

Он протянул руку за спину Джиа, отвернул горячий кран. Вода вдруг показалась холодной.

Договорившись насчет бейсбольной тренировки с Вики попозже, Джек вернулся в отель. Войдя, почувствовал вновь нарастающее напряжение в атмосфере. Огляделся в поисках Ромы — хочу задать пару вопросов, дружище, — но не увидел. Добравшись до второго этажа, заметил стоявшую в общем холле рядом с залом заседаний парочку: Лью с Ивлин. Направился к ним.

Ивлин с расстроенным, озабоченным видом взволнованно потирала крошечные пухлые ручки.

— Случилось что-нибудь?

— Олив так и не можем найти? — заверещала она. — После вчерашнего приема никто ее не видел? Я уже беспокоюсь?

— В номере были?

— Я звонил и стучал, — сказал Лью, — нет ответа.

— Может, администратора попросить, чтоб открыл, посмотрел, вдруг она там лежит в обмороке или еще что-нибудь, — предложил Джек.

Ивлин зажала ладонью рот.

— Вы и правда так думаете? А мне даже на ум не пришло? Может, она обо всем позабыла? Пошла гулять по городу или еще куда-то? И как отнесется к тому, что мы вошли в ней в номер?

Любой другой, думал Джек, был бы тронут заботой. Но вся эта компания кругом видит злодейские заговоры.

— По-моему, стоит рискнуть.

Ивлин глянула на часы:

— Дам ей еще часок? Если не появится к тому времени, пойду к администратору? Пусть проверят? Что скажете?

— Неплохой план, — одобрил он.

Когда она упорхнула, Лью обратился к нему:

— Думаю пока домой вернуться.

— В такую даль до Шорэма?

— Да. Хочу заглянуть, посмотреть, не вернулась ли Мэл, не оставила ли записочку. — Он сморгнул слезы. — Сначала она, потом Олив. Мне по-настоящему страшно. Есть что-нибудь новое?

— Ничего определенного, — сказал Джек, видя, как он помрачнел. — Может быть, вы кое-что проясните.

— Разумеется, все, что угодно.

— По словам Олив, Мелани передала ей компьютерные дискеты. Зачем, как по-вашему?

— Даже не представляю, — покачал он головой. — Они совсем не так близки.

— Не верите?

— Точно не знаю. Может быть, Олив просто хочет набить себе цену. Может, Мелани их отдала на хранение, уничтожив папку ТВО. Думала, что никто не станет искать дискеты у Олив, которая, как всем известно, ненавидит компьютеры.

— Хорошая мысль, — признал Джек. — Найдем Мелани, спросим.

— Если найдем, — глубоко вздохнул Лью. — Ну, пока, — кивнул он и ушел.

Джек решил прослушать свой автоответчик, потом заглянуть на какое-нибудь заседание. На одном должен был выступать по программе неуловимый Майлс Кенуэй. Хотелось бы на него посмотреть.

По дороге к вестибюлю вновь заметил рыжеволосого мужчину, который сидел в дверях в кресле-каталке, так же пристально на него глядя, как вчера вечером. Не очень-то приятно. Что его так занимает, черт побери?

Проверил ответчик по телефонной карточке. Кроме отца, никто не звонил.

Ладно, пора набраться духу и перезвонить. Он нашел номер в бумажнике, набрал, перенесся во Флориду, неподалеку от Корал-Гейблс, с болотом практически на отцовском заднем дворе.

Папа оказался на месте. Немножко поболтали — с обязательным уведомлением о приятнейшей теплой погоде, — после чего Джек перешел к сути дела:

— Не передумал насчет поездки?

— Нет. Заказал билеты и прочее.

— Ух ты, какая жалость! Я в круиз уезжаю на пару недель, причем в то же самое время.

На другом конце, во Флориде, долго стояло молчание, по проводу текло огорчение. На лице Джека выступила едкая виноватая испарина. Отец явно старается сблизиться на склоне лет с блудным сыном, а тот его окатывает холодным душем.

Какой же я трус. Вшивый лживый трус.

— Куда едешь? — спросил в конце концов отец. Куда, черт побери?

— На Аляску.

— Правда? Всегда хотел побывать на Аляске, посмотреть ледники и так далее. Что ж ты раньше не сказал? Я бы с тобой поехал. Может, еще получится…

Ох, нет!

— Не получится, папа. Все продано.

Снова долгое молчание.

Не просто вшивый лживый трус, а настоящая крыса.

— Знаешь, Джек, — сказал потом отец, — понимаю, ты, видно, не хочешь, чтоб я вмешивался в твою жизнь или знал какие-то подробности…

Он заледенел.

— Ты о чем это?

— Слушай, если ты… г-гей, — с трудом выдавил он, — ничего. Переживу. Ты все равно мой сын.

Джек так и присел у телефона. Гей? Страшней ничего не придумал?

— Нет, папа. Меня не привлекают мужчины. Собственно, даже не понимаю, что женщины в них находят. Предпочитаю женщин. Всегда любил, всегда буду любить.

— Да? — В отцовском голосе явственно слышалось облегчение. — Почему же тогда…

— Я действительно уезжаю.

— Ладно. Верю. В гости обещал приехать, помнишь? Когда? Давай точно условимся.

— Не могу сейчас точно сказать…

Больше нельзя его отфутболивать.

— До конца года приеду. Идет?

— Идет! Договорились!

Отец еще немножко поговорил, отпустил его с миром. Джек постоял на месте, набираясь сил. Лучше встретиться с бандой разъяренных наперсточников, чем разговаривать с папой по телефону.

Грохнул кулаком в стенку. Что я наделал? Пообещал приехать и время назначил: до конца года. Рехнулся?

При всей своей ненависти к поездкам поддался извечному чувству вины.

И попался в ловушку — дал обещание.

Лучше вернуться в номер и передохнуть.

Сальваторе Рома сидел у себя в номере, уставившись в телевизор, но практически не обращая внимания на экран, где шло какое-то ток-шоу с участниками в побрякушках, с причудливыми прическами, которые жаловались на пренебрежительное отношение со стороны приличного общества. Он далеко унесся мыслями, воображая близкое будущее, изменившийся с его помощью мир. Улыбнулся в экран: у вас проблемы? Обождите немножечко…

Настойчивое царапанье в дверь вернуло его к реальности. Открыл, впустил Маврицио.

— Нашел, — объявил капуцин, прыгая на кровать.

— Долго искал.

— В номера можно попасть только с горничными во время уборки. До сих пор бегал бы попусту, если в не уделил особое внимание конкретному номеру.

У Ромы самопроизвольно сжались кулаки.

— Незнакомца.

— Конечно! Загадочного Джека Шелби. Посылка стоит у него в ванной под раковиной.

Рома крепко зажмурился.

— Вскрыта?

— Да, хотя нет никаких признаков, что он пробовал собрать конструкцию.

— Все равно набор не полный. Даже когда остальное прибудет…

— Будем надеяться, ничего не сломает, не выкинет. Думаю, надо как можно скорее забрать.

— Не согласен, — возразил Рома. — Не надо, пока тут Близнецы. Вдобавок у нас слишком много безответных вопросов. Почему посылка пришла не в подвал, как планировалось, а к нему? Его рук дело или решение той стороны? Кто он такой?

— Если бы я целый день не потратил на поиски, мог бы ответить.

— Зачем он здесь? Связан ли с Близнецами? Если да, мы, возможно, сыграем им на руку, выступив против него и тем самым себя обнаружив.

— Не нравится мне это, — буркнул Маврицио, заскакал к двери, оглядываясь. — Выпусти меня отсюда.

Рома повернул ручку, до которой капуцин не мог дотянуться.

— Куда ты?

— Мне надо подумать.

Он вышел, посмотрел в конец коридора и ошеломленно замер.

Судя по постели, в номере побывала горничная. Джек заглянул в ванную, с облегчением не увидев другого ящика. Первый стоял на том же самом месте.

Поднял крышку, снова осмотрел миниатюрные фермы и стержни. Может быть, попытаться собрать эту чертову штуку? Взглянул на часы: нету времени. Через сорок — пятьдесят минут Ивлин попросит открыть номер Олив. Плохо, что та не явилась на заседание. Гуляет по городу? В скопище Зла? Едва ли.

Назвала вчера номер — 812.

Почему не заглянуть, не выяснить, вдруг скончалась во сне? Если жива и зачем-то прячется, можно объяснить визит беспокойством. Если в номере пусто, возможно, найдутся дискетки, которые ей, по ее утверждению, отдала Мелани.

Чем больше он раздумывал, тем больше ему нравилась эта мысль.

Вытащил кое-какие полезные веши из спортивной сумки и направился на восьмой этаж. В коридоре было пусто, горничная работала в номере по другую сторону от лифтов. Сейчас или никогда.

На круглой дверной ручке номера 812 висела табличка с просьбой не беспокоить. Горничная не войдет, а его это не остановит. Впрочем, на всякий случай он стукнул, тихонечко окликнул Олив. Нет ответа.

Ладно. Вытащил собственноручно изготовленную отмычку — длинную тоненькую пластинку из высокопрочной стали двенадцати дюймов на два, с зубчатой выемкой приблизительно в дюйме от края. Конечно, имеется набор ключей, но отмычкой гораздо быстрее. Наклонился к двери, сунул отмычку между косяком и створкой. Выемка зацепилась за язычок, поворот, рывок, толчок, дверь открылась внутрь…

…на один дюйм. Закрыта на цепочку.

Он замер. Цепочка закрывается исключительно изнутри. Стало быть, Олив в номере.

— Олив! — позвал он в щелку.

Никто не ответил, но внутри что-то точно мелькнуло.

Сердце зачастило. Дело явно неладное. В номере кто-то шныряет — может быть, Олив, а может быть, нет.

Джек закрыл дверь, осмотрел коридор. Никого. Опять вставил отмычку между косяком и створкой, на сей раз на уровне глазка, слыша, как она звякнула о цепочку. Толкнул, выбил ее из гнезда, снова отпер замок.

Сразу почувствовал сквозняк из открытого окна. Минуту назад не чувствовал.

Первым делом вытащил полу фланелевой рубашки, вытер дверную ручку, вошел, закрыл дверь за собой.

Заглянул в ванную, где горел свет. Занавеска душевой кабины отдернута, никто не прячется. Вошел в комнату — в глаза бросились широко раздутые ветром оконные шторы. В принципе створчатое окно открывается назад на несколько дюймов. Видно, кто-то снял стопор — настежь открыто, вполне можно вылезти.

Мысленно видя, как Олив прыгает с подоконника, он оглядывал выдвинутые ящики, разбросанную одежду, образы Иисуса на стенах, пришпиленные над гравюрами в рамках; как минимум, десяток крестов и распятий, одно особенно крупное над кроватью…

— Проклятье! — охнул Джек, шарахнувшись назад при виде лежавшей на ней Олив.

По крайней мере, некогда это была Олив… Укрыта по шею, однако не спит. Глаза вырваны из окровавленных пустых глазниц, уставившихся в потолок. Хуже того — губы неаккуратно срезаны, на лице сияет вечная чудовищная ухмылка.

С комом в желудке он осторожно приблизился. Подушки, постельное белье на удивление чистые, ни капли крови не видно. Лицо — сплошной ужас, а с телом что сделали? Надо посмотреть. Набравшись храбрости, ухватился за край одеяла и сдернул.

Ох, господи Исусе.

Сперва даже не понял, что видит, хоть все равно испытывал отвращение. Тело сплошь искромсано, кругом куски отхвачены. Пытка? Какой-то неслыханный способ. Ритуал? Кроме ран, есть еще что-то страшное. Тут его паровым молотом ошеломило прозрение, он задохнулся, невольно отступил на шаг.

Тело лежало к нему спиной.

Голова свернута на сто восемьдесят градусов.

Джек вздрогнул, оглянулся на звук бьющегося стекла. Безусловно, окно…

Подскочил, отдернул шторы — стекла целы.

Можно было б поклясться…

Высунул наружу голову, видя перед собой заднюю стену отеля. Слева мелькнуло что-то белое: занавеска выбивается из дыры в окне соседнего номера размерами с человеческую фигуру. Глянул вниз: никаких разбившихся трупов на крыше соседнего здания тремя этажами ниже. Кто-то прыгнул в другое окно?

Из разбитого окна донесся стук хлопнувшей двери.

Он втянул голову, бросился к выходу, на бегу хватаясь за полу рубашки, повернул ручку, выскочил в коридор.

Слева из номера Ромы выпрыгнула обезьяна, изумленно застыла при виде его, справа удалялась чья-то фигура в черном костюме и шляпе, успев пройти три четверти коридора не совсем бегом, но поспешно, показывая чертовски хорошее время. Глянула через плечо — мелькнуло бледное лицо, темные очки — и пустилась бежать.

Пугало в черном, узнал Джек, пускаясь вдогонку. Ладно, приятель. Посмотрим, как справишься с парнем покрепче леди средних лет.

Фигура в черном нырнула в дверь на лестницу.

Он тоже вылетел, притормозил на площадке, смутно видя голые панельные плиты, выкрашенные бежевой краской, темно-коричневые железные перила с тошнотворной, проступающей в трещинах зеленью, сосредоточась на шаркавшем эхе мягких подметок, галопом топавших ниже на добрых два пролета.

Продолжил погоню. Шустрый малый. И дьявольски ловкий, если это он был за окном при осмотре трупа Олив. Видно, умеет летать по воздуху, как муха.

Ну, я тоже умею летать… в своем роде.

Он прыгнул через перила на нижнюю площадку, пробежал вниз несколько ступенек, вновь прыгнул. Опасно: неправильно приземлишься — сломаешь лодыжку, но иначе никак не поймать того типа.

Добравшись до ближайшего к убийце пролета, сделал очередной прыжок. Тот запрокинул голову — лицо бледное, маленький нос, тонкие губы, в черных стеклах очков на миг отразились подметки Джековых мокасин, прежде чем обрушиться ему на макушку.

Оба выкатились на следующую площадку. Джек очутился сверху. Мельком заметил разбившиеся при падении на бетон очки. Хотя тело в черном смягчило удар, ощущение потрясающее. Локтем ударился в стену, рука огнем горит. Партнеру наверняка много хуже, хотя тот, как ни странно, мгновенно вскочил как ни в чем не бывало и ринулся вниз, прихватив по дороге очки.

Видимо, болевой порог у него где-то рядом с Луной. Джек с трудом поднялся на ноги — далеко не так быстро, — кинулся догонять. Следующая площадка с красной дверью под цифрой 5 — этаж, где находится его собственный номер. Фигура в черном прошмыгнула, а когда Джек добежал, дверь открылась, и он лицом к лицу столкнулся с зеркальным отражением преследуемого, за исключением черной сувенирной бейсболки.

Новенький полностью приготовился к встрече, уже почти замахнулся, открывая дверь. Джек со своей стороны абсолютно не ждал сокрушительного удара кулака в черной перчатке в солнечное сплетение.

Который прочно его припечатал к бетонной стене. Боль взорвалась в желудке. Дышать невозможно. Он разевал рот, стараясь вдохнуть, но диафрагма была парализована. Старался устоять на ногах, те не слушались. Съежился, словно старая долларовая бумажка, согнулся пополам, захрипел на площадке, не в силах остановить вторую черную фигуру, бежавшую вниз за приятелем.

Дыхание вернулось через добрых пятнадцать — двадцать секунд. Джек лежал, задыхаясь, глотал сладкий воздух, ожидая, когда боль утихнет. Наконец, сумел сесть, привалился к стене, постанывая и тряся головой. Ни за что не стошнит, как бы ни просил желудок.

Господи, ну и удар. Идеальная точность, чуть спину насквозь не пробил, черт возьми. Наверно, перчатка с кастетом — будем, по крайней мере, надеяться. Даже думать не хочется, что у такого тщедушного типа подобный кулак.

В конце концов удалось встать. Теперь уж ловить их нет смысла, давным-давно удрали. Собравшись с силами, он открыл дверь и, делая вид, что все в полном порядке, захромал по коридору к своему номеру.

Поплескав водой в лицо, Джек задумался о следующем шаге.

Олив… мертва. Господи боже, не просто мертва — зверски убита.

Повидав свою долю трупов, он с таким никогда в жизни не сталкивался. Одно дело убить женщину, но выколоть глаза, срезать губы… Святители небесные.

Зачем? Какая-то символика? Видела что-то лишнее? Слишком много болтала? Рассказала о дискетах не только ему, но и тому, кому не следовало рассказывать? Номер старательно обыскан — можно голову прозакладывать, что искали дискетки. Вопрос в том, нашли или нет?

Вернуться, еще раз посмотреть, невозможно. Ивлин минут через двадцать пойдет к администратору. Не хочется тут околачиваться, когда по отелю начнет рыскать полиция, задавая вопросы, однако точно так же не хочется вызывать у кого-нибудь подозрение. Кроме времени, проведенного с Джиа, все его утренние передвижения очень хорошо известны. Для маскировки лучше оставаться у всех на виду, пока тело не обнаружат, потом залечь глубже.

Значит, надо спуститься вниз, попасться на глаза Ивлин и прочим.

В общем зале Джек огляделся в поисках знакомых, не найдя ни Ивлин, ни Залески, ни Кармака. Согласился бы даже на Рому — заодно выяснив, что означает трехпалый жест, — но и того не видно. Только рыжий субъект с бородой опять на него пялится из кресла-каталки.

Ладно, решил он, убьем двух зайцев: засвидетельствуем мое присутствие и узнаем, что во мне такого интересного, черт побери.

Подошел, остановился, видя, что даже если бы рыжий поднялся, то был бы совсем коротышкой. Грудь, как бочка, под рубашкой поло. Надень на голову рогатый шлем, вполне сошел бы за Хагара Грозного. Ноги по бедра укутаны пледом ярких красных, черных и желтых цветов.

— Вы меня знаете? — спросил Джек.

Тот взглянул на него снизу вверх:

— Вчера вечером видел впервые.

— Почему тогда все время смотрите?

— Вам не понять.

— Попытаюсь.

— Я слышал, вы последним говорили с Мелани.

Хоть это и не ответ, он кивнул:

— Допустим. Быстро тут новости распространяются.

— Мы с Мелани давно знакомы. — Рыжий протянул руку: — Фрейн Кэнфилд.

Джек вспомнил упомянутое Лью имя друга детства Мелани из Монро, но лишь ответил на рукопожатие, не проронив ни слова.

— С каких пор?

— Вместе выросли и по-прежнему дружим. Лью обо мне не рассказывал?

— Возможно, — пожал он плечами. — Я тут перезнакомился с массой народу.

— Ну, не говорил, так скажет. У нас с Мелани близкие отношения, он, по-моему, даже подозревает роман. — Кэнфилд горько усмехнулся, кивнув на запеленатые ноги. — К сожалению, это практически невозможно.

Ноги дрогнули под цветастым пледом, и Джека почему-то мороз по спине прохватил. Надо бы что-то сказать в ответ, да ничего убедительного в голову не приходило.

— Ирония судьбы в своем роде, — продолжал новый знакомый. — То, что нас сближает, в то же время препятствует истинной близости.

— Не понял?

— Дефекты нас связывают… чего никогда не понять нормальному человеку.

Джек опешил:

— У Мелани есть… физический дефект?

— Хотите сказать, будто не знаете? — не поверил Кэнфилд. — Наверно, я зря проболтался. — Он дернул себя за рыжую бороду, пристально глядя на Джека. — Действительно с ней никогда не встречались?

— Зачем же мне врать? Впрочем, — не сдержал он улыбки, — учитывая характер здешнего сборища, нечего удивляться, что мне не верят.

— Правильно понимаете.

Джек восстановил в памяти снимки из Монро и Шорэма. Вид у Мелани абсолютно нормальный.

— И что же с ней такое?

Собеседник огляделся и покатил кресло влево.

— Уйдем-ка подальше с дороги, скажем вон туда.

Остановился перед диванчиком у стены. Джек так глубоко утонул в слишком мягких подушках, что смотрел на него теперь снизу вверх.

— Я не стану рассказывать об увечье Мелани. Увидите — узнаете.

По крайней мере, оптимист, мысленно отметил Джек.

— Но учтите, оно задало главную цель ее жизни, — продолжал Кэнфилд. — Стало горючим, питающим двигатель. Она ищет причину вспышки в Монро.

— Вспышки чего?

— Появления на свет детей с физическими недостатками. В конце шестьдесят восьмого года в Монро за десять дней родилось полдюжины дефективных детей. Родителям волей-неволей пришлось познакомиться. Мои сблизились с Рубинами, с семьей Мелани. Помню других — Сьюзен, дочка несчастных Харрисонов, с ужасным уродством прожила лишь пять лет; Карли, дочь дважды наказанных Бейкеров, исчезла после убийства ее брата. Бедные люди объединились в небольшую группу поддержки, ища ответа, желая дознаться, почему беда обрушилась на их головы?

Джек покосился на безжизненную часть его тела, гадая, что прячется под пледом.

— Может быть, утечка радиации? — предположил он.

Кэнфилд покачал головой:

— Приезжала следственная бригада, все кругом обыскала именно на этот счет. Не получив подтверждения, взяли пробы воды и почвы на содержание токсинов, ничего не нашли. По мнению Мелани, уехали с пустыми руками потому, что искали естественные причины. Она видит тут неестественную причину…

Ноги снова дернулись под пледом, тоже как-то неестественно, если на то пошло.

— Например?

— Вмешательство чего-то другого… Иного.

— Это словечко — секретный пароль или что? Ничего не пойму.

— Мы с Мелани без конца говорили об этом, — вздохнул Кэнфилд. — Она была твердо уверена, что в конце февраля или начале марта шестьдесят восьмого, когда наши матери только что забеременели, в Монро произошло некое «неестественное» явление, повредившее хрупкие клеточные структуры зачатых зародышей. «Вторжение Иного», по ее выражению. Она нас всех называла «детьми Иного».

Угу, мысленно хмыкнул Джек. Не рождается ли у меня на глазах очередная теория заговора?

— Хорошо, — сказал он, — объясните, что все это значит?

— Мелани всю жизнь пытается ответить на этот вопрос, — пожал плечами рыжеволосый мужчина. — Пару недель назад мне сказала, что сильно продвинулась с помощью профессора Ромы… может быть, скоро отыщется ключ к Теории Великого Объединения.

Снова теория Мелани. Кажется, все дороги ведут в Рим — к тому самому Роме.

— Хотелось бы познакомиться с ее теорией.

— Мне тоже. Поверьте, когда единственная причина определяет или портит твою жизнь, ее хочется знать.

— Что же портит жизнь Мелани? — допытывался Джек.

— Прошу прощения. — Кэнфилд тряхнул головой. — Лучше у Лью спросите. Приятно было побеседовать.

У ехавшего в Шорэм Лью не спросишь.

Тут ему пришло в голову, что тайну местонахождения, равно как и загадочного физического дефекта Мелани Элер, надо, наверно, искать не среди сумасшедших сисуперов, а в ее родном городе — в Монро.

Кэнфилд откинулся на спинку инвалидного кресла и тронулся с места.

— Еще один вопрос, — бросил вслед ему Джек. — Вы тут чем занимаетесь?

— Я? — Он оглянулся, остановился.

— Угу. НЛО? Сатаной, концом света? Новым Мировым Порядком? Международным заговором банкиров? Культом Ктулху? Какой у вас конек?

— Разве не слышали? — переспросил он и покатился прочь.

Что-то знает, решил Джек, глядя вслед. На главные вопросы старается не отвечать… определенно в курсе дела.

Оглядев общий зал, он увидел, как из конторы отеля вышла Ивлин с двоими сопровождающими с маленькими латунными именными табличками на лацканах и направилась к лифтам. Несомненно, по пути к номеру Олив. Значит, минут через десять в отеле кишмя закишит синяя форма.

Пожалуй, самое время еще разок заглянуть в дом предков исчезнувшей леди.

Джек вывел из гаража взятый напрокат автомобиль и поехал обратно на Золотой берег Лонг-Айленда. Карты у него не имелось, точного представления о расположении Монро тоже, помнилось только, что где-то в конце дороги на Глен-Коув. Заметил по пути дорожный знак, указавший нужное направление, после чего без проблем нашел родительский дом Мелани.

Поймал себя на том, что постоянно поглядывает в зеркало заднего обзора в поисках черного седана. Присутствовало смутное ощущение слежки, и он пристально всматривался в каждую замеченную черную машину.

Старый дом легко было узнать по большому дубу с широченным стволом. Он на этот раз остановился на подъездной дорожке, пошел к черному ходу. Замок йейлский, стало быть, с блокировкой. Старый добрый знакомый. Тридцать секунд на круглую ручку, на цилиндр меньше минуты — открыто.

Джек снова побрел по дому, глядя на снимки, начиная подмечать то, что в первый раз полностью от него ускользнуло: ни на одном не видно левой руки Мелани. Там, где она одна, рука спрятана за спиной, на семейных фото с родителями — за ними.

Левая рука искалечена? Как у кукол в коробке…

Ну и что? Как это может быть связано с исчезновением?

Он спустился в подвал. Веревочная лестница по-прежнему уходит в бетон. А это как может быть связано с исчезновением Мелани?

Джек стоял в полном недоумении, тараща глаза, ожидая какого-нибудь божественного прозрения, которое все прояснит.

Произошло лишь одно: грудь опять зазудела.

Проклятье, видно, аллергия на что-то.

Почесываясь, подошел к письменному столу, осмотрел крупные янтарные кристаллы, поднес один к свету, ничего необычного не увидел.

Дефективные дети, подумал он со вздохом, пропавшая жена, жестоко истерзанный труп, крутые ребята в черном, сборище параноиков… какая между ними связь? Невозможно поверить в случайность бессвязных фактов. Но где связующая нить?

По словам Фрейна Кэнфилда, в конце февраля или начале марта 1968 года в Монро случилось нечто «неестественное». В этом все дело?

По пути попадалась городская публичная библиотека. Может быть, заглянуть, раз приехал?

Перед уходом он позаботился запереть за собой замок и установить блокировку.

— Почему вас интересует данный период? — спросила библиотекарша, пристально его разглядывая. Потом добавила: — Если не возражаете против такого вопроса.

Миссис Форсмен олицетворяла типичную киношную Библиотекаршу в старомодном платье, с морщинистым личиком, кисло надутыми губками, остроугольными очками для чтения, висевшими на цепочке на шее.

— Просто любопытно.

Джек хотел просмотреть снятые на микропленку выпуски выходившей в Монро газеты «Экспресс» за первый квартал 1968 года. Она держала кассету в костлявом кулачке, но пока не отдавала.

— Что именно? Если не возражаете против такого вопроса.

Возражаю, будь я проклят, мысленно заявил он, но пришел к выводу, что она, судя по возрасту, вполне могла быть свидетельницей событий. Есть шанс сэкономить время.

— Кое-что слышал о так называемой «вспышке в Монро»…

— Ох, нет. — Библиотекарша закатила глаза. — Неужели какой-то писака снова задумал копаться? Город уже через край хлебнул горя, особенно несчастные семьи, оставьте их в покое, пожалуйста.

— Я, собственно, генетик, — представился Джек. — Печатаюсь только в научных журналах. Что-нибудь о том времени помните?

— Помню, какая вспыхнула паника, когда стали рождаться увечные дети, особенно как другие беременные боялись за своих младенцев. Тогда еще не проводилось нынешних медицинских обследований, поэтому во многих семьях царил ужас. Жуткое было время, кошмарное. Министерство здравоохранения прислало исследователей из какого-то медицинского центра. Все тщательно проверили, ничего не нашли, точно так же и вы не найдете.

Он протянул за кассетой руку.

— Возможно, вы правы, но я не сдамся, пока сам не увижу.

— Как угодно, — сказала она, отдавая кассету. — Просто зря время потратите.

Очень даже похоже на то.

Джек устроился перед проектором, начал просматривать пленку. «Экспресс» — маленькая городская газетка — публиковала почти исключительно местные новости. Он в мгновение ока прокрутил пару месяцев.

Февраль 1968-го миновал без событий, а в марте началась другая история — в Монро вообще настали тяжелые времена: бешеные бури, марши протеста, ужасная случайная гибель мужчины по имени Джим Стивенс возле какой-то «усадьбы Хэнли». А через несколько дней в том же доме массовая бойня.

И все. Ни малейшего намека на причину рождения через девять месяцев дефективных детей и, естественно, никаких доказательств в пользу теории Мелани о «вторжении Иного».

Джек вернул кассету миссис Форсмен за стойкой.

— Надо было вас послушать, — признал он, стараясь ее улестить. — Ничего не нашел.

Уловка сработала. Она с трудом выдавила настоящую улыбку. Очень скупую.

— Хотелось от хлопот вас избавить.

— По-моему, как ни смотри, шестьдесят восьмой был для Монро нелегким годом.

— Всей стране было плохо, — заметила она. — После убийства весной Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди начались волнения в Чикаго во время съезда демократов. Потом русские вторглись в Чехословакию, людей убивали на улицах. — Взгляд ее устремился куда-то вдаль. — В том году как бы черная туча встала над миром, обезобразив его.

Джек вздернул плечи, стараясь прогнать поползшие по шее мурашки, вспомнив рассуждения Кэнфилда о «вторжении Иного». Практически, можно сказать, что в начале шестьдесят восьмого в мир вторглось какое-то ужасное зло.

Он прогнал эту мысль.

— Здесь до сих пор живет кто-нибудь из тех детей?

— Выжили всего двое, — сказала она и вновь осторожно оговорилась: — Не ждите, что я их назову. Они имеют право хранить тайну личности.

— Пожалуй, вы правы. Я уже разговаривал с Мелани Рубин и Фрейном Кэнфилдом и пришел к выводу…

— Я сама недавно видела Мелани. Не встречала с самых похорон ее матери, а на прошлой неделе проходила мимо старого дома, у которого она стояла с очень симпатичным мужчиной.

Понятно, имеется в виду не Лью.

— Как он выглядел?

— Ох, — рассмеялась библиотекарша, — едва ли смогу описать. Смотрела главным образом на обезьянку, сидевшую у него на плече.

— На обезьянку? — переспросил Джек. Рома вчера говорил Лью, что ему не терпится лично встретиться с Мелани. — Очень интересно.

— Истинная прелесть.

— Не сомневаюсь. Спасибо.

— Оставьте несчастных людей в покое, молодой человек, — посоветовала она, когда Джек направился к двери. — Просто оставьте в покое.

Он нашел телефон-автомат в вестибюле, набрал домашний номер Лью.

Узнав голос, тот охнул.

— Нашли ее?

— Пока нет. Дома никаких следов?

— Нет, — ответил он безутешным тоном. — Совсем ничего.

— Мы тут чуть-чуть поболтали с Фрейном Кэнфилдом.

— Помог чем-нибудь?

— Да не очень-то. Что можете о нем рассказать?

— Живет до сих пор с родителями. Практически нигде не бывает, кроме заседаний СИСУПа. Зарабатывает разработкой программного обеспечения против прослушивания, хотя, по-моему, не слишком успешно. А что? Считаете его причастным?

— Есть такая возможность. — Очень даже неплохая. — Погляжу за ним. Почему вы не сказали, что он к инвалидному креслу прикован? Сам объяснил, что ноги у него изувечены… точно так же, как левая рука у Мелани. — Не совсем правда, но не хочется признаваться в проникновении со взломом в дом в Монро. — Почему ни разу не упомянули об этом?

— Не думал, что имеет значение.

— Имеет. Например, для опознания. Позвольте спросить, что у нее с рукой?

— Ну… у нее, собственно, кисти нет. По мнению врачей, в зачаточном состоянии пальцы на левой руке срослись в один крупный отросток. Ноготь тоже остался один, большой, толстый. Она ее на людях всегда бинтует, чтоб никого не пугать… все либо глазеют, либо отворачиваются.

— Сочувствую, — пробормотал Джек, не придумав ничего другого.

Бедная Мелани… только представить: всю жизнь прятать руку… рубить руки собственным куклам…

— Да чего тут сочувствовать, — возразил Лью. — Она живет полноценной жизнью. Окружающие со временем перестают обращать внимание на повязку. Честно скажу, меня это ничуть не волнует. Я полюбил ее с первого взгляда. Хотя это единственная причина, по которой она не желает заводить детей. Страшно боится передать по наследству увечье.

Джек тряхнул головой, вспомнив его тоскливый утренний взгляд на малышку в кафе.

— Всегда можно кого-нибудь усыновить.

— Надеюсь, когда-нибудь мы так и сделаем, — со слезами в голосе вымолвил Лью. — Если она вообще вернется.

— Мы найдем ее, — заявил Джек, лишь наполовину веря самому себе. — Наберитесь терпения.

— Можно подумать, у меня есть выбор, — вздохнул собеседник и разъединился.

Не отворачивайся от меня, Лью, мысленно попросил Джек, вешая трубку. Ты пока единственный здравомыслящий во всей компании.

У него перед глазами оказался план города — аэрофотосъемка с названиями улиц. Он нашел дом родителей Мелани. Помня адрес усадьбы Хэнли из газетных статей, от нечего делать отыскал и ее. Не слишком далеко. Не видно никакой причинной связи между мартовскими бурями, убийствами в усадьбе и рождением увечных детей в декабре, хотя кое-кто из участников конференции СИСУПа наверняка найдет множество способов установить подобную связь. Может быть, приплетет даже убийство Кеннеди, Кинга, любое другое дурное событие того самого года.

Впрочем, никакой связи нет и быть не может. Простое совпадение.

Качая головой, Джек вышел и побрел к машине, не спеша возвращаться в отель. В данный момент сисуповская компания в полном составе с пеной у рта опровергает чью-нибудь теорию о ритуальном убийстве.

Вполне можно заняться пока новым номером социального страхования, а то и выкроить время для обучения Вики бейсбольному искусству.

— Глаза выкололи? — с отвращением и полным ртом йогурта переспросил Эйб. — Ты мне весь аппетит отбил.

— Обожди, — предупредил Джек. — Это только начало. Я еще не сказал, что ей губы отрезали, свернули голову…

Эйб замахал руками:

— Нет-нет! Умолкни, пока меня не стошнило.

Ну и очень хорошо. В любом случае самому не хочется рассказывать. Все время представляется обнаруженная в таком же виде Мелани и необходимость известить об этом Лью.

Джек принес пинту обезжиренного замороженного йогурта в благодарность за ожидавшуюся помощь Эйба в составлении письма в Управление социального страхования в Трентоне. Об этом еще речи не было. Захватил и пакетик семечек для Парабеллума, который терпеливо лузгал шелуху ловким клювиком, глотал зернышки.

— Ладно, — пожал он плечами. — Короче говоря, ее убили.

— Крутые парни в черном?

— Предположительно. Не представилось возможности уточнить. Вдобавок номер вывернут наизнанку.

Эйб взял запотевшую баночку йогурта, вгляделся в этикетку.

— Точно обезжиренный? Слишком вкусный для обезжиренного.

— Там написано. И без калорий.

— С пониженным содержанием.

— Вообще без калорий. — Джек ткнул пальцем в яркий желтый флажок на этикетке. — Прямо сказано.

— Я должен учиться грамоте по этикетке на йогурте? Уверяю тебя, это значит «с пониженным содержанием». Обезжиренный — согласен. Но с пониженным содержанием калорий.

— Видишь? — Джек шлепнул на прилавок черно-белый справочник. — Кто, кроме тебя, способен написать письмо от имени отличника-десятиклассника?

— Очередное письмо в управление? — вздохнул Эйб. — Перепиши последнее.

— Нет. По-моему, каждый раз лучше новое. Кроме того, ты во всем виноват, уговорив меня на пластиковые деньги.

— Если в знал, что из этого выйдет…

Убедив в конце концов Джека завести пластиковую кредитку, Эйб предложил ему стать дополнительным абонентом его собственного счета в «Америкэн экспресс» на подставное имя. Тот решил назваться Джеком Коннери — крутя в то время кое-какие старые фильмы про Джеймса Бонда, — но к новому имени требовался новый номер социального страхования.

Воспользовавшись пионерским на тот момент способом Эйба, он просто взял и выдумал тот самый номер. Впрочем, для этого недостаточно взять цифры с потолка. Из лекций Эйба следовало, что номер социального страхования не зря состоит из трех отдельных наборов. Первые три цифры сообщают, где выдан номер. Если Коннери родился и проживает в Нью-Йорке, три первые цифры должны составлять от 050 до 134, указывая, что номер выдан в Нью-Йорке. Следующие две цифры говорят, когда выдан номер. Если Коннери родился в 1958 году, нельзя выбрать номер, выданный до его рождения. Последние четыре цифры — «серийные» — могут быть любыми.

Эйб передал сведения в «Америкэн экспресс», Джеку Коннери своевременно выдали личную карточку, и он влился в победоносные ряды держателей пластиковых денег, стараясь ежемесячно вносить кое-какие суммы.

Через полтора года у него была не одна карточка, а три заранее утвержденных предложения. Джек Коннери получил на свое имя «Мастеркард», вскоре после чего Эйб его со своего счета сбросил.

Джек Коннери зажил самостоятельно.

— Все было очень просто, — с прискорбием вздохнул Эйб. — Идешь в регистрационную контору, выбираешь покойника, списываешь даты и номера, посылаешь в кредитную компанию, мигом получаешь карточку. Дело погубили компьютеры.

Джек кивнул:

— Я отношусь к ним с симпатией, хотя в то же время отсюда и главная головная боль.

Эйб имел в виду учет умерших, номера которых регистрировали кредитные компании, чтобы не допускать мошенничества с кредитками. Джек с Эйбом никогда не думали мошенничать — расплачивались вовремя до последнего дайма, но этот самый учетный список поставил их фальшивые личности под угрозу. Даже выдуманный номер Коннери мог случайно совпасть с номером какого-нибудь мертвеца. Вдруг окажется в базе данных? Ни Эйбу, ни Джеку не нужно, чтоб смышленый инспектор их вычислил.

Поэтому пришлось искать лучший способ.

Который отыскался в бюро статистики естественного движения населения. Дети… полные списки умерших детей, младенцев, скончавшихся от болезней, врожденных дефектов, чересчур многочисленных жертв равнодушия или жестокости со стороны непосредственных производителей — назвать которых родителями было бы оскорбительно для любых настоящих родителей, — избавляющихся от них, как от лишнего хлама. Джек переписал мальчиков по имени Джек, умерших десять — пятнадцать лет назад, не получив номера социального страхования. За небольшие деньги раздобыл заверенные копии свидетельств о рождении, стал присваивать себе их фамилии. Как только каждому исполнялось пятнадцать — шестнадцать, подавал заявку на новый номер социального страхования на очередное имя.

Он вытащил авторучку, открыл справочник.

— Хорошо. У нас имеется Джон Атилла. Через месяц стукнет шестнадцать. Я уже попросил Эрни готовить документы. Жить он будет в Хобокене, значит, надо писать в управление в Трентоне. Давай-ка постараемся.

Поскольку Закон о социальном страховании позволяет гражданам младше восемнадцати обращаться по почте за присвоением номера, Джек воспользовался этой статьей в полной мере. За несколько лет они с Эйбом составили разнообразные письма от имени разнообразных подростков. Эйб с особенным блеском выступал от имени возмущенного тинейджера, вынужденного получить номер в связи с требованием несознательных родителей, чтобы он угробил лето на дурацкую работу.

Написание от руки прошения в соответствующих выражениях заняло минут десять. Джек специально то и дело подчеркивал отдельные слова.

Для подачи заявки требуется уже раздобытое свидетельство о рождении и обещанное Эрни свидетельство об окончании школы. Потом все будет сложено вместе, отправлено в Трентон. Приблизительно через месяц Джону Атилле присвоят номер социального страхования, внесут в компьютеры управления. К стаду американских налогоплательщиков добавится новенькая дойная коровка.

— Сколько раз мы это проделывали? — уточнил Эйб.

— По-моему, восемь.

К счету «Мастер-кард» Джека Коннери, сброшенного со счета Эйба, добавились еще два держателя: Джек Андрисси и Джон Бендер. Через полтора года различные банки, включая «Америкэн экспресс», завалили последних заранее утвержденными предложениями.

Андрисси отпочковался от Бендера, Коннери исчез. К каждому счету Андрисси и Бендера добавилось новое имя. Так и шло дело: возникали новые держатели, старые лишались карточек, оставляя за собой неуклонно удлинявшийся путаный след, который, будем надеяться, невозможно распутать.

— Жутковатое дело, — вздохнул Эйб. — И хлопотное.

— Конечно, жутковатое, но, знаешь, я, наверно, единственный в мире хоть раз вспомнил про этих детишек после их смерти, а может, и после рождения. Они для меня почти как родные. В определенном смысле это как бы возвращает их к жизни.

— К виртуальной — в базах данных.

— Можно и так сказать. Насчет хлопот ты совершенно прав.

Джек привалился к прилавку, чувствуя, как под потолком собирается черная туча, осыпающая холодным дождичком.

— Я стремился к этой цели почти всю свою взрослую жизнь. А теперь… не знаю.

Пришлось проделать тяжкий путь, полный опасных извилин, чтобы достичь суверенного положения, стать независимым государством из одного человека. Сначала было довольно забавно — искусная ложь, прятки, поиски, ежедневные волнующие старания ходить на цыпочках, жить своим умом. Волнение постепенно ослабевает, все реже приходит. Без этого вранье и прятки превращаются в труд — в утомительный труд. Весьма нелегкий образ жизни.

— Мне иногда так все это надоедает, что я спрашиваю, стоит ли оно того?

— У тебя просто день сегодня неудачный.

— Не просто день. — Скоро увидимся с Вики, сыграем в бейсбол. — Жизнь шизоидная.

— Спроси себя, что лучше — влиться в глобальный мегаконгломерат или остаться самостоятельной закрытой корпорацией. За тебя никто не решит.

— Знаю. Но прихожу к заключению, что вопрос не в этом, а во времени. То есть можешь представить, что я продержусь еще тридцать лет? У кого в шестьдесят на такое сил хватит?

— Мне еще нет шестидесяти, а я еле справляюсь. Пора уходить на покой.

Джек тревожно дернулся:

— Что? Оставить торговлю оружием? Столько народу на тебя надеется, Эйб. И что ты будешь делать? На спорттоварах не проживешь.

— Как сказать, — пожал Эйб плечами. — Возьми, например, ролики. Самый настоящий рэкет. Продаешь коньки для развлечения. А чтоб никто не покалечился при сомнительной забаве, требуется в придачу шлем, щитки, наколенники, защитные перчатки и прочее до бесконечности…

— Не совсем честно, — заметил Джек.

— Конечно, — кивнул Эйб. — Торговля оружием гораздо благородней.

— Можно просто не продавать ролики.

— Я что, сумасшедший? О спросе имеешь понятие? Отдать чужим дядям всю прибыль?

— Смотри на мяч, Вик. Вот так. Глаз не своди, пока летит к перчатке.

Вики так и сделала — внимательно проследила, как мяч летит в перчатку и тут же отскакивает. Наблюдая, как она за ним гоняется по крошечному заднему дворику, Джек был вынужден признать, что с бейсболом у нее дело глухо.

Оглядел задний двор в Манхэттене, на каменном выступе, тянувшемся от Ист-Ривер. Частный оазис в железобетонной пустыне. Неслыханная роскошь.

Лужайка не ухожена с осени. Джиа уже принялась выпалывать с цветочных клумб сорняки, но траву надо стричь, особенно у беседки Вики в дальнем углу. Джек собирался на следующей неделе купить машинку и заняться делом. Траву не косил с мальчишеских лет. Привычный летний труд. Хочется снова попробовать. Город полон разнообразных запахов, только не аромата свежескошенной травы.

Несмотря на запущенность, все равно очень мило, особенно возле задней стены дома, где набухают почки на розовых кустах, откуда выглядывает что-то розоватое перед цветением.

Джиа вышла поработать. Сейчас сделала перерыв, сидя под тентом за белым эмалированным столиком с ярко-зеленым яблоком, отрезая тоненькие ломтики. Начатая картина — вид сверху на эстакаду Пятьдесят девятой улицы, залитую солнцем, поднявшимся над крышей дома, — стоит недописанная на мольберте рядом с беседкой. Намного лучше любого холста Мелани Элер, особенно того, в кабинете. С другой стороны, Джиа, возможно, понравились бы произведения Мелани. Она гораздо шире смотрит на искусство.

Вики размахнулась, бросила мяч — куда попало.

Поистине девчачий бросок, хотя чего еще от нее можно ждать? Джек кинулся ловить, пока мяч не попал в ее мать. Перехватил в нескольких шагах от съежившейся Джиа.

— Много у вас в семье спортсменов? — тихонько спросил он.

— Ни одного не знаю.

— Так я и думал.

— Кажется, собираешься объявить дело конченым, — заключила она, с улыбкой прищуривая голубые глаза.

— Я сделал все возможное. — Тут он повысил голос: — Прежде чем я с ней покончу, Викстер станет лучшим игроком в городе, черт побери!

— Bay! — завопила Вики, махнув кулаком в воздухе.

Еще чуточку побросали, потом она решила передохнуть.

— Есть хочу.

— Будешь яблоко? — протянула ей Джиа «грэнни Смит».

— Стойте-ка, — спохватился Джек, — у меня найдется кое-что.

Засеменил к сумке, которую принес с собой, вытащил красный бумажный пакет, сунул Вики.

— Зверюшки! — воскликнула та, разрывая бумагу.

Он смотрел, как она грызет крекер, копается, выбирая любимых животных. Легко доставить удовольствие девочке, которая чересчур радуется мелочам, чересчур его радуя своей радостью.

До чего хорошо вдали от истерзанных трупов, украденных у мертвых детей фамилий. В такие моменты не хочется уходить. Никогда.

— Мам, льва хочешь? — спросила Вики.

— Вики! — возмущенно воскликнул Джек. — Думай, что говоришь! Мама мяса не ест.

Джиа швырнула в него огрызок яблока.

Тот полетел широкой дугой. Он изловчился, поймал, со смаком откусил, одарил обеих сочной широкой ухмылкой. Вики расхохоталась. Джиа, с улыбкой качнув головой, хрустнула крекерным львом.

Жизнь иногда бывает прекрасна.

Заскочив ненадолго домой, чтоб отправить письмо, взять кое-какую одежду — и оттянуть возвращение, — Джек в конце концов добрался до отеля. На подходе к парадному удивился отсутствию официальных лиц. Ждал, что хоть одна сине-белая форма будет околачиваться вокруг.

И в вестибюле довольно тихо, хотя снова чувствовалось непонятное напряжение, накапливающееся и бурлившее в атмосфере. Видимо, основной шум утих, но, как минимум, кучка-другая должна была стоять, шушукаться, поглядывать через плечо.

На крошечных ножках к лестнице просеменила Ивлин, которую Джек поспешил догнать.

— Я только что вернулся, — объявил он, замедляя ход, приноравливаясь к ее шагу. — Олив появилась?

— Никто ее не видел? — Она покачала головой. — Никому не звонила?

Джек сдержал стон. Только не говорите, что не открывали номер.

— В номере были?

— Ее там не оказалось… Я попросила администраторов…

Он застыл на месте.

— Что?

— В номере пусто. Я… — Ивлин остановилась, глядя на него с материнской заботой. — Что с вами?

Голова шла кругом. Если на лице хотя бы наполовину отражается испытанное потрясение, вид безусловно ужасный. Он постарался взять себя в руки.

— Ее не было в номере?

— Не могу даже выразить, какое я пережила облегчение… Страшно боялась, вдруг мы ее нашли бы умершей от сердечного приступа или какого-нибудь удара…

Мысли лихорадочно неслись, спотыкались, не зная, в какую направиться сторону. Олив нет в номере? Невозможно. Она лежала там… мертвая… зверски убитая… со свернутой шеей…

— Вы уверены, что заглянули в тот номер?

— Конечно. Восемьсот двенадцать? Я сама заходила, осматривала… Чемодан, одежда, все на месте, а самой Олив нет… Ну не странно ли?

— Еще бы, — подтвердил Джек. — Поистине странно.

— Удивляетесь? Не слышали про конец света? Когда праведники будут взяты живыми на небо? Может быть, началось? И Олив удостоилась первой?

Ну что тут можно ответить?

Ивлин с улыбкой потрепала его по плечу:

— Вознеслась или не вознеслась, представление продолжается, надо бежать? Я должна открывать заседание, на котором профессор Мацуко сделает доклад о японских НЛО, потом увидимся?

— Конечно, — пробормотал он, еще чувствуя головокружение. — Потом.

Побрел в общий зал, рухнул в кресло. Труп Олив… исчез. Каким чудом его пронесли по гостинице, полной народу?

Вот именно… каким чудом?

Причем не оставив никаких следов убийства.

Теперь только он и убийцы знают, что Олив Фарина мертва.

В самом деле мертва? Можно точно сказать?

Итак, он стал настоящим сисупером — видел нечто, но в подтверждение не имеет ни крохи реальных свидетельств.

Надо гнать подобные мысли. Олив мертва, нет вопросов. Кто же ее убил? Двое в черном, на которых он наткнулся? Или кто-то другой?

Все это нехорошо в высшей степени. Убийство совершается шито-крыто, без резни и бойни.

Однако состояние трупа громко и откровенно свидетельствовало, что игра велась очень грубо.

Конечно, всегда остается возможность, что убийство Олив вовсе не связано с исчезновением Мелани.

Вполне возможно и такое везение.

Олив исчезла бесследно… точно так же, как Мелани. Означает ли это, что и последняя где-то спрятана с выколотыми глазами, отрезанными губами и свернутой головой?

Логично предположить, что если бы он не проник в номер, то вместе со всеми прочими, за исключением киллеров, считал бы Олив просто исчезнувшей — или, если угодно, вознесшейся на небеса. Хорошо, что не стал Лью рассказывать об убийстве. Бедняга пришел бы к аналогичному заключению и умер бы с горя.

Джек рассматривал членов СИСУПа, устремлявшихся в зал заседаний. Может быть, не такие уж чокнутые. Может быть, в каком-нибудь докладе прозвучит нечто полезное.

Следуя за толпой, он заметил пришпиленное к стене объявление, подошел прочитать.

«Всем участникам

Если среди ваших родных есть инопланетяне

или

кто-то из ваших потомков родился от сексуального контакта с инопланетянином

немедленно сообщите!»

С другой стороны, возможно, сисуперы гораздо сильней чокнутые, чем кажется.

Хотя в детстве Джек иногда был уверен, что его старший брат частично инопланетянин, он не стал записывать указанный номер телефона.

Протиснувшись в дверь, нашел позади свободное место, подавляя желание крикнуть: «Кто верит в телекинез, прошу поднять руки!» Вместо того прислушался, как Ивлин представляет профессора Хидеки Мацуко из Токийского университета, не упомянув, с какого факультета, и с изумлением узнал, что тот совсем не говорит по-английски. Доктор Мацуко будет выступать по-французски, а Ивлин синхронно переводить.

Когда на трибуну под вежливые аплодисменты поднялся азиат средних лет со впалыми щеками, в сером костюме с белой рубашкой и галстуком в сине-красную полоску, Джек со стоном огляделся в поисках выхода, но пришлось бы для этого побеспокоить слишком многих сисуперов, поэтому он мрачно уселся, пообещав себе в утешение сразу по окончании посетить бар.

Доктор Мацуко заговорил, произнося несколько французских слов, останавливаясь, чтобы Ивлин успела повторить по-английски. Джек всегда думал, что для пытки капающей на макушку водой требуется вода, а теперь получил доказательство, что ошибался.

После бесконечной спотыкающейся преамбулы профессор Мацуко попросил выключить свет для демонстрации последних слайдов, запечатлевших НЛО над Токио.

На экране под охи и ахи присутствующих замелькали размытые изображения световых пятен. Интересно, почему сверхсекретные НЛО вечно сияют, словно фотовспышка «фуджи»?

Увидев особенно причудливый светящийся объект, женщина справа от Джека зааплодировала, остальные подхватили.

— Невероятно! — с благоговейным ужасом прошептала она.

Он согласился от чистого сердца: невероятно, лучше не скажешь. Даже восьмилетняя Вики распознала бы липу липовую, свинью в небе — буквально.

Как там Эйб говорит: увидел — поверил… Да, сэр.

— Что за дерьмо! — неожиданно крикнул кто-то. — Хватит! Включите свет! Включите, черт возьми!

Голос вроде знакомый — при вспыхнувшем свете Джек увидел Джеймса Залески, шагавшего по залу.

— Да вы что, с ума посходили? — прокричал он. — Это ж самая что ни на есть развесистая клюква, какую я в своей жизни видел!

Кругом поднялся гул, стоны, приглушенные вариации на тему «ох, Джимми снова скандалит».

Очевидно, не впервые мутит воду на секции НЛО.

— Проклятье, — вопил Залески, — надо же разбираться хоть чуточку, черт побери! Критически подходить к делу! Мы знаем, что они тут, но так жаждем получить доказательства, что все подряд принимаем, даже такие вот грубо состряпанные подделки. Требуем от правительства правды, а кто будет к нам относиться серьезно, если не требовать честности в своих рядах? Выходит, что мы просто шайка свихнувшихся идиотов!

Во время этой страстной речи присутствующие начали вскакивать с мест, закричали, чтоб он замолчал, успокоился, сел, дал профессору Мацуко закончить.

Джек вспомнил, как Джиа повела его с Вики на новую постановку мюзикла «1776» и, как только открылся занавес, вся труппа вскочила, громогласно пропев Джону Адамсу: «Сядьте, Джон!»

Под шумок он добрался до выхода, заметив Майлса Кенуэя, стоявшего у задней стены, словно аршин проглотил, и глядевшего на него широко открытыми глазами. Почувствовал себя прогулявшим уроки школьником и точно так же уставился на Кенуэя.

Надо бы с ним побеседовать. По крайней мере, они с Залески покуда на месте. Если кто-то убирает верхушку СИСУПа, до них еще не добрались. А если это лишь вопрос времени?

Из зала заседаний вышли двое небрежно одетых седовласых слушателей профессора Мацуко, горячо споря.

— Ты же не веришь, правда? — говорил один, в футболке с надписью: «МК-Ультра украли у меня мозги!»

Приятель энергично затряс головой:

— Разумеется, верю.

— Нет, — твердил на ходу первый, — не можешь действительно верить.

Пожалуй, пива надо выпить, решил Джек и направился в бар.

— Говорю тебе, это враг. — Маврицио повышал тон с каждым словом. — Только взгляни, что сделал с Фариной. Он здесь для того, чтобы нас уничтожить!

— Пожалуйста, тише. Откуда ты знаешь?

Они стояли в ванной в номере Ромы, где лежало распростертое изувеченное тело Олив. Частично засыпали его льдом, чтобы не разлагалось.

— Знаю! Видел его в коридоре возле ее номера!

— И одного из Близнецов в тот же самый момент.

— Оба вместе убежали.

— Или он погнался за Близнецом.

— Значит, сумасшедший.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы Близнецы работали еще с кем-нибудь, кроме друг друга?

— Нет, — мрачно буркнул Маврицио, опустив глаза. — Сам не видел.

Когда незнакомец с Близнецом исчезли на лестнице, Рома и Маврицио выскочили в коридор, обнаружили тело Олив, быстренько перетащили сюда.

— Думаю, есть другое объяснение. По-моему, он обнаружил Олив, увидел Близнеца, решил его поймать.

— Почему тогда не сообщил об убийстве?

— Может быть, просто вор, залез в номер, задумал ограбить. Или имеет преступное прошлое, боится попасть под подозрение. Не имеет значения. Для меня сам факт молчания о трупе свидетельствует, что он не сотрудничает с Близнецами.

— Непонятно.

— Подумай, Маврицио: почему Олив Фарину убили таким зверским способом? Смотри, как искромсали. Явно хотели навести на мысль о забое скота, посеять панику среди участников конференции. Увидев такую картину, они сразу же разбежались бы и попрятались по домам, рассеявшись по всей стране.

Маврицио вытаращил темные обезьяньи глаза:

— По-твоему, Близнецы знают, чем мы занимаемся?

— Нет. Несомненно знают, что кто-то к чему-то готовится, но кто, к чему и зачем — не имеют понятия. В подобных обстоятельствах выгодней разогнать всю компанию. Попробовали, однако не добились успеха.

— Единственно по ничтожной случайности. Не выйди я в ту секунду из номера… — Маврицио не стал заканчивать повисшую в воздухе фразу.

— Действительно, — кивнул Рома. — Впрочем, нам повезло… или кто-то нас спас.

— Можно гадать целый день напролет. Вопрос в том, что делать с незнакомцем.

— Присматривать.

— Ничего, иными словами? — с язвительным упреком проскрипел Маврицио, принимая свой истинный вид. Вырос на крепких, сильных ногах, оскалил клыки, пригвоздил Рому взглядом глаз цвета спелой клубники. — Чужак будет тон задавать?

— Присматривать не значит ничего не делать…

— Как насчет сегодняшней посылки? Тоже пусть попадет к нему в руки?

— Разве у нас есть выбор? Не забывай, за все отвечает Иное. Если посылка придет к незнакомцу, то не по ошибке. Я чую здесь нечто другое, вполне совместимое с нашими целями.

— А я нет, — повысил голос Маврицио, стукнув себя узловатым крупным кулаком в поросшую черным мехом бочкообразную грудь. — Вчера вечером что-то пошло не так. В другой раз я этого допускать не намерен.

— Маврицио! — окликнул Рома направившееся к дверям существо.

— Знаю только единственный способ уладить дело.

— Стой!

Маврицио проигнорировал оклик, потянулся к круглой дверной ручке, повернул, снова съежился в капуцина, шагнул в коридор.

— Не делай ничего…

Дверь хлопнула, Рома поспешно метнулся, открыл, но Маврицио успел скрыться из вида.

Что эта тварь задумала? Будем надеяться, ничего опрометчивого.

На половине второй пинты «Сэма Адамса» Джеку стало получше. Он уже приготовился выкинуть все из головы и вернуться в свой номер, как почувствовал за спиной чье-то присутствие.

Оглянулся и увидел Рому.

— Выяснили что-нибудь в Монро? — полюбопытствовал тот.

Господи Исусе, подумал озадаченный, озабоченный Джек, неужели за мной кто-то следил?

— Откуда вам известно, что я был в Монро?

— Есть у меня там связи, — усмехнулся Рома. — Знаете, город маленький. Когда незнакомец расспрашивает про шестьдесят восьмой год, новость быстро распространяется.

Может, Кэнфилд слышал о его визите и осведомил Рому. Он слегка успокоился. Для маскировки неплохо оказаться предметом ложных сплетен в Монро.

— Тогда вам, наверно, известно и то, что ничего не выяснил.

— Ничего не почувствовали? — не отступал Рома, внимательно на него глядя.

— Почувствовал, что зря время теряю.

— Нет-нет. В атмосфере. Почуяли слабый след чего-то непонятного… Иного?

— Иного? Нет. А в чем дело? Сперва Кэнфилд, теперь вы. Что это вообще такое?

— Внятного объяснения не имеется.

— Ну, спасибо, что просветили.

— Вы, безусловно, и раньше видели нечто, не имеющее рационального объяснения.

— Возможно, — уклончиво бросил Джек, вспоминая скрипучее ржавое затонувшее судно, полное тварей с акульими головами и шкурой цвета кобальта.

— Не «возможно», а точно. Вы играете гораздо более важную роль, чем думаете.

Что-то в тоне Ромы насторожило Джека — что-то недосказанное. К чему он клонит?

— Вы имеете в виду мой случай? — Тут ему вдруг пришло в голову, что Рома единственный не интересуется его легендой. Даже не упомянул ни разу.

— Да, но не тот, о котором вы всем рассказываете. Иной случай: когда Иное оставило на вас отметину.

— Эй, не припутывайте меня к этой белиберде.

— Вы с ней уже прочно связаны.

— Черта с два!

— Бросьте! Откуда у вас на груди шрамы?

По бару словно пронесся арктический ветер, Джек почти слышал, как на нем зашуршала одежда от прохватившего кожу мороза.

— Где вы могли когда-нибудь мою грудь видеть?

— Иное оставило на ней отпечаток, мой друг. Я почуял, что вы с ним соприкасались, в тот миг, как впервые заметил вас в очереди на регистрацию. А подойдя поближе, практически увидел шрамы сквозь рубашку.

Точно так же, как прошлым вечером, Рома поднял три средних пальца, скрючил когтями, махнул наискось в воздухе.

— Вот таким образом, правда?

Джек ничего не сказал. Язык превратился в наждак. Он взглянул на собственную грудь под рубашкой, на собеседника, вспоминая, как зудели шрамы во время обеих поездок в Монро.

Потом к нему вернулся дар речи.

— Надо, пожалуй, как-нибудь подробно это обсудить.

К его изумлению, Рома кивнул:

— Почему не сейчас? — и указал на маленький столик в темном углу. — Согласны?

Джек прихватил со стойки пивную бутылку, пошел за ним следом.

— Вас ранили довольно необычные существа, не так ли? — начал Рома, как только они уселись.

Он не шевельнулся, не проронил ни слова. Никогда ни единой душе не рассказывал историю с ракшасами. Дело касалось ближайших любимых людей, которые старались об этом забыть. Любой прямо к нему непричастный посчитал бы Джека сумасшедшим… вроде какого-нибудь сисупера. Откуда же, черт побери, Рома знает?

Он хлебнул пива, промочив горло.

— Вы их видели?

— Видел? — усмехнулся Рома. — Иное творило их у меня на глазах.

Джек мысленно присвистнул. Точно такой же свихнувшийся, как остальные. Может быть, даже хуже. Знает то, чего знать не вправе.

— Кто вы такой? — спросил он. — И что это за штука — Иное?

— Иное не штука.

— А что? Я не слово имею в виду.

Рома пристально посмотрел на него:

— В самом деле не знаете?

— Чего?

— Ну, не важно. Что касается сути Иного, вряд ли поймете ответ.

— Сделайте снисхождение.

— Что ж, подумаем… Можно назвать его существованием, состоянием, даже иной реальностью.

— Сразу стало гораздо яснее.

— Ну, попробуем по-другому: просто скажем, темный разум, где-то совершающееся бытие, которое…

— Где?

— Где-то… где-то в ином месте. Везде и нигде. Забудем на минуту о местоположении, сосредоточимся на связи этой силы с человечеством.

— Постойте, постойте, постойте. И так меня на шаг обгоняете, теперь еще один собираетесь сделать.

— Почему на шаг обгоняю?

— Что это за «темный разум»? Сатана, Кали, какая-нибудь недотыкомка?

— Возможно, все вместе, возможно, никто. Почему вы считаете, что у него его имя? Это не просто какой-нибудь глупый бог. Если на то пошло, скорее антибог.

— Вроде Антихриста Олив?

Рома удрученно вздохнул:

— Нет. Забудьте христианскую мифологию, эсхатологические бредни Олив, любую религию, о которой вообще когда-нибудь слышали. Под антибогом я имею в виду противоположный полюс всякому понятию о «боге». Иному в принципе не нужны верующие, не требуется никакая религия. У него нет названия, и оно не желает его получать.

— Что же это такое?

— Непостижимая сущность, колоссальная невообразимая хаотичная сила, не нуждающаяся в определении. Фактически можно сказать, что она отвергает любое название. Не желает, чтоб мы ее знали.

— Если такая могучая, то чего беспокоиться? Кто когда-нибудь слышал о боге, которому верующие не нужны?

— Перестаньте, пожалуйста, толковать о «боге». Сами себя сбиваете с толку.

— Ладно. Почему же оно не нуждается в верующих?

— Потому что хаотично по сути. Как только поверишь, как только признаешь — придашь ему форму. Приобретя очертания, форму, оно утратит силу. Получив признание, определение, хуже того — горстку верящих почитателей, прекратит взаимодействие с этим миром и будет далеко отброшено. Поэтому прикрывается другими верованиями и религиями, выдвигаемыми перед собой.

— Вроде какого-нибудь многонационального конгломерата, прячущегося за кучей подставных компаний.

Рома медленно кивнул:

— Аналогия грубая, хотя картину вы, кажется, поняли. Эта сила действует под разными масками, но с одной целью — принести в мир хаос.

— Немного хаоса не помешает.

— Имеются в виду кое-какие случайности? Некоторая непредсказуемость для интереса? — Он тихонько посмеялся, качая головой. — Вы даже понятия не имеете, о чем идет речь.

— Ну хорошо, и чего ей надо?

— Всего… включая сферу человеческого существования.

— Зачем? Мы очень вкусные?

— Слушайте, если желаете шутки шутить…

— Не просите меня быть серьезным в отеле, битком набитом взрослыми серьезными людьми, во всех других отношениях абсолютно разумными, которые, однако, твердо верят, будто инопланетные ящерицы летят сюда нас кушать. Это не я говорю, а они.

— Что ж, они и правы, и не правы. Нечто в самом деле старается сюда проникнуть, но хочет, так сказать, «кушать» больше в духовном смысле. Не перебивайте, послушайте, и, возможно, поймете.

Джек откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки.

— Хорошо, слушаю. Хотя всегда, слыша подобные вещи, не могу не вспомнить, как земля и человечество считались центром вселенной. Потом на сцену вышел Галилео.

— Понятно. Попахивает антропоцентризмом, но если до конца дослушаете, то увидите, что это не так.

— Давайте.

— Спасибо. Попробую представить картину в другом ракурсе. Вообразите войну двух гигантских немыслимо сложных сил. Где? Повсюду вокруг. За что? Не стану утверждать, будто знаю. Она идет так давно, что противники сами, возможно, забыли причину. Впрочем, это не имеет значения. Важно то, что на кону стоит бытие. Заметьте, не мир, не солнечная система, не вселенная, а само бытие. Значит, дело касается любых других измерений, миров, реальностей — которые существуют, поверьте. Наш уголок действительно ничтожное затерянное в пространстве захолустье, но он составляет часть целого. А желающий стать победителем должен завоевать целое.

Джек удержался от комментариев.

— Одна сила, — продолжал Рома, — решительно враждебна человечеству, другая нет.

Джек не удержался, зевнул.

— Я вам наскучил? — с недоумением спросил собеседник.

— Прошу прошения. Очень похоже на старые байки о борьбе Добра со Злом, Бога с Сатаной и прочее.

— Некоторые в самом деле так думают. Космический дуализм довольно банален. Однако тут дело другое. Заметьте, пожалуйста, что я вовсе не называю противную сторону — выступающую, если угодно, против Иного — «доброй». Я называю ее не враждебной. Сильно, честно сказать, сомневаюсь, будто человечество ее хоть сколько-нибудь интересует, за исключением того факта, что его территория расположена на ее стороне космического фронта и она хочет ее удержать за собой.

Ох, мысленно вздохнул Джек. Наслушался за неделю бредовых теорий, определенно убедился, что что-то творится, не связанное ни с инопланетянами, ни с Антихристом, ни с Новым Мировым Порядком, а неведомо с чем, но белиберда насчет Иного вообще ни в какие ворота не лезет.

— Значит, — вставил он, — все мы ввязались в большую рискованную игру.

Рома медленно покачал головой:

— У вас непревзойденный талант к приземлению вечных проблем.

— Я это уже слышал.

— Но, учитывая изложенное, не надо забывать о великом «или».

— Что имеется в виду?

— Или… все, что я только что говорил, абсолютно ошибочно, поскольку человек не способен понять логику и мотивы совершенно «иной реальности».

— Замечательно, — фыркнул Джек, желая стереть с физиономии Ромы самодовольное выражение. — Тогда ваши рассуждения не имеют ни малейшего отношения к этому. — И скрючил три пальца, повторив его жест.

— Напротив. Ваши шрамы оставлены тварью Иного.

— Созданной, как было сказано, на ваших глазах.

— На глазах? Они созданы из куска моей плоти. — Лицо его затуманилось. — По этому поводу мало что могу сказать. Хотя существа замечательные, не правда ли?

— Я скорей выбрал бы другое выражение.

Впрочем, возможно, и замечательные. Замечательно злобные и настолько чужие, настолько… иные, что первобытные инстинкты в его душе дико взвыли, требуя либо бежать, либо их уничтожить.

Припомнился и рассказ о природе ракшас, в памяти почти зазвучал голос Калабати:

«Традиция гласит, что прежде ведических, даже доведических богов были иные боги, Древние, ненавидящие род людской, желавшие занять на Земле наше место. Для этого они сотворили богохульные пародии на людей… лишенные любви, чести, всего хорошего, на что мы способны. Полные ненависти, алчные, похотливые, жестокие…»

Древние боги Калабати не то же ли самое, что Иное Ромы?

Последний встал из-за стола.

— Что ж, я доволен.

— Чем?

— Тем, что об Ином вам известно лишь то, что услышали от меня. Я считал вас опасным, теперь убедился в обратном.

Джек, непонятно почему, обиделся.

— Опасным для кого?

Рома продолжал, как будто не слышал:

— Впрочем, другие, может быть, не совсем убедились. Будьте осторожны, мистер Шелби. Я даже посоветовал бы вернуться домой, посидеть под замком до конца выходных.

Ничего себе совет, но Джек не успел ответить. Рома повернулся и пошел прочь. Собрался броситься за ним, схватить, встряхнуть как следует, крикнуть — что это значит? — потом подавил побуждение. Выйдет только скандал, который наверняка язык ему не развяжет.

Чувствуя себя полнейшим идиотом, он направился в собственный номер.

На обратном пути, поднимаясь по лестнице, проклинал себя, что не спросил, как вышло, что Рому видели с Мелани в Монро на прошлой неделе. Хорошо бы понаблюдать за реакцией. Почему вовремя в голову не пришло, черт возьми?

Как Джиа выражается — крепок задним умом, что-то вроде того.

Войдя в номер, сразу увидел мигавший на телефоне красный огонек, сигналивший о поступившем сообщении. Следуя инструкциям, отмотал пленку, услыхал низкий хриплый голос:

«Интересуешься, где Олив Фарина? В подвал загляни».

И все. Механический женский голос сообщил время записи: 18.02. Семь минут назад. Приблизительно в момент выхода из бара.

Голоса Джек не узнал, но поставил бы последний доллар, что это кто-то из головорезов в черном. Он, возможно, единственный знает о смерти Олив. Поэтому служит самостоятельной ниточкой, которую желательно оборвать.

Неужели надеются, будто я сразу же побегу в подвал в их теплые объятия?

Потрясающе.

Конечно, придется идти — что бы ни случилось с Олив, это может быть связано с исчезновением Мелани, — но он пойдет не один, а в компании с мистером Глоком.

Джек вытащил из спортивной сумки пистолет, взвесил в руке, подумал о глушителе и передумал. Трудно будет обращаться с удлинившимся пистолетом в тесном пространстве. Хотя, если придется стрелять, шум поднимется адский. Сунул его под рубашку за пояс, направился к лифтам.

Улыбками и кивками приветствовал спускавшихся вместе сисуперов. Все, кроме одного, ехали на прием на втором этаже. Отбившийся от стада вышел на первом, предоставив ему в одиночестве двигаться к последней остановке.

Пока лифт замедлял ход, он вытащил «глок», вставил обойму, крепко прижал его к правому бедру, шагнул в разъехавшиеся дверцы в узкий коридор. По потолку тянутся щупальца труб, с обеих сторон закрытые двери, в конце темный проем пошире, где рокочет и громыхает какая-то техника. Тепло, пыльно. В старом «Клинтон-Ридженте» вполне могут стоять бойлеры.

— Эй, — позвал он раз, другой. Нет ответа.

Поднял пистолет, подошел к первой двери, дернул ручку. Закрыто. Направив дуло в потолок, прижался спиной к стене, добрался до другой двери, протянул руку — тоже заперто. Впрочем, запертая дверь вовсе не означает, что за ней нет никого. В любой момент может кто-нибудь выскочить.

Не отрываясь от стенки, присматривая за дверями, Джек проскользнул в конец коридора. Жарче, темнее, шум громче — просторное сумрачное помещение, пол ниже коридорного. В просачивавшемся из-за спины свете вырисовывались слоновьи формы, опутанные массой труб.

Он дважды сунул в проем голову, глянул налево, направо. Видимость нулевая, но хотя бы никто не торчит за ближайшим углом. Справа, кроме того, разглядел выключатель, вытянул левую руку, щелкнул единственным тумблером.

Две голые лампочки, загоревшиеся слева и справа на потолке далеко друг от друга, не особенно разогнали тьму. Джек шагнул на небольшую платформу, поднимавшуюся фута на два над полом. Наклонился над низкой оградкой вдоль труб, ища на стенах выключатели. Освещение здесь должно быть получше. Отыскивая другие лампочки, чтобы по проводке прийти к выключателям, заметил на потолочной трубе почти прямо над головой крупный темный комок. Сразу вильнул в сторону, пристально рассматривая. С первого взгляда похоже на огромную затычку в трубе. Но как только глаза свыклись со слабым светом, показалось, что комок покрыт какой-то темной шерстью или порос пушистой черной плесенью. Ничего определенного, просто большой клубок черной шерсти. Собственно, снизу кажется, будто кто-то прицепил к трубе соболью шкурку.

Джек сморгнул, шкурка свалилась — не просто с потолка упала, а бросилась. Он не успел вскинуть пистолет и выстрелить, на него с диким ревом обрушились оскаленные клыки, когти, ярко-красные глаза. «Глок» вылетел из руки, заскользил по полу, самого его свалил выбивший мозги удар.

Нечто жилистое, мускулистое, разъяренное драло когтями, кусало в лицо. Он схватил его за горло, стараясь удержать, но через первые три секунды понял, что суждено проиграть. Требуется либо оружие, либо путь к бегству. «Глок» исчез, «земмерлинг» не достать из кобуры на лодыжке.

Джек постарался сравниться с тварью в ярости, взревел, толкнул что было сил. Тварь взлетела, ударилась об оградку платформы, перевалилась, грохнулась на пол внизу. Он оглянулся, увидел в коридоре «глок», потянулся за ним, не успел — животное уже пришло в себя, снова ринулось с бешеным визгом.

Могучий удар в спину сбил его на пол, в тот же миг сильные пальцы схватили за волосы, дернули назад голову, оскаленная, широко открытая пасть приблизилась к горлу, он понял, что это конец. Ничего не успел подумать, молча вымолвил — нет! — чувствуя тошнотворный ужас.

Внезапно давящая тяжесть исчезла. Джек помедлил в растерянности, перевернулся, видя, как тварь кувыркается в воздухе и припечатывается спиной к коридорной стене.

Что такое? Как мне это удалось?

Животное распласталось на стенке, закрутило, затрясло головой. Теперь он впервые его разглядел хорошенько — дьявольская помесь ротвейлера с бабуином, только крупнее, мощнее.

Очередной бросок…

И тварь снова шарахнулась в стену спиной, не успев дотянуться.

Абсолютно не понимая, что происходит, Джек не стал тратить время на размышления. «Глок»!

Рванулся к пистолету, тварь опять кинулась, в третий раз врезавшись в стену.

Этого оказалось достаточно. Пока он хватал пистолет, существо развернулось, помчалось по коридору; пока целился, скрылось среди труб и цистерн.

Джек сидел в одиночестве на полу, тяжело дыша и отрыгиваясь. Меньше минуты назад был практически мертв. Что это было? Что это за адская тварь? Явно хотела его убить и почему-то не прикончила, имея все возможности.

Обессиленный, дрожащий, он с трудом поднялся на ноги и побрел назад к лифту.

Джек сидел на корточках в рододендронах на заднем дворе Каслменов, стараясь отыскать удобное положение.

Вообще не следовало тут сидеть нынче вечером.

До сих пор испытывая потрясение и боль после стычки с псом-обезьяной, меньше всего на свете хочется присматривать за Каслменами. Просто некого найти на замену. Поэтому он распарил в своем номере в ванне растянутые мышцы и связки и потащился в Элмхерст. Ехал всю дорогу в потоке машин, и к тому времени, как занял пост, Сейл вернулась домой.

Даже здесь, вдали от подвала «Клинтон-Риджента», он не мог отделаться от воспоминания о неистовой ярости той самой твари. Никогда не видел ничего подобного. Не ракшаса, но точно такая же кровожадная.

Почему я, черт побери? Не должен я быть мишенью. Дело ведь не во мне, а в Мелани Элер.

Он честно признавал, что испуган. Теперь в любой тени таилась угроза.

Заставил себя сосредоточиться на Сейл. Она попивала что-то вроде водки, однако еду не готовила. Створки окон над кухонной раковиной были на дюйм приоткрыты, во дворе слышалась музыка из включенного стерео. Донна Саммер с Барбарой Стрейзанд домяукали кошачьим концертом «Хватит так хватит», Лора Браниган затянула «Глорию».

Джек поморщился. Диско… Сейл до сих пор слушает диско.

Пошла наверх с выпивкой, в спальню не заглянешь, остается ждать. Вдруг на пару секунд возникло ощущение, что за ним наблюдают. Снова та самая тварь? Вернулась завершить дело? Ощущение исчезло, но он насторожился.

Надо выбросить из головы, внимательно следить за домом.

Вернулась Сейл, переодевшись в платье, немножечко потанцевала на кухне под мелодию «Переживу» Глории Гейнор, юбка раздувалась вокруг костлявых ног при быстрых изящных движениях.

Вспоминает старые добрые времена?

Наконец, прикончила выпивку, надела пальто, направилась к дверям гаража.

Не забудь стерео выключить, хотел крикнуть Джек. Пожалуйста, не оставляй эту музыку!

Уже взявшись за ручку двери, она остановилась, вернулась бегом.

Спасибо, шепнул он, когда музыка смолкла.

Сейл уехала, Гас не появлялся, может быть, вместе где-то обедают или в гости пошли. Джек призадумался, то ли собирать вещички и считать вечер пропащим, то ли сидеть и ждать.

Выбрал последнее. Уйдет, когда увидит, что они спокойно улеглись в постель.

Ожидание всегда поганое дело. Впрочем, его можно с толком использовать. Прекрасное время для глубоких раздумий, логических рассуждений, как сказал бы Шерлок Холмс, но ему надоело думать о Мелани, Олив, сисуперах. Голове нужен отдых.

Он научился почти в любых обстоятельствах впадать в легкую дремоту. Идеальный момент. Обычно усаживался на спортивную сумку, откидывался на спину, закрывал глаза. Но только не сегодня. Никакой дремоты в нынешний темный вечер.

Майлс Кенуэй сидел за рулем и гадал, где находится, черт побери. Согласно карте, где-то в Куинсе, а где именно, невозможно сказать.

Поехал следом за тем самым Джеком Шелби и очутился тут.

Джек Шелби… едва ли. Кто такой, неизвестно, но никак не Джек Шелби.

Одно о загадочном типе точно известно — чертов извращенец.

Майлс просто взбесился. Тащился за ним всю дорогу досюда, думая, что он встретится с тем, кто его подослал. Глядя, как гад крадется в кустах к дому в конце улицы, убедился в правильности догадки. Потом зашел с другой стороны, выглянул и обнаружил, что мерзавец подглядывает за танцующей в доме женщиной.

Грязный подонок.

Майлс давно бы уже уехал, если б знал обратную дорогу, однако ничего не помнил.

После вчерашнего приема сунул в карман пивную бутылку этого типа, передал в ФБР. Ребята сработали быстро, сообщив, что обнаружены три хороших набора отпечатков: одни принадлежат Лью Элеру, другие бармену, третьи не зарегистрированы.

Может быть, хорошо. Значит, так называемого Джека Шелби никогда не арестовывали, он никогда не обращался за разрешением на ношение оружия, никогда не занимался делами, связанными с повышенной безопасностью. С другой стороны, это, может быть, означает, что он служит либо в правительственном агентстве, либо в секретной организации, достаточно могущественной, чтобы выбросить из компьютеров ФБР отпечатки.

Майлс убедился в последнем, выяснив после проверки, что по указанному при регистрации адресу никакой Джек Шелби не проживает.

Кто ж ты такой, Шелби, на кого работаешь? Кто бы ни был, допустил большую ошибку, выступив против меня. Я могу сильно попортить тебе жизнь и обязательно это сделаю.

Он задумался о своих жизненных успехах. Разве можно было подумать, что неотесанный парень с фермы из Южной Дакоты окажется в первых рядах защитников страны от Нового Мирового Порядка? Теперь кажется почти велением судьбы, что он после школы пошел в армию, продвигался по службе, оказывался в нужное время в нужных местах, слышал шепотки насчет ООН и НАТО, насчет собственного правительства, обладая неплохим инстинктом и сообразительностью, чтоб увидеть полную картину, понять, что далеко не все так, как кажется.

Узнав правду, немедленно вышел в отставку. Прослужив почти сорок лет, получил пенсию, собрал все сбережения, купил участок в Монтане в пятьдесят акров, созвав туда других знающих правду. Там они и живут, готовясь к тому дню, когда кто-нибудь из приспешников Нового Мирового Порядка попытается захватить Америку.

Он этого дня боится, но готов его встретить — готов биться насмерть, отстаивая свою свободу.

Майлс зевнул. Плохо спал ночью. Видел во сне день вторжения, небо, усеянное черными вертолетами Нового Мирового Порядка, преследующими их отряд. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Часто снятся кошмары, а этот хуже всех. Проснулся в половине пятого, дрожа и обливаясь потом.

Он встряхнулся. Надо бодрствовать, ждать, смотреть, куда отсюда направится насквозь фальшивый Джек Шелби.

Шум свернувшей на подъездную дорожку машины насторожил Джека. Он выпрямился, потянулся, пригнулся, поспешно перебежал через задний двор в кусты вокруг гаража. Поднялась автоматическая дверь, машина нырнула в гараж. Дверцы открылись, он узнал голос Гаса:

— …не надо было этого говорить, Сейл. Мне было жутко неудобно перед Дэйвом и Нэнси.

— Уверяю тебя, ты один в таком смысле понял, — возразила она.

Голос слегка дрожит. От лишней водки? От страха?

— Нечего меня уверять. По-моему, они слишком хорошо воспитаны, чтоб проявить возмущение, но я по глазам понял, что Нэнси шокирована. Разве ты не видела, как она в тот момент на меня посмотрела?

— Нет, ничего подобного не заметила. Снова ты фантазируешь.

— Неужели?

Послышалось звяканье ключей в дверях дома.

— Д-да. Кроме того, я уже десять раз извинилась после отъезда. Чего ты еще от меня хочешь?

— Хочу, Сейл, чтоб подобного не повторялось. Не слишком большая просьба?

Ответа не слышно сквозь рокот опускавшейся гаражной двери. Джек вернулся к задней части дома, откуда виден почти весь первый этаж. Голоса доносились из открытого окна. Гас расхаживал по кухне.

— …не пойму, зачем ты без конца так со мной поступаешь, Сейл. Я стараюсь быть добрым, сохранять спокойствие, а ты меня все время испытываешь, доводишь до предела.

Из коридора послышался уже явно взволнованный голос:

— Ну я же говорю тебе, Гас. Ты один так мои слова понял.

Джек увидел, как Гас надел на левую руку кухонную перчатку-прихватку, потом обернул правую полотенцем.

— Хорошо, Сейл. Можешь думать как тебе угодно, пожалуйста. Хотя, к сожалению, нынешний случай от этого не изменится.

Она вошла на кухню.

— Но, Гас…

Голос прервался при взгляде на его руки.

— Зачем ты это сделала, Сейл?

— Ох, не надо! Прошу тебя! Я не хотела!

Бросилась было бежать, он поймал ее, рванул к себе.

— Держи свой проклятый язык за зубами. Я изо всех сил стараюсь, потом ты являешься и с ума меня сводишь.

Рукой в перчатке Гас схватил ее за запястье, заломил руку за спину, сильно вывернул вверх. Она вскрикнула от боли.

— Пожалуйста, не надо!

Смотреть не хотелось, однако пришлось. Надо точно убедиться.

Гас толкнул жену к боковой стенке холодильника. Лицо ее было повернуто к Джеку, щека прижата к эмалированной стенке. Выражение страха, ужаса, отчаяния, прежде всего некой тупой покорности неизбежному, отчего у последнего все внутри перевернулось.

Гас принялся колотить обмотанным кулаком по спине, прямо под ребра, слева, справа, по почкам. Крепко зажмурившись, скалясь от боли, она охала при каждом ударе.

— Ненавижу тебя за то, что ты меня на это толкаешь, — прошипел он.

Ну конечно, ах ты, сукин сын.

Джек вцепился в подоконник, закрыл глаза, слыша стоны и охи Сейл, чувствуя ее боль. Его тоже били по почкам. Знакома смертельная пытка.

Должно скоро кончиться. Гас выпустит пар, и делу конец. В течение следующих нескольких дней Сейл будет чувствовать острую боль при каждом глубоком вдохе и кашле, мочиться ярко-красной кровью, но следов на теле не останется, благодаря перчатке и полотенцу.

Должно скоро кончиться.

Нет. Открыв глаза, Джек увидел, что колени у нее подгибаются, а бугая это не останавливает.

Одной рукой поддерживает обмякшее тело, другой продолжает методично лупить.

Он зарычал сквозь зубы. Хотел лишь получить подтверждение рассказу Шаффера, а уж потом заняться милым добряком Гасом вне дома. Возможно, на темной автомобильной стоянке, когда у заказчика будет несокрушимое алиби. На такую сцену не рассчитывал, хотя все время помнил о подобной возможности.

Понятно, в такой ситуации разумнее всего уйти. Впрочем, Джек хорошо себя знал — не получится. Поэтому явился подготовленным.

Быстро шмыгнул через двор, схватил спрятанную в кустах по периметру спортивную сумку. Подходя к дому с дальней стороны, вытащил нейлоновый чулок, пару резиновых хирургических перчаток. Натянул первый на голову, а последние на руки. Потом достал специальный автоматический пистолет 45-го калибра, кусачки для проволоки, большую отвертку. Пистолет сунул за пояс, перерезал кусачками телефонный провод, поддел отверткой шпингалет на окне гостиной.

Оказавшись в полутемной комнате, огляделся, присматриваясь, что тут можно разбить. Первым на глаза попался набор каминных инструментов рядом с топкой. Он пнул стойку. Звон и грохот разнеслись по всему дому.

— Что там за чертовщина? — долетел с кухни голос Гаса.

Когда хозяин прибежал и щелкнул выключателем, Джек ждал у окна, почти улыбнувшись при виде потрясенной физиономии.

— Полегче, старик, — предупредил он, поднимая и демонстрируя пустые руки. Зная, что страха на лице не видно под нейлоновой маской, постарался изобразить испуганный тон. — Ошибочка вышла.

— Ты кто такой, черт побери? — рявкнул Гас, наклонился, схватил кочергу из рассыпавшегося набора. — Что в моем доме делаешь?

— Слушай, приятель, я просто не знал, что кто-то будет дома. Давай все позабудем.

Гас ткнул кочергой в спортивную сумку:

— Чего там? Что украл?

— Ничего, старик. Я же только пришел. И уже ухожу.

— О господи! — глухо охнула Сейл.

Она стояла на пороге гостиной, прислонившись к стене, согнувшись от адской боли в почках, зажав рот обеими руками.

— Звони в полицию, Сейл. Предупреди только, чтоб не спешили. Хочу до их приезда урок преподать слизняку.

Она захромала обратно на кухню, Гас сбросил перчатку и полотенце, замахнулся кочергой, держа обеими руками. Глаза горят от предвкушения. В напряженной жестокой ухмылке все сказано: колотить жену очень приятно, но с ней больше ничего не сделаешь. И вот в его власти воришка. Можно безнаказанно напрочь выбить потроха. Фактически, даже станешь героем. Он смотрел на голову Джека, как Бейб Рут на высоко поданный мяч.

Неужели Шаффер действительно думает, будто несколько сеансов у психиатра превратят садиста в любящего мужа? Как бы не так. Скорей рак на горе свистнет.

Гас сделал к нему два быстрых шага, махнул кочергой без каких-либо признаков жалости.

Джек нырнул, кочерга просвистела над головой. Можно было в как следует рубануть в открывшийся бок, но еще не все готово.

— Эй, приятель! Охолони! Можно поговорить.

— Нет, нельзя. — Гас опять размахнулся, на сей раз пониже.

Он отскочил назад, удержавшись от пинка в побагровевшую физиономию.

— Ты чего задумал? Убить меня?

— Да!

В третий раз Гас нанес вертикальный удар со всего размаха. Джека давно уж не было на месте.

Противник оскалил зубы, зашипел. Глаза обезумели от злости и огорчения. Пора его еще немножечко разогреть.

Джек усмехнулся под нейлоном:

— Бьешь прямо как киска лапкой, старик.

Тот с утробным ревом замахал кочергой, как косой.

Джек пригнулся при первом замахе, схватил кочергу, с удовлетворительным хрустом заехал кулаком прямо в морду. Гас вскрикнул, выпустил кочергу, попятился, жмурясь от боли, держась за нос. Кровь просочилась сквозь пальцы.

Безотказный прием. Расквашенный нос отлично уравнивает шансы при стычке с самым крупным соперником.

Сейл снова приплелась к порогу, почти истерически взвизгнула:

— Телефон не работает!

— Не беспокойтесь, леди, — успокоил ее Джек. — Я никому не хотел причинять зло. Вас не трону. А вот этот вот тип — дело другое. Он меня только что собирался убить.

Бросил кочергу, шагнул к Гасу, в ужасе выпучившему глаза, закрывшемуся от него окровавленной рукой, схватил за запястье, вывернул, заломил руку за спину, припечатал к стене, принялся обрабатывать почки голыми руками, гадая, хватит ли у быка мозгов понять связь между происходившим недавно на кухне и происходящим сейчас в гостиной.

Не сдерживался, лупил со всего маху страдальчески вопившего подонка.

Ну как, крутой мужик? Нравится?

Колотил, пока не почувствовал, что злость утихает. Уже приготовился отпустить его и перейти к исполнению второго пункта плана, как сзади что-то шевельнулось.

Оглянувшись, мельком увидел Сейл, замахнувшуюся кочергой, целясь в голову, сделал бросок, но поздно. Комната взорвалась яркими огнями и погрузилась в серую тьму.

Минуту пробыв в темноте, Джек очнулся на полу с жуткой болью в животе. Приглядевшись, заметил над собой Гаса, который изготовился ко второму пинку, и откатился в угол. При этом что-то тяжелое выпало на пол.

— Господи, у него пистолет! — крикнула Сейл.

К тому моменту он успел подняться на четвереньки, бросился к выпавшему 45-му калибру, но Гас опередил, схватил с пола, не дав дотянуться.

Сделал шаг назад, послал пулю в патронник, прицелился в лоб.

— Стой на месте, ублюдок! Пальцем не шевели!

Он снова сел на пол в угол, глядя на здоровяка.

— Вот так! — ухмыльнулся Гас окровавленным ртом. — Вот так вот!

— Я тебе помогла, правда, Гас? — напомнила Сейл, по-прежнему держа кочергу, сгибаясь от боли. Этот удар ей дорого стоил. — Избавила тебя от него. Спасла, правда?

— Заткнись, Сейл.

— Да он же тебя бил. Я его остановила…

— Заткнись, говорю!

У нее дрогнули губы.

— Думала… ты обрадуешься.

— Чему радоваться? Если бы ты не взбесила меня нынче вечером, я бы его сразу заметил, как только вернулся. Он меня не застал бы врасплох. — Гас ткнул пальцем в разбитый нос. — Во всем ты виновата, Сейл.

Она сгорбилась, тупо уставившись в пол.

Джек не знал, что о ней думать. Избавил ее от жестоких мужниных тумаков, а она пришла гаду на помощь. Причем совершила геройский поступок. Хотя храбрая маленькая драчунья, замахнувшаяся кочергой, очень далека от покорного, забитого существа, стоявшего сейчас посреди комнаты.

Ничего не понять.

Именно поэтому он взял за правило никогда не улаживать семейных дел. В дальнейшем никаких исключений.

— Пойду к Феррисам, — пробормотала Сейл.

— Зачем?

— В полицию позвоню.

— Обожди минутку.

— Почему?

Взглянув на Гаса, Джек заметил, что тот попеременно посматривает на него и на свою жену.

— Потому что я думаю, вот почему.

— Угу, — бросил Джек, — чую, дымком попахивает.

— Эй! — Гас шагнул к нему, занеся револьвер, словно хотел ударить рукояткой. — Еще одно слово…

— Ты же не собираешься близко ко мне подходить, правда? — тихо проговорил он.

Тот на шаг отступил.

— Надо вызвать полицию! — повторила Сейл, поставив кочергу у камина подальше от Джека.

— Никуда не пойдешь, — сказал муж. — Встань туда.

Она покорно подошла к нему.

— Не сюда. — Он схватил ее за плечо, толкнул к Джеку. — Вон туда!

Вскрикнув от боли в спине, она заковыляла вперед.

— Гас! Что ты делаешь?

Джек решил сыграть роль до конца, схватил Сейл за плечи, развернул как можно осторожнее. Слабо сопротивляясь, она оказалась между ним и Гасом.

Бугай расхохотался.

— Лучше что-нибудь другое придумай, приятель. Костлявая курица тебя от сорок пятого не прикроет.

— Гас!

— Заткнись! Боже, меня тошнит от твоего голоса! Тошнит от твоей рожи, черт побери… вообще от тебя!

Джек чувствовал, как худенькие плечи вздрагивают от этих слов точно так же, как от кулачных ударов. Может быть, от кулаков не так больно.

— Н-но… ты же меня любишь…

— Шутишь? — ухмыльнулся он. — Я тебя ненавижу, Сейл. В одной с тобой комнате просто на стенку лезть хочется. Как по-твоему, почему я при каждой возможности дерьмо из тебя выколачиваю? Меня только это удерживает от убийства!

— Ты всегда говоришь…

— Что тебя очень сильно люблю? — подхватил он с нарочитой виноватой, пристыженной миной. — Не понимаю, что на меня нашло, а на самом деле сердцем и душой обожаю? — Он снова оскалился и прорычал: — И ты веришь! Боже мой, жалкая дура, каждый раз веришь!

— Зачем? — всхлипнула Сейл. — Зачем?..

— Хочешь спросить, зачем в игры играть? Почему тебя не вышвырнуть, не найти настоящую женщину, у которой есть сиськи, которая детей рожать может? Ответ очень простой: из-за твоего братца. Он пристроил меня к Горланду, он крупнейший клиент фирмы. Если я с тобой расплююсь, позаботится, чтобы вылетел, чернила на свидетельстве о разводе не успеют просохнуть. Слишком много лет отдано этой работе, чтоб лишиться ее ради такого куска дерьма, как ты.

Сейл дрожала в руках Джека.

Он взглянул на Гаса:

— Ну, ты молодец.

— Конечно, молодец. У меня пистолет. Хочу сказать тебе за это спасибо, парень, кто бы ты ни был. Потому что он сейчас решит все проблемы.

— Что? Мой револьвер?

Джек хотел посоветовать Гасу поскорее воспользоваться оружием, но тому приспичило поговорить. Слова копошились личинками на сгнившем трупе.

— Угу. У меня целая куча страховок на имя моей драгоценной жены. Давно уж покупаю с молитвой о несчастном случае. Не такой дурак, чтоб подстроить смертельный исход, хорошо помню историю с Маршаллом в Джерси, хотя думаю, черт побери, кругом столько автомобильных аварий, что денежные вклады в старушку Сейл лучше всякой лотереи.

— Ох, Гас, — в полном отчаянии всхлипнула она.

Голова повисла, ткнулась в грудь подбородком, Сейл упала бы, если в Джек не держал. Знал, что это убивает ее, но пусть слышит. Может, послужит тревожным звонком и заставит опомниться.

— Ох, Гас, — передразнил ее муж. — Представь, сколько дождливых ночей я надеялся, когда ты задерживалась в компании за картами? Как молился — действительно молился, — чтоб тебя занесло на дороге, ты врезалась в столб, чтоб какой-нибудь грузовик проскочил бы на красный и сбил… Можешь себе представить? Нет. Каждый раз спокойно доезжала при всей своей беспечности, и я чуть не плакал от горя. По-настоящему хотелось свернуть костлявую шею.

— Может, хватит? — вставил Джек.

— Пожалуй, — вздохнул Гас. — По крайней мере, страховки даром не пропадут. Сегодня я буду в выигрыше.

— Что? — Сейл подняла голову.

— То самое. Ворвался вооруженный грабитель. Мне удалось в борьбе отобрать пистолет, выстрелить, но он успел прикрыться тобой. Первая пуля попала тебе прямо в сердце. В бешеной ярости я расстрелял обойму ему в голову. Какая трагедия. — Он поднял оружие, целясь ей в грудь. — Прощай, дорогая, любимая жена.

Металлический щелчок курка был едва слышен сквозь ее испуганный крик.

Крик резко оборвался, Сейл вместе с Гасом уставилась на револьвер.

— Чего-то не вышло, — заметил Джек. — Старик, мне это жутко не нравится. — Он ткнул пальцем: — Потяни вон ту штучку, перезаряди.

Гас на секунду вылупил на него глаза, передернул затвор. Выскочила стреляная гильза.

— Давай теперь, — велел Джек. — Пульни в нее еще разок, извините за выражение.

Гас с растерянным видом снова прицелился, было заметно, что дуло подрагивает. Сейл только моргнула при следующей осечке.

— Ох, господи боже мой, — насмешливо протянул Джек. — Думаешь, покупаешь хорошие боеприпасы, а кто-то тебя облапошивает! Нынче никому нельзя верить.

Гас быстро вновь дернул затвор, вновь нажал на спусковой крючок. Джек позволил сделать еще две осечки, потом оставил Сейл и направился к нему.

Тот лихорадочно выстрелил прямо в лицо. Очередной пустой щелчок. Гас начал пятиться, видя улыбку Джека.

— Это мой игрушечный пистолет, Гас. Фактически настоящий «марк-IV», а пули пустоголовые, точно так же, как парни, которых я на него ловлю.

Он брал с собой это оружие, желая проверить, кто до чего действительно может дойти. В подходящей ситуации худшее выходило наружу.

Наклонился, подобрал гильзы, протянул одну Гасу, объясняя:

— Пуля настоящая, а пороху нет. Старое правило: никогда близко не подпускай ослиную задницу к заряженному оружию.

Гас замахнулся, целясь в голову. Джек поймал его за запястье, вывернул, выхватил револьвер, нанес сильный удар, раскроивший висок. Гас попытался бежать, но он по-прежнему держал его за руку, снова ударил, на сей раз в затылок, свалил на колени, со всего размаха долбанул по макушке. Гас замер, рухнул лицом на пол.

Прошло всего несколько секунд. Он оглянулся в поисках Сейл. Дважды она его врасплох не застанет. Оказалось, волноваться нечего. Она стояла на том самом месте, где он ее оставил, в углу, из-под закрытых век текли слезы. Несчастная женщина.

Больше всего на свете хотелось убраться из этого сумасшедшего дома. И так тут слишком задержался, но надо навсегда покончить с делом.

Джек взял ее за руку, тихонько повел из гостиной.

— Не обижайтесь, леди, только лучше я вас отведу в безопасное место, ладно? Куда-нибудь подальше от кочерги. Понятно?

— Он меня не любит, — пробормотала она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Терпит из-за работы. Все время врал, что любит.

— Наверно.

— Врал…

Джек привел ее к одежному шкафу в холле, поставил среди зимних шуб:

— Я вас тут на несколько минут оставлю, хорошо?

Она смотрела прямо перед собой.

— Столько лет… врал…

Он закрыл ее, хорошенько припер дверцу стулом с высокой спинкой, сунув между стеной и дверцей. Не выберется, пока не откроешь.

Гас лежал в гостиной по-прежнему без сознания. Джек его перевернул, привязал запястья к прочным деревянным ножкам кофейного столика. Вытащил из спортивной сумки два деревянных бруска четыре на четыре дюйма, сунул под левую лодыжку, один под колено, другой над щиколоткой. Достал из чехла пятифунтовую железную кувалду с короткой ручкой.

Поколебался, замахиваясь молотком.

— Считай это, приятель, страховкой, — тихо проговорил он. — Шурин убьет тебя, если не угомонишься.

Никак не мог решиться, пока не вспомнил взгляд Сейл в ту минуту, когда муж методично отбивал ей почки, — боль, покорность, отчаяние. И одним резким ударом перебил левую голень. Гас со стоном шевельнулся на полу, однако не очнулся. Джек повторил то же самое с правой ногой. Собрал все свое снаряжение и вернулся в холл.

Вытащил припиравший дверцу стул, приоткрыл.

— Я уже ухожу, леди. Когда уйду, можете пойти к соседям или куда угодно и вызвать полицию. Кроме того, советую позвонить в «Скорую помощь».

Она в ответ только всхлипнула.

Он вышел черным ходом. Приятно сдернуть с головы чулок. Еще приятней убраться подальше от этого дома.

Джек решил возвращаться в Манхэттен через эстакаду на Пятьдесят девятой улице. Поскольку оказывался при этом рядом с Джиа, думал заскочить по дороге в отель. Вики наверняка спит, а Джиа, будем надеяться, нет. После мрачного кошмара у Каслменов требуется немного ласки и света.

Приблизительно на полпути заметил черный седан. Уезжая от Каслменов, огляделся как следует, но тогда не увидел. Может, ждали где-нибудь на обратной дороге.

Или… просто пара ребят случайно едет позади него в город, случайно в черном седане.

Возможно. Только надо точно проверить.

Добравшись до Манхэттена, он спустился под уклон к деловым кварталам, сделал полных три оборота вокруг одного. Черный седан постоянно держался за ним, прямо сзади, даже не трудясь скрываться.

Замечательно. Сперва какой-то гад сшиб его на лестнице, чуть не убила чертова обезьяна-собака, потом получил кочергой по башке. День выдался неудачный, с него хватит.

У следующего красного светофора Джек ударил по тормозам, круто свернул на парковку и выскочил из машины. Кипя от злости, прошагал назад к Линкольн-авеню, рванул ручку водительской дверцы. Закрыто. Забарабанил в стекло:

— Откройте, черт возьми!

Окно опустилось, на него взглянули черные линзы очков. Невозможно сказать, тот ли это тип, за которым он гнался, или тот, что сбил его с ног. Оба выглядят одинаково, на малой части лиц, остающейся на виду, никаких отличительных признаков.

Машин на улице немного, хотя именно в этот момент за черным седаном собрался остановиться красный пикап. Джек махнул ему, чтоб проезжал, не желая иметь свидетелей разборки, которая непременно последует, но пикап все-таки остановился.

Это слегка его обеспокоило. Вспомнилось, что после отъезда из дома Каслменов в зеркале заднего обзора мелькал пару раз красный пикап, хотя точно не скажешь — все внимание было сосредоточено на черном седане. Кто там — подмога шутникам в седане или просто очередной ночной ездок?

Будь пикап черным, встревожился бы по-настоящему, а раз нет, вернулся к черному седану.

— В чем дело, ребята? — сказал он, чуть наклонившись к открытому окну. — Кто вы такие, черт побери, зачем меня преследуете? Неужели моя жизнь значительно интереснее вашей?

Водитель просто смотрел на него сквозь черные очки, ничего не сказав, плотно сжав губы в линеечку на бесстрастном лице, словно решал, достоин ли этот мужчина ответа.

Подобное выражение вкупе с воспоминанием об изувеченном трупе Олив переполнило и без того до краев полную чашу гнева.

— Мама вас никогда не учила снимать шляпу в машине? И для чего вам ночью темные очки? Не знаете разве, как это опасно?

Джек сунул левую руку в машину, намереваясь сбить дурацкую шляпу, сорвать очки, но пальцы еще не дотянулись до дверцы, как рука водителя в черной перчатке схватила его за запястье.

Он попытался ткнуть руку дальше и не сумел. Попробовал вырваться и обнаружил, что попал в стальную хватку. Задергался в тревоге, не в силах освободиться.

Загорелся зеленый свет, загудел автомобильный гудок, однако не в пикапе, а в каком-то автомобиле за ним. Рука в черной перчатке держала левое запястье крепко, как щупальце. Четвертая машина, старая помятая «тойота» с люком на крыше, скрипя покрышками, протиснулась в узкое, почти непроходимое пространство между пикапом, седаном и прокатным автомобилем Джека, сердито гудя всю дорогу. Пикап не сигналил, не двигался. Видно, водитель считал неуместным.

Как только «тойота» проехала, открылась пассажирская дверца седана. Джек увидел вышедшего пассажира. Точная копия водителя пристально посмотрела на него поверх черной крыши.

— Где Мелани Рубин Элер? — спросил он хриплым шепотом.

— Ты меня спрашиваешь? — переспросил Джек. — Сам не знаешь?

В руке у пассажира, тоже в черной перчатке, очутился маленький цилиндрик. Палец нажал какую-то кнопку. Послышался писк, из цилиндра вдруг выскочила большая игла, похожая на нож для колки льда. На узкой поверхности зловеще мерцал зеленый свет светофора.

— Где Мелани Рубин Элер? — повторил он, захлопнул дверцу, принялся обходить машину спереди.

Джек подцепил мизинец водителя, без большого труда отделил, ухватился покрепче, резко заломил назад.

Услышал, как хрустнула кость. А больше ничего не услышал — водитель не вскрикнул от боли, ничуть не ослабил крепкую хватку, по-прежнему глядя на него с тем же самым выражением. Даже глазом не моргнул.

Джека мгновенно пронзил ледяной ужас. Кость точно сломана, чувствуется на ощупь. У этого типа вообще нет нервов?

Когда пассажир миновал правую фару, он ударил шофера в лицо. Темные очки слетели, широкополая шляпа съехала на глаза, еще удар, но железные пальцы так и не ослабели. Беглый взгляд уведомил, что пассажир обогнул левую фару, направляется к нему, высоко держа большой шприц.

Пора вводить в бой артиллерию, решил Джек, подгибая правое колено, чтобы быстро добраться до «земмерлинга» в кобуре на лодыжке. Не успел достать, как открылась стрельба.

Он оглянулся. Стреляют из пикапа. Водительская дверца открыта, за ней стоит мужчина, обеими руками держит нацеленный в открытое окно пистолет. Лица не видно, но это в данный момент не важно. Важно, что он стреляет не в Джека, а в пассажира.

Пассажир почти со змеиным шипением низко пригнулся и прыгнул обратно в машину. Следующий выстрел попал в заднее стекло седана.

— Эй! — заорал Джек. — Потише там!

Шофер, не отпуская его, рванул машину с места, выкручивая руль.

— Эй! — кричал он, колотя по крыше вертевшегося автомобиля. — Эй! Что ты делаешь, черт побери!

— Где Мелани Рубин Элер? — проговорил изнутри тот же голос.

— Не знаю! — крикнул он, вынужденный поспевать за машиной.

Седан прибавил скорости, приближаясь к заднему бамперу автомобиля Джека на расстоянии, может быть, пары дюймов. Если не освободиться немедленно, ноги зажмет между машинами. Он попробовал еще раз стукнуть водителя, но правым кулаком не сумел дотянуться.

Спасая ноги, прыгнул на собственный бампер, вскочил на багажник, после чего водитель помчался вперед, увлекая его за собой.

Джек в мгновение ока понял, что надо выбирать между волочением по дороге и верховой ездой на крыше седана. Выбор, черт побери, небогатый. Он плюхнулся животом на крышу набиравшего скорость автомобиля.

Понятно, долго не продержишься. Дотянулся, вытащил «земмерлинг» с пустым патронником, вцепился зубами в затвор, оттянул, отпустил. Отвернувшись в сторону, всадил пулю 45-го калибра в крышу в район переднего сиденья. Рука сильно дернулась. «Земмерлинг» автоматически не перезаряжается, поэтому при каждом выстреле приходилось передергивать затвор зубами. Редко пользуясь сплошными пулями, к сожалению, и в этот раз зарядил разрывными. Которые, впрочем, видимо, причинили достаточный вред, ибо седан вдруг вильнул, хватка слегка ослабла, Джек сумел вырваться.

Автомобиль широко развернулся, заскрежетав колесами по бровке тротуара, сбавил скорость, предоставив, возможно, единственный шанс. Он отполз назад, стараясь не наткнуться на осколки заднего стекла, слез на багажник, спрыгнул на дорогу, выскочил на тротуар как раз в тот момент, когда машина снова набрала скорость.

Сила инерции оказалась чрезмерной для ослабевших ног. Джек упал, ударился плечом, перевернулся, почти поднялся, потом стукнулся сбоку в заднее крыло другой машины. Почувствовал легкую волну тошноты, преодолел ее.

Наконец остановился, потирая ушибленное плечо, глядя вслед ехавшему по улице черному седану. Мимо проезжали автомобили, на него с любопытством поглядывали, но никто не останавливался.

По крайней мере, пока не подкатил красный пикап. Джек узнал за рулем пятидесятилетнего типа с седым ежиком, Майлса Кенуэя.

— Как дела? — спросил Кенуэй через открытое пассажирское окно.

Какого черта он тут делает?

— Можно бы и получше.

— Садитесь. Подвезу до машины.

Джек оглянулся. Квартала почти не проехал.

— Пешком дойду.

— Садитесь. Надо поговорить.

Он, поколебавшись, решил, пропади все пропадом, мужик, кажется, спас ему жизнь — как минимум, глаза и губы. Сел в машину, первым делом обратив внимание на полный камуфляж Кенуэя. К чему это в городе?

— Хорошо, черт возьми, что я нынче за вами следил, — заключил Кенуэй, трогаясь с места.

— Зачем?

— Думал, на них работаете.

— На кого? На людей в черном?

— Не надо их так называть. Так говорят одни помешанные на НЛО. Это оперативники НМП.

— Чего?

— Потом объясню. Вы явно не из ихних.

— Явно.

— С другой стороны, может, эта маленькая сцена специально разыграна, чтоб запудрить мне мозги, сбить с толку, заставить принять вас за союзника.

— Может быть, — кивнул Джек, думая, что и сам превращается в параноика. — Или… вы меня спасли, чтоб мне мозги запудрить, сбить с толку, заставить считать вас союзником.

Кенуэй окинул его взглядом и медленно улыбнулся:

— Можно, пожалуй, и так посмотреть. Только поверьте мне, Шелби, вы столкнулись с жутчайшим кошмаром Нового Мирового Порядка.

— Зовите меня Джеком.

— Ладно, Джек, — согласился он, тормозя возле его машины. — В отеле увидимся. Я тебя просвещу. Только не вздумай с ними снова связываться без поддержки. Крутые ребята.

Ты мне будешь рассказывать, мысленно буркнул Джек, потирая запястье, и выскочил из пикапа.

— Спасибо.

Кенуэй выставил ему большой палец и с ревом умчался.

Что ж, все равно надо было к нему подобраться. Может, удастся «просветиться» обоим.

Джек пошел к своей машине, под ногой что-то хрустнуло. Похоже на солнечные очки. Сбитые с водителя? Он наклонился, поднял… не совсем очки, одну оправу. Крупную черную оправу. А стекла где?

Оглядел тротуар. Освещение слабое, но черные осколки были бы заметны среди сверкающих брызг разбитого заднего автомобильного стекла. Ничего нету.

Странно…

Он отказался от мысли заскочить к Джиа. Если за ним следят, совершенно не нужно, чтобы преследователи знали о ней и о Вики. Вместо этого направился прямо в отель.

Кенуэй ждал его в вестибюле. Нельзя сказать, чтобы стоял навытяжку, но держал выправку, как перед военным смотром. Выделялся в камуфляже среди мелькавших мимо штатских, хотя никто на него особого внимания не обращал.

— Ну, — сказал Джек, подходя к нему, — что…

— Пошли ко мне в номер. — Он двинулся к лифтам.

Преисполненный любопытства, Джек последовал за невысоким мужчиной. Сначала испытывал искушение шагать в ногу, потом передумал. Впрочем, отдал честь паре встречных.

Войдя в номер на седьмом этаже, Кенуэй остановил его в дверях:

— Обожди тут.

Кругом горел свет, Джек быстро окинул взглядом весь номер. Никаких темных углов, негде спрятаться огромному псу-обезьяне. Хозяин подошел к телевизору, взял сверху черный ящичек, нажал несколько кнопок, вздохнул с облегчением:

— Порядок. Заходи.

— Что это? — кивнул он на ящичек.

— Мое собственное изобретение, — с гордостью объявил Кенуэй. — Детектор, который улавливает и регистрирует движущиеся предметы. Отмечает время любого движения в помещении. В данный момент ничего не показывает после моего ухода и прихода полминуты назад. Значит, в мое отсутствие тут никого не было.

— Здорово, — признал Джек, нисколько не кривя душой. Сам с удовольствием обзавелся бы парочкой. — Как только решите выбросить на рынок, я первый заказчик.

Кажется, изобретателю это польстило, ради чего отчасти и было сказано. Не вредно подмазаться.

Кенуэй предложил виски из мини-бара, он отказался, что не помешало Майлсу плеснуть себе неразбавленный «Дьюарс».

— Правильно, что ездишь с оружием. Видел, как ты в крышу стрелял. Верный ход. Чего там у тебя?

Джек предъявил пустой «земмерлинг», Майлс расхохотался.

— Слыхал, но никогда в руках не держал. Забавный малыш. — Он протянул руку за спину через плечо в камуфляже, вытащил кольт 45-го калибра модели 1911-А1. — А вот папочка. Лучшее в мире оружие, черт побери.

Джек улыбнулся:

— В другой раз охотно сыграю в чье лучше, а сейчас хотелось бы знать, зачем вы за мной следили.

Кенуэй наставил ему в грудь револьвер 45-го калибра:

— Здесь я задаю вопросы.

— У-ух, страшно, — шире ухмыльнулся он. — Нам обоим известно, что вы тут стрелять не станете. Опустите, или я ухожу.

Встретил и выдержал его взгляд. Точно не был уверен, что не выстрелит, но предполагал почти наверняка. Шум от сорок пятого страшный, особенно в замкнутом помещении. Кенуэй наверняка понимает, что весь этаж услышит, кто-нибудь звякнет в администрацию, поинтересуется, что происходит.

Наконец он со вздохом сунул револьвер обратно.

— Молоток, не струсил. — Вернул «земмерлинг». — Кто в ты ни был. И не пичкай меня дерьмом насчет Джека Шелби, потому что я тебя проверил: никакой ты не Шелби.

Проверил… от одного этого слова в жилах змеями зашевелился смертельный страх. Было с самого начала ясно, что от параноика из армейской разведки будут одни неприятности, но на полную проверку Джек никак не рассчитывал.

— Странно, — заметил он, стараясь сохранять хладнокровие, — именно это имя указано на моем значке участника Первой ежегодной конференции СИСУПа.

— Не умничай.

— Ну, если я не Шелби, то кто?

— Не знаю, будь я проклят. — Кенуэй хлебнул скотча. — В данный момент не могу назвать настоящей фамилии, но уж никак не Джек Шелби. Наверняка с потолка взято. Хотя, могу поклясться, оперативники НМП знают, кто ты такой.

В жилах зашевелились новые, более крупные змеи.

— Может быть, тоже явились с пустыми руками, — продолжал Кенуэй. — Может, следили по той же причине — чтобы выяснить, кто ты, черт побери. Я, например, выяснил, что ты поганый извращенец, подглядываешь в чужие окна.

— Подглядываю?

— Не прикидывайся невинным дурачком. Я видел, как ты подглядывал за женщиной в Куинсе. Слушай, парень, что у тебя за жизнь?

Джеку пришлось прикрыть рукой невольную улыбку. Он за мной все время следил, видел в засаде у дома Каслменов, думает, мне нужна настоящая жизнь. Интересно, наблюдал ли за битвой.

— Вы весь вечер за мной присматривали?

— Пару минут. Потом сидел в машине. — Он прищурился. — Могу вдобавок поспорить, что случай в джерсийских сосновых лесах точно такая же липа, как имя и фамилия.

— Может, я сменил фамилию именно для того, чтобы меня не связывали с этой самой историей. Может быть, у меня есть работа, семья, не особенно хочется, чтобы каждый считал меня чокнутым. Никогда такого в голову не приходило?

— Конечно, приходило. Никто лучше меня не знает, как люди боятся правды. Но у некоторых хватает духу встать и заставить считаться с собой. Если не врешь, возможно, столкнулся с передовым отрядом Нового Мирового Порядка. Они обычно высаживаются в дальних местах, особенно в Национальных парках. Видел когда-нибудь черные вертолеты?

— Вы уже спрашивали. Я сказал — темно было, ночь, помните?

— Правда, припоминаю. И не слышал?

— Не помню.

Джека не интересовали черные вертолеты. Пора перевести разговор на Мелани Элер.

— Может, Мелани надо спросить. Кажется, ей все известно о моем случае.

— Хорошо бы. Если в сосновых лесах высадился десант НМП, хотелось бы точно знать.

— Что думаете насчет ее Теории Великого Объединения?

— Честно сказать, плевать мне на ее теорию, черт побери. Если дело не касается Нового Мирового Порядка, то все это полная ерунда.

Довольно горячо, решил Джек. Надо попробовать подзавести его, вдруг проговорится.

— Что это за Новый Мировой Порядок, о котором вы постоянно толкуете? Не о нем ли Джордж Буш говорил после войны в Заливе?

Кенуэй энергично кивнул:

— И был чертовски прав. — Он подался вперед, словно только и ждал вопроса о Новом Мировом Порядке. — Помнишь, он был тогда национальным героем, героем всего распроклятого свободного, так сказать, мира? Переизбрание считалось гарантированным. Однако не удержался, увлекся, проболтался про Новый Мировой Порядок. Что строжайше запрещено. Не такое преступление, чтобы караться смертью, но его пришлось убрать в тень. Поэтому «беспроигрышного» кандидата не переизбрали. Все признают кампанию Буша в президентской гонке девяносто второго года слабой и неудачной. Потому что ему было велено проиграть.

— И кто же стоит на Новым Мировым Порядком? — полюбопытствовал Джек. — Инопланетяне?

— Инопланетяне? — переспросил Кенуэй с таким выражением, словно только что приступил к состязанию на конкурсе дегустаторов чилийской национальной кухни. — Я видел, как Залески тебе лапшу на уши вешал. Джим и ему подобные неплохие ребята, только любители НЛО если не сильно трехнутые, то полные ослы. Те самые летающие тарелки, которые они видят, являются не из космоса, а отсюда, с Земли. Самые настоящие экспериментальные корабли, построенные агентами Нового Мирового Порядка.

— А как же крушение в Розвелле и…

— Инсценировка, сплошь инсценировка. Вранье насчет разбившейся летающей тарелки — дезинформация с целью скрыть от людей правду. Надо отдать им должное — мастерская работа, — намеренно неуклюжую липу в Розвелле задумал истинный гений. Впрочем, если желаешь видеть настоящий шедевр, загляни в девятнадцатый век. — Он прикончил свой скотч. — Точно выпить не хочешь?

— Ну, если в девятнадцатый век… может, пива…

— Хорошо. — Кенуэй вытащил из бара бутылку «Хайнекена». — Все началось с некоего Сесила Родса. Родезию помнишь? Родс в Родезии. Британский финансист, государственный деятель. Создал тайное общество под названием «Круглый стол», поставив перед членами цель передать весь земной шар под власть единого мирового правительства. А по их тогдашнему представлению, единственным идеальным центром всемирной власти была Британская империя. Родс особенно интересовался Африкой. Хотел весь континент присоединить к империи, став между делом мелкомасштабным тираном, однако в конце концов потерпел поражение. Хотя цель по-прежнему жива.

Он налил в стакан пива с верхом, сунул Джеку.

— После Первой мировой войны Британская империя развалилась, поэтому преемники Родса выбрали другую тактику. Создали две продвинутые организации: Совет по международным отношениям и Трехстороннюю комиссию. Наверняка слышал.

— Слышал, — подтвердил Джек, потягивая пиво. — Только будь я проклят, если знаю, чем они занимаются.

— Вряд ли кто-нибудь знает, чем они занимаются на самом деле. Но в докладе Трехсторонней комиссии семьдесят пятого года сказано, что в определенных ситуациях — я цитирую — «демократия бывает излишней». Веришь?

— А вы верите, что меня это вовсе не удивляет, ни чуточки не интересует?

— Поинтересуйся, черт побери. Европа практически в кармане у НАТО и Евросоюза. ООН, которой они заправляют, прибрала к рукам третий мир. Остались одни старые Соединенные Штаты, куда они всеми силами рвутся. Посмотри: чуть ли не каждый президент и государственный секретарь член Совета по международным отношениям и — или — Трехсторонней комиссии. Лучший пример — Билл Клинтон: член Совета, Трехсторонней комиссии и стипендиат Родса! В Оксфорд поехал на деньги Родса! Вот почему его назначили вместо Джорджа Буша.

— Звучит жутковато, — серьезно признал Джек. От сценария Кенуэя не отмахнешься с такой легкостью, как от инопланетян и антихристов.

— Жутковато? Ты даже половины не знаешь. Европа почти вся сдалась, но американский народ в мячик не согласился играть. Значит, пришла пора грязных трюков, а вечные мастера грязных трюков работают в ЦРУ, которым с самого момента его создания руководит НМП. Сегодня всем известно, что ЦРУ с пятидесятых годов проводит эксперименты по психоконтролю. Известнейший, МК-Ультра, рассматривался в конгрессе, и правительству пришлось возмещать ущерб жертвам первых опытов с ЛСД.

— Я когда-то об этом читал.

— Грандиозный скандал. Тут они допустили промашку. Но еще остается огромное множество тайных проектов — программирование, зомбирование, высокочастотное облучение, психотропные имплантанты, промывание мозгов. Агенты, с которыми ты нынче столкнулся, — результат экспериментов по психоконтролю и программированию.

— Да ну? — хмыкнул Джек, потирая больное запястье. Есть еще кое-что, кроме психоконтроля.

— Можешь поверить. Приспешники НМП программируют также массовые самоубийства — особенно удачно в Джонстауне и Хевенс-Гейте, — хотя с зомбированием всей страны в целом не преуспели. Поэтому в последнее время сосредоточились на американской армии.

— Я слышал, вы сами бывший военный.

— С акцентом на бывшем, — подчеркнул Кенуэй. — Заглянул кое в какие натовские бумаги, до потрохов сдрейфил и подал в отставку. Понимаешь, боссы Нового Мирового Порядка признали тот факт, что для покорения Америки нужна армия. Сперва надо нас утихомирить. План такой: ослабить американскую экономику, сокращая в стране количество рабочих мест с помощью договоров вроде НАФТА, подрезать поджилки промышленности, вводя всевозможные экологические ограничения, устроить анархию типа косовской в Югославии, взрывая в церквях бомбы, и прочее вроде того, что стряслось в Уэйко. Когда поднимется ад кромешный, кликнуть ооновских «миротворцев» для поддержания порядка. Вводить войска не надо, они уже тут. Как я уже говорил, иностранные отряды ООН тайком стоят в национальных парках, лесах, сосновых пустошах, и, как только будет отдан приказ, наши собственные солдаты присоединятся к ним, напялив голубые каски ООН. Почему? Потому что всем промыли мозги по упомянутой программе психоконтроля, разработанной ЦРУ.

Кенуэй остановился перевести дух, открыл лежавший на столе кейс, вытащил карту Соединенных Штатов, разложил перед Джеком. Вся страна усеяна маленькими, нарисованными от руки звездочками.

— Вот точно установленные места расположения войск ООН и будущих концлагерей. Небо потемнеет от черных вертолетов, людей вроде меня начнут хватать, сажать в концентрационные лагеря на «перековку». Впрочем, начнется борьба, браток. Мы будем биться насмерть, не отдадим Америку в рабство.

Джек молча вернул карту. В этот мир очень легко погрузиться — на первый взгляд рассуждения и псевдологика очень даже убедительны, — хотя он ни за что не клюнет.

— Ну? — спросил Кенуэй. — Хочешь присоединиться? Я видел, как ты нынче управился. Нам такие ребята всегда нужны.

— Подумаю, — пообещал он, надеясь избежать торгов. — Остается вопрос: для чего боссам Нового Мирового Порядка хлопоты с вооруженным захватом? Люди и так убиваются на двух-трех работах, чтобы концы с концами свести, средний американец каждый год вкалывает до середины мая только для уплаты федеральных подоходных налогов, после чего с них сдирают налог с оборота, поимущественный налог, дополнительные налоги, акцизы, не говоря обо всех скрытых поборах, заложенных в повседневные цены под видом комиссионных, бесконечных приказов Управления по регулированию цен и прочих зубастых правительственных учреждений. В конечном счете граждане отдают бюрократии семьдесят процентов заработка. Похоже, ребята из Нового Мирового Порядка всех вас уже взяли тепленькими.

— Нет, нет, нет! — закричал Кенуэй, яростно мотая головой, с побагровевшим лицом. — Вооруженный захват! Вот что будет! Вот как они лишат нас свободы, превратят в рабов, в свою собственность!

Горячий субъект. Джек допил пиво. Попробуем еще чуть подогреть.

— Как я понимаю, оно почти так и есть. Единственно, после захвата нельзя будет тешиться мыслью, будто вы не их собственность.

Кенуэй выпучил на него глаза, открыв рот. Потом прищурился:

— Почему это ты выражаешься в третьем лице, будто дело тебя не касается?

Так. Сюда сворачивать нежелательно. На территорию его собственной жизни вход запрещен.

— Просто так говорится, — объяснил он, вставая. — Мне пора. Спасибо за помощь, за пиво.

— Нет, постой. Еще о многом надо поговорить.

— Не могу, хочу выспаться.

Джек направился к двери, оглянулся оттуда:

— Кстати… меня вы проверили, а профессора Рому проверяли когда-нибудь?

— Сразу же, черт возьми, с воскресенья, в шести местах. Профессор Сальваторе Рома из университета Северного Кентукки прошел проверку с развевающимися знаменами. Он мне не особенно нравится, но к нему не придерешься.

— Да? — Джек помнил, что Рому видели в Монро с Мелани перед ее исчезновением, а он лжет, будто с ней никогда не встречался. — И на фото взглянули?

Кенуэй расхохотался.

— На кой оно мне? Известно, как он выглядит. Два дня гляжу на хорошенькую мордашку.

— Известно, как выглядит тот, кто называет себя профессором Сальваторе Ромой, основателем СИСУПа. А как выглядит проверенный вами преподаватель университета Северного Кентукки?

Улыбка исчезла с физиономии Кенуэя, словно монетка в пальцах фокусника.

— Что?

— Просто интересно. Корреспонденция из СИСУПа доставляется Роме на факультет, домой или в абонентский почтовый ящик?

— На почту…

Джек с усмешкой покачал головой:

— Советую раздобыть фото из университета.

Майлс вытаращил глаза:

— Хочешь сказать, это разные люди?

Он поднял руки:

— Я этого не говорю. Хотя никогда не знаешь, пока не проверишь. Выдать себя за другого на удивление просто.

— Правда? — прищурился Кенуэй. — Откуда тебе столько об этом известно?

— Ну ладно, я пошел. — И он двинулся к двери.

— Ладно, в другой раз договорим. А карточку из университета я все-таки получу.

— Есть возможность?

— Будет у меня в руках максимум через двадцать четыре часа.

— Хотелось бы взглянуть, когда будет.

Кенуэй пошел следом, задержался у письменного стола, нацарапал что-то на листке из блокнота, вырвал, сунул ему:

— Подумай о моем предложении. Вот номер пейджера, звони в любой момент, как захочется потолковать о вступлении в наши ряды. Мне нравится ход твоих мыслей.

Он отпер дверь, выглянул в глазок, прежде чем открывать, высунул голову, оглядел коридор в оба конца.

— Будь осторожен. За тобой следят.

Джек вышел в коридор, чувствуя по пути на спине его взгляд.

И ты в том числе, мысленно добавил он. Кажется, все за мной следят в последнее время.

В предрассветный час

Рома…

— Чувствуешь? — спросил Рома, когда они с Маврицио ждали в подвале. — Опять начинается.

— Для чего? — кисло буркнул Маврицио. — Чтобы и остальное послать чужаку?

Кажется, Маврицио недоволен… гораздо сильнее обычного.

— В чем дело?

Маврицио отвел глаза:

— Я должен тебе рассказать кое-что. Сегодня пытался убрать чужака.

— Как? — вскричал он, внезапно взбесившись. Отчасти подозревал, что животное выкинет некую глупость, но надеялся, что здравый рассудок возьмет все-таки верх. — Не спросив меня?

— Думал, верней будет. — Капуцин по-прежнему не смотрел в глаза собеседнику.

— Говоришь, «пытался»? Не означает ли это, что попытка потерпела провал?

— Да. Что самое неприятное. Я его взял, приготовился нанести смертельный удар, как меня вдруг от него отшвырнуло.

— Кто отшвырнул?

— Я сам… вернее, какой-то непонятный внезапный внутренний импульс не позволил мне его убить.

Гнев испарился. Все это очень даже нехорошо.

— Почуял, что враг его защищает?

— Нет. Как ни странно, похоже на руку Иного. Ничего не пойму.

Я тоже, мысленно признался Рома. Зачем Иному беречь незнакомца? Нет смысла. Возможно, Маврицио ошибается.

— Во-первых, не предпринимай ничего без моего разрешения, — приказал он. — Я больше этого не потерплю, ясно?

Маврицио ничего не ответил.

— Я с ним долго сегодня беседовал. Ему об Ином и обо всем с ним связанном абсолютно ничего не известно. Нам нечего бояться. Когда придет вторая половина, избавим его от обеих посылок.

— Опыт мне подсказывает, что это может оказаться непросто.

Рома задумался. Он не позволит себе дрогнуть перед осложнениями. Будет держать себя в руках.

— Поэтому и надо узнать, кто он такой, кого любит, как я уже говорил. С помощью надлежащего рычага мы направим его в любую сторону, куда пожелаем. — Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. — Ах. Чуешь?

В этот миг почти физически ощущалось напряжение в воздухе. Он вновь поздравлял себя с мудрым решением и способностью собрать в одном месте сильно чувствующих экстрасенсов. Они как молниеотводы притягивают силу Иного, принимают во сне, проводя в здание, подтачивая барьер между этим и Иным мирами. Со временем что-то уже начинает просачиваться с той стороны.

Вторая посылка идет… чувствуется, как барьер утончается, возникает крошечная трещина…

И снова, как прошлой ночью, протечка с другой стороны наградит их ужаснейшими в жизни кошмарами.

Джеймс Залески…

…проснулся, щурясь в белом сиянии, лившемся в окно номера, сверкающим треугольником падая на ковер.

Свет слепил нестерпимо, резал глаза, фантастически яркий, почти материальный.

Он мог бы поклясться, что задернул шторы, прежде чем отключиться, а теперь они широко открыты, словно раздвинуты горячим дуновением сиявшего сверху луча.

Откуда он идет? Не от луны же, черт побери, а для солнца слишком белый.

Не хотелось шевелиться, не хотелось вылезать из уютной постели, хотя надо взглянуть на источник. Джима, как нерешительного мотылька, слишком для своего вида умного, знающего об обожженных крылышках, но рабски повинующегося непобедимому инстинкту, неудержимо тянуло к сверкающему лучу. Стараясь в него не попасть, он искоса глянул в окно, не увидев источника. Наконец, набрался духу, шагнул в луч…

…и закричал в пронзительном свете. Свет был материальным, проникая сквозь кожу, жировой слой, кости, внутренние органы, пробивая копьем каждую клетку тканей. Каждый вонзавшийся в тело фотон жалил ядовитым жалом.

Крепко и безвозвратно опутав, свет подхватил его, как рыбу на остроге, швырнул к окну. Он съежился в страхе, видя летящее навстречу стекло, закрыл лицо руками, врезался с воплем… умолк, пройдя насквозь, не повредив ни стекло, ни тело.

Страшно, да что там, до чертиков жутко — перепуганный до одурения мальчик хочет домой к маме, — в то же время любопытно и восхитительно. Свет его не уносит, они слиты в единое целое.

Наконец, взглянув вверх, Джим увидел немыслимо яркий источник — овальный проем в сияющем сердце Космического Яйца за одну десятую долю наносекунды до Большого взрыва.

Он не летел к нему, а возносился вверх почти со световой скоростью, далеко за пределом возможности сопротивления. Позади осталось сморщенное яблоко Земли, промелькнула Луна, дальше в межпланетное пространство, мимо Марса, прямым путем, усыпанным кувыркавшимися астероидами, к красноглазому буйку Юпитера.

Впрочем, он не долетел до Юпитера, затянутый в гигантскую флагманскую тарелку, которая громоздилась близ Ио. Впорхнул в широченный освещенный люк, все вокруг растворилось в ослепительном текучем сиянии…

Вновь прозрев, обнаружил, что голым привязан лицом к сверкающей балке из полированной стали в длинном помещении с зеркальными стенами. Балка холодная, жесткая.

Тут еще кто-то есть…

Серые, примерно с десяток, хотя трудно сказать, учитывая многочисленные зеркальные отражения. Не совсем похожи на рисованных, но есть сходство. Голова большая, тело маленькое, рост три-четыре фута, безволосая серая кожа в морщинах, словно их слишком долго держали в воде. Плавают в воздухе, то ли с помощью левитации, то ли благодаря невесомости, точно не скажешь. Должно быть, левитация — ножки хилые, слабые, младенца не удержат. Между ножками никакого намека на пол — мужской или женский. Длинные костлявые руки кончаются длинными костлявыми пальцами, большие скошенные глаза без век над рудиментарным носом и щелкой рта.

Изумление и любопытство ушло, остался один страх. По ногам потекло что-то теплое — мочевой пузырь не выдержал.

Он бессмысленно в ужасе выкрикнул:

— Кто вы такие? Чего вам надо? — Голос эхом отразился от сияющих стен.

Чертовски отлично известно, кто они такие. Что касается ответа на второй вопрос, не хочется получить его раньше, чем он того пожелает.

Никто из инопланетян не остановился, даже не посмотрел в его сторону. Плавали, занимались своими делами, точно он какой-нибудь предмет мебели.

Вдруг что-то холодное воткнулось между ягодицами, прямую кишку просверлила жгучая боль. Серые подлетели к вопившему Джиму, сгрудились над головой, глядя сверху пустыми черными глазами. Один поднял руку с тонким инструментом, концы которого зажимали тоненький, похожий на иголку зонд, ткнул в лицо, но в ноздрю не попал.

Джим снова вскрикнул, лихорадочно забился в путах.

— Нет! Пожалуйста! Только не зонд! Все, что угодно, только не это!

Абсолютно беспомощное подопытное животное в виварии. Даже голову не повернешь. Остается смотреть в диком ужасе, как зонд вставляется в левую ноздрю. Впрочем, вместо болезненного укола в носу он почувствовал сильный удар сбоку по голове…

* * *

— Что за черт?..

Джим лежал на полу в гостиничном номере, запутавшись в простынях, с пульсирующей болью в левом виске.

Больно, проклятье!

Выпутал руку, потер висок, дотянулся, нащупал в нескольких дюймах угол тумбочки.

Видно, с кровати упал.

Он вылез из простыней, заполз в постель.

Господи, снова дикий дурацкий сон.

Посмотрел на часы: 4.32. Точно в то же время, что и прошлой ночью. Что тут происходит?

Лежал на спине, дрожа и обливаясь потом. Чертовски реальный сон. Откуда известно, что это был сон? Ощупал нос — не больно.

И все-таки…

Джеймс Залески покоился в темноте, глядя на тени на потолке, боясь снова заснуть.

* * *

Майлс Кенуэй…

…в испуге проснулся, услышав стрельбу.

Сон, явь? Откуда?

Опять автоматная очередь — из коридора.

Вскочил с постели, рывком выдвинул ящик тумбочки, полез за сорок пятым калибром.

Нету! Паника зашевелилась внутри, пока он лихорадочно ощупывал дно ящика — пусто, кроме Гидеоновской Библии.

Не включив свет, добрался на ощупь до чемодана, где всегда держал запасное оружие. Тоже исчезло. Майлс вздрогнул, услыхав за спиной голос с акцентом:

— Не трать зря время, Кенуэй.

При вспыхнувшем свете увидел перед собой мужчину в полном военном боевом снаряжении, сплошь черном, за исключением голубой каски. Похож на японца, китайца, а то и на вьетнамца.

— Ты кто, черт возьми?

Отлично известно кто — не по имени, а кем послан. Майлс узнал форму, душу сковал ледяной ужас. В конце концов, началось — Новый Мировой Порядок приступил к захвату.

— Твой новый хозяин, — объявил солдат, нацелив ему в живот «АК-47». — Пошел в коридор.

Майлс взглянул на свою майку, боксерские трусы:

— Дай хотя бы…

Автомат без предупреждения выпалил, и он съежился, видя прошитые в стене номера дыры.

— Шевелись!

Майлс зашевелился. Босой, заложив руки за голову, зашлепал к двери. Сердце колотится в груди почтовым штемпелем. Куда его отправят? На место массовой казни? В концлагерь? Лучше быстрая смерть тут, чем медленная в лагере.

Эта мысль придала ему сил, он опустил руки, взялся за дверную ручку, притворившись, будто та не поворачивается.

— Что-то заело. Закрыто.

Солдат НМП ткнул дулом в спину, рявкнул:

— Открывай!

— Говорю тебе, не поддается.

Солдат ткнул еще разок, протянул руку… держа автомат одной.

Хватит духу? Мочевой пузырь готов лопнуть, в организм выбросилось столько адреналина, что Майлс как бы плыл в воздухе. Хватит?

Хватит или не хватит, это, возможно, единственный шанс, выбора не остается.

Извернувшись, он всадил локоть в горло солдату, перехватил «АК-47». Солдат глухо закашлялся, попятился, держась за шею. Майлс двинул ему коленом в мошонку, вцепился в автомат обеими руками, вырвал, без колебания вскинул, выстрелил. Ублюдка отшвырнуло, отбросило, выкинуло в окно на улицу.

Он таращился на зиявшую дыру в стекле. Господи Исусе, сумел! Окупились бесчисленные тренировки! Уничтожил сукиного сына!

Вдруг остатки стекол задрожали от шквального огня снизу. Майлс вильнул, нырнул, метнулся к двери. Сейчас за ним начнется охота. Некогда одеваться. Выбежав в коридор, автоматически свернул к лифтам. И остановился. Нет. Там в ловушке слишком легко его взять. Развернулся и кинулся к лестнице.

Добежав до дверей, услыхал позади шум. Оглянулся, видя вываливавшуюся из лифта роту солдат НМП.

Проклятье, шепнул он, выскочив на лестницу.

Спускаясь, услыхал снизу гулкие бегущие шаги. Есть только одна возможность — сверху всего один этаж, бежать недалеко.

Четыре пролета до красной двери с табличкой:

АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД

Оборудован сиреной тревоги

Майлс толкнул дверь, и точно, как было обещано, взвыла сирена. Теперь он на крыше, и знает — настал час Аламо. В живых не останется, но перед смертью прихватит с собой как можно больше гадов.

Вокруг светится равнодушный город. Во многих ли зданиях разыгрываются подобные сцены?

Он нашел вентиляционную трубу, присел за ней, нацелил «АК-47» на дверь и стал ждать.

Вдруг тело обвила нейлоновая веревка, стянулась арканом, примотав к бокам руки, вздернула на ноги, в воздух, причем Майлс выронил автомат.

Подняв голову, увидел гигантский черный вертолет, волочивший его, как фигурку в дешевых компьютерных играх. Почему шума не слышно? Почему не бьет воздушный поток от вертящихся лопастей?

Грубые руки втащили его в черный люк сбоку. Веревка ослабла, сдернулась через голову, голос почти с таким же акцентом, как у убитого им солдата, зашептал на ухо:

— Мы тебя ищем. Слишком дорого стоишь, чтобы убивать, поэтому забронировали особое местечко в лагере для перевоспитуемых. Потом с большой пользой пополнишь наши ряды.

— Нет! Не надо промывать мозги!

Майлс рванулся, выпрыгнул из вертолета. Лучше смерть!

Чья-то рука схватила его за шиворот, другой голос, чисто американский, крикнул…

* * *

— Тише, тише! Полегче. Не причиняйте себе вреда.

Майлс увидел внизу улицу с высоты восьми этажей. Оглянулся с тревожным восклицанием и попал…

…в руки крупного чернокожего мужчины в какой-то форме.

Только через секунду узнал в нем гостиничного охранника.

— Где я? — спросил он, резко вырвавшись из объятий.

— На крыше.

— Как… здесь оказался?

— Должно быть, во сне. Вид у вас был совсем сонный, когда шли мимо меня в коридоре несколько минут назад. Поскольку мое дело — приглядывать за людьми, которые бродят в нижнем белье в полпятого утра, решил пойти следом. И правильно сделал, иначе валялись бы сейчас на тротуаре.

Майлс содрогнулся:

— Но ведь я не лунатик…

— Сегодня стали. Пойдемте, — махнул он рукой на дверь к лестнице, — провожу до номера.

Майлс, дрожа, потащился вперед.

— Не обязательно кому-либо рассказывать, правда?

— Я должен указать в рапорте, — заметил охранник, — но дальше не пойдет.

— Хорошо, — облегченно вздохнул он. — Спасибо. Надо беречь репутацию в организации.

— Конечно. Хорошо, успел схватить вас за задницу, а то больше уж не пришлось бы заботиться о репутации и обо всем прочем.

Охранник добродушно рассмеялся. Майлс не видел ровно ничего смешного.

* * *

Джек…

…почувствовал, что кровать сдвинулась, открыл глаза.

Поискал красные цифры будильника и не нашел. В номере темно… слишком темно. Обычно сквозь шторы просачивается свет уличных фонарей, а сейчас нет. Вместо того доносится звук… низкий барабанный рокот из-под пола, из-за стен.

Кровать задрожала, рокот усилился, смешиваясь с испуганными криками, визгом.

Он встал, пошел по вибрировавшему полу к окну, отдернул шторы. Полная луна стояла высоко в чистом небе, заливая окружающий мир льдистым светом. Улица забита ползущими машинами, обезумевшими людьми, которые вопили, метались, толкали друг друга — сцена из любого фильма о гигантском чудовище. В десять раз хуже глубоководного чудовища, только это не кино, а реальность. Даже здесь, на пятом этаже, ощущается страшная паника, толпа мчится вниз, на запад, к реке. Он взглянул на восток, стараясь понять, что ее гонит. Но увидел лишь, что остальной город погружен во тьму.

Предположил аварию на электростанции, потом заморгал, загородил глаза руками с обеих сторон, прищурился сквозь стекло… От ледяного призрачного дуновения волосы на затылке встали дыбом. Слишком темно. Даже если авария на электростанции, при луне должно быть хоть что-нибудь видно.

Джек открыл створку, высунул голову. В любом случае можно разглядеть металлическую верхушку Эмпайр-стейт-билдинга. Одно пустое небо с мерцавшими звездами.

Рокот усиливался и усиливался, стал уже оглушительным, до основания сотрясая отель.

По-прежнему глядя на восток, он увидел, как офисное здание покосилось и рухнуло, исчезнув за стоящим впереди. Потом и то развалилось, и ближнее — волна разрушения катится в его сторону.

Уже собрался втянуть назад голову, мчаться вниз и вливаться в толпу, как увидел чудовище, быстро, неумолимо двигавшееся по дороге, поглощая все на своем пути. Не кровожадный древний Бегемот — намного проще и несказанно хуже.

Дыра… такая широкая, что дальнего края в лунном свете не видно, такая глубокая, что не слышно, как на дно бесконечно ширящейся бездны одно за другим безостановочно падают дома. Такое впечатление, будто Земля — парящая в пространстве плоская лепешка грязи — крошится и осыпается с краю.

С одной стороны, ясно, что это сон, должен быть сон, а с другой — понятно, что хочется, чтобы это был сон, хотя для сна картина слишком реальная. В любом случае не спастись: земля поглотит отель, не успеешь добраться до вестибюля. Поэтому Джек с восторженным страхом смотрел, как рушится, уходит в бесконечность Адская Кухня. Внизу воцарилась полнейшая паника, крошившаяся трещина подрывала тротуар, в пустоту летели автомобили, вопившие люди. Он сохранял неестественное спокойствие. Джиа с Вики уже нет, канули вместе с остальным Ист-сайдом, скоро он последует за ними. Ничего не поделаешь, фактически, и не хочется что-нибудь делать. Трещина почти дошла до отеля. Джек схватил стул, выбил оконное стекло, влез на подоконник, вгляделся в бездну — дно теряется в полуночной тьме. Гостиница явственно дрогнула, накренилась под неким безумным углом, заскользила, помедлила на краю… Он прыгнул с подоконника. Если падать, то самостоятельно.

Полетел белым лебедем в бездну…

И услыхал громкий грохот. Не от крушения отеля… что-то другое, поменьше… поближе…

* * *

Джек сощурился в темноте. В неполной темноте. На циферблате горят красные цифры 4.33, сквозь щель в занавесках пробивается уличный свет. На улице никакой космической катастрофы, никакой массовой паники.

Он глубоко выдохнул. Очередной кошмар. Откуда стук? Кажется…

Ох, нет.

Вытащив из-под подушки пистолет, вскочил с постели, подкрался к ванной. Сюда падала лишь узкая полоска света из коридора под дверью. В ванной темно… по ногам оттуда бежит холодок.

Неужели опять то же самое?

Дотянулся до выключателя, щелкнул, разглядел первый ящик под раковиной, где оставил. На полу стоял новый, из того же темно-зеленого материала, дымясь вроде сухого льда.

Он проверил входную дверь номера. На этот раз, прежде чем лечь, припер дверную ручку спинкой стула. Стул на месте.

Вернулся в ванную. Второй ящик явно прибыл тем же путем, что первый. Каким именно?..

Джек направился к письменному столу, нашел за телефоном казенную авторучку, открыл с ее помощью крышку.

На сей раз никаких ферм. Новый ящик полон металлических закругленных пластин, медных шаров, сплошь покрытых изморозью от осевшей из воздуха влаги, замерзшей на поверхности. На обратной стороне крышки обнаружились новые планы сборки — развернутые чертежи неизвестно чего плюс изображение готовой конструкции, похожей на нефтяную буровую вышку с бородавчатым куполом сверху. Инструкции вновь как бы выжжены. Виднеется даже какая-то надпись в углу, нечитаемая под утолщавшейся снежной шапкой. Потом поглядим. А сейчас…

Джек содрогнулся — от холода и от волнения. Холод адский. Он выключил свет, закрыл за собой дверь ванной.

Снова взглянул на часы: 4.35. Второй ящик прибыл примерно в одно время с первым. Что все это значит? Предполагается, что он должен эту чертовщину собрать?

Не молчи, кто б ты ни был! — взмолился он, сев на кровать.

Не нравятся ему эти игрушки, мысль о сборке не кажется слишком удачной. Даже если хватит энтузиазма собрать конструкцию, с собой нет никаких инструментов.

Интересно, вернулся ли Лью в отель. Не вредно его посвятить, может быть, уже видел что-либо подобное.

Безбожно звонить в такой час, но что делать? Лью его в это дело втравил. Позвонил, не получив ответа. Должно быть, еще в Шорэме. Ну ладно, обождем до утра.

Вновь улегся под одеяло, зная, что не заснет. Старался не думать ни о ящиках, ни о сне… его снова засасывала гигантская дыра. Откуда ощущение, будто это не столько сон, сколько предупреждение?

Всплыли воспоминания о Сейл Каслмен, о ее отчаянном взгляде из шкафа. Отсюда возник другой образ — Льюиса Элера, безутешного после исчезновения своей Мелани.

Джек лежал тихо, думая о пропащих душах, пока сквозь задернутые шторы пробивался рассвет.

* * *

Рома…

— Снова остались с пустыми руками, — заключил Маврицио, сидя на своей полке в подвале.

Он не счел нужным подтверждать очевидное, испытывая тошнотворное предвидение, куда именно ушла вторая посылка.

— Никак не пойму почему. Почему Иное рассылает компоненты куда попало?

— Возможно, незнакомец нашел способ оказывать на него влияние.

Рома презрительно хмыкнул.

— Указывать Иному? С трудом верится.

— Есть другое объяснение? — спросил Маврицио, вскочив и забегав по полке. — Ты главный. Посылки тебе предназначены. Зачем Иному отправлять их кому-то другому? Разве что…

— Разве что?

— Ничего. Просто забавная мимолетная мысль.

— Говори.

— Хорошо. Разве что главный — не ты.

Рома опешил. Челюсти свело судорогой от страха, ни слова не выдавить. Он напряг готовые подкоситься колени. Не главный? Немыслимо! Сотни лет готовился! Никого другого быть не может. Нет никого другого!

— Пойми, почему я так думаю, — быстро продолжил Маврицио. — Когда мне не было позволено убить чужака, я задумался, не он ли главный. Что, разумеется, невозможно. Если бы не ты был главный, меня бы к тебе не послали. Незнакомец помечен Иным, но не главный.

Маврицио прав. Разумеется, прав. Иное не капризничает. Бесконечно терпеливое, хладнокровно целеустремленное. Не станет без веского повода внезапно менять его на кого-то другого. А он никакого повода не дал.

Мышцы расслабились, страх развеялся. Тем не менее, чувствуется непривычная слабость.

— По-моему, у Иного свои планы насчет чужака. В свое время узнаем. Если посылка ушла к нему, значит, так надо. Вмешиваться не будем.

— Потрясающая уверенность, — хмыкнул Маврицио. — Иное не безгрешно. И прежде совершало ошибки, как тебе превосходно известно.

— Главным образом из-за недооценки противника, — кивнул Рома. Ему нередко приходилось расплачиваться за такие ошибки. — Хотя теперь другие времена. Нынче никаких противников не существует.

— Будем надеяться, что ты прав.

Да, подумал он с болезненным острым уколом тревоги. Всей душой будем надеяться.

Суббота

ПЕРВАЯ ЕЖЕГОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ОБЩЕСТВА

ПО РАЗОБЛАЧЕНИЮ СЕКРЕТНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

И ОБЪЯСНЕНИЮ НЕОБЪЯСНИМЫХ ЯВЛЕНИЙ

Программа на субботу

8.00–20.00— регистрация

8.00–20.00 — выставка-ярмарка

8.00 — 9.20 — выступления очевидцев

9.30–10.20 — рогатое зло: доклад бывшего агента ФБР (ныне монаха-капуцина) о скрываемых Бюро свидетельствах широкого распространения подпольного сатанинского культа

10.30–12.00 — МК-Ультра жива: душераздирающая история об опасной исправительной хирургической операции, которой подверглась уцелевшая жертва психотропных экспериментов ЦРУ, с демонстрацией удаленных из мозга программирующих устройств

12.00–13.30 — перерыв на ленч

13.30–14.50 — Эль-Ниньо: естественное явление или результат воздействия НЛО?

15.00–17.00 — чип 666: ритуальная имплантация, способы обнаружения и дезактивации

17.00–19.00 — фуршет с участием докладчиков

С 21.00 демонстрация фильмов «Общение», «Красный рассвет», «Экзорцист-2: Еретик»

Еще чувствуя дрожь и волнение прошедшей ночи, Джек с чашкой кофе в руке набрал в автомате в вестибюле отеля номер Джиа. Все в полном порядке. Никаких признаков, что кто-то шныряет вокруг. Какое облегчение. Потом проверил автоответчик. Всего один звонок, причем не от отца — бурная радость. Оскар Шаффер оставил краткое сообщение:

«Могу заплатить остальное. Когда доставить?»

Настучал номер, Шаффер взял трубку.

— Это Джек. Доброе утро.

— А. Куда деньги везти?

И вам тоже доброе утро, мысленно добавил Джек, удивляясь резкому, напряженному тону. Вернись в постель, встань с другой ноги.

— Забросьте нынче утром к Хулио. Как там…

— Вы сами придете?

— Едва ли.

— Очень хорошо.

Видимо, в том смысле, что я вообще не хочу находиться в одном с тобой месте, гнусный извращенный подонок. Отдам деньги, больше не желаю ни видеть, ни слышать, ни помнить!

На том трубка была повешена.

В чем дело, гадал он, тоже вешая трубку. Кто-кто, а Шаффер должен сегодня радоваться. Свихнувшийся зять в данный момент в больнице, у сестрицы каникулы от колотушек.

В душе зашевелились дурные предчувствия. Вдруг Гас очнулся и избил Сейл хуже прежнего? Впрочем, как такое возможно с обеими сломанными ногами? Наверняка что-то другое. Решил заскочить к Хулио, лично выяснить, почему Оскар Шаффер на него окрысился.

Почти дошел до подъезда, как в дверь протиснулась знакомая неуклюжая фигура.

Боже, почти позабытый Лью! Джек до того погрузился в текущие события, что практически упустил из виду первоначальную цель. Дела вроде поисков пропавшей Мелани не впервые жили собственной жизнью, увлекая его за собой.

Вид у Элера просто жуткий — бледный, мешки под глазами, одежда мятая, точно он в ней и спал, причем не похоже, чтоб выспался. Следовало бы вдобавок принять душ, побриться — запах несвежий.

— Я думал, вы на острове.

Лью прищурил на него глаза с отяжелевшими покрасневшими веками:

— Только вернулся. Просидел всю ночь у телевизора, утром первым делом понял, что там делать нечего. Надо быть…

Голос прервался, взгляд устремился куда-то за правое плечо Джека.

— Где надо быть, Лью?

Он пожал плечами, по-прежнему пристально глядя куда-то в дальний угол потолка.

— Не знаю. В каком-то другом месте. Поэтому приехал сюда. — Лью наконец взглянул на него: — Продвинулись? Есть новости?

А как же, мысленно подтвердил Джек. Кто-то пытался меня убить. Впрочем, в сообщении, заманившем его в подвал, речь шла не о Мелани, а об Олив, может быть, тут нет связи.

С другой стороны, некто другой упомянул имя Мелани.

— Вчера вечером выяснилось, что не только я ищу вашу жену.

Лью встрепенулся, прищурился:

— Кто еще?

Он поведал о стычке с мужчинами в черном «линкольне».

— Люди в черном, — пробормотал Лью, растирая ладонью сморщенное лицо. — Все о них слышали… хотя, что бы ни говорили, я никогда не верил. Может, попросту нарядились, чтоб вас напугать.

— Возможно. Хотя, уверяю, для простых наемников слишком талантливые артисты — дьявольски здорово изобразили крутых ребят. Причем не старались меня запугать, а хотели узнать, где она. — И Джек повторил тем же тоном, который слышал прошлым вечером: — Где Мелани Рубин Элер?

Лью замер.

— Мелани Рубин Элер? Точно? Упомянули девичью фамилию?

— Несколько раз. А что?

— Не знаю… Очень странно. Она никогда не пользуется девичьей фамилией. Даже инициала не ставит.

— Ну, как бы там ни было, — сказал Джек, стараясь его успокоить, — они, по крайней мере, считают ее живой и уверены, что сумеют найти.

Лицо Лью просветлело.

— Ох, правда. Верно, Джек. Кажется, вы мне скрасили день.

— Отлично. Пойдите-ка в номер, придавите подушку как следует. Вы едва держитесь на ногах.

— Пожалуй.

Он смотрел вслед хромавшей фигуре, не удержавшись от воспоминания о другом муже, с которым имел дело в прошедшие сутки. Неужели бывают настолько разные мужчины? Может быть, Сейл встретит когда-нибудь своего Лью, который поможет ей забыть Гаса.

По пути к двери поймал устремленный на него взгляд Ромы с другого конца вестибюля. Тот взмахнул рукой, однако, вопреки ожиданию, не приветственно, а очередным трехпалым жестом.

Джек хотел было ответить другим жестом, более экономным, для которого требуется всего один палец, однако передумал, выдержав вместо этого мрачный взгляд профессора. Тут на хозяйское плечо запрыгнула обезьяна и тоже вылупилась на него.

Это уж слишком.

Обожди, Рома, мысленно молвил он, проходя через турникет. Мы еще не договорили.

Рома смотрел вслед ушедшему незнакомцу, гадая, куда он направляется и с какой целью в столь ранний час.

— Зачем ты это сделал? — шепнул Маврицио, когда никто на них не смотрел.

— Как говорится, хотел расшатать его клетку.

— Для чего?

— Чтобы вывести из равновесия, пока мы не поймем его роль. Ты осмотрел его номер?

— Как мы и предполагали, вторая посылка там.

Он ждал этого, удивился бы другому ответу, хотя все же услышанное больно его уязвило. Почему, почему, почему?

— Все в целости и сохранности?

— Да, но я все равно беспокоюсь.

— Не стоит, — бросил Рома подчеркнуто легкомысленным тоном. — Я уже говорил: об Ином он ничего не знает. Тем не менее, Иное желает привлечь его к делу. Иначе зачем отправило ему посылку… и уберегло от тебя? Нет, друг мой. Мы должны внимательно наблюдать, посмотреть, что из этого выйдет… До рассвета роль чужака прояснится.

Маврицио недовольно заворчал, а потом сообщил:

— Кстати, я нынче утром наткнулся на Фрейна Кэнфилда. Он тебя искал. Говорит, у него какая-то важная новость.

— У этого ничтожного гибрида для меня без конца важные новости. Ничего, обождет. Есть дела посерьезней его болтовни.

Гораздо серьезнее. Рома чувствовал нарастающее волнение. Его час настанет меньше чем через сутки. Необходимо побыть одному. Усиливающееся предчувствие практически не позволяет общаться с другими людьми.

Допивая у Хулио вторую кружку кофе, Джек заметил Оскара Шаффера за центральным окном. Тот шел быстро, едва не бежал, насколько позволяла дородная фигура. Джек попросил Хулио, как обычно, встретить его по приходе, предупредить, что хочет перемолвиться с ним словечком.

Шаффер вошел с напряженным, вспотевшим и бледным лицом, держа в руках белый конверт. На удивление нервный застройщик протянул конверт Хулио, они обменялись несколькими словами, Шаффер оглянулся вокруг, точно кролик, только что уведомленный о присутствии в зале лисицы, заметил Джека и бросился к двери.

Тот вскочил и пустился за ним.

По пути Хулио с ухмылкой сунул ему конверт.

— Чем это ты его так напугал?

— Не знаю, но собираюсь узнать.

На тротуаре, где весна была в полном разгаре, он остановился, оглядываясь. Утро тихое, солнечное, почти пустой по утрам в выходные Нью-Йорк — совсем другой город. Такси никогда начисто не пропадают, но ползут лишь немногие. Пассажиров нет, местные жители еще спят. Большинство, в любом случае. Слева стоит какой-то тип с собачьим совком в одной руке и поводком в другой, терпеливо ожидая, пока такса сделает свои дела в сточной канаве. Дальше справа молодой парень в белом фартуке смывает из шланга вчерашние следы с тротуара перед пиццерией.

Где же, черт возьми, Шаффер?

Вон, слева, на другой стороне улицы торопливо удаляется дородная фигура. Джек настиг застройщика, когда тот открывал дверцу своего «ягуара».

— Слушайте, что происходит?

Шаффер вздрогнул, услыхав его голос, бледное лицо совсем побелело.

— Отойдите от меня!

Он прыгнул в машину, но дверцу не успел захлопнуть, Джек ее придержал, выхватил из дрожавшей руки ключи.

— Давайте-ка поговорим. Откройте дверь.

Обошел вокруг машины, уселся на переднем сиденье, вернул ключи.

— Вот так. В чем дело? Работа закончена. Буян утихомирен. Алиби вам не требуется, потому что сработал грабитель. Какие проблемы?

Шаффер смотрел в стекло прямо перед собой.

— Как вы могли? Произвели на меня такое хорошее впечатление. Благородный разбойник, у которого есть одно правило: «Я порой допускаю ошибки. Предпочитаю иметь возможность вернуться и поправить дело». Я и правда подумал: настоящий парень. Действительно позавидовал. Никогда даже мысли не было, что вы на такое способны. Гас был мерзким сукиным сыном, но зачем же… — Голос его прервался.

Джек опешил:

— Да ведь это вы убить его хотели, а я только ноги переломал.

Шаффер бросил на него уже не испуганный, а бешеный взгляд:

— Кому вы голову морочите? Неужели надеялись, будто я не узнаю? — Он выхватил из кармана сложенные листы бумаги, сунул ему. — Я прочел предварительное заключение судебно-медицинского эксперта!

— Эксперта? Гас мертв? — Джек содрогнулся от потрясения. Смерть в план не входила. — От чего?

— Как будто не знаете! Он был подонком, я, правда, желал ему смерти, но не хотел, чтобы его пытали! Не хотел, чтоб замучили до смерти!

Ошеломленный Джек глянул в бумаги. В заключении был описан мужчина со связанными руками, подвергшийся пыткам, избитый дубинкой, с переломами обеих большеберцовых костей, с членом, отрезанным ножом с его собственной кухни, скончавшийся от шока и потери крови из перерезанной сонной артерии.

— Сегодня опубликуют газеты, — буркнул Шаффер. — Присоедините вырезки к коллекции. Она у вас наверняка богатая.

Джек на несколько мгновений зажмурился, перечитал второй листок. Первой реакцией было определенное облегчение — не он убил Гаса. Вспомнился истерзанный труп Олив. Есть связь? Нет, похоже, тут дело другое. Убийство Олив скорей ритуальное, тогда как случай с Гасом больше напоминает личную месть, подогретую неудержимой ненавистью к обманщику.

Он бросил бумаги Шафферу на колени, откинулся на спинку сиденья, опустил стекло, чтоб подышать воздухом.

Наконец взглянул на заказчика:

— Откуда у вас документы? Они настоящие?

— За кого вы меня принимаете? Половина новостроек в Куинсе мои! У меня есть связи!

— Где Сейл была во время убийства?

— Там, где вы ее оставили, в запертом шкафу в холле. Страшно подумать, что она увидела Гаса в подобном виде! Бедняжка… Такого никому не пожелаешь… Особенно ей. Она без того настрадалась. — Шаффер стукнул кулаком по рулевому колесу из красного дерева. — Если бы я мог заставить вас расплатиться за это…

— Когда она позвонила в полицию?

— Насчет полиции не беспокойтесь. Я вас нанял, сам увяз по уши, никому ничего не скажу.

Оскар Шаффер начинал ему несколько надоедать.

— Отвечайте немедленно! Когда звонила?

— Сразу перед звонком ко мне… часа в три ночи.

— Ничего себе. — Джек тряхнул головой. — В три… больше трех часов его обрабатывала.

— Кто?

— Ваша сестра.

— Сейл? Вы о чем это, черт побери?

— Когда я вчера вечером вышел из дома, Гас лежал на полу в гостиной, связанный, с переломанными ногами, в полной отключке, но вполне живой.

— Чушь собачья!

Джек холодно взглянул на него:

— Зачем же мне врать? Вы меня выдавать не намерены, сами сказали. Если когда-нибудь найдется время подумать, поймете, что ваше мнение на мой счет практически меня не волнует. Поэтому как следует поразмыслите, Оскар: для чего мне врать?

Тот открыл рот, потом снова закрыл.

— Я оставил Гаса живым, — повторил Джек. — Разделавшись с ним, открыл дверь шкафа, где запер вашу сестру, и ушел. Приблизительно в полночь.

— Нет, — пробормотал Шаффер, впрочем без особой уверенности. — Наверняка врете. Намекаете, будто Сейл… — Он сглотнул. — Она не стала бы… не смогла бы… Позвонила мне в три от соседей, как только освободилась…

— Через три часа. С той минуты, как я открыл дверь шкафа, до звонка вам прошло три часа.

— Нет! Только не Сейл…

Он растерянно уставился на Джека, который спокойно выдержал его взгляд.

— После моего ухода Гас остался в полном ее распоряжении.

В глазах Шаффера медленно возникало прозрение темным пятном, просачивающимся сквозь плотную ткань.

— Ох… боже мой…

Он уронил на руль голову, закрыл глаза. Казалось, его вот-вот стошнит. Джек дал ему несколько минут.

— В прошлый раз вы сказали, что ей нужна помощь. Теперь она действительно в ней нуждается.

— Бедная Сейл!

— Да. Не претендую на полное понимание, но, по-моему, она все была готова стерпеть от мужчины, клявшегося ей в любви. А когда услыхала иное… Уверяю вас, он все прямо выложил, прежде чем спустить курок.

— Курок?..

— История длинная. Сейл сама вам расскажет. Полагаю, когда она поняла, как он ее ненавидит, долгие годы желает ей смерти, увидела, что он готов ее убить, в душе что-то оборвалось. Вышла из шкафа, нашла его, беспомощного, на полу в гостиной… слегка обезумела.

— Слегка? По-вашему, то, что она сделала с Гасом, легкое помешательство?

Джек пожал плечами, открыл дверцу.

— Ваша сестра за три часа отплатила за десять лет. Ей понадобится немалая помощь, чтобы оправиться от тех лет. И от тех трех часов.

Шаффер снова стукнул кулаком по рулю:

— Черт, черт, черт! Все должно было быть иначе!

Джек вылез, хлопнул дверцей. Шаффер наклонился над пассажирским сиденьем, выглянул в открытое окно.

— Наверно, дела у вас не всегда идут по плану.

— Практически никогда.

— Я должен вернуться к Сейл.

Мотор «ягуара» взревел, автомобиль с визгом умчался, после чего Джек направился к Эйбу.

— Чья бритва?

— Бритва Оккама, — повторил Эйб.

Джек прихватил по пути пяток кексов из отрубей с изюмом, принес также в отдельном пакете баночку маргарина «Смарт баланс». Эйб расстелил на прилавке спортивную страницу утренней «Таймс», оба принялись угощаться, Парабеллум прыгал рядом, подбирая крошки.

— Сильно крошатся, — заметил Эйб. — Свежие?

— Утренней выпечки.

Не хочется напоминать, что кексы обезжиренные.

— «Бритва Оккама» называется в честь Уильяма Оккама, одного из величайших на свете скептиков. Причем он был скептиком в четырнадцатом веке, когда скептицизм порой сильно вредил здоровью. А он был таким скептиком, что тогдашний папа потребовал его головы. Твоим приятелям из бульона…

— СИСУПа.

— Да бог с ним… каждому следует заучить назубок «бритву Оккама» и постоянно ею пользоваться.

— Как бритву заучить назубок? — с недоумением спросил Джек.

Эйб перестал резать кекс, вытаращился на него, воздев руку с ножом:

— «Бритва Оккама» не режущий инструмент, а мудрая мысль. Которая гласит, что не следует без нужды преумножать гипотезы.

— Замечательно. Надеюсь, они сразу поймут. Стоит только сказать, что не надо без нужды преумножать гипотезы, или как ты там выражаешься, и все разговоры насчет антихристов, инопланетян, Нового Мирового Порядка, Иного останутся в прошлом.

— Зачем мне эти хлопоты? — вздохнул Эйб, устремив взор к небесам. — Внимательно слушай другой перевод: «не следует допускать лишнего там, где хватит немногих».

— Немногих чего?

— Допущений. Если имеются два и более возможных решений или объяснений проблемы, правильным будет простейшее, наиболее очевидное, которое требует минимума допущений.

— Другими словами, кратчайшая линия между двумя точками.

— Что-то вроде того. Позволь проиллюстрировать. Мы с тобой идем по сельской дороге в Коннектикуте и вдруг слышим за поворотом громкий топот копыт. Однако, дойдя до поворота, никаких копытных не видим, поэтому вынуждены делать предположения, кому эти копыта принадлежали.

— Лошади, конечно, — пожал Джек плечами. — Кому же еще?

— В самом деле, кому же. Хотя могу поклясться, кое-кто из твоих приятелей из борща…

— СИСУПа.

— Да бог с ним… допустит, будто проскакало стадо диких зебр.

— Или захватчики из ООН верхом на конях… или инопланетяне с копытами… или адские легионы…

— Так далеко заходить не будем. — Эйб разрезал свой кекс пополам, полез в пакет за маргарином. — Диких животных вполне достаточно. Понятно, к чему я веду? Мы с тобой находимся в сельской местности в Коннектикуте, где масса народу держит лошадей. Я должен представлять себе диких животных? Нет. Для лошади нужно меньше допущений. Впрочем, можно представить и диких при допущении, что кто-то откуда-то их тайком импортирует. Не знаю, как ты, а я ничего не читал о существовании черного рынка диких животных. Поэтому, согласно «бритве Оккама», мы, не имея доказательств обратного, должны предположить, что топала лошадь, и…

Он вытащил из пакета «Смарт баланс» и выпучил на него глаза, словно пьяница на бутылку безалкогольного пива.

— Господи боже, это еще что такое?

— Маргарин.

— Маргарин? Вот это? Куда делся мой «Филли»? А любимый солененький «Лэнд-о-Лейкс»?

— Этот для сердца полезен.

Внешне Джек держался как ни в чем не бывало, а в душе съежился в ожидании взрыва. Опасное дело. Не считая общения с немногочисленными друзьями вроде него, практически вся жизнь Эйба сводится к еде и бизнесу.

Да, он имеет полное право раньше времени свести себя в могилу, но и у Джека имеется точно такое же право не укорачивать этот путь.

— Для сердца? Кто должен думать о моем сердце?

— Ты.

— Маргарин, полагаю, с пониженным содержанием жира?

— Фактически обезжиренный.

Эйб, багровея, взглянул на него:

— С каких пор ты вместо меня беспокоишься о моем собственном сердце? — и, не дожидаясь ответа, добавил: — Может, я буду заботиться о своем сердце, а ты о своем?

— Хорошо бы, чтоб ты хоть чуть-чуть позаботился, но…

— Значит, ты теперь мой персональный врач?

— Нет, — сдержанно ответил Джек. В высшей степени неприятная роль, только он ни за что не отступит. — Я просто твой друг. Хочу, чтоб ты подольше был рядом.

Эйб опустил глаза на «Смарт баланс» — вот-вот швырнет баночку за прилавок. Однако, как ни странно, открыл крышку, снял фольгу, со вздохом подцепил ножом желтое содержимое.

— Что ж, раз другого нету…

Джек с комом в горле смотрел, как он намазывает кусок маргарина на кекс. Протянул руку через прилавок, хлопнул его по плечу:

— Спасибо.

— Ты меня должен благодарить? За что? За возможное отравление? Может быть, тут полным-полно искусственных ингредиентов. Я давным-давно умер бы и сошел бы в могилу от химических консервантов и ядовитых красителей, прежде чем мой холестерин успел бы догадаться.

Откусил кусок кекса, задумчиво пожевал минуту, проглотил. Схватил баночку с маргарином, пристально пригляделся.

— Признать язык не поворачивается, но… не так уж и плохо.

— Продолжай в том же духе, — посоветовал Джек, — может быть, тоже когда-нибудь умрешь ни от чего.

Они молча покончили с кексами.

— Ну, — сказал наконец Эйб. — Каков твой следующий шаг в поисках исчезнувшей леди?

— Вопрос на миллион долларов. Как только заговорю с кем-нибудь из той самой компании, голова идет кругом, совсем с толку сбиваюсь. У них на все готов подробный ответ, кроме вопроса о местонахождении Мелани Элер. — Он тряхнул головой. — Неужели жизнь недостаточно сложная, чтоб за всем видеть заговор? Я хочу сказать, почему все в последнее время до чертиков увлекаются заговорами?

— В последнее время? — переспросил Эйб. — При чем тут последнее время? Теории заговора возникают с той самой минуты, как человек научился организованно мыслить. Что такое первые религии, как не теории заговора?

— Ты имеешь в виду заговор Сатаны и Антихриста по захвату Америки, в который верила Олив?

— Нет. Раньше, гораздо раньше, когда Библия никому и не снилась. Я имею в виду пещерного человека. Боги выдумывались, чтоб придать смысл случайным природным и повседневным жизненным явлениям. Почему молния ударила не в высокое дерево, а в мою хижину, убив жену и детей? Почему нет дождя, когда всходят посевы, а во время скудной жатвы начинается настоящий потоп? Почему у меня родился мертвый ребенок? Все это отлично объясняется вмешательством могучих сверхъестественных сил, поэтому древние создали пантеон космических страшил — бог грома, бог дерева, бог вина, всего, с чем они в мире встречались, — вступивших против человечества в заговор. По-твоему, это самое консоме…

— СИСУП.

— Да бог с ним… занято сложными изощренными заговорами? Пфу! Взгляни на древнюю мифологию — вавилонскую, греческую, римскую, скандинавскую, — на бесчисленные божественные интриги друг против друга и против людей, голова пойдет кругом.

Джек кивнул, припоминая истории из школьного учебника:

— Троянская война, например.

— Правильно. Боги сговариваются с богами, сговариваются с людьми, полная неразбериха. У всех человеческих выдумок в этой области одна цель: когда случается что-то неладное, у нас есть объяснение. Беда пришла потому, что такое-то доброе божество рассердилось, обиделось или злое руку приложило. Пусть мы зависим от их милости, но хотя бы разобрались со случайностями, дали имя темным силам, создали симметрию из хаоса.

— Как в какой-нибудь старой сказке: узнав чье-то имя, получишь над ним власть.

— Власть — главное. Идентифицировав божество, мы пытаемся оказывать на него влияние — приносим жертвы, поем, танцуем, совершаем всевозможные ритуалы, все, что только можно придумать. Порой кажется, будто кое-что действует. Если заклание ягненка в весеннее равноденствие склоняет божество послать вовремя дождь на поля или предотвратить ежегодно заливающий их потоп, вдруг оказывается, что быть ягненком далеко не безопасно.

— Но мертвые ягнята не влияют на Эль-Ниньо.

— При верном расчете времени повлияли бы. Я уверен, что точные сведения об Эль-Ниньо сотворили бы чудеса с популяцией ягнят. А теперь мы вынуждены гадать о причинах Эль-Ниньо.

— Выхлопы НЛО, — заявил Джек. — Я получил авторитетное подтверждение.

— Тогда этим кто-то должен заняться. Как минимум, оборудовать их конвертерами-катализаторами.

— Или действие солнечных отражателей ЦРУ.

— ЦРУ, — кивнул Эйб, — как же я не догадался. Впрочем, суть в том, что накопленные за тысячелетия знания в принципе отодвигают тьму дальше и дальше. По мере появления новых естественных объяснений прежде необъяснимого боги и демоны отступают. Чудеса исчезают. Но — определенная доля случайностей остается.

— Всякое дерьмо по-прежнему происходит.

— Сегодня ты очень красноречив.

— Такой уж у меня талант, — пожал Джек плечами.

— Завидую. Хотя, верно, дерьмо действительно происходит по-прежнему. Поэтому люди, не пользующиеся «бритвой Оккама», идут двумя путями. Одни все опровергают, отбрасывают полученные за сотни лет логические и научные доказательства, ищут прибежища в ортодоксии, наивно верят в креационизм.

— В СИСУПе есть такие. Я видел рекламное объявление о какой-то книжке, разоблачающей «миф об эволюции».

— Обязательно с Дарвином в качестве главного заговорщика. Но если ты успел попасть под дурное влияние Оккама и предпочитаешь не прятать в песок голову, можно предложить новые краткие объяснения неприятных мировых событий, догадавшись, кто дергает ниточки, распоряжаясь твоей жизнью. Расчудесным злодеем полвека служил мировой коммунизм, а когда СССР пришел полный капут, возникла колоссальная пустая брешь, которую необходимо заполнить, поскольку всем известно — там в тени что-то прячется. Кинга и братьев Кеннеди убили не безумные одиночки, семейная и общественная жизнь меняется не под влиянием времени — все предусмотрено неким планом. В результате при содействии пресыщенной, жаждущей сенсаций публики и стремящихся ей угодить средств массовой информации на первое место выходят всевозможные экстремальные группировки. Мы ищем утешения в сумасшедшей белиберде.

— Не знаю, — возразил Джек. — Инопланетяне, антихристы, Новый Мировой Порядок… Какое тут может быть утешение?

— Для многих совершенно конкретное и немалое. Очень даже утешает возможность ткнуть пальцем, указать причину, объяснить происшедшее, пускай даже неубедительно. Если причина в заговоре, его можно раскрыть, обезвредить, после чего жизнь в мире снова войдет в колею.

— Что нас опять возвращает к проблеме контроля. Знаешь, — продолжал Джек, вспоминая беседы с разными сисуперами, — кажется, страх перед психоконтролем играет немалую роль в их теориях.

— И перед теневым правительством. Для руководства волей избирателей и введения психоконтроля требуется теневое правительство.

— Угу. Олив боялась чипа 666. Залески рассказывает о психотропных устройствах, которые имплантируют инопланетяне, Кенуэй постоянно толкует о программах ЦРУ, контролирующих сознание.

— Немыслимо страшно лишиться контроля над мыслями и поступками. С ужасом думаешь о возможности причинить вред любимым.

— Как только речь заходит о психоконтроле, сразу же вспоминаю Грязного Эдди, — сказал Джек, имея в виду вечно шатавшегося по Коламбус-авеню бездомного неопределенной расы и возраста.

— Где теперь Эдди? — улыбнулся Эйб. — Я его, как минимум, год не вижу.

— Я тоже. Помнишь, он носил кепку из алюминиевой фольги? По его утверждению, она глушила голоса, которые постоянно указывали, что ему надо делать.

— Наверняка любая теория заговора имеет своих шизиков-параноиков, на которых они прямо скроены. Но для тех, кто не окончательно порвал с реальностью, культовый аспект важен, пожалуй, не менее самих заговоров. Истинно Верующие братья образуют своего рода интеллектуальную коммуну. Ты не только разделяешь одну с ними Истину, но и приобщаешься к знаниям, которые выделяют тебя из тучи хлопотливой трудящейся мошкары, пребывающей во мраке. Принадлежишь к элитному корпусу. Вскоре начинаешь общаться только с другими Истинно Верующими, которые не станут оспаривать Истину, что ее, в свою очередь, вновь и вновь укрепляет. Наверняка немало народу увлекается ради забавы и выгоды, но ядро верящих к чему-то стремится.

— К власти.

— Да… однако, возможно, и еще к чему-то. К тому, чего не находит в современном обществе. По-моему, хочет войти в семью. Верующие составляют нечто вроде семьи. А в возникшем в Америке обществе без корней и традиций, с серьезными культурными проблемами семью трудно найти.

Семья… Джек задумался, как насильственная смерть широким взмахом выбрасывает его из собственной семьи, отец, сестра, брат рассеялись по Восточному побережью. Новой семьей для него стали Джиа, Вики, Эйб, Хулио — якоря, не позволяющие дрейфовать к темной безлюдной земле.

— Да, — кивнул он. — Наверно, каждому нужна какая-то семья.

— А эти самые щи…

— СИСУП.

— Да бог с ним… большая семья. И, как в любой семье, там случаются ссоры.

— Смертельные? — уточнил Джек. — Со свернутыми шеями, выколотыми глазами, отрезанными губами?

— Ох, — передернулся Эйб. — Когда полиция находит мертвое тело, кто первый подозреваемый? Член семьи. А ты попал в настоящую чокнутую семейку.

— Может быть. Признаюсь, я засомневался после всего случившегося.

— Серьезно? Начинаю думать, что ты слишком долго среди них околачиваешься.

— Что-то происходит, гораздо более серьезное, чем заседание помешанной на заговорах кучки, обсуждающей свои теории. Я чую, Эйб. За сценой кто-то действует. Не знаю, то ли какая-нибудь мифическая секретная организация, то ли правительственное агентство…

— Если правительственное агентство, немедленно, даже еще быстрей, убирайся оттуда. Не связывайся с правительством. Пусть пропавшую леди ищет кто-то другой.

— Нельзя, — вздохнул Джек, сам желая убраться, но помня слова Мелани Элер.

— Почему, черт возьми?

— Разве я тебе не рассказывал? Потому что найти ее могу только я. Один я пойму.

Джек закрыл за собой дверь собственной квартиры и застыл на месте. Оглядел переднюю комнату, вытаскивая «земмерлинг» из кобуры на лодыжке.

Что-то не то.

Он прислушался. Ни звука, кроме гула вентилятора в системном блоке компьютера, тиканья разнообразных настенных часов — «Шму», «Кот Феликс», «Спящий гном». Никакого незнакомого запаха.

В квартире не чувствуется чужого присутствия, только все-таки что-то не так. Держа пистолет у бедра, он быстро осмотрелся кругом, зная каждое место, где можно спрятаться, — везде пусто. Окна заперты на двойные шпингалеты, никаких следов взлома. В такие минуты жалеешь, что не поставил решеток, но, с другой стороны, вполне может возникнуть момент, когда в окно захочется вылезти.

Джек заключил с соседями взаимное соглашение о наблюдении и охране, очень осторожно впуская звонивших в подъезд. На квартирной двери стоит мощный, надежный засов. Взламывать никто не станет, хотя по опыту известно, что абсолютно надежных замков не бывает. Ни одна система не идеальна.

Он давно уже обдумал вопрос и отказался от сигнализации — сигнал поступает в полицию, а ему меньше всего на свете хочется, чтоб пара сыщиков — городских или частных — рыскала по квартире в поисках взломщика.

Вспомнил детектор Кенуэя — вот что раз и навсегда решило в проблему.

Медленно совершив круговой обход, вернулся обратно. Он в квартире один. И по всей видимости, кроме него одного, в ней никого не было после того, как вчера он ушел и запер дверь.

Однако не стал убирать «земмерлинг». Весь напружинился, нервы на взводе.

Почему?

Невозможно понять, но что-то не в порядке в квартире и в обстановке, что-то чуть-чуть не на месте.

Проверил компьютер, картотеку, разворошил бумаги на письменном столе, заглянул в тайник с оружием за секретером. Вроде бы ничего не пропало, кажется, все на своих местах. Осмотрел полки с аккуратно расставленными экспонатами — никто ничего не трогал…

Стой. Возле овального донышка кружки-шейкера в виде сиротки Энни… солнечный свет из окна отражается в чистой полоске в виде полумесяца. Лакированная поверхность полки, не заставленная многочисленными сувенирами, покрыта слоем пыли. Джек никогда не тратил особенных сил на уборку, предпочитая дождаться, пока ситуация не достигнет критического масштаба, и теперь этому радовался. Ибо чистое серебристое полированное пятно означает, что кружку сдвигали.

Если бы он сам обыскивал комнату, обязательно полюбопытствовал бы, не спрятано ли чего-нибудь в старой красной кружке с круглой крышкой. А поскольку она стоит на уровне глаз, остается единственный способ: взять, открыть крышку, заглянуть и поставить обратно.

Кружка сдвинута — нет вопросов. Только кто это сделал?

Я?

Может быть, переставлял или заглядывал внутрь после приобретения «папаши Уорбекса»? В конце концов, они крепко связаны с Энни. Невозможно припомнить.

Проклятье. Если б заранее знать, что это будет иметь такое значение, был бы повнимательнее.

Или просто фантазия разыгралась? Начинает сказываться долгое пребывание среди сисуперов?

Неужели они так живут? Неужели Залески и Кенуэй без конца подозрительно ищут любого незаметного несоответствия, постоянно оглядываются через плечо и заглядывают под кровать?

Был тут кто-нибудь или нет, черт возьми?

Удивительно, как он задергался при малейшем намеке на то, что печать со святилища может быть сорвана. Буквально ошалел от злости. Надо вернуться в отель, а уходить не хочется. Хочется сесть в уютное кресло, положить автомат на колени и ждать. Кто в ни пришел — люди в черном, синем, зеленом, серо-буро-малиновом, наплевать, — сразу получат полное брюхо патронов «магнум-00» по пятнадцать в обойме, одна за другой.

Но надо искать пропавшую леди… и побеседовать с ненормальным приятелем обезьяны.

Он сунул пистолет в кобуру, зашел в ванную, встал перед зеркалом, задрал рубашку, обнажив грудь. Внимательно посмотрел на три неровные полосы, диагонально пересекавшие грудь, сейчас не бледные, а гневно-красные.

Откуда Роме известно про шрамы?

Как он сказал? Метка Иного?

Никакая не метка, решил Джек. Просто шрамы. Подумаешь, большое дело. У меня куча шрамов. Добавка к коллекции.

Вы играете гораздо более важную роль, чем думаете.

Нет. Никакой роли я не играю, особенно в этой белиберде с Иным. И ты меня не втянешь. Я не из твоих ребят.

Но не из-за этих шрамов ли Мелани утверждает, что ее может найти только Наладчик Джек… что один он поймет?

И еще вспомнились вчерашние слова Ромы, сказанные всего за несколько минут до нападения той самой твари:

Будьте очень осторожны, мистер Шелби. Я даже посоветовал бы вернуться домой, посидеть под замком до конца выходных.

Неужели он знал о готовящемся нападении?

Слишком много вопросов… Известен лишь один человек, возможно способный дать на них ответы.

Рома.

Джек натянул рубашку и — неохотно — вышел из квартиры. В коридоре, заперев дверь, вырвал волосок с макушки, послюнил, прилепил между косяком и створкой. Слюна высохнет, волоска видно не будет. Старый известный трюк, но весьма эффективный.

Он направился обратно в отель, всю дорогу поглядывая через плечо.

Джек сидел на диванчике в общем зале на втором этаже. Разнообразные сисуперы бродили туда-сюда между ярмаркой и залом заседаний, где читались доклады об МК-Ультра. Он смотрел, как они обмениваются улыбками и приветствиями, смеются над шутками, дружески обнимают друг друга за плечи, и думал о словах Эйба. Действительно, похоже на семью, пусть без генетической связи, но с общим наследием. Можно поспорить большинство одинокие, почти целый год слушают только новости, лазают по Интернету, отвечают на редкие телефонные звонки. Конференция — нечто вроде семейного праздника… на который собрались в основном одиночки.

Одиночки… Знакомое семейство. Он сам его чартерный член.

Но один представитель этой конкретной ветви мертв. Может быть, два, если Мелани разделила судьбу Олив.

— Трудитесь не покладая рук?

Джек, подняв глаза, увидел стоявшего рядом Лью Элера.

Выглядит еще хуже, чем утром. Совсем, что ли, не спал?

— Садитесь, — предложил он, хлопнув рядом с собой по сиденью дивана. — Хочу задать пару вопросов.

Лью устало опустился неуклюжим телом на подушку.

— Что-нибудь узнали с утра?

— Ничего полезного.

— Если посиживать тут и дремать, дела не сделаешь.

Джек взглянул на него, подняв брови.

— Извините. — Он отвел глаза. — Я просто убит, уничтожен. С каждым часом убеждаюсь все больше и больше, что никогда ее не увижу. — Прикусил губу. — С ума схожу.

— Утром вы себя лучше чувствовали, когда мы расставались.

— Да. Какое-то время… Думал, она исчезла из-за людей в черном, поэтому со мной не связывается, от них прячется. — Бедняга совсем ссутулился. — Потом себя спрашиваю, можно ли точно сказать? Если прячется, то где? Страшно представить, что с испугу забилась куда-то одна…

Похоже, сейчас снова раскиснет.

— Может быть, все не так уж и плохо, — возразил Джек. — Укрылась в каком-нибудь мотеле…

— Как? На какие деньги? Я проверил наш банковский счет, она с него ничего не снимала. Обзвонил кредитные компании, по ее карточкам ничего не выплачивалось. Словно исчезла с лица земли.

— Возможно, не одна, а с подругой.

— С Олив? — слегка просветлел Лью. — Знаете, она еще не объявилась.

— Так я и думал, — осторожно заметил он.

— До сих пор никому не звонила… Точно так же, как Мэл. Думаете, она с ней, помогает?

Джек решал, рассказать ли об Олив. Имеет Лью право знать? Возможно. Облегчит ли это ему сейчас жизнь? При упоминании о ней в глазах вспыхнула искра надежды, а правда убьет его.

Как-нибудь в другой раз.

— Не знаю, что сказать.

Конечно, не ответ, но, в любом случае, правда.

— Я все думаю о веревочной лестнице в подвале дома родителей Мэл, — продолжал Лью. — Очень странно… Она у меня из головы не выходит. Не спрашивайте почему, только я просто знаю, что это как-то связано с исчезновением.

— Хорошо, — сказал Джек, хватаясь за любую возможность покончить с вопросом об Олив. — Может, мы на нее еще разок взглянем.

— Сейчас? — с готовностью встрепенулся Лью.

— Ну, не прямо сейчас. Сначала хочу побеседовать с профессором Ромой.

— Чем он может помочь?

— Вы говорили, он часто общался с Мелани до ее исчезновения. Не знаете, они когда-нибудь лично встречались?

— Уверен, что нет. А в чем дело?

Джек рассказал, что вчера ездил в Монро, где библиотекарша видела на прошлой неделе Мелани вместе с мужчиной, на плече у которого сидела обезьянка.

Лью пришел в изумление:

— С профессором Ромой?

— Еще кого-нибудь знаете с ручной обезьянкой?

— Ничего не понимаю…

— Я тоже. Поэтому хочу с ним повидаться.

Он отвел глаза, не упомянув, что интересуется Ромой по личным причинам. Конечно, тот может что-нибудь знать о Мелани, но это сейчас не единственный повод. Надо выяснить, много ли ему известно о Джеке и как он получил информацию.

— Не забывайте про Фрейна Кэнфилда, — напомнил Лью. — Они близки с Мелани. Связаны общими узами, которых я не разделяю.

Джек взглянул на него. Не слышен ли намек на ревность?

— Впрочем, этого следует ожидать. Выросли рядом в маленьком городке, оба с физическими недостатками… — Лью тряхнул головой. — Одно время я подозревал между ними роман, потом… понял, что ошибаюсь. Мэл так со мной не поступила бы.

— Кстати, что у него с ногами?

— Не знаю. Никогда не видел… Мэл видела.

— Откуда вам известно?

— Я ей задал такой же вопрос: «Что у Фрейна с ногами?» Она сказала: «Тебе не захочется знать».

Остаток утра и начало дня Джек потратил на поиски Ромы, но мужчина с обезьяной словно испарились. Никто в отеле не знал, где они. Попытался посидеть на заседании, посвященном Эль-Ниньо, однако услыхал такой бред, что смылся через пару минут. Досадно — лучше бы поучил Вики основам бейсбола.

В конце концов отправился на улицу в поисках телефона. Его встретил весенний субботний солнечный день. Что делают ньюйоркцы под ясным небом в теплую погодку? Когда не надо косить газоны, выпалывать сорняки в саду, можно свободно шляться по улицам. Нынче вовсю гуляют — прохаживаются, бегают трусцой, заглядывают в магазины, закусывают, родители толкают перед собой коляски, парочки в шортах, в пляжных костюмах, бродят, держась за руки или под руку, мальчишки гоняются друг за другом по тротуарам.

Кругом голые пупки, во многих продеты колечки.

Сколько хорошеньких девушек с жутко страшными парнями, словно нарочно подбирают пару из другой породы. Интересно, задумался Джек, не скажут ли то же самое про них с Джиа? Вполне возможно.

Глядя на людей, лишь сильней захотелось побыть с Джиа и Вики. Хотя ясно — даже если бы Рома нашелся и дал ответ на вопросы, от них пока лучше держаться в сторонке.

Невозможно отделаться от ощущения, что это безопаснее для Джиа с Вики.

Отыскал телефон-автомат на углу Девятой и Пятидесятой. С боковой стены здания в полуквартале ниже по улице, где располагались офисы «Трома-филм», ухмыляется мститель с гигантской афиши. Он принялся набирать номер Джиа, инстинктивно прикрыв рукой кнопки.

Проклятье! Почему бы не получить членский билет сисупера? Окончательно им уподобился.

За исключением того, что за мной в самом деле следят.

Несомненно, такого же мнения придерживаются на свой собственный счет Кенуэй и Залески.

Что дальше? Пойти на рентген по поводу психотропных имплантантов?

Даже не помнится, когда еще так трусил.

Джиа взяла трубку.

— Привет, это я, — сказал Джек.

— Опаздываешь, — упрекнула она. — Вики ждет.

Ох, как не хочется разочаровывать Вики.

— Боюсь, бейсбольную тренировку придется отменить.

В трубке явственно послышался вздох.

— Не уверен — не обещай.

— Был уверен, что выкрою пару часов, но…

— Тогда завтра?

— Пожалуй, нет. Я…

На фоне послышался голосок:

— Это Джек? Джек?

Потом голос Джиа:

— Да, детка, хочет поговорить с тобой.

— Джек, привет! — с обычным энтузиазмом затараторила Вики. — Ты почему еще не пришел? Я еще в час надела перчатку, она уже вся пропотела внутри, пока жду. Когда будешь?

Сердце разрывалось на части.

— Ммм, прости, Вик, я тут одним делом занят. Действительно, очень жалко…

— Не придешь? — Она наполовину сбавила тон.

— Обещаю исправиться, — поспешно посулил он. — Как только освобожусь, сыграем от души.

— Отбор на следующей неделе…

Прошу тебя, пойми, пожалуйста.

— Вик, я для тебя все сделаю. Не подведу. Обещаю.

— Ладно, — пробормотала она еще тише. — Пока.

Джек прислонился спиной к стенке будки, уставившись в тротуар. Муравей полз по бровке. Со стыда можно было в пуститься с ним наперегонки.

— Слушай, — укоризненно сказала Джиа, — неужели действительно ты сейчас занят таким важным делом, что нельзя прийти с ней повидаться?

— Проблема не в этом. Мне просто кое-что не нравится.

— А именно?

— За мной следят.

— Кто?

— Точно не знаю, поэтому беспокоюсь. Не хочется, чтоб им стало известно о вас… Для вашей же пользы мне лучше держаться подальше, пока не закончу работу.

— А, — сказала она. — И когда это будет?

— Надеюсь, совсем скоро.

Снова вздох.

— Джек, когда это кончится?

— Пожалуйста, Джиа, не надо сейчас. Не хочется обсуждать этот вопрос в автомате на забитом людьми тротуаре в Адской Кухне.

— Тебе его никогда не хочется обсуждать.

— Пойми…

— Разве не видишь, к чему ведет весь этот бред с Наладчиком Джеком? Дело не только тебя касается. Оно всех нас затрагивает. Теперь ты из-за этого боишься с нами встретиться.

— Ты права, как это ни ужасно.

Кажется, она смягчилась.

— Хорошо. Продолжение следует. Пожалуйста, будь осторожен, Джек.

— Как всегда. Я люблю тебя.

— Я тебя тоже.

Он повесил трубку с тревогой в душе, тупо глядя на аппарат. Действительно, Джиа права. Надо поосторожней выбирать заказы. Видимо, такова цена любви, близости. Ничего этого не было в одинокой, волчьей жизни, когда он разыгрывал свою долю беспощадных, жестоких трюков. А теперь… разве стоит расстраивать Вики, даже подвергать опасности?

Досадно, что он в последнее время дьявольски ошибается в выборе. Казалось, к примеру, дело о пропавшей жене не сулило никакого труда и риска. Почему оно вдруг, черт возьми, вышло из-под контроля?

Рано или поздно придется признать: личная и деловая жизнь несовместимы. Скоро придет пора принимать нелегкое решение.

Впрочем, об этом нельзя сейчас думать.

Он снова снял трубку, якобы собираясь сделать другой звонок, резко обернулся…

…и увидел поджидавшую возле будки девушку, стриженную коротким ежиком, в джинсах, футболке, как минимум с десятком колечек в левом ухе. Она быстро оправилась от смущения.

— Поговорили?

Джек огляделся вокруг в поисках других наблюдателей.

Никого… по крайней мере, никого не заметно.

Уступил ей будку, пошел прочь. Хорошо бы завершить это дело. Оно его с ума сведет.

Вернувшись в свой номер в отеле, Джек вытащил из ванной ящики, снял крышки, прислонил к изголовью кровати, собрал несколько секций на распорках, понял, что требуется еще пара рук. Попробовал расшифровать надпись в углу меньшей крышки, не увидел особого смысла.

Расстроенно сел на кровать, глядя на два ящика, полных деталей головоломки. Вспомнил Вики, любительницу головоломок. В нормальных обстоятельствах было бы интересно обсудить с ней проект, но сейчас никак нежелательно близко ее подпускать к этим ящикам.

Еще пару часов побродив по залам заседаний, он проголодался. Не вынося даже мысли о следующем заходе в кафе, пошел в какое-то заведение под названием «Друиды» на Десятой. Пинта «Гиннесса» со стейком привели его в более благоприятное состояние духа и тела, в каковом он вернулся в отель.

На полпути к лифту увидел Фрейна Кэнфилда, катившегося навстречу по истертому ковру в вестибюле. Ярко-зеленая рубашка в сочетании с рыжими волосами и бородой придавала ему какой-то рождественский вид.

— Нашли Сола? — спросил он.

Джек прикинулся, будто его это практически не интересует.

— Вы имеете в виду профессора Рому? Кто вам сказал, что я его искал?

— Ивлин. Лью. Я сам его ищу. Повезло?

— Ничуточки.

— Может, вместе поищем?

Действительно ищет Рому или хочет за мной присматривать? На кого работает?

Вспомнилось, что Кэнфилд первым начал бредятину об Ином. Может, из него удастся что-нибудь выкачать, может быть, между делом проговорится, обронит словечко про Мелани.

— Давайте, — согласился Джек. — Вчера мы долго говорили об Ином, хотелось бы продолжить беседу.

— Об Ином? — Выпученные глаза Кэнфилда прищурились. — Как вы с ним соприкоснулись?

Джек постарался скрыть изумление. Неужели у меня какой-то знак на шее?

— Э-э-э… до этого мы еще не дошли.

Кэнфилд огляделся:

— Ну, здесь не место для обсуждения. У меня в номере или у вас?

Он на секунду задумался. Пойдешь с Кэнфилдом — упустишь Рому. С другой стороны, неизвестно, найдется ли Рома, тогда как Кэнфилд — дело верное. Только не хочется, чтоб он увидел загадочные ящики с их содержимым.

— У вас, — сказал он, не предложив объяснений.

Идя следом к лифтам, заметил забившихся в угол Джима Залески с Майлсом Кенуэем, которые переговаривались, склонив друг к другу головы, и замолчали, увидев его.

— Жду снимка с минуту на минуту, — сообщил Кенуэй.

Джек на ходу выставил большой палец.

Значит, разведчик последовал совету сопоставить визуальную информацию о здешнем и кентуккийском Роме. Возможно, выйдет что-нибудь весьма интересное.

— Что за снимок? — спросил Кэнфилд.

— Одного общего знакомого.

Поднимались молча, Кэнфилд деловито грыз ногти, Джек старался не смотреть на обернутые фланелью ноги, неприятно шевелившиеся под пледом. Никак не мог выбросить из головы ответ Мелани на вопрос Лью, что представляют собой эти ноги: «Тебе знать не захочется».

Номер оказался точно таким же, как у него. Вполне можно было бы спутать, если бы не стоящие в последнем непонятные зеленые ящики.

— Ну, давайте-ка вспомним, — усмехнулся Кэнфилд сквозь рыжую бороду Хагара, указывая ему на кресло, — до чего мы дошли.

Он сидел, грызя ноготь, обкусывая мясо вокруг лунки, глядя на Джека чересчур горящим взглядом. Взвинчен больше обычного. Под мышками темнели просоленные полукружия.

— Вчера добрались до зоны «детей Иного», где обитаете вы и Мелани Элер, — напомнил Джек, сидя в кресле на одном уровне с Кэнфилдом. — Потом Рома заметил, что я будто бы им помечен.

— Не «будто бы» — метка присутствует, и вам это известно.

Ты ее тоже видишь? — мысленно спросил замерший Джек. И как можно небрежнее передернул плечами, насколько позволяли напряженные мышцы.

— В самом деле?

— Конечно. Расстегните рубашку, и я докажу.

— Прошу прощения. Не при первом свидании.

Кэнфилд не рассмеялся.

— В чем дело? Боитесь, как бы шрамы вас не связали со мной и с моим врожденным дефектом?

Джек сдержал дрожь, видя, как дернулись под одеялом ноги.

— Все мои шрамы получены через много лет после рождения. Ваши дефекты, как вы говорите, возникли еще до него. Никакой связи не вижу.

— Ах, — вздохнул Кэнфилд, подняв хорошо обкусанный указательный палец. — Но кто вам нанес эти шрамы? Чудовище, верно?

Он вытаращил глаза. Ему и это известно?

— Откуда у вас эти сведения?

— О тварях Иного?

Почему не назвать их своим именем?

— Угу. Откуда вы о них знаете?

— В прошлом году мы с Мелани чувствовали их присутствие. Точно так, как я чувствую шрамы у вас на груди, мы почуяли приближение тварей Иного с востока.

Точно. Ракшасы явились с востока… из Индии… на грузовом пароходе.

— У меня такое впечатление, что вы ни одного никогда не видели.

— Не удостоился чести. Мы искали, но так и не обнаружили.

— Ваше счастье.

— Я думаю иначе. Могу представить их почти… братьями. В конце концов, тоже дети Иного вроде меня и Мелани, хотя в них от него гораздо больше, чем в ком-либо из нас.

— Мне уже окончательно надоело это слово — Иное…

— Фактически, идеальное слово. Иное означает все, что «не наше», имея в виду человеческий род и реальность, в которой мы живем. Мелани видит в нем своего рода вампира, высасывающего жизнь отовсюду — духовную жизнь. Как только окончательно высосет, настанет немыслимо темное время.

— И как это ему удается?

— Украдкой, когда никто не видит с другой стороны. Открыто вторгнуться не может, пока нынешний домовладелец держит дверь на запоре, но всегда рядом, топчется на самом пороге, не сводит с нас глаз, старается на секунду прорваться, устраивает фантастические пугающие демонстрации, пользуется своим влиянием, сея раздоры, страх и безумие где и когда только можно.

— Например, с помощью собравшейся внизу компании?

Кэнфилд кивнул:

— Одни чувствуют сильнее, другие слабее, но все мы знаем о яростной битве. Не важно откуда — из предсознания, постсознания, подсознания, из бессознательной информации, заложенной в самые потаенные уголки, в каждую клетку нашего тела… Запредельное ощущение отражается в любой религии с начала времен: Гор и Сет, титаны и олимпийцы, Бог и Сатана. Война идет с сотворения мира. Мы знаем об этом. Чуем за дверью Иное, слышим его нетерпение.

— Ладно. Хорошо. Допустим, это правда. Но как сейчас, здесь действует это… дьявольское Великое Ничто?

— Оказывая влияние на некоторых восприимчивых личностей, «тронутых им», по выражению Мелани.

— Действительно тронутых, лучше не скажешь, — хмыкнул Джек.

— Интересно, не правда ли, — с улыбкой заметил Кэнфилд, — что слово «тронутый» имеет и другой смысл?

Он об этом не думал, а подумав, не обрадовался.

— Продолжайте.

— Согласные чуткие люди поддаются влиянию и берутся за дело — провоцируют раздоры, обеспечивают прикрытие.

— По команде Иного.

— Не столько по команде, сколько из сочувствия. Не получают прямых приказов, но в определенной мере разделяют его этику.

— О какой же тут этике может идти речь?

— Хорошо, может быть, этика — не идеальное слово. Как насчет «эстетики»? Лучше звучит? Какими бы ни были термины или причины, они стараются внести в повседневную жизнь как можно больше хаоса и разногласий. Несогласные вступают в ответную борьбу, расплачиваясь дорогой ценой.

— Имеются в виду члены СИСУПа.

— Да. Мы называем их «экстрасенсами». К счастью или к несчастью, их нервная система острей реагирует на Иное. Сознание воспринимает постороннее воздействие, поэтому они слышат голоса, поэтому провозглашают безумные на первый взгляд теории.

— Например, о серых инопланетянах, рептилиях, Маджестик-12, Новом Мировом Порядке…

— Мелко мыслите. Все идет из одного источника, от христианской Книги Откровения до иудейской Каббалы и Бхагават-гиты.

— Иными словами, нет никакого теневого правительства, которое пытается контролировать наше сознание.

— Вы не поняли, — покачал головой Кэнфилд. — Я верю в существование теневого правительства, питающего по отношению к нам наихудшие намерения, но его возглавляют не инопланетяне, не ООН, не Сатана, а люди, подчинившиеся влиянию Иного. Заметьте — «влиянию», а не «приказам». Инопланетяне, бесы, представители Нового Мирового Порядка — все это лишь некоторые маски единой безымянной хаотичной силы… множество ликов единственной истины.

— Великое Объединение Мелани… — пробормотал Джек.

— Совершенно верно. Нынешняя конференция тоже своего рода объединение. Члены СИСУПа особенно остро воспринимают Иное, отсюда столь строгий отбор. Нынче все здесь собрались, образовали цельную структуру, где каждый представляет собой нечто вроде линзы, направленной на Иное, фокусирующей, приближающей. Вы, конечно, обратили внимание на напряженную атмосферу в отеле?

— Более или менее. Зачем его фокусировать?

— Только время покажет. Сейчас можно лишь верить, но скоро мы обретем доказательство.

— Доказательство? — переспросил Джек. — Настоящее твердое доказательство? Что-то новенькое.

— Вам не кажется, что ваши шрамы тоже своего рода доказательство?

Джек охотно вернулся к своим шрамам, вспомнив кое-какие слова Кэнфилда:

— Говорите, вы с Мелани «чуяли» тварей в Нью-Йорке, а не знаете, откуда они взялись.

— Конечно, знаем. Из Иного.

— Я имею в виду, из какой страны.

— Из какой страны? Что такое страна? Участок, ограниченный произвольными границами, установленными эфемерными властями.

— Вдобавок, поспорю, не знаете, как они называются.

— Что такое название? Условное обозначение, придуманное примитивными людьми. Важно лишь то, что Иное породило этих существ много веков назад и они несут его в себе.

Странно. Похоже, общую картину вполне себе представляет, а деталей не знает.

— Несли, — поправил Джек. — В прошедшем времени. Ныне кормят рыбу на дне нью-йоркской гавани.

— Да, — кивнул Кэнфилд. — Помню, как очнулся от кошмара об их агонии. Прочитал о сгоревшем в порту пароходе, догадался о происшедшем. — Он покачал головой. — Ужасно досадно.

— Черта с два ужасно. Пожалуй, лучшее, что я в своей жизни сделал.

Кэнфилд пристально взглянул на него. Джек не разобрался в выражении заросшего со всех сторон лица. Потом вымолвил почти шепотом:

— Ты? Это ты убил тварей Иного?

Он почувствовал себя неловко под взглядом широко распахнутых глаз.

— Ну да, кто-то же должен был это сделать. По ошибке собрались закусить маленькой девочкой.

— Тогда неудивительно, что ты здесь очутился. Причастен гораздо больше, чем думаешь…

— К чему?

— К Теории Великого Объединения Мелани. С ней наверняка связаны твари Иного, а значит, и ты.

— Ничего себе, — присвистнул Джек. — А не связана ли с этой теорией какая-то бредовая конструкция?

— Механическая имеется в виду? Едва ли. А что?

— Да у меня в номере стоят два ящика с какими-то деталями. Не знаю, откуда они взялись, но, как ни странно, чувствую, что их появление как-то связано с исчезновением Мелани.

— Не вижу, каким образом. Хочешь сказать, что не знаешь, кто их послал и откуда?

— По-моему, из Талсы. Из нижней Талсы.

Кэнфилд усмехнулся:

— Был когда-нибудь в Талсе?

— Нет.

— А я был. Не такой большой город, чтоб делиться на «нижнюю» и «верхнюю».

— На крышке отпечатана инструкция по сборке этой чертовщины, а в углу написано: «Н. Талса».

— «Н. Талса»… — тихо повторил Кэнфилд. — «Н. Тал…» — Он вдруг резко дернулся в инвалидном кресле. — Боже правый! А может быть, Тесла?

Джек мысленно представил себе крышку.

— Возможно. Надпись размазана, я особого внимания не обратил, потому что…

Кэнфилд уже ехал к двери.

— Пошли!

— Куда?

— К тебе. Хочу сам посмотреть.

Джек не испытывал бешеной радости при мысли о гостях в своем номере, однако, если Кэнфилду что-то известно про ящики…

— Что это за Тесла? — спросил он, пока они спускались на один этаж в лифте.

— Не что, а кто. Не могу поверить, что ты о нем никогда не слышал.

— Поверь. Так кто такой Тесла?

— История долгая. Если я ошибаюсь, не стоит рассказывать.

Джек проследовал за ним к своему номеру, отпер дверь, внезапно пораженный тревожной мыслью.

— Как ты узнал, в каком я номере?

— Почуяв шрамы, задался целью выяснить, — улыбнулся Кэнфилд. — Наверняка не я один. Пожалуй, половине присутствующих известно, где ты поселился.

— Какое им, черт возьми, дело?

— Дело в том, что ты — неизвестная величина. Одни подозревают в тебе агента ЦРУ, другие шпиона, подосланного Маджестик-12, третьи, может быть, видят посланника дьявола.

— Замечательно.

— Тебя окружают люди уверенные, что все не так, как кажется. Чего от них ждать?

— Верно.

Вот оно, значит, как. Вроде худшего ночного кошмара. Утром первым же делом прочь отсюда.

Оставив свет включенным, он пропустил Кэнфилда в комнату вперед себя. Открытые ящики стояли на полу, и тот прямо к ним покатился. Взял одну крышку, всмотрелся.

— Другая, — подсказал Джек.

Он осмотрел другую, стукнул по ней кулаком, обнаружив искомое, воскликнул на октаву выше обычного:

— Да! Он самый, Никола Тесла!

Джек заглянул через его плечо, пригляделся как следует, действительно теперь увидел надпись «Н. Тесла».

— Хорошо. Кто же такой Никола Тесла?

— Один из величайших гениальных изобретателей трех-четырех последних поколений. Наравне с Эдисоном и Маркони.

— Про Эдисона и Маркони я слышал, про Теслу никогда.

— МРИ когда-нибудь делал?

Он присел на письменный стол.

— Рентген, что ли? Нет.

— Во-первых, не рентген, а магнитно-резонансное исследование — МРИ, ясно? Единица магнитной индукции называется теслой в честь Никола Теслы. Одна тесла равняется десяти тысячам гауссов.

Джек изо всех сил постарался продемонстрировать восхищение:

— А. Потрясающе. Зачем же гениальный изобретатель шлет мне посылки?

— Он умер в 1943 году.

— Не особенно радостно слышать, что покойник посылает ящики.

Кэнфилд выкатил глаза:

— Ящики кто-то, конечно, прислал, только я ни на миг не поверю, будто сам Тесла. Он, безусловно, гений, но не изобрел способа воскресения после смерти. Ему было под тридцать, когда он в восьмидесятых годах девятнадцатого века приехал сюда из Сербии, и немного за тридцать, когда разработал схему распределения многофазных токов. Продал патенты Вестингаузу за миллион баксов — в то время настоящие деньги, тем не менее, выгодная для Вестингауза сделка. Сегодня в каждом доме каждый прибор работает на многофазных распределителях.

Теперь рассказ произвел впечатление.

— Значит, он настоящий, не из выдуманных сисуперами пугал?

— Абсолютно настоящий. Впрочем, с годами высказывал все более странные и причудливые идеи. Толковал о свободной передаче энергии без проводов, о моторах на космических лучах, генераторах землетрясений, смертоносном излучении… Вдохновил многих ученых, помешанных на фантастике.

Упоминание о смертоносных лучах и сумасшедших ученых что-то пробудило в памяти.

— «Невидимый луч», — пробормотал Джек.

— Что?

— Старая страшилка, снятая «Юниверсал». Видел тысячу лет назад, но помню, Борис Карлов играет чокнутого ученого со смертоносным лучом.

— Лохматый, с пышными усами?

— Точно. С каким-то восточноевропейским именем вроде Я ноша.

— Правильно, это и есть Никола Тесла. Он жил в Уолдорфе, на рубеже веков устроил на Лонг-Айленде лабораторию, где работал над беспроводным передатчиком энергии.

— Над передатчиком энергии? — переспросил Джек.

— Да. Слышал?

Он только кивнул. Слышал? Видел в действии.

— Так или иначе, — продолжал Кэнфилд, — Тесла начал строить вышку на краю Лонг-Айленда в городке под названием Уорденклифф…

Голос его прервался, лицо побледнело.

— Уорденклифф на Лонг-Айленде? — переспросил Джек. — Никогда не слыхал.

— Потому что его больше нет, — медленно проговорил Кэнфилд. — Его поглотил другой город. Теперь это часть Шорэма.

По спине поползли ледяные мурашки.

— Шорэма? Где живут Лью и Мелани?

— Точно. — Кэнфилд шлепнул себя ладонью по лбу. — Почему я раньше не сообразил? Столько лет никак не мог понять, зачем Мелани переехала из Монро в Шорэм… Теперь ясно. Поселилась рядом со старым участком Теслы. Наверно, увидела связь с Иным каких-нибудь его безумных проектов и неосуществленных планов.

Джек вспомнил кое-какие рассказы Лью при первой беседе в их доме в Шорэме.

— Лью говорил, что она покупала и продавала недвижимость, объяснив, что это как-то связано с ее исследованиями.

— Так я и знал!

— Покупала участок, нанимала землекопов, те раскапывали двор, потом перепродавала…

Собеседник подался вперед:

— Он сказал, где она покупала участки?

— Да… Всегда в одном районе… вдоль какой-то дороги…

Проклятье! Забыл название.

— Рэндолл-роуд?

— Именно.

— Да! — Кэнфилд махнул кулаком в воздухе. — Участок Теслы тянулся вдоль Рэндолл-роуд в Уорденклиффе! Там он строил свою знаменитую вышку. До сих пор стоит старый дом, где была его электрическая лаборатория. Нет вопросов. Мелани определенно искала старые бумаги Теслы.

— Считаешь, чего-то нашла?

— Безусловно. — Он кивнул на ящики. — По-моему, оно перед нами.

— По-твоему, она это прислала?

— Уверен.

— Почему мне? Почему не тебе?

Меня найдет только Наладчик Джек. Один он поймет.

Поэтому?

— Хотелось бы знать, — буркнул Кэнфилд с обиженным видом. — Я наверняка не позволил бы им стоять попусту несколько дней. Можешь поверить.

— Да? Что бы сделал?

— Собрал бы, конечно.

— Может, она считает, что тебе… — Джек покосился на закутанные пледом ноги, — знаешь, трудно было бы справиться.

— Возможно.

Кажется, предположение его утешило.

— Пожалуй, и правда. Теперь нас двое, давай попробуем.

— Ох. Нам же неизвестно, что это такое, как действует. Мы не знаем, как оно сюда попало, не знаем даже, Мелани ли прислала.

— Мелани, — заявил Кэнфилд. — Я уверен.

Относительно ящиков Джек ни в чем не был уверен. Возможно, сборка представляется логичным следующим шагом, но его что-то в душе удерживало.

— У меня только гаечный ключ да пара отверток. Понадобится…

— Не беспокойся. — Кэнфилд полез за спинку своего кресла, вытащил из кармана набор инструментов. — Всегда ношу с собой. Возьмемся за работу.

Но он все колебался. Допустим, хитроумная конструкция имеет отношение к Мелани, однако далеко не очевидно, что ее прислала именно она. Решив для безопасности заручиться добавочной помощью, вытащил из бумажника номер пейджера Кенуэя, принялся набирать.

— Что ты делаешь?

— Зову на помощь.

— Нам помощь не нужна.

— Посмотри на железяки. Конечно, нужна.

— Кому звонишь?

— Майлсу Кенуэю.

— Нет! — с неподдельным волнением воскликнул Кэнфилд. — Ни в коем случае!

— Почему? Как говорится, лишние руки не помешают.

— Он ничего не поймет.

— Растолкуем.

Оставил на пейджере краткое сообщение: «Срочно звякните Джеку», уверенный, что Кенуэй знает номер. Наряду со всеми прочими.

— Совершенно напрасно, — почти надувшись, проворчал Кэнфилд. — Кенуэю здесь делать нечего.

Интересно, в чем проблема?

— Ему нечего, а тебе есть чего? Откуда подобное заключение? Не забудь, ящики пришли ко мне.

— Он к этому отношения не имеет. А мы имеем.

— Если ты правду рассказывал, все имеют к этому отношение, чем бы ни было это самое «это».

Зазвонил телефон. Кенуэй.

— Зайдите ко мне в номер, — пригласил Джек, — я вам кое-что покажу.

— Сей момент, — отозвался Кенуэй. — И я тебе кое-что покажу, браток.

— Возьмите с собой Залески, — добавил он. — Если найдутся какие-нибудь инструменты, несите.

— Есть.

— Еще и Залески! — простонал Кэнфилд.

— По-моему, чем больше, тем лучше, — отмахнулся Джек, набрав номер Лью.

— Кто еще? Олив Фарина?

— Олив нашлась? — Он пристально глянул на Кэнфилда.

— Нет. Неужели не знаешь? До сих пор не объявилась. Заявили об исчезновении. Все ее ищут.

Джек понял, что ему ничего не известно об Олив.

В номере Лью никто не ответил.

— Хотел позвать еще Лью Элера, — объяснил он, кладя трубку, — да, видно, он дома, в Шорэме.

— И очень хорошо, — недовольно буркнул Кэнфилд. — Залески с Кенуэем более чем достаточно. Только ни в коем случае не упоминай, что конструкция, возможно, связана с Иным.

— Почему?

— Потому что свидетельство его существования превратит Залески с его инопланетянами и НЛО, равно как и Кенуэя с Новым Мировым Порядком, в болванов, какими они и являются на самом деле. Кто знает, как отреагируют. Возможно, не вынесут. — Он стукнул кулаком по ручке кресла. — Лучше бы ты их не звал!

— Успокойся, — посоветовал Джек. — Закажем пиццу, пиво. Устроим вечеринку. Нечто вроде постройки всем миром коровника. Увидишь. Весело будет.

Не прошло пятнадцати минут, как явились Кенуэй с Залески. Оба были знакомы с Кэнфилдом, который, похоже, в конце концов смирился с их присутствием.

— Погляди-ка сюда, — предложил Кенуэй, протягивая свернутый лист бумаги для факса.

Джек развернул тонкий лист, вытаращив глаза на фото самодовольного молодого блондина с пушистым намеком на бородку.

— Полагаю, наш общий друг?

— Именно, — подтвердил Кенуэй с акульей ухмылкой, забирая факс. Даже его ежик казался более колючим, чем обычно. — Ох, браток, когда я это завтра пущу по рукам, дерьмо полетит до самого вентилятора. Всегда знал, что в нашем бесстрашном вожде есть какая-то червоточинка!

Залески старался взглянуть.

— Ты это про кого? Про Рому? Чего там такое?

— Завтра увидишь, — отмахнулся Кенуэй.

Пока они спорили, Джек погрузился в раздумья. Если Рома не тот, за кого себя выдает, кто тогда руководит представлением? Зачем он создал СИСУП и созвал конференцию? Связан ли с исчезновением Мелани? С ящиками? Если да, почему они пришли сюда, когда Джек до вчерашнего вечера сам не знал, что здесь будет?

Голова у него шла кругом.

— Ладно, — оборвал наконец Залески Кенуэя и с ухмылкой разложил перед Джеком исчерпывающий набор гаечных ключей.

— Тебе инструменты требуются, старик? Найдутся у нас инструменты. За каким дьяволом?

Джек объяснил, что мог. Кажется, никому не потребовалось рассказывать о Никола Тесле. Залески с Кенуэем пришли в полный восторг от перспективы сборки его изобретения.

Распределили задачи. Джеку с Залески досталось основание, Кенуэю с Кэнфилдом купол. Содержимое ящиков вывалили на одну из двух двуспальных кроватей, и только принялись за дело, как Кэнфилд махнул рукой:

— Ш-ш-ш! Что это?

Джек прислушался. Что-то скреблось в дверь. Пошел, глянул в глазок, ничего не увидел. Звук повторился. Он распахнул створку…

…и через порог прыгнула обезьяна Ромы.

— Ну-ка, пошла в задницу, крыса-переросток! — рявкнул Залески, швырнув в обезьяну подушкой.

Капуцин взвизгнул, поймал подушку, сделал круг по комнате и убежал. Джек захлопнул за ним дверь.

— Не пускай больше проклятую тварь! — крикнул Залески, откидывая со лба волосы. — Меня от этой долбаной обезьяны мороз по спине пробирает.

— Тут я с тобой согласен, — добавил Кенуэй. — Нельзя разрешать ей разгуливать на свободе.

Джек вспомнил, как Олив рассказывала, будто слышала беседу капуцина с Ромой… или кто он там такой.

— Вернемся к делу, — сказал Кэнфилд.

— Знаете, Джон Пирпойнт Морган здорово кинул Теслу, — сообщил через несколько минут Кенуэй. — Обещал в начале века финансировать проект беспроводной передачи энергии. Позволил ему на три четверти выстроить вышку в Уорденклиффе…

— На краю Лонг-Айленда? — уточнил Джек, оглянувшись на Кэнфилда.

— Ну конечно, — подтвердил Кенуэй. — Позволил дойти до определенной точки, потом вдруг перекрыл денежный краник.

— Почему? — спросил Джек. — Такой передатчик принес бы несметные миллиарды.

— Потому что Морган — участник всемирного заговора и вместе со своими дружками сообразил, что источник дешевой энергии вроде передатчика Теслы даст хороший разгон мировой экономике. Они поняли, что лишатся контроля, как только секрет выйдет наружу. Где-то в 1908 году Тесла пережил загадочное нервное потрясение, от которого так полностью и не оправился.

— Дерьмо собачье, — заявил Залески с другого конца комнаты. — У него был нервный срыв в 1908 году, только не из-за какого-то долбаного Джона Пирпойнта Моргана. Тесла получил доступ к технологии инопланетян, вот откуда все его достижения.

Джек снова оглянулся на Кэнфилда, который беззвучно шепнул:

— Я тебя предупреждал.

— В 1908 году, когда Морган не дал ему денег, Тесле требовалось убедительно продемонстрировать действие башни в Уорденклиффе. Пири в то время отправился во вторую экспедицию на Северный полюс, Тесла с ними связался, предупредил, чтобы ждали необычного явления. 30 июня направил энергетический луч из Уорденклиффа в арктический район, где должен был произойти взрыв на глазах у команды Пири. Ничего не случилось. Он решил, что потерпел неудачу. А потом услыхал про Тунгуску.

— Про какую Тунгуску? — спросил Джек.

— Место такое в Сибири, — пояснил Кэнфилд. — 30 июня 1908 года загадочный катастрофический взрыв полностью уничтожил там полмиллиона квадратных акров леса.

— Точно! — вскричал Залески. — В тот самый день, когда Тесла провел демонстрацию. А Тунгуска находится на одной долготе с базовым лагерем Пири.

— Исследователи оценили силу взрыва в пятнадцать мегатонн, — добавил Кэнфилд. — Грохот за шестьсот с лишним миль был слышен. Объяснения так и не дали.

— Старичок Ник знал правду, — ухмыльнулся Залески. — Его луч оставил свой след.

— Это был метеор! — возразил Кенуэй.

— Неужели? — Залески поднял брови почти до линии волос. — Почему ж осколков не нашли?

— Метеор из антивещества, — объяснил Кенуэй, не уступая ни пяди. — При контакте антивещества с материей происходит колоссальный взрыв с полным уничтожением того или другого.

— Хо-хо, Майлс, старичок! Это дело рук Теслы, и от благоговейного страха перед развязанной им разрушительной силой у него шарики заехали за ролики. Произошел нервный срыв.

— Ошибаешься, — твердил Кенуэй. — Нервный срыв произошел из-за предательства Моргана.

— Прошу вас, джентльмены, — не выдержал Кэнфилд. — Мы здесь не для того собрались. Достаточно сказать, что Тесла по какой-то причине временно перестал общаться с людьми, продал землю, демонтировал вышку. Скажем просто, что с 1908 года Никола Тесла никогда уже не был прежним, и на том успокоимся.

— Ладно, — согласился Кенуэй. — Лишь бы больше не было болтовни про инопланетную технологию.

— И дерьма собачьего насчет Нового Мирового Порядка, — добавил Залески.

— Может, просто достроим эту чертовщину? — буркнул Джек. — Я не собираюсь возиться всю ночь.

Он старался не смотреть на Кэнфилда. Возможно, тот был прав. Может быть, приглашение лишней пары помощников было неудачной идеей.

— Собирают! — крикнул Маврицио, ворвавшись в номер. — Я подслушал за дверью, как Майлс Кенуэй что-то сказал про «нашего бесстрашного вождя» с червоточиной! Все пропало!

— Успокойся, — посоветовал Рома. — Мы знали, что обман не может длиться вечно.

Сол Рома так глубоко погрузился в роль, что свыкся с этим именем. Вполне можно притворяться и дальше. Имя никакого значения не имеет, лишь бы оно не было его собственным.

— Но это уже слишком опасно. А у нас даже устройства нет — оно у них!

— У кого это «у них»?

— У Кэнфилда, Кенуэя, Залески и чужака.

— Ну и компания. Интересно, не затем ли Кэнфилд хотел со мной встретиться — сообщить, что узнал о конструкции?

— Кого волнует, зачем он хотел с тобой встретиться? — завопил Маврицио. — Устройство наше! Мы должны им воспользоваться!

— И воспользуемся, дорогой друг. Не трудясь над сборкой. Все очень удачно выходит.

— Ты с ума сошел! По плану…

— Ну-ка, замолчи, Маврицио, не выводи меня из себя. План идет как надо, просто другим путем — не знаю почему, но в свое время точно узнаю. Нам остается только наблюдать и двигаться следом, приступив к делу в благоприятный момент.

Маврицио уселся на кровати, обхватив тонкими лапами согнутые ноги. В дурном настроении всегда сидел в такой позе.

— Говорю тебе, все это плохо кончится.

— Плохо кончится… — улыбнулся Рома. — В том-то и смысл, не правда ли?

Воскресенье

Сборка игрушки Теслы, особенно купола, оказалась гораздо более тяжелой морокой, чем Джек ожидал. Закончили только часам к двум ночи.

Кровати отодвинули, и теперь посреди комнаты высилась пятифутовая нефтяная вышка, увенчанная гигантской бородавчатой грибной шляпкой.

Диковатое с виду изобретение, решил Джек.

Чем-то оно его до жути пугало.

В основании на восьми опорах ничего особенно необычного. До остервенения надоело крепить перекрестные стержни, но они служат просто несущим каркасом. Другое дело купол — закругленные пластины из сверкающей меди, усеянные десятками медных шаров поменьше, крупней по периметру, уменьшаясь в размерах к центру.

Он почти согласился с Залески насчет инопланетной технологии. В жизни не видел ничего подобного.

— Очень похоже на башню в Уорденклиффе, — благоговейно заметил последний.

— Тесла башню так и не достроил, — вставил Кенуэй.

— Говорят, — согласился Залески. — А я видел, как она должна была выглядеть, — очень похоже.

— Отлично, — заключил Джек. — И что она должна делать? Передавать энергию? Взрывать сибирские леса? Что?

— Вряд ли узнаем, пока не закончим, — сказал Кэнфилд.

Кенуэй стукнул носком ботинка в опору.

— Что имеется в виду? Мы закончили.

— Судя вот по этому, нет. — Кэнфилд взял крышку с чертежом купола. — Видите, здесь, в центре купола, должна быть какая-то лампа или что-то вроде того. Кому-нибудь попадалось сегодня что-нибудь подобное?

Джек отрицательно помотал головой вместе с Залески и Кенуэем.

— Господи Исусе! — вздохнул Залески. — Обычное дело, черт побери! Точно так же в конструкторах, которые я собирал мальчишкой, вечно чего-нибудь недоставало.

— Точно лампа? — переспросил Кенуэй, взяв у Кэнфилда крышку. Вытащил очки для чтения, стал внимательно изучать чертеж. — По-моему, скорее похоже на какой-то кристалл.

— Дай взглянуть. — Залески придвинулся ближе, наклоняя крышку под разными углами. — Тут я с тобой согласен, Майлс. Смотри, вот грани. Определенно какой-то кристалл. Должно быть, крупный.

— Кто-нибудь где-нибудь видел крупный кристалл? — снова спросил Кэнфилд, приподнимаясь и стягивая покрывало с ближайшей кровати.

— Я, — сказал Джек, удивляясь внезапно охватившему его волнению при воспоминании о подвале… старом письменном столе… о лежавших на нем трех крупных продолговатых янтарных кварцевых кристаллах.

— Где? — спросил Кенуэй.

— На краю Лонг-Айленда. В маленьком городке под названием Монро.

Джек вглядывался в безлунное небо, держа путь на север по Глен-Коув-роуд в пикапе Кенуэя. Задолго до рассвета они всей компанией направляются в Монро.

Какого труда стоило выйти на эту стадию!

Сперва завязались дебаты на тему: не послать ли кого-нибудь за кристаллами. Со временем пришли к решению, что на это уйдет чересчур много времени, поэтому договорились перевезти в Монро мини-вышку Теслы. Кэнфилд, по-прежнему уверенный, что ящики пришли от Мелани, счел решение правильным.

Только как его осуществить?

Кэнфилд нехотя согласился предоставить свой специально оборудованный фургон — нехотя, ибо не видел необходимости в присутствии Кенуэя с Залески; вдвоем с Джеком прекрасно бы справились.

Кенуэй и Залески ни за что не соглашались остаться.

Поэтому сняли с вышки купол, погрузив обе секции в кузов фургона.

На том дело не кончилось. Залески не желал ехать в машине Кенуэя. Кенуэй не желал ехать в машине Залески. Ни тот ни другой не желал ехать в фургоне Кэнфилда, чего Джеку на одну ночь было вполне достаточно.

В конце концов тронулся караван из четырех машин во главе с Кэнфилдом, трясясь по дороге в предрассветные часы воскресного утра. По крайней мере, дорога практически пустая.

В душе у Джека ворочалась ужасная тревога, смутное ощущение, что он движется к серьезной проблеме. Но пути назад уже нет. Конец близок, хорошо бы раз навсегда покончить с диким бредом — сегодня.

Он пытался дозвониться Лью в Шорэм, рассказать, куда они направляются, спросить, не желает ли он присоединиться к ним в Монро. Каждый раз слышал только автоответчик. Попробовал снова звякнуть в номер отеля и не получил ответа.

Где же Лью? Не с Олив, будем надеяться.

Первым делом Джек заметил свет в родительском доме Мелани. Во-вторых, у гаража стоял «лексус» Лью, который он увидел в свете фар Кэнфилда в переднем дворе после поворота фургона на подъездную дорожку.

Залески с Кенуэем притормозили у бровки, а Джек проехал мимо дома, остановив машину на краю участка рядом с тем местом, откуда при его первом визите отъезжал черный седан. Вылез, огляделся вокруг, застегнул «молнию» теплой куртки на холоде. Никаких других машин на дороге, кроме только что прибывших.

Радуясь, что их никто не преследовал, он подошел к Залески и Кенуэю, которые наблюдали, как Кэнфилд спускается в своем кресле на землю с помощью специальной подъемной платформы, встроенной в фургон.

— Здесь обождите, — бросил он им. — По-моему, Лью в доме. Дайте мне сперва посмотреть.

Пошел к парадному, обнаружил, что дверь не заперта, толкнул, вошел в гостиную, окликнул:

— Лью?

Нет ответа. Шагнул вперед… остановился, слыша звук — резкий, непонятный. Помедлил, прислушался, снова услышал. И снова. Медленный, ритмичный… откуда-то снизу…

Проскользнул через столовую, кухню, задержался на верхней площадке подвальной лестницы. Внизу горел свет — стук, несомненно, доносился оттуда. Вместе с другим звуком…

…с рыданиями.

Осторожно спускаясь по лестнице, просто на всякий случай вытащил «земмерлинг». И сунул в карман куртки при виде Лью Элера, стоявшего к нему спиной на коленях в подвале с мощным ледорубом в руках, раскалывая бетон вокруг утопленной веревочной лестницы.

Он вздрогнул, когда Джек тронул его за плечо, вскрикнул:

— Что?.. — оглянувшись на него с перекошенным от испуга лицом.

— Привет, Лью. Что вы делаете?

— Мелани там, — всхлипнул он, — знаю, внизу, и не могу добраться!

— Спокойно, приятель, — тихонько сказал Джек, беря его под руку и поднимая с пола. — Пошли. Возьми себя в руки, ладно? Там ее не найти.

Снова начали зудеть шрамы на груди. Что творится в этом самом подвале?

Лью уронил ледоруб в выбитую в бетоне яму. Наклонившись за ним, Джек вновь увидел выжженные отметины вокруг лестницы — восемь…

И у конструкции Теслы восемь опор.

Охваченный внезапным волнением, он подвел Лью к стулу у письменного стола, на котором по-прежнему лежали три крупных янтарных кристалла, побежал наверх за остальными.

На несколько секунд прищурился в переднем дворе, пока глаза не привыкли, увидел, что фургон Кэнфилда подан задом к лужайке, а тот наблюдает, как Кенуэй и Залески выгружают мини-вышку через заднюю дверцу.

— Куда ее? — спросил Залески.

— Кажется, я точно знаю. Заходите, увидите.

Оставив конструкцию в фургоне, пошли в дом, втроем втащив Кэнфилда в кресле по лестнице.

— Боже мой, пробуждаются воспоминания, — пробормотал он, катясь по гостиной. — Куда?

— В подвал, — сказал Джек.

— Но ведь там нет ничего, — возразил Кэнфилд.

Не совсем искренним тоном. Может быть, знает больше, чем говорит?

— Точно? — переспросил Джек.

Снова понесли его в кресле по лестнице. Увидев их, Лью ошеломленно вскочил:

— Что тут происходит?

— Объясню через минуту, — оборвал его Джек.

И подвел остальных к тому месту, где Лью работал ледорубом.

— Что за чертовщина? — пробормотал Залески, присев на корточки и дергая вделанную в цемент веревочную лестницу.

Кенуэй стоял рядом с ним, подбоченившись.

— Просто невероятно.

— Это еще не все, — предупредил Джек, указывая носком мокасины на выжженные отметки. — Сюда смотрите. Восемь круговых отметин. Кто-нибудь видел недавно что-либо с восемью ножками и приблизительно круглой базой?

— Я так и знал, это Мелани! — воскликнул Кэнфилд.

— Мелани? — ворвался в круг Лью. — Где?

— Расскажи ему, — обратился Джек к Кэнфил-ду, — пока мы притащим игрушку.

Направился с Кенуэем и Залески обратно к фургону. Залески самостоятельно нес купол, а Джек с Кенуэем волокли большой, тяжелый, неуклюжий каркас, похожий на нефтяную вышку.

Лью подхватил основание, как только его спустили по лестнице.

— Неужели правда? — посмотрел он на Джека. В глазах его горела надежда, на лице почти сияла улыбка впервые за многие дни. Кэнфилд явно изложил ему собственную трактовку появления ящиков. — Их действительно прислала Мелани?

— Я бы не стал утверждать, Лью.

Залески прислонил купол к дивану, помог Джеку и Кенуэю перенести основание к выщербленному бетону, установить у веревочной лестницы, еще чуть поправили, и…

— Будь я проклят, — охнул Кенуэй. — Ты прав.

Восемь вертикальных опор точно встали на восемь выжженных отметин.

— Угу, — буркнул Джек, все сильней беспокоясь. — Хотя не уверен, что это меня сильно радует.

— Почему? — спросил Кэнфилд, держа на обернутых пледом коленях крупный янтарный кристалл.

— Ну, во-первых, вполне очевидно, что тут раньше стояла другая конструкция, точно такая же. И где она теперь? Меня это не занимало бы, если бы от нее не остались лишь выжженные в бетоне следы.

— На потолке-то нет ничего, — заметил Кэнфилд. — И кругом все цело.

Мысль хорошая. Он слегка успокоился, но далеко не совсем, черт возьми.

Залески шагнул к дивану, схватился за краешек купола:

— Давайте это дерьмо поставим, посмотрим, что будет.

Джек сбросил теплую куртку, швырнул на диван. Взялся за купол с другой стороны, вместе они его подняли, водрузили на основание. Потратили несколько минут на закрутку болтов, гаек, снова полностью собрав вышку Теслы. В свете голых лампочек накаливания над головой засверкали медные шары на куполе.

— И последнее, — объявил Кэнфилд, подняв один из кристаллов.

— Думаешь, в самом деле ничего больше не требуется? — спросил Джек.

— Сомневаешься?

Он ткнул пальцем в вышку:

— Куда вставлять?

— Согласно теории Теслы, — объяснил Кенуэй, — энергию можно свободно черпать из атмосферы. Поэтому он был так опасен для приверженцев единого мира.

— Очень хорошо, — пожал Джек плечами. — А кристалл? Он совсем… современный. Просто камень.

— Не просто камень, — поправил Кэнфилд, вертя кристалл в руках на свету, — а кварц с пьезоэлектрическими свойствами. Слышал, наверно, о приемниках на кристаллах?

— Конечно.

— Много знаешь камней, способных вращать поляризованную световую плоскость? Уверяю тебя, кристалл далеко не «просто камень».

— Хватит нести дерьмо собачье, — оборвал его Залески, забирая кристалл. — Займемся делом.

Поднялся на цыпочки, вставил кристалл в центр купола, объявил:

— В самый раз, — и отошел назад.

Джек предоставил ему действовать, сам все время держался подальше. Не испытывал к этой штуке доверия. Знал о Тесле лишь то, что ему рассказали. Включая историю об уничтожении полумиллиона акров леса неподалеку от Северного полюса.

Если подумать, лестница из подвала на кухню совсем не такое далекое место, как хотелось бы. Даже Олбани не такое далекое. Впрочем, он стоял, где стоял, наблюдал за событиями.

Ничего не случилось.

Остальных это, кажется, не огорошило. Все терпеливо ждали, выстроившись полукругом.

Джек еще чуть отступил, уселся на ступеньку.

Интересно, долго будем ждать, пока не признаем все это полной чушью?

Вдруг он почуял в подвале какую-то перемену. Точно не ясно, что произошло, но волоски на голых руках встали дыбом. Не от страха, не от настороженности, а от накапливавшегося в воздухе заряда. Почти как в отеле, только сильней, напряженнее.

Не один он заметил. Кенуэй потер руки, стянул ворот рубашки.

— Чувствуете? — усмехнулся Кэнфилд.

Свет мигнул.

Лью огляделся вокруг:

— Видел кто-нибудь только что…

Остальные молча кивнули.

Четыре лампочки мощностью в шесть ватт на потолке потускнели примерно до трех. Как только яркость упала, кристалл на куполе начал пульсировать слабым янтарным светом.

Воздух все сильней заряжался, маленькая вышка загудела, сперва низко, потом выше, выше. Джек увидел, как расширяется полукруг, все, кроме Кенуэя, отступают назад.

Откуда эта штука получает энергию? Поганое дело.

Кристалл запульсировал ярче, отбрасывая искаженные тени на стены, гул становился все выше, пульсация чаще, в конце концов слившись в сплошной ровный луч.

Тут вышка стала отрываться от пола.

— Чтоб меня разразило, — пробормотал Залески. — Это уж чересчур, черт возьми!

У Кенуэя был мрачный вид, у Лью озадаченный, у Кэнфилда… полностью сосредоточенный.

Конструкция поднималась — на дюйм… на два… на шесть… на фут…

Джек сидел с застывшей в жилах кровью. Это не фокус. Нет там никаких невидимых проволок. Он сам ее собирал. Вышка настоящая и действительно парит в воздухе.

— Что я тебе говорил, рядовой? — Залески хлопнул Кенуэя по плечу. — Инопланетная технология! Тарелки точно так же летают.

Кенуэй ничего не сказал, только быстро окинул его злобным взглядом.

Джек подавил желание все бросить и топать к машине. Щекотка внутри подсказывала громче прежнего, что он тут не нужен и вообще к этому никакого отношения не имеет.

Не затем тебя наняли. Уноси ноги, пока есть возможность.

Вышка поднималась, пока сияющий кристалл на куполе не оказался между двумя стропилами. Потом просто зависла.

Джек почувствовал холодное дуновение на спине. Кто-то открыл дверь наверху? Собрался было встать, посмотреть, но его остановил крик Кэнфилда:

— Смотрите! — Он указывал пальцем в пол.

— Боже милостивый! — Кенуэй наконец сделал шаг назад.

В полу открывалась дыра. Бетон не плавился, не крошился, а таял. Земли внизу не видно, одна… дыра. И чем больше она расширялась, тем сильней ветер дул Джеку в спину, устремляясь к отверстию.

— Господи! — охнул Лью. — Что это?

— Как ты думаешь? — буркнул Залески, не поднимая глаз. — Пицца, что ли? Дыра, мать твою.

Дыра…

Джек вцепился в ступеньку, на которой сидел. В позавчерашнем кошмаре тоже снилась дыра… желавшая поглотить весь мир.

— Эй, ребята, — вымолвил он, — по-моему, пора кончать.

— Успокойся, — ответил Кенуэй. — Оттуда не свалишься.

Идиот.

— А если она и дальше будет расширяться?

— У меня такое впечатление, что дыра открывается не впервые, — заметил Залески. — Тем не менее, дом на месте стоит, скажешь нет?

Джек со страхом смотрел, как дыра расползается, пока полностью не исчез бетон вокруг веревочной лестницы, теперь просто висевшей в отверстии.

Которое после этого перестало расти.

Он вздохнул с облегчением.

— Так я и думал, — объявил Залески.

Кенуэй наклонился вперед, стоя на месте:

— Интересно, глубоко там?

Залески осторожно приблизился к краю.

— Есть только один способ выяснить.

Остановился приблизительно в полуфуте от края, вытянул шею.

— Какой-то свет вижу и… черт побери! — Он поспешно отскочил от дыры.

— Смотрите! — кивнул Кэнфилд на лестницу.

Веревки шевелились, дрожали, натягивались на краю.

— Идет чего-то, — пробормотал Залески. — По лестнице лезет.

Надеюсь, имеется в виду кто-то, подумал Джек, снова пятясь по лестнице.

Он чуял, как нечто ужасное, злобное поднимается из дыры и клубится в подвале. Затаил дыхание, когда веревки сильнее задвигались, над полом высунулся один черный коготь, вцепился в бетон… за ним последовала голова… темноволосая человеческая голова… женское лицо…

— Мелани! — крикнул Лью, рванулся вперед…

…схватил ее за руки, вытащил, стиснул в медвежьих объятиях, на добрый фут оторвав от пола, всхлипывая:

— Ох, Мэл, Мэл… Как я боялся… Слава богу, ты вернулась! Слава богу!

Джек не видел лица Мелани, но ее руки не ответили на объятие, близко даже не проявили энтузиазма. Особенно левая…

Он впервые увидел увечную руку, которая представляла собой вовсе не то, чего он ожидал. Она была чуть тоньше правой, сужалась к запястью и там закруглялась вместо того, чтоб заканчиваться ладонью. Лью говорил, что ногти срослись в один крупный, но Джек даже не представлял себе такого огромного острого черного когтя. Теперь ясно, почему она его всегда бинтовала. Вид действительно жуткий.

— Прошу тебя, Льюис, — глухо проговорила Мелани. — Ты меня задушишь.

Он ее выпустил, вытер глаза.

— Извини. Я страшно о тебе беспокоился.

— После будете обниматься, — перебил Залески, указывая на дыру и по-прежнему висевшую в воздухе вышку. — Что это значит, Мелани? Где ты была, черт возьми?

— Дома, — прошептала она. И когда произнесла это слово, глаза вспыхнули странным лихорадочным светом.

Джек осторожно спустился, чтобы взглянуть поближе. Наконец есть возможность увидеть во плоти пресловутую Мелани Элер. Выглядит гораздо ярче, чем на снимках. Волосы темнее, черные брови гуще, тонкие губы растянуты в широкой усмешке фанатика, только что услыхавшего глас Божий.

— Да я не про то. — Кенуэй ткнул пальцем в дыру. — Что там?

— Дом, — повторила она, оглянувшись на Фрейна. — Все в порядке. Я нашла путь в Иное. Теперь можем вернуться домой.

Кэнфилд стиснул руки, как бы готовясь сцепиться с Лью.

— Мэл, — кивнул тот на ее руку, — что с твоим ногтем?

— Он преобразился, — объяснила она. — Как только я там очутилась, изменил цвет и форму… стал таким, каким должен быть.

Мелани перевела взгляд на Джека, которого словно током пронзило, когда их глаза встретились.

— Вы, наверно, Наладчик Джек.

Он ступил с лестницы на пол.

— Просто Джек.

Покосился на остальных — похоже, никто не обратил внимания на «Наладчика», сосредоточившись на дыре. Хорошо.

— Большое спасибо, — сказала она, шагнув вперед и протянув руку. — Я знала, что только вы можете это сделать.

Джек хотел возразить, что почти ничего не сделал, но прикосновение к руке Мелани остановило его. Рука была холодная.

— Ладно, Мелани, — вновь встрял Залески. — Хватит нести дерьмо собачье о «доме». Что происходит?

Она сделала шаг назад, чтобы всех видеть.

— Я нашла врата в Иное.

— Чего? — хмыкнул Залески.

— Объяснять до конца слишком долго, а у меня нет ни времени, ни желания. Достаточно сказать, что по ту сторону этой дыры лежит единственный ответ на все интересующие вас загадки, который вы столько лет ищете.

Джек уже это слышал от Ромы и Кэнфилда. Не верил ни единому слову, но теперь…

Он схватился за столб у подножия лестницы, оглянулся вокруг. В воздухе по-прежнему чувствовалось что-то дурное. Неужели никто, кроме него, не видит?

— Это и есть твоя Теория Великого Объединения, которой ты заговорила нас до смерти? — спросил Залески.

— Да, Джим, — подтвердила она со скупой терпеливой улыбкой. — Все там. Тайны твоих НЛО и Маджестик-12.

— Ну конечно.

— А для тебя, Майлс, — обратилась она к Кенуэю, — известие, кто конкретно стоит за Новым Мировым Порядком и какова их реальная программа.

— Сомневаюсь, — недоверчиво хмыкнул тот.

— Жалко, что с вами нет Олив, — оглянулась вокруг Мелани.

— Она исчезла несколько дней назад, — пояснил Лью.

Джек пристально наблюдал за ней. Кажется, искренне огорчилась и удивилась. Ничего не знает?

— Очень жаль. По ту сторону объясняется ее любимое Откровение.

— Все на донышке? — усмехнулся Залески.

— Не совсем точно на донышке. Лучше сказать, по ту сторону.

— Как же ты это сделала? — спросил Лью, страдальчески морщась. — И зачем?

— Как? — переспросила она. — Из разговоров со старожилами в Шорэме, родственники которых работали в лаборатории Теслы до продажи участка и демонтажа вышки, мне стало известно, что он повсюду закапывал какие-то загадочные стальные канистры, даже за пределами своей земли.

— После тунгусской катастрофы? — вставил Залески. — Видно, до чертиков сдрейфил.

Джек уже на всю жизнь наслушался про Никола Теслу и про Тунгуску, но никак не мог уйти в данный момент… пока вышка парит в воздухе, а в полу зияет дыра. Помнил дыру в недавнем кошмаре, хотел посмотреть, прежде чем ехать домой, закроется ли эта.

— Не знаю, и, собственно, знать не хочу, Тесла ли виноват в тунгусской катастрофе, — отрезала Мелани. — Скажу только, что Никола Тесла совсем не из тех, кого напугает простой взрыв любой мощности. Я все время догадывалась, что была другая причина для нервного срыва. Теперь точно знаю.

— Иное? — подсказал Кенуэй.

— Да, — кивнула она. — Я целый год разыскивала канистры, нашла три. Одна подтвердила мои подозрения. Остальные отдала Рональду Клейтону и…

— Клейтону? — встрепенулся Джек, услышав знакомый звонок. — Вы знали Рональда Клейтона?

— Мы оба интересовались Теслой. Рон больше увлекался его электронными теориями.

— Ничего удивительного, — пробормотал Джек, вспомнив излучатель на вершине холма за пределами штата. Видно, тот самый подонок вовсе не был таким великим изобретателем, каким хотел представиться.

— Способна ли вышка Теслы передавать энергию, не имеет значения, — продолжала Мелани. — Главное, что я узнала, вернее, проверила: здесь, — указала она на дыру, — открываются врата в Иное. По-моему, именно это свело с ума Теслу. Он с ним соприкоснулся, увидел, что стоит с другой стороны, и мгновенно захлопнул дверь.

— Там плохо? — спросил Лью.

— Не для меня, — сказала она, — не для Фрейна. Но для остальных… — И медленно покачала головой.

— Эй! — воскликнул Залески. — Неужели так плохо?

— Там правда… а правда порой бывает невыносимой.

Где-то глубоко в подсознании Джека другой Джек крикнул:

С правдой ты ничего не поделаешь!

Залески шагнул к краю дыры, заглянул.

— Долго ты там пробыла?

— Какой сегодня день? — уточнила она.

Джек посмотрел на часы:

— Почти четыре утра, воскресенье.

— Тебя неделю не было, Мэл! — воскликнул Лью.

— Там время идет иначе. Кажется, и двух дней не прошло.

— Ну, если ты смогла вынести, черт побери, — заключил Залески, — и я смогу. Майлс, что скажешь? — обратился он к Кенуэю. — Хочешь прямо и лично познакомиться с Теорией Великого Объединения Мелани?

— Не знаю, — протянул Кенуэй, подобрался к краю, бросил взгляд вниз. — Темень жуткая.

— Как следует погляди, внизу свет. Разве ты без оружия?

Кенуэй вытаращил на него глаза.

Залески фыркнул.

— Слушайте, кого я спрашиваю? Носит ли крест папа римский? Давай, Майлс. Ты вооружен и опасен. Не будь котенком.

Кенуэй опалил его взглядом, затянул ремень. Указал на веревочную лестницу:

— После тебя.

Залески показал Кенуэю поднятый большой палец, присел на корточки у лестницы, схватился за обе веревки, опустил ноги, полез вниз.

— По-твоему, хорошая мысль? — спросил Джек.

— Потрясающая! С нами пойдешь? Может, найдется пропавшее время.

— Возьми его себе. Поздновато нырять в другой мир. У меня тут дела. Пожалуй, домой поеду.

— Нет, — быстро вставила Мелани. — Я хочу сказать, не уезжайте пока. Мне с вами надо сначала поговорить.

— Ладно, — сказал Залески, — дело твое. На нет и суда нет.

Двинулся, скрылся из вида под полом. Через несколько секунд снизу послышался голос:

— Давай, Майлс, не будь дерьмом цыплячьим. Лезь.

Кенуэй вытащил из-под свитера пистолет 45-го калибра, снял с предохранителя, снова сунул на место. Вздохнул, огляделся и — с гораздо меньшим энтузиазмом — полез.

Джек шагнул к краю, глядя, как скрывается в глубине стриженная ежиком макушка Кенуэя. Глубоко, черт возьми.

Сзади к нему подошел Лью:

— Я пойду. Там, внизу, виден свет.

— Очень уж далеко. — Джек различал слабое мерцание.

— Вы действительно не хотите пойти? Точно уверены? — Мелани почти с надеждой смотрела на него.

Он призадумался. Секунду назад собирался уйти, она его остановила. Теперь хочет, чтобы отправился другой дорогой.

— Абсолютно уверен. Фактически, никогда в жизни не был ни в чем так уверен. Вы хотели поговорить со мной?

Прежде чем она успела ответить, вклинился Лью:

— Объясни мне сначала… Когда я спросил, плохо ли там, ты ответила: «Не для меня, не для Фрейна». Что это значит?

Мелани вздохнула, отвела глаза. Джек заметил в них горечь и сожаление.

— Льюис… я нисколько не преувеличиваю, говоря, что там мой «дом». Когда врата открылись и я вошла в Иное, поняла, что вернулась домой. Впервые в жизни почувствовала себя в родном доме. И Фрейн тоже почувствует.

— А я нет? — с болью спросил он.

Из дыры послышался голос Залески:

— Эй! Бредятина какая-то… Все вроде плавает в воздухе.

Мелани подошла к краю и крикнула вниз:

— Значит, вы почти на месте! В переходной точке меняется гравитация. Дальше вверх будете лезть.

Постояла в ожидании, и через несколько секунд снова раздался голос, полный волнения, изумления, на грани истерического хохота:

— И правда, мать твою! В жизни такого дерьма не видывал, черт побери!

— Бог с ними, — нетерпеливо продолжал Лью. — Как же насчет меня? Почему я себя не почувствую в родном доме?

Мелани снова повернулась к мужу, заговорила спокойно и деловито, словно объясняла ребенку нечто очевидное:

— Потому что ты там будешь чужим, Лью. В тебе нет ничего от Иного.

— Нет, есть, — возразил он, указывая на свою ногу. — Я не нормальный. Я тоже другой. Может быть, не настолько другой, как ты, но…

— Мы по сути иные, — сказала она. — Мы с Фрейном иные вплоть до генов. Ты настоящий человек, Льюис. А мы нет. Мы гибриды.

Ошеломленный Лью, с трудом ворочая челюстью, выдавил:

— Гибриды?

— Да, Льюис, гибриды.

Она подошла к инвалидному креслу Кэнфилда, положила коготь ему на плечо.

— Ни один из нас по-настоящему не принадлежит к этому миру.

Джек заметил, что Лью глаз не сводит с руки Мелани, коснувшейся Кэнфилда. Жалко его всей душой, но ничем не поможешь. Он требовал ответа — она его дала.

Впрочем, могла в обойтись с ним помягче.

— Как же это случилось? Когда?

— В конце зимы 1968 сюда, в Монро, как-то просочилось Иное. Мы с Фрейном тогда были крошечными, только образовавшимися комочками клеток в материнском чреве и поддались его влиянию… Когда оно устраивало свой береговой плацдарм, наши ДНК навсегда изменились.

— Какой плацдарм? — спросил Джек.

Речь, безусловно, идет о «вторжении Иного», упомянутом Кэнфилдом. Но в чем суть?

— Никто ничего не заметил. Хотя в тот миг решилась судьба этого мира. — Глаза Мелани ярко вспыхнули. — Был зачат ребенок. Особый — Тот Самый. Теперь он уже вырос, скоро заявит о своем пришествии.

— Похоже на Антихриста Олив, — заметил Джек.

Она усмехнулась:

— Антихрист Олив рядом с Тем Самым — вполне подходящий приятель для ваших детишек. Когда Тот явится в истинном облике, все переменится. Перевернутся даже известные законы физики и природы. После катаклизма… воцарится Иное.

Так-так, подумал Джек. Пора сматываться.

— Интересно. — Он шагнул к дивану за курткой. — Ну, мне надо ехать.

— Нет, пожалуйста… — Мелани бросила Кэнфилда, схватила его за руку, к счастью, нормальными пальцами, а не когтем. — Не уходите, мне надо с вами поговорить.

— Эй, эта штука разогревается, — заметил Лью, поднося ладонь к вышке Теслы, но не касаясь ее.

Джек на своем месте тоже чувствовал слабое тепло.

— Льюис, — сказала Мелани, — я хочу поговорить с ним наедине.

— Наедине? — переспросил Лью. — Почему мне нельзя слышать, о чем ты говоришь с Джеком?

— Потом объясню. Жди меня в машине на улице.

Он пристально посмотрел на нее:

— Ты как-то переменилась…

— Да… действительно. Узнала, в конце концов, кто я такая, поняла почему, стала этим гордиться. Пожалуйста, Льюис, обожди в машине. Я через несколько минут приду, и мы вместе поедем домой.

Лью широко открыл глаза:

— Правда? Домой? А я думал… — Он взглянул на дыру.

— Врата скоро закроются. Прежде чем это случится, я должна кое-что сделать, потом вернусь.

Джек ни секунды не верил, но Лью, видно, покорно скушал пакет целиком, кивнул и пошел вверх по лестнице.

— Хорошо, Мэл. Обожду на улице.

— Знай, Льюис, я никогда не причиню тебе боли.

— Знаю, Мэл, знаю. — Он ускорил шаг.

Кэнфилд подкатился к лестнице, глянул вверх, развернулся лицом к Мелани, тихо спросил:

— Зачем зря обещать?

— Не хочу причинять ему боль.

— Разве это возможно? — Он опять развернулся, полез в карман на спинке кресла, принялся рыться, звякая чем-то.

— Я имею в виду физическую боль. Он был добр ко мне, Фрейн. Видел во мне человека, а не калеку. Я перед ним в долгу.

Джек чувствовал себя неловко, как бы подслушивая интимную беседу.

— Мое присутствие обязательно? — спросил он. — Честно сказать, не думаю.

Взглянул на конструкцию Теслы, хорошо видя, что купол начинает светиться. Надо сматываться. Становится не только жарко — сцена вообще начинает надоедать. Особенно Мелани со своим гибридным дружком… Есть в них что-то тошнотворное.

Мелани посмотрела на него с улыбкой… не вызывающей большого доверия.

— Все прояснится через минуту-другую.

— Джек, — окликнул его Кэнфилд от лестницы, по-прежнему копаясь в кармане на спинке кресла, — пожалуйста, помоги мне секундочку.

Купол конструкции Теслы горел уже спелым вишневым цветом. Джек с удовольствием удалился от источника жара, подошел к креслу сзади, заметил, что из кармана на спинке тянется длинная прочная цепь, обвивается вокруг столба и уходит обратно в карман.

— Где-то застряло… Дерни тут, вытащи до конца.

Он сунул руку в карман рядом с рукой Кэнфилда, нащупал звенья…

…в тот же миг что-то холодное, металлическое щелкнуло на запястье, а в следующую секунду Кэнфилд вынырнул из кресла и заскользил — заелозил — по полу.

Джек выдернул руку, вытаращил глаза на хромированный браслет наручника на своем правом запястье. Второй был защелкнут на цепи, обмотанной вокруг столба.

В ловушке на него внезапно нахлынула щекочущая вены паника, в желудке поднялась тошнота при виде торчавших из обшлагов бескостных ног Кэнфилда, больше похожих на щупальца, чем на настоящие ноги.

— Молодец, Фрейн, — похвалила Мелани верного друга, по-собачьи усевшегося с нею рядом. Джек почти ждал, что она погладит его по головке. Но она вместо этого обратилась к нему с откровенно сияющим видом: — Было бы гораздо проще, если в вы согласились спуститься в дыру.

Он проигнорировал замечание, успокоил себя. До Гудини, конечно, ему далеко, но вполне можно справиться. Тысяча способов…

Дернул цепь — звенья из восьмидюймовой стали сварены намертво. Обхватил столб руками — куда там.

— Не тратьте зря время, — посоветовала Мелани. — Столб из стальной трубы, залитой внутри бетоном, вделан в бетонный пол, сверху привинчен болтами к шестидюймовой балке. Устоит на месте.

Столб правда никуда не денется. А наручники? Высшего качества, надежная модель на шарнирах. С набором инструментов открылись бы за тридцать секунд. Набор остался в номере отеля.

Ладно, чтоб вырваться на свободу, придется пострелять.

Он потянулся за «земмерлингом» и вдруг вспомнил, что переложил пистолет в карман куртки… недосягаемой на диване у противоположной стены.

Во рту пересохло, дом как бы навалился на него всей тяжестью.

Капкан.

Джек взглянул на ловцов.

Кэнфилд отвел глаза.

— Извини, — сказал он. — Лично я против тебя ничего не имею. Собственно, ты мне даже понравился. Но тут командует Мелани.

— Неужели? — прозвучал сверху голос. — С каких это пор?

Джек узнал его, хотя Кэнфилд первым воскликнул:

— Да это же профессор Рома! Я вас искал целый день!

Мелани неожиданно заволновалась.

— Это не профессор Рома, — проговорила она почти благоговейным тоном. — Это Он, Тот Самый!

— Тот Самый? — охнул Кэнфилд. — Он?

Джек взглянул вверх по лестнице на стоявшего в дверях Рому с примостившейся, как всегда, на плече обезьяной.

— Какой еще тот самый?

— Тот, кто скоро станет хозяином и господином этого мира, — провозгласила Мелани.

— Ох, Господи, помилуй, — пробормотал Джек.

— Вы не ответили на мой вопрос, Мелани, — напомнил Рома.

— Он нужен на той стороне, сэр, — объяснила она. — С ним хотят свести счеты.

Джеку это совсем не понравилось.

— В самом деле? — переспросил Рома тоном метрдотеля, которому только что сообщили о мнении клиентов, что в муссе маловато шоколада.

— Он…

Ее прервали донесшиеся из дыры испуганные крики, стрельба — пяток пистолетных выстрелов. Купол мини-вышки начинал дымиться.

— Что это там такое? — спросил Джек.

— По-моему, — сказал Рома, — Джеймс с Майлсом нашли искомые ответы… которые не пришлись им по вкусу.

Снова грянули выстрелы, веревки лихорадочно затряслись, крик сорвался в смертный вопль, лестница замерла неподвижно.

Опоры и корпус конструкции Теслы светились над дырой. Жар усиливался.

— И узнали прискорбную истину, что Иное непригодно для простых людей, — добавила Мелани, глядя в отверстие. — Кроме вас. — Она снова взглянула на Джека.

Он тщетно дергался в цепях, охваченный страхом, разбавленным злостью.

— Зачем я ему нужен, черт побери! Я до прошлой недели никогда даже о нем не слышал!

— Действительно, — добавил Рома, Тот Самый, — зачем?

— Сюда, в Нью-Йорк, были направлены твари Иного, известные под названием ракшасы и прочими именами, которые должны были встать на вашу сторону в Поворотный момент, а он их убил. Силы Иного долго трудились над их созданием, готовились к отправке, планируя множество всяких событий, и теперь желают, чтоб его доставили к ним на расправу.

— Почему мне об этом никто ничего не сказал? — разгневанно взревел Рома.

Мелани шагнула вперед, предусмотрительно держась подальше от Джека, склонилась у лестницы, глядя вверх.

— Не знаю, сэр. Подобные мне не вправе общаться с Тем Самым. Я сообщила Фрейну, он должен был…

— Я не мог вас найти! — забормотал Кэнфилд. — Весь день искал…

— Не имеет значения, — вздохнул Рома.

— Понимаете, сэр, — продолжала Мелани, — я лишь маленький винтик, хотя и причастна к Иному. Семья меня не примет, как пропавшую дочь. Я должна заплатить. Наладчик Джек — мой входной билет.

— Наш, ты хочешь сказать, — вставил Кэнфилд.

— Наш, — с улыбкой оглянулась она на него.

— Ну, довольно об этом, — нетерпеливо бросил Рома. — Я буду ждать на улице.

— Да, сэр. — Она чуть не кланялась. — Спасибо, что терпеливо выслушали.

Джек взглянул на опустевшую верхнюю площадку, потом снова на Мелани.

— Ваш билет? — переспросил он, тряхнув цепью с наручниками. — По-моему, с вашим билетом никуда не доедешь.

— Не волнуйтесь, Иное все устроит. Я только должна была вас поймать. Понимаете, мне на той стороне открылась своя нестерпимая правда — я не смогу там остаться, если не заслужу себе место. Поэтому связалась с Льюисом, велела вас нанять, не объясняя зачем. План был такой: привлечь вас к сборке вышки Теслы, заманить сюда, чтобы вы помогли открыть врата в Иное, так сказать, сами выстроили себе виселицу.

Джек в отчаянии заскрежетал зубами. Распроклятый дурак! Позволил поймать себя на крючок и вытащить из воды!

Она широко улыбнулась:

— Можно даже сказать, Наладчик Джек, что вы пали жертвой… заговора.

Он снова рванул цепь, Мелани с Кэнфилдом обменялись усмешками.

— Зачем убили Олив?

Усмешки погасли.

— Олив убита? — переспросил Кэнфилд. — Откуда ты знаешь?

— Ох, только не надо, — поморщился Джек. — Ваши двое в черном искромсали ее в отеле на куски, потом тело исчезло.

Мелани затрясла головой под пристальным взглядом Кэнфилда. Вид у нее был озабоченный.

— Я ничего об этом не знаю. Кто в это ни был, вряд ли из Иного. Хотя я многого не знаю…

Она не договорила — целиком пылавшая конструкция Теслы завибрировала и плавно пошла вниз.

— Времени мало! — крикнула Мелани. — Скорей! Во врата!

Кэнфилд нерешительно медлил, глядя в зияющую дыру.

— Ну, не знаю…

— Доверься мне, Фрейн, — поманила она его когтем, — сам увидишь… Как только шагнешь в Иное, все сразу станет ясно. Узнаешь… Поймешь его планы… Сольешься с ним. Почувствуешь себя… — она не сводила горящего взгляда с отверстия, — чудесно!

— А оно меня… примет?

Мелани уже спускала в отверстие ноги.

— Примет. Пока он в наших руках. — Она указала глазами на Джека.

— Но он вовсе не в наших руках.

— Иное само разберется. Будь уверен, тебе не захочется при этом присутствовать. — Голос звучал все глуше из-под пола. — Скорее!

Даже коротышке Кэнфилду, ползущему на бескостных ногах, пришлось пригнуться, чтобы пролезть в отверстие под спускавшимся основанием конструкции Теслы. Он обвил ногами веревочную лестницу и скользнул через край. Прежде чем скрыться, посмотрел на Джека:

— Увидимся с другой стороны, — и исчез.

После его исчезновения конструкция опустилась, пылавшие опоры обожгли бетон в месте касания. Опоры и корпус почти сразу же накренились, сложились под тяжестью купола вроде конструктора, медленно провалились в дыру. Светящийся купол зацепился за край на секунду, выгнулся, сложился, исчез.

Спасен! — решил Джек, привалился к столбу, почти лишившись сил от облегчения.

Мелани с Кэнфилдом отправились в свой новый дом без входного билета. Он улыбнулся. Будем надеяться, их ждет ласковый, теплый прием. Без открывающей ее конструкции Теслы дыра останется закрытой, с залитой, как прежде, бетоном веревочной лестницей.

Теперь только избавиться от проклятых наручников…

— Видишь, Маврицио? Зря ты беспокоился. Врата открыты, как и планировалось. Пришло мое время.

— Признайся, — сказал с его плеча капуцин, пока они пересекали двор, — даже ты переживал минуты сомнений.

Совершенно верно. Хотя он никогда не признается.

— Когда мне стало известно, что обнаружила Мелани Элер в одном из раскопанных тайников Теслы, я догадался, что мой час близок. Увидев чертежи, прочтя записки, точно убедился.

Впрочем, чертежи оказались неполными. Изображенное на них устройство открывало врата лишь на пару минут. Мелани пришлось отправиться на ту сторону, чтобы прислать из Иного полный набор, открывающий их навсегда.

Не важно, что силы Иного послали конструкцию не ему, а другому. Первые врата открыты… откроются и другие, нежданно-негаданно, по всему земному шару. Процесс пошел, его уже не остановишь. Иное просочится, поглотит этот мир, переделает по своему образу и подобию.

И он будет орудием этого процесса.

— Тем не менее, — возразил Маврицио, — по-моему, если в действительно пришло время, не понадобилось бы никаких механизмов. Врата сами открылись бы.

Он сам всегда так думал, но конструкция предоставляла возможность, которой нельзя не воспользоваться. Устал годами, веками ждать, когда сойдутся верные знаки, когда что-то просто случится само по себе. Увидел некий знак в самом обнаружении чертежей, шанс продвинуть дело, и уцепился за него.

— Остается вопрос о Женщине.

— Забудь о ней! Судьбы можно ждать, Маврицио, или идти ей навстречу.

— Теперь, по крайней мере, ясно, почему я не убил чужака, — заметил капуцин. — Никак не мог понять, что и зачем меня остановило. На Врага даже думал. Оказалось, он нужен Иному. — Маврицио оскалил острые зубы. — Для него было в лучше, чтобы я с ним покончил.

Остановились у большого дуба перед домом. Справа Рома увидел сидевшего в машине мужа Мелани Элер, поджидавшего в темноте жену. Какая жалость.

Скоро ты с ней встретишься, мысленно молвил он, только совсем не так, как себе представляешь.

Снова сосредоточил внимание на доме. Напряженные нервы звенели от радостного предвкушения. Наконец, после стольких лет, в этот миг, в этом месте, в маленьком городке, где он был зачат, приходит его час.

В конце концов, все претерпев, выдержав столько битв, страданий и боли, я этот мир заслужил. Он был мне обещан, он мне нужен, должен стать моим.

В лихорадочных поисках способа снять наручники Джек чувствовал дувший в спину сквозняк, постепенно превращавшийся в ветер.

Дыра не уменьшалась.

По позвоночнику вверх-вниз забегали крошечные паучки предчувствия. Он их постарался прогнать, утешаясь, что она хотя бы не расширяется. А что это за ветер? Не собираются ли врата на манер какого-нибудь гигантского пылесоса засосать его в Иное?

К отверстию покатилось инвалидное кресло Кэнфилда.

Свободной рукой он схватил его, остановил и подумал: возможно, Иному только того и надо.

Впрочем, человеку, прикованному к проклятому, практически несокрушимому стальному столбу, беспокоиться нечего. Никуда не денешься.

Только почему-то нет ощущения безопасности.

Конечно, он чувствовал бы себя в безопасности лишь по дороге в Манхэттен. Сперва надо сбросить наручник. Тоскливо посмотрел на куртку, лежавшую на диване у дальней стены… безнадежно. Не резиновый, не дотянешься.

Принялся искать другой способ под крепчавшим ветерком, дувшим с лестницы.

Кресло Кэнфилда…

Полез в задний карман, нащупал набор инструментов, открыл, присмотрелся. Схватил самую большую отвертку, пару тонких обивочных гвоздиков, сунул коробку обратно.

Деревянный стул заскользил от письменного стола, ухнул в дыру, зацепился за край, повис, потрескивая и ломаясь. Спинка не выдержала, обломки посыпались вниз.

Джек уставился на дыру. В самом деле растет или кажется? Веревочная лестница дергалась и раскачивалась в пустоте, продуваемой ветром. Была ли раньше видна на краю деревянная перекладина? Или висела ниже?

Охваченный ужасом, он зажал гвозди зубами, сунул в звено отвертку, крутнул обеими руками изо всех сил, налегая всем телом, пока чуть не лопнули жилы, ничего не добился.

К дыре со скрежетом пополз письменный стол, проехал около фута, остановился, сбросив инструменты и два оставшихся кристалла. Кристаллы упали на пол, разбились, янтарные осколки разлетелись, запрыгали по бетону, вместе с инструментами канули в дыру.

Ветер крепчал… со ступеней неслась настоящая, полноценная буря. Чтоб кресло не укатилось, Джек сунул носок мокасина в колесо между спицами.

Затолкав в карман джинсов отвертку, попробовал открыть замок ногтем. Неизвестно, получится ли. Серьезные фирменные наручники. Даже со своим набором инструментов нелегко было б справиться на таком ветру. А одним вшивым ногтем…

В отверстие полетели пластиковые бутылки с жидким моющим средством с полки над стиральной и сушильной машинами.

Наверху резко хлопнула дверь. Джек вздрогнул, выронил обивочный гвоздь. Вниз по ступеням понеслась дверная обшивка, между косяками взвыл ветер.

Он тоже чуть не взвыл под воздушным напором, чувствуя острую боль в барабанных перепонках. Потеряв оставшиеся гвозди, закричал, двигая челюстью, чтоб ослабить давление. Не помогло.

Перепонки вот-вот лопнут, высокие подвальные окна задребезжали, не выдержали, в воздухе стрелами полетели сверкающие осколки, устремляясь к жадно сосущей бездне в полу.

Будь окно за спиной, был бы уже свежим трупом. По крайней мере, воздух вырвался в разбитые окна, давление упало, боль в ушах ослабела.

Карточный столик и складные стулья оторвались от стены, поехали к дыре. Снова стронулся с места письменный стол, покатился по бетону на этот раз без остановок, перевалился за край, однако не провалился — крышка косо застряла в отверстии.

Не по зубам кусок? Может, еще есть надежда.

На стол налетел напористый ветер, толкнул туда-сюда, крышка скрипнула, отскочила, прыгнула вверх под углом, звучно разломилась надвое, все остальное исчезло из вида.

Господи Исусе — дыра явно шире. Чем больше глотает, тем больше растет. Перекладины с краю уже не видно. Между ним и прожорливой пастью остаются всего четыре перекладины.

Он снова полез за инструментами Кэнфилда, ветер в дверях наверху взвыл другим тоном, напор в спину усилился. Присмотревшись, увидел, как дверь медленно подается назад, за край цепляются побелевшие от напряжения пальцы. Наконец створка рывком повернулась на петлях и в ней появилась высокая неуклюжая фигура.

— Лью! — крикнул Джек. — Господи, как я рад тебя видеть!

— Джек? — Лью захромал по ступенькам, хватаясь за перила, за стену, чтобы устоять на дующем в спину ветру. — Что тут…

Остановился, охнул, видя опустошенный подвал, наконец спустился.

— Где Мелани?

— Исчезла. Послушай…

— Исчезла? — повторил он, щурясь на дыру. — Хочешь сказать, вернулась… туда?

— Да. Слушай, дай мне вон ту куртку, и я тебе все объясню.

— Она же обещала прийти к машине! — громко крикнул Лью, шагнув к дыре. — Мы должны были вместе ехать домой!

— Наверно, передумала. — Только бы заполучить куртку, вытащить из кармана «земмерлинг»… — Лью, видишь вон там мою куртку?

Но тот даже не посмотрел на него… идя дальше… не сводя глаз с проклятой дыры.

— Я должен ее найти!

Джек схватил его за руку:

— Нет! Не ходи! Погибнешь!

Пришлось выпустить кресло, выбирая между ним и Лью. Оно укатилось в дыру.

Лью, черт побери, практически ничего не видел, абсолютно ничего не слышал. Резко вырвал руку, вильнул в сторону.

— Мне надо к ней!

— Ладно, — крикнул Джек, — иди! Только сначала дай чертову куртку, чтоб я отсюда вылез!

Словно в стену горох.

Лью поскользнулся, чуть не потерял равновесие на ветру, трепавшем одежду. Чтобы не провалиться, присел, ухватился за лестницу, распластался на полу, подполз к краю, спустил в отверстие здоровую ногу, схватил болтавшуюся перекладину, начал спускаться.

Когда голова поравнялась с полом, он взглянул на Джека и крикнул:

— Нельзя терять ни секунды! Она мне нужна, Джек.

— Пожалуйста, дай куртку!.. — Безнадежно, но надо использовать шанс.

— Я должен найти ее и вернуть, пока врата не закрылись. Потом помогу тебе освободиться.

— Они не закроются, Лью…

Прежде чем Джек успел объяснить, что он зря тратит время и, возможно, рискует жизнью, Лью исчез.

В душе прозвучал отчаянный вопль, не слабей воя ветра. Не осталось никакой надежды… ветер крепчает, врата расширяются… между ним и краем лишь три перекладины.

Белый прямоугольный корпус сушилки дрогнул, двинулся к дыре. Электрический шнур натянулся, выдернулся из розетки, описал дугу в воздухе, шлепнулся на пол, с грохотом потащился вперед, провалился в отверстие.

Оглоушил бы хорошенечко по башке ненормального Лью.

Стиральная машина кинулась следом, словно Джульетта к Ромео, но подсоединенные к водопроводу трубы удержали ее.

А дыру ничего не удерживало. С дальнего края обрушился пол под парным столбом, повисшим на несущей балке, качаясь над пропастью.

Лопнула лампочка над головой, осколки стекла пулями улетели в отверстие.

Становится все труднее удерживаться на месте под дующим с лестницы ветром. Джек укрылся за столбом, прижался спиной — пока ничего, но когда край приблизится к основанию…

Покосился на диван, который стоял у стены без окна и еще не скатился. Будь под рукой палка, какая-нибудь железяка, можно было бы дотянуться до куртки. Надо было поймать кусок дверной обшивки, несколько минут назад скатившийся с лестницы.

Тут — о, ужас! — диван сдвинулся с места…

…всего на пару дюймов, но этого оказалось достаточно, чтобы один рукав куртки затрепетал на ветру, легкий бок перевернулся, свесился на пол, волоча за собой тот, что потяжелей, с пистолетом в кармане.

— Нет! — крикнул Джек.

Боже мой, надо достать. Последняя надежда. Он упал на колени, потянув за собой по полу цепь.

Лопнула другая лампочка, куртка свалилась с дивана, поползла к дыре. Джек плашмя распластался, прижался к бетону щекой, протянул свободную руку, чувствуя впившиеся в другое запястье грани стального наручника, изо всех и сверх всяких сил напряг мышцы и жилы.

— Ах, пропади все пропадом! — прохрипел он, видя, что пальцы не достают, как минимум, на полтора фута.

Лихорадочно перевернулся, вытянул до предела ноги, успев в самое время прижать рукав правым носком.

Есть!

Впрочем, при попытке подтянуть к себе куртку выяснилось, что рано радоваться — разгулявшийся в опустевшем подвале ветер рвал ее из-под ноги. Джек перекатился на живот, придавил рукав другим носком, зажал обеими ногами крошечный кусочек ткани, подогнул колени, подтащил.

— Готово! — почти всхлипнул он, схватив куртку.

Лопнули две последние лампочки, подвал погрузился во тьму. Что-то вдруг больно ударило в спину. Незаметно налетевший сзади диван толкнул его к совсем близкой дыре.

Куртка вырвалась и упорхнула.

Он с отчаянным воплем слепо метнулся за ней, почти не чувствуя боли от лопнувшей кожи на левом запястье в наручнике, уцепился за «молнию». Куртка уже переваливалась за край, билась и трепыхалась в руке пойманной рыбой, но он ее держал, хотя сам скользил к ненасытной пасти.

Голова и правое плечо оказались на самом краю. Далеко внизу горел фантастический розовато-оранжевый свет. Ближе чья-то фигура цеплялась за болтавшийся конец лестницы, вроде пытаясь вернуться обратно.

Лью…

Диван за спиной вздыбился, перевернулся под порывом ветра, навалился всей тяжестью, скользнул вперед, обрушился через край, ударив ручкой в висок.

У него потемнело в глазах, перехватило дух. Диван падал, крутясь в воздухе, чуть не задев Лью, поднимавшегося по лестнице.

Сейчас не время о нем беспокоиться.

Джек вытащил из дыры куртку, схватил рукав зубами, ухватился за первую перекладину лестницы, добрался до столба под ураганным ветром.

Задыхаясь, дрожа, с тошнотой в желудке, обхватив столб руками, выудил из кармана «земмерлинг». До чего приятно чувствовать на ладони крошечный пистолетик. Теперь есть шанс — будем надеяться, что сработает. Надо было бы в пятницу вечером зарядить полноценными пулями, но, расстреляв обойму, он перезарядил пистолет разрывными с пустыми головками. Отныне решено пользоваться исключительно настоящими, если удастся выкарабкаться, обязательно заряжать «земмерлинг» цельными пулями, как минимум, в двести тридцать гран.

При свете постоянно ярчавших вспышек из глубины он туго натянул цепь, зажал коленями, вытянул за столбом руку в наручнике. Звенья запачканы липкой кровью, сочившейся из запястья. Приставил дуло «земмерлинга» к звену на левой руке между наручниками, выстрелил едва слышно сквозь вой ветра, браслет дернулся, но не поддался. Проклятая, глупая, слабая пустоголовая пуля не перебила звено.

Спокойно! Осталось еще три заряда.

Однако не так много пола осталось перед столбом, готовым отправиться к брату, прихватив с собой Джека.

Сзади над головой полопались стекла — он инстинктивно отшатнулся от лестницы, откуда, пронзая воздух, полетела туча звенящих осколков.

Не выдержали кухонные окна.

Снова выстрелил, надеясь попасть в то же самое место — отдачу «земмерлинга» не угадаешь. Наручник опять устоял. Выпустил два последних заряда один за другим, молясь, чтоб рука оказалась свободной. Цепь по-прежнему обвивалась вокруг столба.

Джек в панике сунул в карман пистолет, принялся колотить по цепи всем, что под руку попадалось, и вскрикнул от облегчения, когда замок открылся. Цепь звякнула об пол, он вскочил на ноги.

Свободен!

Что-то мелькнуло на краю дыры. В него вцепилась окровавленная рука, державшаяся за веревку. Через секунду вылезла голова, залитая кровью.

— Лью! — крикнул Джек.

В мерцающем свете казалось, будто с лица содрана кожа, обнажены кровоточащие мышцы. Губы шевелятся, но ни слова не слышно.

Наверху снова хлопнула дверь, сильней прежнего. На сей раз она содрогнулась, сорвалась с петель, щепки посыпались вниз по ступеням.

Он успел увернуться, но щепки ударили в лицо Лью. Только что был здесь, а через секунду исчез.

Край дыры приближался к подножию столба.

Джек запрыгнул на лестницу, полез вверх. Не было даже речи, чтоб встать; жмурясь на ветру, он ползком карабкался со ступеньки на ступеньку.

Сверху послышался слабый дребезг. Он пригнулся, прижался к стене справа — мимо неслась куча чашек, бокалов, тарелок из кухонных шкафов, задевая голову и плечи.

Жалко, Залески не видит, мелькнула в голове дурацкая мысль. Настоящие летающие тарелки.

Снова тронулся в путь, молясь, чтоб у родителей Мелани не оказалось в хозяйстве мясницких ножей.

Как бы в ответ на молитву наверху опять загрохотало, понеслись столовые приборы — ложки, вилки, ножи, сам буфетный ящик. Проклиная все на свете, он вновь шарахнулся в сторону от острой утвари, рвавшей рубашку, царапавшей кожу.

Тут под ним дрогнула лестница.

Оглянувшись, увидел, что столб свободно висит над дырой, раскачиваясь из стороны в сторону. Крепившаяся к основанию лестница целиком выламывалась из стены.

Чувствуя под ногами прыгающие и скачущие быком на родео ступеньки, Джек с удвоенными усилиями старался добраться до кухни. Только успел схватиться правой рукой за дверной косяк, как лестница оторвалась от стены и обрушилась.

Он тоже повис в воздухе, мельком видя крутившиеся в жадном водовороте ступеньки и столб.

С громким треском просела центральная потолочная балка. Весь дом обваливается.

В запасе, самое большее, считанные минуты.

Отчаянно брыкаясь, отталкиваясь от стены, он умудрился лечь грудью на пол кухни, который уже перекашивался под просевшим потолком. Когда начал подтягивать к краю колено, с буфета свалился какой-то темный прямоугольный предмет, увесисто грохнулся на пол, устремился к нему. Только совсем рядом узнал микроволновку, увернулся, прижавшись к косяку, но печка попала в колено, сбив его с порога. Он снова буквально болтался на ветру, держась одной рукой за косяк.

Сопя, всхлипывая, не обращая внимания на адскую боль в колене, всеми силами старался вылезти на кренившийся кухонный пол. Благодаря регулярному тренингу установил на пороге оба колена — на него поехал холодильник.

Ну, хватит!

С нечленораздельным воплем метнулся, откатился в сторону.

Холодильник пролетел за спиной, застрял в дверном проеме.

Промахнулся, гад!

Джек, задыхаясь, лежал на полу. Кончилась борьба с ветром… чудесно.

Пол под ним покосился.

Господи Исусе! Нарастающее отрицательное давление в подвале усиливает нагрузку на уже ослабшую балку перекрытия. Дом вот-вот развалится.

Он с трудом поднялся, захромал к задней двери. Повернул ручку, дернул — не поддается. В чем дело? Заблокировал, уходя в прошлый раз.

Идиот!

Повернулся, торопливо побрел по просевшему дому. Хорошо, свет горит, не надо в темноте шарашиться. Уже видна открытая передняя дверь, но тут дом под ногами дрогнул с громоподобным треском. Балка, наконец, не выдержала.

Свет погас, пол гостиной провалился на три фута, он бросился к хлопавшей двери, ухватился за внутреннюю и наружную ручку, повис над съезжавшим ковром, который свернулся, втянулся в неожиданно открывшуюся в полу дыру, поглощенный ненасытной пастью в подвале.

Наружные стены трескались, кренились внутрь, дверные петли не выдерживали напора. Джек оттолкнулся от стены ногами, рванулся к проему, вывалился на верхнюю ступеньку наружной лестницы, не оглядываясь, ни секунды не медля, скатился на траву.

— Неужели это… — пробормотал Маврицио, завидев выкатившуюся из покосившегося дома фигуру, упавшую на лужайку.

Тот Самый прищурился в сумерках:

— Боюсь, так и есть.

— Кто же он такой?

Хороший вопрос. В прошлом году незнакомец в одиночку уничтожил ракшас, теперь каким-то образом выбрался из врат в подвале.

— Как бы его ни звали, — заключил Тот Самый, — он опасен и мешает делу.

— Ну, с меня хватит. Если Иное не может с ним справиться, я сам его прикончу.

Маврицио приготовился спрыгнуть с плеча, но Тот Самый, заметив, как что-то вблизи шевельнулось, поднял руку, удержав его:

— Постой. Тут кто-то есть.

— Близнецы! — прошипел Маврицио. — Все погубят!

— Нет. Слишком поздно… даже для них.

— Вовсе не слишком. Дыра не такая широкая. Может закрыться. А ты… еще не принял истинный облик. Пока есть возможность тебя уничтожить. От них я бессилен тебя защитить. Прячься!

Близнецы осмотрели двор, заметили незнакомца, пошли к нему.

Интересно…

Джек, задыхаясь, лежал на росистой траве. Ночной воздух холодил лицо. Справа темнел фургон Кэнфилда. В звездном свете смутно виднелась просевшая крыша дома, в разбитых окнах мелькали оранжево-розоватые вспышки.

Он закрыл глаза, потирая колено. Надо сматываться. Только бы отдышаться…

Громовой удар сотряс землю, швырнул его вперед.

Стены дома складывались внутрь, крыша выпячивалась посередине. Постройка на глазах разваливалась до фундамента. Бревна, кирпичи, обшивка, стены, мебель летели через дыру в Иное, кормя ее, расширяя, пока вообще ничего не осталось, даже основания.

Жадная дыра все росла, отбрасывая фантастический свет на деревья, машины, стоявшие во дворе, неуклонно приближаясь к нему.

Дай же передохнуть, пробормотал Джек, вставая.

Что она собирается делать — преследовать его до самого города? Тут он с ошеломлением понял, что именно так и будет. Точно как во сне о гигантской дыре, поглощающей все на своем пути.

Поспешно заковылял к машине. Надо забрать Джиа с Вики, предупредить Эйба, ехать в горы…

Но, поравнявшись с большим дубом, увидел на обочине черный седан… шагавшие навстречу черные фигуры в шляпах. Невозможно узнать — лиц не видно.

Он без оружия и не в форме для стычки.

Пустился бежать…

…его легко поймали — сильные руки с длинными пальцами подхватили за локти, слегка оторвав от земли. Он вертелся, брыкался, никак не мог вырваться, старался пнуть в колени, в живот, ничего под ногами не чувствуя, вспоминая, как в прошлый раз в драке сломал одному из них палец.

Они развернулись, таща его назад по лужайке к мерцающей яме, где раньше был дом.

В панике Джек пытался зацепиться за землю ногой, мокасины скользили по мокрой траве, нисколько не останавливая двух волочивших его големов. Полнейшая беспомощность.

— Стойте! — крикнул он, ничуть не надеясь, что слова помогут, но отчаянно используя любой шанс. — Давайте разберемся!

— Ты там нужен, — сказал Первый Номер слева.

— Нет! Неправда! Я тут вообще ни при чем!

— Только ты можешь закрыть дыру, — сказал Второй Номер справа.

— Вы хотите ее закрыть! А я думал, на нее работаете… Эй, слушайте, мы с вами союзники!

Видно, на это им было глубоко плевать.

Растущая дыра впереди подрывала лужайку. На глазах у Джека «лексус» Лью накренился и медленно съехал в бездну. Вскоре за ним последовали качели.

Как он ни брыкался на каждом шагу, проклиная себя за то, что выпустил из «земмерлинга» все четыре заряда, его подтаскивали все ближе к краю.

— Я не имею к этому ни малейшего отношения! — кричал он. — Все это для Того Самого, для Ромы!

Дошло. Люди в черном переглянулись, замедлили шаг.

Весь двор уже косился к отверстию, Джек видел краем глаза, как к провалу движется фургон Фрейна.

— Тот Самый здесь? — переспросил Номер Первый.

— Только что был.

Фургон приближался, набирая скорость. Собравшись с силами, Джек отчаянно рванулся вправо, увлекая за собой захватчиков. Автомобиль подрезал под колени Номера Второго, правую руку которого затянуло под бампер. Он упал, потащился по земле и выпустил Джека.

Он сразу развернулся, ударил свободной рукой в лицо Номера Первого, рубанул по плечу и по шее. Впрочем, тот, как ни бей, не обращал внимания, гораздо больше интересуясь приятелем, который быстро катился в Иное.

Номер Второй тщетно старался выдернуть руку, взывая о помощи.

Как только Номер Первый поволок Джека к партнеру, он полез в карман за «земмерлингом». Стрелять нечем, но можно ударить. Вместо пистолета пальцы нащупали отвертку Кэнфилда.

Есть!

Он выхватил отвертку и со всего размаха всадил сбоку в шею Номера Первого. Она пошла туго, как будто в чистый хрящ, но погрузилась в неподатливую плоть на три четверти.

Это произвело определенное впечатление. Номер Первый слегка присел, споткнулся, ослабил хватку настолько, что Джек сумел вырваться на свободу. Человек в черном окинул его быстрым невыразительным взглядом. Из раны лилась темная жидкость, но он не стал вытаскивать отвертку. Выпрямился и пошел к приятелю.

Джек попятился, наблюдая, не веря собственным глазам. Пока фургон переваливался через край, Номер Первый, стоя там, где нельзя было стоять, схватил Второго за руку и дернул с такой силой, что послышался тошнотворный хруст.

Впрочем, сзади раздался более громкий хруст. Оглянувшийся Джек увидел, что на него покосившимся небоскребом валится огромный дуб, бросился вправо, скатился с проваливающейся дорожки. Падавший ствол, чуть не задев его, оглушительно рухнул, мостом перекрыв дыру.

Поднявшись на ноги, он увидел, что фургон исчез, оба мстителя тоже.

Тот Самый в благоговейном восторге смотрел на дыру, едва обращая внимание на борьбу чужака с Близнецами. Вот она. Первая из многих. За этими вратами откроются другие по всему земному шару, сотни дверей в Иное, через которые оно сюда проникнет, все изменит, отменит. Лучше бы они впервые открылись в самом сердце Манхэттена, хотя и тут неплохо.

В момент падения огромного дуба он отступил назад вместе с Маврицио, рассмеялся, глядя на споткнувшихся на краю Близнецов.

Кончено! Последние враги исчезают. Больше ничто не стоит у него на пути.

Отчаянный вопль Маврицио говорил о другом.

— Не-е-е-ет!

— Что такое?

Маврицио спрыгнул с плеча и поскакал к вратам.

— Нет! Не надо!

Джек полз к краю дыры. Он был почти, но не до конца уверен, что двое парней в черном туда провалились. Надо точно убедиться. Борясь со сквозняком, вглядывался в вертевшуюся, мерцавшую бездну.

Исчезли.

Нет… что-то шевельнулось чуть ниже у ближайшей стены…

Вон они, висят, цепляются за веревочные корни дуба. Один, по крайней мере. Номер Первый, с торчащей из шеи отверткой, держится одной рукой за корень, другой удерживает Второго с беспомощно повисшей правой рукой. Потеряв очки при падении, Номер Первый взглянул на него большими черными невыразительными глазами.

— Попались! — сказал Джек.

С одной здоровой рукой Номер Второй оставался беспомощным, Номер Первый мог вылезти, только бросив приятеля. Как ни странно, похоже, ему это в голову не приходило.

Редкостная верность, тем паче что почти бессознательная.

Время истекает. Край дыры расширяется, дерево через минуту-другую отправится экспрессом в Иное со всеми корнями. Каждая клетка тела криком кричит, требует убираться отсюда ко всем чертям, но надо получить ответы.

— Договоримся! — прокричал он сквозь воющий ветер. — Заключим перемирие. Если расскажете, кто и зачем приказал вам следить за мной, я вас вытащу…

Обезьянка Ромы с визгом прыгнула на ствол, заскакала, крича — по-английски:

— Вытащи их! Не дай упасть!

Он ошеломленно уставился на нее, глянул через плечо на стоявшего позади Рому.

— Скорей! — верещал капуцин, метавшийся взад-вперед по стволу. — Помоги вылезти! Не давай Близнецам провалиться! Врата еще полностью не открылись! Они все погубят!

Джек посмотрел — и правда, — потом снова глянул в дыру.

— Будь ты проклят, — прозвучал другой голос, громкий, хриплый.

Обезьянка шарманщика на глазах превратилась в красноглазого пса-обезьяну, напавшего на него в подвале.

Господи боже…

Он увернулся от твари, которая с утробным рычанием бросилась на него…

Нет, не на него. Проскочила мимо, перегнулась через край, протянула людям в черном лапу с криком: — Держитесь! — схватилась за корень, потянула вверх.

Номер Первый взглянул на нее, на Второго. Второй отрицательно покачал головой. Номер Первый снова поднял глаза, на этот раз на Джека, как бы пытаясь что-то сказать. Потом тоже тряхнул головой и выпустил корень. Оба рухнули в бездну.

— Господи! — охнул Джек.

Тварь взвыла — то ли злобно, то ли разочарованно, то ли то и другое, сказать невозможно, но громко, — снова прыгнула на упавший ствол.

Они вместе смотрели, как пара несется вниз, кружится, исчезает в водовороте.

Что дальше? — думал Джек, глядя в мерцавшую бездну.

И вдруг заметил во вратах нечто новое. Мерцание погасло, глубина внезапно потемнела, там возникла огненно-яркая искра, устремилась вверх, увеличиваясь, приближаясь.

Он понял — просто понял, — что здесь быть не следует. Под бешеный вой пса-обезьяны повернулся, побежал изо всех сил, насколько позволяло больное колено. Футов через десять взрыв свалил его лицом вниз на землю. Покатившись, увидел, как в небо выстрелил белый огненный столб, поглощая ствол вместе с обезьяной. У него на глазах с твари слезала плоть, испарялись кости. Свет на секунду устремился к звездам, потом начал меркнуть.

Настала тишина… Настоящая тишина. Утих бешеный ветер, погасло мерцание.

Джек опять захромал к краю… теперь просто к яме в земле глубиной приблизительно в пятнадцать футов. Вроде фундамента… с обугленными остатками упавшего дуба с обеих сторон. Люди в черном, пес-обезьяна исчезли. Остался один Рома…

Он взглянул на обочину — Рома тоже исчез.

Быстро огляделся вокруг, но его нигде не было. Куда делся?

Вдалеке послышались сирены. В домах выше и ниже по улице зажигался свет, люди выбегали во двор посмотреть, что случилось. Джек вскочил в свою машину — пора уносить ноги.

Тронулся с места, не включив фары.

По пути к скоростному шоссе ночное небо начало слева светлеть. Как ни хотелось газануть как следует, он держался в разумных пределах. Меньше всего на свете хочется, чтоб какой-нибудь коп остановил за превышение скорости.

Держал окна закрытыми, включил обогреватель на полную мощность, не столько от холода на улице, сколько от леденящих до мозга костей слов Фрейна Кэнфилда, прозвучавших несколько часов — кажется, будто тысячелетий, — назад и преследовавших его теперь на Глен-Коув-роуд.

Ты причастен гораздо больше, чем думаешь…

Нет, не хочется даже отчасти участвовать в произошедшем. Хуже всего то, что точно до сих пор неизвестно, что это было. У него и без того нелегкая жизнь, нечего ввязываться в космические конфликты.

Господи помилуй, космический конфликт… Ну, довольно об этом.

События последних часов уже кажутся нереальными. Может, ничего и не было. Может, приснилось или еще что-нибудь…

Или не надо себя успокаивать, словно ребенка.

Было. Было что-то серьезное… вечная война за кулисами сцены.

Вдруг почувствовав головокружение и легкую тошноту, Джек остановил машину, вышел подышать свежим воздухом. Оглядел деревья, городки по сторонам от шоссе, бледневшие звезды… и содрогнулся.

За кулисами сцены? Шел просто спектакль? Ничего больше?

Так жить нельзя. Повседневная жизнь утратит всякий смысл. Необходимо верить хоть в то, что для него имеет значение. Иначе… зачем суетиться?

Он тряхнул головой. Его наняли, чтобы найти ответ на простой вопрос: где Мелани Элер. Ответ найден, поставив десятки других вопросов. Ни на один невозможно ответить.

Хорошо, что нам точно известно?

Он выдавил улыбку. Во-первых, ему причитается вторая половина гонорара за поиски Мелани Элер. Впрочем, абсолютно ясно, что ее никогда, черт возьми, не видать.

Во-вторых, можно голову прозакладывать, что жуткая смертоносная тварь Ромы мертва.

Остальное, кроме двух этих пунктов, — сплошной бред.

Допустим, Залески, Кенуэй и Лью погибли на другом конце дыры, но имеет ли там смерть такой же смысл, как здесь?

Мелани с Кэнфилдом отправились без билета. Будем надеяться, жарятся на медленном огне.

Что с Олив? Куда делся труп? Тоже канул в Иное? Или обнаружится на следующей неделе в каком-нибудь закоулке?

А парочка черноглазых? Казалось, работают на Иное, убили и истерзали Олив. Теперь возникают сомнения. Похоже, работали против Иного.

Но можно ли назвать их своими сторонниками?

Хотели столкнуть его в бездну и чуть не добились успеха. Нисколько о нем не подумав, просто старались любым способом закрыть врата. Нашли подходящего агнца, решили принести в жертву.

Кому нужны враги с такими союзниками?

В результате сами закрыли врата. Долетев до дна, вылетев в Иное или еще куда-то, вызвали титанический взрыв, вспышку света, видимую за мили…

Видимую за мили… вроде тунгусского взрыва, о котором сегодня рассказывали Кенуэй и Залески. Не упоминал ли Кенуэй о теории, согласно которой на землю упал метеорит из антивещества?

Возможно, эти ребята своего рода метеориты из антивещества, столкнувшиеся с материей Иного… Или, скорее, нормальные метеориты, столкнувшиеся с антивеществом Иного. Видно, все это Иное — абсолютное «анти».

Наконец, что такое Сол Рома — «Тот Самый», по выражению Мелани? Реальная личность, бессмертный супергибрид Иного, родившийся в Монро в ожидании своего часа? Где он теперь? Может быть, так привязан к своей обезьяне, что, когда та растаяла в дым, последовал ее примеру?

Сомнительно. Какой-то первобытный инстинкт подсказывает, что Иное еще рядом, тычется по сторонам, выискивает новый способ разом полностью изменить этот мир, открыв эпоху своего господства.

Несмотря на все свои сомнения, Джек твердо знал, что они еще встретятся.

Самым сомнительным было воспоминание о том взгляде, который бросил на него Номер Первый, прежде чем выпустить корень. Он до сих пор видел холодные невыразительные черные глаза, чувствуя, тем не менее, что погас некий факел.

Спасибо, что не я.

Впрочем, хочешь не хочешь, не подошел ли он слишком близко, не увидел ли слишком много, не вступил ли в результате в некую теневую армию?

Ледяная дрожь прохватила его при этой мысли.

Он встрепенулся, почувствовав, как что-то темное движется над головой, затмив звезды, присел, взглянул вверх.

Ничего… пустое небо.

Джек встал, сел в машину. Нет, так жить нельзя. Это надо отбросить. Иначе станешь параноиком.

Можно справиться… вернуться через несколько дней к нормальной жизни. Улаживать, как прежде, дела, трепаться с Эйбом, посиживать у Хулио, играть с Вики, любить Джиа. Не нормальная повседневная жизнь, но прочно связанная с реальностью — единственно известной и признанной. Эпизод в Монро забудется, никогда не будем на него оглядываться. Страница перевернута, глава закрыта.

Но когда машина тронулась с места, глубоко в душе вновь прозвучали слова Кэнфилда:

Причастен… гораздо больше, чем думаешь…

* * *

ПЕРВАЯ ЕЖЕГОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ОБЩЕСТВА

ПО РАЗОБЛАЧЕНИЮ СЕКРЕТНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

И ОБЪЯСНЕНИЮ НЕОБЪЯСНИМЫХ ЯВЛЕНИЙ

Программа на воскресенье

8.00–12.00 — регистрация

8.00–12.00 — выставка-ярмарка

8.00 — 9.20 — выступления очевидцев

9.30–10.20 — ХААРП не для ангелов: истинная цель программы ЦРУ по высокочастотному облучению

10.30–12.00 — НЛО на Синае: кто ниспослал Десять заповедей и огненные столпы — Бог или серые?

С 13.00 банкет в честь Первой ежегодной конференции СИСУПа

Специальное сообщение Мелани Элер: «Что все это значит»

Ярость

Наладчик Джек, известный тем, что может решить любую проблему, на этот раз пытается выяснить, каким образом получил распространение новый наркотик, вызывающий состояние всемогущества и беспредельной ярости. Поиски приводят его в балаган уродов, скрывающий некую зловещую тайну.

Глава 1

26 апреля (среда)

— Что за идиотизм, — проворчал Макинтош. — Какого черта мы здесь торчим?

Доктор Люк Монне спокойно наблюдал, как его молодой всклокоченный спутник топчется на мокрой траве, стараясь согреть дыханием грязноватые руки. Весь день лил дождь, но к ночи распогодилось.

— Надо было надеть пальто, Том.

— Я не знал, что мы будем болтаться в чистом поле до трех ночи.

Над ними возвышался темный купол неба. Рядом светящейся лентой протянулось пустынное шоссе 290, за ним вдалеке сияли огни деловых кварталов Чикаго. Казалось, над городом вставала заря. Над плоской равниной вздымались громады отелей и офисных зданий, похожие на скалы среди пустыни.

— Ты же сам хотел узнать, откуда взялась эта молекула, — сказал Люк.

Потребовал объяснений — вот более точное выражение, но оно прозвучало бы резковато, а Люк не хотел обострять ситуацию.

— Я и теперь хочу. Но вокруг цирка-то зачем околачиваться?

— Это не цирк, — возразил Люк, махнув рукой в сторону большого продолговатого шатра, тонувшего в темноте. — Над входом написано «Дом чудес».

— Всего лишь пристойное название для балагана с уродами, — фыркнул Макинтош. — И все равно непонятно, что мы тут делаем.

— Молекула именно отсюда.

— Допустим. А тогда чего мы толчемся снаружи и мерзнем, как цуцики? Это я о себе, конечно.

Люк усмехнулся в темноте. Макинтош, очевидно, решит, что это реакция на его вялую попытку пошутить. Но Люк не видел ничего смешного в Макинтоше. И ничего хорошего тоже. Особенно во внешности. Вот уж поистине неподходящая пара. Темноволосый Люк с короткой аккуратной стрижкой, в стильных очках и сшитых на заказ брюках в паре с модным свитером — и рядом длинный нескладный Макинтош в помятой рубахе и потертых джинсах, с лохматой головой и редкой козлиной бородкой.

По правде говоря, Люку было приятно видеть, как Макинтош дрожит на ветру. Хорошо бы, он сдох от холода прямо здесь и сейчас. Такой поворот избавил бы Люка от необходимости убивать эту скотину, которой давно уже пора на тот свет.

Убить… Люк содрогнулся от одной этой мысли. Сегодня ночью он собирался лишить жизни человеческое существо.

То, что еще две недели назад казалось немыслимым, сейчас настоятельно требовало исполнения. К Макинтошу он не питал никаких чувств, кроме мучительного желания поскорее с ним покончить.

— А зачем понадобилась вся эта канитель? — опять заскулил Макинтош. — Зачем было лететь сюда разными рейсами, жить в разных отелях, встречаться на улице среди ночи и тащиться невесть куда? Прямо как в плохом кино.

Люк еле сдержатся, чтобы не нагрубить. Когда этот чертов дурак, наконец, заткнется?

— Ну сам подумай, Том, — ответил он спокойно, ничем не выдавая того отвращения, которое вызывал у него этот подонок. Еще не время. — Попробуй догадаться.

Макинтош на минуту затих. Какое счастье. Думает, наверное. Ему бы раньше пораскинуть мозгами, может, и не сунулся бы в это дело с молекулой.

Макинтош… О чем он думал, принимая на работу этого неряху? Блестящий исследователь с провалами в интеллекте. Вот вам наглядный пример: будь у него хоть капля здравого смысла, разве он пришел бы сюда?

— Да-а, — наконец протянул Макинтош. — Я понял, в чем дело. Но сколько еще ждать?

Люк поднял руку и нажал на кнопку часов. Циферблат осветился, показывая 4.11.08. Время восточного часового пояса. Он так и не удосужился перевести часы.

— Еще несколько минут, — сказал он.

На самом деле время, которого он ждал, уже наступило: четыре часа, десять минут, пятьдесят четыре секунды. Но он всегда предпочитал подстраховаться. Так, на всякий случай.

Позади них зашуршал брезент, и низкий голос произнес:

— У нас все готово.

Обернувшись, Люк увидел, что полотнище, закрывавшее вход в шатер, откинуто и в проеме стоит человек.

— Наконец-то! — завопил Макинтош, устремляясь к плохо освещенному входу.

— Добрый вечер, мистер Пратер, — приветствовал Люк высокого нескладного мужчину, придерживавшего полотнище. Это был хозяин заведения.

— Здравствуйте, доктор Монне, — отозвался Пратер гулким басом. Он произнес фамилию Люка правильно, но с какими-то странными модуляциями.

Озимандиас Пратер чем-то напоминал утку — шесть с половиной футов роста, узкие плечи, грудь колесом и широкие бедра. Длинная узкая голова довершала это впечатление.

— Это доктор Макинтош. Я тебе о нем говорил.

— Да уж, — вздохнул Пратер.

Никто из них не сделал попытки рукопожатия.

Внутри было душно и тепло, но света немногим больше, чем под звездным небом.

— Они что, за свет забыли заплатить? — пробормотал Макинтош, идя за Пратером по проходу в дальний конец шатра, где было чуть светлее. — А чем здесь так воняет?

Люк стиснул зубы.

— А вот этими самыми молекулами.

В конце прохода стояла едва освещенная клетка. Над железными прутьями была прикреплена выщербленная деревянная дощечка с выцветшей красной надписью: «ЧУДО ПРИРОДЫ — ЧЕЛОВЕК-АКУЛА!» Перед клеткой согнулись двое служителей, стараясь удержать что-то длинное и темное с тремя когтистыми пальцами.

При виде этого зрелища Макинтош застыл как вкопанный.

— О боже! Что это такое?

— Это… тот самый источник молекул.

Люк догадывался, о чем сейчас думает Макинтош. Человек-акула? Эта рука вообще не может принадлежать человеку. Должно быть, это фальшивка, мускулистый фигляр в резиновом костюме и в перчатках с когтями.

Именно так подумал сам Люк, когда впервые увидел существо, скрючившееся за решеткой. Но оно оказалось настоящим. Темная змеиная кожа кровоточила от укола, когти на концах толстых пальцев были остры и смертоносны.

Однако Люк с огорчением отметил, что сегодня потребовалось лишь двое служителей, чтобы удержать руку чудовища. Эти совершенно одинаковые парни, в которых было что-то волчье, выглядели еще более странно, чем Пратер, — мускулистые кряжистые мужики с коротко стриженными головами без шеи, большими квадратными зубами, крохотными ушами и темными, глубоко посаженными глазами. Когда в прошлом году Люк начал брать пробы крови, человека-акулу с трудом удерживали пятеро таких служителей.

Всмотревшись в темноту клетки, Люк сумел разглядеть там лишь темное пятно. Однако и без того было ясно, что существо умирает. Вначале он не был в этом уверен, но с каждым посещением становилось все яснее, что оно долго не протянет. Еще месяц, ну, от силы два, и оно загнется. Источник загадочных молекул будет потерян.

И что тогда?

Резкое снижение денежных поступлений еще не самая большая проблема.

Усилием воли Люк подавил приступ тошноты, подкатившей к горлу, и вынул из кармана пальто набор инструментов для забора крови.

— Это что, розыгрыш? — спросил Макинтош.

— Нет, Том, это не розыгрыш, — покачал головой Люк, вдруг почувствовав страшную усталость.

Он вынул двойную флеботомическую иглу восемнадцатого калибра и вставил в пластиковую трубку; держа наготове две пробирки, приблизился к странной руке.

— Ч-что ты делаешь? — заикаясь, спросил Макинтош.

— А что, разве не видно? Собираюсь взять у него пробу крови.

Отвратительный запах чудовища смешивался с запахом псины, исходившим от служителей. Люк опять почувствовал тошноту. Стараясь не дышать, он зажал липкую вену между пальцами и проткнул иглой шершавую кожу, похожую на наждачную бумагу. Попав в вену, он подсоединил пробирку и стал смотреть, как она заполняется черной жидкостью, которая была значительно темнее человеческой крови.

Наполнив вторую пробирку — он всегда брал две на всякий случай, — Люк отошел от клетки, и служители отпустили существо. Оно выдернуло руку из прутьев и повалилось на бок, показав им спину.

Люк поднес пробирку к свету.

— Разве это кровь? — спросил Макинтош, заглянув к нему через плечо. — Скорее похоже на деготь.

Однако жидкость напоминала деготь только цветом, но никак не густотой. Эта проба была заметно жиже, чем предыдущая. Когда Люк начал выкачивать кровь из этого существа, пробирки заполнялись гораздо медленнее, хотя игла была та же. Сегодня подошел бы и двадцать второй калибр. Еще одно доказательство угасания жизни.

Макинтош выпрямился и подошел к клетке — но не слишком близко. Он стал вглядываться в темноту за прутьями.

— Что это такое? — спросил он хрипло.

— Никто не знает, — ответил Люк, возвращая пробирки в футляр. — Жаль, что ты тоже не знаешь.

— Это ты о чем? — повернулся к нему Макинтош.

— Да о том, что, если бы ты во всем этом хоть немного разобрался, от тебя все же был бы толк. А у меня было бы основание оставить тебя в живых.

— Что? — встрепенулся Макинтош, неуверенно улыбаясь.

Люк не ответил; он просто стоял и смотрел.

Макинтош облизнул губы.

— Это совсем не смешно, док.

Люк с удовольствием наблюдал, как с лица предателя сползает улыбка, как расширяются его глаза, когда до него доходит, что с ним не шутят.

Макинтош быстро огляделся по сторонам и шагнул к проходу, но служители преградили ему путь. Он попытался убежать в другую сторону, но там появились еще трое таких же молодцов.

— О господи, — запричитал Макинтош. — Ты что это, серьезно?

— А чего еще ты ждал? — закричал Люк. Наконец-то он мог дать волю своему гневу. — Ты пытался меня шантажировать! Ты что, надеялся, что я буду это терпеть?

— Да нет! Я вовсе не пытался. Я только…

— «Возьми меня в дело, или я пойду в полицию». Разве это не твои слова?

— Ты не так меня понял. Я не…

— Если бы ты просто пошел в полицию, я бы, конечно, разозлился, но, по крайней мере, понял бы твой порыв честного гражданина. Но после того как я взял тебя на работу, снабдил самыми отточенными методиками, доверил результаты своих исследований, ты попытался запустить свои грязные лапы в то, что принадлежит только мне, в то, что я открыл и изучил. Это гнусно и отвратительно.

— Ради бога! — Макинтош упал на колени, сложив руки, как на молитве. — Прости меня!

Праведный гнев придавал Люку решимости. Иначе у него просто не хватило бы духа подать знак Озу, чтобы тот покончил с Макинтошем.

— Если бы ты справлялся со своими обязанностями, я бы нашел способ взять тебя в дело. Но ты меня подвел, Том, — и как ученый, и как человек.

— О боже! — зарыдал Макинтош.

Люк взглянул на Пратер. Тот понимающе кивнул в сторону Макинтоша. И тут же один из служителей встал за спиной стоящего на коленях человека, поднял громадный кулачище и со всей силой ударил его по шее.

Услышав хруст костей, похожий на треск раскалываемого ореха, Люк резко обернулся и увидел, как глаза Макинтоша вылезают из орбит, словно их выталкивает обезумевший мозг. Люк никак не предполагал, что люди Пратера убьют беднягу прямо у него на глазах. Когда он увидел, как Макинтош упал лицом в грязь, во рту у него стало горько от желчи. Какое-то время руки и ноги бедняги дергались в такт сдавленным хрипам, потом он затих.

Люк глотнул и посмотрел на служителей. Убийца отступил от трупа и присоединился к своим собратьям. Теперь Люк вряд ли смог бы определить, кто из них ударил Макинтоша, но сила удара была поистине… нечеловеческой.

У него подогнулись колени. Он, конечно, хотел избавиться от Макинтоша, но смотреть, как он умирает, вовсе не собирался.

Махнув рукой, Пратер привел в движение своих подручных. Они схватили Макинтоша за ноги и уволокли, как кусок брезента.

Люк попытался взять себя в руки. В последние месяцы он, похоже, катился к пропасти, а сегодняшнее происшествие лишь ускорит падение. И все же, несмотря на растущее отчаяние, он не мог не чувствовать облегчения, избавившись от постоянных угроз Макинтоша.

— Ребята закопают его поглубже, — сказал Пратер. — Когда мы в воскресенье уедем, вся земля здесь будет изрыта. Никто ничего не заметит.

Люк молча вынул из нагрудного кармана конверт и протянул Пратеру. Тот торопливо открыл его и стал перебирать купюры. На лоб упала темная сальная прядь. В тусклом свете его кожа выглядела мертвенно-бледной, как у трупа.

— Здесь все, как договорились, — наконец обрел дар речи Люк.

— Похоже на то.

На Люка взглянули льдистые голубые глаза.

— А почему вы не обратились к мистеру Драговичу?

Люк напрягся.

— К Драговичу? Что вы хотите сказать?

Пратер улыбнулся — тонкие губы растянулись, обнажив желтые зубы. Не слишком приятная улыбка.

— Да полно вам, док. Я тоже провел небольшое исследование. Мне стало любопытно, отчего это вы так заинтересовались кровью моего питомца.

Люк похолодел. Запахло новым вымогательством.

— Да вы не бойтесь, — успокоил его Пратер. — Я не занимаюсь шантажом. Вымогательство — грязное дело. Но меня удивляет, почему вы не обратились к своему главному заказчику, чтобы он убрал этого парня. Ведь он был опасен вам обоим. — Улыбка Пратера стала еще шире. — Разве что вы не хотите, чтобы мистер Драгович узнал о ваших затруднениях.

Люк пожал плечами, чтобы скрыть, как напряглось его тело. Пратер попал в самую точку. Еще не хватало, чтобы Милош Драгович узнал, что эта свинья Макинтош чуть не загубил все дело. У Драговича и в мыслях не должно быть, что Люк может выпустить что-нибудь из-под контроля.

— В любом случае, — продолжал Пратер, — дополнительный взнос на его похороны поможет нам дожить до зарплаты.

— Что, плохо идут дела? — спросил Люк, стараясь уйти от темы Драговича.

Пратер кивнул.

— В плохую погоду люди перед телевизором сидят, а не по балаганам ходят. Да, по правде сказать, кое-какие наши экспонаты как-то… киснут в сырую погоду.

В сырую погоду? — подумал Люк. Теперь уже в любую погоду.

— Следующую пробу я возьму 25 мая, — сказал Люк, направляясь к выходу. — Где ваша труппа будет в это время?

Пратер снова улыбнулся:

— Можно сказать, у вас во дворе, доктор Монне. В одном городишке на Лонг-Айленде, где мы останавливаемся каждый год. Станем соседями на какое-то время. Здорово, правда?

Люк содрогнулся при мысли, что ему придется жить рядом с Озимандиасом Пратером и его чудищами.

— Да, не нужно будет мучиться в аэропортах. Сел в машину — и ты уже на месте.

— До встречи, доктор Монне.

Люк с облегчением отвернулся и поспешил по темному проходу к выходу.

Глава 2

24 мая (среда)

— Ну, что скажешь? — спросила Джиа.

— Да вот… — Джек посмотрел по сторонам, собираясь с мыслями и не зная, что сказать.

Они с Джиа и Вики только что вышли из музея Метрополитен и сейчас стояли наверху высокой гранитной лестницы. Когда они сюда пришли, солнце уже садилось, и сейчас было совсем темно. В небе висел узкий серпик месяца, похожий на светящийся обрезок ногтя. На ступеньках сидели и стояли люди — поодиночке, парами и целыми компаниями. Они курили, ели, обнимались и просто праздно проводили время. Справа и слева в прямоугольных фонтанах плескалась вода.

Внизу, позади людской толпы, заполнившей тротуары, по Пятой авеню медленно ползли машины, хотя часы пик давно прошли. Вечерний ветерок разносил выхлопные газы и трепал огромное темно-синее полотнище, возвещавшее о выставке картин Сезанна.

Джек оценивающе смотрел на окружающих, сравнивая свою экипировку с тем, как были одеты другие посетители музея. Сегодня он приоделся — голубая оксфордская рубашка, рыжеватые брюки, мягкие коричневые полуботинки — и был рад, что не отличается от остальных. Его темные волосы были острижены несколько короче, чем ему хотелось бы, но то была дань моде. Сейчас его можно было принять за учителя или бухгалтера, вышедшего погулять с женой и дочерью. Ничего привлекающего взгляд. И это отлично.

Джек заметил, что Вики тоже оглядывает толпу, но ее внимание сосредоточилось на тротуаре. По случаю похода в музей она сменила привычные косички на длинный конский хвост. Джек легко мог догадаться, какие мысли бродят в ее восьмилетней голове. «А где же мороженое? Где соленые крендели?» Эта девчушка весом не больше шестидесяти фунтов аппетитом могла поспорить с шофером-дальнобойщиком.

Он повернулся к Джиа — ее голубые глаза внимательно следили за ним, на губах играла чуть заметная улыбка. Ветер шевелил короткие светлые волосы. В обтягивающей голубой кофточке и черных брюках она выглядела потрясающе.

— Ну так как? — опять спросила она.

Джек почесал голову.

— Честно говоря, как-то непонятно все это.

— Что непонятно?

— Да этот Сезанн. Почему он такой знаменитый? И почему ему закатили целую выставку в Метрополитен?

— Потому что он считается отцом современного искусства.

Джек пожал плечами:

— Да, так написано в каталоге. Все это, конечно, замечательно, но некоторые картины кажутся какими-то недописанными.

— Они такие и есть, дурачок. Он не закончил несколько своих полотен, потому что они у него не получились.

— Ну, законченные они или нет, все равно ничего особенного я в них не вижу. Как там принято выражаться? Они мне ничего не говорят.

Джиа широко раскрыла глаза.

— О господи! За что мне это наказание?

Джек обнял ее за плечи, прижал к себе и поцеловал светлую прядь.

— Эй, детка, не стоит так дуться из-за того, что мне не нравится этот парень. Ведь Моне мне понравился, верно?

Он до сих пор помнил солнечный свет на его картинах, такой яркий, что казалось, от холста исходит тепло.

— Моне легко любить.

— Ты хочешь сказать, что хорошие картины — это те, которые любить нелегко?

— Вовсе нет, но…

— Мама, смотри, смотри! — закричала Вики, указывая в сторону Пятой авеню. — Эти дядьки сейчас под машину попадут.

Джек обернулся и увидел двоих мужчин средних лет, в пиджаках и галстуках, которые уверенно шли по проезжей части, рискуя попасть под колеса. Нет, их было больше — десяток или даже два: хорошо одетые мужчины лет сорока, с наглыми повадками.

Отчаянно засигналила машина. Один из мужчин сделал неприличный жест и пнул автомобиль ногой, оставив на крыле вмятину. Когда возмущенный водитель выскочил из машины, на него с кулаками набросились еще двое из этой банды. Водитель нырнул обратно и запер дверь. Хулиганы победно хлопнули друг друга по рукам и продолжили свой путь к музею.

Дойдя до тротуара, один из них схватил крендель с лотка разносчика. Тот побежал за вором, но его сбили с ног трое головорезов. От души попинав его ногами, они, смеясь, пошли дальше.

— Джек! Что происходит?

В голосе Джиа звучала тревога.

— Пока не понял, — отозвался Джек.

Все это ему совсем не нравилось. Если эти ребята изображают из себя великовозрастных «Джипси кингс», впавших в буйство после хорошей порции виски, то они явно переигрывают. За себя он был спокоен, но ведь рядом были Джиа и Вики.

— Кто бы это ни был, стоит держаться подальше.

Один из возмутителей спокойствия указал на вход в музей и что-то прокричал своим приятелям. Джек не разобрал, что он сказал, но компания, видимо, приняла это с энтузиазмом и стала быстро перемещаться вверх по лестнице.

— Давай-ка отойдем в сторонку, — предложил Джек, уводя Джиа и Вики от центрального входа поближе к боковым колоннам. — Как только они войдут, сразу уйдем отсюда.

Но разодетые дебоширы легко отклонялись от курса. Вместо того чтобы потянуться в музей, они стали задирать людей на лестнице. Возникли потасовки. Спустя несколько минут на мирных ступенях музея Метрополитен началась всеобщая свалка.

— Ой, Джек! — воскликнула Джиа, указывая вниз. — Ей надо помочь.

Посмотрев туда, Джек увидел пузатого мужчину в синем пиджаке с золотым гербом на нагрудном кармане. Он приставал к молодой женщине, курившей на одной из площадок. Она пыталась его оттолкнуть, но он все настойчивей протягивал к ней руки.

Джек посмотрел вокруг.

— Мне бы не хотелось оставлять вас одних.

— Просто отгони его, пока он чего-нибудь не натворил, — попросила Джиа. — Ты же справишься с ним за минуту.

— Ладно, — согласился Джек, устремляясь вниз. — А ты покажи моей маленькой подружке что-нибудь интересное, ну, фонтаны, к примеру, пока я там разберусь.

Поскольку Джек не собирался церемониться с мистером Толстое Пузо, если тот будет плохо себя вести, ему бы не хотелось, чтобы Вики наблюдала эту сцену.

Пока Джек сбегал по ступенькам, стройная брюнетка успела вскочить на ноги и пыталась дать отпор громиле, имевшему весовое преимущество никак не меньше сотни фунтов. Дорогая одежда, стильная стрижка и блестящие ухоженные ногти как-то не вязались с диким вожделением, горевшим в его глазах.

Джек был уже в трех метрах от них, когда женщина закричала:

— Я же сказала, убирайся!

— Ну-ну, киска, — процедил мужчина сквозь зубы, прижав ее к себе. — Кончай ломаться.

— Ах так?

Она ткнула зажженной сигаретой ему в глаз. Он отшатнулся и дернул головой. Глаз был спасен, но горящий конец сигареты угодил ему в толстую щеку. Он вскрикнул от боли и схватился руками за лицо. В этот момент женщина двинула ему в пах ногой. Лицо у парня побелело, как рыбье брюхо, и он грохнулся на колени, держась за низ живота. Последовал удар каблуком в грудь, и огромное тело повалилось на бок и скатилось по ступенькам.

Женщина решительно повернулась к Джеку:

— Ты что, тоже хочешь получить?

Джек остановился и вытянул руки, раскрыв ладони.

— Спокойно, леди. Я только хотел вам помочь, — кивнул он в сторону поверженного агрессора, который стонал на ступенях, держась за пострадавшее место. — Но у вас, я вижу, все под контролем.

Женщина слабо улыбнулась.

— Спасибо за благое намерение, — сказала она, окидывая взглядом поле битвы. — Что нашло на этих уродов?

— А черт их знает. Но вы лучше…

— Джек!

Отчаянный крик Джиа заставил его оглянуться, и через мгновение он уже несся наверх, перескакивая через две ступеньки, — она отбивалась от двух джентльменов средних лет.

— Эй! — заорал он, чувствуя, как внутри его вспыхивает огонь.

Вики вцепилась в ногу одному из нападавших и закричала:

— Не тронь мою маму!

Мужчина, круглым лицом и вздернутым носом напоминавший поросенка, повернулся и оттолкнул девочку.

— Отстань, малявка!

— Нет! — вскрикнула Вики и ударила его в челюсть.

Лицо мужчины исказилось от ярости, он схватил Вики и оторвал от земли.

— Ах ты, маленькая сучка!

Когда Джек увидел, что мужчина тащит Вики к краю площадки, его охватила паника. Он сменил направление и прибавил ходу.

— Я тебе покажу, как драться! — заорал Поросенок, приближаясь к краю площадки и все выше поднимая девочку.

Увидев ступеньки, круто уходящие вниз, Вики испуганно взвизгнула. Джек подоспел к ним как раз в тот момент, когда мужчина нагнулся, чтобы сбросить Вики вниз. Он схватил Поросенка за локоть и оттащил его от края площадки. Прижав девочку к себе, он двинул мужчину локтем в изумленное лицо.

Тот покачнулся и отступил назад. Джек опустил Вики на площадку и занялся незнакомцем. Теперь, когда Вики была в безопасности, его ничего не сдерживало, и он дал волю своему гневу.

Будь у Поросенка хоть капля здравого смысла, он бы бросился наутек. Вместо этого он накинулся на Джека. Тот быстро отступил в сторону и ударил нападавшего в толстый живот — точно в солнечное сплетение. Поросенок сложился вдвое, но не отступил. Даже в согнутом виде он пытался обхватить Джека за талию. Но у того не было времени на танцы — его ждала Джиа. Он врезал парню в ухо, схватил его за шиворот и брючный ремень и отволок к краю лестницы. Там он отправил его в тот самый свободный полет, что ранее предназначался для Вики. Дрыгая конечностями, Поросенок с воплем грохнулся на гранитные ступени и, кувыркаясь, покатился вниз.

Джек не стал смотреть, как он приземляется. Он бросился на помощь Джиа, которую продолжал осаждать приставала.

— Да ладно, крошка, — говорил он, стараясь ее облапить. — Не брыкайся. Ты же сама этого хочешь.

Джек заметил уже знакомый герб на пиджаке, и это было все, что он успел увидеть до того, как мужчина ударил Джиа по лицу.

Внутри у Джека сработал детонатор, и все вокруг померкло. Перед собой он видел лишь короткий узкий туннель, а все звуки слились в приглушенный гул. Схватив мужчину за тщательно уложенные волосы, он оттащил его от Джиа и бросил лицом вниз на каменное подножие колоннады. Один раз, другой, третий — пока его физиономия не превратилась в кашу. Тогда Джек отбросил его к стене и стал методично вбивать в гранитные блоки. Вдруг до его ушей долетел крик… Кажется, Джиа звала его по имени. Он отпустил свою жертву и обернулся на звук.

Джиа стояла внизу, на следующей площадке, обнимая рыдающую дочь, и что-то говорила о том, что пора уходить.

Джек закрыл глаза и попытался обрести дыхание. Звуки стали отчетливей. Да, это голос Джиа, громкий и ясный.

— Джек, ну пожалуйста! Пойдем отсюда скорей!

Вдалеке послышалась полицейская сирена. Да… действительно, пора уносить ноги.

Но когда Джек уже двинулся в сторону своих девочек, страх в их глазах предупредил его об опасности. Он получил удар в спину, а горло сжало, как тисками. Удар сбил его с ног. Два сцепившихся тела покатились к краю площадки. Отчаянным усилием Джек вывернулся из-под своего более тяжелого соперника и оказался наверху. Они рухнули вниз, и хриплый голос, что-то яростно кричавший ему в ухо, вдруг затих. Мужчина упал на ступени спиной, приняв на себя всю силу удара.

Джек откатился в сторону и с изумлением увидел, что это тот самый парень, которого он оттащил от Джиа и расплющил о стену. Его лицо превратилось в кровавое месиво. Странно, что он вообще смог подняться да к тому же полезть в драку. Правда, больше он уже не поднимался — лежал на спине, хватая ртом воздух. Наверняка не меньше полудюжины сломанных ребер. Мужчина вдруг застонал, попытался перевернуться, и на мгновение Джеку показалось, что сейчас он вскочит и набросится на него опять. Но тот откинулся на спину и затих. На деле парень оказался крепче, чем на вид, но все же не до такой степени.

Джек огляделся вокруг. Люди кричали, визжали, дрались, падали, обливаясь кровью. Просто одесская лестница из кинофильма «Броненосец «Потемкин». К счастью, ни одной детской коляски.

Что случилось с этими парнями? Кто они и почему ведут себя как татаро-монгольские орды? Никто из них не знал удержу. Но что действительно озадачило Джека, так это их желание причинять боль. Нормальный человек к этому не склонен. Большинство людей не испытывают желания причинять зло себе подобным. И Джек когда-то был таким. Годы ушли на то, чтобы преодолеть себя и расчистить место для такого желания. Место, куда он при необходимости мог заглянуть и найти там радостную готовность нападать на людей прежде, чем они нападут на тебя, причем без всякого колебания. Чуть зазеваешься — и ты проигран. Может быть, даже погиб. Лучше наносить удар первым. Всегда.

А эти парни не испытывали колебаний. Хорошо еще, что они такие неуклюжие и не умеют драться. Иначе здесь разыгралась бы настоящая трагедия.

Джек взял Джиа под руку и отвел их с Вики вниз. У подножия лестницы рядом с фонтаном он увидел Поросенка; тот полз к воде, волоча ногу и выкрикивая ругательства. Джек хотел было сломать этому ублюдку еще несколько костей, но побоялся оставить девочек одних среди этого бедлама.

На тротуаре он забрал плачущую Вики у матери, и они поспешили домой. Когда он поднял руку, чтобы остановить такси, пальцы у него дрожали.

Вечер, так хорошо начавшийся, был безнадежно испорчен.

— Предлагаемая цена — одиннадцать с половиной, — объявил облаченный в смокинг аукционист. — Кажется, я слышу «двенадцать тысяч»?

Доктор Люк Монне боролся с желанием обернуться и посмотреть на второго участника торгов. Сам он не спускал глаз с аукциониста, но публика в зале — изысканно одетые люди, сидевшие в мягких креслах, расставленных ровными рядами на красных коврах, — была не столь щепетильна. Они вертели головами, наслаждаясь излюбленным зрелищем участников аукционов — схваткой конкурентов.

Но Люк и так знал, что происходит в зале. Справа, двумя рядами дальше, брюнет в синем костюме прижимал к уху мобильник, получая инструкции от своего клиента. Люк закрыл глаза и мысленно помолился, чтобы цена в две тысячи долларов за бутылку оказалась для его соперника неподъемной.

Он пришел на аукцион «Сотбис» с единственной целью — купить полдюжины бутылок «Шато Петрю» 1947 года класса «Помрол Крю Эксепсьонель», выставленного на торги поместьем Гейтс. Не только потому, что это поистине прекрасное вино стало бы украшением его коллекции, и не потому, что «Петрю» был его любимым бордо, просто год его производства имел для Люка особое значение — 1947-й был годом его рождения.

Но как бы ни хотелось ему стать обладателем этого вина, впадать в аукционный раж и платить несуразную цену он не собирался. Люк заранее установил для себя некий предел — две тысячи долларов за бутылку. Цена, конечно, высокая, но все же не безумная. Вполне соответствует товару.

Услышав восторженные возгласы и аплодисменты, Люк открыл глаза. Это могло означать только одно. Он скорбно опустил плечи.

— Двенадцать тысяч за лот двадцать два, — возвестил аукционист, переводя взгляд на Люка. — Вы готовы поднять цену до двенадцати с половиной?

Стараясь скрыть злость, Люк посмотрел на свою аукционную табличку, в которой больше не было необходимости, потому что покупателей осталось только двое. Кто же там у телефона? Какой-нибудь японский выскочка миллиардер, у которого на стене висит Ренуар, а в погребе пылится «Лафит-Ротшильд». Варвар, мародерствующий на европейской культуре, для которого вся ценность награбленного заключается в его цене, а искусство и культура — всего лишь символы богатства.

Люку захотелось схватить телефон и прокричать: «У тебя есть своя культура — вот и займись ею! А это — мое и принадлежит только мне!»

Но он, конечно, промолчал и стал оценивать ситуацию. Что, если его соперник тоже поставил себе предел в две тысячи долларов за бутылку? Хорошее круглое число. Тогда, если Люк согласится на двенадцать с половиной тысяч, это превысит установленный лимит, но не так уж сильно. Цена за бутылку составит чуть меньше двух тысяч ста долларов — чрезмерно, но не абсурдно.

Люк кивнул аукционисту и был в свою очередь вознагражден хором восхищенных голосов и одобрительными хлопками.

— А вы, сэр? — спросил аукционист, глядя на задние ряды. — Вы поднимете до тринадцати?

Последовала пауза, во время которой его соперник, противник, заклятый враг консультировался со своим таинственным клиентом. Люк по-прежнему смотрел прямо перед собой. Послышалось громкое покашливание, и голос из заднего ряда произнес:

— Ну что ж, пора услышать речь не мальчика, но мужа: пятнадцать тысяч.

Удивленные возгласы сменились аплодисментами. Люк почувствовал, что краснеет.

— Сэр? — посмотрел на него аукционист, подняв брови.

Ошеломленный и раздавленный, Люк молча покачал головой. Две с половиной тысячи за бутылку? Это вино не может столько стоить, и он не даст втянуть себя в эту авантюру. Может, у него пробки пересохли и пропускают воздух, возможно, и само вино давно прокисло и превратилось в уксус. Вот пусть эта свинья на телефоне и влипнет.

На самом деле Люк знал, что вино отличное. Перед аукционом он внимательно осмотрел бутылки: все они были полностью заполнены вином, а у одной был срезан колпачок, и под ним виднелась плотная, хорошо пригнанная фирменная пробка.

Он поднялся, положил табличку на стул, поправил обшлага темно-серого пиджака и пошел по центральному проходу. В спину ему упирались взгляды, подталкивая его к выходу.

Пора услышать речь не мальчика, но мужа.

Действительно, сейчас он чувствовал себя мальчиком в коротких штанишках.

Когда он проходил мимо улыбающегося победителя, что-то лопотавшего в мобильник, эта скотина имела наглость подмигнуть ему, проговорив: «Ничего, повезет в следующий раз».

Люк сделал вид, что его не замечает. Ему хотелось лечь и умереть.

Он толкнул дверь и вышел на Йорк-авеню. Вдохнув всей грудью вечерний воздух, он сказал себе, что это не единственное «Шато Петрю» 1947 года на свете; когда-нибудь оно вновь появится на аукционе и тогда уж точно попадет в его погреб.

И все же Люк испытывал унижение. Он боролся за награду и ушел с пустыми руками. Ему было по силам и три, и четыре, и пять тысяч долларов за бутылку, но дело было не в деньгах. Главное — это победа. А он ее упустил.

Домой идти не хотелось, и Люк решил прогуляться. Он находился в восточной части города, почти у самой реки; свернув на Семьдесят вторую улицу, он побрел в обратном направлении. Шел и думал об отце. Когда дело касалось вина, на память ему всегда приходил отец.

Бедный папа. Если бы он остался в своем родовом поместье в Гревсе или, по крайней мере, припрятал свое вино, прежде чем бежать в Америку, жизнь у него сложилась бы совсем иначе.

Виноградник Монне был одним из самых маленьких в Гревсе, но он обеспечивал достойное существование многим поколениям его владельцев. Предки Люка продавали большую часть вина, оставляя лишь малую толику для семейного погреба. Но в 1860 году на европейские виноградники напала филлоксера, от которой они так и не оправились. Эта зараза уничтожила всю виноградную лозу в поместье Монне, и его владельцам, как и всем их соседям, пришлось заменить ее видами, устойчивыми к филлоксере, закупив их в Калифорнии.

Прошли годы, прежде чем посаженная лоза стала приносить урожай. Семья увязла в долгах. Но гораздо хуже было то, что виноград был уже не тот, что прежде, и потому долги продолжали расти. Во время Второй мировой войны, когда немцы заняли Париж и уже приближались к Бордо, отец Люка решил бросить поместье (большая его часть уже была заложена) и эмигрировать в Америку.

Люк родился в Нью-Йорке и потому сразу получил гражданство. К этому времени банк выставил их виноградник на торги, и его купило соседнее поместье. Отец никогда больше не ездил во Францию — его терзал стыд за потерю родового гнезда.

Несколько лет назад Люк посетил обитель своих предков. Красивый каменный дом сохранился, но был превращен в гостиницу. Гостиница! Какое унижение.

Стоя в ее холле, Люк поклялся, что когда-нибудь обязательно выкупит свое поместье. Деньги — вот все, что для этого нужно. Настанет день — возможно, уже скоро, — и у него будет много денег. Тогда он выгонит менял из семейного храма, перевезет туда свою коллекцию вин и начет заново то дело, которое прервал отец.

Люк оторвал глаза от земли и увидел Центральный парк через дорогу. С удивлением обнаружив, что попал на Пятую авеню, он направился в центр города. Дойдя до восьмидесятых улиц, Люк заметил, что впереди мигают многочисленные огоньки. Он с любопытством присоединился к толпе зевак, собравшихся у желтой ленты, протянутой через улицу у музея Метрополитен.

Пятую авеню запрудили машины «Скорой помощи» и полицейские автомобили. Движение было перекрыто. Врачи оказывали помощь пострадавшим, полицейские тащили хорошо одетых окровавленных мужчин и заталкивали их в бело-голубые фургоны.

— Что здесь произошло? — спросил Люк молодого латиноамериканца, стоявшего рядом.

— Да какая-то заварушка, — ответил тот. На нем была фуражка с эмблемой музея и форменная рубашка. — Говорят, ее замутила команда крутых выпускников.

— Выпускников? — удивился Люк. — Но я не вижу здесь никаких выпускников.

— Да это не ребята. Взрослые мужики. Один из классов частной школы отмечал двадцать пять лет выпуска и пошел вразнос.

Люк почувствовал, как внутри у него все похолодело.

— А… убитые есть?

— Да вроде нет, но… о, черт! Что он делает?

Люк посмотрел в сторону, куда указывал его сосед, и увидел там одного из смутьянов — растрепанного, окровавленного, с эмблемой своей школы на пиджаке. Он был пристегнут наручником к полицейской машине и сидел на корточках, уткнувшись лицом в окольцованную руку.

— О господи! — воскликнул сосед Люка. — Он и впрямь пытается… — Он окликнул ближайшего полицейского: — Эй, командир! Посмотри на того парня у машины! Да остановите его, пока он не загнулся!

Люк увидел, что у ног прикованного человека разливается лужа крови. Только теперь он с ужасом заметил, что тот вцепился зубами в запястье, пытаясь перегрызть себе руку.

Подошедший полицейский вызвал врачей.

— Черт, я слышал, что так поступают попавшие в капкан звери, — с испугом проговорил человек в форменной фуражке, — но чтобы человек…

Люк не ответил. Горло у него одеревенело.

Когда сбежавшиеся врачи «Скорой помощи» попытались остановить пленника, он стал визжать и брыкаться. Они сгрудились над ним, но он продолжал сопротивляться и вопить. Люку показалось, что полицейский взмахнул дубинкой, и буян вдруг затих. Один из врачей дал знак, чтобы принесли носилки.

Чувствуя себя совершенно разбитым, Люк повернулся и заковылял прочь. Какая ужасная, трагическая сцена. И виноват в этом он.

— Кажется, уснула, — прошептала Джиа.

Она сидела на краю кровати, держа дочь за руку. Джек стоял с другой стороны.

— Да уж пора, — произнес он, глядя на хрупкое тельце, вырисовывавшееся под одеялом. Джек протянул руку и погладил темные волосы. — Бедная девочка.

В такси Вики забилась на заднее сиденье и проплакала всю дорогу. Она не успокоилась даже в родных стенах своей комнаты.

— Это какой же сволочью надо быть, чтобы так напугать ребенка! — возмущалась Джиа.

Она не видела, что произошло, и не знала, что тот тип вовсе не пугал Вики — он и в самом деле хотел сбросить ее с лестницы, чтобы она разбилась, возможно, даже насмерть. Джек решил не посвящать Джиа в подробности. Она и так уже вне себя. Зачем окончательно сводить ее с ума?

— Никогда не видел ничего подобного, — задумчиво произнес Джек. — Как будто все они одновременно рехнулись.

— Кто же они такие? — спросила Джиа, но тут же сжала губы. — Впрочем, это не важно. Остальные меня не интересуют, даже тот хам, который пытался меня облапить. Я только хочу знать, кто так напугал бедную Вики. Подам на него в суд, и пусть его посадят.

— В камеру со стопудовым серийным убийцей, который будет звать его «моя девочка»?

— И причем пожизненно, — кивнула Джиа.

— Ты что, действительно на это надеешься? — мягко спросил Джек.

— Я все для этого сделаю.

— А ты хоть опознать его сможешь?

Джиа посмотрела на Джека:

— Нет. Я его не разглядела. Но ведь ты… Нет, ты тоже его не опознаешь. Как можно получить свидетельские показания от того, кого не существует?

— Ведь ты не захочешь втягивать Вики во всю эту чехарду — опознания, допросы. И ради чего? В лучшем случае он получит мизерный срок, да и то условно. Адвокат его отмажет.

Джиа покачала головой и вздохнула:

— Это нечестно. Он напал на меня, до смерти напугал мою дочь, и все сойдет ему с рук?

— Ну, не совсем. Ноги-то он уж точно переломал.

— Этого мало, — заявила Джиа, глядя на спящую дочь. — Он заслужил большего.

— Я тоже так думаю, — согласился Джек, целуя Джиа в макушку. — Но сейчас я должен бежать.

— Куда?

— Да с парнем одним надо повидаться.

— Кого ты хочешь обмануть?

— Не волнуйся. Я скоро вернусь.

— Ладно, — кивнула Джиа. — Но будь осторожен.

Джек вышел на Саттон-сквер и пошел к площади, чтобы поймать такси. Обычно это Джиа останавливала его, прося успокоиться и не пороть горячку. Но сегодня все было иначе. Какой-то подонок напугал ее дочь, посмел ее тронуть, и она не собиралась ему это спускать.

Джек тоже не собирался.

Он-то знал, что этот подлец вполне мог убить ребенка и был к этому близок. Джек старался оценивать факты объективно, как бы со стороны. Нелегко, конечно, но, если поддаться эмоциям, представить, что могло случиться с Вики, опоздай он на одно биение сердца, можно совсем голову потерять.

Нет, здесь надо действовать трезво и осмотрительно. Сделать парню такое внушение, чтобы у него навсегда отбило охоту приближаться к детям, и в особенности к мисс Виктории Вестфален. Джек считал Вики своей дочерью. Генетически у нее был другой отец, но во всем остальном Вики была его маленькой девочкой, и он ощущал это всем своим сердцем и разумом. И вот некто, похожий на поросенка, попытался убить ее.

Зря ты это сделал, Поросенок.

Рядом с музеем находился медицинский центр «Маунт-Синай», и Джек подумал, что драчунов и их жертв могут отправить именно туда. Его предположение оказалось верным: придя туда, он увидел множество полицейских и нескольких закованных в наручники мужчин с гербами на пиджаках.

Все отделение «Скорой помощи» было на ногах. Доктора, сестры и санитары торопливо осматривали пострадавших, отбирая тех, кто нуждался в экстренной помощи. Весь приемный покой был заполнен ранеными: мужчины, женщины и дети с ошеломленным видом сидели по углам или кружили по вестибюлю. Парни в синих пиджаках все никак не могли угомониться: они выкрикивали ругательства и пытались напасть на полицейских. В общем, в медицинском центре царила суматоха.

Пока Джек прохаживался по вестибюлю, пытаясь найти обидчика Вики, он успел кое-что узнать из обрывков разговоров. Все эти буйные мужики были выпускниками частной школы Святого Варнавы. Джек был о ней наслышан: заведение для богатых детишек, расположенное в районе восьмидесятых улиц. Похоже, обед по поводу двадцать пятой годовщины выпуска ограничился лишь закусками. Уже за коктейлем возникли споры. О чем? О качестве пирожков? О количестве хрена в соусе? Да о чем угодно. Спор перешел в потасовку, которая выплеснулась на улицу и завершилась беспорядками.

Они называют это «беспорядками». Ничего себе.

Но где же Поросенок? Джек принял озабоченный вид и пошел по кабинетам. Он заглядывал за занавески и видел, как врачи зашивают раны на головах и лицах, накладывают на руки шины и изучают рентгеновские снимки. Однако этого ублюдка он там не обнаружил.

Джека остановил охранник — крупный чернокожий мужчина, не расположенный к шуткам.

— Я могу вам помочь, сэр?

— Вот, ищу своего друга, — объяснил Джек.

— Если вы сами не пострадали, ждите в приемном покое, — указал он куда-то назад. — Обратитесь в регистратуру, там вам подскажут, где он может находиться.

Джек развернулся в сторону вестибюля.

— По-моему, он сломал ногу.

— Тогда ему, вероятно, накладывают гипс в процедурной, но вам туда нельзя.

— О'кей, — произнес Джек, делая шаг вперед. — Возвращаюсь в приемный покой.

На полпути туда он остановил девушку азиатского вида в зеленых резиновых перчатках.

— А где находится процедурная?

— Да вот же она.

Она указала на дверь и пошла дальше.

Вот балда, подумал Джек, глядя на деревянную дверь, на которой большими буквами было написано «Процедурная». Чуть мимо не прошел.

Он посмотрел по сторонам. Охранник, отвернувшись, говорил по рации. Джек толкнул дверь и вошел.

Вот он. Грязный, растерзанный, залитый кровью Поросенок лежал на столе, а доктор с сестрой бинтовали его правую ногу какой-то сеткой. Глаза у него остекленели, а челюсть отвисла — видимо, здесь его накачали чем-то успокаивающим. Теперь он выглядел совсем иначе, но Джек его узнал. Поросенок. Джек почувствовал, как у него сводит челюсти. Надо бы дать доктору возможность попрактиковаться и на другой ноге и обеих руках, а вдобавок нарезать бекона из жирной туши, но коп, стоящий в изголовье, наверняка будет возражать.

Джек молча оглядывал комнату. У него было всего лишь несколько секунд. Не стоит попадаться на глаза Поросенку — тот может вспомнить, кто сбросил его с лестницы, и предъявить обвинение. Сейчас Джеку нужно лишь его имя. На столике у двери он заметил папку, брошенную поверх рентгеновских снимков. Прихватив ее с собой, Джек ретировался в коридор.

Сверху лежала регистрационная форма, в которой были указаны имя и адрес: Роберт Б. Батлер, Шестьдесят седьмая улица. Джек знал этот дом — роскошный небоскреб всего в одном квартале от его собственного жилища. Запомнив номер квартиры Батлера, Джек прислонил папку к двери и направился к выходу.

Джек и Роберт Б. Батлер, выпускник частной школы Святого Варнавы, бог знает сколько времени жили рядом. Пока, наконец, их пути не пересеклись.

Глава 3

Четверг

Несмотря на ранний час, Джек был уже в пути, наслаждаясь теплой летней погодой. Слишком хорошее утро, чтобы тратить его на выяснение отношений с толстым выпускником частной школы. Джек еще не решил, как подступиться к мистеру Батлеру, но в любом случае тот от него не уйдет. Сейчас же он направлялся к новому клиенту. Он согласился встретиться с доктором Радзмински на ее территории, потому что ее порекомендовал надежный человек. Ее территория представляла собой диабетическую клинику на Семнадцатой улице между Юнион-сквер и Ирвинг-Плейс, неподалеку от прачечной-автомата.

Войдя внутрь, Джек увидел толпу бедно одетых людей, где смешались представители всех рас и полов. Темнокожая сестра в белом халате, сидящая за стойкой, с первого взгляда определила, что он здесь белая ворона. Нельзя сказать, что Джек был так уж хорошо одет, но его выцветшая фланелевая рубашка, потертые джинсы и стоптанные рыжие ботинки были намного приличнее тех тряпок, что носила здешняя публика.

— Чем я могу помочь? — спросила сестра.

— Я к доктору Радзмински. Она меня ждет.

Порывшись в бумагах на своем столе, сестра выудила желтый листок.

— Да. Вы Джек? Она просила сразу же проводить вас к ней.

Девушка повела его по коридору мимо занавешенных дверей — из-за одной из них доносился запах спирта — и остановилась у небольшого кабинета в торце здания. За столом сидела молодая женщина с короткими темными волосами. Взглянув на вошедших, она улыбнулась. Совсем девчонка — никак не больше двадцати. Какой из нее доктор?

— Вы, должно быть, Джек? — спросила она, поднимаясь и протягивая руку.

— А вы — доктор Радзмински?

— Просто Надя, — поправила она его. — Доктором меня зовут только пациенты.

Открытое лицо, приветливая улыбка, темные блестящие глаза — Джек сразу же почувствовал к девушке симпатию.

— Спасибо, Жасмина, — поблагодарила она сестру.

Та вышла, закрыв за собой дверь. Надя указала на стул, заваленный бумагами.

— Сбросьте их на пол и садитесь.

Из кофеварки, стоящей на полке, девушка налила в пластмассовый стаканчик кофе.

— У нас есть сахар и сухие сливки.

— Два кусочка, пожалуйста.

— Это мой единственный порок, — сообщила она, прихлебывая кофе из огромной черной кружки, на которой большими белыми буквами было написано «НАДЯ». — Пристрастилась в ординатуре.

— Можно спросить?

— Конечно.

— Не обижайтесь, но не слишком ли вы молоды для доктора?

Она понимающе улыбнулась:

— Меня все об этом спрашивают. Да, лицо у меня детское. Большая удача для манекенщицы или актрисы, но для врача, который должен вызывать доверие и уважение, это совсем не подарок. Но уверяю вас, я самый настоящий дипломированный эндокринолог.

— Это что-то связанное с гормонами?

— Совершенно верно. Моя специальность — это железы: щитовидная, паращитовидная, поджелудочная, надпочечник, гипофиз и так далее. Диабет — один из основных объектов эндокринологии, и поэтому я здесь. Но меня, прежде всего, интересуют стероиды.

— Накачка мускулов?

Она опять улыбнулась:

— Анаболики — лишь один из видов стероидов. Есть еще кортизон и эстроген. Помните, что прошептал Дастину Хоффману тот парень из «Выпускника»?

— Конечно. «Пластика».

— Правильно. То же самое я слышала от одного из моих профессоров. Он любил повторять: «За стероидами будущее». Со временем мне стало ясно, что он прав. Я даже провела кое-какие исследования в этой области. Но хватит обо мне. Поговорим о вас. Чем вы так поразили Алисию Клейтон? Она с таким энтузиазмом рекомендовала именно вас.

На этот вопрос Джек отвечать не стал.

— А вы откуда ее знаете?

— По университету. Тогда мы еще не дружили, но обе были отличницами и занимались в группе для продвинутых студентов. После университета она уехала преподавать в колледже, но недавно вернулась, и мы с ней сошлись и часто видимся. Я рассказала ей о своей проблеме, и она дала мне ваш телефон. — Надя нерешительно взглянула на Джека. — Она сказала, что вам можно доверить даже свою жизнь.

Надеюсь, она не вдавалась в подробности, подумал Джек.

— А что, ваша жизнь в опасности?

— Нет. Но она так это сказала… Что же вы все-таки для нее сделали?

— Уверен, Алисия сама посвятит вас во все подробности, если захочет.

— Да в том-то и дело, что она не хочет. Что-то с ней стряслось на прошлое Рождество — вот все, что я знаю, — улыбнулась Надя. — Еще она говорила, что вы не из болтливых, и теперь я вижу, что это правда.

Беседовать с Надей было приятно, но Джеку не терпелось перейти к сути дела.

— Чем же я могу быть вам полезен?

— Это касается моего шефа.

Только не сексуальные домогательства, подумал Джек. С откровенным хамом он еще может справиться, но всякие косвенные намеки и провокационное поведение — дело слишком скользкое.

— Это ваш главный врач?

— Нет. Клиника открыта при больнице, и я работаю здесь на общественных началах.

— Колете больным инсулин?

— Нет. Этим занимаются сестры. Я заполняю карты, определяю, насколько повреждены органы, назначаю лечение. Здесь лечатся в основном бродяги. Представьте, каково приходится бездомному диабетику, — негде хранить инсулин, невозможно контролировать уровень сахара в крови, нет денег на одноразовые шприцы.

Да, несладко, подумал Джек. Теперь он понял, что объединяет этих двух женщин. Алисия руководила детской клиникой для больных СПИДом в Сент-Винсенте, всего в нескольких кварталах отсюда.

— Моя основная работа — я получила ее всего две недели назад — в фармацевтической компании «ГЭМ-Фарма». Слышали о такой?

Джек покачал головой. «Мерк» и «Пфайзер» — этих он знал, но какая-то ГЭМ…

— Это небольшая компания, — продолжала Надя. — Они занимаются производством и продажей самых распространенных лекарств — антибиотиков, таблеток от давления — в общем, всего того, что есть в любой домашней аптечке. Но в отличие от большинства подобных компаний они пытаются вести самостоятельные исследования, правда в небольшом объеме. Для этого меня и взяли.

— Не прошло и двух недель, а шеф уже донимает вас?

— Нет, кто-то донимает его. Во всяком случае, мне так кажется.

Слава богу, подумал Джек. Никаких сексуальных игр.

— А отчего вам так кажется?

— Я видела, как он спорил с каким-то человеком в офисе компании. Они стояли далеко, и я не слышала, о чем идет речь, но тот человек в бешенстве толкнул шефа и выскочил вон.

— Это был работник фирмы?

— Нет, но его лицо показалось мне знакомым. Потом я весь день пыталась вспомнить, кто это, и, наконец, меня осенило. Милош Драгович!

Так-так-так, подумал Джек. Совсем недавно к нему обратился еще один пострадавший от Драговича. Два клиента интересуются Драговичем почти одновременно. Популярная личность.

Надя внимательно посмотрела на Джека. Она по-своему истолковала его молчание.

— Не может быть, чтобы вы о нем не слышали.

— Да нет, слышал. Кто же не знает пройдоху серба?

Именно так окрестила Милоша Драговича газета «Пост» пару лет назад. И он вполне соответствовал прозвищу. Ему неоднократно предъявлялись обвинения в незаконной торговле оружием, вымогательстве, сводничестве и даже в убийстве, но он всякий раз выходил сухим из воды. Одетый с иголочки завсегдатай закрытых ресторанов и модных ночных клубов, где он был на дружеской ноге со всеми знаменитостями, Милош Драгович стал новым Джоном Готти, сменив этого мафиозного франта на городской ярмарке шика.

— Вы уверены, что это был он? — спросил Джек.

— Абсолютно. Я нашла старый номер «Нью-Йорка» с его фотографией на обложке. Милош Драгович — его ни с кем не спутаешь.

— И он напрягает вашего босса. Как вы думаете, почему?

— Именно это я и хотела бы узнать.

— Ну, раз ваш босс работает в фармацевтической компании…

— Он один из ее владельцев.

— Не надо большого ума, чтобы догадаться, что здесь попахивает криминалом. Почему бы вам не сообщить в полицию, что пройдоха серб наехал на вашего шефа?

— У Драговича может быть на него компромат, что-то такое, что он использует для шантажа. Возможно, он уже втянул беднягу в какое-то темное дело. Мне бы не хотелось, чтобы он как-то пострадал или угодил за решетку.

Джек заметил, что, когда Надя говорит о своем шефе, с которым не проработала и месяца, голос у нее как-то меняется, а в глазах появляется особый блеск. Возможно, их связывает не только работа.

— И кто же он, этот ваш шеф, о котором вы так печетесь?

Надя в нерешительности закусила верхнюю губу и пожала плечами:

— Черт, если я уже столько вам выложила, нет смысла скрывать его имя. Это доктор Люк Монне.

— Тезка известною художника?

— Произносится так же, но пишется с двумя «н».

Ну вот, подумала Надя, я все и выболтала. Только бы потом не пожалеть.

Меньше всего на свете Надя хотела бы, чтобы у доктора Монне начались неприятности. Поэтому она и обратилась к Наладчику Джеку.

Спокойно, приказала она себе. Алисия сказала, что этому человеку можно доверять. А доверие Алисии Клейтон не так-то легко заслужить.

После восторженного отзыва Алисии она ожидала увидеть внушительного вида мужчину, высокого и атлетически сложенного. Но человек, потягивающий кофе за ее столом, не представлял собой ничего особенного — тридцать с небольшим, приятная, но совсем не впечатляющая внешность, темные волосы, карие глаза, непринужденные манеры. Одет как сотни мужчин, которых она ежедневно встречает на улице. В общем, полная заурядность.

Человек, которому я доверяю свою жизнь, должен быть похож на Клинта Иствуда или Арнольда Шварценеггера, подумала Надя. А не на героев Кевина Костнера, молодых и неприметных.

Но потом она вспомнила слова Алисии: «Пусть тебя не вводит в заблуждение его скромная внешность — кусается он гораздо лучше, чем лает».

— Сдается мне, он для вас не просто шеф, — заметил Джек.

Надю задела бесцеремонность этого замечания. Неужели так заметно? Она небрежно пожала плечами:

— Мы давно знакомы. Он преподавал у нас на медицинском факультете.

— Тот самый профессор, который говорил, что за стероидами будущее?

Она кивнула, с удовольствием отметив, что от него ничего не ускользает.

— Это благодаря ему я стала заниматься эндокринологией.

Джек внимательно посмотрел на нее, как бы говоря: «Давай, давай, рассказывай… Я-то знаю, что дело тут совсем в другом».

Да, действительно. Дело в другом. Но Надя вовсе не собиралась рассказывать незнакомому человеку, как отчаянно влюбилась она в Люка Монне, когда училась в университете. В его темные вьющиеся волосы, черные сияющие глаза, тонкие черты лица, стройную фигуру, но более всего в его манеры. Его аристократические повадки и чуть заметный французский акцент прямо-таки источали аромат европейской культуры. Надя так увлеклась им, что стала строить планы соблазнения. Она припомнила одну из своих прежних фантазий…

Она входит в его кабинет и запирает за собой дверь. Надя трезво оценивала свою внешность — далеко не фотомодель, но и не урод. Она не раз ловила на себе взгляды доктора Монне, и потому план ее не казался столь уж нереальным. На ней блузка в обтяжку и мини-юбка, открывающая пупок. Она просит объяснить взаимосвязь между уровнем гормонов и сексуальным влечением. Обойдя вокруг стола, она становится рядом с доктором, чуть задевая его бедром. Если он продолжает возиться со своими молекулярными структурами и не понимает намека, она просто берет его руку и кладет ее между своих голых ног. Кровь у них закипает, они срывают друг с друга одежду, и он овладевает ею прямо на своем столе, демонстрируя незаурядные познания в искусстве любви, которыми так славятся французы.

Но все оставалось на уровне фантазий, пока однажды, в конце семестра…

Надя заерзала на стуле, чтобы унять томительное ощущение внизу живота. Даг Глисон — вот кто сейчас герой ее романа.

— Чем же вы ему так обязаны, что решили играть роль ангела-хранителя?

— Я вовсе не Кертис Слива. Но когда человека, который определил мой жизненный выбор и дал первую в жизни работу, втягивают во что-то незаконное, я не могу молчать.

— А почему вы думаете, что его втягивают против воли? — поинтересовался Джек.

— Да полно вам. Если известный мошенник в прямом смысле толкает его на моих глазах, я вынуждена предположить, что он толкает его на что-то сомнительное и в переносном.

Джек медленно кивнул:

— Логично. Чего же вы хотите от меня?

— Ряд вещей.

Надя разработала свой алгоритм для спасения доктора Монне, похожий на те, что печатают в медицинских журналах для диагностики и лечения болезней. Она мысленно нарисовала несколько квадратов, соединив их логическими связями.

— Сначала надо определить, что связывает доктора Монне с Милошем Драговичем. Если их взаимоотношения лежат в рамках закона — в чем я сильно сомневаюсь, — мы оставляем все как есть. Если же нет, мы идем дальше. И если доктора Монне шантажируют, я намерена это пресечь.

Джек быстро взглянул на нее:

— А если он сам влез в это дело и никто его туда не втягивал, тогда что?

Это был последний член алгоритма, пустой, еще не заполненный квадрат. Надя надеялась, молила Бога, чтобы заполнять его не пришлось. Она не допускала мысли, что доктор Монне может заняться чем-то предосудительным по своей воле. Он был достаточно обеспечен и не нуждался в деньгах.

Но тут она вспомнила о тех мошенниках, которые в восьмидесятые годы ободрали сотни миллионов людей, провернув аферу с поддельными облигациями. Разве они успокоились, когда сорвали огромный куш? Нет, они уже не могли остановиться. Деньги перестали иметь для них значение. Риск — вот что волновало им кровь, и они завязали все глубже, пока не попались.

Возможно, внешняя сдержанность доктора — всего лишь маска, за которой таится жажда риска, сильных эмоций и адреналина в крови.

Ее гость может найти ответы на те вопросы, которые она бы предпочла не задавать. Но надо же что-то делать. И при этом не терять веры, что близкий ей человек находится вне подозрений.

Надя вздохнула:

— Вряд ли. Сначала раскопайте это дело, а там видно будет.

— Согласен, — коротко ответил Джек. — Но мне нужны адреса и телефоны — его, ваши, рабочие, домашние — словом, все.

Надя вытащила из сумочки конверт:

— Здесь все, что вам нужно. И, кроме того, я написала все, что знаю о его биографии, образовании, научной работе, плюс все сведения о компании «ГЭМ-Фарма».

Джек улыбнулся:

— Вполне деловой подход. Это мне нравится.

— Есть еще одна проблема, — замялась Надя, чувствуя, как внутри у нее все напряглось. Алисия предупредила ее о расценках Наладчика Джека. — Это деньги.

— Да, мои услуги чего-то стоят.

— Конечно, никто и не ожидает, что вы будете работать даром. Но я только что закончила ординатуру и совсем недавно получила эту работу, так что, может быть…

Джек не шевельнулся, но она почувствовала, что он как-то ушел в себя.

— Не могу ли я снизить цену? — Он покачал головой. — Обычно я не торгуюсь, особенно когда дело касается таких типов, как Драгович. Иногда я выставляю счет позже, но не в таких случаях.

Ну что ж, во всяком случае, я попыталась, подумала Надя.

— Хорошо, а можно заплатить в рассрочку?

Джек сидел и молча смотрел на нее. Наде показалось, что прошла целая вечность.

— Вот что я вам скажу, — наконец заговорил он. — Ко мне уже обращались по поводу мистера Драговича — как раз на прошлой неделе. Если я смогу как-то объединить два этих дела, возможно, сделаю вам скидку.

— А если не сможете?

Он пожал плечами:

— Я не предоставляю рассрочек. В моем положении я просто не смогу привлечь должника к ответственности, если он решит меня надуть. Но для подруги Алисии я готов сделать исключение.

Надя с облегчением вздохнула.

— И вы мне поможете?

— Я займусь этим делом. Это все, что я могу вам пообещать.

Надя нерешительно вытащила из портмоне еще один конверт. В нем похрустывали десять банкнотов по сто долларов. И эти немалые деньги она отдает человеку, с которым знакома всего несколько минут. Но за его неприметной внешностью угадывалась железная воля. Она инстинктивно чувствовала, что сделала правильный выбор.

— Ну хорошо. Вот тысяча долларов в качестве… чего? Задатка?

Он улыбнулся и, не заглядывая в конверт, опустил его в карман.

— Задаток, первоначальный взнос — называйте, как вам больше нравится.

— А расписку вы мне дадите?

Он снова улыбнулся и покачал головой:

— Никаких расписок или письменных документов. Никаких свидетельств нашей встречи. — Он поднялся и протянул ей руку. — Только это.

Она протянула свою.

— Вот наш контракт, — добавил он, не разжимая руки. — Вы доверяете мне в этом деле, а я доверяю вам в вопросе оплаты.

— Доверие, — тихо проговорила она. — Какое чудесное слово.

Он выпустил ее руку и шагнул к двери.

— Я буду держать с вами связь.

Он ушел, и Надя погрузилась в раздумья. Любой, кто узнал бы, что она отдала тысячу долларов совершенно незнакомому человеку, счел бы ее сумасшедшей. Но беспокоили ее не деньги. Она понимала, что договор этот будет крепче каменной стены и без письменных документов.

Нет, ее грызли сомнения, а стоило ли вообще все это затевать. И вдруг возникло предчувствие, что дело это добром не кончится.

Когда Джек шел в сторону Парк-авеню, надеясь поймать такси, его кто-то окликнул:

— Эй, Джек!

Обернувшись, он увидел Одноногого Ленни, стоящего у стены театра на Юнион-сквер; одной рукой он опирался на костыль, а в другой держал пластиковый стаканчик с мелочью на дне. Правая нога у него заканчивалась чуть ниже колена.

— Привет, Ленни, — отозвался Джек. По-настоящему парня звали Джерри, но он предпочитал более благозвучный вариант. — Что ты здесь делаешь?

— Что всегда… Получаю пособие по безработице.

На Ленни был потрепанный пиджак, его спутанные седеющие волосы выглядели так, словно он потерял расческу еще во Вьетнаме, да так и не купил новую. На изрезанных морщинами щеках торчала трехдневная щетина. Довершали картину слишком большие джинсы и несколько рваных рубах, одетых одна на другую. На вид ему было лет пятьдесят, но могло быть и сорок, и все шестьдесят.

— Всегда, да всякий раз по-новому, — заметил Джек, указывая на то, что осталось от правой ноги Ленни. — Насколько я помню, раньше у тебя не было левой ноги. Что случилось?

— Да что-то бок у меня стал побаливать в последнее время, пришлось сменить ногу.

Джек до сих пор не мог понять, как Ленни умудряется подтягивать ногу так, чтобы ее не было видно. Должно быть, чертовски неудобно, но Ленни утверждал, что собираемые им деньги того стоят.

— Послушай, Джек, — понизил голос Ленни. — У меня есть кое-что новенькое.

— Не сегодня.

Джек знал, что Ленни приторговывает наркотиками.

— Да это совсем новый товар, и такой клевый. Хочешь, дам попробовать? Бесплатно.

— Нет, спасибо.

— Моим клиентам нравится. Голова после него не гудит и не трясет совсем.

— Здорово. Но как-нибудь в другой раз.

— О'кей. Только свистни.

Махнув рукой на прощание, Джек пошел дальше, сразу же забыв о Ленни. Он думал о своей недавней встрече с клиентом, где речь тоже шла о Драговиче. Пришлось попусту тащиться на Стейтен-Айленд.

Раньше Джек встречался с клиентами в баре у Хулио, но месяц назад, когда он стоял у стойки, потягивая пиво, в бар вошел какой-то парень и спросил Наладчика Джека. Хулио, как всегда невозмутимый, ответил, что сюда приходят десятки парней по имени Джек. Вы договорились здесь встретиться? Парень сказал, что нет, он просто слышал, что этот Джек здесь постоянно околачивается, а ему надо с ним поговорить. Хулио сказал, что парень, видимо, ошибся, и поскорее спровадил его.

Джек вовсе не хотел, чтобы кто-то знал, где он все время «околачивается», — может быть опасно для него самого, да и для Хулио тоже. Он старался сохранять инкогнито, но это не всегда удавалось. За все эти годы он приобрел немало врагов. Гораздо больше, чем хотелось бы.

Поэтому, когда на прошлой неделе ему позвонил некто по имени Сол Витуоло, Джек назначил встречу на Стейтен-Айленде. Оказалось, что Сол хочет, чтобы Джек замочил Милоша Драговича — он прямо так и заявил без всяких обиняков. Джек объяснил, что он не мочит людей за деньги, и вернулся в Манхэттен.

Но теперь он подумал, что стоит опять заглянуть к старине Солу: может, он согласится на что-нибудь менее радикальное. Раз уж Джек все равно будет охотиться на Драговича по Надиному заказу, почему бы Солу Витуоло не оплатить часть работы?

Но сначала надо поговорить с Эйбом и выяснить, что ему известно о пресловутом сербе.

Выйдя на Парк-авеню, Джек хотел было остановить такси, но его опередила женщина в красном плаще. Когда она открывала заднюю дверь, на нее налетел мужчина в темно-синем костюме. Оттолкнув женщину, он быстро проскочил в машину. Но дама с ругательствами выхватила у него из рук кейс и отбросила на тротуар. Растерянный мужчина выскочил из такси и побежал за своим кейсом.

Джек не мог сдержать улыбки. Молодец, дамочка. Так этому нахалу и надо.

Кто-то рядом с ним воскликнул:

— Ай да девчонка!

Джек стал ловить другое такси, но вдруг заметил, что вместо того, чтобы сесть в машину, женщина погналась за своим обидчиком. Выхватив из кармана ножницы, она принялась наносить удары. Мужчина закричал от ужаса и боли, а ножницы все вонзались ему в плечи, спину и бедра. Дама уже нацелилась в шею, но тут подбежал водитель такси и с помощью прохожего оттащил ее от бедняги и сумел разоружить. Громко взвизгнув, она набросилась на него с кулаками.

Пойду-ка я лучше пешком, подумал Джек.

— Ты там был? — спросил Эйб, жуя бублик. — Видел этот бунт выпускников?

Магазин спортивных товаров Эйба Гроссмана был еще закрыт, но Джек знал, что Эйб — ранняя пташка и все свое время отдает работе. Он постучал в витрину, помахав пакетом с бубликами, и Эйб открыл ему дверь.

— Ну, бунт — это сильно сказано, — возразил Джек, выковыривая кунжутные семена из бублика и разбрасывая их по прилавку, где их тут же склевывал голубой попугай Эйба. — Просто уличный мордобой. Но там были кое-какие неприятные моменты.

Эйб, лысеющий мужчина за пятьдесят, с круглым брюшком, обтянутым белой рубашкой, сидел на высоком стуле за своим обшарпанным прилавком. Вокруг него на стеллажах, на полу, на прилавке были беспорядочно навалены велосипеды, роликовые коньки, хоккейные клюшки и прочие товары, имеющие отношение к спорту. Казалось, по магазину промчался ураган.

Когда Джек рассказал ему, что приключилось с Вики, он, поморщившись, спросил:

— А этот шутник… он все еще жив и здоров?

— Пока да.

— Но ты, конечно, поправишь ситуацию?

— Я работаю над этим, — коротко ответил Джек. Сейчас ему не хотелось говорить о Батлере. — Ты что-нибудь знаешь о Милоше Драговиче?

Бублик в руке Эйба застыл на полпути ко рту.

— Ну, симпатягой его не назовешь.

— Расскажи мне о нем.

— Он начинал в моем бизнесе.

— Торговля оружием?

Эйб кивнул:

— На Балканах. Типичное порождение девяностых этот Драгович. Нажил капитал во время войны в Боснии; они с братом продавали оружие обеим сторонам. Оба там родились, но выросли здесь. Во время Второй мировой их отец служил в сербской милиции, так что нужные связи у них были. Они сколотили банду из бывших военных и пробились во все виды криминального бизнеса — наркотики, мошенничество, проституция, ростовщичество — словом, все, на чем можно сделать деньги.

— Середина девяностых? Прекрасно помню все эти разборки и убийства. Не знал, что это дело рук Драговича.

— Ну, не все, конечно, но свою лепту он внес. Братья тогда объединились с русской мафией и использовали Брайтон-Бич как плацдарм против гаитян и доминиканцев. Насколько я знаю, война была беспощадной.

— Некоторая этническая чистка?

— Можно сказать и так. Когда начались события в Косове, Милош с братцем — не помню, как его звали, — опять стали торговать оружием, но того убили в какой-то переделке. После Косова Милош еще больше разбогател и приобрел влияние.

— А как он ведет дела?

— Все контролирует сам. Никаких помощников и посредников. Не особенно маскируется — считает это признаком слабости. Любит светскую жизнь.

— Да, он обожает мелькать в газетах.

— Собирается открыть клуб на месте бывшей «Реджины», так что скоро вся блестящая публика повалит к нему валом. А как он будет называться, знаешь?

— «Логово Милоша»?

— Еще хуже. «Белгравия».

— Только не это! — рассмеялся Джек.

— Но он откроется только осенью, так что успеешь забронировать себе место. — Эйб посмотрел на Джека поверх очков. — А какие у тебя с ним дела?

Джек пожал плечами:

— Ко мне уже двое обратились с просьбой разобраться с ним.

— Будь осторожен. Он большая сволочь. Не боится запачкать руки. Говорят, даже любит это дело.

— Запачкать кровью?

— Именно.

Джек вздохнул:

— Но я не собираюсь сталкиваться с ним вплотную.

— Вот и хорошо. Быть от него на расстоянии вытянутой руки — уже опасно.

Эйб доел бублик и стряхнул крошки с рубашки. Попугай бросился их подбирать.

— Посмотри на Парабеллума. Эта птица лучше, чем веник. — Эйб покачал головой. — Я от нее тащусь.

— Тебе надо почаще бывать на улице, Эйб.

— Что я, лох какой-нибудь, чтобы ходить и нарываться на бандитов? Фью! Я ведь читаю газеты.

Эйб махнул коротенькой ручкой в сторону толстой пачки; он читал все ежедневные газеты: «Таймс», «Дейли ньюс», «Пост», «Ньюсдей», «Виллидж войс» и даже розовый листок «Обсервера».

— Здесь настоящие джунгли. Я уж лучше посижу дома и посмотрю очередной ремейк «Я люблю Люси».

— Да полно тебе, Эйб. Сейчас в городе безопасно, как в детском парке.

— Да, так говорит наш мэр и его ребята, но я-то знаю, что все это брехня. На самом деле все обстоит как раз наоборот. И вообще, когда в городе слишком спокойно, это плохо для бизнеса.

— Это прекрасно для бизнеса, кроме твоего, конечно.

Доход от торговли спортивными товарами не покрывал даже арендной платы, не говоря уже об остальном. Поэтому Эйб нелегально приторговывал оружием — его настоящий товар не был выставлен в витрине.

— Упали доходы?

Эйб пожал плечами:

— Упали? Да нет, скорее застыли на месте. Но это даже хорошо. Значит, мы приближаемся к цели.

— Общество взаимного уважения?

Эйб кивнул. С его точки зрения, идеальным могло быть только то общество, члены которого никогда не расстаются с оружием. Он искренне верил в поговорку, что оружие — лучший учитель вежливости.

— А как у тебя дела? Есть ли спрос на услуги Наладчика Джека?

— Как никогда. Похоже, мой бизнес не скоро накроется.

Эйб рассмеялся:

— Ну, тогда тебя ожидает блестящее будущее. А если серьезно, то, сдается мне, город стан уж слишком безопасным, и потому у людей крыша едет. Они так привыкли к опасностям, что теперь, когда их нет, лишний адреналин сносит им башни.

Джек посмотрел на него в упор. Что ему особенно нравилось в Эйбе, так это его безумные идеи. Но самому старику он об этом не говорил.

— Ну, что скажешь? — поднял на него глаза Эйб.

— Никогда не слышал ничего глупее.

— А тогда чем ты объяснишь, что почтенные и законопослушные джентльмены вдруг устраивают дебош, как это случилось вчера? А на это ты что скажешь? — ткнул он в «Нью-Йорк пост», лежавшую на прилавке. — Ах, чтоб тебя!

— Похоже, твой пернатый веник оставил тебе благодарственную записку.

Эйб схватил тряпку и вытер помет Парабеллума.

— Вот, — указал он на какую-то заметку. — Директор рекламного агентства узнает, что от них уплыл заказ. И что же он делает? Берет пресс-папье и начинает дубасить своего подчиненного, который этот заказ упустил. Избивает его до полусмерти. Это нормально?

Джек вспомнил, в какое неистовство впала дамочка, ловившая такси, но говорить об этом не стал. Эйб сочтет это подтверждением своей теории.

— Мы живем в большом городе. Здесь всякое бывает.

— Это не отдельные случаи. Такое происходит постоянно, я же вижу. Все одно к одному. Люди слетают с катушек без всякой видимой причины — или из-за какого-нибудь пустяка. И все потому, что город стал слишком безопасным. Избыток адреналина. Слишком много злости накопилось. Надо что-то с этим делать.

Эйб оседлал любимого конька. Джек с удовольствием послушал бы его рассуждения, но надо было спешить.

— Есть предложения?

— Пока нет.

— Могу подсказать один ход, — усмехнулся Джек, направляясь к двери. — Начинай собирать подписи под петицией о превращении Нью-Йорка в опасный город. А пока ты этим занимаешься, я пойду встречусь еще с одним клиентом.

— Будь осторожен, — напутствовал его Эйб. — Вокруг сплошная агрессия.

Когда Надя вошла в роскошный вестибюль тридцатиэтажного здания на Тридцать четвертой улице, у нее закружилась голова. Все прежние сомнения развеялись, как дым, сменившись радостным ожиданием: после двух недель подготовки и испытаний она, наконец, приступит к работе над долгожданным проектом.

Но когда Надя вошла в лифт, внутри у нее все похолодело. Там стоял мужчина лет пятидесяти, в бежевом клетчатом костюме, стоившем не меньше двух тысяч долларов, а возможно, и больше, если учитывать, что он был сшит на заказ и идеально сидел на слишком широких плечах. Сверкающие черные ботинки из кожи ящерицы, гремучей змеи или другой экзотической рептилии, рубашка без галстука, с бриллиантовой запонкой на высоком пасторском воротничке. Блестящие черные волосы, зачесанные назад и густо напомаженные, оттеняли румяное скуластое лицо с крупным носом и тонкими губами. Холодные карие глаза, оглядывавшие кабину, равнодушно скользнули по Надиному лицу. Удав, оценивающий степень доступности окружающих его кроликов.

Милош Драгович.

Настроение у Нади совсем упало, когда она увидела, что он нажал кнопку шестнадцатого этажа — ту самую, которую несколькими секундами раньше нажала она.

Он тоже идет на фирму «ГЭМ-Фарма». Зачем? Опять трясти доктора Монне? Пора положить этому конец. Нет, все-таки хорошо, что она обратилась к Джеку. Все сомнения исчезли. Она поступила правильно.

Надя искоса поглядывала на Драговича. Впечатляющая внешность — таким она ожидала увидеть Наладчика Джека. От него исходила сила — настоящий супермен, который доказывает это всем своим видом. В отличие от неприметного Джека сразу бросается в глаза — и стремится к этому.

Теперь Надя поняла, почему к нему так тянутся знаменитости, манекенщицы и начинающие кинодивы. В его чертах, волосах, фигуре было что-то первобытное. Милош Драгович обладал чисто животным магнетизмом. Вся кабина пропиталась его мускусным запахом — туалетная вода под названием «Тестостерон».

Похоже, он ехал один. Надя оглядела кабину. Все остальные были похожи на обычных служащих. Неужели такие крутые парни, как Драгович, ездят без охраны и шестерок?

Лифт остановился на шестнадцатом этаже, где находился офис компании «ГЭМ-Фарма». Драгович вышел первым и остановился у стеклянной двери с логотипом ГЭМ.

Увидев Надю через стекло, секретарша фирмы Клодин улыбнулась и помахала рукой. Но Драгович оказался проворнее.

— Извините, сэр… — начала Клодин.

— У меня встреча с вашими шефами, — с легким акцентом произнес Драгович, даже не взглянув на нее. Голос у него был низкий и резкий.

Клодин заглянула в ежедневник:

— Но у меня ничего не записано.

— Это потому, дорогая, что встречи назначаю я. Драгович уверенно пошел по коридору — казалось, он хорошо знает это место.

— Никакая я вам не «дорогая», — бросила ему вслед Клодин.

— Вызови охрану, — сказала Надя.

Клодин пожала плечами:

— Что толку? Никто не смеет ему перечить.

Надя негодующе уставилась нахалу в спину. Какое право он имеет так нагло лезть напролом? Ее так и подмывало последовать за ним и тайно проникнуть на эту встречу. Но это слишком рискованно. Если ее обнаружат, дело может закончиться увольнением.

Глубоко вздохнув, Надя решила не портить себе праздник и направилась прямиком в лабораторию. Компания арендовала два этажа: на верхнем располагались корпоративные службы, отделы маркетинга и сбыта, нижний был занят научно-исследовательской лабораторией — детищем доктора Монне. В целях безопасности пройти в лабораторию можно было только через верхний этаж — лифт там не останавливался.

Надя опустила карточку в электронный замок, и он со щелчком открылся, пропуская ее внутрь. Она побежала вниз по лестнице, на ходу приветствуя коллег. Добравшись до своего кабинета, она надела белый халат и устремилась к кофейнику.

Руки, державшие чашку, предательски дрожали. Слишком много кофеина или это злость на Милоша Драговича?

…Это потому, дорогая, что встречи назначаю я…

Какое высокомерие. Почему он так подмял руководителей ГЭМ? Надя все готова была отдать, лишь бы узнать, что же сейчас происходит в комнате для переговоров.

— Не желаю слушать никаких отговорок! — отрезал Милош Драгович, стукнув кулаком по столу. Он с удовольствием отметил, как вздрогнули Гаррисон и Эдвардс. И только этот мудак Монне лишь чуть скривил рот, словно проглотил что-то кислое. — Мне нужен товар, и немедленно!

Милош грозно посмотрел на владельцев «ГЭМ-Фарма», сидящих напротив него. Он хорошо знал этих гарвардских мальчиков — лет десять назад Гаррисон, Эдвардс и Монне создали собственную компанию, назвав ее начальными буквами своих фамилий — ГЭМ. Неплохо придумано.

Слева от Драговича сидел Кент Гаррисон, рыжий, круглолицый и вечно измятый бакалавр медицины, который занимался в фирме организационными вопросами. Рядом расположился Брэд Эдвардс, стройный красавчик брюнет, весьма состоятельный адвокат, который вложил в эту фирму значительную сумму денег. Он заведовал юридическим отделом и исполнял функции сетевого администратора.

Последним (по месту за столом, но отнюдь не по значимости) был доктор Люк Монне, руководитель научно-исследовательской лаборатории. Монне, доктор медицины и философии, успел опубликовать несколько сенсационных работ, понять которые были в состоянии лишь три человека в мире.

Монне… Один вид этого типа приводил Драговича в раздражение. Так и подмывало расплющить его лягушачий нос. Возможно, Милоша бесило высокомерие, с которым держался Монне, словно он был персоной королевских кровей, или его пренеприятная манера смотреть на Драговича как на некое пресмыкающееся, неожиданно выползшее из-под камня. Двоих других Милош мог поставить на место одним движением бровей, а этого Монне…

Доктор Монне скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и в упор посмотрел на Драговича.

Тот стиснул зубы. Эй, Монне, я могу купить тебя со всеми твоими потрохами. Мои родители тоже были эмигрантами. Мы оба начинали с нуля, но я сумел сколотить капитал, пока ты сидел на учительской зарплате и изображал благородную бедность. Да, сейчас и у тебя появились деньжата, но только благодаря мне и моим связям. Без меня ты давно бы вылетел в трубу.

И все же Монне смотрел на него свысока, словно восседая на некоем почетном пьедестале, до которого Драговичу никогда не дотянуться.

— К сожалению, Милош, очередная партия «локи» будет готова не раньше следующей недели, — произнес Монне безукоризненно вежливым тоном.

— Да, да, — поспешно подтвердил Гаррисон. По его пухлым щекам стекали струйки пота. Прямо жареный молочный поросенок, не хватает только яблока во рту. — Будь у нас товар, мы бы сразу же передали его вам, как это обычно делается.

— И… и… давайте рассуждать здраво, — подал голос Эдвардс. — Мы ведь тоже в убытке, если нет продаж, верно? Прежняя партия кончилась, а подготовку новой мы сможем начать лишь в конце этой недели.

— А мне плевать на ваши проблемы. Ясно? — рявкнул Драгович с внезапно появившимся акцентом. Он повернулся, поднял стул и отшвырнул его к стене. — Никаких проволочек! Я хочу получить «локи» прямо сейчас.

Родители вывезли Милоша из Герцеговины в пятилетнем возрасте. Во время Второй мировой отец его служил в армии и после прихода коммунистов к власти сбежал в Штаты и осел со всей семьей в Бруклине. Приживались они там с трудом. Все свое детство и юность Милош посвятил искоренению акцента, В конце концов, ему это удалось. Заканчивая среднюю школу, он говорил по-английски совсем чисто. Но, попав в определенные круги, быстро понял, что небольшой акцент может быть весьма полезен для обольщения или угроз — в зависимости от обстоятельств. В общем, к двадцати годам Милош Драгович дал задний ход и начал копировать отцовский выговор.

— Но нам пока нечего вам предложить, — заскулил Эдвардс, ерзая на стуле.

— Почему? Вы спустили товар кому-то другому? Да? И теперь для меня ничего не осталось?

— Избави бог! — простонал Гаррисон. — Да нам такое и в голову не могло прийти!

— И правильно! Если узнаю, что вы сплавляете «локи» на сторону, посворачиваю вам шеи, как цыплятам.

Драгович сложил кулаки и показал, как он это сделает.

Эдвардс заморгал.

— Хорошо, но если вы не толкнули «локи» кому-то другому, тогда где он? — спросил Драгович, упершись руками в бока.

— Да у нас его просто нет, — чуть не плача проговорил Эдвардс.

Милош с трудом удерживал улыбку. Ему нравилось издеваться над этими слабаками. Он прекрасно знал, что к концу месяца их запасы истощаются, и вовсе не потому, что они толкают товар налево, однако считал нужным держать в страхе Божьем их жалкие душонки (Богом в данном случае был грозный Милош).

Он с нетерпением ожидал этих встреч. И комната для переговоров с полной звукоизоляцией, отсутствием окон и электронной защитой подходила для этой цели как нельзя лучше. Там он мог кричать и бросать предметы, не рискуя быть услышанным снаружи. Милош предпочитал приходить без предупреждения и без охраны — он не хотел, чтобы его люди знали, откуда берется «локи», — и, нагнав страху на этих слизняков, столь же неожиданно исчезать, оставляя их трястись в обмоченных штанах.

Но с Монне эти номера не проходили.

Можешь сколько угодно пыжиться, доктор, подумал Драгович, но я припас для тебя подарочек, нечто такое, отчего с твоей противной морды разом слетит вся спесь.

Монне вздохнул:

— Ну сколько можно об одном и том же? Молекула «локи» очень неустойчива. Когда она распадается, мы вынуждены создавать новую формулу. Она будет у нас уже завтра, и мы сразу же начнем над ней работать. Определим ее потенциал и начнем полномасштабное производство.

Милош наклонился над столом и впился взглядом в своего собеседника:

— Доктор Монне, очевидно, держит меня за дурака?

Монне выдержал этот взгляд.

— Напротив. Вы гораздо умнее, чем хотите казаться. Тем более непонятно, зачем вам вся эта наигранная свирепость. Это совершенно излишне.

Самоуверенность Монне привела Милоша в бешенство. Так бы и свернул ему шею. Но он сдержался, решив, что момент сейчас неподходящий. Он разберется с доктором по-другому. И пусть они считают его законченным психом.

Драгович выпрямился и одарил присутствующих ослепительной улыбкой.

— Да, вы правы, — мягко произнес он. — Не будем конфликтовать. Мы ведь как братья, верно? Короче, когда ваш брат получит новую партию товара?

Гаррисон с Эдвардсом тревожно посмотрели на Монне.

— Завтра мы получим новую формулу, в пятницу вечером или в субботу утром закончим испытания. Если все пойдет хорошо, сразу же запустим препарат в производство. Из-за праздников первая партия отодвинется на вторник. Но объем будет значительным.

— Отлично! В конце недели я уеду из города, но буду на связи.

Гаррисон и Эдвардс заметно повеселели.

— Летите в Европу? — с надеждой спросил Эдвардс.

— Нет, в Ист-Хемптон. Обживаю новый дом на побережье. Устраиваю вечеринки для друзей. Рад бы и вас пригласить, но вы же будете по горло заняты моим «локи», верно?

— Вне всякого сомнения, — с готовностью подтвердил Гаррисон, а Эдвардс энергично закивал.

Милош в упор посмотрел на Монне. Угрозами и руганью его не проймешь. Но Милош приготовил для доктора кое-что другое, и сейчас настало время вытащить главный козырь.

— Особенно жаль, что ко мне не сможет приехать доктор. Я намерен угостить друзей необыкновенным вином, которое недавно купил по случаю. Это бордо. Вы ведь слышали о «Шато Петрю»?

Он заметил, как напрягся Монне. Но голос его прозвучал безучастно:

— Да.

— Конечно же слышали. Его ведь делают у вас на родине. Как глупо с моей стороны спрашивать вас об этом. Ну так вот, вчера вечером я купил шесть бутылок «Шато Петрю» 1947 года класса «Крю Эксепсьонель» и буду пить его в выходные. Какая жалость, что вы не сможете приехать и попробовать мое приобретение. Судя по всему, это отменное вино.

Милош злорадно наблюдал, как бледнеет доктор Монне. Глаза его широко раскрылись. Казалось, он потерял дар речи.

— Всего хорошего, господа, — попрощался Драгович и вышел в коридор.

Когда за Драговичем закрылась дверь, Люк почувствовал, что теряет голову. Будь у него пистолет, он не задумываясь выбежал бы в коридор и пристрелил этого подонка. Люк никогда не держал в руках оружия, но по такой цели, как Драгович, он бы не промахнулся.

От слов Драговича у него просто подкосились ноги. Неужели эта обезьяна следит за ним? Иного объяснения он не находил. Вероятно, кто-то из людей Драговича шел за ним до самого «Сотбис» и сообщил своему боссу, что Люк участвует в торгах. Драгович немедленно вмешался и перебил цену.

Но зачем? Вряд ли его славянская глотка способна оценить коллекционное бордо. Значит, единственной его целью было досадить Люку.

Но почему? Потому что он не трясется от страха под свирепыми взглядами Милоша?

Если вся эта история с вином понадобилась Драговичу для того, чтобы продемонстрировать свою крутизну, то он зря потратил деньги. Люк и без того знал, как опасно вести» с ним дела.

Брэд Эдвардс со стоном запер дверь.

— И как нас угораздило связаться с этим маньяком?

— Ты знаешь как, — отозвался Кент Гаррисон, вытирая лицо рукавом рубашки. — И главное, отлично знаешь почему, черт бы тебя побрал.

Брэд горестно кивнул.

— Да, знаю, — вздохнул он, опускаясь в кресло. — Но вот как от него теперь избавиться — этого я не знаю.

— Зато я знаю, — наконец подал голос Люк.

— Как? — в один голос завопили его компаньоны, подскочив в своих креслах.

— Просто не будем продавать ему «локи».

— Это совсем не смешно, Люк, — остановил его Брэд, как бы отмахиваясь ухоженной рукой от этих слов. — Не совсем удачная тема для шуток.

— А я не шучу, — возразил Люк, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — Возможно, у нас просто не будет выбора.

Кент нервно сглотнул.

— Ты говорил, что наш источник мелеет. Неужели он совсем истощился?

— Пока нет. На этот раз обойдется. Еще рано впадать в панику.

Люк был уверен, что, случись самое страшное, Оз обязательно позвонит ему.

— Но в отношении следующего раза у меня большие сомнения.

— О господи! — взвыл Брэд, весь трясясь. — Ты это серьезно? Через месяц мы будем на мели? Но ведь Драгович нас убьет!

— Да, вероятно, убьет, — спокойно подтвердил Люк. — Или, по крайней мере, попытается.

Но пусть сначала меня найдет, мысленно добавил он.

Сам Люк мог уехать в Прованс, где эта сербская свинья никогда до него не доберется, но вот Кент с Брэдом…

Кент издал звук, похожий на рыдание.

— Но надо же ему сказать, как-то подготовить. Убедить, что это не наша вина.

— Думаешь, у тебя получится? — засомневался Люк. — Это же настоящее животное. Но, несмотря на все его угрозы, нам нечего бояться, потому что никто, кроме нас, не сможет сделать «локи». Если мы перестанем снабжать его этим средством, он подумает, что мы либо набиваем себе цену, либо нашли другого покупателя — по-другому просто не бывает. А если он не сможет получать то, что хочет, он нас попросту прикончит. Наша последняя надежда — попытаться стабилизировать молекулу «локи». Если мы…

— Но ты же не смог! — возразил Брэд. — Ты пытался стабилизировать ее сразу же после того, как обнаружил, и у тебя ничего не получилось. Мы потратили куну денег на твою лабораторию. И что же? Да ничего! И этот парень, Макинтош, тоже ничего не смог сделать. Давай смотреть фактам в лицо — молекулу «локи» вообще невозможно стабилизировать!

— Возможно. Просто требуется другой подход. Я пригласил новую сотрудницу, она талантливый ученый и…

— И — что? — ехидно спросил Гаррисон. Лицо у него покраснело и слилось с рыжими волосами.

— Если она такая умная, то скоро обо всем догадается и будет шантажировать нас, как Макинтош.

— Надя совсем не такая.

Когда их менеджер по продажам Глисон предложил вместо Макинтоша взять Надю Радзмински, Люк сразу заинтересовался этой идеей. Он хорошо помнил ее, и не только из-за того, что произошло между ними, когда он преподавал в университете. Она была способной студенткой, проявлявшей особый интерес к молекулярной биологии. В последние годы ее имя не раз появлялось среди авторов наиболее заметных работ по этой теме. После собеседования, где она, в свою очередь, обнаружила близкое знакомство с его последними публикациями. Люк понял, что Надя — их последняя надежда.

— И, кроме того, я поставил дополнительную защиту на свои файлы. Она будет знать только то, что я сочту нужным. — Люк посмотрел на своих компаньонов: — У нас нет разногласий по поводу ее зарплаты?

Компаньоны кивнули — Брэд с некоторой неохотой.

— Ничего себе зарплата, — пробурчал он.

Кент откинулся назад, запустив руки в огненную шевелюру.

— Если у нее получится, она оправдает каждый вложенный в нее цент. Если только не попытается нас надуть, — сказал он, подозрительно взглянув на Люка.

Но на этот счет Люк был совершенно спокоен. Надя смотрела на него с трогательным обожанием. Это обстоятельство, подкрепленное высокой зарплатой, а также теплотой и участием с его стороны, — что сулило довольно приятную перспективу, — заставит ее пахать как трактор.

— Господи, у нас осталось только четыре недели. Когда она приступает к работе? — спросил Брэд.

— Сегодня я покажу ей молекулу «локи», и завтра она уже начнет работать над новой формулой.

— Четыре недели, — прошептал Брэд. — Мы не успеем.

— Успеем, — уверенно произнес Люк.

Должны успеть, подумал он. Ему вдруг показалось, что стены маленькой комнаты смыкаются, погребая его внутри. Брэд оборудовал это помещение вскоре после того, как они связались с Драговичем. Неплохая идея — ведь теперь они часто собирались, чтобы обсуждать деликатные темы с криминальным душком, — и комната со звуковой и электронной изоляцией пришлась для этого как нельзя лучше. В этой комнате без окон Люк всегда чувствовал себя как в клетке, а сейчас и вообще там стало нечем дышать.

Люк поднялся и пошел к двери.

— Она как раз ждет меня в лаборатории.

Он отпер дверь и осторожно приоткрыл ее, чтобы не задеть шедших по коридору. Дверь была на пружинах и захлопывалась автоматически, не выпуская наружу ни один звук. Люк вышел в коридор и с удовольствием вдохнул прохладный воздух. Во всяком случае, таким он ему показался. Он все еще чувствовал себя неважно.

Прислонившись к стене, Люк стал вспоминать, как попал в эту западню.

Когда Кент с Брэдом пригласили его во вновь созданную фирму, чтобы заполучить его имя и репутацию, будущее представлялось таким безоблачным. Все казалось возможным. А теперь все летит к черту. Хотелось кричать от досады.

Подумать только, безобидные эксперименты с кровью некоего странного существа сломали ему жизнь, превратив в торговца наркотиками, в убийцу. Крайняя степень падения, дальше уж некуда.

Теперь все зависело от Нади. Он пытался стабилизировать молекулу всеми мыслимыми способами, но потерпел неудачу. Возможно, ему просто не хватило интеллекта или иссякли творческие силы. А может быть, сказывался постоянный стресс от общения с Драговичем или давило чувство обреченности, сознание того, что все его благополучие может в любую минуту разлететься вдребезги. Но какова бы ни была причина, пробить эту стену он так и не смог.

Однако свежая голова, светлая и ничем не отягощенная, возможно, разгадает то, что ему оказалось не по силам.

Четыре недели… Люк зажмурился. Надя. Не подведи меня, девочка. Сейчас все зависит от тебя.

Надя сидела в темном кабинете и смотрела на сферическую структуру, которая висела в воздухе перед ее глазами. Это была молекула ловастатина, препарата, снижающего уровень холестерина в крови. Лекарство это, разработанное компанией «Мерк», выпускалось под торговой маркой «мевакор», но у него закончился срок патентования, и «ГЭМ-Фарма» стала продавать его аналог по гораздо более низкой цене.

Не отрывая глаз от молекулы, Надя пробежала пальцами по клавиатуре, подвигала шаровым манипулятором, и в воздухе появилась дополнительная метиловая группа, которая сразу же прилепилась к краю молекулы. Надя повернула трехмерное изображение на 360 градусов в двух плоскостях, чтобы убедиться, что новая группа сориентирована в нужном направлении, и — вуаля! — ловастатин превратился в симвастатин, еще одно липидопонижающее средство компании «Мерк», именуемое «зокор». Но «зокор», в отличие от «мевакора», был все еще защищен патентом и поэтому недоступен для ГЭМ. Во всяком случае, пока.

Наде очень нравилась эта чудо-лаборатория, оборудованная по последнему слову техники. Никаких банок с реактивами, пипеток, термостатов и сушильных шкафов — все эксперименты и химические реакции были виртуальными и осуществлялись с помощью голографической установки. Подобная техника стоила огромных денег, и далеко не всякая фармацевтическая компания могла себе позволить такую роскошь. Но доктор Монне объяснил Наде, что ГЭМ делает ставку на собственные научные разработки. Нельзя же вечно оставаться в роли простых продавцов. И голографическая лаборатория была шагом на пути к самостоятельности.

Надя тихонько вздохнула. Все это время она без устали осваивала сложную технику, и теперь голографическое моделирование не представляло для нее никакой трудности. Сейчас она была готова к любому заданию.

— Эй, — раздался позади нее знакомый голос — А в стрелялки можно играть на этой штуке?

Надя резко повернулась на крутящемся стуле. Увидев вошедшего, она быстро заговорила, едва переводя дыхание:

— Даг! О господи, что ты тут делаешь? Как ты сюда попал? Тебя же уволят, если увидят здесь.

Сильные руки подняли ее из кресла и сжали в объятиях. Она обняла Дага и сразу узнала запах его одеколона — это был «Вудс», который она подарила ему на день рождения. Надя прижалась к сильному телу, ей нравилась его основательность и надежность.

Дуглас Глисон, высокий блондин с обаятельной улыбкой и смеющимися голубыми глазами. Но за привлекательной внешностью и непринужденными манерами скрывался острый как бритва интеллект.

Одет он был в тот самый серый костюм, который был на нем в день их первой встречи.

Это произошло в прошлом году на ежегодном заседании Медицинского общества. Даг сидел за стойкой компании «ГЭМ-Фарма» в выставочном павильоне. Надя проходила мимо с сумкой через плечо и ноутбуком в руках. Она слышала, что доктор Монне оставил преподавание и основал с друзьями компанию, и потому решила взглянуть на их экспозицию. Когда Даг поднял глаза и улыбнулся, ее словно ударило током. Вообще-то она не собиралась там останавливаться, но как было пройти мимо — эти чудные глаза и густые пшеничные волосы притягивали как магнит. Ее окутало облако феромонов, лишив способности сопротивляться…

Она прошла за стойку и долго слушала, не понимая ни слова, как Даг превозносит достоинства «трисефа», нового антибиотика третьего поколения, разработанного компанией ГЭМ. Когда он закончил свою восторженную речь, она взяла блестящий рекламный листок и пообещала при первом же случае опробовать это магическое средство. Но феромоны все не отпускали ее, и она спросила об аналогах патентованных лекарств, которые выпускает их фирма. Когда и эта тема была исчерпана, ей не оставалось ничего иного, как поблагодарить молодого человека и направиться к выходу.

— Скажите, а это не 486-й? — вдруг спросил Даг, указывая на ее ноутбук. — Я таких сто лет уже не видел.

Он хочет, чтобы она осталась! Надя с облегчением вздохнула.

Стараясь не выдать своего волнения, она сказала, что сейчас его можно использовать разве что в качестве пресс-папье. Утром он никак не хотел загружаться. Даг устроил себе перерыв, сел рядом с ней и за считаные минуты привел ноутбук в чувство, да так, что он стал загружаться быстрее, чем раньше. Молодой человек заговорил о каких-то ini и win.ini файлах, которые почему-то «зависли», но для Нади это было китайской грамотой. К компьютерам она относилась так же, как к машинам: умела с ними обращаться и использовать для своих надобностей, но понятия не имела, что там у них под капотом.

Они разговорились, и Надя узнала, что Дуглас Глисон на самом деле программист, а вовсе не торговый агент. У него есть своя небольшая компания «Глисофт», но она пока бездействует. Вот почему он работает торговым агентом: надо же на что-то жить, пока он набирается опыта и познает все тонкости фармацевтического бизнеса, чтобы в дальнейшем разрабатывать новые программы, которые произведут революцию в торговле лекарствами.

Даг пригласил ее поужинать вместе — чисто деловое мероприятие за счет фирмы ГЭМ, — и она согласилась. Ужинали они в «Вонге», французско-вьетнамском ресторане, совершенно недоступном для тех, кто живет на ординаторскую стипендию. Еда там была просто сказочная, а их общение — волшебным. Даг был блестящим собеседником с весьма разносторонними интересами, но больше всего ей понравилась его целеустремленность. У этого человека была цель в жизни и твердая воля, чтобы ее достигнуть. Если для начала надо поработать торговым агентом — он будет им работать. Но Даг ничего не делал вполсилы, просто не мог. Он с головой уходил в любое дело, и скоро его стараниями объем продаж в компании вырос до рекордного уровня.

За первым ужином последовали другие, и вскоре они уже завтракали вместе. Дело явно шло к свадьбе.

Но сейчас Надя не на шутку испугалась. Она высвободилась из его рук и отступила к стене.

— Даг, это ведь закрытая зона. Как ты сюда попал?

Он протянул кредитную карту «Мастер-кард»:

— С помощью вот этого.

— Кредитная карта? Но каким образом?

— Это моя старая карточка. Я стащил твой пропуск и переписал на нее магнитный код.

— Но это же нарушение закона!

Еще не хватало, чтобы его посадили.

Он пожал плечами:

— Возможно. Я просто попробовал, что получится. И, кроме того, уж очень захотелось посмотреть на этот агрегат, о котором ты столько рассказывала.

Он прошел мимо нее и остановился перед голографической установкой, над которой висела трехмерная голограмма. На лице у него появилось восторженное выражение.

— Это потрясающе. Хотел бы я знать, что там за программа.

— Зря я тебе вообще о ней рассказала.

Зная любовь Дага ко всякой компьютерной технике, Надя рассказала ему о молекулярных голограммах. Он просто умирал от любопытства, но ей и в голову не могло прийти, что он отважится на подобный шаг.

Даг сновал вокруг установки, оглядывая электронные блоки.

— Ой, Надж, Надж, Надж, — бормотал он с каким-то сексуальным восторгом. — У тебя здесь программа «Силикон крафикс ориджин 2000»! Все бы отдал, чтобы поработать с этой штукой.

— Даже не думай об этом. Если она сломается…

— Не волнуйся, — успокоил он ее. — Я не буду ничего трогать. Разве я посмею. Мне просто захотелось ее увидеть. И тебя тоже.

— Меня? Почему?

— Сегодня ведь знаменательный день, правда? Начало твоей первой серьезной работы. Я пришел пожелать тебе удачи и преподнести вот это.

Он полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда желтую полураспустившуюся розу.

— О, Даг!

Надя взяла цветок и понюхала плотно свернутые лепестки. На душе у нее потеплело. Одна-единственная роза, но как глубоко тронул ее этот подарок. Она поцеловала Дага.

— Как мило с твоей стороны.

— Надеюсь, ты будешь работать над другой проблемой, не той, над которой потел Макинтош.

— Отчего бы и нет?

— Потому что он называл ее «сучья работа».

— Ты его знал?

— Так, пропускали иногда по кружке пива. Том был не слишком веселый парень. И друзей у него почти не было. Он не вдавался в подробности, но все время повторял: «Что за сучья работа». В конце концов ему надоело, и он слинял.

Счастливый день, подумала Надя. А началось все с того, что Даг сообщил доктору Монне, что одна из его бывших студенток заканчивает ординатуру и вполне может заменить Макинтоша.

Если бы она знала, что замышляет Даг, то, конечно, остановила бы его. А когда выяснилось, что он предложил доктору Монне взять ее на работу, Надя была близка к панике. Ее роман с доктором продолжался всего один день, да и романом-то вряд ли можно было это назвать…

Как-то в конце семестра, получив высший балл за успеваемость (чтобы он не думал, что у нее корыстные мотивы), она пришла к нему в кабинет и стала раздеваться. Он с изумлением смотрел на нее, да она и сама едва осознавала, что делает. Но на ней было так мало надето, что передумывать было некогда. Через тридцать секунд она стояла перед ним в костюме Евы, соски у нее отвердели, и он колебался всего пару мгновений…

Они провели остаток дня, занимаясь любовью на всех горизонтальных поверхностях, имевшихся в кабинете, а также у стен и дверей. Вечером он пригласил ее в ресторан и сказал, что все было прекрасно, но продолжения иметь не будет. Да, он потерял голову, но у него есть жена, и он не имеет обыкновения заводить интрижки на стороне.

К его и своему собственному удивлению, она ответила, что все отлично понимает и сама не хочет никаких длительных отношений. Ей просто захотелось переспать с таким роскошным мужчиной.

Надя до сих пор изумлялась, как у нее хватило духу сказать такое — и сделать такое. Вся эта авантюра была совершенно не в ее характере. Никогда в жизни, ни до, ни после этого, она не позволяла себе ничего подобного. Возможно, это было желание отпустить тормоза и выкинуть какой-нибудь фортель. Смелости ей придавал тот факт, что курс обучения у нее закончился и она больше никогда не увидит доктора Монне.

Но случилось иначе. Когда Даг сообщил ей, что доктор Монне приглашает ее на собеседование, он был так горд собой и счастлив, что Надя просто не решилась сказать «нет». Она с ужасом ждала этой встречи, но доктор Монне оказался на высоте. Он и виду не подал, что их связывает нечто большее, чем обычные отношения преподавателя и студентки. Ее профессиональные навыки интересовали его гораздо больше, чем тот давний эпизод, и он засыпал ее вопросами о влиянии анаболических стероидов на уровень серотонина — тема ее совместных публикаций с доктором Петрилло.

После этого собеседования ее многолетнее обожание доктора Монне сменилось безмерным к нему уважением.

Через два дня он позвонил и на этот раз упомянул их мимолетный роман. Сказал, что прекрасно помнит ту «интимную встречу», но все это следует оставить в прошлом. Ему нужен человек для разработки очень важной проблемы, и никакие былые увлечения не должны этому мешать. Если она гарантирует чисто профессиональный подход к работе, можно считать, что ее приняли в штат.

Надя не нашлась что ответить. Вот это мужчина. Просто король.

Доктор Монне обговорил ее кандидатуру с руководством компании, и через несколько дней она уже сидела в лаборатории.

Мало того, Даг предложил не афишировать их отношения.

— Я сказал ему, что мы просто старые друзья, и ничего больше. Так что поддерживай эту версию. Им может не понравиться, что мы встречаемся. Могут подумать, что это помешает работе.

Надю это вполне устраивало, хотя она не совсем понимала, как Даг может помешать ее работе.

«Сучья работа» — так, кажется, выразился ее предшественник, прежде чем исчезнуть. Сама она никогда не уйдет отсюда, какой бы трудной ни оказалась эта проблема. Работать с доктором Монне — это такое счастье.

Единственным человеком, не разделявшим ее восторгов, была ее мать, которая считала, что «настоящий врач» не должен заниматься какими-то там исследованиями. Она хотела, чтобы Надя лечила больных, как и положено «настоящему доктору».

Подожди немного, мама. Сначала я должна внести свой вклад в науку. Ну а тогда уже можно становиться практикующим врачом — я тебе это обещаю, мама.

— А ты виделся с Макинтошем после того, как он ушел? — спросила Надя.

Даг покачал головой:

— Нет, он как в воду канул. Я же говорил, что он не слишком общительный парень.

— Надеюсь, он все-таки успел решить эту «сучью проблему».

— Но даже если он спасовал, тебе-то это раз плюнуть, — усмехнулся Даг.

— Благодарю за доверие, — сказала Надя, взяв в руки розу. — И спасибо за подарок. Но теперь, будь добр, сматывай удочки.

— Эй, Надж, ты имеешь дело с глазным менеджером по продажам. Они за меня держатся. И, кроме того, тебе не кажется, что они перегибают палку с этой безопасностью?

— Ничуть, — возразила Надя. — Мы ведь работаем с человеческими гормонами.

— Ну и что? Все с ними работают.

— Правильно. Но представь, что ты нашел способ изменить эстроген таким образом, что, предотвращая остеопороз, приливы во время климакса и повышение уровня холестерина, он больше не создает опасности появления тромбов или рака груди и мочевого пузыря. Или мы, к примеру, берем анаболический стероид и устраняем все нежелательные побочные эффекты, одновременно увеличивая его способность сжигать жиры. Как ты думаешь, чего будет стоить подобное средство?

Даг присвистнул.

— Можно увольнять всех торговых агентов. Люди и так будут стоять в очередях.

— Верно. Вот почему все, что мы разрабатываем здесь, должно оставаться в этих стенах, пока не будет официально запатентовано.

Даг поднял руки:

— Сдаюсь. Ты меня убедила. — Он выглянул за дверь. — Но мне кажется, здесь есть и другая подоплека.

— Какая?

— Я не знаю, что тебе известно о ГЭМ, но они начинали с продажи аналогов известных антибиотиков и пару лет назад купили у японской компании «Ногата» права на «трисеф». Если бы на «трисеф» не было спроса, они бы разорились, но случилось обратное, и прибыли поползли вверх. По данным «Фармацевтического форума», сейчас это самое модное лекарство. Все покупают «трисеф». Уж я-то знаю — мы зарабатываем кучу денег только на одних этих пилюлях. Но ГЭМ не выплачивает дивидендов. И, кроме того, сокращает торговых агентов. Я уже еле справляюсь.

— Значит, тебе доверяют. Раз этот антибиотик и так идет нарасхват, нет нужды впаривать его публике.

Даг взглянул на нее:

— Не выплачивают дивидендов, увольняют торговых агентов — создается впечатление, что компания прогорает, а не гребет деньги лопатой. Ты читала годовой отчет?

— Нет…

— Там говорится, что почти вся прибыль вкладывается в фундаментальные разработки.

Надя подняла руку:

— Эй, это про меня.

Фундаментальные разработки — это научно-исследовательский центр, как раз то место, где они сейчас находятся. Она показала на голографическую установку:

— Вот наглядное тому подтверждение.

— Но на то количество денег, которое, по их словам, тратится на научные разработки, можно купить дюжину таких установок. Несколько странно, тебе не кажется?

Надя пожала плечами:

— Балансовые отчеты — не мое дело.

— И не мое тоже. Но мне кажется, если я собираюсь стать главной мартышкой в программных джунглях, мне надо понимать, как работают компании. И будь я проклят, если что-нибудь понимаю, — улыбнулся Даг. — Впрочем, это не моя забота. Через год меня здесь уже не будет, а пока продолжим торговать как ни в чем не бывало. — Он притянул ее к себе и поцеловал. — Поужинаем вместе?

— Как насчет «Койота»?

— Ничего не имею против техасско-мексиканской кухни. Я тебе позвоню.

Даг направился к двери, но Надя схватила его за руку:

— Bay! А что, если ты наткнешься на доктора Монне? Я пойду вперед и выясню обстановку.

Она проводила его к выходу. По дороге им попалась пара сотрудников, которые не обратили на Дага никакого внимания. Раз он здесь, да к тому же с доктором Радзмински, значит, так надо.

Надя вышла в коридор и огляделась. Никого. Она помахала Дагу.

— Давай уноси скорее ноги, — сказала она, быстро целуя его. — И не вздумай прийти снова.

Улыбнувшись и помахав рукой, он пошел по коридору в сторону приемной. Повернув назад, Надя едва не столкнулась с доктором Монне.

— Надя! Вот вы где. Я только что звонил в лабораторию, чтобы предупредить, что задерживаюсь. Но через полчаса я освобожусь, и мы начнем работать.

Он выглядел расстроенным и выбитым из колеи. Тут явно не обошлось без Драговича. Она почувствовала, как в ней закипает гнев. Как смеет этот бандит приставать к уважаемому ученому? Ему необходима спокойная обстановка, чтобы полностью сосредоточиться на своей работе.

Не волнуйтесь, доктор Монне, мысленно успокоила она его. Я знаю, что у вас неприятности, и я нашла того, кто вам поможет.

Интересно, а Джек уже приступил к работе? По силам ли ему это дело? И чем он сейчас занят?

Ближайший путь на Стейтен-Айленд лежал через мост Бейонн. Сол Витуоло, к которому направлялся Джек, был владельцем автомобильной свалки у Ричмонд-Террас. У дороги, тянувшейся вдоль старых доков, было разбросано множество таких свалок. По краю дороги лепились дешевые магазинчики запчастей, но Джек в таких не отоваривался.

Во времена его детства жители Нью-Йорка называли этот каменистый берег Ричмондом и использовали под свалку. В семидесятые он получил название Стейтен-Айленда. Но его обитатели предпочитали говорить, что они из Джерси, избегая упоминать это убогое место.

Поставив свой пятилетний «бьюик-сенчури» на стоянке, Джек вышел из машины. В воздухе стоял запах морской воды, ацетилена и окиси углерода. Перепрыгивая через лужи, он направился к конторе, но тут раздался громкий возглас «Берегись!».

Обернувшись, Джек увидел, как вилочный погрузчик пытается поднять стопку старых шин высотой никак не меньше двадцати футов. Стопка наклонилась, как Пизанская башня, и на мгновение показалось, что она удержится. Но она все-таки рухнула, и шины, подпрыгивая, покатились в разные стороны. Полдюжины из них понеслись в сторону Джека. Зрелище не для слабонервных, так что Джеку пришлось уворачиваться и делать зигзаги, чтобы избежать столкновения. Но от грязных брызг уберечься не удалось. Оказавшись в безопасности, он с улыбкой наблюдал, как рабочие гоняются за шинами, словно пастухи, собирающие разбежавшееся стадо. Потом Джек вошел в контору.

Сол Витуоло не слишком обрадовался его приходу. Контора представляла собой тесную комнатушку, душную и темную — два крошечных оконца заросли грязью. За столом сидел мужчина лет сорока, с низким лбом, седоватой двухдневной щетиной на щеках и большим животом.

— Ты тот парень, что приходил на прошлой неделе? Джек, так ведь?

— Так.

— Тот, который отказался мне помочь.

— Совершенно верно.

— А зачем тогда вернулся? Передумал, что ли?

— Отчасти.

Сол не дал ему договорить. Глаза у него загорелись, он стал рубить руками воздух.

— Тем лучше, я уже нашел способ, как провернуть это дело. Я знаю парня, который будет кормить всю эту сербскую шайку в выходные. Он возьмет тебя официантом. Подсыплешь этой сволочи яду. Проше простого, верно?

— В кусок торта? — поинтересовался Джек.

— Я и сам бы это сделал, если бы был к нему поближе. Рубишь фишку?

— Кажется, да, — ответил Джек. Он сбросил на пол пачку каталогов запчастей и уселся на стул. — Но сначала, Сол, ты мне расскажешь, чем тебе так насолил мистер Драгович.

На прошлой неделе разговора у них не получилось. Когда Джек заявил, что он не мочит людей за деньги. Сол сказал, что ни на что другое он не согласен. На том они и расстались.

— Помнишь то дело об убийстве, по которому его привлекали зимой?

— Его, кажется, закрыли, потому что всех свидетелей поразила болезнь Альцгеймера?

— Точно. А знаешь, почему они вдруг потеряли память? Потому что одного из них пришили за пару дней до суда.

— Насколько я понял, убитый был твоим другом?

— Корво? — с отвращением произнес Сол. — Да он просто кусок дерьма. На свете стало меньше вони, когда он сдох. Таких только могила исправит. Нет, речь идет об убитом свидетеле — это был сын моей сестры Розанны — Арти.

— А как его угораздило попасть в свидетели?

— А бог его знает, — вздохнул Сол. — Арти связался с дурной компанией. Рано или поздно он все равно свернул бы себе шею. Я его предупреждал, работу ему предлагал, но он только фыркал: «Чтобы я работал на свалке? Да пошел ты…» Как будто я втягивал его во что-то дурное. Ну, в общем, он что-то знал о том убийстве, где был замешан Драгович. Во время следствия они там все раскопали и начали давить на парня.

— И он раскололся?

— Нет, Арти был не из таких. Железное нутро, — ткнул себя в грудь Сол большим пальцем. — Может, в голове у него и было пустовато, но он никогда не стучат. Да только Драгович об этом не знал и убрал его перед судом.

В тот вечер Драгович допоздна светился в клубе «21», обеспечивая себе алиби. Но Джеку хотелось знать, что еще известно Солу об этом деле.

— Но ты же не можешь сказать точно, что это был Драгович.

— Мне рассказывали, как это произошло. Машина ехала прямо на Арти. Когда он попытался отскочить, она свернула за ним. Это не был несчастный случай.

— Допустим, что так. Но ты ведь сам сказал, что он спутался с дурной компанией. Возможно…

— Нет, это дело рук проклятого серба. Мне рассказывал один парень, который там был. Конечно, в свидетели его не заманишь, но он видел, что за рулем был один из головорезов Драговича. Так что это его работа. Я это точно знаю, и, что хуже всего, Розанна тоже знает. Всякий раз, когда мы встречаемся, она смотрит на меня, и в ее глазах я читаю вопрос: «Ты отомстишь за моего мальчика?» Она моя старшая сестра, но сейчас глава семьи я и все лежит на мне. Раньше наши семьи помогали друг другу в таких делах. Но сейчас времена другие. Поэтому я должен либо отомстить сам, либо найти кого-нибудь, кто сделает это за меня. Но этот серб совсем отвязный. Если я попытаюсь его достать и он догадается, откуда ветер дует, все, я — покойник и мои родные тоже.

— Но ты можешь оставить все как есть.

Сол взглянул на Джека:

— И кто же я буду после этого?

— Зато останешься в живых.

— Да. Останусь в живых, чтобы всякий раз, когда встречается семья, — на Рождество, на Пасху, на дни рождения и на первое причастие, — видеть глаза Розанны, спрашивающие меня: «Когда, Сол? Когда ты это сделаешь?» — Он тяжело вздохнул. — Быть главой семьи — настоящий геморрой, прямо тебе скажу.

Джек промолчал. Нечего возразить.

— Ну так вот, — продолжал Сол, потирая лицо рукой. — Я рассказал Эдди о своих бедах, и он посоветовал позвонить тебе. — Он вытянул руки и посмотрел на Джека. — Так что давай действуй.

Джек хорошо помнил этого Эдди. Несколько лет назад он вытащил его из весьма затруднительного положения. И Эдди его не забыл.

— У меня есть кое-какие соображения, Сол.

— Валяй выкладывай.

— Убийство из мести, конечно, восстанавливает равновесие, но очень часто не приносит облегчения. Ты просто вымещаешь на обидчике все то горе, что он принес тебе и твоим близким. Но когда ты его убиваешь, для него все кончается. Все. Он уходит туда, где нет боли и страданий, а ты остаешься со своей бедой.

— Но я, по крайней мере, знаю, что он заплатил по счетам.

— Разве это расплата? Он уже ничего не чувствует, а твоя сестра по-прежнему страдает. Подумай об этом, Сол.

Сол последовая совету; некоторое время он молчал, глядя на пустую подставку для авторучек. Неужели его удалось убедить…

— Я так понимаю, ты говоришь о том, что хуже смерти, верно?

— Верно.

Сол нахмурился:

— Значит, опять старая волынка про то, что ты не мочишь людей за деньги.

— Вроде того.

— Знаешь, я уже думал о твоих словах на прошлой неделе. Он не мочит людей за деньги. Скажите, какие нежности.

— Ты так считаешь? — спросил Джек. Ему не очень нравился этот разговор.

Сол взглянул на него и пожал плечами:

— Ну и что ты предлагаешь? Искромсать его, как последнюю скотину? Исполосовать ему шкуру?

— Не совсем так. Я…

— Тогда небольшая ампутация конечностей. Эх! Отрезать ему ноги по колено. Окоротить его по всем статьям, — усмехнулся Сол. — Ха! Пусть ползает, как гном, и тычется носом в чужие гульфики.

Ничего себе, подумал Джек.

— Нет, я имел в виду кое-что другое. Может быть, подойти к нему с той стороны, где он наиболее уязвим. Драгович — человек светский, любит крутиться среди знаменитостей, видеть свои фотографии в газетах рядом со всякими шишками…

Сол хлопнул рукой по столу и ткнул грязным пальцем в сторону Джека:

— Плеснуть кислотой в лицо! Он ослепнет и станет уродом! Здорово! Самое оно. Мне нравится ход твоих мыслей!

Джек прикусил язык. Скорее всего, его план не сработает.

— С кислотой мы всегда успеем, — осторожно начат он. — Слишком уж это просто. Я поищу что-нибудь позаковыристей. Ты говорил, что Драгович устраивает вечеринку в выходные. Где?

— На своей новой хате в Хемптоне. И не одну, а две.

— Вот с этого мы и начнем. Адрес у тебя есть?

Сол потянулся к телефону.

— Нет, но мой друг-ресторатор знает, где это. Думаешь поджечь его халупу во время их тусовки? — высказал предположение Сол, набирая номер. — Рожа у него загорится и расплавится. Меня это вполне устроит.

— Оставим поджог как крайнюю меру, — ответил Джек, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

Сол Витуоло занял бы первое место на конкурсе самых кровожадных заказчиков года. Что же ему такое предложить, чтобы обойтись без умерщвления, членовредительства и обезображивания жертвы? Джек покачал головой.

Возможно, вид нового жилища Драговича наведет его на какую-нибудь мысль. Но чтобы не застрять в субботних пробках, ехать надо сегодня.

— Я назвал ее «локи», — сказал доктор Монне.

Стоя рядом, Надя смотрела, как он манипулирует голограммой молекулы, висевшей в воздухе перед их глазами. Поначалу Надя опасалась, что столь близкое общение наедине вызовет всплеск прежнего сексуального влечения. Но, благодарение Богу, этого не случилось. Она по-прежнему восхищалась им как ученым, но вожделение ушло.

Надя напряженно всматривалась в изображение, но не потому, что оно было мелким или не в фокусе. Просто она никогда не видела ничего подобного.

— Вы ее синтезировали?

— Нет, я ее нашел.

— Где? На Луне?

— Здесь, на Земле, но, будьте добры, не требуйте от меня объяснений. По крайней мере, сейчас.

Надя прикусила язык. Прежде чем поместить образец с молекулой «локи» в голографическую установку, доктор Монне потребовал от доктора Радзмински соблюдения полной секретности: то, что она сейчас увидит, должно остаться в этих стенах. Теперь, глядя на молекулу, Надя поняла почему. Это было что-то совершенно уникальное.

Надя в изумлении смотрела на странное образование. Похоже на анаболический стероид, который столкнулся с серотонином, а потом вращался в органической среде, где подобрал незнакомые боковые цепочки в самых немыслимых комбинациях.

Форма этой молекулы шла вразрез со всеми законами органической химии и молекулярной биологии. Это было настолько чудовищно, что Надя почувствовала неприятный холодок внутри, словно она стала свидетельницей преступления.

Она попыталась превозмочь это ощущение. Как глупо. Молекулы не могут быть правильными или неправильными, они просто существуют. Эта имеет необычный вид, который поначалу сбивает с толку. Вот и все.

И тем не менее…

— Такая молекула не может быть устойчивой.

Доктор Монне взглянул на нее:

— И да и нет.

— Простите? — не поняла она.

— Она сохраняет эту форму в течение четырех недель…

— Четырех недель! — воскликнула Надя, но тут же взяла себя в руки. — Извините, доктор Монне, но такая структура не может просуществовать и четырех секунд.

— Согласен. И тем не менее, она сохраняется в течение двадцати девяти дней, а затем спонтанно распадается, превращаясь вот в это.

Он нажал несколько клавиш, и справа от парящей в воздухе молекулы появилась вторая. Увидев ее, Надя почувствовала облегчение. Эта молекула имела гораздо более естественную структуру. Тот факт, что патологическое образование приняло более нормальную форму, почему-то поднял Наде настроение.

Ну вот, опять, подумала она. Нормальная форма? С каких это пор я оцениваю химические структуры с точки зрения морали?

— А какие у нее свойства?

— Сейчас мы как раз проводим опыты на животных. Похоже, это вещество подавляет чувство голода.

— Что ж, нам это может пригодиться. А как насчет побочных эффектов?

— Пока не обнаружено.

Надя кивнула, почувствовав легкое волнение. Создать средство, снижающее аппетит, да еще без побочных эффектов, — все равно что получить лицензию на печатание денег.

— Но не слишком перегружайте нашу аппаратуру, — заметил доктор Монне, словно читая ее мысли.

— Не буду.

Взглянув опять на чудо-молекулу, Надя подумала, что вряд ли рискнула бы вводить в свой организм нечто подобное даже ради самой стройной фигуры.

— Нам еще надо решить проблему ее устойчивости. Мы не можем выпускать препарат со сроком годности двадцать девять дней, каким бы чудодейственным он ни был.

— Насколько я понимаю, распавшаяся молекула становится биологически инертной?

— Полностью. Вот почему я называю ее «локи».

— Это ведь какое-то скандинавское божество?

— Бог коварства и раздора, — подтвердил Монне. — И к тому же «локи» был оборотнем и мог принимать разные обличья.

— О, теперь я понимаю, в чем будет состоять моя работа: не дать оборотню изменить свой вид.

Доктор Монне развернул кресло и посмотрел на Надю:

— Да. Чрезвычайно важная для нас работа. Эта проблема должна быть решена во что бы то ни стало. От нее зависит будущее нашей компании.

Ой, только не это, подумала Надя.

— Будущее компании… Но это такая ответственность.

— Знаю и очень на вас рассчитываю.

— Но ведь у вас есть и другие лекарства…

— Все они ничто по сравнению с этим средством.

— Думаете, это выполнимо?

— Молюсь об этом. Но есть кое-что еще, что вы должны знать об этой молекуле. Она… она меняется очень необычным способом, еще неизвестным науке.

Взгляд доктора Монне стал таким напряженным, что Надя почувствовала неловкость.

— И как же?

Доктор облизнул губы. Почему он так нервничает?

— То, что я вам скажу, прозвучит невероятно, но я испытал это на собственном опыте.

Не похоже, подумала Надя. Уж слишком неуверенно выглядел доктор.

— Когда «локи» распадается, все свидетельства о ее бывшей структуре — цифровые, фотографические, пластиковые модели и даже человеческая память — меняются вместе с ней.

Надя прищурилась. Извините, доктор Монне, но вы, кажется, перехватили.

— Не хочу обидеть вас, сэр, но это совершенно невозможно.

— И я так сказал, когда впервые столкнулся с этим явлением. Я видел, что молекула изменилась, пропали боковые цепочки, но не мог вспомнить какие. Нет проблем, подумал я, все это есть в компьютере. Но молекула в памяти компьютера выглядела точно так же, как распавшаяся.

— Как такое может быть?

Он пожал плечами:

— До сих пор не могу понять. Сначала я подумал, что это какая-то ошибка, и взял новую пробу…

— А где?

Монне поморщился:

— Это не имеет значения. Когда все повторилось, я решил подстраховаться. Записал исходную молекулу на диски, сделал распечатки и убрал их подальше. Когда молекула снова распалась, я достал все копии и… — Доктор остановился и сглотнул, словно у него пересохло во рту. — Все они изменились, и на них снова была уже распавшаяся молекула.

— Невероятно.

— То же самое подумал и я. Но такова была реальность. Что за этим крылось? Чей-то злой умысел или озорство? Но кому это нужно? Я принял соответствующие меры. Получив новую пробу, я сделал множество фотографий молекулы в ее первоначальном виде и спрятал их в самых разных местах, на работе и дома. Кроме того, изготовил пластиковую модель и запер ее в сейфе.

— Более чем достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Доктор Монне медленно покачал головой:

— Ничего подобного. Позже все они изменились: и компьютерные данные, и фотографии, и даже структурная модель.

— Возможно, я напоминаю вам заигранную пластинку, но, тем не менее, повторю, что такое совершенно невозможно!

Надя никак не могла поверить, что доктор Монне способен нести подобную чушь. Он что, повредился в уме?

Доктор невесело улыбнулся:

— Я тоже все время твердил это, как заклинание. Тысячу раз повторял с тех пор, как начал работать с «локи», но в конце концов был вынужден принять всю эту мистику как непреложный факт. Разве у меня был выбор? Свойства этой молекулы вполне предсказуемы и постоянны. А я был вынужден сидеть и смотреть, как все мои фотографии, модели и рисунки меняются у меня на глазах, не оставляя в памяти никаких следов.

— Но это… — Надя осеклась, не желая повторять уже сказанное.

— Вы мне не верите, — произнес доктор с иронической усмешкой. — Это хорошо. Иначе я бы серьезно озаботился вашим здоровьем. Будь вы на моем месте, я бы порекомендовал вам интенсивную психотерапию и большие дозы торазина. Вот почему я не сразу показал вам «локи». Сегодня как раз двадцать девятый день с момента взятия пробы. Придя завтра на работу, вы обнаружите, что молекула распалась, а сами вы не можете восстановить в памяти ее первоначальный вид.

Ну уж нет, подумала Надя. Такое не забудешь.

— Вот тогда и начнется ваша работа. Я дам вам новый образец — возможно, последний, — и у вас будет двадцать девять дней, чтобы стабилизировать молекулу. Уверен, вы нас не подведете, как это сделал ваш предшественник.

— Я не привыкла отступать.

— Знаю. И поэтому весьма на вас надеюсь.

Да, она не привыкла отступать, но терпеть всю эту чертовщину не намерена. Слишком уж много тумана здесь напущено, попахивает псевдонаукой и некомпетентностью. Но ее на эту удочку не поймаешь. Распадающаяся молекула — не такая уж диковина, но как быть с изменением всех свидетельств ее первоначальной формы? Просто абсурд какой-то.

Доктор Монне сказал, что это явление вполне предсказуемое и повторяющееся? Посмотрим. Она сделает копии молекулярной структуры и возьмет распечатки домой. А завтра утром докажет, что он заблуждается.

— Вы сказали, что она изменится сегодня ночью. А вы не знаете, в котором часу это произойдет?

— С точностью до минуты.

— Вот как? И что же послужит детонатором?

— Небесное явление, — чуть поколебавшись, ответил доктор Монне.

О боже!

— Какое именно?

— Пока это тоже секрет, — проговорил он извиняющимся тоном. — Не хочу напускать таинственности, но будет лучше, если вы узнаете об этом завтра, когда сами во всем убедитесь.

Ее насторожило то, как он это сказал, — с обреченностью человека, смирившегося с неизбежным и даже не пытающегося бороться.

— Все это кажется нереальным и почти сверхъестественным.

— Знаю, — вздохнул доктор. — Это еще одна причина, почему я назвал молекулу именно так. Ведь «локи» — это божество, а значит, существо сверхъестественное.

— Я так рада, что ты взял нас с собой, — сказала Джиа.

Она сидела за рулем их «бьюика» в светло-голубых джинсах и розовой рубашке поло. Официально машина принадлежала ей. Она была зарегистрирована на ее имя, и Джиа могла пользоваться ею в любое время, но купил машину Джек, он же занимался ремонтом и платил за гараж. Однако ездить в машине, принадлежащей не столь законспирированному человеку, было как-то спокойней.

— Я тоже, — ответил Джек, но не столь уверенно.

Приехав к Джиа, Джек застал ее за работой — она писала картину. Если бы он мог предположить, что она тоже захочет в Хемптон, никогда бы не заикнулся об этой поездке. Но он имел неосторожность об этом сказать, и она так загорелась этой идеей, что у него не хватило духу ей отказать.

Ничего страшного, успокаивал он себя. Просто невинная поездка к месту проживания Драговича. Возможно, небольшая прогулка по берегу, чтобы поглядеть, как смотрится его дом с моря, и сразу же назад в город. Никакого риска, никакой опасности для Джиа и Вики, просто семейный выезд на природу.

— Никогда не была в Хемптоне, — сообщила Джиа. — А ты?

На руках, уверенно державших руль, были заметны пятнышки краски. Вики сидела на заднем сиденье, погрузившись в чтение книжки о Нэнси Дрю, которую Джек купил в букинистическом магазине. После крепкого ночного сна от ее вчерашнего испуга не осталось и следа. Хотя кто знает, как она отнесется к новому походу в музей.

— Был пару раз просто из любопытства.

Они выехали из города через Лонг-Айленд, а потом свернули на Монток и покатили на юг, к побережью.

Их путь пролегал мимо Вест-Хемптона, Бридж-Хемптона и всяких прочих Хемптонов, между которыми тянулись бесконечные поля кукурузы и картофеля. Молодая зелень искрилась в лучах майского солнца, сменяясь чернотой вспаханной земли. Во всех домах были открыты окна. Свежий ветерок трепал короткие волосы Джиа, ласково перебирая золотые колечки.

— «Саут-Хемптонский колледж», — прочитал Джек дорожный указатель. — «Учебное заведение для задиристых поросят».

— Что? — засмеялась Джиа. — Так и написано? Не сочиняй.

— Именно так и написано. Зачем мне сочинять?

— Знаю я твои штучки, — ударила по тормозам Джиа. — Вот сейчас поверну обратно и посмотрю, что там было на самом деле…

— Ну ладно, ладно. Про задиристых поросят я придумал. Но их выпускники и вправду такие. Вспомни того нахала, который к тебе приставал.

— Хватит о нахалах. Расскажи лучше о своих вылазках сюда. Ты ездил не один?

Джек улыбнулся. Джиа всегда проявляла повышенный интерес к его прежней личной жизни.

— Один. Как-то раз добрался до самого Монтока. Позвонил Полу Саймону, Билли Джоэлу, Стингу, Полу Маккартни и Ким Бейсингер, чтобы предупредить, что я к ним еду, — они все ведь здесь живут.

— Я тоже читаю газеты.

— Но ты ведь у нас из Айовы, так что можешь и не знать здешний расклад. Короче говоря, никто из них мне не ответил. Должно быть, их не было дома.

— Они люди занятые. Ты должен был предупредить их заранее.

— Наверное. Но зато я видел мотель «Мемори», помнишь эту песню «Роллинг стоунз»? Погулял среди дюн. Ничего особенного, за исключением размера некоторых особняков. Вообще-то я не большой охотник до морских пейзажей.

— А я люблю море. И очень рада, что мы поехали с тобой. В такой чудный день хочется вырваться из города… особенно после вчерашних событий. — Джиа взглянула на Вики, все еще занятую чтением, потом снова повернулась к Джеку. — А ты нашел того, кого искал?

Джек кивнул:

— Теперь у меня есть его имя и адрес. А сам парень сломал ногу.

— Так ему и надо. И что ты собираешься с ним сделать?

— А что ты хочешь?

— Вчера я хотела, чтобы ты подвесил его вниз головой и отдал на растерзание «Янки», чтобы они лупили по нему мячом для разминки.

— Но «Янки» — это бейсбольная команда. Они не бьют по мячу ногами.

— Мне все равно. Сейчас я уже остыла. Может, хватит с него сломанной ноги?

— Может быть… — вслух согласился Джек, а про себя добавил: для кого как.

Он не оставил намерения посетить мистера Батлера, но никак не мог втиснуть его в сегодняшнее расписание. Завтра уж точно для него найдется время.

— Давай теперь я порулю, — предложил Джек, заранее зная ответ.

Джиа всегда предпочитала водить сама. Джек не имел ничего против — она, в отличие от него, имела настоящие права.

Джиа покачала головой:

— Нет уж.

— Может быть, просто посмотришь в окно? Там такие виды.

— Ничего, обойдусь. Думаешь, только ты умеешь чувствовать дистанцию? Всегда так близко подъезжаешь к машинам, что у меня внутри прямо все обрывается — ну, сейчас врежемся. Но сейчас легко вести машину.

— Завтра в это время все шоссе будет забито. Пришлось бы всю дорогу упираться в чужие бамперы.

Джек положил руку Джиа на колени, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Какой чудесный день, прямо как по заказу: погода, прекрасные виды, присутствие близких людей, ощущение покоя.

— Что нас ждет впереди, Джек? — вдруг спросила Джиа.

— Ист-Хемптон.

— Нет, не сегодня. В жизни вообще. Тебя, меня, нас. Что?

Джек открыл глаза и посмотрел на ее профиль. Какой у нее хорошенький точеный носик.

— А зачем об этом думать? Разве сейчас нам плохо?

Джиа улыбнулась:

— Нет, конечно. Но порой, когда мне бывает хорошо, вот как сейчас, я начинаю думать, как долго это будет продолжаться.

— А почему это должно кончиться?

— Ну, при твоей работе рано или поздно что-нибудь стрясется.

— Не обязательно. Я стал гораздо осторожнее, не лезу на рожон, научился ходить окольными путями.

— Но когда-то все равно наступит конец. Не вечно же ты будешь Наладчиком Джеком.

Очень верное замечание.

— Согласен. Не могу быть уверен на все сто, но лет через пять я думаю завязать. Мне стукнет сорок. В эти годы реакция уже не та и трудно обходиться без очков. Кризис среднего возраста. Вот тогда я задумаюсь о своей непутевой жизни и займусь чем-нибудь другим. Стану, к примеру, бухгалтером или биржевым маклером.

— Аналитик Джек, — засмеялась Джиа. — Так и вижу, как ты изобретаешь всякие хитрые схемы, чтобы задобрить налоговое управление.

Но Джеку было не до смеха. Будущее не сулило ничего веселого. У него не было официального статуса — налоговое управление и все прочие федеральные и местные ведомства не догадывались о его существовании. Сейчас это его вполне устраивало, но что будет потом, когда он устанет скрываться и хитрить и захочет возвратиться в мир законопослушных болванов? В молодости он не задумываясь вычеркнул себя из членов общества. Тогда ему казалось, что навсегда.

Возможно, так оно и есть. Сможет ли он когда-нибудь смириться с тем, что обязан платить подоходный налог? Он ведь тратит самое дорогое, что у него есть, — часы, дни и недели своей жизни — рискует этой самой жизнью, чтобы заработать себе на хлеб. Разрешить государству отбирать часть заработанного — все равно что отдать ему кусок своей жизни. Если ты теряешь независимость в какой-то доле своего существования, даже самой незначительной, считай, что проиграл. После этого ты уже не сможешь распоряжаться всей своей жизнью. Должен отказаться от прав на какую-то ее часть. И уже не ты решаешь, как велика она будет.

Но если он хочет связать свою жизнь с Джиа и Вики, он должен войти в их мир. Брать их в свой он просто не имеет права. Но как ему теперь нарисоваться? Он же не может появиться из ниоткуда, не объяснив, где он пропадал все эти годы.

Ладно, когда наступит срок, он что-нибудь придумает. В конце концов, время еще есть…

— А ты не рассердишься, если я куплю ферму? Ты же у нас вегетарианка.

— Почему я должна рассердиться?

— Но я же буду разводить отбивные.

Она рассмеялась. Ему нравился этот звук.

— Отбивные не разводят.

— О'кей, тогда я буду на них охотиться — на дикое филе миньон и шашлык на ребрышках.

— Ты, наверное, имеешь в виду коров, — включилась в игру Джиа. — На фермах разводят коров, потом их забивают и делают из них бифштексы.

— Ты хочешь сказать, что их надо убивать? А если у меня не поднимется на них рука?

— Тогда у тебя будет целое стадо домашних питомцев.

Внезапно Вики перегнулась через спинку сиденья, указывая рукой на переднее стекло:

— Смотрите! Ветряная мельница. Уже вторая. Мы что, в Голландии?

— Нет, — успокоил ее Джек. — Мы все еще в Нью-Йорке. Этот пригород называется Ист-Хемптон. Сейчас мы его найдем…

Развернув карту, он определил их местонахождение. И сразу понял, что сделать это надо было раньше.

— На первом же развороте поворачивай обратно. Мы проехали поворот. Возвращаемся на Оушен-авеню и там сворачиваем на Лили-Понд-Лейн.

— Благодарю тебя, Чингачгук, — улыбнулась Джиа, увозя их все дальше от цели. — Лили-Понд-Лейн… Это о ней поет Боб Дилан?

— Кажется, да.

— Я читала, что там живет Марта Стюарт.

— Надеюсь, она ждет нас к обеду.

Чем ближе подъезжали они к океану, тем больше и роскошнее становились особняки, все выше поднимались живые изгороди и заборы, на которых красовались таблички с названиями охранных агентств, оберегающих данную территорию.

— А кто здесь живет?

— Да всякие Келвины Клайны и Стивены Спилберги.

— И Милоши Драговичи в придачу.

— Да, и они тоже. Его дом как раз на Фаро-Лейн. Поворачивай налево.

В конце Фаро-Лейн, короткого и прямого проезда, стоял трехэтажный дом, закрывающий весь вид на море и добрую половину неба. Голубые оштукатуренные стены венчала ярко-синяя черепичная крыша в средиземноморском стиле.

— Какая любовь к синеве, — заметил Джек.

Он внимательно осмотрел ограду. Высокая каменная стена с битым стеклом наверху — что ж, выглядит лучше, чем колючая проволока. Повсюду натыканы видеокамеры. У чугунных ворот не видно охраны — вероятно. Драгович полагается на своих телохранителей. Однако через приоткрытые створки Джек заметил немецкую овчарку.

Неожиданно Джиа остановила машину.

— Чудовищно, — произнесла она, покачав головой. На лице у нее появилось отвращение. — Другого слова не подберу. Из всех мыслимых цветов он выбрал именно этот. Если ему хотелось произвести впечатление, то он явно прогадал.

— Нет, нет, не останавливайся! — заволновался Джек.

Взглянув наверх, он заметил камеру, нацеленную прямо на него, и быстро отвернулся.

— А в чем дело? — спросила Джиа.

— Да ни в чем. Просто поезжай вперед и давай побродим по песочку.

Проклятье! Интересно, эта камера работает постоянно или ее включают по мере необходимости? Неужели его записали на пленку?

Надо было ехать одному, подумал он. Но кто знал, что она захочет остановиться? Ладно, что сделано, то сделано. Не стоит впадать в панику. Никто ничего не заподозрит. Просто парочка на старом «бьюике» остановилась поглазеть на роскошный дом. Наверняка такое случается ежедневно.

Проехав еще немного к западу, они наткнулись на стоянку около пляжа Джорджика. Все трое сбросили туфли (Джек незаметно расстегнул ремень на ноге и засунул свой «земмерлинг» в карман) и босиком побежали по песку. Джек и Джиа, взявшись за руки, бродили среди дюн, а Вики резвилась у воды.

— Вода холодная! — кричала она.

— Смотри не намокни, — останавливала ее Джиа.

Они забрались на дюну, откуда открывался вид на синюю громаду летнего дома Драговича. В нем было не меньше двадцати комнат. Здание, изогнутое в виде подковы, чем-то напоминало синего краба, тянущего клешни в сторону моря. Между клешней блестел овальный бассейн, отделанный тиковым деревом. В углу притулилась стеклянная постройка — солярий или оранжерея. Повсюду сновали мужчины в черном: они расставляли столы, устанавливали зонтики и протирали стулья.

— Похоже, здесь будет званый обед, — заметила Джиа. — А тебя пригласили?

— Нет.

— Но ты все-таки пойдешь?

Почувствован напряжение в ее голосе, Джек обернулся и увидел, что Джиа с тревогой смотрит на него.

— Возможно.

— Не ходи. У него дурная репутация, ты же знаешь.

— Драгович утверждает, что он честный бизнесмен, которого не в чем упрекнуть.

Джиа нахмурилась:

— Знаю я эти сказки: все ополчились на него, потому что он серб. Но кто этому поверит? Чем он на самом деле занимается?

— Темными делами. Правда, не знаю, какими именно. Жду, когда «Пипл» напечатает отчет о его деятельности.

— Ты от меня что-то скрываешь?

— Честное слово, я ничего о нем не знаю. Не слишком интересуюсь фраерами.

— Его ведь обвиняли в убийстве.

— Но дело было закрыто.

— Прошу тебя, будь осторожней с этим типом.

— Могла бы об этом и не говорить. Но все же давай подойдем поближе.

Они спустились с дюны, распугав сидевших на песке чаек.

— Вблизи он еще уродливей.

Джек мысленно нарисовал план территории. Если он собирается нагрянуть к Драговичу, подходить надо с берега. Он внимательно изучил бассейн и повернулся к морю. Глядя на Вики, собиравшую ракушки, он почувствовал, как в голове у него рождается идея.

— О-ля-ля, — пропела Джиа. — Похоже, на нас обратили внимание.

Джек обернулся. К ним приближались двое качков в темных очках и мешковатых черных костюмах. Они шли по песку, загребая ногами. Широкие плоские физиономии, короткие военные стрижки — один черный как смоль, другой тоже, вероятно, был брюнетом, до того как перекрасился в апельсиновый цвет. Судя по тому, как сидели их пиджаки, оба были вооружены.

— Сматывайтесь отсюда, ребята, — скомандовал черноволосый с сильным акцентом.

— Тут вам не место для прогулок, — подтвердил другой с тем же самым выговором.

— Красивый дом, — сказал Джек с обезоруживающей улыбкой. — А кто его хозяин?

Рыжий самодовольно усмехнулся:

— Тот, кому не нравится, что вы торчите у него под носом.

Джек пожал плечами:

— О'кей. — Он повернулся к Джиа и взял ее за локоть: — Пойдем, дорогая, не будем задерживать молодых людей.

— Но-но-но! — фыркнула Джиа, вырывая руку.

Глаза ее сузились, а губы вытянулись в тонкую ниточку. Джек по опыту знал, что это не предвещает ничего хорошего. В ярости она могла наломать дров.

— Джиа…

— Нет, подожди. Это общественный пляж. Мы можем сидеть здесь хоть целый день.

Ну надо же. Только этого не хватало. Вначале он был для них лишь безликим прохожим, которого им велели турнуть с пляжа. Теперь же они его запомнят. И что еще хуже, запомнят Джиа.

— Уходите отсюда, мадам.

— Нет, это вы уходите. Здесь вам не Косово.

Удар попал в цель — Джек заметил, что у рыжего дернулась щека. Чернявый повернулся к Джеку. Глаза его были спрятаны за черными очками, но выражение лица говорило: «Не нарывайся, парень».

Джек догадывался, чем это может кончиться. Поэтому он подошел к Джиа и, осторожно приподняв хрупкую фигурку, перевалил ее через плечо.

— Пока, ребята, — отсалютовал он, направляясь со своей ношей к дюнам.

Позади раздался смех, и один из охранников сказал:

— Неглупый мужик.

Джиа колотила его по спине, громко крича:

— Отпусти меня, слышишь! Немедленно поставь на землю!

Он так и сделал — на вершине дюны. Джиа была вне себя от возмущения.

— Как ты мог? Утащил меня, как какой-нибудь дикарь!

— Наоборот, я старался вести себя не как дикарь и избежать драки.

— Какой драки?

— Которая бы началась, как только рыжий толкнул бы тебя и велел убираться к черту.

— Пусть бы только попробовал. Я бы съездила ему по физиономии.

— Нет, дорогая, этим пришлось бы заняться мне, а это значит ввязаться в драку с двоими громилами и здорово схлопотать.

— Но вчера же ты не уклонялся…

— Эти двое совсем не то, что пьяные джентльмены средних лет. Это не наемная охрана. Они явно бывшие военные — по выправке видно. Крепкие ребята, крутые, наверняка воевали. Рукоприкладства они, конечно, не хотели, но были к этому готовы. Все могло очень плохо кончиться.

— А тебе не обязательно было вмешиваться.

— Не говори ерунды. Джиа. Ты думаешь, я бы стоял и смотрел, как эти парни тебя оскорбляют.

Джиа подняла руки вверх:

— Все, сдаюсь. Сыта по горло этой хреновой болтовней про настоящих мужчин.

Ого, Джиа позволяет себе крепкие выражения. Видно, здорово завелась.

— А как ты представляешь себе «настоящего мужчину»? Какой-нибудь Тони или Эрнандо с татуировкой на бицепсах и стилетом в руках? Я что, похож на таких парней?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Меня бесят все эти разговоры о том, что «мужчина должен то, мужчина должен сё».

— Ты хочешь, чтобы я вел себя иначе?

Джек вспомнил слова Сола Витуоло, сказанные несколько часов назад. «Быть главой семьи — настоящий геморрой, прямо тебе скажу».

Верно, Сол. Я тебя вполне понимаю.

— Я хочу, чтобы ты был жив, черт тебя побери!

— Я тоже хочу. Вот поэтому мы и убрались с линии огня. — Он поднял руку, изобразив знак победы, и постарался придать лицу самое приятное выражение. — Ты же меня знаешь — я человек мирный.

Джиа чуть заметно улыбнулась.

— Ты тот еще фрукт, — вздохнула она. — Терпеть не могу, когда на меня давят.

Джек указал в сторону моря:

— Вот еще одна причина, по которой не стоило попадать в историю.

На дюну, пыхтя, взбиралась Вики. В руках у нее был крабий панцирь, полный ракушек.

— Смотрите, что я нашла!

Они пошли на стоянку, не переставая восхищаться найденными сокровищами.

Усевшись в пропахшую морем машину, Джек стал обдумывать свои дальнейшие действия. Раз уж его засекла охрана Драговича, работать придется подпольно.

У Хиксвилла его внимание привлек указатель поворота на Джерико. Он вспомнил, что здесь живут два парня, с которыми он имел дело несколько лет назад. И это натолкнуло его на мысль…

— Давай остановимся, — попросил он Джиа.

Она взглянула на него:

— Обычно об этом просит Вики.

— Нет, не в этом дело. Просто я хочу проведать моих старых знакомых. Следующий поворот направо.

Они свернули с шоссе и поехали по изрытой грунтовой дороге, пока не уперлись в ангар, на котором виднелась красная надпись: «Авиакомпания «Близнецы».

— Это здесь?

— Да. У них частный аэродром. — Джек указал на вертолет и два небольших самолета. — Они сдают их в аренду.

— А зачем мы сюда приехали? — спросила Джиа.

— Мне надо поговорить с этими ребятами. А вы с Вики пока погуляйте и посмотрите на самолеты.

Джек вылез из машины и пошел к ангару. Там он нашел обоих братьев Эш — долговязых близнецов слегка за тридцать. У обоих были светлые волосы до плеч, но Джо отрастил щетинистую бороду, а Фрэнк щеголял длинными усами.

— Смотри-ка, кто к нам пришел, — пробасил Фрэнк с сильным южным акцентом.

Джо протянул вошедшему руку.

— Где ты пропадал, старик?

Последовал небольшой обмен любезностями — близнецы обожали светское обхождение, — и только после этого Джо спросил:

— Зачем пожаловал, Джек?

— Да так, небольшое дельце. Нужно будет пару раз слетать неподалеку.

— Ты не обижайся, — прямо заявил Фрэнк, — но я лучше сразу спрошу: опять будешь лезть на рожон?

— Не слишком сильно.

— Никакого кипеша, а то страховщики перекроют нам кислород. Зачем нам такая хрень?

— Нет-нет, — поспешно произнес Джек. — Ничего похожего. Гораздо безопаснее, чем в прошлый раз. Слово даю.

— Ну, тогда по рукам, — согласился Джо. — Что там у тебя?

Выйдя из офиса доктора Элкотта в Грейт-Нек, Даг Глисон мысленно поздравил себя с победой. Взят еще один барьер, прежде казавшийся непреодолимым. Он прорвал круговую оборону доктора и добился личной встречи. Большая удача для торгового агента.

В будущем Даг не собирался заниматься торговлей, но сейчас окунулся в работу с головой, пытаясь выжать из этого занятия как можно больше пользы для себя. Он действовал как истинный программист: составлял программу, устанавливал отношения между объектами и затем разлагал их на составляющие, исходя из принципа функциональности. Такой подход быстро принес ему успех.

Самое главное открытие, сделанное Дагом за два года работы, заключалось в том, что для проникновения к докторам мало знать имена их секретарш, а также имена детей и внуков этих дам, умиляться над фотографиями младенцев и улыбаться, пока не сведет скулы. Необходимо секретное оружие.

Им оказалось всего лишь угощение.

Слоеные пирожки или бублики со сливочным сыром по утрам, пицца или что-нибудь низкокалорийное днем, а для закаленных в боях ветеранов, выставленных на передовой, изысканный десерт в виде клубники в шоколаде.

Подобная тактика сделала свое дело. Стражи подняли белый флаг и убедили своею шефа уделить приятному молодому человеку пять минут.

Даг убрал образцы в чемоданчик и сел з машину компании, которая больше напоминала передвижной офис. Помимо сотового телефона здесь у него был факс, модем для ноутбука и небольшой струйный принтер.

Даг проверил мобильник — на приеме у доктора Элкотта он его отключил — и увидел, что ему пришло голосовое сообщение. Аптекарь из Шипсхед-Бей желал знать, куда он может возвратить «трисеф», у которого кончается срок годности. Джек сразу же перезвонил, удивляясь, как это могло произойти. Они торговали «трисефом» уже два года, но при той скорости, с которой он раскупался, ни о каких просроченных партиях не могло быть и речи.

Дозвонившись до аптекаря, Даг представился и спросил:

— Что случилось? Завалялась в шкафу какая-нибудь случайная баночка?

— Вовсе нет, — ответил голос с легким ямайским акцентом. — Просто «трисеф» у меня никто не берет.

— Самый популярный антибиотик в стране?

— Я тоже читаю «Фармацевтический форум», но у меня он не расходится. И в соседних аптеках тоже. Только двое из наших врачей выписывают его.

Обеспокоенный, Даг посоветовал вернуть просроченный товар на фирму и попрощался.

Насколько это серьезно? Неужели падают продажи? Вовсе нет, если судить по его комиссионным. Однако комиссионные в ГЭМ выплачивались с объема продаж в денежном выражении, а не с количества проданных лекарств. Компания сама занимается сбытом и по-прежнему имеет высокий доход. С падением продаж усохли бы и его комиссионные.

Наверно, в Шипсхед-Бей какая-то аномальная зона.

Но любая аномалия — это своего рода сбой, а программист Даг не терпел сбоев. Он открыл адресную книгу компьютера и сделал наугад несколько звонков. Три, пять, десять. И в каждой аптеке ему отвечали одно и то же.

«Трисеф» продается плохо. И никогда не пользовался спросом.

Такой ответ настораживает, но еще ничего не значит. Получается какой-то абсурд. Цены остаются на прежнем уровне, прибыли ГЭМ не снижаются, значит, кто-то покупает «трисеф».

Интересно, что на это скажут шефы. Как главный торговый представитель компании, он регулярно встречался со всей троицей. Нельзя сказать, что Даг особо стремился к этим встречам (он еще не знал, что Надя боготворит Монне), но, по крайней мере, начальство было вполне доступно. Во всяком случае, раньше. В последние несколько месяцев они все больше отдалялись от сотрудников, скрываясь за крепостными стенами комнаты для переговоров.

Что-то происходит? А ему ничего не известно…

Даг понял, что не успокоится, пока не разгадает этой загадки. Возможно, это касается и Нади.

Надж… еще одна загадка. Вот уж действительно повезло. Каждый день он благодарил Бога, что встретил ее и каким-то чудесным образом сумел ей понравиться.

Сегодня он собирался закончить работу пораньше. Почему бы не посвятить остаток дня решению этого ребуса? До ужина с Надей оставалось несколько часов. Этого хватит. Ведь ключ к разгадке он будет искать в компьютере, а уж это дело он знает досконально.

Должно же быть какое-то логическое объяснение происходящему. И он его найдет. Даг улыбнулся, включая стартер: впереди его ждал увлекательный поиск.

— Сколько старых шин ты сможешь наскрести для меня? — спросил Джек, позвонив Солу из конторы братьев Эш.

Они с Фрэнком и Джо уже обговорили, где и как будут летать, и теперь дело было за грузом.

— Старых шин? — удивился Сол. — Господи, да у меня их навалом. Они ни на что не годятся, хоть выкидывай в океан.

— Я найду им другое применение. На грузовик наберется?

— Шутишь? Да хоть на три. А что ты будешь делать с этой кучей старья?

— Будешь доволен, даю слово. Набросай побольше в грузовик, я заберу их позже.

— Это как-то связано с тем дельцем, о котором мы толковали?

— Да.

— Отлично! Они твои.

Интересно, какие садистские идеи возникли в мозгу у Сола, когда он услышал о шинах, подумал Джек, повесив трубку. Он повернулся к братьям:

— Порядок.

Фрэнк ухмыльнулся в усы:

— Вечно ты что-нибудь удумаешь, старик.

— Ну, брат, ты и чума, — протянул Джо.

Они скрепили договор рукопожатием, и Джек возвратился к машине. Там его уже ждали Джиа и Вики, успевшие познакомиться со всеми образцами летательных аппаратов. Надо будет позвонить Наде и сообщить, что ее заказ частично профинансирует другой клиент, так что она заплатит только половину. Сол, разумеется, заплатит по полной.

Джек обнял Джиа и поцеловал. Он был доволен сегодняшним днем.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Джиа.

— Рад тебя видеть.

— Вот оно что, — усмехнулась она. — Ты похож на кота, съевшего канарейку.

— Мне удалось решить одну небольшую проблему.

— Связанную с тем самым сербом?

— Да.

— Не хочу никаких подробностей, — отрезала она, садясь за руль. — Это опасно? Вот единственное, что меня интересует.

— На этот раз нет. Эту халтурку я буду делать под прикрытием.

Во всяком случае, вначале, подумал Джек. Если все пойдет гладко, высовываться не придется. Но был ли хоть один раз, когда все шло гладко?

За ужином Даг был непривычно молчалив. Он гонял по тарелке «чили релленос» и не обращал внимания на пиво, на котором уже успела осесть пена. Вокруг смеялись, разговаривали, окликали друзей, а их столик был островком безмолвия среди всеобщего веселья.

— Земля вызывает Дага, — нарушила молчание Надя. — Даг Глисон, ответьте.

Он поднял голову и с улыбкой провел рукой по светлым волосам.

— Извини, задумался.

— О чем? Что-нибудь не так?

— Не знаю.

Даг рассказал Наде о звонке из аптеки и своих попытках прояснить ситуацию.

Надин коктейль вдруг как-то сразу потерял свой вкус.

— У компании неприятности?

— Это было моей первой мыслью, — кивнул Даг. — Я подумал, что зря мы работаем в одном месте. Если что-нибудь случится с ГЭМ, мы оба окажемся не у дел.

Если что-то случится с ГЭМ… Страшно даже подумать об этом. Ведь она только что начала работать…

— Но ты ведь говорил, что в журнале… как он называется?

— «Фармацевтический форум».

— Там ведь было написано, что «трисеф» занимает первое место в своей категории.

Даг кивнул.

— Но это вранье.

Надя внутренне напряглась.

— Откуда ты знаешь?

Настороженно оглядевшись, он наклонился к ней:

— Мой ноутбук подключен к компьютерной сети компании, чтобы я мог скачивать необходимые данные, почту и информацию о лекарствах и сбрасывать туда свои отчеты. Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы проникнуть в закрытую часть сети.

Надя прикоснулась к его руке.

— Даг, у тебя могут быть неприятности.

— Не обязательно. Я же не пытался взломать их сеть. Просто мой ноутбук помог мне пройти сквозь стену, не разрушая ее. Я был очень осторожен и ни к чему не прикасался. Полз, как змея, а не лез напролом.

— Все равно это опасно.

Он отпил из кружки.

— А что мне было делать? Не могу же я сидеть в неизвестности, ничего не предпринимая. Ты же меня знаешь.

Да, Надя уже изучила его натуру. Раз вцепившись в проблему, он ни за что не выпустит ее, пока не решит. Бывали случаи, когда он по двое суток не отходил от компьютера, пытаясь найти ошибки в программе.

— И ты обнаружил нечто, о чем тебе знать не положено.

— То-то и оно. Я нашел официальные отчеты о продажах. — Даг опять оглянулся по сторонам. — Оказалось, что не такой уж я классный торговый агент. Мои показатели по «трисефу» довольно плачевны. Единственное утешение — я такой не один. Сбыт «трисефа» идет из рук вон плохо.

В голосе его послышалась обида.

— А как же твои комиссионные?

— Дутые, как и у всех остальных.

— Звучит невероятно.

— Ты мне это говоришь? — вздохнул Даг.

— Значит, компания разоряется?

Он посмотрел на нее:

— Да в том-то и дело, что нет. Официальные цифры весьма впечатляют. «Трисеф» — рекордсмен продаж за границей, приносит огромные доходы. Прибыли просто зашкаливают.

— Такие высокие, что они могут выплачивать тебе комиссионные за антибиотики, которые ты не продал?

— Выходит, что так. Но отчего такая разница между заявленным и реальным объемом продаж?

Почему «Фармацевтический форум» печатает дутые цифры?

— Очевидно, чтобы скрыть тот факт, что «трисеф» провалился в Штатах.

— Но он пользуется бешеным спросом в других странах. В чем же дело?

Надя пожала плечами:

— Может, таким образом держат цену?

— Но как? Они же действуют в тени.

— А как насчет профессиональной гордости?

Надя знала, что доктор Монне очень самолюбив. Но разве это причина, чтобы участвовать в мошенничестве такого масштаба? Наверняка его собственная репутация ему дороже, чем успехи компании.

— Возможно, разгадка в следующем, — предположил Даг, отхлебнув пива. Он взял чипс и обмакнул его в соус. — ГЭМ начинала с торговли аналогами раскрученных лекарств. «Трисеф» — их первая попытка конкурировать с крупными компаниями, и они, естественно, хотят выглядеть победителями.

— Уверена, что дело в этом.

— А я вот не уверен. У меня есть ряд вопросов, на которые я хотел бы получить ответ, — усмехнулся Даг. — Поедем ко мне после ужина. Я сделаю из тебя хакера.

Надя натянуто улыбнулась:

— Ладно.

Она знала, что Даг будет грызть эту кость, пока не обглодает дочиста. И ей неизбежно придется ему помогать.

Контора «Дома чудес» располагалась в передней части фургона. Сидя там, Люк Монне то и дело поглядывал на часы. Уже скоро.

Узнав, что чудовище все еще живо, он почувствовал облегчение.

Люк оглядел крошечный офис: там стоял шаткий стол и два стула, для остального места уже не было. Задняя часть фургона, где, по всей видимости, жил сам Пратер, была задернута занавеской. Любопытно, как живет эта странная личность, занимающаяся не менее странным бизнесом. Люка так и подмывало заглянуть за занавеску, но он сдержался. Еще не хватало шпионить.

Хватит с него и конторы. Она была обклеена старыми афишами, самая потрепанная из которых приглашала на представление Джекоба Пратера и его «адской машины». Видимо, это был папаша Озимандиаса. Над столом висела карта США с нарисованным на ней маршрутом, который опоясывал всю страну.

— Нашли что-то интересное? — произнес низкий голос у Люка за спиной.

Доктор вздрогнул. Он не слышал, как вошел Пратер. Для человека такой комплекции тот двигался удивительно бесшумно. Люк, не оборачиваясь, продолжал изучать карту.

— Вы уже побывали во всех этих местах? — спросил он.

— Нет, это мой будущий маршрут, можно сказать, мечта. Когда наберу новую труппу из самых лучших артистов. Вот тогда мы совершим это грандиозное турне, и оно будет последним.

Что-то в его голосе заставило Люка обернуться. Глаза у Пратера блестели, на губах играла какая-то плотоядная улыбка.

Люк поспешно опустил голову и посмотрел на часы. Стрелки показывали 8.43. Прошла уже минута после условленного срока.

— Вы его подготовили? — спросил он.

Пратер кивнул:

— У нас все в порядке. Дело за вами.

— Тогда пойдем.

— Плата вперед, — потребовал Пратер, протягивая широкую ладонь с длинными пальцами.

Люк заколебался. Он всегда платил после отбора проб.

— С ним что-нибудь неладно?

— Да. Он умирает, и мы оба об этом знаем. Не волнуйтесь, пока он жив.

Зачем тогда Пратер требует деньги вперед? Люк застыл, пораженный страшной догадкой. Если существо умирает и это последний забор крови, то Люк Пратеру больше не нужен. А раз их дела закончились, то Люка, как свидетеля убийства, лучше… убрать.

Люк не забыл, как легко расправился Пратер с Макинтошем.

— Какой у вас испуганный вид, доктор, — заметил Пратер, обнажая в улыбке желтые зубы. — Словно вы за свою жизнь опасаетесь.

— Нет, я…

— Не волнуйтесь. Я всегда держу слово, особенно в делах. Просто не хочу, чтобы нас видели мои подопечные. Раз мы в конторе, так давайте займемся делом.

И Пратер снова протянул руку.

Люк вынул конверт.

— Я включил сюда аванс для троих ваших рабочих на случай, если придется брать пробу повторно.

Пратер кивнул, пересчитывая деньги.

— В прошлый раз что-то не получилось?

— Не совсем.

Какое там «не совсем». Две пробы уже пошли насмарку. Люк прикусил губу от досады. Впереди маячила катастрофа.

Пратер со вздохом закрыл конверт.

— Не хочется никого увольнять, но посетителей у нас сейчас стало меньше. В хорошие времена людям незачем глазеть на тех, кому живется хуже, чем им. Выкручиваемся как можем, чтобы сводить концы с концами.

Пратер сунул конверт в карман и тихо пробормотал:

— В лепешку расшибусь, а труппу сохраню.

Уловив нотку отчаяния в голосе Пратера, Люк с недоумением взглянул на него и вышел из фургона. Со стороны пролива доносился запах воды, под ногами шелестела болотная трава Пратер повел его к большому шатру.

— Здесь не слишком многолюдно, — заметил Люк, недоумевая, почему Пратер решил остановиться в таком месте.

— Конечно, где-нибудь в рабочем районе дела у нас пошли бы лучше, но и здесь мы неплохо устроились. Арендную плату берут по-божески, да и городок мне этот по душе.

— Монро? А что в нем такого особенного?

— Вам не понять, — задумчиво произнес Пратер.

Тут к ним с криком подбежала женщина.

— Оз! Оз!

Маленькая, худенькая, с длинным конским хвостом на крошечной головке. Люк заметил, что она плачет. Схватив Пратера за руку, женщина оттащила его в сторону и, захлебываясь от рыданий, жалобно затараторила тоненьким голоском. Слова вылетали так быстро, что Люк ничего не мог разобрать, кроме того, что «Рена такая плохая».

Пратер покивал, потрепал ее по плечу и постарался утешить. Малютка улыбнулась, потом захихикала и побежала прочь, забыв о своих огорчениях.

— Что там случилось? — поинтересовался Люк, когда Пратер вернулся.

— Небольшая семейная ссора, — объяснил тот. — Мы ведь своего рода семья, а какая семья без конфликтов?

— И они бегают к вам жаловаться, как к отцу семейства?

— Не все. Многие вполне самостоятельны и решают свои проблемы сами. Лена и ее сестра Рена имеют мозги шестилетних детей. Их детские ссоры быстро кончаются. Я играю роль царя Соломона.

— Да, я заметил у нее признаки микроцефалии.

Пратер кивнул:

— В нашем деле таких называют «булавочными головками». У меня они выступают под именем «близняшки-букашки».

Люка передернуло, и Пратер это заметил.

— Не нравится, доктор? — криво усмехнулся он. — Эксплуатация умственно отсталых, вы ведь так подумали?

— Ну…

Именно так Люк и подумал.

— Но вы же не знаете, как они жили в Далласе до того, как я их подобрал. Лена и Рена ютились в картонной коробке, рылись вместе с крысами в мусорных бачках, их постоянно насиловали и подвергали издевательствам уличные бродяги.

— Боже правый!

— Сейчас у них свой фургон, они путешествуют по всей стране, поют и читают стишки посетителям, у которых не многим больше в голове. Здесь они в безопасности. Мы следим, чтобы их никто не обижал.

Люк промолчал. Возразить было нечего.

Пратер откинул брезентовую дверь, и они вошли в шатер.

Через минуту Люк уже стоял у клетки человека-акулы. Два служителя с волчьей внешностью держали его черную руку. Люк вздрогнул: один из них мог быть убийцей Макинтоша. Их могучие тела, казалось, отдыхали — справляться с необычным существом больше не составляло труда. Теперь для этого хватило бы и одного силача. Даже отвратительный запах стал гораздо слабее.

Люк почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и закрыл глаза. Это конец. Сегодняшняя проба будет последней. Человек-акула вот-вот протянет ноги.

Дрожащими руками он приготовил флеботомическую иглу, проколол вену и стал следить, как пробирка заполняется темной жидкостью. Закончив, он отступил назад. Служители отпустили черную руку, но на этот раз существо даже не сделало попытки выдернуть ее из прутьев.

Люк покачал одну из пробирок. Черная жидкость напоминала консистенцией воду.

— Как насчет следующего раза? — спросил он Пратера.

— Вряд ли бедняга до него доживет, — ответил тот. — Но если вы захотите нас проведать, просто так, по старой дружбе…

Перед Люком вдруг возникла искаженная гневом физиономия Милоша Драговича, и хриплый голос произнес: «Где мой товар? Где?»

— Не уверен… — пробормотал Люк, чувствуя, как у него пересыхает во рту. Он сглотнул. — Но вы позвоните мне, если… когда это случится?

— Конечно, — тихо произнес Пратер. — Мы вместе будем оплакивать нашего брата.

Люку показалось, что в голосе у него прозвучала неподдельная печаль. Он удивленно посмотрел на Пратера, но тот был совершенно серьезен.

Люку почудилось, что стены шатра нависают над его головой. Он повернулся и пошел к выходу. Вдруг в мозгу пронеслась молнией мысль, что и его сейчас может сразить удар, унесший Макинтоша в могилу. Он втянул голову в плечи и ускорил шаг, но за ним никто не последовал.

Выскочив из шатра. Люк с облегчением вдохнул ночной воздух, но не сбавил шаг. Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно поместить пробу в синтезатор.

— Иди сюда, — позвал Милош, хлопнув рукой по дивану рядом с собой. На нем был двубортный пиджак из белого кашемира и серебристая водолазка из тончайшей шерсти. — Садись, я хочу тебя кое-чем угостить.

К нему, покачивая бедрами, подошла молоденькая фотомодель. Она шла по пушистому ковру, словно дефилируя по подиуму. Милош не знал ее настоящего имени. Она называла себя Чино, но вряд ли это имя фигурировало в ее свидетельстве о рождении. Скорее всего, она звалась Марией Диас, Кончитой Гонсалес или как-нибудь еще в этом роде. Она никогда не говорила об этом. Да и какое ему дело до ее настоящего имени? Достаточно того, что у нее были черные глаза, сверкавшие из-под шелковистой челки, высокие скулы и гибкое, как у пантеры, тело.

Милош смотрел, как под обтягивающим черным платьем ходят стройные бедра. Он познакомился с ней на открытии клуба; Она поразила его худобой — прямо кожа да кости. На фотографиях она выглядела лучше — камера каким-то образом сглаживала острые углы. Тощие девицы никогда не вдохновляли Драговича. В душе он предпочитал пышных красавиц, у которых было за что подержаться. А эта вот-вот переломится, как прутик.

Но такие, как Чино, были в моде, и все вокруг мечтали обзавестись подобными подругами. А Милошу Драговичу всегда хотелось того, к чему стремились другие.

Всегда самое лучшее, высший класс во всем — таким был его девиз, неписаный закон, по которому он выстраивал свою жизнь.

Его часы, золотой брегет на тридцати семи камнях, считались лучшими в мире. Но разве они шли точнее, чем какой-нибудь «таймекс»? Вряд ли. Разве нужно ему было знать фазы Луны? Сейчас часы показывали новолуние — а кому это надо? Но люди, мнением которых он дорожил, знали, что такие часы стоят не меньше тридцати штук.

Разве ему был нужен пятидесятидюймовый плазменный экран, висевший на стене гостиной? Сам Милош никогда не смотрел телевизор. Но люди, которые придут к нему в воскресенье, знают, что это лучший экран, который можно купить за деньги.

Дом и участок, где волны бились о берег прямо за стеклянными дверями комнат, были тоже самого высшего класса. Однако это не мешало местным властям вмешиваться не в свое дело. Общество архитектурного надзора выказало недовольство его ярко-синей крышей. Сначала Драгович решил, что его разыгрывают, но делегация оказалась самой настоящей, и санкции грозили нешуточные. Пришлось откупаться.

Этот дом вообще влетел ему в копеечку. Он переплатил за землю, его ободрал подрядчик, строивший дом, шайка педиков-декораторов вообще имела его как хотела: несколько месяцев они роились по всем комнатам и вытворяли черт знает что. И в довершение всего его участок находился всего в сотне ярдов от океана, и любой ураган, прорвавшийся с юга, мог не оставить там камня на камне.

Но Милошу было наплевать. Это всего лишь вопрос денег, а он-то знает, как они делаются. Главное — иметь самое лучшее. Если у тебя все самое лучшее, значит, ты знаешь в этом толк, и люди, во всяком случае здесь, в Америке, считают, что ты задаешь тон. Все они болваны. Сам он не видел разницы между дизайнерским диваном и теми кушетками, что предлагают каталоги дешевой мебели, а антикварное трюмо для него мало чем отличалось от рухляди, продающейся на барахолках. Ну и что? Он ведь мог нанять тех, кто разбирается в этом лучше. А что для этого нужно? Только деньги.

В общем, все сводится к деньгам.

Но порой для того, чтобы произвести впечатление на нужных людей, одних денег мало. Требуется нечто большее. Происхождение, манеры, класс, известность — много чего. Любой компьютерный придурок может основать компанию и через несколько лет продать ее за сто миллионов долларов, но все равно он останется придурком. В приличное общество его не допустят. Милоша тоже не принимали в приличном обществе, но он делал все возможное, чтобы туда пробиться. Для этого требовалось много усилий и смекалки, но, тем не менее, дело двигалось.

Репутация Милоша (некоторые называли ее сомнительной, сам же он предпочитал слово «громкая») работала на него, придавая ему ореол таинственности. Это была своего рода зацепка в том мире, куда он так стремился. Он обнаружил, что некоторые его обитатели любят упоминать его имя, и ухватился за это. Вот почему он пригласил Чино на выходные. Она будет его трофеем, украшением, одинаково ценным для обеих сторон.

Но главное, она будет болтать, когда вернется в город. Женщины обожают посплетничать. Поэтому все, что она увидит у него в доме, должно быть первоклассным. Даже секс. Чино была вдвое моложе его, но в свои двадцать два уже приобрела довольно причудливые сексуальные привычки. Она любила, чтобы с ней обращались грубо (без синяков, конечно), и Милош с большим удовольствием потакал ее капризам. Ведь она будет всем рассказывать, какой он мужчина, и нужно, чтобы отзывы были самыми восторженными. Ее слова будут передаваться из уст в уста, распространяясь в нужных кругах, и скоро все небожители будут знать о легендарных вечеринках Милоша Драговича и стремиться туда попасть. Постепенно от желающих не будет отбоя.

Потом весь этот ажиотаж перекинется на его клуб. Когда осенью откроется «Белгравия», она будет местом, где собираются избранные.

Чино опустилась на диван, почти не придавив подушку.

— Чем же ты меня угостишь? — спросила она, сверкнув безупречными зубами. — Это секрет?

Он взглянул на нее. Ты хочешь секретов, дорогая? Могу сообщить тебе нечто такое, от чего ты пулей вылетишь отсюда.

— Нет… никаких секретов. — Он указал на широкий хрустальный графин, стоявший на стеклянном кофейном столике. — Просто немного вина.

— Вообще-то я не любительница красного. Предпочитаю шампанское. Ты же знаешь.

— Конечно. Твоя неизменная любовь. «Дампьер».

— Не просто «Дампьер» — «Дампьер Кювье де Престиж».

— Ну да. И только урожая 1990 года.

— Разумеется. Оно самое лучшее.

Милош не знал, что ей нравится больше: вкус «Дампьер Кювье де Престиж» 1990 года или тот факт, что оно в два раза дороже, чем «Дом Периньон», и его гораздо труднее найти. Если для нее важна лишь цена и уникальность, она придет в восторг от «Петрю».

— У меня есть кое-что получше. — Подняв графин, он посмотрел его на свет. — Очень редкое красное вино, бордо из винограда, собранного задолго до твоего рождения. В сорок седьмом году.

— В сорок седьмом! — удивилась она. — Тогда еще мой отец не родился. И до сих пор не испортилось?

— Оно великолепно, — заверил ее Милош. — Я вылил его в графин, чтобы немного подышало.

По правде говоря, вино он еще не пробовал, но раз оно стоит таких денег, то должно им соответствовать. И в графин вино вылил не он, а Ким.

Ким был живым подтверждением того принципа, который взял на вооружение Драгович: не обязательно во всем разбираться самому, достаточно нанять знающих людей.

А Ким Сунг, казалось, знал все и обо всем — о еде, вине, одежде и прочих важных вещах. Как косоглазый мог разбираться в таких тонкостях, оставалось для Милоша загадкой, но Ким стал для него поистине незаменимым. Когда Милош показал ему полдюжины бутылок «Петрю» 1947 года, Ким просто заплясал от восторга. Милош и сам предполагал, что это стоящий товар, раз на него нацелился Монне; реакция Кима лишь подтвердила догадку. Он был знатоком красных вин.

Ким посоветовал ему перелить «Петрю» в графин (он делал ударение на последнем слоге, и Милош поспешил это запомнить). Наливать такое вино из бутылки — значит нанести ему оскорбление. Оказывается, у вина есть чувства! Подумать только. Такому вину необходим графин и свечи. Милош ни черта не понял, но решил не спорить и с изумлением стал наблюдать, как Ким медленно переливает вино в хрустальный графин, глядя сквозь горлышко бутылки на горящую свечу.

И теперь Драгович наливал вино из графина в два широких бокала в форме тюльпана, которые Ким специально подал для этой цели. Наполнив бокалы ровно наполовину, один он подал Чино, а другой поднял сам.

— За выходные, полные сюрпризов, — провозгласил он, пристально глядя ей в глаза.

— С удовольствием присоединяюсь, — проворковала Чино.

Милош сделал глоток. Какая гадость… Но он и виду не подал, только задумчиво посмотрел на свой бокал.

Потратить две с половиной штуки на такое дерьмо!

Он сделал еще один глоток. Уже не так противно, но все равно с души воротит.

Милош взглянул на Чино, которая, казалось, вот-вот выплюнет вино в бокал.

— Bay! Как будто пепел в рот попал!

— Не глупи, — оборвал ее Милош. — У него изысканный вкус.

На самом деле она была близка к истине. Вино и вправду отдавало золой.

— Какая дрянь! — фыркнула Чино, отставляя бокал как можно дальше. — Как резиновая подметка.

— Попробуй еще, — сказал Милош, с трудом делая третий глоток. Как же можно это пить? — Превосходное вино.

— Будто тряпку жуешь. Где мой «Дампьер»? Хочу «Дампьер»!

— Ну хорошо.

Он нажал кнопку на кофейном столике. Через мгновение в комнате появился Ким в накрахмаленной белой рубашке и черном жилете. Войдя, он слегка поклонился:

— Да, сэр?

— Даме не понравился «Петрю».

Последовал еще один поклон.

— Какая жалость.

— Ваша святая вода слегка протухла, — заявила Чино.

Милош решил поставить ее на место.

— Попробуй ты, Ким, и скажи даме мнение специалиста.

— Большая честь для меня, сэр, — улыбнулся Ким.

Он извлек из жилетного кармана большую серебряную ложку и налил в нее пол-унции «Петрю». Понюхал, осторожно втянул в себя, словно это был горячий суп, и стал перекатывать во рту. Каков подлец, с восхищением подумал Драгович.

Наконец Ким проглотил вино, после чего закатил глаза и крепко их зажмурил. Спустя мгновение он их открыл с видом человека, узрившего Бога.

— О, сэр, как это прекрасно! Волшебное вино! — Казалось, он сейчас заплачет. — Божественный нектар! Нет слов, чтобы описать его достоинства!

— Вот видишь, — повернулся Милош к Чино. — Я же говорил тебе, что это классное вино.

— Кислятина, — стояла на своем она.

— Возможно, мисс не привыкла к элитным винам. Чтобы оценить старое бордо, требуется некоторый опыт, как у мистера Драговича например.

Ты заслужил премию, Ким, подумал Милош. Но на Чино слова корейца не произвели ни малейшего впечатления.

— Я вполне могу оценить «Дампьер» 1990 года. Когда мне дадут такую возможность?

— Прямо сейчас, мисс, — уверил ее Ким, кланяясь и пятясь к выходу. — Я принесу его вам через минуту.

Разъяренный Драгович вскочил со стаканом в руках, еле сдерживаясь, чтобы не врезать ей по физиономии. Ей нравится, чтобы с ней обращались грубо? Сегодня ночью она свое получит.

Он сделал вид, что рассматривает одну из картин, которыми декораторы увешали все стены. Какая-то мешанина из тусклых красок. Что, черт возьми, это может означать? Но зато дорогая.

Он снова пригубил вина. Неужели Монне и ему подобным нравится эта дрянь? Или они просто делают вид?

— Ты должна попробовать еще разок, — сказал Милош. — Все-таки две с половиной штуки за бутылку…

— Две с половиной тысячи долларов! — воскликнула она. — За вино, отдающее мокрыми опилками? Не может быть!

— Может, — отрезал Милош. — И оно того стоит.

Даже если ее воротит от этого вина, про цену она обязательно всем сообщит.

— Кто это? — вдруг спросила она. — Как на тебя похож.

Обернувшись, Милош увидел, что она стоит у книжных полок, держа в руках рамку с фотографией — единственное, чем украсил комнату сам Драгович.

— Ничего удивительного. Это мой покойный старший брат.

— Покойный?

— Да. Он умер несколько лет назад.

— Ой, извини. — В голосе ее прозвучало искреннее сочувствие. — Вы дружили?

— Да, мы были неразлучны.

При мысли о Петре Милош невольно загрустил. Они так лихо торговали оружием в Боснии, а в Косове случилась осечка. Петр не захотел поставлять оружие албанцам. Только сербам, и никому другому. Как же они ссорились тогда, только братья умеют так враждовать. Петр кричал, что он скорее умрет, чем будет вооружать албанцев, чтобы они убивали его соотечественников.

Как благородно.

Милош до сих пор не мог понять этой идиотской позы. Они всегда продавали оружие обеим сторонам. Армия освобождения Косова имела неограниченный кредит от арабов и могла покупать все, что заблагорассудится. И платили они гораздо больше сербов. Как можно было упускать такую возможность?

Но Петр вбил себе в голову, что он прежде всего серб, а потом уже бизнесмен. Ладно. Милош решил вести дела самостоятельно. И тогда Петр переступил черту. Мало того что он не хотел иметь никаких дел с албанцами, так он еще принялся вставлять Милошу палки в колеса…

Милош до сих пор сожалел, что убил брата. Единственным утешением было то, что Петр так и не узнал, кто его убийца, и умер без мучений. Автоматная очередь буквально снесла ему голову.

Милошу приходилось убивать и раньше, и потом. С Корво он прокололся, и сидеть бы ему за решеткой, если бы он не убрал одного из свидетелей, чтобы заткнуть рот остальным. Как звали того парня, которого он велел прикончить? Кажется, Арти. Фамилии он уже не помнил.

Так уж повелось. Убийство решало все проблемы и расставляло все по своим местам. В этих делах Милош предпочитал обходиться своими силами. Не потому, что питал вражду к своим жертвам, нет, он не вкладывал в убийства ничего личного, просто хотел, чтобы его боялись.

Но с Петром все обстояло иначе. Здесь было дело семейное, настолько личное, что он не мог передоверить его никому другому. Он долго горевал и до сих пор с тоской вспоминал старшего брата.

Ах. Петр, думал Милош, глядя на фото, которое Чино держала в руках. Как жаль, что нельзя заглянуть в будущее. Знай он тогда о «локи» и миллионах, которые принесет препарат, ни за что не связался бы с албанцами. Брат остался бы жив, и они вместе наслаждались бы богатством.

У Милоша сдавило горло. Подняв бокал, он произнес:

— За моего любимого брата.

Втайне сожалея, что это не водка, Милош проглотил оставшееся вино, стараясь не обращать внимания на комок в горле.

Надя открыла глаза и приподнялась на кровати. Вокруг темнота. А где ее одежда? И где находится она сама?

Взглянув в окно, она увидела Манхэттенский мост. Все ясно. Она у Дага в постели — и причем одна.

Господи, который час? Судя по красным цифрам на электронных часах, уже довольно поздно.

А где Даг? Она окликнула его по имени.

— А, спящая красавица проснулась, — отозвался он откуда-то издалека.

— Ты где?

— В кабинете. Иди сюда. Я тебе кое-что покажу.

Надя потянулась, выгнув спину под простыней. Вчера они пришли сюда, чтобы вместе проникнуть в компьютерную сеть ГЭМ, но по дороге в кабинет завернули в спальню. Она улыбнулась. В постели Даг не выглядел рассеянным. Все его внимание сосредоточилось на ней.

Потом, лежа в его объятиях, она задремала. Раньше такого не случалось. Почти никогда. Но в последнее время она так не высыпалась.

Выскользнув из-под простыни, она оделась и отправилась на кухню, где обнаружила в холодильнике кока-колу. Вообще-то она предпочитала диетическую пепси, но сейчас сойдет и это. Прихватив бутылку с собой, она пошла в кабинет.

Даг сидел в трусах у монитора и жевал кукурузные хлопья. Она невольно залюбовалась широким разворотом его плеч.

— Вкусно? — спросила она, наклонившись над ним и вглядываясь в цифры, мелькавшие на экране.

Не отрывая глаз от монитора, он протянул ей коробку. Надя с удивлением заметила на этикетке знакомое с детства косоглазое существо с пропеллером на голове.

— Это «хрустики»? — Она вспомнила старый рекламный ролик «Хрустик против Трясучки». — Я думала, их давно уже не делают.

— Я тоже так думал, но оказалось, что где-то в захолустье их еще выпускают. Удалось заказать через Интернет.

Она положила в рот несколько хрустящих пятачков и чуть не поперхнулась.

— Какие сладкие! Раньше они такими не казались.

— Это же сплошной сахар. Но у меня есть кое-что получше, — показал он на свое запястье. — Видишь, что может получить их покупатель.

— Часы от Хрустика?

— И даже более того! — сообщил Даг, протягивая ей золотое колечко с фигуркой того же странного персонажа. — Сгодится, пока я не куплю тебе то самое бриллиантовое?

Надя рассмеялась:

— Ну, ты совсем чокнулся.

— Не чокнулся, а хрустнулся.

Надя кивнула в сторону экрана:

— Как идут дела?

— Пытаюсь найти хоть какие-нибудь данные о финансовом положении ГЭМ. Не ту липу, которую они толкают в годовых отчетах, а реальные цифры.

— Господи! Тебя же накроют.

— Не волнуйся. Я вышел на них обходным путем через Чикаго.

— Через Чикаго? Почему?

— Старый хакерский трюк.

— Прошу тебя, Даг, — взмолилась Надя, стараясь отогнать дурное предчувствие. — Остановись. Добром это не кончится.

Он вздохнул:

— Наверное, ты права. Но пойми, Надж, меня это все время грызет. Они выплачивают мне комиссионные за продажи, которых нет. Прибыль, которую они якобы пускают на исследования, настолько велика, что на нее можно построить десятиэтажный научный центр, доверху набитый оборудованием и сотрудниками. Однако, как нам известно, исследовательский центр ГЭМ занимает всего один этаж и народу там раз-два и обчелся. Значит, деньги идут куда-то еще. Если не на науку, то тогда на что? Или кому?

— Если ты угодишь за решетку, это не будет иметь значения.

— Я буду осторожен.

— Почему бы не отнестись к этому как к необъяснимой загадке?

Даг улыбнулся:

— Знаешь, на уроках богословия в начальной школе я прямо-таки забрасывал монахинь вопросами о Боге, небесах и преисподней. И очень часто они отвечали мне, что «это чудо». И все, вопрос закрыт. Таких объяснений мне всегда было недостаточно — и тогда и сейчас.

Надя вспомнила, как она училась в католической школе. Таких, как Даг, там тоже было полно. В каждом классе обязательно находился ученик, на которого не действовали увещевания типа «надо просто верить» и сентенции из Нагорной проповеди. Они все время задавали вопросы, сомневались и пытались дойти до сути. Весь класс с готовностью проглатывал очередные куски Божественных откровений и двигался дальше. Но только не эти ребята. Им требовалось объяснение. Они хотели знать наверняка.

— О'кей, тогда попробуем другой вариант: нас это не касается.

— Очень даже касается, раз наше благополучие зависит от ГЭМ.

Наше благополучие здесь ни при чем, подумала Надя. Даже если Даг выиграет в лотерею миллион долларов, он все равно не успокоится и будет долбить компьютерную сеть ГЭМ до упора. Просто у него зуд в одном месте.

Она наклонилась и поцеловала его в губы.

— Вызови такси. Мне надо ехать.

— А как же хакерская практика?

— В другой раз. Я должна быть с утра в клинике, как штык.

Даг взял мобильник и заказал такси. Он жил в самом неудобном районе Бруклина — под Манхэттенским мостом такси можно было ждать часами.

Отключив телефон, он усадил Надю к себе на колени.

— Если бы ты жила здесь, то была бы уже дома, — пробормотал он, уткнувшись носом ей в шею.

Надя надула щеки и со свистом выпустила воздух.

— Ты опять за старое?

— Но ты же все равно будешь жить здесь, когда мы поженимся, — возразил он. — Почему бы не сдвинуть срок на несколько месяцев вперед?

— На год. Хочешь поговорить об этом с моей мамой?

— Нет уж, уволь, — засмеялся он.

Надя переехала к матери, когда училась в ординатуре. Тогда это казалось хорошей идеей. Она целыми днями пропадала в больнице, а мамина квартира находилась от нее всего в нескольких кварталах. Какой смысл снимать отдельное жилье и платить за него чужому человеку?

Сейчас Надя об этом сожалела, но не потому, что им плохо жилось вместе.

Наоборот, они прекрасно ладили. Маме было уже за шестьдесят, а Надин отец умер пять лет назад. Она приехала в США из Польши еще до войны, но гражданства так и не получила — слишком крепко была привязана к своей оставленной родине. Стены ее квартиры были увешаны портретами Иоанна Павла II, а сильный акцент всю жизнь выдавал в ней иностранку.

Если не считать религии (мама ходила в церковь ежедневно, Надя же давно перестала бывать даже на воскресной мессе), то во всем остальном они легко находили общий язык. Ну разве что мама была недовольна, что ее дочка занимается какими-то там исследованиями вместо того, чтобы стать «настоящим доктором», но это были мелочи.

Отделиться от мамы не представляло никакой проблемы — та была вполне самостоятельна и могла жить одна. Но переехать к Дагу — это совсем другое дело. Мама будет переживать, что ее дочь живет в грехе, и непрестанно молиться Богу, чтобы спасти ее душу.

Зачем мучить старую женщину? Они с Дагом скоро поженятся. А до этого можно придерживаться уже сложившейся практики, что совсем не сложно. Они и так часто видятся, и раздельное проживание никак не отражается на их интимных отношениях.

— Да нет, я ничего тебе не навязываю, — тихо сказал Даг.

— Знаю, — вздохнула Надя, нехотя слезая с его колен. — Пора идти.

— Позвони мне, когда приедешь.

Даг всегда просил ее позвонить, чтобы он знал, что она добралась благополучно.

— Как же я позвоню, когда у тебя работает модем?

Он взял со стола сотовый телефон и нажал на кнопку.

— Он будет включен все время.

Послав Наде воздушный поцелуй, Даг возобновил атаку на клавиатуру.

Спускаясь вниз к такси, она пожалела, что они живут врозь. Ее снова охватили дурные предчувствия.

Одетый в дешевое тряпье Джек сидел на куске картона в крытом переходе напротив дома доктора Монне на Восемьдесят седьмой улице. Голова его была низко опушена, но не из опасения быть узнанным — просто его теперешний вид как-то не вязался с Карнеги-Хилл, где обитал сам мэр. Час был поздний, и в этом районе дорогих магазинов, роскошных офисов и элитных жилых домов движение почти замерло.

Видимо, дела у фармацевтов идут неплохо, подумал Джек, глядя на фасад дома, где жил доктор Монне. Восемь этажей, высокие потолки, башни пентхаусов на крыше. Три вида кирпича и огромные балконы. В таком доме даже самая скромная квартирка тянет на семизначную цифру.

Ввиду недоступности Драговича, который, вероятно, уже укатил в свой Хемптон. Джек решил понаблюдать за Монне. Он не стал спорить с Надей, но отнюдь не разделял ее уверенности, что доктор — лишь невинная жертва пройдохи серба. Такие типы, как Драгович, конечно, мастера выкручивать руки, но иногда эти руки протягивают им добровольно. Интересно, что может связывать этих столь разных людей?

Но где же наш добрый доктор? Прежде чем прийти сюда, Джек позвонил ему домой, а потом пару раз перезванивал из автомата на углу. И всякий раз натыкался на автоответчик.

Это вовсе не означало, что доктора нет дома. Возможно, у него стоит определитель номера, и он не берет трубку, когда звонит «неизвестный абонент». Поэтому Джек решил расположиться напротив и следить за входом: возможно, Монне все же появится — выйдет на улицу или вернется домой.

Джек пришел сюда в девять, а сейчас была уже полночь. Нет смысла торчать здесь дольше. Если Монне дома, вряд ли он куда-нибудь пойдет в такое время. Если же его нет, то что можно узнать, наблюдая, как он входит в дом? Пора сматывать удочки.

Раздосадованный потерей времени, которое он мог провести с Джиа, Джек поднялся и, сложив картонку, зашагал в западном направлении. На Восемьдесят шестой улице он свернул в Центральный парк и пошел по большому газону, сжимая в руке пистолет, на тот случай, если какому-нибудь придурку придет в голову напасть на бродягу. Однако обошлось без приключений.

Дома он разделся, принял душ и включил видеомагнитофон, чтобы посмотреть что-нибудь из своей коллекции фильмов о докторе Моро. Кассеты были расставлены в хронологическом порядке, значит, лучшие фильмы стояли первыми. По мнению Джека, «Остров потерянных душ» с Лоутоном, Лагоши и Эрьеном был самой удачной экранизацией знаменитой книги. Несмотря на свой ужасный венгерский акцент. Бела оставался лучшим исполнителем роли человека-волка, Толкователя Закона.

Не проливать кровь! Таков Закон! Разве мы не люди?

В ответ раздавался гортанный вопль, вырывавшийся из множества глоток, непривычных к человеческой речи…

Разве мы не люди?

Но усталость взяла свое, и Джек заснул, когда Чарльз Лоутон, тряся жидкой бородкой, сокрушался, что «упрямая звериная плоть так и лезет наружу».

Во сне Джек увидел Сола Витуоло, ставшего Толкователем Закона и беспрестанно повторявшего: «Разве мы не люди?.. Разве мы не люди?»

Глава 4

Пятница

Господи Исусе!

Формула изменилась.

Присев на край кровати, Надя рассматривала распечатку. Руки у нее тряслись.

Структура молекулы выглядела по-другому. Она действительно изменилась. Надя не могла сказать, что именно с ней произошло, но некоторые боковые цепи, которые она видела вчера, сегодня уже отсутствовали. И она никак не могла вспомнить, как они выглядели.

Она собиралась проверить отпечатки вчера вечером, но, вернувшись домой, даже не вспомнила об этом. Возможно, не придала всему этому большого значения, подозревая, что доктор Монне просто дурачит ее.

В мире, где она жила, распечатки не менялись сами собой.

До сегодняшнего дня.

Нет, нет, нет. Даже не думай. Это невозможно.

Одну минуточку. Она ведь ввела в память компьютера формулу и сделала распечатку. Надя вынула из сумки листок бумаги. На нем стояло С24Н34О4. Но ведь это не та формула. Та выглядела как С27Н40О3 Или атомов кислорода было шесть? Черт! Она не помнила точно. Раньше с ней такого не случалось.

Надя сравнила формулу с молекулой на распечатке. Они полностью совпадали.

Она почувствовала дурноту и зажмурила глаза. Этого не может быть. Просто чья-то шутка.

Кто-то залез к ней в сумку и поменял распечатки. Но кто? И когда? Она сделала их, уходя с работы, и с того времени не выпускала сумку из поля зрения. Да и кому понадобился весь этот спектакль?

И как объяснить эти провалы в памяти? Запомнить хотя бы одну из боковых цепей было совсем не сложно, но в голове у нее не осталось ничего.

Надя почувствовала странное волнение. Действительно, происходит что-то непонятное. Молекула «локи» ни на что не похожа. Да, сейчас она не в состоянии объяснить ее свойства, но это вовсе не значит, что их нельзя понять вообще. У нее есть все необходимое, чтобы разгадать эту тайну. Это будет настоящий прорыв в биологии. Надя представила, сколько докладов она напишет о «локи», сколько лекций прочтет. В свои тридцать она станет знаменитостью.

Среди молекулярных биологов, конечно.

Да к тому же ей будут платить за работу, которую она готова делать бесплатно.

Надя начала одеваться. Мысленно она уже была в лаборатории. Но сначала надо заглянуть в диабетическую клинику. Сделать быстрый обход, и скорее в ГЭМ.

Проходя через холл, увешанный портретами папы Иоанна Павла и сухими пальмовыми ветками, свернутыми в кольцо, она услышала мамин голос:

— Надя, я все слышала!

— Что ты слышала, мама? — спросила Надя на ходу.

— Как ты произносила имя Господа всуе. Ты не должна так делать. Это грех.

И когда это я успела, подумала Надя. Но времени на обсуждение уже не было.

— Извини, мама.

Даг прав. Пора переезжать к нему. И как можно скорее.

Даг откинулся на стул и потер глаза. Казалось, в них насыпали песок. Он всю ночь пытался прорвать оборону вокруг компьютерной сети ГЭМ. Кое в чем он преуспел — к примеру, откопал отчеты о расходах владельцев фирмы. Потерял массу времени, но не нашел в них ничего интересного.

Но финансирование фундаментальных исследований было спрятано за семью печатями. Он проследил, как деньги направляются в научно-исследовательский отдел, но дальше их след терялся. Данные о том, как и на что они используются, были заперты в электронном сейфе, ключ к которому он так и не смог подобрать.

Пока не смог. Несмотря ни на что, он продвигался вперед, хотя тропа и обледенела.

— Надо передохнуть, — пробормотал Даг, закрывая ноутбук.

Он походил по комнате, потягиваясь и разминая онемевшие члены. Еще повоюем. Он уже подобрался к секретным кодам ГЭМ. Их разрабатывал неглупый парень, но ведь и Даг был не промах в этих делах. В колледже он слыл компьютерным асом и просиживал ночи напролет, проникая в корпоративные и академические сети и оставляя хулиганские записки в электронных почтовых ящиках. Ничего серьезного, просто своего рода компьютерные граффити.

Даг взглянул на часы. Черт, уже почти восемь, а он еще должен сделать пару звонков и накормить завтраком медицинский персонал в Бэйшоре.

Так не хотелось прерываться, но, если он сейчас не поспит, весь день пойдет насмарку. Но с другой стороны, почему он должен беспокоиться о каких-то там деловых встречах и угощении для сестер и секретарш, если его комиссионные никак не зависят от продаж?

Хороший вопрос. Но не в его правилах отменять встречи. И, кроме того, в его распоряжении сегодняшний вечер и еще три выходных дня. Хватит, чтобы добить дело до конца.

Даг неохотно выключил компьютер и побрел в спальню. Поставив будильник на половину десятого, он рухнул на кровать. Простыни все еще сохраняли Надин запах. С улыбкой на губах он погрузился в сон.

— Посмотри-ка, — сказал Эйб, ткнув мокрым от сока пальцем в лежавшую на прилавке газету. — Ты только погляди на это!

— На что? — спросил Джек.

Он опять завтракал с Эйбом, сидя напротив него за прилавком. На этот раз Джек принес две папайи. Потягивая кофе, он наблюдал, как Эйб ловко разрезает их на части и очищает от семян своими толстыми корявыми пальцами.

— Да на эту заметку. Еще одно проявление людской агрессии. Здесь говорится, что преподаватель из Джексон-Хайтс выкинул двух студентов из окна второго этажа.

— Наверное, это была лекция по физике и он объяснял им закон всемирного тяготения.

— Один студент сломал руку, а другой ногу. Понадобилось четыре копа, чтобы утихомирить преподавателя. И знаешь, что он сказал, когда они его повязали? «Они болтали во время лекции! Все должны молчать, когда говорю я. В следующий раз они будут меня слушать!»

— Видимо, следующего раза уже не будет… Эй, что ты делаешь?

Эйб вытряхнул сердцевину с семечками прямо на раздел спортивных новостей в «Таймс».

— А что, я должен вывалить все это на чистый прилавок?

Прилавок с большой натяжкой можно было назвать чистым, но Джек не стал обсуждать эту тему.

— А как я теперь прочитаю про спорт?

— Подумаешь, какой фанат. Какое отношение ты имеешь к спорту?

— Я был нападающим в юношеской лиге. А если я хотел узнать, как сыграли «Никсы»?

— Они не играли.

— Ладно. Тогда как насчет «Нетс»?

— Они проиграли ребятам из «Джаза». 109:101.

Джек взглянул на Эйба. Ему можно верить. Эйб всегда слушал радио. За утро счет, наверное, успели передать раз десять. Но Джек не собирался сдавать позиции. Обычно он читал спортивные новости только во время чемпионата мира или игр за суперкубок, но здесь было дело принципа. Не важно какого.

— Но я люблю почитать про игру.

Эйб вычистил все семена и стал резать папайю на небольшие кусочки.

— Ты же знаешь счет. Что тебе еще нужно? Хочешь почитать, как какой-нибудь писака разводит бодягу насчет того, почему они выиграли или проиграли? Кому это интересно, кроме тренера? Команда А победила, команда Б проиграла — все, конец — когда следующая игра? — Эйб ткнул ножом в папайю. — Давай ешь.

Джек взял оранжевый кусочек и положил в рот. Вкусно. Когда он потянулся за следующим, Эйб показал на Парабеллума, внимательно изучавшего странную массу, лежащую на спортивных новостях. Попугай в нерешительности крутил головой: ему хотелось семечек, но что делать с остальным?

— Какая разборчивая птица, — с уважением произнес Эйб.

— Просто ты вывалил эту кашу прямо на статью Джорджа Вечи, и теперь он не может дочитать ее до конца.

Эйб молча посмотрел на него поверх очков. Джек вздохнул:

— Ладно, дай мне тогда «Пост». Надеюсь, их спортивную колонку ты еще не успел заляпать.

Эйб протянул руку за газетой, но вдруг остановился:

— Стой, стой, стой. Здесь есть кое-что интересное для тебя.

— Что-нибудь о «Метах»?

— Нет, совсем о других спортсменах — о твоих друзьях-выпускниках, устроивших погром.

— Надеюсь, их отправили в Синг-Синг?

— Вовсе нет. Их отпустили — и причем всех.

Джек помрачнел:

— Дай я посмотрю.

Эйб сложил газету и ткнул пальцем в маленькую заметку рядом с результатами лотерей. Джек быстро пробежал текст, потом, не веря своим глазам, прочел снова.

— Никого не отдали под суд! Ни единой души! Не предъявили никаких обвинений!

— Ввиду «нового поворота дела», там ведь так сказано? Хм… что, по-твоему, это означает?

Джек понял, к чему клонит Эйб: богатенькие ребята, наверняка со связями в мэрии и в полиции, позвонили куда надо и отбыли домой как ни в чем не бывало.

И среди них Роберт Б. Батлер-Поросенок. Сукин сын, который чуть не убил Вики, ни дня не провел в тюрьме — ему даже не предъявили обвинение.

— Мне надо позвонить.

Эйб не предложил свой телефон, да Джек и не стал бы им пользоваться. Сейчас почти у всех определитель номера.

Джек пошел к автомату на углу. Вынув из портмоне листок с номером телефона, он опустил в аппарат несколько монет и вскоре дозвонился до квартиры Роберта Б. Батлера, бывшего питомца школы Святого Варнавы и злого обидчика маленьких девочек.

Когда горничная подняла трубку и с африканским акцентом спросила, кто звонит, он представился как Джек Гевин.

— Я адвокат Ассоциации выпускников школы Святого Варнавы. Хотел бы поговорить с мистером Батлером о том неприятном инциденте в среду вечером. Кстати, как он себя чувствует?

— Прекрасно, — ответила женщина.

— У него сильные боли?

— Да нет, ничего у него не болит.

Проклятье! Джек почувствовал, как у него сводит скулы. Пора навести порядок.

— Можно его к телефону?

— У него сейчас доктор. Я пойду спрошу.

Через минуту она вернулась.

— Сейчас мистер Батлер не может подойти к телефону, но он будет рад видеть вас сегодня в любое время.

Джек вежливо сообщил, что он придет около часу.

Напугал Вики, чуть не убил ее и благополучно утек от ответственности…

Ну ничего, он еще поговорит с мистером Батлером по душам.

Надя сидела в темноте и смотрела на объемное изображение, парящее в воздухе. Придя в лабораторию, она первым делом включила установку и вызвала из памяти изображение молекулы. Появилась знакомая распавшаяся структура, которую Надя уже мысленно окрестила «локи»-2.

Да, ее строение изменилось, точно так же, как и на распечатке.

Хорошо. Это вполне можно объяснить тем, что кто-то лазал в память установки. Но у нее есть козырь в рукаве. Вчера перед уходом она выскребла из установки остаток пробы и поместила его в пробирку.

Вынув пробирку из кармана, Надя высыпала частицы в пробоприемник. Ее насторожил их цвет… что-то было не так, хотя она и не могла сказать, что именно. Надя откинулась на спинку стула и замерла, потом нажала клавишу. Во рту у нее пересохло — перед ней опять появилась та же проклятая молекула.

В лаборатории на мгновение стало светло — это позади нее открылась и закрылась дверь.

— Ну что, поверили, наконец?

Услышав голос Монне, Надя резко обернулась. Вид у доктора был измученный, как после бессонной ночи.

— Скажите, что это была шутка. Ну пожалуйста.

— Мне бы и самому этого хотелось, — вздохнул он. — Вы даже не представляете, как я мечтаю, чтобы все это оказалось мистификацией. Но к сожалению, это не так.

— Но это должно быть так. Если вы хотите, чтобы я поверила, что эта молекула меняет свое строение под воздействием каких-то «небесных явлений», я могу это принять. Хотелось бы, конечно, знать, как именно эти «явления» влияют на ее изменение, но в принципе я могу согласиться, что гравитация или что-то в этом роде может сыграть роль катализатора. Но здесь совсем другой случай. Если, конечно, нам не морочат голову. Эта молекула не только меняется сама, но вслед за ней изменяются и все свидетельства ее первоначального вида. Происходит подмена реальности, а мы оба знаем, что такое невозможно.

— Знали раньше, — уточнил Монне. — То есть считали это аксиомой. Но теперь мы думаем иначе.

— Только не я.

Он слабо улыбнулся:

— Я знаю, что вы чувствуете. Вы растеряны, напуганы, подозреваете подвох и в то же время настроены решительно и готовы бороться. И все эти разнообразные эмоции доводят вас до слез. Разве я не прав?

Надя почувствовала, как к горлу подкатывается комок, а на глаза наворачиваются слезы. Утерев их, она кивнула, не в силах произнести ни слова.

— Но ведь это правда, Надя, — прошептал Монне. — Поверьте мне, никто нас не разыгрывает. Мы столкнулись с явлением, которое опровергает основополагающие представления о природе физического мира и самом существовании.

Именно это и сбивало ее с толку. Что, если способность видоизменять реальность и саму память о ней присуща не только этой единственной молекуле? А вдруг это случается постоянно? Сколько раз, напечатав или написав слово, она останавливалась в нерешительности: ей вдруг начинало казаться, что оно пишется по-другому. Она проверяла правописание и, убедившись, что слово написано верно, двигалась дальше. Но ощущение «неправильности» все же оставалось.

— Мы должны понять, что с ней происходит, — донесся до нее голос Монне. — А для этого ее, прежде всего, надо стабилизировать.

— Но как это сделать, если мы даже не помним, как она выглядела изначально?

Вытащив из кармана пробирку, доктор протянул ее Наде:

— Теперь у нас есть новая проба.

Надя буквально выхватила у него пробирку и трясущимися руками стала готовить пробу для голографической установки. Заправив ее в аппарат, она стала ждать.

Наконец в воздухе появилась молекула, и Надя чуть не закричала от радости. Это была та самая молекула, что стерлась из ее памяти. Сейчас она ее вспомнила и сразу почувствовала себя лучше.

— А где вы нашли изначальную «локи»?

— Позаимствовал у носителя. Внутри носителя она не меняется, пока ее не извлекут на свет божий.

Надя повернулась к Монне:

— Вы по-прежнему держите источник в секрете?

— Пока да.

Надя чуть не заплакала от досады. Ей так хотелось узнать все до конца. Это должна быть какая-то органическая субстанция. Растение? Животное? Что?

— А таинственное «небесное явление»? Это тоже секрет?

— Я просто не хотел говорить, пока вы сами не убедитесь в изменениях. Само по себе это явление вполне заурядно и случается двенадцать — тринадцать раз в год — это новолуние.

Надя облизнула губы.

— Новолуние? А когда оно наступило?

— Вчера вечером. Ровно в 8.42.

Лунные фазы. Они определяют многие биоритмы на нашей планете. Новолуние — это время, когда на землю не льется лунный свет, самая темная ночь месяца.

По ее телу пробежал озноб.

— Я бы хотел, чтобы вы начали работу немедленно, — сказал доктор Монне. — Нам нельзя терять время. В следующий раз носитель «локи» может быть для нас уже недоступен, и мы навсегда утратим возможность разгадать эту загадку.

— Может быть, прибегнуть к посторонней помощи? Ну, раз у нас только двадцать девять дней в запасе…

Доктор Монне энергично затряс головой:

— Нет. Абсолютно исключено. «Локи» не должна покидать эту лабораторию. По-моему, я достаточно ясно дал это понять.

— Да, но…

— Никаких но и никаких консультаций на стороне.

Монне побледнел, но был ли это гнев или страх, Надя не поняла.

Но он не должен перекладывать всю ответственность на начинающего исследователя.

— Надеюсь, вы мне поможете, — жалобно сказала Надя.

— Конечно. Чтобы сэкономить время. Покажу вам все тупики, в которые я уже упирался. А дальше вы будете двигаться самостоятельно.

— Но вряд ли вы так уж можете рассчитывать… — неуверенно начала Надя.

Монне протестующе поднял руку:

— Я не говорил вам, но, прежде чем взять вас на работу, я позвонил доктору Петрилло.

Надя застыла. Ее научный руководитель в ординатуре, царь и бог в мире анаболических стероидов.

— Что же он сказал?

— Чего он только не наговорил. Я никак не мог его остановить. Он был очень рад, что вы занялись исследовательской работой, а не зарываете свой талант во врачебную практику. Вы недооцениваете себя, Надя. Я же, наоборот, отдаю вам должное. Но у вас будет и дополнительный стимул: если вы сумеете стабилизировать молекулу в течение ближайших четырех недель, вы получите премию.

— Но в этом нет необходимости.

Он улыбнулся:

— Не торопитесь, пока не узнаете сумму. Что вы скажете о миллионе долларов?

Надя онемела. Она открыла рот, но слова застряли в горле.

— Вы… вы сказали?..

— Да. Круглая сумма в один миллион долларов. Вы можете…

Раздался стук в дверь, и в лабораторию заглянула седоватая женщина. Это была Пат, работавшая в компании техником.

— Извините, доктор Монне, но вас просит к телефону мистер Гаррисон, — сообщила она.

— Передайте, что я ему перезвоню, — раздраженно отозвался Монне.

— Он говорит, что это срочно. «Непредвиденные обстоятельства», так он выразился.

— Ну хорошо. — Монне повернулся к Наде: — Я скоро вернусь. Сейчас нет ничего важнее нашей работы.

Еще бы, подумала Надя. Миллион долларов… миллион!

Цифра эта все время вертелась у нее в голове, пока она сидела и мечтала, на что потратит эту сумму. Они с Дагом смогут сразу пожениться, купить дом, раскрутить его компанию, решить все проблемы и начать жить.

Прошло десять минут, а Монне все не появлялся. Надя выглянула за дверь.

— Где доктор Монне? — спросила она Пат.

Та показала на дверь.

— Он поговорил с мистером Гаррисоном и побежал наверх.

«Сейчас нет ничего важнее нашей работы». Она усмехнулась. Значит, все же есть. Будем надеяться, что «непредвиденные обстоятельства» не окажутся слишком серьезными.

Подойдя к установке, она стала вращать трехмерное изображение, стараясь привыкнуть к его несуразному виду.

Я тебя доконаю, думала она, глядя на молекулу. И вовсе не из-за денег… Ты мне бросила вызов, но победа все равно будет за мной.

Но и от премии отказываться не стоит. Ни за что.

— В нашу компьютерную сеть залез хакер! — сообщил Кент Гаррисон, как только Люк запер за собой дверь.

Раскрасневшийся Кент стоял у стола, сняв пиджак. На голубой рубашке темнели пятна пота.

— Не совсем так, — поправил его Эдвардс. Одетый в безукоризненно сшитый синий костюм, он сгорбился за столом, положив изящные руки на темно-коричневую поверхность. — Похоже, кто-то пытался взломать защиту, но уверенности пока нет.

Ошеломленный Люк опустился в кресло.

— Что? Каким образом? Я считал, что у нас лучшая в мире зашита.

— Видимо, нет, — процедил сквозь зубы Кент, бросив мрачный взгляд в сторону Брэда, который отвечал за компьютерную сеть.

Когда рядом не было Драговича, Кент вел себя очень агрессивно.

— Меня уверили, что защита у нас самая современная, — оправдывался Брэд. Его всегда тщательно уложенные волосы были в беспорядке, словно он все время запускал в них руки. — Но это было в прошлом году. Хакеры тоже не стоят на месте.

— А почему нет уверенности? — спросил Люк.

— Они обнаружили, что коды временно менялись, что само по себе еще ничего не значит, — ответил Брэд, проведя рукой по губам. — Честно говоря, я в этом не слишком разбираюсь.

Кент никак не мог успокоиться и все вышагивал вокруг стола.

— Если это четырнадцатилетний балбес, которому нечем заняться, то черт с ним. Даже если он что-нибудь и откопает, то вряд ли сообразит, что это значит.

— А если это не ребенок? — засомневался Люк. — Если кто-то намеренно копает под нас?

— Кто, например?

— Кто-то из конкурентов. Мы ведь играем в серьезные игры. Может быть, Драгович кого-то нанял. Или еще хуже — какой-нибудь корпоративный шпион ищет информацию, чтобы потом на нас наехать.

Наконец Кент уселся и начал тереть глаза.

— О господи, — пробормотал он.

Люк повернулся к Брэду:

— Какие меры мы приняли?

Брэд оживился:

— Программисты собираются подключиться к нашей системе и держать ее под контролем. Если кто-нибудь взломает защиту, они его вычислят.

— И что потом?

— Впаяем ему по полной, — отрезал Кент. — Если только это не наш приятель Милош. Его мы просто вежливо попросим больше так не делать, чтобы не трепать нам нервы.

— А что, если хакер узнает, что мы делаем с деньгами, которые якобы идут на научные разработки?

За столом воцарилась тишина. Такое разоблачение повлечет за собой аудиторскую проверку, которая неизбежно приведет к «локи», а это значит, что все они угодят за решетку, и очень надолго.

Брэд Эдвардс издал громкий мучительный стон и замотал головой.

— Сил больше нет все это терпеть. Я вовсе не собирался становиться преступником. Все так хорошо начиналось. У нас был честный, прозрачный бизнес…

— Который вылетел в трубу! — ехидно вставил Кент.

— И мы связались с самим дьяволом, чтобы его спасти.

— Я что-то не вижу, чтобы ты пытался с ним развязаться.

Брэд посмотрел на свои руки.

— Иногда мне хочется, чтобы гром все-таки грянул. Когда это дело накроется, я, наконец, смогу спать по ночам. Вы можете вспомнить, когда вы последний раз нормально спали?

Вопрос по существу, подумал Люк. Сам он давно не мог заснуть, не выпив на ночь несколько бокалов вина.

— Хватит трепаться, — оборвал его Кент. Лицо его пылало тем же цветом, что и волосы. — Если все вылезет наружу, не думай, что власти отправят тебя на курорт! Речь идет о наркотиках и кое о чем похуже. На нас уже столько висит, что остаток жизни ты проведешь в Рикерсе или Аттике, где тебя будут трамбовать, как последнее дерьмо.

— Меня? — переспросил Брэд дрожащими губами. — Только меня? А ты куда денешься?

Кент покачал головой:

— Я пущу себе пулю в лоб, как только запахнет жареным.

Люк чуть не застонал от досады. Все это он уже слышал не один раз.

— Давайте вернемся к теме нашего разговора. Что мы будем делать, если этот хакер все-таки взломает нашу сеть и узнает много лишнего?

— Его постигнет участь Макинтоша, — отрезал Кент, ни минуты не колеблясь, и с вызывающим видом посмотрел вокруг.

Люк вспомнил лицо умирающего Макинтоша… вылезшие из орбит глаза, судорожно искривленный рот…

Нет, только не это…

— Будем надеяться, что так далеко дело не зайдет, — сказал он. — Скорее всего, какой-то хакер просто развлекается, не имея никакой определенной цели. Возможно, завтра он будет атаковать уже другую сеть.

— Если он опять сунется, мы его выследим и поймаем, — успокоил партнеров Брэд.

Повисло молчание. Совещание закончилось, но никто не торопился уходить. Мир за пределами этого бункера был полон опасностей и угроз, словно гигантская мышеловка, готовая прихлопнуть их в любую минуту.

Люку так не хотелось покидать этот уютный кокон, за пределами которого его ждала неизвестность.

Джек все утро провел за компьютером, пытаясь изготовить визитку юриста. Он пользовался этой программой всего дважды и еще не успел ее освоить. Первые попытки окончились неудачей, но потом дело пошло на лад. Визитка получилась как настоящая. На листе уместилось двадцать штук — более чем достаточно.

Ровно в час, приняв душ, побрившись и надев темный костюм, белую рубашку и галстук в полоску, Джек Гевин, адвокат, вошел в высотное здание «Миллениум» на Шестьдесят седьмой улице и предъявил визитку швейцару. Тот позвонил в квартиру и, убедившись, что посетителя ожидают, проводил его к лифту.

Батлер жил на двадцать первом этаже. Поднимаясь в лифте, Джек обдумывал план действий. Он еще не решил, что именно он сделает с Батлером — вывесит его из окна или сломает ему вторую ногу. Будет зависеть от настроения. Сейчас он был в прекрасном расположении духа. Не хочется его портить, но есть вещи, которые спускать нельзя.

В дверях его встретила медсестра. Белоснежный халат подчеркивал черноту кожи. Джек услышал знакомый акцент. Значит, это она разговаривала с ним по телефону. Сестра проводила его в кабинет и оставила наедине с мистером Батлером.

Увидев этого ублюдка, Джек почувствовал, как в нем закипает прежняя ярость. На Батлере была трикотажная фуфайка с эмблемой Принстона и такие же брюки, одна штанина у которых была отрезана чуть повыше гипса. Он по-прежнему был похож на поросенка.

— Мистер Гевин? — произнес Батлер, протягивая руку. — Я Боб Батлер. Спасибо, что пришли.

Джек не ответил на рукопожатие.

— Что-нибудь не так? — огорчился Батлер.

— Вы меня не узнаете? — спросил Джек.

— Нет, — виновато улыбнулся Батлер. — Вы, вероятно, тоже учились у Варнавы, раз работаете в Ассоциации выпускников, но я подчас не узнаю даже ребят из моего класса, не говоря уже…

— Вспомните позавчерашний вечер, — проговорил Джек сквозь зубы.

Улыбка сползла с лица Батлера. Он отвел глаза.

— Ох уж этот позавчерашний вечер. Вы, вероятно, хотите узнать подробности?

— Подробности мне не нужны, — отрезал Джек. — Я сам там был, если помните.

Батлер поднял на него глаза:

— Были?

Джек наклонился ближе и показал на свое лицо.

— Вспомнили меня?

— Нет, все было как в тумане.

Если он врет, то довольно правдоподобно, подумал Джек.

Батлер потер небритую щеку.

— Я помню, как мы собрались в зале. Мы отмечали двадцать пять лет со дня окончания школы и решили сделать свой традиционный пунш «Всякая всячина». Притащили металлический таз, наложили туда льда и налили разных соков и самой дешевой водки и рома, как в былые времена. Помню, что пропустил пару стаканов этой штуки. Ребята стали шуметь, кое-кто даже пустил в ход кулаки. А вот потом… — Он пожал плечами.

— Разве вы не помните, как с толпой хулиганов напали на людей, стоявших на лестнице музея?

Батлер со вздохом кивнул.

— Я помню, как вышел на улицу, потом оказался на лестнице и с кем-то подрался. Но это все. Подробностей не помню. Врачи сказали, что у меня сотрясение мозга. Я очнулся в больнице со сломанной ногой и без малейшего представления, как это произошло. Вы говорите, что гам были. Вы меня видели?

Джек кивнул, внимательно наблюдая за Батлером. Он обязательно себя выдаст.

— Я… я что-нибудь натворил?

Джек с трудом сохранял самообладание.

— Вы пытались убить восьмилетнюю девочку.

— Что? — переспросил Батлер с таким неподдельным ужасом, что стало ясно, что он не врет. Он умоляюще посмотрел на Джека. — Что я сделал? Ради бога, скажите, что с ней все в порядке. Ведь я не мог причинить зло ребенку.

— Вы собирались сбросить ее с лестницы, но, к счастью, ее успели у вас отнять.

— Слава богу!

Искренность, с которой были сказаны эти слова, остудила гнев Джека, но спускать с крючка он его не собирался.

— Судя по тому, что творили там ваши ребята, вы все наглотались чего-то похуже дешевой водки с ромом.

— Да, действительно, но тогда мы об этом не знали. Во всяком случае, большинство из нас. Но этот гад Докинс, он-то прекрасно знал.

— Докинс?

— Да. Бергон Докинс. Вы о нем слышали?

— Боюсь, что нет.

— Я думал, вы пришли из-за него. Полицейские сразу заподозрили, что в пунше был наркотик. И точно, анализ показал, что он там есть. Поэтому нас и отпустили. Зато арестовали Докинса. Кто бы мог подумать, что этот тихоня может выкинуть такой номер. Но копы поймали его с поличным — у него с собой был целый пакет дури.

— Какой дури?

— Официальных сведений пока нет, но я позвонил знакомому парню из комиссариата полиции, и он сказал, что это, видимо, новый синтетический наркотик, который в последнее время наводнил всю страну.

— А как он называется?

— Его продают под разными названиями. У них еще нет результатов анализа, но он подозревает, что это сильно концентрированная разновидность, которую называют «берсерк».

— Подходящее название.

— Еще игра такая есть. Я обожал играть в нее в детстве. Но наркотик этот вовсе не игрушечный. Забирает как черт. Между нами говоря, я в молодости покуривал травку, пару раз нюхал кокаин, пробовал кое-какое зелье. То есть я уже бывал под кайфом, но никогда не чувствовал себя так, как в тот вечер. Ощущаешь безграничную силу, словно ты властелин мира. Великолепное чувство, но оно вскоре сменяется гневом… яростью. Ведь это мой мир и все в нем принадлежит мне. А вокруг мельтешат какие-то людишки, которые мешают мне им владеть. — Батлер смущенно улыбнулся. — Я знаю, это звучит глупо, но в тот момент мне так не казалось. Я чувствовал себя богом.

Джеку было странно, что у людей так может ехать крыша, но ведь он никогда не прикасался к наркотикам.

— Похоже, вы приняли изрядную дозу, как бы там эта штука ни называлась.

— Вероятно. Но больше не хочу. Ни за что. — Он покачал головой. — Подумать только… Поднять руку на ребенка. Да я своих сорванцов ни разу в жизни не отшлепал. Вот что я вам скажу: Берт Докинс так просто не отделается. Когда его выпустят, я снова потащу его в суд и уж тогда вытрясу из этой задницы все до последнего пенни.

— Желаю успеха, — сказал Джек.

Его гнев иссяк, оставив чувство опустошенности. Джек шагнул к двери.

— Что ж, я выяснил все, что меня интересовало. Свяжусь с вами позже.

— Подождите, — остановил его Батлер. — Раз вы там были, так, может быть, вы видели, как меня угораздило так покалечиться?

— Гм. Когда кто-то выхватил девочку у вас из рук, вы… потеряли равновесие и скатились по ступенькам.

Батлер побледнел:

— Я же мог расшибиться насмерть. Еще дешево отделался.

— Так тебе и надо, — пробормотал Джек, выходя из комнаты.

— Ты почему не ешь? — спросила мама с сильным польским акцентом. — Тебе не нравится, как я готовлю?

Надя посмотрела на свою нетронутую тарелку.

— У тебя самые вкусные пирожки на свете, мамочка. Мне просто не хочется есть.

Они с матерью сидели за шатким столом на кухне, пропахшей тушеной капустой и шпекачками. Худая угловатая женщина с морщинистым лицом выглядела старше своих шестидесяти двух, но в глазах ее светился молодой огонек.

Мама уже поела и сейчас допивала вторую порцию «ерша». Она каждый вечер принимала по паре стаканчиков, смешивая «Будвайзер» с водкой «Фляйшман». Налив пару унций пива в высокий стакан, она осушала его до дна. Потом наливала еще, перемежая с водкой, которую отпивала маленькими глотками. Раньше она еще курила «Уинстон», но Надя уговорила ее бросить, убедив, что именно от них умер их дорогой папочка. Что касается «ерша», то здесь мама проявила твердость. Она пила его всю жизнь, и никто, даже Надя, не заставит ее отказаться от этой привычки.

— Вы с Дагом поссорились? Поэтому ты ужинаешь с матерью в пятницу вечером?

Надя покачала головой, гоняя пирожки по тарелке:

— Нет, просто он занят.

— Так занят, что у него нет времени для невесты?

— Он работает над проектом.

Даг сказал, что сегодня вечером опять займется хакерством. Он был полон решимости прорваться сквозь последние барьеры. Надя представила, как он сидит один, склонившись над клавиатурой, и не отрываясь смотрит на экран, где мелькают бесконечные цифры. Она почувствовала легкую обиду, но ведь подобная одержимость вскоре понадобится и ей.

— Работа, работа, работа. Вы только о ней и думаете. Вся молодежь сейчас такая. Слава богу, что твоя ординатура, наконец, закончилась и у тебя появились выходные. Увидишь его завтра.

— Возможно.

Мама подняла брови:

— Он что, и в субботу работает?

— Не он, а я.

Мама вытаращила глаза:

— Ты? Разве тебе платят сдельно?

— Нет. У меня зарплата. Но сейчас я работаю над важным проектом.

— Если они не платят тебе сверхурочные, так и нечего бегать туда по субботам. Вот если бы ты работала настоящим врачом и имела пациентов, то получала бы за каждый вызов.

— Здесь я тоже получу премию, если закончу проект к сроку.

Мама пожала плечами:

— Премию? Большую?

Надя решила не называть сумму, чтобы не волновать маму понапрасну.

— Очень большую.

— Такую большую, что ради нее стоит работать по субботам? Такую огромную, что ты сможешь бросить эту компанию и стать настоящим доктором с нормальными пациентами?

Надя рассмеялась:

— О да.

— Ну тогда, — улыбнулась мама, — можно поработать и в субботу.

Взбираясь на дюну, Сол Витуоло размышлял, какого черта его сюда занесло. Мало того что пришлось тащиться к черту на кулички, так еще изволь костылять по мокрому холодному песку. Остается лишь надеяться, что путь этот он проделал не зря.

А ведь еще расходы какие. Этот Наладчик Джек обходится недешево. Сол попытался расплатиться запчастями, но парень от них отказался — только наличные, и притом немалые. Откровенно говоря, он не рассчитывал, что придется отдавать такие бабки без всякой расписки или гарантии. А вдруг парень окажется жуликом и смоется, прихватив денежки. Но бывают случаи, когда надо забыть все, чему тебя учили в школе, и положиться на свое чутье. А оно подсказывало Солу, что Джек парень надежный.

Он, правда, немного с приветом. Потребовал шины. На что ему целый грузовик шин?

Появился сегодня днем, чтобы забрать свои шины и деньги. Велел Солу взять напрокат видеокамеру — профессиональную, с сильными линзами, чтобы можно было снимать в темноте, — и приволочь ее сюда, на эту дюну, откуда виден дом Драговича. «Подойди как можно ближе, но старайся, чтобы тебя не заметили» — вот как он сказал. Сол ничего не понял, но приехал в Ист-Хемптон, как было велено.

Сол огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что его не заметили ребята Драговича. Лучше не думать, что с ним сделают, если застукают здесь с камерой.

Он посмотрел на часы. Десять. Джек велел включить камеру в десять. Сол так и сделал и стал смотреть в объектив. Он успел попрактиковаться, пока ждал, и сейчас все у него выходило отлично. При максимальном выдвижении телеобъектив ночного видения увеличивал освещенность, и дом был виден настолько хорошо, будто Сол находился совсем рядом. Он стал разглядывать гостей. Похоже, пройдоха серб устроил гулянку для своих парней и заказчиков. Гостями были одни мужчины — некоторые в костюмах, но большинство в свитерах или трикотажных рубашках. Походка и прически были настолько характерны, что Сол сразу распознал, что это за публика, — европейская шваль и местные крутые парни из той категории, которую адвокаты Драговича дипломатично называют в суде «деловыми партнерами».

Сол с завистью наблюдал, как они кормятся у роскошного стола, уставленного омарами, крабами, тарелочками с суши и мясными деликатесами, салатами, икрой и бутылками водки в ведерках со льдом. Сол почувствовал нестерпимый голод и опустил камеру.

Когда он снова посмотрел в объектив, картина несколько изменилась. В бассейне плескалась стайка красоток в бикини. Откуда они взялись? Вокруг столпились гости с сигарами и стаканами в руках.

Сол почувствовал, как у него напрягаются мускулы. Он мог поклясться, что среди этой публики наверняка находятся те, кто размазал Арти по всей Черч-авеню. Возможно, именно на них он сейчас и смотрит.

Что я тут снимаю? И зачем? Где Джек с моими шинами?

И тут послышался шум вертолета.

— Ну и публика, — криво усмехнулась Чино.

Ее насмешливый тон задел Милоша. Они стояли на открытой лестнице западного крыла дома с бокалами в руках: Милош пил «Кетель Уан», а Чино свой любимый «Дампьер». Облокотившись о перила, они наблюдали за гостями, сновавшими внизу. На Чино было вышитое платье с высоким воротником в японском стиле. Красный шелк плотно облегал фигуру и мягко струился вокруг ног. Черные волосы и агатовые глаза усиливали впечатление чего-то восточного.

— Завтрашние гости тебе понравятся больше, — сказал Драгович. — Я знаю, ты любишь шик. Но сегодня у меня те, благодаря кому я построил этот дом и могу давать в нем приемы. Это мои покупатели, продавцы, поставщики и дистрибьюторы.

— А что они покупают и продают? — спросила Чино с ехидной усмешкой, по-кошачьи прижимаясь к Милошу. Она уже изрядно нагрузилась шампанским, и ей было море по колено.

Милош улыбнулся в ответ:

— Те товары, которые я импортирую и экспортирую.

— А какие товары?

— Те, которые пользуются спросом.

— А эти красотки, — проворковала Чино, выставив подбородок в сторону бассейна. — Они тоже твои дистрибьюторы?

— Вовсе нет. Они товар повышенного спроса, который я импортировал из города специально для этого случая.

Драгович нанял самых красивых стриптизерш из лучших клубов города. Работа им предстояла несложная: оживлять своим присутствием вечеринку, иметь минимум одежды на теле и быть очень любезными с гостями.

— А-а, стриптиз за стеклом, — протянула Чино.

— Скорее приятный сюрприз для гостей.

Чино все это казалось очень забавным, и ее смех звенел, как колокольчик, пока Милош наблюдал за девушками в бассейне. Природа и силикон наградили их фантастическими фигурами. Сейчас они просто забавляли публику — настоящая работа начнется, когда они обсохнут. Девицам были даны инструкции перецеловать всех самых важных гостей и потом уединяться с любым, кто этого захочет.

Сегодняшний вечер был своего рода премией для людей Драговича, торговавших наркотиками и оружием и снабжавших его деньгами на проведение операций. Во внутреннем дворике дома собрались представители всех рас и национальностей: итальянцы, греки, африканцы, корейцы, мексиканцы. Все они были частью его растущей империи. Он вел дела в глобальном масштабе, значит, ему надо стать гражданином мира и никем не гнушаться. Правда, для своих личных дел он держал только чистокровных сербов — суровых, преданных и закаленных в боях мужчин.

Но сегодняшняя вечеринка была не просто развлечением: Это был акт признания его превосходства. Все они были лишь его гостями. Возможно, кое-кто из них в душе считал себя равным ему, но сегодня этому будет положен конец. Здесь вовсе не нейтральная территория, где встречаются равные. Они пришли в его дом, где распоряжается он. Они гуляют за его счет в его новом роскошном особняке. И каждая минута, проведенная здесь, должна укреплять их в мысли, что Милош Драгович среди них самый главный.

Они там, внизу, с дешевыми девками, а он здесь, наверху, с супермоделью, и этим все сказано.

Послезавтра здесь все будет совсем по-другому. Никаких деловых партнеров, никаких голых тел в бассейне. В воскресенье он устроит строгий прием, на котором обозначит свой статус среди сильных мира сего.

— Что это за шум? — спросила Чино.

Милош узнал стрекотание пропеллера.

— Похоже на вертолет.

Потом он его увидел. Вертолет летел со стороны моря на высоте не более ста футов, и под брюхом у него болталась какая-то сетка. Что было в ней, Милош не разглядел, но она была набита доверху. Какой-то новый способ рыбной ловли? Но сетка была сухая.

Что бы там ни было, но пилот не должен летать с таким грузом над жилыми домами, подумал Милош. А вдруг сетка разорвется…

— Смотри, — проговорила Чино, — он завис прямо над нами.

Милош заподозрил неладное. Подозрение усилилось, когда он заметил, что вертолет был без номеров. Он, конечно, не знал летных правил, но все самолеты, которые ему пришлось видеть в жизни, обязательно имели номера на фюзеляже. У этого никаких цифр не было видно — возможно, их просто замазали.

Веселье внизу как-то сразу увяло. Застыв на месте, все гости уставились на небо. Даже цыпочки в бассейне перестали плескаться и стояли задрав голову кверху.

— Как ты думаешь, зачем ему все эти шины? — спросила Чино.

Шины? Милош снова посмотрел вверх. Черт, а ведь она права. Сетка была набита шинами. Там было штук пятьдесят, не меньше.

Какого дьявола этот кретин развесил свои шины над моим домом?

И вдруг сетка открылась…

Из нее посыпались шины…

И стали падать на его дом…

Чино завизжала.

— Беги в дом! — заорал Милош, собираясь сделать то же самое, но она его опередила, быстро засеменив на высоченных каблуках.

Он успел заскочить в дом как раз в тот момент, когда на его крышу упали первые шины. Раздался грохот, словно какой-то великан заиграл на барабане телеграфными столбами. Его сопровождал цимбальный звон разлетающихся стекол. Через мгновение шины обрушились на внутренний дворик, ломая ограждение, перевертывая столы и вдребезги разнося оранжерею.

Но этим дело не кончилось. Упав на землю, шины, высоко подпрыгивая, покатились во все стороны. Те же, что угодили на крышу, отскочив от покатой поверхности, попадали в бассейн.

Милош резко отшатнулся, когда шина ударила в раздвижную стеклянную дверь, рядом с которой он стоял. Дверь треснула, но уцелела. Снаружи раздавались испуганные крики. Прислонившись к косяку, Милош с ужасом наблюдал, как его вечеринка превращается в кошмар.

Девицам в бассейне повезло больше всех — как только с неба посыпались шины, они нырнули и затаились под водой. Но мужчины, толпившиеся вокруг, оказались не так сообразительны. Они бросились бежать, сбивая друг друга с ног, а сверху все падали шины, прибивая их к земле и сталкивая в бассейн, переворачивая столы и размазывая угощение по земле. Их непредсказуемые траектории и неожиданные удары приводили людей в ужас, еще более усиливая царивший вокруг хаос.

А где же охрана? Окинув взглядом поле битвы, Драгович обнаружил двоих еще не поверженных бойцов. Заляпанные всеми видами десертов, они припали к земле рядом с опрокинутым столом и, выхватив оружие, нацелили его в небо. Но вертолет уже улетел.

Преследуемые шинами, гости бросились в сторону моря. Но шины настигали их, опрокидывая на песок.

Казалось, эта гонка никогда не кончится, но вот последняя шина, вихляясь, завалилась набок. Милош вышел наружу и с ужасом уставился на следы побоища, превратившего в руины то, чем он так гордился. Ни один уголок его владений не избежал разорения. Из бассейна, скуля, вылезали девицы, похожие на мокрых куриц. Весь внутренний дворик был усеян обломками и поверженными людьми, которые со стоном пытались подняться на ноги. Кое у кого были сломаны конечности, а несколько человек лежали без движения там, где их настиг удар. Все это было похоже на театр военных действий, где только что взорвалась бомба.

Но самый чувствительный удар был нанесен по самолюбию Милоша. Он был подобен кровоточащей ране и не шел ни в какое сравнение с материальными разрушениями. Его гости серьезно пострадали или, что еще хуже, бросились врассыпную, как зайцы. Какое унижение для их гордых натур. И какой позор для него самого — ведь все это случилось под крышей его дома.

Кому понадобилось так насолить ему? И зачем?

Он взглянул на небо, но вертолет исчез, словно растаяв в воздухе.

Никогда еще Милош не ощущал такого бессилия. Ему казалось, что его смешали с грязью. Хотелось завыть от ярости прямо в безлунное небо. Но надо сохранять внешнее спокойствие, насколько это вообще возможно посреди такого бедлама. Его взгляд упал на одну из шин, которая застряла в окне его комнаты. Лысая и грязная, она была настолько старой, что из резины торчал металлический корд.

Так они с помойки! Мало того что на него напали в собственном доме, так еще на голову ему сбросили хлам!

С криком, похожим на рычание, он вцепился в шину и протолкнул ее в окно.

Глядя, как она катится по его роскошному ковру, Милош Драгович поклялся найти своего обидчика и отомстить ему за все.

Сол так трясся от сдавленного смеха, что ему пришлось выключить камеру. Хотелось лечь на спину и заржать от восторга. Но не стоит привлекать внимание, которое может стоить ему жизни. Он вытер глаза рукавом и поспешил к машине.

Господи, вот это было зрелище. Град шин и крутые ребята, которые разбегаются, как тараканы, и вопят, как испуганные дамочки. Пройдоха серб небось в штаны наложил с испугу! И все это он заснял на пленку!

Подойдя к машине, Сол проскользнул на переднее сиденье и, отдышавшись, стал смотреть в окно на темные дюны.

Да, сегодня Драгович здорово погорел, но за Арти он еще не расплатился. Разве это месть?

Но ничего, это только начало.

Джек сидел в проходе напротив дома Монне на Восемьдесят седьмой улице и слушал радио, чтобы скоротать время.

Он следил за доктором уже шесть или семь часов: выйдя из офиса на Тридцать четвертой улице, тот поехал на завод компании, который находился рядом с Бруклинским морским портом, потом зашел на склад и пробыл там довольно долго. Час назад он вернулся домой и больше не показывался.

Джек следил за ним на всякий случай — вдруг обнаружится что-нибудь подозрительное. Но пока усилия его не увенчались успехом.

Он стал крутить ручку настройки и поймал сводку новостей как раз в тот момент, когда сообщалось о скандале в департаменте полиции. Наркотик, изъятый в связи с бунтом выпускников, был похищен и заменен каким-то безвредным веществом. Служба внутренней безопасности начала расследование.

Значит, однокашника Батлера, Берта Докинса, теперь отпустят? Джек покачал головой. Ну и система. Сам он не собирался заниматься Докинсом. Слишком уж тонкая ниточка.

В кармане у Джека завибрировал мобильник, Он взглянул на экран — кто-то из братьев Эш. Джек перезвонил из автомата на углу. К телефону подошел Джо:

— Авиакомпания «Близнецы».

— Ну, как все прошло?

Джо расхохотался:

— Ну ты и засранец! Вот засранец чертов! Фрэнк так гоготал, что мы чуть не свалились в воду! Твои шины все там разметали. Жаль, что тебя там не было, Джек. Было на что посмотреть!

— Еще увижу, — сказал Джек, надеясь, что Солу удалось все заснять. Его охватило радостное волнение. Идея, конечно, безумная, могло и не выгореть.

— Мысль была неплохая, но ведь никогда не знаешь, как на деле получится.

— Джек, получилось так клево, что я вот думаю, почему бы ВВС не взять это дело на вооружение, когда начнется очередная заварушка в Заливе или в Югославии. Ты же знаешь, какая уйма старых шин скопилась в этой стране. И что с ними делать? Закапывать или топить в море? Вместо этого мы можем загружать их в наши «В-52» и сбрасывать с высоты пятьдесят тысяч футов. Представляешь, какая начнется суматоха, когда с неба свалится миллион шин? Вот это будет паника! Приди такое в голову чуть пораньше, мы бы просто похоронили под ними и Багдад и Белград, а заодно очистили бы не одну свалку.

— Давай пока оставим ВВС в покое, — предложил Джек. — У нас ведь в воскресенье еще один вылет?

— Да мы спим и видим, когда полетим опять! И за это еще деньги заплатят! Знаешь, я подумал, может быть, добавить немного музыки в воскресенье? Что-нибудь подходящее к случаю.

— Джо, прошу тебя…

— Помнишь эту песенку у Бобби Ви? «Резиновый мячик». Он там еще поет: «Прыгай, прыгай, мой дружок». Мы можем запустить это через динамики, когда все эти шины…

Джек улыбнулся:

— Давай не будем усложнять, Джо. Зачем выпендриваться и лишний раз нарываться?

— Понял. Это я так, к слову.

— Хорошая мысль, но давай ничего не менять. Пусть будет все как в прошлый раз. Идет?

— Согласен.

Джек подождал, пока Джо повесит трубку, и стал набирать другой номер.

Все его гости разошлись: большинство уковыляло на своих ногах, но некоторым потребовалась помощь. Рассыпаясь в извинениях, Милош проводил их всех и занялся делами.

Он велел Киму усадить Чино в кинозале с плазменным экраном, снабдив ее бутылкой ледяного «Дампьера» и новым фильмом с Киану Ривзом в главной роли. После этого кореец был отправлен руководить официантами, которые принялись за генеральную уборку. Отдав все необходимые распоряжения, Милош собрал своих людей в комнате охраны на первом этаже.

Это был своего рода технический центр, оснащенный самым современным электронным оборудованием. Здесь обрабатывалась информация со всех камер видеонаблюдения и защищались от прослушивания все исходящие звонки. Милош потратил на эту комнату целое состояние, чтобы иметь возможность проворачивать свои дела прямо из Хемптона. Но сегодня вечером вся эта техника оказалась бесполезной.

Иногда в интересах дела Драгович прибегал к внешним эффектам, как это было вчера в ГЭМ. Однако сегодня ему было не до лицедейства. С побагровевшим лицом он расхаживал по комнате, рубя руками воздух и изливая на охрану весь накопившийся гнев. Драгович прекрасно понимал, что они ни в чем не виноваты, но ему надо было выпустить пар, чтобы не взорваться, разлетевшись на тысячу кровоточащих кусков.

Наконец он умолк, обведя тяжелым взглядом побледневших охранников. Он знал, о чем они думали: состоится ли на этот раз показательная расправа, как это случалось раньше?

Милош обожал такие представления. Обвинить кого-нибудь во всех смертных грехах и пристрелить на месте. Но сейчас не время терять нужных людей — все они могут понадобиться для поимки злоумышленника.

— Ну, что скажете? — процедил он, когда молчание стало невыносимым.

Ответа не последовало.

— Вы что-нибудь заметили? Кто-нибудь болтался поблизости? Может быть, проявлял повышенный интерес? Говори, Вук. — Он показал на бывшего капрала Югославской армии с высветленными волосами. Тот моргнул, но внешне остался спокоен. — Ты патрулировал на этой неделе. Кто-нибудь интересовался домом?

— Нет, сэр, — ответил Вук. — Мы с Иво шуганули вчера одного парня с женой, но они просто гуляли по берегу. Когда они остановились напротив дома, мы их прогнали. Жена не хотела уходить, но парень сам уволок ее оттуда.

Милош кивнул.

— А что показали камеры? — спросил он Досифея, который отвечал за видеонаблюдение.

Тот указал большим пальцем на полдюжины мониторов у себя за спиной.

— Я как раз проверял пленки за эту неделю. Пока ничего не обнаружил.

— Ничего? — переспросил Милош, чувствуя, как в нем опять закипает гнев. — Ничего?

В это время зазвонил телефон.

Обрадованный Досифей поспешил снять трубку.

— Это Ким, — сообщил он через несколько секунд. — Говорит, что вам звонят.

— Я же приказал меня не беспокоить!

— Он говорит, что какой-то человек интересуется, нет ли у вас старых шин на продажу.

Все в комнате вдруг разом заговорили. Милош как-то сразу успокоился. Теперь не нужно искать врага — он объявился сам.

Выхватив из рук Досифея трубку, Драгович сделал знак Михайло, лысоватому очкарику, отвечающему за связь.

— Проследи, откуда звонят.

После чего велел Киму соединить его с незнакомцем.

В трубке послышался скрипучий голос с безукоризненным англосаксонским выговором:

— Мистер Драгович? Это вы?

Тот же голос доносился из динамика на пульте коммутатора.

— Да, — ответил Милош, стараясь говорить спокойно. — Кто это?

— Я президент Комитета по охране окружающей среды Ист-Хемптона. Вы получили вчера наше послание?

— Послание? — переспросил Милош, делая вид, что ничего не понимает. — Какое послание?

— Шины, мой друг, шины. Вы, конечно, их заметили, хотя человек, построивший столь чудовищный дом, мог и не обратить внимания на такой пустяк. Но все же я решил позвонить вам на тот случай, если вы не поняли намека.

Милош заскрипел зубами.

— Какого намека?

— Мы не хотим вас здесь, мистер Драгович. Вы вульгарный и дешевый тип, и мы не потерпим вашего присутствия. Вы ядовитое насекомое, и мы выкурим вас отсюда. Вы мусор, а дом ваш — навозная куча. Мы и дальше будем действовать в том же духе, пока вы не уберетесь отсюда со всей своей шайкой.

Милош сжал трубку и прошипел:

— Кто вы?

Со стороны пульта послышалось радостное «Есть!». Драгович оглянулся и увидел, что Михайло сигналит «о'кей». Он проследил звонок.

— Я же вам сказал: мы из Комитета по охране окружающей среды. Я вас предупредил, господин Драгович. Мы не шутим. Это не игра.

— Вы так думаете? — с улыбкой произнес Драгович. — А я с удовольствием поиграю с вами. — Он повесил трубку и повернулся к Михайло: — Кто это?

— Не могу сказать, — ответил тот, нервно теребя очки в металлической оправе. — Но он звонил из города, из автомата где-то в районе восьмидесятых улиц.

Милош чертыхнулся про себя. Он надеялся узнать имя, но какой дурак будет звонить из собственного дома.

— Я кое-что нашел, — подал голос Досифей.

Милош подошел к кабинке, где тот приник к монитору, чуть не упираясь носом в экран.

— Что именно?

— Я вспомнил. Вчера к дому подъезжала машина. Остановилась у ворот. Я уже хотел послать туда ребят, но она сразу уехала.

На экране Милош увидел мужчину, сидящего рядом с водителем в кабине американской машины.

— Я его узнал, — произнес Иво. — Это тот самый тип, которого мы прогнали с берега.

Милош повернулся к нему:

— Думаешь, это он сейчас звонил?

— Нет, голос не похож, — сказал Вук, покачав головой. — Да к тому же парень, который так испугался, вряд ли мог сотворить что-либо подобное.

— Не уверен, — задумчиво произнес Иво, покосившись на экран. — Видно было, что человек не хочет ввязываться в драку, но я бы не сказал, что он испугался.

Милош считал, что Иво умнее Вука. И к тому же он не красил волосы, что тоже говорило в его пользу.

— Мы должны найти этого человека.

— Нет проблем, — отозвался Досифей.

Обернувшись, Милош увидел изображение машины, застывшее на экране.

— Вот ее номер, — указал Досифей на бампер.

Милош, ухмыляясь, посмотрел на табличку. Кем бы ты ни был, от меня все равно не уйдешь, подумал он. И тогда пожалеешь, что на свет родился.

Люк держал в руках бутылку «Шато Лафит-Ротшильд» 1959 года, качая ее, как грудного ребенка. Он улыбнулся. У них с Лорел не было детей — и слава богу… Она, вероятно, сделала бы из них таких же монстров, каким была сама. Единственным утешением была его коллекция вин. Вино лучше, чем дети. В отличие от детей, которые с каждым годом обходятся все дороже, вино со временем только растет в цене и становится лучше.

Взять, к примеру, этот лафит. Один из лучших в мире, он находится под постоянной опекой своих «родителей». Каждые двадцать лет фирма присылает из Франции своих специалистов, чтобы сменить пробку на своих старых винах. Этой бутылке поменяли пробку в середине восьмидесятых; они даже наклеили на нее специальный ярлычок, подтверждающий этот факт.

Вино, в отличие от жен и детей, никогда не разобьет тебе сердце.

Когда Лорел подала на развод, она потребовала половину его коллекции вин. Эта сучка ничего не смыслила в вине — сама она лакала белый цинфандель и никогда не могла отличить эксклюзивное коллекционное вино от какой-нибудь бурды.

Она догадывалась, что потеря половины коллекции будет жестоким ударом для Люка, и только поэтому претендовала на нее.

Ей хотелось причинить ему боль. Она простила ему две измены, но третья выбила ее из колеи. Он попытался объяснить, что все они ровным счетом ничего не значат, и это было чистой правдой. Клялся, что любит ее, и только ее, и вот это уже правдой не было.

Когда он любил в последний раз? Смешной вопрос. Он занимался любовью, а не любил. Предпочитал короткие бурные связи, после которых обе стороны мирно расходятся, не имея друг к другу никаких претензий.

Самым незабываемым был тот день с Надей. Такой накал, такая сила страсти. При воспоминании об этом до сих пор напрягалось тело. Тогда Надя не захотела серьезных отношений. Возможно, не захочет их и сейчас. Он бы с удовольствием продолжил, если бы это не помешало ее работе. Но нет, с этим надо подождать. Самое главное сейчас — стабилизировать молекулу.

Сейчас ему предстояло упаковать вино, на которое покушалась Лорел. Она вообразила, что наносит ему коварный удар, но он успел ее опередить. Когда стало ясно, что дело идет к разводу, он стал методично изымать лучшие бутылки, заменяя их рядовым пойлом. В итоге Лорел получила замечательную коллекцию ординарных вин. Она, конечно, попыталась поднять скандал, но так и не смогла сказать, какие именно бутылки исчезли.

Люк осторожно опустил лафит в деревянный ящичек с мягкой упаковочной стружкой и, отпив из бокала, куда он налил другое вино, стал перекатывать его по языку. Чтобы как-то скрасить утомительный процесс упаковки, он откупорил фантастический гревский «От-Брион» 1982 года. В ближайшую пару недель все шестьсот бутылок придется вынуть из ячеек, упаковать и подготовить к отправке.

Люк не хотел рисковать. Он, конечно, надеялся на Надю, но стабилизация молекулы «локи» может оказаться непосильной задачей даже для нее. Возможно, это вообще не в человеческих силах. Если у нее ничего не получится, он не будет дожидаться 22 июня, когда Драгович узнает, что ему больше ничего не светит. Нет, в это время он уже будет во Франции вместе со своими винами.

Брэду и Кенту он ничего не скажет. Возможно, они сейчас тоже собирают пожитки, подумал он с улыбкой. Нет, вряд ли. Оба обременены семейством, да и бежать им некуда.

Он оставляет их сербу на растерзание. Что ж, они это заслужили. В конце концов, это они втянули компанию в сомнительные аферы.

Выйдя из винного хранилища, Люк со стаканом в руке прошествовал в кабинет. Жаль, конечно, бросать такой прекрасный дом, но, если в ближайшие несколько недель существо протянет ноги, а Надя не сможет добиться весомых результатов к середине июня, он исчезнет и больше сюда не вернется.

Люку даже хотелось, чтобы это произошло… тогда он начнет жизнь заново — на новом месте, другим человеком.

Он достал из стола пузырек с бледно-голубым порошком. Вот он. Образец вещества, синтезированного из последней пробы крови. «Локи», сделавший его богатым и сломавший ему жизнь.

Люк осушил стакан. Он бы с удовольствием выпил еще, но пора было ехать на склад, чтобы проверить эффективность новой партии.

У него засосало под ложечкой… эта проверка, вероятно, будет последней. Радоваться этому или горевать?

Повесив трубку, Джек потер скулы. От этого аристократического выговора сводило челюсти. Но, судя по всему, звонок достиг цели. Во-первых. Драгович будет думать, что он жертва местных снобов, которые прибегли к крайним мерам, чтобы избавиться от его соседства. Выглядит довольно нелепо, но сгодится, чтобы замутить воду на несколько дней. Во-вторых, Драгович будет подготовлен к следующему звонку, который Джек собирался сделать после воскресного приема. Но если сегодняшний звонок не сработает, весь план полетит к черту.

Джек бросил последний взгляд на дом Монне. Уже поздно, и вряд ли доктор куда-нибудь пойдет в такое время. Пора домой, где его ждет очередной фильм о докторе Моро: версия 1977 года с Бертом Ланкастером и Майклом Йорком. Не такой яркий, как «Остров потерянных душ», — Ланкастер в роли Моро лишь бледное подобие зловещей извращенности Лоутона, — но присутствие Барбары Карреры заставляет забыть об этом.

Но когда Джек повернулся, чтобы уйти, он вдруг увидел, как к главному входу подъехало такси. Швейцар распахнул стеклянную дверь, и на улицу вышел доктор Монне. Джек бросился на Лексингтон, где он припарковал свой «бьюик».

Оказывается, вечер только начинался.

— Ну наконец-то!

Даг так резко откинулся на спинку кресла, что оно откатилось от компьютера. Его так и подмывало вскочить и пуститься в пляс, но танцор он был неважный. Поэтому он просто встал и направился на кухню, заскочив по дороге в туалет. На кухне он вынул из холодильника бутылку колы, насыпал в чашку «хрустиков» и залил их молоком. Через несколько минут он опять сидел у монитора.

Похрустывая хлопьями, он внимательно смотрел на экран. Блоки, защищавшие финансовые файлы, рухнули под его напором. Он проник в самое сердце сети. Запрос он отправил через Вашингтон, округ Колумбия. Вряд ли его сумеют вычислить, даже если кто-то займется этим всерьез.

Настоящая охота начинается только сейчас: разобраться во всех этих цифрах, найти среди них нужные и проследить, куда на самом деле идут деньги, предназначенные на исследования.

Даг потер руки. Все как в прежние времена. Впереди длинная ночь, но он бодр и готов к подвигам. Сахар и кофеин позволят ему продержаться до конца.

Глава 5

Суббота

Джек полз по стальной балке под крышей склада, все время останавливаясь и зажимая нос, чтобы не чихнуть.

Наверху ворковали и возились голуби. Он потревожил их, пролезая через люк, но, к счастью, не настолько, чтобы они шумно сорвались с места. Судя по заляпанной банке, они гнездились здесь уже давно. Его лохмотья пришлись как нельзя кстати. Не жалко будет выбросить.

Преследуя Монне, Джек проделал неблизкий путь от Карнеги-Хилл на Манхэттене до его экономического антипода — старого морского порта в Бруклине. Конечно, весьма неосторожно ехать на собственной машине, но какой таксист посадит к себе оборванного бродягу.

Сначала Монне остановился у завода компании ГЭМ. Джек с удивлением заметил, что вокруг светло, как на Таймс-сквер. На стоянке было полно машин, а сам завод, судя по всему, работал в три смены, в то время как окружавшие его предприятия были закрыты. Видимо, дела у ГЭМ идут неплохо.

Заскочив на завод, Монне направился к складу. Джек последовал за ним до старого кирпичного здания, которое он уже видел сегодня днем. Тогда он ждал Монне снаружи, но сейчас, увидев, как в дверь склада, оборудованную металлоискателем, один за другим проходят какие-то оборванцы, он решил заглянуть внутрь. Здесь явно был не только склад. Здание выглядело неприступным, и пробраться на крышу было невозможно. Но к нему примыкал заброшенный дом, и, разбив там окно, Джек поднялся наверх и перепрыгнул на крышу склада.

Внутри было пусто. Огромное, ничем не заполненное пространство высотой в три этажа. Только внизу один угол был отгорожен и разбит на два отсека.

Джек пополз по балке, держа курс на островок света среди моря тьмы, пока, наконец, не оказался над отгороженным участком. Он был ярко освещен. Полдюжины мужчин — тех самых, что проходили через металлоискатель, — стояли вокруг небольшого стола и пили из пронумерованных пластиковых стаканчиков.

В соседнем отсеке было темно. Там маячило несколько неясных фигур, которые, столпившись у перегородки, наблюдали за мужчинами через треснутое стекло.

Из громкоговорителя, установленного над окном, раздался голос:

— Допейте всю воду из своих стаканов. Иначе во время испытания вы будете испытывать жажду.

Это Монне? Джек никогда не слышал его голоса, но готов был поклясться, что это он.

— Все закончили?

Одни подняли пустые стаканы, другие сказали «да».

— Прекрасно. А теперь каждый участник должен занять место у испытательного стенда, соответствующее номеру его стакана.

Участники засуетились, но в конце концов разобрались и заняли места у стенда, который представлял собой панель с красными виниловыми подушками размером с большую пиццу. Подушки были расположены на уровне груди, и над каждой горело табло с тремя нулями.

Джек подполз ближе, чтобы рассмотреть участников.

— Отлично. Вам уже объяснили, как будут проходить испытания, но я еще раз напомню правила, чтобы избежать ошибок. Как только вы услышите звонок, начинайте бить по подушкам, под которыми находятся силомеры. Они измеряют силу каждого удара. Вы должны наносить удары как можно сильнее и чаще. Сила и частота ваших ударов фиксируется на табло, которое находится над силомером. Тот, кто наберет самое большое количество баллов, получи г лишние двести долларов. Хочу подчеркнуть, что в проигрыше никто не останется. Каждый получит по триста долларов, независимо от счета. Не забывайте об этом. Все готовы?

Мужчины закивали.

— Хорошо. Начинайте, когда услышите звонок. Внимание…

Раздался звонок, и мужчины принялись избивать подушки. Некоторые колотили по ним одной правой, другие чередовали руки.

Джек, весь в голубином помете, в буквальном смысле слова парил над схваткой. Он в полном недоумении наблюдал эту картину. Что здесь происходит, черт возьми?

Те, кто вкладывал в удары всю силу, значительно уступали в темпе тем, кто бил легко и дробно, однако в первые минуты счет у всех оставался равным. Но потом вперед вырвался невысокий плечистый парень с толстыми руками. Он молотил по силомеру с таким остервенением, словно хотел выпустить из него кишки.

Это не осталось незамеченным среди его соперников. Большинство из них постоянно озиралось по сторонам, чтобы видеть результаты других, что никак не способствовало их собственным достижениям. Увидев, что коротышка вырвался вперед, они энергичнее заработали руками, продолжая тянуть шеи в сторону лидера.

Он определенно обходил всех. Казалось, весь мир для него сосредоточился в этой подушке, и всю свою ненависть он вкладывал в удары.

Постепенно до его соперников стало доходить, что они терпят поражение, — Джек видел это по выражению их лиц, когда они судорожно оглядывались вокруг, не переставая лупить по силомерам. Было ясно, что коротышку им не догнать.

Наконец один из неудачников не выдержал. С яростным криком он набросился на лидера. Обмениваясь полновесными оплеухами, они наскочили на другого участника, который немедленно ввязался в драку. Через мгновение все шестеро ударились в рукопашную.

Джек вспомнил бессмысленное побоище у музея. Однако сейчас дела обстояли еще хуже — эти парни умели драться.

Сейчас кого-нибудь прикончат, подумал он. Вдруг Джек заметил, что в отсеке заклубился какой-то желтый газ. Драчуны закашлялись, перестали махать руками и попадали замертво. Над неподвижными телами навис тяжелый желтый туман, который, впрочем, был быстро удален через вентиляционные отверстия у пола.

Джек подумал, что это явно не первая драка и, возможно, не самая жестокая, судя по трещине на смотровом стекле. Но раз у них был припасен газ, значит, они ожидали вспышки насилия?

Чем тут занимается этот чертов Монне? И кто там был с ним в будке?

Чтобы лучше рассмотреть ее, Джек подвинулся еще на несколько дюймов. Однако надо быть осторожным. Над стендом очень светло, и его могут заметить снизу.

Дверь испытательного отсека распахнулась, и туда вошли трое. Довольно странные типы — приземистые, широкоплечие, практически без шей. Короткие стрижки, вздернутые носы, крошечные уши и маленькие блестящие глазки. Какие-то охранники? Похоже, их вывели в одном инкубаторе. Одинаковые водолазки лишь усиливали это впечатление. При виде их Джек вспомнил свору гончих псов из старых комиксов о дядюшке Скрудже.

В контрольном отсеке остался один человек. Это действительно был доктор Монне.

Что ты здесь делаешь, док? Что пытаешься выяснить?

Джек снова посмотрел на рабочих, которые растаскивали неподвижные тела, укладывая их на спину. Где Монне откопал этих подопытных кроликов? И что за странные охранники работают у него под началом?

Джек опять зажал нос рукой, чтобы не чихнуть, и в этот момент увидел, как один из охранников, взглянув наверх, застыл на месте. Он что-то промычал, указывая на потолок. Двое других задрали голову.

Но они же не могут видеть в темноте, подумал Джек. Или могут?

Один из них издал звук, похожий на лай собаки, напавшей на след, и вся троица бросилась вон из отсека.

Черт, значит, они все-таки видят в темноте.

Джек не стал размышлять, куда они побежали и как собираются до него добраться. Он понял, что пора уносить ноги.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он пополз обратно, вытирая животом птичий помет и уже не заботясь о бесшумности передвижения.

— Кто там? — послышался голос из динамика. Тот же самый, что давал инструкции «участникам соревнования», но теперь в нем слышалась тревога. Видимо, опять Монне. — Кто там наверху? Немедленно спускайтесь!

Джек продолжал ползти. Внизу началось какое-то движение. Три еле различимые фигуры разбегались в разные стороны. Добежав до стен, они полезли наверх.

Господи Исусе, они карабкаются по стенам!

Нет… все-таки не по стенам, а по трубам и балкам, тянущимся вдоль них. Эти «гончие псы» обладали недюжинной силой и ловкостью. И к тому же были весьма сообразительны, несмотря на туповатую внешность. Разделившись, они отрезали Джеку все пути к отступлению, кроме одного — наверх.

К счастью, именно туда он и собирался ретироваться. Но ему вряд ли удастся их опередить, если он и дальше будет ползти, как гусеница. Чтобы успеть скрыться, ему придется встать и идти по балке, может быть, даже бежать по ней. Собираться с духом уже некогда — надо подниматься и идти.

Вот когда пришлось пожалеть, что в детстве он не занимался гимнастикой и не ходил по бревну. Приподнявшись и встав на четвереньки, Джек поставил ноги на одну линию и встал во весь рост. Покачнулся, ощущая, как балка уходит из-под ног, но сумел устоять. Расставив руки в стороны, двинулся вперед осторожным шагом канатоходца.

Не смотреть вниз — только на балку… не смотреть вниз — только на балку, твердил он про себя, как заклинание, скользя по балке и задыхаясь от запаха помета. Наконец он добрался до вертикальной опоры. Она уже доставила ему несколько неприятных минут, когда он огибал ее в первый раз, хотя тогда он двигался не торопясь. Сейчас же времени для маневра не было. Положившись на инстинкт самосохранения и силу мускулов, Джек, стиснув зубы, крутанулся вокруг опоры и поспешил дальше. Его качнуло вперед, но он сумел сохранить равновесие. До стены оставалось футов двадцать. По ней в обе стороны от балки шел узкий карниз. По левому можно добраться до люка. Бросив взгляд в сторону, Джек увидел, что два «гончих пса» забрались по стене уже довольно высоко. Третий был где-то внизу слева. Оглядываться назад Джек не рискнул.

Он почти пробежал последние три шага до стены и, не замедляя темпа, двинулся по карнизу. Теперь, когда под ногами была более надежная опора, он мог идти быстрее. Подняв глаза, Джек обнаружил, что третий «пес» уже ступил на карниз на соседней стене. Джек поднажал. Надо добраться до люка первым.

Дойдя до угла, он, не замедляя шага, свернул и поспешил дальше. К нему с угрожающей скоростью приближался «гончий пес». Казалось, он совсем не боится высоты. Если он доберется до люка раньше…

Сделав отчаянный рывок, Джек добежал до люка и подпрыгнул вверх. Расстояние было небольшим — когда он спускался, то преодолел его без особого труда: повиснув на краю люка, раскачался и спрыгнул на карниз. Но теперь люк находился вверху, а на пятки ему наступал «гончий пес». Вцепившись в край люка, Джек стал раскачиваться, пытаясь достать ногами противоположный край. Когда ему это удалось, он вытянулся и откатился в сторону. Очутившись на крыше, он развернулся и моментально захлопнул люк.

Снизу послышался раздосадованный вой. Открыть люк изнутри можно было только шестом, но вряд ли он был у его преследователей.

— Извини, борзой, — пробормотал Джек, продолжая отступление.

Перепрыгнув на крышу соседнего здания, он быстро спустился вниз. Снаружи никого не было, и Джек рванул к машине. Прыгнув на сиденье, он запер дверь и позволил себе немного отдышаться.

Ну и что он узнал сегодня? Стоило это такого риска?

Безусловно. Монне явно испытывал какой-то наркотик, и, судя по всему, нелегальный. То, как вели себя эти бедолаги, напоминало давешнее буйство выпускников, а значит, это не что иное, как «берсерк», о котором ему рассказывал Роберт Батлер.

Надя не слишком обрадуется, когда узнает, что ее любимый шеф экспериментирует с «берсерком». Она говорила о нем как о святом с нимбом над головой. Но нимбы имеют обыкновение исчезать, когда вы начинаете приглядываться к их обладателям.

Замешан ли здесь Драгович? Вне всякого сомнения. Тут явно торчат его уши.

Джек завел мотор. Пора домой…

Внезапно машину потряс страшный удар — кто-то ломился в водительскую дверь. Джек вскрикнул от неожиданности. Темная фигура барабанила в стекло в нескольких сантиметрах от его лица. Другая пыталась сокрушить противоположную дверь. Третья бросилась на капот. Джек схватился за рычаг.

Собачьеголовые охранники все-таки настигли его.

Включив передачу, Джек нажал на газ. Ему удалось стряхнуть охранников с флангов, однако тот, что лежал на капоте, продолжал бить кулаком в стекло. Но при первом же резком повороте слетел и он.

Сердце у Джека бешено стучало. Сегодня «Остров доктора Моро» смотреть уже не придется.

— Ну что, поймали? — спросил Люк, когда служители показались в дверях.

Все трое одновременно покачали головой.

— Вы хоть знаете, кто он и что тут делал?

Троекратное пожатие плечами.

— Хорошенькое дело, — с раздражением сказал Люк и указал на подопытных субъектов, которые стали приходить в себя. — Поставьте их на ноги, заплатите и выставьте вон.

Люк вернулся на наблюдательный пункт. Опустившись на стул у затемненного стекла, он стал размышлять, кто же за ним шпионил. Наверняка не полиция, иначе вся улица была бы уже запружена их машинами.

Кто-то из людей Драговича? Но с какой целью? Милош знал, что Люк испытывает каждую новую партию, но никогда не интересовался где и как.

Скорее всего, обычный воришка, который искал, чем поживиться. Его счастье, что он не попался служителям Пратера.

Бог с ним. Какая разница, кто это был, раз он все равно скрылся и уже ничего не скажет. Как хочется послать все к черту.

Результаты испытания показали, что сегодня «локи» действовал слабее, чем раньше. Надо сказать Драговичу, чтобы он увеличил дозы.

А впрочем, наплевать. Он все равно уезжает.

Глядя, как служители поднимают участников испытаний, Люк вдруг почувствовал радостное волнение.

Когда он смотрел, как эти несчастные тузят друг друга, в глубине сознания все время маячила некая смутная мысль, которая только сейчас обрела определенность:

Я выхожу из игры. Что бы там ни было, но я выхожу из игры.

А это значит, что он испытывал «локи» в последний раз. Даже если Надя стабилизирует молекулу, он все равно поставит точку.

Конечно, было бы лучше, если бы у нее получилось. Тогда он смог бы продать свои акции и отойти от дел вполне открыто. Если же она потерпит неудачу, придется удариться в бега.

Но так или иначе, через месяц Люк Монне будет уже во Франции.

Он даже начал нетерпеливо насвистывать (когда он делал это в последний раз?), глядя, как служители расплачиваются с испытуемыми и выпроваживают их за дверь.

Люку хотелось домой. Там его ждало вино, которое нужно упаковать.

— Не может быть, — прошептала Надя пересохшими губами.

— Тем не менее это так, — пожал плечами Джек.

Надя растерянно взглянула на него. Утром Джек без предупреждения пришел к ней в диабетическую клинику с отчетом о проделанной работе. Надя провела его в свой кабинет, чтобы они могли поговорить без свидетелей. Усевшись на стул, Джек начал рассказывать ей совершенно фантастическую историю о том, как доктор Монне тайком поехал на склад в Бруклине, где руководил группой людей, которые сначала били в стену, а потом намяли бока друг другу…

Как прикажете понимать все эти басни, да еще из уст малознакомого человека? Это уже слишком. Что-то на грани сумасшествия.

Джек выглядел усталым. Может быть, он принимает наркотики, какие-нибудь галлюциногены? Тогда понятно, откуда эти фантазии.

— Я, конечно, ничуть не сомневаюсь в ваших словах, но…

— Думаю, он испытывает «берсерк», — сказал Джек.

— А что это такое?

— Новый синтетический наркотик.

— Наркотик? — Надя просто задохнулась от негодования. Она уже хотела спросить, не попробовал ли он его сам, но вовремя прикусила язык. — По-моему, вы перехватили.

— Я видел, как он действует во время «бунта выпускников». Вчера вечером подопечные Монне вели себя точно так же.

— Но при чем здесь доктор?

Джек опять пожал плечами:

— Вы хотели узнать, что связывает вашего доктора с сербом. Теперь вы знаете.

Почувствовав дурноту, Надя откинулась на спинку кресла и зажмурила глаза. Милош Драгович с его репутацией темного дельца, не брезгующий ничем, что приносит деньги… Доктор Монне, совладелец фармацевтической компании… Что еще, кроме наркотиков, может их связывать?

— Хорошо, — произнесла Надя, открывая глаза. — Даже если он имеет какое-то отношение к «берсерку», — в чем я сомневаюсь, — значит, у него не было выбора.

— Считайте как хотите.

— Но вы-то уверены, что он влез в это дело добровольно. Ведь так?

— Мне неизвестно, как это произошло. Я просто рассказал вам о том, что видел своими глазами.

— А я видела, как Драгович грубил доктору Монне.

— Возможно, они не поделили барыши.

Надя стиснула зубы, чтобы не закричать.

— Он не может заниматься этим по своей воле. Драгович его заставил.

Джек наклонился вперед:

— О'кей. Я поработаю над этой версией. Но и вы, со своей стороны, покопайтесь в делах фирмы. Если Монне производит наркотики, то, вероятно, делает это на оборудовании компании.

— Все производство находится в Бруклине.

Джек кивнул:

— Да. В двух шагах от склада, где дерутся подопытные кролики.

Надя вздохнула:

— Неприятная история.

— Да уж, хорошего мало.

— Мы должны ему помочь. Как этот «берсерк» действует на людей?

— Точно не знаю, но, судя по тому, что я видел, они становятся безумно агрессивными.

— Но тогда зачем его принимают?

— Логичный вопрос. Но наркоманы не руководствуются логикой. Приятное ощущение — вот что для них главное. И плевать им на побочные эффекты.

— Вы можете мне его достать?

Джек прищурился:

— Зачем? Хотите попробовать?

— Вот уж нет. Но у меня есть прибор, на котором можно сделать анализ любого вещества. Зная состав этого «берсерка», я попытаюсь отыскать его следы в базе данных компании.

— А если найдете?

Надя вздохнула:

— Тогда мы разгадаем загадку.

Джек резко поднялся со стула.

— Ну что ж, продолжим наши поиски. Я позвоню вам, когда обнаружу что-нибудь еще.

Когда Джек ушел, Надя совсем расстроилась. Ее вдруг забил озноб, хотя в комнате было тепло. Она обхватила себя руками, чтобы согреться. Вместо того чтобы помогать доктору Монне, Джек, в сущности, собирал против него улики. Ее мучило предчувствие, что все эти поиски закончатся катастрофой.

Наливая себе старого «Полтини» пятнадцатилетней выдержки, Даг невольно улыбнулся. Восемь утра — не слишком подходящее время для виски, но что такое «рано» для человека, не спавшего всю ночь?

Он раскусил-таки этот орешек. Сидел всю ночь до зари, но зато теперь мог точно сказать, где оседают деньги, направляемые на научные разработки.

— Хо-хо-хо, — произнес он, поднимая стакан. — Какой же я умный!

Но какая радость от победы, если ее не с кем разделить?

Он позвонил Наде в клинику. Именно там ее можно было найти по утрам в любой день недели и при любой погоде. Но сестра сказала, что она уже ушла. Даг позвонил ей домой, но ее мать ответила, что она в лаборатории и пробудет там весь день.

В лаборатории? В субботу? Но тут он вспомнил о премии в один миллион долларов. Да он и сам бы работал все субботы и воскресенья, если бы ему посулили такое!

Даг позвонил в ГЭМ, но Надя не снимала трубку, и он решил отправить ей голосовое сообщение.

«Привет, зайчик, это я. У меня получилось. Я нашел ответ на вопрос. За обедом все тебе расскажу. Встречаемся в 12.30 в таверне «Грамерси». Отметим это дело. А пока думай, как заложить все, что у тебя есть, попрошайничай, занимай, воруй, чтобы вложить все вырученное в ГЭМ. Люблю тебя. Пока».

Даг усмехнулся. Это ее заинтригует. Он зевнул. Пора вздремнуть. Господи, как хочется спать.

Даг допил виски, вырубил компьютер, выключил сотовый и отключил звонок на домашнем телефоне. Теперь никто ему не помешает — он будет спать, спать, спать.

— Торговец наркотиками? — переспросил Эйб. — Да ты сам знаешь их не меньше дюжины. Зачем тебе еще?

Он намазал маргарином одну из булочек, принесенных Джеком, и откусил добрую половину.

— Речь идет не о простом торговце, — возразил Джек. — Мне нужен парень, который разбирается в своем деле. Знает все эти синтетические наркотики: из чего их делают, кто что производит.

Джек рассказал Эйбу о своем визите к Роберту Батлеру и вчерашнем приключении на складе.

— Так тебе химика надо? — догадался Эйб, не переставая жевать. — Тогда лучше Крутого Тома никого не найти.

Джеку было знакомо это имя, но с самим Томом встречаться не приходилось.

— Я думал, он занимается только амфетаминами.

— Да, это его основной товар, но он не пренебрегает и всем остальным.

— Думаешь, он знает о «берсерке»?

— Если такой наркотик существует и люди его покупают, Том уж наверняка вычислил, как его делать.

— Стало быть, он мне и нужен. Как его найти?

— Не так-то просто. Том не из тех, кто сидит на месте, — пробурчал Эйб. Достав из кармана рубашки маленький блокнот, он перелистан страницы. — Вот он.

— У тебя есть его телефон?

— Он мой клиент.

Вполне естественно, подумал Джек. Торговцу наркотиками без оружия не обойтись.

— И что же он у тебя покупает?

Эйб саркастически посмотрел на него поверх очков:

— Пиццу, конечно. Что же еще?

— Да ладно тебе, Эйб. Просто мне хотелось бы знать, какое у него оружие.

— А что ты у меня покупаешь, я тоже всем должен рассказывать?

— Нет, но…

— Тогда не спрашивай о таких вещах. Я, как священник, храню тайну исповеди.

Джек скривил рот, но больше расспрашивать не стал. Нет так нет.

Эйб набрал номер, поговорил с минуту и повесил трубку.

— Он согласен с тобой встретиться, но не бесплатно.

— Я что, должен платить, чтобы просто поговорить с ним?

— Он говорит, что он деловой человек. Сто баксов за пятнадцать минут. Он называет это консультацией. Сегодня в два часа. И только вместе со мной, потому что он тебя не знает.

— А с тебя он тоже возьмет сотню?

— Для меня бесплатно, — ответил Эйб, снова вцепляясь в булочку, с которой посыпался мак.

Глядя на Парабеллума, клюющего маковые зерна, Джек прикидывал, как он распорядится сегодняшним днем, а заодно размышлял, кайфуют ли птицы от мака. Если он встречается с Крутым Томом в два, то успеет заскочить к Солу и заказать еще одну партию сюрпризов для завтрашней тусовки у Драговича.

Интересно, как выглядели хоромы серба сегодня утром? Да уж, вид наверняка подпорчен.

Все еще бардак, думал Милош, стоя у окна спальни и глядя на свои владения. Но уже не такой, как час назад, а скоро будет и совсем прилично.

Уборщики потрудились на славу, но найти их было непросто. Вчера вечером Милош провисел на телефоне не один час, угрожая, уговаривая и суля золотые горы, чтобы залучить к себе этих людей на выходные, не говоря уже о том, что пришлось предложить тройной тариф и тридцатипроцентную надбавку за срочность.

Но территория должна быть убрана к завтрашнему вечеру, чего бы это ни стоило. Нельзя допустить, чтобы влиятельные обитатели Хемптона увидели его дом в беспорядке.

И ни единого слова о вчерашнем кошмаре не должно просочиться в печать. Впрочем, его люди будут держать язык за зубами: вчера он нагнал на них страху. Гости тоже будут молчать: все они выглядели не самым лучшим образом во время налета.

Что касается уборщиков, то они видели лишь шины и беспорядок и вряд ли догадаются, что здесь произошло. Единственное, что они могут разболтать, — так это то, что пройдоха серб устраивает у себя крутые тусовки.

Милош невольно сжал кулаки. Кто?

Вопрос этот преследовал его всю ночь. Версия о том, что его атаковали некие люди, именующие себя Комитетом по охране окружающей среды Ист-Хемптона, сначала показалась ему абсурдной. Однако когда он осознал, что в результате пострадало лишь его самолюбие, а не он сам, она стала казаться ему более правдоподобной. Тот, кто все это затеял, обладал не только отчаянной смелостью, но и безжалостным и изобретательным умом. И это больше похоже на разъяренных местных жителей, чем на его твердолобых конкурентов. Те скорее сбросили бы ему на голову напалм.

— Можно войти?

Услышав голос Михаиле, Драгович повернулся к двери. Вид у парня был взволнованный.

— В чем дело, Михаиле?

Связист вошел, оглядывая комнату через толстые очки. Надеется застать Чино неодетой, подумал Милош. Но после того как она вчера расхаживала вокруг бассейна в бикини из двух тонких ленточек (Милош не сомневался, что все мужики в доме разглядели ее во всех подробностях), что еще там можно увидеть?

— Помните тот номерной знак, что мы видели вчера на пленке? Я выяснил, кому принадлежит машина.

— Кому?

— Она зарегистрирована на имя Джиа Ди Лауро, проживающей в Нью-Йорке на Саттон-сквер.

— Ты хочешь сказать, на Саттон-Плейс.

— Я тоже сначала так подумал, — проговорил Михайло, приглаживая свои редеющие волосы. — Но потом проверил. Саттон-сквер — это такой маленький отросток Саттон-Плейс в самом конце Пятьдесят восьмой улицы. Всего восемь небольших особняков. Очень престижных.

— Но ты же мне сказал, что звонили из автомата в районе пятидесятых улиц.

Михайло пожал плечами:

— Да, звонок был оттуда.

Милош вспомнил невзрачный «бьюик» на пленке.

— Довольно скромная машина для живущих в таком фешенебельном районе.

— Знаю. Но может быть, она принадлежит их прислуге?

— Возможно.

Милош задумался. Если бы владелица машины жила на Джексон-Хайтс или в Левиттауне, ее можно было бы сбросить со счетов. Но раз эта Джиа Ди Лауро достаточно богата, чтобы жить в таком дорогом районе Истсайда — и всего в тридцати домах от того места, откуда вчера звонил этот вонючий сноб, — значит, она запросто может быть связана с кем-нибудь из его здешних соседей. Следовательно, она или кто-то из ее друзей могут иметь отношение к этому пресловутому комитету.

— Позови сюда Вука и Иво.

Они видели ту парочку на берегу. Пусть поедут в город и посмотрят на эту Джиа Ди Лауро. Если это та самая дамочка, они смогут выяснить имя мужчины.

И если он или она действительно в этом замешаны…

Милош со всей силой уперся кулаком в ладонь.

На память ему вдруг пришли слова «выжженная земля».

«А пока думай, как заложить все, что у тебя есть, попрошайничай, занимай, воруй, чтобы вложить все вырученное в ГЭМ».

Слова эти все время звучали в голове у Нади, когда она шла по освещенной солнцем Парк-авеню. Южная оконечность улицы отличалась от ее центральной части в районе Уолдорф, где располагались роскошные особняки. Здесь же была деловая часть города, и вдоль тротуаров тянулись бесконечные офисы и бизнес-центры.

Надя дважды прослушала голосовое сообщение, присланное Дагом, и только потом удалила его. Голос Дага звучал как-то странно. Наверное, потому, что он провел бессонную ночь. Иногда ее пугала его маниакальная одержимость.

Все это отвлекало ее от собственной работы. Правда, успехов здесь пока не наблюдалось. Весь вчерашний день и сегодняшнее утро она анализировала неудавшиеся попытки доктора Монне, и ей стало казаться, что он уже перепробовал все возможные подходы. Надя перечитала все записи своего предшественника. Он предложил свои варианты, но ни один из них не увенчался успехом. И что, черт возьми, хотят от нее? Она была в полной растерянности.

Свернув на Двадцатую улицу, Надя вскоре вышла к таверне «Грамерси».

Пройдя через переполненный передний зал с деревянными полами и голыми столами, она увидела Дага, махавшего ей из второго зала, где на столах были скатерти, а на полу ковры.

В его поцелуе был запах виски, а глаза торжествующе блестели.

— Как тебе удалось найти свободный столик? — спросила Надя, садясь на стул.

«Грамерси» был одним из самых модных ресторанов в городе.

— Конец недели, — объяснил Даг. — Все завсегдатаи уехали за город. Ты будешь пить шардоне?

Надя покачала головой:

— Нет, только чай со льдом.

После обеда она намеревалась вернуться в лабораторию.

— Да брось ты, — улыбнулся Даг. — Надо же отметить это дело.

— Что отметить, Даг? — спросила Надя срывающимся голосом. — Ты звонишь и оставляешь какое-то странное послание, а когда я пытаюсь перезвонить, ни один телефон не отвечает…

— Я всю ночь проторчал у компьютера и решил немного соснуть.

— Понимаю, но все же мне хотелось бы знать, что происходит.

Даг взял ее за руку:

— Извини. Последние два дня я просто выпал из жизни. Когда взламываешь сеть, нельзя работать вполсилы — посидел немного за компьютером, передохнул, перекусил, опять немного посидел. Нет, это как жонглирование, когда запускаешь в воздух все больше шариков. Если поймаешь ритм и будешь беспрерывно их подбрасывать, то сможешь продолжать сколько угодно. Но стоит лишь на секунду остановиться, сбиваешься с ритма, и шарики падают на пол. Приходится начинать все сначала.

Официант принес меню и корзинку с хлебом. Даг заказал Наде чай со льдом.

— Но к чему все это? — спросила она, когда они вновь остались одни. — Ты ведь так рискуешь…

— Потому что меня водят за нос, — криво усмехнулся Даг. — От меня что-то скрывают, и я хочу знать, что именно.

— Но теперь ты успокоился? — спросила Надя, сжав его руку. Она молила Бога, чтобы он ответил утвердительно.

Даг покачал головой:

— Не совсем.

— Но, Даг, ты ведь не собираешься это продолжать? — взмолилась Надя, чувствуя, как у нее сжимается сердце.

Он чуть заметно улыбнулся:

— Нет. Слишком утомительно. Я до сих пор не понимаю, почему компания платит мне комиссионные за товар, который я не продавал, но они, по крайней мере, не обманывают меня, так что здесь я умываю руки. Но ответ на свой главный вопрос — тот, который касается тебя, — я все-таки нашел, и самолюбие мое больше не страдает.

Надя почувствовала неладное.

— Меня? Что меня касается?

— Твое финансирование. Я выяснил, куда идут деньги, предназначенные на исследования.

— И куда же?

— На покупку акций, — ответил Даг с ухмылкой. Он был похож на мальчишку, нашедшего пиратский клад. — Все свободные деньги они пускают на покупку акций компании. — Даг наклонился к Наде и понизил голос: — Давай не будем произносить название компании, ладно? Так, на всякий случай.

Надя посмотрела по сторонам. Уж не думает ли Даг, что за ним следят?

— Нет, я не параноик, — сказал Даг, как бы читая ее мысли. — Но нужно соблюдать осторожность. Ну так вот, я сопоставил время покупок акций с колебаниями их стоимости, и оказалось, что всякий раз, когда их цена падает, они скупают их пачками.

— Поддерживают цену? Но зачем?

— Не имею представления. Но зато я догадался, зачем они сгребают под себя эти акции. Представь: если ты точно знаешь, что акции подпрыгнут в цене, разве тебе не захочется собрать их как можно больше, чтобы ни с кем не делиться?

— Но ведь это незаконно и просто глупо. Они же владельцы компании, значит, у них и так уже есть кучи этих акций.

Даг пожал плечами:

— Человеческая жадность беспредельна. Но главное в том, что они уверены в росте акций. И вот это, моя дорогая, следует принять к сведению.

Надя поймала себя на мысли о возможных источниках кредитования, но тут же спохватилась.

— Зачем? — спросила она с упреком. — Чтобы мы могли воспользоваться украденной информацией и нажиться на акциях?

Даг отвел глаза, потом взглянул на Надю.

— Звучит резковато, — вздохнул он. — Легкие деньги… это такой соблазн. Я ведь не святой. Мне казалось, что это классная идея… получить таким образом деньги на раскрутку и открыть свое дело. Но сейчас, когда ты здесь, мне уже так не кажется.

— Я тоже не ангел с крылышками и уже начала прикидывать, как воспользоваться такой удачей. Мы с мамой зажили бы совсем по-другому.

— Но что нам мешает?

— Совесть, наверное. Хотя многие сочтут нас дураками, если мы упустим такую возможность.

Даг погладил ее по руке.

— С тобой я никогда себя дураком не чувствую.

Надя рассмеялась:

— Сколько виски ты уже проглотил?

Даг молча улыбнулся. Любовь, которую она читала в его глазах, отражалась в ее собственных.

Они немного помолчали. Наконец Надя отважилась задать вопрос, который беспокоил их обоих:

— Интересно знать, а почему они так уверены, что акции взлетят в цене?

— Здесь может быть две причины, — предположил Даг, поднимая два пальца. — Либо их собирается проглотить другая компания, либо… они ждут какого-то прорыва, например нового лекарства, которое завоюет весь рынок. — Даг указал поднятыми пальцами в сторону Нади. — Эй, может быть, это тот самый проект, над которым ты работаешь? Возможно, именно от тебя зависит будущее компании.

От меня? Надя почувствовала, как у нее внутри все сжимается. Если бы Даг знал, как плачевно обстоят дела с этим проектом.

— Ну, если так, — задумчиво произнесла она, — тогда лучше оставить деньги в банке. И я, пожалуй, выпью немного шардоне.

— Не знаю, как ты ухитряешься всегда приходить последним, — раздраженно произнес Кент Гаррисон, когда Люк вошел в комнату для совещаний. Кент был втиснут в розовую рубашку гольф того же оттенка, что и румянец на его толстых щеках.

Тебя забыл спросить, подумал Люк, изобразив приветливую улыбку.

— Просто мне везет.

Кент позвонил ему час назад.

— Мы застукали этого мерзавца, — сообщил он и пригласил Люка на экстренное совещание. Больше он ничего не сказал, но Люк догадался, о чем идет речь: программисты вычислили хакера, взломавшего сеть компании.

Кент недобро усмехнулся:

— Чем ты там занимался? Бутылки свои пересчитывал?

Люк остолбенел. Неужели они знают? Он быстро взглянул на франта Эдвардса. Тот выглядел ужасно. Мятая рубашка, всклокоченные волосы, мутный взгляд, отсутствующее выражение лица — наверняка сидит на транквилизаторах.

— Бутылки пересчитывал, — повторил Брэд с вялым смешком. — Неплохое занятие.

— Мне пришлось отложить дела, — объяснил Люк. Очередная ложь. Его единственным делом была упаковка вина. — К тому же я поздно пришел с испытаний.

— Да, да, понимаю, — извиняющимся тоном сказал Брэд. — Ну и как там дела?

Кент протестующе поднял руку.

— Сначала закройте дверь.

— Но сегодня же суббота, — возразил Люк. — Кроме нас, здесь никого нет.

Кент покачал головой:

— Не совсем так. Твоя новая сотрудница с утра сидит в лаборатории.

— Правда? — улыбнулся Люк. Премия в миллион долларов делает свое дело.

Он захлопнул дверь и запер ее на ключ.

— Разве мы не могли обсудить все по телефону?

— Нашу компьютерную сеть взломали, — строго сказал Кент. Наклонившись вперед, он одернул рубашку, обтягивающую его круглый живот. — Очень может быть, что телефоны тоже прослушиваются.

Люк поежился — очень неприятная ситуация, особенно в свете последних событий на складе. Он рассказал своим партнерам о том, что случилось на испытаниях.

— Кто-то шпионил за нами? — испуганно спросил Брэд, вытянув нижнюю губу.

— Не могу сказать точно, — ответил Люк. — Возможно, это просто какой-то бродяга, решивший, что здание пустует. Мы же бываем там раз в месяц.

Брэд повернулся к Кенту:

— Думаешь, он как-то связан с Глисоном?

— С Глисоном? — переспросил Люк, чувствуя, как у него замирает сердце. Он знал только одного Глисона. — Надеюсь, это не наш торговый агент?

— Именно он и влез в нашу сеть, — сообщил Кент.

Люк откинулся на спинку стула.

— О нет.

— Да, — отрезал Кент. Лицо его покраснело. — Наш собственный работник.

— Что происходит с людьми? Где их порядочность? — запричитал Брэд, оглядываясь по сторонам, словно он ожидал найти там ответ. — Сначала Макинтош, теперь этот Глисон. Я этого не понимаю.

— Он выдвинул какие-то требования? — спросил Люк.

Кент потряс головой:

— Пока нет. Но за этим дело не станет.

— Почему ты так думаешь?

— Он взломал финансовые коды.

— Черт! — выругался Люк, закипая. — Я надеялся, что программисты его остановят.

Брэд заерзал на стуле.

— Мы же попросили выследить его, а потом уже остановить. Они всю ночь пытались его поймать. Старший программист сказал, что Глисон классный хакер. Его удалось вычислить только по опознавательному коду его компьютера.

— Не понял, — сказал Люк.

— Он работал на ноутбуке компании! — завопил Кент, ударив кулаком по столу. — Поэтому ему и удалось пробиться в сеть. Этот сукин сын поимел нас на нашем же чертовом компьютере!

— Но зачем ему это? — робко спросил Брэд.

Люк сделал вид, что не слышит.

— Значит, ему известно о нецелевом использовании фонда научных разработок?

Нецелевое использование. Хорошее слово он придумал для обозначения их махинаций.

— Кто его знает, — ответил Кент. — Программисты говорят, он добрался до всех цифр. Если он искал именно их, то его можно поздравить.

— Ну и что нам теперь делать? — вступил в разговор Брэд.

— То же самое, что с Макинтошем, — отрубил Кент, пристально глядя на Люка. — Прибегнем к услугам твоего дружка Пратера.

— Нет, — поспешно проговорил Люк. Хватит с него одного убийства. — Ты же сам говорил, что он ничего не требует и не пытается нас шантажировать. Он…

— Это только вопрос времени, — заметил Кент.

Брэд закивал.

— А зачем тогда он копался в нашей сети?

Люк не нашел что ответить.

— У меня есть версия похуже, — заявил Кент. — Глисон и тот шпион на складе работают вместе — на «Глаксо», «Роше» или кого-нибудь еще.

— По-моему, мы начинаем потихоньку сходить с ума.

— Есть от чего, — подал голос Брэд. — С одной стороны на нас давит этот ненормальный серб, с другой — караулит Управление по борьбе с наркотиками. Просто некуда податься!

Кент хлопнул по столу.

— Послушайте меня. Не важно, кто такой этот Глисон — шпион, аферист или стукач. В любом случае его надо убрать.

— Но ведь речь идет о человеческой жизни, — заметил Люк.

— Да, черт возьми! — заорал Кент, багровея. — О моей жизни! И если мне придется выбирать между своей шкурой и каким-то не в меру любознательным ублюдком, отгадай, за кого я отдам свой голос?

— Подумать только, — тихо сказал Брэд, прикрывая ладонями глаза. — Мы решаем вопрос об убийстве человека, словно голосуем по какому-нибудь незначительному изменению в политике компании.

— Знаешь, что я тебе скажу, — оборвал его Кент. — Второй раз все будет гораздо проще. Мы уже прошли через это один раз. Семь бед — один ответ. — Он поднял руку. — Я голосую за.

К нему присоединился Брэд.

— Я тоже. Не вижу другого выхода, — сказал он, переводя слезящиеся глаза с Кента на Люка. — Но знаете, в кого мы постепенно превращаемся? В шайку Драговичей.

Ужасная правда, прозвучавшая в этих словах, заставила Люка содрогнуться.

— Пропади он пропадом, этот «локи». И зачем я только с ним связался?

— Ты? — взвизгнул Кент, ткнув пальцем в сторону Люка. — А что нам тогда говорить? Это ты во всем виноват! Если бы ты не выеживался с кровью этой скотины, мы бы не сидели сейчас в таком дерьме.

Люк вспомнил прошлую осень, когда дома у него раздался странный телефонный звонок. Некто по имени Сальваторе Рома представился профессором антропологии и посоветовал ему сходить в бродячий балаган, который остановился в местечке Монро на Лонг-Айленде. Профессор Рома сообщил, что среди экспонатов находится странное существо с очень необычным составом крови.

— Сделайте анализ, доктор, — произнес мягкий интеллигентный голос. — Я уверен, вы найдете в этой крови много интересного.

Обзвонив знакомых, Люк выяснил, что в Монро действительно раскинул шатер некий «Дом чудес». Подозревая, что его разыгрывают, Люк, тем не менее, поддался любопытству и поехал на Лонг-Айленд. Увидев странное существо, Люк сначала решил, что это ряженый, однако подделка выглядела слишком уж натурально. Он обратился к Пратеру, но тот и сам не знал, что это за зверь. Поэтому он согласился, чтобы Люк взял у существа кровь на анализ, но потребовал за это плату.

В этой крови Люк обнаружил то, что впоследствии назвал молекулой «локи». Выделив и синтезировав субстанцию, он начал испытывать голубой порошок на мышах и крысах. Результаты оказались весьма настораживающими. Мыши, которые обычно мирно жались друг к другу, вдруг начали бешено носиться и нападать на своих собратьев. Их клетки превратились в маленькие бойни. Крысы, сидевшие поодиночке, ожесточенно грызли решетки, превращая свои морды в кровавое месиво, и злобно кидались на всякого, кто открывал дверь клетки.

Люк попытался разыскать профессора Рому, но ни в одном нью-йоркском колледже такого не оказалось. Он проклинал себя за то, что не взял у профессора никаких координат.

Люк не подозревал, что один из его ассистентов сидит на кокаине. Чтобы подмазать своего поставщика и заработать на лишнюю дозу, тот незаметно стащил несколько проб «локи». Так порошок попал к Драговичу.

Тогда Люк еще ничего не знал. Он был слишком занят, чтобы как следует изучить свойства этой странной молекулы. К тому же «ГЭМ-Фарма» переживала финансовый кризис, и Люку было не до экспериментов.

— И пропади пропадом этот ваш «трисеф»! — в ярости закричал Люк, возвращаясь из прошлого в невеселую действительность. — Не я довел компанию до финансового краха, сделав ставку на одно-единственное лекарство!

— Но решение об инвестировании в «трисеф» было принято единогласно, — напомнил ему Брэд.

— Да, я пошел у вас на поводу, — согласился Люк. — Но только потому, что вы мешали мне работать, приставая со своими проблемами.

Поначалу, когда «ГЭМ-Фарма» торговала аналогами известных лекарственных средств, дела у нее шли прекрасно. Но Кенту с Брэдом этого показалось мало: они мечтали выбиться в лидеры и превратить свою маленькую компанию в крупное фармацевтическое предприятие с собственными научными разработками. Поэтому они решили купить права на мировую продажу нового цефалоспорина третьего поколения, который должен был затмить собой все другие антибиотики широкого профиля. Чтобы выпустить «трисеф» на рынок, компания влезла в долги. Но «трисеф» с треском провалился.

И вот тогда на горизонте появился Драгович с предложением о покупке того самого голубого порошка, с которым экспериментировал Люк. Он сказал, что будет брать у них все, что они сумеют произвести, и продавать где-то за рубежом. Конечно, им следовало быть осторожней. Но тогда они знали о Драговиче лишь то, что писали в газетах, а там он фигурировал как некий блестящий светский персонаж с несколько сомнительной репутацией. И он предлагал им большие деньги…

— Если бы ГЭМ была платежеспособной, когда появился Драгович, мы бы просто подняли его на смех, — продолжал Люк. — Но дела обстояли так, что пришлось выбирать — либо связаться с Драговичем, либо попасть под одиннадцатую статью.

Деньги Драговича удержали бы их на плаву, поэтому они согласились выделить часть своего оборудования на производство вещества, которое Люк назвал «локи».

— Это было то самое предложение, от которого нельзя отказаться, — заметил Кент.

— Но выбор у нас все-таки был, — возразил Люк. — Мы могли послать его подальше и смириться с судьбой. Однако мы предпочли другое.

На самом деле Люк горячо поддержал своих партнеров и с энтузиазмом проголосовал за. Он готов был на что угодно, лишь бы поправить дела компании и спасти свою финансовую шкуру.

— Если бы мы только знали, как он распорядится этим зельем, — вздохнул Брэд.

— Давайте не будем обманывать себя, — сказал Люк. — Вам было известно из моих отчетов, что у мышей и крыс от него в десятки раз повышается агрессивность. И вряд ли вы были столь наивны, чтобы обольщаться насчет Драговича.

Позже Люк узнал, что Драгович испытывал голубой порошок на людях. Он обнаружил, что небольшое количество вызывает необычайную эйфорию, ощущение всемогущества. Большие дозы провоцировали вспышки немотивированного насилия, возникавшие по малейшему поводу, а иногда и без него.

Драгович быстро наладил сбыт среди своих воюющих клиентов и вскоре отправил первые партии товара на Балканы. Слух о новом наркотике распространился со скоростью лесного пожара, и вскоре все вооруженные группировки — в Иране, Ираке, Израиле и Палестине — требовали регулярных поставок.

Драгович организовал в Риме подставную компанию, которая получала «локи» под видом «трисефа». Там его люди набивали капсулы и прессовали таблетки, чтобы потом распространять «локи» по всему миру.

— Ты прав, — согласился Кент. — Но мы-то думали, что он сбывает наш товар кучке воинственных сумасшедших в странах третьего мира, которые поубивают друг друга, и дело на этом кончится.

— Вот именно, — вставил Брэд. — Кто мог подумать, что им будут торговать в каждой подворотне в нашем же собственном городе.

Люк не смог удержаться от смеха.

— Что здесь такого смешного? — повысил голос Кент.

— Надо позвонить мистеру Пратеру и предложить ему в качестве экспонатов парочку моральных уродов.

— Не зли меня, Люк, — прошипел Кент.

— Это несправедливо, — запротестовал Брэд. — Меня всегда это мучило.

— Неужели? — с издевкой спросил Люк. Он чувствовал растущую враждебность к своим партнерам, словно сам наглотался этого чертового порошка. — Я что-то не заметил, чтобы ты стоял в стороне, когда делили прибыль.

Брэд отвел глаза.

На самом деле гигантские доходы, которые приносил «локи», просто усыпили их совесть. Наркотик превратил «ГЭМ-Фарма» в машину по выкачиванию и отмыванию денег. Все доходы от «локи» проходили как прибыль от заграничной торговли «трисефом».

Кент разработал блестящую схему. Компания изготовляла наркотик на своем автоматизированном предприятии в Бруклине, немногочисленные работники которого были уверены, что производят антибиотик. В отчетах ГЭМ он фигурировал как «трисеф», поставляемый огромными партиями в Рим. Там его дробили, расфасовывали и упаковывали. Процедура эта была столь сложной и запутанной, что, когда таблетки возвращались в Америку, проследить их принадлежность к компании ГЭМ было практически невозможно.

К тому же неиспользованный «локи» при каждом новолунии превращался в инертное вещество, что тоже давало гарантию безопасности.

Благодаря «локи» все они баснословно разбогатели, но жили в постоянном страхе, с чувством вины, переходящим в отчаяние.

Они стали настоящими параноиками.

И дело было не только в Драговиче. Несколько месяцев назад Брэд сообщил им о возможности недружественного поглощения другой компанией. Покупка контрольного пакета акций неизбежно привела бы к разоблачению их подпольной деятельности. Чтобы предотвратить такую возможность, они стали скупать собственные акции, используя для этого средства, выделяемые на научные разработки.

Какое роковое стечение обстоятельств!

Люк вздохнул и закрыл глаза. Он представил, как будет сидеть в маленьком сельском кабачке в Провансе с чашкой черного ароматного кофе, а рядом будет греться на солнышке хозяйская кошка.

Через три недели я выхожу из игры. Всего через три недели.

Но если Глисон настучит на них… Мирная картина сельской жизни во Франции сменилась видом тюремной камеры здесь, в Манхэттене.

Люк открыл глаза и посмотрел на Брэда, финансового директора компании.

— Пратер потребует аванс наличными. Сегодня суббота. Где ты собираешься…

— Я достану деньги, — поспешно заверил его Брэд. — Думаю, он возьмет не больше, чем за Макинтоша. После обеда деньги у тебя будут.

— Остается еще один вопрос. У Глисона какие-то отношения с нашей новой сотрудницей.

Кент схватился за голову, взъерошив свою рыжую шевелюру.

— А, черт! И насколько близкие?

— Не могу сказать. Это ведь он рекомендовал ее нам, а уж какие там у них отношения… — пожал плечами Люк.

— О господи, — заскулил Брэд. — Час от часу не легче. А что, если у них роман? Ее ничто не должно отвлекать от работы! Ты должен все выяснить.

Люк поднялся.

— Постараюсь.

— А пока давай собирай денежки, — напутствовал Кент Брэда.

Подходя к двери, Люк услышал, как Брэд простонал:

— Когда же это кончится?

Он совсем раскис.

Продержись еще чуть-чуть, Брэд. Всего несколько недель. А потом можешь хоть на куски развалиться, мне наплевать.

— Раз за тебя поручился Эйб, мне этого хватит, — заявил Крутой Том. — Но плату за консультацию давай вперед, если ты, конечно, не возражаешь.

— Выписать чек? — спросил Джек.

Услышав столь нелепое предложение. Крутой Том лишь улыбнулся, обнажив мелкие желтые зубы, похожие на зерна кукурузы, торчащие из гнилого початка. Лысиной он не уступал Эйбу, но телом был пожиже. Остатки седоватых волос были заплетены в длинную косичку. На вид ему было около пятидесяти. Его тощая сутулая фигура была облачена в рваные джинсы и майку без рукавов с изображением Храбрых утят. Руки от плеч до запястий покрывала замысловатая татуировка. На левом предплечье красовалась эмблема «харли-дэвидсона», на правом — огромная красная цифра «1 %». Живое воплощение Ангела ада на пенсии.

— Я вижу, вы знаете толк в татуировке, мистер Крутой, — заметил Джек, вынимая из заднего кармана стодолларовую бумажку. — В мотоциклах тоже?

Увидев, что Джек протягивает руку к Крутому Тому, грузный ротвейлер, сидевший в углу, вскочил на ноги и зарычал.

— Тише, Манфрел! — прикрикнул на него Том, не поворачивая головы. — Он просто дает папочке немного денег на пропитание. А ты зови меня просто Том, — обратился он к Джеку. — Крутой — это для понта. Что до мотоциклов, да, я баловался этим делом. Свалил из Беркли и лет десять колесил с бандой из Фриско. Здоровый был парень, тянул на сто двадцать кило. Но все это в прошлом. Сейчас я фармацевт-любитель.

Джек оглядел помещение. Эйб привел его на узкую, мощенную булыжником улочку Китайского квартала, где Крутой Том был, очевидно, единственным жильцом неазиатского происхождения. Он снимал меблированные комнаты под тайским рестораном, хотя меблированными назвать их можно было с большой натяжкой. Мебель и ковер выглядели так, будто их выбросили на помойку, где на них не польстились даже старьевщики. Ничего общего с апартаментами, где обитал другой фармацевт-любитель — доктор Монне.

— Что ты хочешь узнать? — спросил Том, пряча купюру. — Собираешься открыть свое дело?

Джек покачал головой:

— Нет, мне просто надо кое-что выяснить о «берсерке». Слыхал о таком?

— Спрашиваешь, — фыркнул Том. — Конечно, слыхал. Я и сам бы не прочь сварганить такую штуковину.

— Неужели Крутому Тому это не по зубам? — удивился Эйб, опускаясь в потертое кресло. — Ведь говорят, ты можешь сделать все, что угодно.

— Да, так оно и было, пока не появилась эта новая дурь. У меня от нее прямо крыша едет, вот что я вам скажу, — усмехнулся Том. — Да и не у меня одного. Федералы тоже в полном напряге. Они отнесли эту штуку к классу УОВ.

— К какому классу? — переспросил Джек.

— УОВ — умеренно опасное вещество. Но его молекулярную структуру они до сих пор не могут определить. Значит, она очень сложная, ведь у этих козлов классное оборудование. Но для нашего брата это просто находка, потому что рано или поздно штука эта превращается в инертное вещество. — Том издал легкий смешок. — Федералы и копы в полном отстое. Они прихватывают тебя с товаром, а когда дело доходит до суда, главная улика превращается в питьевую соду.

— Как у того парня, который шел по делу о «бунте выпускников»! — воскликнул Джек, щелкнув пальцами. — Его пришлось выпустить, потому что кто-то подменил главную улику.

Крутой Том покачал головой:

— Никто ничего не подменял. Просто это вещество изменилось. Так всю дорогу происходит: эта штука враз теряет силу, где бы она ни была. Полный улет! Либо глотай, либо прощевай. Чувак, который ее придумал, настоящий Эйнштейн в молекулярной биологии.

Джек вспомнил, как восхищалась Надя талантами своего Монне.

Все складывалось в целостную картину, но Наде она вряд ли понравится.

— Будь я наркоманом, — задумчиво произнес Эйб, — я бы взбесился, если бы меня надули этаким манером.

Крутой Том пожал плечами:

— Некого винить. На упаковке стоит срок годности.

— Но что это за вещество? — спросил Джек.

— Спроси что-нибудь полегче. Могу только сказать, что ни к одной известной группе оно не относится. Об амфетаминах я знаю все, но это вещество и близко с ними не лежало. Это не опиат, не барбитурат и не экстази. Что-то совершенно иное. Оно повышает агрессивность.

— А если ее нет? — спросил Джек.

— У всех она есть. В каждом из нас сидит зверь. Просто некоторые слезли с деревьев чуть раньше. Я называю это КЗ — коэффициент звероподобности.

— «Упрямая звериная плоть…»

— Что?

— Да так, это из фильма, который я видел позавчера.

— Так вот, парни, склонные к насилию, ну те, у которых высокий КЗ, от обычной дозы слетают с катушек. А доза побольше может даже Винни Пуха превратить в чудовище.

— Это как раз то, что нужно, — подал голос Эйб. — Побольше злости. А кто эту штуку мог придумать? И с какой целью?

— Я слышал, он впервые появился у вояк в горячих точках, но потом его моментально выбросили на рынок. И тот, кто торгует этой хреновиной, тоже большой спец. Ее продают во всех видах и под разными названиями, чтобы окучить сразу всех. То, что толкают подросткам и всякой шпане, идет под названием «берсерк» — это самая популярная марка, — но есть еще «Терминатор-Х», «Каратель», «Хищник», «Палач», «Узи», «Самурай», «Киллер-В» и так далее.

— И большой у него рынок?

— Нельзя сказать, что очень, но, похоже, это только вершина айсберга. Раз уж спортсмены и пиджаки на него подсели…

— Спортсмены и пиджаки? — удивился Джек. — А им-то это на кой черт?

— Агрессивность, старик. Человеческая агрессивность. Ты можешь почувствовать себя новым Эром Джорданом, Джоном Элви, Уорреном Баффи или Биллом Гейтсом. Немного куражу и этой штуки — тут важно правильно подобрать дозу — и ты в полном порядке. Спортсмены покупают «Гол», «Шлем», «Победу», «Рывок», «Финиш» — названия разные, суть одна. Его принимают вместо анаболиков. Слышали, что вчера произошло, когда играли «Никсы»?

Джек покачал головой, Эйб кивнул.

— Как ты мог пропустить такое, старик? Леон Доукис, этот новый форвард у «Никсов», приложил защитника «Пистонов» — не помню, как его зовут, но он здорово держал оборону, носился как сумасшедший и так зажал Доукиса, что тот выглядел полным слабаком, еле волочащим ноги. Короче, Доукису это надоело, и он сгреб этого защитника и зашвырнул в публику. Подбросил его, как перышко! Парень приземлился в шестом ряду! — загоготал Том. — Я пересмотрел все выпуски новостей, раз пять видел этот улет. Страшное дело. Хоть на что могу поспорить, что оба они врубили по дозе «Гола».

— Ты сказал, что пиджаки тоже подсели?

— Да. Для них делают самые слабые формы: «Успех», «Процветание», «ГЕО». Белые воротнички таскают его к себе на работу. Эта штука скоро заполонит все. Спрос колоссальный. Я бы и сам не прочь этим подзаняться, но состав уж больно сложный, не для моих скромных возможностей.

— А кто тогда его производит?

Крутой Том пожал плечами:

— Не знаю. Пытался выяснить, думал, может, раздобуду формулу, да где там — наткнулся на стену. Там сербский заслон.

— Драгович?

— Угадал. Потому я и перестал рыпаться. С ним связываться никому не посоветую.

Еще одна деталь, дополняющая общую картину.

— А других игроков нет?

— Люди Драговича никого не подпускают к поставкам. Мне кажется, они идут из Европы. Ведь эта дурь там впервые появилась.

Вот это уже не укладывалось в картину. Если за «берсерком» стоит компания Монне, логично предположить, что они производят его здесь, на своем заводе. Что может быть лучше для прикрытия нелегального производства наркотика, чем легальное фармацевтическое предприятие?

— Можешь продать мне дозу?

— «Берсерка»? Сейчас в активной форме ничего нет. Но у меня есть немного инертного материала. Я с ним работал, пока он не накрылся. Причем в то же самое время, что и порошок, за который посадили того выпускника. Я тебе дам немного. Мне-то теперь от него толку мало.

Том увлек Джека в заднюю комнату.

— Я здесь посижу, — сказал Эйб. — Срисую орнамент у тебя со стен. Может, пригодится у меня в магазине.

В задней комнате находилась лаборатория Крутого Тома. Он специализировался на амфетаминах, и, по отзывам знатоков, его продукция была самого высокого качества.

Когда Том включил свет, полчища тараканов в панике бросились по углам.

— Извини за непрошеных гостей, старик. Но когда живешь под рестораном, без этого никак.

Ротвейлер Манфред, последовавший за хозяином, остановился на пороге комнаты. Джек сразу понял почему. Здесь пахло как в школьной лаборатории, где проводил опыты драмкружок, — смесью растворителя с кошачьей мочой. На столах стояли подносы с белой массой, над которыми крутились вентиляторы. В углу работала вытяжка с новенькой блестящей трубой, уходящей в потолок, но запах все равно оставался.

— Интересно, а сколько ты берешь за унцию?

— За унцию? Ты что, старик, я продаю по граммам. У меня чистый продукт, и кайф от него долгий. — Том искоса посмотрел на Джека. — А зачем тебе?

— Да ты ведь личность легендарная. Мог бы прикупить хату и получше.

— Конечно, мог бы, кто спорит. Может, когда-нибудь и съеду отсюда. Но это для меня не главное. Я человек творческий, и мне надо быть поближе к своей работе.

Сплошные творческие личности, подумал Джек.

— Видишь ли, в своей работе я использую… материалы, особенно растворители, имеющие характерный запах, который может кое-кого заинтересовать. А здесь я подсоединил свою вытяжку к трубе от плиты ресторана. И все мои пары смешиваются с дымом от готовки. Здорово придумано?

— Здорово, — согласился Джек. У него резало глаза, и хотелось поскорей выбраться на свежий воздух. — Так как насчет «берсерка»?

— Сейчас найду, — пообещал Том и начал копаться в куче целлофановых пакетиков. — Я ведь продаю наркотики, чтобы заработать на свое творчество, и знаешь, сейчас я создаю нечто такое, отчего «берсерк» сразу увянет. Он у меня идет под названием «Снег-9». Одной дозы будет достаточно, чтобы словить офигенный кайф на целую неделю. Это мой Святой Грааль. Когда я его найду, — все, могу считать, что я свое дело сделал. Только тогда я завяжу — и ни минутой раньше. Кровь из носу, но «Снег-9» дожму. Так-то, парень.

Валяй, сэр Гавейн, подумал Джек.

— Вот он, — сказал Том, поднимая небольшой прозрачный пакетик, в нижнем углу которого виднелся желтый порошок. — В активном состоянии он вроде бы голубой…

— «Вроде бы» — это как? — попытался уточнить Джек.

— Знаешь, я точно тебе не могу сказать, — растерянно улыбнулся Том. — Странно как-то. Я возился с ним две недели, видел его каждый день, но цвета так и не запомнил. Во всяком случае, он был не желтый. Желтым он становится, когда теряет силу. — Он протянул пакетик Джеку. — На, бери.

— Весь?

— Конечно. Я все равно собирался его выкинуть.

— А как насчет активной формы? Просто для сравнения.

Крутой Том замотал головой, размахивая своей косичкой:

— Сейчас у меня нет. Поставки идут с перебоями, и, когда старая партия теряет силу, новая приходит не сразу. Через денек-другой надеюсь получить.

— Странная манера вести дела, — заметил Джек.

— Не говори. Я бы на их месте запускал новый товар тык в тык, не теряя ни минуты. — Том пожал плечами. — Но кто их знает. Может, у них на то свои причины.

Джек засунул пакетик в карман и повернулся, чтобы идти.

— Постой-ка, — остановил его Крутой Том, поднимая еще один пакетик, наполовину заполненный мелкими прозрачными кристаллами. — Это мой последний продукт. «Снег-7». Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо, — поблагодарил Джек, устремляясь к двери.

— За счет заведения. Тебе понравится. Кайф держится три дня, и жизнь становится значительно интересней.

Джек покачал головой:

— В последний год, Том, жизнь у меня была такая интересная, что просто не знаешь, куда деваться.

Джиа перестала водить кистью и прислушалась. Кажется, звонят в дверь? Они с дочкой сидели во дворике — Вики в своей беседке, Джиа писала картину — и от входной двери были далеко.

Второй раз звонок прозвучал уже отчетливей. Взглянув на Вики, которая устанавливала маленький стульчик перед маленьким столиком, Джиа вытерла руки и вошла в дом.

Подходя к двери, она гадала, кто это может быть. Джек сказал, что будет весь день занят. Сегодня Джиа не приглашала к Вики ни няню, ни детей, а здесь было не принято заглядывать на чашечку кофе без приглашения.

Прожив в этом фешенебельном особняке несколько месяцев, Джиа так и не почувствовала себя дома. Он принадлежал теткам Вики — Нелли и Грейс, которые с прошлого лета числились пропавшими без вести. Но Джиа знала правду. Обе пожилые женщины были мертвы — их пожрали какие-то индуистские исчадия ада. Если бы не Джек, Вики постигла бы та же участь. Он сжег этих чудовищ вместе с доставившим их кораблем, и их пепел развеялся над Нью-Йоркской бухтой. Когда Грейс и Нелли будут официально признаны умершими, их дом унаследует Вики. А пока за домом присматривала поселившаяся здесь Джиа.

Опять звонок. Пройдя по толстому восточному ковру, устилавшему пол прихожей, Джиа подошла к входной двери. Наверное, это все-таки Джек, забывший ключи. Она посмотрела в глазок и застыла.

Сердце у нее бешено заколотилось — за дверью стояли те самые охранники, которые прогнали их с пляжа у дома Милоша Драговича. Она сразу узнала того противного блондина с кое-как выкрашенной головой.

Что им здесь надо? И как они ее нашли? Почему они здесь?

Джек. Наверняка дело в нем. Вечно с ним какие-то проблемы. Он интересовался Драговичем, а объекты его внимания обычно плохо кончали. Но сейчас сам Джек — а вместе с ним и она — привлек внимание самого известного мафиози в городе.

Джиа вздрогнула — в дверь снова позвонили. Она обернулась, опасаясь, что Вики, услышав звонок, побежит встречать Джека. Лучше затаиться, тогда они решат, что никого нет дома. К счастью, особняки плотно примыкают друг к другу, и они не смогут попасть во дворик. Скорее всего, потопчутся и уйдут.

Через дверь Джиа слышала, как они переговариваются. Язык был явно не английский.

В конце концов мужчины отошли к черному «линкольну», стоявшему у тротуара. Когда машина тронулась с места, Джиа облегченно вздохнула, но они не спешили уезжать. Припарковавшись в конце улицы, они закурили.

Они за нами следят. Проклятье!

Джиа почувствовала, как в ней закипает гнев. Они с Вики попали в ловушку в собственном доме. И все из-за Джека.

Она подошла к телефону и набрала его номер. Он их втянул в это дело — вот пусть теперь и выручает.

— В чем дело? — спросил Сол Витуоло, сотрясаясь от смеха и вытирая слезы, текущие из глаз. — Почему ты не смеешься? Что-нибудь не так?

Сол только что продемонстрировал Джеку пленку, снятую накануне вечером.

— Нет, все отлично получилось.

Еще десять минут назад он от души посмеялся бы, наблюдая, как головорезы Драговича бросаются врассыпную, спасаясь от шин. Но ему только что позвонила Джиа и сообщила, что двое этих головорезов дежурят у ее дверей.

Джек сразу догадался, как они нашли ее, — машину засекла скрытая камера у ворот Драговича.

Это моя вина, подумал Джек. Я должен был заметить камеру раньше. Они сфотографировали машину и нашли Джиа по номеру на бампере.

Вот черт! И зачем он только взял их с собой.

Вряд ли Драговичу придет в голову, что Джиа может иметь какое-то отношение к вчерашнему шинному граду. Он просто тыкает наугад.

Но может случайно попасть в цель.

Первой мыслью Джека было посоветовать Джиа позвонить в полицию и сообщить о двух подозрительных типах, околачивающихся у ее дома. Копы их, конечно, спугнут, но потом они все равно вернутся.

Значит, придется управляться самому. Его первым побуждением было их убрать, причем совсем, и пусть полиция разбирается с этим делом. Поскольку оба работают на Драговича, все подумают, что это обычные бандитские разборки.

Все, но только не Драгович. Он-то знает, почему они там оказались, и устранить их — все равно что вывесить над дверями Джиа неоновую вывеску «Я к этому причастна».

Нет, нужен более тонкий подход. Но какой?

Голос Сола вернул его на Стейтен-Айленд.

— Я уже сто раз ее посмотрел, но все равно ржу, как лошадь, — сказал Сол, вынимая кассету из плеера. — Сколько сделать копий и куда мы их разошлем? В «Живого свидетеля»?

— Пока не надо никаких копий.

— Эй, а зачем тогда я ее покупал? — недоуменно спросил Сол, указывая на новенькую видеокамеру. — Разве не для того, чтобы делать копии?

— Именно для этого, — подтвердил Джек. — Но нам надо собрать побольше материала. Завтра ты опять залезешь на дюну и отснимешь вторую серию.

— Я-то залезу, но, может, мы придумаем что-нибудь почище шин? Как насчет битого стекла? Ух! У меня его целые горы.

Джек постарался, чтобы его голос звучал спокойно.

— Шины — это только первая стадия. На второй мы пригвоздим его по-настоящему.

— Пригвоздим? — В голосе Сола послышалось ликование. — Ты собираешься поработать гвоздями? Вот это другой разговор.

Опять он за свое.

— Нет, не собираюсь.

— А что тогда будет на второй стадии?

— Всему свое время, дружище. Да ты не волнуйся. Я все просчитал.

— Но мы уже отработали шины. Хватит с нас шин. Этого мало.

Джек сжал зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться. Его так и подмывало сказать Солу, что, если тому не нравится его план, он может делать все сам.

Вероятно, сказывалось беспокойство за Джиа и Вики.

Он очень нервничал.

Поднявшись, Джек шагнул к окну. Через грязное стекло он с трудом различал горы старых машин и металлолома, наваленных позади конторы.

— Надо найти что-нибудь получше шин, — завел свою волынку Сол.

— Ладно, Сол, — проговорил Джек, сдаваясь. — Пойдем посмотрим твое хозяйство. Если найдем что-нибудь получше, пустим в дело. Если нет — тогда опять шины.

Возможно, он и найдет что-нибудь подходящее, чтобы турнуть ребят Драговича.

Когда обрадованный Сол вывел его во двор, Джек заметил двоих мужчин, складывающих металлолом в старый автопогрузчик, тот самый, на котором он привез шины к братьям Эш.

Он задумчиво наблюдал, как, загрузив очередную порцию металлолома, подъемник опускается на землю. Край его был скошен и напоминал лезвие ножа.

Это натолкнуло Джека на мысль. Оглядев площадку, он заметил несколько ржавых машин, стоявших в ряд у забора.

— Они еще ездят? — поинтересовался он у Сола, указывая на эти развалины.

Тот остановился и посмотрел в ту сторону.

— Думаю, что да. Но только в один конец.

— А мне и не нужно возвращаться.

— Ты что это задумал?

Джек повеселел:

— В конце концов, могу же я взять часть платы натурой.

— Сколько нам тут еще торчать? — проворчал Вук Вуйкович, закуривая очередную сигарету «Мальборо».

Весь день они просидели в этой проклятой машине, ожидая, когда покажется дамочка. Вук беспрерывно курил, и язык у него стал как мокрая картонка. Он чувствовал себя усталым, разбитым и с трудом сдерживал раздражение. В «линкольне» хорошо ездить, но жить там не слишком комфортно. Вук взглянул в переднее зеркало и пригладил свои вытравленные волосы. Они отросли, и у корней пробивалась чернота. Пора снова краситься.

— Сколько можно смотреться в зеркало, — раздался с заднего сиденья голос Иво. — Что, волосы выпадают?

— У меня-то их пока хватает, старина, — отозвался Вук, посмотрев на редеющую шевелюру Иво. — А вот ты скоро станешь лысым как коленка.

— Зато я не похож на педика.

Вук засмеялся, чтобы не показать, что его задело замечание приятеля. Кто-кто, а уж Иво гораздо больше похож на бабу, и причем старую.

— Женщинам нравятся блондины.

Иво хмыкнул.

Они познакомились, когда служили в Югославской армии, и вместе прошли косовскую мясорубку. Позже, когда от армии и страны ничего не осталось, они нанялись в охранники к Драговичу.

Вук посмотрел вокруг. Элегантные кирпичные особнячки на тихой улочке, упиравшейся в небольшой парк на берегу Ист-Ривер. У него на родине так жили только высшие правительственные чиновники. Он попытался представить, во что обходится подобное жилье.

— Ненавижу ждать.

Иво вздохнул:

— Не самый плохой расклад. Мы могли бы сейчас торчать в Белграде и ждать выходного пособия.

Вук снова рассмеялся:

— Или стоять в очереди за газовыми баллонами.

— Ты вспоминаешь о доме? — спросил Иво дрогнувшим голосом.

— Только когда думаю о войне.

А думал он о ней постоянно.

Какое время! Сколько женщин у него было?

Сколько мужчин — бойцов и мирных жителей — выгнал он в поле или поставил у стенки и расстрелял? Не сосчитать. Каким всемогущим он себя ощущал — хозяин жизни и смерти, бесстрастно внимающий крикам, стонам и мольбам о пощаде и единолично решающий, кому жить, а кому умереть. Он чувствовал себя равным Богу.

Вук тосковал по этим дням, иногда так сильно, что на глаза его наворачивались слезы.

— А я стараюсь все забыть.

Вук молча посмотрел на своего приятеля. Иво всегда был мягкотелым, а сейчас и совсем размяк. Это случается со всеми, кто приезжает в Америку. Они теряют твердость.

Да я и сам уже не тот, подумал Вук. Он был несгибаемым воином, а кем стал? Охранником гангстера, который дает всякие дурацкие поручения вроде сегодняшнего. Да, он серб по рождению, но давно уже стал американцем. И все же ему повезло больше, чем его ровесникам в Белграде.

— Думаешь, эта сучка Ди Лауро имеет отношение ко вчерашнему? — спросил Вук, нехотя возвращаясь к действительности.

— Очень может быть, — отозвался Иво. — Но она явно отчалила на выходные, как и вся здешняя публика.

За все время своего сидения они видели лишь нескольких ребятишек, гуляющих с нянями. Вук уже дважды звонил в Ист-Хемптон в надежде, что им разрешат снять осаду. Но им было велено оставаться на месте.

— Мы просто теряем время, — проворчал Вук.

— Это все из-за тебя.

— Почему из-за меня?

— Ты узнал этого парня на пленке. «Я его знаю. Это тот самый тип, которого мы прогнали с берега», — передразнил Вука Иво. — Вечно ты треплешь своим языком.

Обернувшись назад, чтобы послать Иво куда подальше, Вук увидел, что тот застыл на сиденье. На Саттон-сквер появился автопогрузчик без номеров.

Прогромыхав по улице, он резко остановился, уткнувшись в тротуар.

— Похоже, он заблудился, — заметил Иво, с облегчением откидываясь на спинку сиденья.

Некогда белый автопогрузчик, весь в царапинах и вмятинах, был покрыт толстым слоем грязи. Лицо водителя скрывала густая белая борода, на лоб была надвинута бейсбольная кепка. За пыльным стеклом он был практически неразличим. Вытащив карту, водитель стал внимательно ее изучать.

Вот дурак, подумал Вук. Как можно потеряться в городе, где все улицы под номерами?

Найдя то, что он искал, водитель тронулся с места, чуть не налетев на противоположный тротуар. Когда автопогрузчик стал разворачиваться, Вук заметил, что его задняя платформа опущена и находится всего в двух футах от земли. Оказавшись на середине улицы, он вдруг дал задний ход и стал стремительно приближаться к машине.

Вук вжался в сиденье и стал судорожно сигналить, но погрузчик был уже совсем рядом.

— Сейчас он в нас врежется! — завопил Иво.

Вук закрыл глаза и обхватил себя руками. От удара его бросило вперед, но сила его была меньше, чем он ожидал. Открыв глаза, Вук увидел, что угол платформы пробил решетку радиатора. Лобового столкновения, к счастью, не произошло.

— Ах ты, дерьмо! — заорал Вук, распахивая дверь.

Иво выскочил с другой стороны, изрыгая проклятия. Сейчас этот идиот пожалеет, что сунулся сюда.

Но автопогрузчик рванул вперед.

— Он смывается! — крикнул Иво.

Вук бросился его догонять, но погрузчик уже успел набрать скорость. Вук махнул Иво, чтобы тот садился в машину. Проскочив на красный свет, погрузчик выехал на Пятьдесят восьмую улицу и двинулся по встречной полосе.

— Он ненормальный! — вскрикнул Иво, увидев, как погрузчик виляет из стороны в сторону, стараясь избежать столкновения с идущими навстречу машинами. Завизжали тормоза, загудели сигналы, но погрузчик упрямо продолжал двигаться вперед.

Вук не мог допустить, чтобы какой-то старый говнюк на ржавом помойном ведре оставил его в дураках.

Включив фары и отчаянно давя на сигнал, он выскочил на Пятьдесят восьмую улицу. К счастью, машин там было мало, но ехать против движения все равно было страшновато.

Погрузчик, маячивший впереди, свернул на Первую авеню. Они доехали туда как раз вовремя, чтобы увидеть, как он опять сворачивает на Пятьдесят девятую улицу.

— Он едет к мосту, — догадался Иво.

Вук поддал газу, и вскоре впереди опять показался погрузчик, въезжающий на мост Куинсборо. «Линкольн» поехал по откосу, с визгом развернулся и тоже выскочил на мост.

— Вот он! — показал вперед Иво.

Вук усмехнулся. Неужели этот старый дурак надеется от них уйти?

Он нажал на акселератор, и машина рванулась вперед, почти поравнявшись с погрузчиком. Но вдруг она как-то странно задергалась.

— Что случилось? — спросил Иво.

Взглянув на приборную доску, Вук увидел, что стрелка температурного датчика ушла на красное поле.

— Мотор перегрелся!

Двигатель чихнул, дернулся и затих. «Линкольн» встал как вкопанный.

— Дерьмо! — выругался Вук, ударив по рулю. Сквозь клубы пара, вырывающегося из-под капота, он увидел, как автопогрузчик исчезает за аркой моста. — Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!

Иво вылез из машины и подошел к капоту. Вук последовал за ним. Сзади засигналили остановившиеся машины.

— Вот в чем дело, — сказал Иво, указывая на продавленную решетку. — Дыра в радиаторе.

— Ублюдок! — заорал Вук, ударив кулаком по капоту. — Вот уж повезло этой сволочи!

— Думаешь, это везение? — задумчиво спросил Иво, глядя вслед ускользнувшему погрузчику.

— А ты считаешь, старый говнюк сделал это намеренно?

— А почему старый? Из-за седой бороды? Он мог позаимствовать ее из костюма Санта-Клауса.

— Думаешь, это тот парень с пляжа?

Иво пожал плечами:

— Я просто рассуждаю. Если это тот самый парень и он хотел прогнать нас от своего дома, то ему это вполне удалось.

Вук просто кипел от злости. Иво так спокоен, что так бы и врезал ему разок. Вук сплюнул.

— Дерьмо!

И что они теперь скажут Драговичу?

Надя закончила работу и собиралась домой. Пока отключалась голографическая установка, она прослушала голосовую почту. Джек предлагал встретиться в диабетической клинике в пять. У него были для нее какие-то новости. На случай, если она не сможет прийти, он оставил номер своей голосовой почты.

Надя посмотрела на часы. Уже около пяти. Она набрала номер Джека и предложила встретиться в начале шестого в аптеке напротив ее работы. Вешая трубку, она услышала, как кто-то произнес:

— Какая самоотверженность.

Надя вздрогнула, узнав голос Монне. Оглянувшись, она увидела, что он стоит в дверях.

— Как вы меня напугали.

— Извините, — произнес он, подходя к ней. — Я пришел забрать пакет и заметил, что у вас горит свет.

— Я уже собиралась уходить.

— Не буду спрашивать вас об успехах. Еще рано говорить об этом… да?

Его слова застали Надю врасплох. Она внимательно посмотрела на Монне. Вблизи он выглядел очень усталым. Ничего удивительного — ведь, по словам Джека, он несколько часов наблюдал, как дерутся люди.

Но дело было не только в усталости. Казалось, доктор был физически и умственно истошен, морально подавлен и близок к отчаянию.

Чем же его заставляет заниматься этот бандит? Как сумел его опутать?

— Да, — призналась она. — Пока нечем похвастаться. Я только что закончила просматривать результаты ваших экспериментов. Вы перекопали большое поле.

Он рассеянно кивнул:

— Я перепробовал все, что мог. Вот поэтому мы вас и пригласили. Нам нужен свежий взгляд.

Надя опустила глаза и стала собирать свои записи. Не могла же она сказать ему, что пребывает в полной растерянности, что рассказ Джека о странных испытаниях в Бруклине и сообщение Дага о тайных покупках акций выбили ее из колеи и не дают сосредоточиться на работе.

Монне откашлялся.

— Есть еще один вопрос, который я бы хотел обсудить с вами. Он касается Дугласа Глисона.

Надя застыла. О господи! Неужели он узнал, что Даг взломал сеть?

— А в чем дело?

— Мне сообщили, что он был в исследовательском центре и даже здесь, у вас в лаборатории. Это нарушение правил.

У Нади отлегло от сердца. Она повернулась к Монне:

— Я думала, это касается только тех, кто не работает в компании.

Ложь… но вполне простительная.

— Нет. Мне кажется, я достаточно ясно дал понять, что сюда могут заходить только работники исследовательского центра. Вы с ним… в близких отношениях? Поэтому и пустили его сюда?

Доктор Монне как-то слишком заинтересованно задал этот вопрос. Почему?

Надя решила скрыть, что Даг впустил себя сам. Она вспомнила, что он не хотел, чтобы об их романе знати на работе.

— В близких отношениях? — с улыбкой переспросила она. — Нет. Мы просто старые друзья.

— Вы часто видитесь? Обсуждаете свою работу? Куда он клонит?

— Он друг нашей семьи.

Опять ложь.

— Иногда мы обедаем вместе. Он очень интересуется… — она чуть не сказала «компьютерами», — научными разработками. Но я уверена, что он никогда…

— Я тоже уверен, — поспешно сказал доктор Монне. На лице у него было написано облегчение. — Но не стоит забывать, что он торговый агент и по долгу службы много и часто разговаривает с людьми. Может случиться, что в один прекрасный день он в порыве энтузиазма случайно проговорится о продукте, который находится в разработке. А если он ничего не будет знать о нем, то уж точно не проболтается. Вы меня понимаете?

— Вполне, — ответила Надя. Он был абсолютно прав. Она обязательно скажет об этом Дагу за ужином. — Обещаю, что Дуглас Глисон здесь больше не появится.

Доктор Монне повернулся и вышел не попрощавшись. До нее долетел лишь его вздох.

— О нет, — пробормотал Джек, увидев, что Монне сворачивает с Глен-Коув-роуд. — Только не говорите мне, что он едет в Монро.

Эта поездка началась в центре города после того, как Джек вернулся с Лонг-Айленда от братьев Эш, которым он доставил очередной сюрприз для Драговича.

Джек потер подбородок — он все еще чесался от клея. Надо признать, операция с автопогрузчиком Сола прошла как нельзя лучше. В результате парни Драговича застряли на мосту Куинсборо.

Он уже несколько раз звонил Джиа и знал, что они так и не вернулись. Джек встретился с Надей напротив ее офиса, как она просила. Увидев Монне, выходящего из дверей, он быстро сунул ей в руку конверт с инертным «берсерком». Указав на доктора, Джек сказал:

— Вон идет ваш босс. Я, пожалуй, провожу его немного.

Испуганно озираясь вокруг, Надя спрятала конверт в сумку.

— Это наркотик? Меня могут за него арестовать? — шепотом спросила она.

— Нет, — успокоил ее Джек. — Это больше не «берсерк». Он рано или поздно становится инертным, причем сразу. Вот этот потерял силу на днях.

Глаза у Нади чуть не вылезли из орбит.

— Что?

— Я сказал…

— Я слышала, что вы сказали. Просто…

Наверное, она решила, что у меня не все дома, подумал Джек.

— Во всяком случае, такие у меня сведения, — сказал он уже на ходу. — Извините, что не смог достать активную форму. Может быть, завтра или чуть позже.

Надя молча смотрела на него.

Помахав ей рукой, он заторопился прочь, чтобы догнать Монне. Его поразила ее реакция. Он ожидал недоверия, а она скорее расстроилась.

Джек проводил Монне до гаража «Авис», где давали машины напрокат. Когда тот исчез в дверях, он поймал такси и поехал в гараж, где стоял его «бьюик». Он подкатил к «Авису» как раз в тот момент, когда Монне, выехав из ворот, направился в сторону Истсайда. Джек последовал за ним. Вынырнув из Центрального тоннеля, машина Монне поехала по Глен-Коув-роуд, а затем свернула к Монро.

После того как он чуть не погиб здесь в прошлом году, Джек поклялся никогда не возвращаться в это проклятое место. Но вот он опять здесь и направляется к Золотому побережью Лонг-Айленда, где расположилось местечко под названием Монро.

Джек попытался себя успокоить. Ведь Монне — ученый, человек, твердо стоящий на земле, и вряд ли он как-то связан со сверхъестественными силами, сосредоточенными в Монро. Но тогда что, черт возьми, он собирается там делать?

Монне медленно проехал по главной улице, стилизованной под поселок китобоев, который здесь, видимо, был раньше, и двинулся на восток к болотистой равнине, огибавшей бухту. Джек поехал за ним по изрытой колеями дороге, ведущей к проливу. За окном мелькали рекламные щиты, еле различимые в сгущающихся сумерках, и стрелки, указывающие вперед.

К счастью, на дороге встречались и другие машины, так что «бьюик» не слишком бросался в глаза. Наконец они подъехали к нескольким большим шатрам, сверкающим огнями. На полотнище, растянутом между двумя столбами, было написано: «Дом чудес Озимандиаса Пратера».

Так это цирк? Монне приехал в цирк?

Нет, это не цирк. На полотнище были изображены зеленый марсианин, человек-змея, прорицательница с тремя глазами и другие монстры.

Монстры и Монро… это сочетание заставило Джека насторожиться. В прошлый раз парочка таких монстров чуть не отправила его на тот свет.

Он попытался избавиться от неприятных ассоциаций, говоря себе, что это всего лишь бродячий балаган, случайно оказавшийся в Монро… Однако его не покидала тревога.

Джек увидел, как Монне въехал на огороженную веревками стоянку. Сам он припарковался неподалеку. Но, выйдя из машины, доктор не последовал за редкими посетителями, проходившими через ярко освещенную арку. Вместо этого он повернул направо, где стояли грузовики и фургоны.

Дав Монне отойти на приличное расстояние, Джек пополз вслед, скрываясь в высокой траве. Он увидел, как Монне постучал в дверь старого обшарпанного фургона. Дверь открылась, и в проеме показалась высокая нескладная фигура. Отступив в сторону, человек пропустил Монне внутрь. Когда дверь вновь закрылась, Джек увидел на ней табличку «Контора».

Лежа в болотной траве, он размышлял, что делать дальше. Какое отношение это имеет к тому заданию, что дала ему Надя? Монне проделал неблизкий путь, чтобы попасть в какой-то бродячий балаган, причем приехал на машине, взятой напрокат. Он постоянно ездил на такси, почему бы и сюда не приехать точно так же? Обошлось бы не многим дороже, чем прокат машины.

Если только он не пытается замести следы.

Надо бы послушать, о чем они там говорят.

К счастью, ночь была безлунной. Джек уже собрался встать и подойти к фургону, когда увидел, как из-за ближайшего шатра показались две неясные фигуры и тоже направились туда. В них было что-то очень знакомое…

Когда один из них остановился и стал принюхиваться, Джек с ужасом узнал «гончих псов», которые преследовали его на складе. Парень продолжал нюхать воздух, поворачиваясь в разные стороны. Уж не меня ли он вынюхивает, подумал Джек.

Ветер с залива дул Джеку в лицо, значит, он находился с подветренной стороны.

Нет, не может быть.

Через несколько секунд эти двое возобновили свой путь, предоставив Джеку свободу действий. Но тут появился еще один человек, направлявшийся к фургону. Что-то здесь слишком оживленно. Того и гляди, застукают у замочной скважины.

Но почему бродячий балаган вызвал такой интерес у молекулярного биолога? Вряд ли это связано с Надиным расследованием, но опыт ему подсказывал, что между самыми отдаленными явлениями подчас существует весьма тесная взаимосвязь.

Надо посмотреть на это место при дневном свете. Завтра воскресенье. Жаль, что он не может привезти сюда Джиа и Вики. Вики уж точно никогда не была в «Доме чудес». Но присутствие здесь «гончих псов» исключало такую возможность. Завтра у него будет сольное выступление.

Вернувшись к машине, Джек поехал на Манхэттен. Из тоннеля он свернул на Саттон-сквер, чтобы посмотреть, нет ли там парней Драговича, но на улице было пусто.

Интересно, явятся ли они завтра. Они проторчали здесь целый день без всякого толку. Возможно, они решат, что она уехала на выходные, и оставят свои попытки подстеречь ее.

А может быть, и не оставят.

Если они приедут завтра утром, их снова придется убирать. У него созрела еще одна идея, но тут без помощи не обойтись.

Джек доехал до Верхнего Вестсайда и — о, чудо — нашел место для парковки рядом со своим домом. Вот за что он любил выходные. Теперь надо заглянуть к Хулио.

У бара толкалось много народу, но за столиками было пустовато.

— Сегодня поспокойней? — спросил Джек, когда Хулио подал ему пиво.

Они стояли у окна под висящими растениями. Джек задел головой высохший аспарагус, и на волосы ему посыпались иголки.

— Не говори, — улыбнулся Хулио, потирая руки. На нем была всегдашняя майка без рукавов, позволявшая видеть, как на руках перекатываются мускулы. — Тишь да гладь. Как в добрые старые времена.

Вся состоятельная публика укатила из города на выходные. Но клиенты Хулио, рабочие парни, которые ходили к нему с тех пор, как он открыл свое заведение, не имели обыкновения выезжать на природу.

— Завтра мне понадобится помощь, — сказал Джек. — Нужно поработать водилой.

— Нет проблем. Когда?

— Где-то с двенадцати до часу.

— Что надо делать?

Джек объяснил. Хулио одобрил его план, и они договорились встретиться в полдень.

Джек пошел домой с чувством выполненного долга. Не слишком надежное чувство. Из опыта он знал, что, если тебе кажется, что все под контролем, значит, жди неприятностей.

Он сумел не заснуть во время просмотра «Острова доктора Моро» с Ланкастером и Йорком, хотя режиссер ухитрился сделать из захватывающей книги довольно скучное кино. Барбара Каррера была восхитительна, но буйная бутафорская растительность на острове портила всю картину, Ричард Бейсхарт совсем не подходил для роли Толкователя Закона. Но это было официальное открытие фестиваля фильмов о докторе Моро, и Джек заставил себя высидеть до конца. Своего рода епитимья перед предстоящим греховным удовольствием — просмотром легкомысленной версии 1996 года с Брандо и Килмером.

Глава 6

Воскресенье

Нет, только не это, думала Надя, глядя на молекулу, висящую в воздухе перед ее глазами. Этого не может быть.

Но как отрицать то, что слишком очевидно.

Прошлой ночью она почти не спала. Ничего удивительного после того, как Джек подкинул ей эту бомбу. «Это больше не «берсерк»…»

Становится инертным… так же как молекула, которую доктор Монне пытается стабилизировать. Его образец тоже на днях потерял силу.

Придя в лабораторию утром, Надя первым делом приготовила пробу из желтого порошка, который дал ей Джек. Поместив ее в голографическую установку, она через мгновение увидела перед собой молекулу — точную копию молекулы «локи» после того, как она стала инертной.

Если инертный «берсерк» в точности соответствует инертному «локи», то следует неизбежный вывод, что в активной форме они тоже совпадают. Доктор Монне хочет, чтобы она стабилизировала молекулу синтетического наркотика, который вызывает вспышки насилия.

Почувствовав дурноту, она опустилась в кресло. Надо смотреть правде в глаза: доктор Монне имеет отношение к опасному наркотику. Но какое именно? Производит его для Драговича или просто пытается стабилизировать для него молекулу?

И насколько добровольно он во всем этом участвует? Вот главный вопрос. Надя видела, как он нервничает. Это говорит о том, что на него давят, ему угрожают. Или она просто ищет для него оправдания?

Нет. Она должна верить, что его заставили. И к тому же логика подсказывает, что деньги здесь не играют роли. Зачем доктору Монне заниматься наркотиками, если он может заработать кучу денег на легальных лекарствах?

Мелькнула мысль, что надо сообщить в полицию, но Надя сразу ее прогнала.

Расследование может и не вывести их на Драговича, но доктор уж точно пострадает. Его могут посадить, а Драгович выйдет сухим из воды.

Нет, надо действовать по-другому. Джек — вот кто ей поможет. Она молила Бога, чтобы ему удалось разузнать что-нибудь еще.

Но одно она знала наверняка: пока не будут получены ответы на все вопросы, к молекуле этой она не прикоснется.

На этот раз за рулем сидел Иво. Чтобы не привлекать внимания, он остановился в восточной части Саттон-Плейс, перед жилым домом, облицованным мрамором, как раз напротив Саттон-сквер. Отсюда отлично просматривались все особняки.

Вчерашнее столкновение с автопогрузчиком все не давало ему покоя. Случайность или нечто иное? Как к этому отнестись?

Сегодня они тоже приехали в лимузине, но более старом. Припарковавшись, Иво почувствовал какой-то запах.

— Чем это несет?

Принюхавшись, Вук провел рукой по своим крашеным волосам.

— Воняет мочой.

— Точно, — кивнул Иво. — Кто-то описался в машине. Похоже, на заднем сиденье.

Вук улыбнулся:

— Кого-то сильно припугнули, когда он ехал в этой тачке. Может, это была его последняя поездка.

— Ну, если худшим наказанием для нас будет вонючая машина, то я согласен.

Вук засмеялся:

— Босс был зол как черт. Хорошо, хоть шкуру свою спасли.

Иво кивнул. Сейчас они шутили, но вчера вечером им было не до смеху. В другое время Драгович не обратил бы внимания на такой пустяк, как пробитый радиатор, но вчера он бушевал, как ураган. Милош еще не отошел после шин и жаждал крови. Иво чуть не обмочился от страха, ожидая своей участи. Он опасался, что они с Буком станут козлами отпущения во всей этой истории.

Но Драгович вдруг замолчал на полуслове и вышел из комнаты охраны, оставив Вука и Иво — так же как и всех остальных присутствующих — трястись и обливаться потом.

Иво вспомнил одного сержанта в Косове. Тот был таким же непредсказуемым психопатом. Но он служил в армии и должен был подчиняться воинской дисциплине. Драговича же ничего не сдерживало. Он сам диктовал правила и менял их по своему усмотрению.

Иво тосковал по армейской жизни, хотя большую часть времени солдаты сидели без дела, ожидая приказа. Ему не хватало чувства субординации, но о войне он вспоминал неохотно.

Его до сих пор мучили косовские кошмары. Он не участвовал в зачистках. Ни за что на свете он не ворвался бы в дом, чтобы застрелить всех, кто там находится. Этим занималась местная полиция и различные вооруженные группировки. Иногда к ним присоединялись и отдельные солдаты вроде Вука, но большинство армейских предпочитало не вмешиваться.

Это у меня на совести, подумал Иво. Я отворачивался, чтобы не видеть. И еще мародерство.

Мародерство это было совершенно бессмысленным — зачем выносить телевизоры, если их нельзя взять с собой. К грузовикам имели доступ только офицеры, и они отнимали у солдат наиболее ценные веши, чтобы отвезти к себе домой.

Иво, покидавший Косово, был уже не тем простодушным пареньком, что пришел в этот проклятый край год назад. Перед отъездом туда он молил Бога, чтобы ему не пришлось никого убивать. Но все же в Белград он вернулся, обагрив руки кровью. То была кровь боевиков из Армии освобождения Косова и нескольких мирных жителей. Правда, гражданских он убивал, только когда они сами лезли на рожон.

Его часть стояла между Гнилане и Зегрой. Тот, кто там не бывал, никогда не сможет представить, какой ад им пришлось пережить. Он помнил, как старуха, проковылявшая мимо группы солдат, поворачивая за угол, бросила в них ручную гранату.

Иногда приходилось стрелять первым. Иво знал ребят, которые замешкались. Их привезли домой в цинковых гробах.

Иво научился это делать и поэтому вернулся в Белград невредимым. Но в памяти у него навечно осталось бледное лицо и остекленевшие глаза четырнадцатилетнего мальчишки, которого он застрелил, потому что ему показалось, что у того в руке пистолет. А парень просто протягивал руку за подаянием.

Когда служишь в армии, за тобой стоит государство. А здесь, у Драговича, государство против тебя. Но и там и здесь часто приходится сидеть и ждать. Вот как сейчас, например.

— Как ты думаешь, вчера в погрузчике был тот самый парень с пляжа? — спросил Вук, показывая в сторону особняков.

Иво взглянул на него. Почему он все время оказывается в паре с Вуком? Какой-то он шальной, вечно нарывается. Не буди лиха, пока спит тихо, так ведь говорят.

— Сдается мне, что это был он, но поди проверь.

Вчера вечером они предпочли умолчать о своих подозрениях. Кому хочется выглядеть болваном, которого обвели вокруг пальца. Оба они прекрасно знали, как их босс поступает с недоумками.

— Одно могу сказать наверняка, — добавил Иво. — Когда мы уехали, тот, кто здесь живет, мог спокойно отвалить на все четыре стороны. И вот это уже…

Вдруг машину подбросило от удара в левое крыло. Иво повалился на Вука.

— Дерьмо! — заорал Вук, ударившись о дверь.

Иво выпрямился и посмотрел в окно. Первой его мыслью было: «Опять этот чертов погрузчик!»

Но вместо автопогрузчика он увидел старый ржавый «форд», протаранивший бампером крыло их «линкольна». Но за рулем был уже не бородач. На этот раз в машине сидел приземистый мускулистый латиноамериканец.

— Простите, ребята, — сказал он с извиняющейся улыбкой. — Эта развалина уже не слушается руля.

— Сволочь! — завопил Иво, пытаясь открыть дверь машины, но она оказалась зажатой «фордом».

Вук сумел открыть свою дверь, но, когда он выскочил на тротуар, «форд» уже дал деру, выпустив на них облако дыма из выхлопной трубы.

— Поезжай за ним! — закричал Вук.

Иво уже повернул ключ зажигания и включил передачу. Но когда он нажал на газ, «линкольн» проехал не больше фута и воткнулся в тротуар. Иво выругался и безуспешно попытался вывернуть руль.

— В чем дело? — спросил Вук.

— Руль заклинило!

Выскочив из машины, Вук подбежал к капоту и застыл. Потом лицо его исказилось, он начал ругаться и бить ногой по передней шине.

Иво подошел к нему.

— Ты только посмотри! — кричал Вук. — Посмотри!

Иво сразу все понял: «форд» ударил их машину прямо в колесо, свернув его на сторону. Обернувшись, он проводил взглядом облезлую машину, удалявшуюся по Саттон-Плейс. Потом посмотрел на особняк.

Вук проследил за его взглядом.

— Ты что, думаешь…

— Сегодня нас приложил уж точно не тот парень с пляжа. Но все же…

Вук повернулся к машине:

— Да черт с ним. А вот с этим мы что будем делать?

Иво только сейчас осознал, что им придется предъявить Драговичу еще одну изуродованную машину. Его гнев тут же сменился страхом.

Вук вдруг побледнел. Очевидно, он подумал о том же.

— Надо ее отремонтировать! Немедленно!

— В воскресенье? — засомневался Иво. — Но как?

— Не знаю как, но мы должны это сделать.

Пока Вук названивал по сотовому, Иво лихорадочно думал. Если им удастся отбуксировать машину в мастерскую, никто ничего не узнает. Что касается наблюдения за домом… они что-нибудь соврут… скажут, что никого не видели. Все равно там никого нет.

Сейчас главное — починить эту чертову машину.

— Один детский, — сказал Джек, протягивая десятку в окошечко кассы.

Билетер, крепкий парень в соломенной шляпе, посмотрел вокруг.

— А где ребенок?

— Это я. В душе я по-прежнему дитя.

— Очень смешно, — сказал билетер без тени улыбки, кладя на тарелку взрослый билет и сдачу.

Войдя в главный шатер «Дома чудес Озимандиаса Пратера», Джек первым делом оглядел публику: немногочисленные посетители, типичные представители среднего класса, выглядели так, словно только что вышли из церкви в черном парадном облачении.

Балаган имел довольно жалкий вид. Все в нем было старым и ветхим — от табличек над будками до столбов, на которые был натянут брезент. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь прорехи, напоминали о том, что «Дому чудес» давно пора сменить крышу. Интересно, что здесь делается, когда идет дождь, подумал Джек. Синоптики предсказывали грозы. Надо убраться отсюда пораньше.

Двигаясь по проходам, Джек пытался разобраться, что за экспонаты собраны в «Доме чудес». Здесь было много настоящих уродцев, но встречалась и бутафория.

Сначала Джек увидел «самого толстого человека в мире», «самого высокого человека в мире» и сестер-близнецов с крошечными головками, которые пели пронзительным фальцетом, — в общем, ничего особенного.

Потом настала очередь других.

Уроды по определению должны выглядеть необычно, но те, которых он увидел, были за гранью возможного. Мальчик-аллигатор, человек-птица, хлопающий крыльями… Эти существа были столь правдоподобны, что не могли быть настоящими.

К примеру, человек-змея. Джек так и не смог определить, где кончается его настоящая плоть и начинается бутафория.

Грим и костюмы, решил он.

Но то, как это существо обвивало хвостом чучело кролика, сдавливая его, невольно вызывало в памяти смертельную хватку удава.

Полная иллюзия реальности, и все же это обман. Чего еще можно ждать от балагана, даже если он расположился в Монро.

Джек еще более укрепился в этой мысли, когда увидел, что уродцы отнюдь не чувствуют себя ущербными. Они не выглядели жалкими и подавленными. Наоборот, с гордостью и даже с некоторым вызовом демонстрировали свои необычные тела, словно уродами были не они, а окружающие их люди.

Джек остановился перед будкой с лилипутом, сидящим на маленьком троне. У него были закрученные вверх усики и гладкие черные волосы, разделенные на прямой пробор. Наверху висела табличка с золотыми буквами: «Карлик Эхо».

— Привет, — поздоровалась с ним маленькая девочка.

— И тебе привет, — ответил лилипут ее голосом.

— Ой, мама! — закричала девчушка. — Он говорит как я!

— Ой, мама! — повторил Карлик Эхо. — Иди сюда и послушай этого дядю!

Джек заметил, что женщина несколько натянуто улыбнулась. Он понял почему. Голос карлика до мельчайших нюансов совпадал с голосом ее дочери, даже тембр и высота были те же. Если бы Джек стоял к ним спиной, он бы ничуть не сомневался, что это говорит маленькая девочка. Забавно, но немного жутковато.

— Как хорошо у вас получается, — заметила мамаша.

— У меня не просто хорошо получается, — произнес карлик ее голосом. — У меня получается лучше всех. А голос у вас такой же красивый, как вы сама.

— Ой, что вы, — вспыхнула от удовольствия мамаша.

Повернувшись к Джеку, лилипут обратился к нему все тем же женским голосом:

— А вы, сэр Молчун, хотите что-нибудь сказать?

— Ты, грязная крыса! — рявкнул Джек голосом плохого комика, подражающего Джеймсу Кегни. — Это ты убил моего брата!

Женщина рассмеялась. Наверное, это показалось ей нелепым. Впрочем, так оно и было.

— А, так вы его поклонник! — воскликнул карлик, заговорщицки подмигнув Джеку. — У меня есть старая пластинка с его выступлением. Хотите послушать?

Не дожидаясь ответа, сэр Эхо начал говорить. У Джека мороз пробежал по коже, когда он понял, что лилипут воспроизводит не только голос, но и все звуковые дефекты старой поцарапанной пластинки.

— Блестяще, старина! — похвалил его Джек тем же голосом Кегни. — Просто потрясающе.

Он пошел дальше, размышляя, почему он так испугался, что лилипут услышит его настоящий голос. Страх был каким-то подсознательным, как у дикаря, который шарахается от фотокамеры, опасаясь, что она похитит его душу.

Проходя мимо будки с зеленым парнем, над которым красовалась табличка «Марсианин». Джек поднял глаза и остолбенел. Прямо перед ним над проходом было натянуто полотнище с выцветшей надписью «Человек-акула». Но вздрогнуть его заставил рисунок.

Будь он проклят, если это не ракшаса.

После всего того, что он здесь увидел, вряд ли его это удивит.

Но ракшасы Кусума не имели шансов выжить. Все они погибли прошлым летом у острова Говернор. Уж он об этом позаботился. Сжег их всех в трюме корабля, который их привез. Один попытался выбраться на берег, тот самый, которого он окрестил Меченым из-за шрама на губе, но попал в горящую воду и утонул.

Все ракшасы погибли. Все до единого. Этот вид прекратил свое существование.

Возможно, здешний экспонат только похож на ракшасу. Но слава богу, что он не взял с собой Вики. Кусум Бахти, тот сумасшедший, что держал эту нечисть, поклялся уничтожить весь род Вестфаленов. Вики, как его последняя представительница, была его главной целью, и ракшасы неустанно разыскивали ее.

Миновав будку, где сидела женщина с тремя глазами, которая, как утверждала табличка, «видела ВСЕ», Джек вышел к старой цирковой клетке с железными прутьями на передней стенке. Такие обычно используют для перевозки и показа львов, тигров и прочих хищников. Над ней красовалась вывеска: «Удивительный человек-акула!» У веревочного ограждения толпились посетители. Заглянув в клетку, они отходили, недоуменно пожимая плечами.

Стоило посмотреть, что там внутри.

Протолкавшись вперед, Джек попытался разглядеть обитателя клетки. В левом дальнем углу неподвижно сидело какое-то существо, опустив голову на грудь. Очень крупное, ростом никак не меньше семи футов. Темная кожа и вроде бы человеческая внешность, но было в нем что-то сверхъестественное. Джек почувствовал, как по спине пробежал холодок. Знакомый облик. Но только и всего. Это лишь оболочка. И потом, он не двигается. Возможно, просто кукла или обряженный в костюм человек. Правда, костюм этот уж очень хорошо сделан.

Но он никак не может быть настоящим. Не может…

Нырнув под веревку, Джек осторожно подошел к клетке, втягивая ноздрями воздух. Он помнил, что все ракшасы издавали ужасающее зловоние, напоминающее запах гниющего мяса. Здесь он тоже почувствовал противный запах, но так могли пахнуть обычные отбросы. Ничего напоминающего ту ужасную вонь, от которой спирало дыхание.

Джек подошел вплотную к клетке. Скорее всего, мастерски сделанная кукла. Не видно, чтобы оно дышало.

Джек свистнул и окликнул существо:

— Эй, ты, там!

Никакой реакции. Джек постучал по прутьям:

— Эй!

И вдруг существо зашевелилось, подняло голову и открыло глаза. Они загорелись в темноте, как два желтых огонька.

Так, вероятно, выглядело бы потомство от брака безволосой гориллы с голубой акулой. Темно-синяя кожа, мускулистое тело, полное отсутствие шеи и ушей, узкие прорези вместо носа и трехпалые руки с острыми загнутыми когтями. Желтые глаза уставились на Джека. Нижняя часть огромной рыбьей головы вдруг разверзлась, и в пасти сверкнули острые как бритва зубы, растущие в несколько рядов. Существо поднялось на ноги и скользнуло к решетке.

В памяти всплыли страшные картины: трюм, набитый отвратительными существами с горящими глазами, нечеловеческие звуки, исчезновение и смерть людей…

Джек отступил на шаг. Потом на два. Позади он слышал испуганные возгласы — существо прижалось к решетке, вглядываясь в толпу. Джек попятился еще немного, пока не почувствовал, как люди возбужденно дышат ему в шею. Они не представляли, на что способны эти существа, не подозревали об их чудовищной силе и неуязвимости. Иначе давно бы в панике разбежались.

У Джека бешено забилось сердце — он заметил широкий шрам на нижней губе чудовища. Сейчас он узнал ракшасу. Это был Меченый. Тот самый, что похитил Вики, тот, что сбежал с корабля и почти догнал ее на берегу. Тот, что чуть не убил самого Джека.

Он провел рукой по груди. Даже через ткань рубашки пальцы ощущали три длинных борозды, тянувшиеся через всю грудь. Память о когтях чудовища.

Во рту у него пересохло. Так, значит, Меченый жив…

Но каким образом ему удалось спастись? Как он сумел прорваться сквозь пламя, бушевавшее на воде? И как очутился в бродячем балагане?

— Ой, ты только посмотри на него, Фрэд! — воскликнула женщина, стоявшая позади Джека.

— Да это просто парень в резиновом гидрокостюме, — с уверенностью пробасил мужской голос.

— Но погляди, как он выпускает когти.

— Обычная гидравлика, вот и все.

Оставайся при своем мнении, Фрэд, подумал Джек, не отрывая глаз от существа, которое опустилось на колени, вцепившись в железные прутья клетки. Его желтые глаза неотрывно следили за Джеком.

Ты ведь тоже меня узнал. Меченый.

Ракшаса попытался подняться, но ноги его явно не держали. Может быть, его заковали или изувечили?

Тут появился билетер. На его бритой голове уже не было шляпы. В руке он держал железный багор.

— Ну что, вскочил, наконец? — спросил он ракшасу хриплым голосом. — Видать, урок тебе пошел на пользу.

Оторвав взгляд от Джека, ракшаса перевел его на пришедшего.

— Посмотрите на него, леди и джентльмены! — закричал билетер, обращаясь к толпе. — Это единственный в мире человек-акула! Таких больше нет нигде! Вы можете увидеть его только здесь, у господина Озимандиаса. Расскажите о нем своим друзьям и недругам. Ничего подобного вы в жизни не видели и никогда не увидите. Гарантирую вам.

Вот в этом ты прав, подумал Джек.

Тут билетер заметил Джека, зашедшего за веревочное ограждение.

— Эй, вы! Выйдите оттуда. Этот зверь очень опасен. Видите, какие когти? Махнет своей клешней и раскроит вам череп. Мы не хотим, чтобы наших посетителей кромсали, как помидоры, — прохрипел он, бесцеремонно подталкивая Джека багром. — Отойдите назад.

Не спуская глаз с Меченого, Джек отступил за веревку. Сейчас, когда тот стоял на свету, было видно, как он изможден. Его кожа потускнела и поблекла. От блестящей тугой синевы, которую помнил Джек, не осталось и следа.

Ракшаса снова посмотрел на Джека и опустил глаза. Он втянул когти, сгорбился и, отвернувшись, снова забился в дальний угол клетки.

Его явно чем-то накачали. Вот почему он такой вялый. Видимо, ему дают транквилизаторы, чтобы держать в узде. Но и со здоровьем у него проблемы. Возможно, из-за железных прутьев. Огонь и железо — единственное, чего боятся ракшасы.

Но в любом случае Меченый узнал Джека, вспомнил его. Значит, может вспомнить и Вики. И если ему удастся вырваться на свободу, может снова прийти за ней, чтобы завершить ту миссию, что возложил на него умерший хозяин.

Билетер принялся колотить багром по решетке и кричать, пытаясь расшевелить ракшасу. Но тот не обращал на него внимания, и толпа стала расходиться в поисках более интересного зрелища.

Джек повернулся и пошел к выходу. Он приехал сюда, чтобы узнать, что привлекло Монне в старом балагане, но сейчас это уже не имело значения. Первоначальный шок сменился холодной решимостью. Он знал, что нужно делать.

Люк дал себе слово не контролировать Надю, пока она работает, чтобы не сковывать ее инициативу. Если все время заглядывать ей через плечо, она не сможет в полной мере реализовать свой творческий потенциал и изобретательность. Но любопытство и желание знать, как подвигается дело, пересилили доводы разума.

Увидев ее подпись в книге регистрации уходов, он огорчился, но решил все же пойти и посмотреть, что там у нее в компьютере. Первым делом он вызвал из памяти последнюю молекулярную модель, с которой она работала.

Увы, в воздухе возникла до боли знакомая молекула инертного «локи». Таких он уже перевидал немало. Люк уже хотел было нажать клавишу «выход», но, взглянув на монитор, застыл от неожиданности. Там он увидел цифры, свидетельствующие, что данное изображение было получено сегодня в 9.20 утра. Не извлечено из памяти, а созданозаново.

Но это невозможно. Надя не могла формировать изображения без образцов, а Люк не давал ей инертного «локи». Здесь какая-то ошибка.

Проверив отделение, куда помещались пробы, Люк обнаружил там остаток желтого порошка. Сердце у него упало. Как такое может быть? Единственным объяснением могло быть то, что Надя использовала инертный «локи», который он сам здесь оставил. Но он не помнил за собой ничего подобного.

Должно быть, стресс сыграл с ним злую шутку. Он притупляет память и способность сосредоточиться. А у него за последнее время было более чем достаточно стрессовых ситуаций.

Но все же окончательной уверенности у Люка не было. Возможно, она услышала о наркотике, который каждый месяц распадается, и решила купить дозу, чтобы проверить его на установке? Нет, не похоже. Надя не принимала наркотики и не интересовалась ими.

Не стоит сообщать об этом Кенту с Брэдом. Они впадут в истерику и потребуют решительных мер, опасаясь, что Надя догадается о причастности ГЭМ к «берсерку». Он уже убедился в их кровожадности.

Нет, лучше подождать. Надя слишком ценный сотрудник.

Но теперь нельзя сводить с нее глаз.

— Черт! — воскликнула Надя, бросая трубку.

— Что-то случилось? — донесся с кухни мамин голос.

Надя стояла в гостиной. Маленькая квартирка пропахла голубцами, которые тушились на плите в большой кастрюле. Зная особую любовь Дага к этому блюду, мама предложила пригласить его на ужин.

Но как это сделать, если его телефон постоянно занят?

— Не могу дозвониться. Даг все время сидит в сети.

Надя довольно рано ушла с работы и весь остаток дня пыталась связаться с Дагом — и не только для того, чтобы пригласить его на ужин. Но к нему было невозможно пробиться. Его сотовый тоже не отвечал. Вероятно, он его отключил, как часто делал в выходные.

Возможно, Даг ушел в очередной компьютерный запой. Надя уже знала, как это происходит. Даг снимал трубку с телефона, прятал ее под подушку и начинал стучать по клавиатуре. Постепенно он сливался с компьютером в одно целое и выпадал из жизни. В этом было что-то пугающее.

Но почему именно сегодня надо было уходить в подполье? С самого утра, когда она увидела молекулу «берсерка», Надя пребывала в подавленном состоянии. У нее пропало всякое желание ее стабилизировать.

О господи, я оставила образец в установке, вдруг вспомнила она, холодея.

Надя так расстроилась, увидев молекулу, что забыла об осторожности.

Она постаралась себя успокоить. До вторника никто в лаборатории не появится. Завтра утром она пойдет туда и все уберет.

А сейчас ей так надо с кем-нибудь поделиться. С мамой об этом не поговоришь. Здесь требовался Даг.

— Иди поешь, — позвала ее мать. — Тебе и полегчает.

Почему бы и нет? Все равно больше нечем заняться.

Но, сев за стол, Надя поняла, что есть не сможет. Ковыряя вилкой голубцы, она посмотрела на пиво и водку «Фляйшман», стоящие рядом с маминой тарелкой.

— Мам, а ты мне не нальешь немножко? — спросила она тихо.

Бросив взгляд на свои владения, Милош Драгович остался доволен. Меньше чем за двое суток армия уборщиков и рабочих сотворила чудо. Они еле уложились в срок. Последние штрихи наносились прямо перед приходом первых гостей.

Милош смотрел, как они кружат вокруг бассейна и собираются в стайки на газоне. Большинство женщин были в черном, мужчины же щеголяли разноцветными пиджаками. Совсем другая публика. Среди светских персонажей, приехавших из города, мелькали и представители хемптонской элиты. Не все сливки общества приняли его приглашение, но те, что пришли, давали все основания считать прием удавшимся.

Милош улыбнулся. Для непосвященных могло показаться странным, что на вечеринку, устроенную гангстером, пришло столько светской публики. Но надо было знать стратегию Милоша. Изучив хемптонское общество, он разделил его верхний эшелон на три потока. Потом разослал приглашения, но не сразу всем, а в три захода, причем с двухдневными перерывами. Он знал, что, когда будет получена первая порция приглашений, о них пойдут разговоры в местных светских кругах. Он так и слышал, как они говорят друг другу: «Знаете, этот неотесанный Драгович пригласил меня на свою вечеринку. Вы представляете?»

Конечно, те, кто еще не получил приглашения, будут думать: «А почему меня не пригласили? Разумеется, и речи нет, чтобы туда идти, но почему именно я оказался в стороне?»

Когда будет разослана следующая порция приглашений, обойденные вздохнут с облегчением. О них тоже не забыли. Просто почта не доставила приглашения вовремя. И то же самое произойдет при третьей рассылке.

Таким образом, приглашения не будут отвергнуты сразу. Их станут обсуждать. «Интересно было бы сходить, своего рода приключение, вроде посещения дикарей. Будет над чем посмеяться потом… Отчего бы не позабавиться?»

Но, увидев, как безупречно и с каким вкусом организован прием (об этом позаботится Ким), и обнаружив там самое первоклассное угощение, они вряд ли найдут повод для насмешек. И все последующие разговоры сведутся лишь к обсуждению того факта, что вечер превзошел все ожидания.

И в следующем году уже никто не откажется от приглашения.

Со временем Милош почистит список гостей, вычеркнув из него всех, кто недостаточно респектабелен. Приглашение на ежегодную ассамблею Милоша Драговича станет предметом зависти, его станут жаждать и домогаться, как членства в клубе «Мейлстоун».

Интересно, думал Драгович, пришел ли кто-нибудь из членов Комитета по охране окружающей среды? Вряд ли. Те, кто так его ненавидят, что готовы сбрасывать ему на голову всякую дрянь, не рискнут к нему прийти.

С другой стороны, есть старая поговорка: ночью все кошки серы. Враги Милоша могут решить, что если они здесь отметятся, то будут вне подозрений. Но вот тут они ошибаются.

Никто не может быть вне подозрений. Ни одна живая душа.

— Извините, мистер Драгович, — послышался голос у него за спиной.

Обернувшись, Милош увидел высокого светловолосого человека. В левой руке он держал бокал с красным вином, а правую протягивал Драговичу. Лицо его показалось Милошу знакомым, но имя он никак не мог вспомнить.

— Джас Слобожан, — представился мужчина, пожимая Драговичу руку.

Ну конечно. Джастин Карл Слобожан. Знаменитый кинорежиссер, снимающий триллеры и боевики. Нью-йоркский миллионер, живущий в Латинской Америке, но проводящий каждое лето в Амагансете.

— Мистер Слобожан, я всегда восхищался вашими фильмами, — поспешил сообщить Милош. Это была правда. Хотя героями этих фильмов часто были наркобароны и мафиози, которых всегда ждал кровавый конец, Милош не пропускал ни одной слобожановской картины. — Очень рад с вами познакомиться.

Драгович был действительно рад его видеть, особенно после того, как Майк Николс и Диана Сойер проигнорировали его приглашения.

— И я рад, что пришел. Чудесный вечер. — Слобожан наклонился к Милошу: — Я слышал, что у вас позавчера были неприятности.

Милош пристально посмотрел на режиссера. Уж не связан ли он с этим пресловутым комитетом? Маловероятно. Он проводит здесь слишком мало времени, чтобы переживать из-за нежелательных соседей. Слобожан и сам был здесь чужаком. Он ведь, кажется, родился на Украине. Так что происхождение у них схожее.

— Да так, небольшой вандализм со стороны местных жителей, — небрежно обронил Милош. — Ничего страшного.

— Это хорошо, — обрадовался Слобожан. — По слухам, у вас были большие разрушения, но теперь я вижу, что они сильно преувеличены. У вас прекрасный дом. Стол просто великолепный, а это вино… — Он поднял бокал. — Если вы пьете такое красное каждый день, то что тогда у вас в погребах?

— Вы разбираетесь в винах?

Слобожан пожал плечами:

— Немного. Как любитель.

По опыту Милош знал, что истинные знатоки обычно не кичатся своими познаниями.

— Ну, тогда у меня кое-что для вас есть. Пойдемте.

Проходя через гостиную, Драгович услышал какой-то звук, раздававшийся снаружи.

— Что это?

— Это вы о чем? — спросил Слобожан.

Звук все усиливался, и Драгович поспешил к двери. Вертолет! Так он и знал! Внутри у него все оборвалось. Выскочив наружу, он стал вглядываться в ночное небо.

— Что-нибудь случилось? — осведомился Слобожан, выходя вслед за Милошем.

— Вертолет! Я слышу вертолет!

Слобожан рассмеялся:

— Естественно, старина. Береговая охрана постоянно контролирует побережье.

Звук стал удаляться и затих. Милош вымученно улыбнулся:

— Береговая охрана. Да, конечно.

Где же, черт возьми, была эта береговая охрана в пятницу вечером, когда его бомбили?

Милош немного успокоился. Он думал об этом весь день и пришел к выводу, что сегодня вечером ему не стоит опасаться этого чертова комитета. Здесь собрались люди их круга. Как бы ни раздражал их сам Милош и его присутствие на их заповедной территории, они не рискнут нападать на драгоценных представителей своего класса. Они отлично понимают, что если — или, скорее, когда — их инкогнито будет раскрыто, они моментально станут изгоями в своем собственном кругу.

Во всяком случае, сегодня его дом в безопасности. Но что будет дальше?

Поэтому так важно найти этих ублюдков, и в первую очередь того, кто звонил в пятницу вечером. Милош займется им персонально.

Он провел Слобожана в комнату, где в хрустальном графине «дышал» «Петрю» 1947 года. Рядом стояла пустая бутылка. Когда Слобожан нагнулся, чтобы прочитать название на этикетке, Милош повернул бутылку обратной стороной.

— Сначала попробуйте. А когда вы мне скажете свое мнение, я покажу вам этикетку.

— Дегустация вслепую? — спросил Слобожан с неуверенной улыбкой. — Хорошо, я готов.

Милош налил вино в один из хрустальных бокалов, стоявших рядом с графином, и подал его режиссеру. Он внимательно наблюдал, как тот проделывает обязательный ритуал помешивания и вдыхания аромата. Интересно, что он скажет, когда, наконец, попробует вино. Этот человек, судя по всему, разбирается в вине, но не знает, откуда оно — из Франции, Калифорнии или с одного из винных заводов Лонг-Айленда.

Наконец Слобожан отпил из бокала и со странным звуком проглотил вино. После чего Джастин Карл закрыл глаза, и на лице его появилось выражение исступленного восторга.

— О боже мой, — пробормотан он. Открыв глаза, Слобожан с благодарностью посмотрел на Милоша. — Сначала я подумал, что вы купили здесь виноградник и это ваша первая проба сил. — Он поднял бокал и посмотрел на рубиновую жидкость. — Но это определенно французское вино. Изумительное бордо. Не могу сказать, откуда именно, но это лучшее вино, какое мне доводилось пить.

Милош был в восторге. Он до сих пор не понимал, как люди могут пить такой уксус и еще получать от этого удовольствие, но, по крайней мере, теперь он знал, что не зря потратил деньги. Повернув бутылку, Драгович показал Слобожану этикетку.

В глазах у режиссера зажегся огонек.

— «Петрю»! Я так и знал. — Тут он увидел год изготовления и вытаращил глаза. — Тысяча девятьсот сорок седьмой! Мне едва исполнилось два года, когда этот виноградный сок стал превращаться в вино!

Милош протянул графин Слобожану:

— Возьмите. Я дарю его вам.

— О нет. Я не могу его принять. Оно стоит не одну тысячу.

Милош пожал плечами.

— Тот, кто хочет иметь самое лучшее, не думает о цене, — сказал он, вручая графин Слобожану. — Берите. Прошу вас.

— Но тогда мы должны выпить его вместе.

Милош поморщился. При одной мысли об этом у него сводило скулы.

— У меня есть еще несколько бутылок. Это лично для вас. Выпейте это вино с теми, кто сможет его оценить.

И потом расскажет об этом другим, мысленно добавил он.

— Спасибо, — поблагодарил Слобожан. — Такой щедрый подарок.

— Какие пустяки, — небрежно произнес Милош, глядя, как режиссер уносит свое сокровище.

Кажется, прием удался, думал Милош, выходя из комнаты. Он даже почувствовал легкое головокружение от успехов. Его гости надолго запомнят этот вечер.

Наблюдая за гостями с центральной террасы, Драгович заметил молоденькую блондинку. Это была Кирин Адамс, актриса, которая только что снялась с Брэдом Питтом в его последней картине. Стоя в одиночестве на дальнем балконе, она задумчиво смотрела на океан. Пользуясь тем, что Чино куда-то отошла, Милош устремился к кинодиве. Он был уже почти рядом, как вдруг опять раздалось стрекотание вертолета.

Драгович остановился. Опять береговая охрана или…

Он посмотрел на море, но ничего не увидел. Звук шел откуда-то сзади. Обернувшись, он увидел вертолет, вынырнувший из темноты в дальнем конце его владений. Застыв, Милош смотрел, как он парит над крышей, словно огромная черная стрекоза.

О нет! Они не посмеют!

Гости, забывшие об угощении, молча смотрели на приближающийся вертолет, показывая на странную гондолу, свисавшую из-под шасси.

— Нет! — завопил Драгович, когда вертолет завис в сотне футов над его головой. В передней части гондолы открылась дверца и оттуда хлынула черная жидкость.

Нееееееееет!

Гости, как зачарованные, смотрели, как огромные капли медленно летят вниз, растягиваясь в воздухе длинными лентами. Когда они достигли земли, действие начало разворачиваться, как при ускоренной съемке.

На гостей обрушился черный маслянистый ливень. Отовсюду послышались крики — испуганные женские и разъяренные мужские. Милошу облило все лицо. Задыхаясь и отплевываясь, он стал протирать глаза.

Судя по запаху, это было моторное масло, но не свежее, а отработанное — густое, черное и мерзкое.

И оно было везде. Весь газон был покрыт этой гадостью, а вода в бассейне потемнела от грязных разводов.

Снова послышался шум вертолета. Взглянув наверх, Милош увидел, что он, сделав круг, возвращается снова. Он заметил, что его люди достают оружие.

— Сбейте его! — заорал Драгович. — Сбейте немедленно!

И тут началось столпотворение. Вид оружия и страх перед новыми потоками грязи повергли гостей в панику, и они бросились врассыпную. Но от масла деревянное покрытие стало скользким, и люди падали, сбивая друг друга с ног. Даже его молодцы не могли устоять на ногах.

Все повторилось — перевернутые столы, разбросанная посуда и угощение, барахтающиеся в бассейне люди. Но на этот раз Милош оказался в самом эпицентре хаоса — среди масла, растоптанной еды, битого стекла и разбегающейся светской публики. И что хуже всего, он был бессилен остановить этот погром.

Когда над ним открылась задняя дверца гондолы, Милош завертелся в поисках убежища. Он заметил, что белокурая актриса заползла под стол. Неплохая идея. Нагнувшись, он примостился рядом с ней.

— Убирайтесь отсюда! — закричала девушка, пытаясь вытолкать Драговича из-под стола. — Найдите себе другой стол!

— Это мой стол! — прорычал Милош. — Здесь все столы мои!

Дав волю душившему его гневу, он схватил ее за плечи и вышвырнул из-под стола. Покатившись по траве, она упала ничком на деревянную дорожку у бассейна.

— Ах ты, ублюдок! — закричала актриса, но вдруг осеклась, широко раскрыв глаза.

Милош повернул голову, пытаясь понять, что ее так напугало, и в этот момент крышка стола рухнула вниз, придавив его к земле.

Превозмогая боль, он открыл глаза и увидел, как громадный мужчина в промасленном пиджаке со стоном скатывается со стола на скользкую дорожку. Сквозь гул в ушах до него донесся презрительный смех актрисы.

Драгович лежал ничком, не в силах двинуться с места, но к земле его пригвоздил не стол. Унижение и чувство бессилия не давали ему подняться. И вместо разъяренного крика, столь естественного в такой ситуации, из горла его вырвался звук, похожий на рыдание.

Сол ковылял по берегу с блаженной ухмылкой на лице. Трудно поверить, но сегодняшний вечер превзошел пятницу по всем статьям. Зрелище Драговича, забившегося под стол, как перепуганная дамочка, да вдобавок расплющенного упавшей крышкой — Матерь Божья! За одно это стоило заплатит ь деньги. Этот ходячий кусок дерьма готов был провалиться сквозь землю.

Но это еще цветочки по сравнению с тем, каково ему придется, когда все местные станции получат эту видеозапись. Убойные хиты Драговича!

Надо отдать должное Джеку. Как только он увидел бочонки с отработанным моторным маслом, у него сразу возникла идея, тем более что у Сола этого добра было навалом. Ему приходилось сливать масло из каждой машины, привезенной на свалку, и платить за его вывоз. А Джек нашел ему гораздо лучшее применение.

Эти кексы, что притащились к Драговичу на вечеринку, получили по полной программе. Так им и надо. Еще дешево отделались. Вместо переломанных костей и разбитых голов всего-то несколько синяков и царапин да попорченная одежда.

Сол оглянулся на сверкающий огнями дом.

Эй, вы, задницы, будете теперь знать, как якшаться с убийцей.

А этот сукин сын вот у меня где, думал Сол, поглаживая видеокамеру. Скоро все будут знать, какой он слизняк. Пожалеет, что на свет родился.

И все же радость его была неполной… Чего-то по-прежнему не хватало.

Звонок раздался через час. Милош уже успел отмыться и теперь сидел в комнате охраны на первом этаже. Он ждал этого звонка, так же как и Михайло, застывший у компьютера.

— Мистер Драгович? — вежливо осведомился интеллигентный голос. — Это представитель Ист-Хемптонского комитета по охране окружающей среды. Должен признать, вы умеете развлекать гостей.

Милош ожидал насмешек и был к ним готов. Он заранее обдумал, как будет говорить с этими людьми.

— Вы меня удивляете, — невозмутимо начал он. — Я никак не ожидал, что вы нападете на людей своего круга.

— Моего круга? Ха! Вы меня оскорбляете, мистер Драгович. Эти парвеню скорее принадлежат к вашему кругу.

А что такое парвеню? — озадаченно подумал Драгович.

— Кстати, парвеню — это такой выскочка с кучей денег, сомнительным социальным статусом и дурными манерами, — пояснил голос. — Но вам и до них далеко, мистер Драгович. Сегодня вечером они получили наглядный урок: если околачиваться у выгребной ямы, рано или поздно тебя окатит нечистотами.

С трудом сдерживаясь, чтобы не разразиться руганью, Милош стал произносить заранее подготовленные фразы:

— Вам не удастся меня выжить отсюда. Вас уже ищут. Я лично переверну каждый камень на Лонг-Айленде, чтобы вас найти. А когда вы попадетесь, не надейтесь, что вас сдадут в полицию. Нет, вас приведут ко мне, и вот тогда посмотрим, кто здесь парвеню. А пока я буду устраивать вечеринки, когда захочу и с кем захочу.

Звонивший рассмеялся:

— Отлично! Я так рад это слышать. Было бы жаль ограничиться всего лишь двумя представлениями. Ведь это так забавно. Когда у нас следующее барбекю для парвеню?

— Завтра вечером, — процедил Милош сквозь зубы.

— Прекрасно! — Последовала пауза. — Вы ведь не будете обращаться к властям, мистер Драгович?

— Нет. Я сам себе власть.

— Замечательно. Мы сами разберемся, как это принято у настоящих мужчин, не так ли?

Что за чушь несет этот дурень?

— Насчет вас не уверен, но я себя таковым считаю и буду собирать гостей, когда мне заблагорассудится. Завтра вечером, послезавтра вечером и вообще каждый день до самого сентября. И катитесь вы все к черту!

Милош бросил трубку и посмотрел на Михайло, сидевшего в дальнем углу комнаты.

— Он звонит с другого автомата, — сообщил тот, пожав плечами. — Откуда-то с Рослин-Хайтс.

— А где это?

— В Куинсе. Похоже, он звонил с автозаправки.

Конечно, Милош и не мечтал поймать этого подлеца так быстро, но все же он был разочарован.

— Ну что ж, надеюсь, вы поняли, чем вам предстоит заниматься следующие двадцать четыре часа, — обратился Милош к охранникам.

— А что нам делать, мистер Драгович? — послышался голос за его спиной.

Обернувшись, Милош увидел Иво и Вука, нерешительно топтавшихся у стены. Он был недоволен этой парочкой. До недавнего времени на них всегда можно было положиться. Но за два прошедших дня у них уже дважды ломалась машина. Последний случай они попытались скрыть, но он все равно об этом узнал.

Два столкновения за два дня. Вряд ли это совпадение. И главное, дом на Саттон-сквер оказался пуст.

— Вы двое останетесь здесь. Нечего попусту тратить время и разбивать мои машины.

Все в комнате засмеялись. Иво с Вуком, жалко улыбаясь, закивали.

— У нас и здесь дел хватит. Те, кто нам нужен, явятся сюда завтра вечером. Мы должны быть к этому готовы.

Милош потер руки. Членам Ист-Хемптонского комитета по охране окружающей среды окажут самый горячий прием.

Закончив диалог с Драговичем, — как он и ожидал, разговор пошел в нужном направлении, — Джек выехал с автозаправки и покатил в Монро.

Парвеню… Эйб подкинул ему это словечко. Красивое, ничего не скажешь.

Приехав в Монро, Джек остановился на краю болота у изрытой колеями дороги, которая вела к крошечной лачуге на берегу пролива. Интересно, кто может жить в таком месте?

Все вокруг было окутано туманом. Единственное окошко лачуги тускло светилось за белой пеленой. В ее заброшенности было что-то зловещее. Похоже на обложку книги о тайнах Средневековья.

Джек высунулся в окно машины. На небе, усеянном звездами, горел узкий серпик месяца. Достаточно светло, чтобы обойтись без фонарика. Ему предстояло пересечь лужайку, где парковались посетители «Дома чудес». Там стояла всего пара машин. Буквально через минуту, помигав фарами, уехали и они.

Похоже, дела здесь идут неважно. Прекрасно. Значит, балаган закроется пораньше.

Подождав еще немного, Джек выскользнул из машины и, вытащив из багажника канистру с бензином, направился к главному шатру, темневшему вдали. Обитатели балагана и рабочие жили в фургонах, стоявших поодаль.

Охраны не было видно. Джек нырнул под брезент и прислушался. Тихо. В шатре горела лишь пара тусклых лампочек под потолком. Прячась в тени, Джек пробрался между будками к клетке Меченого.

План его был прост: разлить бензин по полу и чиркнуть спичкой. Конечно, он никогда бы не решился сжечь живое существо, но это был ракшаса. Если бы проблему можно было решить выстрелом в голову, он пришел бы сюда с пистолетом. Но ракшасу можно уничтожить только огнем… очистительным пламенем.

Джек уже знал по опыту, что ракшасы сгорают очень быстро. Как только пламя охватит чудовище, он побежит к фургонам с криком «пожар!», а затем скроется на машине.

Оставалось надеяться, что люди Пратера успеют затушить пожар прежде, чем загорится шатер.

План этот был не слишком хорош, но выхода у него не было. Он должен защитить Вики, чего бы это ни стоило, а другого надежного способа он не знал.

Подойдя к клетке с задней стороны, Джек осторожно обошел ее вокруг. Меченый спал, растянувшись на полу, его правая рука бессильно свисала между прутьев. Услышав шаги, он открыл потускневшие глаза и нехотя махнул рукой в сторону Джека, лишь наполовину выпустив когти. Потом закрыл глаза и уронил руку. На большее сил у него не хватило.

Джек остановился и внимательно посмотрел на существо. Он все понял.

Оно умирает.

Джек все стоял и смотрел на Меченого, дремлющего в своей клетке. Что же его сгубило? Болезнь или какая-то другая причина? Некоторые животные не могут жить вне стаи. Джек разорил его логово и уничтожил всех его братьев и сестер. Возможно, этот последний ракшаса умирает от одиночества или просто настал его срок. Сколько вообще живут ракшасы?

Джек перехватил канистру. Нужна ли она здесь вообще? Здорового агрессивного ракшасу он сжег бы без всяких колебаний, ведь, окажись Джек на его месте, тот мгновенно свернул бы ему шею. Но, судя по всему, Меченому и так осталось жить недолго. Тогда зачем устраивать пожар и подвергать опасности других обитателей балагана?

С другой стороны… а что, если Меченый поправится и сумеет освободиться? Такую вероятность исключать нельзя. Он никогда не простит себе, если ракшаса погубит Вики. Прошлый раз, спасая девочку, он чуть не погиб сам. Помогло лишь чудо. Может ли он ожидать такого же везения сейчас?

Никогда не стоит надеяться на чудо.

Джек уже начал откручивать колпачок канистры, как вдруг услышал приближающиеся голоса. Он быстро нырнул в темноту.

— Послушай, Хэнк, — произнес голос, который показался Джеку знакомым. — Видел бы ты этого гада сегодня днем. Что-то его взбесило, и он вскочил на ноги. И сразу вокруг клетки собралась куча народу.

Джек узнал лысого билетера, который сегодня днем отогнал его от клетки. С ним был молодой высокий блондин, такой же крепкий и мускулистый. В руках он держал бутылку дешевого вина. Билетер принес с собой острый железный прут, в котором было не меньше шести футов. Оба они нетвердо держались на ногах.

— Видать, вчерашний урок не пропал даром, а, как думаешь, Бонди? — проговорил тот, кого звали Хэнк.

— Это только первый урок, — отозвался Бонди. — И далеко не последний. Да, сэр, не последний.

Они остановились у клетки. Отхлебнув из горлышка, Бонди протянул бутылку Хэнку.

— Ты только глянь на него, — возмутился Бонди. — Здоровенная синяя скотина. Думает, что может сидеть здесь весь день без дела, а ночью дрыхнуть без задних ног. Не выйдет, красавчик! Ты должен отрабатывать свои харчи, подлец! — Просунув прут через решетку, он ткнул острым концом неподвижного ракшасу. — На, получи!

Прут вонзился Меченому в плечо. Он замычал, как корова, у которой болит горло, и отполз в сторону. Лысый стал тыкать его прутом, заставляя стонать все громче. Хэнк стоял рядом и скалил зубы.

Джек отвернулся и пошел прочь. Эти двое придурков, сами того не зная, нашли убийственное оружие против ракшасы — железо. Огонь и железо — для всего остального он был неуязвим. Возможно, это объясняет, почему Меченый так хиреет, — прутья клетки были железными.

Идя по проходу, Джек слышал голос Хэнка, заглушающий стоны умирающего ракшасы:

— Дай и мне поучить его, Бонди! Теперь моя очередь.

Хриплые вопли преследовали Джека до самой машины. Поставив канистру в багажник, он открыл дверь. Но вдруг остановился.

— Черт! — выругался он, ударив по крыше машины. — Черт! Черт! Черт!

Захлопнув дверь, он побежал обратно к шатру, не переставая ругаться.

На этот раз он не стал прятаться. Подойдя к шатру, поднял брезент и вошел внутрь. Железный прут был по-прежнему в руках у Бонди. Возможно, Хэнк уже получил свою порцию удовольствия. Джек оказался рядом с билетером, когда тот примерялся, как побольнее ткнуть поверженного ракшасу. Он выхватил прут из рук Бонди.

— Кончай это дело, засранец!

Бонди вытаращил глаза и наморщил лоб. С ним так давно никто не разговаривал.

— А ты кто такой?

— Не твое дело. Проваливай отсюда.

Оскалившись, Бонди бросился на Джека с кулаками. Но тот успел поднять железный прут. Угодив в него костяшками пальцев, Бонди завизжал, как свинья, и, засунув разбитую руку между ног, согнулся пополам и закружил по песку, оглашая шатер громкими стонами.

Кто-то обхватил Джека сзади, сжав как в тисках.

— Я его держу, Бонди! — закричал Хэнк у Джека над ухом. — Держу!

Бонди прервал свой танец, поднял глаза и, усмехнувшись, пошел на Джека. Но тут Джек резко дернул головой, ударив Хэнка затылком в лицо и разбив ему нос. Тиски сразу разжались. В руках у него все еще был прут, и он направил его тупой конец в сторону приближавшегося Бонди, попав точно в солнечное сплетение. Бонди поперхнулся и со стоном рухнул на колени. Он весь позеленел, и даже его голый череп приобрел нездоровый оттенок.

Подняв глаза, Джек увидел, что Меченый подполз к краю клетки и, вцепившись в прутья, переводит взгляд с него на стонущего Бонди, как бы стараясь понять, что здесь происходит. По его телу тонкими струйками стекала темная кровь.

Повернув прут, Джек приставил острие к груди Бонди.

— А как ты завопишь, когда я всажу в тебя этот прут?

Позади него раздался гнусавый голос Хэнка:

— Эй, звери! Сюда! На помощь!

Прикидывая, что бы это могло значить, Джек ткнул скорчившегося Бонди острием прута — несильно, только чтобы припугнуть. Тот упал на спину и завопил:

— Не надо! Не надо!

А Хэнк все продолжал выкрикивать «Эй, звери!». Повернувшись, чтобы заткнуть ему глотку, Джек понял, что тот имел в виду.

Шатер заполнился уродцами. Все они бежали к нему и через мгновение окружили плотным кольцом. С рабочими он еще мог бы договориться, но полуодетые экспонаты, столпившиеся в полутьме, были крайне возбуждены. Человек-змея, мальчик-аллигатор, человек-птица, зеленый марсианин и все прочие были по-прежнему в своих костюмах — во всяком случае, хотелось в это верить — и выглядели весьма недружелюбно.

Держась за кровоточащий нос, Хэнк ткнул пальцем в Джека.

— Ну, сейчас ты схлопочешь! Сейчас схлопочешь! — повторял он.

Бонди почувствовал прилив сил. Поднявшись на ноги, он устремился к Джеку с поднятыми кулаками:

— Ах ты, сукин сын…

Джек легонько ударил его прутом по голове. Бонди зашатался. Уродцы с недовольным ропотом обступили их еще тесней.

Выставив прут, Джек повернулся вокруг оси.

— Ну, кто следующий? — грозно спросил он в надежде, что это произведет впечатление.

Что делать дальше, он не знал. Джек занимался боевыми искусствами и умел обращаться с бамбуковым шестом и нунчаками. Конечно, до Брюса Ли ему было далеко, но все же прут этот мог стать грозным оружием в его руках. К сожалению, здесь было мало места для маневра: круг все сужался, затягиваясь, как петля.

Джек стал искать в нем слабое звено, где бы он мог прорваться и дать деру. В конце концов, он всегда мог прибегнуть к последнему средству — «земмерлингу» 45-го калибра, пристегнутому к ноге.

Но тут недовольный ропот собравшихся перекрыл громкий бас:

— Тихо, тихо! В чем дело? Что здесь происходит? Экспонаты притихли, послышался шепот: «Это хозяин, Оз идет». Они расступились, чтобы пропустить высокого мужчину с темными гладкими волосами и нездоровым цветом лица. Его грушеобразное тело было закутано в просторный шелковый халат с восточным орнаментом, С грузным телом как-то не вязались тонкие костлявые руки, торчащие из рукавов.

Хозяин — по-видимому, это был сам Озимандиас Пратер — остановился внутри круга и огляделся. На лице его было какое-то сонное выражение, но глаза, блестящие, темные и холодные, смотрели живо и внимательно.

— Кто вы такой и что здесь делаете? — спросил он Джека.

— Охраняю вашу собственность, — ответил Джек, решив идти напролом.

— Неужели? — усмехнулся Пратер. — Как это мило с вашей стороны. — Вдруг лицо его потемнело. — Отвечайте на вопрос! Иначе я вызову полицию или мы сами с вами разберемся.

— Ладно, — согласился Джек, бросая прут к ногам хозяина. — Возможно, я был не прав. Может быть, вы специально платите этому лысому, чтобы он дырявил ваши экспонаты.

Застыв на мгновение, мужчина повернулся к билетеру, который потирал шишку на затылке.

— Послушайте, шеф… — начал Бонди, но Пратер остановил его взмахом руки.

Посмотрев на прут, к мокрому острию которого прилипли опилки, он перевел взгляд на скорчившегося ракшасу, покрытого кровоточащими ранами. Лицо его побагровело.

— Это вы изувечили его, мистер Бонди?

В голосе хозяина звучала откровенная угроза, и лысый вдруг задрожал.

— Мы только хотели, чтобы он вел себя поживее перед публикой.

Взглянув вокруг, Джек заметил, что Хэнк незаметно слинял. Уродцы столпились у клетки, выражая сочувствие ракшасе. Когда они вернулись, Джек был забыт. Все их негодование обратилось на Бонди.

— Ты поранил его, — сказал зеленый марсианин.

— Он ведь наш брат, — прошипел человек-змея. — А ты сделал ему больно.

Брат, удивился Джек. О чем это он говорит? И что вообще здесь происходит?

Хозяин балагана продолжал смотреть на Бонди испепеляющим взглядом.

— И вы считаете, что истязаниями добьетесь от него живости?

— Мы думали…

— Я знаю, о чем вы думали, мистер Бонди. И многие из нас прекрасно представляют, каково пришлось человеку-акуле. Все мы сталкивались с дурным обращением в нашей прошлой жизни, но здесь мы его не потерпим. Немедленно возвращайтесь в свой фургон и ждите меня там.

— Да пошел ты со своим балаганом! — огрызнулся Бонди. — Я вообще сваливаю отсюда. Куда захочу, туда и пойду.

Хозяин сделал знак мальчику-аллигатору и человеку-птице:

— Проводите мистера Бонди к моему фургону. Пусть подождет меня снаружи.

Бонди попытался прорваться сквозь толпу, но зеленый марсианин преградил ему путь, а его друзья схватили билетера за руки. Бонди стал вырываться, но они были сильнее.

— Ты не имеешь права, Оз! — закричал он, когда его поволокли прочь. Глаза его расширились от ужаса. — Не имеешь права держать меня здесь против воли!

Оз остался равнодушным к его воплям и переключился на Джека:

— Мы вам признательны, мистер…

— Джек.

— А ваша фамилия?

— Просто Джек.

— Пусть будет так, мистер Джек. Но что вас побудило это сделать?

— Не люблю садистов.

Это был, конечно, не ответ, но другого он не придумал. Не мог же он сказать хозяину балагана, что пришел сюда, чтобы поджарить его человека-акулу.

— Кто же их любит. Но почему вы защищали именно это существо? И что вас сюда привело?

— А где еще увидишь настоящего живого ракшасу?

Увидев, как резко повернулся хозяин к клетке, Джек вдруг почувствовал, что совершил ошибку. Насколько она была серьезной, он пока не знал.

— Что вы сказали? — переспросил Пратер, переводя взгляд на Джека. Глаза у него заблестели. — Как вы его назвали?

— Никак, — быстро ответил Джек.

— Нет, я все слышал. Вы сказали, что это ракшаса.

Оз подошел к клетке и заглянул в желтые глаза Меченого.

— Так вот ты кто, мой дорогой… Значит, ракшаса? Поразительно. — Он повернулся к своим подопечным: — Все в порядке. Можете отправляться спать. Все под контролем. Я просто хочу поговорить с этим джентльменом наедине.

— А вы разве не знали, кто это? — спросил Джек, когда все ушли.

Оз продолжал смотреть на ракшасу.

— Нет. Я думал, они существуют только в мифах.

— Как вы его нашли? — поинтересовался Джек. Ему хотелось это знать — до сегодняшнего дня он был уверен, что убил Меченого.

— В результате телефонного звонка. Прошлым летом мне позвонил незнакомец — разбудил меня среди ночи — и сказал, что у острова Говернор я могу выловить «интереснейший экспонат для своей коллекции».

Прошлым летом… Именно тогда Джек в последний раз видел ракшасу и его собратьев.

— А кто вам звонил? Женщина?

— Нет. А почему вы так решили?

— Да я просто так спросил.

Кроме Джиа, Вики, Эйба и его самого о ракшасах знала только Калабати.

— Он назвался профессором Ромой. Никогда не слышал о таком ни до, ни после звонка. Я пытался его разыскать, чтобы поподробнее расспросить об этом существе, но он как в воду канул.

Джек судорожно глотнул. Рома… ну конечно.

— Голос незнакомца звучал столь убедительно, что я не задумываясь последовал его совету. Едва рассвело, я отправился со своими людьми к острову. Там мы обнаружили множество охотников за сувенирами, выуживающих остатки корабля, который взорвался и сгорел накануне. Там, среди мусора, мы и обнаружили нашего друга. Сначала мне показалось, что он мертв, но, заметив, что в нем еще теплится жизнь, мы вытащили его на берег. Он был такой страшный, что я решил посадить его в клетку, где раньше сидел тигр.

— Ваше счастье.

Хозяин улыбнулся, обнажив желтые зубы:

— Вы правы. Он чуть не разнес эту клетку. Правда, с тех пор он здорово ослабел. Чем только мы не пытались его кормить: и рыбой, и птицей, и говядиной, и кониной, даже овощами, хотя, судя по зубам, это стопроцентный хищник. Но ему становится все хуже.

Теперь Джек понял, почему Меченый умирает. Ракшасам требуется особое мясо, а он его не получал.

— Я позвал ветеринара, — продолжал Оз. — Очень опытного специалиста, судя по отзывам, но и он ничем не смог помочь. Кровь этого существа брал на анализ один ученый. Он обнаружил там очень интересные вещи, но бедняга продолжал угасать.

Джек вдруг понял, что это был Монне. Кто же еще. И он нашел в крови Меченого «кое-что интересное».

Неужели «берсерк» берет свое начало от Меченого?

Наркотик, усиливающий агрессивность, произведен из крови самого злобного и коварного существа на земле…

Неплохой ход.

— А вы уверены, что это ракшаса? — спросил Оз, перебивая лихорадочный поток мыслей, проносящихся в голове у Джека.

— Ну, я видел картинку в одной книге, — осторожно начал Джек. — Мне показалось, что он похож на этот рисунок. Но я не уверен. Может, я и ошибаюсь.

— Нет, вы не ошибаетесь, — произнес хозяин, пристально посмотрев на Джека. Опустив глаза, он уставился на его грудь, исполосованную когтями чудовища. — И мне кажется, вы знакомы с ним гораздо лучше, чем хотите показать.

Джек пожал плечами, огорченный такой проницательностью. Он уже не в первый раз ловил на себе такие взгляды.

— Но какое это имеет значение! — засмеялся Оз, разводя руками. — Ракшаса! Вот так удача! Теперь он принадлежит мне!

Джек посмотрел на скрючившегося ракшасу. Да, но ненадолго…

Услышав звук, похожий на рычание, Джек, обернулся. У входа стоял один из дюжих молодцов, которых он видел на складе у Монне. Он делал какие-то знаки хозяину. Джек быстро отвернулся, чтобы не быть узнанным.

— Извините, — бросил Оз и заторопился к выходу, путаясь в своем шелковом халате.

Повернувшись к клетке, Джек увидел, что желтые глаза Меченого неотрывно следят за ним. По-прежнему хочешь меня угробить? Что ж, я разделяю твое чувство, дружок. Но похоже, я все-таки переживу тебя на несколько лет. Возможно, что и не на один десяток.

Глядя на изможденное существо, он все больше склонялся к мысли, что Меченый не жилец на этом свете. Зачем палить его огнем, если он и так скоро протянет ноги?

Краешком глаза Джек следил за Озом. Тот приглушенным голосом давал какие-то указания, а служитель лишь молча кивал. Через минуту хозяин вернулся.

— Извините. Пришлось вносить поправки в одно важное поручение. Я хотел бы вас поблагодарить. Вы несколько скрасили наше неудачное турне. — Он отвел глаза. — Обычно дела у нас идут хорошо, но в этот раз… Знаете, здесь в прошлом месяце исчез дом — просто растворился в воздухе вместе с фундаментом, ночью, среди странных вспышек света. Местные жители до сих пор напуганы.

— Сочувствую, — сказал Джек, поворачиваясь к выходу. — Мне пора идти.

— Но позвольте как-то отблагодарить вас за то, что вы спасли этого беднягу и подсказали нам, кто он такой. Может быть, вам нужны бесплатные билеты?

— Нет, спасибо, — поблагодарил Джек и направился к выходу.

— А кстати, как с вами связаться, если понадобится?

— Никак, — бросил Джек через плечо.

Меченый проводил его взглядом. Джек откинул брезент и вышел наружу.

Когда он сел в машину, ею охватили противоречивые чувства. Он был рад, что Меченый скоро загнется, но, пока он жив, есть все основания опасаться за Вики, хотя сейчас он и не представлял для нее особой угрозы. Однако мертвый он будет еще безопасней. Джек решил не спускать глаз с ракшасы, пока тот еще жив. Он будет приезжать сюда каждый вечер, пока не убедится, что Меченый испустил дух.

Было еще одно обстоятельство, которое вызывало у него беспокойство. Внутренний голос подсказывал ему, что не стоит сюда возвращаться.

Вдали над городом бушевала гроза, и вспышки молний лишь усиливали его тревогу.

Все еще занято! Надя чуть не выбросила телефон в окно с четвертого этажа своего дома на Тридцать пятой улице. За окном вспыхивали молнии, но грома не было слышно.

Она рано пошла спать, надеясь, что сон разгонит ее тревогу и завтра она встанет совсем в другом настроении. Но сон все не шел, и она снова позвонила Дагу.

— Не может же он работать в такую поздноту, — пробормотала Надя.

Но она отлично знала, что может. Порой он просиживал у компьютера всю ночь напролет.

Вот и сейчас он либо работает, либо вырубился, забыв положить трубку.

— Надо ехать, — сказала себе Надя.

Наскоро одевшись, она вышла в прихожую.

— Ты что, уходишь? — окликнула ее мать из своей спальни, где она смотрела телевизор. — Так поздно?

— Я еду к Дагу, мама. Мне надо с ним поговорить.

— Разве нельзя подождать с этим до завтра?

Нет. Невозможно. Ей надо поговорить с Дагом прямо сейчас.

— Ну куда тебя несет? — недовольно сказала мама. — Сейчас гроза начнется.

— Ничего страшного. — Вытащив из шкафа зонтик. Надя заглянула в мамину комнату. — Я скоро вернусь.

Чмокнув ее в щеку, она поспешила вниз. На улице гремело, но дождь еще не пошел. Через дорогу был виден парк Сент-Вартан, маленький островок зелени, где она гуляла в детстве.

Надя пошла в сторону Первой авеню и вскоре поймала такси.

Так даже лучше, чем приглашать Дага на ужин, подумала она, сказав водителю адрес.

Дома, в присутствии мамы, они вряд ли смогли бы поговорить о причастности доктора Монне к «берсерку». А так они обсудят все без свидетелей.

Почувствовав, как внутри у нее разливается тепло. Надя улыбнулась. Оказавшись наедине, они смогут заняться не только разговорами…

— Только не это! — ахнул Даг, когда вдруг погас монитор, а вместе с ним и все электричество в доме. К счастью, он успел сохранить информацию, иначе пропали бы все новые коды, которые он записал для своей поисковой программы. И все же он лишился целой страницы. В такие моменты он жалел, что не потратился на резервную систему питания.

Он беспомощно заморгал в темноте. Вдруг комнату осветила вспышка молнии и зарокотал гром. Он так увлекся программированием — это состояние было сродни дзен-буддийской медитации, — что полностью потерял чувстве времени и пространства.

— Черт, — пробормотал Даг. — Гроза начинается.

Он встал и подошел к окну. С улицы врывался холодный ветер — предвестник дождя. Опять полыхнула молния, и сразу же послышался раскат грома. Похоже, сейчас накроет, Даг заметил, что в доме напротив горят окна. Значит, у них есть электричество. А почему у него темно? Он не помнил, чтобы во время грозы у него когда-нибудь отключали электричество.

Даг поднял трубку, чтобы позвонить Наде, но телефон молчал. Как, и телефон тоже? Невероятно. Наверное, Надя уже звонила. Но у него же есть сотовый…

Даг вздрогнул, услышав, как загремела пожарная лестница. Такой сильный ветер? Или там кто-то есть? Надо посмотреть.

Окно спальни было по-прежнему распахнуто настежь, ветер раздувал занавески. Даг высунулся в окно и посмотрел наверх. Его квартира была на последнем этаже, под самой крышей. Наверху никого, и внизу тоже. Значит, это ветер. Сильный порыв вполне мог раскачать перила. Справа or него за рекой яркой лентой протянулся Нижний Манхэттен.

Упали первые капли дождя. Даг закрыл окно и вышел из спальни.

В квартире царила темнота, лишь изредка разрываемая вспышками молний. Даг пошел на кухню за свечами. Надо зажечь свет и позвонить Наде. Он чувствовал себя виноватым.

Обшаривая ящики, Даг вдруг почувствовал какое-то движение в коридоре. Он застыл, вглядываясь в темноту. Вспыхнувшая молния осветила пустую кухню. Даг вышел в коридор и проверил входную дверь — она была заперта.

Наверное, все эти страхи — следствие грозы и погасшего света.

Даг вернулся на кухню и вскоре нашел две обгоревшие красные свечи, оставшиеся после их рождественского ужина с Надей. Теперь надо найти спички. С тех пор как он бросил курить, спичек никогда не было под рукой.

Но тут из спальни опять донесся какой-то шум… словно что-то упало…

По спине пробежал озноб. Достав из стола нож, Даг подошел к спальне.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросил он, понимая всю нелепость подобного вопроса.

Никто не ответил, да он и не ждал ответа. Не дай бог, чтобы там кто-то действительно оказался. Нож он взял просто для храбрости. Он даже не знал, как с ним обращаться. Даг не умел драться и вряд ли смог бы ударить кого-то даже кулаком, не говоря уже о ноже.

Он осторожно вошел в спальню.

— Эй, кто там?

В комнате было темно. Он вдруг почувствовал какой-то затхлый запах, которого здесь раньше не было. Кажется, никого…

Сверкнувшая молния осветила две массивные фигуры, прижавшиеся к стене.

Даг с криком бросился к входной двери.

— Помогите! Помогите!

Раскат грома заглушил его вопли.

Выскочив в коридор, он столкнулся еще с одним громилой и отлетел назад. Казалось, он наткнулся на бетонную стену. С трудом удержавшись на ногах, Даг повернул назад, но тут свет молнии выхватил из темноты две фигуры, выходящие из спальни.

— У меня нож! — закричал Даг, поднимая руку.

Кто-то ударил его по запястью, и нож отлетел в сторону. Даг хотел закричать, но толстые пальцы зажали ему рот. Вторая пара рук вцепилась в его лодыжки, оторвав ноги от пола. Брыкающегося Дага внесли в спальню, словно капризного непослушного ребенка.

Почему? — лихорадочно думал он, пытаясь совладать со своим мочевым пузырем. — Кто это? Откуда? Чего хотят? Я никого не трогал. Почему вдруг…

Его хакерские проделки! Неужели они из ГЭМ?

Внеся Дага в спальню, незнакомцы вдруг застыли. Опустив его на иол, они стали прислушиваться. Что там?

И вдруг Даг услышал стук, доносившийся из коридора. Кто-то стучал в дверь.

Кровь застыла у него в жилах, когда он услышал знакомый голос:

— Даг? Даг, ты дома?

Надя! О господи, это Надя. У нее же есть ключ. Если он не откроет, она им обязательно воспользуется.

Надо ее предупредить!

Чтобы отвлечь своих похитителей, Даг начал извиваться и брыкаться, пытаясь сбросить руки, зажимавшие ему рот. Он должен крикнуть ей, чтобы она скорее бежала отсюда и звонила в полицию.

Вдруг руки, державшие правую лодыжку Дага, ослабили свою хватку, и он отчаянно дрыгнул ногой, угодив в торшер. Он с грохотом свалился на пол, и нога Дага снова оказалась в тисках.

Даг с ужасом осознал, что шум заставит Надю войти скорее. Он попытался закричать, но сквозь зажимавшие его рот пальцы прорвался лишь слабый стон. Те же пальцы вдруг сдавили ему нос, лишив возможности дышать.

Пытаясь освободиться, он услышал, как Надя окликает его из-за двери:

— Даг? Это ты?

Но сознание уже покидало его, а вместе с ним исчез и Надин голос.

— Даг, ты здесь? С тобой все в порядке?

Надя приехала, чтобы высказать Дагу все, что она думает о его поведении, но сейчас забыла о своих обидах.

С ним что-то случилось, думала она, копаясь в сумке, чтобы найти ключ.

Наконец она его обнаружила и, поковырявшись в замке, распахнула дверь.

Но, войдя в квартиру, в нерешительности остановилась. Там было совершенно темно.

— Даг?

Нащупав выключатель, Надя попыталась зажечь свет, но из этого ничего не вышло. Оставив входную дверь открытой, чтобы с лестничной площадки падал свет, Надя прошла по коридору в комнату. Там она опять попыталась включить свет. Безуспешно.

Странно. На площадке свет был. И только у Дага было темно.

Она принюхалась. Какой-то странный запах… так пахнет мокрая шерсть…

Вдруг сверкнула молния и загрохотало. Надя вздрогнула. Ей стало жутко. Выйдя на площадку, она отыскала в сумочке маленький фонарик. Нажав на выключатель, она нахмурилась. Лампочка была еле жива, должно быть, садилась батарейка.

Вернувшись в квартиру, она в нерешительности остановилась. Что ей здесь делать? Если бы Даг был дома, он бы ответил.

А почему его нет? Ведь уже полночь.

Возможно, он пошел пропустить стаканчик, когда отключили электричество. Но все же надо проверить квартиру. И потом, она ведь слышала какой-то глухой звук, словно что-то упало. А вдруг он споткнулся в темноте и расшибся?

— Если с тобой все в порядке, Даг… — шептала она, двигаясь по коридору. — Если ты где-то шатаешься, пока я тут с ума схожу в этой кромешной тьме, то я тебя просто убью.

Надя обвела слабым лучом фонарика всю комнату, но не обнаружила ничего необычного. Так же как и в кабинете. Странно было видеть его компьютер погасшим. Он практически никогда не выключал его.

Когда луч фонарика выхватил из темноты телефон, Надя почувствовала прежнюю обиду. Он ведь мог хотя бы прослушать сообщения, перед тем как уйти. Задумчиво подняв трубку, Надя приложила ее к уху.

Тишина. Вот это уже действительно странно. Последнюю остановку она сделала у Дага в спальне. Постель была не убрана, но это было скорее правилом, чем исключением. Все выглядело как обычно.

Но что тогда упало за дверью?

И почему ее терзают мрачные предчувствия? Откуда это смутное ощущение, что она здесь не одна?

Надя подошла к шкафу и уже взялась за ручку двери, как вдруг фонарик погас.

Этого только не хватало, подумала она. За окном вспыхнула молния, разбросав по углам зловещие тени. Надю вдруг охватил панический ужас. Надо скорее бежать отсюда.

Но сначала… Выйдя на освещенную площадку, она нацарапала на листке из блокнота:

«Даг!

Я к тебе приезжала. Где ты был? Позвони мне, когда вернешься.

Люблю тебя.

Я.».

Войдя в кабинет, Надя прилепила записку к экрану монитора и выбежала в коридор. Запирая дверь, она не могла отделаться от ощущения, что от нее ускользнуло что-то очень важное.

Глава 7

День поминовения

Надя схватила трубку после первого звонка:

— Даг?

На том конце провода какое-то время молчали. Затем послышалось покашливание и раздался знакомый голос. Но это был не Даг.

— Это доктор Монне.

— А, доктор Монне… Доброе утро.

Надя откинулась на спинку старенькой маминой софы, стараясь скрыть разочарование. Она пыталась дозвониться Дагу уже несколько часов — и дома, и в клинике, но вчерашние частые гудки сменились голосом автомата, который сообщал, что номер отключен.

— Доброе утро, — поздоровался доктор. — Надеюсь, я вам не помешал.

— Нет, что вы. Я только что вернулась из клиники.

И ждала совсем не вашего звонка.

— Какая преданность делу.

— Ну, мы же оба знаем, что для диабета не существует праздников.

— Это верно. — Доктор еще раз откашлялся. — Я просто хотел узнать, придете ли вы сегодня на работу.

— Вообще-то я не собиралась.

На самом деле она хотела прийти, но только чтобы убрать «берсерк» из голографической установки. После этого она вообще не покажется на работе, во всяком случае, до тех пор, пока ей не объяснят, почему инертная форма наркотика полностью совпадает с молекулой, которую ей предстоит стабилизировать.

Вдруг в голове у нее мелькнула тревожная мысль.

— А вы сейчас там?

— Да, я заехал на фирму. Думал застать вас там и обсудить наши успехи.

Сердце у Нади бешено забилось. Она никак не ожидала, что доктор Монне пойдет на работу в День поминовения. Значит, ей тоже надо бежать туда? Нет, сначала она должна найти Дага и убедиться, что с ним все в порядке.

— Но… у меня другие планы.

— Я понимаю. Извините, но вы, кажется, назвали имя Дага, когда сняли трубку?

Да… Даг. Она вдруг остро почувствовала свое одиночество. Где ты?

После того как она в субботу ввела доктора в заблуждение относительно своих отношений с Дагом, как объяснить, что он запросто звонит ей домой?

— Да. Он… э-э… пригласил меня на ужин вчера вечером, но так и не появился. А сейчас у него почему-то не работает телефон. Я очень беспокоюсь.

— Потому что он старый друг.

Надя не поняла, вопрос это или утверждение. Во всяком случае, в голосе Монне слышалось искреннее сочувствие.

— Да, — подтвердила она. — Я собиралась туда поехать, чтобы выяснить, что случилось.

— Вы думаете, это разумно?

Странный вопрос.

— Что вы имеете в виду?

— Я тоже туда поеду.

— Нет, что вы. В этом нет необходимости. К тому же он живет очень далеко, под мостом.

— Под мостом?

— Да. В Бруклине, под Манхэттенским мостом.

— Не важно. Дуглас Глисон очень ценный для нас работник. Я настаиваю. Дайте мне его адрес.

Надя растерялась. Она дала Монне адрес, и он сказал, что будет ждать ее там.

Такого поворота она не ожидала, но, по крайней мере, доктор Монне уедет из лаборатории. Раз он не упомянул о «берсерке» в установке, значит, он его не видел. Позже она съездит туда и все уберет.

Но сначала надо выяснить, что с Дагом… Тревога за него вытеснила все другие заботы.

Люк стоял у кирпичного жилого дома на Уотер-стрит, одного из многих на этой улице. Над головой виднелось голубое подбрюшье Манхэттенского моста и слышался шум проезжавших машин. Не слишком приятное место для проживания, но не все имеют возможность выбирать. Вероятно, вид ночного города, открывающийся отсюда, как-то примиряет с неудобствами.

Люк уже наведался в квартиру Глисона. Он постучал и подергал дверь, но она была заперта. Жаль. Нельзя сказать, что он горел желанием поскорее увидеть труп Глисона, но, обнаружив его первым, он тем самым избавил бы Надю от лишних потрясений.

Люк предупредил Пратера, что с Глисоном следует разделаться по-другому. Макинтош просто исчез — купил билет в Чикаго и не вернулся. У него не было близких друзей, и, когда родные стали его разыскивать, никто не мог им ничего сказать, и менее всего его обеспокоенное и недоумевающее начальство.

Глисон же отнюдь не был угрюмым одиночкой. Иесли пропадет еще один сотрудник ГЭМ, у которого масса друзей и знакомых, налаженные связи с десятками врачей и медсестер, не говоря уже о давних отношениях с Надей, это вызовет слишком большой резонанс. Делом может заинтересоваться полиция, начнется расследование, а этого Люку хотелось меньше всего.

Поэтому Пратеру были даны инструкции обставить смерть Глисона как ограбление. Трагическая и непоправимая случайность. А чтобы спрятать все концы в воду, следовало устроить небольшой погром, унести ноутбук компании и разбить домашний компьютер Глисона, если таковой имелся.

Вот почему Люк так настаивал на встрече с Надей именно здесь. Он постарается смягчить удар, нанесенный ей смертью старого друга. Но так или иначе, она на несколько дней будет выбита из колеи и вряд ли сумеет работать в полную силу.

А ведь сейчас каждый день на счету!

Люк мерил шагами тротуар. Он должен был увидеться с Надей. Сегодня утром он был близок к панике, когда узнал, что ее нет на работе. Что заставило ее остаться дома — праздник, усталость или что-то еще? Взглянув ей в глаза, он моментально поймет, известно ли ей о «берсерке».

К подъезду подъехало такси, из которого выпорхнула Надя. Лицо ее было бледным и каким-то опрокинутым. В глазах застыла тревога.

— Доброе утро, — поздоровался Люк.

Надя кивнула:

— Надеюсь, что доброе. Вам не стоило…

— Давайте не будем обсуждать этот вопрос, — перебил ее Люк. — Я уже здесь. На каком этаже живет Дуглас?

— На последнем, десятом.

Она подняла глаза — во взгляде ее не было ни тени страха или недоверия. Только беспокойство о пропавшем друге.

Что-то уж очень она переживает. По телу Люка поползли мурашки. Слишком много эмоций по поводу так называемого «друга семьи».

— А как мы попадем в квартиру?

— У меня есть ключ, — сказала Надя, направляясь к подъезду.

Идя за ней к лифту, Люк вдруг со всей очевидностью осознал, что их с Глисоном связывают не только дружеские отношения.

Однако он не подал виду и молча проводил ее до двери, где она стала стучать и окликать Дага. Когда она отперла замок. Люк решил взять инициативу в свои руки.

— Позвольте мне, — сказал он, берясь за ручку двери. — Так, на всякий случай.

— На какой случай? — прошептала Надя, бледнея.

— Там может быть все, что угодно.

Монне распахнул дверь и вошел первым. Надя следовала за ним по пятам. Пройдя по коридору, Люк заглянул в комнату и увидел там перевернутую мебель. Быстро повернувшись назад, он схватил Надю за руки, пытаясь остановить.

— Подождите. Не входите туда. Там что-то случилось.

— Что? Что вы хотите сказать?

Дико посмотрев на него расширенными глазами, Надя вырвалась и бросилась в комнату.

Последовав за ней, Люк чуть не уткнулся ей в спину, так резко остановилась она на пороге.

Посередине комнаты валялась перевернутая кушетка, кофейный столик был отброшен к стене, на полу лежал опрокинутый торшер.

— О боже мой, — запричитала Надя. — Боже мой.

Уронив сумку, она побежала дальше по коридору. Люк поспешил за ней. Ее уже не остановить. Надя повернула налево, где, судя по всему, была спальня. Люк же двинулся в противоположном направлении и обнаружил там что-то похожее на кабинет. Пока Надя хлопала дверями в соседней комнате и в коридоре, он успел заметить, что компьютер разломан на куски, а его содержимое разбросано по всей комнате. Жесткий диск, треснувший пополам, уже не подлежал восстановлению.

Повернувшись, чтобы выйти из комнаты, Люк столкнулся на пороге с Надей. Она была близка к обмороку — вероятно, нашла, наконец, своего Глисона. Люк схватил ее за руку, чтобы поддержать.

— Его здесь нет! — выпалила она, задыхаясь, словно марафонец, прошедший дистанцию. — Я везде посмотрела: и в спальне, и в кухне, и в ванной, и в кладовке. Его нигде нет!

Нет? Но он должен быть здесь!

— О господи! — воскликнула Надя, входя в кабинет. — Вы посмотрите, что они сделали с его компьютером! Прошлой ночью ничего этого не было! Господи Исусе, где же он? Что здесь произошло?

Люк тоже хотел бы это знать. Глисон должен был умереть здесь, а не где-то еще. А может быть, — его вдруг ударило, как обухом по голове, — люди Пратера упустили его?

Люк подвел Надю к креслу и усадил.

— Похоже на ограбление и вандализм.

— Я не вижу его ноутбука, — сказала Надя, оглядев комнату. — И ковер куда-то исчез. Зачем им ковер?

Для того чтобы унести тело. Но им ведь не велено было его уносить.

— Не знаю, — ответил Люк. — Но ведь крови вы не видели?

Ему так хотелось, чтобы она сказала: «Нет, видела. Там просто лужи крови», но Надя покачала головой.

Он сжал ее плечо:

— Ну, полно вам. Он, наверное, уехал на выходные с…

— Нет, он не мог уехать! — возразила Надя. По ее щекам текли слезы. — Он бы мне сказал!

— Успокойтесь. У него ведь есть друзья. Возможно, он…

— Он мой жених, черт побери!

У Люка подогнулись колени. Теперь кресло требовалось ему.

— Жених? Но… я думал…

— Даг просил никому об этом не говорить. Он почему-то считал, что руководство компании не одобряет близких отношений между сотрудниками.

В общем-то Глисон был прав. Люк попытался найти подходящий ответ, но в мозгу у него вертелась одна-единственная фраза: «Что мы наделали! Что наделали…»

Потеряв жениха, она вряд ли сможет нормально работать — и это надолго.

Это конец, подумал он. Все. Комедия окончена.

— Я должна позвонить в полицию, — произнесла Надя.

Прежде чем Люк сумел ее остановить, она подняла трубку, но тут же бросила ее обратно.

— Совсем забыла. Он же не работает.

Отшвырнув телефон, Надя устремилась к двери. Люк хотел было ее остановить и убедить не звонить в полицию, но никак не мог найти нужных слов. Ну что он мог сказать? Ведь Глисон исчез, а в его квартире видны следы борьбы.

Надя и полиция… очень опасный альянс. Пытаясь выяснить, кто вломился к Дагу, она неизбежно задаст себе вопрос «зачем?»… Ее непременно заинтересует, почему один компьютер похищен, а другой разбит вдребезги. Вполне возможно, что Глисон рассказал ей о своем проникновении в компьютерную систему ГЭМ. Увидит ли она здесь взаимосвязь? Надя достаточно умна, чтобы сразу догадаться, в чем дело. И она расскажет обо всем полицейским. А если у нее возникли подозрения, что «локи» — это наркотик, она обязательно сообщит им и об этом. После чего ГЭМ окажется под пристальным наблюдением нью-йоркской полиции, Управления по борьбе с наркотиками и ФБР. Начнутся обыски, аресты и наступит конец всему.

Когда Надя вошла в комнату, вытаскивая сотовый из сумки, его первым побуждением было вырвать телефон у нее из рук — да, но что делать потом? Бороться с ней? Он представил, как его руки сдавливают ей горло, как синеет ее искаженное лицо…

Нет, он не сможет. И потом, третий пропавший сотрудник ГЭМ неизбежно вызовет расследование. После смерти Надя будет представлять для него не меньшую опасность, чем при жизни.

Внутри у него все перевернулось, когда он увидел, как она набирает 911. Ожидая ответа, Надя нервно расхаживала по комнате, потом вышла в коридор и стала что-то возбужденно говорить диспетчеру.

Это конец. Надо немедленно уезжать из страны. А как же его вино? Ему понадобится еще пара дней, чтобы упаковать и отправить его за границу, — ну, может быть, день, если он будет работать и ночью…

Но какой смысл уезжать? Во Франции он может спрятаться от Драговича, но не от властей. Его найдут и вышлют в США, где сообщники Драговича вряд ли дадут ему дожить до суда.

Но ведь должен быть какой-то выход. Как же ей помешать?

Его бегающий взгляд остановился на Надиной сумке, и вдруг его осенило. Как же он раньше не додумался!

Люк схватил сумку и стал торопливо рыться в ее содержимом. Его бросило в жар от мысли, что Надя в любую минуту может вернуться и застать его за этим неблаговидным занятием. Наконец, что-то звякнуло, и Люк вытащил ключи. Он успел сунуть их в карман буквально за секунду до ее возвращения.

— Они сейчас приедут, — сообщила Надя, входя в комнату.

Опустив телефон в сумку, она в нерешительности застыла на месте. Потом лицо ее исказилось, она закрыла его руками и разрыдалась.

— Где он? С ним что-то случилось. Я чувствую, что произошло что-то ужасное!

Тронутый ее горем, Люк обнял Надю за плечи. На мгновение в нем проснулась жалость. Но он тут же напомнил себе, что, если бы Глисон занимался своим делом и не совал свой нос куда не следует, Люку не пришлось бы утешать эту женщину, одновременно обдумывая, как ее погубить.

— Все будет хорошо, Надя. Как-нибудь обойдется.

Он действительно так думал. Но имел в виду только себя.

— Нет, это уже слишком! — повторял Сол. — Вот это прикол!

Джек не мог сдержать улыбки, наблюдая на 13-дюймовом экране вчерашний разгром у Драговича. Это действительно было слишком.

На свалке у Сола было по-праздничному безлюдно. Кроме сторожевых собак, бегающих вдоль забора, кроме них двоих здесь никого не было.

— Сейчас будет самое смешное, — сказал Сол, тыча пальцем в экран. — Я уже раз сто это прокручивал.

Джек увидел, как Драгович выталкивает из-под стола хорошенькую блондинку и как стол обрушивается на него под тяжестью какого-то толстяка. Он рассмеялся. Вот это действительно здорово.

Сол просто падал со стула.

— Представляешь, что будет, когда это покажут по телевизору? Теперь этот гад и носу не посмеет показать в «Бургер Кинг», не говоря уже о «Студии-54».

Джек хотел сказать, что «Студия-54» уже и так закрылась, но промолчал. Сол имел в виду полный провал Драговича в обществе, и в этом был абсолютно прав.

— Для него это хуже смерти.

Сол нажал кнопку «СТОП» и повернулся к Джеку:

— На мой взгляд, хуже смерти ничего не придумаешь. Я не хочу сказать, что все это плохо, но…

— Ага. По-твоему, этого мало.

Сол улыбнулся:

— Да. Может, я повторяюсь, как заезженная пластинка, но мне все-таки хочется чего-то большего. Ты меня понимаешь?

— Кажется, да. Но это только первый шаг. Иными словами, «разогрев». В следующий раз мы дожмем его окончательно.

— А когда будет следующий раз?

— Сегодня вечером. Мы, наконец, поставим точку.

Джек был этому рад. После сегодняшнего вечера уже никто не будет топтаться у Джиа под окнами. Во всяком случае, он так надеялся.

— Сегодня вечером? Но по моим сведениям, сегодня у него не будет гостей.

— Будут. Мне сказал об этом сам Драгович. Сегодня особая встреча, и твоего друга-ресторатора на этот раз привлекать не будут.

— Так, мы уже сбрасывали на них шины и лили масло. Что теперь? — поинтересовался Сол.

— Сегодня у нас спецсредства. Ты, главное, будь там со своей камерой. Как в прошлый раз. Обещаю незабываемое зрелище.

— Да? — поднял брови Сол. — А что ты собираешься сделать?

— Телефонный звонок.

— И все? Только звонок? Кому?

Джек погрозил Солу пальцем:

— Если я тебе скажу, ты, пожалуй, сочтешь, что мне не за что платить. Главное, будь на месте вовремя. И приготовь оставшуюся часть денег. После сегодняшнего вечера ты уже не скажешь, что «этого мало».

— Я думала, мы посмотрим парад, — разочарованно сказала Вики.

— Я тоже надеялся, Викс.

Стоя на тротуаре между Джиа и Вики, Джек всматривался в оба конца Пятой авеню. Никаких признаков приближающихся колонн, только витрины магазинов — «Сакс», «Гуччи», «Бергдорф Гудман»… Безоблачное небо и теплая погода — что может быть лучше для парада? Так где же они все?

Не видно даже голубых деревянных стоек, которыми полицейские обычно перегораживают улицы, когда начинается парад.

Джек посмотрел кругом. Его интересовали не только марширующие колонны. Перед тем как поехать к Солу, он тщательно исследовал все прилегающие к дому Джиа территории, но не заметил никаких признаков слежки. То же самое он сделал и перед ее выходом из дома. Другого он и не ожидал, но все-таки следует быть настороже. Джек всегда считал, что плохих парней надо держать под постоянным присмотром. Лучше знать, где они, чем не знать о них ничего.

Опасность миновала, и Джек решил показать Вики парад, тем более что с Надей он так и не смог связаться. Но парада почему-то не было.

— Господи, как хорошо на улице, — вздохнула Джиа. — Сколько нам еще сидеть под домашним арестом?

Чтобы дом выглядел необитаемым, Джек посоветовал Джиа сидеть тихо и не показываться на улице все выходные.

— Завтра они снимут осаду.

— Как я понимаю, сегодня вечером операция завершится?

— Если все пойдет по плану.

— Ой, посмотрите! — закричала Вики. — Моряки идут.

И действительно, со стороны церкви Святого Патрика приближалась троица молодых людей в белой морской форме и бескозырках. В День поминовения корабли обычно возвращались в порт, и повсюду мелькала морская форма.

— Какие симпатичные ребята, — заметила Джиа. — Как они умудряются сохранить свою форму в такой чистоте?

— Почему бы тебе не спросить об этом у них? — улыбнулся Джек.

Когда моряки поравнялись с ними, Вика выставила вперед бедро и, подбоченившись, произнесла:

— Подгребай сюда, морячок!

Ребята так и прыснули от смеха, Джек еле сдержался, чтобы не сделать то же самое. Джиа покраснела и стала с интересом разглядывать крышу «Сакса».

— А что такого? — спросила Вики, когда смеющиеся моряки прошли мимо.

— Господи, ну где ты это слышала?

— Видела на Эм-ти-ви.

— Вот вам, пожалуйста, — наконец обрел дар речи Джек. — Все признаки упадка западной культуры.

— Ну вот что, мадемуазель, — сказала Джиа, беря Вики за руку. — Придется нам заняться твоим воспитанием. — Она взглянула на Джека: — А кстати, куда мы сейчас пойдем?

— Попробуем двинуть на Бродвей. Возможно, парад перенесли туда.

— Ты знаешь, — сказала Джиа, беря его под руку, — хорошо, когда праздники приходятся на конец недели.

— Никого нет в городе, ты хочешь сказать?

Она кивнула:

— Кажется, что он принадлежит только нам. — Вытянув руки, Джиа быстро повернулась на каблуках. — Ты только посмотри. Я никого не задела. — Она снова взяла Джека под руку. — Жаль только всех этих моряков. В кои-то веки у них увольнительная в Нью-Йорке — всего два праздника в году, — а все девчонки укатили за город.

— Я видел, как они разглядывали тебя, когда шли мимо.

— Не говори глупостей. Я им в матери гожусь.

— Они не просто смотрели — они строили глазки. Я их не виню. Твои шорты практически ничего не прикрывают.

— Брехня!

— Что? Ты действительно сказала «брехня»?

— Вздор и брехня, — повторила Джиа.

Но Джек видел, что ей было приятно мужское внимание и то, что он это заметил. Ничего удивительного. Две самые главные женщины в его жизни всегда находились под его неусыпным присмотром.

Наконец они добрались до Бродвея. Напротив в лучах солнца сиял фасад Брил-Билдинга, но парада не было и здесь.

Купив пару соленых кренделей с лотка, они пошли в западном направлении. Джек замедлил шаг у танцевального клуба, где делали ремонт. На входе висело объявление, гласившее, что здесь будет открыт самый фешенебельный ночной клуб Нью-Йорка — «Белгравия».

Логово Драговича. Джек догадался, что это бывшая штаб-квартира Милоша — он сидел здесь до того, как переехал в Хемптон.

Еще одна операция против Драговича, и дело можно будет считать законченным, во всяком случае, он так надеялся. Что касается ракшасы, он будет присматривать за ним до самой его кончины.

Джек уже собрался повернуть назад, когда увидел, что к ним, прихрамывая, приближается старик в военной форме времен Второй мировой войны и лихо заломленной фуражке. Джек приветливо помахал ему рукой:

— Салют! Вы не знаете, парад сегодня будет?

Ветеран нахмурился:

— Должен быть, черт побери! Кажется, они маршируют где-то на Верхнем Бродвее. Но скорее всего, на них никто не смотрит. Я только что был на церемонии чествования ветеранов, так туда почти никто не пришел.

Джек посмотрел на медали, украшавшие грудь старого солдата. Среди них горела звезда, в которой он узнал орден «За отвагу».

— Вы воевали на Второй мировой?

— Да, — ответил солдат, взглянув на Джека. — А вы служили?

Джек улыбнулся:

— Я? Нет. Армия — это не для меня.

— Я тоже туда не рвался, — сказал ветеран, повысив голос. — Никто из нас не хотел идти на фронт. Я проклинал каждую минуту на той войне. Но мы были там нужны, мы выполняли свой долг. И отдавали свои жизни. Весь наш взвод полег в Анцио, погибли все мои товарищи — один я выжил, да и то чудом. Мне удалось вернуться с этой войны, и, пока я жив, я буду говорить о своих погибших друзьях. Кто-то ведь должен их помнить, как вы думаете? Но сейчас всем наплевать на это.

— Мне не наплевать, — тихо сказал Джек, охваченный каким-то непонятным волнением. Он протянул ветерану руку. — Спасибо вам за все.

Заморгав, старый солдат пожал протянутую руку. Глаза у него подернулись слезами, подбородок задрожал. Наконец он справился с собой и, прошептав: «Да что уж там», побрел прочь.

Повернувшись, Джек встретился взглядом с Джиа. Глаза у нее слегка покраснели.

— Джек, это было…

Он смущенно пожал плечами.

— Нет, правда. Не отмахивайся. Это было так трогательно. Особенно при твоем отношении к армии и властям.

— Он же не армия и не правительство. Простой парень. Независимо от того, как ты относишься к войнам, нельзя не сочувствовать бедняге, которого вырвали из жизни, сунули винтовку в руки и отправили черт знает куда убивать других парней, которых тоже оторвали от родных и послали туда же. И пока они трясутся в окопах, рискуя не дожить до зари, все эти жирные коты, генералы, политики, священники, муллы и вожди племен, которые заварили всю эту кашу, сидят в тылу и передвигают фигуры на шахматной доске. — Переведя дух, Джек указал большим пальцем через плечо: — Ему досталась грязная работа, но он с ней справился. И потому достоин уважения.

— Это тоже мужское дело, да? — спросила Джиа, по-мальчишески ударив его по плечу. На губах у нее играла грустная улыбка.

— Наша мужская солидарность, детка.

Отвернувшись, Джиа проводила взглядом удаляющийся военный китель.

— Ох уж эти старые солдаты… — вздохнула она.

Но мысли Джека уже были заняты молодыми солдатами — ветеранами косовской войны. Доведись ему встретиться с ними, никаких рукопожатий не будет.

Третий ключ подошел. Люк открыл замок, вошел внутрь и быстро захлопнул за собой дверь. Жалюзи были опущены, но в приемной диабетической клиники было достаточно светло.

Теперь можно немного расслабиться. Сегодня сюда никто не придет, тем более Надя, которая все еще дает показания и подписывает протоколы. Сам Люк, наскоро ответив на вопросы, тотчас же уехал, сославшись на неотложные дела. В конце концов, он имел ко всему этому лишь косвенное отношение.

Во всяком случае, для полиции. На самом же деле мозг его лихорадочно работал, пытаясь найти ответы на мучившие его вопросы: как заставить Надю замолчать и почему Пратер не выполнил его распоряжений.

Но когда он дозвонился Пратеру, тот начал говорить загадками.

— Возникли непредвиденные обстоятельства, — коротко сообщил он.

Когда Люк осторожно спросил его об «останках», Пратер рассмеялся:

— Вот об этом не беспокойтесь, доктор! Я нашел абсолютно надежный способ утилизации!

В голосе его чувствовалось какое-то странное оживление.

Этот короткий разговор несколько озадачил Люка. Усилием воли он заставил себя выкинуть Пратера из головы и стал оглядывать клинику. Он уже был здесь однажды, когда принимал Надю на работу, но причиной тому были скорее ностальгические чувства, а не желание узнать о ее деловых качествах. Во время учебы в ординатуре он сам работал в такой клинике в пригороде. Господи, как давно это было! Как будто в какой-то другой эпохе.

Может быть, стоит заняться чем-нибудь подобным во Франции. Вспомнить все, чему он учился, и заняться людьми, а не молекулами.

Но что-то он не вовремя размечтался. Рано рассуждать о будущем. Если не удастся нейтрализовать Надю, о Франции можно будет забыть.

Вынимая резиновые перчатки, Люк заметил, что руки у него стали влажными от пота. Казалось, внутри у него сжатая пружина — он все ждал, что сейчас кто-нибудь войдет и застанет его на месте преступления.

Надо торопиться, думал он, двигаясь по коридору.

В Надином кабинете не было окон, и ему пришлось зажечь свет. Когда под потолком вспыхнула люминесцентная лампа, Люк сразу обнаружил то, что его интересовало. Рядом с пустой кофеваркой стояла большая черная кружка с белой надписью «НАДЯ». Она привлекла его внимание еще в прошлый раз. Тогда он с улыбкой заметил, что такую чашку уж не перепутаешь.

Не ошибется он и сегодня, подумал Люк, доставая из кармана пузырек.

Он посмотрел его на свет: «локи» в жидком состоянии не имел ни вкуса, ни запаха. Прозрачная, чуть голубоватая жидкость. Открыв пузырек, Люк налил в Надину кружку около столовой ложки наркотика и покрутил густую жидкость, чтобы она покрыла стенки кружки. Жидкость высыхала на глазах. Через несколько минут от нее не останется и следа.

Люк прикинул, сколько может весить Надя — фунтов сто двадцать, не больше. Для нее столовая ложка — это очень большая доза, которой хватит на четыре — шесть часов. Он добавил еще несколько капель для верности.

Перед его глазами возникла будущая сцена…

Надя была не агрессивна и не склонна к насилию, однако через полчаса после выпитой чашки кофе все, что хранится под спудом, вырастет в десятки раз, и она впадет в необузданную ярость. Спокойная, уравновешенная женщина превратится в дикую злобную кошку, которая будет крушить все подряд и бросаться на людей. Ее неминуемо арестуют за буйное поведение и по подозрению в употреблении наркотиков, но и только, потому что полицейские еще не научились распознавать «локи».

Но одного подозрения недостаточно.

Закрыв пузырек. Люк опустил его в карман и достал маленький целлофановый пакетик. Подойдя к Надиному столу, он выдвинул нижний ящик и засунул пакетик в дальний угол.

При обыске полицейские обязательно обнаружат этот пакет с четырьмя таблетками «берсерка». Подозрения перерастут в уверенность, и Надю привлекут за употребление наркотиков. Репутация ее будет подмочена, и все ее показания об исчезновении Глисона или причастности ГЭМ к изготовлению наркотиков сочтут измышлениями свихнувшейся наркоманки.

Почувствовав, что у него подгибаются ноги, Люк опустился в кресло.

Как я могу с ней так поступать?

Ведь пострадает не только ее репутация, будет загублена вся ее профессиональная карьера. После прохождения лечения она, вероятно, сохранит медицинскую лицензию, но свое доброе имя не восстановит никогда.

Как я мог так низко пасть?

Люк собрался с силами и встал. Подойдя к кофеварке, он взял Надину чашку. В туалете есть раковина. Он вымоет чашку, уберет таблетки из ее стола и оставит все как было. А потом придумает какой-нибудь другой выход из положения.

Люк пошел к двери, но вдруг остановился.

А какой может быть другой выход?

Как еще удержать ее от опасных признаний, кроме как опять позвонить Пратеру? Кент и Брэд будут настаивать именно на этом. Ведь Кент уже говорил, что после первого убийства решиться на второе гораздо легче. А уж третье, Надино, и вообще раз плюнуть. Нет, с него довольно крови.

Люк посмотрел на кружку. Жидкость почти высохла. В общем-то «локи» в данной ситуации — наименьшее зло. Он может погубить ее будущее, но по крайней мере она останется жива. И какая-то работа у нее будет.

Короче говоря, он спасает Наде жизнь.

Ухватившись за эту мысль, как утопающий за соломинку, Люк поставил чашку на место, погасил свет и поспешил к выходу.

Ему еще предстояло паковать вино.

Милош ходил вокруг бассейна, изображая радушного хозяина и одновременно прислушиваясь, не раздастся ли в ночном небе шум вертолета.

— Улыбайтесь, — приказал он трем девицам латиноамериканского вида в ярких цветастых платьях. Он привез их из своего гарлемского борделя. — Делайте вид, что вам весело. Как будто это вечер пятницы до того, как все произошло.

Девицы расцвели улыбками и дружно отсалютовали стаканами с элем. Настоящее веселье начнется позже, когда закончится запланированная операций.

Здесь были все те, кто подвергся нападению в пятницу. Милош пригласил их снова, пообещав, что у них будет возможность свести счеты со сволочами, сбросившими на них всякий хлам. Все без исключения охотно приняли предложение.

Милош с удовольствием отметил, что у многих характерно оттопыриваются рубашки. Он хлопал своих гостей по плечам и шел дальше.

Люди Милоша весь день убирали территорию. В воздухе все еще стоял запах масла. Пришлось отмывать все дорожки и настил вокруг бассейна. Но пятна все равно остались. Впрочем, ремонтом он займется позже. Для сегодняшнего мероприятия безукоризненный вид не так уж важен.

Кроме гостей на вилле присутствовала группа мужчин с винтовками и автоматами, которых Драгович спрятал в кустах.

Он нервно потирал руки, пытаясь представить, что же эти ненормальные сбросят на него сегодня. Впрочем, это не важно. Он был готов к встрече — они и глазом не успеют моргнуть, как будут сбиты на землю.

Милош велел пригасить свет и приглушить музыку, чтобы как можно раньше засечь вертолет. Он дал своим людям четкое указание: не стрелять, пока не покажется вертолет, ну а уж потом палить из всех стволов.

Звонивший спрашивал, не собирается ли он «сообщать властям». Чтобы он, Милош Драгович, звонил в полицию, как какой-нибудь лох, который не в состоянии сам разобраться с обидчиками? Нет. Никогда. Если кто-то задевает Драговича, он сам дает отпор, да так, что мало не покажется.

— Кажется, летит! — закричал один из людей, расставленных на берегу.

Гости умолкли. Наступила полная тишина, словно кто-то выключил магнитофон. Был слышен только шум прибоя и что-то еще. Да, это было стрекотание винта, рассекающего ночной воздух.

— Внимание! — закричал Милош. — Он приближается! Готовьтесь к бою!

Тут же из карманов и чехлов были извлечены десятки пистолетов, защелкали затворы и взводимые курки, Над кустами показались дула винтовок и автоматов.

Шум все нарастал.

— Спокойно, — скомандовал Милош, вынимая из кобуры свой «магнум-357». — Не торопитесь…

И тут случилось что-то непонятное. От вертолета протянулся луч прожектора и стал шарить по побережью. Милош вдруг с ужасом понял, что сейчас случится непоправимое.

Но его отчаянное «нет!» утонуло в грохоте выстрелов.

Милош увидел, как пули пробили фюзеляж вертолета, он накренился, дернулся влево и стал падать, но потом вновь набрал высоту и, виляя из стороны в сторону, улетел прочь, волоча за собой хвост черного дыма.

Огонь мгновенно прекратился. Но восторженных криков не последовало. Вероятно, все успели прочесть надпись на фюзеляже.

А потом послышался вой множества полицейских сирен. Оглянувшись. Драгович увидел, что над входными воротами полыхают красные отсветы сигнальных огней.

Копы. Их там целая свора.

Но как они очутились здесь так скоро? И почему их так много?

Милош Драгович молча застыл у бассейна, преследуемый одной мыслью: кому все это понадобилось?

Глава 8

Вторник

Проверив утром голосовую почту, Джек обнаружил три послания от Сола Витуоло, общий смысл которых сводился к следующему: «Привет, Джек. Позвони мне. Надо поговорить».

Джек позвонил ему из автомата.

— Джек! Как тебе это удалось, старик? — Казалось, Сол вот-вот пустится в пляс у телефона. — Как ты провернул это дело?

— Надеюсь, все прошло как надо?

Джек уже кое-что знал из вечерних новостей.

— Спрашиваешь! Он облажался, как последний козел, — устроил пальбу по вертолету береговой охраны. Но как ты все это обтяпал?

— Я же тебе говорил — всего один телефонный звонок.

— Да, но что ты ему сказал?

Джек сообщил в береговую охрану, что на виллу Драговича в Хемптоне будет доставлена морем большая партия того самого нового наркотика, от которого люди впадают в безумство. Драгович собирается сделать в своих владениях перевалочный пункт. Товар прибудет, когда стемнеет — где-то с девяти тридцати до десяти вечера.

Однако Джек не собирался посвящать Сола во все подробности операции.

— У меня есть связи.

— Не сомневаюсь, малыш, судя по тому, сколько фараонов туда понаехало.

В новостях сообщалось, что полиция штата и федералы никак не могли разобраться, кто за что отвечает, и потому прикатили сразу все.

— Я бы снял больше, но там было понатыкано столько качков, что пришлось петлять и спасать свою задницу.

— Но ты успел заснять главное?

— Да у меня полно материала. Я слышал, пилоты не пострадали, но Драгович все равно по уши в дерьме — они ведь обстреляли вертолет. В новостях сообщили, что копы не нашли там наркотиков. Жаль, конечно, но все же кое-кого из его ребят замели за хранение. Ну, ясное дело, его привлекли за применение оружия и даже, — тут Сол захихикал, — за нарушение общественного порядка в Ист-Хемптоне. Но провалиться мне на этом месте, если этот козел уже не отпущен под залог.

— Можешь быть уверен. На этот случай у нас есть пленки. Ты их уже разослал?

— Вчера я настряпал кучу копий и утром первым делом пошел в службу доставки — окучил все местные станции, все федеральные каналы, Си-эн-эн, «Фокс», даже общественные организации. Все, у кого есть антенна или спутник, получили по штуке.

— Ты платил наличными?

— Конечно. Зачем мне светиться?

— Отлично. Теперь не отходи от телевизора.

— Ну, ты скажешь. Да у меня пульт прирос к ладони. Я… ой, подожди минутку. Сейчас начнется! Специальное сообщение. Включай скорей четвертый канал!

— Да у меня телевизора рядом нет.

— Вот оно! Они показывают мою пленку! Черт! Черт побери!

Джек был уверен, что сейчас Сол и в самом деле пустился в пляс. Хорошо, что он этого не видит. Зрелище не для слабонервных.

— Он в полном дерьме! По самую макушку! Хоть его и выпустили под залог, но свою задницу он здесь больше не покажет. Да что там! Прославился на всю страну! Куда теперь сунешься? Везде поднимут на смех.

— Теперь ты веришь, что есть вещи похуже смерти?

— Да! — завопил Сол. — Вот теперь верю!

— Ну, теперь достаточно?

— Да, Джек, вполне. — Голос Сола, потеряв децибелы, зазвучал неожиданно мягко. — Теперь мне не стыдно встретиться с сестрой.

— Господи, только не говори ей ничего, — поспешно сказал Джек.

— Ну, не такой я дурак. У него же повсюду свои люди. Кому хочется в одно прекрасное утро проснуться на том свете. Но по крайней мере, теперь я смогу смотреть Розанне в глаза, не чувствуя себя полным слизняком. Она ничего не узнает, но я-то буду знать, и этого достаточно. Понимаешь меня?

— Да, Сол, вполне.

— Кто? — взревел Драгович?

Он стоял в своем офисе в задней части еще не отделанного клуба «Белгравия» и смотрел на то, что осталось от телевизора «Сони» с диагональю в тридцать два дюйма. Из дымящейся дыры в экране торчала латунная настольная лампа.

Кто?

Кто его так унизил? Кто ненавидит его до такой степени, чтобы устроить весь этот публичный скандал? Не может быть, что все подстроил какой-то там ист-хемптонский комитет. Ему была невыносима мысль, что его поддел на крючок и разделал на глазах у всего света какой-то паршивый аристократишка, недоделанный сноб, которому подфартило родиться на Лонг-Айленде.

Прикрыв глаза руками, Милош попытался собраться с мыслями. Сердце у него отчаянно колотилось. Казалось, земля уходит у него из-под ног.

Думай, Милош, думай! Кто это может быть?

Русские с Брайтон-Бич… Поначалу они были его союзниками, но потом стали завидовать его успехам. Только у них хватило бы наглости провернуть такую операцию.

Но это был не их почерк. Они предпочитали действовать напролом — пара пуль в голову, вот и весь разговор. Нет, здесь налицо трезвый расчет и присутствие духа. Кто-то хорошо знал его уязвимые места и не испугался всадить туда нож и провернуть лезвие.

Но кто, черт побери?

И почему? Этот вопрос волновал Милоша не меньше, чем первый. Если бы он знал почему, ему бы легче было вычислить автора и понять, что же заставило этого паскудника загубить ему жизнь.

А она ведь и впрямь была загублена. Кто теперь захочет иметь с ним дело? Кто будет воспринимать его всерьез? После этой пленки его уже никто не будет бояться.

Яростный крик, вырвавшийся из его горла, гулким эхом раскатился по комнатам.

Единственным спасением было возмездие. Он должен найти и уничтожить своих обидчиков, кем бы они ни были. Мир должен знать, что ни одна собака не может поднять хвост на Драговича безнаказанно. Это уже не спасет его репутацию, но с чего-то надо начинать.

А как начинать? Единственная ниточка — это телефон-автомат в районе восьмидесятых улиц и человек, засеченный видеокамерой: парень, сидящий в машине, которая принадлежит женщине, живущей на Саттон-Плейс.

Этот парень — ключ к разгадке. Возможно, не он все это затеял. Скорее всего, это простой исполнитель, но он мог быть пилотом вертолета. В тот день он мог шпионить за домом, прикидывая, куда лучше сбросить свой мусор. Или он как-то иначе связан с этим делом. Если он не немой, Милош сумеет развязать ему язык.

Не может быть, чтобы он действовал в одиночку. Но если так, тем хуже для него.

Хватит осторожничать. Надо что-то делать, и немедленно. Дом на Саттон-сквер был пуст все выходные, но теперь праздник кончился. Пора действовать. Драгович рывком распахнул дверь.

— Иво! Вук! Быстро ко мне!

Вскочив из-за стойки, где они пили кофе из бумажных стаканчиков, парни побежали к Милошу через танцевальную площадку. Теперь уже на ней вряд ли будут танцевать. После того, что случилось, не может быть и речи об открытии «Белгравии». Вся та публика, для которой она предназначалась, теперь и близко к ней не подойдет. Сюда будет набиваться всякий сброд в надежде увидеть тою придурка, что показывали по телевизору.

Лучше уж сжечь ее совсем, подумал Милош.

— Мы здесь, сэр! — хором отрапортовали Вук и Иво.

Вид у них был пришибленный, да и как могло быть иначе. Им удалось избежать ареста, выбросив оружие в бассейн до появления полиции. И так поступили не одни они. В результате дно бассейна выглядело как подводный склад оружия. Поскольку бассейн принадлежал Драговичу, его обвинили в незаконном хранении оружия.

Ну, ничего. Адвокаты его отмажут.

Главное — выяснить, кто и почему это сделал.

— Доставьте мне того человека с Саттон-сквер.

— Да, сэр!

— Если он окажет сопротивление, стреляйте. Убивать не надо, стреляйте по ногам и привезите его ко мне. Я хочу с ним потолковать. Он что-то знает, и я заставлю его рассказать мне все.

— Будет исполнено, сэр!

Когда они повернулись, чтобы идти, Милош добавил:

— И без него не возвращайтесь. Если с машиной опять что-нибудь случится, возвращаться будете уже на катафалке.

Судорожно сглотнув, они кивнули и поспешили на улицу.

Войдя в Надин кабинет в диабетической клинике, Джек сразу почуял неладное. Она выглядела как после двухнедельного запоя, но, узнав, в чем дело, он этому не удивился. Рассказывая о случившемся, она несколько раз принималась плакать.

— Так когда вы видели его в последний раз?

— Мы вместе ужинали в субботу. Ели суши в кафе «Куройкаси». — Надя зарыдала. — Даг так любил рулеты из морского паука.

— Эй, док, вы почему-то говорите о нем в прошедшем времени, — укоризненно произнес Джек. — Не делайте этого.

Надя вытерла нос и кивнула.

— Вы правы. Я просто… — начала она и замолкла, не находя нужных слов.

— Давайте вернемся к воскресенью. Вы его не видели и с ним не говорили…

— Я пыталась, но его телефон был все время занят.

— Но вы были у него в воскресенье вечером и не видели там никаких следов борьбы.

— Нет. По крайней мере, мне так показалось. Там ведь было темно, электричество отключили. Нет, погодите. Я же видела его компьютер, и он был в полном порядке.

— Это значит, что к нему вломились после вашего ухода.

И что нам это дает? Абсолютно ничего.

Конечно, случается, что грабитель, застигнутый на месте преступления, убивает хозяина. Но Джек никогда не слышал, чтобы преступники забирали с собой тело жертвы. Ведь труп не положишь в карман.

— А может быть, это были люди… из «ГЭМ-Фармы»? — предположила Надя, чуть запнувшись.

Джек изумился:

— Чтобы такая солидная фирма похищала людей? Да что вы, док. Они обычно прибегают к услугам адвокатов. Да и зачем им это?

— Ну, я же вам говорила, что Даг взломал их компьютерную сеть…

— Да, но они могли этого и не знать. Но даже если его засекли, как они узнают, что именно он там нашел? Ведь он не пытался их шантажировать?

Надя энергично покачала головой:

— Никогда. Даг на это не способен. Он только хотел прикупить акции ГЭМ, потому что ему удалось узнать, что они должны подняться в цене. Но о шантаже он даже не помышлял.

— Вы уверены?

— Вне всякого сомнения.

Конечно, Надя могла обманывать себя, как та мамаша школьного хулигана, которая искренне считает, что ее мальчик этого сделать не мог, Но Джек почему-то ей верил.

— И все же я сомневаюсь, что это ГЭМ.

— Не будьте так уверены, — предостерегла его Надя. — Ведь «ГЭМ-Фарма» имеет какое-то отношение и к Милошу Драговичу и, — она глубоко вздохнула, — к «берсерку».

— Черт! — выпалил Джек, ударив по столу. — Я так и знал! Держу пари, тот порошок, что я вам принес, угодил в самую точку.

Надя неохотно кивнула:

— Проект, над которым я работаю. Та самая молекула, которую мне поручено стабилизировать. Здесь ее называют «локи».

— «Локи» рождает глюки. Ему действительно не хватает устойчивости. Парень, у которого я его взял, говорил, что рано или поздно он теряет силу.

Надя поднялась с кресла и вышла из-за стола, нервно потирая руки. Ей не сиделось на месте.

— Через каждые двадцать девять дней, двенадцать часов, сорок четыре минуты и две целых восемь десятых секунды.

Джек заморгал глазами:

— Как так?

Двигаясь как на автопилоте, Надя подошла к кофеварке и взяла кружку с надписью «НАДЯ».

— Меняется не только сама молекула. Любая информация о ее структуре в активном состоянии — рисунок, модель, компьютерный файл и даже человеческая память меняются вместе с ней.

Налив себе кофе, Надя обернулась к Джеку с чашкой в руках.

— Продолжайте, — сказал он.

— А вы меня слушаете?

— Не пропускаю ни единого слова.

— Тогда почему вы не говорите, что я сошла с ума?

— Я вам верю.

— Как вы можете мне верить? Ведь то, о чем я говорю, просто невозможно.

— Согласен. Но то же самое можно сказать и о том существе, из которого ваш дружок Монне извлекает свой «локи».

— О существе? Вы хотите сказать, что эта молекула принадлежит животному?

— В какой-то степени.

— В какой-то степени животному или в какой-то степени принадлежит? — переспросила Надя, с некоторым раздражением отворачиваясь к кофеварке.

Ничего. Это лучше, чем все время плакать, подумал Джек.

— В какой-то степени животному, которое нарушает все законы природы, так же как и ваш «локи».

Теперь во всем этом появился некий смысл… в какой-то степени.

Джек рассказал, как он ехал за Монне до балагана с уродами, как позднее его хозяин говорил о неком ученом, который обнаружил в крови умирающего ракшасы «поразительные вещи».

— Могу побиться об заклад, док, что одна из этих «поразительных вещей» и есть ваш «локи» или «берсерк».

Надя повернулась к нему, все еще держа кружку в руках:

— Но что это за животное?

— Я бы не стал его так называть. Когда вы говорите о животном, то представляете себе кролика или оленя. Я бы скорее назвал его существом. Единственным в своем роде. Он не похож ни на одно живое существо на земле. — Джек мог бы уточнить, что ракшаса не совсем земное существо, но решил пока не касаться этой темы. — Давайте сойдемся на том, что у такого существа возможно все, что угодно.

— Даже изменение любой информации о нем?

Джек пожал плечами:

— Меня не удивит ничего, что с ним связано.

Надя посмотрела на Джека, потом на свою кружку.

— И зачем я сварила этот кофе? Мне совсем не хочется его пить. — Она направилась к двери, но вдруг остановилась. — А вы не хотите выпить кофе?

Джек уже проглотил сегодня пару чашек, но грех выливать такой хороший напиток.

— Как вы его сварили?

— Обычный крепкий кофе.

— Положите пару кусочков сахара, и я с удовольствием приму его из ваших рук.

Надя высыпала в кружку два пакетика сахара и подала ее Джеку. Он заметил, что руки у нее дрожали. Да, кофеин ей сейчас ни к чему.

— Но могу вас обрадовать — существо это умирает, — сказал Джек.

— Умирает? — Надя прижала ладони к лицу. — О господи! Вот почему он так торопился стабилизировать молекулу! Ее источник будет утрачен!

— И довольно скоро.

— За всем этим стоит Драгович. Он вынуждает доктора Монне идти на преступление. Я в этом абсолютно уверена.

— А я нет, — возразил Джек. Он сделал несколько глотков. Хороший кофе, крепкий, прямо то, что надо. — И, кроме того, у Драговича сейчас голова занята совсем другим.

— Да, я слышала об этом, — улыбнулась Надя. Потом, прищурившись, посмотрела на Джека: — Это не вы создали ему проблемы?

— Он сам себе их создал — и с законом, и с репутацией.

— Как бы там ни было, мы должны пресечь его деятельность.

— Что значит «мы»?

— Ну, вы. Я не знаю… — осеклась она, увидев, что Джек покачал головой. — Вы против?

— Я не признаю никаких наркотиков, кроме кофеина, — он поднял Надину кружку, — и этилового спирта.

— Это хорошо… просто замечательно…

— Я хочу сказать, что сам я их не употребляю и не распространяю, но не мешаю это делать другим.

— Но ведь Драгович заставляет…

— Почему вы гак уверены, док, что он кого-то заставляет?

— Хорошо. Не заставляет. Но дело в том, что Драгович как-то связан с «ГЭМ-Фармой», а «ГЭМ-Фарма» имеет отношение к этой отраве — «берсерку».

— Которую люди покупают и глотают по своей собственной воле.

Надя с изумлением посмотрела на Джека:

— Только не говорите мне, что вы одобряете наркотики.

— Я считаю, что наркотики — это жуткая дрянь, а люди, которые, их употребляют, — полные идиоты. Но мне кажется, что каждый имеет право поступать со своим здоровьем так, как он хочет. Если кому-то охота его губить, это его личное дело. Я им не нянька.

— Вы хотите сказать, что если вы увидите, как кто-то продает «берсерк» двенадцатилетнему ребенку, то спокойно пройдете мимо?

— Никогда такого не видел, но, если доведется, все руки ему обломаю.

Джек подумал о Вики. Не только руки, но и ноги. И как следует врежу по физиономии.

— Значит, все-таки не пройдете мимо? — улыбнулась Надя.

— Мы же говорили о взрослых. А здесь дети. Я, конечно, не Дон Кихот, но есть вещи, которые я никому не спущу.

Надя подняла голову и внимательно посмотрела на Джека:

— «Не спущу»… как странно слышать от вас это слово.

— Почему?

— Так говорят южане, а вы типичный северянин.

Ну, прямо филолог какой-то, подумал Джек.

— Так выражается один мой знакомый.

Надя хотела развить эту тему, но передумала. Слава богу.

— Но вернемся к Драговичу. Он продает наркотик, который толкает людей на преступления.

— За которые они попадают в тюрьму. — Джек допил кофе и поднялся. — Что касается меня, то я уже сыт по горло и Драговичем, и доктором Монне.

— Но ведь дело не закончено.

Джек вздохнул:

— Закончено. Вы хотели знать, что связывает Монне с Драговичем? Наркотик Вы интересовались, как Драгович давит на доктора? Никак. Они просто добрые партнеры в общем деле.

— Не могу в это поверить.

— Монне обнаружил это вещество, он испытывает его на людях и, скорее всего, производит наркотик на своем заводе а Бруклине. Постарайтесь быть объективной, и вы придете к такому же выводу.

Надя сидела уставившись в пол и молчала. Джеку было жаль развенчивать ее героя, который оказался колоссом на глиняных ногах. Особенно сейчас, когда пропал ее жених…

— Послушайте, — сказал он, — Я поговорю с соседями Дага. Может быть, они что-то видели в тот воскресный вечер.

Надя с улыбкой подняла глаза:

— Правда? Я вам буду очень признательна.

Джек попрощался, довольный тем, что дал ей какую-то надежду. Он вышел на Семнадцатую улицу, залитую утренним солнцем. Выходные закончились, и улицы снова заполнили потоки машин. Впереди у него был целый день. Почему бы не заскочить к Джиа? Вики, должно быть, в школе, так что они будут одни.

Неплохая перспектива.

Джек направился в восточную часть города. Проходя по Стайвесант-сквер, он задумался над вопросом, зачем здесь кованая чугунная решетка с острыми прутьями. От кого они отгораживаются? Подойдя к больничным зданиям, он столкнулся с группой людей в белых халатах со стетоскопами на шеях. И зачем носить их на улице?

Какого черта? — подумал Джек. Обязательно надо всем совать в нос, что они доктора? В нем поднималось глухое раздражение.

Свернув на Первую авеню, он вышел к старым кирпичным домам Стайвесант-Виллидж. Дом Джиа находился в сорока кварталах отсюда. Проще было взять такси, но Джек решил идти пешком. Он чувствовал необыкновенный прилив энергии — должно быть, Надя сварила очень крепкий кофе.

Джек был отличным пешеходом — его огромные шаги без труда поглощали любое расстояние. По восточной стороне улицы он добрался до медицинского центра «Бельвью», где каждое здание носило чье-то имя. Это ему страшно не понравилось.

Пройдя мимо нависшего над улицей здания электростанции, он вышел на площадь ООН, где перед уходящей в небо башней Секретариата вытянулся длинный прямоугольник Генеральной Ассамблеи.

Джек вспомнил, как прошлым летом приходил сюда в качестве экскурсанта, когда сидел на хвосте у одного индийского дипломата. Сколько же глупостей пришлось ему выслушать, пока Кусум не убрался отсюда. Джек почувствовал желание пройтись здесь еще раз и высказать свое мнение относительно работы ООН. Перво-наперво он им посоветует сдвинуть здание Секретариата, а возможно, и положить его на бок, чтобы оно не загораживало ему солнце. Или, по крайней мере, проделать в нем дыру, чтобы сквозь нее проходил свет.

Но это позже. Может быть, он вправит им мозги после обеда. А сейчас ему было слишком хорошо, чтобы тратить такое чудное утро на каких-то болванов.

Но вот флаги — эти дурацкие флаги просто бесили его. Ряды флагов, целые кварталы флагов, повсюду одни флаги. На них ушло столько ткани, что можно было одеть всех жителей Бангладеш. Джек нащупал нож в кармане. Надо бы полазить по столбам и перерезать веревки — отпустить флаги на свободу!

Но нет… это займет слишком много времени. А ведь его ждет Джиа. Он точно это знал. Джек был уверен, что она чувствует его приближение, ощущает его всем своим существом.

Он прошел мимо скульптуры святого Георгия, убивающего какого-то дурацкого дракона, и вдруг заметил в кустах коричневого слона. Потом все смешалось, и он почувствовал, как распадается на тысячи частиц, их подхватывает ветер и уносит ввысь, а потом они возвращаются, чтобы соединиться во что-то новое и прекрасное — возрожденного Джека, короля города.

Ведь этот город недаром называется Нью-Джек.

Его переполняла жизненная сила. С каждым шагом он становился все сильней и могущественней. С Пятьдесят четвертой улицы он свернул к востоку и, пройдя еще один квартал, вышел к сверкающим водам Ист-Ривер. Господи, как он любил этот город, его город. Он не был его уроженцем, но что с того? Он оказался здесь не по воле слепого случая, а выбрал это место сознательно. Приехал сюда и полюбил этот город, излазил все его закоулки, узнал его обитателей, всю эту многоликую массу людей. Этот город принадлежит только ему, и пусть попробует кто-нибудь с этим поспорить.

Джиа об этом знает и поэтому любит его. А он любит Джиа, потому что она об этом знает.

Подожди-ка…

Джек тряхнул головой. Какая-то ерунда получается.

Нет, не ерунда. Совсем не ерунда. Очень даже логично.

Он слегка вспотел, особенно в тех местах, где были пристегнуты его «глок-19» и «земмерлинг», но без них ему никак нельзя. Ведь в его городе есть люди (правда, их немного), которые могут попытаться его отнять и сделать своим. Поэтому надо быть настороже, всегда настороже.

Но не сегодня, потому что сегодня его день и он чувствует себя богом. Джек громко рассмеялся:

— Мир у моих ног, мама!

Человек, шедший навстречу, как-то странно посмотрел на него, и Джек с вызовом ответил на этот взгляд. Ну, давай, скажи что-нибудь. Только вякни. Прохожий отвел глаза.

Вот так-то. Никто не смеет глазеть на меня в моем городе.

Свернув на Саттон-сквер, Джек почувствовал, как в нем закипает страсть. В голове у него вдруг мелькнула мысль, что неплохо бы посмотреть, нет ли поблизости машины с двумя парнями, но Джек не успел за нее ухватиться, и она исчезла.

Какое ему дело до каких-то там машин. Сейчас главное — добраться до Джиа. Джиа-Джиа-Джиа. О, как хорошо им будет вместе. Они будут заниматься этим на кухне, в комнате и, может быть, даже в постели. Долго-долго-долго. Весь день, пока Вики не придет из школы. А потом он поведет их гулять по городу, его городу, и устроит им настоящий праздник, какого они никогда не видели и какой может устроить им только он.

Джек постучал в дверь. Сейчас Джиа распахнет дверь, и лицо ее озарится радостью, которая мгновенно перерастет в бешеную страсть.

И вдруг он услышат детский голосок. Вики громко закричала из-за двери:

— Мама! Это Джек. Джек пришел!

Все вдруг разом потускнело, по коже пробежал холодок.

Вики дома. При ней Джиа вряд ли…

— Джек! — радостно воскликнула Джиа, открывая дверь. — Какой сюрприз!

— Да уж, — процедил он сквозь зубы, пытаясь изобразить улыбку. Ему было подвластно все в этом городе, но вот улыбка у него не получилась. — И вправду сюрприз.

— Привет, Джек! — прощебетала Вики, глядя на него со счастливой улыбкой.

Не обращая на нее внимания, Джек повернулся к Джиа:

— Почему она дома?

— Она простудилась. Кашляет и жалуется на горло, — ответила Джиа, удивленно взглянув на него. Улыбка сползла с ее лица.

— Не очень-то она похожа на больную.

— Да, у меня ужасный кашель, — подтвердила Вики. — Хочешь послушать?

И она надрывно закашлялась.

Джека так и подмывало ее выпороть — дать ей с размаха по заду, чтобы отлетела к стене. Из-за нее все пошло прахом. А может, сгрести Джиа в охапку и сделать это прямо здесь, в коридоре, на глазах у Вики? Пусть поучится.

— Что случилось, Джек? — с тревогой спросила Джиа.

— Случилось? — переспросил он, чувствуя, как в нем закипает злость. — Да много чего случилось. Во-первых, ты слишком балуешь девчонку…

— Джек!

— Не перебивай меня! — возвысил он голос. — Я этого не люблю!

— Джек, да что с тобой?

Ну вот. Опять. Опять она его перебила. Ничего не хочет слушать. С такими у него только один разговор.

Он сжал кулак и замахнулся.

— Джек!

Джиа отшатнулась. Страх в ее глазах заставил его вздрогнуть, словно его окатили ледяной водой…

Что я делаю? Что со мной? Господи, я чуть не ударил Джиа.

И вдруг мозг его пронзила страшная догадка.

Он каким-то образом наглотался «берсерка». Сейчас уже не важно, где и когда. Надо срочно убираться отсюда. Ему нельзя находиться рядом с людьми, тем более рядом с Джиа и Вики.

Немедленно прочь!

В панике он бросился к выходу. Но тут вспомнил о своем оружии. Надо от него избавиться. Девятимиллиметровый калибр в сочетании с «берсерком» может привести к самым печальным последствиям. Вытащив «глок» из кобуры и отстегнув от ноги «земмерлинг», он сунул их Джиа, положив сверху нож и бумажник.

И тут же у него появилось желание забрать все это обратно. Он протянул руку. Какая глупость — отдать все деньги и любимое оружие какой-то женщине!

Усилием воли Джек заставил себя отступить назад.

— Со мной что-то неладно. Возьми это. Я должен идти. Объясню все позже.

Джиа в растерянности смотрела на него. В глазах у нее застыл страх.

— Что происходит?

Джек не ответил. Он не хотел рисковать. Еще немного, и он потеряет контроль над собой. Надо быть подальше отсюда, когда это произойдет.

Он повернулся и выбежал за дверь.

— Пошли, — сказал Вук, сунув руку за пазуху.

Иво покачал головой. Ему не хотелось этого делать.

— Подождем. Может, он выйдет.

Их «БМВ-750» стоял на Пятьдесят восьмой улице, откуда был виден дом, за которым они следили. Чисто жилой квартал. Ни одного магазина, редкие пешеходы. Не успели они подъехать, как появился тот самый парень. Он подошел к дому и скрылся внутри.

— А может, и нет. — Вук вынул пистолет, свой испытанный полуавтоматический «М-57» калибра 7,62 мм, и проверил затвор. — Ты же слышал, что сказал Драгович. Схватить его и притащить к нему.

Иво облизнул пересохшие губы.

— Там может быть та женщина с ребенком.

— Надеюсь, — ухмыльнулся Вук, взглянув в зеркало на свою крашеную шевелюру. — Она красотка.

Руки Иво, лежащие на руле, вдруг стали липкими. Он дал зарок никогда больше не трогать мирных граждан. Но Вуку было наплевать. Он никогда не мучился угрызениями совести за то, что творил в Косове. Нет, надо его как-то остановить.

— У нас же нет глушителей, — сказал он первое, что пришло ему в голову. — В таком районе на любой выстрел сразу примчится полиция.

— Что ж, будем рисковать, — ответил Вук, открывая дверь машины. — Надо просто быстрее рвать когти.

Иво схватил его за руку:

— Подожди. — Он отчаянно пытался что-нибудь придумать, как вдруг заметил, что парень выскочил из дома. — Вон он! — выдохнул он с облегчением. — Куда-то побежал.

— Поезжай за ним.

Иво завел машину и хотел включить передачу, но вдруг остановился.

— Он идет сюда.

Парень пересек Саттон-Плейс и побежал по тротуару.

— Сам идет в руки, — усмехнулся Вук. — Отлично.

Иво выключил зажигание и стал смотреть на приближающегося человека. С той их встречи на берегу он здорово изменился. На лице у него застыло странное выражение — паническое и одновременно исступленное. Его глаза, в прошлый раз такие добрые и приветливые, сейчас горели каким-то диким огнем.

— Внимание, — скомандовал Вук. Человек шел как раз с его стороны. — Выходим одновременно.

Иво посмотрел вокруг. Движение почти замерло, лишь редкие пешеходы маячили вдали. Когда мужчина поравнялся с машиной, Вук резко распахнул дверь. Иво выскочил со стороны улицы, держа в опушенной руке оружие, и стал обходить машину сзади. Вук прицелился мужчине в грудь.

— В машину! — приказал он.

Иво рывком распахнул заднюю дверь. Мужчина резко остановился.

— Что? — переспросил он.

— Что слышал! — рявкнул Вук, махнув пистолетом.

— А, так вы те самые козлы с берега. Что вы забыли в моем городе?

— Давай в машину, — оборвал его Вук, опуская дуло пистолета. — Быстро, а то схлопочешь пулю в ноги.

Мужчина перевел взгляд с Вука на Иво, тоже держащего его под прицелом. В его глазах не было страха — они сверкали каким-то бешеным огнем. Оскалившись, он сделал шаг к открытой двери. Оглянувшись по сторонам, Иво отступил в сторону, пропуская его внутрь. На них никто не обращал внимания. Пока.

— Подожди-ка, — остановил мужчину Вук. Быстро обыскав пленника, он с усмешкой показал Иво пустую кобуру. — Ну что, попался, голубчик. А где же твой пистолет?

— Дома.

— Там ему самое место, — бросил Вук, вталкивая мужчину на заднее сиденье. — Не вздумай трепыхаться.

Оставив его под присмотром Иво, Вук обошел машину и сел с другой стороны, повернувшись к пленнику лицом. Вздохнув с облегчением, Иво вернулся за руль. Никто ничего не заметил. Вся операция заняла секунд тридцать.

— Так это ты поломал нам две машины? — спросил Вук, когда они тронулись с места.

— Вам? — удивился мужчина. — В моем городе все машины принадлежат мне.

— А кто ты такой?

— Сам знаешь. Я доктор Моро. Джек Моро. Это я тебя создал.

Что-то здесь не то, подумал Иво. Тот парень на берегу выглядел вполне нормальным.

Он поправил зеркало заднего вида. В нем сверкнули темные диковатые глаза. Взгляд безумца. В сердце Иво закрался страх. Он чувствовал себя как охотник, поставивший капкан на опоссума и обнаруживший там огромного медведя.

Кого мы затащили в машину?

— Так, значит, это был ты, — опять начал Вук.

Мужчина покачал головой:

— Звериная плоть… упрямая звериная плоть лезет наружу.

— Прекрати молоть чепуху. Мало ему, что оставил в дураках нашего босса, так теперь пытается облапошить и нас с Иво.

Свернув направо, Иво остановился перед светофором на Пятьдесят седьмой улице.

— Иво? — переспросил мужчина. — Откуда у него это имя? Когда я сделал его из собаки, то не стал никак называть. А тебя я сотворил из осла. Вот так. Но только волос таких я тебе не делал. И зачем мне тебя дурачить? Ты и сам свалял дурака, выкрасившись, как клоун. У тебя что, зеркала нет?

Иво услышал, как в голосе Вука зазвучал металл.

— Я бы тебе сейчас отстрелил коленки, сволочь, только неохота тащить тебя потом на себе и отмывать машину. Ну, ничего, когда приедем, босс с тобой потолкует, а я уж помогу ему вытрясти из тебя все дерьмо.

Иво пересек Пятьдесят седьмую улицу, все время поглядывая в зеркало.

— Не выводи меня из терпения. Ты нарушил Закон, — проговорил мужчина. — Ты что, не помнишь, что там говорится? Разве вы не люди? Упрямая звериная плоть заставила тебя забыть Закон. Тот, кто нарушает Закон, попадает в Дом страданий. Я же тебе сказал — меня зовут доктор Моро.

— Ты не доктор, — небрежно бросил Вук. — Ты вообще пустое место. А вот бабенка у тебя ничего. Знаешь, что мы сделаем, когда босс разделается с тобой? Мы с Иво придем в гости к твоей телке. Оттрахаем ее в лучшем виде.

Ну, что он несет? — с беспокойством подумал Иво. Зачем его дразнит? Он что, не видит, какие у парня глаза? Это же сумасшедший.

А сумасшедшие способны на что угодно.

Сворачивая на Пятьдесят пятую улицу, Иво взмолился:

— Да хватит тебе, Вук.

— Нет, Иво, не хватит. Я просто хочу, чтобы он знал, как мы будем развлекаться с его бабой. Думаю, ей понравится. Хоть узнает, что такое настоящие мужики. А потом займемся девчонкой.

Иво почувствовал, что атмосфера в машине сгущается, как перед грозой. Вот-вот ударит молния.

— Вук, ну я прошу тебя!

— Вук? — засмеялся мужчина. — Вот это имечко! Как будто кто-то пукнул. Но для тебя самый раз, человек-осел. Глупое имя, дурацкие волосы, тупое животное.

Иво почувствовал сзади какое-то движение. Он понял, что Вук направил пистолет в лицо пленника. В глазах мужчины вспыхнуло торжество — он этого ждал.

— Вук, остановись!

Резко свернув вправо, Иво нажал на тормоз. Когда машина остановилась, он выхватил пистолет из кобуры, но было уже поздно.

Он услышал, как мужчина прорычал:

— Вы подняли руку на своего создателя. Вам нет спасения!

Сзади раздался выстрел, и что-то теплое обрызгало Иво всю шею. Подняв пистолет, он обернулся назад и увидел дуло, направленное в его правый глаз. Из этого узкого тоннеля в вечность вдруг вырвалось пламя, и все залил яркий белый свет, который поглотил его навсегда.

Вне себя от ярости, Джек выскочил из машины и направил на нее пистолет Рыжего. Захватчики мертвы. Они получили по заслугам за то, что осмелились угрожать его женщине.

В мозгу мелькает мысль: А разве сам я не угрожал им несколько минут назад? Но он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Это совсем другое дело. То, что позволено мне, возбраняется другим.

Когда они его захватили, ему потребовалась вся его незаурядная сила воли, чтобы не оторвать им головы. Но он решил дать им шанс исправиться. В конце концов, он их создатель, добрый доктор Моро.

Джек Моро.

И дело тут не в страхе. Простой смертный, конечно, испугался бы, увидев оружие в руках человекообразных существ, но только не он. Он, не ведая страха и сомнений, делает то, что считает нужным, берет то, что хочет и когда хочет, с полной уверенностью в своей правоте и с сознанием того, что ни одно из низших существ не имеет права и возможности его остановить.

О, он был великолепен, действовал быстро и безупречно, не оставив этим двум существам ни единого шанса на спасение. Но что же тут удивительного? Разве не он их создал из бессловесных тварей? Жаль, конечно, их терять, но они стали возвращаться к своей животной сущности, их звериная плоть вылезла наружу, и они забыли Закон. Л это карается смертью.

Нет, подожди. Нарушителей Закона следует возвращать в Дом страданий, а не убивать. Он про это забыл. Ну да ладно.

Теперь, когда творения его рук мертвы, очередь за машиной. Она принадлежит врагу, тому, кто хочет отнять у него город. А раз ее не пошлешь в Дом страданий, надо расправиться с нею на месте.

Всаживая пулю за пулей, Джек изрешетил крылья машины. Раздаются испуганные крики, кидаются врассыпную немногочисленные прохожие, но Джек упрямо продолжает спускать курок.

Вдруг над багажником взвивается пламя и раздается взрыв. Джека сбивает с ног, обдает волной горячего воздуха, на него сыплются осколки стекол.

Оглушенный, он с трудом встает на колени, моргает, кашляет, потом поднимается на ноги. Замечает, что волосы на руках обгорели, а кожа обожжена и покрыта сажей. Рубашка разорвана, по груди течет кровь. Джек трясет головой, чтобы избавиться от звона в ушах.

На противоположной стороне улицы горит машина. Она погибла. Ее уже ничто не спасет. Проклятое дьявольское отродье сожжено у позорного столба.

Он почувствовал тяжесть в руке. Пистолет Рыжего системы «Токарев». Джек с трудом вспоминает, как он к нему попал. Смотрит на пистолет. Затвор открыт, обойма пуста. Патроны, должно быть, остались в машине, так что от этой штуки теперь никакого толку. Джек бросает пистолет в горящую машину и оглядывается вокруг.

Где он? На дне пропасти. Его обступили громады домов. Ах да, пятидесятые улицы. Где-то рядом живет Джиа. Джек замечает такси, остановившееся чуть впереди горящей машины. Водитель высовывается в окно. Хочет дать задний ход, но мешают едущие сзади машины.

Джек направляется к такси. Водитель поворачивается, с ужасом смотрит на него и пытается отогнать взмахом руки.

Что? Такси в моем городе не хочет меня везти? Что происходит? Они все с ума посходили, что ли?

Джек продолжает двигаться к машине. Водитель опускает руку. Он не похож на верующего, но на лице у него написано, что, будь у него крест, он бы поднял его, чтобы отринуть это обгоревшее исчадие ада. Кажется, хочет уехать (даже не думай об этом, парень), но потом меняет свое решение. Выскакивает из машины и бежит по направлению к Пятой авеню.

Джек останавливается и смотрит ему вслед. Ну и дела. Что сегодня происходит с людьми? Первое его побуждение — догнать этого негодяя и поучить его хорошим манерам, но перед ним стоит машина, двигатель работает, дверь открыта, как бы приглашая его внутрь.

Похоже, придется ехать самому.

Но за руль он садится с некоторыми колебаниями. Салон машины напоминает помойку. Пустые бутылки, бумажки от «сникерсов» и печенья, шелуха от фисташек — все это толстым слоем покрывает пол. Слышится какая-то варварская музыка — кажется, поют на фарси. Но во всяком случае, приемник на месте. Чего не скажешь о воздушной подушке: отделение, где она должна находиться, похоже на разинутый беззубый рот. Либо ее украли, либо она отработала свое, а водитель не удосужился ее заменить.

Совершенно неподходящее транспортное средство для такой важной персоны, как доктор Джек Моро, но выбирать не приходится. Джек включает передачу и трогается с места.

Минуточку. А куда же он едет?

Прочь из города, вдруг мелькает у него в голове. Скорее, скорее.

Он не помнит, почему ему надо отсюда бежать. Но мысль эта глубоко засела у него в мозгу. Так куда же он едет?

Когда Джек проезжает мимо горящей машины, его вновь охватывает ярость. Он знает, кому она принадлежит. Драговичу. Этот сербский ублюдок послал своих прихвостней, чтобы они его похитили и привезли — куда? Да на его виллу в Хемпто-не, туда, где Джек давеча намусорил.

Теперь он знает, куда надо ехать.

— Ты хотел поговорить по душам, Драгович? — кричит он, сворачивая к мосту на Пятьдесят девятой улице. — Давай потолкуем!

Джек вздрагивает, когда видит свое отражение в переднем зеркале. На него смотрит какой-то незнакомец с измазанным сажей лицом, обгоревшими бровями и всклокоченными волосами. Внезапно он осознает, что лицо это — его собственное.

— Черт бы тебя подрал, Драгович! — кричит он, ударяя по рулю. — Ты за это заплатишь!

Въехав на мост, он жмет на газ. Такси кое-как прибавляет скорости. Солнце светит как-то особенно ярко, а вот птицы летают слишком медленно. Машины вокруг тоже еле ползут, словно время для них течет по другим законам.

И вдруг его осеняет. Он не доктор Моро. Он высшее существо. Сверхчеловек. Пусть его машина еле плетется, зато сам он обладает поистине исполинской силой. Он подобен богу.

Король дороги.

Движение на мосту не слишком интенсивное — сейчас в основном все едут в город, — но все же машин хватает. Король дороги начинает рыскать из стороны в сторону, выделывая немыслимые фигуры. Он перестраивается из ряда в ряд, подрезая окружающие машины, водители которых возмущенно сигналят и жестикулируют.

Да пошли они все.

Вдруг он замечает, что в левом ряду совсем свободно. Но туда его не пускает синий «вольво». Джек пристраивается за ним, буквально садясь ему на бампер. Водитель, молодая женщина, рассеянно теребит волосы рукой, не обращая на Джека никакого внимания.

— Эй, лееедиии! — кричит он, отчаянно сигналя. — Король дороги едет! Дорогу королю!

Но она продолжает двигаться дальше, не уступая дороги и по-прежнему игнорируя его присутствие. Джек начинает закипать.

Зажатый машинами, он никак не может ее обогнать, так что ему остается лишь неистово сигналить.

— Лееедииииии! — вопит он и стискивает зубы. Ему кажется, что он сейчас взорвется. — Хватит возиться со своими волосами, освободите дорогу королю!

Но она и не думает отъезжать в сторону, никак не реагируя на его вопли.

Ну, хватит. Джек жмет на газ и въезжает ей в бампер. Восхитительное ощущение!

Теперь-то она обратит на него внимание.

Женщина подскакивает на сиденье и, оглянувшись через плечо, кладет обе руки на руль. Дошло, наконец, что она мешает королю дороги.

— Съезжай! Съезжай! — кричит он, показывая рукой вправо.

Но она продолжает торчать в своем ряду — даже бровью не повела. Джек опять сигналит и нажимает на педаль. На этот раз она успевает отскочить вправо.

— Ну наконец-то!

Проезжая мимо, он с трудом удерживается от того, чтобы не сбросить ее паршивый «вольво» с моста. Двинуть его как следует в бок, пусть кувырнется через перила. Он король дороги и обязан сделать это ради всех водителей в его асфальтовых владениях. Спихнуть ее в реку, пусть попьет водички из Ист-Ривер. А уж крику-то будет. Но нет, он не может терять время. В его жизни есть пятна и потемнее — черная гнойная язва на восточном горизонте, смердящая грязная куча по имени Драго-вич. Сам Господь Бог посылает его в Ист-Хемптон, чтобы смести этого нечестивца с лица земли.

И Джек равнодушно проезжает мимо. На этот раз тебе повезло, милашка. Взглянув в зеркало, он видит, что она звонит по сотовому телефону.

Давай, давай, крошка, звони копам. Звони в пожарную команду. Звони куда хочешь. Скажи им, что король дороги прогнал тебя из левого ряда, но сохранил тебе жизнь. Они скажут, что тебе еще повезло. Запомни, дорогая: если король дороги опять засечет тебя в левом ряду, он не станет церемониться.

Джек чувствует себя превосходно до самого бульвара Куинс, но потом его начинает душить злость — на эту женщину, на парней, которые пытались его похитить, на Драговича и все эти проклятые машины на дороге. Он ненавидит их всех в равной мере. Это противоестественно, и в глубине души он это осознает, но сделать с собой ничего не может.

Ну, ничего, пока все под контролем. Свою злость он прибережет для Драговича.

Потом Джек попадает в пробку. Какие-то ремонтные работы на бульваре Куинс, как раз перед скоростной автострадой Бруклин — Куинс. Во всяком случае, там висит знак, но никаких работ явно не ведется. Тем не менее, место это отгорожено и машины перестраиваются в один ряд.

Джек снова начинает закипать. Будь у него возможность, он поехал бы по крышам стоящих впереди машин. Однако должен ползти за ними, как черепаха. Какое унижение для короля. Время от времени Джек закрывает глаза и начинает глубоко дышать, чтобы успокоиться и не крутить руль, пытаясь уйти в сторону.

Впереди, в четверти мили отсюда, он видит эстакаду, по которой несутся машины. Скорее бы оказаться там. Еще несколько десятков метров, и он свободен. Короткий бросок к югу, и он на шоссе, по которому до Драговича рукой подать. Но пока он вынужден томиться здесь…

Внезапно рядом с ним оказывается новенький черный «мерседес».

Откуда он взялся?

Вероятно, объехал такси слева, пока Джек смотрел на эстакаду, и сейчас пытается втиснуться перед ним. Джек поражен… он не может поверить, что кто-то смеет так вести себя с королем.

В глазах у него темнеет.

Издав нечленораздельный крик, скорее похожий на звериное рычание, он жмет на педаль и ударяет в переднюю дверь. «Мерс» откатывается назад. Пока водитель, едва различимый за темным стеклом, с изумлением взирает на него, Джек отъезжает на пару футов назад, поворачивает руль влево и прикладывает «мерс» в заднюю дверь, но теперь уже гораздо сильнее. Потом выскакивает из своего такси.

Позади слышатся одобрительные возгласы и аплодисменты, но ему не до них. Сейчас его интересует только этот сукин сын в костюме за несколько тысяч долларов, с тщательно уложенными седоватыми волосами, который вылезает из своего «мерседеса», чтобы наброситься на короля дороги. Ну, погоди, дружок, сейчас я так тебя отделаю, что в другой раз неповадно будет.

Взглянув на Джека, водитель широко раскрывает глаза. Обгоревшие волосы, обожженная кожа и разорванная окровавленная одежда — Джек выглядит так, словно он только что вывалился из горящего дома. Неистовые вопли и сжатые кулаки довершают устрашающую картину.

— Ты что думаешь, раз ты на «мерине», так можешь всех подрезать как хочешь, черт бы тебя подрал. «Давай, не зевай» — так, что ли? Но тебе не повезло, приятель. Ты подрезал короля дороги и за это ответишь!

Джек прыгает на багажник, пытаясь достать водителя. Он готов разорвать его на куски голыми руками. Водитель бледнеет. Разъяренное выражение на его лице сменяется испугом. «Ну я и влип», — отчетливо читается в его глазах, когда он прячется в машину, пытаясь закрыть дверь. Но Джек, взгромоздившись на крышу, отталкивает дверь ногами.

И вот он уже выволакивает водителя из машины, а тот, брыкаясь и царапаясь, умоляет его не трогать и лепечет, что сожалеет о случившемся.

Конечно, теперь вы сожалеете, мистер Мерседес, но минуту назад вы пели совсем по-другому.

Джек собирается врезать ему по морде, но тут бедняга напускает в штаны. Как трогательно. Потом он вдруг начинает рыгать, давиться и — о, ужас — громко пукать.

Джек наносит водителю удар под дых, и его завтрак извергается на бетонное ограждение. На этом все кончается. Кому хочется марать руки об облеванного.

А теперь давайте меняться, мистер Мерседес. Заключим джентльменское соглашение. Я буду мистер Мерседес, а вы — мистер Таксист. А если вам не нравится мое предложение, можете катиться отсюда на своих двоих.

Джек дает ему пинка и садится в машину. Счастливо оставаться. Он рывком переключает передачу и вклинивается в просвет, который появился между машинами, пока они с водителем слегка подискутировали. В машине прохладно и чем-то приятно пахнет. Вот такая тачка ему подходит, классная езда, только уж слишком назойливо мигает сигнал «пристегнуть ремни». Будь у него пистолет, так бы и пальнул по нему.

Какие еще ремни? Королю дороги они ни к чему.

Ой, ой, смотрите, что у него здесь. Пижонские водительские перчатки.

Джек натягивает их на руки — ну прямо вторая кожа. Через полминуты он вырывается из пробки и несется по автостраде, которая приведет его к скоростному лонг-айлендскому шоссе. Ощущение такое, что плывешь под парусами.

Джек разгоняет «мерс» до восьмидесяти миль и движется так минут пятнадцать, пока перед его глазами не возникает указатель поворота на Глен-Коув-роуд.

Bay! Глен-Коув-роуд. Она же ведет в Монро. А там все еще торчит этот паскудный балаган с меченым ракшасой в клетке.

Джек сует руку за пазуху и ощупывает шрамы на груди. Следы когтей Меченого. Он так и не рассчитался с этой тварью. Наоборот, прогнал тех двух уродов, которые тыкали его прутом. Какого дьявола он это сделал? О чем он думал? Меченый посмел ранить самого короля. Разве можно спускать такое? Надо бы поехать и разобраться с ним, сейчас как раз подходящий случай. Да, сэр, сделаем небольшой крюк, чтобы дать в зубы подлому ракшасе.

Джек крутит руль вправо и пересекает сразу три полосы, попутно подрезая «линкольн» и «шевроле». Но на Глен-Коув-роуд быстрая езда кончается. Джек пытается оживить движение, петляя, как слаломист, но скоро шоссе переходит в узкую проселочную дорогу, и он опять начинает злиться, потому что никто не понимает, как здесь надо ездить.

Эй, вы, остолопы! Сегодня не воскресенье, тащите быстрее свои задницы или убирайтесь с дороги!

Джек садится машинам на бампер, беспрерывно сигналит, включает фары, проскакивает на красный свет и вдруг замечает позади себя красные вспышки.

Местный полицейский. Он еще не знает, с кем связался. Никто не смеет цепляться к королю дороги.

Джек продолжает ехать, не обращая на копа внимания, но у того хватает наглости включить сирену. Всего на несколько секунд, но Джека это приводит в бешенство. Пора проучить зарвавшегося нахала. Джек увеличивает скорость — несильно, но вполне достаточно, чтобы дать понять этому щенку, что с «мерседесом» ему тягаться слабо.

Джек не видит лица копа, но тот, наверное, уже писает кипятком, пытаясь догнать его на своем ведре, — надрывается сирена, бешено крутится мигалка, вспыхивают фары.

— Хочешь достать меня? Валяй.

Джек вжимается в сиденье и бьет по тормозам. Его подбрасывает вверх — полицейская машина с ходу врезается ему в зад. Джек видит, как копа накрывает белой волной. Он раскатисто смеется.

— Вот и грызи свою подушку, легавый!

Но, проехав пару миль, Джек замечает у себя на хвосте еще одну полицейскую машину с сиреной и мигалкой. До Монро уже недалеко, но теперь это не имеет значения — коп прилип как банный лист. Джек увеличивает скорость в надежде подловить и этого, но коп номер один, должно быть, успел настучать, и коп номер два держится на приличном расстоянии. Джек то разгоняется, то сбрасывает скорость, стараясь заманить его в ловушку. Возможно, он слишком засмотрелся в зеркало заднего вида при очередном разгоне. Когда он переводит взгляд на дорогу, то видит прямо перед собой разворачивающийся рыдван с чертовым азиатом за рулем. Джек буквально встает на тормоза и выворачивает руль влево, бросая машину поперек дороги. И все бы обошлось, если бы не этот джип «шевроле» размерами с «юнкерс», который катится по встречной полосе. «Мерс» влетает ему в бок, как пушечное ядро, и переворачивается на бок, посылая Джека в свободный полет по салону. Он чувствует себя зернышком между жерновами.

Видя, как его лицо стремительно приближается к переднему стеклу, он с тоской вспоминает о сигнале «пристегните ремни», которым легкомысленно пренебрег. Потом сознание покидает его, а вместе с ним исчезают и все воспоминания.

Люк беспокойно ерзал в кресле в своем уставленном книгами кабинете. Пора что-то предпринимать. Он не пошел на работу и просидел все утро дома, проверяя по компьютеру список пришедших сотрудников. Надя до сих пор не появилась.

Он взглянул на часы. Почти одиннадцать. Теперь она уже вряд ли придет. Надо позвонить в клинику. Люк набрал номер.

— Диабетическая клиника, — ответил женский голос.

— Здравствуйте. Доктор Радзмински на месте?

— Ее сегодня не будет.

— А когда она ушла?

— Простите, а кто ее спрашивает?

— Доктор Монне. Она у меня работает.

— Да, да. Она о вас говорила.

Вот как? Интересно, что.

— Вы знаете, она уже ушла, и я думаю…

Люк терпеливо выслушал, как доктор Радзмински переживает из-за того, что пропал ее жених, время от времени издавая сочувственные возгласы. Нужно же показать, как он озабочен исчезновением сотрудника.

Узнав, что Надя ушла позже, чем обычно, — почти в половине десятого, — Люк попросил передать ей, чтобы она немедленно позвонила ему в офис, если она все-таки вернется.

Откинувшись на спинку кресла. Люк взял чашку с кофе, пытаясь представить, что сейчас происходит с Надей. Скорее всего, она уже успела выпить свой утренний кофе из кружки с надписью «НАДЯ» и теперь где-то носится в наркотическом угаре.

Люк вздохнул с облегчением, к которому примешивалась жалость. Интересно, где она сейчас? Его одолевало чисто профессиональное любопытство: во что может превратить «локи» такого милого и уравновешенного человека, как Надя. Он вспомнил заметку об одной кроткой и безобидной домашней хозяйке, которая, приняв большую дозу, предложенную неким доброжелателем, исполосовала своего грубого супруга ножом. Будем надеяться, что Надя обойдется без кровопролития. Хватит и того, что ее арестуют за буйное поведение. В любом случае доверие к ней будет подорвано.

Люк поднялся и вышел в соседнюю комнату, уставленную ящиками с бутылками, готовыми к отправке. Он успел упаковать почти все. Осталось всего четыре ящика.

Взглянув на экран телевизора, Люк увидел, что там опять крутят пленку с Драговичем. Он уже видел ее раза три, но не смог отказать себе в удовольствии посмотреть в четвертый. Когда Драгович стал суматошно палить по вертолету береговой охраны, Люк не смог сдержать улыбки. Просто восхитительное зрелище.

Он попытался представить всю ту глубину унижения, которую пережил Драгович. Кто же устроил это замечательное представление? Люк был готов расцеловать этого таинственного благодетеля.

Но как ни хотелось ему посидеть у телевизора, переключая каналы, чтобы увидеть все это еще раз, пора было заняться делами. Его последний день в Америке был заполнен до предела. В три придут посыльные, и надо успеть уложить последние бутылки. Когда ящики благополучно отбудут во Францию, он съест свой последний обед в Нью-Йорке и отправится в аэропорт. В груди у него сладко заныло. Он заказал билет на вечерний рейс до Парижа. Через одиннадцать часов он будет уже в самолете…

Зазвонил телефон. Кто это может быть? Его партнеры предпочитали голосовую почту. Джек посмотрел на дисплей: «Н. Радзмински». Сердце у него замерло. Он схватил трубку:

— Алло!

В горле у него пересохло, и голос звучал как-то странно.

— Доктор Монне, это Надя. Я пыталась звонить вам в офис, но…

— Слушаю вас, Надя. Как ваши дела?

Вопрос был задан не просто из вежливости. Он действительно хотел это знать.

— Ужасно, — ответила она, еле сдерживая слезы. — Я только что вернулась из Бруклина. Целый час давала показания в 84-м полицейском участке. Они даже не знают, где его искать.

Голос у нее дрожал, но речь была вполне осмысленной. Как это может быть? Ведь «локи»…

— Мне очень жаль, Надя. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Да, — ответила она с некоторым металлом в голосе. — Я только что вышла из метро и нахожусь в двух кварталах от вас. Мне бы хотелось кое о чем с вами поговорить.

Боже милосердный! Она хочет прийти сюда? Нет, это невозможно. Увидев все эти упакованные бутылки, она сразу обо всем догадается…

— Я уже собирался уходить. Может быть, поговорим позже?

— Это очень срочно. — Голос ее зазвучал еще жестче. — Либо вы мне все объясните, либо вопросы будут задавать мои друзья из 84-го участка.

Люк упал в кресло. Сердце у него бешено забилось, перед глазами поплыли круги. Неужели это «локи» так подействовал на нее? В любом случае к себе он ее не пустит.

— Я не совсем понял вас. Вы, видимо, очень расстроены. Давайте встретимся на улице. Мы можем поговорить, пока я жду такси.

— Хорошо, — сказала Надя и положила трубку.

Люк был в тонком свитере и домашних брюках. Накинув пиджак, он поспешил на улицу. Надя только что подошла. Выглядела она ужасно — бесформенный дождевик, опухшее лицо, красные глаза, но в поведении ее не было ничего необычного.

И все же…

— Пойдемте прогуляемся немного, — предложил Люк, беря ее под руку и уводя в сторону от своего дома. — В чем же я должен вам признаться?

— В том, что вы имеете отношение к исчезновению Дага.

Люк остолбенел. Слова застряли у него в горле. Наконец он справился с собой.

— Что? Как вы можете утверждать подобные вещи?

— Даг кое-что знал. Он взломал компьютерную сеть компании и выяснил, на что расходуются средства, выделяемые на научные разработки.

— О чем вы? С какой стати вдруг…

В голосе Люка звучало неподдельное удивление.

— Я тоже кое-что знаю. Мне известно, что «локи» — это наркотик, который продают на улице, а сами вы имеете какие-то дела с Милошем Драговичем.

Люк испуганно огляделся по сторонам. Начиналось время обеда, и улица была заполнена людьми.

— Ради бога, не так громко, Надя!

— Хорошо, — сказала Надя, чуть понизив голос. — Но скажите мне… я хочу услышать это от вас: имеете ли вы отношение к исчезновению Дугласа?

— Нет! Конечно нет!

В голове у Люка пронесся вихрь мыслей. О боже, она знает и о Драговиче, и о «берсерке», и обо всем остальном! Как это случилось? И почему сейчас, когда он так близок к избавлению?

— Так как насчет Драговича?

Думай! Думай! Думай!

— Надя, вы же знаете, что любой может купить акции нашей компании. К сожалению, Драгович владеет большим пакетом и…

— А что его связывает лично с вами?

На минуту Люку показалось, что его допрашивает в суде прокурор.

— Довольно сложные отношения. Я вам объясню как-нибудь в другой раз. Одно могу сказать наверняка: мистер Драгович не имеет никакого отношения к похищению Дугласа по той простой причине, что он просто не знает о его существовании.

Последовала долгая пауза. Они уже дошли до Легсингтона. Люк повернул налево, в сторону ее дома и подальше от его собственного.

Наконец она произнесла:

— Я собираюсь сообщить в полицию о причастности Драговича к этому делу.

Нет!

Люк постарался говорить как можно спокойнее.

— Не будьте столь опрометчивы, Надя. Вы создадите много проблем ни в чем не повинным людям, но это не поможет вернуть вашего Дугласа.

— Я в этом не уверена.

— Пожалуйста, не торопитесь. Отложите это хотя бы до вечера, прошу вас. Милош Драгович, конечно, негодяй, но, клянусь вам всеми святыми, он не имеет никакого отношения к пропаже Дугласа. Включите телевизор, и вам станет ясно, что сейчас его мысли заняты совсем другим.

Последовала еще одна пауза, более долгая. Надя закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Возможно, вы и правы. Я не знаю. Но я так беспокоюсь, просто места себе не нахожу. Надо же что-то делать!

— Подождите хотя бы до вечера. Я уверен, к вечеру что-нибудь прояснится. Если нет, идите и сообщайте все, что считаете нужным. Но дайте полиции время, чтобы разобраться.

— Хорошо, — чуть слышно сказала Надя. — Подождем до вечера.

Отвернувшись, она пошла в сторону Легсингтона.

Люк прислонился к стене магазина электротоваров. Так, значит, Надя не выпила «локи». Или он на нее не подействовал. Так или иначе, она на свободе и очень опасна.

Он перевел взгляд на экран телевизора в витрине магазина. Там опять возник Драгович. Совсем недавно Люк пытался представить, какое унижение тому пришлось пережить. Но если Надя пойдет в полицию… Он представил себе, как, сойдя с самолета, увидит французских полицейских, как вернется в наручниках в Нью-Йорк, где его встретит толпа фоторепортеров. Вот тогда он на собственной шкуре почувствует, каково пришлось Драговичу.

Найдя телефонную будку, он набрал номер, который уже знал наизусть. После трех гудков в трубке послышался низкий голос Озимандиаса Пратера.

— Пратер, это я, — осторожно начал он. — Мне опять требуются ваши услуги.

— Кто на этот раз?

— Научный сотрудник. Невеста того последнего. Она что-то подозревает.

Раздался ехидный смешок.

— Когда вы берете на работу людей, вы их предупреждаете, что на вашей фирме у них нет будущего?

— Прощу вас. Дело очень срочное. Она может наломать дров.

— Правда? Это печально.

— Вы можете это сделать? Прямо сейчас?

— Среди бела дня? Исключается. Слишком большой риск.

— Ну, пожалуйста! — с мольбой произнес Люк. Ему претило упрашивать этого человека, но выхода не было. — За двойную плату.

— За двойную? Вы сказали, что она невеста того последнего? Это меняет дело. Но мне нужна кое-какая информация.

Вздохнув с облегчением, Люк сообщил Пратеру все необходимые сведения: имя, адрес, номера телефонов, с кем она живет. Господи, когда это кончится…

— Я подошлю кого-нибудь за деньгами.

— У меня все подготовлено, — поспешно заверил его Люк.

Он заплатит из своих собственных денег. Сейчас пойдет и снимет со счета.

— Отлично. Как постоянному клиенту, я сделаю вам скидку.

— Правда? Каким образом?

— Увидите. Не забудьте: деньги через час.

Люк повесил трубку и направился к ближайшему отделению Сити-банка. Большая часть его сбережений была уже переведена в Швейцарию, но на счете еще оставалось более чем достаточно, чтобы расплатиться с Пратером.

Люк остановился и глубоко вздохнул. Вот к чему привели его попытки найти гуманный выход из положения. Если бы он раньше обратился к Пратеру, все было бы давно улажено.

Люк взглянул на часы. Полдень. Еще десять часов до отлета. Может быть, стоит обменять билет на более ранний рейс? Расплатившись с Пратером, он сразу же позвонит своему транспортному агенту. В Нью-Йорке становится слишком опасно.

Очнувшись, Джек не сразу понял, что находится в больнице. Но капельница над его левой рукой не оставляла в этом никаких сомнений.

Небольшая палата на двоих, но вторая кровать пуста. На противоположной стене темный экран выключенного телевизора. Трещины на стенах и потолке, облупившаяся краска на дверях. Да, место это знало лучшие времена.

Так же как и его голова, — сейчас она просто раскалывалась от боли. Все остальные части тела чувствовали себя не лучше. Джек сел и сразу пожалел об этом — комната поплыла у него перед глазами. Его стало мутить, левый бок пронзила острая боль. Джек ухватился за боковые рейки кровати, стараясь удержаться в вертикальном положении.

Ожидая, пока стены перестанут качаться, Джек попытался вспомнить, как он сюда попал. Постепенно в памяти стали всплывать отдельные эпизоды… смена машин, выстрелы, столкновения, копы — и над всем этим царила бесшабашная веселость, сменяющаяся приступами безудержной ярости. Настоящий психоз, наркотический транс…

«Берсерк». Да, теперь он вспомнил. Его накачали этой гадостью, обращающей людей в безумцев, и произошло это у Нади в кабинете, когда она угостила его кофе. Какой ей смысл подсаживать его? Значит, эта отрава предназначалась ей.

Джек моментально догадался, чьих это рук дело. О причинах он подумает позже. Сейчас надо как-то выбираться отсюда.

Интересно, который час? В палате не было часов. Сколько времени он здесь находится? Последнее, что он помнил, были преследующие его полицейские…

Копы… значит, он под арестом?

Голова у него заболела еще сильнее. Он посмотрел на свои руки — не слишком чистые, но следов краски на них нет. Значит, отпечатков пальцев у него еще не брали. Джеку очень не хотелось, чтобы они попали в полицейскую базу данных. До сих пор ему удавалось этого избегать.

Он заметил на руке пластиковый браслет. В графе «Имя пациента» было написано: «Джон Доу».

Джон Доу… можете называть меня просто Джек.

Следующий вопрос: есть ли у него охрана?

Скорее всего, есть, но не мешает проверить. Дверь в коридор была приоткрыта. Достаточно выглянуть, и все станет ясно.

Джек откинул боковую рейку и спустил ноги на пол. Но тут стены снова начали выделывать кренделя. Он подождал, пока им надоест, потом попытался подняться, держась за штатив от капельницы. Комната начала раскачиваться, но уже не так сильно. Джек почувствовал, как по спине пробежал холодок. Оказалось, что он облачен в голубой больничный халат с завязками на спине и надписью «Муниципальная больница Монро».

Опять Монро. Никуда от него не денешься. Хоть переезжай туда.

Ну уж нет.

Возможно, его одежда где-нибудь поблизости. Но сначала надо осмотреться.

Опираясь на штатив, он кое-как доковылял до двери и осторожно выглянул в коридор. Сердце у него упало — у противоположной стены стоял полицейский и разговаривал с медсестрой.

Только один коп. Но какой! Размером с двухдверный холодильник. Бляха на его груди была похожа на магнит, которым хозяйки прикрепляют к холодильникам записки. Возможно, в другое время Джек сумел бы с ним справиться. Но сейчас он не одолел бы и подростка.

Остается только один путь. Джек пересек палату и подошел к окну. Ноги держали его уже лучше, но, когда он проходил мимо зеркала, его опять зашатало. То, что он там увидел, повергло его в ужас: красная обожженная кожа, сгоревшие брови, распухший нос и белая повязка на голове. Сдвинув бинт, он увидел, что надо лбом тянется ряд аккуратных стежков. И что хуже всего, волосы вокруг шва были выбриты начисто.

Франкенштейн, выскочивший из горящей мельницы, выглядел и то привлекательней.

Джек покачал головой. Плохи дела.

Настроение у него совсем упало, когда он подошел к окну. Его палата находилась на третьем этаже, а внизу была автостоянка. Его ждало еще одно разочарование — шкафы оказались пусты. Возможно, копы забрали его одежду как вещественное доказательство, или, что вероятнее, ее просто выкинули на помойку.

В приступе ярости Джек занес кулак, чтобы разбить дверь шкафа, но вовремя сдержался. Правда, с большим трудом.

Что он делает? Какая глупость. На звук удара немедленно прибежит дюжий полицейский.

Должно быть, это «берсерк» все еще бунтует у него в крови. Жидкость из капельницы, конечно, понизила его концентрацию, но все же следует быть осторожным.

Кстати, надо бы снять эту капельницу. Джек содрал липкую ленту, вытащил иглу из вены и снова залепил отверстие пластырем.

Потом он опять подошел к окну. В палате было два старомодных окна с подъемными рамами и опускающимися сетками. Пока он лежал без памяти, погода испортилась. Небо закрыли тяжелые темные тучи. Джек поднял раму и выглянул наружу. По стене, где-то на уровне пола, тянулся узкий выступ. Слева был виден угол здания, справа — еще несколько окон.

С печальной безысходностью Джек осознал, что эти окна — его единственный шанс. А что, если он сорвется, пытаясь до них добраться? Рамы могут быть запертыми, а в соседней палате могут оказаться люди.

Но выхода не было. Если его арестуют и отдадут под суд, это будет означать конец той жизни, которой он жил. В ходе расследования обязательно выяснится, что он не числится ни в каких документах — такого просто не существует. Тогда им обязательно займутся федералы. Они будут долго выяснять, не шпион ли он, а выяснив, передадут его в налоговое управление, которое непременно заинтересуется, почему он столько лет уходил от уплаты налогов. В общем, выпутаться не удастся.

Так что окно было его единственной надеждой, и если он не поспешит, то потеряет и ее. Как только большой синий коп закончит болтать с сестрой, он немедленно сунгт нос в палату, чтобы посмотреть, не оклемался ли его подопечный.

Закинув ногу в окно, Джек чуть слышно застонал — то ли от боли, то ли от отчаяния. Оседлав подоконник, он осторожно нащупал ногой кирпичный карниз. Он был не шире трех дюймов, и нога помещалась там с трудом. Хотелось бы, чтобы он был пошире, но слава богу, что есть хоть такой. Согнувшись, чтобы пролезть в окно, Джек чуть не закричал от резкой боли в ребрах.

Оказавшись снаружи, Джек опустил сетку. Следующая пара окон находилась в шести футах от него, но до нее было далеко, как до луны.

Раскинув руки и прижавшись к стене, Джек начал осторожно двигаться по карнизу. Краем глаза он увидел, что на стоянке внизу мелькнуло белое пятно — пожилая женщина с палкой прихрамывая шла к больнице. В этот момент порыв ветра высоко задрал полы халата Джека.

Только не смотрите наверх, мадам. Возможно, увиденное вам понравится, но мне вы порушите всю жизнь.

Он продолжал ползти по стене, чуть выдвигая левую ногу и подтягивая к ней правую. Все шло хорошо, но вдруг здание стало крениться влево. Усилием воли он подавил инстинктивное желание сместиться в сторону, чтобы сохранить равновесие. Так недолго сорваться вниз. Вжавшись в стену так, что на его щеке отпечатались все неровности стены, он запустил пальцы в углубление между кирпичами и, стиснув зубы, повис, как паук на крыше несущегося поезда.

Наконец дом перестал качаться. Джек подождал еще несколько секунд для верности и двинулся дальше. Несмотря на холодный ветер, он обливался потом. Когда его рука, наконец, коснулась оконной рамы, он подавил облегченный вздох. Рано радоваться. Цыплят по осени считают.

Еще несколько дюймов, и его рука нащупала сетку. Ухватиться было не за что, и он просто проткнул сетку пальцем и дернул вверх. Она подалась. Отлично. Испуганных криков тоже как будто не слышно. Совсем хорошо. Он заглянул в окно — никого не видно.

Подняв сетку, Джек пролез внутрь. Опершись на подоконник, чуть помедлил, переводя дух. И тут раздался громкий храп. Джек медленно повернул голову. Точно такая же палата, как у него. Ближняя кровать оказалась пуста. Звук исходил из-за занавески, отгораживающей вторую кровать. Приподняв ее за край, Джек заглянул внутрь.

На кровати лежал грузный лысый мужчина средних лет. Над его руками висели капельницы, из ноздрей тянулись трубки, на груди был укреплен датчик с проводами, живот забинтован. Похоже, он только что из операционной.

Плохо дело. Джек знал, что после операций к больным часто наведываются сестры. Нельзя терять ни минуты.

Он открыл шкаф. Ура! Там висела одежда. Выцветшие брюки в желто-зеленую клетку. Парусиновые шлепанцы, атласная куртка с надписью «Островитянин» и спортивная кепка. Неважная одежонка, но Джеку показалось, что он нашел клад.

Все это было ему отчаянно велико, но выбирать не приходилось. Надвинув кепку на глаза, он выглянул в коридор. Синий великан все еще любезничал с медсестрой. Джек выскользнул из палаты и двинулся по коридору в противоположную сторону.

Опустив голову, он быстро шел к выходу, лишь изредка поднимая глаза на указатели. Сердце у него отчаянно колотилось, нервы сжались в комок. Он все ждал, что раздастся вой сирены и со всех концов больницы сбегутся охранники. Но вокруг было тихо. Спустившись по лестнице, Джек прошел через вестибюль и выскочил на улицу.

Свободен! Во всяком случае, на какое-то время.

Ветер все усиливался, над землей нависли тяжелые тучи. Сейчас пойдет дождь. Надо убираться подальше от больницы. Джек хотел прибавить ходу, но каждый шаг отдавался острой болью в левой ноге. Голова гудела, как колокол, обожженное лицо горело на ветру.

Во всем остальном он чувствовал себя прекрасно.

Но где он находится? В прошлом месяце Джек пару раз проезжал через Монро, но сейчас ничего не узнавал. Все эти послевоенные пригороды с их фермами, заливчиками и аккуратно подстриженными лужайками выглядели совершенно одинаково. Наконец Джек увидел стрелку с надписью «Центр» и пошел в указанном направлении. Среди людей будет легче затеряться.

Обшарив карманы куртки, он обнаружил там больничные справки на имя Питера Харриса, несколько монет и две двадцатки.

Спасибо тебе, Питер Харрис. Как только выпутаюсь из этой истории, отдам тебе долг с процентами.

Телефонов-автоматов в центре не наблюдалось — возможно, они нарушали атмосферу старого китобойного поселка. Все же Джеку удалось найти один у рыбного ресторана, и он позвонил Эйбу.

— Эйб, меня нужно подвезти.

— Куда подвезти?

— Домой.

— А такси ты не можешь взять?

— Я попал в пробку.

Эйб вздохнул:

— А где эта пробка, в которую ты попал?

— В Монро. — Джек взглянул на вывеску. — У ресторана «Мемисон». Когда ты сможешь подъехать?

— Господи, Монро. А поближе ты не мог застрять? Ну ладно. Я подъеду к этому «Мемисону», но не раньше чем через полтора часа.

— Спасибо, Эйб. И знаешь что — позвони Джиа и скажи, что со мной все в порядке. Я бы и сам позвонил, но не хочу долго висеть на телефоне. Скажи, что мне подсыпали тот самый наркотик, от которого взбесились выпускники, но все обошлось.

— Ты в бегах и сидишь на мели в Монро… это называется «обошлось»?

— Все равно, скажи ей, Эйб.

Джек повесил трубку и огляделся. Предстояло убить полтора часа. Часы на здании банка показывали половину первого. Проклятье. Копы наверняка уже хватились его. Сначала они обыщут больницу, а потом начнут прочесывать город. Где же спрятаться?

И тут ему пришла в голову идея.

Зазвонил телефон. Надя не двинулась с места. В полиции она оставила номер своего сотового, а все остальные звонки ее не интересовали.

Она сидела в маминой комнате и вытирала глаза, глядя на колечко от «хрустиков», которое Даг вручил ей накануне. Перед глазами возникла картина: Даг сидит в трусах у компьютера, такой милый, простодушный и неотразимый. Надя снова залилась слезами.

Нехотя поднявшись с кресла, она подошла к окну. В парке Святого Варнавы играли дети. Надя остро почувствовала свое одиночество. Что делать? Куда обращаться? Неизвестность угнетала ее, лишая последних сил.

Даг, где ты? Что с тобой случилось?

— Надюша! — позвала ее мама с кухни. Голос ее звучал взволнованно, почти истерично. — Благодарение Богу! Он услышал мои молитвы. Это Дуглас!

Надя бросилась в кухню и буквально вырвала трубку из маминых рук.

— Даг?

— Надя! Как я по тебе соскучился!

Услышав его голос, Надя разрыдалась. Боже милосердный, это действительно он!

— О, Даг! Где ты был? Я чуть с ума не сошла от беспокойства!

— Извини, но раньше я не мог позвонить. У меня неприятности.

— Что случилось?

— Не могу сейчас сказать. Но еще неделю-другую придется провести в подполье.

— О господи! Какой ужас!

— Знаю. Слушай, ты не можешь подкинуть мне денег? Я боюсь снимать со счета.

— Ну конечно.

— Прекрасно. Можешь привезти тысячу?

— Ну, столько у меня просто нет.

— Ладно, вези, сколько сможешь.

— О'кей. А где я тебя найду?

— Я скрываюсь в окрестностях Монро. Знаешь такой городок?

— Это рядом с Глен-Коув?

— Точно. Приезжай и жди около телефонной будки у ресторана «Мемисон» на главной улице. Я позвоню тебе в два и скажу, где меня найти.

— Даг, это похоже на плохой шпионский боевик.

— Знаю, но мне больше не к кому обратиться. Прошу тебя, Надя. Я тебе все объясню при встрече.

При встрече… Господи, как она этого ждала. Увидеть Дага, дотронуться до него, убедиться, что с ним все в порядке.

Надя взглянула на часы. Надо зайти в банк, взять машину, доехать до Лонг-Айленда… Придется поторопиться, чтобы успеть к двум.

— Хорошо. Я уже бегу.

— Спасибо, спасибо! Я тебя люблю. Ты не пожалеешь, обещаю.

Надя уточнила название ресторана, повесила трубку и бросилась к маме на шею.

— Он жив! Я сейчас к нему поеду!

— А где он? И почему не может приехать сам?

— Я тебе все потом объясню, ма. Главное, он нашелся. Остальное не важно.

— Позвони мне, когда встретишься с ним, — попросила мама. — Чтобы я знала, что с тобой все в порядке.

— Обязательно. Как только я его расцелую.

Вне себя от радости, Надя побежала за сумкой.

Ливень был поистине тропическим. Казалось, на Джека обрушился водопад. До входа в балаган оставалось всего четверть мили. Джек побежал, но боль в разбитых ногах и ребрах заставила его перейти на семенящий шаг. Когда он, наконец, добрался до цели, насквозь промокший и заляпанный грязью, настроение у него было отвратительное. Главный шатер все еще стоял, хотя вход был закрыт и билеты не продавались. Вокруг не было ни души.

Джек поднял откидную дверь и проскользнул внутрь. В спертом воздухе протекающего шатра стоял запах мокрого сена и людского пота. Скользя в мокрых шлепанцах, Джек направился к клетке Меченого. Взглянув на ее обитателя, он похолодел.

Да, там по-прежнему сидел Меченый, но за те тридцать шесть часов, что прошли с их последней встречи, с ним произошла разительная перемена. Ракшаса обрел прежнюю силу и свирепость. Его темно-синяя кожа без единой царапины лоснилась, словно начищенная гуталином, ярко-желтые глаза горели сатанинским огнем. Он стоял в полный рост, вцепившись руками в прутья клетки.

Джек застыл на месте, пытаясь собраться с мыслями. Этот кошмар, похоже, никогда не кончится.

Умирающий ракшаса вдруг ожил и рвется на свободу.

Вдруг чудовище замерло, уставившись на Джека холодным взглядом василиска. Он почувствовал себя оленем, застигнутым светом фар восемнадцатиколесной фуры.

Отвернувшись, Джек быстро вышел из балагана. Снаружи он увидел фургон, в котором прошлый раз исчез Монне. Его брезентовый навес провис под тяжестью воды. На двери висела табличка с надписью «Озимандиас Пратер». Джек постучал.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Пратер, с изумлением взиравший на Джека.

— Кто вы?

— И я вас тоже приветствую. Я был здесь позавчера. Помните того парня, который спугнул билетера?

— Ах да. Спаситель ракшасы. Джек, если не ошибаюсь? Я вас не узнал. Вы как-то странно одеты.

— Не обращайте внимания. Я хочу поговорить с вами о ракшасе.

Оз отступил от двери:

— Входите, входите.

Джек вошел внутрь, стараясь отойти подальше от протекающего навеса. По металлической крыше барабанил дождь. Достаточно пяти минут, чтобы сойти с ума от этого грохота.

— Вы его видели? — спросил Оз. Голос его гулко раздавался внутри фургона. — Отлично выглядит, не так ли?

— Как вы этого добились?

Оз удивленно посмотрел на него:

— Ну, дорогой мой, теперь, когда я знаю, что это за зверь, то могу обеспечить ему достойный уход. У меня есть книга о бенгальской мифологии, и там подробно описано, как надо кормить и содержать ракшас.

У Джека по коже поползли мурашки. И дело было вовсе не в мокрой одежде.

— Что… чем вы его кормите?

Оз в упор посмотрел на него. В его больших черных глазах не было и тени смущения.

— Да так, всякой всячиной. Как того требует бенгальская традиция. Не могу же я допустить, чтобы такое необыкновенное существо подохло с голоду. Вы, вероятно, знаете…

— Да, я знаю, что требуется ракшасам для поддержания жизни.

— Знаете? Вам что, известно о ракшасах все?

— Нет, конечно, но…

— Тогда давайте предположим, что я знаю о них больше вас. Вероятно, есть много способов поддерживать их жизнь. И я не считаю нужным обсуждать это с вами или с кем-либо другим. Короче говоря, он получает все, в чем нуждается, — криво усмехнулся Оз. — И ему очень нравится его теперешний рацион.

Джек знал, что ракшасы едят только одну пищу. Вопрос был в другом — кого? Понятно, что Пратер ни за что не скажет ему правды, не стоит и спрашивать.

— Вы понимаете, с каким огнем играете? Представляете, что будет с вашей труппой, если эта тварь сумеет освободиться? Я уже имел удовольствие с ним встречаться, и уж поверьте мне, дружище, он просто разорвет вас на куски.

— Вы, вероятно, знаете, что железо лишает ракшас сил. У клетки железные прутья, а крыша, пол и стены обиты стальными листами. Он не убежит.

— Блажен, кто верует. Что ж, я вижу, мне вряд ли удастся убедить вас облить его керосином и чиркнуть спичкой.

— Даже не думайте.

Джек вдруг вспомнил, что говорили другие участники труппы в ту ночь.

— Почему? Потому что он ваш «брат»?

— Можно сказать и так.

Джек прислонился к косяку. Наконец что-то стало вырисовываться, правда, пока непонятно что.

— Все это имеет отношение к Иному?

На этот раз Оз среагировал живее. Он заморгал, как сова, и опустился в кресло, указав Джеку на стул. Тот покачал головой.

— А что вы знаете об Ином?

— Мне об этом кое-что рассказывали.

Другая реальность… неведомая сила, потусторонний мир, неумолимый и враждебный, вторгающийся в наше земное существование и жаждущий его гибели. Он породил ракшас и чуть не убил его — уже дважды. Джек верил в его существование, хотя не совсем понимал, что это такое. Но после того, что он увидел прошлым летом, сомнений быть уже не могло.

— Кроме того, я довольно близко познакомился с целым семейством ракшас. А ваши питомцы все оттуда? — спросил Джек, махнув рукой в сторону шатра.

— Дети Иного? Не псе. Некоторые из них просто игра природы, жертвы генетических аномалий или неправильного развития, но мы тоже считаем их своими.

— А вы сами?

Оз молча кивнул. Интересно, какую печать наложило на него Иное, подумал Джек.

Он решил пойти ва-банк.

— А как доктор Монне узнал о ракшасе?

— Ему позвонили… — начал Оз и сразу осекся. Он кисло улыбнулся, обнажив кривые желтые зубы. — Вот вы меня и поймали.

Но Джек не отступал:

— Позвонили. Возможно, тот же самый человек, который и вас навел на ракшасу?

— Может, да, а может и нет.

Джек был абсолютно уверен, что да. Это объясняло все происходящее. Тут был своего рода план: спасти ракшасу, извлечь наркотик из его крови и распространить его повсюду, чтобы землю захлестнула волна насилия и хаоса.

Ведь хаос — это главное оружие Иного.

— А Монне знает о том, что ракшаса поправился?

Оз покачал головой:

— Пока нет. Он нашел в его крови… нечто интересное. И очень расстраивался, что носитель этой крови погибает. Я еще не успел его порадовать, — с улыбкой сказал Пратер.

Вот и пусть изводится, подумал Джек. Так ему и надо.

— Вы хорошо осведомлены, — продолжал Оз. — Но чутье мне подсказывает, что вы не из нашей компании. Как вы впутались в это дело?

— Не по своей воле, точно могу вам сказать. Но последнее время я постоянно сталкиваюсь с этим чертовым потусторонним миром.

— Значит, вы были в Монро в прошлом месяце, когда здесь произошло это чудесное явление?

— Не знаю, как вам, но мне исчезновение дома вовсе не кажется «чудесным».

— Я не о доме говорю, а о тех силах, которые заставили его исчезнуть.

— Возможно, окажись вы в этом доме, восторгов бы у вас поуменьшилось, — заметил Джек, взглянув в блестящие глаза Оза. — А может быть, и нет. Но мы отклонились от главной темы. Надо что-то решать.

Хозяин поднялся с кресла. Лицо его потемнело.

— Выкиньте эту идею из головы, если не хотите оказаться у ракшасы в клетке. — Подойдя вплотную к Джеку, он слегка подтолкнул его к выходу. — Я вас предупредил. Всего хорошего, сэр.

Вытянув длинную руку, Пратер захлопнул за Джеком дверь.

Стоя под дождем, Джек с ужасом осознавал, что события развиваются по наихудшему сценарию. Ракшаса жив и здоров… нет, этого нельзя допустить. В багажнике его машины все еще стояла канистра с бензином. Как только он вернется в Манхэттен, в действие вступит план А. И если придется сжечь весь этот балаган, он не остановится и перед этим.

Повернувшись, Джек увидел, что у него за спиной стоит человек. Распухший нос, синяки под глазами, мокрые светлые волосы, прилипшие к голове. Он рассерженно смотрел на Джека.

— Это из-за тебя нам с Бонди намылили шею!

Теперь Джек его узнал. Это был охранник, которого он видел в воскресенье. Хэнк. От парня несло каким-то дешевым пойлом. В руках он держал бутылку в бумажном пакете. Наверное, вино «Бешеная собака».

— Ты похож на пугало, — заявил он, недобро улыбаясь.

— Ты и сам выглядишь не лучше.

— Это все из-за тебя! — повторил Хэнк.

— Ты абсолютно прав, — подтвердил Джек и направился в сторону города, где должен был встретиться с Эйбом. Не стоит терять время на этого придурка.

— Бонди был моим единственным другом! А его уволили из-за тебя.

В голове у Джека зазвенел колокольчик. Он резко остановился:

— Да? И когда ты видел его в последний раз?

— Позавчера. Когда ты на нас наехал.

Колокольчик зазвенел громче.

— И ты больше с ним не встречался? Даже чтобы попрощаться?

Хэнк покачал головой:

— Нет. Хозяин вышвырнул его вон. На рассвете он исчез со всеми своими вещами.

Джек вспомнил, каким негодованием горели глаза Оза, когда он смотрел на истыканного ракшасу. Теперь Джек был уверен, что в голове у него раздается погребальный звон.

— Здесь только Бонди любил меня, — продолжал Хэнк с несчастным видом. — Мы с ним разговаривали. А все эти уроды заняты только собой.

Джек со вздохом посмотрел на Хэнка. По крайней мере, теперь он знает, кто пошел Меченому на обед.

Не слишком большая потеря для человечества.

— Зачем тебе такие друзья, сынок? — бросил Джек и пошел дальше.

— Ты за это заплатишь! — донесся до него голос Хэнка сквозь шум дождя. — Бонди вернется и рассчитается с тобой. Из-за этого проклятого урода меня лишили жалованья! Вот погоди, Бонди разделает тебя под орех!

Парень, не брызгай слюной.

Джек решил не говорить ему, что Бонди не уволили. Он ведь все еще оставался при балагане. Зачем подвергать опасности этого большого глупого ребенка?

— А если он не вернется, я сам с тобой разберусь. И с человеком-акулой тоже!

Нет, дорогой, не разберешься. Потому что я сделаю это раньше.

Джек поспешил в город. Подойдя к «Мемисону», он увидел, что Эйб еще не приехал, и вошел внутрь.

— Извините, но время обеда уже прошло, и теперь мы откроемся только в пять, — сообщил подоспевший метрдотель.

— Я только посмотрю меню.

Взглянув на мокрую обвисшую одежду и заляпанные грязью шлепанцы, метрдотель подал ему пластиковую карту. Во взгляде его читалось: «Даже не думай сюда соваться».

Делая вид, что изучает «Знаменитые рыбные обеды Мемисона», Джек краешком глаза следил за улицей. Мимо проехала черно-белая полицейская машина. Сидевший в ней коп таращился на всех, кто проходил по тротуару. Через десять минут подкатил потрепанный грузовик Эйба.

— Может быть, в другой раз, — сказал Джек, возвращая меню метрдотелю.

Тот вздохнул с облегчением, и Джек понял, что прожил день не напрасно. Всегда приятно сделать добро своему ближнему.

Выйдя на улицу, Джек быстро залез в грузовик.

— Силы небесные! — воскликнул Эйб, взглянув на него. — Вы только посмотрите на этого оборванца! Что случилось?

— Долгая история, — ответил Джек. Он развалился на сиденье и надвинул кепку на глаза, притворяясь спящим. Наконец-то можно расслабиться. — Расскажу тебе по дороге. А сейчас давай сматываться отсюда.

Теперь он был почти уверен, что следующие тридцать — сорок лет не проведет в тюрьме. В первый раз после той злосчастной чашки кофе появилась возможность сесть и подумать. В голове у него был полный сумбур. Возможно, это дает знать о себе «берсерк». Мысли лихорадочно роились в мозгу, словно пузырьки воздуха в кипящем котле.

Что же произошло сегодня утром?

Джек с трудом вспомнил, как разбил три машины и убил двух человек, но это его не слишком расстроило. События эти лишь бледными тенями мелькали в глубине его сознания. Но вот то, что он чуть не выпорол Вики и хотел ударить Джиа, Джек помнил очень хорошо.

Картина эта стояла у него перед глазами, четкая и ясная, словно он видел ее на экране телевизора.

Сознавать, что он чуть не поднял руку на двоих самых близких ему людей, было совершенно невыносимо…

Неожиданно для себя он разрыдался.

— Джек! Да что с тобой? — ахнул Эйб, чуть не потеряв управление.

— Все в порядке, — ответил тот, беря себя в руки. — Проклятый наркотик… Все еще колобродит внутри. Ты звонил Джиа?

— Конечно. Настроение у нее неважное.

— Телефон при тебе?

Выудив из кармана «Стар-тек», Эйб протянул его Джеку. Прежде чем набрать номер, тот попытался собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

Вернувшись в город, он первым делом позвонит Наде и предупредит ее, чтобы она была осторожнее. Кто-то, скорее всего Монне, пытается накачать ее наркотиками. Потом он вернется сюда, чтобы покончить с Меченым. После этого придется заглаживать свои грехи перед Джиа и Вики.

Составив план действий, Джек набрал номер Джиа.

— Привет, это я, — бодро произнес он, когда она взяла трубку.

В ответ послышался глубокий протяжный вздох.

— Джек… что с тобой случилось?

— Я не виноват, — быстро сказал он. — Меня накачали наркотиками.

Он стал рассказывать про Надин кофе, объяснять, что этот чертов наркотик делает с людьми, и в заключение добавил:

— Даже ты стала бы агрессивной, хватив этой дряни.

— Не знаю, Джек, — с сомнением произнесла Джиа. — Но могу сказать точно, что я никогда не думала, что мне придется тебя бояться.

Резанула как бритвой.

— Пойми, Джиа. Это был не я. Наркотик сделал меня таким.

— А если ты опять явишься неожиданно? Как я могу быть уверена, что тебе снова не подсыплют чего-нибудь?

— Этого не случится.

— Ты не можешь знать наверняка.

— Могу. Да, могу. «Берсерк» доживает последние дни.

Надо добавить еще один пункт к списку неотложных дел: покончить с «ГЭМ-Фармой», а заодно с Монне и Драговичем. Сегодня же вечером.

Его опять охватила ярость, но не та, которую разжигал «берсерк», а своя собственная, подспудная. Темная и терпкая, как выдержанное вино, она вдруг всплыла из тайников его подсознания. Сегодня утром он сказал Наде, что ему нет никакого дела до наркотиков. Он был не прав. Слишком уж бесцеремонно вторгались они в его личную жизнь.

Надя опаздывала. Она пропустила поворот и поехала в Латтингтаун. Когда она, наконец, добралась до центра Монро, было уже почти два, но рыбного ресторана не было видно.

Ах нет, вот он… старомодная деревянная вывеска с рыбой на тарелке и надписью «Мемисон». И рядом телефон, как и говорил Даг. Правда, припарковаться негде.

Но тут из ресторана вышел какой-то человек в мешковатой одежде и мокрой кепке. Он прыгнул в старый грузовик, который тотчас отъехал, освободив ей место прямо рядом с телефоном.

Поставив свой «таурус», Надя подошла к аппарату, из которого в ту же минуту раздался звонок. Она схватила трубку:

— Даг?

— Надя! Ты приехала! Я знал, что на тебя можно положиться.

Слава богу, это он. Она посмотрела по сторонам. Он где-нибудь рядом?

— Ты где?

— В полуторах милях отсюда. Я прячусь в балагане на болоте.

— Где?

— Не волнуйся. Я не собираюсь сбежать с бродячим цирком. Ты доберешься за несколько минут.

Выслушав, как ехать, Надя поспешила к машине. Развернувшись, она поехала вдоль берега. Яхты и катера были уже спущены на воду, моторные же лодки дожидались открытия сезона на берегу под навесами. Проехав четверть мили, Надя повернула налево. Сначала исчезли дома и магазины, а потом кончилось и шоссе. Грязная проселочная дорога уходила в болото. Под низко нависшим небом застыла серая гладь залива. На берегу стояла полуразвалившаяся хижина, а неподалеку раскинул шатры бродячий балаган. Все было так, как говорил Даг.

Он велел ей найти небольшой красный фургон, стоящий на заднем дворе. На стоянке Надя заметила несколько машин, но людей не было видно.

Где же они? Ни единой живой души вокруг. Ей стало жутко. Ходить здесь одной как-то не хотелось, поэтому она объехала балаган на машине. За шатрами она обнаружила старый обшарпанный фургон, стоявший на отшибе. Его некогда блестящая хромированная поверхность была покрашена тусклой красной краской, призванной скрыть многочисленные вмятины и царапины.

Это там прячется Даг? Во всяком случае, другого красного фургона здесь не наблюдалось. У нее сжалось сердце. Как его сюда занесло?

Надя поставила машину рядом с фургоном. Окна в нем были закрыты ставнями, но дверь широко раскрыта. Подойдя к темному проему, она окликнула его:

— Даг?

Из темноты послышался тихий голос:

— Надя! Я так рад, что ты приехала.

— Даг, где ты?

— Здесь, внутри. Входи, не бойся.

Она вдруг засомневалась. Что-то здесь не так. По телефону его голос казался таким знакомым… Но здесь, вблизи, он звучал несколько иначе. Не так, как обычно. И потом, он назвал ее Надей вместо своего обычного «Надж».

— Почему я тебя не вижу, Даг?

Последовала пауза.

— Я в постели. Мне так хочется встретить тебя, но я… я ранен.

Даг… ранен…

Забыв об осторожности, Надя взлетела по шатким ступенькам и ринулась в дверь. Остановившись у порога, она огляделась, пытаясь увидеть что-нибудь в темноте. Несмотря на открытую дверь, воздух в фургоне был спертый и затхлый. Вдруг что-то зашуршало.

— Даг?

— Я здесь, дорогая, — послышался его голос откуда-то снизу.

Вздрогнув, Надя посмотрела туда. Сначала ей показалось, что там стоит ребенок, но потом она разглядела усы и прилизанные волосы. Карлик, похожий на вывеску парикмахера.

— Пока! — бросил он с усмешкой и выскочил за дверь.

Надя остолбенела. Человечек говорил голосом Дага.

Проводив его взглядом, она хотела последовать за ним, но тут дверь фургона с треском захлопнулась и все погрузилось во мрак.

— Нет! — закричала она сорвавшимся голосом, едва не задохнувшись от ужаса.

Бросившись к двери, Надя со всей силой уперлась в нее плечом, пытаясь открыть. Потом стала барабанить по ней кулаками, громко крича:

— Нет! Пожалуйста! Выпустите меня! Помогите!

Дверь не поддавалась. Она продолжала стучать и звать на помощь, хотя было ясно, что никто ее не услышит, — фургон стоял слишком далеко. Наконец она охрипла и перестала кричать, но все еще барабанила в дверь, стараясь сдержать рыдания, рвавшиеся из груди.

Нет, слез ее они не дождутся.

Вдруг из угла послышались какие-то звуки. Надя похолодела от страха.

Она здесь не одна.

Шум становился все сильней, кто-то сопел, рычал и поскуливал.

Сотовый телефон! Как же она про него забыла. Надо позвонить и позвать на помощь! Надя потянулась к сумке, но вдруг вспомнила, что оставила ее в машине. Вот теперь впору разрыдаться.

В углу опять кто-то завозился.

Господи, как же здесь темно! Сквозь закрытые ставни пробивались лишь узкие полоски света. Постепенно ее глаза привыкли к темноте, но это лишь усугубило ее страхи. Стало видно, что в углу шевелится нечто очень большое.

Осмотревшись, Надя увидела стол с ящиками и раковину. Значит, она находится на кухне. Надя принялась выдвигать ящики в надежде найти нож или фонарик, но там были лишь крошки и пыль.

Двигаясь дальше, она наткнулась на обеденный стол, на котором — о, счастье! — стояла свеча в стеклянном подсвечнике. Проведя рукой по столешнице, она смахнула что-то на пол. Пошарив внизу, Надя нащупала маленький пластмассовый цилиндрик. Зажигалка.

Но радость быстро сменилась опасением. Что она увидит в свете свечи? Что за существо шипит, скулит и бьется в дальнем углу фургона? Однако выбора не было. Неизвестность еще страшнее.

Нажав на колесико, она подняла горящую зажигалку. В углу все затихло.

Оно испугалось огня?

Наступила гнетущая тишина. Надя зажгла свечу и, держа ее перед собой, осторожно двинулась в глубь фургона.

Из темноты выплыли очертания лежащего тела. Все-таки это человек, а не животное. Подойдя ближе, она увидела мужчину, руки и ноги которого были привязаны к спинкам кровати. Рот его был заклеен пластырем, над которым блестели широко раскрытые голубые глаза. По лбу разметались пряди золотистых волос.

— Даг!

Наклонившись, Надя чуть не выронила свечу. На руку ей полился горячий воск, но она ничего не почувствовала. Рыдая, она стала снимать пластырь с его лица.

— О, Надж, прости меня! Я же не знал!

Надя поцеловала его.

— Даг, что случилось? Почему мы здесь?

— Не знаю. Я не видел тех, кто меня похитил.

Надя начала развязывать его правую руку.

— Они украли твой ноутбук и разбили компьютер.

— Тогда это люди из ГЭМ.

— Видимо, да, — признала Надя скрепя сердце.

— Зря я полез в их проклятый компьютер. Но ты-то как здесь оказалась?

Наде удалось ослабить веревку, и Даг вытащил руку. Пока он развязывал другую, Надя трудилась над его правой ногой, попутно рассказывая о «локи», «берсерке» и своих подозрениях.

Освободившись, Даг обнял свою невесту, и она расплакалась у него на плече. Лицо Дага заросло щетиной, измятая одежда пропахла потом, но он был жив и прижимал ее к груди.

— Когда этот карлик болтал со мной, мне и в голову не пришло, что они задумали, — сказал Даг.

— Тот, который говорил твоим голосом? Это что-то сверхъестественное.

— Он пришел вместе с каким-то парнем с собачьим лицом и стал со мной разговаривать. Спрашивал, не нужно ли мне чего-нибудь, знаю ли я, почему я здесь, и все в таком роде. Сам он ничего не говорил, только задавал вопросы. Теперь я понимаю, что он изучал мой голос.

Надя попыталась рассмотреть его лицо в неверном свете свечи.

— Они тебя били?

— Нет, что ты. Они приносят мне еду, много еды, и воду. Здесь есть даже туалет. — Даг указал большим пальцем куда-то за спину. — Все это время со мной вполне прилично обращались и только час назад привязали к кровати.

Надя огляделась.

— Неужели отсюда нельзя выбраться?

— Нет. Уж поверь мне. Я все перепробовал.

Надя посмотрела на свечу.

— А что, если поджечь фургон?

— Я тоже об этом думал, но кто будет звать пожарных? Здешние ребята сами погасят огонь, прежде чем кто-нибудь его заметит. И даже если пожарные приедут, мы уже успеем задохнуться в дыму.

— Хорошо, — согласилась Надя. — Никакого пожара. Остаемся в живых.

— Вот это меня и удивляет. Если мы представляем для них опасность, почему они просто не убили нас?

— Раз не убили, значит, это не входит в их планы. Но тогда зачем держать нас здесь и хорошо кормить? Ты что-нибудь понимаешь?

Даг покачал головой.

Успокоенная логикой своих рассуждений, Надя обвила Дага руками и прильнула к его груди.

Милош Драгович сидел на заднем сиденье «бентли», погруженный в мрачные раздумья. Машина летела по Парк-авеню — черный стальной островок тишины среди городского шума и суеты. Его водитель Пера не осмеливался заговорить с хозяином. Радио было выключено. Никакой музыки и новостей. У Милоша их и без того было довольно.

Вук и Иво убиты… он все еще никак не мог поверить в это. Как такое могло случиться?

Милош узнал об этом из дневных новостей — по телевизору показали обгоревший, изрешеченный пулями остов его машины и носилки с телами его людей. Он до сих пор не мог смириться с этой потерей, тем более что нападавший был один.

Свидетели рассказали, что видели человека, уехавшего на угнанном такси, но Милош был уверен, что одному такое не под силу. В новостях сообщалось, что действовал какой-то наркоман. Какой еще наркоман? Это были те же люди, что атаковали его в Хемптоне. Теперь они перебрались в город и устроили засаду, хорошо спланированное нападение, напоминающее военную операцию.

Это беспокоило его больше всего. Чтобы устроить засаду, надо было знать, что Иво с Вуком собираются на дело. Но он и сам до последнего момента не знал, куда их пошлет. Значит, есть только два объяснения: либо его дом прослушивается, либо среди его людей имеется осведомитель.

Эта догадка была подобна ведру холодной воды. Если к нему внедрили осведомителя, то кто он? Он посмотрел в спину водителю. Может быть, Пера? Нет, только не он. Пера был рядом с ним еще во времена торговли оружием. Он на такое не способен.

Значит, жучки? Милош вздохнул. Возможно, и то и другое. В конце концов, у него тоже есть свои люди в конкурирующих фирмах и даже в нью-йоркском департаменте полиции. Но толку от них никакого. Его конкуренты издеваются над ним, прокручивая эти чертовы записи в своих барах, но никто из них пока не засветился в этом деле.

Полиция безуспешно разыскивает преступника-одиночку. Никаких примет, кроме среднего роста, обычного телосложения и темных волос, у них нет. И даже по поводу волос показания свидетелей расходятся. Лица тоже никто не запомнил. Говорят, что оно было обожжено пламенем горящей машины. Между прочим, его, Милоша, машины.

Полицейские утверждают, что преступник угнал такси. Оно было обнаружено в Куинсе, где он угнал еще одну машину — «мерседес». Пока полиция разыскивала угнанный «мерседес», этот парень лежал без сознания в больнице маленького городка на Северном побережье. Местные полицейские арестовали его за вождение в нетрезвом виде. К тому времени, когда они поняли, что за ним имеется кое-что более серьезное, этот тип уже успел сбежать.

Милошу хотелось закричать на весь свет: «Он был не один! Это всего лишь приманка. Один человек не смог бы так легко справиться с моими людьми! На самом деле это заговор с целью погубить меня!»

Но до глухих не докричишься. Его слушали только те, кто поставил жучки. Возможно, их понатыкали и здесь, в его личной машине.

При этой мысли ему захотелось на свежий воздух.

— Останови, — приказал он Пера.

Выйдя на углу Восемьдесят пятой улицы, он увидел, как водитель нервно озирается по сторонам. Он явно был напуган. Вук и Иво за одно утро… кто будет следующим?

— Подожди меня здесь, — бросил Драгович и двинулся в восточную часть города.

Он решил взять инициативу в свои руки. Раз он не может доверять своим людям, телефонам, офисам, машинам, остается одно — все делать самому. Он сам выследит своих мучителей и расправится с ними. Только так можно спасти свою честь.

В его распоряжении был только один бесспорный факт: первый звонок от так называемого Комитета по охране окружающей среды был сделан из телефона-автомата на углу Восемьдесят седьмой улицы и Третьей авеню. Все остальное, включая человека в машине, которого засекла камера, пока на уровне догадок.

Дойдя до Третьей авеню, Милош повернул к центру города. Через два квартала он обнаружил телефон-автомат. Скоро он доберется до этого парня на пленке, а возможно, и до его жены и ребенка. Но начать надо вот с этого. Постоять у того самого телефона, дотронуться до кнопок, которые нажимала рука его врага.

Но почему он позвонил именно отсюда? — подумал он, медленно обводя взглядом окружавшие его дома.

Вдруг он заметил высокий жилой дом. Знакомое здание. Прошлой осенью один из его людей узнавал для него адрес. Едва взглянув на листок, он протянул его Пера со словами: «Отвези меня по этому адресу».

Но дом этот он запомнил. Там жил доктор Люк Монне. Развернувшись, Драгович со всей силой ударил рукой по телефонной будке, напугав проходившую мимо пожилую даму. Он успел отвернуться, прежде чем она его разглядела.

Как он мог быть так слеп? Как мог выпустить события из-под контроля? Если бы он был внимательней прошлой осенью, то сразу бы вспомнил, где живет доктор Монне, и пресек бы эту авантюру в самом зачатке. И тогда не было бы ни масляного дождя, ни обстрела вертолета, ни позорной видеозаписи, которую показали все общенациональные каналы.

Милош постарался успокоить себя. Все это уже в прошлом. А прошлое, как известно, изменить нельзя. Но зато он может отомстить.

Теперь ему все предельно ясно. Монне со своими партнерами решили его устранить, чтобы самим торговать «локи».

Обычное дело. Если бы Милош нашел способ самому производить наркотик, он бы тоже избавился от них. Бизнес есть бизнес.

Но никакой бизнес не дает права публично унижать человека.

Милош был уверен, что все это придумал Монне.

Он скрипнул зубами. Монне… Вот уж никогда бы не подумал, что эта жалкая лягушка способна придумать что-либо подобное и набраться наглости осуществить свой план. Но факт налицо.

Мотивы преступления и возможность его осуществить — все совпадает.

Подумать только, я рассуждаю как проклятый коп. Но такова реальность. И эти червяки, Гаррисон и Эдвардс, наверняка тоже замешаны.

Настало время платить по счетам. Подобное оскорбление можно смыть только кровью.

К несчастью, это будет означать конец «локи» — он своими руками зарежет курицу, несущую золотые яйца. Весь бизнес псу под хвост. Но честь дороже.

Деньги свои он успел перевести в Швейцарию и на Каймановы острова, так что легко может исчезнуть, уехав на пару лет за границу. По милости Монне и его сподвижников эта страна потеряла для Милоша всякую привлекательность.

Драгович пошел обратно к машине. Теперь о человеке на пленке можно забыть. Зачем тратить на него время, если все следы ведут в «ГЭМ-Фарму».

Владельцы компании… Надо подумать, как убрать всех троих. Раз положиться ему не на кого, придется действовать самому.

Милош шел по городу, строя планы…

— Так ты теперь киллером заделался? — спросил Эйб, толкнув пакет через прилавок.

Джек начал отдирать липкую ленту от плотной оберточной бумаги.

По дороге в Нью-Йорк Джек рассказал Эйбу, что произошло, и попросил помощи. Эйб довез его до дому, где Джек постарался привести себя в божеский вид. Он снял и аккуратно сложил одежду, позаимствованную в больнице, чтобы отдать ее в химчистку, а потом вернуть Питеру Харрису вместе со стодолларовым банкнотом.

Потом он позвонил Джиа, чтобы еще раз объясниться. Конечно, лучше было явиться с повинной, но он не хотел пугать Вики своими синяками и ожогами.

Джиа не слишком обрадовалась его звонку. Опять они с Вики подвергаются опасности по его милости.

Здесь возразить нечего.

Когда это кончится?

Хороший вопрос, но пока он не может на него ответить. Возможно, сможет чуть позже.

Он не стал ворошить прошлое — ведь они и так знали, что Вики жива только благодаря Джеку. Если бы не его род занятий, ее вряд ли удалось бы спасти прошлым летом. Нет слов, это убедительный аргумент, но нельзя прибегать к нему до бесконечности.

Разговор велся в натянутых тонах.

Джек решил отложить все объяснения на потом. Чтобы избавить Джиа и девочку от опасности, которую представлял для них Драгович, он должен сосредоточиться на текущих делах. Развернув бумагу, Джек взял в руки пистолет.

— Похож на «Вальтер П-38».

Эйб фыркнул.

— Ну, если у тебя с глазами не в порядке и ты забыл очки дома, тогда, может, и похож. Это длинноствольный «АА П-98» 22-го калибра.

Джек взвесил пистолет в руке — тянет на полтора фунта. Проверил ствол: отшлифованное дуло с резьбой на трех восьмых дюйма. Потом взял черный металлический цилиндр, лежавший в пакете вместе с пистолетом.

— Слишком мал для глушителя. Ты уверен, что он будет работать?

— Прежде всего, это не глушитель. Это звукогаситель. Пистолет ведь не заглушишь. Можно только немного ослабить звук. Будет ли он работать? Да, будет. Это «Джемтек Аврора». В нем используется новейшая технология поглощения звука влажной средой. Убирает двадцать четыре децибела. Хватает на две обоймы. Потом надо менять.

— Мне надо сделать всего два-три выстрела.

— Вспышку при выстреле он тоже гасит.

Джек пожал плечами:

— Я буду работать днем.

— А вот этим ты будешь заряжать, — сказал Эйб, бросив на прилавок коробку с патронами. Они, как ты понимаешь, бесшумные.

— Естественно.

Какой смысл использовать глушитель, — ладно, звукогасигель, — если пуля будет свистеть в полете, как крохотный «конкорд», преодолевающий звуковой барьер?

— Ты не одолжишь мне свои перчатки? — попросил Джек.

Пошарив под прилавком, Эйб извлек пару нитяных перчаток, почерневших от грязи и оружейного масла. Джек натянул их на руки.

Эйб с изумлением посмотрел на него:

— А что, на патронах есть обратный адрес?

Джек не ответил. Высыпав на прилавок десяток патронов, он вытер их о перчатки и стал вставлять в обойму. Обычно он с упорством маньяка собирал свои стреляные гильзы, правда, это не всегда получается. В таких случаях лучше не оставлять на них отпечатков пальцев.

— Джек, — осторожно начат Эйб. — Я знаю, ты зол на нескольких подонков и на то есть веские основания. У тебя такие глаза, что я чувствую: для кого-то готовится большой бенц. Но разве обязательно прибегать к крайним мерам? На тебя это не похоже.

Джек взглянул в озабоченное лицо Эйба:

— Не беспокойся, старина. Я буду стрелять по картонной коробке.

— Ну, ясное дело, — согласился Эйб. — Для этого обязательно нужен глушитель. Чтобы не напугать остальные коробки. Наш Джек всегда так деликатен. И где же находится эта картонка?

— В Бруклине.

Джеку ужасно не хотелось туда тащиться. Голова у него гудела, как котел, обожженная кожа горела и зудела, шов на голове стягивал кожу, и каждое движение отдавалось болью в левом глазу. И к тому же налицо были все признаки похмельного синдрома. Скорей бы добраться до кровати. Но дело должно быть закончено. И сегодня же.

Вытерев обойму, Джек вставил ее в пистолет. Она с громким щелчком села на место. В свертке еще оставалась новенькая кобура. Джек вытер глушитель и положил его в карман. Потом протер пистолет, опустил его в кобуру и сунул ее сзади за пояс, под свою просторную водолазку.

— С каких это пор ты стал носить водолазки? — спросил Эйб.

— С сегодняшнего дня. Можешь оценить.

Длинные рукава и высокий воротник прикрывали его ожоги.

Джек осторожно надвинул на лоб защитного цвета панаму и нацепил огромные летные очки.

— Ну, как я выгляжу?

— Как читатель журнала «Солдат удачи». Но маскировка отличная.

Джек продумал свой наряд еще дома. Он скрывал шов на голове и синяки под глазами. Полиция уже наверняка разослала во все концы приметы человека со швом на лбу и обожженным разбитым лицом.

Он направился к двери.

— Встретимся завтра утром. Что тебе купить на завтрак?

— Яйца по-бенедиктински с печеночным паштетом вместо ветчины.

— Ты их получишь.

— Да уж, получу, — фыркнул Эйб у Джека за спиной. — Низкокалорийную булку с соевым творогом.

Остановившись у телефона-автомата, Джек набрал номер Надиного сотового. Он звонил ей уже в третий раз. Телефон по-прежнему не отвечал, и Джек перезвонил ей домой. Трубку сняла женщина, говорившая с сильным польским акцентом. Она сказала, что Нади нет дома. Что-то в ее голосе насторожило Джека.

— Что-нибудь случилось, миссис Радзмински?

— Нет. Ничего не случилось. А кто это говорит?

— Меня зовут Джек. Я… помогал Наде искать Дугласа Глисона, — кинул он пробный камешек.

— Даг нашелся. Он позвонил ей сегодня днем.

Хоть какие-то хорошие новости.

— Он рассказал, что с ним произошло?

— Наденька поехала к нему, но до сих пор от нее никаких известий. Она обещала позвонить, она всегда мне звонит, а вот сегодня почему-то не позвонила.

— Она так обрадовалась, что ее жених нашелся, что совсем забыла про маму.

— Но моя дочка всегда мне звонит.

— Уверен, что она скоро объявится.

Но, повесив трубку, Джек понял, что он вовсе в этом не уверен. Он никогда не видел этого Дага, но вряд ли можно предположить, что парень, всерьез занимающийся программированием, сам разбил свой компьютер, после чего отправился на пару дней погулять. По словам Нади, им с Глисоном стали известны какие-то тайные сведения о ГЭМ. И вот теперь никто не знает, где они.

Возможно, сегодня вечером он это выяснит.

Джек сумел оторваться от основного потока машин, и его «бьюик» добрался до морского порта довольно быстро. Оставив машину за несколько кварталов, он пешком дошел до погрузочной площадки ГЭМ. За трехметровой оградой с колючей проволокой шла погрузка: круглые двухсотфунтовые коробки со штампами «ГЭМ-Фарма» и «трисеф» плыли по транспортеру, исчезая в восемнадцатиколесном полуприцепе. За процессом наблюдали вооруженные охранники в форме.

Судя по всему, это был очень ценный антибиотик.

Конечно, было бы лучше прийти сюда часов через пять, когда стемнеет, но исчезновение Нади вынуждало торопиться. В общем-то дневной свет имеет свои преимущества.

Джек возвратился к машине, вытащил из кобуры свой «П-98» и надел на ствол глушитель. Подъехав к заводу, он остановил машину рядом с погрузочной площадкой и посмотрел по сторонам. Вокруг никого не было. Вставив патрон, он до половины поднял стекло и положил на него ствол. Взяв на прицел картонную коробку в начале транспортера, он нажал на курок, предварительно убедившись, что за ней никто не стоит.

Выстрел прозвучал довольно громко, но так казалось только внутри машины — снаружи его заглушил уличный шум. Одна из коробок покачнулась. Глаз — алмаз. Джек опустил пистолет и поднес к глазам небольшой бинокль. Из отверстия под буквой «Г» тонкой струйкой сыпался порошок. Голубой. Знакомая голубизна «берсерка».

Чтобы убить время, Джек объехал вокруг территории завода — мимо складов, производственных зданий и старых морских доков. Манхэттена отсюда не видно — его загораживает Красный мыс, но зато статуя Свободы была как на ладони. Эта высокая статная женщина, высоко поднимающая факел над морской гладью, всегда задевала тайные струны его души.

Когда Джек снова подъехал к заводу, транспортер был уже остановлен. Закрыв двери фуры, водитель и один из охранников забрались в кабину.

Второй охранник открыл ворота, и трейлер покатил прочь.

Куда бы они ни везли сбой товар, сначала им придется выехать на шоссе. Джек рванул им навстречу, развернулся и, поравнявшись с тягачом, выставил локоть в окно, прикрывая пистолет.

Но вдруг засомневался.

Никогда раньше он не действовал столь грубо. Это шло вразрез с его убеждениями. Ему бы надо проследить за парочкой таких трейлеров, посмотреть, где и как они разгружаются, а потом придумать, как заполучить «берсерк», не прибегая к насилию. Сделать это изящно.

К черту изящество, подумал Джек, посмотрев на грохочущий рядом тягач, и с ходу влепил две пули в его правую переднюю шину. Нет времени разводить канитель. Надо действовать быстро, жестко и решительно.

Подобно большому зверю, еще не знающему, что он ранен, трейлер продолжал катить по дороге с простреленной шиной. Но рано или поздно ему придется остановиться.

Джек следовал за ним до угла, потом свернул на боковую улицу и остановился — дальше ехать не было смысла. Он надел панаму и очки, приклеил усы, как у Саддама Хусейна, заткнул за пояс пистолет и дальше преследовал трейлер уже пешком.

Он обнаружил его через полквартала — водитель с охранником стояли у спущенной шины, в растерянности почесывая затылки. Вероятно, все их предыдущие рейсы проходили без всяких осложнений, и они к ним не были готовы. Джек замедлил шаг и, подойдя ближе, спрятался за стоящими машинами. Вокруг ни души — здесь была чисто промышленная зона, своего рода выжженная земля. Джек вытащил пистолет, натянул на нижнюю часть липа воротник водолазки и подошел к стоявшим мужчинам.

— Привет, ребята, — буркнул он сквозь воротник. — Вашу шину продырявила вот эта штука. — Он незаметно показал им пистолет. — И вас она продырявит точно так же, если будете плохо себя вести.

Водитель, молодой парень с редкой светлой бородкой, поднял руки к груди. Охранник, плотный темноволосый мужчина, судорожно сжал пальцы правой руки.

— Не делай глупостей, парень, — быстро сказал Джек. — Ты думаешь, раз тебе платят за охрану, так, значит, надо из кожи вон лезть. Я уважаю эту точку зрения, но вот тебе мой совет: не делай этого. Оно того не стоит. Я не собираюсь вас убивать и угонять ваш трейлер. Мне нужен только образец этого груза. Так что снимай свою амуницию, осторожненько давай ее мне и не будем попусту проливать свою кровь.

Охранник молча смотрел на Джека, пожевывая верхнюю губу с аккуратными усиками.

— Эй, Граймс, — подал голос водитель. Руки у него дрожали. — Не дури, старина!

Граймс вздохнул, отстегнул ремень и отдал оружие Джеку. Тот бросил его в кабину трейлера.

— Отлично. Теперь пошли за образцом.

Подгоняемые Джеком, водитель с охранником поплелись к двери фуры. Джек двинулся за ними, держа обоих под прицелом. Водитель отпер замок и открыл дверь. Вся фура была забита коробками, поставленными в четыре этажа. Джек заметил, что охранник внимательно наблюдает за ним, и решил занять его работой.

— Вот, — протянул он ему небольшую сумку на «молнии». — Сыпь сюда.

— Чего сыпать?

Джек чуть повернул ствол и выстрелил по коробке. Пуля со щелчком пробила картон.

Водитель испуганно отшатнулся. Охранник уважительно поднял брови.

Джек указал на голубой порошок, тонкой струйкой высыпавшийся из коробки:

— Насыпай доверху.

Граймс подставил сумку под струю.

— Приличную дозу тебе выписали, старина, — заметил водитель.

Когда сумка заполнилась, Граймс застегнул ее на «молнию» и бросил Джеку. Тот отступил назад и опустил пистолет.

— Спасибо, ребята. Извините за шину. Я бы помог вам ее поменять, да времени нет. Надо бежать.

Перед тем как уйти, Джек поднял подбородок, освободив лицо от воротника водолазки, и продемонстрировал свои пышные усы. Спрятав пистолет под рубашку, он побежал к машине. Прыгнув в кабину, он быстро снял панаму, очки и усы и нажал на газ. У первого же светофора стянул через голову водолазку. К тому моменту, когда он подъехал к скоростной магистрали Бруклин — Куинс, вся его амуниция, включая пистолет, была надежно упрятана под переднее сиденье. Водитель с охранником не видели его машину, зато наверняка запомнили усы, так что от их показаний будет мало толку. Можно расслабиться и не торопиться. Джек повернул на север и поехал по шоссе, строго соблюдая все ограничения скорости.

Зазвонил домофон. Слишком рано для такси, подумал Люк, нажимая кнопку.

Послышался голос Рауля:

— Вам принесли пакет, доктор Монне. Я оставил его у вашей двери.

— У моей двери? А почему ты не позвонил?

— Я звонил, но никто не ответил. Наверное, звонок не работает. Завтра исправим.

— Хорошо, исправьте, — согласился Люк. Можете делать все, что хотите. Завтра я буду уже далеко. — А что за пакет?

— Бутылка вина от K&D.

Люк хорошо знал этот винный магазин на Мэдисон-сквер. Кто же это прислал ему вино?

Люк прошел через комнату, где стояли три больших набитых чемодана. Ящики с вином уже увезли, и без них комната казалась осиротевшей. Остается надеяться, что при перевозке с ними ничего не случится. В его коллекции были уникальные вина, восстановить которые будет невозможно.

Отперев дверь, он осторожно приоткрыл ее, но она вдруг резко распахнулась, сбив его с ног. Поднявшись, он с ужасом уставился на незваного гостя.

— Добрый вечер, доктор Монне, — приветствовал его Драгович с улыбкой большого белого брата, закрывая за собой дверь.

— Вы… что… какими судьбами?.. — пробормотал Люк в полном смятении.

— Какими судьбами? — переспросил Драгович, внимательно оглядывая комнату. — Мой водитель занимает разговорами вашего консьержа. Я ему доходчиво объяснил, что… — Он запнулся, увидев чемоданы. — О! Собираетесь путешествовать? Позабавились на мой счет и теперь хотите слинять?

О чем он говорит?

— Позабавился? Я не понимаю, о чем вы…

Внезапно Драгович размахнулся и со всей силой ударил Люка в лицо. Доктор пошатнулся, вскрикнув от боли. На глаза его навернулись слезы.

— Хватит придуриваться, док!

Люк прижал руки к пылающему лицу.

— О чем вы говорите?

Драгович подошел к нему вплотную. Люк втянул голову в плечи, ожидая града ударов. На какой-то миг в голове его промелькнула мысль о сопротивлении. Но Люк не умел драться. Попытавшись дать сдачи, он еще больше разозлит Драговича.

Однако серб не стал его бить. Вместо этого он схватил доктора за шиворот и, развернув, толкнул к большому телевизору, стоявшему в дальнем углу комнаты.

— Вот! — рявкнул он, указывая на экран, где передавали новости. — Сколько раз ты уже глазел на это?

— На что глазел?

Драгович еще крепче сдавил Люку шею, вцепившись в нее ногтями, и злобно прошипел ему в ухо:

— Сам знаешь на что! Подожди немного, скоро опять покажут, и тогда посмотрим вместе!

— Вы имеете в виду запись, где вас показывают… на загородной вилле?

Должно быть, все дело в этом.

— Да! — процедил Драгович сквозь зубы, еще крепче сжимая пальцы. — Ту самую запись, которую ты так ловко сляпал!

— Нет! Да что вы! Это вовсе не я!

— Врешь! — завопил Драгович, изо всех сил толкнув Люка в шею.

Пролетев вперед, тот грохнулся на телевизор. Там что-то треснуло, и трубка погасла. Сейчас он меня убьет, пронеслось у Люка в голове.

— Клянусь вам! — закричал он. — Всеми святыми клянусь, что я тут ни при чем! Ничего об этом не знаю!

— Ты со своими дружками, Гаррисоном и Эдвардсом, задумал убрать меня из дела. Ладно, посмотрим, кто вылетит оттуда первым. — Драгович посмотрел по сторонам. — Где у тебя телефон?

— На кухне.

— Давай туда! Сейчас кое-кому позвонишь.

Люк бросил взгляд на чемоданы. Счастье было так близко… еще несколько минут, и он был бы на пути в аэропорт. А теперь его поволокут к чертям в преисподнюю.

Джек отошел от телефона-автомата на углу Восемьдесят седьмой улицы и Третьей авеню. От Нади до сих пор не было вестей. Ее мать сказала, что дочка уехала в первой половине дня и больше не объявлялась. Она была очень обеспокоена.

Джека это тоже насторожило. Он попытался убедить себя, что это не его проблема. Не получилось.

Хорошо. Он собирался свести счеты с Драговичем и Монне. Начать решил с Монне, поскольку серба найти сложнее. Возможно, он уже уехал из города. Исчезновение Нади — еще одна причина для разговора с добрым доктором.

Джек обернулся и посмотрел на дом Монне. Лучи предзакатного солнца золотили его высокие окна. За одним из них, возможно, прячется доктор. В офисе ГЭМ Джеку сообщили, что Монне сегодня не приходил, а у него дома он застал лишь автоответчик.

Джек оставил машину неподалеку, перекрыв подъезд к магазину, который вряд ли сейчас кому-то понадобится. Если на его машине оставят квитанцию, он завтра же заплатит штраф. Джек всегда оплачивал штрафные квитанции. Во-первых, машина была оформлена на Джиа, а во-вторых, если его остановят, он не хотел бы, чтобы на экране появилось слово «нарушитель», когда номер его машины введут в компьютер.

После дождя воздух был сырым и теплым, как в парилке. В своем черно-белом спортивном костюме Джек чувствовал себя неуютно. Но сегодня вечером он шел на дело, которое могло оказаться мокрым, и, кроме того, нейлон не оставляет волокон. Спортивная куртка имела еще одно преимущество — карманы на «молнии». В одном из них был «берсерк», по другим он рассовал свои инструменты взломщика: слесарный набор и стеклорез. Если Монне не откроет, придется проникать в его квартиру иным способом. В доме с консьержем это не так-то просто, но Джеку приходилось брать и не такие крепости.

Он посмотрел на «бентли», припаркованный у входа в дом. Машина стояла тут уже давно. Сколько же надо иметь денег, чтобы выложить больше ста тысяч за тачку, подумал Джек. И тут в дверях показался Монне.

Отлично.

За ним следовал не кто иной, как Драгович. Джек с трудом поборол искушение перебежать улицу и всадить в него парочку пуль 22-го калибра.

Проклятый серб подослал к нему своих головорезов, но не это привело Джека в ярость. Это он как раз мог понять. В конце концов, по милости Джека Драгович превратился во всеобщее посмешище, так что его жажда мести была вполне естественной. Но его люди грозились изнасиловать Джиа и даже Вики. Во всяком случае, тот, что сидел на заднем сиденье. Плотоядный блеск в его глазах не оставлял сомнений в том, что это не пустые слова. Он уже предвкушал предстоящее удовольствие.

Возможно, сам Драгович и не трогает мирных жителей. Но это не имеет значения. Если на него работают такие люди, как те бандиты в «БМВ», значит, пока он жив, Джиа и Вики будут постоянно в опасности. Это все равно что оставить в живых Меченого. Джек не собирался терпеть их обоих.

Пора, наконец, все расставить по своим местам.

Но сначала нужно поговорить с этой парочкой. Один из них причастен к исчезновению Нади и ее жениха. Возможно, Джек уже опоздал, но он, по крайней мере, должен знать об этом наверняка.

Терпение, сказал он себе. Терпение и еще раз терпение. Ты еще дождешься своего часа. Разберешься с обоими.

Увидев водителя «бентли», выходящего из подъезда, Джек поспешил к своей машине. «Бентли» свернул к центру города. Для шести часов вечера движение было не слишком интенсивным. До Тридцать четвертой улицы они добрались достаточно быстро, но там попали в мучительный затор и дальше уже ползли, как черепахи.

Было ясно, что парочка направляется в офис «ГЭМ-Фармы». Это усложняло ситуацию. Прошлый раз, ожидая Надю на противоположной стороне улицы, Джек заметил охранника в вестибюле. До места Драгович и Монне доберутся не раньше семи. Их-то пропустят без вопросов, а вот у Джека наверняка потребуют документы.

Но если он приедет первым…

Заметив вывеску гаража, Джек быстро загнал туда машину. Шагая по Тридцать четвертой улице, он надел перчатки, панаму и темные очки. Заскочив в подъезд, быстро приклеил себе усы. Перед тем как вернуться в гараж, все это надо будет снять.

Через квартал он нагнал «бентли» и к офису ГЭМ пришел первым. Войдя в вестибюль, отделанный мрамором и хромированной сталью, он направился к мордастому латиноамериканцу, сидевшему в кабинке охраны.

— Привет. Доктор Монне еще не приезжал?

Охранник покачал головой:

— Не видел его сегодня.

Джек облегченно вздохнул:

— Ну слава богу! Я должен с ним встретиться, но чуть было не опоздал. Везде такие пробки, ошалеть можно.

Охранник, которого, судя по табличке на груди, звали Гауденсио, недоверчиво посмотрел на него, как бы говоря: «Какие у тебя могут быть дела с доктором Монне?»

— Надо кое-что подключить у него в кабинете. Я мастер-электронщик.

Охранник кивнул. Он проглотил наживку.

— А у других директоров вы будете подключать?

— У кого?

— У Эдвардса и Гаррисона. Они там, наверху, ждут его. А всех остальных уже отпустили.

Джек радостно потер руки. Все складывалось как нельзя лучше.

— Серьезно? Вот здорово! С ним едет еще один парень. Похоже, денек у меня сегодня выдался неплохой! Мне нужно записаться?

Охранник кинул ему ручку.

— Давай записывайся, но я все равно не могу пустить тебя без их разрешения.

Он потянулся к телефону.

— Ладно. Тогда я тут подожду и поднимусь наверх с доктором Монне.

Записавшись в книге как «Д. Вашингтон», Джек увидел, что к подъезду подкатил «бентли».

— Вон он, приехал. Не говори, что я только что подошел, ладно? — подмигнул он охраннику.

Монне с Драговичем уже входили через вращающуюся дверь.

— Добрый вечер, доктор Монне, — приветствовал его охранник.

Монне рассеянно кивнул. Его правая щека распухла, и он был несколько не в себе.

— Здравствуйте, господа. Рад вас видеть, — произнес Джек, улыбаясь во весь рот.

Ему никто не ответил, и он, смущенно пожав плечами, пошел за ними, как бы говоря всем своим видом: «Разве поймешь эту богатую публику?»

Охранник тоже пожал плечами, давая понять, что этот тип людей ему хорошо известен.

Джек зашел вместе с мужчинами в лифт. Увидев, что Драгович нажал кнопку «16», он протянул руку и нажал на «18».

Он опять почувствовал непреодолимое желание выхватить «П-98» и покончить с ними прямо здесь.

Ведь это так просто. Но не стоит торопиться. Особенно сейчас, когда наверху их ждут партнеры по ГЭМ. Кто-то из них наверняка знает, что случилось с Надей.

Джек прислонился к стене в дальнем углу кабины и, опустив голову, стал украдкой наблюдать за своими спутниками.

Оба они молчали. Драгович кипел от возмущения, Монне был чуть жив от страха. Атмосфера в кабине накалялась с каждой минутой.

Когда лифт остановился на шестнадцатом этаже, Драгович буквально вытолкнул доктора из кабины. Похоже, надвигается гроза, подумал Джек.

Он нажал на кнопку, открывавшую дверь, чтобы посмотреть, что они будут делать дальше. Оба остановились у стеклянной двери с логотипом «ГЭМ-Фармы». Монне опустил карточку в электронный замок, там что-то пискнуло, и дверь распахнулась. Джек увидел, что стол секретаря был пуст.

Он отпустил дверь и поехал на восемнадцатый этаж. Там он нажал кнопку «16» и через минуту уже стоял перед стеклянной дверью ГЭМ.

Теми слесарными инструментами, что он принес с собой, электронный замок не откроешь. Даже если удастся его взломать, наверняка сработает сигнализация и начнется форменный конец света.

Остается стекло.

Стеклянная перегородка, в отличие от двери, не имела металлической окантовки. Джек достал стеклорез и опустился на колени. Нажимая всем телом на стеклорез, он процарапал на блестящей поверхности дугу в двух футах от пола. Потом стал углублять образовавшуюся бороздку, водя по ней алмазным резцом. Работа не из легких — руки в кожаных перчатках сразу стали мокрыми. Затем Джек провел прямую линию у самого пола. Когда все было готово, он резко ударил по стеклу. Один раз, другой. С третьей попытки стекло треснуло по линии надреза, и вырезанный полукруг упал на ковер.

Джек пролез в образовавшееся отверстие и осторожно заглянул в коридор. Камер наблюдения не было видно. Спрятать их было решительно негде. Отлично.

Одернув куртку, Джек направился на поиски правителей царства «берсерка».

— Ты ничего не съела, — пропищала девушка.

Сидя на кушетке рядом с Дагом, Надя внимательно изучала это создание. У девушки был тоненький голосок и крошечная головка, казавшаяся еще меньше из-за собранных в конский хвост волос. Девчушка явно не блистала умом и была такой хрупкой, что Наде ничего не стоило оттолкнуть ее от выхода и выбежать наружу. Однако за дверью стояли два здоровенных охранника с собачьими лицами, которых им с Дагом не осилить даже вдвоем.

— Я не хочу есть, — ответила она.

Полчаса назад девушка принесла им гамбургеры, сосиски в тесте и фруктовый пунш — все явно не первой свежести, как показалось Наде. Даг съел свою порцию целиком, но Надя даже не прикоснулась к еде.

— Ты должна есть. Так говорит Оз.

— Слишком жарко, — сказала Надя, стараясь разговорить девушку. Пока она здесь, дверь будет оставаться открытой, и они хоть немного глотнут свежего воздуха. — И потом, мне страшно.

— Ой, да ты не бойся, — произнесла девушка с искренним сочувствием. — Оз такой добрый.

— А кто такой этот Оз? — спросил Даг, положив руку Наде на бедро и подавшись вперед.

— Он наш хозяин, — сообщила девушка, удивляясь, что кто-то может этого не знать.

— А зачем он нас похитил? Почему держит здесь?

Девушка пожала плечами:

— Я не знаю. Но он ведь вас хорошо кормит. И дал вам такой хороший фургон.

— Ты можешь нам помочь выбраться отсюда? Ну, пожалуйста, — попросила Надя, понизив голос.

— Ой, нет! — Прижав руки к груди, девушка стала пятиться к двери. — Ни за что! Оз рассердится!

— Он тебя побьет?

— Нет, Оз никогда нас не бьет. Он нас защищает, помогает нам.

— Тогда и ты помоги нам. Пожалуйста!

— Нет-нет-нет! — затараторила девчушка, выбегая в дверь. — Нет-нет-нет-нет-нет!

— Подожди! — закричала Надя, вскакивая с кушетки, но охранник с треском захлопнул дверь перед ее носом. Еле сдерживая слезы, Надя опустилась на кушетку и прижалась к Дагу. — Что же нам делать?

— Сидеть здесь, — отозвался Даг, обнимая ее. — И думать, как…

Он осекся, услышав какой-то лязг в передней части фургона. Пол чуть накренился назад, потом вперед. Загремела цепь. Поднявшись, Надя подошла к передней стенке фургона.

Трещина над окном позволяла видеть узкую полоску окружающего мира. Надя увидела заднюю стенку тягача, к которому прицепили их фургон.

Фургон резко дернулся, и Надя еле удержалась на ногах. Ее успел подхватить Даг.

— Что происходит? — спросил он.

— Они нас увозят.

— Куда?

— Не знаю.

У нее вдруг появилось ужасное предчувствие скорой развязки. Еще немного, и они узнают, зачем их похитили.

Они что, фокусники? Гудини? Куда они, черт возьми, делись?

Джек ходил по офису, заглядывая во все комнаты и кабинеты. Он проверил даже туалеты и небольшую, хорошо оборудованную кухню. Нигде никого. Единственным местом, которое он не осмотрел, был короткий коридор в центре офиса. Он не пошел туда, когда заметил под потолком камеру наблюдения. Зачем она здесь?

Коридор был сквозным, и Джек сумел подойти к камере сзади. Взяв стул в одном из кабинетов, он осмотрел камеру вблизи. Неподвижный объектив был нацелен на середину коридора. Интересно. А она вообще работает? И кто за ней следит? Есть только один способ узнать это…

Позаимствовав липкую ленту в одном из кабинетов, Джек заклеил линзу и ретировался.

Никто не появился, и Джек вернулся в коридор. Дойдя до его середины, он услышал глухой шум удара, донесшийся из-за левой стены. Повернувшись, он увидел дверь, на которой висела небольшая табличка «Комната для совещаний». Дверь сливалась со стеной, ручка не выступала над поверхностью, табличка была едва различима. Практически ничего не видно, пока не подойдешь вплотную.

Комната для совещаний… ну конечно. Где же еще им быть? Приложив ухо к двери, Джек различил еле слышные голоса. Разговор явно велся на повышенных тонах, но по какому поводу кричали, понять было нельзя.

Джек отошел от двери. Звукоизоляция. И расположена комната в самом центре офиса, значит, окон там нет. Все продумано. Защита от электромагнитных волн предполагает глухие стены. На двери Джек заметил петли, а в углублении виднелась ручка. Это означало, что дверь открывается в коридор. Джек осторожно потянул за ручку. Никакого эффекта. Возможно, внутри есть засов.

Прислонившись к стене, Джек стал прикидывать, что тут можно сделать. Дверь, открывающуюся в коридор, вышибить невозможно… подходящего инструмента у него нет… придется импровизировать…

Что у него есть под рукой?

Через минуту в голове у Джека созрел приблизительный план действий.

Выйдя из коридора, он обшарил один из ближайших кабинетов. Потом зашел на кухню и, порывшись в ящиках стола, нашел то, что требовалось.

— Вранье! — закричал Драгович, ударив по столу кулаками. — Вы меня что, за дурака держите?

Ну как его убедить? — подумал Люк, съежившись от страха. Драгович стоял в конце стола, спиной к двери, сверкая глазами с неистовством маньяка. Он заставил Люка устроить экстренное собрание партнеров, предварительно отправив весь персонал по домам.

И вот теперь они захлопнуты в этой душной мышеловке.

Нас ведь трое, подумал Люк. Разве мы не справимся с одним? После своего ареста за незаконное применение оружия он, вероятно, остерегается носить с собой пистолет. Перевес на нашей стороне. По моему сигналу мы все набросимся на него…

Он посмотрел на своих партнеров. Кент весь взмок от страха — его рубашка была покрыта мокрыми пятнами. Брэд чуть не плакал от отчаяния.

Так, может быть, лучше не надо…

— Почему вы нам не верите? — всхлипнул Брэд.

Драгович презрительно скривил рот.

— «Локи» мы получаем от какого-то странного существа, но теперь оно подыхает! И я должен верить в эту чушь?

— Господи, да это же правда! — вскричал Кент. — Если бы мы хотели вас обмануть, то придумали бы что-нибудь поубедительней.

Люк надеялся, что, узнав о таинственном существе, Драгович поостынет, но вышло как раз наоборот. Он все больше распалялся.

— Я могу вам показать это создание, — предложил Люк. — Увидите все своими глазами.

— Опять какие-то фокусы!

— Никаких фокусов. Вы сами в этом убедитесь и тогда поймете, что не мы плетем против вас заговоры. Подумайте, зачем нам убирать вас из дела, если «локи» все равно скоро накроется.

Драгович озадаченно уставился на него. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но тут раздался стук.

Мужчины застыли, прислушиваясь. Стук повторился. Кто-то барабанил в дверь.

Люк отошел от стола и включил монитор. На экране появилось нечеткое изображение. Кто-то стоял у двери, но черты лица были неразличимы.

Драгович кивнул Брэду.

— Посмотри, кто там! — приказал он, отступая от двери. — И без фокусов!

Люк с облегчением заметил, что он не выхватил револьвер. Значит, Драгович не вооружен.

Брэд нажал кнопку переговорного устройства.

— К-кто там? — раздался его голос из микрофона, установленного в коридоре.

Ответ был невнятным: что-то о «службе безопасности» и «вышедшем из строя оборудовании».

На мониторе был виден мужчина, размахивающий руками. Какая еще служба безопасности? — подумал Люк. И как он сюда попал?

Оттолкнув Брэда от переговорного устройства, Драгович нажал кнопку.

— Уходите. Мы заняты. Придете завтра.

Последовал еще один невнятный ответ, но одна фраза прозвучала громко и отчетливо: «…в помещении могут быть жучки».

— Что? — хором воскликнули все четверо.

— Опять твои штучки? — буркнул Драгович, глядя на Люка. Он повернулся к Брэду: — Поди открой!

Люк хотел запротестовать, но Брэд уже открыл задвижку трясущимися руками и слегка толкнул дверь. Дальше события разворачивались с головокружительной быстротой.

Дверь резко распахнулась, и Брэд чуть не вывалился в коридор, но потом поменял направление и пулей отлетел к столу, словно кто-то дал ему пинка. В комнату ворвался странного вида незнакомец с пистолетом в руке.

— Всем стоять на месте! — закричал он.

Приказ этот относился ко всем, но пистолет был направлен на Драговича. Люк с тревогой заметил на стволе глушитель. Человек показался ему знакомым… спортивный костюм, панама, темные очки. И тут Люк вспомнил — они только что ехали с ним в лифте.

— Слава богу, — простонал Брэд. — Не знаю, кто вы, но явились вы вовремя! — Он указал на Драговича: — Этот человек…

— Заткнись! — бросил незнакомец, толкнув Брэда к столу. — Стой здесь со своими дружками. — Он повернулся к Драговичу: — Оружие есть?

Драгович пристально посмотрел на него:

— Ты хоть знаешь, кто я такой?

— Знаю. Еще раз спрашиваю: оружие есть?

Драгович усмехнулся:

— Мне незачем его носить.

— Хватит трепаться. Снимай пиджак.

— Пошел ты…

Пистолет незнакомца чуть кашлянул, и Драгович, схватившись за ногу, рухнул на стул.

Люк заметил, что на двери стоявшего позади шкафа появилось отверстие с выщербленными краями.

— Снимай пиджак, — повторил незнакомец. — Иначе царапиной не отделаешься.

Не спуская с незнакомца тяжелого взгляда, Драгович снял пиджак, скомкал его окровавленными руками и швырнул в его сторону.

— Считай, что ты покойник.

— Сегодня вы уже пытались отправить меня на тот свет, — сказал незнакомец, поймав пиджак свободной рукой. — Теперь моя очередь.

Люк увидел, как на лице Драговича гнев сменяется изумлением, а потом… неужели страхом? Он взглянул на незнакомца, проверяющего карманы пиджака. Жаль, что за темными очками не видно его глаз. Он был разозлен не меньше Драговича, если такое вообще возможно. Что произошло между ними? Скосив глаза на своих партнеров. Люк увидел на их лицах то же недоумение и испуг.

В груди у него похолодело. Вместо одного сумасшедшего на них свалился другой, да к тому же еще вооруженный.

Джека так и подмывало пристрелить Драговича на месте — понадобилась вся его выдержка, чтобы не спустить курок. Однако пока он удовлетворился зрелищем их растерянных и испуганных лиц.

— Так это ты? — произнес Драгович, прищурившись. — Да, это ты. Усы у тебя фальшивые. Я тебя узнал.

В пиджаке у Драговича Джек обнаружил только сотовый телефон. Бросив его на стол, он кинул пиджак сербу.

— Вряд ли.

— Нет, узнал. Это ты останавливался у моих ворот!

Чертовы камеры, подумал Джек.

— Я понял! — вдруг вскрикнул Драгович, указывая на Монне. Лицо его побагровело от гнева. — Ты работаешь на него! Он тебя нанял, чтобы уничтожить меня!

Откуда он это взял? — удивился Джек, но решил не разубеждать серба. На его заблуждении вполне можно сыграть.

— Ты посиди пока и помолчи, а я потолкую с этими козлами, — оборвал он Драговича.

Такое пренебрежение задело того больнее, чем пуля. Джек повернулся к Монне:

— Где Надя Радзмински?

Монне чуть заметно вздрогнул. Возможно, он просто испуган. Или что-то скрывает? Пока неясно.

— Надя? — манерно пожал плечами доктор. — Дома, я полагаю.

— Дома ее нет. Она пропала. — Джек повернулся к другим двум партнерам: — А вы что скажете, ребята? Где, по-вашему, я могу найти Надю Радзмински?

— А мы откуда знаем, — огрызнулся потный толстяк.

— Радзмински? — переспросил нервный субъект, похожий на хорька. — Люк, это та новая сотрудница, которая занимается исследованиями?

— Откуда вы знаете Надю? — спросил Джека Монне.

Тот проигнорировал вопрос, сосредоточив все свое внимание на двух других партнерах.

— А как насчет Глисона — Дугласа Глисона? Он ведь тоже пропал. О нем что-нибудь знаете?

Кажется, в самую точку, подумал Джек, увидев испуг на лице Хорька. С этим парнем я бы сел играть в покер.

Следя краем глаза за Драговичем, Джек приставил пистолет к голове Хорька.

— Красивая у тебя стрижка, жалко будет ее испортить.

Хорек схватился за голову и, пригнувшись к столу, заскулил:

— Скажи ему, Люк! Скажи ему про Пратера!

Монне закрыл глаза. Джек застыл, пристально глядя на него. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском рвущейся ткани. Это Драгович отдирал шелковую подкладку от пиджака, чтобы перевязать рану.

— Да скажи же ему! — завизжал Хорек.

— Заткнись, Брэд, — процедил Монне сквозь зубы.

— Озимандиас Пратер? — уточнил Джек, глядя, как вытягиваются лица всех трех директоров.

— Вы его знаете? — спросил Монне.

— Здесь вопросы задаю я.

— Нет, нет, вы не поняли, — заволновался Люк. — Это очень важно. Если вы его знаете, то наверняка видели существо, которое он называет человеком-акулой.

— Имел такое удовольствие всего несколько часов назад.

Куда он клонит?

— Тогда, пожалуйста, расскажите все этому человеку, — взмолился Монне, указывая на Драговича. — Опишите его, подтвердите, что оно при смерти.

— Вы шутите? Он полон сил и готов разнести свою клетку.

Монне изменился в лице, а Драгович стал молотить кулаками по столу, что-то выкрикивая про лжецов и предателей. Однако Джеку было не до его воплей — в голове у него промелькнула страшная догадка.

Подойдя вплотную к Монне, он нацелил пистолет ему в лицо:

— Говори!

— Что говорить?

— Что Оз и его подручные сделали с Дагом?

— Ничего не сделали.

Джек ткнул ствол доктору в висок:

— У тебя три секунды… две секунды…

— Он его убрал!

— Что это значит?

— Не знаю! — воскликнул Монне. — Он сказал, что нашел «абсолютно надежный способ устранения», так что мы можем не беспокоиться на этот счет. Это все, что я знаю. Клянусь!

Ах ты, ублюдок, подумал Джек, с трудом удерживаясь, чтобы не спустить курок. Паршивый сукин сын. Джек мог поклясться, что «средство устранения», которое нашел Оз, имеет желтые глаза и рассеченную нижнюю губу.

— А Надя? Что с ней?

Монне прикрыл глаза.

— У тебя осталась одна секунда! — рявкнул Джек и затаил дыхание в предчувствии ужасного ответа.

Монне кивнул.

— То же самое, — пролепетал он.

— А, черт!

Очень может быть, что ракшаса поправил свое здоровье не за счет Бонди. Оз скормил ему Глисона… а Надя будет следующим блюдом в меню.

Джек отступил на шаг, борясь с желанием украсить стены комнаты мозгами этого сукиного сына. Но нет, так легко он не отделается, как, впрочем, и вся их шайка.

— А теперь выкладывайте все из карманов на стол, — скомандовал он. — Каждый. И побыстрее.

Партнеры с облегчением вздохнули. Джек видел, как прояснились их лица. Они решили, что дело ограничится ограблением. А это значит, что они останутся живы.

Один Драгович не пошевелился. Он сидел прижав руку к ноге и молча смотрел на Джека. Тот вспомнил его крик о лжецах и предателях. Похоже, их совместное предприятие распалось. Джек решил его не трогать — он уже отобрал у нею все, что требовалось.

— Живее, живее, — подгонял их Джек. Он действительно торопился. Глисона уже, наверное, не спасти, но Надю он успеет вытащить оттуда. — Выворачивайте карманы.

На бумажники, брошенные на стол, Джек не обратил никакого внимания. Его интересовали только сотовые телефоны. Он сложил их в одну кучу с мобильником Драговича. Потом махнул револьвером в сторону мистера Потного.

— Собери все телефоны в этой комнате и сложи их на стол.

Когда Потный бросился исполнять приказание, Джек указал Хорьку — кажется, Монне назвал его Брэдом — на бар в дальнем конце комнаты.

— А ты принеси мне четыре стакана и графин с водой.

Когда все телефоны были собраны, — Кент снял даже микрофон со стола, — Джек завернул их в чей-то пиджак и выбросил в коридор.

— А теперь насыпь в каждый стакан по пригоршне этой штуки, — приказал он, бросив на стол сумку с «берсерком».

Выражение лица Брэда не оставляло никакого сомнения в том, что ему хорошо знаком этот порошок.

— З-зачем?

— Делай, что говорят.

Руки у Брэда тряслись, как у пьяницы в приступе белой горячки, но с заданием он справился.

— А теперь налей в каждый стакан воды и передай своим дружкам.

Через минуту перед каждым стоял стакан с голубоватой жидкостью.

— Пьем до дна, джентльмены, — скомандовал Джек.

Мистер Потный вспотел еще сильней.

— Нет, — затряс он головой, с ужасом глядя на свой стакан, словно там была серная кислота. — Это нас убьет.

— Ну, рано или поздно все мы умрем. Пейте, и я ухожу.

Драгович презрительно фыркнул, поднял стакан, словно готовясь произнести тост, и, крякнув, вылил его содержимое себе в глотку. Пустым стаканом он запустил в Монне, промахнувшись на какой-то дюйм.

— Я не могу! — всхлипнул Брэд.

Джек всадил пулю в стол прямо перед ним. Три директора подскочили от испуга, Драгович же и бровью не повел. При других обстоятельствах он бы мог вызвать у Джека уважение.

— У меня нет времени вас уговаривать. Предлагаю два варианта: либо вы выпиваете это сами, либо я стреляю вам в живот и выливаю это пойло туда.

Мистер Потный первым осушил свой стакан. Когда он поставил его на стол, вид у него был совершенно несчастный. Брэд чуть было не подавился, и Джек уже думал, что он извергнет выпитое обратно, но, к счастью, все обошлось.

Оставался Монне.

— Вы знаете, что с нами будет после этого?

— Да, по собственному опыту. Я махнул ту дозу, которую кто-то из вас подсыпал Наде.

— Никогда не слышал об этой Наде, — проворчал Драгович. — Кто это? Я ее знаю?

— Значит, это был ты, — сказал Джек, пристально глядя в глаза доктора. Так бы и въехал ему по физиономии. Вместо этого Джек поднял руку в перчатке, почти сомкнув большой и указательный пальцы. — Сегодня утром я был на волосок от того, чтобы избить двоих самых близких мне людей. И все по твоей милости. Думаю, тебе лучше это выпить.

Монне осушил свой стакан.

— Но зачем вы это делаете?

— Меня наняла Надя, — ответил Джек, с трудом удерживаясь, чтобы не выбить доктору зубы. Надя пропала и, возможно, уже мертва по вине этого мерзавца.

— Вот для этого?

— Нет, чтобы я за тобой следил. — Джек указал на Драговича. — Чтобы защитить тебя от него. Она думала, что у тебя неприятности. Беспокоилась за тебя. Ты ей был небезразличен.

Монне был ошеломлен.

— О боже мой!

К удивлению Джека, доктор закрыл лицо руками и зарыдал.

Джек вынул из кармана сверток и бросил его на стол. В бумажном полотенце было то, что он нашел на кухне.

— Можете немного поразвлечься. Но помните, что гласит закон: не проливать кровь. Разве мы не люди?

Наслаждаясь зрелищем поверженных врагов, Джек попятился к двери. Напоследок он не удержался и пустил в Драговича парфянскую стрелу.

— Нет ли у вас старых шин на продажу? — спросил он с тем же аристократическим выговором, с каким говорил с ним по телефону. — Желательно с маслом.

— Так это ты! — заревел Драгович, вскакивая со стула. — Зачем ты это сделал?

— Ничего личного, — ответил Джек. — Меня просто наняли для этой работы.

С этими словами он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Быстро опрокинув стоящий напротив шкаф, он припер им дверь. Потом побежал к лифту, моля Бога, чтобы не опоздать в Монро.

Люк с трудом понимал, что происходит вокруг… Кент толкает дверь, пытаясь ее открыть… они с Брэдом налегают на нее всем телом… панические крики о том, что они в ловушке.

В голове у него звучали совсем другие слова…

«Она думала, что у тебя неприятности. Беспокоилась за тебя. Ты ей был небезразличен».

Слова эти разъедали его мозг, как кислота.

Бедная Надя. Она пыталась мне помочь, а я обрек ее на смерть. В какую скотину я превратился! Как мог так низко пасть!

Подняв голову, он увидел, что с противоположного конца стола на него смотрит Драгович.

— Ну что ж, — криво усмехнулся серб. — Мы опять вчетвером. — Поднявшись, он, чуть прихрамывая, двинулся вдоль стола. Рана не слишком повлияла на его подвижность. Он указал на сверток, оставленный незнакомцем. — Посмотрим, что ваш знакомый оставил нам на память.

— Он не наш знакомый, — возразил Кент. — Мы его в первый раз в жизни видели. По крайней мере, я.

— И я тоже, — присоединился Брэд.

— Он сказал, что вы его наняли.

— Вовсе нет! — воскликнул Брэд. — Он сказал, что «его наняли». Но это не значит, что сделали это мы.

Все повернулись к Люку.

— Ты избавился от Радзмински, не посоветовавшись с нами, — сказал Кент. — И этого парня ты тоже нанял сам?

Люк промолчал. Теперь ему было наплевать, что они подумают.

Драгович стал разматывать бумажное полотенце, в которое был завернут подарок незнакомца. На стол со стуком упали четыре кухонных ножа.

— О боже! — прошептал Брэд.

Драгович взял самый длинный и провел пальцем по лезвию.

— Как бритва, — сказал он с ухмылкой, направив острие в сторону Люка. — Хочешь попробовать?

Люк рванул рубашку на груди. По столу покатилась пуговица.

— Ну, давай! Чего ждешь?

Это не было бравадой. Доведенный до отчаяния, Люк хотел покончить все разом.

— Не бери меня на пушку. А то я и вправду тебя прирежу, а заодно и твоих приятелей.

— Не надо так шутить! — воскликнул Кент.

— А кто шутит?

— Начни с меня, — повторил Люк. — Мне все равно.

Ему действительно было все равно, и, поняв это, он вдруг почувствовал прилив какой-то безрассудной отваги.

Драгович перестал ухмыляться.

— Тебе не будет все равно, когда я всажу эту штуку тебе в горло.

— Прекратите! — остановил его Брэд. — Если вы его убьете, вам все равно не скрыться. Мы будем сидеть здесь взаперти, пока не придут уборщицы. — Он посмотрел на часы. — А они здесь будут уже через час.

— Это верно, — подтвердил Кент. — Вы же не хотите, чтобы они обнаружили вас здесь с мертвым телом и запачканными кровью руками? При таком раскладе даже ваши адвокаты не смогут вас отмазать.

Драгович взвесил ситуацию и, пожав плечами, бросил нож на стол.

— Ну, тогда в другой раз, — прошипел он, наклонившись к Люку. — Когда тебе будет не все равно. И мне так будет приятней.

— Сейчас главное — сохранять спокойствие, — начал Брэд. — Этот человек, кем бы он там ни был, надеется, что мы друг друга поубиваем. Но мы его перехитрим, если сумеем не потерять голову. И тогда посмотрим, кто будет смеяться последним. Сейчас «локи» начнет действовать, а мы выпили столько, что хватит на шестерых. Но мы же интеллигентные люди. Мы сильнее «локи» и можем ему противостоять.

— Правильно, — поддержал его Кент. — Если мы будем сидеть тихо и молчать, то продержимся, пока сюда не придут уборщицы.

Брэд сел на стул в самом конце стола.

— Милош, вы оставайтесь на своем месте. Кент…

— Нет! — возразил Драгович, опускаясь на стул напротив Люка. — Я сяду здесь.

— Хорошо, — согласился Брэд. — Я останусь здесь, а Кент сядет напротив меня. Таким образом, мы будем находиться как можно дальше друг от друга. А теперь тишина и спокойствие.

Наступило молчание. Люк закрыл глаза и стал прислушиваться к слабому шуму кондиционера. Через несколько минут он почувствовал, что настроение у него улучшается. Он больше не терзался мрачными мыслями.

Люк стал снова думать о Наде, но теперь уже совершенно по-другому — трезво и прагматично. Глупо винить себя за Надину смерть, ведь совершенно ясно, что она сама в этом виновата. Если бы девочка занималась тем делом, которое ей поручили, то была бы жива и невредима. А она стала совать нос куда не надо. За что и поплатилась. И потом, скрыла свои отношения с Глисоном. Сказала, что они просто друзья, когда они уже были помолвлены. Помолвлены! Так и надо этой сучке. Она думала, что мне можно врать безнаказанно.

Открыв глаза, Люк увидел, что Драгович наблюдает за ним.

— Ну и что вы там увидели? — спросил он.

Драгович недобро усмехнулся:

— Кусок падали.

— Прошу вас, — подал голос Брэд с дальнего конца стола. — Если мы не будем разговаривать, то…

— Заткнись! — бросил ему Люк. — Господи, как же мне надоело твое вечное нытье!

— Ладно, — сказал Брэд, скривившись. Он прижал ладони к столу. — Пусть будет так. И давай на этом остановимся.

Люк прикусил язык. Брэд прав. «Локи» делает людей агрессивными. Невинное замечание может привести к кровопролитию. Все должны сохранять самообладание.

Но до чего же здорово он себя чувствовал, черт побери! Трудно поверить, что еще несколько минут назад он испытывал угрызения совести из-за Нади. Теперь же, благодаря «локи», ему стало ясно, что такое ничтожество, как она, вообще не заслуживает его внимания.

«Локи»… Жаль, что он не попробовал его раньше. Отличная вещь. Все его ощущения необычайно обострились — он чувствовал даже присутствие воздуха, каждой молекулы кислорода, слышал тиканье «ролекса» на руке у Драговича, различал волокна древесины под слоем лака на столе.

Его сознание стало удивительно ясным. Он увидел все ошибки, совершенные им в жизни, особенно за последнее время, понял, насколько иначе могла бы сложиться эта жизнь, прибегни он к помощи «локи» чуть раньше.

Люк взглянул на сидевших за столом.

Брэд и Кент… парочка неудачников: трусливый слабак и мягкотелый пустозвон. И как я мог с ними связаться? А Драгович — не такой уж он крутой. Да, он здоровенный мужик — как говорится, сила есть, ума не надо. Но разве он может тягаться со мной интеллектом? И почему я его раньше так боялся?

Люк ненавидел их всех и с удовольствием избавился бы от этой троицы. Кухонные ножи, лежавшие на столе, притягивали его взгляд, но нет… это уж слишком. У него хватит ума, чтобы убрать их, не вызывая подозрений. Может быть…

Громкий крик прервал ход его мыслей. Брэд вскочил и, наклонившись над столом, ткнул пальцем в лицо Кенту:

— Прекрати потеть! Я прямо-таки слышу, как ты обливаешься потом, и меня от этого тошнит!

— Тебя тошнит? — взвизгнул Кент, вскакивая со стула. — Послушай, ты, красавчик, это от тебя всех тошнит, от твоего пидорского вида и вечного нытья.

У Брэда отвалилась челюсть.

— Что? Ты на что намекаешь?

— Я не намекаю, черт побери. Я прямо говорю, что ты…

— Держите! — воскликнул Драгович.

Он схватил два ножа и пустил их по столу. Пару раз перевернувшись, они оказались между Брэдом и Кентом.

Брэд замолчал. Глаза его округлились.

— Вы только посмотрите на него, — засмеялся Кент. — Какая цыпочка!

— Цыпочка? — Лицо Брэда исказилось от ярости. Он схватил нож. — Я тебе покажу, кто из нас цыпочка.

Он бросился на Кента, и они упали на пол, скрывшись за столом. Люк не видел, что там происходит, были слышны лишь глухие удары, стоны и восклицания. Вдруг над столом появилась окровавленная рука Кента, схватила нож и опять исчезла из вида.

Люк продолжал сидеть не двигаясь. Он лишь слегка повернул голову в сторону Драговича. Судя по звукам, Брэд и Кент схватились насмерть, и Люк молил Бога, чтобы они убили друг друга. Тогда останется один Драгович.

Серб с жадностью следил за схваткой, словно акула, почуявшая запах крови и ждущая своего часа, чтобы сожрать и победителя и побежденного.

Потом возня прекратилась, и с пола поднялся задыхающийся Кент Гаррисон, весь залитый кровью. Люк увидел, как Драгович поднял один из двух оставшихся ножей и зажал его в кулаке, спрятав лезвие под запястьем.

— Ты в порядке? — спросил он приближающегося Кента.

— Сейчас увидишь, — усмехнулся тот, бросаясь на Драговича.

Но серб, казалось, этого ждал. Отступив назад, он полоснул Кента ножом по горлу. На стол брызнула кровь, и Кент с булькающим звуком сполз на пол.

В голове у Люка пронесся вихрь мыслей. Все отлично! Кента обвинят в убийстве Брэда. Драговича — в убийстве Кента, а он убьет Драговича в порядке самозащиты. Не успел он это подумать, как уже стоял на столе с ножом в руках. Серб быстро повернулся к нему…

Несмотря на пробку в Мидтаунском тоннеле и перевернувшийся трейлер на Спрингфилдской эстакаде, Джек сумел добраться до Монро за два часа.

Он намеревался подъехать на машине прямо к шатру, нырнуть под брезент, облить Меченого бензином, чиркнуть спичкой и отправить его обратно в ад, из которого тот явился. А потом, когда начнется паника и всеобщее смятение, попытаться разыскать Надю. Но, выехав по узкой дороге к болоту, почувствовал неладное.

Где же шатры?

Остановив машину на вытоптанном лугу, Джек с недоумением уставился на пустое пространство, освещенное светом его фар. Потом выскочил из машины и огляделся вокруг. Уехали. По дороге он их не встретил. Так куда же они делись?

Услышав шорох, Джек быстро обернулся. Позади его машины виднелась какая-то угловатая фигура. В отблеске фар он разглядел седого небритого старика.

— Если вы балаган ищете, так они уже уехали. Но не огорчайтесь, на будущий год они опять сюда пожалуют.

— Вы видели, как они уезжали?

— Само собой, — ответил старик. — Но сначала я с них арендную плату получил.

— А вы не знаете, куда они поехали?

— Меня Хаскинсом зовут. И земля, на которой вы стоите, моя.

Джек почувствовал, что терпение его истощается.

— Я с радостью уберусь отсюда, если вы скажете, куда…

— Я каждый год сдаю им землю в аренду. Им нравится Монро. Но я…

— Мне нужно знать, куда они уехали.

— Такой большой, а все еще мечтает сбежать с цирком, — сказал старик с хриплым смешком.

Это была последняя капля.

— Куда они уехали?

— Да вы не волнуйтесь, — примирительно сказал старик. — Зачем же так кричать? Они подались в Джерси. Завтра вечером откроются на мысе Мэй.

Джек прыгнул в машину. Южный Джерси. Трейлеры могут попасть туда только двумя путями: через Бронкс и мост Джорджа Вашингтона или через Верразано и Стейтен-Айленд. В любом случае до мыса Мэй можно добраться лишь по шоссе Гарден-Стейт. Джек помчался к шоссе в надежде перехватить их там.

Глава 9

Среда

До Джерси Джек добирался еще два часа. Было уже за полночь, а до мыса Мэй оставалось не меньше ста миль. На этом участке разрешалось ездить со скоростью не выше шестидесяти пяти миль. Джек поставил бортовой компьютер на семьдесят и убрал ногу с педали. Если он поведет сам, то не удержится и выжмет все девяносто, а это неизбежно привлечет внимание копов. Хватит, сегодня он повидал их уже достаточно.

Ну и денек. Когда же он, наконец, кончится? Действие «берсерка» давно прекратилось, но у него по-прежнему все болело. Особенно голова. В ушах все еще звучала песня «Ты меня не отпускаешь», услышанная по радио час назад. Голос Дайаны Росс вгрызался в измученный мозг, как циркулярная пила.

И самое печальное было в том, что вся эта поездка могла оказаться напрасной. Джек не очень представлял себе, как часто надо кормить ракшасу и сколько он съедает за раз. Если ему скормили Бонди, а потом Дага, у него есть шанс застать Надю в живых. Шанс этот, конечно, невелик, но использовать его надо. Иначе он никогда не простит себе свою нерасторопность.

Конечно, не заметить целый караван фургонов практически невозможно, но он все же чуть не проскочил его, отвлекшись на экстренное сообщение, передаваемое по радио…

«…Массовое убийство в центре города: известный гангстер Милош Драгович по кличке «пройдоха серб» убит несколькими ударами ножа вместе с тремя руководителями фармацевтической фирмы. Все четверо были только что обнаружены в комнате для совещаний компании «ГЭМ-Фарма» пришедшими уборщиками. Сегодня Драгович уже появлялся в новостях. Он…»

Поздравляя себя с успехом задуманного мероприятия, Джек проскочил стоянку и, только проехав добрую сотню ярдов, вдруг вспомнил, что заметил там скопление разномастных фургонов и трейлеров.

Замедлив скорость, он свернул на объездную дорогу, над которой висел указатель «Только для специального транспорта», и через минуту снова подъехал к стоянке, где расположился балаган.

В столь поздний час стоянка была практически пуста. Кроме питомцев Оза здесь сделали привал всего несколько парочек, возвращавшихся из Атлантик-Сити. Но почему Пратер остановился именно здесь? Ведь неподалеку находился полицейский участок.

Джек откинулся на сиденье. Плохой симптом. Если бы Оз вез с собой пленников, он вряд ли остановился бы в столь опасном месте. Джека охватили дурные предчувствия.

Но раз уж он заехал в такую даль…

Он осмотрелся. Подобраться незаметно было совершенно невозможно, стало быть, придется идти напролом. Конечно, не мешало бы натравить на Оза тех самых копов, что сидят здесь рядом в участке, но это может и не сработать. Если ракшаса уже сожрал Надю, копы просто ничего не найдут. И проблему с Меченым тоже так не решишь.

Открыв багажник, Джек посмотрел на канистру с бензином. Он планировал сначала покончить с Меченым, а потом уже искать Надю. Теперь пришлось менять планы. Сначала он найдет Надю, а потом уже займется ракшасой. Вытащив из-под запасной шины пистолет, Джек заткнул его за пояс спортивного костюма и зашагал к фургонам.

Балаган размещался в двух восемнадцатиколесных трейлерах и двадцати с лишним фургонах всех цветов и размеров и разной степени обветшалости. Приблизившись, Джек услышал громкие удары, доносившиеся от одного из фургонов. Из-за грузовика показались два охранника с собачьими лицами. Прорычав что-то нечленораздельное, они попытались прогнать Джека.

— Мне нужно поговорить с Озом, — заявил он.

Последовало молчание и энергичные жесты руками.

— Послушайте, либо вы пропустите меня к нему, либо я иду в полицейский участок, и тогда визит вам нанесут уже они.

Охранники явно не одобрили эту идею. Они переглянулись, и один тут же исчез. Через минуту он появился и махнул рукой, приглашая Джека с собой. Расстегнув «молнию» на куртке, тот пошел вперед.

Второй охранник остался на месте. Идя мимо беспорядочно разбросанных фургонов, Джек увидел бригаду рабочих, пытающихся залатать дыру на одном из трейлеров. Размеры этой дыры заставили его замедлить шаг: пять-шесть футов в высоту и не меньше двух в ширину. Края были выгнуты наружу, словно ее пробил гигантский кулак. Джек был на сто процентов уверен, что кулак этот принадлежал некоему синекожему существу с желтыми глазами.

Черт! Джек закрыл глаза и ударил себя по бокам. Его так и подмывало что-нибудь расшибить. Сколько еще сюрпризов ожидает его сегодня?

Однако настроение у него улучшилось, когда он понял, почему Оз обосновался рядом с полицейским участком. У него просто не было выбора. Возможно, Надя еще жива.

Остановившись, охранник сделал знак, чтобы Джек шел быстрее. Тот прибавил шаг, и вскоре они оказались у фургона Оза. Сам он стоял рядом, наблюдая, как рабочие чинят трейлер.

— Ну что, он все-таки сбежал? — спросил Джек, подходя к Озу.

Тот повернулся верхней частью тела и неприветливо посмотрел на Джека:

— А, это вы. От вас никуда не скрыться.

Джеку потребовалось все его самообладание, чтобы не накинуться на Оза с расспросами. Ему не терпелось узнать что-нибудь про Надю, но он решил пока ограничиться ракшасой. Это была знакомая тема. Он начнет с нее, а потом уже надавит на Оза как следует.

— Хорошо кормили его? Старались, чтобы он восстановил силы? Черт, вы же знали, какой это риск.

— Но он сидел в клетке с железными прутьями. Я думал…

— Вы ошибались. Мне довелось видеть его в полном расцвете сил. Такая клетка его не удержит, будь она трижды железная.

— Я восхищаюсь вашей способностью говорить очевидные вещи.

— Где он?

Впервые в глазах у Оза промелькнул страх.

— Не знаю.

— Здорово, — произнес Джек, оглядываясь вокруг. — А где тот парень, Хэнк?

— Хэнк? Зачем вам этот слабоумный?

— Хочу узнать, не побеспокоил ли он опять ракшасу.

Хозяин ударил кулаком в ладонь:

— Я надеялся, что он усвоил урок. Если нет, придется поучить его снова. — Он повернулся и прокричал в темноту: — Все ищут Хэнка! Когда найдете, сразу ведите ко мне!

Прошло некоторое время, но Хэнк так и не появился. Его нигде не нашли.

— Похоже, он сбежал, — предположил Пратер.

— Или его уволокли.

— Но мы не видели следов крови. Возможно, этот идиот еще жив.

— Да, он жив, — послышался женский голос.

Обернувшись, Джек увидел трехглазую прорицательницу.

— Что ты видишь, Кармелла? — спросил ее Оз.

— Он в лесу. Стащил одно из ваших ружей. И еще держит в руке копье. Пьян и озлоблен. Собирается убить человека-акулу.

— Ну, в этом я сомневаюсь, — заметил Оз. — Скорее все будет наоборот.

То, что Хэнк взял ружье, было вполне объяснимо. Но зачем ему копье? Но тут Джек вспомнил, как они с Бонди кололи ракшасу острым железным прутом. Но вряд ли от этого оружия будет толк. Если Хэнк наткнется на ракшасу, жизнь его не будет стоить и цента.

Джек посмотрел на густой лес, тянущийся вдоль шоссе.

— Мы должны найти его.

— Обязательно, — подхватил Оз. — Бедняга один в незнакомом месте, наверняка растерян и напуган.

Джек не совсем представлял себе, что может напугать ракшасу в лесу.

— Кстати, о потерявшихся, одиноких и испуганных, — начал он, указывая на трейлер Оза. — Я должен задать вам пару вопросов.

Отойдя к старому ободранному «эйрстриму», где их никто не мог слышать, Оз спросил:

— Так что вы хотели узнать?

— Где Надя Радзмински?

В глазах у Оза ничего не отразилось, но по тому, как напряглось его тело, Джек понял, что задал вопрос не напрасно.

— Надя… какая Надя?

— Та, которую вы должны убрать по заказу доктора Монне. Где она?

— Не имею ни малейшего представления, о ком вы… — начал было Оз, но запнулся, увидев, как Джек выхватил из-за пояса пистолет.

— Мне обо всем рассказал сам доктор и его партнеры, — тихо сказал Джек, навинчивая глушитель. — Они сказали, что заплатили вам, чтобы вы убрали Дугласа Глисона и Надю Радзмински, так что не изображайте из себя святую невинность. — Джек опустил ствол, нацелившись в правое колено Оза. — Я задаю свой вопрос еще раз, и, если вы опять начнете гнать туфту, я всажу вам пулю в ногу. Это не смертельно, но чертовски больно. Потом я снова задам вам вопрос и, если не получу ответа, выстрелю опять. И так мы будем продолжать, пока я не узнаю правду.

Однако Оз был не робкого десятка — он и бровью не повел, только взглянул на своих охранников, которые уже заметили пистолет. Сколько их у него? С глухим ворчанием они придвинулись ближе.

— Они разорвут вас в клочья после первого же выстрела. А может быть, еще до него.

— Не рассчитывайте на это, — возразил Джек, направляя пистолет Озу в живот. — Я успею спустить курок не один раз, прежде чем они меня схватят. Вы вообще-то представляете, какую дыру может проделать в вашем животе пуля 22-го калибра?

Пистолет у Джека был заряжен всего лишь разрывными патронами, но Озу об этом знать не обязательно.

— И не думайте, что выстрелы останутся незамеченными, — предупредил Джек, кивнув в сторону полицейского участка. — Вы не только умрете сами, но и соберете здесь кучу полицейских, которые начнут прочесывать все вокруг. И что они найдут?

Ярость на лице Оза сменилась беспокойством. Джек решил его окончательно добить.

— Вы собрали вокруг себя очень теплую компанию, Оз. Что с ними будет, если вы умрете? Они разбредутся неведомо куда и пропадут. И все из-за того, что вы не хотите ответить на один простой вопрос.

Джек надеялся, что его шантаж подействует. Он прекрасно понимал, что будет избит до кровавого месива, как только спустит курок. Но даже если ему удастся выжить, оснований избегать полиции у него не меньше, чем у Оза. Возможно, даже больше. Но, к счастью, Оз об этом не знает.

— Предположим, что они здесь. Что вы собираетесь делать?

Они? Джек с трудом скрыл радость при этом известии.

— Они уедут со мной, и этим дело кончится.

— А где гарантия, что вы не остановитесь у первого же телефона и не донесете на нас?

— Я лаю вам свое честное слово, — коротко ответил Джек. — Против вас, Оз, я ничего не имею. У меня с Надей чисто деловые отношения. Если я вытащу ее отсюда, мы с вами будем в расчете. Я буду просто счастлив забыть о вашем существовании, и думаю, что это взаимно.

— А они?

— Надеюсь, мы это уладим. Пойдемте.

Но Оз не двинулся с места.

— Остается решить вопрос с доктором Монне. Он…

— Он убит.

Оз недоверчиво прищурился.

— Не может быть, — выдавил он.

— Включите радио. Эту новость передают по всем каналам.

— Это ваша работа?

— Я его и пальцем не тронул. Скорее всего, это Драгович.

— Понимаю, — кивнул Оз.

На губах у него появилась слабая улыбка. Такой оборот дела показался ему вполне вероятным.

— Монне вам заплатил, чтобы вы их убрали, — сказал Джек. — Но у вас, как я понимаю, свои планы на этот счет. Суши для ракшасы. Верно?

— Это существо питается как большая змея, — заявил Оз, никак не реагируя на реплику Джека. — Оно наедается до отвала, а потом несколько дней вообще ничего не ест. Я еще не успел определить периодичность его кормления.

— А теперь, когда он сбежал, то, что вы для него заготовили, вам больше не нужно. Ведь так?

Оз со вздохом кивнул:

— Проблема решилась сама собой.

Он повел Джека в центр стоянки. Тот следовал за ним по пятам, не выпуская его из-под прицела. Их сопровождали трое охранников. Оз остановился у облупленного красного фургона.

Внутри кто-то бился о стену и еле слышно звал на помощь. Оз указал на замок, и один из охранников быстро отпер дверь.

Когда она распахнулась, Джек спрятал пистолет за спину. Он хотел, чтобы все выглядело как счастливое избавление от опасности, и пушка была здесь совершенно лишней.

Крики и удары стихли, и через некоторое время в дверях показался светловолосый молодой человек. Он был бледен и изможден, но Джек сразу узнал в нем Дугласа Глисона с фотографии, которую показывала ему Надя. Потом появилась и она сама.

Слава Богу, живы, подумал Джек. Теперь скорее забрать их отсюда.

— Добрый вечер, доктор Радзмински, — приветствовал он ее.

Она повернула голову, и в глазах ее вспыхнула радость.

— Джек! — воскликнула она. Голос у нее был хриплый и надсаженный от бесконечных криков о помощи. — О, Джек, это вы!

— Джек? Что еще за Джек? — заволновался Глисон, но Надя остановила его:

— Все в порядке. Он наш друг. Джек, как вы сюда попали? Как сумели нас найти?

— Долгая история. Монне и его партнеры попросили мистера Пратера убить вас и вашего жениха.

— О нет! — произнесла Надя в отчаянии.

— Я так и знал, что это он! — подал голос Глисон.

— Но почему?

— Они с Драговичем производили «берсерк», а вы об этом узнали. Но мистер Пратер вовсе не убийца, — заявил Джек, кивнув в сторону застывшего от изумления Оза. — Он просто спрятал вас и держал подальше, пока не миновала опасность.

Джек придумал это на ходу. Он посмотрел на Оза, ожидая подтверждения своей версии.

— Да, — мгновенно сориентировался Оз. — Доктор Монне шантажировал меня, поэтому я не мог пойти в полицию и просто не знал, что делать. Но теперь, когда его нет…

— Нет? — Надя с недоумением посмотрела на Джека.

— Его убил Милош Драгович.

— Теперь нет нужды держать вас взаперти, — поспешно добавил Оз.

— Но нам нужно уладить еще один вопрос, — заметил Джек. — Забудьте все, что произошло, и дайте слово, что никто никогда не узнает об этом. Мистер Пратер на вас надеется.

Глисон колебался всего секунду.

— Я согласен.

Но Надя нахмурилась и в нерешительности переминалась на месте.

— Не сомневайся, Надж. Мы же не пострадали. Они даже кормили нас, — попытался убедить ее Глисон, обнимая за плечи.

— Но они же напугали нас до полусмерти.

— Да, но зато сохранили нам жизнь. Он ведь мог убить нас — именно этого от него и хотели, но он так не поступил. Мы должны быть благодарны ему за это.

Ну, давай, Надя, мысленно подстегнул ее Джек, жалея, что он не телепат. Скажи «да», и мы немедленно уберемся отсюда.

Наконец она пожала плечами.

— Не уверена, что мы должны его благодарить, — проговорила она, глядя на Оза. — Но думаю, все останется между нами.

Джек с облегчением вздохнул. Вынув из кармана ключи от машины, он бросил их Глисону.

— Мой «бьюик» стоит у поворота на Берджер-Кинг. Ждите меня там. Нам с мистером Пратером надо уладить еще одно дело.

Когда Надя и ее жених скрылись из вида, Джек повернулся к Озу:

— Где сбежал ракшаса?

— Где-то в миле отсюда. Там, где стоит указатель «51,3 мили». Мы сразу остановились, но долго оставаться там не могли, иначе сразу бы явились полицейские. Так что пришлось ехать сюда.

— Его надо найти.

— Я был бы счастлив, если бы он нашелся, хотя вы, конечно, предпочли бы, чтобы он погиб.

— Совершенно верно.

— Дикие здесь места, — заметил Оз. — Дальше идут сплошные сосновые пустоши.

Джек выругался сквозь зубы. Пустоши. Вот черт. Как же здесь найти ракшасу? Вся здешняя территория как бы выпадала из современной жизни. На побережье была построена атомная электростанция и располагались живописные, но вполне современные городки вроде Смитвилла и Лидс-Пойнта. Но к западу от шоссе были совершенно дикие места. Пустоши — миллионы акров, заросшие соснами и кустарником, покинутые селения, холмы, болота, ручьи — все в первозданном виде, как было еще при индейцах. Со времен Войны за независимость места эти служили прибежищем для всякого рода изгоев. Наемники, тори, контрабандисты, мятежные индейцы, религиозные фанатики, беглые арестанты — все они в разное время находили убежище в сосновых лесах.

И теперь к длинному списку беглецов добавился бродячий ракшаса.

— Мы сейчас недалеко от Лидс-Пойнта, — сообщил Пратер, и его унылая физиономия осветилась довольной улыбкой. — Там родился знаменитый Джерсийский дьявол.

— Оставим уроки истории на потом, — прервал его Джек. — Вы посылали кого-нибудь на розыски?

— Нет. Никто не хочет идти, и я их вполне понимаю. Но даже если бы нашлись охотники, нам все равно некогда его искать. Сегодня вечером мы уже открываемся на мысе Мэй. Откровенно говоря, и бегать-то за ним особенно не стоит, раз доктор Монне больше не будет покупать его кровь.

— Значит, этим займусь я.

Если Меченый успел уйти далеко, его уже не поймаешь. Ну и черт с ним. Единственная загвоздка в том, что в его сумеречном мозгу все еще может теплиться желание разделаться с Вики. Маловероятно, но Джек не мог рисковать.

— Вы что, на самом деле будете его разыскивать?

Джек пожал плечами:

— А вы знаете кого-то, кто сделает это за меня?

— Но зачем это вам?

— Слишком долго рассказывать. Будем считать, что у нас с Меченым остались незаконченные дела.

Внимательно посмотрев на Джека, Оз повернулся и зашагал к своему трейлеру.

— Пойдемте. Возможно, я смогу вам помочь.

Немного поколебавшись, Джек двинулся за ним. Остановившись у фургона, он стал терпеливо ждать, пока Оз искал что-то внутри. Наконец он показался в дверях, держа в руке что-то похожее на электронную игру. Нажав несколько кнопок, он протянул аппарат Джеку:

— Он приведет вас к ракшасе.

Джек посмотрел на коробочку. На ней был экран, в углу которого мерцала зеленая точка. Он повернулся, и точка сместилась.

— Он следит за ракшасой? — спросил Джек, вспомнив ошейник, надетый на чудовище. — Как он действует?

— Все наши животные имеют электронные ошейники. Бывают случаи, когда они теряются, и тогда их очень легко найти. Ведь большинство из них совершенно уникальны.

— Да уж. Не так много вокруг двухголовых козлов.

— Верно. Однако радиус его действия — всего две мили. Как вы видите, это существо все еще где-то поблизости, но в любой момент может исчезнуть. Принцип действия этого прибора очень прост. Вы находитесь в центре экрана. Если точка слева, значит, зверь тоже слева от вас; если точка внизу, он позади вас и так далее. Чтобы его найти, надо двигаться так, чтобы точка приближалась к центру экрана. Как только она окажется в центре, все, вы нашли своего ракшасу. Или он нашел вас.

Джек встал так, чтобы точка находилась в самой верхней части экрана. Взглянув вперед, он увидел густую чащу к западу от шоссе. Как раз то, чего он опасался. Меченый скрывается в лесу.

Но эта штука облегчит мне поиски, подумал он. Вдруг в голове у него мелькнула догадка.

— Вы очень помогли мне, — поблагодарил он Оза.

— Ну что вы. Я просто беспокоюсь о ракшасе.

— Но ведь если я его найду, то сразу прикончу.

— Желаю вам успеха. В лесу полно оленей и разной дичи, но ракшаса их не ест. Как вы знаете, он признает только одну пищу.

И тут Джек все понял и усмехнулся:

— Значит, давая мне этот локатор, вы как бы посылаете ракшасе гуманитарную помощь.

Оз наклонил голову.

— Можно сказать и так.

— Ну что ж, увидим, мистер Пратер. Увидим.

— Мне кажется, что это вас уже никто и никогда не увидит.

— Я не самоубийца, можете мне поверить.

— Никто не может противостоять ракшасе в одиночку.

— Мне уже случалось.

Заметив озабоченность на лице Оза, Джек, довольный, направился к машине. Значит, его слова прозвучали достаточно убедительно. Хорошая игра. Сам он этой убежденности не испытывал.

— Вон он идет, — сказал Даг.

Надя подняла голову с его плеча и посмотрела в окно. Там она увидела Джека, торопливо шагавшего к машине. Она вдруг почувствовала, как внутри у нее разливается тепло, растапливая сковавший ее лед. Она вспомнила ту безумную радость, что охватила ее при виде Джека, стоящего у двери этого жуткого фургона. Непонятно, как он ее нашел и почему вообще стал искать, но в самую трудную минуту жизни на помощь пришел именно он.

— Слава богу, — отозвалась Надя. — Теперь мы, наконец, отсюда уедем.

Она сидела на заднем сиденье, привалившись к Дагу, измученная и выжатая как лимон, и в голове у нее бродили печальные мысли.

Доктор Монне хотел ее убить.

Пришлось принять эту страшную правду… но все же, как такое возможно? Ужасно сознавать, что кто-то хочет твоей смерти, а если это к тому же доктор Монне… А она так за него переживала. Какая бесчеловечная жестокость.

К ее удивлению, Джек прошел мимо машины и направился к магазину. Через несколько минут он вернулся с холщовой сумкой через плечо, на которой большими зелеными буквами было написано: «Атлантик-Сити».

— Ну, как дела? — спросил он, садясь за руль.

— Сейчас уже лучше, — отозвался Даг. — Благодаря вам. — Он протянул руку через спинку сиденья. — Даг Глисон.

Они обменялись рукопожатиями.

Повернув руку Дага к себе, Джек спросил:

— Это часы от «хрустиков»? Красивые.

— Вам нравятся? Они ваши.

Джек замахал руками:

— Нет, нет, что вы.

— Я серьезно, — настаивал Даг. — И не знаю, как вас благодарить.

— Через минуту узнаете.

Джек тронулся с места, но со стоянки не уехал. К Надиному огорчению, он остановился в дальнем углу площадки у доски объявлений. А ей так хотелось поскорее попасть домой.

— Разве мы не едем в город?

— Пока нет, — ответил Джек, доставая из сумки пару бутылок «Снэпла». — Вот, промочите горло. А если не хотите, то выливайте все на землю.

Надя взяла бутылку с холодным лимонным чаем и сразу же отпила половину. Как же она, оказывается, хотела пить. Открыв дверь машины со своей стороны, Джек стал методически открывать бутылки и выливать их содержимое на асфальт.

— Жаль переводить такой хороший напиток, но, насколько я знаю, сейчас только «Снэпл» продают в стеклянных бутылках.

Закончив опустошать бутылки, Джек вынул стеклорез и стал надпиливать их стенки.

— Что вы делаете? — спросила Надя с изумлением.

— Меня научил этому один старый революционер. Так они лучше взрываются.

Затем Джек вынул из сумки газету и майку с видами Атлантик-Сити, которую стал раздирать на куски.

Надя с удивлением смотрела на его лицо и ловкие уверенные движения. Куда делся тот добродушно-веселый парень, с которым она встречалась в последние дни? Сейчас перед ней был серьезный и сосредоточенный мужчина, собравший всю свою волю в кулак. На лице его застыло жесткое выражение, а темные глаза светились мрачной решимостью.

— Что происходит? — спросила Надя.

— Сбежал один из питомцев Оза. Я должен его найти.

— Это Оз вам поручил?

— Нет. Здесь мой собственный интерес.

— Но почему?..

— Может пострадать очень близкий мне человек.

— Но разве нельзя позвонить в полицию?

— Они решат, что я чокнутый или рассказываю им сказки про Джерсийского дьявола.

— А это не то большое странное существо с желтыми глазами и темной кожей? — поинтересовался Даг.

Джек поднял глаза:

— Вы его видели?

— Да. В первую же ночь они принесли меня в один из шатров и прижали к прутьям клетки, где сидел этот здоровый парень в вонючем резиновом костюме.

— Это был не костюм.

— Вздор!

Джек сузил глаза:

— Я похож на трепача?

— Нет, что вы, — поперхнулся Даг. — По правде говоря, мне самому показалось, что это какой-то живой демон. Но поскольку демоны бывают только в сказках, я убедил себя, что это просто костюм.

— А как он повел себя, когда они толкнули вас к прутьям? Бросился на вас, попытался схватить?

— Нет. Он не обратил на меня никакого внимания. Его больше занимало, как выбраться из клетки.

Джек молча посмотрел на Дага.

— Что-нибудь не так? — спросил тот.

Джек покачал головой:

— Когда вернетесь домой, обязательно купите лотерейный билет. С таким везением вы выиграете миллион.

Выйдя из машины, он открыл багажник и вернулся с металлической канистрой и фонариком. Надя вдруг что-то вспомнила.

— Джек, а это существо и есть источник наркотика?

— Он самый.

— Мне кажется, я его видела. Через щель в доске я разглядела, как они загружали в трейлер стальную клетку с каким-то большим темно-синим зверем.

Она еще тогда подумала, что это какая-то кукла, потому что в природе просто не может быть такого монстра.

— Так он настоящий?

Джек кивнул. Присев на корточки у машины, он стал разливать по бутылкам содержимое канистры.

Нет, не может быть, со страхом подумала Надя. Он ведь не собирается…

Собирается. Запах бензина ни с чем не перепутаешь.

Почувствовав дурноту, она закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Сколько печальных событий за последние несколько дней! Она чувствовала себя Алисой, попавшей через кроличью нору в отвратительную Страну чудес. Молекула, которую ей поручили стабилизировать, оказалась наркотиком, ее жених был похищен, человек, которого она глубоко уважала и с которым у нее когда-то был роман, обрек ее на смерть, а потом и сам был убит. А теперь она сидит в машине и помогает малознакомому человеку заливать в бутылки горючую смесь, чтобы забросать ими ужасное чудовище из ночного кошмара.

Все это действительно напоминало ночной кошмар.

И зачем она только обратилась к этому Джеку. Без него все сложилось бы совсем иначе.

Открыв глаза, она взглянула на него:

— Вы и вправду хотите искать это существо? Один? В темноте?

Он кивнул.

— Не могу сказать, что мне нравятся подобные развлечения, но…

— Я пойду с вами, — решительно заявил Даг.

Надя чуть не огрела его по спине. Ну как можно быть таким идиотом? — чуть не закричала она, но прикусила язык, когда увидела, что Джек покачал головой:

— Это дело вас не касается.

— Я могу прикрывать вам спину, — продолжал настаивать Даг. — Должен же я как-то вас отблагодарить.

Надя была готова его убить. Охотничьи вылазки Даг совершал только на экране компьютера. Джек завинтил последнюю бутылку.

— Спасибо за желание помочь, но это чисто личное дело. — Он подмигнул Наде. — Хороший парень.

— Я знаю, — ответила она, сжав Дагу руку.

И я хочу, чтобы этот хороший парень остался жив, добавила она про себя.

Джек осторожно опустил в холщовую сумку шесть заполненных бензином бутылок, переложив их газетой, чтобы они не бились друг об друга, а сверху бросил остатки майки.

— Если вы хотите быть полезным, то ведите машину, — сказал он, перемещаясь на заднее сиденье.

Даг сел за руль, и они покатили на север. Проехав пункт оплаты проезда в Нью-Гретна, они развернулись и направились к югу.

— Мы скоро остановимся, — пообещал Джек. Он не спускал глаз с дорожных столбов. — Когда вы меня высадите, возвращайтесь на стоянку и ждите там рядом с телефонами. У меня есть номер одного из них. Когда освобожусь, позвоню вам со своего сотового и скажу, где меня забрать.

— Как долго вы думаете там пробыть?

— Не могу сказать. — Он постучал по часам на приборной панели. — Сейчас два часа ночи. Если к шести от меня не будет известий… поезжайте домой.

— Без вас?

Джек что-то нацарапал на клочке бумаги.

— Если я не объявлюсь до этого времени, значит, у меня что-то не сложилось. Возвращайтесь в город и позвоните по этому номеру. Вам ответит человек по имени Эйб. Расскажите ему все. Дальше этим делом будет заниматься он.

— Но что… — начал было Даг.

— Bay! Мне выходить.

Даг остановил машину, и Джек выскочил на шоссе. Закинув на плечо сумку, он вынул из кармана фонарик.

— До встречи, — помахал он им рукой и пошел к лесу.

Надя заметила, что он сильно хромает.

Дай Бог встретиться опять, подумала она, когда они тронулись с места. На сердце у нее было неспокойно. Когда она оглянулась, Джек уже исчез в лесу.

Джек шарил фонариком по кустам, пытаясь обнаружить сломанные ветки. И он их нашел. Превеликое множество. Недавно сквозь кусты продиралось какое-то большое существо.

Джек пошел по следам разрушений. Он был рад, что надел панаму, — без нее ветки цеплялись бы за швы на его голове. Ему только кровотечения не хватало. Достаточно с него отчаянной головной боли и разбитого бедра. Отойдя от шоссе, Джек остановился и вытащил локатор. Он стоял лицом к западу, и точка находилась у верхнего края экрана. Надо спешить. Иначе Меченый уйдет из радиуса действия локатора.

Джек долго продирался сквозь чашу, пока не вышел на узкую тропинку. Судя по всему, ее протоптали олени. Опустив фонарик, он увидел на влажном песке следы копыт, поверх которых виднелись глубокие отпечатки больших трехпалых ног и следы грубых мужских ботинок. Значит, Хэнк преследует ракшасу — следы его ботинок были сверху.

Вероятно, этот парень думает, что раз у него есть ружье и в детстве он играл в охотников, то может одолеть человека-акулу? Скорее всего, он не думает вообще. Налившись до бровей своей «Бешеной собакой», он вообразил, что ему море по колено.

Джек пошел по оленьей тропе, поглядывая на локатор и время от времени опуская фонарик на землю. По обе стороны темнели заросли кустов. Их ветки смыкались у него над головой, почти закрывая звездное небо.

Тишина. Слышно только жужжание насекомых и шорох веток, задевающих одежду. Джек не любил дикую природу. Он предпочитал город с его машинами, автобусами и гудящими такси, с асфальтом, прямыми улицами и поездами метро, грохочущими у него под ногами. А самое главное, с электрическим освещением улиц. Здесь же было не просто темно — вокруг царила кромешная тьма.

Несмотря на враждебное окружение, Джек чувствовал себя удивительно спокойно, хотя адреналин в его крови явно пополз вверх. Локатор избавлял его от неизвестности, создавая своего рода зону безопасности. Он знал, где находится Меченый, и не боялся, что тот выскочит из кустов и разорвет его в клочья. Но вот Хэнк его действительно беспокоил. Пьяный с оружием представлял в лесу реальную опасность. Не дай бог, примет Джека за Меченого.

Тропа петляла в лесу, отклоняясь то к северу, то к югу, но в целом сохраняла западное направление. Джек двигался р максимально возможной скоростью, наверстывая упущенное на прямых участках, но боль в левой ноге была такой, словно кто-то жег сустав паяльной лампой.

Зеленая точка, обозначавшая нахождение Меченого, постепенно приближалась к центру экрана. Значит, Джек выходил прямо на ракшасу. Похоже, чудовище остановилось. Зачем? Чтобы отдохнуть? Или оно кого-то поджидает?

Когда до ракшасы осталось не больше четверти мили, впереди раздался выстрел. Джек остановился как вкопанный. Снова послышался выстрел. Потом еще один.

И вдруг тишину леса пронзил душераздирающий крик, внезапно оборвавшийся на самой высокой ноте.

Наступила мертвая тишина, не слышно было даже насекомых. Джек подождал еще минуту. Никаких звуков. Точка на локаторе не двигалась.

Картина вырисовывалась достаточно ясная. Меченый почувствовал, что за ним кто-то идет, и затаился. И кого же он увидел? Да того самого парня, который истыкал его, как подушку для иголок, когда он сидел в клетке. Несколько движений челюстей — и прощай, Хэнк.

Во рту у Джека пересохло. Его могла постигнуть та же участь, если бы он отправился в погоню за Меченым без локатора.

Но со мной этот номер не пройдет, приятель. Я знаю, где ты находишься, так что никаких поганых сюрпризов.

Джек крадучись пошел дальше. Треск веток и шорох листьев у него под ногами казались ему такими оглушительными, словно они раздавались из динамика на стадионе. Но Меченый не двигался с места — очевидно, ел? — и Джек продолжал идти вперед.

Когда точка вплотную приблизилась к центру экрана, Джек остановился. Что-то почувствовав, он направил фонарик на землю.

На участке в двенадцать футов весь песок был изрыт, и на нем разлились две большие лужи крови, вокруг которых виднелось множество темно-красных брызг. У тропы в кустах валялось помповое ружье с разбитым прикладом.

Дальше вели лишь одни следы — большие отпечатки трехпалых ног.

Присев в кустах, Джек стал прислушиваться, внимательно глядя по сторонам. Никакого движения. Однако локатор показывал, что Меченый где-то рядом.

Ждет, чтобы расправиться со мной, как с Хэнком. Извини, дорогой. Теперь мы будем играть по моим правилам.

Вынув из сумки две бутылки, Джек отвинтил у них крышки и заткнул горлышки кусками майки. Взяв одну из бутылок, он поджег материю зажигалкой и быстро бросил бутылку вперед по тропе.

Очертив в воздухе огненную дугу, она упала на землю и взорвалась, испустив фонтан пламени.

Джек зажал в руке вторую бутылку, готовый в любую минуту пустить ее в дело.

При свете огня он пытался уловить хоть какое-то движение в лесу. Мускулы его напряглись, сердце бешено колотилось. В отсветах пламени плясали тени, казалось, все вокруг пришло в движение. Однако ничего большого, черного и массивного видно не было.

Вдруг Джек заметил какой-то небольшой блестящий предмет, висевший на ветке. Он стал осторожно приближаться, но неожиданно обо что-то споткнулся — на песке лежал острый стальной прут, которым Бонди истязал ракшасу. Подняв прут, Джек понес его в левой руке, как копье. Теперь у него было два вида оружия. Он чувствовал себя индейцем, вооруженным копьем и сосудом с волшебным огнем.

Подойдя ближе к огню, Джек почувствовал под ногой что-то мягкое. Посмотрев вниз, он увидел тело Хэнка, смотревшее на него остекленевшими глазами. Вскрикнув, Джек отскочил назад.

Оглядевшись, чтобы не попасть в ловушку, он снова посмотрел вниз. В мертвых голубых глазах плясали отблески огня. Бескровное лицо с темными кругами вокруг глаз сливалось с песком. На месте горла зияла сплошная кровавая рана, а правая рука была оторвана у плеча.

Джек судорожно сглотнул. Если не повезет, и он будет лежать точно так же.

Перешагнув через тело, он пошел дальше. Пламя уже угасало. Горело лишь несколько кустов, но дальше огонь не пошел. Однако света было достаточно, чтобы он разглядел висевший на ветке предмет.

Это был электронный ошейник Меченого.

В состоянии близком к панике он зажег вторую бутылку и стал судорожно оглядываться вокруг в надежде увидеть ракшасу. Нервы его были напряжены до предела.

Но нигде ничего не шевельнулось.

Ситуация хуже некуда. Он забрел в глухой лес да к тому же выдал свое присутствие, устроив фейерверк. Теперь они с ракшасой поменялись местами. Тот знал, где находится его враг, а Джек блуждал в темноте, и у него осталось всего четыре бутылки с горючей смесью.

Темнота… теперь это самая большая проблема. Если он сумеет спрятаться и переждать несколько часов, то с рассветом их шансы уравняются. Но где найти такое место?

Посмотрев по сторонам, Джек увидел большое дерево, возвышавшееся над соснами. Возможно, оно его спасет.

Отбросив локатор, Джек надел на себя сумку наподобие рюкзака и осторожно двинулся вперед, держа в руках прут и бутылку. Пот градом катился по его спине. Он настороженно смотрел по сторонам и прислушивался, но не слышал ничего, кроме своего хриплого дыхания и торопливых ударов сердца, молотом отдающихся в ушах.

Переступая через затухающие островки пламени, он вышел на небольшую поляну, в центре которой возвышалось то самое дерево. Вполне вероятно, что Меченый скрывается где-то поблизости, может быть, даже прячется за деревом. Есть только один способ это проверить.

Джек бросил вторую бутылку — вверх взмыло пламя, но Меченого он так и не увидел… пока. Подойдя к дереву, Джек осторожно заглянул за ствол. Никого.

Бросив прут, он полез наверх.

Невесело. Ногу пронзило, как электрическим током, и еще сильнее заболела голова.

Лазают ли по деревьям ракшасы? Почему бы и нет. Вряд ли они боятся высоты. Превозмогая боль в разбитом теле, Джек продолжал карабкаться наверх, пока ветки под ним не стали трещать. Тяжелому Меченому уж точно сюда не добраться. Устроившись на ветке, Джек стал ждать рассвета.

Светящиеся стрелки его часов показывали три часа ночи. Когда в мае встает солнце? Жаль, что он раньше не интересовался такими вещами. Конечно, в городе это не имеет значения, но здесь, на ветвях…

Он попытался найти удобное положение, но так и не смог. Видимо, подремать ему не придется. Но по крайней мере, утихла боль в бедре и до рассвета можно забыть о Меченом.

Сквозь ветки дуба ему были видны песчаные прогалины, белевшие в темноте. На востоке небо освещал слабый отблеск огней на шоссе и стоянке, с запада же подступала беспросветная темнота сосновых лесов.

Вдруг над вершинами деревьев показались два огонька, плывущие в его сторону. Сначала Джеку показалось, что это самолет или вертолет, но огни перемещались по отношению друг к другу и были разного размера. Потом он подумал, что это НЛО, но на «объекты» они не были похожи. Просто пятна света, и больше ничего.

Раньше он слышал о таких явлениях, но никогда не видел их сам. В этих местах их называли «лесными огнями», но никто не знал, что они собой представляют. Джеку вовсе не хотелось выяснять это сейчас. Он предпочел бы, чтобы они улетели куда-нибудь подальше. Огоньки двигались не по прямой — тот, что поменьше, рыскал из стороны в сторону, а большой чуть колебался в воздухе. Но самое неприятное было в том, что они двигались прямо на Джека.

Достигнув поляны, они замедлили свой полет, и Джек сумел их хорошо разглядеть. Ему не понравилось то, что он увидел. Один из огней был величиной с баскетбольный мяч, другой — чуть побольше теннисного. Свет не может иметь шарообразную форму. Так не бывает. В его бледно-зеленом оттенке было что-то потустороннее.

Джек съежился, когда увидел, что они летят прямо на дерево. У него мороз прошел по коже, когда он представил, что они могут его коснуться. Но футах в шести от дерева они разделились и облетели его с двух сторон. Джек услышал слабое жужжание и почувствовал легкое покалывание на коже. Облетев дуб, шары снова сблизились и кругами спланировали на поляну.

Вытянув шею, Джек попытался разглядеть, куда они двинутся дальше. К телу Хэнка? Нет, оно находилось к северу от дерева. Огни же двигались в противоположную сторону.

Джек смотрел, как они парили над песчаной прогалиной, а потом стали кружить над ней — сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, пока не слились в яркое светящееся кольцо, похожее на дьявольский бледно-зеленый нимб. Скорость их вращения все увеличивалась, кольцо становилось все шире — и вдруг они резко слетели с орбиты и понеслись на запад, туда, откуда появились.

Скатертью дорога. Все это длилось не более минуты, но Джеку стало не по себе. Что это? Обычное здешнее явление или это как-то связано с присутствием Меченого?

Кстати, о Меченом…

Джек внимательно оглядел поляну сквозь листву, но ничего подозрительного не заметил.

Устроившись поудобней, он стал думать, что будет делать, когда взойдет солнце…

Джек не стал дожидаться восхода. В половине пятого звезды на небе стали бледнеть. В пять было уже достаточно светло, чтобы закончить игру в Тарзана и спуститься на землю.

Джек с облегчением сел на песок, разминая онемевшее тело и настороженно оглядывая поляну. На ней никого не было, кроме бедняги Хэнка. Джек достал бутылки с бензином и заткнул их тряпками. Подняв одну из них, он зажал в руке зажигалку, готовый в любую минуту поджечь свою адскую смесь.

План его был прост: идти по следам Меченого, пока хватит сил. Джек не представлял, сколько он продержится без еды и воды, но решил стоять до конца. Сейчас же ему больше всего на свете хотелось выпить чашечку кофе.

Подойдя к трупу, он заметил, что над ним уже вовсю трудятся насекомые: вокруг головы кружились мухи, в разорванном горле и на обрубке плеча копошились муравьи. Надо бы его похоронить, мелькнуло в голове у Джека, но у него не было ни времени, ни лопаты.

Позади послышался какой-то шорох. Джек быстро обернулся и бросил сумку на землю. Прижав большой палец к колесику зажигалки, он стал вглядываться в предрассветную мглу.

Вон там… на краю поляны, где пару часов назад лесные огни исполняли свой мистический танец, песок вдруг зашевелился и стал подниматься. Нет, это не песок. Это что-то большое и темное.

Меченый.

Джек невольно отступил назад и застыл на месте. Ракшаса не двигался. Он стоял всего в тридцати футах, там, где закопался в песок на ночь. В трехпалой лапе была зажата рука Хэнка. Он держал ее, как какой-нибудь леденец. Все предплечье было обглодано, и к розовой кости прилип песок.

Внутри у Джека все напряглось, сердце бешено заколотилось. Судьба дает ему шанс. Он зажег фитиль и встал над лежавшей на земле сумкой. Нагнувшись, он вытащил из нее вторую бутылку и зажег ее от первой.

Надо попасть в него с первого раза. По прошлому опыту он знал, как подвижны эти существа, несмотря на свои внушительные размеры. Но если он не промахнется, то с ракшасой будет покончено раз и навсегда.

Размахнувшись, он бросил свою зажигательную бомбу. Ракшаса увернулся, но Джек тут же запустил в него второй бутылкой, стараясь предугадать его движения. Обе пролетели мимо цели. Первая взорвалась, а у второй потух фитиль, и она упала на песок невредимой.

Джек вытащил третью. Руки у него тряслись, сердце выпрыгивало из груди. Не успел он зажечь фитиль, как что-то полетело ему в голову. Он попытался отскочить, но было уже поздно, и рука Хэнка угодила ему прямо в лицо.

Задохнувшись от отвращения, Джек пошатнулся, и третья бутылка выскользнула у него из рук. Отпрыгнув в сторону, он покатился по песку и, когда прогремел взрыв, был уже на безопасном расстоянии. Однако он продолжал отступление, потому что бутылка упала прямо на его сумку. Новый взрыв обдал его горячей волной.

Как только пламя немного поутихло, ракшаса бросился бежать через поляну. Продолжая лежать на спине, Джек инстинктивно потянулся к пистолету, хотя знал, что пули здесь бесполезны. Нащупав рядом с собой копье, он воткнул его конец в землю, направив острие в сторону приближавшегося ракшасы. Ему вдруг вспомнилось, как прошлым летом он проткнул насквозь мать этого чудовища, когда она попыталась его убить. Тогда это лишь притормозило ее, но на этот раз у него в руках железо. Возможно, оно его спасет…

В ожидании удара Джек крепче сжал копье. И удар последовал, но совсем не тот, которого он ждал. Одним плавным движением Меченый выхватил у него копье и бросил его в сторону дуба. Джек остался лежать на спине, а над ним нависло триста фунтов кровожадной звериной плоти. Он попытался встать на ноги, но ракшаса придавил его ногой к песку. Джек стал отчаянно вырываться, но Меченый давил его все сильней, вызывая нечеловеческую боль в сломанных ребрах. Джек потянулся за пистолетом, хотя пули 22-го калибра могли причинить ракшасе вреда не больше, чем плевки. Но это было последнее, что у него оставалось. Если он сумеет попасть в глаз…

Но не успел он вытащить пистолет, как Меченый протянул трехпалую руку, чтобы вцепиться ему в глотку.

Ни защититься, ни увернуться. В последние секунды жизни Джеку оставалось лишь издать предсмертный крик, полный ужаса и отчаяния.

Однако страшные когти не разорвали ему горло. Они воткнулись в землю, накрыв перепонкой его лицо. Джек забился от удушья, но когти все глубже уходили в песок. Потом он вдруг почувствовал, что его отрывают от земли и поднимают в воздух. Извиваясь и дергая ногами, он безуспешно пытался освободиться от железных тисков могучей руки. Его шейные позвонки хрустели, горло перехватило тугим обручем, легкие разрывались от нехватки воздуха, но ракшаса продолжал трясти его, как рассерженный родитель, который устал от бесконечных криков своего младенца. Постепенно его тело отяжелело, мускулы, лишенные кислорода, потеряли способность двигаться, и он оставил всякую мысль о сопротивлении. Перед глазами поплыли черные круги, он начал терять сознание. Жизнь в нем угасала, вокруг все исчезло, и его душа была готова воспарить к небесам… Резкий удар вернул его на землю. Джек почувствовал песок на лице и во рту, и его легкие наполнились воздухом. Господи, он снова может дышать!

Джек лежал на земле, ловя ртом воздух и судорожно давясь от кашля. Постепенно в его затуманенный мозг стало возвращаться сознание, а тело обрело способность двигаться.

Подняв голову, он огляделся. Меченого не было видно. Джек перевернулся на живот и посмотрел вверх. Никого.

Он медленно приподнялся на локтях, удивляясь, что остался в живых. Но долго ли он протянет? Он едва мог двигаться, все тело ныло от боли.

Что же случилось? Может быть, ракшаса прячется где-нибудь неподалеку, играя с ним в кошки-мышки?

Джек с трудом встал на колени и застыл, ожидая, когда утихнет пульсирующая боль в голове. С недоумением посмотрел вокруг. Никаких признаков ракшасы.

Что за черт?

Превозмогая острую боль в бедре, он осторожно поднялся на ноги и посмотрел на кусты, ожидая, что оттуда выскочит чудовище, чтобы окончательно его добить.

Но на поляне было тихо. Ракшаса исчез. Почему? Спугнуть его было некому, и вегетарианцем он пока не стал — рука Хэнка, которой он бросил в Джека, тоже исчезла.

Джек медленно повернулся кругом. Почему ракшаса его не убил? Из-за того, что он не дал Бонди и Хэнку мучить его? Маловероятно. Ведь ракшаса — это машина для убийства. Что он знает о честной игре, чувстве долга или благодарности? Все это чисто человеческие понятия…

Но тут Джек вспомнил, что Меченый все же наполовину человек. Его отцом был Кусум Бахти. В ракшасе текла и его кровь. А Кусум, несмотря на прохудившийся чердак, все-таки был порядочным парнем.

Значит, в этом все дело? Если так, то потусторонний мир, вероятно, отрекся от своего посланца. Но его отец мог им гордиться.

Инстинкт подсказывал Джеку, что надо немедленно уходить отсюда. Но он все медлил. Ведь он пришел сюда покончить с ракшасой, но потерпел полное поражение. Тот обрел свою былую силу и рыщет в этих непроходимых чащах.

Но может быть, все и так уже кончено, во всяком случае между ними. Теперь это не ею проблема. Он все равно бессилен что-либо изменить. Конечно, не хотелось бы оставлять это чудище на свободе, но выбора у него не было. Джек был побежден. Хуже того, раздавлен и выброшен, как старая консервная банка. У него не осталось никакого реального оружия, и Меченый ясно дал ему понять, что не считает его достойным противником.

Что ж, пора подвести черту. Во всяком случае, на сегодня. Но Джек не мог уйти, не поставив точку.

— Эй, послушай! — закричал он, надеясь, что ракшаса его услышит и поймет. — Мы с тобой в расчете. Оставим все как есть. Пока. Но если ты опять покусишься на меня или моих близких, я вернусь, и уже не с бутылками из-под «Снэпла».

Джек пошел к тропе, все время оглядываясь назад и не веря своему счастью. Ему казалось, что, если он повернется к поляне спиной. Меченый тут же вынырнет из-под песка и набросится на него.

Выйдя на тропу, Джек прихрамывая зашагал назад. Бросив прощальный взгляд на поляну, он увидел сквозь смыкающиеся ветки большую массивную фигуру, стоящую на песке и обозревающую свои новые владения. Но едва он остановился, как она сразу же исчезла.

Возвращаясь, Джек сбился с пути. Его поражение и последующее бегство так обескуражили его, что он потерял способность ориентироваться. Низкая облачность усугубляла проблему. Тропа то и дело разветвлялась, и без солнца было нелегко сохранять восточное направление.

Джек позвонил Наде и сказал, что возвращается. Она с облегчением вздохнула. Когда он выйдет на шоссе, то позвони г ей снова.

Но там его могут задержать с оружием, которое засветилось в кровавой мясорубке в ГЭМ, а это уж совсем ни к чему. Вытащив из кармана свой «П-98», он открыл затвор, вытащил обойму и ногтем большого пальца стал по одному выщелкивать патроны, посылая их во все стороны. Пустую обойму он вставил обратно. Потом зырыл ямку в песке, опустил туда пистолет и разровнял песок ногой.

На пистолете, конечно, остались отпечатки его пальцев, но, когда пройдет парочка дождей, эта проблема решится сама собой. Да и кто найдет его в такой глуши.

Джек двинулся дальше, посвятив остаток пути размышлениям.

Игра проиграна.

Он тяжело переживал поражение, хотя все было не так уж плохо. Надя и ее жених спасены; Драгович больше не будет преследовать Джиа; через пару недель «берсерк» превратится в безобидный порошок, и его не смогут больше производить; он порадовал человека по имени Сол, и даже больше, чем тот ожидал; и на всем этом он еще неплохо заработал.

Но мысль о том, что Меченый гуляет на воле, застряла у него в мозгу, как кость в горле, которую невозможно ни проглотить, ни выплюнуть. Он чувствовал, что обязан предупредить людей о том, что в сосновых пустошах бродит нечто большое и опасное. Но как? Сам он не мог публично объявить об этом, да и кто ему поверит?

Джек все еще пытался найти какой-нибудь выход, когда справа послышались голоса. Он свернул в ту сторону.

Вскоре кусты расступились, и он оказался на разбитой грунтовой дороге. На поляне стояли два джипа, рядом с которыми суетились четверо мужчин в возрасте от тридцати до сорока лет. Они деловито заряжали ружья и облачались в оранжевые жилеты. Машины у них были дорогие и самых последних моделей, оружие от «ремингтона» и «беретты». В общем, богатые джентльмены выехали пострелять.

Джек спросил, в какой стороне находится стоянка. Они показали налево. Мужчина со щегольской бородкой смерил его пренебрежительным взглядом:

— Кто это вас так? Не иначе, медведь.

— Хуже.

— Ходить так по лесу очень опасно, — наставительно сказал ему другой худощавый мужчина в очках. — Без яркого жилета вас могут случайно подстрелить.

— Да я уже выхожу на шоссе, — ответил Джек и, не удержавшись, спросил: — И на кого же вы собираетесь охотиться со всем этим арсеналом?

— На оленей, — ответил бородач. — Департамент охраны природы разрешил дополнительный отлов.

— Отлов? Звучит так, словно вы собрались на рыбалку.

— Возможно, особенно если учесть скорость, с которой они размножаются. Эти чертовы олени здесь косяками ходят.

— Сокращая их поголовье, мы им же приносим пользу. Это наш долг перед экологией, — с улыбкой добавил лысоватый мужчина.

Чуть поколебавшись, Джек все же решил предупредить эту компанию.

— Возможно, сегодня вам не стоит открывать сезон.

— Вздор, — отрезал лысый уже без улыбки. — Надеюсь, вы не из тех придурков, которые борются за права животных?

В воздухе запахло конфликтом.

— Я вообще не отношу себя к придуркам, приятель, — процедил Джек сквозь зубы. День только начинается, а у него уже горят тормоза. К счастью, мужчина отступил, крепче сжав ружье. — Я только хотел сказать, что здесь вас подстерегает большая опасность.

— Какая опасность? — ухмыляясь, спросил бородатый. — Неужто Джерсийский дьявол?

— Нет. Но это не то беззащитное травоядное, которое ложится и умирает, когда вы выпускаете в него десяток пуль. Сегодня, ребята, охотиться будут на вас.

— Как-нибудь справимся, — небрежно проронил худой.

— Вы уверены? — не успокаивался Джек. — Вы когда-нибудь охотились на зверя, который представлял бы для вас хоть какую-то опасность? Я вас предупреждаю: в этих лесах бродит существо, которое может дать вам огпор, и я очень сомневаюсь, что такие, как вы, смогут с ним справиться.

Худой забеспокоился. Он взглянул на своих друзей:

— А что, если он прав?

— Брехня! — бросил лысый. — Ты ведешь себя как баба, Чарли. Веришь какому-то бродяге, который заливает тебе про леших.

— Да, но…

Четвертый охотник поднял блестящий новенький «ремингтон».

— Джерсийский дьявол! Я не прочь с ним встретиться!! Такую голову стоит повесить над камином.

Все засмеялись и стали хлопать друг друга по плечу. Чарли присоединился к общему веселью. Он больше не сомневался. Джек пожал плечами и пошел прочь. Он сделал все, что мог.

Охотничий сезон. Джек невольно улыбнулся. Присутствие Меченого придавало этому словосочетанию несколько иное значение. Интересно, что скажут эти бравые охотники, когда обнаружат, что охота теперь ведется на них.

Есть ли хоть доля правды во всех этих легендах о Джерсийском дьяволе? Скорее всего, никакого дьявола в этих лесах никогда не было. Но теперь, черт побери, он здесь завелся.

Пожиратели сознания

Откликнувшись на просьбу, оставленную на автоответчике, Джек встречается с клиенткой и с удивлением узнает в ней свою сестру Кейт, которую он не видел много лет. Подруга Кейт, а потом и она сама, попадают под влияние странного явления, которое грозит гибелью не только девушкам, но и всей человеческой цивилизации в том виде, в каком мы к ним привыкли…

Джек должен разобраться в происходящем до того, как станет слишком поздно…

Глава 1

Вторник

Кейт Айверсон на ходу выглянула из окна такси и прикинула, где же она оказалась. Нью-Йорк не был ее городом. Она знала определенные районы и днем еще была в состоянии представить, где находится, но сейчас, когда сгустилась темнота и лег туман, Кейт могла оказаться где угодно.

Она пустилась в дорогу тридцать минут назад, и теперь бог знает сколько миль отделяло ее от Западных двадцатых улиц, где начался сценарий «следуйте за этой машиной» — просто не могу поверить, что в самом деле это сказала, — который и заставил ее пересечь город и выбраться к магистрали ФДР. Какое-то время ее успокаивало присутствие такой приметы, как Ист-Ривер, но когда сумерки перешли в ночь, река осталась где-то позади, уступив место темным очертаниям и расплывчатым огням, маячившим в тумане.

— Что это за дорога? — спросила она у водителя.

Из-за плексигласовой перегородки донесся голос с акцентом, в котором раскатисто перекатывалось «р»:

— Скоростное шоссе Брукнер.

Карточка водителя демонстрировала смуглое усатое лицо с блестящими черными глазами, сообщая, что водителя зовут Мустафа Салаам.

Она часто слышала название «Брукнер», когда нью-йоркское радио сообщало об уличных заторах, но не имела представления, что это за место.

— Бронкс, — уточнил водитель, предвидя ее следующий вопрос.

Кейт почувствовала острый приступ страха. Бронкс? В памяти у нее возникло зрелище сгоревших зданий и пространств, усыпанных битым щебнем.

Ох, Жаннет, подумала она, глядя на машину, за которой они следовали, куда же ты направляешься? Куда ты меня ведешь?

Кейт передала напарнице двух подростков, которых она наблюдала на педиатрической практике в Трентоне, и взяла небольшой отпуск, чтобы оставаться с Жаннет, когда та оправлялась после терапевтического лечения опухоли в мозгу. Экспериментальная методика принесла несомненный успех. Никаких болезненных проявлений… во всяком случае, лечащий врач Жаннет таковых не отмечал.

Но после завершения лечения Кейт заметила явные изменения в личности Жаннет. Та Жаннет Вега, которую ей довелось узнать за последние два года и глубоко полюбить, была теплым отзывчивым человеком, полным радости жизни, обладавшим своим мнением по любому поводу. Веселая пустомеля. Но она постепенно менялась. Новая Жаннет стала холодной и сдержанной; говорила она, только когда к ней обращались, а уходя из квартиры, ни словом не упоминала, куда идет, то и дело исчезая на долгие часы.

Сначала Кейт приписывала такое поведение острой депрессивной реакции. Почему бы и нет? Ведь медицинский диагноз может потрясти до основания весь твой мир куда глубже, чем наличие неоперабельной злокачественной опухоли мозга. Но ее поведение нельзя было объяснить одной лишь депрессией. Когда Жаннет в самом деле должна была испытать потрясение — услышав, что в мозгу покоится в буквальном смысле слова ее смертный приговор, — она не потеряла бодрости духа. А теперь после чудодейственного излечения, которое вернуло ей будущее, она стала другим человеком.

Может, это реакция на стресс. Или побочный эффект лечения. Как врач, Кейт гордилась, что следит за прогрессом медицины, так что она была знакома с ее последними достижениями, но отчет об эксперименте, который спас Жаннет, граничил с научной фантастикой.

Но тем не менее он сработал. Опухоль была мертва, а Жаннет продолжала жить.

Но сможет ли она жить без Кейт?

Вот это, признала Кейт, больше всего и волновало ее. Близясь к среднему возрасту — хотя Кейт сознавала, что для сорока четырех лет она в чертовски хорошей форме, — все же она была на шесть лет старше Жаннет и не могла не волноваться, что Жаннет найдет кого-то еще. Помоложе.

О прежней Жаннет этого нельзя было и подумать. Но вот эта новая Жаннет… как ее понять?

Жаннет была убеждена, что оставшееся ей земное существование исчисляется месяцами, а не десятилетиями; она не сомневалась, что видит последнюю рождественскую елку и вкушает последний обед Дня благодарения. И вдруг все вернулось. Да чья душа может без последствий пережить такое потрясение?

Возможно, это испытание и заставило Жаннет переоценить свою жизнь. Может, она посмотрела вокруг и спросила себя: «Этого ли я хочу?» И может, вглядываясь в перспективу, вернувшуюся к ней из небытия, она решила, что хочет чего-то иного. Чего-то большего. Другого.

Но по крайней мере, она могла бы поделиться со мной, подумала Кейт. Она столь многим обязана мне.

Жаннет не просила, чтобы Кейт покинула ее — она имела на это право, поскольку квартира принадлежала ей, — но из спальни, которую они всегда делили во время визитов Кейт, она перебралась в кабинет и спала там на диванчике. Сколько Кейт ни спрашивала ее, она так и не выяснила, в чем причина.

Это угнетало. Поэтому, когда Жаннет, не произнеся ни слова, скрылась за дверью, Кейт последовала за ней.

И за миллион лет ей бы не пришло в голову, что она будет ночью выслеживать женщину, которую любила. Но все изменилось. Ведь не так давно она и представить себе не могла, что полюбит женщину.

Идущая впереди машина Жаннет свернула с шоссе Брукнер, и дорожные знаки сообщили, что они едут по Бронкс-Ривер-парквей. А через несколько миль город внезапно исчез и они оказались в лесу… в Бронксе?

— Держитесь поближе, — сказала она водителю. — Вы их слишком далеко отпустили.

Проделав такой путь, она не хотела потерять ее.

Затем Кейт увидела вывески Бронксского зоопарка и Нью-Йоркского ботанического сада. После каждого очередного поворота новая дорога становилась уже предыдущей, пока наконец они не двинулись по обсаженной деревьями дорожке, ведущей к какому-то строению.

— Мы все еще в Бронксе? — спросила она, удивляясь ухоженным домам, тянувшимся по обе стороны.

— Да, в нем самом, — сказал водитель. Почему же его никогда не показывают таким по ТВ? — удивилась Кейт.

— Следуйте за ней, — сказала она, увидев, что машина Жаннет притерлась к обочине рядом с аккуратным кирпичным зданием колониального стиля.

В голове у нее крутились тысячи вопросов, продиктованных тревогой и беспокойством. Кто тут живет? Другая женщина?

Она заставила водителя остановиться в полуквартале от этого дома. Машина Жаннет высадила ее на тротуар и уехала. Когда Жаннет по дорожке направилась к зданию, Кейт открыла дверцу своего такси.

— Подождите здесь, — сказала она.

— Нет-нет, — забеспокоился водитель. — Вы должны рассчитаться.

Какое бы тут ни было ухоженное окружение, все же вокруг лежал Бронкс, а квартира Жаннет осталась далеко отсюда. Кейт не хотела бродить здесь в поисках машины. Она глянула на счетчик и извлекла из бумажника необходимую сумму.

— Вот, — понизив голос, сказала Кейт, протягивая водителю деньги. — Свои чаевые получите, когда мы вернемся в город.

Похоже, он согласился, потому что лишь молча кивнул, принимая деньги.

Кейт плотнее запахнулась в плащ. Слишком зябкая ночь для июня. Туман поредел, и теперь перед ней в отсветах уличных фонарей блестела влажная улица, в пустоте которой, казалось, усиливался каждый звук. Пробираясь вдоль улицы, Кейт порадовалась, что догадалась надеть кроссовки. Она старалась, чтобы ее отделяло от Жаннет хоть несколько машин. Осмелившись до предела сократить расстояние, она остановилась за деревом, наблюдая, как Жаннет поднимается по ступенькам крыльца у дома. У Кейт сжалось сердце при виде ее: просторный желтый дождевик и свободные джинсы скрывали женственные формы Жаннет; большая часть ее прямых и густых черных волос была заправлена под бейсбольную шапочку, но Кейт знала, какая фигура у Жаннет, и помнила клубничный запах шампуня, которым Жаннет мыла волосы.

Внезапно Кейт испытала желание исчезнуть отсюда. Кто откроет ту дверь? Сорок минут назад она умирала от желания это узнать, а сейчас испытывала страх. Но она не могла повернуться и уйти. Особенно сейчас, потому что в проеме приоткрывшейся двери стоял мужчина — крепко сбитый пятидесятилетний мужчина с круглым лицом, маленькими глазами и лысой дынеобразной головой. Улыбнувшись, он раскинул руки, и Жаннет обняла его.

У Кейт свело спазмой желудок.

Мужчина? Только не у Жаннет! У кого угодно, но только не у нее! Этого просто не может быть!

Она потрясенно смотрела, как Жаннет проследовала за ним внутрь. Нет, этого не может быть. Кейт выбралась из-за скрывавшего ее дерева и пошла к дому. Подошва кроссовки поскользнулась на мокром корневище, и она чуть не упала, но, устояв, двинулась дальше, остановившись у первой ступеньки крыльца. На почтовом ящике она увидела фамилию «Холдсток» и с трудом преодолела сумасшедшее желание постучать в дверь.

Затем в окнах фасада она увидела силуэты, которые переходили с места на место. Их было больше, чем двое. Что там происходит?

Кейт было двинулась к ближайшему из двух окон, но передумала. Из него льется слишком много света. А что, если мимо пройдет кто-то из соседей и увидит, как она подглядывает? Отпрянув, она обошла дом, оказавшись в его тени. Там она присела за кустами азалий и сквозь сетчатый экран на окне уставилась в гостиную Холдстока.

В комнате шесть, семь… нет, восемь человек. Трое мужчин и пять женщин, все разного возраста, роста — и все по очереди обнимают Жаннет, словно вернулась давно потерянная родственница. А Жаннет улыбается — о господи, как Кейт тосковала по этой ее улыбке. Много дней назад она видела ее в последний раз, и дни эти тянулись как жизнь.

Странная компания. И еще более странно, что, похоже, никто не говорил. Ни слова. Они явно ждали Жаннет, потому что сразу же после обмена приветствиями расселись в кружок вокруг стола. По-прежнему никто не говорил. Похоже, каждый знал, что ему делать: они взялись за руки, закрыли глаза, откинули головы… и заулыбались. На лицах и Жаннет, и всех остальных плавали блаженные улыбки, полные такого покоя и умиротворения, что Кейт испытала мгновенную зависть. У них был такой вид, будто они воочию увидели Господа Бога.

Теперь они начали гудеть. Нет, не загадочный звук «ом»; это была какая-то одна нота, которая продолжалась и продолжалась, без намека на гармонию. Все тянули одну и ту же ноту.

Куда ты попала, Жаннет? В религиозную секту? Это с тобой случилось? Твой давний пантеизм не смог справиться со злокачественным образованием, и поэтому ты присоединилась к секте фанатичных фундаменталистов?

Кейт услышала всхлипывание и поняла, что оно сорвалось с ее губ. Ослабев, она привалилась к кирпичной стенке.

Это я смогу вынести, с этим я справлюсь. Если вы не отвергнете то, что я… что мы… строили годами, я знаю, что нам будет под силу пройти и через это.

Кейт отошла от окна. Достигнув передней лужайки, она обернулась и, увидев в двух футах от себя женщину, задохнулась от неожиданности.

— Вы испытали страх, но теперь он прошел, да? — У женщины был низкий глубокий голос с русским акцентом.

Она была средних лет, и на ней был спадавший ниже колен белый плащ с капюшоном. Лицо обрамляли черные волосы. Увидев, что рядом с ней стоит огромный белый пес, вроде разновидность лайки, Кейт сделала шаг назад. Когда собака смотрела на нее, глаза ее отражали свет с улицы, но, похоже, в них не было враждебности.

— Вы меня испугали, — запинаясь, сказала Кейт, не зная, как объяснить ее присутствие здесь. — Я… я просто…

— Вы подумали, что это, наверно, религиозная группа? Или, хуже того, какая-то секта, да? — Темные глаза женщины блеснули, мазок губной помады сжался в узкую линию, когда она вскинула согнутый указательный палец; направляя его в сторону Кейт, она подчеркивала свои слова. — Это не секта. Это хуже, чем секта. Намного хуже. Если вы хотите спасти тех, кого любите в жизни, то должны остановить их.

— Что? — потрясенно переспросила Кейт. О чем она говорит? — Я не могу…

— Конечно нет. Вам потребуется помощь. Вот номер, позвоните по нему. — Женщина извлекла из-под капюшона другую руку и протянула карточку.

Кейт помедлила, не зная, как себя вести с этой женщиной. Она казалась спокойной, но ее слова отдавали паранойей. И все же… похоже, она знала о ней… и о Жаннет.

— Возьмите, — сказала женщина, протягивая карточку. — И не теряйте времени. Время уходит. Звоните ему сегодня же вечером. И никому больше… только ему. — Света было мало, и Кейт сощурилась, глядя на карточку. В последнее время читать стало трудновато — цена прошедших сорока лет, — а очки она запихнула в сумочку. Она вытянула руку с карточкой и чуть повернула ее для лучшей видимости. Телефонный номер и имя, написанные от руки старомодным курсивом. Номер разобрать она не могла, но буквы имени были крупнее: Джек.

И все — ни фамилии, ни адреса, только… Джек.

— Кто?..

Подняв глаза, Кейт увидела, что осталась в одиночестве. Она побежала к тротуару, но поблизости не было видно ни женщины, ни ее собаки. Они исчезли, словно их и не существовало.

Никак я схожу с ума? — подумала Кейт. Но в руке она держала самую настоящую карточку.

Слова женщины эхом вернулись к ней. Если вы хотите спасти тех, кого любите в жизни…

Она сказала «тех, кого любите», не так ли? Да, Кейт не сомневалась… женщина использовала множественное число. Кейт могла припомнить лишь троих, кто был любовью ее жизни: конечно, Жаннет, а до нее появились Кевин и Элизабет.

Что-то сжалось в груди Кейт при мысли, что ее детям может угрожать какая-то опасность… и они нуждаются в спасении.

Но что это вообще такое? Кевин и Лиззи находятся в Трентоне в полной безопасности рядом с их отцом. И какая опасность для ее детей может исходить из гостиной Холдстока, похоже, обыкновенного представителя среднего слоя рабочего класса?

Тем не менее какой-то намек, пусть даже от этой сумасшедшей, что дети могут оказаться в опасности, с силой ударил Кейт по нервам. Что за опасность? Нападение? Кевин и Лиззи оба еще подростки, но это не значит, что они не могут оказаться в беде.

Обернувшись, она посмотрела на дом, и ей показалось, что на одном из окон фасада шевельнулась занавеска. Неужто кто-то из богомольцев, или кто они там такие, наблюдал за ней?

Как-то жутковато. Когда она, развернувшись, заторопилась к ждавшей машине, слова той женщины продолжали преследовать ее.

И не теряйте времени. Время уходит. Звоните ему сегодня же вечером.

Кейт посмотрела на карточку. Джек. Кто он такой? И откуда?

Подходит поезд девятой линии.

Сэнди Палмер попытался прикинуть, какую часть из своих двадцати пяти лет он провел толкаясь и потея в этих привычных поездках в подземке от Морнингсайд-Хайтс и обратно. И всегда в последнем вагоне, потому что из него было на несколько шагов ближе к дому.

Надо беречь шаги. Он считал, что каждому отпущено в жизни определенное количество шагов, и если ты слишком быстро растратишь их, то тебя ждет или ранняя смерть, или инвалидная коляска. Марафонцы и толпы бегунов в городских парках то ли не знали, то ли не верили в теорию Сэнди Палмера об экономии шагов и правильном использовании их количества. Позже они об этом пожалеют.

Сэнди обвел взглядом вагон, рассматривая своих спутников. Семь лет поездок то на девятой, то на первой, начиная с первого семестра на факультете журналистики Колумбийского университета, частые поездки в Виллидж или Сохо, а теперь — каждодневная толкотня по пути в Мидтаун и обратно с работы в «Лайт». И все это время его попутчики были те же самые, что и всегда. Может, в последнее время встречалось чуть больше белых лиц. Но не намного.

Взять для примера вот этот вагон. Час пик миновал, но в нем довольно много народу. Все же есть пара свободных мест. Едет рабочий люд: медсестры, водители автобусов, дорожные рабочие, продавцы универсамов, официантки из забегаловок, швеи. Цвет кожи колеблется в диапазоне от совершенно черного до умеренно коричневого, но порой встречается и лилейно-белый. Сэнди, который вырос в практически белом Коннектикуте, пришлось привыкать чувствовать себя в подземке членом меньшинства. Сначала ему было немного не по себе, поскольку казалось, что все на него глазеют; потребовалось несколько месяцев, прежде чем он снова стал чувствовать себя комфортно в своем белом обличье.

Наискосок от него, растянувшись на угловой пластиковой скамейке, которая разделяла вагон на две половины, безмятежно спал белый парень. Если бы Сэнди не думал о белых людях, он бы, наверно, не обратил внимания на его врожденную бледность кожи. Парень был чисто выбрит, из-под темно-синей вязаной шапочки выбивались темные волосы, падавшие до бровей; на нем была просторная белая рубашка команды «Джетс» с большой зеленой цифрой 80 и потертые рабочие ботинки. Цвета глаз было не разобрать, потому что они были закрыты.

Сэнди прикинул, чем он может заниматься. Одежда ничего не могла подсказать, хотя ясно говорила, что он не из числа «белых воротничков». Руки чистые, не очень загрубелые, хотя на них до странности длинные ногти.

Поезд замедлил ход, и, когда за окнами замелькали надписи «Сорок вторая — Таймс-сквер», примерно треть пассажиров поднялась с мест. Мужчина с врожденной бледностью открыл глаза, чтобы глянуть на остановку, и снова закрыл их. Светло-карие. Ничем не выделяющаяся личность.

Не то что я, подумал Сэнди. С моими светлыми волосами, ореховыми глазами, толстыми линзами очков, с этим большим носом и следами от юношеских угрей меня на любом опознании через минуту выведут из строя.

Вагон заполнило обилие новых пассажиров, которые разбрелись по проходу в поисках мест. Он заметил стройную молодую женщину, которая направилась к свободному двойному сиденью в самом начале вагона, но какой-то тип азиатской внешности, заросший щетиной, в мятой камуфляжной куртке, с растрепанными волосами и злым взглядом, пристроил на свободной половине свою спортивную сумку и проигрыватель и бесцеремонно отмахнулся от нее.

Не став с ним спорить, она поступила достаточно умно — тот парень не походил на человека, которого можно пронять увещеваниями, — и отправилась дальше в поисках свободного места. Сэнди попытался убедить себя, что ему повезет, потому что, миновав середину вагона, она приблизилась к нему.

Иди же, думал он, мечтая обладать даром телепатии. Я держу для тебя место — как раз рядом с собой.

Она выглядела лет на двадцать или около того и была вся в черном — свитер, колготки, обувь, даже проволочная оправа ее маленьких модных очков. Ее короткие волосы в стиле Вайноны Райдер тоже были черные, отчего ее бледное лицо — к сожалению, не Вайноны Райдер, но все же симпатичное, — казалось еще бледнее.

Сэнди сдвинулся влево, заставив одну ягодицу повиснуть в воздухе, чтобы освободить девушке достаточно места. Она клюнула на приманку и пристроилась рядом с ним. Не глядя на Сэнди, она сразу же открыла книгу и погрузилась в чтение.

Вместо того чтобы обрадоваться, Сэнди мучительно напрягся. Что теперь? Как завязать разговор?

Расслабься, сказал он себе. Просто набери в грудь воздуха, представь, о чем ты можешь с ней говорить, и постарайся найти общую тему разговора.

Легче сказать, чем сделать. По крайней мере, для Сэнди. Ему никогда не везло с женщинами. Еще студентом он пару раз беседовал с консультантами в кампусах, и оба сказали то же самое: его гнетет страх получить отказ.

Словно для этого открытия требовалось быть доктором философии. Конечно, он боялся отказа. Черт возьми, никому в мире не нравится получать отлуп, но это не мешает людям ухаживать друг за другом, уверенно разыгрывая самые глупые роли. Да, есть такая возможность, что у него ничего не получится, — но стоит ли из-за этого впадать в ступор? Консультантам нравилось объяснять ему, почему важен не столько страх, сколько умение справляться с ним.

О'кей, подумал он. Попробуем преодолеть его. Так что мы имеем? Мы имеем обыкновенную курочку с книгой, которая путешествует на поезде девятой линии. Должно быть, студентка. Скорее всего, из Барнарда.

Когда поезд снова набрал скорость, он успел увидеть название ее книги: «Хичкок» Франсуа Трюффо.

Есть! Она изучает кинематографию. Колумбийский университет.

О'кей. Теперь пойдет.

Он облизал губы, сглотнул комок в горле, набрал в грудь воздуха…

— Никак готовитесь к степени магистра в области кино, да? — сказал он.

И застыл в ожидании.

Ничего не произошло. Она не повернула головы, даже не моргнула. Правда, пошевелилась, но лишь чтобы перевернуть страницу. С тем же успехом он мог пользоваться языком жестов в разговоре со слепым.

Но он понимал, что не выдумал свои слова, он знал, что они прозвучали, потому что бледнолицый мужчина на пару секунд приоткрыл глаз и снова закрыл его. Он напомнил Сэнди их семейного кота Даффи: это толстое старое создание открывало один глаз — два требовали слишком много энергии, — когда кто-то появлялся рядом.

Так что теперь? Он чувствовал себя как старшеклассник, который спросил девочку, пойдет ли она с ним танцевать, а та сказала «нет». Это случилось всего лишь раз, но и его хватило, чтобы он больше никогда никого не приглашал на танец. Отступить ли ему и сейчас? Спрятать голову и слинять? Или действовать дальше?

Действовать.

Он повысил голос:

— Я говорю, вы готовитесь к степени магистра? Подняв темно-карие глаза, она остановила на нем взгляд не более чем на миллисекунду и снова вернулась к своему занятию.

— Да, — сказала она, разговаривая с книгой.

— Мне нравится Хичкок, — сообщил он ей. Она снова ответила книге:

— Как и многим.

Так они далеко не уйдут. Может, она смягчится, если узнает, что он тоже из Колумбийского.

— Я кончил журналистский колледж пару лет назад.

— Поздравляю.

Сработало, подумал Сэнди. Лед сломан. Теперь-то она на самом деле тобой заинтересуется. Черт побери, почему ты сидишь как воды в рот набравши?

Он стал лихорадочно искать другую тему для разговора. Ему уже оказали холодный прием; ничего не остается, кроме как признать поражение. Но он уже миновал «точку возврата», так что надо двигаться дальше. Она или оставит его тонуть в море поражения, или пошлет ему спасательную шлюпку.

Он улыбнулся. Пусть сработает то пустопорожнее воображение, которое преподаватели журналистики пытались найти в его мозгах. Один даже сказал ему, что ему не приходилось читать текстов с таким обилием штампов. Ну и что, штампы? Подумаешь, большое дело. В журналистике, особенно в таблоидах, они служат определенной цели. Читатели понимают их, ждут их и, наверно, чувствуют себя обделенными, если пару раз не натыкаются на них.

Внезапный взрыв музыкального грохота в передней части вагона прервал его мысли. Обернувшись, Сэнди увидел, что тот взлохмаченный парень в камуфляжной куртке включил свой музыкальный ящик на полную громкость. Тот извергал мелодию шестидесятых годов, которую Сэнди смутно помнил, — «Сегодня время наступает». Каких-то-или-других Братьев.

Вернуться к студентке-киноведу. Может, он поразит ее, упомянув, что занимает ответственный пост в самом желтом еженедельном городском таблоиде, где полученная им степень по журналистике для начала определила его на уровень лишь чуть выше дворника и швейцара — кроме разве зарплаты. Он договаривался об интервью во всех других городских газетах, пытаясь уйти из «Лайт», но никто ему не перезвонил. Это произведет на нее впечатление.

О черт, раз уж пошел за золотом, то не тушуйся.

— Как вас зовут?

— Лина Вертмюллер, — без секунды промедления сказала она.

Без особой враждебности. Она думает, что я идиот. Что ж, в эту игру приходится играть вдвоем. Сэнди протянул руку:

— Рад знакомству, Лина. А я Генри Луис Менкен.

К удивлению Сэнди, она подняла голову и рассмеялась. Он ее развеселил, и она смеялась. До чего чудесный звук ее голоса, хотя он еле слышал его из-за музыкального грохота.

Тут до него дошло название группы, исполнявшей песню: «Братья Чамберс».

И вдруг — другие звуки. Крики, вопли, стоны. Люди, спотыкаясь, пробирались мимо него, отчаянно стремясь в заднюю часть вагона.

— Пришло время! — заорал чей-то голос. — Да, время пришло!

Повернувшись, Сэнди увидел перед дверью в передней части вагона азиата в камуфляжной куртке. В его черных глазах стояло сумасшествие без конца и без края, а в руках он держал два пистолета — стволы у них были слишком длинные и слишком толстые в дульной части. Тут только Сэнди понял, что они с глушителями.

О господи, подумал он. Потрясение заставило его вскочить на ноги. Он же сейчас начнет стрельбу.

Увидев тела и кровь, он понял, что стрельба уже началась. Когда он повернулся бежать, в голове, куда мощно выплеснулся адреналин, замелькали образы — не всем из передней части вагона удалось добраться до другого конца его; первые, кто получил пулю, лежали там, где рухнули…

…молодой кореец, примерно в возрасте Сэнди, с рыжеватыми волосами и эмблемой «Найк» на бейсболке, который лицом к Сэнди распростерся на залитом кровью полу, так и не успев сбросить наушники; из носа у него текла кровь, а черные глаза смотрели в пустоту…

…грузная темнокожая женщина в сером жакете без рукавов поверх белой блузки в черную крапинку, с чистыми накрахмаленными манжетами, которая лежала лицом вниз, продолжая дергаться, когда из-под парика из нее вытекали последние остатки жизни, заливая кровью экземпляр «Ролли Полли Олли», вывалившийся из фирменного пакета книжного магазина «Барнс и Нобл»…

…остальные, свалившись на пол вагона, ползали между сиденьями, вытягивали руки, словно пытаясь ладонями остановить пули, и молили о пощаде…

Но все они просили тщетно, потому что человек с пистолетами, шествовавший по проходу, был настроен на какую-то другую частоту и, поводя оружием направо и налево, выпускал из глушителей пулю за пулей. Пфф!.. пфф!.. пфф! Пули раскалывали головы, врезались в залитые слезами лица, порой проходили через вскинутые руки, но звуки выстрелов были почти не слышны из-за музыки. Стрелок двигался без малейшего намека на торопливость, и в глазах всего мира он походил на сельского домовладельца, который в солнечное субботнее утро прохаживается по своему газону с банкой гербицида, аккуратно истребляя сорняки, что попадаются ему по пути.

Где-то впереди у кого-то не выдержал кишечник, и вагон наполнило зловоние.

Мозги отчаянно вопили в панике. Нырнув, Сэнди обернулся и увидел бледнолицего мужчину, который скорчился за спинкой своего сиденья лицом к тыльной стенке вагона. Должно быть, он окончательно рехнулся, потому что орал что-то типа: «Есть тут у кого-нибудь гребаный пистолет?»

Ну как же, ослиная ты задница, захотелось сказать Сэнди. У типа, что стоит в проходе, целых два, и он движется в твою сторону!

Двинувшись дальше, Сэнди лицом к лицу столкнулся с Линой, или как там ее звали, и понял, что его лицо отражает тот неподдельный ужас, который читался и на ее пепельно-бледном лице. Он посмотрел мимо нее на вопящих от ужаса пассажиров, которые, как груда червей, копошились у задней стенки вагона; те, что наверху, извивались, лягались, кусались и царапались, чтобы пробиться в самую гущу, а прижатые к стенке дрались с ними, чтобы оставаться на своем месте, и вдруг Сэнди понял то, что другие уже выяснили: как только вы окажетесь там, деваться вам уже будет некуда, разве что найдете способ открыть заднюю дверь и вывалиться на рельсы, которые улетают из-под вас со скоростью бог знает сколько миль в час, питая надежду, что, если вам повезет, вы не сломаете шею, врезавшись в землю, и не попадете на третий рельс, который тут же превратит вас в головешку.

Он увидел коричневую руку, которая как змея взлетела из плотного сплетения тел, ухватила красную ручку аварийного торможения и рванула ее вниз…

Да!

Он увидел, что ручка безвольно повисла, когда с треском лопнул шнур.

Сразу же за окнами замелькали освещенные платформы станции «Пятьдесят пятая улица — Колламбус-Сёркл», но поезд не замедлил хода, потому что, о, мать твою, ему полагалось миновать и Шестьдесят шестую улицу и не останавливаться до Семьдесят второй.

До Семьдесят второй! Неудивительно, что стрелок не торопился. Он загонял свою добычу, как коров в стойла на бойне, и мог убивать кого пожелает, прежде чем поезд доберется до следующей остановки.

У Сэнди была единственная возможность спасти жизнь. Если он сможет, извиваясь, пробиться сквозь груду тел к задней стенке, пусть даже ему придется ползти на четвереньках — он тощий, у него получится, — и скрючиться под сиденьем, может, он и доживет до Семьдесят второй. А там уж придет конец всему. Когда откроется дверь, стрелка снесут с ног или он сам вышибет себе мозги — и Сэнди спасется. Ему надо лишь дожить до этой минуты.

Еще один взгляд на стрелка дал понять, что тот целится из опущенных вниз пистолетов в кого-то, кого Сэнди не видит. Единственное, что оставалось на виду от будущей жертвы, была пара вскинутых рук, ухватившихся за спинку сиденья; руки были женские, цвета кофе мокко, с ярко-красными ногтями, и пальцы были сплетены, словно в молитве.

Самым пугающим было осознание того, что эта безликая женщина и бледнолицый мужчина оставались последними живыми существами между Сэнди и убийцей. Паника спазмом перехватила ему горло, когда он, развернувшись, стал пробиваться к задней стенке — о, святый Боже, он не хочет умирать, он еще так молод и даже по-настоящему не начал жить, поэтому он не может сейчас погибнуть, о, пожалуйста, только не сейчас, только не сейчас, — но путь ему преграждала та самая студентка, и, наткнувшись на нее, он сбил ее с ног. Оба свалились, и Сэнди рухнул на нее, когда они оказались на полу.

Он был просто вне себя, готовый заорать на эту суку, что попалась ему на пути, но куда важнее, чем вопить, была необходимость узнать, где сейчас, в это мгновение, находится стрелок, так что он быстро глянул назад, молясь, чтобы не увидеть за зрачком дула с глушителем ту бесстрастную бородатую физиономию. Вместо этого он увидел бледнолицего мужчину, чье лицо было искажено гримасой мрачной ярости и в глазах которого теперь было что угодно, кроме мягкости; он бормотал «дерьмо-дерьмо-дерьмо», подтягивая штанину джинсов, под которой была примотана какая-то кожаная сбруя, и вытянул из нее металлический предмет. Сначала ему показалось, что это один из тех старомодных «дерринжеров», которые таскали в вестернах женщины и игроки, но, вглядевшись, понял, что видит перед собой миниатюрный автоматический пистолет.

И тут этот бледнолицый — Сэнди уяснил, что больше не в состоянии считать, будто у него врожденная бледность, но не мог придумать никакого иного определения для этого парня, — поднялся на ноги и двинулся в сторону киллера. Сэнди изумился: «Что он собирается делать с этой своей хлопушкой?» Но тут она выстрелила, и после негромких хлопков пистолетов убийцы этот звук в замкнутом пространстве подземки прозвучал как пушечный выстрел, и пуля, должно быть, поразила киллера в плечо, потому что из его камуфляжной куртки ударил красный фонтан, заставив убийцу сделать пол-оборота и отлететь назад. Завопив от боли, он поднял взгляд, полный потрясения, изумления и ужаса, на этого типа, который, возникнув из ниоткуда, приближался к нему. Сэнди не видел лица бледнолицего, перед ним был только затылок, да и то почти полностью скрытый вязаной шапочкой, но он отчетливо увидел, как женщина, которой предстояло стать очередной жертвой, извиваясь на полу, отползает в сторону и на животе проползает мимо этого типа; от ее залитых слезами глаз остались только белки, а губы в яркой помаде кривились смертным ужасом.

Здоровой рукой киллер начал поднимать пистолет, но бледнолицый навис над ним, как коршун над полевой мышью, вскинул свое небольшое оружие, которое снова грохнуло. Отдача подбросила его руку высоко в воздух, вторая пуля вызвала очередной выплеск красного кровяного фонтана, на этот раз из другого плеча убийцы, отшвырнув его к одному из вертикальных хромированных поручней в центре прохода, на котором он и обмяк с висящими по бокам безвольными и теперь уж бесполезными руками; ему оставалось лишь смотреть на неуклонно приближавшегося к нему человека. Заорав что-то, он рванулся вперед — то ли чтобы ударить головой бледнолицего, то ли укусить его, понять этого никто не успел, потому что тот, не замедляя движения, без малейшей заминки ткнул пистолет в левый глаз киллера — и снова раздался грохот. Сэнди видел, как голова убийцы откинулась назад, удар пули заставил его скорчиться у шеста, после чего колени у него подломились и, сделав какой-то пируэт, он рухнул, оставшись в полусидячем, полулежачем положении у одной из дверей, полностью и безусловно мертвый.

Бледнолицый снова передернул еле заметный затвор своего маленького оружия и выстрелил в четвертый раз — на этот раз в проигрыватель, разнеся его на тысячу осколков и прекратив неумолчные вопли, что, мол, сегодня наступает время.

После этого в вагоне воцарилось потрясенное молчание — был слышен только стук колес и свист летящего за окнами воздуха.

Спасены!

Это слово настойчиво колотилось в голове у Сэнди, билось о кости черепа и рвалось наружу. Наконец-то Сэнди осознал, что обрел потрясающую возможность увидеть завтрашний день.

И не он один. Из толпы, спрессованной, словно сардины, у задней стенки вагона, раздались радостные крики и вопли. Кто-то с мокрым от слез лицом, вздымая к небу руки, полз на коленях, благодаря кого-то или что-то за спасение; другие смеялись, плакали и обнимали друг друга.

— Мы живы! — сказала лежащая под ним студентка-киновед. — Как?..

Смущенный Сэнди скатился с нее.

— Простите…

Сев, она уставилась на него.

— Господи, не могу поверить, что вы это сделали!

— Видите ли… — сказал он, отводя взгляд, чтобы скрыть, как ему стыдно. Он видел, как бледнолицый, присев на корточки, что-то подбирает с пола, но не мог разобрать, что именно. Сэнди надо было как-то сформулировать объяснение. Но как объяснить охвативший его ужас, после чего он потерял всякое соображение? — Я не знаю, что на меня нашло. Я…

— Вы закрыли меня своим телом!

Что? Повернувшись, он увидел, что она смотрит на него широко открытыми шоколадными глазами, в которых стоит неподдельный восторг.

— Понимаете, я слышала об этом, видела в кино, но никогда не верила… я хочу сказать, вы действовали как настоящий агент секретной службы!

Но тут ее лицо сморщилось и она заплакала… сотрясаясь в неудержимых рыданиях всем своим хрупким телом.

При всей своей растерянности Сэнди наконец сообразил: девушка думает, что он сбил ее с ног и навалился на нее, чтобы спасти. Что он может сказать на это?

Но прежде чем Сэнди смог ответить, он услышал за спиной голос:

— Тут женщина, которая еще жива! Пусть кто-нибудь подойдет и поможет ей!

Повернувшись, Сэнди увидел, что бледнолицый теперь стоит лицом к остальной части вагона — но предварительно натянув вязаную шапочку до самого подбородка. Это могло бы произвести комическое впечатление, если бы не убийственный маленький пистолет, который он продолжал сжимать в руке. Что тут происходит? Несколько секунд назад его лицо было открыто всеобщим взглядам! Почему он его спрятал?

— Шевелитесь! — крикнул он сквозь вязь ткани. — Пусть кто-нибудь поднимет свою задницу, черт побери!

Молодая черная женщина с взлохмаченными волосами, в белых брюках и синем свитере выбралась вперед.

— Я операционная медсестра. И немного понимаю в…

— Тогда принимайтесь за дело! Может, спасете хоть одну из этого овечьего стада!

Она протолкнулась мимо Сэнди, бросив на него растерянный взгляд, и торопливо подошла к женщине, которая стонала, сжимая окровавленную голову. Сэнди понимал ее растерянность. Но вот чего он никак не мог понять — почему голос бледнолицего был полон такого гнева.

— Почему я? — взорвался он. — Почему я должен спасать ваши жалкие задницы? Я вас не знаю, вы меня не волнуете, я не хочу иметь с вами ничего общего — так почему я? Почему я во все это ввязался?

— Эй, мистер, — сказал высокий худой черный мужчина, который, похоже, мог быть священником. — Почему вы так обозлились на нас? Мы же ничего не сделали.

— Именно! В этом-то и дело! Почему никто из вас не сшиб его с ног?

— У нас не было оружия! — крикнул кто-то.

— Что и знал этот подонок. Он знал, как обращаться с человеческим стадом. Трусы! Меня тошнит — от всех вас!

На него было страшно смотреть. Казалось, что этот парень сейчас так же слетел с катушек, как и серийный убийца, которого он только что прикончил. Сэнди уже начало казаться, не сменили ли они одного серийного убийцу на другого, как поезд с грохотом влетел на станцию «Семьдесят вторая улица». Он увидел, как бледнолицый мужчина сунул в карман пистолет и развернулся к дверям. Как только панели раздвинулись, он скользнул в них и кинулся на платформу. Через мгновение он исчез в толпе.

Пригнув голову, Джек протолкался сквозь толпу, ждавшую на узкой платформе. Надвинув шапочку почти до переносицы, он прикрывал рукой лицо, растирая щеки и глаза, словно они зудели.

Ну, повезло! Черт бы побрал это гребаное везение! Ну почему в моем поезде, именно в моем вагоне?

Кто-то в вагоне видел его в лицо, запомнил его и даст точное описание, и завтра его внешность появится на первых полосах всех городских газет и к тому же каждый час будет мелькать на телеэкранах. Может, стоит сегодня же вечером уехать из города. И никогда не возвращаться. Но его физиономия уж точно появится по всей стране — в «Таймс», «Ньюсуик», в телесети и на кабельном телевидении. Она будет красоваться на каждой афишной тумбе. Даже если сходство будет сомнительным, рано или поздно кто-то обратит на нее внимание и ткнет в него пальцем.

И тогда с привычной для Джека жизнью будет покончено.

Добравшись до лестницы, он сдернул шапочку и, перескакивая через две ступеньки, на ходу стянул футболку. Скомкав ее в плотный тугой комок, он сунул ее в шапочку. На улицу он поднялся в облике человека с непокрытой головой, в белой безрукавке, который несет какой-то сверток.

Шевели мозгами, сказал он себе. У тебя еще есть варианты выбора.

Но есть ли? В данный момент он понятия о них не имел. То есть понимал, что какой-то должен быть, но мозг был так взбудоражен недавним выбросом адреналина, что он чувствовал себя словно пьяный и ничего не мог придумать.

Станция на Семьдесят второй улице выходила на обнесенный металлическими перилами островок в центре непрерывного автомобильного хаоса, где Бродвей по диагонали пересекает Амстердам-авеню. Инстинкты подгоняли его стремительным рывком как можно дальше отдалиться от станции, перепрыгнуть через перила и ввинтиться в дорожное движение, но он заставил себя идти нормальным шагом.

Не привлекать внимания — сейчас это главное.

Подрагивая, как заправленная гоночная машина на старте, Джек стоял среди полудюжины других пешеходов и ждал зеленого света. Когда тот вспыхнул, он пересек улицу и направился на восток от Семьдесят второй, что было совершенно правильно, потому что на всех поперечных улицах с двусторонним движением в этот час кишела сумятица людей и машин. Кроме него, никто не спешил, так что он заставил себя расслабиться и, легко ступая, слился с толпой. Он шел мимо любителей покупок и кабачков, открытых в этот теплый июньский вечер, где никто не догадывался о кровавом ужасе, разразившемся в вагоне подземки в паре десятков футов под ними. В двух кварталах впереди лежал Центральный парк. Джека манила уединенность его прохладных теней.

До чего жуткое зрелище. Он читал в газетах о такого рода вещах, но никогда не предполагал, что станет их свидетелем. Что заставило человека устроить такую кровавую бойню?

Ему жутко повезло, что он редко пускался в путь без «земмерлинга», но Джек продолжал злиться, что пришлось пустить его в ход на глазах у всех этих горожан. Правда, у него не было выбора. Если бы он ждал, пока кто-нибудь из этого овечьего стада кинется спасать свою задницу, то и он, и многие другие уже были бы мертвы, как те бедняги, что распластались на полу вагона.

Но почему я, черт побери? Почему никто другой не сыграл роль героя?

Героя… без сомнения, так его и окрестят, пока он будет тут шляться, но, как принято в Нью-Йорке, длиться это будет не больше одной минуты, пока его не посадят в «холодильник» за незаконное владение незарегистрированным оружием и отсутствие прав на ношение данного оружия. Не стоит, черт возьми, и сомневаться, что какой-нибудь стряпчий раскопает фамилии стрелков и предъявит им иск за неправомерные убийства и чрезмерное применение силы. И довольно быстро газеты выяснят, что у него нет работы и места жительства, нет регистрации для голосования и водительских прав, — проклятье, у него нет даже номера социального страхования! Затем ребята из налоговой инспекции захотят выяснить, почему он ни разу не заполнял налоговую декларацию. Вот так все и пойдет, закружится, завертится, выйдет из-под контроля, поглотит его, и он уже никогда в жизни не сможет свободно дышать.

Джек чуть ускорил шаг, пересекая КолламбусСёркл, и, оставив позади магазины и рестораны, прошел через супербогатый район. Идя вдоль границы западной части парка, он у здания «Дакота» прошел мимо двух привратников в ливреях, которые бдели у того места, где в 1980 году очередной псих с пистолетом пролил кровь и положил конец целой эре.

Он пересек западную оконечность Центрального парка и остановился у поросшей мхом высокой ребристой стены коричневого известняка. За спиной лежал парк… он манил его… но если войти в него, все равно придется откуда-то выходить; наилучшим решением было бы как можно скорее скрыться из вида. Его жилище находилось менее чем в полумиле отсюда. Добраться несложно. Но первым делом…

Он вошел через проем в стене и миновал тенистые заросли кустарников. Едва только скрывшись из вида, он вытащил из шапочки скомканную рубашку и кинул ее в пруд. Отдалившись на десяток футов, он сунул шапочку в сплетение виноградных лоз, резко развернулся и вышел обратно на тротуар.

Держась рядом с парком, он ускорил шаги и направился в верхнюю часть города. Слева от него, отдаваясь эхом в бетонных каньонах, уже начали завывать полицейские сирены.

Сэнди Палмер забился в угол платформы станции «Семьдесят вторая улица». На другом конце его сотового телефона был редактор «Лайт». Связь из-под земли была неважной, и Сэнди опасался, что она каждую секунду может прерваться.

В ухе звучал голос Джорджа Мешке. Сначала он разозлился, что его беспокоят дома, но теперь был весь внимание.

— Ты уверен, что правильно подсчитал их количество?

— Абсолютно.

— Шестеро погибших?

— Без признаков жизни. Двое мужчин и четыре женщины. Прежде чем покинуть вагон, я дважды пересчитал их. — Сэнди вгляделся в ту суматоху в конце платформы, где пытались навести порядок. — Седьмая жертва, черная женщина, была еще жива, но со страшной раной головы. «Скорая помощь» только что увезла ее.

— Ты меня прямо потряс, малыш, — сказал Мешке. — Не знаю, как ты выдержал. Я бы просто отключился, пройдя через то, что ты мне рассказал.

— Я был спокоен, как огурец, — сказал Сэнди. — Вот такой уж я.

Сэнди не стал рассказывать, что, как только поезд остановился, он вывалил весь обед. Даже сейчас — неужто прошло всего пятнадцать минут? — у него тряслись руки.

Те первые минуты как-то расплывались у него в памяти. Он помнил, что видел, как бледнолицый мужчина выскочил на платформу и его резкий рывок сработал для толпы как щелчок выключателя. Вдруг все захотели выбраться наружу — немедленно, как можно скорее. Сэнди пришлось оттащить от выхода все еще всхлипывающую студентку, чтобы этот массовый исход не растоптал ее.

Когда он помогал ей подняться на ноги, то осознал, что ему представилась потрясающая возможность: он же опытный журналист, который стал свидетелем преступления, достойного первой полосы. Если он вспомнит все свои эмоции, уточнит детали и приведет в порядок всю фактуру, то станет первостатейным источником информации. И здесь его ждет большая удача.

— Как вас зовут? — спросил он молодую женщину, которую продолжало колотить. — Ваше имя?

— Бет, — еле слышно сказала девушка; она так побледнела, что кожа, казалось, обрела голубоватый оттенок.

— Давайте выбираться отсюда.

Держась за ней и полуподталкивая, полуподдерживая ее, он обернулся и посмотрел в переднюю часть вагона… распростертые жертвы… убийца, верхняя часть тела которого рухнула меж створок дверей, когда те раздвинулись, так что одна его половина лежала в вагоне, а другая — вне его… операционная медсестра, все еще хлопочущая над раненой женщиной… и кровь, Боже милостивый, сколько крови — весь конец вагона был залит лужами крови. Кто знал, что в человеке столько крови? И запах — книги всегда говорят, что у крови медный запах, но Сэнди понятия не имел, как пахнет эта чертова медь; он знал лишь, что в вагоне стоит зловоние смерти и невероятной жестокости. Внезапно он потерял способность дышать, и хот-дог, который он жадно съел по пути с работы, запив его «Маунтин Дью», больше не мог оставаться в желудке, захотев расстаться с ним столь же стремительно, как и он торопился покинуть этот морг на колесах.

Когда, толкая Бет перед собой, он выбрался на относительно свежий воздух станции, его желудок мучительно содрогнулся и кислой горячей струей выплеснул свое содержимое в темный проем между поездом и краем платформы.

Вытерев рот, Сэнди огляделся, надеясь, что никто не обратил на него внимания. Так оно и было. После того, что они прошли, рвота была сущим пустяком.

И только сейчас он обратил внимание на звуки, которыми была полна станция, — рыдания, стоны и вопли выживших, которые смешивались с истошными криками ждавших пассажиров, а те, заглянув в вагон, отскакивали с вытаращенными глазами и отвисшими челюстями. Он заметил, что кое-кого вытошнило, как и его, другие рыдали на скамейках или просто бродили по бетонной платформе.

Кроме того, он обратил внимание, что часть публики стремглав бросилась вверх по лестницам — скорее всего, те, кто не хотел отвечать на вопросы полицейских или вообще не желал впутываться в эту историю.

А вот Сэнди ужасно хотел впутаться в нее — просто позарез.

Он нашел свободное место на изрезанной инициалами деревянной скамейке и пристроил на ней Бет. За спиной у себя он слышал шипение автоматических дверей, которые, подчиняясь программе, время от времени пытались закрываться. Он повернулся, испугавшись, что поезд уходит, но тот никак не мог сдвинуться с места: тело киллера заблокировало двери — створки то зажимали его труп, то снова раздвигались…

Подбежал машинист. Раздраженное выражение его лица сменилось ужасом. Увидев зрелище бойни, он остановился как вкопанный и, отступив, на подгибающихся ногах двинулся за помощью.

Женщина рядом с Сэнди рыдала в мобильный телефон.

— Девять-один-один? — спросил он. Та кивнула.

Отлично. Это значит, что копы будут тут через несколько минут. Вслед за ними вскоре подтянутся независимые телевизионщики со своими камерами и репортеры. У него не так много времени, чтобы опередить их.

— С вами все будет в порядке, если я на пару минут оставлю вас? — спросил он Бет.

Она молча кивнула и снова всхлипнула. Сэнди чувствовал, что лучше бы ее не покидать, но…

— Я всего лишь на пару минут.

Сэнди заторопился в дальний конец платформы, где мог обрести хоть какое-то уединение и прислушаться к своим мыслям. Интересно, почему он не ушел, как многие другие? Он не питал никаких иллюзий по поводу своей мужественности — он брал уроки игры на пианино, тенниса, даже каратэ, но не был мачо. Может, дело в том, что ему предстояла работа, а по ее окончании он тоже развалится. Правда, он надеялся, что этого не произойдет.

Он вышел на связь с Джорджем Мешке, но не был уверен, что удастся добиться успеха. «Лайт» считался еженедельником, выходил в свет по вторникам, и завтрашний номер уже был готов. Но Мешке был редактором, Сэнди узнал новости, и тот был единственным, с кем надо было связываться.

Станцию уже запрудили копы и аварийные команды. Сэнди оставалось полагаться лишь на то, что он успел увидеть.

— Колоссальная история, Палмер. Потрясающая.

— Да, но что мы можем сделать? Ведь номер уж готов. — Никогда раньше у Сэнди не было такого отчаянного желания работать в ежедневной газете.

— Ну и что? Как только я положу трубку, тут же вызываю всех и мы начинаем переверстывать три первых полосы. Переделаем их сверху Донизу. Я сейчас примерно набросаю то, что ты мне рассказал. Материал будет твоим — пойдет от первого лица — за твоей подписью на первой полосе. Откроет номер.

— Моя подпись… на первой полосе? Моя фамилия? — Сэнди с трудом подавил желание подскочить на месте и исполнить победный танец. Не время и не место. — Ты это имеешь в виду?

— Именно! Теперь бросай телефон и отправляйся собирать информацию. Тащи все, что сможешь. «Таймс», «Пост» и «Ньюс» будут торчать на улице. Ты единственный, кто внизу, Палмер, так что выдои тему досуха. Затем мчись сюда, и мы прикинем, как подать материал на полосе. Черт возьми, у нас есть живой очевидец, и мы станем той еще газетой с этим материалом!

— Он у тебя в руках, Джордж. Но слушай. Я придумал заголовок.

— Излагай.

— «Галахад из подземки».

— Не думаю…

— А как насчет «Кошмара в девятке»?

— Уже лучше. Но давай оставим заголовок на потом. Займись возможностью все изложить от первого лица.

— Конечно. Скоро свяжусь с тобой. Сидевший на корточках Сэнди отключил телефон и вскочил. На первой полосе… за его подписью… главный материал номера… история года! Да это лучше, чем секс!

Возвращаясь в хаос столпотворения, Сэнди осознал, что на его лице бродит радостная улыбка, как у девицы, которая только что потеряла невинность. Он смахнул ее и притормозил. Тут надо быть профессионалом. Ему представился колоссальный шанс для карьеры, и его лучше не упустить.

На платформе кишели сотрудники Нью-Йоркского управления полиции. Повсюду были детективы в штатском и в форме. Они огородили платформу желтыми лентами полицейских барьеров, растянув их между колоннами и поперек лестниц.

Всех оставшихся в живых пассажиров собрали в одном месте. Приблизившись, Сэнди заметил, что часть из них все еще в ступоре, кто-то рыдает, у кого-то истерика, а несколько мужчин пытаются скрыть большие влажные пятна на брюках, но все постепенно избавляются от избытка адреналина, который был вызван страхом за жизнь; от тех, кто более-менее держал себя в руках, полицейские старались получить какую-то информацию.

Сэнди неторопливо проталкивался сквозь толпу, останавливаясь, чтобы послушать все и вся.

— …и вдруг откуда-то появился спаситель, — сказала сутулая пожилая женщина в мятом синем платье.

— Как он выглядел, мэм? — спросила женщина-офицер, склоняясь к ней с блокнотом в руках.

— Как Иисус!

— Вы хотите сказать, что у него были длинные волосы?

— Нет.

— Значит, короткие?

— Не совсем.

— Можете ли вы рассказать, как он выглядел?

— Снизу мы не видели его лица…

Снявшись с места, Сэнди снова остановился рядом с высоким черным мужчиной пастырского вида, которого он запомнил еще в том вагоне смерти.

— …и я поговорил с ним.

— С кем поговорили? Со вторым стрелком?

— Мы восприняли его как спасителя.

— Мы?

— Мы, те, кому повезло выжить. Когда мы вышли из поезда, кто-то сказал: «Кто он такой? Кто он, наш спаситель?» Поэтому мы так и назвали его.

— Можете ли вы дать мне описание этого спасителя, сэр?

— Среднего роста, каштановые волосы… О лице ничего сказать не могу, потому что не разглядел. Понимаете, на нем была шапочка, и он натянул ее до самых бровей…

— Какого, говорите, он был роста?

— Пожалуй, среднего. Во всяком случае, чуть ниже меня.

Сэнди продолжал перемещаться, кругами ходя вокруг Бет, и все время слушал, как его выжившие спутники тщетно пытались дать описание человека, которого они называли «спасителем». Он понимал, с какой проблемой они столкнулись: человек без всяких внешних примет был для них невидимкой. Сэнди окрестил его Бледнолицым Мужчиной в силу броской приметы: тот от рождения обладал бледной кожей лица.

Он снова подошел к Бет, но на этот раз она была не одна. Рядом с ней сидел полицейский в штатском, держа наготове блокнот. Бет зажимала коленями судорожно сцепленные руки, и ее продолжало колотить. Сэнди наклонился к ней. Бет подскочила, когда он положил руку ей на плечо.

— О, это вы, — с быстрой нервной улыбкой сказала она.

— А вы… — начал детектив.

— Сэнди Палмер. Я был в поезде вместе с Бет.

— У вас уже взяли показания?

Словечко «нет» уже было готово сорваться с языка, как где-то в подсознании родилось предостережение, и он воздержался от ответа.

— Что это за женщина в полицейской форме вон там? — спросил он, заботясь, чтобы потом его не поймали на вранье. — Я забыл, как ее зовут.

Детектив взглянул на него:

— Вам удалось увидеть второго стрелявшего?

— Вы имеете в виду Спасителя? — уточнил Сэнди.

— Как бы его ни называть.

Чтобы избежать прямого ответа, Сэнди повернулся к Бет:

— Вы же видели его, да, Бет? Она покачала головой.

— Но вы же там были, всего в двух футах от него.

— Но я на него не смотрела. Если помните, я видела только вас.

Сэнди улыбнулся:

— Помню.

— То есть я видела только его спину, когда он шел к тому киллеру… подождите! На спине его рубашки было что-то написано!

Детектив наклонился к ней, и карандаш повис над блокнотом.

— Что вы сказали? Бет закрыла глаза.

— Все как в тумане, но думаю, там было что-то вроде «Шерберт».

— «Шерберт»? — записывая, переспросил детектив. — Вы уверены?

Сэнди прикрыл рукой рот, чтобы скрыть улыбку.

— «Кребет», — предположил он. — Теперь я вспомнил. На нем была рубашка команды «Джетс». Зелено-белая. И номер восемьдесят.

— Вот это да, — пробормотал детектив и покачал головой, заполняя строчки в блокноте твердым уверенным почерком. — Надеюсь, это не был сам Уэйн Кребет.

— Вы его знаете? — спросила Бет.

— Он главный распасовщик у «Джетс», — ответил Сэнди и добавил: — «Нью-Йорк Джетс» — это футбольная команда.

— Вот как, — поморщилась она. — Терпеть не могу футбол.

— То есть вы не видели его в лицо? — снова спросил детектив.

— Нет. Когда он повернулся, то спрятал его. — Она обратилась к Сэнди: — Вы тоже его не видели?

Сэнди облизал губы. Идея обретала форму. Она была настолько бесшабашной, что у него свело желудок, но от ее возможностей у него голова пошла кругом. Надо оторваться от полицейских как можно подальше, исчезнуть из их поля зрения. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского…

— Я видел то же, что и вы, — сказал он.

— Вот дерьмо, — пробормотал полицейский и хлопнул блокнотом по колену. — Кем же был тот парень — невидимкой?

— Когда мы можем идти? — спросила Бет. — Я хочу домой.

— Скоро, мисс, — смягчился детектив. — Как только мы снимем показания у всех свидетелей, запишем их фамилии и адреса, то позаботимся, чтобы все вы спокойно добрались до дому.

Когда коп отошел, Сэнди наклонился к Бет и прошептал:

— Я буквально схожу с ума. Мне надо тут побродить. Пару минут продержитесь? — Он не знал почему, но чувствовал, что несет за нее какую-то ответственность.

— Конечно, — заверила она. — Да и копов тут немного.

— Вот и слава богу.

Оставив ее, он двинулся обратно к вагону смерти, в котором подобно огням дуговой сварки то и дело вспыхивали фотокамеры криминалистов. Перед одной из открытых дверей стояла группка из трех полицейских в штатском и одного в форме. Дальше человек в латексных перчатках — без сомнения, из команды судмедэкспертов — изучал тело киллера, лежащее в дверном проеме.

Сэнди требовалось оказаться на месте действия, ему надо было услышать, о чем говорят эти копы, но он был не в силах сдвинуться с места. Один шаг за ленту заграждения — и его с поджатым хвостом выкинут обратно, заставив маяться в группе оставшихся в живых пассажиров. Но он не просто выживший, он, черт побери, представитель прессы — люди имеют право знать, и все такое… Он попытался припомнить технику уверенного поведения, которую им преподавали на курсах в прошлом году, но в голове была полная пустота, кроме старой избитой фразы: самое худшее, что может случиться, — это услышать от кого-то «нет».

Но после всего, что произошло, бояться отказа было просто глупо. Сэнди вытащил из бумажника свою пресс-карту и зажал ее в руке. Быстро осмотревшись, он убедился, что в его сторону никто не смотрит. Он заметил, что один из детективов в штатском отличался крупным телосложением. Был просто огромным. Прикинув, что, если будет двигаться под углом, фигура этого великана прикроет его как щитом, Сэнди поднырнул под ленту и боком стал продвигаться в сторону этой четверки, слушая и запоминая.

— …похоже, второй стрелок знал, как ему действовать.

— Что ты имеешь в виду?

— Исходя из того, что мы слышали, он первым делом прострелил тому психу плечо, а потом разнес ему башку.

— Мать твою, скорее смахивает, что он его просто расстрелял. Но что он пустил в ход? Никто нам так толком ничего и не сообщил о его оружии, разве что оно было очень маленьким.

— И в обойме было как минимум четыре пули.

— Могу сказать, что явно не 22-й калибр. И судя по ранам того психа, не 32-й. Парень подобрал гильзы, чтобы они нам не достались.

— Вся эта история очень странная — включая и способ, как он уложил этого типа. То есть почему бы ему просто не всадить пулю в голову и покончить с ним?

— Потому что, если промажешь с первым выстрелом в голову — а поскольку мы говорим о маленьком и коротком стволе, имелась большая возможность промаха, — с тобой покончено, ибо у этого дохлого Колина Фергюсона имелась пара пушек и он тебя тут же уложил бы. Так что, если ты соображаешь, то сделаешь именно то, что и сделал наш парень: стреляешь в руку и…

— Мне кажется, что процент поражения невысок. Я бы предпочел центр массы.

— Прекрасно — если только на нем нет бронежилета. А свидетели говорят, что психа развернуло боком, когда он словил первую пулю. Все же плечо крупнее головы, и даже если ты промахнешься и попадешь в корпус, в жилете он или нет, у тебя будет хороший шанс на выигрыш. Так что наш парень взял на прицел руку и выстрелил. Значит, один пистолет выведен из игры, а сам он оказался еще на несколько шагов ближе. И теперь ему было проще обездвижить и вторую руку.

— Смахивает, что он прошел хорошую подготовку.

— Ясно как день. А собранные гильзы говорят о нем как о профессионале. Но кто его готовил? С обеими бездействующими руками стрелять тот псих больше не мог. И его можно было оставить в таком состоянии. Но он прикончил его.

— И весьма толково.

— Может, он не хотел два года слушать по судам разговоры о «желтой ярости».

— Как я и сказал — гребаный расстрел.

— Ты сожалеешь по этом поводу, Маккейн?

— Может быть. Может быть, мне не нравится, что палачи ходят на свободе.

— Скорее всего, именно поэтому он и исчез. Он…

Черный полицейский в штатском увидел, как Сэнди выглядывает из-за плеча его массивного коллеги, и ткнул в него пальцем.

— Вы в запретной зоне.

— Пресса! — заставил себя выкрикнуть Сэнди, демонстрируя свое удостоверение.

Внезапно он обнаружил себя объектом потока яростных выражений.

— Какого черта?..

— Я очевидец, — быстро добавил он.

Это несколько смягчило их — но лишь пока массивный детектив, тот, кого звали Маккейн, с багровым лицом и коротко стриженным седым бобриком, чуть смахивающий на Брайана Деннехи, не подошел поближе и не всмотрелся в его пресс-карту. От него несло только что выкуренной сигарой.

— «Лайт»? Господи, он из этого долбаного «Лайт»! Инопланетяне и вырванные глаза! Вот вы на чем навариваете себе очки, чтоб вас!

— Это было раньше. Теперь мы совсем другие.

Это было правдой. Новый владелец заставил «Лайт» отказаться от формата грязного желтого листка, из-за которого он несколько десятилетий пользовался дурной славой, — в каждом выпуске на третьей полосе красовались снимки, на которые было невозможно смотреть, а на пятой — рассказ об инопланетянине; дальше шли полосы с подробным повествованием о самых разных скандалах, причем особое внимание уделялось слабостям и недостаткам знаменитостей.

— Неужто? А я и не знал.

— Конечно, — приободрившись, заверил Сэнди. — Все сплошь читают «Лайт». Порой его номера просто исчезают со стендов.

— Наверно, ваши инопланетяне таскают, — сказал Маккейн. — Скажи мне вот что. У вас, журналистов, есть профессиональное умение наблюдать. Удалось ли зафиксировать и запомнить лицо второго стрелявшего?

Сэнди уже заранее прикинул, как он будет вести эту игру. Он помотал головой:

— Нет. Но вот другой успел это сделать. Внезапно он оказался в центре внимания — все четыре копа разом ухнули, как хор филинов. Сэнди показал на киллера:

— Вот он.

— До чего ты хитрожопый, — покачал головой Маккейн. — Только тебя нам не хватало. — Он разочарованно отмахнулся от Сэнди. — Вали на ту сторону. К другим бесполезным свидетелям.

Сэнди заставил себя не сдвинуться с места. Он не мог себе этого позволить. Но что он может сказать? Но тут он припомнил слова своего психоаналитика, сказавшего, что любые отношения — это суть переговоры. Переговоры… но о чем ему упомянуть?

Оружие. Они говорили об оружии, прикидывая, что оно собой представляло, а Сэнди отчетливо видел его.

— О'кей, — пожал плечами Сэнди, поворачиваясь и собираясь уходить. — Я пришел потому, что отлично разглядел его пистолет. Но если вас это не интересует…

— Постой-ка, — сказал Маккейн. — Тебе бы лучше не играть в эти игры, газетный мальчик, иначе тебе надерут задницу.

Сэнди снова стал объектом их внимания. Теперь он должен безошибочно вести себя. Торговаться. Дать им то, в чем они нуждаются, что-то реальное, а в обмен выторговать право оставаться на месте действия. Но он чувствовал, что прямое предложение «я — вам, вы — мне» выйдет ему боком. Проклятье, жаль, что у него нет опыта в таких делах.

Ладно. Остается махнуть рукой и надеяться на благодарность собеседников.

— Он вытащил его из кобуры на щиколотке. Детективы переглянулись. Чернокожий кивнул:

— Продолжай. Ты знаешь разницу между револьвером и автоматическим оружием?

— Похоже, что оно у него и было. Я видел, как он передернул затвор прежде, чем двинуться к киллеру, но…

— Но — что?

— Может, оно не срабатывало, как полагается, потому что он перед каждым выстрелом отводил затвор.

— Будь я проклят! — воскликнул единственный полицейский в форме. — Скорее всего, «земмерлинг».

— Что? — переспросил Маккейн.

— «Земмерлинг ЛМ-4». Считается самым маленьким в мире 45-м калибром. Как-то видел его на оружейной выставке. Будь у меня наличность, мог бы купить его. Похож на полуавтоматическое оружие, но на самом деле его надо перезаряжать.

— Насколько он был мал? — захотел узнать Маккейн. Он смотрел на Сэнди.

Тот попытался вспомнить.

— Все произошло так быстро… но я думаю… — он раздвинул пальцы и приложил ладонь к бедру, — я думаю, что он уместился бы у меня на ладони.

Маккейн повернулся к коллеге в форме:

— Примерно такой? Тот кивнул:

— Пожалуй что да.

— Мне он кажется игрушкой, — сказал черный детектив.

— Нет, если тебе нужна в небольшом объеме максимальная убойная сила.

— Иди сюда, — сказал Сэнди Маккейн, подзывая его за собой.

Сэнди пристроился у него за спиной. Да. Именно на это он и надеялся.

Но когда они подошли к трупу киллера, эта уверенность покинула его. Оказавшись вплотную к нему, Сэнди увидел, что раны в плечах куда хуже, чем ему казалось. А его лицо… вместо правой глазницы была кровавая дыра, а оставшийся глаз наполовину вылез из орбиты… лицо было опухшим… голова казалась вдвое больше обыкновенного размера.

Если тебе что-то надо, будь осторожен, подумал Сэнди, отводя взгляд, потому что едкая кислота из желудка подкатила к горлу.

Сглотнув, он снова посмотрел на труп. Какой снимок можно сделать! Он нащупал в кармане миниатюрный «олимпус», который всегда таскал с собой. Рискнуть?

— Эй, Кастнер, — обратился Маккейн к эксперту, склонившемуся над трупом. — Тебе лучше знать, какой калибр, — и больше я не буду к тебе приставать.

— Тут и прикидывать нечего. Если эти ранения причинены не 45-м калибром, значит, я занимаюсь не своим делом.

Маккейн кивнул:

— О'кей. Значит, наш второй стрелок разгуливал, предположительно, с «земмерлингом» на щиколотке.

— Правительство эту модель не выпускает, — хмыкнул черный детектив. — И еще. Если в психа попала пуля сорок пятого калибра, почему его мозги не разлетелись по всему вагону?

— Потому что второй стрелок пользовался разрывными пулями, — сказал криминалист Кастнер.

— Ух ты! — удивился полицейский в форме.

— Разрывными? — спросил Сэнди. — Что это значит?

— Пуля, которая, попав в цель, разлетается на осколки.

— На много осколков, — уточнил Кастнер. — И пробив кости черепа, делает из мозгов кашу.

Маккейн повернулся к черному детективу:

— Что еще раз подтверждает мои слова, Роулинс, — это была казнь.

Поскольку Маккейн не смотрел на него, Сэнди воспользовался этой возможностью. Он осторожно извлек из кармана камеру и навел ее на труп. Не стоило рисковать, пуская в ход вспышку, но света было достаточно. Он прикрыл окошечко вспышки большим пальцем. Быстрый взгляд убедил его, что Роулинс и остальные стояли лицом к Маккейну.

— Он расправился с сумасшедшим, который убил полдюжины нормальных людей, и собирался перестрелять остальных. — Роулинс облизал губы и покачал головой. — Это не казнь. Просто прикончили бешеного пса. Раздавили таракана.

Стоя лицом к копам, Сэнди приподнял камеру на уровень бедра и начал нажимать кнопку спуска.

— Может быть, — произнес Маккейн. — Но я хотел бы знать, кто его раздавил.

Торопливо отщелкав полдюжины кадров, Сэнди сунул камеру обратно в карман. Он обильно вспотел. Ему казалось, что он сломя голову пробежал две мили.

— Куда как просто выяснить, — ухмыльнулся Роулинс. — Просто в пяти районах города переловим всех белых мужчин, шатенов среднего роста и телосложения и проверим, не таскают ли они на щиколотках кобуру.

— Мы найдем его, — сказал Маккейн. — Человек, который совершил такое, спас целый вагон, не может не считать себя героем. Кому-нибудь он да проговорится. Никак не сможет держать язык за зубами. И тогда мы до него доберемся.

— И что тогда? — обеспокоенно спросил Сэнди. Они говорили о человеке, который спас ему жизнь. — Что вы с ним сделаете?

Маккейн искоса посмотрел на него:

— Может, и ничего. Куча людей хочет завалить его благодарственными телеграммами — чертовски уверен, что к ним относишься и ты, и все остальные из этого вагона, — но много других настроены не столь благожелательно. Он в самом деле спас жизни, но, может, он из тех лунатиков с оружием, а сегодня вечером он считается киллером. Не лучший образец гражданской сознательности.

— Вы хотите посадить его за решетку? — спросил Сэнди.

Маккейн покачал головой:

— Не обязательно. Но я хочу знать, кто он такой. Хочу знать о любом, который шатается по моему участку, держа при себе такое огнестрельное оружие и умея с таким убийственным эффектом пускать его в ход.

— Но ведь у вас нет его описания. Вы знаете только, что это — темноволосый человек белой расы среднего роста, веса и телосложения, не так ли? — спросил Сэнди.

— Мы даже не знаем цвета его глаз, — добавил Роулинс.

Сэнди чуть не брякнул, что они карие, но в последний момент спохватился.

— Думаешь, что выжившие прикрывают его? — спросил полицейский в форме.

Прищурившись, Маккейн смерил взглядом Сэнди:

— Что скажешь на это, мистер газетчик? Ведь ты и твои друзья тут не собираются чинить препоны правосудию, не так ли?

У Сэнди одеревенел язык. Ему казалось, что он сделан из сухой кожи. Сглотнув, он попытался изобразить возмущение.

— Если вы считаете, что мы договорились и соорудили какое-то ложное описание, как, по-вашему, нам это удалось? Все мы были не в том состоянии, чтобы связно соображать. Если вы хотите удостовериться, что я ел на обед, детектив, проверьте пути внизу. Оставшись в живых, мы просто испытали колоссальное облегчение.

— Если бы даже они хотели это сделать, — сказал Роулинс, — сомневаюсь, что у них было бы время. И давай примем то, что у нас есть: этот второй стрелявший был белым мужчиной со средними показателями по всем статьям, который прикрыл лицо и исчез.

— Пожалуй что так, — согласился Маккейн. — Во всяком случае, больше у нас нет ничего существенного. Как я и говорил: будем искать, может, и наткнемся. Это всего лишь вопрос времени.

Но я должен найти его первым, подумал Сэнди, представляя себе и зрелище ток-шоу, и контракт на книгу.

Спаситель… второй стрелок… бледнолицый… как бы его ни называть, только один человек во всем городе может опознать его. А Сэнди не собирался растрачивать себя по мелочам. Он выжил в этом поезде смерти — и завтра над его головой взойдет солнце журналистской удачи. Но что будет на следующий день и еще через день? Он станет — в полном смысле слова — вчерашней новостью.

Но этого не произойдет, если у него окажется туз в рукаве… и он правильно сыграет.

Нет, мама Палмер вырастила явно не дурачка. Раз в жизни на голову ему свалилась потрясающая удача, шанс сменить свой статус очевидца на нечто большее в мире массмедиа: он найдет Спасителя, сделает из его истории сенсационную публикацию, а затем представит его самого.

Он вспомнил репортеров, которые своими великими публикациями остались в памяти последующих поколений: Джимми Бреслина с письмами сына Сэма, Вудварда и Бернстайна с их Глубокой Глоткой.

А как насчет Сэнди Палмера и его Спасителя?

Джек сидел в темноте, потягивая «Корону» и глядя телевизор. Его пугало предчувствие того, что он мог услышать и увидеть, но он не выключал ТВ. Обычно Джек предпочитал Пятый канал, который кончал блок ночных известий в десять часов, но сегодня вечером было не важно, какой нью-йоркский канал выбрать: все они прервали расписанный порядок передач, чтобы рассказывать о массовой бойне в подземке.

Но главная изюминка, сюжет внутри главной истории, который и вынуждал всех не отрываться от телевизоров, был таинственный человек, который прикончил убийцу и потом исчез. Все хотели знать, кто он такой.

Джек закусил губу в ожидании, что сейчас пойдут описания очевидцев, появится рисунок по словесному портрету. В любой момент на экране мелькнет лицо, очень похожее на его собственное. Он съежился, когда за частоколом камер и микрофонов увидел кое-кого из спасшихся, которых запомнил еще в поезде. Большинство могли сказать лишь, как благодарны за то, что остались в живых, и что обязаны спасением жизни тому таинственному человеку, которого кое-кто называл Спасителем. Что же до того, как он выглядел, никто не имел, что добавить в камеру, кроме того, что уже сообщалось: белый мужчина, шатен, лет от двадцати пяти до пятидесяти.

Испытав облегчение, Джек откинул голову и прикрыл глаза. Пока все хорошо. Но полного спокойствия еще не было. Точнее, до него было далеко. Кто-то же мог хорошо рассмотреть его; например, тот парнишка, что старался поднять девушку-киноведа; он сидел всего в паре футов. Может, именно сейчас он и напрягает память, сидя рядом с полицейским художником.

Наконец телевизионщики перешли к другим историям, и Джек, расслабившись, стал расхаживать по квартире, переходя из комнаты в комнату. Вот и стопка видеокассет — его личный кинофестиваль фильмов Теренса Фишера. Он планировал начать его сегодня же вечером, открыв «Проклятьем Франкенштейна», но понял, что не сможет так долго высидеть перед экраном. Обычно ему хватало места в квартире с двумя спальнями, но сегодня было ощущение, что на шее у него петля. Которая медленно затягивается.

Придется уносить ноги отсюда.

Но куда? Он томился по Джиа, но она уехала из города. Как только ее отпустили из школы, она сложила вещи Вики и улетела в Оттумну, в Айову, чтобы недельку погостить у родителей — это было частью непрекращающихся стараний, чтобы Вики поддерживала связь с обширной родней. Он тяжело переживал, когда две главные женщины в жизни были так далеко от него, он неохотно делил их с другими людьми, пусть даже с кровными родственниками, но никогда не говорил Джиа об этом. Кто знает, сколько еще осталось жить бабушке Вики.

Может, просто зайти к Хулио, постоять у стойки бара, взять пива и сделать вид, что всего лишь проводишь обыкновенный вечер. Но там, скорее всего, работает телевизор, и все, вместо того чтобы смотреть матч «Янки» и «Метс», будут следить за специальными репортажами об убийствах в подземке и говорить лишь о них.

А как насчет того, чтобы просто пойти прогуляться?

Но что, если — он понимал, что это смешно, но мысль не оставляла его, — что, если он столкнется на улице с кем-то из пассажиров того поезда и тот опознает его?

Да, вполне возможно. То есть маловероятно, но лучше не стоит.

Давай посмотрим правде в лицо, подумал он. Сегодня вечером я в безопасности. Изображения еще нет. Завтра пойдет совсем другая история.

Сегодня у него еще есть последняя возможность прогуляться в соответствии с собственным желанием.

Может, в самом деле воспользоваться этим преимуществом?

Ополоснувшись под душем, он оделся, приняв совершенно иной вид: брюки хаки, светло-голубая рубашка с отложным воротничком под широким свитером с вырезом у горла, которому предстояло скрыть нейлоновую кобуру с «Глоком-19», прикрепленную сзади на поясе.

По пути к дверям он остановился и обвел взглядом тесную переднюю комнату, в которой хранил все свои вещи. Старые и привычные вещи. Многие назвали бы их барахлом — премии и награды, рекламы, дешевая посуда с какой-то распродажи, комиксы и портреты звезд радиошоу, мебель столетней давности. Ностальгия по другому поколению.

Что он может вспомнить о своем детстве, которое пришлось на семидесятые? И помнил он о нем немного, да и не волновало оно его. Зачем беречь коробку с Кроликом Брейди на крышке, когда можно обзавестись такой же, с крышки которой из-под полей черной широкополой шляпы на тебя смотрит Тень? Декодер радио Сиротки Энни, официальный сертификат клуба Дока Сэвиджа… вот разве и все, что оставалось из его прошлого.

Джиа постоянно возмущалась его привязанностью к этому барахлу и часто спрашивала, чем ее объяснить, — почему именно коробка для завтраков, или магическое кольцо, или дешевая пластмассовая дудочка непонятно из какого времени, — и он никогда не мог найтись с ответом. Да и не пытался. Какие-то смутные воспоминания в самом деле могли сформировать в глубине души желание сберечь эти эфемерные ассоциации, не имеющие отношения к его прошлому, — но стоит ли думать почему? Просто он любил их. И достаточно.

Но если ему придется рвать концы и бежать, то все это необходимо оставить за спиной. Как ни странно, его это не волновало. Это всего лишь вещи. Удобные, уютные вещи, но тем не менее… Он может уйти, неся с собой лишь минутное сожаление.

Хотя Джиа и Вики… расставшись с ними, он станет киллером.

Этого не случится, сказал он себе, спускаясь по лестнице к улице.

Он сделает все, что в его силах, дабы этот проклятый инцидент не разрушил его жизнь и его дело.

Его дело… он так и не проверил сообщения на автоответчике.

Дойдя до Бродвея, он нашел телефонную будку и набрал свой номер с кодом. Был всего один звонок. От женщины, которая сказала, что ей посоветовали обратиться к нему, как к человеку, который сможет помочь ей разрешить проблему, имеющую отношение к ее подруге и какой-то секте. Она оставила номер своего телефона, но не сказала, кто ей посоветовал, и не привела никаких подробностей ни о секте, ни о своей проблеме. Он решил, что стоит перезвонить ей. Что-то странное в ее голосе заинтересовало его, вызвало желание заняться ее проблемой.

Взгляд на часы: 11.20. Звонить ей, может, поздновато, но ему настоятельно требовалось чем-то заняться. Хотя бы этим делом. Новый клиент с новой неотложной задачей — все это займет его мысли и время, пока он будет оправляться от шока этого вечера.

Набрал ее номер. Когда женщина ответила, он сказал:

— Это Джек. Вы мне звонили.

— Ох… я не ждала, что вы так быстро перезвоните. — Приятный голос: мягкий и серьезный. Не очень старый, не очень молодой.

Для начала неплохо, подумал Джек.

— Кое-какие проблемы могут подождать, — сказал он, — а другие нет. О ваших вы ничего не сказали. Если необходимо, я могу встретиться с вами сегодня же вечером.

— Господи, уже поздно, но…

— Где вы живете?

— Я… я бы предпочла не говорить.

— Ни адреса, ни даже района города?

— Н-н-ну… это называется Цветочный квартал. Это…

— Знаю его. — Верхние двадцатые в районе Шестой авеню, за Челси. — Если хотите, я могу встретить вас в любом месте минут через пятнадцать.

— Сегодня же вечером? Я даже не…

— Леди, звонили мне вы.

Пауза, в течение которой он, мог поклясться, слышал, как она закусила губу.

— О'кей. Но в каком-нибудь общественном месте.

В каком-нибудь общественном… можно встретиться на Сорок второй. Одно из немногих мест в городе, где народу кишит не меньше, чем в аду, каким его изобразил Дисней. Может, даже слишком общественное. Лучше поближе к ее дому…

Например, в «Папайе» на углу Седьмой авеню и Двадцать третьей улицы, но обычно по ночам там сумасшедший дом. Он усмехнулся. Может, стоит завести ее и предложить «Убежище де Сада» или садомазохистский экстра-клуб рядом с отелем «Челси». Стоп… это годится.

— Как насчет отеля «Челси»?

— Где это? Что-то тут не так.

— Мне показалось, вы сказали, что живете в Цветочном квартале. И не знаете, где «Челси»?

— Я в гостях. А сама я из… живу за городом.

— Тогда ладно. Отель от вас — вниз по Седьмой. До Двадцать третьей. Я встречу вас в холле. Такая публичность вас устраивает?

— Я не знаю… все это так странно. Колеблется. Джеку такое поведение нравилось.

— Значит, договариваемся следующим образом. Я буду ждать до полуночи. Если вы передумаете и не появитесь — отлично. Если я вам не понравлюсь, когда увидите меня, просто разворачивайтесь, возвращайтесь домой и забудьте об этой истории.

— Мне кажется, это честный подход.

— Но вы должны знать с самого начала, что мой труд стоит недешево.

— Я думаю, рановато обсуждать гонорар. Как я узнаю вас?

— Без проблем. Вы меня сразу заметите.

— Каким образом?

— На мне не будет черного. Тихий смешок.

— Я провела тут достаточно времени, чтобы оценить ваши слова!

Ее смех… что-то смутно знакомое… словно отзвуки смеха из давнего прошлого, но будь он проклят, если вспомнит, кто это был и когда.

— Я знаю вас? — спросил Джек.

— О, сомневаюсь. И очень сильно.

Наверно, так оно и есть. Она сказала, что живет за городом, а Джек редко покидал его пределы.

— Я услышала о вас лишь пару часов назад, — добавила она.

— От кого?

— Вот это самое странное. Женщина, которую я никогда раньше не видела, дала мне ваш телефон и сказала, что вы сможете помочь.

— Незнакомка? Как ее звали?

— Не знаю. У нее был русский акцент и большая белая собака. Она сказала, чтобы я сегодня же вечером звонила вам… только вам.

Получила его номер от какой-то незнакомки… как-то это не укладывается, особенно учитывая, что единственные знакомые ему люди с русским акцентом были члены команды Брайтон-Бич, с которыми он столкнулся в прошлом году и не вызвал к себе особой любви.

Не обойтись без небольших дополнительных предосторожностей.

— Вы звоните человеку, о котором никогда не слышали. По совету незнакомой женщины. Должно быть, вы очень доверчивая личность.

— Нет, вовсе не так. Просто я очень обеспокоенная личность. Может, даже слегка испуганная.

Ему показалось, что он услышал надрыв в голосе. Ладно. Вроде говорит она искренне. Кем была та таинственная женщина, он разберется попозже. А сейчас…

— Ну хорошо. Я буду одет как Джой Проповедник; вы меня ни с кем не спутаете в толпе. — Он вспомнил еще кое-что. — И помните, это отель «Чел-си», а не «Челси-Савой», который в паре дверей поодаль. Вам нужно большое старое здание красного кирпича с железными решетками балконов по всему фасаду и с навесом в красно-белую полоску над входом. Уяснили?

— Уяснила.

— О'кей. Значит, до встречи.

Джек сам удивился, почему он так решительно взялся решать проблемы этой женщины, в чем бы они ни заключались. Он понимал, что ищет предлог, дабы отвлечься, но дело было не только в этом.

Пожать плечами и не обращать внимания. Главное, что он в движении, что занят делом, а не мечется в квартире от стенки к стенке, как заключенный в камере.

В редакторском отделе сгущался полумрак, но Сэнди продолжал сидеть за одним из столов с компьютером и, ругаясь сквозь зубы, путем проб и ошибок старался понять, как же работает эта незнакомая программа.

Едва только Сэнди решил, что на месте преступления досконально выяснил все, что только мог, он оторвался от Маккейна и прямиком направился в офис «Лайт» рядом с Таймс-сквер, где немедленно предстал перед Джорджем Мешке и другими коллегами, которые вытаращив глаза слушали, как он излагал свою сагу. До чего приятно пользоваться жадным вниманием этих прожженных профессионалов.

Только Покорны, старый добрый засранец Джей Покорны, единственный из всех репортеров близкий ему по возрасту, попытался подпортить миг его торжества.

— А что, если ты сам поставил всю эту пьесу, Палмер? — нацелился он на него своим длинным тонким аристократическим носом. — Нанял какого-то парнишку из толпы, чтобы он разыграл перед тобой это зрелище и ты попал на первую полосу?

— Только тебе это может прийти в голову, Джей, — ответил Сэнди.

— Пожалуй, пойду домой вздремнуть, — пробормотал Покорны и удалился.

Когда Сэнди покончил с рассказом от первого лица — конечно, без описания внешности бледнолицего мужчины, — он перекинул текст на компьютер Мешке. Оттуда тот пойдет на принтеры, которые уже были готовы выдать двойной тираж завтрашнего номера.

Теперь для завершения этого потрясающего вечера все, что ему было нужно, — хоть один удачный снимок из той кассеты, что он отдал в фотолабораторию.

В данный момент Сэнди, предоставленный сам себе, занимался важным делом. Оно включало в себя работу с программой «идентификационный набор-2000». Ему довелось увидеть, как с ней работал какой-то репортер, и он знал, что загружается она с центрального процессора. Он нашел программу, получил к ней доступ и теперь пытался заставить ее работать. Он не сомневался, что где-то в здании валяется инструкция, но не мог пойти искать ее. Любой, кто услышит, что свидетель преступления пытается пустить в ход компьютер с программой для полицейского художника, сразу же догадается, чем Сэнди собирается заняться.

Он довольно неплохо справился и без инструкции, но программа предлагала такое обилие черт лица, что он прямо отупел. Он потратил кучу времени, пытаясь вспомнить, откуда начиналась линия волос, и лишь потом понял свою ошибку. Он так и не видел прически бледнолицего, и если неправильно определит ее, то окончательно запутается. Так что он заставил программу нарисовать на голове вязаную шерстяную шапочку, чем и ограничился.

Но программа просто потрясающая. Медленно, шаг за шагом, путем проб и ошибок он заставил лицо бледнолицего появиться на экране. Разве что никак не получалось с этими проклятыми глазами. Он сформировал подбородок, нос, губы, пока они не стали соответствовать тому, что он запомнил. Но вот глаза… когда он на экране поднимал их, казалось, что они слишком высоко, а когда опускал, было видно, что опять ошибается.

Он зажмурился и попытался припомнить лицо того мужчины, когда он глянул через плечо Сэнди, проверяя, на какой станции останавливается поезд… основное внимание он уделил карим глазам.

Развести их пошире. Вот так.

Вернувшись к экрану, Сэнди развел глаза и чуть приподнял их.

Это он! — убедился Сэнди, и по рукам у него побежали мурашки. Провалиться мне на этом месте, это он!

И теперь перед ним развернулись необъятные возможности.

Но только если он не проболтается. Если кто-то еще доберется до результатов его стараний, все пойдет прахом… и его блистательное будущее тоже.

Сэнди осмотрелся. Рядом никого нет. Он кликнул мышкой по иконке «печать», потребовал выдать десять экземпляров и выключил монитор. Встав, он потянулся и с подчеркнутой небрежностью направился к принтеру. Где и остановился, глядя, как листы с этим лицом, с этим на удивление бледным лицом выползают в поднос.

Когда все десять экземпляров были готовы, он сложил их и, засунув под рубашку, застегнул ее на все пуговицы, после чего вернулся к рабочему столу.

Теперь… а что же делать с программой опознания? Первым инстинктивным желанием было стереть ее. Но что, если потребуется вернуться к ней, может, что-то уточнить? Он не хотел снова вытаскивать ее. Он решил дать созданному файлу обозначение БЛМ — бледнолицый мужчина — и оставить его в папке «идентификационного набора». Таким образом он устранит все следы, которые ведут к нему, и если кто-то найдет изображение, то подумает, что БЛМ — это инициалы изображенного человека. Например, Бернард Л. Мэхони.

Сэнди ухмыльнулся, закрывая программу. Порой я так пронырлив, подумал он, что боюсь сам себя.

Он направился к выходу, с изяществом танцора скользя в лабиринте столов. Надо немного поспать и встать пораньше, чтобы захватить утреннее издание с его фамилией на первой полосе. Может, позвонить родителям и проверить, получили ли они «Лайт». Пусть убедятся, что годы учебы наконец принесли плоды, пусть даже он работает в желтом листке.

А завтра… завтра он начнет поиск.

Единственная проблема была в том, что он совершенно не чувствовал усталости. Он был взвинчен. Завалиться бы в бар, где сидят все друзья, пропустить несколько кружек пива и запудрить им мозги своей историей, как подземка привезла его в ад и обратно.

Беда в том, что у него не было компании друзей. По правде говоря, даже одного настоящего друга. Черт, даже сожителя, с кем он бы делил квартиру. Он так и жил один в кооперативе, который родители купили в Морнингсайд-Хайтс, когда он поступил в Колумбийский университет. Квартира принадлежала им, и они позволили ему бесплатно жить там до окончания университета — неплохое подспорье для него и солидное вложение для них, потому что стоимость недвижимости в Вестсайде постоянно росла.

Он часто думал, что отсутствие близких друзей ему нисколько не мешает. Вполне хватает и просто знакомых. Но сегодня вечером… сегодня вечером он отчаянно хотел иметь рядом человека — хотя бы одного, — с которым мог бы поделиться. Например, ту студентку. Бет. Как ее фамилия? Теперь он был готов дать себе затрещину за то, что не взял ее номера телефона. По крайней мере, прежде чем улепетнуть в «Лайт», он мог найти ее и попрощаться.

До чего это типично для меня, подумал он. Вечно не везет с отношениями.

Но, откровенно говоря, что он мог ей предложить? Перед ним не простирался весь мир, как у некоторых из ребят, которых он знал во время учебы. Кое-кто из них устроился в брокерских конторах и инвестиционных банках, где получали колоссальные бонусы, — эти специалисты без единого бизнес-курса в своих зачетках! Не говоря уж о свихнутых на компьютерах, которые все годы в колледже использовали каждый момент, чтобы поиграть в «ультима-онлайн», и незамедлительно устраивались в такие компании, как «Флатирон», где огребали шестизначные суммы окладов плюс акции. Падение рынка крепко ударило по ним, но в финансовом смысле они опережали Сэнди на световые годы.

Когда придет моя очередь? — задавался он вопросом.

Так вот, сегодня вечером он получил ответ. Ныне пришел черед Сэнди Палмера. Он всегда мечтал раскрутить сенсационную историю, и сейчас его мечта претворяется в жизнь.

Он продолжал вспоминать Вудварда и Бернстайна. Кем они были до того, как вышли на связь с Глубокой Глоткой? Да никем и ничем. Но потом их имена знали в каждом доме. Эта его история не обладает калибром Уотергейта, но и она может властно привлечь общественный интерес — и не только местного масштаба. Его, Сэнди Палмера, будут знать по всей стране.

Он попытался приструнить фантазию — надежды никогда не окупаются, если заноситься слишком высоко, — но ничего не мог поделать, его несло как на заправленной ракете.

Его ждет всего пятнадцать минут славы? А вот подавитесь. Он появится на экранах в прайм-тайм, он проведет час в обществе Чарли Роуза, он будет на всех ток-шоу. Он войдет в число людей, которых все знают, на которых все глазеют, его имя то и дело будет мелькать в колонках светских сплетен, лицо будет регулярно появляться на страницах в «Нью-Йорк таймс мэгэзин», поскольку его будут замечать на кинопремьерах, на презентациях в галереях и литературных приемах, не говоря уж о вечеринках в Хэмптоне, о предметах его флиртов будет упоминаться в рубрике «Воскресный стиль» в «Таймс».

Романы… о да. Все эти модели и старлетки буквально виснут на знаменитых писателях и журналистах. Ему больше не придется беспокоиться об отношениях, все захотят познакомиться с Сэнди Палмером.

Но первым делом он должен найти того парня.

Трезвая реальность вернула его на землю. Само по себе ничего не получится. Ему придется поработать. И как следует.

Выйдя на улицу, Сэнди остановил такси. Он уже решил, что имеет право шикануть, добравшись домой на такси. Кроме того, он сомневался, что сегодня вечером у него хватит духу еще раз спуститься в подземку.

Джек узнал ее, едва только она появилась в дверях.

Он устроился в уютном холле «Челси» с мраморным полом, на диванчике, украшенном изысканной резьбой, который располагался между камином с такой же резьбой и металлической скульптурой какого-то шакала, сидящего на недоразвитом слоненке. Время он провел, восхищаясь обширной экспозицией броских картин на стенах холла.

«Челси» десятилетиями был излюбленным местом художников и деятелей шоу-бизнеса, которые сейчас предпочитали одежду одного цвета: черного. Так что, когда женщина в легких бежевых брюках и розовом свитере переступила через порог, она, как и Джек, заметно выделялась на фоне привычной публики. Она склонила голову, и он не мог сразу разглядеть ее лица, но у женщины с такими вьющимися волосами цвета меда и с такой женственной фигурой должен был быть именно такой голос, который он услышал по телефону.

Затем она подняла голову, их взгляды встретились, и у Джека заколотилось сердце.

Кейт! Господи, да это же Кейт!

Ее голос, ее тихий смех — теперь-то он понял, почему они показались ему такими знакомыми. Они принадлежали его сестре.

Кейт выглядела такой же потрясенной, как, по мнению Джека, выглядел и он сам, но тут ее изумление превратилось в нечто вроде испуга и разочарования.

— Кейт! — позвал он ее, когда Кейт развернулась к выходу. — Боже мой, Кейт, это же я! Джек!

Она повернулась к нему. Лицо ее теперь стало спокойнее, но вряд ли оно дышало радостью, которую можно было ожидать при встрече с младшим братом, которого она не видела полтора десятка лет.

Джек кинулся к ней и, не отрывая от нее взгляда, остановился в футе от Кейт.

— Джеки, — сказала она. — Не могу поверить.

Джеки… Господи, когда он в последний раз слышал, чтобы его так называли? Это слово пробило внутренние заслоны, открыв путь глубоко спрятанным воспоминаниям, поток которых захлестнул его. Он был самым младшим из троих детей: первым на свет появился Том, два года спустя Кейт, а через восемь лет после нее — он, Джек. Кейт, прирожденная воспитательница и нянька, практически вырастила его. Между ними была тесная связь, они были друзьями, Кейт была для него самым дорогим человеком, и он обожал ее. А затем она уехала учиться в колледж, и в его десятилетней жизни возник зияющий провал. Затем последовали медицинское училище и отделение педиатрии. В памяти остался день ее свадьбы…

Джек отчетливо помнил это лицо, эти голубые глаза, эту легкую россыпь веснушек на скулах и переносице, этот упрямый подбородок. Волосы у нее стали короче, и в них чуть пробивалась седина; возраст сказался и на коже, напоминая о себе морщинками в уголках глаз; лицо чуть округлилось, бедра стали пошире, чем он ее помнил, но в целом фигура не очень изменилась по сравнению с той, которая заставляла мальчишек-старшеклассников бегать за ней. Как бы там ни было, его старшая сестра Кейт не очень изменилась.

— И все же не могу поверить, — сказал он. — То есть шансов для нашей встречи было…

— Астрономически мало.

Он подумал, что им стоило бы обняться, поцеловать друг друга — во всяком случае, не стоять на месте, но в их клане никогда не поощрялись такие нежности, а Джек ушел из семьи и не оглянулся. За пятнадцать лет он ни словом не обменялся с Кейт. До сегодняшнего вечера.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он. Это было сущей правдой. Даже при минимуме макияжа она отнюдь не походила на сорокачетырехлетнюю мать двоих детей. У нее всегда были прекрасные волосы, но теперь они чуть потемнели. Ну и копна у нее была. — Я вижу, ты перестала выпрямлять волосы. Помню, как ты маминым утюгом разглаживала локоны. Но наконец перестала бороться со своей природой и смирилась с ней.

Она отвела взгляд.

— Послушай. Произошла ошибка. Если бы у меня было хоть малейшее представление, что Джек, которому я звоню, — это ты, я бы никогда… — Она оставила слова висеть в воздухе.

— Почему же? Если у тебя проблемы, ты должна обращаться к своей семье.

— К семье? — У Кейт вспыхнули глаза, когда она повернулась к нему. — Что ты знаешь о семье, Джеки? Ты исчез из ее жизни даже не попрощавшись! Даже не оставив записки со словами, что, мол, ухожу и не волнуйтесь! А мог бы. Какое-то время мы даже не знали, жив ты или мертв. Ты хоть имеешь какое-то представление, что это значило для папы? Сначала он потерял маму, а затем ты бросил колледж и исчез. Он чуть не сошел с ума.

— Я тоже все потерял.

Ее взгляд смягчился, но не намного.

— Я знаю, как смерть мамы…

— Убийство.

— Да, ты всегда настаивал на этом. Мы все были потрясены, и ты, наверно, сильнее всех, но папа…

— Я возвращался, чтобы повидаться с ним.

— Только изредка, да и то лишь после того, как он нашел тебя. А я посылала тебе письмо за письмом, приглашала и на крестины, и к окончанию школы, и на юбилеи, но ты ни разу не ответил. Даже отказом. Ни разу.

Джек отвел глаза, уставившись на полотно с изображением улицы Манхэттена, но видел ее под каким-то странным углом. Кейт была права. Она прилагала огромные усилия, чтобы поддерживать связь с ним, отчаянно старалась вернуть его в семью, а он отнесся к ней с таким пренебрежением…

— Джеки, у тебя есть племянница и племянник, которых ты никогда не видел. Они порой, глядя на свадебные фотографии, показывают на молодого незнакомого им человека, который был шафером, и спрашивают, кто это такой.

— Кевин и Элизабет, — сказал он. — Как они?

Он знал их только по фотографиям. Кейт была одной из тех людей, которые ежегодно шлют письма типа «вот-как-мы-изменились-за-год» с рождественскими открытками, обычно вместе с семейными фотографиями. Наконец он привык к ним. Но за последние несколько лет от нее ничего не приходило. После развода.

— Они прекрасные дети. Если ты, черт возьми, помнишь, Кевину восемнадцать, Лиз — шестнадцать.

Джек закрыл глаза. О'кей. Ты это заслужил. Он видел, как растут ее дети лишь издалека. На фотобумаге «Кодак».

Но после того, как он все отрезал и здесь в Нью-Йорке заново обрел себя, как он мог вернуться? Джек никогда не мог объяснить, кем он стал. Том, Кейт, особенно отец — они бы ни за что не поняли. Скорее ужаснулись бы. Но его устраивало, что он живет своей жизнью; он не хотел выдумывать себе другую жизнь, только чтобы получить их одобрение.

— Послушай, Кейт, — сказал он. — Я понимаю, что причинил боль близким. Мне очень жаль. В двадцать лет я трещал по всем швам, и мне пришлось начинать все заново. Я не могу вернуть прошлое, но, может, в состоянии хоть что-то сделать для тебя сейчас. Твоя подруга и та секта, о которой ты упоминала… может, я могу помочь тебе.

— Не думаю, что это входит в круг твоих интересов.

— Каков же, по-твоему, круг моих интересов?

— Ремонт бытовой техники, не так ли? Он рассмеялся:

— Кто тебе это сказал?

— Папа.

— Это он так решил.

Несколько лет назад отец позвонил по одному из номеров Джека и услышал записанный ответ, который гласил: «Это Наладчик Джек. Опишите, в чем ваша проблема, оставьте номер, и я перезвоню вам». Естественно, он решил, что его сын занимается чем-то вроде ремонта сантехники.

— Он ошибся?

— Я зарабатываю на жизнь тем, что налаживаю всякие вещи.

— Не понимаю.

— И не надо. Пойдем куда-нибудь, где мы сможем посидеть и поговорить.

— Нет, Джеки. Не получится.

— Кейт, ну, пожалуйста…

Джек осторожно погладил ее запястье. Он тонул в эмоциях и хотел, чтобы она пожалела его. Это же Кейт, его старшая сестра Кейт, он не встречал никого лучше ее, кто так же хорошо относился бы к нему — даже после всех обид, которые он нанес ей. Она вспоминала его не лучшим образом. Он это заслужил и должен как-то исправить.

Она покачала головой, и чувствовалось, что она… едва ли не боится его.

Боится его? Этого не может быть. Чего ради?

— Послушай. Это мой город. Если я не смогу помочь тебе с подругой, клянусь, не знаю, кто сможет. А если и это не сработает, по крайней мере, мы сможем поговорить. Ну же, Кейт! Ради старых времен…

Может, он в самом деле растрогал ее, но Джек почувствовал, что непреклонности в ее голосе стало меньше, словно она теряла силы сопротивляться.

— Хорошо. Но только недолго.

— Вот и отлично. Что ты предпочитаешь — кофе или выпить?

— В нормальных обстоятельствах я бы попросила кофе, но думаю, что сейчас стоит выпить.

— Понял тебя. Давай поищем место, где нет музыки.

Он взял сестру под руку и вывел ее на улицу. Идя по Седьмой авеню, он прикидывал, что осмелится рассказать ей о себе, о своей жизни. Он как бы проговаривал этот монолог. Но самое главное — она снова была с ним, и он не позволит ей уйти, пока хоть чем-то не загладит ту боль, что причинил сестре.

Кейт смотрела на мужчину, сидящего по другую сторону стола. Джеки… ее младший братишка… хотя сейчас его трудно считать младшим. Ей пришло в голову, что теперь придется называть его Джеком.

Они заглянули в заведение, именовавшееся «Три короны», которое, как Джек сказал, должно их устроить. По правой стене тянулась пятидесятифутовая стойка бара, а по левой — ряд ниш с дубовыми панелями. Дуб был повсюду. Но народу было немного. В основном смесь любовных пар и геев самого разного возраста. Привычная картина для Челси. Мягкое освещение и приглушенный звук телевизора над стойкой. Они нашли пустую нишу в самом конце бара. Официантов не было, и Джек сам направился к стойке, откуда тут же вернулся с джин-тоником для нее и пинтой «Харпа» для себя.

Она быстро осушила свой стакан до половины, надеясь, что это поможет справиться с шоком и внутренней дрожью, которая продолжала сотрясать ее. Джеки! Из всех людей — именно он! И что хуже всего, она рассказала автоответчику и о «моей подруге», и о секте. Она не может позволить, чтобы он узнал о ней и о Жаннет. На это никто не имеет права. Пока еще.

Джеки… Джек. Какая-то часть Кейт хотела возненавидеть его за ту боль, которую он всем причинил. Ну, не всем. Том был слишком занят собой, чтобы беспокоиться о ком-то, кто хоть на дюйм отстоял от него. Но, черт возьми, они с отцом чуть с ума не сошли из-за Джека.

Тем не менее сейчас, когда она смотрела на него, ей страшно хотелось улыбнуться. Или громко рассмеяться. Она встретилась с ним в ужасное для себя время, но, несмотря на все, что случилось — строго говоря, еще не случилось — между ними, она не могла отрицать, что при виде его у нее сжимается сердце от радости. Джеки… она помогала кормить его и менять ему пеленки, когда он был младенцем, читала ему сказки и сидела с ним в детские годы. А сейчас она видит его перед собой. Господи, как он изменился. В последний раз, когда она видела его, он был мальчишкой — старшекурсник в колледже Рутгерса, остался всего один семестр. Но продолжал быть мальчишкой. После смерти матери он потемнел и помрачнел.

Она все еще чувствовала в нем какую-то сумрачность, но, похоже, ему было вполне комфортно в своем новом обличье. Подростком Джеки был худ и костляв, а сейчас она видела, как под тканью рубашки перекатывались упругие мускулы. Но вроде из-под волос через правый висок тянется заживший шрам? Да, точно. Ему недели четыре. Как он получил его?

Он сказал, что это его город, и она верила ему. Он был плоть от плоти здешних мест, легко и непринужденно чувствуя себя на улицах. Она не могла понять, то ли они приняли его, то ли он их. Но, как бы там ни было, казалось, что они предназначены друг для друга.

Но младший ли братишка или нет, она должна свести общение к минимуму. Один тоник, обещание не терять связи — и на выход. Поговорить о семье, о добрых старых временах, когда мама управляла их курятником, — но ни слова о Жаннет и о секте. Кейт найдет другой способ, без младшего брата, чтобы разобраться с ними.

Так они и разговаривали.

Кейт действительно вела себя именно так, как и наметила. Рассказывала в основном о Кевине и о Лиззи; коснулась — очень бегло — развода с Роном, поделилась кое-какими подробностями о своей работе педиатра… словом, выпустила пар.

— Часто видишься с Томом? — помолчав, спросил Джек.

Она покачала головой:

— Нет. Ты же знаешь, что он судья в Филадельфии.

— Слышал.

— С третьей женой. Мельком виделись с ним на Рождество. Когда ты был моложе, мне это как-то не бросалось в глаза, но вы с ним потрясающе похожи. Прибавить тебе десять лет и двадцать фунтов да еще немного седины в волосах — и вас можно считать близнецами.

— Мой старший брат, — нахмурившись, покачал головой Джек. — Надо же, стал судьей.

Удивившись разочарованному тону Джека, Кейт подняла стакан для очередного глотка, но обнаружила в нем только кубики льда.

— Время для еще одного, — сказал Джек, отбирая у нее стакан.

Прежде чем Кейт успела возразить, он поднялся и отошел от столика.

Двигается как кошка, подумала она, глядя ему вслед.

Время менять тему. До сих пор разговор напоминал улицу с односторонним движением. Пришел его черед.

— Итак, — сказала она, когда он поставил перед ней вторую порцию. — Хватит обо мне. Мне нужно получить ответы от тебя. Больше всего я хочу знать, почему ты просто взял и исчез из нашей жизни. Из-за того, что случилось с мамой?

Джек кивнул:

— Косвенным образом.

Так я и знала! — подумала Кейт. Знала, знала, знала!

— Мы все были в полном отчаянии, Джек. Но почему?..

— Вас не было в машине, когда тот кусок шлакобетона врезался в ветровое стекло, Кейт. Вы не видели, как жизнь утекает из нее, как тускнеют ее глаза.

— О'кей. Меня там не было. Как и Тома. Но отец был, и он…

— Отец ничего не смог сделать. А я смог.

— Не понимаю, — растерянно сказала она. — Что — смог?

Он долго смотрел на нее, словно взвешивая важность решения, которое ему предстояло принять. Наконец он заговорил.

— Я нашел его, — мягко сказал он. — Это потребовало времени, но я нашел парня, который это сделал.

— Который что сделал?

— Уронил кусок шлакобетона на проезжающую машину.

Это признание пронзило ее. Джек уходил на поиски… он охотился… сам по себе?

— Почему ты никогда так и не рассказал? Ты сообщил полиции?

Он покачал головой:

— Нет. Я сам этим занялся.

— И что… что ты сделал?..

Вдруг с лица Джека словно сползла маска. Когда Кейт заглянула ему в глаза, ей показалось, что она смотрит в пропасть.

И голос его оставался тихим, ровным и холодным, как пропасть.

— Разобрался.

Маска вернулась на место, и в памяти Кейт замелькали давние воспоминания… газетная статья об убитом человеке, изуродованном до неузнаваемости, который вскоре после смерти матери был найден подвешенным за ноги рядом с тем самым переездом, и еще она вспомнила, как думала, тот ли это переезд, и если тот самый, его надо закрыть, потому что это место, должно быть, проклято.

Мог ли повешенный оказаться тем парнем, которого, по словам Джека, он выслеживал? Не поэтому ли его труп был подвешен над тем самым переездом?

Нет… только не Джеки… не ее младший братишка. Он никогда… он не мог убивать. Над переездом висел кто-то другой. А тот человек, которого он упоминал… Джек просто отлупил его.

Кейт очень хотелось верить в это, она заставила себя не думать о других вариантах этой ситуации, но та тяжелой тенью протянулась через стол.

— Ну и… что ты этим решил? Ты стал лучше чувствовать себя?

— Нет, — сказал он. — Я думал, что так и будет, я был в этом уверен, но, черт возьми, мне это ничего не дало. А потом я… словом, потом уже ничего не имело значения. Особенно бессмысленно стало учиться дальше в колледже. Я должен был уйти, а то бы просто взорвался. И я удрал, Кейт, — на волю. Провел годы в слепой ярости, и, хотя время от времени сбрасывал напряжение и загонял под спуд его остатки, к тому времени я сжег слишком много мостов, чтобы возвращаться.

— Может, ты сам себя убедил. Может, все было бы куда проще. Это же не было правдой.

— Было. И есть. Моя жизнь и твоя жизнь… это два разных мира. И ты этого не поймешь.

— Чего не пойму? Твои ремонтные работы? Что именно ты налаживаешь?

— Трудно объяснить. Скорее всего, ситуации.

— Не улавливаю.

— Порой у людей возникают проблемы или они попадают в ситуации, когда закон и система правосудия не могут помочь им. Или их втягивает во что-то непонятное, чего они никак не могут привести в систему. Они платят мне за то, что я все налаживаю.

Ее поразила жуткая мысль.

— Но ты же не из этих… не из наемных убийц?

Он рассмеялся — и смех был искренним, который невозможно подделать, — чем и успокоил ее. Немного.

— Нет. Ничего столь мелодраматичного.

— И тебе люди платят жалованье?

— Нет, я что-то вроде… трудно объяснить. Я занимаюсь не такими делами, о которых можно давать объявления на стендах.

— Это законно? Он пожал плечами:

— Иногда да, а иногда нет.

Откинувшись на спинку кресла, Кейт уставилась на него. Что за человек сидит напротив нее? Он говорит, что живет в другом мире, которого она никогда не сможет понять, и она уже начинала верить ему. Он был как пришелец с далекой планеты, и все же, вне всяких сомнений, продолжал оставаться ее младшим братишкой Джеки.

Сначала Жаннет, теперь Джек… ее собственный мир, в котором она и так последние несколько лет не очень уютно ощущала себя, окончательно распадался. Она чувствовала, что отплывает куда-то, а жизнь остается на берегу. Неужели не осталось ни одного, на кого она могла бы положиться?

— Теперь ты понимаешь, — сказал Джек, — почему я решил, что лучше для всех, если я буду держаться сам по себе?

— Не знаю. — В начале вечера Кейт сказала бы «нет» — ничего ты не смог сделать, чтобы изменить то, что мы чувствовали друг к другу. Но сейчас она больше не испытывала такой уверенности. — Может быть.

— Я думаю, отец подозревал, будто я что-то скрываю. Знаешь, о чем он спросил меня, когда мы в последний раз разговаривали с ним? — Джек усмехнулся. — Он хотел узнать, не гей ли я.

У Кейт перехватило дыхание. Тут она уже ничего не могла сделать. Ей показалось, будто ей в лицо выплеснули ведро холодной воды.

— Все это не так плохо, — сказал Джек, видя потрясенное выражение Кейт.

Его это просто интересовало. Как педиатру, ей приходилось беседовать с подростками, которые думали, знали или боялись, что они могут стать геями. Может, Кейт продолжает прислушиваться к мнению своего мира «белых воротничков», горожан среднего класса. А здесь это никого не волновало.

— Он прямо вот так взял и спросил тебя? — спросила она, продолжая сидеть с вытаращенными глазами. — Просто вот так? Когда?

— Пару месяцев назад. Когда он планировал, вернувшись из Флориды, навестить тебя и Тома. А я старался уговорить его, чтобы он не тащил меня в этот путь.

— Так что он сказал? Дословно.

Джека удивила ее внезапная настойчивость.

— Что-то вроде того, мол, он понимает, могут быть какие-то аспекты моей жизни, о которых я не хочу ему сообщать — в чем он был чертовски прав, — а потом сказал, что если я гей… — тут Джек не мог не улыбнуться. — Он с трудом выдавил из себя это слово. По сути он сказал, что если я гей «или что-то вроде», — он никак не мог уяснить смысл этого «что-то вроде» — то все равно о'кей.

— Он так и сказал… о'кей? — Кейт не могла поверить своим ушам. — Мы в самом деле говорим о нашем отце, убежденном стороннике республиканца Рейгана, поклоннике строгих нравов? И он сказал, что все о'кей?

— Ага. Он сказал мне: «Я могу это принять. Ты остаешься моим сыном. Разве он киллер?»

Это ровно ничего не изменило. Если отец еще мог принять сына-гея, он бы никогда не согласился с тем, как Джек зарабатывает себе на жизнь.

Он увидел слезы на глазах сестры и спросил:

— Что-то не так?

Кейт быстро смахнула их.

— Странно, как некоторые люди могут страшно удивлять тебя. — Глаза высохли, и она посмотрела на него. — Ну так кто ты?

— Что?

— Ты гей?

— Нет. Убежденный гетеросексуал.

— Но ты так никогда и не женился.

— Когда я был помоложе, то вволю погулял, но теперь у меня тесная связь с одной женщиной.

— Очень тесная?

— Ну, это я так считаю, но у нее есть кое-какие претензии к моей работе. А как ты? Держу пари, что после развода вокруг тебя крутилась куча мужиков. Встречаешься с кем-нибудь?

— Да. — Легкий кивок, легкая, но очень теплая улыбка. — С непростым человеком.

— Значит, нам еще доведется услышать свадебный перезвон?

Теперь она погрустнела.

— Нет.

Странный ответ. Нет и следа сомнений. Словно она встречается с женатым геем. Это как-то не совмещается со строгими взглядами Кейт, какой он ее помнил, но ведь она сама только что сказала: люди могут страшно удивлять тебя.

Он никогда не воспринимал свою сестру с сексуальной точки зрения; она всегда была просто… Кейт.

Но жизнь могла ее изменить вплоть до брака с женатым геем… хорошее средство от страданий. Оставалось надеяться, она знает, что делает.

— Наконец-то мы дошли и до секса, — сказал он. — Думаю, порой его бывает многовато.

— Как это?

— Я хочу сказать, что секс — это часть жизни, воистину прекрасная часть жизни, но не вся жизнь. Есть работа, развлечения, вкусная еда, мысли, жизнь духа — да много вещей. Но скажу тебе, что встречал много людей, которые определяли себя по своей сексуальной ориентации.

— Так много?

— Давай скажем, что мне встречалось не так много членов среднего класса и практически не было членов высшего общества. И многие из тех, кого я знаю, понятия не имеют о том, что называется «нормальным образом жизни».

— «Нормальные» создания лишь с двумя стандартными отклонениями от золотой середины?

— Конечно, почему бы и нет. Все имеет свои плавные изгибы и отклонения, так? Я говорю о людях, которые встречаются на каждом повороте таких изгибов.

— Дай пример.

Задумавшись на мгновение, он вспомнил Рея Бенсона.

— Я налаживал дела одного гея, который влетел в полную зависимость. Всегда ходил в черной коже, пояс у него был из наручников, по стенам висели изображения связанных рук и ног, мебель была склепана из хромированных цепей… и так далее и тому подобное. Когда ты сидел и разговаривал с ним, он постоянно завязывал и развязывал узлы на куске веревки, которую таскал с собой. Жизнь его была полностью занята лишь этим.

Она отпила свой джин с тоником и сказала:

— Куда, по-твоему, я свалилась с этого поворота?

— Ничего себе вопрос, который старшая сестра задает младшему брату. Никогда не думал об этом, но предполагаю, ты где-то в середине. То есть не могу тебя представить в черном виниле и с хлыстом в руках. Она рассмеялась — в первый раз за сегодняшний вечер совершенно искренне.

— Я тоже не могу. Но хочу понять, что можно считать «нормальным» на твоих виражах.

Джек пожал плечами, поскольку чувствовал себя не очень уверенно с людьми, которые стараются всему дать определение.

— Как мы вообще вышли на эту тему?

— Ты сам ее поднял.

— На самом деле поднял ее отец.

— Как ты себя чувствовал, когда он спросил, не гей ли ты?

Джек заметил, что она не сводит с него глаз, словно ответ был очень важен для нее.

— Помню, был даже как-то доволен, что он не поинтересовался — может, я насильник или педофил.

— Но мужчины тебя никогда не привлекали?

— Никогда. Геи меня интересуют не больше чем овцы, козы или цыплята. Иными словами, они меня никак не интересуют. Не возникает никакого химизма. Фактически идея нежничать с геем… тьфу на нее.

— Но ты не испытываешь ненависти к ним.

— Я считаю, что у каждого есть право жить, как ему нравится. У тебя нет ничего, кроме своей собственной жизни. Так что, если ты не учишь меня, как жить, я не буду учить тебя.

— Значит, у тебя не было проблем и в общении с лесбиянками?

— Лесбиянки — это здорово. — Он чуть прошепелявил «с», как Бивис. Или это был Батхед? Они вечно приходили на ум.

— Вот как! — По губам Кейт скользнула веселая улыбка.

— Конечно. Ты только прикинь. У меня масса общего с лесбиянками: обоим нам нравятся женщины и никому из нас не интересен секс с мужчинами. Так что, если задуматься, у меня явные лесбийские наклонности.

— И ты многих из них знаешь?

— Кое-кого. Есть лесбийская пара, которая постоянно бывает в том баре, где я торчу. В этом месте собирается рабочая публика, и поначалу эту парочку не очень привечали, но парни не пытались их выставлять, так что они продолжали захаживать и теперь считаются частью семьи. Любой, кто затеет с ними ссору, столкнется с теми же парнями, которые поначалу устраивали им нелегкую жизнь. Кэрол и Хенни. Порой я посиживаю с ними. Они мне нравятся. Они мозговитые и забавные, и порой можешь, ну, не знаю… как-то расслабиться с ними.

— Расслабиться?

— Они знают, что я не собираюсь к ним приставать, а я знаю, что совершенно их не интересую. Если за столом зайдет разговор о сексе, то всем этим играм конец.

— То есть общение с ними — что-то вроде общения с геями.

— Не совсем. У геев совершенно иной набор игр. Он больше смахивает на… на общение с тобой.

Кейт вытаращила глаза.

— Со мной?

— Ну да. Мы можем обсуждать кучу семейных воспоминаний, но никому в голову не придет подъезжать к другому.

Она прищурилась и искоса глянула на него.

— Ты так в этом уверен?

— Эй, кончай нести ахинею, Кейт, — засмеялся Джек. — Я единственная странная личность в семье, и одного более чем достаточно.

— Ты так и не сказал мне, почему решил, что я оказалась на вираже.

— Но ты же не собираешься соскальзывать с него, не так ли?

— Нет, пока ты мне не объяснишь.

— О'кей. Разреши сначала задать тебе пару вопросов. Ты же можешь любить без секса и заниматься сексом без любви. Согласна?

— Конечно.

— А что, если тебе придется выбирать между ними? А что, если тебе придется прожить остаток жизни и без секса и без любви? Без любви — я имею в виду, что ты никого не будешь любить и никто не будет любить тебя. От чего бы ты отказалась?

— От секса, — без запинки ответила Кейт.

— Значит, с тобой все в порядке. Это нормально.

— То есть? Это твой единственный критерий нормальности?

— Не мой. Твой.

— Я этого никогда не говорила.

— Ты предпочла сексу любовь, и твой выбор совершенно нормален, потому что ты одна из самых достойных, честных и нормальных личностей, которых я когда-либо знал.

— Не очень убедительное объяснение.

— Мне годится, миссис жена-мать-детский врач.

— Бывшая жена.

— Что в наши дни больше чем норма. И если я ошибаюсь, докажи.

Кейт открыла рот, словно собираясь что-то сказать, и снова закрыла его. Она посмотрела на часы:

— Мне надо идти.

— А что там с твоей подругой и сектой?

— Я разберусь.

Похоже, она боится. Чего? Что она скрывает?

— Твоя подруга впуталась во что-то незаконное? — Он не мог поверить, что Кейт способна иметь дело с человеком, который, но… ты же ничего не знаешь. — Все будет о'кей. Многие из тех, кого я знаю…

— Нет-нет, ничего подобного. Она оправляется после лечения рака и порой странно ведет себя. Проблема скорее психологическая.

— Некоторые из этих сект очень резко и грубо реагируют на вмешательство.

— Да ничего такого, Джеки… Джек. Правда. Когда звонила, я была очень взволнована, но теперь считаю, что реакция была чересчур бурной. Я не думаю, что тебе стоит вмешиваться.

— Так вмешай меня, — сказал он. — Я оказался здесь из-за тебя. — И прежде чем она успела снова отказать ему, он схватил салфетку и спросил: — У тебя есть ручка?

— Думаю, что да. — Из своей наплечной сумочки она выудила одну из них и протянула ему.

— Я пишу номер своего телефона и номера двух женщин, на которых недавно работал, — так уж получилось, что обе они врачи. Прежде чем ты спишешь меня со счета, позвони им и послушай, что они тебе скажут. Если ты все же не захочешь прибегать к моей помощи, мне это не понравится, но, по крайней мере, ты примешь осознанное решение.

Она взяла салфетку, но от обещания обязательно позвонить воздержалась.

— Идем, — сказал Джек. — Я провожу тебя до дома.

— Да я уже практически рядом с ним.

— Младший братишка не позволит своей старшей сестре по ночам в одиночку бродить по этим зловещим улицам.

— Джек…

— Я могу идти рядом с тобой или в шести футах сзади, но ты не можешь лишать меня права убедиться, что ты дома и в безопасности.

Кейт вздохнула и невольно улыбнулась.

— Тогда пошли.

Идя по Седьмой авеню, они говорили, что, пока Кейт в городе, им надо еще раз встретиться и вообще поддерживать связь, но тут внимание Джека привлекла неоновая реклама на одной из улиц — «ФИНИЛ ВИНИЛ». Он-то думал, что знает в городе все магазины подержанных грампластинок, но этот был новый. Почти час ночи, а он еще открыт. Джек просто не мог пройти мимо.

— Не против, если мы заскочим на секундочку? — спросил он.

— Нисколько.

Когда они вошли, на них из-за прилавка уставился бритоголовый парень с огромными бакенбардами.

— Минут через пятнадцать мы закрываемся.

— Нам нужно всего лишь одно из ваших названий, если вы в самом деле помните свой набор, — сказал ему Джек.

— Чего я не помню, подскажет этот малыш, — погладил он кожух «макинтоша» слева от него.

— Великолепно. Это сингл 1971 года. Запись «А&В». «Трудная попытка» в исполнении братьев Летающих Осликов.

Парень фыркнул.

— Ну да, точно. Голландия, на сорок пять оборотов? У меня на нее есть список желающих. Пока не поступало ни одного экземпляра.

Джек махнул рукой и повернулся к дверям:

— Все равно спасибо.

— Братья Летающие Ослики? — переспросила Кейт, когда они вернулись на улицу. — Они же из моего времени. Почему ты ими заинтересовался?

— Из-за тебя.

— Из-за меня?

— Конечно. У тебя же были все альбомы этих птичек.

— Ох, верно. Тогда я с ума сходила по лошадям. Они исполнили «Каштановую гриву», я прониклась к ним любовью и накупила все их старые пластинки. Но как ты?..

— Ты так часто гоняла их вещи, что и я стал фаном. Моей любимой птичкой был Джин Кларк. До сих пор люблю его песни. Так что пару недель назад, купив двусторонний лазерный диск, я решил записать всего Джина Кларка. Мне была нужна та версия «Трудной попытки», которую он исполняет с Осликами. Сложность в том, что она была выпущена только в Голландии, на сорок пять оборотов. И когда эта песня была записана в третьем альбоме группы, та распалась.

— Значит, ты охотишься за пластинкой семьдесят первого года, которая никогда не выходила в свет по эту сторону Атлантики. Что-то вроде одержимости, да?

— Это все твоя ошибка. Настойчивое воздействие старшей сестры.

— Bay! Я должна испытывать радость или вину?

— Вину.

— Большое спасибо. То есть, если бы я не… Она не закончила фразу, потому что из-за спины их кто-то окликнул: «Эй!»

Джек повернулся. Перед ним стоял парень в пыльных черных джинсах, в мятой рубашке с длинными рукавами; на вид ему было не больше двадцати.

— Бью без промаха, — сказал он. Джек изумленно уставился на него: —Что?

Парень моргнул, словно выходя из транса.

— Мне нужны деньги.

— Сочувствую, — ответил Джек.

— Этим не отделаешься. — Он вскинул дрожащую руку с открытой опасной бритвой. — И деньги нужны сейчас. — Было видно, что он доведен до крайности.

Джек слышал, как Кейт, захлебнувшись, втянула воздух. Левой рукой задвигая ее себе за спину, правую он сунул под свитер и вытащил «глок» из кобуры на поясе. Оружие он пристроил перед правым бедром, где Кейт не могла его увидеть.

— Слушай, — сказал Джек, — у меня был тяжелый день, очень тяжелый день, и я не в настроении. Поищи где-то еще.

С таким видом, словно он был не в состоянии поверить услышанному, парень размахивал перед собой опасной бритвой.

— Деньги, человече, или я начинаю резать.

— Не стоит даже начинать, приятель, — сказал Джек. — В самом деле не стоит. Потому что все кончится совсем не так, как ты думаешь. — Он приподнял «глок» на несколько дюймов и покачал стволом из стороны в сторону, дабы убедиться, что парень увидел его. — Понимаешь, о чем я говорю? Так что сделай одолжение и иди себе.

Парень скосил глаза на пистолет, снова перевел взгляд на Джека и сделал шаг назад.

— Эй, давай забудем, о'кей?

— Уже забыто, — сказал Джек.

Грабитель развернулся и торопливо исчез. Джек для надежности проводил его взглядом, развернул Кейт лицом к Седьмой улице и повел ее перед собой обратно, на ходу засовывая пистолет за пояс.

— В жизни так не пугалась! — сказала она, глядя через плечо. — Боже мой, Джек, у него же было что-то вроде бритвы и ты… ты просто уговорил убрать ее! Каким образом ты?..

— Думаю, что пусть даже он был грабителем, но, должно быть, оказался из тех, кто в состоянии понимать.

— Понимающий грабитель?

— Естественно. Я объяснил ему, что у меня был тяжелый день, мне искренне не хочется, чтобы ко мне приставали, и он все понял.

— С ума сойти! Никогда не слышала ничего подобного!

— Это случается сплошь и рядом. Ты бы удивилась, узнав, сколько таких, как он, все понимают, если им объяснить.

Кейт без остановки говорила об этой встрече, пока они не добрались до квартиры, где она остановилась, в доме середины двадцатых годов. Джеку стоило только бросить взгляд, и он тут же влюбился в это здание. Его пятиэтажный кирпичный фасад был украшен резными терракотовыми фризами, по два на каждый этаж; один тянулся вдоль крыши, а другой дугами изгибался над окнами, а замковый камень над каждым окном изображал какую-то физиономию — при этом освещении Джек не мог разобрать, человеческую или звериную.

— До чего симпатичное здание! — сказал он. Оно высилось, как блестящий драгоценный камень в откровенно коммерческой мешанине автостоянок, типографий, галерей и деловых заведений по оптовой продаже тканей и ремонту швейной техники.

— Оно называется «Арсли», — сказала Кейт. — На здании нигде нет этого названия, по крайней мере, я его не видела, но те, кто живут в нем, именно так и называют свой дом.

— Я должен включить его в свою коллекцию.

— Ты собираешь здания?

— Только такие симпатичные. А оно просто очень милое.

— Ты все еще говоришь «милые»?

— И никогда не переставал. — Он щелкнул пальцами. — А что, если я возьму тебя на экскурсию по моим симпатичным домам?

— Не знаю, Джеки.

— До того, как ты вернешься в Трентон, Кейт, я хочу еще раз увидеться. И хочу, чтобы Джиа и Вики тоже познакомились с тобой.

Джек отчаянно, до боли в душе не хотел терять связь с Кейт. Он только что нашел ее и не позволит Кейт ускользнуть.

Наконец она улыбнулась:

— О'кей. Думаю, мне это понравится. У тебя есть номер моего сотового. Звони мне.

— Так и сделаю.

Но его радость несколько померкла, когда он вспомнил, что Кейт, возможно, угрожает какая-то опасность. Она почувствовала настолько серьезную угрозу, что обратилась за помощью к совершенно незнакомому человеку. Что-то происходит, куда более серьезное, чем просто странное поведение подруги. Кейт могла сказать, что не нуждается в его помощи, но это не означает, что помощь ей вообще не нужна. И если она ей требуется, то, нравится это ей или нет, он уж позаботится, чтобы она ее получила.

Они коротко обнялись на прощание, и воспоминания о защищавшей его близости вспыхнули в нем.

Черт побери, Кейт — его сестра. И никому не удастся играть какие-то игры с его сестрой. Пока он оберегает ее.

— Почему ты следила за мной?

Кейт вздрогнула от звука голоса Жаннет, повернулась и увидела, что та стоит в дальнем конце их небольшой прихожей. Расставшись с Джеком на тротуаре, Кейт предполагала, что ее ждет пустая квартира.

Жаннет была в привычном для себя ночном одеянии — длинной и широкой рубашке, которая спадала с ее худеньких плеч почти до колен длинных стройных загорелых ног. Ее темные, падавшие на плечи волосы были стянуты в короткий хвостик, а в карих глазах стояло укоризненное выражение.

Откуда она узнала? — мелькнула у Кейт первая мысль. Потом она вспомнила фигуру, которую видела в окне дома Холдстока. Ей показалось, что это мужчина, но, должно быть, в окне стояла Жаннет.

Ее обожгло чувство вины. Она кралась за женщиной, которую любила, следила за ней, как коп за преступником. Но она не хотела ей ничего плохого.

— Потому что я беспокоилась о тебе, Жаннет. Ты была не в себе, и я…

— Ты не должна была этого делать.

В ее голосе не было ни гнева, ни угрозы, но в словах таился какой-то скрытый подтекст, от которого руки Кейт покрылись гусиной кожей.

— Я ничего не могла с собой поделать. Я очень беспокоилась о тебе.

— Не стоило. Я в полном порядке. Строго говоря, никогда не чувствовала себя так хорошо.

— Но мы так и не поговорили, и…

— Скоро поговорим, — сказала Жаннет. — Так, как никогда раньше не говорили. Обещаю.

Она повернулась и ушла в кабинет в задней части квартиры.

Кейт последовала за ней.

— А что, если сейчас?

— Нет. Не сейчас. Но скоро.

У дверей кабинета Жаннет остановилась и повернулась к ней.

— Это всего лишь временно. Скоро ты никогда больше не будешь одна и забудешь об одиночестве.

Кейт онемела. Прежде чем она нашлась с ответом, Жаннет закрыла за собой дверь. Кейт услышала, как щелкнул замок — именно этот звук она слышала каждый вечер после того, как Жаннет перебралась из спальни. Горло у нее свел спазм.

Я не буду плакать. Не буду.

Она взрослая женщина, мать двоих детей, опытный врач. Она специалист по разрешению проблем, и уж с этой-то она разберется. Как-нибудь. И обойдется без слез.

Беда в том, что она не может найти подход к этой проблеме. Может, потому, что у нее разбито сердце.

Стоя в центре гостиной, Кейт огляделась. Твердая древесина паркета, восточный ковер, удобная мебель, картины местных художников, купленные на уличных распродажах, — часть из них они покупали вместе. В дальнем конце — кухонька, но все под руками. Маленькая квартира на две спальни, и вторая из них, поменьше, превращена в кабинет и офис, где работала Жаннет, связываясь с Лонг-Айлендом. Она работала на компанию, которая создавала компьютерные программы для обработки данных из таможни. Эту рутинную работу она сопровождала репликами из своего обильного набора шуточек о недоразвитых фигурах и переразвитых мозгах двадцати ее коллег. Она была едва ли не на десяток лет старше, чем большинство из них, и порой признавалась, что часто чувствует себя как наседка в курятнике.

А теперь ее домашний кабинет снова стал спальней. Четыре ночи назад Жаннет перебралась из их общей постели на диванчик в кабинете. Без борьбы — они никогда не воевали, — и Кейт не выразила даже намека на недовольство. Жаннет просто взяла свою подушку и вышла из комнаты. Когда Кейт попросила — точнее умолила — дать объяснение, Жаннет сказала лишь: «Немного погоди. Скоро мы опять будем вместе».

Кейт прошла на кухоньку и увидела, что из-под крышки мусорного ведра высовывается краешек мятого пакета из белой бумаги. Когда она заталкивала его подальше, чтобы закрыть крышку, то увидела красно-желтый фирменный знак «Макдоналдса» и оцепенела.

«Макдоналдс»?

Она вытащила пакет и нашла внутри его коробку из-под биг-мака. У нее замерло сердце. Более чем убедительное доказательство, насколько изменилась Жаннет, которая всю свою взрослую жизнь строго соблюдала вегетарианскую диету. Она даже яйца не ела. А вот теперь…

Кейт прислонилась к стойке. В голове у нее снова всплыли события прошлой недели, и она попыталась найти в них какой-то смысл.

Жаннет вернулась домой из больницы, снова обретя свое веселое и насмешливое настроение. Экспериментальное лечение дало результаты, и она волшебным образом преобразилась. Как приговоренный арестант, которого совершенно неожиданно вывели из камеры смертников.

Но постепенно она начала меняться. На первых порах Кейт ничего не замечала, но сейчас, оглядываясь назад, она вспоминала мелкие начальные приметы постепенного отдаления Жаннет. Она сидела и смотрела в окно вместо того, чтобы отпускать привычные ехидные комментарии по поводу газетных статей; постепенно она вообще перестала заглядывать в газеты, перестала слушать музыку, потеряла интерес к телевидению. Она было сказала, что хочет использовать отпуск по болезни для работы над своим любимым проектом по созданию базы данных на лазерных дисках — но с каждым днем проводила все меньше и меньше времени за своим компьютером и перестала даже упоминать о своих планах работы в «Интерактиве», компании, куда она надеялась попасть.

Молчание. От него у Кейт пошли мурашки по коже, потому что их маленькая квартира всегда была полна звуками жизни: музыка, голоса из телевизора, звучание клипов в компьютере — мешанина сообщений массмедиа и их постоянной болтовни. В свои тридцать восемь лет Жаннет так и была псевдоактивной лесбиянкой, которой она стала в подростковом возрасте; Кейт же продолжала оставаться сорокачетырехлетней матерью из среднего класса, которая все еще не была готова полностью раскрыться. Эти столь разные перспективы были поводом для оживленных дискуссий, которые они могли вести часами.

Еще недавно.

И еда. Когда бы Кейт ни возвращалась из Трентона, что случалось каждый второй уик-энд, они всегда бросали все дела и спешили домой, чтобы соорудить по крайней мере один настоящий обед. Но сейчас Жаннет потеряла интерес к готовке, оставив ее Кейт. Не то что Кейт была против — ведь она бывала здесь и для того, чтобы оказывать любую помощь, — но Жаннет могла бы проявить хоть какой-то интерес к еде. Она съедала большие порции, но, похоже, не обращала внимания на содержимое тарелки. И к домашним блюдам, и к макаронам с сыром из коробки она относилась с одинаковым равнодушием.

А затем Жаннет начала исчезать — без слова объяснения, даже не прощаясь.

Кейт вздохнула. Она чувствовала полную беспомощность, к которой не привыкла. Странное чужое чувство…

Отчужденность… именно такой и становилась Жаннет. Словно сюжет из «Секретных материалов» или «Сумеречной зоны». Казалось, что Жаннет превращается в какого-то другого человека, который тайком прокрадывается на молитвенные собрания… или что там происходит.

А сегодня вечером нереальность происходящего окончательно завершилась появлением странной женщины, вручившей Кейт номер телефона, который, как оказалось, принадлежал ее брату.

Джек… он тоже стал каким-то другим, непонятным.

Весь ли мир сходит с ума или только она одна?

Но по крайней мере, она все же узнала брата. Что-то от прежнего Джека, каким она его помнила, все же оставалось и в новом Джеке. Как бы ей хотелось сказать то же самое и о Жаннет. И, несмотря на все перемены, ей очень понравилась личность нового Джека — в нем появилось что-то надежное и уверенное. Она почувствовала, что мальчик, которого она знала, стал настоящим мужчиной, который делает то, что должен делать, отвечает за свои слова и не отступает от них… у него оставались все эти старомодные добродетели, которые в этом городе, в это время могли показаться банальными и ненужными сентиментальностями.

Воспоминания о том юноше с опасной бритвой заставили ее содрогнуться, но когда по пути домой Джек обнял ее за плечи, ей стало так… так спокойно. Правильное ли это слово? Да. Спокойствие. Словно ее прикрыл непроницаемый прозрачный щит.

Руки и ноги у Кейт были словно налиты свинцом, и она рухнула на стул. Подтянув к себе пульт, она нажала кнопку включения, не испытывая интереса к тому, что появится на экране, — только бы нарушить эту невыносимую тишину.

Канал «Фокс-ньюс»… кто-то рассказывает о массовой бойне в подземке. Ее первая мысль была о Джеке, страх, что он мог попасть в перестрелку, но тут она осознала, что речь идет о событии, произошедшем несколько часов назад.

Она кивнула… ну да, старшая сестра продолжает беспокоиться о младшем братишке, хотя сегодня вечером стало неопровержимо ясно, что младший брат вполне может и сам позаботиться о себе.

Но вот как насчет старшей сестры? Ей было крепко не по себе.

К ней вернулись какие-то слова Жаннет, сказанные этим вечером.

«Скоро поговорим, — сказала Жаннет. — Так, как никогда раньше не говорили. Обещаю».

Это было сказано так искренне и серьезно… забрезжил луч надежды. В самом деле, почему бы ей не оправиться?

И что еще она сказала?

«Скоро ты никогда больше не будешь одна».

Что это значит?

День за днем, подумала Кейт. Это меня и ждет… день за днем.

Боль заставила Кейт вынырнуть из сна.

Рука испытала резкий укол — а у нее появилось чувство, что она не одна в комнате.

— Жаннет?

Ответа не последовало.

Испугавшись, она перекатилась на постели и стала нащупывать выключатель настольной лампы. Наконец она нашла его и включила свет. Моргнув от неожиданной вспышки, Кейт обвела взглядом комнату.

Пусто. Но она была уверена…

Дверь спальни стояла открытой. Из холла донесся звук… щелчок закрывающейся двери кабинета. И замка.

Кейт взглянула на руку, которая продолжала болеть, и увидела, что из точечной ранки на ладони выступила капелька крови.

Глава 2

Среда

Время было просто ужасно раннее, но Сэнди поднялся и выскочил из дому в 6.03. Солнце уже встало, освещая гранитные готические шпили собора Святого Иоанна Богослова. Сэнди торопливо двинулся по тротуару, приостановившись лишь у газетного киоска.

«Лайт» был на месте. Верхнюю часть первой полосы занимал крупный заголовок:

«ШЕСТЬ ПУЛЬ СПАСИТЕЛЯ!»

Нижнюю часть полосы занимало расплывчатое фото киллера. Его снимок! Значит, на кассете удалось найти годный кадр.

А под ним тянулся текст: «УНИКАЛЬНЫЙ РАССКАЗ ОЧЕВИДЦА (см. стр. 3)».

— Да! — заорал он, вскинув кулак.

Он схватил газету и развернул ее на третьей странице, где и красовался его рассказ от первого лица, сверстанный вместе с фотографиями. О нет! Они поставили то жуткое фото из его личного дела! Но, едва начав читать, Сэнди забыл об этой мелочи.

В животе у него порхали бабочки, которые, трепеща крылышками, поднялись до груди. Его в первый раз вознесло на чертовом колесе, он в первый раз увидел просторы Волшебного Королевства и в первый раз получил от него поцелуй — все это на полосе газеты. У него кружилась голова, готовая сорваться с плеч и улететь.

— Один доллар, — сказал голос с акцентом.

— М-м-м?

Подняв взгляд, Сэнди увидел приземистого владельца киоска, протягивавшего руку.

— Чтобы читать, надо купить. Один доллар.

— Ах да. — Он выудил мелочь из кармана. — Беру четыре.

На работе он имел практически неограниченный доступ к экземплярам газеты, но это было не то. Та, что он держал в руках, получена в киоске, на улице, что придавало ей дополнительную реальность.

И еще я возьму карту подземки.

Он бегло просмотрел первые полосы у конкурентов. С заголовком в «Пост» все было как полагается — «БОЙНЯ В ПОДЗЕМКЕ!», — но ему больше понравилась шапка в «Ньюс» — «КОШМАР В ДЕВЯТКЕ!». Как и ожидалось, «Таймс» была более сдержанна — «ШЕСТЬ ТРУПОВ В ПОДЗЕМКЕ». Но все снимки делались снаружи, и большей частью на них были выжившие пассажиры, поднимавшиеся со станции подземки. Он еще раз посмотрел на «Лайт» со своим изображением и заголовком через всю полосу. Его рассказ. Он чуть не подавился радостным смехом, который клокотал у него в горле и наконец вырвался наружу. Когда владелец киоска удивленно посмотрел на него, Сэнди развернул одну из газет и показал на свое изображение:

— Это я, понимаешь! Я!

— Да, — сказал тот. — Очень красиво.

Сэнди подумалось, что, по мнению этого типа, он, наверно, отпугивает покупателей и желательно, чтобы он поскорее убрался. И Сэнди умчался, летя как на крыльях. Этим утром ничто не могло заставить его опуститься на землю. Ничто и никто.

— Слышь, Стэн.

Стэн Козловски опустил номер «Таймс» и посмотрел через стол. Его младший брат Джой, который был ниже ростом и покрепче его, бросил на стол сложенный вдвое «Лайт» и пригвоздил его к столешнице указательным пальцем здоровой руки. Обычно он покупал «Пост», но этим утром его внимание привлек снимок мертвого стрелка на первой полосе.

Как обычно, они занимали их столик у окна в кошерной закусочной Моше на Второй авеню. Кошерное меню их не волновало — их воспитали католиками, — но с Моше можно было иметь дело, кофе тут наливали сколько захочешь, а булочки были просто великолепны.

— Ну что?

— Ты читал о том парне в метро прошлым вечером?

— Кое-что.

Он пробежал материалы, дабы убедиться, не знает ли «Таймс» больше, чем сообщалось в последних ночных новостях по ТВ. Не знает. А весь город гудел тайной того Спасителя. Не был исключением и Моше: вы слышали? Спаситель то, Спаситель се. Что вы думаете? Бла-бла-бла. Истории этой не минуло и дня, но Стэна уже мутило от нее.

— Твои что-нибудь говорят об этом охотнике?

— Нет. Насколько припоминаю, нет. Я…

— Ребята, вы хоть прикинули, кем он может быть? — сказал скрипучий голос с бруклинским акцентом, таким резким, что им можно было резать сталь.

Салли, их привычная официантка, вернулась к их привычному столику с привычным кофейником в руках. Ей было лет семьдесят, ни днем меньше, она напоминала какую-то горбатую птицу, красила волосы в ярко-оранжевый цвет и густо накладывала тушь под глазами.

Стэн заметил, что Джой убрал со стола руку со шрамом и положил ее на колено. Автоматическое движение. От этого жеста в душе Стэна что-то шевельнулось. Джой не должен скрывать ничего в себе.

Прошло два года после того несчастного случая.

Черта с два это был несчастный случай. Они с Джоем так говорили о пожаре и настолько привыкли к своей версии, что Стэн сплошь и рядом ловил себя на том, что в самом деле верит в несчастный случай. Но пожар, который положил конец их репутации, выставил обоих из бизнеса и навсегда изуродовал Джоя, отнюдь не был несчастным случаем.

С тех пор Джой никогда не был таким, как раньше. До пожара он именовался Джой Коз, неоспоримый лидер Северо-Востока, а может, и всего побережья, и ни один бездельник не посмел бы… А теперь… что ж, он потерял имущество, у него на виду была изуродованная рука; но главное, у него сломалось что-то внутри. Он перестал следить за собой. Ни разу ни с кем не встречался. Прибавил, должно быть, фунтов сорок, хотя Стэн сохранял свой боевой вес. Джой был на четыре года младше, но теперь выглядел лет на десять старше брата.

Стэн посмотрел на Салли:

— Кто? Этот Спаситель? Чего ради нас это должно волновать?

— Л мы могли бы, — сказал Джой. — Могли бы поинтересоваться.

Что-то в его голосе заставило Стэна присмотреться к брату; он заметил, что на лице Джоя пролегли резкие мрачные морщины.

— Конечно могли бы, — сказала Салли, доливая их чашки. — Особенно если предлагают вознаграждение.

— Если бы город не предложил его, — сказал Джой, — я бы мог и сам его выложить.

Салли засмеялась:

— Вот и сделай это, Джой. Сделай.

Когда она отошла, Стэн уставился на брата:

— В чем дело, Джой?

— В «Таймс» хоть что-нибудь говорится о типе оружия, которое он пустил в ход, чтобы уложить того психа?

— Нет.

Джой ухмыльнулся:

— Я прикидываю, что выпускник колледжа с этим не справился бы. А вот мы, выгнанные за тупость, иногда попадаем точно в цель.

Они вечно вели нескончаемые споры, кто лучше читает газеты. Джой так и не кончил школу. Стэн после Вьетнама пошел в колледж, довольно быстро получил степень бакалавра по английскому, но она ему так и не пригодилась. Все, что ему нужно было знать, он усвоил во Вьетнаме.

— Давай к делу.

— Один из репортеров «Лайт» оказался в том самом поезде — и именно в том вагоне, где все произошло, — и он рассказал, что у того парня был малыш 45-го калибра, который он вытащил из кобуры на щиколотке.

— Отнюдь не значит, что это был он.

— Ага. Мать твою, держу пари, что тысячи парней так и бегают с 45-м калибром на щиколотках.

В первый раз за последние два года Стэн увидел, что в глазах брата блеснула прежняя искра. И он не хотел гасить ее.

— Да, ты попал в точку. Вполне возможно, что это он. Но не возлагай очень больших надежд.

— Отказаться от них? — ухмыльнулся Джой, обнажая желтые зубы. Он никогда не любил дантистов. — Они уже во мне — и растут. Дай бог, чтобы это был он, Стэн. И я надеюсь, если даже он не даст знать о себе, его выследят и вытащат на свет. Потому что тогда мы увидим его и поймем, наш ли это парень, а если так, он должен умереть!

— Спокойнее, Джой, — сказал Стэн. — Что-то ты разорался.

— Да я исхожу паром, как горячий пирожок с ливером! Еще бы мне не орать!

Он поднял левую руку и поводил ею перед лицом Стэна. Уродливый розовый шрам блестел во флуоресцентном свете, падавшем с потолка; он прошелся по указательному и среднему пальцам, от которых осталось лишь по одной фаланге, указательный и мизинец превратились в обрубки. Шрам остался и на большом пальце, который все же сохранился.

— Мы займемся поисками этого парня. Серьезно, как полагается в бизнесе. Но у меня есть и личный интерес. — Он стал колотить по столу здоровой рукой. — Я ищу его два года, и если это он, то его ждет смерть! Я сотру его с лица этой гребаной земли!

Последние слова Джоя отдались громовым эхом от жестяного потолка кошерной закусочной Моше. Ее хозяин и официанты в потрясенном молчании смотрели на него.

А тут мне придется кое-что прикинуть, подумал Сэнди Палмер, склоняясь над картой линий подземки. Он сидел за заваленным бумагами столом в первой комнате своей квартиры и изучал бродвейскую линию, которая шла через весь Верхний Вестсайд.

Один неоспоримый факт: Спаситель выскочил на «Семьдесят второй улице». Но была ли она именно его остановкой или его вынудили покинуть вагон обстоятельства? Направлялся ли он домой или на работу или же спешил к своей подруге? Беда в том, что девятая линия тянется через весь Бронкс к Ван-Корт-ленд-парк.

Сэнди посмотрел на лицо, которое «идентификационный набор» вывел на экран компьютера перед ним. Кто ты, человек, которого я ищу? Где ты болтаешься? Как мне найти тебя?

Он не видел, откуда ему приступать к поискам. Ему оставалось лишь предположить, что этот загадочный человек то ли живет, то ли часто бывает в Вестсайде в районе Семьдесят второй улицы или где-то рядом с ней.

Сэнди откинулся на спинку стула и растер усталые глаза. Ничего себе район. Миллион жителей.

Но никто не говорит, что счастье и удача достаются легко. Порой, чтобы стать хорошим журналистом, приходится поработать ножками. Он был готов к этому. Просто надеялся, что ему повезет, и…

Зазвонил телефон. О нет. Только бы не мать. Он звонил родителям прошлым вечером, чтобы сообщить им о перестрелке и о своем материале в завтрашнем номере. Зря. Мать чуть с ума не сошла, плакала и требовала, чтобы он вернулся домой, где будет в полной безопасности; отец хранил спокойствие, но согласился, что Сэнди следует оказаться дома, хоть на несколько дней. Ни в коем случае. Он больше не школьник. Ему двадцать шесть, он самостоятельно живет и работает. Разговор кончился не лучшим образом.

Сэнди было решил, что стоит включить автоответчик, но передумал. Он не успел сказать «алло», как его прервал хриплый голос:

— Это ты, Палмер?

Сэнди узнал голос Маккейна. Большой радости в нем не было. О черт, он же фактически утаил от него то фото.

— Это я, детектив, — сказал он. — Рад слышать вас.

— Я думал, что мы договорились относительно того оружия, Палмер.

— Какого оружия?

— У второго стрелявшего. И кое-что не должно было попасть в прессу.

— Я ни словом не обмолвился, что это был «земмерлинг».

— Да, но в твоем куске говорится, что он пустил в ход «миниатюрное оружие 45-го калибра». А это сужает зону поиска, не так ли?

Проклятье. Как-то у него это выскочило. Сэнди хотел было брякнуть, мол, мне и в голову не пришло, что вы будете читать «Лайт», но он хотел сохранить Маккейна в союзниках. Он ценный источник сведений.

— Прошу прощения, детектив. Я не знал. Я и представления не имел об оружии.

— Так вот, стоило выяснить.

— Послушайте, мне в самом деле жаль. Впредь буду осмотрительнее.

— Посмотрим.

С этими словами он бросил трубку, но Сэнди показалось, что тон детектива перед тем, как он отключился, чуть смягчился. Хорошо. Он не может позволить себе сжигать все мосты. Кроме того, Маккейн даже не заикнулся о фотографии.

Зажужжал зуммер интеркома. Кто-то звонит снизу. Ну что еще?

— Да, — сказал он, нажимая кнопку.

— Это Сэнди Палмер? — услышал он женский голос. Молодой. Неуверенный.

— Он самый. А вы кто?

— Бет Эбрамс. Я из… того поезда. Прошлым вечером…

Вот это да!

— Бет! Поднимайтесь!

Он впустил ее в дом и быстро окинул взглядом свою квартиру. Ну и свинарник! Он заметался по комнатам, собирая грязные рубашки и бумажный мусор. Все оптом стащил в спальню и прикрыл дверь. Но хаос остался.

Надо было бы принять душ. Он быстренько принюхался к подмышкам. Чувствуется, но терпимо.

Распечатка! Вот ее он бы не хотел показывать. Когда раздался стук в дверь, он уже успел засунуть листы в плотный конверт. Сэнди настежь распахнул дверь, и девушка смущенно застыла на пороге. Бледное лицо хранило следы слез, а под большими темными глазами лежали полукружия теней.

— Бет, — сказал он. — Ради бога, каким образом… И тут она тесно прильнула к нему, сцепив руки у него на шее, и безутешно зарыдала. До чего же приятно! Когда это какая-нибудь женщина, не говоря уж о такой симпатичной, как Бет, обнимала его? Прикрыв дверь, он принялся утешать ее, потому что Бет продолжала всхлипывать.

Ей потребовалось не меньше десяти минут, чтобы успокоиться. Сэнди был не против, чтобы она и подольше приходила в себя. Он мог бы стоять в таком положении целый день.

— Прошу прощения, — пробормотала Бет, отступая на шаг и вытирая глаза рукавом. Она была в том же черном платье, что и прошлым вечером. — Я не хотела… но я в ужасном состоянии. То есть я не могу спать, не могу есть и еще вечером хотела тут же вернуться в Атланту, но так поздно не было рейсов, и кроме того, никого нет дома, потому что мои родители путешествуют по Скандинавии и сейчас где-то в этом гребаном Осло, а я попыталась поговорить со своим бойфрендом, думая, что уж он-то все поймет, но, подумав, он выдавил лишь, что, как ему кажется, все это просто ужасно. Можете ли в это поверить? Он думает, что пребывание здесь просто ужасно! Я взяла и ушла от него, потому что мне нужно поговорить с кем-то, кто поймет, что это такое, потому что сам был там.

— Это я, — сказал Сэнди. — Но как вы нашли меня?

— Я увидела вашу фотографию в газете и вспомнила, как вы рассказывали, что закончили Колумбийский университет. С самого утра, едва он открылся, я позвонила в отдел бывших выпускников, и мне дали ваш последний адрес. Надеюсь, вы не против.

— Против? Вы шутите? Я все пытался сообразить, как найти вас, но ведь я даже не знал вашей фамилии.

— Л я сообразила, что по-настоящему так и не поблагодарила вас за то, что вы сделали.

— Что же я сделал?

— Перестаньте скромничать. Вы закрыли меня своим телом. Я этого никогда не забуду.

— Ах, это… — Его кольнуло чувство вины. — Давайте не будем вспоминать…

— Как вы можете быть таким невозмутимым? — сказала она, глядя на Сэнди. — Почему вы обрели спокойствие, а я нет?

Он и сам задавал себе этот вопрос.

— Может, потому, что смог отписаться. Я должен был перебороть свои страхи; может, в необходимости, вглядеться в них, понять и изложить на бумаге, есть что-то общее с экзорцизмом.

Не говоря уж о том, что приходится заботиться и о карьере.

— Есть и другой подход, — добавил он, едва только осознав эту прекрасную мысль. — Прикиньте себе миллионы людей в этом городе, все линии подземки, все поезда, что ежечасно приходят в город, и подсчитайте, сколько у вас шансов встретить в вагоне подземки сумасшедшего с пистолетом. Один из миллиона. Так?

Бет кивнула:

— Скорее всего.

— А сколько шансов вторично встретить его? Подумайте. Воможность, что вы снова увидите направленный на вас пистолет, равняется одной из восьмидесяти миллионов. Так что можно считать, что у меня остался позади самый худший момент из всей жизни. Дальше все пойдет как по маслу.

— Вот это мне никогда не приходило в голову. — Она сделала глубокий вдох. — Не могу поверить, но вроде в самом деле стала себя лучше чувствовать. Просто видя, как вы собранны и уверенны, хотя прошли через то же, что и я, мне уже стало легче все воспринимать.

Означают ли ее слова, что она собирается уходить? Ну как же! От души поплакала, приободрилась — и бежит обратно к своему приятелю? Ни в коем случае.

— Хотите кофе? Чаю? У меня еще остался хороший зеленый чай.

— Знаете, — растянула она губы в гримаске, которая в такой день, как сегодня, была равноценна широкой улыбке, — как ни странно, он бы меня устроил.

Сэнди заторопился на кухоньку.

— Как насчет еды? У меня немного, но…

— Нет. Я все еще не могу думать о еде. Просто чай — и этого хватит.

Отлично, подумал он, потому что, боюсь, кроме арахисового масла и старых крекеров мне предложить нечего. В шкафчике хоть шаром покати.

— Устраивайтесь на диване, а я вскипячу воду. Так чем я сейчас займусь? — спросил он себя, наполняя чайник.

Он планировал прочесать Верхний Вестсайд, показывая распечатку. На работе он сказался больным, объяснив, что еще приходит в себя от потрясения. Все проявили полное понимание и даже предложили помощь психоаналитика, что вызвало у него чувство вины.

Но куда больше, чем визит к психоаналитику, ему было нужно полноценное продолжение истории.

Трубку взял Джордж Мешке и стал возбужденно рассказывать, что тиражи на этой неделе выросли выше крыши. Владельцы киосков поначалу стонали, получая двойные поставки, а теперь звонят и говорят спасибо — все распродано.

Так что в «Лайт» Сэнди был окружен славой, но здесь, дома, помочь она ему не могла. С одной стороны, ему было нужно найти Спасителя, а с другой — он хотел извлечь максимум из той возможности, что ему предоставила Бет. Черт возьми, она пришла к нему, и он будет сущим идиотом, если выставит ее. Расстаться с ней — и он больше никогда ее не увидит.

Проклятье. Час от часу не легче.

— Вам с сахаром? — спросил он, заглянув в сахарницу.

Обычно он утаскивал пакетик-другой из кафе и закусочных, но похоже, давно забыл об этой своей привычке. На дне сахарницы виднелось лишь несколько белых гранул.

Бет не ответила, и он снова направился в переднюю комнату.

— Я надеюсь, вы не нуждаетесь… Поворачиваясь, он на секунду, на долю секунды представил, как она, скинув одежду, лежит на диване и белая кожа ее тела блестит на фоне черной ткани обивки, а ее протянутые к нему руки говорят, что она, полная благодарности за его поступок, который она сочла образцом несравненного мужества, предлагает себя. И в самом деле, если бы даже он в самом деле был готов пожертвовать жизнью ради ее спасения, самое малое, что она могла дать ему…

И вот она здесь, распростертая на диване…

…сжав ноги и сложив на груди руки…

…совершенно одетая…

…крепко спит.

Тебе предоставляется возможность, Палмер, подумал он. Докажи, что умеешь обращаться с женщинами. Вызывать у них интерес к себе.

И тут ему пришло в голову, как удачно все складывается. Она может поспать здесь, пока он приступит к поискам.

Да! Он не только получил пирожное, но еще и успеет съесть его.

Он на цыпочках вошел в спальню, взял одеяло и подушку, вернулся к дивану и подложил подушку ей под голову, а одеялом прикрыл ее.

Найдя листок, он нацарапал записку:

«Бет! Должен бежать в газету. Если проснетесь до моего возвращения, пожалуйста, не уходите. Нам МНОГО о чем надо поговорить!

Сэнди».

Он положил записку так, чтобы она увидела ее, наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Здесь вы в безопасности, — прошептал он.

Схватив конверт с распечатками, он вместе с блокнотом, ручками и диктофоном сунул его в сумку — «будь готов», как говорят бойскауты, — и тихонько выбрался за дверь.

Раньше жизнь не особенно баловала его, но теперь она явно становится лучше. Она еще не рог изобилия, но он уже на пути к нему.

— Иду, иду! — сказал Эйб, открывая дверь, в которую настойчиво стучался Джек. — Дни, когда я бегал спринт на сто ярдов, давно позади.

— Скорее, делал рывок на сто ярдов, Эйб.

— Рывок, спринт, что угодно, — больше мне это не под силу.

Джек сомневался, что Эйб Гроссман, лысый владелец спортивного магазина «Ишер», у которого ширина талии равнялась росту, хоть раз в жизни мог рывком преодолевать сто ярдов. Пройдя мимо него, он направился по узкому, как ущелье, проходу, заваленному хоккейными клюшками, бейсбольными битами и защитными шлемами, к стойке в дальней части заведения. От пыли, которая лежала повсюду, у него зачесалось в носу. Эйб не уделял большого внимания спортивным товарам. Его настоящий бизнес крылся в подвале.

— Читал утренние газеты?

Джек знал, что это глупый вопрос. Эйб читал всю выходящую здесь англоязычную прессу — утренние и вечерние издания, еженедельники.

За спиной он услышал насмешливый голос:

— Доброе утро, Эйб, мой дорогой друг. И тебе доброе утро, Джек. Господи, рановато даже для тебя. Прости, Эйб, что вторгаюсь к тебе таким образом…

— Эйб, — сказал Джек. — Я вымотан до предела, и мне нужна твоя помощь.

Он так толком и не выспался. Сочетание того дикого хаоса в подземке и встречи с Кейт тем же вечером вынудило его до утра ворочаться и мять подушку.

— Он говорит вымотан, а я бы сказал измотан. Но стоит ли играть словами со мной? Ему нужна помощь, а он спрашивает об утренних газетах.

— Именно. И мне нужна еще пара глаз, чтобы слово за словом просмотреть все статьи об убийствах прошлым вечером в подземке. И еще…

— Чего ради? Проверить, получила ли полиция точное описание твоей личности?

Остановившись, Джек так резко повернулся, что едва не потерял равновесие.

— Ты знаешь?

— А что тут не знать? — сказал Эйб, проталкивая объемистый живот мимо Джека — нелегкая задача в этом гробу. Переваливаясь, он потащил Джека за собой к обшарпанной стойке, на которой были разбросаны утренние газеты. — Психа, который размахивал пистолетами, прикончил какой-то неизвестный из 45-го калибра размером с пасхальную булочку, и я должен думать, что это сенатор Шумер. Или Берни Гетц снова принялся за дело? — Он ухмыльнулся. — Так где твой нимб, Спаситель?

— Но… но как ты?..

Плохо. Очень плохо. Если Эйб опознал его с такой легкостью, сколько людей сейчас занимаются тем же самым?

— Да, конечно, «земмерлинг». Ты уже забыл, кто тебе его продал?

— Могла быть и другая модель. «АМТ-Дубль» или…

— Могла-шмогла… Кто еще, кроме моего дорогого друга Джека, выступит против двух автоматических пистолетов с пятизарядной штучкой?

— У меня не было выбора.

— И ты выпустил все пять пуль, не так ли? Четыре в обойме и пятую в стволе, верно?

Джек пожал плечами и отвел взгляд.

— Ну… не совсем.

— Только, пожалуйста, не рассказывай мне, что ты вступил в бой с пустым стволом.

— Я знаю, что так надежнее, но пуля в стволе меня как-то беспокоит.

— А что, если бы четырех пуль не хватило, Джек? И тебе понадобилась бы пятая? Где бы ты сейчас был?

Эйб выдал эту тираду повышенным тоном. Джек посмотрел на своего старого друга и понял, что тот искренне озабочен.

— Упрек принят.

— Скажи мне вот что: как близко он подошел к тебе во время стрельбы?

— С чего ты решил, что он вообще подходил?

— Ты был под огнем, и тебе каждый раз приходилось передергивать затвор. — Эйб содрогнулся. — И ты мог схватить пулю в грудь… как остальные.

— По правде говоря, думаю, он был так потрясен, увидев еще одного человека с оружием, что просто не знал, что делать. Ему не могло прийти в голову, что придется защищаться.

— То есть пятая пуля тебе не понадобилась?

— Даже четвертая. — Джек бросил на стойку обойму, которая была при нем прошлым вечером. — А вот и гильзы.

— Очень умно с твоей стороны. Я перезаряжу ее и… подожди-ка: здесь их всего четыре. Я думал, ты сказал…

— Использовал, чтобы разнести музыкальный ящик.

— Можешь не говорить. Он выдавал рэп. Доктор Снуки или что-то такое.

— Нет. Какую-то старую песню, которая мне нравилась с давних пор, но думаю, мне еще долго не захочется ее слушать. Так можем ли мы наконец посмотреть газеты?

— «Ньюсдей» и «Таймс» я уже проглядел. Ни в одной, ни в другой нет твоего детального описания.

Можно перевести дыхание.

— Значит, ты берешь «Ньюс», а я «Пост». Когда Эйб взгромоздился на стул за конторкой, Джек уже успел с предельной тщательностью просмотреть «Пост», в котором ничего не нашел. Чем дальше, тем лучше.

— В «Ньюс» тоже ничего нет, — сказал Эйб. Джек почувствовал, как напряжение, сводившее плечи и затылок, стало отпускать его. Он заметил в стопке газет «Виллидж войс». Нет смысла заглядывать в него — еженедельное издание не может так быстро реагировать на события, даже на массовую бойню, — но он не мог удержаться от искушения поддеть Эйба.

Он ткнул в газетную шапку.

— Я удивлен, Эйб. Вот уж не знал, что ты снисходишь до бесплатных листков.

— Для этого я делаю исключение — но только из-за Ната Хентоффа. Даже не будь оно бесплатным, я бы покупал это издание из-за Ната. Настоящий мужчина.

— Понял. Так же как я покупаю «Плейбой» из-за его статей. Признание получено. Ты читаешь в «Войсе» светскую хронику.

— Ты имеешь в виду объявления и изображения красивых женщин? Сам ты ищешь красивых баб с наклейками поперек задниц «женщины» и хочешь убедить меня, что именно они мне и нужны. Так вот — я в этом не нуждаюсь.

В самом низу стопки торчал край полосы с логотипом «Лайт», но Джек не подал и виду, что заметил его.

— Ты берешь какие-нибудь скандальные листки?

— Фи! Никогда!

— Даже «Лайт»?

— Особенно «Лайт». Разве что мне изменяет вкус.

— Даже ради подстилки в клетку Парабеллума?

— Он мне этого не позволит. Никогда. Она категорически не подходит для его помета.

— Но он у тебя имеется. — Где?

— Вот. «Лайт» прямо перед тобой.

— Ах, это. Могу объяснить. Утром я пошел искать газету для птичьей клетки, а Парабеллум заметил заголовок, и он ему так понравился, что я сделал исключение. Мгновенные помутнения сознания бывают даже у таких безупречных во всех смыслах птиц.

— Он прощен.

— Не сомневаюсь, Парабеллум благодарен тебе. Но прошу тебя, никому больше не рассказывай. Он очень раним, и даже эти ободранцы голуби из парка будут смеяться над ним, узнай они о его оплошности.

— На моих устах печать. — Вытаскивая «Лайт» из стопки, Джек огляделся. — Кстати о Парабеллуме — где этот синеперый ужас небес?

— Уважаемый длиннохвостый попугай изволит почивать. Тебе его не хватает? Ты хочешь, чтобы я…

— Нет, пусть спит, пока мы не кончим. А то мне повезет, и он капнет как раз на самый важный абзац… о нет!

«Шесть пуль Спасителя» и «уникальный рассказ очевидца» буквально завопили перед его глазами. Он торопливо развернул газету на третьей странице, едва не порвав ее. У него сжался желудок, когда он узнал то лицо, что глазело на него.

— Господи Иисусе!

— Ну? — наклонился к нему, чтобы глянуть, Эйб. Память Джека расцветила зернистую черно-белую фотографию — темно-русые волосы, карие глаза, чистая кожа, золотая проволочная оправа очков.

— Это тот парень! Прошлым вечером он сидел на полу в девятке в паре футов от меня.

Заголовок сообщал, что это и есть Сэнди Палмер. Джек почувствовал, как у него увлажнились ладони, когда он читал отчет Палмера от первого лица, с ужасом переходя от абзаца к абзацу, не сомневаясь, что уж в этом-то последует описание его личности, а если не в этом, то уж точно в следующем. Насколько Джек видел, Палмер навскидку запомнил на редкость много подробностей, но вот что касается описания внешности Спасителя, его копилка оказалась пуста.

— Он смотрел прямо на меня, — сказал Джек. — И знаю, что тоже посмотрел на него перед тем, как сняться с места. Он должен был запомнить меня.

— Ты считаешь, что он умолчал по какой-то причине?

— Но почему? — Джек не знал, что и думать.

— Вот, посмотри. — Эйб развернул к себе газету. — У него есть объяснение. Слушай: «Я знаю, что в ходе поездки его лицо время от времени попадалось мне на глаза, но не произвело на меня впечатления. Впрочем, как и все остальные лица, которые я видел до начала стрельбы. Корабли уходят в ночь, исчезая во тьме, уходят ночь за ночью. Вам не кажется, что это грустно?.. Этот человек спас мне жизнь, а я не помню его лица. Может, это урок всем нам: вглядывайтесь в тех, кто рядом, внимательно смотрите на них. Помните их. Ведь, возможно, одному из них вы будете обязаны жизнью». — Эйб скорчил гримасу. — «Корабли уходят в ночь». Ой-ой. Как оригинально. И это журналистика?

— Ты ему веришь? Эйб пожал плечами:

— Не могу не думать, что если бы он уселся рядом с полицейским художником и что-то толком объяснил бы ему, то твоя физиономия уже красовалась бы на первых страницах всех городских газет.

— Хорошая мысль. — Джек начал чувствовать себя куда лучше. — Знаешь, с этим я как-то справлюсь.

— Будем надеяться. Но стервятники уже собираются в стаи. Сенаторы, конгрессмены, советники уже толкаются и суетятся — кто первым взберется на эту гору трупов, чтобы его было лучше видно. Слышно, как яростно бурчат у них желудки. Они трещат о полном контроле над оружием, но получим мы полное разоружение жертв. Затем мы узнаем, что кто-то из родственников погибших обратился с прошением, чтобы жертвы были лишены права носить оружие, чтобы были ужесточены законы, которые и без того лишают защиты их родных и близких.

— Ирония не всегда уместна.

— Пойдем дальше. Эти засранцы потребуют поддержки со стороны малого бизнеса. Они могут и не знать, насколько их паршивые законы сказываются на моем настоящем бизнесе, но они не имеют права требовать моего участия. Вот что я им дам!..

Джек подумал о настоящем бизнесе Эйба, о залежах в подвале пистолетов и ружей. Он помедлил, прикидывая, стоит ли задавать вопрос, но рискнул:

— Ты бы возмутился, услышав о такой бойне, если бы узнал, что орудием убийств был один из твоих пистолетов?

Эйб вздохнул:

— Пожалуй что да. Но я очень внимательно смотрю, кому продаю оружие. Конечно, это не гарантия, но большинство моих покупателей — солидные люди. Конечно, покупая у меня оружие, они автоматически становятся преступниками. Даже уголовниками. Но большей частью это достойные люди, которым нужна хоть толика дополнительной защиты и которые не хотят, чтобы по ночам к ним врывались штурмовики, потому что кто-то решил конфисковать все зарегистрированное в городе оружие. У меня отоваривается много женщин. Общество предпочитает разоружать жертв — пусть уж лучше женщин насилуют и избивают до смерти в темных улочках, чем позволить им иметь при себе маленький пугач. Чума на всех них!

Ну и ну, подумал Джек, видя, как раскраснелся Эйб. Он сел на своего конька.

— Они хотят закона об оружии? Сделайте меня королем, и они его получат! Блокпосты тут и там! Круглосуточные проверки! Если ты не имеешь при себе оружия — бам! Прекрасно! Три нарушения — и ты под замком! Прошлый вечер никогда бы не мог случиться в моем городе. Этот дважды, трижды, а то и четырежды подумал бы прежде, чем сделать то, что Он сделал, и если бы даже рискнул, он бы успел сделать один, ну, может, два выстрела — и тут же все открыли бы по нему огонь, — и, во всяком случае, из вагона вынесли бы куда меньше тел. И только представь себе, сколько могло быть трупов, если бы ты опоздал на несколько минут и сел на следующий поезд. Подумай об этом.

— Уже. И кроме того, думаю, что ты рехнулся. Ты хоть представляешь, во что превратился бы этот город, если бы ты каждому вручил по пистолету?

Эйб снова пожал плечами:

— Ну конечно, был бы период притирки, в течение которого из общества были бы изъяты обладатели дефективных генов… а я бы подумал, что мне, наверно, стоит уйти в отпуск. Но по возвращении я бы оказался в самом вежливом городе в мире.

— Порой мне хочется, чтобы такое оружие никогда не появлялось на свет.

— Никаких пистолетов? — Эйб схватился за сердце. — Ты имеешь в виду мир, где мне придется зарабатывать на жизнь продажей этого спортивного барахла? Ой! Выкинь эту мысль из головы!

— Нет, серьезно. Я ничего не имел бы против мира, в котором не существует оружия.

Но если бы в нем существовал один пистолет — всего лишь один, — Джек хотел бы, чтобы он принадлежал именно ему. А поскольку на руках все же была масса пистолетов, он хотел иметь и свою долю, и к тому же самую лучшую.

— Вроде развиднелось, — сказал Эйб. — Какие у тебя планы на сегодня?

Джек уже думал над ними, но так ничего и не придумал, поскольку сомневался, может ли показаться на улице. А теперь перед ним открываются все просторы дня. До завтра Джиа не будет, но…

— Может, встречусь с сестрой.

Эйб так выразительно вскинул брови, что весь лоб, вплоть до того места, где полагалось быть линии волос, пошел морщинами.

— С сестрой? Припоминаю, ты как-то говорил о ней, но когда вы успели встретиться?

— Прошлым вечером.

— Ну и что она собой представляет? Ей тоже нравится иметь дело с 32-м калибром?

Джек засмеялся:

— Сомневаюсь. Говоря по правде, пока я и сам не знаю, что она собой представляет. Мы не виделись много лет. Но я надеюсь выяснить…

Кейт в одиночестве сидела на солнечной кухоньке Жаннет. Сделав последний из трех звонков, она положила трубку.

Сначала, перед тем, как Кевин и Элизабет ушли в школу, она позвонила детям, с которыми связывалась дважды в день. Они появились на свет с разницей в шестнадцать месяцев, но в школе их разделял всего лишь год. Учебный год близился к завершению, и оба они не могли дождаться его окончания, особенно Кевин, который, как старший, думал, что он уже все знает. Она надеялась, что Кевин не завалит последние экзамены. У Лиз шел второй год обучения, и она как сумасшедшая шлифовала свое сольное выступление на большой флейте в тональности ля-минор, которое должно было состояться в сопровождении школьного оркестра в апартаментах люкс «Телемана». Она нервничала, но держала себя в руках. Кейт пришлось снова — по крайней мере в сотый раз — пообещать, что вернется к следующему понедельнику и послушает ее.

И конечно же продолжалось вранье о женщине, которую она выхаживает, сестре ее давней хорошей подруги по колледжу, которая жила в Европе, но вернулась, чтобы пройти лечение от рака.

Так много лжи… лжи во всем. Порой она удивлялась, как ей удается справляться с этим обилием вранья, но пока еще она не могла раз и навсегда положить ему конец. Еще два года ей придется вести эту двойную жизнь. Продержаться, пока Лиз не минет восемнадцать и она не поступит в колледж. Вот тогда она и освободится. И постарается хлопнуть дверью.

Но до тех пор…

Кейт до боли хотелось вернуться к детям, но она понимала, что не может оставить Жаннет в таком состоянии. До того как она в конце недели отправится в Трентон, ей придется найти какое-то решение этой ситуации.

Еще два звонка она сделала совершенно незнакомым людям. Она не собиралась втягивать Джека в свои проблемы, но не могла противостоять искушению воспользоваться возможностью хоть через это оконце посмотреть, что за жизнь ведет ее брат, и, может, что-то понять в той загадке, в какую он превратился.

Первым делом она позвонила коллеге-педиатру, специалисту по инфекционным заболеваниям, которая работала недалеко от нее, в клинике для детей со СПИДом. Второй звонок она сделала эндокринологу Наде Радзимински.

Кейт не проговорилась, что Джек ее брат, сообщив лишь, что он дал их имена, дабы она могла навести справки о нем. Обе женщины бурно восхваляли Джека, но отвечали уклончиво, когда Кейт захотела узнать подробности — что же он такого сделал, дабы заслужить столь высокую оценку. Алисия Клейтон, педиатр, обмолвилась, что Джек обошелся недешево, но честно заработал свой гонорар вплоть до последнего пенни. И та и другая совершенно искренне говорили, что могут доверить Джеку все, что угодно. Даже свою жизнь.

В ее младшем брате было что-то пугающее. Он был известен как Наладчик Джек… а деньги, которые он брал за решение проблем… Как странно и загадочно.

Но вроде мои обстоятельства не требуют немедленного вмешательства, думала она, растирая уже заживающий укол на ладони.

Это не было сном. Ночью кто-то уколол ее в ладонь. Это не могло быть укусом какого-то насекомого, потому что окружающая ткань не отреагировала. Похоже, что кожу проколола тонкая игла.

Эта мысль заставила ее похолодеть. Вокруг ходят ВИЧ, гепатит-С, и кто знает, сколько еще нераспознанных болезней носится в воздухе. Ранка от укола — не та вещь, от которой она может отмахнуться. Она не могла себе представить, что Жаннет способна причинить ей какой-то вред, но ведь ей не могло прийти в голову, что Жаннет будет вести себя так, как в последние дни.

Услышав, как открывается дверь кабинета, Кейт подняла глаза и увидела, как Жаннет с кружкой в руке пересекает гостиную. Она скрывалась все утро. Облаченная в свободную красную рубашку и джинсы, шаркая разношенными кроссовками, она выглядела прекрасно.

— Еще кофе? — с надеждой улыбнулась Кейт.

— Просто хочу подогреть вот это, — равнодушным тоном и с таким же выражением лица ответила Жаннет.

По крайней мере, она не злится, как прошлым вечером, подумала Кейт. Наверно, спасибо и за это.

— Что ты там делала? Работала?

Жаннет даже не посмотрела на нее, ставя чашку в микроволновку и нажимая кнопки.

— В чем дело — тебе было мало подсматривать в замочную скважину?

Ее слова уязвили.

— Черт возьми, Жаннет, это нечестно! Я не сую нос в твои дела!

Жаннет, скривив губы в глумливой усмешке, повернулась к ней, но тут выражение ее лица разительно изменилось — злость сменилась откровенным ужасом.

— Кейт, прошу тебя, Кейт, помоги мне! Пожалуйста! — закричала она, прислонившись к стойке и вцепившись в нее побелевшими от напряжения пальцами.

Кейт, сорвавшись с места, обогнула стойку.

— Боже милостивый, Жаннет, что с тобой?

— Со мной что-то происходит, Кейт! Похоже, я схожу с ума!

Она схватила Кейт за руку с такой силой, что ее дрожащие пальцы врезались глубоко в плоть, но Кейт не обратила на это внимания. Она видела в ее взгляде прежнюю Жаннет — свою Жаннет, — и та была перепугана.

— С тобой все о'кей! Я рядом! Я с тобой!

— Сделай что-нибудь, Кейт! Прошу тебя, не позволяй, чтобы это случилось со мной! Пожалуйста!

— Что не позволять?

— Это подступает!

О господи, она впадает в паранойю.

— Это? О чем ты говоришь?

— Пожалуйста, Кейт! Звони доктору Филдингу, скажи ему, что это подступает!

Автобусы — это что-то совершенно восхитительное.

За все свои пятьдесят два года бывший Теренс Холдсток редко пользовался общественным транспортом, даже включая в него реактивные лайнеры этой категории. Никогда не ездил на автобусе. Но нынешний Теренс любил автобусы. И всюду старался пользоваться ими. Чем больше народу в салоне, тем лучше.

Именно в такой он и загрузился на Пятой авеню — не зная, что за маршрут, но это его не волновало. Все хороши. Не тот, так этот. По мере того как автобус, останавливаясь и снова трогаясь, добирался до деловой части города, пассажир неторопливо проталкивался в заднюю его часть, то и дело приостанавливаясь и дожидаясь возможности сделать еще одно движение. Толкотня в проходе, волна запахов мешали бы бывшему Теренсу, но нынешнего Теренса это совершенно не волновало.

Наконец он увидел свой шанс: худощавая черная женщина, сидевшая на его любимом месте — с правой стороны у окна в предпоследнем ряду, — встала и вышла. Он торопливо протиснулся мимо ее соседа, всей своей грузной фигурой угнездился на свободном месте и приготовился к долгому приятному путешествию.

Да, тут было в самом деле наилучшее место. С него он мог лицезреть едва ли не всех представителей человечества, стоящих в тесноте, а через окно наблюдать за людскими потоками на тротуарах. Он проведет на этом месте большую часть сегодняшнего дня. Так же как проводил его вчера и позавчера.

Бывший Теренс, перед тем как окончательно исчезнуть, был бы огорчен таким поведением. Он был бы расстроен и даже огорчен, когда новый Теренс бросил работу в агентстве, даже не потрудившись попрощаться со своими отчетами. Но ему так и так никогда не нравилась эта работа. И кроме того, кому вообще будет нужна реклама после Великой Неизбежности? В будущем вообще отпадет необходимость в такой пустопорожней деятельности, но бывший Теренс был слишком упрям и, в конце концов, слишком боялся признать это.

А нынешний Теренс видел перед собой блистательный новый мир. Конечно, он не может вести себя иначе: именно ему предназначено сделать его явью. А тогда…

Внезапно его что-то резануло — нет, не в кожных покровах, не во внутренностях, а в голове — резануло и потрясло. Что-то не то. Кто?..

Обеспокоившись, он стал рыться в памяти и осознал, что пропала Жаннет. Исчезла без следа. Это было ужасно. Он знал ее адрес. Он должен явиться к ней!

Именно в этот момент автобус остановился. Нынешний Теренс, пошатываясь, поднялся и стал проталкиваться по проходу к дверям. Он успел, когда они стали уже закрываться, и решительно раздвинул их. Выскочив на тротуар, он тут же стал искать такси.

Он был испуган. Раньше ничего подобного не случалось. План этого не предусматривал. Все может рухнуть!

Все кончилось так же внезапно, как и началось.

Жаннет выпустила руку Кейт, пошатнувшись, отступила к стойке и прислонилась к ней, словно у нее кружилась голова. Моргнув, она уставилась на Кейт.

— Что случилось?

— Не знаю, — призналась Кейт. Эта новая смена настроения удивила ее так же, как и предыдущая. Словно повернули выключатель. — А ты?

— Тоже нет. Думаю, что я, должно быть, отключилась. Все куда-то провалилось. Сначала ты стояла вон там, а теперь стоишь передо мной, и я не помню, чтобы ты сдвигалась с места.

— Но ты говорила со мной. Фактически кричала. Что-то вроде «это подступает».

Жаннет была потрясена и растеряна, что читалось на ее лице.

— Я это говорила? Нет, я… я не могла это сказать. Я бы помнила.

— С чего бы мне выдумывать, Жаннет?

— Не знаю. Что — подступает?

— Ты не объясняла, но казалась страшно испуганной. — Подойдя, Кейт взяла ее за руку. — Жаннет, я думаю, у тебя был приступ.

Она отшатнулась:

— Чего? Эпилепсии? Не смеши меня! Я видела приступы. Знаю, как они выглядят. Меня же не колотило, так? Я не падала, у меня не шла пена изо рта.

— Ты говоришь о тяжелом приступе. Но припадки бывают самые разные. Временные поражения височных долей могут приводить к изменению личности, к странному поведению. Я…

— У меня не было приступа!

— Может, все дело в опухоли, Жаннет. Может, мы еще плохо знаем, как она реагирует. Или это последствия лечения. Мы должны позвонить доктору Филдингу.

— Нет. Ни в коем случае.

— Но еще минуту назад ты сама просила меня.

— Должно быть, ты меня неправильно поняла. Чего это вдруг я захотела увидеть доктора Филдинга? Со мной все в порядке. Никогда не чувствовала себя лучше.

— Жаннет, прошу тебя. — Чем больше Кейт думала о том, чему она только что была свидетельницей, тем больше ее охватывала тревога. Ей никогда не доводилось наблюдать такое драматическое изменение личности — вот уж действительно, доктор Джекил и мистер Хайд наяву. У нее зашевелились волосы на затылке. — Это серьезно.

— Это ровным счетом ничего, Кейт. Перестань беспокоиться. Просто оставь меня в покое. Я… — Она склонила голову, словно прислушиваясь. — Подожди. Кто-то идет.

Жаннет направилась к входной двери. Не успела она пересечь прихожую, как дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина. Кейт узнала в нем того, кто прошлой ночью в доме на улице Бронкса приветствовал Жаннет.

— Как вы сюда попали? — выпалила Кейт.

Его взгляд мельком скользнул по ней — лишь сейчас Кейт заметила, что у него маленькие и холодные глаза, — и вильнул в сторону. Ни он, ни Жаннет не потрудились ответить ей, но Кейт заметила, что он держит в руке что-то металлическое.

Поняв, что Жаннет дала ему ключ от своей квартиры, Кейт испытала приступ тошноты.

Закрыв за собой дверь, он прошел в комнату и протянул руки к Жаннет:

— Что с тобой случилось?

Она кивнула и сама протянула руки ему навстречу, которые он принял. Так они и стояли, глядя друг на друга.

— Соберись, — сказал мужчина.

Жаннет снова только кивнула. После нескольких секунд молчания. Жаннет сказала:

— Приступ.

Оба они уставились на Кейт.

— Что тут происходит? — спросила она. — И кто вы такой?

— Это Теренс Холдсток, — объяснила Жаннет. — Друг.

— С тобой все в порядке? — обратился Холдсток к Жаннет.

— Не уверена.

— Я сам проверю.

Снова обмен взглядами. Затем Жаннет повернулась к ней:

— Мы пойдем прогуляемся.

Внутренний панический голос сказал Кейт, что Жаннет нельзя отпускать с этим человеком. Она не могла избавиться от пугающего и совершенно ненаучного впечатления, что существуют две Жаннет — и та, которую она знала и любила, находится внутри этого странного существа и старается процарапаться наружу.

— Я тоже пойду.

— Нет, — сказала Жаннет. — Нам нужно побыть наедине.

И, не проронив больше ни слова, даже не попрощавшись, они повернулись и вышли.

Кейт понимала, что в любое другое время она, скорее всего, признала бы свое поражение. Но сейчас она испытала такую встряску, что не думала об этом. Творилось что-то совершенно неправильное. Эта проблема носила нейрологический характер. Иначе и быть не могло. А с мозгом Жаннет работал ее онколог, доктор Филдинг.

У нее дрожали руки, когда она взялась за телефон. Она должна позвонить Филдингу. Но затем… что затем? Что может он сделать, если Жаннет отказывается видеть его? Этот человек, этот Холдсток, похоже, оказывает на нее какое-то гипнотическое воздействие.

А это значит, что она должна сделать другой звонок. Своему брату. Больше всего ей хотелось, чтобы он держался подальше от всего этого, но она не могла забыть, как обе женщины, которым она звонила утром, говорили, что могли бы доверить Джеку даже свою жизнь. Может быть, тут как раз и нужен кто-то вроде него, потому что Кейт помнила и ледяной холод в глазах Холдстока, и растерянность Жаннет.

Может ли она доверить Джеку жизнь Жаннет? Но у нее не было выбора.

Господи, ей оставалось лишь надеяться, что она ни о чем не пожалеет.

У него мучительно ныли ноги и горели ступни, когда Сэнди наконец добрался до двери квартиры, мрачно предвидя, что его встретит пустое помещение, где от Бет не осталось и следа. Иначе и быть не может, потому что утомительный день поисков в Верхнем Вестсайде можно охарактеризовать лишь одним словом: пусто.

Но ты и не мог ждать, что все получится с первого же раза, убеждал он себя.

Все же он не мог отрицать, что, выходя утром на охоту, он в глубине души лелеял надежду на счастливый случай, на озарение — пусть для этого и не было никаких оснований.

Да, надежды у него были большие. В половине шестого они еще в нем жили. Сэнди знал, что поиски стоит продолжить, но совершенно выдохся. Улицы были забиты людьми, и он уже был не в состоянии бросать подозрительные взгляды или, рассматривая очертания голов, убеждаться в своих ошибках. Он устал выслушивать: «Никогда в жизни не встречал такого» — и еще больше устал от постоянного вранья, объясняя, почему он ищет человека на рисунке. Наконец он засунул его в карман.

Завтра будет другой день.

А как насчет сегодняшнего вечера?

Конечно, я мог бы завалиться в какую-нибудь компанию, подумал он. Оказаться в обществе женщины с большими карими глазами и короткими черными волосами. В обществе Бет.

Он не позволял себе лелеять надежду, что она все еще ждет его. Скорее всего, проснувшись, она немного побродила по квартире, а потом ей все надоело и она вернулась к своему бойфренду.

Но тут Сэнди услышал из-за двери музыку, очаровательные аккорды «Все будет хорошо». Отперев ее, он вошел. Вместе с музыкой на него нахлынула волна запахов. Еда. Кто-то готовит.

— Ты как раз вовремя! — появилась из кухни улыбающаяся Бет. — Я уже начала беспокоиться.

Сэнди попытался понять, что происходит. На стойке в кухне громоздятся бутылки, пакеты и коробки — вино, рагу, паста «Ронцони». Горящие свечи, приспущенные шторы, играет музыка…

Бет насторожилась. Может, из-за выражения его лица.

— Тебе нравится? — спросила она. — Я надеюсь, ты не осудишь меня за самоуправство, но я проснулась, еды тут не было, и я решила приготовить обед. Если тебе это не нравится…

Сэнди не мог вымолвить ни слова, и поэтому он лишь поднял руку, чтобы остановить ее.

— Что-то не получилось? — сказала Бет. — Скажи что-нибудь. Слушай, если я переступила границы…

Что сказать? — подумал Сэнди. И тут его осенило. Правду.

— Прости. Я просто боялся проронить хоть слово. Я так счастлив тебя видеть здесь, что вот-вот заплачу.

Ее улыбка озарила комнату. Кинувшись к нему, Бет повисла у него на шее. Обняв Сэнди, она клюнула его поцелуем в щеку и сделала шаг назад.

— Боже мой, — сказала она, — ты хоть знаешь, что ты собой представляешь? Ты такой милый! В жизни не встречала такого, как ты.

— Ну, я…

— И не могла представить, что тебе тоже нравится эта группа — по крайней мере, я так предполагаю, потому что у тебя есть все их альбомы. Как я их люблю. И не только потому, что солистку зовут так же, как меня.

Солистку? — удивленно подумал Сэнди. Ах да. Бет Гиббон.

— Это ты купила поесть? — спросил он. Глупый вопрос, но ничего лучше ему не пришло в голову.

— Ага. Надеюсь, у тебя нет анорексии или чего-то такого? То есть тут у тебя совершенно не было еды.

Бет тараторила со скоростью света, и у Сэнди голова пошла кругом. А что, если ей вообще свойственно чудить?

— Я что-то перехватываю на ходу. Слушай, Бет, ты хорошо себя чувствуешь?

— Хорошо ли? — засмеялась она. — Куда лучше, чем хорошо. Уже несколько лет мне не было так классно! — Она собрала с дивана и показала ему стопку желтых листков из ее блокнота, на одном из которых он оставил для нее записку. — Посмотри! Заметки, Сэнди! Они так и хлестали из меня!

— Заметки о чем?

— Как о чем? О чем же еще! О прошлом вечере. Я проснулась, нашла твою записку, вспомнила, что ты говорил утром, и вдруг… как пошло! Bay! Озарение! Словно крыша поехала!

— А что я говорил?

Она расплылась в улыбке.

— О, да ты любишь и Рея Чарльза.

— А?

— Не важно. Ты сказал, что, может быть, тебе удастся все припомнить, потому что ты должен отписаться. И в ходе работы ты преодолеешь все свои эмоции, потому что писание — это что-то вроде зкзорцизма, изгнания бесов. Помнишь?

— Ага. — Он смутно припомнил — да, вроде говорил что-то такое. — Нечто этакое.

— Вот этим я и стала заниматься! Месяцами я сходила с ума, пытаясь понять, как мне выстроить свой фильм, а когда сегодня проснулась, вспомнила твои слова — и вот оно, решение, прямо передо мной!

— Твой фильм?

— Да! Он будет о том, что прошлой ночью случилось в нашем поезде. Конечно, не буквально, а метафорически — что чувствует человек, когда смерть смотрит ему в лицо. И знаешь что? Как только я стала набрасывать эти заметки, все страхи исчезли.

Она снова бросила на диван желтые странички. Те порхнули в воздухе, как подстреленные птицы, и упали на ковер.

Она откинула голову и закричала:

— Я спасена!

Они пили вино и болтали, пока она готовила спагетти и какую-то удивительную подливку для рагу. И говорили во время еды. Бет было двадцать четыре, она родом из Атланты, получила в Бейлоре степень по английскому языку. Ее родители были из тех людей, которые ценят стабильность, рассказала она ему, но не очень переживали, когда она решила заняться киноведением, хотя эта карьера не из тех, что гарантирует твердый доход и другие блага, как, например, преподавание.

И все это время Сэнди мучительно тянуло к ней, но он не мог этого сказать, не мог первым сделать шаг.

Наконец с вином и едой было покончено. Они вместе убрали со стола. И когда они вместе стояли над раковиной, она повернулась к нему:

— Могу я тебя кое о чем спросить?

— Конечно. О чем хочешь.

— Ты что-нибудь имеешь против секса? Сэнди потрясенно моргнул, попытался сказать, что нет, не имеет, но запнулся на первом же слове:

— Н-н-нет. А п-п-почему ты спрашиваешь?

— Потому что я здесь, у тебя, и мне хочется, а ты и пальцем не пошевелил. Ни разу.

Я снова боялся получить отказ, подумал Сэнди. Провалиться мне на этом месте! Когда же я избавлюсь от своих страхов?

— Ну, понимаешь ли… — сказал он. — То есть после того, как прошлым вечером ты дала мне такой отлуп, я подумал, что ты… ну, так сказать, играешь в другой команде.

Он вовсе так не думал, но объяснение было довольно убедительное.

Она расплылась в улыбке.

— Я? Лесбиянка? О господи, ну и фантазии!

— Так и есть? — Захваченный врасплох, ничего лучше он не смог выдавить.

— Тогда в поезде ты был для меня совершенно чужим человеком. Я сидела и читала книжку о Хичкоке. А теперь…

Бет снова закинула руки Сэнди на шею и развернула его лицом к себе.

— А теперь ты парень, который спас мне жизнь или, по крайней мере, хотел прикрыть меня от пуль, а потом успокаивал меня, когда я так психовала, и еще вдохновил мою курсовую работу. Черт бы тебя взял, Сэнди Палмер, где ты был всю мою жизнь?

— Ждал тебя, — сказал Сэнди.

И тут она закрыла ему рот своими губами и принялась расстегивать пуговицы рубашки.

Она хочет меня! — с замирающим сердцем подумал он. Хочет так же сильно, как и я ее.

И день стал совершенно другим.

Когда Джек подошел к дому «Арсли», Кейт уже ждала его на ступеньках крыльца. Она была не одна. В меркнущем свете сумерек он разглядел высокого, худого и сутулого мужчину в костюме.

Кто это такой? — подумал он.

Джек прикинул, что добраться до Пелхем-парквей и обратно проще всего было бы на машине, и посему предложил ей свои услуги. Но он предполагал, что пассажиром у него будет только Кейт.

Едва только увидев ее, он не мог не улыбнуться и снова поразился, до чего она хорошо выглядит. Одета она была просто и незамысловато, в облегающую белую рубашку и черные слаксы, что, как всегда, говорило о ее вкусе и чувстве стиля. Мужчина был примерно ее возраста и скромно держался рядом. Джек надеялся, что он не «кто-то особенный», о котором она упоминала прошлым вечером. Она могла выбрать и кого-то получше.

Он подогнал свою черную «краун-викторию» двух лет от роду к обочине рядом с парой. Кейт нагнулась к окну со стороны пассажира:

— Джек, это доктор Филдинг, врач-онколог Жаннет. Он хочет поехать с нами.

Тоже мне шишка, мрачно подумал Джек.

Он не знал, во что его вовлекает Кейт, и присутствие третьего человека может лишить его свободы действий. Она рассказала ему о Жаннет Вега, своей лучшей подруге из колледжа, которая оправлялась после терапии рака мозга, и о ней никто не мог позаботиться. И рассказала об этом типе Холдстоке, который, имея при себе ключ от квартиры Жаннет, незваным ввалился к ней; он имеет на нее такое влияние, что прямо мурашки бегут по коже. Остается надеяться, что вечерняя экскурсия пройдет без происшествий, но от всех этих сект Джека буквально бросало в дрожь. Слишком они непредсказуемые. Достаточно вспомнить Джонстаун.

Но он улыбнулся и сказал:

— Конечно. Почему бы и нет?

Док устроился на заднем сиденье, и Джек обратил внимание, что его черные волосы обильно намазаны гелем и лежат аккуратными блестящими черными прядями. Он протянул Джеку костистую руку с длинными пальцами:

— Джим Филдинг.

— Джек, — пожал он руку Филдинга. — Онколог, который приезжает по вызовам на дом. Неужели я стал свидетелем исторического события? — Он повернулся к Кейт, которая, устроившись рядом с ним, застегивала ремень безопасности. — Надеюсь, ты не использовала какие-то незаконные методы принуждения?

— Исчерпав законные методы принуждения? — спросила Кейт. — Нет, доктор Филдинг сам настоял, что хочет поехать с нами.

— Ясно.

— Меня беспокоит странное поведение Жаннет, — сказал Филдинг, — особенно возможность, что на ней могут сказываться разрушительные последствия приступа. Ей повезло, что она под наблюдением такого опытного специалиста, как доктор Айверсон.

Доктор Айверсон? — удивился Джек, но тут понял, что речь идет о Кейт.

— Но я бы предпочел сам лично понаблюдать за ней. И если Жаннет не является ко мне, то я сам навещу ее.

Похоже, неплохой парень, подумал Джек. Кейт погладила сиденье между ними.

— Большая машина. Напоминает мне папину.

— У него был «маркиз», такой же, как этот, но он его продал и купил «меркьюри». Типичная машина для Флориды.

— Я и не думала, что тебе нравятся большие машины, Джек.

— Они мне не нравятся.

— То есть ты взял ее напрокат на сегодняшний вечер. Джек, ты должен был сказать…

— Нет, она моя. Что-то вроде.

— Как это?

— Ну, просто… как бы. — Должен ли он объяснять, что заплатил за машину, но она зарегистрирована на другое имя? Не стоит. — Пусть тебя это не беспокоит.

— Меня беспокоит не машина… а ты.

— Со мной все в порядке.

Машины вечно были проблемой для Джека. Поскольку официально он как бы не существовал, то не мог пользоваться ни одним из общепринятых удобств. По крайней мере, для горожанина он очень редко пользовался телефоном, но в тех нечастых случаях, когда возникала такая необходимость, он хотел иметь немедленный доступ к нему. Обычно в его распоряжении был старый «бьюик», зарегистрированный на имя Джиа, но однажды возникла рискованная ситуация, когда связь Джека с машиной вывела на Джиа.

Это не должно было повториться. Он учился на своих ошибках и немало потрудился в поисках другого пути, чтобы иметь доступ к колесам, которые не могли бы вывести на него. И в конце концов обрел прекрасный выход: найти человека, чей образ жизни и занятия в какой-то мере напоминают работу Джека, и обзавестись точно такой, как у него, машиной.

После нескольких недель тщательных поисков Эрни, его гуру в области документов, нашел такого человека: Винни Донат Донато.

Винни обладал мускулами, которые позволяли ему спокойно чувствовать себя даже в Бедфорд-Стайвесанте, и ездил он на последней модели «краун-вик» — конечно, черной. Джек было посчитал, что Винни подобает не меньше «кадиллака», но, едва глянув на кузов «краун-вик», все понял: он такой объемистый, что в нем может поместиться три, а может, и четыре тела.

Так что Джек попросил Эрни сделать ему набор номеров и техпаспорт — и он, и водительские права полностью, если не считать фотографии, соответствовали тем, что были у Винни. Затем Джек купил такой же «краун-вик». Машина была слегка помята, Джек ее никогда не мыл, но это была точно та же модель.

Больше всего Джеку нравилось водительское мастерство Винни. Эрни залез в компьютер дорожной полиции, но не нашел в нем никаких упоминаний о Винни. Джек не знал, чем это объяснить, да его это и не волновало: то ли аккуратностью Винни за рулем и его мастерством вождения, то ли умением подмазывать официальных лиц. Главное, что Джек знал: если его остановят, то предыдущих грехов ему предъявлять не будут.

Но были и сложности. Всегда существовала возможность, что Джек и Винни в одно и то же время окажутся на одной и той же улице и Винни заметит одинаковые номера на их машинах. Но поскольку Винни держал свою машину в Бруклине, а гараж Джека был в Манхэттене и он вообще редко пользовался ею, он прикинул, что шансы такой встречи практически равны нулю.

— У нас есть какой-нибудь план? — осведомился Джек. — Мы уверены, что она находится по тому адресу?

— Я думаю, что начинать надо именно оттуда, — сказала Кейт. — Утром она ушла с тем мужчиной и до сих пор не вернулась.

— Вот еще что мы упустили. Вы оба знаете эту женщину, а я ее никогда не видел. Как она выглядит?

Кейт откашлялась.

— Жаннет, которую ты встретишь сегодня — если это вообще случится, — уже не та женщина, которой она была до лечения.

— Что оно собой представляло?

— У нее была опухоль мозга — неоперабельное злокачественное образование.

— В подавляющем большинстве случаев, — добавил Филдинг, — опухоли, развивающиеся в мозгу, не поддаются терапевтическому лечению.

— Так что, когда диагноз был поставлен, — продолжила Кейт, — я занялась поисками и нашла доктора Филдинга и его клиническую практику. Жаннет прошла у него обследование и… — Она повернулась к Филдингу. — Может, вы расскажете лучше.

— Конечно, — наклонился вперед Филдинг. — Опухоль Жаннет подвергалась лечению стереотактичным рекомбинантным аденовирусом, несущим с собой простой ген киназы тимидина, после чего следовало внутривенное введение гансикловира.

— Вот оно что, — сказал Джек. — Теперь все ясно. — Он посмотрел на Кейт. — Кто-нибудь может перевести?

Кейт улыбнулась:

— Я присутствовала при операции. Она контролировалась рентгеном. Доктор Филдинг ввел в опухоль в мозгу Жаннет крохотный катетер и сделал через него инъекцию особого вируса, рекомбинантного штамма аденовируса, обладающего специфическим геном лишая…

— Подожди. Доктор, вы вспрыснули лишай прямо в мозг этой женщины?

— Не вирус как таковой, — объяснил Филдинг. — Всего лишь часть его. Понимаете, измененный аденовирус именуется векторным вирусом. Я предельно упрощаю, но давайте скажем, что он предназначен для разделения клеток, после чего неуправляемые клетки образуют опухоль в опухоли. И когда векторный вирус встречает клетки опухоли, он делает то, что все вирусы: добавляет к опухоли свой собственный генетический материал.

— Считай этот векторный вирус, — сказала Кейт, — троянским конем, но вместо греков он несет в себе крохотную часть вируса лишая…

— Точнее, ген киназы тимидина, — добавил Филдинг.

— …который вместе с собственными генами вируса вторгается в клетки опухоли. Специфических лекарств, которые убивали бы клетки злокачественной опухоли, не существует, но у нас есть медикаментозные средства, которые убивают вирусы. И одно из них, гансикловир, уничтожает ген киназы тимидина в вирусе.

— Именно так, — подтвердил Филдинг. — Введя в опухоль Жаннет вирус и дав ему время смешаться с клетками образования, мы сделали Жаннет обильную внутривенную инъекцию гансикловира.

— Который прямиком направился в опухоль, — подхватил Джек, теперь представляя себе эту картину. — И ген лишая действует как радиокомпас управляемой ракеты ган… как его там. Филдинг засмеялся:

— Радиокомпас и управляемая ракета — мне это нравится. В следующий раз, когда буду объяснять пациенту ход лечения, обязательно их вспомню.

— Гансикловир убивает не только вирус, — сказала Кейт, — но и клетки, несущие в себе ген киназы тимидина. А поскольку клетки опухоли теперь содержат в себе этот ген…

— Бах — и нет! — изумленно воскликнул Джек. — Нет больше опухоли. Просто научная фантастика. Или роман ужасов. Что же это за мозги, родившие такую идею?

— Хотел бы я иметь такие, — усмехнулся Филдинг. — Но я просто следовал по стопам предшественников.

— Но кто вызвался быть первым пациентом, которому в мозг вспрыскивали вирус?

— Кто-то, кому терять было нечего. Но путь проложило множество лабораторных животных.

— Значит, Жаннет выздоровела.

— Не совсем, — сказал Филдинг. — По крайней мере, пока. Злокачественное образование упорно и цепко сопротивляется. Последняя томография мозга показала заметное сокращение размера опухоли, но, скорее всего, Жаннет придется пройти еще один курс лечения, чтобы покончить с ней раз и навсегда.

Кейт повернулась на сиденье и посмотрела на Филдинга.

— И вы по-прежнему не видите никакой связи между курсом лечения и изменениями личности Жаннет?

Прежде чем ответить, Филдинг помолчал.

— Она оправилась от висевшего над ней совершенно реального смертного приговора. Известно, что в таких случаях человек испытывает сильнейшее психологическое смятение.

Это нельзя считать подлинным ответом на вопрос, подумал Джек, но, может быть, Филдинга беспокоит возможность ошибки.

Кейт дала ему адрес Холдстока, но Джек не имел ни малейшего представления, как добраться туда. Так что перед тем, как вечером двинуться в путь, он изучил карту и путь отпечатался у него в памяти.

Когда он достиг Астор-авеню, уже спустилась ночь. Джек сбросил скорость и полз вдоль обочины, приглядываясь к номерам домов.

— Вот он. — Кейт указала на кирпичный дом впереди. — В нем горит свет. И я знаю, что Жаннет там.

— О'кей, — кивнул Джек, ставя машину на пустое место в полуквартале от дома. — Теперь, когда мы нашли его, что будем делать? Как убедиться, что она действительно в этом доме?

Ситуация несколько смущала его. Она складывалась как-то не так. Обычно он заранее изучал дом и на месте составлял план действий. И никогда никого не брал с собой. Но в этот раз он действовал по указаниям Кейт. Он подвез ее и готов в случае необходимости оказать поддержку.

— В прошлый раз я заглядывала в окно гостиной, — сообщила Кейт.

— Ты не думаешь, что это несколько рискованно? Соседи могут увидеть, как мы подглядываем, и сообщить о нас.

— Это будет полной катастрофой, — разволновался Филдинг. — Вся моя карьера окажется под угрозой, если меня сочтут соглядатаем.

Джек не мог позволить, чтобы и Кейт действовала на свой страх и риск. Он вылез из машины. Филдинг последовал его примеру. Волновала его карьера или нет, но, должно быть, ему было свойственно и любопытство.

— Давайте, ребята, сработаем по-быстрому, — сказал Джек, помогая Кейт выбраться на тротуар. — Бросим один взгляд — и обратно в машину, обсудить наш следующий ход.

— Держу пари, они проводят эту церемонию, или сеанс, или что у них там, которую я видела прошлым вечером, — заявила Кейт.

Когда они подходили к дому, Кейт ни разу не сбилась с ноги. Она напрямую пересекла лужайку, подобравшись к освещенному боковому окну. Джек, помедлив, пропустил перед собой Филдинга. Прикрывая тыл, он внимательно, на все триста шестьдесят градусов, осматривал окружающее пространство. Скорее всего, все смотрели ТВ. Отлично.

Кейт подошла к окну, привстала на цыпочки и заглянула внутрь.

Джек услышал ее возбужденный шепот:

— Вот она!

Когда Джек подошел, Филдинг уже стоял за Кейт и смотрел у нее из-за плеча. Джек видел, как он склонился к окну и внезапно отшатнулся, словно испытав потрясение.

— О нет! — вскричал он. — Боже милостивый, да это еще хуже, чем я думал!

Он неверной походкой отошел от окна, уступив место Джеку. За стеклом — к счастью, оно не было закрыто портьерой — Джек увидел, как восемь человек, сидя вокруг стола, держатся за руки. И все. Похоже, все молчали. Все восемь просто сидели с глупыми улыбками на лицах. Он уже собрался спросить Кейт, кто из них Жаннет, но она уже отпрянула от окна.

— Доктор Филдинг! — услышал он ее голос. — Куда вы?

Присмотревшись, Джек увидел, как Филдинг идет к фасаду дома.

— Внутрь! Я не уйду отсюда, пока не выясню, что там происходит!

Кейт последовала за Филдингом, Джек за ней, и все втроем поднялись на ступеньки крыльца. Джек собрался остановить Филдинга, попытаться успокоить и выяснить, что его так взволновало, но опоздал: доктор начал стучать в двери.

Кейт посмотрела на Джека, когда он вопросительно ткнул пальцем в сторону Филдинга, и пожала плечами. Она была так же удивлена, как и Джек.

— Спокойнее, док, — сказал Джек. — Не стоит будить весь квартал.

Филдинг, казалось, был готов ответить, но тут дверь открылась. Глядя на трех визитеров, на пороге стоял коренастый человек с редеющими светлыми волосами и такими маленькими глазками, что Кейт сразу же узнала Теренса Холдстока.

— Никак доктор Филдинг. Вот сюрприз!

— Что здесь происходит, Теренс? — спросил Филдинг.

— Просто встреча. Можно сказать, группы поддержки.

— Поддержки чего?

— Того порядка, по которому мы живем, и прекрасного будущего, что ждет нас. Все благодаря вам, доктор Филдинг.

— Что ж, я рад, что все вы так себя чувствуете, но каким образом вы собрались воедино? Лечение проходит строго конфиденциально. И если кто-то в моем офисе…

— Заверяю вас, ничего подобного. Мы встретились чисто случайно.

— Все? — Доктор Филдинг сделал шаг вперед. — Послушайте, могу я войти?

Холдсток не шелохнулся.

— С нами все в порядке, доктор. Мы как раз на середине нашей встречи. Может, как-нибудь в другое время.

— Нет, прошу вас. Я должен поговорить с вами, со всеми вами.

Холдсток покачал головой:

— Мы себя прекрасно чувствуем, доктор. И с каждым днем все лучше. Благодаря вам.

— Я хочу видеть Жаннет! — сказала Кейт.

— Она будет дома попозже. Пока же будьте любезны оставить нас в покое.

С этими словами Холдсток сделал шаг назад и закрыл дверь.

— Нет! — закричал Филдинг.

Он поднял руку, чтобы снова заколотить в дверь, но Джек успел перехватить его запястье прежде, чем доктор нанес первый удар:

— Не думаю, что это нас куда-то приведет. Какую-то секунду Филдинг посопротивлялся, но потом опустил руку.

— Скорее всего, вы правы.

— То есть? — уточнила Кейт. — Мы сдаемся? Вот так просто?

— Мы перегруппируем силы, — объяснил Джек. — В данный момент закон на стороне Холдстока. Это его дом, куда он созвал гостей, чтобы они посидели держась за руки. И если мы нарушим его покой, он имеет право позвать на помощь местных ребят в синей форме. Так что, как я сказал, возвращаемся к машине, рассаживаемся и позволим доктору Филдингу рассказать, почему он не был с нами откровенен.

Филдинг оцепенел.

Кейт уставилась на Джека с таким видом, словно тот рехнулся.

— А ты посмотри на него, — сказал он. — Посмотри на выражение его лица. А этот разговор с Холдстоком! Ты хоть что-то из него поняла?

Прищурившись, она повернулась к Филдингу:

— Так что вы нам не сказали? Филдинг отвел взгляд:

— Я знаю тех людей в доме. Все они — мои пациенты. Все до одного!

— Жаннет — не первая в моей клинической практике, у которой произошли личностные изменения, — сказал Филдинг.

Кейт подавила вспышку гнева. Она сидела вполоборота на пассажирском сиденье, пока Джек медленно кружился по пустым улицам, обсаженным деревьями. Доктор Филдинг казался темной массой, вжавшейся в заднюю спинку, и на него лишь время от времени падал свет уличных фонарей.

— Что вы имеете в виду? — Она чувствовала, что ее эмоции вот-вот могут выйти из-под контроля и тогда уж ее понесет. Ей хотелось вернуться и вытащить Жаннет из того дома, но в то же время Кейт хотела и услышать слова Филдинга. Именно сейчас они могли оказаться самым важным.

— В последние несколько месяцев или около того мне звонили из семей пациентов, которых я пользовал. Все жаловались на их странное поведение или личностные изменения.

— Почему вы мне этого не сказали, когда я утром звонила вам?

— Не хотел, чтобы вы делали преждевременные выводы. И кроме того, вы обрушили бы на меня кучу вопросов, на которые у меня нет ответов.

— Вот, значит, в чем дело, — сказал Джек, и Кейт обратила внимание на его тон… в нем было презрение, или разочарование, или, скорее всего, и то и другое. — Вас не Жаннет беспокоила. А собственное благополучие. Где-то вы облажались и теперь стараетесь прикрыть свою задницу.

— Я поступил так в силу многих причин, — заявил Филдинг. — Первым делом я должен был лично оценить то странное поведение, о котором мне говорили. Я решил начать с Жаннет, а потом прикинуть, смогу ли я понаблюдать за другими. Я и представить себе не мог, что найду всех в одной комнате.

— Всех? — переспросила Кейт. Ночь была теплой, но ее пробил внезапный озноб, и она поджала ноги под себя.

Филдинг кивнул:

— Всех восьмерых.

— Почему вас это так волнует? — осведомился Джек. — Все они прошли через одно и то же лечение, так что…

— Они не должны знать друг друга, — объяснила ему Кейт. — Такова стандартная процедура при клиническом лечении — пациенты должны оставаться анонимными. То есть, если они никогда не встречались во время лечения и не знают имен друг друга, как они могут встретиться? — Она повернулась к Филдингу. — Ваше мнение?

— Холдсток говорит, что встреча произошла случайно, но это невозможно. Каким образом все восемь реципиентов с тем же штаммом, носителем инфекции, могли…

— С тем же штаммом? — воскликнула Кейт. — Вы хотите сказать, что все они получали лечение тем же самым вирусом?

Филдинг не ответил.

— Мне кажется, она задала вам вопрос, док, — сказал Джек.

— Ну хорошо, — вздохнул Филдинг. — Да, тем же самым. Первым был Теренс Холдсток, а последней — Жаннет.

Кейт сглотнула комок в горле. Она испытывала смутную догадку, к чему это может привести.

— Как изменился этот штамм?

— Понятия не имею.

— Врет, — сказал Джек.

— Нет! — вспыхнул Филдинг.

— Можешь мне поверить, — спокойно произнес Джек, не отрывая глаз от дороги. — Он врет.

Почему он так уверен, удивилась Кейт. Или он всего лишь предполагает и хочет завести Филдинга? Кейт решила сама разобраться.

— Есть способ выяснить. Отправить истории болезни из вашего медицинского центра в комитет по стандартам и попросить его дать полный отчет.

— В этом нет необходимости, — быстро сказал Филдинг. — Я уже все сообщил госпитальному отделу и НИЗу.

— НИЗу? — Кейт почувствовала приступ дурноты. Он не может поддерживать контакт с НИЗом — разве что там нечто очень серьезное. — Почему?

— Это Национальный институт здравоохранения? — спросил Джек. — В округе Колумбия?

— Точнее, в больнице «Бетезда», — ответил Филдинг. — Понимаете… — У него дрогнул голос, и, похоже, он не мог найти слов. Филдинг облизал губы.

Чем дальше, тем хуже, подумала Кейт. Она сидела, вцепившись в край сиденья. О господи, это просто ужасно.

— Понимаете, — продолжил Филдинг, — поскольку все жалобы имели отношение к одному и тому же штамму, я выделил культуру и провел анализ вируса. Он… он мутировал. И превратился в два отдельных штамма.

— Мутировал? — уточнил Джек. — Это часто бывает?

— Нет, — ответил Филдинг. — То есть некоторые вирусы мутируют довольно часто. Но не аденовирус. Это было полной неожиданностью.

Кейт закрыла глаза.

— Каков характер мутации?

— Основной штамм остался, но мутация изменила ген киназы тимидина.

Кейт застонала.

— Это плохо? — спросил Джек.

— Значит, мутировавший штамм, — сказала она, — проник в опухоль вместе с оригинальным штаммом. Но без гена киназы тимидина он не поддается воздействию гансикловира. Это лекарство убивает основной штамм вируса и инфицированные клетки опухоли…

— Но не мутацию, — докончил Джек. — О черт.

— Правильно. И это значит, что в мозгах Жаннет и других существует мутант аденовируса.

— Это заразно? — спросил Джек.

— И да и нет, — ответил Филдинг. — Аденовирусы обычно вызывают небольшое заражение — взять, скажем, конъюнктивит, — но поймать их можно только у людей, распространяющих вирус. А эти люди не распространяют его.

Кейт повернулась к Филдингу:

— Мы должны что-то делать!

— Я же сказал: я связался с Национальным институтом здравоохранения, а они, в свою очередь, установят контакт с Жаннет. Через день или два.

— Я имею в виду — сейчас!

— Что вы предлагаете?

— Найти способ убить мутацию!

— Я уже проверяю разные агенты, убийственно действующие на вирусы. И уверен, что мы найдем эффективное лечение.

— Но тем временем… Как насчет других осложнений? — Кейт представила, как эти спиралевидные частицы вторгаются в нейроны Жаннет, размножаются в них, затем рвут мембраны клеток и набрасываются на другие клетки, а число их растет в геометрической прогрессии. — Менингита? Энцефалита? Абсцесса, который, возникнув в артерии, приведет к кровоизлиянию? Она может умереть, доктор Филдинг!

— Я работаю с предельной быстротой, — сказал он. — Но если бы даже я имел в кармане лекарство, оно вряд ли бы нам помогло.

— О чем вы говорите?

— Посудите сами: почему я здесь вместо того, чтобы быть дома? Потому что Жаннет отказалась прийти на проверку. Как мы можем лечить пациента, который отказывается от лечения?

В желудке у Кейт возник болезненный спазм, когда она вспомнила слова Жаннет, брошенные сегодня утром: «Чего ради мне встречаться с доктором Филдингом? Со мной все прекрасно. Никогда не чувствовала себя лучше…»

— Это какая-то серая зона, — говорил Филдинг. — Если у пациента нет жалоб, если он отрицает любое недомогание и не хочет лечиться… вы сами видите проблему, не так ли?

Да, она ее видела.

На нее нахлынула волна усталости, неся с собой боль и озноб.

— Пока мы ждем ответа из НИЗа, — сказал Филдинг, — я буду продолжать экспериментировать с мутацией. Я уверен, что звонок от них убедит Жаннет и остальных в серьезности ситуации и что все они нуждаются в помощи.

Но Кейт не сомневалась, что Жаннет уже нужна неотложная помощь — она сама утром сказала об этом Кейт. Она молила ее о помощи. И Кейт приложит все силы, чтобы Жаннет получила ее.

Глава 3

Четверг

— Спокойно, Джой.

Стэн Козловски видел, что брат, роясь в куче утренних газет, сваленных на узком кухонном столике, заводится все больше и больше. По молчаливому соглашению они решили позавтракать дома. Вчерашняя вспышка Джоя в заведении Моше привлекла к нему всеобщее внимание. До сих пор они были всего лишь двумя обыкновенными посетителями, Стэном и Джоем, никто не знал их фамилии. Теперь Джой, без сомнения, стал тем клиентом с изуродованной рукой, который разразился яростными криками, что, мол, он сотрет кого-то с лица земли. А поскольку уже были выданы ордера на их арест — и федеральный, и штата, — им стоило вести себя тише воды, ниже травы.

— Ничего! — сказал Джой, швыряя «Ньюс» на пол, где газета спланировала в кучу таких же распотрошенных листов «Пост» и «Ньюсдей». — Ты считаешь, что кто-то из тех засранцев в вагоне подземки успел так рассмотреть этого гребаного Спасителя, что дал полиции какое-то его описание? Как там насчет «Таймс»? Есть что-нибудь?

— Куча психологических рассуждений о типах личности двух стрелков. — Поскольку один был мертв, а другой исчез, Стэн был удивлен той ахинеей, которую выдали так называемые «эксперты», которые ни словом не перекинулись ни с кем из своих героев. — Но если ты имеешь в виду рисунок полицейского художника, то ничего нет.

— Вот дерьмо! — Вскочив, Джой яростно пнул кучу газет на полу, которые улетели к дальней стенке. Впрочем, до нее было недалеко. — Говорю тебе, это он. Спаситель — это наш парень!

Стэн не собирался снова успокаивать Джоя. Со вчерашнего утра он устал ему повторять: «Спокойней, Джой».

— Я знаю, Джой, как ты хочешь, чтобы это был он, но…

— Ох, да я не просто хочу, Стэн. Мне надо почувствовать его на вкус. Понять, как он пахнет! Как только я прочел о малыше 45-го калибра, у меня руки зачесались. Это наш парень, Стэн. Это из-за него мы ютимся в этой вонючей норе. Это он, наш гребаный тип!

Что касается вонючей норы, это верно, подумал Стэн, обведя взглядом их убогую квартирку с одной спальней.

Вот так и рушится величие: от владельцев кондоминиума в каком-нибудь шикарном районе до беглых арендаторов на задворках… все буквально за одну ночь.

И все из-за того «нашего парня».

Кто бы он ни был, появился он ниоткуда. И оказался умным и жестоким. Как знать, были ли у него личные причины или же его кто-то нанял? Стэн считал, что наняли. Он профи. Как и они оба.

Специализацией братьев Козловски были пожары и взрывы. Все благодаря армии США и службе во Вьетнаме.

Стэн не хотел отправляться во Вьетнам, и, останься он в колледже, война кончилась бы ко дню его окончания. Но когда он провалил экзамены, на призывном участке не стали медлить и сразу же загребли его. Во время подготовки Стэн усвоил, как иметь дело с пластиковой взрывчаткой, и стал классным экспертом по подрыву ловушек с помощью белой глинистой субстанции. Со всеми этими знаниями он и вернулся домой. После войны он кончил колледж, но экономическое развитие пошло на спад, так что Стэн решил заняться собственным бизнесом и, взяв Джоя в партнеры, научил его всему, что знал сам.

На пару они обеспечили себе хорошую жизнь. Ничего личного. Кто-то отказывается платить, кто-то скрывает свои доходы, кто-то слишком много болтает, а еще кто-то считает, что исправно платил за страховку против пожара, и посему имеет право требовать компенсации — в таких случаях звали Стэна и Джоя.

Они представляли собой прекрасную команду: Стэн планировал, Джой устанавливал. Они придумывали новые конструкции бомб или смешивали катализаторы.

И тут появился тот самый наш парень. Он вмешался в их очередное задание — которое, как выяснилось, стало последним — и нанес ему такой удар, что они предстали в роли бесталанных любителей.

Но это было еще не самое худшее. Он как-то проследил их до семейной фермы в округе Ольстер, поджег дом и амбар, где хранились все запасы взрывчатки и катализаторов. И большая часть наличности. Вот тогда Джой изуродовал руку и чуть не погиб, пытаясь спасти добро. У него ничего не получилось.

Мало того — дела пошли еще хуже. Расследование доказало, что в амбаре была мастерская по производству бомб, вмешался контртеррористический отдел, в результате чего и появились ордера на их арест. Имущество Стэна и Джоя было оформлено на имя другого человека, но когда федералы взялись за него, он раскололся в мгновение ока. Не стоит и говорить — все, что им принадлежало, было конфисковано.

Плюс к тому Джою так и не удалось привести руку в прежнее состояние, потому что такого рода операции пластической хирургии не делают в задней комнате, а в больнице задают слишком много вопросов.

В конечном итоге их перестали нанимать. Словно они скончались. Хуже, чем скончались. Словно они вообще никогда не существовали. Что, братья Козловски? Кто они такие? Никогда не слышал.

И все из-за того парня. Нашего парня.

Но Стэн не был уверен, что он и так называемый Спаситель — одно и то же лицо.

— Я тоже хочу до него добраться, Джой. И если выяснится, что этот Спаситель и есть он самый, — прекрасно. Мы его возьмем. Вместе. Но не так, чтобы в нас можно было ткнуть пальцем. Мы сделаем его так, как он сделал нас: смешаем его с дерьмом и исчезнем без следа.

— Тебя беспокоит, что на нас обратят внимание? А я хочу внимания. Я хочу, чтобы все знали, кто его сделал и почему. Потому что он лишил нас всего, Стэн. Помнишь, как мы жили? Все у нас было классно. Отоваривались мы у Тиффани. В этот гребаный спортзал мы ходили в одежде от Армани! И в таких тонких носках, что лодыжки просвечивали. Помнишь?

Стэн все помнил, но не хотел жить воспоминаниями.

— По крайней мере, мы не теряли времени.

— Да? Еще как теряли! Уж лучше бы нам переломали руки и ноги. Это вообще не жизнь, а какое-то долбаное существование. Нет, подожди. Если ад — это полный дерьмом сортир с поломанным сливным бачком в дизентерийном индийском городе, то, значит, в нем я и живу. Усекаешь?

— Джой…

— Человек со СПИДом, раком мозга, искусственной прямой кишкой — и тот живет лучше нас. Нет, Стэн. Я его найду. И ради этого все поставлю на кон.

Он поднял изуродованную левую руку и, растопырив изрезанные шрамами пальцы, изобразил блестящую розовую букву «V». Виктория. Победа. Увидь его кто-то на улице, обязательно крикнули бы: «Ура!» — и Стэну пришлось бы оттягивать Джоя от крикуна, чтобы он не убил его.

— Когда я найду этого засранца, то привяжу его к стулу, возьму зажигалку — и морда у него будет выглядеть точно так же.

Остановившись в дверях спальни, Кейт лишь растерянно моргнула при виде Жаннет, которая улыбалась ей, сидя в кресле-качалке. Комната была залита солнцем.

— Вот кто у нас засоня, — с юмором сказала она.

— Жаннет… ты…

— Сижу и пью кофе. Хочешь?

Какая из Жаннет сейчас перед ней? Хотя она полна дружелюбия, это не Жаннет номер один, та, которую она любила. Но это и не молчаливая и мрачная Жаннет номер два. Неужели в ней появилась третья личность?

— Нет, спасибо. Желудок не принимает такое горячее.

В сущности, все тело Кейт забыло, что такое тепло. Точнее, ее бил озноб. И крутило болью. Она была совершенно измотана, когда вернулась прошлым вечером и сразу же рухнула в постель. Кейт все еще чувствовала усталость. Она возлагала вину за это на дурацкие сны, которые мучили ее всю ночь. Она не могла припомнить никаких подробностей, кроме того, что несколько раз беспокойно просыпалась ночью, вся в испарине.

— Я думаю, тебя взволновали события прошлого вечера. Не хочу ничего выпытывать, но я в этом уверена. Более, чем уверена, Жаннет. Я жутко беспокоюсь.

— Знаю, — сказала Жаннет. — В ту ночь я серьезно разозлилась, но сейчас понимаю, что тобой руководила любовь ко мне. Но не беспокойся, Кейт. Я себя прекрасно чувствую. В самом деле. Мне никогда не было так хорошо.

— Но, Жаннет, это же не… это же не ты. Жаннет тепло улыбнулась:

— А кто же еще? Я понимаю, Кейт, сейчас все это выглядит довольно странно, но скоро ты все поймешь. Скоро все станет совершенно ясно.

— Каким образом? — спросила Кейт, направляясь на кухню.

— Придет извне. — Она добродушно, без тени иронии, рассмеялась.

— Что тут смешного?

— Я просто пошутила.

— Не поняла юмора.

Блаженная улыбка.

— Поймешь, Кейт. Ты поймешь.

Кейт увидела на столике банку «Санки».

— Без кофеина? — удивилась она. — С каких пор?

— С сегодняшнего дня. Я думаю, что позволяла себе слишком много кофеина. Может, из-за него вчера все и случилось. Я немного запуталась.

Та Жаннет, которую Кейт знала, и пошевелиться не могла без своей утренней чашки кофе.

— Это было куда большее, чем перегрузка кофеином.

— Кейт, сколько раз я должна тебе повторять, что прекрасно себя чувствую?

— Сомневаюсь, что ты именно так и чувствуешь себя. Доктор Филдинг рассказал мне, что основной вирус мутировал. И ты и другие могут быть инфицированы им.

Она стала объяснять все детали из рассказа Филдинга.

Похоже, они совершенно не заинтересовали Жаннет.

— Мутация? Он так думает? Как интересно.

— Это не просто интересно, Жаннет, — сказала Кейт, с трудом удерживаясь, чтобы не заорать. — Это может привести к катастрофе! Как ты можешь спокойно сидеть здесь? Если бы мне кто-то сказал, что в мозг ко мне заполз вирус, то я на первом же самолете улетела бы в Атланту, в Центр по контролю за заболеваниями.

— А тебе не приходит в голову, что доктор Филдинг может ошибаться?

Кейт осеклась, но только на секунду.

— Мутация в рекомбинантном основном вирусе настолько необычна, что, я уверена, он не стал бы ничего говорить, не будучи уверенным на все сто процентов.

— Но ведь я не могу заболеть? Ты уже больна, подумала Кейт.

— Бедная Кейт, — сочувственно улыбнулась Жаннет. — Как ты завелась. Почему бы тебе не успокоиться — и пусть об этом волнуется доктор Филдинг.

— По крайней мере, он не один будет волноваться. Он уже связался с Национальным институтом здравоохранения, и скоро он даст о себе знать. А сам уже ищет способ, как справиться с новой инфекцией.

— Убить вирус? — спросила Жаннет. С лица ее сползла улыбка.

— Конечно.

— Если даже у меня нет никаких болезненных проявлений?

— Он заразил тебя вирусом и поэтому должен устранить его. Он ни в коем случае не может оставить тебя в инфицированном состоянии.

Жаннет сидела молча, уставившись в стенку.

Неужели до нее наконец дошло? — подумала Кейт. Она буквально молила Бога, чтобы Жаннет хотя бы осознала, насколько это серьезно.

Жаннет посмотрела на Кейт:

— А что это был за мужчина вместе с тобой и доктором Филдингом?

Эта резкая смена темы разговора несколько сбила Кейт с толку.

— Мужчина? Да это мой младший брат Джек. Жаннет улыбнулась:

— Твой брат… что-то вы не очень похожи. Откуда ей это знать? Она не подходила с Холдстоком к дверям. Или она подглядывала из окна?

— Он будет работать с доктором Филдингом? — поинтересовалась Жаннет.

— Не думаю.

Кейт не имела представления о талантах Джека, но сомневалась, что они имеют отношение к вирусологии. Хотя он мог помочь и другим путем. Теперь-то она понимала, что он ей понадобится, дабы послужить преградой между Холдстоком и Жаннет.

— Я бы хотела увидеться с ним, — сказала Жаннет. — Он знает о нас с тобой?

Кейт помотала головой и почувствовала знакомое стеснение в груди, которое приходило каждый раз, стоило ей подумать о возможности открыться перед кем-то, особенно перед членами своей семьи. Она почувствовала его и прошлым вечером, когда Джек сказал, что, по его мнению, пришло время познакомиться с Жаннет. Кейт согласилась, но не стала назначать ни время, ни место.

— Нет. И я бы предпочла, чтобы он вообще ничего не знал.

— О'кей. Значит, мы будем просто подругами.

Еще одно доказательство, что это не Жаннет. Настоящая Жаннет прочитала бы ей мини-лекцию. Она обрела склонность к откровенности еще с подростковых лет и была глубоко убеждена, что закрытость должна принадлежать прошлому. Не то что Жаннет не понимала, какому риску подвергается Кейт в ее положении, особенно когда предметом судебного иска может стать вопрос об опеке над детьми. Но здесь, в этом большом городе далеко от Трентона, она хотела, чтобы Кейт открылась брату или хотя бы подумала об этом.

О'кей. Будем просто подругами. Ну да. Это не Жаннет. И близко ничего нет.

— Почему бы завтра не пригласить его к обеду? — добавила Жаннет.

— Ты уверена, что никуда не исчезнешь? На очередную встречу со своей сектой?

— Мне куда больше хочется познакомиться с твоим братом.

Конечно, с третьей Жаннет было легче иметь дело, чем со второй… но тем не менее она так и не стала настоящей, и видит Бог, как Кейт не хватало ее.

— Джек встречается с женщиной, — сказала Кейт. — Он может захотеть привести ее.

— И очень хорошо. Мне нравится встречаться с новыми людьми.

У нас может состояться довольно странный вечер, подумала Кейт. Но в нем есть и положительная сторона. Она познакомится с… как ее зовут? С Джиа. Когда брат упомянул о ней, в глазах его блеснул теплый огонек. Кейт захотелось увидеть женщину, которая завладела его сердцем.

Прогуливаясь по Западным восьмидесятым, Сэнди хорошо чувствовал себя. Точнее, просто сказочно. Жизнь била ключом. Корабль принял его на борт. Сэнди чувствовал, что его ждет далекий путь за горизонт, и был готов на всех порах устремиться туда.

Вчера он весь день ходил от двери к двери, от магазина к магазину, отбрасывая мысли о тщетности этих поисков и не обращая внимания на звучащие в голове звуки похоронной панихиды, намекавшие, что он стремится к невозможному. Сегодня он прочесал ряд кирпичных домов на боковых улочках и бесконечное множество ресторанов и магазинов вдоль авеню. С лица его не сползала идиотская улыбка.

— Бет, — прошептал он. Ему нравилось ее имя, его звук, ему нравилось чувствовать его на губах и языке. — Бет-Бет-Бет-Бет.

Прошлой ночью они занимались любовью. Не просто сексом — именно любовью. Нежной и трогательной. В постели были не два тела, а два человека, связанные между собой. Утром они снова занялись любовью, и все было еще лучше.

Посидев в кафе, где они говорили и говорили, Бет и Сэнди расстались: Бет отправилась на студию, а Сэнди — на улицы. Он все еще считался в отпуске по болезни и надеялся, что, меряя тротуары, не наткнется на коллегу из «Лайт».

Ему жутко не хотелось расставаться с ней, но эти беспечные игры, когда совершенно не думаешь о делах, просто оглупляли Сэнди. Целиком и полностью. Хотя они с Бет встретятся вечером за обедом… и так далее.

Из прошедших сорока восьми часов Сэнди мог сделать только один вывод: все возможно. У того, кто умеет ждать, все получается.

Эта убежденность не делала поиск Спасителя менее утомительным, но сегодня он был уверен, что ему повезет. Он не знал, сколько для этого потребуется времени, но если он будет пахать, то завоюет уважение и славу, о которых мечтал. Единственное, что ему требовалось, — терпение. И Рим не сразу строился.

Он остановился перед баром Хулио, обратив внимание на сухие ветки растений за окном. Дверь была открыта, и Сэнди вошел в полутемное помещение, в котором стоял запах табака и пролитого пива. Оно оказалось больше, чем он ожидал увидеть. Слева тянулась короткая стойка бара; над плотными рядами бутылок висело объявление «Пиво бесплатное завтра». Он улыбнулся; ему тут понравилось. Но зачем тут мертвые растения?

Несмотря на ранний час, у стойки стояло примерно полдюжины мужчин, которые курили и потягивали выпивку. Помедлив, Сэнди подошел к ним и положил распечатку перед ближайшим из пьющих.

— Я ищу вот этого человека.

Парень посмотрел на Сэнди, перевел взгляд на распечатку и снова уставился на Сэнди. У него было мятое лицо человека средних лет; на нем были запыленные рабочие брюки и выцветшая майка, на которой когда-то красовалась какая-то надпись. На стойке перед ним стояла рюмка со спиртным и несколько кружек пива.

— Кто ты такой, черт возьми?

Сэнди уже привык к подозрениям и пустил в ход привычное объяснение:

— Меня нанял управляющий имением его дяди. Ему причитаются какие-то деньги.

Собеседник прищурился:

— А я что с этого буду иметь?

Сэнди и сосчитать не мог, сколько раз ему задавали этот вопрос с того дня, как он начал поиски. И он придумал ответ, который всегда срабатывал:

— Боюсь, что от меня — ничего. Я сам получаю поденно. Но это не значит, что вы не сможете подзаработать на этом парне, если вы его в самом деле знаете.

Человек наклонился к Сэнди.

— Ты пришел в самое подходящее место, — зашептал он, шныряя глазами по сторонам; дыхание у него было такое зловонное, что Сэнди пришлось уцепиться за стойку, чтобы не отшатнуться. — Сейчас он здесь.

Дернувшись, Сэнди выпрямился и осмотрелся по сторонам. О господи! Он здесь? Прямо здесь?

Но он не видел никого, кто хотя бы смутно напоминал человека из вагона подземки.

— Где?

— Прямо за мной! — сказал человек и, разразившись гнусным хохотом, схватил распечатку и повернулся к соседу. — Разве это не ты, Барни? Признайся этому парню, что это ты, — и мы с тобой разбогатеем!

— Еще бы это не я! — заорал Барни. — Разве что я симпатичнее!

Подонки, подумал Сэнди, глядя, как они передают распечатку вдоль стойки и обратно. Кое-кто посмеивался, а другие просто смотрели на него.

— Очень смешно, — протянул он руку. — Могу я получить это обратно?

— Не-а, — сказал первый пьяница. — Мы это придержим при себе. Может, и сами пустимся на поиски. У тебя есть еще?

— Эта единственная. — У Сэнди во внутреннем кармане лежало еще четыре сложенных распечатки, но он не собирался о них рассказывать. — Прошу вас. Он мне нужен.

— Эй, Лу, — сказал Барни, — знаешь, что я думаю? Я думаю, что тут стоит написать мой номер телефона, прогнать через ксерокс, и мы получим сотню копий. Расклеим повсюду и получим вознаграждение.

Нет! — в панике подумал Сэнди. Он не может выпустить распечатку из-под контроля. В ней ключ к его замыслу!

— Никакого вознаграждения не существует! А теперь отдайте ее мне!

Он попытался перехватить распечатку, но Лу грубо оттолкнул его руку:

— Слышь, малыш! Ты пролил мое пиво, и думаю, что следующее я выпью из твоего пустого черепа!

— Это мое, и я хочу получить его обратно! — заорал Сэнди. Если ему придется драться с этим старым подонком, то он справится. Никто и ничто не сможет помешать его будущему.

— Эй-эй! — раздался чей-то новый голос. — Что тут происходит, парни?

Оглянувшись, Сэнди увидел невысокого мускулистого латиноамериканца в джемпере-безрукавке.

— Глянь, Хулио, — сказал Лу, протягивая ему распечатку. — Этот тип ищет вот такого парня. Ты когда-нибудь видел его?

Хулио — Сэнди догадался, что заведение носит именно его имя, — долго молчал, пока, разглаживая свободной рукой тонкие усики, смотрел на рисунок. Затем, не отводя от него взгляда, он стал обстреливать Сэнди вопросами: кто и почему, и что за вознаграждение? Сэнди выдавал стандартные ответы, но, похоже, они уходили впустую.

— Вроде я его видел, — сказал Хулио, наконец поднимая глаза на Сэнди. В них стояла непроницаемая и опасная темнота.

Но Сэнди увидел в них свет истины, и у него заколотилось сердце.

— Где?

— Толком не помню. Где-то тут. Вот что я скажу тебе, парень. Сделаю тебе одолжение. Повешу над стойкой, и, если кто-то узнает его, тебе позвонят. Какой у тебя номер?

Сэнди уже собрался назвать его, но тут заметил, что Барни и Лу заняли позиции между ним и дверью. А трое остальных прекратили болтовню и смотрели в его сторону.

В воздухе витала опасность… тут что-то происходит…

— Я… — Думай. Думай! — Это как-то неудобно… В последний раз я немного опоздал с оплатой, и мне отключили телефон.

— Плохи дела. У тебя еще есть эти?..

— Не при себе.

— Где ты живешь?

С каждым таким вопросом в Сэнди крепло тревожное ощущение… похоже, всех интересует его местожительство, а не человека с распечатки. Во что он тут вляпался?

— Я устроился у приятельницы. Она… она не позволяет мне давать ее адрес.

О черт, подумал он, страстно желая взять слова назад. Эта версия не согласуется с его историей об отключенном телефоне.

— Я вот думаю, — сказал Хулио. — Я думаю, что припоминаю — не раз видел этого парня в парке.

— В каком парке? В Центральном парке? — Это указание помочь ему не могло.

— Нет. В Риверсайд-парке.

Еще хуже. Риверсайд-парк тянется от Семидесятых вдоль Гудзона на мили.

— В каком-то конкретном районе?..

— Ага. Вроде пару раз видел, как он играет в баскетбол. Прямо там.

— В самом конце парка? Отлично.

— Ну да. Вот там и поищи. Может, и наткнешься.

— Большое спасибо. — Сэнди нерешительно протянул руку. — Могу я получить мой рисунок обратно?

— Нет, — отрезал Хулио, складывая лист и засовывая его в задний карман. — Пожалуй, я придержу его.

Сэнди собрался было протестовать, но что-то в лице этого невысокого человека подсказало ему, что не стоит и стараться.

— Я буду благодарен, если вы не будете показывать его, пока я не найду этого человека и не поговорю с ним.

— Если хотите.

Ответ удивил Сэнди. Почему Хулио внезапно стал таким покладистым?

Хулио сделал легкое, почти неуловимое движение рукой, и Сэнди услышал, как Лу и Барни поплелись обратно к стойке.

Хулио ухмыльнулся:

— А когда вы его найдете, скажите ему, что вас послал Хулио и он хочет десять процентов. Ясно?

— Вы их получите, — заверил его Сэнди.

Повернувшись, он пулей вылетел за дверь к безопасному тротуару и, не оглядываясь, поспешил на запад.

Слава богу, что он выбрался из этого места. И из его подводных течений. Наверно, там происходит что-то незаконное и он вызвал у них подозрения.

Но все это не важно. Он добился того, о чем так отчаянно молился. Есть прорыв! А Риверсайд-парк всего в нескольких кварталах впереди.

Предвкушение удачи заставило его пуститься легкой рысью.

— Твоя сестра? — переспросила Джиа, широко открыв голубые глаза.

— Единственная и неповторимая.

Джек, сдерживая нетерпение, барабанил по рулю «краун-вик». Они успешно выбрались со стоянки аэропорта, но теперь движение на Гранд-Сентрал-парквей продвигалось со старческой неторопливостью.

Встретив рейс из Де-Мойна, на котором прилетели Джиа и Вики, он усадил их в машину. Джека поразило осознание того, как много эти двое значили для него. Его беспокойство, пока самолет не приземлился, нетерпение, с которым он ожидал их появления, и радость, от которой перехватило горло, когда наконец они появились: Джиа, стройная и длинноногая, в джинсах и розовой майке, и восьмилетняя Вики, которая со всех ног бросилась к нему, а сзади развевались каштановые косички. Он подхватил ее на руки и закружил, а потом обнял и расцеловал обеих своих дам. Он и сейчас продолжал лучиться радостью.

— Значит, у тебя есть сестра, Джек? — с заднего сиденья спросила Вики. — А я и не знала, что у тебя есть сестра. Я смогу поиграть с ней?

— Конечно. Но понимаешь, она моя старшая сестра.

Вики погрустнела.

— О, — упавшим голосом сказала она. — Значит, она старая.

Джек обтянул зубы губами и старческим голосом прошепелявил:

— Ага, она такая штарая, что у нее нет жубов, как у меня.

Вики засмеялась и спросила:

— Мама, он шутит?

— Скорее всего, да, — ответила Джиа.

— Выдумщик! А я хочу дать тебе подарок, которой привезла из Айовы.

— Подарок? — с преувеличенным восторгом заинтересовался Джек. — Мне? Не может быть!

Пока Вики рылась в своем рюкзачке, пейджер Джека пискнул. Этот номер знали всего трое, и одна из них сейчас сидела рядом. Значит, это Эйб или Хулио. Он глянул на экранчик: на нем была всего лишь буква «X».

Это обеспокоило его. Обычно Хулио оставлял послания на автоответчике. Сейчас он в первый раз прибегнул к пейджеру. Должно быть, что-то случилось.

— Надо позвонить Хулио.

— Хочешь мой сотовый? Он покачал головой:

— Никогда не знаешь, кто еще на линии. Найду заправку.

Еще недавно Джиа обязательно отпустила бы замечание, что он впадает в паранойю. Но несколько недель назад кто-то упорно таскался за ее машиной, думая, что номера принадлежат Джеку, а потом она наткнулась на пару боснийских громил, болтавшихся у ее дверей.

— Так где мой подарок? — вскричал он, протягивая над плечом правую руку ладонью вверх. — Давай-ка его сюда! Не могу дождаться!

На ладонь ему лег какой-то продолговатый предмет в бумажной обертке. Он посмотрел на него:

— Початок? Ты привезла мне кукурузный початок? У меня нет слов, Вик. Никто, ну прямо никто не дарил мне таких подарков.

— Это мама придумала. Она сказала дать его тебе, когда ты отпустишь одну из своих шуточек.

— Вот значит как?

Он глянул на Джиа, которая смотрела прямо перед собой. Легкие порывы ветра из открытого окна шевелили ее короткие светлые волосы, а на губах плавала легкая улыбка.

Именно Джек учил Вики отпускать шуточки. Самая приятная вещь в общении с восьмилетками заключалась в том, что даже примитивные грубоватые шуточки вызывали у них смех. Вики любила каламбуры и игру слов типа: «Какая разница между слоном и роялем? К роялю можно прислониться, а к слону нельзя прироялиться». Ничего более смешного она не слышала. Беда была в том, что Вики практиковалась на своей матери, которой приходилось раз за разом выслушивать одну и ту же шутку и каждый раз смеяться.

— Я думаю, Вик, что нам стоит снова поиграть в тук-тук, — сказал Джек. Ему в самом деле было жаль, что он ее ни о чем не предупредил.

Джиа тихо простонала:

— Нет. Ради бога, только не это.

— Тук-тук, — сказал Джек.

— Кто там? — спросила Вики.

— Банана.

— Какая банана?

— Тук-тук.

— Кто там? — хихикнув, повторила она.

— Банана.

— Какая банана?

— Тук-тук.

Вики снова расхохоталась.

— Кто там?

— Банана.

— Не так! Какая банана?

— Тук-тук!

— Кто там? — Она произнесла вопрос, как одно слово из двух слогов.

— Апельсин.

— Какой апельсин?

— А ты рад, апельсин, что я не назвался бананом? Вики покатилась со смеху. Джек не мог себе представить более восхитительного звука, чем детский смех. Она хохотала так долго, что Джек и сам стал смеяться. Казалось, только Джиа потеряла чувство юмора. Она закрыла глаза и откинула голову на спинку сиденья.

— Единственное хорошее в этих ваших тук-тук, — тихо сказала она, — единственное — это то, что они быстро кончаются. Но ты явился и стал играть с ней втрое дольше. Спасибо, любовь моя.

Джек прижал початок к уху.

— Что вы говорите? У вас хриплый голос. Я вас не слышу.

Вики снова разразилась приступом хохота. Она смеялась так долго и громко, что даже Джиа пришлось улыбнуться — хотя, приложив руку ко рту, она скрыла улыбку.

— Да у меня миллион таких разговоров, Вик. Хочешь еще послушать?

— Давай лучше поговорим о твоей сестре, — быстро вмешалась Джиа. — Ради всех святых, как она тебя нашла?

Джек, переключая скорость, воспользовался этим моментом.

— Это было сложно, но, в конце концов, так уж получилось: подруга, за которой она ухаживала после терапии опухоли мозга, стала странно вести себя и втянулась в какую-то секту. А незнакомая женщина дала ей мой номер.

Джиа нахмурилась:

— Случайная женщина дала твоей сестре твой номер. И ты на это купился?

— Я понимаю, что это чертовски редкое совпадение, но оно произошло. Как иначе это понимать? Знаю, что Кейт меньше всего на свете ожидала ветретить именно меня. Тебе стоило бы увидеть выражение ее лица, когда она бросила на меня взгляд. Словно ее трахнули бревном по голове.

— И тем не менее, — тряхнула головой Джиа, — все это очень странно. Как она выглядит?

— На меня она не очень похожа. Пошла в отца. Но если хочешь, вечером можешь сама увидеть ее. Она звонила утром и пригласила нас на обед.

— Нас?

— Ну, я рассказал ей о тебе. Ты против?

— Ты что, шутишь? Упустить возможность услышать из первых рук, как тебе вытирали попку, когда ты ползал в памперсах?

— Я никогда не пользовался памперсами.

— Ни за что на свете не упущу такую возможность!

— Отлично.

Он заметил вывеску «Эксона» и подрулил к ней. Позвонил Хулио, и Джек услышал все, что тот должен был ему рассказать. Когда он вернулся к машине, то чувствовал себя просто больным.

Стоило Джиа взглянуть на него, как она тут же спросила:

— Что-то случилось?

Пришло время все рассказать ей.

— Пока вас не было, в подземке произошел некий инцидент, — осторожно начал он.

— Бах-бах, — сказала Джиа, поняв, что он старается уберечь от подробностей Мисс Большое Ухо на заднем сиденье. Практика довела их умение изъясняться околичностями до степени искусства. — Эти новости дошли даже до Оттумвы.

— Значит, ты слышала о человеке, которого ищут.

— Того, которого называют Спасителем? Посмотрев на нее, Джек кивнул:

— Угу…

Встретив его взгляд, Джиа побледнела и прижала руки ко рту.

— О господи, Джек, нет!

— А что такое? — сзади спросила Вики. — Что случилось?

— К нам слишком близко подъехала машина, милая, — сказала Джиа.

— А-а. — И она вернулась к своей книжке о Гарри Поттере.

Джиа уставилась на него.

— Я слышала об этой истории. И беспокоилась за тебя, не стал ли ты одной из жертв, но тревога моя длилась лишь мгновение, потому что тут же начали рассказывать о ком-то, кто остановил эту… м-м-м… — она быстро глянула на заднее сиденье, — резню, а затем исчез. Я первым делом подумала о тебе, потому что ты не позволил бы случиться ничему такому, а потом конечно же не стал бы болтаться поблизости. — Она перевела дыхание. — Но на самом деле я и поверить не могла, что это был ты. Должно быть, там было просто ужасно.

— Так и было. Но теперь все осложнилось. Хулио сказал, что кто-то сделал изображение, смахивающее на полицейский рисунок, и утром всем показывал его. По описанию Хулио похоже, что это тот мальчишка из «Лайт», который сидел рядом со мной, когда все кончилось.

— Из «Лайт»? — поморщилась Джиа. — И что ты собираешься делать?

— Пока еще не знаю. Но что-то делать придется. Ведя машину, Джек чувствовал холодный ком в желудке. Он не может позволить, чтобы этот мальчишка расхаживал по Верхнему Вестсайду и показывал его изображение. Рано или поздно — Джек не сомневался, что рано, — кто-то узнает в этом парнишке очевидца-репортера из «Лайт». Останется сложить два и два — и выйти на него.

Вот что самое лучшее в нижней части Риверсайд-парка, решил Сэнди, он настолько узок, что его можно просматривать от одного края до другого. По восточному склону карабкались богатые дома, а к востоку между деревьями и за шоссе в лучах полуденного солнца поблескивал Гудзон. А самое плохое заключалось в том, что человека, которого он искал, нигде не было видно.

Он прошел все расстояние от статуи Элеоноры Рузвельт до Мемориала морякам и солдатам и обратно. Мягкая погода заставляла все больше и больше народу проводить время на свежем воздухе. Сэнди заглядывал на баскетбольные площадки, присматривался к загорающим, к читателям, к любителям вздремнуть на солнышке и поклонникам летающих тарелочек, к хозяевам собак, к мужчинам с детскими колясками. Он показывал свою распечатку всем, кого только мог остановить.

Не везет. Зеро. Пусто.

Прекрасный день. Но, стоя у бронзовой статуи очень моложавой Элеоноры, Сэнди был не в том настроении, чтобы радоваться ему.

Что я имею? — размышлял он.

А что, если тот тип Хулио отправил его на эти бессмысленные поиски, просто чтобы избавиться от него и начать собственный розыск?

Сэнди оглянулся, прикидывая, бросить ли это дело или потянуть еще немного. Он уже показывал распечатку всем, кто попадался на глаза…

…кроме вон того мужчины, который сидит на скамейке ниже по склону. Когда он тут появился? Он сидел развалясь, сложив руки на груди, надвинув на лоб бейсбольную шапочку и, похоже, дремал.

Сэнди подошел к нему. Он испытывал легкое смущение от необходимости будить спящего человека, но решил довести дело до конца.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, приблизившись. — Могу ли я задать вам вопрос?

Он так и не понял, что случилось: этот человек даже не взглянул на него, но его рука, стремительно взметнувшись, схватила Сэнди за отвороты рубашки и так туго скрутила ее на горле, что у него подкосились ноги. Мужчина без труда подтащил его поближе и усадил рядом с собой на скамейку.

Наконец он повернулся, и Сэнди узнал это лицо. Лицо, которое он два дня показывал людям. Но он не узнал этих глаз, потому что их светло-карий цвет сейчас стал почти черным и был полон ярости. Сэнди открыл было рот, чтобы закричать, но указательный палец свободной руки этого человека остановился в дюйме от его левого глаза.

— Ни слова! — сквозь зубы сказал он. — Ни звука!

Сэнди закивал — четыре, пять, шесть раз. Конечно, конечно, он ничего не будет говорить. Еще бы! Он не мог бы заговорить даже при желании — язык присох к нёбу.

В голове у Сэнди стоял беззвучный вопль: в чем я ошибся? почему он так зол? Но ведь он не собирается причинить мне вред, не так ли?

Этот человек, Спаситель, переменил хватку и теперь держал Сэнди за шиворот. Рывком он приподнял его и заставил сидеть прямо. Выдернув распечатку из рук Сэнди, он уставился на нее.

Может, он не в себе, подумал Сэнди, чувствуя, как его начинает колотить с головы до ног. Мысли беспорядочно метались в самые разные стороны. Может, он такой же псих, как тот киллер в подземке. Может, он собирался сам начать убийство пассажиров, но тот, другой, начал первым. Вот поэтому он и убил его — потому что сам хотел…

Сэнди попробовал успокоиться. Перестань вести себя как идиот. У Спасителя был при себе всего лишь маленький пистолет. На массовую бойню с таким оружием не ходят.

Но сейчас он в его глазах тоже был убийцей.

Сэнди оглянулся. Он в общественном месте, вокруг люди. Здесь с ним ничего не случится.

Но ведь и пассажиры последнего вагона девятки в тот вечер могли думать точно так же.

— Откуда ты это взял? — спросил Спаситель. Сэнди попытался ответить, но издал лишь слабый писк.

Спаситель грубо встряхнул его.

— Отвечай мне!

— Я… я сам сделал.

— Нарисовал?

— На компьютере.

— Кто еще знает?

— Только я. Послушайте, я не знал, что вы так разозлитесь…

— Сколько ты сделал копий?

Сэнди прикинул, что лучше говорить правду.

— При мне еще пара. И дома пачка.

— Где это?

Сэнди сразу же понял, к чему это может привести, и ему это не понравилось. Он понимал, что находится во власти очень опасного человека, который ни перед чем не остановится. В памяти отчетливо возникли слова детектива Маккейна: «…мать его, да он просто казнил этого типа… он профи…»

У Сэнди мучительно сжался мочевой пузырь. Во что он только впутался? Он должен как-то подстраховаться — и побыстрее.

— Одну распечатку я оставил в конверте на своем столе, — выдавил он. — И если со мной что-то случится, его тут же вскроют.

Ему жутко хотелось, чтобы все так и было.

Спаситель посмотрел на него, и Сэнди показалось, что прошла целая вечность под его взглядом. Но тот резко отпустил его.

— Ну да, как же. — Он протянул руку. — Дай мне все остальные.

Сэнди выудил из кармана распечатки и вручил ему. Спаситель сложил их и посмотрел в сторону Гудзона.

— Иди домой, порви остальные копии и впредь занимайся только своими делами.

— Но это и есть мое дело!

— Таскаться за моей задницей — это твое дело?

— Я журналист. Я не собирался причинять вам вред…

— Уже легче.

— Я просто хотел получить эксклюзив. Спаситель снова посмотрел на него.

— Что?

— Когда вы станете известны, я хочу иметь эксклюзивное право на вашу историю.

— Ты слышал такое выражение: «когда ад замерзнет, а сатана будет кататься на коньках»? Вот тогда я и стану известен.

Сэнди был ошеломлен. Верить ли своим ушам? Он мог предположить, что Спаситель посоветовался с юристом и теперь ждет, чтобы волнение в массмедиа достигло апогея, чтобы появиться на авансцене. Но то, что Спаситель вообще не собирался заявлять о себе… этого он и представить себе не мог.

— Не может быть, чтобы вы серьезно!.. Вы же герой! Вы будете на первых страницах и обложках всех газет и журналов мира. Вы сразу же станете… — он щелкнул пальцами, — знаменитостью! Вот так! Вас будут пропускать вне очереди в любой ресторан, в любой клуб города — раз и там!

— Неужто? Именно так в свое время и относились к Бенни Гетцу.

История с Гетцем — не потому ли Спаситель скрывается? Это-то можно понять. Из Гетца сделали банкрота, вся его жизнь из-за судов и исков пошла вверх тормашками. Но в данном случае этого не случится.

— Послушайте, я не юрист, но тут нет ничего общего. Нападавшие на Гетца никого не убили, и у них вообще не было оружия, когда он открыл по ним огонь. У того, кого вы пристрелили, было два пистолета, он убил на месте шесть человек — и это было только началом. Гетц спасался от ограбления, ну и, может, от порезов. Вы же спасали жизнь других людей… многих из них.

— Включая и твою.

— Да. Включая и мою. За что я буду вам вечно благодарен.

— Так вот, в ответ ты забудешь, что видел меня, — и покончим с этим.

Страх уходил, хотя еще жил в Сэнди, но почему-то он отказывался отступать.

— Послушайте, я не могу. Я подчиняюсь высшему призванию: люди имеют право знать.

— А ты — эксклюзивное право все им рассказывать? Дай покой, малыш. Стоит мне объявиться, как на меня обрушится куча обвинений: владение незарегистрированным оружием, скрытое ношение его без разрешения. И это только для начала. Сегодня ты и все прочие живы лишь потому, что я совершил массу уголовно наказуемых деяний.

Уголовно наказуемые деяния… что за чушь.

— Вот уж об этом не стоит беспокоиться. Какой окружной прокурор осмелится привлечь к суду такого героя? Знаменитость! Подумайте об этом. Любая дверь будет открыта перед вами. Да люди мечтают о такой возможности, которая вам представилась!

— А кое-кто — нет.

Неужели он не понимает, от чего отказывается? Спаситель встал:

— Как я уже сказал: порвать рисунки и обо всем забыть.

Он развернулся и пошел.

— Я не могу забыть! — вслед ему заорал Сэнди. — Это моя жизнь! Мое будущее! Я могу сделать так, чтобы вы появились! Могу опубликовать эти рисунки в завтрашней утренней газете!

Спаситель остановился, повернулся, и Сэнди обмер от взгляда его глаз. Может, он перестарался, может, он слишком надавил на этого человека… а давить на него нельзя.

— Знаешь… ты заставил меня подумать, что стоило бы еще немного подождать, прежде чем прикончить того типа.

Осознание, чем он обязан этому человеку, всей своей тяжестью обрушилось на Сэнди.

Он спас мне жизнь.

Есть штампы, клише. Сколько раз он слышал, как люди говорят, что им спасли почти все… но вот жизнь? Кому-то приносят потерянную связку ключей, помогают справиться со статьей или отчетом, снабжают перед важной встречей мятными таблетками.

— Вы же спасли мне жизнь.

Он и представить себе этого не мог.

Но рядом с этим человеком он понимал, что так и было. Сэнди знал, что он должен сказать: «Вы спасли мне все». Именно ему Сэнди был обязан и своей фамилией на первой полосе вчерашней газеты, и прошлой ночью с Бет, и большим толстым волосатым будущим… в которое он собирался въехать на спине этого человека.

Но Спаситель сказал: «Да шел бы ты к черту!» — и снова развернулся.

— Подождите! Прошу вас! Я вел себя как последнее дерьмо.

— Не буду спорить.

— Не можем ли мы что-нибудь придумать?

— Сомневаюсь.

— Но ведь должен быть какой-то способ, чтобы я получил свой эксклюзив, а вы бы остались в тени.

В тени… Сэнди по-прежнему испытывал удивление перед решительным нежеланием этого человека получить воздаяние за свой героизм, но он был слишком многим обязан ему, чтобы не отдать должное его желанию, каким бы оно ни казалось ему близоруким.

— Не вижу как, — сказал Спаситель. — Твой эксклюзив даст понять, что ты видел меня. Затем на тебя надавят, чтобы ты описал меня. И не твои боссы, а копы — главным образом, копы.

— А я скажу, что у меня есть право не открывать свои источники.

— И тут тебя обвинят в препятствии правосудию. Как ты думаешь, сколько выдержишь в Рикерсе прежде, чем расколешься?

Сэнди не хотелось сознаваться, но он сомневался, что выдержит хоть час в подвале Рикерса. И тут ему в голову пришла идея.

— Ничего не будет, если я скажу, что вы позвонили мне и изложили свою историю по телефону.

Похоже, что Спаситель, молча глядя на Сэнди, обдумывал этот вариант. Наконец он кивнул:

— Это сработает. Валяй и что-нибудь придумай — что хочешь. Расскажешь, что все это я тебе выложил. И поставим точку.

— Нет-нет. Так не пойдет. Я хочу, чтобы все было по-настоящему. Правду.

Шла речь о его будущем. Оно не может основываться на выдуманной истории.

— Правду? С каких это пор она кого-то волнует?

— Меня. И очень сильно. Спаситель уставился на него.

— Значит, ты не успокоишься, да?

Сэнди собрал все свое мужество и отрицательно помотал головой. Поймет ли его человек, который спас ему жизнь? Сэнди подумал, что нет.

— Простите. Я так не могу. Просто не могу. Между двоими людьми, которые застыли лицом к лицу, воцарилось долгое молчание. У Сэнди из-под подмышек текли струйки пота. Наконец он услышал:

— Так чего ты хочешь, малыш?

— Мне нужно услышать хоть что-то о вашей жизни, хотя не сомневаюсь, людей будет главным образом интересовать, как вы научились так стрелять, и почему тем вечером у вас был при себе пистолет, и, самое главное, о чем вы думали до и после того, как пристрелили киллера.

Еще одна пауза, а затем:

— Господи, это глупо, но если я лишь так могу отделаться от тебя… именно это я и имею в виду: ты исчезнешь и забудешь, что видел меня. — Он показал распечатку, которую отобрал у Сэнди. — И избавишься от них. От всех до одной.

— Договорились, — сказал Сэнди. Дать обещание было нетрудно — Спаситель все равно не сможет проверить.

— И не просто сжечь. Следы горения вызывают подозрение, и ты изумишься, если узнаешь, сколько интересного можно в наше время узнать из пепла. Порви в клочки не больше квадратного дюйма и спусти в сортир. Из сточной системы, которой пользуются восемь миллионов человек, уже ничего не извлечешь.

— Но есть одна, которую я не могу вернуть. У Хулио…

— О ней я сам позабочусь.

И вдруг ему стало совершенно ясно, что произошло этим утром. Ну конечно! Эта публика у Хулио опознала лицо на распечатке. И Хулио послал Сэнди в парк, потом позвонил Спасителю и рассказал, где он, Сэнди, будет болтаться.

Полный возбуждения, Сэнди вытащил из рюкзачка диктофон.

— Давайте начнем.

— Убери его. Никаких записей. И мы не будем рассиживаться у всех на виду. У меня тут рядом машина. Я буду рассказывать на ходу, а ты — записывать.

— В общем-то устраивает, — согласился Сэнди. Есть! — думал он, следуя за Спасителем к выходу из парка. Кровь в венах пузырилась как шампанское. Получилось! Все сошлось! Я на верном пути!!

— Ты отказываешься от «земмерлинга»? — изумился Эйб. — Не могу поверить.

Джек и сам не хотел в это верить. Он так долго носил на лодыжке свой маленький 45-й, что тот стал частью его самого. И расстаться с ним было тем же самым, что отрезать от себя кусок плоти. Но в свете того, что узнал от Сэнди Палмера, он понимал: этого было не избежать. Так что, отделавшись от Палмера, он направился прямиком к Эйбу и рассказал ему об этом «интервью».

— Мальчишка узнал о нем, потому что подслушал разговоры полицейских на месте события. И один из них опознал оружие по описанию.

Достаточно плохо, если в этом городе тебя задержат при оружии, а если убедятся, что при тебе пистолет, уже знакомый полиции…

Эйб понял его.

— Вот паршивые копы. А тебе так везло с ним.

— Ага. Особенно в последний раз.

Его беспокоил тот сосунок-репортер… или кем там числится Сэнди Палмер. Не то чтобы он был плохой, но жутко амбициозный. Он может пойти на любой компромисс, чтобы пробиться, — а Джек окажется в яме с кипящей лавой.

Ему не хватало элементарного здравого смысла. Он без секунды промедления залез в машину Джека. Будь Джек чуть более импульсивен или просто слетел бы с катушек, его бы не обеспокоило, что Палмер припрятал один из этих рисунков вместе со своими записями. Он бы с легкостью мог прикончить его в машине и припрятать в одном из десятка известных ему мест, где Палмера нашли бы лишь через несколько дней, а то и недель.

Но он этого не сделал. Единственное, что он сделал, — это угостил Палмера ложью.

Джек подвел его к машине сбоку, чтобы тот не мог заметить ее номера, и возил Сэнди по кругу не менее часа, нагружая слушателя откровенным собачьим дерьмом. Довольно качественное дерьмо, признал он, особенно учитывая, что создано оно было буквально с лету.

Палмер все старательно записывал, время от времени задавая Джеку вопросы и уточняя. Наконец Джек собрался высадить его у станции подземки, но эта рыба-прилипала в человеческом облике успела выклянчить у него номер автоответчика — на тот случай, если у него «появятся еще вопросы». Джек дал номер, который ему ничем не угрожал — он оплачивался по кредитной карточке, зарегистрированной на несуществующего человека.

— Так что ты выдал этому репортеру-крестоносцу?

— Я рассказал ему, что Спаситель был сиротой, вырос в приюте и имел сложности с законом, пока копы не поставили его перед выбором: или они его сажают, или он идет в армию.

— Я уже видел такое кино.

— Думаю, так оно и было. И копа играл Патрик О'Брайен. В любом случае юный Спаситель попал вместо армии в военно-морской флот США и прошел подготовку в отряде «морских котиков». Списан из армии по медицинским показателям — травма спины.

— А теперь он жалкий идиот — ты же знаешь, каким ты порой бываешь. Насколько мне порой видится, этот Спаситель так ненавидит общество, что ведет себя как отшельник.

— Ты так думаешь? — спросил Джек. — В общем я ему изложил такую историю моей жизни. На чем и остановился.

— То есть я уже не могу добавить немного краски, немного ароматов?

— А разве бывший «морской котик» — это недостаточно живописно?

— Ты — «морской котик»? — расхохотался Эйб. — Которого драит какой-то сержант? Хотел бы я на это посмотреть.

— «Морским котиком» был не я, а Спаситель.

— Ты хоть знаешь, чем занимаются «морские котики»?

— Понятия не имею. Но не сомневаюсь, что бывший «морской котик» Спаситель знает. И хотя он не имеет официального правительственного статуса, продолжает по свободному найму работать на кое-какие правительственные агентства.

— Может быть, на то, из трех букв — первая «ц», а последняя «у»?

— Он не имел права говорить об этом. Но характер этой работы на правительство заставлял его всегда быть при оружии. Всегда. В результате чего он и мог спасти много жизней в тот вечер. И опять-таки из-за своей работы ему не разрешено открывать свое лицо.

— Это хорошо. Из тебя мог бы получиться неплохой сценарист. Правда, непонятно, куда тебя может занести, но квалификация всегда при тебе.

— Но есть одна заминка. Наш герой искренне смущен, почему его называют спасителем, героем и тому подобными именами. Ведь он всего лишь сделал то, что на его месте сделал любой порядочный гражданин, будь при нем соответствующая экипировка.

— Вот об этом и поговорим.

— Правильно. Надеюсь, о чем-то другом, а не о Спасителе. Мальчишка-репортер получил свой эксклюзив и был настолько счастлив, что умчался и оставил меня в покое. Копы тщетно пытались выяснить подноготную реального персонажа, окрещенного Спасителем, но остались с носом. Им останется лишь смотреть и ждать, но время проходит, люди забудут о штучках Спасителя и жизнь вернется к норме.

Эйб снова вскинул брови, на этот раз повыше.

— Ты напустил много дыма… но только не для твоего старого друга Эйба.

Джек вздохнул.

— Да, я понимаю. — Эта история ни в коем случае не могла ему легко сойти с рук. — Но ведь могу же я помечтать, не так ли?

— Мечтай на здоровье, а тем временем я могу предложить тебе настоящее автоматическое оружие, лучше, чем твой «земмерлинг».

— Сорок пятого калибра?

— Нет. Но ты можешь зарядить его полудюжиной «дефендерс» по шестьдесят гран каждый — и по желанию загнать еще один в ствол, — и получишь примерно такую же убойную силу, как у твоего «земмерлинга». Новая кобура на лодыжку тебе не понадобится, потому что отлично подойдет и старая, и, что лучше всего, тебе понадобится лишь одна рука для ведения огня, потому что не придется передергивать затвор перед каждым выстрелом.

Жизнь без «земмерлинга»… Джек понимал, что придется привыкать к ней. Это будет нелегко.

Он вздохнул:

— О'кей. Давай мне его.

Сэнди устроился в своем закутке в «Лайт» и осторожно осмотрелся. Наконец он остался один, и никто не подсматривает, что он делает.

Пришел он пораньше и встретил на удивление теплый прием, который откровенно удивил его. Люди, с которыми он был едва знаком, жали ему руку, хлопали по спине, спрашивали, чем он занимается, как оно все было, что он чувствовал и как выкрутился, и так далее, и тому подобное. В любой другой день он бы купался в их внимании, но только не сейчас, когда блокнот, полный записей главного интервью в его жизни, чуть не прожег рюкзак.

И вот, когда он полностью готов…

— Эй, Палмер, — раздался слева чей-то голос. — Так когда, по-твоему, ты взлетишь наверх?

Подняв глаза, Сэнди увидел, что на него поверх перегородки, разделявшей их отсеки, смотрит Покорны. Со своим длинным носом и редеющими волосами он напоминал одну из тряпичных кукол старой пьесы «Тут был Килрой».

— Очень смешно, Джей.

— Я серьезно, — сказал Покорны, огибая перегородку и пристраивая свое тощее тело на стол Сэнди. — О твоем материале говорят все вокруг.

Сэнди пожал плечами, изображая скромность.

— Ну, честно говоря, думаю, что тот вечер в вагоне был самым ужасным в жизни. А теперь оказалось, что он принес мне удачу, о которой я не мог и мечтать.

— Ты напал на золотую жилу, парень. — Покорны ему откровенно завидовал.

— Вот о золотой жиле ничего не знаю. Кто-то преподнес мне лимон, а я уж сделал из него лимонад.

Он увидел, как Покорны дернулся. Не стоило мне этого говорить, подумал Сэнди, я ведь и сам в это не верю.

— Что ты собираешься делать со вторым актом? Вопрос застал Сэнди врасплох.

— Со вторым актом?

— Конечно. Ты обрел всеобщее внимание. Как ты собираешься удержать его?

— Я… я не знаю, — признался Сэнди, изображая полное непонимание. — Никогда об этом не думал.

— Так вот, тебе лучше подумать, друг мой. — Покорны приосанился и похлопал Сэнди по плечу. — Ты же не хочешь мелькнуть и исчезнуть. Как муха на сковородке.

Законченный сукин сын, решил Сэнди, когда Покорны исчез из вида. Наверно, увидеть Сэнди в роли мухи на сковородке было его самым сладостным желанием.

Но Покорны не догадывался, что Сэнди уже приступил к написанию второго акта. И теперь ему было нужно всего лишь немного уединения, чтобы выдать готовый продукт.

Сэнди потратил еще полчаса, прежде чем осмелился вытащить сотовый телефон и начать действовать. Он набрал основной номер «Лайт» и после трех переключений вышел на оператора. Затем прикрыл ладонью микрофон и понизил голос:

— Я хотел бы поговорить с Сэнди Палмером.

— Вы знаете его добавочный номер?

— Нет. Но я должен незамедлительно поговорить с ним.

— Он на месте. Я вас соединяю.

Предполагалось, что через полчаса после расставания с Сэнди Спаситель, воспользовавшись тремя разными таксофонами, проделает ту же рутинную процедуру. Это была его идея. Он прикинул, что, если Сэнди, появившись после двух дней отсутствия, получит звонок от самого таинственного человека в городе, тот придется в самую точку. Сэнди пришлось согласиться. Так что дежурный по редакции должен убедиться, что каждый раз с ним говорит реальный человек, и оставить сообщение на автоответчике Сэнди, доказывающее, что с ним кто-то пытался связаться.

Когда на его столе зазвонил телефон, Сэнди дернулся. Он взял трубку, отключил мобильник, и принялся изображать, будто слушает и записывает.

Спаситель… Сэнди хотелось узнать его имя, чтобы называть его как-то по-другому. До чего классный парень. И какую жизнь он ведет. Даже не окажись он Спасителем, есть о чем поговорить.

Но тут могут возникнуть проблемы. Как убедить издателя, что они на самом деле обо всем договорились в здравом уме и твердой памяти? Единственным способом, с помощью которого он, как ему казалось, мог убедить в искренности звонившего, было бы упоминание о пистолете. Сэнди мог бы утверждать, что человек на другом конце провода рассказал ему о модели оружия и объяснил, как он им пользовался. Только Сэнди и копы знали о «земмерлинге».

Следующий вопрос может звучать так: почему именно вы, Палмер? Почему бы вместо вас за эту тему не взяться кому-то из ведущих журналистов или репортеров со своими колонками, которые читают по всей стране?

Ответить легче легкого.

Потому что мы со Спасителем оказались рядом в том поезде смерти. Мы стояли бок о бок. Мы братья по крови.

Это сработает, подумал Сэнди. Звучит убедительно.

Редактор может справиться у Маккейна о «земмерлинге». И когда получит подтверждение, все поверят. Потому что хотят верить. И умирают от желания получить продолжение материала.

Конечно, это может означать звонок, а то и визит Маккейна.

Сэнди почувствовал, что начинает потеть, — как всегда, когда дела складывались не лучшим образом. Маккейн захочет получить все подробности. В распоряжении Сэнди была только одна ложь, о которой стоило волноваться. Только одна. Но огромная.

Господи, только бы не поскользнуться.

Значит, это и есть Жаннет Вега, подумал Джек, глядя на стройную брюнетку в облегающих шортах и светло-голубом топике. Он стоял на ее кухне и открывал вторую из двух бутылок мерло, которые они с Джиа принесли с собой. Самой броской черточкой в облике Жаннет были ее волосы — черные и блестящие, зачесанные налево и туго стянутые узкой ленточкой, они спадали до плеч. Теплые карие глаза, отсутствие макияжа, легкий загар. Не самая красивая женщина из тех, кого видел Джек, но смотрится неплохо. Тихая и спокойная, но в этом нет ничего ненормального.

Хотя обычно он предпочитал пиво — и пропустил пару с Джиа прежде, чем ехать сюда, — Джек решил сегодня вечером отдать должное вину. И пить его с удовольствием. Ибо после такого дня он чувствовал, что заслуживает право увеличить уровень алкоголя в крови, пусть даже ему придется читать завтрашний «Лайт», мучаясь похмельем.

Но может, усвоить новости удастся только с похмелья, ибо бог знает, что этот мальчишка собирается написать.

Все это может подождать до утра. В данный момент он собирался все внимание уделить Жаннет. И конечно, Кейт. Но Кейт и Джиа уже тесно устроились бок о бок в гостиной и, он не сомневался, обсуждают его детство. Он надеялся, что Кейт воздержится от пикантных деталей, например как он писал в пеленки.

Джек подробно рассказал Джиа о лечении опухоли мозга Жаннет и о последовавших личностных изменениях у нее. Это не смутило Джиа; она по-прежнему хотела встретиться с Кейт. Пребывание в обществе Джиа, когда он, попивая пиво, смотрел, как она рисует и раскрашивает заказанную ей обложку для очередной книги, успокоило нервы, взвинченные встречей с Сэнди Палмером.

И теперь, бросив взгляд на Кейт, он почувствовал, что и ее нервы успокаиваются. На ней был легкий шерстяной джемпер без рукавов, а от жары и духоты светлые волосы цвета меда вились больше, чем обычно. Все же выглядела она не лучшим образом. Усталой и измотанной. Взвинченной. Что-то грызло ее.

Зато Жаннет была спокойной и серьезной. Она стояла, прислонившись к кухонной стойке, и хотя физически находилась всего в трех футах, мысленно была где-то в море Бора-Бора. Она рассеянно смотрела, как Джек открывает вино.

Джек не очень высоко ценил свое искусство вести светские разговоры, тем более с такими увядающими геранями, и обычно предоставлял это право другим. Но Жаннет была где-то не здесь. Неужели это он ввел ее в такой транс?

Он тоскующе посмотрел на диван. С какой охотой он бы расположился на нем, откуда мог бы слушать и контролировать все, что Кейт рассказывает Джиа.

— Порой он доставлял беспокойство нашим родителям, — сказала Кейт.

— Могу себе представить, — усмехнулась Джиа. На ней было длинное летнее платье, которое подчеркивало пронзительную синеву ее глаз.

Джиа сразу же понравилась Кейт. Она почувствовала, что перед ней не просто очень симпатичная и яркая личность, но женщина, которая во многом похожа на нее.

— Он почему-то всегда был одиночкой. Джиа сделала глоток вина.

— Да и сейчас он явно не командный игрок.

— Он был в команде бегунов, но предпочитал гонять по пересеченной местности. Друзей у него тоже было немного. Но больше всего родителей беспокоило его увлечение кинофильмами. У него были кучи дешевых старых фильмов ужасов и научной фантастики, и ему все было мало.

— Это не изменилось.

— В солнечный субботний день Джеки мог… Джиа улыбнулась:

— Джеки? Ох, как мне нравится!

— Так его называла наша мать, а потом и все мы. Словом, в прекрасный субботний день он мог сказать, что отправляется в парк погулять, но если вы проезжали мимо местного кинотеатра, то видели у ближайшего столба его велосипед. Каждую субботу крутили по два старых фильма ужасов и фантастику, и он предпочитал сидеть в темноте, а не играть с другими ребятами.

Джек и фильмы… Кейт вспомнила, что, когда ему было девять лет, она однажды услышала — было два часа ночи, — как Джек торопливо собрался и в темноте прошлепал вниз по лестнице. Прошло десять минут, но Джек не возвращался, и она спустилась вниз проверить, что он там делает. Она нашла его сидевшим на полу. Завернувшись в простыню, он сидел скрестив ноги перед телевизором с приглушенным звуком и зачарованно смотрел какой-то дешевый черно-белый фильм. Она потребовала, чтобы Джек вернулся в постель, но он умолил ее, сказав, что давно пытался поймать «Вторжение инопланетян», но его нигде не крутили — ни в кинотеатрах, ни по ТВ, вообще нигде — и вот только сегодня ночью. Он просто должен посмотреть. Другой возможности у него не будет. Ну, пожа-а-алуйста!

Так что ей пришлось устроиться под покрывалом рядом с ним на полу и, обняв брата за плечи, смотреть фильм вместе с ним. Она быстро поняла, почему его никто не показывает: «Вторжение инопланетян» представляло собой нечто ужасное. Но для Джека эта лента была чем-то вроде Грааля, который он наконец нашел, и она ему нравилась. Теперь, оглядываясь назад, Кейт понимала, что это был момент особой близости, которая понятна только поклонникам видеомагнитофонов.

Кейт посмотрела на Джека, стоящего рядом с Жаннет. Была ли та их жизнь простой и доброй?

И тут она вспомнила: подливка! Я забыла подогреть подливку.

Затянувшееся молчание становилось неловким. Джек обратил внимание, что топик Жаннет обнажает мускулистые плечи и руки. Хорошие дельтовидные мышцы — такие появляются только от упражнений с тяжестями.

С этого и можно начать разговор.

— Вы качаетесь, Жаннет?

— А? — Моргнув, она вернулась в Северную Америку.

Джек согнул руки, как это делают культуристы.

— Качаетесь? Она улыбнулась:

— Я занималась, когда думала, что такого рода вещи важны. — Пожатие плеч. — Теперь мне кажется, что это глупо. Как и многое другое.

Джек понимал — если человеку сказать, что ему придется умереть задолго до назначенного природой срока, то он практически на все будет смотреть по-другому. Особенно на бодибилдинг. Нет смысла совершенствовать тело, если на следующей остановке ждет фоб.

— Прошлым вечером вы были около того дома, — сказала она, в упор глядя на него. — Зачем?

Черт возьми, вопрос прямо в лоб. Что он может сказать, дабы не противоречить версии Кейт, с которой она, скорее всего, уже познакомила ее?

— Просто за компанию. Кейт беспокоилась о вас, а поскольку не знала города, я ее и подвез.

— Теперь все хорошо, — улыбнулась Жаннет. — И с каждым днем становится все лучше.

— Великолепно, — сказал Джек, поднимая открытую бутылку вина. — Могу я немного налить вам?

Жаннет покачала головой:

— Нет, спасибо. Мне больше не надо.

Вот и хорошо, подумал он. Мне больше останется. Л мне-то надо выпить.

— Следует ли понимать, что вы нашли какое-то замещение?

Еще одна улыбка.

— В определенном смысле.

Джек понадеялся, что так можно будет перейти к разговору о ее секте, но не успел он открыть рот, как в кухню влетела его сестра.

— Подливка, — сказала Кейт, открывая дверцу холодильника. — Горячее авокадо. Совершенно вылетело из головы. И еще, Джек, налей-ка мне стаканчик. Не сомневаюсь, и Джиа захочет тоже. — Она сунула сковородку под крышкой в микроволновку и принялась нажимать кнопки. — Пусть пару минут согревается. Вот так. А теперь… что это?

— Кейт! — в ужасе простонала Жаннет. — О господи, Кейт, почему ты ничего не делаешь?

Она издала такой резкий, такой душераздирающий крик, что Джек чуть не выронил бутылку. Видя перед собой ее мучительно исказившиеся черты лица, он понял, что от недавней рассеянности Жаннет не осталось и следа. Женщина в дальнем конце стойки молила глазами, вытянутыми руками, и каждая клеточка ее тела была полна паники.

— Жаннет! — закричала Кейт, разворачивая ее лицом к себе. — В чем дело? Что случилось?

— Я пропадаю, Кейт! Я больше не могу этого выносить! Очень скоро от меня ничего не останется! Ты должна помочь мне, Кейт! — Она уже не кричала, а вопила. — Ради бога, помоги мне!

У нее подогнулись колени. Когда она рухнула на Кейт, Джек рванулся на помощь, но тут уже была Джиа.

— На диван ее! — велела она.

Втроем они перенесли Жаннет, которая была почти без сознания, в комнату и уложили ее. Кейт положила ее ступни на подлокотник дивана, чтобы они оказались выше головы, и стала считать пульс. Джиа вернулась на кухню и смочила водой кухонное полотенце. Джек, испытавший легкое потрясение, стоял в стороне и наблюдал.

— Именно так все и было вчера утром, — вздохнула Кейт. — Жаннет, ты?..

— Что происходит? — спросила Жаннет и, содрогнувшись, начала привставать.

Кейт попыталась удержать ее.

— С тобой произошел один из твоих припадков. Полежи немного.

— Нет. — Она с трудом приняла сидячее положение. — Этого не может быть. Как я здесь оказалась?

К Жаннет вернулся облик той задумчивой рассеянной женщины, которую Джек встретил, когда зашел в квартиру.

— Мы помогли вам, — сказала Джиа. У нее было бледное лицо и потрясенный вид. — Вы практически потеряли сознание.

— Это уже второй раз, Жаннет, — тихо проговорила Кейт. — Так не может продолжаться. Ты должна позволить доктору Филдингу осмотреть тебя.

— Он идиот.

— Тогда пусть кто-нибудь другой.

— Чего ради? Со мной все прекрасно. — Она стряхнула руку Кейт и встала. — Пусть кто-нибудь даст мне место.

Кейт и Джиа отступили назад.

— Жаннет…

— Пожалуйста, Кейт, попроси Джека и Джиа уйти. Я хочу побыть одна.

Кейт вздрогнула.

— Ты… ты хочешь, чтобы я тоже ушла?

— Нет, конечно же нет. Ведь это и твой дом. — Она повернулась к Джеку. — Простите меня. Было приятно познакомиться с вами обоими. Я знаю, что скоро мы снова встретимся.

Развернувшись, она направилась к двери в дальнем конце комнаты.

— Не знаю, что и сказать, — проронила Кейт, когда за Жаннет закрылась дверь. — Она так же вела себя и вчера утром, а теперь снова…

— В течение нескольких минут, — заметила Джиа, — казалось, что на ее месте совершенно другой человек.

— И довольно жутковатый, — добавил Джек. Кейт кивнула:

— Я знаю. Подлинное раздвоение личности и связанный с ним хаос сознания встречаются так редко, что почти не существуют… но я не вижу иного объяснения.

— И почему она отказывается от встречи с доктором? — подхватил Джек. — Стань я хоть на несколько минут другим человеком, о котором ничего не помню, я еще вчера договорился бы о визите.

— Послушайте, — сказала Кейт. — Почему бы вам не пойти прогуляться? Мне, право, очень неудобно, но…

— Не стоит извиняться. А может, и тебе пройтись с нами хоть немного?

— Нет. Я должна оставаться здесь. Вдруг я ей понадоблюсь. А вы идите. — Кейт обняла Джиа и расцеловала ее в обе щеки. — Как чудесно было познакомиться с тобой. — Повернувшись к Джеку, она обняла и его.

Джек обвил сестру руками и притянул к себе. Он не помнил, чтобы когда-нибудь у них были такие отношения. Но как бы там ни было, ему не стоило ждать так долго. Все было хорошо, и должно было бы стать еще лучше, если бы не грызущий страх за нее.

— Ты уверена, что не хочешь пройтись с нами? Она сделала шаг назад и кивнула:

— Со мной все будет в порядке. Позвони мне завтра.

Джек сомневался, правильно ли он поступает, оставляя ее, но у него не было выбора. Он открыл дверь.

— Ладно. Так и сделаю. Первым делом. А у тебя есть мой домашний номер телефона. В случае необходимости звони. В любое время.

На кухне звякнула микроволновка. Соус из авокадо был готов.

Джек и Джиа спустились по лестнице.

— Ты видел, как изменилась Жаннет? — спросила Джиа. — Разве ты видел что-то более странное?

Он знал, что им обоим доводилось видеть довольно странные вещи, но…

— Ага. Чертовски загадочно. Мурашки по коже бегут.

— Не буду спорить, — сказала Джиа, когда они оказались на нижней площадке. Она взяла его под руку. — И кстати, почему ты никогда не говорил мне, что твоя сестра лесбиянка?

— Что? — Он был потрясен. Его старшая сестра, детский врач, мать двоих детей, — лесбиянка? Неужто Джиа рехнулась? — Как ты могла даже подумать такое?

— Ну, может, она и не вешает на стенки изображения Мелиссы Этеридж, но у нее целая коллекция дисков Крис Вильямсон, и если они с Жаннет не пара, то я готова снова выйти за Ричарда, когда он вернется.

Они оба знали, что ее бывший исчез с концами — словно его съели и переварили. Но Джиа-то была здесь.

Когда они, открыв дверь, вышли на ночной воздух, Джек сказал:

— Кейт не…

И тут все сошлось воедино. Конечно, так с ней и было. Кейт была человеком, который щедро отдает, но внезапно Джек осознал, что она никогда не брала отпуск на работе, а ее дети были на попечении старой подруги по университетскому клубу. Когда она говорила, что встречается с каким-то дорогим для нее человеком, то звона свадебных колоколов не было слышно. Это был не женатый человек, а женщина.

Повернувшись, Джек уставился сквозь стеклянную дверь вестибюля.

— Я не замечал. Как я мог не обратить на это внимание?

— Не сомневаюсь, что, если бы речь шла о другой паре женщин, ты бы все отлично понял. Но в голове ты не допускал и мысли, что у твоей старшей сестры может быть иная сексуальная ориентация. И пока Кейт не появилась бы верхом на мотоцикле, с бритой головой и татуировкой «сука на колесах» на руке, ты при всем старании ничего бы не замечал.

— Неудивительно, что со мной она вела себя очень осторожно. Словно ходила по яйцам, боясь раздавить их. Кейт… не могу осознать.

— Тебя это так волнует? — сказала Джиа. — Брось, Джек. Выговорись. А то ты все носишь в себе и мучаешься. Не стоит. Поговори со мной.

— О'кей. Волнует ли меня? Нет. Кем бы Кейт ни захотела быть, меня это устраивает. Но потрясен ли я? Да. Потому что никогда и ничего не замечал. Я же вырос при ней, Джиа. Ни следа, ни намека.

— По крайней мере, ты ничего не видел.

— Согласен. Я был ребенком и ничего не понимал. Но у нее всегда были ребята и… Джиа, как будто мне всегда казалось, что север вон там, — и вдруг он оказался югом. Может, мне стоит вернуться и поговорить с ней? Сказать, что я все знаю и все нормально. Может, в таком случае она расслабится в моем присутствии.

В большинстве случаев Джек отлично знал, что делать, но здесь он был откровенно растерян.

— Поскольку ты уж спросил, — сказала Джиа, — то да. В противном случае вы будете вечно увиливать друг перед другом: она будет скрывать, кто она такая, а ты будешь скрывать, что ты знаешь, что она скрывает. Но решать не мне. Только… что бы ты ни решил, оставь это до завтра. Тебе не кажется, что сегодня Кейт и так досталось?

Скользнув рукой по затылку Джиа, Джек притянул ее к себе и поцеловал в губы. Что бы он делал без нее?

— Спасибо.

Она запустила пальцы ему в волосы.

— Не самый лучший день для Наладчика Джека, м-м-м?

— Просто отвратный.

— Послушай, нянечка Вики будет при ней до полуночи. Мы можем вернуться к тебе и, может быть — только может быть, — если как следует подумаем, найдем способ, чтобы ты забыл о своих тревогах.

Прошла целая неделя. Джек был более чем готов.

— Я думаю, это будет просто чудесно…

Он заметил на другой стороне улицы женщину, которая стояла, глядя на дом. Не на них. Она смотрела поверх их голов. Казалось, она была в трансе. Лицо ее было неуловимо знакомо.

— В чем дело? — спросила Джиа.

— Глянь на ту блондинку. Вон там. Ты ее знаешь?

— Никогда не видела.

Джек проследил за направлением взгляда женщины, и ему стало не по себе, когда он определил, что она держит на прицеле западный угол третьего этажа здания.

— Она смотрит на квартиру Жаннет, — шепнула Джиа.

Джек снова посмотрел на женщину. На этот раз он узнал ее. Прошлым вечером в Бронксе она была на том сеансе… или что там у них было.

— Мне это не нравится, — сказал Джек. Тем более, что в квартире была Кейт.

— Посмотри туда. — Джиа кивком указала налево. — На углу.

Джек тут же заметил этого человека. Хотя он не опознал его — почти все участники того действа сидели спиной к нему, когда он заглядывал в окно, — он не сомневался, что и это член секты. Потому что и он пристально смотрел на квартиру Жаннет.

Сколько еще психов этим вечером бродят вокруг, задумался он, обводя взглядом квартал. Кроме этих двоих, больше никого не заметил.

Джек отошел к обочине, чтобы самому посмотреть на окна Жаннет, и увидел в одном из них силуэт человека. Между лопатками у него прошла легкая дрожь, словно прилетевшая с улицы Вязов. Из фриза сводчатого окна, усиливая его чувство растерянности, на него смотрела терракотовая голова с открытым ртом.

Затем тень в проеме исчезла. Джек быстро прикинул расположение комнат в квартире и решил, что это должен быть кабинет Жаннет. Она собирается выйти и присоединиться к этой парочке?

— Давай-ка отойдем отсюда, — сказал Джек, уводя Джиа из полосы света, падавшего из вестибюля, в тень.

И конечно же несколько минут спустя появилась Жаннет. Она пересекла улицу, присоединилась к этим двоим, и вся троица двинулась по направлению к Седьмой авеню.

— Как-то не по себе, — сказала Джиа. Когда она схватила его за руку и прижалась к нему, Джек почувствовал, что ее колотит. — Словно один из тех фильмов, которые ты заставлял меня смотреть. Куда, по-твоему, они идут?

— Держу пари — искать такси, чтобы добраться до Бронкса. — Но они его не волновали. Он думал о сестре. — Я проверю, что там с Кейт.

Он вернулся к дверям этого многоквартирного дома и нажал кнопку у таблички «Ж. ВЕГА». Три раза. Наконец Кейт ответила:

— Да?

— Кейт, это Джек. Я только что видел, как вышла Жаннет. С тобой все в порядке?

— Конечно. — Даже в этом маленьком динамике Джек слышал, что у нее хриплый от напряжения голос. — А что со мной может быть?

— Могу я подняться, Кейт? — Он посмотрел на Джиа в поисках поддержки, и она ответила сочетанием кивка и пожатия плеч. — Я бы хотел поговорить с тобой.

— Только не сегодня, Джек. Может, завтра. У меня был долгий день, и я не очень хорошо себя чувствую.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке, Кейт?

— Все отлично, Джек. Отлично.

Последнее слово она произнесла всхлипнув. У Джека сжалось сердце.

— Кейт…

Но она уже прервала связь.

Джек повернулся к Джиа и обнял ее.

— Я не могу этого вынести, — сказал он, притягивая ее к себе и прижимаясь щекой к щеке.

Она погладила его по спине.

— Я знаю, — шепнула она. — Ты из тех людей, которым все должно быть ясно, а тут ты ничего не понимаешь.

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Пойдем домой. Утром все будет выглядеть по-другому.

— Ага.

Но он сомневался в этом.

Глава 4

Пятница

Когда Сэнди, размахивая утренней газетой, ворвался в квартиру, Бет на кухне заваривала кофе.

— Та-да-да! — заорал он, показывая первую страницу.

Вскрикнув, Бет бросилась к нему. Вчера она перетащила сюда кое-что из своей одежды; сейчас она была босиком, в маленьких тугих шортах и майке и выглядела так привлекательно, что Сэнди захотелось схватить ее и сжать в объятиях, но она выхватила у него газету и, держа таблоид на расстоянии вытянутой руки, уставилась на заголовок из двух слов, напечатанный таким крупным шрифтом, что его можно было читать с другой стороны квартала.

СПАСИТЕЛЬ ЗАГОВОРИЛ!

— «Эксклюзивное интервью Сэнди Палмера для «Лайт»! — прочитала она текст, набранный италиком вдоль всего обреза полосы. — Сэнди! Твое имя на первой странице!

— Я знаю, знаю! Ну не здорово ли?

— Потрясающе! Я должна прочесть! — Она открыла третью страницу. — «Зови меня как хочешь, — сказал человек, которого назвали Спасителем. — Единственное, чего я тебе не скажу, — это мое имя». — Она подняла на него глаза и улыбнулась. — До чего классное начало!

Пока Бет читала, Сэнди прошел в первую комнату. Он не мог ни сидеть, ни даже стоять на месте. Каждый нерв в теле радостно пел, а в желудке так кололо, что его чуть не вытошнило от возбуждения. Сегодня, вне всяких сомнений, лучший день в его жизни, а лучшим моментом в нем было, когда он остановился перед газетным стендом и воззрился на первую полосу. Оцепенев, он стоял не менее минуты, не в состоянии даже запустить руку в карман за мелочью и купить газету. И в течение этой минуты он был свидетелем, как один человек за другим пропускали и «Таймс», и «Ньюс», и «Пост» и покупали «Лайт».

Меня. Мой «Лайт»

Он был чертовски убежден, что заслужил это. Вчера он еле живым добрался домой после того, как его безжалостно поджаривал Джордж Мешке и другие редакторы; затем появился Маккейн и устроил Сэнди экзекуцию на электрическом стуле. Он обстреливал его вопросами со всех сторон, явно надеясь поймать Сэнди на противоречиях. Детектив давил так, что Сэнди чуть не сломался.

— Я что, на допросе? — наконец заорал он. — Все, что я сделал, — ответил на этот чертов звонок! С каких пор это считается преступлением?

Эти слова заставили Мешке прийти к нему на помощь. Он сказал Маккейну, что их вполне устраивает достоверность истории, которая утром появится в печати. И Маккейн неохотно сдался.

— По крайней мере, мы знаем, что он был «морским котиком», — сказал могучий детектив. — Или, по крайней мере, он так утверждает. Если не хвастается. Но через подготовку «морских котиков» прошло не так много народу. Подключим военно-морской флот.

Он выдавил обещание, что Сэнди не будет упоминать марку и модель оружия Спасителя, и вылетел из редакции.

Но кроме первой полосы, кроме интервью, налицо был и тот факт, что «Лайт» впервые за свою пятидесятилетнюю историю отпечатал на неделе второй тираж. Газета связалась со своими рекламодателями, собрала все отложенные материалы о ресторанах, книгах и театрах и разместила их на последних страницах, чтобы возместить расходы по выпуску. Затем связалась с распространителями и договорилась о доставке специального выпуска, который вчетверо превышал обычный объем.

Это все из-за меня. Это я дал газете ход.

— Потрясающе! — сказала Бет, опуская газету и уставившись на него большими карими глазами. — Значит, сегодня все мы живы лишь благодаря уголовно наказуемому деянию. Ну просто нет слов! Потрясающе!

— Тебе понравилось? Ты думаешь, это хорошо написано?

Сэнди томительно ждал ее ответа. Бет восторгалась им, она занималась с ним любовью, но он хотел, чтобы она и уважала его.

— Абсолютно! Должно быть, так странно было слышать его голос по телефону. Я хочу сказать, он же спас наши жизни. Хотела бы я увидеть и запомнить, как он выглядит. А ты?

Этот вопрос обеспокоил Сэнди и поставил его в тупик. Он умирал от желания рассказать Бет о встрече со Спасителем и прошлой ночью пару раз ловил себя на том, что готов проговориться. Он боялся, что если в ближайшее время кому-нибудь не признается, то просто взорвется.

Но он не мог рисковать. Даже с Бет. Если она проговорится, он попадет в тяжелое положение. Может, он расскажет ей попозже, когда страсти утихнут. Или побережет историю для своей книги о Спасителе; это же будет колоссальный ход, когда он сможет рассказать, что на самом деле сидел лицом к лицу и разговаривал с этим загадочным человеком.

— А что бы ты сделала, если бы вспомнила его? — спросил Сэнди.

— То есть если бы кто-нибудь загипнотизировал меня и я бы вдруг вспомнила его лицо? — У нее загорелись глаза. — Эй! Да я бы могла использовать это в своем фильме!

Она кинулась к столу, который служил ему письменным, и набросала в блокноте несколько строк.

— Но если бы ты вспомнила, — повторил он, — что бы ты стала делать?

Бет посмотрела на него:

— Говоря по правде, не знаю. Вчера я была готова все рассказать миру. Но всего несколько минут назад, пока тебя не было, я на одном из каналов наткнулась на фильм «Убить пересмешника». Мой любимый черно-белый фильм, который я смотрела пару десятков раз. Там есть сцена, когда Скаут и Джем в лесу подверглись нападению, но кто-то, кого они не знали, убил нападавшего. Выяснилось, что это был Бо Ридли. Но Аттикус решил никому не говорить, потому что огласка может разрушить жизнь Бо. Это меня поразило: а что, если Спаситель как Бо Ридли: безобидный отшельник, который появился, когда в нем возникла необходимость, но чью жизнь может погубить огласка.

— Этот парень не так уж безобиден, — сказал Сэнди. — И конечно же никто по ошибке не спутает его с пересмешником.

— Может, и нет, но… — Бет пожала плечами. — Как он разговаривал?

— Нормально. Никакого акцента у него я не заметил. — Тут он не врал. Сэнди посмотрел на часы. — Меня ждут в конторе.

Сэнди решил зайти в «Лайт», чтобы опять оказаться в центре внимания. Он предполагал, что кое-кто из репортеров, особенно старшего поколения, будет ревновать, но надеялся, что большинство все же порадуется за него. Еще один круг почета с рукопожатиями и похлопываниями по спине ему не помешает. На этот раз, когда его не ждет необходимость писать интервью, он сможет расслабиться и повеселиться.

Кроме того, уйдя, он не должен будет и дальше врать Бет.

— О'кей, — сказала Бет. Она показала на его стол. — Ты не против, если я воспользуюсь твоим компьютером и кое-что запишу для своего фильма?

— Конечно. — Сэнди окинул взглядом хаос записок, газетных вырезок, конвертов, папок, футляров от лазерных дисков. — Если сможешь найти клавиатуру.

Бет хихикнула, когда стала рыться в этом мусоре.

— Не сомневаюсь, она где-то здесь. — Взяв какой-то конверт, она заглянула в него. — Тут что-то важное?

— Да! — громче и быстрее, чем сам хотел, отреагировал Сэнди. Он знал, что это за конверт: в нем хранились распечатки портрета Спасителя. Он сделал попытку засмеяться и с деланой небрежностью выхватил конверт из рук Бет. — Заметки для будущей статьи. Редактор убьет меня, если с ними что-то случится.

Бет слегка обиделась:

— Я с ними ничего не сделаю.

— Шучу. — Он скрестил руки на груди, прижав конверт к бьющемуся сердцу. — Чувствуй себя как дома. В полном смысле. Можешь делать все, что хочешь.

Спаситель был прав. Эти отпечатки налагали на него ответственность. Вчерашний разговор с Маккейном дал ему понять, как отчаянно детектив старается добраться до Спасителя. Если он найдет его, всем эксклюзивам придется сказать пока-пока.

Не было и вопроса — распечатки должны исчезнуть. В любом случае он не видел, что с ними еще Делать. Если ему понадобится еще экземпляр, то придется лишь вытащить «идентификационный набор» из компьютера «Лайт» и распечатать его.

Бет взяла со стола газету и снова уставилась на заголовок.

— Я все еще не могу поверить, как нам повезло, что человек с такой подготовкой оказался в этом поезде и в нашем вагоне. Я все думаю, как была бы рада встретить его… ну, ты понимаешь, обнять его и сказать спасибо, но, прочитав статью, я уже не так уверена.

— Почему?

— Ну, он не похож на человека, которому нужны теплые объятья.

— Да, он не таков. — Сэнди вспомнил убийственное выражение его глаз. — Фактически… — Смутное ощущение превратилось в подозрение. Он замолчал, стараясь полностью осознать его.

— Что? — напомнила о себе Бет.

— Я пытаюсь понять, многому ли из его рассказа можно верить.

— Ты думаешь, он врал?

— Не во всем. Я совершенно уверен, что та часть, где он говорил, что служил в «морских котиках», — чистая правда. Вспоминаю, как один из копов там, на месте, сказал, что у второго стрелявшего чувствовалась отличная подготовка, но вот относительно секретной работы для правительственных учреждений… вот тут я сомневаюсь. Он намекнул, что действует под прикрытием и если его узнают в лицо, то это разрушит легенду. А что, если он не под прикрытием? Что, если он скрывается по какой-то другой причине?

— Например?

— Например, он в розыске.

— Если это и так, надеюсь, его никогда не поймают.

— Если даже и поймают, честное слово, я его вытащу.

— Ты? Я и без того, Сэнди, считаю тебя выдающейся личностью, но, ради бога, как ты это сделаешь?

Он ухмыльнулся:

— Подниму людей. Перо могущественнее, чем меч, моя дорогая. Никогда не надо недооценивать силу прессы.

— Это наш парень, Стэн.

Только не снова, подумал Стэн, отрываясь от пончика с повидлом.

Этим утром они вернулись к Моше и устроились за своим привычным столом. Джой был скрыт страницей «Лайт» с кричащим заголовком, и на виду оставались только его руки. Обе. В это утро Джой не стал прятать руку со шрамом.

— Где это сказано?

Джой опустил газету. На одутловатом лице блестели черные глаза.

— Вот здесь, где он говорит, что работает по свободному найму для правительственных организаций, но не сказал ни на какие, ни что он для них делает.

— Ну и?..

— Прикинь, Стэн. — Склонившись к нему, Джой понизил голос: — Может, Контрольное бюро проследило кое-какие детали одного из наших маленьких устройств до той точки, где оно стало подозревать нас, но дело у них так и не выгорело. Тогда они наняли этого бывшего «морского котика», чтобы найти наше хранилище и взорвать его. Что и случилось. Что в таком случае первым делом предпринимают местные? Конечно, звонят в бюро. Банг! Они своего добились. Сработали.

Стэн задумался. У него было чувство, что, поскольку события в Вако произошли не так давно, бюро поостережется поджигать или взрывать здания. Но если эту работу сделает человек со стороны, кто-то, кого нельзя будет связать с ними…

— Это было бы незаконно, Джой, — невозмутимо сказал он. — Я не могу поверить, что наше правительственное агентство может пойти на такое.

Джой ухмыльнулся:

— Ну да, конечно. Но знаешь, что мне пришло в голову?

— Так что тебе пришло в голову?

Джой извлек из нагрудного кармана рубашки газетную вырезку и разложил ее на столе. Стэн узнал статью из предыдущего номера газеты — рассказ очевидца. Джой ткнул пальцем в фотографию автора.

— Видишь этого типа? Тот самый, кто сегодня рассказывает о своем разговоре с этим гребаным Спасителем. И вот что я думаю — стоит поболтаться у конторы «Лайт» и посмотреть, что это за кусок дерьма.

— То есть ты хочешь выследить его? — Похоже, это пустая потеря времени.

— Ага. А почему бы и нет? Уж лучше, чем сидеть в сортире, как я называю свою сегодняшнюю жизнь.

Но разве это не так? Для них обоих.

Чем больше Стэн думал об этой идее, тем больше склонялся к мысли, что Джою это пойдет только на пользу. Пусть даже он окажется с пустыми руками — как у него в большинстве случаев и бывало, — по крайней мере, будет чем-то занят, вместо того чтобы целыми днями сидеть на стуле в мусорном ящике их квартирки, вперившись в телевизор.

— Может, я составлю тебе компанию, — сказал Стэн. — Просто чтобы подстраховать тебя.

Он бросил эти слова небрежно, но на самом деле был совершенно серьезен. В эти дни Джой напоминал кусок пластиковой взрывчатки. И трудно было сказать, что послужит искрой в детонаторе.

— Выглядишь ты ужасно, — сказала Кейт своему отражению в зеркале ванной. Бледная, темные круги под глазами… по крайней мере, нет конъюнктивита. Она допоздна с тревогой думала об аденовирусе — вот и симптомы бессонницы.

Она посмотрела на ладонь. Крохотный след от укола уже исчез. Два дня, когда эта точка воспалилась и болела, она опасалась, что у нее какое-то заражение. Но сегодня от болей не осталось и следа.

А вот об усталости этого не скажешь. Она не сомневалась, что причиной ее были сны. Прошлой ночью ей достался самый странный из всех. Всю ночь она летала над пространством, усыпанным монетами — пенни, никели, даймы и четвертаки, — все размерами со стадион. А в голове у нее гудела сумятица голосов, большей частью незнакомых, кроме голоса Жаннет и, похоже, Холдстока. Они, приближаясь и удаляясь, звали ее по имени.

И тут сон прервался.

Она услышала, как вошла Жаннет и прямиком направилась в свою комнату.

А ее ждало очередное утро в состоянии полной измотанности — физической, душевной, эмоциональной.

Какая-то часть ее существа хотела сбежать. Эмоциональные оскорбления со стороны Жаннет — она вела себя так, что оскорбительны были даже молчание и равнодушие, — все это было больше, чем Кейт могла вынести. Но она продолжала убеждать себя, что это не Жаннет. Ее мозг поражен, и подлинное «я» Жаннет отчаянно взывает о помощи. И Кейт держала здесь лишь необходимость спасти настоящую Жаннет.

Жужжание зуммера… она открыла дверь ванной. Это из вестибюля. Кто-то внизу хочет зайти. Жаннет перестала отвечать на любые звонки — в дверь, по телефону, — так что Кейт знала, что ответить придется ей.

Ради бога, кто это может быть, подумала она, нажимая кнопку звонка.

— Да?

— Кейт, это Джек. Нам надо поговорить.

Надо ли, опять подумала она.

— О'кей. Поднимайся на кофе.

— Ты не могла бы спуститься? Зайдем к Эндрю или куда-нибудь еще.

У Джека был такой серьезный голос. Что у него на уме?

— Дай мне что-нибудь накинуть.

Через несколько минут она в джинсах и свитере спустилась в вестибюль здания. Жаннет она оставила записку с сообщением, куда идет. Впрочем, Жаннет это не интересовало.

Она увидела, что Джек, тоже в джинсах, но во фланелевой рубашке, ждет на тротуаре. Видно было, что и он не отдохнул толком. Встретив Кейт, он обнял ее.

— Я знаю о тебе и о Жаннет, — тихо сказал он, — но это, черт возьми, ровно ничего не меняет. Ты моя сестра, и я люблю тебя.

Внезапно Кейт поняла, что она прижимается лицом к его груди и плачет, захлебываясь сдавленными рыданиями. Она пыталась взять себя в руки, но рыдания не прекращались.

— Все в порядке, Кейт, — ласково проговорил он. — Ничего не бойся. Ни одна живая душа…

Высвободившись, она вытерла глаза.

— Я плачу не поэтому. Я так рада, что ты знаешь. Ты не представляешь, какое это облегчение — перестать скрывать от тебя, рассказать хоть кому-нибудь…

— Ох… да ладно тебе. Я провел полночи, прикидывая, как бы получше тебе это сказать. Я не знал, как ты отреагируешь. Я…

Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Ты поступил как нельзя лучше.

Кейт постояла еще несколько секунд, прильнув к брату. У нее кружилась голова от облегчения. С сердца спала та тяжесть, которую она несколько лет носила в себе.

— Давай погуляем, — предложил он. — Я еще не напился кофе.

— Но дай мне еще раз услышать эти слова, Джек, — сказала она, когда рука об руку они шли к Седьмой авеню. — Неужели моя порочность в самом деле ничего не изменит в твоем отношении ко мне… или ты просто успокаиваешь меня?

Он скорчил гримасу:

— И вовсе ты не порочная.

— Еще какая.

— Ничего подобного. Когда я слышу слово «порочная», то представляю себе толстую бабу в комбинезоне и сапогах, с лохмами на голове, которая выражается только матом.

Она засмеялась:

— О таких мужеподобных созданиях речь больше не идет. Просто мы сами так себя называем. Как говорит Жаннет: «Возвращаем слову его значение». — Вспомнив выражение Жаннет, Кейт ощутила прилив грусти. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ладно. Вопрос, насколько я понимаю, заключается вот в чем — поскольку я каждодневно вру о себе всем напропалую, как ты можешь быть уверена, что тебе я говорю правду?

— И вовсе не…

— Или, может быть, я из тех либералов, которые политкорректно удирают от разговоров на эту тему?

Неужели она обидела его?

— Джек…

— Давай хоть кое-что выясним раз и навсегда, Кейт. Я не поклонник политкорректности и не либерал. Кроме того, не консерватор, не демократ и не республиканец. Я исхожу из одного принципа: твоя жизнь принадлежит тебе. И это означает, что ты вольна делать с ней все, что хочешь, пока это не мешает свободе других людей распоряжаться своей жизнью. Это означает, что твое тело принадлежит тебе и ты можешь делать с ним все, что захочешь, — прокалывать, накачивать наркотиками, сжигать. Твое дело. То же самое и с сексом. Пока тебя к нему силой не принуждают, меня не касается, как ты им занимаешься. Я не должен ни обвинять, ни оправдывать, потому что это не моя жизнь. Она твоя. В той же мере я не должен ни понимать, ни объяснять. Чего, кстати, я не делаю.

Когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, Кейт вскинулась:

— Но это не говорит мне, что ты чувствуешь.

— Чувствую? Ты хочешь услышать, как я изумлен и потрясен? Если бы ты всю жизнь вела себя как мальчишка-сорванец и никогда не бегала бы на свидания, я бы еще понял… Но у тебя появлялся один бойфренд за другим.

— Верно. Но ни одного постоянного.

— Это так важно?

— Тогда я так не думала. А вот сейчас думаю. Они нашли уютное местечко на Седьмой улице — «Греческий уголок». Она не увидела за стойкой никого, кто хоть бы отдаленно напоминал грека, но тут стоял запах хорошего кофе. Они заняли столик в огромном стеклянном пузыре, который под лучами солнца мог стать настоящей жаровней. Джек вздохнул:

— Говоря по правде, Кейт, я не понимаю однополых отношений. Я знаю, они существуют, и принимаю их, но мне они чужды. Они меня не заводят. Но тут речь идет о тебе, Кейт.

— Ты не мог бы удивиться больше, чем я сама. Но так получилось. Со мной. И я ровно ничего не могу сделать.

— Но как? Когда? Где? Почему? Вот тут ты мне помоги, Кейт. А то я в полном недоумении.

— Да я и сама пытаюсь понять, Джек. Ты хочешь знать когда? Когда я поняла? Сама не знаю. Ребята-геи, кажется, осознают это раньше. С женщинами не так просто. Наша сексуальность непостоянна, текуча — это не мое выражение, я где-то прочитала. Но это правда. У женщин гораздо более интимные отношения друг с другом. Конечно, девчонкой мне нравились ребята. Мне нравились свидания, нравилось, когда за мной бегают, ухаживают. Но знаешь, что мне нравилось больше всего? Посиделки в ночных рубашках.

Джек закрыл глаза.

— Только не говори мне, что девчонками вы устраивали лесбийские оргии в нескольких футах от моей спальни, а я ничего не знал.

Кейт легонько ткнула его ногой под столом.

— Не ори так громко, Джек. Успокойся, ладно? Ничего не происходило. Конечно, были разные контакты — бои на подушках, щекотание, хихиканье, спанье втроем на одном матрасе или вдвоем под одеялом. Словом, это было нормальное поведение для девочек — но не для мальчиков.

— Готов согласиться.

— И нормальное для меня. Мне нравилась близость с другими девочками, эта интимность, и, может, я любила это больше, чем другие, но никогда не связывала с сексом.

— Когда же это случилось?

— То есть когда я поняла, что порочна? Джек набрал в грудь воздуха.

— Опять это слово.

— Привыкай. Я выяснила примерно два года назад.

— Два года? То есть раньше ты никогда…

— Ну, это чуть не случилось во Франции… помнишь, я девчонкой провела год за границей…

— Мне ужасно не хватало тебя.

— Неужели? Приятно слышать. Я не имела понятия.

— Большие мальчики не плачут.

— Ну да, стыдно. Но, как бы там ни было, я почти или очень близко познакомилась с этим, но потом практически не вспоминала, потому что к таким вещам во Франции относятся по-другому. Ты помнишь песню Йони Митчелла «Во Франции они целовались на главной улице»?

— Смутно.

— Ну, так это правда. Во Франции девушки целуются на улице — обыкновенные нормальные девушки. Они целуются, обнимаются, гуляют под ручку, рука в руке. Там это считается совершенно нормальным.

Стоял февраль, ее звали Рене — темные волосы, темные загадочные глаза, высокая, длинноногая; ей было двадцать два года, на год старше Кейт. Она пригласила ее провести день в родительском имении в Рюи-де-Дом. Болтая, они вдвоем вволю погуляли по соседним полям. Когда хлынул ливень, Рене терпеливо слушала корявый французский Кейт. Когда они наконец добрались до пустого дома, то промокли до костей и замерзли. Стянув мокрую одежду, завернулись в огромный плед и, дрожа, уселись перед огнем.

Правая рука Рене скользнула по плечам Кейт и притянула ее поближе… чтобы было теплее, сказала она.

И это было хорошо, потому что Кейт уже стала думать, что никогда в жизни больше не согреется.

У тебя такая холодная кожа, сказала Рене. И начала растирать Кейт спину… чтобы разогреть кожу.

И это сработало. Только несколько движений, и Кейт охватило жаром. В ответ она тоже стала массировать гладкую спину Рене; кожа у нее была нежной, как у ребенка. Длинные руки Рене дотянулись до бока, наконец, коснулась груди. Кейт чуть не задохнулась от непередаваемо острого ощущения, когда пальцы стали ласкать ей соски, и затаила дыхание, чувствуя, как губы Рене приникли к ее шее, а руки уже ласкают живот. Ей казалось, что где-то глубоко внутри разгорается пожар…

И тут снаружи донесся звук шин по гравию — с рынка приехала мать Рене с ее маленьким братом, чтобы заняться приготовлением обеда. Кейт решительно стряхнула с себя оцепенение, и из комнаты Рене донесся сумасшедший хохот, пока хозяйка подбирала гостье сухую одежду. Они спустились вниз, чтобы поздороваться с матерью Рене… и никто из них больше никогда ни словом не вспоминал этот день.

— Что значит «чуть не случилось»? — спросил Джек.

— Подробности не важны. Все это ушло в подсознание — или, может, я сама его туда загнала. Я сама толком этого не понимала, — но главное, что, когда я позволяла себе вспоминать, мне казалось, что со мной произошел странный, но интересный эпизод. Кроме того, я была свободной белой женщиной без малого двадцати одного года, и на дворе стояли семидесятые, когда было так здорово экспериментировать со своей жизнью. Я столкнулась с лесбийскими отношениями, но знала, что не была лесбиянкой. И пошла дальше.

— В медицинскую школу.

— Где встретила Рона. Он был симпатичным, тонко чувствующим человеком, у нас было много общего: происхождение из рядов среднего класса, похожие семьи, и оба мы были нацелены на медицинскую карьеру. Он так сходил с ума по мне, что, казалось, мы идеально подходим друг другу. Я любила его, может, не так сильно, как он меня, но нас неподдельно тянуло друг к другу, и предполагалось, что я выйду за него замуж. Что я и сделала. Рон был хорошим парнем. Многие женщины, которые в прошлом были замужем и развелись, рассказывают жуткие истории об оскорбительных отношениях в браке. У меня их не было. Я не могу сказать, что развелась из-за плохого отношения к себе. Скорее, это я плохо относилась к нему.

— Как я слышал от отца, он обманывал тебя.

— Я не могу его осуждать. После рождения Элизабет я потеряла интерес к сексу. В этом нет ничего необычного, и со временем это проходит, но у меня это длилось и длилось. У нас с Роном долго был счастливый брак. Я была хорошей женой, а он хорошим мужем. Но шло время, и я все меньше и меньше чувствовала полноту жизни. Ужасные слова, но они точно описывают, что со мной происходило. Что-то ушло, Джек, и я не знала, что именно. Пока не встретила Жаннет.

— Ты хочешь сказать, сивиллу?

— Пожалуйста, не говори так, Джек, — сдерживая вспышку гнева, сказала она. — Ты не знал ее до этой истории с вирусом. Она самая восхитительная личность из всех, кого я встречала.

— Ладно. Прошу прощения. Ты права. Я знаю лишь безумную Жаннет. И тем не менее — стоило ли из-за нее вносить такую сумятицу в свою жизнь?

— Джек, ты не можешь представить, какой я была. Я забыла о всех радостях жизни. Я навещала родителей, неплохо справлялась с материнскими обязанностями, но быть хорошей женой мне не удавалось. Рон — хороший человек, внимательный любовник, но, что бы он ни делал, все было плохо. Я не давала Рону того, в чем он нуждался, и наконец он ушел. Я не осуждаю его, он сам ругает себя. И это разбивает мне сердце. Ведь мы были прекрасными друзьями. Он думает, что разрушил наш брак, но на самом деле разрушила его я.

— Ты или Жаннет?

— Я не знала ее до того, как мы с Роном расстались. Мое педиатрическое отделение решили компьютеризировать, а я ровно ничего не знала о компьютерах. Ими занимались Рон и дети, а меня это никогда не привлекало. Но тут я поняла, что надо поторопиться, и, увидев объявление, что в местном отеле «Мариот» проходит набор на компьютерные курсы для женщин-новичков, я на них записалась.

— Дай-ка мне прикинуть: и вела их Жаннет.

— Она, как программист, по совместительству работала и в фирме, которая проводила семинары по всей стране. Жаннет составила свой собственный курс, рассчитанный только на женщин, которые жутко боятся компьютеров. Для нее это было важно, потому что, по ее мнению, женщины не имели права оставаться в стороне от компьютерной революции.

Кейт почувствовала, как при этом воспоминании у нее сжалось горло.

— Тебе стоило бы увидеть ее, Джек. Она была просто восхитительна. Стоило ей войти в комнату, как она полностью овладевала присутствующими. Она вела себя легко и раскованно, но мы чувствовали, что она искренне заботится о нас. Кроме того, она была такая веселая, Джек. Я понимаю, сегодня в это трудно поверить, но она буквально очаровала нас рассказами, как по телефону решала проблемы с компьютерами.

— То есть возникло что-то вроде мгновенной химической реакции?

— Я не могла оторвать от нее глаз. Она предпочитала носить теннисные рубашки, брюки и сандалии; тогда волосы у нее были короче, и она куда больше, чем сейчас, напоминала мальчишку, но в то время я списывала это на ее увлеченность компьютерами. Не могу сказать, что влюбилась в нее, но когда в первый вечер класс разошелся, я была настолько захвачена ее личностью, что не могла смириться с мыслью, что сейчас мы расстанемся и я пойду домой. Мне хотелось чего-то большего. Я подошла к ней и спросила, дает ли она частные уроки…

Жаннет с легкой улыбкой в уголках губ долго рассматривала ее.

— Какие уроки?

— Ну, м-м-м… компьютерные. — Ну и вопрос. — Мне нужно что-то вроде ускоренного курса.

— Почему бы не поговорить об этом за обедом?

Кейт понравилась эта идея. Дети дома; она оставила им деньги на пиццу. Обед с этой восхитительной женщиной куда предпочтительнее, чем ломтик или два пиццы по возвращении домой. Она только должна сообщить, что вернется позже, чем предполагала.

— Звучит заманчиво, — сказала она. — Но первым делом я должна позвонить.

Они расположились в итальянском ресторанчике при отеле. Жаннет начала со светлого пива, а Кейт — с коктейля «Манхэттен». Жаннет запротестовала, когда Кейт заказала телятину, и попросила принести спагетти «Путанеска». За едой, распив бутылку кьянти, Жаннет задала кучу вопросов, а Кейт дала кучу ответов.

Когда с обедом было покончено, она пригласила Кейт к себе, где можно с помощью ноутбука выяснить, много ли она знает и что еще ей надо усвоить. Прекрасная идея. Рядом с этой женщиной Кейт чувствовала себя так тепло, так уютно, что хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.

В комнате Жаннет, куда она вошла, было темно, если не считать мерцающего экрана ноутбука. Она двинулась к нему, но так и не добралась. Руки сжали ее предплечья, развернули, и теплые губы нашли ее. Кейт оцепенела, инстинктивно съежилась, но затем уступила этим губам. Руки Жаннет переместились с плеч к пуговичкам ее блузки, расстегивали, спускали блузку с плеч. Она была так настойчива, что ее желанию нельзя было сопротивляться. Да Кейт и сама не хотела отвергать ее или сопротивляться растущему в ней жару, потому что ее переполняли новые ощущения, которых она никогда не испытывала.

Она позволила Жаннет отвести ее к постели, позволила уложить себя на цветастое покрывало и почувствовала, что ее уносит в места, где она никогда не бывала, в другую реальность. И в следующие два часа она получила свой первый частный урок от Жаннет — но не в компьютерном деле, — она как опытный терпеливый преподаватель вела ее по путям тепла и влаги.

— Одно повлекло за собой другое… мы стали любовницами. Затем партнерами. И я начала вести двойную жизнь. Жаннет сказала, что ее сексуальность сразу же выделила меня из всего класса, — она называла меня «лесбиянкой из Трентона», — но не догадывалась, что была у меня первой.

— Но она тебя устраивала? — спросил Джек, и она увидела в его глазах подлинную озабоченность.

— Не думаю, что когда-либо испытывала больше счастья или острее чувствовала… вообще. Жаннет была для меня просто чудом. Она так тонко понимала меня. Она была моим проводником в том мире, о существовании которого я не догадывалась, а я сглаживала кое-какие острые углы ее характера и учила более широкому взгляду на мир.

После кофе и рогаликов они выбрались из «Греческого уголка» и пошли в городской сад, который тянулся вдоль Седьмой авеню.

— Куда ты пойдешь отсюда? — спросил Джек, когда они пробирались сквозь листву.

Вдоль обочины стояли горшки с разнообразной зеленью — от гевей и огромных папоротников до маленьких королевских пальм. На переднем плане бушевало разноцветье красок — красных, желтых, синих, пурпурных, — а за ними, еле просвечиваясь сквозь запотевшее стекло, лежал ярко-зеленый кусочек влажных джунглей.

На прошлой неделе Кейт сорвала бы несколько цветов для квартиры, но только не сегодня… у нее было не то настроение, чтобы заниматься цветами.

— Через два года, когда Лиззи кончит колледж, я все расскажу детям и Рону. После этого новости быстро дойдут до моих пациентов, и ты понимаешь, что начнется. Добрая часть их отшатнется от меня. Трентон, может быть, и столица штата, но по сути это маленький городок. Люди решат, что им не стоит поручать своих детей, особенно девочек, педиатру-лесбиянке. Тем более, что в том же заведении есть еще пять нормальных врачей. И к тому же мои коллеги вряд ли обрадуются.

— Так переезжай в Нью-Йорк, — сказал Джек, кладя ей руку на плечо. — Тут есть масса детей, родителей которых не волнует, как ты проводишь свое свободное время. Здорово будет жить рядом с тобой.

Она прислонилась к нему:

— Ты не представляешь, как я ценю возможность вот так поговорить с тобой. Прости, что так все получилось. Пойми меня: любовь, которая не осмеливалась заявить о себе, невозможно заставить замолчать. Но я так долго все таила в себе, что сейчас чувствую себя… такой одинокой.

— Но ведь у вас с Жаннет должны быть друзья. Я знаю, что тут есть большое сообщество геев…

— Да, но я сорокачетырехлетняя баба, которая не вписывается в их компанию. Рядом с юными лесбиянками, с девицами двадцати с чем-то лет, которые еще подростками занимались этим, я чувствую себя отверженной, парией. Они считают, что мы не из их компании, и всем, кому это не нравится, говорят: а пошел ты на…

— Куда? — улыбнулся Джек. Ты сказала: «Пошел на…»

— Мне всегда было трудно произносить эти слова.

— Потому что ты нормальный человек. И всегда была им.

Кейт вздохнула. Это правда. Она не выносила ругательств.

— Во многих смыслах я и остаюсь нормальным человеком. Нормальная лесбиянка — можешь ты представить такое? Ходячая нелепица, оксюморон. Родилась нормальной, и обречена на смерть из-за своей убийственной нормальности. Я всегда старалась быть хорошим примером — для тебя, когда ты рос, а потом для Кевина и Лиз.

— Что у тебя и получалось, — мягко сказал он. — И вижу, что и сейчас получается.

— Я не хочу ни менять мир, ни вступать в какое-то движение. Просто я хочу быть сама собой. Мне понадобилось так много времени и стараний, чтобы понять это, что сейчас я хочу только расслабиться и отдохнуть. И пока рядом есть Жаннет, меня совершенно не волнует, что думают другие. Мы уже не в том возрасте, чтобы красоваться в гей-клубах; мы лишь раз как-то выбрались пообедать, но большей частью мы сами готовим и радуемся возможности побыть наедине.

— Когда не приходится специально одеваться и выбираться в город, чувствуя себя как в фильме с Марлоном Брандо «Дикарь»?

— Чувствовать себя симпатичной лесбиянкой — этого более чем достаточно в моем наборе отклонений.

— Кончай говорить о своих отклонениях.

— Я имею в виду несоответствия норме. Это то, чем мы, ненормальные, занимаемся.

— Тут уж с твоими эмоциями ничего не поделаешь. Но если ты никому не приносишь вреда…

— По крайней мере, пока этого не случалось. Но когда наконец я все расскажу… кто знает? — Кейт покачала головой. — Все это из-за хромосомы… одной проклятой хромосомы.

— То есть имеется такой ген?

— Может быть. Но я говорю об Y-хромосоме, о той самой, которая делает тебя мужчиной. У нас, женщин, две Х-хромосомы, но если бы я могла поменять одну из них, сменить X на Y, мои чувства к Жаннет можно было бы считать совершенно нормальными.

Джек тихо присвистнул:

— Господи Иисусе. По-твоему, вот из-за чего вся эта неразбериха?

— Именно. Всего одна хромосома. С ней я не мучилась бы этими жуткими страхами, не боялась бы, что люди узнают.

Он потряс ее за плечо.

— Подумай вот о чем. Ты собираешься рассказать и отцу?

Кейт поежилась. Она не представляла, как отреагирует отец. Она любила его. Они всегда были близки, но это ей и в голову не приходило. В его мире не было лесбиянок. Какими словами может она поведать, что его единственная дочь — одна из них?

— Я еще не решила — рассказать ли ему до детей или после. Но в любом случае ты понимаешь, как его это потрясет.

— Расстроится или полезет на стенку? Засмеявшись, Кейт обняла Джека.

— И то и другое.

Она полюбила нового Джека. От него шло ощущение силы и удачи. До чего чудесно быть рядом с ним. Все становится легко и просто.

Оглядевшись, Кейт поняла, что они вернулись к «Арсли». Она слегка боялась подниматься наверх и встречаться лицом к лицу с Жаннет. Какая она сегодня?

— Хочешь, я поднимусь с тобой? — спросил Джек.

Он что, читает мысли?

— Я не против.

Она открыла входную дверь, но остановила Джека в холле. Он должен совершенно четко понять одну вещь.

— Никто не должен знать, о чем мы говорили с тобой, Джек. Никто — пока и Кевину, и Лиз не исполнится восемнадцать лет. Это нужно не столько мне, сколько им.

— О'кей, конечно, но…

— Никаких но, Джек. Рон ничего не знает, и я даже не догадываюсь, как он отреагирует. Он хороший человек, я думаю, он все поймет, но ничего нельзя знать заранее. Если он решит, что его мужское начало потерпело урон, он может попытаться воздействовать на меня через детей. Пока мы совместно воспитываем их, но он может подать в суд — мол, я лесбиянка и не могу быть матерью…

— Не может быть.

— Это случается сплошь и рядом, Джек. Суды непримиримо относятся к лесбиянкам. Но если даже Рон смирится, как насчет Кевина и Лиз? Новость мгновенно распространится по школе, а ты же знаешь, как жестоки могут быть дети. Юность — вообще нелегкий период. И я не могу увеличивать груз, который лежит на них. Когда они оба будут в колледже, я сяду с ними и все им расскажу. До той поры я должна буду молчать. Как и ты.

— Я? — удивился он. — Что за?..

— Да, ты. Ты, как и я, ведешь двойную жизнь. На людях у тебя одно лицо, но есть и другое — облик того самого Наладчика Джека, который ты скрывал все эти годы от отца, от Тома, от меня и, уверена, от полиции, потому что ясно как день — кое-что из твоих дел далеко от законности. И у тебя есть свои тайны, Джек.

Он посмотрел на нее и кивнул.

— Никогда об этом не думал, но, скорее всего, так и есть. Если не считать, что я всегда остаюсь самим собой. Всегда.

— Расскажи мне о себе.

Он покачал головой, поднял руку и показал ей кончик мизинца:

— Я чуть приоткрыл дверь, но ты и через щель увидела довольно много. Остальное пусть остается внутри.

— Почему?

— Потому что путь ко мне куда длиннее и темнее, чем к тебе.

Она ожидала увидеть печаль в его глазах, но они были спокойны и невозмутимы. Он сделал свой выбор. И жил с ним.

Так же, как она жила со своим.

Когда Джек и Кейт вошли, Жаннет не было видно.

— Может, она еще спит, — сказала Кейт. Джек надеялся, что нет. Перед тем как оставить женщин наедине, он хотел проверить, в каком состоянии Жаннет. Кроме того, надо было еще раз присмотреться к человеку, который так много значил в жизни его сестры. Джек ничего не мог поделать с собой, но теперь он смотрел на Жаннет по-другому. Она больше не была лишь подругой Кейт. Она была ее любовницей.

— Кто спит? — спросила Жаннет, с кружкой в руке выходя из комнаты.

На ней был свитерок и короткие обрезанные шорты. Красивые ноги. Великолепные мышцы. Явно качается.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Кейт. Жаннет просияла.

— Абсолютно великолепно. А как ты? И Джек тут. Рада новой встрече. А вы-то как?

Глянув на Кейт, Джек увидел тонкую полоску ее сжатых губ и понял, как она себя чувствует. Они оказались в обществе Мэри Поппинс, говорившей без акцента.

— Прекрасно, — буркнул Джек. — Мы прошлись и поболтали.

— С Джеком я забываю обо всем, — сказала Кейт. — Он знает все и вся.

Жаннет скользнула на кухню.

— Вот и прекрасно. — Она поставила свою чашку в микроволновку и принялась нажимать кнопки. — Только все это не важно.

Кейт ошеломленно взглянула на нее:

— Что ты имеешь в виду?

— О, ровным счетом ничего. — Она расплылась в улыбке. — И в то же время все.

Жаннет нажала кнопку «пуск», и улыбка сползла с ее лица. Оно оплыло, и, глядя в одну точку, Жаннет судорожно сглотнула.

— Жаннет? — кинулась к ней Кейт.

Жаннет начала что-то бормотать, медленно и трудно выталкивая слова, как пробку из бутылки:

— Кейт… я… мы… нет… Кейт… со мной покончено. Я больше не могу… держаться…

И тут микроволновка звякнула и отключилась. Жаннет моргнула, и улыбка вернулась на лицо так же неожиданно, как и исчезла.

— Что случилось? — спросила она. — Что вы так смотрите?

— На тебя снова нашло затмение, — сказала Кейт.

— Что за глупости. — Она вынула чашку из микроволновки и сделала глоток. — М-м-м…

— Жаннет… — начала Кейт, когда та попыталась проскочить мимо нее из кухни, но Жаннет прервала ее:

— У тебя есть какие-то планы на сегодня, Кейт? — Она шлепнулась в кресло-качалку и улыбнулась.

Пока Кейт пыталась в очередной раз убедить Жаннет встретиться с доктором Филдингом, Джек рассматривал микроволновку. Он не был уверен, но вроде помнил, что на Жаннет нашло «затмение» прошлым вечером, когда Кейт подогревала подливку из авокадо. И теперь снова — пока она разогревала свой кофе.

Может ли микроволновка быть причиной таких «затмений»? Он не так много знает о них, но если людям с сердечными стимуляторами советуют держаться от них подальше, какие еще штуки они могут выкинуть?

— Никто не против, если я себе сделаю чашку кофе? — произнес он во всеуслышание.

Кейт удивленно посмотрела на него, и он понял ее мысль: не много ли ему будет после того количества кофе, что он выпил в «Греческом уголке»?

Но Жаннет сказала:

— Конечно, будьте как дома.

Найдя кружку, он наполнил ее водой и поставил внутрь печки, что дало ему возможность осмотреть ее. Он заметил, что дверца на петлях расшатана, и нашел трещину в правом нижнем углу застекления. Не падала ли она когда-нибудь?

Прикрыв дверцу, он поставил таймер на пять минут и нажал «пуск». Когда микроволновка зажужжала, Джек повернулся к Жаннет.

Ничего. Она продолжала сидеть в передней комнате, поднося чашку к губам и отрицательно мотая головой в ответ на все предложения Кейт.

Его теория вроде несостоятельна.

Но подождите. Оба раза Жаннет находилась на кухне. Решающим фактором может быть расстояние.

Щелчок на кнопке «пуск».

— Что-то тут не в порядке, — пробормотал Джек. — Микроволновка дает сбои.

— Порой неплотно прикрывается дверца, — сказала Жаннет. — Убедитесь, что она плотно закрыта.

Джек изобразил, что он открывает и закрывает дверцу, и сделал вид, что нажимает «пуск».

— Ничего. Все еще не запускается.

— Ох уж эти мужчины! — фыркнула Жаннет и поднялась с качалки. — Вы годитесь только для одного дела.

Джек отступил в сторону, подпуская ее к микроволновке.

— И для какого же?

— Для продолжения рода.

Странные слова из уст лесбиянки. Разве производитель не считается в среде геев оскорбительным выражением?

Он смотрел, как Жаннет нажимает кнопку «пуск».

Она выронила чашку, облив лодыжку Джека горячим кофе, на лице ее появилось то же самое оплывшее выражение, и она снова стала бормотать:

— Нет… да… это поможет… кто вы…

— Жаннет! — вскрикнула Кейт, кидаясь в кухню. — Это снова начинается!

— Спокойно, Кейт.

Она схватила Жаннет за руку.

— Что происходит?

— Это микроволновка. Похоже, она оказывает на нее какое-то воздействие.

— Так выключи ее!

— Нет, — выдохнула Жаннет. — Оставьте… ее.

— Послушайся ее, Кейт. Воздействие положительное. Словно оно снимает какое-то заклятье, под которым она находится.

— Вирус, — сказала Жаннет. — Это вирус…

— При чем тут вирус? — Кейт схватила Жаннет за плечи и мягко развернула лицом к себе. — Расскажи мне.

Джек сделал шаг назад. Три человека на маленькой кухне полностью исчерпали предел ее вместимости. Пусть разбирается Кейт. Она же врач.

Интонация Жаннет изменилась — голос тот же самый, но вдруг он стал более решительным.

— Мы не хотим говорить об этом.

— Что это значит — «мы»? Голос вновь задрожал.

— Это не я… не слушай их. Это вирус… изменил нас.

— Как изменил?

— Мой мозг… наши мозги… достигли критической массы… — Голос вновь изменился. — Нет! Мы не будем говорить об этом!

Жаннет с силой зажмурила глаза. Похоже, она делала героическое усилие, чтобы сохранить контроль над собой. Это могло выглядеть забавно на сцене или в комедийном выступлении, когда кто-то делает пародию на фильм ужасов, изображая, как демоническое присутствие сказывается на всех окружающих, но Жаннет была вся залита испариной от страха, — и вот она-то была совершенно реальной. Джек чувствовал, как какая-то личность неотступно держит ее, вцепившись когтями, и всем сердцем сочувствовал ей. Он хотел помочь ей, но не имел представления, как это сделать.

— Скажи мне, Жаннет! — потребовала Кейт. — Что с тобой происходит?

— Меня пожирают… пожирают живьем. Каждую минуту… каждую секунду… меня все меньше… их все больше.

— Жаннет, это похоже на… Микроволновка звякнула. Жаннет оцепенела и моргнула.

Проклятье! Джек быстро обогнул Кейт, поставил таймер на десять минут и снова запустил его.

— Е pluribus unum! E pluribus unum! E pluribus unum!..

Она продолжала повторять эту фразу, и Джек не мог понять, какую из Жаннет он видит перед собой. Слова эти походили на молитву, на мантру — нечто, что можно повторять раз за разом, чтобы заглушить какие-то звуки или отогнать пугающую мысль.

— Жаннет! — Кейт трясла ее за плечи. — Жаннет, прекрати и слушай меня!

Но она продолжала гудеть все ту же фразу. И тут Джек повернулся на звук открывающейся двери и увидел, как в комнату ворвался Холдсток.

— Что здесь происходит? — вскричал толстячок. На нем был серый костюм-тройка; лицо раскраснелось и вспотело, словно он бежал. — Что вы с ней Делаете?

— Эй-эй! — сказал Джек, вытянув руку и преградив ему дорогу. — Откуда вы свалились?

— У меня постоянное приглашение, — выдохнул Холдсток и показал ключ. — Видите? Не сомневаюсь, у вас такого нет.

Он попытался скользнуть мимо Джека, но тот не собирался пропускать его и схватил за лацканы пиджака.

— Спокойнее, приятель. Стой, где стоишь.

А за спиной Джека продолжался монотонный речитатив «е pluribus unum».

— Уберите от меня руки! И перестаньте мучить эту женщину, а то я вызову полицию!

— Неужто? — хмыкнул Джек. — Интересно.

Но он принял во внимание угрозу. Меньше всего он хотел увидеть в дверях пару копов.

— Пропустите меня к ней! Пожалуйста!

— Пусти его, Джек, — попросила Кейт. — Может, он объяснит, что происходит.

Джек отпустил Холдстока, который кинулся к Жаннет.

— Послушайте ее, — сказала Кейт, когда Холдсток приблизился. — Вы хоть понимаете, что все это значит?

— Конечно, — бросил он, но вместо объяснения проскочил мимо Кейт и сразу же выключил микроволновку.

— Эй! — вскинулся Джек, когда речитатив смолк. Жаннет повисла на Кейт, но тут же выпрямилась и оттолкнулась от нее.

— Что?.. Где?..

— Все в порядке, дорогая, — сказал Холдсток, выводя ее из кухни. — Я здесь.

— Ну-ка, уберите от нее руки, — приказал Джек.

— Убрать ли от тебя руки, Жаннет? — спросил Холдсток.

— Нет. Конечно нет.

— Ты пойдешь со мной, — сказал он, подталкивая ее к дверям. — Тебе вредно здесь находиться.

— Не так быстро, — прищурился Джек, преграждая им путь.

Жаннет уставилась на Джека.

— Ты! Ты враг! Ты зло! Вон из моего дома!

— Жаннет! — взмолилась Кейт. — Прошу тебя!

— Я хочу, чтобы ты осталась, — произнесла она, не отводя взгляда от Джека, — но если твой брат еще будет здесь, когда я вернусь, то вызову полицию.

Джек не сдвинулся с места. Интуиция говорила ему, что он не должен отпускать Жаннет — для ее же блага, — но если она настаивает, что хочет уйти, он понимал, что выбора у него нет. Придется отпустить ее.

Он неохотно отступил в сторону. Но лишь немного. Чтобы дать им протиснуться.

Когда Холдсток, положив руку Жаннет на плечо, двинулся к дверям, Джек почувствовал, как что-то острое оцарапало ему тыльную сторону ладони. Посмотрев, он увидел отчетливую царапину. Откуда она взялась? Рука Холдстока, когда он проходил мимо, была в кармане пиджака.

Он пожал плечами. Ничего серьезного. Скорее всего, след от булавки, которой была приколота квитанция из химчистки. Чуть-чуть кровоточит.

Он повернулся к Кейт и увидел, что та продолжает стоять на кухне с растерянным и смущенным выражением лица.

— Что тут произошло? — спросила она.

— Будь я проклят, если понимаю. Ты же доктор. Тебе доводилось видеть что-то подобное?

— Никогда.

— Должно быть, это в самом деле микроволновка. Но я знаю о ее работе столько же, сколько о ядерной физике.

— Я знаю, они что-то излучают — неионизированную радиацию. Она зависит от длины волны и используется где угодно — от радаров и мобильных телефонов до приготовления пищи. Но я не могу поверить, что Жаннет так меняется, стоит только ей включить микроволновку.

Джек взял руку Кейт и заставил ее провести пальцами по трещине в дверце духовки.

— Похоже, она протекает.

Кейт помотала головой:

— Я все же не понимаю…

— Я могу составить целый список того, чего и сам здесь не понимаю. И всюду торчит Холдсток. Ты рассказывала, что он появился сразу же после того, как Жаннет в первый раз изменилась, так? И теперь он снова выскочил на сцену. Тебе не кажется ли, что он насовал сюда жучков?

Кейт потерла предплечье.

— Не говори так. Я читала статью, как люди заболевали, когда подвергались облучению неисправными микроволновками.

— Пару месяцев назад я провел весь уик-энд в компании параноиков, которые рассказывали о жутких событиях. Среди них были истории, как КГБ и ЦРУ используют микроволновки для контроля над мозгами. Но может, они были не такими уж параноиками.

— От твоих слов у меня мурашки по коже.

— А что там она говорила о вирусе, который действует ей на мозги? Как по-твоему, это возможно?

У Кейт был жалкий вид.

— Джек, я не знаю. Вроде этого не может быть. Это же аденовирус. Даже если он мутирует… я не могу представить, что аденовирус в состоянии влиять на чей-то мозг.

Микроволновки, многообразие личностей, вирусы с их мутациями — Джеку казалось, что он сорвался с уступа и погружается в подводный каньон.

— Может, я ошибаюсь, но думаю, что надо выходить на Филдинга. Не знаю, как тебе, но мне это не по плечу. Не моя лига. Может, тебе удастся с ним договориться.

— Сейчас же займусь этим.

— А пока ты будешь вести с ним медицинские разговоры, я тоже кое-куда сбегаю. Когда вернусь, не знаю.

У Джека была идея, которую он хотел проверить. Но первым делом ему нужно было обзавестись кое-каким инструментом.

Сэнди сидел за своим столом. У него кружилась голова. Должно быть, это утро было величайшим в его жизни. Он все еще не мог поверить в тот прием, который ему устроили два часа назад, когда он вошел, — поднявшись, ему все аплодировали, издавая радостные вопли. Джордж Мешке встретил его на полпути, чтобы пожать руку, и сказал, что его номер — да, они так и говорят, что это его номер, — был распродан по всему городу.

И теперь еще автоответчик. Он только что прокрутил последнее из девяти посланий. Люди, о которых он не слышал годами — бывший сосед на съемной квартире, давний соученик, даже один из профессоров с факультета журналистики, — все звонили, чтобы поздравить его. Что дальше?

— Привет, Сэнди.

Он поднял глаза и невольно моргнул. Патрисия Роулинсон из отдела культуры, силиконовая блондинка с неизменным загаром. Конечно, она ломака и врунья, но в этом цветастом платье она была сущей куколкой.

Сэнди замялся с ответом.

— Ох… ну да, привет.

— Блистательно.

В прошлом, когда он с ней здоровался, она всегда смотрела на него как на пустое место. В такие минуты он чувствовал себя Рольфом Эллисоном в роли человека-невидимки. А сегодня она сама подошла к нему. Доставила свое роскошное тело в его закуток и заговорила с ним. Даже назвала по имени.

— Я просто хотела сказать, как мне понравилось твое интервью со Спасителем. Запомнила его дословно. Должно быть, говорить с ним было таким волнующим переживанием.

— Так и было. — Только, ради бога, не брякни какую-нибудь глупость, сказал он себе. — О таком моменте мечтает каждый журналист.

— Когда-нибудь ты обязательно мне все расскажешь.

— С удовольствием.

— Звякни, когда будешь свободен.

И с этими словами она, покачивая бедрами, удалилась. Сэнди с трудом подавил желание высунуть голову из ниши и проводить ее взглядом, что он не раз делал в прошлом. Теперь он был выше этого.

— Убеди меня, что я только что слышал не голос Патрисии, — откуда-то с дальнего конца обратился к нему Покорны.

— Ее, приятель. Можешь не сомневаться. Покорны застонал:

— Остается лишь покончить с собой.

Что может быть лучше, чем сегодняшний день, улыбаясь, подумал Сэнди.

Сплошное опьянение. Как наркотик. И он уже привыкает к нему. Он не хочет, чтобы это опьянение проходило. Не может этого позволить. Ему нужно еще больше. Чтобы оно постоянно присутствовало.

Но что дальше? Он не может допустить, чтобы это стало пиком его карьеры, — пойдут разговоры, что после такого взлета он быстро пошел вниз! Он должен выдать еще что-то такое же. Или еще лучше. Но единственным, что, по его мнению, отвечало этому замыслу, могло стать лишь еще одно интервью со Спасителем.

Но что еще осталось недосказанным? Перелопачивать старый материал… нет, это не пойдет.

А что, если я переосмыслю его, подумал он.

Он подозревал, что кое-какие подробности были враньем. Чем больше он думал на эту тему, тем увереннее считал, что Спаситель не занимался тайной работой на правительство. Это было бы слишком уж романтично, слишком напоминало Голливуд.

Но какие другие причины могли остановить его, заставить отказаться от звания героя?

И тут он вспомнил прежний разговор с Бет. Конечно, в ее обществе он витал в облаках, но…

Сэнди хлопнул руками по столу. Господи, держу пари, что так и есть! У этого человека уголовное прошлое. Он беглец! Что-то вроде преступника, на арест которого уже выдан ордер. Вот поэтому он и вооружен!

Вот что ему теперь надо сделать: найти Спасителя и поговорить с ним о его преступлении. Может, он невинная жертва. Или в бегах из-за преступления, которого не совершал…

Нет. Стоп. Тебя снова тянет в Голливуд.

Может, он совершил всего одно преступление и, возможно, в целом он хороший человек. В том поезде он конечно же вел себя совершенно правильно. Может быть…

И когда все сошлось воедино, Сэнди вскочил, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Он все понял! Идея просто сказочная.

Он выудил из кармана клочок бумаги — номер телефона, который ему дал Спаситель. Но, потянувшись к телефону, замер.

Нет. Отсюда никаких звонков. Где-то внутри он не сомневался, что все исходящие номера фиксируются. Лучше таксофон.

Сэнди выскочил на улицу. Его буквально жгло. Сейчас на нем лежала ответственная задача. Он собирается сделать нечто потрясающее, он наконец расплатится с этим загадочным человеком за спасение своей жизни. Сколько говорилось, что журналистика должна защищать! Он сделает классный ход, и его материалы не будут звучать как сводка погоды. Конечно, не каждый из них — текучка требует своего, — но он-то будет творить журналистику будущего века!

Сможет ли он дотянуться до Пулицеровской премии?

Джек прошелся по всем магазинам и их закромам и, наконец, в «Домашнем волшебнике» нашел то, что хотел. Возвращаясь к квартире Жаннет, он остановился у таксофона, чтобы проверить автоответчик. Услышав голос Сэнди Палмера, он громко застонал.

— Доброе утро, Джек. Я предполагаю, что это ваше настоящее имя.

Джек? Откуда он узнал?..

И тут Джек вспомнил: он же сам записал на автоответчике: «Это Джек…» О чем начисто забыл. Впрочем, не важно.

Палмер так и так решит, что имя ненастоящее.

— Послушайте, мы должны еще раз поговорить. Мне пришла идея, которая может изменить всю вашу жизнь. Нам необходимо встретиться. Только не отказывайтесь, ибо то, что я собираюсь сказать вам, жизненно важно. Еще одна причина, по которой вам не стоит отказываться, — у меня остался рисунок. Только не ругайте меня. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я пытаюсь шантажировать вас, но совершенно уверен, что вы не были полностью искренни со мной в тот день — то есть когда шла речь о вашем прошлом, — так что я не чувствую себя связанным нашим маленьким соглашением и не стал уничтожать рисунок. Но давайте забудем прошлое, и все выясним во время нашей короткой встречи. Позвоните и сообщите мне, где и когда. И верьте мне, Джек, или как там ваше имя, вы будете очень обрадованы.

Он оставил номер и свой добавочный в газете.

Джек с грохотом швырнул трубку. Значит, все снова. И снова.

Я не хочу, чтобы вы думали, будто я пытаюсь шантажировать вас…

А что же еще я должен думать, ты, паршивое маленькое отродье?

Он испытывал настоятельное желание почувствовать в руках тонкую, как карандашик, шейку Палмера и сжать пальцы…

Успокойся. Шаг назад. Посмотри на ситуацию по-другому…

Да, мальчишку прикончить нетрудно. Но Джек не увидел в этом простого и легкого выхода из ситуации. Все козыри на руках у Палмера. Джеку приходится играть по его правилам. Пока.

Он позвонил ему. Пришлось сделать немалое усилие, чтобы голос звучал ровно и спокойно, когда он говорил с автоответчиком.

— На том же месте. В полдень. И повесил трубку.

Когда он добрался до квартиры Жаннет, то уже немного успокоился, но продолжал кипеть, как кастрюля с водой на медленном огне.

Едва только взглянув на него, Кейт спросила:

— Что случилось?

— Ничего особенного.

— Не хочешь поделиться?

Джек едва не поддался искушению все рассказать ей, но решил воздержаться. Чем меньше людей знает, тем лучше.

— Все будет хорошо. Но спасибо. — Он открыл купленный в «Волшебнике» чемоданчик и вытащил маленькую белую коробочку. — Смотри. Тестер для микроволновых печек.

Он поставил таймер духовки на пять минут, включил ее и провел маленьким тестером по краям дверцы. Индикатор сразу же стал мигать красным и буквально раскалился, когда он поднес тестер к нижнему правому краю духовки с треснувшим стеклом.

— Все подтверждается. Вот откуда идет утечка. — Он отключил таймер. — Насколько это может быть опасно?

— Пока тебя не было, я открыла компьютер Жаннет.

— Я-то думал, что врач должен все знать о микроволновках.

— Откуда? На практике мне не приходилось пользоваться радаром.

— Радаром?

— Духовки таких первых печек шли по разряду Радаров. Микроволновый диапазон — это радиочастота излучения. По спектру частот где-то ниже инфракрасного и выше ультракороткого.

Для Джека это ничего не значило.

— Я знаю, что они используются в сотовых телефонах. Но какое у них негативное воздействие — кроме опухолей мозга?

— Этот фактор никогда не был доказан, и вообще это довольно сомнительно, поскольку радиация не обладает ионизирующим эффектом. Основной фактор воздействия — это жар. Тот человек, который открыл, что микроволновка действует на разных частотах, на самом деле искал новое применение радара — а у него расплавился леденец в кармане рубашки.

— Самое время заорать «эврика!».

— Пожалуй. Принцип работы в том, что микроволновка вызывает вибрации молекул воды, создавая тепло. Мощность передатчика и волновая частота определяют глубину проникновения и количество произведенного тепла. Из задокументированных отрицательных воздействий на человека лучше всего известны катаракты и стерилизация тестикул.

На всякий случай Джек отошел подальше от печки.

— И никаких опухолей мозга?

— Ни одной. Но в ходе поиска я наткнулась на описание воздействия на центральную нервную систему — от потери памяти до контроля над мышлением. Но не знаю, насколько это соответствует действительности.

— То есть, если этот вирус оказывает воздействие на мозг Жаннет…

— Который является сердцем центральной нервной системы…

— …может, это излучение подавляет и разрушает его.

— Но как же Холдсток? Он тоже получил свою дозу вируса, но прямиком направился к печке и выключил ее.

— Верно. Я и забыл. Проклятье. Эта теория не годится.

— Во всяком случае, она явно притянута за уши.

— Чего только в наши дни не притягивают за уши, — сказал он, вспоминая о событиях последних двух месяцев. — И помни, это не моя идея, что, мол, вирус берет верх, а Жаннет.

— Ладно, расслабься. Нет такого вируса, который мог бы взять верх над мозгом Жаннет. Но она может верить в это.

— Может, на этом и стоит секта Холдстока — какое-то общее заблуждение.

— Не исключено, тут ты что-то нащупал.

— Ну, так или иначе, но заниматься этим должны ребята из Национального института здравоохранения, а не я. Ты звонила Филдингу?

Кивнув, Кейт помрачнела.

— Да. Он сказал, что не стоит беспокоиться. Он поддерживает с ними постоянный контакт, а эти бесконечные задержки — всего лишь нормальный бюрократический процесс.

— Почему я не могу отделаться от чувства, что ты ему не доверяешь?

— Потому что он очень нервничает. Я прямо физически чувствую, как он обливается потом.

— Что ж, на кону его репутация и его карьера.

— Из-за мутации? Не вижу, при чем тут она. Думаю, я сама позвоню в институт и посмотрю, что там выяснится.

— Хорошая идея. А пока ты будешь звонить, мне придется встретиться с прессой.

— Прости?

— Долгая история. Кейт улыбнулась ему:

— Ты хоть помнишь, сколько раз за последние несколько дней ты мне говорил эти слова?

— Наверно, слишком много. Скоро придет день, когда мы сядем и, если хочешь, я тебе объясню кое-какие из них, — пообещал Джек и мысленно добавил: «Тщательно отобранные».

— Очень хочу, — сказала она.

— Значит, договорились. А теперь я должен бежать. Потом позвоню.

— О, проклятье! — выпалил Джой. — Этот парень идет прогуляться в парк.

— Может, да, а может, и нет, — успокаивая брата, сказал Стэн. Джой, как всегда, был в дерганом и взвинченном состоянии. Словно по нему ползали тараканы.

Братья все утро болтались вокруг редакции «Лайт» и, наблюдая за репортерами, ждали появления этого Сэнди Палмера. Они даже не знали, на месте ли он, и поэтому позвонили в редакцию и услышали его голос по телефону. Теперь им оставалось только ждать. Наконец, примерно в половине двенадцатого он вышел и нырнул в подземку. Парень мог пойти домой или к парикмахеру или отправиться навестить мамочку. Выяснить это было невозможно. Но Джой настоял, что, куда бы он ни шел, его надо выследить. Репортер сел в девятку, и они сделали то же самое. На тот случай, если он заметит за собой хвост, они разделились — Джой сел в вагон перед ним, а Стэн — за ним. Стэн заметил, что Джой не вынимает из кармана левой руки. Если парень заметит эту его отличительную особенность, Джою придется бросать слежку и Стэн останется один.

Когда репортер вышел на «Семьдесят второй», Стэн было подумал, что он хочет просто вернуться на место происшествия. Но нет, он прямиком направился к эскалатору.

Наверху Стэн и Джой разошлись по разным сторонам улицы, и когда Палмер двинулся по Семьдесят первой в западную сторону, пропустили его на квартал вперед. Можно было не стараться. Парень был полон забот и шел себе ни разу не оглянувшись.

Стэн присоединился к Джою на углу Риверсайд-Драйв, где они и остановились, когда репортер, не замедляя шага, нырнул в парк.

Стэн постарался обратить внимание Джоя на положительную сторону такого развития событий.

— Похоже, в этом что-то есть. Помнишь, в свое время мы тоже назначали встречи в парке.

Джой потер обросший подбородок.

— Если подумать, то да. Так как будем действовать?

Стэн осмотрелся. Риверсайд-Драйв тянулась поверху, и западная часть ее была ограничена низкой стенкой, от которой вниз полого уходил зеленый склон.

— Разделимся, — сказал Стэн. — Ты иди по верхней дороге, а я двинусь по нижней…

— И я обгоню тебя, где бы ни был.

— Да хоть в Скотленд-Ярде. Держи наготове свой мобильник, и я позвоню тебе, если решу, что он меня заметил, или увижу, что он возвращается на улицу. Ты его перехватишь и…

— Заткнись! — прошипел Джой. Он схватил Стэна за руку, и пальцы впились как когти. — Вот он!

— Кто? Где?

— Вон там. В двух кварталах. Видишь его? В бейсбольной шапочке, прислонился к стенке и рассматривает парк.

Стэн увидел ничем не примечательного человека. В нем ничего не бросалось в глаза. Он был совершенно спокоен — убивая свободное время, человек вышел подышать свежим воздухом.

— Думаешь, это наш парень? Да это может быть кто угодно.

Джой стоял как вкопанный, не отрывая взгляда от бейсбольной шапочки, как собака, сделавшая стойку на дичь.

— Это он, Стэн. Я видел его во сне и мечтал об этом моменте. Ты и не знаешь, как я мечтал о нем. — Он с хрипом дышал сквозь зубы. — Вот он, сволочь! Вот он, гад!

— Успокойся, Джой. Мы должны убедиться. Мы…

— Я-то уверен. Господи, как я уверен! Знаешь, чем он занят? Осматривает парк. Увидел, как в него вошел репортер, и проверяет, нет ли за ним хвоста. Если бы ты пошел понизу, он бы заметил тебя — и все к чертовой матери. Он бы исчез, и встреча не состоялась. Но он долбаный идиот. Думает, если кто-то следит за репортером, кто бы это ни был, то ему неизвестно, как он сам выглядит. Думает, что сидит себе спокойненько и все обзирает с высоты. Но мы-то знаем, как он выглядит, не так ли, Стэн. Мы знаем.

Чем больше Джой говорил и чем больше Стэн вглядывался, тем отчетливее он опознавал парня у стенки. Стэн едва ли не боялся поверить, что это он, боялся обмануть самого себя, потому что так хотел этой встречи. Может, не так сильно, как Джой, но долг взывал о расплате — и она будет весомой.

— Знаешь, Джой… Думаю, ты прав.

Джой продолжал смотреть. Ракета с тепловым наведением захватила цель.

— Конечно прав. — Он запустил руку в карман куртки. — Я его сделаю, Стэн. Пущу плавать его мозги по речке, а голову возьму домой как сувенир! Из черепа сделаю суповую миску и каждый гребаный вечер буду есть из нее!

Стэн успел перехватить брата за руку, не дав ему вытащить свой 38-й калибр. Вокруг было полно народу.

— Слишком много свидетелей, Джой, — быстро сказал он. — Какой смысл приканчивать его на месте, если мы оба окажемся в тюрьме? Как я говорил, самое главное мы узнали. Вот он — тот тип, который распылил все наше имущество, нашу наличность, пустил на ветер нашу репутацию. Вот так же и мы с ним поступим. Взорвем его к чертям собачьим. Устроим ему показательную казнь. И потом мы сможем сказать: помните того парня, которого в июне взрывом разнесло на ошметки? Так вот — это был тот самый, который взорвал нашу ферму и изуродовал руку Джоя. Мы нашли его и сделали. Рассчитались, как полагается.

Он почувствовал, что рука Джоя, который продолжал смотреть на мужчину, расслабилась, и он кивнул.

— Ага. Ладно. Но сделаем не только его, но все его имущество и всех, кто с ним рядом. Чтобы не лез к братьям Козловски.

Стэн понимал, что прежнего не вернешь. Они никогда не восстановят свою репутацию, но, по крайней мере, посчитаются за потерянное добро. Это хоть что-то.

— Как ты хочешь действовать?

— Он смотрит, кто выслеживает репортера. А мы проследим за ним. Выясним, где он живет, и сделаем его. Ждать не будем, Стэн. Сделаем его сегодня же вечером!

Сэнди посмотрел на часы. 12.30. Он уже полчаса бродит по парку. Послание гласило: на том же месте, в полдень. Который уже миновал. Сэнди предположил, что «то же место» означало ту же самую скамейку. Так что он какое-то время подождал рядом с ней, но Спаситель не появился. Он подумал, имеет ли он право называть Спасителя Джеком. Он не знал, настоящее ли это его имя, но все же оно лучше, чем Спаситель.

Просидев на скамейке минут пятнадцать, он встал и прогулялся неподалеку от нее. Может, «то же место» означало парк в целом. Но очередные пятнадцать минут, когда он мерил шагами туда и обратно расстояние в десять кварталов, ровно ничего не изменили.

Похоже, что его кинули. И что теперь? Он попытался запугать Спасителя упоминанием рисунков, сказал, что не избавился от них. Неправда. Он разорвал их и спустил в унитаз в одном из туалетов «Лайт». Но если захочет, он их распечатает с компьютера сколько угодно. Вот только захочет ли?

Он вспомнил, что Бет говорила о фильме «Убить пересмешника». Есть ли у него право вытягивать Бо Ридли на свет — только ради материала?

Но аналогия тут не годилась. Он здесь, чтобы помочь Спасителю — оказать ему самую большую помощь в жизни.

Сэнди снова посмотрел на часы. Он дает ему еще пятнадцать минут и потом…

— Эй!

Сэнди подпрыгнул, поднял взгляд, осмотрелся — Спаситель стоял под деревом в двадцати футах от него. Кивком он показал вниз по склону к хайвею.

— Подожди минуту-другую, — сказал он, — и встречай меня в подземном переходе.

Сэнди проводил его взглядом, подождал предписанное время и последовал за ним. Спаситель ждал его в тени бетонного свода, который поддерживал короткий отрезок пути на Вестсайд-хайвей. Сверху сюда доносился гул уличного движения.

— Послушайте, — начал Сэнди, подходя к Спасителю, — первым делом я бы хотел сказать вам…

Спаситель поднял руку, призывая к молчанию, и внимательно всмотрелся в парк за спиной Сэнди.

— Если вас волнует, не следили ли за мной, то я ничего не заметил.

— Может, ты и прав, — кивнул он. — Я вроде тоже не заметил хвоста за тобой в парке, но в таких делах никогда нельзя быть уверенным.

Прищурившись, он еще несколько минут понаблюдал и затем повернулся к Сэнди:

— Что за дела, Палмер? Мы что, ведем какие-то игры? Я-то думал, что мы поняли друг друга: ты получаешь свое интервью — и я больше никогда о тебе не слышу.

Он был раздражен, на что у него было право, но Сэнди прикинул, что лучший способ добиться своего — это не дать загнать себя в угол.

— Это не игры, — сказал он. — Просто я понял, что вы не были искренни со мной. Не думаю, что вы работаете на правительство, и далеко не уверен, что вы были в составе «морских котиков».

— Так это или нет, какая разница? Ты получил свою историю, газета распродана подчистую…

— Откуда вы это знаете? Джек скривил губы в усмешке.

— Пришлось обойти три газетных киоска, чтобы найти экземпляр. Что значит — твои боссы могут быть счастливы. Теперь ты и сам стал большой шишкой. Так на что ты жалуешься?

Сэнди подавил желание вытереть мокрые руки о штаны. Это опасный человек, и он должен внимательно наблюдать за каждым его движением. Сэнди припомнил все, что он внушал себе в течение последнего часа. Настало время все выдать.

— И вовсе я ни на что не жалуюсь. Просто я понял подлинную причину, по которой вы не хотите видеть свое изображение в газете и не хотите, чтобы кто-то знал ваше имя. Вы в розыске.

Бинго! Спаситель в это время снова изучал парк, но когда он, моргнув, уставился на Сэнди, тот понял, что попал в точку.

— Ты с ума сошел.

— Выслушайте меня. Должно быть, вы совершили какое-то уголовное преступление. Из-за проступка вы не стали бы скрываться. Так что вас или разыскивают из-за преступления, или вы скрылись, оставив залог, или сбежали из тюрьмы.

— Ну, у тебя и фантазия. Сэнди пожал плечами:

— А что еще может быть?

— Мне стоило бы понять, что тебя не следует водить за нос. — Спаситель покачал головой и оглянулся. — Что касается сиротского приюта, это правда, но вот ту часть, где копы говорят мне, мол, иди в армию или сядешь в тюрьму, я сочинил. Большую часть жизни я попадал в неприятности и выпутывался из них. Но все же попался на взломе винного магазина.

— Винного магазина… — Сэнди боялся задать следующий вопрос. — Но ведь вы никого не застрелили, да?

— Не-а. Я просто вытащил стартовый пистолет. Но это не имело значения: я был обвинен в вооруженном грабеже. Я не мог оправдаться. В то время мне было всего девятнадцать. Мне ничего не оставалось, как удрать, оставив залог, и с тех пор я в бегах.

— Может, вас разыскивают за что-нибудь еще?

Спаситель не торопился с ответом. Он снова смотрел куда-то мимо Сэнди. Наконец он облизал губы и сказал:

— Вот дерьмо. Отодвинься.

— Что?

Он прижал его к пологой бетонной стенке перехода.

— Назад!

Повернувшись, Сэнди увидел парня примерно его возраста в обрезанных брюках и майке, с намеком на бородку, который на каком-то раздолбанном и грязном велосипеде на полной скорости летел по склону к проходу. Он держал при себе серую ручную сумку и постоянно оглядывался через плечо.

Он вытаращил глаза, когда влетел в проход и увидел, что тот занят, но Спаситель дружелюбно махнул ему и сказал:

— Эй! Как дела?

— Неплохо, — переводя дыхание, выдохнул парень.

Затем события стали развиваться с такой скоростью, что Сэнди ничего не понял. Внезапно Спаситель сорвался с места, стремительно сделал шаг вперед и двинул ногой по заднему колесу велосипеда. Седок потерял контроль над машиной, врезался в обочину и перелетел через руль. Сэнди в ужасе смотрел, как Спаситель шел за парнем, кувыркавшимся по тротуару, о который он сначала ударился грудью и приземлился так, что пятки оказались около ушей. От хруста ломающихся костей, от вопля боли Сэнди чуть не вывернуло.

Мать твою, что же это делается? — подумал Сэнди.

— Это была моя мать! — гаркнул Спаситель. Он присел на корточки рядом с парнем. Тот корчился на земле, пытаясь подняться, но, похоже, у него не действовала рука. — Ты только что ограбил мою мать!

— О, дерьмо! — слабо пискнул велосипедист.

— Мою мать! — побагровев, заорал Спаситель.

— Слышь, я не знал, — простонал воришка; каждое слово давалось ему с болью. — Ну, ничего не знал!

Спаситель повернулся к Сэнди; глаза его были полны ярости.

— Теперь твоя очередь стать героем, — сказал он, показывая на серую сумочку, лежащую рядом с велосипедистом. — Отнеси ее той пожилой леди, которую он сбил у вершины склона. Скажи, что нашел сумку на траве.

Сэнди мог только потрясенно смотреть.

— Давай, Палмер! Шевелись! Я встречу тебя у баскетбольной площадки. — Он снова нагнулся к поверженному грабителю и заорал: — Мою мать!

— Я понимаю, — прохрипел любитель срывать сумочки. — Прости… честное слово… прости.

Спаситель бросил на Сэнди очередной взгляд и быстро пошел к противоположному концу прохода, оставив Сэнди наедине с незнакомцем. Палмер осторожно подошел поближе, взял сумочку и стремглав выскочил в солнечный парк.

Мать Спасителя? Она что, была в парке? И это ее сумочка?

Он заметил кучку людей на вершине склона и торопливо побежал к ним. В центре группы на скамейке, всхлипывая, сидела пожилая женщина. Колени и руки у нее были в ссадинах, чулки порваны.

— …он взял и толкнул меня, — рассказывала она. — Я не знаю, куда он делся. Я его даже не увидела.

Мать Спасителя… Сэнди удивленно покачал головой. Ничего подобного. Пожилая женщина была чернокожей.

— Не вы ли это потеряли? — спросил Сэнди, проталкиваясь сквозь толпу.

Она подняла взгляд, и ее глаза, залитые слезами, расширились.

— Моя сумка!

— Откуда ты ее взял? — спросил грузный мясистый мужчина, с подозрением глядя на Сэнди.

Протягивая сумку женщине, Сэнди ткнул большим пальцем через плечо и изложил свою историю:

— Я спускался по склону и нашел ее.

— Все здесь! — воскликнула женщина, открывая бумажник. — О, спасибо вам, молодой человек! — Она протянула ему пару двадцатидолларовых купюр. — Позвольте поблагодарить вас.

Сэнди отмахнулся:

— Ни в коем случае. Ни за что. Толстяк хлопнул его по спине:

— Хороший парень!

Сэнди подчеркнуто внимательно посмотрел на часы:

— Понимаете, у меня встреча. С ней все будет в порядке?

— Мы вызвали копов. Они уже едут.

— Отлично. Всего вам хорошего, мэм, — сказал Сэнди пожилой женщине. — Мне очень жаль, что так случилось.

Она еще раз поблагодарила его, и он побежал вниз по склону к баскетбольной площадке, пытаясь восстановить в памяти события последних нескольких минут. Он понимал, что не был знаком с этой стороной жизни. Когда он рос, его знакомство с насилием ограничивалось несколькими драками на школьном дворе. Но после кровопролития в вагоне метро все переменилось. Он получил крещение огнем.

Но, как ни странно, этот последний инцидент обеспокоил его куда больше. Спаситель действовал так быстро, с такой безоглядной решительностью — вот воришка крутит педали, и не успел Сэнди моргнуть, как видит, что тот валяется лицом вниз со сломанными или вывихнутыми плечами, а Спаситель кричит ему о своей матери.

Что все это значит?

Еще больше его испугала темная жестокая радость в глазах Спасителя, когда он склонился над упавшим. Он радовался тому, что причинил ему боль. И сделал это без малейшего промедления. Это было очень, очень пугающе. И еще страшнее было думать, как с ним иметь дело один на один.

К Сэнди закралась мысль, что, должно быть, он был не в себе, но он отбросил ее. Он явился не для того, чтобы угрожать этому человеку; он хочет прийти к нему на помощь.

Но какой в этом смысл, если он имеет дело с психом? В мгновение ока Спаситель превратился из нормального человека в бешеного пса. Какое ему было дело до этого мелкого воришки? Если Спаситель был разыскиваемым грабителем, чего ради ему мешать своему коллеге-преступнику?

Сэнди ничего не мог понять.

Он нашел своего собеседника сидящим на высокой цепи, которая огораживала асфальт баскетбольной площадки. Едва только Сэнди приблизился, он снялся с места, сделав знак следовать за ним. На пару с ним Сэнди оказался в небольшой рощице.

— Почему здесь? — спросил он, оглядываясь и замечая, что они частично скрыты от остальной части парка. Ему стало как-то не по себе, когда он остался с глазу на глаз с этим человеком.

— Потому что твоя физиономия была в газете дважды на этой неделе. Как знать, когда кто-то опознает тебя?

— Да? — внезапно просиял Сэнди. Кто-то узнает его на улице. Вот классно! — Я понимаю… ну да, конечно… я понимаю, что вы имеете в виду.

Сэнди чувствовал, что мистер Хайд исчез. Похоже, что Спаситель снова стал доктором Джекилом.

— Так объясни мне, — сказал Спаситель. — Каким же образом ты собираешься изменить мою скромную преступную жизнь?

Сэнди поднял руку:

— Подождите. Первым делом объясните мне: что это за дела с вашей матерью? Она же не была ею.

— Но могла быть. Ей было бы примерно столько же лет, доведись ей пережить.

— Что пережить…

— Смерть.

Сэнди отчетливо увидел перед глазами надпись «ВХОД ВОСПРЕЩЕН» и посему перешел к другому вопросу, который волновал его.

— Ну ладно. Тогда скажите мне вот что: почему вы, человек, который, по всей видимости, избегает внимания, поступили таким образом?

Спаситель удивленно взглянул на него:

— А как иначе? Если бы он улепетывал где-то в стороне, я не стал бы бегать за ним, но он выскочил как раз перед нами. И дать ему удрать… было бы… ну как бы… — Он подыскивал слова. — Как бы я становился его сообщником… в ограблении маленькой старой леди. Вот так.

Сэнди уставился на него и испытал вспышку озарения, которая, похоже, прокладывала путь к общению с этим человеком.

— Думаю, что теперь я вас понимаю, — кивнул он. — Вы терпеть не можете беспорядка, но загнаны в угол в мире, где все из рук вон плохо.

— Никуда я не загнан.

— Да мы все в таком же положении. Но вы хоть что-то делаете.

— Ты с ума сошел?

— Вовсе нет. Посмотрите, что сейчас произошло. Грабеж. Это неправильно. Убедительный пример того частого беспорядка, который мешает нам жить.

— Это жизнь. Это происходит ежеминутно и каждодневно с того дня, как пещерный человек решил, что не хочет больше охотиться, и попытался стащить у своего соседа кусок бронтозавра.

— Но вы стараетесь, чтобы этого не происходило. Вы восстанавливаете порядок.

— Ты накурился или удрал из больницы? По твоим словам выходит, что я вроде как патрулирую улицы в поисках нарушителей. Я этим не занимаюсь. Хотя такие истории случаются у меня на глазах. Но он проезжал буквально рядом. Я понял, что должен сделать, и не думал, во что мне это обойдется. Абзац. Конец цитаты. Конец дискуссии.

— Но…

— Конец дискуссии.

— Вы когда-нибудь слышали о Ницше?

— Конечно. Это музыкант, верно?

— Сомневаюсь. Он был философом.

— Джек Ницше? Ну и ну. Обычно он лабал на пиано в «Камнях».

— Фридрих Ницше. Фридрих.

— Фред Ницше? Кто он такой? Брат Джека? Никогда не слышал о нем.

Он надо мной издевается, подумал Сэнди. Ну, конечно. Но у Спасителя было совершенно невозмутимое выражение, лица.

— Ницше скончался лет сто тому назад, — сообщил Сэнди. — Я изучал его в колледже. Вам конечно же стоит почитать его. В его «Воле к власти» вы получите ясное представление, кто вы такой.

— Ясное представление… то, что мне сейчас и надо. Обрести ясность. Слушай, оставим в покое философов и займемся нами с тобой. Что мне надо сделать, дабы ты исчез из моей жизни?

Сэнди показалось, что он получил оплеуху.

— Эй, послушайте, я всего лишь пытаюсь помочь вам.

— Думаю, оба мы понимаем, кому ты стараешься помочь.

— Черт побери, я могу вытащить вас с холода. Спаситель рассмеялся:

— Что ты можешь?

— На вас висит еще что-нибудь, кроме грабежа того магазина?

— К чему ты клонишь?

— Просто скажите мне.

— Нет.

— Вы уверены?

— Я старался впредь не привлекать к себе внимания.

Сэнди лихорадочно размышлял, с трудом справляясь с сердцебиением. Именно на это он и надеялся. Всего одно преступление — да, грабеж, но много лет назад, когда он был мальчишкой. Теперь он вырос, старается не высовываться и ни во что не впутываться. Беглец, пария, но когда законопослушные граждане оказались под огнем, когда их жизни угрожала смертельная опасность, кто закрыл их собой и спас? Этот человек. Этот преступник.

О боже милостивый, какое тут можно сделать кино! Надо обеспечить права.

— Я могу добиться для вас помилования! — выпалил Сэнди.

Спаситель сел на корточки и опустил голову на руки. Потер глаза.

— Вот уж не верю.

Он переполнен эмоциями, подумал Сэнди.

— Да, могу! Я могу начать кампанию. Заставлю вспомнить жизни, которые вы спасли в тот вечер. Как это вас не амнистируют!

— Легче легкого. — Спаситель посмотрел на него снизу верх. — Просто скажут «нет» — и все тут.

— Они не смогут сказать вам «нет». Вы не знаете силы прессы. Я заставлю их вернуть вас с холода.

Спаситель поднялся:

— С чего ты взял, что мне не нравится холод? Может, я гребаный полярный медведь!

— Не верю. Потому что никто не хочет быть никем, когда он может быть кем-то… настоящим кем-то!

— Ты впустую тратишь свое время. И мое тоже. — Он повернулся и стал уходить.

— Подождите! Вы не можете вот так взять и уйти! Это же шанс на всю жизнь!

— Может, для тебя. — Он даже не обернулся. — Меня это не волнует.

Встревожившись, Сэнди кинулся за ним. Он должен поговорить с ним, он должен убедить его. Но тут он остановился, осознав, что для этой цели ему никто не нужен. Он может самостоятельно вызывать мощную волну симпатии к Спасителю… и даже не придется ни на йоту отступать от истины.

Первым делом — кусок, в котором он расскажет, как у них состоялся еще один разговор со Спасителем и как этот человек признался, что единственная причина, по которой он остается неизвестным, кроется в том, что он преступник, находящийся в розыске. В подробности этого преступления Сэнди вдаваться не будет — еще не хватало, чтобы копы подняли свои архивы и вычислили Спасителя раньше его, — но он опишет его как достойного порядочного человека, виновного лишь в единственной ошибке молодости, который много лет назад скрылся от наказания, но на прошлой неделе сполна вернул свой долг обществу, вернул куда более убедительно, чем если бы сидел в камере, вернул тем, что спас жизни, а не провел годы в тюрьме. Затем он приведет рассказы других спасенных — начав с Бет. Далее он возьмет интервью у мэра, и у комиссара полиции, и у окружного прокурора. Он поставит перед ними вопрос: как насчет амнистии для героя? Неужели один плохой поступок, который он совершил, будучи подростком, перевесит его героическое поведение, доказывающее, что он изменился до мозга костей?

Он не просто подбирал слова, теперь они хлестали бурным потоком!

Вся компания стала обретать отчетливую форму. Он уже предвкушал, как другим крупным газетам придется подхватить ее — кого волнует, за они будут или против? — а дальше дебаты развернутся и на страницах таких общенациональных журналов, как «Тайм» и «Ньюсуик». И если он не потеряет мяч, то, может, он его приведет в такой журнал, как «Пипл».

А когда он добьется амнистии для Спасителя, дальше ему решать, примет ли он ее или отвергнет. Во всяком случае, Сэнди вернет ему долг.

Он направился обратно к подземке, чувствуя такое возбуждение, что порой переходил на бег. Он не мог дождаться начала работы.

— С тобой все в порядке, Джек? — спросила Кейт. Он вернулся в квартиру Жаннет прямо из парка и все не мог успокоиться.

— Немного взвинчен, вот и все, — ответил он сестре.

Ничего себе немного — еще как взвинчен. Он чувствовал, словно сидит на иголках. Все время, что он провел в парке, ему казалось, что за ним кто-то наблюдает, но он так и не смог вычислить, кто же им интересуется. И пока он шел к дому Жаннет, это чувство не оставляло его.

И теперь он стоял у окна, глядя на улицу, пытаясь определить, кто кажется тут чужаком. Он обратил внимание на парочку, что курила рядом с магазином гравюр, и на другую пару работяг, что сгружала рулоны тканей и заносила их в магазин оптовой продажи. Но никто не сидел в засаде.

Он вспомнил идиотский замысел Палмера.

Мальчишка не имел представления, с чем он имеет дело. Амнистия означала, что ему придется иметь дело с Налоговым управлением США, с ФБР, улаживать взаимоотношения с генеральным прокурором штата Нью-Йорк и с окружными прокурорами почти всех пяти округов. Именно так. А ведь «Джетс» собираются выиграть в очередных шести играх Суперкубка.

А Ницще? А «с холода»? Откуда он набрался всех этих штучек? У мальчишки явно имеется в запасе что-то еще.

Джек отошел от окна.

— Ты что-нибудь слышала из Национального института здравоохранения? — спросил он, не испытывая желания и дальше продолжать разговор о его настроении.

Кейт покачала головой:

— Ничего конкретного. Все, с кем я говорила, как воды в рот набрали.

— То есть?

— Не смогла найти ни одного, кто бы признался, что говорил с доктором Филдингом, и никого, кто бы признался, что не слышал о нем.

— Типичные бюрократические игры — вокруг и около.

— Так я и подумала, но…

— Но не услышала ничего хорошего. Она кивнула:

— Именно.

— Ты думаешь, Филдинг нам рассказал далеко не все?

— Утверждать не берусь. Но у меня появилось какое-то смутное ощущение.

Джек не мог не улыбнуться.

— «Смутное ощущение»… Типичные семидесятые. Она пожала плечами:

— На них и пришлась моя юность. — Кейт потянулась к телефону. — Я больше не хочу ходить вокруг и около. Позвоню Филдингу и напрямую спрошу его…

Джек мягко перехватил ее за руку:

— Напрямую лучше всего разговаривать лицом к лицу. Где его офис?

— В медицинском центре.

— На Первой авеню? — От них это было прямо на востоке. Двадцать седьмая выведет их. — В дорогу?

— Почему бы и нет? Нанесем доктору Филдингу маленький неожиданный визит. — Она направилась к дверям, но остановилась. — А что, если он не захочет разговаривать? Что, если он нас выставит?

Может, и попытается. Но Жаннет была так важна для его сестры, что такой же она стала и для Джека. Так что не будет никаких попыток выставить. Джек в этом не сомневался.

— Еще как будет разговаривать, — сказал ей Джек. И когда она как-то странно на него посмотрела, он добавил: — Людям нравится откровенничать со мной. Это мой дар. Вот увидишь.

— Ага, — сказал Джой, — но как мы выясним, здесь ли он живет? Может, он просто зашел в гости?

Стэн Козловски закусил изнутри щеку и пожевал ее, глядя на разукрашенный фасад здания на Западной Двадцать седьмой улице. Джой задавал ему этот вопрос, должно быть, в шестой раз, но Стэн, как и в первый раз, не знал, что ему ответить.

Они следовали за своим объектом слежки всю дорогу из Риверсайд-парка. Это было нетрудно. Похоже, он не подозревал о существовании хвоста, но они принимали все меры предосторожности, отпуская его так далеко, что один раз чуть не потеряли из виду. Они видели, как он вошел в этот дом. Поскольку они не могли последовать за ним внутрь, братья нашли укромное местечко на той же стороне улицы и продолжили наблюдение за входом.

— Есть только один способ выяснить, — сказал Стэн. — Следить за ним, куда бы он ни пошел, куда бы ни возвращался, где бы ни проводил ночь, — так и узнаем, где он живет.

— Надейся.

— Поскольку мы не знаем его имени и вообще ничего о нем…

— Мы вроде услышали, что его, кажись, зовут Джек.

— «Вроде» нам не поможет. Джек — не такое уж редкое имя. Неужто ты не понимаешь, что у нас нет иного шанса, кроме как наблюдать и ждать.

— Я не могу ждать, Стэн. Я и так жду слишком долго.

— Потерпи, Джой. Неделю назад у нас не было даже надежды, что мы его снова встретим. А теперь мы его не упустим.

— Ка-пут! — ухмыльнулся Джой.

— Это ты верно сказал. Мы… эй, а это не он? Да. Точно он. И не один. Обнимает за плечи какую-то блондинку.

— Вот черт, — проворчал Джой, когда им снова пришлось прижаться к стене. — Подцепил куколку. Просто классно.

— Если она живет здесь, братец, то, значит, мы нашли его кроватку. Но для надежности давай-ка проследим за ним.

— Ага, — сказал Джой и, расплывшись в улыбке, потер изуродованную руку здоровой. — Потому что хотим точно знать.

Стэн смотрел, как пара направилась к Шестой авеню. Пока все получается классно. И приятнее всего было то, что он уже несколько лет не видел Джоя в таком хорошем настроении.

— Все, что я могу посоветовать, — сказал доктор Филдинг, беспомощно разводя руками, — это проявлять терпение.

Кейт, сидя рядом с его столом в тесном кабине-тике доктора на третьем этаже Центра клинических исследований Соломона и Мариам Броди, смотрела, как лоснятся напомаженные волосы доктора. Кейт была хорошо знакома с мраморным вестибюлем этого двухэтажного здания с кирпичным фасадом. Ей часто приходилось тут бывать вместе с Жаннет.

Филдинг засуетился, когда они неожиданно вошли к нему — Джек не стал слушать никаких слов секретарши, — но быстро обрел свой облик самоуверенного врача-исповедника. Кейт была хорошо знакома с такой манерой поведения, часто сталкиваясь с ней на работе.

Он поклялся, что на этих днях связался с Национальным институтом здравоохранения и с таким же волнением, как и Кейт, ждет от них помощи и поддержки.

— Но ей с каждым днем становится все хуже. — Кейт старалась говорить спокойно, хотя ей хотелось кричать.

— Знаю, знаю, — скорбно покивал он. — Но нам приходится иметь дело с бюрократией масштаба Пентагона.

Кейт знала, что он преувеличивает. Скорее всего, знал это и Филдинг. Он бросил взгляд на Джека — он все время посматривал на него. Может, потому, что, войдя, Джек сообщил, что у его сестры есть несколько вопросов, и с тех пор не произнес ни слова. Он просто сидел и смотрел на Филдинга. От его взгляда и Кейт было не по себе; она могла только догадываться, как он действует на Филдинга.

Внезапно Джек ожил. Он хлопнул ладонями по бедрам и встал.

— Что ж, наверно, так и есть. — Он протянул руку Филдингу. — Спасибо, что уделили нам время, док.

Филдинг тоже встал, и они обменялись рукопожатиями.

— Не сомневаюсь, что скоро все выяснится.

— Еще один вопрос, — сказал Джек, не выпуская руки Филдинга. — Почему вы врете?

— Что? Как вы смеете…

Джек сменил хватку и, зажав большой палец Филдинга, взял его на излом. У Филдинга подогнулись колени, и он застонал.

— Джек! — воскликнула Кейт, кидаясь к нему. — Боже милостивый, что ты делаешь? Прекрати!

— Я извиняюсь за то, что мы тут устроили армрестлинг, — сказал он ей. — Будь у нас время, я бы нашел другой способ. Но поскольку время поджимает…

— Я позову охрану! — выдохнул Филдинг. Он пустил в ход свободную руку, чтобы освободиться от хватки Джека, но его старания привели лишь к тому, что Джек перехватил большой палец и левой его руки. — Полиция!

— Прекрасно, — мягко и спокойно, словно объясняя прохожему, как пройти к ближайшей станции подземки, сказал Джек. — Но это не помешает мне вывихнуть вам оба больших пальца и вывернуть их на триста шестьдесят градусов. Вы врач. И можете представить, как долго вы не сможете пользоваться ими, если вообще сможете. Копы могут явиться, но вам придется жить без больших пальцев. Как низшей форме жизни.

— Джек, прошу тебя! — Кейт никогда не видела брата таким — воплощением необоримой силы и неумолимости; от него шло грозное обещание жестокости. Она ужаснулась, испытывая страх. — Он же не…

— Правду! — Джек повысил голос, выворачивая оба пальца на четверть оборота. — Вы не звонили в НИЗ. Ни разу. Я прав?

Филдинг что-то пролепетал. По его искаженному лицу градом тек пот. Наконец он кивнул.

— Подонок! — вырвалось у Кейт. Джек посмотрел на нее:

— Что это за слово?

Не обращая на него внимания, Кейт подошла к столу Филдинга. Только что она испытывала сочувствие к этому человеку — она не выносила, когда кому-то причиняют боль, — но сейчас она хотела взять его медный письменный прибор и вышибить ему мозги. Джеку потребовалось всего тридцать секунд, чтобы сорвать с Филдинга маску респектабельности, после чего некогда уважаемый коллега представлял собой жалкое зрелище.

— Почему не звонили? — закричала она. — Объясните!

— Прошу вас… — выдохнул он, кивая на свои беспомощные руки.

Джек выпустил левую, но продолжал держать правую руку.

— Мы ждем.

Филдинг сделал глубокий вдох.

— Векторный вирус не подвергся мутации. Кейт оцепенела.

— Но если мутации не было, почему же?.. Филдинг отвел глаза.

— Он был заражен. Теперь она все поняла.

— И что из этого? — спросил Джек. — В любом случае Жаннет подсадили в мозг не того клопа, так что…

— Его нельзя было бы осуждать за непредусмотренную мутацию, — объяснила Кейт. — Пока вирус не подвергся воздействию ионизирующего излучения. Но зараженный… вот за это он несет полную ответственность. И тут не может быть никаких извинений. Зараженный вирус делает его положение хуже некуда.

— Ты, слизняк, — рыкнул Джек. — Я сейчас сделаю из тебя черт-те что…

— Нет… умоляю вас… — захныкал Филдинг.

— Джек, не надо.

Джек отшвырнул руку Филдинга и толчком послал его обратно в кресло, где он и съежился.

Кейт закрыла глаза, чтобы дать себе время привести в порядок сумятицу мыслей. Она понимала, каков будет следующий вопрос, но медлила задать его, боясь услышать ответ. Но без него не обойтись.

— Что за заражение? — спросила она.

— Так получилось. Я не знаю. Оно не походит ни на один из вирусов, что я видел. Похоже, оно само представляет отдельный класс.

О нет. Кейт спазмом свело желудок.

— Как это получилось?

— Я совершенно растерян, — развел руками Филдинг. — Все культуры у нас закрыты, хранятся под замком, существует процедура расписки за каждую взятую и возвращенную культуру.

— Вы имеете в виду, — нахмурился Джек, — что кто-то мог захотеть украсть вирус?

— Нет, конечно же нет. Просто, чтобы была уверенность, что лишь обученный персонал, люди, которые знают порядок обращения с вирусами, имеют дело с культурами, дабы предотвратить то… то, что случилось: заражение.

— Похоже, что ваши люди нуждаются в дополнительных курсах, — сказала Кейт.

Она заметила, что на лице Филдинга мелькнуло смущенное выражение.

— В чем дело?

— Какое дело? — переспросил Филдинг. — Ни в чем.

— Рассказывайте, — сказал Джек. Он переплел пальцы и постучал костяшками по столу.

Филдинг подпрыгнул при этом звуке.

— У нас возникла… э-э-э… определенная прореха в системе безопасности.

Джек наклонился к нему:

— Какого рода?

— Неопознанная личность получила доступ к культурам вирусов.

Кейт почувствовала тошноту.

— Террорист?

— Сомневаюсь. Скорее всего, я бы никогда об этом не узнал, если бы не стало известно о зараженном вирусе. Я проверил все записи о получении и нашел неизвестное имя.

— Мы его знаем? — спросил Джек. — Может, кто-то типа Холдстока?

— Нет. Я нашел только одну входящую запись, сделанную несколько месяцев назад. — Он порылся в бумагах на своем столе, вытащил ксерокопию и показал на строчку, обведенную красным. — Вот. «М. Аролос». Но у нас в институте нет никого с таким именем, не говоря уж о лаборатории вирусов.

— Минутку, — сказал Джек, перехватывая лист и внимательно изучая его.

— В чем дело? — спросила Кейт. — Ты что, знаешь его?

Он покачал головой:

— Никогда не слышал. Но вот что-то в этом имени… — Он продолжал рассматривать записи, беззвучно бормоча про себя это имя, а затем вернул лист. — Забудем. Что бы тут ни было, все прошло. А может, и ничего не было.

Но Кейт видела, что эта история продолжала волновать его.

— Если что-то вспомните, немедленно дайте мне знать. Никто ровно ничего не помнит об этой личности, даже те, кто давали ей расписаться.

— Вы думаете, что этот Аролос и заразил вирусы?

— Не могу не предполагать. Он расписался за получение культуры моего аденовируса. Но я продолжаю спрашивать себя: зачем? Какую цель преследовал любой, кто заразил культуру, предназначенную Для борьбы с опухолью мозга?

— Какое-то профессиональное соперничество? — предположила Кейт.

Филдинг пожал плечами:

— Я не сделал никаких открытий.

— А как насчет бактериологической войны? — спросил Джек.

Филдинг улыбнулся — в первый раз с момента их появления, — точнее, скривил губы в легкой снисходительной усмешке.

— С помощью аденовируса? Весьма сомнительно. Глянув на него, Джек процедил сквозь зубы:

— Я имею в виду зараженный. Улыбка Филдинга исчезла.

— Тоже вряд ли. Он не вызывает никаких симптомов.

— Кроме изменений личности, — уточнила Кейт.

— Разве что. Но мы не можем быть уверены. Даже в этом случае такой сценарий террористам не нужен. Им нужен именно террор — что-то вроде эпидемии размахом с лихорадку Эбола, когда люди мерли как мухи в лужах кровавых экскрементов. Судя по тому, что я успел узнать о зараженном вирусе, он не передается ни через воздух, ни через выделения.

— Значит, через кровь? — сказала Кейт, которую охватила дрожь.

Она посмотрела на свою ладонь. Ранка от укола затянулась. Но ведь что-то попало в нее через этот крохотный прокол в коже?

— Я тоже так считаю, — кивнул Филдинг. — Если бы мне удалось наладить сотрудничество с Жаннет, или Холдстоком, или с кем-то еще, я бы мог это выяснить. Я был бы рад убедиться, что сформировались какие-то антитела. Это какой-то странный вирус, который может поселиться в спинно-мозговой жидкости, — во всяком случае, предполагаю, что там он концентрируется, но не вызывает никаких симптомов энцефалита или менингита.

— А каковы симптомы? — спросил Джек.

— Все, что угодно, — от лихорадки и головной боли до паралича, инсульта, комы и смерти.

Джек посмотрел на сестру:

— Сегодня утром Жаннет выглядела совершенно здоровой.

— Физически она себя прекрасно чувствует, — согласилась Кейт.

А вот что относительно меня? — подумала она.

Сейчас она хорошо себя чувствовала, но помнила и легкую боль, и озноб, и головную боль, которая преследовала ее вчера и позавчера.

— Вот что тут самое удивительное, — продолжил Филдинг. — Похоже, нет никакой реакции со стороны иммунной системы — во всяком случае, которая имела бы клиническое проявление. Если бы только я мог получить образец крови…

— Мы надеемся, что об этом позаботится НИЗ, — сказал Джек, — а не мы.

— И ЦКЗ, — добавила Кейт. — Центр по контролю за заболеваниями.

Филдинг побледнел.

— Послушайте. Все надежды Жаннет связаны лишь со мной. Я опережаю всех, кто изучает это заражение. Я уже начал тестировать агенты-убийцы вирусов.

— И?.. — спросила Кейт, молитвенно надеясь услышать хорошие новости.

— Пока не везет. — Он облизал пересохшие губы и быстро продолжил: — Но по крайней мере, я знаю, какие факторы не срабатывают, а когда найду действенный, то не сомневаюсь, что смогу устранить все симптомы, вернуть и Жаннет, и остальных в прежнее состояние. Я уже заложил основу для создания полисахаридной вакцины против заражения.

— Отлично, — сказал Джек. — И теперь большие ребята смогут понять, где вы оплошали.

Филдинг сложил ладони, словно на молитве.

— Прошу вас, дайте мне еще немного времени. Я справлюсь с этим куда быстрее, чем эти бюрократы. Они вечно начинают с каких-то бессмысленных исследований.

— Забудьте, — махнул рукой Джек.

Кейт открыла рот, чтобы согласиться, но ее охватила волна нерешительности и слова застряли в горле.

Может, Филдинг прав. Может, он один сможет сделать куда больше, чем эта куча бюрократов.

Нет. Это смешно. Она обязана оповестить НИЗ и ЦКЗ о новом вирусе, который вызывает изменения личности.

Нерешительность продолжала крепнуть… Почему бы в самом деле не дать Филдингу время? Поскольку опасность распространения инфекции так невелика, почему бы не подождать… ради Жаннет. Всего несколько дней…

Она покачала головой. Откуда только берутся эти сумасшедшие идеи?

— Кейт? — обратился к ней Джек.

Подняв глаза, она увидела, что Джек и Филдинг смотрят на нее. Лицо Филдинга было полно надежды, а выражение Джека говорило: у тебя не может быть никаких сомнений по этому поводу.

И этот его взгляд сломал стену нерешительности.

— Звони им сейчас же, — велела она, выталкивая слово за словом. Голову резануло болью, когда она произносила их.

— Хорошо, — кивнул Джек. — Я вижу, тут есть громкая связь. Воспользуйся ею. А мы послушаем.

— Прошу вас, не надо. Я…

— Если бы вы сами позвонили в ЦКЗ, — сказала Кейт, с трудом обретая контроль над своим голосом и удерживаясь от желания прикрикнуть на этого человека, — то могли бы спасти остатки своей репутации. А поскольку звонить придется мне, я расскажу им, как вы увиливали от необходимости рассказать о случайном заражении, — и можете послать своей карьере воздушный поцелуй.

Филдинг набрал номер.

Кейт сидела рядом с Джеком, слушая по громкой связи, как Филдинг прокладывал путь в лабиринте служб ЦКЗ, пока наконец не вышел на какого-то нужного человека в правильном кабинете, который может заняться этой проблемой. Доктор Пейдж Фримен, голос которого звучал так, словно ему лишь чуть больше двенадцати, дал ему конкретные инструкции, каким образом к утру доставить образец в Атланту.

Кейт лично проследила, чтобы образец культуры запечатали, упаковали и отправили. Они даже дождались представителя «Федерал экспресс».

Доктор Филдинг покорно выдержал все это, но его решимость лишь укрепилась, когда они собрались уходить.

— Вы же понимаете, что это нечестно. Я всегда строго соблюдал правила стерильности. И не могу нести ответственность, если кто-то сознательно заразил культуру. Это просто нечестно!

— Вы верите в честность? — поинтересовался Джек. — А я-то думал, что вы верите только в Санта-Клауса и волшебную зубную щетку. Вы считаете, что честность существует сама по себе? Ничего подобного. Хотите ее — так сами и ведите себя соответственно.

Кейт посмотрела на Джека, удивившись его внезапной горячности. Что это с ним такое? Но Филдинг, похоже, понял.

— Я по-прежнему говорю, что вашей подруге лучше надеяться на меня, — сказал он, кивнув. — Я первым это начал и буду продолжать. Если я подвергнусь осуждению за случившееся заражение, то постараюсь восстановить к себе доверие, поняв, как справляться с ним. Увидите. Прежде чем ЦКЗ начнет раскручиваться, я найду для вас решение.

Кейт подумала, что он слишком оптимистичен, но ей не хотелось обескураживать его.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— А если бы я мог получить образчик крови Жаннет, — продолжил Филдинг, — то это конечно же ускорило бы процесс.

— Посмотрим, что мы сможем сделать, — сказал ему Джек.

После того как они покинули кабинет Филдинга, Кейт спросила:

— Как, по-твоему, мы сможем взять у Жаннет кровь на анализ?

Он пожал плечами:

— Ты бы удивилась, знай, сколько есть способов получить кровь.

Кейт вздохнула. Пусть все идет своим чередом. По крайней мере, теперь делом занялись специалисты. Она знала, что, хотя центр недавно стал известен во всем мире, он не всесилен и не безупречен. Но у него есть связи с лучшими вирусологами мира. Она почувствовала уверенность, что решение уже на подходе.

Но так же, как она почувствовала подъем духа, он и упал. Не нужно ли лечение и ей самой? Хотя она никак не могла быть уверенной, да и не хотела в это верить, Кейт подозревала, что Жаннет заразила ее этим отбившимся от рук вирусом.

Но зачем? Зачем Жаннет было нужно так поступать с ней? Она передернулась при мысли о неопознанном организме, который обосновался в ее теле, вторгается в ее клетки и размножается. Что он с ней сделает?

Стэн расплатился с таксистом и на углу присоединился к Джою.

— Как ты думаешь, что они там делают, в этом медицинском центре? — спросил Джой.

— Чтоб я знал.

Они проводили своего парня и его женщину до Истсайда, поболтались по Первой авеню — им показалось, что прошло несколько часов, — а затем вернулись вместе с ними к точке старта.

— Думаешь, у него рак или что-то такое?

Стэн не помнил, была ли на здании вывеска, упоминавшая о раке. Что делается у Джоя в голове?

— Откуда мне знать? Да и какая нам разница?

— Потому что, если у него крупный рачок, может, нам не стоит сразу же убирать его. Может, мы подождем и посмотрим, как он несколько месяцев будет гнить, — и лишь потом сделаем его.

Они стояли в укромном месте рядом с Шестой авеню, откуда открывался прекрасный вид на фасад многоквартирного здания. Их парень еще не вошел в дом, а торчал у парадных дверей, разговаривая со своей дамой.

— Не думаешь, что его стоит пожалеть? Джой неотрывно смотрел на жертву.

— Может быть, но я не хочу, чтобы какая-то паршивая опухоль увела его от меня. Мы вот что сделаем. Именно мы и подпишем ему свидетельство о смерти. Что, не так?

Стэн прикинул, не имел ли Джой в виду «смертный приговор», но спрашивать не стал, потому что Джой неожиданно схватил его за руку.

— Дьявольщина! Что они делают? Они расходятся! Их парень притянул свою подругу к себе, и этот жест смахивал на прощальное объятие.

— Шевелись! — приказал Стэн. — Марш на другую сторону улицы! И следи за ним, куда бы он ни пошел.

Хотя он беспокоился, не потеряет ли Джой самообладание во время слежки, он не мог рисковать, самому взяв на себя эту обязанность. Стэн выглядел почти точно так же, как два года назад. Если парень увидит его, то опознает. У Джоя, прибавившего сорок фунтов, обросшего клочковатой бородой, было больше шансов остаться неузнанным.

Джой уже был готов пуститься в дорогу.

— А что ты собираешься делать? — спросил он из-за плеча.

— Пройду за ней внутрь. Посмотрю, где она живет.

— Великолепно!

Конечно же пара рассталась, и парень пошел своим путем. Когда женщина направилась к дверям здания, Стэн быстро перебежал улицу, лавируя между припаркованными автомобилями. Она открыла ключом замок и, заходя в вестибюль, придержала дверь. Стэн прыгнул на тротуар и успел к дверям, удержав их в дюйме от защелки.

Когда он зашел в вестибюль, то заметил в дальнем конце лифт, но тот был пуст. Что за чертовщина?..

Справа от себя он увидел, как закрывается дверь с надписью «лестница», и услышал эхо шагов. Держась как минимум на расстоянии одного пролета, Стэн проследовал за женщиной до третьего этажа. Когда она зашла в холл, то повернула налево. Стэн повернул направо и неторопливо двинулся в противоположном направлении. Порывшись в кармане, он выудил ключи и уронил их на ковровое покрытие. Нагибаясь за ними, он краем глаза заметил, как она исчезла за дверью.

Когда дверь окончательно закрылась, он развернулся и заторопился к ней.

Довольный, Стэн пошел обратно к лестнице. Теперь мы знаем, где живет она. Будем надеяться, что он тоже живет здесь.

Снова это ощущение.

Джек неторопливо повернулся и внимательно рассмотрел всех, кто толпился на небольшой запруженной платформе станции подземки на Двадцать восьмой улице.

Кто-то за ним наблюдает. Он это чувствует. Беда в том, что в пятницу после обеда уже начался час пик и он стоял в гуще толпы возможных подозреваемых.

Вопрос был в том, кто он такой. Возможно, кто-то из членов секты Холдстока. Жаннет и Холдстока он бы узнал без промедления, не исключено, что и пару других. Но не всех. Вполне вероятно, что один из них стоит рядом… или за спиной…

Эта возможность заставила Джека отойти от края платформы.

Почему за мной следят?

Проверяют? Или хотят обнаружить квартиру?

Эта мысль неприятно поразила его. Именно туда он сейчас и направлялся: сделать дома кое-какие дела, а попозже на машине вернуться к Кейт — на тот случай, если ей понадобится еще раз съездить в Бронкс.

На станцию с грохотом влетел поезд, и толпа рванулась вперед. Джек оставался на месте, стараясь заметить малейший признак интереса к себе со стороны пассажиров, которые обтекали его.

Ничего.

Но ощущение слежки не уходило.

Пристроившись в самом конце толпы, Джек вместе с остальными продвигался к ближайшей открытой двери. Он втиснулся одним из последних, и его ступни оставались на линии дверей. Как только их створки стали сдвигаться, он выскочил на платформу и, повернувшись, осмотрел поезд с закрытыми дверями по всей длине, надеясь увидеть кого-то, кто тоже выскочил в последний момент. Но сдвинувшиеся двери не выпустили никого из пассажиров.

Поезд снялся с места и с гулом покинул станцию. Джек провожал взглядом окна, надеясь увидеть на одном из мелькавших лиц удивление или гнев. Но видел только усталость и равнодушие.

Значит, он напрасно пропустил поезд? Может быть. Он знал, что у него имеется склонность к паранойе, — Но всегда настаивал, что на это есть веские причины, — и сейчас он не в первый раз тратил время и усилия лишь из-за смутных подозрений. Он решил, что и то и другое потратил не зря. Он не так уж занят и может пройтись лишнюю милю… на всякий случай.

И он решил совершить небольшую дополнительную прогулку — до Восьмой авеню — и там уж сесть На поезд.

Двинувшись в дорогу, он остановился, заметив кое-что.

Ощущение слежки… исчезло.

Стэн нашел местечко на Седьмой авеню, где и ждал Джоя. Едва только он пристроился на тенистой скамейке рядом с Институтом моды, как зазвонил его сотовый телефон.

— Потерял этого сукина сына, — сказал голос Джоя.

Даже в крохотном наушнике Стэн чувствовал, с каким трудом разгоряченный Джой сдерживает ярость.

— Он заметил тебя?

— Никак не мог. Я держался на расстоянии, и он даже не посмотрел в мою сторону. У этого гада, должно быть, какое-то шестое чувство. Ты засек квартиру?

— Конечно. И проверил почтовый ящик внизу. Квартира принадлежит «Ж. Вега».

— Значит, Ж. Вега? Мне это нравится. Держи дверь под наблюдением, чтобы мы знали, когда он придет. Я иду домой и прихвачу кое-какие вещички.

— Что значит — кое-какие вещички?

— Покажу, когда вернусь. До встречи.

Стэн отключился. Если Джой не хочет ничего обсуждать, то, значит, его «вещички» незаконны. Но Стэн прекрасно понимал, что именно Джой хочет прихватить с собой. Большой «бум».

Кейт осторожно подошла к дверям. Кто там может стучать? Снизу из вестибюля никто не звонил. Она заглянула в глазок, надеясь увидеть Джека. Вместо этого она увидела коренастого мужчину в комбинезоне.

— Да?

Из-за закрытой двери донесся голос:

— Телефонная компания «Белл Атлантик», мэм. Мы получили сообщение о нарушениях на линии по всему зданию. У вас есть какие-то проблемы?

— Нет. Не думаю.

— Речь идет о входящих звонках.

Ей хотелось, чтобы он говорил погромче. Он упомянул входящие звонки? Откуда ей знать, что входящие звонки не проходят? А что, если Жаннет или Джек — или, господи, кто-то из детей — пытались созвониться с ней?

Кейт взялась за дверную ручку и остановилась. Она слышала ужасные истории о таких случаях — насильники представлялись какими-то ремонтниками. Она накинула цепочку и приоткрыла дверь на несколько дюймов.

— Могу ли я посмотреть ваше удостоверение?

— Конечно.

Он отстегнул карточку, которая висела на отвороте кармана и протянул ее. Вроде настоящая. Подтверждает, что этого человека зовут Гарольд Мозес. Работник «Белл Атлантик». Но вот фотография…

Кейт снова посмотрела на него, сравнивая изображение с реальностью.

— Знаю, знаю, — со смущенной улыбкой сказал ремонтник. — Я бросил курить, и меня разнесло как дом.

Улыбка убедила Кейт — она была точно такой, как на фотографии.

— А вы не можете зайти попозже? Это не моя квартира и…

— Понимаете, уже конец дня, и если я не справлюсь сегодня, то только на будущей неделе. У нас проблемы по всему городу.

Не слышать звонков всю неделю? Кейт сняла цепочку и вернула карточку.

— О'кей. Пожалуй, в самом деле лучше все проверить.

— Займет всего лишь пару минут, — сказал он, проходя мимо нее и направляясь в комнату.

Кейт сразу же пожалела, что впустила его. В прихожей она этого не чувствовала, но теперь, очутившись с ним в комнате, она испытала страх от его присутствия. Он был таким напряженным, и от него шло… что-то такое… Она не могла сказать, что именно, какое-то зло, словно его мешковатый комбинезон скрывал в себе не плоть, а ярость. И эти прищуренные глаза, которые шарят по всем углам, словно чего-то ищут…

Но когда он заговорил, речь зашла только о деле.

— Сколько у вас тут телефонов, мэм?

— Три. — Ей захотелось выскочить в прихожую, но она сдержалась. — Один на кухне, а еще два в спальнях.

Он положил чемоданчик с инструментами на кухонную стойку, и она в первый раз обратила внимание, что на левой руке у него непомерно большая рабочая перчатка — только на левой.

— О'кей. Я займусь этим, но мне надо, чтобы вы были при каком-то из остальных.

— Нужен какой-то конкретный? Он пожал плечами:

— По вашему выбору.

Он не смотрел на нее, она его совершенно не интересовала. Кейт расслабилась. Эти странные дела с Жаннет слишком подействовали на ее воображение.

Секунду помедлив, она направилась в спальню.

— О'кей. Что мне надо делать?

— Снимите трубку и говорите в нее. Не набирайте номер — просто говорите. Если хотите, считайте до сотни. Все, что угодно.

Он махнул левой рукой, и Кейт заметила, что несколько пальцев его перчатки вроде пустые, а другие как-то неестественно выпрямлены.

Размышляя, врожденное ли у него уродство или результат несчастного случая, Кейт вошла в спальню, сняла трубку и начала считать.

Она слышала, как подняли трубку телефона в кухне.

— Вот так хорошо, — сказал ей ремонтник. — Продолжайте. Не останавливайтесь.

В своем наушнике она слышала, как он тихо насвистывал, роясь в своих инструментах. Она услышала треск отрываемой липкой ленты и удивилась, зачем она ему понадобилась, но телефонный шнур был слишком коротким, и она не дотянулась до двери. Кейт оглянулась в поисках бумажника и увидела, что тот лежит на комоде. По крайней мере, она убедилась, что его не похитили.

Минуты через три она услышала ряд гудков в трубке, а потом мужской голос:

— Порядок, мэм. Все налажено.

Кейт положила трубку и, вернувшись в комнату, увидела, что ремонтник защелкивает замки своего чемоданчика.

— Это все? Он кивнул:

— Ваши телефоны в полном порядке. Всего вам хорошего.

— Вам тоже. Спасибо.

Закрыв за ним дверь, она вспомнила свои недавние опасения. Теперь ремонтник предстал перед ней совершенно иным, спокойным и серьезным, словно сбросившим с плеч тяжелый груз. Едва ли не… счастливым.

Какой она была глупой.

Джой открыл заднюю дверцу, кинул на пол ящик с инструментами и устроился на переднем сиденье.

— Сделано!

Стэн посмотрел на него:

— Прекрасно. А теперь, когда все сделано, может, ты расскажешь мне, что именно?

Полчаса назад Джой прибыл в краденом «таурусе» и поставил его неподалеку от многоквартирного дома. Он выглядел свежим и бодрым — принял душ, побрился и облачился в комбинезон ремонтника. Но скромно умалчивал о своих намерениях — пока все не сделает.

— Оставил небольшой подарочек нашему герою. Боялся, что не попаду в квартиру с этим старым удостоверением «Белл Атлантик», но она купилась.

— Повезло. Велик ли был подарок? Джой ухмыльнулся:

— Брусок.

— Целый брусок?

— Именно, черт возьми.

Стэн закрыл глаза. Прежде чем федералы накрыли их, им удалось спасти часть своих армейских запасов пластиковой взрывчатки — бруски длиной в фут, двух дюймов в ширину и в дюйм толщиной, аккуратно обернутые в промасленный целлофан. Классная штука. Их можно было валять как угодно, они сохраняли мягкость и плавкость даже при минус семидесяти.

Во Вьетнаме их использовали не только для взрывов. Например, чтобы разжигать огонь. Отрезаешь от бруска полоску в дюйм толщиной, подносишь спичку, и полоска тут же вспыхивает. Правда, воняет, но жара хватает даже чтобы поджечь мокрый лес. Одно лишь стоило помнить: если хочешь потушить горящий пластид, его надо сунуть в воду. А ни в коем случае не затаптывать. Стэн как-то видел, как парень потерял пальцы на ноге, пытаясь затоптать такой огонь. Стэн даже учитывал скорость взрывной волны, которая у пластида достигала восьми тысяч ста метров в секунду.

А Джой пристроил в той квартире целый брусок. Ну дает.

Он поднял стекло кабины и повернулся к брату.

— Джой… такое старое здание… ты же снесешь его до основания.

Прекрасное здание… стыдно превращать его в груду обломков.

— Может быть. А может, и нет.

— В крайнем случае будет уничтожена большая часть третьего этажа и квартиры наверху и внизу. Обвалится весь фасад.

Джой уставился на него.

— И ты считаешь?..

— Он еще не вернулся. И может, до взрыва не появится. Может, он тут вообще не живет.

— Да ясно, что это его квартира. Подруга сказала мне, что квартира не ее. Значит, его.

— Ладно, давай скажем, что это его квартира. А что, если он до утра не появится? И если тут все рванет в его отсутствие, то это будет дело наших рук. Он узнает…

— Он узнает, что его баба мертва и что он следующий, — холодно пробурчал Джой. — Пусть он поджарится, пусть помучается, пусть напугается, думая, когда же ему на голову свалится кирпич. Я даже надеюсь, что он не успеет прийти домой. Я хочу быть в толпе и посмотреть, какая у него будет рожа, когда он увидит, что осталось от его дома.

— Это не наш стиль, Джой. Мы всегда пристраивали ровно сколько надо и в нужное место, и делали свое дело с минимумом разрушений. Мы были хирургами, Джой.

— Пусть так, но это особый случай. Пусть поймет, что если ты сталкиваешься с Козловски, то умрешь. И погибнешь не только ты, но и вся твоя семья, и приятели, и соседи. Если мешаешь братьям, то навлекаешь на свою голову смерть и разрушение. Так что дважды подумай. Трижды. Подумай три раза. А лучше всего вообще не думай.

Стэн вздохнул. Говорить с Джоем на эту тему не имеет смысла.

Он посмотрел в зеркало заднего обзора, где отражался вход в дом. Вроде машина стоит достаточно далеко, чтобы на нее не рухнули обломки. Кроме того, поскольку она стоит ниже по дороге, они могут уехать сразу же после взрыва.

Он смотрел, как черная «краун-виктория» вписалась на свободное место как раз напротив дверей, и не смог не улыбнуться: вот небось парень благодарит свою счастливую звезду, что нашел такое хорошее место для парковки. Но если его машина будет на том же месте, когда рванет подарок Джоя, благодарить ее он больше не будет.

— Джой! — шепнул Стэн, когда водитель вышел из машины. — Посмотри!

Джой небрежно чуть повернулся на сиденье и рывком выпрямился, когда узнал человека на тротуаре.

— Да! — стал он колотить Стэна по плечу. — Да-да-да-да!

— Когда сработает?

— Скоро, — тихо ответил Джой. — Но не очень.

— И ты впустила его? — спросил Джек, не веря своим ушам.

Кейт пожала плечами:

— У него было удостоверение «Белл Атлантик» с его фотографией, и все такое. А что мне оставалось делать?

Джек не стал вдаваться в подробности, как легко сфабриковать удостоверение личности с фотографией. Как-нибудь он покажет Кейт свою обширную личную коллекцию. Но может быть, все в порядке. Может, человек в самом деле приходил из телефонной компании и Джек зря делает из мухи слона. Но оставался неопровержимый факт: Теренс Холдсток знает слишком много из того, что происходило в квартире. Может, один из его жучков вышел из строя и он послал кого-то сменить его.

— Ладно. Что он делал, пока был здесь? Точно расскажи мне.

— Ну… точно я не знаю. Понимаешь, ему было нужно, чтобы кто-нибудь снял трубку дополнительного аппарата, пока он… — Голос у нее упал, и она вспыхнула. — Мальчик мой, это в самом деле глупо, да?

Джеку хотелось гаркнуть: «Да!» Но это была Кейт, и поэтому он сдержался.

— Все в порядке. Просто ты не впала в паранойю.

— Как ты.

— Как я. Как долго он оставался один?

— Максимум минут пять.

Джек огляделся в передней комнате. Плохи дела. Тот тип мог насовать кучу жучков в миллион разных мест. Или…

Стоп. Кейт сказала, что у него было удостоверение «Белл Атлантик». Но «Белл Атлантик» больше не существует.

Он жестом подозвал Кейт поближе и приложил ковшик ладони ей к правому уху.

— Не обращай внимания на все, что я буду говорить громко, — шепнул он. — Поняла?

Она удивленно взглянула на него, но кивнула.

— Только пять минут? — громко переспросил он. — Думаю, за это время он не мог украсть ничего ценного. Ничего не пропало, да?

Он снова дал понять Кейт, что она должна подыграть ему.

— Пропало? Нет. Все на месте.

Лучше всего было бы сходить домой и, вернувшись с детектором, работающим на частотах от пяти до тысячи мегагерц, обшарить комнату. Что он и сделает. А пока придется ограничиться простым визуальным осмотром. Чтобы оправдать свою паранойю, ему достаточно найти хоть один жучок. После этого он может чувствовать себя как бы немного беременной — сколько бы их еще тут ни было, он будет знать, что их подслушивают.

Что может пойти на пользу, дав возможность снабжать слушателей дезинформацией.

Он включил радио — погромче — и начал с настенного телефона на кухне. Самое заманчивое место — но только для того, кто ищет жучки. Он разобрал его, но ничего не нашел. Поиск во внутренностях осветительной арматуры, на нижней части комодов и шкафов тоже ничего не дал.

Пришло время прибегнуть к другой перспективе: он лег на пол и пополз, извиваясь, как змея, в поисках чего-нибудь, чему здесь было не место. У него ныли суставы и мышцы. Интересно почему, подумал он. В последнее время он не занимался никакими утомительными занятиями. Но сейчас его тянуло лечь и полежать. Если бы у него был выбор между дремотой и незамедлительными поисками жучка, он знал, чему отдал бы предпочтение. Но он должен продолжать осмотр.

Он видел, что Кейт смотрела на него как на сумасшедшего, когда он выполз из кухни в столовую, проверяя нижнюю поверхность стульев, стола…

— Черт побери!

У Джека пересохло во рту, когда он уставился на взрывное устройство, примотанное к нижней поверхности столешницы. Не было никаких сомнений, что он видел перед собой бомбу — от маленького походного будильника тянулись провода к обоим концам бруска то ли семтекса, то ли пластида.

— Что там, Джек? — спросила Кейт.

Он попытался определить время на будильнике, но циферблат был затемнен. Может, села батарейка? Он не может рисковать. Вдруг уже слишком поздно? Надо как можно быстрее вывести Кейт отсюда…

— Джек, что ты там нашел?

Джек вытер руки о штаны и взялся за бомбу. У него подрагивали пальцы, когда он осторожно вытягивал детонаторы из пластида, — сначала он высвободил тот, который торчал слева, а затем принялся за правый. Когда они были отсоединены от часов, Джек оторвал пластид от столешницы и выкатился наружу.

Переводя дыхание, весь в поту, он лежал на спине с закрытыми глазами, собираясь с силами.

— Что это? — спросила Кейт.

Сев, Джек посмотрел на брусок. Едва только увидев клочки промасленной обертки, он понял, что это пластид.

— Пластиковая взрывчатка. Ее хватит, чтобы превратить этот дом в груду обломков.

Одной рукой Кейт зажала рот, а другой шарила за спиной в поисках стула. Найдя его, она рухнула на стул.

— Нет! — На смертельно бледном лице были видны лишь широко раскрытые голубые глаза. — Ты не можешь… должно быть, ты ошибаешься!

— Хотелось бы.

— Но это выглядит как пластилин.

Джек положил брусок на пол и пошарил под столом. Он нашел маленький будильник, разорвал клейкую ленту и показал ей:

— А вот это таймер.

Он положил его на кухонную стойку, нашел резак и двумя резкими ударами обрубил провода, на концах которых болтались детонаторы, запаянные в огнеупорную пластмассу. Это было необходимо сделать. Взорвись детонаторы — они и сами по себе могут наделать немало бед.

Кейт поднялась со стула. Она посмотрела на таймер, как на змею, открыла рот, но не издала ни звука.

— Я понимаю, — сказал Джек. — Кто и зачем — верно?

Она могла только кивнуть.

— Давай подумаем, — предложил он.

Варианты клубились в голове Джека, как рой пчел-убийц. Он взял брусок взрывчатки. Держа его в одной руке, а в другой — таймер, он вслух поделился своими мыслями:

— Ситуация такова: в данный момент мы имеем двух человек, живущих в данной квартире, причем одна из них ведет себя довольно странно. Другая обитательница квартиры и ее брат услышали от незнакомого человека какие-то странные вещи, которые, возможно, не предназначались для чужих ушей. Тот незнакомец, руководитель секты, явился неизвестно откуда и увел ее из дома. Пару часов спустя появился некто, представившийся ремонтником с телефонной станции, сделал так, что оказался один в этой комнате, и затем удалился. Сразу же после его визита мы находим бомбу. Давай прикинем, кто мог быть ее целью.

Кейт снова безвольно опустилась на стул, мотая головой.

— Нет. Я не могу поверить. Жаннет никогда бы не…

— На самом деле Жаннет больше не существует. Но если тебя это устраивает, предположи, что она мучилась сомнениями и, скорее всего, ничего не знала. Но это не меняет того факта, что кто-то хотел устранить с дороги тебя, а может, и меня. Навсегда.

Кто-то хотел убить его сестру. Только намек на такую возможность вызывал в нем ярость, готовую снести стены. Но брусок пластида, который он держал в руках, заставил собраться с мыслями и охладил страсти. Он напомнил ему о двух братьях — пару лет назад его наняли, чтобы он занялся ими. Как их звали?..

Козловски. Верно. Стэн и Джой Козловски. Они взяли за горло одного человека, и тот нанял Джека, чтобы он укоротил им руки. Что он и сделал. Нашел накопленное добро братьев, и оно занялось ярким пламенем.

Их склад был забит брусками взрывчатки. Точно такими же, как этот. Много доморощенных взрывников предпочитают иметь с ними дело; ничего сложного, если ты согласен иметь дело с красной азотной кислотой. Международное сообщество террористов использует семтекс, обычно чешского производства. Но репутация братьев держалась на сверхнадежном пластиде армии США. Ходили слухи, что в девяностых годах братья угнали грузовик, содержимое которого могло обеспечить их на десятки лет. Джек был уверен, что и другие взрывники имели источники в армейских запасах взрывчатки, но тем не менее… этот брусок в промасленной обертке не давал ему покоя.

Мог ли я быть их целью?

Невозможно. Это не моя квартира. Да и сами братья Козловски исчезли. Учитывая, что почти все правоохранительные органы США искали их, они легли на дно, и вот уже несколько лет их никто не видел и не слышал. Все указывало на Холдстока и его секту, но пока еще Джек не был готов принять эту версию.

— Что нам делать? — спросила Кейт.

Хороший вопрос. Он посмотрел на маленький походный будильник. Циферблат был отключен от источника света. Зачем? Ему пришло в голову единственное объяснение: свечение цифр может выдать местонахождение бомбы. Что, в свою очередь, означало — таймер должен был сработать попозже, когда все источники света погашены и существует высокая степень уверенности, что все обитатели квартиры на месте и пошли спать.

Но все же, на какое время он был поставлен? Ответ мог оказаться очень важным.

Джек подошел к окну и посмотрел на улицу внизу. Он видел стоящие машины и пешеходов, спешащих в сумерках. Кто-то там внизу должен быть тем самым взрывником; но с той же долей вероятности он может находиться за мили отсюда. Но Джек мог ручаться, что в рассчитанный момент взрывник — или тот, кто нанял его, — будет где-то поблизости. Он будет смотреть и ждать. Потому что это количество взрывчатки произведет колоссальные разрушения. Вне пределов здравого смысла. Куда больше, чем под силу простому убийце. Джек почти физически чувствовал, как от бруска пластида, что он держал в руках, исходит дикая злоба. Он повернулся к Кейт:

— Ты потерпишь, если я на краткое время покину тебя?

— Тебе надо уходить?

По ее глазам он видел, как ей не хочется оставаться одной.

— Думаю, что да. Это важно.

— О'кей. Только недолго.

— Постараюсь. — Он уже как-то исчезал из ее жизни, но больше этого не сделает. — Кстати, ты не обратила внимания, есть ли в доме пожарная лестница?

Ему нужна возможность незаметно скрыться из дома.

— Ну? Так ты думаешь, что это могли быть братья Козловски?

Внутренности распотрошенного будильника лежали между ними на рабочем столе Эйба. Магазин спортивных принадлежностей «Ишер» официально был закрыт, но звонок Эйбу заставил того вернуться на место. И, разобрав таймер, им не осталось ничего другого, как смотреть на случайных прохожих за окном магазина. Эйб предложил перебраться в подвальное помещение.

— Так выходит, — сказал Джек. — Я не могу поверить. Это против всей логики. Но мозги твердят мне другое.

— Вот и прислушайся к ним. Человек не должен игнорировать свои мысли.

Они сидели в конусе света, окруженные набором того, чем Эйб торговал на самом деле, — изделий, которые выпускали пули, или имели острые режущие кромки, или наносили тупые травмы. Не в пример хаотическому беспорядку на верхнем этаже, тут все было аккуратно расставлено по полкам и содержалось в чистоте.

Джек смотрел, как толстые, но ловкие пальцы Эйба подсоединили тонкие проводки к дисплею. В электронике Джек не разбирался. Он мог ею пользоваться, но вот то, что было внутри, ставило его в тупик.

— Вот! — сказал Эйб, когда дисплей засветился.

— Здорово! — оживился Джек. — А теперь проверь будильник.

Эйб нажал кнопку, и появились цифры 3.00.

— Три ночи, — сказал Джек, чувствуя, как у него спазмом сводит желудок. Не найди он взрывное устройство сегодня, завтра проснулся бы без сестры. — Сукин сын!

— Что ты думаешь предпринять?

— Пока еще не знаю. Эйб посмотрел на него:

— Что-то ты плохо выглядишь? Как ты себя чувствуешь?

Неужели видно? Он маялся усталостью и болью. А также раздражением.

— Со мной все в порядке. Все пройдет, когда как следует высплюсь и найду того подонка, который все это организовал.

— Ну, пока ты прикидываешь, как это сделать, должен сказать, что заказал для тебя новый пистолет. Не хуже прежнего. Будет через несколько дней.

— Не знаю, Эйб. Я вот все думаю, стоит ли отказываться от «земмерлинга».

— Слушай, этот малыш сорок пятого калибра слишком заметен для человека, который не хочет, чтобы на него обращали внимание. Такое оружие — как твоя личная подпись.

— Подожди. — В мозгу у Джека взорвалась какая-то мысль.

— Что?

— Заткнись на минуту. — Поняв, что позволил себе грубость, он добавил: — Пожалуйста.

Как подпись… как все, что он делал. Джек попытался вытащить из глубин памяти все детали: как он сработал с Козловски, как нашел их, как пустил ко дну, взорвав все их хранилища, и затем попытался уйти, не входя с ними в прямой контакт. Но не получилось. Братья появились на ферме, когда предполагалось, что они в городе, и ему пришлось огнем проложить себе путь. Большей частью он пользовался своим «глоком», но был момент, когда пустил в ход «земмерлинг». Козловски видели это оружие и видели его в лицо…

И если они читали газеты… и обратили внимание на упоминание маленького 45-го калибра… и решили выследить репортера, который утверждал, что поддерживает связь с его владельцем…

— Черт бы его побрал! — грохнул Джек кулаком по столу.

— Кого? За что?

— Сэнди Палмера! Из-за него чуть не погибла Кейт! Я должен был свернуть его тощую шею!

Он все объяснил Эйбу.

— Возможно, — кивнул тот. — Очень возможно.

— Так что мне с ним делать?

— С репортером? Я думаю, тебя первым делом должны волновать братья Козловски, не так ли?

— С ними-то я справлюсь… особенно теперь, когда знаю, с кем имею дело. Но вот Палмер… Я думаю, он видит во мне какого-то загадочного фашиста из комиксов. Сегодня он парил мне мозги Ницше — ну как тебе это нравится?

— Ницше? А ты вообще-то читал его?

— Нет.

— И не пробуй. «Так говорил Заратустра» читать невозможно.

— Верю на слово. — Джек снова ударил по столешнице. — Ну что за кошмар. Палмер бежал за мной, как собачонка, хватая за лодыжки, пока я не пригрозил, что придушу его, если он не отстанет от меня. Ему пришла в голову идея, что я могу поспособствовать его карьере. Думает, что хочет стать большим журналистом, но на самом деле мечтает стать знаменитым журналистом.

Эйб пожал плечами:

— Продукт времени. Но слушай: сдается мне, что он просто обожает тебя. Если он видит в тебе героя какого-то комикса, то, может, тебе стоит подыграть ему. У героев комиксов всегда есть мальчишка-подручный.

— Ты хочешь сказать, что, если я Бэтмен, пусть он считает себя Робином?

— Скорее мальчишка-репортер, который таскается за Суперменом. — Эйб щелкнул пальцами. — Как его звали. Тимми…

— Джимми Олсен.

— Ну да. Пускай Джимми Олсен не таскается за тобой, а занимается чем-то другим.

— Чем, например? Эйб пожал плечами:

— Я знаю? Ты же Наладчик Джек. А я всего лишь скромный торгаш.

— Ну да, как же.

Наконец они прикинули, как выбираться из этой заварухи. Но у Джека не было ни малейшего представления, как заставить план заработать. Пока. Придется пораскинуть мозгами. А тем временем он должен разобраться с братьями Козловски.

— О'кей, скромный торгаш. Покажи мне свои запасы. Кажется, мне этой ночью понадобится кое-что из твоего оборудования…

Глава 5

Суббота

— Уже четверть третьего, Джек. Ты что, вообще спать не собираешься?

Кейт устало прислонилась к косяку в дверях спальни. Она видела лишь силуэт Джека, который, стоя у окна, разглядывал улицу.

— Боюсь, что не получится.

Он повернулся к ней, и она вздрогнула, увидев вместо глаз два светящихся зеленых пятна. И тут только она вспомнила странный прибор, который он закрепил на голове перед тем, как потушить свет, и что-то пробормотал о ночном видении.

Вернувшись, он несколько раз выбирался на крышу и так же возвращался. Он отсутствовал почти два часа — самые длинные два часа в ее жизни. По возвращении он почти ничего не сказал и был куда мрачнее, чем при уходе. И выглядел он не лучшим образом. Бледный, с остекленевшим взглядом прежде таких ясных глаз. Она списала это на воздействие стресса. Событий навалилось более чем достаточно. Интересно, как она сама выглядит в глазах Джека. Наверно, еще хуже.

Но по крайней мере, они избавились от бомбы. Джек сказал, что оставил ее у себя дома.

— Может, сделать тебе кофе? Он поднял свою кружку:

— У меня еще есть, спасибо. Почему бы тебе не прилечь? Закрой глаза и постарайся немного поспать.

— Кто-то хотел взорвать нас! Кто-то хочет убить нас! Как я могу спать?

— Я посторожу. Обещаю тебе, пока я здесь, ничего не случится. Ты устала. Если не будешь сопротивляться, сон придет сам собой. Верь мне.

Она безоговорочно верила ему — больше, чем кому бы то ни было. Она предельно устала. Ей было необходимо поспать, но еще больше она хотела избавиться от гнетущего беспокойства, которое не оставляло ее.

Кейт вернулась в спальню и залезла под одеяло; она легла на спину, скрестила руки на груди и закрыла глаза.

Буду делать вид, что умерла, подумала она. Почему бы и нет? Ведь кто-то этого хочет.

Господи, что за мысли. Что случилось с ее жизнью? Убедившись, что она далеко не та классическая американская мама, которая ходит с детьми на футбол и какой Кейт всегда себя считала, она тяжело пережила это открытие, но в конце концов ей пришлось признать, что она — отклонение от правил нормального мира. Она подумала, что после этого вся ее жизнь пошла вверх тормашками — но по сравнению с событиями последней недели…

И бедная Жаннет… где она сейчас? Что с ней?

Ты думаешь обо мне, Жаннет? — спросила она в темноте. Я постоянно вспоминаю тебя. Хоть одна мысль обо мне посещает тебя? Или ты так увлечена этой сектой, что для тебя ничего не существует?

Кевин и Элизабет… она так давно не видела их… надо вернуться к ним… она…

…уплывает…

Нет. Не уплывает. Улетает. За спиной у нее оказались огромные прозрачные крылья, растущие из лопаток. Они с жужжанием вибрировали, неся ее в какой-то улей, в сверкающий золотой лабиринт мириадов восьмиугольных сот, которые простирались во всех направлениях и уходили в бесконечность.

А воздух вокруг нее гудел мириадами голосов, певших одну и ту же ноту.

В полете она видела, что соты не пустые. В них лицом к ней были люди. Она их не знала, но все они выпевали ее имя.

Кейт… Кейт… Кейт…

Кто они, эти люди? Их тут миллионы, но на всех приходится лишь полдюжины разных лиц. Ей никогда…

И тут Кейт узнала Жаннет, которая тянется к ней из одной из сот; она улыбается и зовет ее по имени. Кейт развернулась к ней, но когда приблизилась, откуда-то из соседних сот вынырнул Холдсток и вцепился в нее. Кейт рывком высвободилась и предстала лицом к лицу с другой Жаннет… и еще с другой… тысячи Жаннет окликали ее оглушительно громкими голосами.

Кейт… Кейт… Кейт…

Она летела, пробиваясь сквозь рой слепящих вспышек, ныряя и выписывая зигзаги, прокладывая себе путь, пока не увидела отверстие в стене. Она рванулась сквозь него в окружающую темноту. В ней было холодно и одиноко, особенно после тепла и света улья, но, пусть ее и окружала темнота, она понимала, что должна двигаться, улетать от этих голосов, которые без устали выкликали ее имя.

Кейт… Кейт… Кейт…

Голоса заставляли ее замедлять полет, тянули назад, мешали ей набрать скорость для бегства. Наконец ее силы иссякли. На мгновение она остановилась, зависнув между роем и открытым пространством. И начала валиться назад. Повернувшись, она издали и сверху увидела улей. Он был синим и коричневым, и над ним клубились облака…

Это Земля…

— Вот сучье вымя! — заорал Джой. Сидя на месте пассажира, он колотил кулаками по приборной доске. — Сука! Сука! Сука!

Стэн снова посмотрел на часы. 3.14. Взрыва не произошло.

— Должно быть, он нашел!

— Подумай вот о чем, Джой. Ты считаешь, что если он нашел в квартире взрывчатку, то все еще оставался бы там, наверху? Ни в коем случае. Он уже отвалил бы в горы.

— Значит, ты хочешь сказать, что я облажался, да?

Стэн услышал угрозу в голосе брата. С ним надо разговаривать очень осторожно. На кону стоит его гордость, которую он не может потерять. Может, лучше сдать назад.

— Джой, ни одно из устройств, что ты делал, не давало осечки, так?

— Верно.

— Но сегодня вечером что-то не сработало. Что именно? Что сегодня было не так?

— Да ничего! Я сделал самое простейшее гребаное устройство из всех! Я всегда держу в голове то, что ты мне сказал, когда мы только начинали: делай попроще — чем больше свистков и колокольчиков, тем больше шансов, что не сработает. Так что не было у меня ни свистков, ни колокольчиков. И еще я поставил два детонатора вместо одного. Для надежности.

— Ты сказал, что отключил дисплей. А это не могло?..

— Не-а. Я трижды проверил его, подключая и отключая. Часы работали четко. Будильник стоял на трех часах. Конструкция была просто классной. Говорю тебе, Стэн, этот сукин сын нашел ее.

Стэн не хотел упоминать изуродованную руку Джоя, хотя был уверен, что именно из-за нее устройство не сработало. Трудно соединять тонкие проводки, когда одна рука выглядит как мятый воск.

— Давай вернемся к моему вопросу: чем этот вечер отличается от прочих?

— Я уже говорил тебе: ничем!

— А вот есть чем: ты завелся. Каждый раз, как мы делали такую работу, она была просто делом, простым и ясным. Никаких эмоций. Мы никогда не знали людей, кому она предназначалась. Но сегодня все было не так. Мы хотели достать этого парня. А когда ты позволил вмешаться эмоциям, дела пошли наперекосяк.

— Да не было этого, Стэн. Я…

— Вспомни, какой зуб ты имел на этого парня, Джой. Подумай об этом.

Джой сидел молча, глядя в ветровое стекло. Наконец он покачал головой.

— Вот дерьмо, — с тяжелым отвращением сказал он. — Я провалил это дело. Обделался.

— Все в порядке, Джой, — сказал Стэн. — Ночь еще не кончилась. — Он включил двигатель. — Вылезай и жди здесь. Наблюдай за домом, а я пойду кое-что приготовлю.

Пришла моя очередь, подумал он. И на этот раз ошибок не будет.

Джек сидел, съежившись под одеялом. Он боролся с желанием закрыть глаза. Четыре тридцать пять, и он чувствовал себя самым жалким образом. Должно быть, подхватил простуду или что-то в этом роде. Самое время болеть.

Сначала его прохватил озноб, а когда он испугался, что никогда больше не согреется, его пробило такой обильной испариной, что ему пришлось прихватить полотенце из ванной, чтобы вытереться.

А затем навалились слабость и отупение. У него не было сил стоять у окна, и он подтащил стул. Его очки ночного видения высветили стоящий на улице «таурус», который отъехал в 3.30 или около того, оставив какого-то человека стоять в глубокой тени на тротуаре. Но даже при максимальном увеличении он продолжал оставаться расплывчатым пятном.

Джек не сомневался, что это пятно — Козловски.

Поэтому он и продолжал наблюдать, дожидаясь момента, когда встретится со взрывником лицом к лицу.

Проблема в том, что он был не в той форме, чтобы с кем-то встречаться. Сейчас ему не справиться даже со старушкой в инвалидном кресле, страдающей артритом. Козловски размажут его по улице.

Все, что ему оставалось, — это смотреть и прикидывать. Он понимал, что человек в тени наблюдает за входной дверью дома; но куда делась машина? Что за замысел у водителя?

Но тут он увидел, что «таурус» снова стоит на месте.

Джек оцепенел. Когда это случилось? Он поднял на лоб окуляры и посмотрел на часы. 4.50. Должно быть, он задремал. Проклятье!

Внизу, почти прямо под ним, человек пересек улицу и занял место водителя «тауруса».

У Джека заколотилось сердце. Откуда он взялся? Проник в здание? И может, заложил другую бомбу, побольше, в вестибюле?

Он посмотрел на «таурус», который оставался на месте. Хороший знак. Бомба в вестибюле, достаточно мощная, чтобы убить людей в квартире на третьем этаже, снесет полквартала. Но их машина стоит в зоне взрыва.

Это означало, что бомба, если она вообще существует, куда меньше. Но где она?

Он должен спуститься вниз и проверить.

И вот тут на него навалился второй приступ озноба…

— А что, если этот засранец будет спать до полудня? — спросил Джой, растянувшись на заднем сиденье.

Стэн зевнул. Он снова занял место водителя и не спускал глаз с зеркала, в котором отражался «краунвик».

— Значит, мы сделаем его к полудню.

Длинная ночь. Когда в последний раз они бодрствовали до восхода солнца? Небо просветлело, но на улицах стояла тишина. В субботу утром город просыпался попозже.

— Ну ладно, будем надеяться, что с твоей хлопушкой нам повезет больше, чем с моей.

— Все получится, Джой. Потому я был спокоен, когда собирал ее. Она самая простая.

Стэну нравилось называть такую конструкцию «взрывателем машин Козловски». Четверть бруска пластида, зажатая между двумя электродетонаторами с дистанционным управлением, и плюс еще магнит на подложке из изоляции. То было не первое собранное им взрывное устройство, он не сомневался в его надежности, но предпочитал доводить мастерство до уровня искусства.

Плохо, что он не может законным образом продавать свои изделия. Он часто представлял себе броское объявление о продаже «взрывателя машин Козловски»…

Хочешь устранить зануду-соседа? Законника, от которого ты сходишь с ума? Босса, который весь день цепляется к тебе? Жену, которая из-за химчистки тянет тебя в суд разводиться? Конечно хочешь!

И ты, скорее всего, скрывая под улыбкой свои переживания, ломаешь себе голову, как это сделать, да?

Так вот, подумай как следует!

«Взрыватель машин Козловски» решит все проблемы! Это так просто! И к тому же безопасно! Стоит сделать три шага — и все твои проблемы превращаются в груду щебенки! Вот все, что тебе надо сделать.

Во-первых, определить машину человека, который омрачает твое существование.

Во-вторых, подойти к намеченной машине и остановиться, чтобы завязать шнурок. Пока стоишь в наклонном положении, просто засунуть конструкцию под машину и дать магниту приклеиться к раме. Нет необходимости залезать в машину или под капот, не надо возиться с проводами системы зажигания. Просто помести «взрыватель машин Козловски» под сиденье водителя, пассажирское, под багажником или топливным баком: это твой выбор!

В-третьих, выпрямись и уходи.

Вот так! Взрывай подонка или суку к чертовой матери когда захочешь! Что может быть проще и забавнее?

Но это не все! Если ты имеешь дело с подозрительным типом, у которого есть брелок дистанционного управления, или с трусоватым типом, который посылает кого-то включить двигатель, когда он в безопасности отсиживается дома, — нет проблем! «Взрыватель машин Козловски» все сделает за вас. А контролируете ситуацию вы. Просто дождитесь, когда этот позор рода человеческого окажется в своей машине, потом нажмите красную кнопку на пульте дистанционного управления «взрывателя машин Козловски» (не забудьте подключить батареи) — и БУМ! Пока, сука! Пока, подонок!

Но подождите! Есть еще кое-что!

Зачем взрывать машину перед домом жертвы? Зачем действовать столь банально? «Взрыватель машин Козловски» позволит с артистическим изяществом обставить смерть вашего врага, подобрав для нее соответствующее место. Как вам нравится середина Бруклинского моста? Или прямо перед муниципалитетом? Или, еще лучше, на подъездной дорожке вашей бывшей подруги? С помощью «взрывателя машин Козловски» вы не просто устраняете проблему — вы делаете это красиво и выразительно!

«Взрыватель машин Козловски»! Всего за 119,99, но пока можете получить два за 200.

Как было бы классно, подумал Стэн. Если бы не эта сволочь.

Он стряхнул с себя сладкие мечты и снова проверил в зеркале, на месте ли «краун-вик». Взрывное устройство он пристроил под водительским сиденьем. Когда оно сработает, пластид раскромсает машину, а от того, кто сидит в ней, не останется ничего даже для опознания.

Стэн решил не оставлять ему никаких шансов. Он не поддался искушению поехать за ним следом и взорвать его где-то рядом с полицейской машиной — при всей заманчивости такой вариант нес в себе опасность пострадать самому. Неожиданная поломка по дороге может вывести детонатор из строя или случайные радиопомехи могут вызвать взрыв, когда он будет слишком близко. Веди себя попроще, поглупее — и взрывай его прямо перед своим же домом.

Он напрягся, увидев, как открылась стеклянная дверь дома. Оттуда вышел мужчина и, когда дверь закрылась, прислонился к ней.

— Глянь на него, — сказал Стэн. — Это наш парень?

Джой вытянул шею, глядя через заднее окно:

— Точно он. Наш сукин сын. Хотя паршиво выглядит. Смахивает, будто он всю ночь курил травку.

Этот тип в самом деле выглядел каким-то растерянным, когда, сутулясь, стоял у дверей, оглядывая улицу. Именно это его поведение несколько секунд назад и вызвало удивление Стэна. Еще вчера он двигался с кошачьей легкостью, а сегодня утром выглядел как старый и усталый охотничий пес. Стэн посмотрел на часы:

— Ранняя пташка.

— Не-а, — пробурчал Джой. — Это мы пташки. А он паршивый червяк.

Стэн вынул из нагрудного кармана пульт. Он был размером с сигаретную пачку, черный и блестящий. Стэн вытянул антенну, но оставил на месте красную предохранительную скобу, прикрывающую кнопку.

Глядя, как парень отошел от здания, на ходу роясь в карманах брюк, Стэн взмолился: «Пожалуйста, найди свои ключи от машины».

Что тот и сделал. В руке его качнулась цепочка с ключами; он выбрал один из них и вставил в замок.

— Дай-ка кнопку! — Джой протянул здоровую правую руку через спинку сиденья. — Я его сделаю. Просто возьму и сделаю.

— Подожди секунду. Нам спешить некуда. Времени хватает. Мы его сделаем когда захотим.

— Ты что, мать твою, думаешь, я этого не знаю? — Джой повысил голос. — Дай мне кнопку!

Парень уже открыл дверцу и собрался нырнуть в машину, но тут Стэн увидел, как он отошел от нее и вернулся к дверям дома.

— Мы его упустим! — заорал Джой. Он стал ерзать на заднем сиденье. — О дьявольщина!

— Спокойнее, Джой, — сказал Стэн и, оглянувшись, увидел молодую черную женщину, которая быстро шла по тротуару. Она прошла всего в нескольких футах от их машины. Стэн сунул пульт обратно в карман. — Потерпи. У нас тут общество. Не стоит, чтобы кто-то нас запомнил.

— Мы должны были грохнуть его, едва он открыл дверцу машины, — прошипел Джой.

— Ага. Нет ничего хуже, как рвануть слишком рано. Мы бы только ранили его, а не убили, а другого шанса нам не представилось бы. Он, должно быть, что-то забыл. И сейчас вернется.

И точно — через минуту парень появился снова.

— Ладно. Я ошибся.

Когда Стэн снова вынул пульт из кармана, Джой выхватил его из рук брата.

— Черт побери, Джой!..

— Да все в порядке, — сказал Джой. — Я спокоен, я спокоен. Обещаю, что подожду, пока он залезет внутрь.

Стэну это не понравилось. Что-то в том, как складывались дела, беспокоило его. Стэну не нравился пульт в руках Джоя, но дело было не в этом. Может, в том, как этот парень стоял рядом с открытой дверцей машины, оглядывая улицу, словно искал чего-то? Неужто он заподозрил?

Стэн осмотрелся в поисках черной девушки — она ушла. Теперь улица пуста — ни машин, ни пешеходов…

Парень скользнул за руль и прикрыл дверцу. Стэн услышал, как щелкнула отведенная предохранительная скоба, и Джой сказал:

— А теперь, беби, получай!

И в это мгновение Стэн понял, что было не так, и, рванувшись схватить Джоя за руку, завопил НЕ-Е-Е-Т! пытаясь отвести от кнопки уверенный большой палец Джоя.

Когда машина разлетелась огненным облаком пылающих обломков, мостовая дрогнула. Джек нырнул под приборную панель — на тот случай, если в ветровое стекло угодит один из них. Его большая машина обладала хорошей изоляцией, которая основательно приглушила звук, так что у него не звенело в ушах, когда он вышел из машины оценить разрушение. На мостовой, в том месте, где стоял «таурус», дымилась глубокая яма; машины, стоявшие перед и за ним, были помяты и горели. От них тянулись спирали темного дыма. Повсюду были раскиданы куски мятого металла, осколки стекла и тлеющие остатки пластика. Взрыв вышиб стекла машин и зданий выше и ниже по улице; системы защиты орали, свистели и гукали; с несчастного дерева, стоявшего рядом с машиной, была содрана кора и обломаны ветки, которые, лежа на земле, продолжали шелестеть листвой.

На Джека снова навалилась волна изнеможения и тошноты. Он закрыл глаза — не потому, что на него так подействовал взрыв, а потому, что из-за слабости он еле держался на ногах. Будь он в таком состоянии несколько часов назад, он бы не смог найти бомбу.

Слава богу, что тогда он все же собрался. Выбрался на улицу по пожарной лестнице соседнего здания и по дренажной канавке подполз к своей машине. Очки ночного видения помогли ему найти под кузовом бомбу. Он снял ее и опять-таки с помощью очков подобрался к «таурусу». Он узнал Стэна Козловски, сидевшего за рулем, и, присмотревшись, опознал в погрузневшем человеке рядом его брата Джоя. Джеку понадобилась лишь ничтожная доля секунды, дабы понять, что делать. Эти типы слишком опасны, чтобы позволить им и дальше шнырять поблизости.

Он пристроил бомбу под днищем «тауруса» и уполз.

Он еле добрался до квартиры Жаннет, где и рухнул ничком, прижав к уху будильник. Едва только взошло солнце, он выбрался на улицу, надеясь, что окажется на ней единственным человеком. Большинство квартала было занято учреждениями, и улица была пустынна, но он заметил, что к машине братьев приближалась какая-то черная женщина, и поэтому вернулся в подъезд, пока она не прошла.

О'кей. Нет больше Козловски — и Кейт может больше не волноваться из-за бомбы. Он поднял глаза. Окна квартиры Жаннет не пострадали. Прямо над собой он увидел в неповрежденном окне напряженное лицо Кейт. Он помахал ей — все в порядке.

— Что случилось? — сказал какой-то голос из-за спины.

Обернувшись, Джек увидел мужчину лет пятидесяти в спортивных шортах и футболке с эмблемой нью-йоркского спортивного клуба.

— Понятия не имею, — сказал он. — Я остановился завязать шнурки, а затем понял, что лежу на спине.

Мужчина как-то странно посмотрел на него:

— У вас не очень хороший вид. С вами все в порядке?

Джек провел подрагивающей рукой по лицу — озноб вернулся, так что ему не нужно было изображать дрожь.

— Если бы у меня не развязались шнурки, я бы как раз оказался на месте взрыва. Я был бы… трупом!

— Считайте, что вам повезло. На вашем месте я бы повесил эти шнурки в рамочку. — Он оглянулся. — Кто-нибудь позвонил 911?

Утреннюю тишину прорезали звуки сирен.

— По всей видимости, да, — кивнул Джек.

— Пойду посмотреть поближе, — сказал любитель пробежек.

— А я думаю, что останусь на месте. Отважные души и просто любопытные уже стали собираться у дома «Арсли», но остальная улица оставалась пустынной. Джек подался в сторону, чтобы Шестая авеню осталась за спиной. Когда на улицу с визгом тормозов влетели две сине-белые машины, он, опустив голову, сделал вид, что плохо себя чувствует — что соответствовало истине, — и ввалился в двери. Как только машины с завыванием пролетели мимо, он вышел и двинулся в дорогу, держа курс к востоку, — но шел он не слишком быстро, чтобы не вызывать подозрений.

По Шестой он спустился к станции подземки на Двадцать третьей улице, питая надежду, что первый же поезд идет в верхнюю часть города. Вагон был почти пуст, и он с удовольствием уселся. Его снова пробил приступ озноба.

Черт возьми, как я ухитрился подцепить его? Простудный сезон уже прошел.

Он вчера выслушал рассуждения Филдинга о его загрязненных культурах. Нельзя исключать вирусную инфекцию. Но он помнил, как Филдинг упомянул, что не должно быть никаких симптомов. Это как-то успокаивало, потому что симптомов у Джека было более чем достаточно.

Ему надо добраться до дому. Ему надо пережить это нелегкое время, навалив на себя кучу одеял.

— Телефоны не умолкали все утро, — сказал Джордж Мешке. — Реакция была просто сумасшедшая, я и представить себе такой не мог.

Сэнди сидел в кабинете своего редактора, откинувшись на спинку стула и положив лодыжку на колено. Всю неделю он носился, не чувствуя под собой ног и надеясь, что его не выкинут из-за какой-то мелкой ошибки. Сейчас он мог позволить себе полностью расслабиться. И непринужденно вести себя с боссом. Потому что сегодня он был на коне. Взлет его был головокружительным. За одну эту неделю доходов от рекламы пришло больше, чем за весь первый квартал.

И все трудами одного человека, подумал Сэнди. Моими.

— Я так и знал, — сказал он, — что моя идея амнистии вызовет мощную поддержку.

— Но какую! — воскликнул Мешке, обеими руками приглаживая несколько оставшихся волосков на макушке; его густые усы были пробиты сединой. — Субботнее утро, а люди уже прочитали твой материал и обрывают все телефонные линии! Потрясающе!

Еще бы не потрясающе, подумал Сэнди, обводя взглядом пустынный издательский отдел — субботнее утро, а я на работе. И что самое удивительное, мне это нравится.

— Им стоит звонить в муниципалитет, — сказал он. — Вот там и могут что-то сделать.

— Тебе самому надо поговорить в муниципалитете. Я понимаю, что сейчас суббота, но посмотри, может, тебе удастся выловить мэра, окружного прокурора, комиссара полиции — и выяснить их реакцию. Нам нужно что-то поставить на понедельник. — Мешке потер руки и блаженно улыбнулся. — Можешь ли себе представить? Только что сделали субботний номер и уже готовим номер на понедельник. За неделю четыре номера «Лайт»! Кто бы мог поверить?

В номер на понедельник или нет, но Сэнди не очень рвался делать эти интервью. В другое время он бы сорвался с места, но после утреннего издания понимал, что в глазах городских шишек он далеко не самая популярная личность, поскольку поставил их в такое положение.

Но таковы правила игры, подумал он. Они лучше всех прочих должны понимать, что нельзя сделать яичницу, не разбив яиц.

— Я узнаю, кто остался в городе.

— Мы должны ковать железо, пока горячо, Сэнди. Каждый дополнительный выпуск приносит нам дополнительную рекламу, увеличивает число читателей, многие из которых — будем надеяться — останутся с нами, когда мы вернемся к формату еженедельника.

Обратно к еженедельнику… внезапно он погрустнел.

— И я хочу, чтобы ты знал. — Понизив голос, Мешке склонился к нему. — Я говорил о тебе с Харнессом. Ты заслуживаешь признания за все, что сделал для газеты. Он просто в экстазе от того, как идут дела, и полностью согласен. — Мешке подмигнул. — Когда получишь очередной чек, будь готов к сюрпризу.

— Премия? — догадался Сэнди. — Вот здорово! Но мыслями он уже был далеко впереди. Калвин Харнесс был издателем и главным акционером. Он, без сомнения, был в экстазе, потому что увеличение прибыли и повышение репутации из-за статей Сэнди повышали шансы, что «Лайт» будет куплен одним из больших национальных концернов. Харнесс сорвет большой куш. Не останется внакладе и Мешке со своим пакетом акций. А вот Сэнди… он-то что получит?

Время вытаскивать старые резюме, подумал он. Переписать дату и начать рассылать их. Ковать железо, пока горячо. Но пока он получит предложение от одной из трех крупнейших газет города, ему придется найти способ, чтобы его имя не исчезало из новостей.

Он понимал, что единственным способом добиться этого был Спаситель. Чего бы это ни стоило, он должен добиться амнистии для него, сделать ее общенациональным событием.

Но как?..

Жарко.

Джек отбросил одеяло. Озноб прошел час назад. Но теперь казалось, что его кожа вот-вот задымится. Простыни промокли, пропотевшие майка и боксерские трусы прилипли к телу.

Жажда. Во рту пересохло, и губы потрескались, когда он проводил по ним сухим языком. Нужно что-нибудь влажное. Он попытался сесть. И почти справился, но все же рухнул обратно на отсыревшую подушку. Попытался еще раз — с тем же результатом. В последний раз он чувствовал такую слабость, когда чуть не истек кровью… прошлым летом… он сидел на стуле в соседней комнате… а в последний раз испытывал такой жар сразу же после… после того, как воспалились раны… Док Харгес накачал его антибиотиками и вылечил, но выздоровление было нелегким.

На этот раз никаких ран, но он буквально умирает от жажды. И вода, заледеневшие бутылки восхитительно влажной «Поланд Спринт» и «Маунтин Дью», вместе с пивом лежат на нижней полке холодильника в кухне, всего в дюжине футов от него.

С тем же успехом они могут быть и в Вестчестере.

Пугающая ситуация. Такое болезненное потоотделение без возможности пополнить запасы жидкости в организме… да он отдаст концы от обезвоживания… он все слабеет… летит вниз по спирали…

Джек закрыл глаза, собираясь с силами для очередной попытки.

— Я здесь, — сказал голос.

Он повернул голову и увидел пожилую женщину, стоящую рядом с его кроватью. Она была худа, с прядями седины в густых черных волосах, которые были собраны на затылке в пучок. На ней был серый с розовым тренировочный костюм. Ног ее он не видел, но был уверен, что она в кроссовках.

В голове у него возникли вопросы, кто она такая и как попала в запертую квартиру, но они сразу же исчезли, когда он увидел, что женщина держит в руке.

Стакан воды.

— Пей, — сказала она. У нее был какой-то странный акцент.

Джек уже дотянулся до стакана и почувствовал ладонью его восхитительную прохладу. Он с усилием приподнял голову и выпил его одним глотком, в спешке роняя драгоценные капли, и снова уронил на подушку невообразимо тяжелую голову.

— Еще, — прохрипел он. — Пожалуйста.

— Сию секунду, — сказала женщина. Ее акцент… русский. Взять Наташу Фатали, прибавить ей тридцать или сорок лет, облачить в спортивный костюм… это была она.

Тут Джек увидел, что рядом с ней сидит пес, огромная белоснежная лайка-маламут. Подняв голову, пес смотрел на Джека.

Вроде Кейт рассказывала о какой-то пожилой женщине с русским акцентом и с собакой… эта ли женщина дала Кейт его номер телефона?

Он попытался приподняться на локтях, но обмяк. Вода несколько утолила жажду, но та не исчезла.

— Кто вы и как сюда попали?

— Это не важно. Ты должен…

— А я вот чертовски уверен, что важно. Это мой дом, и дверь была заперта — на четыре замка.

— Выслушай меня, — настойчиво потребовала она. — Ты должен перебороть инфекцию и победить.

— У меня всего лишь простуда или что-то в этом роде.

— Если бы… Это не простуда. Это тот же вирус, что и в остальных. В любовнице твоей сестры и в ней самой. И в тебе тоже.

Вирус Филдинга? Тот самый, зараженный? Не важно, откуда она о нем знает. Если она права…

— Этого не может быть. Филдинг сказал, что он не вызывает никаких симптомов и передается только через кровь.

— А разве вчера у тебя не было кровотечения?

— Нет. Я…

О черт. Холдсток. Он царапнул мне руку, проходя мимо, когда вместе с Жаннет уходил из квартиры.

— Дьявол! Вы сказали, что и Кейт… Женщина кивнула. Грустно, подумал он.

— Подождите. Если меня заразили только вчера и мне уже так плохо, почему же у нее…

— Она не может перебороть его. И никто не может.

— Вы несете бред. Если бы она не могла перебороть его, ей было бы еще хуже, чем мне, а она себя прекрасно чувствует.

Женщина покачала головой:

— Справиться с ним можешь только ты.

— Ну да, как же, — проворчал Джек. Он закрыл глаза. Даже этот разговор измотал его.

— Не разговаривай, — сказала женщина. — Береги силы и слушай: вирус будет распространяться. Он заразит многих, и они заразят многих других. Будет война между теми, кто инфицирован, и теми, кто нет, война, доселе невиданная: мужчины пойдут против женщин, родители против детей, дети против родителей, брат на брата.

— Этого не случилось со СПИДом, так почему же…

— Потому что тут все по-другому. Вирус будет распространяться со скоростью ветра. Вся гармония мира, все взаимное доверие исчезнут, когда незараженные будут убивать зараженных или предположительно зараженных. Но и те будут сопротивляться, нанося удары со всех сторон, распространяя свое заболевание. Кровопролитие, смерть, ненависть, ужас — планета переживала страшные времена, но только не такого размаха. Потому что теперь таких, как ты, становится все больше, и ни один — ни один — не избегнет этой участи.

— Неужели этот вирус так страшен? Но какое вы имеете к нему отношение?

— Это не важно. Вирус — еще не конец. Вирус всего лишь середина.

— Середина чего?

— Того, о чем я говорила тебе: войны, ненависти, смерти, страха, боли и разрушения.

— Кому, черт побери, это нужно?

— Противнику.

Джек с трудом открыл глаза и посмотрел на нее.

— И кто же он такой? Дьявол? Она покачала головой:

— Ты узнаешь. Ты встретишь его. Противник питается человеческими несчастьями, раздорами, хаосом. И это пиршество для него создаст вирус.

Не стоило и сомневаться, что дама была явно не в себе. Она проникла в его дом — прихватив и своего жуткого пса, — и Джек был бессилен выставить ее.

Но в ее руке был очередной стакан с водой. Он взял его и выпил. Может, ей и не стоит уходить.

— Откуда вы все это знаете?

— Я наблюдаю. Я постоянно наблюдаю.

— Почему вы рассказали все это мне? Я всего лишь обыкновенный человек. Идите к правительству.

— Правительство не сможет остановить вирус. Только ты. И ты должен остановить его. Ты единственный.

— Да я сейчас и с котенком не мог бы справиться.

— Ты должен. Это война, ты боец.

— Я не служил в армии.

— Тут нет армии. Есть только ты. И никуда не надо вступать. Ты избран. Перед тобой были другие. Все погибли, кроме одного, но он слишком стар. Тебе придется стать избранным.

— Черта с два мне придется.

— Останови вирус до того, как он распространится, — или же все, что ты любишь, погибнет. — Она повернулась и направилась к дверям спальни. — А теперь я тебя оставляю.

Джек почувствовал, что у него снижается температура. Нет… снова озноб. Он натянул на себя одеяло.

— Леди, кто вы?

Она со своим большим белым псом остановилась в дверях и посмотрела на него.

— Я твоя мать.

Смутившись, Джек с трудом нашел ответ. У нее не было ничего общего с его матерью. Наконец он просто сообщил факт:

— Моя мать умерла.

— Она была матерью, родившей тебя, — сказала она. — А я твоя другая мать.

И она исчезла.

Кроме озноба, Джек испытал дрожь страха. Он понимал, что всего лишь вообразил себе эту женщину, но ее слова до сих пор звучали у него в голове. Ее предупреждение о чем-то, что питается бедами и несчастьями…

Зазвонил телефон. Джек протянул дрожащую руку к ночному столику и сжал в пальцах трубку.

— Алло, — прохрипел он, содрогаясь в ознобе.

— Джек, это ты? — Голос Джиа. — Ты как-то ужасно разговариваешь.

— Болен, — сказал он. — Жар. Головокружение. Не могу поверить в галлюцинации, которые меня посещают.

— Я еду.

Хорошо, подумал Джек, услышав щелчок в трубке. Джиа будет знать, что делать.

Он попытался повесить трубку, но у него не было сил.

Кейт вздрогнула, услышав звук ключа в замке, и подумала, что вернулся Джек. Слава богу.

Все утро она была полной развалиной. Джек пытался успокоить ее, объясняя, что бомба, которую он нашел, была предназначена для него, а не для нее. Неужто он ждал, что Кейт испытает облегчение, узнав, что ее брат стал мишенью какого-то сумасшедшего? Ничего подобного. Но он сказал, что хорошо представляет, кем были эти взрывники, и знает, как уберечь от них и ее, и себя.

Наконец она позволила себе снова погрузиться в сон. Но когда на рассвете Джек поднялся наверх, выглядел он ужасно: измотанный, с запавшими глазами. Он сказал, что должен уйти, и проинструктировал ее — не подходить к окнам и не волноваться, если услышит грохот.

А через несколько минут внизу на улице взорвалась машина.

Слава богу, не Джека. Когда она выглянула, он все еще стоял на улице и помахал ей. Кейт надеялась, что он поднимется и объяснит, что ту машину взорвал не он. Она не хотела верить, что он способен на такие ужасные поступки. Если даже кто-то пытался убить его, Джек подверг бы опасности всех жителей квартала.

Но все же, должно быть, это сделал он. Или должен был знать, что произойдет. В противном случае зачем он предупреждал ее держаться подальше от окон?

Но вместо того чтобы вернуться, он ушел.

Он не сказал ей, куда идет, но это не важно. Он же вернулся.

Но через порог переступила Жаннет. И Холдсток. И еще другие, еще шесть мужчин и женщин самого разного возраста. Они входили один за другим, и все улыбались ей, демонстрируя открытые дружелюбные лица старых приятелей. Она знала их, она видела их за окном в доме Холдстока.

Жаннет привела домой свою секту.

— Привет, Кейт, — просияв, сказала Жаннет. — Я пригласила несколько друзей повидаться с тобой.

Кейт сглотнула.

— Прекрасно.

У них был отнюдь не угрожающий вид, — наоборот, они буквально лучились дружелюбием. Почему же у нее возникло ощущение, что желудок свело холодным спазмом?

— Я так беспокоилась о тебе, — сказала Жаннет, беря Кейт за руку и сжимая ее в ладонях.

Кейт скорее почувствовала, чем услышала, странный гул в голове, сквозь завесу которого доносилось слабое, очень слабое эхо голоса Жаннет.

— Где ты была? Как ты здесь оказалась?

— Господи, да конечно же из-за взрыва. Как только услышала о нем и поняла, что он случился в нашем квартале, сразу же захотелось примчаться сюда. Но затем я узнала, что никто не пострадал, кроме двух мужчин с криминальным прошлым, и испытала облегчение. Но тем не менее я считаю, что ты не должна оставаться в одиночестве.

Странный гул продолжался, но Кейт чувствовала, что Жаннет в самом деле думает о ней, и у нее потеплело на сердце.

— Это прекрасно, но…

— Так что я привела с собой самых дорогих друзей, чтобы составить тебе компанию. Ты же помнишь Теренса, не так ли?

Широко улыбаясь, Холдсток вышел вперед и протянул ей руку.

— Я знаю, что отношения у нас сложились не лучшим образом, но уверен, что смогу наладить их.

Кейт не хотела пожимать руку этому человеку, но как она могла унизить его, когда сияющая Жаннет продолжала сжимать ее левую руку? Она протянула правую, Холдсток схватил ее…

…и гул в голове стал громче.

Тут что-то не так! Она попыталась избавиться от рукопожатия Холдстока, но хватка у него была как стальной капкан.

— Отпустите меня!

— Не бойся, Кейт, — сказала Жаннет. Она ободряюще улыбнулась и стиснула другую руку Кейт. — Все в порядке. Верь мне, все в порядке.

— Нет!

Остальные придвинулись. Холдсток протянул к ним свободную руку, одна из них, женщина, взяла ее…

…и гул в голове Кейт усилился…

…и тут кто-то другой взял руку женщины и сам протянул руку кому-то…

…и гул продолжал усиливаться, превратившись в рев штормового океана, сердце у нее билось, как у перепуганного кролика; оно колотилось о грудную клетку, стремясь вырваться наружу…

…и другая женщина взяла мужчину за руку, и он сам сжал руку другой женщины, рев удвоился и утроился, Кейт почувствовала, как у нее утекают все силы, и сквозь плавающий перед глазами туман увидела, как Жаннет высвободила одну руку и протянула кому-то другому эту единственную свободную руку в мире, и они, соприкоснувшись, замкнули круг…

…и внезапно наступил мир и покой.

У Кейт все плыло перед глазами, когда она опускалась в глубокую заводь расслабленности; она тонула, не оставляя ни кругов на воде, ни пузырей.

Вот так, сказал тихий и бесполый голос, возникший непонятно откуда; он был всюду и нигде. Разве это не лучше? Разве это не чудесное, самое чудесное ощущение из всех, что посещали тебя?

Это в самом деле было чудесно — чувство полного смирения, абсолютного растворения в прикосновениях этих нежных рук, которые так любовно обнимали ее и влекли в материнское чрево.

В глазах у нее прояснилось, и она увидела остальных восемь человек — держась за руки, они образовали круг, частью которого теперь стала и она.

Вот почему Жаннет убегала в Бронкс, поняла она. Это ли она испытывала, когда я смотрела на нее через окно?

Ответил Всеобщий Голос:

Да. Тогда бывшая Жаннет была подобна тебе и могла испытывать единение только через прикосновение. Теперь она в Единстве, навсегда с нами, в слиянии.

Кейт не была уверена, что поняла его слова, но это было не важно. Вот что имело значение — восхитительное чувство мира и покоя, чувство приобщенности. Все волнения последних нескольких лет по поводу ее образа жизни, и беспокойство, куда он приведет ее, все страхи, что придется раскрыть перед детьми свое подлинное лицо, — все пропало, исчезло, словно никогда и не существовало. Она с трудом могла припомнить их.

Безграничная любовь и смирение, просто ради того, чтобы существовать. Так все время и следует жить.

Так и будет.

Нет, подумала Кейт. Все неправильно. Это в природе человека — бояться того, что разнится.

Природу человека можно изменить.

Кейт была готова рассмеяться над этим абсурдом, но тут ее поразила одна мысль. Этот голос напоминал голос Жаннет, но губы самой Жаннет не шевелились.

— Кто ты? — вслух сказала она. — Чей это голос? Он наш, всех нас. Единства.

— Тогда почему же он звучит как голос Жаннет? Потому что именно его тебе приятнее всего слышать. Но это бывшая Жаннет. Это все мы.

Оглянувшись, Кейт увидела, что все восемь человек, Жаннет, Холдсток и остальные, кивают в унисон.

Все чувства пытались дать сигнал тревоги, предупредить — что-то здесь идет не так, она не должна соглашаться с голосами, звучащими в голове. Но толстый, как ватное одеяло, покров мира и гармонии заглушал их, и Кейт лишь слабо и искаженно улавливала эти предупреждения.

— Я не понимаю.

Мы все едины. Мы — одно целое. Мы — Единство. Мы знаем друга друга, как никто никогда не знал нас, глубже, чем даже сами знаем себя. Каждая мысль…

— Вы можете читать мысли друг друга?

Мы и есть мысли друг друга. Мы делимся каждой мыслью, каждой эмоцией.

Кейт содрогнулась от страха. Она что, сумасшедшая? Или они?

Не бойся.

А теперь на нее навалился ужас. Они знают, что она чувствует?

Тебе не надо бояться Единства. Мы любим тебя. Ты наша сестра.

— Но почему я? И как?.. И тут Кейт все поняла.

Вирус. Тот загадочный зараженный вирус в культурах Филдинга.

Да! Он свел нас воедино. Устранил нарушения в наших мозгах. Слил наши мысли в этом величественном Единстве.

— И я? — Она посмотрела на Жаннет. — Я тоже была заражена, да? Зачем?

Ты следила за бывшей Жаннет, шпионила за ней…

— Я беспокоилась!

И мы это чувствовали. Но опасались, что твоя любовь и озабоченность могут привести к вмешательству, а поскольку мы лишь в начальной стадии развития, то и вовлекли тебя в Единство.

— Но я этого не просила! Вы не имели права! Где-то вне Кейт зазвучал, набирая силу, настойчивый тревожный звонок; он пробивался сквозь сияющую пелену, но все же голос его был слишком слаб.

Дело не только во времени, Кейт.

— Что вы имеете в виду?

Мы — будущее, Кейт. Ты увидишь, как создается концепция нового дня человечества. Именно отсюда и начнется новый мир — с нас. С ядра Единства. И ты станешь частью его, Кейт, — частью Космического Яйца, которое воспламенится в Большом Взрыве. Мы собираем все больше и больше мозгов для расширения Единства…

— Подождите. Как вы их собираете? Внедряемся в их нервную систему — так же, как мысделали с тобой.

— И вы совершенно не интересуетесь их мнением? Конечно нет. Они же никогда не согласятся.

— Как вы можете оправдывать?..

Мы знаем, что лучше, Кейт. Единство — это будущее. Раздробленные интеллектуальные единицы, не знающие, куда себя приложить, — это прошлое. Теперь, когда мы существуем, они столь же архаичны, как динозавры: слишком слабы, чтоб возражать, слишком неэффективны.

— Мы не так уж плохо справляемся. Посмотрите, сколько болезней мы победили. А теперь, когда мы составили карту человеческого генома, не стоит и говорить, какие чудеса в нашей власти.

Но какой ценой! Война, расизм, ненависть. И что бы ни творила ваша наука, она не в силах устранить пороки человеческой натуры.

— У вас есть что-то получше?

Да! Мир, в котором все будут мыслить в унисон, где не будут иметь значения никакие различия в расе и половой принадлежности, потому что все мозги будут равны.

Перед ее глазами возникло видение — залитые солнцем поля пшеницы и кукурузы. А на переднем плане — люди, обрабатывающие эти поля.

Мир, в котором исчезнут ненависть и подозрительность, потому что будет известна каждая мысль и каждая ложь будет разоблачена.

Картина переместилась на завод, где рабочие управляли ткацкими машинами и пошивочными линиями, с которых сходили готовые изделия.

Где нет чужих и где никто не чувствует себя изгоем, потому что никто не отвергнут. Потому что все в одном.

А теперь Кейт увидела здания — классический маленький городок Среднего Запада; люди гуляют по мостовым и тротуарам, покупая продукты и одежду. И хотя никто не улыбается, нет и опечаленных; у всех сосредоточенный деловой вид.

Голос был полон радостного предвкушения ответа:

Разве это не прекрасный мир?

— Мир? Это не мир. Это улей.

Долгая пауза, в течение которой Кейт чувствовала, как процеживаются ее мысли и чувства.

Мы понимаем. Ты еще далеко не готова к полному слиянию. Но пройдет несколько дней, и ты все поймешь, Кейт. Ты придешь к полному пониманию наших преимуществ, так же как ты поймешь неизбежность нашего прихода… Великую Неизбежность.

Неизбежность… она задумалась. Она думала о Филдинге, о Национальном институте здравоохранения, о Центре по контролю за заболеваниями и чувствовала, что все эти мысли высасывают ее, как устрицу из раковины.

Да… доктор Филдинг… мы многим обязаны ему, и тем не менее… он много знает о нас… может быть, даже слишком много. Мы слышали, что он тебе вчера говорил.

Внезапно она услышала голос Филдинга и те его слова, которые он на прощание повторил в своем кабинете.

Если я подвергнусь осуждению за случившееся заражение, то постараюсь восстановить к себе доверие, поняв, как справляться с ним. Увидите. Прежде чем ЦКЗ начнет раскручиваться, я найду для вас решение.

— Вы это взяли у меня? — изумившись, спросила Кейт.

Мы могли это сделать, но… мы там были и сами все слышали.

Что делается у меня в голове?.. Они слышали… Кейт была слишком потрясена, чтобы ответить.

У тебя нет иного выбора, кроме как помогать Единству, Кейт. Ты не должна была настаивать, чтобы доктор Филдинг немедленно связался с Центром контроля за заболеваниями. Мы пытались объяснить тебе, пытались заставить тебя увидеть, что поспешное привлечение правительственных учреждений не в интересах Единства, но ты не хотела слушать.

Кейт припомнила, как вчера ею овладела странная нерешительность, с каким трудом она заставила себя сказать Филдингу: звоните.

— Это вы воздействовали на меня?

Просто пытались заставить тебя посмотреть и с нашей стороны.

У Кейт кружилась голова. Ее мысли ей больше не принадлежали. Будет ли еще у нее возможность самостоятельно думать и действовать? Скоро ли она начнет поступать против своей воли? И когда совершенно лишится воли?

Ты понимаешь, Кейт? Вот в чем проблема: любое намерение — это слишком. Тебе не стоит беспокоиться, твоя эта воля или наша. В пределах Единства есть только одна воля. И с ней жизнь становится намного проще.

Но Кейт что-то почувствовала… легкое изменение в настроении Единства, тень нерешительности. И она осознала, что их единение — дорога с двусторонним движением. Они могут смотреть в глубины ее мышления, но и она может смотреть в их мозги. Не четко, не глубоко, но достаточно, чтобы составить впечатление.

— А ведь вы боитесь, не так ли?

По окутывающей ее сияющей пелене прошла легкая зыбь.

Нет. Конечно же нет. Мы будущее. Мы неизбежны. Нам нечего бояться.

Но Кейт сомневалась — было ли то искреннее убеждение или же просто благие пожелания.

— А что, если Филдинг найдет убийцу вируса, который сработает против вас? Или еще лучше — вакцину? Что тогда случится с вашей неизбежностью?

Он этого не сделает. Не сможет. У него не хватит времени.

— Времени у него более чем достаточно. Вы связаны по рукам и ногам вашей же собственной природой. Ваша инфекция передается через кровь. Потребуются десятилетия…

Кейт чуть не задохнулась, когда ее окатила волна радостного ожидания, смывая страхи и подозрения; ее подняла волна наслаждения, более мощного, чем даже оргазм.

Неправда! Ты убедишься! Мы одержим верх! Мы распространимся по всей планете. И ты станешь частью всего этого!

— Нет. Потому что, если Филдинг не остановит вас, я предвижу, что это сделает кто-то другой.

Ты говоришь о своем брате? Голос засмеялся. Как он сможет остановить нас, если скоро станет одним из нас!

У Кейт подогнулись колени. Только не Джек! Как? Когда?

Вчера утром. Он оказался слишком умен, и поэтому бывший Теренс оцарапал его булавкой, смазанной нашей кровью.

— Нет! — закричала она, выламывая и выдергивая свои зажатые руки, что застало Единство врасплох; освобождаясь, она рвала контакты, — вдруг благостное сияние расползлось на клочки и исчезло, уступив место бездне, полной страха и отчаяния.

Видение расплылось, перед глазами поплыли черные пятна, которые, расширяясь, поглотили ее.

— Мам, Джек выздоровеет?

Вокруг слабо шелестели чьи-то бесплотные голоса. Он попытался опознать их, но его беспомощному мозгу было не под силу сосредоточиться.

Тот последний, детский голос… как ее зовут? Вики. Это был ее голос. Но звучал так, словно она была в дальнем конце туннеля Линкольна под Гудзоном. Он попытался открыть глаза, чтобы найти ее, но тяжелые веки весили тонны.

— Конечно, милая, — сказал другой голос, женщины постарше… голос Джиа. Но он звучал еще дальше — в конце Голландского туннеля Джерси-Сити. — Он и раньше болел. Помнишь прошлое лето?

— Я не хочу думать о прошлом лете.

— Я понимаю, что не хочешь. Но помнишь страшное время, когда он был ранен и болен и мы выхаживали его?

— Да.

— Вот и сейчас такое же время.

— Но тогда к Джеку приходил доктор.

— Если его можно так называть.

Даже в мучительном бреду Джек не мог не улыбнуться. Джиа никогда не испытывала доверия к доку Харгесу.

Он почувствовал прохладу, когда со лба убрали согревшееся полотенце.

— Вот, милая. Пойди смочи снова в холодной воде.

Когда торопливые шаги Вики исчезли на кухне, Джек услышал тихий голос Джиа, приникшей к его уху:

— Джек, ты меня слышишь?

— М-м-м…

— Джек, я боюсь. У тебя температура сто четыре, и я не знаю, что с тобой делать.

Он попытался выдавить два слова:

— Док… Харгес…

За все эти годы у дока Харгеса было несколько столкновений с официальными инстанциями, так что в настоящее время его лицензия была недействительна. Но это отнюдь не значило, что он растерял все свои знания, просто у него не было законного права практиковать. Джек уже доверял ему свою жизнь раньше и сделает это снова.

— Я три раза звонила ему. — Он слышал напряжение в голосе Джиа. — Добралась только до его автоответчика, но он не перезвонил.

— Какой сейчас месяц? — прошептал Джек.

— Месяц? Ты забыл? Июнь.

Черт. Каждый июнь Харгес отправлялся в Аризону навестить внуков. А он так рассчитывал на его помощь.

— Я боюсь, Джек. У тебя такой вид, словно ты был в коме.

В коме? В коматозном состоянии? При такой температуре он в коме изжарился бы.

— Я звоню в «Скорую помощь».

— Нет!

— Прошу тебя, Джек. Я боюсь, что ты умрешь! Он не может отправляться в больницу. Слишком много вопросов, слишком много ловких чинуш, которые будут запускать пальцы в каждую щель его жизни в поисках денег.

— Даже не думай… Никаких больниц…

— Я не могу больше этого выносить, Джек. Я не могу просто сидеть и смотреть, как ты вскипаешь на глазах. Вызову «скорую помощь».

Когда Джиа встала, Джек выпростал руку из-под одеяла и перехватил ее. Не так крепко, чтобы оттянуть ее назад — у него и сил не было, — но этот жест остановил ее.

Нельзя позволять ей, чтобы его увезли в карете «Скорой помощи».

Она решительно вырвалась.

— И почему только я раньше об этом не подумала? До чего я была глупа!

Что она делает? Ему хотелось крикнуть и остановить ее. Пожалуйста, Джиа. Никакой «скорой помощи»! Я вылезу. Мне только нужно как следует отдохнуть. Не делай этого! Но у него пропал голос.

Все опасения были погребены ошеломляющей усталостью, которая захлестнула его с головой. Джек снова отключился.

Кейт пришла в себя на диване. Рядом сидела Жаннет, держа ее за руку.

Что случилось? — возник у нее вопрос, но Жаннет ответила прежде, чем мысль окончательно сформировалась:

— Ты потеряла сознание. Кейт осмотрелась:

— А где остальные?

— Мы… они ушли. Есть еще кое-какие дела. Неужели все это было в самом деле? От сильной головной боли у Кейт слепило в глазах, и она закрыла их. Или она была одурманена? Находилась под гипнозом?

— Все было на самом деле, — сказала Жаннет. Кейт высвободила руку и отодвинулась на другой конец дивана. Это не Жаннет. Она читает ее мысли.

Может ли быть такое? Неужели странный новый вирус может настолько изменить человеческие мозги, что между ними устанавливаются связи? Это слишком невероятно. Такие вещи случаются лишь на научно-фантастическом канале телевидения, который любит смотреть Кевин.

Но если этого не было в реальности, что же она недавно испытывала?

И почему ее не покидает чувство, что мозг не полностью принадлежит ей? Это что, сила внушения… или на самом деле?

— Мы знаем, как ты себя чувствуешь, Кейт.

— Неужто? Сомневаюсь.

Страх… скорее, ужас… неуверенность…

— А как насчет предательства, Жаннет? — гневно вспыхнула Кейт. — Ты не чувствуешь себя преданной? А я вот чувствую. Я любила тебя, Жаннет. Я доверяла тебе. — И тут она осознала, что употребляет прошедшее время. — А ты… ты…

— Ты еще будешь благодарна нам, Кейт. Через несколько дней, когда ты полностью сольешься с нами, ты будешь благословлять тот легкий укол в ладонь.

— Никогда! Вы заразили не только меня, но и моего брата! Вот этого я тебе никогда не прощу!

Кейт поднялась. Ее пошатывало. Никогда раньше она не хотела причинить боль другому человеку, но самодовольная убежденность Жаннет вызвала у нее желание ударить ее. Или сделать что-то похуже.

— Еще как простишь. И Джек тоже. Через несколько дней вы убедитесь…

— Через несколько дней! Всего? Тебе потребовалось куда больше времени!

— Вирус мутирует и в системе хозяина распространяется куда быстрее. Мы…

— Мы? Кто это «мы»?

— Прости. Когда становишься частью Единства, трудно думать о себе как о самостоятельной личности. Все они теперь во мне и я в них, пусть даже нас разделяют мили.

— Но раньше, когда вы все пришли сюда, ты говорила о себе как об отдельной личности.

— Чтобы не обеспокоить тебя.

— Может, тебе стоило продолжать. Потому что вот сейчас я очень обеспокоена.

— О'кей, о'кей, — успокаивая Кейт, сказала она. — Я была на твоем месте, Кейт. Сначала я сопротивлялась. Я была так испугана, мною владел страх перед неизвестным. А теперь, когда я полностью слилась, то безмерно счастлива.

— Но куда это тебя приведет, Жаннет?

— Ты узнаешь. Мы покажем тебе. В преображенный мир.

— Но то, что я видела, нельзя так назвать.

— Перед тобой предстала далеко не главная часть его. Ее ты еще не видела.

— Ты говоришь загадками.

— Задумайся, Кейт. Ты видела коровьи фермы? Улицы, полные машин? Следы реактивных самолетов в небе?

— Ну и?..

— Единство изменит мир, в котором мы живем. Человечество будет вести более здоровый образ жизни в здоровой среде. Первыми исчезнут фермы животных. Существующий скот будет использован, пока мы не превратим все зерновые угодья в овощные фермы для людей.

— Раса вегетарианцев! — Кейт и сама предпочитала овощи мясу, но любила порой жареного цыпленка.

— Отнюдь. В пищу пойдут дикие животные, но фермы, на которых выращивают коров, свиней и кур, станут делом прошлого. Как неэффективные. Ведь требуется семь фунтов зерна и сои, чтобы произвести фунт свинины. Гораздо проще и здоровее есть само зерно. Меньше потерь. А говоря о потерях, объем говядины, которую за год потребляет средняя американская семья, влечет за собой гору навоза размерами больше самого ее дома. Выделяется метан, отходы попадают в воду и загрязняют окружающую среду. Всему этому необходимо положить конец.

Вот это в самом деле напоминало прежнюю Жаннет — она часто выступала против того, что называла «узаконенной жестокостью сельского хозяйства по отношению к животным», но ее возражения носили главным образом этический характер и исходили скорее из чистого прагматизма.

— С Единством отпадет необходимость в путешествиях. Ты будешь там, где находится любой из нас. А польза для окружающей среды будет велика и очевидна.

— Но вы показывали мне и заводы, значит, промышленность сохранится.

— Только кое-какая, которая будет производить самое необходимое для сельского хозяйства, пошива одежды, строительства жилья…

— Но что же с деловой жизнью — банки, финансы, международная торговля?

— С какой целью? Продавать акции? Давать в рост деньги? Ни одна семья, какая бы она ни была большая — а в мире Единства семьи будут очень большими, — не останется без пищи, одежды и крыши над головой. Что еще им нужно?

— А как насчет искусства, литературы или хотя бы развлечений?

— Все это никому не будет нужно. Да и кроме того, какой практической цели все это служит? Если тобой овладеют творческие порывы, они тут же получат оценку всего Единства.

Кейт чувствовала, как в ней растет возмущение.

— А семейные отношения?

— У тебя не будет семьи, кроме Единства. И ты в полной мере почувствуешь его влияние. Эта близость, слияние — ты никогда не испытывала таких тесных связей — в огромной мере превосходят то, что дано чувствовать обыкновенному человеку.

Это уязвило Кейт.

— И мне тоже?

— Тут совсем другое. Неслившийся мозг не в состоянии понять то, что приходит потом.

— Значит, то, что нас с тобой объединяло, исчезло?

Жаннет кивнула:

— То, что у нас было, пришло к естественному концу.

— Что? — Кейт не могла поверить, что правильно поняла ее слова. — Что ты сейчас сказала?

— В Единстве нет места однополым связям. Они не служат нашим целям.

Если Кейт и испытывала какие-то надежды, что та Жаннет, которую она любила, где-то существует, то эти слова смыли последнюю надежду. Кейт отошла от нее к центру комнаты. Ей больше не хотелось ни о чем спрашивать, но она должна была все выяснить.

— Каким целям?

— Конечно, привлечению всех мозгов к Единству. Что повлечет за собой непрерывный приток других мозгов и неуклонное расширение Единства. А поскольку однополые отношения не влекут за собой появление потомства, они противоречат нашей цели.

— И вы уничтожаете их?

— Ничто не уничтожается. Просто Единство в своих границах не учитывает их.

— Оставим учет. А как же чувства? Любовь? Жаннет бросила на нее насмешливый взгляд:

— Любовь? Единство — вот что такое любовь, полная и безусловная. Блаженство и счастье, которые возрастают с присоединением каждой новой единицы. Никому не нужна любовь вне пределов Единства. Единственной потребностью станут труды по присоединению все новых мозгов, чтобы их становилось все больше и больше и наши миллионы все расширялись бы.

Заставив свои ноги двигаться, Кейт дюйм за дюймом приближалась к кухне.

— Такой график — не для людей, Жаннет. Этот распорядок предназначен для вирусов. Он нацелен лишь на одно: как можно больше владельцев тел, в которых можно размножаться. Вирус — это паразит, полный и законченный паразит. Он не способен даже размножаться самостоятельно. Он проникает в клетку, подчиняет себе клеточную структуру и перепрограммирует ее, чтобы создавать свои копии, которые, в свою очередь, завоевывают другие клетки. Вот для чего весь этот план, Жаннет: создавать все больше тел для размножения вирусов.

Жаннет двинулась за ней, всем своим видом напоминая миссионера, который старается обратить язычника. Она протянула руку к Кейт, но та увернулась от ее прикосновения.

— Ты не понимаешь, Кейт. Человек со стороны, наверно, не может понять все величие Единства.

С трудом прокладывая себе путь на кухню к микроволновке, Кейт испытывала ощущение, что бредет по грудь в воде, сопротивляясь мощному течению; она старалась противостоять отупляющему спокойствию, которое, вытесняя гнев и страх, овладевало ею.

— Вот уж я-то могу. И прекрасно понимаю: Единство — это вирус. Овладев вашими мозгами, оно впечатывает в них — или в подсознание… или что у вас там осталось — порядок действий. Будь плодовитым и размножайся… размножайся… размножайся. Ничем иным больше не занимайся. Таков этический кодекс вируса. О нем вы и разглагольствуете.

С напряженным выражением лица Жаннет подошла поближе:

— Ты только задумайся, Кейт. Никаких наций, никаких границ. Никаких «я» и «не-я», нет «моего» и «чужого» — источников всех конфликтов. Ничто не может принадлежать кому-то одному, когда все принадлежит всем. Будущее Единства…

— Это стерильное существование, Жаннет! — Кейт стало трудно говорить. Слова цеплялись друг за друга, мысли путались. А Жаннет все приближалась, стараясь дотянуться до нее. — Вы хотите превратить человечество в однородную безликую массу сытых здоровых тел в здоровой среде, где мы сможем размножаться как кролики. Вы говорите, что избавитесь от домашнего скота, Жаннет, но истина в том, что вы сами станете домашним скотом! — Кейт развернулась, наугад нажимая кнопки на контрольной панели микроволновки. — А я отказываюсь от такой жизни!

Кейт нажала «пуск».

И внезапно в голове у нее прояснилось, руки и ноги обрели свободу.

— Слава богу! — сказала она и повернулась к Жаннет. — А вот теперь мы можем поговорить по-настоящему.

Но Жаннет продолжала стоять перед ней, качая головой и сокрушенно улыбаясь.

— Если ты ищешь меня прежнюю, то ее больше не существует. Во мне ее нет. Я полностью слилась. Мое прежнее «я» исчезло. Оно, подобно змее, выползло из старой оболочки. И теперь есть только моя новая личность.

У Кейт перехватило горло.

— О нет.

— Единство не понимает, в чем дело, но вибрации микроволновой печки мешают слиянию тех, кто еще не интегрирован. Единство слепнет и не может найти тебя. Но это всего лишь временно. Когда ты полностью сольешься, ничто не сможет встать между тобой и Единством.

У Кейт на глазах выступили слезы, и все расплылось. Жаннет исчезла, на ее месте этот… этот трутень.

— Не плачь, Кейт. Я никогда не испытывала такого счастья. И ты тоже будешь счастлива. Не лей слез по мне прежней и не борись за меня прежнюю. Битва уже выиграна. Через несколько дней ты станешь новой, лучшей, и тебя ждет триумф. А пока…

Она прошла мимо Кейт, выключила микроволновку и смахнула ее на пол, где она разлетелась на куски.

— …не трать времени впустую.

И сразу же Кейт снова почувствовала, будто ее мысли ей не принадлежат.

— Жаннет…

Зазвонил телефон. Они обе посмотрели на него, ожидая четвертого звонка, после которого включается автоответчик. Кейт услышала сигнал, а потом женский голос:

— Ох, Кейт. Я так надеюсь, что ты на месте. Я… Кейт схватила трубку:

— Да? Кто это?

— Как хорошо, что ты дома. Это Джиа. Мы встречались…

— Да, конечно. Я помню. Подруга Джека. — Она почувствовала странное напряжение в голосе женщины. — Что-то случилось?

— Джек болен.

У нее свело желудок.

— Что с ним?

— Температура сто четыре градуса. Бредит. Озноб сменяется жаром, он обливается потом. Я не знаю, что делать.

— Я сейчас буду. Подожди — я же не знаю, где он живет. — Джиа дала ей адрес в Верхнем Вестсайде. — Не оставляй его. Я уже еду.

— Твой брат болен, — сказала Жаннет. Это был не вопрос, а утверждение. Она была обеспокоена.

— Да. Благодаря тебе и твоему вирусу.

— Но… этого не может быть. Вирус не вызывает болезни. Он минует иммунную систему и…

— Так вот, мой брат преградил ему дорогу.

По крайней мере, Кейт надеялась, что так оно и было. Эти симптомы могли указывать на любое заболевание, в том числе и на воспаление легких.

Она заскочила в спальню, где быстро переоделась в брюки цвета хаки и рубашку из плотной ткани. Она взяла с собой стетоскоп и медицинский чемоданчик, которые привезла на тот случай, если понадобится для Жаннет — теперь это смешно, — и запихала их в большую наплечную сумку.

— Пока, Жаннет, — скорее по привычке сказала она, направляясь к дверям.

Жаннет не ответила. Она все так же стояла на кухне, где ее оставила Кейт, и, сведя брови, смотрела в стену.

— Сделай еще вдох, Джек, — сказала Кейт. — На этот раз поглубже.

Джек лежал ничком, распростертый на смятой двуспальной постели. На нем были только влажные боксерские шорты. Он не ответил, и Кейт пришлось ограничиться прослушиванием его затрудненного дыхания.

Она плотнее прижала стетоскоп к середине спины, покрытой испариной. Она не представляла, какими упругими были мышцы ее брата. У него почти не было жировой прослойки, и мышцы лежали сразу же под кожей. Его манера одеваться не давала никакого представления, какое тело скрывается под одеждой. Мужчины в окружении Жаннет, у которых были фигуры как у Джека, предпочитали открытые рубашки и обтягивающие майки, стараясь привлекать к себе внимание; Джека это совершенно не интересовало.

Она напряглась, стараясь услышать сухой, словно у мятого целлофана, хрип. Это могло быть сигналом о наличии жидкости в альвеолах. Но она ничего не услышала.

— Никаких признаков пневмонии, — сказала она. Джиа перевела дыхание.

— Слава богу.

Но это не обязательно хорошая новость, подумала Кейт. Скорее всего, мы имеем дело с чем-то иным. И если Жаннет говорила правду, это «иное», скорее всего, было зараженным вирусом.

— Что, по-твоему, это такое?

Кейт посмотрела на симпатичную светловолосую женщину и в мыслях вернулась к позапрошлому вечеру — господи, неужели это было всего два дня назад? — когда она встретилась с Джеком. И не случись всех событий, Кейт не стала бы скрывать, что Джиа ей нравится. Она вспомнила, как ее поразили непринужденные товарищеские отношения между Джеком и Джиа, как они подшучивали друг над другом и как в том внимании, с которым Джиа слушала Джека, чувствовалось, насколько глубоко она привязана к нему.

И теперь она видела, что в глазах Джиа стояла едва ли не паника.

Тебе так повезло, Джек, подумала она, иметь рядом человека, который так любит тебя. Только не потеряй ее.

Она решила сказать Джиа правду:

— Скорее всего, это вирус.

— Он заразен? Вики, помогая мне, прибегает и убегает. Плохо, что Джек серьезно заболел. Но Вики такая маленькая. Что, если…

— С ней все обойдется.

Кейт видела темноволосую синеглазую девочку, когда та появлялась в комнате, и ее конский хвостик напомнил Кейт те времена, когда Лиззи была в том же возрасте. Какой простой казалась тогда жизнь.

— Хочу надеяться, — сказала Джиа. — Мне пришлось три раза менять ему рубашки. Наконец я перестала. При ознобе он натягивает на себя одеяло, а когда потеет, сбрасывает его.

— Это часть той борьбы, которую его организм ведет с инфекцией.

Но почему его организм борется, а мой нет?

Кейт почувствовала, как в мозгу у нее что-то щелкнуло, как мелькнула мгновенная мысль, и, прежде чем она спохватилась, с губ слетел вопрос:

— У него раньше были заболевания?

— Такого рода? Да, один раз.

— Когда?

Кейт не могла справиться со своим голосом.

— Прошлым летом. После…

Она попыталась заткнуть себе рот, в чем и преуспела, но лишь после того, как спросила:

— После чего?

— Не знаю, стоит ли мне влезать в это. Может, Джек сам тебе расскажет.

Кейт хотела узнать, о чем говорит Джиа, но решила, что Единство не должно услышать ответ. Она испытывала страх и неуверенность перед Единством, и это беспокоило ее. Что они могут сделать, дабы вытащить ответ из Джиа?

Она с трудом обрела контроль над своим голосом, даже смежив глаза от напряжения.

— Кейт, с тобой все в порядке?

Лоб ее покрылся бисеринками пота… и вдруг она снова оказалась на водительском месте… и почувствовала, как к рулю потянулась другая рука.

— Все о'кей. Просто болит голова.

— Я тебе сочувствую. Могу ли я?..

— Знаешь что? — сказала Кейт. — Я подумала, Вики будет лучше, если вы уйдете.

— О нет, — замотала головой Джиа. — Я не могу оставить Джека. Просто я отведу Вики в другую комнату и…

— Я опасаюсь, если ты подхватишь что-нибудь, то передашь Вики, и тогда… — Кейт оставила предложение висеть в воздухе и увидела, что Джиа закусила верхнюю губу. — Я присмотрю за ним, Джиа, — добавила она. — Я ведь все-таки чему-то училась.

— Я понимаю, — грустно пожала Джиа плечами. — Но у меня все равно будет чувство, что я бросила его.

— Обещаю заботиться о нем как о члене своей собственной семьи.

Ее слова вызвали у Джиа улыбку.

— Да, на это, пожалуй, можно положиться. — Она вздохнула. — Ладно. Отведу Вики домой. Но когда он придет в себя, сразу же позвони мне, хорошо?

Кейт испытала острое желание остановить Джиа, но подавила его.

— Конечно. Направившись к дверям, Джиа остановилась и повернулась к Кейт. «Иди же!» — захотелось заорать Кейт. Она не знала, сколько еще сможет выдержать.

— Только одно…

— Ты в самом деле не можешь больше оставаться тут.

— Я знаю, но хочу предупредить, что Джек может огорчиться, увидев тебя здесь.

— Не понимаю.

— Позвать тебя было моей идеей. Я сказала ему, но он не отреагировал, так что я не уверена, дошло ли до него.

— В чем тут проблема?

— Он слегка сдвинут по поводу своей квартиры. Ну… он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, где он живет. Да и почти никто не знает. Мы с Вики — единственные, кто здесь бывает. Это его святая святых.

— Но я его сестра.

— Но ты же не знала этого адреса, так? Мне пришлось дать его тебе. Понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, что да.

— Так что, если он разволнуется по поводу твоего присутствия, не принимай это на свой счет.

Кейт посмотрела на раскинувшегося спящего человека. Странный парень мой брат.

Скорее уникальный, сказали губы Джиа, но ее глаза, казалось, хотели сказать: если бы только ты знала его.

Через несколько минут, когда за ними закрылась дверь, Кейт почувствовала, что владевшее ею напряжение начало спадать. Единство по-прежнему отчаянно хотело узнать, как Джек реагирует на вирус, но, должно быть, понимало, что ему остается лишь наблюдать и ждать.

Не повторяется ли ситуация с Жаннет — идет ежеминутная борьба, когда дюйм за дюймом теряешь почву под ногами… Может, и нет. По крайней мере, Кейт знала, что она ведет войну. Жаннет, наверно, об этом не догадывалась. Скорее всего, она списала первые странные проявления и мысли на процесс выздоровления, на побочные эффекты уменьшения опухоли. А когда наконец осознала, что ее мозг захвачен, было слишком поздно.

Когда же будет слишком поздно и для меня? — подумала Кейт.

Она попыталась представить, что же делается у нее в голове, где вирус Единства свободно путешествует по мозговым извилинам, внедряя все больше и больше своих генов в нейроны мозга, пока не расклюет все, что было ею, и не заменит чем-то своим, некоей этикой вируса, пустопорожнего создания, какой стала Жаннет.

От этой возможности у нее началась изжога. Она должна найти способ положить этому конец. И вернуть Жаннет. Но первым делом она должна спастись сама.

Она посмотрела на Джека. Если его иммунная система действительно справится с вирусом, то, значит, она произведет антитела. Если бы она смогла выделить глобулин и ввести себе в кровь…

Ее возбуждение сошло на нет. Если-если-если… даже если это так, процесс может быть достаточно длительным. К тому времени она уже станет до мозга костей членом Единства.

Она должна найти другой путь. Может, что-то придумает Филдинг. В любом случае она чувствовала, что Джек может сыграть ключевую роль. Но первым делом он должен во всем разобраться… если у него получится.

Она снова подошла к нему — все еще спит, но не так уж потеет, — а затем направилась в переднюю комнату его квартиры, где царил полный беспорядок, и остановилась, когда увидела на краю стола предмет, напоминавший пистолет. Боже милостивый, да это в самом деле пистолет. Она подошла поближе. Неужто у Джека есть оружие? Это ясно. Кейт ненавидела оружие. Мало того что оно есть у брата, но она не могла поверить в такую беспечность — он оставляет его где попало, хотя в доме ребенок. Девочка Джиа могла…

Стоп. У него была красная пластмассовая рукоятка, а все остальное вроде было из жести. На боковой поверхности торчала кнопка включения, рядом с двумя словами, выдавленными на металле: «атомный дезинтегратор». Кейт улыбнулась и покачала головой. Игрушечный лучевой пистолет — нет, настоящий мушкет. К тому же древний.

Она медленно повернулась. Сколько тут старья. Он что, бродит по блошиному рынку и таскает все, что там валяется? Похоже, каждому из предметов не меньше пятидесяти лет. Лампа в виде Папаши Уорбакса, будильник Дика Трейси — куча часов, все старые, ни одни не работают. На стенах дипломы в рамках и еще часы, маятники которых застыли на последнем взмахе. Она подошла поближе рассмотреть дипломы — все из клубов и тайных обществ, посвященных Тени, Капитану Полуночи, Доку Сэвиджу… ради всего святого, зачем ему все это барахло?

Единственной найденной ею вещью, которая принадлежала двадцать первому веку — или в крайнем случае второй половине двадцатого, — был компьютерный монитор, стоявший на дубовом бюро. На мониторе лежал какой-то смутно знакомый черный предмет. Кейт наклонилась рассмотреть поближе и оцепенела, когда узнала в нем таймер от бомбы, которую Джек нашел вчера. Она догадалась, что часы те же самые, по четырем обкусанным проводкам, торчащим из кожуха. Единственная разница была в том, что светящийся циферблат показывал время.

А рядом валялись маленькие серебристые штучки, напоминающие батарейки, от которых тянулись провода к часам. Как Джек называл их? Детонаторы. Но куда делась взрывчатка, похожая на кусок глины?

Она осмотрела поверхность стола и обыскала комнату, но ничего не нашла. Должно быть, где-то спрятана. Кейт не хотела рыться в ящиках стола Джека, но она будет чувствовать себя куда лучше, если убедится, что взрывчатка тоже здесь. Она подозревала, что утром Джек пустил ее в ход, чтобы взорвать ту машину, и с ужасом думала об этом.

Но ящики старого бюро не содержали ничего, кроме бумаг и каталогов видео. Она не стала читать ничего из бумаг и занялась таким же старым дубовым секретером. И в верхнем ящике, рядом с предметом, напоминавшим еще один игрушечный пистолет, она и нашла ее — обернутую в целлофан, с дырками от детонаторов.

Какое облегчение. Когда Джек придет в себя, может, он объяснит ей, почему взорвалась машина, но, по крайней мере, она убедилась, что эта взрывчатка ни при чем. К тому же ей не хотелось, чтобы детонаторы и таймер попались ей на глаза, и поэтому засунула их в ящик вместе со взрывчаткой.

Когда она покачала ящик, чтобы засунуть его обратно, он выскочил. Она заглянула в проем и убедилась, что его прикрывает фальшивая задняя стенка.

Заинтересовавшись, Кейт поставила ящик на пол и отодвинула секретер от стены. Пошарила по истертой задней панели, пока не нашла утопленную защелку. Слегка потянув ее, она открыла стенку, которая упала ей на руки, открыв тайник с тремя полками.

На них лежало не менее полудюжины пистолетов разных форм и размеров, обоймы, коробки с патронами, ножи, дубинки…

Мини-арсенал.

У нее пересохло во рту. Оторвавшись от этой картины, она поставила панель на место и придвинула секретер к стене. Снова открыв ящик, она вынула маленький пистолет, который только что попался ей на глаза. Какой он тяжелый… слишком тяжелый для игрушки. Она кинула его обратно и решительно закрыла дверцу. Потрясенная, она вернулась к центру комнаты и осмотрелась.

Она должна признать: Джек помешан на оружии. Или того хуже. Что-то вроде преступника. Иначе по какой причине он держит у себя этот оружейный склад?

Так кем же был ее брат? Ради бога, кем он стал?

И тем не менее… все же он ее брат. И, несмотря на эти ужасные доказательства, в глубине души она, как и встарь, испытывала к нему теплые чувства. Он — человек, которому можно довериться, человек, который не бросает слов на ветер.

Не тут ли кроется ключ к обилию всей этой дребедени? Память о том времени, когда его еще не было на свете, устаревшие, вышедшие из употребления реликвии тех дней, когда еще существовал кодекс чести, которому он до сих пор предан?

Или она слишком пристрастно оценивает их? Далеко не каждая особенность характера имеет столь глубокий психологический подтекст. Как там говорится? Порой сигара — всего лишь сигара. Может, Джеку просто нравились все эти вещички — «симпатичные», по его выражению, — и он их собирал, когда они попадались ему на глаза.

Кейт услышала какие-то звуки из спальни и вернулась туда. Джек беспокойно метался под одеялом, стонал и что-то бормотал. Похоже, он был чем-то испуган.

Она внимательно присмотрелась к нему, пытаясь понять, что за кошмары могут испугать такого человека, как Джек…

…Джек посмотрел на девушку в середине очереди к кассе. Она закашлялась. Стоя в самом конце, он видел, как люди перед девушкой и за ней отшатнулись.

— Простудилась, — сказала девушка. Из-за хирургической маски на лице голос ее звучал приглушенно.

На всех покупателях в магазине, включая Джека, были такие же маски. Джеку это нравилось — не только спасают от микробов, но и скрывают лицо. Магазин был забит людьми. Прошел слух, что подвезли товар, и люди скупали все, что было под силу унести. Джек оставил Джиа и Вики в квартире, где им не угрожала инфекция, и пошел в одиночку. Его тележка — действительно личная, потому что он толкал ее из дома до магазина, — была нагружена кукурузой, персиками и помидорами, похожими на куски мяса. Он еще успел прихватить со стремительно пустеющих полок несколько банок консервированной фасоли.

Неплохая добыча, подумал он, довольный результатом вылазки. В эти дни продукты подвозили лишь от случая к случаю, потому что выжившие перехватывали грузовики и забирали себе содержимое, так что приходилось брать то, что удавалось найти. Похоже, сегодня их ждет итальянский стол. Джиа сделает свою знаменитую красную подливку и…

— Она одна из них! — завопила грузная женщина в голубом сари, стоящая за простуженной девушкой, и отпрянула от нее. — Я видела, она приподняла край маски перед тем, как закашляться!

— Я всего лишь простужена, — прохрипела девушка. У нее были широко расставленные голубые глаза и короткие черные волосы. — Заверяю вас, это просто простуда.

— Я тоже заметил, — сказал черный мужчина за женщиной в сари. — Подняла маску чуть ли не на пол-лица!

У Джека было смутное ощущение, что он тоже видел нечто подобное, но лишь краем глаза, поэтому он промолчал. Два человека засекли девушку. И третий не изменит ее судьбы.

Чувствуя, чем все это может кончиться, он выкатил тележку из очереди и пристроился в самом хвосте ее, стараясь держаться ближе к выходу.

Женщина на контроле подозвала дежурного, но тот, услышав возбужденные голоса, уже сам спешил к ней. Он был невысок и худ и в любой другой ситуации помедлил бы, но сейчас на нем была желтовато-коричневая форма милиции Нью-Йорка, он имел при себе набор для анализов и был вооружен. Всем своим видом он говорил: я официальное лицо, так что не вздумайте мне мешать.

— В чем дело? — Должно быть, он строго сжал губы, но хирургическая маска на лице скрывала их.

Кассирша показала на девушку:

— Говорят, она кашляла, сдвинув маску.

— Это так? — прищурился дежурный, берясь за серологический тестер, висящий у него на поясе. — О'кей. Придется взять у вас каплю крови.

— Всего лишь простуда, — отодвигаясь от него, сказала девушка.

— Если это подтвердится, вы можете идти и заниматься своими делами — после анализа.

Джек, который к этому времени уже пристроился у самой дальней кассы в углу, обратил внимание, что дежурный не сказал, что случится, если у девушки не просто простуда.

— Нет! — Девушка сорвала маску. — Никаких анализов крови! Мы плюем на ваши анализы!

Затем она рванулась к толпе вокруг кассы и начала плеваться — не на анализатор, а на окружающих. Перепуганные покупатели, издавая вопли, попытались скрыться, но для этого не было места. Дежурный вытащил свой пистолет, но было ясно, что если он выстрелит, то пострадают ни в чем не повинные люди.

Вдруг Джек увидел, как в руке девушки что-то блеснуло — старомодная опасная бритва, — и понял, что сейчас последует. Как и все остальные.

Толпу охватила паника.

— Она камикадзе! — завопил кто-то.

Джек видел, как девушка всадила лезвие глубоко себе в горло и рванула его вбок. Затем она широко раскинула руки, закинула голову и закружилась на месте. В ее движениях была даже определенная грация, и на нее было бы приятно смотреть, если бы не багровая струя, которая дугой ударила из горла и, пульсируя, как гейзер, залила всех, кто стоял в радиусе десяти футов.

Танец длился недолго. Ноги у нее подкосились, колени подломились, и она рухнула на пол сломанной восковой куклой, дергаясь в багровой луже.

Но хотя танец завершился, аудитория продолжала реагировать: те, кто вопил, прижатые к кассе, стремились выбраться в глубь торгового зала; те, кто входил в магазин, разворачивались и торопились обратно, в относительную безопасность улицы. Джек, оказавшись на ничейной земле между теми и другими, предпочел улицу и выкатил нагруженную тележку сквозь вращающиеся двери. Магазином он займется завтра. Его приведут в порядок не раньше, чем через час, а то и два. А теперь он хочет вернуться домой.

Шесть месяцев назад такая сцена потрясла бы его. Теперь же… он ничего не чувствовал. До сегодняшнего дня ему выпало сомнительное удовольствие быть свидетелем смерти двух других камикадзе, но никогда еще он не был так близко к ней. Коллективный разум, мыслящая общность, подобная пчелиному рою, повсюду отдавала одни и те же военные приказы: найти людное место и тайно распространять инфекцию, — кашляя, чихая, оставляя на овощах и фруктах мазки слюны, — ну а если поймают, покончить с собой, испустив мощную струю крови. Чистый прагматизм: пожертвовать одной из своих пешек ради возможности заразить десятки других.

Рою свойственен безжалостный прагматизм. В этом и кроется ключ ко всем его успехам.

Отойдя на полквартала от магазина, Джек остановился, снял маску, стянул свою ветровку и кинул ее на тележку. Порыв ноябрьского ветра резанул его, но на нем была плотная фланелевая рубашка. Он вынул из кобуры за спиной «глок» и открыто положил его на куртку. И снова двинулся в путь.

Серый, мрачный ветреный день соответствовал настроению Джека. Ему хотелось, чтобы выглянуло солнце — согрело кожу и, может, как-то прогнало озноб из души. Солнечный свет выгонит на улицы людей — может, считая, что он способствует здоровью, что дополнительный ультрафиолет убьет микробы, — но Джек предпочитал пустынные улицы, особенно когда везет домой запас еды. Но даже сейчас он был настороже.

Впереди он увидел знакомое лицо — сосед, кивнув, оказался у него на пути.

— Эй, — с улыбкой сказал он, окидывая взглядом тележку Джека. Он не мог не обратить внимания на «глок». — Для меня что-нибудь осталось?

— Хватит, — сообщил Джек. — Но вам стоит немного подождать. Внутри сработал камикадзе.

— Вот дьявольщина! — сказал знакомый. — Они уже сами не знают, когда кончать с собой. Им же известно, что мы вакцинированы. Почему они продолжают свои попытки?

— Просто потому, что груда мозгов не означает, что они поумнели.

Собеседнику это не показалось смешным, как и Джеку, но это было лучше, чем обсуждать слухи, что, мол, вакцина не отвечает своему назначению, что она дает сбои по всей стране. Остатки правительства США утверждали, что такие лживые сведения распространяют инфицированные для деморализации еще здоровых, но никто не знал, чему верить.

— Наверно, схожу к магазину и подожду снаружи, пока все не уберут.

Джек помахал ему на прощание и посмотрел вслед. Когда он убедился, что парень не собирается разворачиваться и нападать на него сзади, то снова двинулся к дому. Он знал, что всегда был немного параноиком, но шесть месяцев назад стал носить с собой «глок» в кобуре и с тех пор не беспокоился, что кто-то решит покуситься на его продукты. Как говорится, ты не параноик, если на тебя пытаются напасть. А ведь пытались. О да, еще как пытались.

По прошествии времени Джек все отчетливей видел, как расползается ткань социальной жизни общества, как она распадается на куски.

Доверие исчезло, потому что любой самый лучший и старый друг, ближайший обожаемый родственник мог оказаться носителем вируса. И мало того что они были инфицированы — это была не их вина, — но менее чем через неделю они становились совершенно иными личностями, одержимыми одним желанием — заразить тебя.

Сострадание стало далеким воспоминанием. Конечно, ты жалеешь жертв вируса — после того как они мертвы.

Джек не знал, что делается в остальной части страны, но тонкое чувство общности, которое существовало в Верхнем Вестсайде, окончательно атрофировалось. Вы могли думать, что где-то есть и другие способы существования, есть коммуны, где неинфицированные берутся за руки и смыкают ряды против зараженных. Но не в тех случаях, когда вчерашний неинфицированный союзник сегодня становится инфицированным врагом.

Джек прикинул, что окружающая обстановка может распространиться на всю страну. А если она обрела международный характер, то это означает, что весь мир провалился в выгребную яму — старый общественный порядок рассыпается на глазах, уступая место новому миропорядку, который распространяется с геометрической скоростью, — беспощадный, непобедимый, и человечество, не задавая вопросов, как снежный ком летит к единой цели.

Странное смешение чувств владело им в эти дни. Большую часть своей взрослой жизни он провел скрываясь от требований общества, отвергая и проклиная их. Но теперь, когда он очутился среди руин, поймал себя на том, что, несмотря на всю их неприемлемость, он укоренен в них и надеется найти способ как-то удержаться на краю. Потому что Рой еще более неприемлем, чем тот миропорядок, место которого он старается занять.

О себе не стоит так уж беспокоиться — быть привидением в механизме Роя не сложнее, чем существование в социальном механизме Америки. Он справится. Его главной острой заботой были Джиа и Вики и необходимость спасти, уберечь их. Они не должны жить среди развалин, но Рой был так обширен и напорист, что Джек не знал, как уберечься самому. Он ненавидел себя за это признание, но понимал, что ему нужна помощь, дабы защитить два самых дорогих для него создания. Он понимал, что не стоит ничего ожидать ни от демократов, ни от республиканцев, но, может, какой-то гений от медицины найдет убийственное для врага средство.

И самое страшное, что разрушение государства потребовало всего пяти месяцев.

Сначала вирус мутировал в форму, которая распространялась по воздуху. Затем начальные маленькие отряды Роя заполонили все транспортные узлы Нью-Йорка — аэропорты Ла-Гуардиа и Джона Фицджералда Кеннеди, вокзалы Пенсильвания и Гранд-Сентрал, откуда и пошло распространение вируса. Отсюда зараза захлестнула страну и двинулась по миру. Десятки миллионов стали членами Роя прежде, чем кто-либо осознал его существование. На первых порах и в сенате, и в конгрессе увидели в Рое потенциальный избирательный округ и стали излагать друг другу, кто может дать ему больше особых прав и наделить обязанностями. Но после того, как большинство политиков инфицировались, дебаты прекратились.

К тому времени как большинство осознало масштаб угрозы, было уже поздно.

Политика сдерживания, к которой прибегнул Центр по контролю над заболеваниями, исходила из модели гриппа и оказалась неэффективной. Во-первых, люди, подхватившие грипп, как и окружающие, знали, что больны; во-вторых, жертвы гриппа плохо чувствовали себя и старались, чтобы им стало лучше. Для населения Роя чем больше их становилось, тем лучше.

И они были повсюду. Они отравляли запасы воды, проникали на продовольственные предприятия и молочные фермы. Люди боялись есть то, чего они не прокипятили, не прожарили или не приготовили сами.

Идя по тротуару, Джек думал, как он часто делал, о своей сестре. Кейт сменила свой образ жизни так же быстро, как и вошла в него. Он искал ее, но она непрерывно перемещалась, распространяя вирус вместе с остальным авангардом Роя, и он никак не мог найти ее. Но на прошлой неделе он позвонил в ее офис в Трентоне и узнал, что она вернулась к практике. Она отказалась брать трубку, и он с тяжелым сердцем нажал на рычаг. Он думал о Кейт как о детском враче, которой доверяли родители, и, опасаясь за своих детей, приводили малышей к ней на вакцинацию против вируса. И если они, входя к ней в кабинет, не были инфицированы, то, покидая его, несли в себе вирус. Для этого надо было слегка смочить слюной кончик иглы или поместить мазок с вирусом на лопаточку, которой прижимали язык…

Мысль, что Кейт предает этих детей, нарушает клятву не причинять вреда пациенту, уничтожив порядочного и заботливого человека, которым она когда-то была, наполняла Джека бессильной яростью. Он хотел кого-то искалечить, изуродовать, убить, заставить расплатиться, но как справиться с вирусом?

Он подумал, может, ему стоит съездить в Трентон и… что-нибудь сделать. Но что? Прикончить гнусное создание в облике своей сестры? Прежняя Кейт, настоящая Кейт, захотела бы, чтобы он это сделал. Попросила бы.

Но может ли он пойти на это? Взять на прицел свою сестру — пусть даже она больше не его сестра — и нажать на спуск? Этого он не мог себе представить.

Приближаясь к своему кварталу, Джек ускорил шаги. На входе в него нос к носу стояли две старые машины, блокируя ближний проход в квартал; он знал, что на дальнем конце таким же образом расположены две другие развалины, — знал, потому что вся эта диспозиция была его идеей. Как-то в прошлом месяце он подошел к дверям каменного дома поговорить с соседями — обычно держась на безопасном расстоянии от окна или на тротуаре, — с которыми он никогда не встречался за все годы жизни здесь, и изложил им идею закрытия квартала. Кто-то, лучше знавший население квартала, принял мяч и повел его дальше — организовал жителей и разбил их на вахты. И теперь никто из чужих не мог проникнуть в квартал без сопровождения местного жителя.

Джек кивнул парню, которого знал только как Джорджа. Тот стоял за одной из машин. Обрез 12-го калибра он держал у бедра. Когда Джордж махнул ему проходить, мимо проехала сине-белая машина нью-йоркской полиции с двумя копами на переднем сиденье. Полицейский-пассажир скользнул взглядом по Джеку с Джорджем и отвернулся. Он не мог не увидеть ни «глока», ни обреза, но никак не отреагировал. Потрепанные остатки официальных учреждений больше не обращали внимания на вооруженных граждан — невидимая опасность вируса представляла для города куда большую угрозу. И кроме того, полиции катастрофически не хватало. Они стали первой целью Роя: копов вызывали на семейные разборки, заражали их, и таким образом в их рядах формировали пятую колонну, которая заражала остальных. Неинфицированные копы сидели по домам, пока им делали анализы крови.

Вакцина и наборы для анализа — маленькие дешевые домашние наборы, как тест на беременность, — но могут ли эти тонкие прутики в плотине противостоять напору Роя? Если же и они не выдержат…

Джек втащил тележку на третий этаж — его крепость сама по себе была атоллом в пределах закупоренного квартала — и постучал в дверь; у него был ключ, но Джиа была так взвинчена в эти дни, что он решил поберечь ее нервы и не вваливаться.

— Ох, Джек! — услышал он ее голос из-за двери и понял, что Джиа приникла к глазку, но уловил какую-то странную нотку в ее голосе. Что-то случилось.

Когда она открыла дверь и он увидел ее покрасневшие глаза и заплаканное лицо, то все понял.

— В чем дело?

Она втянула его внутрь, оставив тележку в холле, и закрыла дверь.

— Тест! — всхлипнула она. — У меня и у Вики — оба положительные!

У Джека оборвалось сердце. Джиа была одержима опасностью вируса и каждый день всем троим делала анализ. Джек покупал наборы десятками, считая, что если они успокаивают ее, то ради бога, пусть, если хочет, проверяется по два раза в день.

Но подсознательно он всегда опасался возможности такого момента: ошибочный положительный анализ.

— Нет. — На языке у него была жгучая горечь. — Нет, этого не может быть. Это, должно быть, ошибка!

Джиа замотала головой, и по щекам ее снова потекли слезы.

— Я только что повторила анализ. Результат тот же.

— Значит, бракованный набор.

— Тот же, что и вчера.

Джек не мог понять, что произошло. Он перевез их сюда, чтобы защитить, чтобы здесь они были в безопасности. И Джиа, и Вики всецело были под его крылом, редко покидая квартиру.

Тошнотворное чувство усилилось, когда на него обрушилась страшная мысль: а не моя ли это оплошность, не я ли принес домой заразу?

— Сделай анализ снова, — сказал он. — На этот раз всем нам.

Джиа кивнула и вытерла глаза.

— О'кей. — Повернувшись, она позвала: — Вики!

— Что? — донесся из задней комнаты голос девочки.

— Зайди сюда на минуту, ладно?

— Но я смотрю кино!

. — Ты его видела уже сто раз. Зайди на минутку.

— Снова смотришь «Ловушку для родителей»? — спросил Джек, стараясь с появлением Вики изобразить хорошее настроение.

— И я была в самом интересном месте, когда они узнают, что сестры!

— Это самое лучшее в видео — можешь остановить фильм в любое время и запустить его снова с того же места.

Джиа сидела у секретера Джека.

— Дай мне пальчик, Вики. Вики, застонав, закатила глаза.

— Только не снова!

— Перестань. Всего разок. На этот раз вместе с Джеком.

— Ну ладно.

Она подошла к Джиа, протянула ей руку и поморщилась, когда мать уколола в подушечку пальца микроиглой. Капля крови, упавшая на кружок промокательной бумаги в центре тест-полоски, тут же всосалась в него.

— Вот и все. — Джек видел, что Джиа заставила себя улыбнуться. — Разве было больно?

— Нет. Теперь я могу смотреть кино?

— Конечно.

Когда Вики, посасывая свою крохотную ранку, умчалась, Джиа дрожащими руками капнула из бутылочки реагент в окрашенный кровью круг. Посмотрев на часы, она отложила тест-полоску и подняла взгляд на Джека.

— Твоя очередь.

Джек подставил ей палец для того же ритуала. Укола он почти не почувствовал. Скоро образец его крови смешался с реагентом. Оставалось подождать десять минут.

Третий анализ Джиа сделала себе.

Ожидание казалось бесконечным. Джиа ходила взад и вперед, потирая руки. Словно стараясь что-то соскрести с них — красивая, молодая, светловолосая леди Макбет, оттирающая с пола стойкое пятно. Джек дважды было открывал рот, дабы что-то сказать, успокоить ее взвинченные нервы, но, черт побери, никак не мог найти правильных и умных слов.

Наконец Джиа посмотрела на часы.

— Время. — Но она не шевельнулась. — Джек… лучше ты. Я не могу… я просто…

— Конечно, Джи.

Джек подошел к столу, разложил на нем три карточки, тщательно соблюдая порядок, и одну за другой стал поднимать защитные пленки, выявляя результаты анализов. Вокруг кровяных пятнышек на первой и третьей карточках были… синеватые овалы. А на второй — только влажное пятно.

Джек закрыл глаза, потому что комната пошла кругом.

Этого не может быть. И не было. Это ошибка. Мы все прошли вакцинацию, мы все ели и пили одно и то же, выходил из дому только я, и я единственный, кто подвергался опасности. Беда должна обрушиться на меня, а не на них.

Он открыл глаза и снова уставился на карточки, мечтая увидеть другие результаты. Но ничего не изменилось: два положительных результата обрамляли один отрицательный.

Джиа смотрела на него.

— Ну?

Джек сглотнул.

— Положительные, — не сказал, а прохрипел он и быстро перетасовал карточки. — Все три.

— О, Джек! — всхлипнула Джиа, кидаясь к нему. — Только не ты!

Она приникла к нему, и они застыли, обнявшись. Джиа всхлипывала, а у Джека так перехватило горло, что он не мог говорить.

Он скомкал в кулаке результаты анализов. Джиа ничего не должна знать. Если она узнает, что у него результат анализа отрицательный, то возложит всю вину за инфицирование Вики на единственного другого человека, от которого ребенок мог заразиться. То есть на себя. Она не согласится, что сама могла подхватить инфекцию от Вики. Всю вину Джиа примет на себя, и она сокрушит ее.

Отрицательный результат Джека станет глубокой пропастью между ними — она отстранится от него, опасаясь, что поцелуй, ласка, даже слово могут заразить его. Джек не мог этого позволить, особенно сейчас, когда она так нуждалась в нем.

— Господи, мне так жаль, Джиа, — выдавил он. — Должно быть, это я принес домой…

— Но как это могло случиться? Мы принимали все меры предосторожности. И вакцина…

— Не подействовала. Потом я слышал такие разговоры на улице. И теперь мы знаем, что это правда.

Она спрятала лицо у него на груди и снова заплакала.

— Вики… я не могу и подумать…

— Я понимаю, — сказал он, прижимая Джиа к себе. У него самого перехватило спазмом горло при мысли, что Джиа и Вики станут всего лишь марионетками из плоти и крови, которыми будет управлять Рой. — Я понимаю.

И что теперь? — задал он себе вопрос, пытаясь справиться с паническими лихорадочными мыслями. Что я могу сделать?

Он не слышал, чтобы кто-нибудь справился с инфекцией. Но это не означало, что и впредь ни у кого ничего не получится. Всегда есть возможность прорыва, шанс, что выпадет счастливая карта.

Посмотреть на меня — я должен был подхватить инфекцию, но этого не случилось. Может, в этом что-то есть. Но как выяснить?

Эйб. Эйб знает все и вся.

Он отстранил Джиа и посмотрел ей в глаза.

— Это еще не конец.

— О чем ты говоришь?

— Когда я вчера беседовал с Эйбом, он упомянул о каком-то новом крупном открытии.

— Времена открытий уже прошли, — мрачно сказала она.

— Джиа, если и есть какая-то информация, хоть какая-то, Эйб ее получит. Я сейчас позвоню ему.

Он схватил сотовый телефон и набрал номер Эйба. Раньше ему это не пришло бы в голову, но за последние пять месяцев многое изменилось. Он подождал, пока не прозвучала дюжина сигналов — Эйб никогда не полагался на автоответчики, — и сделал еще одну попытку. Ответа опять не последовало. В это время дня Эйб всегда на месте. Может, он во власти мрачного настроения, когда не обращает внимания на телефоны. В последнее время оно все чаще и чаще приходит к нему.

— Похоже, придется съездить повидаться с ним. — Джек не хотел оставлять Джиа, но времени было в обрез. Поскольку анализы дали положительный результат только что, это означало, что она и Вики находятся на ранней стадии заболевания. И если что-то еще можно сделать, то чем скорее, тем лучше. — Я ненадолго. Потерпите?

Джиа молча кивнула.

— Джиа, — сказал он, кладя ей руки на плечи, — мы одолеем беду. — Джек понимал, что говорит как плохой актер в дешевой мыльной опере, но он не мог видеть ее в таком состоянии. Он должен дать ей хоть какую-то надежду. — Разве я когда-нибудь подводил тебя?

— Джек… — В ее голосе звучала бесконечная усталость. — Это совсем другое. Твои методы здесь не годятся. Во всем мире лучшие ученые ломали себе голову, и ни у кого ничего не получилось. Каждый раз, когда они думали, что нашли решение, например вакцину, вирус снова мутировал. Так что ты можешь сделать?

Что он может ответить на ее слова? Нет оснований считать, что он может дать Джиа и Вики хоть какой-то шанс, когда это не удалось самым головастым мозгам. Но он не хотел сдаваться.

— Может, я страдаю излишним самомнением. А может, не в силах безучастно наблюдать — мол, пусть идет, как идет. Но я должен что-то делать.

— Так делай, — сказала Джиа, но в ее словах не было и намека на энтузиазм. — Но только не вселяй в меня надежду, Джек, потому что я просто больше не могу. Я жду конца — своего, твоего и всего, что у нас могло быть… гибнет все, что могло быть у Вики.

— До этого еще не дошло.

— Еще как дошло. От нашего будущего осталось всего несколько дней. Будь это смерть, я могла бы принять ее, — по крайней мере, для себя. Но быть живым трупом… и…

Ее голос прервался. Она отвела взгляд от Джека и уставилась куда-то в пространство.

Джек никогда не видел ее такой. Что случилось с ее несгибаемой внутренней силой? Словно вирус уже успел изменить ее: как-то проник внутрь и потушил искру ее души.

Он снова обнял ее и поцеловал в лоб.

— Не списывай нас со счетов. Я встречусь с Эйбом и узнаю, что ему известно. — Выпустив Джиа, он направился к дверям. — Вернусь через час или около того. Если задержусь, позвоню. О'кей?

Джиа рассеянно кивнула:

— Я буду на месте. Куда еще мне деться?

У самых дверей он повернулся и увидел, как она, словно потерянная душа, стоит в середине комнаты. Л может, не стоит покидать Джиа в таком состоянии, подумал он. Но он должен увидеться с Эйбом. Если есть хоть тень надежды, Эйб будет о ней знать.

Освободившись от тележки, Джек без особых затруднений по пустынным улицам добрался до Амстердам-авеню. Он и сам не знал, то ли убегает от мрачной реальности своей квартиры, то ли бежит к мелькнувшему лучу надежды. Вскоре он остановился перед магазином спортивных товаров «Ишер».

Внутри горел спет, но входная дверь была заперта. Тут что-то не так. Он забарабанил по стеклу, но Эйб так и не появился.

Обеспокоившись — Эйб вечно ждал, что с ним вот-вот приключится инфаркт, — Джек вытащил аннулированную карточку «Виза», которую таскал в бумажнике на такой вот случай. Посмотрев в оба конца улицы и никого не увидев поблизости, он пустил ее в ход, чтобы отжать щеколду замка. Эйб никогда не прилагал много усилий, чтобы уберечь свой магазинчик, выходящий на улицу, но чтобы попасть к нему в подвал, потребовалось бы никак не меньше танка «шерман».

— Эйб? — крикнул он, входя и прикрывая за собой дверь. — Эйб, это Джек. Ты здесь?

Молчание… а потом громкое чириканье и трепыхание голубых крыльев над головой. Парабеллум, попугай Эйба. Уходя, Эйб всегда запирал его в клетку, так что он должен быть на месте.

Но опасения Джека усилились, когда он направился к стойке в задней части магазинчика, за которой они с Эйбом проводили в разговорах так много часов, решая мировые проблемы. Зайдя за угол, заваленный хоккейными клюшками и шлемами, он остановился как вкопанный, — стойка была залита чем-то красным, и такие же потеки виднелись на стене.

— Нет, — прошептал Джек.

Желудок свело спазмом, но он заставил себя сделать шаг вперед. Только не Эйб. Не может быть.

Но чья еще кровь тут может быть?

Он, содрогаясь, подошел к стойке, обогнул ее, посмотрел вниз…

Эйб лежал на спине, белая рубашка была залита багровыми пятнами, голова повернута под каким-то немыслимым углом, в горле зияла рваная дыра, разорванная выстрелом из обреза, лежащего на коленях.

Джек согнулся вдвое — его затошнило. Не вырвало, но позывы не оставляли его. Гнев заставил прийти в себя. Кто это сделал? Тот, кто пытался изобразить картину самоубийства, не знал Эйба, потому что Эйб никогда бы…

Наконец Джек выпрямился, спотыкаясь, прошел в заднюю часть магазина, нашел старое полотнище и накрыл тело Эйба.

Кровь… она еще не высохла… все это случилось не более чем двадцать или тридцать минут назад…

Если бы только я вышел на несколько минут раньше, я бы успел сюда, чтобы…

И тут он увидел кое-что на дальнем конце стойки. Квадратик тест-полоски. Он подошел поближе. Использованная… и синий ореол говорит, что анализ дал положительный результат.

Джек обмяк у стойки.

— Ох, Эйб…

И тут он все понял: Эйб не видел для себя надежды. Это означало, что Джеку нечего будет предложить Джиа и Вики.

Он долго сидел неподвижно, чувствуя полную растерянность, когда глядел на тест-полоску. Наконец он заставил себя встать. Я не могу оставить Эйба в таком виде. Что бы он сделал на моем месте? Позвонить копам? Явятся ли они? А если да, то начнется расследование и кто-нибудь найдет арсенал в подвале. А тем временем тело Эйба будет лежать в холодильнике морга.

Нет. Он этого не позволит. Джек знал, что ему придется сделать: он вернется сюда ночью на машине и отвезет тело Эйба в Центральный парк. Без колов, без расследований, тихое и глубоко личное погребение его самого старого и дорогого друга.

Но вот как насчет семьи Эйба? Джек знал только о его дочери в Куинсе. Сара. Джек никогда не видел ее.

Джек взял забрызганную кровью записную книжку и вытер ее. Внизу, в подвале, Эйб пользовался компьютером, но здесь, на первом этаже, предпочитал старые методы. У него болезненно перехватило горло, когда он увидел корявый почерк Эйба, и на мгновение буквы расплылись перед глазами. Сморгнув, он открыл букву «С». Вот оно: просто «Сара» и номер телефона.

Он набрал его и, когда ответила женщина, попросил Сару.

— Это я и есть.

— Я… я друг вашего отца. Боюсь, что…

— Да, мы знаем, — сказала она. — Он мертв. Джек успокоился, услышав это «мы».

— Как вы могли…

— Мы надеялись как-то остановить его, предотвратить эту трагическую глупость, но эти проклятые тесты такие, что…

Джек положил трубку. Теперь он мог представить, как все было. Сара ограничилась мирным предложением. Они так и не поладили, но в такие времена, может, им стоило зарыть топор войны. Она принесла ему что-то вкусное, от чего отец не мог отказаться, что-то густо нашпигованное вирусом.

И потом, когда анализ крови Эйба дал положительный результат, он понял, что с ним покончено. Он знал, чьих рук это дело, — и это было уж слишком много для него. Никогда не верилось, что Эйб способен на такое, но можно ли предсказать, на что способен человек, когда все будущее затягивается непроглядной тьмой без проблеска надежды…

— Джек, — сказала Джиа в ответ на его отрывистое приветствие. — Слава богу, я застала тебя.

— Что случилось? — Неестественное спокойствие ее голоса заставило насторожиться. — Как Вики?

— Уснула.

— Уснула? — Вики не любила спать днем. — Она заболела?

— Она больше не будет болеть. Она обрела покой.

— Господи, Джиа, что ты несешь? Только не говори, что ты…

— Мне не хватило снотворного для нас обеих, и я все дала ей. Скоро она будет в безопасности.

— Нет!

— Для себя же я взяла один из твоих пистолетов, но не хотела пускать его в ход, пока не позвоню и не попрощаюсь с тобой…

Трубка выскользнула из пальцев Джека. Он кинулся к дверям, вылетел на тротуар и помчался на восток. Но, подняв на бегу глаза, он резко остановился, увидев огромное лицо, смотревшее на него сверху вниз. Та самая русская женщина, но сейчас она выросла до размеров Годзиллы.

— ТЕПЕРЬ ТЫ УВИДЕЛ? — вскричала она, и ее громовой голос эхом отразился от стен зданий. — ТЕПЕРЬ ТЫ ПОНЯЛ? ВСЕ ЭТО БУДЕТ, ЕСЛИ ТЫ НЕМЕДЛЕННО НЕ ОСТАНОВИШЬ ВИРУС!

Что это значит? То есть все это было сном? Нет. Как бы Джеку ни хотелось, он понимал, что это не так. Слишком реально.

Отвернувшись от взгляда ее огромных блестящих глаз, он снова пустился бежать. По обеим сторонам безликой улицы тянулись одинаковые дома, создавая иллюзию, будто он продвигается вперед, но, какую бы скорость он ни выжимал из своих ног, как бы ни кричал и ни вопил, дом был от него так же далек, как и в начале пути…

— Мам, Кевин ведет себя как настоящий идиот.

— Элизабет Айверсон, ты не должна так говорить о своем брате. И где ты только научилась подобному языку?

— Я ничего не могу поделать, он такой и есть. И пусть слышит.

Держа при себе сотовый телефон, Кейт заглянула в спальню Джека — он все так же беспокойно ворочался под одеялом — и снова обратила внимание на Лиззи. Все эти события заставили ее пропустить утренний звонок детям. Впрочем, ничего страшного — по субботам они любили поспать, и ей пришлось подождать до обеда.

Главным образом, ей хотелось основательно поговорить с ними прежде, чем они убегут играть с друзьями, но пришлось разбираться с их запутанными детскими проблемами. Она должна была предвидеть, что без них не обойтись, но сейчас они меньше всего были нужны ей. Кевин отказывался идти на концерт Лиззи в понедельник. Лиззи делала вид, что ее это не волнует, но Кейт видела, как она обижена. Рон никогда не умел разбираться в конфликтах между детьми, так что, как бы она ни устала, Кейт пришлось взять на себя роль судьи.

Она вздохнула.

— Позови его.

— Я говорю, что меня это не волнует!

— Лиззи, пожалуйста, позови брата. Несколько секунд приглушенного разговора — и мрачный голос Кевина:

— Чего, ма?

— Что с тобой делается, Кевин? У тебя есть какие-то более интересные планы на вечер понедельника?

— Ну, мама, ты же знаешь, что я терпеть не могу эту музыку.

— Согласна, что это не «Полио», — упомянула она любимую группу сына, издающую какофонию, которую он называл «трэш-металл» и которую слушать было просто невозможно. Она понимала, что каждому поколению нужна музыка, которая действует их родителям на нервы, но… пожалуйста. — Дело не в музыке. Ты обижаешь сестру.

— Ты же слышала ее. Она не хочет, чтобы я приходил.

— Это всего лишь защита. Ты обидел ее. Мы всегда ведем себя как одна семья, Кевин. Даже после развода много ли мы с отцом и Лиззи пропустили твоих футбольных игр? Мы были почти на всех. И так же как на твои турниры, мы собирались всей семьей пойти на этот концерт. И ты — член семьи.

— Но, ма, это флейта! Надо же — флейта! Она мне действует на нервы!

— Для Лиззи это большое событие. Она месяцами готовилась к своему сольному концерту, и мы должны быть там, чтобы поддержать ее. Неужели ты хочешь убедить меня, что не в силах выделить два часа из своего плотного расписания и побывать у нее на концерте? Подумай, Кевин. Это очень важно. И неужели два часа в понедельник вечером так много для тебя значат?

— Нет, но…

— Можешь поспать на концерте, если тебе так уж невмоготу, но приди ради нее.

— Поспать? Да эта музыка просто убьет меня. Когда все кончится и вы увидите, что я сижу мертвый, как вы себя будете чувствовать?

— Не волнуйся. Я умею реанимировать. Буду дома в понедельник днем. Я заеду к отцу, и мы пойдем все вместе. Как семья. И я хотела бы рассчитывать на тебя, Кевин. Могу я?..

Долгая пауза и потом:

— Думаю, что да.

— Вот и отлично. Значит, до встречи. Люблю тебя.

— Я тебя тоже.

Кончив разговор, она сделала глубокий вдох. Улажен еще один домашний кризис. Она сочувствовала Кевину. Ее собственные музыкальные вкусы сформировались в шестидесятых и семидесятых годах, и для нее классическая музыка была так же трудна, как и для него, но тут дело было не в музыке. Концерт был семейным мероприятием, и она старалась, чтобы семья все же чувствовала себя единым целым. В этом и была ее миссия — нести эту ответственность. Потому что развод был делом ее рук.

Встав, она снова проверила, как там Джек. Он наконец перестал стонать и погрузился в глубокий сон; вот уже почти два часа кожа у него оставалась прохладной и сухой.

— Похоже, что ты справился, Джек, — прошептала она, приглаживая его спутанные волосы. Часам к четырем у него может снова подскочить температура, но она чувствовала, что на этот раз его иммунная система одержала верх. — Похоже, что ты победил.

Но что именно он победил, задумалась она, возвращаясь в другую комнату. С какой инфекцией он боролся весь день? Она надеялась, что это было просто заражение. В таком случае оно отнюдь не столь непобедимо или неизбежно, как порой думалось.

Но существовала возможность, что Джек подхватил какой-то другой вирус, и симптомы говорили, что организм отчаянно борется с ним.

Окончательное решение вынесет лишь время.

Кейт зевнула и потянулась. Прошедшей ночью она почти не спала. Но при всей усталости она сомневалась, что сможет уснуть. Тем более после сегодняшних событий, после того, как она узнала, что нечто, именующее себя Единством, испытывает дьявольское желание стереть ее личность, ее индивидуальность, да и ее саму.

Горло ее перехватил спазм. Я не хочу умирать!

Именно это и влечет за собой слияние с Единством: смерть. Конечно, тело ее будет жить, а вот неповторимость личности, для которой оно служит оболочкой, исчезнет. Все ее ценности и достоинства, все те мелочи, из которых и состоит личность, — все это исчезнет. Ее больше не будет интересовать ни музыка, ни картины, ни кинофильмы, которые она любит потому, что они не служат практической цели размножения особей. А Кевин и Лиззи превратятся из двух самых дорогих для нее существ в жизни в пару потенциальных хозяев с такими, как у нее, генами, и цениться они будут лишь за свою способность производить новых хозяев.

Она должна еще раз повидаться с Филдингом, что она первым делом и сделает в понедельник утром, перед тем как ехать домой. Может, он был прав. Он сказал, что предоставляет Жаннет лучший шанс. А вдруг и ей тоже? Единство не скрывает своих опасений перед Филдингом. А то, что не нравится Единству, может пойти ей только на пользу.

Размышляя на эту тему, Кейт последние два часа не чувствовала, что Единство стремится проникнуть в ее мысли. Оно слишком занято чем-то другим? Что бы это могло быть, подумала она. Впрочем, не важно. Главное, чтобы оно оставило ее в покое.

Но если поспать не получается, по крайней мере, можно лечь и полежать с закрытыми глазами, тем более что кризис у Джека миновал.

Она с наслаждением вытянулась на диване и, положив руки на грудь, переплела пальцы. Обычно она прикидывала дела следующего дня, но сейчас этим заниматься не будет. Рискнет ли Единство снова овладеть ею, попытается ли использовать ее, чтобы извлечь секрет противостояния Джека?

Кейт закрыла глаза. Она должна противостоять Единству, не позволяя украсть то, что принадлежало ей, — точнее, самое себя. Но как?

Раздумывая над этим вопросом, она погрузилась в сон.

— Вроде ты не очень доволен, — сказал Джей Покорны.

Вчетвером — Сэнди с Бет и Покорны со своей давней подружкой Элис — они устроились у длинной стойки бара «Кении» на Бликер-стрит в Виллидже, где и пропустили по рюмочке. Стойка тянулась вдоль левой стены; столы толпились дальше, где у задней стенки притулилась небольшая сцена. Идею зайти в «Кении» предложил Покорны — им обязательно надо послушать какую-то новую группу. Но уже минуло одиннадцать, а музыки все не было.

— Пока это обыкновенный бар, — пожал плечами Сэнди.

Он почувствовал тычок в ребра и, повернувшись, увидел улыбающуюся ему Бет. Господи, как здорово она выглядит этим вечером.

— Расслабься, — шепнула она. Он подмигнул ей:

— О'кей.

— Ага, — усмехнулся Покорны, — но подожди, пока не услышишь ту курочку из группы. Зовут ее Дебби… как-то там. Малышка, которая смахивает на Бетти Буп, но когда она открывает рот, чтобы петь…

— Надеюсь, она его скоро откроет.

В той же мере, в какой Сэнди любил живую музыку, он не выносил бары. Особенно такие, в которых много народу, жарко и дымно. Не работает кондиционер? Как бы там ни было, настроение было паршивое. Оставалось надеяться, что громкая музыка и общество Бет помогут забыть напряженный день.

Ему так и не удалось найти комиссара полиции, но на ленче, посвященном сбору средств, он отловил мэра. Тот старательно уклонялся от вопросов Сэнди, бормоча, что это очень сложная тема, что он должен выяснить все подробности преступления и передать их советникам, а может, и кое-каким судьям. Блабла-бла… Писать практически не о чем.

Он проверил, включен ли сотовый телефон. Да, он на связи, но новых звонков не поступало. Все отработано. Полностью.

— Эй, Палмер, — сказал Покорны. — Ты вроде уже в пятый раз проверяешь свой сотовый. В чем дело? Ждешь очередного звонка от Спасителя?

Сэнди вздрогнул, но заставил себя засмеяться.

— А как же!

По правде говоря, он сегодня уже дважды звонил Спасителю, но так и не дождался ответа. Неужели его списали со счета?

Девушка с прической, залитой липким лаком, должно быть, услышала слова Покорны. Она откинулась от стойки бара и чуть не вывернула шею, чтобы посмотреть на Сэнди.

— Это ты! — выпалила она, вытаращив глаза. — Ты тот парень из газеты. Точно, я узнала тебя. Тот, кто говорил со Спасителем.

Сэнди пожал плечами. Испытывая и смущение, и радость, от которой все пело на душе, он не знал, куда деваться.

— Еще бы это не он, черт побери, — сказал Покорны. — Сэнди Палмер собственной персоной, корифей репортажа. Выживший в подземке.

Сарказм Покорны остался незамеченным девушкой с зелеными волосами, которая возбужденно повернулась к подружке:

— Ким! Ким! Посмотри, кто здесь! Тот репортер из подземки! Который разговаривал со Спасителем!

Меньше чем через минуту, — точнее, меньше чем через полминуты — Сэнди был прижат спиной к бару, окруженный тесным и все растущим полукругом мужчин и женщин примерно его возраста. Покорны и Элис незамедлительно оттолкнули локтями в сторону, но Бет Сэнди удержал при себе, положив ей руку на плечо. Все же ей было немного не по себе.

Они завалили Сэнди вопросами. Началось все с тех же — как вообще все это было, что он чувствовал, расскажите, как это на самом деле кончилось, — а потом перешло к более специфическим, например сколько там было крови, как звучал голос Спасителя и какой марки оружие он пустил в ход. Сэнди сделал вид, что этот вопрос он не расслышал.

Все это он рассказал в своих статьях, и выяснилось, что многие читали их, но не обратили внимания на детали. Они хотели услышать о них от него, послушать, как он рассказывает. Так сказать, из первых уст.

Сэнди с удовольствием подчинился.

Его похлопали по плечу. Повернувшись, он увидел, что бармен держит в руках кружку эля.

— Это тебе от заведения, парень.

И тут его чуть не захлестнул поток дармового нива, которым его начали одаривать. Но он не нуждался в алкоголе. Это узнавание, мгновенное признание, море восторженных лиц, внимающих каждому его слову… он чувствовал себя парящим в облаках.

Вот так и должно быть, подумал он. Где бы я ни появился: сюда, мистер Палмер, не обращайте внимания на очередь, через секунду мы приготовим для вас столик, для вас уже охлаждается бутылка шампанского от заведения.

Это как наркотик, подумал он. Нет, это и есть наркотик, от которого начисто сносит крышу. Я понимаю, почему люди подсаживаются на него. Потому что нет ничего лучше этого. Ничего.

И тут ему пришло в голову, что ведь Бет тоже была в том вагоне. Она также заслуживает внимания. А он не жадный. Пусть она тоже окажется в лучах славы.

Вопрос в том, хочет ли Бет, чтобы ее узнавали?

Что за вопрос. Как она может не захотеть?

Он поднял руку и притянул Бет поближе к себе.

— Я хотел бы представить вам Бет Эбрамс. Мы встретились в том поезде и с тех пор практически не расстаемся, что доказывает — даже сквозь самые темные облака может пробиться лучик света.

Взрыв аплодисментов и радостных воплей, улыбки окружающих окатили его теплой волной. Он посмотрел на Бет и увидел, что она, улыбаясь, смотрит на него.

— До чего мило, — сказала она.

Бет прижалась к нему, и они поцеловались, заставив толпу разразиться очередным взрывом радости.

— Мы хит сезона, — шепнул он Бет на ухо, обнимая ее. — Может, нам с тобой стоит написать пьесу и запустить ее…

Он шутил лишь частично. Если бы каждый вечер он мог чувствовать хоть десятую долю этих эмоций…

Его снова похлопали по плечу. Обернувшись, он увидел парня примерно его лет. Тот был весь в черном, с наголо бритой головой и шрамом на левой брови.

— Как только захочешь удрать отсюда, — тихо сказал он, — дай мне знать.

— Не улавливаю мысль.

— Я говорю, что стоит сходить в очень классное место.

— Да и здесь неплохо. — По крайней мере, в данный момент. Естественно, когда он пришел, тут стало куда оживленнее.

— Все не то. Я говорю о клубе. Эксклюзивном клубе.

— Значит, об эксклюзивном? — При себе у него было не так много денег. Расходы здесь не превысили пяти баксов. В некоторых из таких клубов слово «эксклюзивный» является всего лишь эвфемизмом для заоблачных цен. — Как он называется?

— Никак. Я говорю о месте столь изысканном, что оно даже не нуждается в названии. Оно ему не нужно.

— Не знаю…

— Не беспокойтесь. Я проведу вас. Вы будете моими гостями. Думаю, остальные гости будут рады познакомиться с вами и вашей дамой.

— Кем они могут оказаться, эти ваши гости?

— Известные имена, которые не хотят, чтобы я говорил о них. Но вы слышали о них — как и все прочие. Взять, скажем, имена хозяев заведения. Вы видели их лица на экранах — на больших, а не на маленьких. А если и не видели лиц, то читали их имена — большими буквами. Вам могут не нравиться светские журналы, но если вы полистаете их, то увидите кое-кого из этих дам.

Сэнди слышал о таких заведениях, где знаменитости общаются с топ-моделями и деятелями кино — звездами, режиссерами, продюсерами, — которые хотят, чтобы в этих стенах их не одолевали поклонники и никто не просил автографов.

И этот парень приглашает меня. Меня! О черт, не могу поверить!

— Хорошо, — протянул Сэнди, стараясь изобразить максимальную сдержанность. — Полагаю, там стоит побывать. — Он повернулся к Бет. — Мы уходим.

— Куда мы идем?

— В особое место, где нас ждут мир и покой.

— Меня устраивает. Я только найду Элис и Джея…

— Их не пригласили. Только нас.

— Ты считаешь, это правильно?

По правде говоря, он об этом не думал.

— Поверь мне, Бет, тебе стоит там побывать.

— Ладно, но, по крайней мере, мы можем попрощаться. Пойду найду их.

Глядя, как она проталкивается в толпе, Сэнди подумал, что окончательно потерял совесть.

Что, учитывая развитие событий, было не так уж плохо.

Кейт думала, что заснула, но на самом деле она встала и вышла из дома.

Она на воздухе. Но где? Почему-то оставила Джека и идет по улице. Это не улица Джека. Она куда шире, и на ней стоят особняки, а не кирпичные дома. Она в Куинсе. Это место называется МиддлВиллидж.

Откуда-то ей это известно. Но откуда? Она же ничего не знает о Куинсе.

Ее охватил зуд ожидания, когда она свернула на дорожку, ведущую к одному из домов. На первом этаже было темно, а на втором горело единственное окно. Подняться по трем ступенькам крыльца, подойти к двери, протянуть руку к звонку…

Нет! Это не ее рука! Слишком большая, слишком толстые пальцы. И кольцо не ее, которое выглядит как…

Она знает его. Она видела его на руке Холдстока. Но как оно очутилось у нее? И что случилось с ее руками? Она смотрела, как одна из них нажимает кнопку звонка — не кончиком пальца, а костяшками кулака. Странный способ звонить. И что в подтексте того страха, который она испытывает?

Первая дверь открылась. За второй, сетчатой, стоял доктор Филдинг.

— Теренс, — сказал он. — Вот неожиданность.

Теренс? Не так ли зовут Холдстока?

— Надеюсь, что не помешал вам, доктор, — Кейт услышала, что говорит голосом Холдстока, — но мне нужна ваша помощь.

— Заходите, заходите, — пригласил их Филдинг, открывая вторую дверь. — Строго говоря, и мне нужна помощь с вашей стороны. Может, мы в состоянии помочь друг другу.

Когда она, захлопнув за собой дверь, последовала за ним, то начала осознавать, что происходит: еще один сюрреалистический сон из тех, которые посещали ее. Что они скрывают в себе? Какие конфликты в ее подсознании пытаются разрешить?

Теперь она понимает: поскольку первым инфицированным оказался Холдсток, он взял на себя лидерство в Единстве. Она была испугана, что Единство вторгается в ее тело и мозг, и посему ее подсознание взбунтовалось и изобразило, что она захватила тело Холдстока.

Но понимание этого не освободило ее от железных тисков сна. Ей оставалось только принимать его и не сопротивляться.

Филдинг показал, куда он ведет их.

— Заходите в мой кабинет, где мы сможем поговорить.

Ее страх возрос, когда она приблизилась к Филдингу со спины, залезла в карман своей — Холдстока — куртки и вытащила тонкий провод с деревянными ручками с обоих концов. Хотя она никогда не видела такой конструкции, Кейт сразу же поняла, что это удавка. Она знала, что сегодня днем Холдсток сам сделал ее, просверлив дырочки в середине деревянных обрубков, протянув сквозь них провод, закрутив его и надежно закрепив тройными узлами.

Кейт этот сон не понравился с самого начала, а теперь она откровенно возненавидела его, но не могла помешать Холдстоку скрестить кисти, набросить петлю на голову ничего не подозревавшему Филдингу, разведя рукоятки, стянуть проволочную петлю на горле Филдинга и закрутить ее на затылке, чтобы удержать на месте.

Филдинг захрипел, схватившись за горло, но она… Холдсток… она… Холдсток… Боже милостивый, она уже ничего не понимает, — уверенно держась за ручки, стояла за спиной отчаянно сопротивлявшегося доктора. Она видела, как его испуганное лицо с широко открытым ртом постепенно темнело, наливаясь синевой, она видела его перепуганный, выкатившийся из орбиты и залитый кровью глаз, который молил о милости, о воздухе, о жизни.

Кейт хотелось закричать, но она онемела. Она хотела расслабить хватку, но это было ей не под силу.

Филдинг отчаянно отбивался. Он дрыгал ногами, царапался и корчился. Он дотащил их до обеденного стола и из последних остатков слабеющих сил старался высвободиться, но Холдсток был тяжелее его, самое малое фунтов на пятьдесят, и Кейт продолжала чувствовать себя участником смертельного родео, наездником на обреченной лошади.

Прекратить это! О Господи, спаси беднягу!

Но ее крики были беззвучны и мольба осталась без ответа.

У Филдинга подломились ноги, и он рухнул на колени. Кейт, держась у него за спиной, опустилась вместе с ним, не ослабляя натяжения проволоки. Его судорожные движения слабели, тело обмякло и повалилось на бок. Кейт, не давая ему высвободиться, оказалась вместе с ним на полу, перевернула Филдинга лицом вниз и уперлась коленом ему в спину, продолжая затягивать петлю. Лишенные кислорода мозг и сердечная мышца Филдинга агонизировали и наконец полностью перестали функционировать.

Когда расслабился сфинктер, комнату наполнило зловоние. Этого признака она и ждала. Кейт расслабила удавку и сняла ее. Она дернулась, услышав, как Филдинг вздохнул. Но этот слабый прерывистый звук говорил, что из легких через голосовые связки вышел последний воздух. Ухватившись за край стола, она подтянулась и встала на ноги.

Опустив взгляд, она посмотрела на труп того, кто еще недавно был блистательным ученым. Ее страх сменился сожалением, глубоким раскаянием… какая потеря.

По пути к дверям она сунула удавку в карман, а из другого вынула перчатки. Натянув их, она открыла дверь и аккуратно притворила ее за собой.

В глубине души Кейт, идя по улице, плакала. Ее снедали сожаление, раскаяние и, может, даже чувство вины, за которую она не несла ответственности.

Глава 6

Воскресенье

— Неужели прошлая ночь была на самом деле? — сказала Бет, прижимаясь к нему под одеялом всем своим гибким телом.

Сэнди погладил ее голое плечо.

— Прошлая ночь? Да уже утро, малышка. Не могу поверить, что всего восемь часов, а мы уже проснулись.

Они добрались домой около пяти часов. И Бет, и Сэнди были в таком возбуждении, что не могли уснуть, и, раздевшись, стали самозабвенно заниматься любовью. Сэнди не знал, как у Бет, но прошлая ночь была лучшей в его жизни — хотя ему не с чем было ее сравнивать.

— Я думаю, что вообще не спала — то есть я знаю, что закрыла глаза, но сомневаюсь, что спала хоть секунду. Так все это в самом деле случилось? Это был сон или в самом деле рука Ди Каприо лежала на моем плече? Мы действительно были в том клубе?

— Мы там были, — ответил он. — Именно мы. Можешь не сомневаться.

По пути тот таинственный парень, который подцепил их в «Кении», представился Рольфом. Произношение у него было каким-то странным, словно он проглатывал букву «о», но он рассказал, что знает массу интересных людей и что его хобби или, точнее, жизненное призвание — сводить друг с другом интересных людей.

Потом уж выяснилось, что он крепко преувеличивал, но что касается клуба, слова Рольфа соответствовали истине. Его неброская красная дверь, на которой не было никаких надписей, выходила на Франклин-стрит. Оставив Сэнди и Бет дожидаться в машине, Рольф вступил в переговоры с кем-то за дверью. Сэнди больше всего поразил не разговор, а долгие переговоры у дверей, но наконец их троицу пустили внутрь.

В течение нескольких следующих часов Сэнди выяснил, что днем Рольф работает заведующим отделом модного белья в универсаме «Блум», где имеет возможность сталкиваться с богатыми и знаменитыми людьми. Его подлинный талант крылся в умении превращать эти случайные встречи в знакомства, что и обеспечивало ему доступ в эксклюзивные места; он пустил в ход известность Сэнди, с помощью которой и проник за эту дверь, куда его самого ни за что не пустили бы.

Очутившись внутри, Рольф провел их по узкой лестнице в помещение с неярким освещением и маленьким баром, где вокруг низких столиков стояли удобные кресла. Сэнди с трудом удерживался от искушения таращиться по сторонам, когда на подгибающихся ногах следовал за Рольфом к бару.

Там он их и оставил, и ногти Бет впились Сэнди в руку, когда она, еле шевеля губами, прошептала:

— Видишь, кто сидит в красном кресле? Там, в углу, — только не оборачивайся… тот, о ком я думала.

Это был он.

Тем временем Рольф обошел несколько столиков и, нагибаясь, перешептывался с гостями. Через несколько минут он вернулся и сказал:

— Бобби был бы рад пригласить вас к себе за столик и выпить с вами.

— Бобби? — переспросил Сэнди. — Какой Бобби?

— Конечно, Де Ниро.

Ох, черт, подумал он. Я не могу. Это же… это же сам Де Ниро, и он хочет пообщаться со мной! Но тут Сэнди подумал: подожди. Разве Де Ниро доводилось оказаться в летящем поезде в компании психопата-убийцы, который убивал всех, кто попадался ему на глаза? Черт возьми, конечно нет.

А вот Сэнди довелось. Так чего ему бояться Бобби Де Ниро?

— О'кей, — с ледяным спокойствием сказал Сэнди. — Идем.

Так что они выпили с Де Ниро, пока Сэнди рассказывал свою историю, и в ходе повествования вокруг них собрались и другие знаменитости, слушая, кивая и восхищенно бормоча какие-то одобрительные слова.

А потом Харви Вайнштейн отвел Сэнди в сторону и завел разговор о работе — не мог бы он сделать кусок для его журнала, имея в виду, чтобы потом его превратить в сценарий. Сэнди с трудом мог выдавить из себя лишь несколько слов, он только кивал, соглашаясь с чем угодно и на что угодно, то и дело поглядывая на Бет, увлеченную разговором на темы кино с Де Ниро и Ди Каприо.

— Я все не могу поверить, что провела ночь, беседуя о моем студенческом фильме с Робертом Де Ниро… он все время уговаривал меня называть его Бобби! Но как я могла так к нему обращаться? Да я бы и не выговорила «Бобби».

— Я слышал, что Ди Каприо ты называла Лео.

— Это совсем другое дело. Он же почти мой ровесник. Но Роберт Де Ниро… он же бог. Он Мистер Де Ниро. И он берется помочь мне с фильмом! Одолжит оборудование! Позволит выступать от его имени! Ущипни меня, Сэнди.

Что он и сделал. Нежно.

— Так. И мы все еще вместе. Ты на правильном пути, Бет.

— И всем этим я обязана одному человеку. Спасителю.

Сэнди слегка надулся. Он-то думал, что Бет назовет его.

— Привел тебя в этот клуб не Спаситель.

— Конечно, не прямо он, но без него единственным местом, где бы я была прошлой ночью, оказалась бы могила шести футов глубиной.

С этим Сэнди не мог спорить. Какая-то малая часть его продолжала настаивать, что именно он нашел путь к спасению, но когда честно припомнил ту сцену в девятке… нет, никоим образом.

— Ты действительно думаешь, что сможешь добиться для него амнистии? — спросила Бет, поглаживая его руку.

— Думаю, что да. — Он надеялся. — Я-то буду лезть из кожи, но конечное решение зависит не от меня.

И вообще ни от кого, если мне не удастся встретиться с ним, подумал Сэнди.

А что, если он его не увидит — никогда? Сэнди чуть не затошнило от этой мысли. Что, если он напугал Спасителя этими разговорами об амнистии, что, если он снялся с места и уехал из города? Если Спаситель выходит из игры, то и Сэнди тоже. Что интересного может быть в Сэнди Палмере для Харви Вайнштейна через несколько недель, когда он в буквальном смысле слова станет вчерашней новостью? Ни статьи в журнале, ни будущего фильма…

— Ты должен добиться для него амнистии, Сэнди. И еще раз его поразило, как по-разному они с Бет видят будущее.

Для него? Нет, я буду заниматься этим для себя.

— Какой сегодня день?

Кейт чуть не подпрыгнула при звуке хриплого голоса Джека. Отвернувшись от экрана телевизора, она увидела, что брат стоит, привалившись к косяку двери, с наброшенным на плечи одеялом. Небритый, с припухшими глазами, с волосами, торчащими во все стороны, он все же выглядел куда лучше, чем вчера.

— Воскресенье.

Джек сделал несколько неверных шагов и опустился в кресло с подлокотниками. Он закрыл глаза и перевел дыхание, словно это короткое расстояние вымотало его.

— То есть я неделю болел?

— Нет. Всего один день.

— А кажется, словно месяц.

— Вчера ты был хуже некуда. Временами бредил.

— Тебе стоило бы заглянуть в мой бред. Не поверишь, что за кошмары.

Стоит ли ему рассказывать о собственном сне? Если это были всего лишь сонные видения, не имеет смысла упоминать о них. Но если нет…

Кейт поежилась. Она полночи пыталась дозвониться до доктора Филдинга. Она не предполагала, что в четыре утра в его офисе кто-то снимет трубку, но поскольку его домашнего номера не было в справочнике, она раз за разом повторяла свои попытки. Наконец она вытащила свой сотовый — давно уже заблокированный, чтобы пациенты звонили не ей лично, а дежурному по отделению, — набрала 911 и спокойным ровным голосом попросила полицию проверить местожительство доктора Джеймса Филдинга в Миддл-Виллидж, потому что его телефон не отвечает, и она опасается… ну, не случилось ли с ним чего-нибудь.

И с тех пор переключалась с одного местного телеканала на другой в поисках хоть какого-то упоминания об убийстве уважаемого медика. Пока ничего не было. Она молилась, чтобы так было и дальше.

— Не сделаешь ли кофе? — пробормотал Джек.

— Есть только растворимый, но ты должен попить фруктового пунша, чтобы пополнить запасы жидкости…

— Кофе-е-е-е, — заныл Джек, изображая муэдзина, который призывает верующих к молитве. — Кофе-е-е-е.

— Джек…

— Без кофеина у меня раскалывается голова. Дело не в потворстве привычке, а в медицинской необходимости. Кофе-е-е-е!

— Только ради твоих воплей, — засмеялась Кейт, направляясь на кухню. — Хорошо. Сделаю. Только перестань стонать.

— Знаешь что? — сказал Джек из другой комнаты, пока она заливала водой чашку в восемь унций и ставила ее в микроволновую печку. — Жар вызывает у человека сверхчувствительность к внушению. Мне снилась твоя таинственная русская дама.

Русская дама? Что за…

— Ах да. Та, что дала мне твой номер.

— Верно. Мне снилось, что она нанесла мне визит в компании своего большого белого маламута.

Кейт улыбнулась. Собака была именно этой породы — лайка-маламут. При встрече она не могла определить ее. И вдруг она осознала…

— Джек, я никогда не говорила тебе о маламуте.

— Конечно же говорила. А иначе откуда мне знать о нем?

— Джек, я лично о нем не упоминала. Я не могла вспомнить породу. Так откуда ты узнал?..

— Должно быть, от тебя, потому что визит этой русской мне приснился. Видишь эти четыре засова на входной двери? Без моего разрешения сюда никто не войдет. Значит, узнать я мог только от тебя.

Кейт была уверена, что она этого не говорила, но не стала спорить.

— И что же она тебе сказала? Я имею в виду, во сне.

— Кучу апокалиптических ужасов о вирусе. Типа, что, если я — только я, и никто иной, — не остановлю его, тот мир, что мы знаем, превратится в столпотворение потоков крови, смерти, ненависти, ужаса и тому подобных милых вещей.

Кейт засыпала в большую кружку две ложки растворимого кофе. Ничего общего с тем аграрным коммунальным раем, который показывало ей Единство, хотя та часть, где шла речь о конце этого мира, очень похожа.

— Почему она считает, что ты способен остановить вирус?

— Провалиться мне, если я знаю. Пусть себе ломают голову такие, как Филдинг… и правительственные агентства.

Кейт закрыла глаза и перевела дыхание. Да, именно Филдинг… если он жив.

— Но она сообщила мне еще кое-что. Тут уж полный бред. Что мы с тобой уже заражены.

У Кейт все поплыло перед глазами, и она ухватилась за край раковины.

— Она тебе это сказала?

— Ну да. И знаешь что? Галлюцинации этой русской, должно быть, что-то включили у меня в мозгу, потому что у меня пошли потоком совершенно сумасшедшие сны. Большего бреда я и представить себе не мог.

Кейт, полная страха, с трудом заставила себя спросить:

— Какие, например?

Микроволновка звякнула. У Кейт дрожали пальцы, когда она вынимала кувшинчик с кипятком и наливала его в чашку.

— Ну, в целом бред исходил из того, что загадочный зараженный вирус Филдинга не просто вызывает изменения личности, а связывает мозги всех инфицированных в нечто единое, в группу, обладающую общим сознанием — мышлением пчелиного роя. Ну не бред ли?

Кейт, помешивавшая кофе Джека, уронила ложечку.

— Ч-ч-что? Ч-ч-что ты сказал?

Джек описал Единство, описал совершенно точно. Но откуда он знает? И откуда узнал, что тоже заражен?

«Мышление роя».

Могло ли его подсознание понять, что происходит, и предупредить его во время битвы между его иммунной системой и вирусом Единства? Нет, этого она принять не может. Но Джек… он как-то узнал.

У Кейт было ощущение, что она хватанула основательную порцию спиртного. Она принесла кофе, торопливо поставила перед ним, чтобы скрыть дрожь в руках, и опустилась на ближайший стул.

— Расскажи подробнее.

— Все это произойдет через несколько месяцев, когда разгорится война всех против всех, между уже инфицированными и еще здоровыми.

Война. Да, подумала Кейт, именно это и может случиться, если вирус будет легко распространяться, — скажем, воздушно-капельным путем. Слава богу, что такого не существует.

Похолодев, с комом в горле, она слушала трагический сценарий. Кейт не знала Эйба, о котором рассказывал Джек, но она встречалась с Джиа и Вики и была глубоко взволнована, услышав, что Джиа усыпила дочку.

— Я не так уж хорошо знаю ее, но не могу представить, что Джиа способна на такое.

— Я тоже, — сказал Джек. — Как и в большинстве снов, логика тут бредовая… типа, что луна сделана из швейцарского сыра. Например, откуда у Джиа взялось снотворное; во сне я ее не спрашивал, но сомневаюсь, что она хоть раз в жизни принимала снотворное. Многое касалось лично меня, но самая странная вещь имела отношение к тебе.

Кейт почувствовала, как все в ней напряглось.

— Я была в твоем сне?

— Не лично. Появились ужасные мысли о тебе — ты вернулась к своей практике в Трентоне и заражала всех своих маленьких пациентов.

Закрыв глаза, Кейт с трудом подавила приступ тошноты.

— Прости, — сказал Джек, и казалось, его голос доносился с дальнего конца коридора, — но это всего лишь сон, а не я. Я-то доподлинно знаю, что ты никогда не сделаешь ничего подобного.

Но это и было самым тошнотворным: именно такими делами ей и придется заниматься. Ибо именно этого Единство и требовало от нее. И что хуже всего, она хотела приступить к делу. Полностью слившись с Единством, она с энтузиазмом будет принимать участие в любом начинании, которое увеличит число мозгов в Единстве.

— Кейт? — откуда-то издалека эхом донесся голос Джека. — Кейт, ты хорошо себя чувствуешь?

Она обязана рассказать ему. Он должен знать.

— Джек…

Но он уставился в экран телевизора.

— Святый Боже! — показал он на него. — Кейт! Посмотри!

Повернувшись, Кейт увидела лицо Филдинга. Фотокарточка, явно взятая из его личного дела, занимала весь экран.

Кейт схватила пульт и до предела усилила звук.

«…сегодня утром полиция обнаружила тело доктора Филдинга, врача и исследователя, в его доме в Миддл-Виллидж в Куинсе. Причиной смерти явилось удушение. В распоряжении полиции пока нет ни мотивов преступления, ни подозреваемых. Переходим к другим новостям…»

Джек убрал звук и посмотрел на нее.

— Что за черт?

У Кейт перехватило горло. Она не могла выдавить ни слова. Сон, который пришел к ней прошлой ночью, не был сном. Единство убило Джима Филдинга, и она при сем присутствовала, до сих пор чувствуя, как ее пальцы сжимают ручки гарроты.

— Джек, я инфицирована! — вырвалось у нее. Он, вытаращив глаза, уставился на нее.

— Что? Как?

— Жаннет.

Как бы ни был он болен, глаза его грозно блеснули и черты лица исказились.

— Я убью ее!

— Нет, Джек. Она не виновата. Она…

— Откуда ты знаешь, что инфицирована? Ты уверена?

— Потому что…

Внезапно Кейт ощутила что-то странное — словно невидимая рука проникла к ней в мозг и придавила онемевший язык. Это вернулось Единство… а может, оно вообще никуда не уходило, может, оно безмолвно сидело в ней, подслушивая, контролируя ее разговоры, готовое тут же отреагировать, если она решится сказать или сделать то, что несет в себе угрозу для Единства. И теперь нанесло удар.

Кейт пыталась справиться с ним, протолкнуть слова сквозь парализованные губы.

— Потому что часть твоего сна… о мышлении пчелиного роя — правда.

— Не может быть. Это все жар. Я же бредил.

— Нет, Джек. То самое мышление роя вчера говорило со мной. Жаннет, Холдсток и еще полдюжины других пациентов Филдинга — все они часть единого мозга. Они втягивают и меня. Они и сейчас у меня в голове, они пытаются заткнуть мне рот, чтобы я тебе ничего не рассказывала, но, думаю, у меня еще осталось достаточно неинфицированных клеток мозга, чтобы сопротивляться им.

Джек, утонув в своем кресле, смотрел на нее, и гнев на его лице сменился недоверием.

— Это они убили Филдинга, Джек. Они боялись, что он сможет создать вакцину или найти способ уничтожить вирус.

— Откуда… как ты это можешь знать?

— Я была там! Я все видела глазами Холдстока. По странному выражению его лица Кейт поняла, что Джек обеспокоен ее состоянием — он не допускал и мысли, что человек сегодня совершенно здоровый завтра может неожиданно потерять рассудок. Она должна убедить его, чтобы он поверил ей. Ибо если они убили Филдинга, то могут покончить и с Джеком.

— И еще, Джек… та русская женщина… во сне или наяву, но она была права. Ты тоже инфицирован.

Кейт несет ахинею. Или у него держится температура под сто четыре градуса и в бреду он видит очередной сон. Или…

Или это правда.

Год назад Джек высмеял бы идею, что пчелиный рой может мыслить. Но с прошлого лета ему пришлось столкнуться с вещами, которые еще недавно казались ему невозможными, так что он не мог отмахнуться от этой идеи. Особенно если ее источник был так тесно связан с Кейт.

И пусть даже это мышление роя было чистой фантазией, он категорически не хотел быть зараженным вирусом Филдинга.

Чувствовал он себя ужасно и был слишком слаб для долгой и непростой дискуссии. Но что-то надо делать.

— О'кей, — осторожно сказал он. — Начнем сначала: если мы и заразились, то каким образом?

— При помощи зараженных игл. Жаннет уколола меня в ладонь, а Холдсток поцарапал тебе руку, когда появился на другой день.

Кофе, который пил Джек, показался ему холодным и горьким. Он же никогда не говорил Кейт о той царапине.

— Откуда ты о ней узнала?

— Мне рассказало Единство.

Она описала вчерашнее действо сплетенных рук с Холдстоком, Жаннет и прочими.

— А тебе это все не привиделось? — наконец сказал он. Все же Джек был потрясен — настолько все это совпадало с его сном. — Они в самом деле говорили с тобой… их голоса звучали у тебя в голове?

Кейт кивнула:

— Не просто говорили. Они показывали мне картины будущего, каким они его видят для человечества.

— И ты не могла выставить их?

— Нет. Фактически они и сейчас у меня в голове.

Ее слова вонзились в Джека ледяным лезвием между лопаток.

— Ты хочешь сказать, что они присутствуют и слушают нас?

Кейт с убитым видом кивнула:

— Через меня. И пытаются добиться… чтобы я тебе ничего не рассказывала.

Джека свело от отвращения, когда он попытался представить себе этот ужас. Не смог. Его мозг… в него кто-то вторгается, насилует его, подавляет… невозможно представить.

— Но, Кейт… ты же не заболела.

— Предполагаю, потому что моя иммунная система такая же, как и у других. Вирус проскальзывает мимо оборонительных линий, и не успевает организм отреагировать, как он уже контролирует его. Но не в твоем случае.

— Что же во мне такого особенного?

— Вот это я и хотела бы понять. Потому что… — Сведя брови, Кейт остановилась и склонила голову, словно прислушиваясь.

— Что случилось?

— Давление ослабло.

— Какое давление?

— Чтобы заставить меня замолчать… оно исчезло. — У нее расширились глаза. — Единство тоже хочет услышать ответ. Ты же победил вирус, Джек.

— С чего ты взяла, что я не подцепил какой-то другой вирус, скажем, сенной лихорадки или что-то в этом роде.

— О, Единство это знает, Джек. Можешь мне поверить — знает. Поэтому и боится тебя. Ты смешал ему все карты, сбил с толку, неожиданно нарушил его гениальный план. Может, тебе не стоит ничего говорить.

— Послушай, мы же родственники. И если во мне есть что-то способное победить вирус, то не исключено, что это есть и в тебе. Если захочешь сделать анализ моей крови, у тебя он будет точно таким же.

— У меня нет ни аппаратуры, ни знаний, но и то и другое есть в НИЗе и в Центре по контролю за заболеваниями — ты для них просто бесценен. Но все вопросы, все «почему» остаются. Иммунная система реагирует на вторгающиеся в организм тела и субстанции, такие как вирус, и атакует их. Следует реакция «свой — чужой». И все, что оценивается как «чужой», должно исчезнуть.

— Мне это нравится.

— Иногда иммунная система с чрезмерным старанием нападает на такие невинные вещи, как цветочная пыльца, что приводит к аллергии, но основной порядок борьбы с чужаками не меняется. Такие вирусы, как ВИЧ, проскакивают, потому что внедряются в сами иммунные клетки и в конечном итоге разрушают их. Но это очень плохо и для самого вируса, поскольку хозяин, давший ему приют, остается беззащитным перед любой инфекцией со стороны. У вируса Единства более практичный подход. Он сотрудничает с иммунной системой и не затрагивает ее основных функций: она продолжает бороться против любого внешнего воздействия — кроме вируса Единства. Что и произошло со мной.

Джек прищурился. Эй, Кейт, я тут кое-чего не понимаю.

— А почему не со мной?..

— Не могу сказать. Могу только предположить, что когда-то в прошлом твоя иммунная система одержала верх над какой-то сходной заразой, пусть даже она и не походила полностью на вирус Единства.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что, справься ты с вирусом, полностью идентичным нынешнему, у тебя был бы стопроцентный иммунитет и твоя система уничтожила бы вирус, стоило ему только попасть в организм. Помнишь, в детстве у тебя была ветрянка? Справившись с ней, ты обрел стойкий иммунитет: обзавелся этакими клеточными пушками, заряженными снарядами, которые били по вирусам ветряной оспы. Если бы, пообщавшись с ребенком, больным ветрянкой, ты подхватил от него вирусы этого заболевания, то, стоило им попасть в твой кроветок, их бы тут же сожрали — а ты бы даже понятия не имел, что с тобой было.

— Но я валялся, как подыхающая собака. А это значит, что у моих пушек не было боезапаса против вируса Единства.

— Правильно. Но не в пример моей иммунной системе, твоя уже имела дело с чем-то, напоминающим вирус Единства. То есть в тебе были какие-то сходные антигены. Может, из-за предыдущей инфекции; они опознавали одну или две основные последовательности в протеиновой оболочке, но в любом случае этого оказалось достаточно, чтобы иммунная система вступила в бой и Т-клетки объявили войну чужакам.

До чего хорошо, что есть такие Т-клетки, подумал Джек. Но почему именно мои оказались такими особыми?

— Дело в том, Кейт, что я практически никогда не болел. Ко мне вообще не прилипала никакая зараза, не говоря уж о такой экзотической.

— Джиа рассказывала мне, что прошлым летом ты был тяжело болен — почти так, как вчера.

— Ах, это. Но я не подхватил никаких микробов. Просто раны воспалились.

— Раны? — нахмурилась Кейт. — Кто тебя ранил?

Джек уже был готов сказать «не кто, а что», когда вдруг все сошлось воедино, и голова у него пошла кругом, словно он получил крепкий подзатыльник.

— Силы небесные!

— Что?

Ну как он может рассказать ей о тех созданиях, которые чуть не прикончили его прошлым августом, что когти, которыми один из них располосовал его грудь, были ядовитыми и потом несколько дней он метался в жару. И если его иммунная система, справившись с этой неизвестной заразой, опознала и вирус Единства, то, значит, они как-то связаны.

Не стоит ли за вирусом та самая сила, которая отвечала и за те существа? Что тут вообще происходит? Ему нужна информация, но он не знает, где найти ее.

— Джек, что с тобой делается?

Стоит ли рассказать ей? Ни в коем случае. Его история еще фантастичнее, чем ее. И как он может объяснить то, чего сам не понимает? Он осознавал лишь одно — они имеют дело с воплощением Зла.

Как правило, Джек не верил, что зло вечно и неизменно. Но ему довелось узнать, что оно рядом — можно было не верить, но он столкнулся с ним, — и не только совершенно реальное, но и очень голодное.

Он с силой прижал ладони к глазам, но это не помогло — мысли шли кругом. Не стоит и пытаться увидеть все целиком. Он должен заняться лишь Кейт и выяснить, что заразило ее.

— Голова раскалывается, — соврал он.

— Ты собирался рассказать мне о тех ранах.

— Да в них не было ничего особенного.

— Ты мог этого и не знать. Что-то…

— Прошу тебя, Кейт, займемся этим попозже…

— Но меня это волнует именно сейчас, Джек! — сказала она, и он увидел, что глаза ее наполняются слезами. — Я не хочу умирать.

— Тебе и не придется.

— Нет, так и будет! Умирает мое «я»… — Она постучала пальцем по виску, и по щекам потекли слезы. — Я умираю вот здесь. Меня поедают живьем. Нейрон за нейроном. Скоро меня не станет, Джек, а я не хочу уходить. Мне еще так много надо сделать!

Сейчас Кейт напоминала скорее испуганную маленькую девочку, чем профессионального врача, мать двоих детей, и у Джека разрывалось сердце от жалости к ней.

Он сделал усилие, чтобы подняться. Комната закружилась перед глазами, но он стиснул зубы и устоял на ногах. Джек опустился на колени перед сестрой и обхватил ее руками. Кейт сотрясала болезненная дрожь.

— Клянусь тебе, Кейт, — прошептал он ей на ухо, — этого не будет. Я не позволю.

— Ты ничего не знаешь. И не можешь утверждать.

— Нет, могу.

В нем крепла холодная решимость. Теперь Джек знал, что он должен сделать.

Он подождал, пока Кейт успокоилась, и сел на корточки, глядя на нее снизу вверх.

— Во-первых, мы должны собрать воедино все известные нам факты. Сколько сейчас людей в этом Единстве — не считая тебя?

— Восемь.

— Ты знаешь, как их зовут и где они живут?

— Нет, я… — Она остановилась и, вскинув голову, снова как бы прислушалась. — Черт бы меня побрал! Еще бы мне не знать.

— Великолепно. Напиши их адреса и…

— Зачем? — резко спросила она. — Чтобы ты мог их выследить и перестрелять?

Ее слова ошеломили Джека.

— С чего ты взяла, что я на это способен?

— Я нашла твое оружие, Джек. Проклятье.

— Это не значит, что я собираюсь найти их и расстрелять.

Но именно это пришло ему в голову. Джек редко верил, что прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками, но когда в опасности оказалась Кейт, правила изменились. Если прикончить Холдстока и остальных, то сверхмозгу некого будет контролировать. И как единственная выжившая из инфицированных, Кейт останется самой собой.

Он на это надеялся.

— Не лги мне, Джек. Не могу понять, как вообще ты мог об этом подумать. Они же не несут в себе зла.

— Расскажи это Филдингу.

— Да, они части механизма. Он безжалостен и будет делать все, чтобы защитить себя, но эти люди ни в чем не виноваты. Они не просили, чтобы их инфицировали. Ты слышал Жаннет до того, как она полностью слилась… она была перепугана, молила о помощи, которую мы ей не смогли дать. Уверена, все они чувствовали то же самое, но никому не могли рассказать. И ты не можешь убивать ни в чем не повинных людей, Джек.

О нет, Кейт, подумал он, в данном случае могу. Они угрожают твоему существованию. Так что выбор между их восьмеркой и одной тобой — это вообще не выбор.

— Тебя волнуют все они или только одна личность?

— Может, я особенно беспокоюсь из-за Жаннет — я потеряла ее и хочу вернуть. Я достаточно хорошо знаю ее, чтобы утверждать: она скорее. предпочла бы смерть, чем существование в ее нынешней ипостаси. Но подумай, Джек: а что, если Центр контроля и Институт здравоохранения разобрались бы с вирусом и поняли, что делать? И Жаннет, и Холдсток, и все остальные вернутся к своему прежнему облику. Но только если останутся в живых. Сможешь ли ты жить с таким грузом на совести, Джек?

— Все эти рассуждения «а что, если…» вяжут по рукам и ногам. Тебе не кажется?

— Может быть. Но вот что я знаю, Джек: если ты сделаешь с ними что-то ужасное, я никогда больше не буду разговаривать с тобой.

А если я этого не сделаю, с острым беспокойством подумал он, ты в любом случае больше не будешь разговаривать со мной… потому что тебя просто не станет.

Спасти Кейт и принять на свою голову ее проклятье…

По крайней мере, сейчас с ним говорит именно она. Она сохраняет присущие ей спокойствие, уверенность и моральный авторитет старшей сестры.

Джек вздохнул. Может, имеет смысл потянуть время. Словно у него есть какой-то выбор. Он лишен условий для каких бы то ни было действий. Даже самостоятельно добраться до кровати — и то большое достижение. Ему нужен день, может, два, чтобы снова встать на ноги. Вопрос в том, чем он будет заниматься тем временем.

— Ладно, — сказал он. — Обещаю, ничего «ужасного» не будет. О'кей? Но я должен кое-что выяснить.

— Предоставь это ЦКЗ и НИЗу. Ну да, как же.

— Похоже, что главарь у них Холдсток, — сказал он. — Может быть…

— Ты должен понять, Джек, что лидера, как такового, у них не существует. Вот поэтому они и называют себя Единством — один мозг и… ох, дорогой, я только сейчас кое-что осознала. Вскоре после того, как меня заразили, я видела сон — пейзаж, усыпанный монетами, и все они лежали оборотной стороной кверху.

— Реверсом — так она называется. А лицевая сторона — аверс… — Он остановился, заметив, как она смотрит на него. — Я разбираюсь в монетах.

— Словом, был виден только реверс, и поэтому, куда бы я ни смотрела, видела единственную надпись «Е PLURIBUS UNUM».

— «В многообразии едины».

— Да. И что-то во мне уже тогда понимало, что происходит.

— Вернемся к Холдстоку: ты сказала, что он не лидер, но ведь именно он убил Филдинга.

— Убить Филдинга было послано его тело. Он не мог возражать. Он был всего лишь придатком. Щупальцем осьминога.

— О'кей. — Он вскинул руки ладонями наружу. — Свое мнение ты высказала. Я хочу понять, почему был выбран именно он.

Кейт было открыла рот, закрыла его и оскалила зубы, словно испытывая боль.

— Кейт! Ты хорошо себя чувствуешь?

— Единство… оно не хочет, чтобы я… рассказывала тебе об этом.

— Что я могу сделать?

Джек сдержал вспышку раздражения. Ему хотелось схватить и придушить то, что терзает мозг Кейт. Но как поймать субстанцию, которую ты не в силах увидеть?

— Потому что физически он самый крупный из всех, — выпалила она и, прежде чем продолжить, судорожно втянула воздух. — Теперь я поняла.

— Уверена?

Она резко кивнула:

— Да. Им было нужно сильное тело, чтобы справиться с Филдингом, а у Холдстока было именно такое.

— Почему бы просто не застрелить его или зарезать?

— Идея заключалась в том, чтобы оставить как можно меньше свидетельств. Ни шума, ни оружия, ни пуль, ни пятен крови. Прийти, задушить, уйти, по пути домой избавиться от электропровода и деревянных ручек, раскидав их по разным местам.

— И все это они тебе рассказали? Кейт мрачно покачала головой:

— Нет. Им и не надо было рассказывать. Я и так… знала.

Хороший план… простой… и до жути эффективный. Если жертва знает вас и не опасается встречи, то все проще простого.

— Холдсток к чему-нибудь притрагивался?

— Нет. Филдинг открыл ему дверь, и, уходя, Холдсток натянул перчатки.

— Подумай как следует, Кейт. Он ни к чему не притрагивался?

— Все случилось так быстро, что я… впрочем, подожди. — Моргнув, она на несколько секунд прикрыла глаза, а затем бросила сквозь зубы: — Когда, покончив с Филдингом, он вставал с пола, то оперся на обеденный стол.

— Коснулся его голой ладонью, а не локтем или предплечьем?

— Уперся ладонью в столешницу — я в этом уверена.

— Так-так-так, — сказал Джек.

Цельный отпечаток — и ладонь, и пальцы. Прекрасно.

— И ты можешь это использовать?

— Пока еще не знаю. — Сказать Кейт — то же самое, что рассказать Единству.

У Джека не было уверенности, что эта только что составленная схема сработает, но, поскольку он отказался от мысли убрать восьмерых человек, это было все, что имелось у него на руках. Может, Холдсток и не лидер, но, убив Филдинга, он подставился. Если Джек не в состоянии уничтожить Единство, может, ему удастся отвлечь его, а это, возможно, даст Кейт время.

— Могу ли я спросить тебя, Джек, — серьезно посмотрев на него, сказала Кейт, — зачем тебе так много пистолетов?

— Потому что я могу позволить их себе. Потому что я этого хочу. Потому что мне с ними гораздо спокойней.

— Но ты же не принадлежишь к этим психам из Национальной стрелковой ассоциации?

— Нет, — улыбнулся он. — Они порядочные граждане.

— Я ненавижу оружие. Когда мы еще были вместе с Роном, он что-то такое купил. И сказал, что тоже его терпеть не может, но представил, как вдруг его лишат права купить оружие, вот и… — Она пожала плечами.

— Неглупый парень. Я не делаю вид, будто знаю все ответы на все вопросы, Кейт. Я не занимаюсь решением проблем общества, а пытаюсь держать насилие под контролем. И считаю попытку разоружить потенциальных жертв полным бредом.

— Ты так уважаешь Вторую поправку? Он сдержал улыбку.

— Не совсем. Поправки, вторая или какая там, для меня не так уж важны. Если и есть что-то на свете, Кейт, то это противостояние «хороших парней» и «плохих парней». Пока есть на свете плохие парни, готовые насиловать, стрелять и резать, бить и мучить, лишь бы добиться своего, их потенциальные жертвы имеют право решительно противостоять им. И кольты не случайно были названы «уравнителями». Самая хрупкая женщина с пистолетом в руках справится с любым насильником.

— Значит, — медленно произнесла Кейт, — если все эти плохие парни каким-то волшебным образом исчезнут, ты откажешься от своего оружия?

— Ни в коем случае.

Кейт кивнула. Она не улыбалась, но ее глаза ясно говорили: «Я тебя понимаю».

Опираясь на ручки кресла, как на подпорки, Джек заставил себя встать.

— Сейчас я слишком устал, чтобы спорить. Может, после того, как вздремну…

Он добрел до своей спальни и рухнул на кровать. Передохнув, он подтянул телефон и набрал номер. Прежде чем покинуть спальню, он прослушал свой автоответчик и обнаружил на нем два послания от Сэнди Палмера, мальчишки-репортера. Джеку надо было позвонить Джиа, дать ей знать, что он чувствует себя куда лучше, и выяснить, как дела у нее. И лишь затем Супермен позвонит Джимми Олсену, чтобы тот занялся куда более важными делами, чем амнистия для Спасителя…

«Встречай меня в полдень в баре, где тебе объяснят, как найти меня. Мне нужна твоя помощь».

Эти слова продолжали звучать в голове у Сэнди. Особенно последние четыре: мне нужна твоя помощь.

Он летел как на крыльях, готовый хохотать и прыгать, когда спешил вверх по Бродвею. Верхний Вест-сайд наслаждался радостями солнечного воскресного утра: кое-кто перекусывал на свежем воздухе, респектабельные пары выгуливали своих детей или направлялись в церковь.

Посмотрите на меня! — хотелось заорать Сэнди. Прошлым вечером я сидел плечом к плечу с самыми знаменитыми людьми, а сегодня утром мне позвонил тот таинственный человек, о котором говорит вся страна, и ему нужна моя помощь. Кто бы не хотел оказаться на моем месте? Все вы хотите! Признайтесь!

Ну до чего классно! И присниться не могло, что меня ждет такая классная жизнь!

Звонок застал его врасплох. Когда Сэнди расстался со всеми надеждами услышать Спасителя, тот сам позвонил. Он хочет встретиться! Потому что нуждается в помощи.

В какой помощи? Об амнистии не было речи. Может, он вляпался в какие-то неприятности?

Но главное — спокойствие. Сэнди решил, что именно так он и будет себя вести на этой встрече. Сдержанно. В высшей степени сдержанно. Не показывать своего возбуждения, не спешить безоговорочно соглашаться, что бы он ни предлагал. Подумать… оценить со всех точек зрения… взвесить все плюсы и минусы.

И затем уж влезать по уши.

Он улыбнулся. Да!

Он забыл, где именно находится заведение Хулио, и сделал пару лишних поворотов. Войдя, понял, что все это уже видел — высохшие растения на окнах, сумрачный интерьер, густой запах прокисшего пива, у стойки те же пьяницы, оставившие по себе неприятные воспоминания. Как их звали? Кажется, Барни и Лу. Правильно. Все оставалось на своих местах, словно он вернулся в прошлое: те же бутылки и рюмки на стойке, и Сэнди мог поклясться, что на Барни была та же самая выцветшая футболка. Что, эта пара так и живет здесь?

— Эй, парень!

Посмотрев направо, Сэнди увидел, что дорогу ему преградил невысокий мускулистый латиноамериканец, хозяин заведения.

— Ты пришел, — сказал Хулио, — чтобы отдать мою долю наследства?

— Какого? — ошеломленно переспросил Сэнди. Хулио вытащил знакомую распечатку и помахал ею у Сэнди перед носом.

— Того парня, которого ты искал! Я объяснил тебе, как его найти, и ты пришел, чтобы отдать мой кусок. Так?

Это что — какой-то шантаж?

— Я п-п-просто пошутил. Хулио преисполнился мрачности.

— И ты видишь, как я улыбаюсь? Слышишь, как я смеюсь?

— Может, это была ошибка, — сказал Сэнди, разворачиваясь к дверям. — Думаю, мне лучше…

Внезапно Хулио, как клещами, схватил его за руку.

— Он ждет тебя вон там.

Он подтолкнул Сэнди в заднюю часть заведения, где стояла полутьма; Хулио не был груб, но достаточно жестко дал ему понять, куда предстоит двигаться, хочет он этого или нет.

Сэнди услышал, как Барни и Лу захихикали у него за спиной. Наверно, смеются надо мной. Ха-ха. Тут сплошные комики.

Когда он пробрался меж столов, на которых вверх ножками стояли стулья, неопределенные очертания человека, сидевшего за чистым столиком с бутылкой апельсинового пунша, стали обретать форму. Спаситель… сидел, привалившись спиной к стене. Но выглядел ужасно. Даже в полумраке Сэнди видел запавшие глаза и желтоватую кожу лица.

— Боже мой, что с вами? — спросил Сэнди.

— Садись. — И голос звучал с хрипотцой.

Сэнди подтянул стул и сел напротив — подальше, но за одним столом. Каким бы он ни был, Сэнди опасался его.

— Вы больны?

Спаситель покачал головой. Казалось, он был не в состоянии сидеть прямо.

— Я был отравлен.

Сэнди потребовалось несколько секунд, чтобы осознать эти слова. Отравлен? Отравлен?

— Ничего себе! Кто? Почему?

— Давай-ка я начну с самого начала. Ты был прав, когда усомнился, что я под прикрытием работаю на правительство. Все это дерьмо собачье.

А ведь я ничего, в приливе гордости подумал Сэнди, очень даже ничего разбираюсь. Он подавил усмешку и понимающе кивнул.

— Я зарабатываю на жизнь, — продолжил Спаситель, — тем, что занимаюсь случайной работой. За наличные. Например, телохранителем. Типа работы по свободному найму. Понимаешь? На прошлой неделе ко мне обратился некий доктор Джеймс Филдинг. Тебе это имя знакомо?

Сэнди никогда его не слышал, но не хотел выглядеть незнайкой.

— Вроде что-то знакомое… не помню, где я его слышал.

Спаситель хлебнул пунш из бутылки.

— Может, в утренних новостях. Прошлой ночью его убили.

— О господи! А вы должны были защитить его? — Сэнди сложил два и два. — Поэтому вас и отравили?

Спаситель кивнул:

— Филдинг не рассказал мне, в чем дело, но по какой-то причине он опасался своего бывшего пациента Теренса Холдстока. Он сказал, что у него недостаточно доказательств, чтобы обращаться в полицию, но боялся за свою жизнь.

— Что-то, связанное с преступной небрежностью врача?

— Не уверен. Я провел небольшое расследование и как раз после этого возвращался домой, когда наш приятель в девятке открыл стрельбу. Я выяснил, что Холдсток — глава какой-то секты.

— Секты? Не так давно я помогал проводить расследование о местных сектах, но никогда не слышал о нем.

— Секта небольшая и относительно новая. Учти еще вот что: все ее члены — бывшие пациенты доктора Филдинга.

— Вот это странно. В самом деле странно.

— Подожди. Есть кое-что еще более странное. Они тянули жребий, и Холдсток выиграл: ему выпала честь убить Филдинга. И не любым образом — а именно задушить.

Сэнди откинулся на спинку стула и посмотрел на собеседника. Да, он спас Сэнди жизнь. Но и солгал ему. Неужто он снова врет? Сэнди взмолился про себя: только не это. Мало что на свете для газетчика столь же заманчиво, как найти секту убийц.

— Откуда вы все это знаете?

— Выложу попозже. Главное, что Холдсток преуспел и, черт возьми, чуть не покончил со мной. — Он поднял бутылку со своим напитком. — Мне приходится пить его как воду. А мне что-то подсыпали. Предполагалось, что я умру.

— Зачем вас убивать?

— Потому что я слишком много знаю. И стою между Филдингом и сектой. Но должно быть, они ошиблись с дозой. Потому что она снесла меня с ног, чуть не прикончила — но не до конца. Я не мог двигаться, но зрение меня не покинуло, и я видел, как Холдсток задушил Филдинга удавкой из электрического провода.

— Вы это сами видели? Ну и ну! Ну и ну! Вы же можете засадить этого типа!

Сэнди лихорадочно соображал, рассматривая эту историю с самых разных точек зрения. Если она правдива — и пожалуйста, пожалуйста, молю Тебя, Господи, пусть она будет истинной, — и если Сэнди сможет раскрутить эту историю…

Но Спаситель покачал головой:

— Только не я. Я никого не могу посадить.

— Почему? — И тут он вспомнил. — О черт, ну, конечно. Вы же в розыске.

— Верно. Мало того. Я покинул место преступления — точнее говоря, уполз с него, — и не сообщил о нем. Стоит мне открыть рот, как на меня посыплются новые обвинения.

Сэнди почувствовал, что сейчас последует, и ему это понравилось. Даже очень. Он наклонился вперед:

— Так что же у вас на уме?

— С Холдстоком надо кончать. — Его губы сжались в прямую мрачную линию. — Я взялся за работу и не сделал ее. Из-за него. Что нанесло урон моей репутации. Я работаю по рекомендациям, и мой бизнес может пойти ко дну. Но что хуже всего, он чуть не убил меня. Поэтому с ним надо кончать.

— Чем я могу помочь?

— Ты должен знать копов. Позвони кому-нибудь из них и расскажи ему. Я буду в роли твоего конфиденциального источника, кем-то, кто видел убийцу, но не хочет впутываться. Мол, увидел твое имя в «Лайт» и решил позвонить тебе.

Что-то здесь беспокоило Сэнди. Уж очень все выходило легко, слишком просто. Но если не выгорит, он будет выглядеть легковерным идиотом. Но с какой стати Спасителю дурачить его?

Разве что он псих, законченный параноик, который все выдумал.

Да и кроме того, вооруженный параноик.

Или еще хуже — а что, если он сам убил этого доктора?

У Сэнди сжались и окаменели ягодицы. Теперь ему стоит тщательно следить за каждым своим словом и за интонациями.

Факт убийства легко проверить, а вот как быть со всем остальным?

Он откашлялся.

— Я всеми силами готов помочь вам, но я же не могу просто взять и позвонить в нью-йоркскую полицию и сказать: «Это сделал такой-то».

— Холдсток. Теренс Холдсток. Живет в Бронксе. Я дам тебе его адрес.

— Великолепно. Но мне нужен не только он.

— Можешь рассказать им об удавке из электрического провода. Могу ручаться, они уже догадались о ее существовании, но не сообщали ни единой живой душе.

— Это поможет. Но если не выявлен мотив, как мы можем установить связь между Холдстоком и доктором — кроме того, что он был его пациентом?

— А как насчет отпечатков на месте преступления?

Сэнди выпрямился на стуле.

— Вы уверены, что они есть? Спаситель кивнул:

— Холдсток старался не оставлять никаких следов, тщательно следил, чтобы ни к чему не прикоснуться в доме, но я видел, как он оперся на обеденный стол сразу же после того, как прикончил Филдинга.

— Если вы так говорите… это уже другое дело.

Сэнди лихорадочно размышлял. Наихудший сценарий: все окажется кучей дерьма. В таком случае копы, как это для меня ни печально, решат, что просто репортер клюнул на дешевую приманку некачественного источника. С этим я как-нибудь проживу.

А как насчет оптимального сценария? Если все это правда…

Сэнди пришлось ухватиться за край стола, чтобы не воспарить. Если все это правда, то, значит, он будет орудием разоблачения не только убийцы, но и секты убийц. Он снова появится на всех первых полосах. Но этот материал даст ему не только яркую известность — он даст понять, что Сэнди не скороспелка, что на него можно положиться. Его кампания за амнистию Спасителя сделала ему имя в «адвокатской» журналистике, а вот эта история о секте убийц мгновенно введет его в круг виднейших репортеров-расследователей. И никто не осмелится окрестить его ошибкой природы или автором одного удачного материала, который чудом свалился ему на голову. Сэнди Палмер заявит о себе.

Харви Вайнштейн может приобрести историю с бойней в подземке в собственность студии, но Сэнди предвидит, что материалы о секте убийц станут предметом аукциона.

Остановись, подумал он, обуздывая свою фантазию. Пока еще у нас ровно ничего нет.

— Хорошо, — сказал Сэнди. — Подниму флаг и посмотрю на знакомых копов — отсалютуют ли они ему.

Спаситель прищурился:

— Что ты собираешься делать?

— Собираюсь приступить к делу. Но вот что еще я хотел бы спросить: вам-то что нужно из всего этого?

— Кроме анонимности? Я хочу, чтобы Холдсток сидел около унитаза в Рикерсе и вся камера потешалась бы над ним.

Сэнди поежился:

— Должен сказать, что не смогу посвящать этой истории столько же времени, сколько делу о вашей амнистии.

— Я же тебе сказал, что меня она не интересует. Может, и так, но меня интересует.

Но если даже Спаситель и канет в городе, чего Сэнди опасался еще утром, он все же оставил у него горячую новость о секте убийц.

— А поинтересоваться стоит. Но думаю, ту рыбку, что у нас оказалась, надо жарить как можно быстрее. — Он вытащил блокнот. — О'кей, давайте-ка уточним кое-какие детали, чтобы фактура была в порядке, когда я позвоню копам.

Услышав звук открывающейся двери, Кейт вышла из кухни. Джек выглядел просто ужасно, когда проковылял через комнату с видом подраненного голубя, возвращающегося домой. Пройдя за ним, Кейт наблюдала, как он лицом вниз рухнул на постель, которую она только что застелила.

— Джек, как ты себя чувствуешь?

— Просто отлично, — невнятно пробормотал он, потому что лежал уткнувшись лицом в подушку.

— Ты меня обманываешь.

— Ну, представь себе обломки загоревшегося и рухнувшего на бетон Лейкхерста «гинденбурга», и ты начнешь кое-что понимать.

— Я беспокоилась о тебе.

Эти слова удивили ее — не потому, что ей было чуждо беспокойство о брате, а потому, что она их не произносила. Волна ужаса окатила Кейт.

Кто-то контролировал ее голос.

Сами слова отвечали истине: пока его не было дома, она с растущим беспокойством ждала его, — но излагал их кто-то другой, и она не могла остановить его.

— Где ты был?

Конечно. Именно это Единство хотело узнать. Оно подслушало, как он упоминал какой-то контрудар.

— Выходил.

— И что ты делал?

— Ничего. — Он повернул голову и уставился на нее одним глазом. Как кошка. — Это разговор или название книги?

Кейт старалась хоть жестом дать понять Джеку, что она больше не властна над собой, но руки оставались безвольно висеть по бокам.

— Если тебя волнует, не подслушивает ли Единство, то все в порядке. Оно оставило меня в покое.

Ложь! Джек, не слушай!

— С чего бы это?

— Думаю, оно слишком долго ждало твоего возвращения и ему пришлось заняться чем-то другим.

Джек перекатился на спину и с сомнением уставился на нее.

— Ты уверена?

Кейт почувствовала, что ее голова кивает, попыталась остановить ее — и преуспела. Сработало! Она уже не была столь беспомощна. Но голос… она все не могла справиться с ним.

— Ладно, — сказала Кейт. — Если ты еще питаешь сомнения — и не могу сказать, что осуждаю тебя, — можешь не сообщать мне никаких подробностей. Но кое-что я хотела бы знать. Ведь и я имею ко всему этому отношение — и большее, чем ты.

Не слушай меня, Джек. Тебя стараются обмануть и все узнать.

Джек вздохнул и провел рукой по бледному лицу.

— Да, понимаю, что и тебе досталось. Прости.

— Словом, ты хоть что-то успел? Повезло?

— Думаю, что да. Кое-что раскрутил. Посмотрим, пойдут ли дела, как я надеюсь.

— То есть? Не отвечай!

Когда Джек уже открыл рот для ответа, Кейт заставила руку шевельнуться и она помахала ею в воздухе перед собой.

Джек вытаращил глаза.

— Кейт? В чем дело?

Внезапно она снова обрела голос и тяжело опустилась на кровать.

— Ох, Джек, — выдохнула Кейт. — Это было Единство! Оно на несколько минут подавило меня, и я… — Она поперхнулась рыданием. — Это было ужасно!

Сев, Джек схватил ее за руку.

— Но ты с ним справилась. Сопротивляйся, Кейт. Самое позднее сегодня днем мы узнаем, сработает ли мой план. Хватит у тебя сил продержаться?

Она кивнула:

— Думаю, да. Но ничего не говори мне, Джек. Если даже я контролирую себя, все же Единство — это часть меня. Оно всегда присутствует. И слушает.

Черты его лица отвердели.

— Зря я позволил тебе отговорить меня от плана А, черт возьми.

— Не говори так. Ты же обещал, помнишь?

— Обещал или нет, но, Кейт, если план Б не сработает, возвращаюсь к А.

— Он сработает, — заверила она его и вознесла молчаливую молитву, чтобы так и было. — Как бы там ни было, у меня появится время снестись и с Институтом здравоохранения, и с Комитетом контроля и получить лекарство. — Если у них получится.

— Это уже лучше. — Джек рухнул обратно на подушки и закрыл глаза. — Пусть они стараются изо всех сил. Потому что, если у них не получится, я пущу в ход свое средство покончить с вирусами. Не знаю, как у них, но я пользуюсь девятимиллиметровым с дыркой на конце.

Как он может так легко и небрежно говорить об убийстве восьми человек? Неужели он на это способен? Неужели ее брат может быть таким хладнокровным убийцей?

В это было трудно поверить. Она посмотрела на него. Во сне черты лица Джека смягчились и разгладились. Кейт погладила его по щеке.

— Отдыхай, — шепнула она.

У нее было какое-то смутное ощущение, что скоро ему понадобятся все силы. Она уже что-то почувствовала, еще когда Единство говорило ее голосом. Не только поднявшееся из глубин подсознания восторженное ожидание, но и кое-что еще. Страх. Единство боялось ее брата. Оно боялось и Филдинга — и вот какая судьба его постигла.

Кейт подошла к входной двери и заперла ее.

И тут ее поразила ужасная мысль, от которой она застыла на месте, не в силах шевельнуться. Какая часть ее останется к утру? И хватит ли у нее остатков воли, чтобы справиться с Единством и успеть вернуться на концерт Лиззи? Может быть, расстояние до Трентона ослабит это влияние.

Ей оставалось лишь молиться, чтобы так оно и было.

— И Холдстока не арестовали? — удивленно сказал Сэнди в сотовый телефон. Ему хотелось заорать на собеседника, но он говорил с Управлением полиции Нью-Йорка. — Почему? Я же принес его вам на серебряном блюдечке.

Со своей «наводкой» он обратился к Маккейну — единственному нью-йоркскому детективу, которого знал по имени, — а тот перепасовал его в участок в Куинсе, который и расследовал убийство. Сэнди предполагал, что если информация Спасителя была верна, то Холдсток будет незамедлительно задержан. Но когда он позвонил в 108-й участок, чтобы удостовериться в этом, ему лишь сообщили, что Холдсток отпущен домой. И все. Невероятно. С тех пор он и пытался связаться с Маккейном. Наконец тот ответил на его звонки.

— Прежде чем покупать товар, его стоило бы проверить, — раздался в наушнике голос детектива Маккейна. — Это твое серебряное блюдечко оказалось жестяным.

Сэнди почувствовал приступ тошноты. Неужели его подставили?

Едва только кончились последние новости, он выскочил из дому и поймал машину. И сейчас сидел на переднем сиденье, борясь с искушением опустить окно и вдохнуть вечернего воздуха, но сдержался. После того, что он видел несколько секунд назад, пусть уж окна остаются поднятыми, а дверцы закрытыми.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что у него алиби, — сказал Маккейн. — И неопровержимое. Все в голос подтверждают.

— Кто все?

— Семь остальных членов его группы поддержки по борьбе с раком говорят, что во время убийства он был вместе с ними. И оспорить их нелегко.

Группа поддержки? Борьба с раком? Что за?.. Ну, конечно! Это секта.

Сэнди вскипел. Он должен был предвидеть, что они сплотятся и будут прикрывать его.

— Но отпечатки…

— Были именно там, где ты сказал. И отменного качества.

Он испытал облегчение. По крайней мере, хоть тут Спаситель сказал правду.

— Ну вот! Разве это не доказывает, что он там был?

— Доказывает. Но не говорит когда. Холдсток говорит, что, скорее всего, оставил их в прошлый четверг, когда был на приеме у Филдинга.

— Он врет. Он там был прошлой ночью.

— А он отрицает. К тому же они знали друг друга. Филдинг лечил Холдстока, и тот говорит, что между ними установились дружеские отношения.

— Дерьмо собачье! Когда в последний раз ваш доктор приглашал вас к себе домой? И Холдсток встречался вовсе не с группой поддержки, а с сектой, которую он возглавляет.

Маккейн выразительно хмыкнул, и маленький динамик завибрировал.

— Ты явно заработался, Палмер. То ты выдаешь в своем интервью со Спасителем, что он был «морским котиком» — а мы-то точно знаем, что он им не был, — то рассказываешь о каком-то свидетеле убийства, который говорит, что оно — дело рук секты. Откуда ты берешь всю эту публику?

— Это не ко мне. Они сами меня находят. Что же до секты, я сижу в машине в полуквартале от дома Холдстока и, можете мне поверить, это доподлинная секта.

— Только не делай глупостей, Палмер.

— Ни в коем случае. Я просто наблюдаю.

В машине было душно, в прогретом воздухе стоял запах давно пролитого кофе, но Сэнди продолжал держать окна закрытыми. Стоило ему лишь мельком взглянуть в одно из окон дома Холдстока, как он заторопился обратно, перебарывая неприятное ощущение мурашек, бегущих по спине. Все эти люди, собравшиеся в гостиной, сидели, взявшись за руки, и что-то гудели, уставившись в пространство. Сэнди переборол озноб и крепче сжал телефон.

— Послушайте, детектив, все члены этой секты — бывшие пациенты Филдинга. — Сейчас Сэнди оказался в сложном положении, и ему оставалось лишь надеяться, что Спаситель точно изложил все факты. — Мой источник говорит, что они пришли к ошибочному выводу, будто Филдинг специально вызвал у них опухоли и стал экспериментировать на них. Поэтому они и решили убить его.

— Давай-ка отложим секту в сторону и поговорим о твоем источнике, — сказал Маккейн. — Ребята из 108-го не упускают из виду Холдстока, но их очень интересует твой источник. Они хотели бы поговорить с ним.

— С ней, — сказал Сэнди.

Это должно сбить их с толку. Сэнди надеялся на это и прикидывал, что сможет обезопасить себя, как и после интервью со Спасителем.

— Ладно… с ней. Она знала и об отпечатках, и об электрошнуре. Единственное объяснение этому — она была в этом помещении, когда произошло убийство.

— Она мне сказала, что была снаружи и смотрела через окно.

— Ребята из 108-го говорят, ей надо было быть девяти футов ростом, чтобы заглянуть в окно столовой.

— Может, она играет в баскетбол. За «Либерти». Я ее никогда не видел, а только слышал по телефону. — Сэнди улыбнулся, довольный тем, что ему удалось вывернуться.

Маккейн вздохнул:

— Снова пудришь мне мозги, Палмер? Значит, у тебя никаких персональных контактов, все разговоры только по телефону? Слушай дальше. Ребята из 108-го считают, что твой источник слишком много знает. Может, он сам и есть убийца.

— Говорю вам, это она…

— Да-да, помню, что ты мне говорил. Но убийца — отнюдь не женщина, а довольно сильный мужчина. Так что, если на самом деле твой источник мужчина, будь осторожнее. И почаще оглядывайся.

И Маккейн отключился.

Сэнди нажал кнопку отбоя и задумался над последними словами Маккейна. Эта мысль приходила ему в голову и раньше. Но сейчас Маккейн озвучил ее: а может, подлинным убийцей был Спаситель и он старается использовать Сэнди, чтобы отвлечь внимание от себя?

Но зачем? Читая между строк разговора с Маккейном, он понял, что у копов из Куинса нет других подозреваемых, кроме того, которого дал Сэнди. Да и отпечатки пальцев оказались на месте, как и говорил Спаситель.

Что же до совета быть осторожнее… если бы Спаситель хотел расправиться с ним, лучше места и времени, чем утром в заведении Хулио, и придумать было нельзя: никто не видел, как Сэнди входил, и никто не обратил бы внимания, что он так и не вышел.

Но пока все, что Спаситель рассказывал ему об убийстве, сходилось. Так стоило ли осторожничать?..

Кроме самого факта преступления, Сэнди нуждался в лежащей за ним истории. Ему надо было привязать к преступлению Холдстока и его секту. А поскольку копы этого не сделали, он сам возьмется…

Вот почему он и сидел здесь. В темноте. В Бронксе.

Но ведь в этом и состоит работа репортера-расследователя, не так ли?

Он смотрел на освещенные окна дома Холдстока, скрытые за переплетением ветвей деревьев, стоящих вдоль тротуара. Ему надо наблюдать — но отсюда. Он ни в коем случае не вернется к этому окну, не станет слушать это гудение.

Может, ему и повезет. Может, этим вечером они прикончат еще кого-нибудь.

Кейт зевнула. Как она устала. Она посмотрела вечерние новости в поисках упоминания об убийстве Филдинга, но о нем даже не заикнулись. Джеймс Филдинг, доктор медицинских наук, выдающийся исследователь, стал всего лишь статистической единицей.

Sic transit gloria.

В комнате Джека с телевизором она разложила диван, превратив его в кровать, а затем прошлась по квартире, всюду гася свет. В кухне она заметила, что обеденная посуда осталась в сушке. Может, вынуть ее…

Джек проснулся около пяти часов. Чувствовал он себя получше, но до окончательного выздоровления было еще далеко. Она вынула из морозильника пару упаковок с готовой едой, разогрела их и заинтересовалась: он что, только этим и питается? Джек объяснил, что, как и большинство ньюйоркцев, он редко готовит себе.

За едой они болтали о старых временах, тщательно избегая темы, чем занимался Джек в первой половине дня. После обеда Джек утомился и вернулся обратно в постель, оставив Кейт наедине со своими страхами.

Пока Единство ее больше не тревожило. Весь день оно оставалось где-то на заднем плане, и очень далеко, словно было чем-то занято. Что полностью устраивало Кейт.

Две обеденные тарелки и все остальные она поставила в буфет, но когда вынимала из мойки ложки и вилки, рука скользнула в сторону и схватила черную рукоятку длинного острого ножа с широким лезвием. Она попыталась отбросить его, но вместо этого лишь сильнее сжала ручку.

Чьи-то ледяные пальцы сдавили ей горло.

Ей было необходимо что-то сказать, завопить, но голос не подчинялся ей.

Она подняла нож и, держа перед собой, поводила лезвием из стороны в сторону, ловя отблески света. Левой рукой она провела по остро отточенной кромке, а затем коснулась острия.

Это будет сделано.

Единство! Оно разговаривает с ней. Но как? Тут больше никого нет. Раньше ей надо было как-то соприкасаться с ними, держась за руки, стоять в их кругу, чтобы услышать Голос. Как?..

Наконец она все поняла. Ей захотелось завопить.

Да, Кейт. Теперь ты одна из нас и мы — это ты.

Нет, пожалуйста, я этого не хочу! Прошу вас!

Ты захочешь, Кейт. Чем ближе ты будешь к полному слиянию, тем больше ты будешь радоваться ему.

Разве у меня нет права голоса?

Слияние неизбежно. Споры бесполезны, они всего лишь потеря времени, а время сейчас — самое важное.

Держа перед собой нож, Кейт повернулась и вышла из кухни.

Что вы делаете?

Твой брат угрожает будущему. Угрозу необходимо устранить.

Нет!

Кейт попыталась обездвижить колени, врыться пятками в пол, врезаться в стену, но ее неумолимо влекло вперед. Повернув, она направилась к комнате Джека.

Она не произнесла ни звука, но мысленно рыдала и кричала.

Пожалуйста, не делайте этого! Жаннет! Где ты? Молю тебя, остановись!

Это не ты делаешь, Кейт, а все мы. Вместе. Как один. Как будем действовать и впредь.

Но вы же не убийцы! Вы порядочные люди! Вы обязаны положить этому конец! Должен быть какой-то другой путь!

Все мы — одно целое, а он не может быть одним из нас. Он не хозяин, он угрожает нам, и должен быть уничтожен. Использовав сведения, которые ты сообщила ему утром, он навлек подозрения на бывшего Теренса. Пока он свободен, но полиция может вернуться. Если бывший Теренс окажется в тюрьме, ему могут причинить вред, даже убить — и в таком случае придется менять все наши планы. И все из-за твоего брата. Его необходимо остановить.

Я могу его остановить. Я могу рассказать ему то, что заставит его остановиться.

Нет. Слишком поздно. Ты и так рассказала ему слишком много. И теперь он не поверит тебе.

Она уже вошла в комнату Джека и остановилась у его постели. Он, раскинувшись, лежал перед ней и крепко спал. Ее пальцы покрепче сжали рукоятку ножа, и Кейт с растущим ужасом смотрела, как опускается острие, целясь между четвертым и пятым ребрами, слева от грудины.

Мы так рады, что ты врач. Именно твои медицинские знания подсказали нам, куда лучше нанести удар.

Боже небесный, да прекрати же все это!

Ее рука вскинула нож, и вторая рука тоже обхватила рукоятку. Мускулы напряглись, готовые нанести мощный удар.

Нет! Последними остатками воли, которая рассыпалась на глазах, Кейт заставила руки замереть. НЕТ!

Она с головы до ног покрылась горячим потом, когда лезвие опустилось еще на дюйм и, подрагивая, остановилось.

Сработало. Она смогла остановить его.

Тщетные усилия, Кейт. Ты не в состоянии преодолеть неизбежность.

В самом деле?

Полная ярости, она сосредоточила всю энергию на руках. Постепенно хватка левой руки стала ослабевать и рука упала. А затем и правая рука, все еще сжимающая нож, поползла вниз.

Я не буду убивать своего брата.

Задыхаясь, покрытая горячей испариной, она опустила нож, и правая рука безвольно повисла.

Тупик, Кейт. В данный момент. Твоя любовь к брату одержала верх над нами, но наша любовь к тебе окажется сильнее. Это неотвратимо.

Любовь? Вы делаете из меня безвольного манекена! Это не любовь!

У нее есть много форм. Бывшая Жаннет сопротивлялась, как тигрица, против необходимости влить в тебя ее кровь, но в то время она уже была куда теснее слита с нами, чем ты теперь, и мы одержали верх над ней. И сейчас, когда она полностью слита с нами, ее любовь зовет тебя.

Жаннет сопротивлялась им… как тигрица. Кейт не сомневалась, что именно так и было. Ей захотелось плакать. Она могла представить, как Жаннет отбивалась и царапалась, когда ее тащили через холл к комнате Кейт, и как она в отчаянии вскрикнула, когда булавка вонзилась в ладонь. При всей трагичности ситуации ей стало теплее на сердце, когда она узнала о сопротивлении Жаннет.

Твой брат получил лишь временную отсрочку, Кейт. Ты еще не наша, но завтра это случится. И ты больше не сможешь сопротивляться.

Завтра…

Завтра она убьет своего брата.

Она решила закричать, разбудить Джека и предупредить его, но голос ей не подчинялся. Ей удалось справиться с руками, которые были готовы заколоть Джека, но контроль над всем телом она так и не смогла вернуть себе.

Завтра…

Это слово не покидало ее, когда она, еле волоча ноги, вышла из комнаты Джека, чтобы вернуть нож на кухню.

Завтра…

Кейт добралась до комнаты с телевизором, легла на разложенную кровать, закрыла глаза и беззвучно застонала.

Глава 7

Понедельник

Я схожу с ума!

Ни в коем случае, Кейт, прозвучал в голове мягкий воркующий голос. Совсем наоборот.

Почему-то, может, чтобы хоть как-то скрыться от ужаса ситуации, в которой она оказалась, Кейт прошлым вечером провалилась в сон. Или, может быть, ее усыпило Единство. Утром она проснулась от звука закрывающейся двери.

Какое-то мгновение она лелеяла радостную надежду, что прошлая ночь была лишь сном, кошмаром, куда более ужасным, чем участие в убийстве Филдинга. Но, несмотря на желание снова погрузиться в сон, ее тело поднялось с постели.

Кейт беззвучно вскрикнула, в черепе у нее бились крики боли и ужаса, когда тело вошло на кухню, где она нашла записку от Джека.

«УШЕЛ ВСТРЕТИТЬСЯ КОЕ С КЕМ. СКОРО БУДУ.

ДЖ.»

И с тех пор она так и сидела на краю разложенной постели, тупо глядя в стенку. Ей казалось, что прошли часы. Часы пустоты.

Вряд ли их можно считать «пустыми», Кейт. С каждым мгновением ты все теснее сливаешься с Единством.

Даже ее мысли больше не принадлежали ей.

Вы лжете. Я не чувствую никакого отличия от прошлой ночи.

Мы не лжем. У нас нет в том необходимости.

Кейт справилась с паникой, которая владела ею с момента пробуждения, но в ней продолжал жить холодный ужас ее положения, с которым ничего не могли поделать вспышки бессильного раздражения.

Она должна позвонить в Национальный институт здравоохранения, в Комитет по контролю… она должна убедить их, что необходимо как можно быстрее найти решение… она должна рассказать им о Джеке и об антителах, носителем которых он, без сомнения, является.

Кейт попыталась дотянуться до телефона, но рука отказывалась подчиняться ей.

Нет. Никаких звонков в правительственные медицинские учреждения. Это непродуктивно.

Ей оставалось лишь сидеть. Она отчаянно хотела, дабы кто-то или что-то отвлекло ее хоть на мгновение.

Могу я, по крайней мере, почитать журнал или газету? Или посмотреть новости по телевизору?

Зачем?

Хотя бы выяснить, что делается в мире.

Что происходит во внешнем мире, не имеет значения.

Думайте и дальше подобным же образом. Мне это нравится. Потому что этот внешний мир собирается уничтожить вас.

Мы так не считаем. Сегодня вечером в истории «этого внешнего мира» начнется новая глава.

Сегодня вечером?

Глубокая уверенность, прозвучавшая в этом голосе, обеспокоила ее.

Что случится сегодня вечером?

Нечто удивительное. Нам необходимо дождаться, пока бывшая Жаннет полностью сольется с нами и узы нашей общности окончательно укрепятся. Сегодня вечером это наконец станет возможным.

Каким образом?

Ты еще не готова познать это. Когда ты полностью сольешься с нами, то все поймешь.

В очередной раз о вашей неизбежности?

Да! Великий Прыжок, который приведет к Великой Неизбежности.

Кейт не понравилось, как это прозвучало.

Расскажите мне.

Когда ты будешь готова. А сейчас ты увидишь, как мы устраним угрозу Великой Неизбежности.

О нет. Неужели они имеют в виду Джека?

Да. Твоего брата. Мы должны сделать то, чего ты не смогла.

Нет! Прошу вас!

Смотри.

Комната Джека с телевизором медленно расплылась перед глазами…

…и вот Кейт идет по нью-йоркской улице. Она пересекает дорогу и каким-то образом понимает, что оставила за собой Амстердам-авеню. А потом как-то сразу опознает Джека, который почти на квартал обогнал ее и идет впереди. Она держится за ним; солнце скрыто за дождевыми облаками, но она знает, что Джек направляется в сторону запада.

Джек останавливается на углу и оглядывается. Когда он поворачивается к Кейт, она резко уходит направо, пробирается между двумя машинами и пересекает улицу, на ходу отворачиваясь от Джека. Только это тело не принадлежит Кейт; руки, которые находятся в поле зрения, слишком старые, слишком костлявые.

У Кейт внезапно перехватывает дыхание, когда она снова видит Джека, но с более отдаленного расстояния и под совершенно другим углом — она глядит ему в спину. Каким-то образом она на сто восемьдесят градусов поменяла направление движения и одновременно очутилась в двух кварталах от Джека.

Она с ужасом осознает, что случилось. Единство, следившее за Джеком, перекинуло наблюдательный пункт от одного своего члена к другому. Теперь она оказалась в мужском теле — судя по волосатым запястьям, которые высовывались из рукавов пиджака, — и вела наблюдение из машины, припаркованной во втором ряду. Она видела, как Джек повернулся в ее сторону и продолжил движение.

Нет! Оставьте его в покое!

Мы не можем. Он представляет более серьезную угрозу, чем даже доктор Филдинг. Мы сожалеем, что пришлось убить доктора; в крайнем случае он мог стать потенциальным хозяином. Но только не твой брат. В нашем будущем для него нет места.

Этика вируса… любой, кто не способствует увеличению их числа, подлежит устранению.

Пожалуйста. Я прошу вас.

Для Великого Прыжка нам нужны мир и покой. Чтобы обеспечить их, нам нужно время, дабы все восемь из нас собрались в полном уединении, и чтобы нам никто не мешал. Твой брат намерен разгромить нас, разорвать на части. Мы не можем этого допустить.

Она должна положить этому конец!

Кейт предприняла отчаянную попытку подняться на ноги, но те ей не подчинялись. Она должна предупредить Джека! Но даже если ей удастся дотянуться до телефона, как она с ним свяжется? Она видела на ночном столике Джека и сотовый телефон, и пейджер, но не знает их номеров.

А Единство — наисовершенная машина слежения, каждый компонент которой поддерживает постоянную связь с другими, — перекрыло все возможные пути. До Джека не добраться ни пешком, ни на машине. Кейт вскрикнула от ярости и заколотила по стенкам своей новой тюрьмы кулаками. Но те не чувствовали ударов. Да и какой в них был смысл? В своем новом обличье Кейт была всего лишь призраком.

Бет, которая выглядела просто потрясающе в спортивном топике и шортах, отложила специальный выпуск «Лайт». Прочитав материал Сэнди, она не могла скрыть удивления.

— Ты же мне рассказывал, что к убийству имеет отношение какая-то секта.

— Юрист не позволил мне упоминать о ней. Он сказал, что информации всего от одного источника мало. Мы можем оказаться в двусмысленном положении. На нас подадут в суд. Проклятье!

— Но ты все равно интересно написал.

— Да, но в материале все же нет главного. Без привязки к секте это всего лишь очередное убийство. Я должен придумать, как бы мне собрать материал, который будет иметь значение.

Бет посмотрела на него:

— А разве смерть ученого, который старался сделать мир более пригодным местом для существования, не имеет значения?

— Да, в общем-то имеет, но…

— Я не сомневаюсь, что имеет для его жены и сына.

— Бывшей жены. Бет пожала плечами:

— Все равно… такое не должно случаться ни с кем. Но когда жертвой оказывается человек, искавший лекарство от рака, это вдвойне трагично.

Она была права. Как обычно. Может, теперь стоит раскручивать эту историю именно под таким углом — пока у него не появятся доказательства деятельности секты.

Но даже и без этого угла зрения выпуск получился, потому что в нем был и кусок, продолжающий тему помилования для Спасителя. И тот и другой материал заняли три первые страницы. Что дало Покорны повод отпустить саркастическое замечание, что скоро Пал-мер будет заполнять собой всю газету.

Пока Сэнди допивал свой кофе, Бет вернулась к работе над сценарием. Наклонившись, он поцеловал ее.

— Надо бежать. В девять встреча кое с кем, а потом — с окружным прокурором. Позвоню попозже.

Недолгая поездка в вагонной давке на девятке, где все стояли плечом к плечу, быстрая пробежка — и вот он снова в Риверсайд-парке. Сэнди договорился встретиться со Спасителем в девять утра, но тот назначил свидание в десяти кварталах от места их предшествовавших встреч.

Кроме того, он предупредил его основательно проверить, нет ли за ним слежки. Это было совершенно ни к чему, но Сэнди послушно оценил окружающих и не нашел ни малейшего намека, будто кто-то за ним следит.

Поскольку собирался дождь, парк был почти пуст. У Сэнди был богатый выбор свободных скамеек. Он решил устроиться под деревом — на случай, если пойдет дождь, — и присел. Через несколько минут появился Спаситель и расположился на дальнем конце скамейки.

— Вы выглядите куда лучше, — сказал Сэнди. Человек, которого он впервые встретил здесь, все еще был слегка заторможен, но тем не менее больше не напоминал живого мертвеца. — Тот яд, должно быть, уже выделился из организма.

— Что? — переспросил Спаситель. Осматривая парк, он всем корпусом развернулся сначала в одну сторону, а потом в другую. — Ах да. Я пришел в себя процентов на семьдесят пять. — Откинувшись на спинку скамейки, он потер виски, словно отгоняя головную боль.

— Холдстока отпустили, — сообщил Сэнди. — Несмотря на отпечатки.

Спаситель пожал плечами:

— Я так и думал. Его приятели по секте обеспечили ему алиби, верно?

— Верно. — Сэнди объяснил, что ему просто не разрешили вводить упоминание о секте. — Я лишь сказал, что был допрошен и потом отпущен Теренс Холдсток. Но пойти дальше я уже не мог.

— Ты справился, — похвалил его Спаситель. — Получилась классная история.

— Я бы мог выжать из нее куда больше.

— Филдинг был задушен. Ты хоть можешь себе представить, что это такое? Вытаращенные глаза, у головы такой вид, будто она вот-вот взорвется. Мерзкое зрелище. Рассказать, как охотятся за этим убийцей… хватит и такого угла.

Сэнди не смог не улыбнуться.

— Вы знаете мою подругу?

— А я должен? — спросил он, снова внимательно оглядывая парк.

— Вас что-то беспокоит?

— Ты уверен, что за тобой не было слежки?

— Абсолютно. — Ну, не совсем абсолютно. Но все же он был уверен. — А что?

— Не могу отделаться от чувства, что за мной наблюдают.

— Да? — Сэнди осмотрелся по сторонам. Наверху, по Риверсайд-Драйв шли несколько человек, но никто из них не обращал особого внимания на то, что происходит внизу. — А у меня нет.

— Оно возникло, стоило мне выйти из дому, но я никого так и не засек. Может, потому, что все еще не очень хорошо себя чувствую.

Или, может, ты испуган, подумал Сэнди. Я был бы дико перепуган, если бы меня пытались отравить.

— Беспокоитесь, что они предпримут еще одну попытку?

— Эта мысль посещала меня.

Сэнди заволновался: а вдруг общение с этим человеком отрицательно скажется на его здоровье? Он бросил взгляд на часы и встал.

— У меня еще встреча с окружным прокурором, где пойдет разговор о вас.

У Спасителя расширились глаза.

— Обо мне?

— Конечно. О вашей амнистии.

— Забудь о ней. Главное — это Холдсток и его секта. Вот чем надо заниматься. Ты можешь разоблачить убийцу.

— И кроме того, смогу вознести героя, если добьюсь для вас амнистии.

Спаситель покачал головой:

— Занимайся Холдстоком. Не мной. Именно Холдстоком.

— Не беспокойтесь. Я сдам интервью с окружным прокурором — и сразу же займусь им.

Кивнув на прощание, Сэнди отошел, оставив Спасителя сидеть на скамейке. Он продолжал растирать себе виски.

Сэнди начал прикидывать, как выстроить встречу с прокурором. Добиваясь ее, он уже успел получить плюху: ему было назначено на восемь часов, но встречу бесцеремонно перенесли на 11.30 и обещали перезвонить. Неделю назад Сэнди все еще ждал этого звонка, который так и не последовал. Сэнди отнюдь не предполагал, что тут же получит согласие на амнистию, но и вряд ли будет решительный отказ. Надо аккуратно выстроить оборонительные порядки. Вот так, прекрасно. Этот материал прозвучит как боевой клич, которым Сэнди поднимет всех в ружье и выстроит вокруг Спасителя.

И одновременно он попробует разоблачить секту убийц.

Да, быть на моем месте нелегко.

На его месте должен быть какой-то фантастический футболист, чтобы держать все эти мячи в воздухе. Но он не отступит.

А теперь Кейт в облике женщины средних лет спускалась по травянистому склону, приближаясь к Джеку. Молодой человек, с которым он беседовал, отошел, и женщина сразу же снялась с места. Когда она спускалась, Джек сидел к ней спиной.

Повернись! — закричала она.

Но никакого крика не было слышно, и она продолжала беззвучно продвигаться вперед.

В десяти футах от Джека женщина ускорила шаги и вынула из книги, что у нее была при себе, длинный узкий нож, который зажала в правой руке.

Вставай, Джек! Шевелись! Вставай и беги! Все, что угодно, только не сиди здесь!

Но к своему ужасу Кейт осознавала, что другая часть ее «я» гонит женщину вперед, полная счастья, что удастся устранить нависшую над Единством угрозу.

Нет! Это не я! Этого не может быть! Я не дам этому свершиться!

Женщина опустила лезвие, примериваясь к левой стороне грудной клетки Джека. Нож должен был проскочить между деревянными планками спинки и, пройдя меж ребер, проткнуть заднюю стенку сердечной мышцы. Она была почти рядом и уже отвела руку, готовясь нанести удар…

Джеки-и-и-и!

— Оглянись!

Крик раздался откуда-то сзади — слабый мужской голос издалека, но и его хватило, чтобы Джек встрепенулся. Он вскочил со скамейки и развернулся — как раз в то мгновение, когда женщина нанесла удар, но он пришелся в воздух, и сила инерции бросила ее вперед. Она перегнулась через спинку скамейки, и сокрушительный удар взметнувшейся ноги Джека пришелся ей пониже подбородка.

Оглушительный хруст, слепящая боль в горле — и Кейт потеряла способность дышать. Словно кто-то тисками сжал ей дыхательное горло, и она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она смотрела вслед уходящему Джеку, на грудь ей навалилась невероятная тяжесть, перед глазами поплыли черные и красные пятна, сливаясь друг с другом, и она повалилась на спину. Ей хотелось окликнуть Джека, потому что она умирает… умирает…

Джек торопливо шел по дорожке. Ему хотелось пуститься бегом, но так он бы привлек к себе внимание. В это скучное утро понедельника в парке было немного народу, но вот-вот кто-то должен был обратить внимание на лежащую женщину и вызвать «скорую помощь».

Он глянул из-за плеча. Женщина наконец перестала дергаться и содрогаться. Она лежала ничком, закинув ногу на ногу, рядом валялся нож, и скрюченные пальцы застыли на горле. Он никогда не видел ее, но догадывался, кто послал ее.

Посмотрев наверх, он увидел Палмера, повисшего на перилах. Сорвавшись с места, он побежал к лестнице, по которой Джек поднимался на улицу. Должно быть, он и крикнул, предупредив его. Теперь мы в расчете, малыш.

Обогнув кустарник, Джек в последний раз бросил взгляд на распростертое тело женщины. Какая-то пара, поднимавшаяся по дорожке с другой стороны, остановилась, рассматривая ее.

Торопясь к лестнице, он лишь покачал головой. Как же это он подпустил ее к себе так близко? Должно быть, виной тому головная боль. Словно в голове у него молот лупил по долоту, откалывая от черепной коробки кусок за куском.

Увидев нож, он отреагировал чисто инстинктивно. Его удар не был нацелен ей в горло. Он собирался поразить убийцу в голову, но ее кинуло вперед. Она это заслужила, думал он, но слова Кейт преследовали его, когда он поднимался по лестнице.

…отдельные люди ни в чем не виноваты. Они не просили, чтобы их инфицировали…

Что ж, может, и так, но от этого их ножи не становятся менее острыми. Не закричи Палмер, на земле валялся бы Джек, а женщина уходила бы себе.

Единство попробовало устроить ему Пёрл-Харбор. И Джек не собирался предоставлять им вторую возможность.

На верхней ступеньке он встретил ждавшего его Палмера — с бледным лицом, с вытаращенными от ужаса глазами.

— Я ее видел. Она перелезла через ограждение и спустилась по склону!

Джек схватил его за руку и потащил за собой:

— Шевелись!

— Я узнал ее! Прошлым вечером видел ее у Холдстока! Она одна из них!

— Теперь веришь в секту Холдстока?

— Абсолютно! Но вы… вы нанесли ей лишь один удар — и она скончалась.

— Мне просто повезло. Послушай, я не знаю, как зовут эту даму, но если ты займешься ее прошлым, то гарантирую — она была одной из пациенток Филдинга.

Палмер хлопнул в ладони. Джек заметил, что его лицо обрело прежнюю окраску и ужас сменился оживлением.

— Это классно! То, что мне и надо! Мы можем вернуться к аспекту секты убийц! Холдсток был связан с Филдингом и оставил у него в доме… Эту женщину я могу связать с Холдстоком… и при попытке совершить убийство…

— Фу! Убийство кого?

— Вас.

— Как же! Меня здесь и близко не было. Я вообще не существую. Забудь, что она пыталась сделать. Исходи из того факта, что она была убита. Сначала Филдинг, потом одна из его пациенток — и на все ушло меньше сорока восьми часов. Что между ними общего? Холдсток.

Таким образом, у копов появится основание, чтобы снова его задержать, подумал Джек. И Единству будет не до Кейт.

Палмер остановился.

— Верно… в самом деле, верно. Послушайте, я должен вернуться. Я хочу быть на месте, когда появятся копы. Если участок тот же самый, то вполне возможно, что этим делом займется тот детектив, которого я знаю. А я уж выдам ему все, что надо.

— И может, изложишь эту историю с точки зрения очевидца?

Палмер ухмыльнулся:

— Еще бы!

— Отправляйся. Но я тебе говорю — если копы не задержат Холдстока, мне придется самому нанести ему визит.

Махнув на прощание, Палмер побежал в парк. Джек, размышляя, двинулся в восточную сторону. «Сейчас ты, малыш, можешь сделать большое дело, на что ты и надеешься, — думал он. — Если тебя не прикончат».

Вернувшись в квартиру, он застал Кейт стоящей посредине комнаты в ожидании его. Вид у нее был измученный, а платье помято, словно она спала в нем. Тут только Джек сообразил, что так оно и было. Словно у нее был выбор. На ней было то единственное платье, что Кейт привезла с собой.

— Только что кто-то пытался убить меня, — сказал он, внимательно наблюдая за реакцией сестры.

Вскинув руки, она зажала рот.

— О Боже милостивый! Кто?

— Кто-то из дам, что у Единства на подхвате.

— Что с ней случилось?

— Я положил конец ее членству.

Что-то тут не так. Кейт не спросила, все ли у него в порядке, и не захотела, чтобы он объяснил свою последнюю реплику. То есть ей стоило лишь взглянуть на него, чтобы удостовериться — он в полном порядке.

Пока…

Черт побери! Он боится повернуться спиной к собственной сестре!

Он пошел на кухню — главным образом, чтобы, заняв себя чем-нибудь, не выдать выражением лица свои сомнения. Но в то же время он был и голоден. В холодильнике почти ничего не было, если не считать каких-то вялых овощей, оставшихся от готового салата, который он прошлым вечером принес из гастронома. Он взял пару морковок.

— Что ты собираешься делать? — спросила Кейт, которая последовала за ним на кухню.

Прожевывая морковку, он повернулся к ней:

— Ты, конечно, понимаешь, что это означает войну.

— Что? Я не…

— Я обращаюсь не к тебе, Кейт. Я говорю с той штукой, что сидит в тебе. Ведь Единство сейчас здесь и слушает, да?

Она растерялась:

— Я… я не знаю. Сегодня они меня не беспокоили. Может, они были заняты нападением на тебя.

— Значит, ты пока владеешь собой?

— Конечно.

Как бы Джеку этого ни хотелось, он не купился. Но продолжал делать вид, будто поверил.

— Великолепно. Но когда ты снова услышишь их, то передай, что они сделали большую ошибку. Их ждет жестокое возмездие. И не когда-то в будущем. Сегодня.

Покончив с остатками морковки, Джек вернулся в комнату, где опустился в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза.

Но не полностью. Веки были чуть-чуть приоткрыты — достаточно, чтобы уловить любое движение в комнате.

С Кейт явно что-то не то. В прошлый раз, когда он лишь намекнул, что может пойти на прямое воздействие, она, как и подобает старшей сестре, выдала ему целую лекцию. На этот раз, хотя он открыто сказал, что вынес смертный приговор, ничего не последовало. Покушение на него, должно быть, настолько ее изменило, что она даже для видимости не завела разговор на эту тему.

Он бросил перчатку. И если для ответа они используют Кейт, он это поймет.

Джек стал дышать ровнее и глубже, сделав вид, что спит. Он почувствовал, что мышцы начали расслабляться, мысли путаться, и глаза закрылись уже по-настоящему. Но тут надо быть повнимательнее. Когда притворяешься, что спишь, порой засыпаешь по-настоящему.

Но кресло было слишком удобное. К тому же во время болезни он ни разу так и не выспался…

Но тут Джек, сам не понимая, в чем дело, вылетел из кресла — все его нервы болезненно напряглись, сердце отчаянно колотилось. Проморгавшись, он осмотрелся и подался назад, увидев Кейт рядом с креслом. Дрожащей рукой она вскинула большой тесак для мяса; бесстрастное лицо было обильно залито потом. Опустив взгляд, он увидел на своем левом предплечье блестящую каплю. Должно быть, он задремал… а эта капелька влаги его разбудила.

— Кейт? — потрясенно и разочарованно хрипнул он.

Ответа не последовало. Глаза были пусты, но эта вскинутая рука давала понять, что она вступила в войну. Они достали ее. Это долбаное сволочное Единство достало ее.

Он быстро обошел вокруг кресла и схватил Кейт за руку. Вырвав нож из ее судорожно сжатых пальцев, он швырнул его в другой конец комнаты.

— Идем со мной.

Ноги у нее были как деревянные, когда он провел ее в кухню. Джек никак не мог понять, почему он раньше не подумал об этом.

Крепко держа ее левой рукой, он с силой ударил правой ладонью по дверце микроволновки, и стекло покрылось паутиной трещин.

Кейт стала отчаянно бороться, пытаясь вырваться из его рук.

— Нет, Джек! — кричала она. — Пожалуйста, не делай этого!

Но, не выпуская ее, он быстро перевел таймер на девятку и нажал кнопку старта. Как только печка загудела, Кейт оцепенела и привалилась к нему.

— Слава богу, Джек! Слава богу!

Она разрыдалась и, дрожа, прижалась к нему. Пока глубокие рыдания сотрясали ее, он с силой обнимал Кейт. Эти звуки, полные ужаса и потрясения, как у единственного выжившего после крушения поезда, в котором погибли вся семья и все друзья, рвали ему сердце.

Что он собирается делать? И справится ли?

Не сразу, но Кейт все же взяла себя в руки и обрела спокойствие. Внезапное устранение влияния Единства — словно ее выпустили из глубокой подземной темницы к солнцу и свежему воздуху — вызывало у нее поток эмоций.

— Прости, Джек, — наконец произнесла Кейт, отойдя от него, но недалеко. — Обычно я не теряюсь, но…

— Как и любой из нас, — сказал он, глядя на нее. — Сейчас у тебя все в порядке?

Кейт кивнула, хотя на самом деле этого не думала. Что вообще значит — «все в порядке»?

— Ты хочешь сказать, я ли это на самом деле? Да. Единство пропало… по крайней мере, в данный момент. — Оно исчезло со сцены, но Кейт чувствовала где-то недалеко дуновение его крыл. — Но это победа, Джек.

— Не говори так, Кейт. — На его лице застыло напряженное выражение.

— Это правда. Мне казалось, что с каждым часом становится все меньше меня и все больше Единства. Словно злокачественная опухоль метастазами расползалась по телу, размножалась в каждом органе, во всех тканях, изгоняя здоровые клетки, — пока я вся не стала одной сплошной опухолью.

— Кейт…

— Я была на грани того, чтобы убить тебя, Джек! Если бы ты не проснулся…

У нее снова перехватило горло рыданием, когда она представила, как лезвие входит в его грудь, но на этот раз она не позволит себе снова сломаться. Времени так мало.

— Ты победишь. Я это вижу.

— Но ты не видишь, что я проигрываю. Прошлым вечером я полностью остановила нож, а вот…

— Прошлым вечером?

— Да! Пока ты спал. Тот же самый нож, но я победила. Сегодня все было по-другому. Оно оказалось сильнее. — Она вспомнила подступающее безволие, уходящее желание сопротивляться и ту страшную, уродливую часть себя, которая шептала: «Да! Сделай это! Сделай!» — Еще двадцать или тридцать секунд и…

— Боже…

— Но самое худшее, что мне это начинает нравиться, Джек. Сейчас-то меня тошнит, но когда Единство во мне… это любовь, это полное и безоговорочное приятие, это чувство, что я часть чего-то огромного и важного… знаешь, это сильнее, чем наркотик… и мой пораженный мозг уступает.

— Но сейчас ты в норме.

— Сейчас. Но я же не могу провести остаток жизни, стоя перед микроволновкой.

Он жестко посмотрел на нее:

— Не беспокойся. Тебе не придется.

Она знала, о чем он думает, но, несмотря на все, что ей пришлось испытать, эта идея продолжала привлекать ее.

— Единство и раньше нацеливалось на тебя, Джек, но теперь, когда ты убил Эллен, оно серьезно возьмется за тебя.

— Так ее звали? Кейт кивнула:

— Ее потеря нанесла Единству серьезный удар. И они хотят покончить с тобой. Они могут подстроить тебе ловушку.

— Пусть…

— Их семеро, и они могут следить за тобой, ничем не выдавая себя. Представь себе, Джек: семь умов, и каждый доподлинно знает, что думают другие, что делают и что собираются делать.

— Но они будут играть по моим правилам.

— У меня есть идея получше. — Она только что пришла ей в голову. — Увези меня из Нью-Йорка. Как можно дальше.

— То есть туда, где Единство до тебя не дотянется?

— Да. Ведь должен же быть предел его возможностям. Если я окажусь достаточно далеко, чтобы его радар меня не нащупал…

— И если они тебя не найдут, то и управлять тобой не смогут. — Когда Джек потянулся к телефону, с лица его сползло мрачное выражение, которое лежало на нем с момента появления. — Я забронирую для нас два места до Калифорнии.

— Подожди, — сказала Кейт, когда ее посетила очередная мысль. — Как только я отдалюсь от микроволновки, что помешает мне крикнуть первому же полицейскому, что ты пытаешься похитить меня?

У Джека опустились руки.

— Черт возьми…

— Мы можем отправиться на машине.

— Да, но что остановит тебя от…

— Ты можешь связать меня. — Она покачала головой, когда Джек вытаращил глаза. — И не смотри на меня так. Да, я лесбиянка, но это не значит, что я питаю разные фантазии со связыванием. Я серьезно. Свяжи меня, заткни рот кляпом, сунь в мешок, спрячь в багажнике и как можно скорее увези отсюда.

— Ты не шутишь?

— Джек, ты не представляешь, что это значит — чувствовать, как из тебя уходит душа. Как только я выйду из-под их влияния, то смогу дождаться появления лекарства.

— Давай все тщательно обдумаем, — медленно сказал он. — Давай предположим, что сегодня же вечером мы будем в Питсбурге или в Огайо. Как мы поймем, что этого расстояния достаточно? — Он показал на треснувшее стекло гудящей микроволновки. — Когда ты отойдешь от нее, я не приму на веру ни одного твоего слова.

— Очень просто. Мы возьмем печку с собой. Каждый раз, как мы остановимся, ты найдешь, куда ее подключить, и проверишь меня. Если я все еще буду в ней нуждаться, поедем дальше.

Он покачал головой:

— Не нравится мне это, Кейт. Вся эта идея, как ты часами будешь лежать в багажнике…

Мысль, что она, связанная по рукам и ногам, будет лежать в этом узком пространстве, пугала ее — но не больше, чем капитуляция перед Единством.

— Багажник большой. Огромный.

— Не знаю…

— У тебя есть идея получше?

— Нет. — Он вздохнул. — Хорошо. Но мне надо найти веревки… мягкие веревки — и поскольку мешка у меня нет, придется найти, во что тебя завернуть.

— То есть ты должен уйти и оставить меня. Он кивнул.

Эта идея испугала ее.

— А что, если микроволновка отключится?

— Я поставил ее на максимум. Таймер будет держать ее больше девяноста девяти часов.

— Вчера предсказывали, что сегодня разразится гроза. Так и будет?

— Думаю, что да.

— А вдруг отрубится электричество?

— Этого практически никогда не бывает.

— Но что, если?..

Его лицо снова обрело мрачное выражение.

— Не знаю.

— Еще как знаешь: я стану врагом. — И не смогу контролировать себя. И перестану существовать как личность. — Мы должны провести проверку. Я хочу знать, сколько смогу продержаться с отключенной микроволновкой.

— Не думаю, что это хорошая мысль…

— Пожалуйста, Джек. Мы остановим ее всего на двадцать секунд.

— На десять.

— На двадцать — и потом снова включим. Что бы я ни говорила, через двадцать секунд включай ее.

— Ладно, — сказал он, недовольно качая головой. — Но мне это не нравится.

— А что уж обо мне говорить. — У нее уже стали влажными ладони. — Но я должна знать.

— Готова? — Джек положил палец на кнопку «пауза». — Начали! — И он нажал ее.

Когда жужжание духовки смолкло, Кейт уставилась на циферблат.

— Пять секунд, — сказал Джек, глядя на свои часы. Пока ничего.

— Десять секунд. Все нормально.

И тут возникло какое-то иное гудение — человеческого голоса вместо механических звуков, и ее окатило волной теплой любви… казалось, даже окружающий воздух обрел золотистое свечение.

Кейт, нам так не хватало тебя. Он не причинил тебе вреда? Ты не должна позволять ему снова так вести себя.

Поток разрозненных мыслей и ощущений нахлынул и закрутил ее, она слышала и разбирала лишь отдельные слова.

Ты нужна нам, Кейт. И куда больше, чем раньше.

— Пятнадцать секунд, — сказал Джек.

Она удивилась, чего ради он считает. Минуту назад он разбил стекло духовки и включил ее, а теперь снова выключил.

— Шестнадцать.

Она чувствовала, что теряет время. Сколько у нее осталось?

— Семнадцать.

Должно быть, он включил духовку и прервал ее контакт с Единством.

Да, Кейт. Он надолго увел тебя от нас. Он собирается сделать это снова? Поэтому он и считает?

Я не знаю.

— Восемнадцать.

Сколько осталось, пока он снова не включит печку?

Я не знаю!

Почему она не знает? Должно быть, он не сказал ей.

Он не должен снова включить ее!

Она согласна. Слишком блаженное чувство, чтобы терять его. Но другая часть ее, от которой почти ничего не осталось, кричала и требовала: дайте ей самой нажать кнопку!

— Девятнадцать.

Она видела, как Джек потянулся к кнопке. Останови его!

— Подожди, Джек, — схватила она его за руку. — Не…

— Проклятье! — рявкнул он и нажал кнопку. Н-е-е-е-е-е-т…

Гул и теплое свечение персикового цвета исчезли, уступив место холодной реальности кухни Джека.

— Оно достало тебя, не так ли? — сказал он. Кейт кивнула, перебарывая волну отчаяния.

— Примерно через двенадцать секунд.

— Господи…

— Но, Джек, было нечто совершенно странное. Как только Единство вернулось, я потеряла представление, почему ты ведешь счет. Не понимало этого и Единство.

Наконец стало ясно, что ты собираешься снова включить духовку, но я не знала когда. Мы сошлись на двадцати секундах, но у меня полностью отключилась память. Похоже, Единство было полностью слепо — оно и не догадывалось, что я испытывала при включенной микроволновке. Настолько слепо, что, когда она отключилась, часть меня, принадлежавшая Единству, ровно ничего не помнила. Словно я раздвоилась.

— Ну что, рискнем оставить тебя одну?

— Мы должны пойти на это, Джек. Достань все, что необходимо, и возвращайся как можно скорее.

— Я могу подождать, пока не пройдет гроза.

— Нет. Сейчас самое время. Сейчас они растеряны и займутся тобой попозже.

Джек прищурился:

— Откуда ты это знаешь?

— Я не уверена… Единство общается не только при помощи слов. Главную роль играют чувства и эмоции, смутные мысли, которые, как я догадываюсь, проходят через какой-то фильтр. У меня создалось впечатление, что «проблема Джека» будет отложена в сторону, пока они не разберутся с чем-то иным, гораздо более важным.

— Например?

— С Большим Прыжком, что бы он собой ни представлял. Ради него они и хотят собраться сегодня вечером. Они были полностью уверены в себе, но сейчас мне представляется, что из-за потери Эллен Большой Прыжок больше не кажется им столь неизбежным. Я чувствую, что они изрядно растеряны.

— Это хорошо, но все же я им не доверяю.

— И я чувствую кое-что еще, Джек.

— Например?

Она растерла предплечья, словно ее охватил внезапный озноб.

— Есть что-то вне Единства… но связанное с ним. Строго говоря, прямого контроля не существует, но… какое-то подталкивание.

Джек закрыл глаза и втянул воздух сквозь зубы.

— Это Иное.

— Что?

— Долгая история.

— Но ты с ней так и не разделался. Если она имеет отношение ко мне, я хочу знать…

Он кивнул и скороговоркой выложил ей странную историю о конфликте двух огромных противоборствующих сил, конфликте, наградой в котором должны стать Земля и человечество.

— Космический дуализм, — заметила она, когда Джек остановился перевести дыхание. — Вот уж никогда и представить себе не могла, что ты в это веришь.

— Я не верю, — мрачно ответил он. — Я знаю. Л это большая разница.

— В войну между Добром и Злом? Это настолько…

— Все это далеко не так просто. Как мне объяснили, суть дела не в добре и зле. Скорее, это бесконечный конфликт между какой-то безымянной силой, которой по большому счету все безразлично, и настоящим, подлинным злом, которое некоторые люди окрестили Иным. Но мы так и не осознали его значения, мы не очень большой приз в этой игре; мы всего лишь пешка в далеком уголке их космической шахматной доски.

— Откуда ты все это знаешь?

— Потому что каким-то образом я оказался втянутым во все это.

— Ты? Каким образом?

— Не по своей инициативе. Но вот как-то был отобран. Но если вирус Единства имеет отношение к Иному, то, значит, и ты как-то втянута. Однажды мне кто-то сказал, что Иное кормится всем самым плохим, что есть в нас, и если это так, теперь я понимаю, как оно использует Единство для этой цели…

— Но Единство преследует совершенно противоположную цель. Оно хочет вообще устранить все конфликты, превратив нас в послушное стадо, в котором все коровы думают одно и то же.

— А прежде, чем оно достигнет этой цели — если вообще достигнет, — оно намеревается разжечь глобальную войну между носителями инфекции и незараженными. Как в моем сне. И вот тут-то Иное все и проглотит.

Перед ней возникли лица Кевина и Лиззи.

— Мы должны остановить… остановить их.

— Я знаю. И первый шаг — вывести тебя из-под воздействия Единства. Как только ты будешь в безопасности, мы покончим с обороной.

Он притащил стул из своей комнаты.

— Вот. Устраивайся поудобнее, пока я буду бегать по делам. — Направившись к дверям, Джек повернулся. — Я запру дверь. Если кто-то постучится, это буду не я, так что сиди и не шевелись. Я вернусь как можно скорее. Никуда не уходи.

— Очень смешно.

Дверь закрылась, и она слышала, как щелкнули запоры многочисленных замков. Кейт осталась наедине с гудящей микроволновкой… и с открытым окном в передней комнате… не за ним ли доносятся далекие раскаты грома?

— Не понимаю, какое вам до этого дело? — сухо произнес мужчина и сделал шаг назад, чтобы закрыть дверь.

Сэнди придержал ее.

— Неужели вы не знаете, — быстро сказал он, — что вчера его задержали и допросили об убийстве в Куинсе?

Дверь остановилась и чуть приоткрылась.

Вот так с ними надо всегда.

Во второй раз за эти дни вернувшись на Пелхемпарквей, Сэнди принялся обходить дом за домом и выше и ниже обители Холдстока. Стучась в самые разные двери, он пытался составить представление, знают ли соседи хоть что-нибудь о секте Холдстока. Выяснилось, что немного. Те соседи, что в понедельник днем оказались дома, были полны подозрительности и отказывались разговаривать, но, стоило им узнать, что и полиция интересуется их соседом, как они преисполнялись откровенности.

— Неужто? — удивился мужчина, снова делая шаг вперед.

— Да. Это было вчера. А сегодня одну из членов группы, которая собиралась в его доме, нашли убитой в Риверсайд-парке.

— Вы не шутите? — Собеседник потер щетину на подбородке. — Знаете, в последнее время я обратил внимание, что к нему заходит и выходит много людей. Слышал, что он болеет, и просто решил, что это родственники и друзья — или какая-то группа поддержки, вместе с которой он молится. Или что-то в этом роде…

— Сегодня полиция будет его снова допрашивать. — По крайней мере, так ему сказал Маккейн. Новая жертва, Эллен Блаунт, была убита на участке Маккейна, так что он имел прямое отношение к этому делу. — Но, кроме обилия гостей, может, вы заметили еще что-нибудь странное?

— Например?

— Ну… крики, вопли. Мужчина покачал головой:

— Не берусь утверждать.

Тем не менее что-то там было. Так, одна женщина слышала какие-то звуки, которые она приняла за хоровое пение. И все.

— Вот и он, — сказал мужчина, показывая за спину Сэнди. — Почему бы вам не спросить у него самого?

Повернувшись, Сэнди увидел самого Теренса Холдстока, который торопился к зеленому «аккорду», припаркованному у обочины. Забравшись в него, он, взвизгнув шинами, снялся с места.

— Куда бы он ни ехал, похоже, спешит.

— Спасибо, что потратили на меня время, — сказал Сэнди и побежал к своей машине.

Куда бы ты ни направлялся, подумал он, глядя вслед удаляющейся «хонде-аккорд», я последую за тобой.

И когда он отъехал от обочины, в ветровое стекло ударили первые капли дождя.

Веревка оказалась не такой уж жесткой — Джек нашел достаточно мягкий нейлоновый шнур в полдюйма толщиной, который и пустил в ход, чтобы аккуратно, не причиняя боли, связать Кейт. Более чем к месту пришлись и толстые одеяла, которые пошли на подстилку.

Проблемой оказался мешок, в котором предстояло нести ее из квартиры в машину. Поискав в магазинах, он наконец решил ограничиться холщовым заплечным рюкзаком, в котором Кейт могла уместиться, если поджать ноги. Как только она оказалась в багажнике, Джек освободил ее и позволил вытянуться.

Как только он плавно снялся с места, снова пошел дождь, и Джек снова стал думать об Ином. Чем бы Джек ни занимался в последнюю пару месяцев, он, похоже, постоянно сталкивался с ним. По всей видимости, все началось в апреле на посвященной заговорам конференции; ему казалось, что он стоит на краю бездонного провала, а рядом горят какие-то факелы. Он не обратил на них внимания, а может, это и было то, что имела в виду русская женщина: «Это война, ты боец».

Он ни на что не подписывался, но она и об этом сказала: «Ты не призван. Ты избран».

Избран? Кем? И для чего? Что с ним делается? Он так организовал свою жизнь, чтобы обладать максимальной независимостью, но его беспрестанно куда-то толкали и тянули внешние силы. Создавая у него впечатление, что он в ловушке, от чего болезненно сжимались внутренности.

Она сказала, что за всей этой историей с вирусом стоит Противник. Так она называла Иное? Нет. Она сказала: «Ты с ним встретишься». Имея в виду какую-то личность. Какую?..

Большой «форд» Джека дернулся, когда он понял: Сол Рома. Он выступил против Ромы на той конференции и в результате чуть не погиб. Вот почему таинственное, так и не опознанное имя на листе выдачи культур Филдинга показалось ему знакомым. Сол Рома… Аролос. Подходит. Чертовски точно подходит для случайного совпадения. Джек уже знал, что по-настоящему его звали не Рома и конечно же не Аролос. Так кто же он был на самом деле? Орудие или игрок?

Теперь это не имело значения. Имело значение, что Рома дергал за ниточки, которые и ввергли Кейт в беду. И Джек уже убедился, какую опасность может представлять Рома.

Это все меняло. Он увозит Кейт — но может получиться, что и слишком недалеко, и слишком поздно.

В поисках мешка он добрался до Западных тридцатых. Квартира Жаннет была всего в нескольких кварталах. Если уж представился такой случай, может, стоит заглянуть…

Лившие с неба потоки дождя разогнали движение. Темное небо полосовали зигзаги молний. Добравшись до «Арсли», он увидел свет в окне Жаннет. Может, там с ней и Холдсток. А может, и вся компания.

Джек поставил машину на другой стороне улицы и стал ждать. Если выйдет Жаннет или любой другой член Единства, он проследит за ними; если представится шанс войти в дом, он им воспользуется. Пока еще у него не было никакого плана действий; когда будет надо, он у него появится.

Примерно минут через десять к дверям дома подошла женщина и стала рыться в сумочке. Джек выскочил из машины и оказался у нее за спиной, когда она входила в вестибюль.

Улыбнувшись женщине, он немедля направился к лестнице:

— До чего мерзкая погода.

Оказавшись на третьем этаже, он вытащил свой «глок» и, подходя к дверям Жаннет, бесшумно вставил обойму. Он слышал, как в квартире зазвонил телефон и продолжал звонить. Если даже в квартире кто-то и был, он не обращал на него внимания. Может, Джек явился как раз в середине одного из их сеансов… или чем там они занимаются. Но ему было не до приличий.

Вытащив свою верную отработанную карточку «Виза», он отжал язычок замка. Чуть приоткрыл дверь, — если та на цепочке, он пустит в ход другой прием, но цепочки не оказалось. Он проскользнул внутрь, мягко прикрыл за собой дверь и осмотрелся.

Все освещение было включено, и он слышал, как кто-то ходит в спальне. В дверную щель он увидел, как хозяйка укладывает сумку — точнее, две. В одной были вещи Кейт.

Вскинув оружие, он взял на прицел затылок Жаннет. Он был спокоен и сдерживал гнев. Вот та женщина, которая заразила Кейт. Она — член группы, которая утром пыталась убить его. Если ее прикончить, то их останется всего шестеро. Может, они не смогут управлять Кейт.

Когда его палец начал медленно нажимать на спусковой крючок, в памяти всплыли слова Кейт…

…отдельные люди ни в чем не виноваты. Они не просили, чтобы их инфицировали…

И простит ли его Кейт, если он убьет Жаннет?

— Куда-то собираешься? — спросил он, не опуская оружия.

Жаннет резко развернулась, и у нее перехватило дыхание.

— Вы? Без Кейт?

— Ты ее не увидишь.

Испуганный взгляд Жаннет упал на «глок». Она сделала глубокий вдох.

— Заори, — тихо сказал Джек, когда она открыла рот, — и я пристрелю тебя. Только дай мне повод.

Жаннет не могла ему не поверить. Она помолчала, стоя с открытым ртом, и затем сказала:

— Где Кейт? Что вы с ней сделали?

Она ничего не знает, понял он. Они действительно потеряли контакт с ней. Почему бы не поводить их за нос?

— Ждет внизу в машине.

— Вы лжете!

— Нет. Она нашла способ убить вирус.

— Это невозможно.

Джек пожал плечами. Идея обрела форму.

— Можешь верить во что хочешь. Меня это не волнует. Мы подъехали только забрать вещи. Как я вижу, ты настолько любезна, что собрала их для нее. Зачем?

— Ей предстоит поездка.

— В Бронкс на вечеринку, где все вы держитесь за руки? С этим покончено. И дни Единства сочтены.

— Нет! Этого не может быть!

— Спустись и посмотри сама. Поздоровайся со своей бывшей подругой.

Губы Жаннет растянулись в улыбке. Улыбка была полна обаяния. Жаль, что она была неискренней.

— Вы блефуете. И я разоблачу вас!

Джек быстро прикидывал порядок действий, когда вывел ее в двери, провел по холлу и по лестнице.

На улице идет дождь… прохожих почти не видно… темно как ночью… если он посадит Жаннет в машину, то, наверно, сможет трахнуть ее по голове.

Беда в том, что «глок» сделан главным образом из полимера и на роль колотушки не очень подходит. Но ничего лучшего у него не было.

Он заполучил ее — и что дальше? Доставить ее к Холдстоку? Схватить и его тоже? Это уже смахивало на план. Начать собирать в своем багажнике всех членов Единства.

Собери всех! — как гласило телевизионное объявление.

Но поможет ли это?

Есть только один способ выяснить.

У выхода из дома он остановился. Вспышки молний еще полосовали улицы, но ливень превратился в морось, заставив нескольких отважных пешеходов пробежаться по тротуару.

Джек беззвучно выругался. Потенциальные свидетели. И к тому же их довольно много. Рискнуть? Он должен держать ушки на макушке и выбрать подходящий момент.

Джек указал на машину, стоящую на другой стороне улицы:

— Вон там. Кейт на пассажирском сиденье. Видишь ее?

Жаннет прищурилась и покачала головой.

— Идем, — сказал Джек, беря ее за руку и выводя на тротуар. — Скажешь «здрасте».

Когда он уже был готов пересечь улицу, фары проезжавшего автомобиля высветили пустой салон его машины.

Жаннет вырвалась и завопила:

— Насилуют! Насилуют! — Отбежав к обочине, она показывала пальцем на Джека. — Остановите его! Не позволяйте ему притрагиваться ко мне!

И выше, и ниже их все головы стали поворачиваться к ним. Чувствуя, словно он оказался в луче прожектора, Джек, улучив паузу в движении, перебежал через улицу.

— Если мы нужны тебе, ты знаешь, где найти нас, — понизив голос, сказала она ему в спину и снова завопила: — Насилие! Он пытался изнасиловать меня!

Опустив голову, Джек развернулся и пошел в другом направлении. Он обошел вокруг квартала. Дождь снова припустил, и когда он вернулся к своей машине, то промок до нитки. Сев в нее, он сорвался с места.

Значит, решил Джек, Единство бросило ему вызов. Он принимает его. Но первым делом он должен обзавестись кое-каким снаряжением.

Он направился в верхнюю часть города. К Эйбу.

Несмотря на то что по обеим сторонам дороги проносились дома, сотни домов, Сэнди казалось, что его окружает пустота. Может, потому, что большинство домов казались пустыми.

Он понимал, что находится где-то на окраине Джерси, но больше ничего не знал. Он слышал об этих местах — нельзя слушать слишком много Брюса Спрингстина и ничего не знать о берегах Джерси, — но никогда здесь не бывал.

Он следил за Терри — где-то на полпути он стал называть Холдстока по имени — теперь уже часа полтора: через мост Джорджа Вашингтона, через платную автостраду к парквей, а теперь по этой отмели вдоль залива Барнегат справа. Слева за широким, застроенным закоптелыми домами островком тянулись океанские дюны. Здесь даже дюйм годной под застройку земли не пропадал зря.

К этому времени он и Терри пополнили собой поток машин на дороге. Обычно эти места в каждый уик-энд и все дни после Четвертого июля бывали запружены машинами, но пока сезон не наступил, тут было довольно пустынно.

Что все это значит, Терри? Куда мы направляемся? Может, на очередное убийство?

Часть его надеялась, что да, именно туда, но другая часть молила: только не это! Потому что, если он увидит, как у него на глазах убивают, ему же придется что-то делать, не так ли? Он же не сможет просто стоять и смотреть, а потом рассказывать. Как сказал Спаситель, сбив с ног воришку: ничего не делая, ты становишься соучастником.

Но этот Холдсток был тяжеловесом, а Сэнди мог выступать разве что в весе пера. Он вспомнил маленький «земмерлинг» Спасителя. Он бы ему не помешал!

Может, Холдсток всего лишь замышляет очередное убийство и хочет присмотреться к намеченной жертве. С этим я как-то справлюсь.

Сэнди в четвертый раз позвонил к себе домой. Первые три раза он выслушал голос автоответчика, но не оставил никакого послания. Наконец ответила Бет.

— Как хорошо, что ты позвонил, — сказала она. — Я жду тебя. Где ты?

— Веришь или нет, в Джерси. Спешное задание.

— Надеюсь, не по этой секте убийц.

(Он не хотел волновать ее. — Совершенно иное дело. Но домой к обеду я не успею. — О, а я только что поставила готовиться знаменитую фасоль по-мексикански. Ты надолго задержишься?

— Точно не знаю.

— Я все равно буду ждать тебя.

— Правда будешь?

— Конечно.

Кто-то тебя ждет… как это здорово…

Он только что миновал дорожный знак, гласивший «Добро пожаловать на Оушн-Бич», и теперь хвостовик «хонды» Терри мигал где-то слева.

— Ну, мне пора, — сказал он, готовясь отключиться. — Позвоню, когда буду возвращаться.

Сэнди не мог развернуться непосредственно за машиной Терри — тот сразу же заподозрил бы, что за ним следят, — так что он проехал до следующего поворота налево и, проскочив через пустынную местность, выбрался на полосу, идущую к северу.

Увидев, как «хонда» снова повернула на север, Сэнди застонал. Неужто он возвращается обратно в город?

Что происходит? — думал он. Какой смысл в этих пустых гонках?

Но он мгновенно расстался с этими настроениями, когда увидел, как «хонда» быстро повернула направо на одну из боковых улочек.

Сэнди ухмыльнулся. Похоже, Терри Холдсток добрался до места назначения.

Обнимая руками колени и привалившись спиной к буфету, Кейт сидела на полу кухни. На стуле, который Джек притащил для нее, она никак не могла удобно устроиться и на полу чувствовала себя куда лучше. Она слушала раскаты непогоды, размышляла о будущем — если оно у нее есть, — прикидывала, когда сможет увидеть Кевина и Лиззи…

Боже милостивый! Концерт Лиззи! Он начинается меньше чем через два часа! И я на него не успею!

Кейт запустила руку в сумочку, разыскивая сотовый телефон, но когда нашла его, то убедилась, что он разряжен. А зарядное устройство осталось у Жаннет. Вскочив на ноги, она кинулась к телефону Джека на кухне — и тут он сам зазвонил. Она схватила трубку.

— Как дела, Кейт? — Голос Джека.

— Как и следовало ожидать, неплохо. — Она не хотела вдаваться в подробности с концертом. Простит ли ее Лиззи?

— Непогода заставила меня поволноваться. И я решил позвонить.

— Ты хороший брат. И чем дальше, тем лучше.

— Можешь сделать мне одолжение? Поднеси телефон к микроволновке.

— Ты серьезно?

— Я просто хочу убедиться, что она работает. Она сделала, как он просил.

— Доволен?

— По крайней мере, теперь я знаю, что разговариваю со своей сестрой. Есть и другая причина, по которой звоню. Я застал Жаннет у нее дома.

— Джек, ты не…

— Она удрала. Но подкинула мне идею. Если все они собираются у Холдстока, я могу кое-что придумать. И ты будешь свободнее дышать.

— Что именно?

— Я бы предпочел не говорить. Не потому, что ты будешь возражать…

— А потому, что ты не хочешь, чтобы знало Единство.

— В общем-то да.

— Можешь не беспокоиться, Джек. Я по опыту знаю, что, когда печка работает, Единство понятия не имеет, что происходит.

— И все же пока придержу при себе. Но позвоню тебе, как только все организую… если у меня получится.

— О'кей. — Ей не нравилось, что она ничего не знает, но Кейт понимала — выбора у нее не было. — Я собиралась позвонить домой, но мой сотовый скончался. Ничего, если я воспользуюсь твоим?

— Звони себе. Я свяжусь с тобой попозже. Кейт сразу же стала набирать номер Рона. Они еще не могли выйти из дому. Как она сможет объясниться с Лиззи? Что ей сказать о…

Оглушительный раскат грома потряс кухню, и свет погас.

— О нет! — Паника болезненно сжала сердце Кейт, когда она вскочила на ноги. Кухня мгновенно погрузилась в темноту. — Молю тебя, Господи, нет!

Двенадцать секунд перед тем, как Единство найдет ее. Она не видела часы. Что ей делать? Она не в состоянии думать, она не может…

Люминесцентная лампа над головой мигнула, вроде бы погасла, но тут же засияла в полную мощь.

Да!

Но микроволновка оставалась выключенной. Кейт вплотную приникла к ней. На дисплее часов мигало 12.00. Не обращать внимания. Кнопки таймера. Дрожащими пальцами она нащупала кнопку отсчета времени. Жать на них, давить, колотить, любые номера — лишь бы выскочило снова: 8-8-8-8. А теперь — «пуск». Найти «пуск». Пошло!

Но стоило ей протянуть палец…

Гул.

Тепло.

Сияние.

И Голос.

Кейт! Ты еще здесь? Сегодня вечером ты должна…

Но она успела ударить по кнопке пуска. Если бы ее палец уже не прикасался к ней, скорее всего, она бы не нажала ее. И никогда больше не пыталась бы.

Когда духовка, загудев, вернулась к жизни, Кейт привалилась к стойке, испытывая такое облегчение, что ее не держали ноги. Она всхлипнула. Только один раз.

Единство было слишком близко. Но куда больше беспокоило, что оно так быстро нашло ее. Кейт не следила за часами, но не сомневалась, что духовка была отключенной меньше двенадцати секунд. Что могло означать только одно: слияние продолжалось. Микроволновка в самом деле прерывала связь с Единством, но вирус у нее в голове продолжал делать свое гнусное дело, пожирая все больше и больше клеток мозга.

Я гибну, подумала она. Без лекарства со мной будет покончено.

Что там произнесло Единство? Ты еще здесь? С удивлением. И удовлетворением.

Кейт закрыла глаза и попыталась понять, что же именно прозвучало в этих словах. Почему в них было удивление? И тут она поняла: Джек солгал Единству о ее местопребывании. Должно быть, оно подумало, что он где-то держит ее взаперти.

Ее вдруг осенило. Единство радо узнать, где она находится, потому что, скорее всего, кого-то уже послало за ней. Но если даже и так, беспокоиться не о чем. Без дисковой пилы, лома и молота в дверь Джека не проникнуть.

И тут она осознала, что и Единство солгало Джеку, послав его не в ту сторону. Не собираются они у Холдстока, как первоначально планировалось. Им требуется немалое время для тесных контактов, чтобы подготовиться к Большому Прыжку, и было решено — Кейт не была уверена, то ли ими, то ли за них, — найти какое-то изолированное место, где им никто не помешает. И не вторгнется. Холдсток стал объектом полицейского расследования, может, даже его возьмут под арест — и мысль о возможной потере еще одного члена как раз перед Большим Прыжком испугала Единство. К счастью, им удалось найти отличное место, которое принадлежало другому члену группы. Точное местоположение пока как-то не выявилось… все, что Кейт удалось понять, звучало как «у Джойс»…

Но слова «сегодня вечером»… так насыщенные эмоциями… большей частью ожиданием Большого Прыжка и в то же время озабоченностью… и в них еще что-то новое…

Кейт закрыла глаза, несколько раз с силой перевела дыхание и попыталась основательно расслабиться, дабы наконец понять и увидеть, что же происходит.

Медленно пришло осознание… сегодня вечером… Большой Прыжок… мутация.

— Боже милостивый! — вскричала она.

Сегодня вечером вирус окрепнет настолько, что начнет меняться. Мутировать во всех членах группы, обретая воздушно-капельную форму.

Затем начнется претворение плана в жизнь. Как только мутация завершится, все члены Единства разбегутся по транспортным узлам — вокзалы Гранд-Стейшн, Пенн-Стейшн, аэропорты Ла-Гуардиа, Джона Фицджералда Кеннеди, где они будут перемещаться от одного выхода на поле до другого, уделяя особое внимание международным терминалам, кашляя, чихая, толкаясь меж людьми, распространяя вирус все дальше, все шире. Они будут заниматься этим день за днем, неделя за неделей, пока Единство не распространит свое влияние по всему миру.

Что будет проще простого, потому что скорость распространения будет расти в геометрической профессии. Ночные кошмары Джека станут реальностью… начиная с сегодняшнего вечера.

Она должна рассказать Джеку! Должна остановить их!

Кейт подобрала отброшенный телефон и тут только осознала, что понятия не имеет, как связаться с Джеком. А если бы даже и знала, что она могла ему сказать? Единственное, что она знала, — Единство собирается «у Джойс»… но где это?

Она была убеждена, что Единство хотело доставить ее в это место.

И еще она понимала, что ей никуда не деться. И расстояние тут было ни при чем. Не та ситуация, когда, скрывшись от радиосигнала за горизонтом, ты теряешь возможность приема. Когда оно брало тебя на крючок, то всегда оставалось известным и где ты был, и что делал, и о чем думал. Потому что ты становился частью чего-то цельного. Когда прячешь руки за спиной, они исчезают из вида, но ты-то знаешь и где они, и что делают.

Связь эту прерывала только микроволновка — и только на время. Что случится, если она останется рядом с ней до самого вечера? Будет ли в этом случае и ее вирус мутировать? Она чувствовала, что не должен. Но если не сейчас, то конечно же позже.

И тогда она станет такой же, как и остальные, — будет разъезжать, распространяя вирус… вернется домой, чтобы заразить Кевина и Элизабет…

Нет! Она не станет принимать в этом участия.

Скорее она покончит с собой.

Но что это изменит в целом? Она с удивлением осознала, что готова скорее умереть, чем распространять вирус. Но тогда лишь погибнет единственный человек, еще не слившийся с Единством и знающий, что должно произойти сегодня вечером. А Единство будет существовать и дальше, вирусы будут мутировать без нее, и Кевин, Лиззи, весь мир — все рухнут в тот ад, который она им уготовила.

Она не может этого позволить. Она должна остановить их, она готова умереть в этой попытке… но не имеет представления, что делать.

На плечи ей навалился холодный ужас. Она сползла на пол и села, прижав колени к груди и обхватив их руками.

Позвони мне, Джек. Пожалуйста. Ты поймешь, что делать. И я знаю, что у тебя получится.

Сэнди выглянул из-за угла бунгало-коробочки из клееной фанеры, которые были разбросаны по песчаным прогалинам, как домики из игры «Монополия». К счастью, большей частью они были пусты; скорее всего, жили в них только летом. Поскольку разделяли их лишь небольшие промежутки песка и гравия, найти место для укрытия было сложновато.

Машину Сэнди оставил в самом конце параллельной улицы, куда из-за дюн доносился ровный шум прибоя. Поискав меж бунгало, он наконец обнаружил машину Холдстока перед ярко-желтой коробочкой, которая отличалась от своих соседей только цветом. Он уже собирался подойти поближе, как появился Терри в компании коренастой брюнетки, смахивающей на ротвейлера, и парочка уехала в ее машине. Сэнди вернулся к своей машине, чтобы продолжить слежку, но когда он выбрался на шоссе, их уже не было видно. Поскольку Терри оставил свою машину, Сэнди решил ждать.

И правильно сделал. Через несколько минут пара вернулась, нагруженная пакетами из гастронома.

Рискнуть ли, подумал Сэнди, когда увидел освещенное окно на восточной стороне домика. Больше нигде света в окнах не было. Поскольку соседей не наблюдалось, кто его заметит? И кроме того, он ничего не собирался предпринимать, никуда не лез.

Стоило бы прихватить куртку. Солоноватый ветерок, поддувавший из-за дюн, нес с собой сырость и прохладу. В северной стороне неба полыхали слабые отсветы, которую гроза оставила за собой в городе. Он надеялся, что гроза не вернется. Ему и без того было холодно; не хватало еще и промокнуть.

Сэнди решил обойти вокруг домика и снял туфли, чтобы не выдать себя шелестом гравия. Ступать в носках по холодным камням было неприятно, но он лишь стиснул зубы. Наконец добрался до окна и заглянул внутрь.

В комнате стоял круг из восьми стульев. Маленький овальный столик в центре был завален упаковками сыров, печенья, чипсов и бутылками. Для двух человек многовато. Они явно ждали компанию.

Никак вечеринка, подумал Сэнди. Поэтому я и выслеживал Терри — чтобы подглядывать за вечеринкой? Но тут он прикинул, что члены секты должны есть, как и другие люди.

Эй, а может, они собираются устроить оргию. Вот было бы здорово. Но скорее всего, нет, потому что и Терри, и женщина явно не походили на участников такого действа.

Сэнди присмотрелся, надеясь увидеть бутылки со спиртным, но увидел только воду в бутылках. О'кей, значит, секта непьющая. Но неужели в ней и не разговаривают?

Стояло полное и глухое молчание. Ни радио, ни стерео, ни ТВ. Терри с женщиной сидели на двух стульях, глядя в пространство, не произнося ни слова и не обращая никакого внимания друг на друга.

От этого зрелища у Сэнди по спине поползли мурашки.

На улице блеснули фары, и Сэнди нырнул за стоявший рядом баллон с пропаном, где и присел на корточки, когда по гравию зашуршали шины. Он слышал, как открылись и захлопнулись дверцы машины, как по камням шаркнули подошвы. Снова заглянув в комнату, он увидел, как в нее вошли двое мужчин и две женщины. Ни Терри, ни первая женщина не поздоровались с ними и даже не обратили внимания на их присутствие. Новоприбывшие молча взяли что-то поесть и заняли свои места, оставив два стула незанятыми. На один из них была положена чья-то фотография в черной рамке, но под таким углом, что Сэнди не мог разглядеть лица.

Полный возбуждения, он продолжал наблюдать. Перед ним была самая загадочная сцена, которую ему когда-либо доводилось видеть.

— Ну? — нахмурился Эйб. — И ты выбрался в такую погоду? И залил мне пол. Даже у крыс хватает ума в такие вечера сидеть дома.

Джек осмотрелся. В магазине были лишь они вдвоем. Из-за непогоды люди сидели по домам, и Эйб решил не открывать магазин — клиентов все равно не было.

— Аварийная ситуация, — сказал Джек.

— Прежде чем ты продолжишь… — Эйб залез под прилавок и вытащил какой-то сверток в бумаге. — Прикинь, что ты думаешь об этом.

Развернув сверток, Джек увидел маленький автоматический пистолет и покрутил его в руках. Ему понравилось ощущение, которое вызывало это оружие. Длина его дула до бойка составляла, наверно, дюймов пять, и весил он не более фунта.

— Похоже на триста восьмидесятый.

— Точно, — сказал Эйб. — Самый маленький автоматический кольт американского производства.

— То есть не сорок пятый.

— Верно. И обойма на пять зарядов. Еще один в стволе — что ты обычно делаешь, — и вот у тебя шесть выстрелов. Я уже снарядил для тебя обойму. Первые три — твои любимые «дефендерс». Последние три патрона с жестким сердечником. Все при тебе, и, кроме того, можешь пользоваться старой кобурой от «земмерлинга». Входит в него, как в перчатку.

Джек вспомнил свой маленький «земмерлинг», и в нем невесть почему всплыли странные сантименты. Они так долго были неразлучны. Он чувствовал себя так, словно расстался со старым другом.

— Не знаю, Эйб…

— Не будь идиотом… Автомат даст тебе больше патронов, да и затвор работает безукоризненно. Не придется больше передергивать его взад и вперед после каждого выстрела. И что еще важнее, я могу снабдить тебя и запасными частями. А вот для «земмерлинга» у меня ничего не было.

Во всем, что говорил Эйб, был весомый смысл. С «земмерлингом» придется расстаться. Держать его при себе безрассудно. Не говоря уж о том, чтобы таскать с собой.

— Ладно, — сказал Джек. — Считай, ты меня уговорил.

— И последнее — увидишь, какой он легкий! Давай мне «земмерлинг», и я тебя от него избавлю.

— Не могу. Он лежит дома.

На мгновение Джеку стало не по себе, когда он не смог вспомнить, где именно хранится «земмерлинг», но затем все пришло в норму. Он лежит в верхнем ящике секретера. Он кинул его туда за день до того, как свалился в жару.

— Когда вспомнишь, притащи его. Ну? Так что за спешка?

— Помнишь тот паралитический газ, который ты мне продал в прошлом декабре?

— Т-72?

— Он самый. У тебя еще есть его запасы? Или чего-то похожего?

— Тебе повезло. Я купил три баллона, один из которых достался тебе. — Выйдя из-за стойки, он неторопливо направился к дверям в подвал. — Собираешься кого-то усыпить?

— Надеюсь, семерых.

— Семерых? Тогда я принесу тебе два. Как ты собираешься распорядиться с ними?

— Пока только прикидываю. Запру их в изолированной комнате или подвале…

— Подействует. Пока кто-то не разобьет окно. И что ты будешь делать в таком случае?

Джек вздохнул. Хороший вопрос. Но он уже начал уставать от этих проблем. От необходимости беспокоиться о Кейт. От того, что приходилось ходить вокруг и около, хотя решение было совершенно ясно и понятно.

— Когда будешь упаковывать, приложи еще коробку девятимиллиметровых…

Так или иначе, подумал он, но сегодня вечером все кончится.

Теперь Кейт знала, что следует сделать. Самым трудным было понять — как это сделать. Но когда ее осенило, как решить эту проблему, все остальное было уже легко. И справиться с этой задачей мог только один человек на свете: Кейт Айверсон.

Сначала надо добраться до старого дубового секретера Джека.

Она встала. Кейт не имела представления о радиусе эффективного действия микроволновки. Скорее всего, он невелик. Но на какое расстояние она может отойти, не опасаясь, что вернется Единство? Это она должна выяснить.

Но первым делом в мозгу не должно остаться и намека на ее замыслы. Ни малейшего — она не может позволить, чтобы Единство уловило их.

Сделав это, она чуть-чуть отошла от духовки. О'кей. Ничего не изменилось.

Еще шажок… ей кажется, или воздух в самом деле потеплел? И на кухне стало светлее?

Еще немного… на этот раз на полшага…

Кейт? Голос был слабым, словно доносился из-за стенки. Кейт, ты здесь?

Она быстро вернулась к духовке. Четыре или пять футов — вот и все. За ними ее ждало Единство. А секретер отстоял на добрых пятнадцать футов. И все же она должна до него добраться.

Она было прикинула: вот она добежит до него, схватит то, что ей надо, кинется обратно, — но тут же отвергла эту идею. Как только Единство дотянется до нее, она тут же забудет, зачем тут оказалась.

Оставалось единственное решение — придвинуть микроволновку как можно ближе к секретеру. Но как?

Кейт проверила кабель. Тот был длиной примерно четыре фута. Явно маловато.

Она принялась обыскивать все ящики и полки на кухне, выкидывая их содержимое, пока не нашла искомое у задней стенки какого-то шаткого шкафчика рядом с холодильником: пару пыльных старых удлинителей.

Она разложила их на полу. Коричневый чуть не дотягивал до трех футов, но белый был вдвое длиннее. Девять футов кабеля. Как бы пригодилось еще фута три, но, похоже, придется обойтись тем, что есть.

Кейт соединила их конец в конец и вставила штепсель в свободную розетку на панели печки.

Теперь — самая опасная часть. Она идет на большой риск, но если уклонится, то тем самым подвергнет опасности всех, кто ей дорог. Держа надставленный ею конец в левой руке, правой она взялась за кабель, идущий от сети к микроволновке и, сделав глубокий вдох, отключила печку. Когда гудение трансформатора смолкло, она подсоединила удлинитель микроволновки к кабелю питания. У нее тряслись руки, и в первый раз она промахнулась. Когда кабели стали единым целым, она, не медля ни секунды, набрала на панели микроволновки 9-9-9-9, нажала кнопку «пуск» и…

Ничего. Экранчик духовки оставался темным.

Нет! В кухню уже поплыло тепло, стало разгораться мерцание…

В чем ошибка? Плохая розетка? Штепсель? Плохой шнур?

Она подключила печку напрямую и посмотрела на дисплей.

Теперь на нем моргали цифры 12.00, и жужжащее тепло уже обволакивало ее золотистым мерцанием.

Ей казалось, что она с головой ушла под воду и ей не хватает дыхания, когда снова набирала цифры, нажимала кнопку пуска…

И, разорвав теплую плаценту чрева Единства, вернулась в холодную реальность.

Кейт привалилась к кухонной стойке, пережидая отчаянное сердцебиение. Нет времени зацикливаться на том, что случилось. Едва только у нее восстановилось дыхание, она обхватила руками микроволновку и сняла ее со стойки. Медленно и осторожно — не хватало только выдернуть штепсель из розетки, — маленькими шажками она двинулась через кухню. Когда сращенные удлинители вытянулись на всю длину, она опустилась на колени и мягко поставила печку на пол.

У нее упало сердце, когда Кейт убедилась, как невообразимо далеко находится секретер. Она осмотрелась. Удлинителей больше нет. Придется рискнуть.

Снова поставив мысленную защиту, она сделала шаг к секретеру. Потом еще один. Она уже была у границы зоны безопасности. Кейт потянулась к верхнему ящику секретера. Не получается. Кончики пальцев были в двенадцати — пятнадцати дюймах от ящика.

Кейт заставила себя отодвинуться от духовки еще на полшажка и снова потянулась к ящику. Когда кончиками пальцев она скользнула по медной ручке, начался знакомый гул. Она вцепилась в ручку ящика, и тот пополз по направляющим. Преодолев две трети пути, он замер. Кейт дернула посильнее, но ящик не шевельнулся.

Проклятье.

Она придвинулась поближе, чтобы заглянуть в щель застрявшего ящика…

Гул усилился.

Кейт? Кейт?

Она отпрыгнула. Она должна преодолеть это ничейное пространство между микроволновкой и Единством. Но что, если Единство догадается, к чему она стремится? Ее план может рухнуть. Она должна забить мозг чем-то иным.

Песенкой. Какой угодно. Лучше всего какой-нибудь смешной старой колыбельной. В памяти всплыли строчки «Ослика Маффина»: «Ты же знаешь — Ослик Маффин, Ослик Маффин, Ослик Маффин…» Она пела их Кевину и Лиззи. Господи, да она напевала эту колыбельную и маленькому Джеку.

Кейт на мгновение прикрыла глаза, собралась с силами, напряглась и до предела вытянула руки и пальцы, продолжая мысленно бормотать слова песенки.

Кейт? Ты здесь, Кейт?

Про-сто взять короб-ку с плас-тиком, с плас-тиком, про-сто взять короб-ку с плас-тиком…

Кончики пальцев нащупали искомое, и она смогла подтянуть к себе маленький походный будильник.

Есть! И она скрыла от Единства смысл своих действий. Во всяком случае, она молилась, чтобы это получилось.

Кейт поставила на кожух духовки будильник с торчащими из него проводами и снова приблизилась к секретеру. Она затянула ту же песенку, просто поменяв в ней несколько слов.

Прос-то взять не-сколь-ко бата-реек… не-сколько бата-реек, не-сколь-ко бата-реек, прос-то взять не-сколь-ко бата-реек…

Она запустила руки в глубь ящика, скребя пальцами по всему, что попадалось, и наконец подтащила два цилиндрика, которые Джек называл детонаторами. И кое-что еще: маленький пистолет, который она увидела на другой день. И его, и все остальное она тоже положила на микроволновку.

Остается… самая последняя, самая важная вещь: брусок взрывчатки. Стоит ли назвать ее или, точнее, подумать о ней? Имеет смысл — ведь взрывчатка лежала в самом дальнем конце ящика. Завернутая в бумагу, она была достаточно тяжелой. И тут Кейт все поняла.

Она снова подошла к секретеру, на этот раз на пару дюймов поближе; она вошла в это гудение, она окунулась в густой жар, в этот Голос…

Кейт? Почему ты появляешься и исчезаешь, Кейт? Ты нужна нам…

Прос-то взять адрес-ную кни-гу, адрес-ную кни-гу, адрес-ную кни-гу, прос-то взять адрес-ную кни-гу…

В дальнем конце ящика ее пальцы вцепились в какой-то предмет, около дюйма толщиной, в промасленной бумаге.

Кейт? Что ты делаешь?

Да, что же она делает? Ясное дело — что-то вытаскивает из этого ящика. Но что?

Кейт?

Она отшатнулась. У нее не было сил скрыться от этого голоса, и конечно же она не могла вынырнуть из этого радостного океана тепла; она просто выпрямила спину, потому что ей было страшно неудобно и тяжело стоять таким образом…

И она освободилась.

И в руках у нее был брусок взрывчатки, напоминающей глину.

Кейт опустилась на колени рядом с микроволновкой и всхлипнула. Не от радости, не от облегчения, а потому, что она до мозга костей была полна ужаса. Как она не хотела делать это.

Но Кейт лишь на минуту позволила себе расслабиться от жалости к самой себе, после чего стала толкать микроволновку по полу обратно к буфету. Ее еще ждала работа.

Вооружившись тесаком, она зачистила кончики проводов от будильника и детонаторов. Затем сплела их и обмотала скотчем.

Ну вот, почти все. Осталось только одно, самое тяжелое, — и она готова.

В первый раз Джек проскочил мимо дома Холдстока. Он был здесь только однажды и в темноте пропустил его. Тем более, что дом Холдстока скрывался за завесой дождя. Вернувшись и наконец найдя его, он понял, в чем дело: в доме не было ни проблеска света, ни малейшего признака жизни.

Когда он вылез из машины и пошел пройтись, в голове раздался тревожный сигнал. Быстрый взгляд на окна фасада — ни проблеска. С другой стороны дома — та же история. На могиле царило бы большее оживление.

Вернувшись к своей машине и стряхнув капли дождя, Джек, не отводя взгляда от темного дома, устроился на переднем сиденье.

Он полностью выжат.

Если мы тебе нужны, ты знаешь, где найти нас.

Жаннет или, точнее, Единство, которое и говорило ее устами, сбило его с пути. Зачем? Чтобы он впустую потратил свое время? Или…

О дьявольщина! Кейт.

Схватив сотовый телефон, он набрал номер. Тот предназначался только для крайних ситуаций, и Джек всегда помнил об этом. Сейчас и был такой крайний случай.

Занято. Хороший знак. Единству для связи не нужны телефоны, а Кейт было сказано, что она может позвонить.

Вопрос вот в чем: знает ли Единство, где он живет, Он должен исходить из того, что ему известно большинство сведений, которыми располагает Кейт, а уж она-то знает его адрес. И возможно, кто-то из членов Единства сейчас направляется по этому адресу. Он или она не смогут войти, но Джек будет чувствовать себя куда лучше, окажись он рядом с Кейт.

И он на полной скорости погнал машину к Бронкс-Ривер-парквей.

Ответил на звонок Рон. В потоке слов, которые клокотали в трубке, она слышала раздражение, смешанное с облегчением.

— Господи Иисусе, Кейт, куда ты пропала? С тобой все в порядке?

— Абсолютно, — сказала она.

Его голос отдалился, когда она услышала, как он говорит:

— Это мама. С ней все в порядке. — Облегченное бормотание Кевина и Лиззи — и снова возник его голос: — Мы ужасно беспокоились о тебе. Почему ты не звонила? Словно исчезла с лица земли. Когда ты не появилась сегодня днем, я начал названивать твоей подруге, на твой сотовый — нигде никого. Мы были просто вне себя. Я уже собирался звонить в полицию Нью-Йорка!

— Здесь все было ужасно, Рон, — сказала Кейт. — Жаннет в коме. И не думаю, что она выйдет из нее.

Она хотела, чтобы в ее словах было как можно меньше лжи, но, поскольку в правду никто не поверил бы, ей приходилось как-то выкручиваться. Жаннет — настоящая Жаннет — в самом деле была в коме.

— Ох, — сказал Рон. — Прости. Но ты могла позвонить.

— А потом свалился и мой брат Джек.

— Давно потерянный Джек?

— Я тут наткнулась на него, а через три или четыре дня он серьезно заболел — высокая температура, бред. Так что одно нашло на другое.

— Да, тебе досталось. — Кроме беспокойства, в его голосе теперь звучало понимание. Это всегда было сильной стороной Рона: умение понимать. — Ты так и не сказала, как себя чувствуешь.

— Честно говоря, не очень.

— И все же… ты могла позвонить. Ты еще в Нью-Йорке?

— Да.

— Значит, на концерт ты никак не успеешь. — Он понизил голос. — Лиззи будет страшно переживать.

— Я знаю, Рон. Неужели ты думаешь, я и сама не переживаю? Позови ее, пожалуйста.

Возник голосок ее дорогой милой девочки. Кейт взмолилась, чтобы она ее поняла. И Лиззи сказала, что все в порядке, что будет и другой концерт, на котором она будет выступать специально для мамы, когда она вернется домой, — и Кейт расплакалась, и пообещала, что никогда в жизни больше не пропустит ни одного концерта.

— Ты же знаешь, Лиззи, что я люблю тебя больше всего в жизни, — сказала она. — Что бы ни случилось, никогда не забывай этого.

Затем она поговорила с Кевином.

— Я чувствую себя ужасно виноватой. Прочитала такую лекцию, что мы должны держаться одной семьей, и сама же не справилась… Но ты же знаешь, что, будь у меня возможность оказаться вместе с вами, я бы тут же это сделала.

— Конечно, ма.

— Так что замени меня, ладно? Будь моим представителем.

А затем она сказала ему, как гордится им, как любит его и хочет, чтобы у него все и всегда получалось в жизни.

На линии снова возник Рон. Голос у него был приглушенный.

— С тобой что-то происходит, Кейт? У тебя такой странный голос. Дети перепугались.

— Я не хотела волновать их, — сказала она. — Может, все дело в том несчастье, которое постигло Жаннет. Невольно начинаешь думать, что же хорошего ты сделала в жизни. И в чем ошибалась. Прости, что я так вторглась в твою жизнь, Рон.

— Ты? Нет, это было…

— Это моя вина, Рон. Во всем виновата я. Ты хороший человек, и тебе было бы куда лучше, если бы мы никогда не встретились.

— Но тогда не было бы Кевина и Лиззи.

— Да, это так. Они — лучшее, что мы сделали в жизни. — Она сглотнула. — Ты счастлив, Рон?

— Я? — Похоже, он удивился. — Не совсем, но терпимо. Нельзя ждать, что счастье придет к тебе дважды.

Эти слова поразили ее.

— Дважды? А когда было в первый раз?

— Может, десять лет назад, когда мы только начинали нашу практику, а дети пошли в школу. Я… я думал, что мы были отличной командой, ты и я. И казалось, перед нами открываются безграничные возможности. Никогда в жизни я не испытывал такого счастья. И мечтать не мог, что оно придет ко мне. И частью его была ты, Кейт. Это ты принесла его мне. Так что даже и не заикайся, что мне было бы лучше без тебя.

У Кейт потекли слезы по щекам. Она не могла произнести ни слова.

Пожалуйста, только не спрашивай, была ли я счастлива, подумала она, потому что порой думаю, что вообще не испытывала в жизни подлинного и искреннего счастья.

Да, были островки счастья в общении с детьми, была надежда на него, связанная с Жаннет, но настоящее счастье всегда оставалось где-то за углом, за следующим дальним холмом.

Наконец она обрела голос и с трудом сказала:

— Ты хороший человек, Рон. Отличный отец, а мужем ты был куда лучшим, чем я тебе женой. Никогда не забывай об этом.

— Мне в самом деле не нравится твой голос, Кейт. Ты… — Он еще больше понизил голос. — Похоже, у тебя депрессия. Но ты же не собираешься сделать что-то непоправимое?

Ей надо кончать этот разговор. И как можно быстрее. Прежде чем она сломается.

— Рон, — укоризненно сказала она, — за все эти годы ты мог куда лучше узнать меня. Дело в том, что я никогда так надолго не расставалась с детьми, а то, что здесь произошло, вызывает у тебя мысли о смерти. Я же не могу не думать: а что, если по пути домой со мной что-то произойдет? Ведь у нас никогда не было времени сказать людям, которых мы любим, как много они значат для нас, и поэтому мне так хочется дать им знать, как важны они для меня и как мне грустно, что я огорчала тебя. Вот и все, ладно? Я скоро буду дома. Ой, кто-то стучит в дверь. Мне надо идти. Пока.

Кейт отключила мобильник и опустилась на пол. Сдерживая слезы, она смотрела на телефон. Господи, как ей не хочется этого делать, но другого пути нет. Ради Кевина, ради Лиззи. Да и ради себя. Она должна справиться.

Взяв будильник, она положила конец всем эмоциям. Прижав его к бедру, она поставила таймер на 10.00 пополудни. На концах наспех скрученных проводов болтались два детонатора. Время она поставила навскидку, но прикидывала, что его должно хватить. Она уже достаточно знала о Единстве, дабы понимать, что новое место встречи довольно далеко, а мутация вируса в штамм, распространяющийся воздушно-капельным путем, — это дело отнюдь не нескольких минут. Она предполагала — точнее, молила, — что к тому времени окажется среди них.

Она аккуратно ввернула детонаторы в их прежние дыры, освободила наплечную сумку от всего лишнего и осторожно положила взрывное устройство на самое ее дно. Прихватив кухонное полотенце, она прикрыла бомбу, а сверху положила косметику и какие-то мелочи.

Найдя ручку и клочок бумаги, она быстро набросала записку Джеку, объяснив, что идет мутация и как она собирается положить ей конец. Она плохо представляла, куда ей придется ехать, но если он решит последовать за ней и успеет вовремя — то есть до десяти часов, — может, он найдет другое решение, которое позволит ей остаться в живых, чтобы увидеть, как растут Кевин и Лиззи, чтобы стать наконец свекровью и тещей, а потом и счастливой бабушкой…

Но в данный момент был только один путь.

Так… где же оставить записку? Она не хотела, чтобы та была на том месте, где ее увидит Единство, когда придет за ней, — весь ее план может рухнуть. Она осмотрелась, и взгляд ее упал на микроволновку, которая продолжала стоять на полу.

Ну, конечно.

Теперь она готова.

Она обратила внимание на маленький пистолет Джека. Может, прихватить и его? Поскольку ей придется иметь дело со смертью и разрушением, она хотела иметь пистолет при себе. Кейт сунула оружие в карман юбки.

Теперь самое тяжелое: отключение микроволновки. И еще открыть дверцу — за ней будет место, куда спрятать записку Джеку. Единство никогда не станет заглядывать туда, но Джек обратит внимание на открытую дверцу… во всяком случае, она на это надеялась.

Держа записку в правой руке, она протянула левую к защелке дверцы, но рука замерла на полпути. Казалось, она понимала последствия этого действия. Она заставила ее двинуться вперед — Кейт как бы отказывалась бороться с Единством, — и кончики пальцев коснулись защелки.

Неужели нет другого пути, буквально застонала она. Ведь должна же быть какая-то альтернатива!

Нет. Ее не существует.

Кейт потянула защелку. Когда дверца приоткрылась и тихое гудение печки смолкло, она сунула письмо внутрь…

…и почти сразу же все нахлынуло: звуки, прикосновения, присутствие Единства.

Кейт! Ты вернулась! И ты одна! Это значит, что ты остаешься с нами! Восхитительно, Кейт. Нам так не хватает тебя.

И она знала, что это правда. Когда ты в Единстве, лгать невозможно. Ее затопила волна теплой любящей доброжелательности… и это было так чудесно. Почему она вообще сопротивлялась? Она смутно припоминала, что была опечалена, была испугана — но чем? Одиночеством? Этого не может быть. Она больше никогда не будет одна.

Она чувствовала, что бывшая Жаннет ждет за дверью на ступеньках лестницы, чтобы доставить ее на общее собрание. Кейт любила ее — но не больше, чем она любила всех остальных членов Единства. Она смутно припомнила, что любила ее порочным, куда более плотским образом, но это было в прошлом.

Она открыла дверь и спустилась по ступенькам к Жаннет. Сегодняшний вечер обещает быть просто удивительным. Большой Прыжок приведет их к Великой Неизбежности, и она будет частью ее. Она чувствовала себя спокойно и уверенно. Вот где ее подлинное место. И ничего остального не существует…

Внезапный взрыв радостных криков и аплодисментов удивил Сэнди.

Внимание у него уже стало рассеиваться. В жизни ему приходилось бывать на скучных вечеринках, но эта была… просто гаси свет. Шесть человек сидели несколько часов не произнося ни слова. И отнюдь не потому, что были немыми или глухими; они не пользовались и языком знаков. Они даже не гудели, как на той встрече, за которой ему довелось наблюдать раньше.

Эта жутковатая атмосфера стала надоедать, и Сэнди уже хотелось, чтобы что-нибудь произошло. И в самом деле что-то стало назревать — Сэнди видел, что их манеры, их язык тела говорят, как в них растет ожидание. Оно крепнет. В воздухе повисло напряжение. Может, что-то не так. Но как бы там ни было, Сэнди надеялся, что сможет досмотреть до конца.

Но вдруг его рассеянные мысли вернулись к той комнате бунгало, где неожиданно раздались голоса — подлинные человеческие голоса.

Улыбки, смех, всеобщие объятия…

Что происходит? Что я пропустил?

Наконец все расселись, и снова наступило глухое молчание. Но напряжение исчезло — это не подлежало сомнению. Сэнди видел, что все полны какого-то ожидания.

Странно. Чертовски странно.

Может, они прикидывают, как помочь Холдстоку удрать из страны? Или, чтобы избежать преследования, перебраться куда-то всей сектой?

И тут он заметил, что кто-то убрал фотографию в черной рамочке со свободного стула и поставил ее на соседний столик. Теперь Сэнди мог рассмотреть фотографию. Он чуть не поперхнулся, когда узнал эту физиономию: Эллен Блаунт, женщина, которая хотела всадить нож в спину Спасителя.

Сэнди словно трахнуло по голове: он припомнил, что эти столь невинно выглядевшие люди уже убили одного человека и покушались на другого. А теперь он находится черт-те где и глазеет на них. Он что, с ума сошел? Он должен развернуться и уносить ноги к чертовой матери отсюда. Эти люди — убийцы, и если они увидят, как он шпионит за ними, то убьют и его тоже.

Возвращайся к машине, наблюдай с безопасного расстояния и будь готов мгновенно сорваться с места. Самое умное, что ты сможешь сделать.

Но никто не обещал, что игра будет вестись по правилам.

И тут он вспомнил слова Спасителя: «Если копы не возьмут Холдстока, я сам нанесу ему визит».

Может, он должен позвонить ему и дать знать, что здесь происходит. Появление человека, которого они пытались убить, явно оживит вечеринку.

Сэнди тихонько отдалился от дома и направился в конец квартала, чтобы посмотреть, как называется улица. Теперь он может оставить адрес на автоответчике Спасителя.

Но если ничего не происходит, то, может, Сэнди удастся хоть как-то подтолкнуть ход событий.

Джеку показалось, что желудок превратился в свинцовый ком, когда он увидел приоткрытую дверь квартиры.

Он осторожно скользнул в нее и сразу же кинулся на кухню.

— Кейт?

В его спальне, у телевизора — все пусто. Никаких следов борьбы. Обратно к дверям: никаких следов взлома. Что за чертовщина? Смахивало, что Кейт просто выключила духовку и ушла. Но она не могла этого сделать.

Все же не подлежало сомнению, что именно так она и поступила. А это означало, что она, находясь под влиянием Единства, бродит где-то по городу.

Джека охватила паника. Она может быть где угодно. Почему? Почему она это сделала? Он стоял у молчащей микроволновки, глядя на треснувшее стекло дверцы. Он уже был готов плотно прикрыть ее, как заметил внутри краешек листа бумаги. Распахнув дверцу, он вытащил его, развернул и прочел.

И прочел снова. Во рту пересохло, и язык превратился в сухой пергамент.

Вирус… мутация в воздушную форму… бомба.

Кинувшись к секретеру, он увидел выдвинутый пустой ящик. «Земмерлинг» тоже исчез.

Она заново воссоздала бомбу, превратив себя в троянского коня.

У Джека спазмом перехватило горло, когда он представил, как Кейт сидит тут в одиночестве, собирая взрывное устройство. Какое ею владело отчаяние, раз она пошла на это…

Почему, Кейт? Ему хотелось выкрикнуть эти слова. Почему ты не могла дождаться меня? Мы бы вместе вступили в бой. И я бы справился, если бы ты дала мне это сделать!

Десять часов… в записке говорится, что, если он может что-то сделать, пусть постарается успеть до десяти. Он посмотрел на свои часы: 8.05. Осталось меньше двух часов. Но если бы в его распоряжении было и два дня — он же понятия не имеет, где Кейт.

— Кейт! — шепнул он записке. — Где ты?

Он заметил телефон. Она им пользовалась. Может быть…

Джек проверил автоответчик. Только одно послание. Ради бога!

— О, дерьмо! — выдавил он сквозь зубы, когда узнал голос Палмера.

— Для вашего сведения: ваш друг Холдсток с остатками своей секты переместился для встреч по адресу: Старфишер-Лейн, 7 в Оушн-Бич, Нью-Джерси. Можете явиться сюда и полюбоваться. Ничего более странного видеть не приходилось.

Едва только прозвучало последнее слово, Джек сорвался с места. Джимми Олсен, друг и помощник Супермена, появился как раз вовремя. Не стоит тратить время, чтобы вооружаться. Огневой мощи у него хватит. Вот что нужно ему — время.

Русская женщина сказала, что Единство будет причиной войн, ненависти, смертей, страхов, боли и разрушения. Если им это нравится, это же они и получат. В полной мере.

Наконец Сэнди забрался в машину, где можно было укрыться от сырого соленого ветра, и сейчас сидел в ней, прикидывая, что делать. С момента бурной вспышки радости прошло два часа, и с тех пор из бунгало не доносилось ни звука. Никто не вставал с места, разве чтобы налить прохладительный напиток или взять крекер с сыром.

Сэнди размышлял, что если Спаситель получил его послание, то он уже едет сюда. А уж это Сэнди никак не хотел пропустить. Каким бы он ни был усталым.

Его внимание привлек проблеск света на соседней улице. Свет фар приближался к бунгало, где устроилась секта. Сэнди немедленно выбрался из машины и направился к нему. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как две женщины подошли к дверям бунгало и те открылись перед ними. Сэнди перебрался к прежнему наблюдательному пункту и уставился в окно.

Из этих двух Сэнди довелось видеть брюнетку — она была в числе тех, кто на одной из встреч сидел и гудел, — а вот блондинка была новенькой. Ее встретили как сбежавшую и вернувшуюся дочь, которую каждый стремился обнять, — но, черт возьми, все без единого слова!

Наконец все утихомирились и расселись на стульях, составленных в круг. Когда осталась стоять только блондинка, все вдруг оцепенели, глядя на нее. А она, в свою очередь, смотрела на какой-то предмет, который держала в руках.

Когда Сэнди узнал его, то чуть не прыгнул в окно. Он уже видел этот маленький пистолет.

Откуда ты взяла пистолет, Кейт? Не знаю. Я никогда его раньше не видела. Кейт удивленно смотрела на этот блестящий предмет, что лежал у нее на ладони. Когда она нагибалась, чтобы поставить под стул сумку, оттягивавшую плечи, то почувствовала, что содержимое кармана врезается ей в бедро. Именно его она и извлекла. Предмет был такой маленький, что его трудно было считать настоящим, но он был из стали и слишком тяжелый, чтобы быть игрушкой.

Почему ты принесла его сюда?

Я даже не знала о его существовании.

Должно быть, он принадлежит твоему брату. Он очень опасный человек. Но по завершении сегодняшнего вечера он станет беспомощен. Оставь в покое оружие и займи свое место.

Что она и сделала, положив пистолет рядом с полупустой миской картофельных чипсов.

Да, должно быть, он принадлежал Джеку. У него было много пистолетов — она сама их видела. Но, ради всех святых, каким образом этот оказался у нее в кармане? Она счастлива, что бывшая Жаннет увела ее от брата — туда, где он не сможет найти ее и снова нарушить связь с Единством.

Кейт, остался всего час до полного слияния — и тогда оно придет к нам на помощь в Великом Прыжке, за которым последует Великая Неизбежность.

Сейчас Кейт понимала, что вызывало беспокойство у Единства: потеря бывшей Эллен могла помешать трансформации. Очевидно, для достижения коллективного сознания необходима определенная критическая масса клеток мозга, инфицированных вирусом, а вот для начала мутации нужна масса покрупнее.

Представить только… вирус способен мутировать по своей собственной воле. В трудах по вирусологии такая возможность даже не упоминалась. Придется их переписывать…

Нет, не переписывать. Выкинуть в мусор. Ибо, когда Единство достигнет Великой Неизбежности, никакие медицинские тесты больше не понадобятся. Болезни уйдут в прошлое. Единство не потерпит никакого внешнего воздействия — бактерии и вирусы-соперники будут немедленно опознаны, стоит им попасть в организм, и незамедлительно уничтожены. Под руководством Единства все поврежденные или мутировавшие клетки, начиная с раковых, будут замещены здоровыми. От генетических болезней останутся лишь воспоминания после того, как все дефективные гены будут исправлены: заменить неправильную последовательность в основе ДНК правильной — дело несложное. Будут прочищены артерии, укрепится костный скелет, а травмы тканей станут заживать куда быстрее.

Великая Неизбежность принесет человеческой расе золотой век здоровья и бессмертия.

Кейт с трудом могла дождаться его.

Но первым делом — Большой Прыжок.

Сев, она сплела руки с бывшей Жаннет слева, а справа с бывшим Чарльзом, и ее охватило чувство Слияния. Она полна значимости, она — часть чего-то неизмеримо более крупного, чем она сама, которое превратит этот мир в подлинный рай; пока же она на стартовой позиции, готовая к трансформации, — а после нее все станет возможно…

В воздухе возникло сияние. Кейт закрыла глаза, но сияние осталось, потому что оно шло откуда-то изнутри. Она испытала пьянящее головокружение, когда сознание ее постигло молекулярный уровень, где цепочки ДНК вирусов перестраивались в новый порядок, который позволит приобретать новых хозяев и, используя воздушные течения, постоянно и неуклонно обеспечивать приток новых членов.

Такого экстаза она не испытывала никогда в жизни…

Но тут Слияние было жестоко нарушено треском и грохотом, словно дверь сорвали с петель, и голосом…

— Кейт!

На плечо легла чья-то грубая рука, которая бесцеремонно встряхнула ее…

Теперь Кейт видела себя глазами Единства: она сидит спиной к дверям, а над ней стоит какой-то человек… это Джек.

Ее — так же как и Единство — пронзила острая тревога. Джек! Он не должен быть здесь. Она должна заставить его убраться. Он может помешать трансформаций…

Была и еще одна ужасно важная причина, по которой он не должен быть здесь, но она никак не могла припомнить ее.

— Кейт.

Джек разорвал их сцепленные руки с бывшей Жаннет, с силой разорвал контакт с бывшим Чарльзом, — и картина перед ее глазами изменилась…

— Кейт, ты меня слышишь? Она открыла глаза и повернулась.

— Что ты здесь делаешь, Джек?

Его глаза блестели, на скулах перекатывались желваки, он говорил сжав зубы.

— Неужто я должен объяснять тебе? — Он схватил ее за предплечье и потянул к дверям. — Давай! Мы уходим отсюда!

НЕТ!

Вскрикнула не только Кейт — хор голосов раздался и в голове, и в ушах. Единство вскочило на ноги, возмущенно размахивая руками.

Джек выхватил из-за спины пистолет, большой, черный, с угловатыми очертаниями. Ствол, миновав Кейт, взял на прицел членов Единства.

— Кто хочет стать первым? При виде оружия Кейт осенило. Тот маленький пистолет!

Да, Кейт! Да!

Подчиняясь Единству, она вывернулась из-под руки Джека и схватила со стола маленький пистолет. Когда она вскинула его, в голове у нее раздался громовой голос:

Стреляй в него! Уничтожь его!

Кто-то в Единстве знал, как обращаться с оружием, и по его указанию левая рука Кейт оттянула затвор и отпустила его.

Прицелься в него и нажми на спусковой крючок!

Но Кейт не смогла этого сделать. У нее не получилось.

Нет. Она повернулась к нему. Я никогда не стреляла и если попробую, то могупромахнуться.

СТРЕЛЯЙ!

Теперь она стояла лицом к Джеку. Ее рука уже стала поднимать пистолет, но вдруг Кейт резко развернула ствол и прижала его себе к горлу.

Нет, Кейт!

— Кейт, что ты делаешь? — побледнев, вскричал Джек.

Единство попыталось заставить ее опустить пистолет, но теперь ею владела какая-то гораздо более мощная сила, которая поднялась из глубин ее существа и, сметя лабиринт защитных инстинктов, что таились в самых древних участках мозга, хлынула в руку, которая и застыла на месте.

Дай мне договорить! Я заставлю его уйти! Внезапно она обрела голос. V — Уходи, Джек! Прошу тебя.

— Нет. — Он не сводил глаз с ее горла, с той точки, куда уткнулся ствол. Голос его напоминал хриплое карканье. — Без тебя не уйду.

Она видела, как он отвел назад свободную руку, как напряглось его тело, готовое к прыжку.

— Я знаю, что ты задумал, Джек. Даже и не пробуй. Клянусь Господом, если ты сделаешь хоть шаг ко мне, я покончу с собой тут и сейчас.

Его взгляд скользнул вниз и остановился на сумке, которая стояла у ее ног. Почему он так смотрит на нее? Когда Джек снова поднял на нее глаза, его \ взгляд был полон ужаса.

— Кейт, прошу тебя. Будь умницей. Опусти пистолет… и пойдем со мной. Сейчас. Это важно!

Скажи ему, что пойдешь с ним попозже.

— Дай мне немного времени, Джек, и потом я пойду с тобой.

— Только сейчас!

Он так нервничает… так боится… чего?

— Потом, Джек.

Он облизал губы и посмотрел мимо нее.

— Они тебя отпустят?

Семь голосов за ее спиной произнесли в унисон:

— Возвращайся через два часа, и пусть она идет куда хочет. Можешь увести ее куда угодно.

Чем дальше, тем лучше. Джек прищурился.

— Почему я должен вам верить?

— Это правда, Джек, — сказала Кейт. — Я не вру тебе.

— Не…

— Я не дам увести себя, Джек. — Кейт еще сильнее уткнула ствол в горло. — Или я погибну сейчас, или уйду с тобой попозже. Решать тебе.

Кейт видела, как лицо брата исказила мучительная агония страха, но в ней жила надежда, что он послушается. Она не хотела спускать курок. Не потому, что боялась смерти — она бы с радостью умерла ради Единства, — а потому, что ее смерть помешает трансформации.

Внезапно Джек расслабился. Похоже, он принял решение.

— Хорошо. Через два часа. — Он посмотрел на запястье. — Черт! Уже без десяти десять!

Ее охватила тревога. Без десяти десять! Но почему ход времени наполняет ее таким беспокойством и страхом?

— Иди же, Джек! Уходи — и как можно дальше!

Это ее слова — не Единства. Почему она их произнесла? Почему она полна такого отчаянного беспокойства — как можно скорее выгнать его отсюда? Она не может объяснить, но твердо знает — он не может оставаться здесь. Он должен уходить — и немедленно!

— Я ухожу! — быстро сказал он, отступая к дверям. — Но вернусь ровно без десяти двенадцать и хочу увидеть, как Кейт стоит перед дверьми этого дома, ожидая меня. Если же нет…

Не окончив фразы, он вышел. Великолепно, Кейт, сказало Единство, когда она опустила пистолет.

Мы сказали ему правду?

Конечно. Как только завершится Большой Прыжок, мы сами захотим, чтобы ты стала путешествовать — далеко и широко, и всюду, где ты окажешься, распространять трансформированный вирус. Он будет думать, что разрушил наши планы, а на самом деле будет способствовать нашей задаче.

И Кейт почувствовала, как теплая пелена снова обволакивает ее.

Ты отлично сработала, Кейт. Ты превратила врага в нашего невольного союзника. Мы гордимся тобой!

Их похвала наполнила Кейт счастьем.

Ну и дела!

Сэнди просто терялся от обилия вопросов, которые лезли ему в голову. Что, черт возьми, все это значит? Спаситель сказал, что был нанят покойным доктором Филдингом, дабы защитить его от секты, но кто эта женщина, которую он только что пытался вытащить оттуда? Его подруга? И когда она поднесла пистолет себе к горлу… Ну и дела! Судя по ее голосу, Сэнди не сомневался, что она серьезно намеревалась спустить курок. А когда семь остальных ее сподвижников по секте заговорили хором… вау! У него по спине пошли ледяные мурашки.

Да ведь никто и не поверит. Господи, ну почему он не прихватил с собой видеокамеру!

Члены секты вернулись на свои места и снова взялись за руки. Сэнди уже был готов отползти от окна и пойти искать Спасителя, когда рывком распахнулась входная дверь. На пороге снова возник Спаситель с пистолетом в руке, но на этот раз он не стал останавливаться и не произнес ни слова. Одним прыжком он, как гигантский хищник, влетел в комнату, схватил блондинку, сорвал ее с места, перекинул через плечо и исчез за дверью.

Сэнди застыл на месте, глядя в окно, потрясенный и онемевший, как и семь остальных сектантов. Всего несколько мгновений назад блондинка была здесь — а теперь исчезла. Неужели кто-то из них сорвется с места и кинется за ними вслед?

Нет. Они так и остались стоять в разорванном кругу. А затем все стали расплываться в каких-то странных улыбках. Сэнди видел, как женщина, смахивавшая на ротвейлера, вынула мобильный телефон, набрала номер, и он услышал, как она говорит:

— Полиция? Я хотела бы сообщить о похищении.

Спаситель крепко попал в дерьмо! Как бы предупредить его?

— Прости, Кейт, что действовал как пещерный человек, — обратился Джек к женщине, которая, вися на его плече, орала, лягалась и царапалась, — но иного пути не было.

Он глянул из-за свободного плеча, дабы убедиться, что его никто не преследует. Но улица оставалась пуста.

Чем дальше, тем лучше. Он знал, что до успешного завершения еще далеко, но, по крайней мере, при нем была Кейт, и он не собирался отдавать ее.

С первой частью задачи он справился легко. Он прикинул, что Кейт придется отложить «земмерлинг», чтобы снова взяться за руки. На что он отвел полминуты, после чего и вернулся за ней. Он был готов открыть стрельбу, но, поскольку на плече у него висела Кейт, мог и промахнуться по кому-то из членов этой семерки. Пусть уж лучше работу завершит бомба Кейт.

Но сейчас, пока не рвануло, и он сам, и Кейт должны оказаться отсюда как можно дальше. Сомнительно, что хоть кто-то из Единства выживет. Но Джек вернется проверить.

Машину он оставил у обочины в конце улицы. Идти всего полквартала. Спрятать ее в багажнике и сняться с места — уехать как можно дальше, когда…

Раздался оглушительный грохот, и чья-то гигантская рука толкнула его в спину, отчего Джек полетел кубарем, выпустив Кейт. Они одновременно упали на песчаную дорогу, после чего Джек подполз и навалился на нее, прикрывая своим телом.

Она дергалась и содрогалась под ним, как в эпилептическом припадке. Оглянувшись, Джек увидел, как в небо уходит огненный гриб, унося с собой последние остатки роя Единства.

С неба посыпались обломки, часть из которых была объята пламенем.

— Ты это сделала, Кейт! — прошептал он. — Ты смогла…

Что-то тяжелое ударило его по спине и по затылку…

Следующей мыслью, которая пришла к Джеку, было осознание, что он в одиночестве лежит на дороге. Его мутило, у него кружилась голова, но он заставил себя привстать на колени, потому что его поднял голос Кейт. Она кричала где-то за его спиной:

— Жаннет! Жаннет!

Повернувшись, он увидел, как Кейт, хромая, идет к тому адскому пеклу, которое когда-то было бунгало. Поднявшись, он кинулся за ней.

Повсюду лежали пылающие обломки — на улице, на крышах, — а бунгало, в котором всего несколько минут назад сидела Кейт, полностью исчезло. От строения ровно ничего не осталось, кроме бетонного фундамента. Из разорванных труб хлестала вода, исходя раскаленным паром; четыре машины, стоявшие перед домом, превратились в мятые куски металла; занялись пламенем полдюжины соседних бунгало.

Догнав сестру, он развернул ее:

— Кейт!

Удивленно взглянув на него, она не могла скрыть потрясения.

— Джек? Что ты здесь делаешь?

— Это ты, Кейт? Ты, настоящая?

Она кивнула. На ее лице со следами слез плясали отблески пламени.

— Да, но…

Джек порывисто обнял сестру и притянул к себе. Его настолько переполняла радость, что он не мог произнести ни слова. Кейт вернулась. Единства не существует.

— Слава богу! Я уж думал, что потерял тебя!

— Но где Жаннет? — Она оттолкнула его. — Я должна найти ее!

— Ты не сможешь, — сказал он. — Ты… у тебя не получится.

— Но я должна! — всхлипнула она. — И я это сделаю… ради нее!

Она вырвалась из его рук. Джек видел, как, приблизившись к пылающим руинам, она отпрянула перед стеной жара. Он хотел оттащить ее и любой ценой доставить обратно в Нью-Йорк, но понимал, что она не уйдет, пока не убедится, что тут ей больше нечего делать.

Он посмотрел на дорогу. Привлеченные зрелищем, с трассы съезжали машины — предложить помощь, а то и просто поглазеть и уехать. По узким песчаным улочкам, как мотыльки на огонь, спешили зеваки.

Повернувшись, он заметил распростертую на песке в отдалении от развалин какую-то темную скорченную фигуру. Может, это останки Жаннет? От них почти ничего не осталось, но чем ближе он подходил, прикрываясь от палящего жара, тем больше они походили на человека.

Он встал на колени рядом с обугленным телом. Нет, это не Жаннет. Кто-то другой… мужчина. Лицо изуродовано взрывом, от одежды остались лишь опаленные клочки… но все же можно узнать Сэнди Пал-мера. Где же он прятался?

Бедный дурачок. Похоже, ему наконец досталась та судьба, о которой он мечтал — ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ РЕПОРТЕРА, КОТОРЫЙ ПРЕСЛЕДОВАЛ СЕКТУ УБИЙЦ, — но он уже не сможет порадоваться удаче.

— О боже! — прозвучал голос за спиной. — Он мертв?

Встав, Джек увидел потрясенного мужчину средних лет, но ничего не ответил ему. К ним уже спешили другие. Он слышал, как приближаются звуки сирен.

Пора уходить. Оглянувшись в поисках Кейт, он увидел, как она бродит в отдалении, рядом с соседним бунгало, наполовину охваченным пламенем. Он направился к ней.

— Слушайте, на вашем месте я бы не приближался к этой лачуге, — сказал один из зевак. — В любую минуту может рвануть и другой баллон с пропаном.

С пропаном? Они так считают? Ну, конечно. Но Джек знал, что причиной взрыва в бунгало была не емкость с жидким газом. Она внесла свою лепту потом.

Но тут он оцепенел, увидев, как рядом с горящим домом, у которого стояла Кейт, языки пламени лижут ржавый баллон высотой в четыре фута…

— Кейт! Отойди!..

Этот взрыв стал лишь бледной тенью предыдущего — небольшой выброс пламени, звук слабее в десять раз. Джека лишь шатнуло. Но пламя поглотило Кейт и отшвырнуло ее. Она ударилась о стену соседнего дома и рухнула на землю, как сломанная кукла.

Зеваки с воплями рассыпались по сторонам, а Джек кинулся к неподвижному телу, распростертому на песке. Он со стоном повторял снова и снова лишь одно слово, единственное слово, которое мог выдавить его потрясенный ужасом мозг:

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет…

Когда он добрался до Кейт, то увидел, что ее волосы опалены, на блузке — прожженные дыры, но в общем одежда от огня не пострадала. Он уже был готов вознести благодарственную молитву, как увидел кровь… и зазубренный кусок металла, вонзившийся в область солнечного сплетения.

Джек опустился на колени рядом с сестрой — не только для того, чтобы быть ближе к ней, но и потому, что ноги не держали его. Он инстинктивно потянулся к окровавленному куску металла, чтобы извлечь его, но остановился и помедлил, не зная, что делать, и боясь, что только ухудшит состояние Кейт. Наконец он обеими руками сжал ее ладонь.

— Кейт! Кейт! Ты в порядке?

Идиотский вопрос — она явно не была в порядке. У нее затрепетали веки. Она открыла глаза.

— Джек? — еле слышно шепнула она. — Джек, что?..

— Баллон с газом… — Слова замерли у него на губах.

Он видел, как она скользнула взглядом по телу, остановив его на торчащем из груди осколке металла.

— О господи.

Эта ситуация, когда он мог лишь стоять на коленях и беспомощно смотреть на нее, убивала его. Он должен что-то делать.

— Вытащить это? — Она же доктор, подумал он. Она должна знать, что делать.

— Лучше не трогай.

— О'кей, ладно, — сказал он ей. — Пусть остается. Помощь уже в пути. Слышишь сирены? Все будет отлично.

Теперь она смотрела на него.

— Я… не… думаю. — Сжав пальцы, она вцепилась ему в руку. — Джек, темнота… она подступает, и я боюсь.

— С тобой все будет…

— Не за себя. За тебя, за Кевина и Лиззи… за всех. Она подступает, Джек. Вирус все еще в моем мозгу… и поэтому я все вижу. Тьма ждет, но она скоро наступит… и поглотит всех.

— Кейт, побереги силы.

— Нет, слушай. Лишь горсточка людей способна преградить ей путь… и ты один из них.

Она заставила его вспомнить ту русскую женщину. Это война, ты боец.

— Кейт…

— Пожалуйста, позаботься о Кевине и о Лиззи. Обещай мне, что ты спасешь их от…

— Обещаю. А теперь помолчи.

Подняв взгляд, он увидел, как на них таращится полдюжины зевак, и испытал желание пристрелить их всех.

— Чего вы глазеете? — заорал он. — Убирайтесь отсюда! Вы что, не видите — она ранена! Нужна помощь!

Он снова посмотрел на Кейт, и у него остановилось сердце, когда он увидел ее закрытые глаза. Но она еще дышала.

— Кейт?

Она не открыла глаз, губы ее не шевельнулись.

— Джек. — Она говорила так тихо, что он еле расслышал ее.

Он чувствовал, что она уплывает, ускользает.

— Кейт, не уходи. Прошу тебя, не уходи… Внезапно повсюду засверкали красные огни — две полицейские машины, «скорая помощь», и какой-то голос закричал:

— Сюда! Сюда! Здесь тяжело ранена женщина! Джек наклонился к сестре, коснувшись губами ее уха:

— Вот и помощь прибыла. Слушай меня, Кейт: я люблю тебя и не хочу тебя терять. Продержись еще немного… ты справишься.

Вот и реанимационная команда — двое мужчин и две женщины в специальных комбинезонах и латексных перчатках; Джек увидел, как изменилось выражение их лиц, когда они склонились над Кейт: от озабоченного до мрачного. Он позволил отодвинуть себя в сторону, когда три человека умело положили ее на носилки, пока четвертый говорил по телефону с врачом из местного реанимационного отделения, объясняя ситуацию и советуя заблаговременно вызвать хирурга.

Джек держался вплотную к ним, когда они внесли носилки — именно внесли, а не вкатили — в стоящую рядом машину «Скорой помощи», и, увидев, как их закрепили у задней стенки, полез вслед за ними.

— Я поеду вместе с ней, — сказал он одному из медиков. В нем была сумасшедшая уверенность, что если он будет рядом, держа Кейт за руку, то одной лишь силой воли сможет удержать ее среди живых.

— Простите, сэр. Это против правил.

У Джека чесались руки вытащить для убедительности «глок»; вместо этого он схватил мужчину за руку:

— Может, вы не расслышали: я еду вместе с ней.

— Если бы даже вам разрешили, там нет места, и если ей понадобится помощь, вы будете только мешать.

Джек отступил. Меньше всего он хотел мешать. Посмотрев из-за плеча медика, он увидел, что в вены на обеих руках Кейт уже введены иглы для инъекций и ей прослушивают сердце.

Как только дверца машины захлопнулась, справа от Джека появился коп.

— Вы знаете эту женщину? — спросил он. Джек кивнул, не отрывая глаз от «скорой помощи», которая снялась с места.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, — сказал коп. На плече у него был красный щиток: «Полиция Довера».

Джек торопливо двинулся вслед за «скорой помощью».

— Мне нужно в больницу.

Чья-то рука схватила его за плечо и развернула на четверть оборота.

— Сэр, — сказал коп. — Предварительно вы дадите мне несколько ответов…

Он замолчал и сделал шаг назад. Джек был готов убить его, и, может, коп увидел в его взгляде это желание. Джек заставил себя набрать в грудь воздуха и протянул открытую ладонь: мир.

— Я спешу в больницу. Если вам нужны ответы, там и найдете меня.

Повернувшись, он побежал сквозь ночь, озаряемую красными сполохами, спеша выбраться на дорогу, где стояла его машина. Полицейский не стал его преследовать. Может, у него были более важные дела — например, отгонять зевак, чтобы они не мешали пожарной команде, или вместе с другими копами растягивать желтые ленточки полицейских барьеров.

Джек перешел на бег и был, наверно, не далее чем в десяти футах от машины «Скорой помощи», когда она выбралась на шоссе и включила сирену. Через боковое стекло он видел, как лихорадочно работают врачи, один из которых, склонившись к Кейт, начал ритмично нажимать ей на грудную клетку…

— Нет! — закричал он. — НЕТ!

У него лихорадочно колотилось сердце, когда он сорвал свою машину с места и погнал вслед за хвостовыми огоньками «скорой помощи». Выбравшись на шоссе, Джек пересек мост, что вел на материковую часть, и вписался в оживленное движение на трассе, стараясь не отставать от «скорой помощи», которой все остальные машины уступали дорогу.

— Гони! Гони! — кричал он, когда их тандем покрывал милю за милей.

Да где же эта чертова больница? Почему она так далеко?

Он давил в себе жуткое чувство нереальности происходящего. Этого не могло быть с Кейт — после всего, что ей довелось пережить. Кейт — одна из лучших людей, что он встречал в жизни, она самая лучшая. Нет, с Кейт этого не могло быть.

Наконец больница. «Скорая помощь» остановилась у дверей реанимационного отделения, где уже ждал врач. Выскочив из своей машины, Джек уткнулся лбом в заднее стекло «скорой» и успел увидеть, как врач скорбно покачал головой и выключил фонарик, которым светил в открытые глаза Кейт.

— Нет! — Голос Джека превратился в шепот, когда он обогнул машину, чтобы перехватить врача. — Ведь можно же еще что-то сделать!

— Мне очень жаль, — сказал доктор. Он был чернокожим, в его быстрой речи слышался английский акцент. — Она скончалась. Должно быть, осколок перебил артерию. Боюсь, что ее могло спасти лишь немедленное хирургическое вмешательство на месте.

И снова его охватило чувство нереальности. Растерянный и смертельно усталый, Джек прислонился к машине. Казалось, на него навалилась невыносимая тяжесть, когда он смотрел, как носилки с телом Кейт, прикрытым простыней, катят в больницу. Откуда-то у него нашлись силы последовать за ними. Безжизненное тело Кейт переложили на один из металлических столов в морге реанимационного отделения; все они были отделены занавесками друг от друга.

— Я бы хотел побыть с ней, — сказал он чернокожей медсестре с седеющими волосами.

— Конечно.

Когда она отошла, Джек приподнял простыню и посмотрел на бледное лицо Кейт. У нее было такое спокойное выражение… словно она спала. У него перехватило горло, и он с трудом сдерживал слезы, когда вернулась медсестра:

— Там снаружи полицейский, который хочет поговорить с вами.

Джеку хотелось заорать, чтобы их оставили наедине, черт побери! Но он сдержался.

— Вы позволите мне еще несколько минут? И не могли бы вы дать мне бумагу и ручку?

Она выудила из кармана то и другое и положила на прикроватный столик.

— Я скажу ему, что вы будете через минуту.

Когда она ушла, Джек разгладил бумагу костяшками пальцев и написал: «Кейт Айверсон, доктор медицины, Трентон, штат Нью-Йорк». Положил ручку. Посмотрев в проем меж занавесками, он увидел, что тот коп, который был на месте взрыва, пьет кофе и болтает с дежурной.

Джек вернулся к Кейт, поцеловал ее в лоб и взял под контроль все свои эмоции. Оставить здесь Кейт одну смахивало на откровенное дезертирство; он понимал, что удирает как крыса… но не мог остаться. Он снова проверил, на месте ли коп, затем раздвинул занавески с другой стороны. Джек шел как на автопилоте и, следуя указаниям на стенах холла, вышел через переднюю дверь. Она нашел свою машину, снялся с места и, спустившись с пандуса, взял курс на север. Когда он увидел знак, говорящий, что рядом стоянка, понял, что должен остановиться, а то взорвется. Он зарулил на свободное место и выключил двигатель.

Кейт…

Его охватило чувство непоправимой потери. Он только что снова обрел ее — и вот… она ушла. Навсегда. Это была его ошибка. Если бы только он не послушал ее и сделал то, что надо было сделать… Если бы только он не оставил у себя эту проклятую бомбу… Если бы только он пораньше успел домой…

Джек уткнулся лбом в рулевое колесо и всхлипнул.

Кейт…

Эпилог

Стоя за деревьями, Джек дождался, пока все ушли, и спустился по склону к двум рабочим, черному и белому, которые уже были готовы закапывать могилу.

— Эй, ребята, можете на несколько минут оставить меня тут одного?

Утреннее солнце светило с неприличной бодростью, и белый мужчина прищурился.

— Простите, мистер, церемония закончилась, и мы должны…

У Джека уже были наготове две двадцатки. Он протянул их:

— Дополнительные десять минут, чтобы попить кофе, вам не помешают, не так ли?

Могильщики посмотрели друг на друга, пожали плечами, взяли купюры и пошли к своему грузовичку, стоящему ярдах в пятидесяти.

Джек опустился на одно колено и посмотрел на блестящую металлическую поверхность гроба, опущенного в глубокую яму.

— Прости, что не мог прийти раньше, Кейт. Я пытался, но они меня не отпустили.

Взрыв прогремел восемь дней назад. Поскольку к делу подключился судебный медик, было проведено несколько криминальных расследований, официальные лица долго тянули с выдачей родным тела Кейт.

Джек с Джиа приехали в Трентон с самого утра, но, найдя траурный зал, он прошел мимо него. Не потому, что опасался сцен, которые могли ждать его внутри, боли в глазах отца, потрясения и страданий племянницы и племянника, которых он никогда не знал, а потому, что заметил парня, который, вооружившись телекамерой, сидел в машине по другую сторону дороги.

Джек понимал, почему здесь оказалась эта машина.

Даже брандмейстер на общественных началах догадывался, что баллон с газом не мог произвести таких разрушений, не мог начисто снести дом. Вызвали экспертов-взрывотехников. Были найдены следы пластиковой взрывчатки. Были установлены адреса жертв, и неожиданно выяснилось, что одна из них жила в том же квартале Нью-Йорка, где несколько дней назад бомбой с зарядом пластида была взорвана машина с двоими людьми. По тому же адресу обитала и другая жертва. Преступный заговор, пересекающий границы штатов? Это дело федерального значения.

После этого не было никаких сомнений, что соответствующее федеральное ведомство захочет получить полный перечень лиц, присутствовавших на похоронах Жаннет Вега и Кейт Айверсон. Фотография Джека будет опознана обитателями «Арсли» и доверским копом, который был на месте взрыва, затем появится распоряжение о его розыске — и начнется охота.

Утром он заметил машину с оператором у церкви и вот теперь — прямо у кладбища. Подонки.

— В жилах вашей семьи течет достойная кровь.

Джек чуть не подпрыгнул при звуке женского голоса, но из-за акцента понял, кого увидит, когда повернется. Сзади стояла русская и ее большой белый пес. Он не представлял, каким образом они столь бесшумно оказались у него за спиной, но в данный момент это его не волновало.

— Что вы об этом знаете? — спросил он.

— Отважная и мужественная женщина. Она спасла мир от уготованной ему страшной участи.

— И сама ее приняла. Черт возьми, как это все случилось?

— Это война. — Она обвела взглядом небо, траву, высокие сосны поодаль. — Война, чтобы уничтожить все это.

— И я боец. Так?

— Больше чем боец. Ты орудие. И, как орудие, ты должен быть закален, отточен, испытан и неутомим.

Джек посмотрел на нее:

— Ничего этого мне не надо!

— У тебя нет выбора.

— Но почему я?

— Не тебе возражать.

Они ни к чему не пришли. Но Джеку отчаянно хотелось кое-что узнать.

— По моей ли вине все это случилось с Кейт?

— Нет. Твоей вины тут нет.

Он испытал облегчение, но слабое.

— Тогда чья же? Потому что все это сильно воняет. У женщины, которую моей сестре довелось полюбить, возникла опухоль мозга, и в ходе лечения ее инфицировали вирусом, занесенным одной из сторон этой космической войны, к которой, по всей видимости, я оказался причастен. Неужели простое совпадение? Вот уж на что не куплюсь!

— И не надо. Это не совпадение. В твоей жизни больше не будет совпадений.

Эти слова потрясли Джека. Больше не будет совпадений… смысл слов был достаточно тревожен и сам по себе, но от глубокой убежденности говорившей у него перехватило дыхание. Он уставился на странную женщину, не понимая, кто она такая.

— Кто вы, леди?

— Твоя мать.

— Прекратите! Это не так!

— Это правда. — Женщина показала на гроб. — И ее мать тоже. И горжусь ею. Весь мир перед ней в неоплатном долгу.

Джек повернулся к гробу:

— Это вы правильно сказали.

Как мне будет не хватать ее! Он закрыл глаза, полные слез.

Он почувствовал, как рука женщины легко легла ему на плечо.

— Да, это трагедия, — успокаивая его, сказала она. — Но война состоит из трагедий, и перечень их еще не исчерпан. Копье не знает жалости.

Джек не сразу осознал, что уже слышал эти слова, но когда повернулся спросить, что за чертовщину она несет, то увидел, что рядом с ним никого нет.

Он внимательно осмотрелся. За несколько секунд она не могла оказаться у деревьев, и ни один из надгробных камней не был достаточно велик, чтобы скрыть ее вместе с маламутом.

Джек в одиночестве стоял у открытой могилы сестры, и в ушах его звучали прощальные слова этой женщины.

Кровавый омут

Наладчик Джек, специалист по необычным расследованиям, со своей подругой Джиа случайно попадает в дом медиума, где пробуждаются страшные силы. Разъяренное привидение, прорвавшееся в наш мир, жаждет крови. И Джек, чтобы умиротворить его, должен разыскать убийцу, совершившего много лет назад кровавое жертвоприношение…

Глава 1

Пятница

Белое подвенечное платье невесты.

Правда, оно — как минимум, на пару размеров теснее — было не на невесте и превратились со временем в бежевое.

— Можно полюбопытствовать, — наклонился Джек к Джиа, — почему наша хозяйка в подвенечном платье?

Она, сидя рядом на драном диване, купленном из третьих рук у старьевщика, попивала белое вино из пластикового стаканчика.

— Можно.

Ожидалась обычная вольная вечеринка. Знакомые художники собирались слегка отметить успехи одного из членов клана в мансарде бывшего склада у старого армейского сборного пункта в Бруклине. Пошли, предложила Джиа, развлечемся.

Развлекаться давно не хотелось, но ради нее Джек решился пойти.

Человек двадцать бродили по чердаку под громыхавшие из динамиков тяжелые звуки последнего альбома «Пейвмент», которые отражались от высокого потолка, огромных окон, стен из голых кирпичей. Гости щеголяли волосами всех цветов видимой области спектра, пирсингом, татуировками и немыслимо пестрой одеждой.

Хеллоуин через два месяца не сравнится.

Джек присосался к принесенной пивной бутылке. Вместо привычного «Роллинг рок» с длинным горлышком захватил с собой упаковку из шести бутылок «Харпа». Тоже хорошо. Наряженная невестой хозяйка припасла светлый «Будвайзер». Он никогда не пробовал разбавленную коровью мочу, но на вкус она наверняка лучше светлого «Буда».

— Спасибо. Почему наша хозяйка в подвенечном платье?

— Хильда никогда не была замужем. Она художница. Просто делает заявление.

— Какое? Кроме призыва «посмотри на меня».

— Ей, вероятно, хотелось бы, чтоб каждый сам решил.

— О'кей. По-моему, просто жаждет внимания.

— Ну и что тут плохого? Если ты смертельно боишься привлечь к себе внимание, это не означает, что так же должны поступать и другие.

— Вовсе я не боюсь, — проворчал Джек, не желая сдаваться.

Мимо прошла высокая стройная женщина с мертвенно-белой прядью сбоку на вьющихся черных, зачесанных назад волосах.

Он посмотрел ей вслед:

— Ее заявление вполне понятно: мой муж — чудовище.

— Карин не замужем.

Перед ними плавно скользнул парень с намазанной гелем неоново-желтой головой и бровями, проколотыми по меньшей мере дюжиной золотых колечек.

— Привет, Джиа, — махнул он рукой и направился дальше.

— Привет, Ник.

— Догадываюсь, что в детстве Ника напугал карниз для штор, — буркнул Джек.

— Я смотрю, ты сегодня не в духе, — покосилась она на него.

Не то слово. Второй месяц после смерти любимой сестры Кейт приступы ярости чередовались с глубокой депрессией. Казалось, от этого никогда не избавиться. По утрам он с трудом заставлял себя встать с постели; встав, ничем не хотел заниматься. Тащился к Эйбу, к Хулио, к Джиа, притворяясь, будто все прекрасно. Тот же самый старина Джек, просто в данный момент без работы.

Жизнь осложнял гневный отцовский голос на автоответчике, упрекавший его за отсутствие на поминках и на похоронах. «Только не говори, что у тебя были дела поважнее. Это твоя сестра, черт возьми!»

Ему это отлично известно. После пятнадцатилетней разлуки Кейт вернулась в его жизнь на неделю, за которую он ее снова узнал, полюбил… И ушла навсегда.

Факты свидетельствуют, что он не виноват, но ему это не мешает винить себя. И еще одного человека…

Джек разыскивал отчасти подозреваемого в гибели сестры мужчину, не зная его настоящего имени — то ли Сол Рома, то ли М. Аролос. Кругом всех расспрашивал, никто ничего не знал и не слышал. В конце концов пришлось признать — видимо, никогда не было никакого Сола Ромы.

Кейт осталась бы в живых, если бы Джек все делал по-своему вместо того, чтобы слушаться…

Стоп. Бессмысленно возвращаться на хорошо исхоженную тропу. Отцу он не перезванивал. Через какое-то время тот перестал звонить.

Джек с усилием изобразил перед Джиа улыбку:

— Извини. Эти чокнутые меня просто бесят.

— Они ничуть не хуже тех, с кем ты обычно общаешься.

— Совсем другое дело. Мои по-настоящему чокнутые, от души. Просыпаются, одеваются во что попало, что подвернется под руку, в том и ходят весь день. А эти часами торчат перед зеркалом, чтобы придать себе экстравагантный вид. У моих волосы торчат в разные стороны так, как они утром скатились с кровати, а эти моют голову травяными шампунями, мажут галлонами геля, расчесывают специальной расческой, чтоб казаться немытыми и лохматыми. Мои сами по себе живут, а эти отчаянно хотят войти в общество, но, чтоб никто об этом не догадался, стараются превзойти друг друга в чудачествах.

Джиа скривила губы:

— А самый типичный сидит со мной рядом в клетчатой рубашке с короткими рукавами и в джинсах с рабочими башмаками.

— И коротает вечер, наблюдая, как претензии сталкиваются с претенциозностью. Разумеется, исключая присутствующих.

Среди многого прочего он любит в Джиа естественность. Волосы светлые от природы коротко подстрижены для удобства, широкие бежевые брюки с бирюзовой кофточкой подчеркивают голубизну глаз, из косметики только чуточка губной помады. Больше ей ничего и не требуется. Вид здоровый и свежий, в полном противоречии с нынешней субкультурной модой.

Субкультура просочилась в доминирующую культуру, крайности стали господствовать. Раньше рабочие-строители кидали в хиппи кирпичи и обзывали педиками, теперь сами носят конские хвосты и серьги.

— Пожалуй, и мне пора себя украсить, — решил Джек.

Джиа вздернула брови.

— Сделаешь пирсинг?

— Ну да. Не обвешанный цацками и не вымазанный чернилами, иногда себя чувствую белой вороной.

— Чем не вымазанный?

— Не татуированный. — Кругом почти все разрисованы. Если хочешь остаться невидимым, надо следовать общей тенденции. — Разумеется, не навечно, — оговорился он, не желая лишаться особенностей хамелеона. — Какое-нибудь колечко в ухо, пару смывающихся татуировок…

— По-моему, у тебя что-то было на пальцах.

— Не забыла?

Картинки в стиле тюремных наколок, выполненные несмываемыми чернилами, однажды понадобились для опасного дела, после чего рассвирепевшие члены банды с Брайтон-Бич прочесали пять районов в поисках парня с наколкой «крутой вираж» на костяшках. Смыть удалось не скоро.

— Нет, думаю, нужно что-то большое и красочное.

— Скажем, сердце, оплетенное розами, с моим именем в центре?

— Предпочитаю зеленый череп с оранжевым пламенем, вырывающимся из глазниц.

— Высокий класс, — мурлыкнула Джиа, хлебнув вина.

— Еще бы. Шлепнуть такую картинку на одном плече, на другом разъяренного красного черта на танке, надеть майку на узких бретельках — и полный порядок.

— Серьгу не забудь.

— Точно, висячую, с логотипом «Металлик».

— Ты помешан на тяжелом металле.

Джек вздохнул:

— Украшения, аксессуары… Мне внушали, что настоящий мужчина о моде не думает.

— Мне тоже, — кивнула Джиа. — Впрочем, у меня есть оправдание: я росла в сельской Айове. А ты на северо-востоке…

— Правда, но взрослые мужчины, которых я знал в детстве, — отец, его знакомые, — одевались очень просто. Почти все воевали в Корее. По случаю принаряжались — на свадьбу, на похороны, — а вообще ходили в удобной одежде. Без всяких прибамбасов. Перед зеркалом надо стоять ровно столько, чтобы причесаться, побриться. Проторчи дольше — станешь павлином.

— Добро пожаловать в Город Павлинов двадцать первого века, — провозгласила Джиа.

Мимо снова проплыл Ник.

— Что он рисует? — полюбопытствовал Джек.

— Он не рисует. Ник — мастер перформанса. Под псевдонимом Гарри Адамский.

— Замечательно. — Джек ненавидел перформанс. — В чем это заключается?

Джиа прикусила верхнюю губу.

— По его выражению, художественное испражнение. Можно сказать, абсолютно интимная форма скульптуры… м-м-м… и на этом покончим.

Он уставился на нее. Неужели…

— Ох, черт. В самом деле?

Она кивнула.

— Господи! — не сдержавшись, воскликнул Джек. — Осталось на свете хоть что-нибудь, не объявленное искусством? Искусство войны, искусство торговли, искусство чистки ботинок, бывший представитель высокого искусства Принц…

— По-моему, он опять называется Принцем.

— …искусство ремонта мотоциклов. Мажешь себя шоколадом — искусство, вешаешь унитаз на стенку — искусство…

— Хорошо, успокойся. Я надеялась, вечер в гостях поднимет тебе настроение. Возвращайся к жизни. В последнее время ты только ешь, спишь и смотришь кино. Ничего не делаешь, не работаешь, никому даже не перезваниваешь. Кейт наверняка не хотела бы, чтобы ты до конца дней хандрил.

Он отвел глаза, признавая ее правоту, увидел направлявшуюся в их сторону гибкую тоненькую блондинку лет двадцати пяти, с бокалом для мартини в руках, наполненным красноватой жидкостью, кажется «Космо». Низ короткой, полосатой, как зебра, блузки не доходил до верха облегающей леопардовой мини-юбки. В пупке между ними поблескивал крупный бриллиант.

— Может, пупок проколоть? — задумался Джек.

— Отлично, только мне на глаза не показывайся, пока живот не побреешь.

— Или в язык колечко продеть?

Джиа на него покосилась со сладострастной улыбкой.

— Вот это уже интересно. — Она подняла глаза на блондинку. — Ох, вот и Джуни Мун, почетная гостья.

— Имя настоящее?

— Не уверена. Но сколько я ее знаю, она так представляется. Пробивалась наряду со всеми, а в прошлом году Натан Лейн купил одну ее абстрактную картину, начал расхваливать. Теперь она жутко модная.

— Сколько стоят оригинальные произведения Джуни Мун?

— От двадцати тысяч и выше.

Джек прищурился:

— Двадцать штук? Хорошая художница?

— Между модной и хорошей большая разница, хотя ее работы мне нравятся. Уникальное сочетание жара и холода. Смесь Де Кунинга с Мондрианом, если можно себе такое представить.

Невозможно, не помня ни одной картины ни того ни другого художника.

— Кажется, ты за нее рада.

— И правда. Хорошая девочка. Я почти на десяток лет старше, и она в последние годы взяла меня как бы в приемные матери. Пару раз в неделю звонит поболтать, посоветоваться.

— Ничуть не завидуешь ее успеху?

— Ни капельки. Не скажу, конечно, будто не хотела бы такой удачи, но если кому-то должно повезти, то хорошо, что Джуни. У глупышки есть талант, и я ее люблю.

Тут вся Джиа. Попечительница без капли ревности. За это среди многого прочего он ее любит. Впрочем, даже если это ничуть ее не задевало, Джек раздраженно смотрел на дерьмо, вывешенное в галереях, на выставках, куда она его постоянно таскает, когда ее собственные холсты пылятся в мастерской.

— Спорю, ее работы гораздо хуже твоих.

— Мои совсем другие.

Джиа зарабатывала на жизнь коммерческим искусством, занималась рекламой, за долгие годы заработала среди художественных редакторов городских издательств репутацию талантливой и обязательной художницы. На прошлой неделе водила его к «Барнсу и Ноблу», показав пяток своих твердых и мягких обложек.

Симпатичные картинки не имели ничего общего с написанными для себя картинами, которые очень нравились Джеку. Он не сильно разбирался в искусстве, но кое-чего нахватался, сопровождая Джиа в походах по выставкам и музеям. Ее городские пейзажи с крышами напоминают работы Эдварда Хоппера — одного из немногих художников, привлекших его внимание.

Джуни втиснулась на диван рядом с Джиа, расплескав свой напиток. Веки, подкрашенные голубыми тенями, слегка опустились. Сколько ж для этого надо принять?

— Привет.

Она чмокнула Джиа в щеку, та представила ее Джеку, они пожали друг другу руки. Джуни тоже явно пребывала в унынии.

Джиа локтем ее подтолкнула:

— Чего куксишься? В твою честь праздник.

— Угу, поскорей надо праздновать. — Джуни хлебнула коктейля «Космополитен». — Пятнадцать минут скоро кончатся.

— Что это значит?

— Пропал мой счастливый браслет. Только он приносил мне успех.

— Думаете, украли? — спросил Джек, оглядывая ее запястья и руки гостей вечеринки. Ревнивцев тут наверняка немало. — Когда вы его видели в последний раз?

— Во вторник. Помню, сняла, закончив картину… приняла душ, пошла по магазинам… Назавтра хотела надеть перед новой работой и не нашла.

— Что-нибудь еще пропало? — расспрашивал он.

— Ничего. — Джуни залпом осушила бокал. — Браслет гроша не стоит. Старая рухлядь из лавки старьевщика. Кустарный — усыпан шариками из кошачьего глаза, представьте, — а мне почему-то понравился. Как только я его надела, возник спрос на картины… Благодаря браслету.

— Да ну? — хмыкнул Джек. Догадываясь о дальнейшем, Джиа попробовала остановить его, ущипнув за ляжку, но он все-таки договорил: — Не таланту?

Джуни тряхнула головой, пожала плечами:

— Я же стиль не меняла, а как только стала работать в браслете, первую написанную картину купил Натан Лейн. Дальше больше. Браслет принес удачу. Обязательно надо его найти.

— Ты хорошо искала? — спросила Джиа.

— Все перевернула вверх дном. Завтра получу профессиональную помощь.

— Ищейки-бладхаунда? — уточнил Джек, заслужив новый щипок.

— Нет, ясновидящего. — Джуни нервно хихикнула. — То есть медиума.

Ляжку прихватило клещами — пришлось принять во внимание.

— Наверняка поможет.

— Конечно! Он просто изумительный! Ради Ифа-сена я месяца два назад бросила своего старого предсказателя и ни разу не пожалела. Потрясающий тип!

— Что за Ифасен? — Джек знал, по крайней мере по слухам, почти всех основных игроков на местном поле спиритического бизнеса, но это имя ничего ему не говорило.

— Недавно появился. Только что переехал в Асторию. Боже, как я не сообразила! Это же совсем рядом! Может, прямо сейчас удастся увидеться…

— Уже довольно поздно, — заметила Джиа.

— Дело срочное! Он должен меня принять.

Она вытащила сотовый телефон, вызвала записанный в памяти номер, послушала и захлопнула крышку.

— Черт возьми! Автоответчик… Ну, все равно поеду. — Встала с дивана, шагнула вперед, пошатнулась. — Поймаю такси.

Джиа перевела озабоченный взгляд с Джека на девушку:

— Здесь такси ни за что не поймаешь.

Джуни усмехнулась, задрав мини-юбку до самого верха бедра.

— Найду. Как та самая… в том самом фильме… ну, как его…

— «Это случилось однажды ночью» с Клодет Кольбер, — автоматически подсказал Джек, гадая, когда в столь поздний час в районе бывшего Бруклинского армейского сборного пункта в последний раз появлялось такси. — Причем кто-нибудь непременно подумает, что вам нужна не просто машина. Давайте по телефону закажем.

— Никогда не приедет, — буркнула Джуни, направившись к выходу.

Джиа вновь озабоченно посмотрела на Джека:

— Нельзя ее отпускать в таком состоянии…

— Она взрослая женщина.

— Это только так кажется. Слушай…

Она склонила голову набок, глядя на него круглыми глазами девочки-скаута, продающей печенье. Отказывать ей всегда трудно, а при таком взгляде…

— Ну ладно. — Он покорно поднялся, протянул руку, поднял Джиа с дивана. По правде сказать, обрадовался возможности улизнуть с вечеринки. — Подбросим. Хоть и не «совсем рядом». Придется пилить в верхнюю часть Куинса.

Джиа улыбнулась своей уникальной улыбкой, отчего у него по всему позвоночнику побежали мурашки.

Пока прощались с хозяйкой-невестой и шли к машине, случайно добавились еще два попутчика: Карин — виртуальная жена Франкенштейна — и ее дружок Клод, парень ростом в шесть футов, страдающий, видно, отсутствием аппетита, с торчавшими козырьком надо лбом волосами, отчего голова в профиль смахивала на наковальню. Оба хором охнули — до чего круто побывать дома у медиума!

В «краунвик» места много. Будь Джек один, он, скорее всего, предпочел бы метро, но Джиа надо везти в безопасном автомобиле. Усадив ее на соседнем сиденье, а трех пассажиров сзади, он направил большой черный «форд» вверх по выезду на автостраду. Бруклин — Куинс и на север по эстакаде. Понадеявшись, что возражений не будет, открыл окна, никого не спрашивая. В конце концов, это его машина. Кому не нравится, пусть пешком топает.

Не слишком сырая и не слишком жаркая летняя ночь напомнила времена ранней юности, когда он водил старый битый «корвейр» с откидным верхом, купленный за гроши после того, как люди послушались Ральфа Нейдера и начали избавляться от лучших в мире автомобилей. По вечерам садился за руль, поднимал верх, ехал куда глаза глядят, обдуваемый ветром.

Впрочем, сейчас воздушных вихрей нет. Даже в столь поздний час автострада Бруклин — Куинс забита машинами, а из-за неумолчной болтовни Джуни о своем гуру-медиуме кажется, будто они вообще не движутся с места. Ифасен общается с мертвыми, Ифасен обеспечивает вам контакт с мертвецами, Ифасен проникает в самые сокровенные темные тайны, делает удивительные, невозможные, невероятные вещи.

Джек не видел тут ровно ничего невозможного и удивительного, хорошо знакомый с невероятными вещами, которые проделывает Ифасен. Абсолютно ясно, как отыщется браслет Джуни.

Глупая девчонка, хотя симпатичная.

Рассчитывая заглушить музыкой треп об Ифасене, он сунул в плеер самостоятельно записанный диск. Салон заполнил голос Джона Леннона.

«Однажды… я видел свет…»

— «Битлз»? — спросил Клод с заднего сиденья. — Не думал, что их еще кто-то слушает.

— Еще раз подумай, — посоветовал Джек, прибавляя звук. — Послушай мелодию. Леннон и Маккартни родились, чтобы петь вместе.

— Запомни, — вставила Джиа, — ничто современное Джеку не нравится.

— Это еще почему?

— Посмотри на свою квартиру, на свои любимые дома, на любимую музыку. — Она с улыбкой кивнула на плеер. — Ни одной песни, записанной после восьмидесятых годов.

— Неправда.

— Какую поп-группу, кого из современных солистов ты слушаешь? — пискнула сзади Карин.

Джек, решив позабавиться, не стал докладывать, что в бардачке лежит последний диск «Тинейшес Ди».

— Мне очень нравится Бритни Спирс.

— Наверняка тебе очень нравится на нее смотреть, — заметила Джиа, — а песню какую-нибудь назови. Хоть одну.

— Э-э-э…

— Попался! — рассмеялась Карин.

— У Эминема кое-что нравится…

— Да ну тебя, — фыркнула Джиа.

— Правда. Нравится песня о совести, где в одно ухо говорит праведный голос, а в другое неправедный, помнишь? Здорово.

— Готов купить?

— Ну…

— Снова попался! — воскликнула Карин. — Попробуем девяностые годы. Что слушал в девяностых?

— Пускай я не фанат «Спайс герлс», но в девяностых жил полной жизнью.

— Докажи. Кого покупал и слушал?

— Запросто. «Тревеллинг Уилберис».

Клод расхохотался, а Карин простонала:

— У меня уже башка трещит.

— «Битлз» избавят тебя от головной боли, — заверил Джек. — Тут только то, что было написано до «Сержанта Пеппера», когда они еще не забурели. Хорошие вещи.

Автомобиль заполнили звуки вступления для двух гитар из песни «И твоя птица умеет петь», а Джек продолжал пробираться по извилистой автостраде вдоль берега Бруклина, то поднимаясь до третьего этажа, то опускаясь на два этажа ниже уровня улиц. Когда проезжали под нависшими Бруклинскими высотами, перед ними постепенно возник замечательный вид на нижний Манхэттен, сплошь залитый огнями.

— Прямо как в фильме «Власть луны», — заметила Карин.

— Только во «Власти луны» башни-близнецы еще стояли, — вставил Клод.

Джеку башни Всемирного торгового центра никогда не нравились, даже не подумал бы, что ему будет не хватать скучных посеребренных пеналов-двойняшек. Оказывается, не хватает — до сих пор при виде пустого неба на их месте накатывает приступ ярости. Наверно, террористы, как и все чужаки в этом городе, видели в башнях венец на его силуэте и нанесли удар по голове. Интересно, как бы реагировал город, если в они выбрали целью Эмпайр-стейт или Крайслер-билдинг, во многом олицетворяющие его сердце, душу, историю. На Эмпайр-стейт карабкался Кинг-Конг — настоящий Кинг-Конг.

На мосту Косцюшко Бруклин перешел в Куинс, и шоссе понеслось, извиваясь, сначала через Лонг-Айленд, потом через столь же непривлекательные Высоты Джексона.

Район Астория расположен на северо-западном выступе Куинса вдоль Ист-Ривер. В этих местах Джек бывал часто, но обычно не на машине. На Стейнвей-стрит находится один из его абонированных почтовых ящиков. Подъезжая, подумал, не сделать ли небольшой крюк, чтоб забрать почту, и отбросил эту мысль. Пассажиры могут задать ненужные вопросы. Лучше приехать в метро на следующей неделе.

Следуя несколько беспорядочным распоряжениям Джуни, которая всегда ездила сюда в такси и неуверенно отыскивала ориентиры, он съехал с автострады Бруклин-Куинс на бульвар Астория и повернул на север вдоль домов непрерывной рядовой застройки.

— Что такой крутой малый, как Ифасен, делает в подобном захолустье? — поинтересовался Джек.

— Куинс не захолустье! — возразила Джуни.

— А по-моему, настоящая глушь. Слишком открытое место. Чересчур много неба. На меня прямо дрожь нагоняет… — Он резко вывернул руль. — Ух ты!

— Что случилось? — воскликнула Джуни.

— Только что видел стадо бизонов. Собирались перебежать дорогу перед машиной. Говорю же, типичная глушь.

Под смех пассажиров на заднем сиденье Джиа, по обыкновению, больно ущипнула его за ляжку.

Проехали мимо массивного здания греческой православной церкви. Сновавшие перед ней по тротуару люди были одеты в широкие брюки, ермолки и сари. Раньше в Астории проживали почти одни греки, теперь прибавилось индийское, корейское, бангладешское население. Многоязычный район.

Свернув на Дитмарс-бульвар, оказались в торговом квартале с обычным набором лавок с одеждой, хозяйственных магазинов, туристических агентств, зоомагазинов, аптек, вездесущих экспресс-кафе «Кентакки фрайд чикен», «Данкин Донатс», «Макдоналдс», деликатесных с греческими сандвичами, шашлыком и кебабом. Миновали пакистанский ресторан с вывесками на фасаде, написанными не только на чужих языках, но и незнакомыми буквами. Греческое влияние по-прежнему сильно чувствуется — на тентах над греческими кофейнями, греческими пекарнями и даже пиццериями изображен афинский Акрополь, греческие боги.

— Вот! — Джуни, подавшись вперед, указывала в ветровое стекло на продовольственный магазин с желтым тентом с надписью по-английски и другой, вроде бы на санскрите. — Узнала! Поверни направо на следующем углу.

Джек покорно свернул в тихий жилой квартал. В отличие от остальных в этом районе улиц рядовой застройки здесь стояли отдельные двухквартирные дома. Наверху по темневшей эстакаде прогромыхал поезд.

— Дом 735, — продолжала Джуни. — Не проедем. Единственный одноквартирный дом во всем квартале.

— Наверно, единственный во всей Астории, — добавил Джек.

— Должен быть где-то справа. — Она снова махнула рукой. — Вон! Ур-р-ра! — Сзади послышались громкие аплодисменты. — Я же вам говорила, что найду дорогу!

Джек отыскал пустое место у обочины, не успел остановиться, как Джуни выскочила на тротуар:

— Пошли, ребята! Пообщаемся с мертвецами!

Карин с Клодом вывалились наружу, Джек не двинулся с места.

— Пожалуй, мы дальше поедем.

— Нет! — воскликнула Джуни, склонившись к переднему окну. — Джиа, ты должна с ним познакомиться, посмотреть, на что он способен!

Джиа взглянула на Джека:

— Что скажешь?

Он понизил голос:

— Знаю я эти игры. Ничего хорошего…

— Ты был медиумом?

— Нет. Однажды ассистировал.

— Прекрасно! Тогда все мне потом объяснишь. — Она с улыбкой потянула его за руку. — Пошли. Будет забавно.

— Так же, как на вечеринке?

Джиа бросила на него такой взгляд, что он пожал плечами и сдался:

— Ну ладно, пойдем. Посмотрим, заслуживает ли этот парень восторженного пресс-релиза Джуни.

Джуни радостно взвизгнула, ведя к дому Карин и Клода. Джек запер машину и подошел к Джиа, ждавшей на тротуаре. Сделал несколько шагов и замер перед домом.

— В чем дело? — спросила она.

— Ты только посмотри…

Дом ему почему-то сразу не понравился. Здание в колониальном стиле, с пристроенным гаражом какого-то темно-коричневого цвета. Возможно, днем смотрится лучше. Хорошо выстриженный газон, среди других растений перед парадным высажены цветущие недотроги и ноготки. Однако дом кажется неким огромным голодным злым гадом, притаившимся на просторной лужайке, плотоядно поглядывая на тротуар. Из дверей вот-вот выскочит змеиный язык, схватит неосмотрительного прохожего…

— Выглядит в самом деле погано, — согласилась Джиа. — Архитектор напортачил.

— Не ходите туда, — проговорил слева голос с акцентом.

Джек оглянулся на худую темноволосую индианку в ярко-синем сари, шагавшую по тротуару с немецкой овчаркой на поводке.

— Простите? — переспросил он.

— Очень плохое место. — Женщина подошла ближе. Черные волосы заплетены в длинную толстую косу, перекинутую через правое плечо; в правую ноздрю продето тонкое золотое кольцо. — Дурное прошлое. Будущее еще хуже. Держитесь подальше. — Не замедляя шага, она сверкнула черными глазами на Джека. — Держитесь подальше… — Перевела взгляд на Джиа. — Особенно ты.

И пошла дальше. Собака оглянулась, а женщина смотрела вперед.

— Бред какой-то, — хмыкнула Джиа с неуверенной улыбкой.

Джек всегда думал, что можно бороться со страхом, глядя ему прямо в глаза. Недавние события заставили его усомниться в мудрости этой мысли. А когда рядом Джиа…

— Пожалуй, стоит прислушаться.

Джиа рассмеялась:

— Ох, перестань! Либо она работает на того самого типа, приводя посетителей в соответствующее настроение, либо местная сумасшедшая. Неужели ты всерьез ее принял?

Джек оглянулся на удалявшуюся фигуру в сари, уже едва различимую в темноте. После пережитого в последнее время кошмара он принимает всерьез многое, над чем лишь посмеялся бы раньше.

— Не знаю, — пробормотал он.

— Ну, пошли. — Джиа потянула его за собой. — Джуни месяца два ходит к этому самому медиуму, и у нее все в полном порядке.

Джек обнял ее за талию, они вместе направились к дому, догнали остальных у парадного, глядя, как Джуни тщетно нажимает на кнопку звонка.

— Где же он?

— Может, его дома нет? — предположил Джек.

— Должен быть! Я же…

Дверь со скрипом чуть-чуть приоткрылась. В щелке показался глаз и узкая полоска смуглой щеки.

— Ифасен, это я, Джуни! Слава богу, вы дома!

Створка открылась шире, в проеме возник высокий худой темнокожий мужчина лет тридцати, в белой футболке и серых брюках, с волосами сплетенными в тугие аккуратные локоны, ниспадавшие на широкие плечи. Похож на Ленни Кравица в худшие времена.

— Мисс Мун, — проговорил он с непонятным акцентом. — Время позднее.

Джек сдержал улыбку, слыша это очевидное заявление. Человек, видно, опытный. Любой другой спросил бы: «Что вы тут в такой час делаете?» Но когда люди думают, будто тебе все известно — пускай даже не все, просто дьявольски больше, чем прочим, — следует не задавать вопросы, а формулировать утверждения.

Выражение лица Ифасена удивило его. На нем было написано… облегчение. Кого он ожидал увидеть?

— Знаю, — кивнула Джуни. — Помню, мой визит назначен на завтра, но мне обязательно надо вас видеть.

— Не можете дождаться, — заключил он спокойным, уверенным тоном.

— Вот именно! Мне нужна ваша помощь. Я потеряла счастливый браслет… Вы должны его найти!

Ифасен задумчиво оглядел спутников Джуни, столпившихся на пороге:

— И целую компанию привели.

— Я им о вас рассказывала, они жутко хотят познакомиться. Можно войти? Пожалуйста!

— Прошу. — Ифасен отступил назад, полностью открыв дверь. — Уделю вам несколько минут. Мне нужен отдых перед утренним приемом клиентов.

Верно, вспомнил Джек. Конец недели — горячее время для медиумов.

Джуни шагнула вперед, за ней Карин с Клодом. Как только Джек и Джиа перешагнули порог, воздух наполнился грохотом, дрожь прохватила их до костей, и весь дом содрогнулся.

— Бомба! — крикнул Ифасен. — Вон! Все прочь отсюда!

Затем раздался другой звук — пронзительный, оглушительный, эхом отразившийся от стен вопль, полный боли, страха, радости — точно не скажешь…

Хотя грохот, по мнению Джека, нисколько не походил на взрыв бомбы, он не стал рисковать, схватил Джиа в охапку, потащил на лужайку. Джуни, Клод и истошно вопившая Карин понеслись за ними.

Ифасен замер в дверях, крича:

— Чарли! Чарли!..

Джек бежал к машине, толкая перед собой Джиа. Потом что-то заметил и остановился.

— Подожди… Чувствуешь?

Она глянула на него, опустила глаза:

— Земля…

— Точно… Трясется…

— Господи! — крикнула Джуни. — Землетрясение! Толчки прекратились столь же внезапно, как и начались.

Джек огляделся. На другой стороне улицы вверх и вниз по кварталу вспыхивал свет, из домов выскакивали люди, одетые, чаще раздетые, кричавшие или просто растерянные.

Джиа снова на него взглянула:

— Землетрясение? В Нью-Йорке?

— Помнишь, что было в Верхнем Истсайде в 2001 году?

— Читала, но ничего тогда не почувствовала. А это почувствовала. И мне не понравилось…

Ему самому не понравилось. Может, в таких местах, как Лос-Анджелес, люди привыкли к подобным вещам, но чертовски неприятно, когда качается и дрожит под ногами твердая гранитная порода под добрым старым Нью-Йорком…

— А крик слышала?

Джиа кивнула, прижалась поближе, вцепилась в плечо.

— Словно проклятая душа кричала…

— Должно быть, от толчков со скрипом вылезли старые гвозди.

— Тебе лучше знать. Только очень похоже на человеческий голос.

Конечно похоже, мысленно согласился Джек. Не стоит пугать ее еще больше.

Оглянувшись вокруг, он увидел, что к ним приближается Ифасен с другим темнокожим парнем помоложе, с теми же фамильными чертами. Похожее телосложение, лица, хоть второй без косичек, с аккуратно подстриженными волосами, в черных брюках, черных кроссовках, легкой черной водолазке с длинными рукавами.

— Землетрясение! — охнула Джуни. — Можете в это поверить, Ифасен?

— Я ждал чего-то подобного, — ответил медиум. — Но надвигающаяся сейсмическая активность мешает общению с духами, поэтому не получил точного сообщения.

Джек одобрительно кивнул. Ловкая импровизация.

— Можно теперь в дом зайти? — не отставала Джуни.

Ифасен покачал головой:

— Не знаю…

— Ну, пожалуйста!

— Хорошо, — вздохнул экстрасенс, — ненадолго. Кстати, — он положил руку на плечо молодого человека, — это мой брат Кехинде. Живет вместе со мной в Менелай-Мэнор.

Менелай-Мэнор, повторил про себя Джек, глядя на старый дом. У дома есть имя?

Кехинде повел к парадному всю компанию. Джек немного отстал вместе с Джиа, чтобы поговорить с Ифасеном.

— Почему вы решили, что взорвалась бомба?

Ифасен слегка прищурил невозмутимые глаза цвета оникса:

— С чего вы взяли?

— Не знаю. По-моему, когда дом затрясся, вы крикнули: «Бомба!»

— Точно не могу сказать. Может быть, первая мысль с перепугу пришла в голову. Сейсмические колебания…

Джек махнул рукой:

— Вы уже говорили.

Ифасен говорит правду, и это плоховато. Дом может трястись, грохотать и раскачиваться по многим причинам, но мысль о бомбе не должна приходить в голову первой.

Если не ждешь чего-то подобного.

— А где Чарли?

Ифасен напрягся:

— Кто?

— Когда мы бежали, я слышал, как вы звали Чарли.

— Наверно, ослышались, сэр. Я звал своего брата Кехинде.

Джек обратился к Джиа:

— Пойдем лучше отсюда.

Она не успела ответить.

— Заходите, пожалуйста, — пригласил Ифасен. — Не бойтесь. Вам действительно ничего не грозит.

— Пошли, Джек. — Джиа посмотрела на медиума. — На полчасика, ладно?

— Не более. — Экстрасенс улыбнулся. — Я уже говорил, что должен отдохнуть.

Ладно, решил Джек, на полчасика. За полчаса что может случиться?

— В этой комнате открывается канал связи с миром духов. — Ифасен широко развел руками.

Впечатляюще, заключил Джек, осмотрев помещение.

Комната с высокими потолками, расположенная на втором этаже, украшена разнообразной атрибутикой спиритизма и «нового века» с добавлением отдельных штрихов. Особенно поражала масса статуй — некоторые очень похожи на подлинные — из церквей, индийских храмов, пирамид майя… Мария, святой Иосиф, Кали, Шива, тотемный столб, божество с головой змеи, соборные горгульи, каменный десятифутовый Ганеша с золотым скипетром в свернутом кольцом слоновьем хоботе… Окна завешены портьерами, на отделанных дубовыми панелями стенах изображения идолов спиритизма. Джек узнал в этом Лувре фальшивок мадам Блаватскую и Мону Лизу.

В дальнем конце круглый стол со стульями. У ближней стены возвышается на два фута богато украшенный подиум, на который поднялся Ифасен, указав Джеку, Джиа, Джуни, Карин и Клоду на расставленные перед возвышением стулья.

— Я, Ифасен, — провозгласил он, — наделен даром общения с духами. Не могу разговаривать с мертвыми напрямую, но с помощью древнего нигерийского мудреца Огунфидитими, сопровождавшего меня еще ребенком в потустороннем мире, приношу оттуда в наш мир откровения и пожелания добра и надежды. По крайней необходимости переношу на сегодня сеанс, назначенный мисс Мун на завтра. В знак признательности она внесла щедрый вклад в фонд реставрации Менелай-Мэнор, в том числе и от вашего имени, что вам позволяет присутствовать на сеансе.

Карин и Клод захлопали, а сидевшая в одиночестве в первом ряду Джуни оглянулась на них и махнула рукой.

— Отвечать на ее и на ваши вопросы я буду по билетам, — продолжал Ифасен. — Мой брат Кехинде раздаст вам бумагу, конверты и ручки.

Джек взял у Кехинде пару билетиков вроде учетных карточек для себя и для Джиа, решив сыграть вместе с другими в знакомую игру.

— Прошу написать вопрос на билете, подписаться, вложить в конверт, запечатать. Я войду в контакт с Огунфидитими, прося в мире духов ответы. Не задумывайте никаких шуток и каверз, не испытывайте терпение потустороннего мира. Не заставляйте Огунфидитими попусту тратить время на вопросы, ответ на которые вам известен. Помните: духи вовсе не обязаны отвечать на заданный вопрос. Они сами слушают и выбирают. Чем важнее вопрос, тем скорее прозвучит ответ.

Идеальная, замечательная страховка.

— Можно спросить? — подняла руку Джиа, как школьница.

— Конечно.

— Зачем конверт запечатывать? Почему нельзя передать вам билет и получить ответ?

— Хороший вопрос, — улыбнулся Ифасен. — Дело в том, что общение с миром духов — не междугородний звонок. Слова порой просачиваются, но чаще получаешь намеки, ощущения… Чтобы открылся чистый канат, голова должна быть пуста. Думая о вопросе, я загрязню воды своими суждениями, предубеждениями. Если я его не знаю, мысли не помешают. По каналу течет только чистая Истина Духа.

— Гладко излагает, — шепнул Джек, — как по маслу.

Накарябав на карточке: «Как там моя сестра?» — он показал ее Джиа.

— Стоит ли? — усомнилась она.

— Мне хотелось бы знать.

Прежде чем сложить листок, он оторвал кусочек от верхнего левого края. Засовывая билет в конверт, увидел, как Джиа заклеила свой.

— О чем спрашиваешь?

— Это наша с Огунфидитими тайна, — улыбнулась она.

Джек хотел допытаться, но в комнате раздался мелодичный колокольный звон. Он поднял глаза на Ифасена, осторожно державшего нечто вроде большой чаши из чеканной бронзы.

— Это церемониальный колокол из храма, глубоко спрятанного в джунглях Таиланда. Говорят, если его правильно установить, он будет звонить целый день от одного удара. — Медиум щелкнул ногтем по блестящей поверхности, вновь зазвучал тихий звон. — Сегодня он послужит чашей для ваших билетов.

Ифасен передал колокол Кехинде, тот пошел между гостями, собирая конверты. Джек, не сводя глаз с младшего брата, внимательно наблюдал, как тот ставит колокол-чашу за подиумом, с чем-то возится, разворачивает кусок белой ткани, накрывает его и несет назад старшему.

Джек кивнул и откинулся на спинку стула. Попался.

С выходом Кехинде освещение изменилось. В комнате стало темнее, а над стоявшим на возвышении Ифасеном откуда-то сверху ярко засиял свет. Он сдернул белую материю с чаши, заглянул внутрь, сунул руку, достал запечатанный конверт, держа его перед собой.

— Первый вопрос, — нараспев произнес медиум, опустил голову, высоко поднял конверт, звездой вспыхнувший на свету. — Слушай, Огунфидитими. Просители пришли ко мне за сведениями, которые можешь дать только ты. Выслушай вопросы, дай ответы. — Он пару раз передернулся и ровным замогильным тоном изрек: — Ты еще не готова. Работай усердней, оттачивай мастерство, жди, терпи. Все придет.

Медиум поднял голову, прищурился, опустил конверт, вынул тонкий позолоченный нож для бумаги, разрезал конверт сверху, вытащил карточку, развернул, держа — к досаде Джека — за левый верхний уголок. Заглянув в билет, Ифасен с улыбкой обратился к Карин:

— Получили ответ на вопрос?

Та восторженно кивнула.

— О чем спрашивала? — полюбопытствовал Клод.

— Буду ли иметь такой же успех, как Джуни.

Джуни на нее оглянулась:

— Я же тебе говорила, что он удивительный!

— Как он это делает? — шепнула Джиа.

— Потом расскажу, — прошептал в ответ Джек.

Угадывая дальнейший ход представления, он вытащил подобранный внизу буклет. Над крупным изображением старого каменного дома на обложке было написано:

ФОНД РЕСТАВРАЦИИ МЕНЕЛАЙ-МЭНОР

Вот куда идут пожертвования.

Джек развернул желтую, втрое сложенную брошюрку, изнутри выпал буклетик поменьше, размером с только что заполненный им билет. На обложке рядом с корявой фигуркой, падавшей в яму, заголовок: «Ловушка». Он перевернул буклет и чуть не рассмеялся. «Издательство Чика»… Мини-комикс «заново рожденных». На картинках на первых страницах христианин разоблачает медиума.

Какой-то шутник сунул в брошюры Ифасена фундаменталистские буклеты Джека Чика. Забавно.

Джек снова посмотрел на ясновидящего, который уже поднял новый конверт, не повторив заклинания. Видно, торопится. Медиум затряс головой, как бы стараясь очиститься от лишних мыслей, крепко зажмурился, опустил конверт, бросил неодобрительный взгляд на Клода:

— Духи отказываются отвечать. Советуют приобрести калькулятор.

Он вскрыл конверт, развернул карточку, снова держа за левый верхний уголок, и прочел с нескрываемым негодованием:

— Чему равен корень квадратный из 2762… Я ведь предупреждал, что легкомысленные вопросы зря отнимают время у духов!

— Этот вопрос давно меня мучает, — усмехнулся Клод.

Джуни свирепо на него взглянула и шлепнула по колену.

Джеку Клод решительно понравился.

Он отложил буклет Чика и принялся читать брошюру Ифасена об истории дома. Джиа локтем толкнула его:

— Не зевай. Может, твой вопрос следующий.

Джек снова сложил брошюру и переключился на медиума, который поднял очередной конверт, пару раз содрогнулся и провозгласил:

— Сестра шлет привет с той стороны. У нее все в порядке, она тебе желает удачи в жизни.

Джека прохватил легкий озноб. Знакомая игра, ясно, как Ифасен ведет представление, хотя Кейт сказала бы именно так.

Ифасен развернул карточку, снова держа ее за левый верхний уголок.

— Джек, вы получили ответ на вопрос?

— Исчерпывающий, — тихо ответил тот.

Джиа вытаращила на него глаза, схватила за руку:

— Как это ему удается?

Джек наклонился к ней и прошептал:

— Обоснованная догадка. Высокий класс!

— Почему ты так думаешь?

— Очень просто. Если бы он сказал «Кейт шлет тебе привет», о догадке и речи бы не было.

Свет упал на следующий конверт, Ифасен снова нахмурился:

— С этим вопросом возникли трудности. Чувствую, что-то хочет пробиться, да сейсмические помехи усилились. Не скажу точно… По-моему, двое. — Он открыл глаза. — Вот и все. — Озадаченно хмурясь, Ифасен вскрыл конверт, прочел вопрос, улыбнулся: — Двое. Джиа, вы довольны ответом?

— Да… пожалуй.

Джеку показалось, что она слегка побледнела.

— О чем ты спросила?

— Потом скажу.

— Скажи сейчас.

— Потом. Интересно узнать насчет браслета Джуни.

— Последний конверт, — объявил Ифасен, подняв его в луче света, закрыл глаза, подергался и, наконец, изрек: — Его не украли. Найдете в большой синей вазе.

Джуни вскочила.

— У вас есть большая синяя ваза?

— Да… Да! — глухо повторила она, зажав рот руками. — У дверей стоит… Быть не может! Как он туда попал?

— Духи не говорят как, мисс Мун, — объяснил Ифасен. — Говорят только где.

— Я сейчас же бегу домой, посмотрю… — Джуни взлетела на подиум, обняла медиума. — Ифасен, вы самый лучший, самый великий! — Она оглянулась на Джека, на Джиа, на Карин и Клода. — Фантастика, да? Потрясающе!

Джек зааплодировал вместе со всеми. Нет в этом Ифасене ничего потрясающего, хотя он хорош. Очень даже хорош.

— Господи Иисусе! — воскликнул Лайл Кентон, когда незваные гости в конце концов убрались. Сбросив маску Ифасена, он ввалился в гостиную на верхнем этаже, рухнул в раскладное кресло, с силой потер глаза. — Что это у нас сегодня творится?

Брат Чарли, тоже отказавшись от раболепной роли Кехинде, по привычке потягивал на кушетке диетическую пепси маленькими, очень быстрыми многочисленными глотками, бросив на него укоризненный взгляд.

— Эй, Лайл, давненько ты не поминал имя Господа всуе!

Лайл виновато махнул рукой, вертя другой косичку, перебирая в памяти события последнего часа. Совсем не та тихая пятница, которую он предвкушал. Когда Джуни Мун затрезвонила в дверь, они с Чарли сидели в гостиной у ящика, переключая каналы в поисках смотрибельной программы.

— Признаюсь, увидев Джуни-Муни в парадном со сворой, решил, что мы влипли. Думал, она догадалась о твоем кратком визите в свой дом и устроила на нас облаву.

Конечно, хорошенько подумав, он понял, что сама Джуни с облавой бы не явилась.

— Могло быть и хуже, — заметил Чарли, расхаживая туда-сюда перед бархатной темно-пурпурной кушеткой, доставшейся им вместе с домом. Все в комнате — мебель, пианино, темные пейзажи в позолоченных рамах на стенах — было здесь при покупке дома десять месяцев назад. — Подвалил бы тот самый стрелок, что нам дырку проделал из тачки.

Лайл кивнул с окостеневшей шеей. В прошлый вторник вечером он стоял внизу в вестибюле у эркерного окна, и прямо над его головой просвистела пуля. Пробила стекло, оставив маленькую дырочку в паутине тоненьких трещин. Лайл вытащил ее из стены, но, не сильно разбираясь в оружии, не смог определить калибр. Впрочем, хорошо понял смысл, пережил настоящее потрясение и фактически впал в паранойю. Сразу задернул все шторы, не подходил больше к окнам.

Причина известна — как только он вошел в игру, богатые клиенты потянулись в Асторию, бросая манхэттенских медиумов, которых этот факт не порадовал. О чем свидетельствовал истинный шквал угрожающих анонимных звонков, обрушившийся на них в последние недели. Кто-то из недовольных понял, что звонки не дают желаемого результата, и решил действовать круче.

Лайл не стал сообщать в полицию о стрельбе. Как говорится, худшая реклама — это ее отсутствие, хотя как раз данный случай представляет собой исключение из правила. Сенсационная история о покушении на медиума может причинить страшный вред. Клиенты разбегутся из опасения оказаться под перекрестным огнем воюющих экстрасенсов. Лайл даже воображал остроумные заголовки: побывав на сеансе у медиума, вы станете гораздо ближе к любимым покойникам, чем вам того хочется.

Да. Вряд ли это пойдет на пользу бизнесу.

Еще хуже ужасная мысль, что кто-то хочет твоей смерти.

Возможно, не смерти, твердил он себе. Скорее всего, выстрел предупредительный, попытка запугать.

В это было бы легче поверить, если бы в момент выстрела он находился где-нибудь в другом месте.

Дальше ничего не последовало. Бог даст, утрясется. Надо просто сохранять спокойствие, тянуть время.

— Но пришел не стрелок, — продолжал Лайл, — а всего-навсего Джуни-Муни с друзьями. Никак не могла дождаться завтрашнего сеанса. Только я успокоился, открыл дверь — бабах! — мир затрясся. Признаюсь, брат, я едва не рехнулся.

Губы Чарли скривились в ядовитой усмешке.

— Куда только делся липовый акцент, когда ты меня звал.

Лайл выдавил улыбку. Он так давно разрабатывал легкий восточно-африканский акцент, пользуясь им двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, что считал родное произношение, приобретенное в гетто Детройта, умершим и похороненным. Ан нет.

— Это доказывает, как я о тебе забочусь, старик. Ты же мой кровный родственник. Не хотелось, чтобы дом обрушился на твою голову.

— Ценю, но со мной был Иисус, и поэтому я ничего не боялся.

— А надо бы. Землетрясение в Нью-Йорке! Слыханное ли дело?

— Может, это предупреждение, Лайл. — Чарли по-прежнему расхаживал по комнате и прихлебывал из бутылки. — Знаешь, Господь велит нам приготовиться…

Лайл закрыл глаза. Чарли, Чарли… Каким ты был славным парнем, пока в религию не ударился…

Видно, это моя вина. И моя беда.

Несколько лет назад, когда они работали в захудалой уличной спиритической лавочке в Дирборне, в городе появился целитель. Братья отправились посмотреть представление. Старший внимательно наблюдал, как ассистенты любезно усаживают еле-еле ковыляющих стариков в кресла-каталки, целитель читает над ними молитвы, после чего они «чудесным образом» вновь обретают способность ходить. Младший тем временем слушал проповедь.

Вернувшись домой, Лайл набросал заметки на будущее, задумав открыть свою церковь.

Чарли купил с разъездного лотка Библию, принес домой, начал читать.

Теперь он «заново рожденный». Истинно верующий. Настоящий зануда.

Раньше они вместе ходили по барам, вместе клеили женщин, все делали вместе. Теперь Чарли интересует одно — Библия и «свидетельства».

Впрочем, как бы там ни было, он ему брат, и Лайл его любит. Хотя больше любил прежнего Чарли.

— Если Господь устроил землетрясение специально для нас, оно определенно встряхнуло и многих других.

— Может быть, кроме нас, многим надо встряхнуться, — парировал Чарли.

— Аминь. А зачем ты орал? Предупреждай, когда собираешься отколоть новый номер. Уже плохо, что дом трещал, земля дрожала, а после твоего адского вопля все были готовы броситься в реку.

— Ничего я не орал, — возразил Чарли. — Это был настоящий вопль, брат.

— Что значит — настоящий? — Лайл в глубине души понял, но надеялся получить другое объяснение.

— Значит, не я вопил. Не человек. Дом кричал.

— Ясно. Старые балки скрипели от тряски.

Чарли остановился, уставился на него:

— Шутишь? Будешь тут мне втюхивать, будто дерево скрипело? Лучше признай, брат, что это был крик. Человеческий.

Лайл и сам так думал, хоть не мог поверить.

— Не человеческий. Кроме нас с тобой, рядом были лишь наши незваные гости, и никто из них не кричал. Так что вопль человеческим только казался.

— Нет. — Чарли быстрее забегал по комнате. — И он шел из подвала.

— Откуда ты знаешь?

— У двери стоял.

— Из подвала? — Лайл прохватила холодная дрожь вдоль спины. Он ужасно боялся подвала. — Почему ты мне не сказал?

— Вообще-то просто не успел. Позабыл, что у нас были гости?

— Все давно разошлись.

Чарли отвел глаза.

— Обязательно пойдешь смотреть?

— Обязательно, черт побери. — Идти в подвал ничуточки не хотелось, но иначе точно заснуть не удастся. — Может, сядешь? Меня раздражает твоя беготня.

— Не могу. Совсем слетел с катушек. Лайл, неужто ты не замечаешь? Дом переменился. Я сразу заметил, вернувшись сюда после встряски. Не могу сказать точно, а чую, что он стал какой-то другой… чудной.

Лайл тоже что-то чувствовал, но не признавался. Все равно что самому клюнуть на сверхъестественный бред, на который они приманивают рыбешку. Не дождетесь. Однако надо согласиться, что свет горит не так ярко, как до землетрясения. Или в углах тени немного сгустились?

— Прошедшая неделя истрепала нам нервы, и вот результат.

— Нет. По-моему, мы уже не одни в этом доме. Сюда как бы еще кто-то въехал.

— Вельзевул?

— Зря ты надо мной издеваешься. Не говори, что не чуешь!

— Ничего я не чую!..

Лайл замолчал и тряхнул головой, употребив двойное отрицание. Долгие годы старался стереть следы улицы в своей речи, но время от времени на ухоженной почве Третьего мира выскакивают сорняки. Произношение Ифасена взято из старого Третьего мира, косички — из нового. Ифасен — гражданин мира, не признающий границ между странами, расами, даже между жизнью и смертью.

Третий мир играет главную роль. Проникшиеся идеями «нового века» богатые белые простофили, составлявшие слой населения, на который охотился Лайл, уверены, что только древние примитивные цивилизации сохранили доступ к вечным истинам, забытым постиндустриальной технологической западной цивилизацией. Верят почти каждому слову африканца Ифасена, но отмахнутся от тех же самых слов Лайла Кентона, уроженца трущоб детройтского Вествуд-парка.

Лайл ничего не имел против избранной роли; фактически она ему даже нравилась. А Чарли не пожелал превращаться в ренегата, черного снаружи, белого внутри. Поэтому участвует в представлениях молча. Слава богу, хоть соглашается переодеться в Кехинде. Натягивает широкие штаны, подпоясанные веревкой, тяжело шлепавшие тапки на резиновой подошве, бейсболку с надписью «Тигры» козырьком назад. «Заново рожденный» любитель хип-хопа.

Услышав телефонный звонок, Лайл резко дернулся, облив пивом брюки. Нервы просто ни к черту. Взглянул на определитель — код Мичигана, — снял трубку.

— Привет, конфетка. Я думал, ты уже в самолете.

Бархатный голос Карины Хоукинс в трубке поднял волну страсти.

— Если бы. Рекламная программа затянулась, последний самолет ушел.

Он соскучился по Карине. В двадцать восемь лет — на два года моложе его — она возглавляла пресс-службу на рэп-волне в Дирборне. Они были практически неразлучны, пока Лайл не отправился на Восток, и последние десять месяцев переговаривались по телефону, планируя ее переезд в Нью-Йорк и устройство на здешней радиостанции.

— Тогда садись на утренний рейс.

Послышался зевок.

— Я совсем никакая, Лайл. Пожалуй, лягу спать.

Он не скрыл огорчения:

— Слушай, это уже продолжается три недели…

— К концу следующей все будет в полном порядке. Завтра звякну.

Попытка уговорить ее оказалась безрезультатной. Разговор закончился. Он мрачно замолчал, уставившись на подделку, висевшую на стене.

— Стало быть, не приедет? — спросил Чарли.

— Угу. Слишком устала. Много работы…

— Говорить не хочу, только она тебе крутит динамо.

— Не может быть. Заткнись.

Чарли пожал плечами и жестом застегнул рот на «молнию».

Лайл не признался в возникших уже подозрениях. Похоже, Карина, несмотря на сильное желание сменить место работы, охладевает к мысли покинуть уютную нишу в Дирборне и выйти на нью-йоркский рынок. А теперь начинает остывать к нему самому.

Остается одно: выкроить время на следующей неделе, поехать на запад, сесть перед ней, глядя прямо в глаза, поговорить, объясниться. Она ему нужна, он не хочет ее потерять.

Лайл взглянул на Чарли:

— Пошли, в подвал заглянем.

Младший брат молча кивнул, старший пошел вперед, спустился на первый этаж, свернул к старой кухне с линолеумом на полу, стал спускаться оттуда в подвал, щелкнул выключателем и ошарашенно замер на месте.

— Господи Иисусе… — Вспомнив, что Чарли стоит за спиной, прикусил язык и добавил: — Вот это трещина…

По словам агента из фирмы по торговле недвижимостью, продавшего им дом, подвал оборудовал владелец, после которого дом еще дважды переходил из рук в руки. Кем бы он ни был, вкусом не отличался. Навесной потолок с флуоресцентными лампами, вульгарные стенные панели под дерево, глупо имитирующие орех пекан, и оранжевый бетонный пол. Оранжевый! Как в плохом фильме шестидесятых или даже пятидесятых годов. Подвал в любом случае абсолютно не соответствует Менелай-Мэнор.

Теперь оранжевый пол расколола огромная трещина.

— Ух ты! — Чарли протиснулся мимо.

Рваная трещина протянулась по всей ширине между стенами с востока на запад, расширяясь в центре на пару дюймов. «Трещина» — не совсем подходящее слово. Бетонная плита расколота пополам.

— Похоже, глубокая, — заключил Чарли, присев у трещины на корточки и сунув туда руку.

У Лайла сердце замерло, он поспешно схватил его за запястье, сердито и испуганно крикнув:

— Что ты, дурак, делаешь? Вдруг плита снова сдвинется? Хочешь остаться без пальцев на правой руке?

— Ох, и правда, — спохватился Чарли, стиснув пальцы, словно от боли. — Это ты верно заметил.

Лайл только покачал головой. Во многих отношениях парень очень умен, однако когда порой требуется простой здравый смысл…

Он принялся исследовать трещину, гадая, глубоко ли раскололся грунт под бетоном. Наклонился, заглянул в отверстие. Ничего, кроме невыразительной темноты.

— Погоди-ка… что это?

Лайл испуганно вздернул голову. На миг показалось, будто он видит звезды… как бы смотрит в ночное небо, но в другое, невидимое с земли… в зияющий, полный звезд колодец, грозивший увлечь его вниз, в бездну.

Он отшатнулся, боясь заглянуть еще раз, и почувствовал на лице дуновение. Вытянул над отверстием руку — ладони коснулся легкий как перышко ветерок.

Откуда, черт возьми?

— Чарли, взгляни и скажи, что ты видишь.

— Зачем?

— Не валяй дурака, делай, что говорят.

Тот заглянул в трещину.

— Ничего. Одна чернота.

Лайл снова посмотрел, на сей раз не увидев ни звезд, ни незнакомого неба. Что же было минуту назад?

Он распрямился.

— Принеси, пожалуйста, ящик с инструментами.

— Зачем?

— Пока не знаю.

Не прошло и минуты, как Чарли вернулся, Лайл открыл ящик, отыскал двухдюймовые гвозди, бросил один в трещину. Прислушался, ожидая услышать, как он звякнет на дне, — ничего не дождался.

Поманил к себе брата:

— Наклонись-ка поближе, послушай.

Вторая попытка тоже дала отрицательный результат. Лайл посмотрел на Чарли:

— Что скажешь?

Он покачал головой:

— Может, внизу грязь, песок…

— Может быть. Все равно мы услышали бы что-нибудь…

— Есть идея!

Чарли вскочил, снова побежал наверх и вернулся с кувшином воды.

— Сейчас увидим.

Лайл приложил ухо к трещине, Чарли стал лить туда воду. Слышался только звук текущей тоненькой струйки — снизу не доносилось ни всплеска, ничего подобного.

Лайл сел на пол.

— Не хватало нам только бездонной ямы под домом…

— Чего будем делать? — Чарли ждал от старшего брата ответа.

Ответа не было. Определенно не хочется ставить в известность городские власти. Дом признают аварийным, их выселят. Не для того он проделал долгий путь из Мичигана, чтобы его выселили из первого приобретенного в собственность дома.

Нет, тут нужен человек неболтливый, разбирающийся в строительстве, способный выяснить, в чем дело и как его уладить. Только где его взять, прожив в городе всего десять месяцев?..

— Господи боже мой! — крикнул Чарли, зажимая рукой нос и рот. — Что это?

Лайл не произнес ни слова, задохнувшись от бившей в нос вони, вскочил, бросился к лестнице, ринулся вместе с братом на первый этаж и захлопнул дверь.

На кухне они отдышались, глядя друг на друга.

— Наверно, дом стоит на канализационной трубе, — предположил Лайл.

— Протянутой через кладбище, — добавил Чарли. — Слышал когда-нибудь такую вонь? Хоть немножко похожую?

Он отрицательно покачал головой:

— Никогда. — Невозможно представить, что может издавать такой мерзкий запах. — Что дальше будет? Метеорит пробьет крышу?

— Говорю тебе, Господь нас предупреждает.

— Посылая зловонную бомбу? Едва ли.

Хотя в кухню запах не проникал, Лайл не стал рисковать, вместе с Чарли забив щель под дверью намоченными бумажными полотенцами.

Закончив работу, пошел к холодильнику, вытащил банку пива «Хайнекен». В данный момент с легкостью опрокинул бы двойной «Шлиц», только это уж слишком дешевая уличная привычка.

— Ты чего это, струсил? — спросил Чарли.

— Когда я в последний раз трусил? — возмутился Лайл, сунув ему очередную бутылку пепси.

— Когда под домом после землетрясения открылась бездонная яма.

— Твоя правда. — Лайл сделал добрый глоток холодного пива и сменил тему: — Кстати, парень из компании Джуни-Муни пытался сегодня меня провести, причем не тот, что спрашивал про квадратный корень.

— Лопух Джо? — Чарли снова забегал по комнате.

— Лопух Джек, если верить подписи. Я сразу понял, что с ним будут проблемы. Когда мы побежали из дома, он слышал, как я тебя окликнул по имени, потом спрашивал, почему я при землетрясении упомянул о бомбе. После чего я взял его под наблюдение. Он пристально за нами с тобой следил, ни единого шага не упустил. Хорошо, я заметил, как он оторвал уголок от своего билета.

— Поэтому ты держал их за верхний угол? Сколько помню, всегда держишь снизу посередине. — Чарли нахмурился. — Думаешь, хочет попортить нам жизнь?

— Нет, — покачал головой Лайл. — По-моему, вообще заходить не хотел. Наверно, со скуки решил надо мной посмеяться. Хорошо понимал, что я делаю, но держался спокойно, сидел, не мешал представлению.

Он направился в гостиную, брат потащился следом.

— Может, сам игру ведет?

— Только не нашу, другую… Какую — не спрашивай. — В светло-карих глазах того самого белого парня читалось «не суй нос». — Какую-то свою собственную.

Лайл гордился умением распознавать людей. Без всякого спиритизма и духов, просто с тех пор, как себя помнил, обладал подобным талантом и тонко его отточил.

Нынче талант столкнулся с загадкой по имени Джек. С виду самый обыкновенный парень в неприметной одежде, с темными волосами, карими глазами, не красавец, не урод, ничего особенного… Однако непостижимым образом пробил почти непробиваемую защиту. Кроме туманного предупреждения, Лайл учуял в нем только глубокую скорбь. Поэтому, увидев вопрос «как там моя сестра», инстинктивно добавил: недавно умершая.

Судя по реакции пришедшей с ним женщины, попал в яблочко.

— Впрочем, представление прошло прекрасно, — заключил он. — Может быть, подцепили еще пару рыбок, а когда Джуни-Муни найдет в указанном месте пропавший браслет, будет меня расхваливать каждому, кто согласится слушать.

Чарли сел за пианино, доставшееся им вместе с домом, и забарабанил по клавишам.

— Надо бы научиться лабать.

— Бери уроки, — посоветовал Лайл, подошел к фасадному эркерному окну, слегка отодвинул портьеру, открыв пулевое отверстие в паутине трещин. В отверстие, теперь заполненное полупрозрачным резиновым клеем, легко проходит карандаш. Маленькое, а смертоносное. Он спросил себя в тысячный раз…

Справа что-то мелькнуло. Черт побери! Там кто-то есть!

— Эй! — крикнул Лайл и в приступе ярости бросился к входной двери.

— Чего там еще? — спросил Чарли.

— Гости! — Он рывком распахнул дверь, выскочил на веранду, снова крикнул «Эй!», заметив темную фигуру, бежавшую через лужайку, и пустился следом. Глубоко в подсознании слышались тихие выкрики «осторожно, пуля!», но Лайл не обращал внимания. Кровь клокотала в жилах. Вполне возможно, что это тот самый стрелок, проехавший в прошлый раз мимо дома, только теперь не едет, не стреляет, а улепетывает. Надо догнать и разорвать на части.

В руках у парня что-то вроде большой канистры. Он оглянулся через плечо — в глаза мельком бросилась белая кожа — и швырнул банку в Лайла. Далеко она не улетела — пожалуй, всего на полдюжины футов, — с металлическим звоном упала на землю и покатилась. Освободившись от ноши, парень прибавил скорость, добежал до тротуара и прыгнул в машину, которая тронулась с места, прежде чем захлопнулась дверца.

Лайл, запыхавшись, выскочил на тротуар. Машина уже скрылась из вида. К нему подбежал Чарли, тоже пыхтя, хоть не так тяжело.

— Разглядел в лицо?

— Не успел, не узнал. Видел только, что белый.

— Так я и думал.

Лайл повернул назад.

— Поглядим, что тут у него. — Он присел над банкой, перевернул. Канистра для бензина. — Вот дерьмо!

— Для чего это? Крест хотел запалить?

— Сомневаюсь. — В этом районе белые в меньшинстве, чернокожие лица не редкость. — Дело в бизнесе. Нас хотят выкурить.

Лайл встал, пнул канистру, укатившуюся в траву. В Нью-Йорке куча игроков играет в спиритизм. Это кто-то из них. Остается лишь вычислить.

Только как?

— Хорошо, — сказала Джиа. — Наконец мы одни. Расскажи, как работает Ифасен.

Ей до смерти хотелось это услышать с той самой минуты, как они вышли от медиума, но пришлось везти домой Джуни. На шею навязались еще Карин и Клод, тоже жившие в Нижнем Истсайде. Высадив троицу перед домом Джуни, Джек направился по Первой авеню в верхнюю часть города.

Несмотря на поздний час, двигались в потоке машин медленно. Джиа не возражала. С Джеком время никогда не проходит впустую.

— Сначала давай решим, куда едем, — предложил он. — К тебе или ко мне?

Она бросила взгляд на часы:

— Боюсь, что ко мне. У сиделки как раз время кончается.

Вики, ее восьмилетняя дочь, будет еще на ногах. Ей почти всегда удается выклянчить у нянек несколько лишних часов у телевизора.

Джек театрально вздохнул:

— Опять холостяцкая ночь!

Джиа наклонилась к нему, ткнулась носом в ухо.

— Последняя перед целой неделей. Забыл, что Вики завтра утром уезжает в лагерь?

Она сама старалась об этом забыть. Не любила вспоминать прошлогоднюю неделю, когда Вики не было дома, — семь самых одиноких дней в году, — и страшилась завтрашней разлуки.

— Забыл. Напрочь забыл. Разумеется, мы с тобой будем жутко скучать по ней, однако я знаю способ немножко утешиться.

Джиа с улыбкой дернула его за волосы:

— Какой?

— Секрет, который я ни за что не открою до завтрашней ночи.

— Не могу дождаться. Кстати, о секретах: в чем секрет Ифасена?

— Нет-нет, — воспротивился Джек. — Сначала скажи о чем ты его спрашивала. На какой вопрос прозвучал ответ «двое»?

Джиа помотала головой, слегка озадаченная вопросом. Надо как-нибудь выкрутиться, не раскрывая тайну…

— Сперва объясни, как он отвечает, не зная вопросов.

— Тебе правда хочется знать? — спросил Джек, с улыбкой взглянув на нее.

Как редко он улыбается после смерти Кейт… Она уже соскучилась по его улыбке.

— Почему бы и нет?

— Испортишь удовольствие.

— Ничего, переживу. Ну так как же?

— Приблизительно как Джонни Карсон в трюке «Карнак великолепный».

— Он по шпаргалкам читал ответы!

— Вот именно. В сущности, Ифасен делает то же самое.

Джиа озадаченно нахмурилась:

— Ничего не пойму. Мы конверты заклеили, он отвечал, только потом вскрывал и читал…

— Дела не всегда обстоят так, как кажется.

— Наверняка я одна знала, что написано на моей карточке.

— До того как братец Кехинде выполнил свою задачу.

— Кехинде? Да ведь он же просто…

— Мальчик на побегушках? Именно это тебе и внушили. Кехинде играет ведущую роль. Представлением действительно руководит Ифасен, но у него ничего бы не вышло без помощи брата. Прием называется «на шаг вперед». Если помнишь, Кехинде собрал заклеенные конверты, понес чашу в конец подиума и демонстративно принялся накрывать тряпкой. Это и есть решающий момент. Делая вид, будто возится с покрывалом, он на самом деле вскрывает один конверт, вытаскивает карточку — «билет», как предпочитают выражаться медиумы, — кладет ее, открытую, в чашу, бросив туда помеченный конверт с пустой карточкой.

— Зачем?

— Подумай хорошенько. Ифасен — кстати, если это его настоящее имя, то меня зовут Ричард Никсон — сдергивает с чаши белое покрывало, заглядывает внутрь и читает вопрос на заранее вынутой братом карточке. Потом вытаскивает помеченный конверт, поднимает над головой, отвечая на вопрос из карточки, лежащей в чаше.

— Понятно! — воскликнула Джиа, радуясь, что все кусочки улеглись на место. — Дав ответ, он вскрывает конверт, притворяется, будто читает вопрос, на который только что ответил, а на самом деле видит перед собой новый.

— Правильно. И на протяжении всего представления он на один конверт впереди — отсюда название этого способа.

— А дополнительный помеченный конверт с пустой карточкой возмещает недостачу. На удивление просто.

— Как все самые лучшие трюки.

Она не смогла скрыть огорчения, что ее так легко одурачили.

— Неужели я так легковерна?

— Не переживай. Ты в хорошей многомиллионной компании. Публику с девятнадцатого века дурачат с помощью этого фокуса. Некогда был вставной номер на цирковых представлениях, потом его освоили медиумы и до сих пор им кормятся.

— Значит, Ифасен не настоящий медиум?

— Говорить даже нечего.

— Откуда тебе столько об этом известно?

Джек пожал плечами, не глядя на нее:

— Чего только не нахватаешься там и сям…

— Ты как-то обмолвился, что однажды помогал медиуму. Он был твоим заказчиком?

— Нет. Я был мальчиком на побегушках вроде Кехинде, проводил всякую закулисную подготовку.

— Быть не может! — Невозможно представить. — Когда?

— Очень давно, сразу после приезда в город.

— Ты мне никогда не рассказывал.

— Тут нечем гордиться.

— Просто не могу поверить, — рассмеялась Джиа. — При всех твоих делах…

Он слегка на нее покосился и снова уставился на поток машин. Ничего не сказал, но во взгляде читалось: «Ты о многих моих делах не имеешь понятия. Даже близко».

Совершенно верно. И очень хорошо. Джек, которого она видит почти каждый день, — уравновешенный, добрый, нежный, деликатный в постели, — относится к Вики, как к собственной дочери. Но Джиа его видела и с другой стороны. Единственный раз…

Неужели прошел почти год? Да. Прошлым августом жуткая тварь похитила Вики. До сих пор помнится, как изменился при этом известии Джек, — зубы оскалились, всегда теплые карие глаза стали тусклыми, жесткими. Перед ней явилось жестокое холодное лицо убийцы, в которое никогда не хотелось бы больше смотреть.

Кусум Бахти, за которым он гнался в ту ночь, исчез с лица земли, словно его никогда не было.

Джек убил его. Джиа это знала и — помилуй Бог — радовалась. До сих пор. Всякий желающий причинить вред ее дочке заслуживает смерти.

Впрочем, Джек убил не только Кусума. Точно известно, что в июне в вагоне метро он прикончил стрелявшего в людей бандита. О загадочном «спасителе» одно время кричали все средства массовой информации, теперь фурор практически стих.

Наверняка были и другие. У нее нет фактов, но подобное заключение вполне обоснованно. В конце концов, он зарабатывает на жизнь, улаживая дела людей, исчерпавших легальные возможности. После чего некоторые обращаются к нелегальным. Кое-кто у него просит помощи.

Поэтому заказчики — Джек настойчиво требует называть их не клиентами, а заказчиками — не принадлежат к сливкам общества. Решая их проблемы, ему порой приходится сталкиваться с поистине грязными, гнусными типами, готовыми его убить. Раз он еще жив, значит, другие мертвы.

Джиа предпочитала не пережевывать, а отбрасывать неприятные мысли. Она любит Джека и ненавидит его образ жизни. Выходя из пришедшего из Айовы автобуса, чтобы осуществить мечту стать художницей, даже не подозревала о существовании таких типов, как Джек, не говоря уж о том, чтобы связать с ним жизнь. Законопослушная гражданка, налогоплательщица, а он…

В конце концов Джиа себя заставила посмотреть правде в глаза: она любит преступника. Он не значится ни в списке из десяти человек, которых в первую очередь разыскивает ФБР, ни в других списках, ибо их составители о его существовании не имеют понятия, однако определенно живет вне закона. Даже вообразить невозможно, сколько раз нарушал закон, и по-прежнему каждый день нарушает.

Тем не менее он, как ни странно, самый порядочный из всех известных ей людей, кроме отца. Есть в нем какая-то стихийная сила. Джиа твердо уверена — Джек никогда не обманет ее доверия, никогда не покинет в беде, никогда не позволит причинить ей вред. Если понадобится, жизнь за нее отдаст. С ним она в безопасности, за неприступной каменной стеной.

Так она еще ни на кого не надеялась. И все-таки в прошлом году приблизительно в это же время решила с ним расстаться. При первом знакомстве Джек представился «консультантом по безопасности». Выяснив, чем он в действительности зарабатывает на жизнь, Джиа его бросила. Встречалась с другими мужчинами, но по сравнению с ним все казались какими-то ненастоящими, словно призраки.

Потом он им с Вики понадобился и очутился рядом, несмотря на всю боль, которую она ему причинила, и на все оскорбления, которыми осыпала…

— Я имею в виду, — объяснила она, — при твоих бесконечных аферах…

— Обжулить жулика — совсем другое дело. Тогда как у рыбки, которую медиум подцепил на крючок, просто нет лучшего выбора. По-моему, люди должны получать за свои деньги нечто реальное, а не просто дым в зеркалах.

— Может, им нужен именно дым в зеркалах. Каждый должен во что-то верить. В конце концов, это их деньги.

Джек взглянул на нее:

— Я не ослышался? Это говорит знакомая мне Джиа?

— Серьезно, ну что тут плохого? Наверняка лучше, чем пускать деньги на ветер в Фоксвудсе или в Атлантик-Сити. По крайней мере, получишь какое-то утешение.

— В казино можно проиграть целое ранчо и, уверяю тебя, ровно столько же можно потратить на медиума. Сука, на которую я работал… — Он тряхнул головой. — Я редко называю кого-нибудь «сукой». Далеко не сразу понял, что это за грязное, мелкое, мстительное ничтожество, а когда понял…

— Она тебя надула?

— Не меня. Я уже не питал на ее счет никаких иллюзий, но полностью прозрел после того, как она обманом заставила одну старушку передать ей ценную недвижимость, уверяя, будто таково желание ее покойного мужа.

— Да что ты? — Джиа живо представила себе ситуацию.

— И тогда я ушел.

— Ну, не все же такие.

— Официальные — все.

— Что значит «официальные»?

— Есть два типа медиумов. Неофициальные действительно верят в мир духов, купив весь пакет целиком. Обычно ограничиваются гаданием по картам Таро, по ладоням, чаинкам и прочей белиберде не устраивая никаких представлений. Напротив, официальные медиумы заняты исключительно шоу-бизнесом. Мошенники сознательно жульничают, торгуют информацией о простофилях клиентах, стараются поскорее и выгодней их одурачить. Намеренно преподносят вранье. Обещают заглянуть в загробную жизнь, заставляя лопухов в это верить с помощью спецэффектов вроде эктоплазмы, голосов, писем духов…

— Многие наверняка утешаются. Посмотри на себя. Если бы ты не знал его приемов и хоть наполовину верил, разве тебя не утешили бы слова Кейт?

— Конечно. Но я знал, что это говорит не она, а сам Ифасен. Причем врет. Если бы я пришел к нему как частный клиент, получил бы за деньги сплошное вранье.

— В определенном смысле душевный покой бесценен.

— Даже когда основывается на лжи?

Джиа кивнула:

— Плацебо облегчает головную боль, и тебе становится лучше…

— Пожалуй, — вздохнул Джек, покачав головой. — Самое обидное, что многие официальные медиумы по-настоящему талантливы. На удивление разбираются в людях, инстинктивно читают язык телодвижений, подмечают тончайшие нюансы в речи, в одежде, действительно понимают людей. Могли бы стать первоклассными психологами, отлично зарабатывать в честном мире, преуспеть, принося людям пользу. Но предпочитают держаться подальше от общества и играть в свои игры.

— Гм… — хмыкнула Джиа. — Набросанный тобой портрет напоминает кого-то знакомого, имени не припомню. Кажется, на «дж» начинается…

— Очень смешно. Я не в игры играю, а оказываю услуги. Если не получается, то не из-за недостатка усердия. — Он печально улыбнулся. — Впрочем, знаешь, старина Ифасен мне и правда сегодня немножко помог. Разумеется, просто отбарабанил заранее заготовленное сообщение с «той стороны», но, по правде сказать, случайно угадал, что сказала бы Кейт.

— Пожелав тебе в жизни удачи?

— Вот именно.

— Сколько раз я тебе говорила, что ей не хотелось бы видеть тебя до конца дней в слезах! Когда ты это в последний раз от меня это слышал? Два-три часа назад?

Джек виновато усмехнулся:

— Да, знаю. Иногда надо услышать от постороннего человека. В любом случае, думаю, пора вернуться в седло. По речевой почте только что пришли звонки. Завтра прослушаю, если что-то сгодится, возьмусь за работу.

— Отлично.

Что это я несу? — подумала Джиа.

Ох уж эта его поганая работа, почти всегда головоломные, жутко рискованные проблемы, которые надо «улаживать»… Даже в самом крайнем случае не приходится рассчитывать на помощь полиции, которая для Джека опасна не меньше любого преследуемого бандита. Он неизменно работает в одиночку.

На ее постоянные мольбы найти себе другое занятие обещал в качестве компромисса ограничиться просьбами, которые можно удовлетворять на некотором расстоянии, не выходя на сцену, не принимая непосредственного участия. Вроде бы изо всех сил старается сдержать обещание, хотя события слишком часто идут не по плану.

С другой стороны, намерение вернуться к работе означает выход из депрессии. И то хорошо.

— Может, тебе надо вернуться и записаться на индивидуальный сеанс, — предположила она. — Может, Ифасен посоветует перейти к безопасной работе, и ты его послушаешь, если меня, бог свидетель, не слушаешь.

— По-моему, от него по другой причине лучше держаться подальше.

— По какой?

— Думаю, у него неприятности.

— Потому что он крикнул про бомбу?

— Не только.

— Что еще?

— Например, неуклюже замазанное пулевое отверстие в фасадном окне.

— Правда?

Джек кивнул:

— Возможно, стекло было пробито до покупки дома, хотя он явно делал ремонт. Значит, кто-то хочет осложнить ему жизнь.

— Кто?

— Прочие медиумы. Леди — для меня это понятие неопределенное, — на которую я когда-то работал, с ума сходила, когда клиент уходил от нее к кому-нибудь другому. Она звалась мадам Уская, а на самом деле ее звали Берта Канторе. Сначала я думал, будто, насмотревшись «Человека-волка», позаимствовала фамилию старой актрисы Марии Успенской, игравшей цыганку, но эта мысль слишком ей льстила. Невозможно представить, чтобы эта дура сидела и читала титры. Однажды вечером, хватив лишку джина, разоткровенничалась и проболталась, что взяла имя жившего по соседству русского старика, умершего, когда ей было десять лет. Знаешь поговорку, что леопард никогда не избавится от пятен? И Берта, именуясь Уской, не отделалась от истинной натуры, от крутого нрава, которым ее наделил отец-сицилиец. Посылала меня резать покрышки, бить стекла…

— И ты слушался?

Он не посмотрел на нее.

— Как правило, просто докладывал, будто выполнил распоряжение, а иногда… действительно выполнял.

— Ох… — Джиа не скрыла неодобрение.

— Слушай, я был голодным и глупым мальчишкой. Считал, что ее враг — мой враг, пока не понял, что она и есть мой самый страшный враг. Черт возьми, умей она делать бомбы, наверняка заставила бы меня их подбрасывать и запал поджигать, чтоб избавиться от любой конкуренции. — Он покачал головой. — Бред собачий.

— Не ее ли боится Ифасен?

— Нет. Я слышал пару лет назад, что она перешла «в мир иной», как у них принято говорить. — Джек мельком бросил на нее расстроенный взгляд. — Давай больше не будем о ней говорить, хорошо? У меня при одной мысли зубы болят.

Джиа заподозрила, что, покончив с мадам Уской, он вернется к вопросу, который она задала Ифасену, и принялась придумывать, чем бы его отвлечь. Заметила и схватила брошюру, прихваченную в доме медиума.

— «Фонд реставрации Менелай-Мэнор»… Это еще что такое?

— Похоже на очередную аферу. Сбор пожертвований на ремонт дома, в котором живешь и работаешь. Более блистательной идеи я даже не слышал.

— Сведения соответствуют действительности? — спросила Джиа, мельком знакомясь с прискорбной историей дома при свете уличных фонарей.

— Не успел прочесть. Что там сказано?

Она зажгла свет в салоне, поднесла брошюру к лампочке.

— Сказано, что дом в 1952 году построил Кастор Менелай, который умер от рака, став его последним владельцем, перешедшим «в иной мир» естественным образом.

— Повезло ему, — усмехнулся Джек.

— Дом унаследовал его сын Дмитрий, покончивший самоубийством в начале девяностых годов. Несколько лет там жил доктор Сингх с женой, кое-что перестроив, потом кто-то во сне их зарезал. Какой ужас! Надеюсь, это выдумки.

— Читай дальше.

Ей это все меньше нравилось.

— До Ифасена дом принадлежал Герберту Лому и его жене Саре…

— Случайно, не актер из «Призрака оперы» Хаммера?

— Неизвестно. Он исчез вместе с женой после того, как… о господи… — Дальше речь шла о зверски замученном ребенке. Чувствуя тошноту, Джиа закрыла брошюру.

— Что?

— Не имеет значения. Какой-то тошнотворный кошмар! Ифасен хочет внушить впечатление, будто дом проклят. Наверняка фантазирует.

— Вряд ли, — качнул Джек головой. — Его с легкостью разоблачили бы. Скорее взял несколько фактов, чуть-чуть приукрасил. Давай дальше.

— Не хочется.

— Выбери главки, где меньше крови.

Она неохотно взглянула, пропустив жуткий абзац.

— Дальше он от себя говорит: «Я выбрал Менелай-Мэнор потому, что насильственная кончина производит сильные психические вибрации. Души умерших в доме не упокоились, до сих пор здесь присутствуют, размывая границу между нашим и иным миром. Это идеальное место для церкви, которую я намерен открыть». — Джиа посмотрела на Джека. — Церковь?

— Идеальная цель для мошенника, — улыбнулся он. — Абсолютно законный рай без всяких налогов, станок, который печатает деньги. Как ты думаешь, почему сайентологи позволяют себе привлекать к суду каждого, кто критически высказался против их рэкета?

— По его утверждению, пожертвования позволят «примирить особняк с нынешним миром и привести в гармоничное соответствие с будущим». Что это значит?

— Видимо, вечное совершенствование. По крайней мере, пока сам Ифасен не перейдет в мир иной.

— Потише, — предупредила она. — Еще одно высказывание в том же духе, и я сочту тебя циником.

— Правда?

Джек выехал на Саттон-сквер, остановился перед дверью особняка, притянул ее к себе, поцеловал.

— Спасибо, что вытащила меня сегодня из берлоги. Землетрясение, медиум в доме с привидениями… умеешь развлечь парня.

Она ответила на поцелуй.

— Всегда пожалуйста. Завтра ночью развлеку еще лучше.

— Ух ты!

Они со смехом вышли из машины. Джек обнял Джиа за плечи, сделал несколько шагов к парадному и вдруг остановился.

— Эй, секундочку. Ты так и не сказала, о чем спрашивала. Говори.

— Ни о чем. Просто глупость втемяшилась в голову. Не допытывайся…

— Кто сильней меня любит глупости? Рассказывай. Не уйду, пока не скажешь.

— Ладно. — Безвыходное положение. — Спрашивала, сколько у меня будет детей…

— И он ответил «двое». — Джек усмехнулся. — Жалко, что соврал. Иначе я стал бы папашей номера второго. По крайней мере, претендовал бы на звание.

— Ифасен отвечал с полной уверенностью.

— Профессионально просчитал шансы. Рассмотрим твой вопрос с его точки зрения. Ты выглядишь моложе своих лет. Скорее всего, у тебя есть ребенок, а то и два. Если нет, можно с уверенностью пообещать двух-трех. Трех было бы надежней, но парень, по-моему, любит ходить по самому краю. Рискнул на двух.

— Если у меня никогда не будет второго ребенка, выяснится, что он ошибся.

— Когда ты наверняка в этом удостоверишься, то давным-давно забудешь об Ифасене. Или он от своих слов откажется. Зачем ему морочить себе голову?

Джиа не могла от этого так легко отмахнуться. Утром ее немного подташнивало. Разве можно забеременеть, добросовестно каждое утро глотая таблетки?..

Кроме нескольких дней в июне, когда они с Вики летали в Айову к родным. Она впервые в жизни забыла их с собой захватить. Для чего, если Джека нет рядом? По возвращении сразу же вновь принялась принимать.

Хотя сразу после приезда…

Ее вновь затошнило. Конечно, бывают дела и похуже, однако о ребенке сейчас даже думать не хочется…

Невозможно…

Тем не менее завтра, как только Вики сядет в автобус и уедет в лагерь, надо будет первым делом купить домашний набор для анализа на беременность.

Глава 2

На рубеже

Оно вышло из долгого небытия.

Долго ничего не знало, не чувствовало. Теперь чувствует, знает.

Едва знает. Не представляет, что — кто — оно такое, чем или кем было. Помнит, что существовало в прошлом, потом существование кончилось. Сейчас вновь началось.

Почему?

Неизвестно, где оно находится. Всматривается вдаль, смутно чуя присутствие себе подобных и других, на себя не похожих, никого из них не узнает.

Неизвестность пугает, однако сквозь страх пробивается иное чувство — ярость. На что — непонятно, хотя оно ее старается сохранить, осознать и усилить. Целиком наливается яростью, дожидаясь, когда ее можно будет куда-нибудь выпустить…

Глава 3

В рассветный час

Лайл проснулся, дрожа всем телом.

Что происходит с чертовым вентилятором? Еле-еле охлаждал комнату, когда он ложился спать, а теперь совсем заморозил. Он открыл глаза. Спальня располагается на первом этаже, окна выходят на улицу, поэтому жалюзи ночью закрыты. Сквозь них проникает не бледно-серый рассвет, а желтое свечение уличных фонарей. Прищурился на светившийся дисплей будильника — 2.32 — и тихо застонал. Не в силах встать, натянул на голову покрывало, попытался снова погрузиться в сон, но мысли о выстрелах и покушениях на его жизнь не позволяли.

Кто-то хочет его убить…

Поэтому вечером он лег не сразу. Хлебнул пива, чтоб снять напряжение, только потом свалился в постель. Сон не шел, и Лайл долго лежал в темноте, прислушиваясь к незнакомым звукам. Не скоро удалось забыться.

В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух просачивался под покрывало, охватывал ледяными объятиями. Он спустил одну ногу с кровати. Проклятье, придется встать…

Стоп. Вентиляция не работает. Точно. В старом доме нет центральной системы, поэтому вентиляторы встроены в окна, и они молчат.

Лайл застыл. Не от холода — от ощущения, что он не один в спальне. Где-то в ногах кровати в темноте кто-то есть.

— Чарли?

Нет ответа. Во мраке не шуршит одежда, не слышно дыхания, но волоски на руках встали дыбом, шея окостенела — значит, тут кто-то есть. Наверняка не Чарли — брат никогда такой шутки не выкинет, — тем не менее Лайл снова спросил:

— Чарли, черт побери, это ты? — Голос дрожал синхронно с трепыхавшимся сердцем.

Сильней чувствуя холод, он откинулся на изголовье кровати, осторожно сунул руку под пружинный матрас, вытащил недавно припрятанный нож для разделки мяса. Зажав рукоятку в покрытой смертным потом ладони, протянул свободную руку к лампе, щелкнул выключателем.

Ничего. Щелкнул еще раз, другой, пятый. Свет не зажегся. В чем дело? Лампа недавно прекрасно работала. Отключено электричество?

Нет. Дисплей часов светится…

Тут дисплей на секунду померк, словно кто-то прошел перед ним.

Сердце бешено застучало. Чувствовалось, как что-то непонятное приближается к кровати.

— У меня нож, черт возьми! — Хриплый голос сорвался. — Не подходи!

Что-то упорно двигалось вперед и нависло над ним, наклоняясь все ниже…

— Мать твою! — выкрикнул Лайл и нанес удар прямо перед собой.

Лезвие вошло не в одежду, не в плоть, а как бы в рыхлый снег, холодный до невозможности. Он отдернул руку, хотел бросить нож — окоченевшие пальцы не слушались.

Неожиданно вспыхнула лампа. Он вздрогнул, охнул, снова выставил нож — то ли нападая, то ли защищаясь, неясно, лезвие словно двигалось по собственной воле — и никого не увидел.

Никого… Быть не может! И холод исчез, оставив после себя туманный влажный воздух. Лайл взглянул на нож, вскрикнул при виде густой красной жидкости, медленно стекавшей по лезвию, швырнул его на пол… где еще что-то лежало.

— Чарли!

Господи Иисусе, братишка лежит на спине, раскидав руки-ноги, с пробитой окровавленной грудью, с остекленевшим взглядом, полным потрясенного изумления.

Лайл обмяк, соскользнул с кровати, рухнул на колени перед мертвым телом.

— Чарли, Чарли, — забормотал он, всхлипывая и склоняясь над ним, — зачем ты это сделал? Что за глупость? Ты же знаешь…

— Лайл! — раздался голос за спиной.

Он резко дернулся.

— Чего тебе, Лайл?

Он оглянулся на брата, стоявшего далеко от кровати в дверях, открыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Это невозможно…

Снова глянул на пол, где ничего не было, кроме ножа. Ни Чарли, ни крови на ковре и на лезвии.

Неужели я свихнулся?

— В чем дело, старик? — зевнул Чарли. — Чего звал меня в такую рань?

Лайл опять посмотрел на него:

— Я… — Голос дрогнул, прервался.

— Эй, ты чего это? — Он шагнул вперед, выражение досады на его лице сменилось озабоченностью. — Вид у тебя паршивый, брат.

Лайл наконец обрел дар речи:

— Только что видел самый ужасный кошмар в своей жизни. До жути реальный и… просто немыслимый.

— Какой кошмар?

— Кто-то сюда вошел… — Дальнейшего он решил не рассказывать.

Чарли кивнул.

— Не вижу ничего страшного.

Правильно. Истолковать сон не трудно, но холод и чье-то присутствие до сих пор ощущаются.

— Я был абсолютно уверен, что здесь кто-то есть. — Лайл указал на нож, валявшийся на полу. — Даже пытался его зарезать.

Чарли выпучил глаза.

— Господи помилуй, наверно, надо запирать на ночь дверь на случай, если ты во сне начнешь разгуливать.

Он усмехнулся собственной шутке. Лайл постарался тоже улыбнуться, надеясь, что не слишком натужно. Если бы Чарли знал…

Он подобрал нож, повертел в руках, с ужасом вспоминая капавшую с него кровь. В лезвии, столь же чистом, каким оно было в кухонном ящике, отразилось осунувшееся лицо.

Хорошо, что он не всадил в брата нож. Слава богу. Но, вопреки всем разумным соображениям, невозможно отделаться от ощущения, что в спальне еще кто-то был этой ночью.

Может быть, надо пойти и купить пистолет.

Глава 4

На рубеже

Пока еще неизвестно, кто оно или что, где находится, но в сознании метеоритами вспыхивают обрывки воспоминаний. Угрожающе мелькнул какой-то острый предмет, хлынула красная жидкость…

Отсюда надо уйти, выбраться… Прочь!

Глава 5

Суббота

— Все будет отлично, мамочка, — заверила Вики, когда Джиа в последний раз крепко обняла дочь у автобуса, который должен увезти ее в лагерь. — У тебя просто синдром разлуки.

Она со смехом отстранилась, глядя на нее.

— Что-что?

— Синдром разлуки. Я читала в брошюре для отъезжающих в лагерь.

— Предполагается, что страдать должна ты, а не я.

— Я и страдаю. Боюсь, автобус тронется, ты заплачешь.

— Не буду. Обещаю.

Очередной поцелуй и долгое объятие — без памяти любимая восьмилетняя девочка порой ведет себя так, будто ей уже стукнуло сорок, — и Джиа отступила назад, присоединившись к другим родителям.

Никаких слез, приказала она себе, глядя, как Вики исчезает в утробе автобуса с тарахтевшим мотором. Не надо расстраивать дочку.

На место сбора рядом с площадью ООН приехали в такси. Вики всю дорогу болтала, что ее вполне устраивало. Утром была совсем без сил, снова подташнивало. Тревога из-за отъезда или еще что-нибудь?

Нервы, сказала себе Джиа. Что еще?

Как бы там ни было, от тряски в такси лучше не стало. Хорошо, что Вики трещала без умолку, как ей не терпится поработать в лагере на станке для лепки из глины, для чего она в прошлом году была слишком мала.

Джиа довольно успешно сдерживала переживания, когда Вики, сев у окна, принялась ей махать. Глядя на темные волосы дочери, заплетенные утром во французскую косичку, на широкую улыбку, сверкающие синие глаза, чуть не потеряла самообладание. Вовремя выдавила кривую улыбку и, прищурившись, сдержала слезы.

Что я за мать? Девочке всего восемь лет, а я отправляю ее на неделю с чужими людьми. Должно быть, рехнулась!

Но Вики очень нравится художественный лагерь. Она провела там несколько дней в прошлом году, на этот раз выпросилась на неделю. Зная, что у нее есть талант, Джиа решила предоставить ей все возможности для его развития.

Однако целая неделя в горах Кэтскиллс… Вечность!

Дверь закрылась, мотор взревел, автобус тронулся. Джиа махала, пока он не скрылся из вида, потом позволила себе пролить пару слезинок и всхлипнуть. Оглядевшись, заметила, что и у прочих родителей в знойное летнее утро глаза на мокром месте.

Вернуться решила пешком. Небольшая прогулка полезна.

Кроме того… по пути надо кое-куда заглянуть.

Через полчаса она стояла у старинной белой фарфоровой раковины в верхней ванной, исследуя третий за пятнадцать минут тест на беременность.

Отрицательный. Как и два других.

Хотя беременность чувствуется. Поэтому для уверенности куплены домашние наборы для анализов от трех разных производителей.

Все показывают одно и то же, но ощущение от этого не меняется.

Зазвонил телефон. В голове тут же вспыхнула мысль об аварии и покалеченной Вики. Она схватила трубку.

— Джиа! — раздался знакомый женский голос, возбужденный, почти задохнувшийся. — Это Джуни…

— А, привет. Нашла?..

— Потому и звоню! Вернулась домой вчера вечером, сразу направилась к большой синей вазе у двери и перевернула. Угадай, что выпало…

— Только не говори, что браслет!

— Точно! — рассмеялась она. — Он оказался именно там, где сказал Ифасен! Просто не могу поверить! Я почти не подхожу к этой вазе. Не знаю, как он туда попал, но обрадовалась до слез. Удивительный человек!

Джиа промолчала, вспоминая вчерашние объяснения Джека насчет трюка с билетами. Прекрасно, замечательно, а как он объяснит находку браслета? Невозможно поверить, будто это тоже обоснованная догадка вроде ответа на ее вопрос…

О господи! Он сказал, что у нее будет двое детей… и вот, на тебе, она чувствует себя беременной!

— Эй, Джиа, — окликнула Джуни. — Ты слушаешь?

— Да, слушаю. Просто думаю, как такое возможно. Откуда он узнал?

— Это не он. Ему сказали духи, а он мне передал. Очень просто.

— Гм… — хмыкнула Джиа. В животе что-то медленно защекотало. Не похоже на утреннюю тошноту. — Действительно просто.

Поскорей закончив разговор, постаравшись, впрочем, не обидеть Джуни, она подошла к окну, уставилась на дома через площадь, ничего на самом деле не видя.

Может быть, все объясняется… силой внушения. Забыла взять таблетки, медиум предсказал второго ребенка, заработало подсознание, она чувствует себя беременной.

Тесты — все три, как один, — это опровергают.

Впрочем, на самых ранних стадиях беременности домашние наборы не так уж надежны. Инструкции предупреждают об ошибочных отрицательных результатах.

Абсолютно точным считается анализ крови, который показывает положительный результат через считанные дни после зачатия.

Джиа схватила телефонную книжку, нашла номер своего гинеколога. Конечно, не стоит рассчитывать, что доктор Иглтон примет ее в субботу, но ничто не мешает ей сделать анализ в Вифлеемской больнице. Можно поехать, сдать кровь и ждать результата.

Да, решила она, набирая номер. Надо раз навсегда разобраться.

Как бы сильно она ни любила Джека, забеременеть столь же сильно не хочется.

Лайл проснулся в поту. Вентилятор в окне бешено крутится, а в комнате все равно как в парилке. Проклятая штуковина куплена месяц назад. Не могла же так быстро сломаться.

Он открыл глаза, поднял голову. Кто-то открыл жалюзи и распахнул все окна.

Лайл скатился с кровати. Что происходит? Неужели это дело рук Чарли?

Не собираясь охлаждать всю Асторию, он закрыл окна и двинулся по коридору в дальнюю спальню. Ворвавшись, обнаружил растянувшегося на простынях брата, открытые настежь оконные створки, вентилятор, включенный на полную мощность.

— Черт возьми, Чарли, что это такое?

Тот с трудом поднял голову, приоткрыл глаза.

— В чем дело, брат?

— Во-первых, зачем открывать окна? Сегодня жара будет под девяносто.

— Ничего я не открывал.

— Да? А кто? Серый волк?

Лайл захлопнул окна, вышел в коридор. Направляясь в свою спальню, почувствовал теплое дуновение с лестницы. Сбежал вниз — все створки в прихожей и входная дверь снова широко открыты.

— Чарли! — завопил он. — Иди сюда!

Брат спустился пошатываясь, разинул рот на распахнутые окна и двери.

— Слушай, ты чего это делаешь?

— Я? Вчера вечером сам запер дверь на замки и накинул цепочку. И ночью не ходил открывать. В доме нас всего двое, значит, это твоя работа.

Лайл захлопнул и запер дверь.

— Нечего на меня пялиться, — проворчат Чарли, закрывая окна. — Я дрых у себя в берлоге.

Лайл взглянул на него. Брат любил пошутить и отлично прикидывался невиновным. Но, став «заново рожденным», всегда говорит правду, даже невыгодную для себя.

— Вот дерьмо! Кто-то забрался в дом!

Лайл помчался в комнату-канал. Если испорчено оборудование…

Нет, в самой комнате все по-прежнему. Никаких бросающихся в глаза повреждений. Они с Чарли быстренько осмотрелись, признав, что все в полном порядке. Не считая окон. При ремонте Чарли замазал их черной краской, завесил плотными шторами, чтобы не проникал даже слабенький лучик света. Теперь шторы отдернуты, окна распахнуты, комнату сплошь залил солнечный свет. Вид совсем изменился, тщательно подобранные мистические атрибуты выглядят… вульгарно.

— Слушай, у нас нет времени. В полдень сеанс.

Вернувшись в прихожую, Лайл едва не упал — окна и парадная дверь вновь стоят нараспашку.

У него за спиной замер Чарли.

— Господи, что же это…

— Господь тут ни при чем. Они еще здесь!

Лайл метнулся на кухню — окна и черный ход тоже открыты, — схватил два ножа, один сунул брату.

— Ну, внизу никого точно нет. Стой у лестницы, чтобы не улизнули, а я наверху посмотрю.

Он запрыгал через две ступеньки по лестнице. Сердце уже работало на пределе, и ритм еще ускорился, когда он двинулся по коридору, выставив перед собой нож. Хотя Лайл вырос в бандитском районе, всегда держался подальше от психов и буянов. Конечно, приходилось драться — ему даже однажды лицо порезали, — но он так и не приобрел практических навыков обращения с холодным оружием. Вообще неизвестно, сумеет ли пырнуть человека ножом. Впрочем, сейчас, совсем потеряв голову, можно было б проверить.

Заглянул в туалет в коридоре — пусто. Зашел в свою спальню… Елки зеленые! Окна снова открыты. Не может быть! Сетки на месте, никто не мог вылезти. И в ванной никого…

Он закрыл окна, бросился в комнату Чарли. То же самое — открытые окна, пустая ванная. Кто ж их открывает? Захлопнув створки, Лайл проследовал в гостиную — бывшую спальню. В бывшей гостиной и столовой теперь находится канал.

Здесь все чисто.

Осмотрел внизу кухню и кладовую, даже заглянул за и под диван в прихожей.

— Хорошо. На обоих этажах никого. Остается подвал.

Сначала они с Чарли заперли парадную и черную двери, потом направились по центральному коридору к подвальной.

— Если они еще в доме, то именно там.

Чарли покачал головой:

— Полотенца точно никто не трогал.

Действительно, признал Лайл. Он и забыл, что дверь заткнута полотенцами, чтобы не просочилась вонь из подвала.

— Все равно посмотрим.

Зажав ладонью нос и рот, осторожно открыл створку двери, начал спускаться по лестнице, на полпути рискнул сделать вдох. Никакого зловония, кроме типичного для подвалов запаха плесени.

— Порядок, — бросил он через плечо следовавшему за ним брату. — Вонь ушла.

Обыскать подвал труда не составило — ни шкафов, ни тяжелой мебели, ничего, где мог бы спрятаться злоумышленник. Трещина оставалась на месте, таких же размеров.

Лайл, успокоившись, медленно и глубоко вздохнул — тот, кто проник в дом, ушел.

Но, вернувшись на первый этаж, вновь почувствовал теплый влажный ветерок, с тревогой вышел в прихожую.

Кто-то опять открыл окна.

— Как это можно сделать, Чарли? Неужели установили какой-нибудь механизм, пока мы спали?

В последнее время необходимую для работы механику обеспечивал Чарли, устраивая потусторонние иллюзии. В школе успевал плоховато — больше из-за отсутствия интереса, чем способностей, — однако хорошо понимал принцип действия любого устройства. Каждое мог разобрать и собрать. Один он способен найти объяснение происходящему.

— Ничего не вижу, — сказал Чарли, исследовав окно. — Если бы и увидел, такие штуки за ночь не поставишь. Нужна целая бригада с дрелями, монтировками и молотками.

— Может быть, это сделали раньше, когда нас не было дома?

— Все равно ничего не вижу. Чтобы окна открыть, надо что-то нажать или дернуть, а тут нету ничего такого.

— Разберем рамы, если понадобится. Вдруг там какой-нибудь сервер?

Что такое «сервер» — неясно, но слово хорошее.

— Может, у нас поселился злой дух?

— Не смешно.

— Я не шучу, брат. В этом окне ни внутри, ни снаружи нет никакого движущего механизма.

— Должен быть. Нам обоим отлично известно, что все духи и привидения в этом мире созданы нами и нашими коллегами. Кто-то старается нас запугать. А мы не испугаемся, правда?

Чарли не успел ответить — послышался щелчок замка на парадной двери, запертой несколько минут назад. Разинув внезапно пересохший рот, Лайл увидел, как она распахнулась с тихим тоненьким скрипом.

Он выскочил через нее на веранду. Никого. Пусто. Завертелся на месте, стараясь разглядеть кого-нибудь, что-нибудь, что угодно, лишь бы найти хоть какое-то объяснение. И замер, посмотрев на газон.

— Чарли, иди сюда.

Тот, осмотрев парадную дверь, подошел.

— Ничего не нашел… Боже мой!

Все цветы и кусты — рододендроны, азалии, андромеды — погибли. Вчера вечером все было нормально, теперь они не просто увяли, а потемнели, высохли, словно умерли месяц назад, даже больше… будто что-то начисто высосало из них жизненные соки.

— Наверно, опрыскали средством от сорняков.

— Когда это кончится, Лайл?

В голосе брата слышался страх. Лайл, желая его успокоить, положил руку ему на плечо:

— Все будет в порядке, Чарли. Нам часто бывало трудно, и нынешний случай не исключение. Однако мы всегда выкарабкивались, правда? Братьям Кентон удается держаться. Вместе мы непобедимы.

Чарли с улыбкой протянул руку, Лайл шлепнул открытой ладонью по его ладони.

Вновь выглянул во двор, и злость закипела в крови.

Можешь фокусничать со мной, кто в ты ни был, мысленно крикнул он, но не советую причинять вред, даже просто пугать моего младшего брата! Иначе я тебя поймаю и раздавлю, как клопа.

Он осмотрел погибшие растения. Скоро лопухи прибудут на первый сеанс, а дом выглядит как черт знает что. Не успеешь навести порядок.

Проклятье! Приехав из Дирборна, он, конечно, не рассчитывал на распростертые объятия местных конкурентов, но и не ждал ничего подобного. Кто-то готов на все, чтоб их выжить.

Тем не менее они с места не стронутся. В любом случае братья Кентон приехали сюда надолго.

— Ты ничего не почувствовал? — удивился Джек.

Эйб помотал головой:

— Никакой тряски. Разве это землетрясение?

Эйб Гроссман, в вечной белой рубашке с короткими рукавами и черных брюках, усыпанных крошками, сидел, как обычно, на высоком стуле, широко расставив ноги. Одна рука покоилась на образцовом животике, другая отправляла в рот огромный кусок песочного кекса.

Джек привалился к обшарпанной стойке с покупательской стороны у дальней стены магазина спортивных товаров «Ишер», принадлежавшего Эйбу. На стойке между ними валялись утренние газеты. Их встречи были традиционными, хоть и нерегулярными, приходясь на разные дни недели, чаще всего на субботу и воскресенье. Эйб покупал газеты, Джек — завтрак.

Проведя сверху вниз пальцем по колонке на третьей странице «Пост», он обнаружил искомое.

— Говорят, эпицентр находился в Астории. Представляешь? Мы с Джиа были в эпицентре.

— В эпицентре? — Эйб презрительно пожал плечами. — Ни пожаров, ни разрушений, ни жертв… Разве это землетрясение?

— Оценивается в два с половиной балла по Рихтеру — примерно такое же было в районе Восточной Восемьдесят пятой улицы в начале 2001 года.

— Тоже без всяких последствий, насколько я помню. — Эйб кивнул на песочный кекс: — Почему не ешь?

— Прихватил для себя кое-что.

Джек вытащил из сумки колбаску «Макмаффин» и принялся разворачивать, пуская слюнки и ожидая реакции, которая последовала приблизительно через две наносекунды.

— Что это? Мясо? Тебе сочное мясо, а твоему другу Эйбу обезжиренный кофейный кекс?

— Тебе мясо не нужно, а мне нужно.

— Кто сказал?

— Я. По-моему, ты стараешься снизить свой холестерин.

— Это ты стараешься снизить мой холестерин.

Правильно, согласился он. Потому что Эйб пережил уже сердечный приступ, а с ним хочется как можно дольше общаться.

— Даже если бы я старался снизить холестерин, — продолжал Эйб, — почему мне субботним утром предлагается второсортный завтрак? — Он протянул руку. — Дай кусочек. Самую крошечку.

— Как только придешь в форму, дам целую колбасину.

— Что? — Эйб похлопал по животу. — Разве это не форма?

— Хорошо, скажем так: принесу колбаску «Макмаффин», как только дотянешься до пальцев ног.

— Если бы Бог пожелал, чтобы люди дотягивались до пальцев ног, то разместил бы их на коленях.

Его не переспоришь.

— Оставим холестерин и физические упражнения. Я купил для себя колбасу по особой причине.

— А именно?

— Мы вчера вечером были в гостях. Перед тем заскочили поесть в какую-то дзен-буддистскую забегаловку.

Эйб скорчил гримасу:

— Где подают индейку из соевого творога?

— Ничего подобного я там не видел.

— Зайди в День благодарения. Джиа тебя туда затащила?

— Ну да, ты же знаешь, она отказалась от мяса.

— До сих пор не ест?

— До сих пор. Захотела попробовать тот самый соевый творог — тофу.

— Какой выбрала?

— Жареный.

— Жареный лучше. По крайней мере, точно убитый.

— Хуже того, там выпивку не подают. За пивом пришлось бежать на угол.

— Захватил бы заодно и сандвич с пастрами.

Джек припомнил, с каким отвращением сидевшая за соседним столиком пара смотрела на многочисленные откупоренные бутылки «Шлица». Если бы развернуть перед ними чизбургер или пастрами… Ужас и кошмар!

— Говорить даже нечего. С той минуты меня преследует мысль о мясе. Проходя нынче утром мимо «Макдоналдса», не устоял.

— Тогда не стану претендовать на кусочек. Лопай. Заслужил после ужина у дзен-буддистов.

Джек, не глядя на Эйба, жадно набросился на сандвич. Следовало догадаться и съесть за порогом. В другой раз будет умнее.

— Смотри-ка, — промычал он с набитым ртом, отводя разговор от еды, — крупный провал тянется прямо к Ист-Ривер.

— Ну и что? Местные педсоветы без конца кого-то проваливают.

— Нет, серьезно. — Джек провел пальцем по линии разлома. — Называется линия Камерона. Предположительно, тут африканский континент столкнулся с Северной Америкой.

— Почему мне никто не рассказывал? Когда это было?

— Около трехсот двадцати миллионов лет назад. Ты тогда был еще маленький. Здесь сказано, что линия разлома тянется от Стейтен-Айленда до Коннектикута и Массачусетса. Взгляни. — Он загнул страницу, показал. — Разлом сворачивает от Ист-Ривер и делает обратную петлю к реке. — Джек вдруг сильно удивился. — Будь я проклят! Дом того самого экстрасенса стоит прямо на линии Камерона…

— Экстрасенса? — переспросил Эйб. — Неужели ты…

— Ни в коем случае, — открестился он. — Нечто вроде развлечения.

И рассказал, как Джуни Мун искала пропавший браслет.

Эйб покачал головой:

— Оболванивание Америки — государство открывает астрологические школы, школьные советы включают в программу креационизм, люди выкладывают сотни долларов за пузырьки с водой, на которых наклеены этикетки «витамин О», возвращаются гомеопатические средства, большинство из которых мало чем отличается от «витамина О», магические кристаллы, фэн-шуй… Ох, Джек, я теряю надежду.

— Ну, для начала, ты, собственно, никогда не был доверчивой крошкой Мэри.

С момента знакомства Эйб предсказывал социальную и экономическую катастрофу и серьезно к ней готовился.

— У человека должна оставаться надежда. Я всегда думал, что с накоплением и углублением знаний люди постепенно движутся из тьмы к свету. Видимо, многие предпочитают мрак.

— Бред в стиле «нового века», — согласился Джек. — Почему эти идеи вошли в моду? Золотое дно для артистов-мошенников. Интересно бы знать, почему это сейчас происходит? Мы вылезли из мистического вздора, а с семидесятых годов сваливаемся обратно. Что нас заставляет?

Эйб пожал плечами:

— Возможно, наука.

— Я думал, наука решает проблему.

— Лучше сказать, реакция на науку. Все жаждут трансцендентности…

— Это еще что такое?

— Загробная жизнь. Бестелесное существование. Иными словами, мы хотим жить дальше. Ты веришь в трансцендентность?

— Хотелось бы. То есть приятно думать, что какая-то моя искорка будет гореть и гореть… хотя…

— Что? Для веры в собственное бессмертие недостает самолюбия?

— По правде сказать, я особенно не задумывался на этот счет. В любом случае, не понимаю, как это повлияло бы на повседневную жизнь. Я знаю лишь один способ жить. А при чем тут наука?

— При всем. Чем дальше она раздвигает границы неизвестного, тем менее определенной становится трансцендентность. Люди слишком остро реагируют. Рациональность не утешает, поэтому они ее отбрасывают и цепляются за иррациональность, даже самую фантастическую.

Джек взглянул на него:

— Мы с тобой знаем, что на свете есть вещи, которые нелегко объяснить.

— Вроде ракшас?

— Вот именно. К ним не подойдешь с научными мерками.

— Однако они существуют. Не забывай, я был в Бэттери, когда эта самая тварь появилась из гавани. Видел ее собственными глазами, видел, как она грудь тебе располосовала… После такого кому нужны подтверждения? У тебя шрамы остались. Ты знаешь.

Джек инстинктивно дотронулся до груди, нащупав под футболкой резиновые рубцы.

— Ракшасы не укладываются в то, что мы знаем о мире.

— Правильно. И ключевое слово здесь — «знаем». У меня нет объяснения, а у кого-то другого, возможно, найдется. У какого-нибудь высоколобого специалиста. Я уверен, что все объяснимо, — конечно, кроме человеческого поведения, — если у тебя достаточно знаний. Знание играет критически важную роль. Мы с тобой кое-что знаем — ты больше, так как больше видел. Знаем, что в мире действует темная сила…

— Иное, — кивнул Джек, вспоминая, как оно в этом году вторглось в его жизнь. — Его просто так называют.

— Судя по твоим рассказам, оно не объект, а скорее состояние. Слово «иное» мало что объясняет. Что в это ни было, оно непознаваемо в данный момент. Как нам известно, его не отпугивают магические кристаллы и талисманы, не вызывают заклинания и жертвоприношения. Поэтому бредовая болтовня приверженцев «нового века», «конца света», уфологов и иже с ними не имеет ни малейшего смысла. Настоящая тьма в нашем мире не проявляется, живет по собственным законам, действует по собственной программе.

Джек поймал себя на мысли о сестре. В ее смерти виновно Иное.

— Я тебе никогда не рассказывал… Кейт перед смертью предупреждала о наступающей тьме. Вирус в мозгу позволил ей это увидеть. «Тьма пока выжидает, но скоро придет… и все опрокинет».

— Со всем уважением к твоей сестре — никогда не прощу, что ты так и не познакомил меня с замечательной женщиной, — напомню, что она находилась в критическом состоянии. Может, не понимала, что говорит.

— По-моему, понимала, Эйб. По-моему, имела в виду, что Иное возьмет у нас верх. Это вроде бы согласуется с крохами информации, которые я получаю с весны. События на конференции по заговорам, намеки урода, который разыгрывал представление, слова безумной русской женщины на могиле Кейт — все намекает на приближение тяжких времен, рядом с которыми прежние тяжелые моменты покажутся пикником. Близится худшее время для человеческой расы, хуже любой чумы и мировой войны.

Эйб хмуро уставился на него. Нарисованная Джеком картина вполне соответствует холокосту, который он давно предсказывал.

— Она не сказала, что можно сделать?

— Нет.

Джек умолчал о предсказании Кейт, что на пути тьмы встанет горстка людей, и он один из них.

Эйб снова пожал плечами:

— Что теперь делать?

— Я не для того завел разговор. Просто думаю, может быть, люди чувствуют приближение тьмы? Не сознательно — на примитивном подсознательном уровне. Может, поэтому многие обращаются к фундаменталистским и ортодоксальным религиям, которые предлагают на все вопросы понятные и простые ответы. Может, поэтому так популярны теории заговора. Предчувствуя, что надвигается нечто ужасное и непонятное, все ищут систему веры, которая даст ответ и решение.

— Как же быть нам, беднягам, не имеющим опоры в вере?

Джек вздохнул:

— Видимо, засесть в окопах, пока не возникнет возможность сражаться с реальным противником.

— Думаешь, землетрясение как-то со всем этим связано?

— Пока не понимаю, как именно, хотя это не так уж и важно. У меня на глазах за последнее время слишком часто невинные с виду события совершали крутой поворот и приводили к краху со скоростью девяносто миль в час.

Он вспоминал прошлый вечер. Почему землетрясение ударило в тот самый момент, когда они с Джиа переступили порог Менелай-Мэнор? Лучше бы это было случайное совпадение, но открытие, что дом стоит на трещине в земной коре, которая прямым каналом идет вниз, к подвижным рудным жилам древней скалы, не утешает.

Интересно, слышал ли Ифасен вторичные толчки?

— Теперь положим руки на стол ладонями вниз… так… расслабимся и начнем.

Лайл оглядел трех клиентов, собравшихся вокруг круглого дубового стола с ножками в виде звериных лап. Две женщины средних лет, Аня Спигельман и Эвелин Джуско, бывали на сеансах раньше, поэтому ему о них все известно. Винсент Маккарти новичок, чистый лист. Несколько минут назад, до его появления, он ничего не знал о нем, кроме имени.

Теперь уже порядочно разузнал. А еще через несколько минут выяснит гораздо больше. Сам процесс бесстрастного исследования доставляет радость.

— Прошу всех на минуту закрыть глаза, глубоко подышать… несколько вздохов вас успокоят. Волнение мешает контакту с духами. Необходимо обрести спокойствие…

Спокойствие… Лайлу самому надо было расслабиться, чтобы правильно сделать дело. По крайней мере, в доме стало тихо. Незадолго до прихода клиентов окна и двери перестали открываться. Если в только он сам сумел успокоиться!

Это не так-то легко после утреннего звонка Карине. Какой-то мужчина ответил, что она в ванной, уточнив, не с радиостанции ли ее спрашивают.

Лайл сдерживал гнев и боль. Он позволил Карине обмануть его чувства, но ни за что не позволит испортить ему жизнь. Надо отбросить отрицательные эмоции и сосредоточиться на положительных… по крайней мере, в данный момент.

Открыв глаза, принялся изучать новичка. Лет сорок, денежки водятся, судя по рубашке гольф от братьев Брукс, дорогим летним брюкам, новенькому сверкающему «Лексусу-430» с твердым откидным верхом, стоящему на подъездной дорожке. Загорелые руки без татуировок, никаких серег, гладкое золотое кольцо на безымянном пальце. Чистые ладони без мозолей, ногти с маникюром.

Итак, перед нами белый женатый богатенький сорокалетний пижон, явившийся в Асторию, чтобы в чудный субботний день, идеальный для гольфа, посидеть в темной комнате. Это означает одно — его что-то сильно тревожит.

Деньги? Вряд ли.

Бизнес? Тоже сомнительно. Если Винсент занимается бизнесом, то либо владеет собственной фирмой, либо занимает высокий руководящий пост. Имеет доступ к любой информации, вхож в совет директоров. Не побежит советоваться с духами насчет дел в той сфере, где считает себя главным самцом.

Семейная жизнь? Возможно. Умение успешно зарабатывать деньги не всегда приносит успех в интимных отношениях. Может, он тут споткнулся.

Здоровье? Сам с виду здоровый. Возможно, тревожится о других — о жене, родителях, о детях…

Лайл закрыл глаза, останавливаясь на здоровье. Сделаем несколько пробных попыток вокруг да около, проследив за реакцией. Если дело не в том, займемся семейной жизнью, хотя вряд ли это потребуется.

— Духи остерегаются света, поэтому постараемся, чтобы им у нас было приятно.

На командном пункте за южной стеной, в каморке, сплошь забитой разнообразными электронными причиндалами, Чарли слушал брата через крошечный микрофон, встроенный в висевшую над столом люстру, и соответственно действовал. Неудивительно, что свет в комнате сразу начал тускнеть, осталось слабое свечение единственной красной лампочки, едва освещающей стол.

— Чувствую, — пропел Лайл, — врата открываются… — Чарли по сигналу направил на стол слабый поток холодного воздуха, — через них мы соприкоснемся с той стороной. — Он запрокинул голову, открыл рот, испустил долгий тихий вздох: — Ааааа-ххх!.. Это делается не совсем напоказ. Вздох приводит его в подлинный тихий экстаз, согревающий душу, вроде неторопливого секса…

…которого он лишился.

Стоп! Не думай о дешевой обманщице…

Тише… тише… Он напомнил себе, что именно в данный момент живет полной жизнью, контролирует ситуацию, управляет своим клочком мира. Пусть в остальном царит полный хаос, в это время, в этом месте он главный. Хозяин…

В детстве Лайл взял себе прозвище «мастер иллюзии». И не преувеличил, став этим самым мастером после смерти мамы. Вернее, после убийства. Она шла домой с рынка через Вествуд-парк, неся сумку с продуктами, переходила улицу на зеленый свет, невесть откуда выскочили две машины, гнавшиеся одна за другой, поливая друг друга девятимиллиметровыми пулями, пролетели на красный, швырнув маму на высоту в сорок футов. Ублюдки, конечно, скрылись с места происшествия, их так и не нашли.

Для всего города это была очередная жертва детройтских войн за передел рынка наркотиков, а у Лайла с Чарли, кроме матери, никого больше не было на всем белом свете. В памяти Лайла отец оставался смутным воспоминанием, Чарли его вовсе не помнил. Одно время к ним часто заглядывал брат отца, дядя Билл, потом уехал на Западное побережье, с тех пор о нем никто больше не слышал.

Братья Кентон — Лайл шестнадцати, Чарли двенадцати лет — остались совсем одни на милости соседей. Вскоре вокруг завертелись, принюхиваясь, деятели из Лиги борьбы за социальное обеспечение детей. Можно было прикидываться, будто никого нет дома, пока не слишком выросла задолженность по квартплате, после чего их выкинули бы на улицу или, хуже того, разлучили и отдали под опеку.

Поэтому Лайл решил стать дядей Биллом. Высокий для своих лет паренек, наклеив бородку и наложив чуточку грима, сумел обмануть социального работника. До сих пор хорошо помнится Мария Рейес, магистр социального обеспечения, добрая женщина, искренне желавшая помочь. Она поверила, что Лайл — это Билл Кентон, а Селим Фредерикс, приятель снизу, нанятый для домашних визитов инспекторши, — его племянник Лайл.

Он осознал силу веры и неимоверную силу желания и потребности в вере. Мисс Рейес поверила, потому что хотела поверить. Не желала разлучать братьев, стараясь сделать законным опекуном кровного родственника, веря всему, что Лайл ей подбрасывал.

Действительно веря? Через несколько лет возникло подозрение, что мисс Рейес его раскусила с самого начала. Возможно, поверила не разыгранному представлению, а решительному намерению сохранить остатки разбитой семьи и позволила ему стать своим собственным опекуном. Надо бы как-нибудь разыскать ее и спросить.

Так или иначе, шестнадцатилетний Лайл Кентон нашел свое призвание в обмане. Обманув городские власти, можно обмануть кого хочешь. Первой его платной должностью стало место на шухере у кидалы-наперсточника в центре города. Ему надлежало следить за улицей и, завидев полицию, крикнуть, что пора сматываться. Он быстро полностью усвоил словесный кодовый набор, получил повышение до подставного — стоял у стола, вступая в игру, заманивая лохов, — а в свободное время практиковался в искусстве кидалы, чтобы начать самостоятельную игру.

После особенно громкого предупредительного звонка, когда он еле ноги унес от детективов в штатском, принялся искать не менее выгодное, но менее рискованное занятие. И нашел: медиум по телефону на горячей линии. Прошел собеседование, изображая фальшивый ямайский акцент, и был принят. Попрактиковавшись несколько часов со списком вопросов, которые чаще всего задают ясновидящим, влился в команду — в основном из женщин, — сидевшую на чердаке, разгороженном перегородками с телефонными аппаратами.

Задача заключалась в том, чтобы как можно дольше держать на телефоне звонившую в фирму жертву. Сначала узнать имя, адрес, на который будут в дальнейшем рассылаться по почте разные вещи, начиная с карт Таро и заканчивая восемью шариками для предсказания судьбы. Потом внушить, что у тебя имеется прямая линия связи с загробным миром и источниками древней мудрости. Говори то, что жертве хочется слышать, пускай просит рассказывать дальше и дальше, плети что угодно, только держи ее на долбаном телефоне. В конечном счете абоненты выкладывали по пять-шесть долларов за минуту общения с мудрым медиумом, и Лайлу доставался кусочек на долю. Довольно скоро он стал заколачивать штуку с лишним в неделю, не сильно напрягаясь.

В качестве дяди Билла Лайл вместе с Чарли переехал из муниципального микрорайона в квартиру с садом в пригороде. Не бог весть что, но после Вествуд-парка новый район вполне можно было принять за Беверли-Хиллз.

После этого он назвался Ифасеном, заимствовав имя племени йоруба, и выработал западно-африканский акцент. Вскоре абоненты горячей линии начали спрашивать именно Ифасена, ни с кем более разговаривать не желая. Это не сильно понравилось боссам, которые не готовили звезд, а продавали услуги.

Поэтому Лайл в свободное время пустился на поиски нового дела. Однажды солнечным воскресным утром забрел в Анн-Арбор в спиритуалистическую церковь Вечной Жизни, попав на сеанс исцеления. Стрелка «ерундометра» мгновенно скакнула за красную шкалу, но он остался на богослужение и слушание «сообщений». Досидев до конца и глядя, как прихожане один за другим выписывают «в знак любви» чеки, понял, что это и есть следующий шаг.

Он вступил в церковь Вечной Жизни, записался на семинар повышения квалификации, наладил добрые отношения с пастором Джеймсом Греем. Вскоре уже служил в церкви в качестве ученика-медиума, войдя в круг посвященных и освоив все трюки. Приблизительно через год преподобный доктор Грей, высокий дородный белый мужчина, по мнению которого чернокожий молодой человек с африканским акцентом усугубил в его церкви мистическую атмосферу, отвел Лайла в сторонку и предложил бесценный совет.

— Займись образованием, сын мой, — сказал он. — Я имею в виду не ученую степень, а знания. Тебе предстоит иметь дело с людьми самого разного типа, самого разного общественного положения, с самым разным багажом. Если хочешь добиться успеха, тебе нужны обширные знания во многих областях. Не надо быть специалистом, но обязательно иметь общее представление.

Последовав совету, Лайл побывал во многих аудиториях Мичиганского университета, университета Уэйна и Детройт-Мерси, слушая лекции по разнообразным предметам от философии до экономики и западной литературы. Там начал избавляться от уличной речи. Не получив ни единого балла за пройденный курс, открыл для себя целый мир, забрав его с собой, когда они с Чарли перебрались из Анн-Арбор в Дирборн, приступив к самостоятельной деятельности.

Лайл открыл собственную контору медиума-консультанта. Они до дыр протерли штаны, совершенствуя трюки. Получали хорошие деньги, хоть Лайл знал, что способен на большее. Скоро вновь переехали, обосновались в Нью-Йорке, в верхней части Куинса.

Говорят: успеха надо добиться до тридцати. В прошлом месяце ему исполнилось тридцать, и он своего добился.

Теперь, сидя в первом собственном доме, Лайл Кентон плавно двинул вперед руки по полированной дубовой столешнице, сунув под нее при этом концы металлических стержней, спрятанных в рукавах пиджака. Чуть поднял руки — край стола с его стороны приподнялся.

— Есть! — прошептала Эвелин, заметив, как стол наклонился к ней. — Духи здесь!

Лайл оперся на локти, нажав встроенный Чарли в гнутую ножку стола рычажок, приподняв дальний край, где сидел Винсент Маккарти. Покосившись, заметил, что тот вздернул брови, но больше ничем не выдал изумления.

— Ой! — фыркнула Аня, когда ее стул качнулся по электронному сигналу из командного пункта. — Опять!

Как всегда…

Потом закачались стулья Эвелин и Маккарти. Последний на сей раз не скрыл озадаченности. Можно не обращать внимания на наклонившийся стол, но покачнувшийся стул…

Пора его перетягивать на свою сторону.

— Что-то происходит, — изрек Лайл, крепко жмурясь. — По-моему, это связано с нашим новым гостем. Да, Винсент, с вами. Духи видят ваше смятение, чувствуют озабоченность…

— Как и у всех прочих, — заметил Маккарти.

Лайл с закрытыми глазами услышал смешок. Винсент хочет поверить — затем и явился, — но чувствует себя глуповато, не желая быть одураченным.

— Вы серьезно озабочены, причем не из-за вульгарных денег. — Лайл открыл глаза в поисках бессловесных реакций. — У вас разрывается сердце.

Маккарти, сморгнув, промолчал. Пусть молчит — выражение лица вполне красноречиво.

— Что-то вас сильно тревожит.

Тот снова кивнул. Разумеется. Не тревожился бы — не пришел бы.

Лайл прикрыл глаза, прижал пальцы к вискам, приняв позу глубокой сосредоточенности.

— Чувствую, кто-то с той стороны пытается войти с вами в контакт. Может быть, ваша мать? Она жива?

— Жива, хоть не совсем здорова.

Так. Надо продолжать игру.

— Почему же мне показалось, что мать? Из-за чувства горячей любви? Может, бабушка? Ваша бабушка переправилась в мир иной?

— Обе.

— Наверняка одна из них… Не скажу пока, с какой стороны. Сейчас… станет ясно…

Маккарти ирландец, лихорадочно соображал Лайл. Где жила его бабка — здесь или в Ирландии? Не важно. Есть один безошибочный тест для ирландцев. Никогда не подводит.

— Чувствуется огромная любовь… к американскому президенту… правда? Да, в сердце этой женщины президент Кеннеди занимает особое место.

Глаза Винсента Маккарти чуть не вылезли из орбит.

— Бабушка Элизабет! Она в самом деле любила Кеннеди. После его убийства стала сама не своя. Невероятно! Откуда вы знаете?

Интересно, какая ирландская бабка не любила Кеннеди?

— Ох, вы даже не поверите, сколько он знает, — прошептала Аня.

— Ифасен удивительный, — добавила Эвелин. — Все знает, просто все.

— Ничего я не знаю, — медленно вымолвил Лайл. — Духи знают. А я только посредник меж вами и ими.

В глазах Маккарти вспыхнула жажда. Он наполовину верил, хотел с головой окунуться, но мешало ирландское католическое воспитание. Требуется толчок, который последует позже. Лучше еще немного его завести.

Лайл обратился к Эвелин:

— Еще кто-то явился, и сильный призыв, по-моему, адресован мисс Джуско.

Она мигом зажала руками рот.

— Мне? От кого? Меня зовет Оскар?

Разумеется, Оскар — любимый умерший пес Эвелин, — только надо немножечко потянуть. Два месяца назад она явилась с вопросом, можно ли с его помощью войти в контакт с домашним любимцем на той стороне. Можно, конечно. Загвоздка в том, что она не назвала породу, не описала собаку, а Лайл не собирался расспрашивать.

Не было необходимости.

На первом сеансе — индивидуальном по настоянию Лайла, ибо крайне трудно вызывать животных с другой стороны, — Чарли, выключив свет, шмыгнул в комнату и утащил сумочку Эвелин. На командном пункте обнаружил пачку снимков выжлы — красной венгерской легавой, — в точности обрисовав пса брату в наушник. Прежде чем вернуть сумку на место, присвоил застрявший на донце собачий свисток.

Лайл потряс Эвелин, описав Оскара вплоть до ошейника с драгоценными камнями. Узнав, что пес счастлив в загробном мире, гоняясь за кроликами по Елисейским полям, она преисполнилась благодарности и пожертвовала две с половиной тысячи долларов.

— Да, — кивнул он. — По-моему, Оскар. Кажется, слегка расстроен.

— Неужели! Чем?

— Не совсем понимаю. Думаю, вы потеряли какую-то его вещицу, и он опасается, что вы его разлюбили…

— Что же я могла потерять?

Через несколько секунд она получит первый «апорт», магически доставленный из мира духов. По указаниям Лайла Чарли — сплошь в черном — должен подкрасться в нужный момент и бросить на стол старый собачий свисток.

— Не знаю. Он не говорит. Постойте-ка, что-то держит в зубах… Что же это такое? Приближается… приближается…

Чарли тоже должен приблизиться.

— Откуда такой холод? — спросила Аня.

— Правда, — подтвердила Эвелин, растирая плечи. — Жуткий мороз.

Лайл тоже чувствовал, как холодный воздух окутал стол промозглым одеялом. Он потер занемевшие руки. Впрочем, в комнате не просто понизилась температура. Холодный воздух как бы принес в нее новую атмосферу… злобы — больше чем злобы — стальной, остро отточенной ярости.

Аня вскрикнула, Лайл вскочил на ноги, видя, как ее вместе со стулом швырнуло назад, с грохотом бросило в стену. Стул Маккарти пошатнулся, рухнул на пол. На Лайла набросился ураганный ветер, толкнул вперед, прижал животом к столу, потом стол наклонился, он упал рядом с Эвелин, слыша, как вокруг бьются стекла. Переворачиваясь на живот, увидел вздувшиеся шторы, за которыми одно за другим лопались черные оконные стекла, усыпая осколками пол. В комнату влился чисто-желтый солнечный свет. Расставленные у стен статуи повалились, трескаясь при ударе о твердую древесину.

Кошмар прекратился столь же внезапно, как начался. Оцепеневший Лайл с трудом встал, помог Эвелин, Маккарти поднял Аню. На первый взгляд никто сильно не пострадал, но комната-канал превратилась в руины, все стекла — окна, даже зеркала на стенах — разбиты вдребезги.

— Это ты виновата! — воскликнула Аня, ткнув в Эвелин трясущимся пальцем. — Прогневала дух своей собаки, и смотри, что из этого вышло!

— Я не виновата! — заплакала Эвелин. — Даже не представляю, чем так огорчила бедняжку…

— Успокойтесь, — сказал Лайл. — Вряд ли Оскар устроил погром.

Абсолютно ясно, черт возьми, что долбаный дохлый пес вообще ни при чем, но кто и как это сделал?

— Невероятно! — пробормотал Винсент Маккарти. — Я никогда не верил подобному вздору… однако…

— По-моему, это следствие вчерашнего землетрясения, — попытался спасти положение Лайл. — Сейсмические волны проникли в мир духов и…

Он подыскивал нужные слова, сунув дрожавшие руки в карманы, с колотившимся сердцем и одуревшими от катаклизма мозгами. Думай, черт побери!

— …прервали поток информации. Может быть, лучше перенести сеанс на другой день. Скажем, на следующую субботу…

— Господи, я не могу так долго ждать! — воскликнула Эвелин. — Если бедняжка Оскар расстроен…

— Тогда устроим индивидуальный сеанс завтра вечером, — предложил Лайл. — К тому времени сейсмические возмущения успокоятся. Кажется, мне удастся втиснуть вас в расписание. Обязательно постараюсь.

— Ох, спасибо, мистер Ифасен… Спасибо!

Хоть что-то удалось спасти в катастрофе.

— Я бы тоже хотел записаться на индивидуальный сеанс, — вызвался Винсент Маккарти.

— И я! — воскликнула Аня.

Лайл поднял руки.

— Попробуем. Давайте перейдем в приемную, посмотрим, когда я смогу вас принять.

— Признайся, что это твоих рук дело, Чарли, — сказал Лайл, проводив до дверей трех клиентов. — Признайся, что неудачно испробовал новый фокус.

Чарли покачал головой:

— Нет. Как раз тащился к столу со свистком, когда духи начали крушить барахло.

— Духи? Ты в своем уме, малыш?

— Знаю, прости господи, в них грешно верить, да как еще объяснить…

— Ты вчера утверждал, будто Бог нас предупреждает, теперь вспомнил о духах? Выбери либо то, либо другое.

— Разве в том дело? Не знаю, что тут происходит, а ты или слепой, или дурак, или оба вместе, если не видишь, что тут что-то творится!

— Правильно. Нас хотели поджечь. Ты видел парня, удравшего вчера ночью. Видел канистру с бензином. Скажешь, будто это был дух?

— Не скажу. Но теперь другое дело…

— Ничего подобного. После того как поджог не удался, нас хотят запугать. Сперва двери и окна, потом погром. За всем стоят одни и те же люди.

— Да ну? — усомнился Чарли. — Тогда это настоящие гении. Одно ЦРУ умеет открывать и закрывать окна-двери, разнести в пух и прах целую комнату.

— Может, это и есть бывшие агенты ЦРУ. Они везде пролезут. — Лайл кивнул на разбитые окна: — Звук разбивает стекло, правда? А на ультравысоких частотах…

— Ерунда, — поморщился Чарли. — У нас гости, брат. Я вчера еще говорил. Землетрясение открыло ворота и что-то оттуда выпустило. В доме завелось привидение.

— А я говорю — не верю! Какие-то самые настоящие ослиные задницы хотят нас напугать и разогнать клиентов. Очень просто. Хотя, знаешь, идея по ним самим рикошетом ударила. Наши рыбки решили, что стали свидетелями поистине сверхъестественного явления, и полностью купились. Признали Ифасена настоящим подарком, хотят еще-еще-еще!..

Лайл вздрогнул от пронзительного телефонного звонка. Не задумываясь — хотя обычно всегда проверял номер на определителе или ждал, пока сработает автоответчик, — схватил трубку, отрывисто рявкнул:

— Да?

— Алло… — пробормотала Джиа, не ожидая грубого ответа. — Это… Ифасен?

Последовала недолгая пауза, голос в трубке прокашлялся и более вежливым тоном проговорил:

— Простите. Это я. Кто говорит?

Она едва не бросила трубку, не совсем понимая, зачем позвонила. Абсолютно не в ее правилах…

Утром съездила в платную лабораторию Вифлеемской больницы, сдала кровь для анализа на беременность. В кабинете доктора Иглтон сообщили, что результаты запрошены, но и к двум часам дня о них не было ни слуху ни духу. Джиа позвонила самой докторше, получив от ворот поворот. Ее заместитель не отвечал на звонки, передав через справочное, что ничего не знает об анализе и к тому же не понимает, почему нельзя подождать до понедельника.

Тогда она звякнула в Вифлеемскую лабораторию, где ее отфутболили, объявив, что результаты анализов сообщаются врачам, а не пациентам.

Джиа взволнованно металась по дому. Обычные проблемы обсуждались с Джеком, а теперь возникла необычная ситуация. Неизвестно, как он это примет. Поэтому она в полном отчаянии отыскала в буклете номер Ифасена.

Мысль, конечно, бредовая, но если она беременна вторым ребенком после его предсказания насчет двоих детей… Со вчерашнего вечера рациональные объяснения Джека мало-помалу превратились в фоновый шум. Он тогда еще не знал, что Джуни нашла браслет в указанном месте.

Что еще знает Ифасен? Обязательно надо выяснить. Можно себе представить выражение лица Джека, когда он узнает о ее звонке медиуму. Впрочем, хуже не будет.

Вдобавок, огорчаясь и нервничая из-за предполагаемой беременности, она совсем потеряла душевное равновесие. Медики изо всех сил стараются сделать из нее психопатку, с этим надо покончить, обратившись к так называемой альтернативной медицине.

Джиа подышала в трубку.

— Я была у вас вчера вечером. С Джуни Мун. Спрашивала, сколько у меня будет детей.

— Да, помню. Чем могу помочь? — Медиум говорил быстро, нетерпеливо, не слишком разборчиво.

— Меня кое-что интересует.

— Что именно?

— По вашему предсказанию, у меня будет двое детей, и я хочу спросить, откуда вы знаете. Не хочу вас обидеть, но мне надо знать, это просто догадка или…

— Простите, мисс… миссис…

— Ди Лауро. Джиа Ди Лауро.

— Очень приятно, Джиа Ди Лауро. Боюсь, сейчас не лучшее время для разговора. Может быть, позже, на следующей неделе, когда дела слегка утрясутся…

Утрясутся? Какой у него странный тон…

— Что-нибудь случилось?

— С чего вы взяли? — Голос вдруг зазвучал еще резче.

На память пришли рассуждения Джека о том, чего и почему опасается Ифасен.

— Вчера после нашего ухода кто-нибудь снова доставил вам неприятности?

— Что? — Тон вновь повысился. — Вы о чем это?

— О ваших конкурентах. Которые злятся, что вы переманиваете клиентов. Я не ошибаюсь?

В трубке воцарилось красноречивое молчание.

— Наверно, вы думаете: «Эй, из нас двоих я медиум», да? — осмелилась предположить Джиа. — И напрасно.

— Если вы имеете какое-нибудь отношение…

— Забудьте. До вчерашнего вечера я о вас даже не слышала. Хотя, возможно, сумею помочь.

— Это не ваше дело. В любом случае, не понимаю, каким образом вы…

— Нет, не я. — Она громко нервно рассмеялась соответственно настроению. — Лично я ничем помочь не смогу. Но знаю человека, который отлично улаживает такие дела. Могу попросить его вам позвонить.

Ифасен хмыкал и мямлил, явно не желая признаться, что нуждается в помощи при всех своих потусторонних связях, впрочем, сдался при заверении, что расследование будет проведено с исключительной осторожностью и без всяких сношений с полицией. Только сам хотел позвонить наладчику, поэтому она продиктовала номер автоответчика Джека.

Что ж это я сейчас натворила, подумала Джиа, положив трубку. При всем своем желании, чтобы Джек сменил образ деятельности, похоже, нашла ему ту же работу…

Что ее на это толкнуло?

Как бы его занятия ни были ей ненавистны, столь же сильно хочется, чтобы он снова стал самим собой, вылез из скорлупы, вновь улаживал проблемы. Эта проблема вполне безопасна. Конкуренты медиумы передрались из-за клиентов. Джек управится с закрытыми глазами.

Хотя Ифасен вчера вечером кричал о бомбе… Из головы вылетело. Вот дура!

Надо перезвонить, приказать позабыть продиктованный номер, выбросить… А вдруг он не послушает? Если хочет позвонить — позвонит. Или не позвонит, предпочитая сам справиться.

Будем надеяться.

Удивляясь, до чего странные, черт возьми, фортели выкидывает порой жизнь, Джек во второй раз за последние двадцать четыре часа шел в сумерках по дорожке к Менелай-Мэнор.

Сначала его изумил звонок Ифасена на автоответчик, потом известие, что номер медиуму дала Джиа. Днем и в начале вечера в перерывах между объятиями она ответила на все «зачем» и «почему», но он все-таки не до конца понял. Похоже, зациклилась на двоих детях. С чего? Чувствуется, что она что-то недоговаривает. Совсем на нее не похоже. Обычно он сам таит массу секретов.

Например, насчет пулевого отверстия в окне Ифасена. Вчера вечером он его заметил только на выходе из дома. Попадись оно на глаза, когда они туда направлялись, немедленно развернулся бы и увез Джиа домой. Нечего подпускать ее к зданию, на котором кто-то практикуется в стрельбе.

Сообщение Ифасена на автоответчике было слишком кратким, взволнованным, не содержало подробностей. Когда Джек перезвонил, медиум пояснил, что, опасаясь неблагоприятной огласки, не хочет обращаться в полицию. Вы согласны помочь?

Ему понравилось предложение наладить дела Ифасена. Медиум действует в полулегальном полусвете, где Джек комфортно себя чувствует. Кроме того, всегда приятно облапошить пару-тройку жуликов.

И он вернулся. В доме гораздо больше света — передняя веранда и почти все окна ярко горят. Ступив на веранду, заметил, что окна справа затянуты плотной черной тканью. Кажется, именно там находится канал, где окна вчера вечером не завешивали. Видимо, с тех пор что-то произошло. Настолько нехорошее, что пришлось обратиться за помощью.

Джек потянулся к звонку, но не успел коснуться, как дверь распахнулась.

С порога на него смотрел Ифасен — верней, парень, который себя так называет.

— Это вы?

— Привет, Лайл.

Черные глаза на темном лице округлились.

— Лайл? Здесь таких нет…

— Вы — Лайл Кентон, а я пришел по вашему приглашению.

— Но… вы ведь были тут…

— Вчера вечером. Помню. Можно войти?

Лайл посторонился, гость скользнул в прихожую. В нескольких шагах за медиумом стоял его брат.

Джек протянул руку, представился:

— Джек. А вы, наверно, Чарльз.

Тот ответил на рукопожатие, не сводя глаз со старшего брата.

— Как же…

— Очень просто. Нужен только компьютер, где каждый может узнать, что этот дом принадлежит Лайлу и Чарльзу Кентонам.

Джек намекнул, будто сам разыскал информацию, тогда как на самом деле этим занялся Эйб, лучше справляясь с подобной работой.

Подойдя к эркерному окну, он обследовал пулевое отверстие, замазанное клеем.

— Похоже на 32-й калибр. Пуля у вас?

Лайл кивнул.

— Хотите взглянуть?

— Потом, может быть.

— Мы тоже вас проверили, — сообщил Лайл. — Во всяком случае, попытались.

— Вот как? — Странно было бы, если в не попытались. — Вышли на мой веб-сайт?

Очередной кивок.

— Чарли нашел.

— «Repairmanjack.com», — с оттенком пренебрежения добавил Чарли. — Довольно-таки хилый сайт. Одна электронная почта.

— Мне хватает.

Лайл крутил туда-сюда одну из своих бесчисленных косичек.

— Я навел справки. Нашел одного типа, который о вас что-то слышал, но не принял за реальную личность. Ему рассказывал кто-то, знакомый с кем-то, дядя подружки которого как-то вас нанимал. Что-то в таком духе. Кажется, вы нечто вроде городской легенды.

— Я и есть городская легенда. — И дальше ею надеюсь остаться. Джек ткнул большим пальцем через плечо на пулевое отверстие в окне. — Стреляли только раз?

— Вполне достаточно, согласны? Прошлой ночью нас хотели поджечь, да я турнул их раньше, чем успели развести костер.

— Стрельба, поджог… серьезное дело. Вы кого-то по-настоящему разозлили.

— Догадываюсь.

— По сравнению с этим буклеты Чика — детская шутка.

— Какого Чика? — нахмурился Лайл. — Что за буклеты?..

Джек подобрал брошюру о Менелай-Мэнор, вытряхнул из нее памфлет христиан-фундаменталистов, протянул его Лайлу, заметив, что Чарли скривил рот и уставился в потолок.

— Советую повнимательнее смотреть, кого в дом пускаете.

Лайл пролистал буклет.

— Постараюсь. — И швырнул в брата книжонкой. — Сколько раз еще тебе говорить… — Он сдержался и, пристально глядя на Чарли, добавил: — Потом обсудим.

Джек мысленно отстранился, разглядывая парочку и пытаясь понять, что происходит. Легкая напряженность между братьями Кентон. На рубашке у Чарли значок с известной аббревиатурой.

«Заново рожденный»? Член церкви спиритуалистов? Бред. Это объясняет буклеты Чика, и ничего больше. Непонятно, имеет ли отношение к просьбе Лайла о помощи, и если да, то какое.

Джек прокашлялся.

— Не догадываетесь, кто из конкурентов хочет осложнить вам жизнь?

Покачав головой, Лайл снова завертел косичку.

— Не помню, чтоб я говорил о каком-нибудь конкуренте.

Значит, вот как мы будем играть, мысленно заключил Джек, оглядываясь вокруг. Надо сорвать с него личину «настоящего медиума по имени Ифасен».

— Ну ладно… Что еще натворили неизвестные нехорошие мальчики?

— Сегодня утром пытались нас напугать, устроив игры с дверями и окнами, потом разгромили комнату-канал.

— Поэтому окна снаружи задраены?

Лайл кивнул:

— Клиентов хотят отпугнуть.

— Клиентов? — Посмотрим, не удастся ли вывести его из себя. — Наверно, они сами действительно считают себя клиентами. Давайте будем называть их по-вашему: лопухи, рыбки, болваны…

Лайл взглянул на него с удивлением, Джек улыбнулся и пожал плечами.

— Когда-то я тоже участвовал в играх.

— В играх? — ледяным тоном переспросил медиум. — Это не игры. Это моя жизнь.

— И наверняка неплохой заработок. Вы, должно быть, уже догадались, что я знаком с вашими методами. По-моему, заметили, как пометил билет вчера вечером.

Никакой реакции. Братья Кентон словно превратились в статуи.

Пора прижать их покрепче.

— Кстати, кто из вас забрался в квартиру Джуни Мун и спрятал браслет? — Он указал на младшего брата. — Готов поспорить, присутствующий здесь Чарли. Правильно?

Чарли покосился на брата и быстро отвел глаза в сторону, уведомив Джека о попадании в яблочко.

— Вы обвиняете нас в преступлении? — Лайл стиснул губы, сощурил глаза в щелки.

— Я и сам его не раз совершал. Дама-медиум, которой я ассистировал, часто меня посылала в подобные командировки. Стандартный порядок действий: выключить свет, залезть к рыбке в сумку, сделать дубликат ключа, нанести визит в пустой дом. Когда все получается, отличный способ.

— Не знаю, — буркнул Лайл, по-прежнему ни на дюйм не отступая.

Джек совершил следующую попытку — сделал шаг назад и исследовал осветительную арматуру на потолке.

— Жучка туда всадили? Леди, на которую я работал, установила жучки в приемной и подслушивала дожидавшихся там лопухов, черпая из болтовни самую разнообразную конфиденциальную информацию.

Братья снова застыли как статуи.

— Послушайте, ребята, — не выдержал он. — Если мы собираемся вместе работать, должны быть откровенны и честны друг с другом.

— Мы пока не работаем вместе.

— Справедливо. Можно взглянуть на комнату-канал?

Лайл молча и настороженно смотрел на него.

— Видимо, это плохая идея, — заключил Джек, частично изображая, частично действительно испытывая досаду, и повернулся к двери. — Я уже зря на вас время потратил. Больше тратить не вижу особого смысла.

— Постой, — сказал Лайл, помедлил, поколебался, глубоко вздохнул. — О'кей, но при одном условии — за эти стены ничего не выйдет, согласен?

— Считай меня исповедником. С болезнью Альцгеймера.

Чарли ухмыльнулся, маскируя смешок кашлем. Даже Лайл чуть скривил губы.

— Ладно. — Джек двинулся к двери в канал. — Поглядим.

Войдя в комнату впереди братьев, он остановился посередине. Несколько скульптур пострадали, пустые места вместо зеркал на стенах, хотя в целом комната выглядит не так уж плохо.

— Учти, мы целый день потратили на уборку, — объяснил Лайл. — Все стекло и все бьющиеся предметы в комнате были расколочены вдребезги.

— На триллионы кусочков, — добавил Чарли.

— Каким образом? Из дробовика?

Лайл покачал головой:

— Пока непонятно.

— Не возражаете, если я осмотрюсь?

— Будь как дома. Возникнут идеи — охотно послушаем.

Джек подошел к дубовому столу для спиритических сеансов, наклонился, исследовал толстые ножки на лапах.

— Тут все тип-топ, — сказал Чарли. — Лучше взгляни на окна и на зеркала…

— Дойду и до них.

Он обнаружил в ножке рычаги, сел за стол, принялся нажимать ногой, наклоняя столешницу в разные стороны, одобрительно кивнул:

— Отлично.

Осмотрел стулья, видя в одной ножке каждого кончик стального стержня.

— А это для чего? Моторчик в сиденье выдвигает стержень, верно? Приводится в действие с помощью дистанционного управления и наклоняет стул с лопухом. Мило. Сами изобрели, ребята?

Чарли бросил взгляд на Лайла, тот снова вздохнул:

— У нас Чарли главный механик.

Так-так-так, подумал Джек. Наконец-то начали оттаивать. Будем надеяться, процесс плавно пойдет дальше.

— А как насчет вибраций мотора? — обратился он к Чарли.

— Набивка глушит, — ответил тот. — Жутко плотная.

— Прекрасная работа, — похвалил Джек, выставив два больших пальца. — Просто здорово.

Чарли ухмыльнулся. Джек понял, что у него появился друг.

Подойдя к окну, он отдернул шторы. Все стекла были выбиты, причем не наружу, а внутрь, но старинные деревянные средники, державшие их, уцелели.

То же самое с прочими окнами на фасадной, задней и боковой стене.

Что за черт…

Он повернулся к братьям и пожал плечами:

— Ничего сказать не могу.

— Не можешь пособить? — спросил Чарли.

— Этого я не говорю. Не могу сказать, как это было сделано, но могу позаботиться, чтобы не повторилось.

— Как? — поинтересовался Лайл.

— За домом надо установить наблюдение. Я работаю в одиночку. Когда смогу, сам послежу снаружи, когда не смогу, поставлю видеокамеры, реагирующие на движение.

— Почему не сигнализацию с детектором движения? — спросил Чарли.

— Почему не пулеметы с детектором движения? — пробормотал Лайл.

— Не так важно спугнуть хулиганов, как выяснить, кто они такие. Как только узнаем, я их отыщу, а вы попросите отвязаться.

— Клево, — иронически фыркнул Чарли. — А вдруг они не пожелают отвязываться?

— Тогда я их уговорю.

— Как? — спросил Лайл.

— Это мое дело. За него вы заплатите большие баксы. Я могу очень сильно испортить им жизнь. В конце концов они не пожелают не только связываться, а даже слышать о братьях Кентон.

Чарли усмехнулся:

— Я — за.

Лайл хмуро взглянул на Джека:

— Поговорим об упомянутых больших баксах.

Устроившись на кухне, Лайл с Джеком пили пиво, Чарли потягивал пепси. Лайл пытался сбить цену, жалуясь на финансовые затруднения после серьезного ремонта старого дома и возникшую необходимость в новом ремонте. Но Джек не уступал никогда; правда, согласился разбить общую сумму на три части вместо обычных двух. Половина в качестве аванса, четверть после опознания преступников, четверть после пресечения их деятельности.

Окончательного ответа Лайл не дал, объяснив, что до принятия решения им с Чарли надо все как следует обсудить, просмотреть счета, и прочее и прочее. Хотя Джек чувствовал, что решение принято — его наняли.

Черт возьми, до чего хорошо вновь вернуться к работе!

— Обсудим возможные варианты насчет нехороших ребят, — сказал он, принимая от Лайла новую банку «Хайнекена». — Может, кто-то из местных?

Медиум помотал головой:

— На Стейнвей старая цыганка занимается хиромантией, прочей белибердой, и практически все. Знаешь, в Астории много мусульман, а верящие в ислам не верят в спиритизм.

Наверняка после катастрофы с Всемирным торговым центром здесь была довольно напряженная ситуация, но все улеглось еще до приезда Кентонов.

Джек припомнил вопрос, со вчерашнего вечера не дававший покоя.

Почему же вы поселились в Астории?

На Манхэттене слишком дорого. Во всех агентствах Недвижимости говорят, что после атаки на торговый центр цены упали, и все равно необходимая площадь нам не по карману.

— Необходимая для будущей церкви? — По встревоженному выражению лица Чарли, схватившегося за значок, Джек понял, что задел больное место. — Когда собираешься открывать?

— Надеюсь, никогда, — буркнул Чарли, сверкнув глазами на Лайла. — Иначе я свалю в тот же день.

— Давай сейчас не будем об этом, ладно?

Джек попробовал разрядить вдруг возникшее напряжение, широко развел руками.

— Значит, вы углубились в дебри Куинса и нашли этот дом.

— Угу. Мне понравилась его история. Кстати, из-за нее и цена подходящая.

— Все убийства, описанные в брошюре, реальные?

Чарли кивнул:

— Однозначно. У этого дома поганое прошлое.

— Замечательно. Но настоящие деньги крутятся либо в Манхэттене, либо в округе Нассау, а вы забились в пустую дыру между ними. Как заставить людей с деньгами ездить в такую даль?

Лайл усмехнулся с гордостью и удовольствием:

— Во-первых, не такая уж даль. Рядом мост Трайборо, туннель Куинс — Мидтаун, эстакада на Пятьдесят девятой улице, автострада Бруклин — Куинс и лонг-айлендское скоростное шоссе. А главная приманка — советы держаться от нас подальше.

— Растолкуй, — попросил Джек.

— Раньше, — начал Лайл, откинувшись на спинку стула, — я занимался спиритизмом в городе — не спрашивай в каком, не скажу, — где обреталась довольно многочисленная община адвентистов седьмого дня.

— Которые считают спиритизм грехом.

— Хуже. Сатанинским делом, прямой ниточкой к «рогатому». По всему городу расклеили плакаты с предупреждением об опасности, однажды в воскресенье даже пикет устроили у моей конторы. Я сперва здорово перепугался, встревожился…

— Минут этак на десять, — вставил Чарли.

— Точно. Потом вижу — да это же лучший в жизни подарок. Звякнул в местные газеты и на телевидение — жалко, думаю, что не суббота, но по субботам адвентистам ничего нельзя делать, — тем не менее пресса явилась, и я получил в результате потрясающую рекламу. Люди начали спрашивать: «Почему община так всполошилась из-за этого Ифасена? Наверное, в нем действительно что-то есть». Надо сказать, бизнес резко пошел после этого в гору.

Джек кивнул:

— Значит, в Бостоне тебя как бы запретили. Это почти всегда работает.

— Не в Бостоне, — брякнул Чарли. — В Дирборне. — Он покосился на Лайла, который испепелил его взглядом. — Чего?

Джек развалился на стуле, пряча улыбку. Итак, братья Кентон прибыли из Мичигана. В спиритическом бизнесе надо как можно лучше скрывать свое прошлое, особенно действуя под вымышленным именем. Вдобавок многие медиумы бывали под арестом — как правило, за мошенничество в других областях, — многие начинали карьеру фокусниками или читали мысли, со временем приходя к заключению, что, если ты не суперзвезда вроде Копперфилда и Хеннинга, показывать фокусы выгодней в темной комнате для сеансов, чем на приемах с коктейлями и детских праздниках в честь дня рождения.

Интересно, что эти ребята собой представляют…

— Действительно, в Дирборне здорово вышло, — признал он, — только я как-то не слышал о выступлениях адвентистов в Астории.

— Потому что их здесь нет, — пояснил Лайл, не глядя на брата, — во всяком случае, нет многочисленной группы, какая мне требуется. Впрочем, я кое-что придумал. Перед отъездом из Дирборна, — он снова сверкнул глазами на Чарли, — подготовил почву, послав в «Ньюс геральд» объявление о моем отъезде. Объявил, что уезжаю из-за местных адвентистов, которые настроили против меня столько людей, что я в такой атмосфере не могу устраивать спиритические сеансы. Сдаюсь. Они победили. Не смогут больше измываться над Ифасеном. Что-то вроде того.

— Ты же говоришь, что бизнес шел в гору?

— Переживал истинный бум. Особенно в девяносто девятом году. Шесть последних месяцев перед началом нового тысячелетия были невероятно удачными. Лучшими в жизни. — Лайл смягчился, погрузившись в воспоминания. — Хорошо бы они длились вечно…

Несколько знакомых мошенников говорили Джеку то же самое. Для хиромантов, гадателей Таро, астрологов и так далее, для всех, кто выкидывал фокусы-покусы, канун миллениума оказался золотым дном.

— Но пришло время двигаться дальше, — продолжал Лайл.

Он встал и прислонился к стойке. Чем дольше говорил, тем явственней таяла бесстрастная маска Ифасена. Видно, парень никому, кроме Чарли, не может открыться и, конечно, нуждается в откровенной беседе. Разговорившись, не закрывает рта, болтает все быстрее. Захочешь остановить — не сумеешь.

— Поэтому мы с Чарли свернули предприятие и пустились в путь. Десять месяцев назад купили этот дом и потратили на перестройку почти все сбережения. Покончив с необходимыми приготовлениями, я позвонил адвентистам, которые меня раньше травили. Представился — разумеется, под другим именем — членом общины адвентистов, сообщив, что прислужник дьявола Ифасен, изгнанный ими из Дирборна, обосновался в моем районе, начинает нечестивую деятельность, искушая доверчивые души жителей Астории. Не постараются ли они с этим покончить, однажды уже добившись успеха?

— Только не говори, что явилась толпа протестующих!

— Это мне тоже сгодилось бы, но возникла другая идея. Я отправил им копии своих рекламных объявлений в «Виллидж войс» и «Обсервер», предложив на тех же страницах поведать народу Божью истину.

— Зачем тебе понадобились адвентисты? — спросил Джек. — Сам мог тиснуть антирекламу.

— Мог. Но если бы газетчики захотели проверить источник, то убедились бы, что это мои подлинные враги. Вдобавок крупные объявления с особой печатью недешевы. Почему бы не переложить счета на других?

— И они клюнули?

— Не то слово. Для затравки я им перевел сотню долларов, и пошло дело — огромные еженедельные объявления в течение месяца.

Джек рассмеялся:

— Мне нравится!

Лайл усмехнулся, пробив первую трещину в нарочитой невозмутимости, и сразу превратился в мальчишку. Джек решил, что ему нравится скрывавшийся под маской парень.

— Послужит им уроком. — Усмешка постепенно погасла. — Хотели мне игру испортить, потому что я их играм помешал.

— Разница в том, — нахмурился Чарли, — что они в свои игры верят. А ты нет.

— Все равно игры, — возразил Лайл, скривившись, словно от горечи во рту. — Мы признаем, что это игра, они не признают, суть от этого не меняется. Игра есть игра. В конце дня и мы, и они предъявляем счет за одни и те же услуги.

Братья старались не смотреть друг на друга, на кухне повисла тяжелая, напряженная тишина.

— Кстати, о счетах, — нарушил молчание Джек. — Я так понял, реклама своей цели достигла?

— О да, — кивнул Лайл. — Телефон не умолкает. После первого визита почти все возвращаются. И других с собой приводят.

— В основном городские?

— Процентов на девяносто.

— Пожалуй, не стоит напоминать, что до вашего появления почти все эти люди бывали у других медиумов. Раз теперь регулярно являются к вам, значит, бросили прежних. Ты меня сильно разочаруешь, если не составил список их бывших медиумов.

— Составил.

— Отлично. Я не менее огорчусь, если вы не знакомитесь с финансовым положением каждого вошедшего в эту дверь лопуха.

Лайл молчал с окаменевшим лицом.

Ну, давай, мысленно подстегнул его Джек. Парень смахивает на слишком туго заведенные часы. Любой игрок в спиритизм осведомляется о финансах клиентов, выпытывая имена и фамилии, раздобывая водительские права, документы, кредитные карточки, банковские счета, номера социального страхования и так далее.

Наконец Лайл выдавил подобие вымученной улыбки:

— По-моему, огорчаться тебе не придется.

— Замечательно. Тогда сделайте вот что. Распишите своих лопухов по их бывшим гуру, потом расставьте в убывающем порядке в зависимости от чистого капитала или от щедрости. Посмотрим, кто из медиумов понес из-за вас самые большие убытки, и получим окончательный перечень подозреваемых.

Лайл и Чарли переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «Почему же мы сами до этого не додумались?»

Допив залпом остатки пива, Джек встал.

— Засиделись мы, ребята. Пусть кто-нибудь из вас завтра мне позвонит и скажет, займемся ли мы этим делом.

— Позвоним, — кивнул Лайл. — Если решим согласиться, когда хочешь аванс получить?

— Ну, завтра воскресенье, можно в понедельник. Не забудь, только наличные. Потом я начну.

Несмотря на темноту и еще не решенный вопрос о найме, Джек, выйдя из дома, попросил Лайла показать двор. Сойдя с передней веранды, заметил, что все посадки вокруг стен погибли.

— Эй, если любишь сухие листочки, я знаю один бар в городе — просто ахнешь.

— Совсем забыл об этом упомянуть. Наверно, отравили вчера вечером.

— Гадко, — покачан головой Джек, трогая жесткий коричневый лист рододендрона, засохшего, кажется, месяц назад и с тех пор не покидавшего пустыню Мохав. — И мелочно. Не люблю мелочных людей.

Мертвые растения чем-то его озадачили. В юности он одно время занимался садовыми работами, часто пользовался дефолиантами. Ни один препарат не убивает так быстро и основательно. Как будто за одну ночь все соки из зелени высосали.

Оставив пока засохшие кусты, он присмотрел несколько удобных точек для наблюдения среди кустов вокруг двойной стоянки при Менелай-Мэнор, но ему требовался высокий насест. Крыша дома слишком крутая, крыша гаража лучше, хотя с нее будет виден лишь первый этаж.

— Гараж, видно, позже пристроен.

Хуже того — безобразная пристройка на одну машину у правого крыла оригинальной постройки нарушала симметрию.

— По словам агента по недвижимости, так и есть, — подтвердил Лайл. — Сын первого владельца поставил в восьмидесятые годы после того, как унаследовал дом…

— И до того, как сам его покинул.

— Естественно. Очень удобно выгружать покупки из машины. Гараж открывается прямо на кухню. Здорово, если дождик идет.

— Или если не хочешь, чтоб кто-нибудь разглядел выгружаемое.

Лайл нахмурился:

— Да, пожалуй. Почему ты это сказал?

— Не знаю, — отозвался Джек. — Пришло в голову. — Действительно, мысль просто вспыхнула в голове. Он прогнал ее. — Посмотрим вон на тот большой клен, — кивнул он на улицу.

— Клен, — повторил Лайл, шагая в темноте к мостовой. — Надо будет запомнить.

— Догадываюсь, что в детстве ты редко видел деревья, — заметил Джек, чувствуя, как он напрягся.

— Почему ты так думаешь?

— Хорошо говоришь, а вот Чарли…

— Угу, — вздохнул Лайл. — Не могу делать дело без Чарли, и нельзя разрешить ему при лопухах разговаривать. Ничего не получится.

Они подошли к клену, стоявшему у обочины, раскинувшись над тротуаром и улицей. С виду здоровый, крепкий, но нижние ветви обрезаны. Самая нижняя возвышается над землей на десять футов.

— Помоги-ка, — попросил Джек.

Лайл нерешительно на него покосился.

— Давай, — рассмеялся он. — Знаю, как вы, аферисты, не любите пачкать руки, да ты меня только чуток подсади, дальше я сам залезу.

Лайл, покачав головой, подставил руки с переплетенными пальцами, помог Джеку схватиться за сук, вскарабкаться на ветку, а сам направился на дорогу между двумя припаркованными машинами.

— Ты куда?

— Не обижайся, лучше отойду в сторонку на случай, если ты рухнешь вниз вместе с веткой.

— Эх, а я-то рассчитывал, что ты меня поймаешь…

Послышался шум мотора. Прямо на Лайла мчался автомобиль без огней.

— Прочь с дороги! — завопил Джек.

Лайл оглянулся, но не сразу среагировал. Может, не разглядел приближавшуюся машину с выключенными фарами. Наконец опомнился, прыгнул к обочине, машина вильнула, обдав его легким ветерком и помяв крыло стоявшего справа автомобиля.

— Они? — крикнул Джек, спрыгнув с дерева.

Машина не остановилась, даже не замедлила ход. Он оглядел Лайла — потрясенного, но невредимого.

— Н-н-не знаю…

Джек сорвался с места, понесся по тротуару, вдруг припомнив, что его еще даже не наняли.

Инстинктивно бросился бежать и не стал останавливаться. Не в его правилах приступать к работе, не получив аванс, хотя после этого Лайл наверняка раскошелится. А один взгляд на номерной знак таинственного автомобиля может сэкономить несколько дней слежки на будущей неделе.

Держась на тротуаре, он надеялся, что водитель его не заметит. Когда машина проезжала под уличным фонарем, разглядел цвет — желтый или белый, — а марку и модель не сумел распознать. Автомобиль не такой приметный, как «тойота-крузер». Нет, скорее типичная модель седана средних размеров — «кэмри», «королла», «сентра», любая другая еще из пяти. С выключенными огнями номерной знак прячется в тени бампера.

В сотне ярдов впереди начинается Дитмарс-бульвар. На светофоре горит красный свет. Остановится?

Ни малейшего шанса. Лишь тормозные огни на миг вспыхнули у перекрестка, и все. Машина проскочила на красный, свернула направо.

Джек продолжал погоню, слегка прибавив газу. Возможно, пустая трата сил, но кто знает? Если повезет, вдруг окажется, что таинственный автомобиль врезался в такси, сцепившись с ним бампером. Бывают на свете и более удивительные события.

Он повернул за угол и сразу затормозил… вместе с потоком машин на дороге. Люди, выезжавшие в субботний вечер из города, сработали лучше всякого светофора.

Двинулся дальше, потише, вглядываясь в море машин, шагая мимо ярко освещенных витрин магазинов. На первых же двадцати пяти ярдах нашел две похожие — одну белую, другую бледно-желтую. Замечательно.

У желтой машины вмятина на переднем крыле, фары выключены. Сидевшая на пассажирском месте женщина то и дело оглядывалась через плечо, не останавливая взгляда на Джеке. Видно, высматривает кого-то с гораздо более темной кожей.

Есть!

Женщина вновь повернулась вперед, стукнула кулаком по приборной доске, тыча пальцем в стекло, явно приказывая водителю ехать. Но впереди и позади плотно выстроились машины, и на встречной полосе картина не лучше. Ехать можно лишь вместе со всеми.

Шагая почти параллельно машине, Джек вышел из поля зрения женщины, присел на корточки, делая вид, что завязывает шнурок. Убедившись, что никто не обращает на него внимания, крабом прополз между двумя припаркованными автомобилями, очутившись в двух футах от заднего колеса желтой машины. При ближайшем рассмотрении она оказалась довольно старой «короллой». Он вытащил из заднего кармана нож с черной ручкой, открыл одной рукой зазубренное четырехдюймовое лезвие, воткнул в покрышку, выполз обратно на тротуар, повозился со вторым шнурком, поднялся во весь рост.

Не оглядываясь, осмотрел ближайшие вывески, заметил «Дуэйн Рид». Годится. Будем надеяться, тут найдется все необходимое.

И действительно. Замечательный «Дуэйн Рид». Называется аптекой, а чего там только нет. Практически все, что может понадобиться любому покупателю.

Например, липкая лента.

Или колготки.

Выйдя, Джек увидел, что пробка рассасывается, и пошел вдоль бульвара. Остановился у мусорного контейнера, открыл пакет с колготками, отрезал один чулок, выбросил остальное. И двинулся дальше в поисках желтой «короллы». Миновал три квартала. Неужели поехали дальше со спущенной шиной? Невозможно представить, чтобы рискнули привлечь к себе внимание, их могла остановить полиция, а это им совсем ни к чему…

Переходя через переулок по пути к четвертому кварталу, услышал справа металлический лязг. Затормозил, прислушался к мужскому голосу, ругавшемуся по-английски, приглядевшись, увидел мужчину и женщину на обочине, сразу за уличным фонарем. Мужчина стоял на коленях возле колеса светлой «короллы», поставленной рядом с пожарным гидрантом, а женщина торчала, как часовой на страже.

— Давай, давай, мать твою! — подгоняла она. — Пошевеливайся, черт тебя подери!

— Проклятые болты заржавели. Сейчас… — Снова лязг. — Вот дерьмо!

Джек свернул с бульвара, подкрался по другой стороне улицы, прячась за стоявшими машинами, оказавшись напротив «короллы», юркнул в ближайшую тень и принялся наблюдать.

Мужчина среднего роста, лет сорока, с редеющими волосами, брюшком средних размеров. Женщина маленькая — максимум пять футов с дюймом, — сложением напоминает тот самый пожарный гидрант. Рту позавидует самый губастый клоун.

Водитель явно не часто меняет покрышки, тем более под постоянные понукания спутницы, но все-таки ему в конце концов удалось поставить новое колесо. Он вытащил из-под машины домкрат, женщина снова расположилась на переднем сиденье.

Пока мужчина собирал инструменты, Джек натянул на голову чулок, надел на левое запястье рулон липкой ленты, оторвал кусок длиной дюймов в шесть, наклеил на левое предплечье, дожидаясь, когда водитель возьмет в руки спущенную покрышку.

Улучив момент, бросился через дорогу прямо к нему. Тот ничего не заметил, пока Джек не вырос перед глазами, вскинул голову с отвисшей от испуга челюстью. С занятыми покрышкой руками он был легкой добычей, уткой сидя на тротуаре. Кулак врезался в нос, покрышка упала, а голова мотнулась назад. Джек схватил его за рубашку, дернул вперед и завалил в багажник. Ошеломленная жертва не сопротивлялась, поэтому без труда удалось перекинуть ноги через край и захлопнуть крышку.

Потом он без промедления бросился к правой передней дверце, на ходу вытащив нож и выбросив лезвие. Пассажирка не могла его видеть за поднятой крышкой багажника. Джек рванул дверцу, зажал ладонью ничего не подозревающий женский рот.

Помахал лезвием перед круглыми от ужаса глазами и пропищал с дурным немецким акцентом, от которого не отказались бы даже «Герои Хогана».

— Только пискни, и тебе капут!

Она глянула в лицо под чулком, слабо икнула, захлопнула рот.

— Зер гут.

Он оторвал от губ руку, сразу заклеив их пластырем. Вытащил женщину с переднего сиденья, уложил на заднее лицом вниз, липкой лентой связал за спиной руки, крепко обмотал лодыжки.

Наконец нанес последний штрих: перевернул лицом вверх, заклеил каждый глаз вертикальной полоской и еще дважды обмотал ленту вокруг головы. Перекатив женщину на пол, выволок из багажника ее приятеля и проделал с ним ту же самую процедуру.

На все про все — две минуты. Может быть, даже меньше.

Прыгнув за руль, Джек включил зажигание, тронул машину с места. Сорвал чулок с головы, растер зудевшее лицо. Затем обратился к хныкавшим и вертевшимся слушателям:

— Мошет быть, вас утивляет такой способ снакомства. Тело в теньгах. Мне они нушны — у вас они есть. Альзо, аллес вместе отправимся в милое тихое место и совершим обмен. Я против вас нишего не имею. Просто пользуюсь шансом. Не телайте глупостей, и останетесь целыми. Ферштейн?

Его не волновало, приняли ли они акцент за чистую монету. Просто не хочется, чтоб узнали нормальную речь. Если план осуществится, они ее скоро услышат.

Бесцельно проездив минут двадцать, совершая ненужные повороты налево, направо, накручивая круги, Джек по-настоящему растерялся. Решил, что раз уж сам запутался, то пассажиры должны абсолютно потерять ориентацию.

Лишь опять выехав на Дитмарс-бульвар, сумел сориентироваться и отыскать дорогу к дому братьев Кентон. Только свернул на подъездную дорожку, на лужайку выскочили Лайл с Чарли. Он жестом приказал им молчать, поманил к машине, указал на заднее стекло. Увидев на заднем сиденье два связанных тела, братья перепуганно вытаращили на него глаза. В ответ Джек подал знак открыть дверь гаража.

Заведя машину в гараж, закрыв дверь на замок, махнул парням на дом.

— Они самые? — почти шепнул Лайл, хотя в машине никто бы его не услышал.

Джек кивнул.

— Те, что хотели меня сбить?

— Именно.

— Но как…

— Секрет фирмы.

— Кто это такие?

— Через несколько минут узнаем. Кстати, надеюсь, я нанят. В противном случае придется отвезти их обратно.

— Не беспокойся, нанят, — кивнул Лайл. — Очень даже нанят. Контракт будем подписывать или еще что-нибудь?

— Контракт. — Джек протянул руку. — Вот он.

Лайл с Чарли по очереди ее пожали.

— И все? — спросил Лайл.

— Все.

— Эй, слышь-ка, ты ж их похитил! — воскликнул Чарли.

— Формально — да. Тебя это волнует?

— Нет, а копы, ФБР…

— Вы о них никогда не услышите. Наша парочка меня не видела, не догадывается, что машина у вас в гараже. — Джек потер руки. Пора получше познакомиться с братьями Кентон. — Ну, хотелось бы знать, что вы собираетесь с ними сделать. Можно переломать руки-ноги, проломить голову…

Следя за реакцией, с облегчением увидел отвращение на их лицах.

— Господи, — пробормотал Лайл. — Нынче днем я жаждал крови, готов был их убить. А сейчас…

— Правильно, — отозвался Джек. — Вид у них довольно жалкий. Лично я предпочитаю не разбивать голову, а пудрить мозги.

— Пудрить мозги, — с удовольствием повторил Чарли. — Я — за. Клевый способ.

— Годится, — кивнул Лайл. — А как?

— Сначала усвойте несколько правил. В их присутствии всем молчать, кроме меня. Я буду изображать полковника Клинка. Вы оба не говорите ни слова на случай, если ваши голоса им знакомы. Зачем вас привязывать к этому делу?

Братья согласно кивнули.

— Хорошо. Раз договорились, первым делом вытащим их из машины, положим на пол, разденем догола, обыщем…

— Ох, отмотай назад. Разденем догола?

— Именно. По-моему, небольшое унижение пойдет на пользу душам парочки, покушавшейся на убийство. И, кроме того, усмирит. Без одежды себя чувствуешь необычайно беспомощным и беззащитным. Главное — они до чертиков перепугаются, опасаясь каких-нибудь извращенных сексуальных намерений с нашей стороны.

— Только их ведь у нас нету, правда? — жалобно пропищал Чарли.

— Шутишь, — хмыкнул Джек. — Достаточно на них посмотреть, а тем более голышом. Нам придется гораздо хуже, чем им.

— А потом? — спросил Лайл.

— Внимательно осмотрим вещи, бумажники, записные книжки, бардачок в машине, выясним все возможное, потом подумаем, как расквитаться.

По лицам братьев можно было догадаться, какая борьба происходит в душе. Истинные художники-мошенники не любят применять физическое насилие.

— Если это вам очень уж неприятно, могу один справиться. Но с вашей помощью дело пойдет гораздо быстрее.

Лайл взглянул на Чарли и вздохнул:

— Пошли.

Двадцать минут спустя вернулись на кухню.

Вывалив на стол содержимое бумажника мужчины, сумочки женщины и бардачка, Джек взялся за сортировку.

Лицо Лайла окаменело с той самой минуты, как в багажнике, в опустевшем теперь углублении для запасного колеса обнаружился пистолет 32-го калибра.

— Они хотели меня убить, — пробормотал он.

— Как ты догадался? — поинтересовался Джек. — Неужели потому, что в тебя стреляли, пытались поджечь дом, переехать машиной?

— Тут нет ничего смешного.

Джек оторвался от документов на машину и водительских прав, желая слегка подбодрить парня.

— Чертовски верно подмечено. И уж совсем не смешно срывать с них одежду. — Он поежился, вспоминая бледное расплывшееся дряблое женское тело. — Я был вынужден мысленно постоянно ее одевать.

Лайл, наконец, с большим трудом улыбнулся.

— Так-так, — заключил Джек. — Судя по документам, мы имеем дело с супружеской парой — Карлом и Элизабет Фостер.

Лайл вытащил из дамской сумочки пачку визитных карточек и перебрал.

— Провалиться мне на этом месте!

— Не провалишься, я тебя вытащу, — пообещал Чарли.

Даже если старший брат слышал, то пропустил обещание мимо ушей.

— Это же мадам Помроль! Я о ней слышал. Участвовала в программе Леттермана.

Джек редко смотрел ток-шоу.

— Известная личность?

— Еще бы! Живет в Верхнем Истсайде. Говорят, последние пять лет идет нарасхват. О ней без конца болтают мои лопухи — очень многие были ее постоянными клиентами.

— Ну, вот тебе, — кивнул Джек. — Теперь ты знаешь кто и почему.

— Как же они доплюхали с Верхнего Истсайда? — полюбопытствовал Чарли.

Джек собрался объяснить, что в городе это обычное дело, но Лайл перебил.

— Сука! — выругался он, не сводя глаз с визитки мадам Помроль. — Пыталась меня убить!

— Не забудь, что за рулем машины, которая тебя чуть не сбила, сидел ее муж, — напомнил Джек. — По-моему, это совместное предприятие.

— Да, но готов поспорить, она всем заправляет.

— Да какая разница, кто стрелок, — сказал Чарли. — У нас в гараже валяются двое белых с голыми задницами, связанные, точно телята на бойне. Чего будем делать?

— Пока не знаю, — пожал Джек плечами. Сегодня он действовал по наитию. Обычно приступал к заданию по крайней мере с наполовину готовым планом, а в этот вечер события развивались слишком стремительно. — Важнее решить, что мы с ними сделаем.

— То есть как это «с ними»? — Чарли пристально посмотрел на него. — Знаю, они нам хотели напакостить…

— Они нас хотели убить, Чарли, — возразил Лайл. — Не напакостить нам, а убить! Помни об этом.

— Ладно, пускай убить. Все равно мы не имеем права их убивать. — Он снова коснулся значка на рубашке. — Надо подставить другую щеку и отдать их копам.

Джеку не понравилось, куда клонится дело.

— И вам тут же предъявят неопровержимые обвинения в нападении, избиении, похищении, незаконном задержании, черт знает, в чем еще. Вы этого хотите?

— Еще чего, — отмахнулся Чарли.

— И кто вообще говорит об убийстве?

— Ну, Лайл чего-то…

— Я не говорю, что их надо убить, — вмешался сам Лайл. — Господи боже, ты же меня знаешь! Просто не понимаю, чего мы добились, кроме того, что выяснили, кто это такие. Выпустим — а они завтра снова нас схватят за задницу, постараются убить или выгнать из города. Я не хочу на каждом шагу оглядываться через плечо, парень. С этим надо покончить!

— Тут наступает моя очередь, — вставил Джек. План начинал обретать первоначальные очертания, адреналин потек, зашумел в жилах, защекотал нервы. Он взял у Лайла визитку мадам Помроль, взмахнул в воздухе. — У нас есть адрес. Имеется также набор ключей от квартиры. Посмотрим, не удастся ли приготовить несколько сюрпризов.

— Годится, — кивнул Чарли. — Чего накумекал?

— Пока еще кумекаю, но, по-моему, найду возможность озадачить мадам Помроль собственными делами настолько, что ей уже некогда будет заниматься вашими. По крайней мере, в ближайшее время. Только, если действовать нынче ночью, мне нужна помощь. Где у тебя станок для нарезки ключей?

Чарли прищурился, покосился на Лайла:

— Каких ключей?

— Знаю, у тебя он имеется. Пошли. Теряем время.

— Давай, — велел Лайл.

Чарли пожал плечами:

— Ладно. Сварганим дубликаты ключей от их хазы?

— Правильно. И раз уж мы затронули эту тему, где ты держишь запчасти для волшебных фокусов?

— В целой куче коробок, — ухмыльнулся Чарли.

— Замечательно. Показывай свой склад, поглядим, чем можно воспользоваться.

Неизвестно, чем эта ночь обернется, но у Джиа он точно окажется гораздо позже, чем рассчитывал. Надо ей позвонить. Не сейчас. Кровь запела в ушах; Джек впервые за несколько месяцев чувствовал, что опять полон жизни.

Лайл, скрипя зубами, направлялся в гараж проведать мадам Помроль с мужем. Прошло почти два часа после того, как Джек с Чарли умчались в город, оставив его охранять… Кого? Пленных? Заложников? Подонков?

Кем бы они ни были, оба лежат лицом вниз в машине — муж на полу под задним сиденьем, мадам Помроль на сиденье. Лайл подобрал клочки изорванной одежды, набросил на нагие тела. Оказалось — мало, поэтому нашел еще старое одеяло. Не хочется при каждой проверке видеть сморщенные волосатые задницы.

Его пугала собственная ярость.

Главным образом потому, что окна и двери снова начали самостоятельно открываться. Выстрел из пистолета, попытку наезда можно пережить. Там, откуда он приехал, в этом кое-что смыслят. Но забраться в его дом и установить оборудование, которое непонятно как действует…

В его дом, черт побери! В первый действительно собственный дом вторглись жалкие скоты, осквернили, частично присвоили.

Это сводило его с ума. Он заходил на кухню, долгим тяжелым взглядом смотрел на ножи для резки мяса, открывал в гараже багажник чужой машины, рассматривал никелированный пистолет, из которого в него стреляли.

Но сколько бы ни думал об убийстве, знал, что не пойдет на это. В душе он не убийца.

Только, господи боже, до чего хочется перепугать их так, чтоб они обделались! Схватить за тощие шеи и протащить по комнатам, приставив к тупым башкам их же собственный пистолет и грозя всаживать пулю за пулей, если они не признаются, что натворили в доме, потом вздернуть на ноги, заставить разобрать проклятую механику, подгоняя дулом пистолета, чтоб скорей пошевеливались.

Однако Джек предупредил, что Фостеры не должны знать, где находятся, не должны связывать похищение с братьями Кентон. Лайл вовсе не из тех, кто слепо исполняет приказы, но… для Джека надо сделать исключение. За такие бабки лучше к нему прислушиваться. Кроме того, он свое дело делает.

Зазвонил телефон, он взглянул на определитель номера, узнал сотовый Чарли, снял трубку.

— Все тип-топ, брат, — сообщил тот. — Дело сделано, чешем домой.

— Что сделано?

— Потом расскажу, только слушай, красота — обалдеть! Ну, здоров этот Джек! Так, мы свои концы связали, давай теперь ты. Пока.

Лайл со вздохом положил трубку.

Пришла моя очередь…

Перед отъездом с Чарли Джек дал исчерпывающие указания. Тогда дело казалось легким, сейчас представляется очень рискованным.

Он снова глубоко вздохнул и вошел в гараж.

Лайл остановил машину Фостеров под контейнером для сбора строительного мусора. Финансовый квартал до сих пор отстраивается, и огромные кузова торчат через каждые два дома. Этот особенно большой, стоит в укромном месте. Он погасил фары, осмотрел улицу — никакого движения. В субботнюю ночь этот район Манхэттена, без сомнения, самый тихий в городе.

Лайл взглянул на часы. Быстро доехал. Поскольку машин было мало, не сворачивал с автострады Бруклин — Куинс до самого Бруклинского моста, через который проехал в нижний Манхэттен. Вел машину как робкий учитель воскресной школы, всю дорогу следуя указателям ограничения скорости, сигналя на всех поворотах, глядя в зеркало заднего обзора едва ли не чаще, чем в ветровое стекло. Меньше всего хотелось, чтоб его остановили за какое-то мелкое нарушение и попросили объяснить, что лежит сзади под одеялом.

Взяв с соседнего сиденья мясницкий нож, он большим пальцем попробовал лезвие. В слабом свете заметил, как дрожит рука, бросил через плечо гневный взгляд. Это они должны дрожать!

Но ведь он никогда раньше не делал ничего подобного.

Все равно с этим надо кончать.

Лайл сорвал одеяло с дряблого тела мадам Помроль, перевернул ее, схватил под руки, стал вытаскивать из машины. Она пробовала отбиваться, даже из-под кляпа слышалось полное страха хныканье, из ноздрей вырывалось хриплое свистящее дыхание. Несколько часов пролежала догола раздетая, связанная, с кляпом во рту, с заклеенными глазами. Оба пленника наверняка испытывали неслыханный ужас, которого раньше не могли себе даже представить.

Очень плохо, думал Лайл, укладывая ее на мостовую. Хуже некуда, черт побери.

Потом выволок из машины мужчину, перевернул лицом вниз точно так, как жену. Брюхо расплющилось на асфальте, вокруг образовалась лужа.

Ну что? — хотел крикнуть Лайл. Ждете смерти? Думаете, вас ждет то, что вы мне приготовили?

Нож на три четверти перерезал ленту на запястьях. Дальше сами без труда разорвут.

Снова вскочив в их машину, он с ревом сорвался с места, глядя по сторонам, озираясь, проверяя, не видит ли кто. Постепенно приходила уверенность, что удастся выйти из воды сухим.

Лайл доехал до Чемберс-стрит, встал у пожарного гидранта. Стекла машины оставил опущенными, двери незапертыми, багажник открытым, разорванную одежду Фостеров бросил на переднее сиденье, одеяло свернул, взял с собой. Ключи спустил в канализационную решетку по дороге к станции метро на углу. Выбрал это место потому, что тут проходил поезд, делавший остановку в Астории в шести кварталах от дома. В ожидании поезда по инструкциям Джека нашел телефон-автомат, набрал 911, бросая монетки в прорезь автомата дрожащими пальцами.

Черт возьми! Сколько можно трястись?

Лайл сообщил дежурному, что, кажется, слышал выстрелы на Чемберс-стрит, связанные, по его мнению, с желтой «короллой», брошенной у пожарного гидранта.

Полицейские, прибыв на место, в первую очередь заглянут в бардачок, обнаружат документы на машину. Потом осмотрят багажник с пистолетом 32-го калибра. Джек уверен, что незарегистрированный.

Когда Фостеры заявят об угоне автомобиля, им придется объяснить, как в багажнике оказался незарегистрированный пистолет, на котором, видимо, остались отпечатки их пальцев. Если он еще засветился в каком-нибудь преступлении, совсем хорошо. Если нет, у Джека есть дальнейшие планы относительно мадам Помроль.

До смерти интересно узнать, что он еще придумал.

Джек вошел в особняк через парадную дверь. Дважды набрал код на панели сигнализации — сначала чтобы отключить, а потом чтобы снова включить. Бесшумно поднялся по лестнице, шепнул «привет» в темную спальню. Услышав в ответ приглушенное бормотание, нырнул в ванную, быстро принял душ, скользнул под одеяло, уютно устроился рядом с Джиа.

— Проснулась? — Он ткнулся носом ей в шею.

На ней была короткая футболка и трусики, Джек пребывал в приподнятом настроении. Определенно в приподнятом.

— Как провел вечер? — пробормотала она, едва шевеля губами.

— Замечательно! А ты?

— Одиноко.

Джек сунул руку под футболку, накрыл грудь ладонью. Помещается идеально.

— Обними меня, ладно? Просто обними.

— Ты не в духе?

— Иногда девочкам хочется, чтобы их просто обняли.

Он встревожился, выпустил грудь, обхватил Джиа обеими руками. Даже не припомнишь, когда она в последний раз называла себя девочкой.

— Что-то не так?

— Просто лежу, думаю.

— О чем?

— О возможностях.

— Вот как? У тебя их около миллиона. И все хорошие.

— Хотелось бы быть такой же уверенной.

— Тебя что-то тревожит… — Он прижал ее крепче. — Я еще днем почувствовал. В чем дело?

— Говорю тебе, просто думаю о возможностях… о больших переменах, которые они, может быть, принесут.

— К лучшему или к худшему?

— Как посмотреть.

— Ничего не пойму.

Джиа вздохнула:

— Я знаю. Не собираюсь секретничать. Просто… порой возникают тревожные мысли.

— О чем?

Она повернулась, поцеловала его.

— Ни о чем. Обо всем…

— Разве мне не надо знать, что тебя беспокоит?

— Надо. И когда… возникнет что-нибудь реальное, первый узнаешь.

Ее рука скользнула по его животу, ущипнула…

— Ты же просила просто обнять. А теперь что? — мгновенно возбудился Джек.

— Порой этого вполне хватает… а порой не совсем.

Глава 6

На рубеже

В нечто безымянное, неведомо где пребывавшее, просачивались другие, не столь пугающие воспоминания… мелькали высокие здания, залитые солнцем дворы, манящие, знакомые, решительно недостижимые.

Как бы они ни утешали, ярость не смягчается. То, о чем они напоминают, ушло, от чувства потери ярость только растет. Растерянность… одиночество… чувство утраты смягчают бешенство, удерживают безымянное нечто от слепящего взрыва.

Будь у него глаза, оно бы заплакало.

По-прежнему неспособное осознать себя, узнать место, оно смутно чует, что у его пробуждения есть своя цель. Вместе с источником мимолетных отрывочных воспоминаний смысл этой цели по-прежнему от него ускользает. Впрочем, мысль присутствует, зреет. Скоро, вскормленная яростью, расцветет.

И тогда кто-то, что-то погибнет…

Глава 7

В рассветный час

Лайла разбудила музыка… фортепьянная… что-то из классики… Изящная мелодия смутно знакома, а точно не скажешь. Для музыкального фона в приемной куплено несколько классических компакт-дисков со случайным набором, сам он никогда их не слушал. Любовь к классической музыке точно так же непонятна, как любовь к шотландскому виски.

Чарли? Быть не может. На него это совсем не похоже. К тому же он завалился спать. Вернувшись из ночной поездки с Джеком, взахлеб рассказывал, как они вкалывали, готовясь влить мадам Помроль в глотку ее собственную микстуру, хорошо бы увидеть, как она ее скушает, потом быстро затих и улегся в постель.

Лайл откинул покрывало, спустил ноги на пол. Даже не стал смотреть на часы. В любом случае время позднее. Отказавшись от попыток закрыть окна, выключил вентилятор и лег спать с открытыми ставнями. Впрочем, температура в комнате вполне сносная.

А музыка откуда? Одна и та же мелодия звучит снова и снова.

Неужели мадам Помроль с мужем поработали над музыкальным центром? Была надежда больше никогда о них не услышать после вчерашнего.

Топая вниз по лестнице к приемной, Лайл обратил внимание, что музыка звучит… слабовато. Одно пианино. Где струнные и остальной оркестр? Тут он понял, что это не запись, а живая музыка… Кто-то играет на пианино в приемной.

Он ворвался в комнату и замер на пороге. Свет не горел. Приемную освещал только тусклый свет уличных фонарей, проникавший в открытое парадное. За пианино сидела темная фигура, перебирая клавиши.

Лайла снова, как вчерашним вечером, охватила дрожь, теперь не от возбуждения, а от ужаса. Он потянулся к выключателю, нащупал, помедлил, нажал.

И облегченно застонал, видя Чарли, сидевшего к нему спиной на табурете. Голова запрокинута, глаза закрыты, пальцы порхают по клавиатуре, на губах играет легкая улыбка. Явно наслаждается своей игрой.

Лайл взглянул ему в лицо, и по спине побежала тонкая струйка ледяной воды.

— Чарли! — окликнул он, закрыв парадную дверь и подходя ближе. — Что ты делаешь?

Тот открыл стеклянные глаза.

— Играю «К Элизе». Моя любимая вещь.

Голос Чарли, а речь не его. Точно таким он приходил домой в прежние времена, до «второго рождения», после ночных безобразий.

Холодный поток на спине становился все шире. Чарли не играет на пианино. Даже если в играл, не стал бы развлекаться легкой мелодией с непонятным названием, для которой нужна ловкость пальцев.

Лайл еле шевелил разбухшим языком, липнувшим к нёбу.

— Когда ты научился играть?

— С шести лет учился.

— Нет, не учился. — Он взял брата за плечо и тихонько встряхнул. — Сам знаешь, что не учился. Что ты тут вытворяешь?

— Просто упражняюсь. — Чарли ускорил темп. — Надо безупречно сыграть эту пьесу на сольном концерте.

— Прекрати!

Он заиграл еще быстрее, пальцы летали по клавишам.

— Нет. Я должен играть ее двадцать раз в день, чтобы наверняка…

Лайл схватил брата за руки, стараясь оторвать их от клавиатуры, но тот сопротивлялся. Наконец он рванул изо всех сил.

— Прошу тебя!

Чарли свалился со стульчика на пол, Лайл пошатнулся, но удержался.

Младший брат на мгновение сверкнул на него с пола глазами полными злобы, потом лицо его прояснилось.

— Лайл?

— Слушай, какого черта… — Вдруг он заметил кровь на рубашке спереди. — Боже мой! Что случилось?

Чарли ошеломленно уставился на него:

— Ты чего это, брат?

Он стал подниматься, но Лайл не позволил.

— Не шевелись! Ты ранен!

Чарли опустил глаза на блестевшее пятно на рубашке, вновь посмотрел на Лайла. В глазах виден страх.

— Стой, в чем…

Лайл старался не терять голову. Что-то ужасное произошло с младшим братцем. Они так близки, а теперь…

Он хотел побежать к телефону, вызвать «скорую», но боялся бросить Чарли. Надо, наверно, — обязательно необходимо — прямо сейчас что-то сделать, чтобы он дожил до приезда «скорой».

— Сними рубашку, посмотрим. Может, дело не так уж и плохо.

— Лайл, да что с тобой?

Не хотелось осматривать рану. Если даже она вдвое легче, чем кажется, все равно страшно. Он вздернул рубашку…

И широко разинул рот.

Кожа на груди нетронута, без каких-либо признаков раны. Лайл упал на колени, дотронулся до груди…

— Что за чертовщина?

Откуда кровь? Он снова схватил рубашку и задохнулся от изумления, видя, что она абсолютно чистая, сухая, белоснежная, словно только что после стирки и сушки.

— Лайл! — проговорил Чарли, глядя на него другим взглядом, хотя тоже испуганным. — Что творится? Это сон? Помню, лег в постель, а теперь на полу валяюсь…

— Ты на пианино играл. — Лайл с трудом встал на ноги, помог брату подняться. — Не помнишь?

— Иди ты! Я же не умею…

— И все-таки играл. Довольно прилично.

— Как это?

— Хотелось бы знать, черт возьми.

Чарли схватил его за руку:

— Слушай, может, трещина в подвале немножечко открывается в преисподнюю… Или в этот дом всегда пробирается преисподняя, если вспомнить, что тут за все время творилось. Что в это ни было, оно нас хочет достать…

Только Лайл открыл рот, чтоб велеть ему не молоть чепухи, как замок на входной двери сам по себе открылся щелчком, створка настежь распахнулась.

Глава 8

Воскресенье

Джиа после завтрака мыла посуду. Обычно ее это не угнетало, а сегодня, когда она соскабливала со дна сковородки остатки омлета, и без того ненадежный желудок совсем взбунтовался. Омлет предназначался для Джека. Решив приготовить завтрак «по умолчанию», она взяла яйца, взбила, добавила истолченный соевый бекон. Он не спросил, настоящий ли это бекон, а она не сказала. Не стал бы возражать — ел практически все. Иногда, испытывая склонность к мясу, недовольно ворчал по поводу слишком большого количества овощей на тарелке, но все равно очищал ее полностью. Хороший мальчик. Ему никогда не приходится напоминать о голодающих китайских детях.

Сообщив о назначенной на утро встрече с новым заказчиком — который никак не может ждать до понедельника, — Джек побрел в маленькую библиотеку городского особняка, чтобы убить оставшееся до свидания время.

— Не пора ли немножечко перекусить? — спросил он, вернувшись.

Джиа с улыбкой подняла голову:

— Ты же завтракал час назад.

Он потер живот.

— Знаю, еще-е-е хочу.

— Рогалик остался, будешь?

— Супер-пупер.

— Сразу видно, начитался Викиных комиксов.

— А как же.

— Если перестанешь клянчить, сделаю тебе тост.

Джек сел к столу.

— Как мне уйти после такой недели?.. Кому будет плохо, если я останусь?

Ох, нет. Снова вечная тема для спора — жить вместе или не жить.

Джек голосовал за и с конца прошлого года оказывал на Джиа мягкое, но настойчивое давление. Ему хочется играть более важную роль в жизни Вики, стать ей отцом, каким настоящий отец никогда не был.

— Всем будет очень хорошо, — ответила она. — Сразу после женитьбы.

Он вздохнул:

— Ты же знаешь, если в я мог, женился бы на тебе в следующую секунду…

— Но не можешь. Потому что мужчина, которого официально не существует, не может подать заявление о вступлении в брак.

— Неужели клочок бумаги имеет такое значение?

— Мы все это не раз уже обсуждали, Джек. Клочок бумаги не имел бы никакого значения, не будь я матерью Вики. А я мать. А мамочка Вики не будет сожительствовать ни с возлюбленным, ни с бойфрендом, или как они там теперь называются.

Старомодные правила. Джиа охотно это признает и нисколько не переживает по этому поводу. Моральные ценности для нее не флюгер, меняющий направление при каждом повороте общественного мнения, а непоколебимая скала, на которой она выросла и которая до сих пор служит твердой опорой. С ними ей хорошо и надежно. Она не стремится кому-нибудь их навязывать, а с другой стороны, не желает, чтоб кто-то указывал, как ей воспитывать собственного ребенка.

Она верит в воспитание на личном примере. Оно безусловно должно быть практическим, с соблюдением общепринятых правил и ограничений, но и с учетом собственных принципов. Ни в коем случае нельзя требовать: «делай, как я говорю, а не как сама делаю». Если хочется, чтоб дочь была правдивой, мать никогда не должна лгать. Если хочется, чтоб Вики была честной, Джиа никогда не должна жульничать.

Идеальный случай представился на прошлой неделе, когда они с Вики зашли в винный магазин. Зная, что в отсутствие дочки Джек будет гораздо чаще являться, Джиа взяла упаковку пива и пару бутылок вина. На выходе Вики шепнула, что сканер в кассе не пробил одну бутылку. Джиа заглянула в чек, и конечно же востроглазая мисс оказалась права. Она сразу вернулась, объяснила, в чем дело, заплатив за вторую бутылку. Кассир был потрясен, менеджер собрался вручить ей бутылку бесплатно, стоявшие в очереди покупателей таращились на нее, словно спрашивая: «С какой ты планеты?»

— Почему ты просто не взяла бутылку, мам? — поинтересовалась Вики.

— Потому что она не моя.

— Да никто же не знал!

— Ты знала. Потом мне сказала, я тоже узнала. Унести ее с собой после этого значило бы стать воровкой. А я не хочу быть воровкой.

Вики кивнула, соглашаясь с очевидной истиной, и принялась рассказывать о попавшейся ей вчера на глаза мертвой птичке.

Но чтобы она жила так, как хочется матери, приходится идти на жертвы. Поэтому нельзя переехать к Джеку, нельзя ему позволить к ним переехать. Когда шестнадцатилетняя Вики попросит разрешения поселить одного дружка в своей комнате, можно будет сказать «нет», честно глядя в глаза дочери.

Как объяснить ей свою любовь к Джеку? Джиа себе-то объяснить не может. Он плюет на все правила, показывает кукиш основным общественным принципам и законам и все-таки… остается самым порядочным, высоконравственным и правдивым мужчиной, который ей встретился после отъезда из Айовы.

Однако она, при всей любви к нему, не уверена, что хочет с ним жить. И с кем-нибудь другим, если на то пошло. У них с Вики прекрасный просторный дом на Саттон-сквер. Дорогой, отделанный дубовыми панелями, заставленный антикварными вещами особняк в Истсайде принадлежал семье Вестфален, единственной оставшейся в живых представительницей которой была Вики. Тетки завещали ей и особняк, и немалое состояние, хотя их долго будут считать не умершими, а пропавшими без вести. Должны пройти годы, прежде чем дом и капитал официально достанутся Вики, но душеприказчик позволил им здесь жить, присматривая за собственностью.

Поэтому если когда-нибудь речь пойдет о совместной жизни, то не Джиа с дочкой переедут в маленькую квартирку Джека с двумя спальнями, а он переберется сюда. После свадьбы.

— Что же нам делать? — спросил Джек.

Она намазала маслом рогалик, положила перед ним на тарелку.

— Оставить все как есть. Мне и так хорошо. А тебе?

— Разумеется, — улыбнулся он. — Еще лучше было бы каждое утро с тобой просыпаться.

Конечно, неплохо. А вот остальное… Выдержит ли она жизнь с Джеком? Никакого распорядка он не придерживается, часто пропадает всю ночь на работе. Джиа узнает об этом постфактум — спит спокойно, считая, будто он тихо сидит у себя в квартире, смотрит свои бредовые фильмы. При совместной жизни все будет иначе. Она ни за что не заснет, гадая, где он, что с ним, не попал ли в беду, молясь, чтоб вернулся целым и невредимым… чтобы вообще вернулся.

И скоро превратится в развалину. Неизвестно, можно ли жить такой жизнью.

Уже лучше так, как есть. По крайней мере, пока. Но если…

Джиа сдержала безнадежный стон. Если бы только знать результаты анализа на беременность! Пока Джек был в библиотеке, тихонечко звякнула в приемную доктора Иглтон, услышав в ответ, что она будет лишь в понедельник. Вместо нее дежурил все тот же неразговорчивый врач, которому она не стала звонить. Придется ждать до завтра.

Глядя, как Джек уплетает рогалик, Джина думала: если завтра окажется, что анализ дал положительный результат, что ты скажешь?

— Во гадюка! — гневно воскликнул Чарли, с силой шлепнув газету на кухонный стол, так что задребезжали тарелки с завтраком. — Это ж надо!

Лайл взглянул на брата из-за спортивной страницы «Таймс».

— В чем дело?

После фантастического ночного эпизода он волновался за Чарли, хотя тот с утра вел себя беззаботно, видно так и не поверив, что играл на пианино. Просто решил, будто брату привиделся очередной кошмар.

И кто может его упрекнуть? Особенно после того, как Лайл вопил о крови, хлещущей из груди Чарли, а потом не нашел ни царапины. Но он уже во второй раз видит его с дырой в груди. Впрочем, не верит и не желает верить в предвидение, тем более в такое.

Сидя на кухне с открытыми — разумеется! — окнами, куда льется солнышко и летний ветерок, глупо думать о дурных предзнаменованиях.

— Сюда гляди. — Чарли сунул ему через стол номер «Ньюс», перекосившись от гнева и отвращения. — Сверху справа колонка.

При одном взгляде на заголовок у Лайла возникла уверенная догадка о содержании заметки. И первая фраза ее подтвердила.

«ЯСНОВИДЯЩАЯ ДОЛЖНА БЫЛА ПРЕДВИДЕТЬ!

Элизабет Фостер, известная среди состоятельных жителей Манхэттена как мадам Помроль, медиум-консультант, была обнаружена прошлой ночью в финансовом квартале, полностью раздетая, накрытая только большим куском картона. В таком же виде найден и ее муж Карл. Супруги объяснили, что выехали в машине из своего дома в Верхнем Истсайде, когда вдруг рассерженные на них злые духи «унесли» их, сорвали одежду, утащили во тьму и бросили голыми в Нижнем Манхэттене. По утверждению мадам Помроль, духи сердятся, что она их заставила вернуть многие вещи, похищенные у ее клиентов».

— Глазам своим не верю! — вскричал Лайл, взглянув на Чарли. — Она умудрилась сделать себе рекламу!

Он читал дальше:

«Мадам Помроль ничем не выделялась среди многочисленных городских медиумов, занимающихся спиритизмом, пока два года назад не приняла участие в «Ночном шоу Дэвида Леттермана». Хотя Леттерман в ходе программы в целом несерьезно отнесся к ее претензиям на спиритические способности, выступление по телевидению принесло ей известность, после чего она стала одним из самых популярных и преуспевающих медиумов в пяти районах.

Несмотря на свои спиритические таланты, мадам Помроль не знала, где находится ее машина. Полиция сообщила, что автомобиль был найден вскоре после обнаружения самих супругов, однако не в Верхнем Истсайде, где их, по ее утверждению, «унесли», а неподалеку на Чемберс-стрит.

«Значит, духи унесли машину, после того как унесли нас», — заявила мадам Помроль.

Каким образом — мадам-медиум не смогла объяснить. Ничего не ответила и на вопрос о пистолете 32-го калибра, найденном в багажнике машины, кроме следующего: «Наверно, его туда бросили злые духи. Хотят доставить мне неприятности, бесятся, что я мешаю им безобразничать».

В данный момент обвинение Фостерам не предъявлено. Возможно, это будет сделано позже по результатам экспертизы оружия».

* * *

— Им должно быть предъявлено обвинение, черт возьми! — возмутился Лайл. — Они пытались меня убить из того пистолета!

— Быстро очухались, а? — заметил Чарли.

— Пожалуй, слишком быстро.

Гарпия обернула унизительный кошмар в рекламный трюк. Лайл задумался, удалось бы ему самому столь же быстро оправиться.

— Все равно, — вставил Чарли, — у нее теперь хватит делов, кроме нас, однозначно.

— Угу. Пусть вместе со своим мистером подергаются из-за пистолета. Даже если проскочит, может, такая реклама принесет ей столько новых клиентов, что она позабудет о тех, кто к нам перебежал.

Младший брат усмехнулся:

— Один новый сейчас уже явится, да ему не сильно обрадуешься. Сечешь, кто?

— Джек?

— В корень глядишь, молоток.

— Я смотрю, он тебе в самом деле понравился.

Чарли кивнул:

— Когда я его увидал в первый раз, думаю, неужто этот лапоть выведет из-под огня наши задницы? Дохлый номер. И промахнулся, каюсь. С виду настоящий лопух, а на самом деле истинная горилла, брат.

Восхищенный тон вызвал укол ревности.

— Думаешь, поставит мадам Помроль на место?

— Вчера вечером у нее дома пошуровал. В «храме» нашлось расписание, нынче групповой сеанс, четыре богатенькие рыбки. Джек попробует затесаться. — Чарли ухмыльнулся. — Вот когда однозначно начнется потеха!

— Нам тоже надо устраивать воскресные сеансы, — заявил Лайл. Они уже говорили об этом бессчетное множество раз, но он не удержался и снова завел разговор. — День самый подходящий. Люди дома, воскресенье отводится для духовных дел, кто в церковь не пойдет, к нам приедет.

Чарли перестал улыбаться.

— Я тебе говорю, Лайл, по воскресеньям паши без меня. Надеюсь когда-нибудь заработать прощение за подсобку тебе в остальные шесть дней, но точно буду коптиться в аду, отвлекая богобоязненных людей от воскресной молитвы Господу. Если только…

В соседней комнате прозвучал чей-то голос. Лайл вздрогнул, схватился за край стола, приготовился бежать и узнал Багса Банни.

— Телевизор, — выдохнул он, чувствуя, как расслабляются мышцы. Ящик почему-то вдруг ожил и завопил. Лайл покосился на брата: — У тебя дистанционный пульт в кармане?

Чарли помотал головой:

— Откуда? Я тут вообще ни при чем.

Грянули выстрелы, оба вскочили на ноги… Лайл сразу сообразил, что это тоже телевизор. Можно было бы посмеяться, но как-то не хотелось. Телевизор стоял в бывшей столовой, которая раньше соединялась с комнатой, где теперь располагалась приемная. Дверь между ними они при ремонте заделали. Пройти к телевизору можно только из кухни.

Лайл секунду тревожно смотрел на брата, потом взял нож и поднялся. Никто туда ни в коем случае не мог попасть, однако лучше ко всему быть готовым.

— Пойдем посмотрим, в чем дело.

Держа нож у бедра, он шагнул в соседнюю комнату — пусто. На экране бегает старый мультипликационный герой, длинномордый кролик Багс, дразнит машущего ружьем Элмера Фадда. В нижнем правом углу логотип анимационного канала.

— Смотришь мультфильмы? — спросил Лайл у Чарли.

— Давно не глядел.

Лайл оглянулся, нашел в шезлонге дистанционный пульт, нажал на кнопку метеоканала.

— Заодно уж погоду послушаем.

Появилась картинка и снова сменилась анимационным каналом. Следующая попытка дала тот же результат. Разозлившись, он принялся подряд тыкать кнопки, и всякий раз на экран возвращался анимационный канал.

— Что за ерунда?

Лайл подошел к окну, выглянул.

— Чего ищешь? — поинтересовался Чарли.

— Слышат как-то про шалунов ребятишек, игравших с универсальным пультом, переключая каналы соседям.

Во дворе никого не было.

— Слышь, а вдруг это Фостеры снова нам мозги пудрят?

— Для них мелковато. Вдобавок я абсолютно уверен, что они нынче утром совсем другим заняты.

Ну, черт с ним, решил Лайл, и выключил ящик.

Экран погас… а через секунду с гудением ожил. Он выключал его раз шесть подряд, но проклятая штуковина упорно включалась.

— Дай-ка я пошурую, — вызвался Чарли, наклонился к задней стенке и выдернул вилку.

Лайл шлепнул его по открытой ладони.

— А я и не подумал…

Оба резко дернулись — экран опять вспыхнул, мышонок Джерри заколотил кота Тома по голове сковородкой. Лайл ткнул пальцем на вилку в руках брата.

— Наверно, не тот шнур выдернул.

— Тот от видика. Глянь, дисплей светится.

— Дерни и тот на всякий случай.

Чарли выдернул второй шнур — Том и Джерри безостановочно лупили друг друга.

Он отшвырнул шнуры, словно это были живые змеи.

— Все, кранты, брат.

— Ну-ка, не подводи меня. Ты тут главный по электронике. Придумай что-нибудь. — Чарли почти исчез на кухне. — Куда ты?

— Туда, куда хожу к десяти каждое воскресенье, — в церковь. А насчет ящика скажу тебе, брат: лучше всего его кокнуть. С электроникой тут полные лады. Туда забралось привидение, понял? Привидение!

Лайл смотрел на рисованных персонажей, носившихся по экрану выключенного из сети телевизора. Видя две последние ночи брата с дырой в груди, он призадумался, не свихнулся ли. Но фокус с телевизором не привиделся. Чарли свидетель.

Впрочем, Лайл ни за что на свете не купится на байку о поселившемся в телевизоре привидении. Должно быть объяснение — разумное объяснение, какая-нибудь батарейка внутри, — и его обязательно надо найти.

Он направился в гараж за ящиком с инструментами.

Джек сидел в дальнем конце бара Хулио, составляя мнение о новом потенциальном заказчике. Представился просто Эдвардом, без фамилии — похвальная предосторожность.

Несколько завсегдатаев уже расположились у стойки, принимая первую дневную дозу. Утреннее солнце просочилось сквозь похоронную процессию мертвых папоротников и ползучих растений вокруг переднего окна, чуть сдвинувшись, осветило облако табачного дыма, реявшее над стойкой. Во всем баре только столик Джека не нагружен перевернутыми стульями. Относительная прохлада в полутемном зале недолго продержится — день будет жаркий. Хулио еще не включил кондиционер, открыв заднюю дверь, чтобы выветрить запах старого пива.

Он подходил к их столику с кофейником в руках.

— Плеснуть чего-нибудь в кофе, ребята? — предложил Хулио, наливая Джеку кружку. — Чуточку на опохмелку?

Имя этого низенького мускулистого мужчины с карандашными усиками и крепким специфическим запахом красовалось на вывеске бара.

— Не с чего опохмеляться, — отказался Джек, стараясь не обращать внимания на аромат. Он уже выпил первую чашку, налитую хозяином за стойкой бара. Там запах не чувствовался.

Хулио пожал плечами и обратился к заказчику:

— Долить?

— Пожалуй, — согласился Эдвард с провинциальным акцентом.

И в его внешности было что-то провинциальное: лет шестьдесят пять — семьдесят, судя по огрубевшим рукам; седые волосы, плотное телосложение, блестящие голубые глаза. Одет довольно необычно: футболка посеревшая, некогда, может быть, белая, но слишком часто стиранная в прачечной вместе с темными вещами; ниже пояса прямо-таки похоронные костюмные черные брюки, затертые сзади до блеска, черные носки и черные туфли. Он принес с собой большой пакет в оберточной бумаге, лежавший теперь между ними на столике.

Эдвард хмуро принюхался, потер нос, огляделся в поисках запаха. Джек поспешил заговорить раньше его:

— Слушай, Хулио, у тебя новый лосьон для бритья?

Тот ухмыльнулся:

— Называется «Чикита». Здорово, а?

— Для привлечения цыпочек-радикалок, истосковавшихся по слезоточивому газу.

— Не нравится? — Он обиженно насупился, оглянулся на Эдварда. — А тебе?

Тот опять потер нос.

— Э-э-э…

— Никогда не нюхали «мейсд», Эдвард? — осведомился Джек.

— По-моему, нет…

— Ну а мне приходилось, и «Чикита» сильно на него похожа.

Стоявший у стены старенький автомат «Вюрлицер-1080» ожил и заревел «Блаженство при лампочке на приборном щитке».

— Митлоф? До полудня? — охнул Джек. — Хулио, ты что, шутишь?

— Эй, Лу! — крикнул тот в сторону стойки. — Ты запустил машину, мужик?

Риторический вопрос. Всем в баре — за исключением Эдварда — превосходно известно, что Лу помешан на Митлофе. Когда у него были деньги и другим завсегдатаям бара не удавалось ему воспрепятствовать, он крутил его день и ночь. Однажды пару лет назад несколько переборщил с «Состряпанным адом», и один писатель из Лос-Анджелеса, приятель Томми, веселый с виду парень, от которого Джек никогда в жизни не ждал ничего подобного, вытащил крупнокалиберный ствол и разнес музыкальный автомат. Взамен Хулио приобрел по случаю классический «вюрлицер», не желая, чтоб его прикончили по примеру предшественника.

Лу пожал плечами, ухмыльнулся, демонстрируя шестидесятилетние зубы с пятидесятидевятилетними пятнами от никотина.

— Угадай.

— Что я тебе говорил насчет Митлофа до заката? Я тебя предупреждал? — Хулио бросился к автомату и выдернул шнур из розетки.

— Эй! — крикнул Лу. — Я же деньги бросил!

— Ну, считай, что пропали.

Завсегдатаи расхохотались, Лу хмыкнул и вернулся к виски с пивом.

— Благодарствую, — пробормотал Джек.

Опусы Митлофа в любой день трудно слушать — песни из двух-трех строчек, которые повторяются двадцать минут на пониженных терциях, — а в воскресное утро… В воскресное утро требуется что-нибудь сладенькое вроде «Ковбой Джанкиз».

— Итак, Эдвард, — начал он, прихлебывая кофе, — откуда вы обо мне знаете?

— Кто-то как-то упомянул, что прибегал к вашим услугам. Сказал, вы свое дело знаете и не из болтливых.

— Вот как? Не подскажете, кто бы это мог быть?

— Ему этого наверняка не хотелось бы, хотя он о вас исключительно хорошо отзывался. Конечно, кроме гонорара, который ему не слишком понравился.

— Случайно, не знаете, что я для него сделал?

— Об этом он тоже не пожелал бы рассказывать. — Заказчик наклонился и понизил тон. — Тем более что дело не совсем законное.

— Не верьте всему, что слышите, — посоветовал Джек.

— Хотите сказать, — сверкнул Эдвард усмешкой ирландского эльфа, — будто любите потрепаться, как деревенская старая дева, и работаете бесплатно по доброте христианской души?

Джек невольно улыбнулся:

— Нет, но мне нужно знать, как на меня выходят заказчики. И хотелось бы знать, у кого слишком длинный язык.

— Ох, об этом не беспокойтесь, дружище. Он очень осмотрительный человек. Рассказал мне о вас под строжайшим секретом. Больше наверняка никому не рассказывал.

Джек решил пока выбросить из головы вопрос об источнике и выяснить, чего от него надо щуплому человечку.

— По телефону вы упомянули о своем брате.

— Да. Я очень боюсь за Илая.

— В каком отношении?

— М-м-м… не знаю даже, как сказать, — почти виновато признался он. — Боюсь, брат скоро навлечет на себя ужасную беду.

— Какую и когда?

— Через пару дней.

— Что это за беда?

— Он начнет совершать преступления.

— То есть? Выйдет на улицу и станет нападать на людей?

Эдвард пожал плечами:

— Может быть, еще хуже. Не знаю.

— Хуже? Речь идет о маньяке-убийце?

— Уверяю вас, он почти все время вполне приличный человек. У него свое дело здесь, в городе, но в определенные моменты он… э-э-э… по-моему, теряет голову.

— И по-вашему, такой момент скоро наступит. Поэтому вы не могли ждать до понедельника?

— Именно. — Эдвард обхватил чашку ладонями, словно хотел их согреть, хотя был не январь, а август. — Боюсь, он очень скоро наступит.

— Почему вы так думаете?

— Из-за луны.

Джек откинулся на спинку стула. Ох, нет. Неужели он хочет сказать, будто его брат — оборотень? Пожалуйста, только не это!

— Почему? Близится полнолуние?

— Как раз наоборот. Завтра новолуние.

Новолуние… у Джека сердце екнуло, он перенесся назад на несколько месяцев, когда именно в новолуние надо было взять совершенно особую кровь из совершенно особой вены.

Впрочем, тут вроде ничего похожего.

— Он лунатик?

— Не то чтоб такое случалось с ним в каждое новолуние, — пояснил Эдвард. — А в этот раз случится.

— Откуда вы знаете?

— Илай сам сказал.

— Сказал, что завтра ночью собирается буйствовать…

— Может быть, и сегодня. Или в ночь на вторник. Знаете, фаза новолуния длится несколько дней.

— Зачем же он признался?

— Просто, наверно… хотел, чтоб я знал.

Джеку был известен ответ на следующий вопрос, но его обязательно надо было задать.

— А я что могу сделать?

— Понимаете, я ж не могу идти с таким делом в полицию. А сам слишком стар, не управлюсь. Надеюсь, вы за ним присмотрите.

Этого он и боялся. Ангел-хранитель лунатика. Можно сказать, еще один лунатик.

— Простите, Эд, я не работаю телохранителем.

— Постойте. Вам и не придется работать телохранителем. Не надо охранять его от других. Надо защитить его от него самого. Всего три дня, дружище. Три дня!

Джек покачал головой:

— В том-то и дело. Невозможно потратить три дня, нянчась с сумасшедшим.

— Да не целых три дня. По ночам после закрытия магазина…

— Зачем я вообще вам нужен? Наймите профессионального охранника. Могу дать пару номеров.

— Ох, нет. — Эдвард отчаянно замотал головой. — Он ни в коем случае не должен знать, что за ним наблюдают.

— Проясним: я должен охранять вашего брата, а он не должен знать, что его охраняют?

— Правильно. И что самое лучшее — вам, возможно, делать вообще ничего не придется. Может быть, он из дому не выйдет. Если выйдет, присмотрите, не позвольте причинить вред себе и другим.

Джек вздохнул. Полный бред.

— Умоляю! — воскликнул Эдвард, потянулся к заднему карману, вытащил толстый конверт стандартных размеров, открыл дрожащими руками, подтолкнул через стол. — Я их собрал буквально по центу. Берите все, только, пожалуйста…

— Дело не в деньгах, — объяснил Джек, — а во времени. Я не могу всю ночь напролет следить за вашим братом…

— И не надо! Скажем, с закрытия магазина до полуночи. По нескольку часов за три ночи обязательно можно выкроить…

Глубокая, почти болезненная тревога Эдварда за брата тронула Джека. Три ночи… не навсегда же. Сейчас у него на повестке единственная проблема братьев Кентон, а сторожить их дом после вчерашнего вряд ли придется.

— Ладно, — сдался он. — На три ночи. Надеюсь, сумею вам как-то помочь.

Эдвард потянулся, схватил его за руки:

— Благослови вас Бог, дружище, прекрасно! Замечательно!

— Я сказал «надеюсь». Никаких гарантий.

— Уверен, вы сделаете все возможное. Не подведете меня.

Джек подтолкнул конверт обратно:

— Давайте половину. Буду следить три ночи. Если ничего не случится и мне не придется вмешаться, мы квиты. Если ситуация осложнится — любым образом — заплатите вторую половину.

— Справедливо, — согласился заказчик, положил конверт себе на колени и стал считать купюры. — Вообще говоря, очень даже справедливо.

— Если он в случае осложнений не прислушается к разумным доводам, возможно, придется прибегнуть к насилию.

— То есть?

— Например, вырубить, с ног сбить как следует, чтоб не поднялся.

Эдвард вздохнул:

— Поступайте как знаете. Я вам доверяю.

— Ладно. Теперь, когда мы условились, расскажите, где его искать, как он выглядит.

Эд указал подбородком на лежавший на столе пакет:

— Вот здесь все найдете.

Открыв пакет, Джек достал из него лист бумаги и моментальную фотографию лысеющего мужчины с виду лет шестидесяти. Голова чуть повернута в сторону.

— Вы с ним не очень похожи.

— У нас матери разные.

— Значит, фактически это ваш сводный брат?

Эдвард пожал плечами, считая купюры.

— Не имеется снимка получше?

— К сожалению, нет. Илай не любит сниматься. Рассердился бы, если бы знал, что я его в тот раз щелкнул. Охотно рассказал бы побольше, да мы росли отдельно, поэтому я едва его знаю.

— Тем не менее он пришел к вам с признанием, что вот-вот впадет в бешенство?

— Да. Это самое необъяснимое, правда?

— Не сказал бы, что самый необъяснимый поступок, но заслуженно записал бы в категорию странных.

Он взглянул на листок, где было напечатано крупным шрифтом: «Илай Беллито».

— Беллито? Фамилия не ирландская.

— Кто сказал, что должна быть ирландская?

— Никто, просто у вас ирландский акцент, а у брата фамилия итальянская.

— По-вашему, если «о» стоит не с той стороны, Илай не может быть ирландцем? Верите ли, когда я мальчишкой рос в Дублине, в нашем квартале жил Шварц. Правда, как перед Богом. К вашему сведению, ирландский акцент у него был гораздо сильней моего. Мой американский дядюшка, приезжая в гости, ни слова не понимал. А еще…

Джек, сдавшись, поднял руки вверх.

— Я вас понял, согласен. — Он постучал пальцем по адресу в нижней части города, напечатанному под именем и фамилией. — Что такое «Шарио Коппе»?

— Название его магазина. Он торгует…

— Можете не объяснять. Антиквариатом, верно?

Эдвард кивнул:

— Антиквариатом, старыми вещами, редкими книгами и всевозможной нелепой белибердой.

— А живет где?

— Прямо над магазином.

Хорошо, признал Джек, удобно. Значит, в следующие три ночи не придется таскаться за этим субъектом куда-нибудь в Массапекуа.

— Когда закрывается?

— Магазин? Обычно в девять, а сегодня, в воскресенье, пораньше. Вам надо быть там до шести.

Он вручил ему похудевший конверт, запихнул оставшиеся купюры в брючный карман, откинулся на спинку стула, закрыл глаза, схватился за сердце.

— Что с вами? — спросил Джек, опасаясь сердечного приступа.

Эдвард открыл глаза, улыбнулся:

— Уже все в порядке. Я страшно волновался с тех пор, как услышал признание. Понимал, надо что-нибудь сделать, и сделал. Никогда бы себе не простил, если в Илай напал на какого-нибудь беднягу… — Он замолчал, взглянул на часы, хлопнул по столу ладонями. — Ну, я уже отнял у вас много времени, мистер Наладчик. Желаю успешного дня.

Джек помахал ему, глядя, как он пробирается между столиками и исчезает за дверью. Потом пролистал купюры в конверте, пристально всмотрелся в фото Илая Беллито. За два дня два заказа. Недурно. Впрочем, проблема Беллито требует не столько наладки, сколько профилактического обслуживания.

Он взглянул на часы над табличкой «Бесплатное пиво — завтра». Пора закругляться. Надо заехать домой, приготовиться к свиданию с мадам Помроль.

— Твой предок прочитал классную проповедь, — сказал Чарли Кентон, стоя рядом с Шарлин Спаркс у раковины в подвале Новой апостольской церкви.

После утренней службы спустился туда вместе с ней и прочими добровольцами, готовя еженедельно организуемый церковью воскресный обед для бедных и бездомных. Раковина старая, проржавевшая, большая газовая печка помятая и обшарпанная, однако обе свое дело делают. Линолеум загибается по углам на полу старый жестяной потолок облупился, но все кажется новехоньким в окружавшей его атмосфере бескорыстной любви.

Он только что начистил полбушеля картошки, плевав на болевшие пальцы. Чарли делает доброе дело.

— Да, слава богу, — ответила Шарлин. — Отец нынче в ударе.

Он украдкой взглянул на нее, оторвав глаза от картофелины, гадая, что бы еще сказать. Надо сказать что-нибудь. Ждал случая поболтать наедине и дождался, а башка пустая. То ли из-за ее красоты, душевной и телесной, то ли потому, что она будто не знает о собственной красоте.

Волосы заплетены в тугие косички, большие карие глаза, улыбка, от которой коленки подкашиваются… Одета в белую футболку под широким джинсовым комбинезоном с нагрудником, под которым хорошо просматриваются полные груди. Туда Чарли вообще старается не смотреть.

До обращения в веру он сроду не страдал косноязычием. В прежние времена, когда еще не вышел из игры, расхаживал весь в цепях и шелках, всегда с маленькой заначкой дури и травки. Женщины — суки, телки, в размалеванных шмотках, с размалеванными физиономиями, в париках, с огромными громыхавшими циркониевыми серьгами, — сплошная фальшивка, но легкодоступная. Чарли бочком подваливал, предлагал для расслабления того или другого зелья, сладко облизывал телку пару раз сверху вниз, и они быстро мотали в берлогу, к нему или к ней.

Он покачал головой. Греховная жизнь. Правда, до конца дней можно еще искупить прошлое.

— Шарлин, — прозвучал низкий голос, — ты не возражаешь, если мы с Чарльзом чуть-чуть посекретничаем?

Подняв голову, Чарли Кентон увидел преподобного Джосайю Спаркса, высокого мужчину, черное лицо которого казалось еще чернее в обрамлении гривы седых волос и бороды. Он только что пришел, сменив священническое облачение и воротничок после службы на рабочую рубашку и такой же, как у дочери, комбинезон с нагрудником.

Шарлин бросила на Чарли озабоченный взгляд:

— А… э-э-э… конечно, папа.

Она пошла к печам, преподобный внимательно осмотрел Чарли сквозь толстые линзы очков без оправы.

— Думал ли ты о том, о чем мы говорили?

— Да, преподобный. Каждый день думаю.

Преподобный Спаркс взял нож, начал резать очищенную картошку на четыре части, бросая кусочки в кастрюлю. Потом ее надо будет сварить и размять.

— Что решил?

Он помедлил с ответом.

— Точно пока ничего.

— Речь идет о твоей душе, сын мой. О бессмертной душе. Разве можно хоть миг колебаться?

— Я бы не колебался… не будь Лайл моим братом…

— Не имеет значения, что он твой брат. Он вводит тебя в искушение, приобщает к творимому злу. Ты должен с ним порвать. Вспомни: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну…»

— Слово, — отозвался Чарли.

— Да. Слово Божие, изреченное устами Матфея и Марка.

Чарли огляделся. Шарлин далеко — не слышит, рядом никого. Преподобный шепчет тихо. Хорошо. Не хочется, чтобы вся паства узнала об его проблемах. Особенно Шарлин.

Порой он себя спрашивал, не зря ли рассказал преподобному, что брат занимается спиритизмом. Теперь священник видит в нем члена паствы, которому грозит опасность лишиться спасения, и твердо решил этого не допустить.

— А как насчет его души, преподобный? Я вовсе не хочу, чтоб он жарился в вечном огне.

— Ты говорил, что свидетельствовал перед ним верно?

— Да, много раз. Очень часто. Он просто не слышит.

Преподобный кивнул:

— Твои слова — зерна, посеянные на каменистом месте. Правда, не отступайся, никогда не оставляй нуждающуюся душу, но и своим спасением не пренебрегай. Сначала прочно огради себя, а потом уж заботься о брате. И немедленно отойди от его сатанинских занятий.

Чарли раздраженно отвел глаза. Никакой преподобный не имеет права так говорить о Лайле.

— Он вовсе не сатанист.

— С виду, может быть, нет, только делает сатанинское дело. Иисус предупреждал: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные».

Чарли совсем разозлился:

— Он не волк, преподобный.

— Взгляни в лицо фактам, сын мой. Он уводит души от Иисуса, делает сатанинское дело. Рядом с ним ты становишься соучастником. Прежде всего выйди из-под его влияния, потом борись со злодеянием. Лучше всего — веди его к спасению.

Чарли сдержал смешок. Вести Лайла? Он сроду ни за кем никуда не пойдет.

— Это не так-то просто.

— Хочешь, я с ним побеседую? Может быть…

— Нет! — Он с ножом в руках дернулся, чуть не порезался. — То есть лучше бы ему не знать, что я протрепался. Знаете, он не любит, чтоб чужие мешались.

Чарли до сих пор не открыл преподобному, где живет и работает Лайл. Не надо, чтоб церковные прихожане связывали его со спиритическим медиумом Ифасеном. Поэтому выбрал церковь не в Куинсе, а в Бруклине. Каждую неделю долго едет в подземке, однако дело того стоит.

— Тогда сам действуй, сын мой. А я за тебя помолюсь.

— Спасибо, преподобный. Мне позарез нужны ваши молитвы, потому что уйти будет трудно. Ведь это мой кровный единственный брат. От семьи вообще ничего не останется…

Никак не объяснишь — преподобный Спаркс никогда не поймет, — что они с Лайлом в одной команде. Стали одной командой после смерти мамы. Брат прикинулся взрослым мужчиной, чтоб их не разлучили, обманом добился государственного куска хлеба с маслом, чтобы они не умерли с голоду, и с тех пор они вместе дурачат весь мир. Как теперь объявить об уходе, глядя в глаза Лайлу, который так старался не расставаться с меньшим братишкой?

И еще кое-что невозможно сказать преподобному, признаться в темном грехе: Чарли нравится эта игра. Фактически, он ее обожает. Любит придумывать новые трюки, ошеломлять лопухов. Клево, когда сеанс идет по сценарию, колокольчики и свисточки работают… Лайл держит рыбок в руках, и сам Чарли играет немалую роль. В такие моменты ловишь истинный кайф, лучше всякого кайфа, лучше, чем раньше от коки и травки.

Ради спасения своей души он готов это бросить.

И что потом делать?

Вот вопрос. На что он еще годится? Устраивать спецэффекты в театре? Не имея никакого опыта, придется начинать с подручного за ничтожную плату, с трудом продвигаясь… куда?

В нормальном мире ему никогда не достичь тех высот, на которые его вывела работа с Лайлом.

Работа с Лайлом — настоящее дело, от которого дух захватывает.

И вот преподобный требует расстаться с братом, с которым они всегда были вместе. Впрочем, он прав. Чтобы спасти свою душу и стать достойным Шарлин, Чарли уйдет от Лайла. Скоро.

Поднимаясь в лифте на четырнадцатый этаж, Джек разглядывал свое отражение в зеркальной стене. Выдул розовый пузырь из большого куска жвачки, полюбовался. Решив придать себе эксцентричный вид, выбрал парик под барабульку — с коком спереди, длинный, густой на затылке, — верхнюю губу украсил пышными темно-каштановыми усами, надел светло-зеленую ковбойскую рубашку, застегнутую по горлышко, темно-зеленые саржевые брюки, ботинки «доктор Мартенс». Обмотавшись толщинками, соорудил животик средних размеров. Жалко, уши до сих пор не проколоты — кусочек горного хрусталя внес бы очень симпатичный заключительный штрих.

Проверил, как сидит парик, убедился, что длинные пряди надежно скрывают наушник в левом ухе. Вчера вечером они с Чарли среди прочего установили жучок в командном центре Карла Фостера. Приемник приклеен липкой лентой к пояснице, тонкий, почти невидимый проводок протянут под воротник и за ухо.

Взяв такси у своего дома в Верхнем Вестсайде, он без предварительной договоренности вошел в подъезд дома, где обитала мадам Помроль, за полчаса до назначенного на сегодня сеанса с богатыми клиентами. В вестибюле дежурил швейцар. К счастью, круглосуточной охраны не было, иначе им с Чарли не удалось бы вчера решить свою задачу. А так они просто открыли стеклянную парадную дверь дубликатами ключей Фостеров и вошли.

Швейцар, черноволосый латиноамериканец по имени Сильвио, разрешил звякнуть из вестибюля наверх. Джек сообщил ответившему мужчине — предположительно Карлу, — что хотел бы договориться об индивидуальном сеансе в ближайшее время.

Последовало приглашение подняться.

На стук в дверь квартиры 14-Б вышел Фостер, одетый гораздо лучше вчерашнего, с головы до ног в черном — черный вязаный свитер с высоким воротом, черные туфли, черные носки. Понятное дело. Кожа вокруг глаз и рта слегка покраснела — раздражение от липкой ленты? — в остальном не так плохо с учетом произошедших событий.

Лоб, видимо, всегда сморщен, брови вечно изумленно вздернуты. Вчера это в глаза не бросалось. Впрочем, вчера у него был весьма основательный повод для изумления.

Он провел визитера в маленькую приемную, меблированную антикварным письменным столом и полудюжиной мягких стульев. Приглушенные цвета стен и пушистого восточного ковра создают атмосферу покоя, уюта, хорошего вкуса, богатства. Видно, бизнес у мадам удачный.

Хозяин протянул руку:

— Добро пожаловать в Храм Вечной Мудрости мадам Помроль. Меня зовут Карл Фостер…

— Батлер, — внеся в произношение южную нотку, представился Джек, отвечая пламенным рукопожатием. — Боб Батлер. Приятно познакомиться. — Он огляделся, жуя с открытым ртом резинку. — Где леди?

— Мадам? Готовится к прорицанию.

— Надо бы поговорить.

— Я думал, вы хотите записаться на индивидуальный сеанс…

— Хочу, только сначала лучше потолковать с главным боссом.

— Боюсь, это практически невозможно. Время мадам Помроль крайне дорого. Однако могу вас заверить, что она мне полностью доверяет. Я проверяю каждого клиента и договариваюсь о приеме.

Естественно, но Джек решил разыграть деревенского хама.

— Проверяете? Зачем это меня проверять? Намекаете, что я не так хорош для той самой мадам?

— Нет, конечно. Дело просто в том, что определенные религиозные, даже атеистические объединения не одобряют деятельности мадам. Постоянно стараются попусту отнять у нее время, даже пытаются сорвать сеансы.

— Я-то думал, она их сама с первого взгляда раскусывает, будучи экстрасенсом и прочее.

Фостер выдавил бледную улыбку:

— Мадам — спиритический медиум. Эти понятия часто путают.

— А есть разница?

— Разумеется. Очень многие так называемые экстрасенсы — обыкновенные шарлатаны, ничуть не лучше фокусников, исполняющих вставные номера на церковных представлениях. А мадам обладает особым, дарованным Богом даром общения с духами мертвых.

— В будущее, стало быть, не заглядывает?

— Иногда. Однако надо помнить, что сообщения она получает от духов, которые не во все ее посвящают.

— Знаете, я не вхожу ни в какие религиозные общества. Можете не волноваться. Просто есть пара серьезных вопросов к моему дяде. Самого его не спросишь — он уже упокоился, — поэтому решил пойти к экстрасенсу.

Такую Джек выбрал легенду. Запишется на завтра и пропустит встречу.

— Что за вопросы? — небрежно поинтересовался Фостер, проходя за стол.

Хороший помощник. Старается предварительно как можно больше вытянуть из клиента.

Джек улыбнулся, хотя позволил просочиться раздраженной нотке.

— Если б я думал, что вы на них ответите, зачем мне нужна тогда ваша мадам?

Фостер изобразил добродушную улыбку:

— Действительно. Кстати, кто вам посоветовал обратиться к мадам Помроль?

— Никто. Нынче утром в газете читал. Думаю, раз уж она на такой короткой ноге с духами, что они с ней шутки шутят, ее-то мне и надо.

Фостер, кивнув, достал лист бумаги из верхнего ящика письменного стола, указал на стул с другой стороны:

— Садитесь, пожалуйста, заполняйте анкету.

— Это еще зачем?

— Простая формальность. Возиться никому не хочется, но, как я уже говорил, обстоятельства нас вынуждают проверять клиентов. — Он протянул авторучку. — Ответьте, пожалуйста, на все вопросы, я пока просмотрю расписание, постараюсь устроить индивидуальный сеанс.

— Между прочим, сколько он стоит?

— Полчаса пятьсот долларов, час — тысячу.

Джек сунул жвачку за щеку, негромко присвистнул.

— Круто, черт побери.

— Лучше, чем мадам Помроль, не найдете, — объявил Фостер.

— Будем надеяться.

Посмотрев ему вслед, Джек притворно сосредоточился на анкете, зная, что за ним следит видеокамера. В детектор задымления на потолке встроен миниатюрный широкоугольный объектив, а монитор стоит в одной из дальних комнат. Фостер наверняка уже прилип к экрану, дожидаясь, когда посетитель полезет в ящики стола. Но он вчера уже просмотрел содержимое, убедившись, что в ящиках нет ничего, кроме ручек, скрепок и анкетных бланков.

С помощью камеры можно отлично проверить незнакомую потенциальную рыбку, особенно в сочетании с тремя микрофонами, установленными в разных точках комнаты. Перед групповым сеансом лопухи обычно болтают в приемной, сообщая подслушивающим устройствам драгоценную информацию, которая сильно теряет в цене, если не видеть, кто что говорит.

— Что там, черт побери, происходит? — раздался в миниатюрном наушнике голос мадам Помроль. — Что это за мужлан долбаный?

— Новая рыбка.

— Отлично! Попался, дубина. Подсекай, малыш.

Правильно, мысленно поддержал ее Джек. Подсекай и вытаскивай.

Анкета содержала набор стандартных вопросов — имя, фамилия, адрес, телефонные номера и так далее, среди них притаилась и графа для номера социального страхования.

Джек спрятал улыбку. Не выйдет, ребята. Имея в запасе кучу номеров — сплошь липовых, — он здесь, тем не менее, ни одного не напишет. Сколько же потенциальных клиентов, старательно заполняя анкету, автоматически проставляют свой номер, не догадываясь, какую важную финансовую и прочую информацию извлекает из этого медиум!

Он представился Бобом Батлером, зная некоего Роберта Батлера из небоскребов «Миллениум» в дорогом многоэтажном жилом комплексе на Западных Шестидесятых. Указав его адрес, в телефонную графу вписал номер одного из своих многочисленных автоответчиков.

Вернувшийся с ежедневником Фостер просмотрел почти заполненную анкету. От пристального взгляда Джека не ускользнуло, как он на миг огорченно прищурился — безусловно, дойдя до пустой графы для номера социального страхования. Впрочем, помощник мадам Помроль промолчал. Разумно. Не стоит поднимать шум вокруг этого пропуска, проявляя слишком большой интерес к положению клиента в обществе.

— Итак, — сказал он, усевшись за стол, — по-моему, для вас можно выкроить полчасика во вторник. В три удобно?

— А прямо сейчас?

— О, боюсь, невозможно. В три часа у мадам групповой сеанс.

— Почему мне нельзя поприсутствовать?

— Невозможно. Четверо клиентов всегда вместе проводят сеанс. Посторонний помешает общению с духами, которое мадам очень долго налаживала. Боюсь, абсолютно невозможно.

Похоже, «невозможно» — его любимое слово. Однако у Джека имеется про запас кое-что более привлекательное.

— Да я не собираюсь участвовать в сеансе, — заверил он, расстегивая левый нагрудный карман рубашки. — Только посмотрю. Даже слова не вымолвлю. Посижу как муха на стене. И не даром.

Прежде чем Фостер успел снова сказать «невозможно», Джек шлепнул на стол монету, довольно увесистую, судя по звуку. Глаза помощника мадам понимающе вспыхнули, а когда он разглядел отчеканенное на сверкающей золотой поверхности изображение галопирующей антилопы, брови еще выше полезли на лоб.

Крюгер-рэнд весом в унцию. Не стоит справляться о нынешних ценах на золото, чтобы понять, что новый клиент предлагает изрядный куш за простое присутствие на сеансе.

— Золото, Карл. Золото, как говорил мой дядя, — лучший способ общения с миром духов.

— Очень щедро, мистер Батлер, — облизнулся Фостер. При виде золота у многих пересыхает во рту. — Ваш дядя часто общался с миром духов?

— Без конца. Причем, по словам моей тетки, ни разу не встретил медиума, который бы ему не понравился.

— А вы?

— Я? В первый раз подхожу ближе чем на милю.

— Имеете представление, как ведутся сеансы?

— Дядя как-то рассказывал, что видел эк… эктоплазму и прочую белиберду, да я так ничего и не понял.

Фостер пальцем дотронулся до монеты.

— Надеюсь, понимаете, что ваша просьба из ряда вон выходящая.

Наживка проглочена. Надо теперь подцепить на крючок.

— Да откуда ж мне знать? С дядей, наверно, придется потолковать о проблемах. В полчаса не уложишься. Потребуется не один час, несколько сеансов… Только прежде чем вкладывать деньги, надо посмотреть, выяснить, на что леди способна. Если окажется, что дело того стоит, втиснусь в очередное свободное окошко, и начнем разыскивать дядю в загробном мире. Что скажете, Карл, справедливо?

— Мое мнение не имеет значения, — буркнул Фостер. — Решает мадам. Пойду спрошу.

Он опять вышел, а Джек, развалившись на стуле, прислушался.

— Слышала? — спросил Фостер супругу.

— Слышала. Золотом будет платить?

— Настоящая вещь. Посмотри.

— Не многовато ли, чтобы сидеть и смотреть без всякого толку? По-твоему, эта скотина заслуживает доверия?

— За него говорит благородный металл. Может быть, для него крюгер-рэнд не большая потеря. Может быть, у него ими дома чуланчик набит.

— Ладно, попробуем, черт побери. Только к столу его не подпускай — вдруг он чокнутый.

— Сделаю.

Когда дело кончится, мысленно посулил Джек, вы еще пожалеете, что я не чокнутый.

Вернувшись, Фостер сообщил, что ему разрешается присутствовать на групповом сеансе, сидя на месте и не открывая рта. Джек согласился — крюгер-рэнд перекочевал в карман Карла.

Он немножечко передохнул в ожидании рыбок — участниц группового сеанса, четырех дам средних лет. Две блондинки — одна могучая, а другая с плаката, демонстрирующего образцовые признаки булимии, — брюнетка и рыжая прибыли вместе. Сплошной Прада, Версаче, еще один дьявольски дорогой модельер, которого Джек не идентифицировал. Просматривая прошлой ночью блокноты Фостера, видел в одном их фамилии, помеченные жирным символом доллара. Эта четверка не только регулярно посещала сеансы, но и была щедра на пожертвования.

Представления пролетели мимо ушей — Джек слишком старался проявить любезность и обходительность. Если в рыбки возразили против его присутствия, план целиком провалился бы. Сначала они обращались с ним холодно — видимо, из-за прически и вульгарного наряда, — но, выяснив, что ему ничего не известно о спиритизме, смягчились, явно желая перетащить его на свою сторону. Залопотали, захлебываясь, о могуществе мадам Помроль, не упоминая ни словом о вчерашнем казусе. Видимо, «Дейли ньюс» ни одна не читала.

Вскоре наступил великий момент — приглашение в зал для сеансов. Ночью Джек его не совсем разглядел, посвечивая вместе с Чарли электрическими фонариками. При полном освещении поражала тяжесть отделки. Плотные складки бархатных штор, толстый ковер, обои с атласным тиснением — все в разнообразных красных оттенках. Душно, как в гробу.

Вот как себя чувствуют заживо похороненные.

Фостер усадил четырех дам вокруг резного круглого стола под гигантской люстрой в центре зала.

Четыре рыбки по пять сотен с рыла, подсчитывал Джек. На пару парсеков дальше от того, что я за час заколачиваю.

Карл указал ему на стул у боковой стены приблизительно в дюжине футов от резного стола.

— Запомните, — тихо предупредил он, — вы только наблюдатель. Заговорив, поднявшись со стула, помешаете духам.

Прекрасно понимая, что помешает лишь самому Карлу Фостеру шмыгать в темном зале, Джек только серьезно взглянул на него и кивнул:

— Ясно.

Тот вышел, и через секунду в наушнике прозвучал его голос:

— Рыбки в бочке. Иди лови.

Наконец явилась мадам Помроль собственной персоной. Низенькое коренастое тело закутано в ниспадающую бледно-голубую хламиду вроде халата, густо расшитую бисером, на голове какой-то белый тюрбан. Джек с трудом ее узнал; правда, при первой встрече она была не в лучшем виде.

Мадам тепло поприветствовала четырех рыбок, щебеча с улыбками и французским акцентом, которого не слышалось во вчерашней извозчицкой брани в адрес Карла и автомобильной покрышки, потом протянула Джеку унизанную кольцами руку, как бы для поцелуя. Он привстал, ответил кратким рукопожатием, с содроганием прогоняя воспоминания о голой, связанной липкой лентой женщине.

— Озябли, месье Батлер?

Сверкнули ледяные голубые глаза. Если и у нее, как у мужа, возникло раздражение от пластыря, то оно скрыто под макияжем. Напомаженные тонкие губы изогнулись в улыбке.

— Нет, мэм. Просто еще никогда не бывал на сеансах.

— Уверяю вас, ничего страшного. Вы будете только смотреть. Сидите на месте, держите язык за зубами, и я покажу вам невероятные чудеса.

Джек улыбнулся, кивнул и уселся, уверенный, что никакие чудеса близко не сравнятся с реальными событиями, которые он пережил с прошлого лета.

Возвращаясь к столу, она щелкнула выключателем. Подсветка по периметру пола погасла, а люстра горела по-прежнему.

Мадам Помроль сделала вводные замечания, объяснив — «ради нашего гостя», — что войдет в транс, из ее тела выйдет эктоплазма, откроет врата в Потусторонний мир. Потом через нее с живыми будет говорить проводник в мире духов Ксултулан, древний жрец майя.

— И еще одно перед началом, — строго добавила она. — Конечно, четыре мои дорогие подруги за столом хорошо это знают, но я повторяю для нашего нового гостя. Как только появится эктоплазма, прошу вас, пожалуйста, не касайтесь ее. Она выделяется из моей души и тела и, если с чем-нибудь столкнется, немедленно уйдет обратно. Внезапное возвращение потока опасно для медиума. Были даже смертельные случаи. Поэтому помните: смотрите, изумляйтесь, но ни в коем случае не прикасайтесь.

Джек перестал слушать стандартную чушь, где, в зависимости от медиума, менялись только имена проводников. Ждал, когда погаснет свет и начнется представление, чтобы сделать свой ход.

Наконец четыре рыбки и медиум положили ладони на стол. Яркие лампочки в низко висевшей люстре погасли, осталось лишь несколько тусклых красных огоньков. В комнате воцарился мрак, стол и женщин заливал слабый красноватый свет.

Мадам Помроль издавала немелодичное мычание, вскоре голова упала на грудь. Как по сигналу, стол наклонился под хихиканье и удивленное оханье рыбок. Впрочем, стулья прочно стояли на месте. Чарли помог брату обогнать мадам, так сказать, на резвых ножках.

Потом она испустила долгий тихий стон, эхом разнесшийся по всей комнате. Видно, в тюрбане спрятан беспроводный микрофон, который в тот момент включил муж. Впечатляющая реверберация. Наверняка у нее есть такой же наушник, как у самого Джека, через который Карл подсказывает ответы на трудные вопросы клиентов.

Стон повторился, какая-то рыбка ахнула — над головой мадам Помроль появилось бледное свечение.

Привет, госпожа Эктоплазма.

Светящийся ореол окружил ее, обрамил нимбом голову, поплыл вверх, струясь призрачным оперением, поднялся в воздух на шесть, восемь, десять футов, отделился от медиума, заколыхался волнами взад-вперед.

— Ксултулан, ты меня слышишь? — пропела мадам, и слова вновь разнеслись гулким эхом. — Поделись с нами своей потусторонней мудростью на пути к душам умерших. Я беру с собой четверых, жаждущих встретиться с дорогими усопшими…

Ну ладно, мысленно оборвал ее Джек и сунул руку под рубашку. Какой смысл ждать? Вдобавок фальшивый французский акцент раздражает.

Нащупал в накладном животе пульт дистанционного управления размером с тюбик губной помады, изобразил на лице потрясение, нажал большим пальцем кнопку.

Ярко вспыхнул верхний свет, перед глазами предстала ошеломляющая картина.

Четыре рыбки и мадам Помроль сидели на своих местах, а позади медиума стояла фигура, одетая с головы до ног в черное — свитер с высоким воротом и брюки на удивление напоминали костюм Карла Фостера, дополненный черными перчатками и черной лыжной маской с узкими прорезями для глаз. Он держал в руках длинные черные прутья с привязанным куском шифона. В момент внезапной иллюминации плавно помахивал тряпкой над своей супругой и замер на месте от пронзительного женского вопля. Видно, какая-то рыбка приняла его за таинственного террориста.

В лицо Джека на секунду впился пристальный взгляд мадам, и он в душе порадовался, что заранее принял подобающее выражение.

Она вдруг рассмеялась:

— Посмотрели бы вы сейчас на себя! Карл, наша маленькая демонстрация действительно застала их врасплох! — Мадам зааплодировала. — Magnifique! Magnifique!

— Я… не понимаю, — пробормотала блондинка.

Мадам Помроль оглянулась через плечо и опять рассмеялась.

— Сними маску, Карл, и брось эти дурацкие палки.

— Я требую объяснений, — заявила рыжая.

— И вы их получите, Роуз, — с полной невозмутимостью пообещала мадам. — Всем, кто читает газеты, конечно, известно о бесчисленных медиумах-обманщиках, которые делают фантастические заявления, играя на легковерии публики, и пытаются переманить клиентов у обладающих истинным даром, вроде меня. Мы с Карлом устроили небольшое представление, чтобы продемонстрировать, как легко ввести верующего в заблуждение. У меня под рукой, разумеется, пульт освещения, в нужный момент я включила свет, и теперь вы проникли in medias res шарлатанства и жульничества.

Ух ты! Леди не чуждается латыни.

Жалко, пультом нельзя больше пользоваться. Пока она мелет белиберду, хорошо бы побаловаться со светом. Но тогда все увидят, как он лезет под рубашку.

Впрочем, мадам выбрала столь слабую линию защиты, что она вот-вот рухнет под очевидной тяжестью вранья, никакой помощи даже не требуется. Джек с трудом удерживался от смеха.

Хотя надо отдать ей должное — бойкая дамочка. Говорит убедительно. Все равно, с минуты на минуту четыре рыбки бросятся врассыпную из Храма Вечной Мудрости, оповещая богатых друзей и весь мир, что мадам Помроль всего-навсего первоклассная мошенница. Новость распространится, как вирус. Если прежде ее вывела из себя потеря нескольких лопухов, то что будет, когда эта четверка раззвонит о событии?

— Правда? — спросила другая блондинка. — Вы это специально устроили?

— Конечно, Элейн. — Мадам кивнула на Джека. — И поэтому отступила от правил, разрешив новичку наблюдать за сеансом. Пусть мистер Батлер из первых рук узнает о дешевых трюках бессовестных жуликов, которые пятнают репутацию истинно одаренных спиритических медиумов.

Рыбки оглянулись на Джека, прочитавшего в их взглядах нечто весьма нежелательное.

Не может быть! Покупают нескладную байку… Неужели бывает такая доверчивость?

Снявший маску Карл подошел к столу с тряпкой на палках.

— Видите? — усмехнулся он, предлагая пощупать ткань. — Это просто дешевый шифон.

— Но все выглядело очень реально, — заметила брюнетка. — Эктоплазма выходила точно так же, как…

Мадам Помроль прокашлялась и поднялась на ноги.

— Сделаем небольшой перерыв. Пожалуйста, подождите в другой комнате, пока Карл уберет инструменты для фокусов. Через несколько минут мы снова вас пригласим и установим настоящий контакт с Потусторонним миром.

Джек последовал за женщинами в приемную. Как только дверь за ними закрылась, в наушнике зазвучал голос мадам Помроль:

— Что это за чертовщина?

Откуда я знаю, — отозвался муж. — Даже вообразить невозможно…

— Кончай воображать, черт возьми! Выясни! Мне нужно реальное объяснение, а не твое дурацкое воображение! Ты отвечаешь за электронику и, мать твою, напортачил!

— Ничего я не напортачил… Ничего не трогал.

— Но что-то испортилось ко всем чертям! Выясни!

— Проверю выключатель.

— Дерьмо! Никогда в жизни не попадала в такую чертовскую передрягу, будь я проклята!

— Замечательно справилась.

— Правда? Девки скушали за милую душу. Можешь поверить? Мне иногда стыдно думать, с кем мы общаемся. Одни долбаные болваны.

Если бы хорошенько подумать, следовало установить в приемной динамик, чтоб супругов все слышали. Джек сам вчера вечером слышал непристойную ругань мадам Помроль, не оценив золотую возможность показать клиентам, что она о них думает на самом деле.

Фостеры замолчали, Джек призадумался, как дальше вести игру с рыбками, и решил для начала послушать. Может, удастся не зря день потратить. Он бочком подобрался к рыжеволосой по имени Роуз и тихонько спросил, помня о потайных микрофонах:

— Ну, что скажете?

— По-моему, потрясающе, — восхитилась она. — И жутко смело!

— Нам выпала большая честь, — подхватила коренастая блондинка. — Подумать только, что они устроили демонстрацию не для кого-нибудь, а для нас! Просто не терпится рассказать в спиритическом обществе, как она великолепна!

Желание верить… Джек сдерживал тягостную досаду. Никогда не надо недооценивать желание верить.

Именно эту ошибку он и совершил.

Вспомнился эксперимент, который Джеймс Рэнди однажды поставил на медиумах и на их лопухах. Усадил ясновидящего с парой клиентов, на которых тот произвел очень сильное впечатление чтением мыслей, и прокрутил видеокассету с записью сеанса, указывая, что на каждое верное утверждение медиум делает в среднем четырнадцать — пятнадцать ошибочных. Лопухи и глазом не моргнули. Даже очевидное доказательство провала не умерило их восхищения правильными ответами, и плевали они на ошибки.

Желание верить…

Есть две возможности. Можно показать женщинам пульт управления, признавшись, что это он включил свет, разоблачив жульничество мадам Помроль. Хотя весьма сомнительно, что это изменит их мнение.

Желание верить…

Другой вариант — не суетиться и вернуться к Фостерам в другой раз.

Джек выбрал последний.

— Вот черт! — послышался в наушнике голос Карла. — Смотри, что я нашел в коробке выключателя!

— Что это?

— Дистанционный переключатель.

— Шутишь?

— Точно.

— Думаешь, трахнутый новичок поработал?

— Возможно… Только как он сюда забрался? И золотом заплатил, не забудь.

— Значит, наверняка та парочка черномазых. Ох, сволочи!

Новаторские сочетания трех и более букв посыпались одно за другим в забубенной брани.

— Ты уверена? — спросил Фостер, когда мадам остановилась перевести дух.

— Да, черт возьми! Это они вчера нас связали…

— Это сделал белый. — Ты видел?

— Нет, но…

— Значит, ни хрена не знаешь.

— Это был голос белого парня.

— Нет, они, будь я проклята! Взяли ключи и приехали в дом, чтобы нас облапошить. Черт знает, что еще натворили! Ну, они за это заплатят. Дорого, черт побери!

Ситуация развивается в нежелательном направлении. Джек сюда для того и явился, чтоб отвлечь Фостеров от братьев Кентон.

— Ладно, — уступил Карл. — Допустим, в самом деле они. Неужели после вчерашнего ты рискнешь снова ехать в Асторию? Машину у нас забрали, кредитки пропали, не говоря о том, как мы опозорились, расхаживая по Нижнему Манхэттену, прикрываясь картонкой…

— Они мне заплатят! Пусть не на этой неделе и даже не на следующей, но при первой возможности мы хорошенько их трахнем!

Супружеский диалог прервался. Видимо, мадам вышла из комнаты, а Карл заново собирает коробку.

Джек с четырьмя рыбками еще минут десять торчали в приемной, потом явился Фостер и снова пригласил их в зал.

Он не сдвинулся с места.

— В чем дело, мистер Батлер?

— Думаю, с меня хватит.

— Надеюсь, вы все правильно поняли. Видите ли…

Карл решил, будто гость не поверил объяснениям мадам Помроль. Джек его перебил, ставя точку над «и»:

— По-моему, мадам смело задумала фокус. Я полностью убедился, что она по-настоящему уверена в своих силах.

Фостер, как гонщик «Формулы-1», мигом переключил передачу:

— Знаете, я сразу понял, что вы необычайно умный и проницательный человек.

— Давайте назначим индивидуальный сеанс на ближайший день. Вы сказали, найдется полчасика днем во вторник. А завтра?

Он вытащил ежедневник из ящика письменного стола, пролистал страницы и нахмурился.

— К сожалению, нет. Не раньше вторника. В три часа вас устроит?

У леди не бизнес, а золотая лихорадка.

— Пожалуй. Лучше б, конечно, часовой сеанс, да, может быть, для начала и полчаса хватит. Хорошо бы установить надежный контакт.

— О, мадам установит, будьте уверены.

— Ладно, тогда до встречи.

Джек вышел, направился к лифту, зашел в кабину, пустил ее вниз, двинул кулаком в стенку. Проклятье! Пустой номер. Ясно — ошибка в попытке нанести Фостерам опосредованный удар, через клиентуру. Неверный прицел. Надо вступить в прямой открытый бой.

В голове наполовину сложился план. Для второй половины потребуется помощь братьев Кентон. Будем надеяться, в другой раз, в отличие от нынешнего, мадам Помроль не выкрутится.

Джек стоял на веранде, глядя сквозь жалюзи, как Лайл настороженно приближается к двери.

— Кто там?

— Я.

Он сделал еще шаг вперед. На лице у него было написано — что за дурацкие шутки? Потом Лайл ухмыльнулся:

— Будь я проклят, действительно ты. Заходи.

Джек зашел.

— Не успел переодеться. — Он сдернул парик. — Господи, до чего жаркая штука!

— И весьма безобразная.

В дверях вдруг возник Чарли.

— А, вернулся, — проворчал Лайл, задумчиво посмотрев на часы. — Покончил на сегодня с душеспасительной деятельностью?

С душеспасительной? Он что, в церкви был?

— Да ладно тебе. — Младший Кентон повернулся к Джеку: — Как дела?

Не хотелось рассказывать о далеко не полном успехе, но братья имеют право знать.

— Хорошая новость заключается в том, что дистанционный переключатель сработал отлично.

Братья от души хохотали, слушая, как Карл был выставлен на всеобщее обозрение, размахивая фальшивой эктоплазмой.

— А плохая новость в том, что больше ничего не вышло. Дамочка выдумала хилое объяснение, будто нарочно устроила демонстрацию шарлатанского трюка.

— И клиенты поверили? — спросил Лайл.

Джек кивнул:

— Говорила очень убедительно.

— О господи, — простонал Чарли.

— Значит, мы вчера напрасно старались, — мрачно заключил Лайл.

— Не совсем. Днем во вторник у меня назначен сеанс, и для победы много чего надо сделать.

— Добавить электроники? — У Чарли загорелись глаза.

— На этот раз буду работать вручную — ловкость рук и никакого мошенничества. Вы поможете подготовиться. Получаете «Синий справочник»?

Лайл удивился:

— Какой?..

— Леди-медиум, которой я ассистировал, подписывалась на книжонку с исчерпывающей информацией о сотнях лопухов.

— А, точно, я когда-то видел такую, не стал покупать. Мы выходим на веб-сайт…

Следовало бы догадаться. На дворе компьютерный век.

— То есть этот справочник можно теперь отыскать в Интернете?

— Мы пользуемся не «Синим справочником», а другими источниками, хотя это приблизительно то же самое. Надо только заплатить за доступ на год вперед…

— Давайте заглянем, — перебил Джек. — Поищем покойника, отвечающего определенным параметрам.

Лайл покосился на брата:

— Компьютерщик у нас Чарли. Поможешь?

— Ну ладно. — Чарли направился к кухне. — За мной, мой белый господин!

Лайл схватил его за руку:

— Лучше в командном пункте.

— Да ведь тут ближе!

— У нас там небольшая проблема.

Младший брат взглянул на него:

— Неужто ящик по-прежнему…

Лайл кивнул:

— Пойдем через канал.

Джек почти ничего не понял.

— В чем дело?

— С электричеством перебои, — объяснил Лайл. — И все.

Наверняка далеко не все, но братья, видно, не желают рассказывать о неприятностях.

Чарли направился впереди всех через комнату-канал в командный пункт, откуда он руководил звуковыми, световыми и механическими эффектами. Кроме компьютера, там стояли разнообразные мониторы, тянулись бесчисленные провода, имелся станок для нарезки ключей, видеокамеры, сканер, ксерокс, загадочные черные ящики. Судя по плававшим на мониторе рыбкам, компьютер был включен.

Он сел перед ним, застучал по клавиатуре. Через полминуты на экране на фоне голубого неба с пушистыми белыми облаками возникла первая страница веб-сайта с невинным именем «www.sitters-net.com». Надо только ввести имя пользователя и пароль.

— «Сидельцы», по-моему, слишком прозрачно, — заметил Джек.

Лайл пожал плечами:

— Наверно, сюда постоянно заглядывают сиделки и няньки в поисках работы, хотя «сиделец» — наш профессиональный термин.

Насколько Джеку известно, составлять списки клиентов с важнейшими данными экстрасенсы всех мастей начали по крайней мере полвека назад. Хранили информацию в собственных картотеках, потом стали обмениваться между собой, наконец, кто-то принялся собирать сведения по всей стране и публиковать в справочнике в синей обложке, доступном исключительно медиумам. Его бывшая хозяйка мадам Уская подписывалась на него. Следующий неизбежный шаг — Интернет.

Чарли постучал по клавишам, набрал в поле для имени пользователя «город-д», в поле пароля строчку из звездочек, нажал клавишу ввода, и через несколько секунд на экране отобразилась страница поиска.

— Помнится, — сказал Джек, — в «Синем справочнике» сохранялись данные об умерших сидельцах на случай, если родным вдруг захочется войти в контакт.

— Здесь тоже.

Чарли щелкнул мышкой по ярлыку в верхней части экрана.

— Заходим в ПМ.

— Что такое ПМ?

— Потусторонний мир.

— Ясно. — Джек тронул его за плечо. — Ищи «нумизмата», посмотрим.

— Однозначно лучше «нумизматику».

На мониторе всплыли пять фамилий.

Всего пять? Джек разочарованно пригляделся.

— Надо, чтобы он умер приблизительно в этом году.

— Сюда гляди. — Чарли ткнул пальцем в четвертую строчку сверху. — Мэтью Томас Вест. 27 января.

Типичная информация: имя, фамилия, адрес, дата рождения, дата «ухода» плюс номер социального страхования, имена умершей на шестнадцать лет раньше жены, брата, родителей, даже собаки покойного — кроме детей. Дальше перечислялись его увлечения. Главной страстью Мэтью Веста, не считая жены, с которой он долгие годы связывался через медиумов, были редкие монеты.

Идеально, за исключением адреса в Миннесоте.

— Хорошо бы отыскать поближе. Посмотрим. — Джек снова уставился на экран и тряхнул головой. — Нет. Придется обойтись дядей Мэттом из Сент-Пола.

— Дядей? — переспросил Лайл.

— Я сказал Фостеру, что хочу с помощью мадам Помроль войти в контакт с несуществующим дядей. Теперь мы знаем, как его зовут. Дядя Мэтт из Миннесоты. Распечатаешь?

— Запросто, — кивнул Чарли. — Чего затеял?

— Надувательство. Если выйдет, заставлю мадам разыграть со мной старый фокус с испанским носовым платком.

— Это еще что такое? — нахмурился он.

— Старый цыганский трюк, — объяснил Лайл. — По-настоящему старый. Ему уж лет двести. Кидалы на улицах до сих пор пользуются современными вариантами. — Он оглянулся на Джека. — И как же…

— Как только она меня кинет, я вдвойне ее кину, еще в зад отвешу хороший пинок.

— Хорошо, только я не пойму, что это нам с Чарли даст.

Джек простер руки, как проповедник:

— Верьте, дети мои, верьте мне. Подробно не могу рассказать, потому что пока сам не знаю. Верьте — если получится, будет очень красиво.

Чарли протянул готовую распечатку.

— Лихо заливаешь. Зачем вышел из дела?

Джек помедлил с ответом.

— Тебе правда хочется знать?

— Угу.

И напрасно, малыш.

— Вышел, потому что понял, что оно пустое. Надо отвечать делом на дело.

— Мы и отвечаем, — заявил Лайл с излишней поспешностью.

Чарли тряхнул головой:

— Нет, брат. Сам знаешь — не отвечаем.

Лайл — наверно, впервые — не знал, что сказать. Потом пожал плечами:

— Я бы пива выпил. Кто хочет?

Джеку показалось, что предложение прозвучало из вежливости — Лайл, скорее всего, дожидается его ухода, — тем не менее он его принял. Пиво в данный момент очень кстати. Заодно может выясниться причина раздражения старшего Кентона.

Тот пошел не на кухню, где вчера пили пиво, а в приемную. Чарли снова сосал пепси.

— Ну, — сказал Джек, после того как банки были звучно откупорены и прозвучал тост за скорый крах мадам Помроль, — что там за перебои у вас с электричеством?

Лайл передернул плечами:

— Ерунда.

— Ага, — хмыкнул Чарли. — Телик, куда забралось привидение, — ерунда.

Лайл сердито покосился на брата:

— Привидений не бывает.

— Почему же…

Лайл махнул рукой:

— Потом поговорим.

Привидение в телевизоре? Интересно. Если только он не показывает старого доброго Каспера.

— Чем я могу помочь?

— Сам исправлю, — не совсем убедительно буркнул Лайл.

— Точно?

— Позволь процитировать. «Философия срежет ангелу крылья, занесет все загадки в графу под линейку, распугает всех призраков и меня со своими гномическими стихами…»

— Хорошо.

— Это Китс.

— Китса цитируешь? — фыркнул Джек. — Из всех известных мне чернокожих ребят ты, пожалуй, самый белый.

Лайл, вопреки ожиданиям, не рассмеялся, а помрачнел.

— Я, по-твоему, не чернокожий, потому что цитирую Китса? Потому что хорошо говорю? Одни белые правильно говорят? Одни белые наизусть знают Китса? Черные знают только Айса Ти? Я не черный, потому что не одеваюсь как сутенер, не разъезжаю в машине, как гангстер, не увешан цепями, не сижу на веранде, накачиваясь сорокаградусным пойлом?

— Эй, полегче! Я просто…

— Понятно. Просто слышал о черных по Эм-ти-ви, а тех, кто не укладывается в картину, считаешь черными снаружи, белыми внутри. Не только ты. Многие черные смотрят на меня точно так же. Даже родной брат.

Давайте разберемся — с тобой, с ним, со всеми. Мы живем в мире белых, и, если я в нем добиваюсь успеха, это вовсе не означает, что хочу стать белым. Не имею ученой степени, но вполне ее заслуживаю, прослушав кучу лекций, получив хорошее образование. Я не прислужник белых, занятый афроамериканскими исследованиями, и не дядя Том, отказывающийся соответствовать худшим представлениям о черных.

— Ух ты! — Джек вскинул руки вверх. Неожиданно напоролся на мину. — Извини. Не хотел тебя обидеть.

Лайл закрыл глаза, глубоко вдохнул, выдохнул, снова открыл.

— Знаю. Ты этого не заслужил. Прости.

— Я извиняюсь, ты извиняешься… — Джек встал, протянул ему руку. — Значит, мир?

— Мир, — смущенно улыбнулся Лайл, ответив на рукопожатие. — До завтра. Соберу первую половину твоего гонорара.

Джек залпом допил пиво и направился к выходу, про себя отметив: у Лайла Кентона короткий запал.

Как только Джек вышел за дверь, Лайл схватил Чарли за руку, потащил к комнате, где стоял телевизор.

— Ты должен посмотреть…

Он вырвался.

— Эй, брат, ты чего это? Зачем на Джека наехал?

Лайл тоже был расстроен. Замечание насчет «белого» подействовало словно красная тряпка.

— Разозлился немножко… Нет, сильно… Принес извинения.

— Взбеленился, когда он сказал, что надо отвечать делом на дело?

— Нет, конечно.

Не взбеленился… обиделся. Видно, поэтому и взорвался на замечание о «самом белом из черных».

Лайл себя не обманывает. Он жулик, но не мерзавец. Не гоняется за неимущими бедными вдовами и сиротами. Его рыбки — скучающие наследницы, нувориши-художники, жаждущие пощекотать нервы яппи, вдовствующие матроны, желающие прогуляться с дохлыми пуделями на просторных дворах Потустороннего мира. Иначе эта публика потратит деньги на поездку в Лас-Вегас, очередное меховое манто, бриллиант, последнюю престижную игрушку. Многие клиенты никогда не обедают дома, но просто обязаны иметь на кухне суперморозильник.

— А про телик чего молчал, как в ЦРУ на шмоне?

— Это наше дело. Его не касается.

Вдобавок не хочется отвлекать Джека мелкими проблемами. Главное, чтоб он избавил их от мадам Помроль.

— Смотри.

Лайл остановился в дверях. Чарли увидел на телеэкране баскетбольный матч.

— Ага, мультики кончились. Что ты сделал?

— Ничего. Само переключилось. — Лайл пристально смотрел на брата. — Хорошо. Что еще интересного видишь?

Тот перевел взгляд на пол.

— Монтажные платы, кабели… В моем хозяйстве шарил?

Лайл покачал головой:

— Вытащил из телевизора.

— Из нутра?

— Как только ты ушел, я его разобрал. Почти целиком ящик выпотрошил. Не осталось практически ничего, кроме трубки, а он как работал, так и работает. Кстати, выключенный из сети.

У Чарли кадык заходил ходуном.

— Шутишь?

— Если бы.

Лайл почти целый день старался привыкнуть к свихнувшемуся телевизору, но в животе до сих пор екает.

— Эй, — протянул Чарли, глядя на экран, — кто это играет? — Он шагнул к телевизору. — Вроде… точно — Мэджик Джонсон за «Лейкерс».

— Разглядел наконец-то.

— Что это за канал — «Классика спорта»?

Лайл сунул ему пульт дистанционного управления:

— Загляни на другие. Посмотри, что будет.

Перебирая кнопки, Чарли остановился на Си-эн-эн, где две говорящие головы обсуждали «ирангейт».

— Что за бодяга?

— В то время ты был слишком маленький. — Лайл и сам почти ничего не помнил. — Давай дальше.

Следующий канал показывал крупным планом длинноволосую блондинку, которая проливала обильные слезы так, что грим по щекам растекался.

Чарли выпучил глаза:

— Неужто…

— Тэмми Фэй Бейкер, — подтвердил Лайл. Знал, что будет дальше, и все-таки во рту пересохло. — Продолжай.

Спортивный канал уже транслировал футбольный матч.

— Гляди, «Джайантс»! За боковой линией вроде снег…

— Правда, снег. Посмотри на защитника.

— Симмс? Да ведь он не играет за…

— Давно не играет. Дальше.

Чарли начал быстрее нажимать на кнопки, на экране мелькала программа новостей, где обсуждалось выдвижение Борка в Верховный суд, «Человек дождя», предвыборная реклама «Дукакис — президент», потом на сцене заскакали два парня с косичками.

— «Милли Ванилли»? — воскликнул он. — «Милли Ванилли»? Мы что, вернулись в прошлое?

— Мы — нет, а ящик, кажется, да. Программы конца восьмидесятых годов.

Лайл стоял рядом с братом, глядя, как «Милли Ванилли» трясут космами и синхронно напевают «Знаешь, девочка, это правда», и почти ничего не слыша. Голова была слишком занята поисками объяснения, перелопачивая все известное и пережитое за тридцать лет.

— Ну, теперь ты мне веришь? — спросил, наконец, Чарли. — К нам въехало привидение.

Лайл отказывался сесть в этот поезд. Надо подавить тошнотворную тревожную дрожь внутри, сохранять спокойствие, рационально мыслить.

— Нет. Любой бред должен иметь разумное объяснение.

— Ну ты даешь! Сам потешаешься над лопухами, которые верят в полную лажу, называешь верующими маньяками, а сам точно такой же.

— Не мели чепуху.

— Правда! Сам себя послушай. Ты — неверующий маньяк! Когда что-то случается не по-твоему, ты его в упор не видишь, даже если оно тебе прямо на голову свалится!

— Вижу, что телевизор работает без питания и показывает программы восьмидесятых годов. Только не собираюсь сразу же объяснять это вмешательством сверхъестественных сил, вот и все.

— Тогда, может, оттащим ящик к ученым, пускай поглядят, разберутся, в чем дело.

К ученым… Это еще что такое? Где ты найдешь «ученых», Чарли?

— Сам утром разберусь.

— Давай, — кивнул младший брат. — А я не хочу с ума спятить. Пойду почитаю немножечко.

— О привидениях?

— Нет. Священное Писание.

Лайл смотрел вслед Чарли, поднимавшемуся по лестнице, почти жалея, что не имеет такого успокоительного.

Ничего, кроме взбесившегося телевизора.

Джек быстро доехал до нижней части города. Машина нужна на тот случай, если Беллито вдруг сядет в такси. Антикварный магазин «Шарио Коппе» находился на западе Сохо, на углу нижнего этажа старого трехпалубного броненосца, знававшего лучшие дни. Пара чугунных колонн на фасаде вот-вот отвалится от стены. Непривычно видеть здесь дом, обшитый железом. Они обычно встречаются дальше к востоку.

В наряде Боба Батлера и парике-барабульке он медленно подошел к центральной витрине. Под искусно выписанным листовым золотом названием «Шарио Коппе» было написано: «Любопытные вещицы для серьезного коллекционера». Главное место в витрине занимало крупное чучело рыбы — четырехфутовый осетр с коричневыми, полуприкрытыми козырьками глазами был подвешен на двух тонких проволочках, как бы плавая в воздухе. Причем очень давно, судя по толстому слою пыли на чешуе.

Джек подошел к входной двери, взглянул на дощечку с расписанием. Брат Илая не ошибся. В воскресенье магазин открыт с полудня до шести. Он взглянул на часы — половина шестого. Почему не убить полчаса в магазине? Может, даже найдется что-нибудь интересное.

Дверь открылась, громко звякнув колокольчиком. Мужчина, стоявший в проходе между стеллажами, оглянулся.

Братец собственной персоной. Джек узнал Илая Беллито по снимку, полученному от Эдварда. На расстоянии в шесть футов выглядит крепче, холодные темные глаза тоже не вышли на фотографии. Идеально сшитый темно-серый деловой костюм-тройка с белой рубашкой и полосатым галстуком. Желтоватая кожа, высокие скулы, темно-каштановые, отступающие со лба волосы — крашеные? Нисколько не похож на брата. По словам Эдварда, у них разные матери, однако и отцы вполне могут быть разными. Может, чья-нибудь мать забавлялась с резчиком торфа, или с кем там еще забавлялись заблудшие дублинские жены лет шестьдесят назад?

— Добрый вечер, — сказал Илай Беллито. — Чем могу служить?

Джек удивился — акцент не ирландский. Эдвард говорил, что они росли порознь — в разных странах?

— Просто хочу посмотреть, — объяснил он.

— Пожалуйста. Только помните, мы закрываемся ровно в шесть. — Как по сигналу, с разных сторон послышался звон. Хозяин магазина вытащил карманные часы, открыл крышку, взглянул, одарил посетителя тонкогубой улыбкой. — Через полчаса.

— Прослежу, — пообещал Джек.

В другом конце магазина крупная пожилая женщина громко давала инструкции рыжеволосому молодому человеку, водя его по торговому залу и указывая на ценники.

Должно быть, новый помощник.

Джек развернулся и запетлял среди книг, декоративных тарелок, комодов, бюро, ламп, ваз, каменных и деревянных статуэток, керамических и фарфоровых чашек, чучел птиц, рыб, животных, часов разных форм и эпох, прочих курьезов, прекрасных и жалких, из Старого и Нового Света, с Дальнего и Ближнего Востока, аристократических и плебейских, антикварных и просто старых, с непомерными и бросовыми ценами, от династии Мин до эпохи Великой депрессии.

Изумительный магазин. Сколько лет тут стоит, а он о нем никогда не слышал. Сотни квадратных футов завалены массой разнообразных изящных вещиц…

Джек бродил по проходам, листая книги, поворачивая зеркала, поглаживая замысловатую резьбу. В одном углу остановился, наткнувшись на антикварный дубовый выставочный шкаф, овальный, высотой футов пять, с фаустированным стеклом со всех сторон. Ни на самом шкафу, ни на вещах внутри ценников не было. Безделушки, современные по сравнению с прочим ассортиментом, раздражали своей неуместностью. На трех стеклянных полках выстроились пустячки, побрякушки не старше десяти — пятнадцати лет, которые можно найти на любой домашней распродаже.

Он пристально разглядывал груды виниловых пластинок, кубик Рубика, мячик с лиловыми и зелеными шипами, медвежонка Бини, красный спичечный коробок «Корвет», серого кролика Ферби с розовыми ушами, дикобраза Соника в красных тапочках, крошечного Барта Симпсона на крошечном скейтборде, прочие, не столь знакомые цацки.

Особое внимание привлек брелок для ключей с кроликом Роджером. При беглом взгляде показалось, будто он сдвинулся. Просто чуть дрогнул. Джек, приглядевшись, ничего необычного не заметил. Видимо, стекло с дефектом, как все старые стекла.

Он всмотрелся в маленькую пластмассовую фигурку. Красный комбинезон кое-где полинял, равно как и кончики желтых перчаток. А голубые глаза поразительно яркие. Роджер пассивно замер в крестообразной позе, с какой-то мольбой на него глядя. Трагический взгляд абсолютно не соответствовал придурку кролику.

Припомнилось, как Вики недавно смотрела «Кролика Роджера». За неделю трижды прокрутила кассету, учась его точно копировать. Брелок ей понравится.

Он потянулся к ручке на дверце, видя вместо нее крепкий висячий замок. Странно. Любая другая, даже самая маленькая вещица стоит дороже всего содержимого шкафа. Зачем же его запирать?

— Закрываемся, — предупредил за спиной чей-то голос.

Джек оглянулся. Перед ним стоял хозяин с безразличным выражением на лице.

— Так рано?

— Сегодня в шесть. Чем могу служить перед закрытием?

Он снова повернулся к шкафу.

— Меня интересует одна безделушка.

— Трудно поверить. Определенно эти вещицы, по сравнению с прочим, интереса не представляют. Недавние увлечения. Отбросы поп-культуры.

— Именно поэтому мне кое-что нужно.

— Что, позвольте спросить?

— Брелок с кроликом Роджером.

— А. — Тонкие губы с трудом скривились в слабой улыбке. — Редкая вещь. Очень редкая.

— Не такая уж редкая. Прежде их продавали в несметном количестве, теперь не выпускают, а у меня есть истинный любитель…

— Прошу прощения. Брелок не продается.

— Шутите?

— Уверяю вас.

— Для чего же он выставлен?

Вновь мелькнула тень улыбки.

— Он мне просто нравится.

— Ясно. Для собственного удовольствия заперли рухлядь, разбросав вокруг ценные вещи… Вы не похожи на глупого постмодерниста.

— Надеюсь. Скажем, эти пустячки имеют для меня определенную сентиментальную ценность, и поэтому я их выставил на всеобщее обозрение.

— Сентиментальная ценность кролика Роджера превышает десять баксов?

— Боюсь, превышает.

— Пятнадцать?

Хозяин покачал головой:

— Не пойдет.

— Двадцать пять?

— Нет.

— Пятьдесят?

— Извините.

— Сто?

Беллито вновь отрицательно помотал головой и шире улыбнулся, довольный собой.

Бред какой-то. Наверняка розыгрыш. Отказываться от ста баксов за хлам?

Джек присмотрелся к ушам старика. Слухового аппарата не видно.

Ладно, пора блефовать.

— Пять сотен?

Снова нет.

Самодовольный сукин сын. Как же можно противиться? Постараемся его добить.

— Мистер, даю тысячу долларов — слышите? — тысячу американских долларов. Это последнее предложение. Выбирайте — деньги или брелок.

— Спасибо, выбираю брелок.

Джек испытал потрясение с примесью облегчения. Слишком увлекся торгами. Тысяча баксов за маленькую чепуховину? Кто тут сумасшедший?

Он снова взглянул в умоляющие глаза кролика.

— Ладно. Может быть, в другой раз.

— Нет, — ответил Беллито. — Я говорю «не продается» не для того, чтоб набить цену. Это значит, что вещь не продается.

— Понятно. Не осуждайте меня за попытку.

Упрямый хозяин взглянул на часы:

— Давно пора закрываться.

Джек кивнул и направился к двери.

— Слушайте, мистер…

— Батлер, — подсказал он.

— Скажите, мистер Батлер, вы действительно заплатили бы за брелок тысячу долларов?

— Я сделал предложение.

— Слово ничего не стоит.

— Правильно. И мы снова обмениваемся словами. Поэтому никогда не узнаем правду.

Он махнул рукой, вышел в сумерки.

С виду Илай Беллито — образец выдержки и хладнокровия, а вовсе не готовый к безумству насильник. В нем вообще никаких эмоций не чувствуется. Правда, виделись они мельком, а опыт показывает, что людей редко распознаешь с первого взгляда, однако ему далеко до лунатика, который в новолуние съезжает с катушек.

Будем надеяться. Поработаем три ночи сторожевой собакой, и все.

Притворно интересуясь витринами, Джек медленно проследовал до угла, перешел через дорогу к закрытому мебельному магазину. Ровно в шесть из антикварной лавки вышел рыжий стажер и направился к Хьюстон-стрит, потом пожилая женщина. Из цилиндров над окнами с лязгом выползли железные жалюзи. Через минуту вышел Беллито, запер их на ключ, собственноручно закрыл дверь решеткой, замкнул, свернул направо за угол, прошел по переулку десяток шагов и нырнул в дверь.

Родной дом, заключил Джек. Веди себя хорошо до самого утра, Илай. Не пропусти очередную серию «Клана Сопрано».

Он снова перешел на другую сторону посмотреть номер дома Беллито, слыша, как что-то хрустнуло под ногами. Стеклянные осколки, матовые и прозрачные… Поднял голову, видя, как разлетелся колпак и фонарная лампа, слыша низкий металлический звон. Сомнений быть не может — кто-то выстрелил в уличный фонарь. Скорее всего, дробью.

Джек огляделся. Плохо. Свет погас, дом погрузился во тьму. Кто это сделал? Сам Илай? Или тот, кто на него охотится?

Он пошел дальше к маленькому бистро на противоположной стороне улицы, где за белыми пластиковыми столиками на тротуаре сидели несколько парочек, сел лицом к подъезду, попросил «Корону» без лайма. Убивая время до темноты, можно высосать бутылку-другую, поесть, найти укромное местечко с видом на подъезд — запросто при погасшем фонаре, — посторожить до полуночи.

Джек мысленно отвесил себе добрый пинок за то, что взялся за никчемное дело. Не сидел бы сейчас в одиночестве за шатким столиком, а выпивал бы с Джиа, помогал готовить обед…

Откликнулся на просьбу Эдварда, страшно боявшегося, чтобы брат на кого-нибудь не напал. Невеликое дело. Джиа взяла с него обещание держаться подальше от опасной работы. Слежка за Илаем Беллито вполне безопасна. В худшем случае придется немножко побегать и подсуетиться.

Дело братьев Кентон гораздо интересней. Он с нетерпением ждал встречи с мадам Помроль во вторник. Будет весело.

Глава 9

На рубеже

Выяснилось, что оно — женщина, и больше ничего. Когда-то у нее было имя — забылось.

Помнится, что она никогда не жила в этом старом холодном доме. Где-то был теплый дом, только где — неизвестно. Даже если бы было известно, туда не добраться.

Уйти невозможно. Как ни старайся, она словно привязана к ненавистному дому. Почему, интересно бы знать? Может быть, объяснилась бы необъяснимая злобная обуявшая ее ярость.

Вспомнить бы свое имя!

Она одинока, хотя не одна. Тут есть и другие. Она тянется к ним, но не входит в контакт. Продолжает попытки…

Глава 10

В рассветный час

Лайл проснулся от шума текущей воды. В спальне темно, за открытыми окнами ночь, и где-то…

…душ открыт.

— Это еще что такое? — пробормотал он, откидывая покрывало и спустив ноги.

Прищурился на дисплей будильника: 1.21. Тупо смотрел на красные цифры, как будто накачался наркотиками. Успел крепко заснуть, поэтому мозг и тело с трудом возвращались к жизни. На дисплее последняя цифра сменилась на ноль.

Час двадцать?

Несколько секунд назад было… или казалось…

Ладно. В душе течет вода. Он соскочил с кровати, побежал в ванную.

Сначала почувствовал, потом увидел пар. Нащупал на стене выключатель и щелкнул. Ванная утопает в дымных клубах, за которыми ничего не видно. Добравшись до душевой кабины, Лайл протянул к занавеске руку…

…и замер в нерешительности. Что-то не позволяло отдернуть ее. Может, предчувствие, которому он не верил, может быть, чересчур насмотрелся ужастиков, но в текущей за занавеской воде что-то есть.

Внезапно замерзнув в жарком тумане, он сделал назад шаг… другой…

Нет. Не будем отступать перед неизвестностью. Предвосхищая сдавленным криком поджидающий ужас, рывком дернул штору, замер в облаках пара, задыхаясь, с колотившимся сердцем, глядя на хлеставшую в полную силу нестерпимо горячую воду. Лилась она как-то странно, обтекая нечто невидимое, но существующее, окрашиваясь в красный цвет в водовороте стока.

Он закрыл глаза, тряхнул головой, снова посмотрел на душ.

Вода текла по-прежнему, вздымая новые клубы пара, только теперь беспрепятственно и прозрачно уходила в сток.

Что со мной происходит? — недоумевал Лайл, закрыв кран.

И сразу почувствовал чье-то присутствие за спиной.

Рывком обернулся, никого не видя. Слева что-то мелькнуло. На большом запотевшем зеркальном стекле над раковиной появились буквы, складываясь в слова.

— Ты кто?

Он таращил глаза, уверяя себя, будто спит, и тут в конце вопроса встали три вопросительных знака.

— Ты кто???

— Лайл, — хрипло каркнул он, согласившись подыгрывать сну. — А ты кто?

— Не знаю.

— Откуда ты?

— Не знаю, — написалось на зеркале. — Мне страшно. Домой хочу.

— Где твой дом?

— Я не знаю.

Что-то вдруг очень сильно и звонко ударило в зеркало, покрывшееся паутиной трещин размером с баскетбольный мяч. Свет погас, в ванную ворвался холодный ветер, влажные джунгли превратились в полярный круг. Лайл бросился к выключателю, попал босой ногой в лужу, поскользнулся, упал. Последовал другой сильный удар, третий, его осыпало стеклянными конфетти. Он встал на колени, уткнулся лбом в пол, обхватив руками затылок, а что-то в припадке бессмысленной ярости вновь и вновь колотило по зеркалу.

Все кончилось так же внезапно, как началось.

Лайл медленно, осторожно поднял голову в гулкой тьме. Где-то — видно, внизу, в холле, — слышался быстрый топот, потом голос брата.

— Ты чего, Лайл? — В спальне зажегся свет. — Господи боже мой, где ты?

— Здесь.

Он так и стоял на четвереньках, пока не имея ни сил, ни желания встать на ноги. Предупредил подбегавшего Чарли:

— Не входи. На полу стекло. Свет включи.

Когда вспыхнул свет, Лайл, стоя задом к двери, глянул через плечо, видя выпученные глаза и отвисшую челюсть брата.

— Елки-палки… — пробормотал Чарли и спохватился: — Господи, Лайл, чего ты наделал?

Судя по выражению, исключенному из лексикона после второго рождения, он был по-настоящему потрясен. Лайл, оглядевшись, не смог бы его упрекнуть. Пол засыпан сверкающими осколками, зеркало расколочено вдребезги.

— Это не я.

— А кто?

— Не знаю. Принеси тряпку, брось на пол, чтоб можно было выйти.

Чарли бросился на поиски, Лайл поднялся, стараясь не наступить на стекла.

Брат прибежал с покрывалом.

Тряпка тонкая, но…

Он внезапно умолк в полном ужасе.

— Что с тобой?

Чарли трясущимся пальцем ткнул ему в грудь:

— Господи боже, ты… ранен!

Лайл посмотрел и чуть не упал — футболка на груди ярко-красная. Он сорвал ее и не смог устоять на ногах — колени подкосились при виде глубокой раны с конвульсивно бившимся сердцем.

Бросил взгляд на застывшего в испуге брата, не в силах вымолвить ни слова, снова посмотрел на грудь…

…целую и невредимую. Ни дырки, ни капли крови на коже и футболке…

Как прошлой ночью с Чарли.

— Видишь? — обратился к нему Лайл. — Скажи, что на этот раз видишь!

Тот кивал, как китайский болванчик.

— Вижу… вижу! Вчера ночью думал, ты рехнулся, а теперь…

— Бросай покрывало, я выйду.

Чарли взялся за конец покрывала, другой бросил ему. Лайл, не доверяя ногам, пополз к двери, вылез из ванной, съежившись, не поднимаясь, охваченный дрожью и тошнотой, чуть не плача. Сроду ни во что такое не верил, и вот столпы мира рушатся.

— Лайл, в чем дело? — Брат упал рядом с ним на колени, обнял за трясущиеся плечи. — Что у нас тут происходит?

Он собрался с силами, сглотнул комок желчи и выпрямился.

— Кажется, ты был прав насчет привидения. — Он взглянул на часы — 1.11. Долго еще они будут идти в обратную сторону? По всему судя, сейчас часа три утра. — Точно прав.

— И чего будем делать?

В дом вторглось что-то непонятное, злое. На кого — на Лайла, на Чарли? Нет, глубже, шире, страшнее… Что ответить младшему брату, даже не зная, с чем они столкнулись?

Схватив его за руку, Лайл поднялся.

— Не знаю. Знаю только, чего мы не сделаем. Никуда не уедем. Никто, ни живой и ни мертвый, не выгонит нас из нашего дома.

Глава 11

Понедельник

Джиа глянула на часы, и тут же зазвонил телефон.

Она сидела у кухонного стола с кружкой стывшего зеленого чая. Час назад, почти с точностью до минуты, позвонила в приемную доктора Иглтон насчет анализа на беременность. Дежурная ответила, что результатов пока нет, пообещав позвонить в больничную лабораторию, чтоб их прислали по факсу.

Джек ушел по каким-то делам после нескольких тайных звонков, она с тех пор практически не шевелилась. А теперь ожила, поднялась, подошла к телефону, взглянула на определитель, увидела на дисплее «Д-р медицины Э. Иглтон», на мгновение затаила дыхание, помедлила и сняла трубку.

— Слушаю?

— Миссис Ди Лауро? — спросил голос молоденькой девушки.

— Да. — Пластиковая трубка чуть не выскользнула из вспотевшей руки.

— Доктор Иглтон просит вам передать, что анализ на беременность положительный.

Джиа окаменела, схватив трубку другой рукой, чтобы не уронить.

— Точно?

— Определенно, — фыркнула девушка. — Доктор хочет назначить прием для анализа крови. Когда вам удобно…

Она бросила трубку, упал на стул.

Я беременна. У нас с Джеком будет ребенок…

Вместо радости чувствовалась неуверенность, даже страх… Джиа закрыла глаза. Я не готова… сейчас не время…

Взяла чашку с чаем, стараясь согреть заледеневшие руки, а та оказалась практически комнатной температуры. Хлебнула горькую бледно-желтую жидкость.

Дело, естественно, точно так же касается Джека. Ему, разумеется, надо сказать — но когда? На первых днях часто бывает выкидыш. До рождения Вики это дважды случалось.

Как он воспримет новость? Она лучше всех его знает, даже лучше, чем Эйб, тем не менее неизвестно, как он среагирует.

Наверняка сначала обрадуется — за нее, за себя, за ребенка. В глазах сверкнет улыбка, разгонит уныние после смерти Кейт. Конец одной жизни, начало другой.

Только не стоит говорить слишком рано. Вдруг через неделю произойдет выкидыш?

Джек, ты скоро станешь отцом! У тебя родится первенец. Извини. Забудь. Ребенок умер. Прошу прощения.

Разве можно катать его в столь тяжелой депрессии на таких русских горках? Не лучше ли точно удостовериться, прежде чем сообщать о беременности?

Или ей просто хочется потянуть время?

Такова краткосрочная перспектива. Как насчет долгосрочной? Не сочтет ли он цену слишком высокой, уяснив, чем отцовство, воспитание ребенка угрожает его независимости, драгоценной обособленной жизни?

Утреннее солнце играло в красных буквах на стоявшей посреди тротуара желтой пластиковой рекламной доске.

ЭРНИ

Фото на документы

Любые паспорта

Водительские права

Права на вождение такси

Джек обошел ее, шагнул в открытую дверь магазинчика, забитого под самый потолок миниатюрными статуями Свободы, открытками с видами Нью-Йорка, футболками на все вкусы, спортивными кепками и прочим, что хозяину удалось запихнуть на стойки и полки. Рядом с ним магазин Эйба кажется огромным чистым полем.

— Привет, Эрни.

За прилавком стоял тощий мужчина с унылой физиономией в безобразной оранжевой гавайской рубахе, с сигаретой «Пэлл-Мэлл» в углу рта на манер Бельмондо. Он поднял голову, прищурился, попросил минутку обождать и продолжил беседу со старым туристом-корейцем о солнечных очках.

— Вы сэкономите много денег. Реальные деньги. Говорю вам, по каталогу они стоят девяносто баксов. Я отдаю за пятьдесят.

— Нет-нет, — отказался старик. — Я на улице видел за десять. Десять доллар.

— Да это же фуфло. Подделка. Сегодня купил, завтра утром стекла выпали, дужки сломались. А эти, друг мой, настоящие.

Джек отвернулся, притворно интересуясь стойкой с пиратским видео. Эрни никогда не торгует настоящим товаром.

Он мысленно вернулся к Джиа. Опять у нее ночевал. Замечательно. Прекрасно рядом с ней просыпаться. Утром она, кажется, нервничала, нетерпеливо на него поглядывала, пока он разговаривал по телефону, как бы дожидаясь его ухода. Характер у него, конечно, не легкий, но неужели он надоел ей так скоро?

Старик уговорил хозяина сбросить цену до тридцати пяти и ушел в супермодных очках.

— Привет, Джек, — поздоровался Эрни, засовывая деньги в карман. От многолетних сигарет без фильтра голосовые связки охрипли. — Как делишечки? — Он потряс головой. — Знаешь, как нынче трудно бакс срубить? Попотеешь по-настоящему.

— Угу, — подтвердил Джек, пробираясь к прилавку с витриной, где под поцарапанным стеклом поблескивали полдюжины поддельных «ролексов». — Дела везде идут туго, куда ни посмотришь.

— Уличные ребята меня убивают. Какие у них накладные расходы? Раскатал одеяло, поставил картонный ящик, и делай свое дело. Продают то же самое барахло, что и я, накидывая по пятерке к цене. А сколько я выкладываю вот за этот чулан — не поверишь.

— Сочувствую.

Эрни плакался на бедность после катастрофы со Всемирным торговым центром, лишившей его ценных источников поддельных товаров известных фирм. Долгие годы он был для Джека главным поставщиком водительских прав и удостоверений личности.

— Достал деньги, которые я просил?

— Конечно. — Эрни кивнул на дверь. — Давай-ка закроемся.

Джек запер дверь, перевернул табличку с «Открыто» на «Закрыто», вернулся к прилавку. Перед Эрни на стекле лежала пачка банкнотов.

— Вот, держи. Пять кило.

Он взял стодолларовую купюру, потискал, посмотрел на свет. Не слишком хрустящая, не слишком мягкая.

— По-моему, вполне прилично.

— Работа хорошая, хоть за ними гоняются, как за задницей бен Ладена. У каждого продавца от «Блуммиз» до самой задрипанной забегаловки серийный номер пришпилен рядом с кассовым аппаратом.

— Отлично. — Как раз то, что надо. — Сколько я тебе должен?

— Давай двадцатку, и будем в расчете. — Эрни с ухмылкой запихнул купюры в коричневый бумажный пакет. — Если еще возьмешь, до пятнадцати скину.

Джек рассмеялся:

— Кажется, в самом деле хочешь хлам сбросить с рук.

— Еще бы. Когда-то были не бумажки, а золото, а теперь, похоже, годятся сигары раскуривать да щели от сквозняка конопатить. Не пойдут даже на туалетную бумагу. Одна обуза, больше ничего.

— Почему бы их просто не сжечь?

— Легче сказать, чем сделать, амиго. Особенно летом. Во-первых, у меня нет камина, да и если бы был, я не стал бы там жечь. Бомжи костры в жару не разводят, мимоходом пачку не бросишь. Придется ждать зимы. А пока хорошо, что хоть кто-нибудь забирает немножечко.

— Для чего же тогда существуют друзья? — риторически спросил Джек, вручая ему двадцать долларов и забирая бумажный пакет.

Эрни на него прищурился:

— Я чего-то не пойму. Зачем тебе плохие фальшивки, если можно достать хорошие? Что ты с ними будешь делать?

— Лестницу себе до неба куплю, — усмехнулся он.

— Точно хочешь зайти? — спросил Джек, заводя машину на пустое место на стоянке примерно за полквартала от дома Ифасена.

Джиа на секунду задумалась.

— Конечно. Иначе бы не поехала.

Он покачал головой:

— Раньше ты никогда не делала ничего подобного.

Она с улыбкой взглянула на него:

— Все когда-то впервые случается, правда?

Отцом тоже впервые становятся.

Ох, как страшно! Джек собрался ехать за авансом к Ифасену, которого называл теперь Лайлом, и Джиа с ним увязалась. Объяснила странное намерение своего рода собственническим интересом — в конце концов, сама нашла ему работу, желательно получить процент за посредничество.

Но есть причина поважнее. Фактически целых две.

Во-первых, надо сообщить ему о беременности не когда-нибудь, а сейчас. Не умеет она прятать вещи и хранить секреты. Это не в ее характере. Лучше открыто выложить и вместе разобраться.

Не представилось подходящей минуты. Так, по крайней мере, она себя уверяла по пути из Мидтауна до Астории. А по правде сказать, не посмела признаться в беспечной промашке.

На обратном пути обязательно скажет.

Во-вторых, надо выяснить, почему Ифасен — Лайл — предсказал двоих детей. Мозги понимают, что это либо трюк, либо случайное попадание, либо еще что-нибудь в том же роде, а душа гадает — может, он точно знает? И еще что-то скажет… Такие вопросы, конечно, не выкинешь из головы, пока не получишь ответа.

Правда, глупо, бессмысленно, на меня не похоже, однако…

Эй, да я же беременна! Гормоны летят во все стороны… Какой тут может быть здравый смысл?

Джек обнял ее за талию, шагая по горбатому тротуару к дому Лайла.

В этом имени нет ничего спиритического по сравнению с гулко звучащим в душе именем Ифасен…

— Опять идете?

Джиа резко вздрогнула от мелодичного женского голоса за спиной, оглянувшись вместе с Джеком.

— Что?..

Сразу вспомнилось, что они видели эту самую индианку в пятницу вечером на этом самом месте. Тогда она была в синем сари, теперь в красном, с той же немецкой овчаркой на поводке.

— Не ходите. Там очень плохо.

— Вы нас уже предупреждали, — заметил Джек, — и ничего не случилось. Почему же…

— Кое-что случилось! — Черные глаза сверкнули. — Земля дрогнула!

— Хотите сказать, если мы снова войдем в дом, повторится землетрясение?

— Хочу сказать, это для вас обоих нехороший, опасный дом.

Женщина говорила так искренне, что Джиа встревожилась, тем более что пес посмотрел на нее большими карими глазами и тихонько заскулил.

— Спасибо за заботу.

Джек схватил ее за руку, потянул дальше к дому. Она, покорно шагая за ним, глянула через плечо, видя, что индианка с собакой пристально смотрят им вслед.

— Что это она имела в виду?

— Может быть, знает дурную историю дома, может, думает, что мы идем на сеанс, рискуя спасением своей души… Кто знает?

Джиа вновь оглянулась — женщина с собакой исчезли.

Свернув на дорожку, ведущую к дому, постаралась отделаться от тревоги, приободрилась, кивнув на увядшие потемневшие кусты вокруг стен.

— Здешний садовник, случайно, не Хулио?

Джек рассмеялся:

— Очередное злодейское безобразие. Если дело пойдет как задумано, все очень скоро кончится.

— Без всякого насилия, да?

— Чистый фокус, моя дорогая, не больше.

Можно было б сказать: хорошо, твой ребенок не должен расти без отца. Но не надо его оглоушивать перед дверью Лайла Кентона.

На стук вышел парень, прежде звавшийся Ифасеном, в обрезанной спартанской футболке, синих спортивных шортах и босиком.

— Джек… — как-то слабо, растерянно улыбнулся он, — очень кстати… Входите.

— Если помнишь, Джиа была здесь в пятницу вечером с Джуни и прочими.

— Разумеется. — Бывший Ифасен наградил ее легким поклоном и мимолетной улыбкой. — Рад вас снова видеть.

Джек тоже заметил его напряженность.

— Случилось что-нибудь?

Нынешний Лайл кивнул:

— Ночью в доме творилось что-то непонятное.

— Думаешь, Фостеры? — откровенно удивился он. — Быть не может…

— Определенно нет.

— Уже хорошо. Чем я могу помочь?

Лайл бросил на него странный взгляд — не испуганный, не сердитый, скорее растерянный.

— Это не по твоей специальности. Пойду за деньгами.

В любом случае не желает рассказывать. Может, о пятнице все-таки поговорит?

— Позвольте сначала задать вам вопрос, — остановила его Джиа.

Он оглянулся:

— Пожалуйста.

— В пятницу вечером… вы отвечали на вопросы, которые мы писали на карточках…

— Читал билеты. И что?

— Понимаете… — Чувствуя себя идиоткой, она покосилась на Джека, который озадаченно смотрел на нее. Лайл уже ответил на вопрос, но ей необходимо еще раз услышать ответ. — Если помните, я спросила…

— Сколько у вас будет детей, да? Я ответил: по-моему, двое. — Он снова мельком улыбнулся. — Хотите получить другой ответ?

— Хочу знать… что это было — просто предположение или… вы точно знаете?

— Джиа, — вмешался Джек, — я же тебе…

— Знаю, только мне надо от него услышать.

Лайл покосился на Джека.

— Давай, — кивнул тот. — Говори. Только правду.

Он поморщился и пожал плечами:

— Простая догадка. Больше ничего.

— Точно? Никаких голосов, психических эманации?

— Чистое предположение. Еще что-нибудь?

— Нет, все. Спасибо за откровенность.

Лайл снова слегка поклонился, открыл дверь, пошел по коридору. Джиа успела увидеть кухню и открытые окна в задней части дома.

— Я же тебе говорил, — повторил Джек, когда они остались одни, видимо недовольный, что ее не устроили его объяснения.

— Извини.

— Да за что извиняться? — Он пристально посмотрел на нее. — Ты для того и поехала, чтоб об этом спросить?

Она кивнула.

— Глупо, правда?

Может, не так уж и глупо в нынешнем положении, хотя она себя чувствует полной идиоткой.

Он улыбнулся:

— Ты никогда не делаешь глупостей. Просто не понимаю внезапной одержимости словами абсолютно постороннего человека.

— Я потом объясню… по дороге домой. — Будем надеяться.

Джек по-прежнему не сводил с нее глаз.

— Ничего не пойму. В чем…

Тут вернулся Лайл, держа в руках белый конверт стандартных размеров.

— Вот первая половина. Когда готовить вторую?

— Если все пойдет успешно, через несколько дней.

— Второй этап завтра днем начинается?

Лайл, естественно, старается сохранить дело в тайне, не зная, что Джек посвятил Джиа в проблемы, возникшие у братьев Кентон с мадам Помроль.

Она решила не вмешиваться, не расслышав ответа, разглядывая что-то мелькнувшее в коридоре за спиной Лайла, приподнявшись на цыпочки, вытянув шею.

По коридору к кухне шла девочка с белой кожей и длинными светлыми волосами, в костюме для верховой езды — в бриджах и сапогах. Поблизости есть конюшня? Примерно ровесница Вики — лет восемь-девять, не больше. Интересно, откуда она, что тут делает?

Поворачивая за угол в кухню, девочка оглянулась через плечо, посмотрев голубыми глазами на Джиа с такой мольбой, с такой тоской, что у нее больно кольнуло сердце.

Лайл бросил на нее быстрый взгляд, явно заметив изменившееся выражение лица:

— В чем дело?

— Что это за девочка?

Он резко повернулся кругом, как будто позади грянул выстрел.

— Девочка? Где?

— В коридоре. — Медиум загородил от нее коридор, мешая обзору, она подалась в сторону — пусто. — Секунду назад была.

— В этом доме никаких девочек нет.

— Я же видела… Маленькая, со светлыми волосами. — Джиа махнула рукой. — Вон там была, шла на кухню.

Лайл выскочил в коридор, крикнул:

— Чарли! Спустись на минуту.

Джиа последовала за ним, обратив внимание на расположенную слева лестницу на второй этаж поразительно странной конструкции. Впрочем, дом перестраивали ради устройства комнаты-канала. Позади слышались шаги Джека.

Лайл прошел через кухню, заглянул в смежную комнату, убедившись, что там никого нет, направился к открытой задней двери, распахнул створку жалюзи, встал на крылечке, осматривая задний двор. Полуденное солнце освещало многочисленные косички. Через минуту вернулся в дом, закрыл за собой жалюзи и посмотрел на Джиа.

— Вы действительно видели девочку?

— Как вас сейчас вижу.

Он опять оглянулся на черный ход:

— Наверно, во двор выскочила.

— Сомневаюсь, — заметил Джек, стоя рядом с подвальной дверью, за которой шла лестница вниз.

— Почему? — спросил Лайл.

— Потому что не слышно было стука створки. Она не успела бы тихо и осторожно прикрыть дверь, поэтому, вероятно, находится в доме. — Он ткнул большим пальцем на лестницу в подвал. — Спорим, я знаю, где именно.

Со второго этажа сбежал младший брат Лайла в безрукавке, закатанных до колен тренировочных брюках, расшнурованных черно-белых кроссовках с болтавшимися, как у жаждущих собак, язычками.

Лайл быстро представил ему Джиа — «подругу Джека», — и ее поразила теплая улыбка Чарли, шлепнувшего открытой ладонью по ладони Джека. Улыбка погасла, когда он услышал о девочке.

Они с Джеком ждали на кухне, пока братья Кентон обыскивали подвал. Джек подошел к двери, осмотрел сквозь жалюзи задний двор, потом спросил, не глядя на нее:

— Ты когда-нибудь в детстве забиралась в чужие дома?

— Шутишь?

— Никогда даже в голову не приходило?

— Никогда. Умерла бы от страха.

— Приблизительно так, как сейчас умирают Лайл с Чарли? — Он оглянулся и понизил тон. — Не скажу, что напуганы до смерти, однако, безусловно, чего-то боятся до чертиков. Не знаю, как тебя, а меня девочки не особо пугают. В чем же, собственно…

На лестнице послышались шаги, братья вышли из подвала.

— Пусто, — сообщил Лайл. — Говорю вам, она удрала черным ходом.

— Беззвучно?

Медиум пожал плечами:

— Здесь больше негде спрятаться. — Он с тревогой посмотрел на Чарли. — Правда? — Снова повернулся к Джиа: — Вы в самом деле…

— Уверена, — перебила она, чуть резче, чем хотелось. — Обычно я не страдаю галлюцинациями. — И подробно описала девочку, не упомянув о страдальческом взгляде.

— Малышка со светлыми волосами… — Чарли задумчиво почесал щеку. — Знаете, тут не так много белых…

— Может быть, стоит дверь запирать, когда вы наверху, — заметила Джиа.

Лайл уныло взглянул на нее:

— Хорошо бы.

— Жаль прерывать беседу, — вставил Джек, посмотрев на часы, — но мне еще надо собрать реквизит для свидания с мадам Помроль.

Прощание вышло натянутым, напряженным. Джиа казалось, что братья Кентон хотят от них отделаться, а с другой стороны, не хотят оставаться одни в своем доме.

— Что творится с этой парочкой? — гадал Джек по дороге к машине. — Дергаются, как мыши.

— Интересно бы знать почему, — согласилась она. — Я действительно видела девочку. Не знаю, как она туда попала и куда исчезла, но точно видела.

— Верю. И, как ни странно, по-моему, братья тебе тоже верят, хоть виду не подают.

Джиа огляделась в поисках индианки. Хотелось сказать: видите, мы вошли, вышли, все в полном порядке. Но женщины нигде не было.

Джек открыл перед ней дверцу, она уселась на переднем сиденье, он сел за руль, посмотрел на нее.

— Кстати, насчет веры: теперь веришь, что двое детей — это просто догадка?

— Верю, — кивнула она. Момент настал. — Сейчас поймешь, почему я так мучилась.

Он повернул ключ зажигания.

— Почему?

Джиа поколебалась и брякнула:

— Я беременна.

Джек рассмеялся — ему на секунду послышалось, будто Джиа беременна, — потом взглянул ей в глаза:

— Ты… беременна?

Она кивнула, в глазах блеснули слезы. От радости? От смятения? От того и другого?

Где-то в маленьком уголке подсознания жила мысль о важности этой минуты, о необходимости найти нужные слова, но в голове была полная каша, пока он старался осознать смысл и значение сказанного.

Я беременна.

— О-о-о… — Джек прикусил язык, чуть было не спросив по привычке: «От меня?» Разумеется, от него. — У нас будет ребенок?

Джиа снова кивнула, нижняя губа задрожала, по щекам потекли слезы.

Он развернулся, обнял ее, она к нему прижалась, всхлипывая, уткнулась лицом в шею.

— Джек, я даже не думала… Не сердись! Нечаянно вышло.

— Кто сердится? Господи боже, с чего мне сердиться? Я потрясен… пожалуй, растерян, а сердиться стал бы в последнюю очередь. Даже в голову не приходило.

— Слава богу!..

— Когда ты узнала?

— Сегодня утром.

— И за всю дорогу словом не обмолвилась? Почему?

— Собиралась сказать, только…

— Что?

— Не знала, как ты среагируешь.

С ума можно сойти!

— Неужели думала, будто я тебя брошу? Почему, черт возьми?

— Потому что, если не бросишь, тебе придется изменить образ жизни.

— Эй! — Он крепче ее обнял. — Я тебя не брошу. Сменю все, что угодно. А если бы — просто допустим — удрал, что в ты сделала? Прервала бы беременность?

Она резко выпрямилась, сверкнув на него покрасневшими глазами:

— Аборт? Никогда! Это же мой малыш!

— И мой тоже. — Невозможно представить, чтоб кто-то убил его собственного ребенка. Он еще сильней ее стиснул. — Я стану папочкой. Я! Не могу поверить… А ты точно уверена?

Джиа кивнула:

— Анализ подтвердил.

— Ух ты! — Джек расхохотался. — Слов даже не подберу. Ух ты — лучше не скажешь! Маленькая частичка меня будет ходить, болтать, расти…

Частичка останется после него, открыв путь в бесконечность. Изумление переполняло его, придав новые силы…

Автомобильный гудок вернул Джека на землю.

Здоровенный парень в маленькой «киа» ткнул пальцем в его машину и крикнул:

— Едешь или остаешься?

Он махнул рукой и выехал со стоянки.

— Каким будет маленький Джек, как по-твоему?

— Маленький Джек? Почему ты решил, что будет мальчик?

— Если будет девочка, станет ясно, что ты с кем-то еще забавлялась.

— Да ну? Объясни, пожалуйста, на чем основан вывод.

Джек выпятил грудь:

— Видишь ли, я такой мужественный, что вырабатываю только Y-сперму.

— Без шуток? — улыбнулась Джиа.

— Угу. Раньше не признавался, не думал, что это имеет значение. Теперь вижу — ты достойна знать правду.

— У меня тоже есть новость, дружок. Будет девочка. Мои яички-амазонки стерилизуют Y-сперму.

— Ишь ты! — рассмеялся он.

Джиа уютно прижалась к нему, и они принялись обсуждать, когда это случилось, чем они тогда занимались, начали перебрасываться именами девочек и мальчиков, и Джек мчался по новому миру, яркому, светлому, полному таких надежд, обещаний, возможностей, каких он себе никогда даже не представлял.

Лайл стоял на кухне, собирая алюминиевую фольгу — обертку от пиццы, которой они с братом обедали, — и вдруг услышал голос.

Замер на месте, прислушался. Определенно не Чарли. Голос детский… Маленькой девочки. Вроде бы напевает.

Девочка… Джиа днем видела какую-то девочку. Неужели вернулась?

Он направился в большой коридор, откуда вроде бы шел голос. Никакого сомнения. Поет девочка. Мучительно знакомый мотив.

В коридоре голос звучал четче из-за закрытой двери приемной.

Можно разобрать слова:

«Наконец мы одни…»

Шестидесятые годы… Томми… как его там? Забыл.

Лайл замедлил шаг. Голос странного тембра разносится по дому как бы издалека, со дна колодца… очень глубокого.

У двери он нерешительно остановился, охваченный сомнениями, потом схватился за ручку, рывком распахнул створку. Голос зазвучал еще громче, усилился почти до крика, слова неслись со всех сторон, отражаясь от стен. А ребенок где?

В комнате пусто.

Лайл бросился к дивану, заглянул под него, ничего не увидел, кроме пары пыльных кукол.

Голос стал удаляться по коридору, он выскочил в дверь — никого. Пошел за ним следом, кликнул Чарли, проходя мимо лестницы, объясняя себе, что ему нужен свидетель, но в глубине души понимая, что не хочет один с этим сталкиваться.

Брат не ответил. В чем дело? Шагов в верхнем коридоре не слышно. Наверно, сидит в своем логове, нацепив наушники, слушает церковную музыку да Библию читает. Сколько раз ее можно читать?

Лайл шел на голос, певший все ту же песню, до кухни, а когда вошел, он звучал из подвала.

Остановившись над лестницей, всмотрелся в черный колодец, уходящий вниз. Одному неприятно спускаться. И в компании, если правду сказать. Особенно после нынешней ночи.

Интересно, имеет ли отношение тоненький голосок к руке, которая писала на зеркале, а потом его разбила? Или в доме живет не одно привидение?

— Чарли!

Нет ответа.

Почти все утро они обсуждали, есть ли в доме привидения. При теплом свете дня, когда ночные кошмары и страхи рассеялись, Лайл с трудом верил в такую возможность. Но, заглянув в ванную с расколоченным вдребезги с маниакальной страстью зеркалом, мгновенно передумал.

Главный вопрос — что делать? «Охотников за привидениями» не вызовешь. Если в даже существовала подобная фирма, встает проблема огласки. Медиум боится привидений! Зовет на помощь! Ничего себе реклама.

Голос затихал. Куда можно деться из подвала?

Он глубоко вздохнул. Надо спускаться вниз. Любопытство, необходимость выяснить правду толкают его за ответом. Лучше знать, чем гадать. Будем, по крайней мере, надеяться, что лучше.

Щелкнув выключателем, Лайл стремительно ринулся вниз — чего тянуть? — в пустой знакомый подвал с оранжевым полом, пекановыми панелями, слишком яркими лампами дневного света. Пение еще слышалось… совсем слабо. Откуда-то из центра… из трещины в полу…

Не может быть.

Он приблизился, осторожно встал на четвереньки рядом с дырой. Никаких сомнений. Голос идет оттуда, снизу, из расселины, возникшей после землетрясения под его домом.

Лайл опустил голову, протер глаза. Почему? Дому пятьдесят с лишним лет. Почему этого не случилось при прежнем владельце?

Погоди, прежний владелец умер.

Ну, тогда с предыдущим. Почему при нас? Почему сейчас?

Голос замирал вдалеке. Он наклонился ниже. Та же самая песня: «Наконец мы одни». Почему? При чем тут шестидесятые годы?

Свет внезапно погас, незнакомый голосок из слабого шепота перешел в яростный вопль, ударивший в спину, в темноте поднялось облако кладбищенской вони, впервые возникшее ночью вместе с трещиной. Лайл пополз к лестнице, к воздуху, к свету. Задыхаясь, обливаясь потом, захлопнул дверь в подвал, попятился, наткнувшись спиной на кухонный стол. Надо немедленно обратиться за помощью, а к кому — неизвестно.

О медиуме не может быть речи — ясно как дважды два. Все знакомые сплошь лживые сукины дети. Только головой покачают. Он сам так же делает.

Некоторые, конечно, действительно верят в белиберду, которую втюхивают лопухам, но лишь сами себя обманывают. Еще хуже, чем обманывать других. Всегда предпочтительно иметь дело не с дураком, а с мошенником.

Лайл посмотрел на дверь и успокоился. Пора действовать, глядя в лицо опасности. Нынче утром он сказал чистую правду — его не выживут из собственного дома.

Он глубоко вдохнул. Итак, посмотрим, что мы имеем. Допустим, мир духов в какой-то мере реален — теперь в это придется поверить — и поэтому подчиняется определенным правилам. Каждое событие имеет следствие. Каждое происшествие имеет причину.

Или не имеет. Впрочем, это единственный путь к разгадке. Если есть другие законы, откроем. Ограничимся пока причиной и следствием.

В чем причина? Что пробудило и привело в дом демона, злого духа, привидение? Сами братья Кентон? Или кто-то другой?

Вот первые вопросы. Ответив на них, можно будет подумать, что делать.

— Еще каши? — спросила Джиа.

Джек протянул тарелку, изображая Оливера Твиста:

— Пожалуйста, мэм, я еще хочу.

Она на скорую руку состряпала очередной вегетарианский обед. В последние дни неожиданно увлеклась кашами, по вечерам готовила кашу, фасоль с жареным шпинатом, ломтики соевого бифштекса с моцареллой. Вкусно, питательно, полезней не бывает. Джек вставал из-за стола с набитым животом, постоянно испытывая ощущение, что пропустил какое-то блюдо.

Он смотрел, как она накладывает из кастрюли кашу. Кухонька в старом особняке маленькая, со шкафчиками и полом из твердой древесины, выкрашенной в немодный темный цвет. Вспомнился первый визит сюда в прошлом году. Здесь жили две тетки Вики, старые девы, с горничной Нелли. Внутри все практически остается по-прежнему, обстановка не изменилась, но теперь дом приобрел по-настоящему обитаемый вид. Благодаря ребенку.

Разглядывая изящную фигуру Джиа, Джек представлял себе, как она округлится, раздастся, удивляясь, каким испытаниям подвергается женское тело, чтобы нести в мир детей. Если б они выпадали мужчинам, на земном шаре было бы дьявольски мало народу.

Вдруг он заметил в ней странное напряжение. Дурное настроение объяснилось сомнениями насчет беременности, которые ее мучили все выходные, но теперь уже все разрешилось и выяснилось. Еще что-то ее беспокоит.

Джек встал, вытащил из холодильника очередную бутылку «Кильенса».

— Ничего, если выпью?

Он уговаривал третью бутылку, а Джиа еще допивала первую содовую. Купленная по дороге бутылка вина стояла закупоренная на полке буфета. Она заявила, что при всей любви к шардоне следующие девять месяцев не собирается пить.

— Пиво пей, пожалуйста. Вино меня соблазнило бы, а если вдруг в мире забудут, как варится пиво, ничуточки не пожалею.

— Мир без пива… страшно подумать.

Тяжело было бы на девять месяцев отказаться от пива. Холодная бутылка в руке в конце дня — большая радость в жизни. Дав зарок, удержался бы, но без всякого удовольствия.

Все-таки решил спросить, молясь, чтобы она отвергла идею:

— Раз ты воздерживаешься, может, мне тоже бросить?

Она скупо улыбнулась:

— Зачем? Я воздерживаюсь, чтобы не повредить ребенку, а твое пиво не повредит.

Джек вскинул вверх кулак:

— А как же солидарность, совместные родительские жертвы и прочее?

— Если хочешь стать настоящим родителем, тебе придется принести гораздо больше жертв, чем мне. Поэтому пей свое пиво.

Зловещий звонок. Он хлебнул с наслаждением.

— Я и так настоящий родитель. По крайней мере, один из родителей.

— Ты отец. Это просто. Родитель — совсем другое дело.

Чего же она сердится?

— Я знаю разницу между отцовством и воспитанием детей.

— Правда? — Джиа дотянулась, взяла его за руку. — Ты можешь стать прекрасным родителем, Джек, образцовым отцом. Но хотелось бы знать, понимаешь ли, чего от тебя требуют родительские обязательства?

Ясно, к чему идет дело.

— Ты говоришь о Наладчике Джеке? В чем проблема? Я уже отказался от заказов определенного сорта, откажусь от многого другого. Скажем…

Она качнула головой:

— Обычно ты раньше меня видишь картину в целом, а тут вдруг ослеп.

— Объясни.

Джиа на секунду отвела глаза, потом вновь на него посмотрела:

— Не хочу, чтоб ты думал, будто я заставляю тебя сделать нечто неприятное и невозможное.

— Сказать вовсе не значит заставить. Просто растолкуй.

— Если хочешь стать настоящим родителем, надо жить настоящей жизнью.

Джек было собрался ответить, что вообще-то живет, потом понял, о чем идет речь.

— Стать законным гражданином?

Она кивнула:

— Вот именно.

Господи Иисусе, на протяжении всей сознательной жизни он изо всех сил от этого уклонялся. И теперь ничего не хочет менять. Влиться в массы… немыслимо.

— Звучит радикально. Можно как-нибудь выкрутиться…

Она затрясла головой:

— Сам подумай. Если в ребенок завтра родился, кого бы я записала отцом?

— Меня.

— А кто ты такой? Где живешь? У тебя есть номер социального страхования?

— Номер, — проворчал Джек. — Вряд ли в свидетельстве о рождении нужен отцовский номер.

— Возможно, не нужен. Только ребенку нужен отец, который каждую неделю не меняет фамилию, не удирает от каждой полицейской машины…

— Джиа…

— Ладно, я преувеличиваю, но, хотя никому не известно о твоем существовании, ты живешь словно беглый разыскиваемый преступник. На здоровье, пока ты один, за одного себя отвечаешь, а для родителя это недопустимо.

— Это мы уже обсуждали.

— Верно. В контексте нашего общего будущего. Только раньше обсуждения были гипотетическими, без установленного расписания. — Она похлопала себя по животу. — Теперь действует расписание. Девять месяцев, часы тикают.

— Девять месяцев, — прошептал Джек. Боже, как мало.

— Может быть, даже меньше. Точно узнаем после ультразвука. Позабудем о девяти месяцах. Прыгнем на пять лет вперед. Допустим, ситуация не изменилась. Мы не женаты, живем здесь все вместе — ты, я, Вики, ребенок. Большая счастливая семья.

— Замечательно.

— Вдруг у меня обнаруживают рак груди или я падаю с платформы подземки под поезд…

— Перестань! — Что за мысли!

— Всякое бывает, как нам с тобой отлично известно. Если со мной сейчас что-то случится, Вики отправится к моим родителям.

Он кивнул.

Логично и, видимо, правильно. Единственными живыми кровными родственниками Вики останутся бабушка с дедушкой. Страшно даже подумать, что она переедет в Айову.

— А если со мной что-то случится после смерти стариков? Что будет с Вики и с нашим ребенком? С обоими детьми?

— Я их заберу.

— Нет. Тебе их никто не отдаст. Сирот суд возьмет под опеку.

— Черта с два!

— Что ты сделаешь? Выкрадешь их, убежишь, спрячешься? Дашь другие имена и фамилии, превратишь в беглецов? Такой судьбы желаешь детям?

Джек откинулся на спинку стула, хлебнул пива, которое показалось прокисшим. Перед глазами предстала необъятная запутанная проблема. Как же он ее раньше не видел? Наверно, ежедневные ритуалы неофициального существования, жизнь «под радаром», стали для него естественными, непроизвольными, как дыхание.

Неужели придется учиться дышать по-другому?

— Я смотрю, ты серьезно обо всем подумала.

Джиа кивнула:

— Целых три дня. — В глазах сверкнули слезы. — Я ни к чему тебя не принуждаю. Просто мне надо знать, что мои дети останутся под надежным присмотром, если меня не станет.

Он поднялся, обошел вокруг стола, поднял ее на руки, сел, посадил к себе на колени. Она прильнула к нему.

— Наши дети. Вики я люблю, как родную, и ты ни к чему меня не принуждаешь. Отцовство не входило в ближайшие планы, но это не важно. Я гибкий человек. Научился быстро приспосабливаться к неожиданным ситуациям на работе, приспособлюсь и в жизни. От ответственности уклоняться не стану.

— Что будешь делать?

— Как стать гражданином? Не знаю. У папы наверняка хранится где-нибудь свидетельство о рождении, значит, есть подтверждение, что я родился в США. Нельзя просто явиться в местное отделение социального страхования и попросить присвоить мне номер. Там обязательно спросят, где я провел последние тридцать шесть лет, почему ни разу не заполнял налоговую декларацию… Не скажешь, будто жил за границей. Где паспорт? Архивы покажут, что его никогда не выписывали. В худшем случае примут меня за какого-нибудь террориста. В лучшем несметное множество ведомств всех уровней — муниципальных, штатных, федеральных — начнут наперебой предъявлять обвинения в уклонении от налогов, расследовать, не торгую ли я наркотиками или оружием. Не знаю, что всплывет в моем прошлом при таком внимании властей. Не одна адвокатская фирма разбогатеет на моей защите. В конце концов либо останусь без гроша, либо окажусь за решеткой. Скорее всего, то и другое.

— Этого я не позволю. Лучше пусть все остается по-прежнему, чем рисковать свободой. Какой из тебя за решеткой родитель? Должен быть другой способ. Фальшивые документы?

— Если на них строить будущее, надо искать чертовски хорошие. Начну разведывать.

Джиа обняла его еще крепче.

— В какую кашу я тебя вляпала!

— При чем тут ты? Я сам вляпался в кашу. Рано или поздно это случилось бы. Ушел в двадцать один год из дома, от мира, вперед не заглядывал, на все плевал, не думал о возвращении. По правде сказать, не хотел беспокоиться, не надеясь долго продержаться.

— Искал смерти?

— Нет, хотя со стороны показалось бы. Действовал опрометчиво, бесшабашно… нет, как будто лишился рассудка. Вспоминая то время, вообще не пойму, каким чудом сумел уцелеть. Так верил в собственное бессмертие, что на все мог решиться. Буквально. В конце концов после нескольких громких звонков опомнился, но когда-то… — Он затряс головой, прогоняя воспоминания. — В любом случае, пока еще брыкаюсь, хотя при такой жизни даже не представляю, как в семьдесят лет буду прятаться по щелям.

Она коротко рассмеялась:

— Наладчик Джек в старческом слабоумии… Не совсем красивая картина.

— Воображаешь, как я захожу к Хулио выпить чашку теплого молока, потом бегаю в тапочках от представителей Налогового управления и Ассоциации пенсионеров? Какое зрелище!

— Есть выход?

— Должен быть. Есть дело, которое надо уладить. Я этим на жизнь зарабатываю. Что-нибудь придумаю.

Будем надеяться, слова звучат увереннее, чем на самом деле. Пожалуй, это самый серьезный заказ — наладить собственную жизнь.

Джек посмотрел на заднюю дверь, за которой в краснеющем небе гас свет, на старые часы в дубовом корпусе, висевшие на стене над раковиной.

— Ох, кстати, о наладке. Пора.

Джиа напряглась всем телом:

— Заказ на охрану, о котором ты рассказывал?

— Скорее на присмотр, вроде няньки.

Она отодвинулась, пристально на него глядя.

— Будь осторожен.

Он поцеловал ее.

— Обещаю.

— Помни, ты не дикарь, а будущий папочка. Джек и сам не знал в тот момент, кто он такой.

Устроившись за столиком на тротуаре в бистро рядом с магазином Илая Беллито, Джек уже видел дно своей первой «Короны» — без лайма, пожалуйста, — другим глазом поглядывая на дверь. В отличие от вчерашнего вечера без парика, без крикливой одежды. Волосы и глаза прячутся под бейсболкой, а в остальном практически нормальный Джек.

Из магазина вышла пожилая женщина, за ней новый продавец, хозяин запер дверь, направился к жилому подъезду. Сумерки превратились в ночь, только что ясное небо окутали облака, застыв плотной низкой крышкой. Подъезд при разбитом фонаре в той стороне квартала погрузился в глубокий темный омут.

По сравнению с прошлым разом сегодня движение интенсивнее. Прокатил побитый в боях доставочный фургон, заслуженный грузовик испустил за собой длинный хвост дыма, заглушив восхитительный запах жареного чеснока, доносившийся с кухни. Джек закашлялся. Прелести обеда под открытым небом.

Людей на улице тоже больше, поэтому он занялся любимым делом — наблюдением. Пара цыпочек-готтентоток с набеленными лицами, намазанными черной помадой губами, в шуршащих черных платьях до щиколоток. Необычная пара с детской коляской: черный как смоль мужчина в застегнутой на все пуговицы рубашке с галстуком, форменных военных брюках, с прямыми, как Пятая авеню, волосами, и фарфорово-белая женщина с длинными пушистыми светло-каштановыми косичками, болтавшимися на спине рабочего комбинезона. Проскакала троица девочек-подростков в сползающих с плеч блузках, брюках клеш, туфлях на платформах из пробки — вернулись семидесятые годы.

Джек полез под свободную клетчатую рубашку, нащупал хлыст. Конец с восемью унциями свинчатки оттопыривался, образуя небольшой животик. Классический черный двенадцатидюймовый «фрайс» висит на кольце, про запас автоматический пистолет 38-го калибра в портупее под правой подмышкой. Будем надеяться, что ни тем ни другим не придется воспользоваться. В квартале спокойно. По всему судя, очередной пропащий вечер, что не так уж и плохо, не считая скуки.

Он мысленно вернулся к разговору с Джиа и к своему пиковому положению. Как узаконить собственное существование, не рискуя свободой? Очевидный способ — стать другим человеком, присвоить себе личность законнорожденного, законопослушного гражданина с номером социального страхования, платящего налоги, вносившего отчисления в пенсионный фонд и так далее… Очевидный, но неосуществимый. Невозможный при жизни вышеупомянутого гражданина.

А после смерти?

Возможно. Но как? Сразу после регистрации свидетельства о смерти номер социального страхования примерного гражданина заносится в специальный указатель. Любая попытка воспользоваться номером покойного включает сирену тревоги в каждой кредитной организации, а со временем и в министерстве финансов.

Спасибо, не надо.

Идеальный кандидат должен быть чудаком, одиноким, не имеющим ни жены, ни детей, ни родни, ровесником Джека плюс-минус лет десять, незаметно отдавшим концы в заваленной газетами квартирке…

Постой-ка, лучше в хижине в непроходимом лесу. Наткнулся на труп, похоронил как следует и ушел под его личиной.

Знаете, у меня был нервный срыв, я скрывался, а теперь вернулся, готовый участвовать в крысиных бегах.

Джек фыркнул. Замечательно. Только кто меня приведет к той самой хижине? Пасхальный кролик?

Должен быть способ, черт побери.

Вдали послышался рокот. В воздухе пахло грозой, и по радио предупреждали, что ожидаются кратковременные дожди. К сожалению, он не придал прогнозу значения, видно, сегодня вечером предстоит не только скучать, но и мокнуть.

Очень хорошо.

Он уже собирался заказать вторую «Корону», может быть, даже немного вареных креветок, пока дождь не пошел, как заметил машину, остановившуюся на обочине у подъезда Беллито рядом с пожарным гидрантом. При включенных фарах и расстрелянном фонаре не опознать ни модель, ни марку.

Джек бросил на столик пятерку и двинулся вверх по улице. Вроде бы интересный автомобиль. Если нет — хорошо, если да — следует подобраться поближе, чтоб в дураках не остаться.

В конце квартала разглядел красно-коричневый «бьюик-парк-авеню». Беллито вышел из подъезда, из-за руля вылез водитель — высоченный мужик с выбритой головой, кожей цвета замазки и вовсе без шеи. Черная футболка со слегка завернутыми рукавами только подчеркивала невероятную длину рук — пальцы, как у гориллы, почти достают до земли. Видно, упорно качается, да и Бог позаботился, чтоб все сразу заметили бицепсы-трицепсы.

Свою машину Джек оставил за квартал на стоянке на углу Западной Хьюстон-стрит. Стараясь не привлекать внимания, сначала прошел мимо «бьюика», потом перешел на бег. Ботинки не беговые, но и не доставляют особых проблем. Рискнув оглянуться на регистрационный номер, увидел забрызганную грязью табличку. Случайно или нарочно? Вдобавок заметил, что Беллито садится за руль, а верзила рядом с ним спереди.

В сопровождении этого бугая вряд ли что-нибудь угрожает Илаю. Если, конечно, он сам не наедет на мистера-гориллу.

Эдвард в основном беспокоится, чтобы брат кому-нибудь не причинил вреда. Сговорившись, подобная парочка способна на всякое безобразие.

Джек махнул на стоянке служителю, вскочил в «краун-вик» и включил зажигание. Место оплатил заранее, чтобы сразу выехать в случае необходимости, которая как раз и возникла.

Взметнув на стоянке тучу пыли и гравия, он быстро догнал Илая Беллито со спутником, стоявших через три квартала у светофора. Подозрительна грязь на табличке — слишком уж хорошо прячет номер.

«Бьюик» двигался в нижнюю часть города. За Кэнэл-стрит на въезде в Китайский квартал пошел дождь.

Джек решил, что они направляются в Бруклин, но автомобиль миновал поворот на Манхэттенский мост. Проехали Бауэри, повернули на Кэтрин-стрит. Впереди справа выросли освещенные громады комплекса Эла Смита, «бьюик» резко замедлил ход, пополз вдоль тротуара, как бы что-то или кого-то выискивая. Наконец остановился.

Неужели ждут третьего? Это сильно осложнило бы дело.

Джек оглядывался в поисках вариантов. Если встать прямо за ними, Илай с длиннорукой гориллой заметят. Не так много народу на улицах в дождливый понедельничный вечер. Не будь дождя, скорее бы выяснилось, чего им надо.

Гориллоподобный гигант, кажется, оглянулся, поэтому Джек сразу мигнул дальними фарами, сигналя, что хочет проехать. Беллито осторожно высунул руку в окно и махнул, чтоб он ехал кругом.

Рассерженно загудев, он объехал «бьюик» и плавно покатил в конец квартала.

Что дальше?

В крошечной лавочке еще горел свет, под навесом у входа стояли стойки с газетами. Вполне можно держать Беллито в поле зрения.

Джек остановил машину с работающим мотором, выскочил, рысью перебежал мокрый тротуар. Подойдя к узкой витрине, не увидел ни одного английского слова ни на вывесках, ни в заголовках газет. Даже неясно, чьи иероглифы — китайские, корейские, вьетнамские… Ну, бог с ними. Надо лишь сделать вид, будто ему что-то нужно, купив в лучшем случае пачку жвачки.

У самой двери он посторонился, пропустив выбегавшего азиатского мальчика с белой полиэтиленовой сумкой в руке. Ребенок остановился под навесом, раскрыл маленький красный зонтик и выскочил под дождь.

Не слишком ли мал, чтобы в такое время выходить без взрослых на улицу?

Джек вошел, улыбнулся, кивнул старой сморщенной азиатке:

— Разрешите взглянуть.

Она ответила полупоклоном, махнула рукой, пробормотала что-то заведомо непонятное.

Он покосился в окно, видя через грязное, залитое дождем стекло, как «бьюик» вновь тронулся с места.

Проклятье!

Бросив на стойку доллар, схватил на выходе газету, поднял над головой импровизированным зонтом, заодно пряча лицо от Беллито со спутником, запрыгал обратно через тротуар, глядя попутно налево-направо. Пусто.

Куда делся мальчонка?

Между двумя стоявшими у обочины машинами, там, где недавно ждал «бьюик», что-то мелькнуло. Джек, инстинктивно встревожившись, побежал туда, сделав крюк, и увидел в дождевой воде в сточной канаве перевернутый красный зонтик. Ребенка нигде не было.

Неужели его схватили Беллито с гориллой? Он присел, заглянул под машины — одна вода, — взглянул вслед удалявшимся красным подфарникам.

Черт! Надо было догадаться… Негодяи похитили мальчика!

Скрипя зубами, он кинулся к своей машине.

Ясно теперь, почему Эдвард просил охранять брата не столько от других, сколько от себя самого. Боялся, чтобы Илай не причинил вреда невинной жертве. Знает, наверно, что он извращенец и готовится нанести удар.

Черт побери! Почему старший брат не обратился в полицию? Видно, хотел сохранить дело в тайне. Кому, в конце концов, хочется рассказывать о родственнике, склонном к педофилии? Поэтому он попытался убить двух зайцев — предотвратить преступление и избежать огласки. Замечательно. Надо отдать ему должное. Но, заранее зная факты, Джек действовал бы совершенно иначе. Просто не подпустил бы мальчика к автомобилю Беллито.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Он вскочил в машину, развернулся, влился в трафик, вглядываясь через залитое дождем ветровое стекло, чувствуя закипающий гнев, сильно хватил кулаком по рулю.

Где они? Куда подевались мерзавцы?

Доехав до въезда на Бруклинский мост, покружил под мостом, не нашел. Рискнул предположить, что они возвращаются к дому Беллито, и помчался обратно.

Увидев в конце концов «бьюик», с облегчением расслабил напряженные плечи, дал себе минуту отдыха. Всего одну. Кто знает, что они успели сделать с ребенком?

Снова вспыхнула ярость. Если в только заранее знать!

Джек выключил фары, остановил машину, прикрыл голову той же газетой и вышел.

Беллито свернул к обочине перед своим подъездом, вылез из «бьюика», открыл заднюю дверцу перед гориллой, державшим в обеих руках завернутый в покрывало сверток. Размером с ребенка. Верзила пинком захлопнул дверцу, пошел за Илаем по темному тротуару. Понятно, зачем фонарь выведен из строя.

Приближаясь к ним, Джек старался уловить хоть какое-нибудь движение под покрывалом, с болью в сердце увидев, как из-под края свесилась ножка в маленькой спортивной туфле, раскачиваясь под дождем.

Неужели поздно, черт возьми?

Объявший душу мрак взорвался, кровь вскипела от злобы. Выхватить 38-й калибр, разрядить в разбитые морды… но противников двое против одного, между ними ребенок, которого, может быть, еще можно спасти. Поэтому он не пошел в атаку, а замедлил шаг и слегка зашатался. Сунул руку под рубашку, продел в петлю хлыста, стиснул твердую кожаную рукоятку.

Заметив его, мужчины замерли на ступеньке, рука Беллито остановилась на полпути к замочной скважине. Джек шаркал ногами, прикрыв газетой голову, якобы погруженный в алкогольный или наркотический туман, следя за ними краем глаза.

— Давай! — прошипел горилла. — Я до костей промок.

Пройдя мимо, Джек глянул через плечо и решил нанести удар в спину: выхватил хлыст, метнулся к крыльцу. Дверь слегка приоткрылась.

Первым делом вырубить длиннорукую гориллу. Он изо всех сил всадил под левое колено квадратный носок ботинка, глубоко ушедший в углубление, полное нервов, сосудов и связок.

Горилла громко коротко выкрикнул «ох-х-х», колено подогнулось, он рухнул, не выпустив свертка. Джек прицелился в бритую голову, как в бейсбольный мяч, находившийся на идеальной высоте для удара, привел в действие хлыст плечом, локтем, резким движением кисти. Обтянутая кожей свинчатка мясисто чмокнула, горилла со стоном свалился на тротуар. Сверток в покрывале упал на него сверху.

Беллито звонко выронил ключи, полез в боковой карман пиджака. Джек мгновенно нанес свинг в висок. Илай пошатнулся, споткнулся, упал на спину.

Горилла затряс головой, пытаясь опереться на локоть. Крепкий малый. Череп толщиной, наверно, в два дюйма. Другой удар, за ухо, послал его в чистый нокаут.

Джек подавил сильное желание отделать их по полной программе. Даже без разбитого фонаря света из квартирных окон вполне достаточно, чтоб его разглядели и бросились набирать 911. А тут еще малыш в покрывале, обмякший, как мешок с мукой. Некогда развлекаться. Надо звать на помощь… врача…

Он снова сунул хлыст под рубашку, склонился к ребенку, уловил краем глаза движение позади, оглянулся, почувствовав острую боль в правом боку.

Беллито замахнулся ножом для нового удара, на этот раз в спину, но Джек среагировал вовремя, вскочил, боднул его головой, перехватил запястье, грохнул спиной в дверь, крепко навалился всем телом — грудью, животом, — правой рукой удерживая левую кисть Илая у бедра, левой схватившись за рукоятку ножа.

— Потанцуем? — процедил он сквозь зубы.

Беллито замотал головой. Из ноздрей текла тонкая струйка крови.

— Ты меня ранил…

В тоне слышалось изумление, недоверие…

— Это только начало.

Ножевой удар, хоть почти неболезненный, только добавил злости, разжег желание причинить ответную боль.

Джек посмотрел на длинное тонкое лезвие, похоже на семидюймовый стилет. На нем темные пятна его собственной крови.

— Я же непобедимый… неуязвимый…

— Да ну?

— Да!

Беллито собрался ударить его в пах коленом, но его ноги были надежно зажаты. Попробовал вывернуть нож, пыхтя от усилий, неприятно дыша в лицо.

Джек оказался сильнее, заставив его опустить руку со стилетом. Он сильнее задергался, пришлось снова двинуть его головой. Чертовски приятно. Вставить бы в лоб стальную пластинку и продолжать в том же духе. Расквасить физиономию в кровавую кашу.

Джек упорно тянул руку противника ниже, ниже. Тот вдруг понял и вытаращил затуманенные глаза.

— Нет!

— Сочувствую.

Еще ниже…

— Нет, пожалуйста! Ты этого не сделаешь!

— Посмотрим.

— Невозможно!

— На сей раз ты имеешь дело не с маленьким мальчиком. Знаю, мальчики тебе больше нравятся, потому что они полностью в твоей власти.

— Нет, ты ничего не понял!..

Еще ниже…

Беллито попытался бросить нож, но Джек крепко сжал его пальцы на рукоятке.

— Понял, понял, — проворковал он. — Теперь сам находишься в чужой власти. И как себя чувствуешь, кусок дерьма?

— Ты ошибся! Ошибся!..

Еще ниже…

— Тогда зови на помощь. Давай. Вопи во все горло.

Беллито тряхнул головой с прилипшими ко лбу редкими прядями мокрых волос.

— Правильно. Копы непременно поинтересуются, как тут очутился ребенок и что ты с ним сделал.

Полиция, скорее всего, уже едет. Надо завязывать и убираться отсюда.

Он сильней стиснул руку Илая с ножом.

— Надеюсь, ничего плохого.

Лезвие глубоко вошло в пах, пропоров ткань и плоть. Джек выпустил Беллито и выдернул нож.

Тот выпучил глаза, разинул рот, сложился пополам с болезненным долгим пронзительным стоном, зажимая руками промежность.

— Вспоминай об этом, прежде чем в другой раз посмотреть на ребенка, каждый раз, как посмотришь на мальчика.

Он сложил нож и сунул в карман. На лезвии осталась и его кровь. Не хочется, чтобы формула ДНК вечно тикала, как бомба, в какой-нибудь криминальной компьютерной базе данных. При движении огнем обожгло левый бок, на промокшей под дождем рубашке расплывалось темное пятно.

Проклятье. Нельзя было этого допускать!

Джек поднял сверток, лежавший на все еще неподвижном теле гориллы. Развернул покрывало, открыл круглое личико. Глаза закрыты. Кажется, спит. Пощупан лоб — теплый. Наклонился к приоткрытым губам, уловив теплое дыхание с примесью сладковатого химического запаха. Хлороформ?

Какое облегчение! Мальчик жив. Беллито с гориллой опоили его наркотиком, чтобы без помех затащить в дом и там уже начать свои грязные игры.

Игр сегодня не будет.

Однако что же делать? Инстинкт громко приказывал удирать и уже из машины звонить 911. Значит, оставить малыша наедине с подонками, на которых только зря тратится воздух. Вдруг кому-то из них придет в голову, что мертвые дети ничего не расскажут? Горилла отключился намертво, Беллито стонал на крыльце, лежа в позе зародыша. Вроде оба просто не в состоянии причинить кому-нибудь вред, но рисковать не хочется.

Джек поднял ребенка — в бок словно вновь впился нож, — оглядел улицу, по которой приближалась машина, пропустил ее, побежал под дождем по тротуару, свернул за угол, миновал еще квартал на восток, прячась за стоявшими автомобилями, и направился к Хьюстон-стрит. За полквартала до огней и потока машин нашел крытый подъезд, аккуратно уложил на ступень свою ношу. Мальчик шевельнулся и снова затих.

Он поспешил назад к своей машине за три квартала, выехал на мостовую, взял с переднего сиденья сотовый телефон, набрал 911.

— Слушайте, — сказал он взявшей трубку дежурной, — я сейчас обнаружил ребенка… без сознания. Не знаю, в чем дело. Лучше поскорей приезжайте. — Быстро сообщил адрес и отключился.

Потом оставил машину с работающим мотором за углом от квартала, где лежал мальчик, нашел другой подъезд, удобный для наблюдения. Сирена послышалась лишь через долгие двенадцать минут. Увидев завывавшую и мигавшую «скорую», бегом вернулся к машине.

Трогаясь с места, услышал другую сирену — еще одна «скорая помощь» с мигалкой направлялась к «Шарио Коппе». Должно быть, Беллито воспользовался своим собственным сотовым. Надо было конфисковать его вместе с ножом. Пускай еще чуточку полежал бы, истекая кровью.

Кстати, о кровотечении…

Джек ощупал бок — ладонь сплошь красная. Нечего даже рубашку снимать, и так ясно, тут не обойтись одной перевязкой. Рану необходимо зашить. Значит, придется нанести визит доктору Харгесу.

Он потянулся за телефоном, надеясь, что Харгес на этой неделе не пьет. Наверняка и во сне зашьет, но все-таки…

Доктор с лицензией ему не требовался. Харгеса ее, к счастью, лишили. Значит, он имеет возможность игнорировать правила, обязывающие любого врача сообщать куда следует о ранениях определенного рода. Тем не менее предпочтительно, чтобы иголкой в бок тыкал разумно трезвый человек.

Когда доктор закончил работу, Джек решил сразу ехать домой, найти номер телефона, позвонить брату Беллито. К Эдварду есть серьезные вопросы.

Глава 12

На рубеже

Наконец всплыло имя. Отдельные куски, обрывки жизни возвращаются, но этого мало. Очень мало.

Она жаждала этих воспоминаний в надежде получить объяснение, зачем здесь оказалась, почему переполнена яростью. Но обломки крушения в неведомом море не дают ответов, не несут утешения. Кадры из прошлой жизни, память о радостных днях только усугубляют горечь утраты.

Хотя открылись новые возможности. Можно выйти в окружающий реальный мир. Нынче утром она так и сделала. Можно издавать звуки, которые слышатся, пусть даже не так, как надо. С губ слетают не слова, а песня. Почему? Почему эта песня? Кажется, это была ее любимая песня. Почему — непонятно. Теперь она ее ненавидит.

Ненавидит все, всех и вся.

Особенно себя — тень среди живых. Она знает, что некогда была живой, а теперь мертвая. Это ей ненавистно. Ненавистны живущие, у которых есть то, чего нет у нее, — прошлое, настоящее, будущее…

Вот что хуже всего. У нее нет никакого будущего. По крайней мере, не видно. В данный момент она здесь с какой-то туманной, неопределенной целью, а что будет дальше, когда выполнит свое предназначение? Возвращение назад во тьму или забытое одинокое существование в этом месте?

Она плыла по течению… в ожидании.

Глава 13

В рассветный час

Чарли в темноте проснулся, прислушался.

Что это?.. Да, кто-то плачет. Плач разносится по коридору. Тоненький детский голос.

Не поймешь, мальчик или девочка. Он сел в кровати. Плач не тоскливый — испуганный и такой безнадежный, что сердце разрывается.

Нет, решил он, это не настоящий ребенок. Дух, бес, посланный, чтобы сбить нас с пути.

С головой закутавшись в покрывало, Чарли дрожал в теплой темноте.

Глава 14

Вторник

Джиа положила трубку телефона на тумбочке у кровати, смахнула слезу.

Узнав вчера вечером, как Джек спас ребенка, первым делом утром звякнула в лагерь, просто убедиться, что с Вики все в порядке. Надежный лагерь, охрана, воспитатели, только до смерти хочется услышать голос дочки.

Директор сообщил, что дети, в том числе Вики, завтракают. Дело срочное? Нет… Передайте, пожалуйста, пусть она позвонит домой после завтрака.

Следующие десять минут были посвящены размышлениям о растлителях, которые заслуживают стократных — нет, тысячекратных страданий, испытанных попавшими к ним в руки жертвами.

Когда она застилала постель, зазвонил телефон. Все прекрасно, чудно, замечательно, лучшие дни в жизни… Вики вылепила из глины бегемота — хотела слепить пони, который никак не стоял, потому что туловище вышло неправильно, тогда она начала делать ноги все толще и толще, короче, короче, пока пони не перестал падать, но так разжирел, что пришлось его выдать за бегемота. Смешно, правда мам?

Конечно смешно. До слез.

Боже, как она соскучилась по дочурке!

Давно не чувствовала одиночества, но, пока Джек занимается своими делами, а Вики отдыхает в горах Кэтскиллс, дом кажется не просто опустевшим, а голой пустыней, гулкой оболочкой без сердца, без жизни.

Джиа приказала себе успокоиться. Все не так уж и плохо. Вики скоро вернется. Точно говоря, через четыре дня и три часа. Целая вечность.

Надо ли ей сообщить о ребенке?

Слишком рано.

А когда? И как? Как объяснить дочке, что мамочка совершила крупную ошибку и забеременела, сама того не желая?

А кто папочка? Разумеется, Джек.

Значит, у нового малыша будет папочка, а у Вики не будет. Ее отец, Ричард Вестфален, официально считается пропавшим без вести. Джиа неофициально известно, что дочь никогда не увидит отца.

Не велика потеря. При жизни Ричард не принимал никакого участия в обременительной для него жизни дочери. В последние полтора года Джек заменил ей отца. Любит Вики до безумия — и взаимно. Отчасти потому, что сам во многом остается большим ребенком. Уделяет девочке много времени, разговаривает не поучая, играет в салки, ходит на бейсбольные матчи с ее участием, сидя вместе с другими родителями.

Он стал бы идеальным отцом, а теперь в Джиа зреет его настоящий ребенок. Вдруг Вики заподозрит, что малыш встанет между ней и Джеком, лишив ее его любви? Разумеется, этого никогда не случится, но поймет ли восьмилетняя девочка? Один отец ее уже бросил, почему бы второму не бросить?

Основательная причина для ненависти к новорожденному.

Невыносимая мысль. Единственное решение — выйти замуж за Джека. Безнадежно прозаическое, буржуазное, мещанское, однако только оно позволит ему официально удочерить Вики. После символического союза она будет видеть в малыше не соперника, а сестру или брата.

Впрочем, с браком возникает проблема. Дело даже не в согласии Джека, а в возможности регистрации. Он обещал найти способ. Безусловно… если доживет.

Какую же чертову кашу я заварила!

Расправив простыни, покрывало, она зевнула. Ничего удивительного после бессонной ночи.

Вдобавок к тревоге о Вики и будущем ребенке Джек явился вчера вечером с плотно перебинтованным боком. Мужчина, которого он должен был охранять, оказался каким-то педофилом и пырнул его ножом.

Утром при перевязке Джиа охнула при виде четырехдюймовой раны в боку. Рана длинная, но не глубокая, заверил Джек. Доктор Харгес зашил. Она осмотрела аккуратный шов, залатавший разрез. Ей сначала не нравилось, что Джек ходит к старому, лишенному лицензии доктору, но с прошлого лета верила Харгесу, исцелившему гораздо более серьезные раны.

Джиа рассердилась. Когда он научится осторожности?

А когда научится и переменится, останется ли прежним? Или горящее пламя погаснет и она останется с тенью любимого прежде мужчины?

Еще один вопрос в перечне, который не позволяет спать по ночам.

А когда сегодня наконец заснула… во сне снова явился образ таинственной маленькой девочки из дома братьев Кентон. Глаза… Джиа в них лишь на мгновение взглянула, когда девочка посмотрела через плечо, но страшная тоска в этих глазах преследовала ее во сне и наяву.

Кто эта девочка? Что это за тоска? Надо помочь, а как — неизвестно.

В тот самый дом непременно придется вернуться.

— Есть! — вскричал Джек, стукнув пальцем по заметке в газете.

В магазине Эйба он сразу схватил «Дейли ньюс», пролистывая страницы в поисках информации о маленьком азиатском мальчике и раненом Беллито.

Колонка длиной в два дюйма сообщала, что вчера вечером мистер Илай Беллито из Сохо получил ножевое ранение от неизвестного, избившего кнутом его спутника Адриана Минкина — безусловно, длиннорукую гориллу. Потерпевшие доставлены в больницу Сент-Винсент.

Хищники притворяются жертвами.

Известие о похищенном и спасенном вьетнамском мальчике подавалось гораздо эффектней, с изображениями маленького Дук Нго и его матери.

— Чего там? — проворчал Эйб, с удивительной ловкостью раскладывая коротенькими пухлыми пальцами ломтики копченой лососины на разрезанном поперек рогалике.

— С ребенком, похищенным вчера вечером извращенцами, все в порядке.

— С каким ребенком?

Эйб, не глядя на Джека, сосредоточенно мазал другую половинку рогалика сливочным сыром с пониженным содержанием жира. Хотя, судя по толщине слоя, не собирался себе отказывать ни в жире, ни в калориях.

— Эй, оставь что-нибудь на мою долю!

Джек, как обычно, принес с собой завтрак, разорившись на копченую лососину — не на любимую Эйбом соленую «Нову», а на нежирную «Филли», стараясь избавить лучшего друга от лишних калорий.

— Что за ребенок? — переспросил Эйб, не обратив внимания на просьбу. — Что за извращенцы?

Джек кратко описал события вчерашнего вечера, процитировав в заключение заметку из «Ньюс».

— Слушай, что говорит его мать: «Я очень боюсь. Малыш Дук каждый вечер бегает за мороженым. Сто раз бегал, все было в порядке. Страшно, что в городе детям грозит опасность». — Он бешено стукнул кулаком по газете, морщась от боли в ране. — Веришь в подобную чушь?

— Почему бы и нет?

— Да ему же семь лет! Черта лысого он пошел бы на улицу под дождем в десять вечера! Просто мать каждый раз выгоняет мальчишку из дома, чтоб развлечься с дружком. Разумеется, «Ньюс» она этого не объяснила!

Он еще сильней треснул в лицо матери на газетном снимке, надеясь, что она почувствует, где бы ни находилась. Рана снова болезненно екнула.

— Ты спас его от смерти или даже хуже. — Эйб громко чавкал сооруженным сандвичем из рогалика с лососиной, продолжая говорить с набитым ртом. — Совершил благородный поступок. Надо не злиться, а радоваться.

Конечно, он прав, но, глядя на зернистую черно-белую фотографию маленького Дука, сделанную недавно в школе, Джек неотступно видел неподвижное тельце, завернутое в мокрое покрывало.

— Разве это мать? Мать должна в первую очередь заботиться о ребенке, а не толкать его на опасный путь! Надо ввести экзамен на право стать родителем. Выстрелил миллионами сперматозоидов, один попал в яйцеклетку, и — на тебе! — ребенок. Кто его будет растить и воспитывать? Это дело ответственное и серьезное. Его можно доверить только серьезным, ответственным людям.

Чего это ты разошелся, мысленно спросил он себя. Что за пафос? Хватит.

Эйб вытаращил глаза:

— Я что-то пропустил? Что это за рассуждения насчет родителей?

Сказать или нет? Джек решил рассказать. Дальше Эйба не пойдет. Он неразговорчив, как устрица.

— Я скоро стану отцом.

— Ты? Отцом? — Эйб с усмешкой вытер правую ладонь о рубашку, протянул через прилавок. — Поздравляю. Когда узнал?

Джек пожал скользковатую от жирной лососины руку.

— Вчера.

— Джиа не опасается принести в мир ребенка с половиной твоих генов?

— Ребенку она только рада. Вопрос в том, какой из меня выйдет родитель.

— Разве это вопрос? Ты уже прошел школу с Вики. Она тебе настоящая дочь.

— Есть еще правовые проблемы.

Джек изложил суть, пока Эйб прикончил рогалик и принялся за другой.

— Здраво мыслит твоя Джиа, — заключил он. — Надо отдать ей должное. По всему судя, с Наладчиком Джеком покончено.

От столь радикального заключения душа дрогнула, но…

— Пожалуй.

— Гражданин Джек… Вовсе не то же самое, что Наладчик Джек.

Он пожал плечами:

— Это не моя идея. Ты сам стал меня так называть.

— Больше не буду. И когда же ты собираешься стать гражданином?

— Сперва надо придумать как. Есть какие-нибудь соображения?

Эйб покачал головой:

— Дело непростое. Чтобы сделать из тебя новоявленного гражданина без нелегального прошлого… придется хорошенько поломать голову.

Он сунул Джеку половину сандвича. Тот откусил, наслаждаясь сочетанием вкуса и консистенции, несколько расслабляясь. Когда еще кто-то вместе с ним ищет решение, ноша частично падает с плеч.

— А пока звякну брату Илая Беллито, задам ему чертей.

После штопки у доктора Харгеса вчера вечером он направился прямо к Джиа. Утром по дороге к Эйбу заскочил к себе за номером телефона Эдварда Беллито. Вытащил из кармана джинсов «тракфон», листок бумаги, начал набирать…

— Что за черт…

— В чем дело?

— Тут записано всего девять цифр.

Джек уставился на бумажку. Эдвард написал номер в строчку, без черточек. Только сейчас выяснилось, что он на одну цифру короче.

Эйб наклонился через прилавок, заглянул в бумажку.

— Районный код два-один-два, значит, он в городе. Может быть, слишком спешил, может быть, волновался за брата, пропустил последнюю цифру. В конце концов, перепробуй все десять.

— А если она пропущена в середине, сколько надо будет перебрать?

— Не один миллион.

— Замечательно.

Интересно вообще, случайность ли это? Может, Эдвард не хочет вступать с ним в контакт? Заранее спланировал безнадежное дело? Тогда прощай вторая часть гонорара.

Заказчики почти никогда не пробовали его надуть, немногочисленные пытавшиеся потерпели провал. Возможно, Эдвард будет первым.

— Твой «тракфон» своих денег стоит? — кивнул Эйб на сотовый телефон.

— Пока вообще не прослеживается.

Джек купил сотовый телефон в магазине радиотоваров вместе с оплаченной абонентской картой, подключил с компьютерного терминала в Публичной библиотеке, не указав ни имени, ни адреса, ни финансовой информации. Плата за минуту выше, чем в «Веризоне» и прочих компаниях, но там требуется подписывать контракт и предъявлять кредитки. Анонимность «тракфона» бесценна.

— Пожалуй, и я куплю. Буду тебе звонить. Дашь номер?

— Тебе, Хулио, Джиа, больше никому.

Джек доел рогалик, и у него возникла идея. Он схватился за телефон.

— Знаешь, пожалуй, не надо делать миллионы звонков в поисках Эдварда. Можно просто спросить у его брата Илая.

— Думаешь, скажет?

— Попробовать не мешает.

Получив в справочной номер приемной больницы Сент-Винсент, Джек набрал его и попросил палату мистера Беллито.

Хриплый голос пробормотал:

— Алло?

— Мистер Беллито? Это Лоренцо Фулертон из больничной бухгалтерии. Как вы себя чувствуете?

Брови Эйба поднялись, лысина сморщилась, он беззвучно повторил: Лоренцо Фулертон?

Джек пожал плечами, давно пользуясь этим именем и фамилией при необходимости выдать себя за какого-нибудь чиновника.

— Что вам нужно? — спросил тот же хриплый слабый голос.

Будем надеяться, что ему очень больно. Отлично.

— Недостает кое-какой информации. Мы были бы очень признательны, если бы вы уточнили адрес вашего брата Эдварда.

— У меня нет брата Эдварда и вообще нет братьев. Я единственный сын.

Илай Беллито бросил трубку, почувствовал острую боль в забинтованном паху, со стоном посмотрел на врача:

— Полные идиоты в вашей администрации…

— Не спорю, — с улыбкой сказал доктор Наджам Садык на приличном английском.

Доставленного в Сент-Винсент Илая принял доктор Садык, дежурный в тот вечер уролог.

Илай шевельнулся — вновь вспыхнула боль. Он перевел взгляд на капельницу с морфином над кроватью, которую можно включать самому, когда требуется обезболивание. Нажав кнопку на спинке кровати, сам себе вводишь определенную дозу лекарства, от чего он удерживался, чтобы не потерять рассудок и не наболтать лишнего. Долго ли удастся продержаться?

По крайней мере, вчера вечером ему хватило здравого смысла потребовать отдельную палату. Сколько бы это ни стоило. Сейчас абсолютно не нужен какой-нибудь чересчур любопытный сосед.

— Как я уже говорил, — продолжал доктор Садык, — вы счастливчик. Вам очень повезло, мистер Беллито. Если бы нож вошел на какие-нибудь четверть дюйма левее, проблемы были бы гораздо серьезней.

Ничего себе везение: в носу кислородные трубки, в левую руку капает морфин, в правой внутривенная капельница, из пузыря через трубку в мешок над полом течет кровавая моча…

— Нож вошел прямо над пенисом, чуть не задев мочеиспускательный канал. Пенис мы спасли без большого труда, но правое яичко, увы, не удалось сохранить. Оно было разрезано полностью. Его пришлось удалить.

У Илая в глазах потемнело. Не столько от деталей — он стал сексуальным калекой, уродом, ампутирована часть его тела, — сколько от происшествия в целом. Где его неуязвимость? Почему подвела?

Есть вопрос поважнее: кто вчера на них напал? Случайный встречный или человек, следивший за ним с Адрианом? Известно ли ему о Круге?

Он выдавил улыбку:

— Я не собираюсь заводить семью в таком возрасте.

— Не стоит слишком беспокоиться о сексуальной функции. Рубцы, конечно, останутся, возможно, затруднят эрекцию, но при должном лечении и терапии нормальная сексуальная функция восстановится через пару месяцев.

Плевать на сексуальную функцию. Вчерашние события с сексом вовсе не связаны, хотя агрессор, кажется, думал иначе. Упрекать его не в чем. Вполне естественное прозаичное обывательское заключение при виде подозрительной пары с безжизненным телом. Цели Круга гораздо глубже секса.

Не желая больше говорить о ранениях и о шансах на полное выздоровление, Илай сменил тему:

— Как чувствует себя мой друг мистер Минкин?

Адриан здоров как бык, однако нападавший разом сбил его с ног и с катушек.

— Не знаю, — покачал головой доктор Садык. — Он в неврологическом отделении. Это ваш… партнер?

Имеется в виду деловой партнер? Или доктор принял их за любовников? Скорее всего, последнее.

Илай разозлился. Что творится в этом мире? Неужели все сводится к сексу?

— Нет. Просто старый друг. — Он снова слегка изменил положение, захлестнутый несоразмерной волной боли, сразу чувствуя ужасную усталость. — Доктор, мне хотелось бы отдохнуть.

— Конечно. Загляну на вечернем обходе.

Как только дверь за ним закрылась, Илай, как заправский телеграфист, принялся нажимать кнопку капельницы с морфином. Вскоре пришла приятная слабость, прогнав боль и страхи перед выныривающими из темноты незнакомцами.

Джек стоял перед муниципальной монетной лавкой на Западной Пятьдесят четвертой улице. Еще вчера собирался зайти, но признание Джиа нарушило планы.

Золотые и серебряные монеты в витрине сверкали на полуденном солнце, а в голове вертелась последняя фраза Илая Беллито.

У меня нет брата Эдварда и вообще нет братьев. Я единственный сын.

Кто-то врет.

Илай Беллито, растлитель малолетних, скорее всего, убийца — похищение детей не шутка, типы вроде него с приятелем их обычно не отпускают, — привык врать. Но зачем ему лгать о брате представителю больличной администрации? Разве что он не желает его признавать.

Впрочем, по всему судя, Илай не соврал. С другой стороны, что касается Эдварда…

Он оставил ложный номер телефона, и вся его история — липа. У него был ирландский акцент, а Илай говорит без акцента. Друг на друга предполагаемые братья совсем не похожи.

Несомненно, лгал Эдвард.

Особенно обидно, что Эдвард — если это настоящее имя, хотя фамилия наверняка не Беллито — казался откровенным и честным. Заказчики иногда прибегают к обману, но Джек в большинстве случаев их раскусывает, не успев пострадать. Многие желают с кем-нибудь расквитаться, подразумевая по необходимости причинение незначительного вреда, поэтому он, прежде чем браться за дело, обязательно собирает довольно подробную информацию с обеих сторон. Эдвард же старался оградить других людей от опасности, и поэтому Джек поверил ему на слово.

Если он не брат Илая Беллито, то кто же? Может, просто хотел, чтобы Джек оказался свидетелем похищения ребенка? Похоже на то. Как он мог знать заранее?

Получить ответы на все эти вопросы нет практически никаких шансов.

Впрочем, рано списывать дело в убыток. Давая ложный номер, пишешь на листочке районный код и семь случайных цифр. Зачем надо одну пропускать? Какой смысл?

В голове кишмя кишит бессмыслица, вот еще одна до кучи.

Джек толкнул дверь и вошел в прохладное помещение магазина.

— Мистер Блейк! — воскликнул мужчина, переставлявший лотки в длинной витрине, бросился к посетителю, энергично пожал ему руку. — Очень рад вас видеть!

— Привет, Монте. Зовите меня просто Джек.

Он давно обращается к Монте с таким предложением, но тот, видно, родился с добавочным геном официальности, который не позволяет называть клиента по имени.

— Конечно, с удовольствием.

Муниципальная монетная лавка наполовину принадлежит Монте. Глядя на него, на ум приходит одно слово: пышный — пышное тело, пышные губы, пышные кудрявые черные волосы. Хотя движется он как хорек. Держит в памяти нумизматическую базу данных, на стене висит йельский диплом магистра по управлению частными компаниями, но единственной частной компанией, которой хотел управлять Монте, был магазин редких монет.

— Только что приобрел обширную коллекцию, — сообщил он, ведя Джека в конец торгового зала, где держал самые сливки. — На прошлой неделе прибыли невероятные вещи. Сейчас увидите. Абсолютное чудо.

Джек был постоянным клиентом Монте. Наверно, его здесь считают богатым коллекционером редких монет, но для него монеты не просто коллекция, а капитал.

Без номера социального страхования — настоящего — нельзя класть деньги в банк, покупать акции. Вдобавок это означает уплату налогов, от чего он пока успешно уклоняется. Поэтому, накопив значительную сумму наличными, покупает либо золотые монеты на вес, например крюгер-рэнды, либо редкие коллекционные экземпляры. Не слишком выгодное капиталовложение, но прочие стороны жизни дают столько адреналина, что не приходится волноваться насчет инвестиций. Резкий взлет на бирже в девяностые годы не принес ему прибыли, зато и падение не затронуло.

— Сегодня мне не нужны монеты.

И дальше не понадобятся, если позволю заказчикам себя дурачить.

— Значит, просто зашли поболтать? — Монте успешно скрыл разочарование. — Всегда рад вас видеть, мистер Блейк.

— Хочу купить футляр. Вы мне как-то рассказывали о выставочных шкатулках с отдельными секциями для монет.

Монте давно рекламировал новые футляры карманных размеров, последнюю новинку, незаменимую для коллекционера, желающего безопасно демонстрировать свои раритеты. Джек упорно отвергал предложение.

— Зачем они вам понадобились? — с улыбкой полюбопытствовал Монте, доставая с полки на стене картонную коробку. — Выставлять собираетесь? Или родственникам показать?

Джек ни в коем случае не собирался никому показывать свою коллекцию, но вынужден был скрепя сердце пожертвовать несколькими монетами ради мадам Помроль.

— Родственникам. Дяде Мэтту.

— Ему сильно повезло.

Монте вытащил из коробки пару ключей и металлический продолговатый футляр восьми дюймов в длину и примерно пяти в ширину, сверкнувший под лампами чистым хромом.

— Видите? С одной стороны утопленные петли, а с другой замок.

Он вставил ключ в замочную скважину, повернул. Под откинутой крышкой прозрачный пластик, под ним косые прорези в сером фетре для монет разных размеров.

— Вот что самое замечательное — твердый прозрачный пластик, который не позволяет дотрагиваться до монет. Помните старую песню: «Смотри, но не трогай»?

— «Ядовитый плюш», — кивнул Джек. — Киностудия «Атко», пятьдесят девятый год.

— Правильно. То же самое можно сказать и про этот футляр. Если его уронить, не дай бог, монеты не рассыплются во все стороны.

Джек повертел футляр в руках. Идеально.

— Как открыть пластиковую крышку?

— Еще одна выгодная особенность. Видите рычажок сбоку? Вставляете ключ, вытягиваете, нажимаете. Нечаянно крышку открыть невозможно.

— Отлично. Беру два.

Джек вышел из спортивного магазина на Шестой авеню в Челси, сунув покупки в один пакет с нумизматическими футлярами. Все готово для встречи с мадам Помроль. Остается собрать инвентарь. На это уйдет максимум полчаса, значит, надо убить еще пару часов.

Вполне достаточно для визита в «Шарио Коппе». Поболтать с персоналом, осведомиться о самочувствии босса, осмотреть магазинчик…

Он решил идти пешком. Любил ходить по городу, особенно в теплые дни, когда на тротуарах толпы народу. Можно вволю понаблюдать за людьми, присмотреться, в чем ходит средний житель Нью-Йорка.

Впрочем, средний житель Нью-Йорка, если таковой существует, — чистая химера. Возьмем простые головные уборы. По пути через пару кварталов встретился сикх в сером костюме и красном тюрбане, черный парень весом в триста фунтов в крошечном французском берете, белый мозгляк в берете спецназа, какой-то раввин, одетый, несмотря на жару, в длинный лапсердак и широкополую черную шляпу из тюленьей кожи, мелькали привычные мотоциклетные шлемы, ермолки…

Приятно, что большинство вместе с ним ходит в бейсболках. Немножечко чаще в «янкис», чем в «метс». Джек носит бейсболку с оранжевой эмблемой «метс». Хотя девяносто процентов встреченных кепок надеты задом наперед или вбок козырьком, он, даже стараясь соответствовать общественным стандартам, носит ее нормально, вперед козырьком. Если повернуть назад, ремешок натирает лоб, а козырек спереди затеняет лицо.

Вряд ли кто-нибудь обращает внимание на парня в бейсболке «метс», темных зеркальных пилотских очках, белой футболке «найк», желтовато-коричневых рабочих ботинках.

Он вошел в «Шарио Коппе» около часу дня. Не видно никаких покупателей. Рыжий продавец за мраморным прилавком распаковывал коробку с адресом отправителя «Н. ван Рейн — импорт-экспорт».

— Где Илай?

— Вы с ним знакомы?

— Познакомились вчера вечером.

— Да? — прищурился продавец. — Когда?

— Я же сказал, вчера вечером. А что?

— Он в больнице.

— Да ну? Ох, как жалко. Ужасно! Сердечный приступ?

— Нет, его ножом пырнули, прямо здесь, за углом, буквально на пороге дома.

Джек всплеснул руками:

— Да что вы? Он цел?

— По-моему, да, — кивнул рыжий парень. — Звонил, обещал вернуться через несколько дней, но работать какое-то время не сможет. Ужас и кошмар!

— Еще бы. Что же это за мир, где в невинного человека ни с того ни с сего ножом тычут?

— Конечно, ужасно.

— В какой он больнице?

— В Сент-Винсенте.

— Надо будет заскочить, проведать.

— Ему будет очень приятно. — Продавец вновь тряхнул головой и глубоко вздохнул. — Чем я еще могу вам помочь?

— Да ничем. Просто так зашел. Вы один? — оглянулся Джек. — А где…

— Герт? У нее выходной, и я ее найти не могу. Завтра утром появится. — Он опасливо оглянулся на заставленные стеллажи. — Лучше в сейчас была рядом.

Вот уж нет. Идеальная ситуация.

Джек поставил на прилавок сумку с покупками.

— Приглядите?

— Охотно.

Еще бы. В таких магазинах пристально следят за людьми с сумками, куда легким движением пальца можно отправить дорогостоящую вещичку с полки. Оставив пакет, Джек усыпил бдительность продавца и освободил себе обе руки.

Его манил запертый шкаф справа в конце торгового зала, поэтому он начал слева, обнаружив старые деревянные часы в виде совы со шныряющими, как маятник, глазами. По крайней мере, они должны шнырять. Видно, завод испорчен. Цена не кусается. Дома есть черные пластиковые часы в виде кошки с такими же глазами — новые составят пару. Сова и кошечка.

Он принес часы к прилавку.

— Куплю, если наладите.

— Постараюсь, — с улыбкой обещал продавец.

На какое-то время займется. Джек небрежно повернул направо к старому дубовому шкафу, заранее изготовив отмычку. Брелок с кроликом Роджером по-прежнему лежал среди других безделушек на второй полке. Дверца заперта на замок.

Он заметил еще в прошлый раз, в воскресенье, что замок английский, штырьковый, хороший, надежный, однако без должной защиты. За пять секунд можно открыть. Две секунды на подбор отмычки нужного диаметра, одна, чтобы вставить стальной штырек в скважину, одна, чтоб его повернуть, и еще одна, чтобы открыть замок. Отмычки вновь отправились в карман, быстрый взгляд брошен за спину — продавец склонился над часами, никого больше не видно, — еще пять секунд: замок снят, дверца открыта, кролик схвачен, шкаф закрыт, заперт.

Удача.

Джек взглянул на дешевый брелок, необычно холодный на ощупь, словно только что из холодильника. Встретил тот же умоляющий взгляд голубых, широко открытых глаз.

Сначала хотел подарить его Вики. Теперь об этом не может быть речи: ее даже близко нельзя подпускать к тому, что принадлежало Илаю Беллито, чего он касался и на что смотрел. Неясно, зачем теперь нужен этот брелок. Впрочем, Беллито отверг непомерную сумму за дрянную вещицу. Видно, она ему дороже. А все, что ему дорого, не менее, если не более, дорого Джеку. Или, может быть, просто хочется переупрямить Илая, чтоб его черти взяли.

Он вновь окинул взглядом полки со старым хламом: опоссум Пого, машинка из спичечного коробка мяч с резиновыми шипами…

По коже пробежал тошнотворный мороз.

Детские игрушки… в магазине подонка, который вчера вечером похитил ребенка.

Голова пошла кругом при мысли, что Илай Беллито выставил напоказ сувениры, трофеи, вытащенные из детских карманов. Сотни, тысячи людей проходят мимо витрины, и никому даже в голову не приходит, что перед ними вещи погибших детей.

Джек не стал пересчитывать экспонаты, глядя на брелок у себя на ладони.

Чей ты? Где лежит твой маленький хозяин? Как и почему он умер?

Голубые глаза Роджера стали совсем пустыми. Возможно, умоляющий взгляд лишь привиделся, но не напрасно. Мы еще повидаемся с Илаем Беллито.

Будем надеяться, продавец на лице покупателя ничего не заметит, кроме спокойного непринужденного выражения.

Он глубоко вдохнул, выдохнул, направился к прилавку, рассеянно крутя брелок.

— Очень жалко. — Продавец легонько стукнул пальцем по лежавшим перед ним часам-сове. — Ничего не выходит.

— Все равно покупаю. — У знакомого часовщика через полминуты затикают. — Как вас зовут?

— Кевин.

— А меня Джек. — Они обменялись рукопожатиями. — Ты тут новенький?

— Да.

Один — ноль в мою пользу. В прошлый раз догадался, что новичок.

— Ну, желаю удачи. Хороший магазин. Кстати, — притворно спохватился он, бросив брелок на прилавок, — вот это я тоже возьму.

Кевин взял брелок, повертел, разглядывая со всех сторон.

— Никогда его раньше не видел.

Джек с облегчением выдохнул. Предположение оправдалось: даже если бы парень давно здесь работал, едва ли обратил бы внимание на содержимое запертого шкафа, который невозможно открыть.

— Вон там лежал на полке.

— Где?

— Дальше справа.

— М-м-м… На нем ценника нет. Вообще впервые вижу подобную вещь…

— Я бы дал десять баксов.

Продавец потянулся к телефону.

— Пожалуй, посоветуюсь с мистером Беллито. Джек напрягся:

— Зачем дергать Илая? Ему наверняка нужен покой.

— Ничего страшного. Он сам велел звонить, если возникнут вопросы.

Парень принялся набирать номер, Джек сдержал стон. Сначала хотел просто сунуть брелок в карман и уйти беспрепятственно. Теперь это уже невозможно. Впрочем, если придется, он его унесет вопреки возражениям Кевина. Без Роджера не уйдет в любом случае.

Видно, звонок был сделан прямо в палату.

— Алло, мистер Беллито, это Кевин. Извините за беспокойство, у меня тут товар без ценника, хочу спросить…

Даже за прилавком в трубке слышались гневные вопли.

— Да, сэр, но, понимаете…

Снова крик.

— Ясно. Да, сэр. Хорошо. — Он положил трубку. — Боюсь, потребуется время. Я должен заглянуть в опись и выяснить цену товара. — Кевин покачал головой, глядя на брелок. — Проблема в том, что я точно уверен…

— Давай я ее облегчу, — перебил Джек. — Плачу за часы и даю за брелок десять баксов. Если окажется что он стоит дороже, потом доплачу. Если дешевле — вернешь разницу. Справедливо?

— По-моему…

Он покачал брелоком у парня перед глазами.

— Согласись, речь идет не о китайской вазе эпохи Мин. Возьми листок бумаги и запиши: «Брелок с кроликом Роджером — десять баксов — Джек».

— Я в книгу запишу. — Кевин открыл гроссбух, покорно записал, поднял голову. — Просто Джек?

— Да. Илай поймет.

Возможно, не сразу, мысленно оговорился он, вытаскивая бумажник, но скоро. Очень скоро.

Пусть заметит пропажу брелока, начнет задаваться вопросами и беспокоиться.

Ему еще о многом придется побеспокоиться.

Илай Беллито снова нажал кнопку капельницы. Морфин снимает боль, но раздражение не облегчает. Чертов Кевин ничего лучшего не придумал, как звонить в больницу с такими вопросами. Не мог сам разобраться?

Может, не следовало его так сурово отчитывать. Герт сегодня выходная, на звонки не отвечает, он один в магазине. Нечего и говорить, сколько вреда может наделать обиженный продавец.

Он потянулся к телефону, чтоб перезвонить, но тут во второй раз за день явился детектив Фред Стросс в зеленой рубашке гольф под мятым бежевым костюмом, умудрявшийся выглядеть одновременно худым и пухлым. Закрыв за собой дверь, снял широкополую соломенную шляпу, продемонстрировав поредевшие темные волосы.

— Можно тут говорить без опаски? — тихо спросил он, пододвигая стул ближе к кровати.

Илай кивнул.

— Что-нибудь выяснил?

Стросс служил в полиции нравов в Южном Мидтауне и вместе с Адрианом принадлежал к Кругу.

— Проверил все отделения «Скорой» от Бэттери до Бронкса. Никто с таким ранением, как ты говоришь, никуда не обращался. Ты его точно достал?

— Конечно. — Илай отлично знает, как нож входит в плоть. — Может быть, он решил, что сам справится, но ему непременно понадобится профессиональная помощь.

— Если у него есть знакомые доктора, для чего идти в «Скорую»?

Все было бы иначе, если бы незнакомец не увернулся в последний момент. Нож вонзился бы в легкое раз, другой, много раз, Илай спокойно сидел бы себе дома, а Строссу оставалось бы лишь убрать тело.

— Что еще?

— Нашли свидетельницу, которая видела бежавшего со свертком парня, да в дождь в темноте даже цвета волос не разглядела.

Илай безуспешно старался припомнить какие-нибудь отличительные приметы агрессора. Скудный свет шел из-за его спины, лицо скрывалось в темноте. Волосы намокли под дождем. Сухие были бы темными или черными.

Голос помнится, холодный ровный голос, сказавший после удара ножом в пах:

Вспоминай об этом, прежде чем в другой раз посмотреть на ребенка, каждый раз, как посмотришь на мальчика.

Илай заскрежетал зубами. Он принял меня за насильника над детьми! За простого извращенца! Эта мысль просто бесит. Несправедливо, нечестно!

— Могу только сказать, что он не блондин.

Стросс придвинулся ближе, еще понизил голос:

— А местным ребятам ты сказал, что блондин.

Илай откинулся на подушки, чтобы не слышать запах лука у него изо рта. Местным детективам он не сказал ни слова правды. Описал нападавшего ростом шесть футов три дюйма, весом двести пятьдесят фунтов, с длинными обесцвеченными волосами, не упоминая, что ранил его.

— Правильно. Нам же не надо, чтобы его поймали, правда? По крайней мере, чтобы поймали люди, не принадлежащие к Кругу. Вдруг он начнет болтать об агнце? Вдруг на моей одежде, на одежде Адриана, в машине остались волокна от покрывала?

— Кстати, та самая свидетельница видела, как он положил сверток у двери и побежал к машине.

Илай замер, чувствуя болезненный укол сквозь морфин.

— Номеров, конечно, не заметила…

— Заметила и записала. Только оказалось, что это номер машины Винни Донато.

— Кто это?

— Винсент Донато. Бруклинский умник.

— Ты имеешь в виду мафию? — испугался Илай.

— Не беспокойся. Это не он.

— Откуда ты знаешь?

— Винни свидетелей не оставляет. Скорее всего, дамочка в темноте пару цифр перепутала. Я перебрал другие возможные комбинации, да ничего не вышло.

— А телефон? Кто-то звонил в «Скорую» насчет агнца. Наверняка он. У них на коммутаторе определителя нет?

— Есть. Номер установили. Казалось, хорошая ниточка, пока не выяснилось, что у него «тракфон».

— Это еще что такое?

— Сотовый с поминутной оплатой. При подключении сообщается только почтовый индекс района, откуда ты будешь чаще всего звонить. Он указал индекс Таймс-сквер.

Проклятье!

— Не парень, а прямо какое-то привидение.

— Не привидение, уверяю тебя. Номер можешь узнать?

Стросс пожал плечами:

— Конечно. Зачем?

— Пока сам не знаю. Просто хочу иметь. Это у нас единственная к нему ниточка. — Илай очень осторожно шевельнулся в постели. — А Адриан что видел?

— От Адриана никакого толку. У него при малейшем движении голова кружится, вдобавок он не верит, что сейчас август. Последние воспоминания за июль.

— Ну и хорошо. Не сможет опровергнуть мои показания.

— Плевать на твои показания. — Стросс поднялся, встал в ногах кровати. — Кто этот парень? Вот что мне надо знать! Судя по твоим рассказам, человек опытный. В два счета вырубил Адриана. И похоже, пришел подготовленный, значит, следил за вами.

— Если и следил, то за Адрианом, — заявил Илай. — Заметил, наверно, как он выслеживал агнца.

Сколько трудов пошло прахом!

Адриан превосходный охотник, всегда присматривает очередного агнца. С приближением новой церемонии все члены Круга оглядывают тротуары. А Адриан всегда настороже, даже за год до церемонии. Страшно радовался последней находке: возраст подходящий, как правила требуют. Идеальный агнец.

Они следили, ждали, вчера вечером пришла пора — дождь, близится новолуние. Успешно схватили добычу, почти вошли в дверь, и тут…

— Не важно, за кем он следил, — сказал Стросс. — Теперь знает тебя и Адриана. А еще что?

Илаю не нравилась спокойная уверенность детектива.

— Если следит за палатой, то и тебя знает.

Стросс перестал расхаживать.

— Черт! Я думал, лично надежней, чем по телефону…

— Правильно. Посмотрим в лицо фактам: насколько нам известно, он вполне может знать всех двенадцать членов Круга. Меня вот что больше интересует: зачем он на нас напал? У него при себе телефон. Мы с Адрианом были безоружными. Мог бы просто отойти подальше и набрать 911.

— А он этого не сделал. — Стросс растер шею костлявыми нервными пальцами. — Утащил мальчишку, потом позвонил. Стал бы героем, да взял и слинял.

— И нож с собой унес, — добавил Илай. — Зачем? На нем ведь не его, а мои отпечатки.

— Кровь его вместе с твоей.

Илая мороз прохватил по спине. Моя кровь… Ему нужен образец моей крови… Для какой-нибудь собственной церемонии?

Детектив хватил кулаком по спинке кровати:

— Сплошная бессмыслица. Разве что…

— Что?

— Разве что этот тип знает о Круге и о наших связях. Мне, например, этого не хотелось бы.

В самом деле. Двенадцать человек — Илаю хотелось завести двенадцать учеников, — составлявшие Круг, держат в руках очень важные разнообразные ниточки в средствах массовой информации, судопроизводстве, юриспруденции, даже в полиции. Он один не имеет влияния в обществе. Но создал Круг и руководит церемонией.

— С агнцем проблем не возникнет?

Стросс покачал головой:

— Помнит только, как его схватили, прижали к лицу пахучую тряпку, и все. — Он оглянулся на дверь, заговорил еще тише: — Кстати, насчет агнца. Запасной имеется?

— Грегсон одного присмотрел, хотя думает, что не пора еще брать.

— Ну так пускай ускорит дело. Если пропустим окошко…

— Знаю. До равноденствия остается еще одно новолуние.

Церемония ежегодно проводится в новолуние между летним солнцестоянием и осенним равноденствием.

— Впрочем, у нас еще есть время.

Катастрофическая и постыдная неудача с вьетнамчиком-ангцем. Вполне созрел, Круг собрался бы, церемония совершилась бы прошлой ночью, все успокоились бы до следующего года.

— Знаешь, что мне больше всего не нравится? — сказал детектив. — Ты на больничной койке. Благодаря церемонии должен быть неуязвимым. По крайней мере, сам так утверждаешь. Как это объяснить? — Он махнул рукой на капельницы.

Тот же вопрос мучил Илая с той минуты, когда в плоть вонзилось острие его собственного стилета.

— Не знаю. Двести шесть лет провожу церемонию, и никогда не случалось ничего подобного. Пережил войны, потопы и землетрясения без единой царапины. А вчера вечером…

— Да. Вчера вечером оказался беззащитным. Можешь растолковать?

Илаю его тон не понравился. Что там — нотка враждебности? Или страха?

— Дело, по-моему, не во мне, а в агрессоре. Лично испытав на себе превосходящую силу и слыша от тебя, что выследить его невозможно, прихожу к мысли, что это не простой человек…

Илай умолк, осененный прозрением. Все вдруг стало ясно.

— Что ты хочешь сказать? — Детектив напряженно склонился к нему.

— Единственное объяснение вчерашних событий заключается в том, что он сам проводит церемонию.

Разумеется. Иначе быть не может. Объясняется, почему он унес ребенка, почему не сдал Илая с Адрианом в полицию, даже зачем забрал нож. Не хочет разоблачать Круг — хочет взять его под контроль, занять место Илая, для чего ему требуется кровь вождя.

— Потрясающе! — воскликнул Стросс. — Просто здорово, черт побери! И как же мы с ним справимся?

Илай продолжал говорить тихим и ровным тоном. Не время для паники.

— Как со всеми другими. В твоем распоряжении ресурсы лучшего в мире полицейского департамента. Воспользуйся ими и отыщи его. Найдешь — веди ко мне.

— Я думал, ты один руководишь церемонией.

— То, что знаю я, могут знать и другие. Не беспокойся об этом. Твоя задача ясна: ищи его, Фредди. Найди и приведи ко мне. Я с ним сам разберусь.

Джиа вышла от «Мейси» с полными покупок сумками в обеих руках, направилась на край тротуара в поисках такси. Нахватала неплохого барахла, в котором Вики через месяц пойдет в школу.

Интересно, бросит ли на нее таксист по дороге домой такой же удивленный взгляд, каким смотрел тот, что вез ее сюда. Наверно. И не удивительно: женщины с Саттон-сквер не бегают к «Мейси» на бросовые распродажи.

Скорее всего, принял меня за няньку, живущую в доме, решила она.

Хоть я и живу в одном из лучших городских кварталов, ребята, но существую на заработок свободного художника. Имею энергичную дочку, которая все снашивает, из чего не вырастает. Поэтому, когда «Мейси» объявляет распродажу, я еду.

Шагая по тротуару, она увидела чернокожую женщину с микрофоном, рядом с которой стоял здоровый парень, пристально глядя в объектив телекамеры на плече. Женщина казалась знакомой, только одета была как-то странно: блузка и пиджак на верхней половине не гармонировали с нижней в джинсах. На Геральд-сквер было полно народу, а вокруг женщины толпа собралась еще гуще.

Наконец Джиа узнала в ней репортершу с местного телевидения, то ли со второго, то ли с четвертого канала. Женщина ее заметила и направилась к ней вместе с парнем.

— Простите, — сказала она, выставив микрофон. — Я — Филиппа Вилья, новости, четвертый канал. Не согласитесь ответить на «вопрос дня»?

— Смотря на какой, — бросила Джиа, не останавливаясь.

— Слышали о похищении и спасении маленького Дук Нго?

— Конечно.

— Очень хорошо. — Мисс Вилья ближе поднесла микрофон. — Вопрос дня таков: заслуживают ли насильники над детьми смертной казни?

Джиа вспомнила, что почувствовала нынче утром, вообразив похищение Вики. Или надругательство над ребенком, который в ней зреет.

— Имеется в виду, после кастрации? — уточнила она.

Журналистка заморгала, в наблюдавшей толпе послышался смех.

— Мы говорим только о смертной казни. Да или нет?

— Нет. — Джиа сдержала злость, отвращение. — Смерть — слишком большая милость для насильника над ребенком. Похитителя мальчика надо кастрировать… Потом руки отрезать, чтоб он никогда не касался другого ребенка, потом ноги, чтобы не гонялся, язык, чтобы не заманил в машину, потом глаза выколоть, чтоб больше не заглядывался на детей. Нос оставим, пусть нюхает свою гнилую вонь.

Толпа от души хохотала.

Что это я несу, спохватилась она. Сказывается долгое общение с Джеком.

— Кажется, у вас много сторонников. — Мисс Вилья оглядела толпу. — Дадим ваш комментарий в вечерних новостях. В ночных, — с улыбкой оговорилась она. — Пожалуйста, подпишите согласие…

— Нет, спасибо.

Не хочется появляться на телеэкране. Хочется домой. У бровки тротуара тормознуло такси, высаживая пассажира.

— Можно хотя бы узнать ваше имя? — Мисс Вилья с оператором следом за ней тянулись к такси.

— Нет, — через плечо отказалась она, скользнула на заднее сиденье, захлопнула дверцу, велела водителю ехать в центр города. И не оглянулась, когда такси тронулось с места.

Что толкнуло ее на подобные речи? Перед телекамерой, ни много ни мало. Она сказала правду, то, что в ту минуту думала, но об этом никому другому не обязательно знать. Видеть свое лицо на экране решительно не хочется. Если ей суждены пятнадцать минут славы, пусть их принесут картины, а не зубастые шуточки на местном телевидении.

Справлюсь ли я с отцовством? — гадал Джек, стуча в дверь Храма Вечной Мудрости мадам Помроль.

После приезда в город в него не один год стреляли, совали ножи, избивали, душили… Должен справиться. Будем, по крайней мере, надеяться.

По сравнению с перспективой ответственности за воспитание ребенка, который должен стать приличным человеком, не ступив на кривую дорожку, ножи и пули сущая ерунда. Там хотя бы выбор ясен.

Слава богу, на нем лежит частичная ответственность, всегда можно положиться на практический опыт Джиа.

А вдруг с ней что-нибудь случится?

Он содрогнулся, не понимая, зачем себя накручивает. Это на него не похоже. Неужели дело в отцовстве?

Оставим пока. Сосредоточимся на настоящем, ощупаем парик, проверив, закрывают ли длинные локоны уши, особенно левое, куда воткнут наушник.

Дверь открыл Карл Фостер.

— Ах, мистер Батлер! Точно вовремя.

Мистер Батлер? Джек чуть не оглянулся, вовремя припомнив, что это он самый и есть.

Сосредоточься, черт побери!

Лучше бы Джиа приберегла новость до завтра. Дело предстоит тонкое, требует точного расчета времени. Надо позабыть о будущем, думать о происходящем.

— Время и прилив никого не ждут, как говорится, — постарался он войти в роль.

— Хорошо сказано, — похвалил Фостер, приглашая гостя в дом.

Джек — на этот раз в джинсах, ковбойских сапогах, белой рубашке без воротника под спортивным пиджаком из шотландки с двумя глубокими внутренними карманами, нагруженными снаряжением, — проследовал за хозяином в кабинет.

— Займемся сначала земными делами, — сказал тот. — Гонорар мадам с вами?

— Чего? А, конечно. — Он вытащил из бокового кармана конверт, вручил Фостеру. — Держите.

Карл открыл его, быстро перебрал пять фальшивых стодолларовых бумажек, разочарованно взглянул на клиента.

— Кажется, я от вас слышал, что золото — лучший способ общения с миром духов.

— Угу, я сам это не раз слышал от дядюшки Мэтта, только сейчас жутко трудно собрать точную сумму в золотых монетах. Слишком много хлопот, если хотите знать.

— Я бы дал сдачу.

— Ух, а мне даже в голову не пришло. Ладно, в другой раз будет золото.

— Превосходно! — Фостер, просветлев, сунул конверт в карман. — Вы хотите вступить в контакт с дядей? С тем самым, что часто бывал у медиумов-спиритов?

— Правильно. С дядей Мэттом.

— Неужели с Мэттом Каннингемом?

Молодец, мысленно отдал ему должное Джек. Старается выудить побольше деталей. Ну, давай. С удовольствием поболтаю.

— Нет. Его фамилия Вест. Мэтью Вест. Потрясающий старикан. Жалко, умер.

— Давно?

Интересно, он сам запоминает или мадам лично сидит за компьютером, прислушивается к жучку и вносит имя Мэтью Томаса Веста в файл www.sitters-net.com?

— В начале года, то ли в конце января, то ли в начале февраля, помню только, что чуть не околел на похоронах. Стоял на ветру у могилы — с ума сойти! — Джек потер руки, сгорбился от неприятных воспоминаний. — Думал, больше никогда не согреюсь.

— Да что вы? — удивился Фостер. — По-моему, зима была довольно теплая.

— Тут у вас — может быть, а мы морозили задницы в Сент-Поле.

— В Миннесоте? Там в самом деле холодные зимы. Вы оттуда?

— Я? Нет. Родился и вырос в Вирджинии.

— Нравится вам Манхэттен?

— Еще бы! Никогда в жизни не видел столько ресторанов. И все битком набиты, — рассмеялся Джек. — Кто-нибудь там когда-нибудь ест?

— Конечно, — улыбнулся Карл. — Верхний Вест-сайд предлагает любую известную человечеству кухню.

Джек подозрительно прищурился:

— Откуда вы знаете, где я живу?

— Из анкеты, которую вы вчера заполняли.

— А, — виновато улыбнулся он, — совсем позабыл.

Фостеры, разумеется, его проверили. Вчера он был единственным новичком, при котором зажегся свет, и на него естественно падало подозрение. Карл наверняка съездил в башни «Миллениум», выяснил, что там действительно проживает Роберт Батлер. Если б встретил настоящего Батлера, парик сделал бы свое дело. Впрочем, он его явно не видел. Позвонив по указанному в анкете номеру — кто-то звонил вчера вечером и дал отбой, — услышал по автоответчику голос «Боба Батлера» с подтверждением номера и предложением оставить сообщение после гудка.

Вчерашний крюгер-рэнд и нынешний конверт с наличными должны разогнать последние подозрения. Будем, по крайней мере, надеяться. Эта парочка старается погубить конкурентов. Что они сделают с тем, кто попробует им помешать?

Несколько утешает угнездившийся в правом сапоге автоматический пистолет 38-го калибра.

— Вы были близки с дядей?

— Ну да. Классный старик. Разделил состояние по завещанию между мной и моим родным братом. Хороший мужик.

— Поэтому хотите с ним пообщаться? Поблагодарить?

— Ну. И еще спросить… — Джек полез в левый нагрудный внутренний карман пиджака, вытащил приобретенный у Монте футляр, — насчет вот этого.

Взгляд Фостера остановился на хромированной коробке.

— Любопытно. Разрешите?

Он протянул руку, взял футляр, оказавшийся гораздо тяжелей, чем он думал. Впрочем, виду не подал пробежал по поверхности пальцами, ощупав швы, утопленные петли, замочную скважину с другой стороны.

— Ключ есть?

— В том-то и дело, что нет.

— Вот как… Очень интересно.

Джек скорчил виноватую мину и забрал футляр.

— Еще бы. Только это останется между мной, моим дядей и леди.

— Конечно. — Карл отдал коробку, взглянул на часы. — Посмотрю, готова ли мадам.

Он вышел в зал для сеансов, закрыв за собой дверь. Джек прислушался к торопливому стратегическому совещанию между мистером и миссис Фостер за дверью.

— Не врет, — послышался в левом ухе голос мадам. — Дядя есть на сайте сидельцев. Собирал монеты.

— Коробка тяжеленная. Наверняка набита золотом. Одна проблема — заперта.

— Это для тебя не проблема. Загляни внутрь, прочее я беру на себя.

Карл вышел, жестом пригласил гостя:

— Заходите. Мадам готова.

Джек вошел в зал, вновь почувствовав приступ клаустрофобии среди плотных занавесей. На этот раз у стола стояли только два стула.

— Эта вещь принадлежала вашему дяде? — кивнул Карл на футляр.

— Наверно. Это мне тоже хочется уточнить.

— Тогда попрошу положить ее вон туда на диванчик до конца сеанса.

Джек взглянул на красный бархатный диванчик у стены на расстоянии десяти футов. Известно, что за стеной находится командный пункт, такой же, как у Чарли, но хуже оснащенный, как выяснилось субботней ночью при осмотре дома.

— Зачем?

— Дар мадам проявляется в полную силу, когда она не соприкасается с принадлежавшими покойным предметами.

Неплохо, признал Джек, прижимая футляр к груди.

— Шутите? Я думал, это, наоборот, помогает.

— Конечно, конечно… После проникновения в Потусторонний мир оказывает неоценимую помощь, а в момент перехода аура подобных вещей препятствует контакту.

— Н-ну, не зна-аю, — протянул он.

Карл снова ткнул пальцем в диванчик:

— Пожалуйста, положите сейчас же. Вступив в контакт с духами, мадам вас попросит поставить футляр на стол. Не бойтесь, здесь с ним ничего не случится.

Джек изобразил нерешительность, потом пожал плечами:

— Ну ладно. Если так надо, согласен.

Он подошел к диванчику, положил футляр на сиденье, приглядевшись к стене. Швов не заметно, зато под сиденьем над плинтусом просматривается прямоугольник потайной дверцы, которую он в субботнюю ночь видел с той стороны.

Вернулся с пустыми руками за стол и уселся на стул, услужливо подвинутый улыбавшимся Карлом Фостером.

— Мадам скоро выйдет.

Джек остался один. Помня о видеокамере, нервно ерзал, барабанил по столу пальцами, одергивал пиджак, ощупывая при этом пачку фальшивых купюр в левом рукаве и другой металлический футляр в левом внутреннем нагрудном кармане.

Все на месте.

Через минуту вспыхнул верхний свет, и на сцену вышла мадам Помроль в пышно расшитой хламиде, на этот раз розовой.

— Месье Батлер, — молвила она с наигранным французским акцентом, протягивая унизанную кольцами руку, — рада снова вас видеть.

— Я тоже рад встретиться наедине.

— Как я понимаю, желаете пообщаться с дядей?

— Точно.

— Ну что же, приступим.

На сей раз никаких предисловий, никаких предупреждений насчет эктоплазмы, к которой нельзя прикасаться. Мадам просто уселась напротив.

— Пожалуйста, положите ладони на стол. — Он повиновался, она продолжала: — Сейчас я вступлю в контакт со своим проводником в мире духов Ксултуланом, древним жрецом майя.

Свет, как и в воскресенье, померк, горели лишь тусклые красные лампочки. Стол опять ушел в тень, освещенный сверху слабым красным светом. Джек взглянул на диван, на футляр, ничего не увидев во тьме.

Мадам Помроль замычала, уронила голову.

Мычание понятно: за ним не слышно, как открывается потайная дверца за диванчиком. Карл, наверно, уже забирает футляр.

Главное правило жуликов: хватай сумку, бумажник, ищи любые сведения — водительские права, номер социального страхования, номер банковского счета, записную книжку, семейные фотографии… В командном центре имеется ксерокс, станок для нарезки ключей, как у Чарли. За минуту можно скопировать ключи и документы.

Забавно было бы с помощью дистанционного переключателя зажечь свет, поймав Фостера с поличным, но в эти игры мы уже играли. Сегодня надо укусить побольнее.

Стол под руками наклонился, пришлось крикнуть:

— Ух!

Леди издала низкий гулкий стон. Включился микрофон-усилитель.

— О Ксултулан! Перед нами желающий пообщаться с ушедшим, связанным с ним кровными узами. Помоги нам, о Ксултулан!

Он перестал ее слушать, на минуту задумавшись. Фостер сейчас вскрывает коробку. Набор отмычек у него под рукой. Имея, разумеется, ключ, Джек сам пару раз поработал отмычками, нарочно оставив грубые царапины вокруг замочной скважины. Как и ожидалось, замочек легко открывался, проблема лишь в том что скважина очень уж маленькая. Обладая маломальским талантом, Карл сдвинул в данный момент язычок… поднял крышку… и замер при виде сверкающих золотых монет. Не слитков вроде вчерашних крюгер-рэндов, а нумизматических жемчужин из собственного собрания Джека, которые стоят гораздо больше своего золотого номинала. Хочет потрогать, а они закрыты пластиковой крышкой. Пробует открыть — не поддается. Заперто изнутри. Где-то должен быть потайной рычажок…

— Футляр! — воскликнул Джек, выпрямляясь и нервно ощупывая пиджак, словно только что обнаружил пропажу бумажника. — Где мой футляр?

— Месье Батлер, успокойтесь, пожалуйста, — проговорила мадам Помроль, разом насторожившись, очнувшись и выйдя из транса. — С вашим футляром все в полном порядке.

Он вскочил со стула:

— Я должен его найти!

— Сядьте, месье. — Она дала мужу сигнал пошевеливать задницей и немедленно положить на диван распроклятый футляр. — Я связалась с Ксултуланом, он ищет вашего дядю. Через пару минут вы возьмете футляр…

— Он мне сейчас же нужен!

Изображая растерянность, Джек метнулся не в ту сторону, дав Фостеру время закрыть футляр, вернуть на место, потом неуверенно побрел к диванчику.

— Все в порядке, — предупредил в наушнике голос Карла. — Вещь на месте.

В темноте Джек не видел диванчика, двигался наугад, постарался на него наткнуться, упал на сиденье, нащупал футляр.

— Вот он! Слава богу! — воскликнул он, сунув его в левый нагрудный карман и вытащив из правого точно такой же.

В первом покоились драгоценные сверкающие монеты, которые даже по весу каждый оценит. По датам Фостер понял, что они старые, а по сведениям на сайте о хобби Мэтью Веста заключил, что они редкие.

Во втором футляре лежали свинцовые бляшки.

— Не получилось открыть до конца, черт возьми! — продолжал Карл. — Все равно дело стоящее. Ты бы только видела! Золотые монеты. Крюгеров больше нет, но вещи коллекционные, старые. Стоят целое состояние, будь я проклят! Знаешь что? Надо их заграбастать.

Возвращаясь к залитому красным светом столу, Джек заметил, как сосредоточенно и задумчиво мадам Помроль слушает мужа.

Наверно, готова была обругать лопуха, но одарила теплой материнской улыбкой:

— Видите, месье Батлер? Не стоило волноваться. Теперь успокоились?

— Еще бы. — Он сел, успев вытащить из рукава тридцать фальшивых сотенных бумажек, бросив их на колени. Положил на стол руки, держа между ними футляр. — Извиняюсь. Не знаю, что на меня нашло. В темноте перепугался и всякое такое.

— Абсолютно естественно, тем более при первом визите. — Мадам закрыла глаза рукой. — Я вступила в контакт с вашим дядей.

Джек вскочил со стула:

— Правда? Можно с ним поговорить?

— Связь прервалась, когда вы вышли из-за стола.

— Да что вы?

— Ничего страшного. Можно восстановить. Только она не очень хорошая, поэтому я должна задать кое-какие вопросы.

— Валяйте.

— Второе имя вашего дяди Томас, не так ли?

— По-моему, да… Мэтью Томас Вест. Откуда вы знаете?

— Он сам сказал, — улыбнулась мадам.

— Черт возьми! Даже жутко.

— Кажется, что-то его беспокоит. Не догадываетесь, что именно?

Джек виновато отвел глаза.

— Не имею понятия.

— Дело связано с наследством?

Он преисполнился благоговения.

— И это вам известно?

Хорошо помнится, что он сам сообщил Фостеру, будто унаследовал капитал вместе с братом, хотя лопухи частенько забывают, что успели выложить медиуму ценные сведения.

— Конечно, но потом связь прервалась… Кажется, упоминалось о вашем брате…

Джек заранее разработал легенду, включив всю информацию с веб-сайта, рассмотрев ее со всех сторон, не находя изъянов, надеясь, что мадам Помроль тоже их не обнаружит.

— Угу. Больше у дяди родных не осталось. Наши родители умерли, у него детей не было.

Детей не было… Старик, обреченный на одинокую смерть, ходил к медиумам в тщетной надежде связаться с покойной женой. Со мной ничего подобного не случится. Пока…

В груди всплеснулась теплая волна.

— Месье Батлер?

Он вздрогнул. Опять отключился. Господи Иисусе! Такого еще никогда не бывало. Нельзя этого допускать, иначе его больно ужалят.

— Извините, задумался о дяде Мэтте. В завещании он поделил капитал между мной и моим братом Биллом.

— Да, он сказал, что его жена Элис давно умерла. Теперь они снова вместе.

— Вы и про тетю Элис знаете? Потрясающе! И они снова вместе? Вот здорово!

— Они очень счастливы. Ну так что там с наследством?

— Я получил дом со всем содержимым. — Джек насупился, выпятил нижнюю губу. — А Билл коллекцию монет. Дядя Мэтт всегда его больше любил.

— Разве обе части не равноценны?

— В долларах приблизительно одинаково, — вздохнул он. — Но Биллу надо было только найти торговца монетами, и все дела. Знаете, сколько он выручил? Четверть миллиона. Вот так вот, — прищелкнул он пальцами. — Ни за что ни про что.

— А вам пришлось продавать дом. С большим трудом.

— Точно, черт побери. И еще мебель сбагрить. Выручил такую же сумму наличными да без конца до прошлой недели летал туда-сюда в Миннесоту. Почти полгода, будь я проклят!

Мадам Помроль по-французски пожала плечами:

— Все-таки у вас теперь много денег. Надо радоваться. Хотя я по-прежнему не понимаю, чем расстроен ваш дядя.

— Ну… — Джек снова отвел глаза. — По-моему, дело в этой коробочке.

— Да?

Он глубоко вздохнул:

— Я нашел ее на прошлой неделе, разбирая последнее барахло дяди Мэтта. Она заперта, ключа нет, хотел нести к слесарю, но…

— Что, мистер Батлер?

— Кажется, дядя Мэтт против.

— Почему вы так думаете?

— Не поверите, — нервно хихикнул Джек. — А может, и поверите, раз вы медиум и всякое такое. — Снова набрал в грудь воздуху, поколебался, постучал по футляру. — Кто-то или что-то ее утаскивает.

— Как это?

— Все время нахожу ее там, куда сроду не ставил. Серьезно.

— Может быть, ваша жена…

— Я один живу. Даже уборщицу не держу. Хоть ищу. Вы, случайно, не знаете?..

— Продолжайте, пожалуйста.

— Ладно… Она без конца исчезает, я ругаю себя за беспамятство. А в субботу едва не взбесился. Знаете, собрался идти к слесарю и не могу найти. Обыскал всю квартиру, везде опоздал, мастерская закрылась, потом вижу чертов футляр под кроватью… Под собственной кроватью! Как будто его нарочно спрятали.

Собственно, точно спрятали, и я догадываюсь, кто это сделал, черт побери!

— Дядя Мэтт?

— Наверно.

— Нет, точно. Он мне признался.

— Неужели вы знали? Почему же сразу не сказали?

— Хотела проверить, правду ли вы говорите. Теперь убедилась. Ваши слова совпадают с признанием дяди.

Еще бы.

— Скважина сплошь исцарапана, — прозвучал голос Карла. — Похоже, придурок хотел вскрыть футляр. Расспроси.

Мадам Помроль прокашлялась.

— Впрочем, вы кое-что утаили.

Хорошо бы уметь краснеть в таких случаях. Хотя в полутьме все равно незаметно.

— То есть?

— Безуспешно пытались открыть футляр.

Джек закрыл глаза.

— Господи! Передайте дяде Мэтту мои извинения.

— Поняли, что в футляре ценные монеты, по закону принадлежащие брату?

— Эй, минуточку! Дядя Мэтт завещал Биллу коллекцию, а мне дом со всем содержимым. Этот футляр был в доме, значит, он мой по праву.

— Ваш дядя не согласен. Говорит, там серебряные монеты невысокой стоимости.

Она пристально смотрела на него, стараясь догадаться, известно ли ему о содержимом коробки. Удалось удержаться от слишком поспешного отрицательного ответа и не показаться чрезмерно сговорчивым.

— Правда? — Он хмуро взвесил в руках коробку. — Тяжеловато для серебра.

Леди мигом развеяла его сомнения:

— Я в этом не разбираюсь. Знаю только со слов вашего дяди, что эти первые собранные в детстве монеты дороги как память.

— Правда? — Вроде бы ясно, куда она клонит.

— Он не смог забрать их в Потусторонний мир, поэтому они остались в доме.

— Разве можно забрать с собой что-нибудь после смерти?

— К сожалению, нет, — покачала головой мадам. — Деньги там не нужны. Не всегда нужны, скажем так.

— Ладно, вопрос решен. Отдам Биллу.

— Ни в коем случае! — крикнул в наушнике Карл. — Говорю тебе, там целое состояние!

Джек хлопнул ладонями по столу, подхватил футляр, поставил на ребро. Что мадам дальше скажет? Позволит уйти с редкими золотыми монетами? Не похоже. Не верится.

— Минуточку, мистер Батлер. Ваш дядя просит меня переправить футляр в Потусторонний мир, чтобы он в последний раз поглядел на него.

— Да ведь вы говорите, это невозможно…

— Можно на секунду, потом он вернется.

— Ну ладно, давайте.

— К сожалению, в данный момент нельзя. Дело трудное, займет много времени, причем я должна остаться одна.

— Хотите, чтоб я просто оставил его и ушел? Ничего себе! Только не в этой жизни.

— Вы мне не доверяете?

— Леди, я вас всего два дня знаю.

— Я дала обещание вашему дяде. Нельзя нарушать обещание покойнику.

— Извините.

Мадам Помроль закрыла глаза и повесила голову. Молча сидя напротив нее за столом, Джек раздумывал, надо ли просить гарантий, и решил, что не надо. Пусть сама предлагает.

Наконец она подняла голову, открыла глаза с тяжким вздохом.

— Необычный случай. Почти удивительный. По мнению вашего дяди…

— Стойте. Вы с ним сейчас говорили?

— Да. И он велел вам доказать, что мне можно верить.

Еще лучше. Пусть идея исходит от дяди Мэтта.

— То есть как это?

— Я положу в конверт тысячу долларов и отдам его вам, пока переправлю футляр на ту сторону. Когда верну, вы мне его отдадите.

— Тысячу долларов? Маловато, по-моему. Вдруг футляр не вернется? Я все потеряю. Спорю: монеты стоят пару-тройку тысяч.

— Ну, две с половиной тысячи. Больше не просите — не дам.

Джек призадумался и кивнул:

— Ладно.

Мадам поднялась с оскорбленным видом:

— Пойду принесу.

— Надеюсь, вы в своем уме и так далее.

— Дядя на вас сердится, и, признаюсь, я тоже.

— Знаете, мне это тоже не нравится. Просто забочусь об интересах брата. Это же его монеты.

Она исчезла во тьме, не сказав больше ни слова. Молодец, мысленно похвалил ее Джек. Идеальное сочетание негодования и обиды. И полное спокойствие. Дверь закрылась, в ухе зазвучал женский голос:

— Даже не поверишь, какое дерьмо! Тысячи долларов мало тупому ублюдку. Требует две с половиной, гад долбаный. Найдется у нас столько наличными?

— Посмотрю, — проворчал Карл. — С утренними пожертвованиями и его собственными пятью сотнями как раз хватит.

Проклятье! Собираются вернуть фальшивку. Ладно, риск все равно был.

— Сунь в конверт. Сделаю ему финт ушами. — Послышался шорох бумаги. — Так и хочется запихнуть двадцать пять сотен козлу в задницу!

Фостер рассмеялся:

— Какая разница, сколько он просит? Не унесет ни цента.

Мадам тоже фыркнула.

— Правда.

Это вы так считаете, друзья мои.

Ерзая на стуле, Джек вынул пять фальшивок из пачки, снова сунул в рукав, оставив двадцать пять на коленях.

— Дело в принципе, Карл. Он должен был мне поверить за тысячу. Дело в принципе, мать твою! — Вновь зашуршала бумага. — Хорошо. Я пошла. Представление начинается.

Вспыхнул верхний свет в настенном канделябре.

Что за черт?

Джек взглянул на свою пачку. Рассчитывал на полутьму во время сеанса, а теперь придется работать при полном освещении. Дело осложняется.

Он наклонился к столу, пряча бумажки от мадам Помроль, вернувшейся с маленькой деревянной шкатулкой и белым конвертом, бросив его на стол с неподражаемым демонстративным достоинством.

— Вот залог. Пересчитайте.

— Да ладно.

— Пожалуйста. Я настаиваю.

Пожав плечами, Джек открыл конверт, заметив внутри предохранительную штриховку, чтобы содержимое не просматривалось сквозь бумагу.

Теперь самое трудное, тем более при проклятом свете… Надо действовать точно, спокойно, небрежно…

Он вытащил из конверта банкноты и принялся пересчитывать, держа их под крышкой стола. Мышцы на шее и на спине напряглись. Известно, что у Фостеров в канделябре камера наблюдения, но не помнится, то ли простая широкоугольная, то ли с дистанционным управлением. Если Карл заметит подмену, вполне может выкинуть грубую шутку. Скажем, выстрелить в спину.

Джек решил рискнуть. Слишком далеко зашел, чтоб назад поворачивать. Наушник подскажет, догадался ли Фостер.

Склонившись к столу, он подменил купюры мадам Помроль фальшивыми бумажками.

— Все точно.

Выложил деньги на стол и сунул в конверт, тщетно ожидая комментариев Карла. Проскочил?

Мадам взяла конверт, быстро в него заглянула, лизнула клейкую полоску.

— Убедитесь, пожалуйста, что футляр заперт. Я верну его точно в том виде, в каком получила.

Джек наклонился к футляру, присматривая за ее руками. Ага! Как только он опустил голову, она мгновенно подменила конверт с деньгами другим, вынутым из рукава.

Что ж, мы друг друга стоим. Только я все же на шаг впереди.

— Угу, — подтвердил он. — Закрыто как следует.

— Ну, — сказала она, открывая шкатулочку, — теперь я хочу запечатать конверт.

Вытащила красную свечку, коробок спичек и какое-то кольцо, чиркнула спичкой, зажгла свечу, капнула на конверт воском, припечатала кольцом.

— Вот. Я наложила на конверт спиритическую печать. Не вскрывайте его. Вскроете только в том случае, если футляр не вернется. Если раньше сломаете спиритическую печать, дядя вас накажет.

Джек испуганно охнул.

— Как накажет?

— Скорее всего, сделает так, что монеты исчезнут. А может, и хуже. — Она погрозила пальцем, передавая конверт. — Так что не открывайте, пока не вернетесь.

Очень умно. Перекрыты все выходы.

— Не беспокойтесь, не буду.

Он положил конверт на колени и быстро переправил вместе с двадцатью пятью сотнями долларов в боковой карман пиджака.

— Да, слушайте, мне завтра быстренько надо по делам смотаться туда и обратно в Чикаго, так что только в четверг приду. Успеете управиться?

— Надеюсь, к тому времени футляр вернется.

Имеется в виду, с пустым серебром вместо золота.

Джек подвинул к ней футляр:

— Ну, поторопитесь. Будь здоров, дядя Мэтт, где в ты ни был. — Он встал, помахал мадам Помроль и направился к двери. — До четверга.

По пути через приемную, по коридору, с трудом сдерживал смех. Не стоит возбуждать подозрения. Спускался по лестнице, не дожидаясь лифта, поскольку в вентиляционном отверстии скопилась куча дерьма — не хочется, чтоб оно на голову свалилось.

— Закрой дверь, — сказал в наушнике голос мадам Помроль, — и взглянем на монеты.

В вестибюле Джек услыхал голос Фостера:

— Черт! С замком что-то не то…

— В чем дело?

— Похоже, заблокирован.

Верный диагноз, Карл. Джек махнул привратнику, вышел на улицу. В замочную скважину второго футляра он сунул сломанную булавку. Желая послушать, затоптался на тротуаре.

— Смотри, — сказал Фостер. — Как она туда попала? Ну ладно, уже вытащил. Теперь дай только пару секунд… Так… Ну, готовься полюбоваться. Ох, проклятье! Не может быть!..

— Дай-ка… — Мадам Помроль охнула. — В чем дело, мать твою? Ты же сказал, что футляр набит золотыми монетами! Ослеп, раздолбай?

— Был набит! Клянусь! Не знаю…

— А я знаю! Этот говнюк фокус выкинул. С самого начала нас дурачил. А ты его впустил!

— Я?

— Ты, ослиная задница! Ты должен проверять лопухов!

— Я проверял… Адрес, номер телефона…

— Ну, могу тебя заверить, дурак долбаный, что проживающий по тому адресу Роберт Батлер не наш лопух, а телефон стоит не в его квартире. Мать твою так-перетак!

— Ладно, взгляни на дело с другой стороны. Он думает, будто унес два с половиной куска, а получил обрывки газетной бумаги. У нас остались его пять сотен. Хотелось бы мне на него посмотреть, когда он откроет конверт. Не он нас наколол, а мы его.

— Плевать мне на это дерьмо. Я крысиного хвоста не дам за вонючие пять сотен. Главное, что он нас одурачил. Расплатился, конечно, наличными, но меня бесит, что верх одержал. Явился в дом и провел нас, как долбаных идиотов, — в нашем собственном доме! Как слабоумных новичков! Если об этом пойдет слух, как нам людям в глаза смотреть? Мы для всех станем трахнутыми кретинами!

Правильно, мысленно подтвердил Джек, вынимая наушник. Потом вы себя еще лучше почувствуете.

Будем надеяться, они не скоро опомнятся, не скоро осознают всю силу удара.

Он махнул кулаком, поплясал через дорогу. Отлично, а дальше будет больше.

Джиа проснулась, увидев во сне голубые глаза.

Зевнула, потянулась в просторном кожаном шезлонге, где они часто устраивались вместе с Джеком, глядя его любимые ужастики.

Она снова зевнула. Никогда раньше днем не дремала. Присела, закрыла глаза на секундочку и вдруг отключилась на сорок минут. Может быть, из-за беременности, может быть, оттого, что поздно засиделась вчера с Джеком. Помнится, как было тяжело носить Вики.

Сон, в любом случае, не освежил. В нем неотступно присутствовал образ вчерашней светловолосой девочки с тоскливым умоляющим одиноким взглядом…

Чего ей надо? Почему эта девочка из головы не выходит?

Снова дело в беременности. Конечно, во всем виноваты гормоны. Вдобавок она одна в доме летним днем, без перспективы увидеть Вики до конца недели.

Джиа встала с кресла, схватила сумочку. Не хочется сидеть дома. Выйдя на теплую влажную улицу, сообразила, куда идти.

Она никогда не любила подземку, нервничала в темном закрытом туннеле, а сейчас пошла. Быстро прошагала по Лексингтон-авеню до станции «Пятьдесят девятая улица», где пересекались две линии. Не зная линий в Бруклине и Куинсе, посмотрела на схему. У справочной будки, отыскала поезд, который шел в самое сердце Астории.

Близился час пик, вагон был почти полон, от качки голова закружилась, пока поезд не вырвался из туннеля на воздух. Джиа облегченно вздохнула, когда в исцарапанные стекла глянуло солнце.

Поезд шел поверху до ее остановки на Дитмарс-бульваре. Она вышла из вагона, спустилась на улицу. Отсюда легко найти Менелай-Мэнор. Надо только свернуть у…

— Джиа?

Она вздрогнула от неожиданности, оглянулась на усатого мужчину с длинными рыжими волосами. Не узнала с первого взгляда…

— Джек?

— Что ты тут делаешь?

Каблуки звонко цокали по платформе. Ковбойские сапоги?

Он потянулся поцеловать ее, она махнула рукой:

— Пожалуйста, без усов.

— Ладно, — улыбнулся Джек, сдернув усы.

Они поцеловались, он обнял ее за талию, заглянул в глаза:

— Никак не ожидал тебя здесь увидеть. В чем дело?

— Не знаю.

Джиа совсем растерялась. Что это она задумала? Постучать в дверь братьев Кентон, спросить, не разгуливают ли сегодня по дому какие-нибудь светловолосые девочки? Импульсивный поступок, совсем ей не свойственный.

— Собираешься разузнать насчет той самой девочки?

Она вытаращила глаза:

— Господи помилуй, откуда ты знаешь?

— Со вчерашнего дня ты о ней постоянно твердишь. Видно, она у тебя из головы никак не выходит.

— Правда. Я о ней почему-то постоянно думаю. Может, не думала бы, если б она не исчезла, если в мы поговорили. А так… остается загадка.

— Вряд ли мы ее разгадаем. Скорее всего, тебе нечего беспокоиться и ездить в Асторию. Я хочу сказать, ты же беременна и все такое.

— Всего десяток остановок от дома.

— Да, но в подземке полно народу, много больных, заразных. Мне не хочется, чтоб ты что-нибудь подцепила.

— Раньше ты об этом не думал.

— Думал, а теперь вдвойне думаю, если ты меня понимаешь.

Трогательная забота о ней и ребенке, хотя Джек немножко хватил через край.

— Просто, наверно, хотелось еще раз взглянуть, — вздохнула Джиа.

— Что ж, раз я сам хочу заглянуть к Лайлу и Чарли, — он с подчеркнутой куртуазностью взял ее под руку, — позвольте проводить вас туда.

Она, стрельнув глазами, вступила в игру.

— Очень мило с вашей стороны, сэр, но я страшно боюсь за свою репутацию рядом с мужчиной с подобной прической. Как же мне после этого показаться в приличном обществе?

— Хотите другую прическу? Скажите лишь слово, мадам.

Джек с удовольствием сдернул жуткий парик, сунул в карман не менее жуткого спортивного пиджака. Джиа пригладила его взлохмаченные волосы.

— Кстати, кто вас нынче одевал?

— Стиви Уандер.

— Так я и думала. — Она ему позволила взять себя под руку, они направились к лестнице. — Вижу, ты в хорошем расположении духа.

— Пока день довольно удачный.

По дороге он рассказывал, как околпачил двух жуликов в Верхнем Вестсайде. Джиа давно не видела его таким оживленным. Прекрасно, что прежний Джек вернулся.

У Менелай-Мэнор встретили пару выходивших рабочих, должно быть вставлявших разбитые окна. Чарли пригласил их в дом, не спрашивая, зачем пришла Джиа. Джек не стал вдаваться в объяснения. В любом случае Чарли слишком заинтересовался его нарядом. — Обалдеть! — с ухмылкой ткнул он пальцем в спортивный пиджак. — Ну и клевый прикид!

Вдоволь насмеявшись, он сообщил, что Лайл ждет наверху, а не в канале, где идет ремонт.

Джек оглянулся на Джиа:

— Ничего, если тут обождешь, пока я поднимусь? Деловой разговор. На минуточку.

— Говори сколько хочешь. Поброжу… огляжусь.

Джек, подмигнув, проследовал за Чарли в приемную и вверх по лестнице. Когда они скрылись из вида, она бесцельно прошлась по коридору, заглянула на кухню, сунула голову в дверь соседней комнаты с раскуроченным телевизором. Впрочем, на экране светился рекламный плакат — «Дукакис — президент». Наверно, исторический или документальный канал. Пошла к черному ходу, выглянула на задний двор, заросший сухой жесткой травой с бордюром из кустов бирючины. Никакой девочки.

Джиа разочарованно вернулась в приемную.

Чего ждала? Все равно хорошо, что пришла. Возможно, совершив паломничество, перестанет думать о ребенке.

Она лениво потянула к себе брошюру о Менелай-Мэнор, чтобы снова почитать о доме. Оттуда выпал буклетик. На обложке было написано: «Кто — я?», в углу стояли инициалы «Дж. Т. Ч.». Раскрыв его, Джиа увидела изображение храма и надписи «Клуб рыбаков», «Пастыри мирян». Издательство Чика.

Ей сразу стало ясно, что это произведение «заново рожденных», уговаривающих читателей-христиан стать «пастырями мирян», «ловцами человеков», приводя неверующих к Иисусу.

Почему фундаменталистские секты считают себя обязанными заставлять других верить в то, во что сами верят? Откуда это стремление обратить людей в свою веру?..

Листая брошюру о доме, нашла другой буклет Чика под названием «Такова была твоя жизнь!». Открыв его, услышала, как детский голос запел:

— Наконец мы одни…

Она оглянулась, и сердце у нее екнуло. Вот она — светловолосая девочка. Стоит в дверях, смотрит горящими голубыми глазами. Та же вчерашняя кофточка в красно-белую клетку, те же сапоги и бриджи.

— Привет, — сказала Джиа. — Как тебя зовут?

Девочка не улыбнулась и не ответила. Стиснув перед собой руки, пела, глядя на нее.

— Ты здесь где-нибудь рядом живешь?

Она продолжала петь. Хороший слух, хороший голос точно выводит мелодию. Плохо лишь, что упорно поет, не говоря ни слова. На следующем куплете подняла руки, принялась расстегивать кофту.

Джиа замерла на месте.

— Что ты делаешь?

Без того пугает бесконечное пение и невидящий взгляд детских глаз, а тут еще это…

Может, она слабоумная?

— Пожалуйста, не надо! — воскликнула Джиа.

Воздух в комнате сгустился, из петли выскочила последняя пуговица, девочка вцепилась в полы, распахнула, обнажив плоскую голую грудь с широкой рваной красной раной посередине…

Нет, не с раной — с зияющей кровавой дырой, абсолютно пустой, где ничего не было на месте сердца…

Наполовину изложив историю о том, как он перехитрил мадам Помроль с ее вариантом «испанской куклы», Джек услышал крик Джиа и бессознательно ринулся вниз по лестнице, бросив ошеломленных слушателей. Скатился на первый этаж, почти не касаясь ногами ступеней, увидел ее посреди приемной, согнувшуюся, закрывшую лицо руками, плачущую. Огляделся, никого не увидел, схватил ее за руки, притянул к себе:

— В чем дело? Что случилось?

Она подняла залитое слезами лицо цвета устрицы, только что вытащенной из раковины.

— У нее сердца нет! Она кофточку расстегнула, а сердца нет.

— Кто?

— Девочка.

— Которую ты вчера видела?

Джиа кивнула, вытаращила глаза, ткнула пальцем в коридор:

— Смотри… Вон ее кровь!

Джек оглянулся как раз в тот момент, когда с лестницы сверзились братья, увидел на полу коридора сверкающий красный след, на который попал башмак Чарли. Поскользнувшись, парень упал, мгновенно вскочил, в ужасе глядя на окровавленные руки.

— Кровь? Господи боже, откуда…

Он вылупил глаза на Джека.

Замерший на последней ступеньке Лайл махнул рукой в сторону кухни:

— Оттуда!

Они с Чарли двинулись по коридору, осторожно обходя красные пятна, Джек инстинктивно шагнул за ними. Джиа схватила его за руку:

— Не оставляй меня!

Он обнял ее, прижал к себе, стараясь унять дрожь.

— Не бойся, не оставлю.

Однако всей душой рвался к кровавому следу. Надо обязательно выяснить, что испугало Джиа до полусмерти. Плевать, каким образом кто-то показал ей девочку без сердца, но тот, кто это сделал, должен за это ответить.

Глядя, как братья вошли на кухню, повернули по следу налево, Джек услыхал голос Лайла:

— Идет вниз по ступенькам.

Ноги затопали по лестнице, послышались испуганные крики.

— Джек! — кричал Лайл. — Посмотри, что тут… что… — Он не находил слов.

Джек взглянул на Джиа, она затрясла головой:

— Не бросай меня здесь одну! Пожалуйста…

Надо посмотреть, что там такое. Он повернулся и крикнул:

— Джиа тоже можно взглянуть? Не страшно?

— Нет… да… не знаю, кому на это можно взглянуть… Идите скорей, пока не пропало!

Джек снова посмотрел на нее:

— Пошли. Я буду рядом.

— Так я тебе и поверила, — пробормотала она, содрогнулась, скрепилась. — Ну ладно. Только если будет очень страшно, сразу уйдем, обещаешь? Поедем домой, а сюда никогда не вернемся.

— Обещаю.

Они пошли, как сросшиеся друг с другом сиамские близнецы, стараясь не наступать на кровавые пятна. На кухне повернули, спустились на несколько верхних ступенек узкой подвальной лестницы, над которой горела одна лампочка. По правой стене тянулись двухдюймовые перила. На нижних ступеньках стояли Лайл с Чарли, напрягшись, согнувшись, вглядываясь в подвал, которого не было видно за поворотом лестницы.

— Я первый пойду.

Джек начал спускаться, крепко держась за шаткие перила, чтобы не потерять равновесие, чувствуя рядом Джиа, которая чуть не сидела у него на спине, положив обе руки на плечи.

Братья Кентон снизу оглянулись. У Лайла лицо напряженное, у Чарли обмякшее, потное. Перепуганные дети. Интересно, что может привести в такое состояние взрослых мужчин?

Через несколько шагов стало ясно.

— Святители небесные…

— О господи! — охнула в ухо Джиа, прижавшись к спине и выглядывая из-за плеча.

Пол подвала по нижнюю ступень лестницы был залит ярко-красной жидкостью, которая уже выплескивалась на следующую ступеньку, медленно вращаясь против часовой стрелки.

— Неужели… — пробормотал Джек.

— Точно, будь я проклят, — подтвердил Лайл. — Запах слышишь?

Пальцы Джиа внезапно когтями впились в плечи.

— Там кто-то есть! — воскликнула она.

Джек подался вперед, прищурился на поверхность красного озера.

— Где?

— Вон! — Из-за правого плеча высунулся указующий палец. — Боже мой, разве не видишь? Вон там рука торчит. Детская… той самой девочки!..

— Чего это ты говоришь? — переспросил Чарли. — Нету никого.

Джек вынужден был согласиться. На поверхности только рябь от стены до стены.

— Я тоже ничего не вижу, Джи.

— Да вы что, ослепли? — в панике закричала она. — Девочка тонет! Руку тянет за помощью… Не видите? Ради бога, вытащите ее кто-нибудь! Пожалуйста!

— Я ничего не вижу, — сказал Лайл. — Допустим, ты видишь, спорить не буду, но, даже если там кто-то есть, тут глубина не больше фута.

Джиа, дико вытаращив глаза, принялась протискиваться мимо Джека.

— Я этого не вынесу, Джек! Надо что-то делать…

Он ее не пустил.

— Нет. Неизвестно, что тут происходит, а ты и так уже подошла слишком близко. — Кто знает, как это отразится на ребенке.

— Джек…

— Тебе ясно, что я имею в виду. Нельзя…

— Поднимается! — крикнул Чарли.

Джек оглянулся — кровь накрыла вторую снизу ступеньку.

— Давайте немножечко все отойдем, — предложил Лайл, сделал шаг назад, поскользнулся, испуганно вскрикнул, падая на спину, одной рукой схватился за стену, другую протянул к брату. Стоявший к нему спиной Чарли не успел среагировать вовремя.

Размахивая руками, Лайл упал, с головой ушел в жидкость. Чарли с воплем намерился броситься следом, Джек схватил его за плечо:

— Обожди!

В потрясенном безмолвии он пристально смотрел на поглотившую Лайла алую жидкость.

Что за чертовщина? Даже при быстро поднимавшемся уровне глубина не может превышать двух футов. И циркуляция вроде ускорилась…

Через секунду вынырнул Лайл, задыхаясь, колотя пуками, с залитым кровью лицом.

— Слава богу! — охнул Чарли, схватился одной рукой за хилые перила, протянул другую. — Сюда греби!

Пока Лайл плескался, стараясь протереть глаза, поток начал уносить его от лестницы.

— На ноги встань! — крикнул Джек.

— Не могу, пола нет! Нету дна…

— И руки девочки больше не видно, — добавила Джиа. — Исчезла…

Кровь лизала уже четвертую ступеньку. Поток унес Лайла к дальней стене, на глазах превращаясь в воронку, которая все быстрее вращалась.

— Водоворот! — закричал Чарли, стараясь как можно дальше вытянуть руку. — Хватайся, когда тебя сюда принесет!

Бездонный кровавый водоворот, думал Джек. Крутится против часовой стрелки. Уровень не падает, а поднимается. В подвале дома в Куинсе.

Далеко не самая дикая вещь, какую он в жизни видел, но стоять за ней может только одно.

Впрочем, этим позже займемся. В данный момент надо вытащить Лайла и вывести из дома Джиа.

Лайла понесло в их сторону, и Джек крепко схватил Чарли.

— Я держу тебя, лови его.

Но Лайла затягивало в центр воронки. Он отчаянно пытался подплыть, безнадежно вскрикнул, на несколько дюймов не дотянувшись до протянутой руки брата, его понесло дальше.

— Плыви! — кричал Чарли. — К стенке плыви…

Лайл по-собачьи барахтался в густой жидкости. Пловец из него никудышный.

— Не могу, — выдохнул он. — Течение слишком сильное…

— Веревка есть? — спросил Джек.

Чарли в панике не сразу понял, а потом слегка успокоился.

— Нету… Бечевка есть.

— Ну ладно. — Решение под рукой. Джек оглянулся на Джиа: — Вернись на минутку на кухню.

— Никуда не пойду.

— Просто в дверях постой. Я хочу, чтоб ты ушла с лестницы. Поторопись. Может, другой возможности не представится.

Она поднялась на верхнюю ступеньку, повернулась, испуганно на него глядя. Джек тоже поднялся на несколько ступенек, схватился за перила обеими руками.

— Чарли, помоги отодрать.

Тот сначала насупился, а потом просветлел.

— Точно!

Черед десять секунд Джек спустился с десятифутовой палкой в руке. Стремительно крутившаяся кровь поднялась до середины стены, протащила Лайла мимо дальней стены и несла теперь к ним, но еще ближе к черневшему центру воронки.

— Скорей, — обратился Джек к Чарли, ступив на залитую кровью ступень. В желудке у него екнуло — жидкость теплая. — Держи меня за ремень, чтоб я сам не свалился.

— Ох, Джек, осторожно, пожалуйста! — простонала Джиа.

Чарли придержал его сзади, он крепко стиснул палку, протянул другой конец Лайлу. Палка шлепнулась в жидкость, кровь брызнула Лайлу в лицо, он слепо молотил руками, хватая только воздух. Джек потянулся еще дальше, чувствуя мучительную боль в правом боку. Будем надеяться, швы не разойдутся.

Тут Лайл нашарил одной рукой палку, вцепился.

— Держись! — крикнул Джек, чуть не падая в водоворот. — А ты меня держи, — велел он через плечо Чарли.

— Не дрейфь, — заверил Чарли и крикнул брату: — Обеими руками держись!

Лайл так и сделал, они потянули, но водоворот не хотел его отдавать. Воронка завертелась быстрее, уровень стал падать, жидкость громко хлюпала в центре. Джек с Чарли совместными усилиями удерживали палку, проигрывая состязание по перетягиванию каната. Джек попробовал еще поднатужиться — боль в боку не позволила. Он дрогнул, поскользнулся в крови.

Нет! Если упасть в этот бешеный водоворот, они оба погибли…

— Джек! — завопила Джиа, затопала по лестнице, тоненькая рука обвилась вокруг шеи, удержала его.

С Джиа в качестве балласта Джек и Чарли сумели подтянуть Лайла поближе, он поймал руку брата. Джек швырнул палку в водоворот, помог Чарли его вытащить. Пока он лежал на ступеньках, тяжело дыша и отплевываясь, Чарли сложил перед собой руки, склонил голову, как бы в молитве.

Джек привалился к Джиа.

— Спасибо.

Она чмокнула его в ухо и прошептала:

— Ты его спас.

— А ты меня.

Взглянув на падавший уровень крови, он кое-что заметил.

— Посмотри на стены. Сухие… без единого пятнышка.

— Не совсем, — заметила Джиа, указывая за его плечо. — Что ты об этом скажешь?

Приблизительно посередине между потолком и полом на пекановой стенной обшивке вокруг всего помещения виднелись пятна причудливой формы, расположенные с одинаковым интервалом. Похоже на…

— Кресты! — воскликнул Чарли. — Слава Богу, мои молитвы услышаны! Он изгнал из дома дьявола…

Джек подобной уверенности не испытывал.

Поток замедлился, остановился, центр воронки вытянулся в ровную линию. Медленно возник оранжевый пол, кровь стремительно уходила в крупную трещину в центре.

— Будь я проклят! — охнул Джек. — Пол треснул!

— Нет, — сказал Чарли. — Он треснул вечером в пятницу от землетрясения.

Лайл, наконец, разогнулся и сел, весь в крови.

— Клянусь, пару минут назад пола не было, он просто исчез…

— Мы тебе верим, — пробормотал Джек.

Остатки крови как бы испарились, остался чистый сухой бетон.

Лайл спустился на пару ступенек, ткнул носком в оранжевый пол. Видимо убедившись в прочности, ступил на бетон, пошел, держась подальше от трещины.

— Что тут происходит? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — И почему? И что это значит?

Джек подумал, что знает ответ и он ему не нравится. Если ответ верный, надо как можно скорее и как можно дальше уводить отсюда Джиа.

— Попозже попробуем разобраться, — пообещал он и повернулся к ней: — Пошли.

— Нет, постой. — Она спустилась мимо него по ступенькам. — Я хочу посмотреть на кресты.

— Джиа, прошу тебя. Это нездоровое место, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Понимаю, — улыбнулась она своей уникальной улыбкой, — но я причастна к происходящему.

— Нет, не причастна.

— Причастна, — подтвердил Лайл.

Джек сурово взглянул на него:

— Ты не мог бы не лезть не в свое дело, Лайл?

— Не могу. Я уже сыт по горло. И Джиа это дело касается. Одна она видела девочку. Разве это ни о чем не говорит?

— Говорит, что ей надо мотать отсюда ко всем чертям.

Джиа ступила на пол.

— Я только на кресты взгляну, ладно?

— Нет, не ладно, — проворчал Джек, следуя за ней, — хотя меня, похоже, никто не слушает.

Он остановился с ней рядом перед сверкающим красным отверстием крестообразной формы на дешевой панели. Вертикальная линия шириной дюйма два и длиной дюймов десять, над ней почти на самом верху восьмидюймовая перекладина, выступающая в обе стороны.

Джек насчитал на стенах по кругу одиннадцать таких выбоин, расположенных футах в шести друг от друга на высоте пяти футов от пола.

— Какая-то странная форма, — заметила Джиа. — И отверстия еще влажные, когда кругом все сухо.

— Не все, — вставил Лайл. Его одежда и волосы по-прежнему были покрыты густой красной кровью. — Мне надо переодеться и душ принять. — Он собрался идти, потом вновь оглянулся. — Это крест тау, кстати сказать. Похож на греческую букву. И на последнюю букву еврейского алфавита.

Джек вытаращил на него глаза. Откуда ему это известно?

— Тау… — пробормотал Чарли. — Я читал у пророка Иезекииля, что все истинно верующие будут помечены буквой тау на лбу. — Он огляделся, кивая. — Ясно, конечно, что нас спасла длань Господня.

Джек пригляделся.

— А вертикальная линия чуточку выступает, в отличие от заглавного «Т».

На каждом кресте наверху была шишечка.

Вдруг кровавые впадины, как по сигналу, исчезли.

— Смотрите! — крикнул Лайл, взмахнув руками. Одежда на нем была чистая и сухая, на коже и на волосах никаких следов крови. — Крови нет, будто никогда и не было…

— Была, — возразил Джек, указывая на обломок перил на полу. — Теперь пора идти.

— Нет, — сказал Лайл. — Надо поговорить. Обо всем, что тут происходило после землетрясения…

— Ты хочешь сказать, еще что-то происходило? — переспросил Джек.

— Очень даже многое. И по-моему, это связано с Джиа. Может, даже землетрясение.

Джек на нее оглянулся, встретив ошеломленный взгляд.

— Слушай, — сказал он Лайлу, — я понимаю, ты пережил тяжелый момент…

— Нет, это ты меня слушай. Все начинает укладываться по местам. Мы уже почти год тут живем, и ничего необычного раньше не происходило. Правда Чарли? — обратился он к брату.

— Правда, — кивнул тот. — А с вечера пятницы одно за другим повалило.

— Точно. Фантастика началась в пятницу вечером, когда Джиа переступила порог нашего дома. Как только она это сделала, произошло землетрясение, богом клянусь!

— Я его тоже переступил. Если помните, мы вошли вместе. Может, это из-за меня.

Разумеется, из-за него, только сейчас не хочется в это вдаваться. Надо увести Джиа.

— Ты же не видел девочку. В любой другой день я признал бы землетрясение при появлении Джиа чистым совпадением, но после того, что со мной приключилось сегодня, не признаю. Она одна видела девочку. Говорю вам — нутром чую, что девочка имеет отношение к происходящему, а Джиа к ней. Хотелось бы знать, каким образом.

— Мне тоже, — вставила Джиа. — То есть если это действительно так. Потому что я видела руку в водовороте. Она была у вас прямо перед глазами, и никто ее больше не видел. Либо я свихнулась, либо связана с этим делом. В любом случае хочется получить какой-нибудь ответ.

— Ну ладно, — вздохнул Джек, зная, что Лайл ошибается, однако события принимали такой оборот, что быстро доставить домой Джиа ему не удастся. — Обсудим, но только не здесь. По-моему, Джиа вредно тут оставаться. Найдем какой-нибудь ресторан с отдельными кабинетами и потолкуем.

— Может, у Хасана на Дитмарс? — предложил Чарли.

Лайл кивнул:

— Годится. Во вторник вечером столик найдется. Только я сперва душ приму.

— Зачем? — спросил Джек. — Ты абсолютно чистый.

— Я этого не чувствую. Вы идите, это рядом. Я вас догоню.

Джек рассеянно кивнул. Теория Лайла начинала его беспокоить. Неужели Джиа спустила курок? Даже тень подобной возможности едкой кислотой плеснулась в грудь из желудка.

Заведение Хасана представляло собой небольшое ближневосточное кафе-ресторан. На оранжевом тенте над дверью из натурального дерева соперничали английские и арабские надписи. Внутри белые оштукатуренные стены в красных и зеленых полосах, телевизор с широким экраном настроен на какой-то арабский канал новостей.

Хозяева — улыбчивая супружеская пара средних лет с сильным акцентом — с подчеркнутым радушием приветствовали Чарли, как постоянного посетителя. Зал был заполнен на четверть, так что их, как предсказывал Лайл, сразу же посадили за столик. По настоянию Джека, не желавшего, чтоб их кто-то подслушал, Чарли выбрал в дальнем углу стол с мраморной крышкой и стульями с плетеными из соломки спинками.

Джек зашел в мужской туалет, снял рубашку, взглянул на бинты с просочившейся кровью. Рана болела, однако не слишком, учитывая пережитое. Он снова оделся, обмотав перевязку бумажными полотенцами.

Через несколько минут явился Лайл с еще влажными после душа косичками. Официантка принесла Чарли диетическую пепси, Джиа — «спрайт», Джеку с Лайлом по бутылке «Кильенса».

— Пожалуй, надо вам рассказать об Ином, — начал Джек.

Джиа нахмурилась:

— Надо ли?

— Ну, этим объясняется моя уверенность, что в происходящих в доме событиях виноват я, а не ты.

Что-то пробормотало в глубине подсознания — вечно ты должен быть на первом месте, да? Нет. В большинстве случаев на первом месте быть не хочется, за исключением нынешнего. Нельзя — страшно — верить альтернативной версии Лайла, будто причина в Джиа. Она не должна иметь к этому ни малейшего отношения.

— Понимаю… но дело, по-моему… чересчур фантастическое. Впрочем, после сегодняшнего…

— Правильно, — подтвердил Лайл. — После сегодняшнего ты готова признать, что понятие о «чересчур фантастическом» разлетелось в пыль. Вернее, растеклось в кровь.

Чарли пристально смотрел на Джека.

— Что это еще за «иное»?

Джек отметил, что события в подвале несколько утихомирили младшего Кентона.

Подошла официантка с меню.

— Давайте сначала закажем, потом поговорим, — предложил он.

Джиа на него покосилась:

— Неужели после всего случившегося тебе хочется есть?

— Мне всегда хочется.

Меню было напечатано на двух языках, слева по-английски, справа по-арабски. Вместо овощей везде значились «овосчи». У Хасана подавали зелень, фалафель, хумус, тахини, баба-гануш, фатуш, лебнех, жареных кальмаров, печеные баклажаны, разнообразные кебабы — с бараниной, говядиной, курятиной — и еще какую-то непонятную «кофту».

Джек подтолкнул Джиа локтем:

— Что возьмешь?

— Чуточку хумуса с питой сумею переварить. А ты?

— Хочу чего-нибудь особенного.

Взглянув на его указующий перст, она охнула.

— Язык с бычьими яичками? Не смей!

— Ты же знаешь, я всегда стараюсь попробовать новенькое.

— Даже не думай!

— Хорошо, исключительно ради тебя, дорогая, отказываюсь от эпикурейского деликатеса. — Он в любом случае не собирался испробовать сексуально извращенное блюдо. — Пожалуй, удовольствуюсь кебабом с барашком.

Когда заказы были сделаны, Джек склонился над столом:

— Позвольте начать сначала. Это займет всего пару минут, терпение вознаградится. Прошлым летом некий сумасшедший индус привел в Вестсайдскую гавань пароход, полный невообразимых тварей, которые зовутся ракшасами. Злобные гигантские чудовища угрожали всему, что мне дорого. — Он взглянул в глаза Джиа. Твари чуть не погубили Вики и самого Джека. — Однако они оказались смертными, и я их убил.

Не всех. Один ракшаса выжил, о чем он умолчал.

— Решил, что дело кончено. Ничего подобного никогда в своей жизни не видел, тем не менее выбросил из головы и забыл. А нынешней весной понял, что эти существа не совсем земные.

— Не инопланетяне, надеюсь, — хмыкнул Лайл.

— Нет. Хуже. Разыскивая некую пропавшую жену, я столкнулся с чокнутыми, которые утверждали, будто в ракшасах сосредоточены все дурные человеческие качества. Кто-то взял похоть, алчность, ненависть, злобу и вложил в них в чистом виде без сдерживающих рычагов. Они — воплощение зла в энной степени.

— Бесы, хочешь сказать? — уточнил Чарли.

— Похоже на то.

— Кто их сотворил? Сатана?

— Нет. Иное.

— Все равно Сатана.

— Не согласен. Сатану легко понять. Он низвергся с небес из-за своей гордыни и теперь переманивает души у Бога, отправляя их в ад на вечные муки. Правильно?

— Ну, — кивнул Чарли. — Хотя…

— Ладно. — Джек решил не отвлекаться. — Мне пару раз растолковывали, а я все-таки не до конца понял. Вроде бы две гигантские невообразимые космические силы вечно ведут войну, цель которой — мироздание в целом. На кону стоит наш мир, другие миры, измерения, вообще бытие. Только не загордитесь, думая, будто наш мир имеет особую ценность. Это лишь крошечная частичка целого, не играющая большой роли. Но победитель должен получить все. Даже наше ничтожное захолустье.

— Ох, не надо мне рассказывать о Добре и Зле, — презрительно отмахнулся Лайл.

— Это было бы слишком просто. Насколько я понимаю, наш мир держит в кармане не добрая и не злая, а просто одна из сил. Лучшее, на что можно надеяться, — милостивое пренебрежение с ее стороны.

— Не ставь передо мной ложного бога, — пропел Чарли.

— Это не бог, а сила, процесс, состояние… — Джек беспомощно развел руками. — Не знаю, можно ли дать представление о столь чуждом и необъятном понятии.

— Как оно называется? — спросил Лайл.

— Никак. Одни зовут эту силу Союзником, хоть это не совсем верно. Она сделает для нас ровно столько, сколько потребуется, чтоб сохранить наш мир при себе. Больше даже пальцем не пошевельнет.

— А что такое Иное? Другая сторона?

— Правильно. Она тоже не имеет названия, хотя те, кто знает о ее существовании, назвали ее так, потому что там все иначе. Она существует по иным законам, желая, чтобы и мы по ним жили. А это физически и морально смертельно для нас.

— Я же вам говорю, Сатана! — вскричал Чарли. Лайл сурово взглянул на него, он выдержал взгляд брата и наставил палец на Джека. — Он про Сатану толкует, и ты это знаешь! Кончай выдрючиваться, согласись…

Уклоняясь от туманной дискуссии, Джек его перебил:

— Возможно, Иное породило представление о Сатане. Говорят, будто это вампир, стремящийся превратить Землю в ад. Наверно…

— А как все это связано с нынешними событиями? — спросил Лайл.

— К тому я и веду. Весной на тяжком опыте понял что создавшие ракшас силы Иного требуют, чтобы я головой расплатился за убийство тварей. Меня они не достали, но стерли с лица земли нескольких человек и огромный дом.

— Ага, помню, читал, — кивнул Чарли. — Где-то на Лонг-Айленде, да?

— В городке под названием Монро, — подтвердил Джек.

— Точно, — вспомнил Лайл. — Я хотел этим воспользоваться или хоть приманить новых клиентов. Однако меня опередил пяток других медиумов. — Он посмотрел на Джека. — Значит, ты?..

— Не я это устроил, — ответил тот. — Случайно оказался на сцене. Причем не один. Там присутствовали представители обеих сторон. Со стороны Иного некий Сол Рома. Не настоящее имя, фальшивое. Видимо, это главный агент. С тех пор я пару раз натыкался на анаграммы этого имени.

— На анаграммы? — переспросил Лайл. — Занятно. Вполне возможно, что в них зашифровано настоящее имя. Я читал, древние чародеи всегда скрывались под псевдонимами из опасения попасть во власть того, кому известно настоящее имя.

— По-моему, он просто в игры играет. Но если я когда-нибудь узнаю его настоящее имя… — Джек сдержался. — Ну ладно.

— У тебя зуб на того самого Рому? — полюбопытствовал Чарли.

С мыслью о Кейт пришла прежняя боль.

— И так можно сказать.

Он посмотрел на Джиа, она сочувственно улыбнулась, стиснула под столом его руку. Они часто говорили об этом в последний месяц. Она верит. Видела ракшас, поэтому вполне готова принять объяснения. А братья Кентон даже после нынешних событий считают его свихнувшимся.

— Вернемся к большой дыре в Монро, — глубоко вздохнул Джек. — На стороне Иного действовал Рома со своей злобной домашней зверушкой, на другой двое ребят, вроде как близнецов. Я очутился между ними, и близнецы собрались принести меня в жертву ради своей цели. Сразу стало ясно — «союзник» жалости не знает. Дело осложнилось, но кончилось благополучно. Мне удалось уцелеть, в отличие от близнецов.

— Слушай, — не выдержал Лайл, — все это очень интересно, только при чем тут наш дом?

— Сейчас дойдем. Недавно я получил предупреждение… от одного человека… что призван на службу другой стороне.

— Призван? — переспросил Лайл. — Хочешь сказать, твоего согласия не спросили?

— Абсолютно. По-моему, потому, что я отчасти виноват в гибели близнецов и теперь якобы должен их заменить. Впрочем, если та самая сторона думает, будто я покорно подставлюсь под огонь Иного, пусть еще раз хорошенько подумает. Не знаю, как мои предшественники, а я жить хочу.

— Что это за огонь Иного? — полюбопытствовал Чарли.

— Точно не знаю… Кажется, почти все необычное, непонятное, что у нас происходит и называется сверхъестественными явлениями, насылает Иное. Все, что нас искушает, пугает, смущает, толкает на дурные поступки, придает ему сил и уверенности.

Чарли хватил кулаком по столу:

— Это Сатана! Отец лжи, сеятель раздора!

— Возможно, — кивнул Джек, не желая вступать в теологическую дискуссию. — Хотя я не уверен. Однако точно знаю, что связан с другой стороной, и поэтому все случившееся в вашем доме произошло из-за меня.

Лайл пристально взглянул на него:

— И землетрясение?

— Если это не чистое совпадение. А мне было сказано, что совпадений в моей жизни больше не будет.

Лайл вытаращил глаза:

— Не будет совпадений? Значит, твоей жизнью кто-то распоряжается. Жуть какая…

— Даже не говори. — При этой мысли его всякий паз мороз пробирает. Он оглянулся на Джиа: — Ясно теперь, почему я хотел вывести Джиа из дома?

— Конечно, — кивнул Лайл. — Допустим, это правда а пока у меня нет оснований считать тебя шизофреником, примем за правду. Мне это всегда казалось глупой шуткой, но, к несчастью, придется признать — у нас в доме привидение. Может оно явиться из твоего Иного?

Джек разозлился:

— Во-первых, оно не мое. Я о нем никакого понятия не имел, мне его навязали, лучше б о нем вовеки не слышать. Во-вторых, мне никто не давал учебника с инструкциями, как себя вести и что делать. Сам до всего дохожу по дороге.

— Ладно, я неправильно выразился. Переформулирую: почему ты уверен, что привидение явилось из Иного?

— Я этого не утверждаю. Впрочем, возможно, внимание Иного привлекли насильственные смерти в Менелай-Мэнор. Может, оно проникает в разлом под домом… Перешагнув порог, я задел проволочку, мина сработала…

Лайл покачал головой:

— По-моему, девочка все-таки связана с Джиа. — Он взглянул на нее. — Она тебе не показалась знакомой?

— Нисколько. Если это привидение… Я никогда не верила в привидения, но как еще ее можно назвать? По всему судя, девочка умерла в шестидесятых годах. Одета в костюм для верховой езды, годы по одежде определить невозможно, но поет песню…

— «Наконец мы одни»? — договорил Лайл.

— Да! Ты тоже слышал?

— Вчера. Хотя ее не видел.

— Песня шестидесятых годов… По-моему, конца шестидесятых.

— Точнее, шестьдесят седьмого года, — вставил Джек. — Томми Джеймс с группой «Шонделлс» на диске «Рулетка».

Лайл с Чарли удивленно уставились на него. Джиа скупо улыбнулась, привыкнув к подобным вещам. Джек постучал себя по виску:

— Кладезь бесполезной информации.

— На сей раз не такой бесполезной, — возразила она. — Теперь можно предположить, когда ее убили.

— Убили? — охнул Чарли. — Думаешь, ее кто-то убил?

Джиа страдальчески сморщилась, тяжело сглотнула.

— Ты бы ее видел! В груди рана… сердца нет…

— Может, это какой-нибудь символ? — Джек стиснул ее руку.

Джиа даже на милю не следовало подпускать к Менелай-Мэнор, черт побери! Во всем виновата Джуни Мун. И он, согласившийся отвезти ее к медиуму. Если в они остались на проклятой вечеринке…

— После всей той крови, которую мы только что видели? — усомнился Лайл. — Слишком большой перебор с символизмом.

— Расскажи им про субботу, — потребовал Чарли.

Лайл мрачно, неуверенно рассказал про неведомую фигуру под душем, из которого в сток лилась кроваво-красная вода.

Настоящий Хичкок, решил Джек.

Лайл процитировал слова, написанные на зеркале, прежде чем оно разбилось.

— Ночью в пятницу и в субботу я видел Чарли с окровавленной грудью. Пожалуй, не видел. Мне привиделось, померещилось… А в воскресенье у меня самого грудь была залита кровью, я распахнул рубашку, увидел на груди зияющую рану… — Он взглянул на брата. — Мы оба видели, как в дыре билось сердце.

— Господи помилуй, — прошептала Джиа.

— Всего на секунду, но если нас кто-то хотел напугать, то ошибся. После этого мы с трудом засыпаем, но все-таки держимся. Правда, брат?

Чарли кивнул — по мнению Джека, без особого энтузиазма.

— Думаешь, вас хотели напугать? — спросил он.

— А что еще? Не подружиться же. И похоже, вреда причинить не хотели…

— Час назад ты чуть не утонул, — рассмеялся Джек.

— И все-таки не утонул. Может быть, и не должен был утонуть. Если бы меня кто-то хотел убить, то легко бы управился ночью в субботу. Размозжил бы мне голову вместо зеркала в ванной.

— В том-то и дело, — заметил Джек. — Возможно, ты ему не нужен. Остается вопрос: почему все это происходит сейчас? По твоим словам, вы поселились в доме почти год назад. Зачем надо было дожидаться моего прихода в пятницу вечером?

— Не только твоего, — заметил Лайл. — Вместе с тобой пришла Джиа.

Джек взглянул на него:

— Никак не откажешься от этой идеи?

— Ничего не поделаешь, — пожал тот плечами. — Я по-прежнему думаю, что дело связано с ней.

— Перестаньте говорить о «деле»! — воскликнула Джиа. — Дело в маленькой девочке.

— Что нам точно известно? — продолжал Лайл. — Возможно, враждебная сила способна принимать любую форму. Возможно, приняла вид девочки, зная, что тебя это особенно тронет.

Джиа заморгала, обдумывая предположение, Джек тоже призадумался с беспокойством в душе. В конце концов, вполне вероятно…

Секунду помолчав, она тряхнула головой:

— Не верю. По-моему, она почти ничего не может сделать и пытается что-то сказать.

— Что?

— Где-то в шестьдесят седьмом году ее убили в вашем доме и закопали в подвале.

Все сидевшие за столом молча уставились на нее.

— Давайте посмотрим, что мы имеем. — Она принялась загибать пальцы. — Девочка с дырой в груди поет песню шестьдесят седьмого года, прокладывает кровавый след в подвал, залитый кровью, которая уходит в трещину. Протрите глаза, ребята. Истина перед вами.

Лайл медленно кивнул, покосившись на Чарли:

— По-моему, надо кое-что выяснить насчет дома.

— Как? — спросил младший брат.

— Может, у старика грека, который нам его продал? Я в свое время не обратил внимания, а он все рассказывал, как перепродавал его всякий раз. Как его зовут? Язык сломаешь.

— Константин Кристадулу, — усмехнулся Чарли. — Такого не позабудешь.

— Точно! Завтра первым делом позвоню, договорюсь о встрече. Может, прольет какой-нибудь свет на наше привидение.

— Мне бы тоже хотелось присутствовать при беседе, — вставил Джек. — У меня свой интерес.

Вы даже не представляете.

— Хорошо, — кивнул Лайл.

— Где вы сегодня переночуете? — спросила Джиа.

— У себя.

— Неужели не боитесь?

Он улыбнулся:

— Немножко. Хотя, думаю, оно…

— Она.

— Ладно, она попытается что-то сказать. Может, попросит нас что-нибудь сделать, а потом уйдет. Поэтому нам надо быть дома.

Джек счел рассуждения Лайла довольно логичными, хотя заметил что-то странное в его взгляде. Может быть, разрабатывает другой план? Интересно какой.

Потом разберемся. Сейчас надо препроводить Джиа в Манхэттен, чтобы она там и сидела. И так плохо, что Иное целится ему в спину, а при мысли, что она тоже станет мишенью, сердце замирает.

Сначала сестра, дальше Джиа с будущим ребенком… таков план? Убить его душу, отняв самых любимых, потом сокрушить самого?

Послушайте-ка настоящего параноика.

Эй! Я играю столь важную роль, что на меня и на всех моих близких обрушилась космическая сила!

Впрочем, вполне возможно, если он действительно втянут в предполагаемую теневую войну.

Джек вдруг задохнулся. Надо как-нибудь откосить от военной службы, пусть даже с позором.

А первым делом увести Джиа от греха подальше.

— Я тебе говорил, — почти прошептал Фред Стросс, — что это привидение, настоящее привидение, мать твою!

Илай Беллито лежал на койке в темной больничной палате, глядя на мерцающий цветной маяк телеэкрана.

— Какое привидение? — спросил Адриан.

Стросс сидел в ногах кровати справа, Адриан слева. Великан въехал в палату на инвалидной коляске с вытянутой левой ногой в шине, на бритой голове даже в слабом свете видна пара жутких лиловых шишек. Длинные руки висели по сторонам, почти доставая до пола.

— Парень, который тебя оглоушил и пырнул Илая ножом, — нетерпеливо объяснил Стросс. — Не слыхал?

К Адриану пока не вернулась память о последних событиях, он с трудом следил за объяснениями детектива, который явился с пустыми руками, не сумев разыскать нападавшего. Без конца переспрашивал, разозлив даже Илая. И теперь покачал головой.

— Ничего не помню. Последнее, что помню, — как вчера обедал, а дальше… полный провал. Если бы не колено и не адская головная боль, думал бы, что вы меня дурачите.

Он кое-что вспомнил — хотя бы признал, что на дворе не июль, а август, — но повторял одно и то же в десятый, как минимум, раз. Хорошо бы швырнуть в него чем-нибудь. По-настоящему пострадал только я, мысленно крикнул Илай. Тебя только огрели по голове! Он стиснул зубы, чувствуя в паху новый прилив раскаленной болезненной магмы. Протянул левую руку к кнопке капельницы с морфином, нажал, моля Бога, чтоб там еще что-то осталось.

Ну и денек! Чистый ад. Сестра — трехсотфунтовый носорог в белом по имени Хорган — явилась и приказала пройтись. Илай отказался, но она слушать ничего не хотела. Чернокожая фашистка таскала его туда-сюда по коридору вместе с внутривенной капельницей на колесиках, болтавшимся под коленями катетером, мешком с кровавой мочой на всеобщем обозрении… Не просто больно, но и унизительно.

Потом пришел доктор Садык, посоветовав чаще ходить, обещав завтра вынуть катетер — ягодицы сжались при мысли о том, как сестра Хорган выдернет трубку, опять причинив ему боль. Завтра утром доктор Садык собирается его выписать.

Лучше бы поскорее. И разрешили бы захватить с собой капельницу с морфином.

— Иначе говоря, — взглянул он на Стросса, когда морфин подействовал, — отбросив суесловие, остается единственный факт: у тебя для нас нет ничего.

Детектив развел руками:

— Я сделал все возможное. Не очень-то много вы мне рассказали — с чем работать?

Плохо, что нападавший еще не опознан.

Он меня знает, заключил Илай, а я его — нет.

Может даже сейчас явиться в больницу, прикинувшись посетителем, навещающим кого-то другого, дождаться ухода Стросса с Адрианом и завершить свое дело.

Если бы только узнать его имя… Тогда Круг начал бы действовать и быстро управился, благодаря своим связям.

— Номер телефона достал? — спросил Илай.

— Угу. — Детектив выудил из кармана бумажку.

— Набери.

— Шутишь? Он же не прослеживается и…

— Сейчас же набирай!

Стросс, пожав плечами, настучал номер на висевшей у кровати трубке, протянул ее Илаю. После четырех гудков безличный голос ответил: «Абонент недоступен».

— Оставь номер на тумбочке.

— Говорю тебе, пустая трата времени. Он этот телефон не включает.

— Попробую. Кто знает, вдруг повезет.

Илай сам не знал, что говорит, но номер телефона оставался единственной ниточкой к напавшему на него человеку.

— Смотри-ка, — охнул Стросс, кивая на телеэкран. — Да это же…

Илай шикнул на него и прибавил громкость, узнав лицо вьетнамского мальчика. Он пропустил начало репортажа темнокожей женщины в толпе на тротуаре, явно сегодня днем снятого. Звали ее Филиппа Вилья, она брала на улице интервью у прохожих, задавая вопросы насчет недавнего похищения маленького Дук Нго и насильников над детьми.

Насильников над детьми! Почему все уверены, будто ребенку грозило сексуальное насилие?

На экране мелькали размытые физиономии манхэттенского люмпен-пролетариата, слышались предсказуемые заявления о чрезмерной мягкости наказаний за такие дела. Илай все сильней злился. Ничтожные невежды понятия не имеют об истинной цели Круга. Эта самая репортерша, Филиппа Вилья, их раскручивает. Круг имеет могучие связи в средствах массовой информации. Следует заняться ее дальнейшей карьерой.

Он уже собрался переключить канал, когда на экране всплыло крупным планом лицо репортерши.

«Если вы считаете опрошенных нами людей слишком жестокими, послушайте женщину, которая не пожелала предстать перед камерой. Мы записали ее слова».

Похитителя мальчика надо кастрировать…

Илай сдержал стон, вспомнив, как в сокровенную плоть вонзился его собственный нож.

Потом руки отрезать, чтоб он никогда не касался другого ребенка, потом ноги, чтобы не гонялся…

Стросс сделал шаг назад, как бы стараясь физически и эмоционально отстраниться от телевизора.

Потом язык, чтобы не заманил в машину, потом глаза выколоть, чтоб больше не заглядывался на детей…

Адриан сморщился, вытер лицо трясущейся рукой.

Нос оставим, пусть нюхает свою гнилую вонь…

Кнопка капельницы треснула в пальцах. Илай даже не понял, что нажал так сильно.

Забудем журналистку. Уничтожить надо кое-кого другого. Если удастся найти.

— Слышали? — обратился он к Адриану и Строссу. — Слышали, что говорит о нас эта женщина?

— Не о нас, — поправил его детектив. — Ей ничего не известно о Круге. Кроме того…

— Она думает иначе. Думает, будто знает о наших намерениях. Фактически ничего не знает, но считает себя вправе выступать публично и обвинять нас в насилии над детьми. Неужели мы это стерпим?

— Что тут можно сделать? — буркнул Стросс.

— Всегда можно что-нибудь сделать.

— Да ну? Например?

Недоверие Фреда взбесило Илая.

— Найти эту болтливую женщину и преподать урок.

— По-моему, ты хватил через край, Илай, — заметил Стросс.

— Думай, что говоришь! — прошипел тот. Хотел крикнуть, однако сдержался. — Не в тебя нож всадили…

— Если мы ее найдем, тебе легче не станет.

— Станет! Это я вам обещаю.

Илай хорошо понимал, что хватил через край, но он был чересчур уязвлен и испытывал острую боль, а Стросс лишал его возможности отомстить, не обещая найти обидчицу в обозримом будущем. Только это дало бы желанный выход накопившейся злости.

— Как я ее найду? Она ж не преступница.

— Свяжись с Грегсоном.

— Грегсон работает в Эн-би-си.

— Он знает, как надо действовать. — Ярость кипела, переполняя Илая. Надо водить Фреда за ручку? Илай сам должен все делать? — Если не можешь выяснить имя агрессора, узнай, кто эта женщина! Сделай хоть что-нибудь, черт побери!

Чарли закрыл Библию. Хотел прочитать в книге Иезекииля про крест тау, да ничего не вышло — слова в голове не укладывались.

Может быть, из-за гремевшей в наушниках музыки, веселой тараторки ансамбля «Блаженство» под названием «Начнем». Песня точно лирическая, да сегодня игривая аранжировка и натужные голоса раздражают. Он вытащил лазерный диск из портативного проигрывателя сунул в щелку «Дух века» в исполнении «Алабамских слепцов». Традиционная гармония облегчила головную боль, Чарли растянулся в постели, закрыл глаза, помолился об умиротворении души.

Какое сегодня умиротворение? Перед глазами до сих пор стоит брат, барахтающийся, словно тонущий кот, в море крови, голос Джека в ушах талдычит про Иное…

Где же тут Иисус? Почему это все происходит?

Может, ему — Чарли — послано испытание? Чего? Веры?

Вера его однозначно сильна и могуча, до того крепка, что не верится, как он жил без нее до второго рождения. Теперь она вроде кислорода. Без нее он на месте откинет копыта.

Хотя кто сказал, что испытание послано мне? Может, испытывается вера Лайла… в ничто?

Так же крепко, как Чарли верит в спасительную любовь Иисуса, Лайл не верит ничему, кроме своих пяти чувств. Может быть, Бог дает ему шанс увидеть, что в жизни есть не только ощущения, существует не только тело, в каждом человеческом теле живет бессмертная душа, которая предстанет перед судом по окончании земной жизни. Может, Лайл получает возможность изменить свою жизнь, принять от Иисуса спасение, увидеть свое имя, записанное в Книгу Жизни…

Но если это дело Господне, почему Он прячет Свою руку?

Потому что так хочет.

Не старайся угадать волю Господа, напомнил себе Чарли.

А при чем тут Джек и Джиа? Оба явно не получат спасения. Джиа верит в Джека, а еще во что?

Джек — загадка. Здорово тогда сказал, что надо отвечать делом на дело. Правильно, так и надо… А что они с Лайлом делают, чем на хлеб зарабатывают?

Джек не такой записной реалист, как Лайл, однако его рассказ про Иное, Союзника, вечный конфликт двух космических сил… колотун нагоняет. Где тут Бог? Библейский Бог даже не отрицается, просто не упоминается. Он отброшен, забыт, словно старая лавка на обочине скоростного шоссе.

А когда Чарли попробовал намекнуть, что под маской Иного прячется Сатана, Джек перевернул идею с ног на голову, высказав предположение, будто само Иное и породило понятие о Сатане.

Чарли протер глаза, не найдя ответа на вопрос, кому послано испытание, и опять открыл Библию. Тут все ответы. Верь — и Иисус приведет тебя к ним.

Что касается ухода от Лайла, развала команды — отложим. Да, он дал обещание преподобному Спарксу, но, если Бог испытывает его веру, нельзя просто взять и удрать. А если Он испытывает Лайла, надо привести к Нему брата, помочь ему спастись. Иначе для чего нужны братья?

Лайл сунул голову в комнату, как всегда, видя Чарли лежащим в кровати с Библией в руках, в наушниках с псалмами, махнул ему рукой.

— Я ложусь, — объявил он, когда младший брат сдернул наушники.

— Чего так рано?

— Надоело старье смотреть по телевизору.

Чарли взмахнул Библией:

— У меня есть кое-что поинтересней. Классно утешет а ты, брат, по-моему, очень даже нуждаешься в утешении.

Лайл грубовато отмел его прочь:

— Спасибо, обойдусь как-нибудь.

— Ладно, только попомни о предложении. — Он сел на край кровати. — Чудеса с нашим теликом. Если малышку кокнули в шестидесятых, чего он зациклился на восьмидесятых?

Лайл тоже об этом думал.

— Не знаю. И в данный момент знать не желаю, — зевнул он. — Завтра будешь готов к работе?

Чарли пристально посмотрел на него:

— А ты будешь готов отвечать делом на дело?

— Это еще что такое? Начал вместо Писания цитировать Джека?

Лайл собрался уходить, но брат схватил его за руку, глядя прямо в глаза:

— После того, что творится в последние дни, ты не думаешь, что есть что-то сильнее тебя?

Он отвел глаза. Старый довод, только теперь параметры изменились.

— Признаю, я столкнулся с событиями, не имеющими рационального объяснения. — Он заторопился, видя сверкнувшие глаза Чарли. — Хотя это не означает, что рационального объяснения не имеется. Просто информации не хватает.

У Чарли вытянулась физиономия.

— Никогда не сдаешься?

— Перед иррациональностью? Никогда. — Лайл улыбнулся, стараясь смягчить ответ. — Правда, начал темноты бояться. Надеюсь, не возражаешь, если оставлю свет?

— Валяй, — буркнул Чарли, надевая наушники и беря в руки Библию. — Мне другого света не надо.

Лайл махнул рукой и пошел, думая, как хорошо было б найти все ответы в единственной книге.

Завидуя спокойствию брата, он шел по коридору в полном смятении. В горле стоял тугой комок. Дом стал непредсказуемым минным полем, полным смертельной опасности. Дневные события взволновали его, испугали и полностью вымотали. Тем не менее нечего даже думать лечь в постель и закрыть глаза.

По крайней мере, в этом доме. Ночевка в мотеле обеспечила бы безопасный восьмичасовой сон, после которого можно утром вернуться ко всему готовым, набравшимся сил.

Только он не оставит своп дом.

Войдя в спальню, взглянул на будильник. 15.22. Ничего подобного. Сейчас около половины одиннадцатого. Лайл признал, что не просто измотан, а плохо себя чувствует. Будем надеяться, не наглотался зараженной крови, в которой сейчас чего только нет. Впрочем, это не настоящая кровь, а какая-то воображаемая эктоплазма…

Что это я несу? — удивился он. Слушаю свои бредни и начинаю им верить.

Но случившееся сегодня — не бредни, а истинный бред, по выражению Чарли.

Лайл почесался. Снова принял душ после обеда, и все равно кажется, что не смыл с себя следы кровавой бани. Кровь как бы впиталась в кожу — проникла под кожу, влилась в его кровь. Это чувствуется.

За последние несколько дней перспективы переменились. Рядом со светлыми надеждами глубже зияют темные пятна. Надо их обходить. Проблема в том, что они без конца умножаются и приходится чаще петлять. Пустишь дело на самотек — скоро целый день будешь плясать на цыпочках.

Ежеминутно ожидая смерти, сам меняешься. Он наверняка утонул бы сегодня в кровавом водовороте. Однако не утонул, вынырнул из ужасной купели, переосмыслив жизнь и решившись извлечь из нее все возможное.

В данный момент займемся привидением.

Смешно, если подумать: убежденному скептику, зарабатывающему на жизнь враньем насчет духов, достался дом с привидениями. Кино, да и только.

С другой стороны, дом выбран из-за мрачного прошлого… Если где-то должны завестись привидения, то именно в Менелай-Мэнор.

Итак, что можно сделать в такой ситуации? Как приготовить лимонад из призрачного лимончика?

Очевидный ответ неожиданно пришел на ум в ресторане. Если в доме действительно безобразничает убитый и погребенный в подвале ребенок, стараясь привлечь внимание, указать на убийцу или на место захоронения, чтобы негодяя выявили эксперты-криминалисты, Лайл не просто, а очень охотно поможет светловолосой девочке.

Не только потому, что она, удовлетворив жажду мести, скорее всего вернется восвояси, оставив дом в покое…

…но и ради неслыханного паблисити!

Медиум Ифасен предал суду убийцу с помощью духа мертвого ребенка!

Ему никогда в жизни не предлагали выступить в новостях или в ток-шоу. А после этого даже оперный канал позовет, черт возьми! Хотя он будет придирчиво выбирать популярнейшие программы с самым высоким рейтингом.

И клиенты валом повалят. Они с Чарли будут обеспечены до конца жизни. Откроют десять, двадцать пять кабинетов для индивидуальных сеансов, пока лопухи топчутся в очереди вокруг всего квартала до самого моста Трайборо.

Все равно что выиграть в лотерею пятьдесят миллионов долларов.

Опьяненный головокружительными фантазиями Лайл остановился посреди своей спальни и тихонько окликнул:

— Эй! Тут есть кто-нибудь?

Не то чтобы ждал ответа, просто хотел разрядить напряженную атмосферу.

По коже мороз прохватил. Кажется или действительно в комнате похолодало? Температура падает. Ничего страшного, если бы вентилятор работал. Тогда как он выключен. И холод необычный… пронизывает до костей. Чувствуется, что он здесь уже не один.

Что-то отвечает на вопрос. Лайл призывно взмахнул руками:

— Если хочешь что-то сказать, я готов…

Дверца платяного шкафа хлопнула.

Он вздрогнул и попятился. На глазах у него открылась и захлопнулась другая дверца, выехал и со стуком закрылся ящик комода, другой, третий, быстрее, быстрее и крепче, грозя брызнуть щепками.

Лайл краем глаза видел прибежавшего Чарли с Библией в руках, видел, как брат шевелит губами, но за стуком ни слова не мог разобрать.

Все прекратилось столь же внезапно, как началось.

— В чем дело? — шепнул Чарли в гулкой тишине.

Замерзший Лайл растер голые руки.

— Понятия не имею…

И замолчал, глядя на темную полосу на пыльной крышке комода. Вполне можно было позволить себе уборщицу, но не хотелось, чтобы чужие видели в доме то, что не следует видеть. Сами делают уборку, хоть и нечасто.

Может быть, к лучшему.

Лайл шагнул вперед, поманив за собой Чарли, указывая на медленно возникавшие в пыли слова.

Где…

— Смотри, — шепнул он, — как в субботу на зеркале. …та самая милая…

Чарли ткнул пальцем в надпись.

— Если она поет, почему сказать не может?

Хороший вопрос. Безответный.

— Пишет прямо как наши липовые духи, — заметил Чарли, — только в сто раз лучше.

— Потому что не липовая.

Изображая пишущего духа, надо лишь прикрепить графит к кончику пальца, но сейчас перед ними не фокус.

В конце фразы встал вопросительный знак.

Где та самая милая леди?

Чарли охнул.

— Джиа. Ты не ошибся. Это из-за нее.

— Домой ушла, — сказал Лайл громче, чем нужно.

Почему?

— Она здесь не живет.

Когда снова придет?

— Я не знаю. Хочешь, чтоб она снова пришла?

Наверняка придет, если попросим.

Она добрая.

— Да, мы ее тоже любим. — Лайл взглянул на Чарли. — Ты кто?

Тара.

Он перевел дух. Имя для начала известно, надо разузнать больше.

— Тара… а фамилия?

Портмен.

Тара Портмен… Лайл зажмурился, потряс в воздухе кулаками. Есть!

— Тара, как ты сюда попала? Что тебе надо?

Маму.

— Ты маму ищешь?

Ответа не последовало. Холод ушел, напряжение разрядилось.

— Тара! — воскликнул Лайл. — Тара!

— Исчезла, — пробормотал Чарли. — Не чуешь?

Он кивнул:

— Что ж, мы хотя бы узнали, кто она такая. Более или менее.

Лайл зажмурился, снова напрягшись. Теперь перед ними не безымянное и безликое нечто. Когда у проникшего в дом привидения есть имя, оно не так страшно. Это когда-то жившая на свете девочка, от которой что-то осталось. С оставшимся можно работать.

Ей надо помочь. И она им может помочь.

— Точно, — кивнул Чарли. — Знаем, как ее зовут. Дальше чего будем делать?

— Во-первых, спросим у Джиа, говорит ли ей что-нибудь имя Тара Портмен.

— Тара Портмен? — повторяла Джиа, в десятый раз роясь в памяти. — Знаю нескольких Тар, пару Портменов, а Тару Портмен не припоминаю.

Они только вернулись из ресторана в Астории, не заходя в Менелай-Мэнор по настоянию Джека, и уселись смотреть кино. Джиа отыскала «Мачеху» на кабельном канале, объявив, что нынче ее черед выбирать. Он ворчал и бурчал, требуя что угодно, кроме «Мачехи», но в конце концов сдался, искупая горечь поражения фырканьем и отрыжкой в лучших эпизодах.

Прежде чем лечь в постель, проверил автоответчик, услыхав срочное сообщение Лайла Кентона — привидение назвало свое имя.

Джек записал продиктованные Лайлом по буквам имя и фамилию, написанные в пыли. Джиа смотрела на запись, трясясь от озноба. Ею интересуется нечто бесплотное, призрак мертвой маленькой девочки. Она содрогнулась.

— Как бы там ни было, — заключил Джек, — ты ей нравишься. По крайней мере, так она утверждает.

Джиа сидела за кухонным столом, склонившись над листком с именем и фамилией, он стоял рядом.

— Сомневаешься, что я милая?

— Точно знаю, что милая. А ты точно знаешь, что для меня важнее всего. Нам ничего не известно об этом явлении.

— Ее зовут Тара.

— По ее словам.

Джиа вздохнула. До чего ж он иногда упрямый!

— Собираешься шум поднять из-за этого?

— Если ради твоей безопасности придется поднять шум, то да. Я досконально должен разобраться. Не доверяю ей.

— Кажется, она хочет, чтоб я вернулась.

— Нет, — отрезал Джек. — Не может быть даже речи.

— Да что ты?

Понятно, что он за нее беспокоится, только все равно неприятно, когда тебе диктуют, что делать и чего не делать.

— Слушай, Джи, перестань. Мы тут снова столкнулись с Иным, которое прислало ракшас, помнишь?

— Конечно помню. Хотя насчет Иного ты точно не знаешь.

— Правда, — признал Джек. — Но по-моему, лучше ждать худшего, пока не убедишься в обратном.

Она откинулась на спинку стула.

— Как разузнать об этой Таре Портмен?

— Заглянуть в газеты. Завтра просмотрим архивы «Таймс» и так далее. Начнем с шестьдесят седьмого и порыщем туда-сюда.

— В Интернет можно прямо сейчас заглянуть.

— В шестьдесят седьмом не было Интернета.

— Знаю. Все равно не мешает попробовать.

Джиа повела Джека в библиотеку особняка к семейному компьютеру. Они с Вики все чаще им пользовались — дочка делала уроки, мать наводила справки для работы. Сайт выдал тысяч десять имен Тара Портмен. После первого десятка выяснилось, что дело гиблое.

— Попробуй поискать пропавших детей, — подсказал Джек.

Она застучала по клавишам и застонала, когда на экран выплыл чуть ли не миллионный список. Однако в его верхней части перечислялись организации, занимающиеся розысками пропавших детей. Джиа вызвала один файл, прочитала о целях организации, с огорчением видя, что ее создали в 1995 году.

— Ничего не получится. К тому времени она давно умерла.

— Может быть, — промычал Джек. — Но все-таки попробуй ткнуть поисковую клавишу слева.

Она ткнула. Поиск можно вести по регионам, по возрасту и описанию, по имени и фамилии. Выбрав последнее, написала в окошечках «Тара Портмен», нажала на ввод. Экран мигнул, на нем появилось цветное изображение, сначала размытое, потом набравшее резкость.

Волосы… При виде белокурых волос пересохло во рту.

Глаза… При виде голубых глаз перехватило дыхание.

Нос… губы… подбородок…

Джиа с криком шарахнулась от монитора, чуть не упав, если в Джек не поймал.

— Ты что?

— Это… она. — Слова не сходили с окаменевшего языка. Она ткнула пальцем в экран. — Я ее видела в доме…

Он упал на колени, держа ее за руку, вглядываясь в экран.

— В самом деле? Точно?

— Точно, — шепнула Джиа.

Джек потянулся к забытой мышке.

ТАРА ЭНН ПОРТМЕН

Похищена неизвестными

Дата рождения: 17 февраля 1979 г.

Рост: 5 футов 4 дюйма = 135 см.

Вес: 60 унций = 28 кг.

Глаза: голубые.

Волосы: светлые.

Родители: Джозеф и Дороти Портмен.

Обстоятельства: в последний раз Тару видели в районе Кенсингтонских конюшен в Бруклине у Проспект-парка после занятий верховой ездой.

Дата исчезновения: 16 августа 1988 г.

Район: Бруклин.

Город: Нью-Йорк.

Страна: США.

Выше фото Тары во время исчезновения. Ниже реконструкция в восемнадцатилетнем возрасте, сделанная в 1997 г.

Ниже изображалась потрясающая красавица, классическая королева.

Тара Портмен не исполнила обещаний. У Джиа перехватило горло. Девочка даже не перешла в среднюю школу.

— Все это мне совершенно не нравится, — объявил Джек.

Разумеется. Что же тут может нравиться? Хотя его никогда нельзя понимать буквально.

— Что именно?

— Похищенные дети. Сперва я с одним сталкиваюсь, потом ты… Нехорошо. Слишком близкое…

— Совпадение?

— Да. Помнишь, что мне было сказано?

— Совпадений в твоей жизни больше не будет, — кивнула Джиа.

От одной этой мысли ей делалось плохо.

— Думаешь, Тара связана с Дуком?

— Не знаю. То есть между этими случаями прошло много лет, а с другой стороны… совпадений не будет. — Джек передернул плечами. — Посмотрим, что можно еще раскопать.

На страничке значился номер электронной почты и три телефонных: бесплатной сети розыска пропавших детей, местного бруклинского участка и домашний.

— Исчезла в восемьдесят восьмом году, — пробормотал Джек. — Написанная в шестидесятых песня не вяжется, но, если ты видела эту самую девочку, с песней потом разберемся.

— Эту самую.

Джиа всмотрелась в лицо девятилетней девочки, гадая, что за бездушное чудовище погубило такое прекрасное невинное создание.

— Посмотри, — указал Джек на экран. — Сообщение девяносто седьмого года, когда ей стукнуло бы восемнадцать. Родные продолжали ее разыскивать через девять лет после исчезновения.

— Или хотели отвести от себя подозрения, — заметила она. — Джек, мы должны что-то сделать.

— Мы? Запомни, ты с ребенком будешь держаться подальше от дома в Астории!

— Ну ладно, тогда ты или кто-то еще должен найти останки, чтобы родные их похоронили…

— Хорошо. Только пообещай, что ты близко не сунешься.

— Посмотри на нее. Посмотри ей в лицо. Неужели, по-твоему, этот ребенок кому-нибудь повредит?

— С этим ребенком произошло что-то страшное. Похищения и убийства достаточно, а откуда ты знаешь, что произошло между тем? Это уже не невинное дитя. Даже не человек. Вдобавок мне не нравится что, кроме тебя, ее никто не видел.

— Вспомни, она написала, что ищет маму — меня, мать одного ребенка и будущую мать другого. Ей нужна мать, а в том доме на нее похожа одна я.

— Может быть, — протянул Джек. — И все же мне это не нравится.

— Если в она отца искала, выбрала бы тебя.

— Почему ж она не ищет отца?

— Может, он умер, или родители развелись, или ее растила мать-одиночка…

— Или отец виноват в происшедшем.

Мысль омерзительная, но приходится допустить и такую возможность.

— Самое главное — найти ее. Об остальном пусть полиция позаботится.

— Я все сделаю, — заверил Джек. — Поговорю завтра с Лайлом, посмотрим, на что он решится. Может, уговорю его раскопать подвал.

— А я?

— А ты пиши картины, занимайся делами, назначенными на среду.

— Слушаюсь, папочка.

Он чмокнул ее в щеку.

— Пожалуйста, Джиа, сиди на месте, веди себя тихо.

— Ладно, — кивнула она.

Но не сводила глаз с номера домашнего телефона в нижнем углу экрана… Районный код 212, здесь рядом, в Манхэттене…

Глава 15

На рубеже

Бывшая Тара Портмен плавала в темноте, зная, кто она такая, кем была, зачем здесь очутилась, зная, кому еще суждено умереть.

А потом, после очередной гибели в этом гиблом месте, что будет?

Возвращение в небытие?

Нет… Что-то еще должно быть, обязательно и неизбежно.

Когда она себя вспомнила, вернулись надежды, не успевшие осуществиться в недолгой жизни.

Мысль о том, что она потеряла, невыносима…

Невыносимо думать о том, чего никогда уж не будет.

Бывшей Таре Портмен хочется большего.

Глава 16

Среда

— Что это? — Эйб насупился на покрытую изморозью чашку, которую Джек поставил перед ним на прилавок.

— Чай. В кофейной сказали, лучше не найдете.

— Какой чай?

— По мнению Джиа, индийский.

— То есть с субконтинента?

— Точно. Говорят, с молоком, с сахаром, с прочими удобрениями.

В самом деле. Стоявшая перед ним утром в кофейне женщина взяла этот чай, и он попросил то же самое. Черт возьми, обязательно надо хоть раз все испробовать. Все, что отвлекает от мыслей о Таре Портмен, Джиа, Дук Нго и о возможных связях между ними.

— Я взял для тебя обезжиренный.

Эйб сильнее нахмурился:

— Что это значит?

— Туда налито обезжиренное, а не обычное молоко, поскольку тебе хочется похудеть.

Тогда как ты все толстеешь, мысленно добавил Джек.

Эйб смотрел на чашку, словно загипнотизированный.

— Как ты сказал?

— Чай.

— Допустим. Почему я его должен пить?

— Пишут, что это любимый холодный напиток рассудительных современных серьезных людей. Мне тоже хочется быть рассудительным, современным, серьезным.

— Для этого нужен не только чай. Чего там у тебя еще в сумке? Которая на полу стоит.

— Пока не имеет значения. Позабудем о ней. Выпьем чаю.

Джек поднял чашку, чокнулся с Эйбом.

— Будем здоровы. — Хлебнул, попробовал, поискал, куда плюнуть, ничего не нашел, проглотил.

Эйб тоже кисло сморщился.

— Отходы производства с парфюмерной фабрики.

Джек кивнул и закрыл чашку крышкой.

— Ну, попробовав чай, могу тебе сказать, что чувствую себя современным, серьезным, хотя не понимаю, зачем для этого пить подобную дрянь.

Эйб протянул ему свою чашку:

— Попробуй еще раз. Кстати, что там у тебя в другой сумке?

Джек поднял с пола сумку, вытащил две чашки кофе.

— На случай, вдруг чай не понравится. — Быстро хлебнул, смывая вкус чая, пролистал «Пост», отыскивая конкретную фамилию. — Слышал что-нибудь о Карле и Элизабет Фостер, она же — мадам Помроль?

— Дама-медиум? — уточнил Эйб. — Нынче о них никаких новостей.

Джек закрыл газету.

— Наверно, слишком рано. — Он потягивал кофе, радуясь знакомому вкусу. — Есть какие-нибудь идеи, как сделать меня гражданином?

— Пока нет. Думаю.

Джек поделился собственной идеей присвоить себе личность какого-нибудь покойника.

— Можно рассмотреть и такую возможность, хотя вдруг, упаси боже, возникнет давно пропавшая сестра? Что тогда будешь делать?

— Сымпровизирую.

— Нехорошо. Если избрать такой план, надо искать покойника без друзей и без живой родни.

— Непростая задача.

Весьма. До того непростая, что руки опускаются. Эйб взглянул на него:

— Что думаешь насчет отставки?

— Не знаю, — пожал Джек плечами. — Возможно, пора. Мне везло. Столько лет разрабатывал жилу, остался живой, даже не покалеченный. Может быть, это знак не испытывать больше удачу, кончать дело. Я хорошо зарабатывал, скопил приличные деньги. Может, пора отвалить, наслаждаться плодами трудов своих.

— Тебе сорока еще нет. Чем будешь заниматься?

— Не знаю. Что-нибудь придумаю. Тебе помощник на складе, случайно, не нужен?

— Ой!

— Нет? А ты сам как относишься к закрытию моего бизнеса?

— Учитывая грядущее отцовство, очень хорошо, — вздохнул Эйб. — Это просто абсолютно необходимо.

Джек удивился, никак не ожидая услышать от него подобное заявление.

— Почему?

— Потому что ты расслабляешься.

Он расхохотался:

— Видно, чай тебе сильно на мозги подействовал. Я расслабляюсь? Ничего подобного!

— Уже расслабился. По-твоему, я слепой? Не вижу? Процесс пошел, хоть и медленно. С тех пор, как ты встретился с Джиа. Год назад, да?

— В этом месяце стукнул год.

— Видишь? Я прав. До прошлого лета ты был колючим лангустом.

— А теперь кто? Мягкотелый рак?

— Ш-ш-ш! Дай договорить. Лангуст Джек сидел в своей раковине. Люди видели колючки, торчащие во все стороны, и держались подальше. Никто его пальцем не трогал, чтоб не наколоться. А теперь… — Эйб театрально пожал плечами, взмахнул руками, надул губы. — Теперь, смею сказать, в раковине открылись окошечки, чтобы дальше видеть. Таков результат любви славной женщины.

— Ты прав, она действительно славная, — улыбнулся Джек.

— До Джиа ты ни о ком не заботился. На всех плевал, ни о ком совершенно не думал. Теперь тебе есть к кому возвращаться, тебя кто-то ждет. Это все меняет. Требует осторожности.

— Я всегда осторожен. Таков закон бизнеса.

— А будешь чересчур осторожен, — возразил Эйб. — Поэтому я рад, что выходишь из дела. Ребенок заставит тебя чрезмерно осторожничать.

— Ну и что тут такого?

— Для твоего дела плохо. Я тебя знаю, Джек. Как только ребенок родится, он сразу же превратится в пуп земли. Ты почувствуешь ответственность за его здоровье и благополучие. Не просто почувствуешь, а будешь одержим этой мыслью. Тебе захочется постоянно быть рядом, каждую ночь спокойно спать дома, чтобы ему не пришлось расти без отца. Поэтому станешь слишком осторожным. В конце концов дрогнешь в такую минуту, когда малейшее колебание смертельно. Мне будет жалко Наладчика Джека, но, по крайней мере, папочка Джек будет забегать к завтраку, может быть, принесет что-нибудь вкусненькое.

— Тебе не кажется, что ты чуточку преувеличиваешь?

Эйб покачал головой:

— Если не бросишь или радикально не ограничишь круг своей деятельности, отказавшись от дел, не похожих на детские игры, по-моему, не проживешь и года после рождения ребенка.

Джек замолчал, задумался. Не может быть, не верится, но убежденные рассуждения Эйба поистине поразительны.

Впрочем, какая разница в долгосрочной перспективе? Все равно решено выйти в отставку. Стать Гражданином Джеком.

Кишки переворачиваются при этой мысли.

В его жизни часто бывают моменты, когда волосы встают дыбом, тяжеловато семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки уворачиваться от радаров, устаешь без конца оглядываться через плечо, но, черт возьми, приятно просыпаться утром, не зная, что принесет тебе день.

Очень непривычно будет жить нормальной жизнью.

Впрочем, это окупится. Его ребенок сможет стоять где угодно и с кем угодно, махнуть рукой и сказать: вон мой папа.

Дорога домой обошлась не так плохо, терпимо удалось сесть и выйти из машины, но подъем в квартиру по узкой лестнице даже с помощью Адриана был смертной мукой.

Наконец Илай осторожно уселся в шезлонг и, закрыв глаза, отдышался.

Приятно выйти из больницы, избавившись от трубок, хотя в животе до сих пор екает при воспоминании, как сестра Хорган вытаскивала нынче утром катетер. Приятно вернуться в квартиру, обставленную, в резком контрасте с забитым магазином внизу, в минималистском стиле: голые стены, голые деревянные полы, легкая светлая мебель. Шезлонг — вопиющее исключение. В доме необходимо хотя бы одно удобное сиденье.

— Вот, прими.

Илай открыл глаза. Перед ним стоял Адриан со стаканом воды и двумя таблетками перкоцета на огромной ладони.

— Ты добрый человек, Адриан. Спасибо. Как твоя нога?

Гигант согнул колено.

— Гораздо лучше. Голова болит адски. И до сих пор не помню вечер понедельника. Последнее, что помню, — как пообедал…

— Да-да, — перебил Илай, не желая больше этого слышать. — Врач говорит, возможно, никогда не вспомнишь. Ну и хорошо.

— Ничего хорошего, — возразил Адриан, обхватывая себя невероятно длинными руками, которые вполне могли сойтись на спине. — Я боюсь.

Даже невозможно представить, чтоб такой великан испугался. Впрочем, Адриан не разбойник с большой дороги, а дипломированный юрист, заместитель судьи Маркуса Уоррена в Верховном суде штата Нью-Йорк.

— Боишься, что он снова на нас нападет?

— Нет. Фактически, мне этого даже хочется. — Адриан стиснул огромные кулаки. — Расплатился бы за то, что со мной сотворил. Нет, боюсь, что не успеем вовремя провести церемонию, знаешь… до равноденствия.

— Успеем. Я ни одной не пропустил за двести шесть лет. И сейчас не намерен.

— А вдруг не успеем?

Кислота плеснулась в груди у Илая при мысли о подобной возможности.

— Для тебя последствия будут минимальными. Просто начнешь новый цикл.

— Но я уже пять лет потратил!

Посвящаемый должен непрерывно участвовать в двадцати девяти годичных циклах, после чего перестанет стареть и становится неуязвимым. Как только цепочка прервется, отсчет вновь ведется с нуля.

— И ничего больше не потеряешь, кроме пяти лет участия в церемонии. Ничего. Тогда как мне грозит катастрофа. На меня сразу обрушатся все болезни, страдания, старость, от чего церемония охраняет меня два последних столетия.

Смерть будет долгой, медленной, чрезвычайно мучительной. Удар стилетом покажется булавочным уколом.

— А кто будет вести церемонию, когда тебя не станет? — поинтересовался Адриан.

Илай покачал головой, чуть не спросив, думает ли он когда-нибудь о ком-нибудь, кроме себя, но придержал язык. Адриан ничем не отличается от других членов Круга. Не больше эгоист, чем я сам, признал он.

— Никто. — Раздражение неуместным вопросом облегчилось. — Разве что агрессор возьмет тебя в ученики.

— Не понял, — нахмурился Адриан.

Илай вздохнул. Об этом уже был разговор, а этот дурень ничего не помнит.

— По-моему, на нас напал адепт, знакомый с церемонией. Иначе никак не смог бы меня ранить.

— А, вспомнил.

— Однако, на мой взгляд, его цель — уничтожить наш Круг. У него имеется свой, и ему не нужны конкуренты.

— Тогда, пожалуй, я лучше с тобой здесь останусь, — поспешно заявил Адриан. — То есть пока ты совсем не поправишься.

Илай обдумал предложение, и оно ему понравилось. Безусловно, в течение нескольких дней ему потребуется определенная помощь — переодеться сумеет, а с готовкой и текущими делами охотно воспользуется услугами.

Впрочем, не следует проявлять чрезмерный энтузиазм. Адриан явно до полусмерти боится, как бы с Илаем чего не случилось до следующей церемонии. Ему даже полезно немножечко попотеть.

— Не стоит. Я привык жить один, едва ли вытерплю постоянного компаньона.

— Да я и на глаза попадаться не буду. Позволь остаться до конца недели. Мне только на следующей надо вернуться в суд, а пока тут займусь чем-нибудь…

Настоящая собачонка. Вернее, гигантский мастиф. Пора бросить косточку.

— Ну ладно. Несколько дней потерплю.

— Вот и отлично! Заеду домой, кое-что прихвачу и через час вернусь.

Он захромал к дверям.

— Стой, — окликнул его Илай. — Сначала принеси телефон.

— Пожалуйста. Ждешь звонка?

— Фредди позвонит, когда выяснит личность женщины, которую вчера вечером цитировали по телевизору. Я действительно с нетерпением жду звонка, — улыбнулся он. — Надеюсь, у нее был удачный день, ибо жизнь ее после этого превратится в кошмар.

— Не нравится мне этот Стросс, — заметил Адриан. — Вчера болтал о тебе всякую дребедень.

— Когда?

— Когда вез меня в коляске в палату. Говорит, у него появились сомнения, так ли ты стар, как утверждаешь.

— Правда? — Очень интересно.

— Говорит, покопался в архивах и выяснил, что родился ты в сороковых годах — точно не помню, — в семье итальянских иммигрантов.

— Он мне уже докладывал, я объяснил, что это было сделано для отвода глаз. Я специально разыскивал небогатые пары по фамилии Беллито, и одна, наконец, согласилась за соответствующее вознаграждение зарегистрировать меня как сына. Они уже умерли, не смогут подтвердить, так что придется верить мне на слово.

— Да я верю, — кивнул Адриан. — Ты меня неправильно понял, я лишь повторяю разговоры Стросса. Он говорит, невозможно проверить, действительно ли ты фантастически стар или попросту сумасшедший. Это снова его слова, не мои. А вчера вечером он сказал, что склоняется к последнему варианту после того, как тебя ранили.

— Правда? — переспросил Илай. — Неблагодарный. С Фредди, пожалуй, надо потолковать.

— Не говори, что я проболтался.

Илай окинул его взглядом. Для умного человека порой слишком наивен.

— Неужели ты не понимаешь, что он завел с тобой разговор, зная, что ты мне расскажешь. Желая, чтобы рассказал. Надеясь, что я рассею зародившиеся сомнения. Одного он не знает — мне на него плевать. Однако его связи в полиции полезны Кругу, поэтому придется поговорить и уладить дело.

— Сначала сил наберись хорошенько, — посоветовал Адриан.

Раньше было гораздо проще, думал Илай. Я не нуждался в Круге. Отлавливал раз в год агнца, совершал церемонию и шел своей дорогой. Теперь все осложнилось. Детективы вооружились такой техникой, что с каждым годом для похищения ребенка требуется все больше сил, связей, подготовки.

Круг нужен ему нисколько не меньше, чем он нужен Кругу. Только его члены не должны знать об этом.

Илай откровенно протяжно зевнул, протер глаза.

— Может быть, распущу Круг. Останусь один, как в самом начале.

Он прищурился сквозь пальцы, следя, произвело ли это замечание надлежащий эффект. Адриан пришел в полный ужас:

— Что ты, что ты, даже не думай! Я поговорю со всеми… Мы…

— Не надо. Я сам все улажу. Дам Кругу еще один шанс. Отправляйся теперь за вещами, а я пока кое-куда позвоню.

После его ухода Илай развалился в шезлонге, закрыл глаза.

…невозможно проверить, действительно ли ты фантастически стар или попросту сумасшедший…

Иногда он и сам не уверен.

Помнятся детские годы в Италии в восемнадцатом веке, помнится, как он прочел о церемонии на каменном своде Риомаджоре в Чинкве-Терре на Лигурийском побережье, долгая череда столетий, сотни принесенных в жертву детей, но воспоминания были смутными, словно все это ему приснилось. Хорошо бы припомнить побольше деталей.

А если Стросс прав? Вдруг он попросту сумасшедший убийца-маньяк, пытающийся повернуть часы вспять, постоянно рассказывая себе и другим сказки, в которые уже сам начал верить?

Нет! Илай хватил кулаком по подлокотнику. Что за мысли? Он не сумасшедший и не слабоумный. Дело в боли, в лекарствах… в ране…

Да, в ране. Вот откуда сомнения. Его вообще не должны были ранить. Для того и проводится церемония, гарантируя вечную жизнь и личную неприкосновенность. Не ограждает, конечно, адепта от любой царапины, но от ножевой раны… Лезвие стилета должно было скользнуть по коже.

Если удар наносит не другой адепт.

Илай нашел номер, который Стросс дал ему вчера вечером, нерешительно набрал. Агрессор по-прежнему «временно недоступен».

Он разъединился, кипя от злости. Надо ввести номер в повторный набор и без конца звонить. Когда-нибудь ответит, когда-нибудь они свяжутся, побеседуют. Он узнает агрессора, развяжет ему язык и покончит с ним.

Лайл, подавляя зевок, проводил предварительную процедуру с новой рыбкой. Не то чтоб ему надоело болтать с проводником в мире духов — Ифасен всегда рад пообщаться с древним мудрецом Огунфидитими, — но он просто смертельно устал. Словно всю ночь участвовал в триатлоне штангистов.

Тара Портмен, или кто она там такая, вчера вечером быстро угомонилась после представления с пишущим духом. Ни шума, ни крови, ни разбитых вещей. А сон все равно не шел. В ожидании грохота, кровопролития и прочих безобразий постель превратилась в утыканное гвоздями ложе пыток.

С другой стороны, Чарли выглядел нынче утром полным сил, абсолютно спокойным. Разумеется, благодаря Библии.

Впрочем, Лайл себя чувствовал плохо не только из-за усталости. Невозможно понять. Не столько плохо, сколько непривычно. Он стал каким-то… другим. Мир видится и воспринимается по-другому. Тени глубже, свет ярче, воздух наэлектризован, будто вот-вот произойдет что-то необычайно важное.

Он встряхнулся. Надо работать.

Отремонтировав комнату-канал, братья снова начали проводить сеансы, перекроив расписание. Лайл освободил дневные часы для свидания с Константином Кристадулу. Сегодня утром первым делом позвонил старику агенту, договорился о встрече в час дня. Оставил Джеку сообщение с указанием места и времени.

Встреча состоится попозже. А в данный момент он не очень доволен. Мельба Туми далеко не идеальная рыбка. Лайл проклинал себя, что в рассеянности как следует не проверил ее. Клиентка вообще нежелательная, а тем паче в начале дня.

Однако она заплатила за индивидуальный сеанс и теперь сидит напротив него в домашнем платье, соломенной шляпке с цветочками, с горящими надеждой глазами на черном лице.

Судя по анкетным данным, ей пятьдесят три года, на жизнь зарабатывает уборкой квартир. Нетипичная клиентка для Ифасена, безусловно, не из желанного слоя общества.

Лайл поморщился, представляя себе, сколько времени она копила деньги на частный сеанс. Указала в анкете, что пришла к нему как к черному. Не к афроамериканцу, а к черному.

Мельба Туми хочет узнать, жив или мертв ее муж Кларенс. Если мертв, ей хотелось бы с ним побеседовать.

Лайл изо всех сил избегал клиентов с запросами, которые не позволяют лавировать. С Мельбой дело обстоит как нельзя хуже. Жив или мертв, черное или белое, да или нет… Тут не выкрутишься.

Чтобы высказать более-менее обоснованное предположение, жив Кларенс или мертв, необходимо прочесть ее мысли, понять, что он собой представляет…

Зарабатывая сегодня на хлеб, придется попотеть хорошенько.

Лайл положил на стол два камня размером с картошку, сообщив рыбке, что они взяты с места рождения Огунфидитими. Поскольку Огунфидитими встречается с ней впервые, для прочного контакта надо крепко зажать их в руках. Которые к тому же останутся на виду у медиума.

Создавая соответствующее настроение — и убивая время, — Лайл разыграл представление с качающимся столом и стульями, потом перешел к делу.

Вытаращил в притворном трансе глаза, пристально наблюдая за женщиной. Лицо ее слегка расплывалось в слабом красном верхнем свете, но он ясно видел красноречивые телодвижения, взгляды, дрогнувшие губы, дернувшуюся щеку… Читается как букварь.

Сначала кое-что уточним. В анкете написано, что Кларенс исчез 2 июня. С того и начнем.

— Почему-то мне кажется… вы с ним не виделись… с начала июня…

— Второго! — воскликнула Мельба. — В последний раз видела Кларенса как раз 2 июня. Утром, как всегда, на работу ушел и больше не вернулся. С тех пор я его не видела и не слышала. — Она вытащила из кармана грязный носовой платок, промокнула глаза. — Господи боже, да у вас действительно дар.

А как же, мысленно подтвердил Лайл. Дар помнить то, что ты сказала и забыла.

— Держите, пожалуйста, камни в руках, Мельба, — напомнил он. — Иначе контакт ослабляется.

— Ох, простите. — Она вновь стиснула камни. Молодец, так и держи.

Нельзя допустить, чтобы она полезла в сумочку на полу рядом со стулом, которую в данный момент должен утащить Чарли, прокравшийся из командного пункта весь в черном с головы до пят.

— Я заявила в полицию, там сказали, что вряд ли найдут. Даже не заинтересовались.

— Они очень заняты, Мельба.

Чувствуя ее горе, Лайл устыдился. Он ей поможет не больше, чем копы.

Отвечай делом на дело…

Он прогнал эту мысль, приступая ко второй попытке. Первая предназначалась просто для разогрева, чтобы разбить лед, завоевать доверие. Дальше будет круче.

Женатый на уборщице в купленном на базаре наряде Кларенс вряд ли занимал руководящее положение в крупной корпорации. «Утром, как всегда, на работу ушел» — скорее всего, штатный рабочий, может быть, член профсоюза.

Испробуем такой вариант.

— Кем он работал?

— Электриком.

— Состоял в местном профсоюзе?

— Нет, — нахмурилась Мельба. — Никогда не входил ни в какой профсоюз.

Ух ты! Ладно, легко поправить.

— Но по-моему, очень хотел войти.

— Правда! Откуда вы знаете? Бедняга много раз пытался, а его так и не приняли. Без конца говорил, что член профсоюза гораздо больше зарабатывает.

Лайл понимающе кивнул:

— Так я и понял.

Прикинем… обиженный рабочий… наверно, любил опрокинуть пару рюмок после работы… Даже если не пил или бросил, искушение выпить быстро приходит или возвращается.

— Вижу какое-то темное заведение, чувствую запах дыма, слышу звон стаканов…

— Ужас! Это кабак Леона! Он ходил туда после работы, а когда возвращался домой, от него несло пивом! Порой являлся за полночь… и тогда мы скандалили…

Пьянство, обида — ничего конкретного.

— Я вынужден спросить, он вас не обижал?

Мельба отвела глаза.

— Нарочно никогда. Бил иногда, когда я его донимала упреками из-за позднего возвращения. Только он… никогда сам того не хотел… А теперь, — она всхлипнула, снова прижала платочек к глазам, — пускай лучше в поздно возвращался, чем совсем никогда…

— Контакт пропадает! — крикнул Лайл. — Крепче держите камни!

— Извиняюсь…

— Понятно, но вы должны держать их в руках.

— Бумажник у меня, — раздался в наушнике голос Чарли, вернувшегося в центр управления с сумочкой.

— Ее фото, какого-то жирного парня на официальной бумаге, детских нету.

— Я не вижу детей… — пробормотал Лайл, надеясь, что она сама закончит фразу, как практически все лопухи.

— А у нас их и нет. Бог весть, мы старались, да так и не получилось, — вздохнула она.

— Ну и больше почти ничего, — докладывал Чарли.

— Ключи, помада… гляди-ка, губная гармошка! Наверняка не ее — старика. Щас верну сумку на место.

Лайл в ожидании, укрепляя доверие, сделал несколько замечаний насчет проблем Кларенса с весом.

На мысленном портрете Кларенс нарисовался в виде недовольного безденежного пьяницы с дурным характером. Ответ на вопрос о том, жив он или мертв, склонялся к последнему. Может, ввязался в темное дело, чтобы быстро денег срубить, теперь кормит червей или рыб.

Он почувствовал толчок в ногу: Чарли принес сумку.

Лайл прокашлялся.

— Слышу музыку… Вроде губной гармошки…

— Точно! Кларенс любил играть на гармошке. Соседи сердились, — улыбнулась Мельба, — и правда, играл он ужасно. Но все равно играл.

— Звучит где-то близко…

— Да я ж ее с собой принесла, — охнула она. — Как вы догадались?

Пускай сама додумается.

— Пожалуй, если я возьму в руки предмет, принадлежавший искомому, контакт облегчится.

— Гармошка у меня в сумочке. — Мельба взглянула на камни в своих руках, потом на Лайла. — А можно?..

— Одну руку можно опустить.

— Неужели мы возьмем деньги с бедной женщины, брат? — спросил в наушнике Чарли. — Это не наша рыбка.

Лайл ничего не ответил, думая о том же с начала сеанса.

Мельба опустила правую руку, поставила сумочку на колени, вытащила, покопавшись, гармошку, положила на стол.

— Его любимая.

Лайл потянулся к гармошке и замер, чувствуя что-то неладное. Почему? Почему он не может до нее дотронуться?

Пролетело несколько неловких секунд. Мельба вопросительно хмурилась. Лайл выпятил челюсть, схватил гармошку…

…и вскрикнул — комната перевернулась, исчезла, он очутился совсем в другом месте, в апартаментах отеля «Белладжио» в Вегасе, глядя на толстяка, известного ему как Кларенс Туми, храпевшего рядом со снятой на ночь блондинкой. Лайл все сразу понял — выигрыш в лотерею полумиллиона долларов, который Кларенс утаил от жены, решение безвозвратно бежать из дома…

Где-то вдали Мельба крикнула:

— В чем дело?

— Ты чего, Лайл? — гаркнул в ухо Чарли.

Губная гармошка в руках… Он один за другим разжал пальцы, уронил ее на стол, вдруг вернулся в комнату-канал, глядя в вытаращенные глаза Мельбы, зажавшей рот руками.

— Лайл! Отвечай! Все в порядке? — кричал Чарли.

— Все в полном порядке, — заверил он одновременно Мельбу и брата.

Ни о каком порядке речи быть не может.

Что это с ним только что было? Он действительно видел Кларенса Туми? Картина казалась абсолютно реальной, хотя… быть такого не может.

До сих пор не бывало ничего подобного. Не знаешь, что и думать…

— Ифасен, что случилось? — выдавила Мельба. — Вы что-то видели? Кларенса?

Что ответить? Даже если поверить, будто это правда, — чему он совершенно не верит, — как сказать женщине, что ее муж спит в Вегасе с уличной девкой?

— Пока точно не знаю. — Лучше не придумаешь. Лайл откинулся от стола. — Боюсь, придется прервать сеанс. Я… неважно себя чувствую. — Тоже правда. Самочувствие адское.

— Нет, пожалуйста, — охнула Мельба.

— Простите. Я верну вам деньги.

— Молоток, старик, — одобрил в ухе Чарли.

— Не надо мне денег! — воскликнула Мельба. — Мне нужен Кларенс! Где его искать?

— Лотерея, — пробормотал Лайл.

— Какая лотерея? Ничего не пойму…

— Я тоже, но так сказал мудрейший. Обратитесь в лотерейное управление штата Нью-Йорк, наведите там справки о Кларенсе. Больше ничего не могу сказать.

Если она это сделает и видение подтвердится — большой вопрос, — узнает о крупном выигрыше, наймет сыщика, тот его выследит, возможно, получит остатки…

Хотела найти мужа, а успех принесет только лишнюю боль.

Явился Чарли, удивленно глядя на брата. На языке наверняка вертится масса вопросов, которые он не осмеливался задать при Мельбе.

— Кехинде проводит вас и вернет деньги, — сказал Лайл. — Помните мой совет насчет лотереи. Сегодня же свяжитесь.

Мельба огорченно смотрела на него.

— Ничего не пойму, но вы все же старались помочь. В отличие от полиции. — Она протянула руку. — Спасибо.

Лайл ответил рукопожатием и чуть не охнул, охваченный целым вихрем эмоций — недолгая злоба, тоска, одиночество года полтора, не больше двух, — а затем темнота, жадная темнота, поглощает Мельбу и все вокруг.

Он быстро выпустил ее руку, словно получив удар током. Неужели это ее ждет? Неужели ей остается меньше двух лет?

— До свидания, — пробормотал Лайл и вышел.

Чарли повел ее в приемную, бросив через плечо на него странный взгляд.

— Ифасен сегодня сам не свой, — объяснил он клиентке.

Совершенно верно, мысленно согласился Лайл, чувствуя медленно проползавшие по спине мурашки. Если сам не свой, то чей, черт возьми?

Джек убьет меня, если узнает.

Джиа в нерешительности стояла перед облупленной дверью квартиры. Вопреки рассудку, вернулась на сайт пропавших детей, настучала домашний номер со странички Тары Портмен. Спросила ответившего мужчину, не родственник ли он девочке, — оказалось, отец, — представилась свободной журналисткой, сотрудничающей в разных газетах. Задумала цикл статей о детях, исчезнувших лет десять назад, не сможет ли он уделить ей несколько минут…

— Конечно, почему бы и нет, — последовал лаконичный ответ. — Пожалуйста, забегайте в любой момент, я почти всегда дома.

И вот она стоит на раскаленной площадке третьего этажа многоквартирного дома на дальних Западных Сороковых, боясь сделать следующий шаг. Надела строгий синий деловой костюм, в котором обычно встречается с менеджерами, сунула в сумочку блокнот и магнитофон.

Надо было спросить насчет миссис Портмен: жива ли она, дома ли, женаты ли они до сих пор…

Может быть, стоит учесть, что Тара ищет мать, не упоминая отца. Не намекает ли это на их отношения, не подтверждает ли предположение Джека о причастности отца к исчезновению дочки?

Однако мысль о том, что призрак Тары Портмен явился одной только ей, зудит в голове, словно пойманная оса. Она не будет знать покоя, пока не выяснит, что нужно Таре Портмен. Кажется, девочке нужна мать.

— Ну, я уже далеко зашла, — пробормотала Джиа, — не стану останавливаться.

И постучала.

Через минуту дверь открыл мужчина лет сорока пяти. С небритой скуластой физиономии смотрят голубые глаза Тары, крупная фигура втиснута в обтрепанную футболку, пожелтевшую под мышками, испещренную спереди пятнами от пролитого кофе. Босые ноги в шортах, длинные светлые волосы торчат во все стороны.

— Что вам нужно?

Джиа сдержала стремление убежать.

— Я… та самая журналистка, которая с вами связывалась по электронной почте.

— А, да-да. — Он протянул руку. — Джо Портмен. Входите.

Шагнув в крошечную квартирку, она постаралась не выдать реакцию на ударивший в нос запах кислого застарелого пота, объедков, готовки. Джо Портмен суетливо выключал телевизор, подбирал с пола, с продавленного дивана разбросанную одежду, комком запихивая в шкаф.

— Извините. Не ждал вас так скоро. Кофе?

— Нет, спасибо, я только что пила.

Он сел на диван, указав ей на стул у телевизора.

— Знаете, до чего странная вещь… Сижу вечером, смотрю игру «Янкис» и вдруг вспомнил о Таре!

Джиа осторожно уселась.

— Вы не часто ее вспоминаете?

Мужчина пожал плечами:

— Слишком долго только о ней и думал. Видите, до чего это меня довело. Больше стараюсь не думать. Врач в клинике говорит: что было, то прошло, надо жить. Я живу. Только медленно привыкаю. С трудом.

— Когда именно вспомнили Тару? — поинтересовалась Джиа, осененная неожиданной мыслью.

— Собственно, даже не вспомнил. На секунду, на долю секунды почуял, что она здесь, в этой комнате. Потом это чувство развеялось.

— И когда это было?

Портмен поднял глаза к потолку:

— Дайте сообразить… «Янкис» играли в Окленде, значит, в пятницу вечером.

— Поздно?

— Довольно поздно. По-моему, часов в одиннадцать. А что?

— Просто интересуюсь. — Она подавила ледяную дрожь.

Джо Портмен почуял присутствие дочери в момент землетрясения под Менелай-Мэнор.

— В том-то и дело, что в пятницу вечером мне это почудилось, а сегодня утром вы говорите, что собираетесь писать о Таре… Неужели синхронное совпадение?

От типа вроде этого самого Портмена не ожидаешь таких выражений.

— В жизни случаются странные вещи, — сентенциозно заметила Джиа.

— Правда. — Он со вздохом взглянул на нее. — Ну, милая газетчица, что вы хотите от меня услышать?

— Может, начнем с самого происшествия?

— С исчезновения? Исчерпывающие подробности найдете в старых газетах.

— Лучше бы от вас услышать.

Джо Портмен прищурился, ленивый голос зазвучал резче:

— Вы действительно журналистка? Не из полиции?

— Упаси боже. А что?

Он откинулся на спинку дивана, глядя на свои руки, сложенные на колене.

— Одно время я был подозреваемым. Вместе с Дот.

— С вашей женой?

— С бывшей… Дороти. Копы бегали с пустыми руками, газеты без конца талдычили о сатанинских культах, ритуальных жертвоприношениях… Возникли подозрения, не связаны ли мы как-нибудь с этим гнусным lерьмом. Выяснилось, слава богу, что нет, иначе нам предъявили бы обвинение. Было бы еще хуже, если можно такое представить.

— Что же произошло с Тарой?

— Кратко могу повторить, — вздохнул Портмен. — Записывать не будете?

Какая глупая промашка! Джиа поспешно полезла в сумочку за портативным магнитофоном.

— Разрешите?

— Пожалуйста. Мы жили в бруклинском районе Кенсингтон, знаете?

— Нет. Я выросла не в Нью-Йорке.

— Звучит как бы шикарно, а на самом деле простой старый квартал для среднего класса, ничего особенного. Я служил в корпорации «Чейз» здесь, в центре. Дот работала секретарем школьного совета Двадцатого округа. Вполне прилично. В Кенсингтоне нам нравилось — рядом Проспект-парк, Гринвудское кладбище… Верьте не верьте, мы его очень любили. Необычайно красивое место. — Он снова перевел взгляд на собственные руки. — Может быть, если бы поселились в другом квартале, Тара осталась бы с нами.

— Почему?

— Когда дочке исполнилось восемь лет, мы повезли ее посмотреть лошадей в Кенсингтонских конюшнях у парадного плаца. Она один раз проехалась и мигом неудержимо влюбилась в верховую езду, поэтому мы записали ее на уроки. Тара была прирожденной наездницей, целый год занималась три раза в неделю, днем по вторникам и четвергам и утром по субботам. По четвергам немножечко дожидалась, пока Дот приедет за ней. Ей было строго-настрого велено оставаться в конюшнях, ни при каких обстоятельствах не выходить. Целый год так и было. А однажды в четверг Дот приехала — точно вовремя, обратите внимание, — Тары нет… — Голос прервался. — С тех пор мы ее больше не видели и ничего не слышали.

— Ни свидетелей, ни следов?

— Ни единого. Впрочем, стало известно, что дочь нас не слушалась. По словам служителей конюшен, по четвергам на несколько минут выбегала за большим пряником, которыми с тележек торгуют разносчики. Копы отыскали запомнившего ее лоточника.

Он рассказал, что Тара каждый четверг прибегала в костюме для верховой езды и в тот день ничего необычного не было. Купила пряник и пошла обратно к конюшне. Так и не дошла… — Джо Портмен ущипнул себя за ногу. — Если в она нас послушалась…

— Как она выглядела? — спросила Джиа. — Что любила, кроме лошадей?

— Хотите знать? — Он сорвался с дивана. — Пожалуйста. Сейчас сами увидите.

Поманил ее за собой к черному сундуку с медными накладками, пододвинул его ближе к окну, поднял крышку.

— Вот. Идите взгляните. Это все, что осталось от моей девочки.

Джиа наклонилась, взглянула, но ни до чего не дотронулась, словно боясь совершить насилие, святотатство. Увидев пачку фотографий, заставила себя взять, перебрать снимки Тары в разном возрасте. Красавица, даже в младенчестве. Остановилась на фотографии девочки верхом на крупной гнедой кобыле.

— Ронда, ее любимица, — пояснил Портмен, глядя через плечо.

Она разглядывала костюм: кофточка в красно-белую клетку, бриджи, сапоги… Точно так был одет призрак в Менелай-Мэнор.

— Она… часто носила этот костюм?

— В нем исчезла. В холода надевала спортивную куртку и кепку, вроде какой-нибудь англичанки, богатой наследницы. Без памяти любила эту лошадь. Верите ли, пироги ей пекла, большие, пышные, зернистые. Лошади нравилось… Необыкновенный ребенок!

Джиа взглянула в мужское задумчивое горестное лицо, удостоверившись, что отец не может быть виновен в пропаже дочери.

Одна из следующих фотографий запечатлела Тару рядом с подтянутым аккуратным красивым мужчиной лет тридцати. У обоих одинаковые голубые глаза и светлые волосы. Она с изумлением сообразила, кто это.

— Это действительно я в свое время… Потом меня стали пичкать лекарствами… — Джо шлепнул себя по животу. — Не найдется антидепрессанта, которого я не испробовал. В них куча углеводов. К тому же физическая нагрузка для меня сводится к беготне по квартире. — Он развел руками. — Дистанция небольшая, как видите.

— Вы работали в «Чейз»?

— Верно. Занимал не крупную, но солидную должность. Зарабатывал приличные деньги. Собирался получить степень магистра делового администрирования, да… не вышло.

На другом снимке вместе с Тарой позировала стройная привлекательная брюнетка.

— Дороти, — пояснил Портмен.

Мать…

— Она пережила исчезновение Тары тяжелее, чем я, если это возможно. Они были ближайшими подружками. Всегда все делали вместе. Дот так и не оправилась.

— Где она сейчас? — почти со страхом спросила Джиа.

— В лечебнице… на аппаратах и трубках.

— Ох, нет!

Портмен как бы переключился на автопилот, взгляд стал рассеянным, голос звучал механически.

— Автомобильная катастрофа. В девяносто третьем году, в пятую годовщину исчезновения Тары, она врезалась в опору моста на лонг-айлендском шоссе. Неизлечимая травма мозга. Поскольку ехала с большой скоростью, страховая компания настаивала на попытке самоубийства. Мы доказывали, что произошел несчастный случай. Сошлись где-то на середине, но компенсация близко даже не покрывает расходы.

— Как считаете, что это было?

— Что было — не знаю, что думаю — останется между нами с Дот. В любом случае я не мог полностью оплатить необходимое лечение и уход и не мог продать дом, потому что должен был думать о Джимми, которого с тех пор растил один.

— Это ваш сын?

— Вот его фотография.

На очередном снимке Тара стояла с темноволосым мальчишкой с щербатой улыбкой.

— Он выглядит младше…

— На два года. На этой фотографии ему пять.

— А сейчас он где?

— В исправительной колонии. Виски, крэк, героин — всего не перечесть. — Джо тряхнул головой. — Это наша вина, не его.

— Почему?

— Джимми было шесть с половиной, когда Тара пропала. Мы о нем совсем забыли. Только о ней и думали.

— Естественно… понятно.

— Для шестилетнего мальчика — нет. И для семилетнего. Потом восемь, девять, десять, и вся семейная жизнь заключается в бесконечном оплакивании сестры. А в одиннадцать он лишился матери. Наверняка слышал толки о самоубийстве. Для него это значило, что мать его бросила, тоска по умершей дочери пересилила любовь к живому сыну. Он по молодости не понял, что она, может быть, не замышляла покончить с собой, просто пережила худший день в своей жизни, и какой-то безумный импульс взял верх.

На горле у него запрыгал кадык, он опустил глаза. Джиа не знала, что сказать, кроме: «Ох ты бедняга, и несчастный мальчик…» Но это прозвучало бы снисходительно, поэтому она ждала в тяжелом молчании.

Наконец Джо Портмен шмыгнул носом и продолжал:

— Знаете, надежда в конце концов умирает. Когда минуло пять лет, а Тара не нашлась, нам пришлось признать… худшее. Может быть, если в я был с ней рядом в тот день, Дот пережила бы его и осталась бы с нами. Но жизнь показалась ей слишком черной — на час, на минуту, и этого оказалось достаточно. Теперь у Джимми нет матери, а отец по-прежнему не обращает на него внимания, обеспечивая все, что ей необходимо. — Портмен растер лицо. — Его впервые арестовали в тринадцать лет за торговлю марихуаной, дальше жизнь под откос покатилась.

У Джиа сильней сжалось сердце. Какие страдания выпали ему и его семье… Неудивительно, что он сидит на лекарствах.

— Потом пришлось с Дот развестись.

— Почему?

— Чтобы дом уберечь. Я тогда еще надеялся спасти Джимми. После развода она осталась без средств, ее поместили в благотворительную лечебницу, оплачивая лечение. По иронии судьбы, через два года необходимость в разводе отпала.

— То есть изменились законы?

— Нет. — Вместо улыбки вышла страдальческая гримаса. — Я перестал ходить на работу. Джимми в то время сидел в детской исправительной колонии, я остался один в доме, не мог себя заставить подняться с постели. Когда каким-то чудом вставал, не мог выйти из дому. Шторы не открывал, свет не включал, сидел в темноте, боясь шевельнуться. Наконец меня уволили из банка. После этого я потерял дом и теперь, точно так же, как Дот, живу на пособие и медицинскую страховку.

Почти онемев от боли, Джиа положила в сундук фотографии, оглядываясь в поисках какой-нибудь вещи, которая пробудила бы более светлые воспоминания. Под руку попался альбом с виниловыми пластинками. На первом конверте крупным планом изображалась хорошенькая рыжеволосая девушка с задумчивым взглядом.

Портмен коротко рассмеялся:

— Хе! Это Тиффани, любимица Тары. Она без конца крутила эту пластинку, как только возвращалась домой.

Джиа перебирала пластинки, хорошо помня Тиффани. В начале карьеры все полки были завалены ее дисками. Какие у нее были хиты? Новые переработки старых песен… Ранние мелодии «Битлз»?.. Она пробежала глазами список на конверте… и охнула.

— Что там? — спросил Портмен.

— Да нет, ничего. — Джиа с трудом сглотнула, стараясь смочить пересохший язык. — Я просто забыла, что Тиффани заново исполняла песню «Наконец мы одни»…

— Ох уж мне эта песня, — простонал он. — Тара пела ее днем и ночью. Голос, слух у нее был замечательный, ни одной нотки не пропускала, но сколько раз можно слушать одну и ту же песню? С ума сойти! Хотя знаете… — Он говорил с трудом. — Я бы отдал все на свете — вплоть до собственной жизни, — чтобы еще раз услышать, как она ее поет. Только раз.

Если и оставались какие-то подсознательные сомнения, что в Менелай-Мэнор обитает Тара Портмен, теперь они исчезли.

Джиа глубже залезла в сундук, вытащила плюшевую игрушку, которую мгновенно узнала.

— Кролик Роджер!

Портмен протянул руку, взял у нее игрушку, повертел перед глазами, полными слез, и шепнул:

— Роджер… Я про тебя почти позабыл. — Он бросил быстрый взгляд на Джиа. — Давненько в сундук не заглядывал. Фильм вышел тем летом, когда она пропала. Я ее трижды водил… Верите ли, с каждым разом она хохотала все громче. Наверняка напросилась бы и в четвертый, да…

Он снова сунул ей куклу.

Джиа взглянула в широко открытые голубые глаза кролика, чувствуя, как по щекам катятся слезы, быстро смахнула и все-таки не успела.

— Будь я проклят! — удивленно воскликнул мужчина.

— Что?

— Чуткий репортер! Не перечесть репортеров, с которыми я разговаривал с восемьдесят восьмого года, но вы первая реагируете как живой человек.

— Возможно, у них больше опыта. Или эта история слишком меня задевает.

— У вас дочка есть?

Джиа кивнула:

— Восьмилетняя… Только что посмотрела на видео «Кролика Роджера». Ей ужасно понравилось.

Снова накатили слезы. Она их глотала, а они текли. Тару Портмен вырвали из счастливой жизни, убили или того хуже. Слишком жестоко… чересчур жестоко.

— Не спускайте с нее глаз, — посоветовал Портмен. — Каждую минуту будьте рядом, потому что никогда не знаешь… никогда не знаешь.

Ее обуял ужас. Вики далеко, в лагере. Господи боже, как можно было ее отпускать?

Впрочем, нельзя растить девочку в стеклянной колбе. Хорошо бы, конечно, но несправедливо.

Джиа положила в сундук Роджера, поднялась с закружившейся головой.

— По-моему, достаточно.

— Пришлете мне статью?

— Конечно. Если напечатают.

— Напечатают. У вас чуткое сердце, я вижу. Мне очень хочется, чтоб напечатали. Хочется снова видеть имя Тары. Знаю, ее больше нет. Знаю, она никогда не вернется. Но не хочу, чтоб ее забыли. Сейчас она лишь статистическая единица. Пусть опять обретет имя.

— Постараюсь, — пообещала Джиа.

Невыносимо стыдно врать. Никакой статьи не будет. С жгучим чувством вины она поспешила к дверям, прочь из душной вонючей коробки с тесными стенами.

Портмен пошел за ней следом.

— Знаете, что вышло бы сейчас из Тары? Она пела, играла на пианино, скакала верхом, обладала острым как бритва умом, радовалась жизни — каждой минуте, — имела любящих родителей, перед ней была целая жизнь, прекрасная, счастливая… И все мигом рухнуло. Вот так вот. — Он щелкнул пальцами. — Не по несчастной случайности, а умышленно. Умышленно! А Джимми? Кто знает, каким бы он стал? Наверняка не таким, как сейчас. Мы с Дот жили бы вместе, старились, нянчили внуков… Ничего этого уже не будет.

Никогда. — Голос его прервался. — Пусть люди знают, что похититель моей Тары убил не просто девочку, а всю семью!

Джиа только кивнула, выскочив в коридор, не в силах выдавить ни слова сквозь невидимый кляп, глубоко засевший в горле.

— Значит, Фредди, — начал Илай, — ты считаешь меня сумасшедшим, как я понимаю.

Стросс заскочил с новостями насчет расследования, предпочитая докладывать лично, а не по телефону, но Илаю больше хотелось поставить на место зарвавшегося копа из полиции нравов, возомнившего, будто знает ответы на любой вопрос.

Фред окаменел.

— Да что ты… никогда. — Пружинистый детектив сердито оглянулся на Адриана. — Вижу, кто-то язык распустил.

— Если не ошибаюсь, тебе только того и требовалось.

— Слушай, пойми, пожалуйста…

— Я понял, детектив Стросс, что ты нечестный человек. Я тебе предлагаю фактическое бессмертие — и что получаю в ответ? Шепотки за спиной. Пожалуй, распущу Круг, останусь, как прежде, один.

— Да ты что, серьезно? — воскликнул Стросс. — Из-за какого-то пустякового замечания…

— Это не пустяковое замечание! Это угроза единству Круга!

Фреду, судя по физиономии, не хотелось нести ответственность за разгон Круга. Легко представить, что с ним за это сделают прочие члены. Однако он принял презрительный дерзкий вид, расправил узкие плечи, обжег Илая взглядом.

— Я проверял тебя со всех сторон десять раз, черт побери, и везде сказано, что ты родился в Бруклине в сорок втором году.

— Я не одну сотню лет старался скрыть свое происхождение, — улыбнулся Илай. — Хорошо поработал.

— Я тоже. Не только у меня возникли сомнения. Ты утверждаешь, будто живешь на свете двести с лишним лет, практически бессмертен, пока руководишь церемонией, потом на тебя кидается какой-то парень и протыкает твоим же собственным ножом!

— Я тебе говорю…

— Знаю, но что я должен думать? И другие тоже?

В самом деле, подумал Илай. С этим немедленно надо покончить.

— Пойди на кухню, — велел он к Адриану, — принеси нож для мяса.

Адриан как-то странно взглянул на него, впрочем, выполнил просьбу, вернувшись с восьмидюймовым столовым ножом, совсем маленьким в его огромной руке. Илай взялся за стальное лезвие из высокоуглеродистой стали с тупым закругленным концом, протянул Строссу вперед рукояткой:

— Держи.

— Зачем? — неуверенно переспросил детектив.

— Возьми, потом скажу.

Коп, нерешительно поколебавшись, взял нож.

— Ну, дальше что?

Илай расстегнул рубашку, обнажил грудь.

— Бей.

— Ты с ума сошел? — воскликнул Адриан. — Не слушай его! — обратился он к Строссу. — Этот нож насмерть бьет…

— И ты, Адриан? — с горечью спросил Илай. Никто больше не верит? — И ты тоже не веришь?

— Верю, конечно. — Минкин был отчасти польщен. — Просто…

— Давай, Фредди. Сейчас же. Я требую. Когда останусь целым и невредимым, оповестишь сомневающихся, что не я сумасшедший, а вы.

Детектив замахнулся, прицелился, переводя сверкающий взгляд с ножа на грудь Илая. Тот ничуть не боялся, зная, что неуязвим для Фреда, Адриана, для всякого, кроме таинственного мужчины. Сейчас это будет доказано.

Стросс шагнул вперед, крепко стиснув губы. Илай закрыл глаза.

— Нет! — крикнул Адриан. — Слушай, а вдруг агрессор лишил тебя неуязвимости? Вдруг ты из-за полученной раны потерял силу, которая восстановится лишь после следующей церемонии?

— Не смеши меня.

— Есть же такая возможность, правда? Ведь с тобой раньше ничего подобного не было, да? Неужели действительно согласишься рискнуть?

Илай холодел, пока до него доходили слова Адриана. Быть не может. Случай беспрецедентный. Тем не менее в понедельник вечером он был ранен. Если Минкин прав…

Надо немедленно проводить церемонию! Прежде чем закроется окно новолуния.

Он снова взглянул на застывшего в нерешительности детектива.

Осмелиться?

Обязательно.

— Возможно, ты прав, Адриан. Но единственный способ это проверить — посмотреть, к чему приведет удар Фредди. — Он взглянул в глаза детектива. — Давай проведем эксперимент.

— Нет, — промычал Стросс, тряся головой, отступая назад. — Слишком рискованно. Не хочу экспериментировать с убийством.

— Слава богу! — вздохнул Адриан, привалившись к стене.

Илай тоже чувствовал облегчение, не желая себя выдавать, и поэтому просто сказал:

— Пожалуй, ты прав. Необходимо как можно скорей провести церемонию.

— Да ведь времени нет! — крикнул Минкин. — Окно открывается на три ночи до и после новолуния. Надо еще достать нового агнца…

— К вечеру пятницы, — уточнил Илай. — Причем чтобы к нам от него не вела ни единая ниточка. — Практически невозможно. Впрочем, надо сохранять спокойствие, прежде всего казаться спокойным. — Попросим членов Круга предложить подходящие кандидатуры. Кстати, — обратился он к детективу, — удалось продвинуться в поисках нападавшего?

Тот мотнул головой:

— Нет. Зато я нашел бабу, которая выступала вчера вечером по телевизору.

— Превосходно. Весьма отрадно видеть, что ты для разнообразия приносишь пользу. И как же ты ее отыскал?

— Да фактически запросто. Грегсон выдал мне копию видеозаписи, которая не пошла в эфир. Они сняли ее интервью, а она не подписала согласия на трансляцию. Симпатичная, кстати сказать. К счастью, оператор тащился за ней до самого такси. Я разобрал номер, сделал несколько звонков, разузнал, где таксист ее высадил.

— Очень хорошо. — Женщиной Илай собирался заняться попозже, но воспоминание о ее речах вновь разожгло злость. — Кто она такая?

Стросс вытащил блокнот.

— Джиа Ди Лауро. Вроде художница. Только тут что-то не вытанцовывается. Я заглянул в декларацию о доходах — она близко не заколачивает столько денег, чтоб жить даже рядом с таким шикарным кварталом.

— Художница?.. — промычал Илай. — Ну, для начала надо посмотреть, где продаются ее картины, на кого она работает, выяснить источники дохода, а потом…

— У нее есть ребенок.

Илай затаил дыхание. Ребенок! Трудно поверить в такую удачу.

— Продолжай.

— Снова странное дело. Дочка родная, но с другой фамилией: Вестфален. Виктория Вестфален.

— Сколько ей лет?

Пожалуйста, пусть будет меньше десяти, мысленно попросил Илай. Умоляю.

— Восемь.

В комнате воцарилась тишина. Мужчины переглянулись.

— Восемь, — выдохнул Адриан. — Идеально…

Более чем идеально, подумал Илай. Если удастся вовремя отловить, будет агнец для следующей церемонии. Жертвоприношение подрежет матери слишком острый язык.

Прекрасно. Открывшаяся возможность разогрела кровь.

— Разузнай все об этом ребенке, Фредди. Все. Немедленно. У нас не так много времени.

Джек явился в риелторскую контору Кристадулу чуть раньше назначенного времени. Поскольку она стояла на Стейнвей-стрит, решил убить двух зайцев, добежав по пути до абонентского почтового ящика в Куинсе. Есть у него еще ящики в Хобокене, на Манхэттене, но вся почта оттуда дважды в неделю пересылается сюда, в Асторию. Сунув под мышку пару плотных желтых конвертов, решил убить оставшиеся десять минут, осмотревшись вокруг.

Агентство Кристадулу располагалось в старом каменном здании в сердце одного из самых оживленных торговых кварталов с витринами, сплошь заставленными снимками предлагаемой на продажу недвижимости. Остаток улицы застроен трехэтажными домами — внизу магазины, выше квартиры.

Он направился к югу по западной стороне мимо старушек гречанок с хозяйственными сумками, многочисленных черноусых парней, болтавших по сотовым телефонам, смеявшихся тараторивших парочек, практически не слыша английской речи.

Деловая жизнь — образцовый пример этнического разнообразия. Кричащая фасадная вывеска «Медицинское обследование иммигрантов», кафе-кебаб, деликатесная лавка «Нил», восточные ковры, какая-то «Исламская мода, инкорпорейтед», чуть дальше египетское кафе, «Арабский общественный центр», педиатрический центр «Фатима», дальше колумбийская булочная и китайский массаж, специализирующийся на подошвах и спинах.

Джек пересек улицу, свернул назад на север мимо ирландской пивной Сисси Макгинти, ресторана «Рок-н-ролл», кафе с аргентинскими бифштексами, египетской кофейни рядом с итальянским «Эспрессо», остановился перед витриной исламской лавки с молитвенными ковриками, кадильницами и специальными часами: «Будильник пять раз полностью читает азан, самый крупный светящийся циферблат с календарем на 105 лет». Ничего не поймешь.

Из такси вылез Лайл в виде стопроцентного африканца в черно-белом кафтане-батике, белых хлопчатобумажных штанах, сандалиях, яркой вязаной ермолке, мигом растворившись в экзотической местной толпе, где Джек, напротив, выделялся в «ливайсах» и рубашке гольф.

— Явился, — проворчал Лайл, заметив его. — А то я не знал, получил ли мое сообщение.

— Получил. — Он махнул вокруг рукой. — Неужто тут все ладят между собой?

— Вполне.

— Надо бы ООН сюда перенести, пускай посмотрели б, как люди живут.

Лайл только кивнул, не испытывая подобного энтузиазма. Хотя глаза прятались за темными очками, на лице застыло напряженное выражение.

— Ты в порядке?

— Я? В порядке? Даже близко речи быть не может.

— Ясненько. Что стряслось?

Лайл взглянул на часы:

— Потом расскажу. Сейчас пойдем к старику. Только я тебе сперва объясню, как намерен сыграть, хорошо?

— Разумеется. Ты устраиваешь представление. Валяй.

— Надо, чтоб он подумал, будто я думаю, что в доме привидение.

— Так и есть.

— Да, но он не должен знать, что там на самом деле творится. И ни слова о Таре Портмен, или как она там себя называет.

— Тара Портмен была реальной личностью, — сообщил Джек. — Мы с Джиа вчера вечером отыскали ее в Интернете.

— Что значит «была»?

— В девять лет ее похитили. Летом восемьдесят восьмого года. Никто никогда ее больше не видел. На снимке та самая девочка, которую видела Джиа.

— О господи! — Лайл расплылся в ухмылке, захлопал в ладоши. — Ох, боже, боже мой!

Джек ожидал изумления, благоговейного страха, но не откровенной радости.

— Что тут такого хорошего?

— Не имеет значения. Ну, пошли к великому старикану.

Интересно, что творится в него в голове, думал Джек. Похоже, разрабатываются какие-то личные планы. Ну и пусть — у меня свои личные планы. Будем только надеяться, что они не пересекутся.

Константин Кристадулу ждал их в конторе, секретарша проводила в дальний кабинет, где они познакомились с главой фирмы. В тот момент Джек сполна оценил замечание Лайла насчет «великого старикана». Они уселись на два хромых стула за другим концом стола.

Видно, контора обходится без ненужных излишеств. Может быть, потому, что все излишества достались ее владельцу. С виду, по крайней мере. В талии Константин Кристадулу дважды превосходил даже Эйба. По мнению Джека, ему уже стукнуло семьдесят, хотя точно не скажешь — на пухлом лице с четырьмя подбородками все морщины разглажены. Длинные редеющие седые волосы гладко зачесаны назад, падая на воротник.

— Итак, — сказал он с легким акцентом, оглядывая Джека темными глазами с тяжелыми веками и останавливая взгляд на Лайле. — Вы желаете расспросить о приобретенном доме, мистер Кентон? В чем дело? Надеюсь, никаких проблем.

— Мы слегка пострадали от землетрясения, — объявил Лайл.

— Серьезно?

— Несколько мелких трещин.

Ничего себе мелких, мысленно хмыкнул Джек. Пол в подвале пополам расколот. Лайл мельком на него покосился, как бы предупреждая, что сам справится.

— Я пришел к вам потому, — продолжал он, — что в последнее время мы слышим в доме непонятные звуки… голоса, а никого не видим.

Кристадулу кивнул:

— Многие думают, что в Менелай-Мэнор являются привидения. Не подумайте, не потому, что их кто-то когда-нибудь видел, а в связи с историей дома. Надеюсь, помните, что я вам рассказывал перед покупкой.

— Разумеется. — Лайл взмахнул руками. — Я пришел не жаловаться, а разобраться, подробнее познакомиться с историей дома. То есть если Менелай-Мэнор где-то по дороге съехал с катушек, то хотелось бы выяснить где. Как знать, может быть, дело можно поправить.

— Съехал с катушек? — повторил Кристадулу. — Забавное выражение. — Он откинулся назад, не имея из-за живота возможности наклониться в другую сторону, и уставился в потолок. — Подумаем… Если Менелай-Мэнор и съехал с катушек, я бы сказал, в то время, когда принадлежал Дмитрию.

— Кто такой Дмитрий? — уточнил Джек.

— Единственный сын Кастора Менелая. Кастор купил дом в пятидесятых годах. Асторию называли тогда «маленькими Афинами», эллинским раем в центре Нью-Йорка, куда после войны перебралась масса греков. Я приехал после постройки дома, но о семействе мне кое-что известно. Дмитрий был младше меня, поэтому близко мы никогда не сходились и, даже если бы были ровесниками, не сдружились бы. Странный был человек.

— В каком смысле? — спросил Джек. — Был приверженцем нетрадиционных культов? Придерживался иной веры?

Кристадулу бросил на него непонятный взгляд:

— Нет. Он был одиночкой. Всегда держался в стороне. Ни друзей, ни подружек. Как в ресторан ни заглянешь — один сидит.

Джек надеялся услышать какой-то намек на Иное, на Сола Рому, или как там его настоящее имя, какую-нибудь изощренную анаграмму вроде последней — «М. Аролос», но Дмитрий Менелай даже близко не подходил.

— Почему вы считаете, что с домом что-то произошло при Дмитрии? — спросил Лайл.

— Потому что он его перестроил. Старик Кастор умер в шестьдесят пятом. От рака поджелудочной железы. Мать Дмитрия скончалась в шестьдесят первом году, дом перешел к нему. Я тогда служил агентом в другой фирме, он явился ко мне за советом, просил порекомендовать каменщиков и плотников для перестройки подвала, выбрал пару рабочих из составленного мною списка. Я считал своим долгом следить за работой, частенько забегал… Странное было дело, — покачал он головой.

Давай, давай, давай, мысленно подгонял его Джек.

— А именно?

— Он велел облицевать подвал огромными гранитными плитами, импортированными из Румынии, из какой-то «силовой точки», по его словам, что бы это ни значило. Когда-то из них будто бы была сложена старая, давно рухнувшая крепость, но, если хотите знать мое мнение, я считаю, не крепость, а храм.

— Почему? — спросил Лайл.

— Потому что в некоторые плиты были врезаны кресты.

Джек покосился на Лайла, застывшего на стуле, словно штык проглотил.

— Какие кресты?

— Любопытный вопрос. Необычные. Похожи на заглавное «Т» с горизонтальной перекладиной над вертикальной опорой.

— Тау, — шепнул Лайл.

— Точно! — воскликнул Кристадулу, ткнув в него пальцем размером с кувалду. — Как буква тау. Откуда вы знаете?

Лайл бросил быстрый взгляд на Джека.

— Видели в доме. Разрешите спросить: вы считаете, эти самые плиты с крестами из греческого православного храма?

Кристадулу отрицательно покачал головой:

— Я немало поездил по свету, бывал во многих православных церквях и никогда не видел подобных крестов. Нехорошо таскать камни из храма. Все равно что напрашиваться на неприятности. Это самое и случилось с Дмитрием.

— Имеется в виду самоубийство? — расспрашивал Джек, вспомнив, что Джиа читала об этом в брошюре Лайла.

— Да. У него обнаружили рак поджелудочной железы, он видел, как страдал отец, наверно, не мог вынести мысли…

— Когда это было? — спросил Джек.

— По-моему, в девяносто пятом.

Дом принадлежал ему тридцать лет, думал Джек. В том числе во время исчезновения Тары Портмен. Наверняка причастен к похищению.

— Он не позаботился составить завещание, — продолжал Кристадулу, — поэтому возникли проблемы. У него не было ни детей, ни жены, дом завис в ожидании официального судебного решения. После нескольких лет юридических споров Менелай-Мэнор отошел одному из двоюродных братьев Дмитрия, который не желал иметь с ним дело, обратился ко мне и велел поскорее продать.

— И его приобрел доктор Сингх? — вставил Лайл.

— Очень многие потенциальные покупатели приходили осматривать. Препоной был тот самый подвал, облицованный плитами. Кстати, когда я обследовал дом, прежде чем выставлять на продажу, спустился в подвал и заметил, что все кресты выбиты.

— Почему, не догадываетесь?

— Абсолютно. Точно так же, как насчет земляного пола.

— Постойте, — спохватился Джек. — Там был земляной пол?

— Да. Можете себе представить? Дмитрий выложил кучу денег за импортные плиты, а пол оставил земляной.

Может быть, чтобы легче было закапывать то, чего никто не должен видеть.

— Племянник не желал на ремонт тратить деньги, поэтому мы постоянно сбавляли цену. Наконец дом купил сосудистый хирург по фамилии Сингх буквально за гроши.

— Насколько я помню, за ломаные, — добавил Лайл.

Кристадулу кивнул.

— Они с женой обновили интерьер, обшили гранитные плиты в подвале стенными панелями, пол залили бетоном. Однажды он не явился ни на операцию, ни к себе в кабинет. Полиция занялась расследованием, обнаружив его с женой дома в постели. Обоим перерезали горло.

Это Джек тоже вспомнил.

— Кто?

— Убийцу так и не нашли. Даже подозреваемых не было. Не осталось никаких следов.

— Неудивительно, что люди видят там привидения, — вздохнул Джек.

— Дальше было еще хуже, — продолжал Кристадулу. — Исполнитель завещания доктора Сингха попросил меня продать дом. Я думал, что после самоубийства и двойного убийства его никогда не продать. Потом, к несчастью, явились молодые супруги и выразили желание купить Менелай-Мэнор.

— Несмотря на историю? — уточнил Джек. — Или благодаря ей?

— Знаете, — Кристадулу хлопнул себя по животу, — я их не особо расспрашивал. Очень уж мне не нравилась история дома. Никак не повышала покупательский спрос. Помню, муж, Герберт Лом, сказал, что он не суеверен, а делом, кажется, заправляла прелестная женушка Сара. Они собирались усыновить ребенка, хотели купить дом на семью. И я им его продал. — Он снова откинулся, подняв глаза к потолку. — Лучше бы не продавал.

Дойдя до этого, Джиа перестала читать вслух брошюру, объявив историю «тошнотворной».

— Только не говорите, что им перерезали горло, — охнул Джек.

— Хуже, — с гримасой отвращения сказал Кристадулу. — Вскоре после переезда наверху в спальне был обнаружен зверски изувеченный ребенок, которого они только что усыновили.

Джек зажмурился, понимая реакцию Джиа.

— Получили какие-нибудь объяснения?

— Нет. Герберт сидел в доме в бессознательном состоянии, позже умер в больнице.

— От чего? — спросил он.

— Не знаю. Справлялся в больнице — в медицинском центре Даунстейт, — никто так и не сообщил, от чего он умер. Говорят, что имеют право знать только родственники, но, по-моему, дело не просто в этике. Они боялись.

— Чего?

Кристадулу пожал плечами:

— Возможно, судебного иска. Хотя, думаю, причина глубже. Думаю, она заключается в том, как он умер. — Толстяк махнул рукой. — Не будем больше говорить про Герберта Лома. Я вам рассказал все, что знал.

— А жена? — поинтересовался Лайл.

— Никто Сару больше не видел, не слышал. Как бы вовсе исчезла с лица земли. Или словно ее вообще не было. Ни одного ее родственника не нашлось, а Герберт завещания не оставил, поэтому дом стоял пустой несколько лет, потом снова вернулся ко мне вроде старого долга, опять его пришлось продавать, только теперь уже его не брали ни за какие деньги. Пока вы не пришли, — с улыбкой указал он на Лайла.

Тот ухмыльнулся:

— Я купил его именно из-за истории.

— Однако не очень-то рады, правда?

— Дело не в радости. Просто стараюсь справиться с ситуацией.

Еще пару минут побеседовали, поблагодарили агента, что уделил им время, и удалились.

— Наверняка Дмитрий в игры играет, — заключил Джек, как только они зашагали по жаркому солнечному тротуару.

— Он же умер!

— Угу. — Джек прищурился на солнце, вытащил темные очки. — Очень плохо. Ну, что дальше будешь делать?

— Пожалуй, начну подвал перестраивать.

— То есть сорвешь стенные панели, заглянешь под них?

Лайл кивнул:

— И бетонную плиту сорву, посмотрю, что под ней.

— Хочешь сказать, кто?

— Верно. Кто.

— Расскажешь, что увидишь?

— Нет, не расскажу.

— То есть как?

— Разве не ты утверждал, что эти безобразия из-за тебя начались?

— Ну…

— Ну тогда не желаешь ли сам приложить руку и лично выяснить? Готов?

Кроме отравления жизни Илаю Беллито и его приятелю Адриану Минкину, неотложных дел в ближайшие дни не предвидится, однако остается один любопытный вопрос.

— Допустим, под плитой обнаружится детский скелет. Что тогда?

— Звякну копам, явится бригада криминалистов, возможно, поймают убийцу. Потом, может быть, дух успокоится и вернется, откуда пришел.

— А по дороге весь мир услышит, как Ифасен общается с духом Тары Портмен?

— Имеется такой шанс, — кивнул Лайл.

Картина сложилась полностью.

— Пожалуй, смогу пару дней потрудиться при одном условии: если ты соберешься предать историю публичной огласке, никогда не упоминай мое имя.

— То есть Ифасен один предстанет в свете прожекторов? — Лайл скривил губы в сухой усмешке. — Ладно, с трудом, но как-нибудь переживу. — Усмешка погасла. — Пикник с пирожными по сравнению с другими вещами.

— Например? — спросил Джек, припомнив озабоченный вид Лайла перед визитом к Кристадулу. — В доме что-то случилось?

— Потом расскажу. — Он оглянулся на прохожих. — Не стоит обсуждать на людях.

— Ладно, обожду. Пойду домой, переоденусь, встретимся в подвале. Дай мне час.

— Отлично. — Лайл выпрямился, словно сбросив с плеч ношу. — Раздобуду кирки и лопаты.

— А я пива.

— Добро пожаловать в разнорабочие, — улыбнулся Лайл.

— Хорошо, Чарльз, — сказал преподобный Спаркс, опускаясь в кресло за обшарпанным письменным столом.

Пружины старого кресла страдальчески заскрипели под тяжестью тела. Стол казался слишком маленьким для проповедника, равно как и сплошь заставленный кабинетик с полками, провисшими под книгами, журналами, рукописными проповедями, со стенами, облепленными памятками на клейких желтых листочках.

Он указал Чарли на хилый стул с другой стороны стола:

— Садись и рассказывай, зачем пришел.

Тот сел, сложив перед собой липкие от пота руки.

— Преподобный, мне нужен совет.

Как никогда в жизни. На утро у них было назначено четыре сеанса. После первого Лайл засбоил, понес чепуху, на двух следующих совсем слетел с катушек, четвертый вообще отменил вместе с прочими, запланированными на день и вечер. Почему — не сказал, только вид у него был какой-то испуганный.

Испуганный… еще бы. В доме страшно. Чарли сам боится.

Он пытался расспросить, в чем дело, Лайл молчал, стиснув губы, глядя неизвестно куда. Не стал говорить с ним, не злился — боялся. Лайл никогда ничего не боится. Видя старшего брата в таком состоянии, Чарли трясся с головы до ног.

Пробовал читать Писание — не помогло. Надо было с кем-нибудь потолковать. Поэтому отправился к преподобному.

— Насчет твоего брата?

— Не совсем.

— А о чем?

— Даже не соображу, как бы это…

Преподобный вздохнул. Чарли чувствовал его нетерпение.

— Ладно, — решился он. — Дело вот в чем. Нам дозволяется верить в духов?

— Что значит «дозволяется»?

— Я имею в виду, в Писании против этого что-нибудь сказано?

Преподобный откинулся в кресле, глядя на него сквозь толстые стекла очков без оправы.

— Почему ты спрашиваешь?

— Вот тут самое трудное. — Чарли набрал в грудь воздуху. — У нас в доме привидение.

Преподобный по-прежнему пристально смотрел на него.

— Откуда ты знаешь?

Чарли коротко описал творимые привидением безобразия.

— Поэтому мне надо знать, — заключил он, добравшись до конца, — чего делать.

— Уходи, — сказал преподобный, подавшись вперед, ставя локти на стол. — И немедленно. Тебе давно следовало уйти от брата, теперь надо бежать. Не уходи — беги из этого дома.

Чарли вовсе не собирался бросать брата и удирать, но обрадовался, что преподобный не думает, будто у него поехала крыша.

— Значит… вы мне верите?

— Конечно верю. И после твоих рассказов о брате уверен, что это его вина. Это он вызвал беса.

— Нет, преподобный, это не бес, а дух. Девчонка… Называется Тарой Портмен…

Преподобный медленно покачал массивной головой:

— Духов не бывает, Чарльз. Ими лишь притворяются бесы.

— А…

— Мертвые не возвращаются, не посещают живых. Подумай: праведных принимает Иисус, а тем, кто предстал перед Господом, ничего больше не требуется. Никто о живых не тоскует, даже о самых любимых, ибо купается в любви Божией перед светлым ликом Господа нашего Иисуса Христа. Вспомни Послание к коринфянам: «…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Отказаться от этого… совершенно немыслимо.

Чарли согласно кивнул:

— Ну ладно, а неправедные?

— Горят в аду, Чарльз. О, каждый грешник очень даже хотел бы вернуться. Они бы все отдали хоть за секунду, за долю секунды, но, как бы ни жаждали, им этого не дано. Они навечно ввергнуты в ад на вечные муки. «…И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью…»

— Тогда кто это?..

— Бес, Чарльз, — серьезно кивнул преподобный. — Смотри, как все логично и просто. Ангел не станет лжесвидетельствовать перед живыми, прикинувшись вернувшимся покойником. Только бес способен на подобный обман.

— А зачем?

— Чтобы обманом увести праведников от Господа, толкнуть на путь к вечному проклятию. Твой брат вызвал беса, но он явился за тобой, Чарльз. — Проповедник ткнул через стол пальцем, словно кинжалом. — За тобой! Хочет соблазнить твою слабую душу, преподнести своему хозяину Сатане на серебряном блюде!

Неужели за мной охотятся сверхъестественные сатанинские силы? — ужаснулся Чарли. Молю, Господи, только не я!.. Он вздрогнул, когда преподобный стукнул кулаком по столу.

— Теперь оставишь своего брата, прислужника Сатаны?

— Он… — Чарли прикусил язык.

Преподобный прищурился:

— Что? Снова скажешь, будто не прислужник, после того как он вызвал беса?

Именно это Чарли собирался сказать. Лайл никакого беса не вызывал. По крайней мере, специально. Никакой он не прислужник, просто слетел с катушек. Однако преподобный наверняка не согласится.

— Он ведь тоже в опасности. То есть его душа. Разве мы не должны постараться спасти его душу?

— Судя по твоим рассказам, боюсь, эта душа навеки погибла.

— Но не вы ли всегда говорите, что ни одна душа не погибла навеки, если еще может искать спасения у Иисуса Христа?..

Преподобный сверкнул глазами.

— Воистину. А ты действительно веришь, что твой брат это когда-нибудь сделает?

Лайл? Не похоже, однако…

— Бывают чудеса, преподобный.

— Да, бывают. Чудеса творит Господь. Оставь Ему чудо спасения брата и позаботься о собственном, немедленно покинув дом.

— Хорошо, преподобный.

— Сегодня. Даешь слово?

— Да, преподобный.

Но только вместе с Лайлом. Чарли не собирается оставлять брата в когтях свихнувшегося беса.

Преподобный поднялся.

— Тогда лучше иди.

Чарли тоже встал.

— Пойду. Э-э-э… — поколебался он, — Шарлин дома?

Проповедник строго посмотрел на него:

— Я вижу, как ты поглядываешь на мою дочь. И вижу, как она на тебя поглядывает. Но держись от нее подальше, пока не расстанешься с дьяволом. Сейчас ты стоишь на опасном перепутье. Посмотрим, какой выберешь путь, прежде чем подойти к Шарлин. Понятно?

— Понятно. — Уязвленный, Чарли отвернулся. — Вполне.

Преподобный Спаркс считает его опасным для своей дочери. Надо доказать обратное. Ладно, докажем. Сегодня же.

— До сих пор не могу поверить, — возмущался Джек.

Джиа потягивала зеленый чай, стараясь разгадать, что написано у него на лице. Потрясение? Раздражение? Гнев? Страх? Пожалуй, всего понемногу.

— Все в порядке. Вдобавок у меня особого выбора не было.

— Разумеется, был. — Он слегка отошел после первого взрыва и расхаживал теперь вокруг обеденного стола на кухне особняка, сунув руки в карманы джинсов. На столе стояла почти нетронутая бутылка пива с запотевшим кружком вокруг донышка. — Стоило только сказать себе: очень глупо отправляться одной к, возможно, психически ненормальному отцу убитой девочки, никому об этом не сообщая. Или я чего-то не понимаю?

— Я должна была выяснить, Джек, а иначе бы просто с ума сошла.

— Надо было предупредить меня о подобном намерении.

— Ты устроил бы точно такой же скандал, как сейчас.

— Я не устраиваю скандалов. Постарался бы отговорить тебя… Если в не смог, то пошел бы с тобой для надежности.

— Кого ты собираешься обмануть? После того как я сообщила тебе о беременности, ты стал так осторожничать, что наверняка запер бы меня в чулане и пошел бы один.

— Может быть, я вдруг стал чересчур осторожничать, потому что теперь ты — Наладчица Джейн.

Его не переспоришь. Она снова хлебнула чаю — слишком сладко. Меду переложила.

— Хочешь знать, что я выяснила?

— Хочу. — Он взял свою бутылку, опустошил ее жадным глотком на несколько дюймов. Хорошо бы только найти другой способ для выяснения. — Расскажи, пожалуйста.

Джиа рассказала о Джо Портмене, о матери и брате Тары, о том, что они пережили после ее похищения. Описала день исчезновения: девочка в той же самой одежде вышла из конюшен, прошла вниз по кварталу за пряником, и больше ее никто не видел.

— Она делала это каждый четверг? — уточнил Джек.

Джиа кивнула.

— А что? Это важно?

— Возможно. Значит, следовала определенному распорядку. Возникает хорошая вероятность, что похищение не случайное. За ней кто-то следил. Ее наметили.

Джиа мороз прохватил. Невинная девочка, бегавшая каждый четверг одной и той же дорогой за лакомством, даже не подозревала о слежке. Сколько раз похититель смотрел, как она покупает пряники, прежде чем совершил прыжок?

Она растерла руки, покрытые гусиной кожей.

— Просто бред сумасшедшего.

— Потому что мы имеем дело с сумасшедшими. Вроде… — Он вдруг замолчал и нахмурился.

— Что?

— Вроде Беллито с его дружком. Мальчик, которого они схватили в тот вечер…

— Дук.

— Верно… тоже придерживался определенного распорядка, по крайней мере по словам его матери. Каждый вечер примерно в одно время выбегал за мороженым. Был уже в магазинчике, когда подъехали Беллито с Минкином и остановились у входа. Знали, что он должен выйти. Поджидали его.

— Точно так же, как кто-то ждал Тару между конюшнями и кондитерской тележкой. Одинаковый способ?

Джек вытаращил глаза:

— Ты хочешь сказать, похитители действуют одинаковым способом, намечая жертвы, которые придерживаются какого-то распорядка?

— Неужели ты думаешь, будто Беллито причастен и к похищению Тары?

— Было бы потрясающее совпадение, черт побери!

— Но…

— Да. Помню, — мрачно кивнул Джек. — Совпадений больше не будет.

— Все равно ничего не ясно.

— Мне тоже. Давай согласимся: не обязательно принимать за истину утверждение лишь потому, что оно прозвучало из уст сумасшедшей старухи. — Джек мысленно слышал голос с русским акцентом, сказавший, когда он склонился к могиле Кейт: «Это не совпадение. Совпадений у тебя больше не будет», и встряхнул головой, прогоняя воспоминания. — Что еще удалось узнать?

Джиа прищелкнула пальцами:

— Ох, оказывается, песня, которую она поет, на самом деле не шестидесятых, а восьмидесятых годов! Это Тиффани…

— Точно! Тиффани пела «Наконец мы одни»… Как же я мог забыть? Особенно во время выступлений в «Плейбой-клубе».

— Правда? Когда это было?

— Не помню. Слышал по радио или еще где-нибудь.

— Ну, по словам отца, Тара без конца пела эту песню. А знаешь, что меня по-настоящему потрясло? Она была поклонницей кролика Роджера.

Джек не то чтоб побелел, но его загар вдруг слинял на три тона.

— Господи Иисусе…

— Ты что?

Он поведал о запертом шкафе в магазине Илая Беллито, полном детских игрушек, включая брелок для ключей с кроликом Роджером, с которым хозяин не желал расставаться ни за какие деньги.

Джиа снова покрылась мурашками.

— Он у тебя с собой?

— Нет, дома. Давай не будем делать скоропалительных заключений. В восьмидесятых годах было продано миллиона два таких брелоков.

— Ты можешь пойти с ним в полицию и…

Он заморгал.

— Я?!

— Извини. — Совсем позабыла, что Джек несовместим с полицией.

— Хорошо бы точно выяснить, ее это брелок или нет. Беллито пока можно только подозревать.

— Может быть, принести его в дом, посмотреть, как она среагирует?

— Потрясающая идея! — охнул Джек. — Как я сам не подумал?

— Ты же просто Наладчик Джек. До этого может додуматься лишь Наладчица Джейн.

— Один — ноль, — улыбнулся он, взмахнув в ее честь пивной бутылкой. — Думаешь, среагирует?

— Для проверки есть единственный способ. Когда пойдем?

— «Пойдем»? — Он встал, тряся головой. — «Мы» больше туда никогда не пойдем. Ни за что. Одна половина останется тут, а другая пойдет и вернется, представив свидетельства очевидца.

Чего и следовало ожидать.

— Нечестно. Идея моя.

— Это мы уже обсуждали, Джи. Неизвестно, зачем явилось непонятное существо.

— Не «существо», Джек, а девочка.

— Мертвая девочка.

— Но ведь она мне явилась. Не тебе, не Лайлу, не Чарли, а мне. Это наверняка что-то значит.

— Безусловно. А что — неизвестно. И поэтому ты на тысячу миль не подойдешь к тому самому дому. У него поганое прошлое, гораздо страшнее и хуже, чем даже в брошюре Лайла.

Хуже, чем истерзанный ребенок? Разве это возможно?

— Что рассказал агент по недвижимости?

— Очень многое. Я потом тебе перескажу, а пока договоримся, что ты держишься подальше от дома.

— Но она же со мной контактирует!

— Правильно. Передаст сообщение, и ты его получишь. Мы сейчас собираемся раскапывать ее могилу. Если найдем и сумеем обвинить в убийстве Беллито, ты уже много сделала. Путь указала.

— А вдруг улик не найдется?

— Ну, хотя бы достойно ее похороним. Может, отец после этого к жизни вернется.

Джиа в данный момент не интересовал Джо Портмен. Она думала только о Таре. Умоляющий взгляд девочки, словно петля на шее, тянул в Менелай-Мэнор. Если воспротивиться, она ее задушит.

— Она написала, что ищет «маму», Джек. И по-моему, вряд ли имела в виду свою мать — мозг Дороти Портмен мертв. Думаю, она имела в виду меня. Пусть с момента рождения Тары прошло двадцать с лишним лет, она остается ребенком. Ей по-прежнему девять, и она напугана. Ей нужна мать. Я могу ее утешить.

— Как утешить призрак? — спросил Джек, обнял ее, крепко стиснул. Она чувствовала запах его мыла, колючую дневную щетину на щеках. — Пожалуй, если кто-то на это способен, то именно ты. Скажи только, если бы Вики была здесь, а не в лагере, ты точно так же стремилась бы вернуться в дом?

Это еще что такое? Намек, что кипучий порыв вызван тоской по собственной дочери? Конечно, стрела не совсем мимо цели, но тут все-таки нечто большее.

— Не знаю, однако…

— Еще один вопрос: будь тут Вики, ты повела бы ее с собой?

Застигнутая врасплох Джиа мигом решила: конечно же нет! Хотя вслух ничего не сказала.

— Не в том суть. Вики нет, и…

Джек крепче ее обнял.

— Повела бы или нет?

Она поколебалась.

— Ладно, нет.

— Почему?

— Точно не знаю.

— А я знаю. Потому что в доме сложилась неопределенная ситуация, и тебе не хотелось бы, чтобы Вики столкнулась с непредвиденными последствиями. Так?

— Так, — кивнула она через его плечо.

— Зачем же подвергать опасности другого твоего ребенка?

Джиа вздохнула, попавшись в ловушку неопровержимой логики.

— Пожалуйста, — слегка отстранился Джек, — держись подальше. Дай нам с Лайлом пару дней на поиски останков. Может быть, кое-что прояснится, наладится, и проблема решится.

— Ох, ну хорошо. — Ей это не по душе, но она загнана в угол. — Пожалуй, два дня ничего не меняют.

— Замечательно. — Джек шумно выдохнул. — Какое облегчение!

— Пожалуй — для тебя. Для меня — никакого.

— Что ты хочешь сказать?

— Если дом для меня потенциально опасен, то и для тебя тоже.

Он улыбнулся:

— Забыла? Опасность — моя профессия.

— Я серьезно, Джек.

— Ладно, буду регулярно докладываться.

— Включи телефон, если мне вдруг понадобится позвонить.

— Обязательно. — Он вытащил сотовый из кармана, нажал кнопку, послышался писк. Джек взглянул на дисплей. — Надо идти. Решай, где будем обедать, — кроме дзен-буддистского ресторана, — и ты полностью выслушаешь рассказанную Константином Кристадулу историю подвала в Менелай-Мэнор, и познакомишься с результатами археологических раскопок.

Джиа вздохнула — все из вторых рук, но и на том спасибо.

— И насчет брелока, — напомнила она. Вот что хочется в первую очередь знать. — Обязательно расскажи мне, что будет, когда ты переступишь порог вместе с ним.

— Угу, — тихонько буркнул Джек. — Интересно будет посмотреть. Впрочем, не интереснее землетрясения…

— Что? — переспросил Лайл, не веря собственным ушам. — Шутишь? Дергаешь меня за уздечку?

Чарли, тряся головой, вытаскивал из шкафа вещи и сваливал на кровать, сосредоточившись на своем деле, стараясь не смотреть в глаза брату.

— Нет. Правда, брат, я отваливаю.

Сперва сумасшедшее утро с тремя первыми лопухами, когда перед ним открылась их жизнь, прошлое и будущее — у всех очень недолгое, — а теперь еще Чарли. Мир рушится в пух и прах.

— Ты не можешь уйти. Мы — команда. Братья Кентон всегда составляли команду. Кто тебя настропалил, Чарли?

Тот, наконец, посмотрел на него полными слез глазами:

— Думаешь, мне самому хочется? Нет. Мы команда, Лайл, но не в этой игре, однозначно. И не в этом доме.

— Что это значит?

— Значит, оба чешем отсюда и начнем сначала, отвечая делом на дело, как Джек говорит.

Хорошо бы никогда не слышать о том самом Джеке!

— То есть выйдем из игры?

— Угу. Да какая вообще игра, когда ты все сеансы похерил?

Лайл поморщился. Правда. Отменены четыре утренних сеанса и все дневные. Сил больше нет. Не стал объяснять брату причину. Сейчас сказать? Нет. Тем более сразу же удерет.

— Да ведь мы ничего больше не умеем! Умрем с голоду!

— Вот еще! Два башковитых парня — управимся.

— Что значит «управимся»? Этого мало. Я хочу преуспеть, Чарли! Ты тоже.

— Уже нет. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Я хочу спасти свою душу, Лайл. И твою. Поэтому зову тебя с собой.

— А если я не пойду?

— Тогда один пойду своей дорогой.

— Своей дорогой? — Лайла охватила волна желчной злобы. — Почему ж не думаешь своей головой?

— Чего?

— Это не твои слова, а того самого рехнувшегося проповедника, пышущего серой, с раздвоенным языком, укротителя змей!

— Мы никаких змей не укрощаем.

— Ты легкая добыча для этих ребят! В Дирборне преподобный, как его там…

— Роулинс.

— Правильно… преподобный Роулинс велел тебе бойкотировать фильмы о Гарри Поттере.

— Потому что там восхваляется колдовство.

— Откуда ты знаешь? Ты их не видел. Книжки ни одной не читал. И Роулинс тоже. Ему кто-то другой велел, кто сам не читал и не видел. А вы выстроились в шеренгу, замаршировали в ногу против Гарри Поттера, о котором понятия не имели!

Чарли выпятил подбородок.

— Нечего мне смотреть, я и так знаю.

— Прочитать книжку, вынести обоснованное суждение вовсе не равнозначно убийству. Теперь тут повторяется то же самое! Как зовут проповедника из твоей новой церкви?

— Преподобный Спаркс.

— Его рук дело, правда? Он заставляет тебя уйти?

— Ничего он меня не заставляет! Говорит, это вовсе не привидение, а бес, который явился за нашими душами!

Бес? Хорошо, что Чарли не знает о прочих странностях. Вполне может признать одержимым старшего брата и потащит изгонять из него бесов.

— Тот самый преподобный здесь был? Видел, слышал, чувствовал то же, что мы? Рассмотрел доказательства, что это призрак девочки, убитой в восьмидесятых годах? Просиживая задницу в своем Бруклине, каким-то чудом понял, что творится в нашем доме, удостоверился, что это не Тара Портмен, а сам Вельзевул. Ты берешь под козырек и маршируешь. — Лайл огорченно тряхнул головой. — Такой умный малый вешает мозги на вешалку, как только проповедники рот откроют.

— Не хочу тебя слушать. — Чарли отвернулся и снова принялся вытаскивать вещи из шкафа.

— Вижу, — вздохнул Лайл. — Что там написано у тебя на значке? «Делай то, что сделал бы Иисус», да? Почему же ты себя не спросишь, пошел бы Иисус против брата?

— У Иисуса не было брата.

Лайл едва не заметил, что некоторые специалисты считают апостола Иакова братом Христа, но не стал сейчас вдаваться в этот вопрос.

— Тебе ясно, что я имею в виду. Пошел бы?

— Ты кто такой, чтоб говорить об Иисусе?

— Брось, Чарли, отвечай. Знаешь, что не пошел бы. Может, побудешь со мной еще пару дней?

— Зачем? — Чарли не смотрел на него. — Зачем мне рисковать даже одной минутой?

— Затем, что я твой брат. Затем, что мы кровные братья, и в семье никого больше нет. Давно мы составляем команду?

— Кто знает, — пожал он плечами.

— Ты знаешь. Скажи.

— Ладно. — Чарли оглянулся, надев на себя равнодушную маску. — Пятнадцать лет.

— А в этом доме давно живем?

— С год. И что?

— И ради стольких лет ты не дашь мне двух дней?

— Зачем? Для чего? Мы уперлись в тупик, Лайл.

— Не знаю. Минуту подумай самостоятельно вместо того, чтобы слушаться преподобного Спаркса. Помоги мне раскопать подвал.

— Нет-нет. Там бесовское логово.

— Кто это тебе сказал? Тот, кто там никогда не был?

— Преподобный Спаркс знает.

— Вдруг он ошибается? Не ошибается один Бог, правда? Подумай минуточку. Вдруг он ошибся, и это не бес, а действительно призрак убитой девочки? Разве мы не сделаем доброе дело, если найдем останки, передадим родителям, чтоб они ее достойно похоронили?

Чарли хрюкнул и отвел глаза.

— Ну… Дело богоугодное.

— Пойдем дальше. Разве не доброе и не богоугодное дело, если останки помогут полиции найти убийцу, который получит заслуженное наказание?

Прежде всего, интересно, как Бог допустил убийство ребенка, но, видя колебания брата, Лайл решил не смущать его.

— Два дня, Чарли. Могу поспорить, будь у Иисуса брат, сбившийся с пути, Он по его просьбе дал бы ему пару дней.

Чарли покачал головой, скривив губы в нерешительной усмешке:

— Слыхал я о дьяволе-искусителе с золотыми устами, теперь вижу, что мы с ним родня. Ладно. Два дня, и ни минуты больше. Только договор подпишем с обеих сторон: если к вечеру в пятницу ничего не найдем, я отваливаю. И ты тоже.

Лайл заколебался, не ожидая такого условия, но, с другой стороны, без Чарли роль Ифасена не сыграешь. А если продолжатся утренние события, у Ифасена вряд ли есть будущее, по крайней мере в этом доме. Так что, согласившись, он практически ничего не теряет.

И в душе точно верит, что они найдут Тару Портмен или то, что от нее осталось.

Лайл протянул руку:

— Идет.

— Мистер Беллито! — воскликнула Гертруда привычным гулким басом, когда Илай шагнул в дверь. — Вы же должны отдыхать наверху!

Совершенно верно. В паху ворочалась колючая проволока, пока он ковылял к прилавку из каррарского мрамора. Надо было лежать, но, когда после ленча и краткого сна полегчало, Илай поддался побуждению заглянуть в магазин, посмотреть на товары, проверить торговые книги. Добравшись до тротуара, понял свою ошибку, однако возврата назад к тому времени не было: страшно подумать о перспективе вернуться в постель, преодолев, даже с помощью Адриана, узкую лестницу-Эверест.

— Ерунда, Герт. — Он тяжело оперся на трость, дойдя до прилавка. — Прекрасно себя чувствую. Если в вы еще подали стул из-за стойки…

— Конечно! — В верхнем флуоресцентном свете ее туго собранные сзади волосы блестели, как отполированный оникс. Она схватила стул, словно он весил всего пару унций, ловко выскользнула из-за прилавка. — Вот.

Герт поддержала его за локоть, Адриан за другой, и Илай осторожно уселся, даже не сел — откинулся на спинку. Вытер рукавом рубашки лицо в холодном поту. Новый помощник — как его, кажется, Кевин — явился с метелкой для пыли в руках, разинув рот при виде хозяина.

— Я вам очень сочувствую, — пробормотал он вроде бы искренне.

В самом деле?

Илай взял его в помощники и через несколько дней получил ножевой удар. Нет ли связи?

Вообще-то сомнительно, однако никогда не мешает обдумать возможности.

Служащие засыпали хозяина вопросами о нападении. Адриан сослался на потерю памяти, предоставив ему отвечать. Он ограничивался короткими туманными объяснениями и, наконец, не выдержал.

— Знаю, сейчас мертвый сезон, но у вас наверняка есть дела поважнее.

Оба немедленно сорвались с места. Кевин снова отправился стирать пыль с товаров, Герт принялась вносить в компьютер новые поступления, Адриан бродил по залу, шаря на полках.

— Какова выручка, Герт? — спросил Илай.

— Как и следовало ожидать. — Она протянула черный гроссбух. — Вы сами говорите — мертвый сезон. В августе дела всегда идут ни шатко ни валко и намертво замирают перед Днем благодарения, когда Нью-Йорк превращается в призрачный город.

Илай открыл старомодный гроссбух, предпочитая видеть слова и цифры, написанные от руки на бумаге, чем на компьютерном экране, просмотрел перечень немногочисленных ежедневных продаж. В одном месте глаза его вспыхнули.

— Мы продали осетра?

Безобразное чучело торчало в витрине с момента открытия магазина. Он уже приходил к мысли, что оно там останется до закрытия.

— Я не просто его продала, а даже за указанную на ценнике сумму. — Герт просияла от гордости. — Верите ли? После стольких лет буду скучать по страшной старой рыбе.

Илай перелистал страницы до вторника, того самого дня, когда зеленый помощник был тут в одиночестве, буквально и фигурально плюя на магазин. Почти страшно смотреть. К его удивлению, в тот день было продано довольно много товаров. Похоже, Кевин воспользовался случаем. Может быть, парень все-таки…

Он застыл, пробежав глазами последнюю строчку, где значилось:

Брелок для ключей — $10 — Джек.

Нет! Нет… не может быть… невозможно!

Схватившись за прилавок, Илай сполз со стула, лихорадочно зашаркал в конец зала к выставочному шкафу — его собственному.

— Осторожно, мистер Беллито! — крикнула вслед Герт. — Скажите, что нужно, я вам принесу.

Он ее проигнорировал, проигнорировал острые вспышки боли в паху, налегая на трость, находясь на грани отчаянной паники, стараясь не переступить эту грань, уверяя себя, что случилась ошибка, речь идет об антикварном кармашке для часов, который олух Кевин принял за брелок.

Однако воспоминание о шутовски наряженном рыжем мужчине, который в субботу вечером предлагал смехотворно огромную сумму за пустяковую безделушку, влекло его дальше. Он не обратил особого внимания на дурака покупателя, записав его в бездельники, которые от нечего делать играют в глупую игру: если вещь продается, выясни, сколько хозяин сбавит, если нет — посмотри, за сколько с ней расстанется.

А теперь… инцидент грозно, мрачно встал в памяти.

Илай завернул за угол. Вот и шкаф. Он позволил себе улыбнуться. Добрый старый латунный висячий замок на месте, как всегда, крепко заперт.

И брелок для ключей с мультипликационным кроликом…

Нет!

Он привалился к шкафу, вцепился в дубовую дверцу — стекло запотело под потной ладонью, — пристально глядя на пустое место на второй полке.

Нет! Страшный сон! Какое-то недоразумение!

Илай дернул замок — прочно держится.

Воздух как бы наполнился звоном бьющегося стекла, легкие разрывались при каждом дыхании.

Как? Как это могло случиться? У него единственный ключ. Через сплошные стекла ничего не достанешь…

— Мистер Беллито! — прозвучал за спиной голос Герт.

— Илай! — воскликнул Адриан. — В чем дело? Все вдруг его окружили — Герт, Адриан и молчаливый Кевин… Хорек, сопливое дерьмо!

Илай прожег его взглядом:

— Ты продал что-то из этого шкафа?

— Что? — Кевин побледнел и затряс головой. — Нет…

— Да! Брелок для ключей с кроликом! Признавайся!

— Ах да… Только он не отсюда. У меня и ключа нет от этого шкафа…

— Нет, отсюда! — рявкнул Илай. — О чем тебе отлично известно, черт побери! Говори, как ты его достал?

— Ничего не доставал! — Парень чуть не плакал. — Покупатель пришел с ним к прилавку, я смотрю, на нем ценника нет…

— Вот именно! — Илай затряс палкой перед лицом Кевина. Разнести бы башку слабоумной скотине! — Тут и надо было пошевелить мозгами! Как ты мог продать вещь без ценника? Отвечай!

— П-позвонил вам в больницу…

— Врешь! — Он занес трость еще выше. Терпение лопнуло, надо убить его здесь и сейчас.

— Правда! — На глазах Кевина выступили слезы. — Хотел спросить, вы сказали, сам думай, и бросили трубку…

Илай опустил палку, вспомнив.

— Значит, ты за этим звонил?

— Ну конечно!

Он проклял себя за то, что не выслушал.

— Как тот покупатель выглядел? Волосы рыжеватые, длинные сзади?

Кевин покачал головой:

— Нет. У него были темные волосы, глаза, кажется, карие. Вид самый обыкновенный. Он назвал вас по имени, сказал, что вы дружите. Даже сам представился…

Угу, мрачно кивнул Илай. Джек. Что толку? Он не знает никакого Джека.

Наверняка незнакомец — кем бы он ни был — подобрал отмычку к замку. Тогда… зачем расплачиваться? Почему просто не сунуть вещицу в карман?

Или хотел, чтоб хозяину стало об этом известно?

Издевается.

Как агрессор перед ударом…

Один хочет в субботу вечером купить брелок, другой в понедельник вечером нападает на них с Адрианом и освобождает агнца, третий на следующее утро крадет кролика Роджера…

Неужели это один человек?

По спине побежал мороз. Его кто-то преследует, как он преследует агнцев?

— Отведи меня домой, — велел Илай Адриану. — Немедленно.

Надо добраться до телефона. Номер есть.

Джек опасливо подходил к Менелай-Мэнор, крепко зажав в кулаке брелок с кроликом Роджером на цепочке. Шагнул мимо мертвых кустов на переднюю веранду, остановился в ожидании.

Ничего не дождавшись через полминуты, кроме ощущения собственной глупости, позвонил в дверь. Никто не ответил. Сквозь жалюзи слышался слабый деревянный треск, бряцание железа по камню. Видно, Лайл с Чарли начали без него.

Он толкнул створку, помедлил, вспоминая, как впервые перешагнул порог, — нечеловеческий вопль, землетрясение… Что будет на этот раз, когда при нем вещь, может быть принадлежавшая проникшему в дом непонятному «нечто»?

Лучше перестраховаться. Бросить брелок в прихожую и отступить назад.

Ни толчков, ни криков. Ничего.

Джек стоял, глядя на Роджера, который с ухмылкой лежал на полу, уставившись в потолок, растопырив руки-ноги.

Еще немного выждал — опять ничего.

Разочарование сменилось раздражением. Он подобрал брелок, подавляя желание размахнуться и швырнуть его на газон. Черт возьми, была же полная уверенность!

Ну ладно, все равно неплохая попытка. Надо признать, отсутствие прямых доказательств причастности Беллито к смерти Тары Портмен доставляет определенное облегчение. Совпадения начинают пугать.

Сунув Роджера в карман, он пошел на шум к кухне, к лестнице в подвал. По пути послышались другие звуки — музыка, джаз… Майлс… Какой-то фрагмент из «Прокисшего пива».

Джек встал на нижней ступеньке, разглядывая братьев Кентон за работой. Сбросив рубашку, они оказались на удивление мускулистыми для мошенников, черная кожа блестит от усилий, листовые панели сорваны и уложены в штабеля. Под ободранным куском в десять — двенадцать футов открываются пыльно-серые ряды гранитных плит. Его прихода никто не заметил.

— Я смотрю, без меня приступили, — констатировал он.

Лайл вздрогнул, оглянулся, замахнувшись киркой. Узнав его, шумно выдохнул и опустил орудие.

— Никогда так больше не делай! — предупредил он. — Особенно в этом доме.

— Привет, Джек, — махнул рукой Чарли. — Чего новенького?

— Много чего. Джиа ходила к отцу Тары Портмен.

— Одна? — охнул Лайл.

— Даже мне не сказала.

— Убойная девчонка, — оценил Чарли. — Узнала что-нибудь?

Джек кратко пересказал, что Джиа услышала от Джо Портмена.

— Значит, — медленно заключил Лайл, — Тара исчезла в том верховом костюме, в каком ее видела Джиа.

— Не валяй дурака, — хмыкнул Чарли. — Это не Тара Портмен.

Лайл закатил глаза.

— Ой, только больше не надо!

— Не хочешь слушать — не надо, может быть, Джек послушает. Ты ведь тоже сомневаешься, правда, Джек?

— М-м-м… — Это еще что такое?

— Я рассказал своему проповеднику, он говорит, никаких духов нету, а бесы в их обличье сманивают у Бога праведников.

— Мне беспокоиться нечего, — буркнул Лайл. — Я не праведник.

— Потому что ни во что не веришь, — с некоторой горячностью заявил Чарли. — Кроме своего неверия. Неверие — твоя религия.

— Может быть. Ничего не поделаешь. Видно, уродился скептиком. Объясни теперь, — обратился Лайл к брату, — где справедливость? Бог сотворил меня скептиком, а тебя верующим, значит, ты станешь праведником, а я нет. Если вера служит входным билетом в вечное блаженство, меня явно заранее обделили. Бог дал мне ум, способный задавать вопросы, но я буду проклят, если им воспользуюсь?

Темные глаза Чарли грустно на него взглянули.

— Обратись сердцем к Иисусу, брат. Кто поверит в Него, не погибнет, а обретет жизнь вечную.

— Не могу. В том и суть. Мне обязательно надо знать. Я не просил, чтоб меня таким сделали, просто такой уж есть. Не могу строить жизнь по тому, что приходится принимать только на веру, веря на слово тем, кто умер тысячу лет назад, кого я никогда не видел. Не могу я так жить. Это не для меня. — Лайл передернул плечами. — До сих пор не совсем верю в чертово привидение…

— Секундочку, — перебил Джек. — То есть как не веришь в привидение? Для чего тогда стены ломать?

— Не то чтобы совсем не верю. Середка на половинку. Не укладываются кое-какие аспекты.

— Например?

— Скажем, песня. Слышу детский голосок. Разве дух может петь? Или разговаривать, если на то пошло.

— Раз может расколачивать зеркала и писать в пыли, почему петь не может?

— Потому что у призрака нет ни связок, ни легких, подающих воздух. Откуда звук идет?

Джек решил, что знает ответ.

— Я недавно слышал, что звук — воздушная вибрация. Если то самое привидение заставляет зеркало разбиться, то и воздух заставляет вибрировать.

Лайл с ухмылкой кивнул и обратился к Чарли:

— Видишь? Вот что мне требуется. Объяснение, которое можно на зуб попробовать. А не просто услышать: такова воля Божья. Этого недостаточно.

— Достаточно, брат, — возразил Чарли. — Будет достаточно, когда грянут трубы Страшного суда.

— Это ты так думаешь.

— Знаю, Лайл.

— То-то и оно, что не знаешь. Я тоже не знаю. И ни один из нас не узнает до собственной смерти.

Дело становится скучноватым. Джек прошелся вдоль гранитных плит, проводя ладонью по камню. Холодный. И липкий. Он отдернул руку. На миг показалось, будто под поверхностью что-то шевельнулось. Он посмотрел на ладонь, на стену — все по-прежнему. Снова попробовал, вновь почувствовал незнакомую щекотку…

— Что ищешь? — спросил Лайл.

— Просто плиты рассматриваю.

Шагнув к другому камню, он, оглянувшись, заметил, что Лайл пристально на него смотрит. Не просто пристально, а прищурившись, как бы стараясь навести резкий фокус.

— В чем дело?

— Ни в чем, — сморгнул Лайл.

Джек снова повернулся к камням, отыскал на одном крестообразное углубление, разглядел царапины на граните.

— Кажется, грек говорил, что в какие-то плиты были врезаны кресты?

— Точно. — Лайл подошел поближе. — Медные и серебряные.

Джек провел по царапинам пальцем.

— Видно, Дмитрий их выколачивал без особых предосторожностей.

— Угу, я уже заметил. Интересно, что он с ними сделал.

— Может, могилы метил.

— Или хотел, чтоб бесам тут было удобней, — вставил Чарли. — Они крестов боятся.

Стараясь предотвратить дальнейшие споры, которые все равно ничего не решают, Джек взмахнул киркой.

— Как считаете, не доломать ли обшивку?

— Чего убиваться? — буркнул Чарли. — Скорее всего, то же самое.

Джек ударил по панели тупым концом, слыша, как металл звякнул по камню. Перевернул, всадил в отверстие острый конец, вывернул кусок клееной фанеры. Несмотря на тупую боль в боку, неплохая попытка. Иногда ломать что-нибудь очень даже приятно.

— Не обязательно. Взглянем поближе, заметим другие швы в кладке. Откроется потайная дверь, за ней склеп… Неизвестно, что там обнаружится. Вдруг скелет Тары Портмен…

— Я тебе говорю, — уперся Чарли, — это не Тара Портмен…

— Стойте. — Лайл поднял руку. — Что-то происходит.

Джек огляделся, ничего не слыша.

— Что?

— Не чувствуете?

Джек посмотрел на Чарли, пребывавшего точно в таком же недоумении.

— Что именно?

Лайл медленно повернулся вокруг.

— Что-то приближается.

Тут он тоже почувствовал. Холодок, повышение плотности воздуха, все тепло в помещении как бы стало засасывать в центр, в невидимую черную дыру, вместо него оставался медленно сгущавшийся комок холода.

Правую ляжку обжег нестерпимый холод. Джек ухватился за ногу и нащупал в кармане застывшую ледышку. Брелок! Скрипнув зубами, упал на колени — о боже, как больно! — вцепился в карман, полез внутрь, стараясь ухватить кольцо, к которому пальцы липли, как язык к топору на морозе, выдернул руку с облезшей кожей, вцепился в подкладку, дернул, вывернул. Наконец фигурка кролика Роджера вылезла, падая на пол.

Но так и не упала — нырнула, подскочила, стрелой понеслась к центру подвала, зависла в воздухе. Видно было, как изморозь покрывает руки, ноги, голову, туловище…

Джек поднялся, и вдруг резко зазвучал тонкий вой, эхом отзываясь вокруг, набирая высоту и громкость. Изморозь сгущалась на кролике, казалось, что замерзшая пластмасса трескается и раскалывается.

Вой внезапно превратился в яростный вопль. Голова Роджера отскочила, понеслась, ударилась в гранитную плиту, разлетелась кружившейся снежной пылью. Потом оторвалась рука, метнулась в другую сторону, чуть не попав Чарли в голову. Джек нырнул, когда вторая рука чуть его не прострелила. Брызнули другие куски под оглушительный крик. Обстрел вдруг прекратился, а яростный визг нарастал, пришлось заткнуть уши. Звук набирал физическую силу, нападал, боролся… и, наконец, умолк.

Тишина возникла столь же неожиданно, как раздался крик. Ощущение присутствия ослабло, Джек, Лайл и Чарли вновь остались втроем в подвале.

Джек затряс головой, безуспешно прочищая уши.

Лайл с Чарли были потрясены, а он вдруг ощутил спокойствие. Смертельное спокойствие.

— Что это такое, черт побери? — выдавил Лайл.

— Угу, — пробормотал Чарли. — Чего там у тебя было в кармане? Вроде кролик из мультяшки…

— Кролик Роджер.

— А.

— Кролик Роджер… — фыркнул Лайл. — Что еще может довести до бешенства обыкновенного беса?

Чарли шагнул к брату:

— Лайл, я тебя предупреждаю…

Джек перебил его:

— Отец Тары Портмен говорит, что девочка обожала кролика Роджера. Я предположил, что это ее брелок.

— По всему судя, — подытожил Лайл, наклоняясь и трогая пыль от одной из ног кролика, — она очень громко подтвердила предположение.

— Да, — кивнул Джек. — И вдобавок опознала убийцу.

Однако удовлетворение от раскрытия тайны омрачал безответный вопрос, как и зачем он сам вляпался в эту историю.

Джиа сидела под сводчатым куполом в третьем ряду от алтаря, ожидая умиротворения.

Медленно дошла от Саттон-сквер до собора Святого Патрика. Не совсем понимала, зачем пошла, бессознательно направилась в ту сторону, выйдя погулять, отдохнуть от работы. На Пятой авеню прошла мимо Святого Патрика и вернулась, стремясь окунуться в спокойную, мирную религиозную атмосферу. Только пока ничего не выходит.

Впрочем, приятно сидеть в уединении в огромном каменном пространстве, отрезанном от суетливой реальности за высокими дубовыми дверями, огражденном от всяких призывов из дома в Астории.

Сидя в одиночестве, она смотрела на толпы шнырявших туристов, католики осеняли себя крестным знамением у купели со святой водой и ставили свечи, другие торчали вокруг, разевая рты на готические арки, кресты вдоль боковых стен, статуи выше человеческого роста, гигантское распятие, золоченый алтарь…

Память вернулась к годам учебы в начальной школе Богоматери Упования в Оттумве. Не особенно католический городок, хотя ведь и Айова не особенно католический штат. Детей католиков вполне хватало для местной церковной школы, где преподавали сестры из монастыря. Из всей команды в черном облачении навсегда запомнилась сестра Мэри-Барбара, известная под прозвищем Мэри-варвар. Не потому, что Джиа ее сильно любила, ровно наоборот — потому что до смерти боялась.

Сестра Мэри-варвар была католическим двойником баптистского проповедника, грозящего всем и каждому адскими муками, вечно живописующего уготованные грешникам страсти, ужасные кары, которым любящий милосердный Господь подвергает ослушников. Нескончаемые страдания за пропущенную субботнюю мессу, за нерадивое участие в пасхальной службе… Маленькая Джиа безоговорочно верила, жутко боясь умереть со смертным грехом на душе.

К счастью, при монастыре не было средней школы, что позволило ей окунуться в море беззакония, именуемое муниципальной школьной системой. Тем не менее она осталась католичкой, посещая лекции и танцы Молодежной католической организации.

А в восьмидесятых раз навсегда откололась. Не утратила веру в Бога, не увлекаясь ни атеизмом, ни даже агностицизмом. Бог есть, как ей отлично известно. И не менее точно известно, что Он не особенно интересуется происходящим в мире. Может быть, наблюдает, только определенно не вмешивается.

Представлявшийся детскому взгляду строгим и величественным ветхозаветный Бог теперь кажется капризным вспыльчивым подростком, не умеющим держать себя в руках, устраивая потоп, насылая чуму, уничтожая перворожденных младенцев целого народа. Новозаветный Бог гораздо симпатичнее, но где-то по дороге понятия спасения и проклятия утратили смысл. Ты не просишь, чтоб тебя родили на свет, но уж если родился — либо верь, либо терпи в аду вечные муки. Легко было верить в ветхозаветные времена, когда Он зажигал кусты, разверзал моря, посылал заповеди на каменных скрижалях. Потом Бог отстранился, перестал взвешивать человеческие деяния, но по-прежнему требует веры. Как-то несправедливо.

Богу, конечно, и нечего быть справедливым. Все карты у Него на руках. Как скажет, так и будет.

Однако…

Джиа пробовала вернуться в церковь после рождения Вики. Ребенок должен иметь некую нравственную основу, которую, как известно, дает только церковь. В глубине души она надеялась, что, когда отправится к праотцам, Вики Бог сохранит.

Но ничего не вышло. Стало ужасающе ясно, что Бог не охраняет детей. Они умирают от рака мозга, лейкемии и прочих злокачественных заболеваний, их избивают, расстреливают, бьют электрическим током, сбрасывают с крыш, обливают кипятком, сжигают, растлевают, насилуют, подвергают прочим бесчисленным невообразимым мучениям, и никакой невинности недостаточно, чтоб заслужить покровительство Бога.

Где же Он?

Может, правы «заново рожденные»? Иисус — персональный спаситель — следит за каждым твоим шагом, отвечает на твои молитвы. Они просят Его, чтобы морозным утром завелся старый драндулет, и, если заводится, целый день поют Ему хвалы, возносят благодарности. Невозможно свыкнуться с понятием о Боге, Творце Мироздания, как о космическом мальчике на побегушках, прислуживающем «истинно верующим». Дети умирают от голода, Тару Портмен — и не одну — похитили и убили, политических заключенных пытают, жен избивают, но Бог не слышит их мольбы о помощи, с готовностью откликаясь на просьбу «истинно верующих» обеспечить хорошую погоду во время церковного пикника. Бессмыслица.

Тем не менее, вспоминая немногочисленных знакомых «заново рожденных» — достойных, искренне верующих людей, — завидуешь их уверенности, душевному покою. Они говорят «Бог поможет» с несокрушимой верой, что Он о них позаботится и в конце концов все уладит. Очень хочется подобной уверенности, но совестно прийти к спесивому убеждению, будто ты так дорога Создателю, что Он к тебе прислушается.

Другая крайность — Бог, который устроил Большой Взрыв, повернулся, ушел и больше не вернулся.

Видимо, истина где-то посередине. Но где?

И как сюда вписывается Тара Портмен? Сама вернулась или ее прислали? Зачем? Откуда ощущение близости с ней?

Джиа вздохнула и встала. В чем бы ни заключались причины, здесь их не найти.

Она вышла на яркое солнце, направилась домой. На Саттон-сквер наткнулась на Роуз, горничную Силверменов, живших через два дома от особняка Вестфаленов.

— Встретились с полисменом? — спросила Роуз, плотная, широколицая, сменившая рабочую одежду на выходное платье.

У нее сердце замерло.

— С каким полисменом?

— С тем, что недавно к вам в двери стучал.

О господи! Вики! Что-то случилось…

Джиа лихорадочно нашаривала ключи в сумочке.

— Что он сказал? Что ему было нужно?

— Спрашивал, дома ли вы… Не остается ли девочка дома одна, когда вы уходите…

Она нашла ключи, отыскала один от парадного.

— Не объяснил, зачем ему это надо знать?

— Нет. Я ему говорю — никогда. Говорю, мисс уехала в лагерь. Спрашивает в какой — я сказала, не знаю.

От облегчения подогнулись колени. На секунду подумала, копа прислали из лагеря со страшным известием. А если он даже не знает, что Вики уехала…

Стоп. Зачем же тогда приходил? Зачем расспрашивал про дочку?

— Роуз, это действительно был полисмен?

— А как же! В полицейской машине и… — горничная замахала руками, — в этой… как ее…

— В форме?

— Правильно. Сплошь синяя. Точно коп.

— Случайно, не заметили номер жетона?

Роуз замотала головой:

— Нет… Даже не посмотрела. — Она вдруг прищурилась. — Если подумать, жетона у него вроде не было.

— Он называл меня или Вики по имени?

— Нет… По-моему, нет.

— Спасибо вам. — С первого раза не удалось попасть ключом в скважину. — Я выясню, в чем дело.

Ворвавшись в дом, Джиа первым делом позвонила в лагерь. Нет, в нью-йоркскую полицию никто не обращался. Вики и все прочие дети в полнейшем порядке.

Следующий звонок в местное 17-е отделение. Нет, никаких вызовов с Саттон-сквер не было, никого туда не посылали. Может, приехал наряд из другого района, но зачем он явился, никто не имеет понятия.

Она положила трубку с облегчением, что Вики в целости и сохранности, и с тревогой, что кто-то — коп или не коп — интересуется дочерью.

Самозванец? Нет, Роуз сказала, приехал в полицейской машине.

На память пришла Тара Портмен. Вдруг ее увезли в полицейской машине? Коп объявляет, что с матерью случилась беда, предлагает отвезти к ней девочку… Вики в такую ловушку попалась бы. Любой ребенок попадется.

Кем бы тот самый коп ни был, узнал лишь одно — Вики в лагере. Роуз не знает, где именно.

Позвонить Джеку? Что он сможет сделать, меньше всех на свете имея возможность проникнуть в тайны нью-йоркской полиции?

Остается только молиться…

Джиа нахмурилась. Как только грядут неприятности, начинаешь молиться. Даже если утратишь веру, старые привычки живучи.

Помолимся, чтобы все это оказалось недоразумением — коп просто ошибся адресом.

Сойдет, пока Джек не вернется.

— Давайте посмотрим, — предложил Лайл, — правильно ли я себе представляю последовательность событий.

Они успели содрать со стен почти всю обшивку и теперь трудились над косяками. Пока так и не обнаружено ни единого слабого камня. Каждый плотно прилегает к соседним.

Джека от этих камней почему-то мороз по коже пробирал. Они источали нечто чужое, внушая желание вновь их закрыть, спрятать с людских глаз долой. Камни словно понимают, что они нездешние, хотят вернуться назад, откуда пришли, — из Румынии, что ли? Хуже всего те, откуда вырваны кресты. Пустые углубления пристально смотрят, как глазницы черепа.

За работой Джек рассказал, как к нему в руки попал брелок Тары Портмен, — не упоминая, конечно, имен и побочного эпизода с поножовщиной в стычке с Илаем Беллито.

Лайл принялся загибать пальцы:

— Ты впервые встретился с Джини Мун, привез ее сюда, переступил порог, разбудил Тару Портмен. Через два дня тебя кто-то нанял присматривать якобы за своим братом, который впоследствии оказался единственным сыном в семье. Карауля брата без братьев, ты тиснул у него брелок, случайно когда-то принадлежавший Таре Портмен. — Он тряхнул головой. — Ничего себе клубочек.

И больше никаких совпадений, мрачно думал Джек, гадая, что за всем этим кроется. И при чем тут Джиа? Ситуация в целом очень тревожная.

Лайл сорвал с косяка остаток обшивки, швырнул в растущую кучу мусора у задней стены.

— Но из того, что у него оказался брелок Тары, еще не следует, что он ее убил. Может, он его на тротуаре нашел или на распродаже купил.

Джек раздумывал, что можно этим ребятам открыть, и с учетом того, что они живут по ту сторону закона, решил кое в чем довериться.

— А если я скажу, что во время слежки видел, как он похитил маленького мальчика?

Чарли широко вытаращил глаза:

— Шутишь?

— Хотелось бы. Если и этого недостаточно, то у того самого типа целый шкаф набит детскими игрушками. Вроде трофеев.

— Ух ты, — пробормотал Лайл. — Господи помилуй… Что стало с мальчишкой?

— Я его утащил.

— Эй-эй! — Чарли ткнул в Джека трясущимся пальцем. — Вьетнамчик! Так это был ты?

— Не стану утверждать.

— Точно, — ухмыльнулся Чарли. — Ты герой, Джек!

Джек, пожав плечами, повернулся к косяку, отдирая его от камней. Его смущают слова вроде «героя». Нынче им слишком легко разбрасываются, как и словом «искусство».

— Вы оба сделали бы то же самое. Любой сделал бы так же. — Он переключился на другую тему: — Что угодно на кон поставлю — есть связь между тем типом и покойным Дмитрием Менелаем. Если я прав, боюсь, тут найдутся останки не одной Тары Портмен.

Что очень даже выгодно для рекламы. Лайл привалился к стене.

— Маньяк-убийца, — горестно охнул он.

— Не один, — кивнул Джек. — Может, целая шайка. Если сумею найти связь с Дмитрием…

— Что тогда?

Он нашел щель между двумя камнями за косяком, сунул туда ломик, сильным рывком вывернул косяк под протестующий скрип гвоздей и деревянный треск.

— Тогда кое-кто пожалеет, что на свет родился.

Лайл удивленно посмотрел на него:

— Тебя кто-то нанял для этого дела?

— Нет.

По-прежнему интересно узнать, кто поручил ему наблюдать за Илаем Беллито, но за разборку с Белли-то и его командой никто не заплатит.

— Зачем же за ними гоняться? Я думал, ты за деньги работаешь. Почему на этот раз бесплатно?

— Потому.

— Это не ответ.

— Нет, ответ.

— Хвала Господу! — воскликнул Чарли с сиявшими, как солнце, глазами. — Вознесем хвалу Господу! Видите?

— Вот чего я боялся, — буркнул Лайл.

— Джек, ты орудие Божие!

— Да ну? — За время наладческой деятельности его называли по-разному, но так еще никогда.

— Воистину! Тебя кто-то нанял следить за убийцей? Тоже Божий посланец… Отправил тебя за ним, чтобы в нужный момент помочь пацану.

— Правда? А как насчет других убитых детей? Как насчет Тары Портмен?

— Ты чего, не сечешь? Господь выбрал тебя, чтобы счеты свести!

— Эй, — рассмеялся Лайл, — вот тебе бог, которого придумали твои ослиные задницы! Куда он делся, когда был нужен Таре? Ничего не заметил? Взял бы да помог, и не пришлось бы счеты сводить. Теперь этого слишком мало, слишком поздно, если хочешь знать мое мнение.

— Не хочу. — Чарли испепелил брата взглядом.

— Кстати, ты там про беса мне толковал, — продолжал Лайл. — Сначала объявляешь, будто Сатана прислал к нам беса, а теперь выходит, что Бог послал Джека. Что выбираем?

Джек хотел было ему посоветовать оставить брата в покое, потом решил, что это его не касается. Впрочем, что это с Лайлом? Взвинченный до упора, как купленные вчера часы.

— Ну, хватит. — Чарли швырнул кирку. — Я пошел.

— Ничего подобного. Мы же договорились. Два дня.

— Я не буду торчать тут и слушать, как ты поносишь Господа. О богохульстве мы не договаривались.

Джек наблюдал за ними, не понимая ни слова из всей этой чертовщины.

Лайл примирительно поднял руки:

— Ладно, прошу прошения. Виноват, сорвался. День был тяжелый. Мир?

— Лучше бы помириться, — вмешался Джек, — и заняться делом. Немножко осталось.

— Ладно, — проворчал Чарли. — Закончим.

— Тогда, может, музыку сменим? — Бесконечная череда записей Майлса, Берда, Колтрейна действовала на нервы.

— Только не говори, что «Трейн» не любишь, — нахмурился Лайл.

— Пожалуй, я не большой любитель джаза. Или не сильно умный.

— Псалмы пойдут? — сухо усмехнулся Чарли. — У меня наверху полное собрание сочинений.

Джек прислонился к стене.

— Знаешь… если это музыка со словами, я бы не отказался.

— Давайте вообще выключим, — предложил Лайл. — Поработаем, как мужчины, под стук инструментов.

— Годится.

Джек набросился на следующий косяк, через минуту-другую почувствовал взгляд на затылке и, оглянувшись, увидел, что Лайл на него снова щурится, уже в третий-четвертый раз.

— Я тебе сильно нравлюсь?

Тот моргнул.

— Вовсе нет. Ты не в моем вкусе.

— Почему ж ты на меня так смотришь?

Он покосился на Чарли, опять взглянул на Джека.

— Если хочешь знать, стараюсь навести фокус.

Теперь Джек заморгал.

— Это еще что такое?

— Когда я на тебя смотрю, ты как-то… расплываешься.

— Очки купи.

— Не в том дело. Чарли я вижу четко и ясно. Посмотрю на тебя — лицо и прочее в полном порядке, а по краям… расплывчато, другого слова не подберу.

— Может, такой уж у меня характер? — улыбнулся Джек.

— Тут нет ничего смешного, старик. — Взгляд у Лайла был испуганный.

— И когда ты это впервые заметил? У грека, по-моему, не присматривался…

— Тогда еще не замечал. Может быть, дело в доме. Со мной тут происходит жутчайшая чертовщина.

— Например? — Чарли шагнул вперед, пристально на него глядя; недавняя враждебность сменилась братской заботой. — Потому сеансы отменил?

Лайл с затравленным видом кивнул:

— Со мной что-то случилось. По-моему, из-за вчерашней кровавой бани. Она… на меня как-то подействовала.

— Как? — спросил Джек.

— Я вижу и знаю то, чего никак не могу и не имею права знать.

Он признался, что на утренних сеансах видел сбежавшего мужа одной женщины, пропавшую собачку другой — мертвую, сбитую машиной на Двадцать седьмой улице. С покойной женой третьего клиента не сумел связаться — да, она умерла, но исчезла. За могилой никаких контактов.

— Со мной словно кто-то или что-то играет. Я как бы действительно приобрел кое-какие способности, которые много лет имитировал, дурача клиентов. По крайней мере, в доме они проявляются.

— И я в твоих глазах расплываюсь? — Неизвестно, что это значит, хотя наверняка не к добру.

Лайл кивнул:

— У Кристадулу не расплывался, а тут… расплываешься. Больше того. На утренних сеансах я думал, что просто читаю и чувствую то, что лопухи пережили, о чем они думают. Но мне еще приоткрылось их будущее. По крайней мере, похоже на то… — Он покачал головой. — Не знаю. Видел что-то нехорошее… невозможное…

— Верно сказано, брат, — кивнул Чарли. — Один Бог видит будущее.

В глазах Лайла снова мелькнул затравленный взгляд.

— Надеюсь, ты прав. Если мне привиделась правда, то будущего не так много осталось.

— Что это значит? — насторожился Джек.

Лайл передернул плечами:

— Хотелось бы знать. Когда я брал за руки трех сегодняшних клиентов, передо мной представала их жизнь, разная на протяжении следующих полутора лет, а в определенной момент они все одинаково уходили во тьму. Когда я говорю «тьма», это не просто отсутствие света, а холодная, сильная, живая чернота, которая как бы всех их поглотила.

У Джека екнуло в желудке при воспоминании о похожих словах из любимых уст, предупреждавших в последний раз о наступающей тьме, которая вскоре «все перевернет». На пути ее встанет лишь горстка людей, и одним из них будет он.

Неужели Лайл говорит о том же?

— И когда это будет?

— Скоро. Похоже, всем троим меньше двух лет осталось.

— Трое разных случайных людей, — размышлял Джек, — ушли в темноту приблизительно одинаково, приблизительно одновременно. Может быть, объяснение заключается в том, что новая способность не позволяет тебе заглядывать вперед дальше некоего предела, или…

— Или на нас надвигается чудовищная катастрофа.

— Хвала Господу! — Чарли снова сверкнул глазами. — Вознесение! Ты видел Вознесение! Бог возьмет праведников на небеса и оставит всех прочих во тьме!

Твои клиенты не спасутся — иначе не валяли бы дурака, не таскались бы к медиуму-спириту. Ты общался с пропащими душами, Лайл.

— Как тебе будет угодно…

— Конец света! Преподобный Спаркс перечислял приметы, которые указывают на близкий конец света. Хвала Господу, он прав! — Чарли протянул руку. — Ну-ка, возьми меня за руку, брат.

Лайл фактически не шевельнулся, но показалось, будто отпрянул.

— Эй, Чарли, брось. Я думал, ты в этот бред не веришь.

— Пути Господни неисповедимы. — Чарли шагнул к нему. — В Писании сказано, мертвые восстанут, когда придет конец света. Может быть, время настало. Давай, Лайл. Дотронься!

Джек смотрел, как Лайл нерешительно тянется к руке брата. Его пронзила тревога, стремление предупредить, остановить его, однако он сдержался. Они братья. Вреда не будет. Что может случиться?

Лайл крепко стиснул пальцы Чарли. Они стояли, глядя в глаза друг другу.

— Ну! — нетерпеливо бросил Чарли.

Лайл зашевелил губами, издал страдальческий крик, глаза у него закатились, он рухнул на колени, закашлялся, задохнулся, схватился за горло свободной рукой.

— Отпусти его! — крикнул Джек.

— Не могу! — Чарли с обезумевшим взглядом старался освободиться из мертвой хватки. — Он мне пальцы сломает!

Лайл начал брыкаться и корчиться, как в смертельной агонии. До ужаса страшно. Джек бросился вперед, готовый помочь Чарли вырваться, когда Лайл вдруг затих. Хриплое дыхание на мгновение пугающе прервалось, потом он кашлянул, вдохнул, наконец, выпустил руку брата и всем телом обмяк на полу.

Джек наклонился к нему:

— Лайл, ты меня слышишь?

Тот перевернулся, открыл мутные, налитые кровью глаза, огляделся, прищурившись, словно только что выбрался из пещеры, остановил взгляд на брате, который стоял над ним, застыв в шоке.

— Лайл! Ты в порядке? — еле слышно вымолвил Чарли.

— Дурацкий вопрос, — прохрипел Лайл, приподнявшись на локте. — По-твоему, хорошо выгляжу?

Он сел и начал отплевываться.

— В чем дело? — спросил Джек.

— Какая-то земля во рту.

— Плохо, — тем же слабым шепотом заключил Чарли.

Лайл подтянул колени, уткнулся в них лбом.

— Началось плохо, могу вас заверить. Видно было неясно, я вдруг задохнулся по-настоящему, насмерть, а потом прошло. Все кругом затянулось каким-то туманом, смешалось, и тут я увидел ту самую жадную тьму. — Он посмотрел на брата. — Но мы оба через нее прошли. То есть похоже на то, раз мы с тобой по-прежнему вместе.

— Хвала Господу, — несколько уверенней пробормотал Чарли. — Значит, ты спасешься перед Вознесением. — Он поднял обе руки, возвел глаза к потолку. — Великий милосердный Боже, смилуйся над моим братом и надо мной!

Лайл со вздохом на него покосился, протянул руку, чтобы Джек помог ему встать.

Тот заколебался.

— Может, не стоит? — Решительно не хочется, чтобы кто-нибудь заглянул в его будущее. Если на то пошло, в прошлое и в настоящее тоже.

— Конечно. — Лайл сам поднялся на ноги, пошатнулся, выпрямился. — Господи, — помотал он головой. — Может, лучше на сегодня покончим?

— Пожалуй, хорошая мысль, — кивнул Джек. — Во всей распроклятой стене ни одного шаткого камня. Значит, завтра возьмемся за пол. Наверно, сразу надо было с него начинать.

— Угу, — согласился Лайл. — Если Дмитрий связан с исчезновением Тары Портмен и других ребятишек, мне лично становится ясно, почему тут столько лет был земляной пол.

Джек подошел к трещине в полу, осмотрел бетонные края.

— Особенно потеть не придется. Толщина всего дюйма два. Можно взять напрокат пневматический молоток и в два счета покончить.

— Лучше не надо, если можно обойтись, — возразил Лайл. — Слишком много шуму. Не хочется привлекать внимание.

— Пока, во всяком случае, — добавил Джек.

Он ответил бледной улыбкой:

— Точно. Пока. Если не возражаешь, сначала руками попробуем.

— Ладно. Раз ты будешь завтра готов к работе — я тоже.

— Буду. Только до конца дня. Завтра у меня выступление в женском клубе в Форест-Хилл. Произнесу спич перед обедом для леди.

— Надеешься расширить клиентуру?

— Угу, — вздохнул Лайл. — Надеялся, когда затевал это мероприятие. — Он с трудом старался приободриться, стоя перед Джеком. — Завтрашние сеансы все равно отменились, так что примемся за дело свеженькие с утра пораньше. Если опять ничего не найдем, то хоть зарядку сделаем.

Вот именно, зарядку. Хорошо было б также — хотя далеко не приятно — найти останки Тары Портмен и дать ей покой. Может, после этого Джиа забудет девочку. Заодно, может, выяснится, что все это значит и при чем тут Наладчик Джек.

Может быть.

Джек топал по Дитмарс к подземке мимо рядов этнических лавок, увенчанных жилыми этажами из серого камня. Час пик в полном разгаре, тротуары забиты, машины ползут и стоят. Он свернул на Тридцать первую улицу, направляясь к маячившей станции, когда услышал звонок своего телефона. Выудил сотовый из кармана, нажал кнопку.

— Привет, детка. В чем дело?

Однако звонила не Джиа.

— Это Джек? — проговорил мужской голос с легким акцентом, сделав на имени хлесткое ударение.

Он замер на месте.

— Кто говорит? Кто вам нужен?

— Тот, кто хотел убить меня вечером в понедельник. Не ты ли это, Джек!

Беллито! Откуда у него этот номер? Джек встревожился, но позабыл обо всем, охваченный бешеной злобой при мысли об убийце Тары Портмен. Оглядевшись, нырнул в дверь восточной закусочной.

— Илай! — выдавил он, с трудом шевеля губами и скалясь. — Если в я хотел убить тебя, ты звонил бы сейчас из могилы. Не узнал по голосу. Наверно, потому, что в прошлый раз ты скулил, как перепуганный ребенок. Хорошо знаешь, как плачут испуганные дети, правда?

— Ты тоже.

— Что это значит?

— Брось, Джек, или как тебя там. Не держи меня за дурака. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь.

Беспокойство взяло верх над злостью. Беллито блефует? Откуда-то знает имя — нет, постой, продавец записал в книгу имя покупателя брелока Тары. Вот откуда. А номер «тракфона»? Что еще известно Илаю?

— Например?

— Знаю, что ты практикуешь.

— Что именно? — К чему он ведет?

Последовало секундное колебание, словно собеседник решал, что ему можно открыть.

— Проводишь церемонию.

Джек ничего не понял, но слово прозвучало так многозначительно, что пришлось продолжить игру. Он изобразил удивленный вздох.

— Как ты догадался?

Беллито тихо рассмеялся:

— Я провожу ее гораздо дольше, чем ты, гораздо дольше любого другого. Твой жалкий расчет абсолютно понятен.

— Неужели?

— Конечно. Хочешь завладеть моим Кругом.

Джек не имел представления, о чем идет речь, но старался поговорить подольше. Может быть, выяснится, из-за чего Илай суетится, и частично воспользоваться открытием для атаки. Ибо он будет наказан. Жестоко. Вопрос только в том, где и когда.

— У меня свой круг, зачем мне твой?

— Затем, что мой гораздо могущественней. Я провожу церемонию сотни лет…

— Стой-ка… Сотни?

— Сотни. Мне двести тридцать два года.

Джек только покачал головой. Явный клиент психушки.

— Я не знал.

— Теперь знаешь, против кого выступаешь. Мой Круг связан со всеми властными и влиятельными структурами. И ты хочешь взять его себе.

— Мой круг тоже широкий, глубокий…

— Твой ничего не стоит! Ничего! — Голос отвердел. — В понедельник вечером ты застал меня врасплох, больше этого не повторится. Круг поймает тебя в сети. Ты умен, но со мной не сравнишься. Мы отыскали номер твоего «тракфона», скоро узнаем, кто ты такой, и тогда тебе конец!

Джек довольно быстро сообразил, как был установлен номер телефона. После встречи тет-а-тет с Беллито был сделан только один звонок — в службу 911 с сообщением о ребенке. Там его записали. Нетрудно выяснить, что это номер «тракфона», но, чтобы получить его в фирме, требуются определенные связи в официальных ведомствах, возможно, в самом нью-йоркском департаменте полиции.

Пожалуй, Беллито пыль в глаза не пускает. Пожалуй, у него действительно хорошие связи.

Может быть, наоборот, Илай старается подольше продержать собеседника на телефоне. Возможно, у «круга» имеется пара машин с локаторами, которые вьются поблизости, перехватили звонок и сейчас окружают его с трех сторон…

Хорошо, что он далеко от дома.

Джек выскочил из магазина и влился в толпу пешеходов, тянувшихся к станции. Еще немного подержал телефон на паузе, прыгнул в поезд и снова включился.

— В чем дело? — спросил Беллито. — Язык проглотил?

Он выдавил смешок:

— Типичная банальность. Ты не имеешь понятия, кто я такой и чего добиваюсь. Никогда не узнаешь. Твое время вышло, Илай. На смену идет новое поколение. Отойди в сторону или умри.

— Никогда! Это моя церемония! Не знаю, как ты о ней проведал, но никакой лапоть Джонни не узурпирует мою власть!

Лапоть Джонни? Узурпатор? Ну, это уж слишком.

Возникает тошнотворное ощущение, что пресловутая церемония связана с убийством детей… Если так, стоит перевернуть дело с ног на голову и быстро нанести Беллито пинок в уже пропоротую мошонку.

— Пускай первая старая церемония будет твоя, Илай, а у меня свой вариант. Церемония номер два только моя.

— Что? — В голосе прозвучала нотка неуверенности. — Что это ты несешь?

— Я перевернул церемонию.

— Не понял…

— Они возвращаются.

— Что? Бред! Это невозможно!

— Неужели? Это я в воскресенье хотел купить в магазине брелок с кроликом Роджером.

— Ты?.. Зачем он тебе нужен?

— Он нужен не мне, а Таре.

— Кому?

— Таре Портмен. — Джек поклялся бы, что в трубке прозвучал резкий вздох. — Помнишь? Хорошенькая маленькая блондиночка девяти лет, которую ты поймал у Кенсингтонских конюшен в восемьдесят восьмом году. — Он старался сдержать гнев и ярость.

Надо говорить спокойно и холодно, изображая такого же гнусного извращенца, как Илай Беллито. — Вернувшись, она захотела вернуть свой брелок. Я пошел и принес. Тара здесь. И очень сильно сердится.

На том он отключился, с такой силой нажав на кнопку, что чуть не выдавил ее насквозь.

Теперь пережевывай этот мешок дерьма до утра.

— Притормози, — приказал Илай, вглядываясь через переднее окно в сгущавшиеся сумерки. — Чуть дальше. Номер 735.

Адриан сидел за рулем черного «мерседеса»-седана Илая. Несмотря на возраст — выпуск 1990 года, — километраж небольшой. Хозяин выезжал в нем нечасто и недалеко. Предпочитал старый классический автомобиль за простор, комфорт, силуэт. Новые модели его не привлекают.

Раны сегодня вечером гораздо лучше, хотя не настолько, чтоб вести машину. Нажимая ногой на тормоз, на газ, вновь почувствуешь жгучую боль, поэтому он вручил ключи Адриану. У того еще были проблемы с коленом, к счастью с левым, так что он вполне справлялся с вождением.

Физическая причина не садиться за руль очень кстати, поскольку и эмоционально Илай на это сегодня не способен, чересчур взвинчен, слишком рассеян… В таком состоянии вполне можно выехать на встречную полосу, слишком поздно опомнившись.

Ни в коем случае нельзя выдавать неуверенность и тревогу перед Адрианом и Строссом. Илай никогда еще не был в такой ситуации. Необъяснимый поворот событий вывел его из себя почти полностью. Столько лет дело шло превосходно, и вот…

Сначала он с большим удовольствием говорил с нападавшим — загадочным Джеком. Позвонил с намерением потрясти его, пригрозив неизбежной расплатой за подлую атаку из-за спины.

Вместо этого потрясен сам Илай.

Оказалось, Джек знает, что он похитил Тару Портмен, сохранив у себя ее брелок. Откуда? Разумеется, ни на миг невозможно поверить в перевернутую церемонию, и все-таки… как ему стало известно о Таре?

Загадка терзала Илая, пока он не поддался желанию вернуться к тому дому, где умерла малышка Портмен. Просто взглянуть…

— Повторяю: глупая, опасная затея, — пробубнил Стросс, сгорбившийся на заднем сиденье. — Опасная потому, что нас, может быть, просто хотят заставить явиться на место действия. А глупая потому, что Тара Портмен не вернулась и никогда не вернется. Мы вырезали у нее сердце и съели. Не может девчонка воскреснуть и искать брелок для ключей!

Илай поморщился при неосторожном упоминании о деталях. Подробности церемонии не оглашаются.

— Во-первых, — возразил он, — мы не явимся в дом Дмитрия, просто мимо проедем, как любая другая машина на улице. По второму пункту полностью согласен: Тара Портмен вернуться не может, но необходимо выяснить, откуда агрессору о ней известно.

— Очень просто, — с прежним раздражением бросил Стросс, наклонившись вперед, выставив голову над спинкой переднего сиденья. Изо рта несло чесноком. — Кто-то проболтался.

— Никто не болтал, — заявил Илай. — Я сегодня расспрашивал других членов, весь десяток. Никого не брали, не пытали, не вырывали признание. Все в прекрасном расположении духа, с нетерпением ждут церемонии. Вдобавок подумаем: если кто-то болтает, почему именно о Таре Портмен, а не о последнем, не о предпоследнем агнце? После Тары Портмен прошла целая вечность.

— Пожалуй, — подтвердил Адриан, непривычно молчавший весь день. — Только она была первым агнцем, принесенным в жертву в доме Дмитрия.

— Действительно, — согласился Илай. — Как ни странно, я сам вчера вечером вспоминал Тару Портмен.

Вот почему его так потрясло ее имя, произнесенное неизвестным Джеком. Наверняка совпадение, хотя очень уж удивительное.

— Да ну? — переспросил Адриан. — Почему именно ее из всех агнцев?

— Я задаю себе тот же самый вопрос после нынешнего разговора с агрессором.

— Потому, что он хотел купить брелок?

— Нет. Я уже давно позабыл, чей он. По правде сказать, вряд ли вспомню владельцев многих сувениров из шкафа. Вдобавок Тара Портмен мне вспомнилась раньше.

— Когда? — уточнил Стросс.

— Ночью в пятницу.

Илай лежал в постели, углубившись в роман Пруста «В поисках утраченного времени», почти засыпая, как вдруг она предстала перед глазами. На кратчайшую долю секунды мелькнуло лицо, спокойное под глубоким наркозом, накачанное эфиром худенькое белое тельце, неподвижно распростертое на столе, ожидая любовного касания ножа. Видение исчезло столь же стремительно, как возникло. Он приписал его случайному капризу памяти, возможно под влиянием прозы Пруста.

— Вот и дом, — кивнул Адриан.

Мимо Менелай-Мэнор проехали молча. Свет горит. Чей он теперь?

Илай чувствовал острую грусть, переживая прустовский момент, охваченный вихрем воспоминаний о Дмитрии Менелае, блистательном, одержимом, страдающем человеке, которого он привел в Круг в восьмидесятых годах.

Сначала Дмитрий был просто очередным покупателем в магазине Илая, но вскоре доказал, что обладает чутьем настоящего знатока на редкие и необыкновенные вещи. Начал подсказывать, где их достать, они ближе познакомились и подружились. Дмитрий рассказывал о поездках по свету в поисках так называемых «силовых точек». Побывав в прославленных местах — в храмах майя в Чичен-Ица на Юкатане, в Мачу-Пикчу в Андах, в заросшем деревьями Ангкор-Вате в Камбодже, — он нашел их холодными, мертвыми. Если они некогда и обладали силой, ее унесло время, затоптали туристы. По пути слышал рассказы о других сокровенных местечках, которые тоже безрезультатно отыскивал.

Наконец пошли слухи, разжегшие воображение, легенды о развалинах древней крепости на затерянном альпийском перевале в Румынии, где некогда творилось несказанное зло. Никто не мог указать точное местонахождение перевала, но Дмитрий на основании более или менее совпадающих сведений сузил круг поисков. Впрочем, шел старыми тропами по крутым скалам в полной уверенности, что дело кончится точно так же, как раньше, — безнадежным разочарованием.

Однако на этот раз вышло иначе. Крепость отыскалась в ущелье возле руин деревни. Шагнув в провал разрушенного подвала, очутившись в его стенах, он сразу понял, что поиски завершены.

Немедленно приказал отправить камни в Штаты для облицовки подвала собственного дома. По его словам, плиты впитали силу прежнего владельца, и теперь она частично передается ему. Дом становится силовой точкой.

Со временем Илай понял причину одержимости Дмитрия такими вещами: боязнь вслед за отцом умереть от рака поджелудочной железы. Он видел, как тот разлагается изнутри, поклявшись, что с ним никогда не случится ничего подобного.

Илай знал способ гораздо лучше и надежнее импорта камней из крепостей Старого Света. Постепенно осторожно прощупал, на что готов Дмитрий во избежание судьбы отца. Удостоверившись, что тот на все пойдет, все отдаст, ввел его в Круг. Двенадцатым учеником.

Дмитрий быстро превратился в правую руку Илая. Чувствовалось, что у него чистые цели. Возникли подозрения, что для слишком многих членов Круга похищение детей и последующие процедуры над ними важны не меньше самой церемонии и со временем гарантируемого ею бессмертия. Даже у самых высокопоставленных деятелей видны низкие побуждения. Ежегодно Илай подмечал сладострастные взгляды на агнцев, разложенных обнаженными на церемониальном столе под глубоким наркозом. Его это так угнетало, что он стал укладывать жертвы одетыми, обнажая лишь кусочек плоти, минимально необходимый для вскрытия грудной клетки, откуда надо вынуть еще трепещущее сердце. При кровавой процедуре никто не отворачивался. Кое-кто предлагал даже не подвергать агнцев наркозу, а привязывать к столу, оставляя их в полном сознании.

Как они смеют? Во время церемонии агнец не должен чувствовать боли. Иначе ритуал нарушится. Цель не в боли, а в обретении вечной жизни. Ежегодная гибель ребенка — прискорбная, но необходимая, вынужденная цена бессмертия.

Ужасно, что приходится иметь дело с такими людьми, однако в нынешние времена, когда Большой Брат приобретает все больше власти, для ежегодного безопасного совершения церемонии необходимы обширные и серьезные связи.

С другой стороны, Дмитрий сосредоточился не на средствах, а на цели, вскоре став незаменимым членом Круга. Церемония переместилась в подвал его дома. Идеальное место. Камни действительно источали необыкновенную силу, земляной пол служил замечательным местом упокоения агнцев. Похороны трупа, даже раз в год, всегда оставались головоломной проблемой.

Будь Дмитрий жив, церемония по сей день проводилась бы в Менелай-Мэнор. В то время, когда врачи обнаружили у него рак, его еще не могли спасти ни медицина, ни церемония, которая лишь в двадцать девятый раз предоставляет бессмертие и неуязвимость.

Не в силах представить мучительной смерти, постигшей отца, он сел на земляной пол подвала и пустил себе пулю в лоб. Страшная, ужасная потеря! Илай относился к Дмитрию, как к сыну. До сих пор его оплакивает.

— Интересно, кто там сейчас живет, — пробормотал Адриан, ведя вперед машину.

— Я уже выяснил, — ответил Стросс. — Два брата по фамилии Кентон. Купили дом год назад.

Илая охватило волнение. Не они ли напали на след мстительницы?

— Как считаете, не из них ли наш Джек?

— Едва ли. У меня в сто четырнадцатом мало контактов, однако удалось выяснить, что эти парни не просто братья, а «черные братья».

Волнение сменилось разочарованием.

— Черные?

— Так мне сообщили. На вас точно белый напал?

— Не могу утверждать, не помню, — ответил Адриан. — Последнее, что помню…

— Белый, — перебил Илай осточертевшую тягомотину. — Значит, братья исключаются.

— Как знать, — хмыкнул Стросс. — Воскресивший Тару Портмен из мертвых вполне может сделаться белым.

Илай собрался заметить, что это не тема для шуток, но его опередил Адриан:

— Плевать мне, кто они такие, пока не полезли копаться в подвале.

В салоне автомобиля воцарилось молчание. Самое страшное, что после смерти Дмитрия новые хозяева дома могли заняться перестройкой подвала. Илай хотел, чтобы дом приобрел кто-то из членов Круга, тогда им и дальше можно было бы пользоваться, но никому не хотелось связываться с подвалом, где закопаны останки восьми убитых детей.

— Очень мало шансов, — заявил он. — Я перестал тревожиться на этот счет. Посмотрим со стороны объективно. Часто ли домовладельцы, даже при серьезном ремонте, вскрывают пол в подвале?

— Практически никогда, — подтвердил Адриан. — Удачно, что прошлые хозяева залили земляной пол бетоном, — заметил детектив.

— Хотя им это особого счастья не принесло, — добавил Илай.

Фред издал лающий смешок.

— Угу! Глотки перерезаны, и до сих пор никто ничего не нашел. Если не раскрыть убийство через сорок восемь часов, оно, скорее всего, никогда не раскроется. Тут прошло уже столько лет, что его, по-моему, можно назвать идеальным.

Илай был потрясен, прочитав об убийстве супружеской пары, боясь, как бы исследование места преступления не завело полицию слишком глубоко в подвал.

Потом зверски замученный мальчик, усыновленный следующими владельцами… Он начал подумывать, не наложила ли на дом проклятие церемония вкупе с облицовкой подвала чужими камнями.

— А еще меня беспокоит брелок, — продолжал Адриан.

— Меня тоже, Илай. — Детектив хлопнул его по плечу. — Эта ниточка тянется от тебя к девчонке и может привести ко мне. Плохо. Очень даже нехорошо.

Адриан остановился перед светофором на красный свет и заметил, по-прежнему глядя вперед:

— Я давно опасался чего-то подобного из-за твоего шкафа с трофеями, выставленного в магазине на всеобщее обозрение. По-моему, рискованная и… глупая затея.

Илай пристально посмотрел на него. Неужели он не ослышался? Неужели Адриан, почтительный и раболепный, несмотря на свой рост и силу, в самом деле посмел назвать его глупым? Видно, совсем взбесился и умирает от страха.

Глупая затея? Он не стал сердиться. Адриан прав. Выставлять шкаф с трофеями действительно было рискованно и даже глупо, хотя по дерзости и глупости этот поступок близко не сравнится с субботним.

Видимо, под впечатлением от непрошеного ночного воспоминания о Таре Портмен или просто от скуки возникло непреодолимое желание испытать свою неуязвимость. Поэтому в субботу Илай признался одному человеку, что убил сотни детей и в ближайшее новолуние убьет следующего, просто чтобы заставить его принять какие-то меры.

Он позволил себе слегка улыбнуться при мысли, что Адриан, узнав об этом, наложил бы в штаны.

— Даже если так, — сказал он, — шкаф не имеет ни малейшего отношения к насущным проблемам.

Стросс снова откинулся на спинку заднего сиденья.

— Имеет или не имеет, а мысль вообще неудачная. Дерьмовая шутка ставит всех под угрозу. Тебе, может быть, наплевать, а нам нет.

— Сочувствую и в будущем постараюсь учитывать ваше мнение, — пообещал Илай. Если у Круга есть будущее.

Они вновь замолчали в потоке машин, потом Адриан прокашлялся.

— Слушай, Илай, ты не думал о том, почему ни с того ни с сего вспомнил в пятницу ночью о Таре, а в субботу в магазин заскочил незнакомец, желавший купить брелок, а в понедельник вечером кто-то — возможно, он самый — напал на нас, а во вторник брелок был украден? Теперь он заявляет, что Тара вернулась, что бы это ни значило. Может быть, он вернул ее в пятницу?

— Нет! — Илай невольно повысил тон.

— Тогда почему ты вспомнил ее из всех агнцев?

— Во сколько это было? — спросил Стросс, опять наклоняясь вперед, распространяя чесночный дух. — То есть когда ты ее вспомнил?

— Не знаю. Не смотрел на часы. По-моему, довольно поздно.

— Знаешь, что еще случилось поздно вечером в пятницу? Землетрясение.

Действительно, что-то где-то об этом писали.

— Я ничего не почувствовал.

— А местные почувствовали. В газетах сказано, эпицентр находился в Астории.

— Господи помилуй, — прошептал Адриан.

— Ну, хватит, — оборвал их Илай. — Неужели вы действительно видите связь? Чепуха!

В самом деле? Сердце сковал арктический холод. Собеседники ни за что не должны догадаться, как его взволновала набросанная ими картина, усугубившая ощущение, что он полностью зависит от милости случая и сил самой природы.

— Возможно, — признал Адриан, — только все-таки стоит задуматься.

Правда, мысленно согласился Илай.

Единственный способ облегчить болезненное состояние, преодолеть неуверенность, набраться сил — очередная церемония.

— На минуточку позабудем о бывших агнцах, сосредоточимся на настоящем. — Илай оглянулся на Стросса. — Что выяснилось насчет ребенка миссис Ди Лауро, Фредди?

— Есть кое-что. Вчера я немножечко потоптался у дома. До сих пор влезаю в старую синюю форму, — усмехнулся он. — Вижу, она одна вышла, подваливаю к подъезду. Думаю, если малышка там, преподнесу обычную белиберду — мамочка пострадала… Не вышло. Соседская горничная сказала, что девчонка в лагере.

— Вот как? — Илай почувствовал прилив надежды.

— Почему вы на ней зациклились? — спросил Адриан. — Можно любого другого ребенка взять…

— До сих пор мы успешно справляемся исключительно потому, что не доверяем случайности. Открывается неплохая возможность. Сообрази: девочка исчезает из лагеря, который стоит в лесу, так что все первым делом подумают, что она заблудилась. Пока будут прочесывать лес, уйдет драгоценное время, мы уже далеко увезем ее, уложив под наркозом в машину.

— И правда, — кивнул Адриан. — Где лагерь?

— Вот тут возникает проблема. Горничная не знает.

Адриан застонал.

— Знаешь, сколько летних лагерей в трех окрестных штатах? Нам ее никогда не найти.

Илай упал духом. Действительно, сотни, тысячи…

Стросс шлепнул по спинке сиденья.

— Никогда не говори «никогда», дружище. Я работаю в нескольких направлениях. Привлеку Уильямсона, завтра он мигом вычислит маленькую Викторию Вестфален.

Весли Уильямсон — давний член Круга, заместитель директора банковской комиссии штата. Непонятно, чем он может помочь. Впрочем, Стросс лучше знает.

— Пусть поторопится. Если не совершить церемонию в полночь пятницы, придется ждать следующего месяца.

Невозможно прожить целый месяц в нынешнем состоянии. Не так опасен страх и неопределенность, как уязвимость. У безымянного врага будет месяц для новой атаки.

— Сделаю все, что смогу. Времени мало, но мы ее возьмем. Точи к пятнице ножик.

Глава 17

На рубеже

Бывшая Тара Портмен огорченно парила во тьме. Той, за кем ее послали, нет. У нее имеется кое-что очень нужное Таре.

Необходимо ее залучить. Кажется, способ есть. В доме с ней возникает контакт, можно, наверно, наладить его и за стенами, заставив ее вернуться.

Что потом? Что будет с Тарой после достижения цели? Возвращение в небытие? Даже такое полусуществование лучше.

Или она останется здесь? Да… только не одна. Одной здесь оставаться не хочется…

Глава 18

Четверг

Перерыв.

Джек взглянул на часы над раковиной на кухне у Кентонов. 10.15. Только-то? Казалось, будто проработали гораздо больше двух часов. Потягивая «Гаторейд», он оценивал достижения.

К его приходу Лайл с Чарли уже начали рушить бетон по краям трещины. То есть, если в земле под ним и была трещина после землетрясения, она исчезла. Теперь просто глухая канавка. Джек захватил с собой несколько лазерных дисков с блюзом в качестве компромисса между предпочитаемой им и братьями музыкой, поставил Джимми Рида, не услыхал возражений, взял кирку и принялся ритмично размахивать.

Утром поднялся с болезненно окаменевшим телом, натрудив вчера мышцы, которые обычно редко работали и теперь напряглись, плохо слушались, но через десять минут упражнений с киркой расслабились.

Через два часа трещина расширилась фута на четыре. Долгое, тяжелое дело. И жаркое. Сначала в подвале было прохладно, потом три разгоряченных тела повысили температуру. Теперь тут как в сауне. До конца дня понадобится немало «Гаторейда», а вечером много светлого пива.

Они с Лайлом в пропотевших футболках сидели, выпивали за кухонным столом под слегка холодившим ветерком из окон и открытой двери. Чарли схватил пончик и удалился с утренней газетой в тень на заднем дворе. За все утро почти ничего не сказал.

— Что стряслось с Чарли?

В глазах Лайла ничего не читалось.

— Почему ты спрашиваешь?

— Слишком тихий.

— Проходит определенную фазу. Можешь не беспокоиться.

И правда. Чего беспокоиться, что братья Кентон не ладят друг с другом? Впрочем, парни ему нравятся, и он все-таки беспокоится.

Оставив эту тему, он задрал подол футболки и вытер лицо.

— Про кондиционеры когда-нибудь слышал?

— Что толку, когда окна-двери до сих пор не закрываются.

— До сих пор?

Лайл кивнул:

— До сих пор. Когда закрываешь, распахиваются не так быстро, как прежде, но все равно со временем открываются.

— Думаешь, Тара?

Он снова кивнул:

— Наверно, чувствует себя тут как в ловушке. Хочет выйти, старается и не может.

В дверь вдруг ворвался Чарли, размахивая газетой:

— Эй, Джек! Гляди сюда! — Он бросил на стол «Пост», сложенную вдвое в длину и еще пополам вроде авиабилета, ткнул пальцем в заголовок. — Это ты? Твоя работа?

Джек взял газету, Лайл зашел сзади, заглядывая через его плечо.

ЯСНОВИДЯЩАЯ НЕ ПРЕДВИДЕЛА!

У Элизабет Фостер, больше известной как медиум-консультант мадам Помроль, вторично на одной неделе возникли проблемы с нью-йоркской полицией. Утром в прошлое воскресенье Элизабет и ее муж Карл бродили раздетыми догола по финансовому кварталу. На сей раз обвинения гораздо серьезней. Делом заняты федеральные власти. Вчера супруги Фостер пытались расплатиться фальшивой стодолларовой купюрой в бутике «Ла Белль» на Мэдисон-авеню. Министерство финансов ведет расследование.

Дальше — больше. При обыске их квартиры в Верхнем Вестсайде, именуемой также «Храмом Вечной Мудрости мадам Помроль», были обнаружены не только фальшивые бумажки на несколько тысяч, но и неопровержимые доказательства, что дама-медиум — обыкновенная мошенница».

Джек не мог сдержать ухмылку, читая о найденных в приемной подслушивающих устройствах, о спрятанных в головных уборах мадам электронных наушниках мониторах, потайных дверцах и, самое страшное, о досье на клиентов, о папках, битком набитых отснятыми на ксероксе копиями водительских прав, карточек социального страхования, банковских документов, записей с перечислением их слабостей, склонностей и пристрастий. В результате окружной прокурор Манхэттена готовится предъявить обвинение в мошенничестве и нарушении федерального закона о фальшивомонетничестве.

— Все, хана! — вскричал Лайл. — Конец! Погорели! Финита! Мадам Помроль будет гадать по ладони за курево в Рикерсе или в федеральной тюряге! Это ты устроил?

— По-моему, да.

— Подкинул фальшивки?

— К сожалению, это профессиональная тайна.

— Молоток, Джек, — впервые за все утро ухмыльнулся Чарли. — Пригвоздил ее!

Джек пожал плечами:

— Иногда дела идут по плану, иногда нет. Это пошло.

Он смотрел на статью, купаясь в теплой радости от образцово сделанной работы. Фостеров рано или поздно должен был постичь крах. Хорошо, что рано.

В данном конкретном случае стоял большой вопрос, как они распорядятся наличными. Положат на депозит и будут выписывать чеки или начнут тратить? Имея неплохой приток наличных — настоящих наличных, не чеков, не долговых расписок, — которые наверняка не декларируются, скорее предпочитают расплачиваться живыми деньгами, за которыми трудней проследить, если Внутренняя налоговая служба примется разнюхивать.

Лайл хлопнул Джека по плечу:

— Запомню, что с тобой никогда нельзя ссориться. С таким парнем лучше не связываться.

Если выйдет по-моему, думал Джек, с Илаем Беллито скоро будет то же самое. Только хуже. Гораздо хуже.

Все направились обратно в подвал в более приподнятом настроении, снова взялись за кирки, снова вместе набросились на бетонную плиту, сваливая обломки в кучу содранной обшивки.

К середине дня раздолбили половину пола, быстренько перекусили в греческой деликатесной на Дитмарс, вернулись к работе.

— Слушайте, — сказал Лайл, оглядывая полный разгром на месте бывшего подвала, — может, лучше двоим теперь землю копать, а третий займется бетоном?

— Хочешь приступить к поискам Тары?

— Конечно. Чем скорее найдем, тем скорее из разнорабочих станем праздными джентльменами.

— А как мы ее опознаем?

Лайл пристально взглянул на землю:

— По-прежнему думаешь, что она там в компании?

— Могу поспорить.

— Ну, это препятствие мы как-нибудь преодолеем. — Он поднял глаза на Джека. — Хочешь покопаться в землице?

— Я вообще-то не страстный искатель сокровищ, — признался тот, — но могу.

Лайл обратился к брату:

— А ты, Чарли? Земля или бетон?

— Я уж как-то к плите приспособился.

— Ладно. Будем меняться, когда кто захочет. — Он шагнул ближе к Джеку и театрально прошептал: — Если вдруг наткнешься на останки «недостающего звена», не говори Чарли. Он не верит в эволюцию и будет недоволен.

— Кончай, Лайл, — буркнул Чарли.

И я бы сказал то же самое, мысленно поддержат его Джек.

Лайл схватил лопату, всадил в землю.

— Да ведь это же правда. Ты веришь, что мир сотворен за шесть дней?

— Как в Библии сказано, так я и верю.

— Как и епископ Ашер, который выписал из Библии все даты и возраст упомянутых персонажей. По его расчетам, земля была сотворена 26 октября 4004 года до Рождества Христова. — Он бросил в сторону полный совок земли и принял задумчивую позу. — Интересно, до или после полудня? Так или иначе, я бы сказал, земля за шесть тысяч лет чертовски разрослась и прожила богатую жизнь.

Джек тоже взял лопату.

— Очень интересно. Давай копать.

— Как сказано, так и верю. Мы говорим о слове Божьем, однозначно, — не уступал Чарли.

— Да ну? — Лайл поднял палец. — Что ж, у меня тоже есть несколько слов…

Ох, нет, вздохнул Джек. Как с цепи сорвались.

— Слушайте, в чем вообще дело? — вмешался он. — Я не всегда зарабатывал на оплату счетов, улаживая чужие проблемы. Занимался садовым делом, работал в вольнонаемных ремонтных бригадах и слышал вокруг одни разговоры о девках и выпивке. А вас что обуяло, ребята?

— Чарли не пьет, — усмехнулся Лайл, — и мы оба давно уж не ходим по девкам.

— А ты, Джек, чего думаешь? — спросил Чарли.

— О чем? — уточнил он, заранее зная ответ.

— О вере, — сказал Лайл, — о Боге и прочее.

По мнению Джека, это слишком личный вопрос. Никому не открывая даже своей фамилии, он вовсе не собирается толковать о вере с ребятами, с которыми знаком меньше недели. Вообще не особо об этом раздумывает. В его мире то, чего нельзя понять, увидеть и пощупать, не имело большого значения.

До недавнего времени.

— В общем, я за то, что позволяет прожить день, пока мне не указывают, что каждый должен проживать день именно так.

— Это не ответ.

— Тогда скажу, что вся моя вера, какой бы она ни была, практически перевернулась с ног на голову за последние несколько месяцев.

Лайл взглянул на него:

— Из-за того самого бредового Иного, о котором ты нам рассказывал?

Джек кивнул.

— Вот в чем для меня проблема, — продолжал Лайл. — Мне так же трудно верить в твое Иное, как в персонального Бога Чарли.

— А как насчет Тары Портмен? — спросил Джек. — С тем, что творится в доме? Это не болтовня, не бредовые слухи. Ты при этом присутствовал, лично видел.

Лайл шумно выдохнул, надув щеки.

— Знаю. Для меня это terra nova. Никогда не верил в привидения, в жизнь после смерти, даже в су-шествование души. Думал, умер — значит, умер. А теперь… не уверен.

— Тогда хватит трепать языком. Давайте копать terra nova.

— Отличная мысль! — рассмеялся Лайл.

Пришла очередь диска с хитами Мадди Уотерса. Джек прибавил громкость, чтобы заглушить всякий треп, и взялся за работу.

К концу дня, сделав где-то посередине еще один перерыв на «Гаторейд», накопали в земле множество ям, не наткнувшись ни на одну косточку.

— Углубились всего на три фута, — заметил Лайл. — Наверно, надо глубже.

Джек оперся на лопату.

— Страшно подумать, что они закопаны на шести по обычаю.

— Скорее всего. Особенно если убийцы старались, чтоб запах не пошел. Значит, придется копать до шести.

Футболка Джека пропотела насквозь. Он оглянулся на кучу деревянных обломков и кусков бетона, занимавшую целый угол. Скоро не поместится.

— Будет еще очень много земли.

— Без тебя знаю. Слушайте, день, конечно, был долгий, но я бы еще покопал.

— Всегда остается завтра, — изрек Джек.

Чарли перестал копать и посмотрел на брата:

— Нет, не остается.

Джек открыл было рот, Лайл его оборвал:

— Не спрашивай. Может быть, снова сделаем перерыв, разработаем план систематических поисков?

Джек взглянул на часы:

— Надо сбегать по делу часа на полтора.

— Мне самому скоро надо идти. В тот самый женский клуб в Форест-Хилл.

— Клево, — хмыкнул Чарли. — Все отваливают, а младший братишка пусть вкалывает.

Джек рассмеялся:

— Постараюсь как можно скорее вернуться на помощь.

— Куда ты? — спросил Лайл.

— Хочу убедиться, что последний кусочек головоломки с Тарой Портмен ложится на место.

По дороге в поезде подземки к Манхэттену Джек размышлял, не заскочить ли к себе или к Джиа, чтоб принять душ, в котором он чертовски нуждался. Решение надо было принять на станции «Пятьдесят девятая улица», но в тот момент он понял, что потеряет слишком много времени, и остался в вагоне.

Доехав до Сохо, быстро пробежал мимо магазина Беллито, заметив исчезновение осетра в витрине. Жалко, рыба как-то ему полюбилась. Заглянул в застекленную дверь, видя женщину в возрасте с угольно-черными волосами, занятую с покупателем. С ней-то и хочется поговорить. Кажется, она работает в магазине с момента открытия. Однако и Кевин торчит за прилавком.

Джек огорченно прошел мимо.

Проклятье. Была надежда, что у парня выходной. Впрочем, никаких признаков Беллито и длиннорукой гориллы Минкина, что уже хорошо. Вряд ли они его узнают после краткой стычки в потемках, но судьбу испытывать не стоит. Поездка чисто разведывательная, хотя и небольшой выигрыш не помешал бы. С этой парочкой обязательно придется иметь дело, пока они не укокошили очередного ребенка. Беллито временно обезврежен, поэтому есть время на разработку плана.

Он нашел темный подъезд с видом на дверь магазина и принялся ждать, глядя, как удлиняются тени, редеет поток машин. Наступает вечер, времени мало, но есть шанс, что Кевин закончит работу или побежит в закусочную. Надо побеседовать с леди наедине. Если лично не получится, можно позвонить, только это уже второй вариант.

Вспомнился рассказ Джиа о загадочном копе из неизвестного участка. Нехорошо, когда кто-то — пожалуй, особенно коп — стучится к ней в дверь и расспрашивает о дочке. Черт побери, никто не должен интересоваться Вики, кроме Джиа… и отчасти Джека.

Он вытащил «тракфон», звякнул ей и спросил, возвращался ли коп. Нет, в Истсайде все спокойно. Джек сообщил, что в Менелай-Мэнор ничего пока не найдено, пусть она его к обеду не ждет, он сегодня допоздна задержится. Голос у нее был усталый — спала плохо. Он велел ей прилечь, она пообещала, что так и сделает.

Попрощавшись, Джек отключил телефон, не желая услышать звонок от Беллито. Пусть поварится в собственном соку.

В конце концов терпение вознаградилось: Кевин вышел и торопливо засеменил по тротуару. Надолго ли ушел — неизвестно, поэтому он быстренько шмыгнул в дверь.

— Слушаю вас, сэр, — гулким басом проговорила из-за прилавка женщина с мужеподобной широкоплечей костистой фигурой и черными волосами, блестевшими, будто смоченные слюной. С плохо скрытым отвращением она окинула взглядом пропотевшую футболку, грязные джинсы и черные руки. Клиент явно нетипичный для «Шарио Коппе».

Знаю, душ надо было принять, мысленно согласился Джек.

Он решил и вести себя соответственно внешнему виду, сгорбился, стараясь почти не смотреть ей в глаза.

— Э-э-э…

— Желаете что-то купить, сэр?

— Гм… ну, знаете, — робко промямлил он, — хочу только спросить…

За спиной звякнул дверной колокольчик, и Джек, оглянувшись, увидел хромавшего гиганта без шеи, с необычайно длинными руками. Адриан Минкин собственной персоной. В черных брюках и белой рубашке с длинными рукавами. Он напрягся и отвел глаза.

— Илаю опять нужна книга, — бросил Минкин, проходя мимо него к прилавку.

Женщина скорчила гримасу:

— Уже в третий раз. Мог просто позвонить.

Минкин склонился над прилавком всего в двух футах от Джека, который впервые получил возможность разглядеть его руки при хорошем освещении. Массивные, сплошь поросшие черными курчавыми волосами вплоть до третьей фаланги длинных толстых пальцев.

— Вы же его знаете, Герт. — Минкин придвинулся, понизил голос: — Сильно нервничает, ждет звонка и, по-моему, из ума выжил.

— Нехорошее сочетание, — вздохнула Герт, протягивая ему черный гроссбух. — Только сразу верните, когда он закончит.

— Конечно.

Повернувшись, он оказался лицом к лицу с Джеком. Остановился, присматривался несколько секунд, которые показались минутами. Джек смотрел в холодные голубые глаза, выискивая искру прозрения и готовясь при первом же признаке сделать свой шаг. Однако Минкин только моргнул, кивнул и пошел.

— Извините, сэр, нас перебили, — сказала Герт. — Чем могу вам помочь? Вы ищете конкретную вещь?

— Э-э-э, ну, я… — Джек зашаркал к прилавку, потянув время, пока не услышал звон колокольчика и стук закрывшейся за Минкином двери. Глянул через плечо, удостоверившись, что тот ушел, стараясь произвести впечатление, будто боится, чтоб их не услышали. — Ищу мистера Менелая… Дмитрия Менелая.

— Мистера Менелая? — прищурилась Герт. — А зачем он вам?

Лучше бы сбавила громкость. Неудивительно, если Беллито с Минкином слышат ее наверху.

— Гм… понимаете, несколько лет назад я работал у него каменщиком, подвал перестраивал, и он мне велел тут с ним встретиться.

Герт пристально на него посмотрела:

— Правда? Когда это было?

— Э-э-э… гм… нынче утром по телефону.

— Утром? Сильно сомневаюсь. Он давно умер.

— Да бросьте! Врете!

— Я не лгу, сэр. Он был нашим постоянным клиентом. Близким другом хозяина.

— Так я и думал.

Джек глубоко вдохнул, выдохнул. Ну вот. Последнее звено между домом Менелая, Тарой Портмен и Илаем Беллито.

— Трагическая смерть, — покачала головой женщина.

— Вовсе не трагическая, — возразил он, выйдя из роли. — Наверняка давно заслуженная.

Она вытаращила глаза, расправила широкие плечи.

— Что?

Джек повернулся, направился к двери.

— Благодарю вас, леди. Сообщите Илаю, что я расспрашивал про Дмитрия.

— Вы знакомы с мистером Беллито? Кто вы такой?

— Просто скажите. Он поймет.

Он выскочил на тротуар и побежал к подземке.

— Это невыносимо!

Илай швырнул телефонную трубку, почти утратив дар речи. Что за наглость! Какой дерзкий мерзавец!

— В чем дело? — спросил Адриан, поднимаясь.

— Опять он! Таинственный «Джек»! Только что заходил в магазин и расспрашивал Герт о Дмитрии!

Адриан охнул.

— Только что? Значит, я его видел. Прямо на него смотрел, не узнал. Хотя, конечно, и не мог узнать, поскольку до сих пор не помню, что было в пятницу вечером. Последнее, что пом…

— Как он выглядит?

— Как… простой рабочий. Грязный, потный… Не могу поверить…

— Поверь! Он сказал, будто Дмитрий ему позвонил и назначил встречу в магазине.

Адриан побледнел.

— Да ведь Дмитрий мертв…

Илай посмотрел на него. Кроме габаритов, его всегда поражала мгновенная сообразительность Адриана, но, видно, удары по голове сильно отразились на скорости мыслительного процесса.

— Мне это хорошо известно. Он просто пытается нас завести. — Фактически, Илай имел в виду не «нас», а «меня». — Хочет вывести из равновесия.

— Зачем?

Илай вдруг увидел, понял план загадочного мужчины во всей его ужасающей простоте.

— Чтобы помешать провести церемонию в этом цикле. Тогда нам придется чертовски спешить до последнего новолуния перед равноденствием, или…

Он умолк, представив себе последствия.

Адриан пристально смотрел на него.

— Или — что? Что будет?

— С тобой? Ничего особенного. Твоя цепочка прервется, придется начинать все сначала.

— Ох, боже, нет, — простонал великан.

— А вот мне будет хуже, гораздо хуже. В случае неудачи на меня обрушатся все болезни и травмы, от которых я был огражден двести лет, и раздавят.

Страх холодным кулаком сжал трепетавшее сердце. Медленная смерть в невообразимой агонии. После чего этот выскочка спокойно завладеет Кругом.

Вот почему неизвестный Джек не убил его в пятницу вечером. Чтобы он целый месяц мучился от боли и ужаса перед страшной смертью.

— Подумать только, я же был совсем рядом! — Адриан скрипнул зубами. — Если бы знал… — Он взмахнул перед собой огромными кулаками.

— Ему не победить! — вскричал Илай. — Он думает, будто, украв нашего агнца, помешал церемонии в этом цикле. Не догадывается о дочке той самой Ди Лауро — до вчерашнего дня мы сами о ней не знали. Его еще можно побить.

Он схватил телефон, набрал номер пейджера Стросса, велел перезвонить. Телефон зазвонил через пару минут.

— Есть успехи? — рявкнул Илай, как только узнал голос Фреда.

— Кое-какие. Дело идет не так быстро, как хочется. Что случилось?

Илай поведал о последней выходке агрессора, умолчав о своей теории по поводу его планов.

— Что предпринимаешь? Чем занят?

— Пожалуй, лучше говорить не буду, — ответил детектив. — Этот парень слишком много знает. Откуда тебе известно, что твой телефон не прослушивается?

У Илая сжалось сердце. Это ему даже в голову не приходило.

— Можешь проверить?

— Только не сегодня. У нас тут такая запарка, что я буду в нужном месте не раньше завтрашнего вечера.

Плохо. Надо знать немедленно. Илая осенила мысль.

— Сообщи о положении дел по факсу.

— Что?

— Ты слышал. Напечатай и пришли. Пользуйся любым шифром — я тебя вполне понимаю, — но обязательно напиши. Оригинал уничтожь, я сожгу копию, и никто, кроме нас, не узнает.

На другом конце возникла пауза.

— Ладно, — наконец согласился Стросс. — Можно, пожалуй. Только ты непременно сожги.

— Спички уже приготовил.

Илай продиктовал номер своего личного факса и положил трубку. Через двадцать минут аппарат звякнул, и из него выползло краткое нацарапанное каракулями сообщение.

«Наш друг финансист просмотрел чеки, выписанные со счета леди, лагерного среди них нет. Просматривает кредитки, на что уйдет больше времени. К завтрашнему вечеру буду знать и сообщу по факсу. Сожги!»

Вечный параноик Стросс даже не подписался.

Илай передал листок Адриану:

— Найди спички, выполни его просьбу.

Проверка счетов и кредиток… очень умно. Для чего прочесывать тысячи летних лагерей в поисках конкретного ребенка, когда можно заглянуть в платежные бумаги матери? Конечно, у Большого Брата есть свои недостатки, но в данном случае он просто дар Божий.

Илаю стало чуть лучше. Завтра вечером будет известно местонахождение агнца, можно подумать, как лучше заманить малышку. Если все пройдет удачно, к рассвету они ее получат.

Лайл стоял в торжественной позе на нижней ступеньке подвала, вымытый, выбритый, в черном костюме. Ифасен готов отправиться в Форест-Хилл.

— Ну, как я выгляжу?

Чарли оглянулся из ямы:

— Прямо волк перед охотой на овечек.

— Большое спасибо.

Лайл вообще-то не отказался бы от такого сравнения, хотя знал, что брат относится к нему иронически.

— Джек звонил, — сказал он. — Предупредил, что задержится. Хочет перед возвращением перекусить.

Может быть, отдохнешь до его появления? Потом я приду, втроем пару часов поработаем.

Чарли покачал головой:

— Нет. Я тебе два дня обещал, так и сделаю. Чтоб ты меня обманщиком не обзывал. Катись. Я один буду вкалывать.

— Чарли…

— Вали, старик. Как чего-нибудь найду, звякну. Если к полуночи ничего не найдем, сваливаем. Такой был уговор, правда? Правда?

— Правда, — вздохнул Лайл.

Надо было б, конечно, перенести выступление в женском клубе или совсем отменить. Для чего приманивать новых рыбок, даже самых жирненьких, если дело завтра прикроется? Не стоило заключать договор с Чарли, или следовало хотя бы выторговать не два дня, а три.

Хватит ныть, приказал он себе. Сегодня мы найдем Тару. Я знаю.

Дамочки из Форест-Хилл передерутся, как кошки, записываясь к нему на сеансы.

С холодным сандвичем в фольге под мышкой Джек зашел к Хулио. После рабочего дня собиралась толпа, дым густо висел в воздухе. Направляясь к дальнему столику, он махнул хозяину, выставив палец с просьбой чего-нибудь плеснуть.

Через минуту Хулио поставил на стол откупоренную бутылку «Роллинг рок» с длинным горлышком, встал, наблюдая, как Джек разворачивает промасленную фольгу. Послышался уксусный запах. Завернув к «Маме и папе Костин» в соседнем квартале, он на бегу схватил из холодильника готовое сооружение из губчатого хлеба с рублеными мясными субпродуктами, увенчанными сырообразной субстанцией, которая и за сто миль не видала корову. Зато быстро и сытно.

— Слушай, друг, люди увидят, подумают, будто сюда надо со своей едой приходить.

Джек сделал долгий глоток пива. Чертовски вкусно Он заскочил домой, принял душ, переоделся в чистые джинсы, свежую футболку от братьев Оллмен, купленную на распродаже, почувствовав себя наполовину новым человеком, вновь готовым копать.

— Никто не увидит, а я слишком голоден, слишком спешу, чтобы ждать твоих крылышек и прочих конечностей.

Коротышка ощетинился, напряг впечатляющие бицепсы.

— Эй, мы подаем лучшую еду, какую можно купить за деньги!

— На автоответчике сказано, у тебя что-то есть для меня?

Пока Хулио выуживал конверт из заднего кармана, Джек впился зубами в сандвич. Паштет со вкусом подсолнечного масла и уксуса. Замечательно. По крайней мере, голод утолит.

— Старик утром забросил. — Хулио поднес конверт к носу. — М-м-м… Деньгами пахнет.

— Какой старик?

— Тот, что в воскресенье с тобой тут встречался.

Джек чуть не подавился сандвичем, вскакивая и оглядываясь вокруг.

— Он еще здесь?

— Нет. Зашел и ушел, вот так вот. — Хулио прищелкнул пальцами. — Будто не хотел, чтоб его заметили.

— Проклятье!

— Он тебе нужен?

— Не то слово.

— Обсчитал?

Джек вскрыл конверт, перебрал банкноты. Вроде точно.

— Нет. Просто обязан дать кое-какие ответы.

К примеру, зачем меня нанял и зачем наврал про себя. Возможно, теперь никогда не узнать.

Среди купюр мелькнула желтая бумажка. Он ее вытащил, развернул, прочел написанную от руки записку.

«Спасибо за заботу о брате. Эдвард».

Шутит или серьезно? Невозможно сказать. Несмотря на огорчение, Джек подавил желание скомкать листок и швырнуть в другой конец зала. Вместо этого снова свернул и положил в конверт.

— Слушай, — спохватился Хулио, — Барни его, по-моему, знает. Мне послышалось, проворчал: «Ох-ох-ох, поглядите-ка, кто пришел». Что-то вроде того.

— Да? — Джек пристально оглядел зал. Барни обычно торчал с Луи у стойки бара. — Где он?

— На работе. В ночной смене на этой неделе. Утром явится.

— И я тоже. — Он отправил в рот остатки субпродуктов, запил остатками пива и встал. — Побегу. Не отпускай завтра Барни до моего прихода. Корми, пои за мой счет, делай что хочешь, только пусть дождется.

Джек направился к выходу, чувствуя определенное удовлетворение. Оставались еще два вопроса: действительно ли Тара Портмен закопана под Менелай-Мэнор и кто его нанял для слежки за Илаем Беллито. Будем надеяться, завтра утром придут ответы на оба.

Даже сквозь тяжелый ритм музыки «Пойнт оф Грейс» Чарли услышал шум и перестал копать. Где-то наверху… Громкий стук, хлопки, как будто захваченный ритмом гигант топает ногами по дому.

Он бросил лопату, взобрался по лестнице, успел увидеть, очутившись на кухне, как окна шумно захлопываются сами собой. Потом грохнула задняя дверь.

На секунду мелькнула паническая мысль, что его кто-то запер. Чарли метнулся, схватился за ручку, повернул — дверь открылась. Он испустил облегченный вздох. Только выпустил — створка снова закрылась.

Что за дела? Видно, то, что раньше распахивало двери и окна, теперь передумало и накрепко все закрывает. Нет, не все. В передней комнате окна закрылись, а парадная дверь нараспашку. Чарли закрыл ее — замок открылся, дверь распахнулась.

Интересно — пару дней назад этот фокус до жути его напугал, а сейчас как бы просто обычное дело. Видно, почти со всем можно свыкнуться.

Чарли было задумался, почему эта дверь открыта, а остальные закрыты, потом решил, что это его не касается. С завтрашнего утра ему на это плевать. Лайлу тоже.

Он вернулся в подвал к своей яме. Углубился фута на четыре и тут, как во всех прочих ямах, ничего не нашел. Еще фут прокопать — и шабаш.

Как только лопата вонзилась в землю, музыка смолкла.

— Уже теплее.

Чарли задохнулся от ужаса, услыхав за спиной детский голос, уронил лопату, обернулся так быстро, что ноги запутались, и он упал на спину, крикнув:

— Нет! — лежа на холодной земле, глядя на стоявшую перед ним девочку со светлыми волосами в костюме для верховой езды, зная, кто она такая, кто принял ее обличье. — Бес! Иисусе сладчайший, спаси, сохрани!

— От меня? — улыбнулась девочка, накручивая на палец прядь белокурых волос. — Не говори глупостей.

— Сгинь!

С тяжело прыгавшим в груди сердцем он крабом пополз назад на пятках и ладонях.

Лицо девочки сморщилось, голубые глаза весело вспыхнули, раздался мелодичный смех.

— До чего потешно!

— Ты меня не обманешь! Знаю, кто ты есть!

Она шагнула ближе:

— Правда?

Чарли полз, пока не стукнулся в стену затылком. Все. Дальше отступать некуда.

— Ты… ты бес!

Она опять засмеялась:

— В самом деле дурак!

Душа взвыла диким воем. Что делать? Что делать?

Он напрочь лишился рассудка. Не ожидал такого, не приготовился, никогда в жизни не верил, что ему явится бес. Надо было послушаться преподобного последовать его совету, собирать манатки и улепетывать.

Молитва! Конечно! На память пришел 22-й псалом.

Он повысил голос:

— «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох…»

— Долиною смертной тени, — повторила она, оглядываясь и кивая. — Да, там мы и есть. — Девочка указала на яму. — Ты в семи дюймах от моей головы. Копни и найдешь.

Чарли замахал рукой:

— Нет! Меня не обманешь! Ты не Тара Портмен! Она нахмурилась:

— Зачем же тогда ты копаешь?

Вопрос застал Чарли врасплох. В самом деле, зачем? Затем, что заключил сделку с Лайлом. И затем, чтобы…

— Затем, что здесь может быть похоронена Тара Портмен, только ты не она.

Взгляд голубых глаз стал холодным.

— Это я. И я там не одна. — Она кивнула на яму, выкопанную Джеком футах в пяти левее. — На фут глубже найдешь Джерри Шварца. Ему было всего семь. Прямо под тобой в пяти футах Роуз Говард. Ей, как мне, девять лет.

Чарли хотел вскочить, но не смог заставить себя шевельнуться.

Девочка внезапно исчезла, мгновенно очутившись в дальнем углу.

— Вот тут Джейсон Московски.

Чарли сморгнул — она в мгновение ока перенеслась в другой угол.

— А тут Кэрри Мартин.

Указала еще три места, называя имена детей. С каждым разом глаза леденели, в подвале холодало.

Вдруг она оказалась прямо перед ним, и трех футов не будет.

— Нас восемь.

Чарли, прости Господи, начинал верить. Может быть, преподобный ошибся. Может, это никакой не бес. Может, правда взбесившийся призрак убитой девчонки.

Или бес, родня Отца лжи, хочет, чтоб он так думал.

Стало по-настоящему холодно. Дыхание облачками клубилось в воздухе. Он растер голые руки. Пропотевшая футболка примерзла к спине. Свитер валялся возле кучи обломков.

Чарли нерешительно поднялся:

— Свитер возьму, ладно?

— Зачем спрашиваешь? — удивилась она.

Хороший вопрос. Она не угрожает, ничего не делает, а он, просто глядя на нее, становится слабаком.

Чарли схватил свитер с капюшоном, натянул через голову. Лучше, но все равно холодно.

— Хочешь, чтоб мы нашли тебя и других, да? За этим вернулась?

Она отрицательно покачала головой.

— А зачем тогда? — Страх снова вдруг накатил, как грузовик. — За моей душой?

Она засмеялась, словно услышала глупую шутку, однако веселый смех не соответствовал ледяному взгляду.

Рука Чарли наткнулась на значок на рубашке. Что сделал бы Иисус в таком случае?

Очень просто: велел бы духу или бесу убраться восвояси. Хоть у него самого нет такой силы, все-таки стоит попробовать.

— Уходи, откуда пришла! — крикнул он.

Девочка заморгала.

— Я не знаю, откуда пришла.

Чарли удивился:

— Врешь! С небес или из ада, одно или другое. Должна знать!

— Не помню, — покачала она головой.

То ли правду говорит, то ли врет… Он не собирается тут валандаться, выяснять. Либо она уйдет, либо он. Прямо по лестнице. Вот что сказал бы Иисус: сторонись зла в любое время дня и ночи.

Чарли начал пробираться сторонкой, а она исчезла и снова возникла у лестницы.

— Ты пока не уйдешь.

— Почему?

— Можешь испортить дело.

Если кинуться на нее, что потом? Свалить с ног? Если это настоящая девочка — без проблем. Жалких семьдесят фунтов. Только она не настоящая. Даже не знаешь, есть ли чего сбивать. Может, просто пройдешь сквозь нее. А вдруг она сквозь него пройдет и застрянет внутри? Страшно подумать.

Чарли с содроганием отступил. Девчонка его запросто кинула и еще высекла. С ней ничего не сделаешь.

— Чего ты от меня хочешь? — Собственный голос ему не понравился — писклявый, ноющий, жалобный.

Она вытаращила глаза:

— От тебя? Ничего.

— Тогда…

Она махнула рукой, и он замолчал, не в силах выдавить ни звука.

— Помолчи теперь. Я кое-кого поджидаю, не хочу, чтоб ты ее спугнул.

Неожиданно снова ожили голоса «Пойнт оф Грейс».

Джиа сразу услышала голоса, шагнув в дверь. Детские голоса, плач, отчаянный, жалобный, разрывающий сердце… Узнала приемную для клиентов в Менелай-Мэнор, голоса слышатся со второго этажа. Взбежав по лестнице, очутилась в длинном коридоре с дверями по обе стороны. Дверей всего восемь. Голоса зазвучали громче — чем дальше по коридору, тем громче и громче. Все двери, кроме одной, открыты, за каждой посреди пустой комнаты стоит ребенок — мальчик или девочка, — всхлипывает, зовет маму. Джиа с перехваченным горлом хотела забежать, утешить и не могла остановиться, неудержимо стремясь к закрытой двери в конце коридора. Замерла перед ней, не успела нашарить ручку, как дверь широко распахнулась, Тара Портмен, в окровавленной кофточке, с полным ужаса взглядом, крикнула: «Помоги! Помоги! Случилась беда! Иди сюда! Сейчас же иди!»

Она вздрогнула и очнулась, еще слыша в ушах слово «иди», огляделась в потемневшей спальне. Солнце за окном садилось, быстро сгущались сумерки.

Заснула… Плохо спала прошлой ночью. Сны обычно не запоминаются, кроме очень тяжелых. Видно, беременность добавляет усталости. Впрочем, несмотря ни на какую усталость, она не собиралась следовать совету Джека прилечь отдохнуть, пока не стали закрываться глаза. Наконец разрешила себе прикорнуть ненадолго, всего на несколько минут… И увидела страшный сон. Что там было? Кажется, Менелай-Мэнор…

Джиа разом вскочила, все вспомнив: испуганное лицо Тары, кричавшей, что с кем-то случилась беда, призывающей ее на помощь. Сейчас же иди…

Джек?

Охваченная тревогой, она побежала по темному дому на кухню, где на дверце холодильника висел под магнитной защелкой номер его сотового, набрала, механический голос сказал: абонент недоступен. Включив свет, схватила сумочку, вывалила на стол содержимое, отыскала среди всякого хлама брошюру Ифасена, нашла телефон Менелай-Мэнор, позвонила, слыша длинные гудки, потом голос автоответчика Кентонов. Бросила трубку, не сказав ни слова.

Неизвестно, то ли кто-то действительно попал в беду, то ли это был просто сон, но ужасное предчувствие несчастья не покидало ее. В любом случае нельзя сидеть на месте. Конечно, она обещала держаться подальше, однако, если с Джеком что-то стряслось, надо быть рядом. Так или иначе, надо ехать и выяснить. Несмотря ни на какие обещания, необходимо ехать в Менелай-Мэнор. Сейчас же.

Она снова схватила трубку и вызвала такси.

Уступив побуждению забежать к Джиа, Джек вышел из поезда на станции «Пятьдесят девятая улица» и пошел к Саттон-сквер. Целый день ее не видел.

Имея ключ, все равно постучал, и еще раз, не получая ответа. Странно. Свет горит… Открыл своим ключом, вошел, увидел включенную сигнализацию, понял, что Джиа нет дома. Набрав код, отключил систему охраны, постоял в прихожей, гадая, куда она подевалась. Может, после предупреждения, что он не придет обедать, отправилась одна в ресторан? На нее не похоже…

Джек прошел по коридору на кухню взглянуть, не оставлена ли записка, и замер на месте, видя на столе брошюру Ифасена.

Ох, нет! Она обещала держаться подальше от дома. Неужели…

Он схватил телефон, нажал кнопку повтора последнего звонка, услышал автоответчик Лайла.

Точно. Отправилась в Менелай-Мэнор. Наверно, уже там.

Он ринулся к входной двери. Нехорошо. Джиа не нарушила бы обещания без дьявольски веской причины. Произошло что-то очень плохое.

Джиа нерешительно остановилась при виде темной фигуры посреди дорожки к парадному Кентонов. Небо безлунное, дом залит светом, словно там званый вечер. Фигура слишком маленькая для Джека, Лайла и Чарли.

Тут она заметила собаку.

Ох, нет, больше не надо!

— Прошу тебя, не ходи, — горячо и в то же время успокоительно молвила женщина. В слабом свете из окон дома было видно, что сегодня она в оранжевом сари. Вместо кольца в ноздрю продета крошечная булавка с драгоценным камнем. — Я тебя предупреждала, а ты не послушалась. На этот раз слушайся.

Джиа разозлилась. Она должна быть там, а не торчать тут, слушая женщину, у которой наверняка не все дома.

— В чем дело? Зачем вы это мне говорите?

Пальцы в серебряных кольцах перебирали длинную косу, переброшенную через плечо.

— Потому что тебе опасно входить в этот дом.

— Я это от вас уже слышала, но со мной ничего не случилось.

Черные глаза пронзили ее.

— Не хочешь о себе подумать, подумай о ребенке, которого носишь.

Потрясенная, Джиа попятилась.

— Что? — Откуда она знает? — Кто вы такая?

— Твоя мать, — ответила она обыденным тоном, как нечто само собой разумеющееся. — Матери знают подобные вещи.

Ясно — сумасшедшая. Джиа на миг дрогнула при упоминании о ребенке, но это фантастическая случайная догадка. Впрочем, с сумасшедшими никогда нельзя спорить.

— Спасибо за заботу, — сказала она, повернув к дому, — мне действительно нужно зайти туда.

Женщина шагнула ближе.

— Пожалуйста, — умоляюще проговорила она в искренней тревоге, вцепившись в косу обеими руками, — не ходи. Особенно сегодня.

Джиа замедлила шаг. В душе что-то криком кричало, требовало прислушаться. Но это невозможно, когда в доме Джек. Вдруг с ним что-то случилось? Она заставила себя взбежать на веранду, влетела без стука в открытую нараспашку парадную дверь, захлопнула ее за собой и почувствовала…

…что ее с нетерпением ждут.

Странно… Дом словно непомерно обрадовался ее приходу. Быть не может. Скорее всего, просто чувствуется облегчение, что удалось отделаться от сумасшедшей.

— Эй! — окликнула Джиа. — Джек! Лайл! Чарли!

И услышала музыку. Слов не разобрать, но звучит что-то приятное, душевное. В подвале… Она заспешила по лестнице, остановилась, увидев разгром. В подвале будто бомба разорвалась — стенная обшивка сорвана, бетонный пол разбит, обломки свалены в кучу, в земле кругом раскопаны ямы…

У дальней стены скорчился Чарли, испуганно машет руками, шевелит губами, не произнося ни слова. Что хочет сказать? Вид абсолютно безумный. Сперва индианка, теперь он… Все, что ли, с ума посходили?

— Чарли! Где Джек?

Музыка смолкла, и в тот же миг Чарли обрел дар речи, ткнул пальцем влево:

— Джиа! Она… тут!

Джиа шагнула в подвал и охнула, заметив маленькую девочку.

— Тара? — После визита к отцу, поведавшему ее историю, показавшему фотографии, казалось, будто она давно ее знает. — Это действительно ты?

Светловолосая головка кивнула.

— Привет, мама.

Мама? Какой-то сплошной бред.

— Нет, я не твоя мама.

— Знаю.

— Тогда почему…

Чарли оттолкнулся от стены, рванулся к ней:

— Уходи! Она тебя ждет!

— Успокойся, все в порядке. — Несмотря на холод и сырость в подвале, Джиа было тепло и приятно. — Я не боюсь. Где Джек?

— Они с Лайлом оставили меня тут одного. Потом она явилась. — Чарли кивнул на Тару.

— Моя мама… — нахмурилась Тара, — обо мне больше не думает.

— Она не может, детка…

— Знаю. — Слово было сказано равнодушно, без всяких эмоций.

Чарли холодной дрожащей рукой схватил Джиа за локоть, захрипел едва слышно:

— Чешем отсюда. Если она нас выпустит.

Джиа взглянула на Тару:

— Ты ведь не собираешься нас тут держать, правда?

Девочка печально улыбнулась:

— Я хочу, чтоб мама ненадолго осталась.

— Нет! — крикнул Чарли. — Мертвым нечего делать рядом с живыми!

— Может быть, выйдешь? — предложила Джиа. — Я останусь.

— Еще чего. — Он мотнул головой. — Без тебя никуда не пойду. Тут плохо… она плохая. Не видишь?

Джиа стало его жалко. Весь прямо трясется от страха. Она, как ни странно, была абсолютно спокойна. Трудно поверить, что говорит с духом убитого ребенка, совершенно не чувствуя страха. Потому что понимает бедную пропащую душу, знает, что ей нужно.

— Со мной все будет в полном порядке.

Чарли снова покачал головой:

— Либо оба уйдем, либо оба останемся.

— Я тебе вот что скажу. — Она взяла его под руку, повела к лестнице. — Давай оба поднимемся, а потом я спущусь на несколько минут.

Дойдя до ступеньки, Джиа остановилась — не по своей воле, а словно наткнувшись на невидимую стену. И оглянулась с дурным предчувствием:

— Тара?

— Не уходи. — Девочка надула губы. — Я хочу, чтобы мама осталась.

Вот в чем дело. Ей нужна мать.

В душе взыграли материнские чувства, стремление утешить, утолить нужду. Впрочем, надо быть реалисткой.

— Слушай, Тара, — медленно, мягко заговорила она, — знаю, тебе нужна твоя мама, но она не может прийти. Я не способна ее заменить, но если еще чем-нибудь…

Тара покачала головой:

— Нет. Ты не понимаешь. Мне не нужна мать.

Джиа озадаченно взглянула на нее:

— А что тебе нужно?

Все вдруг все изменилось. Нахлынула холодная волна, на лице Тары вместо милой невинности возникло выражение злобной ярости. Она оскалила зубы.

— Я хочу быть матерью.

Земля вдруг провалилась под ногами у Джиа, она вскрикнула и вместе с Чарли полетела в открывшуюся черную яму.

Выходя из такси, Лайл сразу почуял нечто необычное. Увидев бегущего по тротуару мужчину, напрягся, готовый нырнуть обратно в машину, и тут узнал Джека.

— Эй! Что за спешка?

Тот затормозил рядом, шумно, но не слишком тяжело дыша.

— По-моему, Джиа здесь.

— Зачем ей… — Лайл прикусил язык. — Ладно. Давай посмотрим.

Оба зашагали к дому.

— От самого Манхэттена бежал?

— Нет, только от подземки.

— Почему такси не взял?

— В подземке в такой час быстрее.

Глядя на него, Лайл отметил, что контур больше не расплывается. Может быть, новая необычная сила пропала или только в доме работает. Впрочем, чем ближе к дому, тем сильней кажется, будто что-то неладно. Непонятно, в чем дело…

— Будь я проклят! — Он замер на месте, вытаращив глаза.

Джек тоже остановился.

— Что?

— Окна… двери… закрыты! — Лайл расхохотался. — Замечательно! Теперь и кондиционер можно ставить.

— Не нравится мне это, — заметил Джек и пошел вперед.

— Почему? Может быть, то, что там завелось, вернулось восвояси.

— Сомневаюсь.

Лайл шагал следом за Джеком, который ступил на первую ступеньку веранды, отлетел и едва не упал на спину.

— Ты чего? Поскользнулся?

Однако сам Лайл не сумел дальше сделать ни шагу, уставившись на свою ногу, зависшую в воздухе над первой ступенькой. Чувствуя холодок на спине, попробовал силой ее протолкнуть — безуспешно. Ледяные пальцы стиснулись в животе.

— О боже, — охнул он. — Ух ты! Что за дерьмо?

— Не знаю.

Джек ткнул кулаком в воздух — и кулак не прошел. Лайл повторил тот же номер, почувствовав резкую боль в плече.

Все равно что бить в стенку. Нет, не бить — нет отдачи. Рука просто… остановилась. Бей с любой силой, ни на миллиметр не продвинешься.

Он оглянулся на Джека, который отошел назад, наклонился, взял камень и бросил. Камень по дуге полетел к дому, завис в воздухе, упал на землю.

Джек с утробным ревом разбежался, бросился, шарахнулся назад.

— Эй, полегче!

— Там Джиа!

— Неизвестно.

— Известно, черт побери! Вот что надо было Таре — заманить туда Джиа одну!

— Она не одна, а с Чарли… — Сердце оборвалось, замерло. — Господи помилуй, с Чарли! Что там происходит, как думаешь?

— Не знаю… Наверняка ничего хорошего, раз дом опечатан. Проверим со всех сторон.

И с других сторон то же самое. Они обошли вокруг дома, толкаясь и швыряя камни в окна, в заднюю дверь. Любой прохожий принял бы их за подвыпивших хулиганов. Кричали, звали Джиа и Чарли, не получив ответа.

В гараж вошли свободно, а в дом через гаражную дверь не попали.

Лайл привалился спиной к непроницаемой воздушной стене и почувствовал себя очень плохо. Такого не может — не должно быть. Что в этом мире творится?

Джек, побагровев от усилий, пытался пробить барьер ручкой метлы.

— Ну, дошло до тебя, наконец? Низ вверху, верх внизу, нерушимые законы нарушены, невозможное возможно. — Он рыкнул в отчаянии, швырнул метлу через весь гараж. — Добро пожаловать в мой мир.

Лайл заметил у стены лестницу.

— Слушай, может, сверху влезем?

— Не тратьте зря время, не выйдет, — произнес женский голос.

Лайл оглянулся на индианку в оранжевом сари. Черные глаза женщины и стоявшей с ней рядом огромной немецкой овчарки были устремлены на Джека.

— Почему?

— Стена далеко уходит.

— Куда? — спросил Джек.

— В вечность.

Кто эта женщина и откуда явилась?

— Откуда вы знаете? — спросил Лайл.

— Знаю. Он поверил.

— По-моему, не просто знаете. — Джек шагнул к ней и остановился, услышав рычание пса.

Она сверкнула на него глазами:

— Разве я не предупреждала, что этот дом опасен для тебя и твоей женщины? А вы оба слушать не пожелали!

Почему я об этом ничего не слышал? — удивился Лайл.

— Предупреждали. Видно, надо было послушаться. Ну и что? Напоминание «я же вам говорила» не решает проблему. Если вам столько известно, скажите, что там происходит.

— Твоя женщина и ребенок в смертельной опасности.

Ребенок? Джиа беременна? Лайл видел, как Джек обмер с испуганным видом, что он прежде считал невозможным.

— Откуда… Ну ладно, не важно… В какой опасности? Почему?

— «Почему» не имеет значения. Причина изменилась. Но опасность смертельная.

У Лайла пересохло во рту.

— А Чарли?

Индианка не оглянулась на него.

— Любой в этом доме в смертельной опасности. Откуда ей известно? Либо она ошибается, либо не в своем уме.

Джек, похоже, купился, завертелся, взмахнул кулаками, вот-вот взорвется.

— Должен быть способ прорваться! Должен!..

Женщина не сводила с него глаз, обращая на Лайла не больше внимания, чем на неодушевленный предмет.

— Надо либо получить разрешение, либо отступиться.

— Получить разрешение? Как?

— Не знаю. Может быть, предложить обменять твою женщину на нечто более ценное.

Джек ничего не сказал, просто стоял, тараща глаза.

— А именно? — спросил Лайл. Чарли тоже в опасности. Чего для родного брата не сделаешь? — Посоветуйте, что предложить взамен, и мы это раздобудем, будь я проклят.

— Не что, а кого, — пробормотал Джек и направился к двери с глазами горящими странным огнем, столь угрожающим, что Лайл чуть не попятился. — Причем я его знаю. Пошли.

Лайла вдруг осенила догадка, о ком идет речь, и он жутко обрадовался, что не о нем самом.

— Как ты там? — спросил Чарли, стоя рядом на четвереньках.

Джиа приземлилась на левую ногу сильней, чем на правую, и чувствовала боль. Попробовала наступить, прислонившись спиной к земляной стене. Ничего.

— Кажется, все в порядке. — Она отряхнула джинсы. — А ты?

Чарли легко поднялся.

— Цел.

Сверху шел свет. Джиа, подняв голову, увидела потолок подвала, но кругом одна земля. Они с Чарли упали в яму-колодец глубиной футов десять и пять шириной.

Ее охватила паника — стены как бы наклонились, сдвинулись… Она закрыла глаза, стиснула зубы, пережидая ужасный момент. Никогда не страдала клаустрофобией, впрочем, и в колодцы никогда раньше не падала.

— Тара! — крикнула она. Из пересохшего горла вырвалось какое-то карканье. — Тара!

Нет ответа.

— Зачем ты это сделала? Мы тебе не желаем ничего плохого. Хотим отдать твоего убийцу под суд. Пожалуйста, выпусти нас!

Наверху стояла тишина.

Джиа с тяжело колотившимся сердцем принялась ощупывать гладкую круглую стену. Земля плотно утрамбована, никаких выступов и углублений для рук и ног.

Она оглянулась на Чарли, который деловито оглядывался, тараща глаза, потом облизнулся, уткнулся правой подошвой в одну стену, обеими ладонями в другую, подтянул левую ногу, полез дюйм за дюймом к свету и свободе.

Прополз полфута, руки соскользнули, он упал на четвереньки, как кошка. Не говоря ни слова, еще раз попробовал с тем же результатом. Встал, прислонился к стене, запрокинул голову, закрыл глаза, тяжело дыша.

— Господи, молю Тебя, дай мне сил. Пожалуйста!

На сей раз удалось подняться почти на фут. После очередного падения Чарли сел к стене, уронил голову на колени — олицетворение отчаяния.

— Будь стенки на фут ближе, хоть на полфута, вылез бы. Точно.

— Ничего, — ласково сказала Джиа. — У тебя и так здорово вышло.

— Да не так уж и здорово. — Он встал и посмотрел на нее. — Мы в ловушке.

Она снова взглянула вверх. Не встать ли Чарли на плечи? Нет, до краев все равно не достать.

— Может, Тара нас выпустит, хорошенько подумав.

— А когда это будет? И вообще, зачем она нас сюда зашвырнула?

Джиа пожала плечами:

— Не знаю. Может, просто хотела с дороги убрать.

— Нету смысла.

Джиа согласилась, но стоит ли ждать от призрака здравого смысла? Достаточно вспомнить дикую фразу, прозвучавшую перед тем, как разверзлась земля: «Я хочу быть матерью». Что это значит? Как она может стать матерью? Она мертва. Видно, это ей не мешает желать невозможного.

— По крайней мере, мы целы. — Она ткнула пальцем в свою сумку, лежавшую на земле, свалившись с плеча при падении. — И с голоду не умрем. У меня там пара калорийных батончиков и… — Джиа бросилась к сумке. — Боже мой! Сотовый!..

Порывшись в сумке, выхватила телефон, включила… Ничего — дисплей не засветился, писка не слышалось.

— Черт, не работает…

Чарли опустился рядом на колени.

— Говорю тебе, мы в ловушке. Она не дала нам подняться по лестнице и, спорю, никому не позволит спуститься. Остается только молиться.

— И надеяться, что Джек догадается, где я. — Джиа проклинала себя, что не оставила записку, думая, будто спешит к нему на помощь. — Как только сообразит, сразу нас вытащит.

Чарли взглянул на нее:

— Можно подумать, что дело решенное.

— В определенном смысле. Он находчивый, неутомимый, меня не оставит в беде. Никогда.

Простая истина пролила бальзам на взвинченные нервы.

— Дела пока не видно. Это просто надежда.

— Нет… вера, — улыбнулась Джиа и вновь оглядела земляные стены. — Тем временем мы сами должны что-то делать. — Она протянула руку, дотронулась до значка на свитере Чарли. — «Делай то, что сделал бы Иисус». Неплохая мысль в подобной ситуации.

— Правда. Что сделал бы Иисус?

— Я скорее спросила бы, что сделает Джек… Кстати, где Лайл? — вдруг вспомнила она.

— Пошел лапшу вешать на уши какой-то дамской компании. Должен бы уже вернуться.

— Надеюсь, ты веришь, что он сделает все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда, правда? Что сделает Лайл?

Чарли отвел глаза.

— Все возможное. Он еще никогда меня не бросал и сейчас не бросит… — Чарли слегка замялся. — Что бы там ни говорил.

— Я тебя не совсем понимаю.

— Долгая история.

— Кажется, у нас есть время.

Чарли смущенно покачал головой:

— Не хочется рассказывать.

Он сложил перед собой руки, склонил голову, читая молитву, Джиа принялась пристально разглядывать стены. Вспомнила, как Джек однажды предложил заняться скалолазанием, а она его высмеяла. В последнюю очередь согласилась бы тратить свободное время, ползая, словно муха, по стенкам. Зря отказалась. Толку все равно было б мало, когда нет никаких зацепок для рук, но хотя бы…

Что это?

В стене дюймах в шести над головой что-то блеснуло. Не сводя глаз с того места, она дотянулась, пощупала. В земле торчало что-то твердое, на ощупь металлическое. Попробовала раскопать, но земля слишком твердая.

— Чарли, я что-то нашла.

Он мигом вскочил:

— Чего? Где?

— Какая-то железка.

Непонятный предмет оказался прямо перед глазами высокого парня.

— Больше похоже на медь, на латунь… Какой-нибудь обломок после ремонта.

— Давай выкопаем. Вдруг пригодится, кто знает?

— Ладно, поглядим.

Чарли начал рыть землю руками, Джиа снова полезла в сумочку, отыскала и сунула ему пилочку для ногтей.

— Вот, попробуй.

Он долбил землю пилочкой, выгребал пальцами, и вскоре показался металлический стержень. Наконец возникла возможность схватиться за кончик.

— Ну, давай, — бормотал Чарли, расшатывая железку в осыпавшейся со всех сторон земле, — есть!

Стержень внезапно выскочил, Чарли отлетел к противоположной стене. Стряхнул с предмета землю, поднял повыше…

— Крест! — охнула Джиа.

Памятный крест без верхнего выступа. Точно такой, как углубления в стенах после водоворота. Горизонтальная перекладина слегка согнутая, перекрученная, то ли никелевая, то ли серебряная, а вертикальная — медная.

Чарли не сводил с него глаз.

— Должно быть, крест тау из тех самых плит в стенке. Наверно, их выломали и закопали. А мы нашли… — Он высоко поднял крест. — Это знак!

— Это инструмент, которым можно копать!

— Копать? По-моему, мы и так глубоко.

— Не вниз! Выкопаем в стенке ямки и вылезем.

— А я и не подумал, — ухмыльнулся Чарли, схватился за горизонтальную перекладину, вонзил крест в стену. Земля поддалась. — Есть! Пошло! Мы еще побьем это самое привидение!

— Черт! — Джек разогнулся, отошел от двери. — Засов не поддается. Придется рискнуть.

Рискнуть? По мнению Лайла, они уже достаточно рискуют. Он стоит в носках на крыше в Сохо, пока его компаньон пытается залезть в дом. У всех на виду, как на сцене. Луны, правда, нет, но город сияет огнями. Если кто-нибудь из живущих в соседних домах просто выглянет в окно верхнего этажа, то сразу увидит, как они взламывают чердачную дверь. Один звонок в службу 911, и их арестуют за проникновение со взломом и бог весть за что еще.

Тем не менее лучше бы сейчас поймали, чем после завершения дела. Обвинение в похищении человека гораздо серьезней.

Полчаса назад Джек оставил Лайла в баре Хулио, через несколько минут вернулся, переодетый в другую одежду, со спортивной сумкой, где звякали и громыхали какие-то металлические инструменты. Приехали сюда в его машине, остановились поблизости. Джек пару минут постоял на противоположном тротуаре, разглядывая здание, потом пошел дальше. Через полквартала влезли по пожарной лестнице на крышу, перебрались с нее на другую, на третью, добравшись, наконец, до нужного дома. Хорошо, конечно, переодетому Джеку, а Лайл по-прежнему в парадной рубашке, костюмных брюках и черных кожаных туфлях, ни много ни мало. На последней крыше Джек велел ему разуться.

Если это не риск, то что же?

Джек задрал свитер, разматывая намотанную вокруг туловища длинную нейлоновую веревку. Это еще откуда?

Он протянул конец Лайлу, шепнув:

— Привяжи вон там к вентиляционной трубе.

Лайл больше привык отдавать приказания, чем выполнять, однако представление устраивал Джек, поэтому он доверился его опыту. Похоже, парень знает, что делает. С любым другим подобная вылазка укрепила бы узы дружбы, но Джек сильно переменился, покинув Менелай-Мэнор. Умолк, замкнулся в себе, общительность и веселость исчезли, сменившись холодным отточенным мастерством под непроницаемой маской. Целеустремленный мужчина, намеренный любой ценой принести домой добро. Лайл его даже немножко побаивался. Он словно запер все теплые человеческие эмоции в маленьком заднем чулане, обнажив неприкрытую темную грубую сторону.

— Зачем?

— Надо лезть по стене.

У Лайла сжалось сердце. Он подошел к парапету, посмотрел вниз. Третий этаж. Все равно что в окошко выпрыгнуть. Переждав приступ головокружения, оглядел стену, вопреки ожиданию не кирпичную, а гладкую, с железной обшивкой и скульптурными колоннами.

— Ты с ума сошел. Тут ухватиться не за что!

— Угу. Старый броненосец, настоящий сукин сын.

В животе грянуло землетрясение, докатившись до рук и до ног.

— Я… наверно, не смогу, Джек. — Фактически, через край абсолютно точно не перелезть.

Джек сурово взглянул на него:

— Хочешь меня бросить?

— Нет, просто… высоко…

— Думаешь, я на стену тебя потащу? Ни в коем случае. Будешь тут стоять, присматривать за веревкой и за трубой, чтоб не выскочила.

Лайл вздохнул с облегчением. Это ему по силам.

Джек натянул рабочие перчатки, взял у него веревку, привязал к вертикально торчавшей из крыши стальной трубе, проверил узел, скользнул к парапету, сел на краю.

— Даже неизвестно, дома ли он, — заметил Лайл.

— Неизвестно. Но на третьем этаже, где, по-моему, располагается спальня, темно, а на втором кругом свет горит, телевизор включен.

— Откуда ты знаешь?

— Свет другой, — нетерпеливо объяснил Джек. — Кроме того, после нашей последней встречи он не склонен к прогулкам. — Он взглянул вниз. — План такой…

Лайл выслушал, кивая, помог ему перелезть через край. Поглядывая то на Джека, то на трубу, он наблюдал, как тот спускается по железной стене, останавливается у расположенного прямо под ним окна. Внизу проезжают машины, спешат пешеходы…

Пожалуйста, вверх не смотрите!

Джек поставил ногу на подоконник и поднял оконную створку. Отлично — окно не заперто. Впрочем, кто запирает окна третьего этажа? Особенно летом.

Джек исчез в оконном проеме, через секунду вылетел свободный конец веревки. Лайл быстро ее вытянул, отвязал другой конец от трубы, смотал, вернулся к чердачной двери, сунул моток в спортивную сумку Джека. Следуя полученным инструкциям, натянул латексные перчатки и принялся ждать, когда дверь откроется изнутри.

Джек тоже сменил рабочие перчатки на латексные и шепнул:

— Сейчас все решится. Если Беллито один, наша взяла. А если с ним тот самый громила, про которого я рассказывал…

Он полез в сумку и вытащил пистолет с каким-то тусклым покрытием. Лайл не особенно разбирался в оружии, но узнал однажды виденный полуавтомат, предположительно девятимиллиметровый. Точно можно сказать лишь одно: толстая цилиндрическая насадка на конце ствола — это глушитель.

Он поежился при виде оружия, с которым Джек слишком легко обращался.

Дома мысль обменять убийцу Тары на Джиа и Чарли казалась простой и прекрасной. Но чем дальше они уходили от сюрреализма, царившего в Менелай-Мэнор, погружаясь в знакомую суровую реальность Манхэттена, тем безумнее выглядела идея захватить убийцу детей — предполагаемого, в отсутствие неопровержимых доказательств, — в его собственной квартире.

А тут еще… пистолет.

Лайл тяжело сглотнул.

— Ты же не собираешься стрелять, правда?

— Собираюсь, если понадобится, — равнодушно ответил Джек. — Мертвец нам ни к чему, мне он нужен живой. Но я на все пойду, чтобы его достать. — В Лайла впились не утренние светло-карие, а темные холодные глаза. — Может, тут обождешь?

— Нет. — Чарли заперт в доме, как в ловушке. Брат. Кровный брат. Надо помочь Джеку, а потом уже думать о нравственности и законе. — Я далеко зашел. Пойду дальше.

Джек кивнул.

— Хочешь «глок»?

«Глок»? Ах да, пистолет.

— Лучше не надо.

— Ну, все равно не стоит с пустыми руками идти.

Он снова полез в сумку, вытащив знакомую Лайлу вещь — черную кожаную дубинку.

— Умеешь обращаться?

Тот только кивнул. Он совсем не умел обращаться с дубинкой, сильно сомневаясь в собственной способности хоть кого-нибудь стукнуть по черепу утяжеленным концом, но взял ее и сунул в карман.

Потом Джек вытащил липкую ленту, оторвал несколько длинных, несколько коротких полос, сунул себе под свитер.

Наконец все было готово. Джек передернул пистолетный затвор, подхватил сумку и начал спускаться по лестнице.

— Эй, стой, — шепнул Лайл, кое-что вспомнив. — Может, маски наденем? Какие-нибудь чулки или что-нибудь вроде…

— Зачем?

Странно, что Джек не видит очевидного, все детально продумав.

— Чтоб он нас не увидел.

— Какое нам до этого дело?

— Вдруг Тара не захочет меняться? Тогда останемся с похищенным, который нас знает в лицо. Пойдет в полицию…

— Не пойдет.

— Почему? Потому что он детоубийца и боится полиции больше, чем мы? Может быть. Но ведь мы привезем его в мой дом, а не в твой. Он узнает, где я живу…

— Не имеет значения.

— Для меня имеет значение, черт побери.

Взглянувшие на него глаза потемнели и похолодели пуще прежнего, и Джек очень медленно проговорил:

— Не имеет… значения.

Смысл этих слов сокрушил Лайла, как поезд подземки.

— Ох, слушай, мне как-то не хочется в этом участвовать…

Джек отвернулся.

— Ты и не будешь. Не твоя проблема. Пошли. Возьмем выродка.

Он двинулся вниз по лестнице, Лайл за ним, заторможенный свинцовым комом в желудке. Подстегивала лишь мысль о Чарли.

Спустились в темный коридор с закрытыми дверями с обеих сторон. В щели свет не просачивался. Здесь прохладней. Кондиционеры работают. Пахнет жареным луком. Свет идет с другой лестницы в дальнем конце, оттуда же доносится неестественный смех — развлекательное телешоу.

Джек передал Лайлу сумку и направился к дальней лестнице, выставив перед собой пистолет. Лайл потащился следом. На верхней ступеньке Джек жестом велел обождать и с мучительной медлительностью принялся переступать со ступеньки на ступеньку, ставя ноги на самый краешек у самой стены. Спустился до конца, на секунду скрылся из вида, вернулся, махнул рукой. Лайл в носках — кожаные туфли в сумке — последовал его примеру, держась как можно ближе к стене.

Внизу он огляделся. Они очутились в маленькой столовой почти без мебели. На столе из красного дерева еще стоят обеденные тарелки. Справа кухня, рядом другая комната. Судя по светящемуся компьютерному экрану, нечто вроде кабинета. Справа гостиная с включенным телевизором.

Лайл вздрогнул: в кабинете зазвонил телефон. Посмотрел на Джека в ожидании указаний, но тот уже кошачьим шагом крался к гостиной. Подобрался к двери в тот самый момент, когда из нее вышел мужчина в серых брюках и белой рубашке с воланами вместо манжет, пожилой, шести футов ростом, с бледной кожей, редеющими волосами, неуверенной, словно от боли, походкой. Наверно, тот самый, кто им нужен, — Илай Беллито, о котором рассказывал Джек.

Джек воткнул ему под подбородок глушитель, схватил за волосы на затылке, рванул назад голову.

— Привет, Илай! — тихо прохрипел он. — Клеился нынче к очередному мальчику?

Лайл никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так пугался. Мужчина чуть не упал в обморок от шока и страха, когда Джек толкнул его обратно в гостиную.

— Ч-что… к-как…

Лайл, по-прежнему со спортивной сумкой в руках, последовал за ними, держась на расстоянии. В гостиной большой «сони» — тридцать с чем-то дюймов — крутил старую юмористическую программу.

— Ложись! На пол!

Джек подрубил его под колени, Беллито со страдальчески перекошенной физиономией принял молитвенную позу.

— Нет! Не надо, пожалуйста… Больно!

Телезрители расхохотались.

— Это еще не самое страшное, — все так же тихо предупредил Джек.

Он швырнул его лицом вниз на голый деревянный пол, сел верхом, уперся в поясницу коленом. Беллито утробно стонал.

Лайл упорно напоминал себе, что этот подонок убил Тару Портмен, еще невесть скольких детей… Джек лучше знает, в конце концов, сам был свидетелем похищения мальчика. Конечно, он действует грубо, однако мерзавец того заслуживает…

Джек вытащил короткий кусок пластыря, заклеил мужчине рот, оглянулся на Лайла:

— Иди сюда.

Он нерешительно подошел. Джек подмигнул и сунул ему пистолет.

— Если выкинет фокус, стреляй в ягодицу.

Телезрители снова загоготали.

— Угу. — Лайл прокашлялся. Слюна рот залепила, как клей. — Верное дело. В левую, в правую?

Джек мельком улыбнулся — впервые за нынешний вечер — и выставил ему большой палец. Завернул руки Беллито за спину, связал длинными полосами липкой ленты. Встал, протянул руку, и Лайл охотно вернул пистолет.

— Один готов, — заключил Джек. — Может, найдется еще один. А может быть, и нет.

Будем надеяться, что не найдется. После телефонного звонка и тридцати секунд не прошло, а Лайл за это короткое время из простого мошенника стал уголовным преступником первого или второго разряда. Он просто не создан для перестрелок и мордобоя, для оружия и насилия. Весь трясется от макушки до кончиков пальцев.

Джек ткнул дулом пистолета в сторону Беллито:

— Помоги мне его поднять.

Они с обеих сторон подхватили связанного мужчину под руки, посадили в мягкое кресло сливочного цвета. Беллито морщился от боли, но на Джека это нисколько не действовало.

Лайл вытащил туфли из спортивной сумки, обулся, чувствуя себя гораздо увереннее, чем в носках.

— Здесь еще кто-нибудь есть, Илай?

Беллито не ответил, Джек шагнул ближе, схватил его за волосы, задрал голову так, что они оказались нос к носу.

— Где твой дружок Минкин? Рядом? Кивни — да или нет. Сейчас же.

Беллито отрицательно мотнул головой.

— Он или еще кто-нибудь должен скоро прийти?

Илай подал тот же самый знак.

Джек его выпустил.

— Ладно. Допустим, я поверил. Вытащи дубинку, — велел он Лайлу, — и стой рядом с ним. Попытается встать — усади.

Абсолютно не хочется оставаться наедине с этим типом.

— Куда ты?

— Пройдусь по комнатам. Просто удостовериться. Есть у меня нехорошее подозрение, что Минкин где-то прячется. Может быть, наверху. Не стоит оставлять его у себя за спиной, если он тут. Заодно поищу, во что завернуть этот хлам. — Он оглядел голую гостиную. — Господи боже… Ты про ковры когда-нибудь слышал, Илай?

Джек ушел с пистолетом на изготовку, Лайл вытащил из кармана дубинку и занял позицию за спиной у Беллито, чтобы не смотреть в ледяные глаза. Хорошо, рот заклеен, не слышно ни слов, ни мольбы. Понимает ли он, что это последняя ночь в его жизни?

Вдруг послышался хриплый крик — голос Джека, — эхом донесшийся из другого конца дома.

Что еще, черт побери?

Он крепче стиснул в потной руке дубинку, сердце заколотилось втрое быстрей. Проклятье, надо было взять предложенный пистолет!

И тут Джек влетел в комнату с побелевшим лицом и оскаленными зубами, с пистолетом в одной руке и листком бумаги в другой.

Лайл съежился, взглянув ему в глаза. Невозможно представить, чтобы у человека был такой взгляд… Как у самой Смерти.

Он шарахнулся, когда Джек приставил пистолет к виску Беллито, развернув у него перед глазами бумагу.

— Что это? Кто прислал? — Он бросил листок Илаю на колени, сорвал с губ пластырь, опустил пистолет, целясь в ногу. — Отвечай немедленно, или я разнесу тебе ко всем чертям колени одно за другим, пока не услышу правду!

— Как бы ни хотелось мне видеть Джека, — сказал Чарли, — надеюсь, он прямо сейчас не заскочит. Трудновато было бы объясниться.

Джиа рассмеялась:

— Я даже трудиться не стану. Просто спрошу, где он так долго шлялся.

Сунув носок кроссовки в ямку футах в четырех от дна и до предела вытянув над головой нывшую руку, она копала в земляной стене другую. Чарли пристроился ниже, поддерживая ее ладонями под мягкое место. Он выкопал четыре первые ямки в рекордное время — возможность заняться делом наэлектризовала его, превратив в экскаватор, — последнюю на максимально доступной высоте. Затем пришла очередь Джиа, которую легко подсаживать выше.

— Господи, до чего земля твердая!

Она закрывала глаза, отворачивалась от земли, сыпавшейся под вонзавшимся в стену крестом, тем не менее вся перепачкалась, особенно короткие светлые волосы. Чувствуя себя грязной, липкой, упорно продолжала копать. Они продвигаются, лезут вверх…

Крест на что-то наткнулся. При следующем ударе вновь послышался стук, земля почти не осыпалась.

— Ох… Кажется, камень.

— Ногу в ямку уже можешь сунуть?

Глубина всего дюйма три, не больше.

— Нет пока.

— А если вокруг обойти?

— Вдруг он слишком большой?

Чарли внизу шевельнулся.

— Встань мне на плечи и посмотри. Если слишком большой, выкопаем дыру в сторонке, если нет, попробуем вывернуть.

— Удержишься?

— А то. По башке только камнем не хряпни.

Вцепившись в выкопанную ямку, Джиа нерешительно поставила ему на плечо одну ногу, другую, выпрямила колени, подняла голову, глянула…

…прямо в пустые глазницы детского черепа.

Вскрикнув от неожиданности и отвращения, отшатнулась, потеряла опору, полетела вниз, размахивая в страхе руками, но схватиться было не за что. Чарли чудом умудрился ее поймать.

— Чего там?

— Детский скелет, — всхлипнула Джиа. — Может быть, самой Тары… Ужас! — воскликнула она и расплакалась, думая, что лишь по счастливой случайности это не череп Вики. — Такого никто не заслуживает, особенно ребенок! — Она вытерла слезы тыльной стороной ладони, размазав по щекам грязь. — Какое чудовище…

Земля дрогнула. Чуть-чуть, но Джиа обернулась.

Чарли тоже озирался, оглядывал стены.

— Слышала?

Она кивнула:

— Наверно…

Часть стены наверху откололась, обрушилась, Джиа закашлялась, задохнувшись в облаке пыли, другой кусок рухнул ей на спину, свалил с ног.

— Обвал! Нас засыплет!

Лавина ширилась. Чарли схватил ее за руку, вздернул на ноги:

— Скорей топай! Лезь наверх, пока падает!

Под земляным водопадом Джиа сообразила, что он имеет в виду. Пока колодец осыпается небольшими кусками, есть шанс…

Она вскрикнула — что-то холодное обвилось вокруг щиколотки… детская призрачно бледная ручка… Попыталась вырваться — безуспешно. Маленькие пальцы держали крепко, как стальные щупальца.

Чарли охнул — такая же рука схватила его за ногу. Груды земли вокруг начинали расти, он лихорадочно дергался, стараясь освободиться.

— Это Тара! — крикнула Джиа.

Он выпучил глаза:

— Почему? Мы ей ничего плохого не сделали…

— Тара! — закричала она, тщетно вырывая ступню из безжалостной хватки. — Прекрати сейчас же! Мы тебе не враги…

По-прежнему держа в руке крест, она в отчаянии замахнулась, ударила по руке над запястьем. Крест беспрепятственно прошел сквозь призрачную плоть, а потом…

…рука исчезла. Джиа освободилась.

— Чарли! Крест… помогает!

Он ушел в землю по щиколотки. Она присела рядом, принялась разгребать, раскопала руку, махнула крестом — та пропала.

— Восславим Иисуса! — вскричал Чарли, отскочив в сторону. — Ничто не устоит перед силой креста Его!

В тот же миг другие руки поймали Джиа за одну ногу, потом за другую. Еще две змеями вылезли из стены, ловя ступни Чарли.

Земля посыпалась с удвоенной силой.

Не мешкая Джиа срубила одну и другую, ринулась выручать Чарли, поскользнулась, упала плашмя под обвалившимся комом. В панике на миг подумала, что уже не поднимется, но заставила себя встать на ноги и дотянуться до парня. Задыхаясь, хватая ртом воздух, хлестнула по рукам. Не успел он освободиться, как обоих снова схватили — на этот раз каждого по три-четыре руки.

— Прямо гидра какая-то, — пропыхтела Джиа, обрубая жадные руки. К ним сразу тянулись новые.

— Не знаю ни про каких гидр, — слабо выдавил Чарли, — только, по-моему, нам отсюда живыми не выбраться. Вместе, по крайней мере.

Он сморщился, словно собрался заплакать.

— Ничего, Чарли, справимся. Надо только держаться…

Лицо его отвердело, будто он принял решение.

— Дай крест.

— У меня хорошо получается.

— Нет. — Чарли окинул ее странным взглядом, схватил за руку. — Ничего подобного. Дай.

— Что с тобой?

Джиа отпрянула, но он оказался сильнее. Длинные руки схватили и вырвали крест. Чарли молча наклонился и замолотил по рукам, державшим ее за левую ногу.

Справившись, забросил освобожденную ступню себе на спину, занялся правой, вытащил и поставил на кучу осыпавшейся земли, в которую сам ушел по колени.

Как только ноги ступили на землю, оттуда полезли новые руки. Чарли снова принялся за дело. Сквозь сплошную лавину его почти не было видно.

— Как ты там? — спросила она с перехваченным горлом, разгадав его замысел. — Давай сам вытаскивай ноги!

— Слишком поздно, — сказал он, не глядя на нее, уже по грудь уйдя в землю, отсекая новые руки. — Не выйдет.

— Выйдет, если сейчас постараешься! Оба вылезем…

— Нет, — качнул он головой. — Оба потонем.

Невозможно, немыслимо! Джиа принялась лихорадочно его выкапывать.

— Давай по очереди…

Из земли выскочила призрачная рука, дернула за запястье, она с криком ткнулась лицом в землю.

Чарли стукнул по руке, вздернул Джиа на ноги, грубо толкнул назад.

— Видишь? Видишь? — Глаза наполнились слезами, губы задрожали. — Слушай, я понимаю, что делаю. И надеюсь, не зря. Обещай, что не зря, хорошо?

— Чарли…

Обвал прекратился столь же загадочно и внезапно, как начался. Почему?

— Хвала Господу! — Чарли пополз вперед, выбираясь из кучи, куда ушел по грудь, уронил голову на руки. — Он спас нас от дьявола!

Земля дрогнула под ногами, превратилась в сыпучую пыль, двинулась, как песок, всплеснулась, как густая жидкость, и начала подниматься.

— Ох, нет! — крикнула Джиа. — Что это?

Чарли замахал руками в земле, достававшей ему до подмышек.

— Не знаю! Пожалуйста, Господи, останови ее, прошу Тебя!

Сухая земля захлестывала его, как вода, поглощала… Джиа, держась в песке на плаву, с воплем схватила Чарли за руку, дернула, стараясь подтащить, но внизу его что-то крепко держало.

Погрузившись в землю по шею, он взглянул на нее широко распахнутыми глазами, полными ужаса.

— Ох, прошу Тебя, пожалуйста, Господи, не хочу умирать!

Земля хлынула в открытый рот, парень закашлялся, задохнулся, задергался, вытянув шею. Джиа, плача и скуля от страха, тянула его за руку, не в силах вытащить. Земля забила рот, ноздри, глаза выпучились еще шире, упрашивая, умоляя, новая волна накрыла голову, на виду осталась лишь вытянутая рука.

Джиа с ревом рыла землю по-собачьи, стараясь откопать лицо.

— Держись! Держись…

Все равно что разгребать суп. Земля сыпалась сквозь пальцы и вновь поднималась. Руки нащупывают голову, волосы, но ничего не видно. Сунуть бы ему какую-то трубку, чтоб он мог дышать…

Из-под земли вдруг вынырнула рука Чарли с крестом. Она ее схватила, изо всех сил рванула — ничего не вышло. Совсем ничего!

Рука задрожала, пальцы выпрямились, окоченели, выронили крест, на миг когтями вцепились в воздух, обмякли, упали, замерли, дрогнули раз-другой и больше не двигались.

— Нет! — Джиа захлебнулась от горя. Они виделась с Чарли лишь дважды, и все-таки ради нее он отдал свою жизнь. Она упала на колени, схватив холодевшую руку, испустила долгий вопль, зарыдала… — Нет!

— Мне очень жаль, — прозвучал голос Тары.

Джиа подняла глаза. Колодец превратился в обычную мелкую яму в земле. В нескольких шагах стоит Тара, милая невинная девочка, только вид у нее далеко не сочувствующий.

— Зачем ты это сделала? Он же хороший парень! Никогда не сделал ничего плохого ни тебе и никому другому! Как ты могла убить его?

Она шагнула ближе, не сводя глаз с Джиа, не с лица — с живота.

— Он один стоял на пути.

Горе остыло, сменившись растерянностью.

— На каком?

— К тому, что будет дальше.

С застывшей в жилах кровью Джиа с трудом поднялась на ноги.

— Не понимаю…

Тара улыбнулась:

— Твой ребенок будет моим.

— Пожалуйста, не надо! — кричал Беллито, корчась в кресле, когда Джек прижал кончик глушителя к левому колену. Он взглянул на листок. — Умоляю! Впервые в жизни вижу!

— Врешь!

— Клянусь!

— Тогда читай сейчас же. Даю десять секунд.

Переполнявшая Джека темная злоба билась в прутья клетки, желая вырваться на свободу и вышибить на пол мозги выродка. Но он сдерживался. Беллито далеко не мальчик. Не хочется, чтобы умер от сердечного приступа или удара.

Джек сам чуть не получил инфаркт, войдя минуту назад в кабинет. Комнатка маленькая, такому верзиле, как Минкин, не спрятаться. Впрочем, он все равно заглянул в стенной шкаф — пусто. На выходе случайно увидел листок в лотке факса, мельком взглянул на написанное от руки сообщение, и уже в дверях в сознании вспыхнуло слово, застрявшее, как газетный обрывок в решетке ограды.

…Вестфален…

С испуганным криком он бросился к аппарату, схватил бумажку и прочел:

«Удача! С ее карточки «Виза» перечислена крупная сумма на счет какого-то «Маленького Пикассо», случайно оказавшегося летним лагерем близ Монтиселло. Проверено — там и есть посылочка на имя Вестфален. Надо только забрать. А. с легкостью управится. Сожги!»

* * *

Не веря собственным глазам, Джек перечитал во второй, в третий раз. Вестфален… «Маленький Пикассо»… Вики. Беллито со своей шайкой положили глаз на Вики!

Как? Почему? Откуда им известно, что Вики с ним связана, когда они даже не знают, кто он такой?

Или знают?

Необходимо получить ответ.

Беллито поднял на него глаза:

— Не знаю, о чем речь. Никогда раньше не видел… Какая-то ошибка!

— Ладно. — Джек крепче прижал глушитель к колену.

— Господи помилуй! — Лайл стоял позади Беллито с вытаращенными глазами, полными тошнотворного ужаса.

— Слушай, у меня на то есть свои основания. — Не хочется открывать стрельбу здесь и сейчас. Никогда не знаешь, чем это кончится. Однако обязательно надо выяснить. Есть ощущение, что Илай просто увиливает от ответа. — Выбирай, какое колено сначала.

Беллито пытался вывернуться:

— Нет! Пожалуйста! Поверь, я никогда не видел записки! Посмотри на время вверху… Ее только прислали! Факс зазвонил, я пошел посмотреть, вы схватили меня…

Джек сунул листок Лайлу, не сводя глаз с Беллито:

— Проверь!

Лайл прищурился на крошечные цифры:

— Точно. Принято пару минут назад. — Он бросил листок обратно на колени Илая. — Чего ты так раскипятился из-за посылки?

Ладно. Значит, Беллито не видел записки. Что вовсе не означает, будто ему о ней ничего не известно. Джек поднял пистолет, приставил к груди негодяя:

— Какое тебе дело до Вики Вестфален?

Последовала неожиданная реакция — Илай с искренним изумлением снова взглянул на листок.

Джек вдруг понял, что имя Вики в сообщении не упомянуто и подонок недоумевает, откуда оно ему известно.

Он понятия не имеет, что я знаю девочку!

Тогда какого черта…

Лайл наклонился, заглядывая в бумажку через плечо Беллито.

— Снова ребенок, хочешь сказать? И ты его знаешь? Мерзавец, — с отвращением простонал он, — скотина!

Джек вспомнил, что совпадений в его жизни больше не будет и какие из этого вытекают чудовищные, безобразные, тошнотворные следствия.

Вспомнил копа, крутившегося возле дома Джиа, расспрашивая про Вики. Член «круга» Илая?

Есть лишь один способ выяснить.

Он махнул факсом перед глазами Беллито:

— Твой дружок-коп прислал, правда?

Тот окаменел, тараща глаза, где читался ответ.

— Мне весь твой круг известен.

Не совсем, но прочие члены играют второстепенную роль. Особенно в данный момент. Джек схватил липкую ленту, заклеил рот Илаю.

— Мне надо ехать.

Лайл заморгал:

— Куда?

— В Кэтскиллс, в лагерь, за Вики.

Вдруг факс пришел не только сюда? Беллито толкует о «круге». Значит, кроме Минкина, есть еще куча народу. «А.» — скорее всего, Адриан. Наверняка получил тот же факс и отправился в путь. Может быть, прихватил с собой других членов вроде того самого копа. Вся шайка извращенцев отправилась за Вики.

— Не обязательно ехать, — поспешно заметил Лайл. — Можно ведь позвонить!

— Знаю, но этого мало.

Надо, конечно, немедленно позвонить, предупредить о грозящей Вики опасности, приказать не спускать с нее глаз, не подпускать ни к кому, кроме матери. Потом ехать, засесть в лесу в засаде, следя, чтоб никто не пробрался.

— А с этой мразью что будем делать?

— Завалим в машину. Отвезешь его в дом, поторгуешься. Скажешь Джиа, что я жду ее в лагере, и мы вместе привезем домой Вики.

Беллито озадаченно посмотрел на него. Джек склонился поближе, чтобы дать ему пишу для размышлений.

— Да, Илай. Мы отдадим тебя Таре Портмен в обмен на других. — Будем, по крайней мере, надеяться. — Она ждет в доме твоего старого друга Дмитрия. Приготовила для тебя нечто особенное.

Пусть намочит штаны.

Где телефон? Кажется, в кабинетике.

— Сейчас вернусь, — бросил Джек Лайлу, ткнув пальцем в Беллито. — Смотри, чтобы даже на дюйм не двигался.

Тот кивнул:

— Хорошо, только ты поскорее. Неизвестно, сколько у нас времени.

На полпути через столовую что-то послышалось, что-то мелькнуло на лестнице слева. Не готовый к опасности Джек успел взмахнуть рукой с пистолетом, прикрыв голову от кочерги, зажатой в обеих руках человека-гориллы. Отпрянул, наткнулся на обеденный стол, с которого полетели тарелки и вилки, упал, перекатился, уклонившись от очередного удара Адриана Минкина.

Осознав услышанное, Джиа в ужасе схватилась за живот:

— Мой ребенок?.. Невозможно!

Тара кивнула и поплыла к ней.

— Возможно. Он мне нужен. Очень.

— Нет!

Она заметила крест, выпавший из руки Чарли, наклонилась, схватила, высоко подняла, сама себе не веря. Настоящая сцена из любимых Джеком старых фильмов про вампиров.

Тара остановилась.

— Опусти.

— Боишься? Боишься креста?

— Я ничего не боюсь, — слишком поспешно возразила она. — Просто…

— Что?

— Кресты из камней слишком долго находились в нехорошем месте. На столетия дольше, чем надо. И кое-что впитали.

— Что впитали?

— Не знаю… Отраву.

— Для тебя, возможно, отраву, но церковь для меня не отрава.

— Церковь? — нахмурилась Тара. — Думаешь, они из церкви? Лучше сказать, из них была сложена тюремная стена.

Джиа не поняла, но теперь получила оружие, по крайней мере щит. Сделала пару глубоких вдохов, стараясь слегка успокоиться — с частичным успехом, — и направилась к лестнице.

— Я ухожу. Поднимаюсь и выйду в парадную дверь. И больше никогда не вернусь. Господи, почему она не послушалась Джека, нарушив обещание держаться отсюда подальше?

— Не уйдешь.

Спокойная уверенность Тары поколебала ее, но она решила держаться.

— Посмотрим.

Держа перед собой крест в вытянутой руке, Джиа пошла вперед. Тара спокойно следила за ней, не пытаясь остановить. Дойдя к ступеньке, она сама остановилась, не в силах двигаться дальше. Путь, как прежде, преградила ватная невидимая стена. Сунула вперед крест, он прошел, а она не сделала ни шагу, как ни старалась.

Оглянулась и охнула, видя Тару прямо за спиной. Махнула крестом, та попятилась.

— Давай честно разберемся, — предложила девочка. — У тебя будут другие дети, а у меня нет. Никогда. Отдай мне своего…

— Даже не думай! Тебе десяти лет еще нет…

— Мне уже было бы двадцать! — Детское личико перекосилось от злобы. — Я хочу ребенка! Своего не могу завести, усыновлю твоего.

— Как? — воскликнула Джиа. — Бред какой-то!

— Нет, не бред. Очень просто. Если ребенок умрет здесь, в этих стенах, останется со мной.

— Да ведь он же не твой!

— Наплевать!

От вопля Тары земля дрогнула под ногами, становилось труднее дышать. Призрак убитой девочки… сыплющаяся земля… Чарли… гранитные плиты… причудливый крест… зачатый ребенок…

— Тара, ты не такая.

— Ты меня совсем не знаешь, — окрысилась она.

— Я была у твоего отца.

— Он меня бросил, мать тоже.

— Нет! Твоя мать…

— Про свою мать я все знаю. Она первая отступилась!

Джиа гадала, как до нее достучаться. Как еще, если не через родных?

— Они тебя любили… Я видела твои фотографии… с лошадью…

— С Рондой, — мелькнула улыбка.

— …с братом…

Тара нахмурилась:

— Маленький братец… вырос подонком.

— Замолчи! — Кажется, в ней не осталось никаких человеческих чувств. — Они так любили тебя, что жизнь с твоим исчезновением утратила всякий смысл. Не верю, что ты говоришь серьезно.

— Поверь, — с холодной яростью рявкнула Тара. — Меня схватили, привезли сюда, окружили тринадцать мужчин. Один вырезал из груди еще бившееся сердце, а другие смотрели.

Джиа зажала рот рукой.

— Ох, господи помилуй!

— Ни один даже не попытался остановить его, — равнодушно, спокойно рассказывала она. — Никто меня не спас. Разрезали на тринадцать кусочков сердце и съели.

От ужаса в горле встал желчный комок.

— И ты… это видела?

— Нет. Я была под наркозом. Хотя помню события. Так что не говори, такая я или не такая. Не думай, будто знаешь меня. Мне выпало счастье. Передо мной открывалась вся жизнь и бесчисленные возможности. Теперь нет ничего.

— Очень жалко… И все-таки…

— Тара, которую ты видела на фотографиях, мертва. Давно мертва. Умерла под ножом. — Она распахнула кофточку, предъявляя пустую кровавую рану в груди. — У новой Тары нет сердца!

Джиа, пошатнувшись, отступила назад.

— Но ведь я никогда не сделала тебе ничего плохого. Почему ты хочешь причинить мне зло?

— Не хочу. Мне до тебя дела нет. Оно хочет твоей смерти.

— Оно? Что именно? — На ум не пришло ничего, кроме упоминавшегося Джеком Иного.

— Не знаю. Знаю только, что оно меня послало убить тебя.

Убить? Боже милостивый, кто-то… что-то хочет ее смерти!

— Почему? — За что?

— Я не знаю и знать не хочу. С удовольствием оставила бы тебя в живых. Мне нужен только твой ребенок.

— Однако ты пыталась убить меня, похоронить… как Чарли.

Джиа сдержала рыдание. Боже мой, бедный Чарли…

— Да. А теперь понимаю: если ты умрешь здесь вместе с ребенком, он при тебе останется. Я его не получу.

— Ребенок пока еще просто комочек клеток…

— Он будет мой! У меня хоть что-нибудь будет. А сейчас ничего нет! — Тара приблизилась и жалобно заныла: — Отдай, милая. У тебя другой будет. Я всего на секунду проникну в тебя. Ничего не почувствуешь Потом можешь идти.

Метнулась детская рука, Джиа взмахнула крестом, Тара отшатнулась.

— Нечестно! — завопила она. — У тебя будет сколько угодно детей, а ты одного мне не хочешь отдать! Ненавижу тебя! — Она отступила, настроение переменилось, словно щелкнул выключатель. — Ладно. Опусти крест. Хорошо. Я знаю, как его забрать.

Она исчезла и вновь появилась в десятке футов. Джиа стояла, напрягшись, готовая ко всему, держа перед собой крест в ожидании очередной выходки. Слева что-то шевельнулось. Холодная вялая рука Чарли, торчавшая из земли, дрогнула, пальцы скрючились, вытянулись, поползли…

Лайл вздрогнул, слыша в смежной комнате как бы рычание разъяренного зверя, стук перевернутого обеденного стола, разглядев Джека, борющегося с гигантом, который размахивал кочергой. Посмотрел на дубинку у себя в руке. Можно помочь. Черт возьми, обязательно надо помочь.

Он поспешил на выручку, Илай выставил ногу, подцепил его за лодыжку. Лайл споткнулся, не успел обрести равновесие, получив пинок в ногу, упал, чувствуя резкую боль в спине. Снова удар… Что такое? Он оглянулся.

Беллито стоял над ним с перекошенным от злобы лицом, приглушенно бормоча сквозь липкую ленту ругательства, со свистом дыша ноздрями.

Опять занес ногу, на этот раз целясь в живот — Лайл, постанывая от боли, перекатился на бок. Точно слышал, как ребро хрустнуло.

Следующий пинок метко угодил в голову. Все вокруг завертелось…

— Ты! — проскрипел Минкин сквозь оскаленные стиснутые зубы. — Даже не представляешь, как я молился, чтоб настал этот миг!

Джек был крепко прижат к полу. В лопатку вонзался осколок разбитой тарелки, Минкин сидел на нем верхом, схватив гигантскими руками за горло, впившись пальцами в гортань.

Кретин! Позволил себе отвлечься на факс… Внезапность атаки плюс отсутствие тренировки за последний месяц поставили Джека в невыгодное положение. Удалось выбить у Минкина кочергу, но в последовавшей рукопашной здоровяк в полной мере воспользовался превосходством в размерах.

Будем надеяться, шейные мышцы выдержат. Пока держатся, однако Минкина не пересилить. Джек брыкался, вертелся, но верзила слишком тяжел. «Глока» не видно, до запасного оружия в кармане и на щиколотке не дотянешься.

Из другой комнаты слабо слышались удары, крики, возня… Лайл?

Голова пухла, грозя взорваться. Воздуху не хватает. В отличие от Минкина. У гада его хоть залейся.

— Вот он… ворюга, ударивший в темноте в спину… ткнувший ножом Илая, оглушивший меня до беспамятства… крутой малый, желающий завладеть Кругом! — Минкин ухмыльнулся. — Не такой ты крутой. По правде сказать, просто вонючий кусок дерьма!

Джек попытался ослабить хватку на горле, не находя точки опоры. Ткнул было в глаза большими пальцами с длинными ногтями для подобных случаев — не достал.

— Не выйдет, малыш, — засмеялся Минкин.

Необходима помощь. Где там Лайл, черт возьми?

* * *

Стряхнув с себя боль, тошноту, Лайл сделал единственно возможное — откатился.

Беллито шагнул следом. Руки по-прежнему связаны за спиной, но они ему и не требовались. Ног вполне достаточно, один яростный пинок следует за другим. Лайл пробовал отбиваться дубинкой, да сил не хватало.

В отчаянии он сам махнул ногой, попав в лодыжку. Илай замедлил шаг. Пользуясь маленькой победой, он снова пнул, на этот раз сильней, в голень.

Илай попятился, Лайл поднялся на четвереньки — господи Иисусе, все болит, — прыгнул, схватил его за щиколотки и рванул.

Не имея возможности сохранить равновесие со связанными руками, Илай крепко грохнулся на пол. Лайл вскочил, наклонился с дубинкой в руках, ни секунды не медля. Как только Беллито поднял голову, нанес удар. Голова упала.

Он постоял над мужчиной, почти потерявшим сознание, посмотрел на дубинку в руке. Даже не знал, что может оглушить человека. Без всяких проблем. Впрочем, в точном смысле Беллито и не назовешь человеком.

Из другой комнаты слышался издевательский голос. Чей-то чужой, не Джека. Взвешивая в руке дубинку, Лайл направился к столовой.

* * *

— Посмотрел бы ты на себя, — хмыкнул Минкин. — Рожа очень милого синего цвета.

Джек оставил попытки вцепиться ему в лицо или сбросить с себя. Шейные мышцы сдавались, в глазах замелькали темные пятна, расширились…

Он шарил руками по сторонам, отыскивая хоть какое-нибудь орудие.

— Кстати, не один отправишься в Великое Никуда. Я слышал, ты знаком с некой Ди Лауро и с ее маленькой дочкой. Знаешь даже имя агнца. Какое совпадение… просто прелесть. Илай никогда не позволяет мне позабавиться с агнцем до жертвоприношения, но на сей раз я сделаю исключение. О да, всласть наиграюсь с твоей подружкой Вики, прежде чем принести ее в жертву.

Сил вдруг прибыло. Пальцы правой руки чего-то коснулись. Рукоятка? Нож? Пожалуйста, пусть будет нож, хоть для масла. Нет. Вилка. Ну ладно… сгодится.

Свет меркнет. Джек слабо поднял левую руку, стараясь царапнуть гиганта в лицо. Даже близко не попал.

— Ничего больше не получается? — рассмеялся тот и наклонился ближе, подставляя щеку. — Эх, котенок! Ну, давай почеши, сделай мне одолжение.

Правая рука взлетела, зубья вилки вонзились в левый глаз.

— А-а-а!..

Хватка разом ослабла, снова можно дышать. В глазах прояснилось, Джек задыхался, глотая воздух. Минкин по-прежнему сидел на нем верхом, воя от боли и потрясения, огромные руки порхали, как бабочки, вокруг торчавшей в глазу вилки, боясь к ней прикоснуться, боясь оставить на месте.

Джек приподнялся, ударил ладонью по ручке, вогнав вилку до кости глазницы.

Минкин с воплем повалился на спину, вертясь и брыкаясь.

— О боже, — кричал он, — господи, господи, господи…

Джек с трудом поднялся на ноги и поплелся к гостиной, по-прежнему чувствуя пальцы на шее. В голове билась адская боль.

— Иди… — едва слыша себя самого, прохрипел он Лайлу, — наверх, найди какой-нибудь коврик. Не найдешь — возьми скатерть или простыню. Шевелись. Мы и так слишком много времени потеряли.

Лайл побежал вверх по лестнице, Джек нашел свой пистолет, потащился в гостиную. По боку что-то текло — кровь от ножевого удара просочилась сквозь рубашку. Впрочем, не больно. Вся боль сосредоточена в шее.

Беллито лежал на боку и стонал. Джек заметил факс, схватил, снова перечитал.

Сожги? Пока не будем.

Он сунул бумажку в карман.

«А.» сегодня уже никого не прихватит. А Илай?

Под свитером еще оставался кусок липкой ленты. Он связал ею ноги Беллито.

Посмотрел на часы. Надо двигаться. Визит чересчур затянулся.

Джиа…

Держись, малыш. Я иду.

Прибежал Лайл с легким покрывалом. Они расстелили его на полу, закатали Илая, как блинчик.

План такой: отнести его вниз, Лайл подгонит машину к парадному, тюк завалят в багажник, помчатся в Асторию.

Пронося добычу через столовую, Джек увидел Минкина на четвереньках с торчащей в левой глазнице вилкой, с окровавленной щекой, хрюкавшего, как свинья в течке. Здоровый глаз наткнулся на Джека, и гигант оскалился.

В памяти вспыхнули гнусные намеки на Вики, тьма вырвалась из клетки, поглотила, одолела. Никто не имеет права на такие угрозы. Никто.

Хотя часы стремительно тикали, Джек не пожалел пары секунд. Бросил ноги Беллито, шагнул к Минкину.

— Собрался позабавиться с агнцем? — Голос еще не вернулся, скрежещет, будто доску тащат по бетону. — Поиграть с моей подружкой Вики, прежде чем принести ее в жертву? Не выйдет, приятель. Ни сегодня, ни завтра, вообще никогда.

Он занес ногу, ударил каблуком в торчавшую ручку вилки, вогнав глубоко в мозг зубья.

За спиной раздался потрясенный крик Лайла, но Адриан Минкин, любитель игр с агнцами, не издал ни единого звука. Поднялся на коленях, раскрыв рот в безмолвном вопле, хотел встать, немыслимо широко открыв рот, демонстрируя идеальные зубы. Руки по бокам всплеснулись, он повалился на спину, стукнувшись затылком. На несколько секунд тело выгнулось фантастической дугой, опираясь об пол затылком и пятками.

Джек бесстрастно смотрел, чувствуя только удовлетворение при мысли о том, что для Вики и прочих детишек стало одной опасностью меньше.

Наконец Адриан Минкин обмяк и замер. Полностью. Грудь уже не дышала.

Джек оглянулся на Лайла, смотревшего на него во все глаза с разинутым ртом.

— Ох, Джек… Боже мой… Черт возьми…

— Знаю. Ты только что понял, что я замечательный парень. Почти идеальный, правда?

— Нет, я…

— Хватит болтать. — Он снова схватил Беллито за ноги. — Берем этот хлам и едем. Будем надеяться, не совсем опоздаем.

— Чарли?

Джиа прижалась спиной к холодным гранитным плитам, с жутким восхищением наблюдая, как Чарли выбирается из осыпавшейся земли, поглотившей его несколько минут назад. Надо было бы радоваться, что он жив, но из-под земли вылезла лишь его оболочка. Лицо обмякшее, невыразительное, глаза и веки, засыпанные землей, не моргают.

Он выполз, неуверенно поднялся на ноги, шагнул к ней… Она еще крепче вжалась в стену, желая пройти сквозь нее.

— Нет, Чарли, пожалуйста…

Он остановился, глядя куда-то вдаль поверх ее головы.

Тара, стоявшая сзади в сторонке во время его воскрешения, молча скользнула вперед, бросив бешеный взгляд на труп Чарли.

Он отрицательно покачал головой.

Джиа, затаив дыхание, следила за борьбой двух сил.

Тара, оскалившись, испустила разочарованный вопль.

Чарли вновь покачал головой. Потом тело его повернулось, неуверенно побрело в дальний конец подвала, опустилось у стены, уселось и замерло в неподвижности, устремив взгляд на колени.

— Он этого не сделает, — выдохнула Джиа, обращаясь скорее к себе, чем к Таре.

Чарли слишком хороший парень, чтобы даже его мертвое тело слушалось Тару.

Девочка сверкнула на нее глазами:

— Это вообще нечестно!

— Ты говоришь о честности? Честно забирать у меня ребенка?

Лицо ее сморщилось, вот-вот заплачет.

— У тебя есть все, а у меня ничего!

Джиа пронзила жалость. Да. У нее есть все, почти все желанное и необходимое в жизни, чего у Тары Портмен никогда не было и не будет. Впрочем, это не означает, что она может требовать новую, зародившуюся внутри Джиа жизнь.

— Я тебе очень сочувствую. Правда. И сделаю для тебя все возможное. Но это выше моих сил.

— Отдай ребенка, и можешь идти.

— Нет. — Она снова прижалась спиной к стене и взмахнула крестом. — Я тебе не позволю убить его. Это невозможно. Нет. Никогда. Ни за что.

Тара пристально взглянула на нее, отступила назад, исчезла и вновь появилась посреди подвала, молча глядя издали на Джиа.

Она опустила крест, оглянулась на лестницу. Ее все еще перегораживает невидимая стена? Может, попробовать прорваться?

Что-то холодное захлестнуло правый локоть той самой руки, что держала крест. Призрачные пальцы впились мертвой хваткой. Джиа собралась перехватить крест левой, но та тоже попалась в ловушку.

Прямо перед ней встала Тара и усмехнулась:

— Как мне раньше в голову не пришло? Гораздо проще.

Она вскрикнула, стараясь вырваться, обрубить крестом призрачную руку, — не дотянулась.

— Ну-ка, теперь потише, — проговорила Тара, наклоняясь ближе. — Замри. Это не больно. Говорю тебе, ничего не почувствуешь.

В бедра вцепились еще две руки.

— Нет! Не надо, пожалуйста!..

Тара молчала, сверкая глазами, жадно протягивая руку к ее животу. Попавшая в плен, неподвижная Джиа дернулась с ужасом и отвращением, когда пальцы коснулись пояса джинсов, взвизгнула, чувствуя пронзительный холод на коже.

— Еще чуть-чуть, — шепнула Тара, — немножечко надавлю, ущипну, и все…

Она вдруг замолчала, склонив набок голову, как бы к чему-то прислушиваясь. Отдернула руку, по-прежнему слушая, отступила, кивнула с улыбкой и шепнула:

— Да.

Джиа не слышала то, что слышала Тара, но знала: с ней может говорить лишь один человек — Джек.

Призрачные руки выпустили ее, она с рыданием упала на колени.

— Да! — крикнула Тара.

Джиа, подняв глаза, содрогнулась, видя на детском лице безобразно злобную ухмылку.

— Тара, ты меня слышишь? — крикнул Лайл перед закрытой дверью. — Давай меняться! Твой убийца за Джиа и Чарли!

Не могли опоздать, думал Джек, отбрасывая немыслимую мысль в ожидания знака, что Тара согласна. Не может быть.

Сам кричал бы, да голоса нет.

Они с Лайлом стояли в гараже, держа между собой Беллито. Въехали в «краун-вик» задом, закрыли двери, вытащили его из багажника. Джек развязал ему ноги, не сняв липкую ленту с рук и со рта. Пришедший в себя Илай был испуган, однако не на сто процентов понимал, что происходит.

Джек сам себя чувствовал далеко не на сто процентов. Слабость, тошнота, в голове молоток стучит, горло распухло, в желудке бурлит кислота от волн адреналина. По пути через Манхэттен Лайл ему посоветовал взглянуть в зеркало. Он послушался и пожалел об этом. Горло в круговых лиловых синяках, левый глаз заплыл кровью из лопнувшего сосуда, лицо сплошь в бесчисленных крошечных кровоподтеках. Его словно только что вытащили из петли после попытки самоубийства.

— Попробуй дверь, — сказал он не совсем вернувшимся голосом. — Может, стены уже нет.

Покрепче схватил Беллито за локоть, пока Лайл шагнул к двери, потянулся к ручке и сразу остановился.

— Стоит, как стояла. Попробую еще позвать.

Уже дважды кричал, неизвестно, чем третья попытка поможет. Если Тара рядом, то и в первый раз слышала.

В грудь начинал просачиваться зимний холод отчаяния.

Джиа… Немыслимо ее потерять… но что еще можно сделать?

И тут дверь распахнулась.

— Есть! — крикнул Лайл, бросаясь к порогу. Но не смог его переступить, озадаченно оглянувшись на Джека. — Закрыто по-прежнему…

— Может быть, только для нас, — с надеждой предположил Джек. — Может, кого-то другого примут с распростертыми объятиями.

— Стоит попробовать, — кивнул Лайл.

Беллито задергался, начал брыкаться, жалобно замычал сквозь пластырь. Лайл подхватил его под руку с другой стороны, и они потащили его вперед.

— Что чувствуешь, Илай? — прохрипел Джек сквозь зубы. — Беспомощность? Смертный страх? Знаешь, что никто не придет на помощь? Не осталось никакой надежды? Очень хорошо. Это лишь малая доля пережитого несчастными детьми, когда ты со своим дружком Минкином затаскивал их в машину. Нравится?

Все сказали широко открытые в панике глаза Илая.

— Вряд ли. Состоится сделка или нет, разница для тебя небольшая. Ты в любом случае не увидишь рассвета.

— У меня вопрос, — сказал Лайл, приближаясь к дверям. — Что, если он пройдет? Мы с Тарой точно не договорились. Вдруг она нас обманет?

Джек понял — он боится, что они опоздали…

— Мне это тоже не нравится, — признался он. — Но делать нечего. У нее все карты.

А если не получится? Что тогда? Выбора не остается.

Он оглянулся. Где та самая индианка, которая вроде все знает? Отправившись с Лайлом в Манхэттен, больше не видел ни ее, ни собаки.

На пороге ноги Илая подкосились, он обвис в их руках.

— Пассивное сопротивление не поможет, — предупредил Джек и взглянул на Лайла. — Держи сзади за ремень.

Лайл послушался, и они добрым старым толчком швырнули его в дверь.

Джек ждал, что Илая отбросит назад, но он пролетел, рухнув на пол в прихожей.

— Ты прав! — крикнул Лайл.

Джек попробовал сунуться следом, наткнулся на прежнюю непроходимую стену, прислонился к ней, вцепившись в непроницаемый плотный воздух.

Прошу тебя, Тара, мысленно говорил он. Не обманывай нас. Мы свое дело сделали. Отдали тебе убийцу. Твой черед расплатиться.

Через невидимую преграду было видно, как Беллито встал на ноги, лихорадочно сорвал с запястий ослабший при падении пластырь, содрал с губ липкую ленту, ринулся к двери. Джек махнул кулаком, целясь в лицо, но Илай попятился, напоровшись на стену.

За спиной у него появилась маленькая девочка. Джек только раз ее видел на снимке в Интернете, но сразу узнал Тару Портмен.

Губы ее шевелились, хотя не слышалось ни слова. Беллито оглянулся, крутнулся обратно, мгновенно узнав, судя по охватившему его ужасу. Бросился к двери, снова остановился в нескольких дюймах от Джека, разинув рот в крике, царапая непроницаемый воздух. Джек ничего не слышал и не чувствовал.

— Иногда, Илай, — шепнул он, — дела принимают неожиданный оборот. Нечасто, но порой это можно устроить. Поэтому я здесь.

В следующий момент Беллито упал на спину, размахивая руками, и его утащила какая-то сила. Он вопил и брыкался, скрываясь из вида.

Джек с Лайлом навалились на барьер в ожидании.

— Давай, Тара, — прохрипел Джек. — Мы выполнили условие. Не подведи…

Тут в коридоре что-то мелькнуло. Кто-то идет… Беллито? Как это ему удалось?

Нет. Кто-то другой… Мигом исчезла боль и отчаяние — он узнал Джиа, хоть и с большим трудом. Никогда такой ее не видел. Волосы, одежда, руки грязные, лицо в слезах, взгляд безумный… Она, спотыкаясь, набирала скорость, мчалась к нему с протянутыми руками.

Стой, чуть не крикнул он, наткнешься на стенку и больно ударишься!

Однако она перескочила через порог, бросилась к нему в объятия, он стиснул ее, прижал, обхватил, закружил, сдерживая рыдания, неспособный выдавить ни слова сквозь ком в горле.

Они еще долго стояли б, обнявшись, если бы не прозвучал голос Лайла:

— Где Чарли? Где мой брат?

Ох, нет, мысленно охнул Джек, протянув к нему руку. Только не говорите… что Чарли…

Джиа приникла к нему, схватила Лайла за руку, всхлипывая, рассказала, как Чарли упал в яму, стенки обвалились и он ради нее пожертвовал жизнью.

— Чарли… — ошеломленно прошептал Лайл с вытянувшимся лицом, — мертв?

По щекам потекли слезы. Он заковылял к двери, не смог войти, навалился на невидимую стену, заколотил в глухое препятствие, плача, выкрикивая имя брата.

Глава 19

Пятница

Джек дал Джиа поспать, а сам встал пораньше, намереваясь заскочить в Асторию, посмотреть, чем можно помочь Лайлу. Однако, мельком услышав новости, изменил планы. Радио сплошь кричало про «кошмар в Астории», включил телевизор — и тут все каналы талдычили то же самое.

Джиа спустилась в легком светло-желтом халате, усталая, измученная, но после душа и сна выглядевшая чуть получше.

Он поцеловал ее, обнял.

— Надеюсь, выспалась?

— Проснулась и вспомнила прошлую ночь, — содрогнулась она. — Разве можно спать, помня о Чарли… — Джиа закусила губу, тряхнув головой, посмотрела на Джека, провела ладонью по шее. — До сих пор страшно смотреть. А глаз!..

— Ничего, пройдет.

Он рассказал, как решил обменять Беллито на нее и Чарли, как приятель Илая собрался его задушить, но не упомянул про факс, где речь шла о Вики. Хватит с нее потрясений.

Она напряглась, оглянувшись на телевизор:

— Это…

— Угу. Менелай-Мэнор. Видно, Лайл звякнул копам.

Джек прыгал с канала на канал, пока не попался выпуск новостей, более или менее внятно излагавший последовательность событий.

«Для тех, кто только что включился, повторяем известное на сей момент. Ночью в 1.37 в полицию позвонил Лайл Кентон, владелец дома в Астории, который вы видите на экране, сообщив, что, вернувшись после отсутствия, обнаружил своего брата Чарльза мертвым в яме, выкопанной в подвале. Стенки, видимо, обвалились, и его засыпало землей.

Вы спросите, зачем выкопана яма? Хороший вопрос. Тут история покрывается мраком. Лайл Кентон именует себя спиритом-медиумом, практикуя под именем Ифасен. По его утверждению, они с братом вступили в контакт с духом некой Тары Портмен, которая якобы была убита прежним владельцем дома и закопана в подвале. На протяжении двух последних дней Лайл с Чарльзом раскапывали пол в поисках ее останков. Прошлой ночью произошел обвал, похоронивший Чарльза. Лайл откопал брата, но было уже поздно.

На том сенсационная история не заканчивается, а становится еще удивительнее. Продолжив раскопки, полиция обнаружила два детских скелета. Поиски продолжаются.

Полиция определенно заявляет, что не подозревает мистера Кентона в преступлении. Он живет в доме меньше года, а найденные останки пролежали в подвале гораздо дольше.

Вам слово, Чет…»

Джек запрыгал дальше в поисках упоминания об Илае Беллито, но его имя так и не прозвучало. Где он? Что с ним сделала Тара? Будем надеяться, ему не скоро пришел конец.

— Бедный Лайл, — вздохнула Джиа. — Ужасно, что мы оставили его одного разбираться.

Они втроем ждали, когда исчезнет барьер, но где-то через час Джиа затряслась, задрожала, надо было везти ее домой. Джек позвал Лайла переночевать, а тот велел им ехать, решив остаться. Джек обещал вернуться утром.

— Только он один и может разобраться. Нам засвечиваться нельзя, мне в любом случае. И тебе незачем. Мы ничего не можем добавить.

— Надо его поддержать. Они с братом были очень близки.

— Поверь, у них имелись свои разногласия, хотя их связывали не только кровные узы. Они многое вместе пережили.

— Хорошо, что он позвонил в полицию. Найдут остальные тела. Родные похоронят останки несчастных детей, хоть чуть-чуть успокоятся.

Глаза ее затуманились.

— Вспомнила отца Тары?

Джиа кивнула.

— Не знаю, изменится ли жизнь для него с сыном после похорон, — вздохнула она. — Как-то сомневаюсь. Их так далеко забросило, что назад уже не вернуться.

— Есть идея, — объявил Джек. — Давай уедем из города, например в Монтиселло, навестим Вики в лагере…

— Да ведь она завтра приедет домой!

Он хорошо это знал, но по просиявшему лицу Джиа понял, что идея ей нравится. Единственное, что может ее оживить после жуткой стычки с Тарой, — встреча с дочкой.

— Тем более. Найдем мотель, переночуем, утром вместе с ней позавтракаем в известной мне чистенькой старомодной столовой и все вместе приедем обратно. Будет очень мило.

— Ладно, — улыбнулась Джиа. — Когда едем?

Джек сдержал облегченный вздох. Он искал способ забрать Вики из лагеря, не тревожа мать. Прошлой ночью, пока она принимала душ, сделал пару звонков, в том числе анонимно звякнул в лагерь, предупредив, что некоего ребенка — без имени — собираются похитить, решая судебный спор об опеке. Другой аналогичный звонок поступил в полицию Монтиселло наряду с предложением усилить патрули вокруг лагеря.

Со смертью вожака круг Беллито оказался обезглавленной змеей. Все равно этого мало. Нельзя спать спокойно, пока он не увидит Вики и не возьмет под свою защиту.

Вместе с Джиа. Она передала ему слова Тары: «Оно хочет твоей смерти». Неизвестно, правда ли это, однако вполне вероятно. «Оно» — безусловно, Иное. Чего оно хочет добиться? Уничтожить каждого, кто ему дорог?

Из-за этого Джек всю ночь не спал. Как бороться с чем-то невидимым, действующим так далеко за сценой, что до него сроду не дотянуться?

Единственно возможное решение — сдвинуть фургоны, держа при себе Джиа с Вики.

— Собери вещи, пока я сбегаю по делам. Как только вернусь, сразу едем. Готовься развлекаться.

— По каким делам? — вновь серьезно встревожившись, спросила она.

— Надо заглянуть к Хулио. Поговорить с постоянным клиентом.

Джек потягивал кофе у стойки бара, глядя в телевизор в ожидании появления Барни. Надел серую водолазку, спрятав синяки на шее, и черные очки, хотя в баре было темно. На телеэкране почти ничего не видно. Все вокруг, включая Хулио, прилипли к телевизору, глядя живые репортажи из «дома кошмаров».

Он думал о Лайле, гадая, как он пережил гибель брата, впервые оставшись один. Джек хорошо знаком с одиночеством, научился справляться с ним, хотя, может быть, лучше других к нему приспособлен. Приспособлен ли Лайл? Парень крепкий. Вчера ночью все правильно сделал. Неохотно, но правильно.

С ним все будет в порядке.

Насчет Беллито много вопросов, где бы он ни был, черт побери.

Если черт существует, то станет действительным членом того самого круга.

Илай утверждал, что ему сотни лет… Не похоже, чтоб врал. Неужели правда? Едва ли. Скорее всего, он сам так думает. Твердил себе, пока не поверил.

И все-таки, куда увела его Тара? Под землю, за предел? Туда, где можно спокойно забавляться с ним целую вечность?

Годится. Чем дольше, тем лучше.

Дальше вопрос об Эдварде. О подставном брате Илая. Вчера вечером хотелось свернуть ему шею, потом захотелось поблагодарить. Если в он не напустил его на Илая, Адриан похитил бы Вики…

Ничего не поймешь.

В дверях, наконец, мелькнула знакомая физиономия, толстое брюхо устремилось к стойке бара.

— Барни! — махнул рукой Джек. — Садись рядом, я угощаю.

Тот заторопился с ухмылкой.

— Никогда не отказываюсь от угощения.

Барни только что закончил работу, нуждался в бритье, от футболки далеко вперед распространялся предупредительный запах, зубов количественно и качественно было гораздо больше, чем ожидалось.

— Чего выпьешь?

— Красный «Джонни Уокер» и пинту «Хайни».

Джек кивнул хозяину. Хулио расхохотался.

— А может, как всегда, «Олд Смаггер» и кружку «Будвайзера» в восемь унций, старик?

— Это когда я сам плачу. — Барни покосился на Джека. — Откуда такая щедрость?

— Хулио говорит, ты знаешь старика, который недавно мне конверт забросил.

Барни быстро хлебнул скотча.

— Не старика — священника.

Вот это неожиданность!

— Католического?

— Угу. Это отец Эд из Святого Иосифа. Веру хочешь сменить?

— Не сейчас. — Эд… хоть тут не соврал. — Точно священник?

— А как же. Когда я тут жил, всегда ходил к Сент-Джозефу, к пастору Эдварду Хэллорану. Хочешь сказать, что не знаешь его, когда он тебе конверт оставил? — Барни с ухмылкой понизил тон и придвинулся ближе. — Чего там? Послание из Ватикана? У папы проблема, которую надо уладить?

Джек сурово взглянул на него:

— Откуда ты знаешь? Читал мою почту?

Барни напрягся.

— Эй, нет, я… — Он умолк и расплылся в усмешке. — Вот крыса! Чуть-чуть меня не прищучил!

Джек слез со стула, хлопнул его по спине:

— Спасибо, старина, за подсказку, — и опять махнул Хулио: — Наливай еще за мой счет.

— Ну, спасибо, Джек. Посиди, потом и я тебя угощу.

— В другой раз, Барни. Мне надо в церковь.

Джек отыскал храм Святого Иосифа на Нижней Вестсайдской улице между покосившимися домами рядовой застройки. Ему сразу понравилась старая готическая постройка из гранитных плит с двумя фигурными шпилями и большим окном-розой. Впрочем, с мытьем одни хлопоты. Слева стоял монастырский корпус, справа маленький дом приходского священника.

Он постучал в дверь дома. Открыла худая пожилая женщина в грязном фартуке. Джек спросил отца Эда, услышал в ответ, что до обеда тот никого не принимает, не пожелал уйти с пустыми руками, попросил передать, что пришел Джек — просто Джек.

Прием сработал.

Отец Эдвард Хэллоран — тот самый Эдвард, что нанял его следить за «братом» Илаем, — тепло и в то же время настороженно приветствовал его в тесном кабинетике.

— Так и знал, что вы меня отыщете, — признался он, пожимая гостю руку.

Джек ответил на рукопожатие, еще не разобравшись в своих впечатлениях. Видя Эдварда в католическом воротничке, слыша сильный провинциальный ирландский акцент, чувствовал себя как в сцене из фильма «Иди за мной». Вот-вот в дверь ворвется Бинг Кросби, вальсируя. Но все-таки священник его обманул. Настает момент истины.

— Я-то думал, священники по определению говорят правду.

— Правильно. — Маленький человечек уселся за письменный стол, указал ему на стул. — Я тоже.

Джек остался стоять.

— Вы представились мне как Беллито, отец Хэллоран.

— Ничего подобного.

— Ну, назвали Илая Беллито своим братом. Это одно и то же.

Отец Эд изобразил ангельскую улыбку:

— Знаете, Господь говорит, все люди братья.

— Давайте не будем играть словами. — Джек наклонился над столом, пристально глядя на священника. — Не хочу доставлять вам неприятности. Хочу только кое-что выяснить. Откуда вы знали, что Илай Беллито собрался похитить ребенка?

Отец Эд взглянул куда-то мимо него, как бы проверяя, закрыта ли дверь, вздохнул и заерзал на стуле.

— Он сам признался.

— Почему? Вы с ним были знакомы?

Голова священника дернулась.

— Почему «был»?

— Потом объясню. Зачем он вам признался?

— Не знаю. В прошлую субботу я сидел в исповедальне, он зашел в кабинку и начал рассказывать, что убил сотни детей и нуждается в отпущении.

— И вы ему поверили?

Священник пожал плечами:

— В исповедальне всякое слышишь. Я поймал его на слове, велев ради отпущения признаться властям. Он со смехом отказался, предупредив, что на следующей неделе убьет в безлунной тьме очередного ребенка. И ушел.

— Как вы узнали, что это был Илай Беллито?

— Выследил, — виновато признался священник. — Не понял, то ли это бред, то ли правда. Человек в любом случае не в своем уме. Я вышел из исповедальни, снял воротничок, проследовал за ним до магазина. Это недалеко. Стоя у витрины, увидел третий вариант: усомнившись в церкви, он решил проверить, способен ли священник нарушить тайну исповеди.

Мой долг — оправдать церковь и спасти невинное дитя. Тут я вспомнил о вас.

— Обо мне? Откуда обо мне известно священнику?

— Один мой прихожанин на исповеди покаялся, что вас нанял.

— Покаялся? Разве это греховное дело? — Не знаешь, то ли гордиться, то ли обидеться. — Кто такой?

— Этого я, разумеется, не могу сказать.

— Ну да…

Пускай будет греховное.

— Кто-то пострадал в результате, поэтому прихожанин, который вас нанял, покаялся. Ну, я пошел, купил фотоаппарат, щелкнул мистера Беллито на выходе, разузнал о нем все возможное — к сожалению, маловато — и договорился о свидании с вами. — Отец Эд склонился над столом. — Скажите теперь, он действительно убивал детей?

— Действительно, — кивнул Джек. — Насчет сотен не знаю, но точно не одного. Много больше.

Отец Эд охнул и перекрестился.

— Святители небесные, спасите…

— Слышали нынче утром про дом в Астории? Отчасти его рук дело.

— Значит, я поступил правильно. Но зачем он признался? Зачем исповедался?

— Наверно, из самодовольства. Выставлял в шкафу в магазине трофеи, отобранные у жертв… Видно, считал себя сверхчеловеком, хотел, чтобы все это знали.

— Спесь… — Священник покачал головой. — Иногда за грехи надо быть благодарным. — Он посмотрел на Джека. — И где сейчас мистер Беллито?

— Исчез.

— Куда?

— Точно не знаю. Просто… исчез. Не беспокойтесь. Он никогда не вернется.

Отец Эд глубоко вздохнул:

— Хочется исповедаться, как моему прихожанину. Вы считаете, что это справедливо?

— Не мне судить, — пожал Джек плечами.

— Вам не хочется исповедаться?

— Нет, пожалуй. По свидетельству хорошего человека, я сделан богоугодное дело.

Эпилог

Явившись через две недели в Менелай-Мэнор, Джек нашел Лайла в переднем дворе, наблюдавшего за садовником, который пересаживал высохшие кусты вокруг стен. Лайл тепло его приветствовал, протянув для пожатия обе руки.

— Как дела, Джек? Заходи.

Он последовал за ним на кухню, Лайл выставил на стол пару банок пива «Миллер».

Джек взмахнул своей:

— За Чарли.

Он умер, спасая жизнь Джиа. Будем поднимать за него бесконечные тосты.

— Аминь. — Оба сделали по доброму глотку. — Как Джиа? — спросил Лайл.

— Пока еще трясется, но справится. К счастью, Вики вернулась.

— А будущий малыш?

— Замечательно, — ухмыльнулся Джек.

Два дня назад Джиа прошла ультразвуковое обследование. Пол определять еще рано, но вообще все в порядке. Какое облегчение…

Хотя по-прежнему неясно, как стать законным отцом ребенка.

— Я действительно очень рад тебя видеть.

— Я тоже, — серьезно сказал Джек. — Раньше пришел бы, да у тебя была тут хорошенькая компания.

За несколько недель после гибели Чарли полиция, вооружившись каким-то радаром, нашла в подвале восемь тел. Дальнейшее обследование ничего не дало. Это все.

— Угу, копы покончили, — улыбнулся Лайл. — Наконец дом вернулся ко мне.

— Да тебя все равно дома не было.

На прошлой неделе Лайл не слезал с экрана, принимая участие в каждом ток-шоу с утра до вечера.

— Ну да, бегал без задних ног.

— Здорово смотришься по телевизору. — В самом деле, весьма убедительный, правдивый молодой человек. — Надо тебе устроить собственное шоу.

— Дважды уже предлагали, — рассмеялся Лайл, потом вдруг усмешка слиняла. — Если меня свяжут со смертью Минкина, буду вести передачи из тюремной камеры.

Труп Минкина обнаружили на другой день, когда служащие магазина пришли искать Илая.

— Не будешь. За нами все чисто.

— Ну и ночка, — тряхнул Лайл головой. — До сих пор не верю. Слышал последнюю новость? Подозревают Илая Беллито.

— Кстати, об Илае, — сказал Джек. — Где он?

— Понятия не имею. В доме никаких следов.

— Просто исчез, ни тела, ничего не осталось?

— Тара его забрала.

Поразительно уверенный тон.

— Надеюсь, она с ним позабавится.

— Не сомневайся, — с той же уверенностью кивнул Лайл.

— Сама больше не появлялась?

— Ни разу. Навсегда пропала. А круг детоубийц остался, — нахмурился Лайл. — Лучше бы все разделили судьбу вожака.

— Я об этом позаботился, — сообщил Джек.

— Как?

— В тот вечер звякнул паре знакомых братьев, — Лайлу не обязательно знать фамилию братьев Микульских, — дал адрес Беллито, сказал, что дверь открыта. Они нанесли визит, покопались в архивах, вытащили жесткий диск из компьютера. Там много интересного, включая фамилии и адреса членов круга.

— Эти самые братья сыщики?

— Нет. — Биография братьев ему неизвестна, и без нее вполне можно прожить. — У них просто большой зуб на педофилов.

— Зуб?

— Угу. — Джек сделал очередной глоток. — Очень серьезно принялись за дело. Верят мне на слово, но все равно проверяют. Лично занялись ребятами из списка Илая, установили слежку и прочее. Как только удостоверятся, примут меры. Кое-кто сгинет.

— Хочешь сказать, их убьют?

— Со временем.

— Как это?

— Со временем они умрут. Сами того не желая. Лайл передернул плечами, словно от холода.

— Что еще остается?

— По-прежнему не понимаю, кто и зачем все это затеял. Особенно после заявления Тары, что кто-то хочет смерти Джиа.

— Я тоже об этом думаю. Наверно, Иное, о котором ты нам рассказывал.

— Мне казалось, что ты не поверил.

Лайл взглянул на него:

— С тех пор я верю многому, чему раньше не верил. По твоим словам, Иное сводит с тобой счеты. Можно только догадываться, что оно не способно нанести прямой удар. Что-то тебя со спины прикрывает… Поэтому старается ударить косвенно, через любимых.

Скорее всего. Наверняка Иное погубило Кейт, а если бы две недели назад дело пошло иначе, погибли бы Вики и Джиа с будущим ребенком.

Лайл сделал очередной глоток.

— Поверим Таре на слово: Иное отправило ее за Джиа. Она безусловно хотела забрать ее, но составила по пути собственный план. Должно быть, Иному не всегда удается держать в своей власти пущенные в дело силы.

— А про Беллито что скажешь? Почему сразу после землетрясения, предположительно разбудившего Тару, он решился признаться священнику в уже совершенных убийствах и в запланированном на следующую неделю?

— Ничего странного, вполне в его духе.

— А почему он выбрал священника, случайно слышавшего обо мне на исповеди?

— Действительно странно, — пожал Лайл плечами. — Никогда не встречался с таким удивительным делом. Может, им заправляет не только Иное? Как насчет той всезнающей индианки, которая заскочила в гараж? На чьей она стороне?

— На своей, насколько мне известно. Ты ее с тех пор видел?

— Как сквозь землю провалилась. То и дело ходила мимо со своей собакой, а с того вечера больше ни разу.

Джека и самого интересовала индианка, чем-то напоминавшая другую женщину, которая несколько месяцев назад предупреждала его и исчезла. Тоже с собакой, но старше и с русским акцентом.

Что происходит в моей жизни? — мысленно выкрикнул он. Нехорошо, что его двигают, словно пешку, по вселенской шахматной доске, но Джиа с Вики не воины, их нельзя трогать.

Впрочем, может быть, в этой битве все воины.

— Ну, что скажешь?

— Не знаю, — вздохнул Лайл. — Похоже, все мы во власти каких-то неведомых сил. Остается лишь плыть по течению, держа над водой голову.

— Все мы?

— Да, все. Помнишь, я видел надвигающуюся тьму? Она по-прежнему близится.

Не стоит напоминать, что в видении после Лайл пережил темноту вместе с братом.

— Вернешься в Мичиган?

— Ни за что! Тут останусь, займусь своим делом.

— Без Чарли?

— Вот поэтому я и хотел с тобой встретиться. Пошли в канал.

Джек последовал за ним, споткнувшись на пороге при виде гроба — простого соснового — на полу посреди комнаты.

— Это…

— Чарли, — кивнул Лайл. — Вскрытие подтвердило смерть от удушья, полиция выдала тело, я попросил доставить сюда. Сказал, будто хочу отправить его в Мичиган, но собираюсь похоронить в подвале. Мне нужна твоя помощь.

Джек опешил:

— Что? Я, конечно, готов помочь, но…

— Чарли хочет остаться здесь.

— Правда? — Неужели он свихнулся? — Откуда ты знаешь?

— Чарли сам сказал.

— А…

— Уверяю тебя, — расхохотался Лайл. — Посмотрел бы ты сейчас на себя, старик! Думаешь, я совсем съехал с катушек? — Он оглянулся. — Чарли, смотри, кто пришел… Поздоровайся!

Джек прислушался, ожидая какого-то фокуса, ничего не услышал. Гроб с телом Чарли вдруг сдвинулся, поднялся в воздух, завис в четырех футах над полом, развернулся на триста шестьдесят градусов, опустился на ковер.

— Замечательно, — оценил он. — Что за механика?

— Никакой механики. — Лайл подошел к столу с разложенными картами Таро. — На другой вечер после смерти Чарли я сидел тут, оплакивая его, вдруг карты Таро открылись, сами разложились, «отшельник» взлетел в воздух, завис перед глазами. «Отшельник» — карта Чарли. Так он сам себя называл.

Повторилось то же самое: карта с изображением отшельника затрепыхалась в шести дюймах под носом у Джека.

Он поймал ее в воздухе, ища невидимые нитки. Ничего не нашел.

— Отдаю тебе должное, Лайл. Потрясающе.

— Клянусь, это не фокус. — Глаза наполнились слезами. — Чарли вернулся. То есть не уходил. Смотри.

Лайл схватил Джека за руку, потащил к командному пункту. Практически пустому.

— Когда полиция копалась в подвале, я дотумкал, что скоро полезут наверх. Вспомнил мадам Помроль после обыска и демонтировал приспособления Чарли. В конце концов, больше они не потребуются.

Джек оглянулся, слыша перезвон. В воздухе раскачивался старый храмовый колокол, в который при его первом визите звонил Чарли.

— В этом доме, Джек, я обретаю силу и воспользуюсь ею. Не под маской Ифасена, а сам по себе. Чарли поможет, при условии, что мы ответим делом на дело. Никаких больше фокусов, никакого вранья.

Карты Таро вспорхнули с круглого столика, посыпались на Джека.

— Братья Кентон остались командой, Джек, — рассмеялся Лайл. — Будем делать настоящее дело. Единственные в этом городе.

Врата

Наладчик Джек, узнав, что отец попал в аварию, мчится к нему на помощь. Но авария — лишь часть безумного ритуала: так женщина со сверхъестественными способностями намеревалась принести дань загадочным подводным огням. После неудачной попытки она снова и снова пытается заполучить ускользнувшую жертву…

Глава 1

Вторник

Благослови Бог шантажистов, думал Джек, роясь в картотеке.

Зажав в зубах фонарик, направлял луч на ярлычки, перебирая папки обтянутыми латексными перчатками пальцами.

Истинный клад. Если кого-нибудь можно назвать профессиональным шантажистом, Ричи Кордова безусловно претендует на титул. Официально — частный сыщик, если подобная деятельность бывает официальной. Видно, в ходе расследования выкапывает кучу добавочной грязи и пускает в дело в своих интересах. Уже проверено — он никогда не выступает против клиентов, шантажирует анонимно. Поэтому хранит в чистоте профессиональную репутацию, ведя тайную деятельность отдельно от успешного разрешения чужих проблем. Джек поймал его, когда он выманивал деньги у очередной рыбки, и сразу же невзлюбил жирного хама. Тенью ходил за ним девять дней — первое впечатление не изменилось. Подонок.

Частная сыскная контора Кордовы занимала второй этаж над магазинчиком восточных деликатесов на другой стороне Бронкс-парка. Но иной вид деятельности, по всей вероятности более прибыльный, велся здесь, на третьем этаже, в тесном маленьком помещении вроде переоборудованного чердака, где стоит картотека, компьютер, цветной принтер, хромой стол.

Где письмо? Джек рассчитывал, что в этом самом шкафу. Если нет…

Вот… Ярлычок с надписью «Янк»… Не Янковски ли? Он вытащил папку, открыл. Есть. Точно. Написанное от руки письмо, корень проблем Стэнли Янковски. Кордова обнаружил его и старается выжать банкира досуха.

Джек сунул письмо в карман.

Да, благослови Бог шантажистов, думал он, опустошая папки из обоих картотечных ящиков, выбрасывая на пол содержимое — письма, снимки, негативы, — ибо они дают мне работу.

Добрая доля заказчиков обращается к нему по поводу шантажа. Понятно, шантажируют их потому, что у них есть секреты, которые при обращении к властям непременно раскроются. В результате остаются два варианта: снова, снова и снова платить шантажисту или выйти за пределы системы, один раз заплатив Джеку за поиски, возвращение, уничтожение компрометирующих фотографий или документов.

По его мнению, уничтожение лучше и безопаснее. Однако недоверчивые заказчики боятся, как бы он не воспользовался материалом и сам не стал их шантажировать. Янковски, обжегшись, никогда никому ни в чем больше не верит. Желает увидеть письмо перед выплатой второй части гонорара.

Он вывалил из двух ящиков на пол добрую кучу снимков и документов. Маленькие любопытные фибры души уговаривали присесть, покопаться в поисках знакомых фамилий и лиц, но Джек подавил искушение. Времени нет. Хозяин через час вернется.

Он вытащил из рюкзака за плечами пару стеклянных бутылок из-под лимонада «Снэпл», сорвал с горлышек липкую ленту. Сейчас кое-кому будет сделано крупное одолжение. Впрочем, не всем. Кордова наверняка отсканировал компромат, загрузил в компьютер, переписал на хранящиеся в другом месте дискеты. Хотя для закона компьютерный текст рукописного не заменяет. Чтобы держать в руках настоящий рычаг, шантажисту требуются оригиналы с чернилами, почерком, отпечатками пальцев и прочим. Даже самая близкая к оригиналу копия не служит истинным доказательством, ее всегда можно назвать ловкой подделкой.

Джек опустил глаза на кучу компрометирующих свидетельств. Кое-кто даром попользуется его услугами. Не то чтоб его сильно заботили жертвы — насколько известно, некоторые вполне заслуживают шантажа, — просто, если забрать одно письмо Янковски, Кордова догадается, кто организовал этот краткий визит. Что весьма нежелательно. Если же безвозвратно сгинут все материалы, коллекционер сможет только гадать.

Лучше всего было бы поджечь кучу, но шантажист живет в тесном квартальчике Уильямсбридж в Верхнем Бронксе, где плотными рядами щека к щеке стоят симпатичные старые послевоенные дома для среднего класса. Загоревшийся дом сгорит не один. Поэтому пришлось идти другим путем.

Держа бутылку «Снэпла» в вытянутой руке, он открутил пробку. В нос все равно ударил резкий запах серной кислоты. Начал очень осторожно поливать кучу — зелье вполне способно прожечь латексные перчатки, — глядя, как пузырятся и дымятся фотографии, скручиваются бумаги, приобретая коричневый цвет.

Когда первая бутылка почти опустела, а комната наполнилась кислым едким дымом, тремя этажами ниже послышался стук входной двери.

Кордова?

Джек взглянул на часы: почти четверть первого. Во время слежки на протяжении последней недели Кордова трижды заглядывал в бар поблизости на Уайт-Плейнс-роуд, всякий раз просиживая до часу ночи и дольше. Если это он внизу топает, значит, вернулся домой, как минимум, на час раньше. Черт бы его побрал.

Вытряхнув из первой бутылки остатки и вылив на кучу вторую, Джек поставил их сверху на шкаф. Теперь прочь отсюда. Кордова скоро учует вонь.

Он открыл окно, вылез на крышу, оглянулся вокруг. Собирался уйти, как пришел — через черный ход, — теперь придется импровизировать.

Импровизировать очень не хочется.

Посмотрел на соседние крыши. Близко, но достаточно ли для прыжка?..

Из открытого окна за спиной слышались тяжелые шаги Кордовы по лестнице. Он опять взглянул на соседнюю крышу. Теперь уже кажется, что достаточно.

Джек с глубоким вдохом разбежался на три шага вниз по черепичной крыше и прыгнул. Сначала одна нога в спортивной туфле, потом другая приземлились, прочно встав на противоположную крышу. Не тратя времени на поздравления в собственный адрес, побежал по инерции дальше. Резиновые подошвы скользили и обрывались на подъеме к коньку.

Из дома Кордовы донесся громкий вопль:

— Не-е-ет! — Вой перерос в отчаянный яростный крик, но он не оглянулся, не желая, чтобы гад увидел его в лицо. Потом услышал хлопок, почти одновременно что-то свистнуло мимо уха.

Мерзавец вооружен! Предполагалось, что у него где-то есть пистолет, однако не ожидалось, что он откроет стрельбу из собственного дома. Два просчета за один вечер. Будем надеяться, расчет вернуться живым не ошибочен.

Он перевалил за конек, скатился к водосточному желобу, обдирая о черепицу ладони в латексных перчатках, напрочь стерев спереди нейлоновую ветровку, словно на электрическом шлифовальном станке. На полпути к желобу замедлил падение, развернув тело на девяносто градусов. Еще чуть развернулся, уперся в желоб ногами, окончательно остановился.

Путь на свободу пока не открылся. Внизу еще два этажа и Кордова, который, несомненно, мчится по ступеням на улицу. Кроме того, в доме, скорее всего, живут две семьи, как повсюду в округе. Кругом зажигался свет. Жильцы обязательно набирают сейчас 911, сообщая о происходящем на крыше. Должно быть, принимают его за неопытного вора-чердачника.

Джек приподнялся над желобом, примостился над темным окном, сполз на животе с крыши ногами вперед, повис всем телом на желобе. Тот скрипнул, треснул, прогнулся под пальцами, но, прежде чем рухнул, нога успела встать на подоконник. Он втиснулся в оконный проем, схватился за подоконник, вновь свесился вниз, продержался лишь пару секунд — до земли оставалось всего футов шесть, — разжал руки, перекувырнулся в воздухе, упал, вскочил и пустился бежать.

Спортивные туфли беззвучно затопали по тротуару. Он мчался, пригнувшись настолько, чтобы не сбрасывать скорости в ожидании второго выстрела. Но его не последовало. Бегом за первый угол налево, за следующий направо, бегом, бегом… Теперь он хотя бы убрался с линии огня — если Кордова еще работает ногами. А если сел в машину и пустился в погоню…

Вдобавок на пути могут встретиться копы.

Предполагалось простое дело — пришел-ушел, — кто бы знал, что заварится такая каша.

Дальше на полусогнутых, внимательно присматриваясь к проезжавшим машинам, глядя, не вспыхнет ли проблесковый маяк. Джек сбросил частично изодранную в клочья ветровку, под которой оказалась штормовка «лэнс», вытащил из кармана фирменную кепку «метс», нахлобучил на голову, распустил нейлоновые полы штормовки, раздувшиеся в футбольный мяч, и перешел на быстрый шаг.

На Двести тридцать второй улице еще притормозил, сунул ветровку в мусорный бак, направляясь к станции подземки на Двести тридцать третьей. Вскочил в поезд второй линии, приготовившись к долгому пути обратно в Манхэттен.

Похлопал по карману джинсов с письмом. Улажена очередная проблема. Янковски будет счастлив, а Кордова…

Джек улыбнулся. Жирный Ричи дымится, как серная кислота на бумагах и снимках.

В кустах у двухэтажного дома в скромном коннектикутском квартале прятался человек — больше чем человек. Он кочевал по свету в разных обличьях под разными именами, кроме Настоящего. Прокладывая себе путь, отыскивал подобные семейные дома.

Сидел, прижимаясь спиной и затылком к бетонному цоколю. Каждый встречный принял бы его за дрыхнувшего с перепою бродягу. Однако он не спал. Практически не нуждался во сне. Способен был много дней глаз не смыкать.

Даже если бы нужен был отдых, что редко случалось, не сумел бы заснуть, чувствуя возбуждающий поток из подвала.

За стеной постоянные пытки, мучения, мерзость. Семья из трех человек подвергает им жертву не в первый и не в последний раз, на что, по крайней мере, надеялся не простой человек.

Его питают издевательства взрослых над заложниками, которых они долгие годы держат в плену, но, когда им удается развратить собственного ребенка, внушив ему желание систематически истязать другое человеческое существо, он испытывает истинное наслаждение, как от изысканного деликатеса.

Сверхчеловек еще крепче прижался к стене, упиваясь, пиршествуя…

Забежав к Хулио опрокинуть пару рюмок, Джек добрался до дому и рухнул в постель. Янковски обождет хороших новостей до утра.

Где-то около трех утра телефонный звонок в передней вытащил его из царства сна. Щелкнул автоответчик, зазвучал голос, которого он не слышал пятнадцать лет:

«Джеки, это твой брат Том. Давненько не виделись. Думаю, ты еще жив, хотя трудно сказать. Так или иначе, папа сегодня ночью попал в автомобильную катастрофу. Говорят, состояние довольно скверное, кома. Поэтому быстренько перезвони. Надо поговорить».

И продиктовал номер с междугородним кодом 215.

Джек вскочил, дернулся при известии о несчастье с отцом, однако не снял вовремя трубку. Так и стоял над телефоном во тьме.

Папа попал в аварию? В коме? Как это могло случиться, черт побери?..

Тревожное предчувствие прохватило до самых кишок. В жизнь упорно возвращается прошлое, с которым он порвал. Сначала в прошедшем июне встретился со своей сестрой Кейт, которая через неделю погибла. Теперь, через три месяца, большой брат говорит, что отец в коме. Не просматривается ли пугающая симметрия… картина?

Потом разберемся, сказал он себе. Сначала надо выяснить, что стряслось с папой.

Снова прокрутил запись на автоответчике, записал номер телефона, перезвонил по мобильнику. Ответил тот же голос.

— Том? Это Джек.

— Неужели? Давно пропавший брат. Блудный сын. Жив, на звонки отвечает.

На это не было времени.

— Что там за история с папой?

Джек никогда особенно не любил брата, но и не испытывал неприязни. Пока росли рядом, отношения не складывались. Том — официально Том-младший, — будучи на десять лет старше маленького братца, принимал его за какое-то лишнее домашнее животное, любимца родителей и сестры, не имеющего к нему ни малейшего отношения. Он с поразительной сосредоточенностью интересовался лишь самим собой. По словам Кейт, женился в третий раз, и она питала подозрение, что последний брак разделит судьбу предыдущих. Джек нисколько не удивился.

Том лет двадцать был филадельфийским адвокатом, теперь стал филадельфийским судьей. То есть служителем закона, шестеренкой механизма официальной власти. Тем более лучше держаться от него подальше. Суды на Джека дрожь нагоняют.

— Я уже почти все рассказал. Медсестра из больницы в городке Новейшн сообщила по телефону, что папа попал в ДТП, и…

— В какое ДТП?

— В дорожно-транспортное происшествие и находится в тяжелом состоянии.

— Так. В коме, да? Боже мой, что нам делать?

— Не нам, Джеки, — тебе.

Ему это совсем не понравилось.

— Не понял?

— Кто-то из нас должен ехать. Я не могу, Кейт нет, остаешься ты.

— Что значит ты не можешь?

— У меня… куча дел… судебные процессы.

— Не можешь поехать повидать отца, который лежит в коме?

— Сложный вопрос. Слишком сложный для обсуждения по телефону в такую рань. Достаточно сказать, что сейчас я не могу уехать из города.

Джек понял, что Том рассказывает далеко не все.

— У тебя неприятности?

— Неприятности? Господи, что за вопрос?

— Да просто говоришь странным тоном.

— С чего ты взял? — огрызнулся Том. — Мы с тобой лет десять не разговаривали, как ты можешь судить о моем тоне?

Пятнадцать — не так много, подумал Джек, а тон действительно странный.

— Обо мне не тревожься, — отрезал Том. — Подумай о папе. Он дал мне твой телефон перед отъездом во Флориду. Сказал — на всякий случай. Вот и настал такой случай, никуда не денешься.

— Ладно, — вздохнул Джек. — Пожалуй, поеду.

— Сколько энтузиазма!

Джек тряхнул головой. Во-первых, не хочется уезжать из Нью-Йорка по любым причинам, и точка. Во-вторых, сейчас неудачное время для поездки во Флориду и в любые другие места — придется обождать с очередным только что взятым заказом. Хуже того, в столь экстренном случае автомобиль и «Амтрак» исключаются. Придется лететь самолетом. Против чего он, собственно, не возражает, но с дополнительными мерами безопасности после 11 сентября аэропорты превратились в опасное место для официально несуществующих личностей.

Но отец лежит в коме во Флориде.

— В определенном смысле тебе повезло, что он в коме, — сказал Том.

Это еще что такое?

— В каком?

— В том, что он страшно злится, что ты не приехал на похороны Кейт. Если подумать, я тоже. Где ты был, черт возьми?

Джек почувствовал себя перед судьей, пусть даже судья случайно приходится родным братом.

Большой брат… судья. Настоящий Оруэлл.

— Достаточно сказать, — решил он отплатить Тому его же монетой, — что вопрос слишком сложный для обсуждения по телефону в такую рань.

— Очень остроумно. Впрочем, признаюсь, я даже обрадовался, что он так на тебя ополчился. Столько лет мы слышали одно — как ему хочется разыскать тебя, вернуть в семейное лоно. Постоянно, как мантру, твердил: «вернуть Джека в лоно». Словно одержимый. А потом одержимость пропала.

Джек, казалось бы, должен был радоваться, никогда не думая возвращаться ни в какое лоно. Но нет. Он скорее почувствовал острую жалость, будто чего-то лишился.

Лет пятнадцать назад, когда он ушел из колледжа, из семьи, из общества в целом, отец его не один год разыскивал. Каким-то образом узнал от кого-то номер телефона, принялся названивать. Со временем дело дошло до согласия пообедать с ним в городе. После чего они приблизительно раз в год вместе закусывали или играли в теннис.

Отношения в лучшем случае хрупкие и непрочные. Джек всегда с трудом общался с людьми. Хотя отец никогда этого не говорил, было ясно, что он разочарован в младшем сыне. Считая, что тот занимается наладкой электроприборов, упорно его подталкивал — закончи колледж, включись в пенсионную программу, подумай о будущем, глазом моргнуть не успеешь, придет пора выйти на пенсию и так далее и тому подобное…

Он не имел никакого понятия о сыновних делах, совершаемых им преступлениях, убитых ради пропитания людях, в чем Джек никогда бы ему не признался. Это доконало бы старика.

— Где он, ты говоришь?

— В городской больнице Новейшн. Ничего больше не знаю. По-моему, в округе Дейд.

— Где это…

— К югу от Майами. Слушай, лучше звякни в больницу — номера у меня нет, — спроси, как доехать от международного аэропорта Майами. Туда тебе надо лететь.

— Замечательно.

— Если он очнется, скажи, я приеду, как только смогу.

Обязательно, подумал Джек. И вдруг вздрогнул.

— Если очнется?

— Да. Если. Говорят, он сильно пострадал.

Грудь вдруг пронзила боль.

— Отправлюсь, как только доделаю несколько срочных дел. — Он внезапно почувствовал навалившуюся усталость.

И положил трубку. Ему больше нечего было сказать брату.

Семели проснулась одна в темноте. Открыла глаза, лежала в полной неподвижности, слушала. Слышала дыхание членов родного клана вокруг, тихое, громкое. Слышала скрип досок старого, легко качавшегося плавучего дома, тихий плеск вод лагуны о борта, лягушачье кваканье, стрекотание сверчков среди ночных звуков других живых существ, населяющих Эверглейдс. Вздрогнула, когда кто-то рядом — скорей всего, Люк — то ли кашлянул, то ли всхрапнул.

Плотный горячий воздух влажным покрывалом лежал на обнаженных руках и ногах, но она к нему привыкла. Сентябрь обещает быть жарким, хотя не таким, как август. Тот был действительно жарким, жарче не припомнишь.

Отчего она проснулась? Всегда крепко спит по ночам. И тут вспомнился сон — не в деталях, которые исчезли в ночи, как утренний туман после бури, а общее впечатление чего-то надвигавшегося… приближавшегося.

— Кто-то идет, — вслух шепнула она.

Непонятно, откуда ей это известно, — просто ясно, и все. Прозрение пришло не впервые. Она то и дело без предупреждения чувствует, что вскоре что-то произойдет, и каждый раз действительно происходит.

К ней кто-то идет. Человек — мужчина — уже в пути. Неизвестно, к добру или к худу. Не важно. Семели приготовится и к тому и к другому.

— Какая роскошь, — вздохнул Эйб Гроссман, глядя на полдюжины пончиков в стоявшей перед ним коробке. — Чем это я заслужил?

— Ничем… — ответил Джек. — Всем…

Эйб поднял брови, отчего по лбу океанскими волнами побежали морщинки, забежав в облысевший залив и разбившись о береговую линию поредевших волос.

— «Криспи» с кремом? Мне?

— Нам.

Джек полез в коробку, вытащил хрустящий пончик со сметаной, увесистый, жирный, глазированный до последнего дюйма. Откусил большой кусок, закрыл глаза. Вкусно, черт побери.

Эйб скорчил гримасу.

— Да в них же полно жира. — Он потер солидный животик, будто чувствовал боль в желудке. — Все равно что бетон в артерии заливать.

— Наверно.

— И ты мне их принес?

Они расположились у обшарпанного прилавка в принадлежавшем Эйбу магазине спортивных товаров «Ишер». Джек с покупательской стороны, Эйб примостился на стуле напротив, как Шалтай-Болтай. Джек демонстративно оглядел пыльные банки с теннисными мячами, ракетки, баскетбольные мячи и кольца, напиханные как попало на провисшие полки вдоль узких проходов, футбольные мячи и роликовые коньки вместе с обязательными наколенниками, подвешенные к потолку велосипеды и акваланги.

— Еще кого-нибудь видишь вокруг?

— Мы пока не открылись. Никого и не должен увидеть.

— Тогда давай. — Джек ткнул пальцем в пончики. — Начинай. Чего ждешь?

— Шутишь, да? Пытаешься разыграть старого друга? Ты их принес Парабеллуму.

Словно услыхав свое имя, длиннохвостый голубой попугайчик выглянул из неоново-желтого велосипедного шлема, заметил коробку с пончиками, запрыгал к ней по прилавку.

— Вовсе нет, — прошамкал с набитым ртом Джек.

Парабеллум скосил головку на пончики, потом взглянул на него снизу вверх.

— Лучше не огорчай его, — предупредил Эйб. — Парабеллум — свирепый зверь. Даже можно сказать, замаскированный хищник.

— Ну ладно. — Джек отщипнул кусочек, бросил птице, которая его мигом склевала.

— Куда делись обезжиренные кексы от Энтенманна и сливочный сыр с пониженным содержанием жиров?

— Мы от них отдыхаем.

Эйб снова погладил живот.

— Что? Я сам должен заботиться о своем сердце? Хочешь, чтоб я раньше времени умер?

— Господи Иисусе! Можно разок позавтракать без твоего нытья? Когда я несу низкокалорийное дерьмо, ты бесишься. Приношу вкусненькое — обвиняешь в покушении на убийство.

Эйбу было за шестьдесят, вес его приближался к восьмой части тонны, что было бы не так плохо при росте в шесть футов восемь дюймов, до которого он недотягивал на целый фут, если не больше. В прошлом году Джек забеспокоился о предположительно близкой кончине своего старейшего, самого драгоценного друга и попытался заставить его сбросить вес, вызвав реакцию, лишенную всякого энтузиазма.

— Что-то ты нынче фокусничаешь.

И правда. Пожалуй, настроение плоховатое. Что ж, на то есть причины.

— Извини, — сказал Джек. — Взгляни на дело с другой стороны: считай это прощальным подарком перед отъездом.

— Перед отъездом? Я куда-то уезжаю?

— Нет, я. Во Флориду. Не знаю, долго ли там пробуду, поэтому решил оставить тебе запас калорий, чтоб держался на плаву.

— Во Флориду? Ты хочешь ехать во Флориду? В сентябре? В разгар сильнейшей за десятки лет засухи?

— Я не отдыхать туда еду.

— А влажность? Проникает в поры, заполняет мозги, с ума сводит. Вода в мозгах вредна для здоровья.

— Хорошо. — Джек забарабанил пальцами по прилавку. — Пожалуйста, съешь этот чертов пончик.

— Ладно, — согласился Эйб. — Если настаиваешь. За твое здоровье.

Взял, откусил, выкатил глаза.

— На свете не должно быть таких вкусных вещей.

Жуя второй пончик, Джек рассказал о звонке брата.

— Очень жаль, — посочувствовал Эйб. — Поэтому ты такой ненормальный? Не хочешь отца видеть?

— Не хочу видеть в таком состоянии… в коме.

Эйб покачал головой:

— Сначала твоя сестра, теперь… — Он поднял глаза на Джека. — Думаешь…

— Иное? Надеюсь, что нет. Хотя не удивился бы, судя по развитию последних событий.

После ночного разговора с Томом он позвонил в больницу, узнал, что состояние отца стабильное, но по-прежнему критическое, получил указания, как доехать из аэропорта. Потом попробовал посмотреть кино. Начал ретроспективу Вэла Льютона, прокрутив в субботу вечером фильм «Люди-кошки». Собирался поставить «Прогулку с зомби» и не смог врубиться. Слишком отвлекали мысли об отце в коме, о досмотре в аэропорту. Выключил видео и лежал в темноте. Сон прогоняли раздумья о чем-то неведомом, дергавшем за ниточки, распоряжаясь его жизнью.

Поэтому он был наутро уставшим и раздраженным. Вероятность, что несчастный случай с отцом не так уж и случаен, довела его до предела.

— Знаешь подробности?

— Знаю только, что произошла автомобильная катастрофа.

— Ну, не слишком зловеще звучит. Сколько ему лет?

— Семьдесят один. Впрочем, он в прекрасной форме. До сих пор в теннис играет. Играл, по крайней мере.

Эйб кивнул:

— Помню, как летом разгромил тебя в семейном матче.

— Верно, прямо перед тем, как здесь разверзся истинный ад.

— He хотелось бы еще раз пережить подобное лето, — содрогнулся Эйб, будто его мороз прошиб. — Кстати, кажется, могу кое-что сообщить насчет легитимизации.

— Правда? Что?

Узнав в прошлом месяце, что скоро станет отцом, Джек принялся искать способ вынырнуть из подполья, не отвечая на неизбежные вопросы разнообразных правительственных ведомств по поводу того, где он был и чем занимался последние пятнадцать лет, почему ни разу не получал номера социального страхования, не заполнял анкет и за все это время не заплатил ни цента налогов.

Подумывал просто ответить, был болен, в беспамятстве, пристрастился к наркотикам, бродил по стране, жил чужой милостью, теперь выздоровел, готов стать полезным гражданином. Это сработало бы, хотя в нынешние подозрительные времена его взяли бы под пристальный надзор. Не хочется до конца жизни числиться в списках клиентов министерства национальной безопасности.

— Один знакомый из Восточной Европы обещал, что, возможно, поможет. Возможно. Надо еще немножко разведать.

Небольшая хорошая новость лучом маяка пробилась сквозь тьму, нахлынувшую после звонка Тома.

— Хоть на что-нибудь намекнул?

— По междугороднему телефону? — нахмурился Эйб. — Из своей страны? Он не такой дурак. Отработает детали — если сумеет, — уведомит.

Может быть, новость и не такая хорошая. Или потенциально хорошая.

Эйб пристально посмотрел на него:

— Ну? Когда едешь во Флориду?

— Сегодня. Только билет еще не заказывал. Хочу сперва с Джиа встретиться, может, уговорю ее вместе поехать.

— Думаешь, поедет?

Джек улыбнулся:

— Я сделаю ей предложение, от которого она не сможет отказаться.

— Прости, Джек, — покачала Джиа головой, — не получится.

Они сидели в старомодной кухне дома номер 8 на Саттон-сквер, в одном из самых фешенебельных городских кварталов. Джек нянчил в руках чашку кофе, Джиа потягивала зеленый чай. Она слегка отрастила пшеничные волосы, которые уже не облегали голову, но все-таки, по сравнению почти с любыми стандартами, оставались короткими. На ней были джинсы с заниженной талией, белая майка с круглым вырезом на груди облегала стройный торс, нигде не располневший даже на третьем месяце беременности.

Открытие, сделанное месяц назад, обоих сбило с толку. Такое событие не предусматривалось, они не были к нему готовы. Оно несло в жизнь перемены, для Джека особенно радикальные, однако они с этим смирились.

Джек рассказал об отце, как только переступил порог утром. Джиа с Томом-старшим никогда не встречалась, но была потрясена известием, приказывая немедленно лететь во Флориду. Джек не видел никакой срочности. По приезде можно только беспомощно торчать у койки отца, лежавшего без сознания. Мало что на свете претило ему сильней, чем беспомощность. А когда — если — папа очнется, сразу начнет расспрашивать, почему его не было на похоронах Кейт.

Поэтому он изложил Джиа свой план, который она отвергла.

Джек старался скрыть разочарование. Наверняка надеялся на успех. Предложил забросить их с Вики в Орландо, доставить в «Мир Диснея», а сам будет летать челноком между отцом и ними.

— Как ты можешь отказываться? Подумай о Вики. Она никогда не была в «Мире Диснея».

— Была. Мы ездили с Нелли и Грейс, когда ей было пять лет.

Джек увидел тучку, застлавшую небесно-голубые глаза при упоминании о погибших тетках Вики.

— С тех пор прошло три года. Пусть еще раз поедет.

— Ты позабыл о школе.

— Ничего, недельку пропустит. Девочка сообразительная, третий класс для нее не проблема.

Джиа покачала головой:

— Новый учебный год, новый класс, новые учителя… Она пришла в школу всего две недели назад. Невозможно в начале года увезти ее на неделю. В ноябре — может быть… Хотя к тому времени, — она похлопала себя по животику, — мне летать уже не захочется.

— Замечательно. — Джек в свою очередь похлопал по животику. — Как поживает маленький Джек?

— С ней все в полнейшем порядке.

По этому поводу шел воинственный спор с той минуты, как Джиа узнала о своей беременности. Джек уверенно считал, что будет — должен быть — мальчик, а она утверждала, что девочка. Ультразвуковое исследование пол пока не определяло.

— Слушай, у меня идея… Может быть, на неделю нанять Вики няньку и…

Взгляд лазурных глаз остановил его.

— Ты конечно же шутишь.

— Пожалуй, — вздохнул Джек.

Думай, что говоришь. Чтобы Джиа без дочки отправилась в «Мир Диснея»? Никогда. Это убило бы Вики. Вдобавок ему, точно так же, как Джиа, совершенно не хочется с кем-нибудь оставлять девочку на неделю.

Он откинулся на спинку кресла, глядя, как Джиа маленькими глотками прихлебывает чай. Какое наслаждение видеть, как она пьет чай, морщит от смеха лицо. В ней все прелестно, все любимо. Они познакомились чуть больше двух лет назад — если точно сказать, два года и два месяца, — но кажется, будто он всю жизнь ее знает. Прежние женщины — а их было немало — превратились в тени, как только он впервые увидел ее улыбку. Ни у кого нет подобной улыбки. По дороге случались недолгие стычки — они чуть навсегда не расстались, когда она узнала, чем он зарабатывает на жизнь, — не на все у них был одинаковый взгляд, но возникшее глубокое доверие, забота друг о друге позволяют им быть вместе, независимо от разногласий.

Даже не вспомнишь, чтобы он к кому-нибудь так относился, как к Джиа. При виде ее непременно хотел прикоснуться, обязательно должен был хоть на секунду дотронуться кончиком пальца. Кроме нее, испытывал такие чувства только к ее дочке Вики, с которой сдружился с тех пор, как она была еще совсем малышкой. На свете не много вещей и людей, ради которых он готов умереть, но двое из них живут в этом доме.

— Ох, — пробормотала Джиа, потрепав его по колену со своей уникальной улыбкой. — Убит наповал?

— Окончательно. Похоже, придется лететь одному. Обычно это ты садишься в самолет и отчаливаешь. — Джиа регулярно летала в Айову, возя Вики к бабке и деду. Эти недели черными дырами зияли в его жизни. Теперь будет еще хуже. — Пришла моя очередь.

— Облегчу твои страдания. — Она поставила чашку, встала, дернула его за руку. — Пошли.

— Куда?

— Наверх. Расстаемся на неделю. Пожелаю доброго пути.

— Наденем дурацкие шляпы, чтоб снять на прощание?

— Обойдемся без шляп. И без одежды тоже.

— Идет.

Джек слегка косил глазами и чувствовал дрожь в коленках, выходя вместе с Джиа из дому. Так она на него действовала.

По пути к себе в Вестсайд — она вызвалась помочь собрать вещи — заглянул на почту, купил пару посылочных ящиков «Федерал экспресс» и пузырчатой упаковочной пленки.

— Это еще зачем?

— Так… кое-что надо отправить перед отъездом.

Дальше он распространяться не стал.

Придя в свою квартиру на третьем этаже городского особняка на Западных Восьмидесятых, открыл окна, впустив свежий воздух. Ветерок, попахивая окисью углерода, донес пульсирующие басы мелодии в стиле хип-хоп. Регулятор громкости, очевидно, стоял на одиннадцати.

— Как собираешься решать проблему? — спросила Джиа.

— Какую?

— Покупки билета.

Они стояли в комнате, тесно заставленной викторианской мебелью из золоченого дуба с рыжеватой резьбой.

— Куплю и полечу, как еще?

— Под каким именем на этот раз?

— Джон Л. Тайлески.

После тщательных раздумий Джек решил лететь под именем Тайлески. У Тайлески имеется кредитная карточка «Виза» с номером социального страхования, принадлежащим мальчику, умершему не более шести месяцев от роду, причем счет своевременно пополнялся. У Тайлески есть водительские права штата Нью-Джерси с фотографией Джека, приобретенные через контору Эрни. Естественно, фальшивые, наравне со всеми товарами Эрни, но качественные, как пистолет-пулемет «стерлинг».

— Не рискованно ли? — спросила она. — Когда нынче ловят кого-нибудь на покупке билета на чужое имя, его ждут неприятности. Причем крупные, в федеральном масштабе.

— Знаю. Хотя поймать меня могут в одном только случае — если проверят номер водительских прав в Управлении автомобильным транспортом Нью-Джерси. Тогда я пропал. Однако в аэропортах этого не делают.

— Пока.

Джек взглянул на нее:

— Ты не облегчаешь мне дело, Джиа.

Она с озабоченным видом села в кресло с откидной спинкой.

— Просто не хочется слышать в вечерних новостях о задержанном неизвестном мужчине, пытавшемся сесть в самолет, и видеть твое изображение.

— Мне тоже.

Он передернулся. Какой кошмар. Конец подпольной жизни. Хуже всего, разумеется, снимки в газетах и на телеэкранах. За время карьеры наладчика он существенно попортил жизнь немалому числу людей. Жив до сих пор исключительно потому, что никто его не знает, не может отыскать. Сам факт публичного ареста все переменит. На груди сразу мишень нарисуется.

Пока Джиа в другой комнате справлялась в компьютере о погоде в Майами, Джек сел за дубовый стол на ножках с львиными лапами и вытащил тощий бумажник. Отобрал все документы на другие фамилии, оставил лишь водительские права и кредитку Тайлески, добавил примерно с тысячу наличными.

— Согласно прогнозу на три дня вперед, — сообщила Джиа, вернувшись, — в Майами под девяносто. Оденься полегче.

— Отлично. Сунь какие-нибудь шорты. — На нем были джинсы, мокасины, футболка, в дорогу надо взять еще что-нибудь. — И принеси рубашку с длинными рукавами.

— С длинными? — скорчила она гримасу. — Там жарко.

— У меня свои соображения.

Джиа, пожав плечами, скрылась в его спальне, принялась копаться в вещах. Джек достал 9-миллиметровый «Глок-19» в пакете из пузырчатой пленки, завернул в алюминиевую фольгу, сунул в посылочный ящик «Федерал экспресс», проделав то же самое с запасным «АМТ» 38-го калибра в кобуре, прикреплявшейся к щиколотке, плотно забил пузырчатой пленкой, чтоб не болтались, обмотал ящик липкой лентой, заклеив все почтовые логотипы.

— Сколько белья укладывать? — спросила Джиа из другой комнаты.

— Дня на три-четыре. Если задержусь, отдам в стирку.

Она вышла с легкой хлопчатобумажной рубашкой в мелкую красно-синюю клетку.

— Действительно нужна рубашка с длинными рукавами?

— Надо кое-что спрятать, — кивнул он.

В руках у него был пластиковый кинжал, темно-зеленый, почти черный, с трехдюймовым лезвием и рукояткой в четыре дюйма, сформованный из цельного куска сверхпрочного фибропластика. Эйб гарантировал, что он пройдет через любой в мире детектор. Лезвие практически не заточено, однако острый кончик пробивает фанеру.

Никто не угонит его самолет.

Джиа вытаращила глаза:

— Ох, Джек! Неужели ты собираешься…

— Приклею пластырем под мышкой. Никто не найдет.

— С ума сошел! Знаешь, что будет, если тебя поймают?

— Не поймают. — Он взял моток пластыря. — Поможешь?

— Ни в коем случае! Не стану участвовать в этом безумии. Это безответственно. У тебя скоро будет ребенок. Хочешь сидеть в тюрьме, когда она родится?

— Нет, конечно. Только тебе пора бы понять, что такой уж я есть и живу на свой лад.

— Просто боишься контроль из рук выпустить.

— Возможно. Летя в самолете, который неизвестно кто пилотирует, буду себя неуверенно чувствовать. Впрочем, это можно пережить. Но не верю, что какая-то захудалая авиакомпания позаботится, чтобы прочие пассажиры вели себя прилично.

— Ты должен научиться верить людям, Джек.

— Я верю. Себе, тебе, Эйбу, Хулио… А больше… — Он пожал плечами. — Извини, таким уродился. — Снова махнул катушкой пластыря. — Будь добра.

Джиа, явно не от чистого сердца, принялась помогать.

Он заклеил кончик лезвия маленьким кусочком пластыря, приложил кинжал к левой руке изнутри рукояткой почти в подмышке, она обмотала предплечье тремя длинными круговыми полосками. Не слишком удобно, но кинжал можно снять в туалете, как только самолет поднимется в воздух, сунуть в носок до конца полета.

Закончив перевязку, Джиа отступила на шаг, глядя на свою работу.

— Будет держаться. Я… — покачала она головой.

— Что?

— …все думаю, окажись в самолетах 11 сентября кто-нибудь вроде тебя, может быть, башни Всемирного торгового центра стояли в на месте.

— Может быть. А может, и нет. Я не супермен, один против пятерых не выстою. А вот вместе с такими ребятами, как на борту 93, кто знает?

Джек натянул рубашку, закатал по локоть рукава, принял позу.

— Ну, как я выгляжу?

— Подозрительно, — объявила Джиа.

— Правда?

— Нет, — вздохнула она. — Выглядишь обычным рядовым гражданином.

Это ему и хотелось услышать.

— Замечательно. Вещи уложены?

— Лежат на кровати. Давай чемодан.

— Чемодан? У меня нет чемодана. Никогда не требовался.

— Действительно. Ты же никуда не ездишь. Может, найдется спортивная сумка?

— В ней лежат инструменты. — Его собственные инструменты.

— Ну, если внутри не слишком много грязи, освободи, посмотрим.

Джек вытащил сумку из шкафа, вывалил на кухонный стол содержимое: стеклорез, присоска, резиновый молоток, монтировка, фомка для взлома дверцы автомобиля, отмычки, набор отверток и струбцин разнообразных размеров и конфигураций.

— Что это такое? — спросила Джиа, глядя на растущую кучу.

— Профессиональные инструменты, моя дорогая. Профессиональные инструменты.

— Пожалуй, для профессионального грабителя.

Он намочил бумажное полотенце, протер внутри сумку, протянул ей.

— Подойдет?

Подошла. Южный гардероб, состоящий из шортов, футболок, носков и широких спортивных трусов, полностью уместился.

— Будешь ходить весь мятый, — предупредила Джиа.

Джек взвесил в руке сумку.

— Придется в багаж сдавать или на борт пропустят?

— Сумка небольшая, в верхней сетке поместится.

— В верхней сетке? А, понял.

Она взглянула на него:

— Давно был в самолете в последний раз?

Пришлось призадуматься. Ответ вышел несколько ошеломляющий.

— Кажется, на втором курсе колледжа. На весенних каникулах летал в Лодердейл.

Путешествие едва помнилось, будто с тех пор прошла целая жизнь. В определенном смысле так и есть. Это было в другой жизни.

— И с тех пор ни разу?

Джек пожал плечами:

— Никуда не хочется ездить.

— Правда? — пристально смотрела она на него.

— Конечно. Никогда не хочется уезжать из этого города.

— Может быть, потому, что при этом приходится преодолевать массу проблем и опасных препятствий?

— Возможно. — К чему она клонит?

Джиа крепко обняла, прижалась к нему.

— Видишь? Видишь? — повторяла она. — Самостоятельная анонимная жизнь превратилась в ловушку. О твоем существовании действительно никто не знает, ты, в отличие от остальных, не обязан ежегодно четыре-пять месяцев работать на правительство… С одной стороны, прекрасно, а с другой — ловушка. Ты постоянно вынужден выдавать себя за кого-то другого, рискуя разоблачением. Я, не задумываясь, иду, куда хочу, еду в аэропорт и спокойно показываю документы. Ты все время боишься, как бы кто-нибудь не заметил подчистку. — Она выпустила его из объятий, просверлила голубым взглядом. — Кто из нас фактически свободнее, Джек?

Джиа не понимает, никогда, пожалуй, до конца не поймет. Ну и ладно. Для его любви к ней это значения не имеет. Ему отлично известно, что она много лет живет самостоятельно, мать-одиночка, старается сделать собственную карьеру и обеспечить жизнь дочке. При такой колоссальной ответственности нечего осложнять ей и без того хлопотное, утомительное повседневное существование.

— Разве можно сравнивать, Джиа? Я живу так, как сам считаю нужным, по своим законам и правилам. Нежелание платить налоги абсолютно не связано с деньгами, оно связано с жизнью, с вопросом о том, что мое, что твое, и так далее.

— Это я понимаю и в философском смысле полностью с тобой согласна. Но разве семейный мужчина может вести такой образ жизни в трудовом практическом мире? «Ох, детка, очень жаль, папочка с нами не едет, потому что живет под чужим именем, не хочет подводить нас, когда его поймают. Не огорчайся, он нас на месте встретит. Будем надеяться». Можно так растить ребенка?

— Будем все жить под чужими именами. Подпольным семейством. — Он быстро поднял руки вверх. — Шутка.

— Надеюсь. Это был бы настоящий кошмар.

На сей раз он притянул ее к себе.

— Я над этим работаю, Джи. Найду выход.

Она поцеловала его.

— Знаю, что найдешь. Ты же Наладчик Джек. Все способен уладить.

— Рад слышать подобное мнение.

Но выйти из подполья, сохранив полную свободу… задача другого порядка.

Постарайся помочь, Эйб, мысленно взмолился он, иначе я полезу на стену.

Не хотелось возиться с парковкой в аэропорту, поэтому Джек вызвал такси до аэропорта Ла-Гуардиа. Поскольку Джиа жила в тени эстакады на Пятьдесят девятой улице, ее забросили по пути, совершив минимальный крюк.

— Будь осторожен, — шепнула она после долгого прощального поцелуя. — Возвращайся ко мне и не вляпайся там в неприятности.

— Я еду навестить отца, который лежит в коме. Какие могут быть неприятности?

Джек подошел к стойке компании «Омнишаттл эруэйз» за час до следующего рейса.

Прежде чем высадить Джиа, попросил таксиста завернуть к Эйбу, где оставил свой ящик с просьбой завтра доставить на адрес отца. Эйб пользовался услугами небольшой дорогой эксклюзивной посылочной компании, которая не задавала вопросов. Поездка в такси прошла без приключений, только было очень непривычно передвигаться по городу без оружия на пояснице или на щиколотке. Он не осмелился проносить пистолет в самолет, так как багаж теперь даже после досмотра просвечивали рентгеновскими лучами.

Билет был куплен без сучка без задоринки: женщина с кофейной кожей и неопределимым акцентом взяла карточку «Виза» на имя Тайлески, водительские права на имя Тайлески, застучала по клавиатуре — перебрав жуткое количество клавишей, — вернула с билетом и посадочным талоном. Джек выбрал «Омнишаттл», не желая иметь дело с билетом туда и обратно. Эта авиакомпания продавала билеты в один конец, не учитывая интересы летающих отдыхать в выходные и прочую чепуху: хочешь ехать — покупай билет, хочешь вернуться — покупай другой.

Симпатичная компания.

Места у прохода уже разобрали, удалось получить только кресло в первом ряду, где можно вытянуть ноги.

Оставалось какое-то время, поэтому он взял стакан кофе с тенденциозным названием «мокко-ява-кака-куку», что-то в этом роде, довольно хорошим на вкус. Купил пачку жвачки, собрался с духом и направился к металлодетекторам с поджидавшими охранниками, проводившими личный досмотр.

Постарался пристроиться в хвост самой длинной очереди, знакомясь с процедурой досмотра. Тех, на кого детектор сработал, гораздо чаще отводили в сторонку для тщательного обыска, чем тех, кто прошел без сигнала тревоги. Хорошо бы попасть в последнюю категорию.

Теперь ясно, как террорист себя чувствует. Стоит в очереди, обливается потом, молится, чтобы никто не раскрыл фальшивую личность. Но я зла никому не желаю. Хочу только доехать до Флориды.

Когда подошла его очередь, Джек поставил сумку на конвейер, глядя, как ее глотает пасть телерентгенологической установки. Потом пришла пора пройти через детектор. Он выложил часы, мелочь, ключи в чашечку, которую передвинули дальше по стойке, шагнул в раму…

Сердце екнуло, бешено заколотилось при громком гудке. Ох, проклятье!

— Сэр, вы все вытащили из карманов? — спросила грудастая блондинка в белой блузе с погонами, золоченым значком и именной табличкой, на которой значилось «Делорес», вооруженная ручным металлоискателем. За ней шагах в десяти стояли два охранника с висевшими на плечах карабинами.

— По-моему, да. Разрешите проверить. — Похлопал спереди и сзади по брючным карманам — пусто, кроме бумажника. Джек вытащил бумажник. — Может, здесь что-нибудь?

Она поднесла металлоискатель. Тихо.

— Нет, сэр. Встаньте сюда, пожалуйста.

— Зачем?

— Я должна вас обыскать.

— А в чем дело?

— Может быть, в пряжке на брючном ремне, ювелирном украшении. Встаньте сюда спиной к столу. Хорошо. Раздвиньте ноги, поднимите руки в стороны.

Джек принял позу. Во рту пересохло, зато ладони вспотели. Женщина провела металлоискателем вверх и вниз по ногам изнутри и снаружи, вокруг талии, поймав сигнал от пряжки на брючном ремне — проблема не в этом, — и перешла к рукам. Сперва правая, изнутри и снаружи — о'кей; потом левая… Снаружи — порядок, а у подмышки металлоискатель громко загудел.

Ох, черт, дьявол, господи боже. Эйб обещал, клялся, что нож пройдет через детектор! Что за чертовщина?

Не поворачивая головы, Джек краешком правого глаза покосился на охранников. У них был скучный вид, на него они явно не обращали внимания. Слева кучка безоружных служащих деловито осматривала и обыскивала других пассажиров. Мимо можно прорваться, выскочить назад в терминал, а оттуда куда? Понятно, шансы спастись нулевые, хотя он, черт возьми, не намерен тут просто стоять, протягивая руки к наручникам. Захотят взять — сперва пусть поймают.

— Сэр!

— А… что? — На лбу выступил пот. Заметно?

— Я спрашиваю, что у вас в нагрудном кармане?

— В нагрудном…

Джек сунул руку в карман, вытащил пачку «Дентин Айс». Жвачка в блестящей упаковке… завернутая в фольгу…

Женщина подняла металлоискатель, ответивший писком, взяла пачку, вскрыла, убедилась, что там одна жевательная резинка, бросила на стол. Проверка завершилась без дальнейших сигналов тревоги.

Будущее, съежившееся в игольное ушко, вновь широко распахнулось. Пьяный от счастья, словно помилованный приговоренный к смерти, Джек забрал свои часы, ключи, цепочку, бросив проклятую жвачку, которая чуть не довела его до инфаркта. Пусть Делорес жует.

Забросив на плечо спортивную сумку, испытал искушение предложить Делорес и ее обыскать. Обыскивайте что хотите! Взбешенная инспекторша вновь потерпит поражение!

Однако ничего не сказал, ограничившись дружелюбным кивком, и направился к своему выходу. Еще есть время быстренько звякнуть Джиа.

— Порядок, — сообщил он, услыхав ее голос. — Буду на борту через пару минут.

— Слава богу! Теперь не придется запекать в пирог напильник.

— Ну, еще назад придется лететь.

— Не будем пока думать об этом. Позвони, когда отца увидишь, расскажи, как он там.

— Обязательно. Люблю тебя.

— Я тебя тоже, Джек. Очень. Только будь осторожен. Не разговаривай с незнакомыми, не садись в чужие машины, не бери конфет у…

— Пора бежать.

Джек пробрался к креслу у окна в левом переднем ряду с идеальным соседом, заснувшим до взлета и проснувшимся лишь на бетонной посадочной полосе аэропорта Майами. Никакой болтовни плюс положенный спутнику пакетик арахиса.

Единственным непорядком в полете было небольшое отклонение к западу от обычного курса из-за тропического шторма «Элвис». Услыхав как-то вечером по телевизору о шторме по имени «Элвис», Джек разинул рот так глупо, что перещеголял самого Лу Костелло.

Не ожидалось, что «Элвис» удостоится статуса урагана, но вот он несется по побережью близ Джэксонвилла, врывается, переворачивает все вверх дном вроде своего тезки в пятидесятых. Хотя самолет свернул к западу, уклоняясь от бури, видно было, как ветер мчится к востоку. Джек смотрел с высоты на рваные облака, которые тут и там драматически разлетались в пушистые белые клочья. «Элвис» стремится на сцену.

— Семели, смотри, чтоб она меня не укусила! — крикнул Корли.

Семели сняла с глаз раковины, взглянула на него.

Стоя по грудь в воде лагуны, Корли смотрел на нее снизу вверх здоровым открывавшимся глазом, который вращался в глазнице под выпуклым лбом. Обычно на том месте вода ему по горло. А при такой засухе…

С глазами у Корли действительно плохо, поэтому ему хорошо подают. Его везут в город, усаживают на тротуаре в тени, кладут перед ним потрепанную старую шляпу и ждут. Шляпа пустует недолго.

Люди только взглянут в лицо и начисто выгребают мелочь из карманов, время от времени даже бумажки бросают.

По вторникам дела идут плохо — не так плохо, как по понедельникам, однако все же плохо. Поэтому понедельники и вторники предназначены для рыбалки.

— Скажи, чтоб не кусала! — ныл Корли.

— Заткнись, держи сеть, — приказал ему Люк. Из спущенной на воду малой лодки с надстройкой под названием «Плавучий Конь» Семели с улыбкой смотрела на двух членов клана. Они стояли в воде с четырехфутовыми шестами в руках, между которыми тянулась нейлоновая сеть с ячейками в полдюйма. С берега над водой склонялись покосившиеся стволы кривых корявых деревьев.

Люк, сводный брат Корли, тоже особенный. Не так явно, как Корли, не так, чтоб собирать хорошую милостыню, поэтому он главным образом доставляет попрошаек на место. Впрочем, по-своему совершенно особенный. Пожалуй, даже слишком. Он пробовал попрошайничать без рубашки, демонстрируя плавнички вдоль спины, покрытой крупной чешуей, но потерпел неудачу. Не получил даже дайма. Копы собрались арестовать его за нарушение общественного порядка, да он удрал, и они его не поймали.

Семели рада, что она не урод вроде Корли, Люка и других членов клана. Хотя сама особенная. У нее вещий глаз, что принесло ей немало страданий, но она не способна свободно менять ход вещей. У нее иная особенность. Своя. Внутренняя.

— Ты же не в первый раз рыбачишь, — напомнила она Корли.

— Знаю, только терпеть не могу. Даже если бы миллион раз рыбачил. Если она захочет, в один миг ногу откусит.

— Не одну ногу, Корли, — ухмыльнулся Люк, — обе сразу, то есть если захочет.

— А если мне наскучит твое нытье, я ей велю это сделать, — добавила Семели.

— Ничего смешного! — воскликнул Корли, приплясывая на месте, как мальчишка, которому приспичило пописать.

— Стой спокойно! — рявкнул Люк. — Мы рыбу ловим, а ты ее распугиваешь! Скажи спасибо, что ее не Дьявол пасет.

У Корли затряслись руки.

— Если бы Дьявол, я в воде не стоял бы! Меня даже на берегу бы не было!

Семели заметила темное пятно, мелькнувшее по направлению к ним под водой на глубине пары футов, подняв рябь на воде.

Шла Дора, гоня перед собой рыбу.

— Готовьтесь, — предупредила она. — Идет.

Корли испустил тихий тонкий испуганный стон, но остался на месте, держа свой конец сети.

Пятно неуклонно приближалось к Люку и Корли, потом сеть вдруг наполнилась, плещущая рыба оживила, вспенила воду. Мужчины свели шесты вместе, вытащили сеть из воды. В ней билось десятка два добрых молли, даже пара окуней.

— Будет на ужин свежая рыба! — воскликнул Люк.

— Она меня задела! — Корли вертел головой из стороны в сторону. Если бы шея позволила, совершал бы полные обороты. — Хотела укусить!

— Просто плавником зацепила, — возразил Люк.

— Все равно! Тащи сеть на берег!

— Не забудьте немножко оставить, — сказала Семели, — или Дора сильно обидится.

— Конечно, конечно! — заторопился Корли, сунул в сеть руку, вытащил трепыхавшуюся шестидюймовую молли. — Хватит?

— Парочки хватит.

Он выбросил в лодку одну и другую, направился к берегу.

Семели подняла за скользкий хвост выброшенную, разевавшую рот рыбу, поднесла к воде, пропела:

— Дора… милая! Где ты, детка?

Дора, видно, ждала на дне, ибо мигом вынырнула на поверхность. Сначала появился выпуклый черепаший панцирь, изборожденный поросшими водорослями складками, точно горный хребет, протянувшись из конца в конец на добрых три четверти фута. Потом из-под воды выскочили две головы, четыре глаза-бусинки уставились на Семели, обе зубастые пасти распахнуты в ожидании. На обоих языках виднелись червеобразные отростки, которыми Дора приманивала рыбу, сидя днем на дне, дожидаясь обеда. Наконец, воду рассек длинный хвост, плывший за ней на манер длинной мокасиновой змеи.

Ученые наверняка все отдали бы, чтобы взглянуть на Дору, самую крупную, дьявольскую, фантастическую грифовую черепаху на свете, но она принадлежит Семели, никто никогда к ней и близко не подойдет.

Она бросила рыбу левой голове. Могучие острые челюсти щелкнули посередине, откусив хвост и голову, которые над водой поймала правая голова. Пара конвульсивных глотков — пасти снова открылись.

Семели скормила правой вторую рыбу с тем же результатом, вытянула над водой руки. Головы охотно подставились.

— Хорошая девочка, — заворковала она, поглаживая макушки. Дора от удовольствия била длинным хвостом. — Спасибо за помощь. Теперь лучше беги, пока землечерпальщиков нет.

Чудовищная черепаха бросила на нее последний взгляд и исчезла.

Выпрямляясь, Семели мельком увидела собственное отражение во вспененной воде и еще раз вгляделась. Не слишком любила смотреться в зеркало, но время от времени рассматривала себя, гадая, что было бы, если бы на голове росли нормальные волосы — черные, темные, рыжие, светлые, все равно — длинные, в отличие от данных с рождения.

В воде отражалось лицо женщины лет двадцати пяти, на которое никто второй раз не оглянется, но и не назовет некрасивым. Если кто и оглянется, то на волосы, на спутанную серебристо-белую гриву, облаком летевшую следом, — косматым, растрепанным ветром грозовым облаком, неподвластным никаким расческам. Вообще никаким, насколько известно. В детстве она долго пыталась с ними справиться.

Волосы были вечным проклятием. Семели не помнила, здесь ли, в лагуне, она родилась; не помнила, когда мама уехала из лагуны и увезла ее в Таллахасси. Помнится только тамошняя начальная школа.

Первые воспоминания — дети тычут пальцами на волосы, дразнят ее «старухой». Во что бы они ни играли, никто не принимал в компанию Старуху Семели, поэтому в школьные и дальнейшие годы она в основном оставалась одна. В основном. Отверженность уже плохо, но другие девчонки на этом не останавливались. Нет, толпами гонялись за ней, срывали шляпу, под которой она прятала волосы, цеплялись, дергали ради забавы. Она без конца плакала у мамы на плече, прибегая из школы. Дома — только дома — чувствовала себя в безопасности, мама была единственным другом.

Семели ненавидела свои волосы. Иначе ее не дразнили бы, а играли, дружили бы с ней — ей больше всего на свете нужен был хоть какой-нибудь друг. Разве это слишком большое желание? Если б не волосы, она была бы своей. Маленькой Семели очень этого хотелось.

Шляпы не помогали, в семь лет она решила наголо остричься. Взяла мамины портновские ножницы и защелкала. Теперь вспоминает с улыбкой, а тогда было совсем не до смеха. Увидев ее, мама вскрикнула. Единственная подруга пришла в ужас, выхватила ножницы, попыталась поправить дело, не добившись большого успеха.

Дети в школе лишь сильней насмехались.

Теперь, впрочем, не насмехаются, с мрачным удовлетворением заключила Семели, продевая в просверленные в раковинах отверстия тонкий кожаный шнурок, висевший на шее. Некоторые, по крайней мере. Кое-кто никогда уже не засмеется.

Дора оставила за собой рябь и круги на воде. Рисунок почему-то напомнил вчерашний сон о чьем-то пришествии издалека. Глядевшую в воду Семели осенило прозрение. Она вдруг поняла:

— Он здесь.

Международный аэропорт Майами оказался более многолюдным и суетливым, чем Ла-Гуардиа. Джек пробирался к транспортной стоянке сквозь орды прибывающих и убывающих пассажиров. Сел в кольцевой автобус до пункта проката автомобилей. Чтобы помочь фирме выбраться со второго места, предпочел «Эвис». Выбрал самую неприметную с виду машину — бежевый «бьюик-сенчури».

В больнице советовали ехать по главной флоридской магистрали, но он вместо этого двинулся по 1-му Федеральному шоссе. Дольше будет. Парень в красном пиджаке в конторе фирмы «Эвис» снабдил его картой, указав по ней путь, в который он и пустился.

Кругом лежала Южная Флорида, плоская, словно крышка стола, под безжалостным солнцем, сиявшим в усеянном облачками небе сквозь влажную дымку, нависшую над землей. Кто-то где-то назвал Флориду огромной песчаной дюной, рудиментарным органом, прицепленным к континенту. Очень даже похоже на то.

Ожидалась более живописная картина, но кроны пальм вдоль дороги вяло обвисли, увядшие у стволов, серо-коричневые на концах. Вокруг выжженная трава и кусты. Видимо, из-за засухи, упомянутой Эйбом.

Джек добрался до дороги номер 1, также известной по песне как Дикси-хайвей, попав в небольшую пробку по направлению к югу. Водители, озиравшиеся на аварию на встречной северной полосе, несколько притормозили его. Глядя на полицейские проблесковые маячки, мигалки «скорой помощи», он с внезапной горечью подумал, что все точно так же вытягивали шеи при несчастном случае с отцом.

Минуя место происшествия, машины снова набирали скорость.

Какое-то время Джек с опаской ожидал, что вдоль 1-го Федерального шоссе замелькают типичные американские городки, достаточно теплые для пальм, с выстроившимися в парадные шеренги «Денни», «Венди», «Макдональдсами», «Блокбастерами», «Шевронами», «Тексако». Очередное свидетельство огорчительной унификации Америки, боязни непривычного, неприятия уникальности.

Потом на глаза начали попадаться бильярдные, колбасные, испанские вывески. Кубинское и мексиканское влияние. «Рыбное» заведение. Ну ладно, не типичный американский город. Город с собственным привкусом.

Окраска построек била в глаза. Никакого серого стандартного гранита. Палитра густо насыщена пастельными цветами, особенно бирюзовыми и коралловыми. Здания смахивают на шербет — апельсиновый, клубничный, лаймовый, лимонный, дынный — с какими-то незнакомыми ароматами. Торговая галерея выкрашена в оттенки подгнившей лимонной кожицы.

Дальше к югу одна за другой шли конторы по продаже подержанных автомобилей всех экспортирующих машины стран вперемежку со всевозможными «автомобильными средствами связи», «глушителями Мидас», «шинами Гудир», десятками безымянных автомастерских. Видно, здешний народ помешан на автомобилях.

Он почувствовал голод, заметил кафе под названием «Синий краб», принадлежавшее некой Джоуни, свернул с дороги. В заведении, украшенном изделиями местных ремесел, с расписанными местными живописцами стенами, было почти пусто — в конце концов, не сезон. Трое других посетителей прилипли к телевизору, где погодный канал демонстрировал зеленые, желтые и оранжевые завитки — предположительно тропический шторм «Элвис», — интересуясь, когда, черт возьми, дождь пойдет.

С парой кондиционеров в заведении Джоуни было б комфортней, но они разогнали бы грубый земной аромат флоридской атмосферы. Джек расположился под потолочными вентиляторами, заказав у официантки местное пиво. Она принесла какой-то «Айбор Голд», оказавшийся дьявольски вкусным, поэтому он выпил еще с крабовым сандвичем, изготовленным, видимо, в лучшем мире. Дамочка вполне может открыться в Верхнем Истсайде и горя не знать.

Наевшись досыта, он вышел. «Элвис» наверняка тоннами льет воду на Джэксонвилл и остальной север Флориды, а здесь тучи хоть и усеяли небо, ни одна не похожа на дождевую. Прогноз сухой до костей. Хотя густо-влажный воздух липнет к коже вроде слюнявого поцелуя нелюбимой тетки.

В машине Джек покрутил ручку настройки приемника в поисках музыки — предпочтительно рока — и нашел только кантри, испанскую речь, сладкоголосых проповедников, кричащих об Иисусе.

Хотите верить в Иисуса — отлично. Хотите, чтобы я верил в Иисуса, — тоже хорошо. Хотите, чего вам угодно. Только кричать зачем?

Наконец, наткнулся на волну рока, услышал Лу Рида и быстренько переключился на автоматическую настройку, давно придя к заключению, что Лу Рид — блестящий исполнитель, всю жизнь изображавший из себя автора песен, не способного ни петь, ни сочинить мелодию.

Тюнер остановился на танцевальной музыке. Джек не танцевал, ритм звучал монотонно, поэтому отыскал какую-то женщину, исполнявшую «Летних ребят» в двойном ритме, и сдался, когда убогий орган попытался сопроводить сольную импровизацию Кутча Корчмара. Разве Дон Хенли заслуживает подобного обращения?

Дальше попалась какая-то «Гейтор-кантри» на волне 101,9. Немного кантри неплохо, лучше всего Хэнк Уильямс — предпочтительно старший, — Бак Оуэнс, Мэл Тиллис, мрачные баллады типа «кроме блохастого пса, никто меня не любит, будьте добры, передайте-ка сюда бутылочку виски». Он минут на пятнадцать задержался на этой волне. Три песни, три певца, все звучат одинаково. Неужели такова ужасная правда насчет современной музыки кантри? Она уже погублена? Единственный главный солист выступает под бесчисленным множеством разных имен? Точно не скажешь, но мелодию трех песен определенно выводит один и тот же парень.

Ладно. Покончено с радио.

Джек увидел указатель на Новейшн, свернул с 1-го шоссе направо на дорогу к западу, прямую, как линия меридиана. Будто кто-то дал кому-то компас, каток, полную бочку асфальта и сказал: «На запад, молодой человек! На запад!» Вполне разумно. Ни гор, ни долин. Единственные подъемы, попавшиеся на дороге из аэропорта, остались позади.

Он смотрел на хилые пальмы, сосны по обочинам. Мальчишкой работал с садовником-декоратором, хорошо знал северную зелень, но эти деревья даже здоровые были в загадкой. Мертвые серые кроны лежат на верхушках, как раздавленный и выброшенный с дороги зверек, унесенный ветром.

Вдоль дороги стоят исключительно маленькие приземистые ранчо с чрезмерно большими дворами и навесами для машин вместо гаражей, прижимаясь к земле, как бы от чего-то прячась. Время от времени, вопреки общему правилу, вырастал магазин в полтора этажа. Излюбленный цвет — тошнотворно-зеленый тон окислившейся меди; на крышах тут и там торчат тарелки спутниковых антенн размерами с пиццу. Джек ожидал увидеть множество крыш из красной черепицы, но они были редкостью. В основном стандартный асбестовый шифер, чаще всего старый. Как ни странно, во дворах перед самыми убогими домами росли самые величественные пальмы.

Несмотря на слабое знакомство с тропической и субтропической растительностью, баньян он узнал сразу по торчащим в воздухе корням. По дороге в Новейшн их полным-полно. На некоторых участках стоят с двух сторон, переплетая ветви, превращая ухабистую дорогу в волшебный зеленый лиственный туннель.

Узнал пару кокосовых пальм по висевшим в кронах желтоватым орехам. Растения, которые в Нью-Йорке живут только в горшках, в комнатах, тщательно поливаемые и удобряемые, расползаются здесь повсюду, как сорняки.

Вот и высокая белая водонапорная башня, увенчанная названием города, а по форме похожая на ручную гранату, которые немцы во время Первой мировой войны кидали в союзников. У подножия пыльное футбольное поле, вокруг него средняя школа, начальная школа и колледж.

Магазин кормов. Для кого? Ни единой домашней скотины не видно.

Джек вдруг сразу очутился в городке Новейшн, быстро отыскал центр всего из четырех кварталов. В больнице объяснили, как отсюда ехать. Дважды свернув направо с Мейн-стрит, он подъехал к терпимо старому трехэтажному кирпичному зданию цвета канталупы. Судя по вывеске на фасаде, это и есть цель назначения.

«ГОРОДСКАЯ БОЛЬНИЦА НОВЕЙШН

Служба здравоохранения округа Дейд»

Джек поставил машину в углу стоянки для посетителей рядом с жалкими кактусами и направился в душной поздней дневной жаре к парадному входу. Разбитый артритом старик в справочном окошке назвал номер отцовской палаты на третьем этаже.

Через несколько минут он стоял перед дверью под номером 375. Дверь была открыта. Виднелось изножье кровати, торчавшие под покрывалом ступни пациента. Остальное скрывалось за ширмой. Ничего не слышно, в палате никого, кроме больного.

Больной… Отец… Папа.

Джек нерешительно занес ногу через порог и отдернул.

Чего я боюсь?

Известно чего. Он все время с самого начала оттягивал не только приезд, но и мысли об этом моменте. Не хотелось увидеть отца, единственного оставшегося в живых родителя, неподвижным трупом. Конечно, он жив, но только в физическом телесном смысле. Личность внутри тела с острым, хоть и занудным умом представителя среднего класса, любителя джина, сладких леденцов, дурных каламбуров, безобразных гавайских рубашек недоступна, отгорожена стенами, скрыта, может быть, навсегда. Чего никак не хочется видеть.

Черт возьми, это уж слишком с моей стороны, решил Джек, шагнул в палату и подошел к койке. Потом вытаращил глаза.

Господи Иисусе, что это с ним? Ссохся?

Присутствовавшие в изобилии синяки ожидались: голова забинтована, на лбу лиловая шишка с гусиное яйцо, оба глаза подбиты. Но отец на больничной кровати кажется неправдоподобно маленьким. Он никогда не был крупным мужчиной, даже в среднем возрасте оставался худощавым и стройным, а сейчас выглядит совсем плоским и хрупким вроде миниатюры, двухмерной карикатуры, засунутой в конверт постели.

Кроме подвешенного над кроватью аппарата для внутривенных вливаний с воткнутой в тело иглой, под матрасом висит другой сосуд для мочи. На мониторе вдоль светящейся линии тянутся ровные пики сердечного ритма.

Может быть, это не он. Джек искал знакомые черты. Рта почти не видно под зеленой кислородной маской из прозрачного пластика. Такой загорелой кожи он даже не помнил, но узнал возрастные пигментные пятна на лбу, отступившую линию седых волос. Голубые глаза спрятаны за закрытыми веками, нет очков в стальной оправе, которые снимались лишь на ночь, в душе или менялись на солнцезащитные.

Тем не менее да, это он.

Невыносимо тяжело стоять в полной беспомощности и смотреть на отца…

Они очень редко виделись за последние пятнадцать лет, причем всегда по папиной инициативе. В одном из первых детских воспоминаний пятилетний Джек в бейсбольной перчатке размерами вполовину меньше его самого ловит мяч, которым они по кругу перебрасываются с отцом, сестрой Кейт, братом Томом. Папа с Кейт ему постоянно подыгрывали, Томми всегда заставлял промахнуться.

В твердой взрослой памяти хранится худощавый спокойный мужчина, редко повышавший голос — но когда повышал, его слушали; редко поднимавший руку — но когда поднимал, единственный быстрый шлепок по заднице давал понять ошибку. Он работал бухгалтером в фирме «Артур Андерсон», потом — за десятки лет до финансового скандала — перешел в «Прайс уотерхаус», где служил до выхода на пенсию.

Никогда не выставлялся, не лез в общество, никогда не имел роскошного автомобиля — предпочитал «шевроле», — никогда не покидал дом на западе Джерси, который они с мамой купили в середине пятидесятых. Типичный представитель среднего класса с доходами среднего класса, с моралью среднего класса. Он не менял ход истории, кончины его не заметит и не оплачет никто, кроме живущих членов семьи и неуклонно сужающегося круга старых друзей. И все-таки папа из тех людей, которых, по словам Джоэла Маккри в «Броске в горы», всегда можно спокойно впустить к себе в дом.

Джек подошел к койке слева, с другой стороны от капельницы, подтащил стул, сел, взял отца за руку, слушая ровное медленное дыхание. Надо сказать что-нибудь, только что — неизвестно. Говорят, люди в коме слышат, что происходит вокруг. Не особенно верится, но не вредно попробовать.

— Эй, пап… Это я, Джек. Если ты меня слышишь, сожми руку или пальцем пошевели…

Отец вдруг вымолвил что-то похожее на «блуд». Джек опешил:

— Папа, что ты сказал? Что?

Краешком глаза заметил, как что-то мелькнуло, оглянулся на плотную молодую женщину в белом, которая вошла в палату с пюпитром-дощечкой в руках. Приземистая фигура, кожа цвета кофе с молоком, короткие темные волосы, на шее стетоскоп.

— Вы родственник? — спросила она.

— Сын. Вы сестра?

Женщина коротко — слишком коротко — улыбнулась:

— Нет, я его лечащий врач. Доктор Хуэрта, — протянула она руку. — Была дежурным невропатологом прошлой ночью, когда вашего отца доставила «скорая».

Он пожал ей руку, представился:

— Джек. Зовите меня просто Джек, — и кивнул на отца. — Он только что заговорил!

— Правда? И что сказал?

— По-моему, похоже на «блуд».

— Понимаете, что это значит?

— Нет.

Может, услышал мой голос и хотел сказать блудный сын.

— Бессмысленная речь… обычна в его состоянии.

Джек несколько секунд разглядывал доктора Хуэрту. Как она в свои годы успела закончить медицинский институт, тем более стать специалистом?

— А в каком он состоянии? Как его дела?

— Не так хорошо, как хотелось бы. Кома — семь баллов.

— Из десяти?

— Нет, — покачала она головой. — Мы здесь пользуемся индексом Глазго. Хуже всего три балла — глубокая кома. Оптимально — пятнадцать. Оцениваем по глазным, речевым, двигательным импульсам. Глазной балл у вашего отца единица — они постоянно закрыты; речевой — два, то есть он время от времени произносит какие-то звуки, как вы только что слышали.

— Получается всего три, — подсчитал Джек.

Звучит довольно погано.

— Моторные реакции оцениваются в четыре балла. Он реагирует на болевые стимулы.

— На какие болевые стимулы? Не хотелось бы найти на подошвах следы от горящих окурков!

Доктор Хуэрта вытаращила глаза:

— Боже сохрани! Неужели вы думаете…

— Простите, простите. — Успокойтесь, леди, ради всего святого. — Шучу.

— Я надеюсь, — сказала она с негодующим взглядом. — Для проверки моторных рефлексов мы пользуемся специальной иглой. Четыре балла плюс три дают семь. Не совсем хорошо, но могло быть и хуже. — Она бросила взгляд на планшет. — Рефлексы не нарушены, жизненные показатели и анализы хорошие. Ультразвуковое исследование мозга не показывает ни инсульта, ни внутреннего кровотечения, в ПП крови нет.

— Что такое ПП?

— Позвоночная пункция. Спинно-мозговая жидкость.

— Хорошо, что нет крови?

Доктор Хуэрта кивнула:

— Нет признаков внутричерепного кровотечения. Впрочем, сердце на пределе.

— Да? — встрепенулся Джек. — Сердце? У него всегда было хорошее сердце.

— Прошлой ночью началась фибрилляция — хаотичное нерегулярное сердцебиение, — нынче утром повторилась. Я вызвала кардиолога для консультации, доктор Рестон его осмотрел. В обоих случаях у вашего отца спонтанно восстановился нормальный ритм, но все это указывает на определенную степень сердечной недостаточности.

— Опасна эта самая фибрилляция?

— Основная опасность в том, что в левом желудочке может образоваться тромб, попасть в мозг и вызвать инсульт.

— Замечательно, — вздохнул Джек. — Как будто комы мало.

— Доктор Рестон для профилактики прописал разжижающие кровь препараты. Расскажите, пожалуйста, чем он болел. Я работаю в потемках, ничего о нем не зная, кроме адреса и даты рождения из водительских прав. Лечился ли он от каких-нибудь заболеваний, включая сердечные? Какие принимал лекарства?

— Кажется, как-то упоминал, что ежедневно пьет аспирин, а больше…

— Проходил здесь обследование у какого-нибудь врача?

Джек смутился, ничего не зная о жизни отца ни здесь, ни до переезда из Джерси. Знал, где он поселился, но никогда у него не бывал. По правде сказать, пребывал в полном неведении, особенно о здоровье.

И вот теперь явился без приглашения.

Как бы это сказать…

— Он не часто рассказывал о собственном здоровье.

— Редкий случай, — улыбнулась доктор Хуэрта. — Люди в его возрасте только об этом и говорят.

— Он поправится?

— К сожалению, не могу сказать. Если сердечный ритм стабилизируется, думаю, выкарабкается без особых необратимых потерь. О наезде не вспомнит, однако…

— О наезде? — переспросил Джек. — Как это случилось?

— Не имею понятия, — пожала она плечами. — Знаю только, что его доставили в бессознательном состоянии с травмой головы. Спросите в полиции.

В полиции… замечательно. С полицией поговорим в последнюю очередь.

Она полезла в карман.

— Я еще зайду к нему утром. Если что-нибудь вспомните о состоянии его здоровья, сообщите. — И вручила ему карточку.

Он сунул ее в карман.

После ухода докторши Джек опять повернулся к отцу, шагнул к койке…

— Значит, ты один из сыновей Томаса.

Он вздрогнул, слыша булькнувший голос, будто кто-то полоскал горло керосином, испугался, не слыша, чтоб кто-то вошел, после того, как сам входил в пустую палату.

— Кто здесь?..

— Я, милый.

Голос шел из-за занавески. Он дотянулся, отдернул. В кресле в темном углу сидела худая плоскогрудая старуха. Черные волосы зачесаны назад в тугой пучок, темная кожа кажется еще темнее в канареечно-желтой блузе без рукавов и ярких розовых бермудских шортах, но расу в тени распознать невозможно. На полу рядом стояла большая соломенная хозяйственная сумка.

— Когда вы пришли?

— Все время здесь была, — протяжно и звучно сказала она. Такой акцент встречается на Лонг-Айленде, от Линн-Сэмюэлс до энного градуса, а вот голос… настоящая выхлопная труба грузовика. Сколько пачек сигарет для этого надо выкуривать?

— С момента моего прихода?

Старуха кивнула.

Джек огорчился: как правило, он не допускал подобной беспечности. Поклялся бы, что палата пустая.

— Вы знакомы с отцом?

— Мы с Томасом соседи. Одновременно приехали и подружились. Он обо мне никогда не рассказывал?

— Мы… э-э-э… не часто беседовали.

— А он постоянно о тебе рассказывал.

— Вы, наверно, приняли меня за Тома.

Она тряхнула головой и затараторила со скоростью парового молота:

— Том-младший будет постарше, Джек. Он про тебя рассказывал. Черт возьми, иногда нельзя было заткнуть ему рот. — Она встала, шагнула вперед, протянула искривленную артритом руку и представилась: — Аня.

Джек ответил рукопожатием, видя теперь, что женщина белая, точней, кавказской расы, ибо цвет кожи можно назвать любым, кроме белого. Глубоко загоревшая кожа, задубеневшая от многолетних солнечных ванн. Руки-ноги костлявые, волосы угольно-черные с седыми корнями.

Из-за ее спины донесся слабый писк. Джек, приглядевшись, увидел голову крошечной собачонки с большими темными глазами, высунувшуюся из соломенной сумки.

— Это Ирвинг, — объяснила она. — Поздоровайся.

Чихуахуа снова пискнул.

Джек выпустил ее руку.

— Привет, Ирвинг. Не знал, что собак пускают в больницы.

— Не пускают. Но Ирвинг хороший пес. Умеет себя вести. А раз никто не знает, то никто и не возражает. А если узнают, пускай идут в задницу.

Джек рассмеялся от неожиданности. Женщина абсолютно не в отцовском вкусе — полная противоположность матери, — но она ему нравится.

В чем он ей и признался.

Она улыбнулась, не сводя с него ярких темных глаз, демонстрируя слишком белые зубы, явно вставные.

— Ну, возможно, и ты мне понравишься, если я тебя успею узнать. — Аня оглянулась на койку. — Люблю твоего отца. Почти весь день с ним сидела.

Джек был тронут.

— Вы очень добры.

— Для этого и существуют друзья, малыш. Не часто тебя благословляют таким соседом, как твой отец.

Благословляют? Надо бы выяснить, что тут кроется.

— Значит… — прокашлялся он, — папа обо мне рассказывал?

Интересно, что отец говорил, но расспрашивать не хочется — непозволительно.

— Он рассказывал обо всех своих детях. Всех вас любит. Помню, как плакал, услышав о твоей сестре. Страшно пережить собственное дитя. Но о тебе говорил чаще, чем о других.

— Правда? — удивился Джек.

— Может быть, — улыбнулась она, — потому, что ты жутко ему досаждаешь.

«Досаждаешь»… еще одно слово, которое слышишь нечасто.

— Да… пожалуй, действительно. — И немало.

— Он, видно, не понимает, что ты собой представляешь. Хотел выяснить, но вы были далеко друг от друга.

— М-м-м…

Джек не знал, что сказать. Беседа принимала нежелательный оборот.

— Тем не менее он тебя любит, беспокоится о тебе… — Старуха глаз с него не сводила. — Грустно, правда? Отец не знает сына, сын не знает отца.

— Я своего отца знаю.

— Как тебе будет угодно, милый, — медленно покачала она головой, — но ты его не знаешь.

Джек открыл было рот — вряд ли женщина, меньше года знакомая с папой, лучше знает человека, рядом с которым он вырос, — но она махнула рукой, велев ему молчать:

— Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце. Раз приехал, постарайся получше узнать его. Не упускай возможности.

Джек взглянул на неподвижное тело под больничными простынями:

— По-моему, я все знаю.

Аня решительно махнула рукой на кровать:

— С Томасом все будет в полном порядке. Он слишком крепкий, чтоб его шишка на лбу доконала.

Не одна шишка на лбу, мысленно возразил Джек.

— У врачей, кажется, иное мнение.

— Что они понимают, — презрительно отмахнулась она. — Голова у них не тем занята. Слушай меня. С твоим отцом все будет в полном порядке.

С ним все будет в порядке, потому что вы так утверждаете, леди? Ну что ж, понадеемся.

Старуха взглянула на него:

— Где будешь ночевать?

— Не решил пока. Ехал мимо мотеля…

— Не мели чепухи. Остановишься в отцовском доме.

— Не знаю… едва ли.

— Не спорь. Он сам этого хочет. Не огорчай его.

— У меня ключей нет. Даже не знаю, где он живет.

— Я тебе покажу.

Аня подошла к койке, взяла отца за руку.

— Мы с Джеком пойдем пока, Томас. Отдыхай. Завтра вернемся. — Она оглянулась. — Пошли. Где твоя машина?

— На стоянке. А ваша?

— Я не вожу машину. Тебе, малыш, наверняка не понравилось бы ехать по одной дороге со мной. Отвезешь нас с Ирвингом домой.

Усевшись в машину, Аня сразу же посадила Ирвинга к себе на колени и закурила «Пэлл-мэлл» без фильтра.

— Ничего, что курю?

Поздно спрашивать, подумал Джек.

— Ничего, курите. — Он открыл все окна.

— Хочешь?

— Нет, спасибо. Пробовал несколько раз, не втянулся.

— Жалко, — посочувствовала Аня, выпустив дым в окно. — Если хочешь уговорить меня бросить, не трудись.

— Даже не подумаю. Дело ваше.

— Правильно, черт побери. Пять докторов велели бросать. А я всех их пережила.

— Ну, теперь точно не скажу ни слова.

Она улыбнулась, кивнула, указав на дорогу к западу от города.

Заходившее солнце пронзало темные очки, резало глаза по дороге на запад. Подобие цивилизации осталось позади. Почва становилась болотистой, выглядя, тем не менее, выжженной.

Проехали мимо свежевспаханного жирного коричневого поля. Интересно, что росло тут все лето? Кругом одни пальмы. Непривычно видеть на каждом акре пальмы одного роста.

Аня ткнула скрюченным пальцем в лодку с двумя подвесными моторами на чьем-то переднем дворе.

— «Продается. Обращаться к владельцу», — повторила она. — Надеюсь. К кому же еще? Кто просит покупателей обращаться к вору?

Сделав несколько поворотов, миновав заросли низких сосен, подъехали к железобетонному кварталу с сине-белой мозаичной надписью на передней стене:

«ЮЖНЫЕ ВРАТА

Наилучшее место для жизни на склоне лет»

Надпись обрамляли поникшие растения и пальмы на последнем издыхании.

— Приехали, — объявила Аня. — Родной милый дом.

— Вот это? Здесь живет папа?

— Я тоже. Сворачивай, а то проскочишь.

Джек послушно свернул на извилистую дорожку мимо грязной ямы с торчавшей железной трубой.

— Тут раньше был фонтан, — сообщила Аня. — Красивый.

Возможно, в зелени Южные Врата вообще были красивыми, но, видимо, засуха по ним ударила с особенной силой. Вся трава вдоль дороги выгорела до однообразного бежевого цвета. Держались еще только сосны, росшие здесь, наверно, еще до постройки квартала.

Подъехали к контрольному пункту с отдельными стоянками для посетителей и жильцов, перегороженными шлагбаумами в красно-белую полосу. Джек начал было поворачивать влево к посетительскому шлагбауму, у которого в будке с кондиционером сидел охранник.

— Нет. — Аня протянула пластиковую карточку. — Въезжай в другие ворота, махни перед детектором.

Детектор представлял собой металлический ящичек на кривом шесте. Джек махнул карточкой перед сенсорным устройством, полосатый шлагбаум поднялся.

— Как будто въезжаешь в какой-нибудь филиал ЦРУ, — буркнул он, — или пересекаешь границу.

— Добро пожаловать на Балканы для пенсионеров. А если серьезно, то в старости, когда мы слабее, чем смеем признаться, под такой охраной чувствуем себя увереннее, гася свет.

— Ну, как в песне поется, чего не случается ночью. Впрочем, не вижу, откуда тут взяться преступникам. Вокруг пустыня.

— Вот поэтому мы и решили поставить на въезде охрану и патрулировать территорию. — Она указала вперед. — До конца по этой дорожке.

Джек кивнул и последовал по асфальту мимо подобия поля для гольфа с коричневой редкой травой, твердой каменной почвой, что не останавливало заядлых игроков — с полдюжины тележек прыгали по кочкам.

— Разве нельзя поливать траву и деревья?

— При такой засухе запрещено. Во всей Южной Флориде поливка сейчас запрещается, даже из собственного источника.

Проехали мимо теннисных кортов пока еще с зеленой травой, мимо столов с досками для шаффлборда, вокруг которых толпилось немало народу.

— Тут у нас хозяйственные службы, — указала Аня на трехэтажное здание в коралловых цветах, — тут дом для престарелых.

— Ничего не пойму.

— Насчет засухи?

— Нет. Зачем папа сюда переехал.

— Ради тепла. В старости без конца мерзнешь. Но главным образом люди перебираются в такие места, как Врата, чтобы не обременять детей.

— Вы словно себя от них отделяете.

— Мне обременять некого, милый. Я здесь ради солнца. — Она вытянула руку, демонстрируя вафельно-тонкую кожу цвета сырой говядины. — Люблю, как видишь, сидеть под лучами. Когда была помоложе, голышом принимала солнечные ванны. И сейчас принимала бы, если б не знала, что Совет раскаркается.

Джек постарался не представлять себе этой картины.

— Не знаю, как папа мог кого-нибудь обременить.

— Наверно, не знаешь, малыш, а он знает. Поэтому живет здесь вместо какого-нибудь кондоминиума в каком-нибудь Вест-Палме.

— Что вы имеете в виду?

— Южные Врата — вместе с Северными и Восточными, если на то пошло, — это, собственно, поселки для престарелых, где мы проводим последние годы жизни. Сначала в собственных маленьких бунгало, потом переезжаем в квартиры, где за нами ухаживают, кормят, убирают, а когда уже совсем не можем о себе позаботиться, перебираемся в пансионат.

— Наверно, это стоит денег.

Аня выпустила из ноздрей клочок дыма.

— Скажу тебе, немалых. Покупаешь жилье, выплачиваешь залог, оплачиваешь ежемесячные услуги, но твое будущее обеспечено. Это важно.

— Настолько, чтобы похоронить себя здесь?

Она пожала плечами, закурила очередную сигарету — третью после отъезда из больницы.

— Я просто тебе пересказываю то, что слышу от соседей. Сама здесь потому, что обо мне некому позаботиться, никого не осталось. А другие боятся оказаться в памперсах на руках у сына или дочери.

— Не все дети считают это обузой.

— А родители? Кому хочется, чтоб его таким помнили? Тебе хочется?

— Нет, пожалуй. Действительно нет.

Не хочется даже вспоминать отца, распластанного под больничными простынями. Еще меньше хотелось бы помнить его пустоглазым слюнявым безумцем в пеленках. Воспоминания о достойной жизни испарились бы, словно деньги азартного игрока.

— Стареть плохо, да? — спросил Джек.

— Для одних да, но отнюдь не для всех. Тело начинает то тихо, то громко напоминать, что ты уже не прежняя девчонка, не прежний мальчишка, но можно приспособиться. Главным образом, вопрос приспособления. — Она указала направо. — Сюда поворачивай.

Джек свернул на Уайт-Ибис-Лейн, судя по указателю. В конце короткой дороги стояли два одинаковых домика. Стоянка на четыре машины в маленьком тупичке пустовала. Он остановился, вышел, Аня открыла дверцу, чихуахуа Ирвинг спрыгнул на землю, немедленно засеменил к ближайшей пальме, пустил на ствол крошечную желтую струйку.

— Дерево совсем засохло. Должно быть благодарно, — улыбнулся Джек.

Аня рассмеялась, медленно вылезая с пассажирского сиденья и распрямляясь.

— И правда. Оглядись вокруг, пока я схожу за ключом от отцовского дома.

Он удивленно вздернул брови.

— Папа дал вам ключ?

— Ничего подобного, детка. Мы обмениваемся ключами ради предосторожности. Знаешь, на всякий пожарный случай.

Джек не удержался, подмигнул.

— И больше ничего?

— Ты о чем это? Разве Томас связался бы с костлявой старой ведьмой, когда за ним все женщины бегают? Не говори глупостей.

Он взмахнул руками:

— Ух! Чуточку отмотайте обратно. За папой бегают женщины?

— Кружат, точно стервятники. Скажу тебе, Томас любую может заполучить — сколько душе угодно.

Джек расхохотался:

— Ушам своим не верю. Папа — дамский угодник!

— Не в том дело. Просто здесь на каждого вдовца четыре вдовы. Томас дееспособный мужчина со здравым умом и славным характером. И что еще важнее — умеет себя вести. Лакомая добыча, не веришь?

Он вдруг вспомнил Эйба.

— Кстати, о добыче, Аня. Если вдруг решите вернуться на север, у меня найдется для вас кавалер.

Она махнула на него сигаретой:

— Забудь. Я на балы уже не выезжаю.

Джек покачал головой:

— Мой папа — лакомая добыча. Ну и ну. — Он улыбнулся. — Если вы не из стервятников, о которых шла речь, расскажите, чем с ним занимаетесь.

— Это совсем тебя не касается, милый. Впрочем, скажу: в основном мы играем в маджонг.

Еще одно потрясающее открытие.

— Он играет в маджонг?

— Видишь? Я же говорила, что ты многого о нем не знаешь. Я его научила, он сделал большие успехи. — Аня постучала себя по виску. — Понимаешь, бухгалтерский склад ума.

— Мой папа — любитель маджонга! Кажется, мне надо выпить.

— Мне тоже. Заходи, как устроишься. Опрокинем по рюмке, преподам тебе первый урок маджонга.

— Ну, не знаю…

— Попробуй. Научишься, будет чем с отцом заняться.

Когда тыквы в аду померзнут, мысленно посулил Джек.

Аня указала направо:

— Вот дом твоего отца. Оглядись пока. Через минуту вернусь.

И направилась в сопровождении Ирвинга к дому слева… непонятного цвета. Если б дома красили в цвет бело-розового зенфандела, о чем Джек никогда в жизни не слышал, то это как раз он и есть. Папин более мужественный, небесно-голубой.

Он сообразил, что стоит перед задней верандой отцовского дома. Толкнул дверь с закрытыми жалюзи — заперта. Открыл бы за двадцать секунд, да не стоит труда, раз у Ани есть ключ.

Прошелся по плиточной дорожке между домами. Трава коричневая, мертвая, как повсюду в Южных Вратах, растительность вокруг гладко оштукатуренных стен жаждет воды, хотя не такая поникшая, как по дороге. Видимо, папа тайком по ночам поливает.

Впрочем, нет. Он так твердо следует предписаниям, что дал бы скорее деревьям погибнуть, чем нарушил закон.

В окна сквозь закрытые жалюзи не заглянешь. Джек отошел от окон, оглянулся на Анин дом, замер на месте.

Не дом, а тропический лес. Боковая стена почти вся заросла роскошными зелеными, красными, желтыми тропическими растениями всевозможных видов, не просто живыми, а буйно растущими. На углу грейпфрутовое дерево, густо усыпанное плодами, трава… пышная, плотная… зеленое море.

Одно дело — слегка тайком вспрыскивать, только Аня, похоже, глубоко плюет на любые запреты.

На газоне стоялискульптурные украшения: неизменные гномы, розовые фламинго, разнообразные колеса, среди них необычные с виду вещицы — вручную раскрашенные жестяные банки, тряпочки на тонких воткнутых в землю ветках.

На именной табличке на боковой стене значится фамилия Манди.

Джек направился к парадной двери отцовского дома. Дворики перед двумя бунгало сбегали к почти круглому пруду футов пятьдесят диаметром. Когда он подошел посмотреть, лягушки из осторожности с плеском запрыгали с берега в воду. На дальнем берегу черная птица подставляла солнцу распростертые остроугольные крылья, словно накапливая солнечную энергию. Пруд, полный, чистый, обрамлен здоровой травой, тростником. За ним к северу и к югу бесконечно тянулось поросшее травой болото, заканчиваясь у высоких кипарисов приблизительно в миле на западе — судя по солнцу, уходившему за верхушки деревьев.

Джек оглянулся на отцовский дом. На открытой передней веранде под крышей стоит круглый столик с парой стульев. Мебель белая. По столбикам пытается виться цветущая лоза. Пол на веранде вымощен голубыми плитками. Почти всю стену слева от двери занимает эркерное окно, закрытое вертикальными жалюзи. Он толкнул парадную дверь. Заперта, как и задняя.

— Вот ключи, — раздался голос Ани.

Он оглянулся, видя, как она в сопровождении Ирвинга шагает со своей зеленой лужайки на выгоревший отцовский газон с ключом в левой руке и с сигаретой в правой.

— Ваша фамилия Манди? — спросил Джек. — Толбот вам, случайно, не родственник?

— Писатель? Возможно.

— Я в детстве обожал «Ружья царя Хибера».

— Никогда не читала. Держи ключ.

Он широко развел руками:

— Похоже, местечко у вас первоклассное.

— Вид чудесный! Конечно, я одной из первых здесь поселилась, могла выбирать. Как старожилку, меня по мере необходимости приглашают на временную работу. Чаще всего конверты заклеивать, рассылать рекламные брошюры… Деньги ничтожные, не разживешься, но есть повод выйти из дому. Ну и получаю возможность немножечко дергать за ниточки. Помогла Томасу приобрести дом, выставленный на продажу.

— Правда? — Интересно, зачем хлопотать ради незнакомца, но вопрос не удалось сформулировать. — Наверно, он вам за это обязан.

— Он мне обязан гораздо больше, чем думает. — Аня указала на свои ручные часы с драгоценными камнями. — Не забудь, милый: через час у меня выпиваем.

— У меня неотложное дело, — отказался Джек.

— Не хочешь выпивать со старухой? Понятно.

— Что вы, дело вовсе не в том. Просто хочу пойти в полицию насчет несчастного случая с папой. Надо выяснить, как это было, не по его ли вине, и всякое такое.

— Зачем? — нахмурилась Аня.

— Хотелось бы знать.

— Завтра пойдешь.

Он тряхнул головой:

— Прямо сейчас пойду.

— Почему?

— Просто хочется.

Она пожала плечами, собралась уходить.

— Ну, как знаешь.

— Можно вопрос задать? — спросил Джек. — Даже два.

— Задавай, милый. Только не обязательно жди ответа.

— Хорошо. Во-первых, почему ваш пруд полный, а остальные пустые?

— Наш подпитывался через подземную протоку из Эверглейдс.

— Откуда?

Аня махнула рукой на поросшее травой болото и далекие кипарисы:

— Оттуда. Наши с Томасом дома выстроены практически на ближайшем допустимом законом расстоянии от Эверглейдс. Следующий вопрос? Не собираюсь тебя подгонять, малыш, но меня кличет охлажденная бутылка вина на кухонном столе.

— Извините. Просто интересно, почему у вас зеленая лужайка при такой засухе?

— Может быть, просто фокус. Скажем, у меня рука легкая.

— На полив?

Она нахмурилась, погрозив ему пальцем:

— Если и так, то что?

— Ничего, ничего. — Сдавшийся Джек поднял вверх руки. — Не хочу причинять неприятности лучшей папиной подруге.

Аня успокоилась, пыхнула сигаретой.

— Ну ладно. Конечно, все думают, будто я поливаю. В обратное никто не верит. Представляешь, явились два члена Совета, грозя меня выселить, если не прекращу поливать.

— И что вы им ответили?

— Если застанут со шлангом в руках, пусть защелкнут наручники. Если нет — поцелуют сморщенную задницу.

Ирвинг согласно тявкнул, Аня повернулась и зашагала прочь.

Моя бабушка, решил Джек, глядя вслед.

Он отпер переднюю дверь, вошел в темный прохладный дом. Жалюзи спущены, видимо ради прохлады и сокращения счетов за электричество. Папа никогда не скаредничает, но и терпеть не может зря тратить деньги.

Закрыв за собой дверь, Джек стоял в темноте, прислушиваясь, приноравливаясь к дому. Где-то слева спереди гудит холодильник. Он принюхался. Лук… остаточный запах жареного лука. Папа что-то готовил? Он всегда был, так сказать, шеф-поваром, больше по необходимости после маминой смерти, и питал пристрастие к луку, совал почти в каждое блюдо. Помнится, в детстве в воскресное утро нажарил целую кучу и вывалил на оладьи. Все было возмутились, но вышло очень вкусно.

Джек шагнул к эркерному окну, поднял жалюзи, впустив тускневший солнечный свет. В воздухе засверкали пылинки. Он открыл все окна и начал осматриваться.

Спереди располагалось просторное многофункциональное помещение — гостиная, столовая, — под углом примыкавшее к маленькой кухне. Вот что ему нужно. Он открыл холодильник, нашел упаковку из шести банок пива и еще три бутылки красного гаванского эля. Взглянул на этикетку: сварен на Ки-Уэст. Еще один местный продукт. Почему бы и нет? Сорвал крышку, глотнул. Чуть горче, не так хорош, как «Айбор Голд», но сойдет.

Заметил на полочке в дверце холодильника бутылку лаймового сока «Роуз». По наитию заглянул в морозильник, и точно: замороженная бутылка «Бомбейского сапфира». Похоже, папа по-прежнему пропускает глоточек-другой.

Бродя по передней комнате, узнавал кое-какие картины из родительского дома в Джерси. Подошел поближе к выставочной полке на южной стене. Первое место по теннису в мужской паре — ничего удивительного. А вот это что? Медаль за второе место в мужском турнире по бочче?

Мой папа — чемпион по бочче. Господи Иисусе!

Он позвонил Джиа, сообщил о состоянии отца. Она огорчилась, желая услышать более добрые вести. Джек поприветствовал Вики, обещал потом позвонить.

Положив трубку, зашел в одну из спален. Нечто среднее между кабинетом и комнатой для гостей: кровать, платяной шкаф, письменный стол с компьютером и принтером. В корытце принтера лежал листок с подтверждением покупок-продаж. Видно, папа до сих пор играет на бирже. Вступил на этот путь до всеобщего помешательства в девяностых, заработал достаточно, чтобы выйти на пенсию. И Джека однажды старался завлечь, утверждая, что при осторожности и понимании, за какие ниточки дергать, деньги можно получать каждый день, независимо от роста или падения акций.

Нет, папа, если ты не имеешь настоящего номера социального страхования.

Пошел в другую спальню, явно папину, заставленную и заваленную всякими вещами. Остановился в дверях, ошеломленный множеством снимков на стенах. Главным образом мама, Том, Кейт в разном возрасте, присоленные немногочисленными детскими фотографиями Джека. А вот все впятером во время первого и последнего семейного путешествия… Которое обернулось ужасной бедой.

Нахлынули воспоминания, особенно о Кейт, старшей сестре, которая в детстве присматривала за ним, сама еще подросток, а став взрослой, умерла у него на глазах.

Он быстро отвернулся, заглянул в шкаф. Вот они — жуткие папины гавайские рубашки. Вытащил, пригляделся: огромные золотые рыбки с выпученными глазами плавают в желчно-зеленой воде. Попытался себя в ней представить, ничего не вышло. Люди обращали бы внимание.

Возвращая рубашку на место, заметил на верхней полке серый металлический ящичек. Нерешительно протянул руку, взял, поддел язычок, шкатулка была заперта. Встряхнул — внутри зашуршали бумаги, что-то загромыхало.

Запертая шкатулка разожгла любопытство. Вещь чужая, отцовская, наверняка заперта по веской причине. Пусть стоит, где стояла, действительно, но…

Что отец, живя в доме один, считает необходимым держать под замком?

Джек заглянул в маленькую замочную скважину. Полная чепуха. Надо только…

Нет. Занимайся своими делами.

Он поставил шкатулку обратно на полку, вернулся в переднюю комнату. Сдержал дрожь. Пора навестить копов.

Нашел телефонный справочник, отыскал адрес местного участка. Собирался звонить, чтоб спросить, как доехать, но, возможно, удастся узнать все, что требуется, по телефону. Лишь бы не переступать порог полицейского участка.

Набрал номер, его принялись перебрасывать от одного к другому, пока не ответила любезная секретарша Анита Несбит, пообещав помочь, чем сможет.

— Наверно, мне понадобится копия протокола о несчастном случае для страховой компании, — сказал Джек. — Знаете, чтобы машину отремонтировали.

— Хорошо, вот она. Я отложу, а вы заберете.

— Никак нельзя по почте послать?

— Можно. Адрес у нас есть. Кстати, как ваш отец себя чувствует? Я слышала, он тяжело пострадал.

— До сих пор в коме. — Тут его вдруг осенило. — А еще кто-нибудь пострадал?

— Неизвестно, — сказала она. — Вторая машина после столкновения скрылась с места происшествия.

Джек тяжело сглотнул. От последних слов все внутри перевернулось в тревожном предчувствии.

— Скрылась после столкновения?

— Да. Ведется расследование.

— Сэкономьте марку и конверт, — решил он. — Я сам приеду за протоколом.

Стемнело, воздух охладился настолько, что вылетели москиты, когда Джек добрался до горчично-желтого здания с двухэтажным корпусом и одноэтажными крыльями, где располагался муниципалитет города Новейшн. Над центральным подъездом с высокими колоннами парила скелетообразная башня с курантами, чересчур современная по сравнению с остальным. Картину дополняла зеленая крыша, портик на фронтоне, навесы. Знак указывал, что полицейский участок находится сзади слева.

Набравшись духу, он вошел, спросил мисс Несбит. Дежурный сержант объяснил, как пройти в кабинет. Шагая по коридору мимо шмыгавших туда-сюда копов, чувствовал себя Малышом Херманом на съезде Ку-клукс-клана. Если кто-нибудь заглянет под капюшон…

Будем надеяться, не попросят предъявить документы в подтверждение родства. Фамилия отца отнюдь не Тайлески.

Мисс Несбит оказалась милой пухленькой маленькой женщиной с лоснившейся черной кожей, короткими кудрявыми волосами, плотно облегавшими голову, и лучистой улыбкой.

— Вот протокол, — протянула она лист бумаги.

Джек взглянул мельком, собравшись прочесть позже, но обратил внимание на план места происшествия.

— Где этот перекресток? — спросил он, ткнув в листок пальцем. — На пересечении Пембертон и Южной дороги?

Она нахмурилась:

— Они пересекаются в болотах на границе Эверглейдс, дорога оттуда никуда не ведет.

— Зачем мой отец ехал в никуда?

— Надеемся, что вы нам объясните, — произнес за спиной чей-то голос.

Джек, оглянувшись, увидел молодого мясистого копа, стриженного под ноль. Могучие бицепсы распирали короткие рукава форменной рубашки. Выражение лица нейтральное.

— Офицер Эрнандес, — представила Анита. — Это он принял вызов и обнаружил вашего отца.

Джек протянул руку, надеясь, что ладонь не слишком вспотела.

— Спасибо. Вы, наверно, спасли ему жизнь.

— Очень рад, если так, — пожал полицейский плечами. — Но я слышал, он еще из чащи не выбрался.

— Следствие продолжается?

— Хорошо бы с ним поговорить, выяснить кое-какие детали. Не знаете, что он там в такой час делал?

— В какой час? — Джек заглянул в протокол.

— Около полуночи.

— Понятия не имею, — покачал он головой.

— Может, впутался в какое-то темное дело?

— Мой отец? В темное дело? Да ведь он настоящий…

Джек старался припомнить известную безупречно честную и законопослушную личность и потерпел поражение. Наверняка существует такая, просто не приходит на память.

— …настоящий Каспар Милктост…

Судя по физиономии, Эрнандес ровно ничего не понял.

— …нормальный простой обыватель, который занимается собственным делом и ни во что не впутывается. Мой отец не рискует. — Назвать его робким было бы несправедливо. Заняв позицию, он ее отстаивал, как бульдог. — Почти всю жизнь прожил в Джерси, милях в пятидесяти от Атлантик-Сити, и, по-моему, за все это время ни разу не зашел в казино. Глупо думать, будто он впутался хоть в сколько-нибудь преступное дело.

— Не обязательно в преступное, — пожал плечами Эрнандес. — Может, спутался с женой крутого парня, или…

Джек вскинул руки:

— Обождите. Стойте. Только не он. Уверяю, это невозможно.

Эрнандес пристально посмотрел на него.

Так-так. Начинается.

— Вы живете поблизости?

— Нет, по-прежнему в Джерси. — Где живет Тайлески? Попробуй заучи адреса каждого псевдонима… Сведения стремительно пронеслись в голове. — В Хобокене.

— Часто видитесь с отцом? Сколько раз в году его навещаете?

— Он здесь живет недолго. Меньше года.

— Ну?

— И я к нему впервые приехал.

— Часто беседовали?

— Гм… нет.

— Значит, фактически малознакомы со здешним образом жизни отца.

Джек вздохнул. Снова здорово.

— Пожалуй. Но знаю, что он не преступник, не лжец, не допускает таких людей в свою жизнь.

Что еще мне известно? — задумался он. Что знаешь о любом человеке, даже о том, кто тебя вырастил, кроме его поступков, рассказов о себе?

Вспомнились слова Ани: поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце.

В тот момент он не обратил на них особого внимания, а теперь, когда папа стал жертвой наезда, второй участник которого скрылся…

— Скажем, он попал в аварию на пути неизвестно куда… — Джек обратился к Аните: — Вы говорите, о происшествии сообщили по телефону?

— Так сказано в протоколе, — кивнула она.

— Значит, был свидетель.

— Очевидное заключение, но… — Мачо Эрнандес заколебался. Почти незаметно.

— Что «но»?

— Ну, я добирался до перекрестка почти двадцать минут… Когда приехал, на месте происшествия была одна машина вашего отца, словно авария только что произошла. Автомобиль стоял поперек Пембертон-роуд. Судя по следам, я понял, что ваш отец ехал на запад по Пембертон. Там у Южной дороги знак «стоп». Похоже, его сбили почти посреди перекрестка. Может, не обратил внимания, может, проехал на знак, может, плохо себя почувствовал. Скажу лишь, его кто-то так крепко стукнул, что автомобиль развернуло на девяносто градусов, а к моему приезду никого больше не было рядом.

— Кто звонил? — спросил Джек. — Мужчина, женщина?

— Тони, дежурный сержант, принимал сообщение. Я спрашивал, но он точно не понял. Очень быстро прошептали: «Серьезная авария на перекрестке Пембертон и Южной. Поторопитесь». И все.

— Установили номер?

Эрнандес взглянул на Аниту.

— Тоже ничего не дает. Звонили из таксофона у «Пабликса».

— Что такое «Пабликс»?

— «Уинн-Дикси».

— Прошу прощения. — На каком языке они тут говорят? — Я с севера, и пока…

— «Пабликс» — сеть здешних продовольственных магазинов, — объяснила Анита.

— Ясно. Где этот самый «Пабликс»?

— В трех кварталах оттуда.

— Что? Как же так? Это ведь…

— Невозможно? — договорил Эрнандес. — Не совсем. Допустим, водитель второй машины совершил что-то противозаконное и поэтому уехал. Допустим, его мучила совесть, он позвонил приятелю, попросил уведомить полицию из автомата, чтоб мы его не опознали.

— Остается благодарить Бога за совесть, — заметила Анита.

— Аминь, — кивнул Эрнандес. — Одно скажу: хорошо, что нас предупредили, иначе ваш отец был бы трупом.

Джек лихорадочно думал, ведя машину в южный конец города.

Сообщив Эрнандесу, где он остановился, пообещав не уезжать без предупреждения — на случай, если у копов возникнут вопросы, — он покинул участок в каком-то тумане. Но все-таки расспросил, как отыскать стоянку, на которую отбуксировали машину отца.

Водитель второй машины чуть его не убил, однако оказался добрым самаритянином и уведомил копов. Смесь невезения и удачи.

И еще остается серьезный вопрос: что папа делал в такое время в болотах?

К тому времени, как он доехал до южной окраины города, почти стемнело. Следуя указаниям Эрнандеса, миновал старый известняковый карьер, стоянку для трейлеров, за которой находилась эвакуационная стоянка Джейсона, предназначенная для разбитых и старых машин.

Она была закрыта. Можно перелезть через сетчатую ограду, но не хочется рисковать встречей со сторожевым псом, поэтому Джек побрел вокруг, разглядывая разбитые машины.

В протоколе записано — как же иначе? — серебристый «меркьюри-гранд-маркиз», неофициальный символ штата Флорида, и указан номер. Автомобиль нашелся у ворот. Джек вцепился в ограду, вгляделся. Бампера нет, от правого переднего крыла осталось одно воспоминание, ветровое стекло — сплошная паутина — вдавлено внутрь, двигатель скошен влево.

Он что, с танком столкнулся?

Пальцы со скрежетом впились в железную сетку. Кто это сделал и скрылся? Может быть, папа о чем-то задумался, не заметил знак «стоп»? Хорошо, предположим, что он виноват. Тем не менее куда другой-то несся, черт побери?

В животе начинало бурчать, когда Джек покидал стоянку Джейсона. Он сообразил, что ничего не ел после сандвича с крабами у Джоуни. Заметил по пути «Тако-Белл», остановился, съел пару буррито, запил «Маунтин Дью».

Перекусив и продолжив путь, решил завернуть в больницу по дороге к Южным Вратам, еще разок взглянуть на отца.

На третьем этаже столкнулся с доктором Хуэртой, вышедшей из палаты в сопровождении рыжеволосой женщины. На красочной именной табличке последней значилось: «К. Мортенсон, медсестра».

— Как он? Состояние не изменилось?

Доктор Хуэрта покачала головой, откинула непослушную прядь волос. Вид у нее был усталый.

— По-прежнему семь баллов. Не лучше, но и, слава богу, не хуже.

Пожалуй, хорошо. Впрочем, он заехал не просто повидать отца.

— Где его личные вещи?

— Вещи?

— Ну, знаете, одежда, бумажник, какие-нибудь документы…

Доктор Хуэрта взглянула на сестру Мортенсон, и та сказала:

— Заперты в шкафу в дежурке. Сейчас принесу.

Доктор Хуэрта двинулась дальше, Джек вошел в отцовскую палату. Остановился у койки, глядя, как он дышит, чувствуя себя бессильным, растерянным. Все неправильно. Папа должен сидеть у Ани, выпивать, играть в маджонг, а не лежать без сознания с воткнутыми в тело трубками.

Пришла Мортенсон с планшеткой и пластиковым прозрачным пакетом.

— Вы должны расписаться, — сказала она и, пока Джек царапал на листке неразборчивую подпись, добавила: — Одежду нельзя было хранить. Понимаете, она залита кровью.

— Но из карманов все предварительно вынули, правда?

— Наверно, это сделали в «Скорой», задолго до того, как его доставили к нам.

Джек вернул ей планшетку, взял пакет. Вещей оказалось немного: бумажник, часы, ключи, мелочь примерно на доллар.

После ухода сестры он заглянул в бумажник: кредитки «Америкэн экспресс» и «Мастер-кард», пенсионная карточка, карточка Ассоциации спортсменов-любителей, карточка «Костко», семьдесят с чем-то долларов, пара ресторанных счетов.

Бросил все это обратно в мешок. На что он надеялся? На шифрованную записку? На клочок бумаги с поспешно нацарапанным адресом?

Насмотрелся детективных фильмов.

Может быть, нет ничего загадочного. Просто несчастный случай. Может, папа решил проехаться, очутился в неудачное время в неудачном месте… случайно столкнулся с кем-то, кто не совсем ладит с законом и не хочет попасть в руки полиции.

Все понятно.

Несчастный случай… дорожная авария…

Однако нутром не верится. Пока, по крайней мере.

Джек взглянул на отца:

— Продержишься ради меня, пап?

Разумеется, никакого ответа. Он похлопал по колену под простыней:

— До завтра.

К счастью, Аня оставила пропуск у него в машине. С помощью карточки открылся шлагбаум для жильцов. Когда Джек добрался до дома, света у старушки не было. Декоративные украшения на ее газоне звякали, шелестели, вертелись во тьме.

Войдя в дом, он сразу направился к отцовской спальне, вытащил металлическую шкатулку, пробормотал:

— Прости, пап, — и пошел с ней на кухню.

Очень неприятно копаться в папиных личных вещах, но в коробочке вполне может найтись объяснение, почему отец был в полуночный час не в постели, а среди болота.

Сначала надо выпить пива. Джек взял из холодильника очередную бутылку красного гаванского эля, поискал в ванной пинцет, нашел, через двадцать секунд запор на крышке шкатулки открылся. Он стоял в нерешительности. Вдруг в ящичке находится то, о чем никто знать не должен? Вдруг ему самому не захочется знать? Наверно, родители имеют право на тайну.

Безусловно, пока не становятся жертвой аварии, второй участник которой удрал.

Джек поднял крышку.

Ничего особенного. Пачка выцветших со временем черно-белых фотографий и какая-то маленькая коробочка вроде ювелирной. Сначала перебрал фотографии. Главным образом солдаты. В одном из них узнал отца — даже не помнится, чтоб у него было столько волос, — но в основном другие парни в форме, лет двадцати, неловко позируют перед камерой на фоне незнакомого ландшафта. На одном снимке виднелось строение в виде пагоды.

Должно быть, Корея. Известно, что папа был в армии во время войны, но никогда не хотел об этом рассказывать. Так и не удалось вытянуть из него хоть какие-нибудь военные воспоминания. «Не хочу вспоминать», — неизменно отвечал отец.

Последний снимок запечатлел восемь мужчин в солдатской форме, четверо спереди стоят на коленях, четверо высятся позади, ухмыляются в аппарат. Отец второй слева в заднем ряду. Видимо, в правом углу на фоне была именная табличка, но уголок оторван.

Джек разглядывал незнакомых солдат, ища связь с отцом. Кто они такие? Молодые, похожи на игроков баскетбольной команды средней школы. Выпускники. Из какого учебного заведения?

Может быть, никогда не узнаешь.

Он положил фотографии, взял коробочку. Внутри что-то громыхнуло. Открыв, увидел две медали. Не особенно разбираясь в военных наградах, одну узнал сразу.

«Пурпурное сердце».

Папа был ранен? Куда? Насколько известно, у него единственный шрам после аппендицита. Может быть, это чья-то чужая медаль, друга-сослуживца, которая хранится на память?

Нет, «Пурпурные сердца» остаются родным.

Значит, папина.

Он взглянул на другую медаль: золотая звезда на красно-бело-синей ленте с серебряной звездочкой меньших размеров в центре. Кажется, «Серебряная звезда». За выдающуюся отвагу на поле боя?

Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце.

По-моему, леди, вы правы. Надо было, наверно, чаще с ним общаться.

Забавно… несколько месяцев назад подобная мысль в голову бы не пришла. Но, связывая случившееся с папой и с Кейт…

С неутолимым зудом разочарования Джек уложил обратно содержимое приблизительно в том же порядке. Требовались ответы, а проклятый ящичек задал лишь больше вопросов.

Он поставил шкатулку на полку и пошел на кухню за пивом. По дороге заметил на столе отцовские часы. Забрав их в больнице, не обратил внимания на треснувшее стекло. Присмотрелся — старый «таймекс». Даже не старый — древний. Типично для папы: если старая вещь работает, зачем покупать новую? «Таймекс» разбился и больше не тикает. Стрелки остановились, показывая 12.08.

Постой-ка…

Джек вытащил протокол о дорожно-транспортном происшествии, развернул, внимательно просмотрел донесение офицера Эрнандеса. В участок позвонили… где оно… вот.

В 11.49.

Значит, сообщение сделано прежде, чем произошла авария. Немыслимо. Наверно, отцовские часы спешили. Бывает. Или он забыл их завести.

Только не папа. У него часы всегда шли точно до минуты. По утрам обязательно заводились. Миллион раз он на глазах у Джека проделывал это за завтраком.

Возможно, Эрнандес неправильно указал время звонка. Но при всей своей тупости коп внимательный и основательный. Кроме того, он заметил, что, когда прибыл на место аварии через двадцать минут после уведомления, у него возникло впечатление, будто она только что произошла.

Тряся головой, Джек пошел к холодильнику. Пиво не пойдет. В данный момент надо выпить чего-то покрепче.

Глава 2

Среда

Джек проснулся от гула в ушах. Сначала решил, что москит, но звук ниже. Возможно, последствия выпивки, хоть он принял всего две рюмки. Наконец, понял, что гул доносится из окна. Поднял голову, оглянулся, сразу же сбившись с толку в незнакомой комнате.

Ах да. Это ведь папин дом. Передняя комната. Видно, заснул на диване. Наткнулся на «Рио-Браво» на каком-то канале вроде ТНТ, начал смотреть в тринадцатый раз, не ради Джона Уэйна или Дина Мартина, разумеется, не ради Рики Нельсона — ради Уолтера Бреннана. Руки вверх! Слампи — его лучшая роль, пожалуй кроме старика Клэнтона в «Дорогой Клементине». Старик Уолт пристрастил его к кино.

Откуда этот гул?

Он сорвался с дивана, прошлепал на кухню, выглянул в окно.

Садовник вел газонокосилку по краю сгоревшей травы у посаженных возле дома деревьев. Неужели на нем фланелевая рубашка с длинными рукавами? В такую погоду? Видя летом кого-то в подобной рубашке, обязательно заключишь — ненормальный. Правой руки не видно даже на столь близком расстоянии. Газонокосилка как бы растет из рукава.

Вещи остались в машине, все равно надо выйти. Может быть, по пути удастся присмотреться поближе.

На улице Джек ощутил удар жаркой влажной волны. Еще нет половины девятого, а уже печет. Как только он завернул за угол, садовник прекратил работу, вытаращил на него глаза, выключил косилку.

— Ты не Том. Чего тут делаешь?

— Я его сын.

Действительно фланелевая рубашка, зеленые рабочие штаны, мягкая оливковая кепка в коричневатую крапинку. Джек протянул руку, приглядываясь:

— Меня зовут Джек.

В ответ садовник протянул левую руку:

— Карл.

Стратегический расчет провалился.

— Чего ты явился в такую рань? В засуху работы немного.

— Даже не поверишь, — возразил Карл. — Трава не растет, тропические растения сплошь засохли, завяли, а сорнякам хоть бы что. Никогда не видел ничего подобного.

— Может, лучше вообще сорняки выращивать, — предположил Джек.

— Мне без разницы, — согласился садовник. — Зелень есть зелень. — Он взглянул на Джека. — Мисс Манди рассказывала про твоего отца. Как он там?

— По-прежнему в коме.

Джек подавил желание шагнуть вправо, чтобы попасть в поле зрения левого глаза Карла.

— Правда? — покачал тот головой. — Плохо, плохо. Хороший у тебя отец. Был у нас одним из лучших.

— Был? Слушай, он еще не умер!

— Ну да. Конечно, конечно. Выкарабкается, будем надеяться. Просто к Глейдс слишком близко живет…

— К Эверглейдс? А что тут такого?

Парень отвел глаза:

— Ничего. Забудь.

— Слушай, не морочь мне голову. Начал — договаривай.

Тот по-прежнему смотрел в сторону.

— Примешь меня за чокнутого.

Видел бы ты таких чокнутых, какие мне встречались, мысленно заметил Джек.

— Давай попробуем.

— Ну ладно. Врата построили чересчур близко к Глейдс. Их уже много лет обижают. Знаешь, почти весь приток свежей воды из верхней части штата, из озера Окичоби, направляется на фермы и в такие залы ожидания перед кладбищем, как Врата. Куда ни глянь, кругом осушают болота, устраивают строительные площадки под новые дома и поселки. Глейдс давно страдают, а в этом году особенно, из-за засухи. Лето у нас всегда дождливое, а до сих пор ни капли не капнуло.

— Вода все-таки есть, правда?

— Есть, только низко стоит. Никто даже не помнит такого низкого уровня. Это плохо. Для всех плохо.

— Чем же?

— Ну, кое-что, прежде скрытое под водой, может выйти наружу.

Где это происходит? Вообще происходит ли? Садовник оглянулся на Эверглейдс.

— Твоему отцу и мисс Ане в одном повезло, что живут у пруда, — не приходится им глядеть на чужой задний двор.

Джек взглянул на бесконечное поле травы.

— Вид действительно панорамный.

— Панорамный? — переспросил Карл. — Как это?

Он с трудом подыскивал объяснение, распростер руки.

— Ну, широкий… объемный.

— Панорамный… красиво.

— Конечно. Панорамный вид красивый, но, по-моему, ты хотел сказать что-то другое.

— Правда. Плохо… что они совсем рядом с Глейдс… Глейдс сейчас сердятся. Можно даже сказать, злятся. А раз так, всем надо держаться настороже.

Джек посмотрел на милю травы до деревьев. В последнее время он видел множество странных вещей, но разозлившееся болото…

Ты в самом деле чокнутый, Карл.

Семели стояла с Люком на берегу лагуны, глядя, как маленькая дренажная баржа выгребает сырой песок из воронки и нагружает в крошечные плоскодонки, хвостом тянувшиеся за ней. Избыточная вода текла на планшир и обратно в лагуну. Клану пришлось передвинуть плавучие дома, чтобы дать барже проход к отверстию.

— До сих пор не верю, Семели, что ты это сделала, — сказал Люк. — Не кто-нибудь, а именно ты.

Она сама себе удивлялась. Не любила, когда чужаки приближались к лагуне, особенно к воронке, но эти посулили столько денег, что невозможно было отказаться.

— Ты это уже две недели твердишь, Люк. Повторяешь одно и то же при каждом приходе баржи. И я тебе каждый раз отвечаю одно: нам нужны деньги. Может быть, ты заметил, что люди в последнее время каждый грош считают.

— Заметил, а как же. Наверно, потому, что и считать-то нечего. И все равно мне это не нравится, особенно в такое время года.

— Не волнуйся. Они уйдут до рассвета. По моему условию закончат работу до конца недели. Огни придут ночью в пятницу. Я сказала, что пятница — крайний срок. Сколько бы ни предлагали, в пятницу на закате должны уйти.

— Все-таки плохо. Это наш дом. Мы здесь родились.

— Знаю, Люк. — Она погладила его по спине, нащупывая острые плавники под рубахой. — Только не забывай: отверстие воронки впервые на нашей памяти вышло из воды. Возможно, вообще впервые. Огни будут светить не сквозь воду, а прямо в ночь. Раньше подобного никогда не бывало… В любом случае никто такого не помнит.

— Это мне тоже не сильно нравится. — Люк потер щеку. — Папа говорил, огни нас изувечили вместе с деревьями, рыбами и насекомыми. Причем шли из-под воды. Что же будет теперь, без воды?

Семели встрепенулась:

— Именно это мне хочется видеть.

Огни загораются дважды в год — в весеннее и осеннее равноденствие, — по словам мамы, с тех пор, как она появилась на свет, и ее мама тоже.

По свидетельству мамы Семели, со временем они стали гореть сильнее и ярче. Вскоре жившие вокруг лагуны люди заметили, что возле воронки меняется облик деревьев, рыб, всего прочего. Сначала появились лягушки без лап или с лишними лапами, потом рыбы изменились до неузнаваемости, деревья согнулись, скривились.

Нехорошее дело, но, когда рядом с лагуной стали рождаться мертвые и уродливые младенцы, люди начали переезжать. Не в одно место, а в разные стороны поодиночке. Одни поселились поблизости в Хомстеде, другие подальше, в Луизиане, Техасе. После отъезда на свет появлялись нормальные дети, и все были счастливы.

Не были счастливы только уже родившиеся ненормальные дети. Не потому, что люди плохо к ним относились — не только к Семели, — а потому, что в сознательном возрасте поняли, что им чего-то не хватает.

Ненормальные дети один за другим возвращались к лагуне и там успокаивались, чувствуя себя нормальными, на своем месте, дома.

Дом там, где живет родная семья. Они назвали себя кланом, решили остаться в лагуне.

Но даже в этой большой семье Семели в душе ощущала тоскливую пустоту, желая — требуя — еще чего-то.

— Зачем им понадобился наш песок? — не унимался Люк. — Кругом полно песка.

— Не знаю.

— Кто они вообще такие?

— «Благден и сыновья», как тебе отлично известно.

— Угу, название фирмы известно, и только. А что это за люди? Откуда?

— Не знаю, Люк, но платят хорошо. Задаток наличными. Лучше не придумаешь.

— Про огни знают?

— На это я могу ответить: да, знают.

Парень по имени Уильям из компании под названием «Благден и сыновья» приплыл несколько недель назад в каноэ, спрашивая, не видел ли кто-нибудь в это время года необычный свет. Члены клана направили его к Семели, которая была как бы вождем. Не то чтоб стремилась когда-нибудь стать вождем, но так уж получалось, что решения принимала она.

Осторожно держалась с тем самым Уильямом, пока не убедилась, что он не экскурсовод из туристического агентства, не ученый и тому подобное, не станет возить чужаков или отряды высоколобых для демонстрации или исследований членов клана и воронки. Нет, Уильям хотел только вычерпать грязь и песок из колодца, откуда шли огни.

Услышав от нее, что свет идет из отверстия, всегда скрытого под водой, а нынче вышедшего наружу, он страшно разволновался, захотел посмотреть. Семели притворно воспротивилась, стоя на своем, даже когда он стал сулить деньги. Предлагал все больше и больше, пока она не уступила. Может, даже еще продержалась бы, да не стоило слишком жадничать.

Приведя Уильяма к воронке, Семели побоялась, как бы от радости он не описался. Парень плясал вокруг, выкрикивал незнакомое слово — кеноте, — потом объяснив, что оно мексиканское. Семели сильнее зауважала воронку.

О дренажных работах, естественно, надо помалкивать. Клан не имеет права жить в лагуне, на территории Национального парка, а «Благден и сыновья» не имеют права брать здесь песок.

— На самом деле, — призналась она Люку, — я уверена, что песок им нужен из-за огней.

— Даже страшно, правда? Эти огни неестественные. Искалечили нас, вообще все вокруг. Может быть, даже песок в дыре переделали.

— Может быть.

— Для чего он им, скажи на милость? — встревожился Люк. — Я хочу сказать, что они с ним собираются делать?

— Точно не знаю, и, собственно, знать не хочу. Это не наша забота. Знаю только, что маленькая воронка без песка станет гораздо глубже. А огни будут яркими, как никогда. Когда придет время, кто-нибудь даже заглянет в дыру и увидит, откуда идет свет.

— Кто? — спросил Люк.

Семели не сводила глаз с обнажившихся краев воронки.

— Я.

Люк схватил ее за руку:

— Нет! Что ты? С ума сошла? Я тебя не пущу!

Иногда, по мере необходимости, она позволяет Люку заняться с ней сексом, и, наверно, напрасно. Каждый раз спокойно объясняет, что это никакого значения не имеет, они просто спят по-приятельски, и больше ничего, но, наверно, не следовало начинать. Тем не менее порой надо расслабиться, а Люк не такой безобразный, как прочие члены клана. Проблема в том, что он счел ее своей собственностью, которую надо беречь, защищать и так далее. Если кто-нибудь нуждается в защите, то только не Семели.

— Замолчи, Люк. — Она вырвала у него свою руку. — Пусти. Мне надо в город.

— Зачем?

— Поработаю медсестрой, — коротко улыбнулась она.

— Что? — затряс он головой. — Зачем?

В приливе гнева улыбка погасла.

— Чтобы довести до конца дело, которое ты в ту ночь не доделал, ослиная задница!

Остановившись в больничном лифте на третьем этаже, Джек увидел доктора Хуэрту, которая поджидала кабину.

— Что нового у отца?

— Состояние стабильное, но по-прежнему семь баллов, — покачала она головой.

— Долго это будет продолжаться? — спросил он. — Я имею в виду, прежде чем будем думать об искусственном питании и прочем.

Она шагнула в лифт.

— Пока еще рано. Понимаю, вам кажется долго, хотя даже семидесяти двух часов не прошло. Вполне достаточно внутривенных вливаний.

— Я…

Дверцы лифта скользнули, закрылись.

Джек пошел по коридору к отцовской палате, гадая, найдет ли там Аню. Утром перед отъездом подошел к ее дому, петляя среди заполнявших газон безделушек, хотел предложить, если надо, подбросить к больнице. Дверь на стук не открылась.

В обычных обстоятельствах он бы не беспокоился, да со стариками не угадаешь. Вдруг ее удар хватил или еще что-нибудь? Заглянул в переднюю застекленную дверь, не видя безжизненной фигуры ни на полу, ни в кресле. Потом вспомнил про Ирвинга. Будь песик дома, лаял бы как сумасшедший.

Ани и в палате не оказалось — он на всякий случай заглянул во все углы и за ширму. Никого, кроме больного.

Подошел сбоку к койке, взял вялую правую руку.

— Я вернулся, папа. Ты здесь? Слышишь меня? Если можешь, сожми чуть-чуть пальцы. Шевельни хоть одним, чтоб я знал.

Ничего, как вчера.

Джек пододвинул стул, сел у койки, разговаривая с отцом так, словно старик его слышал. Тихо говорил, умолкая, когда туда-сюда шмыгали сестры, рассказывал, что удалось выяснить о происшествии, излагал противоречивую информацию, рассуждал о разнице во времени, отмеченном в протоколе и на отцовских часах. Надеялся при этом прояснить для себя дело, но остался в прежнем недоумении.

— Если бы ты мне только сказал, что там в такое время делал, разрешилось бы много вопросов.

Исчерпав тему аварии, не нашел темы для дальнейшей беседы. Потом вспомнил снимки на стенах в отцовской комнате, уцепился, как за спасательный круг.

— Помнишь наш семейный поход? Нескончаемый дождь…

После часовой болтовни во рту совсем пересохло, голосовые связки горели огнем. Джек пошел в ванную попить воды. Допивая вторую пригоршню, краем глаза заметил, как мелькнуло что-то белое. Оглянулся, увидел сестру, подходившую к отцовской койке. Раньше ее здесь не было, иначе он обязательно обратил бы внимание. Хорошенькая, но внешность необычная. Очень худенькая, почти мальчишка, кожа темная — особенно по контрасту с белым халатом, — длинный нос, блестящие черные волосы, заплетенные в одну косу почти во всю спину. Видимо, отчасти индианка — не бомбейская, а американская.

Сестра держала руку в кармане форменного халата, который почти смахивал на сорочку, как бы что-то сжимая.

Он было собрался выйти, поздороваться, но заметил нечто странное. Девушка двигалась резко, порывисто, у кровати замедлила шаг, словно с трудом пробиваясь сквозь плотный воздух. На лбу выступил пот, лицо вспыхнуло, побледнело перед следующим трудным шагом, горло ходуном заходило, точно она удерживалась от рвоты.

Джек вышел, направился к ней.

— Мисс, что с вами…

Она вздрогнула, круто оглянулась, глядя широко открытыми растерянными глазами цвета оникса. Рука выскочила из кармана, вцепилась в шнурок на шее. Джеку показалось, что в кармане что-то шевельнулось.

Незнакомка затрясла головой, дергая тонкий кожаный шнур. Он лопнул, но она практически не обратила на это внимания, обливаясь потом.

— Вы кто?..

Прежде чем он успел ответить, она повернулась и нетвердой походкой пошла из палаты. Джек пристально посмотрел вслед и услышал стон с койки.

— Папа! — Он бросился к кровати, снова схватил отца за руку. — Папа, это ты?

Стиснул пальцы, сначала легонько, потом посильнее. Отец поморщился, впрочем, доктор Хуэрта сказала, что он на боль реагирует. Потряс за плечо, окликнул — безрезультатно — и сдался. Здесь ничего не будет.

Отправился искать ту самую девушку. Есть в ней что-то подозрительное… кроме явно нездорового вида.

За столиком в коридоре увидел крупную коричневую седовласую сестру, видно старшую в смене. На именной табличке с фотографией значилось «Р. Шок».

— Простите, — извинился Джек. — В палату к моему отцу заходила сестра, потом повернулась и убежала. Похоже, неважно себя чувствовала, я хотел справиться, все ли с ней в порядке.

Сестра Шок нахмурилась, вернее, сильней помрачнела. Должно быть, привычное выражение.

— Неважно себя чувствовала? Мне никто не докладывал. — Она взглянула на доску. — Триста семьдесят пять, правильно? Как ее фамилия?

— Я не посмотрел на табличку. Если вспомнить, по-моему, у нее ее не было.

— Ох, обязательно должна быть. Как она выглядит?

— Стройная, темноволосая, ростом около пяти футов трех дюймов.

Шок покачала головой:

— У нас таких нет. Во всяком случае, в моей смене. Вы уверены, что это была сестра?

— Я во многом не уверен, — пробормотал Джек, — и сейчас этот список пополнился.

— Может, уборщица, хотя она была бы в сером халате, не в белом, и непременно с именной табличкой. — Она потянулась к телефону. — Вызову охрану.

Лучше не надо, подумал Джек, не желая вмешивать в дело частных сыщиков, но не нашел убедительного для сестры довода.

— Ну ладно. Вернусь к отцу.

Он все время краем глаза наблюдал за дверью, следя, чтобы в палату никто не вошел. Вернувшись, проверил, не шевелится ли папа, — нет, — подошел к окну, выглянул на стоянку, увидел шагавшую по площадке стройную женщину в белом халате. В полуденной жаре фигура расплывалась, трепетала, как мираж.

Она. Длинную косу ни с чем не спутаешь. Садится на пассажирское сиденье старого помятого красного пикапа.

Джек выскочил в коридор в тот момент, когда дверцы лифта закрылись. Чересчур долго ждать. Отыскал лестницу и помчался на первый этаж. Пока добежал до стоянки, красный пикап исчез. Бросился к своему «бьюику», полетел стрелой по дороге. Мысленно подбросил монетку, повернул направо, пообещав уделить гонке десять минут и в случае неудачи признать поражение.

Проехав полмили, заметил фургон, остановившийся за два квартала впереди на красный свет.

Есть!

Сигнал светофора сменился, он тронулся за пикапом из города к болотам. Где-то по пути шоссе кончилось, сменившись песчаной колеей, заросшей по сторонам высоким колышущимся тростником. Временно потерял из виду машину, решив не беспокоиться, пока не попадется развилка. Лучше оставаться незамеченным. К счастью, никаких развилок не попалось, и вскоре Джек выехал на поляну на краю маленькой медленной речки.

Там праздно стоял красный пикап, а женщина в белом плыла в моторной плоскодонке, которую вел огромный неуклюжий мужчина в красной рубахе с длинными рукавами. Джек выпрыгнул из машины, выбежал на берег, замахал руками, закричал им вслед:

— Эй! Вернитесь! Хочу у вас спросить кое-что!

Женщина и мужчина оглянулись, с нескрываемым удивлением уставились на него. Женщина что-то сказала мужчине, тот кивнул, и оба отвернулись, продолжая движение. Джек прочел на корме название лодки: «Плавучий Цыпленок».

— Эй! — заорал он.

— Чего тебе тут надо? — раздался за спиной голос.

Он оглянулся на парня с головой неправильной формы, высунувшейся из водительского окна пикапа. Выступающий лоб, косые глаза, почти несуществующий нос напомнили ему Джека в исполнении Лео Кэрролла в первых эпизодах «Тарантула». Рядом с этим типом Рондо Хаттон — красавчик.

— Хотел с ней поговорить, задать несколько вопросов.

— Похоже, она не хочет с тобой разговаривать. — Голос тонкий, гнусавый.

— Где она живет?

— В Глейдс.

— Как мне ее найти?

— Никак. Брось, мистер, оставь ее в покое, что в там ни было.

Вдруг другой парень, потоньше и с виду лишь условно лучше, вскочил в пассажирскую дверцу пикапа.

Откуда он взялся?

Новенький хлопнул водителя по плечу и кивнул. С виду оба не сильно сообразительные. Если предложить сыграть в русскую рулетку с полуавтоматическим пистолетом, наверняка охотно согласятся.

Водитель приветственно выставил два пальца:

— Ну, приятно было с тобой поболтать. А теперь надо ехать.

Прежде чем Джек успел вымолвить слово, парень рванул пикап с места и с ревом умчался. Он бросился к своей машине. Если нельзя преследовать девушку, сядем на хвост этой парочке. Рано или поздно придется им…

Он замер на месте, глядя на спущенную переднюю покрышку «бьюика», проткнутую сбоку.

— Здорово, — пробормотал Джек. — Просто замечательно.

— Не пойму, — сказал Люк, ведя «Плавучего Цыпленка» в глубь болота, — что это за тип?

Семели сдернула черный парик, встряхнула собственными серебристо-белыми волосами. Разговаривать не хотелось. С желудком по-прежнему плохо.

— Он меня в палате застал. Думаю, какой-то родственник старика.

— Поэтому пустился вдогонку?

— Наверно. Не знаю. Знаю только, что очень плохо себя почувствовала в палате. Как только вошла в дверь, сразу стало плохо, и дальше все хуже и хуже, чем ближе к кровати. Нахлынула тошнота, слабость, воздух сгустился, дышать невозможно. Скажу тебе, Люк, мне одного хотелось — убраться оттуда как можно скорее, убежать подальше.

— Думаешь, из-за этого самого типа?

— Возможно… но вряд ли.

Это не просто какой-то там тип, не просто кто-то из родных старика. Он особенный. Именно его прибытие она чуяла два дня назад. Есть в нем что-то… судьбоносное. Непонятно что. Ясно только, что он особенный.

Я тоже, подумала Семели. Хотя в другом смысле.

Возможно, судьба предназначила их друг для друга. Было бы прекрасно. Он ей понравился — темные волосы, карие глаза, фигура не слишком крепкая, не слишком слабая, лицо с нормальными правильными чертами… В клане такое не часто увидишь.

Вдруг он к ней послан? Ради нее явился. Чтобы разделить с ней судьбу. Будем надеяться. Ей кто-нибудь очень нужен.

— Ну, если считаешь, что вряд ли, — продолжал Люк, — то тогда отчего тебе было плохо?

Семели через голову стащила с себя белое форменное платье, оставшись в одних белых трусиках. Опустила глаза на маленькие груди с темными сосками. Пускай по размеру не выигрышные, но хоть не обвисают. Один из парней, с которыми она трахалась в школе, называл их «нахальными». Должно быть, так и есть.

Держась спиной к Люку, чтоб на воде не распалился, натянула шорты, зеленую футболку.

— Не знаю. Даже не помню, чтобы когда-нибудь так жутко себя чувствовала… — Она содрогнулась, вспомнив ужасное тошнотворное ощущение, будто ее целиком выворачивало наизнанку. — Надеюсь, больше никогда не почувствую.

Семели вдруг изо всех сил пнула Люка в ногу.

— Эй, ты чего? — отскочил он.

— Во-первых, ничего не случилось бы, если б вы с Корли выполнили распоряжение!

— Слушай, мы все выполнили. Ты же была на месте.

— Меня там не было.

— Ну, следила. Видела, как было дело. Жертвоприношение совершалось по плану, и тут, откуда ни возьмись, коп явился. Я всегда говорил, лучше было б прикончить старика в машине, и делу конец. — Она его снова ударила. — Никогда не поймешь? Старик должен погибнуть в болоте, иначе это не жертвоприношение, а убийство. Мы никого не хотим убивать. У нас есть цель, долг. Тебе это известно.

— Ладно, ладно, известно. Все равно не пойму, откуда взялся коп. Мы его там раньше не видели.

— Может быть, его прислали… — В голову неожиданно стукнула мысль.

— Что ты имеешь в виду?

— Возможно, старика сегодня спасло то же самое, что и ночью.

— Как это? Кроме нас, никто не знает о плане.

— Как — не знаю, почему — не знаю, но кто-то старика охраняет.

— Колдует?

— Наверно.

Многие думают, будто сама Семели колдует, почему бы кому-то другому не поколдовать? Может, кругом полно таких колдунов, которые никому и не снились.

— Пока не имею понятия кто, но обязательно выясню. А когда выясню…

Она полезла в карман снятого белого платья и вытащила уместившуюся на ладони жабу. Подняла, погладила по спинке. Маленькая зверушка — родственница больших африканских морских жаб, которых какой-то дурак завез в прошлом веке во Флориду. У нее были всего три лапы — левая представляла собой один шпенек — и набухшие железы, параллельно тянувшиеся вдоль спины от каждого глаза. Железы полны яда. Стоит собаке лизнуть или куснуть большую жабу, она тут же погибнет. Эта, поменьше, живет в лагуне, где многие поколения ее семейства купаются в сиянии огней, и яд у них еще сильнее. Достаточно маленькой капельки, чтобы остановить биение человеческого сердца.

Таков был план Семели: проникнуть в палату, прижать жабу к губам старика и скрыться. Через минуту он отправится к Создателю, и дело будет сделано.

Теперь надо придумывать другой план.

Посадив жабу на переднюю скамью, где та распласталась, глядя на нее большими черными глазами, Семели инстинктивно поднесла к груди руку…

…и окаменела. Где? Где они?

Вспомнила, как шнурок оборвался в палате. Прогоняя страх, сообразила, что сунула его в карман.

Порылась в другом кармане формы и с облегченным вздохом нащупала тонкий шнурок. Вытащила, надеясь увидеть пару раковин униониды, которые носила на шее, и охнула, видя только одну.

— В чем дело? — спросил Люк.

Она не ответила, схватив форму, обшаривая оба кармана.

— Ох, нет! Пропала…

— Что пропало?

— Одна раковина…

— Посмотри под ногами. Может, выпала, когда ты переодевалась.

Семели принялась ощупывать скользкое дно, на дюйм залитое водой.

— Пропала! — панически прокричала она. — Ох, Люк, что я теперь буду делать? Она мне нужна!

Эти раковины Семели носила с двенадцати лет. Незабываемое событие. Мать повезла ее на похороны отца. Тогда она его впервые увидела… по крайней мере, в сознательном возрасте. Он ушел от мамы, когда Семели была еще младенцем, вскоре после переезда в Таллахасси. Отец был индейцем микасуки, изгнанным из племени по неизвестной маме причине. Она познакомилась с ним у лагуны, вокруг которой селилось множество бежавшего из других мест народу, и вскоре после рождения дочки они втроем оттуда уехали вместе со всеми прочими.

Отец, вернее, мужчина, разбивший жизнь мамы, был убит в драке в баре. Кто-то из родственников микасуки решил устроить ему достойные индейские проводы, пригласив жену и ребенка.

Семели даже смотреть на мертвеца боялась, поэтому пятилась, держась как можно дальше от трупа. За день до похорон у нее впервые начались месячные, тошнота и усталость осложняли дело. И тут она заметила старую индианку в расшитом бисером одеянии, пристально смотревшую на нее с другой стороны комнаты. Морщинистая, с черными птичьими глазками и такими же волосами, как у Семели. Помнится, старуха подошла, принюхалась. Семели испуганно и смущенно отпрянула. Может быть, выделения пахнут?

Старуха кивнула, обнажив десны в беззубой улыбке.

— Обожди здесь, детка, — шепнула она. — Я тебе кое-что принесу.

И исчезла. Семели надеялась, что навсегда, но старуха вернулась. Принесла две черные раковины униониды, просверленные у створки и надетые на кожаный шнурок.

Старуха взяла ее за руку, разжала крепко стиснутые пальцы, положила раковины на ладонь.

— Ты обладаешь прозрением, девочка. Только без этого ничего не получится. Возьми и береги хорошенько. Всегда держи при себе. Когда придет время, а оно придет очень скоро, они тебе понадобятся.

И ушла.

Сначала Семели решила их выбросить, а потом передумала. Ей никто никогда ничего не дарил, поэтому она сберегла раковины. Не поняла, о каком «прозрении» говорила старуха, но почувствовала себя особенной. До той минуты не было никаких оснований так думать. Что касается «прозрения», возможно, когда-нибудь станет ясно, что это значит.

И однажды стало ясно. После чего жизнь полностью переменилась.

— Ну-ка, успокойся, Семели, — сказал Люк. — Где-нибудь отыщется. Выронила, наверно, в фургоне. Найдем.

— Обязательно надо найти!

Раковины необходимы для колдовства. Она их носила на шее, всегда при себе. А теперь…

Раковины спасли ей жизнь… вернее, не позволили с собой покончить.

В майский вторник, когда ей шел шестнадцатый год, на нее вдруг обрушились все мыслимые несчастья. Вечером в понедельник испробовала новую краску для волос. Раньше ничего не помогало, краска просто стекала с головы, как вода с воска. Реклама утверждала, будто эта краска другая, обещая придать волосам роскошный каштановый цвет. И похоже, не зря — не стекла, в отличие от прочих.

Однако, взглянув утром в зеркало в ванной, Семели увидела вместо каштановых огненно-рыжие волосы. Хуже того — краска не смывалась.

Может быть, подходящий цвет для наркоманов и чокнутых, желающих привлечь внимание, продемонстрировать презрение к родителям, к обществу и всему прочему, но для нее чудовищная катастрофа. Она всю жизнь была изгоем, хотела стать нормальной.

Несколько минут поплакав — лучше бы завопить во все горло, да в спальне в другом конце трейлера мама со своим новым бойфрендом Фредди, — Семели призадумалась, что делать. Можно сказаться больной, целый день отмывать волосы, только тогда придется остаться наедине с Фредди, который поглядывает на нее так, что по спине мурашки бегут. Она, конечно, не девственница, ничего подобного, вовсю занимается сексом, но Фредди… гнусный слизняк.

Поэтому она высушила ярко-рыжие волосы, натянула на голову кепку, отправилась в школу. День начался плохо, дальше дела пошли еще хуже. Она попалась на глаза Сьюзи Леффертс, у которой с начальной школы был зуб на Семели. Никогда не упуская возможности ее помучить, Сьюзи просто ради забавы сорвала с нее кепку, увидела волосы, подняла шум, созвала других девочек, приглашая взглянуть на новоявленную Красную Шапочку.

Под хохот и вопли Семели побежала по коридору, попав прямо в объятия Джесси Баклера.

Она была последней подружкой Джесси, точней сказать, он был ее последним дружком. Семели уже убедилась, что путь к сердцу парня лежит через ширинку. Пока ей не стукнуло пятнадцать, свидания у нее были редкими, как зубы у черепахи. Потом началась совсем другая история. Собственная репутация была ей хорошо известна — ну и что из того? Трахаться очень даже приятно, вдобавок лишь в такие моменты парень уделяет внимание исключительно ей.

Джесси втолкнул ее в туалет для мальчиков, и она на мгновение подумала, что они сейчас займутся сексом — клево трахаться в школе! Там оказались Джоуи Сантос и Ли Риверс в расстегнутых штанах, с палками на изготовку. Семели испугалась, попыталась удрать, Ли схватил ее, заявляя, что хочет проверить, действительно ли она во всей школе лучшая мастерица, как утверждает Джесси. Она отказалась, пригрозила пожаловаться, они посмеялись — кто поверит известной школьной шлюхе? Обозвали ее «старой бабкой», а Джесси признался, до чего противно возиться со старухой.

Семели поразилась. Считала себя славной девчонкой, пусть не сильно целомудренной, но все-таки не школьной шлюхой. В Джесси она не была влюблена и никогда не думала, будто он ее любит, но… он сейчас говорил о ней как о табачной жвачке, которой можно поделиться с друзьями.

Брыкаясь, кусаясь, удалось вырваться, убежать — не только из мальчишеской уборной, а вообще из школы. Нельзя пойти к директору — против нее, школьной шлюхи, выступят три свидетеля, футбольные звезды… Вдобавок ничего не случилось.

Поэтому она побежала домой. Где торчал сексуально озабоченный Фредди. Один. Пиво пил. Предложил ей глоток, начал лапать. Семели завизжала, принялась в него что-то кидать… Последнее, что запомнилось, — Фредди выскочил в дверь и направился к своей машине.

Наверно, настучал маме, потому что та через полчаса ворвалась, поколотила Семели, обругала хитрой маленькой шлюхой, соблазняющей Фредди. Только посмотрите, что она натворила! Фредди ушел, говорит, что не может жить вместе с дрянью, которая старается навлечь на него неприятности.

Мама слушать ее не хотела, Семели обиделась, что она приняла сторону Фредди, и тогда мама ее добила. Сказала, что лучше бы ей вообще не рождаться на свет, лучше бы умереть, как другим девочкам, в то же время родившимся возле лагуны; с тех пор Семели камнем висит у нее на шее и тянет ко дну, отпугивая седыми космами интересующихся мамой мужчин.

Это была последняя капля. Она бросилась к двери, побежала, не зная куда. Прибежала на берег, упала на песок. Мама, лучший друг, единственный настоящий друг, ненавидит ее и всегда ненавидела. Хочется умереть.

Пришла мысль утопиться, не было только сил прыгнуть в воду. Был отлив, и Семели решила лежать на песке, пока ее не накроет приливом, не унесет в море, и все кончится. Никаких драк, никаких прозвищ вроде «старой бабки», никаких разрывающих сердце обид, вообще ничего.

Она лежала на спине с закрытыми глазами. Яркое солнце жгло сквозь веки, солнечных очков с собой не было, только две раковины висели на шее. Как раз такого размера, чтобы прикрыть глаза, как в солярии.

Сев, чтобы развязать шнурок, Семели увидела паривших над головой чаек, подумала — хорошо бы иметь крылья, улететь прочь отсюда.

Снова откинулась на спину, пристроив на глазах раковины.

Что?

Сбросила их, рывком поднялась.

Что это было?

Закрыв глаза ракушками, она очутилась вовсе не во тьме, а вместо того как бы сверху увидела… белый песок и лежащую на песке девушку… с раковинами на глазах.

Вновь положила на веки ракушки, вновь внезапно увидела сверху фигуру с огненно-рыжими волосами.

Это я!

Снова скинула раковины, глянула вверх. Летавшая чайка смотрела на нее сверху вниз, должно быть гадая, нет ли у нее бутерброда, надеясь перехватить крошку-другую.

Принявшись экспериментировать, Семели обнаружила, что может смотреть глазами любой птицы на берегу, парить, лететь вверх и вниз, видеть рыб под водой, нырять за ними. Потом выяснилось, что можно смотреть глазами рыбы, плавать между скалами и кораллами, сколько хочешь находиться под водой, не выныривая подышать воздухом.

Это было чудесно. Весь остаток дня она испытывала свои силы. Наконец, после захода солнца, отправилась домой. Не хотелось возвращаться, не хотелось смотреть в глаза маме, да больше идти было некуда.

Когда она открыла дверь трейлера, мама в слезах просила прошения, уверяла, будто не хотела ее обидеть, просто вышла из себя, обезумела. Только Семели знала, что слышала правду. Мама высказала таившееся глубоко в душе, сказала то, что думала. Впрочем, теперь ее это не волновало. Она считала жизнь конченой, а сейчас поняла, что она лишь начинается. Пусть над ней потешаются, дразнят — больше ее никто не обидит.

Она особенная.

И вот одна раковина пропала. А с ней и особенность. Она вновь превратилась в ничто.

Семели в панике вцепилась в борта каноэ с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Люк, мне пришла в голову жуткая мысль. Вдруг я ее обронила в больничной палате?

Почти через час после отлучки Джек вернулся в отцовскую палату в дурном настроении. Можно было бы звякнуть в контору проката, попросить приехать и сменить покрышку, но он оказался от этой идеи, не имея понятия, где находится. Как им объяснить, куда ехать?

Поэтому сам поставил другую покрышку. Не великое дело. За свою жизнь менял кучу покрышек, правда на мощеной дороге. Тут же домкрат скользил на песке, испытывая его терпение. Потом разошлись тучи, начало жарить солнце. Дела были бы не так плохи, если б на коже не устроили пикник москиты. Никогда в жизни не видывал столько москитов. Руки сплошь в розовых волдырях, чешутся до сумасшествия.

Глупо было позволять тем уродам выкинуть такой фокус.

В палате работал телевизор, заголовки новостей рассказывали о тропическом шторме «Элвис», который выпустил много пара в Северной Флориде, но, добравшись теперь до залива, снова набрался сил над теплыми водами. «Элвис» еще не сошел со сцены.

Джек подошел к постели, взглянул на отца. Никаких перемен не заметно. Шагнул к окну, посмотрел на стоянку. Кто та девушка и странные парни? Судя по тому, как она шла к койке, у нее была определенная цель. Какая?

Повернувшись обратно к кровати, он заметил на полу что-то блестящее, черное, продолговатое. Присел на корточки, прикидывая, не флоридское ли насекомое вроде таракана. Нет, похоже на раковину. Наклонился поближе. По форме как у мидии, только более плоская. Наверно, какой-нибудь местный моллюск.

Когда он потянулся за раковиной, в глаза бросился некий предмет под кроватью. Не совсем под кроватью, скорей за изголовьем. Вроде тонкой ветки, стоявшей на полу.

Джек подобрал с пола раковину, шагнул к кровати, заглянул за изголовье, увидел на верхушке ветки жестяную банку с выведенными краской непонятными завитушками. Подобное уже на глаза попадалось — во дворе у Ани.

Он улыбнулся. Должно быть, в прошлое посещение старушка принесла любимому соседу талисман удачи. Папе не повредит, а то вдруг и поможет, кто знает? В последние месяцы случались и более странные вещи.

Поднимаясь, мельком заметил на изголовье кровати рисунок. Чуть-чуть отодвинул ее от стены, присмотрелся. Доска расписана черными кругами и завитками. Кто автор, гадать не приходится — рисунок в точности повторяет роспись на жестянке. Как костлявая леди двигала адски тяжелую койку?

Ладно, можно потом расспросить. Джек подвинул кровать на место, положил раковину на тумбочку. Может, кто-нибудь из сестер обронил. Значит, придут искать. Так хотя бы никто на нее не наступит.

Почесывая руки, он попрощался с папой и пошел к машине. Будем надеяться, дома найдется цинковая мазь.

Вернувшись во Врата, Джек увидел на тупиковой стоянке другую машину. Видимо, у Ани гости. Но парадные отцовские двери стояли открытыми, изнутри слышались голоса.

Он вошел в переднюю комнату, обнаружив молодую женщину в блузке и юбке, которая водила по дому пожилую пару.

— Вы кто такие, черт побери? — воскликнул Джек.

Старики испуганно вздрогнули, женщина, защищаясь, прижала к груди отрывной блокнот. Он понял, что крик вышел грубым, да в таком уж был настроении.

— Я… член Совета Врат, — пробормотала женщина. — Показываю дом. — И решительно расправила плечи. — А вы кто?

— Сын хозяина. Что вы тут делаете?

Женщина заморгала.

— Соболезную вашему горю, но…

— Какому горю? Думаете, мой отец умер?

Она вновь заморгала.

— Разве нет?

— Нет, черт возьми. Я только что из больницы. В данный момент он не слишком хорошо себя чувствует, но не умер.

Старики смутились, глядя в потолок, на ковер, куда угодно, только не на Джека.

— О господи боже мой, — вздохнула женщина. — Мне сказали, что умер.

— Даже если бы так, что вы здесь делаете?

— Показываю…

В душе взорвалась ярость. Стервятники!

— Показываете чужой дом? Кто дал вам право? Дом принадлежит отцу, пока он его не продаст.

Она снова расправила плечи, на сей раз высокомерно вздернув подбородок.

— Очевидно, вы незнакомы с законами Врат.

— Очевидно, незнаком. Обязательно ознакомлюсь. А пока, — Джек ткнул пальцем через плечо, — вон отсюда.

— Но…

— Вон!

Женщина засеменила к дверям, высоко держа голову. Старики потащились за ней.

— Извините, — на миг задержалась старушка.

— Вы ни в чем не виноваты, — сказал Джек.

Она взяла его за локоть морщинистой рукой:

— Надеюсь, ваш отец скоро поправится.

— Спасибо. — Он вдруг успокоился.

Закрыл за ними дверь, привалился спиной. Перебрал. Слишком много безответных вопросов. И, проклятье, ни одного ответа.

Неудачный день. Впрочем, пока еще полдень.

Только оторвался от двери, послышался стук. Джек сосчитал до трех, пообещав себе быть на сей раз повежливее, послав агентшу по продаже куда следует, и распахнул створку.

На пороге стояла Аня. Со знакомой обклеенной липкой лентой коробкой «Федерал экспресс» в руках.

— Доставили в твое отсутствие, — объявила она. — Я расписалась.

Ах. «Глок» и запасное оружие. Он почувствовал себя человеком.

— Спасибо.

— Тяжелая посылка, — заметила она. — Чего у тебя там? Свинец?

— И так можно сказать. Заходите, тут прохладно.

— Не могу. В больнице уже был?

Джек кивнул:

— Без перемен.

Подумал, не спросить ли насчет жестянки на палке за изголовьем кровати, однако решил повременить с вопросом.

— Туда собираетесь?

— Пожалуй, посижу с ним немножко.

Великолепная старая леди.

— Давайте подвезу.

Она махнула на него рукой:

— Такси уже вызвала. — Аня собралась идти. — Потом загляну. Коктейль в пять, если будешь свободен.

Вторично не откажешься.

— Договорились. — Тут ему пришла в голову мысль. — Кстати, кто здесь заправляет делами?

— Во Вратах, ты имеешь в виду?

— Угу. Главный менеджер, директор, председатель Совета, еще кто-нибудь… Кто руководит представлением?

— Пожалуй, Рамсей Уэлдон. В муниципалитете сидит. Не перепутаешь. Сплошь стеклянный кубик у поля для гольфа. А что?

— Надо немножечко побеседовать с глазу на глаз.

Муниципалитет в точности соответствовал описанию Ани: маленькая кубическая постройка из зеркального стекла. Выходя из машины, Джек увидел высокого приличного мужчину, открывавшего дверцу классического седана. На вид за пятьдесят, длинные черные волосы с сединой на висках, легкий шерстяной костюм молочно-шоколадного цвета, в тон идеально отделанному двухцветному автомобилю — белому с коричневым, — с широкими покрышками с белой боковиной.

— Я сплю и вижу сон, — обратился к нему Джек, — или это действительно «крайслер-краун-империал» пятьдесят шестого года?

Незнакомец толерантно улыбнулся, хотя в его тоне слышалось нетерпение.

— Действительно «краун-империал», но не «крайслер». «Империал» отделился от «крайслера» в пятьдесят четвертом, а этот малыш выпущен через два года.

— Прелесть, — восхитился Джек, не кривя душой.

Провел рукой по заднему крылу до подфарника, торчавшего вроде миниатюрного красного маячного фонаря. Хромовая решетка сверкала щербатой улыбкой, отразив его фигуру в своей безупречной поверхности.

Господи, самому бы хотелось такие колеса! Впрочем, машина слишком заметная. Меньше всего хочется, чтоб люди обращали внимание. Поэтому Джек в конце концов расстался с «Ральфом», старым «корвейром» 63-го года с откидным верхом. Его без конца останавливали и расспрашивали о машине.

— Сами отреставрировали?

— Да, это мое хобби. Два года возился. В пятьдесят шестом выпустили меньше одиннадцати тысяч «империалов». У этого, кстати, подлинный двигатель, 354 кубических дюйма.

— Стало быть, рукояткой заводится.

— Конечно, рукояткой. — Мужчина взглянул на него. — Вы, наверно, по делу?

— Пожалуй. Мой отец лежит в коме в больнице…

— Вы сын Тома? Бедняга. Как он?

Джек удивился мгновенной и точной реакции.

— Не очень. Вы его знаете?

Мужчина протянул руку.

— Рамсей Уэлдон. Директор Южных Врат.

— Потрясающе. — Он ответил на рукопожатие. — Я ведь к вам ехал.

— Наверняка догадываюсь зачем. Мне звонили из отдела продаж. Туда, видимо, поступила ошибочная информация о вашем отце. Из больницы сообщили, что он погиб. Извините за недоразумение.

— Ничего. Ошибочная информация — это я понимаю, а кто позволил показывать дом потенциальным покупателям?

— Дело в том, что агентша решила — ошибочно, — что дом теперь принадлежит Вратам.

— С чего это ей взбрело в голову?

Уэлдон поднял брови.

— После смерти владельца… владельцев дома переходят в собственность Врат.

— Шутите.

Он покачал головой:

— Таково условие договора. Ничего особенного. Его выдвигают многие кондоминиумы для престарелых.

— Никогда не поверю, что отец подписал подобный договор.

— Почему? Покупка дома, оплата страховки гарантируют ему не только жилье, но и квалифицированный уход с момента заключения договора до кончины, независимо от того, сколько он проживет. Обитатели Врат не обременяют родных. Никому не придется ломать голову, как быть с папой, кто будет ухаживать за мамой…

Привычный уверенный тон прирожденного и убежденного торгаша. Ясно, какое влияние это оказывает на неизменно гордого и независимого человека вроде отца.

— Ваш отец, — продолжал Уэлдон, — ни в коем случае не станет детям обузой. Вы никогда не почувствуете себя перед ним виноватым, точно зная, что о нем позаботятся.

— Я не столько чувствую себя виноватым, сколько догадываюсь — не считайте меня параноиком, — что вы заинтересованы в быстрой перепродаже жилья.

— Знаете, — рассмеялся директор, — нас в этом без конца упрекают. Но мы живем в реальной жизни, а не в романе Робина Кука. Уверяю вас, все гарантировано, застраховано, перестраховано. Можете заглянуть в наши финансовые счета. Врата — открытая компания, каждый год выходит на высокое место.

Джек заметил, что Уэлдон вспотел. Впрочем, он тоже. На асфальте настоящая парилка.

— Значит, я не первый задаю подобный вопрос.

— Нет, конечно. Все кругом помешались на заговорах, везде видят черные умыслы. Поверьте, Врата превосходно заботятся о своих обитателях. Мы действительно обеспечиваем уход. И поэтому наши жильцы рекомендуют Врата родным и друзьям. И поэтому у нас список очередников со всей страны. Подобные кондоминиумы быстро не создаются. Приведу только один пример: в прошлом году я предложил проводить ежегодное обследование наших членов для своевременного выявления медицинских проблем, пока они еще поддаются решению.

— Правда? И где оно проводится?

— Вон там, в клинике. — Он указал на одноэтажное здание в сотне ярдов за выжженным потемневшим газоном. — Она пристроена к специализированному дому для престарелых.

— Можно мне поговорить с врачом об отце?

— Пожалуйста. Хоть сейчас отправляйтесь. — Уэлдон взглянул на часы. — Ух! Опаздываю на совещание. — Он снова протянул руку. — Приятно было познакомиться, желаю вашему отцу всего хорошего. Мы все к нему привязались.

Директор сел в машину и тронулся с места. Джек прислушался к утробному реву мотора и вновь захотел стать хозяином такого автомобиля.

Посмотрел ему вслед. Во время беседы старался раскусить Рамсея Уэлдона, но не пробился сквозь гладкую деловую дружелюбную оболочку. Не трудился бы, если бы второй участник не скрылся с места происшествия, сбив папу. А с учетом этого факта…

Он тряхнул головой. Может быть, тут ничего и нет. Однако хорошо известно, сколько всяких событий творится вокруг незаметно. Воображать злые умыслы не приходится.

В клинике принимал нынче доктор по имени Чарльз Харрис, не сильно занятый делами, поэтому Джек увиделся с ним после краткого ожидания.

Сестра проводила его в приемную с ореховыми панелями, письменным столом вишневого дерева и множеством дипломов в рамках на стенах. На них значилась не только фамилия Харриса, но и предположительно прочих врачей, сменявшихся в клинике. Доктор Харрис оказался смуглым молодым кудрявым субъектом с яркими голубыми глазами. Джек представился под настоящей фамилией, которую не произносил так давно, что с трудом выговаривал, и добавил:

— Сын Тома.

Доктор Харрис не слышал о несчастном случае, пожелал пострадавшему скорейшего выздоровления, потом спросил, чем может помочь.

— Во-первых, хотелось бы знать, давно ли отец здесь обследовался.

— Пару месяцев назад, — сообщил доктор Харрис.

— Отлично. Доктор Хуэрта, больничный невропатолог…

— Я знаком с Инес. Ваш отец в хороших руках.

— Утешительно. Но меня интересует его состояние до аварии.

Доктор Харрис как бы шагов на пять отступил.

— А именно?

— Ну, не могло что-нибудь повлиять на случившееся, объяснить, куда он в такое время ехал…

— Можно взглянуть на ваши документы?

— Что? — Неожиданный вопрос. — Зачем?

— Убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете.

Невозможно. Все документы на имя Джона Тайлески. Ничего на собственную фамилию.

— Я должен доказывать, что прихожусь сыном собственному отцу? Почему, скажите на милость…

— У пациентов свои привилегии. Я обычно ни при каких обстоятельствах не обсуждаю историю болезни без их разрешения, даже с женами. Сделал бы исключение для ближайшего родственника, если вы им являетесь.

Поскольку нельзя предъявить документы, надо попробовать уговорить доктора.

— Не будь я его сыном, зачем мне это было бы нужно?

— Может быть, вы адвокат или присланы адвокатом для возбуждения иска.

— Какого к черту иска?

— В пользу кого-нибудь пострадавшего в происшествии.

— Кроме отца, никто не пострадал.

— Не знаю, — пожал плечами доктор Харрис. — Вообще ничего не знаю о несчастном случае. Знаю, что здешний народ возбуждает иски из-за упавшей шляпы. Лотерейная психология. Фальшивых гарантий выше крыши. Даже люди, никогда не видевшие избирательного бюллетеня на президентских выборах, чертовски хорошо знают, какому адвокату звонить об ушибленном пальце.

Доктор Харрис начинал кипятиться.

— Говорю вам, я не адвокат. Даже не помню, когда в последний раз разговаривал с адвокатом, то есть не считая моего брата, судьи из Филадельфии.

Может быть, это его успокоит, понадеялся Джек. И напрасно.

— С другой стороны, — заявил доктор Харрис, — вы можете оказаться мошенником, преследующим темные цели.

— Например? — спросил Джек.

— Не знаю, — пожал он плечами, — но во Флориде на квадратную милю приходится больше мошенников, чем в любом другом штате.

— Я не мошенник — по крайней мере, в данный момент — и беспокоюсь лишь об отце. О каких неполадках с его здоровьем вы умалчиваете? Что скрываете?

— Ничего. — Доктор Харрис пошевелил пальцами протянутой руки. — Мы с вами зря тратим время. Предъявите документы, я все расскажу.

Вот дерьмо.

— У меня ничего с собой нет. Документы остались в отцовском доме.

Лицо доктора отвердело. Он покачал головой и поднялся.

— К сожалению, в таком случае ничем помочь не могу. — Харрис нажал на кнопку звонка. — Сестра вас проводит.

— Ладно, — сдался Джек, вставая. — Но хотя бы свяжитесь с доктором Хуэртой и расскажите ей все, что знаете.

Этого Харрис явно не ожидал.

— Э-э-э… конечно, обязательно. Сегодня же позвоню.

При всем разочаровании и огорчении надо уважать его этический кодекс. Джек выдавил улыбку, протянул руку:

— Спасибо. Приятно было познакомиться, док. Вас можно было б назвать настоящим занудой, но я рад, что именно вы оберегаете папины тайны. То же самое делает мой доктор дома.

Разумеется, доктор Харгес — совсем другое дело. У него отобрали лицензию, поэтому никто не догадывается, что у него вообще имеются пациенты.

Джек, не дожидаясь сестры, покинул полностью озадаченного доктора медицины Чарльза Харриса и направился к выходу.

По дороге пристально разглядывал окна и стены, особенно присматриваясь к верхним углам потолков и к раме дверей, в которые вышел. Никаких кнопок тревоги, пусковых устройств, детекторов, реагирующих на движущиеся предметы.

Хорошо.

— Получается? — спрашивал Люк. — Видишь?

Семели сидела на скамье вельбота «Плавучий Бык». Одни члены клана просили в городе милостыню, другие на берегу дремали в тени. На борту были только они с Люком. Лучше бы он убрался, не торчал больше рядом, оставил ее в покое. Но он искренне переживает, поэтому она прикусила губу, прижав оставшуюся раковину к правому глазу, стараясь говорить потише.

— Дай мне просто посидеть минуточку, Люк. Дай немножечко времени, чтобы я поняла, получается что-нибудь или нет.

С единственной раковиной совсем другое дело. С двумя можно взгляд фокусировать, а с одной…

С единственной раковиной еще можно читать мысли высших существ вроде Доры, а с низшими даже с двумя тяжело. Они не сильно сообразительные, поэтому приходится особенно сосредоточиваться. Если б только отыскать вторую раковину…

— Возьму с собой пару ребят, через забор перелезем, поищем…

— Помолчи, пожалуйста. Кажется, я кое-что придумала.

— Да ну? — В его тоне звучала надежда, волнение.

Нет никакого способа попасть в больницу на поиски другой раковины, но если присматривать за сыном старика — особенным, тем самым, кого к ней прислали, — раковина, возможно, окажется у него.

Только все надо держать под контролем.

Под контролем… Девочкой она думала, будто обладает одной способностью видеть глазами других живых существ, однако вскоре выяснилось, что это лишь часть истории. Другая открылась, когда к ней на берег пожаловала Сьюзи Леффертс.

Семели почти каждый день ходила к океану, если не было дождя, клала раковины на глаза и взлетала, парила, ныряла со стаями птиц, плавала, устремлялась в глубины с мальками, превращалась даже в краба, ползая по океанскому дну. Лишь в эти минуты жила полной жизнью… истинно свободной… в своей стихии.

Спина прикипела к песку, когда позади раздался слишком знакомый голос:

— Так вот где ты все время торчишь.

Видно, Сьюзи уже поняла, что больше не может обидеть Семели, приставания и оскорбления не дают прежнего результата, и выследила ее, чтоб узнать почему.

— А я думала, у тебя новый дружок или еще что-нибудь, — продолжала Сьюзи, — а ты просто сидишь с дурацкими ракушками на глазах. Семели, вечная неудачница, теперь уж ты все проиграла.

Она даже не потрудилась снять с глаз раковины или ответить, и Сьюзи взбесилась, схватила, сорвала ракушки.

— Что это вообще такое?

Ох, нет! Сейчас она увидит, узнает!

Сьюзи, впрочем, ничего не увидела, обозвала их мусором, дрянью, швырнула к набегавшей волне. Боясь, что они канут в воду, Семели с криком бросилась за ними. Кажется, отыскала — в любом случае, нашла раковины униониды, но свои ли, точно невозможно сказать. Хотела задушить шагавшую по дюне, хохотавшую Сьюзи, только нельзя пускаться в погоню, не убедившись, что раковины те самые и действуют по-прежнему…

Раковины оказались те самые. Семели приложила их к глазам, взмыла высоко над берегом, видя, как Сьюзи семенит к машине. Сука!

Она неожиданно устремилась к ней с птичьим криком, открыла клюв, вонзила ей в шею, пригвоздив суку. Принялась клевать в голову, разрывая скальп, выдирая клочки белокурых спутанных волос.

Сама так изумилась, что сбросила раковины, глядя, как кричавшая чайка вспорхнула с головы Сьюзи и улетела, а та с визгом бросилась к машине. Тут ее осенило: она может не только проникать внутрь живых существ и смотреть их глазами, но и управлять ими, заставлять делать, что хочет.

На нее нахлынуло холодное сознание собственной силы. Она не просто немножко особенная, а в самом деле необыкновенная.

Не ослабеет ли сила с одной раковиной?

Семели прикрыла рукой левый глаз, полностью сосредоточилась, сконцентрировалась на правом. Что-то сфокусировалось. Представший перед глазами сухой потемневший стебелек травы разросся в древесный ствол.

— Есть! — воскликнула она. — Получилось… Попробую еще разок.

И еще получилось, еще и еще…

Нужно время и усилия. Немало усилий.

— Посижу возле дома старика, зайду, если удастся.

— Правда думаешь, что раковина у него?

— Не знаю. Но собираюсь узнать, черт возьми.

— А если у него, тогда что?

— До этого мы еще не дошли, Люк. Дойдем — придумаем что-нибудь.

Возможно, тем временем, подумала она, прощупаем изнутри того самого парня. Посмотрим, стоит ли он меня.

Голова у Джека шла кругом. Не от выпитого вина, а от дьявольских игр, которые он пытался понять.

Вторую половину дня провел в больнице с Аней и, разумеется, с Ирвингом. Состояние папы не изменилось — все те же случайные инстинктивные движения, неразборчивые звуки. Надеялся встретить доктора Хуэрту, спросить, звонил ли ей Харрис. Может, удалось бы выяснить, что тот скрывает по поводу здоровья отца до аварии.

Но она на глаза не попалась, и в конце концов он повез Аню с Ирвингом во Врата. Она вновь пригласила его вместе выпить, поэтому Джек, приняв душ, звякнув Джиа и убедившись, что она, Вики и будущий малыш в полном порядке, отправился к соседнему дому.

Аня ждала его на передней лужайке с сигаретой в одной руке и бокалом в другой, сидя в шезлонге, рядом с которым в ведерке со льдом охлаждалась большая полуторалитровая бутылка красного вина. На ней были огромные солнечные очки в черепаховой оправе, плоскую грудь обтягивал розовый лифчик над короткими черными шортами. Коричневая морщинистая загрубевшая кожа, намазанная каким-то маслом для загара, лоснилась на солнце.

Ирвинг, свернувшийся рядом в клубок, разок гавкнул, когда Джек переступил границу между сухой сгоревшей травой и зеленой, и утихомирился.

— Я уже без тебя начала, милый, — объявила она. — Неси кресло, наливай себе.

— Красное вино во льду, — заметил Джек. — Пожалуй, никогда не пробовал.

— Только не говори, что относишься к винам как сноб.

Он отрицательно покачал головой:

— К пиву, может быть, отношусь, а каберне от мерло без этикетки не отличу.

— Очень рада. Ты, наверно, слышал, будто охлажденным пьют только белое и розовое вино. Поверь, малыш, каждый по-своему с ума сходит. Это «Кот-дю-Рон». Между прочим, французское.

— Правда?

— Думаешь, старуха вроде меня предпочитает виски или «Манхэттен», а я в жаркий летний день люблю опрокинуть бокал холодного «Кот-дю-Рон» или «Божоле». Попробуй, посмотри, понравится ли. Если нет, извини, но именно оно подается в доме Манди. Если хочешь пива, надо было с собой принести. Я не любительница пенного дрожжевого дерьма.

Джек налил бокал, очертя голову, опрокинул, по выражению Ани.

— Неплохо.

Подтащил другой шезлонг, сел напротив нее за столиком с набитым льдом ведерком.

— Почему отца одна вы навещаете? У него больше нет друзей?

— Очень много. Видно, не знают. Может быть, я одна знаю и мало с кем разговариваю.

— Как же вы узнали?

— Утром во вторник не увидела его машины, позвонила в полицию и спросила, не было ли серьезной аварии. Они отнеслись с подозрением, пока я не растолковала, почему звоню. Сообщили о твоем отце, я поехала прямо в больницу.

— Никому ничего не рассказывали?

— Зачем? Чтобы слали засохшие цветы, ходили на него смотреть? Тому этого не хотелось бы.

В самом деле. Джек понял, что Аня действительно хорошо знает отца.

Так они вдвоем и сидели, потягивали вино, глядя на садившееся на западе солнце.

— Не лучше ли в дом зайти? — спросил Джек, когда солнце ушло за верхушки далеких деревьев. Часы показывали 19.10. — Скоро вылетят эскадрильи москитного вермахта.

— Ну и что?

— Вы любите кусачих москитов?

— Хочешь лишить бедных девочек пропитания?

— Девочек?

— Кусаются только самки москитов. Самцы сосут нектар.

— Не собираюсь открывать буфет ни для самцов, нидля самок.

Она махнула на него рукой:

— Не бойся. Тут они тебя не тронут.

— Почему?

— Я не позволю.

Замечательно, леди, подумал Джек. Как скажете.

Тем не менее, черт побери, пока сидели в темноте, никого не укусил ни один москит.

Покончив с «Кот-дю-Рон», Аня накинула на плечи блузку цвета фуксии и встала.

— Пойдем в дом, милый. Я тебя покормлю.

Он согласился, не видя альтернативы.

Переступив порог, замер. Если вокруг дома царила, по его мнению, настоящая роскошь, то внутри разрослись мини-джунгли из растений в горшках и деревьев вдоль стен, на полу, лозы вились, взбираясь к потолку. Джек узнал фикус, райское дерево, каучуковое, остальное осталось загадкой — не бананчики ли висят в углу на большом деревце? Что за растения поменьше с красно-желтыми и даже серебристыми листьями? Вспоминается цветочный магазин на Шестой авеню.

Аня на него оглянулась:

— Переоденусь во что-нибудь подходящее для обеда.

— А то, что на вас, почему не годится?

— Для подобного случая требуется haute couture, — подмигнула она.

Пошла между растениями к своей комнате, Джек решил оглядеться вокруг.

Дом представлял собой зеркальное отражение отцовского — комнаты, располагавшиеся там справа, находились здесь слева. Только у папы на стенах висят фотографии и картины — главным образом изображения побережья Флориды, — а Анины стены пусты, кроме лозы. Ни ракушек, ни рыболовецких сетей, ничего.

Она обмолвилась, что не имеет родных. Видно, правда. С другой стороны, нет вообще ничего, что могло бы о ней рассказать. Скажем, Элвис, тигр на черном бархате…

Мебель — неописуемый ужас. Джек нисколько не переоценивал свой собственный талант декоратора, но вокруг стоит дрянь, перекупленная из вторых-третьих рук. Допустим, ей на это плевать — ее дело, — однако поражает отсутствие индивидуальности. Номера мотелей и то оригинальнее. Она как бы живет в пустоте…

Не считая растений. Может быть, в них отражаются ее личные вкусы? Они ее семья, дети…

Аня вышла, встала в позу с поднятой рукой:

— Что скажешь?

Завернулась в какое-то сумасшедшее кимоно, отчего костлявая фигура кажется еще худее. Смахивает на радужную форель, слишком долго лежавшую на солнце.

— Ух ты, — сказал Джек.

С первого взгляда больше ничего не выдумал.

Обед оказался не менее уникальным, чем повариха. В котел были брошены грецкие орехи, арахис, горошек, перец ялала, кукуруза, и все это, приправленное упавшим с вечной сигареты пеплом, было завернуто в четыре большие тортильи. Сначала Джек дрогнул, но вышло очень вкусно.

— Я правильно догадался, что вы вегетарианка? — спросил он.

Они распатронивали вторую бутылку «Кот-дю-Рон». Аня все время ему подливала, причем он заметил, что сама без видимого эффекта всякий раз опережает его на два-три бокала.

— Боже упаси, — тряхнула она головой. — Я вообще не ем овощей. Только плоды и зерна.

— Тут присутствует кукуруза, — заметил Джек с полным ртом. — Это овощ.

— Прошу прощения, нет. Такой же плод, как помидор.

— Ну да. — Он вспомнил, что где-то это уже слышал. — А горошек?

— Горошек — это зерна. И орехи тоже.

— Ни салата, ни брокколи?..

— Нет. Для этого надо убивать растения. Я не одобряю убийства. Ем только то, что падает с растений.

— А Ирвинг? — Джек оглянулся на маленького чихуахуа, который ел что-то из миски. — Ему нужно мясо.

— Прекрасно обходится соевыми бифштексами. Фактически обожает.

Бедный песик.

— Значит, если мне захочется съесть чизбургер с беконом…

— На здоровье, милый. «Венди» рядом по дороге в город.

Джиа здесь чувствовала бы себя как дома, подумал Джек. Она не вегетарианка, но перестала есть мясо.

Тем не менее очень вкусная еда. Умял бы все четыре лепешки.

Он помог вымыть посуду, потом Аня принесла кости для маджонга.

— Давай я тебя научу.

— Ох, не знаю…

— Не бойся, это не трудно.

Врунья.

Маджонг рассчитан на четырех партнеров, играющих расписными костями. Аня его учила парному варианту. Перед глазами мелькали изображения на костях — круги, бамбуковые стебли, иероглифы, обозначавшие драконов или четыре ветра, — в голове вертелись непонятные китайские словечки… Ничего не разберешь в этой белиберде. Почему бы не нарисовать на костяшках бубны, пики, королей, дам и валетов?

Не шел на пользу и каминный дым, непрерывно испускаемый Аней. И растения как бы следили за игрой наподобие толпы любопытных зрителей, сгрудившихся в Лас-Вегасе вокруг стола с очень высокими ставками. Ветвь лозы с широкими желто-зелеными листьями без конца падала с пальмы Джеку на плечо. Он ее сбрасывал, она не отступала.

— Это Эсмеральда, — объяснила Аня.

— Что? — переспросил Джек, думая, что имеется в виду какая-то новая фишка или правило игры.

— Золотистая жимолость у тебя за спиной, — улыбнулась она. — Видно, ты ей понравился.

— Не люблю приставучих женщин. — Он было снова собрался скинуть лозу с плеча, но, видя, что Аня нахмурилась, передумал, оставил на месте. — Ладно, в данном случае сделаю исключение.

Она улыбнулась. Славная леди, хотя ненормальная, ненормальная, ненормальная.

Кроме отвлекающей лиственной зелени, не помогало учиться и выпитое вино. Аня взяла бутылку — третью, хотела налить, Джек прикрыл бокал ладонью:

— Даю отбой.

— Не валяй дурака, милый. Можно подумать, тебе надо ехать в машине домой.

— Кое-что вечером надо сделать.

— Да? Что же?..

— Просто получить кое-какие ответы.

— Ответы — это хорошо, — заметила она. Голос твердый, рука, дополна наливающая бокал, уверенная. Определенно крепкая женщина. — Главное — задать правильные вопросы.

Даже в легком подпитии Джек легко проник в клинику. Достаточно было поддеть оконный шпингалет плоской отверткой из отцовского ящика с инструментами.

От урока маджонга удалось ловко отделаться, пообещав вскоре вернуться к другому. Он не особенно разбирается в настольных играх, хотя в детстве часто играл в «Риск». Любит видеоигры. Не столько хорошо стреляет, для чего требуются в основном мышечные рефлексы, хоть и с этим неплохо справляется, просто предпочитает ролевые игры, где нужна стратегия. Вдобавок всегда приятно перехитрить разработчиков.

Расставшись с Аней, Джек вернулся в отцовский дом, спрыснулся спреем против москитов, найденным на полке рядом с теннисными мячами и ракетками. Прогулялся, прочищая мозги и знакомясь с окрестностями. На улице в половине десятого ни души. Когда проезжала случайная машина, нырял в кусты, заметив свет фар. Одни фары принадлежали патрульному полицейскому джипу.

Пару раз просидел в кустах дольше необходимого, смутно чувствуя, что за ним наблюдают. Никаких признаков слежки не видно; видимо, ощущение следует приписать незнакомому месту.

К клинике подошел сзади, где меньше света, затаил дыхание, поднимая оконную створку, готовый бежать при сигнале тревоги незамеченной охранной системы. Все было тихо.

Умно, если подумать. Зачем тратить лишние деньги на сигнализацию, когда настоящие живые охранники стерегут ворота с шлагбаумами и патрулируют улицы?

Джек залез внутрь, закрыл за собой окно, двинулся дальше на ощупь, мигая фонариком, обнаруженным у отца в ящике. Отыскал архивную комнатку рядом с регистратурой. Надеялся, что она без окон, но ошибся — пришлось искать историю болезни с фонариком.

Снова почудилась слежка, хоть он тут один. Выглянул в окно, никого не увидел.

Через несколько минут нашел тоненькую тетрадку отца. Держа в руках, поколебался, прежде чем открывать. Какие дурные вести скрывает доктор Харрис? Вопрос известен — хочется ли получить ответ?

Вновь проблема папиной личной жизни. Может, в тетрадке содержатся глубоко интимные сведения. Вправе ли он заглядывать в жизнь другого мужчины?

Наверно, нет. Но отец лежит в коме, сыну нужны ответы.

Набрав в грудь воздуху, Джек открыл тетрадку и начал листать. Наткнулся на две странички с результатами анализов. В цифрах не разбирался, однако заметил, что на обеих страничках колонка «Отклонения от нормы» пустует. Уже хорошо. На электрокардиограмме сверху напечатано: «Кардиограмма в состоянии покоя нормальная». Еще лучше.

Доктор Хуэрта сказала, что в больнице у отца сбился ритм. Возможно, от шока после аварии. То и дело слышишь, как у пациента с нормальной ЭКГ случается сердечный приступ по дороге к врачу.

Он попробовал прочитать рукописные записи, но не особенно разобрал каракули доктора Харриса. Только последняя запись внятная.

Лабораторные анализы в пределах нормы. Окончательная оценка: состояние здоровья образцовое.

Образцовое здоровье. Какое облегчение.

Черт возьми, док, почему вы сразу не сказали? Избавили бы меня от целой кучи хлопот.

Спускаясь по склону к отцовскому дому, Джек выуживал ключ из кармана. Хорошо, что здоровье у старика отличное. Плохо, что не обнаружилось ничего нового, черт побери, по сравнению с нынешним утром.

Ближе к дому в глубокой тени на траве у тупика стояла старая помятая ржавая «хонда-сивик». Раньше ее тут не было.

Насторожившись, он замедлил шаг. Сперва выглянул, прежде чем повернуть за задний угол, застыл, заметив чей-то силуэт, присевший за деревом между отцовским и Аниным домом. Тот, кто за ним следил?

Джек пригнулся, обогнул заднюю веранду с опущенными жалюзи, стал подкрадываться к фигуре. На тупиковой стоянке горел свет, бросал кругом длинные тени, но был слишком слабым, чтоб разглядеть лицо. Возможно, одна из фантастических личностей из утреннего пикапа.

Тут фигура сверкнула фонариком — на секунду, но этого было достаточно.

Он выпрямился и шагнул вперед.

— В чем дело, Карл?

Парень вздрогнул, охнул. Он был в легкой камуфляжной форме с длинными рукавами, защищавшей, скажем, от москитов. Из правого обшлага вместо руки торчала отвертка. Карл взглянул на него снизу вверх, левой рукой схватившись за сердце.

— Ох, это ты… Сын Тома… — Видимо, принялся вспоминать имя.

— Джек.

— Точно, Джек. Господи боже мой, нельзя ж так на людей наскакивать. Напугал меня до смерти.

Джек заметил на траве перед Карлом металлический серебристый предмет. Не разглядел, но понял, что слишком крупный для пистолета.

— Насколько мне известно, пугаются люди, занятые нехорошим делом. Ты что-то дурное тут делаешь?

Тот, по-прежнему сидя на корточках, отвел глаза.

— Ну, наверно… вроде того… хоть и не по-настоящему.

Наконец четкий ясный ответ, вздохнул Джек.

— Что же именно? — Садовник нерешительно заколебался, и он добавил: — Поделись, Карл. Надо делиться.

— Ну ладно. Вполне можно сказать, раз ты меня с поличным поймал. — Он поднял, наконец, глаза. — Выполняю поручение доктора Денгрова.

— Кто это? Твой личный врач?

— Нет. Живет в третьем доме отсюда возле тупика. Попросил поймать мисс Манди за поливкой.

— Зачем ему это нужно?

— Затем, что он бесится из-за погибших цветов и травы, когда они у мисс Манди растут, зеленеют, как в джунглях.

— И ты собирался торчать тут всю ночь, чтоб ее уличить?

Карл покачал головой:

— Да нет. Он не одну неделю меня уговаривал, деньги сулил, а я отказался.

— Не хотел доставлять мисс Манди неприятности, да?

— Точно, и еще по утрам надо рано вставать на работу. Он деньги предлагал, я отказывался.

— Отказывался? — переспросил Джек. — Видя тебя сейчас здесь, я догадываюсь, что он сделал предложение, от которого ты не смог отказаться.

— Ну, в каком-то смысле. — Карл поманил его ближе. — Смотри.

Джек оглянулся, присматриваясь, не прячется ли поблизости еще кто-нибудь. Карл, похоже, именно тот, кто есть на самом деле: чокнутый садовник. Тем не менее после того, как другой ненормальный пропорол ему утром покрышку, ничего не стоит оставлять на волю случая.

Рядом вроде бы никого не было, поэтому он присел рядом с парнем.

— Что там у тебя?

— По-настоящему клевая штука. — Он поднял металлический предмет, протянул. — Доктор Денгров на время дал. Это что-то!

Джек взял вещицу, повертел в руках. Цифровая миниатюрная видеокамера. Из корпуса тянется пара тоненьких проводков.

— И что ты с ней должен делать?

— Снимать. Доктор Денгров велел снять кино, как мисс Манди траву поливает.

Джек покачал головой:

— Света мало. Боюсь, ничего у тебя не получится.

— Что ты, что ты, — уверенно возразил Карл, нажав кнопку на пистолетной ручке камеры. — Гляди.

Джек взглянул в объектив и сощурился: в глаза вдруг бросились стены Аниного дома, трава, окружавшие его растения.

— Ух ты, — пробормотал он. — Система ночного видения.

Видны были пальмы, крупные цветы, дурацкие безделушки на газоне — конечно, не краски, кроме зеленой и черной, а формы. Когда в объектив попало освещенное окно, очертания вспыхнули, все детали исчезли. Камера двинулась дальше, мерцающий свет из окна быстро померк, на крошечном экране снова нарисовались формы.

— Угу, — хмыкнул Карл. — Я как будто участвую в шоу «Большой брат», правда?

— Пожалуй.

Джек никогда не видел ни одной передачи. Своя жизнь гораздо интересней любого телешоу в прямом эфире.

— Не дешевая вещь, — констатировал он, опустив и вертя в руках камеру. — Зачем она доктору Денгрову?

— По-моему, он купил ее, чтобы поймать мисс Манди с поличным. Видно, денег не жалеет, а зеленому газону жутко завидует. — Карл издал хриплый смешок. — Прям с ума сходит.

— Настолько, чтобы выложить кучу денег за видеокамеру ночного видения и отдать тебе?

— Вот именно, — ухмыльнулся садовник.

Джек покачал головой. Каких только людей не бывает на свете.

— По-моему, доктор Денгров неплохо живет.

— И ест тоже неплохо. Видел бы ты его панорамное брюхо и задницу. — Карл широко развел руками.

Панорамная задница… Джек открыл рот и снова закрыл. Ладно, проехали.

— Тут почти все такие. У них слишком много свободного времени, поэтому думают не о том, о чем надо. Вот почему мне так нравился твой отец…

— Нравится, Карл. Он жив, так что можешь по-прежнему им восхищаться.

— Ну да, верно. Так или иначе, он не сидит, не жалуется, занят делом. Всегда найдет себе занятие, ездит куда-то…

— Кстати, насчет поездок. Авария произошла глухой ночью на дороге в болотах. Не имеешь, случайно, понятия, что он там делал?

На физиономии парня ничего было прочесть невозможно.

— Нет. — Он отрицательно покачал головой. — Я вечером домой пришел и больше не выходил.

— Где твой дом?

— В симпатичном маленьком трейлере в парке к югу от города. Поставили вместе с соседом спутниковую тарелку. За тридцать баксов в месяц миллион разных каналов. Чего выходить? Даже если бы было зачем, ты меня ночью в Глейдс не увидишь. Я ж тебе говорил: они злятся.

— Действительно, говорил. Но сегодня ведь вышел… в очень милом камуфляже.

— Один корешок одолжил.

— Идет тебе, Карл. Значит, план такой: ты сидишь тут всю ночь, дожидаясь, пока мисс Манди выйдет, а потом начинаешь кино крутить?

— Ничего подобного. Сперва думал просто установить камеру, пускай крутится, но понял, что не выйдет. Даже если батарейка продержится, памяти не хватит. И тут мне пришла в голову по-настоящему умная мысль, которая все проблемы решила. Смотри сюда.

Он продемонстрировал маленькую схемную плату.

— Что это?

— Детектор движения.

Карл полон сюрпризов.

— Его тебе тоже доктор Денгров дал?

— Нет. Сам достал. Вытащил из поющей рыбы.

— Прошу прощения, — извинился Джек, прочищая правое ухо. — Мне послышалось, что ты его вытащил из поющей рыбы.

— Так и есть, правильно. Точней сказать, вытащил из дощечки, на которой рыба сидит.

— Ничего не пойму.

— Большеротый окунь Билли… поющая рыба. Сидит на дощечке и распевает «Не бойся, будь счастлив» и прочие песни, которых я никогда раньше не слышал.

— А, ясно.

Джек однажды видел в магазине подобную вещь, не представляя, кому она может понадобиться. Продавец объяснил, что нельзя же держать их на складе.

— Конечно. Я ее давно купил. Одним из первых среди наших. Прицепил над дверцей, как кто-то заходит, заводится песня. Вскоре в трейлерном парке все их накупили, только я был первый. — Карл покачал головой. — Редко завожу в последнее время. Надоело каждый раз слушать одни и те же две песни. Поэтому не стал менять батарейки. А как-то ночью вспомнил, что внутри детектор движения, который механизм запускает, когда входишь-выходишь. — Он махнул платой. — Вот это он самый и есть.

— Понятно, — кивнул Джек. — Приспособишь к камере детектор и поймаешь Аню, когда она пойдет поливать.

— Так и задумано. Динамик я, конечно, выдрал. — Он фыркнул. — Представляешь, как рыбий голос поет среди ночи «Не бойся, будь счастлив»?

— Нет, пожалуй. Думаешь, получится?

— Получится. Пробовал дома.

— Действительно надеешься ее застать? — Нехорошо, что Ане грозят неприятности.

— Нет. Только доктору Денгрову не рассказывай и ей не говори, чем я тут занимаюсь. Не хочу, чтоб она на меня разозлилась.

— Не хочешь, чтоб ей стало известно о слежке? — Он толкнул садовника локтем. — Стыдно будет накликать на нее беду?

— Еще бы! Хоть ничего не будет. Я и доктору прямо сказал: ничего не получится. Мисс Манди за поливом никто никогда не поймает.

— Почему?

— Потому что она этим не занимается. Просто сидит целый вечер у телевизора. Как все остальные. В сотый раз смотрит «Мэтлока», «Золотых девушек», погодный канал, у которого все тут торчат. — Он облизнул губы. — Хотя есть и еще кое-что.

— Что?

— Она похожа на мертвую у телевизора.

— Откуда ты знаешь?

— Заглянул вчера вечером, когда камеру устанавливал, и решил, что она умерла. Немало повидал мертвецов — недавно обнаружил умершего в кресле мистера Басса на задней веранде, — и мисс Манди выглядела точно как он. Господи, до чего я обрадовался, видя ее живой нынче утром!

— Куда-нибудь звонил?

— Эй, меня ж там не должно было быть. А если б она по правде умерла, никто бы уже не помог. Сегодня снова заглядывал несколько минут назад — опять то же самое. Жуть. Сам посмотри.

— Лучше не буду, — отказался Джек.

— Жуть. Посмотри. Я не вру. Говорю тебе: страх.

Меньше всего на свете хотелось, чтобы кто-то увидел, как он заглядывает в окна, но любопытство пересилило. Джек подкрался к освещенному окну, выходившему в передний двор, заглянул в нижний правый угол.

Аня, по-прежнему в кимоно, лежала на спине в шезлонге, приоткрыв рот, глядя прямо перед собой. Шел эпизод из «Закона и порядка» — он узнал музыку, — но она фильм не смотрела. Взгляд ее сосредоточился в какой-то точке над телевизором. Лежавший у нее на коленях Ирвинг тоже казался мертвым.

Джек пригляделся, дышит ли: женщина была неподвижной… как мертвая. Отец в коме подает больше признаков жизни. Он выпрямился, собравшись постучать в парадную дверь, но тут грудь шевельнулась, сделала вдох. И у Ирвинга в тот же самый момент. Всего один вдох. Потом оба вновь намертво замерли.

Ладно. Значит, жива. Может, дело в вине — уговорила почти три литра, отсюда такой крепкий сон.

Качая головой, Джек вернулся к Карлу.

— В самом деле не врешь. Но я видел, она дышит. Все в порядке. — Он взял парня за плечо. — Ты еще не объяснил, откуда у нее такой свежий газон без полива.

— Колдует. — Карл оглянулся, словно его еще кто-нибудь мог услышать. — Считай меня чокнутым, да иначе не объяснишь.

Джек вспомнил прошлогодние рассуждения Эйба о «бритве Оккама». Согласно этому правилу, верным обычно оказывается простейшее, наиболее очевидное объяснение, требующее наименьшего количества допущений. Для колдовства их нужно очень много. А для полива — нет.

— Предпочитаю объяснять поливом.

— Нет. Смотри, где кончается зеленая трава и начинается выжженная. Газон тянется ровно по прямой на двадцать футов вокруг дома. Когда я говорю по прямой, значит, у него углы острые. Знаю — сам стригу. Пусть я во многом не разбираюсь, только точно скажу: не получится так поливать по углам.

В слабом свете границы газона не видно. Карл наверняка преувеличивает.

— По-моему, дело в тех самых хреновинах, что у нее натыканы по всему двору, — заявил садовник. — И в том, что на стенках намалевано.

— На стенках? — На Аниных стенах ничего не намалевано.

— Угу. Глазами не видно, а ты посмотри. — Карл снова сунул Джеку камеру. — Смотри, я посвечу фонариком. Включу на секунду, хорошо гляди.

Джек вгляделся через видоискатель в белую стену, отводя объектив от светившегося окна. В глаза бросилась часть стены, освещенная фонариком. На свету на ней ожили дуги, углы, завитки, очень похожие на символические кустарные безделушки на газоне.

И на рисунки на изголовье отцовской кровати.

— Видишь? Видишь?

— Да, вижу. — Что же это значит? Никогда не видел ничего подобного. Он по наитию повернулся на восемьдесят градусов. — Посвети-ка на отцовский дом.

Карл посветил — возникли те же знаки.

Озадаченный Джек опустил камеру.

— Там тоже.

— М-м-м, — промычал садовник. — А у него лужайка сухая. Интересно, для чего рисунки?

— Проведем небольшое исследование, — решил Джек.

С тащившимся следом парнем осмотрел стены трех соседних домов, ничего не увидел.

Вернувшись на изначальный наблюдательный пункт, вернул камеру Карлу. Ощущение слежки усилилось. Джек огляделся, обратив внимание на охапку сухих листьев, разбросанных на остатках отцовского газона. Раньше не замечал. Впрочем, этого следует ожидать. Листья падают с деревьев в жаркую сушь.

Пока Карл приспосабливал к камере детектор движения — правой руки так и не видно, из обшлага торчит только отвертка, — он смотрел на дом Ани.

Придется признаться в полном недоумении. Кругом натыкаешься на странную старую леди: живет рядом с отцом, ходит к нему в больницу, ее дом вместе с папиным расписан какими-то символами… Понятно, не папа нарисовал их на больничной кровати. Тем более в коме. Остается Аня.

Наверно, воспользовалась каким-то прозрачным невидимым лаком. Но что это означает? И чего она этим хотела добиться?

Может быть, надо просто спросить. Тогда придется объяснять, откуда ему это известно.

Джек снова огляделся — на газоне еще больше листьев, куча выросла вдвое-втрое. Откуда они берутся, черт возьми? Маленькие, длиной дюйма в три, блестящие, красновато-коричневые в свете с парковки. Удивительно… сухие листья не блестят.

Он поискал глазами дерево, не находя поблизости ни одного с подобными листьями.

— Готово. — Карл встал, отряхнул пыль с колен. Камера была приклеена пластырем к тонкому стволу молодой пальмы. — Порядок.

— Скажи, пожалуйста, — Джек ткнул пальцем через плечо, — откуда там столько листьев?

Карл, стоя к свету лицом, посмотрел, куда было указано. Любопытство на лице сменилось озадаченностью, а потом потрясением. Джек оглянулся и испытал то же самое.

Травы не было видно. Листья множились, покрывая газон до последнего дюйма.

— Это не листья, — с благоговейным ужасом прошептал Карл. — Пальметты!

— Что еще за пальметты?

— Насекомые! Флоридские тараканы… Только даже не помню, чтоб когда-нибудь видел их больше пяти в одном месте!

Живя в Нью-Йорке, Джек повидал на своем веку достаточно тараканов, но не таких размеров. Эти явно росли на стероидах. По коже побежали мурашки. Вообще-то он не из робких, однако когда тысячи огромных тараканов совсем рядом, в нескольких футах… Если преградят дорогу…

— Что они тут делают? — спросил он.

— Ничего. На этой лужайке точно есть нечего. — Карл глянул через плечо. — Знаешь, я, пожалуй, пойду. Оставил машину в укромном местечке с той стороны от дома твоего отца. Обойду спереди и доберусь.

— Может, просто посветить фонарем? Тараканы света не любят. Включишь — разбегутся.

— Только не пальметты. Свет их вообще не пугает. Фактически, они любят свет. — Он повернулся, отступил на шаг. — Завтра вернусь.

Движение словно подало насекомым сигнал. Треща крылышками, они тучей поднялись в воздух.

— Летят? — воскликнул Джек, шарахнувшись назад. — Тараканы не летают!

— Пальметты летают! — Садовник бросился бежать.

Джек почему-то почувствовал прилив страха. Это просто тараканы, живьем его не съедят. Но адреналин кипел и подстегивал сердце. Он ускорил отступление.

В тот же миг шелестевшая масса насекомых слилась воедино, клубящейся тучей ринулась на него. Джек повернулся, кинулся следом за Карлом.

— Догоняют! — крикнул он.

Карл даже не повернул головы, напротив, наклонил ее и набрал скорость.

Никому не удалось бы обогнать насекомых. Пальметты слишком быстро летели, окружили, поглотили Джека, тычась в лицо, в руки, в волосы, жужжа в ушах, царапая веки, щекоча ноздри усиками-антеннами, ползая на губах. Шелест крыльев напоминал аплодисменты миллиона крошечных рук. На всей коже чувствовались легкие уколы. Кусаются? У них есть зубы?

Он смахивал бесчисленных тараканов с лица, они вновь налетали, ослепляя, не позволяя открыть рот, чтоб вдохнуть, грозя забиться в горло. Джек сметал и сметал их со щек, поспешно озираясь. Сейчас абсолютно не хочется наткнуться на стену или на дерево и глупо отключиться.

Оказалось, что он на углу дома. Садовник по-прежнему бежал вперед, бешено работая руками, едва различимый в туче насекомых. Джек прикрыл рот ладонью, быстро вдохнул и крикнул:

— Карл! Забудь о машине! Беги в дом!

Но тот либо не слышал глухого совета, либо проигнорировал. Вынужденный закрыть глаза под натиском пальметты, Джек повернул направо — парадная дверь где-то тут, — надеясь не споткнуться о какой-нибудь стул на веранде.

Наткнулся на стену, услышал, как насекомые стукаются об обшивку. Протянул руку влево, нашарил ручку жалюзи, дернул. Заперта ли передняя дверь? Будем надеяться, нет. В конце концов, квартал охраняется, чего бояться? Впрочем, он живет в Нью-Йорке, а ньюйоркцы никогда…

Отыскал на ощупь круглую ручку, повернул, распахнул створку, шмыгнул внутрь. На бегу придумывал способ уничтожения насекомых, которые вслед за ним влетят в дверь, и вдруг понял, что в этом не будет необходимости. Они слетели с него на пороге, как вакуумная оболочка с куска мяса. Он остановился в двух шагах от дверей, оглядел свои руки, одежду — ни единого таракана.

Оглянулся на дверь, на плотно закрытые жалюзи. Кругом жужжали пальметты, осыпаясь, как… листья, за которые он их принял.

Что за чертовщина?

— Семели, Семели, ответь! Что с тобой?

Она открыла глаза, увидела перед собой… нет, над собой… лицо Люка. Встряхнула головой, приподнялась на локтях, оглянулась вокруг.

— В чем дело?

— Ты положила на глаз раковину, улыбнулась, засмеялась, вдруг вскрикнула, упала… Что случилось?

Действительно хороший вопрос. События постепенно припомнились.

Она заметила сына старика — особенного — неподалеку от отцовского дома, проследила за ним глазами тараканов до какого-то здания в квартале для престарелых. Надеялась увидеть у него свою раковину, удивилась, глядя, как он лезет в окно. Попыталась последовать за ним, однако он слишком быстро закрыл ставню. Заглянула в окно: он просматривал какие-то бумаги. Что за бумаги — неясно и неинтересно. Ей нужна раковина.

Вскоре он снова вышел, она его проводила до дома, возле которого он с кем-то встретился. Неизвестный мужчина казался знакомым, только она никак не могла его вспомнить.

Тяжело управлять насекомыми с одной раковиной. Надо как-то заставить особенного зайти в дом, чтоб отыскать другую.

Поэтому Семели собрала как можно больше пальметты и пошла в атаку. С наслаждением его преследовала, собираясь проникнуть с ним в дом и как следует припугнуть — пусть тараканы соберутся в воздухе и чего-нибудь прожужжат, — выгнав его на улицу, пока она проведет обыск. Но, приближаясь к передним дверям, почувствовала что-то странное, тошнотворное. Попытавшись войти за ним следом, как будто наткнулась на стену, отлетела в сторону, и все вокруг скрылось в тумане.

— Это из-за него, — сказала она Люку. — Из-за него мне утром было плохо в больничной палате.

— Откуда ты знаешь?

Ясно — он в самом деле особенный, она просто не понимала насколько.

— Думаешь, у него твоя раковина?

— Могу поспорить.

— Что делать?

— Не знаю. — Семели перевернулась лицом вниз, положив голову на руки. — Дай подумать.

У нее нет опыта в подобных делах. Иногда не хочется постоянно принимать решения. Ей ведь всего двадцать три. Разве мало быть не такой, как все, иметь предначертанную судьбу? Надо еще быть главной?

Хуже всего то, что этот мужчина — особенный, — может быть, послан не для нее… Остановившись сегодня перед его дверью, она заподозрила, что он действует против нее.

Люди, которые действуют против нее, дорого за это расплачиваются.

Что хорошо известно Сьюзи Леффертс. В полной мере.

Испытав свою силу, Семели решила привести ее в действие. На школьном балу. Конечно, никто ее не приглашал. Ничего удивительного. Догадайтесь, кого пригласил Джесси Баклер: пышноволосую Сьюзи Леффертс.

Поэтому Семели, сидя у себя в комнате — выяснилось, что для полетов с птицами не обязательно ходить на берег, — собрала стаю крупных жирных чаек и полетела за машиной Джесси от дома Сьюзи на бал. Как только они вылезли из машины, птицы низко закружили над ними, пуская в обоих крупные комья помета. Сьюзи взвизгнула, когда белый птичий помет упал на волосы, на платье, Джесси тоже. Оба снова прыгнули в машину, поехали прочь. Скорей всего, домой. Сьюзи наверняка не явится на бал в таком виде.

Семели лежала на кровати, чуть не лопаясь со смеху, потом сообразила, что не все еще чайки сделали свое дело, поэтому догнала машину, сплошь заляпав новенькую полировку огромными белыми пятнами. Джесси прибавлял скорость, безуспешно пытаясь обогнать птиц. Особенно крупный кусок попал в ветровое стекло, он пропустил поворот, врезался в столб. Слишком спешил спастись от бомбардировки. Джесси погиб на месте, Сьюзи сломала шею. По словам врачей, никогда больше не сможет ходить.

Семели стряхнула с себя неприятное ощущение, отложила на время раковины. Не могла слишком долго без них обходиться, но пользовалась исключительно для того, чтоб летать и нырять. Больше не пробовала управлять живыми существами.

По крайней мере, пока жила в Джэксонвилле.

Впрочем, это было давно. Теперь ясно, что тогда она была дурочкой. Почему не использовать волшебные силы? Если их не демонстрировать, особенной не будешь. Останешься такой же, как все.

Вдобавок люди должны получать по заслугам.

Семели еще полежала на палубе, пока запах от досок — пролитое спиртное, оброненные за много лет объедки, — не стал нестерпимым. Она вскочила на ноги.

— Ну? — спросил Люк. — Готов план?

— Нет, — честно ответила она. — Пока нет. Что-нибудь придумаю. С ним сегодня вечером кто-то был. По-моему, я его уже видела.

— Кто?

— Если б знала, сказала бы. Хотя я его точно видела. Вспомню.

— Ну а дело пока не доделано. Старик…

— Да. Пора с ним покончить. Первый номер в списке.

Но как? Вот что хотелось бы знать.

— Если его сын стоит на пути, я могу разобраться. Пойдем с Корли, застанем его одного…

— Нет! Его даже пальцем не трогай!

— Почему, черт возьми? Он мешает, из-за него тебе было плохо… — Люк прищурился. — Эй! Может, он тебе приглянулся?

— Нет, конечно. — Нельзя признаваться, что она ощущает какую-то связь между собой и особенным. Вдруг Люк взбесится и наделает глупостей. — Я тебе уже говорила, мы не убийцы. Делаем, что от нас требуется, но не больше того. Парень просто охраняет отца. Кого за это можно винить?

…Охраняет отца…

Разумеется. Он не борется против нее, а исполняет сыновний долг. Мысль внушала надежду. Семели вдруг стало лучше.

— Я серьезно его обвиню, если он встанет у нас на пути, нашлет на тебя дурноту, швырнет на пол!

— Только ничего не делай без моего приказа, ладно? Слышишь, Люк? Пока я не скажу.

Он отвел глаза.

— Ладно.

Она не знала, верить ему или нет. Люк всеми силами будет ее защищать, независимо от того, нуждается ли она в защите. Это ее тревожило.

Проследив, как пальметты, похожие на грозовую тучу, исчезли в ночи, Джек захлопнул дверь, бросился в дальнюю спальню. Выглянув в окно, увидел, как избавившийся от насекомых Карл сел в старую «хонду» и с ревом сорвался с места. Видно, тараканы и к нему утратили интерес.

Он вернулся в переднюю комнату, почесывая лицо и руки. Казалось, насекомые до сих пор по нему ползают. Почему вдруг напали? Почему неожиданно отступили?

Что тут вообще происходит? Причудливые безделушки на лужайках и за кроватями, невидимые символические рисунки на стенах, летающие тараканы-убийцы… Куда он попал? Иным не пахнет, что, впрочем, не означает, будто оно не маячит за всей этой фантастической белибердой.

Серьезный вопрос: как Аня вписывается в картину? Она в нее обязательно вписана. Непонятно, с краю или в центре. Хотя, похоже, стоит на стороне отца, что слегка утешает. Слегка. Если она по старости не глуха ко всему миру, надо пойти, попросить объяснений.

Что сказать? На меня набросились тараканы пальметты. Что вам об этом известно?

Возможно, кое-что известно, а возможно, и нет. Наверняка не ее рук дело. Ну, как минимум, объяснит, что это за символы и зачем они нарисованы на стенах ее и отцовского дома.

Джек решил отложить беседу до завтра.

Прошелся туда-сюда по комнате, ощущая последствия прилива адреналина во время нападения насекомых. В нем сгорело выпитое вино, и он чувствовал жажду. Надо пива хлебнуть.

Вытащил из холодильника пару бутылок — маловато осталось, завтра следует прикупить, — уселся перед телевизором. Прослушав последнюю новость об «Элвисе», который кочевал теперь к югу, к заливу, грозя превращением в ураган, принялся переключать каналы, пока не повезло наткнуться на любимый фильм «Зелиг» Вуди Аллена. Его всегда восхищала способность Зелига приобретать облик любых людей, с которыми он в данный момент общается. Она ему самому очень бы пригодилась дома в наладческом деле.

Сидел и смотрел, не выключая свет, чтобы больше не налетело никаких насекомых.

Глава 3

Четверг

Джека разбудил тихий стрекот. Он поднял голову с подушки в гостевой комнате и прищурился на часы. Красные цифры на циферблате поплыли, потом четко сфокусировались: 8.02.

Он скатился с кровати, шагнул к окну, выглянул. Карл был во вчерашней рубахе, рабочих штанах, однако на сей раз из правого обшлага торчал электрический секатор, которым он стриг сухие, не нуждавшиеся в стрижке кусты.

Джек вытащил из спортивной сумки шорты, вышел на улицу.

Карл оглянулся на него и вздрогнул. Покачал головой, выключил инструмент.

— Утро доброе, — поздоровался он. — Слушай, старик, вчерашняя банда пальметт — это что-то. Сроду ничего такого не видел. И никогда не слышал. Как ты от них в конце концов отделался?

— Как только в дом зашел, они вдруг улетели. А ты?

— Точно так же. На полпути к машине вдруг потеряли ко мне интерес. Бред, правда?

— Полнейший.

— Я еле-еле заснул после этого. Все казалось, будто они по мне ползают. — Фланелевая рубашка содрогнулась. — Как вспомню, сразу дрожь пробирает. Потом нынче утром машина не завелась. Панорамно не везет в последнее время.

Джек оглянулся туда, где Карл вчера вечером установил свою камеру. Теперь там было пусто.

— Что показала видеозапись?

Карл покачал головой:

— Ничего. Понимаешь, пораньше встал утром, чтоб забрать камеру, пока никто на нее не наткнулся. — Он сморщился и ткнул пальцем в висевший у него на спине рюкзак с инструментами. — Быстро отмотал пленку, а там только я сам, цепляю эту самую камеру. В любом случае ясно — детектор работает. Рассказал доктору Денгрову, тот разозлился, но велел сегодня еще раз попробовать.

— Попробуешь?

— Конечно, — ухмыльнулся садовник. — Пока он платит, буду пробовать. Попользуюсь его денежками.

— Ладно, пока не поймаешь мисс Манди на том, что навлечет на нее неприятности.

— Говорю тебе: не беспокойся об этом.

— Кстати, насчет мисс Манди… — Джек оглянулся на Анин дом. Никаких признаков жизни. Учитывая, как она выглядела вчера вечером… — Пожалуй, пойду посмотрю, как она.

— В полном порядке. Встала утром рано, поймала такси, уехала, семи еще не было.

— Да? Отличная новость.

Интересно, куда она в такой час отправилась. Все еще закрыто, кроме круглосуточных магазинов.

Подумав о круглосуточных магазинах, Джек вспомнил про кофе. Хорошо бы выпить пару чашек, только не хочется дважды колесить по Вратам, мотаться туда-сюда через шлагбаум, заскочив по пути в магазин. Да, в Верхнем Вестсайде завернешь за угол, выбирай кофе, какой пожелаешь.

Вспомнилось, что папа всегда был большим любителем кофе. В холодильнике стоит банка.

— Я бы кофе выпил, — сообщил он Карлу. — Не хочешь?

Тот отрицательно покачал головой:

— Дома пил. Вдобавок надо делать вид, что я работаю, чтоб не уволили. Дел немного, пока ничего не растет.

Уходя, Джек опять взглянул на секатор, торчавший из правого обшлага. На чем он держится? Возможно, ответ знать не захочется.

Дома Джек вытащил из холодильника банку кофе «Браун Голд», стопроцентного колумбийского. Звучит неплохо. А кофейника не нашел, только маленькую французскую кофеварку. Помнится, видел большую подобную, работая в ресторане официантом, хоть никогда ею не пользовался.

Кофе хочется прямо сейчас.

Он сел за отцовский компьютер, заскакал с сайта на сайт, пока не наткнулся на нужный: две чайные ложки кофе засыпать в стаканчик, залить почти кипящей водой с температурой 195–200 градусов — они что, смеются? — помешать через минуту, через три минуты закрыть крышку и до конца нажать рычажок.

Джек выполнил все инструкции, используя кипяток — кто бы стал мерить температуру? — получив, наконец, чашку кофе. Дьявольски вкусный, но у кого есть время каждый раз возиться?

У пенсионеров, вот у кого. В том числе у отца.

Он включил погодный канал, выжидая требуемые три минуты, узнал, что «Элвис» по-прежнему перемещается к югу в заливе. Скорость ветра достигает семидесяти восьми миль в час. Значит, он уже классифицируется не как тропический шторм, а как ураган первой категории. Ничего себе.

С чашкой кофе в руках порылся в письменном столе, отыскав карты Флориды — дорожную карту штата и карту одного округа Дейд, которая ему и требовалась.

Нашел Пембертон-роуд, проследовал до пересечения с Южной… к месту происшествия. Полный ноль.

Пора отправляться в дорогу.

Почти свернул карту — они никогда по-прежнему не сворачиваются — и отвлекся, слыша стук в дверь. На пороге стояла Аня в ярком красно-желтом домашнем платье, держа на руках Ирвинга.

— Доброе утро, — сказала она, окутанная жарким клубившимся паром.

Джек жестом пригласил зайти.

— Входите, остыньте. Если есть полчаса, сварю вам чашку кофе.

— Нет, милый, спасибо, — отрицательно покачала она головой, переступив порог.

— Точно? Кофе настоящий. — Он ей подмигнул. — На этикетке указано, что ни одно растение не погибло в процессе приготовления кофе «Браун Голд».

Аня подмигнула в ответ.

— В другой раз попробую. — Она кивнула на карту у него в руках. — Собрался в поездку?

— Да. Туда, где папа пострадал.

— Я с тобой.

— В этом нет необходимости. — Планируя осмотреть перекресток, бесцельно чего-нибудь поискать, вряд ли стоит брать с собой старую леди с голосистой собачкой.

— Мы тебе не помешаем, — сказала она. — Вдобавок ты тут новичок, а я давно живу. Не дам заблудиться.

Что ж… в таком случае, правда, не будет обузой.

— Ладно, спасибо. Только заскочим в больницу, навестим папу перед поездкой в болота.

— Лучше на обратном пути, — возразила Аня. — Я только что оттуда.

— Правда? — Трогательная верность. — Чертовски мило с вашей стороны. Как он там?

— Когда я уходила, чувствовал себя точно так же, как вчера и позавчера.

— Не лучше? — Досадно. — Долго это будет продолжаться?

— Не очень, милый, — улыбнулась Аня. — Предчувствую, что он скоро оправится. Дай немножечко времени. Что касается поездки в низину, давай двигаться, пока не слишком жарко.

Здравая мысль.

— Хорошо. Кое-что соберу, и поедем.

— Будем с Ирвингом ждать у машины.

Джек решил захватить с собой 38-й калибр — на всякий случай. И репеллент от москитов, несколько баночек.

Голос пробудил его от долгого сна о войне. Он откликнулся. Приятно проснуться — слишком много убитых с простреленным черепом, с разорванной грудью смотрели на него мрачным взглядом…

Вынырнув из сновидения и проснувшись, он сел, оказавшись на койке в бараке. Где же остальные койки, другие солдаты? Никого нет, кроме него.

Где я, призадумался он.

И увидел маленькую женщину, худенькую птичку, в каком-то форменном халате, мывшую пол. Заговорил с ней, не целенаправленно — слова как бы сами выскакивали изо рта. Он их даже не слышал. А женщина слышала, вскинула голову, вытаращила глаза, потом выскочила из помещения.

Где я, гадал он.

Или это по-прежнему сон? Если нет, как я сюда попал?

По пути Джек старался разговорить Аню, которая отвечала не слишком охотно. Рассказал о вчерашней атаке пальметт — она не встревожилась, даже не обратила внимания. Обронила только «очень странно».

— Что о себе расскажете? — спросил он, переключая беседу с себя на нее. Надо о ней побольше узнать. — Вы откуда?

— Приехала из Куинса.

— А я думал, с Лонг-Айленда.

— И там тоже жила.

— А в детстве? Где выросли?

— Кажется, везде, — вздохнула она. — Это было давно, как во сне.

Никакой ниточки.

— Где вы не жили?

— На Луне, — улыбнулась Аня. — К чему эти вопросы?

— Просто интересно. Похоже, вам много известно обо мне, о папе, с которым вы, видно, близки… Наверно, естественно, что и мне хочется вас лучше знать.

— Не беспокойся. Между нами ничего нет и не было. Просто дружим. Довольно с тебя?

— Пожалуй, — согласился Джек.

Будем надеяться, что довольно.

Он ехал на юго-запад по Пембертон-роуд по штурманским указаниям Ани, сверявшейся с картой. Ирвинг растянулся на солнышке под задним окном. Параллельно дороге то слева, то справа тянулась дренажная канава, наверно в обычное время представлявшая собой канал, а теперь в основном превратившаяся в отдельные лужи стоячей воды.

— Называется «грунтовый карьер», — объяснила Аня, как бы читая его мысли. — Прокладывая дороги, использовали грунт, известняк. В такое время года их всегда заливает вода с черепахами, маленькими аллигаторами, прыгучей рыбой, а в последнее время…

Видно, что добавилось в последнее время, — пивные банки, бутылки из-под лимонада, старые автомобильные покрышки, огромные куски пенопласта.

С обеих сторон от дороги лежала сухая коричневая трава. Джек заметил троицу белохвостых оленей — самку и двух самцов, — которые паслись у купы деревьев. Завидев приближавшуюся машину, они прыгнули в кусты, исчезли из вида.

В глаза бросился знак: «ОСТОРОЖНО, ПАНТЕРЫ».

— Пантеры?

— Пока еще встречаются, — подтвердила Аня.

Мысль о разгуливающих вокруг диких пантерах несколько обеспокоила Джека даже в машине. А если увидишь такую табличку, прохаживаясь пешком?

— Я сюда пару раз ездила с твоим отцом. Каждый раз, видя этот знак, он рифмовал «пантера» — «холера».

— Огден Нэш! — рассмеялся Джек.

— Кто?

— Очень умный поэт-реалист. Без какой-нибудь зауми. Часто писал для детей. Нравился папе.

Вспомнился вечерний ритуал, когда отец читал детям стихи о животных.

Он почти забыл об этом. Напомнил себе, вернувшись домой, заглянуть в магазины, посмотреть, что еще издается. Вики понравится Нэш, играющий словами.

Джек мигом вернулся к действительности, проезжая мимо выжженного участка, куда, видно, какая-то задница швырнула из окна машины окурок. Высоко висевший знак с изображением глуповатого аллигатора уведомлял, что они въезжают на территорию водохозяйственной системы Южной Флориды.

— В данный момент в хозяйстве не слишком-то много воды, — заметил он, когда шоссе кончилось, сменившись пыльной, покрытой грязной коркой проселочной дорогой.

— Все равно умудряются бесхозяйственно с ней обращаться. А строительство к северу отсюда губит Эверглейдс — с королевским размахом.

В голосе Ани слышалась злость… и еще что-то.

— Кажется, вы принимаете это очень близко к сердцу.

— Правда, малыш, принимаю. Как и любой порядочный человек.

— Извините меня, но ведь это на самом деле просто большое болото.

— Вовсе не болото. Болота стоячие, а в Эверглейдс воды проточные. Это прерия — сырая, заросшая меч-травой прерия. Вся эта часть штата спускается вниз от озера Окичоби к морю. Вода из озера образует многомильные протоки, которые не дают прерии высохнуть. Мы сейчас рядом с Тэйлоровой протокой. Индейцы микасуки называют Эверглейдс «па-хай-оки» — травяная река. И посмотри, чего тут наделали за последние пятьдесят лет: прорыли каналы, настроили ферм, сливают в воду химикаты, куда еще доходит вода. Фермы воду не получают, потому что «водохозяйственная система» устроила столько каналов, запруд, плотин, дамб и шлюзов, что вода не может течь естественным путем. Удивительно, что тут вообще хоть что-нибудь осталось. Просто повезло дуракам, что весь район не превратился в пустыню. — Она взглянула на него. — Прости, малыш. Лекция кончена.

— Нет, я кое-что понял. Но по-моему, раз уж Флорида представляет собой одну большую песчаную дюну, вода из проток может просто сквозь землю просачиваться.

— Песчаную дюну? Откуда это пришло тебе в голову?

— Слышал от кого-то.

Аня погрозила пальцем:

— От ослиной задницы. Во Флориде главным образом известняковые почвы. Это вовсе не песчаная дюна. Скорее, если на то пошло, гигантский риф.

Песок, конечно, есть, но копни, и наткнешься на окаменевшие трупики бесчисленных организмов, которые строили эту махину, когда все здесь было покрыто водой. Вот почему вода течет вниз в Эверглейдс: потому что так надо.

— Откуда вам столько об этом известно?

— Это не секрет. Надо просто газеты читать. Говорят, правительство выделит миллиарды и поправит дело. Посмотрим. В первую очередь, не надо было доводить до беды. — Она взглянула на карту. — Скоро приедем.

— Куда?

— На перекресток. — Аня указала пальцем в ветровое стекло. — Вон. Должно быть, он и есть.

Джек увидел висевший знак «стоп», замедлил ход, остановился в десятке футов перед перекрестком. На другой дороге никаких знаков не было. Он взял у Ани карту, сверился.

— Как узнать, то ли самое место?

— То, — заявила она.

— Нигде не сказано, что это Южная дорога.

— Поверь, малыш. Она самая.

Он снова посмотрел на карту. Не так много на ней перекрестков. Наверно, тот.

Оставив мотор включенным, Джек вылез, направился к знаку «стоп». Он был пробит парой выстрелов — кажется, 45-й калибр, — но, судя по заржавевшим рваным краям дыр, давно. С запада дул резкий бриз. Джек вышел на перекресток, глянул влево и вправо, осмотрел землю. В пыли сверкали крошечные осколки. Здесь произошло столкновение.

— Что надеешься найти?

Он оглянулся на подходившую Аню с семенившим за ней Ирвингом, который рыскал по сторонам, принюхиваясь к земле.

— Не знаю. Просто очень многое не укладывается в картину, особенно время и предположение, будто папа проехал на знак «стоп».

— По-моему, очень многие сделали бы точно так же. Смотри, мы стоим тут утром в четверг и не видим ни одной машины. Думаешь, ночью во вторник их было больше?

— Нет, наверно. Но он такой… законопослушный, никогда не рискует… не представляю, чтобы нарушил правила. И в первую очередь не представляю, что он тут делал.

— Это я тебе могу сказать: ехал в машине.

Джек постарался не выдавать раздражения.

— Знаю, что ехал в машине. Куда?

— Никуда. Давно плохо спит, решил проехаться.

— Откуда вы знаете?

— Он сам рассказывал. Спрашивал, не хочу ли я как-нибудь с ним прогуляться. Я велела меня вычеркнуть. Незнакома с бессонницей, сплю как мертвая.

Я заметил, подумал Джек.

— Где он ехал?

— Здесь. Говорил, всегда ездит одной дорогой. С открытыми окнами. Говорил, что любит тишину, останавливается, смотрит на звезды — их тут очень много, — наблюдает за приближением грозы. Конечно, когда у нас грозы бывали, — вздохнула она. — Давно уж мы не слышали грома.

— Хорошо. Значит, он совершал еженощную прогулку…

— Не еженощную. Ездил два-три раза в неделю.

— Ладно. Значит, ночью в понедельник или ранним утром во вторник приехал сюда и почему-то выскочил на перекресток, когда мимо еще кто-то ехал. В довольно большой машине, которая сбила его автомобиль и поехала дальше. Наверно, грузовик. Похоже, он выскочил перед грузовиком.

Джек оглядел дорогу в обе стороны. Отцовский «маркиз» получил удар в правое переднее крыло. Выходит…

— Выходит, — подхватила Аня, — грузовик шел с запада… из Эверглейдс. Может, он на секунду сознание потерял, перенес легкий инсульт или еще что-нибудь.

— По словам доктора Хуэрты, сканирование мозга не показало никаких повреждений.

— Тогда остается загадка.

— Не люблю загадок, особенно когда они касаются близких людей. Кстати, о загадках: интересно бы знать, кто сообщил о несчастном случае из бизнес-центра…

— Из какого бизнес-центра? — переспросила Аня.

— Ну, из местного супермаркета… причем раньше, чем произошла авария.

Она пристально в него вгляделась сквозь огромные солнечные очки.

— Откуда ты знаешь, когда она произошла?

— По отцовским часам. Они треснули, разбились, стрелки остановились минут через двадцать после звонка в полицию. Как такое возможно?

— Часы, — пожала Аня плечами. — Кто им верит? Одни спешат, другие отстают.

— У папы всегда пунктик был насчет точного времени.

— Был, — подчеркнула Аня, цыкнув и наставив на него корявый палец. — Что тебе известно об этих часах?

Джек отвел глаза. Тут она его поймала.

— Не много.

— Правильно. А…

Ирвинг залаял, стоя на краю канавы, опустив голову, прижав уши.

— Что, мой сладенький? — спросила хозяйка. — Что ты там нашел?

Джек следом за ней направился к лаявшему псу.

— О боже, — пробормотала она.

Он шагнул ближе:

— Что?

— Посмотри на следы.

Джек увидел в грязи на дне канавы пятипалые отпечатки приблизительно на расстоянии в фут друг от друга. Ноги, чьи в они ни были, большие, с птичьими когтями.

— Должно быть, крокодил.

Аня с гримасой глянула на него:

— Крокодил? Флоридские крокодилы предпочитают соленую воду. Это следы аллигатора. Видишь между ними волнистую линию от хвоста? Видишь размеры лап? Большой аллигатор.

Джек медленно огляделся. Вполне может где-нибудь прятаться в зарослях тростника и меч-травы. Ясно теперь, как себя чувствовал капитан Кук.

— Очень большой?

— Судя по отпечаткам, я сказала бы, футов двадцать в длину, если не больше.

Джек не имел понятия, на чем основана оценка, но не собирался спорить. Леди дьявольски много знает о Флориде.

— Двадцать с лишним? Может, вернемся в машину?

— Не бойся. Следы старые. Видишь, грязь высохла? Наверняка оставлены несколько дней назад.

Это вовсе не означает, что тот, кто их оставил, не сидит поблизости.

Крошечный чихуахуа прыгнул в канаву, нюхая следы, без каких-либо признаков страха. Джек ждал, что он сейчас заворкует: вылезай, ящерка, ящерка…

Правая рука потянулась к пояснице, где в кобуре под футболкой покоился маленький автоматический пистолет. Интересно, остановит ли разрывная пуля 38-го калибра аллигатора таких размеров? Возможно, отскочит от головы. Хотя в обойме есть и другие патроны, покрепче.

— В любом случае я увидел все, что нужно.

— А именно?

— Ничего особенного. Просто решил поехать посмотреть на место происшествия.

На что надеялся? Найти ключ к разгадке, как в кино? Не нашел. И не найду. Просто глупый несчастный случай.

И все же… хотелось бы знать, кто несся из болот по Южной дороге в большом тяжелом автомобиле рано утром во вторник.

Вернувшись к машине, Джек изобразил джентльмена, открыв перед Аней и Ирвингом дверцу. Когда она уселась на пассажирском сиденье, направился на свою сторону. Физически шел к водительской дверце, а мыслями унесся за мили, думая о гигантских аллигаторах и мощных тяжелых средствах передвижения. Взялся за ручку дверцы, и тут Ирвинг снова залаял. Он поднял глаза и увидел, как на него летит красный фургон.

Не успев сесть в машину, упал спиной на капот, подтянув ноги в тот самый момент, когда грузовик промчался совсем рядом с «бьюиком».

Сердце тяжело колотилось. Сукин сын чуть не…

Фургон… старый красный пикап Джек уже видел. Сейчас не разглядел, кто сидит за рулем, но точно не красавец. Кашляя в туче поднятой пикапом пыли, он спрыгнул с капота, распахнул дверцу, шмыгнул в машину.

— Что это такое? — спросила Аня под лай Ирвинга.

Спасибо, малыш, мысленно поблагодарил его Джек. Лай, сколько твоей душе угодно.

— Попытка совершить наезд и скрыться.

Он рванул с места, взвизгнув покрышками, и пустился в погоню.

Аня забеспокоилась:

— Что ты делаешь?

— Догоняю.

— А если догонишь, то что?

— Как говорится, надеру задницу и запишу фамилии — в самом буквальном смысле.

Вчерашняя липовая медсестра из отцовской палаты уехала из больницы в этом фургоне, теперь он же самый пытался его переехать. Не такой большой, чтобы разбить папин «гранд-маркиз», а самому остаться целым, но связь существует. Да, определенно.

Джек следовал за пикапом в туче пыли по Пембертон-роуд, только стал догонять, как фургон неожиданно тормознул, резко свернув вправо. Он рывком остановился, чуть не пропустив поворот, свернул в песчаную колею, прибавил скорости, в густой пыли промахнулся и въехал в кусты. Пришлось побуксовать, и, когда машина вновь выбралась на дорогу, верней, в колею, которая дугой тянулась к Южной дороге, грузовика нигде не было видно.

Джек выехал на перекресток и вылез. Внимательно осмотрел дорогу вверх и вниз в поисках красноречивого пыльного следа, ничего не увидел. Пикап либо притормозил, либо свернул с дороги и спрятался в кустах.

Скрипя зубами от огорчения, он снова сел в машину.

— Не беспокойся, — сказала Аня. — У меня такое ощущение, что ты снова увидишь этот фургон.

— У меня тоже, — согласился Джек. — В том и проблема.

Джек хотел прикупить пива и закусок, Ане тоже требовались продукты. Поэтому он по ее указаниям поехал в «Пабликс» в деловом центре Новейшна, видя по пути массу бездомных, клянчивших на тротуарах милостыню. Прежде на глаза не попадались.

Парень с носом вроде цветной капусты и пухлой физиономией, будто набравший в рот гальки, стоял у дверей с небьющейся миской, громыхая мелочью и выпрашивая еще.

Джек замедлил шаг, стараясь не таращить глаза, гадая, не связан ли парень с парочкой из пикапа, Аня схватила его за руку, втолкнула в автоматически раздвигавшиеся створки двери.

— Ничего не давай. Дурной малый.

В магазине расстались, она покатила тележку к продуктовому отделу, а он направился в кулинарию, где обнаружил немыслимое разнообразие жареной свинины и шкварок. Слышал, но никогда не пробовал. Прошел мимо к более здоровой пище — к сырным чипсам «Приншлс», одному из главных продуктов питания дома. На обратном пути мимо шкварок поддался внезапному побуждению и приобрел пакетик. Один раз можно попробовать. Только Джиа не надо рассказывать, а то рассердится.

Пивной отдел занимал целую стену с левой стороны. Однако «Айбор Голд» на стене не нашлось. Джек заметил продавца, слишком молодого, чтобы выпить засунутые в холодильник упаковки по дюжине банок светлого «Будвайзера», с юношескими прыщами и молодой козлиной бородкой. Темные волосы чем-то намазаны, торчат колючими прядями.

— Где тут прячут «Айбор Голд»? — спросил Джек.

— А мы его больше, по-моему, не получаем, — сказал продавец.

Проклятье. Чудесное пиво.

— Почему? Это ж местная марка.

— Не местная. Его варят в Тампе.

Джек безнадежно махнул рукой.

— Если вы получаете «Саппоро-драфт» с другого конца света, почему нельзя получать с другого конца штата?

— Минуточку, — спохватился парень, — вспомнил…

Он направился к импортной секции, немного повозился, вытащил упаковку из шести бутылок «Айбор Голд» и с ухмылкой продемонстрировал.

— Вспомнил, что где-то видел.

— Настоящий герой, — похвалил его Джек.

— Тут еще одна есть. Берете?

— Продано!

Парень погрузил упаковки в тележку, Джек протянул пятерку.

— Не надо, все в порядке, — отказался он. — Это моя обязанность.

Джек засунул бумажку в нагрудный карман паренька.

— Да, но ты заслужил премию.

Отыскав Аню, он тащился за ней, пока она закупала продукты, ощупывая практически каждый фрукт в магазине. Наконец, набрала, пошли к кассе. Джек расплатился карточкой «Экспресс-лейн», топчась на пороге, пока ее покупки проходили через кассу.

Укладывая все в багажник на стоянке, он заметил вдали у бровки тротуара приблизительно за полквартала красный помятый пикап. Аня с Ирвингом уже сидели в машине с включенным мотором. Джек наклонился к водительской дверце.

— Есть пара минут? — спросил он. — Хочу кое в чем убедиться.

Аня глянула на часы:

— Только недолго. Надо к твоему отцу заглянуть, прежде чем возвращаться домой.

Он и сам собирался, но первым делом…

Свернул со стоянки, перешел дорогу, приближаясь к пикапу — тому самому, нет вопросов, — увидел стройную смуглую молодую женщину с дико взлохмаченными волосами ошеломляющего серебристого цвета, стоявшую у ближайшей стены в белых джинсах «Ливайс» и черном облегающем пиджаке поверх белой рубашки с длинными рукавами, застегнутой по горлышко.

Джек пристально смотрел на нее. Что-то знакомое. Не волосы, а лицо и черные глаза…

И тут понял. Спрячь волосы под черным париком, натяни на нее санитарную форму, получишь неизвестную женщину, которая убежала вчера из отцовской палаты.

В больнице была брюнеткой, а теперь блондинкой торчала на улице. Что за чертовщина?

Рядом с ней стоял горбатый громила, в котором он узнал лодочника, увозившего загадочную медсестру.

Женщина встретилась с Джеком взглядом, мгновенно узнала, сразу отвела глаза в сторону.

Он отступил назад, повернул к фургону, к которому привалился спиной парень с выпирающим лбом. Такого не забудешь. Именно этот тип сидел за рулем пикапа, когда «бьюику» пропороли покрышку. А час назад не он вел грузовик?

Пора выяснить. Пора посмотреть, нельзя ли как-нибудь спровоцировать этого придурка.

Джек прикусил губу, сдержав злость, и подвалил к нему. Тот не сводил косых глаз с толпы. Джек невежливо толкнул его правым плечом. Парень шарахнулся о пассажирскую дверцу пикапа, рванулся к нему:

— Эй! Ты чего это… — и больше ничего не сказал. Вытаращил глаза, узнав Джека. Все ясно.

— Чуть-чуть не пришил меня, да? — начал он, шагнув ближе, уставившись парню прямо в лицо.

— Люк! — пискнул тот тонким дрожащим голосом.

Джек отвесил очередной тычок.

— Кому принадлежала блестящая мысль? Тебе? Или кому-то другому?

— Люк! — громче выкрикнул парень, кося глазами в разные стороны. — Люк!

Джек собирался опять его двинуть, когда возник крупный здоровенный тип, стоявший рядом с женщиной. Поросячьи глазки остановились на Джеке.

— В чем дело?

— Это твой грузовик?

— Предположим, и что?

— Полчаса назад он меня чуть не сбил.

Люк покачал головой:

— Быть не может. Целый день тут стоит. Правда, Корли?

Корли пропустил подачу, потом кивнул бесформенной головой:

— Точно, угу, целый день.

— Неужели? — Джек шагнул к переднему правому крылу, провел рукой по бежевой вмятине. — Могу поспорить, когда полиция сравнит краску на этой царапине с краской с моей машины, результат совпадет полностью.

Абсолютно не собирался связываться с полицией, о чем собеседники не догадывались.

Глаза Люка перебегали с царапины на Корли, на Джека.

— Ну и что? Ничего не докажешь.

— Думаю, копы посмотрят на дело с другой стороны. Наверняка не мне одному захочется выяснить, зачем вы хотели меня переехать.

— Кто-то пытался вас сбить? — прозвучал за спиной женский голос.

Это была та самая девушка.

— Мы знакомы? — хмыкнул Джек.

Она протянула руку:

— Меня зовут Семели. А вас? — Темные глаза с интересом его разглядывали.

— Джек. — Он ответил на рукопожатие — кожа мягкая, как у младенца, — кивнул на Люка и Корли: — Вы их знаете? — Ответ известен, хотелось увидеть реакцию.

— Это мои родственники. Считаете, они хотели вас сбить?

— Не знаю, кто сидел за рулем, но на меня летел именно этот фургон.

Она помрачнела.

— Ах вот как… — Бросила негодующий взгляд на «родственников». — Сядьте в машину.

Люк протянул руку:

— Семели…

— В машину, — сквозь зубы приказала она. — Сейчас же.

Оба парня выполнили приказание, как побитые собаки. Теперь хотя бы ясно, кто главный в курятнике.

Девушка с широкой улыбкой повернулась к нему. Симпатичная улыбка. Джек видел ее впервые. Лицо осветилось, стало почти красивым.

— Я уверена, это просто недоразумение. Мальчики порой теряют рассудок. Давай угощу тебя выпивкой, и мы все обсудим. Может быть…

— Что ты делала в палате моего отца?

— В палате твоего отца? — нахмурилась она. — По-моему…

— В больничной палате. Ты там была вчера в парике и в форме медсестры.

Она щелкнула пальцами:

— Точно, я тебя раньше видела.

Еще бы. Узнала с первого взгляда.

— Что ты там делала?

— А, хотела поработать санитаркой, надела форму и пошла в больницу попробовать. Ничего не вышло. Глупо. Видимо, это не для меня.

— Пожалуй.

Неплохая история. Тому, что он видел, вполне соответствует, только ни единому слову не верится.

Она вновь улыбнулась:

— Так как насчет выпивки?

Джек заколебался. Немножко поговорить наедине, и, может быть, выяснится, что происходит между отцом, Семели и ее «родственниками». Однако в машине сидит Аня, надо ехать к папе. Позже встретимся.

— У меня неотложное дело, — отказался он. — Мне надо в больницу.

— Ну да, к отцу. Ему плохо?

— Становится лучше.

Еще один побитый пикап, на этот раз синий, затормозил перед красным. Джек на секунду подумал, что он набит сезонными рабочими, потом разглядел бесформенные головы и фигуры. Такие работнички годятся лишь в статисты, которых Уэс Крейвен набрал для продолжения «Глазастых холмов». Он узнал во втором фургоне парня с раздутыми щеками из «Пабликса» и прочих попрошаек с городских улиц.

— Что ж, — сказала Семели, — тогда в другой раз.

Джек отвел взгляд от синего фургона.

— Непременно. Когда?

— Когда пожелаешь.

— Как тебя найти?

— Не трудись. — Она улыбнулась еще шире, открывая пассажирскую дверцу пикапа, садясь на сиденье. — Скажи только словечко, и я отзовусь.

У Джека по спине побежали ледяные мурашки.

Джек шагнул в больничную палату и застыл на пороге. На краешке кровати сидел отец в больничной, застегивающейся на спине рубахе, обутый в маленькие тапки, ел из тарелки зеленое желе «Джелло».

— Господи боже мой! Папа… очнулся!

Отец посмотрел на него, свежий, отдохнувший, как будто сидел за стаканчиком у себя на передней веранде.

— Джек? Ты здесь? Это ты?..

Голубые глаза ярко вспыхнули за стеклами очков в стальной оправе. Волосы влажные, спутанные, щеки только что выбриты. Если бы не синяки на лице да забинтованная голова, никаких признаков серьезных повреждений.

— Я… — Джек замотал головой. — Глазам своим не верю. Вчера вечером у тебя была кома семь балллов, а сейчас…

— Мне сообщили о приезде сына. Я решил, это Том. Хотя, если подумать, вспоминаю твой голос.

— Я все время с тобой разговаривал.

— Правда? Может, поэтому я и очнулся — не мог поверить, что ты здесь, захотел убедиться собственными глазами. — Он со вздохом посмотрел на сына. — Надо было попасть в катастрофу, чтобы ты явился?

— Что ты мелешь! — возмутилась Аня, которая, задержавшись в дверях, поудобнее устроила Ирвинга, а теперь направлялась к кровати, поманив за собой Джека. — Будь полюбезнее, Томас.

— Аня! — воскликнул отец с загоревшимся взглядом. — Что ты тут делаешь?

— Меня Джек привез. Мы сразу подружились. — Она обеими руками схватила его за правую руку. — Ну, как ты?

— Отлично. Лучше с каждой минутой, особенно после того, как вытащили катетер. — Он передернулся. — Врагу не пожелаешь…

— Вот она! — прозвучал женский голос с сильным акцентом. Джек, оглянувшись, увидел маленькую худенькую испанку в халате уборщицы, стоявшую рядом с могучей сестрой Шок, указывая пальцем на Аню. — Я вам про нее рассказывала.

Неизменно суровая сестра Шок сверху вниз взглянула на уборщицу и пророкотала:

— Расскажите еще раз, что видели.

— Я в ванной мыла раковину. Она зашла, протянула руку и говорит: «Хватит, Том. Хорошо поспал. Теперь вставай». Прямо так и сказала.

Аня от нее отмахнулась со смехом:

— Может быть, я это каждый день говорю?

Женщина покачала головой:

— Как только она вышла, он сел и спрашивает, не проспал ли завтрак.

— В самом деле? — улыбнулся отец. — Не помню. Проснулся в тумане, а сейчас уже много лучше. — Улыбка погасла. — Говорят, я попал на дороге в аварию, но ничего не помню.

Уборщица по-прежнему тыкала пальцем в Аню.

— Бруха!

Познания Джека в испанском позволяли понять, что это значит «ведьма».

— Ну, хватит, Гита, — приказала Шок, — принимайтесь за дело.

Та, бросив на Аню последний опасливый взгляд, быстро выскочила. Сестра Шок подошла к отцу, измерила кровяное давление, кивнула, что-то записала в планшетку.

— Как дела? — спросил он.

— Прекрасно, — улыбнулась Шок, сохранив, как ни странно, мрачное выражение. — На удивление хорошо. К вам зайдет доктор Хуэрта.

— Кто он такой?

— Она. Ваш лечащий врач с той минуты, как вас доставила «скорая помощь».

— Ну, пускай поторопится. Я отправлюсь домой, как только доем желе.

Джек с сестрой одновременно начали возражать, заявляя, что со столь серьезными травмами этого делать не следует, и так далее и тому подобное. Безрезультатно.

— Не люблю больницы. Чувствую себя прекрасно. Поеду домой.

Джек уловил в отцовском тоне знакомую с детства окончательную решимость. Значит, папа настоит на своем.

— Никто вас не пустит, — отрезала Шок. Он взглянул на нее через очки:

— Может быть, я слегка не в себе, но с каких пор стал собственностью больницы?

Сестра заморгала. Видно, никогда не слышала такого вопроса.

— Вы, конечно, не собственность больницы, однако с той минуты, как вас вкатили в дверь, находитесь на ее ответственности.

— Понимаю и ценю, — кивнул он. — Судя по тому, как сейчас себя чувствую, вы замечательно поработали. В больнице мне больше нечего делать, поэтому я собираюсь домой. В чем проблема?

— Папа, проблема в том… — начал Джек, чувствуя, что его терпение лопается. Отец изображает глухого. — Дело в том, что ты попал в серьезную катастрофу…

— Слышал. Ничего не помню, поэтому вынужден полагаться на чужие свидетельства.

— Это правда, — заверил Джек. — Я сам видел твою машину. Разбита в лепешку.

Отец сморщился, покачал головой:

— Куплена меньше года назад. Надо бы вспомнить.

Джек наблюдал за выражением его лица. Что в глазах — страх? Папа боится? Чего?

— Не в том суть. Ты три дня пролежал в коме и через минуту или через час, через день снова можешь потерять сознание.

Отец напряженно улыбнулся:

— Тогда вы меня опять сюда привезете. — Он протянул к сестре Шок руку с иглой от капельницы. — Вытащите, пожалуйста.

— Без распоряжения доктора не могу, — отказалась она.

— Ладно, сам вытащу. — Он дернул прикреплявший иглу пластырь.

— Господи боже мой, папа, — охнул Джек.

— Хорошо, хорошо, — уступила сестра. — Только обождите, поднос принесу.

Когда она вышла, Джек взглянул на Аню, которая до сих пор не сказала ни слова, потом на отца, который, спустив с плеч больничный халат, срывал с себя провода и присоски кардиомонитора.

— Может, вы его уговорите? — обратился он к ней. — Мне явно не по силам.

Аня покачала головой, Ирвинг высунулся из большой соломенной сумки.

— Я должна принимать за него решения? Он вполне нормален.

— Ведет себя как ненормальный.

— Хочет уйти из больницы, поскольку прекрасно себя чувствует. Что тут ненормального?

Спасибо за помощь, мысленно поблагодарил Джек. Папе лучше еще хоть денек полежать, убедиться в стабильности состояния. Надо как-нибудь преодолеть непреодолимое упрямство.

Аня пристально взглянула на него:

— Поставь себя на его место. Что в ты сделал?

Удрал бы отсюда домой ко всем чертям, подумал Джек, хотя вслух ничего не сказал.

— Я гораздо младше и…

Ирвинг юркнул обратно в сумку, в палату с озабоченным видом вошла сестра Шок с подносом, остановилась в ногах кровати, качая головой при виде брошенных на покрывало датчиков монитора.

— Я догадывалась, что сбои на мониторе возникали оттого, что вы их срывали, но точно не могла сказать.

Через несколько минут след от внутривенной иглы был перевязан марлевым бинтом, отец встал, огляделся.

— Теперь только одежду верните.

— Ее пришлось выбросить. — У Джека возникла надежда. — Она была залита кровью. Слушай, может, переночуешь здесь еще разок, а я утром пораньше приеду с вещами. Что скажешь?

— Ничего. Так поеду.

Можно было бы отказаться везти его домой, но чего этим добьешься? Вызовет такси.

Перед глазами на секунду мелькнули под больничным халатом белые худые ягодицы отца, направившегося к крошечному платяному шкафу.

— Ну, смотрите-ка! — воскликнул он, открыв дверцу, вытаскивая белую рубашку гольф и светло-коричневые бермудские шорты. — То, что доктор прописал.

— Сомневаюсь, — пробормотал Джек, покосившись на Аню. — Откуда взялись веши? Вы тут утром были, не видели?..

— По-твоему, я лазаю по шкафам?

Отец пошел в ванную.

— Я на минуточку.

— Папа, это не твоя одежда.

— Ненадолго присвою. Завтра привезу.

Сдаюсь, решил Джек. Он обыграл меня — едет домой.

Пока он переодевался, Аня расхаживала по палате, выдвигала и задвигала ящики, собирая в пластиковый пакет мыло, полоскание, зубную пасту, другие принадлежности, выданные больницей.

— Нечего зря добро тратить, — заметила она. — В конце концов, за все втридорога заплачено, насколько я знаю больницы.

Быстро сунула руку за изголовье кровати, что-то вытащила, мигом бросила в пакет. Джек не разглядел, но догадался — раскрашенная жестянка-тотем.

Отец в больничных шлепанцах вышел из ванной, распростер руки, демонстрируя новый наряд.

— Смотрите-ка, идеально сидит.

— Ну, еще бы.

Джек покосился на Аню, которая отводила глаза. Какова ее роль во всем происходящем? Не права ли уборщица? Не внесла ли старушка вклад в чудесное воскрешение папы? Очень странно, хотя он уже привык к странностям.

— Готовы? — спросил отец. — Поехали!

На обратном пути к Вратам — Джек за рулем отец рядом на переднем сиденье, Аня с Ирвингом позади — он изложил псе, что знал об аварии, включая анонимный звонок в полицию, сделанный, кажется, до происшествия.

— Хотелось бы вспомнить, — вздохнул Том. — Помню, как выехал из дома, проехал через центральный шлагбаум, и все. Что было по дороге… почему-то не могу припомнить.

— Называется ретроградная амнезия, — объяснил Джек. — Не возвращаются воспоминания о событиях перед аварией. Вполне возможно, мозг их со временем выдаст.

Отец пристально посмотрел на него:

— Откуда тебе столько об этом известно?

Ух ты!

— Слышал нечто вроде лекции. Очень интересно.

Лекцию читал док Харгес. Джек однажды замертво расшибся, упав с пожарной лестницы. Оклемавшись настолько, чтоб добраться до Харгеса, зашившего рану на голове, он никак не мог вспомнить, что вообще делал на пожарной лестнице. Доктор рассказал о посттравматической потере памяти, антеградной и ретроградной. В конце концов через несколько дней вспомнилось, как он там очутился. И кто его оттуда столкнул.

— Ну, надеюсь, скоро выплывет. А насчет предупреждения, сделанного до аварии… — Отец покачал головой. — Невозможно. Придется забыть. У кого-то часы не в порядке. Единственное объяснение. Разве не Шерлок Холмс говорил: «Исключи невозможное, и останется истина, пусть даже самая невероятная».

Джек сотню раз это слышал.

— Да, наверно.

Впрочем, последние несколько месяцев жизни продемонстрировали, что исключить невозможное не так просто, как он раньше думал.

Когда машина остановилась в тупичке, отец, не слушая протестов сына, понес Анины покупки к ее дому. Там они с ней расстались, пообещав зайти на коктейль.

Том первым вошел в переднюю комнату.

— Наверно, надо бы сказать, господи, как приятно вернуться домой. А я не могу. Не один день пролежал в больнице, а кажется, будто вышел отсюда пару часов назад.

Он опустился в шезлонг, глядя куда-то вдаль. Наблюдая за ним, Джек понял, что он чем-то испуган. Никогда не видел, даже не представлял папу испуганным. Нельзя оставлять его в таком состоянии.

— Я пробуду еще несколько дней, — сказал он. — Если не возражаешь.

Отец посмотрел на него:

— Ты? Ведешь себя как член семьи? Что стряслось?

Видимо, на лице сына отразилась реакция на язвительный вопрос, ибо тон отца вдруг смягчился.

— Извини. Зря я это сказал. Рад твоему приезду. Даже не представляешь, как рад. Просто…

— Что?

— Почему тебя не было на похоронах Кейт? Мне до сих пор не верится, что ты не приехал.

— Не мог.

— Черт побери! Сто, двести человек собрались, матери с детьми, которых она вылечила, те, кого она малышами лечила, своих детей привезли. Чужие явились на похороны, а родной брат не мог. Она очень многим в жизни помогала, а тебе особенно, Джек. Растила, кормила тебя, одевала, пела колыбельную на ночь. Только что не дралась с матерью, чтобы с тобой понянчиться.

— Знаю, — шепнул Джек с перехваченным горлом. — Неужели ты думаешь, я не приехал бы, если б нашлась хоть какая-нибудь возможность?

— Почему ж не нашлась?

Как объяснить, что на похоронах, кроме прочих, присутствовали агенты ФБР, сотрудники Бюро по контролю за продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия, без конца щелкая фотоаппаратами. В связи с обстоятельствами смерти Кейт, с событиями, которые к этому привели и были с этим связаны, засели с телеобъективами вокруг похоронной конторы и кладбища. Джек их заметил в тот самый момент, когда собирался свернуть на стоянку у похоронной конторы. И проехал мимо. Нельзя, чтобы его сфотографировали и пришпилили снимок к стене с вопросительным знаком. Не хочется даже слышать, тем более отвечать на вопрос, кто он такой.

— Просто… никакой возможности не было.

— Почему? Ты в тюрьме сидел? В больнице лежал без сознания? Такие объяснения я бы понял. А прочие…

— Я там был. Не мог прийти на похороны, а потом на могилу ходил.

— Если ходил потом, то почему не раньше?

Джек вспомнил, как злился, видя у похоронной конторы агентов. Впрочем, к злости примешивалось виноватое облегчение. Их присутствие означало, что ему не придется встречаться лицом к лицу с детьми сестры, бывшим мужем, собственным отцом. Последние дни жизни Кейт поставили слишком много вопросов, а ей не хотелось, чтоб близкие знали ответы, поэтому он не мог ничего рассказать. А главное — в каком-то смысле чувствовал себя виноватым в ее смерти. Держал сестру в объятиях, истекавшую кровью, не выпускал холодевшую руку…

— И пока длился этот кошмар, — продолжал отец, — все без конца приставали, появится ли давно пропавший Джек, я уверял, конечно, тем более что она недавно за тобой ухаживала во время болезни…

— Ты знаешь?

— Она звонила Рону в последний вечер перед смертью… рассказывала. По-прежнему заботилась о тебе, хотя ты уже вырос. — Глаза его наполнились слезами. — В прошлом году на Пасхальной неделе приезжала с Кевином и Лиззи. Не думал, что в последний раз ее вижу живой. Сам хотел к ней поехать в июле. Вместо этого отправился на похороны. — Голос чуть не сорвался в рыдание. — Мне ее не хватает, Джек. Даже когда сюда переехал, мы с ней разговаривали… Перезванивались раза по три в неделю.

Джек шагнул, протянул руку к плечу старика, поколебался — не сбросит ли? — переборол сомнения, легонько стиснул костлявое плечо.

— Кейт была замечательной личностью, папа. Ты всегда можешь ею гордиться. Она делает вам с мамой честь.

Отец посмотрел на него:

— Конечно… Кейт была замечательная. А вы с Томом… кстати, где он?

Джек вспомнил: надо позвонить брату, поставить в известность, что папа вышел из комы. Не похоже, чтобы он особенно беспокоился. Сам пока не звонит, не расспрашивает.

— Не смог приехать. Занят в Филадельфии какими-то юридическими делами.

Отец покачал головой:

— Отговорки. Том вечно занят делами, да мы ведь все знаем, кто в его жизни стоит на первом месте. И ты… сбежавший сын. Наверно, вы оба тоже делаете нам с мамой честь.

Горькие слова. Вероятно, он прав. Джек снял было с плеча руку, но отец удержал ее и пожал.

— Прости, Джек. Мне надо было высказаться. Это с самых похорон меня гложет. А поскольку ты не перезваниваешь…

— Правда, извини, пожалуйста. — Опять не знаешь, что сказать.

— …камень так и лежал на душе. До сих пор не понимаю, видно, никогда не пойму. Ты от меня все скрываешь. А я почему-то надеюсь, что расскажешь когда-нибудь настоящую правду. — Он выпустил его руку, хлопнул себя по ляжкам. — До тех пор покончим с этой темой. Она меня угнетает.

Он минуту посидел в молчании, Джек стоял рядом с креслом, пытаясь найти слова. И не нашел. Отец встал, направился на кухню.

— Пива выпью. Будешь?

— Думаешь, тебе можно? Ты еще утром был в коме…

— Будешь или нет? — оборвал он его.

Не можешь отговорить — присоединяйся, решил Джек.

— Ладно, давай.

Том открыл холодильник, вытащил янтарную бутылку.

— Это что такое?

— «Айбор». Я тут наткнулся на такое флоридское пиво.

Отец сурово взглянул на него:

— Въехал ко мне в дом, пока я лежал замертво?

— Аня сказала, что тебе хотелось бы этого.

— Неужели?

Скачки от дружелюбия к враждебности начинали действовать на нервы.

— Слушай, если хочешь, я переселюсь…

— Не хочу даже слушать.

Он откупорил две бутылки, передал одну сыну. Чокнулись.

— Не будем поминать старое? — предложил Джек. Пока, по крайней мере.

— Не всегда так просто, как кажется, но я выпью за это. — Отец сделал глоток, взглянул на этикетку. — «Айбор Голд»? Мне нравится.

Джек сделал долгий глоток.

— Угу. Только следовало бы назвать его «Голдфингер». Можно было бы нарисовать на этикетке коварного злодея. Здорово бы получилось.

Том вытаращил на него глаза:

— Как тебе это в голову только приходит? Знаешь, я всегда боялся, что бесконечные страшилки, которые ты смотрел в детстве, превратят тебя в какое-нибудь чудовище. Теперь вижу, так оно и есть. Могу поклясться.

— Я и лирических фильмов кучу пересмотрел, пап, а лириком не стал. Видел сотню, тысячу комедий, они не сделали из меня комика. В разговорном жанре не работаю, никто не назвал бы меня душой общества, уверяю тебя.

Отец рассмеялся впервые с тех пор, как очнулся от комы. Хороший знак.

Они просидели в передней комнате минут двадцать, попивая пиво, беседуя, потом отец задремал в шезлонге. Джек сначала забеспокоился, что он вновь погрузился в беспамятство, встряхнул за плечо, тот отреагировал. Тогда он его оставил и вышел из дома.

Заметил сквозь дневную дымку Карла, работавшего за три дома отсюда. Увидев Джека, он заторопился к нему по высохшей траве. Из правого рукава торчала маленькая садовая лопата.

— Слышал про твоего отца, — сверкнул он желтой улыбкой. — Очень рад, что с ним все в порядке. Панорамно!

— Как?

— Да мне просто слово нравится, — пожал Карл плечами. — Так или иначе, здорово, что он очнулся.

— Спасибо. Он сейчас спит.

— Хорошо, хорошо, в самом деле. Видно, список панорамней не станет.

Позабыл бы он это самое слово!

— Какой список? — спросил Джек.

— Список жителей Врат, умерших раньше времени… Конечно, тут не про всякого можно сказать «раньше времени». Зал ожидания при похоронной конторе, вот что это такое.

— Не понял.

— У нас тут в последнее время куча ни на что не похожих смертей.

В душе у Джека что-то дрогнуло.

— Например? Наедет машина и скроется?

— Нет, ничего подобного. Я имею в виду по-настоящему странные случаи. Скажем, перед Рождеством на миссис Боргер напал десяток пеликанов. Заклевали до смерти. Говорят, один клюнул в шею, кровь рекой полилась. Всю жизнь живу во Флориде и никогда не слышал, чтобы хоть один пеликан на кого-то напал. Потом в марте мистера Лео всего пауки искусали. Бурые отшельники. — Карл передернулся. — Если б я когда-нибудь участвовал в «факторе страха», то вот от кого убежал бы. Док Харрис сказал, что они не кусаются, да поди ж ты. Бедный старик умер в больнице.

— Господи!

— В июне мистер Нойснер попал в целое гнездо коралловых змей. Еще один мертвец. Если подумать, твой папаша единственный вышел живым из больницы после несчастного случая. По-моему, добрый знак.

— Будем надеяться.

— Интересно насчет мистера Нойснера и коралловых змей. У нас тут есть поговорка: «желтый рядом с красным — до смерти опасно».

— Что это значит?

— Ну, бывают коралловые змеи с красными, желтыми и черными полосами, ядовитые, как не знаю что. А еще есть алый уж и алый королевский уж точно с такими же полосами, но совсем безобидные. Отличаются по порядку полос.

— То есть при встрече стой рядом, разглядывай полосы?

— Ну да. Если желтая полоса рядом с красной, значит, коралловая змея. Если нет — все в порядке. Не умрешь, даже если укусит.

— Я парень городской, — заметил Джек. — Увижу змею, полосатую или простую — бегу.

Гораздо предпочтительнее иметь дело со змеями в людском обличье, чем с безногими.

— Только дело-то в том, — продолжал садовник, — что я видел одну из тех змей, на которых наступил мистер Нойснер. Насчет других не знаю, а у нее рядом с красной не было желтой полоски. Не должна была быть ядовитой, а оказалась. — Он тряхнул головой. — Даже страшно становится, когда то, чему точно верил, оказывается неправдой.

Можешь мне не рассказывать, мысленно буркнул Джек. В последнее время с изнанки многих беспрекословных истин выскакивают булавки.

— Целое гнездо, говоришь? Прямо здесь, во Вратах? Откуда? Все кругом выстрижено, вычищено…

— Я и сам не пойму. Каждую неделю прохожу то самое место с косилкой, никогда змеиного гнезда не видел. По-моему, просто свернулись там ночью в клубок и лежали, пока мистер Нойснер не вышел на утреннюю прогулку. — Карл бросил взгляд в сторону Эверглейдс. — Почти как бы…

— Что?

— Почти как бы его поджидали.

Джек опять содрогнулся.

— Неужели действительно думаешь?

— Просто показалось.

— Мне тоже одна мысль пришла в голову, — сказал Джек, еще сильней передернувшись. — Декабрь, март, июнь… каждые три месяца с кем-то что-то случается. А через три месяца после июня наступает…

— Сентябрь, — подсказал Карл. — Это ты отца имеешь в виду? Только другие-то умерли тут, во Вратах, вроде как бы естественно… от птиц, змей, пауков. А твоего отца машина сбила, и не во Вратах.

Однако регулярность фатальных несчастных случаев среди жителей Врат с постоянным трехмесячным интервалом обеспокоила Джека. Тем более что папа едва не стал очередной жертвой в конце цикла.

Определенно что-то происходит, хотя, черт возьми, это никак не месть обиженных Эверглейдс.

К несчастью, возможно, за происходящим стоит нечто менее материальное, но гораздо более реальное.

Том проснулся, огляделся. Где Джек? Или сын ему только приснился? Может, кома — тоже сон.

Тут Джек вошел в переднюю комнату, и его охватили смешанные чувства: радость, что блудный сын вернулся, пускай всего на несколько дней, и огорчение, что авария и кома были на самом деле.

— А, — сказал Джек, — проснулся. Маловато поспал.

— Короткий сон самый лучший. После него тебя не шатает, как пьяного.

Джек пошел на кухню.

— Еще пива выпью. Хочешь?

— Нет, спасибо. Сам пей.

Глядя, как он откупоривает бутылку «Айбор Голд», Том видел, до чего сын похож на мать. Темные волосы и глаза Джейн, те же грациозные скупые движения.

Он больше года не видел младшего сына, после теннисного матча, на который уговорил его прошлым летом. Джек изменился за это время. С виду старше не кажется, а взгляд другой. Не преследующий, а преследуемый. Его преследует мысль о смерти Кейт? Или что-то другое? Чувство вины, может быть. Что ж, он должен себя чувствовать виноватым, не явившись на похороны. Чертовски виноватым.

Не знаешь, что и думать о младшем сыне. Том стремился с ним сблизиться. Специально проводил время с Джеком, пока тот рос. Незапланированное дитя. У них уже был сын и дочка, вполне довольно. Джек неожиданно появился на свет через восемь лет после Кейт, когда у родителей уже не было таких сил, какие тратились на старших. Но очень хотелось приручить мальчишку, поэтому Том нарочно старался.

Не прошло и года после гибели Джейн, как Джек исчез. Однажды позвонил домой, сказал, все в порядке, велел не беспокоиться, и больше ничего. Меньше чем за год Том потерял жену и одного сына. Никогда даже не представлял себе таких бед. Мир рухнул.

Сначала он винил себя в бегстве сына — чего-то не сделал, где-то ошибся. Потом понял: такой уж у Джека характер, он должен был исчезнуть.

В мальчике рано проявилась сообразительность, он был способнее Томми и Кейт, но старался держаться особняком, одиночкой. Неплохо учился, хотя, по общему утверждению учителей, постаравшись, добился бы больших успехов. Его все время упрекали в школе в отсутствии прилежания и в том, что он «никогда не играет с другими».

Будучи прирожденным атлетом, Джек не увлекался спортом, по крайней мере командным. Отнюдь не по собственному желанию, а по отцовскому настоянию занялся в колледже легкой атлетикой, хотя, бегая кросс, состязался не столько с командой противника, сколько с собой и с дистанцией. Два года состоял в команде пловцов. Оба вида спорта для одиночек.

Даже впервые взявшись за летнюю работу, выбрал стрижку газонов, которая делается в одиночку. Взял семейную газонокосилку, самостоятельно принялся за дело. В колледже требовалось больше денег, поэтому он нанялся в помощники к местному садовнику-декоратору.

Больше всего любил читать фантастику — покупал каждую книжку с чудовищем или космическим кораблем на обложке, — смотреть старые фантастические фильмы, страшилки.

Том за него беспокоился, уговаривал чаще бывать в компаниях. Чудесная суббота! Пошел бы ты в парк да побегал с мячом. Джек неохотно садился на велосипед, нажимал на педали. Потом, проезжая по городу, Том видел велосипед на цепи у колонки за кинотеатром, где днем по субботам крутили двухсерийные фильмы ужасов.

Он тогда беспокоился и сейчас беспокоится. Насколько ему известно, Джек зарабатывает на жизнь наладкой электроприборов. При редких встречах за пятнадцать последних лет, которые можно пересчитать по пальцам одной руки, Том, расспрашивая, как дела, неизменно получал уклончивые ответы. Возможно, Джек чувствовал отцовское разочарование. В самой по себе профессии ничего нет плохого, миру необходимы люди, способные налаживать технические и электронные приспособления, без которых немыслима современная жизнь. Хорошо. Но он ждал большего от своего сына. Джек три с половиной года проучился в колледже, не используя полученных знаний. Что будет делать, когда ослабнет зрение, руки от артрита распухнут? Надеется на схему Понци, именуемую социальным страхованием? Лучше не надо.

Самое огорчительное, что Джек не пустил корней, не завел связей, плывет по течению. Не совсем неудачник, однако…

В чем дело? Почему он так секретничает, когда дело касается его жизни? Разумеется, каждый имеет право на личную тайну, но на самом деле почти кажется, будто Джек что-то скрывает…

В этом году Том набрался храбрости, спросил, может, он гей? Джек с искренним смехом заверил, что любит только женщин. Похоже на правду. Нечего отрицать, он почувствовал облегчение. Впрочем, если бы сын сказал «да», постарался бы с этим смириться. Хорошо, что не возникло подобной необходимости.

Если дело не в этом, то в чем? Может, он пристрастился к наркотикам? Хуже того, торгует? Том взмолился — только не это — и почему-то понял, что нет.

Пожалуй, больше всего его угнетает, что Джек не воспользовался полученным образованием. Том высоко ценит образование. Сам бился за него смертным боем.

Он мысленно вернулся в собственное детство. Родился во время Великой депрессии в семье фермера-овощевода под Кэмденом, который и до экономической катастрофы, и после еле сводил концы с концами. У них всегда была хотя бы еда на столе, пусть даже только собственноручно собранные овощи.

Отец Тома застал Первую мировую войну, к началу Второй был уже староват для призыва, что не остановило его от попытки записаться в добровольцы, услышав, что японцы натворили в Пёрл-Харбор. Том в то время страшно боялся вскоре увидеть бешено бегущие по американским улицам орды желтолицых людей. Читал в конце тридцатых в позаимствованных у школьного приятеля журналах «Оперейтор-5» многочисленные сценарии подобного развития событий.

Отца в добровольцы не взяли, японцы не ступили ногой на землю Северной Америки. Страхи оказались напрасными.

Когда Тому стукнуло восемнадцать, денег на колледж не было. Он хорошо закончил среднюю школу, однако не настолько, чтобы получить стипендию. Поэтому пошел в армию. Время было мирное, армия казалась вполне надежным местом: заработаешь немного денег, по возможности скопишь, может, мир между делом посмотришь. Самое главное — она дает шанс выбраться с фермы.

Через год он действительно повидал мир. Отправился в Японию, потом в Южную Корею, участвуя в «полицейской операции» ООН. Прошел с боями от солнечного Сеула до ледяных гор Северной Кореи, где стал очевидцем смертоносных налетов красных китайцев. С тех пор много лет просыпался в поту, содрогаясь от воспоминаний. Кошмары, по крайней мере, снились ему живому, в отличие от многих сослуживцев, вернувшихся домой в гробах.

В Штатах нашел дневную работу, поступил в вечернюю школу, воспользовавшись «солдатским биллем о правах», получил диплом бухгалтера, а вскоре и квалификацию ревизора. Начал работать в фирме «Прайс уотерхаус», где и прослужил до конца. Сумел обеспечить жену и детей всем, чего ему не мог дать отец. Самое главное — дал детям высшее образование. Том-младший и милая Кейт отлично им воспользовались. В результате в семье появились юрист и врач.

А Джек…

Объект его раздумий сел в кресло напротив.

— Папа, можно тебя кое о чем спросить?

— Ну конечно.

— Как ты в такое время оказался на проселочной дороге?

Том едва не ответил, что это его не касается, но прикусил язык. Надо спрятать гнев, забыть прошлое, радоваться настоящему.

Получится ли? Следует постараться.

— Просто ехал. Плохо сплю в последнее время. Лежу в постели с закрытыми глазами, а сон не идет.

Говорят, не можешь заснуть, не лежи, поэтому решил проехаться.

— И что делал?

— Да ничего. Много раз останавливался, сидел на капоте, на небо смотрел. Не поверишь, Джек, ночью можно колесить по тем самым дорогам и ни души не встретить. Останавливаешь машину, выключаешь фары, выходишь, над головой звезды, каких я никогда не видел, только в детстве в Джерси, воздух такой чистый, что Млечный Путь виден. Дух захватывает.

— Всегда ездишь одной дорогой?

— Почти. Не так-то тут много дорог на выбор.

— Значит, маршрут постоянный.

— Наверно. Почему ты спрашиваешь?

Джек сделал глоток из бутылки.

— Пытаюсь сложить вместе кое-какие кусочки. Если там никто не ездит, ты останавливаешься перед знаками «стоп»?

— Разумеется. Может быть, смысла нет, но… Наверно, по привычке. Вдобавок я никуда не еду, поэтому не тороплюсь.

— Копы думают, будто ты проскочил знак и на тебя налетела машина, мчавшаяся по Южной дороге. Какая-то большая машина.

Том покачал головой:

— Хотелось бы вспомнить.

Его бесконечно мучил выпавший кусок жизни — важный кусок, из-за которого он несколько дней пролежал в коме. Немного… нет, сильно пугало, что не вспоминаются никакие детали. Именно поэтому он не мог оставаться в больнице. Если уж суждено, лучше жить в темноте и неведении о случившемся здесь, в знакомой обстановке, где он чувствует себя хозяином, распоряжается собственной жизнью. По крайней мере, думает, будто распоряжается, пусть даже это иллюзорное ощущение.

— Помнишь женщину, на которую в прошлом году напали пеликаны?

— Конечно. Адель Боргер. Жуткое дело. Я слышал, она шла с двумя другими женщинами, на которых пеликаны не обратили внимания. На нее одну набросились. Говорят, в клочки разорвали.

— А мужчину, которого ужалили змеи?

— Эд Нойснер. Кто тебе о них рассказывал?

— Карл, садовник.

Том не сдержал улыбки.

— Телеграф, телефон. Собирает во Вратах все сплетни. В голове не особенно яркая лампочка, но человек хороший, работник усердный. Хотя бывают у него дикие идеи. Он уже знакомил тебя с теорией обозлившихся Эверглейдс?

— Угу, — кивнул Джек. — Возможно, не так уж далеко от истины. Еще кого-то пауки закусали…

— Джо Лео… И что?

— Никто в этих смертях ничего общего не заметил? Скажем, что между всеми случаями промежуток в три месяца.

— Нет. — Действительно? Промежуток в три месяца? — Никому даже в голову не пришло. С чего бы? Простое совпадение.

— Не видишь, что несчастный случай с тобой укладывается в ту же картину?

Боже милостивый, и правда. Мышцы спины скрутил спазм, но всего на секунду. Совпадение, и больше ничего быть не может.

Том натужно улыбнулся:

— Вот чем ты занимаешься в свободное время — изобретаешь заговоры?

— Фактически да. — Джек пристально смотрел на него.

— Только, пожалуйста, не рассказывай, что веришь в НЛО.

— С инопланетянами? Нет, пожалуй. А с верой в совпадения пришлось расстаться.

Его удивил мрачный тон сына.

— Что это значит?

— Ничего, — покачал головой Джек. — Может, начитался лишнего. На минуту возникла безумная мысль, что заправляющие Вратами шишки убирают самых здоровых и крепких жителей, возвращая себе их дома.

— Мысль в самом деле безумная.

— Уже понял, — вздохнул он, — тем более что дома остаются супругам. Исчез мотив для сценария.

— Но… — пробормотал Том, у которого по спине сильней забегали мурашки, — Адель была вдовой, а Джо с Эдом вдовцами.

— Господи Иисусе, — охнул Джек, и они уставились друг на друга.

В мысленном представлении, глядя хотя бы одним накрытым раковиной глазом, Семели мчалась прыжками, подскакивая на фут-другой от земли. Перед лицом мелькали пучки меч-травы, потом она плюхнулась в мелкий пруд, вновь нырнула в траву. Продвижение давалось тяжелей прежнего. Каждый год в сентябре она — верней, Дьявол — проделывала весь путь под водой. Теперь дело другое. Тем не менее засуха не мешала ей направлять Дьявола туда, куда нужно.

Труднее по другой причине: приходится прокладывать путь, отыскивать вехи всего одним глазом.

Наконец, искомая заводь. Уровень воды упал, хоть не так низко, как в прочих местах. Скользнули над водой, глубоко нырнули. Дьявол видел под водой отлично, лучше всякого человека, и вскоре нашел вход в туннель.

Проникли в темную дыру, столь темную, что даже глаза Дьявола не справлялись. Давным-давно при сотворении этой земли под действием каких-то неведомых сил в известняке образовался туннель. Ширина позволяла проплыть Дьяволу, хоть и с трудом. Действуя вслепую, Семели на развилке туннеля направила Дьявола влево.

Казалось, прошла целая вечность; со временем над головой забрезжил свет. Дьявол рванулся вперед. Она чувствовала, как он изголодался, однако придержала, замедлила ход, остановила в нескольких футах от поверхности, потом позволила медленно всплыть, высунув только глаза и кончик носа. Шагавшая в пруду цапля взлетела. Умная птица. Пока Дьявол дышал ноздрями, Семели сосредоточилась на доме старика.

Встретившись нынче в городе с его сыном лицом к лицу, жаждала его снова увидеть. Чувствовала, что между ними щелкнул какой-то контакт. Чудо. Судьба. Несомненно.

Стала следить за домом глазами лягушки, поджидая его возвращения, и пережила настоящее потрясение, видя, как он подъезжает со старой каргой из соседнего дома и со своим отцом! От ужаса чуть раковину не уронила, но потом опомнилась. Поняла — что-то ей помогает, большое, могучее, может быть, сами Глейдс руководят событиями. Старика теперь легче достать, чем в больнице. Дом в пределах досягаемости.

И она привела к дому Дьявола, чтоб нанести удар. Дело надо закончить. А оно связано именно со стариком. Он должен быть принесен в жертву и умереть до прихода огней.

В награду со смертью отца исчезнут все преграды между ней и сыном. По велению судьбы они сойдутся.

Семели наблюдала за передней дверью. Когда же старик выйдет? Вообще выйдет ли?.. Может быть, долго придется ждать.

Послышались голоса. Хорошо, что ушки у аллигатора на макушке, прямо над глазами, иначе не расслышала бы. Дьявол всплеснул хвостом, развернулся по направлению к голосам, и…

Семели заморгала, вытаращив собственные, а не Дьяволовы глаза. Вот они: старик в неслыханно жуткой гавайской рубашке сидит вместе с сыном в переднем дворе у соседки. Замечательно, даже не верится.

Она заставила Дьявола нырнуть на дно, снова направила к дальнему берегу. Он должен разогнаться как следует, на полной скорости выскочить из воды, кинуться прямо на старика. Гигантский аллигатор голоден, нельзя позволять ему отвлекаться на прочих — на костлявую старуху, тем паче на сына. Им надо управлять. А это нелегко: когда Дьявол разинет пасть, она перед собой ничего не увидит. Вдобавок эта самая пасть от природы устроена так, что, как только что-нибудь касается нижней челюсти, обе захлопываются медвежьим капканом. Значит, следует направлять его точно, чтоб на пути ничего не попалось, ни предметы, ни животные, ни люди.

Когда Дьявол вцепится в старика, хватки зубов ничто не ослабит. По ее приказу он уволочет его на дно пруда. В узком туннеле не пройти с добычей, поэтому можно позволить Дьяволу перекусить под водой перед обратной дорогой в лагуну.

В противоположном конце пруда они снова выглянули. Да… вон они, выпивают, беседуют… если чуть правей повернуться, можно выстрелить прямо в старого пьяницу. Нырнем, чтобы мощный хвост вынес Дьявола из воды на землю. Старик не поймет, кто нанес удар. А Семели наконец доделает дело, которое другой ночью должны были сделать Люк с Дьяволом.

Том смотрел на закат. Они с Аней часто сидели, смотрели. Не каждый вечер, но все-таки это стало традицией. Он был в своей любимой рубашке с изображением извержения Мауна-Лоа на спине, откуда на грудь вытекал поток ярко-оранжевой лавы. Аня, как всегда, потягивала вино. Он принес несколько бутылок пива. Нередко захватывал металлический шейкер для коктейлей, ставил в ведерко со льдом, однако запасы «Сапфира» существенно сократились. Может быть, Джек приложился?

Джек позвонил брату, сообщил, что папа очнулся, потом передал ему трубку. Старший сын силился изобразить непомерную радость, хотя разговаривал отсутствующим тоном. Заверил, что у него все прекрасно, но Том-старший почувствовал, что его что-то тревожит.

Неужели оба сына что-то скрывают?

Джек тоже пошел смотреть на закат; Тому стало известно, что и вчера вечером он сидел с Аней.

Кажется, в самом деле друг с другом поладили. Том почувствовал легкий укол… чего?.. Ревности? Просто смех. Ему нравится Аня, он ее любит — по-братски. Никакого сексуального влечения. Подруга, доверенное лицо, собутыльница. Можно поговорить, поделиться секретами. Она выслушивала его рассуждения, жалобы на своевольных детей, утешала, когда он рыдал, получив известие о смерти Кейт. Любые его сексуальные нужды, которые вроде бы возникают все реже, с лихвой удовлетворяет парочка озабоченных местных вдов. Им не требуются долгосрочные отношения — вообще понятие чужеродное во Вратах, — ему тоже. Дело подогревает «виагра», но главное удовольствие доставляет возня, объятия, ощущение, что ты не один в постели.

Том включил приемник на батарейках, который всегда носил с собой, но вместо обычной тихой музыки из динамика раздался треск.

— Что за черт? — Проверил настройку — стоит на нужной волне. — Что случилось?

— Сменили диапазон, пока ты в больнице был, милый, — объяснила Аня.

— Быть не может!

— К сожалению, так. Сочувствую.

Он выключил приемник.

— Что в мире творится? Раньше я видел, как женщины передо мной в машинах подкрашивают ресницы, причесываются, глядя в зеркало заднего обзора, теперь мужчины с себя глаз не сводят, прихорашиваются. Господи помилуй, все катится к черту в кошелку.

— Угу, — подтвердил Джек, — причем на ней наверняка стоит фирменный знак «Фенди» или «Гуччи».

— Очень смешно. — Том ткнул пальцем в футболку сына. — На себя посмотри, «Хилфигер» во всю грудь. Продали тебе рубашку да еще превратили в ходячую рекламу своей продукции. Самим следовало бы приплачивать за то, что ты в ней ходишь.

— Так уж устроен мир, папа, — заключил Джек. — Все так делают.

— И поэтому это правильно? Ты-то сам с каких пор не хочешь от других отличаться?

— Долгая история, пап.

— Не сомневаюсь.

Что со мной, думал Том. Чего я ворчу, как сварливый старик?

Черт возьми, улыбнулся он про себя, я и есть сварливый старик. Впрочем, из ума не выжил, нет…

Анин пес залаял на воду, стоя на краю пруда. Ненормальная собачонка. Несколько секунд назад там была белая цапля, теперь улетела, видно испугалась. Ничего не видно, кроме тихой воды.

Тут раздались другие звуки. Все задребезжало, застучало вокруг. Самодельные безделушки — раскрашенные жестянки на палках среди эльфов с кошельками, кроликов и фламинго — тряслись, громыхали. Странно… ветра нет.

Пес лаял все громче, визгливее.

— Что это с ним? — спросил Том у Ани. — Он почти никогда не лает.

— Должно быть, чует что-то необычное, — объяснила она. — Ирвинг! Отойди оттуда и прекрати лай. У меня уже мигрень. Иди сюда…

Вода вдруг всплеснулась, и что-то огромное с ревом выскочило из пруда. Том выронил пиво, застыв на мгновение в шоке. Что за чертовщина? Сначала увидел широко распахнутые челюсти с кинжальными зубами, нежно-розовую оболочку пасти, дрожавший внутри длинный острый язык чуть темнее, потом разглядел чешуйчатые темно-зеленые лапы и толстый виляющий хвост позади.

Аллигатор, крупнее любого другого когда-либо виденного в крокодильих заповедниках, бежал прямо к ним.

Между ним и Томом стоял только Анин чихуахуа. Песик секунду держался на месте, потом с лаем бросился на аллигатора. Сокрушительные челюсти подцепили его и закрылись щелчком.

— Ирвинг! — крикнула Аня.

— Будь я проклят! — воскликнул Джек, вскакивая и хватаясь за поясницу.

Не замедляя бега, аллигатор сделал один конвульсивный глоток, пес исчез, как проглоченный пирожок.

Чудовище по-прежнему неслось вперед. Том начал подниматься, поскользнулся на траве, неожиданно вновь упал в кресло. Прежде чем аллигатор опять открыл челюсти, он успел мельком заметить на голове за большими коричневыми глазами с вертикальными зрачками два чешуйчатых нароста, тоже серо-зеленых, как тело, каждый длиной дюймов шесть. Похоже на рога.

В груди у него екнуло… в этом аллигаторе что-то знакомое. Что? Разве можно позабыть подобную тварь?

Упав вместе с креслом на землю, он перевернулся, принялся вставать на ноги. Слышал, как Джек бормочет проклятия, видел, как он выдернул руку из-под рубашки, схватил свой стул за спинку, выставил перед собой вперед ножками, словно щит, и, к ужасу Тома, быстрыми кошачьими прыжками выскочил между ним и аллигатором.

— Папа, назад!

Том вскочил, повернулся к дому, Джек остался на месте лицом к лицу с аллигатором.

— Джек! Аня! — закричал Том. — В дом бегите!

— Не волнуйся, — ответила Аня.

Он оглянулся, видя, что она по-прежнему сидит в шезлонге. Выпрямилась, не прислоняясь к спинке, но так и держит в руке бокал вина.

— Аня, вставай! — крикнул он.

Она бросила на него непонятный взгляд с непонятным выражением на лице, голос звучал спокойно, почти сурово.

— Здесь ничто на свете не причинит вам вреда.

— Скажите это Ирвингу, — посоветовал Джек, пятясь от набегавшего аллигатора, но прикрывая от него отца и Аню.

Храбрость вставшего на их защиту сына изумила Тома. Он встречал таких ребят в армии — к сожалению, большинства из них давно нет на свете, — но практически не видел ничего подобного в современном мире, где каждый сам за себя.

И вдруг — невозможно поверить — аллигатор остановился. Только что на всех парах мчался и словно на стенку наткнулся. Замер на границе изумрудного газона и коричневой травы, типичной для Врат, закрыл пасть, завертел головой, как бы сбитый с толку. Снова сунулся, пытаясь пересечь границу, и сразу отступил, свернул влево, побрел в поисках прохода вдоль зеленой черты, потряхивая длинным хвостом. Том заметил что-то торчащее из правого бока, прищурился в меркнувшем свете, разглядел лишнюю ногу, кажется рудиментарную: она не двигалась, не касалась земли, просто висела.

Когда аллигатор развернулся, направился в другую сторону, стало видно, что и из левого бока торчит рудиментарная лапа. Самое удивительное, что он не может ступить на Анин газон… Дичь какая-то!

Тут Тому пришло в голову, что ситуация может измениться. Будь у него ружье…

— Вызывайте полицию, — крикнул он, — охрану! Пускай его прогонят или убьют, пока он никого не убил!

— Нет необходимости, — ответила из шезлонга Аня. — Он скоро уйдет.

Аллигатор прекратил расхаживать, взревел, затряс головой, завилял хвостом по сторонам, ничего не понимая, снова рыкнул, на этот раз как бы от боли, повалился на бок, на спину, болтая в воздухе лапами. С очередным утробным рычанием перевернулся, встал на ноги, но не продолжил атаку, медленно и неуверенно направляясь обратно к пруду. Глядя вслед, Том увидел на левом боку вздувшуюся прямо перед рудиментарной ногой шишку размером с кулак. Шишка росла, пульсировала.

Аллигатор снова взревел, шишка лопнула, брызнула кровью, пустив алые струйки по серо-зеленой чешуе. В отверстии шевельнулось что-то красное, с длинным носом. Отверстие расширилось и…

— Господи помилуй! — крикнул Джек. — Ирвинг!

Боже, действительно! Маленький чихуахуа прогрыз бок аллигатора, выскользнул из отверстия, как новорожденный младенец. Сначала вылезла передняя половина, потом задняя. Пес приземлился на четыре лапы, встряхнулся, принялся гавкать на отступавшего аллигатора, погнался за ним, покусывая за хвост, пока тот не плюхнулся в воду, скрывшись в глубине.

Пес нырнул следом, описал небольшой круг, окуная голову, вылез, смыв с себя кровь, отряхнулся в подобии эпилептического припадка и засеменил к Ане, виляя хвостом, высоко держа маленькую головку, сверкая черными глазами. Гордый и очень довольный собой.

— Хороший мальчик, — похвалила Аня, похлопав себя по колену. — Иди к маме.

— Что это… — с истерической ноткой расхохотался Джек. — Что это такое… Немыслимо! Абсолютно… — голос его стих до шепота, — невозможно.

Он пристально смотрел на Аню, а она на него. Надо бы выяснить, что между ними происходит, но Том не мог говорить. Лучше сесть. Он быстро поднял кресло и рухнул в него, тяжело дыша сжавшейся грудью.

Вспомнил, где раньше видел чешуйчатого аллигатора.

Семели сбросила с глаза раковину, упала на пол, схватившись за левый бок, как копьем проткнутый. Никогда в жизни не испытывала такой боли.

— Больно, Люк! Ох, боже, как больно…

Он наклонился, протянул к ней руки, отдернул.

— Что случилось? В чем дело?

— Не знаю… — Боль уже отпустила. — Не знаю, как это могло случиться, только Дьявол ранен. Серьезно.

— Со стариком покончено?

— Нет. Невозможно добраться.

— Он ранил Дьявола? — спросил Люк, судя по тону не веря собственным словам.

— Нет-нет. Произошло то же самое, что в больнице, но в десять раз хуже. Пытаясь переступить черту, я чувствовала, что меня сейчас стошнит или разорвет на части… Не смогла провести Дьявола. — Собственно, не смогла себя заставить пересечь границу. — Потом бок Дьявола как бы пронзили кинжалом… изнутри.

— Сын старика?

— Не думаю. Это было перед домом старухи соседки. Наверняка она нам мешает.

— Что будем делать?

— Не знаю. Потом подумаю. Надо сначала Дьявола домой отвести. Ему очень больно, он не знает дороги. Я должна его проводить.

Семели посмотрела на раковину. Как только прижмешь к глазу, вновь почувствуешь боль. Но это необходимо. Нельзя бросать Дьявола. Надо вернуть его в нору, пусть спокойно лежит, выздоравливает.

Как костлявой карге удалось пробить его стальную броню?

Неизвестно, но обязательно выяснится. А когда выяснится, старуха расплатится за Дьявола. Суке будет точно так же больно. Может быть, даже больнее.

— Папа, тебе плохо?

Том, сидевший в кресле, открыл глаза. Сын озабоченно смотрел на него.

Вид у меня, наверно, чертовски поганый, подумал он, попытался ответить, но сумел лишь покачать головой, обливаясь потом.

— Сердце?

— Нет. — Наконец вернулся дар речи. — Не сердце. Голова. Вспомнил, что было в понедельник ночью.

— То есть во вторник утром?

— Когда произошла авария. Там… был тот самый аллигатор.

— Тот самый? — переспросил Джек.

— Думаешь, я бы забыл рога и лишние ноги?

Аня наблюдала за ним из шезлонга.

— Сколько раз я тебе говорила, не выходи ночью из дому.

— Даже не сосчитать. — Том вздохнул. — Надо было слушаться.

Джек сел напротив него на свой стул.

— Какое отношение аллигатор имеет к несчастному случаю? Или не имеет?

— Имеет. Теперь помню. Я ехал к югу по Пембертон, не спеша…

Некуда было спешить, поездка не имела цели, время не подгоняло теплой, хоть не по сезону прохладной ночью. В такую прохладу вполне можно ехать с открытыми окнами, не думая о москитах, которым не по силам даже столь невысокая скорость. Помнится шорох покрышек на дороге, мягкий ветерок в машине, смешанные запахи: резкий дух меч-травы, изголодавшейся по воде, сладкие ароматы цветущих кустов вдоль дороги.

— …подъехал к знаку «стоп» у Южной, замедлил ход, остановился… ну, может быть, не совсем, но практически затормозил. Выехал на перекресток, снял ногу с тормоза и, не успев снова нажать на газ, увидел, как передо мной что-то выползло на дорогу. Я изо всех сил ударил по тормозам, встал посреди перекрестка как вкопанный.

— Аллигатор? — уточнил Джек. — Тот, которого мы только что видели?

Том кивнул:

— Никаких сомнений. Дальше нельзя было ехать. Препятствие такого размера — футов двадцать длиной — не объедешь. Да и не хотелось, по правде сказать. В машине я себя чувствовал в безопасности, особенно когда поднял стекла. Он не нападал, просто смотрел. Я включил верхние фары, чтоб лучше было видно, и, наверно заглядевшись на рогатого аллигатора, не услышал грузовика, пока он на меня практически не налетел. К тому же у меня окна были закрыты, а у него фары выключены.

— Обожди, — сказал Джек. — Шофер вел грузовик без фар в темноте? Даже без ходовых огней?

— Без всего. Я услыхал справа шум, оглянулся, вижу — темная громада мчится на меня с запада, уже почти налетает. Не успел среагировать… или просто в шоке замер. Так или иначе, не мог убраться с пути, и он меня здорово стукнул. Видно было, как в правое переднее крыло врезался большой бампер, потом грузовик шарахнулся в сторону, будто… не знаю… Бог его отшвырнул. Я головой ударился, в глазах потемнело. Сколько времени прошло, не помню. Очнулся в тумане, в облаке пара… наверно, из разбитого радиатора.

— Ты разглядел грузовик? Скажи, пожалуйста, это, случайно, не старый красный пикап?

Том отрицательно покачал головой:

— Нет. Большой грузовик в хорошем состоянии. По крайней мере, бампер, который в меня врезался, крепкий, как стенка, блестящий, хромированный. Почему ты решил, что пикап?

— Просто подумал. — Джек почему-то был недоволен.

— Наезд — не самое страшное. Дальше было хуже. Лежу я с тошнотой, с болью, обливаясь кровью, не в силах пошевельнуться, но живой, благодаря пристегнутому ремню безопасности, слышу приближавшиеся голоса. Помню, кто-то бешено ругался, мол, слишком сильно стукнули, вдруг убили? Потом дверца распахнулась, я чуть не вывалился из машины. Кто-то говорит: «Смотри! Он шевелится. Благодари Бога, что живой остался!»

— Похоже, тебя сбили намеренно.

— Конечно. — Том, сдержав дрожь, посмотрел на Аню, которая бесстрастно наблюдала за ним с нейтральным выражением на лице.

— Ты уверен? — переспросил Джек. — Почему…

— По тому, что дальше было. Они расстегнули ремень, вытащили меня, бросили на дорогу. Обращались, по-моему, дьявольски грубо, зная, что у меня спина может быть сломана. Тут я увидел большой грузовик, стоявший на обочине Южной дороги.

— Стой, — опять перебил Джек. — Грузовик стоял? По утверждению полиции, он после наезда скрылся с места происшествия.

— Действительно, только не сразу. Дашь договорить?

— Конечно, просто хочется, чтобы все в голове улеглось.

— Забудь пока про грузовик. Аллигатор пополз ко мне, и я понял, что это конец. Точно не могу сказать, может быть, показалось, что его поманили вытащившие меня мужчины. Как будто хотели, чтоб он меня съел… убил… — На этот раз не удалось удержаться от содрогания. — Он был от меня в десяти футах, когда послышалась сирена. Мигалки я не видел, но слышал, как мужчины осыпают проклятиями полицейскую машину, удивляются, откуда она тут взялась, и так далее.

— Офицер Эрнандес, — кивнул Джек.

— Ты его знаешь?

— Встречались. Помнишь, я рассказывал, что за двадцать минут до аварии в полицию сообщили по телефону о несчастном случае? — Он взглянул на Аню, не добившись реакции. — Он поехал разбираться на место. Похоже, тот звонок спас тебе жизнь.

Какая-то бессмыслица, думал Том. Кто мог знать об аварии до аварии? Тем не менее какая-то сирена выла на дороге.

— Не знаю, кто это ехал. Знаю лишь, что сирена спугнула мужчин, они заговорили с аллигатором, как с человеком. Один крикнул: «Коп едет! Прячься. Встретимся в лагуне!» Потом оба бросились к грузовику.

— Ты их разглядел? — спросил Джек. — У одного голова исковеркана?

— Голова? Почему…

— Ничего необычного не заметил? — быстро спрашивал он.

— Нет. Не помню. Не сводил глаз с аллигатора, который уползал с дороги в траву, а они тем временем уж почти добежали.

— А грузовик помнишь? Какой модели? Полуфургон, фургон?

— По-моему, полуфургон… без обычного прямоугольного кузова. Кузов особый, в каком возят гравий или еще что-нибудь.

— Никаких эмблем, надписей?

— Не видел, света не было, кроме луны и звезд… — Что-то мелькнуло в памяти.

— Что? — Джек придвинулся ближе.

— Кажется… на задней стенке что-то вроде цветка, сплошь черного. По крайней мере, в лунном свете выглядел черным. Потом помню вспыхнувший свет, и больше ничего, пока нынче утром не пришел в себя.

Внезапная мысль ударила, как… наехавший грузовик. Том посмотрел на Джека, на Аню.

— Меня кто-то хотел убить.

— Не обязательно, — возразил Джек. — Судя по замечанию «благодари Бога, что живой остался», они тебя убить не хотели.

Видно было, что Джек не верит ни единому своему слову, просто хочет его успокоить. Не вышло.

— Машину хотели сбить. И по-моему, хотели скормить меня аллигатору.

— Может быть, просто ты оказался в неудачное время в неудачном месте.

Тоже не помогло. Кто-то, несомненно, хочет его убить.

От этой мысли Тому стало плохо. В Корее его хотели убить северные корейцы и красные китайцы, но тогда шла война, этого следовало ожидать. А здесь Флорида, где он прожил чуть больше года. Завел много новых друзей и не может поверить, что нажил врага.

Тем не менее его кто-то пытался убить.

Том вдруг почувствовал себя мишенью на Аниной лужайке. Лучше сидеть в четырех стенах. Он неуверенно поднялся с кресла:

— Пожалуй, домой пойду.

— Как ты? — спросил Джек.

— Ничего. Все в порядке. Пойду лягу. Извини, Аня.

— Иди, Том, — сказала она, сидя в шезлонге с мокрым псом, свернувшимся в клубок у нее на коленях. — Тебе надо отдохнуть.

— Я с тобой, — вызвался Джек.

— Ни к чему. Найду дорогу.

— Не в том дело, — ответил сын, вставая и беря его под руку. — Пошли. Я тебя провожу. Понимаю, как ты себя чувствуешь.

Нет, не понимаешь, подумал Том. И, надеюсь, никогда не поймешь.

Хороший мальчик Джек. Впрочем, не мальчик — мужчина, и очень отважный. Бросился между злобным аллигатором и стариками с одним легоньким стульчиком вместо оружия. Только не понимает, что значит страх перед тем, кто жаждет твоей смерти. Это хуже войны. Том всей душой надеялся, что его сыновьям никогда не придется идти на войну и узнать такой страх. Теперь с этим покончено. Оба были слишком молоды для Вьетнама, а в Заливе воевали добровольческие отряды.

— Постой, — оглянулся он. — Надо позвонить в полицию или в природоохранный контроль…

— Зачем? — спросила Аня.

— Предупредить, что в нашем пруду чудовищный аллигатор.

Она махнула рукой:

— Не волнуйся. Он исчез и, по-моему, вряд ли вернется после нынешнего приема.

— Как он мог исчезнуть? — полюбопытствовал Джек.

— Через подземный туннель, который ведет из пруда в Эверглейдс.

— Правда? — удивился Том. — Я не знал.

Джек внимательно посмотрел на нее:

— А вы откуда знаете, Аня?

— Я здесь давно, — пожала она плечами. — Было время узнать кое-что.

Том заметил, что Джек снова к ней пригляделся, махнул рукой:

— Нам надо поговорить.

Она подняла бокал.

— Я здесь посижу.

Обмен репликами озадачил Тома. Как только они вошли в дом, он обратился к Джеку:

— Зачем тебе это надо?

— Что?

— Разговаривать с Аней. О чем? Что это означает?

— У меня к ней несколько вопросов.

— Каких?

— Разных. Я тебе потом расскажу.

Почему-то не особенно верится… Что между ними происходит? Том собрался было поднажать, но Джек схватил с телефонной тумбочки блокнот и ручку.

— Кое-что вдруг пришло в голову. Назови мне фамилии троих погибших людей.

— Зачем? — Он сразу сам понял. — Ох, нет. Неужели ты думаешь…

— Я не знаю, что думать, пап. Когда мы говорили об этом, Карл верно заметил, что других убили птицы, пауки, змеи, а ты, попав в автомобильную аварию, не укладываешься в картину. Но если ты все правильно вспомнил, то стал бы не жертвой наезда скрывшегося грузовика, а был бы съеден аллигатором. Это укладывается в картину.

Том покачал головой:

— Ты недавно намекал, будто бы во Вратах осуществляется коварный план по возврату недвижимости. Теперь на что намекаешь? Разве можно заставить птиц, змей на кого-то напасть?

Джек посмотрел на него:

— Разве можно заставить напасть аллигатора? Дважды. Папа, он направлялся к тебе. Нацелился на тебя, словно стрела из лука.

Том хотел — пытался — возразить и не мог. Сын прав. Открытая пасть целилась прямо в него.

— Дичь какая-то, — пробормотал он. Причем самое дикое то, что аллигатор остановился на краю Аниного газона. Он вдруг почувствовал себя слишком усталым, чтобы сейчас об этом раздумывать. Есть еще один более важный вопрос. — Почему на меня?

— Вот это я и намерен выяснить, — сказал Джек.

Том заметил сверкнувшую в его глазах ярость. Никак не ожидал увидеть в своем сыне-наладчике огонь, пыл, решимость…

…и что-то еще. Кажется, будто Джек уже знает ответ, знает хотя бы, где его искать. Тоже невероятно. Он тут и двух дней не пробыл.

— Диктуй фамилии, — велел тот, поднося ручку к бумаге.

Папа пожелал доброй ночи, ушел к себе в спальню. Послышался шум воды в душе, бормотание телевизора за закрытой дверью. Может быть, смотрит, может быть, дремлет перед экраном.

Джек с большим удовольствием остался в одиночестве. Есть время подумать. Вытащил из холодильника пиво, зашагал по передней комнате, пережевывая случившееся и едва не случившееся. Он был без оружия. Ну и что? Пошел к соседке поболтать и выпить на закате. Кому нужно оружие?

В другой раз будет умнее. Если другой раз настанет. Несколько выстрелов между глаз и в открытую пасть остановили бы аллигатора. Почти наверняка.

Пистолет не потребовался — аллигатор не смог переступить границу Аниного двора.

Он успел привыкнуть к сверхъестественным явлениям, однако…

Кто или, того хуже, что способно держать под контролем жизнь здешней дикой природы? Кругом написано крупными буквами — Иное. Несомненно, Иное отняло у него Кейт, покусилось на Джиа и Вики, на еще не родившегося младенца. Теперь ринулось на отца?

Джиа и Вики…

Джек вытащил сотовый телефон, набрал номер. Она обрадовалась, что отец вышел из комы, он придержал другие детали, включая две неудачные атаки аллигатора, предупредил, что задержится на несколько дней, пока не убедится, что с папой все в порядке.

К телефону подскочила Вики с просьбой привезти ей маленького аллигатора. Джек содрогнулся, но пообещал постараться поймать. Только маленького.

Опять заговорила Джиа. Чувствует себя хорошо, младенец вроде толкается, хотя точно не скажешь. На Саттон-сквер тихо-спокойно.

Обменявшись признаниями в любви и пожеланиями спокойной ночи, Джек разъединился и снова позвонил в Манхэттен. На этот раз Эйбу.

Услыхав голос в трубке, сказал:

— Привет, это я.

За его мобильным «тракфоном» проследить невозможно, но Бюро по контролю над продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия всегда может заинтересоваться Эйбом в связи с незаконной торговлей оружием и установить прослушивание. Ради всеобщей безопасности он никогда не произносит ни своего, ни прочих имен, даже самого Эйба не называет по имени.

— Добрый вечер. Как отпуск проводишь?

— Можно бы и получше. Знаешь, думал развеяться во время турнира. Не вышло. Противники гораздо сильнее, чем ожидалось.

— Правда? Насколько я помню, ты не ждал особой конкуренции.

— Представь, оказалось, ошибся. Дело вот в чем. Мне нужна хорошая дополнительная экипировка. Точней, новые теннисные костюмы. Большого размера.

— Какого?

— Самого большого. На слона.

— На слона?

— На мастодонта. И пожалуй, несколько ракеток.

— Какой-нибудь особой модели?

— Сам выбери. С красивыми наклейками и гораздо прочнее моих.

— Значит, против тебя выступает могучий игрок?

— Да. Сегодня впервые вышел на корт. По-моему, лучших приемов еще не демонстрировал, поэтому хочу приготовиться.

— Правильно. Пришлю чудесную коллекцию ракеток на выбор. Может, струны еще положить про запас, на случай, если лопнут?

— Конечно. Чем больше, чем лучше. Ты же знаешь, как у меня рвутся струны.

— Еще бы. Больше ничего?

— Теннисные мячи.

— Мячи? Не понимаю. Разве там нельзя купить теннисные мячи?

— Такие, как у тебя, всегда новые — нет. Обязательно пришли желтые. Светло-желтые.

— Светло-желтые…

В тоне Эйба послышалась неуверенность.

— Да, светло-желтые. Цвета моего любимого фрукта.

— Лимона?

— Нет, старик, ананаса. Помнишь, как я люблю ананасы?

— Ну конечно. Как можно забыть! Хорошо, посмотрю, найдутся ли на складе. Сколько прислать?

— Дай подумать… Надо запастись. Пожалуй, десяток.

— Десяток? Видно, много у тебя будет матчей.

— Надеюсь, что нет. Чем больше играешь, тем больше шансов получить травму. Предпочитаю играть без ушибов и растяжений, однако наперед не угадаешь. Лучше подстраховаться, правда?

— Безусловно. Прислать на тот адрес, что ты мне оставил?

— На тот самый. И поскорей, хорошо? Кто знает, с кем я завтра буду встречаться.

— Прямо сейчас упакую, вечером отправлю. Со спецкурьером. Если ничего не случится, завтра днем получишь.

— Отлично. Запиши за мной, расплачусь по возвращении. Я твой должник.

— Припишу к сумме долга.

— Давай. Ох, кстати, я тут девчонку тебе приглядел. Старушка, которая может стать задушевной подружкой.

— С каких пор ты стал сводником?

— Просто стараюсь скрасить тебе жизнь, дружище.

— Ладно. Сейчас я тебе прочищу мозги. Первый вопрос: скорей толстая или скорей худая?

— Олив Ойл рядом с ней — чемпион по сумо.

— Извините, не интересуюсь. Мне нужна женщина в теле, полная, чтобы мы рядом не напоминали толстого и тонкого, которая не покосится на лишний намазанный сливочным сыром рогалик, а предложит другой, даже, может быть, третий. Для чего мне женщина без аппетита?

— Ладно. Я ведь только предложил.

— Найди пампушку, тогда побеседуем. Возвращаясь к теннису: будь осторожен. Смотри под ноги. Чуть оступишься — вылетишь из игры.

— Сущая правда. Потом поговорим.

— Не пропадай. Сообщай счет.

— Непременно.

Джек с улыбкой разъединился — улыбка погасла при взгляде на отцовскую спальню. Он тихонько стукнул в дверь, не получил ответа, приоткрыл, заглянул. Папа лежал в постели, тихонько похрапывал с пультом дистанционного управления в руке, с включенным погодным каналом.

Джек повернулся, направился к парадной двери. Пора нанести визит мисс Манди. Получить ответы на несколько вопросов. Черт возьми, у него куча вопросов, и на некоторые у нее наверняка есть ответы.

В переднем саду у Ани было пусто. Мебель стояла на своих местах, а она с Ирвингом исчезла. Равно как бокалы, вино, пиво, которое принесли Джек с отцом.

Он постучал в дверь. Аня, в другом пестром кимоно с плывущими на плоской груди красочными китайскими лодками-сампанами, открыла почти сразу.

— Вернулся? Значит, с отцом все в порядке.

— Пережил потрясение, но, по-моему, ничего. Надо поговорить.

— Если хочешь. — Она посторонилась. — Входи.

Джек вошел в оранжерею.

— Пиво я поставила в холодильник, чтобы не согрелось, — объяснила Аня по дороге на кухню. — Будешь?

— Нет, спасибо. Я не затем пришел.

Она остановилась у кухонного буфета, где стояли в ожидании бутылки вина, пустой бокал рядом с наполовину полным. Не изящные бокалы для кларета, а огромные стеклянные шары вместимостью в восемь — десять унций. Наполнила оба, один протянула.

— Попробуй. Итальянское. «Вальполичелла».

— Правда не хочется. Я…

Она посмотрела ему в глаза:

— Не люблю разговаривать с теми, кто отказывается со мной выпить.

Джек, пожав плечами, принял бокал, пригубил. Приходилось делать кое-что похуже, чтоб кого-нибудь разговорить.

— Неплохо. — Ну, теперь она довольна? — Можно задать вам несколько вопросов?

— Если угодно. — Аня села на диван, над которым висели растения, лозы, закурила, принялась тасовать карточную колоду. Указала ему на шезлонг: — Садись. Хочешь спросить о русской женщине с эскимосской лайкой-маламутом?

У него отвисла челюсть.

— Я… я…

— Об индианке с немецкой овчаркой? О той, что советовала держаться подальше от дома в Астории, что ты глупо проигнорировал.

— Откуда вы знаете? — пробормотал Джек, обретая дар речи.

Она выпустила струю дыма, начиная раскладывать на столике классический пасьянс.

— Случайно догадалась.

— Я с июня наталкиваюсь на женщин, которым слишком много известно… На женщин с собаками. Вы третья. Две — еще не правило, а три…

— Не волнуйся. Тебе нечего их опасаться. Меня тоже.

Он глубоко вдохнул и выдохнул. Надеялся на запирательство, на уклончивые ответы. Прямота, подтвердившая подозрения, полностью сбила с толку.

Джек хлебнул вина. Может, поэтому Аня настаивала на выпивке.

— Кто вы такие?

Она разложила карты, начала игру, открывая их звучными короткими щелчками.

— Да, собственно, никто.

— Не верю. Слишком много знаете. В июне во время болезни ко мне пришла русская дама, — он мысленно увидел ее: волосы цвета соли с перцем, серый спортивный костюм для пробежек, крупная белая лайка-маламут, — и начала толковать о войне, в которой я будто бы принимаю участие. «Идет война, ты — боец», — объявила она. Не помню, прямо высказалась или нет, только наверняка имела в виду так называемое Иное…

Аня оставила карты, глядя на него.

— Об Ином ты к тому времени уже слышал.

— Угу.

Хотя лучше в не слышал. Впервые услышал в этом году, как ни странно, на конференции, посвященной разоблачению заговоров. И с тех пор уже как бы не распоряжался собственной жизнью.

Услышал, что две колоссальные непостижимые космические силы вечно ведут войну. Борьба идет за все миры, измерения, за само бытие. Земля с человечеством в глухом уголке Вселенной — малая пешка на игровой доске, не имеющая большого значения. Но чтобы объявить себя победителем, надо завладеть всем до последней крохи. На одной стороне стоит нечто враждебное людям. Эта стихия, сущность, сила не имеет названия. Те, кто знает о ее существовании, испокон веку зовут ее «Иное». Если победит Иное, Земля превратится в гиблое место для любой известной формы жизни. К счастью, она пока находится под опекой другой стороны, которую именуют Союзником. Не совсем точно, насколько можно судить. Эта сила не дружелюбная, а просто враждебная врагу человечества. Самое большее, чего Земля от нее может ждать, — милостивое пренебрежение.

— В ту минуту я принял русскую женщину за лихорадочный бред, но потом она вновь появилась и предупредила…

— Что совпадений в твоей жизни больше не будет.

Джек кивнул. От такого предупреждения до сих пор мороз прохватывает. Катастрофический смысл.

— Она была права?

Аня вернулась к игре, передвигая на столике карты, выкладывая на базу тузы и двойки.

— Боюсь, да, милый.

— Значит, кто-то руководит моей жизнью. Зачем?

— Затем, что ты принимаешь участие.

— Не по своей воле.

— Воля в таких делах не имеет значения.

— Ну, если кто-то или что-то видит во мне своего знаменосца, пусть еще раз хорошенько подумает.

— Ты не знаменосец. Пока.

Уже легче. Немного.

— А кто?

Аня увлеклась раскладкой. Джек невольно обратил внимание, как ловко карты ложатся на столик.

— У тебя был предшественник, — объявила она. — Тот же самый, что у Близнецов. Не забыл Близнецов?

Перед глазами Джека мелькнули двое мужчин в одинаковых черных костюмах и темных очках, с идентичными бесстрастными бледными лицами.

— Разве можно забыть?

— Им предстояло заменить предшественника. А когда ты отправил их…

— Не оставалось особого выбора. Либо они, либо я. Я потом попытался помочь, но они отказались.

— Они сделали свое дело, однако с их исчезновением образовалась брешь. Которую ты должен заполнить.

— Вы же сказали, еще кто-то есть?

Аня кивнула, положив на столик последнюю карту. Все открылись. Пасьянс сошелся. Не трудясь перекладывать карты на базу, она собрала колоду, перетасовала.

— Есть. Мужчина из мужчин. Только он уже стар и может умереть, прежде чем снова понадобится.

— Снова?

— Он давно сражается на стороне Союзника.

— Сколько лет?

— Очень давно. Так давно, что ты не поверишь. Теперь его дни сочтены. После многовековой службы Союзнику — по-моему, слишком долгой, да кто прислушивается к старухе — его освободили. Впрочем, кажется, преждевременно. Несмотря на возраст, он может еще пригодиться. А если не доживет до того дня… — Она взглянула Джеку в глаза.

— Тогда я?

— Тогда ты.

Против всякой вероятности Джек поверил. С усилием прогнал мрачные мысли. Может быть, этот день никогда не наступит. Или к тому времени он сам умрет от старости.

Ладно. Он ведь пришел к Ане не ради себя — ради папы.

— Иное причастно к несчастному случаю с папой?

Аня кивнула, закончила тасовать, начала раскладывать другой пасьянс.

— И Союзник тоже, хоть скрытно.

— Вы с подругами, как я догадываюсь, стоите на стороне Союзника?

— Нет, — покачала она головой. — Я противница Иного, но не сторонница Союзника.

— На чьей же вы стороне?

— На твоей.

— Если я связан с Союзником, значит…

Аня раздраженно поморщилась и прервала игру.

— Я говорю, что не стою на стороне Союзника. Я сказала, что стою на твоей стороне. Значит, ты действуешь отдельно и независимо от Союзника.

— Почему?

— Потому что Союзник бывает таким же безжалостным, как Иное. Он противостоит Иному по собственным соображениям, ни одно из которых не связано с нашим благополучием и безопасностью. Использует в борьбе с Иным тебя и любого другого, не заботясь о том, что с тобой будет. Процветание человечества не входит в его планы. А в мои входит.

— Почему? Что вам до этого?

Аня вновь принялась перекладывать карты на столике.

— То же, что и тебе. Мы все в одной лодке на этой планете. Земля и есть лодка, если подумать. Люди заслуживают освобождения от обеих агрессивных сил. На нашей планете, в нашем уголке мироздания обитают разумные существа, поэтому она играет в борьбе столь важную роль. Это не просто собственность, которую можно выиграть, проиграть, обменять по собственному желанию. Если она должна достаться одному из двух, я предпочла бы Союзника, чем Иное. Хотя зачем кому-нибудь доставаться? Почему не избавиться от обоих?

— Согласен, — кивнул Джек, откинулся на спинку стула, стараясь разобраться в ее словах, в их смысле. — Однако из всего вами сказанного следует… что тут замешана и третья сила?

— Пожалуй.

— В том числе вы… и те женщины?..

— Получается так.

— Разве можно соперничать с двумя другими участниками?

— Я обязана.

— Но кто вы такая? Откуда?

— Мы отовсюду. Повсюду, кругом. Ты нас просто не замечаешь.

Джек затряс головой, разгоняя туман. Не хотелось сейчас разбираться. Без того трудно верить в сценарий космического перетягивания каната, а теперь выясняется, что в потасовке участвует третья сила или всегда участвовала, да никто ему не рассказывал. В любом случае потом можно об этом подумать. Сейчас надо сосредоточиться на отце.

— А папа тут при чем? Почему…

В голове возникла леденящая мысль. Что Аня сказала в первый день в больничной палате?

Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце.

— Ох, нет! Неужели тот самый «предшественник» — мой отец?

— Том? — расхохоталась Аня. — Что за бред! Думаешь, будто в волшебной сказке живешь? Это надо ж такое придумать!

— Вы фактически не говорите «нет».

— Хорошо. Хочешь услышать «нет»? Пожалуйста — нет. Твой отец не имеет непосредственного отношения ни к Союзнику, ни к Иному. Никогда не имел и никогда не будет иметь.

Она вновь рассмеялась и вернулась к картам.

Джек тоже вынужден был улыбнуться. Ладно, мысль, конечно, смешная. Перо бывает сильнее меча, но бухгалтер в роли защитника человечества от Иного? Безумная идея.

И все-таки… был момент…

— Вы сказали, непосредственного отношения не имеет. А косвенное?

— Разумеется. Разве не видно?

— Потому, что он мой отец?

— Кровный родственник, — кивнула Аня.

Джек закрыл глаза. Вот что он подозревал, чего боялся.

— Значит… аллигатора прислало Иное.

— Прислало? Нет, это чья-то чужая инициатива. Могу подтвердить — эту тварь породило Иное, но специально или случайно, трудно сказать.

— Почему? Вы ведь все знаете.

— Я не все знаю, малыш. Иначе мы с тобой заставили бы Иное и Союзника собирать чемоданы.

— Я почему-то не могу отделаться от ощущения, что вы что-то скрываете. Не все знаете? Хорошо. Всего никто не знает. Но почему не расскажете все, что знаете?

— Потому что порой предпочтительно узнавать самому. Впрочем, могу рассказать о связи Иного с тем самым аллигатором.

Джек развалился на стуле, хлебнул вина.

— Внимательно слушаю.

— Он появился на свет вблизи от узловой точки.

— Что это такое?

— Совершенно особое место. В разных местах земного шара завеса между нашим миром и Иным утончается. А иногда разрывается в точке, где к нам слегка, ненадолго просачивается Иное. Существа редко проникают с той стороны. А влияние — дело другое.

— Я, кажется, догадываюсь, где находятся такие точки, — вставил Джек. — В Вашингтоне, округ Колумбия… Скажем, возле Капитолийского холма или Белого дома…

Аня улыбнулась, собирая карты. Пасьянс опять сошелся.

— Боюсь, действия этих мошенников не объяснить подобной причиной, малыш. Одна точка находится неподалеку отсюда, а другая поблизости от вашего старого дома.

— Где? — Он почему-то не удивился.

— В лесных пустошах Нью-Джерси. В местечке под названием Рейзебэк-Хилл.

Прошлой весной Джек отправился в пустоши и чуть там навсегда не остался.

— Должно быть, очень хорошо спрятана. Я имею в виду, кто-нибудь уже наткнулся бы.

— В лесных пустошах есть места, где не ступала нога человека. Даже если б ступала, узловые точки открываются только дважды в год, в дни равноденствия. Хотя косвенное влияние постоянно заметно.

— Например?

— По мутациям. Во время равноденствия что-то просачивается с другой стороны, изменяя клетки живых существ — растений, животных, деревьев… людей.

— Кто-то должен обратить внимание!

Аня покачала головой:

— Узловые точки расположены в безлюдных местах.

— Очень удачно.

— Да нет. Все правильно, если припомнить, что протечки случаются сотни лет и люди рядом с точками тревожно себя чувствуют. Не точки возникают в местах, откуда ушли люди. Ровно наоборот: люди — в большинстве своем — инстинктивно бегут от точек.

Узловые точки… мутации… рогатый людоед-аллигатор…

— Узловая точка не здесь, а в болоте.

— Говорю тебе, не в болоте, а…

— В травяной реке. Правильно. Ладно. Я ведь все-таки прав, что узловая точка находится в Эверглейдс?

Аня кивнула:

— В лагуне, рядом с пригорком, поросшим деревьями.

— Откуда вам известно?

— Я уже говорила, милый, что живу здесь дольше, чем ты.

— Как долго?

— Вполне достаточно.

— Ну хорошо. — В Ане чувствовалось нечто вечное, наверняка она гораздо старше, чем кажется. Воспользовавшись моментом, Джек прямо спросил: — Сколько лет вы и другие женщины здесь живете?

— Интересуешься моим возрастом?

Она закурила другую сигарету, собрала карты. Очередной пасьянс сошелся. Третий подряд. Определенно, не просто удача. Либо фокус показывает, либо… Ну, бог с ней.

— Не хотите говорить — не надо. Может, снова индианку встречу, — он вспомнил оранжевое сари, длинную косу, немецкую овчарку, — у нее спрошу. Она молодо выглядит.

— Никогда не спрашивай женщин о возрасте, — рассмеялась Аня.

Подумав о других женщинах с собаками, Джек кое-что припомнил.

— Русская говорила о каком-то Противнике. Кто это? По ее словам, я с ним встречался.

Аня откинулась на спинку дивана, глядя на него.

— Встречался. Помнишь, я тебе рассказывала о старике, некогда защищавшем Союзника? И у Иного есть свой боец. Очень опасный. Древний. Не однажды его убивали, а он всякий раз возрождался.

— И я с ним встречался? Однако…

Он вдруг понял. Удивительный, странный мужчина, который впервые ему рассказал об Ином и в котором он заподозрил окончательного виновника смерти Кейт.

— Рома, — шепнул Джек. — Сол Рома. По крайней мере, так он мне представился. Потом оказалось, что это неправда.

— От него всегда жди неправды, кроме случаев, когда правда причиняет боль. Он черпает силы в чужих страданиях.

— Да. Ваша русская подруга тоже сказала: питается человеческим горем, бедами, раздорами. Кто же он на самом деле?

— Скорей что. Был таким же, как ты, человеком, теперь больше чем человек. Ему суждено стать совсем иным, только он пока не достиг этой стадии. Способен на то, о чем люди только мечтают, но все еще переживает процесс становления. Враги Иного зовут его «Противником», союзники — «Тем Самым».

— Зачем люди помогают Иному, зная, что оно с ними покончит?

— Разве людей можно понять? — передернула Аня плечами. — Одни, полные ненависти, согласны увидеть всеобщую гибель, другие надеются получить награду за приближение апокалипсиса, третьи доверчиво кушают бочки вранья, есть просто сумасшедшие… Противник издали ими руководит.

— А как его зовут?

— У него много обличий, много имен, только Истинным Именем он никогда не пользуется.

— Оно вам известно?

Аня кивнула:

— Тебе не скажу.

— Почему, черт возьми?

— Потому что он услышит. Не стоит привлекать к себе его внимание.

— Скажите! — вскричал Джек, чувствуя прилив гнева, зревшего в душе уже несколько месяцев. — У меня с ним свои счеты…

— Нет! — Аня подалась вперед, сверкая глазами. — Держись от него подальше! Ни в коем случае не связывайся. Если он пожелает, задует тебя, словно спичку.

— Это мы еще посмотрим. Назовите имя, об остальном я сам позабочусь.

— Как только прозвучит его имя, он явится сюда за мной.

— За вами? Зачем?

— Чтобы меня убить.

Джек был ошеломлен. Ответ звучал так прозаически, словно она давным-давно свыклась с угрозой, отчего дело выглядело тем более убедительным.

Неужели это правда? Если да, не стоит из нее вытягивать настоящее имя Ромы.

— Потому что вы против Иного?

— Больше того. Я вдобавок стою на пути — у него на пути.

Джек собрался спросить, каким образом маленькая старушка может стоять у кого-нибудь на пути, однако не забыл аллигатора, не сумевшего попасть к ней во двор. Может быть, она вместе с другими точно так же удерживает Иное на гораздо более почтительном расстоянии.

Бабушка намного влиятельнее, чем кажется. Откуда у нее сила?

Не будем тратить время на расспросы. Она уже чертовски ясно дала понять, что не собирается разглашать кое-какие подробности о себе и о своих друзьях.

— Стоите на пути… к чему?

— К вратам в Иное. Пока он их открыть не может. До этого Противник еще не дозрел. Если удастся, он преобразится, покончив с жизнью, реальностью, знакомым нам существованием. В начале этого года ему показалось, будто можно срезать путь. Ты очутился рядом…

— Откуда вы знаете? Одна из ваших подруг была свидетелем?

— И так можно сказать.

Джек вспомнил, как заглядывал в бездонную дыру, в бездну, мерцавшую необычным светом… в неуклонно расширявшуюся дыру, опасаясь, что она поглотит его вместе с миром.

— Противник тогда проиграл, — продолжала Аня, — так как действовал преждевременно. Отсюда мне стало ясно — он стремится скорее преобразиться. С тех пор вместе с приспешниками удвоил, утроил усилия, чтобы открыть врата. Но для достижения окончательного успеха должен меня убить или так искалечить, чтоб я больше не могла помешать.

Джек напрягся. Если Противник… Рома… Тот Самый… как его там, черт побери, столь силен, как утверждает Аня, значит, она в серьезной опасности. Несмотря на недавнее знакомство, он проникся к старушке искренней симпатией.

— Не зная, где вы находитесь, он ведь не может причинить вам вред?

— Может, — тряхнула она головой. — Постоянно причиняет боль.

— Каким образом?

Аня замерла, скривилась, со свистом втягивая воздух сквозь зубы, выгнула спину, протянула руку к правой лопатке. Ирвинг вскочил, начал гавкать.

— Видишь? — охнула она. — Даже сейчас снова сделал мне больно!

Джек вскочил, осмотрел ее спину.

— Что случилось?

— Ох! — Она быстро неглубоко дышала. — Ужалил! Ох, больно…

— Чем я могу помочь?

— Ничем. Пройдет.

Показалось, будто на кимоно на спине расплылось красное пятнышко — пятнышко красной крови, но на фоне красных сампанов точно не скажешь.

— Кровь течет?

Аня откинулась на спинку кресла.

— Все будет в порядке.

Цвет лица улучшился, дыхание пока не нормализовалось, но все-таки стало легче.

— Вызвать врача?

— Тут никакие врачи не помогут. Все будет хорошо. Не первый и не последний удар. Он продвигается все ближе к цели. У нас выдался необычный сезон, и он станет еще необычней.

— Черт возьми, Аня, скажите мне имя. Я с этим покончу.

— Нет, Джек. Твоими методами с ним не справиться.

— Как же нам его остановить?

Аня подняла глаза, Джек заметил в них страх.

— Не знаю. Можно только надеяться на роковую ошибку с его стороны — знаешь, он не идеален — или на помощь Союзника. В любом другом случае не знаю, можно ли его остановить.

Боль отпустила, Аня потащилась его провожать. Следовало бы остаться, но ей явно хотелось побыть одной.

Джек остановился среди безделушек на ее переднем дворе, глядя на всходившую луну, удивляясь переменам в собственной жизни с лета, после согласия на простую, с виду безопасную просьбу отыскать украденное ожерелье. С тех пор на него при каждом взгляде по сторонам обрушивается нечто новое, выхватывается рваный клочок из защитных покровов, разрушается привычный мир, в котором он прожил тридцать пять лет.

Год назад записал бы Аню в сумасшедшие. А теперь не записывает.

Заскочив в папин дом, заглянул в спальню — старик по-прежнему мирно спит, телевизор работает, — нашел отвертку и фонарик, которыми пользовался прошлой ночью, вышел и направился к клинике.

Несмотря на первый успех, нет никакой гарантии, что второй раз пройдет гладко. Джек с обычными предосторожностями крался к зданию, держась в кустах и высматривая патрули. Проделав почти половину пути, спохватился, что забыл репеллент от москитов, устроивших на руках и на шее круглосуточную закусочную, заказывая деликатесы на вынос.

Шлепая себя и почесываясь, прибавил шагу, добравшись до клиники быстрей, чем вчера. Снова поддел отверткой шпингалет, влез в окно, закрыл створку, убил пару впившихся в кожу москитов и принялся за дело.

Прошел прямо в архив, начал перебирать карты, захватив с собой список продиктованных папой фамилий, которые следовало проверить, хотя последнее обследование проходило давно.

Спускался вниз по алфавиту, поочередно вытаскивая нужные карты: Адель Боргер… Джозеф Лео… Эдвард Нойснер…

Все тут.

На сей раз не возникало сомнений насчет этической допустимости вторжения в частную жизнь. Раньше речь шла о папе, теперь не просто о чужих, но к тому же и о мертвых людях.

Зная уже, что и где надо искать, сразу заглядывал вниз последней страницы с данными полного медицинского обследования. Везде одно и то же: окончательное заключение: состояние здоровья образцовое.

По шее побежали мурашки. Кажется, не к добру жить одинокому пенсионеру в Южных Вратах, проходя обследование с развевающимися знаменами. В данных случаях это смертный приговор.

Картина очевидная: самые крепкие одинокие жители Южных Врат случайно умирают. Ранняя кончина означает, что менеджменту не приходится долгие годы ждать естественной смерти здоровых людей, получая возможность немедленно перепродать их дома.

Кто и зачем — вполне ясно, насчет как существует безумная мысль.

Интересно, замешан ли доктор. Вероятно, нет. По всему судя, честный стрелок.

Кроме того, как подтверждает практика, в карты можно заглянуть и без доктора. Есть способ попроще. Занимая официальное положение в Южных Вратах, имея ключ от клиники, можно прийти вечерком, выяснить, кто недавно проходил обследование, и сколько душе угодно изучать их карты.

Джек решил завтра же поговорить по душам с директором Южных Врат Рамсеем Уэлдоном.

Глава 4

Пятница

Джек трусил по асфальтированной велосипедно-беговой дорожке, вьющейся среди сосен на восточных границах Южных Врат. Между стволами кружился редкий утренний туман, дорожку усыпали рано опавшие в засуху коричневые иголки. В воздухе стоял густой сосновый аромат.

Проснулся для разнообразия в тишине. Наверно, этим утром Карл косил чью-то другую высохшую траву. Папа только собирался вставать, поэтому он отправился на пробежку. Чересчур засиделся в последние дни, надо кровь разогнать. Думал проведать Аню, но было слишком рано. Завернет на обратном пути.

Бежал в футболке и спортивных трусах, начиная потеть; под широкими трусами надет кожаный пояс с маленькой кобурой для «глока-19», которая раздражала, болтаясь на бегу на пояснице, но здесь больше ни в коем случае нельзя выходить без оружия. Справа Южные Врата огораживал восьмифутовый забор из железной сетки, слева тянулось поле для гольфа в три пара. Заметил одинокую, смутно знакомую фигуру, согнувшуюся на пригорке с клюшкой, подбежав поближе, узнал Карла.

Вильнул влево, направился к нему, стоявшему на траве возле лунки с торчавшей из правого рукава клюшкой. Считал его правшой, но садовник стоял в левосторонней стойке.

Джек обождал, пока Карл ударит по мячу — обежавшему лунку по краю, — прежде чем заговорить.

— Когда это ты в гольф-клуб вступил?

Карл вздрогнул, оглянулся:

— Ох, это ты! Опять меня испугал. Научись шуметь посильней, когда к людям подходишь.

— Извини, постараюсь. Скажи, пожалуйста, поймала твоя камера мисс Манди за поливом газона?

— Снова пустой номер, — ухмыльнулся парень. — Надеюсь, никогда не поймает. Готов продолжать это дело до конца года, пока док Денгров платит.

Джек взглянул на мячи, выстроившиеся в линию на траве перед Карлом в ожидании удара.

— Членство в гольф-клубе — одна из наград за работу?

Тот покачал головой:

— Никакой я не член. Играю только в свободное время по выходным, при условии, что никому не мешаю. С дальними ударами плоховато, счет на восемнадцать лунок просто панорамный, а закатывать мячики в лунку люблю. В общем, я неплохой игрок в миниатюрный гольф.

— Ну, еще бы. — Потрясающе, восхитительно. Джек махнул рукой, повернулся. — Побегу дальше. Удачи. Закатывай в лунки, сажай птичек в гнезда.

Но так никуда и не побежал. Замер на месте при виде курсирующего по проселочной дороге с другой стороны ограды красного помятого пикапа. Грузовичок притормозил — в Джека из-под козырька грязной кепки «Джон Дир» впились косые глаза — и вновь набрал скорость.

Потрясенный Джек оглянулся на Карла, намереваясь спросить, знает ли он, кто это такие, но все понял по болезненному выражению лица садовника, смотревшего вслед прыгавшему среди деревьев пикапу.

— Тебе эти ребята знакомы.

Карл, тяжело сглотнув, отвел глаза.

— Почему ты так думаешь?

— Вижу. Кто они такие?

— С ними никто не связывается. Сам не пожелаешь.

— Пожелаю. — Особенно после вчерашнего рассказа отца о происшествии. Джек сурово посмотрел на него. — Кто они, Карл?

Тот, похоже, собрался молоть чепуху, потом его плечи поникли, и он покачал головой:

— В Глейдс живут. На лесистом пригорке в лагуне.

— Я думал, там жить запрещается, кроме каких-нибудь местных индейцев.

— Тебе наверняка известно, что запрет далеко не всегда исполняется на самом деле.

Конечно, известно.

— Знаешь, где эта лагуна?

— Пожалуй, — кивнул садовник.

— Как мне туда добраться?

— Никак, если дороги не знаешь.

— Можешь показать по карте?

— Она на карте не отмечена. Хорошо спрятана.

— Откуда же ты знаешь, где она находится?

Карл потупил взгляд:

— Я там родился.

Джек не удивился. Видел, как выглядят седоки красного пикапа, догадывался, что с правой рукой Карла что-то не в порядке. Добавим рассказ Ани о мутациях в результате протечек Иного в узловой точке в Глейдс, и вывод очевиден.

Припомнились другие уродцы, встреченные раньше в этом году. Мелани Элер, Фрейн Кэнфилд приписывали свои увечья «прорыву Иного» в момент их зачатия. Наверняка с Карлом та же история.

— Ну тогда, — сказал он, — проводи меня.

Парень попятился, махнул рукой:

— Н-нет… ни за что. Я удрал оттуда много лет назад и больше никогда не вернусь.

— Да ведь если лагуны нет на карте, ты не можешь объяснить, где она, не хочешь проводить, как мне ее найти?

— Ни за что не найдешь. В том-то все и дело.

И как бы в знак того, что разговор закончен, он склонился над лункой, готовясь к удару. Стукнул по мячу — тот полетел далеко в сторону.

— У меня есть основательный повод считать, что они подстроили несчастный случай с отцом, собирались отдать его на съедение аллигатору, если б не помешала полиция.

Карл выпрямился и взглянул на него:

— Аллигатору? Тогда твой отец погиб бы точно так же, как другие, убитый болотной тварью.

— Ну, это не обычная болотная тварь. — Господи боже, подумал Джек, еще пара бесед с этим типом, и я заговорю его языком. — Гигантский аллигатор с какими-то рогами на голове.

Карл заметно передернулся:

— Дьявол. Никто другой, кроме Дьявола.

— Что за Дьявол?

— Огромный бешеный самец из лагуны. Только, скажи на милость, как им удалось перетащить его из болота?

— Не знаю. Но Дьявол выбирается. Вчера вечером посетил Врата.

— Не может быть!

— Может.

Джек кратко рассказал историю нападения, опустив чудесное спасение Ирвинга и остановку чудовища на границе двора, помня, что папа назвал садовника главным разносчиком сплетен.

— Я хочу посмотреть на лагуну, Карл. Уже встречался с ее обитателями, теперь хочу увидеть, где они живут.

— Встречался?

— Вчера в городе. И с женщиной с белыми волосами.

— Семели.

— Верно. Что ты о ней знаешь? Не страшнее, чем с виду?

— Точно не могу сказать. Я вышел из клана примерно…

— Ух ты! Неужели тут есть Ку-клукс-клан?

— Нет. Это мы себя так называем. Родня в каком-то смысле.

— Да? В каком?

Нормальный глаз Карла снова ушел в сторону.

— Конечно, не кровные родственники, просто все как бы в одном положении. Так или иначе, к ее появлению пару лет назад оставалось нас там человек двадцать, одних парней. Я все равно собирался уйти, принял ее приезд за знак свыше и навострил лыжи.

— За какой знак?

— После этого в клане у всех скоро крыша поехала. Я имею в виду, двадцать парней и одна женщина, вот в чем проблема.

— Вчера в городе они казались вполне здравомыслящими.

— Ну что ж, может быть. Я пару раз их издали видел. Мы всегда попрошайничали, а теперь они настоящие профессионалы. Держусь от них подальше… Честно говоря, у нас не очень-то хорошие отношения.

— Почему?

— Они вроде бы обозлились, что я ушел. Люк — можно сказать, вожак — обозвал меня предателем и всякое такое. Да только мне плевать. Хорошо, что ушел. Не хочу больше жить как они. Знаешь, словно цыгане. Живут в лодках, в старых индейских лачугах на берегу, ни водопровода, ни электричества, ни телевизора… — Он покачал головой. — Люблю телик, старик. В любом случае хочу иметь свой дом, не спать вповалку с другими.

— Свою комнату, — пробормотал Джек, зная, что это такое.

— У меня не просто комната, будь я проклят, — ухмыльнулся Карл. — Целый трейлер.

— А деньги в банке есть? — спросил Джек, осененный некой мыслью.

— Нет. Почти весь заработок проживаю.

— Хорошо. Что скажешь, если я заплачу тебе тысячу долларов, а ты меня проводишь к лагуне?

— Тысячу? — рассмеялся Карл. — Разыгрываешь?

— Нет. Пятьсот, когда выйдем, пятьсот по возвращении. Честно?

Садовник облизнулся.

— Да, но…

— Что?

— Они взбесятся, если узнают, что я чужака привел.

— Не беспокойся об этом. — Джек вздернул на спине футболку, продемонстрировав «глок». — Я тебя доставлю обратно домой. Обещаю. Все равно, если днем пойти, они же будут в городе, правда?

— Если подумать, правда. Особенно в пятницу.

— Что в пятнице такого особенного?

— Тут многим зарплату выплачивают по четвергам, в пятницу отмечают конец рабочей недели, запросто деньги на ветер швыряют. И в субботу почти то же самое. А в воскресенье, как правило, полный ноль.

— Слишком много потрачено субботним вечером, да?

— Угу. Или просто выходят из церкви и там подают. В понедельник еще хуже. — Карл поскреб подбородок. — Ну да. Нынче днем лагуна почти в полном нашем распоряжении.

— Сегодня и отправимся. Быстренько дойдем, быстро взглянем. Туда и обратно. Когда ты еще так легко зарабатывал тысячу?

Карл набрал в грудь воздуху.

— Ладно. Только моя машина не ходит, подбросишь меня до воды. — Он принялся собирать мячи для гольфа. — Пожалуй, лучше поторапливаться. Надо до дому добраться, лодку найти…

— Как же ты сюда без машины добрался?

— На велосипеде. А как еще?

Много сил тебе надо, приятель, подумал Джек. Может, починишь на тысячу старушку «хонду».

Получив указания, как найти трейлерный парк, уже виденный между стоянкой для битых машин и известняковым карьером, он продолжил пробежку.

Семели с Люком стояли футах в двадцати от норы Дьявола, смотрели на него. Крупный аллигатор лежал на дальнем краю, наполовину погрузившись в воду, закрыв глаза. Вода у раненого левого бока была окрашена красным. Сперва Семели подумала, что он умер, потом заметила чуть раздувшиеся при вдохе бока.

— До сих пор кровь течет, — буркнул Люк.

— Вижу, — выдавила она сквозь зубы. — Не слепая.

Нынче утром дошла до предела, готова была кого-нибудь укусить.

Невиданно большой аллигатор, естественно, устроил самую большую в Глейдс нору. Подобно сородичам, в начале зимнего сухого сезона выгреб растительность с низкого участка известняковой почвы, вырыл огромную грязную яму. Туда пробиралась рыба, черепахи, лягушки, даже птицы заглядывали наскоро перекусить, сами порой превращаясь в закуску для Дьявола.

В дождливое лето аллигаторы выбирались из нор, расползались по Глейдс, но не в этом году. В засуху норы особенно необходимы.

Яма Дьявола была окружена высокими краями из раскопанной грязи, служившей питательной почвой для рогозы, болотных кувшинок, папоротника, остролиста. Желтые цветы кубышки плавали на поверхности окрашенной кровью воды.

Дьявол поднял голову, издал хриплое раскатистое рычание, вновь уронил ее в воду, словно никак не мог удержать.

— Он ранен, Люк. Тяжело ранен.

Из-за меня, подумала Семели.

Ее терзало чувство вины. Она считала Дьявола неуязвимым, непобедимым, почти сверхъестественным. Оказывается, нет. Это просто огромный уродливый аллигатор, который с удовольствием жил бы как все: нежился в своей норе, ел что попадется, ждал дождей.

Но она ему этого не позволила. Вытащила из уютной норы, вытолкнула из Глейдс в чужой внешний мир. В результате он пострадал. Сильно пострадал.

— Он не может умереть, — пробормотала она. — Не может!

У нее возникло ужасное предчувствие, что со смертью Дьявола отчасти умрет и дух Глейдс. Во всем будет она виновата.

— Это сделал тот самый тип, — заявил Люк, — с которым ты болтала в городе, улыбалась.

— Нет, не он. Я тебе уже говорила. Он не причинил Дьяволу никакого вреда. Это ведьма-старуха… И ее собака.

Семели втайне радовалась, что талисманы старой ведьмы прогнали со двора аллигатора. Видела, как ее мужчина — особенный — встал между своим отцом и Дьяволом. Пришлось бы мимо него добираться до старика, ранить или даже убить, чего ей решительно не хотелось. Впрочем, стало ясно, что он скроен из доброго материала. Это важно.

— Я сказал, мы разберемся со всеми — со старухой, с отцом и сыном — и покончим дело.

— Нет, я тебе говорю: сына трогать нельзя.

— Ладно, — проворчал Люк. — Еще раз сходим к старику… А со старухой что делать?

— Не знаю пока. До нее еще надо добраться, прежде чем что-нибудь делать. Придумаю. Только после огней. Ничто не должно помешать им прийти ко мне.

— Хорошо. А до пришествия что будем делать? Милостыню собирать?

— Нет. Просто будем сидеть и ждать. Зачем нам подаяние, если землеустроители заплатят кучу денег, кончив в полночь работу?

— Вдруг обманут?

— Не обманут. Не уйдут из лагуны, пока не расплатятся.

Не хотелось думать ни о землеустроителях, ни о деньгах, ни о чем, кроме огней. В душе Семели гитарной струной трепетало предчувствие. Огни придут сегодня и будут гореть три дня. Причем в этом году не под водой, значит, ярче, сильней, лучше прежнего.

С сегодняшней ночи жизнь полностью переменится. Наверняка. Точно.

Том смотрел на погодном канале репортажи об урагане «Элвис», продвигавшемся к югу вдоль западного побережья Флориды. Хотя скорость ветра усилилась до 90 миль в час, его по-прежнему причисляли к первой категории. В данный момент никакой угрозы для Флориды.

Когда он допивал чашку кофе, в дверь ввалился вспотевший Джек.

— А я думаю, куда ты делся. — Он немного встревожился, проснувшись в пустом доме, но, увидев стоявшую во дворе машину, предположил, что сын отправился на пробежку. — Горячего кофе, наверно, не хочешь сейчас?

— После душа с удовольствием выпью. От кофе никогда не отказываюсь.

Джек нырнул в ванную, Том сполоснул колбочку французской кофеварки, стал заваривать вторую порцию. Насыпая ложечкой молотый кофе, заметил легкую дрожь в руке. Ощупал чистый бинт на голове. Швы под ним саднят до сих пор. Утром его потрясло отражение в зеркале собственного лица в синяках, с подбитыми глазами. Он так хорошо себя чувствовал, что почти позабыл о наезде.

А теперь не может выкинуть мысли из головы. Кто-то хочет его смерти. Почему?

На прошлой неделе шла спокойная, здоровая, прозаическая, может быть, даже немножечко скучная жизнь. А теперь…

Что стряслось? При таком образе жизни врагов не наживают. Может, произошла ошибка? Его приняли за кого-то другого? Господи помилуй, кому надо его убивать?

Том ломал голову над безответными вопросами до возвращения Джека в свежей футболке и шортах, с гладко зачесанными назад мокрыми волосами.

— Ох, хороший кофе, — вздохнул он, выпив налитую чашку.

— Колумбийский. Думаю приготовить болтунью. Будешь?

— Конечно. И хаш на тосте, и гритс с маслом. Не забудь бисквиты и подливку.

Отец строго взглянул на него.

Джек с улыбкой пожал плечами:

— Слушай, мы же на Юге… По-моему, традиционный здешний завтрак, закупоривающий сосуды, в порядке вещей.

— Что тебе известно о южной кухне?

— В нескольких кварталах от моего дома стоит заведение под названием «Даун-хоум». В Нью-Йорке можно отведать любые блюда.

— Мне сейчас вообще есть не хочется, — проворчал Том. — Когда тебя кто-то преследует, аппетит пропадает. Если бы знать, кто и по какой причине, может быть, было бы лучше. Я до сих пор боюсь…

— Пожалуй, я сумею помочь, — тихо вымолвил Джек.

— Ты? Каким образом?

Зазвонил телефон. С центрального пропускного пункта спрашивали, ожидается ли какая-нибудь посылка.

— Ничего не знаю, — ответил Том. — Минуточку. — Он оглянулся на Джека. — Ждешь посылку?

— Угу, — ухмыльнулся тот. — Уже прибыла? Здорово. Молодец старина Эйб.

Том велел охране пропустить фургон, снова повернулся к сыну:

— Так как же…

Джек прокашлялся.

— Я вчера вечером просмотрел медицинские карты Боргер, Лео и Нойснера…

— Господи, как же это тебе удалось?

— Забрался через окно в клинику.

— Что?

— Ерунда. Подцепил шпингалет и залез. Не волнуйся. Следа на головке снизу никто не заметит.

Том ушам своим не верил. Родной сын взламывает окно, совершает незаконное проникновение… не куда-нибудь — в клинику!

— Ради всего святого, зачем?

— Успокойся. Надо было выяснить, проходил ли кто-нибудь недавно медицинский осмотр, — выяснилось, между прочим, что проходили все трое, — и каковы его результаты.

— Вдруг сработала бы сигнализация или видеокамера засекла? За такие дела в тюрьму можно сесть!

— Если бы меня застали на месте. А я позаботился, чтобы этого не случилось. Сначала проверил — ни камер наблюдения, ни сигнализации. И нашел, что искал: все трое прошли обследование на ура.

— Что толку, когда все умерли?

— По-моему, именно потому, что прошли на ура.

— Неужели ты снова толкуешь о заговоре во Вратах?

— Надо следить за деньгами, пап. Как только заметишь что-нибудь непонятное, следи за деньгами. А деньги ведут во Врата.

Неужели родной сын отъявленный параноик?

— Постой…

— Подумай. Нападению подвергаются самые молодые, здоровые вдовцы и вдовы, которые наверняка долго жили бы в собственном доме. Совпадение?

— Речь идет о корпорации с капиталом в миллиард долларов. Она не занимается грошовыми делами. Представь себе, что значат четыре перепродажи в год при девятизначном доходе. Бессмысленно!

— В глобальном смысле, возможно, бессмысленно, а в локальном? Вдруг кто-нибудь в Южных Вратах захотел заработать и среди многих прочих способов выбрал именно этот?

Том не знал, что сказать. Джек влез в официальное учреждение, ища ответ на вопрос… Потрясающая инициативность, трогательная забота, однако… Видно, вообразил себя каким-нибудь Филиппом Марлоу, Сэмом Спейдом. Но ведь он не великий детектив, а наладчик электроприборов. Пытаясь прыгнуть выше головы в том же духе, накличет на себя большую беду.

— На косвенных свидетельствах можно, наверно, построить версию, хотя она не складывается. Неужели Рамсей Уэлдон или другой менеджер его уровня нанял тех самых парней, приказав разбить мою машину, а меня скормить аллигатору? Бред.

Джек почесал макушку.

— Понимаю, как выглядит дело, но пока, насколько я вижу, твоя смерть выгодна одному руководству Южных Врат. Разберусь с Уэлдоном, когда выдастся время.

Кислая волна всплеснулась у Тома в желудке.

— То есть как разберешься? Что это значит?

— Ну, не знаю, — сказал Джек с улыбкой, от которой отцу вовсе не полегчало. — Поговорим с глазу на глаз или что-нибудь в этом роде.

— Нет. Пожалуйста, не надо. Только сам навлечешь на себя неприятности.

— Не беспокойся. Я осторожно. Я вообще образец осторожности.

Почему-то Том усомнился, но сказать ничего не успел — в дверь звонили.

— Я открою, — сказал Джек.

В дверях стоял посыльный с картонной коробкой.

— Четыре посылки на имя Джека, — объявил он.

Тот взял у него коробку, поставил на пол.

— Помогу другие принести.

Он последовал за посыльным к фургону, а Том наклонился взглянуть на адрес отправителя: компания «Игрушки Баммо».

Игрушки?

На адресной карточке было указано: «Джеку» — и стоял здешний адрес. Просто Джеку, без фамилии. Странно.

Занеся все четыре коробки, Джек дал посыльному чаевые и поднял одну.

— Если не возражаешь, в свободную комнату отнесу.

— Конечно, давай.

Когда он направился в комнату, Том, желая помочь, взял другую коробку. Тяжелей, чем он думал.

В дверях чуть не столкнулся с сыном, перехватившим у него посылку — довольно поспешно, по мнению Тома.

— Нет, пап, спасибо, не надо. Не надрывай спину.

— Не говори глупостей. Вовсе не тяжело.

Он вернулся в гостиную, поднял другую коробку. Джек суетливо топтался вокруг, как наседка.

— Правда, папа…

Том его проигнорировал, понес коробку в комнату.

Все четыре встали у стены.

— Тут написано, игрушечная компания. Что это за игрушки? Игрушечные роботы? Я имею в виду, увесистые.

— Просто игрушки, — коротко объяснил Джек.

— Не покажешь?

— Ну что же, — кивнул он после секундного колебания. — Только нужен нож, чтобы вскрыть.

— Принесу.

Том нашел в кухонном ящике старый мясной нож-пилу, но к его возвращению Джек уже распечатал самую маленькую коробку. Показал складной нож с кривым лезвием.

— Забыл, что у меня есть ножик в кармане.

В коробке оказалась необычная с виду мягкая игрушка — неизвестное животное чуть больше футбольного мяча.

— Что это?

— Покемон. А это Пикачу. Несколько лет назад все дети на них были помешаны.

— Зачем ты их купил?

— Здешним ребятишкам решил подарить.

Том покачал головой. До чего удивительный человек его сын.

Карл ждал на улице у трейлерного парка в зеленых резиновых сапогах до колен, с торчавшим из правого рукава коротким зеленым веслом.

— Где лодка? — спросил Джек, когда тот устроился на пассажирском сиденье.

— На месте. Знакомый парень одолжил. Где мои деньги? — Он протянул руку.

Джек вручил ему конверт:

— Как и было обещано.

У него с собой было наличными около тысячи. После сделки с Карлом оставалось всего ничего, поэтому он остановился у банкомата, снял в кредит деньги с карточки «Виза» на имя Джона Л. Тайлески. Другой конверт с остатком гонорара лежал в заднем кармане.

Карл быстро пересчитал пять бумажек, прикасаясь к ним с таким почтением, что Джек призадумался, видел ли он когда-нибудь столько денег сразу.

— Надеюсь, я не совершаю серьезной ошибки, — сказал Карл, по-прежнему глядя в конверт.

— Не бойся. Через несколько часов будешь сидеть перед своим телевизором с таким же вторым конвертом в кармане.

По пути Джек заметил скрытую в листве высокую, закрытую на цепь ограду. Между приоткрытыми створками на ржавой цепи висела облезлая табличка «Проезд запрещен».

— Тот самый карьер, о котором я слышал?

Карл кивнул:

— Какая-то компания вырубила кучу известняковых плит, потом прикрыла дело.

— И что там теперь?

— Просто большая дыра в земле, — пожал плечами садовник. — На дне вечно воды полно, кроме этого года.

— Охраны много?

— Я вообще никого никогда не видел. Дыру в земле не украдешь. Ребята шмыгают по ночам, пьют, травку курят, трахаются. Не видел, чтоб кто-нибудь их выгонял. Почему ты спрашиваешь?

— Просто из любопытства.

Будем надеяться, что не придется, но в самом худшем случае можно будет воспользоваться этим карьером.

Свернув по указанию Карла, Джек взял курс на северо-запад. Увидел черную птицу с красной головкой, что-то клевавшую на обочине.

— Боже, что за безобразная птица!

— Гриф-индейка. Правда, некрасивая. Однако делает доброе дело, подъедает раздавленных на дороге животных.

Вокруг чаще мелькал тростник. Наконец, Карл указал на небольшое строение с крупной надписью «ПЛОСКОДОНКИ». Рядом висела другая табличка на тонкой дощечке, на которой от руки было написано: «Закрыто в засуху».

Интересно, задумался Джек, чем хозяева занимаются в свободное время. В скрэббл играют?

— Поплывем в плоскодонке с воздушным винтом? — Он видел в кино, как они носятся по Эверглейдс, и всегда хотел прокатиться. — Здорово.

— В сушь на плоскодонках не плавают. В крупных протоках воды еще хватит, а в малых думать нечего.

Джек проследовал за садовником к задней стене домика, где в грязи на берегу стояло каноэ.

— Это?

— Это, — усмехнулся Карл. — Выглядит не слишком панорамно, но зато с мотором.

Джек взглянул на крошечный кусок железа необычной формы, прицепленный справа к задней корме.

— Это ты называешь мотором? Я видел взбивалки для яиц покрупнее.

— Не обижай его. Все лучше, чем грести всю дорогу.

Карл шагнул в воду, вытащил каноэ из грязи, вскочил на кормовую скамью, уравновесил лодку торчавшим из правого рукава веслом. Не имея выбора, Джек, как был, в мокасинах и прочем, последовал за ним.

— Сапоги не взял?

— У меня нет сапог.

Добираясь до лодки, пришлось зайти в воду по щиколотку. Джек устроился на передней скамье, Карл заправил мотор, пару раз быстро дернул шнур, вылетело облако дыма, раздалось стрекотание — поехали.

Джек взглянул на промокшие джинсы, на некогда белые мокасины, покрытые коричневой грязью. Ступни в них скользили и чавкали.

Замечательно.

— Обычно эта протока гораздо глубже и шире в такое время года. Почти вся меч-трава наполовину уходит под воду. — Карл покачал головой. — Господи боже, нам действительно нужен дождик.

Джек поднял глаза к небу. Пелена туч надвигалась, закрывая солнце и небо, но ни одна не похожа на дождевую.

— Вам нужен настоящий ливень, ураган, проливающий море воды. Может быть, «Элвис» о вашей засухе позаботится.

— На тропический ливень согласен. Знаешь, ветер тридцать пять или сорок миль в час и тонны воды. Это я могу пережить. А ураган нет, спасибо. Я тут был при «Эндрю», надеюсь больше никогда не увидеть ничего подобного.

Скользя по воде, Джек слышал с обеих сторон призывный и ответный рев.

— Аллигаторы?

— Угу. Самцы ревут в норах.

— А кто хрюкает? Самки?

— Нет, — рассмеялся Карл, — свиные лягушки. Их так и прозвали за то, что хрюкают, как свиньи.

У поверхности воды плавала масса улиток в раковинах длиной в дюйм и шириной в полтора, заползавших на подводные растения, высовывая спинки.

Заметив на стеблях меч-травы маленькие, чисто белые бусинки, Джек полюбопытствовал, что это такое.

— Яйца улиток. Бакланы любят улиток, вытаскивают из ракушек специальным крючком на конце клюва.

Черепаха с гусиной шеей, гладким коричневым панцирем и тупым носом высунула из воды голову, посмотрела на них.

— Привет, — поздоровался Джек.

Черепаха нырнула.

— Мягкотелая черепаха. Аллигаторы их обожают ловить. Только хруст стоит, как в забегаловке, где подают тако.

Джек шлепнул себя по шее. Не стал надевать рубашку с длинными рукавами, щедро обрызгавшись репеллентом, который не особенно помогал.

— Как вы терпите тучи москитов?

— Тучи? Шутишь! В смысле москитов год выдался очень удачный, просто потрясающий. Высохли почти все лужи, где они плодятся.

Если этот год удачный, не забыть в неудачный держаться отсюда подальше.

Джек протянул руку к длинным тонким стеблям травы, шуршавшей по бортам каноэ, и сразу отдернул, почувствовав резкую жгучую боль. На ладони остались длинные царапины.

Карл рассмеялся:

— Теперь будешь знать, почему ее меч-травой называют. — Он взмахнул веслом, описав широкую дугу. — Па-хай-оки.

Это слово Джек слышал от Ани.

— Индейское выражение, да? Травяная река?

— Эй, а ты кое-чему научился, — усмехнулся Карл.

Травяная река… скорее травяное море. Океан коричневатой меч-травы расстилался со всех сторон, усеянный там и сям кочками-островками с кипарисом, дубом, сосной, похожими на огромные зеленые мухоморы, выросшие на мертвой лужайке. Будем надеяться, что она не мертва. Просто спит.

Идеальная гладь, канзасская равнина, как Джек ее себе представляет. Слишком открытая, по его мнению, местность. Он привык жить в железобетонных каньонах. Горизонт широкий, далекий. Да кому он нужен? Его от горизонтов мороз по спине пробирает. Вполне можно прожить вообще без всякого горизонта, как дома.

Господи помилуй, как здесь вообще можно жить? Ни деликатесных, ни пиццы с доставкой, ни электричества, чтобы пиво было холодным. Средние века.

— Знаешь, — сказал Карл, — во мне течет кровь индейцев микасуки. Так, по крайней мере, мама моя говорила. У них резервация к северу отсюда за 41-м шоссе, там даже казино есть, хоть я и никогда не бывал. Предки микасуки по маминой линии. Про отца не знаю. Мама с ним познакомилась на лагуне. Я слышал, он быстро смотался, увидев меня. Просто удрал, мы о нем никогда больше не слышали.

Джек покосился на его невидимую правую руку. Спросить?

Как-нибудь в другой раз.

И спросил вместо этого:

— Значит, многие поколения выросли вокруг этой лагуны?

— И да и нет. Сейчас здесь живут только дети тех, кто жил раньше. Все уехали, когда мы еще были грудными младенцами, думали, будто лагуна нас изувечила. А потом мы, дети, вернулись. Зуд какой-то почуяли.

— Почему?

— Наверно, потому, что нигде больше нам места нет.

Джек постарался выразиться поделикатнее.

— Из-за внешнего вида?

— Отчасти, — пожал Карл плечами. — Главным образом потому, что в лагуне нам хорошо. Как дома.

— Но ты все же ушел.

— Угу. Только недалеко. Поэтому не слишком хочу возвращаться. Боюсь, как бы снова не засосала.

— И сколько человек тут живет?

— Приблизительно двадцать. Все мы к тому же примерно ровесники плюс-минус пара лет.

Джек пригнулся — над ними порхнула большая птица с огромным размахом крыльев.

— Что это, черт побери?

— Обыкновенная цапля.

— Ох.

Он на секунду принял птицу за птеродактиля… или за птерозавра. За того, который с хвостом.

Стали появляться аллигаторы разнообразных размеров, гревшиеся на кочках, но ни один близко бы не сравнился со вчерашним чудовищем.

Под днищем каноэ что-то заскрежетало.

— С мотором на время покончено, — объявил Карл. Взялись за весла, потом протока слишком обмелела даже для гребли.

— Что теперь будем делать?

— Потащим, пока глубже не станет.

Хорошо тебе говорить в сапогах, мысленно заметил Джек.

Сама по себе буксировка особой проблемы не представляла — до глубокой воды ярдов тридцать, — но мысль об аллигаторе, который в любую секунду может выскочить из зарослей, заставляла ускорить шаг. В конце концов Джек буквально тащил за собой садовника.

— Жалко, здесь «Выживание» никогда не снимают, — посетовал Карл. — «Выживание в Эверглейдс»… Меня никогда бы не взяли, но я точно выиграл бы миллион.

Очередное реалити-шоу. Парень действительно любитель телевидения.

Джек оглянулся через плечо:

— Если бы выиграл, что первым делом сделал бы?

— Новый телевизор купил, — ухмыльнулся Карл. — Большой, в шестьдесят дюймов. И такой электрический стульчик, который массирует спину, пока ты сидишь. Машину бы починил…

— Не хочешь отправиться в путешествие?

— Зачем? Я уже побывал во всем мире с «Выживанием», «Вокруг света», «Дискавери» и прочим.

— Самому поехать — совсем другое дело.

Слушай меня, советчика, никогда не выезжавшего из Нью-Йорка.

— Для меня — то же самое, — возразил Карл. — Ох, еще денег бы дал миссис Хансен. Ей сейчас нелегко. Может лишиться трейлера.

— Хорошая мысль.

— Да просто по-соседски, — пожал он плечами.

Вернувшись на воду, снова слушая стрекот мотора, Джек смотрел, как крупные растения постепенно теснят с берегов меч-траву, папоротники и деревья отвоевывают себе место. Промелькнуло фруктовое дерево.

— Это что?

— Анона. Болотная яблоня. Даже не думай пробовать, если ты не большой любитель керосина.

Дальше Карл указывал на ивы, непохожие на ивы, на дубы, непохожие на дубы, на деревья с экзотическими названиями вроде кокосовой сливы и бразильского перца.

Джек ткнул пальцем в маячившие впереди высокие тощие сосны, смахивающие на кедры с обвисшей хвоей.

— А это что такое?

Карл взглянул на него с таким выражением, будто он спрашивал, где встает солнце, на востоке или на западе.

— Кипарисы.

— Похожи на сосны.

— Пожалуй. Только зимой хвою сбрасывают, в отличие от сосен.

Пошли дубы с покрасневшей и пожелтевшей осенней листвой, видимо из-за засухи.

Ближе подплыв к кипарисам, Джек заметил длинные серо-коричневые бороды мха, обвивавшиеся вокруг ветвей, шевелясь на ветру.

Разглядывая другие деревья, узнал сосну Нельсона, королевские пальмы с отличительным гладким зеленым рукавом на верхнем конце ствола, кокосовые и банановые пальмы по плодам. Остальное осталось загадкой.

Карл указал на пару стрекоз; одна из них оседлала другую.

— Смотри, маленьких стрекозок делают.

— Причем на людях, — добавил Джек. — Стыда у них нет.

— Эй, ты их не обижай, — засмеялся садовник. — Стрекозы поедают тонны крошек москитов.

— Да? — Джек приветственно взмахнул кулаком. — Делайте свое дело, ребята!

Карл заглушил мотор.

— В чем дело? Снова мель?

— Нет. Просто мы уже близко. Видишь прямо впереди большой лесистый пригорок?

Джек видел холмик, заросший деревьями всевозможных размеров и видов, почти совсем закрывшими с запада горизонт.

— Там лагуна. Теперь надо двигаться тихо.

— А я думал, там нет никого.

— Как знать. Иногда кто-то болеет, не может ехать в город.

Джек вытащил из кобуры «глок», передернул затвор, послав пулю в патронник, и сунул обратно.

Погребли вперед, туда, где протока ныряла в густой зеленый туннель из листвы. Карл шептал про ветвистые бамии, надземные растения, орхидеи, папоротники, баньяновые деревья с висевшими в воздухе перепутанными корнями, кофейные деревья, лозы, вьющиеся вокруг стволов, всевозможные разновидности пальм.

— Похоже на тропический лес, — шепнул Джек.

— Угу, — кивнул Карл. — Даже сейчас, когда нет дождя. Тут больше влаги — солнце не пробивается.

Пройдя еще несколько извилин протоки, Джек стал подмечать легкие отклонения от нормы, особенно заметные в королевских пальмах. Все до сих пор виденные стояли на идеально прямых стволах, а у этих стволы искривлялись под необычными углами.

Что это — первый признак мутаций в узловой точке, упомянутой Аней?

Карл оглянулся, приложил к губам палец, кивнул, махнул рукой.

Ясно: почти дошли… за следующим поворотом.

За поворотом правый берег ушел назад, открылось обширное озеро шириной футов полтораста — двести. Поверхность воды гладкая, тихая, чего никак не скажешь об окружающей растительности.

Ивы, дубы, кипарисы и пальмы искривлялись в причудливых неестественных формах, словно застыли на полушаге в каком-то эпилептическом балете. В одном месте деревья как бы шарахались назад от берега.

Здесь и должна быть узловая точка, где пару раз в год понемножку просачивается Иное. Аня не преувеличила насчет мутаций. Похоже, у создателя этих деревьев большое количество пи-си-пи в крови.

Для полноты картины не хватает лишь вынырнувшей головы чудовища из «Голубой лагуны».

Большая лодка типа плоскодонки с надписью «Плавучий Бык» на корме тихо покачивалась у дальнего берега. Неуклюжую громоздкую надстройку срубил явно неопытный плотник. Справа от нее стояла другая плоскодонка поменьше под названием «Плавучий Конь». Должно быть, плавучие дома.

Выплывая на середину лагуны, Джек высматривал на берегах членов клана. Как и ожидалось, кругом было пусто.

Кажется пусто. Хотя почему-то не чувствуется.

— Странно, — шепнул Карл, указывая на каноэ, вытащенные на дальний берег. — Все лодки тут. Если они отправились в город…

— Так-так-так, — проворчал позади справа голос. — Смотрите-ка, кто к нам пожаловал.

Джек вздрогнул, быстро оглянулся на пятерых мужчин, стоявших на палубе «Плавучего Коня». Пока он их разглядывал, из надстройки вышла Семели с белоснежными волосами и улыбнулась ему.

— Привет, Джек, — сказала она.

С лица Карла схлынули краски.

— Ох, черт!

Джек снова глянул вперед на другую пятерку мужчин на «Плавучем Быке».

— Греби! — крикнул Карл, дергая стартер маленького мотора. — Бежим отсюда!

Неплохая мысль. Джек начал разворачиваться, но мужчины шестами погнали «Плавучего Коня» к выходу из лагуны, преградив путь к отступлению.

Он положил руку садовнику на плечо:

— Забудь. Видимо, мы тут немножко задержимся.

— Давненько не виделись, Карл, — со злобной усмешкой сказал крупный парень, которого Джек встречал в городе. — Я знал, что ты когда-нибудь вернешься.

— Привет, Люк, — тихо пробормотал Карл с поникшими плечами, с отчаявшимся выражением на лице.

Джек чувствовал надежную тяжесть «глока» на пояснице. В данный момент, тем более сидя, как утка, в воде, не стоит обнажать оружие. Лучше потерпеть, посмотреть, как будут развиваться события… Пусть ребята подойдут поближе, начнут безобразничать.

Может быть, артиллерия и не понадобится, кто знает… Может быть, прозвучат даже кое-какие ответы. Люк, что ты имеешь против моего отца? Кто тебе заплатил за убийство?

— Так я и знал, не надо было сюда идти, — пробормотал садовник. Нормальный глаз метнулся вправо, а левый заметался, как испуганный кролик.

— Спокойно, — шепнул Джек. — Я обещал вернуть тебя к трейлеру и верну. Просто немножечко пообщаемся с ними.

— Что еще остается?

Люк кивнул на ряд каноэ на берегу.

— Ставьте свое туда же! — крикнул он. — Потом вместе дружбу сведем.

— Послушаемся. — Джек принялся грести.

Карл секунду колебался, застыв на месте, встряхнулся и заработал веслом.

Когда они доплыли до другого берега, несколько парней с «Плавучего Быка» помогли загнать каноэ носом в грязь. Джек узнал плоскодонку-моторку, на которой уплыла Семели, — «Плавучий Цыпленок». Рядом лежало каноэ под названием «Неплавучее». В клане имеется истинный нонконформист.

Удалось выйти на берег, не промочив мокасины; Карл шагнул из лодки прямо в воду.

Садовника, видно, все знали. Некоторые искренне рады были его видеть, большинство держалось равнодушно, кое-кто даже враждебно.

Стоя рядом с ним в ожидании «Плавучего Коня», Джек огляделся вокруг. Вблизи растительность выглядела еще уродливей. Футах в ста от берега пяток хижин без стен, по три шатких столба с двух сторон под двускатной кровлей из сухих пальмовых листьев. Между двумя ближайшими дымился костерок. Наверно, живут тут, выходя из лодок, решил он.

Скрюченные люди в скрюченных домишках. В каждом непременно имеется, как минимум, одна скрюченная мышка.

— Старые индейские лачуги, — подтвердил Карл, проследив за его взглядом. — Всегда тут стояли.

С подошедшей лодки первой сошла Семели, за ней Люк, лобастый Корли и прочие. Вскоре у нее за спиной собрался весь клан, выстроившись полукругом перед Джеком и Карлом.

Цирцея со свиньями.

Одна женщина и — быстро подсчитано — восемнадцать мужчин.

Страшноватая компания… бесформенные головы, разномастные руки и ноги, кривые тела. Можно подумать, у них в генофонде водоросли цветут пышным цветом. Впрочем, как и с деревьями, это наверняка объясняется узловой точкой. Деревья не выбирают, где им расти, а зачем людям здесь жить?

Относительно нормально выглядят только Люк и Семели, не считая буйных белых волос Медузы. Насланная экспериментальными монстрами буря — ничто по сравнению с этими волосами. Девушка была в тех же «ливайсах» с черным облегающим пиджаком, только на этот раз в красной рубашке с длинными рукавами, с двумя расстегнутыми сверху пуговицами.

— Кто это? — кивнула она на Карла. — Один из наших, правда?

Люк зловеще улыбнулся:

— Конечно. Просто хочет жить иначе.

— Почему я его никогда раньше не видела?

— Наверняка видела, только забыла. Сразу после твоего появления он собрался уйти. Видимо, посчитал нас неподходящей компанией. — Он шагнул ближе к садовнику. — Правда, Карл? Правда? Ну ладно. За это в тюрьму не сажают. Иди куда хочешь. — Он взглянул ему прямо в лицо. — Хотя это не позволяет тебе приводить чужаков. Знаешь на этот счет правило.

Люк протянул к Карлу руку, которую Джек мягко, но решительно перехватил. Не хочется вступать в драку при немыслимом вражеском преимуществе, однако и Карла нельзя дать в обиду.

— Не надо, — сказал он.

Рука остановилась в нескольких дюймах от ворота рубашки садовника.

— Что?

Джек говорил тихо, твердо глядя на Люка в надежде, что тот хорошенько подумает. Никаких планов нет — ожидалось, что в лагуне никого не будет, — необходимо выкинуть какой-нибудь фокус, быстрый, впечатляющий, заявив о себе и выведя компанию из равновесия.

— Просто… не надо.

Люк сверкнул на него глазами, оглянулся на воду.

— Отойди, а не то искупаешься.

— Не возражаю.

— Да? — ухмыльнулся парень. — Тогда взгляни, с кем будешь купаться.

Джек увидел гигантскую черепаху, скользившую к берегу, держа под водой голову. Длинный, обросший водорослями панцирь длиной в четыре фута напоминал рельефную карту Гималаев.

Потом поднялась голова… а за ней и другая. Господи помилуй, вынырнули две гигантских корявых безобразных головы, разинули челюсти с острыми клювами, демонстрируя огромные пасти, куда свободно вошел бы стандартный футбольный мяч, и еще место осталось. Четыре черных глаза-бусины неотрывно смотрели на Семели. Чудовище приплыло к берегу, остановилось в ожидании, колотя в воде длинным змеиным хвостом.

Люк схватил упавший сук и крикнул:

— Представление начинается! — Подошел ближе, сунул сук в поджидавшие челюсти. — Перед тобой грифовая черепаха. Когда будешь купаться, — а мы обязательно это увидим, — вот что станет с твоими руками-ногами.

Когда сук оказался в футе от левой головы, шея молниеносно телескопически выдвинулась, челюсти щелкнули, перекусили его пополам с громким хрустом и с такой же легкостью, с какой Джек сломал бы зубочистку. Одна половинка попала в зону досягаемости правой головы, ее постигла та же участь. По воде поплыли три обломка.

У Джека пересохло во рту.

— Когда буду купаться? — переспросил он, понимая, что парни без труда швырнут его в воду. — Ты хотел сказать, если?

Люк шагнул к нему:

— Нет. Я хотел сказать…

— Ну, хватит, — перебила Семели, вклинившись между ними. — Успокойся. Разве так гостей принимают? — Она повернулась к Джеку, глядя прямо в глаза без враждебности, источаемой Люком. — Что ты тут делаешь?

Ответ был наготове.

— Ты предлагала выпить, вот я и явился.

— Дерьмо собачье! — рявкнул Люк.

Заводной малый, черт побери.

Семели, проигнорировав замечание, улыбнулась:

— Вижу. Только я предлагала в городе выпить.

— Я, наверно, неправильно понял. Упомянул случайно при Карле…

— Правда? — Лицо ее озарилось, сияя улыбкой. — Упомянул обо мне?

Джек пришел в полное недоумение, заподозрив, что девушка им очарована. Почему — непонятно. Всего пару раз мельком виделись, парой фраз обменялись… Она его совсем не знает.

Или, может быть, знает?

На ее чувствах можно было б сыграть, но он отверг эту мысль. Слишком легко попасть под ответный удар, особенно от ревнивого Люка, которому явно хочется, чтоб Семели смотрела на него такими же глазами.

— Ну, отчасти, — нейтрально промямлил Джек. — Оказалось, Карл знает, где ты живешь, согласился меня проводить.

— И ты приехал.

— Хотя не ждал такого приема.

— Не принимай всерьез Люка. Он немножко не в себе в последнее время. — Она потрепала парня по плечу. — Правда, Люк?

Крупный малый только зыркнул на Джека.

— Эй. — Карл ткнул веслом на берег. — Неужели это световая дыра?

— Конечно, — кивнула Семели. — Хочешь посмотреть?

Что еще за световая дыра, не понял Джек.

Семели направилась к голому участку, лишенному всякой растительности. Джек последовал за Карлом. Остальные расступились, пропуская их.

В центре голого участка зияло овальное отверстие шириной футов восемь, уходившее в известняк, как колодец. Джек даже вспомнил название: кеноте.

Остановился на краю рядом с Карлом, заглянул вниз. Глубоко. Глубже, чем ожидалось. Вода на дне едва видна.

Карл охнул.

— Тут никогда не было так глубоко. Где песок?

— Семели продала, — буркнул Люк. — Приехали ребята, все выкачали. Вы с ними чуть-чуть разминулись.

— Хорошо заплатили, — добавила девушка.

Карл перевел взгляд с Люка на нее:

— Похоже, я не первый нарушил правило насчет чужаков.

Заработал очко, Карл, мысленно похвалил Джек.

— Это другое дело, — возразила Семели.

Садовник словно не слышал, не сводя глаз с отверстия.

— Вот чего я боялся при такой засухе, — пробормотал он. — Раньше дыра из воды не показывалась. Уже плохо, что вышла наружу, а вы еще песок выгребли…

— Чего тут плохого? — спросила Семели. — По-моему, хорошо.

— Хорошо? Что может быть хорошего? Свет всегда шел сквозь песок и воду и даже при этом вон что с нами сделал. Теперь ничего не стоит у него на пути.

— И прекрасно, — усмехнулась она.

— Ничего прекрасного. Страшно.

Опустившись на колени, Джек всматривался в глубину. Не нравятся ему глубокие дыры, по крайней мере с нынешней весны, после нехорошей встречи с одной на Лонг-Айленде. Впрочем, та была бездонной, а эта…

Он нашел камень размером с указательный палец и бросил. Услышал успокоительный плеск, увидел далеко внизу рябь на воде.

Определенно есть дно.

Однако надолго ли?

— Что за свет? — спросил он.

Девушка присела рядом. Он быстро оглянулся, заметив, что остальные побрели прочь. Они остались у дыры вдвоем.

— Ты ничего подобного в жизни не видел, — с благоговением прошептала она. — Я хочу сказать, кто когда-нибудь слышал, чтобы из-под земли шли огни?

Минувшей весной он видел бивший из-под земли свет.

— Какого цвета?

— Как бы розовато-оранжевого. Но как только подумаешь, что угадал, цвет обязательно переходит в другой, изменяется, хоть и самую чуточку. Не поверишь, пока не увидишь.

Джек поверил — уже видел свет, отвечающий описанию.

— Часто он появляется? — спросил он, заранее зная ответ.

— Дважды в год.

— Шутишь? Когда следующее представление?

— Нынче ночью.

— Но… — Джек прикусил язык. По словам Ани, узловые точки открываются в дни равноденствия, а равноденствие наступит будущей ночью. Точно, сам проверял. Если проговориться, Семели поймет, что он знает больше, чем нужно.

— Что «но»? — нахмурилась она.

Что сказать?

— Но это слишком скоро, — пробормотал он. — Не успею привезти аппаратуру…

— Какую аппаратуру?

— Да разве не ясно? Сфотографируем тот самый свет, продадим снимки в газеты, в «Нэшнл джиографик»…

— Стой-стой-стой, — замахала она руками. — Почему ты решил, что будешь фотографировать? Огни никто никогда не сфотографирует.

— Без исключений?

— Абсолютно. Собственно, я тебе даже не дам посмотреть — разболтаешь.

— Не разболтаю.

Джек не испытывал никакого желания смотреть на огни, но и не хотел, чтобы она подумала, будто он спешит уйти. Возможно, для этого лучше всего притвориться, что хочешь остаться.

Семели покачала головой:

— Возможно, но рисковать не стану. По крайней мере, пока. Может, когда познакомимся лучше…

«Когда», не «если», отметил Джек.

— Можно прямо сейчас познакомиться. Поедем в город, выпьем, поговорим серьезно.

— Не сегодня, не завтра и не послезавтра, если на то пошло.

— Почему?

— Огни идут три ночи. Поэтому я должна быть здесь. А после воскресенья… — она придвинулась ближе, он уловил приятный мускусный запах, — все время будет в нашем распоряжении.

Как тебе угодно, сестричка.

Поосторожнее… не дергай черта за хвост и так далее.

Тут он заметил черную раковину, висевшую у нее на шее на шнурке. Таких же размеров и формы, как найденная в отцовской больничной палате. Даже с просверленной в створке дырочкой. Наверняка та самая.

— Откуда у тебя эта раковина?

Семели изумленно вытаращила глаза, схватилась за ракушку. Судя по взгляду, досадует, что он увидел. Значит, еще раз побывала в палате, что ему абсолютно не нравится.

Если не хочешь, чтоб кто-нибудь видел, зачем носить под расстегнутым воротом?

— Что за вопрос?

— Я нашел эту раковину в больнице у койки отца после твоего визита. Когда ты ее забрала?

— Я… ее не забирала. — Семели по-прежнему сжимала раковину в кулаке. — У меня было две.

— А. — Джеку стало немного полегче, если это правда. — Значит, наверно, я нашел другую.

— Где? — Она схватила его за руку. — Где ты в последний раз ее видел?

Он хотел вырвать руку, сказать, что оставил ракушку на тумбочке и, по всей вероятности, ее выкинули уборщицы, но передумал, чувствуя крепкую хватку, видя напряженный взгляд девушки.

— Точно не помню. Надо подумать…

Что такого драгоценного в проклятой ракушке?

Он оглянулся — садовника нигде не было.

— Карл! — Джек стряхнул с себя руку Семели, вскочил на ноги, осматривая берега лагуны. — Эй, Карл! Где ты?

— Забудь о нем, — сказала Семели, тоже поднявшись. — Где раковина?

Он отошел от нее, от дыры и направился к хижинам. Вокруг маленького костра сидели мужчины, выпивали, курили, Карла среди них не оказалось.

Черт возьми, куда он делся?

Джек окликал парня, не получая ответа; спросил сидевших у огня, не добившись внимания.

В душе зашевелилась тревога. Если с Карлом что-нибудь случится, он будет виноват, уговорив его ехать в лагуну.

К костру подошел Люк. Мужчины вопросительно подняли косые глаза, он ответил кивком.

— Где Карл?

Люк не посмотрел на Джека, даже не оглянулся, словно его тут не было.

Беспокойство переросло в ярость. Он выхватил «глок» и выстрелил в костер. Мужчин осыпало пеплом и углями, они завертелись, попадали, Люк пригнулся.

Теперь на него обратили внимание.

— Еще раз повторю, и на сей раз надеюсь услышать ответ. Где Карл?

— Там, где должен быть, — сказал Люк. — С нами.

— Он не хочет быть с вами. Ушел от вас, помнишь?

— Возможно. Теперь передумал и хочет остаться.

Джек почуял движение за спиной, разглядел краем глаза с десяток членов клана, направлявшихся к нему с ружьями и обрезами. Следовало догадаться, что у них есть оружие — в здешних местах без охоты не проживешь.

Впрочем, подмога не сильно обнадежила Люка под нацеленным в грудь «глоком».

— Я от него хочу это услышать.

Люк стрелял глазами по сторонам. Хотел было что-то сказать, но тут прозвучал голос Семели:

— Не бойся, он тебя не убьет.

Она стояла слева в нескольких шагах, улыбаясь Джеку.

— Разумеется, мистер, — облизнулся Люк. — Ведь тогда тебя самого продырявят.

— Ну, ты тоже умрешь.

— Нет, — возразила Семели. — Я знаю, и ты это знаешь.

Она права. Не время убивать. Джек слегка опустил пистолет.

— Возможно, и нет. Но ты даже не представляешь, в какую кашу пуля разнесет колено.

Люк вспотел. Видимо, пуля в колено страшила его больше выстрела в грудь.

— Семели…

— И этого ты тоже не сделаешь. Потому что мы не причиним вреда Карлу, продержим его только несколько дней.

— Не имеете права держать ни минуты.

— Нет, имеем, — осмелел Люк, видя, что Джек не взводит курок. — Мы родня. Кровная.

— Я обещал вернуть его домой. И сдержу обещание.

— Он пробудет здесь всего три дня, — сказала Семели. — Мы хотим, чтоб он видел огни. Но вот что я предлагаю: найди мою раковину, мы ее обменяем на Карла.

— Семели, — крикнул Люк, — нельзя это делать! Карл наш.

Она сверкнула на него глазами.

— Что важнее, устроить для Карла световое шоу или вернуть мою раковину?

Он молча отвел глаза.

Семели повернулась к Джеку:

— Таковы условия сделки. Согласен?

— Леди, я не знаю, где раковина.

Она кивнула на каноэ:

— Иди ищи.

По-прежнему целясь в Люка, Джек перебрал несколько вариантов — ни один не понравился.

Стрельба непродуктивна. Равно как и поиски Карла, спрятанного людьми, которым известна каждая норка и щелка в неведомом ему месте. Можно было бы взять заложника, а потом обменять на садовника, но его негде спрятать.

Или вернуться, найти драгоценную раковину.

Вернуться… Еще одна проблема. Он не лесной житель. С жизнью дикой природы знаком исключительно по журналам.

— Да ведь я заблужусь в Эверглейдс.

— Не заблудишься, — мелодично, без грубости, без презрения рассмеялась Семели. — В засуху остается не так много проток. Сворачивай на каждой развилке в восточную. Тут близко.

— Если найду раковину, как тебе сообщить?

— Очень просто. Встань перед отцовским домом и скажи, что нашел. Я услышу.

Джек не заподозрил обмана, и его по коже мороз прохватил.

— Ладно, поеду. — Страшно не хочется оставлять Карла, но придется вернуться. И не хочется уезжать без ответа на главный вопрос, ради которого затевалась поездка. — Перед отъездом позвольте спросить, что вы имеете против моего отца?

Семели отвела глаза, потом снова на него взглянула:

— Ничего.

— Какого черта! То пытались убить его ночью, то вчера аллигатора на него натравили… Скажите, что он вам плохого когда-нибудь сделал?

— Он нам не нужен, — сказала Семели.

Люк быстро на нее покосился, чего она не заметила.

— Что-то не верится, — хмыкнул Джек.

— Твое дело, — пожала она плечами. — Честно скажу: твоему отцу нечего нас бояться.

— А мне? Что будет, если я повернусь спиной к клану?

— Ничего. Ведь если ты умрешь, то не сможешь найти мою раковину. Правда, ребята? — Семели оглянулась на молчавших членов клана и злобно оскалилась. — Правда? Даже думать не хочется, что будет с тем, кто ему помешает найти нужную вещь.

Мужчины испуганно неуверенно закивали, опуская оружие.

Откуда у нее власть над ними? Чем маленькая хрупкая женщина грозит сильным ребятам?

Набирая в грудь воздуху и надеясь, что не совершает ошибку, Джек направился к каноэ, сунув «глок» в кобуру. Шагнул в воду, столкнул лодку, запрыгнул, двумя рывками запустил мотор и поплыл, чувствуя, как десятки глаз смотрят в спину.

— Зачем ты его отпустила? — спросил Люк.

Семели стояла на берегу, глядя на уплывавшего Джека, который повернул каноэ налево и скрылся за поворотом.

— Я уже объяснила зачем.

— Ты ему веришь?

В тоне сквозила сильная злость. Ясно — парень ревнует, однако и гордость его пострадала под дулом пистолета.

— Да, верю.

Почему-то чувствуется, что Джек не знал о существовании другой раковины, пока не увидел оставшуюся.

— Ты глупо поступила, Семели. Мы сами могли найти раковину.

— Да? Где? И как? Нельзя же идти в больницу расспрашивать, когда меня там вообще не должно было быть. Ему, кроме того, удобнее обыскать дом отца.

— Сами могли попробовать. А теперь никогда уже не увидим ни его, ни твоей раковины.

— В любом случае… его увидим.

— Почему?

— Ты же слышал — он обещал вернуть домой Карла. Если найдет раковину, приедет, обменяет. Даже если не найдет, все равно приедет за Карлом. Вернет его обратно домой любой ценой, всеми силами.

Люк хмыкнул.

— Откуда ты так хорошо его знаешь? Разговаривала всего пару раз.

— Позволь кое-что сказать тебе, Люк. — Семели повернулась к нему. — Он выполняет свои обещания.

Это читалось в глазах особенного мужчины. Когда все пошли на него, в них не было никаких признаков страха, одно упрямство. Храбрость и верность — вот чего ищет в мужчине каждая женщина. Хотя Джек другой женщине не достанется. Будет принадлежать ей, Семели.

Все укладывается на свои места… по плану. Его отец должен был умереть, но остался в живых, и поэтому сын приехал сюда, познакомился с ней, они будут жить вместе. Найденная раковина их еще больше сблизит.

— Кстати, зачем тебе та самая раковина? — проворчал Люк. — Ты и с одной прекрасно обходишься.

— Нет. Совсем другое дело. С одной гораздо труднее управлять животными, видеть дорогу. Мне нужны обе.

— Ладно, ладно. Ты в шутку пообещала оставить старика в покое, правда?

— Неправда. Старика больше трогать не будем.

— Как же…

— Найдется другая жертва.

Джек по какой-то причине винит в несчастном случае с отцом ее и других членов клана. Если старик погибнет, он вопреки судьбе ее бросит. Нет, есть жертва получше, которую необходимо убить.

— Какая? — Люк пристально посмотрел на нее.

— Старуха.

Где искать распроклятую раковину? — гадал Джек, мчась в машине к Новейшну.

Семели оказалась права: обратный путь в реальный мир отыскался легко. Он оставил каноэ на берегу у станции проката плоскодонок с воздушным винтом и направился к городу. Тучи не расходились, но не пролили ни капли дождя.

С чего начать? Очевидно, с больницы, хотя папа выписался почти сутки назад. С тех пор палату наверняка вымыли, вычистили, может быть, положили нового пациента. Значит, надо расспрашивать больничных уборщиц.

Джек покачал головой. Будь у него пяток помощников, может быть — может быть, — раковину удалось бы найти. И то сомнительно.

Надо искать сперва в папином доме, потом уж в больнице. Вдруг по счастливой прихоти судьбы найдется. Впрочем, шансы, опять же…

Ладно, можно будет хоть сбросить промокшие мокасины.

Он остановился на красный свет перед шедшим навстречу грузовиком. Не обратил бы на него внимания, если бы не эмблема на дверце кабины. Похожа на черное солнце… или на головку черного цветка.

На левой полосе можно было бы развернуться на сто восемьдесят градусов, а на правой пришлось пилить до разворота через две парковки. Когда Джек повернул на север, грузовик скрылся из вида. Поддерживая максимально возможную в пятничном трафике скорость, он чуть не пропустил его на стоянке у «Бургер-Кинг».

Тормознул рядом, вылез. Машина занимала по диагонали два места на краю стоянки, никому не мешая. Кабина была пуста, мощный дизельный мотор работал. На логотипе точно черное солнце. Под ним надпись: «У. Благден и сыновья, инкорпорейтед».

Джек обошел вокруг грузовика. Черт побери, такая махина вполне способна причинить серьезные повреждения любому автомобилю, даже «гранд-маркизу». Интересно, как выглядит левый передний бампер.

Он пристально рассматривал вмятину в крыле, серебристые царапины на черной поверхности.

— Чем интересуетесь? — проговорил сзади голос.

Джек оглянулся на типичного водителя грузовика — большая ковбойская шляпа, большой живот, большая пряжка на брючном ремне, большие ботинки, — шагавшего к нему с пакетом гамбургеров в одной руке и картонкой с кофе в другой.

— Любуюсь на поцелуй на крыле. — Эвфемизм «поцелуй» означает глубокую вмятину. — Кажется, совсем свежий.

— Точно. Получен ночью в понедельник, когда фургон угнали.

— Угнали? Не шутите? Кто?

Водитель открыл дверцу кабины, положил пакет, кофе и пожал плечами.

— Не знаю, будь я проклят. — Он потер обветренную щеку. — Никогда такого со мной не бывало. Отвез вечером в понедельник первую партию груза, запер машину, отправился спать. Утром встаю — ее нет. Заявил об угоне, копы через пару часов отыскали фургон на стоянке у винного магазина. Я до того обрадовался — даже не представляете, какого дерьма бы накушался, если бы он исчез навсегда, — что вмятину не сразу заметил.

— Полиции сообщили?

— Зачем?

— Возможно, на вашем фургоне был совершен наезд.

Водитель прищурился:

— А ты коп или кто?

— Нет. Заинтересованная сторона. — Водитель вопросительно взглянул на Джека. — Машину моего отца сбили рано утром во вторник.

— Он в порядке?

— Да, к счастью.

— Хорошо. — Шофер полез в кабину. — Некогда мне возиться со следствием. Я не скрываюсь, не уклоняюсь, просто должен работать по графику.

— Слышу, — сказал Джек.

Думал было его задержать, а потом передумал. Если правду говорит — похоже на то, — то зачем? Если не заявлял об угоне, можно звякнуть Эрнандесу, и копы из Новейшна прищучат шофера.

Конечно, он мог сообщить об угоне для отвода глаз, только как-то не верится.

Под крепкий хлопок дверцы грузовика он спросил:

— Что возите?

— Песок.

— Куда?

— В Джерси, на север.

В Джерси? Там полно песку.

— Зачем, черт побери?

Шофер пожал плечами:

— Я не выбираю ни груз, ни работу, вожу туда, куда скажут.

Вспомнились слова Люка о продаже песка из кеноте…

— А где песок берете?

— Везут в лодках откуда-то из болот. Больше ничего не знаю.

Грузовик на первой скорости рванул к выходу со стоянки.

Глядя вслед, Джек запомнил название фирмы: «У. Благден и сыновья». Вернувшись на север, надо будет разведать, что это за компания, на кого работает, зачем возит в Нью-Джерси песок из узловой точки во Флориде… Наверняка не к добру.

Он пошел назад к машине. Теперь хотя бы известно, какой грузовик сбил отцовский «маркиз». Есть уверенная догадка, кто сидел за рулем.

Хотя по-прежнему неизвестно зачем. На этот счет тоже имеется неплохая идея, которую, будем надеяться, нынче удастся проверить.

Доехав до Южных Врат, Джек остановился у местного хозяйственного магазина, купил рулон пластыря, звякнул Аните Несбит в полицию. Та быстро навела справки и подтвердила: действительно, утром во вторник было заявлено об угоне грузовика, который вскоре отыскался.

Хорошо, значит, «У. Благден и сыновья» чисты.

Он поставил машину в тупичке и побежал к отцовскому дому.

Папа смотрел телевизор. Классический спортивный канал передавал решающий поединок Борга с Макинроем на Уимблдонском турнире 1980 года. Макинрой вопил во все горло, пропустив пушечный удар.

Том-старший взглянул на грязные мокасины, на мокрые джинсы.

— Где ты был?

— В лодке катался.

— Отправился в лодочную прогулку? Почему не сказал? Я бы…

— Не совсем на прогулку. Слушай, пап, ты не видел в больничной палате маленькую черную раковину?

— Нет, — нахмурился Том. — Когда я мог ее видеть?

— Я нашел ее за день до того, как ты пришел в себя. Черная, продолговатая, с крошечной дырочкой, просверленной в створке.

Пожалуйста, вспомни. Пожалуйста…

Отец покачал головой:

— Очень жаль. Никогда не видел ничего подобного.

Джек подавил стон. Придется отправляться в больницу.

В больницу… Помнится, пока папа выписывался, Аня совала вещи в пластиковую сумку. В машине ее точно нет.

— А где сумка с вещами? Зубная паста, полоскание…

— Ах да. Я ее выбросил.

— Не заметил там раковину?

— Да я, собственно, и не смотрел. Заглянул — все не то, чем я пользуюсь, и поэтому выкинул.

Возможно… возможно… Не хочется расставаться с надеждой.

— Куда? В кухонное ведро?

— Да, сначала. Нынче утром высыпал мусор из кухонного ведра в бак на заднем дворе. А почему ты…

Джек, не выслушав до конца, выскочил, побежал к задней веранде. Зеленый пластмассовый мусорный бак стоял слева на маленькой бетонной плите. Сейчас, на его счастье, окажется, что баки забирают по пятницам и раковина — если она там была — находится на пути к городской свалке.

Нет. Бак был пуст, кроме единственной белой пластиковой сумки. Он ее развязал, покопался, отыскал больничный пакет, открыл рывком, перебрал туалетные принадлежности, молча вознося молитву святому покровителю мусора, чтобы найти раковину, впрочем, видно, без всякого толку…

Добрался до дна, наткнулся на что-то твердое с неровными краями. Вытащил…

…Есть!

Нашел. Теперь Карл вернется домой. Только надо сначала как следует организовать обмен. Джек встряхнул головой. Раковина за человека… необычная сделка.

Семели велела встать у отцовского дома и объявить о находке. Ничего себе. Обещала услышать — возможно, услышит. Кончились времена Фомы неверующего. Все возможно.

— Хорошо, — вслух сказал он, совершая над собой усилие и чувствуя себя идиотом. — Я нашел раковину. Слышишь? Нашел. Давай меняться.

Дальше что? Наверно, надо ждать ответа.

Засовывая в карман раковину и оглядываясь, Джек увидел отца, изумленно смотревшего на него через жалюзи задней веранды. На лице его было такое же озадаченное выражение, как в момент распаковки мягких игрушек от Эйба.

Должно быть, считает сына наркоманом.

— Привет, пап.

— С тобой все в порядке, Джек?

Нет, мысленно признался он. Со мной все не в порядке. Хочется, чтобы когда-нибудь было иначе, но в данный момент…

— Абсолютно.

Отец открыл дверь веранды:

— Сюда иди. Тут ближе.

Джек шагнул к веранде, вновь вспомнив, что сумку собирала Аня. Может быть, знала о раковине?..

Оглянулся на дом, перед которым в шезлонге лежала она.

— Через минуту приду. Поздороваюсь с Аней.

Как только ступил на лужайку, навстречу выбежал Ирвинг, приветственно виляя хвостом, повел его к хозяйке, но он притормозил, видя, что она до пояса голая.

Аня лежала лицом вниз на полотенце в шезлонге в одних зеленовато-желтых бермудских шортах, поджаривая обнаженную спину на дневном солнце. Джек было собрался повернуть назад, но заметил красные пятна на коже, шагнул еще ближе…

…и закусил нижнюю губу. Что-то вроде ожогов… кожа между ними исполосована злобными красными рубцами, будто кто-то прижигал спину сигаретой и хлестал тонким крепким кнутом.

Невозможно уйти. Он стоял и смотрел в благоговейном страхе.

— Карта моих страданий, — проговорила Аня, не глядя на него. — Видишь, что он со мной сделал?

— Кто?

— Противник. Тот Самый.

Ах, Тот Самый… настоящее имя которого ему знать не положено.

— Каким образом? И почему?

— Я объясняла тебе почему. Потому, что стою у него на пути. Каким образом? У него много способов, и все они написаны у меня на спине.

— Но откуда ожоги, рубцы?

— Просто появились, и все. Отмечают его старания уничтожить меня.

Джек затряс головой, чтоб ее прояснить.

— Ничего не пойму. Что он делает, чтобы вас уничтожить?

— Помоги с полотенцем, — велела она. — Завяжи сзади концы.

Он выполнил просьбу, и Аня, прикрытая полотенцем, села.

— Расскажите, пожалуйста.

Она помотала седой головой:

— У тебя своих забот полно. Есть о чем беспокоиться. Кроме того, чем ты можешь помочь? Ничем. Я сама должна справиться.

— Давайте попробуем.

Ему нравится старая леди. Хочется как-нибудь облегчить ее тяготы.

— Все в порядке, Джек. На солнце становится лучше. Лучи не исцеляют, но боль облегчают. — Аня поднялась. — Пойду прилягу.

— Как себя чувствуете?

— Лучше, чем утром, а к вечеру будет совсем хорошо.

— Зайдете выпить попозже? На этот раз у нас.

— Не сегодня, — покачала она головой. — Завтра обязательно.

Джек проследил, как Аня с Ирвингом входит в дом, полный листвы, потом с чувством горечи, злобы, бессилия повернул назад.

Посидели с отцом, мусоля вопросы об игрушках и раковине, пока тот не стал клевать носом в шезлонге. Соснуть после еды — величайшее удовольствие в жизни, но сегодня этого себе позволить нельзя. Надо ждать весточки от Семели.

Впрочем, это не единственный пункт в нынешней повестке дня.

Джек зашел в отцовскую комнату, набрал номер офиса Рамсея Уэлдона. Услышал от секретарши, что мистер Уэлдон говорит по другому телефону. Не желаете ли передать что-нибудь?

— Нет. Когда можно перезвонить?

— Ну, приблизительно через полчасика.

Он поблагодарил, положил трубку, направился к машине. Купленная недавно липкая лента лежала на переднем сиденье в белой прозрачной пластиковой упаковке с логотипом хозяйственного магазина. Джек взял ее, сумку и прочее. Захлопывая дверцу, увидел на полу у пассажирского сиденья конверт, поднял, заглянул.

Пятьсот долларов Карла.

Садовник так ему верит, что оставил в машине конверт на хранение. Верит также, что он вернет его домой.

— Я нашел твою чертову раковину, — снова вслух сказал Джек. — Готов меняться.

Посмотрел на часы — больше ждать невозможно — и направился к административному зданию.

На сей раз можно идти открыто, здороваясь с прохожими, не ныряя всякий раз в кусты. У стоянки сердце екнуло — «краун-империала» Уэлдона не видно, — потом отпустило. На отведенном ему месте стоял «де-сото» 1957 года. Неплохие у этого типа машины.

Джек подошел к автомобилю. Четырехдверный, с гладким бирюзовым корпусом, белым верхом и боками, большими хромированными бамперами, колесами с белыми ободками и торчащими клиновидными килевыми ребрами с тремя вертикально расположенными красными подфарниками, которые придавали машине вид космического корабля. Внутри бирюзово-белая обивка, зеркало заднего обзора встроено в панель управления…

Что стряслось с Детройтом или, если на то пошло, с Германией и Японией? Почему они, черт возьми, больше не выпускают такие машины?

Он целую вечность торчал у «де-сото», разглядывая под разными углами, пока не появился Уэлдон, сегодня в светло-бежевом, почти белом шелковом костюме.

— Еще один красавец, мистер Уэлдон.

— Сын Тома, верно? — усмехнулся тот. — Джек.

— Хорошая у вас память.

— А вы отлично разбираетесь в автомобилях. Как ваш отец?

— Превосходно. Вчера домой вернулся.

Щека директора дернулась.

— Правда? А я и не знал. Почему мне никто не сказал?

— По-моему, никто больше не знает. — Джек легонько провел пальцами по правому переднему крылу «де-сото». — Не разрешите немножко проехаться в этой конфетке?

Уэлдон покачал головой:

— Я бы с удовольствием, но должен ехать прямо домой.

Джек открыл дверцу, сел на пассажирское сиденье.

— Годится. Довезите меня до шлагбаума, я оттуда пешком дойду, разомнусь.

Уэлдону это большой радости не доставило, но и особого выбора не было.

Чувствуя себя в машине как в печке, Джек опустил стекло, пока хозяин задом выезжал со стоянки.

— Ход гладкий, — оценил он.

— Подвески «торшн-эйр».

Задавая следующий вопрос, Джек внимательно смотрел на него.

— Вы когда-нибудь слышали о женщине по имени Семели?

Руки стиснули руль так, что побелели костяшки. Правая щека снова дернулась.

— Нет, не помню. Она у нас живет?

— Слишком молодая для Врат. Она живет в Глейдс с компанией ребят очень странного вида. У нее белоснежные волосы. Как увидишь, уже не забудешь. Точно не знаете?

— Вполне уверен.

— Действительно уверены?

— Да! Сколько раз повторять? — Уэлдон затормозил. — Ну, вот и шлагбаум. Надеюсь, вам понравилось…

— Едем дальше.

— Я же сказал, мне надо…

Джек вытащил «глок», положил на колени, нацелив в живот директору.

— Если случайно выстрелить, раны в живот чрезвычайно болезненные. Вспомните «Бешеных псов».

Поезжайте. Мы еще беседу не закончили. Улыбнитесь и помашите охраннику. Правильно. Теперь… поедем на то место, где с моим отцом произошел несчастный случай.

— Где это? — Уэлдон вспотел по-настоящему.

— Вы не в курсе? На пересечении Пембертон-роуд и Южной дороги.

— Но там нет ничего.

— Знаю.

— Это противозаконно, угон машины, похищение…

— Это настоящее приключение. Успокойтесь, не брыкайтесь, и мы очень приятно проедемся.

— Если вам нужна машина, берите.

— Мне не нужна машина.

— Тогда… зачем вы это делаете?

Джек дал ему повариться в собственном соку, прежде чем ответить.

— Просто хочу спросить, что вам известно о людях, которые умерли в Южных Вратах. — Уэлдон открыл было рот, но он предупредительно махнул рукой. — Не желаю выслушивать дерьмо собачье типа того, будто от стариков больше нечего ждать. Я имею в виду трех человек, одиноких, с отменным здоровьем — по свидетельству вашего доктора, — случайно погибших за последние девять месяцев. С интервалом ровно в три месяца. Вы безусловно их знаете по именам: Адель Боргер, Джозеф Лео, Эдвард Нойснер.

Уэлдон побледнел. Казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Конечно, знаю. Ужасная трагедия.

— Мой отец должен был стать четвертым, причем точно по расписанию. Что вам об этом известно, мистер Уэлдон?

— Разумеется, ничего не известно. Откуда?

Это решило дело. Джек оглянулся, других машин не увидел. Место ничем не хуже любого другого.

Он велел остановиться, вышел из машины, заставил директора перебраться на пассажирское сиденье.

— Заложите руки за спину.

— Что в-вы собираетесь делать?

— Я хочу вас связать.

— Нет!

Джек схватил его за длинные темные волосы.

— Слушайте. Можно покончить миром, если будете выполнять мои распоряжения, или силой… Тогда я прострелю вам бедро, колено, еще что-нибудь столь же болезненное и кровоточивое, пока не станете отвечать. Не люблю в крови пачкаться. Предпочитаю чистые легкие способы грязным и кровавым. А вы?

Уэлдон, всхлипнув, заложил руки за спину.

Джек замотал липкой лентой запястья, колени и щиколотки. Сел за руль, тронул с места «де-сото», направился к городу, продолжая допрашивать Уэлдона про троих погибших, отца и Семели. Тот продолжал отпираться. Наконец «де-сото» остановился перед запертыми воротами известнякового карьера.

— Стало быть, — заключил он, — вам ни о чем ничего не известно, так?

— Прошу вас… Правда, поверьте, ничего не знаю.

Джек не поверил.

— Мне это не менее неприятно, чем вам.

С такими словами он разогнал машину и бросил ее на ворота. Под вопль Уэлдона цепь лопнула, а створки распахнулись.

— Бамперы! Хром!

Джек свернул влево на узкую тропку, шедшую вниз под легким уклоном. Слева тянулась грубая известняковая стенка. Ненавидя себя, он с усилием вывернул руль, ободрав левый бок автомобиля о камень.

— Боже мой, нет! — крикнул Уэлдон.

— Очень жаль. — Чистая правда.

Добравшись до дна карьера, Джек не совсем вписался в поворот, грохнув передом в каменный выступ. От удара машина остановилась, директора бросило на приборную доску. Непристегнутый, не имея возможности вытянуть руки, он сильно ударился и отлетел на спинку сиденья.

— Ух ты, — посочувствовал Джек. — Больно, наверно. Хотя это лишь малая доля того, что испытал мой отец, когда на него на Южной дороге налетел грузовик. — Он прищурился. — Поглядим. Левую сторону мы переделали, посмотрим, что можно сделать с правой.

С трудом сохраняя легковесный тон, он подвергал директора тем же страданиям, которым подвергся отец при наезде, сознательно калеча прекрасный классический, ни в чем не повинный автомобиль.

— Нет, прошу вас! — завопил Уэлдон.

Джек прибавил скорости и въехал правым боком в другой выступ. Сосед вновь налетел на приборную доску, и на этот раз головой в ветровое стекло. Обратно свалился не на сиденье, а на пол.

Потом принялся всхлипывать.

— Хорошо, хорошо… Я вам все расскажу, только вы не поверите.

— Попробуйте, — предложил Джек, ставя автоматический пистолет на предохранитель, а машину на ручной тормоз. — Вы даже не представляете, до чего я доверчив.

Уэлдон с трудом взобрался на сиденье. Под свесившимися на лоб волосами набухала сине-черная шишка величиной с гусиное яйцо. Он повернулся спиной, подставил связанные руки.

— Пожалуйста…

Джек вытащил складной нож, разрезал липкую ленту. Открытый нож не спрятал.

— Без глупостей. Говорите.

Директор Южных Врат откинулся на спинку, уткнулся в подголовник затылком, глядя в крышу.

— В прошлом году приблизительно в это же самое время упомянутая вами женщина с белыми волосами, Семели, позвонила мне, наговорила какого-то бреда, потребовала, чтобы Врата принесли Эверглейдс жертвы. Приняв ее за местную сумасшедшую, я спросил какие. Она ответила — человеческие.

Он покосился на Джека. Если ждал потрясения, недоверия, то жестоко ошибся. Собеседник практически ждал чего-то подобного.

— Вы над ней посмеялись?

— Конечно. А вы что бы сделали? Смехотворно. То есть мне тогда так показалось. Она не отступилась, без конца названивала в офис, домой, по сотовому, твердя, что Южные Врата подбираются слишком близко к какой-то лагуне — я до сих пор не знаю к какой, — Эверглейдс сердятся, требуют жертв… Четырех ежегодно. Смешно, да? Тем не менее она меня преследовала, настаивала, чтобы я, глава кооператива, внес предложение… То есть выбрал жертву среди местных жителей, остальное сделает лагуна. Иначе лагуна сама выберет… кого-нибудь из членов моей семьи.

— И вы согласились.

— Нет. По крайней мере, в то время. Как только она пригрозила семье, обратился в полицию. Но слышал лишь голос по телефону, никогда не видел ту женщину, не знал, где она живет… Полицейские только пообещали ее отыскать, регулярно направлять мимо нашего дома патрульные машины…

— Не помогло, как я понимаю.

Уэлдон покачал головой:

— В тот же вечер моего сынишку укусил коричневый паук-отшельник. Его пришлось срочно доставить в больницу. Трехлетний малыш чуть руки не лишился. Прямо в палату Кевина позвонила на сотовый женщина… Поинтересовалась, не передумал ли я после первого предупреждения. Я дал отбой, она перезвонила и спрашивает, не боится ли змей моя дочь. Если нет, то скоро испугается. — Уэлдон растер рукой лицо. — Признаюсь, я перепугался. Непонятно, откуда ей стало известно о паучьем укусе. Не понимаю, как она могла наслать паука, укусившего сына, но по-настоящему перепугался.

Джек не мог его упрекнуть, зная, как сам себя чувствовал, когда что-нибудь грозило Вики.

— Снова пошли в полицию?

— Зачем? Ничего нового не сообщил бы. Взял дело в свои руки. Отправил жену и обоих детей к тестю и теще в Вудсток под Атлантой. Думал, будут в безопасности за сотни миль, в другом городе, в другом штате. — Он тряхнул головой. — В первый же день по приезде Лори щитомордник ужалил, она едва не умерла. Проведя неделю на севере в ожидании, пока дочку выпишут из больницы, я, наконец, вернулся домой — один, потому что не мог даже думать везти их сюда, пока не договорюсь с мерзавкой.

— Очевидно, не добились успеха.

— Хотя очень старался. Вернувшись домой, вижу женщину с белыми волосами, поджидавшую меня на заднем дворе. Она сидела спиной ко мне, закрыв лицо руками, но я мгновенно понял, кто это такая. Схватил револьвер в спальне в ящике комода, направился к ней, собрался застрелить, и застрелил бы, господи помилуй, но, как только прицелился, на меня ринулась туча пчел…

— Ядовитых?

Директор кивнул:

— Они не закусали меня насмерть, облепили лицо и руку с пистолетом… пришлось его бросить.

Тут она оглянулась, я ее впервые увидел. Удивился, какая она молодая. Из-за белых волос думал встретиться со старой ведьмой, а это юная девушка и…

— Недурна собой. Знаю.

— Значит, вы с ней встречались?..

— Поговорим о вас. Что вы сделали?

— Что я мог сделать? Она объявила, что уже нанесла два удара. До сих пор помню ее слова: «Третий прикончит твою жену». Что бы вы на моем месте сделали?

— Мой подход к решению проблем несколько отличается от общепринятого.

— Не знаю, каким образом, но эта женщина командует змеями, насекомыми, птицами, бог знает, чем еще. Понимаете мое положение?

Джек задумчиво смотрел на Уэлдона. Безусловно, он оказался перед ужасающим выбором: принеси в жертву чужого или лишись члена семьи. Ситуация головоломная, хоть и не безнадежная.

— Я понимаю, что члены семьи для мужчины дороже чужих. К сожалению, это вполне объяснимо. Но когда одним из тех самых чужих оказывается мой родной отец, у нас возникает проблема. — Джек сунул нож в лицо Уэлдону, сдержав руку в дюйме от носа. — Которая осложняется тем, что вы чертовски удачно воспользовались возможностью с легкостью заработать лишние баксы.

— Ничего подобного!

Директор шарахнулся, прижался спиной к дверце, когда острие ножа коснулось кончика носа.

— Не время врать, приятель. — Джек изо всех сил сдерживал кипевшую ярость. — Я бы еще мог смириться, если бы ты выбирал самых слабых, которых ждет смерть со дня на день. А ты вместо этого предпочитал не просто здоровых, но и одиноких, выставляя дома на продажу на годы, на десятки лет раньше естественной смерти хозяев.

— Нет!..

— Да! — прошипел он сквозь зубы. — Да, сукин сын! Смерть людей принесла тебе прибыль! И одним из них должен был стать мой отец!

Лицо Уэлдона сморщилось, глаза крепко зажмурились, он заплакал.

— Виноват… виноват…

— Трое невинных людей мертвы, мой отец лежал в коме, а тебе сказать больше нечего? — Бросить бы нож и придушить его. — Вылезай!

Директор взглянул на него:

— Что?..

— Вылезай, гад. Ну, быстро, пока я тебя не зарезал!

Тот начал нашаривать ручку дверцы, открыл, Джек размахнулся и сильно пнул его правой ногой.

— Пошел!

Он рухнул на спину в известняковую пыль. Не потрудившись закрыть дверцу, Джек сорвал «де-сото» с места, дал газ, с визгом развернулся, нацелился на вскочившего Уэлдона, успевшего метнуться в сторону. Ради темного желания сбить, может быть, даже убить его не стоит трудиться. Вылетел на шоссе по пологой дороге, зная, что Уэлдон не пойдет в полицию, побоится привлечь нежелательное внимание к смертям во Вратах. Пускай сам домой добирается.

Проезжая мимо трейлерного парка, импульсивно свернул, заметил годившуюся только в металлолом машину Карла рядом с поросшим плесенью трейлером, вылез, толкнул дверцу — заперто. Поднял крышку мусорного бака у лесенки, увидел пакеты из-под бутербродов. Оглядевшись, вытащил бумажник. Поскольку поблизости никого не было, открыл замок с язычком кредиткой «Мастер-кард».

Вошел, закрыл за собой дверцу, глядя по сторонам. Сам не знал, зачем пришел. Просто хочется знать побольше о Карле.

Кондиционер выключен, в трейлере слабо пахнет остатками еды и потом. Слева кухня, ванная, спальня, справа гостиная. На кухонном столе аккуратно сложены в коробочку разрозненные останки Большеротого окуня Билли, поющей рыбы. Удивительная чистота и порядок. Парень действительно любит свой маленький трейлер.

В гостиной телевизор с хорошим экраном, как минимум, двадцать семь дюймов — можно сказать, панорамный. Рядом обшарпанный шезлонг, на сиденье раскрыта толстая программа на сентябрь с пометками желтой ручкой. Интересно, что он смотрит. «Выживание», «Фактор страха», «Дискавери», «Вокруг света», «Большой брат»… жизнь из вторых рук.

Впрочем, кажется, его это устраивает.

Джек передернулся. Ночной кошмар…

О самом садовнике ничто в трейлере не говорило. Ни семейных фотографий, никаких свидетельств прошлого. Видно, не хочет помнить о прошлом.

Он вышел, запер дверцу трейлера, направился к Вратам. Свернул с дороги, поставил машину в деревьях у ограды рядом с другими следами шин. Протер рулевое колесо, приборную доску, дверцы, оконные ручки, пошел вдоль ограды.

Просто. Слишком просто. Члены клана Семели вполне могли сделать то же самое со своим пикапом.

Семели… Направляясь к отцовскому дому, Джек по-всякому прокручивал в голове проблему, отыскивая решение.

С Уэлдоном он согласен в одном: девушка каким-то образом управляет живыми болотными тварями. Как — неизвестно, но можно поклясться, что дело не обходится без узловой точки в лагуне. При ее содействии Семели открыто совершает идеальные убийства — жертвоприношения, которых она требовала от Уэлдона, — и никто даже не подозревает, что несчастные случаи продиктованы человеческой волей. Нет вопросов — нашествие тараканов пальметт, нападение аллигатора — ее рук дело.

Одно ясно: ее надо остановить. Способ можно потом придумать. Надо сначала вернуть Карла в трейлер… домой.

— Вот и ты, — приветствовал отец вошедшего сына, видимо только встав после дневного сна, приняв душ и побрившись. — Где был?

— В разных местах. Никто в мое отсутствие не заходил, не звонил?

— Никто. Все тихо. Кого-нибудь ждешь?

Джек постарался скрыть огорчение.

— Отчасти.

— Слушай, надо продуктов купить. Отвезешь меня в «Пабликс»?

— Может быть, дам ключи от машины, а сам здесь посижу? На случай, вдруг кто-нибудь позвонит или явится.

— У тебя неприятности, Джек? Если так, то давай помогу.

Он посмеялся в надежде, что вышло не слишком натужно.

— Неприятности? Только не у меня. У одного знакомого возникли небольшие проблемы.

— Какие?

Разумеется, он ведет себя странно — в отцовских глазах, — но не привык, чтоб ему задавали вопросы, отмечали и комментировали уходы-приходы.

Вот почему я живу один.

— Можно сказать, семейные.

— Твои игрушки имеют к этому отношение?

— Возможно.

Том со вздохом опустился в шезлонг.

— Мне ни с кем не было так тяжело разговаривать, как с тобой. Ты был замечательным мальчиком, а потом стал чужим. Кажется, обо мне ничего знать не хочешь, не желаешь, чтоб я о тебе что-то знал… Отгородился стеной. Это моя вина? Что я такого сделал?..

Больно слышать и видеть страдание в озабоченном папином взгляде.

— Ты тут абсолютно не виноват. Просто такой уж я есть.

— Но ведь ты таким не был.

— Знаешь, люди меняются, — пожал Джек плечами.

— Нет, не знаю. Большинство не меняется. Кейт не изменилась, Томми тоже, хотя ему, может быть, не помешало бы. А ты… стал совершенно другим человеком.

Он только снова пожал плечами, стараясь сменить опасную тему:

— Довольно обо мне. Поговорим о тебе, пап. Как ты тут живешь?

Отец долго смотрел на него озадаченным и расстроенным взглядом, потом встряхнул головой.

— Я? По-моему, отлично. Климат нравится… впрочем…

— Что?

— Не знаю. Иногда кажется, что я сделал ошибку, перебравшись сюда. Порой не понимаю, зачем вообще уехал из Джерси.

— Я тоже удивился. И Кейт.

— Никогда не совершал импульсивных поступков, а тут вдруг внезапное побуждение. Получил однажды по почте рекламный проспект Южных Врат и с первого взгляда попался. Подумал о квалифицированном уходе, о том, что никому не стану обузой… и мысль превратилась в навязчивую идею. Я все время твердил себе, что мое место здесь. Продал старый дом, купил этот…

— Я так понял из рассказов Ани, пока ты лежал в коме, что ты вел тут довольно активную деятельность.

— Правда. Думал, Кейт с Томми воспользуются случаем, будут ездить с детьми во Флориду. А приехала только Кейт. И всего один раз. Нынче все жутко заняты. Поэтому пришлось выбирать: либо сидеть у телевизора, понемножечку костенея, либо пойти и заняться делами, пока силы есть. Решил лучше быть ходячей мишенью, чем неподвижной.

Мишенью, мысленно повторил Джек. Чертовски удачное слово, папа. Если бы ты только знал…

— Но как бы хорошо тут ни было, — покачал отец головой, — до сих пор не верю, что продал родной дом, бросил на севере детей и внуков ради того, чтоб сюда переехать. Конечно, не быть никому в тягость — великое дело, но, собственно… о чем я думал?

Джека от этих слов мороз прохватил. Папа сделал нечто ему самому непонятное… по внезапному побуждению переехал сюда, именно в этот конкретный поселок, рядом с Эверглейдс, рядом с лагуной, где живет Семели со своим кланом…

…рядом с узловой точкой.

И Карл говорил, что у него возникло стремление — «зуд», по его выражению, — вернуться туда, где родился, в лагуну…

К той же самой узловой точке.

Совпадение?

Было сказано, что совпадений в его жизни больше не будет.

Может, кто-то или что-то передвигает шашки на доске — на его собственной?

Ну-ка, стой… Аня упоминала, что подрабатывает, рассылая проспекты. Не она ли отправила рекламную брошюру папе? Не она ли внушила ему желание сюда приехать? Зачем? Чтобы его охранять?

У Джека голова шла кругом. Одно точно ясно: папа должен уехать отсюда, из Врат, вообще из проклятого штата.

— Ничто тебе не мешает вернуться. Фактически, я считаю, что так и надо сделать. В Джерси наверняка куча пансионатов с квалифицированным уходом, если тебе это требуется.

Том секунду помолчал.

— Не знаю. Должно быть, я старый дурак.

— Что глупее: признать и исправить ошибку или по-прежнему жить в нелюбимом месте?

— Ну, если так ставить вопрос… — Он покачал головой. — Я подумаю. — Том взмахнул руками. — В любом случае надо ужинать. Поеду за яйцами, куплю сыр, ветчину, сооружу грандиозный омлет. Пойдет?

— Замечательно.

Джек неохотно протянул ключи от взятой напрокат машины. Следовало бы ехать вместе, не оставлять его без присмотра, но Семели заверила, что отцу ничего не грозит, и он ей поверил. В тот миг был у нее в руках — один против двадцати, — лгать ей не было никакого резона.

Оставшись один, Джек первым делом вытащил игрушки, отыскал на каждой свежие швы, распорол, вытащил разнообразное оружие от Эйба, рассовал по дому с помощью отвертки и гаечного ключа, позвонил Джиа. У нее, Вики и будущего младенца все было прекрасно.

— Когда домой приедешь? — захныкала Вики. — Я соскучилась.

— Я тоже по тебе соскучился, Вик, и приеду, как только смогу. Как только мой папа придет в полный порядок.

Кажется, он уже почти в полном порядке, только надо чуть-чуть постараться, чтобы так оставалось и дальше.

От клана все еще ни слова. Джек вышел из дома, огляделся вокруг. Солнце низко стояло над Эверглейдс, касаясь кромки далекого лесистого пригорка. Интересно, тот ли это пригорок в лагуне, где находится узловая точка? Если так, ночью, может быть, будут видны загадочные огни.

— Я нашел твою чертову раковину! — крикнул он в слабеющем свете. — Давай меняться!

Постоял, ничего, собственно, не ожидая, питая надежду. Минуту послушав сверчков и лягушек, повернул назад. Заметил свет у Ани. Не пригласить ли ее пообедать?

На стук никто не ответил, даже Ирвинг, поэтому он подошел к боковому окну. Аня с Ирвингом спали перед телевизором точно в тех же позах, как вечером в среду. Как мертвые. Джек присматривался, пока не заметил, что Аня дышит.

На полпути к дому увидел подъехавшую к стоянке прокатную машину.

— Прихватил еще зеленого лука, — сообщил отец, пока они разгружали пакеты. — Придаст больше вкуса.

— Теперь ты стал настоящим шеф-поваром.

— Пришлось как-нибудь научиться готовить. Когда живешь один, до чертиков надоедает замороженная и готовая еда. Вдобавок есть чем заняться по вечерам. — Он взглянул на сына. — По вечерам хуже всего.

Джек не знал, что сказать. Хотел выразить сочувствие, но папе наверняка жалость не требуется. Он просто констатировал факт.

Лучше увильнуть.

— Эй, хочешь, я лук нарежу?

— Конечно, — усмехнулся Том. — Сумеешь красиво и тонко нарезать?

Он сполоснул лук, вручил сыну тонкий нож, доску, тот расположился с другой стороны стола и принялся резать.

— А ты ловко с ножом обращаешься, — заметил отец.

— Отменный подручный шеф-повара.

— Ну, открою пока бутылку шардоне. Берегу в холодильнике для особого случая.

— Омлет — особый случай?

— Компания — особый случай, тем более когда ее составляет один из моих сыновей.

Джек с болью понял, как одинок отец.

— Папа, можно задать тебе один вопрос?

— Разумеется. — Он вытащил из холодильника светлую бутылку, принялся вкручивать в пробку штопор. — Спрашивай.

— Почему ты снова не женился?

— Хороший вопрос. Кейт тоже всегда спрашивала и советовала вступить в новую связь. Но… — Он взял два бокала, налил до половины. — Бутылка, кстати, не единственная.

Отец как бы пытался оттянуть ответ, вообще от него уклониться. Не выйдет.

— Мы говорим о повторной женитьбе…

Том вздохнул:

— Твоя мать сидела рядом со мной в машине, вдруг залилась кровью, никто не мог спасти ее от гибели… Ты при этом присутствовал, знаешь.

Джек кивнул. Нож крошил лук тоньше, быстрее, сильнее.

— Я так и не смирился. Она была особенная, Джек. Мы с ней составляли команду. Все делали вместе. Нас связывала не только любовь… — Том покачал головой. — Не знаю, как сказать. «Родная душа» — избитые слова, но иначе не скажешь. — Он вытащил из ящика буфета мясной нож, принялся отрезать толстые ломти от купленного куска ветчины. — И позволь сказать тебе, боль от потери близкого человека не проходит. По крайней мере, для меня. В таких случаях люди по-всякому стараются тебя утешить… дошло до того, что я с радостью дал бы пинка в зад любому, кто скажет, мол, она в лучшем мире. Однажды за это кого-то едва не убил. Или: «вы все-таки столько лет с нею прожили»… Мне ее не надо на несколько лет. Она мне нужна навсегда.

Джека тронуло его глубокое чувство. Папа в этом смысле был скрытным.

— Если позволишь употребить столь же избитую фразу, ей не хотелось бы, чтобы ты прожил жизнь в одиночестве.

— Я живу не в полном одиночестве. Позволял себе краткие связи, что меня вполне устраивало. Но прочные отношения… все равно что сказать твоей матери, будто кто-то способен ее заменить. А это невозможно.

Тяжесть сгущается. Джек допил остатки из своего бокала, долил оба, пытаясь придумать тем временем адекватный ответ.

Отец выручил, наставив в грудь сыну мясницкий нож.

— Ты ведь из-за нее сбежал? — сказал он. — Я всегда подозревал, что ты после ее гибели слегка обезумел, теперь хочу получить подтверждение. Помню тебя в церкви, на кладбище — истинный зомби, словом ни с кем не обмолвился. Ты никогда не был маменькиным сынком. Ничего подобного. Самой близкой тебе была Кейт. Но после насильственной смерти матери у тебя на глазах, когда она истекла кровью, умерла в твоих объятиях, не стыдно потерять рассудок. Никто не пережил бы подобного. Никогда.

Джек еще хлебнул вина, чувствуя его действие. Ничего не ел с самого завтрака, алкоголь поступал прямо в кровь. Ну и что? Почему бы и нет?

— Согласен, никто. Но я ушел не из-за маминой смерти. А ради другой.

— Чьей?

— Я тогда обозлился на всех и каждого за то, что так и не нашли гада, уронившего ту самую шлакоблочную плиту. Полиция штата зорко следит за нарушителями скоростного режима, но с большим трудом выслеживает человека, случайно совершившего преступление. У них есть дело поинтереснее — штрафовать водителей за превышение скорости на автомагистрали. Бог простит, мы превысили скорость… Ты… ничего не делал, только рассуждал, что будет с поганым убийцей, когда его поймают. А вопрос стоял по-другому: не «когда», а «если», и это самое «если» навсегда зависло в воздухе.

Он допил бокал, еще налил, прикончив бутылку. Отец поднял на него глаза от стола:

— Что я должен был делать, черт побери?

— Что-нибудь. Что угодно.

— Например? Самому отправиться на поиски?

— Почему бы и нет. Я отправился.

Ох, проклятье, мысленно спохватился Джек. Что это я сболтнул?

— Что?

Он поспешно перебирал варианты. Сказать «ничего» и на том стоять мертво? Или дальше пойти и все выложить. Об этом на всем белом свете знает только один человек — Эйб.

Вино и отчаянное — гори все синим пламенем — настроение подстегнули его. Он глубоко вдохнул сквозь зубы.

Ну, поехали.

— Я его выследил и разобрался.

Том положил нож. Джеку показалось, что руки его задрожали, лицо напряглось, глаза вспыхнули и расширились за стеклами очков.

— Как же… Не уверен, хочу ли услышать, но… как же ты с ним разобрался?

— Позаботился, чтобы он никогда больше не сделал ничего подобного.

Отец закрыл глаза.

— Скажи, что переломал ему руки, раздробил локти…

Сын молчал.

Том пристально посмотрел на него, понизив голос до шепота:

— Джек… Неужели ты…

Он кивнул.

Отец рухнул на стул, стоявший у стола слева, обмяк, обхватил руками голову, глядя на горку резаного зеленого лука.

— О боже, — простонал он. — Ох, боже мой…

Сейчас начнется, думал Джек. Шок, бешеный гнев, отвращение, осуждение. Хорошо бы взять свои слова обратно, однако не получится, значит…

Он обошел стол за спиной у отца, открыл холодильник, вытащил другую бутылку вина.

— Как ты его узнал? Я имею в виду, как сумел точно выяснить, что это он?

Не трудясь снимать с пробки черную фольгу, Джек вкрутил в пробку штопор.

— Он мне сам рассказал. Его звали Эд. Сам похвастался.

— Эд… У этого дерьма было имя.

Джек заморгал. Кроме «чертей» и проклятий, папа весьма скрупулезно относился к бранным выражениям. По крайней мере, так помнилось с детства.

Том поднял голову, не глядя на сына. Облизнул губы.

— Как… ты это сделал?

— Связал и подвесил за ноги на том же переезде вроде пиньяты для проезжающих внизу грузовиков.

Пробка выскочила из бутылки с таким же звучным хлопком, как удар первого, а потом и второго грузовика по висевшему телу Эда.

Музыка. Тяжелый металл.

Отец наконец посмотрел на него:

— Значит, вот для чего ты ушел. Для того, чтоб совершить убийство. Надо было остаться, Джек. Надо было прийти ко мне. Я бы тебе помог. Не пришлось бы жить с чувством такой вины столько лет.

— Вины? — переспросил Джек, наливая бокалы. — Я за собой никакой вины не чувствую. В чем моя вина? Никакой вины, никакого раскаяния. Если б вернулся тот вечер, сделал бы то же самое.

— Почему тогда, скажи на милость, ты исчез без следа?

Он пожал плечами:

— Ждешь пространного, обдуманного, выстраданного душой ответа? У меня его нет. В тот момент показалось, так надо. С маминой смертью весь мир стал другим, незнакомым, чужим, все мне стало противно, хотелось уйти. Я ушел. Конец истории.

— А тот самый подонок Эд… Почему ты не обратился в полицию?

— Я так не работаю.

Том прищурился:

— Не работаешь? Что это значит?

В эту тему углубляться не хочется.

— Потому что его взяли бы, потом выпустили под залог, предъявив обвинение в халатном обращении с грузом.

— Ты преувеличиваешь. Ему пришлось бы нелегко.

— «Нелегко» недостаточно. Он заслуживал смерти.

— И поэтому ты убил его.

Джек кивнул, хлебнул вина.

Отец всплеснул руками:

— Ты вообще подумал, что с тобой могло случиться? Вдруг тебя кто-то увидел бы? Вдруг поймали бы?

Он открыл было рот, чтоб ответить, но что-то в отцовских словах и тоне остановило его. Кажется… его больше тревожат возможные последствия для убийцы, чем само убийство. Где же бешеный гнев, где типичное для представителя среднего класса отвращение к сознательному убийству?

— Папа, скажи, что тебе не хотелось бы его смерти.

Том закрыл глаза рукой, губы его дрожали, Джек ждал, что он сейчас заплачет.

Положил руку ему на плечо.

— Я не должен был тебе рассказывать.

Отец взглянул на него полными слез глазами:

— Не должен? Лучше бы сразу сказал! Я пятнадцать лет думаю, что он еще где-то ходит, безымянный неизвестный призрак, который никогда не попадется мне в руки. Ты даже не представляешь, сколько ночей я пролежал без сна, воображая, будто задушил его насмерть!..

Джек не сумел скрыть изумление.

— Я думал, ты ужаснешься, узнав, что я сделал.

— Было ужасно не видеть тебя столько лет. Даже если бы тебя поймали, можно было б сослаться на временное умопомешательство или что-нибудь в том же роде, отделаться коротким сроком. Я, по крайней мере, знал бы, где ты находишься, мог бы тебя навещать.

— Для тебя, может быть, было бы лучше.

Отсидка в тюрьме, даже краткая… Немыслимо.

— Извини. Я что-то плохо соображаю.

Джек до сих пор ушам своим не верил.

— Я убил человека, и ты с этим согласен?

— Насчет этого человека согласен. Более чем согласен. Я… — отец протянул к нему руки, — горжусь тобой.

Ничего себе.

Джек не любил обниматься, но приник к нему, мысленно повторяя: гордишься? Гордишься? Господи Иисусе, как я мог в нем так ошибаться?

Снова вспомнились сказанные в первый день слова Ани:

Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце.

Они разомкнули объятия.

— Если б я знал, что ты к этому так отнесешься, позвал бы на помощь. Она мне не помешала бы. И ты что-нибудь сделал бы, не дожидаясь, пока полиция за тебя это сделает.

Том возмутился:

— Откуда ты знаешь, что я ничего не сделал? Откуда ты знаешь, что я не сидел с ружьем в кустах у переезда, следя, не попытается ли кто-нибудь снова это проделать?

Джек сдержал смешок, но от улыбки не удержался.

— Папа, у тебя ружья никогда не было. Даже пистолета.

— Сейчас, может быть, нет, а тогда было.

— Ну ладно.

Они стояли друг перед другом, отец смотрел на него как на нового незнакомого человека. Наконец, протянул руку. Джек пожал ее.

— Не знаю, как ты, — сказал Том, — а я с голоду умираю. Покончим с омлетом.

— Займись яйцами, я нарежу ветчину.

Славный вечер. Удивительный, потрясающий вечер открытий. Ничего подобного не предвиделось.

Было бы еще лучше, если бы удалось вернуть Карла домой. Интересно, как там бедный парень.

Карл смотрел на звездное небо, на бесформенные тени деревьев, на воды лагуны, на все, кроме огней. Впрочем, как ни старался, глаза все время возвращались к дыре… и к огням.

Его посадили на землю, спиной к одному из опорных столбов индейской хижины. Хотели связать за спиной руки, потом вспомнили, что у него только одна рука, поэтому крепкой веревкой примотали к столбу туловище.

Он слышал, как Семели сказала, что Джек нашел ее раковину, но дело обождет до завтра. Нынешняя ночь важнее.

Воздух теплый, влажный, плотный — лягушка задохнется. Может, они поэтому и не высовываются. Даже сверчки умолкли. В лагуне и окрестностях тишина, как в могиле.

Вскоре после наступления темноты замерцали огни необычных смешанных цветов, каких он никогда в жизни не видел. Вокруг дыры собралась настоящая толпа. Предварительно много чего было сделано. Люк и Корли, Юдолл и Эрик установили над отверстием какую-то стальную треногу. В центре сверху, где штанги сходились, находился шкив. Через него пропустили прочную длинную веревку, привязали нечто вроде стула.

Карл без конца повторял про себя: нет, она на это не пойдет. Не сумасшедшая же, в самом деле.

Но когда совсем стемнело и свет фантастических красок заиграл на воде и деревьях, Семели действительно забралась на сиденье, повисла над дырой, отблески на серебряных волосах приобрели совсем необычный оттенок, потом Люк с каким-то неопознанным парнем загородили картину панорамными спинами, спуская ее вниз.

Она скрылась из вида, прокричала снизу:

— Чего остановились? Спускайте!

— Ты и так уже глубже, чем следует, — крикнул в ответ Люк. — Сколько до воды осталось?

— Воды не видно. Похоже, вся высохла.

— Тогда где дно?

— И дна тоже не вижу, один свет.

— Ладно, — решил Люк. — Сейчас я тебя вытащу.

— Если ты это сделаешь, никогда больше не буду с тобой разговаривать! Слышишь? Никогда! Мне даже не снилось ничего подобного. Яркий свет окружает… пронизывает меня… Потрясающе! Трави веревку. Я хочу посмотреть, откуда он идет.

Карл многого в жизни не понимал, но был чертовски уверен, что это неудачная мысль. Хорошо, что он здесь, подальше от огней. С удовольствием оказался бы еще дальше, скажем перед телевизором в своем трейлере. Пропустил все вечерние шоу по пятницам. Сейчас, впрочем, нечего переживать по этому поводу. Надо выбираться отсюда.

Он пытался одной рукой развязать на спине узел, а тот не поддавался. Живя в дикой глуши, особенно на воде, обучаешься вязать крепкие узлы. Тем не менее садовник не прекращал попыток.

— Спускайте! — слабым эхом послышался из дыры голос Семели.

— Почти всю веревку вытравили, — сообщил Люк.

— Спускай до конца! Сколько можно!

Хорошо, решил Карл. Всеобщее внимание сосредоточено на ней.

Если бы только ослабить узел, можно было б тихонечко броситься в воду, угнать каноэ, тайком смыться. Пока заметят, он будет уже далеко…

Тут он вздрогнул от вопля, от долгого страдальческого крика, словно с кого-то сдирали кожу — не просто кусочек, а всю целиком.

Столпившиеся вокруг дыры парни разом загомонили, засуетились, забегали туда-сюда, принялись бешено крутить веревку. Среди мельтешивших фигур Карл разглядел Семели на сиденье, вялую, как наживка для рыбы, неподвижную.

Будто мертвая.

Глава 5

Суббота

Семели услышала крик и очнулась, разбитая, обливаясь потом.

— Где я?

— Семели, что с тобой?

Голос Люка… наклонившееся над ней лицо…

Она села, сообразив, что находится на «Плавучем Быке», снова упала на спину.

— На, выпей.

Люк поднес к ее губам бутылку, она глотнула. Вода. Господи боже, как вкусно.

Вновь огляделась.

— Как я тут очутилась? Не помню, чтобы ложилась в постель.

— Ты спускалась в дыру, — напомнил Люк.

— К огням! Конечно.

Вспомнила. Она спускалась в дыру, купалась, как солнцепоклонница, в чужом, удивительном до безумия свете. Причем сама была не чужой, а скорее желанной, больше, чем в родном доме. Вспомнилось стремление сорвать одежду, чтобы лучи проникли сквозь кожу. Не успела…

…послышались голоса.

Сначала еле слышный шепот. Фактически даже не звук. Голоса раздавались как бы в голове, словно у сумасшедшей. Точно даже не скажешь, с ней ли они говорили. Может, просто болтали друг с другом, слова летели в уши, однако казалось, они обращаются к ней. Хотелось, чтобы обращались.

— Что там с тобой случилось? — спросил Люк. — Никогда в жизни таких воплей не слышал, мы тебя вытащили в полной отключке. Я уж думал, ты мертвая.

Мертвая… Семели лихорадочно потирала виски. Проклятье, надо вспомнить, что было, о чем голоса говорили… Настойчиво твердили — «Тот Самый»… Вновь и вновь повторяли. Что это значит?

Вдруг ее осенило — это человек. Тот Самый готовится в путь, все зависит от Того Самого, потому что Тот Самый — особенный.

Стой, подумала она, замерев от волнующего предчувствия. Это я особенная. У меня есть чудесная сила, какой ни у кого больше нет. А зовут меня…

Она села, по-индейски скрестив ноги.

— Да!

— Что?

— Люк, знаешь, что значит мое имя?

— Семели? Просто… Семели. Точно так же, как Люк значит Люк.

— Все имена что-то значат. Не имею понятия, что значит Люк, но мама говорила, что Семели значит «одна-единственная». Она назвала меня так потому, что я у нее первая, роды были по-настоящему трудные и больше она не рожала. Я стала первым и последним ребенком, одной-единственной.

— Ну и что? — нахмурился Люк.

— Я слышала внизу голоса, которые говорили о ком-то особенном. Наверняка обо мне. — Она закрыла глаза, содрогаясь от волнения всем телом, словно под электрическим током. — И еще что-то без конца повторяли…

Что? Вертится в памяти, и никак не поймаешь… начинается на «р», а дальше?

Вдруг вспомнилось. Имя выскочило, будто она всегда его знала.

Странное имя. Никогда такого не слышала. Может быть, так голоса называют ее, Ту Самую, единственную? Наверно.

Что это были за голоса, что значит «готовится в путь»? Что зависит от нее, Той Самой?

Надо выяснить. Может быть, нынче ночью. Только прежде следует кое-что сделать. В том числе получить другую раковину. Но сначала…

— Я сменю имя, Люк.

— С ума сошла? — рассмеялся он. — Имя просто в любую минуту не сменишь по собственной прихоти.

— Нет. Так надо. Поэтому меня сюда позвали. Я думала, что лагуна говорит со мной, требуя жертв, оказалось, что нет. Это были огни или те, кто живет среди них.

— Ложись, хватит болтать.

— Нет. — Семели оттолкнула его. — Разве не понимаешь? Меня нарочно привели сюда, в это место, в это время, чтобы я узнала свое Настоящее Имя. Теперь я его знаю и буду носить. — Она встала, глядя на огни, еще сверкавшие в дыре в ранних утренних сумерках. — Грядут большие перемены, Люк, и я буду в этом участвовать, находясь в самом центре событий. Если ты вместе с другими членами клана присоединишься ко мне, то настанет наш день. Да, Люк, придет великий день.

— Семели…

— Говорю тебе, я больше не Семели. С этой минуты зови меня…

Имя замерло у нее на губах. Ясно — Настоящее Имя нельзя никому называть. Оно предназначено исключительно для нее и для самых близких людей. Люк близкий, но не настолько. Пожалуй, особенному мужчине по имени Джек можно сказать, хотя не сейчас. Пусть сначала докажет, что он того стоит.

— Как тебя называть? — спросил Люк.

— Семели.

Он вытаращил на нее глаза:

— Ты ж только что сказала…

— Теперь передумала. Сама для себя сменю имя, а ты зови меня по-прежнему. У нас еда есть какая-нибудь?

Люк встал:

— Пойду к костру, посмотрю.

Как только он ушел, Семели вышла на палубу, посмотрела на звезды.

— Расалом, — проговорила она, наслаждаясь раскатистым звучанием. — Расалом.

Человек — больше чем человек — открыл в темноте глаза.

Имя… кто-то произнес его имя. Не одно из многих, которыми он пользовался в разных обличьях для разных целей. Настоящее Имя.

Он наслаждался физическими страданиями девочки-подростка по имени Сюзанна и моральным разложением мучившей ее семьи.

Бедняжка Сюзанна уже одиннадцать дней была прикована цепью к стене этого коннектикутского дома с другой стороны. Ее насиловали и развращали, подвергали невыносимым пыткам и мукам. Рассудок не выдержал. Она больше не реагировала. Она умирала. Мозг не работал, выполняя лишь самые необходимые функции. Она даже не чувствовала, как в бедро ей вкручивают штопор.

Особенное наслаждение доставлял тот, кто его вкручивал, — восьмилетний мальчик. Ибо этого человека — больше чем человека — питали не только боль и страдания, но и нравственная деградация.

Он возвращался к этому дому, купаясь в янтарном свете юной, безвременно угасавшей жизни.

Но вот все пропало, дивный свет померк, задутый нараставшим гневом и — надо признать — беспокойством.

Кто-то назвал его Настоящее Имя.

Кто? Здесь имя знают лишь двое: тот, кто хочет услышать, и тот, кто не смеет произнести.

Вот! Опять!

Зачем? Его кто-то зовет? Нет. На сей раз чувствуется, что кто-то не просто называет Истинное Имя, а хочет присвоить.

Гнев расцвел в душе ярко-красной розой. Это недопустимо!

Откуда оно донеслось? Он встал на ноги, описал широкий круг — раз, другой, — остановился. Имя звучит оттуда… с юга. Надо найти нечестивого узурпатора.

Все планы гладко движутся к завершению. Через столько веков, тысячелетий, эпох цель все ближе и ближе. Не пройдет и двух лет, настанет его час, минута, время — с помощью тех, кто знает, что он и есть Тот Самый.

И вдруг кто-то присваивает себе Настоящее Имя…

Никогда!

Человек — больше чем человек — зашагал прочь от дома в рассеивающейся темноте. Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно отправляться на юг, отыскать произнесшие Истинное Имя губы, закрыть их навсегда.

Он задержался у бровки тротуара. Вдруг кому-то только того и надо?

Может быть, это ловушка, подстроенная единственным в этом мире человеком, которого он боится, от которого должен прятаться до Момента Перемен.

В своей первой жизни, когда он был ближе к источнику, у него была огромная власть, он мог насылать тучи, метать громы и молнии. Даже во второй насылал и исцелял болезни, заставлял ходить мертвецов. А в третьей власти меньше. Впрочем, он не беспомощен, нет, далеко не беспомощен. Никому не позволит воспользоваться своим Истинным Именем.

Надо действовать осторожно, но действовать. Этого нельзя позволить.

Джек вошел в переднюю комнату, где отец возился с французской кофеваркой.

— Не трудись, пап. Я прихвачу в городе кофе и пончиков.

Заметил как-то кондитерскую Данкина и проснулся с мечтой о пончиках в глазури.

— Пончиков? Неплохо звучит. Кофе мне приготовить нетрудно. В конце концов, любое дело — заделье.

Джек застонал.

— Что предпочитаешь?

— Парочку в шоколадной глазури было бы замечательно.

Джек вышел из дома, стараясь сосредоточиться на пончиках, надеясь, что это поможет выбросить из головы Карла и поиски способа вернуть его домой. Воздух стал суше. Кажется, приближается холодный фронт.

Давно пора. Беспощадно жаркие дни измотали его. Может быть, поработает «Элвис». Если так, то спасибо.

Над морем меч-травы стлался туман, простираясь до далекого пригорка. Цапля вернулась в пруд, глубоко утопая в воде у берега, выжидая, как снежная скульптура, не шевельнется ли завтрак.

Он направился вокруг дома к машине. За углом остановился. На капоте автомобиля сидела женщина в коротких брюках и зеленом топе. Белые волосы заплетены в одну косу. На шее висела двойняшка найденной раковины.

Семели.

— Наконец-то, — проворчал он, осторожно шагая к ней и оглядываясь вокруг. Одна ли явилась? — А то я стою тут, как чокнутый, объявляя в воздух, что нашел твою раковину. Ты вроде бы обещала услышать.

— И услышала, — улыбнулась она. — Поэтому пришла.

Непонятно, в чем дело, но выглядит она по-другому. Те же белые волосы, а взгляд странный, точно она заглянула в чужое окно и увидела то, чего не должна была видеть.

Вот именно. Словно открыла секрет, который никому больше неведом. Или думает, будто открыла.

— Долго добиралась.

Она все улыбалась.

— Были другие дела.

Джек напрягся:

— Какие? Надеюсь, Карлу не причинили вреда?

— С Карлом все в полном порядке. — Она протянула открытую ладонь.

— Давай раковину.

Он в свою очередь улыбнулся:

— Шутишь?

— Нет. Отдай раковину, я пришлю Карла обратно.

— Не пойдет.

Улыбка исчезла.

— Ты мне не доверяешь?

— Вот что я тебе скажу: верни его, я отдам тебе раковину.

— Ни за что.

— Как? Ты мне не доверяешь?

Семели сверкнула на него глазами.

— Та Самая не обманывает.

Джек замер. Та Самая? Она только что назвала себя Той Самой?

— Что ты сказала?

— Ничего.

— Ты сказала. Та Самая. Что это значит?

— Я тебе говорю, ничего. Оставим эту тему. Аня упоминала Того Самого, но имела в виду Сола Рому. Неужели он принимает участие в здешних событиях?

— Знаешь мужчину по фамилии Рома?

— Никогда не слышала, — покачала она головой.

— Он велел тебе приносить жертвы болоту?

Семели широко открыла глаза, соскользнула с капота, шагнула к нему:

— Откуда ты знаешь?

— Не важно. Просто скажи: это Рома?

— Я тебе говорю, не знаю никакого Ромы.

Джек поверил.

— А кто? Кто подсказал тебе эту безумную мысль?

— Никто. Сама лагуна. Она говорит с тобой, если прислушаться. Со мной, в любом случае. Во сне мне сказала, что сердится, Врата должны расплатиться. Сказала, цена равняется четырем жильцам в год…

— Стой, стой. Так и сказала «равняется»?

Слово не из словаря Семели, по крайней мере как глагол.

— Да, «равняется». Дурацкое выражение, правда?

Джек призадумался, действительно ли это был сон. Похоже, кто-то или что-то оказывает на нее влияние, только очень сомнительно, чтобы это была лагуна. Скорее узловая точка в кеноте.

— Ты когда-нибудь что-нибудь слышала об Ином? — спросил он.

— По-моему, нет, — покачала она головой. — А должна была?

— Не имеет значения. — Если даже не слышала, вовсе не исключается, что девушка вольно или невольно работает на Иное. — Почему должны расплачиваться обитатели Врат? Люди живут и ближе к лагуне.

— Живут, но лагуна требует жителей Врат. Не спрашивай почему, просто требует.

Джек ткнул большим пальцем через плечо:

— Один житель Врат исключается. Договорились?

— Конечно, — кивнула она. — Лагуне уже хватит жертв. Счет еще, может, придется сравнять, но с жертвоприношениями покончено.

— Какой счет?

— Между мной и лагуной. Не бойся. Это твоего отца не коснется.

На сей раз Джек поверил, утешившись тем, что клан больше не будет охотиться за папой. Если бы не догадка, что кто-то займет его место.

— Дай Бог. И лучше покажи мне Карла, пока я не потерял раковину. Вдруг на переходе улицы выпадет из кармана. Машины быстро в пыль размелют.

Семели побледнела под загаром.

— Не шути.

— Что в ней такого особенного?

Ее рука потянулась к единственной раковине, висевшей на шее.

— Я их с детства ношу. Просто хочу вернуть.

— А я хочу вернуть садовника.

— Что ж, нам есть чем меняться, — вздохнула она. — Привези раковину в лагуну…

— Нет, — тряхнул Джек головой. — Привези сюда Карла.

Семели разжала пальцы и стиснула в крепкие кулаки.

— Ты чертовски осложняешь дело. — Она посмотрела в туманное небо, потом на него. — Пожалуй, сойдемся где-нибудь посередине. У тебя есть идеи?

Джек воскресил в памяти путь, проделанный с Карлом, и припомнил мель, через которую они тащили каноэ. Описал ее, и Семели решила:

— Ладно. Встретимся там через час.

Он оглянулся на Эверглейдс в сгущавшейся дымке. С ней еще можно договориться, а с остальными членами клана — неясно. Нужна полная ясность.

— Может быть, в полночь?

— Зачем так долго ждать?

— Мне требуется время.

— Хорошо. В полночь. Только не опаздывай.

И направилась прочь, колыхая бедрами. Джек смотрел вслед, тоскуя по Джиа, гадая, как Семели выберется из Врат… Его отвлек отцовский голос:

— Надеюсь, ты не собираешься на эту встречу?

Он оглянулся, увидев отца на веранде, смотревшего на него сквозь жалюзи.

— Ты все слышал?

— Последние фразы. Достаточно, чтобы понять ее причастность к моему несчастному случаю и, возможно, к убийству других. Что за проблема с Карлом? Речь идет о садовнике?

— О нем самом.

Джек быстро рассказал о случившемся — о поездке в лагуну, о Семели с ее кланом.

Том покачал головой:

— Ты ведь только что сюда приехал, Джек. Как умудрился за пару дней вляпаться в такое дело?

— Наверно, повезло.

— Я серьезно. Надо пойти в полицию, в Управление Национального парка…

— Я так не работаю.

— Что это значит? Второй раз повторяешь.

— Очень просто, папа. Я обещал вернуть Карла домой в целости и сохранности. Я — а не копы, не лесничие. Так и будет.

— Но ведь ты же не знал, чего это тебе будет стоить, когда обещал. Он не может требовать исполнения обещания.

— Он и не требует, — сказал Джек. — Ты не понял.

Том поскреб подбородок.

— Отлично понял. И знаешь… чем больше я тебя узнаю, тем больше ты мне нравишься. Исполнения обещания требует вовсе не Карл… а ты сам. Я за это тебя уважаю. Дьявольски глупо… но уважаю.

— Спасибо.

Что сказать? Папа понял.

— Только тебе нельзя идти одному. Необходимо прикрытие.

— Рассказывай! Знаешь, где его найти?

— У себя перед глазами.

Джек рассмеялся. Отец промолчал.

— Без шуток.

— Папа, ты на эту роль не годишься.

— Почему ты так уверен? — Он распахнул дверь веранды. — Заходи. Расскажу кое-что, чего ты не знаешь.

— О чем?

Что бы он ни рассказывал, не стоит прибегать к помощи семидесятилетнего бухгалтера, тем более что этот семидесятилетний бухгалтер его отец.

— О себе.

Дома отец протянул ему чашку кофе и, прежде чем Джек успел спросить, в чем дело, скрылся в своей спальне. Через минуту вернулся с серой металлической шкатулкой в руках, которую он обнаружил во вторник. Не ожидал ее снова увидеть, но еще больше его удивила одежда отца.

— Папа, ты для смеха нарядился в кофту?

Тот плотней запахнулся в старый коричневый мохеровый кардиган.

— Холодно! На градуснике за окном шестьдесят девять градусов.

Джек не удержался от смеха.

— Ты настоящий снежный человек, пап.

— Не обращай внимания. — Том поставил шкатулку на кофейный столик. — Садись.

Сын уселся напротив него.

— Что у тебя там? — спросил он, заранее зная ответ.

Отец отпер шкатулку и откинул крышку. Вытащил старую фотографию, передал Джеку: он сам и шестеро молодых парней в форме.

Джек внимательно всмотрелся, прикинувшись, будто в первый раз ее видит.

— Эй, это ж ты в армии!

— В армии? — Том скорчил гримасу. — Эти дурни из морской пехоты. «Всегда верны» и так далее.

— Армия, морская пехота, — пожал Джек плечами, — какая разница?

— Попади ты на службу, не спрашивал бы.

— Но ведь вы же сражались с одним врагом, правда?

— Да, но мы его крепче били. — Отец постучал пальцем по снимку. — Мои однополчане. — Выражение его лица смягчилось. — Остался только я один.

Джек посмотрел на юные лица.

— Чему вы улыбаетесь?

— Только что вышли из снайперской школы.

Сын взглянул на отца:

— Ты был снайпером? — Он научился верить невероятному, только это уж слишком. — Неужели мой папа снайпер?

— Ты произносишь это как ругательство.

— Вовсе нет. Я просто… потрясен.

— Многие снайперов ненавидят, даже военные. А после того, как пара психопатов поубивала недавно в округе Колумбия столько народу, почти все последовали их примеру. Но те двое не снайперы. Наемные убийцы. Даже рядом не стояли со снайперами. Снайпер стреляет не по всякой движущейся цели, он преследует конкретную цель, стратегическую.

— И ты это делал в Корее.

Отец медленно кивнул:

— Я многих там перестрелял, Джек. Наверняка нынче бродит по свету немало солдат, которые за время службы поубивали гораздо больше врагов — немцев, японцев, северных корейцев, китайцев, вьетнамцев, — но они просто стреляли в безликих незнакомцев, старавшихся убить их самих. Снайперы — дело другое. Мы прятались в укрытии, выбирали конкретную цель. Нас не интересовали мельтешившие в пятистах ярдах сотни, тысячи солдат. Нам были нужны офицеры, сержантский состав, радисты, чтобы подорвать мобильность и боевой дух противника.

Джек пристально смотрел на него.

— Что-то вроде… личной мести?

— Похоже. Поэтому мы чувствовали замешательство… Не хотелось хладнокровно брать на мушку человека на бивуаке, прицеливаться, спускать курок. — Он вздохнул. — Пожалуй, действительно что-то вроде личной мести.

— Но если это спасало жизнь…

— Все равно, хладнокровное убийство… На первых порах я следил за радистами и за гаубичной командой. Как только снимал офицера, сержанта, к рации или гаубице тут же бросался кто-то другой, и его тоже надо было снимать.

Джек кивнул.

— И ты стал охотиться за снаряжением.

— Именно. Знаешь, что делает с рацией или с прицелом гаубицы заряд 30-го калибра?

— Могу себе представить. — Джек отлично представлял себе эффект. — После этого только на свалку, больше никуда. Вы тогда из «М-1» стреляли?

— Мы, снайперы, тренировались с винтовками с восьмикратным прицелом. Я из нее сделал пару смертельных выстрелов за тысячу ярдов.

За тысячу… за три тысячи… убить человека, который находится от тебя за полмили… Немыслимо… Джек старался по возможности не пускать в ход оружие, но при необходимости без колебаний им пользовался. Как правило, с близкого расстояния, точно говоря, не более двадцати пяти футов.

А тысяча ярдов…

— Патроны какие?

— М-72.

Джек не слышал ничего подобного.

— Сколько гран?

— Ты в этом разбираешься? — прищурился Том.

— Немного, — пожал он плечами. — Главным образом в ружейных боеприпасах.

— Главным образом?

— Да. — Не хотелось вдаваться в подробности. — Ну и сколько же гран?

— Сто семьдесят пять с половиной.

Джек присвистнул.

— Да, — кивнул Том. — Дуб пробивает на двенадцать дюймов. Замечательно маленький радиус точности. Хорошие обоймы.

— Не считай меня занудой, но… многих ты убил?

Отец покачал головой, закрывая глаза:

— Не знаю. Бросил считать на пятидесяти.

На пятидесяти… Господи помилуй…

— Я думал, на войне это в самом деле имеет значение, поэтому сначала считал. А как счет дошел до пятидесяти, смысл улетучился. Одного хотелось — вернуться домой.

— Долго ты там пробыл?

— Не слишком — почти всю вторую половину пятидесятого года. В августе меня доставили в Пусан, где творился полный кошмар, поскольку армия не сделала свое дело. В середине сентября наш 5-й полк пришел в Инчон. К концу месяца взяли Сеул, передав его южным корейцам. Думали, что на том и конец. Освободили страну, вышибли коммунистов за тридцать восьмую параллель. Дело сделано, пора домой. Ан нет.

Последние слова отец протянул на манер Джона Белуши. Джек спрятал улыбку, растирая ладонью лицо.

— У Макартура возникла блестящая мысль о вторжении в Северную Корею и воссоединении страны. В результате чего мы оказались лицом к лицу с красными китайцами. Настоящие сумасшедшие. Никакого почтения к жизни — своей или чужой, — они на нас просто накатывались волна за волной.

— Может, им было бы гораздо хуже за невыполнение приказа вас уничтожить.

— Возможно, — тихо согласился отец. — Возможно. — Он содрогнулся в своем кардигане. — Если есть в мире место холоднее гор Северной Кореи, знать о нем не хочу. В октябре было холодно, а когда пришел ноябрь… ночью температура падала до минус десяти при воющем ветре скоростью тридцать — сорок миль в час. Никак не согреться. Смазка застывала на дьявольском холоде, стрелять нельзя было. Пальцы на руках и ногах отваливались вместе с носами. — Он взглянул на Джека. — Наверно, поэтому я сюда и приехал, чтобы больше никогда не чувствовать холода.

Господи боже, истинный ужас! Тяжелый разговор, но надо получить ответы еще на несколько вопросов. Джек указал на лежавшую на дне шкатулки коробочку с медалью.

— Это что?

— Ничего, — смутился отец.

Джек полез за ней, вытащил.

— Тогда я открою, если не возражаешь. — В коробочке лежали две медали. — Когда ты их получил?

Отец вздохнул:

— В одно время, в одном месте. 28 ноября пятидесятого года на реке Чосон в Северной Корее. Китайцы бесконечно вытряхивали из нас потроха. Я сидел на хорошей позиции, когда две роты красных начали заходить с фланга. С большим запасом патронов я снимал каждого, кто махал рукой или отдавал приказы, стрелял в каждую рацию. Они скоро переполошились, начали бегать, толкаться… Можно было бы посмеяться, если б было теплее, если б наш дивизион почти полностью не порубили… Все равно, говорят, я в тот день многим спас жизнь.

— Один… против двух рот китайцев?

— Сначала чуть-чуть помогал Джимми — напарник, — но быстро получил пулю в лоб, после чего я остался один.

Отец, нисколько не хвастаясь, произвел сильное впечатление. Хрупкий мужчина с тихим голосом, которого Джек знал всю жизнь, считая образцовым прозаическим представителем среднего класса, оказался хладнокровным снайпером.

— Ты герой.

— Ничего подобного.

Джек поднял «Серебряную звезду»:

— Вот доказательство. Наверно, тебе было страшно.

— Конечно. Штаны чуть не обмочил. Мы с Джимми дружили, а он рядом мертвый лежит. Я в ловушке. Там пленных не брали, и, если б меня окружили, бог знает, что сделали бы за убитых офицеров. Поэтому я махнул рукой и решил прихватить с собой как можно больше противников. — Он пожал плечами. — Знаешь, не так уж страшно было умирать, особенно если быстро, как Джимми. Я еще не познакомился с твоей матерью, не должен был растить детей… больше не пришлось бы мерзнуть… Смерть в тот момент казалась не самой плохой штукой на свете.

Есть кое-что хуже смерти… Понятно. Надо еще спросить про «Пурпурное сердце».

— А это?

Отец указал на левую нижнюю часть живота:

— Получил кусок шрапнели в кишки.

— Ты же всегда говорил, что шрам от аппендицита!

— Так и есть. Шрапнель пробила аппендикс, его удалили вместе с куском металла. Чудом доставили меня живым в Хунтам, продержали неделю на пенициллине, на том война для меня и закончилась.

Джек взглянул на отца:

— Почему ты все это скрывал? Или только мне одному ничего не известно?

— Нет, одному тебе известно.

— Почему ничего не рассказывал, когда мне было лет восемь — десять?

Хорошо бы знать в детстве — папа снайпер, морской пехотинец. Даже сейчас он предстал в другом свете.

— Мой папа снайпер… герой… ух ты!

— Не знаю, — пожал он плечами. — Когда меня, наконец, отправили домой, я понял, сколько ребят не вернется со мной. Родные больше их никогда не увидят. Потом вспомнил северных корейцев и красных китайцев, которых убил и которые тоже домой не вернутся, и как-то плоховато мне стало. Нет, стало очень плохо. Хуже того, потеряв стольких хороших ребят, мы так и не смогли пробиться за проклятую тридцать восьмую параллель. Поэтому я все выбросил из головы и старался никогда не думать.

— Но сохранил медали.

— Если хочешь, возьми их себе. Или выброси, мне все равно. Я храню фотографии, не хочу забывать тех парней. Кто-то должен их помнить. Остальное просто заодно случилось.

Джек положил медали в коробочку, а коробочку в шкатулку.

— Береги их. Это история твоей прошлой жизни.

— Можно сказать, и нынешней. Поэтому я тебе помогу забрать Карла.

— Ни в коем случае.

— Джек, тебе нельзя идти одному.

— Я кое-что придумал.

Отец минуту помолчал.

— А если я докажу, что еще чего-то стою? Пожалуйста, Джек. Мне хочется пойти с тобой.

Папа буквально упрашивает его взять. Но, черт побери… вдруг дело обернется плохо, тогда что? Он никогда не простит себе, если старик пострадает.

Тем не менее, надо дать ему шанс.

— Ладно, папа. Устроим проверку. Как будем действовать?

Глаза за стеклами очков ярко вспыхнули.

— Кажется, я знаю способ.

Над оружейным магазином Дона висела вывеска с облупленными кричаще-красными буквами, ниже черными было написано: «Стрельбище».

— Здесь, наверно, — сказал Джек, останавливаясь на песчаной стоянке у проселочной дороги в округе Хендри.

Видна только одна другая машина — старый дизельный «мерседес»-седан. Вероятно, хозяйский. Заведение открывается в девять, уже десять с лишним. Казалось бы, тут должно толпиться больше народу с началом охотничьего сезона, но в данный момент они с отцом оказались единственными покупателями.

Войдя, увидели за стойкой худого мужчину с волосами и усами цвета перца с солью, с морщинистым лицом, на вид лет шестидесяти, даже старше.

— Дон? — спросил отец, протягивая руку.

— Он самый.

— Мы звонили насчет «М-1-С».

Обзвонили кучу оружейных магазинов — поразительно, как их много во Флориде, — и нигде не нашли того, что было нужно. А здесь оказались старые «М-1-С». Папа сказал, годится. Округ Хендри довольно далеко к северу от Врат, но выбирать не приходилось.

Дон с улыбкой взял стоявшее у него за спиной у стены ружье, положил на стойку вверх затвором.

— «Гаранд М-1-С». Тяжелая малышка. Фунтов двенадцать весом. Но все на своем месте, до сих пор оригинальный прицел.

— Вижу, — кивнул Том.

Джек видел перед собой помятую железяку. Высохший деревянный приклад исцарапан, побит, выщерблен, металл облез; похоже, пыль с ружья стерли впервые за долгие годы.

Отец взял винтовку, взвесил в руках, одним ловким движением вскинул к плечу, взглянул в прицел.

— Никогда мне не нравился прицел «М-82». Никогда не нравилось крепление, увеличение всего в два с половиной раза… Я привык к восьмикратному. — Он взглянул на Джека. — Одно время снайперов в армии вооружали такими винтовками. Если хочешь знать мое мнение, рядом с моей и близко не стояла.

— Если в самом деле хотите из нее стрелять, — сказал Дон, — могу предложить хороший прицел.

Том покачал головой:

— Этот вполне сгодится. А стрелять она будет?

Дон пожал плечами:

— Спросите чего-нибудь полегче. Я про нее вообще позабыл, пока вы не позвонили. Она тут так давно, что не помню, когда и у кого была куплена.

— Сколько за нее хотите?

Дон выпятил губы.

— За двадцать пять сотен отдам.

— Что? — воскликнул Джек.

Отец рассмеялся:

— Отдадите? Неплохая сумма за армейский металлолом.

— Такая винтовка, полностью оснащенная, — коллекционная вещь. Будь она в лучшем виде, ушла бы на аукционе вдвое дороже.

— Папа, можно гораздо дешевле купить винтовку получше.

— Но не такую, к какой я привык.

— Да, однако двадцать пять сотен баксов…

— Это всего-навсего деньги, черт побери. — Он посмотрел на Дона. — Вот что я вам скажу: получите, сколько просите, при условии, что она еще стреляет. Значит, разрешаете мне ее вычистить и пострелять на пробу. Есть какая-нибудь скамейка, где я мог бы ее разобрать?

Дон снова надул губы.

— Ладно. Все, что нужно для чистки, найдется в чулане. Валяйте. Только дайте мне документы и номер социального страхования для проверки.

— Для проверки? — переспросил Джек.

— Да. Для проверки на месте. Закон требует. Я должен позвонить в Федеральный департамент, убедиться, что покупатель не совершал преступлений, не обвинялся в насилии, не находится под запретительным судебным приказом. Если все чисто — получит ружье. Если нет — покупка отменяется.

— Пошли отсюда, пап, — мрачно сказал Джек. — Иначе тебя обязательно заметут.

— Очень смешно. — Отец взглянул на Дона. — Потом нельзя проверить?

— При покупке ружей нет, а для пистолетов на проверку отводится по закону три дня.

Джек обрадовался, что не приобретает оружие по законным каналам.

Отец порылся в бумажнике, выудил флоридские водительские права, протянул Дону.

— Как насчет боеприпасов? Имеются подходящие?

— Есть пачка, — кивнул Дон. — Дам пяток на пристрелку.

— Договорились, — улыбнулся Том.

— Господи боже мой, папа, — ахнул Джек, глядя в полевой бинокль.

— Неплохо для старой развалины, а?

Отец стоял на правом колене, прижав левый локоть к левому бедру, прильнув глазом к прицелу.

— Неплохо? Да это ж фантастика!

Сначала он изумленно смотрел, как морщинистые стариковские руки разбирают винтовку, словно жестяную игрушку. Отец осмотрел боек, протер линзы прицела, вычистил и смазал все рабочие части, прочистил изнутри дуло длинной щеткой, потом снова собрал с восхитительной быстротой, легкостью, точностью.

— Все равно что ездить на велосипеде, — объяснил он. — Научишься и уже никогда не разучишься. Руки знают дело.

Потом пришло время пристрелки. За магазином у Дона было стрельбище в двести ярдов, за которым на много акров простиралось открытое поле. На покосившемся деревянном заборе висели мишени — большие листы бумаги с черными концентрическими кругами в центре.

Первые выстрелы кучно ложились слева, а после поправки прицела уверенно смещались к яблочку. Три последних попали прямо в полуторадюймовый кружочек.

— Не такая уж фантастика, — возразил отец. — Тут всего двести ярдов. — Он погладил винтовку. — Определенно своих денег стоит.

— Надеюсь, больше двухсот ярдов нам не понадобится. Кстати, плачу я.

Карточка «Виза» на имя Тайлески предоставляла кредит на пять тысяч долларов. Еще полно денег.

— Черта с два.

— Нет, помощника надо, как минимум, вооружить. — Джек протянул отцу руку. — Ты по-прежнему мастер, пап.

Улыбка отца, ответившего на рукопожатие, согрела его.

Вытаскивая каноэ с мотором на берег обмелевшей протоки, Джек снова промочил мокасины. Это уже вошло в привычку. Тучи рассеялись, солнце жгло плечи.

Раковина лежала в правом переднем кармане джинсов. Ну где же Семели?

— Ты опоздал, — сказала она.

Он взглянул вправо, видя, как она выплывает из-за поворота в дальнем конце мели, стоя на носу маленькой плоскодонки.

Что за чертовщина?.. К левому глазу приложена раковина, правый закрыт ладонью. Пока Джек присматривался, она сняла раковину, опустила руку, улыбнулась ему.

Карл и Корли сидели прямо позади нее, Люк управлял маленьким навесным мотором на корме, глядя на Джека пылающим взглядом.

Карл с ухмылкой махнул веслом, торчавшим из рукава. Джек с облегчением увидел, что выглядит садовник практически точно так же, как при расставании.

— Прошу прощения, — извинился он. — Надо было кое-что сделать, а тут, похоже, на все требуется больше времени, чем на севере. Никогда не замечала?

— Не знаю, — сказала Семели. — Не бывала на севере.

Люк выключил мотор, лодка заскрежетала днищем по песку, огибая мель. Все четверо вышли. Корли остался у лодки, трое других зашагали вперед — Семели с Люком первые, Карл за ними.

Быстро взглянув на Корли, Джек заметил у него на поясе нож, другого оружия не было. У Люка то же самое: охотничий нож с шестидюймовым лезвием в кожаном чехле, прицепленном к ремню, пистолета нет. Хорошо. За ножом, впрочем, надо присматривать.

Они остановились перед ним. Люк скрестил на широкой груди руки.

— Ну, — сказал он с воинственной ноткой, — сам видишь своими глазами, Карла мы привезли. Пора показать раковину.

Джек полез в карман, не сводя одного глаза с охотничьего ножа. Если парень протянет к нему руку, придется выхватить «глок».

Он выудил раковину, отдал Семели. Как только она ее взяла, прижала к груди, правая рука Люка метнулась, но не к ножу, а к лицу Джека. Он услышал металлический щелчок, увидел прямо перед глазами трехдюймовое зазубренное лезвие. Солнце сверкнуло на нержавеющей стали.

Джек обругал себя, не догадавшись о спрятанном в ладони складном ноже.

— Люк! — закричала Семели. — Что ты делаешь?

— Улаживаю дело.

— Раковина у меня! Убери нож!

Парень покачал головой:

— Нет. У нас будет и Карл, и раковина. Никаких дерьмовых обменов.

Пока они спорили, Джек принялся осторожно, не спеша, по миллиметрам, тянуть к пояснице свободную руку.

— Мы ему предложили меняться и сделаем это, — твердила Семели.

Люк опять покачал головой, не сводя с Джека глаз:

— Здесь я распоряжаюсь. Это мужское дело.

— Лучше убери нож, — приказала она. — Вон там в ивняке сидит его отец и целится в нас из ружья.

Джек замер. Он посадил отца в деревьях ярдах в полутораста отсюда. Откуда она знает?

Люк стрельнул глазами за плечо Джека и ухмыльнулся:

— Тот самый старикан? Ну и что?

— Подумай. Он взял ружье и выбрал это место до нашего приезда.

Откуда она знает?

— Ну и что? С такого расстояния никуда не попасть. А если наблюдает, пускай видит, как я его сыночку морду располосую.

Он замахнулся перед ударом, Джек выхватил «глок», хотел прикрыться правой рукой, но этого не потребовалось.

Все произошло в один миг: из головы Люка брызнула кровь, что-то просвистело мимо уха Джека, где-то за спиной грянул ружейный выстрел, хотя не обязательно именно в таком порядке.

Семели вскрикнула, Люк попятился, завертелся, упал лицом в воду. В едва заметном течении от него начало расплываться ярко-красное пятно.

Джек опустил «глок», оглядываясь на деревья.

Господи, папа! Не надо было убивать его насмерть.

Возникнут серьезные неприятности — полиция, коронерское дознание, всякая юридическая белиберда, черт возьми!

— Люк! Люк! — кричал Корли, с плеском шлепая к нему.

Джек держал его под прицелом, Семели слева от него не двигалась, стояла, зажав рот руками. Карл присел, оглядываясь, словно кошка, которая впервые в жизни услышала гром.

Тут — о, чудо! — голова Люка вынырнула из воды, он закашлялся, встряхнулся, сел. По лбу еще текла кровь, но теперь было видно царапину от лба до затылка.

Джек не мог удержаться от смеха. Ну, папа, ты даешь! Ничего себе шуточки.

— Он тебе просто пробор сделал, парень. В следующий раз развалит пополам пустые мозги. — Джек махнул Корли пистолетом. — Садись обратно в лодку. Добро пожаловать, Карл. Разворачивай, и поехали.

— Как скажешь, — ухмыльнулся садовник.

— Подожди, — сказала Семели, когда Джек повернулся обратно.

— Извини. Надо ехать. Мы покончили с этим дерьмом.

— Нет. — Она протянула руку, дотронулась до него. — Мне с тобой надо поговорить.

— Не могу.

— Я прошу тебя.

Джек задержался. Семели оглянулась, как бы проверяя, не слышит ли Люк, и понизила голос:

— Поверь, я не знала, что Люк выкинет что-то подобное.

Он посмотрел ей в глаза и поверил.

— Ладно. Только это большого значения не имело бы, если бы я сейчас обливался кровью вместо твоего приятеля.

— Пожалуйста, не сердись на меня.

Жалобный тон, взгляд огромных темных глаз, как у олененка… Невозможно представить, чего она добивается.

— Должно быть, вы шутите, леди. — Он наставил было на нее палец и сообразил, что все еще держит в руке «глок». Поэтому ткнул пальцем левой руки. — Все это твоих рук дело. Мы здесь из-за тебя. Ты похитила Карла. Ты виновна в гибели троих ни в чем не повинных людей, и мой отец лишь по чистой случайности не оказался четвертым.

— Собираешься копам сказать?

— Может быть.

Губы медленно растянулись в улыбке.

— Нет. По-моему, не скажешь.

Что ж, она права. Нет никакого смысла выводить на сиену копов. В чем обвинит Семели прокуратура округа Дейд? В убийстве с помощью коралловой змеи? В убийстве с помощью птиц? Ну конечно.

— Не вини меня, — продолжала она. — Разве не видишь? На самом деле это не я. Все предусмотрено планом.

— Каким планом? — Джек ощутил тяжесть пистолета в руке. Надо прямо сейчас пристрелить ее, думал он. Кто знает, сколько можно спасти жизней, если она никогда не вернется в лагуну. — Ну, лучше тебе придумать другой план, ибо этот я объявляю законченным раз навсегда.

— Это не мой план.

Ответ застал его врасплох.

— А чей?

— Огней.

О господи! Приехали.

— Ты имеешь в виду, что во всем виноваты огни, которые идут из той самой вонючей дыры?

— Да, — просияла она. — Раньше я не понимала, потом увидела целиком всю картину. Это все предусмотрено планом, грандиозным и прекрасным планом.

— Хорошо. Огни разработали план. — Огни… если они связаны с узловой точкой, то, согласно Ане, связаны и с Иным. — Расскажи мне о нем.

Она улыбнулась еще шире:

— Все рассказать не могу, но скажу тебе: огни меня сюда вернули, чтобы мне стало известно, кто я такая.

— Вот как. И кто ты такая?

— Ох, этого я открыть не могу. Пока, по крайней мере. Это узнает только самый близкий человек.

— Что ж, я стою от тебя в двух шагах.

— Я имею в виду не ту близость. Другую… которая очень скоро нас свяжет.

Ух, леди, на это я не рассчитываю!

— Неужели?

— Да. Поэтому я возвращаюсь к другому фрагменту обшей картины: к жертвоприношениям. У них своя цель.

— Какая?

— Чтоб ты сюда приехал.

У Джека пересохло во рту. У него все время было тревожное подозрение, тайное опасение, что отец — не случайная жертва, но он постоянно его отгонял, чтоб не нервничать.

Это я виноват.

Теперь перед ним встала проблема.

Он облизал губы.

— Постой. Это бессмыслица. По-твоему, огни думали, если убьют отца, я приеду. Но я мог и не приехать. Вместо меня приехал бы брат. И зачем было прежде еще троих убивать?

— Кто объяснит замысел огней? — пожала плечами Семели. — Может, жертвоприношения доставляют им радость, может быть, они знали, что мистер Уэлдон рано или поздно доберется до твоего отца, и просто ждали развития событий, может, выбрали твоего отца в тот момент, когда ты обязательно бы приехал… Ты же здесь, правда?

Правда, подумал он. Я действительно здесь.

— Зачем твоим огням надо, чтобы я был здесь?

— Для меня, — улыбнулась Семели.

— Для тебя? Чего тебе от меня нужно? Что ты вообще обо мне знаешь?

— Знаю, что ты особенный. Знаю, что мы должны быть вместе.

— Да? Ну, прошу прощения. Вы со своими огнями немножечко опоздали. Я занят.

— Не имеет значения. Мы будем вместе. Этого уже не отменишь. Это как бы… как бы…

— Кисмет?

— Кис… что?

— Судьба?

— Точно. Судьба. Нам с тобой суждено было встретиться. Ты возьмешь меня, увезешь с собой, введешь в общество, потом мы будем править бал.

Введу в общество? Господи боже, сестричка, ты выбрала не того парня.

— Слушай, если ты хочешь попасть в общество, я тебе меньше всех могу помочь.

— Позволь мне об этом судить. — Она шагнула ближе, приблизила лицо, едва не коснувшись его губами. — Встретимся сегодня вечером…

— Извини. — Джек отступил назад. — Игра кончена. Сиди тут со своими огнями, со своими приятелями, плавай в лодке, но держись подальше от Врат и особенно от моего отца. — Он поднял «глок», держа его у виска дулом в небо. — Если увижу кого-нибудь из твоего клана в ста ярдах от него, тебе конец. Не фигурально, не виртуально, а просто и бесповоротно. Понятно?

Она смотрела на него большими, вдруг опечалившимися глазами. Нижняя губа дрожала.

— Нет… Ты не сможешь…

— Понятно?

Джек повернулся и побрел к лодке, поджидавшей с Карлом в глубокой воде.

— Не сможешь!.. — крикнула она вслед.

— Увидишь.

— Его надо убить, Семели, — сказал Люк. — Обязательно.

Они были одни на палубе «Плавучего Коня». Семели сидела, свесив вниз ноги, глядя на свое отражение в воде. Люк горбился рядом.

Голова перестала кровоточить. Наконец-то. Одно время казалось, он потеряет всю кровь до последней капли. В больницу идти отказался, сказал, и так отлично поправится, без всяких чертовых дураков докторов, которые будут тыкать в него иголками. Возможно, он прав, но выглядит определенно глупо в красной косынке, завязанной под подбородком.

— Правильно, — кивнула Семели. — Не стану спорить.

Люк изумленно вытаращился на нее:

— Правда?

— Будь я проклята.

— А я думал, ты на него запала.

— Никогда не западала. Считала особенным, а это теперь не имеет значения. Он тебя ранил…

— Его отец стрелял.

— Знаю. Однако отец лишь спустил курок. Джек его заставил. Наверно, голову велел прострелить, а старик только поцарапал. Этого нельзя допускать, Люк. Нельзя допускать, чтобы кто-нибудь, даже особенный, причинял вред членам клана.

— Значит, ты согласна, чтоб я взял Корли и еще пару…

— Нет, — покачала головой Семели. — Я сама все устрою. Для тебя, Люк. В подарок.

Изумленный взгляд парня смягчился, наполнился любовью.

Только не бери в голову, мысленно предупредила она.

Ибо Люк вовсе тут ни при чем. Пусть думает иначе. Он был слишком далеко, слишком занят кровоточившей раной на голове, не слышал, что происходило между нею с Джеком на мели. Пускай верит, что она ради него выступит против Джека.

Но для нее на этом все кончилось.

Всю дорогу назад ей хотелось заплакать. Из груди словно вырвали сердце. Он отверг ее, отвернулся, ушел. Соврал, будто занят. Она всю жизнь слышит подобную ложь и знает настоящую правду: Джек считает, что слишком хорош для нее.

Вернувшись в лагуну, взглянула на дело с другой стороны.

С чего ей взбрело в голову, что он особенный и специально для нее предназначен? Теперь видно: никакой не особенный и решительно не для нее. После спуска к огням в дыру все изменилось. Теперь ей известно свое Настоящее Имя, не зря она сюда вернулась. Зачем — пока точно не ясно, но у нее есть цель. И она ей послужит.

Семели и раньше была особенной — что доказывала ее сила, — а теперь тем паче. Слишком особенная для Джека.

Да, но если так, почему ей до сих пор больно? Почему в желудке застрял твердый ледяной комок?

Есть только один способ поправить дело.

— Теперь оставь меня, — велела она Люку. — Мне надо подумать. Приготовить крупный жирный сюрприз для нашего друга Джека.

Люк поднялся.

— Хорошо, Семели, конечно, конечно. Пойду, пожалуй, проведаю Дьявола. Посмотрю, как он там.

Как бы ей плохо ни было, Семели не сдержала улыбки. Люк всегда был для нее чем-то вроде ручной собачки, а теперь превратился в раба.

Ну и очень хорошо. У любой девушки должен быть раб.

— По-моему, за это надо выпить, — сказал отец, войдя в дом.

Карла — с тысячью долларов — забросили в трейлерный парк. Всю дорогу домой он без умолку изливал благодарность за спасение от клана и огней. Чтобы заткнуть ему рот, Джек попросил рассказать о событиях прошлой ночи. Недоверчиво отнесся к известию, будто Семели спускалась в дыру. Если огни, проходя сквозь песок и воду, искалечили членов клана, что будет от прямого воздействия? С ума она, что ли, сошла? Наверно, искала в кеноте ответ на вопрос, кто она такая, по ее выражению. Кто же, если не Семели?

— Чертовски удачный выстрел, пап. Чертовский выстрел.

Джек снова переживал тот момент.

— Правда? Правда?

Отец бросился на кухню, перебирая бутылки в шкафчике над раковиной, что-то отрывисто говоря и порывисто, быстро двигаясь, словно лишку хлебнул кофеина.

Парит выше воздушного змея.

— Знаешь, я не собирался его убивать, молился, чтобы не убить, и в то же время думал, если надо выбирать между ним и Джеком, согласен даже на смертельный выстрел. Все навыки вернулись, когда я сидел на том дереве, Джек. Вдруг вернулся на берега Чосона, включился как бы автопилот, пришло спокойствие, полное, правда… В Глейдс ведь в меня никто не стрелял. Остались только я и винтовка, я один контролировал ситуацию. Я — и никто больше. — Он вытащил из шкафчика темно-зеленую бутылку, высоко поднял. — Попробуй, увидишь.

— Скотч? Думаю, мне хватит пива.

— Нет-нет, непременно попробуй. Помнишь дядюшку Стью?

— Конечно, — кивнул Джек.

Дядюшка Стью не был настоящим дядей, просто друг семьи, такой близкий, что его звали «дядюшкой».

— Он был членом единственного клуба солодового виски. Дал мне однажды попробовать, и я купил бутылку. Его выдерживают в старых вишневых бочках, как амонтильядо.

— И ты нашел скелет в кирпичной стене? — Отец бросил на него вопросительный взгляд, и Джек добавил: — Не обращай внимания.

— Пей неразбавленным. — Отец налил в два невысоких стаканчика пальца на два виски. — Лед, вода, содовая запрещаются под страхом смерти. — Он протянул Джеку стаканчик и чокнулся с ним. — За лучший день в моей жизни за последние пятнадцать лет.

Джека вдруг пронзил болезненный укол. Лучший? Правда?

Не любя виски, сделал пробный глоток, посмаковал. Сладость, крепкий вкус, которого не было ни в одном другом виски, послевкусие… сказочное.

— Господи помилуй, Монтрезор! — вскричал он. — Отлично!

— Действительно? — усмехнулся Том. — Ничего лучше не пробовал?

— Без вопросов. Убойная штука.

— Слышу, хотя доказательств не вижу.

Джек пропустил это мимо ушей.

— Где можно купить бутылку?

— Нигде. Ничего не осталось. Все бочки давно проданы.

Джек поднял стаканчик и снова глотнул.

— Тогда лучше эту побережем.

— По-моему, вполне можно допить. Нынче особенный день. Давно я не жил полной жизнью. — Том покосился на сына. — Только хочу спросить кое-что.

— Ну, давай.

— Откуда взялся пистолет, который ты выхватил после того, как я парню проделал проборчик?

В тот момент Джек впервые в жизни чувствовал с ним необычайную близость. Разница между отцом и сыном исчезла. Они стояли лицом к лицу, как равные. Как друзья. Не хочется нарушать эту близость, но и невозможно ответить, что «глок» папе просто привиделся.

Поэтому он его вытащил с поясницы и выложил на кухонный стол.

— Этот ты имеешь в виду?

— Этот. — Отец взял его, взвесил в руке. Джек заметил с одобрением, что он держит оружие дулом вниз, не направляя на них обоих. — Из чего он сделан? Вроде…

— Главным образом из пластмассы. Кроме, конечно, дула и бойка, почти все остальное из пластика.

Хорошо бы с этим вопросом покончить…

— А как он у тебя оказался? Нельзя же было пронести в самолет.

— Имеются способы, — пожал Джек плечами.

Отец по-прежнему пристально вглядывался в него.

— Скажи правду. Ты фактически никакой не наладчик, да?

— Нет. Это правда.

— Ладно, а кто еще? — Он кивнул на «глок». — Я видел, как ты действовал. Повидал, как люди на войне обращаются с оружием. Всегда могу сказать, кто умеет и привык с ним обращаться, а кто не умеет. Ты попадаешь в первую категорию, Джек.

Несмотря на близость с отцом в тот момент, он никак не мог признаться.

— И ты тоже, папа. Может быть, это семейное.

— Хорошо, храни свою тайну. Пока. Только пообещай, что когда-нибудь, перед смертью, ты мне ее откроешь. Обещаешь?

Джек понял, что попал в западню. Аналог вопроса «когда ты прекратишь бить жену?». Ответ равнозначен признанию.

— Папа, не будем говорить о смерти.

— Ничего я не добился, правда? — вздохнул отец, плеснув еще виски в рюмку Джека. — Может быть, это развяжет тебе язык.

— Никто до сих пор не пытался меня споить, — рассмеялся он. — Что ж, попробуй!

Тени удлинились к тому времени, как Семели приготовилась сделать первый шаг. Даже с помощью двух раковин ей пришлось потрудиться, направляя Дору. Как всякая черепаха, она была медлительной и неуклюжей. Ничего похожего на Дьявола.

Бедный Дьявол. Состояние, по словам Люка, неважное, кажется, он умирает. Отчего Семели стало плохо.

Впрочем, она прогнала огорчение, сосредоточившись на своей цели. В конце концов приведя Дору на место, приготовилась сделать следующий шаг.

Выплыла из лагуны, пошла по пригорку к пчелиному гнезду. Близко подходить не стала. Придя в бешенство, пчелы-убийцы не успокаивались и не переставали жалить. Зачем — неизвестно.

Семели приложила к глазам раковины, сосредоточилась…

…и заглянула в улей. Дикая картина, словно увиденная сотней глаз сразу.

Она сняла раковины, подняла захваченный с собой камень, бросила его в улей, вновь быстро прижала их к векам…

…вновь оказалась внутри улья, перед той же безумной картиной, теперь полной злого жужжания, по-настоящему злобного. Пчелы стремились к летку, в воздух, на солнечный свет, и она вылетела вместе с ними.

Увидела саму себя, стоявшую в тени с раковинами на глазах. Пчелы роились над ней, как над единственным в мире предметом, от которого надо спасти улей или уничтожить. По всему телу струился пот. Возможно, не стоило этого делать. Возможно, надо было искать другой способ. Если не удастся их отогнать, они могут убить ее.

Когда она на них накинулась, стала стряхивать, они приняли ее за серьезную угрозу улью, которую обязательно следует остановить, одолеть либо дать рою погибнуть.

Ничего не получалось. Пчелы летели на нее по-прежнему. В душе что-то вопило, приказывая бежать, хотя было ясно, что ничего не выйдет. Никому не убежать от этих самых пчел.

Их надо прогнать, надо прогнать, надо…

Есть! Они поворачивают, рассеиваются, направляются на восток. Дело сделано. Она взяла их в свои руки, и теперь ее гнев поддает жару пчелам.

Пока отец шумно погружался в темные глубины сна, Джек вышел побродить. Отцовский дом шириной в квадратный фут больше его нью-йоркской квартиры, но почему-то кажется меньше. Может быть, потому, что квартиру не приходится ни с кем делить. Ему требовался свежий воздух.

Чувствуя успокаивающую тяжесть «глока» на пояснице, он, зевая, потягиваясь, исследовал окрестности, выискивая признаки присутствия членов клана. Семели сказала, что за отцом больше не будут охотиться, но довольно дико вела себя в Глейдс. Что помешает ей передумать?

Джек пошел вокруг дома, оглядываясь, стараясь разогнать пары скотча. Не так много выпил, но впал в полусонное состояние, не настолько, впрочем, чтоб заснуть.

На этот раз на капоте машины не сидела девушка с белыми волосами. Вообще никого не было видно. Обходя дом слева, он услышал легкий гул, словно где-то вдали работала цепная пила. Оглянулся, ничего не увидел. Может быть, кто-то действительно работает пилой. Наверняка не Карл. Остаток дня он отдыхал, хотя собирался прийти ненадолго, установить камеру наблюдения за Аней.

Гул стал громче, и Джек снова медленно повернулся. Что такое?..

И тут он увидел тучу размерами с человека, движущуюся на него со стороны Глейдс, сообразив с ледяным тошнотворным ужасом, что это такое и кто ее наслал. Все инстинкты требовали повернуть и бежать, но он себя заставил двигаться вперед, навстречу. Потому что там была парадная дверь. Мчался изо всех сил, но пчелы поспели первыми, окружили и начали жалить.

Джек попятился. Не осталось ничего, кроме злобного жужжания и боли от вонзавшихся в кожу десятков докрасна раскаленных иголок. Он обеими руками сметал пчел с лица, но тело — шея, голова, обнаженные плечи — оставалось незащищенным. Пчелы жалили через футболку. Вновь попытался добраться до двери — они его отогнали.

Сквозь тучу мелькнула вода — пруд. Он кинулся туда, набирая скорость. Добравшись до берега, слепо нырнул, понял, рассекая воду, что почти вся туча осталась позади, однако не совсем. Несколько пчел по-прежнему впивались в кожу.

Вытянутые руки наткнулись на твердый подводный камень. Джек вцепился в него, держась под водой. Пока он в безопасности, но скоро придется вдохнуть. Очень скоро…

Камень под ним дернулся, сдвинулся. В мутной воде показались чешуйчатые бока, хвост… Двух голов с открытыми зубастыми пастями не потребовалось, чтобы понять, кто находится вместе с ним в этом самом пруду. Джек вцепился в панцирь, когда большая грифовая черепаха стала выныривать, виляя из стороны в сторону, стараясь стряхнуть его. Пальцы соскальзывали с загорбка. Он, задыхаясь, перебирал варианты. Пруд явно безнадежен. Надо выбраться и попытать счастья с пчелами. Тварь в любом случае вынырнет.

Легкие уже горели огнем. Он подтянул ноги, уперся подошвами в черепашью спину. Как только голова показалась над водой, пчелы снова набросились. Джек держал лицо в воде, сколько мог, потом оттолкнулся от спины и прыгнул на берег. Правая ступня соскользнула, прыжок не удался, он упал на землю животом, выдохнув набранный воздух. Ноги остались в воде, в памяти на мгновение встало паническое видение перекушенного черепашьими челюстями бревна. Мельком представив себя выползающим из воды с окровавленными обрубками вместо ног, он совершил отчаянный бросок, выскочив из пруда. Борясь с неутомимыми пчелами, увидел две головы, вытянувшиеся до последней возможности, щелкая зубами в воздухе, где только что были ноги.

Может грифовая черепаха двигаться по земле? Он не стал ждать ответа на этот вопрос, тем более среди жалящих пчел. Сообразив, что вылез на Анин берег пруда, вскочил и побежал к дверям ее дома. Закрытым, но, возможно, незапертым.

Пожалуйста, только бы не были заперты!

Впрочем, в доме прятаться не пришлось. Как только он очутился на зеленой лужайке, пчелы-убийцы осыпались с него точно так же, как тараканы пальметты в тот вечер, когда он рвался в двери отцовского дома.

Слышалось их рассерженное жужжание, набиравшее силу и громкость. Они кидались и тут же шарахались с Аниного двора.

— Пошли вон! — услышал Джек за спиной хриплый голос.

Оглянувшись, увидел шагавшую через лужайку Аню.

— Вон! — опять прокричала она. — Убирайтесь, откуда пришли! — Она ткнула пальцем в две головы, наблюдавшие из пруда. — И ты тоже! Проваливай.

Пчелы засуетились, сбились в продолговатый рой и с жужжанием умчались. Исчезли зубастые головы.

Джек, задыхаясь, упал на колени. Кожа горела, желудок грозил взорваться.

— Спасибо, — пропыхтел он. — Не знаю, как это вам удалось, но спасибо.

— Я же говорила, что здесь ничто на свете никому не причинит вреда.

— Правда. — Он посмотрел на нее. — Кто вы на самом деле?

— Твоя мать, — улыбнулась она.

Он заледенел от знакомых слов.

— Русская женщина сказала мне то же самое на могиле сестры. А индианка в Астории сделала то же признание Джиа. Что это значит?

— Не ломай голову, милый. Не надо тебе знать. Пока. Надеюсь, что и вообще никогда.

— Тогда зачем вы это сказали?

Аня повернула назад, бросив через плечо:

— Затем, что это правда.

Семели брела по тропинке между пальмами, задыхаясь от боли, обливаясь потом. Остановилась, приникла к ветвистому стволу бамии, переводя дух.

Снова старуха… мешает… встает на пути…

Она сильнее. Просто махнула рукой, приказала пчелам и Доре убраться — и все. Власть Семели отключилась, как свет. Воцарилась полная тьма. Очнувшись при почти уже севшем солнце, она лежала плашмя на спине, с раковинами не на глазах, а в руках.

Старуху надо остановить. Но как? Как бороться с подобной силой?

Откуда эта старуха взялась? Кто она такая, чтобы защититься от Доры и тучи пчел — не только защититься, но и отдавать им приказы?

Возможно, ее нельзя трогать. Возможно, она неподвластна Семели.

Семели добралась до берега лагуны, где на палубе «Плавучего Быка» сидел Люк.

Он печально взглянул на нее:

— Плохая новость… Дьявол умер.

На нее волной нахлынуло горе. Чувствуя слабость, она опустилась на землю, прижавшись спиной к пальме.

Бедный Дьявол… это ее вина… если бы…

Нет, постой. Это дело рук старой ведьмы и ее собаки. Они убили Дьявола.

Она заскрежетала зубами. Должен быть способ до нее добраться.

Семели посмотрела налево, на дыру, где в сгущавшихся сумерках начинали мерцать огни. Поднявшись на ноги, отправилась туда. Остановилась на краю, улеглась на живот, свесив голову вниз. Смотрела в сиявшую глубь, стараясь вспомнить, что там еще было. Ничего не вспоминалось.

Она оставила попытки, поднялась на ноги, и ее осенило. Раковины оставались в руках — почему бы и нет? Семели прижала их к глазам. Они на мгновение закрыли свет, потом она вдруг опять увидела огни. Только выглядели они иначе.

Тут она поняла, что смотрит на огни сверху и изнутри. Изнутри какого-то существа, его глазами. Оглянувшись, увидела крылья, челюсти, зубы — множество длинных острых зубов.

В голову закралась такая чудесная мысль, что Семели громко расхохоталась.

— Все-таки надо вызвать «скорую помощь», — твердил отец.

Джек покачал головой, трясясь под покрывалом:

— Папа, все будет в порядке. Не надо никаких врачей.

Пока, по крайней мере.

Он сидел на диване, дрожа, хотя был закутан темно-синим шерстяным одеялом. Почти сплошь искусанная кожа смазана густой розовой цинковой мазью, внутрь принят купленный отцом в городе бенадрил. Несчетные укусы зудели, горели, все тело болело. Лихорадка и дрожь начались приблизительно через час после атаки. Вероятно, реакция на пчелиный яд в организме. Гриппозное состояние.

Хотя бы не тошнит. Желудок бурчит, но удерживает апельсиновый сок, бесконечно вливаемый папой.

Джек научил его разбирать и чистить «глок». Вот в чем достоинство пластиковых деталей. Без ружейного масла для немногочисленных металлических частей вполне годится состав «три-в-одном».

Том метался между сыном и телевизором, где показывали сделанные со спутника снимки урагана «Элвис», который, набирая скорость и силу, двигался к югу через Мексиканский залив. Его перевели во вторую категорию, ожидая, что завтра он обрушится на Южную Флориду и острова, после чего проследует к Кубе.

— Надо позвонить в полицию.

Вечно он собирается звонить в полицию.

— И что ты скажешь? Что какая-то женщина из Глейдс наслала на меня рой пчел и двуглавую черепаху? На тебя сразу напялят смирительную рубашку.

— Надо же что-то делать! Нельзя просто сидеть, подставляясь ей под руку!

— Сейчас, пап, ничего не могу придумать.

Джек неуверенно встал на ноги и поплелся в гостевую спальню.

Вечером он собирался допрашивать Аню. Дал ей слишком много воли, позволил слишком долго уклоняться от ответов на вопросы. Хотел, глядя прямо в глаза, точно выяснить, кто она такая, каким образом не пускает на свою территорию гигантских аллигаторов, пчел и москитов, заставляя их убираться по своему приказу. Эти вопросы нельзя оставлять без ответа.

Теперь планы переменились. Самочувствие жуткое. Вряд ли он чувствовал бы себя много хуже, если бы сидел в момент столкновения на капоте папиной машины.

— Пожалуй, пойду лягу. А ты тем временем не делай того, чего мне не хотелось бы.

— Отлично, прекрасно, — кивнул Том с язвительной ноткой, — если б я знал, чего тебе не хочется.

— Ну, во-первых, не хочется выходить нынче из дому. А вот эту вот штуку, — Джек указал на заново собранный «глок», лежавший на странице местной газеты «Экспресс», — хочется держать под рукой. До утра попрощаемся.

Джек проснулся, обливаясь потом, сбросил покрывало, сел, стянул с себя сорочку.

Который час? Дисплей электронных часов смотрел в другую сторону. Свет не проникал сквозь шторы. Он погладил больное распухшее плечо. Господи, адская боль.

Откинувшись на спину и натянув покрывало, услышал визгливый, почти истерический собачий лай, который мог издавать только Ирвинг. Интересно, что его взволновало? Конечно, малыш вполне способен за себя постоять — стоит лишь вспомнить, как он обошелся с огромным чудовищем-аллигатором, — однако понапрасну пес лаять не станет.

Джек приготовился встать и взглянуть, но тут лай прекратился. Больше Ирвинга ничто не тревожило.

Он закрыл глаза и снова заснул.

Глава 6

Воскресенье

Я должен возвращаться в Нью-Йорк, думал Джек.

Не потому, что соскучился по Джиа и Вики, а потому, что в нынешнее воскресенье вместо того, чтобы смотреть, как «Джетс» лупит «Долфин» на стадионе «Джайантс», он сидит рядом с папой перед погодным каналом.

Проблема в том, что канал зачаровывает.

Смотреть страшно.

Задержавшись, можно пристраститься, подобно всем прочим в округе.

Нынешнее увлечение объяснялось тем фактом, что погода играет практически личную роль: на сцену выходит ураган «Элвис», объявляя о себе порывами ветра и проливным дождем вокруг домика.

Следившие за «Элвисом» спутники показали, как ночью он резко свернул на восток и ракетой направился к Эверглейдс. Эпицентр в данный момент располагается на западном побережье Южной Флориды. «Элвис» — не чудовищный, а небольшой крепкий шторм с устойчивыми ветрами скоростью 120 миль в час, находящийся в данный момент по соседству, — заработал третью категорию. На десять тысяч островов, где в они ни были, проливаются бесконечные ливни. Буря явно очень дождливая, и все радостно ждут дождей в Эверглейдс.

Сколько можно смотреть на одни и те же диаграммы, слушать одни и те же сообщения?

Джиа наверняка тоже смотрит погодный канал. По телефону велела ему сидеть дома. Джек оценил заботу, хоть и сам не собирался высовываться. Не стал рассказывать про пчел. До сих пор распухшая кожа еще зудит, болит, впрочем, конечно, легче, чем вчера вечером.

Он собрался попросить папу переключиться на полминуточки — ни секундой больше, боже сохрани, — справиться, с каким счетом сыграли «Джетс», но раздался лихорадочный стук в дверь. Отец, оторвавшись от телевизора, направился к дверям, а Джек сунул «глок» под диванную подушку.

— Пап, давай лучше я посмотрю.

Оба подойти не успели — дверь открылась. Джек вскинул пистолет, прицелившись в стоявшую в проеме фигуру, держа палец на спуске, и узнал Карла.

— Скорей! — крикнул тот, стоя на ветру, разметавшем страницы воскресной газеты. На нем было промокшее темно-зеленое пончо, из правого рукава торчала отвертка, в левой руке хозяйственная пластиковая сумка. — Вы только посмотрите!

— На что? — спросил Том.

— На дом мисс Манди! Сплошной разгром!

Садовник повернулся и побежал, Джек, выскочив под проливной дождь и ветер, рывком обогнал его. От внезапного воспоминания о ночном лае Ирвинга по груди пробежали тревожные ледяные мурашки. Тем более при взгляде на дверь.

Ох, проклятье!

Жалюзи взломаны, серые замшелые планки дребезжат в раме. Деревянная дверь за ними распахнута.

— Аня! — крикнул он, прорвавшись сквозь остатки жалюзи в дом.

И замер на пороге, отец наткнулся на него, толкнул вперед и охнул:

— О господи боже мой!

— Я же вам говорил, — пробормотал Карл. — Говорил!

Дом полностью разгромлен, иначе не скажешь. Мебель опрокинута, ковер сдернут, растения с корнями выдраны из горшков, все листья до последнего сорваны со сломанных веток.

Джек заставил себя шагнуть вперед, окликая Аню, заглядывая в обе спальни, в кухонный чулан. Обнаружил мокрое темно-красное пятно и что-то вроде оторванного пальца на полу.

Опустился на колени, приглядываясь. Нечто вроде пальца, покрытого светлой шерстью.

Что это?..

Вдруг он понял: хвост Ирвинга.

Господи Иисусе, кровь… Ирвинг погиб, без сомнения, защищая Аню. На него медленно нахлынула волна отчаяния. Кто мог убить сверхъестественно живучую собачонку? Кто-то покрупнее и посильнее гигантского аллигатора… Кто? Где все остальное?

На полу что-то блеснуло. Джек наклонился к трем стеклянным осколкам. Оглянулся — окна целы. Наверно, стеклянная безделушка упала с полки и разбилась.

Поднимаясь на ноги, он заметил, что все осколки одинаковые. Каждый длиной приблизительно в полтора дюйма, одинаковой формы, заостренные от широкой нижней грани. Он поднял один, повертел на свету. Края закругленные, гладкие. Похоже на какой-нибудь клык. У кого же бывают стеклянные зубы?

Дотронулся кончиком пальца до острия, оно вонзилось в кожу, как птичий клюв в воду.

Проклятье! Хотел было бросить осколок, потом передумал. Может, сначала удастся выяснить, что это такое.

Джек выпрямился, оторвал кусок бумажного полотенца, висевшего на боковой стенке буфета, замотал кровоточивший палец.

Оглянулся на отца и Карла, стоявших в дверях:

— Что здесь за чертовщина творилась?

Отец ответил недоумевающим взглядом, Карл взмахнул пластиковым пакетом:

— Все тут!

— Что?

— Все, что было. Снято на камеру. В основном.

— Я нынче утром торопился, — рассказывал Карл, — просто сунул камеру в сумку, пока не вернулся домой. И то совсем не сразу включил.

Они спешили к отцовскому дому, чтобы просмотреть запись.

— Не сразу?

— Ну да. Зачем, думаю. До сих пор ничего не видел, наверняка и теперь не увижу. Так она и лежала до начала матча с «Долфин». Потом я ее взял, смотрю — батарейка совсем разрядилась. Такого еще не бывало. Ну, я ее сменил и решил посмотреть.

— Что за камера? — спросил отец.

Джек кратко рассказал о попытках доктора Денгрова застать Аню за поливкой двора.

— Денгров, — проворчал Том. — В гольф играет, мошенничает, а травку спрыскивать Бог не велит. Настоящий осел.

Джек открыл двухдюймовый экран и нажал кнопку пуска. Том пристроился у него за плечом, за ним Карл. На экране возникли зеленые, черные полосы, которые быстро выровнялись, слились в знакомые очертания стены дома Ани, растений, погремушек, фигур на газоне. По лужайке замелькали ноги. Еще и еще.

— Звука нет? — спросил отец.

— Если подключить к телевизору, будет. Хотите?..

— Потом, если понадобится, — сказал Джек. До смерти не хотелось вновь слышать визгливый ночной лай. — Давайте сначала посмотрим.

Карл ткнул пальцем в экранчик:

— Вот они! Видите?

Джек видел. На краю Аниного газона неровным полукругом стояла толпа. На лица падал свет из передних окон. В желудке у него екнуло, когда он узнал Люка, Корли, пару других членов клана. Похоже, явилась вся шайка.

— Все, кроме Семели, — заметил Карл. — Нигде ее не вижу.

Джек пристально вглядывался в экран. Лучше бы подключить к телевизору. Даже если бы резкость пропала, лица было бы лучше видно. Выражения не разобрать, одни ухмылки. Поведение, впрочем, понятно: беспокойное, суетливое, все стремятся подойти ближе, но опасаются, как бы их не увидели.

Он ждал, что будет дальше, искал и не находил Семели. Белые волосы проглядеть невозможно. Зачем явились парни? Что они имеют против…

Ну конечно. Пес прогрыз бок огромному безобразному аллигатору. И вчерашние пчелы… Аня их прогнала. Да, понятно, у Семели вырос зуб на Аню.

Как же она ее достала, если Аня серьезно обещала, что здесь ничто на свете никому не причинит вреда?

Видно, ошиблась. Как-то они добрались до нее… и до бедного крошки Ирвинга. Как удалось Семели…

— Вон! — воскликнул Карл. — Видите?

— Нет. — Джек отвлекся на размышления. — Что?

— Что-то вижу, — пробормотал Том, — да не разберу.

Джек нашел кнопку обратной перемотки, снова увидел Люка и стоявших полукругом мужчин перед домом. Камера не смотрела на парадную дверь, однако они таращили на нее глаза, словно в створке работала стриптизерша. Потом оттуда вылетело что-то огромное, длиной не меньше двух футов, пронеслось у них над головами. Парни испуганно присели, прикрылись. А когда все исчезло, клан ожил. Люк махнул рукой, вся компания ринулась к дому.

Члены клана опять появились через добрых пять — семь минут, неся что-то. Что именно — не разобрать в суете. Нечего разбирать, и без того известно.

— Они взяли Аню.

— Сукины дети! — Том выпрямился и шагнул к телефону. — Звоню в полицию.

Джек схватил его за руку:

— Обожди секундочку. Хочу еще раз посмотреть, подключу к телевизору.

— Подключай, пока я позвоню…

— Постой. Дай взглянуть, прежде чем обращаться к официальным властям.

Отец неохотно послушался, ворча насчет пустой траты времени, пока сын подключал видеокамеру.

— Пап, это было, как минимум, двенадцать часов назад, может, больше. Лишние десять минут не имеют значения.

Он подсоединил провода, включил запись. Телевизионный экран в сотню раз увеличил картинку, и звук появился, послышалось дребезжание безделушек на лужайке, лай Ирвинга, визгливые вопли ворвавшихся в дом членов клана. Через пару минут они выскочили оттуда. Джек держал палец на кнопке «стоп».

— Есть! — воскликнул он, приникая к экрану. — Что за дьявольщина?..

На экране стремительно мелькали полосы, однако виднелись пять силуэтов вместо трех при первом просмотре. Два добавочных были дальше от камеры и хуже освещены. Три передних, слегка искривленных, отражали свет наподобие раковины, и поэтому очертания их расплывались.

— Прямо летучие крабы какие-то, — заметил Карл.

Неплохое замечание, признал Джек. Но крабы не летают, так что же это, господи помилуй?

Шея у него окостенела.

Здесь ничто на свете никому не причинит вреда.

А вдруг эти летучие крабы не с этого света? Вдруг они из Иного? Семели спускалась в дыру — может быть, там узнала, что способна командовать существами, живущими в Глейдс?

Он вытащил из кармана джинсов завернутый в бумажное полотенце осколок.

— Что это у тебя там? — спросил отец.

— Пока точно не знаю. — Он показал осколок. — Осторожно, острый. Видел когда-нибудь что-то подобное?

— Я видел, — заявил Карл. — Точно такой же торчал в двери мисс Манди. Я подумал, простое стекло.

Том взял осколок, повертел на свету.

— Похоже на какой-нибудь клык.

— Стеклянный зуб! — рассмеялся Карл. — Чудеса!

Отец взял пивную бутылку, из которой прихлебывал, слушая бесконечные прогнозы погоды, поднес к ней осколок, царапнул со слабым скрипом.

— Это не стекло, — нахмурился он. — Гораздо тверже. Так царапает только алмаз.

— Если это зуб, — заключил Джек, — значит, на Аню напало существо с алмазными зубами.

Все минуту молчали, потом он вновь включил камеру. Снова что-то полетело, клан ворвался в дом, вышел… Джек то и дело останавливал изображение, но так и не смог разглядеть, что мужчины несут. Наверняка Аню.

Живую или мертвую?

Запись кончилась, отец взмахнул руками:

— Ладно. Пора набрать 911.

— Не трудись, пап.

— Почему, ради всего святого?

Джек вытащил из кобуры «глок», проверил магазин — полный.

— Потому что я ее найду, и пусть лучше никто не попадается мне на пути.

Том только таращил на сына глаза, чувствуя, что из разгромленного дома Ани вышел не тот Джек, что вошел. А теперь он тем более переменился. Светло-карие глаза окаменели, Джек словно исчез из комнаты, оставаясь в ней только телом.

— Найдешь? Ты с ума сошел? Мы справились с двумя членами клана, контролируя ситуацию и застав их врасплох. Теперь дело другое. Нельзя же идти туда одному и…

— Он пойдет не один, — сказал Карл. — А со мной.

Том заметил, как холодный взгляд Джека на миг потеплел при отважном заявлении простака садовника. Хорошо бы сын так посмотрел на него.

— Ты не обязан, Карл, — сказал Джек.

— Обязан. Она добрая леди. Многие надо мной потешаются, кое-кто прогоняет, а она мне всегда улыбается, угощает в жару лимонадом, конфетами и всякое такое. Родная мать никогда так не делала. Кроме того, клан права не имеет причинять ей вред. Семели рехнулась, совсем ненормальная вылезла из дыры с огнями. Просто страх. Кто знает, что она задумала против мисс Манди? Надо ее спасать.

— Для чего у нас тогда полиция? — вскричал Том.

Он подавлял желание встрять и объявить, что тоже пойдет. Они с Аней крепко дружили, у него кровь стыла в жилах при мысли, что она в руках у болотных ублюдков. Но именно ради теплого чувства к ней надо остановить безумие. Гангстерские планы Джека могут ввергнуть Аню в серьезную опасность. Даже привести к убийству.

— Если вас вдруг не заметят дозорные, — добавил он, — надвигается ураган третьей категории.

— Как раз поэтому надо решать проблему самим, — возразил Джек. — Куда ты хочешь звонить? В местную полицию? Сейчас весь департамент, каждый коп к югу от Майами готовятся к урагану. Они заняты эвакуацией, подготовкой убежищ, предупреждением мародерства. Ты же знаешь правила. Поиски пропавшего человека будут отложены до конца урагана. Черт возьми, мы даже точно не можем заявить, что ее похитили.

— А видеозапись…

— Произведет колоссальное впечатление. Неужели ты думаешь, будто куча копов будет рыскать по Эверглейдс в лодках в эпицентре урагана, отыскивая лесистый пригорок?

Том — исключительно про себя — вынужден был признать, что в этом сомневается, однако ни при каких обстоятельствах не хотел, чтобы Джек отправлялся туда, даже с Карлом, от которого не много проку.

— Карл, — Джек кивнул на торчавшую из рукава садовника отвертку, — окажи услугу, сними со стены в ванной аптечку.

Карл удивленно взглянул на него — что за прихоть? — кивнул, пожав плечами:

— Хорошо.

— Аптечку? — переспросил Том. — Зачем?

Джек повернулся, пошел к чулану в коридоре.

— Слушай, папа, — он встал на колени, роясь в ящике с инструментами, — я точно не знаю, но, по-моему, похищение Ани как-то связано с огнями. Огни светят всего пару дней. Нынче ночью или ранним утром исчезнут на следующие полгода.

— Какие огни?

— Ох, ну да, я забыл. — Он вытащил из ящика торцевой гаечный ключ, пошел к кухонному столу. — Ты про них ничего не знаешь.

— Не расскажешь ли? — Том пошел за ним следом. — И зачем тебе гаечный ключ?

— Увидишь. Забудем пока об огнях. Суть в том, что, когда они погаснут, Семели с компанией не нужна будет больше лагуна. Они сегодня уйдут с болота.

— И Аню с собой заберут?

Джек бросил на него окаменевший взгляд, нагнулся над столом, начал откручивать гайки опорного целика.

— Сомневаюсь. Не забывай — ее пес прогрыз бок мутанта-аллигатора. Боюсь, они ее ему скормят… если уже не скормили.

У Тома подкосились колени.

— Быть не может…

— Ну, будем надеяться.

— Эй! — крикнул Карл из ванной. — Аптечка всего на одном шурупе сидит, и тот вкручен только наполовину.

— Знаю, — крикнул Джек в ответ. — Выкручивай.

На одном шурупе? Том прогнал вопросы об аптечке, занятый мыслями об Ане.

— Надо звонить в полицию… в береговую охрану… в Управление Национального парка…

Джек поднял над столом голову, укоризненно на него глядя.

— Она верный друг, папа. Лучшего у тебя не бывало. Я перед ней в долгу.

— За что?

— За то, что ты жив.

— Как это?

— Это Аня звонила в полицию за двадцать минут до несчастного случая.

— Такой же бред, как поход в бурю. Она тебе сама сказала?

— Нет. Но я в этом ничуточки не сомневаюсь. Она все знает, пап. Сейчас ей нужна помощь. Когда друг нуждается в помощи, никого звать не надо. Ты сам должен помочь.

Его слова задели глубокую струну в душе Тома. Да, он это уяснил, усвоил… Но откуда Джек знает?

Тем не менее нельзя уступать, нельзя в ураган отпускать его одного против двадцати.

— Где это написано?

Джек поднялся на ноги, постучал себя пальцем по лбу:

— Здесь. Прямо здесь.

Да, действительно… Впрочем, не только там.

Том ткнул пальцем в грудь сына над сердцем:

— И здесь.

— И здесь тоже, — кивнул Джек.

Они стояли, глядя друг на друга. Том вдруг вернулся в Корею. Закон морских пехотинцев — никого не бросать. По крайней мере, тех, кто дышит. Мертвых порой приходится оставлять, а живых — никогда. Обязательно возвращаешься за контуженым, раненым, неспособным самостоятельно передвигаться.

Никого другого не зовешь, лучше тебя никто не сделает. Ты — американский морской пехотинец, самый крутой на свете сукин сын. Не сможешь выполнить долг чести — никто больше не сможет.

Получив кусок шрапнели в живот на Чосоне, он сообщил по рации о ранении, зная, что ребята охотно придут на подмогу, но помня, что в размазанном в дерьмо 5-м полку никого не осталось. Черт возьми, с наступлением темноты трое вылезли и утащили его.

— Помоги-ка снять крышку, — попросил Джек.

— Это еще зачем?

— Помоги.

Он ухватился с одной стороны, сын с другой, подняли крышку стола, сдвинули, сняли и прислонили к буфету. Джек сунул руку в пустое пространство, вытащил черный пластиковый мешок, высыпал на стол громыхавшее содержимое.

— Что за чертовщина? Откуда тут это?

— Я спрятал. Признаюсь, одному дьявольски тяжело было справиться.

— Да что там у тебя?

Джек выложил на кухонный стол кусок металла размером с кулак. Том схватил его, рассмотрел — гладкий железный мячик вроде теннисного с предохранительным кольцом сверху, — и сердце дало сбой.

— Граната?

— М-67. Заказал, чтоб прислали десяток после встречи с аллигатором.

— Прислали? Никогда не видел… — Тут его осенило. — С игрушками, да?

— Правильно, — коротко бросил Джек. — А еще…

— Эй! — крикнул из ванной Карл. — Тут в стене автомат!

— Что?

Автомат? В стене? Том направился в ванную, но Джек поспел первым. Карл снял со стены аптечку, обнажив неотделанную обшивку стены с торчавшим внизу на пару дюймов краем пустой железной трубки. Вороненая трубка смахивала на водопроводную, пока Том, приглядевшись, не распознал знакомое оружие.

Джек вытащил автомат, отдал Карлу. На черной полимерной поверхности слабо отразился свет лампочки на потолке.

— Стрелять умеешь?

— Шутишь? — рассмеялся садовник. — Пока не получил тут работу, жил рыбалкой, охотой, а то помер бы с голоду. — Он взял оружие, взвесил в руке. — Только такого никогда раньше не видел.

Том тоже.

— «Бенелли».

— Красивый, — признал Карл. — Люблю каучуковые рукоятки.

— Справишься?

— Конечно. Я же говорю…

— Я имею в виду, — Джек взглянул на его правый рукав, — если надо перезарядить или еще что-нибудь?

— Вполне справлюсь.

— Замечательно. Прости, папа, — он протиснулся мимо отца в комнату, — через минуту вернусь.

Не сказав больше ни слова, Джек выскочил в бурю, вернулся через две минуты мокрый, с каким-то продолговатым предметом, завернутым в покрывало, которое Том в последний раз видел в ящике для белья. Развернул, вынул другой автомат.

— Этот мне, — сказал он.

Оружие с рифленой рукояткой. Полимерный приклад цвета стандартного зелено-черного камуфляжа.

— Похож на армейский, — заметил Том.

— Точно. «Моссберг-590», предназначен для армии. Очень надежный. — Джек направился в переднюю комнату. — Ну… последнее дело, и можно идти.

Том проследовал за ним в гостевую комнату, где Джек вытащил нижний ящик комода и поставил на пол. Он ошеломленно смотрел, как сын вытаскивает из тайника одну коробку с патронами, другую, третью…

— Господи Иисусе! Ты что, на войну собираешься?

— После встречи с аллигатором подумал, что девятимиллиметровый пистолет не годится, и заказал тяжелую артиллерию.

— Два автомата!

— Ну да. Один дома, другой на всякий случай в машине.

Карл шагнул в дверь с «бенелли» в руках.

— Чем его заряжают?

— Так называемым «патрульным коктейлем». — Джек поднял одну коробку. — Вот наши боеприпасы.

У Тома сжалось сердце. То ли приступ стенокардии, то ли страх перед происходящим — неясно. Он прошел мимо садовника к себе в комнату, взял из шкафа винтовку, вернулся.

— Зачем тебе это? — спросил Джек.

— Ну, раз нельзя отговорить тебя от безумных поступков, я тоже пойду.

— Ни за что!

Том рассердился:

— Разве не ты читал лекцию о спасении друзей, попавших в беду?

— Да, но…

— Разве вы оба бывали в бою? — Он не стал ждать ответа. — А я был. Легко можете растеряться, и я вам понадоблюсь.

— Пап…

Том погрозил сыну пальцем:

— Вообще кто тебе позволил командовать? Если я отпущу тебя, твоя мать никогда не простит. Только вместе.

Джек молча минуту смотрел на него и вздохнул:

— Ладно. — Он взял в руки «моссберг». — Оставь свою древность и возьми вот это.

— Да ведь я к ней привык…

— Папа, там темнота, дождь, ветер и так далее. Будем надеяться, что стрелять не придется, но, если до того дойдет, стрелять будем с близкого расстояния, с двадцати пяти футов, максимум с пятидесяти. Тут не поможет снайперская винтовка.

Том был вынужден признать его правоту и неохотно взял автомат.

— А тебе что останется?

— Гранаты. И еще… — Джек полез под шкаф, достав огромный револьвер, серый, длиной в фут с большим лишком. Одно дуло длиной дюймов десять.

— О господи, — охнул Карл. — Это еще что такое?

— И мне тоже хотелось бы знать, — поддержал его Том.

— «Раджер Супер Редхок-454». Думаю, остановит аллигатора, если тот снова сунется.

— По-моему, и слона остановит, — вставил Карл.

У Тома возникла неприятная мысль.

— Джек… ты, случайно, не член какой-нибудь военизированной бригады правого крыла?

Тот расхохотался:

— Ты имеешь в виду нечто вроде «Поссе Комитатус» или «Арийцев»? Исключено. Я не вхожу ни в какие организации, а если бы и входил, то не в эти.

— Тогда кто ты такой? Какой-нибудь наемник?

— Почему ты спрашиваешь?

— А ты как считаешь? Потому что вижу весь твой арсенал!

Джек огляделся:

— Не такой уж большой.

— Отвечай на вопрос. Ты наемник?

— Если имеется в виду «солдат удачи», то нет. Просто люди меня нанимают… э-э-э… улаживать дела. В этом смысле можно, наверно, назвать меня наемником. Но…

Из телевизора послышался высокий писк. Все поспешили в переднюю комнату. Красный флажок в нижнем углу экрана объявлял, что в Очопи бушует торнадо.

— Где это самое Очопи? — спросил Джек.

— В другом конце штата, — ответил Карл. — За 41-м шоссе.

Джек взглянул на отца:

— Кто желает остаться, сейчас самое время. Не требуется никаких объяснений, не будет никаких вопросов.

— Эй, — ухмыльнулся Карл, — я ведь в трейлер-ном парке живу. Знаешь, как их подметает торнадо? По-моему, в Глейдс мне будет спокойней.

За окнами полыхнула яркая вспышка в сопровождении раската грома.

У Тома екнуло в желудке, но он сказал:

— Пошли.

И помоги нам Бог.

Джек глубоко погружал весло в воду, не позволяя каноэ крутиться на ветру под секущим дождем. Его терзало ужасное предчувствие, что Аню спасать уже поздно, а если нет, то чем раньше они до нее доберутся, тем лучше.

Карл сидел на корме, управляя моторчиком, тащившим их по протоке, Том спереди, Джек посередине. Лодка пошла носом к ветру, мотор перестал справляться с напором, и они с отцом заработали веслами.

Джек никогда не видел такого дождя. Надеялся на прохладу, но было почти жарко. Когда вода переставала хлестать каскадами, которые устыдили бы Ниагарский водопад, дождь окатывал их огромными каплями размерами с гальку, барабанившими по капюшону пончо. Глейдс исчезли, мир сузился до короткого отрезка рябившей воды и время от времени мелькавших берегов протоки. Все прочее, включая небо, поглотила темно-серая мокрая пелена. Лишь учащавшиеся молнии и раскаты грома намекали на существование внешнего мира.

Хорошо, что хозяйственный магазин был открыт, они купили пончо — темно-зеленые, как у Карла, — и ручную помпу. Даже представить себе невозможно, что за поездка была бы без пончо. Джек плотно завязал на голове капюшон, застегнулся по горлышко и все равно промок.

Без помпы тоже никуда не доплыли бы. Гребли против ветра, после поворота он стал дуть в спину, и Джек дал отцу отдохнуть, выкачивая собравшуюся под ногами дождевую воду.

Перевернув затопленное каноэ, потратили драгоценное время, стараясь запустить моторчик. Наконец, Карл своего добился, и они отправились.

Джек приложил к губам рупором руки и потянулся к Карлу.

— Мы уже на отмели? — крикнул он.

— Как раз проплываем, — кивнул садовник.

Не надо выходить и брести пешком, мысленно отметил Джек. Что свидетельствует, какое количество воды проливается с неба.

— Дай знать, когда почти дойдем до лагуны.

Джек заметил, что сидевший впереди отец перестал грести, положил весло на колени, потирая левое плечо.

— Как ты, папа? — спросил он, наклоняясь вперед.

Отец отвернулся, видимый только в профиль, голова пряталась под капюшоном.

— Нормально. Просто не привык к подобным вещам. Хоть грозы не надо бояться.

— Почему?

— Водил как-то экскурсию, оказалось, из меня плохой проводник.

Джек легонько его подтолкнул.

— Еще одна шуточка, и мы тебя за борт спихнем. — Папа явно устал, однако не настолько, чтобы не потешиться дурным каламбуром. Он тронул его за плечо. — Потише теперь. Мы уже почти на месте.

Том молча кивнул.

Джек снова принялся грести, направляя каноэ вперед против ветра. Вспотев, принялся разрабатывать планы. Скоро они будут в лагуне. Он старался представить себе место действия… плавучие дома, хижины на берегу. Где будут члены клана — на борту или на берегу? Будут ли вообще в лагуне?

Должны быть. Их удерживают огни.

Быстро темнеет. Где-то по другую сторону от «Элвиса» солнце только склоняется к горизонту, а буря, затмевая свет, погружает его с попутчиками в густую тьму.

Хорошо. Чем темнее, тем трудней будет клану понять, с какими силами он явился.

Карл хлопнул его по плечу:

— Скоро подойдем к пригорку.

Буря как бы приутихла, пока добирались до края пригорка сквозь тропический зеленый туннель. Пальмы, баньяны, бамии тяжело обвисли под дождем, торчавшие в воздухе корни и лозы цеплялись за пончо.

— Пару раз повернем и будем в лагуне, — объявил Карл.

Джек повернулся к нему:

— Может, надо мотор заглушить?

Тут молния сверкнула так близко, что послышался треск и почти одновременно оглушительный удар грома.

Сквозь звон в ушах он едва слышал садовника:

— По-моему, проблем не возникнет. А ты как считаешь?

— Может быть, не возникнет, только все равно заглуши.

Неизвестно, не почувствуется ли в плавучих домах вибрация моторчика. Зачем рисковать?

Каноэ вынырнуло из лиственного туннеля на более или менее открытое пространство, и снова налетел дождь и ветер. Немного усилий, поворот — и выход в лагуну.

Кажется, по крайней мере. Кругом водная ширь, кроме ближнего берега справа… Где плавучие дома? Джек тревожно оглядывался и ничего не видел, потом при вспышке молнии разглядел впереди обе лодки. Слева «Плавучий Бык», справа «Плавучий Конь».

Отец, видимо, тоже заметил, ибо оглянулся и погреб к правому берегу.

— Туда пойдем! — сказал он.

Наверно, у него свои соображения — в конце концов, он один обладает военным опытом. Джек передал распоряжение Карлу.

Каноэ ткнулось носом в берег, отец выскочил, махнул Джеку и Карлу, повел их к подветренной стороне в купу кривых пальм, где можно было тихо поговорить.

— Если они тут, — сказал он, — то в лодках. Согласны?

— Согласен, — кивнул Джек.

— Хорошо. Тогда разместимся на берегу подальше друг от друга полукругом не шире ста пятидесяти градусов.

— Почему не шире?

— Чем ближе к ста восьмидесяти, тем больше шансов подстрелить друг друга. В идеале надо бы всем троим держать в поле зрения оба берега, но, если не получится, два фланговых стрелка сосредоточат огонь на ближайшей лодке, а из центра по мере необходимости можно стрелять по обеим.

— Папа, мне не хочется превращать лагуну в образцовый корраль.

— Аминь, но лучше приготовиться к наихудшему развитию событий. — Том похлопал по «моссбергу» под пончо. — Чтобы под таким дождем при слабом свете выжать все возможное из автоматов, надо расположиться футах в пятидесяти — семидесяти пяти от лодок. Ближе, чем мне хотелось бы, гораздо ближе, чем я привык, но в подобных условиях особенно выбирать не приходится.

Отцовские познания отца в тактике произвели впечатление. Видно, он по опыту знал, о чем говорит, и Джек на него положился.

— Только не становись слишком близко к кеноте, — предупредил он. — Если увидишь оттуда огни, не любопытствуй, подальше держись.

— Это ты дыру имеешь в виду? — спросил Карл. — Там я встану. Мне уже от огней хуже не будет.

— Кстати, об огне, — добавил Том, — если мы вступим в бой, не стойте на одном месте. В дождь в темноте хорошо можно спрятаться, а вспышки от выстрелов будут видны и мгновенно нас выдадут. Стреляй и беги, стреляй и беги. Если, конечно, не выстрелишь одновременно с молнией, что легче сказать, чем сделать.

Джек закинул на плечо пластиковую сумку с гранатами и большой «раджер».

— Карл, располагайся на севере у кеноте, ты, папа, на юге, я посередине, чтобы, если понадобится, бросить гранату в оба плавучих дома.

Будем надеяться, что не понадобится. Не хочется, чтобы его подстрелили, а папу тем более. У старика есть опыт, мастерство, но тело реагирует и движется иначе, чем в расцвете лет.

— У кого есть вопросы?

Том с Карлом отрицательно покачали головой.

— Хорошо. Как только займем позиции, я пару раз выстрелю, чтобы привлечь внимание, и потребую освобождения Ани именем полицейского управления Новейшна.

— Именем полицейского управления? — усмехнулся отец. — Хочешь, чтоб они умерли со смеху? Тогда лучше уж действуй от имени шерифа округа Майами-Дейд.

— Вдруг они не поверят? — спросил Карл. — Вдруг откроют стрельбу?

— Мы откроем ответную, если, конечно, на палубу не выведут Аню.

— А если выведут? — не унимался садовник.

— Будем импровизировать.

Вытащив из-под пончо «моссберг», Том обратился к Карлу:

— Раз тут чередующиеся заряды, предлагаю стрелять дробью по палубе, а патронами по ватерлинии, как можно ближе к носу. Только не по надстройкам. На таком расстоянии стенки, по-моему, выдержат почти любой разрывной выстрел, но патроны их прошьют, как бумагу, а там может оказаться Аня.

— Понял, запросто, — кивнул Карл. — Надстройки панорамные, не промахнешься.

Отец вопросительно взглянул на Джека.

— Не спрашивай, папа, — махнул тот рукой. — Ну, пошли.

— И по пути поглядывайте на аллигатора, — напомнил Том.

Карл затряс головой:

— Когда я тут сидел, то подслушал, как Люк с Семели говорили, будто Дьявол тяжело ранен. По всему судя, вряд ли станет за нами охотиться.

— Все равно поглядывай, — посоветовал Джек. — Если не он, еще есть двуглавая черепаха.

— Ох, да. — Садовник стиснул губы. — Дора.

— Двуглавая черепаха? — переспросил отец. — Это еще что…

— Потом, пап. Просто к воде близко не подходи.

— Разве вы оба забыли еще об одной опасности? О летучих зверюгах, которые съели Аниного пса и разнесли ее дом. Не хотелось бы мне с ними встретиться.

— Хороший заряд картечи им крылышки пообрывает, как думаешь? — сказал Джек.

Том нахмурился:

— Если попадешь. Я в записи видел, с какой скоростью они летают.

На такой ободряющей ноте Джек повернулся и пошел от каноэ. Пригибая голову под дождем и ветром, они брели среди дубов, пальм, кипарисов, держась от воды в добрых десяти футах, направляясь к кеноте. Уже издали, даже сквозь проливной дождь, были видны мерцавшие из глубины огни.

Подойдя к краю ямы, всего приблизительно в дюйме от берега, Том придвинулся к Джеку и тихо, едва слышно сквозь бурю, сказал:

— Ну не чертовщина ли? — Он заглянул в сиявшую глубь. — Ради всего святого, что там происходит?

— Не знаю, — ответил Джек. — Только особенно не подставляйся под свет.

Отец быстро отступил назад.

— Почему? Радиация?

Хуже, хотел сказать Джек, но такой ответ вызвал бы массу вопросов, на которые некогда было ответить. Поэтому он кивнул:

— Может быть.

Карл шагнул вперед, наклонился к только что упавшему стволу королевской пальмы.

— Похоже, подходящее место. Отлично видно «Плавучего Коня». Я тут останусь.

Джек кивнул и махнул отцу дальше к югу. Тот последовал за ним, поглядывая через плечо на заворожившие его огни в кеноте.

Прошли мимо маленьких лодок — «Плавучего Цыпленка», «Неплавучего» и прочих — вытащенных, перевернутых, привязанных на берегу. Джек присмотрел себе укрытие у старых индейских хижин, но двигался дальше, желая найти для отца безопасное место.

Оно нашлось за широким стволом кипариса, откуда хорошо открывался «Плавучий Бык».

Джек тихонечко стиснул плечо старика, придвинулся поближе:

— Не высовывай голову, пап. И если разверзнется ад, будь осторожен.

Отец похлопал его по руке:

— Забыл, что я тут солдат? Себя береги, обо мне не тревожься.

Джеку вдруг захотелось все бросить, вернуться в Новейшн. Его обуяло мрачное предчувствие, ощущение, что близится нечто ужасное — не нее отсюда вернутся. Но он уже не мог повернуть назад и знал, что ни отец, ни Карл тоже не повернут. Они слишком далеко зашли. И нужны Ане.

Снова пожал отцовское плечо и заторопился назад к развалинам индейских хижин. Подыскал место за толстым опорным столбом. Невероятно, но дождь усилился.

Он присел, раскрыл пончо вроде зонта над пластиковой сумкой, вынул несколько гранат, прицепил за кольца к брючному ремню. Вытащил «рад-жер», проверил барабан. Большой кобуры для него не нашлось, поэтому он его сунул за пояс. Холодное девятидюймовое дуло неудобно торчало. Если Семели найдет его, наверняка подумает, что он очень рад ее видеть.

На самом деле нет. Лучше всего никогда в ее больше не видеть.

Джек поднялся, поднес было рупором руки к губам, и тут сзади что-то мелькнуло. Он быстро оглянулся, сунув руку под широкую полу пончо, разглядел какую-то тряпицу, привязанную к столбу и болтавшуюся на ветру.

Обождал, пока успокоится сердцебиение, — на секунду подумал, что попал в засаду, — вновь повернулся к воде и крикнул:

— Эй, на лодках!

Трижды громко прокричав, понял, что в такую бурю никто не услышит. Вытащил «раджер», поднял дуло к небу. Сам из него никогда не стрелял, только слышал выстрелы чудовищной силы, приготовился к громкому шуму и сильной отдаче, выпустил два заряда в воздух. Все равно, грохот ошеломляющий.

Должен их разбудить.

Вставил два новых заряда и вновь закричал.

— Никогда не угадаешь, кто сюда к нам явился, — ухмыльнулся промокший Люк, вернувшись с палубы в желтом дождевике и бейсболке. За ним вошел Корли, еще пара мужчин, по-собачьи отряхиваясь.

Семели гадать не хотелось, тем более что ответа не угадаешь, поэтому она молча ждала.

На «Плавучем Быке» все вскочили, услышав секунду назад два выстрела вроде пушечных. Люк и другие отправились посмотреть, что случилось. Семели слышала крики, но ничего не смогла разобрать сквозь шум дождя, барабанившего по крыше и стенам.

— Твой дружок, — объявил наконец Люк.

— Дружок? — удивилась она. Ох, проклятье! — Это ты Джека имеешь в виду? Никакой он мне не дружок. Я его ненавижу.

В своем роде правда. Хотя сердце на миг затрепетало при мысли, что он проделал такой путь ради нее. Однако эта мысль вылетела в окно с той же скоростью, с какой возникла. Джек чертовски ясно дал понять, что не интересуется ею.

— Хорошо, — сказал Люк. — Потому что я тоже его ненавижу. Ненавижу любого, кто за дурака меня держит, а он всех нас точно держит за дураков распроклятых. Представляешь себе, заявил, будто он из управления шерифа округа Майами-Дейд и с ним тут целая куча копов!

— Это действительно он?

— Ну конечно. Я даже в дождь узнал его голос. Не разглядел, но это действительно он.

— Чего ему нужно?

— Говорит, пришел за старухой. Вроде назвал ее Аней.

В желудке у Семели екнуло.

— Значит, знает, что мы у нее побывали.

Она подошла к маленькому прямоугольному окошку палубной надстройки, изо всех сил вгляделась в дождь, но даже в дюйме ничего не было видно сквозь заливавшую стекло воду.

— Что-то знает, — согласился Люк, — хоть наверняка не все.

— Как узнал, что мы там были? — Вряд ли просто из окна выглядывал. Наверняка ходил на разведку с отцом, вероятно, с оружием.

— Не знаю и знать не хочу, — буркнул Люк.

Семели оглянулась — он открывал шкаф, вытаскивал ружья.

— Пойди, всех сюда позови, — приказал Люк Корли.

— Что ты собираешься делать?

Он снова ей улыбнулся:

— Собираюсь устроить ему славный теплый прием, как принято у нас в лагуне, и позабочусь, чтобы он не покинул Глейдс — живым, по крайней мере.

— Неужели это действительно нужно?

Она смотрела, как подходят мужчины, разбирают оружие, идут на палубу, и что-то у нее в груди дрогнуло. Чувство грусти, вины. Со вчерашнего дня изменилось ее отношение к Джеку. Она попыталась убить его, потом даже немного обрадовалась, что ничего не вышло. Да, он открыто отверг ее, но сказал чистую правду — я занят. Значит, кого-то больше любит. Конец истории. Он не сумел солгать, употребить ее, подобно другим, потом бросить, подобно другим. Это было бы самое худшее. Сердце все равно разрывается, но он хотя бы был с ней честен.

— По-моему, не получив того, чего просит, — а он точно его не получит, — вполне может начать стрельбу. Думаю, мы должны стрелять первыми.

— А если ты ошибаешься? — сказала Семели. — Если там действительно куча копов?

— Не ошибаюсь. Говорю тебе, это он.

— Ладно, пусть будет так. А вдруг он не один? Люк по-настоящему злобно усмехнулся:

— Надеюсь, не один. Надеюсь, папашу с собой захватил. — Он снял кепку, вытер выпуклый лоб. — У меня свои счеты со старым простофилей.

Семели отошла от окна. Зачем он явился? Приплыл в такую бурю за старухой, с которой познакомился пару дней назад. Что это за человек?

Снаружи раздалась стрельба, и она отскочила подальше.

Каким бы человеком Джек ни был, с болезненным уколом подумала Семели, он очень скоро будет мертв.

При первом ружейном залпе с палубы «Плавучего Быка» Джек укрылся за упавшим стволом. Удачно, поскольку огонь открылся без предупреждения. Папа с Карлом мгновенно ответили. Воспользовавшись элементом неожиданности, уложили пару членов клана, прежде чем остальные попадали на палубу, спрятавшись за планширом. Теперь команда «Плавучего Быка» выставила из-за борта оружие, и воздух наполнился ветром, дождем, молниями, пальбой, пулями.

Огонь с палубы «Плавучего Быка» почти полностью сосредоточился на позиции Джека. Должно быть, идея Семели… или Люка… или обоих вместе. С этой парой он решительно в ссоре. Как только можно было осмелиться высунуть голову, стрелял в ответ из «раджера». Надо Люка достать. Если удастся свалить его, члены клана потеряют кураж. Но как узнать парня в дождь в темноте? Даже если узнаешь, попасть нелегко. Хорошо бы быть более метким стрелком, но и случайное попадание угробит Люка. Джек стрелял крупнокалиберными патронами весом в 335 гран, от которых дуло высоко подпрыгивало при каждом спуске курка. С одной стороны, хорошо. Промахиваться лучше повыше, чтобы мощный заряд не пробил стену надстройки и не ранил Аню.

Стрельба по его позиции стала столь плотной, что он не смел поднять голову. Ребята неплохие стрелки. В минуту затишья Джек отполз на животе в хижину и пристроился за столбом. Может быть, можно будет спокойно прицелиться и пристреляться точнее. Он оглянулся на хлопавшую под дождем тряпку, подумав, какой она будет дьявольски чистой, когда ливень кончится.

При вспышке молнии в глаза бросился рисунок на ткани. Знакомые полосы, пятна…

На него вдруг нахлынула тошнота и озноб, под капюшоном по шее, по спине заползали паучьи ножки.

Джек пристально смотрел на тряпку, дожидаясь следующей вспышки, а дождавшись, снова увидел и вспомнил, где раньше видел этот рисунок.

На спине у Ани.

С застывшей в жилах кровью он встал, подошел к клочку ткани, не обращая внимания на свистевший вокруг свинец. Это была сорванная кем-то одежда с отпечатавшимися рубцами и ожогами с Аниной спины. Дотянулся, дотронулся — пальцы сразу почуяли, что для тряпки кусок слишком плотный, совсем другой фактуры… Колени подкосились, Джек упал в грязь, случайно не уронив автомат.

С губ сорвалось рыдание, но горе нахлынуло лишь на несколько мгновений, сменившись черной яростью. Он сдержал ее, метнулся к столбу, нашел сумку с гранатами. Шумно дыша сквозь оскаленные зубы, выхватил одну, вырвал чеку, дернул кольцо, начал считать…

Одна тысяча один…

В приложенной к гранатам записке Эйба сказано, что момент детонации гранаты М-67 наступает через четыре-пять секунд после удаления чеки.

…одна тысяча два…

И еще сказано, что радиус смертельного поражения составляет пятнадцать футов, а общего — около пятидесяти. Папа с Карлом неподалеку, но Джек почти не думал о риске. Все внимание было направлено на «Плавучего Быка», ничто его не отвлекало.

…одна тысяча три!

На счет «три» он размахнулся и бросил гранату, присев за столбом. Если она упадет на палубу и взорвется — прекрасно; если над палубой — еще лучше.

Не дожидаясь взрыва, выхватил из сумки другую, вырвал чеку, когда сработала первая, высунул голову, ведя отсчет. Граната не долетела футов на пять, хотя не совсем даром пропала, взорвавшись над палубой. Пошла музыка — вопли раненых, испуганные крики…

…три!

Вторая граната тоже не долетела до «Плавучего Быка», однако покалечила и людей, и корпус лодки.

В кино гораздо удачней выходит.

Джек только приготовился вырвать третью чеку, как услышал, что справа кто-то ломится через кусты. Отчетливо соображая, что приближавшийся человек не таится, значит, это наверняка папа, он все-таки вскинул «раджер». И действительно, через несколько секунд отец, пригнувшись, выскочил из зарослей папоротника и упал рядом с ним.

— Что ты делаешь, Джек, черт возьми? — крикнул он, тараща глаза, с залитым струями воды лицом. — Там же Аня!

— Нет, папа, — с перехваченным горлом выдавил Джек. — Она мертва.

— Откуда ты знаешь? — нахмурился Том.

— Вон там висит большой кусок кожи.

— Нет! — охнул отец. Джек не видел выражения его лица, но был уверен, что оно побелело. — Быть не может!

— Хотелось бы ошибиться, только я видел однажды на ее спине такие же отметины. Они содрали с нее кожу, пап. Содрали кожу, будь я проклят, и вывесили сушиться…

Том закрыл глаза дрожащей рукой, помолчал, дотянулся до сумки с гранатами, напряженно пробормотал:

— Дай-ка мне одну.

Семели лежала, дрожа, на полу, опустив голову, зажав уши руками. Вокруг словно гремела война. Звучали не только выстрелы — сотрясавшие окна взрывы напоминали бомбежку.

Люк ввалился в дверь, зажав окровавленное плечо.

— У них гранаты… они нас перебьют! Корли мертв, у Бобби из ноги кровь жутко хлещет… Сделай же что-нибудь!

— Что я могу сделать? Дьявол мертв, от Доры мало толку на суше.

— А те, кого ты вчера привела из дыры… Черт возьми, они нам нужны сейчас до зарезу!

— Нельзя. Я тебе уже говорила, что они появляются только после заката.

Вчера, пока стояло солнце, никакими стараниями не удалось вывести из дыры жутких крылатых чудовищ. Как только оно село, Семели обрела власть над ними. По крайней мере, так ей показалось.

При первом взгляде на них она чуть не лишилась сознания. Внизу, в огнях, не разглядела как следует, а когда они в сумерках взмыли в воздух, увидела и пришла в такой ужас, что чуть не обронила раковины.

В жизни ничего страшнее не видела.

Размером с омаров — не местных ползучих раков с клешнями, а мощных, крепких, зубастых, какие водятся на севере, — точно с таким же панцирем, но на том сходство кончается. У этих тварей осиные хвосты, по бокам по паре больших стрекозиных прозрачных крыльев.

Зубастые осы, мелькнуло в голове идеально подходящее название.

Ибо у них были зубы. Боже мой, настоящие зубы — огромные, широко распахнутые челюсти водяного щитомордника с невероятным количеством длинных острых прозрачных клыков вроде зеркальных осколков. Хуже того — по бокам светились маленькие голубые неоновые точки. Как будто твари пришли со дна моря, куда не проникает солнце, из темных глубин, забытых даже Господом Богом.

Видно, Бог сотворил их в поистине скверном расположении духа. Каков же мир, откуда они явились, кто еще там может жить?

— Да ведь кругом темно, как ночью! Давай попробуй! В корпусах лодок пробоины… Мы потонем!

— Как же они решились гранаты бросать? Не опасаются вместе с нами прикончить старуху?

— Кто их знает, черт побери! — пробурчал Люк. — Совсем свихнулись!

Семели поняла по глазам, что он что-то скрывает.

— В чем дело? Почему они думают, что ее с нами нет или она мертва? Ты язык распустил?

— Нет, конечно. Не такой я дурак, как тебе представляется.

— Ну тогда почему?

Люк отвел глаза:

— Наверно, нашли ее шкуру.

— Что? Как? Да ведь ты ее сжег! — Он по-прежнему смотрел в сторону. — Закопал по моему приказу…

Парень покачал головой:

— Нет. Под дождик повесил, чтоб вымылась, потом выдубил бы…

Семели зажмурилась. Был бы сейчас под рукой пистолет, пристрелила бы… влепила бы пулю в пустую, безмозглую голову.

Она мысленно вернулась к прошлой ночи.

Ее обуяла безумная ярость, она вообще не владела собой, злясь на старуху, убившую Дьявола, погубившую ее надежды на Джека, и просто… потеряла рассудок. Кроме того, зубастых ос никак не удавалось выманить из дыры. К тому времени, как до нее дошло, что при дневном свете они не появятся, изо рта уже шла одна пена.

Пришел закат, пришли твари. Тяжело было ими командовать. Вылетев из дыры, они тыкались в разные стороны, но в конце концов удалось собрать рой, послать к дому старухи. Долетев, зубастые осы взбесились, сокрушили жалюзи, вгрызлись в парадную дверь.

Семели перепугалась до чертиков, думая: господи, с кем я теперь связалась? А потом, сжившись с ними, сама ощутила жажду крови.

Ворвались — перед ними посреди гостиной стояла старуха, буквально потонувшая в своем смешном японском кимоно. Просто стояла, дымя сигаретой. Курила! Словно знала, что ее ждет смерть. Не взвизгнула, не охнула, даже назад не шагнула.

Среагировали растения — принялись хлестать зубастых ос, прикрывая старуху ветвями. Осы быстро расправились с ветвями и листьями, но собачонка не подпускала к старухе. Семели особенно жаждала поквитаться с дворняжкой за смерть Дьявола, а пес не собирался сдаваться. Она до сих пор не могла понять, как малыш сумел расправиться с крупнейшим в мире аллигатором, теперь все стало ясно. Крошечный песик бился как полноценный ротвейлер. Прикончил двух зубастых ос, прежде чем на него бросились три другие и разорвали в клочки.

После этого ничто не стояло между старухой и осами. Она так и оставалась на месте, не пыталась бежать, смирившись с неизбежным и скорым концом.

Тут Семели приняла другое решение. Почуяла в старой леди нечто особенное — чрезвычайно особенное, — поняла, что с ее гибелью лишится чего-то важного.

Дело было, наверно, в ее поведении. Должна была перепугаться до сумасшествия и не боялась ни капельки.

Семели все сильнее хотелось прогнать тварей, зная, что старуху не просто убьют — растерзают на части. Несмотря на всю ненависть к ней за вмешательство в свои планы, боялась, что не выдержит. Другие принесенные в жертву умирали здесь, во Вратах, от пчелиных жал, паучьих укусов, птичьих клювов — не на глазах у нее.

Видеть духу не хватит. Может, разгрома дома и смерти собаки хватит для старой леди? Может, она усвоит урок, перестанет совать нос в чужие дела? Может, даже умрет от инфаркта. Гораздо лучше того, что ее ожидает.

Но когда Семели попробовала повернуть зубастых ос и отправить домой, те не послушались. Почуяли кровь, теперь ничто их не остановит. Набросились на старую леди… И что же? Она все стояла с поднятыми руками — ждала.

Не скажешь, то ли это самая храбрая, то ли самая безумная женщина, которую Семели в своей жизни видела, но смотреть было действительно страшно.

Не просто смотреть. Семели была прочно связана с осами, их собственными глазами видела, как они вгрызаются в плоть, крушат кости, почти чувствовала вкус, даже сейчас содрогаясь от воспоминания. Они поедали старуху, брызжа вокруг кровавыми сгустками, никакими усилиями не удавалось их отогнать. Она собралась было сбросить с глаз раковины, да побоялась, как бы зубастые осы не бросились на членов клана, явившихся посмотреть, на что они способны.

Наконец, от старой леди ничего не осталось, кроме клока кожи со спины. Осы им почему-то пренебрегли. Сожрали ее с головы до ног, а прямоугольник кожи оставили.

Покончив с делом, снова начали повиноваться, так что Семели быстро отправила их из дома обратно в дыру, сняла раковины, и ей стало по-настоящему плохо.

В доме старой леди Люк сделал две вещи — умную и глупую. Умно подобрал двух мертвых ос и унес с собой в лагуну. Если бы кто-то пришел и увидел диковинных тварей, о них бы закричали газеты, все подумали бы, что они прилетели из Глейдс. Сюда моментально нагрянули бы ученые, охотники, копы, искатели приключений. Это полностью перевернуло бы жизнь клана.

Глупо, что он забрал с собой кусок старушечьей кожи…

Новый взрыв разорвавшейся над «Плавучим Быком» гранаты швырнул Семели в сторону.

— Зачем, Люк? — Она открыла глаза, сурово на него глядя. — Зачем ты сделал эту глупость?

— Хотел сберечь… Знаешь, как бы на память. Она мне понравилась… На какую-то карту похожа… Ну ладно. Попробуй снова позвать ос, Семели! Прошу тебя!

Не хочется признаваться, что она боится. Осы внушают жуткое ощущение… сплошной тьмы, кошмара, бесконечной жажды крови… Даже нынешняя стрельба, взрывы, вой ветра, протекшая кровля, сплошные громы и молнии лучше прошлой ночи.

Впрочем, нельзя просто сидеть сложа руки, пока гибнет клан. Надо что-то предпринять… единственно возможное.

Набравшись решимости, Семели вытащила раковины из кармана.

— Позовешь? — спросил Люк, до ушей улыбаясь.

— Позову. Только ты уходи.

Улыбка слиняла.

— Но… ведь там же стреляют…

— И ты иди стреляй. Оставь меня одну, чтоб спасти ваши задницы.

— Ладно, ладно.

Люк, пригнувшись, направился к двери и выполз на палубу.

Семели с глубоким вздохом прижала к: глазам раковины и принялась отыскивать зубастых ос…

— Эти штуки не очень-то им навредили, — заметил Том, глядя на последнюю гранату, пролетевшую в воздухе и разорвавшуюся за планширом «Плавучего Быка».

Джек вынужден был согласиться. Думал, ветер не подхватит гранату весом почти в фунт, да ветер был не обычный. Он старался к нему приспособиться, но проблема в том, что гранату не кинешь, как бейсбольный мяч, ее надо бросать высоко, а дует все время с разных сторон.

— Ну, все-таки навредили.

— Мало, — мрачно буркнул отец. — За то, что они сделали с Аней… — он, тяжело сглотнув, покачал головой, — не должны жить на свете.

— Вряд ли нам удастся перебить двадцать парней.

Отец бросил на него непонятный взгляд:

— Я сказал, они не должны жить на свете. Не говорю, что мы их должны перебить.

Ох!

— А, я просто не понял.

— Джек, ты меня пугаешь.

— Я иногда сам себя пугаю.

Тут он услышал какой-то крик. Оглянулся в поисках Карла, не отыскал его в темноте. Потом сверкнула молния, и стало видно, как садовник катается по земле, отдирая что-то с правого плеча. Разглядеть невозможно, что именно, но оказалось, оно не одно. Из кеноте поднимались другие и летели к Карлу, который не мог пристрелить то, что в него вцепилось, безуспешно отбиваясь автоматом.

Джек хлопнул отца по спине:

— Стой здесь, обстреливай лодку. Не давай им высовываться. Перезаряжай пулями, а не дробью. По-моему, она нам понадобится.

— Куда ты?

— Карлу надо немножко помочь.

Он, пригнувшись, вытащил из-под пончо «раджер», побежал под дождем. Когда добежал до Карла, сцену осветила молния, и Джек замер на месте, видя, что на него напало. У существа, схватившего его за плечо, была голова с острозубыми челюстями хищной рыбы, панцирь омара, выросшего на стероидах, и две пары длинных прозрачных крыльев. Другая такая же тварь подлетала к садовнику.

Джек упал на колени, прицелился, выстрелил. Метко. Мощный заряд разорвал налетавшую тварь, только брызнула зеленоватая кровь и остались еще трепетавшие крылья. Он бросился к Карлу, приставил дуло «раджера» к глазу впившегося в плечо существа и спустил курок. На сей раз не осталось и крыльев.

— Больно, Джек! — простонал Карл, зажимая окровавленной левой рукой плечо под разорванным пончо. — Господи боже, как больно…

Джек мельком глянул на голую кость, на десяток кристаллических зубов, застрявших в ране, и снова повернулся к кеноте. К ним летели еще три твари. Он схватил «бенелли» и начал стрелять. Не все пули попали в цель, но крылья одной оторвали.

— Где у тебя обоймы? — прокричал он.

Карл, оскалив от боли зубы, не в силах вымолвить ни слова, кивнул на землю.

Джек начал перезаряжать автомат. Если бы знать, что встретишься с такими чудовищами, попросил бы Эйба прислать ракетные снаряды.

— Можешь идти?

Садовник кивнул.

— Хорошо. Тогда иди к отцу. Я тебя сзади прикрою.

В бою с членами клана следовало рассредоточиться, а с этими тварями это смертельно опасно. Пора сгруппироваться.

— Это Семели… она их посылает… — Карл, скрипя зубами, встал на ноги, побрел прочь.

Оглядываясь на кеноте, Джек увидел собравшийся над отверстием рой примерно в десяток, нырнул за ствол пальмы, выстрелил в самый центр, пару сбил. Они упали в бездну, а на смену вылетели еще четыре.

Живот свело в тугой комок. Дело плохо. Он захватил с собой мало боеприпасов, но взял отца и Карла. Отвечает за них.

Позади отец методично, ритмично стрелял по лодкам. Экономь патроны, пап, мысленно попросил Джек. Они нам пригодятся.

К рою добавились еще четыре твари. Впрочем, рой к нему не летел… существа лениво порхали, словно не знали о его присутствии, суетливо тыкались из стороны в сторону. Чего ждут? Подкрепления?

Если оно придет из кеноте, возможно, удастся устроить засаду. Джек снял с пояса гранату — осталась всего пара, — выдернул чеку, бросил. Она пролетела сквозь рой и упала в дыру. Через несколько секунд полыхнула вспышка, громыхнул взрыв — и только. Рой над отверстием даже не среагировал.

В кино вроде «Рио-Браво» герой нашел бы ящик динамита, услужливо оставленный строительной фирмой, и взорвал бы кеноте. А мы живем в другом мире, где таких чудес никогда не случается.

Сзади снова раздался крик, Джек узнал голос Карла, оглянулся, увидел его, кружившего у кромки воды, с впившейся в шею тварью…

Откуда она взялась?

Он вскочил, побежал, не стреляя из автомата, чтоб не попасть в Карла, выхватил «раджер», не успел им воспользоваться — садовник рухнул в воду.

Хорошо. Видно, тварь из кеноте воду не любит. Ослабила хватку, зависла с жужжанием в воздухе, полетела к берегу, к Джеку. Он уже вскинул «раджер». Обождал, пока подлетит, выстрелил, полетели зеленые брызги, крылышки осыпались на землю. Джек бросил «бенелли» и «раджер», прыгнул в воду на помощь Карлу, которому приходилось несладко.

Вода глубиной по грудь была холодной, вспененной дождем и ветром. Грязное скользкое дно постепенно шло вниз. Мимо просвистела пуля, за ней другая. Кто-то на «Плавучем Быке» их заметил. Послышался залп отцовского «моссберга», крик из плавучего дома, выстрелы прекратились.

— Карл, — крикнул Джек, бросившись вперед и протянув руку, — держись!

Садовник в пончо, расплывшемся, словно кувшинка, изо всех сил колотил по воде руками-ногами, пытаясь выбраться на берег. Джек схватил его за левую руку и начал вытаскивать.

Карла вдруг потянуло назад. Он завопил от боли, Джек еле-еле его удержал.

— Ох, нога! — стонал Карл. — Нога! Дора схватила… Помоги!

— Помогу.

— Не хочу умирать, — всхлипнул Карл. — Прошу тебя…

Голова садовника ушла под воду. Джек старался удержаться на ногах, но дно было слишком скользким. Последовал очередной мощный рывок, и он упал в лагуну. Через несколько секунд вынырнул, потеряв руку Карла. Ноги нащупали дно, он встал по плечи в воде, вытирая лицо и глаза.

— Карл!

Молчание. Ни звука, кроме плеска взбудораженной дождем и ветром воды. Он снова крикнул, кажется видя, как что-то мелькнуло футах в пятидесяти — на секунду, а потом исчезло.

— Ох, бедняга, — тихо пробормотал Джек, глядя вперед. — Прости меня… прости…

В горле встал ком. Нет больше симпатичного простака. Они были знакомы всего пару дней, но парень вызывал уважение. Так и неясно, что у него было с правой рукой, хотя это уже значения не имеет. Карл все равно жил полной жизнью, приспособился к увечью, не извиняясь и не оправдываясь.

Мимо свистнула пуля — пора убираться отсюда.

Я во всем виноват, думал Джек, поспешно вылезая на берег. Не заставил бы Карла с помощью подкупа вернуться в лагуну, не взял бы сегодня с собой, он до сих пор был бы жив. Сидел бы у себя в трейлере, смотрел телевизор…

Я виноват. Хотя не только я.

Их посылает Семели…

Конечно, Семели.

Джек выбрался на грязную землю, взглянул на кеноте, насчитав около двадцати крылатых тварей, роившихся над отверстием, которые развернулись и полетели к нему.

Кровь в жилах заледенела. Им с папой никогда их не перестрелять, даже стоя спиной к спине с автоматами. Кое-кто прорвется. А как только прорвется — конец.

Крылатых чудовищ не остановишь… впрочем, наверно, можно остановить ту, кто их насылает…

Преследуемый тварями, он побежал к стрелявшему по лодкам отцу, слыша радостные крики на палубах. Оттуда не стреляли. Видно, думали позабавиться, глядя, как он гибнет следом за Аней.

— За мной, папа! Пошли!

Том, присевший под деревом между лодками, оглянулся. Джек упал на землю, проехался на животе по скользкой грязи.

— Куда?

— За мной!

При вспышке молнии стало видно, что у отца отвисла челюсть.

— Господи Иисусе, что это…

— Молчи, стреляй!

Отец за спиной у него замолотил в воздух из «моссберга». Джек не стал оглядываться на результаты, надеясь, что они удачные. Когда «моссберг» умолк, бросил «бенелли» отцу на колени и сел к нему спиной, лицом к «Плавучему Быку». Семели, скорей всего, там.

Он вытер залитые дождем глаза, прицелился в надстройку. Мощный заряд пробьет стену. Может быть, не попадет в девушку, но хотя бы собьет ее с толку…

Ох, как трудно…

Сидя в темной хижине, Семели крепче прижимала раковины к глазам. Зубастые осы не хотели вылетать из дыры до заката, но она их заставила. Вчера старалась понапрасну, сегодня сумела. Может быть, дело в буре, почти в ночной тьме. Как бы там ни было, они явились. Только очень медленно… по одной.

Выманив их из дыры, она почти ничего не видела. Наверно, из-за солнца. Хоть его и закрыли грозовые тучи, оно еще стояло над горизонтом, и, должно быть, оставшийся свет попадал в глаза осам.

Впрочем, разглядела у дыры Карла, стрелявшего по лодкам. Предатель родного клана! Направила на него двух тварей, принялась вытаскивать из колодца других.

Вдруг напавшая на Карла оса разлетелась в клочки, а за ней и другая. Оказалось, по ним стрелял Джек, и, хотя Семели не питала к нему прежней ненависти, она этого не могла допустить. Им надо между собой разобраться. Один из них должен погибнуть. Предпочтительно он.

Она подняла целый рой ос, которые не подчинялись командам, метались туда-сюда, больше с ними ничего нельзя было сделать. Джек подстрелил пару в воздухе, бросил в дыру гранату, убив еще четырех вылетевших по ее приказу.

Надо было атаковать имевшимися силами, но рой с места не двигался. Всего одну осу удалось бросить на Джека, и та почему-то кинулась на Карла. Может быть, их привлекал шум и движение, а он бегал и орал во все горло.

Дору она на него не натравливала, черепаха сама ухватила упавшую в воду добычу.

Прощай, Карл.

Наконец, рой послушался, и Семели пустилась в погоню за Джеком. Сил вдруг почему-то прибавилось — может быть, солнце ниже спустилось, неизвестно, не важно, главное, что началась охота. Хотя в желудке екало при мысли, что снова придется смотреть на работу зубастых ос, с этим надо смириться. Ради жизни целого клана необходимо остановить Джека и тех, кого он с собой привел, — скорей всего, отца.

Она послала ос вдогонку за бегущим Джеком, слыша победные крики на палубе. Лучше бы они заткнулись. Вдруг осы свернут на шум… Они уже услышали голоса, Семели с трудом вела их за Джеком.

Стена вдруг проломилась, ее осыпало щепками, что-то прожужжало над головой. Она, и так забившись в угол, в самое время плашмя рухнула на пол. В надстройку угодил второй заряд, на этот раз ниже, едва не попав в ягодицу.

Он хочет меня убить!

Зубастые осы должны достать Джека с отцом. Немедленно!

Старик стрелял по лодке, поэтому она разделила рой надвое, одну часть послала над водой налево, другую назад, окружила противников…

В хижину попал третий мощный заряд, но насквозь не прошел, сбил скамью у раскладного стола, которая ударила Семели по голове. Она вскрикнула и, не подумав, закрылась руками, выронив раковины.

— Ох, не-е-ет! — Она лихорадочно шарила по полу, но в хижине было слишком темно. — Где они?

Без них нельзя управлять осами! Если их не держать под контролем, улетят обратно в дыру.

Или не улетят.

Неизвестно, что хуже.

— Джек! — крикнул Том. — Смотри!

Джек перезаряжал «раджер», готовясь влепить еще несколько зарядов в надстройку на палубе «Плавучего Быка». Сидел спина спиной к отцу, ныряя вперед при выстрелах его автомата и откидываясь назад при отдаче от «раджера». Оглянулся, не совсем расслышав. В ушах звенело от грома и выстрелов.

— Что?

— Эти твари сперва сбились вместе, потом разделились надвое, а теперь…

Сквозь дождь Джек прищурился вдаль, видя, как летучие существа из кеноте с жужжанием беспорядочно кружатся, сталкиваясь друг с другом в воздухе, словно не понимая, где очутились, хотя мужчины на палубах по-прежнему приветствовали их криками.

Одна летучая тварь развернулась над водой, за ней последовали две другие, и весь рой устремился к плавучим домам. Ликующий хор вдруг умолк, через секунду сменившись ружейными залпами. На глазах у Джека члены клана сбили пару ос, потом их накрыла туча. Стрельба прекратилась, вместо выстрелов раздались вопли, полные боли и страха.

Семели ждала очередной вспышки молнии, когда можно было б хоть что-то увидеть. Вот! Новый всполох за разбитыми окнами — где же чертовы раковины? Она ощупывала пол, стоя на четвереньках. По крайней мере, пули перестали пробивать стены. Наверняка не надолго. Должно быть, перезаряжают оружие, и через минуту…

Снаружи послышался крик… другой… В адском хоре можно узнать голос Люка. Похоже, его пытают… Она бросилась к двери, выглянула.

Клан атаковали зубастые осы. Проклятье, проклятье, проклятье, что она наделала!

Новая вспышка в самых дверях… Оглянувшись, Семели успела заметить на полу раковины, схватила их, крепко стиснула в кулаках.

Слава богу, нашла! Можно теперь отвести ос, направить на нужную цель — на Джека и его отца. Только она поднесла к глазам раковины, в распахнутую дверь хижины ввалилось что-то нечеловеческое, шарахнулось вправо, влево, надвинулось на нее с глухим воем. Вскрикнув, она при следующей вспышке молнии разглядела мужчину, в которого вцепились три зубастых осы. Одна на ноге, другая на боку, третья вгрызлась в лицо. Он опять зарычал, закрутился, упал на живот, задергался и затих.

Опять сверкнула молния, высветив под разорванной рубашкой чешую, плавники, и Семели узнала.

Люк!

Раковины помогут согнать с него ос… Но она не успела прижать их к глазам, как оторванная мужская нога ударила прямо в лицо. Семели шарахнулась, выскочила на палубу, в самый ад. Кругом зубастые осы, мужчины, кричавшие, истекавшие кровью и молча неподвижно лежавшие.

Ее появление мгновенно привлекло внимание. На нее полетели зубастые осы из хижины и с палубы. Спасение только в воде.

Она поскользнулась в крови и расшибла колено, с трудом поднялась, побежала, нырнула, поплыла к берегу, зная, что Джек с отцом сразу ее заметят. Приложила к глазам раковины. Надо вновь овладеть осами и напустить на них, прежде чем вынырнуть передохнуть.

В свете молнии Джек видел, как маленькая тоненькая фигурка с мертвенно-белыми волосами прыгнула в воду вниз головой с «Плавучего Быка». Ее преследовали твари из кеноте, зависнув в ожидании в паре футов над поверхностью воды. Он хлопнул по плечу отца, который зачарованно наблюдал за бойней на палубах, так что пришлось еще разок хлопнуть.

— Пап, какой автомат заряжен?

Том опомнился.

— Уже оба.

— Дай один.

Отец сунул ему «бенелли», Джек прицелился в ближайшую крылатую тварь, не столько желая спасти Семели — она заслужила любую судьбу, — сколько не желая видеть, как кого-то заживо съедают.

Прогремел выстрел, ударив в плечо, и тварь разлетелась. Но ее спутница не отступила, не закружилась на месте, а ринулась прямо на Джека.

Он отпрянул, вскинув автомат. Выстрел пришелся высоковато, не попал в тело, но начисто оторвал крылья. Существо закружилось, упало на берег, валяясь в грязи, яростно скаля зубы, трепеща остатками крыльев.

Джек краем глаза увидел, как вода в лагуне всплеснулась, из нее вынырнула белая голова. Он прицелился, но помедлил. Почему — неясно. Возможно, из чувства вины. Если бы он мягче с ней обошелся, Семели не напала бы на него и на Аню. Возможно, из-за ее трогательного стремления сблизиться с ним. Возможно, потому, что нельзя стрелять в девушку, даже злобную и опасную.

Как бы там ни было, он бросил автомат, схватил тварь из кеноте за остатки крыльев и поднял. Выглядела она увесистой, а оказалась на удивление легкой. Завертелась, вырываясь из рук, безуспешно стараясь куснуть алмазными зубами.

Джек прыгнул с берега в воду.

— Боже мой, что ты делаешь? — крикнул отец.

Он не ответил. Высоко держа тварь из кеноте, поплыл к вынырнувшей Семели, видя, как она прижала раковины к глазам.

Вот для чего они ей нужны. Ради власти над тварями.

И тут я ей помог.

Другие крылатые чудовища, оторвавшись от пиршества на палубах лодок, направились к нему. Джек плыл изо всех сил.

Доплыв, схватил Семели за волосы, сильно рванул назад, поднес к лицу тварь из кеноте с алмазными зубами, с оскаленными жующими челюстями, напоминавшими лесопилку.

— Брось раковины! Сейчас же брось, или вот эта мерзость бесплатно позавтракает. Без шуток! В прошлый раз я не стал стрелять в Люка — теперь дело другое. После того, что ты натворила за последние двадцать четыре часа, я готов расквитаться с тобой.

— Ладно, ладно, — пробормотала она, не снимая с глаз раковин. — Дай только отвести зубастых ос обратно в дыру.

Зубастые осы… название подходящее.

— Давай.

Подлетавшие осы веером развернулись к кеноте, где сквозь дождь слабо светились огни. Джек проследил, как они исчезают в тумане, потом свободной рукой оторвал от глаз ладони Семели. Не забывая о Доре, схватил ее за плечо, толкнул к берегу.

Вытащив на землю, услыхал крик отца, пристально смотревшего на лагуну.

— Кто это… что это?

Он вгляделся. Сперва ничего не увидел, потом сверкнула молния, высветила мужчину в костюме, стоявшего в воде. Не в воде — на воде. Не стоявшего — идущего длинными решительными шагами, быстро, но без малейшей спешки.

Джек бросил осу без крыльев, которая камнем пошла ко дну, прищурился сквозь бурю. Лица не разглядел, но, когда тот подошел поближе, заметил вокруг него как бы пузырь — не оболочку, а просто сухое пространство. Хлеставший со всех сторон дождь не касался его, не разбрызгивался, а… расступался.

— О боже! — вскричала Семели, прижимаясь к Джеку. — Иисус идет покарать меня за грехи!

— Тебе за многое придется ответить, хотя это, по-моему, не Иисус.

Если только Он не оделся в костюм от Армани.

Фирму, конечно, не угадаешь без опознавательных знаков, но видно, что костюм дорогой, может быть, даже шелковый, угольно-серый, безукоризненно сшитый, под ним черная, наглухо застегнутая рубашка. По водам шествует истинный европеец.

При виде знакомого высокомерно-презрительного лица приближавшегося мужчины кровь в жилах заледенела. Джек вскинул «бенелли» и выдохнул:

— Рома!

Он возлагает на него вину за смерть Кейт — по крайней мере, косвенную — и за массу других неприятностей в своей собственной жизни, приключившихся после их весенней встречи на конференции по заговорам. Мужчина тогда представлялся профессором по имени Сол Рома. Бог весть, кем сейчас представляется. В тот раз Рома пытался убить его и почти преуспел. Всего месяц назад то ли он, то ли Иное, то ли оба вместе собрались расправиться с Джиа и с будущим младенцем. Пора посчитаться. Несомненно — Джек даже не смотрел на прильнувшую к нему сиротку, — это и есть упомянутый Аней Противник, Тот Самый, настоящее имя которого она отказалась назвать.

— Прощай, кто б ты ни был, — шепнул он, нажав на спусковой крючок.

Точнее сказать, попытавшись. Крючок не поддался. Все кончено!

В тот момент Рома взглянул на него и Джека бросило в воздух спиной на ствол пальмы, болезненный удар вышиб дух, глаза застлал туман, колени подогнулись, как резиновые, он свалился на грязную землю, услыхав крик отца, как бы с другого конца длинного коридора:

— Джек!.. Джек, ты цел?

В глазах чуть прояснилось, он успел заметить, как отец падает спиной в кусты, исчезает из вида.

Хотел крикнуть, но не издал ни звука.

Сердце пронзил страх. Не ранен ли папа? Жив ли вообще?

Джек попробовал подняться — не смог шевельнуться. Секунду панически думал, будто парализован, спина сломана, потом осознал, что его приковало нечто невидимое, неосязаемое, могучее, под напором чего можно только дышать. Хотел прикрикнуть на Рому — и того не сумел. Полностью оказался на милости липового профессора.

Впрочем, кажется. Рома не проявлял к нему интереса, даже не оглянулся, осторожно ступив на берег и остановившись в двух футах перед Семели.

Та попятилась.

— Итак, — сказал Рома. Джек хорошо его слышал, дождь и ветер утихли, хотя молнии полыхали вокруг. — Ты хочешь присвоить себе мое имя?

— Какое имя?

— Сама знаешь. Не твое.

— Расалом? Оно мое. Я и есть Расалом.

Она мгновенно получила пощечину — Джек только слышал хлесткий звук, видел, как пошатнулась девушка с искаженным лицом, почти почувствовал жгучую боль.

Расалом, понял он. Вот оно, настоящее имя этого гада.

— Никогда, — тихо проговорил Расалом безо всяких эмоций, — никогда не зовись моим именем.

— Кто сказал, что оно твое? — оскалила зубы Семели.

Надо отдать ей должное — не трусит. Судя по тому, как приняла удар, ее явно били и раньше.

— Я, — спокойно сказал Расалом. — И не оторвал тебе руки, ноги и голову лишь потому, что ты, чисто по глупой случайности, сумела найти способ убить женщину. За это я перед тобой в долгу. Только не испытывай свою судьбу, девочка.

— Вовсе не по случайности, — огрызнулась Семели. — И я тебе не девочка. Я была в дыре, в огнях, слышала голоса. Они сказали, что я Та Самая и имя мне — Расалом.

Он снова ударил, сильнее, она упала в грязь, потерла покрасневшую щеку. Несколько минут назад боль облегчил бы дождь, который теперь кончился.

— Предупреждаю в последний раз. Ты не Та Самая. Голоса обо мне говорили, а не о тебе.

— Нет! — крикнула Семели, вставая и пятясь. — Я Та Самая, меня зовут Расалом! Расалом-Расалом-Расалом! — Выхватила раковины, прижала к глазам. — А сейчас ты расплатишься. Больше меня никто не ударит! Никто!

Джек знал, что сейчас будет, желая ее поддержать.

Враг моего врага…

Оглянувшись на кеноте, он увидел полдесятка зубастых ос, вылетевших из отверстия. Видно, недалеко улетели.

О да, Расалома ждет кровавая, жуткая и мучительная — будем надеяться — смерть. Спасибо за место в первом ряду.

Джек собрался с силами. Зрелище будет ужасное, но не хочется пропустить ни секунды.

Расалом по-прежнему стоял лицом к девушке, спиной к кеноте. Когда осы уже почти долетели, сделал движение левой рукой, просто шевельнул пальцем, словно за обедом подавал знак официанту, что вина в бокале достаточно, спасибо — и они остановились, зависли над ним, как стерегущие улей пчелы.

До Джека донесся хриплый крик Семели. Оскалив стиснутые зубы, она пыталась взять ос под контроль. Судя по насмешливо дрогнувшим губам Расалома, борьба его забавляла, а у противницы не было ни единого шанса.

Наконец, игра ему наскучила. Он снова махнул рукой, осы бросились на нее, как муравьи на кусок сахара. Стараясь их прогнать, Семели уронила раковины, вертелась, обливаясь кровью, брыкалась, отбивалась от атакующих со всех сторон тварей. Жутко было слышать ее вопли. Неужели Аня так же кричала, не мог не задуматься Джек.

Ему стало еще хуже при взгляде на Расалома, который стоял, с наслаждением наблюдая за смертными муками девушки.

Хорошо бы поднять руку, хоть одну, сорвать гранату с пояса, разнести в клочья ублюдка. Но тело абсолютно не слушалось.

Крики стихли, слились в неразборчивое бульканье, и Расалом потерял интерес. Подошел к сидевшему у ствола Джеку, остановился над ним.

Пришел мой черед, понял он, чувствуя спазм в мочевом пузыре.

Понадеялся, что не станет орать, хоть просто невозможно представить, как больно быть съеденным заживо.

Дождь уже еле брызгал, небо частично светлело. Расалом смотрел на него сверху вниз, Джек снова попробовал заговорить, но голос абсолютно пропал.

Расалом пнул его в ногу.

— Инстинкт мне советует убить тебя сейчас, ибо ты будешь камнем у меня на дороге. Впрочем, камень я смогу отшвырнуть, как только пожелаю. Вдобавок смерть, возможно, была бы услугой. Избавила бы тебя от тяжелых страданий в ближайшие месяцы. Зачем делать тебе одолжение? Зачем избавлять от мучений? Не хочу, чтобы ты упустил даже йоту.

Джека мороз прохватил.

…от тяжелых страданий в ближайшие месяцы… Что это значит? Какие страдания? Откуда он знает? Попробовал крикнуть, спросить и не выдавил даже шепота.

Всеми силами он старался пошевелиться, броситься на самодовольного сукиного сына, дать по зубам и вырвать язык.

Расалом оглянулся на то, что осталось от девушки. Кости черепа и клубок окровавленных белых волос… Зубастые осы растерянно мельтешили в воздухе, две столкнулись и вступили в бой. Вокруг посветлело, может быть, это их сбило с толку?

Расалом вновь сделал легкий жест, и осы стрелой полетели к кеноте. Он указал на останки Семели:

— Физическая боль насыщает меня. Но когда сильный мужчина впадает в безнадежное отчаяние — это истинный деликатес. Если этот мужчина — ты, можно даже дойти до экстаза. Не стану лишать себя удовольствия. Конечно, — нахмурился он, — всегда остается возможность, что грядущие беды только придадут тебе сил. Однако я готов рискнуть. Живи пока. Но когда перестанешь меня забавлять…

Неоконченная фраза повисла в воздухе, Расалом шагнул с берега на воду.

Пока он удалялся, давящая тяжесть медленно легчала, ноги стали слушаться, когда фигура скрылась из вида. Собравшись было пуститься вдогонку, Джек спохватился, боясь за отца, побежал туда, где в последний раз его видел. Тот лежал в папоротнике, раскинув руки-ноги.

Он метнулся к нему:

— Папа!

Об этих страданиях говорил Расалом? Вслед за Кейт он потерял отца?

Но отец шевельнулся.

Том сел, ощупывая себя.

Тело движется! Чувствует!

Господи помилуй, казалось…

Он поднял глаза на стоявшего перед ним Джека:

— Пап… как ты?

— Я уж думал, у меня удар… Только что стоял у дерева, видел, как ты приплыл, а в следующий миг лежу на спине и не могу ни слова сказать, ни пальцем шевельнуть.

Джек протянул руку:

— Встать можешь?

С помощью сына Том поднялся на ноги, отряхнулся, огляделся, чувствуя легкую слабость и дрожь. Ничего удивительного. В семьдесят пять лет вступить в смертельный бой! Он и раньше сражался, но с людьми, с солдатами. А тут…

— Джек! Что здесь происходит? Кто это был? В самом деле пришел по воде?

— Похоже на то.

Джек отчужденно взглянул на него. Не прежним твердым холодным взглядом прирожденного убийцы, но Том словно наткнулся на стену.

— Что за дела тут творятся? Девушка командует змеями, птицами, адскими насекомыми — по-моему, эта дыра идет в самую преисподнюю, — мужчина ходит по водам… Что происходит на белом свете?

— Ничего нового, кроме того, что творится давным-давно. Ничто не меняется, пока не заглянешь за занавес.

— За какой занавес?

О чем это он? Может, умом тронулся от пережитого… или уже видел нечто подобное, а то и похуже…

— Все кончено, папа.

— Что кончено?

— Семели, зубастые осы, мужчина, ходивший по водам…

— Да ведь ты его знаешь, окликнул по имени — кажется, Рома?

— Забудь, пап. Выброси из головы и забудь. Все кончено. — Джек посмотрел на небо. — Даже ураган «Элвис».

Том только теперь понял, что дождь прекратился. Раскаты грома еще слышались, а ветер замер, в воздухе встала мертвая тишина. Он проследил за взглядом сына, видя сквозь почти голые ветки чистое голубое небо с оранжевым отсветом заходившего солнца.

Кончено… Одно время казалось, что буря никогда не кончится.

Он оглядел поваленные пальмы и кипарисы, плавучие дома, медленно тонущие в засыпанной листьями и щепками воде, окровавленные палубы, исковерканные трупы, устилавшие их, как солома.

У него пересохло во рту.

— Это наша работа?

— Отчасти. — Джек нисколько не дрогнул. — На нашем счету пробоины в корпусе, чуточка крови, за все прочее отвечает Семели. Она вызвала ос из ке-ноте, потеряла над ними контроль. Впрочем, к счастью, иначе члены клана разглядывали бы сейчас наши останки.

Он схватил с земли автомат, широко размахнулся, зашвырнул в лагуну.

— Ты что?..

— Уничтожаю улику.

Второй автомат полетел вслед за первым. Джек выхватил из-за пояса «раджер», посмотрел на него, потом сунул обратно.

Том еще раз взглянул на разорванные тела на палубах и снова оглянулся. Похоже, одно шевельнулось…

— По-моему, там еще кто-то жив.

— Наверняка не надолго.

— Может быть, надо…

Джек круто повернулся к нему:

— Ты что, шутишь? Они только что нас хотели убить!

— В армии всегда помогают раненому врагу.

— Мы не в армии, не на войне. Ввязались в уличную драку там, где улиц никогда не бывало. — Лицо его перекосилось, почти злобно оскалилось. — Собираешься парочку вытащить и доставить в больницу? Чем объяснишь ранения? Чем объяснишь заряды картечи в телах? Глазом не успеешь моргнуть, как больницу окружат, зафиксируют факты, какой-нибудь пройдоха адвокат предъявит гражданские иски, обобрав тебя начисто до последнего пенни.

Том увидел сына с другой стороны, которая ему не очень понравилась.

— Но…

— Никаких но.

Джек повернулся, пошел к старой хижине, через минуту вернулся, неся что-то в руке.

— Смотри.

Это было нечто вроде прямоугольного куска пергамента, но слишком мягкого, исполосованного рубцами и круглыми глубокими крапинами. Сообразив, что это такое. Том невольно отступил назад.

— Правильно, — подтвердил Джек. — Это все, что осталось от Ани. Кусок кожи, который они задумали выдубить. Скажи теперь, чем ты готов рискнуть ради спасения гадов?

В душе Тома вспыхнула ярость. Аня… они зверски убили Аню… Стоило бы за это добить уцелевших, но он не мог позволить себе переступить черту.

— Ничем. Пускай сами справляются.

— Правильно, черт побери.

Джек взглянул на ужасный лоскут, огляделся, не зная, как с ним поступить. Потом как бы принял решение, свернул, затолкал под рубашку.

— Что ты делаешь?

— Больше от нее ничего не осталось. По-моему, она заслуживает похорон, правда?

Сын открылся еще с одной стороны. Страшно было бы оказаться его врагом, и замечательно быть его другом.

— Безусловно, — кивнул Том. — Буря кончилась, поедем домой, найдем место для упокоения.

Джек посмотрел на небо:

— Хорошо, что вовремя кончилась. Я думал, дольше будет бушевать.

— И я тоже.

Его вдруг поразила кошмарная мысль. Он кинулся в кусты, в гущу папоротника.

— Ты куда? — крикнул вслед ему Джек.

— Надо забраться повыше, на вершину пригорка! Далеко идти не пришлось — островки в море меч-травы были маленькие. Через несколько минут Том стоял на вершине.

Но все-таки не увидел того, чего ждал. Бросился к стоявшему рядом дубу, не пострадавшему в бурю, потянулся к нижней ветке, не достал, велел следовавшему за ним сыну подсадить.

— Что ты задумал?

— Помоги просто, черт побери. Осмотреться хочу.

Том устыдился своего резкого тона, но его терзала тревога. Он поймал ветку, подтянулся, взобрался, увидел приблизительно в миле стену из дождевых туч, получив подтверждение собственным опасениям.

— Джек, ураган не прошел. Мы находимся в эпицентре. Вот-вот снова ударит, может быть, хуже прежнего. Надо… ох, черт побери!

— Что там?

На краю приближавшейся стены появилась светлая вертевшаяся воронка. Рядом с ней закрутилась другая.

— Торнадо! — Том соскользнул со ствола. — Надо убираться отсюда.

— Торнадо? — Как только он слез, Джек сам начал взбираться. — Давно хотел увидеть торнадо. — Добрался до ветки, посмотрел на запад. — Будь я проклят! Целых три.

— Три? Только что было два. Спускайся, бежим!

Джек еще пару секунд посмотрел, потом спрыгнул на землю, побежал к лагуне. Пробегая мимо дыры, Том задержался, глянул внутрь — огни превратились в слабое мерцание, поднимавшиеся воды лагуны начинали захлестывать через края.

— Надо бы эту дыру заткнуть, — сказал он. — Может, вернемся, когда все кончится…

— Не стоит беспокоиться, — бросил через плечо Джек. — Она сама закроется до весны. Поторопимся.

Сама закроется… откуда он знает?

Добежав до берега, Том совсем выдохся, чувствуя тупую боль в груди. Наклонился, уперся руками в колени, стараясь отдышаться, пока Джек, осмотрев лодки клана, не махнул рукой на залитую водой плоскодонку на краю лагуны под названием «Плавучий Цыпленок».

— Тут мотор сильней, чем в каноэ, быстрей доплывем. Помоги мне ее отсюда столкнуть. — Он взглянул на отца. — Что с тобой?

— Ничего. Не привык к подобным приключениям.

Совсем не хотелось толкать сейчас лодку, но в одиночку сын вряд ли справится. Джек сбросил пончо, пошел к корме с правого борта. У ног его что-то плеснулось, и он сразу выскочил из воды.

Том тоже попятился, видя вылезавшее на берег чудовище. Слышал про двуглавую черепаху, практически не поверив, и вот она перед глазами, причем гораздо крупнее, чем можно представить. Панцирь длиной четыре фута, как минимум. Черепаха громко щелкала зубами на Джека.

Он сдернул с пояса гранату, вытащил чеку, рванул кольцо.

— Это тебе за Карла!

Том на секунду замер на месте. Карл… Боже, он совсем забыл про бедного парня…

Правая голова поймала на лету гранату, сглотнула. Джек прыгнул на отца, повалил на землю.

— Ложись!

Он упал в грязь, закрыв руками голову. Земля содрогнулась от приглушенного взрыва, кругом полетели окровавленные ошметки черепашьего мяса и панциря.

Потом сын помог ему встать, вновь направился к лодке. От утонувших останков чудовища в воде расплывалось кровавое облако. Джек, кинувшись к корме, вдруг застыл.

— Господи боже! Ничего не выйдет!

— В чем дело?

— Взрывом мотор повредило! — С досады он влепил в борт пинок. — Проклятье! Ну ладно. Вон наше каноэ.

Они подбежали к нему, Джек вскочил на корму, принялся дергать шнур, заводя мотор. Сделав около двадцати быстрых рывков, испустил град ругательств и сдался. Мотор даже не кашлянул.

— Не заводится. Кто знает, что с ним сделалось в бурю. Придется грести.

Том страшно не хотел признаваться, но сил у него совсем не осталось.

— Джек… не знаю, смогу ли.

Сын взглянул на него и сказал:

— Ничего, пап, я справлюсь. Садись назад к рулю, а я возьмусь за весла.

Он неуверенно шагнул в каноэ, упал на заднюю скамью. В груди было странное ощущение, сердце бешено колотилось о ребра. Хаотичное сердцебиение измотало его, однако сил хватило, чтоб удерживать руль, когда Джек начал грести.

Каноэ вышло из лагуны, вскоре они уже плыли в полноводной протоке. Уплыли, впрочем, недалеко, когда стало темнеть, снова сомкнулись тучи на небе, яростно налетел ветер, хлынул дождь.

Том был по-прежнему в пончо, а Джек свое где-то сбросил, видно было, как под прилипшей к телу футболкой перекатываются на спине мышцы при каждом гребке. Не бугры, накачанные стероидами, а хорошие наработанные мускулы. Раньше он этого не замечал. Откуда они взялись? Даже в колледже Джек был худеньким мальчиком, теперь же напоминает знакомых по армейской службе ребят, худощавых, спокойных, не особенно впечатляющих, пока кто-нибудь их не заденет. У него на глазах один такой парень уложил другого, который был вдвое крупнее.

Сколько лет он сердился на сына за исчезновение и особенно за отсутствие на похоронах Кейт… Теперь это ушло в далекое прошлое. Том понял, что, несмотря на скрытность, замкнутость, странное поведение, любит и восхищается загадочным мужчиной, в которого вырос Джек, чувствует в нем силу, решительность и порядочность. Он долго боялся, что наделал ужасных ошибок, воспитывая его, — почему иначе мальчик порвал с семьей? — а теперь кажется, все было сделано правильно. Нельзя, конечно, одному всецело приписывать удачи и неудачи другого — каждый делает собственный выбор. Но, как родитель, он вправе признать собственные заслуги.

Больше всего на свете хочется, чтобы Джек выдержал бурю. О себе Том заботился меньше, хотя, разумеется, не хотел умирать, только почему-то чувствовал, что сын обязательно должен выжить — не просто ради отца, а по другим, более важным причинам, неизвестным и непостижимым, но вполне реальным. Джеку еще предстоит сыграть главную роль.

Сердце несколько успокоилось и снова зачастило, когда впереди в меч-траве вспыхнул столб света. Том огляделся почти в ночной тьме. Они выплыли на открытое место, где молния могла ударить в каноэ, хотя на лесистом пригорке при ураганном ветре и смерче было бы еще опасней.

Свернули в протоку в туннеле, каноэ рванулось вперед, подгоняемое дувшим в спину ветром. Том расправил хлопавшее пончо, как парус. Сработало — лодка набирала скорость.

Он сильно собой гордился, пока очередной разряд не высветил тучу в виде столба, которая тянулась к земле в нескольких сотнях ярдов слева. Земли еще не касалась, значит…

А при следующей вспышке коснулась, взметнув грязь, траву, воду. Теперь уже официально торнадо.

Он дотянулся, хлопнул Джека по плечу:

— Посмотри налево!

Тот оглянулся, но в тот момент молнии, как на грех, не было, потом двойная вспышка осветила столб, ставший светлее и ближе, двигаясь к ним.

— Мать твою! — крикнул Джек, гребя еще сильнее.

Уволившись из рядов морской пехоты, Том крайне редко употреблял подобные выражения. Считал их недопустимыми в стенах семейного дома и, конечно, в присутствии детей и женщин. Однако, глядя на приближавшийся вихрь, иначе не скажешь…

Вот именно — мать твою!

В штормах на островах он видел водовороты — высокие, светлые, легкие, недолговечные, скорее красивые, чем опасные. Хотя сейчас кругом вода, слева надвигался не водоворот, хотя и не чудовищный смерч шириной в четверть мили, которые любит показывать погодный канал. Всего футов пятьдесят в основании…

Всего? Что за мысль? Торнадо вполне способен убить их обоих.

Том попытался вычислить его силу по шкале Фудзиты — кое-что усвоил, глядя часами погодный канал, — понадеявшись, что она не превышает двух баллов. Прямого удара двухбалльного урагана не выдержать, но можно увернуться. Если ударит сильнее — конец.

Независимо от баллов, помолился, чтоб ветер сменил направление, вытащил из-под скамьи весло, подгоняя каноэ, поглядывая налево. Слышался нараставший гул — проклятый столб приближался, бежал по неправильной диагонали навстречу. Так, по крайней мере, казалось. Смерч метался взад-вперед — случайная удача позволила бы избежать столкновения.

Серьезный вопрос: сидеть в лодке или выпрыгивать? Кажется, в лодке хуже, чем в трейлере. Место слишком открытое — если торнадо приблизится, крутившиеся в нем обломки разнесут их в клочья. Если же выпрыгнуть…

Джек тоже оглянулся.

— Бросим лодку! — крикнул он сквозь усилившийся гул.

— И куда пойдем?

Сын махнул вправо:

— Я вон там что-то вижу…

Том прищурился в дождь и тьму. Молния высветила заросли ивняка, образующие в море меч-травы нечто вроде островка. Ивы маленькие, высотой чуть больше десяти футов. В них можно укрыться, схватиться за ствол, не боясь, что тебя придавит свалившимся деревом.

Взгляд в другую сторону подтвердил, что смерч приближается.

— Давай! — крикнул он.

— Как насчет аллигаторов? — спросил Джек.

— Умные лежат на самом дне самой глубокой протоки.

Том не стал упоминать о змеях, не имея понятия, как ведут себя змеи в такую погоду. Будем надеяться, не стремятся забраться повыше, на пригорок, в заросли…

Джек выпрыгнул из каноэ, отец последовал за ним. Вода в протоке доставала до бедер. Том всего раз поскользнулся, забираясь на склон, поросший меч-травой, где вода была только по щиколотки. Джек вытащил за собой каноэ, оставив в траве.

Молнии освещали путь к ивняку. Шлепавший впереди Джек слышал вой торнадо за спиной… нет, не за спиной — слева.

Вспышка высветила крутившуюся воронку меньше чем в ста ярдах. Том охнул, тяжело дыша с колотившимся сердцем. Как это смерч так быстро добрался? При другой вспышке выяснилось, что он движется к ним, словно преследует, загоняет в ловушку. Смешно.

Хотя после всех сегодняшних событий…

— Заползай! — едва слышно сквозь вой урагана крикнул Джек в ивняке, раздвигая ветки. — Найди ствол и держись!

Том опустился на четвереньки, нырнул в густую листву, продвигаясь в темноте на ощупь, пока не наткнулся на крепкий ствол дюймов шести в обхвате.

— Стой здесь! — крикнул он Джеку, ползшему чуть позади. — Я другой поищу.

И полез дальше, не обращая внимания на возражения сына. Футах в пяти подальше нашел другой ствол примерно вдвое тоньше первого, быстро упал, обхватив его руками. Легкие жаждали воздуха. Господи, как приятно лежать! Сердце бешено трепетало в груди.

— Как ты, Джек? — крикнул он, сам себя почти не слыша.

Шум на два балла, как минимум… чуть больше, и они покойники.

Том лихорадочно оглядывался в поисках сына, но, кроме тьмы, ничего не видел. Деревья и земля задрожали, он пригнул голову под сумасшедшим ветром, видя, как сквозь кусты несутся острые стебли меч-травы.

Слава богу, вихрь не настиг их в лагуне. Подхваченные обломки лодок и хижин были бы смертельно опасны. А здесь только трава, грязь и ветер. Впрочем, это не будет иметь никакого значения, если столб пройдет прямо над ними.

Ветер рвал его со всех сторон. Слышалось, как смерч с грохотом товарного поезда прогрызается в траве. Пережившие торнадо люди часто употребляют такое сравнение, теперь ясно, насколько оно справедливо. Действительно товарный поезд… в туннеле.

Кусты вокруг стали гнуться, выкорчевываться из грязи. Покачнулось и дерево, влево, вправо…

Господи помилуй! Оно вырвалось из земли, поднялось в воздух!..

Ствол пришлось выпустить. Том разжал руки, ива с болезненным треском сломалась, взлетела. Он пытался вцепиться в остатки корней — пальцы скользили в мокрой грязи, ноги поехали, потянуло назад, — хватался за траву, за кусты, за папоротник, выскользавший из рук. Тело оторвалось от земли, он впился пальцами в грязь консистенцией не гуще бульона, уже теряя последний контакт с землей, когда чья-то рука схватила за левую ногу и дернула вниз.

Джек!

Другая рука ухватилась за правую ногу, потащила назад. Яростный голос сына крикнул в буре:

— Один раз вышло, больше не выйдет! Нет, чтоб тебя раздолбало!

К кому это он обращается? К смерчу? Говорит, «один раз вышло»… Вряд ли Джек когда-нибудь видел смерч, а тем более с ним боролся. В чем же дело?

Потом разберемся. В данный момент хотелось бы знать, как он держится, схватив его обеими руками за щиколотки.

Рука нащупала его брючный ремень. Ловко извернувшись, Том глянул через плечо на сына, который, обхватив ногами ствол ивы, подтягивал его к крепкому дереву.

И тут… рев стал утихать. Смерч, пройдя сквозь ивняк, пошел дальше, расчищая себе путь в траве.

Джек отвалился от дерева, опрокинулся на спину.

— Я уж боялся тебя потерять.

Пока сердце возвращалось к нормальному ритму, Том смотрел на него, лежавшего с закрытыми глазами, с залитым дождем лицом.

— Я тоже думал, что пропал. Спасибо.

— Не за что.

Не за что? Нет, есть за что. За нечто… совершенно особенное. Он обязан сыну жизнью.

Как хорошо быть за это обязанным.

Том проглотил ком в горле.

— Пошли. Посмотрим, удастся ли найти каноэ и добраться до какого-нибудь сухого места.

Глава 7

Вторник

— Я решил перебраться обратно на север, — сказал Том, пока Джек укладывал вещи в спортивную сумку, собираясь в обратный путь.

Джек всмотрелся в обветренное лицо, еще покрытое синяками после наезда.

— Точно решил?

— Абсолютно, — кивнул отец. — Никогда не смогу смотреть на дом Ани без мысли о том… что мы видели… что с ней случилось. Никогда не смогу даже из двери выглянуть на Эверглейдс, не вспомнив ту ночь, пролитую кровь, Карла… дыру, вылетевших из нее тварей. А буря… торнадо… — Он затряс головой. — Мы чуть не погибли, черт побери.

— Главное, что не погибли, — заметил Джек.

Возвращение было нелегким. Смерч далеко обошел каноэ, оно уцелело, но дальнейшее сражение с бурей потребовало немалых усилий. Маленькие протоки переполнились, невозможно было разобраться, где восток, а где запад, Джек потерял ориентацию, несколько раз повернул не в ту сторону. Пришлось грести почти два часа, прежде чем они добрались до лодочной станции и с облегчением сели в машину.

Понедельник ушел на поправку. Мышцы, о которых Джек до сих пор не имел ни малейшего представления, протестовали при каждом движении. Дворники и садовники — без Карла — в полном составе расчищали последствия бури. Наверняка видели взломанную дверь Ани и, наверно, подумали, что ее выбил ветер.

К концу дня, когда уборка закончилась и никого рядом не было, они с отцом погребли останки Ани в саду среди ее любимых растений. Она вела довольно замкнутый образ жизни, поэтому исчезновения никто пока не заметил.

Джек выкопал в сырой земле яму глубиной в два фута, чтобы не раскопали собаки или койоты, Том почтительно опустил туда вчетверо сложенную кожу. Ни во что не стали заворачивать — пусть скорей разлагается и питает растения.

В тихий скорбный вечер отец потребовал ответов на длинный перечень вопросов, а Джек всеми силами старался уклониться. Папе не следует знать больше, чем ему известно. Несмотря на пережитое, он, возможно, и не поверит истине в понимании сына. Поэтому Джек рассказал только то, что услышал от Ани. Пусть думает, что остальные ответы умерли вместе с ней. Ни тому ни другому даже в голову не пришло посмотреть вечерний футбольный матч.

— Кроме того, — продолжал Том солнечным утром, — что я тут делаю, когда мои сыновья и внуки на севере? Бессмыслица. Не знаю, о чем я думал.

Может быть, ты и не думал, мысленно оговорился Джек. Может быть, кто-то тебя подтолкнул. Может быть, все события развивались по плану. По плану, который, благодаря Ане, пошел не совсем так, как было задумано.

А может быть, и нет.

Но явная причастность Иного внушала уверенность, что утром прошлого вторника отец был обречен на смерть.

— Можно ездить пару раз в год на юг, — рассуждал Том, — скажем в феврале, в марте. Статистика утверждает, что американец, доживший до шестидесяти пяти, имеет возможность прожить еще лет шестнадцать. Тогда мне остается десять. Какой смысл проводить их в пятнадцати сотнях миль от самых дорогих людей в моей жизни?

— Ты прав. Никакого.

Действительно, за отцом надо лучше присматривать. Иное наверняка не оставит его в покое. В памяти постоянно звучат слова Расалома:

…когда сильный мужчина впадает в безнадежное отчаяние — это истинный деликатес. Если этот мужчина — ты, можно даже дойти до экстаза…

Как довести его до безнадежного отчаяния? Уничтожить каждого, кого он любит?

Хорошо, что папа будет ближе к дому, а сейчас надо вернуться к Джиа и Вики. Беспокойство за них ножом торчит в спине, торопя домой. Вдобавок до марта, когда должен родиться ребенок, ему предстоит превратиться в легального гражданина.

Вчера Джек отправил «раджер» на адрес одного из своих арендованных почтовых ящиков, откуда его перешлют на другой и где можно будет его забрать. Осталось собрать одежду и ехать в аэропорт.

Зазвонил телефон.

— Должно быть, из конторы, — сказал отец. — Я им прямо с утра позвонил первым делом, чтобы выставили дом на продажу.

Когда он вышел, Джек напомнил себе заняться дома фирмой «Благден и сыновья». Может, удастся выяснить, для чего им понадобился песок из кеноте. Едва ли для замеса бетона для веранды на заднем дворе.

Он вытащил из комода последнюю вещь и замер: на дне ящика лежал прямоугольник Аниной кожи.

Во рту у него пересохло. Не может быть. Вчера закопали, и вот она — без единого пятнышка грязи.

Джек вышел в большую комнату, где отец обсуждал с агентом цены и комиссионные, пошел прямо к задней веранде, схватил вчерашнюю лопату, направился к саду Ани.

Место захоронения точно в том же виде, в каком они его оставили. Он принялся копать рыхлую землю, быстро углубившись на два фута.

Никакой кожи.

Прошел еще шесть дюймов, в отличие от вчерашнего — по-прежнему ничего, одна земля.

Анина кожа исчезла.

Нет, постой, не исчезла. Лежит в ящике комода в гостевой комнате отцовского дома. Как она там очутилась?..

Джек не стал тратить время на безответные вопросы — как и зачем кожа из ямы попала в дом. Либо выяснится со временем, либо нет.

Он быстро забросал яму, поспешил назад. Отец еще висел на телефоне. Вопросительно взглянул на него, но он махнул рукой, в комнате сразу шагнул к комоду и снова заледенел. В ящике пусто.

Что за черт?

Оглядевшись, увидел хорошо знакомый рисунок в приоткрытой сумке. Расстегнул «молнию», вытаращил глаза.

Вот она. Видно, Аня — хотя бы ее частица — хочет отправиться с ним домой.

Джек вздохнул, решив не гадать над причинами, просто плыть по течению, веря, что рано или поздно все обретет смысл.

Накрыл кожу оставшимися вещами и плотно застегнул «молнию».

Ладно, Аня, мысленно сказал он. Хочешь ехать — будь моей гостьей.

Взял сумку и пошел в переднюю комнату. Отец положил трубку.

— Ну, остается подписать бумаги, и дом официально пойдет на продажу.

— Прекрасно. Я слышал, народ стоит в очереди, так что дело не займет много времени.

— Да.

Они помолчали. Надо идти, но боязно оставлять старика одного.

Наконец Том сказал:

— Я был счастлив с тобой познакомиться, Джек. Многого до сих пор не знаю, а то, что узнал… удивило меня, но приятно.

— Ты сам полон сюрпризов.

— Тебе теперь обо мне все известно. А я подозреваю — нет, знаю, — что ты кое-что утаиваешь.

Начинается.

— Пожалуй, не так много, как тебе кажется. Впрочем, кто знает, что ты еще обнаружишь, вернувшись на север.

— Верно, — кивнул отец. — Кто знает?

Словно услышав беззвучный сигнал, они обнялись.

— Хорошо, что вернулся, сынок, — шепнул Том. — Очень, очень хорошо.

Разомкнули объятия, но не разняли рук.

— Рад узнать тебя по-настоящему, пап. Всегда можешь на меня рассчитывать. — Он выпустил отцовскую руку, подхватил сумку. — Дома увидимся.

— Позвони, когда долетишь.

— Шутишь?

— Нет. Я всегда за тебя беспокоился, а теперь, после знакомства, буду гораздо больше тревожиться.

Джек рассмеялся, толкнул дверь, направился к машине, в аэропорт, к самолету, домой, к Джиа и Вики.

Послесловие

Жители Южной Флориды увидят, что я легко и свободно обращаюсь во «Вратах» с географией. Кафе Джоуни «Синий краб» стоит не на 1-м Федеральном шоссе, а на другом краю штата, на 41-м шоссе в Очопи. Но пирожки и сандвичи с крабами соответствуют описанию. Изучая Глейдс, я часто делал крюк в двадцать — тридцать миль, чтобы поесть и выпить «Айбор Голд» у Джоуни.

Канал «Гейтор кантри» на волне 101,9 трудно поймать на 1-м Федеральном шоссе, но сверни чуть-чуть к западу, и вот он. Хороший канал современного кантри постоянно составлял мне компанию в поездках.

Возможно, Новейшн напоминает Хомстед, но он списан с множества городков, которые я проезжал в своих исследовательских экспедициях.

Одного я не выдумал и не преувеличил — постыдного пренебрежения, злоупотреблений и прямого ущерба, причиненного Эверглейдс в XX веке. Это восхитительное уникальное уязвимое место почти погублено бездумным строительством. В последнее время много говорится о восстановлении Эверглейдс. Будем надеяться, что говорящие возьмутся за дело, пока не поздно.

Ф. Пол Вилсон

Джерси, март 2003 г.

Перекрестья

Загадочная пожилая дама просит Джека — специалиста по необычным расследованиям — вызволить ее сына из секты. Выясняя обстоятельства дела, Джек узнает, что глава секты скупает земельные участки по всей планете и закапывает там расписанные странными символами столбы, живьем замуровывая в них людей.

Глава 1

Воскресенье

Хотя эта небольшая прогулка была отступлением от привычного образа действий, когда Джек сам назначал потенциальным клиентам место встречи, он, тем не менее, не ожидал никаких проблем от предстоящего променада. Бикман-Плейс явно не была тем местом Манхэттена, где можно было столкнуться с неприятностями.

К тому же стоял прекрасный день, и он решил пройтись. Это было несложно. Всего пара миль от его квартиры… но какой скачок арендной платы. Он не хотел, чтобы поездка в машине лишила его возможности насладиться этим днем.

В городе все сильнее чувствовалась осень: холодало, временами налетали порывы ветра… словом, погода требовала свитера. Джек был в джемпере клюквенного цвета, надетом на рубашку в сине-белую полоску, и в желтовато-коричневых брюках. Типичный прикид, ничем не отличающийся от среднего городского. Каштановые волосы средней длины, обыкновенные карие глаза, средний рост и среднее телосложение. Ничто не бросается в глаза. Именно как ему и нравится. Он практически невидим.

Летняя жара уже уходила на юг, оставляя по себе лишь пронзительную синеву полуденного неба; на ветках трепетали красно-желтые листья и из всех окон уже таращились призраки, гоблины и пауки в сплетениях паутины. Официально Хеллоуин начинался меньше чем через двенадцать часов.

Прошлым вечером Вики облачилась в костюм Злой Ведьмы — зеленая кожа, нос с бородавкой, все как полагается — и продемонстрировала его Джеку. Она прямо трепетала в ожидании его приговора. В свои девять лет она любила менять наряды и обожала леденцы. Хеллоуин был единственным днем в году — ну, может, еще Рождество, — когда Джиа позволяла дочери портить свои молочные зубы. По уже утром 1 ноября реальность вступала в свои права: молоко, кукурузная каша и одна — всего одна — конфета на десерт.

А мне, подумал Джек, большой бутерброд с сыром, будьте любезны.

Он спустился в западную часть Центрального парка, миновал веселую суматошную компанию на одной из лужаек, повернул на восток, вышел к Первой авеню и направился в центр города. Когда он свернул налево, на Восточную Пятьдесят первую улицу, в поле зрения маячила огромная башня Трампа. Пройдя квартал, он очутился в пределах Бикман-Плейс, которая лежала между Пятьдесят первой и Сорок девятой. Именно так. Целых два квартала.

Он чувствовал себя так, словно после матча по реслингу очутился в библиотеке. Исчезло шумное кишение Первой авеню, уступив место неброскому разноцветью крон деревьев, окаймляющих тихие мостовые. Прежде чем идти сюда, он посмотрел в справочнике, что представляет собой этот район. У него интересная история. В одном из этих особняков перед казнью содержался Натан Хейл. Здесь доводилось жить Билли Роузу, а также Ирвингу Берлину, хотя в его прежнем доме сейчас располагалась миссия Люксембурга при ООН.

Джек прошел мимо парадных дверей, затененных навесами, которые охраняли швейцары в ливреях, и оказался перед кирпично-гранитным фасадом лома 37 по Бикман-Плейс. Он кивнул привратнику с испанской внешностью, облаченному в серую униформу с черными аксельбантами.

— Чем могу помочь, сэр? — В его английском слышался легкий испанский акцент. Табличка на левом лацкане сообщала, что зовут привратника Эстебан.

— Я к миссис Роселли. Она ждет меня.

Эстебан прошел в гулкий вестибюль — белый мраморный пол, белые мраморные стены, потолок белого мрамора — и снял трубку интеркома на левой стене вестибюля.

— Как вас представить?

— Джек.

— Могу ли я узнать вашу фамилию, сэр?

— Просто Джек. Как я сказал, она ждет меня.

Эстебан с сомнением посмотрел на гостя, но все же набрал две цифры на панели интеркома.

— Миссис Роселли? Здесь к вам некий Джек.

Послушав несколько секунд, Эстебан повесил трубку.

— Квартира 1А, сэр. — Он показал на широкий коридор, который вел из вестибюля. — Первая дверь направо. — Швейцар внимательно посмотрел на Джека. — Вы ее родственник?

— Нет. Мы никогда не встречались. А почему вы спрашиваете?

— Просто интересно. Я работаю тут два года, и вы у нее первый гость. Она вам понравится. Приятная дама. Очень хорошая.

Приятно слышать, подумал Джек. С приятными дамами всегда легче работать, чем с теми, которых не считают таковыми. Во второй половине дня ему предстоит еще одна встреча с приятной дамой — его клиенткой.

Но во всем остальном Мария Роселли оставалась для него загадкой. Она связалась с ним по электронной почте, оставила номер телефона и сообщила, что это важно. Когда Джек позвонил ей, она уклонилась от ответа на вопрос, кто рекомендовал его, повторяя

снова и снова, как она обеспокоена судьбой сына и как ей нужна помощь Джека.

За эти два дня миссис Роселли была уже второй, которая отказывалась говорить, откуда узнала о нем. А Джеку хотелось выяснить, как клиенты выходят на него. Его услуги явно не из тех, которые можно рекламировать в «Таймс». Он уже обзавелся кое-какими врагами и поэтому настороженно относился к клиентам, которые возникали неизвестно откуда.

Но Бикман-Плейс… люди, которые обращались к нему за помощью, обычно не жили в Истсайде, стоимость квартир выражалась семизначными цифрами.

Поэтому он и согласился встретиться с Марией Роселли, так и не выяснив, откуда она узнала о нем. Она сказала, что испытывает физические затруднения и ей будет нелегко встретиться в каком-то другом месте.

Это тоже ему не понравилось, но что-то в ее голосе…

Как бы там ни было, он на месте. Постучав в дверь 1А, он услышал собачий лай.

Женский голос с другой стороны двери сказал:

— Тихо, Бенно. Все в порядке.

О, черт, подумал Джек. Еще одна женщина с собакой.

Может, ему стоит развернуться и уйти.

Голос стал громче:

— Входите. Открыто.

Он перевел дыхание и повернул ручку. Сейчас все станет ясно. Он не брал на себя никаких обязательств. Не стоит и говорить, что, если ему все это не понравится, он может уйти.

На стуле с высокой спинкой сидела худощавая женщина пятидесяти с лишним лет. Узловатые пальцы обеих рук покоились на серебряной ручке прогулочной трости. У нее были темные глаза, а круглое лицо с чистой гладкой кожей, которое как-то не сочеталось с ее высохшим телом, украшал длинный, чуть вздернутый нос.

Рядом с ней сидел ротвейлер, размерами и крепостью напоминавший пожарный гидрант. Рявкнув разок, он успокоился, не сводя с Джека немигающего взгляда василиска.

— Я не таким вас себе представляла, — сказала женщина, когда Джек прикрыл за собой дверь.

Вокруг ее морщинистой шеи лежал широкий отложной воротничок белого свитера. На ней были золотисто-бежевые брюки и коричневые туфли. Джек не очень разбирался в моде, но ее одежда, пусть простая и скромная, так и кричала о деньгах.

Как и квартира. Интерьер убедительно свидетельствовал, что она или ее муж были серьезно увлечены Китаем — гостиная была украшена восточными ширмами, статуэтками, резными каменными головами, художественными свитками, изображениями храмов, инкрустированными столами из тикового и черного дерева, которые блестели безукоризненно чистыми поверхностями.

…не таким вас себе представляла…

Джеку доводилось слышать подобные оценки. Люди, отягощенные проблемами, обращаются к Наладчику Джеку и ожидают увидеть нечто вроде клона Бо Диэтла. Прошу прощения.

— Каким же вы меня представляли?

— Ну… трудно сказать. Вы такой… обыкновенный.

— Благодарю вас. — Джек приложил немало усилий, чтобы именно так и выглядеть. Неприметность — это значит невидимость. — Насколько я понимаю, вы Мария Роселли?

Женщина кивнула.

— Я бы предложила вам ленч, но горничная прихворнула, и сегодня ее не будет. Будьте любезны, присаживайтесь.

— Пока воздержусь.

Джек подошел к овальному окну размерами с киноэкран. Внизу текла Ист-Ривер, а дальше простирался Куинс. Ему было нужно что-то узнать о хозяйке дома, прежде чем он выслушает ее предложение, но он не знал, как приступить к делу. Посмотрев вниз, он увидел парк, в котором выгуливали собак.

— Прекрасный садик.

— Парк Питера Детмолда. Бенно любит в нем гулять. Повернувшись, Джек смерил взглядом хрупкую фигурку.

— Вы часто гуляете с ним?

Нахмурившись, Мария Роселли покачала головой:

— Нет. Эстебан выводит его до и после дежурства. Они обожают друг друга.

— Не сомневаюсь. — Самое время задать вопрос: — Вы знаете пожилую женщину по имени Аня?

Мария Роселли свела брови.

— Не думаю. Как ее фамилия?

— Манди.

Она покачала головой:

— Нет, не знаю никого с таким именем.

— Уверены?

— Конечно. Почему вы спрашиваете?

— Так просто.

Но все было не так просто. За последние четыре или пять месяцев через его жизнь прошли три женщины с собаками — русская, индианка помоложе и еврейка с Лонг-Айленда. Каждая из них знала о жизни Джека и о ситуации во Вселенной гораздо больше, чем им полагалось бы. И Джек не мог не прикидывать — стоит ли ему иметь дело с четвертой.

Но ведь в Нью-Йорке огромное число женщин с собаками. Не могут они все быть загадочными колдовскими личностями со сверхъестественными знаниями. Женщина с собакой может быть просто… женщиной с собакой.

— Еще один вопрос. Откуда вы узнали мое имя и другие данные?

— От одного человека, который предпочитает хранить анонимность.

— Прежде чем мы продолжим, мне необходимо знать, кто он такой.

Она отвела взгляд.

— Мне нужна ваша помощь. Могу я на нее рассчитывать? Я вам все расскажу… когда вы найдете моего сына.

О господи. Работа по розыску исчезнувших личностей. Этим Джек не занимался.

— Миссис Роселли, я…

— Мария. Прошу вас.

— О'кей. Мария. Пропавших людей куда успешнее ищет полиция. Тут нужен доступ к компьютерам, к базам данных, ко всей сети… словом, ко всему, чего у меня нет, так что…

— Я не хочу вовлекать полицию. По крайней мере, пока. Я неплохо представляю, где он может быть, но не могу с ним связаться. Если с ним все в порядке — и, скорее всего, так и есть, — я не хотела бы доставлять ему неприятности.

Без копов… для начала неплохо. Джек опустился на стул, который был ему предложен. Теперь можно и послушать.

— О'кей. Где, по вашему мнению, он находится?

— Первым делом, могу ли я предложить вам что-нибудь выпить?

— Это хорошо.

— Чай?

Он осознал, что у него в организме еще маловато кофеина.

— Я бы предпочел кофе, если он у вас есть.

— У меня есть зеленый чай. Его вы и получите. Для вас это куда полезнее, чем кофе. В нем много антиоксидантов.

А последний раз Джек пил зеленый чай в китайском ресторане… но какого черта? Раскрепостись.

— Хорошо. Чай так чай.

— Отлично. Можете и мне приготовить. Чайник на кухне. — Мария указала слева от себя.

Джек испытал желание сказать ей, что она может сделать со своим чайником, но, бросив взгляд на ее опухшие узловатые пальцы, передумал.

— Конечно. Почему бы и нет?

Когда он направился на кухню, Мария с трудом встала и, опираясь на трость, последовала за ним. Сзади шел Бенно.

— Первым делом позвольте мне рассказать вам о Джонни.

— О Джонни? Сколько ему лет?

— Тридцать три. Он хороший мальчик. Я понимаю, все матери говорят такие слова, но, поверьте, Джонни именно таков, несмотря на то что вел обеспеченную жизнь, полную привилегий. Свое состояние я получила весьма старомодным образом. — Она сдержанно улыбнулась. — Я унаследовала его. Перед кончиной отец Джонни великодушно создал для него фонд, который должен был перейти в его распоряжение после окончания колледжа. Когда он его кончил — cum laude, должна вам сказать, — то в мгновение ока стал миллионером.

Ничего себе, подумал Джек. Еще не выйдя из детского возраста, получить такое наследство. Отсюда только один путь: вниз. Он испытал желание исчезнуть за дверью… но ведь он пообещал женщине чашку чаю. Так что он не стал прерывать ее рассказ.

— Но он не транжира. Он всегда испытывал склонность к бизнесу и вступил в брокерскую фирму «Меррил Линч, Пейн Вебер, Морган Стэнли», одну из этих… с массой имен. Я не обращала на них внимания. Хотя это несущественно. Куда важнее, что Джонни добился ошеломляющего успеха. Присовокупив к своим деньгам и мои, он к концу девяностых увеличил мое состояние… просто до неприличных размеров. — Еще одна сдержанная усмешка. — Ну. почти до неприличных. И лишь Бог знает, сколько заработал он сам.

Час от часу не легче, мрачно подумал Джек. Еще один Гордон Гекко, и она хочет, чтобы я нашел его.

Кухня была невелика, но в ней хватало места для вместительного холодильника со стеклянной дверцей. Мария показала на угловой шкафчик:

— Чай на первой полке.

Джек нашел коробку. Красные буквы сообщали, что в ней хранится «Зеленый чай»; английскими были только слова, все остальное было китайским. Когда он извлек коробку, то заметил вдоль задней стенки около дюжины флакончиков с пилюлями. Мария, должно быть, поняла, куда он смотрит.

Она показала ему скрюченную кисть руки.

— Ревматоидный артрит. Ничего веселого. От лекарств, которые не вызывают тошноту, лицо становится… как полная луна.

Теперь, присмотревшись, Джек заметил россыпь красноватых пятен на переносице и щеках женщины и испытал приступ вины за свое желание, чтобы хозяйка лично угостила его чаем. Рукам Марии было не под силу справиться с этим. Хорошо хоть, что у нее есть средства.

— Как же вы питаетесь, когда рядом нет горничной?

— Как и все: заказываю доставку на дом.

Наполнив чайник, Джек сказал:

— Вернемся к вашему сыну. Я думаю, при исчезновении столь влиятельного человека искать его кидаются тысячи людей. Особенно его клиенты.

— Он не исчез. Он бросил работу. При всех заработанных деньгах он потерял иллюзии. Он рассказывал мне, что его буквально мутит от необходимости всем врать — компаниям, даже маркетинговому отделу своей собственной брокерской фирмы. Он чувствовал, что не может доверять никому в бизнесе.

Так что Джонни, может, и не был Гордоном Гекко. Похоже, у него было нечто напоминающее совесть.

— Насколько понимаю, это случилось еще до «Энрона».

Мария кивнула:

— После того как я слышала от Джонни обо всей этой двойной бухгалтерии, скандал с «Энроном» меня отнюдь не удивил.

Джек нашел две фарфоровые чашки с золотыми ободками — подчеркнуто китайские — и опустил в каждую по мешочку с чаем.

— Значит, он оставил работу — и что же дальше?

— Я думаю, он… пожалуй, «сломался» будет самым точным выражением. Он пожертвовал немало своих денег на благотворительность, работал на кухне для бедных, какое-то время был буддистом, но, похоже, так и не мог найти того, что искал. Но тут он присоединился к дорменталистам — и все изменилось.

Дорменталисты… о них все слышали. Невозможно было развернуть газету или проехать в подземке, чтобы их реклама не бросилась в глаза. То и дело какая-нибудь кинозвезда, или певец из шоу-бизнеса, или известный ученый объявляли о своем членстве в церкви дорменталистов. А деяния и изречения знаменитого основателя церкви Купера Бласко годами служили темами для светских колонок. Но некоторое время Джек о нем ничего не слышал.

— Вы думаете, они что-то сделали с вашим сыном?

Газеты довольно часто сообщали о зловещих деяниях какой-нибудь секты — двумя любимыми темами было промывание мозгов и вымогательство, — но, похоже, обвинения ничем не кончались.

— Не знаю. Не хочу верить, что кто-то мог хоть что-то сделать с Джонни… особенно дорменталисты.

— Почему? Что же в них такого?

— Потому что, став дорменталистом, он преобразился. Я никогда не видела его таким счастливым, таким довольным жизнью и самим собой.

Вода закипела, и чайник свистнул. Джек налил в чашки кипяток.

— Я слышал, что некоторые секты могут этого добиться.

— Я быстро научилась в присутствии Джонни не употреблять слово «секты». Он прямо выходил из себя. Снова и снова втолковывал мне, что это церковь, а не секта, говоря, что даже правительство Соединенных Штатов признает ее церковью. На самом деле я продолжаю считать, что это секта, но меня это не волнует. Если Джонни был счастлив, то и я тоже.

— Был? Как я понимаю, ситуация изменилась?

— Не ситуация. Изменился Джонни. Он постоянно поддерживал связь со мной. Звонил мне два или три раза в неделю, интересовался, как я себя чувствую, рассказывал, как повышается авторитет дорментализма. Он постоянно пытался вовлечь и меня. Приходилось тысячу раз повторять ему, что меня это совершенно не интересует, но он продолжал свое, пока… — Мария сжала губы, а на глазах блеснула влага. — Пока не прекратил.

— Что это значит? Три звонка в неделю, а в следующую — ни одного?

— Нет. Их становилось все меньше и меньше… по мере того, как он менялся.

— Как менялся?

— За последние несколько месяцев он заметно отдалился. Стал странным. Начал требовать, чтобы я называла его Ороонтом. Можете себе представить? Всю жизнь был Джонни Роселли, а теперь будет откликаться на Ороонта. Две недели он вообще не звонил, так что в последнее воскресенье я сама стала звонить ему. Оставила на автоответчике дюжину посланий, но он так и не позвонил мне. У меня есть ключ от квартиры Джонни, и в среду я послала Эстебана взглянуть, что там делается… ну, вы понимаете, на тот случай, если Джонни болен или, не дай господь, скончался. Но Эстебан обнаружил, что квартира пуста — ни мебели, ни вообще ничего. То есть Джонни выехал из нее и ничего мне не сказал. И я знаю, что его поступок как-то связан с дорменталистами.

— Откуда вы знаете? Может, он расстался с ними и просто направился в Калифорнию или Мексику? Или в Мачу-Пикчу?

Мария покачала головой:

— Он был слишком связан с ними… слишком тесно для истинно верующего. — Она кивнула на чайные чашки. — Уже остыли. Будьте любезны, отнесите их в гостиную.

С блюдцем и чашкой в каждой руке Джек последовал за Бенно, который, в свою очередь, шел за Марией. Когда она опустилась на свой стул с прямой спинкой, Джек поставил чашки на инкрустированный восточный кофейный столик с гнутыми ножками.

— Он по-прежнему здесь, — сказала она.

— Где?

— В их нью-йоркском храме — на Лексингтон-авеню. Я знаю, я чувствую. — Она запустила в карман руку с опухшими суставами и извлекла фотографию. — Вот, — протянула она ему снимок. — Это он.

Джек увидел стройного черноволосого человека с напряженным взглядом. Темные глаза и чуть вздернутый нос говорили о его родстве с Марией. Он был примерно в возрасте Джека.

— Мне было всего девятнадцать, когда я родила его. Может, мы были слишком близки, когда он рос. Может, я слишком баловала его. Но после смерти Джорджа он был для меня всем на свете. Мы были неразлучны, пока он не отправился в колледж. Это чуть не разбило мне сердце. Но я понимала, что он должен вылететь из гнезда и начать собственную жизнь. Просто никогда не думала, что потеряю его из-за какой-то идиотской секты! — Последние слова прозвучали с крайним отвращением — словно их выплюнули.

— Значит, у него нет ни жены, ни детей. Мария покачала головой:

— Нет. Он всегда говорил, что бережет себя для настоящей женщины. Но думаю, никогда не найдет ее.

Или, может, он ищет подобие матери?

Мария посмотрела на него поверх ободка чашки:

— Но я хочу найти его, мистер… простите, я не расслышала вашу фамилию.

— Достаточно просто Джек. — Он вздохнул. Ну как растолковать ей? — Не знаю, думаю, за свои деньги вы можете нанять кого-то более подходящего.

— Кого? Назовите мне. Ах, не можете, да? Вам всего лишь надо пройти в этот храм дорменталистов и найти Джонни. Так ли это сложно? Храм расположен в единственном здании.

— Да, но организация-то всемирная. Он может быть где угодно. Например, в Замбии.

— Нет. Говорю вам, он в Нью-Йорке.

Джек сделал глоток горьковатого зеленого чая и подумал, откуда в ней такая уверенность.

— Почему бы не начать со звонка в нью-йоркский храм? И зададим вопрос, на месте ли он.

— Я уже пробовала. Они мне сказали, что не дают никакой информации относительно членов церкви… не стали ни отрицать, ни подтверждать членство Джонни. Мне нужен человек, который может войти внутрь и найти его. — Темные глаза уставились на Джека. — Если вы возьметесь, я заплачу вам авансом двадцать пять тысяч долларов.

Джек моргнул. Двадцать пять кусков…

— Это… это значительно больше моего обычного гонорара. Вы не обязаны…

— Деньги ничего не значат. Это мой недельный доход от ценных бумаг. Я готова удвоить, утроить сумму…

Джек вскинул руку:

— Нет-нет. Этого достаточно.

— У вас будут расходы, и, может быть, вам придется тратиться на вознаграждение тому, кто доставит какие-то сведения. Деньги меня не волнуют. Просто найдите… моего… сына!

Каждое из последних трех слов Мария сопровождала ударом трости в пол. Бенно, который лежал, вытянувшись, рядом с ней, вскочил и огляделся, готовый напасть на обидчика хозяйки.

— О'кей. — Джек видел боль в ее взгляде и настойчивую потребность. — Давайте предположим, что мне удастся проникнуть в храм, давайте предположим, что я найду вашего сына. Что дальше?

— Попросите его позвонить матери. А затем расскажете мне, как его нашли и в каком он состоянии.

— Это все?

Мария кивнула:

— Все. Я просто хочу знать, что он жив и здоров. Если он не захочет звонить мне, это разобьет мое сердце, но в конце концов я смогу спать по ночам.

Джек одним глотком покончил со своим чаем.

— Ну, это уже легче.

— Почему? Что, по-вашему, я могла потребовать от вас?

— Похитить его и промыть ему мозги.

Она закусила верхнюю губу.

— Но если и так?

— Тогда мы не договоримся. Если его не держат против воли, я не берусь его вытаскивать. Я убежден, что у каждого есть неоспоримое право делать глупости.

— А что, если его принудили?

— Тогда я сделаю все, что смогу, чтобы вытащить его. Если не получится, то вылезу из кожи вон и снабжу вас самыми убедительными данными для начала официального расследования.

— По крайней мере, честно. — Мария протянула ему руку. — Значит, договорились?

Джек осторожно пожал искривленные пальцы.

— Договорились.

— Прекрасно. Загляните в верхний ящик вон того бюро. Там найдете конверт и газетную вырезку. Возьмите и то и другое. Это ваше.

Джек сделал, что его просили. Вскрыв белый узкий конверт, он нащупал в нем купюры — все с Гровером Кливлендом.

— Я могу и не справиться…

— Все равно берите деньги. Я знаю, что вы приложите все силы.

Он посмотрел на вырезку из газеты. Статья двухнедельной давности на нескольких полосах. Имя автора статьи о дорментализме в «Лайт» — Джейми Грант.

«Лайт»… ну почему из всех газет Нью-Йорка снова «Лайт»? Несколько месяцев назад у него был не лучший опыт общения с одним из репортеров этой газеты. Воспоминания о прошедшем июне нахлынули на него… его сестра Кейт… и этот мальчишка-репортер… как его звали? Сэнди Палмер. Верно. Из-за него ему пришлось пережить несколько не самых приятных минут.

— Обязательно прочтите, — сказала Мария. — Поймете, что такое дорментализм.

Джек увидел заголовок «Дорментализм пли идиотизм?» и улыбнулся. Кем бы ни был Джейми Грант, он ему уже понравился.

Засунув конверт в карман, он взял статью.

— Сразу же принимаюсь за дело.

— Прекрасно. — Улыбка Марии увяла. — Но вы не подведете меня?

— Нет, если смогу помочь. Гарантировать могу лишь, что приложу все старания.

Женщина вздохнула:

— Догадываюсь, что ничего больше не могу и требовать. С чего вы начнете?

Джек показал на вырезку.

— Первым делом постараюсь узнать как можно больше об этом дорментализме. А потом, не исключено, стану новообращенным.

Вернувшись на улицу, Джек испытал искушение быстренько добраться до Джиа — она жила менее чем в десяти кварталах от Марии Роселли, — но визит отнял времени больше, чем предполагалось, и он уже опаздывал на встречу с другим клиентом.

В давние времена, задолго до его рождения, можно было воспользоваться надземкой на Второй авеню. Или на Третьей. Сейчас к его услугам на Сорок девятой был автобус, пересекавший весь город. Он вылез в Вестсайде, чтобы на метро добраться до Хулио.

Автобус был полупустой, и он смог найти свободное место. Развернув статью о дорментализме, Джек обратил внимание на рекламное объявление над соседними сиденьями. Он присмотрелся. Черт меня побери, если оно не о дорменталистской церкви. Он встал, чтобы изучить его.

«ДОРМЕНТАЛИЗМ!

Лучшая часть Вашего существа дремлет! Церковь дорменталистов поможет разбудить ее. Восстановите контакт с ней! НЕ ОТКЛАДЫВАЙТЕ! Приходит мгновение перемен! Вы же не хотите остаться вне его! ГОТОВЬТЕСЬ! Присоединяйтесь к миллионам Искателей Себя! Идите в ближайший храм дорменталистов и найдите там Иного Себя… до того, как стало слишком поздно!»

Внизу тянулся бесплатный телефонный номер и адрес на Лексингтон-авеню. Джек записал их рядом со статьей.

— Если вы хотите себе добра, вам стоит держаться подальше от этого, — услышал он за спиной скрипучий голос.

Повернувшись, Джек увидел на соседнем сиденье согбенную пожилую женщину.

— Простите?

— Вы меня слышали. Как они могут называть себя церковью, если никогда не упоминают Господа? Они творят дьявольские дела, и если вы приближаетесь к ним, то подвергаете опасности свою бессмертную душу.

Джек инстинктивно оглянулся в поисках какой-нибудь собаки, но не нашел ее. При женщине не было достаточно большой сумки, в которой можно было бы спрятать ее.

— У вас есть собака? — спросил он.

Она удивленно посмотрела на него:

— Собака? Почему вас это интересует? Я говорила о вашей бессмертной душе и…

— У вас… есть… собака?

— Нет. У меня есть кошка, но вас это не касается.

У него чуть не сорвался с языка резкий ответ, но он проглотил его. Что за дряхлая любительница вмешиваться в чужие дела? Он снова посмотрел на объявление. Последняя строчка не давала ему покоя.

Иного Себя…

Само по себе это слово иной вызвало у него тревожные воспоминания. А тут еще эта пожилая женщина предупредила его относительно дорменталистов. Но те странные женщины, которые в последнее время то и дело возникали в его жизни, никогда не появлялись в одиночестве. При них всегда были собаки.

Джек опустился на свое место. Задним числом он осудил себя, что из-за всякой мелочи предстает в роли идиота.

— Я просто пыталась по-дружески предупредить вас, — тихо сказала пожилая женщина.

Посмотрев на нее, Джек убедился, что она не на шутку огорчена.

— В чем я не сомневаюсь, — сказал он. — Считайте, я предупрежден.

Джек вернулся к статье из «Лайт». «Дорментализм или идиотизм?» — этот вопрос возник еще в ранние дни существования секты — пардон, церкви. Основанная Купером Бласко в шестидесятых годах как коммуна хиппи в Калифорнии, она разрослась во всемирную организацию с отделениями едва ли не в каждой стране мира. Церковь управляется неким Лютером Брейди, которого Грант называет «пророком», поскольку пару лет назад Бласко удалился на Таити, чтобы дожидаться там воскрешения».

Уф! Дожидаться воскрешения? О таком Джек и не слышал. Ничего удивительного, что имя Бласко не встречалось в сводках новостей. Ожидание воскрешения как-то не сочетается с пребыванием в обществе.

Репортер Джейми Грант сравнивал первоначальную коммуну дорменталистов, которая существовала лишь как предлог для оргий, с мощной и крепкой всемирной корпорацией, которой она стала. Объем денежных потоков, поступавших к дорменталистам, держался в строгой тайне — проще было заглянуть в бумаги Совета национальной безопасности, чем в документы дорменталистской церкви, — но Грант прикидывал, что они определялись девятизначной цифрой.

Вопрос был в том, что же они делали со всеми этими деньгами?

Если не считать нескольких броских зданий в таких местах, как Манхэттен или Лос-Анджелес, бюджет церкви был весьма скромен. Им занимался Лютер Брейди, который, по словам Гранта, имел степень по деловому администрированию. Грант сообщил, что Высший Совет, располагавшийся в Нью-Йорке, широко вел закупки участков земли не только в стране, но и по всему миру, для чего не жалел денег. Можно было только догадываться, с какой целью.

В следующей публикации Грант обещал дать подробный портрет бездыханного Купера Бласко и Великой Личности дорменталистской церкви Лютера Брейди. И возможно, изложить причины приобретения земель.

Сложив газету. Джек уставился в окно. Автобус пересекал Пятую авеню. Молодая женщина из Азии с оранжевой прической, вся в черном, дожидаясь зеленого сигнала, болтала по мобильному телефону. Парень рядом с ней говорил сразу по двум мобильникам — и это в воскресенье? Торчащие антенны придавали ему вид какого-то насекомого. В будние дни на улицах Мидтауна было столько антенн, что он напоминал муравейник.

Никто и не мыслил, что может остаться без связи. Двадцать четыре часа в сутки все кому-то звонили. Представив себе эту картину, Джек поежился. У него самого был сотовый телефон с предоплатой, но Джек включал его, только если ждал звонка. Часто он в течение нескольких дней даже не прикасался к нему. Его устраивало, когда он ни с кем не поддерживал связь.

Если снова вернуться к статье: в той же мере, как ему нравился ее сардонический, бесцеремонный стиль, он испытывал легкое разочарование оттого, что в ней не было сказано. Статья в основном была посвящена структуре и финансам дорменталистской церкви, но не вдавалась в ее взгляды и убеждения.

Но, судя по последней строчке, эта публикация была лишь первой частью. Может, обо всем остальном пойдет речь попозже.

Джек вышел из автобуса на Бродвее, но, прежде чем нырнуть в подземку, купил последний номер «Лайт», который обычно выходил по средам. Пролистав его, он не нашел продолжения статьи, но обнаружил номер телефона редакции.

Вытащив свой сотовый, он набрал номер. Автоматическая система стала передавать его от одного голоса к другому — «Если вы не знаете дополнительного номера вашего абонента…» — бла-бла-бла — и наконец сообщила, что он должен нажать три первые буквы имени Гранта. Он последовал этому указанию и был вознагражден звонком.

Он отнюдь не предполагал, что в воскресенье Грант сидит в редакции, но прикинул, что оставленное сообщение подготовит почву для завтрашней встречи. После третьего звонка трубку сняли.

— Грант, — сообщил серьезный женский голос.

— Это Джейми Грант, репортер? — Тон статьи создал у Джека впечатление, что автор ее мужчина.

— Она самая. Кто говорит? — Казалось, женщина ждала какого-то другого звонка.

— Человек, который только что прочел вашу статью о дорментализме.

— Вот как? — В этих кратких словах внезапно прозвучала настороженность.

— Да, и я хотел бы как-нибудь поговорить с вами на эту тему.

— Забудьте. — Голос охрип. — Вы считаете меня идиоткой?

Резкий щелчок дал понять, что связь прервана. Джек уставился на телефон.

Что же такого я сказал?

Джек запоздал, и, когда он появился у Хулио, Мэгги уже ждала его.

Пока он добирался по 9-й линии в верхнюю часть Манхэттена, Джек размышлял, как отработает деньги, полученные от Марии. Так как он не знал ни одного дорменталиста — по крайней мере, ни одного, кто признался бы в этом, — ему придется вести изыскания собственными силами. Проникнуть в нижние эшелоны этой церкви, скорее всего, будет несложно, но доступа к списку членов это ему не даст. Предварительно ему надо разобраться в иерархии церкви или, может, найти кого-то, кто вхож во внутренний круг.

У него родилась идея.

Так что он сделал непредусмотренную остановку в конторе Эрни и объяснил, что ему надо. Эрни усомнился, по силам ли ему задание.

— Да не справлюсь я, человече. Обычно я такого не делаю. Придется выяснять кучу сведений. Потребуется много времени. Да и влетит это мне в хорошую сумму.

Джек сказал, что покроет все расходы да еще выплатит внушительную премию. Предложение Эрни понравилось.

Когда Джек вошел в бар, Хулио показал на Мэгги — фамилии она не назвала, что вполне устраивало Джека, — которая сидела за дальним столом, разговаривая с Пэтси. Точнее, больше слушая. Пэтси временами заглядывал к Хулио, но общение с ним заключалось в том, что он бесконечно говорил, а вторая сторона тщетно пыталась вставить хоть слово. Джек видел, что Мэгги лишь кивает, но чувствует себя явно не на своем месте.

Бесшумно подойдя к Пэтси, Джек положил ему руку на плечо.

Пэтси дернулся, но, увидев Джека, расплылся в улыбке:

— Эй, Джеки, как дела? Я составил ей компанию, пока она ждала тебя.

У него было круглое лицо и волосы, зачесанные за уши. Носил он вязаные рейтузы, а на мир смотрел сквозь авиационные очки, которые не снимал ни днем ни ночью, в помещении и вне его. Джек не удивился бы, узнай он, что Пэтси отправляется в них и в постель.

— Великолепно, друг. Настоящий мужчина. Но теперь нам надо поговорить с глазу на глаз, так что, если ты не против…

— Конечно, конечно. — Уходя, он снова обратился к Мэгги: — Я буду в баре. Подумайте относительно обеда.

Мэгги покачала головой:

— Я правда не могу. Я должна быть…

— Просто подумайте. Это все, что я прошу.

Почему-то Пэтси пребывал в убеждении, что он неотразим — настоящий дамский угодник.

— Я бы хотела встретиться не в баре, — сказала Мэгги, когда Пэтси наконец удалился, а Джек подтянул стул.

Эта женщина, приложив лишь минимум усилий, могла выглядеть весьма привлекательной. В начале четвертого десятка, с таким бледным липом, что, скажи она Джеку, будто никогда не бывает на солнце, он бы поверил. Ни пятнышка косметики, тонкие губы, красивый нос, ореховые глаза. Светлые волосы, чуть тронутые сединой, она прикрыла легкой светло-синей шапочкой, которая словно прилетела из «бурных двадцатых» годов. Что же до фигуры, она казалась стройной, хотя мешковатый свитер и бесформенные синие брюки скрывали ее очертания. Картину дополняли разношенные кроссовки «Рибок». Она сидела прямо и неподвижно, словно вместо позвоночника у нее был стальной стержень. Казалось, весь ее облик был рассчитан, чтобы не привлекать ни малейшего внимания мужчин.

Но если и так, с Пэтси этот номер не прошел. Но сейчас Пэтси уже заигрывал с другой особью без хромосомы Y.

— Вам не нравится у Хулио? — спросил Джек.

— Мне вообще не нравятся бары — я их не посещаю и не думаю, что могу в них хорошо себя чувствовать. Слишком много женщин и детей голодают, потому что в таких местах мужчины спускают деньги, слишком многие подвергаются побоям, когда пьяница возвращается домой.

Джек кивнул:

— Не буду с вами спорить, но не думаю, что ваши обвинения относятся к здешней публике.

— Что же в ней такого особенного?

— Большинство из них холостяки или разведены. Они много работают, но круг общения у них невелик. Когда они возвращаются домой, бить там некого.

— Почему бы им не тратить на благотворительность те деньги, что они пропивают?

Джек лишь покачал головой:

— Потому что они предпочитают спустить их в компании друзей.

— Я могу придумать много способов проводить время с друзьями, кроме пьянства.

Оглянувшись, Джек прищурился на яркое полуденное солнце, лучи которого, пробиваясь сквозь окна фасада, падали на голые ветви мертвого фикуса и иссохшие плети висячих растений, погибших так давно, что успели мумифицироваться. «Еще один кирпич в стене», — стонал музыкальный ящик, и Лу подчеркивал ритм, колотя по стойке.

Почему бы и не любить эту обстановку?

Вчера на их первой встрече она была такой же сдержанной. Джек поймал себя на том, что ему трудно поверить, будто такую ханжу можно чем-то шантажировать. Что же она когда-то сделала, из-за чего сейчас оказалась у кого-то на крючке?

Руки она держала на столе перед собой, намертво сцепив пальцы. Джек мягко прикоснулся к ним:

— Я не враг вам, Мэгги.

Плечи женщины обмякли, она закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Когда она снова посмотрела на него, из-под ресниц текли слезы.

— Я знаю. Простите. Просто… просто я не отношусь к плохим людям. Я была хорошей, я вела чистую жизнь, жертвовала собой ради других, давала на благотворительность, много и хорошо работала. Преступники, гангстеры, наркодилеры совершают преступления каждый день, но в их жизнь никто не вторгается. Я же сделала одну маленькую ошибку, всего одну, и мой мир рухнул.

Если она говорит правду, а Джек не сомневался, что так оно и есть, он испытывал к ней сочувствие. Он не мог не заметить, что за фасадом ее невозмутимости таятся боль, испуг и беззащитность.

— Вам есть что защищать — работу, семью, репутацию, свое достоинство. А у них этого нет.

С августа Мэгги находится во власти шантажиста. Вот все, что она могла сказать по этому поводу, — у кого-то на руках есть ее фотографии, которые она не хотела бы предъявлять обществу. Он нажал на нее, но Мэгги, хоть и не без труда, все же промолчала. Она не могла рассказать, что же изображено на фотографиях. Просто признала, что присутствует на них — вот и все. Для Джека этого достаточно. Если он найдет шантажиста и фотографии, то все поймет. Если нет, то это не его дело.

— Вот еще одна разница между вами и той грязной публикой: если они поймают шантажиста, то выпустят ему кишки. Вы этого делать не будете, что известно тому, кто держит вас за горло. Поэтому я и появился.

У Мэгги расширились глаза.

— Я не хочу, чтобы кому-нибудь выпускали кишки!

Джек рассмеялся:

— Это всего лишь образное выражение. Может, тот тип и заслуживает подобного наказания, но уж слишком все усложнится.

Она бросила на него недоверчивый взгляд и осмотрелась. Хотя их никто не подслушивал, она все же понизила голос:

— Человек, который рассказал мне о вас, предупредил, что вы работаете жестко. Я против насилия. Я просто хочу вернуть эти фотографии.

— Я не киллер, — сказал он ей, — но этот человек не собирается так просто возвращать вам фотографии, пусть даже я очень вежливо попрошу его. Я постараюсь это сделать так, чтобы он даже не догадался, на кого я работаю, но без пары грубостей, пожалуй, не обойтись.

Она скривилась:

— Только не выпускайте ему кишки.

Джек рассмеялся:

— Да забудьте вы о них. Я хотел бы узнать, кто сказал вам, что я жестко работаю. Как его имя?

Тонкие губы Мэгги сложились в некое подобие улыбки.

— С чего вы взяли, что это он?

Она явно не была настроена идти ему навстречу. Ладно, он подождет. И присмотрится. Клиенты, не имеющие рекомендаций, требуют дополнительного внимания.

— О'кей. Начнем сначала: вы принесли первую половину моего гонорара?

Она отвела глаза:

— У меня его нет. У меня вообще мало денег, и большая часть их ушла, чтобы рассчитаться с этим… животным. — Казалось, ей требовалось сделать над собой усилие, чтобы назвать шантажиста по имени. Что это за женщина? — Я подумала… не могу ли я расплатиться в рассрочку?

Откинувшись на спинку стула, Джек посмотрел на нее. Первым его желанием было сказать ей — забудьте. Он занимается этими делами отнюдь не ради развлечения. Слишком часто договор вынуждал его оказываться на линии огня; все было бы по-другому, будь у него запасная шкура, но та, что на нем, была единственной и неповторимой. Так что он предпочитал получать добрую долю гонорара в виде предоплаты. Рассрочка же предполагала долгие отношения, извинения за опоздания и так далее и тому подобное. Он не хотел ни иметь дело с банком, ни поддерживать с клиентом длительные отношения. Он хотел взяться за дело, покончить с ним — и распрощаться.

Кроме того, ситуация с шантажистом может осложниться.

Но двадцать пять кусков, спокойно лежащих в кармане, вызвали в памяти слова их предыдущей владелицы.

Может быть, вам придется тратиться на вознаграждение тому, кто доставит какие-то сведения…

Женщина, которая хорошо работала и тратилась на благотворительность, достойна, чтобы на нее было немного потрачено.

Тем не менее он не мог заставить себя сразу же дать согласие.

— Что ж, как я говорил вам вчера, работа может оказаться нелегкой, и гарантий дать я не могу. Мало просто получить ваши фотографии. Необходимо раздобыть и негативы. Но если он пользовался цифровой камерой, их вообще не существует. Кадры могут существовать на любом жестком диске, да к тому же быть и продублированными. Чтобы разыскать их, потребуется время. Но это уже второй этап. На первом этапе надо выяснить, кто именно шантажирует вас.

Она задумчиво покачала головой:

— Я просто не представляю…

— Этот человек знает вас. Как только мы определимся с ним, потребуется изъять все копии снимков, где бы он их ни хранил. Но он не должен будет знать, что за всем этим стоите вы.

— Как вы с этим справитесь?

— Идеальный сценарий — создать иллюзию несчастного случая. Скажем, пожара. Но это не всегда осуществимо. Если вы не единственная его жертва — а я знал парня, который вообще сделал карьеру на шантаже, — то это несколько легче.

— Как?

— Я смогу похитить не только ваши материалы.

— Не понимаю.

— Если у него много жертв, но пропадут только ваши материалы, он все поймет. Если же я уничтожу все, что найду, у него будет несколько подозреваемых. Но в любом случае он будет стараться выжать из вас все, что возможно.

— Но как…

— Он будет исходить из того, будто вы думаете, что фотографии все еще у него. Вот почему мы и должны отвести от вас подозрения.

— Вы говорите так, словно и раньше занимались этим.

Джек кивнул. Ему не раз звонили по делам, связанным с шантажом. Многие жертвы не могли обращаться к копам, потому что им пришлось бы рассказывать о вещах, за умолчание о которых из них и сосали кровь. Они представляли, что дальше могло последовать судебное разбирательство, об их секретах трубили бы все газеты, или, по крайней мере, о них стало бы известно в обществе. Но часть жертв, доведенных до крайности, когда они не могли или не хотели больше смиряться с таким положением, принимали решение искать выход за пределами системы. Вот тут на сцене и появлялся Джек.

— Много раз. Может, даже имел дело с вашим безымянным источником.

— О нет. Он никогда… — Рука Мэгги взлетела ко рту.

Попалась, подумал Джек, но не стал говорить на эту тему. Из числа тех, кто мог быть в числе подозреваемых, отпала примерно половина. По крайней мере, для начала.

— Что же до рассрочки… мы что-нибудь придумаем.

На этот раз она улыбнулась, блеснув белыми зубами:

— Спасибо. Я позабочусь, чтобы вы получили свои деньги. До последнего пенни, — и открыла свою черную книжку без названия. — Все же я смогла принести вам сто долларов, которые вы просили.

Она протянула ему стодолларовую купюру и два сложенных листа бумаги.

Джек сунул деньги под свитер, в нагрудный карман рубашки. В этот раз шантажист хотел получить тысячу. Ему придется удовольствоваться лишь малой частью. И пошлет ее Джек.

У него была причина, чтобы самому заняться этим. Важно, что таким образом он мог выследить шантажиста. Он уже делал это. Посылаешь деньги в плотном многослойном конверте, куда встраиваешь крохотный радиомаячок — и следишь за ним.

Он развернул первый лист, где аккуратным почерком Мэгги сообщалось, что в данный момент больше выслать она не в состоянии. Отлично. Именно это он и посоветовал ей написать. На втором был адрес. Предполагалось, что деньги пойдут «жильцу». Далее название улицы и номер… явно почтовый ящик. Джек уже дважды сталкивался с этой улицей — Тремонт-авеню в Бронксе… ящик 224.

— Сукин сын!

— Простите?

— Я знаю этот адрес и знаю, кто шантажирует вас.

— Кто?

— Ходячий и говорящий вирус.

— Но как его зовут?

У Джека перед глазами всплыло круглое потное лицо с крупным носом, гравитационное поле которого как бы притягивало к себе в центр лица глаз и рот. Ричи Кордова — толстый, гнусный, вонючий и бесполезный кусок протоплазмы. Всего два месяца назад Джек уничтожил почти все материалы Кордовы, которые тот использовал для шантажа. Но вот фотографии Мэгги не попались ему на глаза.

— Вы его не знаете. Я говорил о нем — тот тип, который зарабатывает на шантаже.

У Мэгги был испуганный вид.

— Но как он раздобыл фотографии меня и…

И кого? — попытался понять Джек. Мужчины или женщины?

Он прекрасно представлял, как все получилось. Легальным заработком для Кордовы был частный сыск. Кто-то нанял его для расследования, в орбиту которого как-то попала эта несчастная. Засранец что-то подметил, сделал несколько снимков и теперь пускает их в ход, чтобы получать с них дивиденды.

— Не повезло. Не тот человек в неподходящее время и в неподходящем месте.

Мэгги наклонилась вперед:

— Мне нужно его имя.

— Лучше вам его не знать. Оно вам ничего не даст. Скорее доставит неприятности. — Он посмотрел на нее. — Именно так.

— Да, но…

— Я предполагаю, что вы верите в существование души?

— Конечно.

— Так вот, у этого типа не душа, а помойка.

Мэгги снова поникла.

— Это ужасно.

— Не совсем. Имей вы дело с любителем, а не с профессионалом, вам было бы проще сорваться с крючка, но вот с этим профи я уже имел дело. Я знаю, где он живет и где работает. И верну ваши фотографии.

Мэгги просияла:

— Правда?

— Ну, может, не берусь гарантировать все, но мы за несколько минут перешли от действия первого к действию второму. Это рекорд. Хотя мы все же должны послать ему деньги.

— Зачем? Я думала, что с их помощью вы выследите его. А если вы уже знаете, кто он такой…

— Есть причина, по которой мы должны загнать его в угол. Я хочу, чтобы он занервничал, чтобы стал искать связь с вами. Когда он позвонит, поплачьтесь на бедность…

Мэгги издала горький смешок.

— Заверяю вас, мне даже не придется ничего изображать.

— Убедите его. Разыграйте сцену, что вы не можете больше посылать ему денег… и держите его в этом убеждении, пока я не получу ваши фотографии. Мол, у вас просто нет возможности платить. Помните, он крепко рассчитывал на поступления от шантажа. И нам совершенно не надо, чтобы он связывал вас с человеком, из-за которого потерял их. Не хочу даже говорить, что он сделает в этом случае.

Вместо того чтобы задуматься, Мэгги радостно улыбнулась, словно сбросив с плеч ужасный груз.

— Это должно сработать, — сказала она.

— Не будем забегать вперед.

— Не будем. Потому что я и так все чувствую. Бог на какое-то время отвернулся от меня — у Него были на то причины, — но теперь я снова чувствую Его руку. Именно она привела меня к вам, к человеку, который уже имел дело с моим мучителем. Это не может быть простым совпадением.

Совпадение…

Джек почувствовал, как напряглись плечи. Он терпеть не мог совпадений.

Джек смотрел вслед Мэгги, которая легко скользнула мимо Пэтси.

Несколько месяцев назад женщина — русская женщина с большой белой собакой — сказала ему, что в его жизни больше не будет совпадений. Пока у него не было убедительных доказательств ее правоты, но отдельные инциденты, которые в другое время он бы счел чисто случайными, как-то походили друг на друга, что и заставляло его задумываться. Правда, если у вас есть воображение и вы напрягаете его, то всегда можете найти связи между вещами и явлениями. Вот так и рождаются теории тайн и заговоров.

Но Мэгги была права: то, что в истории с Кордовой она обратилась именно к нему, чертовски походило на совпадение. С другой стороны, Кордова много и активно занимался шантажом. И было вполне возможно, что две его жертвы — Эмиль Янковски в сентябре и Мэгги в конце октября — обратились именно к Джеку. Ведь в этой области у него было мало соперников.

И все же…

Поднявшись, он направился к дверям, по пути махнув Хулио.

На улице он посмотрел в обе стороны, пока не заметил справа от себя синюю вязаную шапочку Мэгги. Держась на расстоянии, он пошел за ней. Джек предполагал, что женщина возьмет такси, но нет — она сбежала по ступенькам подземки.

Проклятье. В воскресенье следить за ней будет непросто. Скопления людей нет. Мысленно пожав плечами, он последовал за ней. В худшем случае она его заметит, и ему придется придумывать какие-то объяснения, чего он терпеть не мог.

Он замешкался на ступеньках, чтобы увидеть, в какую сторону платформы она пошла. Значит, она едет в центр города. Когда она села в поезд линии А, он устроился в соседнем вагоне, откуда через стекло мог наблюдать за ней. Она вынула из сумочки книгу, но так и не раскрыла ее. Она смотрела в пол с таким расстроенным видом, словно на ней лежали все беды мира.

Она доехала до Западной Сороковой улицы, где пересела на линию F. По пути она не смотрела по сторонам. Она была настолько погружена в свои мысли, что не обращала внимания, кто следует за ней.

Вышла она у Делэнси, и вслед за ней Джек оказался на улицах Нижнего Истсайда. Здания здесь были некогда многоквартирными домами, по большей части не выше пяти этажей. Вдоль серых выщербленных тротуаров плечом к плечу стояли восточные лавки и магазины кошерных продуктов с навесами у входа.

Джек отпустил ее на квартал, но стал испытывать легкое смущение, узнавая окружение. Он был тут прошлым августом для встречи со священником, который собирался нанять его, но справился с проблемой собственными силами. Как его звали? Отец Эд. Верно. Отец Эдвард Хэллоран. Его церковь стояла где-то здесь, какого-то там святого, или…

Когда вслед за Мэгги он зашел за угол, то остановился как вкопанный. На другой стороне улицы возвышалась над окружающими домами сложенная из гранитных блоков огромная готическая церковь Святого Иосифа. Состояние почтенного здания не улучшилось с того времени, когда он в последний раз видел его. Большое круглое окно-розетка над центральными двойными дверями покрывал слой глубоко въевшейся грязи — так же, как и два старых шпиля, но один из них мог похвастать украшениями в виде белых полос.

Двери были открыты, и люди, в основном пожилые, с внешностью типичных иммигрантов, проходили внутрь.

Джек помнил, что дом приходского священника находился сразу же слева от входа, но Мэгги поднялась по ступеням здания справа, пройдя мимо вывески, гласящей «Монастырь Пресвятой Девы».

Монахиня? Мэгги монахиня?

Хотя строгая сдержанность, с котором она себя вела, вполне соответствовала этому званию. Но он догадывался, что Мэгги не всегда была столь сдержанной — в таком случае Кордове не на чем было бы ее поймать.

И поскольку она оказалась связана с церковью Святого Иосифа, Джек отлично представлял, кто рассказал о нем: отец Эд.

О'кей. Одна тайна разрешена. Но осталась другая. Зачем шантажировать монахиню? Пустая трата сил и времени. У монахинь вообще нет денег — разве что Мэгги родом из богатой семьи.

Джек посмотрел на часы. Пять минут четвертого. Он пообещал отвести Джиа и Вики пообедать, но до семи он свободен. Может, имеет смысл провести тут час-другой, посмотреть, не удастся ли еще что-нибудь выяснить. Может, Мэгги вовсе не монахиня. Может, она просто работает в монастыре… хотя едва ли.

На углу наискосок от церкви он заметил универсам, в кафе которого давали кофе на вынос. Можно понаблюдать оттуда.

Он купил у корейца-хозяина порцию выдохшегося кофе в традиционной сине-белой картонке. Едва он подошел к стойке у окна и сделал первый глоток горьковатого напитка, как снова появилась Мэгги. Она переоделась, и теперь на ней была серая юбка и такой же пиджачок поверх белой блузки. Волосы спрятаны под черным платком с белой каймой. Она торопливо спустилась по ступеням монастыря, поднялась к церкви и исчезла внутри.

Что ж, с вопросом, кто она такая, тоже все решено. Но Джек хотел получить еще побольше информации. Выйдя из кафе, он пересек улицу и, подходя к церкви, выплеснул кофе на тротуар. Пустую чашку бросил в самый дальний от церкви мусорный контейнер и поднялся по ступенькам собора Святого Иосифа.

Справа белые виниловые буквы на черной доске для объявлений сообщали расписание месс. В воскресенье до полудня, каждые девяносто минут, и в четыре часа последняя.

Слева истертое черно-белое объявление оповещало о существовании фонда реставрации церкви Святого Иосифа, а подобие термометра показывало, как идет сбор пожертвований. Левая разлинованная колонка, утыкающаяся в цифру 600 000 долларов, показывала, что уже собрано сто тысяч, а красный ее участок говорил, сколько еще необходимо собрать. Неудивительно, учитывая прохладный экономический климат и низкий уровень доходов прихожан.

Миновав вход, Джек остановился в вестибюле. Пространство заполняла немногочисленная паства, пришедшая на четырехчасовую мессу, так что он без труда заметил Мэгги. Она сидела за хорошо одетым мужчиной. Время от времени она наклонялась к нему и что-то шептала. Он кивал, и она принимала прежнее положение.

Службу вел не отец Эд; этот священник проявлял тот же уровень интереса к своим манипуляциям, как и его немногочисленные прихожане. Джек не стал уделять ему внимание, а присмотрелся к отношениям между Мэгги — если таково было ее имя — и ее приятелем. Сначала он было подумал, что между ними роман, но почувствовал, что они держатся на дистанции.

Примерно на середине мессы этот мужчина поднялся и пошел по боковому проходу, а затем двинулся обратно к Джеку. Ему было примерно около пятидесяти; у него была хорошая прическа и черты лица, которые заслуживали бы названия достойных — если бы не загнанное выражение глаз и темные круги под ними. Проходя мимо Джека, он дружески кивнул ему и слабо улыбнулся. Джек кивнул в ответ.

Сосчитав до пяти, он вышел в парадные двери. Мужчина стоял на углу, ловя такси. Через пару минут он остановил машину и поехал в верхнюю часть города.

Джек облокотился на ржавые перила, огораживающие объявление о существовании фонда, и стал ждать. Скоро прихожане потянулись на выход. Он заметил среди них Мэгги — с опущенной головой, погруженную в раздумья.

— Сестра? — тихо обратился он к ней. — Могу я поговорить с вами?

Она подняла на него взгляд, и первоначальное выражение смущения пропало из ее широко раскрытых глаз.

— Вы? Как вы здесь?..

Джек приблизился к ней:

— Где мы можем поговорить?

Она посмотрела на последних прихожан, спускавшихся по ступенькам.

— Через минуту это место станет не хуже и не лучше любого другого.

— Вы шутите.

— Нет. Я не могу позволить, чтобы меня видели на прогулке с мужчиной, и конечно же я не могу сидеть с ним в баре.

Джек отметил, как выразительно она произнесла слово «бар».

Он понизил голос:

— Как ваше настоящее имя, сестра?

— Маргарет Мэри О'Хара. — Она блеснула легкой улыбкой. — Дети в приходской школе звали меня «Сестра М и М». Они и сейчас меня так же зовут, но произносят это по-другому.

Джек вернул ей улыбку:

— Сестра Эминем. Остроумно. Лучше, чем сестра Маргарет. А то кажется, что вам девяносто лет.

— В монастыре меня знают как сестру Мэгги, но недавно я в самом деле почувствовала себя девяностолетней.

Какое-то движение привлекло внимание Джека. Мальчик-служка в белом стихаре откидывал запоры, которые держали двери открытыми.

— Здравствуйте, сестра, — сказал он, заметив ее.

— Здравствуй, Хорхе, — тепло ответила она, и на этот раз ее улыбка была куда шире, чем та, которую он видел у нее раньше. — Сегодня ты хорошо потрудился. Завтра увидимся в школе.

Мальчик кивнул и улыбнулся:

— До встречи.

Когда двери закрылись, Мэгги повернулась к Джеку:

— Вы явно следили за мной. Зачем?

— Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Но по крайней мере, я знаю, кто рассказал вам обо мне. Отец Эд знает, что вас шантажируют?

Она покачала головой:

— Нет. Просто ему известно, что я нуждаюсь в помощи и не могу обращаться в полицию. Я пришла к нему за советом, и он предложил вас. Он… он вас для чего-то нанимал?

— Вам стоит спросить у него самого. У меня очень ненадежная память.

Похоже, ответ устроил ее.

— Приятно слышать.

— На фото изображены вы и тот мужчина, с которым я видел вас?

— Я бы предпочла не отвечать.

— По крайней мере, честно. — Джек осмотрелся. Они стояли одни на ступеньках, одни на пустынной улице. Мужчину и монахиню разделяло пространство в добрых два фута. Никому и в голову не пришла бы какая-нибудь неподобающая мысль. — Какие неприятности могут у вас быть из-за фотографий?

— Он прислал мне копии. Хуже и не придумаешь. Ничего не надо домысливать.

— Тогда позвольте мне спросить — в какой мере они могут опорочить вас? Я допускаю, что вы могли быть с мужчиной, но, если этого не было, в чем можно упрекнуть вас?

— Все серьезнее, Джек. Это католическая церковь.

Все серьезнее…

— Никак вы шутите? Чего ради католические священники…

— Некоторые католические священники. Из тех, кого я не знаю. Но тут все по-другому. Монахини другие. Мой орден может изгнать меня. Я окажусь на улице — без дома, без средств и без работы.

— Весьма невесело.

— Я люблю свой орден, Джек. Но еще больше я люблю служить Господу и учить этих детишек. Я хороший учитель. И это не ложная гордость, когда я говорю, что могу делать лучше. Но если даже мне позволят остаться в монастыре, меня могут лишить права преподавания. — Содрогнувшись, Мэгги с трудом перевела дыхание. — И эти изображения угрожают самому дорогому, что есть у меня в жизни.

Глядя на нее, Джек пытался понять, почему так много событий в жизни Мэгги сошлись в стремлении разрушить ее. Будь она просто Маргарет Мэри О'Хара, учительницей в муниципальной школе, она могла бы оставить Кордову с носом. Да? А вот это не хочешь? Но она была сестра Мэгги, и для нее игра шла по другим правилам.

— О'кей. Ответьте мне вот на какой вопрос: много ли у вас денег?

— Мы даем обет бедности, но нам позволено иметь при себе небольшую сумму на случай непредвиденных обстоятельств. Все, что у меня было, теперь ушло в уплату за… за…

— Да, я знаю. А вы можете попросить деньги у семьи?

Рот Мэгги горестно скривился.

— Мой отец давным-давно умер, а мать умерла этим летом, не оставив ни единого пенни. Все средства до последнего цента ушли на частную лечебницу.

— Грустно слышать. Но я несколько растерян. Видя, с какой настойчивостью он преследует вас, не могу представить, что его жертва — человек, давший обет бедности. Похоже, он пробивается к каким-то глубинным источникам.

Сестра Мэгги отвела глаза. Потом, помолчав, вздохнула и показала на вывеску за спиной Джека.

— Он хочет, чтобы я похитила фонд реставрации. Я одна из его попечителей.

— Вот как. — Интересный поворот дела. — Откуда он это знает?

Она снова отвела взгляд.

— Должно быть, из фотографий. Больше я ничего не могу сказать.

— Хорошо. Но в таком случае почему бы просто не уйти с этого поста?

— Он сказал, что, если я не буду платить или уйду с работы в фонде, он опубликует фотографии и уничтожит не только меня, но и фонд. А фонд и без того переживает тяжелые времена. Скандал пустит его ко дну.

— Что бы ни было на снимках, вы всегда сможете сказать, что они фальшивка. Вы не представляете, как в наши дни можно орудовать с фотографиями. Не хочешь, а поверишь.

— Я тесно сотрудничала с другими лицами, изображенными на снимках, — сказала Мэгги. — И для любого, кто знал нас, в них нет ничего предосудительного.

— То есть вы хотите сказать, что, если они и фальшивки, пусть даже очень хорошие фальшивки, они не окажут воздействия ни на вашу жизнь, ни на фонд.

Она кивнула и начала что-то говорить, но дрожащие губы ее не слушались.

Джек невольно сжал зубы, увидев, как на ее глазах появились беспомощные слезы. Монахиня, похоже, была хорошим человеком. А этот гнусный пресмыкающийся сукин сын мучает ее и, наверно, радуется каждой минуте своего торжества…

Наконец Мэгги обрела голос:

— Он кое-что украл у меня… очень личное…

— И вы хотите это вернуть.

Мэгги подняла на него глаза:

— Нет. Я хочу это уничтожить. Вырвать, — она показала на сердце, — отсюда, — она коснулась лба, — и отсюда. Но пока у меня нет этих изображений, ничего не получится.

— Не волнуйтесь. Я о них позабочусь.

Мэгги посмотрела ему в глаза, и, скорее всего, ей не понравилось то, что она в них увидела.

— Но только без насилия. Пожалуйста. Я не могу принимать участие в насильственных действиях.

Джек только кивнул. Никаких обещаний. Если представится возможность раздавить слизняка, он не сможет противостоять такому искушению.

Сегодня вечером ему предстоит обед со своими дамами, а потом он отправится с визитом к Ричи Кордове.

Быстро приняв душ и переодевшись, Джек положил стодолларовую купюру сестры Мэгги в плотный конверт, написал адрес Кордовы и кинул его в почтовый ящик. Как раз вовремя.

По пути к Джиа он остановился у магазина спортивных товаров «Ишер». Когда он вошел, звякнул колокольчик у дверей. Прокладывая себе дорогу в тыльную часть магазина, Джек пробирался мимо шатких, готовых рухнуть полок, заваленных баскетбольными мячами, сноубордами, бейсбольными битами и даже боксерскими перчатками. На привычном месте за стойкой он не нашел Эйба, владельца и единственного работника заведения. Тот стоял рядом с грудой хоккейных клюшек и разговаривал с молодой женщиной и мальчиком лет десяти.

— Очень хорошо, — раздраженно обратился Эйб к мальчику. — Выпрямись. Вот так. Не сутулься. Никаких опушенных плеч… по крайней мере, пока тебе не исполнится двенадцать. Это закон. Далее. Ты должен стоять по стойке «смирно», пока я буду подбирать тебе клюшку.

Общаясь с покупателем спортивных товаров, Эйб, как обычно, разыгрывал небольшую пьесу из театра абсурда. Джек остановился, наблюдая за ней.

Рост Эйб имел пять футов плюс два или три дюйма; у него был лысый череп и обширный торс. Носил он свою обычную белую рубашку с короткими рукавами и черные брюки — на обоих предметах одежды явно проступали следы дневного меню. Поскольку день клонился к концу, следов этих было более чем достаточно.

Он схватил в охапку несколько хоккейных клюшек и стал по очереди примерять их к мальчику. Первая пришлась на уровне глаз.

— Не то. Слишком длинная. У нее должна быть подходящая длина, а то ты на льду будешь смотреться как калека.

Мальчик глянул на маму, которая лишь пожала плечами. Никто из них толком не понимал, что там несет Эйб.

Вторая клюшка дотягивала лишь до подбородка.

— Слишком короткая. Что ж это будет за игра, если ты не сможешь коснуться шайбы?

Ручка третьей клюшки пришлась как раз на уровне мальчишеского носа.

— Отлично! То, что надо! И сделана из графита! Гибкая и прочная! С ее помощью можно уложить противника без чувств и не беспокоиться, что она сломается.

Мальчишка вытаращил глаза:

— Правда?

Мать повторила это же слово, но глаза у нее были прищурены, да и интонация другая.

Эйб пожал плечами:

— Что я могу сказать? Хоккей перестал быть спортом. Вы экипируете своего малыша, чтобы он прошел мясорубку на льду. Стоит ли подвергать молодого человека таким опасностям?

Губы матери сжались в тонкую линию.

— Можем ли мы расплатиться и уйти?

— Неужели я буду спорить? — сказал Эйб, направляясь к щелястой стойке, на которой стоял кассовый аппарат. — Конечно, вы можете расплатиться.

Он вставил в щель кассового автомата кредитную карточку, проверил ее и дал чек на подпись. Женщина заторопилась к выходу. Если выражение ее лица лишь намекало, что ноги ее здесь больше не будет, то слова не оставили в этом сомнений.

— Уносите ноги, пока можете, — шепнула она Джеку, проходя мимо. — Этот тип просто псих.

— Неужто? — удивился Джек.

Когда Джек подошел к стойке, Эйб уже успел взгромоздиться на стул и принять свою обычную позу, уперев руки в бока. Попугай Парабеллум, неизменный компаньон Эйба, сидел в клетке справа и лущил тыквенные семечки.

— Отношения Эйба Гроссмана с покупателями снова достигли высшей точки, — сказал Джек, ухмыляясь. — И ты еще рекламируешь себя как консультанта?

— Фи, — с отвращением отмахнулся Эйб. — Хоккей…

— По крайней мере, ты продал что-то, имеющее отношение к спорту.

Неприметный магазинчик спорттоваров давно бы закрылся, если бы не служил прикрытием подлинного бизнеса Эйба, скрытого в подвале. Ему совершенно не были нужны покупатели, подвинутые на спорте, так что он всеми силами старался отваживать их.

— Это вообще не спорт. Ты знаешь, что хоккейные клюшки теперь делают из кевлара? Может, этим хулиганам на льду стоит вооружиться автоматами?

— Понятия не имею, — сказал Джек. — Никогда не смотрел матчи. А теперь приостановись. Хочу сказать, что мне не понадобится тот радиомаячок, который я тебе заказывал.

— Ну же? — Брови Эйба взлетели до той линии, где когда-то начинались волосы. — Может, ты вовсе не такой уж знаток отношений с клиентами?

— Нет, она все еще нуждается во мне. Просто так уж получилось, что я уже имел дело с тем типом, который сейчас вымогает у нее. Это тот самый, к которому меня привел последний радиомаячок.

— Кор… бон? Или как-то его там — верно?

— Почти. Кордова. Ничего себе совпадение, а? — Он хотел дождаться реакции Эйба.

— Совпадение… — прищурился тот. — Ты же мне говорил, что никаких совпадений у тебя больше не будет.

Джек постарался скрыть свое смущение.

— Ну да, верно, но согласись, что в жизни совпадения все же случаются.

Эйб пожал плечами:

— Сплошь и рядом.

— И обрати внимание: не исключено, я выясню, что он скрытый дорменталист.

— Дорменталист? Он, может, и крыса, но едва ли сумасшедший.

Джек рассказал ему о Марии Роселли и ее пропавшем сыне, а потом спросил:

— Ты что-нибудь знаешь о дорментализме?

— Кое-что. Он тянет к себе людей с тараканами в голове. Вот почему в восьмидесятых годах дорменталисты присоединились к сайентологам в войне против транквилизаторов. Все, что облегчает депрессию и помогает обрести ясный взгляд на жизнь, является для них угрозой. Поскольку уменьшает массу потенциальных членов.

— Я бы хотел чуть подробнее познакомиться с ними. Откуда, по-твоему, лучше всего начать? С Интернета?

— Рехнешься, отделяя факты от мнений. Иди прямо к источнику.

Он сполз со стула и зашел в маленький кабинет за стойкой. Джек несколько раз бывал в нем. По сравнению с ним магазин был образцом порядка, чистоты и аккуратности. До Джека доносились стук, лязг и проклятия на идише, прежде чем Эйб снова появился.

— Вот, — сказал он, кинув на стойку тонкую книгу в твердой обложке. — Тебе нужна «Книга Хокано». Тора дорментализма. В ней есть все — больше, чем ты захочешь узнать. Но это не она. Это детективный роман, в котором действует постоянный герой Дэвид Дэйн. Предполагается, что он написан основателем дорментализма Купером Бласко.

Джек взял книжку. Пыльная обложка скрывала титульный лист с черно-белым рисунком каких-то разрозненных кусков, на которых лежали пылающие красные буквы заголовка — «Разъединенные жизни».

— Никогда не слышал о ней.

У Эйба снова взлетели брови в поисках потерянной прически.

— А должен был бы. В списке бестселлеров «Таймс» она шла под первым номером. Я купил ее просто из любопытства. — Он закатил глаза. — О, какая потеря денег, времени и бумаги! Как такой дрек, такой кусок дерьма может быть бестселлером — не говоря уж о первом номере в списке! У меня голова идет кругом. Он их написал шесть штук — и все шли под первым номером. Можно только удивляться вкусам читающей публики.

— Это что — детектив?

— Понятия не имею. Дочитать так и не смог. Как-то попробовал взяться за «Книгу Хокано», но и ее не кончил. Бессвязная болтовня… какое-то мумбо-юмбо. — Он показал на книгу, которую держал в руках Джек. — Дарю.

— Плохой роман. Но все равно спасибо. Ты думаешь, мне стоит купить «Книгу Хокано»?

— Она тебе как-нибудь пригодится. Но больше подарков этим богохульникам не делай. И отведи на знакомство побольше времени. В ней порядка тысячи страниц.

Джек содрогнулся:

— Они что, еще наскальные надписи использовали?

— Вот нечто подобное и можешь найти в сети. Туда заходят какие угодно психи.

— Но сдается, миллионы людей верят в это.

— Фи! Миллионы, шмиллионы. Это они так говорят. А на самом деле, могу спорить, лишь малая часть от них.

— Так вот, скоро будет эта малая часть плюс еще одна единица. Я вступаю в ряды этой церкви.

— Ты хочешь сказать — секты.

— Сами они называют себя церковью. И правительство не возражает.

Эйб фыркнул.

— Церковь, шмерковь… Мы должны слушаться правительства? Дорменталисты не контролируют своих лидеров. Все решения принимаются только ими — как думать, во что верить, как одеваться, где жить, даже в какой стране. Если ты не несешь ответственности, то на тебе нет и вины, нет поводов волноваться — то есть они испытывают убаюкивающий бездумный покой. Это секта. Самая настоящая, что бы там ни говорило правительство. Если министерство сельского хозяйства назовет булочку яблоком, она что, в самом деле станет яблочком? Нет. Так и останется булочкой.

— Но во что же они в самом деле верят?

— Обзаведись «Книгой Хокано» и читай, малыш, читай. И можешь мне поверить, что, когда ты положишь ее перед собой, бессонница больше не будет тебя беспокоить.

— Я буду спать куда лучше, если ты найдешь способ, как мне снова стать гражданином.

Грядущее отцовство крепко сказалось на образе жизни Джека, заставим ею искать пути возвращения к нормальному существованию — но так, чтобы не привлекать слишком много внимания официальных организаций. До 11 сентября это было сравнительно легко, но сейчас… Если он не сможет придумать чертовски убедительного объяснения, где он болтался последние пятнадцать лет и почему у него нет номера социального страхования и соответствующих сведений в банке данных Налогового управления США, то попадет под микроскоп родной службы безопасности. Он весьма сомневался, что его прошлое сможет выдержать столь дотошную проверку, и ему совершенно не хотелось провести остаток жизни под бдительным наблюдением.

Придется искать какой-то другой путь. Похоже, что самая лучшая идея — стать другим человеком… личностью, у которой есть прошлое.

— Что-нибудь получил от твоего парня в Европе?

У Эйба были контакты по всему миру. Кто-то в Восточной Европе сказал, что может кое-что сделать — конечно, за соответствующую сумму,

Эйб покачал головой:

— Пока ничего определенного. Но он продолжает работать. Верь мне — когда я что-то узнаю, тут же сообщу.

— Я не могу ждать вечно. Ребенок появится на свет в середине марта.

— Попробую поторопить его. Я делаю все, что в моих силах. Уж ты-то знаешь.

Джек вздохнул:

— Да знаю я, знаю.

Но это ожидание, эта зависимость от безликих контактов, это раздражение от невозможности самому управлять ситуацией… все это грызло его.

Он взял книгу.

— У тебя есть какой-нибудь пакет?

— А что? Боишься, люди будут думать, что ты дорменталист?

— Угадал.

— Не торопись. Вики, — сказала Джиа. — Прожевывай хорошенько.

Вики обожала мидии в белом вине и чесночном соусе. Она ела их с таким удовольствием, что у Джека теплело на сердце, когда он видел, как она своей вилочкой выковыривает моллюска, окунает его в молочно-белый соус и засовывает в рот. Девочка ела быстро, но аккуратно и, опустошая блюдо с мидиями, на специальной тарелке выкладывала из пустых створок узор — продуманную цепочку блестящих черных овалов.

Волосы ее, стянутые в хвостик на макушке, были почти такие черные, как и ракушки: от матери Вики достались синие глаза и чистая нежная кожа. Вот уже две недели ей было девять лет.

После возвращения из Флориды Джек придерживался неизменного распорядка: каждое воскресенье он приглашал Вики и Джиа на обед, который хотел считать семейным. Сегодня была очередь Вики решать, куда им идти, и нетрудно было догадаться, что она выберет «Амалию».

Этот небольшой ресторанчик занимал то же самое место на Хестер-стрит, где он обосновался вскоре после пожара. Он обрел статус олицетворения Маленькой Италии, но туристов туда не заманивали. Главной причиной тому был характер Мамы Амалии, которая сама решала, кого сажать за стол, а кого нет. Пусть даже в горячий вечер ожидающие не меньше часа томились у дверей, но, если она вас знала как соседа или постоянного посетителя, первый же свободный столик был ваш. Бесчисленным туристам оставалось лишь возмущаться.

Словно это волновало Маму Амалию. Подобным образом она управляла заведением всю свою взрослую жизнь. И меняться не собиралась.

Для Вики у нее всегда было что-то вкусненькое. Эти две особы с самого начала понравились друг другу, и Вики неизменно встречал королевский прием, включая традиционный воздушный поцелуй в обе щечки, которому Мама Амалия научила ее, крепкие объятия и коробочка печенья на дорогу. И фамилия мамы Ди Лауро тут была совершенно ни при чем.

Они устроились за длинным столом, покрытым скатертью в бело-красную клетку, как настоящая семья. Поскольку в этот вечер народу было немного, Джиа, Вики и Джек получили стол в свое полное распоряжение. Джек заказал «кальмары фрутти», а на второе — «моретти»; Джиа же предпочла обычный салат из помидоров и сыр моцарелла. Они с Вики поделили на двоих бутылку лимонада. Обычно Джиа позволяла себе стакан «Пино Гри», но, забеременев, начисто отказалась от алкоголя.

— Ты не проголодалась? — спросил Джек, заметив, что она почти не тронула закуску.

Джиа решила отрастить свои светлые волосы, но пока они, как ни смотреть, были еще коротковаты. На ней был свободный синий свитер и черные брюки. Но, даже надень она обтягивающую одежду, вряд ли кто-то догадался бы, что она беременна. Хотя уже подходил к концу четвертый месяц, почти ничего не было заметно.

Она пожала плечами:

— Да не особенно.

— Тебя что-то беспокоит?

Обхватив сама себя за плечи, она посмотрела на Вики, которая была всецело занята своими мидиями.

— Просто я не очень хорошо себя чувствую.

Когда она это сказала, Джек заметил, что она в самом деле бледновата.

— Вирус?

— Может быть. У меня вроде как спазмы.

У Джека болезненно сжался желудок.

— Какого рода спазмы? — Он понизил голос. — Но не из-за ребенка?

Джиа покачала головой:

— Нет. Просто… колики. Появились недавно, редкие и слабые. Не беспокойся.

— О чем не беспокоиться? — спросила Вики, отрываясь от выскабливания очередной створки мидии.

— Мама не очень хорошо себя чувствует, — объяснила ей Джиа. — Помнишь, как на прошлой неделе у тебя подвело животик? Думаю, у меня что-то похожее.

Подумав, Вики сказала:

— Ну да. Это ужасно, но не очень. С тобой все будет в порядке, если ты выпьешь «Каторейда», мам. Вот как со мной было.

И она вернулась к своим раковинам.

Вирус… Джек надеялся, что волнения остались в прошлом.

Джиа взяла его за руку.

— Я понимаю, о чем ты думаешь. Не беспокойся, ладно? Я только что прошла ежемесячный осмотр, и доктор Иглтон сказала, что все идет прекрасно.

— Эй, если она до сих пор не может определить, мальчик будет или девочка, как мы можем ей…

Джиа подняла руку жестом регулировщика, останавливающего движение:

— Дальше ни шагу. Она принимала Вики, и с тех пор она мой гинеколог. Я не сомневаюсь, что она лучшая акушерка на планете.

— О'кей, о'кей. Ты понимаешь, что я просто волнуюсь? Все это так ново для меня.

Джиа улыбнулась:

— Понимаю. Но к концу марта ты станешь профессионалом.

Джек тоже на это надеялся.

Он поддел на вилку кружочек кальмара. Голода он больше не испытывал.

Доставив Вики и Джиа — она уже стала чувствовать себя получше — в их дом на Саттон-сквер, Джек вернулся в свою квартиру. В ресторане у него был при себе автоматический пистолет, но во время визита к Кордове он хотел иметь еще что-то не столь внушительное — просто на тот случай, если его загонят в угол.

Пробравшись среди тяжелой дубовой мебели викторианского стиля, загромождавшей его гостиную — Джиа было сказала, что испытывает здесь клаустрофобию, но со временем привыкла, — Джек направился к старому секретеру с опущенной крышкой у дальней стены. Его апартаменты занимали третий этаж кирпичного дома в районе Западных Восьмидесятых, но и они оказались маловаты для того барахла, что скопилось у него за все эти годы. Пока он не знал, что с ним делать, когда они с Джиа поженятся. Он с нетерпением ждал возможности перебраться на Саттон-сквер, но что делать со всем этим?

Когда придет время, все решится само собой.

Джек отодвинул секретер от стены, нащупал метку на нижней задней панели и сдвинул ее на несколько дюймов. В тайнике под выдвижным ящиком хранился его оружейный склад — и после Флориды кое-что еще. Вот оно-то и вызывало в нем легкую тошноту.

Одним движением он сдвинул панель. На самодельных крючках и на полке висели и лежали бруски взрывчатки, коллекция ножей, пистолетов и пуль. Последним добавлением был сувенир из путешествия по Флориде: мощный «Раджер Супер Редхок-454», выстрел которого мог остановить слона. Слонов там было немного, и ствол «раджера» был совершенно непрактичен в городских условиях, но расстаться с ним не было сил.

Еще одна вещь в тайнике, с которой он не мог расстаться — или, точнее, она не хотела расстаться с ним, — был лоскут кожи примерно десяти дюймов в ширину и двенадцати в длину. Еще одна памятка о том же самом путешествии — все, что осталось от той странной пожилой женщины по имени Аня. Да, от женщины с собакой, с крохотным отважным чихуахуа Ирвингом.

Он пытался заставить себя избавиться от этих неприятных воспоминаний, от ужасов, пережитых во Флориде, но они отказывались уходить. Один раз он их похоронил во Флориде и еще дважды в течение двух месяцев по возвращении, но ничего не помогало. Когда он оказался дома, они уже поджидали его. Всего год назад он был бы потрясен, испуган, преисполнен отвращения и задался бы вопросом о своем душевном здоровье. А теперь… он просто продолжал жить. Он обрел понимание, от которого мозги пошли кругом, — он больше не может контролировать свою жизнь. Порой он думал, а была ли вообще у него такая возможность.

После третьей попытки он отказался от идеи похоронить кожу. Аня представляла собой нечто большее, чем она позволяла себе показывать. Ее странные силы не смогли предотвратить ее гибель, но они явно простирали свое влияние с того света. В силу каких-то причин она хотела, чтобы при нем была эта часть ее, — и не оставила ему выбора. Но Джек не сомневался, что рано или поздно поймет, в чем тут дело.

Джек развернул прямоугольник кожи, плотной и чистой, без малейшего гниения, и снова уставился на странные шрамы, крест-накрест, следы бритвенного лезвия. Он не сомневался — они что-то значили. Но что?

Снова сложив кожу вчетверо, вытащил свой «глок», проверил обойму — вставил ее в рукоятку и снарядил еще одну. Сменил одежду на более темную, а кроссовки — на черные со стальными оковками на подошвах. «АМТ» уже покоился в кобуре на щиколотке. Он сунул «глок» в маленькую нейлоновую кобуру за спиной. Теперь он был полностью готов в дорогу.

Джек стоял у крыльца дома Кордовы и натягивал латексные перчатки. В прошлый раз, когда он был тут, дом не обладал системой безопасности. Но владелец выстрелил в Джека, когда тому пришлось уходить через соседнюю крышу. После того как Джек проник в дом, Кордова, скорее всего, незамедлительно поставил его под защиту.

Джек осмотрелся. Никого — ни рядом, ни поодаль. Воскресный вечер, и люди или уже спят, или смотрят одиннадцатичасовые новости перед тем, как отправиться в постель.

Уильямсбридж расположен в верхней части Бронкса. В этих местах линии подземки выныривали на поверхность и пару остановок поезда следовали по земле. Мимо летела вереница старых, большей частью послевоенных домов представителей среднего класса; дома рушились на глазах, но видно было, что район знавал и лучшие дни. Хотя худших было куда больше. Пусть преступность тут шла на убыль, но, пока Джек ехал по Уайт-Плейнс-роуд, в глаза ему бросилось несколько подозрительных личностей.

Он несколько раз проехал по главной магистрали, держа под прицелом нужный дом. Еще с прошлого визита он знал, что Кордова любит торчать в баре «Харли», что между Двести двадцать третьей и Двести двадцать четвертой улицами. Собравшись в нарушение правил припарковаться вплотную к другой машине, он успел заметить толстяка в будке на задах парковки и уехал. Машину Джек поставил в полуквартале от дома Кордовы. Он собирался пустить на дно лодку шантажиста, похитив у него все досье и изъяв жесткий диск из компьютера.

Дом Кордовы был старше, чем у соседей. Дощатая обшивка тянулась вдоль всего фасада. Два окна слева от парадной двери, два — над коньком портика и еще одно — чердачное.

Джек присмотрелся к окнам над крыльцом. Систему защиты, установленную при строительстве дома, скрыли, но вот модернизацию ее нетрудно было заметить. Джек залез в объемистый вещевой мешок, который прихватил с собой, и извлек фонарик. Верхняя половина его линзы была затянута клейкой лентой. Через одно из передних окон Джек бросил узкий луч света в гостиную и провел его до левой стенки помещения. Никаких следов защитной системы. Он провел лучом по верхней части стен, дотянувшись до двух углов, которые были на виду — никаких сенсоров у потолка. Во всяком случае, он их не заметил.

О'кей. Можно рискнуть.

Он вытащил свою последнюю игрушку — рукоятку с набором отмычек. Эти пистолетики работали и на электричестве, и на ручном управлении. Продавали их только слесарям. Еще бы. Прошлым месяцем Эйб пытался всучить ему обе модели. Джек дал ему понять, что предпочитает не иметь дела с электричеством. Ему нравилось чувствовать, как, сопротивляясь, отходят защелки, как штифты встают на место.

Он приступил к делу. В прошлый раз особых трудностей у него не было, даже с его старым набором отмычек, так что теперь…

Проклятье — замок тот же самый. Джек насторожился. Не самый лучший признак. Если Кордова решил не тратиться на новую охранную систему, то как минимум должен был поменять замок.

Разве что…

Штифты быстро выстроились в линию. Джек не без усилия провернул цилиндр и услышал, как отошла задвижка. Затаив дыхание на тот случай, что он упустил из виду какую-нибудь деталь, Джек, прихватив вещевой мешок, вошел внутрь. Первым делом он пошарил по стенке в поисках выключателя системы сигнализации. Как правило, он располагается рядом с дверью. Стена была голой. Хороший признак.

Он быстро осмотрел помещение, особенно линию соединения стенок с потолком, но сенсоров не обнаружил. Джек был удивлен царящей тут чистотой — этот толстый слизняк Кордова провел на судне генеральную уборку.

Джек застыл в ожидании, готовый выскользнуть наружу, но никаких тревожных сигналов не услышал. Может, он столкнулся с беззвучной моделью — но вряд ли.

Ладно, не стоит терять времени. Во время прошлого посещения Кордова удивил его своим ранним возвращением. Джек хотел исчезнуть отсюда как можно скорее.

С фонариком в руке он поднялся на третий этаж и остановился на пороге просторного чердачного пространства, где Кордова держал компьютер и свои досье, которые составляли суть и смысл его операций по шантажу.

— О, дерьмо!

Стеллаж с досье исчез, а стол, на котором некогда стоял компьютер, был пуст. Он заглянул в чулан. В прошлый раз в нем располагалась миниатюрная темная комната. Она оставалась на месте, но досье в ней не было.

Вот и объяснение отсутствию защиты. Кордова перенес свои операции. По логике вещей самым подходящим местом для них был его офис на другом конце парка.

Пришло время прогуляться.

Золотые буквы на окне второго этажа арендуемого помещения гласили: «Кордова лимитед, консультант по вопросам безопасности».

Джек покачал головой. Лимитед! Неужели он думает, что таким образом может на кого-то произвести впечатление? Тем более что его «лимитед» расположен над магазином восточных сладостей на Тремонт-авеню, а на его витринах красуются надписи на английском и корейском.

Дверь на второй этаж располагалась слева, зажатая между гастрономией и соседней пекарней. Он прошел мимо нее дважды — достаточно, чтобы разглядеть стандартный замок в дверях и еще один навесной. Кроме того, он заметил, что на две ступеньки, ведущие к дверям, смотрит маленькая видеокамера.

Торопливо вернувшись к машине, он извлек из вещевого мешка широкополую шляпу и вернулся на Тремонт — официально она называлась Восточной Тремонт-авеню, но вряд ли кто-либо употреблял слово «Восточная» или «авеню».

Даже в этот час тротуары были запружены людьми; большую часть их составляли черные и латиноамериканцы. Он дождался промежутка между пешеходами и подошел к дверям, сжимая в руке набор отмычек. Голову Джек держал опущенной, чтобы поля шляпы скрывали лицо от камеры. С вероятностью в девяносто девять процентов она использовалась, лишь чтобы посмотреть, кто это там звонит, и не имела записывающего устройства — так почему бы не воспользоваться этой возможностью? Он занялся замком. Чтобы открыть его, потребовалось пять секунд, и он оказался внутри.

На втором этаже у лестницы оказался небольшой холл. Там были расположены два офиса — кабинет Кордовы смотрел на улицу, а другой выходил на заднюю стену дома. Джек подошел к первым дверям, древние деревянные панели которых за все эти годы были покрыты бесчисленными слоями краски. Добрую часть верхней половины дверей занимало овальное непрозрачное стекло. Заметив по его периметру ленточки фольги, Джек понял, где Кордова хранит свое грязное добро. Именно здесь.

Зачем платить за охрану дома, когда в офисе есть система безопасности?

Но если система в самом деле такая старомодная, какой кажется, то Кордове придется расплачиваться.

И по полной программе.

Но первым делом необходимо провести небольшую подготовительную работу. Ею он займется завтра.

Вернувшись к себе, Джек решил было позвонить Джиа и узнать, как она себя чувствует, но прикинул, что, скорее всего, она еще спит. Он планировал поставить «Плохой день на Черных камнях» и насладиться всем великолепием широкого экрана своего нового телевизора — Джон Стерджес и Вильям Меллор знали, как доводить напряжение до предела, — но с этим можно подождать. Его ждала «Книга Хокано».

Так что Джек устроился в любимом кресле и открыл экземпляр, купленный в «Барнс и Нобл». Том толщиной в два дюйма производил пугающее впечатление, но он бесстрашно открыл его и стал читать.

Эйб не шутил: дорментализм в самом деле представлял собой мешанину из полудюжины различных религий, но главным в нем была его оригинальная часть. И предельно скучная. «Книга Хокано» оказалась подобием вроде учебника гражданского права, созданного на основе «Крестного отца».

Он пролистал ее, пока не добрался до приложений. Приложение А называлось «Столпы дорментализма» — похоже, слизано со «Столпов ислама»?

Похоже, что столпов было больше пяти. И намного. О господи!..

Он начал читать…

Сначала… была Неведомая Сила, и только Неведомая Сила.

Неведомая Сила создала Мир, и это было хорошо.

Неведомая Сила создала Мужчину и Женщину и наделила их чувствами, даровав каждому кселтон, долю Своей Собственной Вечности.

Вначале Мужчина и Женщина были бессмертны — ни плоть их тел, ни кселтон не могли ни стариться, ни болеть.

Но Мужчина и Женщина восстали против Неведомой Силы, поверив, что они и есть подлинные Владыки Творения. И так огорчили Неведомую Силу, что Она разъединила Творение, разделив его на половины. И Неведомая Сила воздвигла Стену Миров, чтобы разделить их — Мир Дома для этой двойни и Мир Хокано.

Эти два параллельных полусоздания служат зеркальным отражением друг друга. То есть любой предмет в Мире Дома, живой или неодушевленный, материальный или невещественный, имеет точно такого же двойника в Мире Хокано — отдельного, но связанного внутренней связью.

Когда Творение было разделено, такая же участь постигла и кселтоны. На первых порах половинки поддерживали связь через Стену Миров, но через тысячелетие эта связь ослабла и сошла на нет, потому что половинки кселтона погрузились в глубокий сон. В результате люди, обитавшие с Домашней стороны Стены, больше не подозревали о существовании их двойников-кселтонов, или Хокано.

Другим результатом Великого Разделения стало то, что человеческая плоть больше не была бессмертной. Она старилась и разлагалась, в то время как сам кселтон, будучи частью Неведомой Силы, оставался бессмертным. Каждый кселтон последовательно воплощался в самых разных людях, немедленно возрождаясь в новом теле сразу же после кончины старого.

Все беды, которые беспокоят человечество: войны, эпидемии, голод, алчность, ненависть, даже сама смерть, являются прямым результатом того, что человек потерял связь со своим двойником Хокано, отстранился от него и его кселтон спит.

Все беды, которые беспокоят человечество: войны, эпидемии, голод, алчность, ненависть, даже сама смерть, могут быть преодолены пробуждением внутреннего кселтона, восстановлением контакта с его двойником Хокано и слиянием с ним.

Эти истины оставались неизвестными человечеству до 1968 года, когда они стали открыты Куперу Бласко у Черного Камня в пустыне Невада, где перед ним предстал блистающий путник Хокано. Имя его было Ноомри, и он принес в жертву свою жизнь, когда пересек Стену Миров, чтобы принести на нашу сторону Благую Весть: все обитатели Хокано пробудили свои кселтоны и, полные волнения, ждут связи со своими двойниками в этом мире.

Но Ноомри сказал, что укрепление контактов через Стену Миров требует усилия с обеих сторон. Хокано озабочены и прилагают все усилия, дабы укрепить эти связи, но мир нашего Дома не озабочен этим. Без стараний с нашей стороны эти связи так и не оживут.

Ноомри открыл, что имеется десять уровней контактов и что если старательно пройти их один за другим, то в результате разделенные половинки кселтонов сольются. И человека, давшего им приют, ждут неслыханные благодеяния — успех, счастье, долгая жизнь, довольство и магическое могущество.

Но все это — лишь малая часть вознаграждения за слияние. Ноомри предсказал, что, как только кселтоны воссоединятся и произойдет слияние с потерянными половинами, как только две части превратятся в единое целое, Неведомая Сила преисполнится радости и уберет

Стену Миров. Произойдет Великое Слияние — когда две половинки Творения соединятся в Вечном Раю.

Ноомри предупредил, что те создания по обеим сторонам, равно во плоти или кселтоны, кто не соединится со своим двойником Хокано во время Великого Слияния, будут выброшены из существования и лишены Вечного Рая.

Ноомри печально добавил, что за это тысячелетие определенное количество половинок кселтонов пришли в такое состояние, что уже не могут пробудиться. Эти несчастные кселтоны и люди, в которых они обитают, именуются Ноли, и им никогда не испытать слияния. Сам Ноомри был Нолем, и, поскольку ему было не суждено увидеть Вечный Рай, он отважно пожертвовал собой ради своих соплеменников Хокано и людей из Мира Дома. Его время подходило к концу, ибо никто не может долго жить после того, как пересек Стену Миров.

Прежде чем он погиб во вспышке пламени, Ноомри попросил Купера Бласко донести его слова до всех людей, что обитают на стороне Дома.

Купер Бласко в точности исполнил его просьбу. Отказавшись от всех личных потребностей и целей, он создал церковь дорментализма, дабы нести в мир священную миссию.

Джек устало откинулся на спинку стула и медленно покачал головой. Как могли люди — десятки, а может, и сотни тысяч — поверить этому набору ерунды? Это не более чем плохая научная фантастика.

Он понимал, что ему надо вчитаться, но у него закрывались глаза.

Завтра… завтра он попробует еще немного…

Глава 2

Понедельник

В день Хеллоуина Джек проснулся рано. У него остались лишь слабые воспоминания о каком-то сне, в котором были кселтоны и Хокано… и все они имели странное сходство с Эйбом и Мамой Амалией.

Он уже направлялся к дверям, надеясь перехватить чашку кофе в гастрономии на углу, как зазвонил телефон. Код района 305 дал понять, кто ему звонит.

— Привет, пап.

После их встречи во Флориде они общались едва ли не еженедельно. Связь, которая тогда между ними установилась, не ослабла, несмотря на месяцы и мили, что разделяли их.

— Джек! Я так и надеялся, что успею застать тебя.

— Как раз вовремя. Еще тридцать секунд — и я бы ушел. Как дела?

— На следующей неделе я еду на север, чтобы подыскать себе приличный кондоминиум.

— Вот как? И где же?

Джек закрыл глаза. Пожалуйста, только не говори, что в Нью-Йорке, — пожалуйста, только не в Нью-Йорке.

В той же мере, как он радовался вновь обретенной близости, он не хотел, чтобы отец жил в том же квартале… и вообще ни в одном из пяти районов города. Он был хорошим человеком, но его слишком интересовал образ жизни младшего сына и чем он зарабатывает себе на существование.

— Я подумываю о Трентоне.

Джек рубанул кулаком воздух. Да!

— Чтобы быть поближе к Рону и детям.

Рон Айверсон — бывший муж Кейт, сестры Джека. Развод прошел мирно и спокойно, и отец продолжал поддерживать тесные связи с внуками, с Кевином и Лиззи. Они стали еще теснее после смерти Кейт.

— Ты меня понимаешь. И я буду всего в часе езды на «амтраке». — Отец откашлялся. — Во всяком случае, пора искать новое место. Тут срок аренды кончается меньше чем через месяц.

— Кажется, во вторник перед Днем благодарения, да?

— Верно. И я не могу дождаться, когда вернусь.

Джек слышал, что его голос полон ожидания.

— Я думаю, — добавил отец, — что мы все вместе сможем пообедать в Трентоне. Там есть несколько прекрасных ресторанов. Кевин будет в колледже, но Лиззи на месте. Может быть…

— Может, тебе лучше приехать сюда, папа. У нас лучшие рестораны в мире.

Он сомневался, что сможет выдержать несколько часов за столом с Лиззи. Поскольку Джек был последним членом семьи, который видел Кейт живой, девочка задавала самые разные вопросы о матери, вопросы, на которые он не мог честно отвечать — ради самой же Кейт.

— Ты говоришь так, словно не хочешь видеть Лиззи. А ты ведь толком так и не знал ее, Джек. Она прекрасная девочка и…

— Она слишком напоминает мне Кейт… и я к этому не готов. Пока еще…

— Когда-нибудь ты мне расскажешь, что случилось с Кейт.

— Когда-нибудь. Но смогу рассказать только то, что знаю сам. Позвони мне, когда ты вернешься к благам Садового штата, и мы что-нибудь придумаем.

— Обязательно.

Джек повесил трубку и перевел дыхание. Порой его просто мутит от необходимости врать. С незнакомыми еще куда ни шло, но со своими близкими…

Что же до темы вранья… надо что-то придумать для Джейми Грант. Удастся ли так рано застать ее в офисе? — подумал он. Но попробовать не мешает.

Из беглого просмотра «Книги Хокано» он понял, что она не рассказывает о внутреннем устройстве церкви дорментализма. Вся книга — сплошная доктрина. А ему нужен человек, который поможет заглянуть под ее покров.

У него оставался при себе вчерашний номер «Лайт». Он снова нашел номер редакции и позвонил Грант.

Его несколько раз переключали с номера на номер, и наконец он услышал хрипловатый голос:

— Грант.

Она оказалась на месте. Ночует, что ли, в редакции?

Прежде чем Грант повесила трубку, Джек торопливо объяснил ей, что он частный сыщик, нанятый семьей пропавшего дорменталиста, чтобы найти их сына.

Не такое уж большое вранье. Почти правда.

— Дорменталисты все время исчезают, — сказала Грант. — Их посылают в МС, то есть в миссионерское служение к еще не верующим в дорментализм, но не сообщают семьям, куда именно. Большинство из них появляются спустя пару лет.

— Большинство?

— Кое-кто из них так и исчезает.

— Эта женщина говорит, что ее сын все еще в Нью-Йорке. Рассказывала, что он как-то странно ведет себя.

Грант фыркнула.

— Дорменталист странно ведет себя — а что еще ей оставалось говорить?

— Она рассказывает, что он начал требовать, дабы его называли другим именем и…

— Ага. Это значит, что он добрался до второй половины ЛС.

— Чего?..

— Лестницы Слияния.

— Послушайте… Думаю, что мне придется проникнуть внутрь, и я хотел бы задать вам несколько вопросов. Первым делом об организации церкви.

— Что я с этого буду иметь?

Он догадывался, что дойдет и до этого.

— Передам в ваше распоряжение все, что я там найду. А если вы захотите узнать что-то специфическое, постараюсь это для вас выяснить.

Она не торопилась с ответом, но Джек слышал, как она затягивается сигаретой.

— Как вас зовут?

Джек посмотрел на бизнес-карточку, с помощью которой звонил по телефону.

— Джек Робертсон.

Робертсона он встречал несколько лет назад и с тех пор не только сохранил его карточку, но напечатал еще несколько таких же.

— Вы лицензированы?

— Конечно.

Что ж, подлинный Джек Робертсон существовал. В каком-то смысле. Сейчас он был мертв, но Джек возобновил его лицензию частного сыщика.

— Лучше, чтобы так оно и было, потому что мне придется проверить вашу лицензию. Появляйтесь к полудню. Если у вас все в порядке, я расскажу вам, с чего начинать.

— Великолепно. Большое…

— У вас есть право на ношение оружия?

Он сомневался, имелось ли оно у подлинного Робертсона.

— Почему вы хотите это знать?

— Просто хочу честно предупредить: оставьте свою артиллерию дома, а то вам придется ответить на кучу вопросов, когда вы застрянете в металлодетекторе.

— О'кей. Конечно. Благодарю. Металлодетектор? Неужели в газетных редакциях

сейчас стоят металлодетекторы?

Было примерно десять часов утра, когда Джек появился в квартире Рассела Тьюта. Он виделся с ним несколько лет назад — до его отсидки, — когда еще не умел правильно произносить его фамилию. Она звучала у него как Туит. «Тьют, — поправил его Расс. — Как птичье щебетание».

— Привет, Джек, — сказал он, открывая дверь. Джек предварительно позвонил, так что Расс ждал его. Но явно не предполагал увидеть Джека в таком обличье. — Bay! Только глянь на себя. Надеюсь, ты не для меня так расфуфырился.

Джек облачился в синий блейзер в сочетании с серыми брюками, в синюю оксфордскую рубашку, украшенную полосатым галстуком, — все для встречи с Джейми Грант.

— О, черт! Значит, не стоило? Ты хочешь сказать, я должен был явиться в джинсах! Проклятье!

Расс засмеялся:

— Заходи.

Его маленькая двухкомнатная квартирка на третьем этаже многоквартирного дома выходила на Вторую авеню в районе Восточных Девяностых. Это пятиэтажное здание смахивало на перестроенный доходный дом — железные пожарные лестницы и все остальное. Пусть даже бар «Текс-Мекс» по соседству днем не работал, в комнате Расса стояло благоухание жареного мяса и древесного дымка. Снизу с улицы доносился ровный гул уличного движения.

Сам Расс был буквальным воплощением компьютерного фанатика: тридцать с небольшим, крупная грушевидная голова, короткий ежик рыжих волос, лоб в черных точках угрей, майка, мешковатые джинсы и разношенные шлепанцы — словно его нарисовал Гэри Ларсон.

Джек осмотрелся в комнате с убогой меблировкой и заметил на столе в дальнем углу ноутбук. Во время их краткого и подчеркнуто небрежного разговора по телефону Джек ни о чем не спрашивал, но не сомневался, что хоть какой-то компьютер у Расса имеется.

Кивком Джек показал на него:

— Ты не боишься, что полицейский, который контролирует твое условное освобождение, заглянет сюда и увидит его?

— Никаких проблем. В решении по моему делу говорится, что я не имею права работать в сети и общаться с другими хакерами. Но чтобы я вообще не имел компьютера… нет, это странно и бесчеловечно.

— Не выходить в сеть… зная тебя, не представляю, как ты вынесешь двадцать пять лет такого запрета.

Расс был пойман за руку, когда взломал банковскую компьютерную сеть и дал ей указание — мелочь со счета после каждой международной сделки перекачивалась на его счет в Швейцарии. И хотя сам он, собирая за год шестизначные цифры, держался на заднем плане, кого-то наконец осенило, и Рассом заинтересовалось казначейство. Его адвокат все-таки вымолил для него всего два года в федеральной тюрьме открытого типа, но судья наложил на него запрет — двадцать пять лет не сметь выходить в сеть.

Он выдавил кислую ухмылку:

— Осталось всего двадцать два и три седьмых года. — Улыбка просветлела. — Но ты же слышал об интернет-кафе, не так ли?

— Приходилось. Ты не боишься, что тебя поймают?

— Я совершенно уверен, что они контролируют мои контакты, но у них нет столько людей и средств, чтобы следить за мной каждый раз, как я выхожу выпить чашечку кофе. — Он потер руки. — Итак. Что от меня требуется?

— Ты можешь кое-чем помочь мне.

— Запросто, если для этого не надо выходить в сеть. Посмотрю, что смогу сделать.

— О'кей. Мне надо найти способ стереть жесткий диск, чтобы это выглядело как несчастный случай.

Расс пристроился на стуле-вертушке у компьютера.

— Windows?

Джек попытался припомнить внешний вид компьютера, который в сентябре он видел на чердаке Кордовы. Тот вроде не походил на «Макинтош».

— Да. Совершенно верно.

— Что ж, его можно переформатировать и снова инсталлировать Windows, но такие действия случайно не происходят. Он все поймет. — Расс наклонился к Джеку. — Почему бы не рассказать, что тебе на самом деле надо?

Джек помедлил, прикидывая, стоит ли откровенничать, и решил, что лучше не надо.

— Понимаешь, я хочу стереть кое-какие файлы в компьютере этого типа, но, если исчезнут только они, он поймет, чьих рук это дело. Поэтому я хочу стереть все файлы.

— А что, если у него есть дубли?

— Я примерно представляю, где он их может хранить.

Расс ухмыльнулся:

— И ты хочешь выследить его хранилище.

— Ты все понял.

Ну, не совсем все, но зачем тратить время на объяснения с человеком, которому вовсе не надо все это знать?

На секунду задумавшись. Расс щелкнул пальцами:

— Нашел! Есть один жутко нахальный вирус. Стирает все виды файлов, как бы ты ни зашифровывал их, — но не повреждает программы. Строго говоря, он не столько стирает файлы, сколько переписывает их.

Отношения с компьютером все еще были для Джека относительно новыми. Свой первый компьютер он купил примерно год назад и продолжал испытывать перед ним некую робость.

— А в чем разница?

— Когда что-то устранено, оно, тем не менее, остается на диске. Ты не можешь добраться до этого файла с помощью операционной системы, потому что ссылки на нее исчезли из набора рабочего стола, но его нельзя считать полностью уничтоженным, пока он не стерт или поверх него не записан другой файл.

— Но если ты не можешь добраться до…

Расс покачал головой:

— Добраться можно. Все, что нужно, — это программа восстановления, которых существуют десятки.

Страшно представить.

— Но этот вирус переписывает все файлы и оставляет под своими именами на тех же местах. Во всех содержится одно и то же: «Надеемся, вы не забыли подстраховаться!»

Джек был поражен.

— Ты хочешь сказать, что кто-то сидит и проводит все время за составлением программы… этого самого вируса? Просто чтобы он мог уничтожить чей-то чужой жесткий диск? — Он покачал головой. — Кое у кого слишком много свободного времени.

— Скорее всего, этот парень находит себе оправдание в том, что дает своим жертвам ценный урок: всегда дублируй свои файлы. Держу пари, что если вирус один раз врежет тебе, то потом ты будешь автоматически дублировать файлы.

— И все же…

— Послушай, человече, это как Эверест. Ты лезешь на него потому, что он существует. Так и тут. Когда я был мальчишкой и вволю дурачился, как-то довелось взломать компьютеры телефонной компании — просто чтобы проверить, смогу ли я это сделать. Потом я полез в них еще дальше — посмотреть, удастся ли разобраться в тонкостях системы…

— Ладно, сэр Хиллари, каким образом мы запустим вирус в тот компьютер?

— Проще всего послать его по электронной почте. Человек открывает приложенный файл, и если у него нет антивирусной программы просмотра почты — все, он сгорел. Словом, всюду, и в аудио, и в видео, нужна антивирусная программа.

— Я не знаю адреса электронной почты этого типа. Даже не знаю, подключен ли он к сети.

Расс помрачнел.

— В сеть входят все. Все, кроме меня. — Он вздохнул. — В таком случае… что ж, тебе придется добраться до его компьютера и ввести вирус в систему. Непосредственно. Физически.

— Я и собирался навестить его офис.

— Отлично. Что у него за аппаратура? Новая? Старая?

— Если он ее не поменял, то я бы сказал, что прошла уже много миль.

— Великолепно. Значит, гибкий диск должен подойти. За разумный гонорар я могу скачать тебе на диск несколько программ, которые обойдут и любой его пароль, и защиту — и заразят его жесткий диск.

— Что значит разумный гонорар?

— Как насчет половины куска?

— У тебя неплохой аппетит.

— Эй, у меня же будут расходы.

Джек сделал вид, будто внимательно рассматривает окружающую обстановку.

— М-да… Это-то я вижу.

Он заметил на столе Расса несколько пустых бланков накладных и взял один из них. Поверху шло название «Желтые страницы»

— Что за игры с накладными?

Расс пожал плечами:

— Я ведь должен как-то сводить концы с концами. Поддельные накладные… мелкое жульничество по принципу «хватай и беги». Такие, как Расс, выписывали накладные разным компаниям, от средних до крупных, за услуги, которые так и не были оказаны. Если кто-то специально их не проверял, довольно часто такие накладные проходили через бухгалтерию, где и оплачивались.

— Ты освобожден условно-досрочно, Расс. Если поймают, снова сядешь — и, скорее всего, не в таком сельском клубе, как в прошлый раз.

— Сначала меня надо поймать. Затем сформулировать обвинение и вынести приговор. Никто не хочет вдаваться в подробности…

— То есть ты просматриваешь «Желтые страницы» и высылаешь счета компаниям за то, что они упомянуты в списках.

Парень ухмыльнулся:

— Лучше всего иметь дело с самыми большими, которые дают рекламу на страницу. Они так активно рекламируют себя, что и не помнят толком, где именно, но ждут появления кучи накладных, к которым особенно и не присматриваются. Работа идет как по маслу.

Джек бросил бланк накладной обратно на стол.

— И все же… ты ведь на условно-досрочном…

— А чем мне еще заниматься? Я как раз поступил в колледж Нью-Йоркского университета, когда меня поймали на хакерстве и выкинули. Я знаю лишь одно, приятель, — мне не разрешено работать с компьютерами. Даже в колледже. А мне нужны деньги на учебу.

— Учебу?

— Ну да. Я же должен делать вид, что пошел на исправление, вот я снова и записался на курсы в колледже. Начал с литературы… пусть думают, что я хочу получить степень. По крайней мере, мой контролер из полиции просто счастлив.

— Но не ты.

Он помотал головой:

— Взял курс по литературе. Теперь-то я понимаю, почему в свое время бросил его. Проф заставляет нас читать Марселя Марсо.

Джек удивленно моргнул:

— Хмм… Марсель Марсо — мим. Можно сказать, человек без слов.

— Ну, словом, Марсель какой-то там… Жуткая зануда — миллионы слов ни о чем. Такой скукоты никогда не читал. — Снова усмехнулся. — Жизнь кончилась.

— Если ты хотел разбить мое сердце, считай, добился своего. Значит, пятьсот за дискету. Половину сейчас, половину после того, как пойму, что она сработала.

Расс расплылся в широкой улыбке:

— К вечеру она будет для тебя готова. Джек, ты озарил мой день!

Джек невозмутимо полез за бумажником.

— Да, я такой. Джекки Солнышко. И вообще я живу лишь ради таких минут.

Шагая по городу без всякого оружия, Джек чувствовал себя не совсем голым, но раздетым до нижнего белья. В полдень он явился в редакцию «Лайт», которая размешалась к западу от Таймс-сквер. Глянув через стеклянную панель парадном двери, он мог только порадоваться, что у него при себе ничего нет. Джейми Грант не шутила: внутри его ждали вооруженный охранник и металлодетектор.

Убедившись, что Джона Робертсона в самом деле ждут, охранник незамедлительно пропустил его сквозь детектор. Затем Джеку сказали, что ему придется подождать, пока за ним не спустится кто-нибудь из редакции.

Вскоре появилась коренастая, крепко сбитая женщина с короткими вьющимися рыжеватыми волосами и пухлым лицом. Она протянула ему руку, и Джек сразу же узнал этот голос.

— Робертсон? Джейми Грант.

Когда они обменивались рукопожатиями, Джек окинул ее взглядом: тридцать с небольшим, рост примерно пять футов и пять дюймов, мускулистые плечи и широкая грудь, а вот руки и ноги тонковаты. На ней была свободная белая рубашка, ниспадавшая на темно-коричневые брюки. Маленькие золотые серьги, тонкое золотое ожерелье, никаких колец. Покрасневшие глаза. Благоухало от нее как от пепельницы. Если бы не эти мелочи, ее можно было бы считать принцессой Грёзой.

— Спасибо, что встретили. — Он протянул ей одну из визитных карточек Робертсона и ткнул большим пальцем в сторону металлодетектора. — А я было подумал, что вы шутите. Зачем вам такой уровень безопасности?

— Он установлен недавно. Мы постоянно подвергаемся угрозам. «Лайт» злит кучу народу, так что мы непрерывно слышим то одну угрозу, то другую. Но после моей статьи о дорментализме началось такое, что мы и представить себе не могли. — Джейми Грант расплылась в улыбке, показав потемневшие от никотина зубы. — И теперь у меня рекордное количество смертных приговоров. Аллилуйя. — Повернувшись, принцесса Грёза позвала его за собой. — Расположимся в моем будуаре.

Будуаром оказался ее маленький кабинетик на третьем этаже, где парил такой хаос, словно его только что разгромили обкуренные грабители. Повсюду валялись книги, журналы, газеты, распечатки. Когда Грант смахнула со стула пачку бумаг, перетянутых резиновым колечком, Джек заметил, что от мизинца правой руки остался только обрубок — двух фаланг как не бывало.

Бумаги полетели на пол.

— Садитесь.

Сама Грант шлепнулась на стул и, облокотившись на стол, заваленный бумажным мусором, закурила. Джек заметил, что кожа на правом указательном и среднем пальцах имеет цвет иссохшей лимонной корки, и невольно опять уставился на обрубок мизинца.

По пути сюда он заметил одно из объявлений «Здесь не курят», но сейчас не стал напоминать о нем. Он не представлял, как такая женщина смогла бы соблюдать его.

— Итак, — сказала Грант, откидываясь от спинку стула и выпуская в воздух длинную струю дыма, — вы говорили, что ищете пропавшего идиота дорменталиста.

Не упоминая никаких имен. Джек передал ей все, что Мария Роселли рассказала о своем пропавшем сыне.

Грант криво усмехнулась, качая головой:

— И вы думаете, что, вступив в ряды этой церкви, сможете найти милого мальчика? Забудьте — разве что в самом деле хотите потратить на это кусок жизни и кучу баксов.

— То есть?

— Вы станете КП, то есть окажетесь на самой низшей из низких ступеней, и вам придется очень долго карабкаться на ЛС, прежде чем окажетесь настолько близко от КХ, что сможете бросить взгляд на досье членов.

Джек поковырял пальцем в ухе.

— Я думал, что мы говорим по-английски.

Грант засмеялась:

— На дорменталезском. У них все идет под инициалами. Я переведу вам. Вы станете Кандидатом на Пробуждение, и вам придется долго подниматься по Лестнице Слияния, прежде чем приблизитесь к Контролеру Храма.

Джек понял, что усваивать ему придется гораздо больше, чем он предполагал.

— А при чем тут «куча баксов»?

— Именно это вам и надо усвоить, если уж будете заниматься этим идиотизмом: сия церковь создана лишь для того, чтобы выжимать из своих членов все до последнего доллара. Она обещает самореализацию, максимальное увеличение потенциальных способностей — о чем говорят миллионы книг серии «помоги себе сам», — но дорменталисты идут еще дальше.

В самом конце их радуги — сверхъестественный горшок с золотом. Вот тут и кроется самая главная зацепка: в одиночку у тебя ничего не получится. Надо стать членом церкви, надо обзавестись проводником, который поможет тебе преодолеть десять ступенек лестницы, которая ведет к Полному Слиянию.

— Наверно, оно будет именоваться ПС.

— Пр-р-равильно! Лестница Слияния — те ступени, которые необходимо пройти, дабы добиться слияния твоего кселтона с его двойником на стороне Хокано. Сначала первые пять, потом семь и, наконец, десять ступеней. Получение инструкций, книг, лент и всего прочего на каждой новой ступени стоит дороже, чем на предыдущей. ВС — то есть Взыскующему Слияния — обещают, что по мере того, как он будет подниматься по ЛС, силы его будут возрастать. И, кроме того, перед носом висит большая морковка в виде Полного Слияния — вам внушают, что по достижении его вы станете кем-то вроде полубога.

— Способного одним прыжком перемахнуть через небоскреб?

— Без труда. Но это учение отличается от всех прочих религий одним важным аспектом: да, оно обещает вечное блаженство, но в нем нет понятий добра и зла, нет добрых богов, противостоящих злым, нет Иисуса и Сатаны, нет инь и ян. Поскольку вы были отделены от вашего кселтона в Хокано, для вас и речи не может быть о совершенстве. Если вы ошибались в прошлом, то тут нет вашей вины. И все, что от вас требуется, — это выдержать длинный процесс слияния двух половинок вашего кселтона, и со всеми вашими проблемами будет покончено. Из гомо сапиенс вы станете сверхчеловеком.

— «Нет вашей вины…» Могу понять, как это действует.

— Да. То есть каждый может считать себя невинной жертвой духа времени. Но чтобы избавиться от его проклятия… это может стоить до четверти миллиона. Дабы добраться до Высшего Совета, вы должны достичь десятой ступени слияния… но практически никто не может преодолеть и восьмую, разве что человек очень богат, очень решителен и у него более чем основательно съехали мозги. Члены церкви настолько поглощены ЛС, что они второй и третий раз закладывают свои дома, дабы финансировать подъем. Те же, у кого уже ничего нет на счетах, или оставляют втуне все свои старания и начинают рекрутировать новых членов церкви, или добровольно предоставляют себя в распоряжение церкви.

— Что это им дает?

— Помогает расплачиваться за ту ступеньку ЛС, на которой они остались. Но вместо наличности они получают всего лишь скидки. Кроме того, скидки дают и за каждого нового члена церкви, которого они приводят.

— Напоминает схему многоуровневого маркетинга.

Джейми Грант кивнула:

— Как любая религия. «Охотникам за головами», то есть вербовщикам, штатным работникам, платят наличными. Не надо отчислять ни на социальное страхование, ни на медицинскую страховку.

— Прекрасно.

— Но во всем этом есть и более зловещая сторона. Находясь фактически в рабстве, вы постоянно общаетесь с другими идиотами — и тем самым сводится на нет возможность возникновения спорных мнений. Но мало того. Церковь выжимает волонтеров до последней капли, поскольку отлично понимает — в состоянии полного изнеможения человек становится особенно податлив к внушению.

— Похоже, что они настоящие маги и колдуны. Поэтому вы их и преследуете?

Джек почувствовал, что Грант напряглась. Дверца захлопнулась.

— Разговор идет об идиотизме или обо мне?

— Конечно, об идио… о дорментализме, но я просто…

— Никаких просто! Обо мне вы не узнаете ни слова. И клянусь, если вас заслали сюда разнюхивать!..

Ну и ну, подумал Джек. Чувствуется, я задел какой-то больной нерв.

Он вскинул руки:

— Эй, эй, полегче. Я здесь не из-за вас и даже не из-за дорментализма. Я просто хочу найти этого мальчишку.

Похоже, Грант расслабилась, но только слегка. Джек видел, как она напряжена. И напугана.

— Простите, если кажусь вам параноиком, но вы не знаете, каково было жить в таком состоянии после выхода статьи. Телефонные звонки — пришлось поменять домашний номер, угрозы, судебные иски, постоянное преследование… словом, все, что вы только можете себе представить.

— Вас нельзя считать параноиком, если они вас в самом деле преследуют.

— О, и еще как! Когда я вступала в члены, то дала им ложные имя и адрес. Они довольно быстро все выяснили. Я получила клеймо НЛ — Нежелательной Личности — и была вышвырнута. Но после появления статьи мой ранг повысился до Противника Стены…

— То есть вы стали ПС?

— Именно. Но не просто ПС. Я получила титул ВЦ — Врага Церкви, против которого можно пускать в ход все, что угодно, любую грязь и клевету. Вплоть до убийц — главное, опорочить тебя и в личном плане, и профессионально. Действуют они безжалостно. И еще мне довелось услышать, что какой-то человек… или группа интересовались моими личными делами — финансовыми, прошлыми отношениями, черт возьми, даже кассетами, которые я беру напрокат. Вот почему об этом идиотизме так мало известно. Репортеры и редакторы боятся, что после публикации поднимутся волны дерьма.

— Но не «Лайт».

Она позволила себе сдержанную усмешку:

— Нет. Не «Лайт». Вот почему я и сотрудничаю с этим не очень заметным еженедельником — впрочем, он был незаметным. Те эксклюзивные материалы о Спасителе, что прошли у нас прошлым июнем, резко подняли наш тираж, который так и держится на этом уровне.

Интересно, что бы она сделала, подумал Джек, знай, что говорит с так называемым Спасителем.

— Я получала предложения от всех остальных газет города плюс из «Вашингтон пост» и «Таймс», даже из «Сан-Франциско кроникл», но осталась здесь. И знаете почему? Потому что «Лайт» никого не боится. За ее спиной нет какой-нибудь крупной корпорации, которая всегда может прикрыть тебе задницу. Джордж Мешке как редактор — жуткий сукин сын. Но он совершенно бесстрашен. Да, он может вымотать душу — мол, откуда факты и надежные ли источники, — но, если все в порядке, он будет стоять до конца.

— Он продолжает поддерживать, когда вам угрожают, когда подают в суд?

Грант кивнула:

— Как настоящий бульдог. Его не сдвинуть. — Она ткнула пальцем в Джека, и он снова обратил внимание на культю ее мизинца. — Но вы… — Должно быть, она заметила направление его взгляда. — Не можете отвести глаз, да? Отвечу на ваш незаданный вопрос: несчастный случай с моторной лодкой. Восемь лет назад. Рука попала под винт. Довольны?

— Да я вовсе не…

— Ну да, как же… — Она ткнула себе в грудь указательным пальцем. — Как бы там ни было, спину мне прикрывают Джордж Мешке и газета, а вот вы сами по себе. И мой вам совет — ради собственного блага держитесь от этой темы подальше.

— Вот уж чего не могу.

— Послушайте, что я вам говорю: вы ничего не выясните, но наживете себе смертельных врагов.

— Не в первый раз. В свое время мне удавалось кое-кого отделать.

— Таких, как эта публика, вам не попадалось. Они вовсе не компания психов с закидонами — те верят в любую чушь, в отличие от шарлатанов. Истинно верующих в идиотизм, тех, кто находится на нижних ступенях, еще можно считать сдвинутыми — но только не тех шарлатанов, что на самом верху. У них тонны денег, полные акульи садки адвокатов и огромное количество добровольцев, которые будут только счастливы уничтожить карьеру, репутацию, даже брак — если человек женат. Они цепки, настойчивы и жестоки. Попадали ли вы в такую жизненную ситуацию, когда вас окружает банда профессионалов и на всех углах вас отлавливают любители?

Сначала попробуйте меня поймать, подумал Джек.

Но, представив себе хорошо оплачиваемую банду, которая лезет в его жизнь, копается в его секретах — а их у него более чем достаточно, — он невольно поежился. И более того…

— Да, меня бы это взволновало, — признался он.

Должно быть, что-то в его тоне привлекло внимание Грант. Она долго не сводила с него глаз.

— Хотите сказать, что, когда вы взволнованы, лучше с вами дела не иметь?

— Хочу сказать, что был бы вам весьма благодарен, если бы вы поведали о допущенных вами ошибках, из-за которых и пострадали…

Грант закурила очередную сигарету.

— Мать твою, вы что, окончательно оглохли? Объясняю еще раз: вы не сможете подняться так высоко по лестнице, чтобы получить доступ к спискам членов.

— А я думаю, что мог бы найти способ, так сказать, ускорить свое продвижение.

Она прищурилась:

— Как?

Джек укоризненно погрозил пальцем:

— Производственная тайна.

Она помрачнела.

— После всего, что я вам рассказала?

— Вы рассказали мне то, что вы знали и чего я должен избегать, а когда я покончу со всем этим, то расскажу, как я этого добился, что увидел и что понял, — только вам.

— Эксклюзив, — сказала Грант, откидываясь на спинку стула. — Может быть.

Ее реакция удивила Джека.

— Может быть? У вас есть что-то лучше?

Игривая кошачья усмешка.

— Может быть… А может, куда лучше. — Улыбка увяла. — А может, и нет. Ладно. Доверюсь вам — но до определенного предела. Могу сообщить, что процедура приема довольно проста: вам придется просто заполнить бланки.

— В церкви есть бланки?

— Церковь она только с виду. В реальной жизни она куда больше напоминает корпорацию с советом директоров и председателем его, хотя они избегают так называть себя. Я сталкивалась со многими религиями и сектами, но ни одна из них не преследовала меня так настойчиво, как эта. Потому что это не церковь, а чудовище, предназначенное для извлечения прибыли.

— Это я уже понял. Но неужели они в первый же день не потребовали от вас удостоверения личности?

— Нет. Вы отнюдь не должны сплошь и рядом показывать его — это может омрачить, затянуть облаками безупречно солнечную радостную атмосферу, которую им так нравится демонстрировать, — но в то же время они несколько дней будут проверять всю вашу подноготную. На этом я и попалась. После заполнения всех документов — один из них, верьте или нет, СВД…

— Опять дорменталистский?

— Нет. Обычная деловая практика — соглашение о взаимном доверии. Итак, получив вашу подпись под ним, вас попросят, и очень настойчиво, сделать пожертвование в пользу храма и уплатить авансом за вашу первую Побудку к Знакомству.

— И что потом?

— Предполагаемая цель Побудки — разбудить вашего спящего кселтона, чтобы вы могли начать процесс слияния. На самом деле это лишь прикрытие ТП — Техники Пробуждения, — цель которой в том, чтобы выяснить самые интимные детали вашей жизни. Все они идут в досье и будут использованы против вас, вздумай вы отвернуться от церкви.

— То есть? Мы что — будем сидеть и играть в вопросы и ответы?

На этот раз Грант расплылась в широчайшей улыбке:

— О нет. Есть куда более действенные способы.

— Как например?

— Увидите, увидите.

Джек не был уверен, что ему понравилась интонация, с которой были сказаны эти слова.

Грант запустила руку в ящик письменного стола и вытащила оттуда пару листов бумаги.

— Просмотрите их, — сказала она, протягивая листы Джеку. — Список иерархии этого идиотизма и все их аббревиатуры. Часть — это моя работа, а часть почерпнута прямо из пресс-релизов и бюллетеней церкви. Ну и плюс мои комментарии кое-где.

Джек взял листы и просмотрел их.

«Купер Бласко — Первый Дорменталист (ПД)

Лютер Брейди — Верховный Контролер (ВК) и Действующий Первый Дорменталист (ДПД)

Высший Совет (ВС)

Великий Паладин (ВП)

Президент Совета Континентальных Контролеров (ПСКК)

Континентальный Контролер (КК)

Региональный Контролер (РК)

Контролер Храма (КХ)

Паладин Храма (ПХ)

Взыскующий Слияния (ВС)

Приступивший к Слиянию (ПрС)

Кандидат на Пробуждение (КП)

Ноль (Н)

Нотабене: Купер Бласко был первым ПД и Лютер Брейди — его ВК. Когда Бласко удалился ожидать воскрешения, Брейди взял на себя обязанности ПД, сохраняя при этом пост ВК».

Джек оторвался от текста.

— Ну и ну. Наверно, я должен спросить у вас об ожидании воскрешения. Что это такое?

— Он был в таком тесном контакте со своим кселтоном, что обрел бессмертие. Но ввел себя в состояние отложенного воскрешения, дабы дождаться Великого Слияния.

— Нет, на самом деле…

— Вы же большой мальчик. Читайте между строк.

Джек пожал плечами:

— Он мертв. Так?

— Уже несколько лет. Но основатель апокалиптического культа не может умереть до наступления апокалипсиса. И посему он не умирает, а погружается в ожидание воскрешения.

— На Таити?

— Там он жил. Наверно, там его и похоронили.

Джек почувствовал, что журналистка и сама не очень

убеждена в этом.

— Чем занимается Паладин?

— Безопасностью. — Углом рта Грант выдохнула дымную струю. — Я воспринимаю их как КГБ. Великого Паладина зовут Дженсен. Он их Берия.

— Звучит довольно зловеще.

— Он такой и есть.

Джек продолжил чтение.

«ДРУГИЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ

Лестница Слияния (ЛС) — ряд ступеней, ведущих к ПС.

Взыскующий Слияния (ВС) — тот, кто прошел стадию ПрС и начал подниматься по ЛС.

Полное Слияние (ПС) — его испытывает тот, кто поднялся по ЛС до самого верха и добился законченного слияния двух половинок кселтона.

Ноль (Н) — член несчастных 7,5 процента человечества, в котором живет кселтон, лишенный возможности пробудиться. Определенное количество ВС не могут этого уяснить, пока не приступят к подъему по ЛС, — и лишь тогда, набрав высоту, они осознают, что являются Нолями и их слияние — ложное.

Ложное Слияние (ЛС) — когда Ноль из числа ВС испытывает столь сильное стремление к слиянию, что он не принимает никаких сомнений, полный уверенности, что достиг определенной степени слияния. Такие случаи носят трагичный характер.

Имя Кселтона (ИК) — когда Взыскующий Слияния достигает пятого уровня, его Контролер Храма получает возможность определить имя его или ее кселтона. Оно обязательно содержит двойное «о».

Проигравший Взыскующий Слияния (ПВС) (неофициально его называют «протечкой») — у ВС, который уверенно продвигался по Лестнице Слияния, внезапно обнаруживается тенденция к НПС (см. ниже). Окончательное решение принимается на заседании Наблюдательного Совета Прогресса Слияния местного храма (НСПС) — выносится наказание или же ПВС переходит в разряд ОД.

Низкий Потенциал Слияния (НПС) — он может обнаружиться у любого, кому свойствен излишний скептицизм, кто задает слишком много вопросов и не обладает достаточной восприимчивостью. Хотя более чем сомнительно, что они могут достичь Полного Слияния, им разрешается посещать курсы, но за ними внимательно наблюдают.

Трутни Стены (ТС) — большинство человечества. Они склонны позволять вещам и событиям сохранять свое неизменное состояние. Они считают, что нет ничего лучшего, чем существующие условия их бытия. И задача церкви — одержать над ними верх и привлечь к дорментализму, чтобы они могли обеспечить слияние их кселтонов с двойниками Хокано.

Нежелательная Личность (НЛ) — любой, кто непреднамеренно вызывает волнение на спокойной поверхности водоема дорментализма. Часто ими являются люди с деструктивными чертами характера, несовместимые с целями церкви.

Отвергнутый Дорменталист (ОД) — обладатель Низкого Потенциала Слияния, который начинает испытывать чрезмерное раздражение или отказывается принять наказание, наложенное НСПС. Они изгоняются из всех храмов, и никому из Дорменталистов не разрешается поддерживать с ними какие бы то ни было контакты.

Противники Стены (ПС) — самая большая угроза дорментализму. Это грубые и безжалостные люди, которые в силу каких-то причин хотят, чтобы миры Дома и Хокано оставались разделенными. Они тайным образом проникают в ряды церкви и пытаются помешать миссии церкви разрушить Стену Миров. Они ставят препятствия на пути к достижению максимального человеческого потенциала. К ним следует относиться как к врагам человечества.

Отрицательный Ноль (ОН) — некоторая часть среди ПС; как правило, Ноли достойны жалости, но среди них есть такие, кто то ли из зависти, то ли по злобе стараются любыми силами помешать деяниям церкви.

Враги Церкви (ВЦ) — Противники Стены, Отвергнутые Дорменталисты или Отрицательные Ноли, которые представляют такую угрозу церкви, что должны быть устранены любыми средствами — судебные иски, организация несчастных случаев, прослушивание, физические или моральные оскорбления, помехи в работе».

Джек изумленно покачал головой:

— Да они куда большие психи, чем я мог себе представить.

— Не путайте психов с идиотами. Посмотрите, как ловко они подстраховали свои задницы, введя эту категорию Нолей. Если кто-то выложил сравнительно небольшую сумму, но одолел кучу ступеней по пути к ПС — и все же не обрел никаких новых сил, то он, должно быть, Ноль. Но денег своих он никоим образом обратно не получит.

— Думаю, сразу же сообщу, что у меня Низкий Потенциал Слияния, — чтобы избавить их от неприятностей.

Смех Грант был прерван натужным кашлем.

Джек снова посмотрел на эти две страницы. Они сберегали ему долгие часы работы.

— Могу я снять копию?

Борясь с кашлем, женщина отмахнулась:

— Берите так. Я могу их распечатать из компьютера.

— Еще одно, — сказал Джек. — Вы намекнули, что у вас есть надежный источник. Можете ли сказать мне, кто это такой? Попав внутрь, я бы мог…

— Забудьте. Он принадлежит лично мне. И поверьте, с его помощью этих идиотов можно перевернуть вверх тормашками и пролить — пардон за выражение — свет на всю их подноготную мерзость.

Джек внимательно посмотрел на Грант. Что — или, точнее, кого — она скрывает?

— Вы сказали мне, что «Лайт» никого и ничего не боится. А вот вы лично? Эти дорменталисты пугают вас?

— Да, провалиться бы им. Но это отнюдь не значит, что они смогут остановить меня. В эту среду на прилавках появится новая публикация.

Джек улыбнулся и кивнул:

— Ну вы и молодец.

Джейми Грант была хорошей бабой. Она ему понравилась.

Покинув «Лайт», Джек направился в сторону Лексингтон-авеню. По пути он позвонил Эрни.

— Это я, — сказал он, услышав его голос. — Мой груз уже пришел?

— Еще нет, сэр. Я получил подтверждение, что он уже в пути, если ты понимаешь, что я имею в виду, но пока еще его нет на месте. К тому же учти, что он очень хрупкий и его надо тщательно упаковывать, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Джек понимал.

— Будем надеяться, что жду не напрасно.

— Именно так, сэр. Приложу все силы. — Голос Эрни был полон юмора. — Вот увидите, сэр, это будет произведение искусства. Именно. Произведение искусства, если вы понимаете, что я имею в виду. Будет готово завтра с самого утра.

Джек пошел дальше к Лексингтон-авеню. Судя по тому, что ему рассказала Джейми Грант, для вступления в ряды церкви потребуется полный набор документов. Желательно к завтрашнему дню, чтобы он, не теряя времени, мог приступить к этой процедуре.

Он припомнил легкую тень злобы, которая промелькнула в ухмылке Грант, когда она упоминала обряд Пробуждения. Во что он влезает?

Когда Джек предстал перед храмом дорменталистов на Манхэттене, он не мог не признать, что тот производит внушительное впечатление: двадцать с чем-то этажей красного кирпича с облицовкой белым гранитом по углам, с лоджиями на десятом и двадцатом этажах. И безукоризненно чистый — словно его драили зубными щетками. Ни одно здание в Нью-Йорке не имело права быть таким чистым.

Судя по статье Грант, церковь дорментализма владела этим зданием и занимала его.

Подходя к крутой арке портика, он заметил группу из четверых мужчин и двух женщин, которые вышли из дома на тротуар. На всех были серо-стальные куртки военного покроя, застегнутые до самого горла. На двух красовались яркие нашивки на груди.

Джеку случалось видеть такую униформу в подземке, да и в городе, но он никак не связывал ее с дорментализмом. Группа приближалась, и ему было пришло в голову спросить, на кого они равняются — на сержанта Пеппера или Майкла Джексона, но он решил воздержаться. Просто отдал им поклон, а они улыбнулись в ответ и пожелали ему хорошего дня.

До чего счастливые люди.

Войдя в застекленную парадную дверь, он приостановился, увидев перед собой рамку металлодетектора. Еще один? Почему Джейми Грант о нем даже не упомянула? Правда, волноваться не стоит — он явился невооруженным.

Детектор находился слева, а справа располагался турникет. За барьером, отделяющим их, у стола стояла молоденькая улыбающаяся женщина в форме.

Джек направился было к турникету, но женщина окликнула его:

— Сэр? Могу ли я пригласить вас сюда?

Повернувшись и подойдя к ней, Джек нацепил на лицо выражение неуверенности, но придуманным оно было лишь частично.

— Я тут… м-м-м… в первый раз и…

Женщина одарила его лучистой улыбкой:

— Я вам все объясню. Меня зовут Кристи. Добро пожаловать в нью-йоркский храм церкви дорментализма.

У Кристи были длинные черные волосы, и вряд ли ей было больше двадцати. Девочка из колледжа? На лацкане куртки три нашивки. И еще круги под глазами. Усталый вид. Наверно, из тех волонтеров, о которых рассказывала Грант.

— Чем могу помочь? — сказала она.

— Ну, я вообще-то хотел… м-м-м… вступить в вашу церковь… или, по крайней мере, познакомиться с ней и…

— Вы были вчера на слете?

— На слете?

— Ну конечно. В Центральном парке. Мы там распространяли свое учение.

Джек вспомнил, что по пути к Марии Роселли он прошел мимо какой-то шумной группы людей.

— Ах да! Вот там-то я и услышал вещи, которые заинтересовали меня, и я… — Он ткнул пальцем в металлодетектор. — А это-то зачем здесь?

Кристи продолжала улыбаться.

— Необходимая предосторожность в этом мире террористов и фанатиков других религий, которые чувствуют угрозу в фантастическом расширении дорментализма.

Джек прикинул, сколько ей потребовалось времени, чтобы все это выучить.

— Ага. Понимаю.

— Если вы просто положите ключи и мелочь в эту небольшую коробочку — как в аэропорту, — я смогу пропустить вас.

Как в аэропорту… последняя встреча Джека с аэропортом запомнилась ему волнующими моментами. Но тут его не ждет ничего подобного.

Опустошая карманы, он увидел, как в двухэтажный холл высыпала еще одна группа людей в серой униформе самых разных возрастов.

Холл… все верно. Все как и было. Это здание строилось не как церковь или храм; скорее оно смахивало на отель. Вдоль задней стены тянулась галерея. Если присмотреться, видны следы старых украшений в стиле ар-деко; так и кажется, что где-то у стойки регистратора болтается Джордж Рафт.

Но поскольку вокруг него прохаживались люди в полувоенной форме, он себя чувствовал, словно попал на конвент поклонников фильма «Звездный путь».

— Вы что, носите форму все время?

— О нет, сэр. Только в храме — и, конечно, когда направляемся сюда и покидаем его.

— Ну конечно.

Он увидел женщину в мундире, которая, войдя, направилась к турникету. Она вставила карточку в прорезь автомата, подождала пару секунд и прошла барьер.

Джек улыбнулся:

— Карточки метро принимаете?

Кристи хихикнула:

— О нет. После того как вы достигнете определенного уровня, вы получите карточку-пропуск, которая закодирована в нашем компьютере. Видите Паладина Храма?

Джек обратил внимание на коренастого мужчину, сидящего в будочке в десяти футах от них. Покрой его куртки был такой же, как у нее, — но темно-красного, почти пурпурного цвета.

— Когда вы пускаете в ход карточку, ваше лицо появляется на экране и вас пропускают. — Она с извиняющимся видом улыбнулась Джеку. — Но таким новичкам, как вы, боюсь, придется проходить здесь.

Второй раз за несколько часов Джек прошел через рамку металлодетектора. Пока он собрал мелочь и надевал часы, Кристи подняла трубку и что-то пробормотала в нее. Положив ее, она с улыбкой повернулась к Джеку:

— Скоро за вами придут и проведут в помещение для интервью.

— Кто?

— Атоор.

Она произнесла это имя с таким выражением, с которым некоторые женщины говорят «Билл Клинтон».

Через несколько минут появился симпатичный парень лет примерно тридцати и протянул ему руку.

— Добро пожаловать в нашу церковь, — сказал он, улыбаясь, как и все, кого Джек видел. — Я Атоор, и на стадии знакомства я помогу вам.

Джек пожал ему руку.

— А я Джек. Джек Фарелл. Пардон… но вы в самом деле сказали, что вас зовут Атоор?

— Да, это имя моего кселтона.

— Он на Пятой Ступени, — сказала Кристи. Ее сияющее восторгом лицо приобрело глуповатое выражение. — У него есть силы.

Атоор был хорошо сложен, чисто выбрит, его светлые волосы были коротко подстрижены. Он излучал уверенность и серьезность. Если у него и были силы, они никак не проявлялись. Но он мог служить идеальным образцом рекламы дорментализма.

Кристи отвесила Джеку легкий дружелюбный поклон:

— Пока.

— Всех вам благ и процветания, — откликнулся он.

Атоор направился в левую часть холла.

— Что привело вас в нашу церковь?

Джек ждал этого вопроса. По пути сюда он еще раз отрепетировал подготовленную им смесь фактов и выдумки.

— Понимаете, меня воспитали в пресвитерианстве, но в нем я никак не мог получить того, в чем нуждался. Я подходил и так и этак, но все время как бы упирался в стену и топтался на месте, никуда не двигаясь. А я думаю, что достоин большего. Я хотел бы полностью раскрепоститься и, ну, вы понимаете, реализовать все свои возможности.

Атоор улыбнулся еще шире:

— Вы пришли именно туда, куда надо. Вы приняли решение, которое навсегда изменит вашу жизнь — и только к лучшему. Вы будете испытывать полноту бытия, полное удовлетворение, вы даже станете здоровее, чем раньше. Вы сделали первый шаг на пути к неограниченному могуществу.

Джек не мог уловить ни одной фальшивой ноты. Он имел дело с истинно верующим.

— На что я и надеюсь. Я пробовал и трансцендентальную медитацию, и буддизм, и даже сайентологию, но ни одно из этих направлений не сдержало своих обещаний. А тут я прочел «Книгу Хокано» и меня словно…

— Ударило молнией, верно? Со мной тоже так случилось. Я прочел и подумал — вот он, ответ, которого я искал.

— Но у меня есть вопросы…

— Конечно, они должны у вас возникнуть. Книга смущает тех, в ком дремлет кселтон. Но как только он пробуждается и вы начинаете восхождение по ступеням к Полному Слиянию, все становится кристально ясно.

— Не могу дождаться.

Атоор провел его через холл и пригласил в маленький кабинет, в котором стояли трехстворчатый шкаф с досье и два стула по бокам небольшого стола. Закрыв дверь, он предложил Джеку садиться и вынул папку из шкафа. Устроившись напротив Джека, он открыл папку и толчком послал ее через стол.

— О'кей, Джек. Первым делом расскажите нам о себе.

Какое милое приглашение. Заполните бланки всех этих заявлений и прошений, чтобы мы узнали всю вашу подноготную.

Джек посмотрел на бланки и нахмурился:

— Я должен просить разрешения присоединиться к вашей церкви?

Смех.

— О нет. Дело в том, что чем лучше церковь будет знать вас, что представляет собой ваша жизнь, каковы ваши цели, тем лучше мы сможем помочь вам. Мы не хотим, чтобы приходящие к нам люди ставили перед собой нереальные цели, а потом, полные разочарования, покидали нас, потому что мы не смогли добиться невозможного.

Звучит убедительно, но, если эта «церковь» заранее обещает Солнце, звезды и Луну, каких целей она не может добиться? Интересно, подумал Джек, сколько людей было отвергнуто и по каким причинам.

Но он ничего не сказал. Он здесь не для того, чтобы гнать волну.

Под наблюдением Атоора Джек заполнил бланки совершенно ложной информацией. Он не удивился, увидев графу для номера социального страхования, — скорее всего, проверка финансового состояния членов церкви была рутинной процедурой. Он придумал какой-то номер и вставил его. Единственным подлинным был номер его мобильника.

Закончив эту работу, он оставил незаполненной лишь одну графу. Атоор постучал по ней пальцем.

— Вас кто-то прислал сюда?

— Нет. Я не знаю ни одного дорменталиста.

— В таком случае можете вписать мое имя — чтобы весь бланк был заполнен.

Подняв взгляд, Джек уловил голодный блеск в глазах Атоора. Он уже прикидывал, какую премию получит как «охотник за головами».

— Надо вписывать ваше подлинное имя?

— Теперь мое подлинное имя — Атоор. Когда вы достигаете Пятой Ступени, то узнаете имя вашего кселтона и можете выбирать — пользоваться им или нет. — В голосе его звучала неприкрытая гордость. — Я свой выбор сделал и пользуюсь им.

Джек вспомнил, как Мария Роселли рассказывала, что теперь ее Джонни предпочитает именоваться Ороонтом. Должно быть, и он достиг Пятой Ступени.

Он посмотрел на Атоора, не в силах противостоять искушению.

— Не могу дождаться, пока и я достигну Пятой Ступени. И назову своего кселтона Пазузу.

Атоор. хотя и продолжал улыбаться, был явно шокирован.

— Вы не можете сами называть своего кселтона. У него есть собственное имя.

Джек пожал плечами:

— Ну и пусть. А я дам ему другое имя.

— Это… это невозможно. — У Атоора был такой вид, словно он с огромным трудом сохраняет улыбку. — Ваш кселтон — это не домашнее животное. У него есть имя, которое он носит миллионы лет, с начала времен. И вы не можете вот так взять и переменить его.

— Нет? — Джек состроил огорченное выражение. — А мне в самом деле нравится имя Пазузу. — Тут он просиял. — А может, его настоящее имя и есть Пазузу!

— Весьма сомнительно. Как оно произносится?

Джек произнес его по буквам.

Атоор покачал головой:

— Все имена кселтонов имеют двойное «о».

— Ну, может, мы как-то договоримся, чтобы у него вместо «у» было двойное «о». Понимаете? Па-зоо-зоо? — Он посмотрел на Атоора. Тот продолжал улыбаться, но теперь несколько натужно. — Или, наверно, не стоит.

Джек попросил Атоора произнести его имя по буквам и вписал его в соответствующую графу. Бланк у него выдернули из-под рук и заменили другим.

— А это простое соглашение о неразглашении.

— Почему… чего именно?

— У церкви есть враги. В данный момент вы представляете для нас неизвестную величину, и мы должны просить вас дать согласие не разглашать ничего из того, что вы здесь увидите, услышите или усвоите. При всех ваших благих намерениях ваши слова могут быть искажены и пущены в ход против вас.

Джек не мог не спросить:

— Кого вы боитесь?

Атоор помрачнел.

— Как и любое движение, которое старается трудиться на пользу человечества, дорментализм имеет во внешнем мире отчаянных врагов. Врагов, которые из своих эгоистических соображений стараются не допустить совершенствования человечества, не позволить полного раскрытия его потенциала. Мужчины и жен-шины, которые достигли Полного Слияния, ни перед кем не склоняют голову. Это пугает угнетателей мира.

Хорошая речь, подумал Джек, подписывая это соглашение.

Джек Фарелл не проронит ни слова.

Он позволил себя уговорить на пожертвование церкви пятисот долларов и еще пятьсот уплатил авансом за первые пять уроков Пробуждения. Атоор несколько смутился, когда Джек вытащил рулончик банкнотов.

— Мы предпочитаем чек или кредитную карточку.

Еще бы, подумал Джек.

— А вот я в них не верю.

Атоор моргнул:

— Но мы не привыкли принимать наличные или давать сдачи…

— Наличными — или вообще ничего, — сказал Джек, посылая через стол одну из тысячедолларовых купюр Роселли. — Уверен, вы найдете способ как-то справиться с этими трудностями. Обойдемся без всякой сдачи. Мне нужна только расписка.

Атоор кивнул и взял банкнот. Порывшись в ящике стола, он нашел книжку с бланками расписок. Несколько минут спустя Джек получил свою расписку и договорился о первом уроке Пробуждения на завтра в десять утра.

Атоор посмотрел на часы:

— Подходит время для ТП.

— Для чего?

— Торжественного Прославления. Вы сами увидите. — Атоор поднялся и пригласил Джека следовать за собой. — Идемте. Вам понравится.

Он провел Джека обратно в холл, где уже собрались несколько сотен дорменталистов в мундирах всех цветов и оттенков. Все они стояли, обратившись лицом к балкону, на котором расположился человек в небесно-голубом мундире.

— Это Оодара, КХ, — шепнул Атоор, и, прежде чем Джек успел спросить, он уточнил: — Контролер Храма.

— Но что…

— Для этого мы здесь. — Его глаза горели ожиданием.

— Сначала, — Оодара, КХ, произнес в микрофон, — была Неведомая Сила, и только Неведомая Сила.

Джек вздрогнул, когда сотни сжатых кулаков взметнулись в воздух и такое же количество голосов выкрикнуло:

— СИЕ ЕСТЬ ИСТИНА!

— И Неведомая Сила создала Мир, и это было хорошо.

Снова вскинутые кулаки, снова выкрики:

— СИЕ ЕСТЬ ИСТИНА!

— Неведомая Сила создала Мужчину и Женщину и наделила их чувствами, обеспечив каждого кселтоном, долей Своей Собственной Вечности.

Кивнув, Атоор улыбнулся и толчком заставил Джека вскинуть правую руку.

— СИЕ ЕСТЬ ИСТИНА!

Джек закрыл глаза. Только не говорите мне, что они собираются перечислять все догматы дорментализма. Пожалуйста, не надо.

— Вначале Мужчина и Женщина были бессмертны…

Ну да. Именно это они и собираются делать. Он подавил отчаянное желание с воплем выскочить на улицу. Он собирается слиться с массой дорменталистов и должен играть свою роль. Он стиснул зубы и, когда пришло время очередного вопля, вскинул кулак и заорал громче всех.

Длилось все это бесконечно.

— …отказавшись от всех своих личных нужд и целей, дабы создать церковь дорментализма и принести в мир ее священную миссию.

— СИЕ ЕСТЬ ИСТИНА!

И тут все собравшиеся начали хлопать в ладоши и издавать радостные крики.

Что, все? Да. Наконец-то.

Атоор хлопнул его по спине:

— Разве не потрясающе? Разве не вдохновляет?

Джек расплылся в улыбке:

— Даже не могу передать, какое я испытал удовольствие. Как часто у вас проходят эти… м-м-м… ТП?

— Всего дважды в день. А хотелось бы побольше.

— Тогда было бы слишком, вам не кажется? Не знаю, смог бы я выдержать.

— Мы собираемся заснять одно из наших ТП, и больные лежачие дорменталисты не будут себя чувствовать отрезанными.

— Правда? Как плохо, что ЛР скончалась и не сможет срежиссировать.

Брови Атоора сошлись на переносице.

— ЛР?

— Лени Рифеншталь. Она бы все сделала потрясающе.

— Не думаю, что мне…

— Не важно. Это не имеет значения.

Через минуту Джек протолкался к дверям. По пути он помахал возбужденной Кристи.

Оказавшись на тротуаре, он принялся мурлыкать рефрен из «Свободы» Ричи Хэвена.

О'кей, Шаг Первый к познанию дорментализма сделан. Что же до проблемы сестры Мэгги…

Утром, выходя из дому, он нашел телефонный номер фирмы «Кордова лимитед, консультант по вопросам безопасности». И сейчас, двигаясь по Лексингтон-авеню, набрал его.

Ответила какая-то женщина. Когда Джек попросил к телефону мистера Кордову, ему было сказано, что тот на месте, но занят с клиентом. Может ли она принять послание? Джек осведомился, есть ли у него возможность договориться о встрече попозже днем. Очень жаль, но нет, мистер Кордова скоро уезжает. Но его можно записать на завтра. Джек сказал, что перезвонит попозже.

Отлично. А теперь домой — быстро переодеться, нанести легкий грим и бегом в Бронкс.

— «Из всех этих народов белги самые… самые смелые, потому что они… дальше всего…»

Сестра Мэгги подавила желание перевести девочке трудное слово. Вместо этого она просто похвалила ее:

— Продолжай, Фина. У тебя хорошо получается. Девочка подняла на нее большие карие глаза и затем снова углубилась в текст:

— «Дальше всех отдалились от… от культуры и цивилизации провинции».

— Прекрасно! Ты очень хорошо справляешься с текстом.

Так оно и есть. Маленькой Серафине Мартинес было всего девять лет, но она уже читала «Записки о Галльской войне» Цезаря — не бегло, конечно, но ее объем словаря латинских слов и понимание структуры предложений… Мэгги не помнила, чтобы кто-нибудь из девочек ее возраста обладал такими способностями. Помогало и знание испанского, но тем не менее…

Сильной стороной Фины был не только язык. Она поистине с волшебной легкостью расправлялась с математикой и уже решала простые алгебраические задачки.

Сомнений не было: эта девочка была самым талантливым ребенком из всех, кого Мэгги встречала за двадцать лет преподавания. Самой примечательной ее чертой была потребность в знаниях. Мозг ее был как губка, поглотавшая все, до чего она могла дотянуться. Девочка в самом деле жила этими встречами с Мэгги — трижды в неделю после школы.

— Думаю, на сегодня хватит, Фина. Ты отлично потрудилась. Сложи свои вещи.

Она смотрела, как Фина запихивала учебник латыни в свой огромный раздутый рюкзак, который, должно быть, весил не меньше ее самой. Ну, может, не так уж много. В Фине еще чувствовалась детская пухлость, но в этом году уже меньше, чем в прошлом. И неужели под тканью строгой школьной формы уже обозначились груди?

В школе Фина особенно не выделялась. В начальной школе Святого Иосифа косметика не разрешалась, но некоторые девочки потихоньку начали пользоваться теми скромными средствами, что имелись в их распоряжении: укорачивали рубашечки, подворачивали гольфы до щиколоток. Фину все это не волновало. Пренебрегая модой, она продолжала носить короткие волосы, рубашка ее была чрезмерно длинна, а гольфы доходили до колен. Но у нее было много подруг: ее улыбчивость и прекрасное чувство юмора гарантировали, что она никогда не будет изгоем общества.

Но Мэгги беспокоилась из-за Фины. Девочка достигла переходного возраста. Когда ее гормоны заиграют, детская полнота, скорее всего, преобразится в женственные округлости. И если она пойдет в свою мать, пусть даже незначительно, мальчишки будут ходить кругами вокруг нее. И тогда ей придется решать, по какой дороге идти: становиться умной или обретать известность.

Мэгги часто видела подобное развитие событий — яркие дети в конечном счете сливались с толпой. Школа начинала казаться им «скучной», их не интересовало ничего, кроме того, что звучало в их наушниках, сросшихся с головой, и они переставали получать высокие оценки.

Если бы Фина осталась в школе Святого Иосифа, Мэгги не сомневалась, что она или кто-то из ее сестер-монахинь вывел бы девочку на дорогу академического совершенства и помог бы реализовать недюжинные способности. Но Мэгги опасалась, что Фина последний год в школе.

И Мэгги тоже… если те изображения будут опубликованы.

— Есть что-нибудь от отца? — спросила она, когда девочка стала подтягивать лямки рюкзака.

— Попал в тюрьму.

Мэгги знала, что это случится. Годами отец девочки Игнасиото проходил курс лечения от кокаина, то снова возвращался к нему. В прошлом году, казалось, он наконец преодолел свое пагубное пристрастие. Нашел приличную работу, что значительно облегчило финансовое положение семьи. Тем не менее плата за обучение четверых детей в школе Святого Иосифа, несмотря на скидки, которые приход давал каждому успевающему ребенку, была велика. Но семья как-то сводила концы с концами. И тут Игнасио поймали на торговле кокаином. Это был у него не первый арест, так что на этот раз он получил тюремный срок.

Мэгги погладила блестящие черные волосы девочки:

— Мне очень жаль, Фина.

Иоланда, мать девочки, трудилась на трех работах. Потеряв поддержку мужа, она была вынуждена забрать своих детей из школы Святого Иосифа и отдать их в общественную. Теперь они ходили в школу в районе Восточных Двадцатых. Мэгги знала, что в ней есть несколько хороших учителей, но атмосфера там была совершенно другая. Она опасалась, что мясорубка бытия перемелет Фину и выплюнет, как балласт. И если даже она сохранит свои способности, никто не подарит ей то общение наедине, которое давала Мэгги.

Она обратилась к сестре настоятельнице и отцу Эду, но средств у прихода больше не было, и на финансовую помощь рассчитывать не приходилось.

Мэгги стала искать ее всюду, где только возможно. И косвенным результатом ее поисков стал обрушившийся на нее шантаж.

Почему столь добрые намерения оборачиваются таким ужасным исходом?

Мэгги знала ответ. И ненавидела его. Она оказалась слабой.

Так вот, больше никогда в жизни она не проявит слабости.

Она проводила Фину на последний автобус и помахала ей на прощание. Но вместо того чтобы вернуться в монастырь, заперла дверь в подвал и пошла в церковную кухню, где варили суп для бедных. Каждый день те получали возможность отведать скромных земных благ, В течение недели тут трудились добровольцы из прихода, а Мэгги и другие монахини-преподавательницы подменяли их в выходные и во время отпусков.

Мимо пустых столов она прошла в заднюю часть помещения. За дверями кухни нашла стул и втащила его внутрь. Поставив его перед плитой, она на полную мощность включила одну из горелок. Сняв с шеи двухдюймовое металлическое распятие, взяла из посудного ящика кухонные щипцы и, усевшись, подтянула подол платья до самого верха бедер. Зажав распятие щипцами, она поднесла его к огню и держала, пока металл не стал отливать красным. Затем, набрав в грудь воздуха, она зажала в зубах кухонное полотенце и прижала раскаленное распятие к внутренней поверхности бедра.

Ей не удалось удержать крик, но она, уткнувшись в полотенце, продолжала прижимать распятие. К лицу ее поднялся дымок, и она почувствовала запах горящей плоти.

Наконец она отвела распятие и, обливаясь потом, ослабев, откинулась на спинку стула.

Через мгновение она опустила глаза на гневно пламенеющий воспаленный отпечаток креста. Он был абсолютной копией трех других, уже заживших, ожогов на ее бедрах.

Четыре уже есть, подумала она. Осталось еще три. По одному за каждое прегрешение.

Прости меня, Господи. Я была слаба. Но теперь я обрела силу. И эти шрамы напомнят мне, чтобы я никогда больше не позволяла себе слабость.

Джек поднялся к дверям и, задрав голову, посмотрел на камеру, которая изучала его, пока он нажимал кнопку рядом с табличкой «Кордова лимитед, консультант по вопросам безопасности». Он успел обзавестись черным париком, черными усами и слегка подсмуглил кожу гримом темно-оливкового цвета. Чтобы его не выдал природный цвет глаз, он надел темные очки. Распустил галстук — но рубашка оставалась застегнутой до самого верха; на нем был также блейзер — накинутый на плечи, в стиле героев Феллини.

Маленький динамик в стене тонко пискнул женским голосом:

— Да?

— Мне нужно провести расследование. — Джек пытался подражать интонациям Хулио — но не пережимая. В акцентах он был не силен.

— Заходите. От лестницы первая дверь направо. Замок зажужжал, и он прошел в дверь. Наверху он открыл дверь «консультационного бюро» Кордовы и очутился в маленькой приемной, где размещались два стула. За столом сидела худая, как. тростинка, чернокожая секретарша средних лет. Джек усомнился — вряд ли у Кордовы было столько дел, что ему требовалась секретарша или приемная; в таком случае ему не надо было бы заниматься шантажом — но выглядело все весьма солидно. У Сэма Спейда была Эффи Перин, у Майка Шейна — Люси Гамильтон, так что толстый Ричи Кордова просто обязан был обзавестись своей Гэл Фрайди.

Неторопливо прикрыв за собой дверь, Джек успел внимательно осмотреть ее изнутри. Он заметил, как из-под ленточек фольги тянулись под верхними петлями два тонких провода и исчезали в штукатурке стены. Они защищали стекло. Что же касается самой двери, то мерцающая точка в косяке рядом с замочной скважиной давала понять, что система защиты активизирована. Но где же сами контакты, фиксирующие положение двери?

— Да, сэр? — Секретарша с улыбкой посмотрела на него поверх очков.

— Мне нужно провести расследование, — повторил Джек. — И мне рекомендовали мистера Кордову.

— Очень приятно. — Карандаш секретарши застыл над желтым листом блокнота. — Могу ли я уточнить ваше имя?

Джек пожал плечами:

— Да пишите что хотите. Послушайте, он у себя?

Осматриваясь, он не заметил в помещении сенсоров. А вот на окнах приемной были магнитные контакты, как и на всех окнах офиса, которые выходили на Тремонт-стрит. Через них ему сюда никак не проникнуть.

Но почему на двери нет тревожной сигнализации?

— Боюсь, что в данный момент мистер Кордова занят другим расследованием. Могу записать вас на завтра.

— В какое время он приходит?

— Обычно мистер Кордова является около десяти. — Секретарша многозначительно («Вы понимаете, что я имею в виду») улыбнулась, добавив: — Из-за работы он часто задерживается допоздна.

— Нехорошо. Уезжаю из города. Вернусь на следующей неделе.

— С удовольствием запишу вас на встречу уже сейчас.

Джек заметил, что дверь за ее спиной, которая ведет во внутреннее помещение офиса, чуть приоткрыта. И, подойдя к ней, он окинул помещение быстрым взглядом. Все чисто и аккуратно, и тоже никаких сенсоров. Джек обратил внимание на монитор на столе.

— Сэр, это личный кабинет мистера Кордовы.

— Да я просто посмотрел. — Он вернулся в приемную, стараясь держаться подальше от секретарши. В противном случае она может заметить грим. — Как насчет следующей среды? Гарсия. Джеральдо Гарсия. Где-то ближе к полудню.

Она записала его на три часа дня.

Выходя, он остановился на пороге и нагнулся, делая вид, что завязывает шнурки. Краем глаза проверил состояние дверных петель. Вот оно: из деревянной половицы торчал пластиковый цилиндр с утопленной в нем пружиной плунжера. Стоило открыть дверь, как эта малышка выскакивала и, при включенной системе, посылала на пульт сигнал тревоги. Если в течение определенного времени не поступал обговоренный код, раздавалась тревожная сирена.

Джек улыбнулся. Такие штуки давно устарели. Если знаешь, где они установлены, обойти их легче легкого.

На улице он проверил свой автоответчик и услышал голос Расса: гибкий диск будет готов примерно к шести. Джек позвонил ему и сказал, что погрузка может подождать до завтра.

Его ждет нелегкий вечер.

Джек был только рад, что похолодало, но даже и в этом случае в его костюме Чудовища из Черной лагуны было жарко и душно. Слава богу, что рано темнело, а то на солнце он просто изжарился бы в этой зеленой резиновой духовке.

В зеленой… ну почему Чудовище вечно делают зеленым? Киноленты с ним всегда черно-белые, так откуда известен его подлинный цвет? Почти все рыбы, которых видел Джек, были серебристо-серыми — чего ради Чудовище такое тошнотворно-зеленое?

Еще один вечный вопрос: если Эрик Клэптон и должен был украсть жену одного из Битлов, почему, черт возьми, ею не могла оказаться Йоко Оно? Невозможно представить, какая ерунда лезла ему в голову, когда он не мог уснуть.

Они с Джиа сопровождали Вики и пятерых ее друзей — двух принцесс, эльфа, двух хоббитов и Злую Западную Ведьму — по домам на окраине Верхнего Вест-сайда, где в основном стояли кирпичные особнячки на одну семью. Джиа от детей не отставала, Джек тащился за ней, а дети носились от дома к дому. Только Джиа была без маскарадного костюма, хотя уверяла, что это не так. Она говорила, будто притворяется беременной женщиной. И поскольку она отнюдь не выглядела замужней дамой, Джек не мог спорить.

Сквозь прорези в маске он видел, как дети поднялись по ступенькам крыльца очередного дома и позвонили в дверь. Услышав хор голосов «Угощай или пожалеешь!», дверь открыл симпатичный лысоватый мужчина в роговых очках и синем блейзере. Он насыпал по горсти конфет в каждый из детских мешочков и улыбнулся Джеку, ждавшему на тротуаре.

— Привет, Чудовище! — Мужчина поднял в знак одобрения большой палец. — Здорово!

— Еще бы не здорово после такой платы за аренду, — приглушенно отозвался из-под маски Джек.

— А как насчет глотка холодного чая, чтобы ноги не подкосились?

— Мне понадобится соломинка.

Мужчина расхохотался:

— Нет проблем.

Джек махнул ему и двинулся вслед за детьми.

— Как-нибудь в другой раз. Но за предложение спасибо.

— Счастливого Хеллоуина! — откликнулся мужчина и закрыл двери.

Вики отстала от своих друзей, которые уже поднимались к следующей двери. В своей черной остроконечной шляпе, с развевающимся плащом и зеленой бородавчатой кожей она была настоящей мини-Маргарет Хамильтон.

— Посмотри, Джек! — закричала она, роясь в своем мешочке. — Он дал мне «сникерс»!

— Мой любимый, — сообщил Джек.

— Знаю! Можешь получить.

Джек знал, что у девочки аллергия на шоколад, но все равно был тронут ее щедростью. Он восхищался той связью, которая постоянно крепла между ними, и порой думал, будет ли любить собственного ребенка так, как любит Вики.

— Миллион благодарностей, Вик, но… — он протянул руку в перчатке с толстыми пальцами и резиновыми когтями, — можешь ли ты сохранить его для меня, пока мы не придем домой?

Вики улыбнулась, кинула «сникерс» обратно в мешочек и побежала за друзьями. Они уже собирались спускаться с крыльца. Дверь закрылась перед самым носом Вики. Она постучала, но молодая женщина за стеклом помотала головой и отвернулась. Девочка постучала еще раз, но хозяйка дома нарочито повернулась спиной, давая понять, что, мол, пошла вон.

Вики спустилась на тротуар и посмотрела на Джиа.

Глаза ее налились слезами.

— Мам, она не дала мне ни одной конфетки.

— Может, она уже все раздала, дорогая.

— Нет. Я видела, у нее полная ваза. Почему она мне ничего не дала?

Внезапно Джека окатило жаром.

— Давай пойдем и выясним.

— Джек, — остановила его Джиа. — Успокойся.

— Я спокоен, я совершенно спокоен, — сказал он, хотя стоило ему еще раз взглянуть на Вики, смахивающую слезы, как он испытал все, что угодно, кроме спокойствия. — Я просто хочу удовлетворить свое любопытство. Идем, Вик. И все выясним.

— Нет, Джек. Оставь ее в покое.

— Хорошо.

Он поднялся по ступенькам и позвонил. Женщина вышла. Ей было лет тридцать.

— Не объясните ли мне кое-что? — Джек показал на Вики, стоящую внизу. — Почему вы обидели малышку?

— Обидела?

— Да. Ее друзьям вы дали конфеты, а ей нет.

Женщина начала закрывать дверь.

— Я никому не должна объяснять причины своих действий.

Джек придержал дверь резиновыми когтями.

— Вы правы. Не должны. Но, кроме ваших прав, есть и многое другое. Как, например, необходимость объясниться с девочкой.

Губы женщины превратились вдруг в тонкую линию.

— Ну, если вы настаиваете… Скажите ей, что я вообще не оправдываю эти так называемые праздники, но, как хорошая соседка, терплю их. Это безобразие, язычество. Девочка одета как ведьма, колдунья. А я не хочу поощрять ни ворожбу, ни язычество.

Джек, скрытый маской, сжал зубы.

— Вы, должно быть, шутите!

— Ни в коем случае. А теперь убирайтесь, или я вызову полицию.

С этими словами женщина захлопнула дверь.

Джек собрался было постучать еще раз — приедет полиция или нет, но он хотел бы сказать ей пару слов, — как услышал голос Джиа:

— Джек…

Что-то в ее тоне заставило его повернуться. Увидев, как она согнулась, прижимая руку к низу живота, и ее бледное лицо, искаженное болью, он пулей слетел со ступенек.

— Что с тобой, мам? — спросила Вики.

— Мне плохо. Боюсь, нам стоит поспешить домой.

— А я думаю, в больницу, — сказал Джек.

Джиа сделала гримаску и помотала головой:

— Домой. И скорее.

Когда они оказались на Саттон-сквер и Джиа уединилась в большой ванной, Джек приложил все усилия, чтобы отбросить свои страхи и как-то занять полчаса до появления родителей вверенных им детишек. Не снимая маскарадного костюма, он рассказал мелюзге историю Чудовища из Черной лагуны. Никто из ребятишек не видел этого фильма. Однажды Джек уговорил Вики посмотреть его, но она выдержала всего десять минут. Не потому, что испугалась. Нет, ее не устраивало другое

— Нету красок! Куда делись все цвета?

Он наполовину рассказал, а наполовину разыграл эту историю, улегшись на пол и показывая, как Чудовище плывет на спине.

Его зрители пришли к единодушному выводу: кино классное, «почти как «Анаконда».

Наконец стали подтягиваться родители, и Джек объяснял, что Джиа не совсем хорошо себя чувствует: «Она что-то съела». Когда дом опустел, он поднялся наверх и постучал в дверь ванной.

— Как ты?

Дверь открылась. Пепельно-бледная Джиа стояла привалившись к косяку.

— Джек, — выдохнула она. По левой щеке проползла слеза. — Вызови «скорую». У меня кровотечение. Думаю, что теряю ребенка!

— Черта с два «скорую», — сказал он, подхватывая ее на руки. — Они еще не успеют включить двигатель, а я доставлю тебя на место.

Боль и ужас ледяными пальцами вцепились ему в горло, мешая дышать. Но он не имел права показать, в каком он состоянии. Внизу лестницы стояла Вики, прижимая ко рту кулачки, в ее вытаращенных глазах застыл страх.

— Мама не совсем хорошо себя чувствует, Вик. Давай отвезем ее в больницу.

— А что с ней? — еле слышно пискнула девочка.

— Не знаю.

Он и в самом деле не знал, хотя опасался самого худшего.

В течение двух часов ожидания у реанимационного отделения больницы Маунт-Синай, когда оставалось лишь кусать ногти, пока врачи, медсестры и акушерка делали все, что им полагается делать в таких ситуациях, Джек старался развлечь Вики. Хотя в этом не было особой необходимости. Она довольно быстро нашла девочку своего возраста и стала с ней болтать. Джек завидовал ее способности всюду обзаводиться друзьями.

Углубившись в кем-то оставленную «Таймс», он попытался уйти от мыслей о том, что сейчас делают с Джиа в процедурной. В разделе «Стиль» он обратил внимание на знакомое имя: «Самый заманчивый холостяк Нью-Йорка, гуру дорменталистской церкви Лютер Брейди был замечен за увлеченным разговором с Мерил Стрип во время благотворительного бала в пользу фонда библиотеки Ист-Хэмптона».

Как-то не очень сочетается с аскетическим образом жизни.

Он поднял глаза на подошедшую медсестру. Та начала говорить, но вдруг разразилась смехом.

— Что тут веселого?

— Простите. Когда ваша жена попросила найти человека, одетого Чудовищем из Черной лагуны, я подумала, что она шутит.

Джек уже привык к удивленным взглядам других людей в комнате ожидания. Маску, перчатки и обувь Чудовища он оставил дома, а вот стянуть зеленый костюм с плавниками не успел.

— Вы же знаете, что сегодня Хеллоуин. Как она?

— Доктор Иглтон все вам расскажет.

Джек и Вики прошли в процедурную, где на каталке лежала Джиа. Цвет ее лица улучшился, но она осунулась. Вики кинулась к ней, и они обнялись.

Вошла высокая худая женщина с волосами цвета соли с перцем. На ней был длинный белый халат.

— Вы отец? — спросила она, окинув взглядом костюм Джека. Когда Джек кивнул, она протянула ему руку. — Я доктор Иглтон.

— Джек, — представился он. У нее было крепкое рукопожатие. — Как она?

Доктор Иглтон явно чувствовала себя не в своей тарелке, обсуждая состояние больной с человеком в резиновом костюме чудовища, но не подала виду.

— Потеряла довольно много крови, но спазмы прекратились.

— Она поправится?

— Да.

— А… как ребенок?

— Ультразвуковое обследование не выявило никаких проблем — хорошо лежит, устойчивое сердцебиение.

Джек закрыл глаза. У него вырвался вздох облегчения.

— Спасибо. Большое спасибо.

— Хотя я бы хотела подержать ее до утра.

— Да? Вы считаете, есть какая-то опасность?

— С ней все должно быть прекрасно. Чем больше срок беременности, тем меньше опасность выкидыша. У Джиа идет двадцатая неделя, а при таком сроке редко случаются неприятности. Так что, думаю, беспокоиться не о чем. Просто для надежности.

Джек посмотрел на Джиа:

— Почему же это произошло?

Доктор Иглтон пожала плечами:

— Самой распространенной причиной подобных случаев бывает мертвый или дефективный утробный плод. — Джека от испуга передернуло. Тревога, отразившаяся на его лице, заставила доктора торопливо добавить: — Порой… просто так случается. Но вам не о чем беспокоиться.

Джеку не понравилось, как она это сказала. Ведь теперь он был уверен, что такие вещи — по крайней мере, плохие веши — в его жизни больше не будут «просто так случаться».

Подойдя к каталке, он взял Джиа за руку. Она сжала его пальцы.

— Ты позаботишься о Вики до завтра, пока я не приеду домой, да?

У Джиа в этом городе никого не было. Все ее родственники жили в Айове.

Джек улыбнулся:

— Могла бы и не говорить. — Он подмигнул девочке. — Мы с ней прямиком отправимся домой и будем запускать огненные шутихи.

Вики хихикнула, а Джиа сказала:

— Джек, это не смешно.

Джек хлопнул себя по лбу:

— А ведь верно! Ей же завтра в школу. Ладно, Вик, — только одну.

Пока Джиа объясняла расписание дел дочери, Джек думал, как непросто нести ответственность за благополучие девятилетней девочки — пусть даже в течение одного дня.

На него были возложены семейные обязанности.

Кордова и дорменталисты пугали его куда меньше.

Глава 3

Вторник

В доме на Саттон-сквер Джек провел ночь в комнате для гостей. К счастью для него, выяснилось, что Вики совершенно самостоятельная личность.

И даже более.

На следующее утро, приняв душ и одевшись, она настояла, что перед приездом школьного автобуса сделает Джеку яичницу с ветчиной. В роли ветчины выступали нарезанные полоски сои с запахом бекона.

Вики явно была в хорошем настроении. Доктор Иглтон сказала, что с мамой все будет хорошо, и для Вики этого было достаточно. Если мамин врач так сказал, то иначе и быть не может.

Ох, неплохо было бы опять обрести девять лет и такое умение верить.

Джек смотрел, как девчушка носится по кухне, — она точно знала, что ей нужно и где это лежит, — слушал ее болтовню, и у него теплело на сердце. Вики будет чудесной старшей сестрой для малыша, которому предстояло появиться на свет.

Для малыша… Пока плохих новостей не было, и он прикинул, что Джиа досталась спокойная ночь. Он на это надеялся.

Во время завтрака Джек позвонил Джиа, чтобы отчитаться — и самому получить отчет.

Она в самом деле хорошо провела ночь, но ее выпустят лишь во второй половине дня, что означало — Джеку придется быть дома, чтобы встретить Вики из школы.

Нет проблем.

Вики несколько минут поболтала с мамой — ей уже пора было бежать. Джек проводил ее до автобуса и дал номер своего мобильника, сказав, чтобы она звонила, если ей хоть что-то понадобится — хоть что-то.

Затем он принял душ, побрился и направился в сторону Десятой авеню.

Пешеходы обтекали объявление, состоящее из двух половинок, которые под углом друг к другу стояли в центре тротуара.

ПАСПОРТНАЯ КОНТОРА ЭРНИ

ЛЮБЫЕ ПАСПОРТА

ПРАВА НА ВОЖДЕНИЕ ТАКСИ

ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА

В это время дня никто не занимался делами, так что Эрни был в полном распоряжении Джека.

— Привет, Джек, — окликнул он его откуда-то с задов своего маленького магазинчика. Ростом Эрни был не более пяти футов и пяти дюймов и после сытного обеда прибавлял лишь пять фунтов к обычной сотне своего веса; у него было унылое лицо с грустными глазами, на котором навечно застыло виноватое выражение, но тараторил он со скоростью сто двадцать миль в час. — Как дела, как дела, проходи, рассказывай!

Джек прикрыл за собой дверь и перевернул висевшую на ней табличку — с «Открыто» на «Закрыто». Пройдя мимо полки с контрабандными видеоплеерами, он миновал столб, на котором висели сумки лучших фирм — «Кейт Спейд», «Луи Вуиттон», «Гуччи», «Прада» — конечно, сплошные подделки. Ни одна не стоила больше двадцати долларов. Все, что окружало Эрни, было сляпано на скорую руку.

— Теперь занимаешься женскими причиндалами? — спросил Джек, добравшись до стойки в конце помещения.

— Что? А, ну да. Приезжают иногородние и покупают сразу по три, по четыре штуки. Что их держать на складе, они не залеживаются. — Он вытащил из-под стойки большой конверт. — Ты только посмотри, Джекки! Только посмотри!

Эрни высыпал содержимое конверта на исцарапанное стекло стойки: водительские права с фотографией

Джека и две кредитные карточки — «Виза-голд» и платиновая «Америкэн экспресс».

— То, что надо?

Джек не мог понять, чего ради такое возбуждение. Эрни постоянно снабжал его подобными вещами.

— Ты проверь их, проверь. — Его буквально трясло от возбуждения. — Проверь права.

Джек наклонился, чтобы присмотреться. Фотография его, но вот имя… Джейсон Амурри, а язык…

— Французский?

— Швейцарский, — сказал Эрни, — и лучше не придумаешь. Кредитные карточки — точные дубликаты моих, вплоть до окончания срока действия и номера. Только не пытайся пользоваться ими, а то все пойдет прахом.

— А кто такой Джейсон Амурри?

Эрни ухмыльнулся:

— Живет в Веве. То есть на Швейцарской Ривьере — ты же знаешь: Монтрё, Женевское озеро и тому подобные места. Там стоят виллы Селин Дион, Фила Коллинза и прочей публики такого ранга.

— О'кей. Значит, он живет в шикарном районе в зарубежной стране. Для начала неплохо. Давай подробности.

— Они произведут на тебя впечатление.

Такие наборы документов Джек всегда оценивал, исходя из строгих критериев. И сейчас он надеялся, что Эрни не отступил от них.

— Разберусь, когда ты мне все расскажешь.

Что Эрни и сделал.

И произвел впечатление на Джека.

— Хорошая работа, — сказал он, выкладывая оговоренный гонорар. — Ты заслужил каждое пенни.

Этим утром у металлодетектора храма дорменталистов вместо пухленькой Кристи дежурила такая же пухленькая Дженни. Сверившись с компьютером, она позвонила по телефону и провела Джека через детектор.

— Ваша ТП появится через минуту, мистер Фарелл.

— ТП?

— Простите. Техник Пробуждения. О, вот она и идет.

Джек увидел крупную блондинку с вьющимися волосами и ногами как дорические колонны, которая вперевалку вышла ему навстречу. Вместо стандартной униформы на ней была желтая блузка без рукавов на размер меньше нужного. Или на два. И конечно, она улыбалась от уха до уха.

Высоким голосом с легким французским акцентом блондинка представилась: «Эвелин Лесёр» — и провела к лифту. Когда она называла его Джек, это звучало как «Джок».

В лифте по пути наверх он заметил, что от нее основательно пахнет потом. И порадовался, что поездка была краткой.

На четвертом этаже она показала ему мужскую раздевалку КП и объяснила, что КП означает Кандидат на Пробуждение и что он должен войти, открыть шкафчик и переодеться в униформу, которую в нем найдет.

— Такую же, как у вас?

Блондинка покачала головой:

— Боюсь, что нет. Она только для ТП и только на время наших занятий.

— Значит, серая?

— Пет, пока вы не обретете статус ГС — Готового к Слиянию. До той поры вы обязаны носить цвета КС.

Хотя ее английский был безукоризнен, она все же не справлялась со звуком «тс», произнося вместо него мягкое «з».

В мужской раздевалке кандидатов на слияние — он удивился, почему ее не назвали МРКС, — Джек нашел дюжину шкафчиков. Десять стояли открытыми, и в каждом висел темно-зеленый парашютный комбинезон, а в замке торчал ключ. Он снял свою одежду и влез в комбинезон, который великоват. Но Джек не стал тратить время в поисках подходящего. Он обратил внимание, что в нем нет карманов — только крохотный кармашек слева на груди, в котором мог поместиться лишь ключ от шкафчика, и больше ничего.

Ему пришлось оставить свой бумажник и прочие веши в шкафчике.

Джек улыбнулся. Ловко придумано.

По возвращении в холл Эвелин подвела его к дверям с табличкой «АП-3», и он поинтересовался, а она объяснила, что АП — это Аппаратура Пробуждения.

Он вспомнил вчерашние слова Джейми Грант, когда он спросил ее: а что, Занятия по Пробуждению — это всего лишь ряд вопросов?

О нет. На самом деле это куда больше…

Джек не мог забыть ухмылку, с которой она произнесла эти слова.

АП-3 оказалась каморкой без окон, где располагались стол, два стула… и белая мышка. Проволочная клетка с ней стояла на возвышении с правой стороны стола. Эвелин предложила Джеку один из стульев. Сев, он увидел, что перед ним тянется горизонтальная медная труба, закрепленная к столешнице двумя шестидюймовыми кронштейнами — по одному с каждой стороны. Из середины трубы тянулся провод, который шел к черной коробке размером с буханку хлеба, лежащей на столе; другой провод шел от коробки к клетке с мышкой.

Джеку даже не нужно было имитировать удивление.

— Надеюсь, вы объясните мне, что это такое?

— О, конечно, — сказала Эвелин, усаживаясь по другую сторону стола. — Не сомневаюсь, вам известно, поскольку вы читали «Книгу Хокано», цель Занятий по Пробуждению — разбудить вашего Личного Кселтона, ту половинку его, которая спит в вас.

Джек бросил взгляд на мышку.

— Это верно. Но зачем?..

Эвелин подняла руку.

— Для пробуждения оной необходимо изучить вашу нынешнюю жизнь и прошлые жизни вашего ЛК. — Из верхнего ящика стола она вытащила папку. — С этой целью мы зададим вам ряд вопросов. Некоторые из них покажутся очень личными, но вы должны верить нам — ни одно сказанное вами слово не покинет пределов этой комнаты.

Информации Джейми Грант этот подход не соответствовал.

Откинувшись на спинку стула, Джек потер виски, скрыв этим жестом взгляд, который он бросил на решетку, прикрывавшую вентиляционное отверстие. Между двумя ее ребрами он заметил предмет, напоминавший маленькую линзу, которая смотрела прямо на него. Где-то в здании изучалась и, скорее всего, записывалась информация, которая поступала с этого аудиовизуального устройства.

— Я вам верю, — сказал Джек.

— Отлично. Итак, это ваш первый шаг в мир удивительных приключений и открытий. Пробудятся воспоминания из многочисленных жизней вашего Личного Кселтона, проснется и он сам, после чего вы приступите к воссоединению вашего ЛК с его двойником на стороне Хокано, в результате чего они сольются в единое целое. Это долгий процесс, требующий многих лет учебы и занятий, но в завершение его вы станете сверхъестественным существом, не боящимся принять любой вызов, сметающим любые препятствия. После ВС вы сможете излечивать все болезни, и жить вы будете вечно.

В конце этого восторженного речитатива Эвелин широко раскинула руки, и Джек вздрогнул, увидев, что в каждой подмышке у нее таится морской еж. Лишь, чуть позже он осознал, что это волосы.

— Ух ты, — сказал он, отводя взгляд от ее подмышек. — А ВС — это Великое Слияние, верно?

Эвелин опустила руки. Акцент в ее речи стал заметнее.

— Да. Оно произойдет, когда известный нам мир объединится с миром Хокано. И возникнет Возвращенный Рай — но только для тех, у кого выжили их слившиеся Личные Кселтоны и Кселтоны Хокано.

— Я хочу быть в их числе, — сказал Джек.

Но для чего тут торчит эта проклятая мышка?

— Чудесно. В таком случае давайте начнем. Первым делом вы должны обеими руками взяться за тот стержень, что перед вами. И изо всех сил сжать его.

Джек сделал, как ему было сказано.

— А зачем это надо?

— Дабы убедиться, что вы говорите правду.

Джек изобразил возмущение:

— Я не лжец.

— Конечно. Но все мы скрываем правду даже от самих себя, не так ли? Подавляем воспоминания о стыдных поступках. Каждый день врем сами себе. Мы должны отказаться от практики самообмана и проникнуть до самого сердца истины. А вы знаете, где оно находится? В вашем Личном Кселтоне. Ваш ЛК знает истину.

— А я думал, что мой ЛК спит.

— Да, но это не означает, что он ничего не чувствует. И, услышав ложь, он будет реагировать.

— Как?

— Вы этого даже не заметите. Как и я. Только ВС, Взыскующие Слияния, которые достигли Восьмой Ступени на ЛС, постигнут ее без посторонней помощи.

— Так как же мы узнаем?..

Эвелин постучала по черному ящичку:

— Это УСК — Усилитель Сигналов Кселтона. Он не может усилить сигнал так, чтобы он дошел до нас, но вот мышка его уловит.

— О'кей. — Джек чувствовал себя так, словно очутился в Зазеркалье и ввязался в беседу с Безумным Шляпником. — А как же мышка нам сообщит?

— Солгите в ответ на вопрос и увидите. — Эвелин открыла папку. — Давайте начнем.

— О'кей. Но должен сказать вам, что веду очень скучную жизнь — нудная работа, нет ни семьи, ни домашних животных. Никуда не хожу, и вообще…

— Поэтому вы и здесь? Чтобы все изменить, не так ли?

— Так ли. То есть верно.

— В таком случае возьмитесь за проводник Сигналов Кселтона и мы начнем.

Джек сжал его. Он почему-то испытывал напряжение.

Он не сводил глаз с маленькой белой мышки, нервно сновавшей в клетке, пока отвечал на град невинных вопросов — о погоде, о дороге, по которой он шел сюда, и так далее, — и отвечал совершенно искренне.

Посмотрев на него, Эвелин сказала:

— Очень хорошо, Джек. А теперь я задам вам важный вопрос: что самое плохое вы сделали в жизни?

Прямота этого вопроса удивила его.

— Как я вам уже говорил, моя жизнь настолько неинтересна, что едва ли я сделал что-либо порочное.

Мышка пискнула и подпрыгнула, словно получила удар. Джек тоже дернулся:

— Что случилось?

— Вы сказали неправду. Может, неосознанно, но ваш кселтон услышал ее и отреагировал.

Эту неправду Джек выдал совершенно сознательно. Он сделал массу неправильных поступков — по крайней мере, с точки зрения других людей.

Эвелин откашлялась.

— Может, в данном случае мы подошли слишком общо. Давайте сформулируем вопрос так: вам доводилось красть что-нибудь?

— Да.

Мышка не отреагировала.

— Какую вещь вы украли первой?

Джек задумался.

— Помню, что во втором классе стащил пакетик жареного миндаля в аптеке «Рексолл».

Мышка оставалась спокойной.

— Хорошо, — кивнула Эвелин. — А какую самую крупную вещь вы украли?

Джек сделал вид, что погрузился в глубокое раздумье.

— Скорее всего, тот самый пакетик миндаля.

Мышка пискнула и подлетела над полом клетки на пару дюймов.

Его охватило тошнотное чувство. УСК был прав. Он похитил массу вещей и занимался этим довольно часто — обычно у воров, но, тем не менее, его действия именовались кражей. Так что пока УСК не ошибался.

Должно быть, это совпадение. Но тем не менее…

— Вы обращаетесь со мной как с преступником. А я не таков.

Мышка снова подпрыгнула.

Это уже какая-то мистика. Да, он лгал… само его повседневное существование было уголовным преступлением… но платила за это мисс Мышь.

Выпустив стержень, Джек замахал руками:

— Я говорю вам правду!

— Правду, как понимаете ее вы, Джек. То, что вы говорите, может быть истиной в этой жизни, но не исключено — ваш кселтон когда-то в прошлом обитал в теле вора.

— Мне это не нравится.

— Все это — часть процесса, Джек.

Мисс Мышь забилась в угол клетки и дрожала, съежившись в комочек.

— Пожалуйста, не обижайте больше мышку.

— Ее никто не обижает. Правда. Я с ней ничего не делаю. Вы тоже. Но сейчас мы занимаемся вами. Пожалуйста, сожмите снова стержень УС, и мы продолжим.

Джек подчинился. Он заметил, что у него влажные ладони.

— Вам доводилось убивать кого-нибудь, Джек?

Он посмотрел на мышку и сказал:

— Нет.

Никакой реакции со стороны мисс Мыши.

Все понятно, подумал он. Ведь немало людей его стараниями поросли травкой.

Каким-то образом, может нажимая кнопку в полу, Эвелин пропускает ток через клетку. Очень убедительный способ запудрить мозги новым членам. Колоссальный психологический шок, когда человек видит, что каждая сказанная им неправда заставляет страдать невинное создание.

— Вы гетеросексуал? — спросила она.

— Да.

Мисс Мышь оставалась в том же нервном состоянии.

— Случалось ли вам кого-нибудь насиловать?

Еще один вопрос, на который он может ответить

совершенно искренне.

— Никогда и никого.

Болезненный писк мисс Мыши послужил сигналом к окончанию этих паршивых игр. Да и с уровнем гнева все было в порядке.

Выпустив стержень, Джек вскочил и стал колотить кулаками по столу.

— Нет! — заорал он. — Это невозможно! Нет, нет и нет! Я никогда не делал ничего подобного! Никогда!

Лицо Эвелин покрыла бледность.

— Успокойтесь, Джек. Как я вам говорила, возможно, что-то из прошлых жизней…

Он еще сильнее врезал по столу:

— Я не хочу этого слышать! Мне не нужен кселтон, который занимался такими вещами! Вы ошиблись! Все не так! Не-так-не-так-не-так!

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвались два бритоголовых человека в мундирах красного цвета.

Более высокий из этой пары схватил Джека за руку.

— Идем с нами, — сказал он. — И не дергайся.

— Кто вы такие? — корчась, закричал Джек.

— Паладины Храма, — объяснила Эвелин. — Вы должны идти с ними.

— Куда?

— Тебя хочет видеть Великий Паладин, — сообщил тот, что пониже.

Эвелин вытаращила глаза:

— Сам ВП? Сам Ноомри?

— Ага, — сказал высокий. — Он не сводил с тебя глаз, еще когда утром ты только переступил порог храма.

Чего Джек и ожидал. И послушно вышел из комнаты.

— Мое имя Дженсен, — сказал огромный черный мужчина, нависнув над Джеком. В его рокочущем, как поезд подземки, голосе Джек отметил легкий африканский акцент. — А как тебя зовут?

Два ПХ отвели Джека на третий этаж, который, похоже, был отведен под службу безопасности, и оставили в небольшой комнате без окон. Они заставили его просидеть в ожидании минут десять или около того, чтобы он как следует переволновался. Джек подыграл им, ломая пальцы и сплетая их, искусно изображая перепуганную кошку, застигнутую собакой.

Наконец этот огромный черный тип, рядом с которым Майкл Кларк Дуглас выглядел бы тростиночкой — черт, да у него такой вид, словно он только что употребил Майкла Кларка Дугласа на завтрак, — влетел в двери как пушечное ядро и остановился в двух футах перед Джеком. В его могучей фигуре не было ни капли жира. На лысом черепе размерами с баскетбольный мяч, отвечающий стандартам НБА, плавали блики флуоресцентной лампы. На его черную форму, должно быть, пошло целое покрывало с кровати размером кингсайз.

Жуткое зрелище, подумал Джек. Если вы склонны пугаться.

Он начал, заикаясь, выдавливать ответ:

— Я… я… м-м-м….

— Только не рассказывай мне, что ты «Джек Фарелл». Мы провели обычную проверку и выяснили, что по адресу, который ты сообщил, нет никакого Джека Фарелла. Строго говоря, и дома-то такого нет.

— Н-ну ладно, — промямлил Джек. — Мое настоящее имя…

— Мне плевать, какое у тебя настоящее имя. Я просто хочу узнать, что за игру ты ведешь. На кого работаешь? На этих дешевок из «Лайт», да?

— Нет. Я никогда и слыхом не слыхивал… не знаю, о ком вы говорите. Я…

— Тогда почему ты явился к нам со своими выдумками? Ложь в храмах дорментализма непозволительна — тут может звучать только правда.

— Но я могу убедительно объяснить, почему…

— Не хочу ничего слышать. С данного момента ты официально числишься НЛ, Нежелательной Личностью, и изгоняешься как из этого храма, так и из всех других храмов дорментализма.

Дженсен развернулся и направился к дверям.

— Это нечестно! — успел крикнуть Джек, но Дженсен не обратил на него внимания.

Как только он вышел, два охранника, которые доставили Джека сюда, отвели его вниз, в раздевалку, постояли у него над душой, пока он оделся, а затем провели к входным дверям и выставили на тротуар. Не проронив ни слова.

Утро заканчивалось, и Джек с удрученным видом постоял под солнцем, после чего повернулся и побрел в город. Вытащив бумажник, он проверил отделение. где спрятал удостоверение личности Джейсона Амурри. Волосок, которым он обернул пластиковую карточку, исчез.

Отлично.

Не пройдя и трех кварталов, он заметил за собой хвост. Но он даже не стал и пытаться оторваться от него. Он хотел, чтобы его выследили.

Игры начинаются.

Динамик на столе Дженсена заскрежетал голосом его секретарши:

— ПХ Пири на первой линии, сир.

Дженсен приказал Пири переодеться в штатскую одежду и проследить за этим лживым подонком Амурри. Сначала, когда рутинная проверка «Джека Фарелла» ровно ничего не дала — его имя, адрес, номер социального страхования не имели к нему отношения, — он заподозрил обычную ситуацию. Большинство неприятностей церкви причиняли члены других верований, которые считали, что дорменталистов надо «спасать», или свои же бывшие члены с выдуманными обидами. Но порой встречались и такие «разгребатели грязи», как та сука Джейми Грант.

Как Дженсен и ожидал, дав указание проверить шкафчик «Джека Фарелла», пока им занимается Эвелин, обыск выявил набор совершенно других документов. Но, исходя из них, владельца было трудно отнести к одной из обычных категорий.

Джейсон Амурри. О'кей. Но почему из Швейцарии? Это заинтересовало Дженсена. Чего ради парень приезжает из Швейцарии, чтобы под выдуманным именем вступить в нью-йоркский храм дорментализма? Известно, что этот храм считается центром церкви, ее Ватиканом так сказать… но почему надо было врать? Да еще так неуклюже. Он что — не мог догадаться, что его будут проверять?

Нет, это никому не сойдет с рук. Не важно, из Швейцарии ты или из Пеории, соврал — получи по заслугам. Таково правило.

Посмотрев на телефон, Дженсен нахмурился. Что-то рановато для звонка Пири. Он ведь буквально только что начал слежку за этим типом Амурри.

Разве что…

Он сорвал трубку.

— Только не говори мне, что ты его потерял.

— Нет. Просто пришлось проследовать за ним до южной части Центрального парка. Он остановился в «Ритц-Карлтоне».

Еще один повод для удивления.

— С чего ты взял? А вдруг он кого-то навещал там?

— Потому что я позвонил в отель и попросил соединить с номером Джейсона Амурри. Что через несколько секунд и было сделано.

«Ритц-Карлтон»? Господи. Несколько лет назад, когда в храме шел ремонт резиденций для гостей, Дженсену пришлось заказывать номера в «Ритце» для знаменитых лиц церкви. Он помнил, что обыкновенный номер для одного человека с окном на кирпичную стену стоил почти семьсот в сутки. И конечно же он не устраивал ни одного из высоких визитеров. Нет, все они хотели иметь вид на парк. Что стоило чертовскую кучу денег.

— Что мне дальше делать? — спросил Пири.

— Возвращайся.

Он отключился. Не имеет смысла заставлять Пири впустую следить за отелем. Теперь ему известно, где обитает этот тип и кто он такой.

Впрочем, не совсем. Известно только его имя. Домашний адрес в Швейцарии. И что остановился он в самом дорогом отеле города. Это означает, что баксы у него водятся. И что этот Джейсон Амурри — сплошное удивление.

Какой-то червячок неуверенности грыз Дженсена. Он не любил сюрпризов.

Потянувшись к зуммеру, он помедлил. Как зовут новую секретаршу? Эти безмозглые маленькие идиотки появляются и исчезают. Разлетаются от него, как цыплята от лисы в курятнике. Их приходится набирать из волонтеров. Неужели он их так пугает?

Он решил, что ему плевать на имя секретарши, и, нажав кнопку, бросил:

— Найдите мне Тони Мариготту.

Дженсену нравились услуги компьютера. Он позволял и другим пользоваться ими — конечно, кроме электронной почты. Тони, один из ПХ, был компьютерным магом и волшебником. Он мог найти все, что было необходимо знать Дженсену.

Ему оставалось лишь надеяться, что эти сведения не разочаруют его.

— Можешь идти, — сказал Ричи Кордова, протягивая пять долларов мальчишке, который носил ему корреспонденцию.

Каждый раз, как ему что-то попадало в почтовый ящик, — впрочем, это случалось не чаще чем трижды в неделю, — этот парнишка в свой обеденный перерыв приносил добычу в офис Ричи, находившийся всего в двух кварталах от почтового отделения. Обходилась эта услуга в пятерку. Она сберегала время для Ричи, но, что было куда более важно, его никто не знал в лицо.

Ему приходилось тщательно избегать постороннего внимания. Никогда нельзя знать, когда одной из его дойных коров придет в голову идиотская идея проверить, кто же открывает 224-й ящик. Увидит Ричи, проследит его до офиса или до дому, а там, глядишь, найдет возможность как-то поквитаться с ним. Нет, эти глупости ему не нужны.

При той системе доставки, которую организовал Ричи, им придется дожидаться до самой смерти и ни с чем уходить в мир иной, так ничего и не поняв.

— Итак, что же мы сегодня имеем? — пробормотал Ричи, когда паренек удалился.

Один плотный конверт. Адрес напечатан. Хмм.

Он вытащил из ящика стола складной нож и вскрыл конверт. В нем оказался еще один конверт, потоньше. Внутри лежала записка женским почерком и стодолларовая купюра.

Сто баксов? Что за чушь?

Записка была от монахини. Со стонами, что, мол, больше дать она не может. Ричи усмехнулся. В принципе он мог с королевским великодушием и плюнуть на столь мелкий платеж — но только не с этой дамочкой. О нет. Ее лично он выжмет досуха.

Но стоит ли именно сегодня давить на нее?

Он взял «Пост» и открыл страницу с гороскопом. Утром он уже просматривал ее, но не особенно вдохновился. Посему он сложил таблоид в аккуратный четырехугольник, чтобы прочитать гороскоп по второй раз.

Близнецы (21 мая — 21 июня). Похоже, что пределы вашего безопасного существования сокращаются. Не возбуждайте агрессию своими инициативами. Живите данной минутой, следуйте правилам, и, несмотря на все препятствия, эта неделя увенчается триумфом.

Пределы безопасного существования сокращаются… звучит не очень приятно.

Но может, ничего страшного. Его день рождения приходится на 20 июня, то есть официально он Близнец. Но поскольку Рак начинается 22 июня, многие опытные астрологи считают, что такие люди, как он, находятся «на перепутье», с которого могут идти в любую сторону.

Он снова принялся за чтение.

Рак (22 июня — 22 июля). Необходимо испытать то, что, по вашему мнению, необходимо для улучшения ситуации, в которой вы находитесь. Те, кто вам дороги, помогут найти свежие ресурсы, которые, возможно, выведут вас на удивительный новый путь.

Первое предложение он прочитал три раза, но так и не уяснил, о чем в нем говорится. Что же до остального…

Те, кто вам дороги? Должно быть, компания у Харли.

Нечего и сомневаться, что речь идет не о бабах. Семь лет назад он развелся с тупой сукой, на которой его угораздило жениться, а его собственная мать скончалась пять лет назад. В данный момент у него нет никаких подружек — большинство из них были редкостными идиотками, и ни одну из них он не мог долго выносить. Его мать, дай ей Бог, оставила ему дом в Уильямсберге со всей обстановкой. Он вырос в нем, и, поскольку чувствовал себя в его стенах куда лучше, чем в той засранной квартире, в которой обитал, вместо того, чтобы продать дом, он вернулся в него.

Он понял, что ему говорили гороскопы. Поскольку сегодня он отправляется на поиски «свежих ресурсов», упоминание о «пределах безопасного существования» не имеет значения, и «неделя увенчается триумфом».

Весьма неплохо.

Он развернул газету первой полосой наверх и положил ее на стол. Салфеткой стер с пальцев следы типографской краски. Затем подъехал на стуле к радиатору и извлек из-за него пухлый конверт. Сотню монахини прибавил к остальной наличности. Всего в конверте скопилось тысячи три. Пора прогуляться к хранилищу банковских сейфов. Конечно, его офис под зашитой, но он явно не банк. Туда он заглянет в пятницу.

Когда он вернул конверт обратно в тайник и поднялся, в животе заурчало. Пришлось помассировать объемистый купол. Тот сандвич с колбасой и луком откровенно не хотел перевариваться. Он распустил пояс еще на одно деление — на последнее. Вот дерьмо — если он продолжит толстеть, ему придется закупать новый гардероб. Опять. Один шкаф уже забит одеждой, которую он не в состоянии носить.

Он втиснулся в пиджак — даже не пытаясь застегнуть его — и привел в порядок письменным стол. Это было несложно. Все выглядело достаточно пристойно — все, кроме его фигуры. Он переставил фотографию Клэнси ближе к левому углу и направился в приемную.

— Выйду немного пройтись, Эдди, — сказал он секретарше. — Вернусь минут через тридцать или около того.

Эдвина посмотрела на часы и отметила время на отрывном листке.

— Понятно, Рич.

Наглая черная сучка, но работает хорошо — одна из лучших секретарш, с которыми ему приходилось иметь дело. Хотя излишней активности не проявляет, не крутится перед глазами, как некоторые из них. Пару раз бизнес притормаживал, и, строго говоря, ее следовало бы выставить.

Но пока он решил с этим не торопиться. Немалое число его клиентов обладали баксами. Суммы были не очень уж большими, но его вполне устраивали. Клиенты приезжали к нему из Манхэттена и Куинса — многие из них впервые попадали в Бронкс. Когда они спрашивали, как добраться, то с облегчением узнавали, что Ричи Кордова располагается вблизи зоопарка в Бронксе и Ботанического сада. То есть цивилизация неподалеку.

Самой неприятной особенностью этого района было следующее: с парковками дело обстояло из рук вон плохо и на улицах клиенты не видели никого напоминавшего их самих. Хорошо же было то, что здесь они никоим образом не могли наткнуться на кого-то знакомого, и это было очень важно. Никто не хотел встречи с приятелем в детективном агентстве.

Но прибывали они сюда в душевном смятении, и после таких жертв им было необходимо обрести уверенность, которую подкрепляло присутствие вышколенной секретарши.

Он поправил табличку Эдди со словом «СЕКРЕТАРЬ», чтобы она стояла строго параллельно переднем кромке стола, и вышел.

Сегодня Тремонт ходил ходуном. Но похоже, толпу на тротуарах совершенно не волновали личные доходы. Нет, это была явно не его клиентура.

Ричи понятия не имел, почему в последнее время бизнес шел с таким скрипом. Он хорошо обслуживал своих клиентов, знал, что он их устраивает, но с лета дела двигались непозволительно вяло.

Поэтому его второй источник доходов и обрел такую важность. Обычная слежка всегда обеспечивала ему картошку с мясом, а вот подливка к ним поступала от шантажа.

Шантаж. Он ненавидел это слово. От него несло грязью и коварством. Он годами пытался найти для него какой-то заменитель, но так и не преуспел. Защита личной информации… служба охраны тайн… управление закрытой информацией… — ничто так и не пригодилось.

Так что он смирился с шантажом… тем самым став шантажистом.

В заведении Харли он, конечно, на эти темы не разговаривал, но, в конце концов, понятие было не такое уж ужасное. Нет, в самом деле — когда добираешься до сути, то выясняется, что ты просто обеспечиваешь сервис: у меня есть информация относительно вас, а оную информацию вы не хотите доводить до сведения общественности. И, регулярно получая свой гонорар, я буду держать язык за зубами.

Что может быть более честными условиями? Участие чисто добровольное. Не хотите платить? Не платите. Но будьте готовы, что однажды ваши маленькие грязные секреты вылезут на свет божий.

Кроме того, он не мог не признать, что ему нравилось дергать за веревочки, заставляя людей танцевать под ту мелодию, которая его устраивала. Это было почти так же приятно, как получать деньги.

Ричи завернул за угол и вдоль только что выстроенных многоквартирных домов пошел к зоо.

М-да… шантажист. Не совсем та роль, в которой он видел себя еще ребенком.

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Ричи?

Шантажистом, мамочка.

Не собирался он быть и копом. В те времена копов называли не иначе как «свиньи». Но, подрастая в условиях мелочной экономии и видя, как его старик потерял работу на фабрике, Ричи начал думать, что, возможно, быть полицейским не так уж и плохо. Шансы потерять службу минимальные, а то и вовсе нулевые, платят прилично, а лет через двадцать — двадцать пять, когда перед тобой еще вся жизнь, можешь выйти на пенсию.

Он попытался поступить в полицию Нью-Йорка, но не преуспел в этом. Пришлось устраиваться в ДПОН — департамент полиции округа Нассау, — где жалованье было далеко не столь приличным. Тем не менее ему потребовалось не так много времени, дабы найти пути его преумножения.

Сначала патрульным, а потом детективом Ричи провел двадцать шесть лет в рядах ДПОНа, из которых двадцать четыре с половиной — «на земле». Ближе к концу службы у него были небольшие неприятности, но поскольку он дал понять, что будет помалкивать о сексуальных предпочтениях кое-кого из департамента внутренних дел, то избежал тюрьмы и ушел с полной пенсией.

Так состоялось его знакомство с той властью, которой обладает не предназначенная для тебя информация. Вместо того чтобы жить на подножном корму, он обзавелся лицензией частного сыщика и открыл свое агентство: «Кордова лимитед, консультант по вопросам безопасности». Больших надежд он на него не возлагал — просто место, куда надо ходить каждый день. Сначала дела пошли ни шатко ни валко, но старые приятели из нью-йоркской полиции подкидывали ему клиентов, помогая держаться на плаву. Он выяснил, что ему нравится эта работа, особенно слежка за неверными супругами. С течением времени он обзавелся хорошей камерой, с помощью которой сделал немало пикантных картинок. До прошлого сентября он держал у себя в доме частную галерею.

Но лучше всего оплачивались дополнительные материалы, которые он кропотливо коллекционировал. Отслеживая подозрительные действия чьего-то мужа или чьей-то жены, у которых налаживались отношения с некоей личностью, он часто наталкивался на посторонние или почти посторонние грязные подробности, которые и заставлял работать на себя.

Например, вот как с этой монахиней. Хелен Меткаф одолела путь из своей высотки в Челси, чтобы нанять Ричи. Ее муженек Майкл был консультантом по финансированию — то есть профессиональным сборщиком средств для фондов — и стал пропадать по делам практически каждый вечер, что было довольно странно для такой работы. Она начала подозревать, что, может, он завел кого-то на стороне, и захотела, чтобы Ричи это выяснил.

В последний раз Майки ссылался на сбор средств для восстановления церкви Святого Иосифа в Нижнем Ист-сайде. С камерой в руках Ричи принялся таскаться за ним и выяснил, что он в самом деле посещает церковь Святого Иосифа — но не только по делам фонда. Похоже, он давал волю некоторым своим маленьким привычкам в компании одной из монахинь.

Ричи сделал несколько фотографий этой пары in flagrante delicto, то есть па месте преступления, как принято говорить, и уже собирался показывать их заказчице, как вдруг сообразил, что напал на золотую жилу.

Обычно намерение что-то выжать из монахини было равносильно попытке купить бифштекс из кита в Гринписе, но эта монахиня была одной из руководительниц проекта по сбору средств. Именно поэтому у нее и установились столь тесные связи с малышом Майки. Через руки этой дамы проходило немало наличности, и данные фотографии давали возможность почерпнуть толику этого потока.

Так что Ричи сообщил супруге, что ее муженек бывает именно там, где и сообщает ей, — показал ей снимки, как муж входит в подвал церкви Святого Иосифа и покидает его, — и сказал, что не установил в данных визитах ничего порочного.

Основательно надавил он и на Майки. Обычно он придерживался правила: ничего не пускай в ход против клиента. В силу двух возражений: ему надо было блюсти свою репутацию и, кроме того, получать рекомендации от довольных клиентов.

Но Майки не догадывался, что тип, который доит его, был нанят его же женой.

Поскольку второе правило гласило: оставайся анонимным. Никогда не позволяй, чтобы корова увидела твое лицо или, что еще хуже, узнала твое имя.

Так Майки Меткаф стал второй коровой на этом конкретном пастбище.

И всего лишь еще пару месяцев назад Ричи, скрываясь под покровом анонимности, получал неплохой доход. Но в один сентябрьский вечер он пришел домой от Харли и почувствовал странный запах. Поднявшись на третий этаж, он обнаружил, что какой-то тип залил кислотой все его досье. И ушел по соседским крышам.

Единственным объяснением было то, что одна из дойных коров узнала, кто он такой. Ричи сжег свою коллекцию фотографий — ему жутко не хотелось этого делать, но, если к нему явятся с ордером на обыск, они станут доказательством — и перенес побочную работу к себе в офис. С тех пор у него появилась привычка оглядываться.

Он слегка запыхался, когда добрался до стены зоо. От тележки с хот-догами донесся искусительный запах, но он заставил себя идти дальше. Все потом.

Первым делом позвонить монахине.

Забавное дело — держать монахиню на крючке. В начальной школе эти пингвинихи — в то время монашки с головы до ног одевались в черное — вечно воспитывали его, то давая подзатыльники, то колотя костяшками пальцев, когда он проказничал. Не то чтобы они изуродовали его на всю жизнь. Это уж явный перебор. По правде говоря, он иногда думал, что заслужил такое отношение. Хотя боль в заднице, которой вечно доставалось, не становилась меньше.

Так что стоит потянуть историю с монашенкой. Поиграть с ней. Для него это что-то вроде знака отличия.

Если ты не знаешь, как рассчитаться, то грош тебе цена.

Ему это нравилось — примериться и нанести ответный удар.

Таксофон он выбрал наудачу и, набирая номер, облизал губы. Он знал, что сестра Маргарет будет в школе до трех или половины четвертого, но хотел немного потрепать ей нервы. Он знал, как это сделать.

— Есть! — сказал Мариготта. — Я нашел его!

Дженсен настоял, чтобы компьютерщик занимался поиском этого Джейсона Амурри в личном кабинете Дженсена. Он не хотел, чтобы результат их изысканий стал темой трепотни у фонтанчика с питьевой водой на административном этаже. Так что Мариготта подтянул стул к письменному столу Дженсена, развернул монитор, положил пальцы на клавиатуру и принялся за работу.

— Наконец-то.

— Ну и ловко же он прятался, этот сукин сын. — Мариготта покачал головой. У него были короткие черные волосы и карие глаза. — Только мои потрясающие таланты смогли раскопать его. Другой мастер, послабее, оказался бы в дерьме по уши.

Дженсен позволил себе расслабиться.

— Поэтому я и позвонил тебе. Покажи, что ты нашел.

Поднявшись, Мариготта развернул монитор экраном к Дженсену и ткнул в него пальцем.

— Ты хотел узнать о его отце, и мне пришлось перелопатить тонны информации. Тонны. Но что касается самого Джейсона, это все, что я смог найти. Немного — но, как я и говорил, он сущий отшельник. Но думаю, этого хватит, чтобы ты составил представление, кто он такой.

На экране был абзац из последней статьи о некоем Альдо Амурри. Дженсен никогда не слышал о нем. Сообщалось, что у него два сына, Майкл и Джейсон. Майкл, старший, жил в Ньюпорт-Бич, на берегу. Джейсон — в Швейцарии.

— То есть?

— Ты прочел об отце? Пробеги этот текст. Он тебе кое-что сообщит об этом типе Джейсоне.

Дженсен прокрутил текст к началу статьи и стал читать. Когда он выяснил, кто такой Альдо Амурри, отец того молодого человека, которого он выставил пинком в зад, у него пересохло во рту.

Он понимал, что не имеет права утаивать эту историю от Лютера Брейди. В конце концов он все раскопал. Брейди всегда все знает. Так что лучше Дженсен сам принесет ему новости.

Но Брейди разозлится. Просто будет рвать и метать.

Едва Джек вошел в квартиру Джиа, как зазвонил телефон. Он только что встретил Вики на автобусной остановке. Увидев на определителе «Маунт-Синай», он сорвал трубку и взмолился, только бы не плохие новости. Ведь он говорил с Джиа всего пару часов назад…

— Вики дома? — голос Джиа.

— Она здесь. Что-то слу…

— Тогда приезжай и забери меня. Пожалуйста, вытащи меня отсюда.

— С тобой все в порядке?

— Со мной все прекрасно. Правда. Доктор Иглтон отпустила меня, но больничное начальство не хочет, чтобы я ехала домой одна. Я понимаю, что это всего лишь еще одна ночь, но мне здесь так надоело. Я хочу домой.

Джек знал, что дело не только в этом. Джиа омерзело — ее выражение — торчать в больнице.

— Мы уже едем.

Они поймали такси на Саттон-Плейс, проскочили Мэдисон-авеню в районе Нижних Сотых и рванули на запад по Пятой авеню. Из медицинского центра

Маунт-Синай открывался вид на Центральный парк и башню Трампа. За парадной дверью в кресле-каталке сидела очень бледная Джиа. Джек усадил ее в салон машины, и они уехали.

Через десять минут они уже оказались в квартире на Саттон-сквер.

— О господи, как хорошо быть дома!

Джек проводил ее из холла.

— А теперь ты будешь вести себя как хорошая девочка и не волноваться — все, как доктор предписал. Ладно?

— Я отлично чувствую себя. Честное слово. Все, что было, прекратилось. Всю ночь я спала как убитая, от спазмов не осталось и следа.

— Но ты потеряла много крови, и не убеждай, что это тебе легко обошлось.

— Да, но это не значит, что я должна тут же укладываться в постель.

— Это значит, что ты должна будешь поменьше бегать.

Джек провел Джиа к большому кожаному креслу в библиотеке с дубовыми панелями и усадил ее.

— Оставайся в нем, пока не придет время укладываться.

Он знал, что Джиа никогда не сделает ничего, что могло бы повредить ребенку, но в то же время понимал, что при ее кипучей энергии ей будет трудно оставаться на одном месте.

— Не глупи. Как с обедом?

— Я могу его сделать! — вскричала Вики. — Дайте мне! Разрешите!

Джек знал, что стряпня дочери доставит Джиа куда больше хлопот, чем если бы она готовила обед сама. Поэтому он должен продуманно включиться в игру. Ни в коем случае нельзя подавлять чувства маленькой девочки.

— А я было подумал, не принести ли его…

Вики не дала ему продолжить:

— Ну разрешите мне самой его сделать! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Ну, Вик, а я уже заказал на вечер китайские блюда. Ну, ты понимаешь — рулетики с яйцами, уонтон-суп, большой цыпленок и даже блюдо ду-ду.

Девочка вытаращила глаза:

— Ты имеешь в виду блюдо пу-пу?

— Ну да. Верно. С жареными креветками и ребрышками прямо с огня. — Ей нравилось самой подогревать ребрышки на огне. — Но если ты хочешь готовить, я позвоню и отменю заказ. Никаких проблем.

— Нет, я хочу пу-пу. А готовить буду завтра вечером.

— Уверена?

Вики кивнула:

— Значит, тарелку пу-пу, договорились?

— Договорились. Мне надо выйти по делу, а потом я принесу ду-ду.

Вики хихикнула и развеселилась.

Джек подмигнул Джиа:

— Предполагаю, что тебе как обычно — брокколи и орехи в чесночном соусе?

Та кивнула:

— Ты правильно предполагаешь. Но где ты раздобудешь на вынос блюдо пу-пу?

— Еще не знаю, но что-нибудь придумаю. — Наклонившись, он поцеловал ее. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— И я, и ребенок — мы оба себя прекрасно чувствуем. Просто мы немного испугались, вот и все.

— И ты будешь следовать указаниям доктора, да?

— Первым делом я залезу под душ в своей собственной ванне, чтобы смыть все больничные запахи, а потом буду спокойно сидеть и читать книгу.

— Отлично. Беги под душ. А мне надо заняться кое-какими делами.

— Что-то налаживаешь и крепишь?

Джек кивнул:

— Поручили пару таких делишек.

— Надеюсь, ничего опасного. Ты же обещал…

— Ровно никаких опасностей. Честное слово. Первое — всего лишь найти маме ее пропавшего мальчика. А другое я организовал так, что парень, для которого я все налаживаю, об этом даже не догадывается, ни о каких царапинах не может быть и речи. Нечто поэтичное и бесконтактное.

— Это-то я уже слышала. Ты говоришь «плевое дело», а потом являешься с багровой физиономией и следами удушения на шее.

— Да, но…

— И не можешь даже навестить отца, чтобы не начать с ним очередную войну.

Джек моляще вскинул руки:

— Порой события обретают непредсказуемый ход, но эти две наладки совершенно прямолинейны. Никаких сюрпризов. Заверяю тебя.

— О, я-то знаю, что ты сам в это веришь, но каждый раз, как ты принимаешься за такое дело, оно потом становится очень опасным.

— Но не на этот раз. Увидимся через пару часов. Сотовый будет у меня отключен на весь день. — Заметив ее удивленный взгляд, он сказал: — Долгая история. Но я буду время от времени сам позванивать тебе. — Он махнул ей на прощание. — Люблю тебя.

Она улыбнулась ему в ответ:

— Я тебя тоже.

— Сегодня вы выглядите куда лучше, — сказал Дженсен, заняв место, предназначенное для гостя, по другую сторону огромного, как аэродром, письменного стола Лютера Брейди.

Дженсен и сам хотел иметь такой же кабинет — высокие потолки, розетки световых люков на потолке и ряд окон от пола до потолка, из которых открывался потрясающий вид на деловую часть города и небоскреб Крайслер-Билдинг. Стены были сплошь отделаны ореховыми панелями, если не считать пары дверей из хромированной стали в южной стене. Вот здесь Брейди и воздвиг памятник своему самому большому секрету, о котором знали только он, Дженсен и Высший Совет: Опусу Омега.

Действующий Первый Дорменталист и Верховный Контролер был симпатичным широкоплечим мужчиной среднего роста, с длинными вьющимися каштановыми волосами, которым он позволял падать на воротник. Несколько лет назад Дженсен заметил, что в копне его каштановых волос мелькнула седая прядь, но прожила она недолго. Сегодня на Лютере Брейди был один из его костюмов от Хики — Фримена или Дольче и Габбаны — он никогда не носил мундира, — которые предпочитал для появления на людях. Он был общественным лицом дорментализма и в таковом качестве должен был производить впечатление. Лютер Брейди был не только главой церкви, но и ее несравненным специалистом по связям с общественностью.

Дженсен не мог не признать, что шеф был великолепен в обеих ролях, но особенно в последней. Когда Брейди появлялся на экране телевизора, он был воплощением рассудительности, благородства и самоотверженности. Чемпион и обладатель Кубка Альтруизма.

— Лучше? — нахмурился Брейди. — Что ты имеешь в виду?

— Вчера у вас был усталый вид.

Брейди сделал маленькую, но выразительную паузу.

— Ничего удивительного, — сказал он, — если учесть, сколько потребовалось усилий, чтобы обеспечить низкое давление к северу от воскресного митинга.

Дженсен помнил, как он всю неделю просматривал сводки погоды, готовясь к неизбежному дождю, который хлынет во время митинга. Но в субботнюю ночь и в воскресенье утром грозовой фронт ушел к северу. Дженсен списал это на везение, но вот теперь Брейди рассказал ему…

— Это вы сделали?

— Ну, не один я. Мне помогала пара членов Высшего Совета. Наверно, я мог справиться и сам, но я должен был уделить определенное внимание и моему обращению к собравшимся. Ты же знаешь, что мы, Полностью

Слившиеся, можем быть высшими существами, но мы не боги.

Да, мы не боги, виновато содрогнувшись, подумал Дженсен. Кое-кого из нас даже высшим существом нельзя назвать.

— Мне была бы нужна твоя помощь, — со смущенным видом добавил Брейди, — но я не хотел отвлекать от обязанностей по обеспечению безопасности.

Хвала Ноомри, что ты этого не сделал, подумал Дженсен. Могла вскрыться эта позорная история… Брейди откинулся на спинку стула.

— Я уверен, что ты знаешь — я провожу воскресные ночи в горах, чтобы побыть наедине со своим кселтоном и обрести новые запасы духа. Мне необходим отдых.

Дженсен кивнул. Немало воскресных ночей Брейди проводил в своем доме в высокогорных лесах.

— Как-нибудь ты должен отправиться со мной, — рассеянно глядя в пространство, улыбнулся Брейди. — Я беру со собой «Компендиум» и перечитываю его. И каждый раз испытываю восхищение.

«Компендиум»… самая потрясающая, удивительная и магическая книга, которую Дженсен когда-либо видел, читал или мог себе представить. Он томился желанием снова увидеть ее, прикоснуться к ней, полистать ее страницы. В самый тяжелый момент его жизни, когда пошатнулась вера в цели и убеждения церкви, Лютер Брейди показал ему «Компендиум» — и все сомнения исчезли как дым.

Да! — хотелось сказать Дженсену. Да, пригласи меня!

Я хочу снова увидеть «Компендиум». Но следующие слова Брейди остановили его:

— А почитав «Компендиум», мы сможем вместе полетать над лесом. Это так успокаивает — наблюдать сверху за жизнью природы.

У Дженсена внезапно пересохло во рту и язык примерз к нёбу. Левитация? У него замерло сердце. Нет… этого не может быть. Но он должен сохранять присутствие духа.

— Я полон ожидания.

— Но пока отложим эту тему. — Брейди выпрямился на стуле. — Почему ты хотел увидеть меня?

Вот оно, начинается, подумал Дженсен.

Он изложил факты. Некто пытался вступить в общину под вымышленным именем. Выяснилось, что обманщика зовут Джейсон Амурри. Сын Альдо Амурри.

— Невероятно! Сын Альдо Амурри!

— Вы слышали о нем?

— Конечно. Очень богатый и известный человек. Из-за этой истории мы можем получить очень плохую прессу. И потерять весьма богатого благотворителя. А у его сына есть деньги?

Дженсен облизал губы.

— Кое-что имеется.

— Как много? — Эти слова звучали скорее как угроза, а не как вопрос.

Дженсен показал ему распечатку финансовой декларации, которую Мариготта нашел в Интернете.

Брейди покрылся синеватой бледностью — от корней волос и, в чем Дженсен не сомневался, до кончиков пальцев. Он знал, что босс может гневаться, но в таком состоянии он его не видел.

— В то время я понятия ни о чем не имел, — пробормотал он. — Откуда мне было знать?

— К тебе пришел человек, который стоит двести миллионов долларов, а ты его выкинул за дверь!

Кроме того, что он был Действующим Первым Дорменталистом и Верховным Контролером, Брейди также исполнял обязанности Главного Финансиста, и в таковом качестве занимался сбором средств для финансирования проектов церкви — особенно одного из них.

Не будь Дженсен Великим Паладином, не будь он допущен к Опусу Омега, может, он был бы разочарован. Но знание тайны Опуса объясняло потребность иеркви в постоянном поступлении наличности.

— Тогда я знал лишь, что он дал нам ложные имя и адрес и устроил жуткий скандал на первом Занятии по Пробуждению. Его поведение отвечало всем признакам Нежелательной Личности. Тем критериям, которые, должен добавить, вы сами определили.

Брейди бросил на своего помощника быстрый враждебный взгляд и вместе со стулом развернулся к окну. Дженсен перевел дыхание. Он все делал строго по инструкции; по крайней мере, этим он мог оправдаться.

Брейди не менял положение добрую минуту, дав Дженсену время оценить, насколько далеко он отдалился от своей Нигерии, раз теперь сидит рядом с таким влиятельным человеком.

Дженсен был рожден как Аджаи Докубо и провел детские годы в бедной деревушке на юго-западе Нигерии, неподалеку от границы с Бенином; его племя говорило на языке йоруба и приносило баранов в жертву Олоруну. Когда ему минуло пять лет, отец перевез семью в Лагос, где Дженсен выучил английский, официальный язык Нигерии. Через четыре года отец снова сорвал их с места — на этот раз в США. В Чикаго.

Его старик прожил достаточно долго, дабы убедиться, что его сын стал гражданином США; сам он пал жертвой уличного грабежа. Дженсену досталась безотцовщина, полная неразберихи, уличных драк и неприятностей с законом. Коп с Южной стороны, бывший морской пехотинец по фамилии Холлис предоставил ему выбор: или в армию, или в суд.

Он вступил в армию, как раз чтобы успеть к отправке в Ирак, где принял участие в войне в Заливе. Он уложил в перестрелке иракца, и, надо сказать, ему это понравилось. Может, даже чересчур. Он прикончил еще двоих, и все было бы о'кей, если не считать, что последний как раз сдавался в плен. Его лейтенанту это крепко не понравилось, и он еще раз предоставил ему выбор: с почетом покинуть армию или предстать перед военным трибуналом.

Так что он снова вернулся на улицы, на этот раз в Нью-Йорке. У черного человека без образования выбор небогатый. Все сложилось как и должно было быть: наркотики, кража и сбыт электроники, контрабанда сигарет… словом, обычная история. Из-за своих внушительных размеров Дженсен возглавил ребят, когда возникла необходимость в сильной руке. Большей частью ему приходилось пускать в ход кулаки; может, поломал ногу-другую. Но наконец пришел день, когда они решили, что кого-то надо убить.

Дженсену пришлось принять участие в этой игре. Поэтому он нашел свою мишень в баре и проломил ей голову бильярдным кием. Его ошибка была в том, что сделал он это на людях. Дженсен был арестован за убийство, но, когда все свидетели заболели потерей памяти, копам пришлось выпустить его.

Оказавшись на пороге камеры смертников и испытав нешуточное потрясение, он подошел к той грани, на которой его осенило: пришло время решительно менять жизнь.

Большую часть жизни он прожил за счет природной сообразительности и никогда не задумывался, как устроен мир, — главное, чтобы ему не приходилось вкалывать от девяти до пяти. Теперь он был готов заняться даже нудной механической работой. Но кто-то должен был показать ему направление.

Он нашел своего поводыря, когда увидел Лютера Брейди в передаче «Опра!» — его подружка того времени не пропускала ни одного из этих гребаных шоу, — и чем больше Дженсен слушал, тем отчетливее понимал: дорментализм — это именно то, что он искал.

Чтобы отрезать все пути к старой жизни и поставить на ней точку, Аджаи Докубо сменил фамилию на самую простую, которую нашел в телефонной книге: Дженсен. Имя он никогда не менял, но постарался его забыть, словно оно никогда не существовало. Он стал Дженсеном — и все.

Что же до дорментализма, оказалось, что он — не то, о чем Дженсен сначала думал. Но именно его он и искал.

Но он мог плюнуть и на него — если бы не Лютер Брейди.

Он до сих пор помнил день, когда был приглашен в кабинет Лютера Брейди и увидел перед собой полный отчет о своих уголовных похождениях. Он ждал, что его незамедлительно объявят НЛ, Нежелательной Личностью, но вместо того — благодаря его военному опыту, как сказал Брейди. — его сделали ПХ, Паладином Храма. Брейди даже пошел еще дальше — он оплатил его обучение в юридическом колледже Джона Джея, где Дженсен заработал степень по организации системы охраны. И сейчас он работал неполный день, готовясь к экзамену на звание бакалавра.

Все те пять лет, пока Дженсен носил звание Великого Паладина, которым удостоил его Брейди, он лично отвечал за все участки работы. Лютер Брейди верил в него больше, чем он сам в себя. Дженсену и в голову не приходило, что он может чего-то не сделать для этого человека.

— И что же нам делать?

— Нам? — Брови Брейди взлетели на добрые полдюйма. — «Нам» — ничего. А вот тебе, скорее всего, придется вернуть этого Джейсона Амурри.

Это будет нелегко. Расстались они отнюдь не добрыми приятелями.

— И ни в коем случае, — добавил Брейди, — он не должен догадываться, что мы знаем, кто он такой.

— Как, интересно, с этим справиться? Я не могу позвонить в «Ритц-Карлтон» и позвать его к телефону, если якобы не знаю, что его зовут Джейсон Амурри.

Брейди ткнул в него пальцем:

— Меня это не волнует. Проси, умоляй, иди в отель и, если надо, обещай покатать его на плечах, но я хочу, чтобы завтра он был здесь. Займись этим. И немедленно.

Возвращаясь к себе в кабинет, Дженсен кипел от возмущения. Как, черт побери, он возьмется…

Заявление! Может, этот индюк оставил номер для рабочих контактов.

Он зарылся в бумаги на своем столе. Есть! Вот он! Код района 212.

Он позвонил этой… как-ее-имя.

— Зайди.

Когда она появилась, застегнутая на все пуговицы мундира и явно испуганная, он протянул ей заявление

Амурри и изложил новую версию ситуации. Была допущена ошибка, и ее следует исправить. «Джек Фарелл» был объявлен НЛ и выставлен вон по ошибке. Подобает извиниться и убедить его вернуться для другой встречи.

Девица вылетела за дверь, но через минуту появилась снова.

— У него отключен телефон, — подрагивая нижней губой, сказала она. В силу определенной причины его секретарши опасались сообщать ему вещи, которых он не хотел слышать.

— Так продолжай звонить, идиотка! — рявкнул он. — Звони каждые пять минут, пока он не подключится, а затем охмури его, а то никаких кселтонов у тебя в жизни не будет!

Ну почему в наши дни так чертовски сложно обзавестись хорошей помощницей?

Расса Тьюита Джек застал в возбужденном состоянии. Он впустил Джека и снова стал носиться по квартире.

— Ну как тут не скажешь — что за мать твою! — орал он, размахивая большой и толстой книгой в бумажном переплете. — Могу я так выразиться?

Джек пожал плечами:

— Ты же у себя дома. — Но тут к нему пришла неприятная мысль. — Надеюсь, с дискетой все в порядке? Вчера…

— Дискета в отличном состоянии. Нет, я имею в виду курс английской литературы. Только что прочел «Оду греческой вазе» Китса и просто вынужден сказать — что за мать твою!

— Думаю, что это «Ода вазе в греческом стиле», но выбирай, что тебе больше нравится. Главное, чтобы ты был счастлив.

— О'кей. Ну что это за… — Он пролистал страницы, пока не добрался до нужного места. — Вот ты послушай:

«Счастливая, счастливая любовь!» — Расс швырнул книгу через комнату, и она врезалась в стену, оставив зеленоватый след — такого же цвета, что и переплет книги, — рядом с полудюжиной подобных же отметин. — И ты убежден, что нам надо читать это дерьмо? Теперь-то я понимаю, почему я отовсюду ушел и по уши углубился в хакерство. Да это хуже, чем сидеть в тюрьме, парень! Это жестоко!

— Кстати, о хакерстве, — сказал Джек. — Так дискета все же готова?

— Что? Ах да. Конечно. — Стоило упомянуть о дискете, как Расс тут же успокоился. — Вот она.

Он взял красный квадратик дискеты со стороной в три с половиной дюйма и пустил его через комнату. Джек поймал его.

— Это она и есть?

— Все, что тебе надо. Только убедись, что вставил ее в дисковод до того, как включил машину. Тогда дискета будет контролировать все с самого начала работы.

— Что мне для этого сделать?

— Ничего. Тебе даже не придется включать монитор. Содержимое дискеты обойдет любую защиту в виде паролей и пропусков. Оно обездвижит все антивирусные программы, если они имеют место быть, и ворвется со своим вирусом. Тебе придется лишь обождать минут десять, пока жесткий диск не перестанет бормотать. Потом извлеки дискету — убедись, что ты ее не оставил, — выключи компьютер и можешь идти пить пиво. Все его файлы сгорели.

Джек посмотрел на красный пластиковый квадратик у себя на ладони.

— И все? — Как это просто, оказывается.

Расс ухмыльнулся:

— И все! Именно за это ты мне и платишь такие баксы. Кстати…

Запустив руку в карман, Джек спросил:

— Но как я узнаю, что все сработало?

— Если ты не увидишь, как он выкидывает в окно свою технику, то на следующий день встретишь его

у компьютерщиков — он уморит их, выясняя, что за дерьмо на него свалилось.

Джек кивнул. Он так и планировал посмотреть, как все будет выглядеть.

Но первым делом он должен найти тарелку пу-пу на вынос.

— Звонил ваш кузен, — сказала сестра Агнес.

Мэгги похолодела. Она только что вошла в главный холл монастыря, и у нее так перехватило горло, что она не могла дышать.

Значит, начинается.

Правильно ли она сделала, обратившись к Джеку? Скоро она это узнает. То ли она освободится от этой пиявки в человеческом облике, то ли дело всей ее жизни рухнет под грузом стыда и позора. В любом случае окончательный приговор куда лучше, чем странное промежуточное состояние, полное постоянных страхов и угроз.

— Мэгги? — обратилась к ней Агнес, озабоченно сведя брови. — Вы хорошо себя чувствуете? Вы побелели как полотно.

Мэгги кивнула. Пересохший язык с трудом подчинялся ей, и она еле выдавила:

— Что он сказал?

— Он попросил передать, что дела у вашего дяди Майка изменились к худшему и что он перезвонит вам около четырех. А я и не знала, что у вас есть дядя Майк.

— Дальний родственник.

Уйдя к себе в комнату, Мэгги подождала, пока Агнес не покинет холл, и стремглав кинулась к таксофону, который стоял в двух кварталах. В монастыре сестрам не позволялось иметь при себе мобильных телефонов, и она не могла обсуждать эту тему по общему телефону, который стоял в холле, так что она торопливо добралась до того, который шантажист упомянул во время их первого разговора.

Когда Мэгги подошла к нему, он уже звонил. Она схватила трубку:

— Да?

— А я уж подумал, что вы решили поссориться со мной, — сказал омерзительный скрипучий голос. Да простит ей Бог, но как она ненавидит это безликое чудовище! — Чему я бы не удивился, учитывая скудость вашей последней выплаты.

— У меня больше ничего нет!

Джек посоветовал ей сказать именно эти слова, но они были правдой. Ее скудные сбережения практически сошли на нет. Она все рассказала Майку, и он помогал ей, сколько мог, чтобы не вызвать подозрений жены. Ведь его тоже шантажировали. Если эти фотографии вынырнут, он подвергнется опасности, но все же выживет — брак его, скорее всего, рухнет, но карьера продолжится. А вот у Мэгги не останется ровно ничего.

— Да бросьте, кое-что еще есть, — проворковал голос.

— Нет, клянусь! Ничего не осталось!

Теперь она услышала хмыканье.

— Но мы же оба знаем, откуда вы можете разжиться!

— Нет! Я уже говорила…

— Это нетрудно. — Теперь голос уламывал ее, уговаривал. — К вам поступает вся наличность для фонда восстановления. Не сомневаюсь, что бедолагам из вашего прихода и в голову не приходят мысли о расписках. Все, что вам надо сделать, — чуть-чуть позаимствовать из тех денег, которые проходят через вас. Никто не узнает.

Я буду знать! — хотелось заорать Мэгги.

Но Джек сказал, что его надо поводить за нос. Пусть он думает, что она все же сдалась — но не без труда.

— Поймите, я не могу! Это не мои деньги. Они принадлежат церкви. Ей нужно каждое пенни.

Снова хмыканье.

— А как вы думаете, сколько пенни она недополучит, когда я начну распространять в приходе ваши фотографии с мистером финансовым консультантом? А? Сколько?

Мэгги всхлипнула. Ей даже не пришлось притворяться.

— Хорошо. Посмотрю, смогу ли я… Но на этой неделе поступит не так уж много.

— Я не могу ждать до следующей недели! Что-то я должен получить! В течение сорока восьми часов — и все!

Телефон замолчал.

Мэгги прислонилась к стенке телефонной будки. Она не могла сдержать слез.

Силы небесные, как она дошла до такой жизни? Никогда, ни разу, ни на мгновение с того дня, как она пришла в монастырь, ей и в голову не могла прийти мысль о связи с мужчиной.

Ничего бы этого не случилось, если бы не Серафина Мартинес.

Нет, она ни в коем случае не осуждает девочку. Но знание того, что Фине, ее сестрам и брату придется оставить школу Святого Иосифа, заставило ее кинуться на поиски благотворителя.

Как раз в это время ей и довелось познакомиться с Майклом Меткафом. С ярким, красивым, очаровательным человеком, который самоотверженно работал ради Святого Иосифа. Их обязанности в кампании по сбору средств то и дело сводили их. Они стали друзьями.

И как-то, полная отчаяния, после одной из деловых встреч она рассказала о детях Мартинес и спросила, не может ли он им как-то помочь. Его немедленное согласие удивило Мэгги. Они продолжали видеться и в ходе всех подобных встреч все чаше встречались для обсуждения судеб Фины и ее родных. В конце концов она поймала себя на том, что все острее испытывает желание и прикасаться к нему, и чувствовать его прикосновения.

И вот в один из вечеров, когда они остались вдвоем в подвальном помещении церкви — на опустевшей кухне благотворительной столовой, — он поцеловал ее, и это было чудесно, настолько чудесно, что она распахнулась навстречу свободе и испытала потребность в чем-то большем… и они занялись любовью прямо здесь, под нефами, хорами и кафедрой собора Святого Иосифа. Под Божьим домом.

На следующее утро Мэгги проснулась полная стыда. Чувствовала она себя ужасно. Мало того, что она нарушила обет целомудрия. Майкл был не просто мужчиной. У него были жена и ребенок.

Хотя и эти соображения не остановили ее. В обществе Майкла она так пылала страстью, что никакие силы не могли затушить этот огонь. Ей открылся огромный новый мир, и она испытывала постоянную жажду познавать его.

Семь раз… она согрешила с ним семь раз. И прегрешений было бы куда больше, если бы не появление того конверта, который потряс ее и вернул к здравомыслию. Зернистые черно-белые фотографии, плохое освещение — но все же на них можно было ясно различить ее искаженное экстазом лицо, когда она извивалась под Майком. Когда она увидела их, ее вырвало, и она едва не потеряла сознание, когда прочитала приложенную записку с угрозами.

Она позвонила Майку, который рассказал ей, что получил такие же фотографии с подобным же требованием денег.

Мэгги закрыла глаза, вспоминая эти изображения. Как она отдается, как делает то, что делала…

Ее потрясло, что она оказалась способной на такие вещи. Она снова и снова обдумывала их со всех сторон, пытаясь понять происшедшее, понять себя.

Может, дело в том, что она пришла в монастырь сразу же после школы. Она была девственницей — у нее вообще не было никакого опыта общения с мужчинами, особенно с такими, которых она интересовала как женщина, — и оставалась таковой до встречи с Майклом Меткафом. Она поймала себя на том, что этот добрый и благородный мужчина буквально загипнотизировал ее. Он пробудил в ней такое томление, такие чувства, о существовании которых она даже не подозревала.

И да простит ей Бог, она сдалась перед ними.

Но этого никогда больше не повторится.

Теперь они с Майклом виделись только по делам фонда и время от времени на мессах, когда он передавал Мэгги какую-то наличность, чтобы помочь ей справляться с выплатами. Но много средств у него не было.

Она молилась, понимая, что и они скоро кончатся.

Повернувшись, она побрела обратно в монастырь, по пути молча разговаривая с Богом.

Господь — Отец, Сын и Святой Дух, освободи меня от этого испытания, молю тебя. Не только ради меня, но и ради обители Святого Иосифа. Я знаю, что сбилась с пути, и я полна стыда. Я глубоко раскаиваюсь и признаю свой грех. Я заслуживаю кары. Молю, прости мне отступление от Пути Твоей Любви. Я больше никогда не сверну с него. Никогда. Дай мне отпущение, позволь и дальше служить тебе с любовью и преданностью. Но если я все же должна понести кару, то пусть это никак не отразится на обители Святого Иосифа.

Я прошу Тебя провести Джека путями Своими, чтобы он мог покончить с угрозой и приходу, и мне, — но не творя грехов и никому не причиняя бед из-за меня.

Из-за самобичевания у нее перехватило горло, и она замолчала. Все это — результат ее ошибки. И осуждать тут некого. Да, Майкл тоже принял участие в грехе, он оказался слаб, и, может, она не единственная, с кем он флиртовал, но у нее должно хватить силы на них обоих. Она облечена Призванием, а не Майкл.

Если через несколько недель она все еще будет оставаться в стенах монастырской обители и доброе имя Святого Иосифа останется незапятнанным, она поймет, что Господь услышал и простил ее.

Если же нет…

Чья-то рука коснулась плеча Джейми Грант. Она вздрогнула. Быстрый взгляд в мутное зеркало за стойкой бара «Парфенон» дал ей понять, что это всего лишь Тимми Райан.

— Привет! Неплохой вечер сегодня намечается.

Джейми пожала плечами.

Поставив локти на стойку бара, Тим ми придвинулся поближе и заговорил приглушенным голосом:

— Слушай, Шварц прихватил сегодня своего братишку. Он из Дулута. Если ты не против, мы, как всегда, можем неплохо повеселиться.

Джейми даже не повернула головы. Вместо этого она уставилась на отражение Райана в зеркале. Тот, выпячивая подбородок, изо всех сил старался походить на ведущего ток-шоу Джея Лино — в этом своем мятом темном костюме, распущенном полосатом галстуке и с вечной щербатой улыбкой. Днями он был корреспондентом, а вечерами — завсегдатаем «Парфенона», как Джейми и Шварц, как Кэсси и Фрэнк, да и полдюжины других.

Она сделала глоток виски с содовой.

— Не знаю, подпишусь ли на это, Тимми.

Ей было не по себе. Она могла ручаться, что и здесь за ней следили. Этот уютный маленький бар в районе Западных Шестидесятых годами по ночам служил для нее убежищем. Неужели и на него кто-то посягнул? Неужели и в него прокрались эти идиоты?

Она с ужасом подумала об этом. Такие хорошие и привычные таверны по соседству, как «Парфенон», надо было беречь и лелеять. Ей нравилось чувствовать, как она опиралась локтями на красное дерево стойки, нравились кожаные кресла, стулья и ниши, разговоры, которые велись над кружками со светлым пивом и портером, запах пролитого пива, гул общения, мерцание телевизионных экранов, на которых шли футбольные матчи…

Где все тебя знают по имени… это не текст песни, а та основа, на которой стоит жизнь таверны. Но Джейми не нуждалась, чтобы все знали ее по имени, она и так чувствовала себя здесь как дома — достаточно было кивка или дружеского жеста со стороны кого-то из постоянных посетителей, когда она появлялась в дверях. Мало что было лучше ожидания, пока Луи приготовит ей виски с содовой — в ее «обычной» пропорции, — когда она пробиралась к своему привычному стулу и приземлялась на пятую точку.

Может, ей здесь слишком нравилось, может, она проводила здесь слишком много времени. И вот что она знала совершенно точно — она слишком много пьет.

Что всегда заставляло ее вспоминать старую шотландскую пословицу: «Они вечно говорят, как я пью, но никогда не упоминают о моей жажде».

В этом-то и была вся суть. Ее тянуло в «Парфенон» не только желание влить в себя некую разновидность этилового спирта в самых разных сочетаниях. Если бы речь шла только о том, чтобы надраться, она могла бы сделать это и быстрее, и куда дешевле, оставшись дома наедине с бутылкой. Она приходила сюда, чтобы ощутить тепло родственных душ — которым тоже нравилось поглощать разные сочетания этилового спирта. Здесь царил дух товарищества, который был куда сильнее и заманчивее, чем даже чистый спирт.

Тимми обнял ее за плечи. Это было приятно — почувствовать тепло в такую стылую ночь. Пару лет назад у нее с Тимми случился бурный романчик — Джейми вступала в связь со многими постоянными посетителями «Парфенона», — но ничего серьезного, просто желание здесь и сейчас почувствовать кого-то рядом. Бывали вечера, когда ей казалось невыносимым в одиночку идти домой, в пустую квартиру.

— Брось, Джейми. Давно уж мы не слышали историй о твоем мизинце. А они всегда — сплошной анекдот.

— Вот что я тебе скажу, — выдавила улыбку Джейми. — Заплати за меня сегодня, будем считать, что договорились.

— Принято. Как только Фрэнки кончит хвастаться своим новым «лексусом», я приведу парнишку. Можешь пока выпить на посошок.

Тимм хлопнул Джейми по плечу и отошел, оставив ее в одиночестве.

В одиночестве…

Сегодня вечером она не хотела оставаться одна — но не в силу обычных причин. Угрозы этих идиотов — конечно, они никогда не признавались, что собой представляют, но кого они пытаются обмануть? — сейчас незримо давили на нее. Может, ей и стоит подцепить Тимми на ночь — хотя бы в память о добром старом времени.

Джейми никогда не нравилась пустота ее квартиры — это была одна из причин, по которой она так много времени проводила в редакции, — но она никогда не боялась бывать в ней. Может, она проводила вечера в «Парфеноне», чтобы веселить компанию?

Всегда приятно посмеяться…

Да, это точно обо мне. Джейми, Смех-Машина. Легка на остроумный ответ, на острое словечко, на громкий смех, на…

Господи, как я ненавижу свою жизнь.

Статьи об этом идиотизме были первым материалом за несколько лет, который зажег ее, но теперь она чувствовала, как он угнетающе действует на нее. Как она могла радоваться публикациям, из-за которых ей сейчас все время приходится оглядываться? Она предполагала, что ее ждут кое-какие неприятности, но прикидывала, что сможет справиться с ними.

Сегодня вечером ты заслужила право погудеть как следует.

Она махнула Луи, чтобы он сделал ей еще одну порцию, и бросила взгляд на обрубок мизинца правой руки. Какую историю выдать им сегодня? Вчера она изложила очередную историю этому… как его? Робинсону? Робертсону? Ну, типа того — авария с моторной лодкой. Но она уже пускала ее в ход в «Парфеноне». Надо придумать что-то новенькое.

Только сама Джейми знала подлинную историю… как любовь всей ее жизни стоила почти целого пальца.

Ей ни за что не стоило выходить замуж за Эдди Харрисона. Мать знала, что у ее возлюбленного из колледжа дурная слава, и предупреждала дочку, но разве она слушала ее? Ни в коем случае. Так что, едва только получив степень по журналистике, она выскочила за него замуж. Сначала все было прекрасно, но ему потребовалась всего лишь пара лет, чтобы из милого парня превратиться в запойного алкоголика. И как-то вечером на пятом году их жизни он едва не убил ее.

В трезвом виде Эдди был само очарование, но алкоголь что-то делал с ним. Он становился злым, заводился с полоборота и кипел злобой. Тогда Джейми работала внештатно и большую часть текстов писала дома. В тот роковой вечер, по причине, которая так и осталась неизвестной, пощелкивание ее клавиатуры вывело его из себя, и он потребовал, чтобы Джейми перестала печатать. Когда она объяснила, что утром — последний срок сдачи материала и она должна кончить его, он взбеленился, кинулся на кухню, схватил тесак и, вернувшись, попытался отрубить ей руку. К счастью, он был так пьян, что не справился с задачей, но лезвие все же пришлось ей по мизинцу. Когда она, обливаясь кровью и рыдая, опустилась на ковер и попыталась набрать 911, Эдди отнес отрубленный кончик пальца в ванную и спустил его в унитаз. А затем отключился.

На следующее утро он испытывал душевные страдания, глубоко раскаивался и давал искренние обещания никогда больше не пить. Но Джейми решила покончить с этими играми. Она сложила вещи, покинула квартиру, настояла на уголовном обвинении и подала на развод — все в один день.

И после этого очень долго ни с кем не вступала ни в какие отношения.

В свои сорок три года она видела достаточно много людей в депрессии, чтобы понимать — ее состояние носит клинический характер. Едва только проснувшись, она начинала терзаться мыслями о разрушенной жизни. Но Джейми не сидела на пилюлях. Терапия, которую она сама себе прописала, заключалась в работе. Чем больше часов будет занято неустанной деятельностью, тем меньше их останется для упаднических чувств. Она беспрерывно писала — в «Лайт», под псевдонимами в разные журналы, даже главу в учебник журналистики, который скоро должен был выйти в свет. И если бы в этой ситуации она прибегла к пилюлям — начав со сравнительно безобидных прозака или золофта — и те оказали бы воздействие, удалось бы ей справиться с подступающей депрессией лишь напряженной работой?

На такой риск она пойти не могла и нашла формулу бытия, которая уберегла ее от падения в пропасть: дни посвящать или писанию, или расследованиям, вечера проводить здесь, в «Парфеноне», всего в нескольких кварталах от квартиры, пить и общаться с постоянными посетителями, а ночью спать без задних ног.

Но сегодня Джейми не была уверена, что ей удастся вечером уснуть.

Она оглянулась в поисках незнакомых лиц, которые всегда тут встречались. Не было секретом, что она написала серию убийственных материалов о секте — она отказывалась называть ее церковью, — но догадывались ли ее члены, что у нее есть кое-какое открытие, после которого все они пойдут к чертовой матери, а их организация встанет на уши.

Возможно… пока это слово было ключевым. Пока еще она не окончательно утвердилась в своих подозрениях и находилась в тупике, прикидывая, как поступить дальше.

Но если бы идиоты знали о ее подозрениях, не стоит и говорить, что бы они сделали. Она должна…

Кто-то снова хлопнул ее по плечу. Она вздрогнула. Опять Тимми. Черт возьми, нервы у нее совсем разболтались.

Тимми представил брата Шварца, который выглядел едва на тридцать и не имел ничего общего со Шварцем. Поболтав, Тимми показал на культю мизинца Джейми и сказал что-то типа того — подожди, вот ты услышишь… Просто не поверишь своим ушам. Шварц с братишкой, Кэсси. Ральф и другие уже собрались полукругом вокруг нее. У нее была аудитория, но не было материала.

Что за черт, подумала она. Соберись.

— Было это несколько лет назад, году этак в 1988-м, когда я была в Каракораме… — Джейми заметила на физиономии парнишки потрясенное выражение, которое отразилось и на лицах остальных слушателей. Господи, остался ли вообще хоть кто-нибудь, кто знает географию? — Это горный хребет. Я готовилась к восхождению на хребет Абруцци в системе К-2, местные называют ее Чо-Гори, и искала ледоруб…

— А я ее у тебя отберу! Отберу! Отберу!

Клэнси зарычал, вцепившись маленькими острыми зубками в тряпичную игрушку, которую старался вырвать у бывшего хозяина.

Ричи Кордова стоял на полу на коленях. Он мог только восхищаться, что у этого маленького терьера хватает сил играть с ним. Ведь ему уже было десять лет, по человеческим меркам, как говорят, все семьдесят. Или около этого.

Тем не менее Ричи часто испытывал желание повидаться с Клэнси и поиграть с ним. Соглашение после развода оставляло за ним право посещения — но под надзором.

Под надзором! Это требование до сих пор уязвляло его. Что, по мнению судьи, он собирался делать — утащить собаку? Чушь какая-то.

Хуже всего, что ему приходилось встречаться с Клэнси в квартире Нэвы. А она была жуткой неряхой. Стоит только посмотреть на ее обиталище. Ни одна вещь не лежит на месте, все провоняло сигаретным дымом.

А ведь Ричи всегда говорил: каждая вещь должна знать свое место и не покидать его.

— Нэва! — позвал он.

Из кухни отозвался скрипучий голос:

— Да?

— Не можешь ли подойти на минутку?

Нэва неторопливо преодолела десять футов до гостиной и остановилась в дверном проеме. На ней был домашний халат, а в зубах дымился окурок.

— Ну?

— Ты когда-нибудь здесь прибираешься? Это же сущая свалка.

Женщина побагровела.

— Еще как прибираюсь! Вот найди хоть пятнышко…

— Я говорю не о пятнышках. А о том, что надо навести порядок. Все разбросано, все валяется. Почту ты вместе с ключами бросаешь на стол и…

— Ты меня достал, Рич. Тебе разрешено приходить навещать Клэнси, а не капать мне на мозги.

— Я не думаю, что Клэнси должен жить в таком хаосе.

Проклятье, как он любит эту собачонку! Будь его воля, он бы никогда не отдал ее под опеку такой дурищи.

— Клэнси тут себя прекрасно чувствует. Не так ли, малыш? — Нэва похлопала себя по ноге. Клэнси немедленно забыл о Ричи и подбежал к ней. Нэва почесала его за ухом. — Ну что, лизунчик?

— Я уверен, что табачный запах вреден для его здоровья.

Нэва и глазом не моргнула.

— Успокойся, Рич. Ты что, не помнишь, из-за чего мы разошлись? Не из-за какого-то другого мужчины или другой женщины. Из-за тебя. И твоего жуткого занудства. Из-за твоего стремления все контролировать. Телониус Монк должен стоять рядом с Оскаром Мэдисоном. Все должно выглядеть именно так, а не иначе — а ты все болтаешься вокруг… как дирижабль.

Ричи ничего не ответил. Ему хотелось убить ее. Причем убивать медленно.

Все это было не в первый раз. Проклятье, стоило ему появиться, как все повторялось, и он с трудом перебарывал желание скрутить ее тощую жилистую шею. Ни один человек на земле не вызывал у него такого острого желания.

— Ты по-прежнему каждый день изучаешь гороскопы? — спросила она. — Ну и посмешище. Мужик, который хочет держать под контролем все и вся вокруг себя, думает, что его жизнью управляет кучка звезд за миллионы миль отсюда. Чистый бред.

— Ты понятия не имеешь, что ты несешь. Я их использую для руководства, вот и все.

— То есть звезды дергают тебя за ниточки. Ха! Ты и в летающие тарелочки веришь?

От него потребовалось определенное усилие, чтобы подняться на ноги. Ему надо немедля заняться сгонкой веса.

— Ты меня доведешь, Нэва.

— Почему бы и нет? Ты меня доводил пять лет. Пора рассчитаться.

— Нэва…

— С этим покончено. Я не боюсь тебя, Ричи.

— А стоило бы. — Ему казалось, что он готов взорваться. Ричи сделал шаг к ней. — На самом деле…

Клэнси оскалил зубы и зарычал. Этот звук поразил его.

И ты, Клэнси?

— Имел я вас всех!

Ричи Кордова развернулся и оставил свою бывшую жену и бывшую собаку. Пусть гниют в своей помойной яме.

Справившись с замком в кабинете Кордовы, Джек осторожно ввел тонкую гибкую металлическую линейку в щель между дверью и косяком. Открывая дверь, он прижал линейку, не позволяя плунжеру изменить положение, и зафиксировал его на месте коротким обрывком клейкой ленты, который заблаговременно прикрепил к рубашке. Внешний конец ленты, примерно в дюйм длиной, он оставил торчать в холле.

О'кей. Он внутри. Первым делом — натянуть латексные перчатки. Затем он включил крохотный, как карандаш, карманный фонарик и, миновав приемную, вошел в кабинет, где направился прямиком к письменному столу Кордовы. Аккуратность выше всякой критики — даже скрепки лежали в ряд, как солдаты на учениях.

Собака… он держит на столе фотографию собаки.

Встав на колени, Джек нашел на полу процессор. Вытащив дискетку Расса с вирусом, он вставил ее в дисковод и нажал клавишу включения.

Пока компьютер, урча, оживал, Джек принялся изучать кабинет. Кордова не хранил в ящиках стола орудий убийства, но не надо было кончать Оксфорд, дабы догадаться, что ценные дубликаты находятся где-то вне этого помещения. Их надо было уберечь не только от воров, но и от пожара.

Джек начал просматривать досье. Ему бы чертовски повезло, найди он папку с надписью «Дубликаты», но таковая ему не попалась. Так что он тщательно прочесал каждый ящик, просмотрел каждое досье на обоих стеллажах, но так и не нашел запасного диска. Еще в прошлом сентябре Джек отыскал в домашнем кабинете Кордовы тайник с досье, но папки не содержали материалов для шантажа. Ничего, кроме данных о доходах того или иного лица. Ему пришлось поползать по полу, осматривая нижнюю поверхность мебели — не приклеено ли там что-нибудь. Пусто.

Он уже решил, что полностью отработал этот вариант, как заметил за радиатором пухлый конверт, но он содержал только лишь наличность. Без сомнения — деньги, которые Кордова вырвал у своих жертв. Джек испытал искушение забрать их. забрать назло, но паренек не должен был знать, что кто-то побывал в его офисе. От этого и зависел успех всего замысла.

Он вернулся к компьютеру. Вентилятор продолжал жужжать, но жесткий диск молчал. Дискета Расса сделала свое дело. Может быть.

Джек извлек дискету, сунул ее в карман. Он как-то странно чувствовал себя, покидая обиталище Кордовы, — не было полной уверенности, что он действительно сделал то, ради чего явился сюда. Конечно, имело смысл войти в некоторые файлы, не защищенные паролями, и проверить, что от них осталось, но Джек опасался, что, сам того не зная, может оставить кое-какие следы, которые наведут Кордову на мысль о незваных гостях.

Уж лучше довериться Рассу и оставить все как есть.

Он вернулся в прихожую и прикрыл за собой дверь. Затем выдернул клейкую ленту. От нее мог остаться легкий след клея, но ничего страшного. Разве что Корлова догадается встать па четвереньки и под увеличительным стеклом исследовать поверхность плунжера.

Пора возвращаться в «Ритц» и расслабиться в роскошном окружении. Он ждал, что с утра поступит очень важный звонок.

Глава 4

Среда

Джек провел не самую спокойную ночь в «Ритц-Карлтоне». Отнюдь не потому, что номер на двенадцатом этаже с видом на парк его чем-то не устраивал, — все было в безукоризненном порядке. Менеджер по приему гостей и не моргнул, когда Джек объявил, что не доверяет кредитным карточкам, и выложил в качестве аванса за свое пребывание три тысячедолларовые купюры из набора Марии Роселли. Но, несмотря на весь комфорт, он не мог отделаться от мыслей, что должен находиться у Джиа, смотреть за ней, и был готов в любой момент сорваться с места, если что-то случится. Но, напомнив себе, что «Ритц» всего в нескольких кварталах от Саттон-сквер — ближе, чем его собственная квартира, — он наконец заставил себя погрузиться в сон.

Встал он рано, принял душ и оделся, затем позвонил Джиа. У нее все было хорошо. Да и в любом случае, случись что-нибудь, она знает, в каком он номере, и могла позвонить.

В половине девятого ему принесли завтрак. Спустя четыре минуты, когда он наслаждался нежным вкусом яичницы по-бенедиктински — Джиа скорчила бы гримаску при виде ее, — зазвонил телефон.

— Мистер Фарелл? — осведомился женский голос.

— Говорите.

— Ой, я так рада, что наконец нашла вас. Звоню со

вчерашнего дня.

Джек улыбнулся. Можно представить, как твой босс сходит с ума, когда на его зов не отвечают.

— Кто вы и почему звоните? — Джек знал ответы на эти вопросы, но Джейсон был в полном неведении. — Если вы что-то продаете…

— О нет, нет! Меня зовут Эва Комптон… из храма дорментализма города Нью-Йорка. Я звоню из офиса Великого Паладина и…

Джек изобразил, что у него от возмущения перехватило дыхание.

— Дорментализма? Мне вам нечего больше сказать! Вы выкинули меня!

— Поэтому я и звоню, мистер Фарелл. Вчера произошла ужасная ошибка. Пожалуйста, возвращайтесь в храм, чтобы мы могли исправить это несчастное стечение обстоятельств. Мы все очень расстроены им.

— Расстроены? Вы расстроены? Я в жизни не испытывал такого унижения! Вы, дорменталисты, — ужасные бессердечные люди, и я не хочу иметь с вами ничего общего. Никогда!

С этими словами он отключил связь и бросил взгляд на часы — 8.41. Джек не сомневался, что они перезвонят не позже чем через двадцать минут.

Он ошибся. Телефон дал о себе знать в 8.52. Джек сразу же опознал этот басовитый голос с акцентом.

— Мистер Фарелл, это Великий Паладин Дженсен из храма дорментализма города Нью-Йорка. Мы вчера виделись. И я…

— Вы тот самый грубиян, который вышвырнул меня!

— О чем я сожалею. Мы совершили ошибку, ужасную ошибку, и я бы хотел исправить ее.

— Ах вот как, — процедил Джек. Он не хотел, чтобы Дженсен легко отделался. — Вы сказали, я мошенник. Вы проверили мои данные и выяснили, что я вообще не существую. Так почему вы звоните человеку, который не существует, мистер Дженсен? Что вы мне скажете?

— Ну, я…

— И почему вы называете меня «мистер Фарелл», если уж сказали, что это не мое имя?

— Я… я просто не знаю, как вас называть по-другому. Послушайте, если вы вернетесь, я не сомневаюсь, мы сможем…

— Кроме того, вы сказали, что не допустите лжи в храмах дорменталистов — только правду. Если это так, то почему вы зовете меня обратно?

— Потому… потому что я поторопился. — Джек чуть ли не воочию видел, как Великого Паладина корежит. — После того как вы нас покинули, я провел расследование и выяснил, что ваша ТП допустила ряд серьезных ошибок. Ошибок, которые закономерно обеспокоили всех.

— Вот тут я с вами соглашусь!

— Обещаю, что она будет наказана в соответствии с дисциплинарным порядком. Она предстанет перед СОПСом и…

— Перед чем?

— Советом по Оценке Прогресса Слияния. Ее поведение получит оценку, и будут приняты соответствующие меры.

Надеюсь, в них входит электрошоковая терапия, подумал Джек, вспоминая несчастного мышонка.

Он прикинул, что, пожалуй, пора давать задний ход, но стоит еще раз повернуть нож в ране.

— Что ж, она это заслужила, но вот как насчет вас? Вы не дали мне произнести ни слова. Вы тоже предстанете перед СОПСом?

— М-м-м… нет. Вы должны понять, мистер Фарелл, что церковь подвергается постоянной опасности и порой нам приходится нелегко. Я понял, что у вас было право представиться любым именем, но тогда я этого не осознал, так что я обсудил эту ситуацию с мистером Брейди.

Пришло время изобразить изумление.

— С Лютером Брейди? Вы говорили обо мне с самим Лютером Брейди?

— Да, и он принял очень близко к сердцу, что вы пришли в церковь за помощью, а мы отвергли вас. Он хочет лично встретиться с вами, когда вы вернетесь.

Джек искусно изобразил, что у него от потрясения перехватило дыхание.

— Лютер Брейди хочет встретиться со мной? Это… это… — тут он должен снова обрести голос, — трудно вообразить! Когда я могу вернуться?

— В любое время по вашему желанию, но, насколько мы понимаем, чем раньше, тем лучше.

— Не буду медлить.

— Прекрасно! Я пришлю кого-нибудь встретить вас…

— Не просто «кого-нибудь», — сказал Джек, не в силах сопротивляться искушению в последний раз повернуть лезвие. — Вы сами должны это сделать. Я хочу, чтобы меня встречал лично Великий Паладин.

Джек услышал, как Дженсен сглотнул.

— Ну конечно же! — воскликнул он. — Я буду только счастлив.

Ну еще бы. Ручаюсь, что ты просто умираешь от желания эскортировать меня к Лютеру Брейди.

Джек подумал, не стоит ли заставить Дженсена полаять, но воздержался. Когда разговор завершился, он ухмыльнулся.

Поиск Джонни Роселли обретает забавный характер.

Грузная фигура Великого Паладина Дженсена заняла почти всю кабинку лифта. Джек не без труда протиснулся мимо него, стараясь не коснуться локтем его черного мундира. Они вдвоем заняли почти все пространство кабины, практически не оставив места для третьего.

Когда Дженсен нажал кнопку двадцать второго этажа, Джек решил начать светский разговор.

— На самый верх, да?

Дженсен кивнул, не отрывая взгляда от дверных створок.

— Это этаж мистера Брейди.

— Весь этаж?

Еще один кивок.

— Да, весь этаж.

— Как я жду встречи с ним! Он будет ждать нас?

У Дженсена был вид человека, который старается сохранить спокойствие, когда доберман обнюхивает, его промежность.

— Он ждет нас.

— А у вас есть имя, мистер Дженсен?

— Да.

Джек подождал несколько секунд. Когда стало ясно, что Дженсен не собирается обсуждать эту тему, он сказал:

— И оно звучит как…

Дженсен, продолжая смотреть перед собой, нехотя бросил:

— Как имя, которым я не пользуюсь.

Весь вид его говорил: с каким удовольствием, сэр, я бы засунул вас в духовку — но ничего личного.

— Кстати, об именах, — добавил Дженсен, наконец бросив взгляд на Джека, — как нам вас называть?

Прежде чем Джек успел ответить, лифт остановился, но двери не открылись. Он заметил, что на индикаторе этажей горела цифра «21».

— Авария?

— Нет, нас просто проверяют.

Джек обвел взглядом верхние углы кабины и заметил слева зеркальное полушарие. Камера слежения. Похоже, что Лютеру Брейди не нравилось, когда к нему неожиданно вваливались компании.

Кабина, снова начав движение, остановилась на двадцать втором. Створки раздвинулись. За ними тянулся холл со сверкающим паркетом и дубовыми панелями стен. За распахнутыми дверями впереди простиралось обширное пространство, залитое солнцем. Справа, за столом черного дерева, сидела юная секретарша в сером мундирчике.

— Нас ждут, — сказал Дженсен.

Секретарша понимающе кивнула:

— Конечно. Подождите здесь. Я сообщу о вас.

Но Джек, не обращая внимания на оклики Дженсена и секретарши, продолжал двигаться, как мотылек, летящий на свет. Миновав двери, он оказался в комнате с высоким потолком, также отделанной дубовыми панелями. Яркий свет, льющийся из световых люков на потолке и из окон, заставил его прищуриться. Он заметил, как слева сдвинулись двери хромированной стали и в их проеме мелькнуло что-то вроде гигантской сферы.

Из-за огромного стола у окон поднялся человек со знакомой внешностью. Джек знал его по телевизионным клипам, которые обычно сопровождались бодрым саундтреком. Но такого выражения его лица он раньше не видел: Лютер Брейди был в ярости.

— Я пыталась остановить его, мистер Брейди, — переводя дыхание, из-за спины Джека сказала секретарша, — но он не слушал.

Гнев исчез с лица Брейди так же быстро, как и появился. Он с широкой улыбкой вышел из-за стола и направился к Джеку.

— Все в порядке, Констанс, — отмахнулся он от секретарши левой рукой, а правую, приблизившись, протянул Джеку. — Наш гость, как выясняется, непредсказуемая личность.

Констанс вышла, прикрыв за собой дверь. Дженсен остался. Он стоял, раздвинув ноги и сложив руки перед собой, напоминая черного каменного идола.

— Прошу прощения, — сказал Джек. — Я не собирался вваливаться сюда. Просто… ну, вы понимаете… мысль о личной встрече с Лютером Брейди… и все мои хорошие манеры вылетели в окно. Честное слово, я извиняюсь.

— Отнюдь, — сказал Брейди. — Это я… — быстрый взгляд в сторону Дженсена, — это мы должны извиниться перед вами за вчерашний прием.

— Давайте забудем его! — Джек сжал кисть Брейди обеими руками и от души потряс ее. — Для меня это такая честь, сэр!

Горделивое выражение Брейди давало понять, что он полностью согласен со словами гостя.

— Но вы меня поставили в сложное положение, сэр. Вы знаете мое имя, а я ваше — нет. — Он засмеялся. — Я же не могу звать вас Джек Фарелл, не так ли?

— Я Джейсон… Джейсон Амурри.

— Джейсон Амурри, — медленно повторил Брейди, словно перекатывая на языке незнакомые звуки.

Ну, ты мастер, подумал Джек. Большой мастер.

Вне всяких сомнений, Брейди и Дженсен уже все знали о Джейсоне Амурри, но Брейди разыграл великолепное представление.

В задачу Эрни входило разыскать богатого затворника лет тридцати, фотографии которого никогда не появлялись в прессе. И он был неподдельно горд, обнаружив Джейсона Амурри.

Эрни сообщил, что Джейсон — младший сын магната-судовладельца Альдо Амурри (не уровня Онассиса, но где-то рядом), с личным состоянием в районе пары сотен миллионов; прекрасные цифры, но они станут еще красивее, когда он унаследует компанию папочки. Не в пример старшему брату, Джейсон отнюдь не был прожигателем жизни и чурался светских развлечений. Он был скорее отшельником, который провел большую часть последних десяти лет на континенте, в основном в своем швейцарском шале. Поэтому он и не представлял интереса для папарацци, и общество практически не знало, как он выглядит.

Джека все это более чем устраивало.

Брейди продолжал вдохновенно играть свою роль:

— Должен сказать, что Джейсон Амурри — весьма красивое имя. Почему же вы скрывали его?

— Ну… я как-то смущался. — Как бы Джеку хотелось уметь в нужный момент покрываться румянцем. — Я читал статьи, в которых говорилось… ну, вы знаете… что вашей церкви нужны только… вы понимаете… только деньги.

— Чтобы их кселтоны никогда не слились воедино! — Брейди потемнел от гнева. — У дорменталистской церкви много врагов, но ни один из них не осмелился вступить с нами в спор — в самом ли деле жизнь наших членов становится лучше после их союза с церковью, воистину ли наши добрые дела превращают мир в более хорошее место для житья. Почему не осмелился? Да потому, что все наши враги знают — им этот спор не выиграть. Поэтому они и нападают на нас, пуская в ход грязные инсинуации, двусмысленные намеки и прямые оскорбления. Они знают, что мы не будем отвечать им тем же самым. Мы не можем открыть им свои данные,

не нарушив святой пакт доверия между церковью и ее членами.

Не стоило и сомневаться, что Брейди обладал даром убеждения. Даже Джек поймал себя на том, что хочет поверить ему.

— Думаю, что в глубине души я всегда знал это, но я просто… ну, как бы… — Он очень убедительно состроил виноватое выражение и отвел взгляд в сторону. — У меня есть кое-какие деньги… и я не хотел, чтобы кто-то думал, будто дело в них. Мне хотелось, чтобы ко мне относились как к обыкновенному человеку.

Брейди засмеялся и хлопнул Джека по плечу.

— Так и будет. Все мы здесь начинали как самые обыкновенные люди. И лишь на Лестнице Слияния становится ясно, кто мужчина, а кто мальчик.

Джек уныло понурил голову:

— Не знаю… тот урок Пробуждения произвел тяжелое впечатление. Та бедная мышка…

Брейди с силой сжал плечо Джека.

— Я осознаю, что кое-кто из нас обладают большей чувствительностью, чем другие, и вы уже обрели печальный опыт… — Он задумчиво помолчал и устремил взгляд в пространство над плечом Джека. — Что вы думаете, ВП Дженсен? Не взяться ли мне самому?

— О, я даже не знаю, как вы справитесь, сэр, — проворчал Дженсен из-за спины Джека. — У вас такое напряженное расписание… не представляю, где вы найдете время.

Голос Дженсена звучал так, словно он читал текст с телесуфлера.

— Знаете что? — Брейди отвернулся от Джека и подошел к окну, где и остановился, широко раздвинув ноги и сцепив за спиной руки; в такой позе он постоял немного, обозревая город. — Мне придется найти время.

— Не понимаю, — произнес Джек.

Брейди повернулся. Его бледно-голубые глаза, устремленные на Джека, ярко вспыхнули.

— Я собираюсь лично провести вас через процесс Пробуждения.

Джек пошатнулся, словно у него подкосились ноги.

— Нет! Я не могу в это поверить!

— Верьте! — приблизился Брейди. — Под моим руководством вы, не теряя времени, пройдете уровень Пробуждения и обретете форму готовности к подъему по Лестнице Слияния. Но первым делом вы должны поведать мне, почему вы хотите присоединиться к нашей церкви. Что, по вашему мнению, мы сможем сделать для вас из того, что вам самому не под силу? Каковы ваши цели?

— Ну, на самом деле я хотел бы стать более эффективной личностью. Довольно скоро мне придется взвалить на себя серьезную ответственность и…

— Какого рода ответственность? — как бы поддерживая разговор, небрежно спросил Брейди.

Джек откашлялся.

— Э-э-э… м-м-м… скоро моему брату и мне придется приступить к руководству семейным бизнесом. — Он не ждал, что Брейди будет спрашивать о характере бизнеса, — предполагалось, что он вообще не должен проявлять интереса к таким вещам. Да и кроме того, он уже все знал. — Это большая ответственность, и я не знаю… ну, вы понимаете… готов ли я к ней.

Достаточно ли удачно он сыграл растерянность и нерешительность? Остается надеяться, что не переиграл.

Брейди рассмеялся:

— Ну тогда вы пришли в самое подходящее место! Цель дорменталистской церкви — максимально усиливать потенциальные возможности человека. Когда половинка вашего кселтона сольется со своим двойником Хокано, весь мир будет к вашим услугам — берите его. Ни одна задача не покажется вам слишком сложной, любая ответственность будет вам по плечу, и вы без труда справитесь с ней!

Джек расплылся в улыбке:

— Если бы я смог добиться хоть части из того, что вы говорите…

— Хоть части? Глупости! Со мной, который проведет вас через Пробуждение, мы разбудим ваш спящий кселтон, и вы сразу же вступите на тропу, ведущую к Полному Слиянию!

Джек выдавил робкий смешок и покачал головой:

— Я должен предупредить вас. Человек я очень замкнутый. Закрытая личность. Работать со мной может оказаться непросто для вас.

Брейди посерьезнел:

— Вы забываете, что имеете дело с человеком, который достиг Полного Слияния. Нет ничего, что было бы мне не под силу. Мы займемся вашим Пробуждением прямо здесь, в моих скромных владениях, где нам никто не помешает. И я вам обещаю, что все пойдет очень быстро.

— Очень надеюсь.

Наверно, это были первые искренние слова, которые произнес Джек с момента своего появления.

Брейди договорился с Джеком, что они встречаются завтра утром и заново начинают процесс Пробуждения. Он дал ему номер личного телефона, по которому можно звонить в любое время, и приказал Дженсену провести его по храму.

Дженсен выслушал указание с полным спокойствием, но Джек понимал, о чем тот думает, — он мог бы найти себе куда более толковое занятие, чем служить гидом при каком-то богатом идиоте, который хочет стать более эффективной личностью.

Джек уединился в одном из туалетов и использовал это время, чтобы позвонить в офис Кордовы. Понимая, что за ним, скорее всего, наблюдают, он постарался, чтобы разговор был краткий и неопределенный. Отвечая на вопрос «Он у себя?», секретарша сказала, что ждет босса примерно к половине одиннадцатого. Вы понимаете, он допоздна вел расследование.

Позднее ночное расследование дна пивного бокала за стойкой у Харли.

О'кей. В его распоряжении порядка часа.

Прогулка по храму оказалась столь же увлекательной, как унылая инструкция. Все это чертово здание напоминало контору. Джек так и не увидел того, что хотел: места, где храм хранил данные о своих членах. Он подумал, что, если они хранятся в компьютере и ему удастся уговорить Дженсена дать свой адрес электронной почты, Расс взломает систему и определит местонахождение Джонни Роселли.

Интересными оказались только два верхних этажа. На двадцатый было не попасть без специальной карточки электронного пропуска. Тут обитали Великие Люди. Этаж представлял собой роскошную гостиницу для знаменитых и высокопоставленных гостей — актеров, рок-звезд, ученых, политиков и так далее, которые вступали в паству дорментализма.

А вот двадцать первый этаж был совершенно иным. В конце короткого холла находилось огромное открытое пространство, застекленное от пола до потолка, которое выходило на три стороны.

— Это Уровень Общения, — сказал ему Дженсен. — ВС, Взыскующие Слияния, могут приходить сюда в любое время дня или ночи, чтобы медитировать со своим кселтоном, а если они продвинулись достаточно далеко по пути слияния, то и со своим двойником Хокано.

Джек смутно услышал подобие приглушенного речитатива.

Осмотревшись, он заметил примерно дюжину человек, расположившихся в пределах этого пространства. Большинство сидели на стульях, повернувшись лицами к улице, а несколько устроились на полу, подогнув под себя ноги, наподобие позы лотоса.

Неплохое место общаться со своим внутренним кселтоном. Или со своим внутренним салатом из шинкованной капусты… или что там у тебя внутри. Эффектное зрелище на все сто восемьдесят градусов. Вся южная стена была отдана под ряд кабинок.

— Для чего они?

— Для тех ВС, кому для общения нужна уединенность.

Уединенность? Вот в этом Джек усомнился. Похоже, уединенность была редкой пташкой в этом храме.

Всюду, куда Дженсен приводил его, он замечал системы видеонаблюдения.

Джек услышал, как щелкнула щеколда, и увидел человека, выходящего из одной из кабинок. Он шел в ту же сторону, что и они. Волосы его лоснились, лицо покрывала щетина, одежда была в лохмотьях. Когда он, отводя взгляд, прошел мимо, Джек почувствовал, как от него основательно тянет потом.

Кроме того, он увидел длинный нос с утолщением на конце.

Неужто?..

— А я и не знал, что у вас есть бездомные дорменталисты, — шепнул Джек, когда оборванец прошел.

Дженсен возмущенно посмотрел на него:

— Все дорменталисты заняты производительным трудом. Этот человек не бездомный. Он — Выпавший.

Джек было подумал, что речь идет о каком-то ответвлении секты, но потом вспомнил, что встречал этот термин на страницах Джейми Грант. Хотя что он означает, совершенно вылетело из головы.

— Выпавший?

Дженсен досадливо вздохнул — словно все должны были знать значение этого слова. Выпавший Взыскующий Слияния. Его поведение изобличило, что у него НПС, Низкий Потенциал Слияния, и СОПС определил ему наказание.

— Он же будет иметь дело и с моей вчерашней ТП?

Джек поздравил себя. Он уже начал разбираться с этим языком.

— Обязательно.

— Значит, его так наказали? Ходить в рубище и посыпать голову пеплом?

— Можно и так сказать.

Дабы окончательно увериться в форме носа, Джек хотел бросить еще один взгляд на эту потрепанную личность — до того, как она сядет в лифт. Он поспешил за оборванцем.

— Подождите, — окликнул его из-за спины Дженсен. — Вы не можете…

Но Джек не замедлил шага. Он не мог сослаться, что, мол, встретил знакомого — Джейсон Амурри никоим образом не мог знать Джонни Роселли, — так что ему надо было придумать какой-то другой предлог.

Поравнявшись с уходившим, он сказал:

— Простите?

Да, очертания носа точно такие же. И гневно блеснувшие глаза Марии Роселли, которые тут же скользнули в сторону. Он нашел ее обожаемого мальчика.

И что дальше?

Джек уже был готов для пущей уверенности спросить, как его зовут, когда почувствовал, что его с силой схватили за руку.

— Чем вы тут вздумали заниматься? — спросил Дженсен.

Джек посмотрел вслед уходящему Джонни Роселли, который даже не сбился с шага.

— Я просто хотел спросить его, в чем он согрешил. Дженсен покачал головой:

— Он не имеет права рассказывать это вам, я не имею такого права, а вы не имеете права задавать вопросы.

— Почему?

— Потому что, когда вы видите человека в таком облачении, это означает, что он обречен быть ИО — Изгнанником в Одиночество. Он должен носить то, что ему удается найти на мусорной свалке, и весь срок своего наказания он не имеет права мыться и бриться. Он изгой, неприкасаемый. Он не может ни говорить сам, ни выслушивать других дорменталистов — кроме Паладина или члена СОПСа.

Джек скорчил гримасу:

— И как долго это длится?

— В его случае четыре недели. Ему осталось около недели.

— Как его имя?

Дженсен прищурился:

— А зачем вам его знать?

— Просто интересно. Я хотел бы посмотреть на него, когда он перестанет быть ИО. И спросить, что это такое — целый месяц не мыться. Должно быть, это ужасно, — улыбнулся Джек. — Хотя быть рядом с ним еще ужаснее.

Похоже, Дженсен не нашел в его словах никакого юмора.

— Если вы его потом встретите, он сам вам обо всем расскажет. Если захочет.

Когда Джеку представилась благоприятная возможность, он немедля воспользовался ею.

С первой половиной работы для Роселли покончено: он выяснил, что Джонни находится здесь, а не в джунглях Уганды или где-то еще в роли миссионера дорментализма. И хотя выглядел он как постоянный обитатель ночлежки, все же вид у него был вполне здоровый.

Чтобы завершить работу, необходимо встретиться с ним лицом к лицу и сказать, чтобы он позвонил матери. То есть необходимо выяснить, где он живет, а это, в свою очередь, требовало доступа к досье членов церкви.

Джек незамедлительно ухватился за слова Дженсена.

— Ах да. Полная конфиденциальность. Я искренне поражен, насколько серьезно вы заботитесь о ней. Предполагаю, что все данные о членах церкви хранятся в компьютере?

— Конечно. Почему вы спрашиваете?

— О, вы же знаете — атаки хакеров, небрежность сотрудников… Я весьма оберегаю свою личную жизнь и с ужасом думаю, что кто-то может залезть в мое досье.

— Можете не беспокоиться. Продуманность нашей системы безопасности, защита от вирусов граничат с искусством. Полный доступ имеют только мистер Брейди, я сам и Контролеры.

— Великолепно. — Джек посмотрел на часы. Скоро ему надо быть в Бронксе. — Ох, время поджимает. У меня еще пара чисто семейных дел, так что…

Дженсен поднял руку:

— Мистер Брейди попросил меня, чтобы, прежде чем вы уйдете, я зарегистрировал вас для получения карточки КП…

— «Космические приключения»? Как я люблю старые комиксы!

Дженсен на мгновение смутился.

— Это Карта Пропуска, которая позволит вам входить в здание, не подвергаясь проверке. Более чем необычно, чтобы Кандидат на Пробуждение получил ее, но мистер Брейди считает, что мы перед вами в долгу.

— Вы очень любезны, но, право же, в этом нет необходимости.

— И все же мы настаиваем. Доставьте нам удовольствие.

Джеку совершенно не хотелось его доставлять. Это означало, что его сфотографируют и изображение введут в компьютер. Но как он может отказаться, не подвергая сомнению свою искренность?

Проклятье.

Дженсен смотрел, как Джейсон Амурри усаживался для фотосъемки. Держался он спокойно, но Дженсен чувствовал, что в глубине души Амурри не на шутку обеспокоен.

Почему? Это же уникальная привилегия — Дженсен был против нее, но его возражения отвергли, — так почему этот Амурри не испытывает счастья?

Была еще одна деталь, которая как-то выбивалась из ряда. Предполагалось, что, при всей своей отверженности, он вырос в роскоши и богатстве, но вел он себя отнюдь не как человек, привыкший решать лишь одну проблему — какую из золотых ложек сунуть в рот. И его глаза… от его взгляда ничего не ускользало. Дженсен не сомневался, что он заметил кое-какие видеокамеры наблюдения, а может, и все — но не задал по их поводу ни одного вопроса.

Конечно, он мог воспринимать их. как часть системы безопасности. Но почему человек, столь озабоченный неприкосновенностью своей личной жизни, ни словом не посетовал на их присутствие?

Но может, Дженсен ошибался. Может, Амурри не заметил систему наблюдения.

Тем не менее что-то в этом парне его беспокоило — не то, что горел красный сигнал тревоги или что-то в этом роде… просто его не покидало чувство: что-то тут не так.

Сообщать Брейди пока не стоит. Когда босс смотрит на Амурри, он видит лишь символ доллара и все подозрения Дженсена отбросит на корню. Так что пока он подержит их при себе и усадит Мариготту провести кое-какие раскопки. А может, имеет смысл снова пустить Пири по следу.

Почеши, где зудит, — и порой найдешь под кожей песчаную блоху.

С большим стаканом кофе «Данкин Донат» в одной руке и «Пост» в другой Ричи Кордова локтем толкнул дверь офиса и ввалился в приемную.

— Эдди, что у нас сегодня?

— В два часа — новый клиент.

Кордова остановился на полпути:

— В самом деле?

— Боюсь, что да.

Он покачал головой. Господи, дела почти не движутся.

Грузно опустившись в кресло за письменным столом, он поставил кофе, отложил газету и из бокового кармана пиджака извлек пакетик орехов в шоколаде.

Он просто не мог сопротивляться искушению. Черт побери! Да почти все в жизни строго-настрого запрещалось ему. Оставалось радоваться только аппетиту.

Он возьмется за него, может, завтра.

Он включил компьютер и, пока тот гудел, готовясь к работе, кинул в рот орешек в шоколаде.

Прошлой ночью ему приснилась эта монахиня. Сон был жарким и волнующим. Должно быть, потому, что днем он с ней разговаривал. Он знал, как сестра Золотые Волосы выглядит в платье на своем дне рождения, и она не представляла собой ничего особенного — во всяком случае, черт возьми, у нее не было ничего общего с теми страстными и порочными малышками на снимках, которые он загрузил с сайта о похотливых девицах. Но все же она была неплоха, и, главное, она была реальной. А кроме того, он видел ее воочию, когда отщелкивал снимки. Поэтому прошлой ночью она и была с ним, и ее горячее хрупкое тело, покрытое потом, извивалось под ним, а не под Меткафом.

Ричи ввел пароль и открыл досье с фотографиями.

У него хватило ума отказаться от пленки и перейти на цифровую съемку. В конечном счете он все фотографии переведет в цифровую форму, но от старых привычек нелегко отказываться. В наши дни фотографии любых видов суды не принимают к рассмотрению. Их слишком легко подделывать. Дьявольщина, даже негативы подделывают. Но в добром старом суде общественного мнения все по-другому. Сомнительные фотографии могут покончить с любой репутацией. Пусть даже вы клянетесь на целой стопке Библий, что изображения поддельные, картинки будут жить у людей в памяти еще долго после того, как объяснения будут забыты.

Он открыл папку специальной информации и дважды кликнул по ярлыку файла. Но вместо образа сестры Мэгги в объятиях своего приятеля по сбору фондов он увидел цепочку вспыхнувших заглавных букв:

НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ЗАБЫЛ СДЕЛАТЬ ДУБЛИКАТЫ!

Где фотографии? Он закрыл этот файл, перешел к следующему — и увидел то же послание.

— О господи!

Ричи Кордова принялся открывать файлы один за другим, и во рту пересыхало все больше по мере того, как на экране раз за разом возникали те же слова. Он перешел к другим папкам, но все файлы содержали одно и то же послание. Он попытался открыть пару других файлов — но и вместо них было то же самое! Все проклятые файлы в его компьютере были начисто стерты, уступив место издевательскому посланию!

Поднявшись, он сжал голову руками:

— Этого не может быть! Да провалиться мне, этого не может быть!

Эдди просунула голову в дверь:

— Какие-то неприятности, Ричи?

— Мой компьютер! Кто-то влез сюда и взломал мой компьютер! Все стерто!

— Разве это возможно?

Он подошел к окнам и на каждом проверил контакты. Никаких следов взлома. Оба были заперты изнутри.

— Не знаю. Я… — Ричи ткнул в секретаршу указательным пальцем. — Должно быть, ты забыла включить охрану.

Эдди с оскорбленным видом покачала головой:

— Ни в коем случае. Включила, как всегда включаю. И когда пришла утром, с охраной все было в полном порядке.

— Дерьмо собачье! — заорал Ричи. Ей пришлось отскочить от дверей, чтобы пропустить его. — Если это правда, то как он добрался до моей машины?

В приемной их ждала та же история: окна были нетронуты. Да что тут произошло?

— А может, никого и не было, — предположила Эдди. — Может, это был… как их называют?., и он вломился… Я слышала, что они могут залезать даже в правительственные компьютеры… так почему бы и не в ваш?

Ричи не очень разбирался в хакерстве, но одно знал точно:

— Чтобы влезть в компьютер, он должен быть включен, а я свой каждый вечер выключаю.

Он вернулся к себе в кабинет.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — сообщила Эдди, — кроме того, что система защиты там стояла. — Она нахмурилась. — А теперь ты должен спросить себя: зачем кому-то понадобилось взламывать твой компьютер? В своем я храню всю корреспонденцию и счета. И если кто-то хочет пустить ко дну твой бизнес, то он, конечно, займется твоей машиной, не так ли. А вот с моей все прекрасно.

На это Ричи не мог ответить. И вдруг он вспомнил о конверте.

— О'кей, о'кей, мы теряем время на пустую болтовню. Найди-ка номер компьютерной мастерской, что внизу по улице. Позвони мастеру и скажи, что у меня авария и он мне нужен как можно скорее.

— Будет сделано.

Как только за Эдди закрылась дверь, он кинулся к радиатору. Конверт был на месте. Ричи торопливо вытащил его и проверил деньги — все в целости и сохранности. Он положил конверт на место и, спотыкаясь, вернулся к своему креслу.

А может, никто сюда и не вламывался. От этой мысли стало как-то легче. Он перенес свой компьютер сюда, поближе к системе безопасности. Примитивная, но все же она была лучше, чем ничего. А поскольку от наличия охраны зависела арендная плата, это было дешевле, чем устанавливать систему защиты.

Он схватил «Пост» и погрузился в изучение страницы с гороскопом.

Близнецы (21 мая — 21 июня). Получите преимущество, взяв на себя дополнительную ответственность. Дополнительные часы работы обеспечат будущую финансовую безопасность. Если вы ведете переговоры, то сейчас в курсе дела, что другая сторона относится к ним не так серьезно, как вы.

Ну, он всегда вел какие-то финансовые переговоры, и эта сука монахиня в самом деле относилась к ситуации не так серьезно, как ей полагалось бы, но в гороскопе нет ни слова относительно невезения или необходимости остерегаться. Со свойственной ему обстоятельностью он принялся за другой гороскоп.

Рак (22 июня — 22 июля). Ваш сегодняшний стиль — умение оказаться в нужное время в нужном месте. Вас ждет признание за хорошо сделанную работу. Трудовые обязанности сочетаются с общественными. Отпразднуйте сегодняшний день, пусть даже вам придется придумать причину.

Тут тоже — никаких предупреждений. Но ему понравилась та часть, где говорилось о нужном времени и нужном месте. Это никогда не помешает. Хотя и не спасло его файлы.

Он посмотрел на экран, где продолжали блестеть слова:

НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ЗАБЫЛ СДЕЛАТЬ ДУБЛИКАТЫ!

Ричи с силой ткнул в клавишу отключения, и экран почернел.

— Имел я тебя!

Еще бы ему не помнить о дубликатах. Копии всех файлов хранились в надежном месте.

Джек нашел по соседству небольшой безымянный бар и заслужил ряд удивленных взглядов, поскольку оказался в нем единственным белым. В прейскуранте значились преимущественно разные сорта «Будвайзера» и «Миллера», но он заказал бутылку «Короны» и кусок пирога. Со своим заказом Джек устроился у окна, откуда открывался хороший вид на офис Кордовы.

Тротуары были заполнены людьми, а проезжая часть машинами. Похоже, не меньше трети из них составляли черные «линкольн-континентали» или «таункары» с яркими наклейками на бамперах.

«Корона» была хороша, а вот во вкус пирога он вдаваться не стал. И правильно сделал, потому что микроволновка, стоящая в задней комнате, запекла сыр на корке в упругую несъедобную массу. Было трудно разобраться, где кончается одна субстанция и начинается другая.

Впрочем, это его не волновало. Он ел лишь для того, чтобы потом не чувствовать голода. Мысль о том, что теперь его физиономия красуется в компьютере у дорменталистов, явно не способствовала аппетиту. Он вообще не хотел фиксации своего образа. Ни в каком виде.

Но в данном случае он был бессилен. Джек прикидывал, не удастся ли еще пообщаться с персоной, обреченной на столь странное существование, но у него было чувство, что от Дженсена не отделаться. Тот был явно не дурак, и Джек понимал, что Дженсен может доставить ему неприятности.

Может, они уже рядом. Снова следят. Тот же тип, который таскался за ним вчера, пытался сесть ему на хвост и сегодня. Джек без труда оторвался от него в толчее Рокфеллеровского центра и оттуда прямиком направился в Бронкс.

Слежку следовало оценить лишь как доказательство, что Дженсен не купился на историю Джейсона Амурри. Может, все дело было в его натуре: видно было, что Дженсен отнюдь не отличался доверчивостью и конечно же большая часть его работы заключалась в том, чтобы вынюхивать грядущие неприятности и устранять их. Да и кроме того, появление Джека заставило его насторожиться. Скорее всего, он старался предстать в лучшем свете в глазах своего босса.

Поэтому Джек и не возражал против фотографирования. И что же теперь делать? Он должен что-то придумать. Может, Рассу удастся справиться с этой ситуацией, хотя он наверняка будет уклоняться от серьезного проникновения в чужой компьютер, опасаясь, что это скажется на условиях его досрочного освобождения.

Джек посмотрел на часы. Почти полдень. Кордова, наверно, уже колотится над своим компьютером. Ему безумно хотелось превратиться в мушку на стене и наблюдать, как Ричи откроет первый файл, как его лицо исказится ужасом, когда он поймет, что память компьютера начисто стерта.

Он уже съел половину пирога и выпил две трети «Короны», когда увидел Кордову, выскочившего на тротуар и прижимавшего к объемистому животу системный блок. Когда тот торопливо двинулся в гору, Джек одним глотком допил остатки пива и направился к дверям.

Чтобы пробраться сквозь толпу, высыпавшую во время ленча, времени ему потребовалось больше, чем он предполагал, — обстановка напоминала день полной распродажи, когда магазины выставляют на улицу одежды, электроники и всего прочего больше, чем есть в самом магазине. Кордовы нигде не было видно.

Что за…

Неужто толстяк успел прыгнуть в такси? Джек уже был готов безжалостно осудить себя, как за несколько дверей слева от себя заметил вывеску: «Компьютерный доктор».

— Остается надеяться, — пробормотал Джек, перебираясь через улицу.

Он остановился перед витриной, делая вид, что рассматривает выкладку мониторов, клавиатур и различных жестких дисков. Бросив беглый взгляд, он убедился, что Кордова у стойки размахивает руками, что-то объясняет клерку в белом халате.

Джек испустил длинный вздох облегчения и удалился в дальний конец улицы — наблюдать и ждать.

— Я уже могу поставить вам диагноз, — сказал клерк после того, как Ричи объяснил, что случилось.

Ричи жутко хотелось стереть гнусную ухмылку с этой прыщавой физиономии — лучше всего мотком колючей проволоки. Белый халат свисал с узких костлявых плеч; у клерка была бритая голова и много серег. Просто куча. Ричи досчитал до шести и остановился.

— Да? И какой же?

— Ваш компьютер простудился.

Что там несет эта ослиная задница?

— Откуда вы это знаете? Вы в него даже не заглянули.

Ухмылка на лице отвратного типа стала еще шире, когда он ткнул большим пальцем в табличку на лацкане белого халата. Она гласила: «Доктор Марта».

— Врач и так знает. Вы пришли в правильное место. Куда лучше нести компьютер с вирусом, как не к «Компьютерному доктору»?

— С вирусом? Откуда он у меня взялся?

— У вас стоит антивирусная программа?

— Нет.

Доктор Марти закатил глаза.

— И вы входите в Интернет?

— Ну да. — Этому клоуну лучше не спрашивать, куда именно.

— Даже что-то скачиваете из него — куски, программы, файлы?

— Да, иногда случается.

Ничего себе иногда. Ричи не знал, что такое «куски», но он скачивал тысячи файлов с изображениями упругих молодых тел, от вида которых у него перехватывало дыхание и…

— Вот так вы, скорее всего, что-то и подхватили. Или через электронную почту.

— То есть это не значит, что кто-то влез в мой офис и сунул эту гадость в мою машину?

— Вы имеете в виду, будто кто-то физически загрузил вирус в ваш компьютер? — расхохотался доктор Марти. — Вот это вряд ли! На дворе двадцать первый век! Стоит вам открыть дверь вашего компьютера, и в нее тут же врывается Интернет.

Ну, хоть с этим легче. В какой-то мере.

Теперь доктор Марти пустился рассказывать о некоем вирусе, который и несет ответственность за состояние машины Ричи.

— Вы можете разобраться с ним?

— Конечно. Я поставлю антивирусную программу и проведу диагностику.

— Сколько времени это займет?

— Дайте мне пару часов. Оставьте номер своего телефона, и я позвоню, когда все почищу. — Прыщеватый покачал головой. — Хотя часть ваших файлов уже не восстановить. Они мертвы и уничтожены. Этот вирус не берет пленных.

— Все в порядке. У меня есть дубли.

Доктор Марти показал ему большой палец:

— Какой молодец!

— Эй, а что, если эта штука… ну, вирус влез и в мои дубли?

— Ни в коем случае. Если вы хранили дубли на лазерном или на компакт-диске, то…

Ричи выслушал все, что ему было необходимо.

— Отлично. Буду ждать вашего звонка.

Когда Кордова вышел, Джек уже был в полной готовности. Но вместо того чтобы вернуться в свой офис, Ричи двинулся в противоположном направлении.

Хороший знак. Джек был совершенно уверен, что Кордова не держит дубли в своем офисе; может быть, он как раз и направляется за ними.

Держась на противоположной стороне улицы, он проследовал за ним целых три квартала до местного отделения банка Моргана. Зайдя вслед за Кордовой внутрь, Джек увидел, как он обратился к одной из сотрудниц и вместе с ней проследовал в глубь банковского помещения.

Джек кивнул. Там располагаются индивидуальные ячейки.

Он проверил часы работы банка: прием заканчивается в три часа. Отлично. Чтобы привести в порядок технику Кордовы, «Компьютерному доктору» потребуется время — и уж тем более его не хватит на то, чтобы Кордова успел забрать компьютер и, подключив его, восстановить файлы, а потом до закрытия банка вернуть в него диск.

Так что, скорее всего, диск останется на ночь в офисе.

Ну и что? Джек может снова ночью влезть в кабинет Ричи и опять инсталлировать вирус, но что делать с запасным диском? Он может просто украсть его, но тогда у Кордовы будет неопровержимое доказательство, что его офис подвергся нападению.

Джек решил, что на худой конец придется это пережить, хотя он бы предпочел, чтобы толстяк обращал свои проклятия в адрес Небес, веря, что несчастья объясняются грузом дурной кармы, которую он наработал на свою голову.

Словом, необходим еще один визит к Рассу, дабы выяснить, как можно изуродовать копии, чтобы никто о том не догадался.

Но первым делом он должен посетить Бикман-Плейс.

— Вы видели его? С ним все в порядке?

На опухшем лице Марии Роселли сияли темные глаза. Она не сводила их с Джека.

Как и в прошлый раз, Эстебан объявил о его появлении, ротвейлер Бенно встретил у дверей, хозяйка дома предложила чай, но Джек отказался и сразу сообщил:

— Выглядит он здоровым. — Утверждать, что у сыщика чистый и ухоженный вид, он не стал, но, с другой стороны, истощенным парень тоже не был. — Похоже, он отращивает бороду.

Женщина нахмурилась:

— В самом деле? Как-то он попробовал, но сказал, что она все время чешется и сводит его с ума. — Она отмахнулась. — Впрочем, это совершенно не важно. — Что он ответил, когда вы ему сказали позвонить матери?

— Я не успел. Кажется, он был… м-м-м… наказан.

— Что? — Быстрое движение руки ко рту. — Что вы имеете в виду?

— Я не знаю, что он сделал, но ему не разрешено говорить с другими дорменталистами, и они тоже не имеют права говорить с ним.

— Какая глупость! Не могу поверить, что Джонни позволил так унижать себя. Он должен немедленно покинуть это заведение.

— Это зависит от него. Поскольку мне пришлось изображать новоиспеченного дорменталиста, в храме я не мог с ним поговорить. Посему постараюсь выяснить, где он живет, перехвачу его за пределами храма и передам ему ваши слова.

— Сколько времени, по вашему мнению, это займет? Может, вы его встретите завтра?

Джек пожал плечами:

— Хотел бы. Но едва ли можно на это рассчитывать.

— Но вы и так многого добились за столь короткое время.

— Просто повезло.

Счастливое совпадение. Опять это слово на «с». Неужели ситуация искусственно создана? Не похоже. Но одна из тех пожилых дам с собакой сказала ему, что совпадений в его жизни больше не будет.

Он поднялся и сверху вниз посмотрел на Марию:

— Вы уверены, что не знаете Аню Манди?

— Женщину, о которой вы упоминали в тот день? Помнится, я сказала вам, что нет, не знаю.

— Да, так вы и сказали, — вздохнул Джек. — Если мне снова повезет, я увижу Джонни и прослежу его до дому. Если нет, постараюсь добраться до членских списков.

Первый вариант предпочтительней. Завтра он попробует оказаться на Уровне Общения примерно в то же время, что и сегодня. Если Джонни Роселли придерживается определенных привычек, то Джек сам позаботится о совпадении.

Когда он покидал дом Марии Роселли, Эстебан улыбнулся и придержал для него парадную дверь. Двинувшись по направлению к Первой авеню, Джек осознал, что целый день не видел Джиа. Он от нее в нескольких минутах. Почему бы не заскочить?

Джиа посмотрела в дверной глазок и улыбнулась. Джек. Как раз тот тоник, который ей нужен.

Она распахнула дверь:

— Привет, незнакомец.

Джек расплылся в улыбке:

— Эй, не прошло и двадцати четырех часов.

— Знаю. — Она втянула его внутрь и повисла у него на шее. — А казалось, что неделя.

В объятиях Джека Джиа почувствовала, как ее отпускает напряжение, которое весь день давило на нее. Утро длилось невыносимо долго, и она с трудом дотянула до полудня. Она собиралась поработать над своим последним полотном — новый вариант серии мостов Пятьдесят девятой улицы, — но ею овладела такая слабость, что просто не было сил стоять у мольберта. Наверно, это последствия кровотечения, подумала она.

Но пусть даже энергия, как обычно, била бы в ней ключом, Джиа сомневалась, что ей удалось бы много сделать. Почему-то ей совершенно не хотелось возиться с красками — и вовсе не из-за слабости.

Она едва не потеряла ребенка. Доктор Иглтон заверила ее, что все обошлось как нельзя лучше, но не было гарантии, что это не повторится снова. Ее первая беременность до Вики кончилась выкидышем. Кто может ручаться, что этого больше не случится?

Этого ребенка, может, и не планировали, но он уже существовал — Джиа не знала, можно ли его называть «он», но никем иным его себе не представляла, — и она не могла дождаться того дня, когда возьмет его на руки и глянет в его личико. Две недели назад она почувствовала его первые движения, и с тех пор он не переставал бушевать. Особенно после кровотечения, что ее только радовало.

Но она не могла отделаться от ощущения, что над ней занесен топор.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джек.

— Прекрасно. Отлично.

Говоря по правде, она испытывала легкое головокружение, но не хотела сообщать Джеку о нем. Он избавил ее от всех забот, нанял домработницу и настаивал, чтобы она оставалась в постели. А она не хотела вести такой образ жизни.

— Вид у тебя как у привидения.

— Мне нужно восстановить гемоглобин. Доктор Иглтон прописала железо.

Лицо Джека выразило озабоченность.

— Почему бы нам не посидеть рядом?

Я уж думала, ты никогда этого не предложишь.

— Конечно. Если хочешь.

Они перебрались в уютную гостиную, обставленную во вкусе пожилых английских тетушек, потому что дом числился за тетушками Вики — Грейс и Нелли. Этих двух милых созданий уже не было среди живых, но, кроме Джиа и Джека, об этом никто не знал.

— Спасибо, что заботился о Вики, — сказала Джиа, садясь, и услышала в ответ:

— Во-первых, ты никогда не должна меня благодарить за заботы о Вики. Никогда.

— Знаю. Просто я…

— И второе — это она заботилась обо мне. Восхитительный ребенок.

— Да, она такая.

Они сидели на диванчике, тесно прижавшись друг к другу, но она чувствовала его напряжение.

— Ведь тебе надо идти, да?

Он кивнул:

— К сожалению. Должен встретиться с человеком по поводу диска.

Она еще больше прижалась к нему:

— Только будь осторожен.

— Я всегда осторожен.

— Вовсе нет. Это меня и волнует.

Она всегда беспокоилась о нем.

— Ты хочешь уничтожить лазерный диск? — уточнил Расс. На нем были те же майка и джинсы, что и во время двух последних визитов Джека. — Легче легкого. Супь диск в микропечку и поджаривай его, пока он не пойдет трещинами, как старое зеркало.

Джек начал этот недвусмысленный разговор, едва только явился, — чтобы не дать Рассу времени увязнуть в бессмысленном обсуждении обстоятельств дела. Набор из шести бутылочек, который Джек прихватил с собой, тоже должен был отвлечь его от академических прений.

— Расс, идея в том, чтобы сделать диск нечитаемым, — но владелец не должен даже догадываться, что с ним кто-то имел дело.

— Тогда это совсем другая история. — Расс отпил пива. — Я предполагаю, что мы имеем дело с компакт-диском для однократной записи, и это прекрасно, потому что их куда легче уничтожить, чем коммерческую разновидность.

— А я думал, что диск есть диск.

— В определенном смысле да. Оба они используют лазерный луч, чтобы считывать с диска комбинации единиц и нулей, но…

— Как насчет музыки?

— То же самое: единицы и нули. Двоичный код, друг мой.

— Минутку. Ты хочешь сказать, что, когда я слушаю, скажем, басовую партию Джека Брюса в «Перекрестке», это всего лишь сочетание нулей и единиц?

— Именно. Музыка переводится в двоичный код, который записывается на диске, а плеер переводит его обратно.

Джек изумленно покачал головой:

— А я всегда думал…

И тут только он понял, что на самом деле никогда об этом не думал. Он вставлял лазерный диск в щель и нажимал кнопку. И больше ничего ему не нужно было знать. До сегодняшнего дня.

— Давай-ка я преподам тебе краткий курс о компакт-диске и компакт-дисковом запоминающем устройстве. У них обоих единственная непрерывная спиральная линия, шириной в половину микрона. Она раскручивается от центра к периферии.

— У виниловых пластинок наоборот.

— Именно. У лазерного диска эта линия тянется на три с половиной мили. Ноли и единицы представляют собой провалы и ровные участки. Провалы — это единицы, а ровные участки — это нули. Лазер считывает эти сочетания — и ты или получаешь данные на своем компьютере, или слышишь музыку. Со скоростью четыреста пятьдесят оборотов в секунду.

— Ого. До чего сложно.

— Считывание еще сложнее, но мы не будем в него углубляться.

— Благодарю.

Расс улыбнулся:

— Речь идет о коммерческих компакт-дисках. Но есть и несколько иная технология, которая имеет дело не с провалами и подъемами, а с помощью более мощного лазера выжигает серию точек в красочном слое пластика. Тепло меняет их отражающую способность, создавая этакие виртуальные провалы.

— Так на чем мне остановиться?

— Поскольку ты не хочешь оставлять по себе следы, такие варианты, как, скажем, поцарапать, оставить какую-то отметину или капнуть кислотой, отвергаются. Так что я вижу два других варианта. Для первого ты берешь десантный нож и пускаешь его в ход, чтобы расширить центральное отверстие, точку вращения — но лишь чуть-чуть. Много не требуется. Даже еле заметное изменение диаметра заставит диск болтаться, а когда это происходит при скорости вращения в четыреста пятьдесят оборотов в секунду, система считывания сходит с ума, то есть лазерный луч скачет как сумасшедший с дорожки на дорожку — а их отделяет друг от друга всего полтора микрона, — и оптическое воспроизведение встает на уши. Иными словами, «Секс пистолс» звучат как «У Джейн был козленочек».

И, опрокинув в горло очередную бутылку пива, он сделал выразительный жест свободной рукой.

— Но тем не менее, данные остаются на диске, не так ли? — уточнил Джек. — Значит, если кто-то заметит, что произошло с центральным отверстием, и исправит его, данными можно будет воспользоваться.

— Если поймут, что с дыркой поработали, если смогут безупречно восстановить ее. И то и другое очень — и весьма — сомнительно.

— Но возможно.

Расс вздохнул:

— Да, возможно.

— А есть другие варианты?

— Взять с собой электрическую плитку и поджарить диск так, чтобы он чуть-чуть покоробился. Скажем, на шестнадцатую долю дюйма. Или еще меньше. В любом случае лазерный луч собьется с наводки.

— Но ведь можно…

— Исправить коробление? Ни в коем случае.

Он сковырнул крышечку с очередной бутылки и протянул ее Джеку, который отмахнулся.

— Уверен?

Расс торжественно кивнул:

— Однажды покоробившись, пластик никогда не обретет заново безукоризненно плоскую форму, и бороздки никогда не выстроятся параллельными рядами.

Это Джеку понравилось. Именно такой вариант: простой и технически несложный.

— Кстати, у тебя тут где-нибудь не завалялась электроплитка?

Сидя в темноте кухни, Мэгги облегченно застонала, когда сняла с бедра докрасна раскаленное распятие. Она думала, что с каждым новым ожогом боль будет переносить все легче, но в этот раз она была нестерпимой. И ожидание страданий, длившееся весь день, было почти столь же невыносимым, как сама боль.

Теперь пять. Осталось еще два. Очередной в пятницу и затем последний — завершающий — в воскресенье, в Господень день.

На нее накатила совсем другая боль, и горло свело спазмом. Она оглядела воспаленные волдыри на бедрах и вознесла молитву:

— Я несу это наказание, Господи, не только ради себя, но и для Фины и других таких, как она. Я могу изменить их жизни, Господи. Поэтому, молю тебя, помоги Джеку и направь его. Пусть он уничтожит эти изображения, чтобы я и дальше могла служить и Тебе, и Твоим детям.

Это все, что я прошу, Господи: да минуют меня впредь грехи, чтобы мне было позволено и дальше творить добро Твоим именем.

Джек прислонился к кирпичной стене итальянского ресторана. Он сделал вид, что рассматривает неторопливое движение каравана машин, в час пик ползущих по

Бродвею, но на самом деле его интересовал лишь выход из подземки на Восемьдесят шестую, что находился слева от него.

Он снова преобразился в Джона Робертсона и, позвонив Джейми Грант, договорился о встрече. У него были кое-какие вопросы. Когда она сказала, что за ней наблюдают, он не списал ее слова на паранойю. Менее всего ему было нужно, чтобы кто-то из дорменталистского храма увидел их вместе. Он сказал ей, чтобы она любой линией добралась до угла Восемьдесят шестой и Бродвея, и дал пару советов, как в подземке обрубить хвост.

Наконец она появилась — в просторной куртке и облегающих синих брюках, с сотовым телефоном в руке.

Выйдя на улицу, она, как и планировалось, пошла в восточную сторону. Джек оставался на месте, наблюдая, как остальные морлоки выкарабкиваются на поверхность. Трое из них — женщина и двое мужчин — пошли туда же, куда и Грант. В вечерних сумерках Джек двинулся за ними.

Женщина остановилась у китайского ресторанчика, а двое мужчин пошли по Амстердам-стрит.

Предполагалось, что если Джек заметит хвост, то позвонит Джейми. Он затолкал телефон в карман джинсов и нагнал ее.

— Похоже, вы от них оторвались, — сказал он.

Вздрогнув, она повернулась:

— О, черт возьми! Робертсон! Это вы!

— А вы решили, что я KB или что-то в этом роде?

— KB?

— Так мы, дорменталисты, называем карманных воров.

Она улыбнулась:

— Смешно. Откуда вы взялись?

— Следил за вами. Но этим занимался только я один.

— В данный момент, может, и так, а вот раньше… Их было двое. Они приклеились ко мне, как только я вышла из «Лайт».

Джек схватил ее за руку и развернул в другую сторону:

— Пошли туда.

— И вот что самое странное. Они даже не пытались скрывать, чем занимаются. Словно хотели дать мне знать, что за мной ведется слежка.

— Совершенно верно. Они преследовали две цели. Выяснить, куда вы идете и с кем встречаетесь, и второе — торча за спиной, держать вас в состоянии нервного напряжения. Слежка и давление — все в одной аккуратной маленькой упаковке.

— Тот прием, что вы мне подсказали, — помните, стоять у дверей и выскакивать, когда они закрываются, — сработал потрясающе. И он такой простой.

— Чем проще, тем лучше. Мало что срабатывает столь же безошибочно.

В вечернем полумраке Джек увидел ее улыбку.

— Выскочив, я осталась стоять на платформе и, когда поезд отъезжал, отдала им честь, как МО.

— Как министр обороны?

— Понято правильно. Меньшего они не заслуживали. Вам стоило увидеть их физиономии. — Она осмотрелась. — Где тот бар, о котором вы мне говорили? Мне нужна ЧХВ.

— Неужели чай с…

— Чертовски хорошая выпивка.

Миновав пару кварталов и пару раз свернув, они оказались в заведении Хулио.

Оно немного напомнило Джейми «Парфенон» — не внешним видом, а царящей в нем атмосферой. Те же самые взрывы смеха, такие же разговоры, тот же дух товарищества. Ей понравились и висящее над стойкой объявление «Бесплатное пиво — завтра», и свисающие с окон сухие плети растений, что придавало заведению неповторимость. Чувствовалось, что Робертсон был тут своим человеком. Когда он вошел, не менее половины посетителей принялись махать ему и выкрикивать приветствия.

— Значит, для друзей вы Джек?

Джек кивнул:

— Если хотите, тоже можете так звать меня.

— Может быть, если станем друзьями.

Он улыбнулся и показал на столик в дальней части помещения:

— Сядем вон там и поговорим.

Джейми заметила, что здесь Джек чувствовал себя куда свободнее, чем в ее кабинете. Он стал практически другим человеком. Напряжение сменилось раскованностью и дружелюбием. Может, все дело в одежде. Раньше он был в пиджаке и рубашке с галстуком, а сейчас одет с подчеркнутой небрежностью. Но выглядел неплохо. Джейми нравилось, как на нем сидят джинсы и красная рубаха гольф, нравилось, как играют упругие мышцы предплечья, когда он рассеянно барабанит пальцами по столу.

Едва они уселись — он спиной к стене, а она спиной к общему залу, — к ним подошел невысокий мускулистый латиноамериканец с тоненькими, словно нарисованными усиками. Робертсон представил его владельцем заведения. Пообещав незамедлительно доставить заказанные пинту «Роллинг Рокс» и порцию виски с содовой, хозяин отошел.

— Мне нравится это место, — сказала Джейми. — У него есть свое лицо.

Джек кивнул:

— Ага. Но не слишком броское. Хулио постарался, чтобы тут не торчали яппи.

Оглянувшись, Джейми присмотрелась к посетителям — в основном представители рабочего класса с редкими вкраплениями обеспеченных любителей экзотики.

— Но не слишком в этом преуспел.

— Ну, нельзя же их выставлять, когда они сюда забредают, но, с другой стороны, он их ничем не заманивает. Ему удалось придать своему заведению неповторимый шарм.

— Что-то есть притягательное в подобных заведениях! — удивленно сказала Джейми. — В барах, тавернах, пабах! Империи возникают и рушатся, религии приходят и умирают, идеологии и политические философии овладевают массами, а потом идут на спад — и во всем этом хаосе человеческого существования неизменно продолжает светить звездочка таверны. Даже когда тупоголовые праведники с поджатыми губами пытаются уничтожить их, таверны выпрыгивают в мир снова и снова.

— Как ШС, — сказал он.

— М-м-м?

— Так мы, дорменталисты, называем занятие «Шлепни Суслика».

Подумав, Джейми вспомнила: так называлась игра, когда играющий, вооружившись деревянным молотком, колотил пластикового суслика, загоняя его в нору — лишь для того, чтобы тот снова выскочил из нее.

Она засмеялась:

— Вот уж верно «Шлепни Суслика».

— Вы не думаете, что на этом и стоит существование многих баров?

Джейми улыбнулась и кивнула:

— Вы мне нравитесь, Робертсон.

— Зовите меня Джеком.

— О'кей. Джек.

Похоже, он был чуть моложе ее… но кто знает? Некоторых парней привлекают женщины постарше. Интересно, есть ли у него какие-то планы на остаток вечера.

Хулио принес выпивку. Они чокнулись.

— Ура, — сказал Джек.

— ПЗД.

Помолчав, Джек улыбнулся:

— Первый за день?

— Ага. — Она сделала глоток скотча — ах-х-х, как хорошо пошло — и посмотрела на него. — Насколько я могу судить по вашей любви к сокращениям, вы уже официально вступили в ряды поклонников идиотизма.

— Официально я КП. То есть Кандидат на Пробуждение. Но предполагаю, что могу считать себя членом. — Джек отпил пива. — Что вы знаете о Лютере Брейди?

— О ВК и ДПД? О Верховном Контролере и Действующем Первом Дорменталисте? Я знаю, что он в 1971 году окончил университет штата Индиана в Блумингтоне и получил степень по экономике. Не в курсе дела, как он спутался с идиотизмом. В то время это была всего лишь одна из гедонистских сект в Калифорнии, хотя довольно популярная. Прежде чем человек успевал что-то понять, она уже втягивала его… и сегодня эта секта чудовищно разрослась.

— Интересно, как это ДБ, Дипломированный Бухгалтер, столь удачно вписался в калифорнийскую секту? Как это случилось?

— Провалиться мне, если я знаю. Но сомневаюсь, что идиотизм вообще существовал бы или бы его помнили — если б не он. Этот тип оказался гением по части организации. Перенял бразды правления у Купера Бласко, наделил его титулом номинального главы — но без всяких полномочий — и сам принимает все решения.

— Но кто же он такой?

Джейми пожала плечами. Она понимала, что именно интересует Джека, но большой помощи оказать не могла.

— Я решила поговорить с его родителями, но отец Брейди умер от инфаркта в девяносто шестом году, а мать находится в частной клинике с диагнозом «старческое слабоумие». Я попыталась найти кого-нибудь, кто, возможно, был знаком с ним в колледже, но вы же знаете, сколько народу проходит через эти фабрики, где государство печет дипломы. Нашла лишь пару бухгалтеров, которые помнили его, но в друзьях не были. Я не думаю, что у него вообще были друзья, и не могу отделаться от мысли, что и сейчас их у него нет. Вот уже более тридцати лет эта так называемая церковь является смыслом и целью его жизни. Он ест, пьет и спит с идиотизмом. Господи, он даже живет там.

— В самом деле? Где? На двадцать втором этаже?

— Да. Я слышала, там он и располагается.

Джек кивнул:

— Вид оттуда просто изумительный.

Джейми уставилась на него:

— Вы уже там побывали?

Джек улыбнулся:

— Ага. Этим утром Брейди пригласил меня поболтать с ним.

— В понедельник вы подали заявление о приеме, а в среду у вас уже состоялась встреча тет-а-тет с Верховным Контролером… Вы что, видите у меня на голове дурацкий колпак? Считаете, что я вчера родилась? Или принимаете меня за полную идиотку?

— Ни в коем случае. Я сработал так, что он принимает меня за другого человека… с которым ему безумно хочется пообщаться.

— Каким образом?..

Джек покачал головой:

— Прошу прощения. Профессиональный секрет.

— Если это правда, то вы потрясающий мошенник.

Он поводил пальцем у нее перед носом:

— Нет, нет. Никакой лести. — Он сделал еще один глоток пива. — Кстати, много ли неофитов Брейди лично ведет к Пробуждению?

Настала очередь Джейми засмеяться.

— Лютер Брейди? Занимается Техникой Пробуждения? — Она покачала головой. — Да никогда и ни с кем. Встретитесь с ним и сами поймете.

Джек пожал плечами:

— Он предложил, что сам проведет меня через процесс Пробуждения. Начинаем завтра.

Джейми гневно вспыхнула.

— Ну да, конечно. Вы чуть не купили меня рассказом о встрече с Лютером Брейди. И не стоит мне дальше пудрить мозги, — фыркнула она. — Вряд ли кто-либо из Контролеров — исключая, может быть, Верховного Паладина — регулярно видится с ним. Так что ваш рассказ, что, мол, он лично станет вашим Техником Пробуждения…

Поток слов Джейми иссяк, когда она увидела спокойное, деловое выражение лица Джека. Его совершенно не волновало, верит ли она ему.

Неужели это правда?

То ли Робертсон — самый лучший конспиратор из всех, кого она встречала, то ли непревзойденный врун.

Джек откашлялся.

— Что это за большая сфера, которая спрятана в его кабинете?

— Глобус? — уточнила Джейми, чувствуя, как у нее бегут мурашки по коже. — Насколько вы близки с Брейди?

— Ну, я не иду у него первым номером, но не могу отделаться от мысли, что он хочет быть первым номером для меня.

— И он показал вам глобус?

— Нет. Я мельком увидел его, когда зашел в кабинет, — и он тут же сдвинул двери, спрятав его. Что это за глобус?

— Вот об этом мне и говорили. Я беседовала с ОД — Отвергнутой Дорменталисткой, — которой довелось поработать уборщицей в храме. И однажды, когда Брейди забыл прикрыть двери, она как следует рассмотрела его. И поведала мне, что он примерно восьми футов диаметром, с рельефным изображением всех морей и континентов. Усеян этакими красными и белыми лампочками и весь перекрещен линиями, но они не имеют отношения ни к долготе, ни к широте. Она решила, что Брейди хочет, дабы его почистили, — иначе зачем ему оставлять двери открытыми? — и она стала пылесосить. Но Брейди, едва появившись, сразу же стал орать. Он нажал какую-то кнопку на столе, которая закрывает двери, и выгнал уборщицу.

— Вот оно как, — прищурился Джек. — Вы считаете, что лампочки означают храмы. Но их расположение не является секретом. Чего ради ему так злиться оттого, что уборщица увидела их?

— По всей видимости, это больше чем просто глобус Земли. И Брейди не только разозлился. Он объявил эту бедную девушку падшей грешницей и заставил ее предстать перед СОПСом. Она была так потрясена, что не могла возражать — и автоматически попала в разряд ОД.

Джейми наблюдала за Джеком, пока они молча тянули свою выпивку. Он о чем-то размышлял.

— Вы прикидываете, как бы бросить взгляд на этот глобус, да?

Он кивнул:

— У меня разыгралось любопытство.

— Но вы же проникли туда, лишь чтобы найти пропавшего человека. Верно?

— Да, но вопросы без ответов не дают мне покоя.

— Вам повезло? Вы нашли его?

Джек кивнул:

— Увидел его вчера, но поговорить так и не смог — он был в статусе грешника.

Джейми засмеялась:

— А что, если и его поймали, когда он глазел на глобус?

— Может быть.

— По крайней мере, вы знаете, где он. А ведь он мог оказаться одним из тех, кого списали со счета. Каждый год определенное количество дорменталистов просто исчезают.

— Среди миссионеров?

— Так мне внушали. Но больше о них никто не слышал. Никогда.

— Никогда — это слишком категорично. А может, через несколько лет они вынырнут на поверхность.

— Ага. Как «Титаник».

Но кому-то все же удавалось всплыть — по крайней мере, Джейми считала, что повезет именно ему. Она все еще пыталась понять, кто он такой.

Она побренчала кубиками льда в своем стакане.

— Не отказалась бы от еще одной порции Д с Т. Взять еще РР? Я плачу.

Он покачал головой:

— Мне еще надо бежать по делам.

— В такой час?

— Для моих дел только этот час и годится. Надо успеть включить электроплитку.

— Пардон?

— Шучу. — Джек встал. — Я подброшу вас на такси.

Джейми скрыла разочарование. Она уже привыкла. Такой практики у нее хватаю.

— Все в порядке. Думаю, я еще немного побуду тут. — Ей как-то не хотелось направляться в «Парфенон». Наверно, ее ждут те идиоты, которые тенями таскаются за ней. — Здесь уютно.

— Отлично.

Когда Джек протискивался мимо нее, Джейми перехватила его за руку:

— Когда вы выясните, что там за история с глобусом, вы мне ее расскажете?

— Конечно. Это самое малое, чем я могу отблагодарить вас за ваши сведения.

Она смотрела ему вслед, думая — нет, надеясь, — что наконец-то нашла парня. Ей нужна помощь, чтобы во всем разобраться. Может, именно Джек…

Нет. Она должна держать все при себе. Кроме того, она не знает, насколько можно доверять Джеку Робертсону. Исходя из того, что она знала, он вполне может быть провокатором идиотов, который хочет втянуть ее в неприятную ситуацию.

Ты только послушай сама себя, подумала Джейми. Полная и законченная паранойя.

Тем не менее она еще не знала этого парня настолько, чтобы довериться ему на столь важном этапе. Пока еще не стоит.

Оставив за спиной юридический колледж Джона Джея, Дженсен вышел на Десятую авеню и направился к своей машине. На лекции по криминологии он никак не мог сосредоточиться. Мысли продолжали крутиться вокруг фигуры Джейсона Амурри. С этим парнем что-то не то. Может, ему стоило бы более внимательно слушать лектора — темой были «функции следствия», и он чувствовал, что по Амурри стоит провести расследование.

Дженсен какое-то время посидел в своем «хаммере», не включая двигателя.

В последнее время его жизнь шла как-то наперекосяк. Шейла, женщина, которая восемь лет жила с ним, прошлым летом ушла, сказав, что он слишком много времени проводит в храме. Может, так оно и есть. Но ему все же не хватало Шейлы.

И теперь, когда она уже не ждала его дома, он стал проводить на работе еще больше времени. Он чувствовал себя в долгу перед церковью и Брейди — и не только из-за хорошего жалованья, которое они платили ему.

А из-за того, что Дженсен был обманщиком.

Когда он добрался до самого верха Лестницы Слияния, его ждало обескураживающее открытие, что он, Дженсен, — Ноль. Где-то по пути его кселтон впал в кому, из которой так никогда и не вышел. Так что Дженсен не мог достичь никакого уровня слияния, не говоря уж о Полном. Единственное, чего он добился, карабкаясь по ЛС, было ПС, Позорное Слияние, этакая форма самообмана Нолей: он так страстно жаждет слияния, что представляет, будто оно в самом деле произошло.

Но он никому не мог обмолвиться ни словом. Тогда он потерял бы покров своего высокого положения в церкви. Высший Совет мог вернуть его к статусу обыкновенного ПХ, Паладина Храма, но никто из Нолей не может быть Великим Паладином.

Он убедился, насколько трудно скрывать свою боль от Брейди и членов Высшего Совета, когда сидишь вместе с ними и слушаешь их рассказы о мощи, которую они обрели после Полного Слияния. Дженсен не мог постоянно хранить молчание — это вызвало бы их удивление, — поэтому ему приходилось придумывать сказки о том, как он левитирует или покидает свое тело.

К счастью, ни от кого не требовалось демонстрировать свои способности. Лютер ясно дал понять, что такой эксгибиционизм нетерпим. Но это не уменьшало остроту той боли, что испытывал Дженсен, слушая их.

Он даже прошел период сомнений, когда его спрашивали о процессе Слияния в целом. А что, если он всего лишь Ноль, скрывающий свое Позорное Слияние. А что, если некоторые члены Высшего Совета тоже Ноли, не признающие свое убожество? Что, если они, подобно

Дженсену, тоже сочиняют фантастические сказки, чтобы скрыть истину?

Ему довелось пережить мрачные дни. Он дошел даже до того, что собирался предложить Брейди и Высшему Совету собраться всем вместе и провести общий сеанс левитации. И потрясенные взгляды со стороны членов ВС — всех до одного — лишь усилили его подозрения.

Брейди резко отверг это предложение и пригласил Дженсена в свои личные апартаменты. Из специального отделения секретера он извлек какую-то книгу и положил перед ним. К изумлению Дженсена, название книги «Компендиум Шрема» было на йоруба, его родном языке. Он открыл книгу и пролистал ее.

И тут он испытал очередное потрясение — Брейди начал переводить один из абзацев.

— Вы говорите на йоруба? — помнится, спросил Дженсен.

Брейди покачал головой и улыбнулся:

— Не знаю ни слова. Когда я смотрю на эти страницы, то вижу английский текст. Если бы я родился и вырос во Франции, видел бы французский. Какой язык вы считаете родным, такой и видите.

У Дженсена было основание удивляться. Он усвоил английский в детском возрасте. Он был для него практически родным. Плотно смежив глаза, он погрузился в воспоминания о начале учебы на английском, стараясь, чтобы он вытеснил йоруба из памяти. Затем открыл глаза.

На какое-то мгновение перед ним мелькнул английский текст, который трансформировался в йоруба.

И это не было каким-то фокусом. Но как…

— Взгляни вот на это.

Брейди показал ему в самом конце книги какое-то странное изображение Земли в перекрестье линий и россыпи точек.

Рисунок вращался на странице.

Дженсен изумленно уставился на него. Он не верил своим глазам. Но внешний вид этой книги, чувства, которые она вызывала, ее необыкновенная легкость, странная текстура переплета — все это было так чудесно, настолько не сочеталось с опытом его жизни, что ему не оставалось ничего иного, как только верить.

Брейди объяснил, что значит рисунок. Он рассказал ему об Опусе Омега. И в этом великом замысле Дженсен увидел возможность спасения. Все, кто призваны для завершения Опуса Омега, будут спасены, когда мир Хокано сольется с этим. Более чем просто спасены. В том новом мире они будут равны богам.

Может, если он поможет Лютеру Брейди с этим проектом, его статус Ноля не будет иметь значения. Когда миры сольются, он вместе со всеми членами церкви, достигшими Полного Слияния, тоже преобразится. В конце концов, когда все будет завершено, он сможет присоединиться к ним в этом преображенном мире как богоподобное существо.

И поэтому он стал партнером в Опусе Омега, делая все необходимое для его скорейшего претворения в жизнь.

Вздохнув, Дженсен повернул ключ зажигания.

Но все же он оставался Нолем, и в будущем у него не было никаких гарантий. Ему придется и дальше жить во лжи, чтобы оставаться в роли самого преданного ВП, которого церковь только знала.

И часть этих стараний составляло самое внимательное наблюдение за Джейсоном Амурри.

Ричи Кордова отрезал толстый ломоть филе-миньона, распластанного на тарелке. Он улыбнулся, рассматривая пурпурный срез, — именно такое мясо ему и нравится.

Он вцепился в него зубами: на вкус не хуже, чем на вид.

Он знал, что тут подают хорошие стейки, и никогда не обманывался в своих ожиданиях.

Ричи налил в стакан заказанное к мясу мерло и отпил глоток.

Сегодня вечером у него была пара причин для торжества. Во-первых, ему посоветовал заняться этим гороскоп, пусть даже придется потрудиться. К счастью, все обошлось. Сегодня он получил почтительное послание от новой дойной коровы. Первое из многих. Далее — он успешно восстановил файлы в компьютере.

Правда, в офисе было несколько моментов, когда он буквально обливался потом. Конечно, у него был диск с копиями. Каждый раз, дополняя новый материал, он уничтожал старый диск — раскалывал его на десяток кусков: обилие копий может доставить лишь неприятности, — но никогда не проверял, правильно ли записывались файлы. А вдруг что-то пошло не так? А что, если он всего лишь думал, что скопировал файлы, а когда станет открывать их, они окажутся пустыми?

Так что Ричи нервно грыз ногти, ожидая, пока содержание диска появится на экране. Но когда все сработало, когда он увидел перед собой первоклассные копии всех своих исчезнувших файлов, он был готов вскочить с места и пуститься в пляс. Он с трудом сдержался.

К тому времени, когда восстановились все файлы, банк уже давно закрылся. Уходя на обед, он оставил диск в офисе вместе с деньгами, чтобы не таскать его с собой. Первоначально он предполагал утром навестить хранилище сейфов, но теперь у него появилась другая мысль.

Что-то тут было не то.

Как бы отчаянно Ричи ни ломал себе голову, он не мог найти иного объяснения тому, что случилось с его компьютером, кроме самого простого — просто не повезло. Тот компьютерщик очень толково объяснил, как вирус попадает в систему. Более того — он сообщил, что новая антивирусная программа, которую он инсталлировал, определяет наличие тринадцати различных вирусов на жестком диске. Тринадцати! Поэтому и понадобилась лишняя пара часов, чтобы восстановить компьютер. Но мастер заверил, что продезинфицировал все файлы и программы. Жесткий диск был совершенно чист.

И Ричи не мог не признать, что теперь он работает быстрее.

Все в порядке. Просто его компьютер был сточной трубой для вирусов. И не было ни единого самого мелкого доказательства, будто кто-то проникал в него. Да и гороскопы даже не намекали, что кто-то ведет с ним грязную игру.

Так почему у него такие плохие предчувствия? Почему его все время гнетут подозрения, будто он что-то упустил? Почему бегут мурашки по спине при мысли, что сегодня вечером может случиться что-то плохое?

В гороскопе говорится, что сегодня он должен вести себя следующим образом: быть в нужное время в нужном месте. Внезапно он осознал, что нужное место — это его офис, нужное время — сразу же после обеда. А нужное место для диска с дублями и денег — в том конвертике, который следует переправить в безопасное место, то есть к себе домой, под подушку.

Ричи снова обратил внимание на стейк. Теперь он чувствовал себя куда лучше.

Джек прикрыл за собой дверь офиса Кордовы.

Клейкая лента снова держала на месте плунжер системы охраны, по карманам были распиханы пистолет и диск с вирусом, под мышкой он прижимал новенькую электроплитку, рукой в латексной перчатке держал карманный фонарик, который помогал ему пробираться через темноту приемной.

Пока все идет хорошо. Никто не видел, как он вошел, никого нет на втором этаже.

Идея, что диск может лежать в столе секретарши, исчезла, не успев появиться. И правильно — неужели толстяк Ричи оставит свои драгоценные фотографии для шантажа там, где каждый может заглянуть в них?

Нет, если они где-то и есть, то только в логове босса.

Джек поставил новенькую электроплитку на стол Кордовы. Пришлось потрудиться, чтобы найти ее. Онто думал, что они обязательно будут у «Мейси» в отделе кухонной утвари, — ан нет. Наконец он нашел ее в оптовом магазине, отметив, что это одна из двух моделей с единственной спиралькой производства фирмы «Акме».

Джек присел на корточки между тумбами стола и ввел программу Расса с вирусом в дисковод для гибких дисков. Включив компьютер, он скрестил пальцы на счастье. Если у Кордовы раньше не было антивирусной программы, то сейчас-то она у него, конечно, есть. Но Расс обещал, что его дискета проскользнет мимо любой антивирусной программы и снова запустит вирус. Остается надеяться, что так и будет.

Когда процессор пискнул и жесткий диск, оживая, забормотал, Джек первым делом занялся осмотром письменного стола хозяина, стараясь, чтобы все на нем оставалось в прежнем порядке. Лично Кордова мог быть толстым неряхой, но это не относилось к его дому или офису.

Пока не везет.

Джек перешел к стеллажу с файлами. Ну и навалено их здесь. Еще с прошлого своего визита он понял, что их разборка потребует времени — и немалого. Джек с отвращением подумал, что придется лезть в каждую папку, и решил оставить этот стеллаж на потом.

Как и прошлой ночью, он обыскал мебель — под диванами, нижние поверхности стульев и тумбочек, между письменным столом и стенкой! Ничего. Пусто.

Вдруг его осенило — ох!

Компьютер! А что, если Кордова оставил диск с дубликатами в дисководе?

Джек быстро нажал кнопку выброса. Поддон выплыл — на него так и хотелось поставить чашку с кофе. Пусто.

Значит, оставался стеллаж. Он отнюдь без большой радости думал о необходимости снова рыться в файлах, тем более что, вполне возможно, Кордова отнес диск домой. Но чего ради? Фактически были веские причины не забирать его в Уильямсбридж — например, его, не дай бог, можно было потерять по пути.

Он никогда не считал Кордову умным человеком. Да, он был хитер и сноровист. Но не башковит.

Он уже был готов выдвинуть верхний ящик стола, как услышал звук со стороны внешней двери — скрежет ключа в замке.

Служба уборки? Секретарша? Кордова? О, дерьмо!

Джек выключил карманный фонарик и, когда свет из приемной упал в комнату, успел съежиться за стеллажом. Слушая попискивание контактов на панели системы охраны, он из кобуры на спине он вытащил «шок» — он знал, что у Кордовы было разрешение на ношение оружия. И вдруг у него свело спазмом желудок — он увидел забытую на столе электроплитку. Джек быстро и бесшумно подобрался к столу, схватил плитку и успел нырнуть в укрытие за долю секунды до того, как в офисе зажегся верхний свет.

Прижавшись спиной к стене, Джек застыл в ожидании. Он не видел, кто пришел, но, судя по свистящему дыханию, это, должно быть, толстяк.

Что ему здесь делать, черт возьми? Ему полагается быть в Уильямсбридже, или нить у Харли, или сидеть дома — как каждый вечер.

Джек не включал монитор компьютера, но Кордова мог заметить свечение контрольной лампочки или услышать, как работает жесткий диск. Затаив дыхание. он замер в ожидании, но, услышав в дальнем конце комнаты довольное хмыканье, рискнул бросить туда взгляд.

Кордова до половины запустил руку за радиатор. Вытащив пухлый конверт, который Джек видел в прошлый раз, он заглянул в него и расплылся в улыбке.

Должно быть, диск лежал вместе с деньгами. Слава богу, что Джек не нашел его. В таком случае Кордова пришел бы в неистовство, и неизвестно, чем бы закончился его визит.

Через десять секунд свет потух, дверь закрылась.

Джек еще посидел в своем укрытии, переводя дыхание и прикидывая, что же ему делать. Ему нужен диск, он должен забрать его у Кордовы прежде, чем тот вернет его в сейф, — в противном случае три дня работы пойдут насмарку, а сестра Мэгги так и останется на крючке.

Пришло время что-то придумывать.

Чего Джек терпеть не мог.

Джек дал Кордове достаточно времени, чтобы тот прошел полквартала, и сам выбрался на улицу. Как и предполагалось, толстяк, переваливаясь с ноги на ногу, направлялся к станции подземки. Пакет с конвертом он зажал под мышкой, и у него был такой спокойный и невозмутимый вид, словно у него не было при себе ничего более ценного, чем контракт на ремонт дома.

Джек, дожидаясь удобного случая, держался едва ли не вплотную за ним. Он собирался приступить к делу до того, как Кордова поедет домой, или после. В вагоне слишком светло. А Джек не хотел показывать лицо.

Они были в людской гуще. Неостановимым потоком двигался транспорт, слева тянулись витрины. Не самая лучшая обстановка.

Джек вдруг осознал, что на руках у него все еще латексные перчатки, а под мышкой электроплитка. Он уже собирался выкинуть и то и другое в мусорную урну, которая появилась справа, как вдруг заметил впереди темный проем боковой улочки.

У Джека усилилось сердцебиение — он решил воспользоваться удачной возможностью. Прибавив шагу, он перехватил Кордову как раз у входа в аллею. Он с силой толкнул эту тушу в темноту и нанес ему удар по затылку электроплиткой — один и другой.

Кордова хрюкнул и, задохнувшись, рухнул животом вниз. Джек отбросил электроплитку и сел ему на спину. Теперь надо не терять времени. Ухватив пук волос у Кордовы на затылке, он прижал его голову к земле. Он хотел, чтобы Кордова увидел его — пусть даже в темноте.

— Тони бумажник, толстяк, — прошипел он, ощупывая карманы брюк.

Кордова лишь хрипло дышал, не в силах прийти в себя от потрясения.

Взяв бумажник, он стал искать за поясом у Кордовы пистолет, но, не найдя его, нащупал конверт. Вот тут Кордова заволновался и стал сопротивляться.

— Нет!

— Заткнись! — Джек ткнул его лицом в землю. С силой. — Чего это у тебя там? Никак золотишко, а?

— Там наличность, — прохрипел Кордова. — Берите ее. Берите все, только оставьте компьютерную дискету.

— Ну да, как же. — Джек сунул конверт за пазуху. — А может, я собираюсь поиграть в стрелялки.

Он еще раз повозил физиономию Кордовы по земле, после чего слез с него и покинул аллею. Быстро пройдя до первого перекрестка, свернул в него и тут же пустился бегом.

Вскрывая пухлый конверт, Джек заметил кровь на перчатках. Похоже, он как следует треснул Кордове по голове электроплиткой. Наконец-то ей нашлось применение.

В конверте он обнаружил наличность — вроде куда больше, чем прошлым вечером, и диск в футляре из-под драгоценностей. Вытащив его, он остановился под уличным фонарем и внимательно рассмотрел золотистую поверхность в поисках этикетки. Ничего, кроме фирменной марки «Сони». Но должно быть, это то, что надо.

Да! И что бы там Кордова ни подозревал, он никогда не узнает, что попал в засаду. И к кому.

Джек проверил бумажник Кордовы, переложил в конверт деньги и кредитные карточки и выкинул бумажник. Стянув окровавленные перчатки, он сунул их в другой карман.

Насколько ему помнилось, остановка подземки на Сто семьдесят четвертой, всего в нескольких кварталах отсюда. Он сядет на 2-ю или 5-ю линию и уберется из Бронкса к чертовой матери.

Но игра еще не кончена — пока Джек не убедится, что у Кордовы нет другого диска с дублями. В противном случае придется еще раз побеспокоить его.

Глава 5

Четверг

Ричи не мог припомнить, когда он в последний раз так рано являлся в офис. Может, никогда. Эдди появилась спустя десять минут. Ее удивление от присутствия босса сменилось потрясением, когда она увидела его забинтованную голову и ободранную физиономию. Он рассказал ей то же, что прошлым вечером сообщил полицейским.

Меньше всего он хотел звонить в службу 911, но из раны на затылке кровь хлестала, как из свиньи, и Ричи понимал, что нужно наложить швы. Он был с ними совершенно откровенен, рассказав, что его ударил сзади какой-то мерзавец, но он его не видел и не слышал. Умолчал он лишь о деньгах в похищенном конверте. Пусть даже он в прошлом был копом и к нему отнеслись бы с особым пониманием, такое количество денег могло вызвать ненужные вопросы.

Полицейские выяснили, каким предметом подонок чуть не снял скальп с Кордовы: электроплиткой. Нападение с помощью электрической плитки! Мать твою, да он сам не мог в это поверить.

Пока в приемном покое ему накладывали швы, в районе места преступления был проведен розыск. Полицейские нашли бумажник — конечно, пустой, — но конверта не было и следа.

Впрочем, он и без того знал, что больше не увидит его.

Черт, черт, черт!

Ну почему это должно было случиться именно с ним? И именно в тот момент, когда он нес столь ценные для него предметы? Вот и говори о везении или невезении!

Но беспокоил его главным образом диск. Он не хотел, чтобы кому-то на глаза попался этот набор фотографий… из-за этого все может пойти прахом.

И поскольку в данный момент при нем не было набора дубликатов, он чертовски нервничал. К счастью, он может быстро удостовериться, что все в порядке.

Он послал Эдди за кофе и включил компьютер. Вставил в дисковод чистый лазерный диск и запустил программу, которая автоматически копировала содержание заданных папок.

Когда программа кончила работать, он с облегчением откинулся на спинку кресла. Сделано. Он обеспечил себе защиту. Наконец-то он может передохнуть. Хотя его слегка подташнивало и пульсировала головная боль, с которой не могли справиться четыре таблетки адвила.

Он уже собрался извлечь диск из дисковода, как подумал, что стоит его проверить. Просто для надежности.

Он открыл файл, и у него перехватило дыхание, когда он увидел:

НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ЗАБЫЛ СДЕЛАТЬ ДУБЛИКАТЫ!

— Нет! Нет-нет-нет!

Он вернулся к жесткому диску и стал наудачу проверять файл за файлом.

НАДЕЮСЬ. ТЫ НЕ ЗАБЫЛ СДЕЛАТЬ ДУБЛИКАТЫ!

Раз за разом — одно и то же издевательское напоминание. Этот гребаный вирус вернулся в его систему, и теперь он голый и босый! Все исчезло!

В ярости он стал пинать стоящий на полу системный блок, но после двух тычков остановился.

Стоп. Еще не все потеряно. Да, файлы пропали, но ведь коровы этого не знают. Они уже видели, что у него имеется… и он по-прежнему может держать их на привязи, может выжать их до последней капли.

Но тем не менее, это настоящая катастрофа.

Самочувствие резко ухудшилось. Ричи плюхнулся обратно в кресло. Зазвонил телефон, но он не мог заставить себя ответить. Все труды, весь риск, которому он подвергался… все пошло насмарку. Он так и не мог в это поверить.

Эдди уже вернулась с кофе и взяла телефонную трубку. Через несколько секунд она просунула голову в дверь:

— Это парень от «Компьютерного доктора». Хотите поговорить с ним?

— Хочу ли я? — Он схватил трубку. — Да?

— О, мистер Кордова, — услышал Ричи елейный мужской голос. Он был ему незнаком. — Это Нед из «Компьютерного доктора». Мы звоним, чтобы узнать, довольны ли вы нашей работой?

Ричи испытал желание убить его. Откровенно говоря, зайди он сейчас к ним, он бы разорвал всю их команду на мелкие кусочки.

— Доволен? Так вот — я НЕДОВОЛЕН! Слушай, ты, ослиная задница! Вирус, который вы взялись устранить, остался на месте! И он снова стер все мои файлы!

— Что ж, сэр, если хотите, я буду рад зайти и снова проверить жесткий диск. Я могу даже восстановить вам все файлы с запасного диска.

— Не утруждайтесь.

— Нет, правда, сэр, это не доставит нам никакого труда. И коль скоро я на месте…

Ричи чувствовал, что, окажись он в десяти футах от этого идиота, он бы разукрасил ему всю рожу. Хотя в данный момент дела и так были хуже некуда; в той куче дерьма, в которую превратилась его жизнь, ему не хватало только еще обвинения в нападении и побоях.

— Выкиньте из головы, о'кей? Вы и так доставили мне столько гребаных радостей…

— О, сэр, это ужасно — недовольный клиент. Возьмите свой диск с дубликатами, и я…

Эта ослиная задница так и не понял, что ему уже сказали «нет».

— У меня нет такого диска, ты, кусок дерьма! Его украли прошлым вечером. И что ты теперь собираешься делать?

— Нет дублей? — переспросил голос. — Ну что ж. Не берите в голову. — И затем этот идиот повесил трубку. Он… просто… повесил… трубку!

Остановившись в потоке прохожих, текущем по Лексингтон-авеню, Джек сунул в карман свой сотовый. Он улыбнулся, представив, как толстяк Ричи Кордова колотит мобильником по столу, а может, и швырнул его в экран монитора.

Гейм. Сет. Матч.

Он договорился о встрече с сестрой Мэгги. Но она состоится попозже. А сейчас пришло время разбудить свой кселтон.

На Джеке был синий блейзер и белая оксфордская рубашка без галстука, застегнутая на все пуговицы. Войдя в храм, он воспользовался карточкой-пропуском, чтобы миновать охрану, и подошел к справочной стойке, напоминавшей те, что были в старых гостиницах.

— У меня назначена встреча для процедуры Пробуждения, — сказал он молодой женщине в мундире и добавил: — С Лютером Брейди.

Та прикрыла рот, скрывая усмешку. Джек отметил ироническую интонацию в ее голосе, когда она спросила:

— Мистер Брейди собирается лично проводить с вами Пробуждение?

— Да. — Джек посмотрел на часы. — Точно в девять. И я не хотел бы заставлять его ждать.

— О, конечно, ни в коем случае. — С трудом сдерживаясь, женщина закусила губы. Ей искренне хотелось расхохотаться. — Я позвоню наверх.

Она нажала кнопку и отвернулась, говоря в микрофон. Разговор был коротким, и, когда она повернулась обратно, улыбки на ее лице не было. Улыбку сменила бледность и изумленное выражение.

Женщина сглотнула.

— Be… Великий Паладин Дженсен сейчас спустится.

По мнению Джека, понадобится не так много времени, дабы разнесся слух, что ему в Пробуждении будет помогать сам Лютер Брейди. Через одну, максимум две наносекунды после того, как они с Дженсеном войдут в лифт, это будет известно всему зданию. А еще через несколько наносекунд новость распространится по всей империи дорментализма.

Джек не без умысла выпустил ее гулять по свету. Она придаст ему значимость, которая обеспечит доступ в места, закрытые для обыкновенных новичков.

Появился Дженсен в своем черном мундире. По пути наверх они было начали всерьез обсуждать погоду, но вдруг Дженсен сменил тему:

— Как у вас прошел вчерашний день?

— Великолепно.

— Было что-то интересное?

Ты имеешь в виду — после того, как я обрубил твой хвост, подумал Джек.

— О, масса! Я не так часто бываю в Нью-Йорке, так что прошелся по магазинам и попробовал потрясающий стейк у Питера Люгера.

— Правда? Вырезку?

— Из самого отборного филе. — Джек несколько раз обедал у Люгера и знал, какого рода классные вырезки там бывают. — Удивительно нежная.

— А что потом? Нашли девочку на вечер? Дженсен был далеко не единственным, который хотел бы применить к нему допрос третьей степени.

— О нет. Пошел посмотреть пьесу. Ее играют не в бродвейском театре, но мне ее кто-то рекомендовал. Называется «Судзуки». Слышали?

— Не берусь утверждать. Интересная?

В прошлом месяце Джиа притащила его на «Судзуки», и ему пришлось делать вид, что пьеса ему понравилась…

— Очень странная. Масса сюжетных поворотов. — Джек изобразил глубокий зевок. — И к тому же она началась после десяти часов, и я поздно пошел спать.

Это соответствовало той информации, которую Дженсен получил прошлым вечером от кого-то из обслуги «Ритц-Карлтона».

Дженсен доставил Джека на двадцать второй этаж, где у стола секретарши его уже ждал Лютер Брейди. Костюм безукоризненно облегал его сухую фигуру, и ни единый волосок темно-русой шевелюры не выбивался из прически.

— Мистер Амурри. — Брейди сделал шаг навстречу Джеку и протянул руку. — Как приятно видеть вас.

— Прошу вас, зовите меня Джейсон. Я бы ни за что на свете не отказался от такой возможности!

— Очень хорошо, Джейсон. Заходите же, заходите. — Он провел Джека в свой кабинет. — Мы проведем занятие в моих личных апартаментах…

— Правда? — Джек с непревзойденным мастерством придал голосу восторженную интонацию.

— Да. Я думаю, это придаст больше интимности и создаст доверительную атмосферу. Но прежде чем мы приступим, я должен завершить кое-какое дело, так что располагайтесь и чувствуйте себя как дома, пока я не вернусь.

Джек широким жестом обвел огромные окна:

— Да одним этим видом я могу любоваться часами.

Брейди рассмеялся:

— Заверяю вас, я буду отсутствовать лишь несколько минут.

Когда Брейди упорхнул, Джек осмотрелся в поисках вездесущих камер видеонаблюдения. Ему не удалось найти ни одной, и он понял почему: Лютер Брейди не хотел, чтобы кто-нибудь наблюдал за его встречами, записывал каждое его слово, каждый жест.

Отвернувшись от окон, Джек оказался лицом к противоположной стене. Таинственный глобус скрывался за сдвигающимися стальными панелями. Джеку хотелось взглянуть на него. Джейми Грант что-то упоминала о кнопке на столе Брейди.

Подойдя к нему, Джек внимательно изучил обширную столешницу красного дерева. Никакой кнопки не видно. Обойдя стол, он уселся во вращающееся кресло Лютера Брейди красной кожи, с высокой спинкой. Может, у него где-то есть пульт дистанционного управления.

Боковые тумбы стола представляли собой ряды ящиков. Джек быстро просмотрел их. Большая часть заполнена бумагами, ручками и блокнотами. Каждый лист украшен броской надписью «Из мыслей Лютера Брейди», набранной причудливым геральдическим шрифтом.

Сплошная ерунда.

Единственным оригинальным предметом был полуавтоматический пистолет из нержавеющей стали. При первом взгляде он походил на его собственный, но, присмотревшись, Джек заметил, что у предохранителя другая конструкция. Рядом лежала коробка 9-миллиметровых патронов «гидра-шок-федерал-классик». Почему Брейди считает, что ему нужно оружие?

Ничего не найдя в ящиках, Джек заглянул под крышку стола. Вот оно — небольшая выпуклость у правого угла. Он нажал ее и услышал легкое гудение ожившего мотора, тихое шуршание раздвигающихся панелей.

Он подошел к открывшемуся проему. Информатор Грант из числа Отвергнутых Дорменталистов была права. Маленькие лампочки были рассыпаны на глобусе в каком-то странном непонятном порядке. Пока он смотрел, глобус начал вращаться, а лампочки вспыхивать — не все, но большинство. Почти все из них были бесцветными, но кое-где мерцали красные огоньки.

Стену за глобусом украшали извивы странных символов. Они напоминали крест в окружении иероглифов и арабской вязи.

Джек подошел к глобусу поближе и увидел сеть ярко-красных линий, которые крест-накрест пересекали глобус. Вроде они брали начало у красных лампочек, огибали глобус, проходя через все остальные красные лампочки, и возвращались к своему началу. С первого взгляда казалось, что и белые лампочки подчиняются тем же правилам, но, присмотревшись, он убедился, что они расположены на пересечениях красных линий. Но не на каждом пересечении — и лишь там, где сходились три и более линий. Большинство белых лампочек горели, но некоторые, беспорядочно разбросанные по глобусу, оставались темными. Перегорели? Или их по какой-то причине не подключили к сети?

Джек озадаченно рассматривал эту картину. Похоже, главные роли играли красные лампочки, а бесцветные были игроками второго плана. Он присмотрелся к району Нью-Йорка и заметил красную лампочку на северо-востоке, рядом с Нью-Йорком. Можно ли считать, что красные лампочки обозначают главные храмы дорменталистов? Тут ли ключ к разгадке? Еще один красный огонек горел в Южной Флориде. Большой храм в Майами? Может быть. Надо проверить.

Однако стоп. Вот горит красная лампочка в середине океана у берегов Юго-Восточной Азии. Там нет никаких дорменталистских храмов. По крайней мере, похоже, так ему казалось.

Джек сосредоточился. Что-то в этой картине серьезно беспокоило его, грызло ледяными коготками… в этом зрелище таилось что-то очень тревожное, но он не мог сформулировать, что именно. Причина тревоги таилась в подсознании, ускользая каждый раз, как он пытался вытащить ее на поверхность.

Отложив оценку картины, он вернулся к обстоятельствам, в которых сейчас находился. Ему надо немедленно вернуться к столу Брейди и нажать кнопку, но он медлил. Он явился сюда, чтобы найти Джонни Роселли и передать ему послание. С первой частью задачи он справился и не сомневался, что завершит ее — а потом и ногой не ступит на порог храма. Все, что ему теперь оставалось сделать, — это дождаться на улице, когда Джонни выйдет из храма, и проследовать за ним до дому.

Но это ожидание может длиться непомерно долго. У Джека не было ни времени, ни выдержки с утра до вечера болтаться около храма, не спуская глаз с дверей, так что придется действовать без правил, как получится. Конечно, список членов церкви с их данными ускорил бы процесс… но какой-то странный голос из темной глубины души буквально вопил, что этот глобус куда важнее.

Так что он не сдвинулся с места, решив до предела использовать внезапно доставшийся ему высокий статус.

Джек продолжал рассматривать глобус, когда вернулся Брейди. Тот оцепенел на пороге — с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью.

— Что… как?..

Джек повернулся:

— А? Ой, а я как раз смотрел на этот глобус. Восхитительно.

Брейди прищурился и поджал губы.

— Как вы его обнаружили? — спросил он, подходя к своему креслу.

— Ох, это получилось страшно забавно. Рассматривая город, я прислонился к вашему столу и случайно коснулся какой-то кнопки. Внезапно открылась эта дверь… вот так все и вышло.

Брейди промолчал и нажал потайную кнопку. Он был неподдельно раздосадован, но старался скрыть это.

— Я сделал что-то не то? — осведомился Джек.

— Этим столом пользуюсь только я сам.

— О, я ужасно извиняюсь. Но все получилось чисто случайно. — Джек придал себе оскорбленный вид. — Надеюсь, вы не считаете, что я рылся в ваших вещах.

— Нет, конечно же нет.

— И все же прошу меня простить. Я человек импульсивный, что время от времени создает для меня сложности. Надеюсь, дорментализм научит меня справляться с собственной натурой.

Брейди, похоже, успокоился.

— Не стоит извиняться, Джейсон. Просто… я удивился, увидев дверь открытой. Этот глобус не предназначен для обозрения.

— Не понимаю причины, — сказал Джек, когда створки дверей, щелкнув, сошлись. — Он же неповторим. А что означают все эти огоньки?

— Боюсь, пока еще вы недостаточно подготовлены для осознания их смысла.

— Неужто? А когда я изменюсь?

— Когда достигнете Полного Слияния. Но и в этом состоянии лишь кое-кто способен понять значение, которое данный глобус имеет для церкви.

— Расскажите мне о нем, — попросил Джек. — Просто умираю от желания хоть что-нибудь узнать. Ну, хотя бы намекните. Что вообще значит этот глобус?

— Это будущее, Джейсон Амурри. Будущее.

Если не считать двух полотен — на обоих изображены бесприютные детишки, — обстановка гостиной в личных апартаментах Брейди была столь же скудной, как и в его кабинете. На одной картине ребенок держал увядший цветок, а с другого полотна смотрела маленькая тощая девочка в лохмотьях.

— Школа Кини? — спросил Джек.

Брейди горделиво кивнул:

— Да. Работы оригинальные.

Джек всегда считал их чистым китчем — эти большие грустные глаза уныло повторялись во всех работах. Но не исключал, что старые оригиналы могут для кого-то представлять ценность.

— Я знаю, они не считаются подлинным искусством, но что-то в них меня трогает. Я думаю, они напоминают мне о всех горестях мира, причина которых — разобщенные кселтоны. Я смотрю на них, и они заставляют меня идти все дальше и выше, напоминая о миссии нашей церкви.

Джек вздохнул:

— Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду.

Наконец они расположились, чтобы заняться уроком

Пробуждения — на этот раз без мышки. Брейди сидел на жестком стуле с прямой спинкой. Джек раскинулся на мягком удобном диванчике. Между ними располагался кофейный столик светлого дерева, покрытого лаком.

— Какие события вашей жизни вызывают у вас чувство вины?

Ответ у Джека был готов заранее, но он откинулся на спинку дивана и сделал вид, что задумался. После соответствующей паузы…

— Предполагаю, тот факт, что денег у меня куда больше, чем у других…

— Вот как? В самом деле настолько больше?

— Да. Вы не знаете, но я очень обеспеченный человек.

Брейди оставался невозмутим, изобразив лишь легкую заинтересованность.

— Да, припоминаю, вчера вы что-то говорили о деньгах. Но в нашей церкви много обеспеченных членов.

— Да, но я очень состоятелен.

— Вот как? — Брейди почесал висок, словно это явилось для него новостью, но сообщение его не очень заинтересовало.

— Можно сказать, я гнусный толстосум…

— Вы не произвели на меня такого впечатления. В самом ли деле в вашем голосе звучит нотка разочарования оттого, что у вас столько денег?

Джек пожал плечами:

— Может быть. Нет, это не грязные деньги, ничего такого… Они честно заработаны. Просто дело в том… ну, это не я их заработал.

— Да? И кто же?

— Мой отец. И не в том дело, что они так уж мне нужны. Просто… «от всякого, кому дано много, много и потребуется»… если вы понимаете, что я имею в виду.

Улыбнувшись, Брейди кивнул:

— Вы цитируете Писание. Евангелие от Луки, глава 12, стих 48, если я правильно помню.

Это оказалось новостью для Джека. Он припоминал, что временами слышал эту фразу или что-то похожее и она казалась ему расхожим штампом. Он не мог не признать, что знания Брейди, который знал и помнил главу и стих Евангелия, произвели на него впечатление.

Джек сцепил пальцы.

— Я понимаю, что от меня много потребуется, когда я возглавлю семейный бизнес, и я хочу быть достойным этой ответственности. Но мне неинтересно просто приумножать капитал. Ведь я и так не смогу потратить то, что мне уже принадлежит. И я хочу найти такой способ использования своего состояния, который, с моей точки зрения, будет куда лучше, чем инвестирование в акции и облигации. Я хочу вкладывать его в людей.

Он подумал, не перегнул ли он палку со своей демагогией, но Брейди, похоже, проглотил наживку.

— Что ж, Джейсон, вы пришли именно туда, куда вам и требовалось. Международный дорментализм неизменно занимается обездоленными людьми в самых бедных странах третьего мира. Мы являемся туда, покупаем участок земли и воздвигаем на нем храм и школу. Школа учит, как идти по пути дорментализма, но, что куда более важно, она учит местных жителей самостоятельности. «Дай человеку рыбу, и он будет сыт весь день; научи его ловить рыбу, и он будет сыт всю жизнь». Такова наша философия.

Джек вытаращил глаза:

— До чего потрясающее учение!

Одна банальность влечет за собой другую, подумал он, и подавил улыбку, вспомнив вариант Эйба: «Научи человека ловить рыбу, и ты сможешь продать ему удочку, леску, поплавок и крючки».

— Да. Таков путь дорментализма. Вы можете быть совершенно уверены, что любой вклад, который вы пожелаете пожертвовать церкви, будет целиком направлен на оказание помощи обездоленным.

— Прекрасная идея. Знаете, думаю, мне не стоит ждать, пока я займу место отца. Я бы хотел начать прямо сейчас. Как только мы кончим занятие, я свяжусь со своим бухгалтером.

Брейди расплылся в блаженной улыбке:

— Как любезно с вашей стороны.

Пока Дженсен, преисполнившись внимания, стоял у дальнего конца стола, Брейди продолжал барабанить пальцами по столешнице. Когда-то он знал имя своего Великого Паладина, но давно забыл его. И сомневался, помнит ли его сам Дженсен.

Впрочем, все это было не важно. Вот что имело значение — личность Джейсона Амурри. Его слова были слишком хороши, чтобы безоговорочно считать их правдой.

Он хотел услышать мнение Дженсена, но предварительно решил немного поиздеваться над ним.

— Так что твой кселтон говорит нам о Джейсоне Амурри?

Дженсен нахмурился. Он не спешил с ответом и, найдя его, тянул слова.

— Он для него подозрителен. Он считает, что в нем есть какая-то… несогласованность.

Наблюдая, как Дженсен отводит взгляд, Брейди с трудом удерживался от смеха. Дженсен откровенно страдал, рассказывая о своем кселтоне в процессе Полного Слияния. Иначе и быть не могло: кселтон Дженсена был далек от ПС. Откровенно говоря, у него вообще не было кселтона. Да ни у кого не было!

Но никто — ни Дженсен, ни какой-либо член Высшего Совета — не мог этого признать. Потому что каждый из них считал, что он единственный Ноль в элите, достигшей Полного Слияния. Каждый скрывал свой Позор Слияния, потому что признать Никчемность означало, что его ждет изгнание с поста и бесчестие.

О, до чего забавно было слушать их рассказы, как они левитируют или, покидая тела, странствуют меж звезд и планет — словно по каким-то неписаным законам соревнуются между собой. И поскольку Лютер безоговорочно дал понять, что демонстрировать перед другими способности, обретенные при Полном Слиянии, — это плохой тон, дешевая наглядность которого опошляет чудеса ПС, — никто не должен был подтверждать свои волшебные свойства.

Таким образом, никто не имел права сказать, что король-то голый.

— Мой кселтон чувствует то же самое, но почему-то не может выйти на контакт с Амурри. А мы знаем, что это значит, не так ли?

Дженсен кивнул:

— Вероятно, Амурри — Ноль.

— А это, — вздохнул Брейди, — всегда трагично. Я сочувствую Нолям, но еще больше я жалею бедных Нолей, которые обманывают сами себя, не в силах признать свое Позорное Слияние.

Он видел, как Дженсен сглотнул комок в горле. Брейди отчетливо понимал, о чем тот сейчас думает: «Почему он это говорит? Он что, подозревает меня? Что-то знает?»

— Как и я, — прохрипел Дженсен.

— Не сомневаюсь, в храме есть члены с ПС, но да воздержатся наши кселтоны от проникновения сквозь их покровы. Не стоит вторгаться в их существование. В этом нет необходимости, потому что, как вы знаете, рано или поздно все Ноли разоблачат себя. — Он с силой откашлялся, словно прочищая мозги. — Но вернемся к нашему другу Джейсону…

Да, Джейсон Амурри… после того как Занятие по Пробуждению завершилось и Амурри ушел, Лютер осознал, что он, черт возьми, не узнал ничего нового по сравнению с тем, что ему было известно с самого начала. Может, этот человек сдержан по природе, но у Лютера было странное ощущение, что, возможно, он что-то скрывает.

— Поскольку наши кселтоны пока еще не могут наладить контакт с его, — продолжил он, — может, тебе имеет смысл поглубже изучить его биографию.

— Чем я уже и занимаюсь.

Брейди вскинул брови.

— Ну и?..

— Моему… м-м-м… ЛК, Личному Кселтону, не кажется, что он ведет себя подобно богатому наследнику. Да и движется как-то не так.

— А твой кселтон знает, как двигаются богатые?

— Я согласен со своим ЛК. Я знаю людей, которые ведут себя как Амурри, и они весьма небогаты.

— Но ведь он отнюдь не старался представиться в роли Джейсона Амурри. Скорее пытался скрыть свое подлинное имя.

— Да, я знаю. Вот это единственное, что смущает. Но снова хочу сказать — может, он сознательно так и планировал: назваться ложным именем, а затем…

Лютер засмеялся:

— Тебе не кажется, что это слишком сложно?

Дженсен пожал плечами:

— Мой ЛК считает, что с первого взгляда его трудно понять.

— Ты к нему пристрастен.

— Может быть. Но если удастся найти хоть одно изображение Джейсона Амурри, мне станет легче.

— Зная тебя, Дженсен, я думаю, что, глядя на его фотографию, ты станешь прикидывать, не поддельная ли она.

Белозубая улыбка озарила темное лицо Дженсена, что случалось чрезвычайно редко.

— Это же моя работа, верно?

— Верно. И ты с ней прекрасно справляешься. — Пора кончать это пустое словоизвержение. Брейди махнул рукой Дженсену. — Продолжай следить за ним. Но если он явится завтра с пожертвованием на шестизначную сумму, остановись. Ибо впредь уже не важно, кто он на самом деле.

Когда Дженсен вышел, Брейди нажал кнопку под крышкой стола. Створки разошлись, открывая взгляду глобус Опуса Омега.

Войдя в кабинет и увидев раздвинутые панели и Амурри, стоящего перед глобусом, он задохнулся, как рыба, вытащенная на берег. Он уже был готов крикнуть и позвать Дженсена, как обратил внимание, что Амурри даже не пытается скрыть свои действия. Его бесхитростное поведение смягчило подозрительность Лютера. А неподдельный интерес к смыслу огоньков на глобусе был совершенно искренним.

Этот парень явно не имел ни малейшего представления об апокалиптическом смысле того, что предстало его глазам.

Мыслями Лютер вернулся к тому давнему зимнему дню в колледже, когда впервые увидел глобус. Тогда он существовал лишь в его воображении. В то время он был зеленым новичком, в первый раз за все свои восемнадцать лет оказавшимся вне строгого шотландско-американского дома и с головой окунувшимся в мир секса, наркотиков и рок-н-ролла ранних семидесятых. Он был в компании двоих своих более опытных друзей, которые дали ему первую кислотную таблетку и повлекли за собой в путешествие, — вот тогда-то и возник глобус, который, покачиваясь, вращался в центре комнаты. Он помнил, что показывал на него остальным, но, похоже, он был единственным, кто видел его.

Глобус не был похож на глянцевое изделие компании «Рэнд Макналли», а представлял собой потрепанную, в щербинах сферу, залитую коричневыми пятнами океанов и химической желчью облаков, которые затягивали Землю. Пока он смотрел, на всех континентах и океанах стали вспыхивать красные точки, и от каждой из них протянулись раскаленные красные линии, которые шли к другим точкам, затягивая пурпурной сетью весь глобус. А затем в некоторых пересечениях этих нитей появились черные круги. Скоро они один за другим начали мерцать белым светом, и, когда разгорелись по всей поверхности, глобус засветился красным, а потом пронзительно белым раскаленным светом. Наконец он взорвался, но разлетевшиеся куски вернулись и слились в новом мире континентов, покрытых сочной зеленью, пронзительно синих океанов.

Это зрелище изменило всю жизнь Лютера. Не сразу, не в тот же вечер, но в течение недель и месяцев оно по ночам возвращалось к нему — не важно, несло ли его или нет на волнах химического возбуждения.

На первых порах он испытывал растерянность, думая, что повторяющиеся вспышки воспоминаний на самом деле не более чем ерунда. Но спустя какое-то время он привык к ним. Они стали частью его обыденного существования.

Когда же он впервые услышал голос, то перепугался. Голос никогда не звучал в часы бодрствования — только во сне, только во время видений. И он начал было думать, что заболел шизофренией.

Сначала это было невнятное бормотание — Лютер не мог разобрать ни слова. Постепенно голос становился все громче, невнятное бормотание превращалось в разборчивую речь. Но пусть он уже понимал отдельные слова, речь все равно казалась бессвязной и бессмысленной.

Но и это изменилось, и, кончая обучение, он уже пришел к пониманию земного мира, основы, на которой он зиждился, и цели его существования: преображаясь, слиться с братским миром в другом континууме времени и пространства. И те, кто помогут ускорить слияние, переживут переход от загрязненной планеты в рай; остальной части человечества этого перехода не дождаться. Голос сказал ему, что делать, — найти место, обозначенное бесцветной лампочкой, купить там землю и ждать.

Купить участок земли? Ему, студенту колледжа, у которого не было ни единого лишнего пенни? Голос не объяснил, как это сделать, но дал понять, что от этого зависит все его будущее.

И затем, сразу же после окончания колледжа, появилась книга. Он нашел ее на своей постели в квартире, которую снимал. Никаких почтовых отметок, никакой записки… просто странная толстая книга. У нее был почтенный древний вид, но название по-английски: «Компендиум Шрема». Текст тоже был английский. Он начал читать.

С появлением книги голос смолк. Чтение изменило всю жизнь Лютера.

Ближе к концу странных удивительных легенд, собранных в «Компендиуме», он нашел подвижный рисунок той сферы, что представала перед ним в видениях. Текст, сопровождавший иллюстрацию, объяснял, что такое Опус Омега.

И тут он все понял — и смысл своих снов, и то, что должен делать в жизни.

Так Лютер отправился искать означенные места. К тому времени он уже столько раз видел глобус, что мысленно мог нарисовать каждую его деталь. Он нашел нужные места — по крайней мере, часть из них — и когда стал узнавать, кому они принадлежат, то выяснил удивительную вещь: многими из этих участков владел человек по имени Купер Бласко.

После несложных изысканий выяснилось, что Бласко являлся лидером некоей общины на севере Калифорнии. Лютер отправился познакомиться с ним, и то, что он увидел и узнал, навсегда изменило его жизнь.

Потому что он понял: и видение и голос пришли из мира Хокано. Купер Бласко наткнулся на космическую истину: он должен был обеспечить Лютера средствами, чтобы исполнилось пророчество голоса.

Да, мир Хокано существовал в реальности, и, может быть, кселтоны тоже — кто мог безоговорочно утверждать это? — но теория Слияния и Лестницы, по которой можно достичь его, — все это было плодом воображения Брейди и служило одной цели: создать Опус Омега.

И теперь, после десятилетий борьбы, чтобы добиться полной победы, осталось решить всего лишь несколько задач.

Лютер приблизился к вращающемуся глобусу и, закрыв глаза, коснулся его. Кончики пальцев осязали горные хребты, плоскости равнин и просторы океанов. Осталось всего лишь несколько точек — и дело жизни будет завершено.

Но оказалось, что последние шаги самые трудные. Некоторые из необходимых участков оказались непомерно дороги, другие просто не продавались. Но Лютер не сомневался, что справится со всеми сложностями. Единственное, в чем он нуждался, были деньги.

* * *

Вечно одна и та же беда: никогда нет в достатке денег.

Но может, Джейсон Амурри поможет устранить ее. Хоть частично.

Тогда вспыхнет последняя белая лампочка… и начнется Великое Слияние — единственное реальное слияние в сотканном им гобелене лжи, — земной мир объединится с Хокано.

И в этом новом, лучшем мире Лютер Брейди будет вознагражден превыше всех прочих.

Джиа почувствовала неладное. Она кинулась в ванную и застонала, увидев на прокладке ярко-красное пятно.

Снова кровотечение.

Она постаралась успокоиться. Крови немного, и доктор Иглтон предупредила ее, что через несколько дней могут появиться небольшие кровянистые выделения. Но это что-то другое. Все утро она собиралась приступить к делу, поскольку уровень ее амбиций не понизился. Джиа планировала заняться кое-какими полотнами, а теперь…

Хорошо хоть, что она не испытывала болей. В понедельник вечером она чувствовала себя так, словно кто-то нанес ей удар в живот. Сейчас же нет ни спазмов, ни колик.

Прислушиваясь к своим ощущениям, Джиа ждала. Она не хотела паниковать, кидаясь к телефону из-за каждой мелочи.

Следует действовать спокойно. Не торопиться. Отложить работу над картиной на завтра или на следующий день. Лечь, подняв ноги кверху. Ничего не сообщать Джеку. Не то он через несколько секунд примчится с бригадой скорой помощи.

Вспомнив его, она не могла не улыбнуться. Он уверенно разбирался во многих жизненных проблемах, но, когда речь шла о ребенке, терялся и начинал дергаться.

Вот если бы он нашел для себя такой образ жизни, при котором Джиа, провожая его за дверь, не заботилась, увидит ли еще его живым, тогда другое дело — Джек стал бы великолепным отцом.

Одетая в мирскую одежду, сестра Мэгги вошла в полумрак заведения Хулио. Джек сказал, что хочет встретиться с ней, и в этом баре Верхнего Вестсайда ее никоим образом не мог увидеть кто-то из прихожан Нижнего Истсайда.

Она заметила, что Джек ждет ее за тем же столиком, за которым они сидели в прошлый раз, и заторопилась к нему.

— Это правда? — спросила она, мертвой хваткой вцепившись в край столешницы. — То, что вы сказали по телефону… их больше не существует?

Джек кивнул:

— С вашими тревогами покончено. Я стер все его файлы.

Мэгги почувствовала, что у нее подламываются ноги. Она рухнула на стул, кровь бешено пульсировала в ушах.

— Вы уверены? Абсолютно уверены?

— Нет ничего абсолютного, но я уверен в той же мере, как если бы привязал его к стулу и подключил электропровода к деликатным частям его организма.

— Это… это чудесно. Нет, не то, что вы сейчас сказали, — быстро поправилась Мэгги. — А то, что говорили раньше.

Джек засмеялся:

— Я так и понял.

Она не знала, как задать самый важный вопрос, и чувствовала, что неудержимо краснеет. Наконец решилась:

— А вы видели какие-нибудь из…

Джек открыл рот, закрыл и сказал:

— Понимаете, я было собирался сказать «да» и к тому же еще пошутить по поводу горячих ребят, но понял, что для вас это — не тема для шуток. Поэтому говорю правду: нет, не видел. Он не хранил отпечатанных копий. Зачем рисковать и оставлять доказательства, когда он может в любой момент вывести на экран и получить свежий отпечаток.

— Я так счастлива, так счастлива.

Мэгги закрыла глаза. Она вернулась к жизни. Ей хотелось прямо тут, в баре, опуститься на колени и вознести хвалу Господу, но это привлекло бы слишком много внимания.

— А теперь послушайте, — серьезно сказал Джек, — то, ради чего я захотел лично встретиться с вами. Я хочу, чтобы вы знали: пусть даже я стер все его файлы, вам еще придется услышать его.

Воздушная волшебная легкость, охватившая Мэгги, исчезла.

— Что вы имеете в виду?

— Если я все сделал правильно, заставив его думать, будто он стал жертвой ужасного стечения обстоятельств, то он будет исходить из предположения, что никто из его жертв не догадывается о ликвидации компрометирующих материалов. А это значит, все они будут думать, что по-прежнему у него на крючке. И вы не должны дать ему знать, что вам все известно.

— О'кей.

— Я серьезно, сестра. Ничего не должна знать и ваша другая половина.

— Другая?..

— Тот, кто изображен на снимках рядом с вами… Не говорите и ему тоже.

— Но его будут заставлять платить.

— Это его проблема. Пусть он с ней и разбирается. Вы со своей справились, так что…

— Но…

— Никаких но, сестра. Не случайно же говорится, что трое могут хранить тайну, только если двое из них мертвы.

— Но ведь мы двое знаем.

— Нет. Есть только вы. Я не существую. Прошу вас, доверьтесь мне. Этот тип — бывший коп, замешанный в грязных делах, так что не стоит говорить ему…

— Как вы смогли так быстро все это узнать?

— Остались кое-какие сведения от первой встречи с мистером Слизняком.

— Я… — Спазм рыдания перехватил Мэгги горло. — Не могу поверить… что все кончено.

— Не совсем так. Пока еще нет. Как я говорил, вам еще придется иметь с ним дело — и будьте очень осмотрительны. Когда он позвонит, скажите, что рядом кто-то есть и, как только у вас что-нибудь будет, вы ему тут же вышлете. Молите его, чтобы он проявил терпение.

— Но он хочет, чтобы я… вы же знаете… — Мэгги понизила голос. — Тот фонд на восстановление…

— Скажите, что попытаетесь, но это нелегко. Объясните, что окружение постоянно контролирует вас, с вас не спускают глаз, как хищные птицы… и прочее и прочее. Но что бы вы ни говорили, платить не отказывайтесь. Он не получит от вас ни одного паршивого цента, но знать об этом ему не следует.

— Но я должна расплатиться с вами. Я же обещала. До последнего цента.

— В этом нет необходимости. Обо всем позаботились. Финансирование взяла на себя третья сторона.

Мэгги была ошеломлена. Сначала хорошие новости о конце шантажа, а теперь вот это. Но она не могла избавиться от легкого смущения, что в ее сугубо личную проблему, в ее частные дела посвящена какая-то третья сторона.

— Но кто?..

— Не беспокойтесь. Вы никогда не узнаете ее, а она — вас.

По щекам Мэгги потекли слезы, и она разрыдалась. Какое еще нужно доказательство, что Господь простил ее?

— Спасибо. Большое спасибо. Если я могу что-то сделать для вас, только скажите.

— Кое-что я в самом деле хотел бы узнать. — Джек наклонился к ней. — Каким образом такой человек, как вы, прямой как стрела, оказался в ситуации, которая могла разрушить всю его жизнь?

Мэгги помедлила, но все же решила: почему бы и нет? Джек уже столько знает; он должен узнать и остальное.

Она рассказала ему о четверых детях семьи Мартинес, о том, что к концу года всем им придется бросить школу Святого Иосифа. Она объяснила, какой это станет для них трагедией, особенно для маленькой наивной Серафины.

Не упоминая его имени, она рассказала о появлении Майкла Меткафа, который пришел ей на помощь.

— В какой-то момент я осознала, что у меня с ним возникли плотские отношения, — сказала она. — Но дети Мартинес тут ни при чем, они оказались невинными случайными жертвами. Шантажист выжал все средства, которые должны были пойти им. Но не волнуйтесь. Я найду способ…

У Джека был такой вид, словно он собирался что-то сказать, но передумал. Вместо этого он посмотрел на часы:

— Мне нужно кое-куда успеть, так что…

Мэгги перегнулась через стол и сжала его руки.

— Спасибо вам. Вы вернули мне жизнь, и я посвящу ее добрым делам. — Она в последний раз сжала его руки и поднялась. — До свиданья, Джек. И да благословит вас Бог.

Когда Мэгги повернулась, чтобы направиться к выходу, она услышала:

— Вы поранили ногу?

Она оцепенела. Ожоги на бедрах давали о себе знать при каждом шаге, но она подавляла боль.

— Почему вы спросили?

— Вы чуть-чуть прихрамываете.

— Это ничего. Пройдет.

Мэгги вышла навстречу новому дню, новому бытию, и, несмотря на чрезмерность этих понятий, сейчас они были совершенно уместны.

Господи, не считай, что я забыла свой обет только потому, что избавилась от мучителя. Завтра придет черед шестого креста. А в воскресенье — седьмого и последнего, как я и обещала. Кроме того, я дала обещание, что каждое мгновение той жизни, что мне осталось, я посвящу трудам в Твою честь и никогда больше не оступлюсь.

Она отправилась в церковь Святого Иосифа, чтобы вознести Богу хвалу в Его доме.

Жизнь снова стала прекрасной.

Пока Джек слонялся по Лексингтон-авеню, не спуская глаз с дверей храма, он думал о сестре Мэгги. По пути к Хулио удалось отделаться от хвоста — утром Дженсен пустил за ним двоих типов. После встречи с монахиней он вернулся на Лексингтон и стал ждать встречи с Джонни Роселли.

Сестра Мэгги… Ему так хотелось как следует встряхнуть ее и убедить — ей надо покинуть монастырь и радоваться жизни. Но он не мог себе этого позволить. Это была ее жизнь, и ей предстояло идти по ней. Неспособность сестры Мэгги увидеть и понять другие варианты бытия отнюдь не уничижала ее выбор.

И все же… он не мог понять его. И наверно, никогда не сможет.

Но мысли вернулись в «здесь и сейчас», едва он увидел Роселли. Тот миновал двери храма и сбежал по ступенькам, направляясь к ближайшему входу в подземку. Джеку пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать.

Он нагнал его уже на платформе и вместе с ним сел в поезд 4-й линии. Джонни, по-прежнему облаченный в драную мешковину с пятнами, мыслями был, похоже, за несколько световых лет от этого поезда, который, гремя и позвякивая на стыках рельс, мчался вперед.

Джек размышлял не только о настоящем моменте. Он то и дело мысленно возвращался в кабинет Брейди и к спрятанному глобусу. Он вспоминал то ощущение холодного кома в желудке, которое скрутило его, пока он смотрел на россыпь красных и белых огоньков и линий между ними…

Они доехали до Юнион-сквер, где Джонни пересел на линию L, которая доставила его на конечную станцию на углу Четырнадцатой улицы и Восьмой авеню. Откуда Джек и проследил его вплоть до мясного района.

Когда Джек впервые появился в этом городе, район вполне заслуживал свое имя — в проемах магазинных дверей висели говяжьи окорока и свиные ножки, могучие мясники в окровавленных фартуках, вооруженные острыми тесаками, сновали взад и вперед. По ночам тут кипела совершенно другая жизнь: на обочинах тусовались девочки в пикантных штанишках и микромини-юбках — хотя не все они относились к женскому полу, — предлагая свои достоинства пассажирам проезжающих машин.

Полная путаница с половой принадлежностью повлекла за собой и другие перемены. К настоящему времени большинство мясных лавок уже исчезло, уступив место художественным галереям и изысканным ресторанам. Он прошел мимо «Кабана и телки», оставил за собой бар «Мерзкий койот», где собирались поболтать члены клуба Джека «Худшие фильмы всех времен».

Джонни продолжал двигаться на запад. Что он собирается делать — прыгать в Гудзон?

Сгущались сумерки, ветер окреп настолько, что прохожие стали поднимать воротники. Хотя к любителям скейтборда это не относилось. Порой на них были всего лишь мешковатые драные шорты, безрукавки и бейсболки козырьком назад; проходя мимо них, Джек видел, как они делали сальто и гоняли свои доски по перилам.

Наконец Джонни остановился у бара «Палач». Тот был расположен в нижнем этаже ветхого строения в самом дальнем конце Западного Виллиджа. Дюжина мотоциклов перед входом не оставляла сомнений в природе клиентуры, которая тут собирается. В одном из двух маленьких окон горела неоновая реклама «Будвайзера»; на стекле другого была приклеена записка от руки — «ЕДА».

Еда? Обед в «Палаче»… тут есть над чем подумать. Фирменное блюдо: пирог с рубленым салом.

Но Джонни не вошел в заведение. Вместо этого он открыл ключом узкую дверь за углом от входа в бар и исчез за ней. Примерно через минуту Джек увидел, как зажглось окно на третьем этаже.

Тут он чего-то не понял. Зачем ему нужна комната на третьем этаже в доме без лифта над баром байкеров? По рассказам его матери, этот парень стоит миллионы.

Может, он все отдал дорменталистам. Или, может, все при нем, но он решил пожить в бедности. Джек попытался себе это представить, но потерпел неудачу. Действия сектантов не поддаются объяснениям. Потеря времени.

Да и в любом случае в его обязанности не входило понимать Джонни Роселли. Он должен был всего лишь передать ему послание от матери. Проще всего было бы постучать к нему в дверь, но ему не понравилось, что в таком случае Джонни увидит его лицо.

Хотя почему бы и нет? Передав просьбу позвонить маме. Джек может считать, что его работа закончена. Если бы он продолжал существовать в облике Джейсона Амурри, об этом стоило бы подумать. Он не хотел рисковать, что Джонни заметит его и начнет разговор. Но Джек не собирался впредь переступать порог храма…

Или все же переступит?

У него было смутное ощущение, что в храме осталось какое-то незаконченное дело… дело, имеющее отношение к глобусу Брейди.

Джек запомнил номер на дверях, развернулся и спокойным шагом направился на восток. Вытащив сотовый телефон, он связался со справочной. Но никакого Дж. Роселли по этому адресу не числилось.

Проклятье. Он остановился. Как ни крути, а придется пошевелить мозгами.

Повинуясь внезапному импульсу, он снова связался со справочной и осведомился, не проживает ли по этому адресу некий Ороонт. В яблочко!

Улыбнувшись. Джек сказал:

— Ну не умница ли я?

Он позволил оператору набрать для него номер и через несколько секунд услышал, как звонит телефон. Ответил мужской голос.

— Это Джон Роселли? — спросил Джек.

— Был им. Откуда вы узнали этот номер?

Голос настороженный.

— Не важно. У меня есть для вас послание от вашей матери. Она…

— Что у вас есть? Кто вы такой?

— Ваша мать наняла меня, чтобы я нашел вас. Она беспокоится о вас и…

— Слушай, ты, сукин сын, — скрипнул зубами Роселли, и Джеку показалось, что из трубки вот-вот пойдет дым. — Кто тебя надоумил? Великий Паладин? Ты один из подручных Дженсена и хочешь подловить меня?

— Нет. Я просто…

— Или какой-то грязный Противник Стены хочет достать меня?

Было бы неплохо, если бы Джеку удаюсь закончить предложение.

— И близко нету. Послушайте, просто позвоните матери. Она беспокоится и хочет услышать вас.

— Да пошел ты! — Й собеседник с грохотом швырнул трубку.

Джек попытался созвониться еще трижды. В первый раз он услышал, как трубку подняли и снова бросили. После этого его встречал лишь сигнал «занято».

О'кей. Свое дело он сделал. Послание передал. У Джонни явно были непростые отношения с матерью. Джек мог посочувствовать им, но его умение улаживать сложные ситуации, слава богу, не включало в себя семейную терапию.

Он приближался к Восьмой авеню, где мог сесть на поезд. Перед глазами снова всплыл глобус Брейди… его красные и белые огоньки… сеть пересекающихся линий… он был волнующе близок… стоит выбросить руку — и он дотянется до него…

Джек и коснулся его. Но когда он понял, что оказалось у него под рукой… лучше бы он к этому не прикасался. Мир вокруг него замедлил свое вращение, и он споткнулся.

Огоньки и линии… он видел их расположение и раньше… и теперь он вспомнил, где именно…

Внезапно у него перехватило дыхание. Остановившись, он прислонился к перилам. Нет, Джека не тошнило, но ему захотелось, чтобы его вывернуло наизнанку.

Когда и сердце и легкие обрели нормальный ритм, он оттолкнулся от стенки и снова двинулся в путь. Он собирался зайти к Марии Роселли и рассказать ей, что контакт с ее мальчиком Джонни состоялся, а затем заскочить к Джиа и Вики посмотреть, чем заняты его девочки. Но теперь все отпало. Ему были нужны ответы, нужно было найти кого-то, кто может дать объяснение.

Он вспомнил лишь одного такого человека.

Джейми заработалась допоздна — как обычно, — когда позвонил Робертсон. В голосе его чувствовалась напряженность. Он сказал, что им надо поговорить. Что-то произошло — серьезное и очень странное.

Ладно, она в любом случае собиралась уходить. После того как она заверила его, что линия не прослушивается, он сказал, что встретит ее на своей машине — большая черная «краун-виктория». Когда она напомнила, что за ней тенями таскаются эти идиоты, он объяснил, где они встретятся и как добраться туда.

Так что в 8.15 она шла через туннель Сорок второй улицы. Один из этих идиотов тащился за ней, держась в футах пятидесяти или около того. А куда делся второй? Обычно рядом с «Лайт» ее поджидала команда не менее чем из двух человек.

Когда Джейми добралась до станции на Восьмой авеню, она уже с трудом переводила дыхание. Эти проклятые сигареты. Надо бросать.

Вместо того чтобы выйти на одну из платформ, она заторопилась наверх на улицу.

Вот сейчас она в самом деле еле дышала. Джейми заметила на углу большую черную машину. Должно быть, это автомобиль Робертсона, но он сказал ей подождать, пока не даст сигнала. Только она не хотела ждать — ведь один из этих тупоголовых идиотов тащится за ней. Она хотела сразу же оказаться в этой машине.

Внезапно дверца со стороны пассажира распахнулась и знакомый голос позвал:

— Сюда!

Джейми не надо было повторять дважды. Подбежав, она нырнула в салон. Она еще не успела прикрыть дверцу, как автомобиль с ревом рванул по Восьмой.

— Мы должны прекратить встречи, Робертсон.

Отсветы от пролетающих мимо уличных фонарей

падали ему на лицо. Оно было замкнутым и напряженным.

— Зовите меня Джеком. Помните?

— Ох, в самом деле. Кстати, объясните, почему вы хотели, чтобы я ждала на улице, вместо того чтобы сразу залезть в машину — и вперед?

— Я дожидался нужного светофора. Не имеет смысла жечь покрышки только для того, чтобы через квартал остановиться. А теперь, чтобы следовать за нами, им придется найти такси. Но нас они уже не обнаружат.

— Не они. Он. Только в этот вечер. Но скорее всего, он заметил номер вашей машины.

Джек еще плотнее сжал челюсти.

— И не только его. Пока я ждал вас, из гастронома с бумажным пакетом вышел парень, которого я видел в офисе Дженсена, когда получал пропуск. Скорее всего, он нес кофе и сандвичи.

— Думаете, он видел вас?

— Посмотрел на меня, но, кажется, не узнал.

— О, черт! Если они засекли ваш номер…

Джек улыбнулся, но улыбка у него получилась натянутая.

— Они так ничего и не поймут. Но наварят себе кучу неприятностей, если начнут искать подлинного владельца этого номера.

— То есть вы одолжили машину?

— Нет, она моя, но номера — дубликаты с машины другого человека. С которым лучше бы не сталкиваться.

— Кого же?

Он покачал головой:

— Производственный секрет.

Вот опять. Он возбуждал в ней любопытство.

— Я могла слышать о нем?

— Как репортер? А как же!

Интонации, с которой он это произнес, было достаточно, чтобы Джейми завелась. О ком он говорит? Но было очевидно, что с таким же успехом она может задавать вопросы статуе.

Джек сделал левый поворот на Пятьдесят седьмую и погнал дальше на запад.

— Куда мы едем?

— Нам нужно какое-нибудь тихое местечко. Есть идеи на этот счет?

— Мы всего в нескольких кварталах от моей квартиры, боюсь только, что она под наблюдением.

— Неудивительно. Давайте на всякий случай проверим.

Джейми попросила подъехать прямо к парадным дверям своего многоквартирного дома.

— Вот тут я и живу.

Джек ткнул большим пальцем в боковое окно машины.

— А вон там дежурит команда дорменталистов.

Джейми увидела у обочины двухместную машину В салоне было темно. На переднем сиденье угадывался мужской силуэт. Ничего не оставалось, как ехать мимо.

Дженсен уже был готов покинуть храм, но тут его рация хрипнула. На связи был Мариготта.

— Босс? Наконец я нашел его изображение.

— Амурри?

— Его самого. Но вам бы лучше зайти посмотреть. Не думаю, что вам понравится.

— Сейчас буду.

Спеша через опустевший холл, Дженсен предполагал, что у него будет совсем другая реакция, когда он увидит эту физиономию.

Могу ручаться, что ее лицезрение доставит мне удовольствие.

Тон Мариготты убедительно дал понять: фотография, которую он нашел, не имеет ничего общего с типом, именующим себя Джейсоном Амурри.

Дженсен нанес короткий удар кулаком в воздух.

Так и знал!

В данном случае инстинкт его не подвел. Он мысленно потрепал себя по загривку, отдавая должное своей наблюдательности. Амурри с первого же дня вызывал у него смутное беспокойство.

Теперь мы его раскололи.

Снова хрипнула рация. Мариготта снова на связи.

— Есть еще кое-что… и это вам тоже не понравится, босс. Только что звонили Льюис и Хатчинсон. Они потеряли свою перепелку.

Мариготта отлично понимал, что во время разговора по рации не стоит называть имен. Чего он и не делал. Но Дженсен знал, кого он имеет в виду.

Яйца Ноомри! Неужели так трудно было проследить за толстухой средних лет?

— Они привели какие-нибудь подробности?

— Пока нет, но у них есть что рассказать — когда появятся. Прибудут через несколько минут.

Дженсен прикинул, что, может, стоит придержать для них лифт и, как только сойдутся створки, устроить им головомойку, но, подумав, отказался от этой мысли. Он не мог дождаться мгновения, когда увидит лицо подлинного Джейсона Амурри.

Мариготта сидел за компьютером в его кабинете. Отодвинувшись от стола, он показал на экран:

— Вот, глядите.

Нагнувшись, Дженсен уставился на размытое изображение мужчины лет тридцати. Ничего общего между этим человеком и тем, кто называл себя Джейсоном Амурри. Более темные волосы, более смуглая кожа, нос крупнее, другая прическа…

— Ты уверен, что это и есть подлинный Джейсон

Амурри?

Мариготта пожал плечами:

— Говорится, что он, но это ничего не значит.

— Что ты имеешь в виду? Ты же вроде сказал…

— Босс, это Интернет. То, что вы видите на экране, не обязательно существует в действительности. Кто угодно может впилить что угодно — настоящее или фальшивое. В Интернете все сомнительное.

— Но зачем кому-то помещать в Интернет поддельное фото Джейсона Амурри, можешь вразумительно объяснить?

— Так, — сказала Джейми. — В чем дело? Что за спешное свидание? Предполагаю, отнюдь не из-за моей незабываемой внешности и искрометных талантов.

Поверх легкой рубашки Джек надел синий свитер с остроугольным вырезом у шеи. Он слабо улыбнулся:

— Не стану спорить.

Хороший ответ, подумала Джейми.

Миновав ее квартиру, они направились к центру города. Джек нашел свободное место для парковки на сороковых в районе так называемой Адской Кухни, и Джейми обратила внимание, что он сунул служителю лишних пару долларов, потому что следовало поставить машину так, чтобы она не была видна с улицы. Внимание к деталям — ей всегда нравилась в мужчинах эта черточка. Хотя в этом парне ей нравилось очень многое и кое-что еще. Не говоря уж о том, что опасность сближала.

Короткая прогулка привела их в небольшой бар неподалеку от Десятой авеню. Она вечно забывала его название. Здесь было полутемно и грязновато, но заполнен он оказался только на четверть, что позволило им без труда найти свободную кабинку у дальней стенки.

Она тут же опрокинула в желудок половину порции виски с содовой и почувствовала, что начинает расслабляться. Но лишь немного. Одно дело лишь предполагать, что за твоим домом наблюдают, и совсем другое — увидеть типа, который этим занимается.

— Сегодня я видел глобус, — сказал Джек. Выпивка стояла перед ним, но он к ней не прикоснулся.

— Глобус Брейди?

Он кивнул.

— И рассмотрел его как следует. Основательно.

Если это правда, ему чертовски повезло. Но голос у него был невеселый.

— И?..

— Что-то в этом зрелище огоньков и сплетении линий крепко обеспокоило меня. Не знаю, в чем дело… но даже смотреть на них было тягостно. А спустя какое-то время я понял, что эта картинка мне знакома. Не составило большого труда вспомнить, где я ее раньше видел.

— Потрясающе! Значит, теперь ты знаешь, что это такое.

Джек покачал головой:

— Этого я как раз и не понял. Но покажу, где я видел картинку.

Джек взял небольшой пластиковый пакет, который лежал рядом с ним на скамье. Он прихватил его с заднего сиденья машины, но, когда Джейми спросила, что в нем, лишь помотал головой.

Отодвинув в сторону кружку с пивом, он положил пакет на влажное пятно, которое осталось на столе, и замер в молчании.

Джейми почувствовала растущее нетерпение. Да в чем тут дело?

— Ну же! — не выдержала она.

— Ты не поверишь, что я собираюсь рассказать, — сказал Джек, не поднимая глаз. — Порой я сам в это не верил, но теперь, посмотрев, понял, что все реально.

Звучит словно вступление к роману ужасов, подумала Джейми.

— Выкладывай.

— Ладно. — Дотянувшись до пакета, Джек вытряхнул из него сложенный вчетверо кусок плотной белесой ткани, примерно в фут длиной и почти такой же ширины. Когда он стал развертывать его, Джейми поняла, что видит кусок кожи. Он разложил кожу на столе между ними.

Джейми наклонилась, чтобы присмотреться. Она увидела шероховатую поверхность, усеянную оспинами различных размеров. Самые крупные были тускло-багрового цвета, а те, что поменьше, — бледные и слегка лоснящиеся. Их соединяли между собой сотни четких линий, ровных, как по линейке.

— Та же картина и на глобусе?

Джек кивнул.

— Причина, по которой я не сразу опознал рисунок, в том, что он изображен на сфере и я не мог увидеть его целиком. То есть я бы опознал его, если бы тут, — он ткнул в чертеж, — были очертания океанов и континентов, но они отсутствуют. Тем не менее где-то в голове у меня затрезвонил колокольчик. И в конце концов я установил связь.

— То есть на глобусе то же самое сочетание огоньков и линий. И что же в этом необычного?

— Дело не в этом. Не в необычности.

— Ладно. Тогда в чем же?

Джек не ответил. Он просто смотрел на кожу, легонько поглаживая ее ладонью.

Джейми пропустила еще глоток скотча. Ей это уже начало надоедать.

Она в свою очередь положила ладонь на кожу. Хмм… какая мягкая. Коснулась кончиком пальца одной из оспин.

— А что, эта… штука помогает понять, почему существование глобуса держат в секрете?

— Нет, но…

— Тогда в чем же дело? Где ты ее нашел? Может, в ней таится ключ. Так как это работа не Брейди, то, значит, сделал рисунок кто-то другой. Если бы мы могли поговорить с ним…

— Она мертва.

Она? Мертва? Джейми почувствовала стеснение в груди.

— Каким образом? Скажи, что она умерла от инфаркта. Только, умоляю, не говори, что ее убили.

— Хотел бы я это сделать. Это все, что от нее осталось.

Спазм в груди стал почти невыносимым.

— Я не…

— Это ее кожа… со спины.

Джейми отдернула руку.

— Ты специально пугаешь меня?

Джек поднял на нее глаза. Но еще до того, как он покачал головой, Джейми все поняла.

— Единственная причина, по которой я тебе об этом рассказал, кроется в том, что я не знаю никого, кто знал бы о дорментализме больше, чем ты… только к тебе я и мог обратиться.

— То есть… то есть ты хочешь сказать, что дорменталисты содрали с нее кожу, а потом сели и разрисовали,

— Отнюдь. Присмотрись получше. — Он провел рукой над оспинами и над линиями. — Это не рисунок. Это шрамы. Не спрашивай меня ни о чем, но все это было у нее на спине еще до того, как она умерла.

— До того? Но как?.. Где же все остальное, что осталось от нее?

Джек в упор посмотрел на Джейми, и она увидела боль в его глазах.

— Исчезло.

Джейми не знала, что сказать, но отчетливо осознавала, что ее стакан пуст и что ей нужна еще порция — нужна позарез.

— Пойду долью. Моя очередь. — Она показала на почти полный стакан Джека. — Тебе тоже?

Он покачал головой.

Джейми заторопилась к стойке.

Поначалу Джек Робертсон не производил впечатления психа, но он явно был таковым. Какое еще может быть объяснение?

Но похоже, он был предельно искренен. Нес какую-то чушь, но совершенно серьезно, не моргнув глазом. Неужто он верит во все это?

Но когда Джейми со свежей порцией выпивки вернулась к столу, голова ее тоже просветлела.

— О'кей. Женщина погибла. Но при жизни эти отметины появились у нее как стигматы. Прости, приятель, но я не верю в сверхъестественные явления.

Джек склонился к ней:

— Джейми, мне плевать, во что ты веришь или не веришь. Вот что я пытаюсь в тебя вдолбить — мы говорим о гораздо более серьезном явлении, чем разоблачение загребущей секты. Это куда серьезнее.

Она оцепенела, не в силах пошевелиться.

— Если тебе плевать на мое мнение, почему ты мне все это показываешь?

— Я уже объяснил тебе. Потому что ты, скорее всего, больше любого другого человека знаешь о дорментализме — а он далеко не такой идиотизм, как ты думаешь. Есть ли у тебя хоть какое-то доказательство, какой-то намек, да что угодно… служащее доказательством, что секта имеет отношение к чему-то еще? Чему-то более серьезному, более опасному и темному, к чему-то… — У него мучительно скривились губы, словно им не хотелось произносить это слово — иному.

— Но я могу поискать кого-нибудь, кто это точно знает…

Он еще ближе придвинулся к ней:

— Кого?

Нет, сказала она себе. Не говори.

Но ее захватило напряжение момента. Этот парень считает ее легковерной болтушкой — а теперь пришла ее очередь врезать ему.

— Думаю, что я нашла Купера Бласко.

Мэгги знала, что звонок рано или поздно раздастся, но не ждала его так быстро. И уж конечно, не по монастырскому телефону. Внутри у нее екнуло, когда она узнала голос.

— Я в самом деле не могу сейчас разговаривать, — сказала она, обводя взглядом вестибюль. В нем никого не было, но она все же понизила голос.

— Тогда просто слушай. Я хочу знать, когда увижу деньги, которые ты мне должна.

— Я должна? — Она испытала острый приступ гнева. — Тебе я ничего не должна!

— Черта с два не должна! Я спас твою круглую блаженную задницу тем, что придержал эти фотографии при себе. Так что ты у меня в долгу. И кстати, твоя попка прекрасно смотрится.

Мэгги почувствовала, как у нее жарко вспыхнули щеки.

— Сейчас у меня ничего нет, — сказала она, вспомнив наставления Джека. — Позднее что-то будет, но для этого нужно время.

— Ты знаешь, откуда можно получить…

— Я пыталась, но это непросто.

— Легче легкого. Просто начинай каждый день понемногу снимать пенки.

— Там все под контролем.

— Найди способ, девочка, а то твоя хорошенькая маленькая попка, да и все остальное будет красоваться на всех стенах в округе.

— Но это все равно тебе ничего не даст. После этого ты вообще ничего от меня не получишь. А так тебе хоть что-то достанется.

— Даже и не пытайся играть со мной в свои игры. Ты для меня — сущая мелочь. Я покончу с тобой не моргнув глазом.

Мэгги показалось, что она услышала в привычном тоне нотку отчаяния.

— Я делаю все, что могу, — постаралась она придать голосу искренность. — Но не могу дать то, чего у меня нет.

— Так раздобудь это! Сегодня я в хорошем настроении и поэтому даю тебе срок до следующей недели.

— До следующей недели? — Неужели ей придется мучиться в ожидании звонка еще неделю? Сколько еще ждать, пока он от нее отцепится? — Ладно. Посмотрю, что смогу сделать.

— Нет, ты это сделаешь. Раздобудешь к следующей неделе. Все полностью. — И он отключился.

У нее дрожали руки, когда она клала трубку. Судя по его голосу, шантажист явно в отчаянии. Вдруг ее поразила мысль: а что, если он звонит всем своим жертвам и давит на них? В их перечне может оказаться и Майкл. Она помнила, что Джек попросил ее никому ничего не говорить, но… как она может позволить негодяю вести эти гнусные игры? Она не сомневалась, что Майкл все сохранит в тайне.

И, выйдя на улицу, она направилась к таксофону.

Джек привалился к стенке кабинки. Ему пришло в голову, что выражение лица у него сейчас точно такое же, как у Джейми, когда он рассказал ей о коже Ани.

— Ну да, конечно, — сказал он. — Решила, что ты меня переиграешь? Он же покойник.

Она вытаращила глаза:

— Неужто? Кто это сказал?

— Бритва Оккама, — нахмурился он. Эта бритва уже давно затупилась и сейчас напоминала столовый нож.

Она улыбнулась:

— Вот уж не могу поверить, что ты такой циник. Неужели у тебя есть хоть малейшие сомнения, что грядет его оживление?

— Вот давай посмотрим, что легче представить себе: он мертв или просто ждет воскрешения?

Она пожала плечами:

— Конечно, что мертв.

— Совершенно верно. Но каким образом секта, которая, как предполагается, готовит своих членов пережить Судный день, преподнесет им смерть своего основателя?

— Скроет ее. Или найдет какое-то объяснение. Сайентологи внушали своим ученикам, что Л. Рон Хаббард «сознательно отказался» от своего тела, потому что его состояние стало помехой в исследованиях, которые он проводил ради блага человечества.

— Так почему, зная все это, ты думаешь, что Бласко жив?

Еще одно пожатие плеч.

— Я согласна со всем, что ты сказал. Они скорей скрывали бы его смерть, а не долгожительство. Разве что…

— Разве что у него какое-то смертельное заболевание или он окончательно съехал с катушек.

— Вер-р-рно! Конечно, мертвый гуру — это плохо. Но куда хуже, если у гуру старческое слабоумие. Что уж тут говорить о ценности слияния твоего личного кселтона со своей половинкой на стороне Хокано — так ведь?

Джек внимательно наблюдал за выражением глаз Джейми. Она о чем-то задумалась. Вопрос был в том, много ли она решит рассказать ему?

— И ты говоришь, что нашла его.

— Я сказала, что предполагаю — похоже, что нашла его. Понимаешь, когда меня пинком выкинули из храма, вести расследование идиотизма изнутри стало невозможно. Пришлось заниматься этим снаружи. Я выяснила, что Брейди редко покидает храм, разве что ради

Появления на публике. Да и тогда его неизменно везут туда и привозят обратно. А вот воскресными вечерами — совершенно иная ситуация. В воскресенье вечером — по крайней мере за три вечера из четырех могу ручаться — он сам садится за руль.

— И куда направляется?

— Хотела бы я знать. И он, и Дженсен, и члены Высшего Совета держат свои машины в гараже за углом от храма. Несколько раз я видела, как он оттуда выезжает, и пыталась сесть ему на хвост, но всегда теряла.

— Он отрывался?

— Не думаю. Просто слежка у меня плохо получается. Но я несколько раз выслеживала ВП, и с ним мне везло куда больше.

Джек не мог удержаться от смеха.

— И ты тоже следила за ним? Вот это преданность делу.

— Вот такая уж я. Предана так, что вечно влетаю в неприятности.

Джек увидел странный блеск в глазах Джейми, когда она сделала очередной глоток скотча.

— Это больше чем профессионализм, не так ли?

Джейми пожала плечами:

— Кредо журналиста — объективность и беспристрастность. Но ты можешь сказать, что я предвзято отношусь к этой секте. Что с моей точки зрения они — ядовитые создания, они хищники, которые — порой сознательно, а временами неосознанно — вторгаются в чужие жизни и используют людские слабости.

— А у тебя есть хоть одна?

— Ну да, как же. Ни в коем случае. Никогда и не было. А вот у моей сестры Сюзи были. Она умерла от переохлаждения на вершине одной из гор Западной Виргинии. Несколько лет назад ты мог прочитать об этом.

Джек кивнул. Какие-то альпинисты нашли шесть тел — два мужских, четыре женских, замерзших и обледеневших. Они погибли в канун Нового года. Пару дней об этом говорилось во всех выпусках новостей, а потом сенсация сошла на нет.

Сюзи и ее парень — он был сектантом — в буквальном смысле слова замерзли до смерти, когда стояли голыми на ледяном ветру, дожидаясь, чтобы их «взяли домой». Да, мои статьи пронизаны личным отношением, и их приходится сопровождать редакционными послесловиями. Не буду отрицать, что ищу грязь, но мои факты остаются фактами, проверенными дважды и трижды. Поэтому я и слежу за шишками идиотизма. Потому что эта секта грязна сверху донизу. И они что-то скрывают.

— Например, своего основателя?

— У меня ощущение, что здесь нечто большее… Но вернемся к Бласко. Два раза я проследила Дженсена и одного из его охранников — до супермаркета. Пакетами с продуктами они набили машину до самого верха. Затем Дженсен высадил своего Паладина и рванул в горы — буквально. Я последовала за ним по 684-му шоссе, где в первый раз и потеряла его. Но вот в сентябре мне удалось висеть у него на хвосте вплоть до округа Патнем. Он поднялся в горы. Я увидела, как он разгружает продукты у домика в лесу, а потом уехал.

— Может, он навещал родственника.

— На крыльцо вышел пожилой белый мужчина с длинными волосами и косматой бородой. Когда Дженсен отъезжал, он погрозил ему кулаком. Менее всего он походил на его папочку.

— Бласко?

Джейми пожала плечами:

— Вот уж не знаю. Я видела несколько снимков Купера Бласко, на которых он был здоровым и крепким мужиком со светлой гривой волос. А этот был тощ, костляв и сутулился. Я слышала, что у Бласко была фобия — он жутко боялся микробов, но этот тип выглядел так, словно не видел воды и мыла с незапамятных времен.

— И тем не менее…

— И тем не менее в его профиле что-то было… — Джейми покачала головой. — Не знаю. Что-то у меня в мозгу щелкнуло — и вспыхнули неоновые буквы Купер Бласко… Купер Бласко… они горят и не гаснут.

Джеку было знакомо это ощущение. Подсознательно он сразу же опознал рисунок на глобусе Брейди, но сознанию потребовалось для осмысления некоторое время.

— Как близко от него ты была?

— Не так близко, чтобы обрести уверенность.

— Ты не подходила к нему, чтобы присмотреться?

— Нет. Я хотела, но… Хочешь правду? Я боялась. Я храбрая перед своим компьютером — и тут уж я никому и ни в чем не уступлю, — но вот в реальном мире… в нем я веду себя как паршивый цыпленок. — Джейми качнула перед ним обрубком мизинца. — У меня низкий болевой порог. Может, такой низкий, что я могу умереть от страха.

— Чего ты там испугалась?

Джейми, не скрывая иронии, приложила палец к виску:

— Вот теперь давай-ка посмотрим. Как насчет одинокой женщины в глухом ночном лесу, где ей конечно же не полагалось быть? Как насчет того, что я обливалась потом и была вся исцарапана ветками, пока подкрадывалась к машине Дженсена, и клещи ели меня живьем? Зная, как эти идиоты блюдут безопасность — а я все же выслеживала их шефа службы охраны, — как, по-твоему, я себя чувствовала, пытаясь понять, не ждет ли меня ловушка? Типа забора под напряжением, или медвежьей ямы, или компании доберманов? А что, если Дженсен заметил мою машину в кустах? Можешь ли ты осуждать меня, если я думала только о том, как бы скорее унести ноги?

Джек покачал головой:

— Ни в коем случае. Можешь ли ты снова найти это место?

Джейми улыбнулась и кивнула.

— Я, может, и боялась, но не настолько, чтобы поглупеть. Когда выбиралась обратно к шоссе, сделала подробные пометки на карте.

— И с тех пор ты там больше не была?

— Собиралась. Прикидывала, что имело бы смысл оказаться там при свете дня с телеобъективом и дождаться возможности щелкнуть несколько снимков. Пару раз я даже добиралась до проселочной дороги, но…

— Но так ни разу не вылезла из машины. — Джек не спрашивал. Он знал ответ.

Джейми смущенно кивнула и что-то пробормотала о психологии Трусливого Льва.

— А что, если я подброшу тебя туда?

По выражению ее лица Джек понял, что она надеялась услышать такое предложение.

— Прекрасная идея. Как насчет завтра? — Слова потоком полились из нее. — Я одолжу камеру у одного из наших штатных фотографов. Нам стоит выехать с самого утра, чтобы прихватить побольше световых часов.

Думая о словах Джейми, Джек легонько гладил пальцами кожу Ани. Похоже, завтра будет прекрасный день для поездки по дорогам. Но первым делом ему надо заскочить к Марии Роселли. Формально — чтобы рассказать о Джонни, но главным образом для подробного допроса. Он не мог отделаться от ощущения, что эта женщина знает гораздо больше того, что поведала ему.

Он сложил кожу.

— Ладно, к делу. Я высажу тебя за несколько кварталов от твоего дома, и ты пройдешься.

Скорее всего, он никогда больше не переступит порог дорменталистского храма, но пока незачем распространяться на этот счет. Он всегда старался оставить себе свободу маневра.

Он заметил обеспокоенное выражение лица Джейми.

— Не волнуйся. Я прослежу, чтобы ты спокойно добралась до квартиры.

Джейми улыбнулась и подняла руку, чтобы шлепнуть ему по ладони.

— Порядок!

Кончиком указательного пальца Джек провел ей по ладони. Когда она вопросительно посмотрела на него, он просто пожал плечами. Его всегда смущал этот обряд — дай пять! Джек не любил его.

Она выскользнула из кабинки.

— Знаешь, что я могу сделать? Постучать в окно машины этих ищеек и спросить, как себя чувствует их Хокано.

— Что это значит — Хокано? — спросил Джек, укладывая пакет с кожей в сумку и вслед за Джейми выбираясь из кабинки. — Слово придумано или взято из какого-то языка?

— Скорее всего, придумано. Из того, что я могла найти, ближе всего японское «хока-но», но японцы не ставят ударение на среднем слоге, как принято в идиотизме. И означает оно «иной».

Джек, оцепенев, застыл на месте. Его нервная система заледенела.

— Что… что ты сказала?

— Иной. Хока-но означает «другой». — Она обеспокоенно посмотрела на него. — В чем дело? С тобой все в порядке?

Джек чувствовал себя так, словно ему бревном врезали в солнечное сплетение. Это уже с ним было. И он снова…

Он с силой стряхнул с себя налетевшие вихрем мысли и повернулся к Джейми:

— Ты можешь найти это место в темноте?

— Хижину? Уверена. Но…

— Отлично. Потому что именно туда мы и отправляемся.

— Сейчас? Так ведь…

— Сейчас.

Джек ни в коем случае не мог оставлять это до завтра.

Дженсена уже мутило от ожидания.

— Никаких данных?

— Она только что послала факс.

К счастью, одна из прихожанок храма работала в дорожной полиции и у нее как раз была ночная смена.

Через несколько секунд лист оказался в руках Дженсена. Но что из него следовало?

Владельцем угнанной машины оказался Винсент А. Донато. обитатель Бруклина. И этот парень, назвавший себя Джейсоном Амурри, никоим образом не походил на Винсента А. Донато.

Он посмотрел на Мариготту:

— Донато… Донато… почему мне знакомо это имя?

— У меня в голове тоже что-то звякнуло, и поэтому я попросил ее выслать фотографию. — В другой комнате дал знать о себе факс. — Сейчас придет.

Через секунду Мариготта вернулся, не переставая повторять:

— Ну, дерьмо, ну, дерьмо, ну, дерьмо!

Дженсену это не понравилось.

— В чем дело?

— Знаете, почему это имя показалось знакомым? Винсент А. Донато — это Винни Донат.

Дженсен, сидя на месте, резко подался вперед и вырвал у Мариготты факс.

— Что? Да тут, должно быть…

Но на листе бумаги в самом деле красовалась одутловатая скуластая физиономия, известная почти всем жителям Нью-Йорка — по крайней мере, тем, кто читал «Пост» или «Ньюс». За последние десять лет Винни Донат неоднократно привлекался к суду за сутенерство, отмывание денег, за то, что был ростовщиком. Но перед тем как судья приступал к рассмотрению дела, свидетели, как один, начинали страдать расстройством памяти или спешно уезжали навещать зарубежных родственников. Ни по одному из обвинений не удавалось вынести решение.

— Вы можете в это поверить? — вопросил Мариготта. — Он водит машину Винни Доната! Наш жулик — член банды!

— Тут, должно быть, какая-то ошибка. Льюис спутал номер.

— Я тоже так думал, но посмотрите, какую машину водит Винни — черную «краун-вик». А какой марки автомобиль подхватил Грант на улице? Черная «краун-вик». И я очень, очень сомневаюсь, что он угнал машину Винни. Красть у Винни Доната нельзя.

Дженсену показалось, что он тонет в бездонном море. Все это было полной бессмыслицей.

— Но какой интерес гангстеры могут испытывать к дорментализму?

— Может, они хотят подчинить его своему влиянию. Может, они наняли Грант, чтобы получить о нас закрытую информацию.

— Нет, — покачал головой Дженсен. — Тут что-то другое.

— Например?

Понятия не имею, подумал он, но докопаюсь.

Дженсен понимал, что, когда он завтра выложит на стол перед Брейди эту бомбу двойной мощности, ему уже стоит иметь при себе какое-то объяснение.

А не только сообщение, что, мол, юный новобранец, которого взялся обихаживать сам Верховный Контролер, не является Джейсоном Амурри. Но связан с гангстерами. Да Брейди дерьмом изойдет от злости.

Джейми пришлось признать, что ситуация, в которой она оказалась, слегка ее пугает. Вокруг стояла непроглядная темнота, и она сквозь густые заросли окраины штата Нью-Йорк пробиралась куда-то в компании странного человека, с которым познакомилась всего несколько дней назад.

По крайней мере, он не гнал вперед и не дергался — чего она терпеть не могла. У нее было чувство, что он с удовольствием вдавил бы педаль газа в пол, однако же он этого не делал и держал скорость на шестидесяти пяти, ведя машину по правой или средней полосе. Абсолютно грамотно, со знанием дела. Он явно не хотел, чтобы его остановил дорожный полицейский.

Но дело было не столько в его манере вождения, сколько в нем самом… в том, как он разительно изменился, когда она объяснила ему, что значит Хокано. Он стал другим человеком. Нормальный парень, с которым она сидела в баре, вдруг превратился в неумолимый автомат, закованный в скорлупу стальных доспехов.

— А если это не Бласко? — спросила она.

Он даже не повернул головы, продолжая неотрывно следить за дорогой.

— Значит, мы сделали ошибку и впустую потеряли время.

— А если все же Бласко, но он откажется говорить?

— У него не будет выбора.

От такого спокойного, деловитого голоса у нее мурашки пошли про коже.

— Порой ты меня просто пугаешь. И ты это сам знаешь.

Она заметила по положению плеч, что он несколько расслабился. Чуть-чуть. Но это было началом, намеком, что, возможно, он и смягчится.

— Прости. Тебе не о чем беспокоиться.

— Не уверена. Вечер у меня начался в компании доктора Джекила, а сейчас мне кажется, что я куда-то еду с мистером Хайдом.

— Неужто у меня внезапно появились мохнатые брови и плохие зубы?

— Нет. Но ты изменился — твои глаза, их выражение, твое поведение. Ты стал другим человеком.

В бликах света, которые бросали фары встречных машин, она увидела на его лице еле заметный намек на улыбку.

— То есть, можно считать, ты в компании Спенсера Трейси.

Джейми понятия не имела, о чем Джек говорит.

— Я вот что хочу понять… что с тобой случилось, когда я перевела слово «Хокано»? До этого все было отлично.

Джек вздохнул:

— Сегодня вечером ты уже наслышалась странностей. Готова познакомиться с еще более странными вещами?

Что может быть более странным, чем кусок человеческой кожи, который этот парень таскает с собой? Даже если это подделка, даже если кожа не человеческая, с ней связана чертовски загадочная история. Что еще он может к ней добавить?

— Похоже, у нас есть время, которое надо убить, — согласилась она. — Валяй.

Если она правильно уловила смысл предыдущих слов, скучать ей не придется.

— Хорошо. Но это гораздо серьезнее, чем способ убить время. Ты можешь оказаться втянутой — черт, да, скорее всего, ты уже втянулась… и должна знать, с чем ты имеешь дело.

— Сколько еще предисловий ты собираешься мне выдать? К утру мы доберемся до самой истории?

Джек засмеялся — издал короткий хриплый смешок.

— О'кей. — В его голосе появилась бесшабашная раскованность. — Что, если я расскажу тебе, как бесконечные века, почти столько же, сколько существует само время, идет невидимая война между непредставимо огромными, неизвестными и непонятными силами?

— Ты имеешь в виду — между Добром и Злом?

— Скорее их можно было бы назвать «не такой плохой» и «неподдельно ужасный». И что, если я скажу тебе, что часть добычи этой войны составляет все это, — он показал рукой на живописное пространство, летящее за стеклом машины, — то есть наш мир, наша реальность?

— Я отвечу, что ты начитался Лавкрафта. Как там зовут его самое главное божество?

— Кажется, Ктулху. Но выкинь из головы все выдумки, о которых ты читала. Это…

— Но как я могу? Все так и есть: земля — это драгоценность, которую хотят поработить космические боги со смешными именами.

— Нет, мы всего лишь мелкая карта в огромном космическом пасьянсе. Она значит не больше, чем все остальные карты, но, чтобы объявить себя победителем, ты должна увидеть перед собой все карты.

Он что, издевается над ней? Она не могла понять. Говорит он вроде совершенно серьезно. Но что на самом деле…

— Доверься мне. Я сам не хочу в это верить. И был бы куда счастливее, ничего не зная об этом. Но я видел слишком много вещей и событий, которые не могут иметь иного объяснения. Эти две силы, как бы они ни выглядели, в каком бы облике ни представали… они существуют в реальности. У них нет имен, они бесформенны, у них нет лиц, и они не обитают в храмах, что скрыты джунглями, или в затонувших городах. Просто они… здесь. Где-то здесь. Может, повсюду. Я не знаю.

— Откуда ты приобрел эти тайные знания? И каким образом?

— Мне рассказали. И как-то так получилось, что меня втянуло.

— Что значит — втянуло?

— Это слишком сложно… да и не имеет прямого отношения к предмету нашего разговора.

— Неувязки в твоем рассказе начинают действовать мне на нервы.

— Могу тебе лишь сказать, что я неохотно принял участие… и давай на этом остановимся. Остальное — вне пределов возможного.

Тут уж не поспоришь, подумала Джейми.

Она собиралась спросить Джека, на чьей стороне он «неохотно» принял участие, но отказалась от этой мысли. Она просто не могла его представить бок о бок с «ужасным».

— Хорошо. Оставим. Но при чем тут Бласко, идиотизм и Хокано? Ты помнишь, что перескочить к этой истории позволило странное маленькое слово?

— Помню. И попробую объяснить. А ты слушай. Эти две силы, о которых я упоминал… какие бы имена им ни давать, они — человеческое изобретение, потому что мы, люди, любим классифицировать вещи и давать им названия. Так уж работают наши мозги. В течение тысячелетий люди видели деяния этих сил, видели, как они вмешиваются в наши человеческие дела, и дали им имена. Не такую плохую силу они называют Союзником, а…

— Ты хоть сам понимаешь? — возмутилась Джейми. — Вот тут все и распадается. Чего ради этой непредставимо огромной, непонятной и непознаваемой силе принимать нашу сторону? Ведь совершенно ясно, что…

— Речь не идет о нашей стороне. Я этого не говорил. Существует полное равнодушие к нашему благополучию. Мы всегда лишь карта в этой игре. Помнишь? Мы в безопасности просто потому, что… оно не хочет терять нас, не хочет, чтобы мы оказались на другой стороне.

— На стороне ужасной силы.

— Верно. И в течение веков эта ужасная сила получила название Иное.

— Так. Меня осенило. Вот почему ты так дернулся, когда я сказала, что Хокано переводится как «иное». Но существует масса слов, обозначающих понятия «иное», «другое». Они есть в каждом языке Земли.

— Это я знаю, — с легким раздражением сказал Джек. — Но вот что мне рассказывали об Ином. Когда реальный мир — игральная карта, если хочешь, — попадает в его руки, то Иное меняет его, подгоняет под себя. А для этих изменений люди не нужны, они мешают. И если это здесь случится, то придет конец всему.

У Джейми пересохло во рту. Наконец она все увидела в краткой вспышке прозрения… куски головоломки, щелкнув, сошлись воедино в некой уродливой форме.

— То есть святой Грааль этого идиотизма… Великое Слияние — это… это и есть тот мир, который сольется с миром Хокано.

— Да. Тот самый «другой» мир. — Джек ткнул большим пальцем в сторону заднего сиденья. — Женщина, кожу которой ты видела, все знала и о Союзнике, и об Ином. Она-то рассказала мне, что ей довелось принять участие в войне, но она имела отношение к третьему игроку, который не хотел примыкать ни к одной из двух сторон. Рисунок на ее спине соответствовал рисунку на глобусе Брейди, а поскольку цель секты Брейди — слияние этого мира с «другим»… теперь ты понимаешь, почему меня слегка затрясло там, в баре?

Первым желанием Джейми было сопротивляться этому горячему бреду, созданному еще большим психом, чем идиоты. Но какая-то первобытная часть ее существа, похоже, знала то, что не под силу было осознать лобным долям, и откликнулась на далекий голос, который шепнул ей, что все услышанное правда.

Чувствуя, что тонет, Джейми ухватилась за соломинку:

— Но… но ты же не купился на эту ахинею о разделенных кселтонах и так далее.

— Да конечно же нет. Хотя не исключено, что в этих сказках есть зерно истины. Что, если — я всего лишь предполагаю по ходу размышлений — если появление дорментализма объясняется влиянием Иного? Не знаю почему, но не сомневаюсь, что здесь нет ничего хорошего. А вдруг в каждом из нас присутствует крохотный кусочек Иного? Может, на это и нацелена концепция кселтонов. И цель этой Лестницы Слияния — выявить тех, кто несет в себе больше Иного, чем масса окружающих, и собрать их в группу.

— С какой целью?

Джек пожал плечами:

— Чтобы зажечь все лампочки на глобусе Брейди? Понятия не имею. Но рассчитываю, что Купер Бласко все разъяснит.

— Если он настоящий Бласко.

— Да. Если.

Все это время Джейми неустанно молилась, чтобы человек в хижине оказался Бласко. Она была готова, встретившись с ним лицом к лицу, без устали слушать его. Но сейчас эта готовность практически улетучилась.

Джек остановил машину на обочине разбитой сельской дороги.

— Где ты оставляла машину, когда в первый раз была здесь?

— Если включишь фары, определюсь поточнее.

— Обойдемся без этих игр.

Но парковочные огни все же пришлось зажечь. Если бы светила луна, их включать не пришлось бы.

Но небо было затянуто низким пологом туч, и в окружающем лесу стояла непроглядная темнота.

— Почему бы нам не подъехать поближе прямо по шоссе? — нетерпеливо спросила Джейми.

— Как ты сама говорила, мы не знаем, какую они установили систему охраны.

— Верно, и я бы предпочла посидеть в машине, пока мы это выясним.

— Что-нибудь придумаем. Спрячем машину здесь и пройдемся по шоссе.

— Может, ты один прогуляешься по шоссе и дашь мне знать, когда выяснишь, что все чисто?

— Это мне совсем ни к чему. Сам поговорю с ним и передам тебе, что он рассказал.

— Черта с два передашь!

Джек улыбнулся в темноте. Он не сомневался, что заведет Джейми.

Он спрятал «краун-викторию» в гуще кустов. Будь другое время года, кусты покрывала бы густая листва, а теперь голые ветки были ненадежным прикрытием. Случайный прохожий, скорее всего, ничего не заметит, но тот, кто станет искать машину, не пройдет мимо.

Когда они вылезли из автомобиля, пошел дождь. Ничего серьезного, легкая морось, но ночная прохлада стала ощутимее.

Они шли по длинному шоссе в две колеи, которое плавно перешло в глинистую травянистую дорогу. Джек возглавлял движение, Джейми не отставала.

Джек начал было думать, что идея не так уж хороша. Ухищрения системы охраны — если они вообще имелись — было бы лучше вычислить при свете дня. А сейчас ему казалось, что он движется вслепую. Но повернуть он не мог. Он оказался здесь, и, если тот мужчина в доме — Купер Бласко, ему представился шанс выяснить, какая существует связь между рисунками на коже Ани и глобусе Брейди.

— Пока все хорошо, да? — спросила Джейми.

— Может, нам повезет пройти незамеченными мимо инфракрасных сенсоров и датчиков движения.

— Давай вернемся.

Джек продолжал идти.

— Мы уже в середине пути. И если даже мы засветились, то противнику потребуется время добраться сюда. Мы же быстро сделаем дело и улизнем.

— Но если там в самом деле Бласко, на разговоры с ним потребуется время.

— Будем разговаривать быстро. Или прихватим его с собой.

Между деревьями блеснул свет. Вскоре показалась типичная для лесистых мест каркасная хижина с остроконечной крышей. Тревожных сигналов не было.

Джек и Джейми спокойно добрались до крыльца. Джек быстро осмотрел дом по периметру, по пути заглядывая во все окна и выискивая, нет ли на них датчиков сигнальной системы. Он не был убежден, что они существуют. Могли быть просто камеры видеонаблюдения. Но пока он ни одной не увидел, только на паре стен заметил какие-то странные металлические кронштейны.

Телевизор был включен, и кто-то, развалившись на диване, смотрел его. Джек мог видеть только голени и босые ступни, торчавшие над кофейным столиком.

— Как там дела? — шепнула Джейми, когда он вернулся к крыльцу.

— Заходим.

— Даже не постучавшись?

— Не знаю, как ты, но я собираюсь войти и без приглашения, так что не стоит терять времени.

Джек вытянул из кобуры «глок». Вроде в доме только один обитатель, но кто знает…

Если дверь закрыта, он ее вышибет или проникнет через окно.

Отставить. Ручка повернулась, и он толкнул дверь.

Заглянул в комнату, одним взглядом окинув все пространство. В поле зрения никаких камер видеонаблюдения. Это не означало, что их вообще не существует, но ничего лучшего он пока сделать не мог.

Он вошел в помещение с высоким потолком, обстановка которого напоминала стандартный охотничий домик, как его изображают в Голливуде. Со стен смотрели головы кабанов и лосей; на стенах, обшитых сосновыми досками с пятнами сучков, тут и там торчали оленьи рога; под грубоватой массивной мебелью лежали тряпичные ковры в псевдоиндейском стиле. Словно декорация для фильмов категории В. Для полноты картины не хватало только Джона Эгара, выходящего на авансцену.

Держа «глок» дулом вниз, Джек подошел к дивану и посмотрел на человека, который раскинулся на нем. Выглядел он лет на семьдесят — длинные седые волосы до плеч, небритые запавшие щеки, мешковатая клетчатая рубаха и джинсы в пятнах. В одной руке бутылка «Куэрво Голд», а в другой — самокрутка. Глаза прикованы к экрану телевизора.

— Купер Бласко, — объявил Джек, — к вам гости.

— Да пошел ты, Дженсен. Я-то в тот раз надеялся, что ты принес мне хорошую травку. А она сущее дерьмо.

Джек прошел мимо него в заднюю комнату.

— Эй! — вскинулся человек. — Вы кто такой?..

У мужчины был хриплый, равнодушный и невнятный голос. Он даже не повернул головы.

Джек махнул на него «глоком»:

— Со временем поймешь. Успокойся.

— В чем дело? Тут никого нет, кроме меня.

— Посмотрим.

Выяснилось, что хозяин говорил сущую правду. Две спальни и ванная, заваленная мусором, были пусты.

— Хорошо, мистер Бласко, — сказал Джек, вернувшись в большую комнату. Пистолет он для большей выразительности держал в руке. — У нас есть к вам несколько вопросов.

Человек туманным взглядом уставился на него:

— Кто вам сказал, что я Бласко?

— Вы сами отозвались на это имя. А когда назвали меня Дженсеном, то поставили последнюю точку.

Бласко поднес руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.

— Неужто я так сказал?

— Ага. — Взмахом пистолета Джек указал Бласко направление. — Давайте прогуляемся.

Туманный взгляд сменился жестким и пристальным. На таком расстоянии Джек не мог быть уверенным, но ему показалось, что белки глаз Бласко слегка желтоваты.

— Если хотите пристрелить меня, делайте это здесь. Я никуда не пойду.

— Никаких расстрелов. Просто поговорим.

— Если вы явились разговаривать, то поговорим здесь.

Джек поднес пистолет к лицу Бласко. Напоминает плохой фильм, подумал он, но это реальность.

— Не вынуждайте меня пускать его в ход.

— Джек! — вскрикнула Джейми.

Повернувшись, Бласко посмотрел на нее:

— Эй! Никак малышка! Ты притащил мне малышку!

Черт возьми! Джейми даже не улыбнулась.

— Давненько меня никто так не называл. Я…

Джек прервал ее:

— Мне в этих стенах не нравится. Их могут просматривать и прослушивать. Возможно, в данный момент за нами кто-то наблюдает. Надо пообщаться с ним в каком-то другом месте.

— Вас волнуют камеры? — Бласко засмеялся и показал на кронштейны на стенах, которые уже привлекли внимание Джека. — Вот тут они и были.

— А где сейчас?

— Валяются на дворе. Я выдрал их и выкинул подальше от крыльца. Дженсен опять поставил их, а я их снова выкинул. Чтобы никто не глазел на меня.

— Видишь? — сказала Джейми. — Все в порядке.

Джек покачал головой:

— И все же я предпочел бы…

Бласко уставился на него подслеповатыми глазами:

— Совершенно не важно, что вы там предпочитаете. Отсюда я не уйду. Не могу.

— Почему не можете?

— Потому что не могу, и все. Просто не могу.

Мы теряем время, подумал Джек, засовывая «глок» обратно в кобуру. А если вытаскивать его силой, то потеряем еще больше. Он развернул лоскут кожи:

— Что вы о нем знаете?

Старик прищурился:

— Ни черта. А что это такое?

Пока Джек прикидывал, с чего начать, Джейми подошла и схватила его за руку.

— Дай-ка мне. — Она держала маленький диктофон. — Я это хорошо умею.

— Но…

— Теперь мой черед.

Джек неохотно сдался. Она зарабатывает на жизнь тем, что раздобывает информацию. А Джек научился — порой весьма нелегким путем — уважать обретенный опыт.

Джейми присела на диван рядом с Бласко и включила диктофон.

— Я хотела бы обратиться к началу, мистер Бласко…

— Зовите меня Куп.

— О'кей. Куп. Я репортер из «Лайт» и…

— Из «Лайт»? Люблю «Лайт»!

Чему я не удивляюсь, подумал Джек.

Но Джейми была полностью поглощена делом.

— Приятно слышать. Итак. Мне нужна от вас правда. Полная, голая и неприкрашенная правда о ситуации с дорментализмом. Как вы основали его и как оказались в нынешних… обстоятельствах.

— Вы хотите сказать, почему я не в летаргическом сне и каким образом от меня прежнего осталась только оболочка? Раковина… — Бласко придвинулся поближе и тоном заговорщика шепнул: — Знаете что? Если вы поднесете меня к уху, то сможете услышать шум океана.

— Не сомневаюсь, что это очень интересно, но…

— Так мы провозимся всю ночь, — сказал Джек.

Джейми посмотрела на него:

— Я сама со всем разберусь. Если Куп знает то, что тебе необходимо узнать, он это расскажет. Но мне представилась единственная в жизни возможность, и я выжму из нее все, что могу.

— Понял? — спросил Бласко. — Время ее не волнует. И мне это нравится. — Он плотоядно уставился на нее. — А что, если я не в настроении болтать, красавица?

Джек откашлялся.

— Тогда я засуну твою задницу к себе в багажник — он очень просторный, тебе в нем понравится — и увезу отсюда.

Бласко замахал руками, словно отгоняя видение наезжающего на него автомобиля:

— Нет, нет! Не надо! Я все расскажу.

Удивившись, почему он так боится отъезда отсюда,

Джек как можно благожелательнее посмотрел на него:

— Вам бы лучше не пудрить нам мозги, Куп.

Старик хватанул приличный глоток «Куэрво» и взялся за еле курящийся окурок косячка.

— У кого-нибудь есть спички?

Джек забрал у него самокрутку.

— Вам уже хватит.

— Эй, да я почти всю жизнь парил в восьми милях над землей.

— И тем не менее… — Джек показал старику окурок. — Когда вы исчерпывающе ответите на все вопросы, он достанется вам в награду.

Бласко пожал плечами:

— Почему бы и нет, черт возьми. Хуже того, что со мной делается, они уж ничего не смогут…

— Так что делается? — спросил Джек.

— С одной стороны, у меня рак, — криво усмехнулся Бласко. — Мой полностью слившийся кселтон мог бы излечить его, но, похоже, он в длительном отпуске.

— Давайте вернемся к шестидесятым годам, Куп, — сказала Джейми. — Именно тогда все и начиналось, да?

Бласко вздохнул:

— Эти шестидесятые… да, тогда я и придумал дорментализм… самую лучшую штуку в моей жизни, которая превратилась в самую худшую.

На этот раз Дженсен уже успел выбраться на тротуар, когда пискнул его пейджер.

— Что теперь? — Он опасался услышать определенный ответ.

Голос Хатча:

— Мы зафиксировали какую-то деятельность в том месте, которое отслеживаем.

Дженсен оцепенел. Он хотел спросить, какой показатель телеметрии высветился, — но не по открытой же линии!

— Сейчас поднимусь.

Это или очень хорошо, думал он, возвращаясь по своим следам через холл, или очень плохо. Он бы чувствовал себя куда лучше, знай, где сейчас находится эта шлюха Грант.

Влетев в свой офис, он узнал, что Мариготта ушел домой, оставив охранять форт Льюиса и Хатчинсона. Льюис показал красный мигающий огонек на мониторе с табличкой «Периметр».

— За все время, что я здесь, в первый раз ночью кто-то за него проник.

Происходящее все отчетливее смахивало на плохую новость.

— Что зафиксировано?

Дьюи прищурился на экран:

— Данные гласят: два крупных теплокровных существа, может, пара медведей.

Два медведя? Дженсен задумался. В тот же самый вечер, когда Амурри… или как там его зовут… утащил Грант из-под носа у слежки?

— Это могут быть люди?

Льюис кивнул:

— Я не так много знаю о медведях, но думаю, они предпочитают бродить в одиночку. Поэтому… да, более чем возможно, что это люди.

Ну, дерьмо!

Дженсен с силой хлопнул Льюиса по плечу.

— Встать! — Когда тот подчинился, Дженсен приказал: — Подождите снаружи. Оба.

Хатч и Льюис обменялись удивленными взглядами, но вышли из помещения. Оставшись один, Дженсен сел перед мониторами аудио— и видеонаблюдения. Ввел свой идентификационный номер и пароль и включил все камеры на режим прямого наблюдения.

Появилось меню, предлагая обзор с любой из двенадцати точек. Он включил большую комнату и подождал, пока изображение сфокусируется.

Пусть даже передача шла по кодированному каналу, не имело смысла гонять ее двадцать четыре часа в день, семь дней в неделю, тем более что в стоячем режиме картинка была недоступна для большинства вирусов.

Он замаскировал камеры так, что Бласко о них и не догадывался. Пусть себе думает, что остается мятежником, пусть себе живет с ложным чувством уединенности.

На экране возникло широкоугольное изображение большой комнаты. Объектив камеры был вмонтирован в стеклянный глаз головы лося. Увидев три фигуры, сидящие тесным кружком, Дженсен понял, что его худший сценарий развития событий стал реальностью.

Он вышел из программы и пинком распахнул дверь в соседнюю комнату:

— Хатч! Льюс! Взять оборудование! В дорогу!

Купер Бласко откинулся назад и сплел пальцы на затылке. К прическе и к ногтям он относился подобно Говарду Хьюзу, а несло от него как от мокрого колли, но Джейми не обращала на это внимания.

— Поскольку вы добрались сюда, думаю, не стоит вас надувать рассказами, что, мол, дорментализм выдуман с начала до конца. И что я произвел его на свет, лишь чтобы наворачивать деньги, женщин и наркотики — не обязательно в таком порядке.

Джейми проверила, идет ли запись. Только бы не сели батарейки. Знай она, как вечером будут развиваться события, она бы обзавелась запасными.

Теперь все ее внимание было обращено к Бласко. Ей по-прежнему с трудом верилось, что она сидит с отцом дорментализма, который, как было принято думать, сам отошел от дел. Эта встреча сама по себе была сенсацией, а если еще и записать подлинную историю из уст человека, который все начал…

Что может быть лучше для профессионала? Она не могла и представить.

— Я хотел вести жизнь рок-звезды, но в тридцать лет был толстеньким и лысоватым типом, который играл не музыку, а дерьмо, так что ничего не получилось. Но это были шестидесятые годы, парень, когда все эти розовые соплюшки сбегались в коммуны или в подобные курятники, и мне тоже хотелось чего-то такого — но уж точно не вкалывать на ферме. Только не мне. Я хотел идти своим путем.

Но мне была нужна какая-то зацепка, чтобы привлечь людей к себе. Я порылся в мозгах, загрузил в них тонну кислоты, надеясь, что меня осенит… ну, ты понимаешь, придет какое-то божественное озарение. Но — ничего. Полный ноль. Я уже был готов сдаться и подклеиться к какой-то другой компании, когда… не помню точно, вроде в конце зимы шестьдесят восьмого, то ли в феврале, то ли в марте… помню только, что во Фриско было холодно, когда мне приснился этот сон о парне, который рассказывал о каком-то месте… оно-то и называлось Хокано…

— Подождите, — сказал Джек. — Оно появилось во сне?

Бласко пожал плечами:

— Думаю, это был сон. Порой, учитывая все то зелье, с которым я имел дело, события как-то расплываются в памяти, но… да, я совершенно уверен, это был сон.

— Вы говорите по-японски?

Он улыбнулся:

— То есть кроме «коннитива» и «аригато»? Не-а. Языки мне никогда не давались. Меня заставили учить испанский во время моего первого года в Беркли — он же, если хочешь знать, оказался и последним, — но я позорно провалился.

— Ладно, оставим. Этот парень из вашего сна — как он выглядел?

— Как и выглядят во сне — золотые волосы, сам светится, с головы до ног безупречен. Смахивает на ангела, только без крыльев.

По выражению лица Джека Джейми понимала — это не то, что он хотел услышать. Словно он ждал четкого и подробного описания, но его не последовало.

— Как бы там ни было, — сказал Бласко, — это сонное видение говорило о моем внутреннем состоянии, о какой-то штуке, которая называлась кселтоном, — она была расколота, и половина ее спала во мне, а другая половина где-то еще.

Проснувшись, я понял: вот оно. Вот она, визитная карточка моей коммуны… мне ее словно вручили. То есть я хочу сказать — все уже было придумано, и придумано классно. Искать себя настоящего, то внутреннее «я», которое спит в глубинах мышления… а в те дни стоило упомянуть слово «мышление», как все клевали на эту наживку, — и достигать мистической внутренней гармонии. Взрывная штука, сущий динамит. Но мне было нужно как-то назвать ее. Обязательно требовалось какое-то упоминание о ментальности — ну, ты понимаешь, насчет мышления, — я устроил настоящий мозговой штурм и наткнулся на слово «дормант», от французского dormez vous, что меня вполне устроило, потому что девчонки должны были спать со мной, дабы пробудить свой кселтон.

Джек покачал головой:

— Чтобы пробудиться, надо было переспать с вами… и находились поклонники?

— Верь на слово. Не сомневаюсь, ты уже не застал этих времен, но мы тогда говорили «спать вместе». А сейчас — просто «трахаться». Но как бы там ни было, я сложил два смысла, и получился «дорментализм». Красиво звучит, не правда ли?

— По мне, так тяжеловато, — сказал Джек.

— А я тебя не спрашиваю. Но когда появился Брейди, он думал точно так же.

Джек скривился:

— Вот и он. С этим человеком я хотел бы встретиться.

— Давай пока оставим ситуацию с Брейди в покое, — предложила Джейми. — Значит, вы придумали название и концепцию… и что дальше?

— Как вы сказали, я обзавелся названием и идеей. Теперь мне нужно было обзавестись местом и приступить к работе. Я нашел парня в округе Марин, который уступил угол на своем большом участке земли. Арендовал я его, можно сказать, даром, даже уговорил на отсрочку в девяносто дней. Язык у меня тогда был без костей, не голос, а серебряная флейта. Затем я накатал брошюру — несколько страниц, которым дал название «Дорментализм: будущее живет в тебе». Размножил их на мимеографе, стал бесплатно раздавать в районе Хейт-Эшбери — так они и разошлись по всем кампусам Беркли. Я даже лично прошелся по уже устоявшимся коммунам.

Я еще не успел осознать, но дела приняли такой оборот, что я и в пьяном сне не мог предвидеть. Люди размножали мою брошюрку и рассылали ее по всей стране — ксероксы уже появились, но еще не было ни электронной почты, ни факсов, так что они прибегали к высокочтимой почте. Но все срабатывало. Получатели тоже размножали мое сочинение, и теперь уже они рассылали его все дальше — и так далее и тому подобное. В мгновение ока я обзавелся сотнями последователей. Затем их стала тысяча. Потом две тысячи. А дальше… Я перестал считать. Они давали мне деньги — порой все, что у них было, — и сами искали себе крышу над головой.

А уж секс… ох, парень, скольким девчонкам я помогал пробуждать их дремлющий кселтон… много их было. — Бласко снова ухмыльнулся. — Я был так предан делу, что часто «помогал» двум, а то и трем одновременно… трудно поверить, как мы трахались.

— У вас были последователи только женского пола? — спросил Джек.

— Не-а. Самые разные.

— А как насчет мужчин? Вы…

— Вот уж нет, черт побери! «Пробудившиеся» женщины — те, которым я помогал совершить «прорыв», — уходили от меня и «будили» мужчин. И можете мне поверить, таких было более чем достаточно.

Джейми хотелось повалиться на спину и махать в воздухе ногами. Не материал, а динамит. Нет, ядерная бомба.

Джек посмотрел на нее:

— Теперь мы можем перейти к Лютеру Брейди?

— Брейди появился где-то в семидесятых, — прежде, чем она ответила, сказал Бласко. — В то время он стал для меня просто счастливой находкой. То есть я тратил деньги так, словно завтрашнего дня не будет. Они быстро приходили и с такой же скоростью улетучивались. По всей стране мне дарили участки земли, с которыми я не знал, что делать. Вокруг меня уже стала рыскать налоговая инспекция, задавая вопросы, на которые я не мог ответить, — я же не был бизнесменом, откуда мне знать? Как бы там ни было, я тратил на эту ерунду кучу времени, ничем больше не мог заниматься. И тут, откуда ни возьмись, появился Брейди со своим новеньким дипломом бухгалтера и кучей идей.

Джейми снова проверила диктофон — пока работает. У нее был наготове вопрос, и она не хотела упустить ответ.

— Значит, Лютер Брейди, присоединившись к вам, принял участие в «пробуждении» многих женских членов вашей общины?

— Не припоминаю. В то время я не обращал на это внимания, но, похоже, его куда больше интересовало сближение со мной, чем занятия с женщинами.

Проклятье, подумала Джейми. Не то, что ей хотелось бы услышать.

— Брейди сказал, что хочет быть моим помощником. Когда я ответил, что все мои помощники должны уметь уговаривать женщин, он сообщил, что может предоставить такие услуги, которые им не под силу. Например, избавить от этого бардака в отношениях с правительством.

Словно меня это волновало. Выслушав мою обычную проповедь, что, мол, правительство не имеет ровно никакого значения — тоже мне величина в те наши дни — и что единственное, чем стоит заниматься, — это пробуждением кселтонов, он пустился в объяснения, что правительство таки имеет значение и что я могу потерять все и получить федеральную отсидку за уклонение от уплаты налогов и прочие преступления, если буду и дальше нести свою ахинею. И еще Брейди сказал, что он — тот самый человек, который может все привести в порядок.

И провалиться мне на этом месте, если он не сдержал слова. Привел в порядок счета, следил за отчетностью, писал письма в налоговое управление, правильно заполнял бланки, и к нам никогда «не было претензий», как любили говорить федералы.

Джек встал и подошел к входной двери. Дождь продолжал гулко барабанить по крыше. Джек открыл дверь и несколько секунд смотрел в темноту непогоды, после чего, прикрыв створку, вернулся к своему месту. Он напомнил Джейми кота, который чувствует приближение грозы.

Она повернулась к Бласко:

— Итак, Брейди завоевал ваше доверие. Что он сделал потом?

— То есть?

— То есть, начав с должности вашего ассистента, он прибрал к рукам все шоу. Как это получилось?

В первый раз с момента их появления Бласко разгневался:

— Как? Да просто он, как куница, вкрался в доверие, вот как! Конечно, в то время я ничего не видел. Он продолжал являться ко мне и говорил, что мы должны распространять известия о дорментализме — да, он ненавидел это слово, но мы уже были привязаны к нему. И когда он пообещал великую славу и большие деньги, я сказал: «Отлично, парень. Займись этим».

Что он и сделал. Нанял какого-то писаку, который из моего оригинального текста сделал «Книгу Хокано», и тут оно началось! Я хочу сказать, он дописал кучу дерьма, которое мне и в голову не могло прийти. Знай я об этом или хотя бы побеспокойся, я мог бы остановить его. Но я этого не сделал. Даже не подумал. Я отключился от реальности — ушел в длительный отпуск. Этакий мистер Космонавт. Но не будь я таким идиотом, пойми я, что он делает, не сомневаюсь, что даже в моем разобранном состоянии я бы на него как следует гаркнул. Все это было довольно жутко.

— В каком смысле жутко? — уточнил Джек.

— Все эти правила, что он ввел. Жесткая структура. Руководил он так, словно съехал с катушек. Я хочу сказать, что ему достались легкие и приятные замыслы, автором которых был я, а он принялся ставить их с ног на уши. Эти бредовые сокращения и все такое… Шаг за шагом он все зашифровывал, все процедуры. Было не понять, что на самом деле происходит. Скажу лишь, он совершенно исключил секс. Вместо того чтобы дать нашим людям свободно развиваться, он сделал упор на самореализацию, самоулучшение, достижение максимального потенциала…

В то время я еще ничего этого не знал. Да и вообще все это было несущественно, потому что нигде в мире он не мог найти издателя для «Книги Хокано». Но Брейди это остановить не могло. В конце концов он сделал мощный рывок — основал издательство «Хокано» и сам все опубликовал. — Бласко нахмурился и сокрушенно покачал головой. — Трудно поверить, что наши люди клюнули на это дерьмо… но они клюнули. Всем стадом.

Обзаведясь кучей новообращенных, Брейди получил возможность расширяться. Он стал открывать дорменталистские храмы по всей стране. Господи, храмы! Понимаешь, мы у себя в округе занимались делами своей коммуны в соответствии с тем, какой я ее видел, но Брейди уже повсюду собирал свои полки. Даже на моей земле!

— Стоп-стоп, — сказал Джек. — На вашей земле? Откуда она у вас взялась?

— Подаренная. Многие из моих последователей жертвовали движению свои мирские владения, в том числе немало участков земли. Брейди без складу и ладу продавал то, что нам доставалось, и покупал другие. Выглядело это как игра «Монополия» для психов. Но скоро у него выросли храмы во всех крупных городах — Нью-Йорке, Бостоне, Атланте, Далласе, Фриско, Лос-Анджелесе, Чикаго… и они прямо процветали.

Он сделал из своей Лестницы Слияния машину для выкачивания денег. Чтобы подниматься со ступеньки на ступеньку, необходимо было проходить «курсы». Для каждой ступеньки он создал свои правила и тексты, которые продавались за солидные деньги. И если ты не мог позволить себе такую цену, то плохи твои дела: переходить со ступеньки на ступеньку можно было только при помощи текста. Грести деньги — вот для чего все это было. Большая лопата для сгребания денег.

Но он не мог остановиться только на текстах. Он заказал серию книг с очень убедительными повествованиями: люди от первого лица рассказывали, как дорментализм изменил их жизнь. В первый раз я стал догадываться, во что превращается моя счастливая маленькая секта, когда он дал мне почитать эти книги. У меня было появились дурные предчувствия, но книги и кассеты продавались сотнями тысяч, и я видел горы чеков, ну, словом… — Бласко виновато улыбнулся Джейми, которая внимательно слушала его. — Вы же знаете, как это бывает.

— Могу только представить, — сказала она. Но может, когда серия статей начнет превращаться в книгу, уже ничего и представлять не придется.

— Но Брейди все не мог успокоиться. Из парня без конца фонтанировали идеи. Он нанял несколько писак. Они стали под моим именем клепать триллер за триллером. Их героем был детектив, прошедший Полное Слияние, который на пару со своим кселтоном раскрывал преступления.

— «Тайны Дэвида Дэйна», — сказал Джек. — Кто-то мне недавно давал почитать.

Бласко посмотрел на него:

— Много ли страниц ты одолел?

— Не очень.

— Еще бы. Они просто ужасны, но это не помешало сим сочинениям стать бестселлерами. Потому что Брейди издал эдикт для всех храмов: каждый дорменталист обязан купить по два экземпляра — один для себя лично, а другой для подарка. Все закупки сделать в течение одной недели. Результат: немедленное включение в списки бестселлеров.

Джейми кулаком рубанула воздух:

— Я так и знала! Все догадывались, в чем тут дело, но никто не мог доказать.

Вот как оно было на самом деле. Сведения получены, как говорится, прямиком из лошадиной пасти — или из лошадиной задницы, смотря как вы хотите воспринимать их.

— Ну да, все работало. Дорментализм креп и расширялся по всему миру, даже в странах третьего мира — может, оттуда поступало не так много денег, но там были людские массы.

А затем пришло время, когда мне показалось, что Брейди терпит поражение. В конце девяносто третьего года он услышал, что сайентологи добились для своей церкви освобождения от налогов, и пошел по тому же пути. Но безуспешно. Он добился, что нас официально объявили церковью, это да, но освобождения от налогов так и не получил. Он буквально сходил с ума от злости — у сайентологов есть то, чего нет у нас, — но, как бы он ни лез из кожи вон, налоговая служба сказала: ни в коем случае. Это значило, что сайентологи, которые смогли освободиться от налогов, обходят нас по всем статьям. Поэтому Брейди пришлось удовлетвориться Фондом дорментализма. Он всего лишь помогал уклоняться от части налогов и не шел ни в какое сравнение с религией, которой вообще не надо платить никаких налогов. Но свое дело он сделал.

Бласко опустил руки на колени и понурил голову.

— И в один прекрасный день, несколько лет тому назад, я проснулся и понял: то, что именуется дорментализмом, не имеет ничего общего с плодом моей фантазии. Ее естественная гармония превратилась в нечто ужасное и уродливое — полная противоположность моему замыслу.

Джек кивнул:

— Вроде как выстроил стеклянный дом, а потом сдал его в аренду любителю кидать камни…

— Что-то вроде. Но еще хуже. В крайнем случае арендатора можно выгнать, но я… У меня был громкий титул Первого Дорменталиста, но на самом деле я был подставной фигурой. Я не мог даже возразить, видя, куда идет дорментализм — мое создание! Да и вряд ли кто другой мог что-то сказать… кроме разве Брейди и круга его приближенных из Высшего Совета.

Я уже говорил, что он появился как Божий посланец, но выяснилось, что дорментализму никто не мог причинить большего зла. Или мне. Когда я все это начинал, то не верил в Бога, но теперь верю. О, не в иудейско-христианского Бога, а в Кого-то, кто наблюдает за ходом вещей и в некоторых случаях вмешивается. Вот как со мной. Во мне полно раковых клеток, потому что я положил начало раковой опухоли дорментализма.

Бласко издал какой-то странный звук, и Джейми не сразу поняла, что он всхлипывает.

— Это нечестно! Я никогда не хотел иметь дело со строителями корпораций, с этими изворотливыми монстрами, которые только и умеют, что грести деньги. Я просто хотел спокойно лежать и получать удовольствие от жизни. — Он поднял взгляд. — И все! Неужто это так плохо? Неужели я должен расплачиваться тем, что мои же клетки заживо съедают меня?

Джек снова поднялся и выглянул за дверь. Повернувшись к Джейми, он махнул ей рукой. Она поняла, что он хочет ей сказать: «Давай закругляться».

Джейми коротко кивнула. Ладно. Он привез ее сюда, ввел в дом и уломал Бласко на разговор. Она записала самое лучшее интервью за всю свою карьеру, и посему самое малое, что она может для него сделать, — это бросить ему кость.

— Конечно нет, — сказала она Бласко. — Никто не заслуживает такой участи. Но скажите мне вот что: говорят, что в своем кабинете Брейди прячет какой-

То странный огромный глобус. Вы что-нибудь знаете о нем?

Джек вернулся к своему месту, по пути тайком показав Джейми большой палец.

Бласко кивнул:

— А как же. Достаточно, чтобы подтвердить его существование. Вы думаете, что сегодня вечером по горло наслушались ахинеи? Вы еще ничего не слышали.

— Что там видно за дождем? — спросил Хатч, трахнув кулаком по баранке. Казалось, они уже несколько часов торчат на этом 684-м шоссе.

— Да наверно, какой-то идиот врезался в дорожный знак, — ерзая на своем месте, пробормотал Льюис. — Спорим, он трепался по сотовому, когда это случилось.

— Ага. К тому же пил кофе и под дождем гнал на восьмидесяти.

Все заднее сиденье «таункара» принадлежало только и исключительно Дженсену. Он нуждался в пространстве. Хатч и Льюис сидели впереди. Как ни странно, они оказались правы. Где-то впереди тревожно горели фары, перемигивались красные хвостовые огоньки, а асфальт был усеян битым стеклом и кусками металла.

Дженсена не волновало, погибли ли люди на дороге — по крайней мере, дурных генов станет меньше, — но его без меры раздражало, если машину задерживала дорожная авария.

Льюис сел вполоборота.

— Если уж мы тут застряли, босс, может, расскажете, что стряслось?

— Что ты имеешь в виду? — Дженсен сделал вид, что не ожидал этого вопроса.

— Место, куда мы едем… что мы там собираемся искать?

— Что-то я тебя не понимаю.

— Мы вооружились, словно идем на гризли, так? Просто хотелось бы знать, чего ждать. Кто сидит в той хижине и чего ради мы на ночь глядя отправились к нему?

Кроме Дженсена лишь Брейди и несколько членов Высшего Совета знали правду о Купере Бласко. Он стал серьезной помехой. Дженсен был не против, чтобы он стал жертвой дорожной аварии, но Брейди наложил вето. Нет, он отнюдь не был против, чтобы Бласко замолчал и вообще исчез с глаз, но сказал, что такая внезапная смерть вызовет больше проблем, чем решит. Особенно в Высшем Совете, члены которого, даже близкие к Брейди, питали надежду, что странное поведение Бласко носит временный характер и что он вернется обратно вместе со своим кселтоном, излечив и тело и душу.

Пока же эта хижина нужна. Чтобы изолировать его. Пусть гуляет или плавает. Дженсен все организовал для него. А также позаботился, чтобы Бласко никуда не свалил.

Конечно, бригада ПХ ничего не знала об этом. Им было сказано, что они следят за домом Противника Стены, который скрывается, готовясь к уничтожению церкви. И ничего больше. Коды для активации аудио— и видеосистемы были только у Дженсена и Брейди. Такие Паладины Храма, как Хатчинсон и Льюис, всего лишь посматривали на данные телеметрии и, если зажигался тревожный сигнал, звонили Дженсену.

Как, например, сегодня вечером.

— Нас интересует не столько сам Противник Стены, сколько люди, которые в данный момент гостят у него. Одна из них — Джейми Грант, а другой — тот парень, что утащил ее у вас из-под носа.

— Вот их-то мы и прихлопнем? — уточнил Хатч.

Дженсен покачал головой. Прихлопнем… Господи Иисусе.

— Мы еще не знаем, с чем столкнемся. У нас есть основания считать, что этот тип связан с гангстерами.

Льюис резко повернулся:

— С гангстерами? Каким образом?..

— Именно это мы с мистером Брейди и хотим выяснить. Оружие мы прихватили с собой просто на всякий случай. Я ни в кого не хочу стрелять — у меня есть

масса вопросов к этому человеку, — но в то же время я не хочу, чтобы кто-то унес запись тех разговоров, которые они здесь вели. Если…

— Эй, — сказал Хатч, подав машину вперед. — Похоже, мы двинулись.

Дженсен вгляделся сквозь ветровое стекло. Затор вроде рассосался. Они могли ехать дальше.

— Имеет ли смысл? — задумался Льюис. — Наверняка их уже нет там.

Дженсен покачал головой:

— Нет, они пока еще никуда не делись. У Противника Стены, за которым мы наблюдаем, богатая биография, и нужно время, чтобы ее изложить.

— Но если у них есть голова на плечах, они уже перетащили его в какое-нибудь безопасное место, где им никто не помешает.

— Думаю, ПС отказался сниматься с места.

— Я уже привык к странностям, — ответил Джек хозяину хижины, — так что выкладывайте. Со всеми подробностями.

Он сидел, наклонившись вперед и в упор глядя на старика. Целый ряд вопросов ждали ответов — он надеялся их получить.

— Подробностей будет более чем достаточно. Вроде я уже рассказывал, что Брейди буквально помешался на покупке земли. Он непрерывно покупал участки — то тут, то там. Продавал один, чтобы купить другой. Сначала я думал, что для него это вроде игры в покер — ну нравится ему сдавать карты. Затем усек, что он нацелен на особые участки. Ладно, решил я, способ для церкви зарабатывать деньги не хуже других. Ведь стоимость земли все время растет, не так ли?

— Эти особые участки отмечены на глобусе? — спросил Джек.

— Не знаю, все ли… но да, так и есть. Вот почему он и превратил дорментализм в машину для выкачивания денег: чтобы иметь возможность покупать землю. Некоторые участки дешевые, а некоторые расположены в очень престижных и дорогих районах. Другие находятся в странах, которым не нравится, когда иностранцы владеют их землями, так что приходилось золотить немало рук. А порой… порой владельцы просто не хотели продавать землю.

Джейми придвинулась к Бласко:

— И что тогда делал Брейди?

— Продолжал повышать цену, пока все, кроме нескольких твердолобых консерваторов, не сдавались.

— А как насчет твердолобых?

— Обо всех не знаю, но вот об одной паре могу рассказать. Фамилия их была Мастерсон, и они владели в Пенсильвании фермой, которую Брейди хотел приобрести. Но Мастерсоны владели ею из поколения в поколение и наотрез отказывались продавать. Брейди сказал, что был бы согласен приобрести хоть часть ее, но они все равно отказывались от сделки. Тогда Брейди попросил личной встречи и сказал, что готов оплатить все расходы на поездку, включая и роскошный отель, — только чтобы посидеть и поговорить. Они согласились.

Когда Бласко упомянул, что фамилия пары Мастерсон, у Джека появилось мрачное предчувствие.

Джейми вскинула брови.

— Ну и?..

— Ну и кто-то столкнул их на рельсы в подземке.

— Черт побери, — сказал Джек. — Припоминаю, что читал об этом в прошлом году.

Джейми побледнела.

— Этот материал писала я. Преступника так и не поймали. — Она посмотрела на Бласко. — У вас есть доказательства, что Брейди имел к убийству отношение?

— Которые можно было бы представить в суд — нет. Но помню, что, когда Дженсен сообщил Брейди эту новость, тот дал указание выписать премию Паладину Храма по фамилии Льюис.

Джек слышал, что дорменталисты отличаются безжалостностью, но если это правда… придется совершенно по-новому оценить, с кем он имеет дело.

Он посмотрел на Джейми:

— Пора уходить.

— Эй, — сказал Бласко. — До самого странного я еще и не дошел. Засекай: когда он покупает землю, лампочка еще не загорается. Он включает ее лишь после того, как закопает на том участке один из своих странных бетонных столбов.

Ему удалось привлечь внимание Джека.

— В чем тут странность?

— Ну, насколько я понимаю… видишь ли, знать это мне не полагалось; большинство сведений я получил, подслушивая, когда они думали, что я в отключке. Но как бы там ни было, на изготовление этой колонны должен идти лишь специальный песок, а сама колонна расписана разными странными символами. Кроме того, прежде чем захоронить ее, внутрь что-то вкладывают.

— Например? — спросил Джек.

— Вот это я так и не выяснил.

— Что за символы на ней?

— Однажды я увидел рисунок колонны. Такие же символы были на стене за глобусом. Они выглядели как…

— Я их видел.

Бласко вытаращил глаза:

— Ты смог? Черт возьми, каким образом?..

— Не важно. Мне нужно знать, какой цели служат колонны Брейди.

— Тебе нужно знать?

— Именно. Нужно. — Джек был не в настроении вести пустую болтовню. — Так что говорите, чего он добивается?

— Понятия не имею. Он закапывает эту чертовщину по всему свету, а я не имею ни малейшего представления, что ему надо.

— И не спрашивали?

— Как не спрашивал! Начал задавать вопросы еще пару лет назад, но Брейди уходил от ответа. Утаивал от меня. От меня! От гребаного основателя! Когда я сказал ему это прямо в лицо, он попытался отвлечь меня бабами, пьянкой и наркотой. Но — не сработало. Я стал старше. И испытал почти все, что мне хотелось знать. А может, и больше.

Но глобус стал тем детонатором, от которого я и завелся. Дорментализм был моим детищем, но он изменился до такой степени, что я больше не узнавал его. Нет, не то что не узнавал — я был ошарашен. Понимаешь, чтобы добраться до верхних ступеней, люди тратили не только все свое состояние, но и давали зарок отказаться от секса! Вот-вот, то, что слышишь, — чтобы добраться до Высшего Совета, ты должен стать кем-то вроде долбаного евнуха — ничего себе выражение, а? — и отказаться от всех радостей, сохранив только фанатичную преданность.

— Мне это нравится! — Джейми улыбнулась.

Бласко ткнул в воздух пальцем:

— Ага! Предполагалось, что Брейди тоже полностью воздерживался, но я узнал, что у него есть этакое местечко — строго говоря, недалеко отсюда, — о котором никто не ведает. Даже самые близкие из внутреннего круга Высшего Совета. Наверно, потому, что и представить себе не могут. А я мог. И совершенно уверен, что там-то он и занимался вещами, о которых никто не должен был знать.

Джек плевать хотел на личную жизнь Брейди. Да если ему так хочется, пусть хоть танцует джигу с овцами. Мельница Джейми с удовольствием смолола бы это зерно, но нужных Джеку ответов так и не дала бы.

— Вернемся к колоннам, — сказал он. — Брейди вам даже не намекал, для чего они нужны?

— Он утверждал, что глобус не столько карта, сколько чертеж. На нем показано, где должны находиться эти колонны.

— То есть каждая лампочка показывает место, где он захоронил или собирается захоронить колонну.

— Они всюду, кроме красных. Там, где красные лампочки, нет колонн.

— Почему?

Бласко пожал плечами:

— Прежде чем я смог выяснить, меня бросили сюда.

Джек снова развернул лоскут кожи и стал рассматривать россыпь красных и белых точек и соединяющих их линий, пытаясь увидеть в этой путанице очертания континентов. Но ему не за что было зацепиться. Надо было бросить еще один взгляд на тот глобус. Он хотел выяснить, что же означают красные точки. У него было чувство, что ключ к решению задачи заключается именно в них.

Джейми словно вспомнила, что она репортер.

— Вы сказали, — заговорила она профессиональным голосом, — что Брейди и Дженсен «бросили» вас сюда. Я не понимаю. Вы что — заключенный?

Бласко кивнул:

— Можете не сомневаться.

— Почему?

— Потому что я дурак. Потому что я болен. И к тому же считал себя слишком важной фигурой, с которой ничего нельзя сделать. И снова ошибся. Я хотел вернуть дорментализму его прежний вид — простой, сочный и сладкий образ жизни, которым в самом начале так наслаждались хиппи, но убедился, что ни Брейди, ни Высший Совет не испытывают желания идти на это. Вот я и прикинул, что пора дать им пинка в зад, чтобы они зашевелились. Я угрожал, что расскажу людям и о своем раке, и об их рэкете, и о том, что знаю, как они гребут деньги. Сказал, что созову пресс-конференцию и сообщу, что у меня рак, но лечусь я облучением и химиотерапией, а не своим кселтоном, который лечить никак не может, поскольку такой штуки, как кселтон, вообще не существует — это я его придумал. Понятно, что после такой угрозы меня посадили под замок и стали рассказывать обо мне всякое дерьмо собачье — мол, я жду воскрешения.

— Вы говорите, что лечились?

Бласко осклабился. Так мог бы улыбнуться череп.

— Чертовски не похоже, что я лечился, да? Потому что никакого лечения не было. Опухоль в области спины.

— Разве вам невозможно помочь? — спросила Джейми. — Химиотерапия или…

— Слишком поздно. Цвет мочи свидетельствует, что затронута печень, — мне довелось болеть гепатитом, и кое-что я понимаю. Лучше умереть, чем жить от одного курса химиотерапии до другого, без всякой гарантии на успех. Пусть уж его обеспечивает природа. Вот такой я — мистер Природа.

— Почему же вы остаетесь здесь? — удивилась Джейми. — Я не вижу ни решеток на окнах, ни замков в дверях. Почему бы вам просто не уйти отсюда?

Бласко поднял голову, и Джек увидел странное выражение его глаз.

— Я бы мог… — Он поднял рубашку и показал желвак размером в серебряный доллар с правой стороны живота, чуть ниже пупка. — Если бы не это.

Джейми вытянула шею:

— Что это?

— Бомба. Миниатюрная бомба.

Дженсен, наклонившись вперед, хлопнул Хатча по плечу:

— Сбрось скорость.

— Я пытаюсь наверстать потерянное время.

— Если мы как гидроплан влетим в канаву, то уж ничего наверстывать не придется.

Они ехали на запад — точнее, плыли — по 84-му шоссе. Нормальное ограничение скорости на этом участке составляло шестьдесят пять миль в час, но только идиот шал бы на такой скорости под сплошным дождем.

— Да кто вообще этот Противник Стены? — спросил Льюис.

— Имя его тебе ни к чему. Достаточно того, что он опасен. И знает слишком много грязи — опасной грязи.

— Прошу прошения, — сказал Льюис, — но насколько он опасен? Какая грязь ему известна… что он заслуживает подобного контроля?

Вопрос был явно не к месту, но эти ребята были ему нужны, если придется спасать шкуру — не церковную, а свою.

— Ну что ж, давай кое-что припомним, — протянул Дженсен. — Например, помнишь, как ты сказал сенатору Уошберну, дурацкому истолкователю Библии, что если он не отвлечет внимание комитета по финансам от дел церкви, то результаты анализа на отцовство, сделанные на тканях после аборта, на который пошла его ближайшая помощница, получат публичную огласку? Как тебе такая грязь? Или как Хатч пригрозил дочери Отвергнутого Дорменталиста, который собирался подать на церковь в суд? Может случиться, что кто-то скажет: «Льюис знает о той паре, которую столкнули на рельсы». Напомни мне, как их там звали?

— Мастерсоны. — Льюис сглотнул так громко, что этот звук был слышен и на заднем сиденье. — Ну, дерьмо.

Дженсен преувеличивал. Бласко в самом деле кое о чем подозревал и мог поставить церковь в достаточно неприятное положение, начни он выступать на публике, но настоящая причина, по которой его изолировали, заключалась не в этом.

— И все это — лишь верхушка айсберга.

Теперь единственными звуками, нарушавшими молчание в салоне, были шум дождя по крыше и шуршание «дворников».

Отлично, подумал Дженсен. Заткнулся. Он посмотрел на светящийся циферблат часов. От города до хижины — шестьдесят шесть миль. Когда дорожное движение стихает, на это расстояние требуется чуть больше часа. Они уже в дороге куда дольше. Но даже под таким дождем, когда приходится сбрасывать скорость, осталось недолго.

— Не может быть, — сказала Джейми, глядя на шишку под бледной дряблой кожей. Она видела розовую линию шрама рядом с ней. — Это бомба?

— Ага. Если я отойду от дома дальше чем на тысячу футов, она взорвется. Они растянули провода по всему периметру.

— В чем причина? — спросил Джек.

— Ну, как изложил Дженсен, минимум затрат — максимум надежности.

Джейми нахмурилась, не отводя взгляда от желвака. Она не могла оторвать от него глаз.

— А как они…

— Поместили ее туда? — Бласко пожал плечами. — После того как я пригрозил Дженсену, что выйду на люди, он посадил меня под замок. А как-то накачал наркотиками и куда-то увез. Я не знаю, где нахожусь, потому что все время, пока мы сюда добирались, был под балдой. Пришел в себя в одной из здешних спален. Во мне все болело, и когда я посмотрел вниз, то увидел этот желвак и швы. Рядом находились Дженсен и Брейди. Они сказали, что это место будет моим домом, пока я не образумлюсь. Рассказали и о бомбе…

Джек вскинул брови.

— И вы им поверили? Вы их знали как облупленных — да они засунули вам под кожу пару-тройку железных шайб.

— Увы, нет. — На глазах Бласко внезапно блеснули слезы. — Они в первый же день мне все показали.

— Каким образом?

— Мой пес…

У Джейми сжалось сердце и перехватило дыхание.

— О нет. Не хочу даже слышать.

— Он мне достался щенком, и я его выкормил, — сказал Бласко. — Звал я его Бартом, потому что он вечно влипал в неприятности, как Барт Симпсон. Дженсен привязал одну из таких бомб к ошейнику. Я все еще был в полузабытьи после анестезии и ничего толком не понимал. Смотрел, как Дженсен мячиком играет с Бартом, а потом он бросил его подальше. — Лицо Бласко скривилось, и он всхлипнул. По щекам его потекли слезы. — И бедного Барта разорвало на куски.

Джейми почувствовала, как и ее глаза заплыли слезами.

— Подонки.

Она бросила взгляд на Джека. Тот ничего не сказал, просто с каменным выражением смотрел на Бласко.

Бласко снова всхлипнул.

— Много раз я думал, а не пересечь ли мне запретную линию и покончить с этим… но у меня не хватило мужества.

— Это значит, — наконец подал голос Джек, — что они поставили сенсоры по всему периметру. То есть они, скорее всего, знают, что мы здесь. И можете ручаться, что кто-то из них — и не один — уже по пути сюда. — Он посмотрел на Джейми. — Нам надо идти.

Она показала на Бласко:

— Но мы не можем оставить его!

— Почему? Он здесь живет. — Джек бросил на колени Бласко самокрутку. — Как мы нашли его, так и оставим.

— Но они убьют его!

— Если бы они хотели убить его, то не стали бы маяться с этими ловушками.

— Но разве ты не понимаешь? Теперь, когда я узнала эту историю, они ликвидируют его. Когда я опубликую ее, лес будет наводнен людьми, которые кинутся его искать.

Джек продолжал смотреть на Бласко.

— Они не убьют вас, не так ли?

Бласко пожал плечами:

— Трудно сказать. По правде говоря, меня это не очень волнует. Мне вообще не так много осталось… и быстрый уход, если можно это так назвать, лучше, чем ожидание, пока будешь съеден изнутри. Брейди мог напустить на меня Дженсена с самого начала, когда я стал доставлять неприятности. Но слишком многие из его лакеев в Высшем Совете знали, что я жив, хотя не очень хорошо себя чувствую, да и к тому же я все-таки отец дорментализма… Короче, тогда это было бы… немыслимо. Ведь они в самом деле верят во всю эту ахинею. Брейди убедил их изгнать меня. Как Наполеона. Скорее всего, окрестил меня одним из своих идиотских сокращений и заявил, что моя изоляция пойдет на благо церкви. Не думаю, что его приятели из Высшего Совета знают о бомбе — это была идея Дженсена.

— То есть из ваших слов вытекает, что у них есть реальная возможность на самом деле послать вас в мир Хокано.

Еще одно пожатие плеч.

— Пожалуй что да. Но вам бы, ребята, лучше уносить ноги, а то у вас будет реальный шанс пропасть с концами.

Джек осмотрелся.

— Демонстрация, которую Дженсен устроил с вашей собакой, доказывает, что где-то тут есть пусковое устройство — передатчик. Если бы мы могли…

— Найти его? Не тратьте попусту время. Я с первого же дня пустился на поиски, но так ничего и не нашел. Причем я-то искал при дневном свете, а не дождливой ночью.

— А вам не приходило в голову взять нож и вырезать ее? — осведомился Джек. — Она же прямо под кожей.

Когда Джейми представила себе это зрелище, у нее свело желудок. Взрезать собственную плоть — она передернулась. Она на такое ни за что бы не пошла.

— Не могу сказать, что рискнул бы. Особенно после того, как Дженсен предупредил меня. Сказал, что если температура оболочки бомбы упадет на пять градусов — бам!

Несколько секунд Джек молчал.

— Что, если мы вырежем ее, — сказал он, — и бросим в кастрюлю с горячей водой?

— Уф, — выдохнула Джейми. — А что, если она охладится на пять градусов, пока мы будем этим заниматься? Тогда мы втроем взлетим на воздух.

Не отводя глаз от Бласко, Джек залез в карман, вытащил складной нож. И резким движением кисти заставил его раскрыться, обнажив зловещее четырехдюймовое лезвие нержавеющей стали с зазубренной кромкой.

— Если вы согласны, я готов вступить в игру.

Бласко неотрывно смотрел на лезвие. Он сглотнул

комок в горле, но промолчал.

— Разве вы не хотите надрать им задницы? — спросил Джек. — Когда Джейми выдаст публике эту историю и в подтверждение ее вы появитесь в общенациональном

ток-шоу, то этих типов возьмут с поличным. Вы их на ломтики разрежете, поджарите и съедите на обед.

— Это больно? — спросил Бласко.

Джек кивнул:

— Да. Но этот малыш острый, а я буду быстр, как кролик.

Старик облизал губы и сделал основательный глоток «Куэрво».

— О'кей. Я согласен.

У Джейми подступил к горлу рвотный спазм.

— Я не выношу вида крови.

Джек повел ножом в ее сторону:

— Только не хнычь мне под руку.

Джек сунул лезвие в воду, которую вскипятил в микроволновке. Он слышал, как Джейми что-то бормотала, промазывая текилой кожу вокруг опухоли на боку Бласко.

Когда кипяток перестал булькать, он перелил его в маленькую алюминиевую кастрюльку.

— Не очень стерильные условия, — сказал он, доставив горячую воду в другую комнату. — Но отсюда мы прямиком направимся к знакомому врачу, и он накачает вас антибиотиками.

Бласко лег на диван, подтянув рубашку до пояса.

— Приступим, — сказал он.

Джейми подняла взгляд:

— Но ведь надо будет зашить…

Джек уже все продумал.

— Туго затянем вокруг него простыню. Она удержит края раны, а док уж наложит швы.

Бледное лицо Джейми покрыл пот. У нее дрожали руки, когда она протирала их текилой.

— Я этого не вынесу, — простонала она.

Да мне и самому не по себе, подумал Джек.

Он наносил удары ножом и получал их, но никогда еще ему не приходилось, склонившись над телом, делать хирургически точный разрез. Он не имел права медлить, потому что его ассистентка могла упасть в обморок. В таком случае все затянется, а Джек хотел как можно скорее исчезнуть отсюда. Каждая лишняя минута увеличивала возможность столкновения с громилами дорменталистами.

Как бы не помешали резиновые перчатки. Ему откровенно не нравилась идея, что руки его будут в крови этого некогда распутного гуляки.

Он посмотрел на Бласко:

— Кстати, надеюсь, у вас нет СПИДа?

— Могу честно ответить, что нет. Когда медики занимались моей опухолью, они сделали чертову кучу анализов и, зная, что в свое время я сожрал немало наркотиков, первым делом проверили на него. Но я никогда не кололся, так что проскочил.

— В таком случае все в порядке. Пора. — Джек бросил Бласко одну из подушек. — Закусите ее покрепче. — Кастрюльку с водой он вручил Джейми. — Помни, если температура упадет на пять градусов, мы в этом сразу убедимся. Так что держи воду поближе ко мне.

Вцепившись в ручку, она кивнула. Вид у нее был хуже некуда.

— Уверена, что удержишь?

Она помотала головой:

— Нет, но я буду стараться. Только не тяни. Верно. Нет смысла тянуть, изображая сцену из сериала «Скорая помощь».

Джек встал на колено, натянул Бласко кожу вокруг желвака, набрал в грудь воздуха и быстро сделал разрез — два дюйма в длину и полдюйма в глубину. Бласко дернулся и сдавленно захрипел в подушку, но в общем держался мужественно. Джейми, стоявшая рядом, застонала.

— Всем держаться! — приказал Джек. — Мы почти справились.

Необходимость сделать разрез его не пугала, но вот кровь… Навидался он ее вдоволь — и своей, и чужой. Хотя запустить пальцы в рану — это совсем другое…

Стиснув зубы, он заставил руку продвинуться вперед, указательным и средним пальцами прокладывая дорогу в кровавом разрезе, пока другая рука, нащупав диск, старалась снаружи выдавить его. Он почувствовал, как взрывное устройство уткнулось в кончики пальцев, ухватил его и стал, крутя и раскачивая, вытаскивать наружу. Поддавалось оно неохотно. Неужели успело обрасти соединительной тканью? Он с силой потащил его. Бласко стал дергаться, но Джек оседлал его.

— Еще пара секунд, — скрипнул он зубами. — Всего пара секунд.

Почувствовав, что эта штука поддалась, он сразу же посмотрел направо, где Джейми держала кастрюльку с горячей водой.

— Готовься. Выходит.

Наконец-то. В разрезе показался красный влажный диск. Теперь нельзя терять ни секунды.

— О'кей. Где?..

Он услышал хриплый звук, словно кто-то подавился, и почувствовал, как горячая вода плеснула ему на ногу. Повернувшись, он увидел, что Джейми отвернулась и давится в приступе рвоты, а кастрюля накренилась у нее в руке и из нее льется остывающий кипяток.

— Черт возьми!

Свободной рукой Джек схватил кастрюльку. К счастью, она не полностью опустела. Но скользкий диск вырвался из пальцев и, прокатившись по окровавленной коже Бласко, упал на пол.

Джек схватил его и секунду помедлил, не зная, что делать: то ли выкидывать его из комнаты, то ли бросать в остатки горячей воды? Диск скользит в пальцах… хороший бросок может не получиться… он швырнул его в горячую воду и, изогнувшись, засунул кастрюльку под дальний конец дивана, надеясь, что матрац примет в себя большую часть шрапнели.

Взрыва не последовало. Джек подождал еще несколько секунд, но не услышал ничего нового, только хриплое дыхание Джейми и стоны Бласко.

— Прости, — сказала Джейми, поднимая голову и вытирая подбородок. — Я просто…

— Забудь! — Джек вскочил. — Тащим его к машине и убираемся к чертовой матери.

— И охнуть не успел. Но, мать его, как болит! — сказал Бласко, обливаясь потом. Руки он держал ковшиком над кровавым разрезом, но не прикасался к нему.

— Как себя чувствуете?

Слабая улыбка.

— По сравнению с тем, когда ты копался во мне? Неплохо.

— Отлично. А теперь поднимите-ка руки.

Прежде чем оперировать Бласко, Джек подложил под него сложенную простыню. И когда руки ему больше не мешали, он обернул Бласко этой простыней и туго стянул ее.

— Обязательно так туго? — буркнул старик.

— Чтобы стянуть края разреза. — Это был максимум, что он мог сделать до того, как они окажутся у дока Харгеса. Джек помог Бласко встать на ноги. — Пошли.

Бласко покачнулся.

— Ох… Голова кружится.

Джеку не пришлось ничего говорить. Джейми тут же подскочила и, схватив старика за другую руку, помогла ему обрести равновесие. Выглядела она уже получше, но ее еще колотило.

— О'кей. — сказал Джек. — И прямиком к подъездной дорожке.

Джейми встрепенулась:

— Почему бы не подогнать машину прямо сюда? Управимся куда быстрее.

— Но подъездная дорожка кончается тупиком. Кто-нибудь перекроет нижний конец — и с нами покончено. Давай двигайся. Мы и так потеряли слишком много времени.

Он потянул Бласко к дверям и подтолкнул Джейми. Выйдя на крыльцо и оказавшись под дождем, они заторопились по подъездной дорожке. Через несколько секунд они промокли до нитки. Джека влага освежила.

2S6

Две колеи дороги стали мини-ручьями. Джек шлепал по правой, Джейми по левой. Поддерживая с обеих сторон Бласко, у которого подгибались ноги, они вели его по травянистой полоске посредине дороги.

— Так далеко я еще не заходил, — сказал старик. — При свете вы бы увидели желтые ленточки вокруг деревьев. Это предупреждающие знаки, что я приближаюсь к границе тысячи футов. Желтые ленточки! Этот сукин сын Дженсен считает себя большим юмористом. Он…

Джек услышал приглушенный взрыв и почувствовал удар в бок, который отшвырнул его в придорожные кусты. Несколько секунд он лежал, приходя в себя; в ушах у него звенело. Правая рука что-то нащупала. Он прищурился в темноте, рассматривая находку, вскрикнул и отшвырнул ее.

Рука. Оторванная от тела.

Но как…

И тут он понял. Эти подонки засунули в Бласко две бомбы — на тот случай, если он обретет решимость избавиться от той, о которой он точно знал. Джек скорчился на земле, колотя кулаками по грязи. Он пропустил… нет, облажался. Ему приходила в голову такая возможность, но Бласко сказал, что был только один разрез, да и Джек не почувствовал ничего странного под той бомбой, которую вытаскивал. Конечно, в то время Бласко дергался и лягался. Или же они засунули ее поглубже.

— Прости, Куп, — прошептал он. — Господи, как мне жалко.

И тут он услышал женский вскрик откуда-то с дальнего края дорожки.

Джек с трудом поднялся, проверил, при нем ли «глок», и пошел на звук, стряхивая с рубашки и джинсов остатки чужой плоти. Джейми стояла на коленях в грязи, проводя руками по плечам, словно была под душем.

Он схватил ее за руку:

— Джейми! Джейми!

Она замахнулась на него кулаком.

— Убирайся! — завопила она. — Прочь!

— Джейми, это я, Джек. Нам надо идти.

— Он взорвался! — всхлипывая и задыхаясь, прошептала она. — Он… просто… взорвался!

— Знаю. И нас ждет то же самое, если мы не уберемся отсюда.

Он помог ей подняться и неверным шагом двинуться по дорожке.

— Но… — Она глянула из-за плеча. — Разве мы не должны что-нибудь сделать с ним?

— Что ты имеешь в виду? — Он подтолкнул ее, не позволяя останавливаться. — Выкопать могилу? Пригласить пастора для заупокойной службы?

— Ты подонок! — прошипела она. — Ты хладнокровный…

— Обычно я слышал в свой адрес, что я гребаный идиот, каковым и являюсь.

Это остановило Джейми. Теперь ее голос смягчился:

— Слушай, я…

Джек резко остановил ее:

— Тихо. — Он показал на пару огней, которые появились справа от дороги. Толкнув Джейми в придорожные кусты, он последовал за ней. — Вот и они.

— Эй, — присвистнул Льюис.

— Вот и машина.

Хатч остановил «линкольн».

— И не просто машина, а та самая.

Дженсен приник к боковому стеклу и за потоками дождя увидел черную «краун-вик». Улыбнувшись, он перевел дыхание. Всю дорогу им мешала одна задержка за другой, надежда поймать Грант и ее загадочного приятеля свелась почти к нулю. И надо же — такая удача!

— Льюис, пойди проверь, закрыта ли она. Если нет, залезь внутрь. Если да, спрячься за деревьями и не спускай с нее глаз.

Льюис вылез и заторопился к машине. Подергав дверцы, он вернулся и наклонился к окну со стороны Дженсена.

— Закрыта, — сказал он, когда стекло опустилось на пару дюймов. — Но если взять монтировку…

— Забудь. Включишь аварийную сигнализацию. Если мы не поймаем их в доме, то, скорее всего, они притащат свои задницы сюда, думая, что вот, мол, залезут в свое авто и улепетнут. Но мы им этого не позволим. Не так ли, Льюис?

— Я могу проколоть шины.

— Правда? — Порой эти ребята были на редкость туповаты. — И как мы тогда все выберемся отсюда? Или ты думаешь, мы просто оставим их здесь на радость какому-нибудь сельскому шерифу, который захочет узнать, кто это такие, начнет рыскать по округе и наткнется на хижину? Считаешь это хорошей идеей?

Льюис вздохнул:

— Пожалуй что нет. Но почему вечно мне достается…

— Заткнись и слушай. Когда они здесь появятся, приступай к своим обязанностям. Грант меня не волнует. У тебя есть шанс от нее избавиться. Но только не пристрели того парня.

— Почему?

— У меня есть несколько вопросов, а у него есть на них ответы. Например, кто он такой и как узнал об этом месте.

— Но…

— Пошел прочь с глаз! Прячься! — Подняв оконное стекло, он хлопнул Хатча по плечу. — Прямо и налево.

— Хотите, чтобы я выключил фары?

Дженсен на секунду задумался. Было бы неплохо подобраться в темноте, но Хатч не знал, где дорожка поворачивает, и мог врезаться в дерево.

— Пусть остаются. Но гони на предельной скорости.

Чем меньше времени останется у Грант и ее спутника, тем лучше.

Хатч повернул и нажал на газ. Задник «линкольна» занесло, и машину стало мотать из стороны в сторону.

— Черт бы побрал задний привод! — рявкнул он, но скорость не сбросил. — Как далеко?

— Примерно ярдов шестьсот. Не снижай скорости. Дави!

Примерно на полпути Хатч вскрикнул «Мать твою!..» и нажал на тормоз.

Машину повело влево, и Дженсен отлетел к дверце.

— Что за…

И тут он сам увидел.

— Дьявольщина, что это такое? — заорал Хатч. — Вроде чья-то голова!

Так оно и было — плюс шея, верхняя часть груди и правая рука. Все в комплекте. С обочины на машину возмущенно смотрели с бородатого лица широко открытые остекленевшие глаза. Нижняя часть туловища и ноги торчали из кустов по другую сторону дороги. Кишки и другие остатки внутренностей украшали дорогу.

— Что тут было? — дрожащим голосом завопил Хатч.

— Не знаю. Да поезжай же, черт бы тебя побрал! У нас проблема!

На самом деле, как Дженсен сейчас убедился, проблема исчезла. Но Хатч не должен был знать об этом.

Опасений, что Бласко откроет рот, больше не существовало.

Но как это случилось? Неужели Бласко решил свести счеты с жизнью? И по какой-то причине удрал от Грант? Или вообразил, что желвак у него под кожей — вовсе не бомба?

А где сам Грант и этот бывший Джейсон Амурри?

В поле зрения показалась хижина. Он вот-вот получит ответы на все свои вопросы.

Дженсен вытащил длинноствольный «магнум». У Хатча и Льюиса были кольты. Никто не пользовался дерьмовыми 9-миллиметровыми пушками. Часто стрелять Дженсену не приходилось, но когда он открывал огонь, то хотел видеть результаты. Чтобы тот, кого он взял на мушку, так и оставался лежать.

Машина остановилась. Он услышал щелчок, с которым Хатч загнал обойму.

— Снять с предохранителя, — приказал ему Дженсен. — Огонь открывать самостоятельно. — Может, Хатчу и не стоило об этом напоминать, да уж ладно, хуже не будет. — Приказ тот же, что и Льюису: доставить мне этого парня живым. Пошел!

Они выскочили из машины и побежали к крыльцу. Дверь была распахнута настежь. Дженсен прижался к косяку, пока Хатч, подняв ствол вверх, пробежался от окна к окну.

— Внутри никого нет, — сказал он, вернувшись.

Скорее всего, продираются сквозь кусты к своей машине, но он должен доподлинно убедиться, что в доме никто не прячется.

— О'кей. Заходим. Я от входа беру налево, а ты направо. Быстро осмотрим, проверим, что дом пуст, — и назад к их машине.

Хатч кивнул, и, пригнувшись, они проникли в дом, обеими руками держа оружие перед собой. Миновав диван, они осмотрели кухню и две спальни.

Остановившись в центре большой комнаты, Хатч опустил пистолет.

— Никого. — Он показал на диван. — Но гляньте-ка на это. Похоже, кровь.

Так и есть. А при чем тут алюминиевая кастрюлька рядом с диваном? Неужто Бласко или Грант с приятелем проделали небольшую хирургическую операцию? Так-так. Из воды на дне кастрюльки торчит бомба. Умно. Немного горячей воды, чтобы сохранить температуру, острый нож и…

И тут Дженсен почувствовал на лице легкий сквознячок. Он посмотрел в сторону открытой двери. Сколько времени кастрюлька стоит на ветру? Если достаточно долго, то…

Он подался назад.

— Хатч, думаю, нам лучше…

И тут кастрюлька взорвалась. Что-то острое врезалось ему в лицо над правым глазом, взрыв швырнул его на спину.

Джейми сотрясала дрожь, когда они пробирались сквозь кусты. Она старалась держаться поближе к Джеку. Машина стояла в десяти футах от них. С ключами в одной руке и «глоком» в другой Джек сквозь струи дождя наблюдал за ней. Хорошо, что дождь, барабанивший по земле, заглушал их шаги. Плохо, что вокруг стояла темнота, в которой не было даже света звезд, и невозможно было понять — сторожит ли кто-нибудь машину.

Джеку доводилось видеть людей, которые делали потрясающе глупые вещи, но оставить машину без присмотра… так-так. Здесь командует Дженсен — а он далеко не дурак.

Сзади раздался глухой удар взрыва.

— Что слу… — начала было Джейми, но Джек заткнул ей рот.

Не обращая внимания на шум дождя и на его струи, заливавшие ему лицо, он рассматривал место, где стояла машина, стараясь уловить каждую мелочь. Его внимание привлекло какое-то движение на дальней стороне дороги. Никак это… да, из-за дерева вышел мужчина и, подойдя к машине, остановился у капота.

Его лицо было всего лишь бледным размытым пятном, но видно было, что, подняв голову, он прислушивается — не раздастся ли снова тот звук.

Повториться он не мог. Джек предполагал, что бомба рано или поздно рванет, и был рад, что это наконец случилось.

Он уткнулся губами в самое ухо Джейми и шепнул:

— Жди. Не шевелись.

Держа наготове ключи от машины, он, извиваясь, как змея, пополз сквозь кусты в сторону переднего бампера машины. Барабанная дробь, которую дождь выбивал по крыше и капоту, заглушала все звуки. Добравшись незамеченным до бампера и обогнув машину, Джек оказался всего в нескольких футах от часового. Вскинув «глок», он нажал кнопку дистанционного управления. Когда дверные замки, щелкнув, открылись и в салоне вспыхнул свет, он вскочил, застав противника врасплох — тот поворачивался к пассажирскому сиденью, вскинув пистолет и готовый открыть огонь, но целился не в ту сторону, куда нужно.

— Замри! — гаркнул Джек. — Замри на месте, или я пристрелю тебя — так что слушайся!

Фраза была родом из фильма низшей категории, но что еще говорить в такой ситуации? Тем не менее, как бы комично эта угроза ни звучала, она сработала. Парень превратился в статую.

— Вот так и стой, — приказал Джек, подходя к нему со спины.

Уткнув дуло ему в затылок, он забрал у парня пистолет и по весу определил, что это 45-й калибр.

— Тяжелая артиллерия! — Джек засунул трофей за пояс. — Кого ты тут ждал?

У парня было прыщавое лицо и жидкие волосы, прилипшие к черепу. Он не произнес ни слова.

— Будь хорошим ПХ и подними-ка ручки. — Джек быстро охлопал его с головы до ног одной рукой, но больше оружия не обнаружил. — А теперь… ложись лицом вниз на середину дороги.

— Послушай…

Джек с силой вдавил дуло ему в затылок.

— Значит, так, мистер Паладин Храма. Ты мне ничего не сделал, и поэтому я даю тебе шанс. В том или ином виде, но тебе придется валяться мордой вниз на дороге. У тебя есть выбор — или ты будешь дышать, или не будешь. Мне без разницы. Что выбираешь?

Льюис, не говоря ни слова, повернулся, сделал два шага и лицом вниз растянулся на мокром асфальте, раскинув руки под прямым углом к телу.

— Джейми! — крикнул Джек. — В машину!

Краем глаза он видел, как из кустов вынырнула тень

и прямиком бросилась к пассажирской дверце.

— Не туда! Ты поведешь машину!

— Н-не думаю, что смогу.

— Сможешь и сделаешь. — Он кинул ей ключи. — Держи. Включай двигатель.

Джек ни на секунду не отводил взгляда от распростертого на земле человека. Уж слишком он был послушен. Конечно, если тебя держат на прицеле, другого не остается, но для громилы Брейди он был чересчур покорен и испуган. Говорить это могло о многом, но для Джека значило лишь одно: у мистера ПХ было запасное оружие, которое он смог утаить, когда Джек ощупывал его. Скорее всего, в кобуре на щиколотке, как Джек таскал свой автоматический пистолет, но он не хотел рисковать, присаживаясь на корточки для обыска.

Он почувствовал, как Джейми берет у него ключи, потом открылась и захлопнулась дверца, и заработал двигатель.

Скользнув в машину, Джек устроился за спиной Джейми, нажал кнопку и опустил стекло в окне.

— Только не делай глупостей, — предупредил он пленника, в глубине души надеясь, что тот их все же сделает. Устроившись на заднем сиденье, Джек выставил ствол в открытое окно, все время держа ПХ на мушке. — Гони!

Едва только машина снялась с места, ПХ перекатился и — Джек это ясно видел — потянулся к лодыжке. Джек быстро выстрелил три раза и дважды попал в него. Пока автомобиль не скрылся за поворотом, он продолжал смотреть на распростертое тело.

— Ты застрелил его? — спросила Джейми.

— У него оказался второй пистолет. Скорее всего, он хотел прострелить нам шины.

— И ты… ты убил его?

— Надеюсь, что нет. Нам куда лучше, если он остался в живых.

Когда Дженсен поднялся с пола, у него звенело в ушах. Он вытер глаза и посмотрел на руки. Они блестели от крови.

— Черт побери!

Когда он касался точки над бровью, та откликалась острой болью. Оглядевшись, он увидел, что Хатч стоит на своих двоих и прекрасно выглядит.

— Ты о'кей?

Хатч кивнул:

— Успел нырнуть за диван. Но вот вы…

Дженсен снова прикоснулся к больному месту.

— Да знаю. Что, так плохо?

Хатч внимательно рассмотрел рану.

— Не очень. Вроде не больше дюйма…

Дженсен перебрался на кухню, нашел рулон бумажных полотенец, оторвал лоскут и прижал к окровавленной коже.

Жертва собственной бомбы. Черт возьми, это уж никуда не годится. Когда этот сукин сын попадет к нему в руки…

— Что это за тип у дороги… точнее, то, что от него осталось. Кто это?..

Дженсен напрягся. В ушах по-прежнему стоял звон, но ему показалось, что он услышал три хлопка.

Он повернулся к Хатчу:

— Это были…

Тот уже кинулся к дверям.

— Они самые, черт побери!

Дженсен побежал за ним. Хатч уже сидел за баранкой, и Дженсен втиснулся на переднее сиденье.

Хорошей новостью было то, что Льюис все же нашел эту пару, а плохой — что ему все же пришлось стрелять. Дженсен надеялся, что тот таинственный тип еще дышит.

Они сдали назад и вылетели на дорогу. Когда они снова проезжали мимо разбросанных останков Купера Бласко, Дженсен напомнил себе, что надо как можно скорее прислать сюда команду мусорщиков с пластиковыми мешками и собрать все, что осталось от старого засранца, — пока не потрудились местные хищники.

Когда они выскочили на дорожное полотно, Хатч резко остановил машину. На дороге кто-то корчился.

— Эй, никак это Льюис! — заорал Хатч. Он рывком распахнул дверцу, собираясь вылезать.

Дженсена обожгла тревога, когда, осмотревшись, он не увидел «краун-викторию».

— Машина исчезла! Проклятье! Они унесли ноги! Быстрей за ними!

— Но Льюис!..

— Этот идиот позволил им застать себя врасплох! Вот пусть сам за себя и отвечает!

— Да пошли вы все! — заорал Хатч. — Он один из нас. Несколько минут назад ты не хотел оставлять машину в кустах, а теперь хочешь бросить парня, истекающего кровью? Откуда ты такой явился? А что, если его найдут копы…

— Ладно, ладно! — Хатч был прав. — Тащи этот мешок с дерьмом на заднее сиденье.

Дженсен кипел гневом. Льюиса ранили и специально оставили здесь, чтобы он потерял время. Но если гнать изо всех сил, еще есть шанс перехватить беглецов.

Слабый шанс, но все же…

Глава 6

Пятница

— У нас проблема.

Лютер Брейди был готов к этим словам. Звонок Дженсена по его личной линии, да еще в ранний час мог означать только неприятности. И притом серьезные.

— Излагай.

Когда Дженсен кончил повествование, желудок Брейди жгло изжогой.

— Ты должен был найти их.

— Чем я сейчас и занимаюсь. Но мне нужно вас кое о чем спросить. Вы столько времени провели наедине с этим парнем. Почему ваш кселтон так и не подсказал, что он жулик?

Этот вопрос поразил Лютера. Какая наглость! Как он смеет?

И все же… все же вопрос требовал ответа.

— Не знаю. — Лютер лихорадочно подыскивал убедительный ответ. Он попытался выиграть время признанием, что такая проблема существует. — У моего кселтона нет ответа, и я ровно ничего не понимаю. Такой кселтон, как мой, достигший Полного Слияния, должен был в мгновение ока сорвать с проходимца маску, но этого не случилось. Это совершенно невозможно… разве что…

— Что?

Брейди улыбнулся. Наконец он нашел объяснение. Просто потрясающее, с ума сойти.

— Разве что этот человек добился ПС. Полного Слияния.

— Это невозможно!

— Отнюдь. Сколько у нас храмов? Ты знаешь всех в мире, кто достиг ПС? Конечно нет. Он негодяй и мошенник с ПС. Это единственное объяснение.

— Но каким образом ПС может причинить вред церкви?

— Очевидно, его кселтон испортился. Если это могло случиться даже с нашим Первым Дорменталистом, то уж люди более мелкого масштаба от этого точно не застрахованы.

Пусть проглотит. Когда Купер Бласко стал опасен, точно такими же россказнями он кормил Дженсена и Высший Совет: кселтон ПД рехнулся, и в результате Бласко стал полностью неуправляем. Испорченный кселтон вызвал у него заболевание и отказывается его излечивать. Как человек, так и кселтон могут стать Противниками Стены.

Что бы там ни было, но они ему верили. Потому что хотели верить. Любое сомнение может разрушить фундамент, на котором зиждились их жизни. Они должны были верить…

— То есть вы имеете в виду…

Но Лютер уже был сыт по горло.

— Сейчас забудь о нем! Меня куда больше волнует Грант, чем этот проходимец и его мятый кселтон! Она уже пыталась залезть в дела церкви, а теперь, можно ручаться, все знает. Ну, почти все. Она не может знать об Опусе, потому что и Бласко ничего не знал. Ноомри, это черт-те что! Вокруг хижины валяются части тела, а у этой разгребательницы грязи на руках запись рассказа Бласко… и как знать, что он там ей наговорил. Мы должны остановить ее прежде, чем она откроет рот.

— Чем я и занимаюсь. Отправлю в хижину команду чистильщиков. Они уберут то, что надо убрать, а остальное сожгут. Что же до записи… разве мы не можем сказать, что она поддельная?

— Когда будет проведен сравнительный анализ записи и голоса Бласко на одной из наших учебных лент, нас сразу же объявят лжецами. Ее надо остановить, Дженсен.

— Знаю. Я…

— Я сказал — остановить! Что бы там ни было, я не хочу больше слышать об этой бабе! Ты меня слышишь?

— Чисто и громко.

— Найди ее.

Лютер повесил трубку и встал с постели. Сна больше ни в одном глазу. Он направился в кабинет, сел за стол и нажал кнопку, открывающую доступ к глобусу.

В полутьме кабинета мерцали и переливались огоньки. Когда Лютер глядел на них, ему хотелось плакать.

Так близко. Он так близок к завершению Опуса Омега; еще немного — и все поставленные цели будут достигнуты. Он уже видел завершение пути. Год… Ему нужен всего лишь год. Пока все шло так гладко…

До сегодняшнего дня.

Черт бы побрал эту журналистку! Катастрофа. Купер Бласко, наш обожаемый ПД, оказывается, не покоится в летаргическом сне, а сидит под замком да еще несет в себе бомбу… которая и разорвала его на куски.

Конечно, церковь будет все отрицать, но запись разоблачит ее.

Лютер застонал и закрыл глаза, когда перед его мысленным взором предстали картины бедствия: члены церкви толпами бегут из нее, вербовка новых остановилась на мертвой точке, поток доходов превратился в жалкую струйку.

Доходы… ему нужны деньги, много денег, чтобы приобрести последнее владение. Пусть даже владельцы отказываются продавать его. Но не могут же они всех спихивать под поезд подземки.

Все четко рассчитано. Завтра вечером новая колонна будет захоронена в бывшем владении Мастерсонов.

Если же эта баба опубликует разоблачения Бласко, колонна может стать последней.

Лютер грохнул кулаком по столу. Он не может допустить, чтобы какая-то паршивая бабенка угрожала величайшему проекту в истории человечества.

Да, именно так! В истории человечества.

Ибо Опус Омега начался не с Лютера Брейди. Да, сначала он так и думал, но скоро убедился в обратном. Он запомнил тот день в Англии, когда стал вскрывать клочок вересковой пустоши, прикупленной в Йорке. В гуще зарослей сорняков он нашел свободный участок и решил, что тут отличное место для погребения колонны. Но, врывшись в податливую почву всего лишь на несколько футов, его команда наткнулась на верхушку каменной колонны. Когда они обкопали ее, Лютер потрясенно уставился на символы, вырезанные на ее гранитных боках, — точно такие же были и на той бетонной колонне, которую он подготовил для этого места.

Кто-то был здесь до него — сотни, а может, и тысячи лет назад. Вывод был неоспорим: Опус Омега начался давным-давно. И Лютер Брейди не был его избранником, как ему хотелось думать. Он просто был очередным смертным, избранным для продолжения древнего начинания.

Нет, не просто для продолжения. Он, Лютер Брейди, удостоен чести завершить Опус Омега. Древние были в невыгодном положении. У них отсутствовали возможности добираться до нужных мест, не говоря уж о необходимости транспортировать огромные каменные колонны. В его же распоряжении — все знания, вся техника современного мира, которые и приведут Опус Омега к завершению.

И надо же было случиться такому, что какая-то слабая женщина может привести к сокрушительному концу дело всей его жизни.

Слабая женщина.

Джейми Грант необходимо остановить.

— Я понимаю, Джек, — согласно кивнула Джейми, — и ценю твою заботу, но поверь, я отлично знаю, что делаю.

Ни черта ты не знаешь, подумал Джек.

Он ехал через Мидтаун, держа путь на восток по Пятьдесят восьмой. Они спорили вот уже больше получаса.

Джейми прекрасно справилась с обязанностями водителя, гоня «вик» по извилистой горной дороге до самого хайвея. Джек предпочел бы самолично вести машину, но не хотел терять даже несколько секунд, меняясь местами. Когда они добрались до 84-го, он приказал Джейми повернуть на запад, вместо того чтобы ехать на восток. Он прикинул, что Дженсен будет ждать их возвращения в город, поэтому они и избрали окольный путь.

Это и сработало. Не было никаких признаков, что их кто-то преследует, хотя он заставил Джейми сбросить скорость до положенных шестидесяти пяти миль. Джек всегда опасался, что полиция его остановит, но сегодня особенно. Отсутствие внушающих уважение документов было сущей мелочью по сравнению с необходимостью объяснять, почему они с головы до ног заляпаны кровью и плотью Купера Бласко.

Джейми держалась молодцом, пока они не добрались до федеральной дороги на Кармел, но едва остановила машину, как сломалась. Всхлипы сменились слезами, и теперь Джейми Грант, неустрашимый репортер, рыдала в руках Джека. Он обнимал ее, похлопывал по спине, говорил, что она сделала колоссальную работу и что с ней все будет в порядке.

Наконец она пришла в себя. Хорошей новостью был тот факт, что во время долгого ожидания у въезда на хайвей они не заметили никаких следов Дженсена и компании. Решение ехать в другую сторону принесло свои плоды.

Они нашли круглосуточный магазин «Уол-Март» и купили чистую одежду. Вот тогда наконец Джек сел за руль и пустился в долгий путь домой.

Стоило им добраться до северного Джерси, где Джейми могла провести ночь, как они снова заспорили. Не было и речи, чтобы она заехала к себе — у ее дверей наверняка торчало не менее полудюжины ПХ — или к Джеку. Он не хотел ни чтобы она знала его настоящее имя, ни конечно же местожительство. Так что он уговаривал ее снять номер в гостинице где-то в глубине Куинса. В случае необходимости он будет спать у ее дверей.

Джейми решительно не соглашалась. Она настаивала, чтобы он высадил ее у «Лайт».

— Ты что, думаешь, они за твоей конторой не наблюдают? — попытался уговорить ее Джек. — Возвращаться туда просто глупо.

— Джек, я буду под охраной. Ты видел, какая у нас днем система безопасности, а по ночам еще круче. Чтобы войти, приходится звонить, а Генри, ночной дежурный, вооружен.

Джек покачал головой:

— Не нравится мне это.

Она похлопала его по руке:

— Со мной все будет прекрасно. Я возьму такси, и меня высадят прямо у дверей. Что они со мной могут сделать — утащить прямо с улицы, на глазах у Генри? Я позвоню, он меня впустит, и до утра я буду в полной безопасности. Нужно поскорее расшифровать интервью.

— А я думаю, тебе стоит позвонить копам. Ты же платишь налоги — вот и можешь получить часть их обратно в виде защиты.

Джейми с удивлением посмотрела на него:

— «Ты же платишь налоги…» Тебе не кажется, что фраза какая-то странная? Я имею в виду, что и ты тоже платишь.

Джек мог сказать ей, что никогда не марал руки бланком налоговой декларации, но ему не хотелось углубляться в эту тему.

— Давай не будем заниматься пустопорожней болтовней. Просто позвони копам.

— Ни в коем случае. Пока еще рано. Первым делом хочу сделать материал. Если позвоню сейчас в полицию, то мне придется рассказать им и о Купе, и о…

— О Купе?

Джейми моргнула, и Джек заметил, что ее глаза подозрительно заблестели.

— Он был неплохим человеком, этот старый хиппи. Добрый и мягкий любитель жизненных радостей. Он не создавал дорментализм в его сегодняшнем виде, он не несет ответственности за то, что Брейди из него сделал. Он не заслуживал такой смерти… чтобы его взорвали… и я не могу не думать, что он был бы жив, оставь я его в покое…

У нее перехватило горло, и она всхлипнула — но только один раз.

Джек подумал, что стоит спросить ее: не та ли минута слабости в Кармеле была причиной, по которой она сейчас так непреклонно отказывается от необходимости прятаться. Но решил не влезать в ненужные тонкости. Наверно, правильнее всего лишь доставить ее, куда она хочет.

— Ну а копы, Джейми? Что плохого в том, чтобы встретиться с ними пораньше?

— Потому что для того, дабы получить защиту, мне придется рассказать им, почему мне угрожает опасность, а это значит — сообщить, что случилось с Купом. Меня начнут допрашивать, а на это уйдут часы, а то и дни, в течение которых…

— По крайней мере, ты будешь в безопасности.

— …эта история просочится, и все газеты в городе станут кричать о своих находках, а мне, не успевшей написать ни строчки, останется лишь сидеть и грызть ногти.

— Да, но история-то будет о тебе. Ты станешь знаменитой.

— Будто меня это волнует. Я хочу раскрутить эту тему — именно я. И никто другой. И вот тогда я буду действительно в безопасности. На самом деле.

— Правда? А ты помнишь Купа? Они его взорвали.

Джейми вскинула руки:

— Слушай, я уже сыта этими воспоминаниями по горло. Остановись на стоянке такси.

Джек вздохнул. С первого взгляда на эту женщину он понял, что имеет дело с непоколебимой личностью. Джиа была такой же несгибаемой. В нем жило отчаянное желание погнать прямо через мост Куинсборо, пересечь Ист-Ривер, найти номер в тихом мотеле, запереть Джейми там и держать, пока в голове у нее не прояснится.

Но сделать этого он не мог. Попытайся кто-нибудь запереть его, он бы дрался зубами и ногтями — так как же он может поступить с ней подобным образом? Это идет вразрез с убеждениями и жизненным опытом.

И все же… он не может позволить ей ставить свою жизнь на кон — только чтобы напечататься первой.

Позволить ей… только послушать меня… словно она мне принадлежит.

Как бы не так. Джейми принадлежала Джейми и поэтому имела право делать то, что считала необходимым, пусть даже Джек был уверен, что она идет на идиотский риск. Потому что в конечном счете значение имели лишь собственные соображения Джейми. Это была ее жизнь.

И Джек развернулся к центру города, оставив мост за спиной.

— Проклятье! Джейми, это сущее идиотство! Ты напрашиваешься, чтобы тебя прикончили. И меня вместе с тобой.

— Это еще почему?

— Ну, ты же не думаешь, что я оставлю тебя одну.

Она погладила его по руке:

— Я ценю это, но тебе совершенно не обязательно сопровождать меня. Просто прикрывай со спины, пока

я не войду. После этого я дома: двери закрыты, охрана вооружена.

— Мне это не нравится.

— Не сходи с ума. В конце концов, девушка должна делать то… что должна делать девушка.

— Не смешно.

— И правильно, что не смешно.

Они простились.

Джейми ждала на заднем сиденье такси, пока не заметила силуэт Генри за стеклянной панелью парадных дверей «Лайт». Он сидел в своей будочке, где ему и полагалось быть. Пришло время сниматься с места. С отчаянно колотящимся сердцем она выскочила из машины и побежала через тротуар.

Нажимая кнопку звонка, она крутила головой из стороны в сторону — если бы шейные позвонки позволили, она сделала бы полный оборот, — высматривая наемных громил идиотизма. Она знала, что Джек, скрываясь в тени, стоит где-то поблизости. Тем не менее, если пара ПХ накинется на нее и затащит в фургон, успеет ли он прийти к ней на помощь?

Она услышала какой-то звук и дернулась. Примерно в ста футах слева остановился седан. Из него выбрались двое мужчин в дождевиках.

О господи!

Она со всей силы принялась колотить в стекло, и в это мгновение дверь приоткрылась. Джейми втиснулась внутрь, отпихнула Генри и, задвинув щеколду, посмотрела в стекло. Двое мужчин стояли на тротуаре, как раз напротив двери и глазели на нее. Она с трудом подавила желание показать им средний палец.

— Что за гонка, мисс Грант? — засмеялся Генри.

Джейми прикинула — если она расскажет охраннику, что эти двое преследуют ее из-за материала, который она собирается писать, он тут же вызовет колов.

Повернувшись, она улыбнулась:

— Не терпится выдать классную историю.

— Должно быть, на самом деле классная, если сорвала вас с места в такое время. Хочу сказать, что даже для вас рановато. — Генри пристально посмотрел на нее. — Или поздно?

Джейми подняла взгляд. Часы в холле показывали десять минут третьего.

— Поздно, Генри, — сказала она, направляясь к лифтам. — Очень поздно.

Она толком не спала со среды и сдалась лишь часа в четыре дня в четверг. Но заставила себя выбраться из постели и направилась в контору. А сейчас утро пятницы, что значит — она уже двадцать два часа гонит на всех парах. Тем не менее она не чувствовала ни малейшего признака усталости. Ее несло. Выбросы адреналина, словно подстегиваемые ритмами тяжелого металла, омывали ее нейроны.

Что было как нельзя кстати. В противном случае ужасы этой ночи — несчастный старина Куп… его тело, разорванное на куски, — уже превратили бы ее в жалкое трепещущее существо.

Но она не может себе этого позволить.

Поднявшись на третий этаж, Джейми включила весь верхний свет и мимо пустынных клетушек добралась до своего кабинета. Она остановилась на пороге и обвела взглядом привычный уютный хаос — раскиданные книги, газеты, распечатки и исписанные желтые листки блокнота.

Благослови этот бардак, Господи, подумала она. Я дома.

Она рухнула в кресло у стола, раскурила сигарету и включила монитор. Во время обратного пути она перемотала ленту к началу, так что теперь ей оставалось лишь вытащить диктофон из наплечной сумки и нажать клавишу воспроизведения.

Но мгновение ей стало не по себе, когда она услышала из крохотного динамика голос убитого человека, который обращался к ней…

Вы хотите сказать, почему я не в летаргическом сне и каким образом от меня прежнего осталась только оболочка? Раковина… Знаете что? Если вы поднесете меня к уху, то сможете услышать шум океана.

…но она взяла себя в руки и начала расшифровывать запись.

Оторвавшись от созерцания дверей «Лайт», Дженсен перевел взгляд на заднее сиденье «таункара»:

— Это единственный путь внутрь?

Грузный Хатч продолжал сидеть за баранкой. Рядом с ним на переднем сиденье расположился Дэвис, вертлявый малый, который наблюдал за гранитным зданием «Лайт» с того момента, как Дженсен объявил тревогу.

— Единственный, о котором стоит говорить, — сказал он. — На боковом входе металлическая дверь. Чтобы справиться с ней, нужна ацетиленовая горелка.

У Дженсена болезненно пульсировала голова, особенно в районе раны. Им так и не удалось перехватить Грант и неведомого мужчину, а посему, вернувшись в город, Дженсен позвонил врачу-дорменталисту, который оказывал услуги церкви на условиях анонимности — особенно когда требовалась спешка и все такое. Стоило врачу бросить один взгляд на задницу Льюиса — тот был ранен и в бедро, — как стало ясно, что без больницы не обойтись. Он попытается убедить персонал, что раненый — жертва дорожной аварии и сообщать полиции об огнестрельном ранении не нужно, но нет гарантий, что ему это удастся.

Врач хотел наложить швы и на скальп Дженсена, но тот не мог терять времени, поэтому пришлось ограничиться лишь полосками пластыря, которые стянули края раны.

Дженсен наклонился между сиденьями, чтобы еще раз бросить на себя быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Три неровно обрезанные полоски пластыря сияли подобно белому неону на черной коже. Интересно, существует черный пластырь? Или по крайней мере темно-коричневый?

Почему я вообще думаю об этой ерунде, когда все валится к чертовой матери?

Ему позарез надо выпутаться из этой ситуации. Если выплывет история с Бласко, его тут же вышвырнут на улицу. Местные копы — а может, даже федералы — вымотают кишки у всех членов церкви, и ясно же, что кто-то из них расколется и покажет на него. Еще один срок за убийство — и он надолго исчезнет из мира. Ему ни в коем случае не след попадать в камеру. Ни на минуту.

— А что, если просто подойти к дверям и позвонить? — предложил Хатч.

Дэвис с сомнением покачал головой:

— В половине третьего утра? Я лично ни за что не открыл бы дверь незнакомому.

Дэвис был прав. Дженсен припомнил прием, на котором он попался несколько лет назад, когда у церкви были неприятности.

— А что, если вы вдвоем подойдете к дверям и блеснете железкой?

— То есть пистолетами? — уточнил Хатч.

Господи! Ну бывают же такие тупари!

— Нет! Я говорю о полицейских значках!

— Да, с ними нас впустят. Точно, это сработает.

Дженсен понизил голос:

— Дело в том, что вам придется устранить охрану.

Дэвис повернулся на сиденье:

— Устранить… в полном смысле слова? Зачем?

— Потому что мы не можем рисковать даже мельчайшей возможностью, что какой-то след приведет к церкви. И вы знаете правило: Грант была официально объявлена ВЦ, а это значит, что каждый, кто защищает ее, тоже становится ВЦ.

— Враг Церкви. — Хатч помотал головой. — Пока нам таких не попадалось. Ни одного.

— Те, с которыми приходилось иметь дело в прошлом, не идут ни в какое сравнение с этими. Грант и ее приятель — самая большая угроза церкви, с которой она когда-либо сталкивалась. Так что сегодня вечером на вас, ребята, лежит большая ответственность. Вопрос в том, готовы ли вы к ней?

— Конечно, — немедля выпалил Хатч.

Старый добрый Хатч. Может, мозги у него не блестящие, но для церкви пойдет на все.

Дэвис было помедлил, но тоже кивнул:

— Чтобы спасти церковь… думаю, я готов.

— Никаких раздумий, парень.

— Давай значки, — вздохнул Дэвис, — и мы все провернем.

Дженсен хлопнул Хатча по плечу:

— Вези нас в храм. — Там он хранил значки. — А когда вернемся, я хочу, чтобы вы доставили мне Грант. Одним куском. Охранник пусть провалится, но Грант мне нужна.

Он этого давно хотел. Потому что так или иначе, но ей придется рассказать о своем приятеле.

Джек пообещал прикрывать Джейми, пока она не зайдет в здание, но, заметив на другой стороне улицы машину Дженсена, помедлил. Если тот со своими громилами подойдет к дверям редакции, ему придется действовать. Скорее всего, встреча закончится перестрелкой. Он не знал, с какого рода снайпером ему придется схлестнуться, но, даже если тот его не поцарапает, канонада обязательно привлечет внимание копов.

Так что он вжался в проем темного подъезда и застыл в ожидании.

Минут через пять — десять большая машина снялась с места и с грохотом унеслась. Джек позволил себе расслабиться, хотя не намного. Может, они просто объезжают квартал в поисках другого прохода в здание.

Но когда прошло полчаса и они не появились, Джек понял, что ночь пройдет спокойно. За закрытыми дверями и под присмотром вооруженного охранника Джейми в безопасности. Джек не видел, что еще он тут может сделать.

Джейми подняла голову и осмотрелась. Вроде ей послышался какой-то звук. Скорее всего, лифт. Она подошла к дверям и стала вглядываться в море кабинок. Ей хотелось посмотреть, появится ли кто-нибудь в дверях холла. Попросить бы Генри принести чашку кофе, в котором она так нуждается…

Никого. Может, закончив расшифровку разговора, она сама спустится вниз за кофе.

Работа была почти завершена. Джейми распечатала слова Купа, опустив комментарии Джека и свои собственные вопросы. Закончив, она тут же по электронной почте переслала текст в свой почтовый ящик — просто на тот случай, если какой-нибудь идиот хакер влезет в систему «Лайт» и начнет копаться в ее файлах.

Теперь можно приниматься за статью. Она уже придумала несколько ключевых абзацев, просто убийственных, и стала выстраивать остальной текст.

Она дошла до хирургической операции, когда услышала поскрипывание. Вскинув голову, она успела лишь увидеть в дверном проеме крупного мужчину в мокром плаще и попыталась увернуться от кулака в черной перчатке, но тщетно. Челюсть, с которой он соприкоснулся, вспыхнула оглушающей болью.

От удара она слетела со стула и распростерлась на полу. У нее все плыло перед глазами. Она пыталась закричать, но это ей не удалось, потому что сладковатая тряпка заткнула ей рот и нос. От сильного запаха на глазах выступили слезы.

— Мы всю ночь за тобой гонялись, — прозвучал чей-то голос.

Где Генри?

Джейми держалась сколько могла, но наконец ей пришлось сделать вдох. Как только испарения попали ей в легкие, она почувствовала странную приятную расслабленность, которая охватила руки и ноги. Перед глазами поплыл туман, но все же она продолжала видеть, как появился другой человек, поменьше первого, который расположился за ее столом.

Он взял ее диктофон и, включив, стал слушать.

— Есть! — Мужчина сунул диктофон в карман и уставился на монитор. — А теперь посмотрим, что это тут нацарапано.

— Дженсен сказал тебе не читать. Если ты…

— Глянь, она упоминает Купера Бласко. Должно быть, это оно и есть. Эта сука льет грязь на голову ПД. — Мужчина начал нажимать на клавиши. — Ну а мы сейчас устроим небольшое представление и все тебе начисто сотрем.

Джейми уже едва соображала, где она и что происходит. Голоса стали расплываться, доносясь невнятным эхом из темного бездонного ущелья.

Так успела она отослать текст самой себе — как и собиралась? Нет… Все, что она сделала, вся расшифровка была сейчас на экране. Весь ее труд…

Труд? — завопил голос в голове. Да забудь ты свою идиотскую историю! Эти ребята прикончат тебя!

Джейми охватила дикая паника. Она попыталась освободиться, но ни руки, ни ноги ее не слушались, словно стянутые резиновыми лентами.

— О'кей, с этим покончено, — сказал тот, кто сидел за столом. — Программа говорит, что со вчерашнего дня она ничем не занималась. — Он подошел к Джейми. — Ладно, давай засунем ее в мешок.

В мешок?..

Через несколько секунд с ее лица была снята душная тряпка, и в легкие хлынул свежий воздух. Но в то же мгновение над головой сомкнулась грубая мешковина, в которую ее закутали с головы до ног. Джейми почувствовала, как ее подняли, перевернули и потащили.

— Не забудь сумочку, — сказал тип покрупнее. — Дженсен велел проверить, не оставили ли мы чего-нибудь.

Джейми снова открыла рот, чтобы закричать, но голос к ней не вернулся. Она услышала, как кто-то крякнул, переваливая ее, как мешок с зерном, на плечи. Скорее всего, это был большой парень. Угловатое плечо при каждом шаге болезненно тыкалось в живот.

Она снова попыталась закричать, но голос опять подвел ее. Джейми слышала, как открылись створки лифта. Кабинка качнулась и пришла в движение — вниз. Неужто они считают, что смогут в таком виде пронести ее через холл? Там же Генри…

О нет. Неужели они что-то сделали с Генри? Господи, молю тебя, помоги… пусть они всего лишь связали его. Пожалуйста!

Как только дверца лифта открылась, она сделала еще одну попытку закричать. На этот раз ей удалось издать слабый стон, напоминавший бульканье пара в закипающем чайнике.

Никто не задержал их, когда они прошли через холл и миновали входные двери. Тут похитители остановились. Джейми сбросили на какую-то жесткую поверхность. По тому, как поверхность качнулась, она поняла, что находится в машине, но поверхность оказалась без обивки.

Она еще раз попыталась издать хоть писк, и на этот раз голос прозвучал, но прежде, чем она сделала вторую попытку, захлопнулась какая-то дверца, и слабые звуки города окончательно исчезли.

Этот звук… нет, это не дверца. Это крышка багажника, сомнений быть не могло!

Ее заперли в багажнике!

Когда машина снялась с места, Джейми принялась лягаться и кричать — с отчаянием, столь же непроглядным, как душа Лютера Брейди. Она понимала, что ее никто не слышит.

— Проблема частично решена.

Лютер Брейди почувствовал, что мышцы, которые со времени последнего звонка Дженсена были в болезненном напряжении, стали расслабляться.

— Частично?

— Мы раздобыли Грант. А вот лже-Джейсон Амурри куда-то исчез.

— К ней успели вовремя?

— Думаю, да.

— Думать — это мало.

— Спрошу ее. И тогда мы будем знать все.

— Почему ты так уверен?

— Мне-то она расскажет.

Неколебимость этих простых слов вызвала у Лютера теплое чувство уверенности.

— И что будем делать потом? — добавил Дженсен.

Лютер уже все продумал, и ответ был у него наготове.

— Колонну закопаем сегодня же вечером. Доставь ее туда.

— Вы будете на месте?

— Разве я когда-нибудь опаздывал? И кто знает, может, к тому времени ты тоже обретешь вторую половину.

Положив трубку, Лютер позволил себе улыбку. Легкую, еле заметную.

Двое в одной колонне… интригующая возможность.

До открытия магазина спортивных товаров «Ишер» Джек выложил рассыпчатые печенья от Энтерманна на традиционный пятничный обзор новых фильмов. Газеты были расстелены прямо на стойке. Так что Парабеллум с энтузиазмом занялся уборкой, собирая крошки.

С самого утра Джек успел заскочить к Джиа. Она заверила его, что дела у нее как нельзя лучше, но Джек почувствовал какую-то напряженность в ее голосе. Попозже он разберется, в чем дело.

Он уже добрался до середины рецензии на последний фильм Роберта Родригеса, как Эйб, набив полный рот печеньем, заговорил:

— Ну? Разве ты не общался в последнее время с кем-то из «Лайт»? Что ты думаешь об этом убийстве прошлой ночью?

Джек чуть не подавился.

— Что? В газетах ничего нет о…

— Газеты не успели — все случилось на исходе ночи. А вот по радио говорят все утро. Разве ты не слышал?

Увы, нет. Джека потрясло острое чувство вины. Он не был достаточно убедителен, не смог ее уговорить. Он подвел ее.

Джек не хотел услышать ответ, но не мог не спросить:

— Что-нибудь сообщали, как она была убита?

— Она? Нет, убит был он. Охранник в вестибюле. Выстрел в голову. Я слышал, что полиция подозревает кого-то из сотрудников, потому что нет следов ни взлома, ни борьбы. Скорее всего, он впустил кого-то из знакомых.

Чувство облегчения, охватившее было Джека, мгновенно исчезло.

Смерть бедного, ни о чем не подозревавшего охранника — Джейми называла его Генри — должна быть отнесена на счет того, что они узнали той ночью.

Джек выхватил из кармана мобильный телефон и набрал номер «Лайт». Через несколько секунд оператор переключил его на номер Джейми.

Но ответил хриплый и раздраженный мужской голос:

— Да?

— Будьте любезны, Джейми Грант.

— Кто говорит?

— Приятель. Она на месте?

— В данный момент отсутствует. Дайте мне ваше имя и номер, и я сообщу ей, что вы звонили.

Джек прервал разговор. Если это не полицейский, то он готов съесть шляпу Эйба.

Похоже, что дела очень плохи.

Он проверил свой автоответчик. Джейми получила один из его самых последних номеров, потому что тот, который имелся на визитной карточке Робертсона, был сознательно выведен из строя, — но не оставила никакого послания. Он не мог и подумать, что она оказалась настолько глупа и поехала домой, но на всякий случай позвонил ей на квартиру. На втором звонке включился автоответчик.

Он оставил загадочное сообщение:

«Джейми, это Робертсон. Позвони мне по тому номеру, что я тебе дал».

Дженсену ни в коем случае нельзя давать ни малейшего следа.

Он быстро изложил Эйбу последние события.

— И ты думаешь, что Дженсен добрался до нее?

Джек пожал плечами:

— Единственная иная возможность заключается в том, что они сделали попытку захватить ее и она легла на дно. Но думаю, что в таком случае она должна была позвонить в полицию.

— Почему ты думаешь, что она этого не сделала? Может, тот парень, смахивающий на полицейского, отвечает по ее телефону именно потому, что ее охраняют.

— С каких это пор ты стал таким оптимистом?

— А что, мне всю жизнь изображать мрачную личность?

Джейми обратилась в полицию… возможно, но все же как-то…

— Мне придется действовать, исходя из предположения, что они ее похитили.

— И куда дели? Не могу представить, что они рискнут тащить ее в храм.

— Нет, она в каком-то другом месте. Уверен, что ее не стали прятать в той же хижине, но… где же она может быть? — Джек посмотрел по сторонам. — У тебя есть какие-нибудь шляпы?

— Шляп у меня целые тонны. Какая тебе нужна?

— Что-то большое. Чем больше, тем лучше.

Джиа в третий раз за утро проверила прокладку. Ни следа крови.

Убедилась? Беспокоиться не о чем. Доктор Иглтон была права.

Испытав облегчение, она вышла из ванной и чуть не столкнулась с Вики, которая сломя голову летела куда-то. — Мама! Может ли прийти Джессика?

Джессика была одной из принцесс Хеллоуина. Хорошая и спокойная девочка, на которую можно положиться. Но Джиа хотелось побыть одной.

— Я еще не очень хорошо себя чувствую. Вики. — Прошло всего четыре дня после большого кровотечения. Она предполагала, что к сегодняшнему дню уже оправится. — Но если хочешь, можешь к ней пойти.

Вики расплылась в улыбке:

— Я позвоню ей! — Она побежала к телефону.

Джиа решила воспользоваться выпавшим ей свободным временем, чтобы лечь, задрав ноги, и расслабиться. Еще один день. Если не случится ничего плохого, к завтрашнему дню она полностью восстановится. Еще немного такого вынужденного безделья — и она готовый пациент психушки.

Джек заскочит во второй половине утра. До чего приятно будет поставить какой-нибудь фильм на плеере и посидеть с ним рядом, забыв обо всем.

Зазвонил телефон. Это был Джек.

— Привет, дорогая. Вынужден отменить свой визит.

Она смогла скрыть свое разочарование.

— Что-то случилось?

— Типа того…

В его тоне послышалось что-то неладное.

— Плохое?

— Не уверен. Поговорим об этом попозже, о'кей?

— О'кей. Не пропадай.

Повесив трубку, она задумалась — что у него за дела?

Джек вжался в угол заднего сиденья такси, которое ехало по улице, где жила Джейми. На нем были солнечные очки и мешковатая шляпа цвета хаки с обвисшими полями, которую он надвинул на глаза. По мере того как такси приближалось к дому Джейми, он внимательно рассматривал припаркованные машины, в одной из которых обнаружил двух человек. Их взгляды были прикованы к дверям дома Джейми.

Это может быть хорошим знаком. Если они продолжают выслеживать Джейми, это означает только одно: им не удалось захватить ее и они продолжают охоту.

Но тут пришло другое объяснение этой неустанной слежки. А что, если они ищут не Джейми… что, если они ищут его?

Когда откинулась крышка багажника, Джейми зажмурилась от неожиданного потока света. Не то что свет был чрезмерно ярок — над головой висела обыкновенная лампа накаливания, — но после долгих часов в полной темноте лампочка показалась вспышкой сверхновой.

Когда она с трудом поднялась на колени, все суставы мучительно застонали в знак протеста. Мочевой пузырь просто вопил, требуя опорожнения. Извиваясь, она выползла из дерюжного мешка, в котором провела, казалось, полдня. Во время поездки машина дважды останавливалась и дважды снималась с места, но вот уже несколько часов стояла неподвижно. Если целью всех этих приемов было внушить ей стойкий ужас и сломить ее сопротивление, то они добились успеха. Полностью и окончательно.

Она начала плакать. Ей была ненавистна сама мысль, что кто-то увидит ее в таком состоянии, но она ничего не могла поделать. Она никогда в жизни не испытывала такого страха.

Джейми попыталась проморгаться и присмотреться к окружению. Сквозь два пыльных оконца в раздвижной металлической двери пробивался тусклый свет. Похоже, она в небольшом гараже. Но в каком штате? Джейми была полностью сбита с толку.

— Ну-ну, — сказал низкий глубокий голос. — Не надо так волноваться.

Голос донесся откуда-то слева. Она подняла взгляд и тут же съежилась от страха, увидев расплывчатые очертания огромного черного мужчины в джинсах и черной же безрукавке. Ей больше не нужно было промаргиваться, чтобы разобраться, кто это такой.

Дженсен.

Она открыла рот и тут же закрыла. Она хотела спросить, почему он ее похитил и привез сюда, но она знала ответы на свои вопросы. И это знание отнюдь не радовало ее.

Слова застряли у нее в горле, но она все же выдавила:

— Вы собираетесь убить меня…

Дженсен расхохотался, как мальчишка с рекламы орешков:

— Не будьте дурочкой! Вы насмотрелись плохих фильмов. Кассета у нас, файл с вашего процессора мы стерли. Если бы мы хотели убить вас, то вы уже давно были бы мертвы.

Джейми посмотрела по сторонам:

— «Мы»?

Улыбка Дженсена осталась неизменной.

— Просто такое выражение. Я здесь один.

— Так вот, чтоб вы знали: я успела сделать копию этой записи. — Голос дрожал, и Джейми решила, что достойна презрения.

Он продолжал улыбаться.

— Неужто? Когда же и где вы успели сделать копию? И куда ее спрятали? В личный банковский сейф? Только не за этот час. В письменный стол? Нет. В сумочку? Нет. В вашей квартире? Тоже нет.

— Моя квартира? — вырвалось у нее. — Как?..

— Обыскали вашу сумочку и нашли ключи. От квартиры 5D, верно? Мы знали, что вас с утра не было дома, но все же обыскали ваши апартаменты.

Господи, они обложили ее со всех сторон.

Она стиснула в кулаки дрожащие пальцы и решила пойти по другому пути — она капитулирует и во всем признается.

— Ну ладно, вы поймали меня. Но я соврала, потому что боялась.

— Не стоит. Просто ответьте на несколько вопросов — и можете быть свободны.

— Вы меня не отпустите. Похищение людей — это федеральное преступление, а я вас знаю.

Дженсен снова засмеялся:

— Разрешите заверить вас, что у меня будет неопровержимое алиби. Я скажу, что вы все это сочинили, чтобы повысить тираж. Вы уже известны своей фанатичной ненавистью к дорментализму — или «идиотизму», как предпочитаете его называть, — и поскольку не можете найти никакой подлинной грязи на облике церкви, то и откалываете такие номера. Помните Mopтона Дауни, когда он попытался ложно обвинить скинхедов? И эти бредовые россказни ударят по вас, а не по нас. Вы станете вторым Мортоном Дауни. И вам никто больше не станет верить.

Вот в этом Джейми усомнилась. И крепко.

— А как насчет Генри? — спросила она.

Дженсен нахмурился:

— Генри? Не понимаю…

— Ночной охранник в газете. Что с ним?

— Ах да. Генри. Я сначала не понял, о ком вы, потому что Генри — это его не настоящее имя.

— Что?

— Ведь он дорменталист.

— Чушь собачья. Он уже много лет работает в газете.

— А в церковь пришел еще раньше. Конечно, проверить это вы не сможете, потому что списки наших членов наглухо закрыты.

Неужели он серьезно считает, что им удастся настоять на своем? Она не хотела лишать его этой иллюзии.

В первый раз после того, как над ней захлопнулась крышка багажника, перед Джейми забрезжил луч надежды, что она может остаться в живых.

И если дело обстоит именно так…

— Выпустите меня из багажника. Мне нужно в туалет.

— Через пару минут.

— Мне надо сейчас! — Господи, да она и секунды не продержится. — И немедля.

— После того, как вы ответите на вопрос-другой. — Дженсен расплылся в улыбке. — Будем считать, что мысль о туалете побудит вас к сотрудничеству.

Когда она выберется отсюда, то распнет эти задницы на всех стенах.

Джейми с силой втянула живот.

— Похоже, у меня нет выбора. Что вы хотите узнать?

Улыбка Дженсена увяла.

— Что это за мужчина, с которым вы были в хижине?

Она могла сделать вид, что не знает, о ком он говорит, но Дженсен тут же поймет, что это очередная ложь. Единственное, чего она добьется, — это немного потянет время. Время, в течение которого она могла бы облегчиться. Хотя, несмотря на спазмы мочевого пузыря, она не хотела называть Робертсона.

Дженсен лишил ее инициативы, показав визитную карточку Робертсона.

— Мы нашли это в вашей записной книжке. Тут говорится, что Джон Робертсон — частный детектив. Когда вы успели его нанять?

Ответ на этот вопрос не составлял для Джейми проблемы.

— Я его не нанимала. Он сам пришел ко мне. Он был нанят для поиска одного из ваших членов, который считался пропавшим… как и многие. Он читал мои статьи и пришел за советом, как лучше проникнуть в вашу структуру. Он знал, что меня выставили, и не хотел повторять те же ошибки.

Медленно кивая, Дженсен продолжал рассматривать карточку.

— Он их не повторил. — Верховный Паладин резко вскинул голову. — Почему вы уверены, что он в самом деле Джон Робертсон?

— Я проверила его лицензию частного детектива. Она подлинная и недавно выдана.

— Верно. Но мистер Джон Робертсон не имеет к ней отношения.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что он мертв. Скончался от рака в Даке, Северная Каролина, три года назад.

Джейми не могла в это поверить.

— Вы лжете.

Дженсен выудил из заднего кармана лист бумаги, развернул и протянул ей. Ксерокопия некролога. И прежде чем бумагу выдернули у нее из рук, она успела увидеть зернистую фотографию пожилого мужчины в широкополом стетсоне. Ничего общего с тем человеком, который еще недавно был с ней рядом.

Дженсен гневно скомкал бумагу и швырнул бумажный комок в другой конец помещения. Она видела, что он еле сдерживает ярость, жар которой настолько обжигал ее, что Джейми заколотило от страха.

— Но его лицензия…

— Подлинная. Да, я это знаю. По всей видимости, кто-то обновил ее. — Дженсен гневно фыркнул, ткнув пальцем в визитную карточку. — Указанный тут адрес — это почтовый ящик. А номер телефона принадлежит парикмахерской. — С каждой фразой он все больше наливался яростью. — Кто этот человек? Я хочу знать! И знать немедля!

Джейми не верила своим ушам.

— То есть его фамилия не Робертсон?

— Нет! И не Фарелл, и не Амурри.

О чем он говорит?

— То есть?..

Он ткнул в нее толстым пальцем:

— Он должен был дать вам номер.

Его горящие глаза пугали ее. Но Джейми покачала головой:

— Нет. Он всегда звонил мне сам. Хотя подождите. Он дал мне номер сотового. Который должен быть у меня в бумажнике.

— В бумажнике нет никаких номеров.

О господи, неужели она потеряла его?

— Значит… значит… — Что ей говорить? — Подождите. Телефон у меня в кабинете записывает номера всех входящих звонков. Он еще должен быть в списке. Я вечно переживаю, что оставляю так много номеров.

Чистая ерунда, но, может, Дженсен клюнет.

Он прищурился:

— Значит, вы его видели. Как он выглядел?

— Наверно, не смогу вспомнить. Я получаю очень много звонков. Смутно припоминаю, что код района был 212, но это все. Я могу проверить для вас, если…

Снова радостный смех рекламного мальчика.

— Если я отпущу вас в офис? Вот уж не думаю, что пойду на это. По крайней мере, пока. Но может, мы и тут, на месте, придумаем способ, как помочь вам вспомнить.

Мочевой пузырь болезненно стонал внизу живота.

— Ну хорошо. Если я не иду в свой офис, то могу ли я по крайней мере пойти в туалет? И как можно скорее. Я не могу ни о чем думать, кроме как о мочевом пузыре. Он меня просто убивает.

— Конечно. Вон там. — Указующий жест в ту сторону, куда был обращен капот машины. — За той дверью.

Джейми, качнувшись вперед, вывалилась из багажника на пол. Утвердившись обеими ногами на земле, она, несмотря на протесты со стороны спины, медленно и осторожно выпрямилась.

Осмотревшись, она убедилась, что отделка гаража далека от завершения. Слева от машины стояли стул и старый стол, в толстую исцарапанную крышку которого были вбиты несколько гвоздей. Рядом со сложенным зеленым полотенцем на столе лежала груда тяжелых цепей. Сразу же за бампером располагалась неброская закрытая дверь без всяких отметин.

— Там? — спросила она.

Дженсен кивнул, но едва Джейми повернулась, как ее схватили сзади за плечи. После чего развернули, толчком усадили на стул, и, прежде чем она успела хоть что-то сделать, Дженсен обмотал ее талию и грудь цепью.

— Что вы делаете?

Его лицо, изрезанное мрачными морщинами, оставалось невозмутимым. Он ничего не ответил. Она попыталась высвободиться, но Дженсен был слишком силен для нее. Наконец, когда Джейми не могла и пошевелиться, Дженсен заговорил:

— Пришло время проверить вашу память.

— О чем? — Сердце, казалось, было готово выпрыгнуть из груди. — Только не телефонный номер! Я уже говорила вам…

— Пока у нас есть код района 212. Осталось всего семь цифр.

— Но я не знаю остальные!

Дженсен схватил ее левую руку и прижал ладонь к крышке стола так, что мизинец оказался зажатым между двумя гвоздями.

— Что вы хотите…

— Терпеть не могу недоделанности. Понимаете?

Джейми чувствовала, что сейчас может последовать, и ее охватил дичайший ужас.

— Нет, я…

— Вот, например, ваш правый мизинец. Он гораздо короче левого.

— Нет! — Она помнила ту боль и поток крови, когда дорогой муженек отрубил ей палец. Она услышала свои всхлипывания. — О, прошу вас, пожалуйста…

— Может, я бы и справился со своей неприязнью к недоделанности, услышь номер телефона. Полный и правильный номер. Тот самый, который соединит меня с человеком, которого я ищу. Если же нет…

Он поднял полотенце. Под ним лежал тяжелый тесак для мяса, лезвие которого было чуть тронуто ржавчиной.

Мочевой пузырь Джейми, устав бороться, сдался. Она почувствовала, как по ногам текут теплые струйки.

Дженсен взвесил тесак на руке и занес его над пальцем Джейми.

— Назовем это стимулом к улучшению памяти.

Из горла Джейми вырвался хриплый вопль:

— О боже, Дженсен, пожалуйста, вы должны мне поверить! Прошу вас! Я не знаю номера! Клянусь, клянусь, клянусь — я не знаю его!

Он посмотрел на нее:

— Знаете, самое печальное, что я вам верю, — и резко опустил тесак.

Близнецы (21 мая — 21 июня). Вы поймете, чего хотите, и будете знать, что делать для достижения этой цели, — уделите ей какую-то часть вашего неподражаемого внимания, а затем, не привлекая внимания, удалитесь! Если вы проявите слишком много энтузиазма к новым видам на будущее, то он или она могут, испугавшись, ослабить ваше положение.

Стул в кабинете Ричи Кордовы заскрипел, когда хозяин откинулся на спинку, заскрежетал, когда хозяин рывком принял прежнее положение. Потом он откинул голову. Обилие морщин на черепе давало понять, что он никак не может считать себя счастливым человеком.

Проклятье, как до сих пор болит.

Он всем весом навалился на стол и стал перечитывать гороскоп для Близнецов. Ему понравилась та часть, где говорилось: «Вы поймете, чего хотите, и будете знать, что делать для достижения этой цели». Чертовски правильно.

Если только не считать, что кто-то запустил к нему этот проклятый вирус. И чуть не снял с него скальп. Он знал, что ему хочется сделать с этими типами, но никак не мог их выследить.

Ричи поднял газету, которая сползла на могучую возвышенность его живота, и продолжил изучать астрологический прогноз.

Рак (22 июня — 22 июля). Небольшая, но убедительная победа положит начало полосе удач. Для хорошей сделки делайте то, что должны, — небольшой финансовый спор не ухудшит вашего имиджа. Сегодня вечером вам предстоит много сделать, ибо вы одержимы идеей, как хорошо провести время.

Ну, ну, ну. Чем дальше, тем лучше. Значит, его ждет хороший день. И почему бы не воспользоваться им? Он задумался о той монашке, пытаясь понять, почему перспективы получить с нее хороший куш становятся все туманнее и туманнее. Она как-то выскальзывает из рук, никак не может подобраться к этому фонду на реставрацию.

Но ее приятель, Меткаф… почему бы для разнообразия не заняться им? Он в долгу перед монашкой. И основательно.

Он сказал Эдди, что пойдет прогуляться, и выбрался на улицу.

На этот раз он пошел от парка в другую сторону. Кордова искал телефонную будку, которой давно не пользовался. В любом случае было необходимо покинуть офис — он не мог рисковать, что Эдди подслушает, как он досуха выдаивает своих коров.

Таксофон он нашел в тенистом закоулке. После ночного дождя в воздухе стояла влажная духота, и Ричи на ходу обливался потом. Надо сбрасывать вес, приходить в форму.

Обязательно. Завтра и возмусь.

Он набрал номер телефона в офисе. Меткафа не было на месте. Ричи позвонил ему домой, где и застал его.

— Знаешь, кто говорит? — сказал он, когда Меткаф снял трубку.

— К сожалению, да.

— Отлично. Тогда слушай. Я…

Меткаф понизил голос и теперь говорил хриплым шепотом:

— Нет! Это ты слушай, мешок с дерьмом! Я с твоими играми покончил. Делай что хочешь. От меня ты больше не получишь ни цента.

На несколько секунд Ричи потерял дар речи. Никак этот болван назвал его мешком с дерьмом?

— Догадываюсь, что ты, должно быть, забыл о тех фотографиях. Они будут…

— А мне плевать. Делай с ними что хочешь. И больше не пытайся доставать меня звонками, потому что я сообщу о них полиции, и тебя выследят. Я кладу конец. Сегодня я вместе с семьей уезжаю из города в отпуск и знать ничего не хочу.

Ричи не мог поверить своим ушам. Что, у Меткафа окончательно крыша поехала?

Он изобразил грозный рык:

— Значит, в отпуск? Что ж, порадуйся последним денькам, потому что семейной жизни придет конец, когда твоя жена и дети вернутся и увидят, что все стены по соседству украшены голыми задницами — твоей и маленькой монашки, которую ты трахаешь.

— Думаю, что на этот риск я могу пойти. — При этих словах Меткаф засмеялся — он засмеялся! — и сказал: — А монахиня тебя перехитрила. Такого выдающегося уголовника. Пока, неудачник.

И он отключился. Ричи так и остался стоять с отвисшей челюстью, тупо глядя на телефон.

Меткаф в самом деле это сказал — или Ричи почудилось?

Монахиня тебя перехитрила…

Черт возьми, что он имел в виду?

И тут он понял. Все куски головоломки сошлись и встали на место. Вирус, который не один раз, а дважды поразил его компьютер… а потом маленькая монашка стала вилять и уклоняться от выплат… и наконец Меткаф хамски обошелся с ним.

Почему он так вел себя? Да потому, что знал — снимков больше не существует.

Монахиня тебя перехитрила…

Они наняли кого-то, кто полностью вычистил его компьютер и…

Проклятье! Должно быть, того самого парня, который напал на него и украл запасной диск. Его обложили с двух сторон.

Он с силой ударил трубкой по таксофону и стал колотить по нему, пока микрофон не разлетелся в куски. Оставив его обломки болтаться на шнуре, он выскочил из будки, не обратив внимания на испуганный взгляд пожилой женщины, которая отшатнулась, когда он пролетел мимо.

Они как-то вышли на него. Дважды за последние несколько месяцев — в сентябре и вот сейчас. Где же он совершил ошибку? Кто его предал? С этим Ричи разберется потом.

Он знал, что ни у монахини, ни у Меткафа нет ни сил, ни знаний, чтобы помешать его деятельности. Так кого же они наняли? Другого частного детектива, как он сам? Узнать бы его имя, чтобы посчитаться и…

Минутку… почему он решил, что Меткаф знал, кто он такой? Может, ничего он не знал. Меткаф просто предупредил, что пустит полицию по его следу. Чего ради ему это говорить, если он знает Ричи Кордову? Да ясное дело — ничего он не знает.

Но если частный детектив, которого они наняли, все выяснил? Вполне возможно, это его работа. Кто еще? Сестра Мэгги?

Монахиня тебя перехитрила…

Меткаф полностью доверяет сестре Мэгги. Это означает только одно: именно монашка нашла кого-то, кто выследил его и погубил операцию — и причем сделал это так, что Рим и даже не догадался о диверсии. Чисто и гладко. Можно сказать, почти сработало.

Тот парень знал, кто такой Ричи. А теперь и Ричи необходимо выяснить, что это за личность. Тогда игра пойдет на равных. Меткаф, скорее всего, знает имя этого типа, но он уезжает из города — по крайней мере, он так сказал. Ричи еще проверит. Но если это правда, значит, остается монашка. Ему нужно хоть на несколько минут встретиться с ней лицом к лицу.

Что там говорится в гороскопе Рака?

Сегодня вечером вам предстоит много сделать, ибо вы одержимы идеей, как хорошо провести время.

О да. Сегодня вечером… если получится. Если нет, то завтра уж точно. Получит кое-какие ответы, и, может, с ним произведут небольшой расчет.

Нет, небольшой не годится. Она, ее приятель и тот, кого они наняли, пустили ко дну всю его операцию. Так что Ричи получит с них по полной мерке.

Сегодня Джеку не везло с телефоном. Он постоянно звонил Джейми то домой, то в кабинет, но так и оставался в неведении, как она себя чувствует и где находится.

То же самое было и с Мартой Роселли. После двух звонков утром и еще двух днем, на которые не последовало никакого ответа, Джек решил лично явиться на Бикман-Плейс.

На этот раз он надел синий свитер, но в целом его облик не изменился. Единственным отличием был не-

большой пакет для покупок, который он прихватил с собой. В нем лежала сложенная «карта» Ани — он предпочитал именно это выражение, а не «кожа» Ани.

Женщина с собакой послала его на задание в храм дорменталистов, где хранилась копия карты, вырезанной со спины другой женщины с собакой.

Ему было сказано, что совпадений в его жизни больше не будет; но в любом случае ему полагалось бы знать, что это не совпадение. Марии Роселли нужно было нечто большее, чем просто найти сына, и Джек должен был выяснить, что именно. Кроме того, он хотел выяснить, что связывало ее с Аней.

Единственный человек, который мог заполнить эти пустые графы, жил в здании из кирпича и гранита, к которому он сейчас подходил.

В атриуме белого мрамора он встретил Эстебана в ливрее.

— Меня несколько беспокоит миссис Роселли, — сообщил ему Джек. — Я звоню ей весь день, но никто не отвечает.

Эстебан улыбнулся:

— С леди все в порядке. Она выходила и уходила — строго говоря, ее и сейчас нет дома, — и, скорее всего, ваши звонки не застали ее.

— У нее нет автоответчика?

Эстебан снова улыбнулся:

— Миссис Роселли они не нравятся. Она сказала мне, что если кто-то хочет поговорить с ней о чем-то важном, то обязательно перезвонит.

— Не можете ли попросить ее позвонить мне, когда она появится? Она знает меня как Джека. У нее есть мой номер. Мне нужно как можно скорее связаться с ней.

— Джек, — кивнул Эстебан. — Я передам.

Вернувшись на улицу, Джек решил, что, если уж ему не удалось поговорить с матерью, он с тем же успехом может поболтать с сыном. Вдруг пустые графы удастся заполнить Ороонту.

Ороонт… тьфу.

Ричи Кордова поставил машину так, чтобы в поле зрения были обе двери: и в церковь Святого Иосифа, и в монастырь. Он поднял окна, чтобы в салон не проникал холодный ветерок, и запер двери, чтобы избежать визита кого-то из местных. Облагораживание облика Нижнего Истсайда шло неторопливо и еще не добралось до этих мест. Лишь рядом с местом водителя он оставил щель дюйма в полтора для дыма сигары.

Весь день он возбужденно представлял себе, как схватит сестру Мэгги и притащит в старый заброшенный склад, который разыскал во Флэшинге. Но ожидание рядом с ее церковью охладило его. Одно дело — шантажировать. Но следить за ней и похитить — это совсем другое… это серьезное дело. Тем более по отношению к монахине.

Должно быть, на мне сказываются годы в католической школе, подумал он.

Хотел бы он оказаться рядом с домом Меткафа. Но тот сказал правду: он вместе с семьей покинул город. Кордова позвонил в его офис, и там подтвердили, что его всю неделю не будет.

Значит, остается сестра Золотые Волосы. Если она не появится сегодня вечером, он вернется сюда завтра. И послезавтра. Рано или поздно он ее отловит.

И пригрозит, что покажет ей представление «Ребята из католических школ дают сдачу».

Джек заехал домой и переоделся, приняв вид, подобающий для визита на окраину Западного Виллиджа, — черные джинсы, выцветшая майка. Дополнением послужила авиационная куртка черной кожи, достаточно просторная, чтобы скрыть кобуру с «глоком».

До Западного Виллиджа он добирался на двух поездах и теперь в вечерних сумерках стоял на узкой и грязной улочке напротив кабачка «Палач», не спуская глаз с окон сыночка. Мимо него тек поток подозрительных личностей и заползал в бар.

Он отвел на ожидание десять минут, чтобы сгустились сумерки. Никаких признаков жизни в окне — так что он пересек улицу, подошел к боковой двери, которой пользовались жильцы, и быстро вскрыл замок отмычкой. На третьем этаже он нашел квартиру, которая, по его прикидкам, принадлежала Джонни, и постучал. Вскрывать чужой замок ему как-то не хотелось.

Ответа не последовало. Так что ему пришлось снова пускать в ход отмычку.

В помещении было темно. Он на секунду зажег карманный фонарик. Комната чистая, прибранная, снизу доносились запахи блюд из бара. На одной из стен он заметил плакат с изображением крепкого и здорового Купера Бласко, а на другой — книжную полку, заваленную трактатами дорментализма.

О'кей. Теперь надо лишь дождаться Джонни-Ороонта Роселли и внимательно рассмотреть его физиономию.

На кровати лежал заполненный до половины рюкзак. Собираешься в путешествие, Джонни?

Примерно полчаса спустя в холле послышались шаги, которые замерли у двери. В замочной скважине провернулся ключ. Джек укрылся за дверью. Джонни, переступив порог, включил свет. Джек не дал ему времени повернуться. Схватил его сзади и повалил на пол.

— Ни звука! — шепнул он в ухо своему пленнику, садясь ему на спину. Боже, до чего воняют его лохмотья. — Я здесь не для того, чтобы причинять вам неприятности. Нам нужно всего лишь поговорить. Сохраняйте спокойствие. Это устроит нас обоих. Начнете звать на помощь, и одному из нас не поздоровится. Явно не мне. Усвоили?

Джонни кивнул и прошептал:

— Если вы хотели всего лишь поговорить со мной, почему просто не позвонили по телефону?

— Я звонил. Но вы произносили какие-то странные слова и клали трубку.

— Так это были вы? — Джонни попытался повернуться к Джеку физиономией, заросшей клочковатой бородой. Джек бесцеремонно развернул его обратно.

— Не нужно смотреть на меня. Иначе мне придется вас убить.

Джонни уткнулся носом в пол.

— Во имя Ноомри, чего вы хотите?

— Меня наняли, чтобы доставить вам послание. Следующего содержания: «Позвоните вашей матери».

— Что? Это бред. Вас наняли? Кто?

— Ваша мать. Она…

— Этого не может быть!

— Она беспокоится о вас и…

— Моя мать мертва!

Джек открыл рот, но, помедлив секунду-другую, закрыл. У него опустились плечи. Он должен был предвидеть такое развитие событий.

Теперь проблема заключалась в том, как выйти из этой ситуации.

— Исключено. Я недавно говорил с ней.

— Этого не могло быть. Она уже четыре года мертва.

— Худая и пожилая дама с артритом?

— Ничего подобного. Типичная итальянская мама Старого Света.

— Проклятье. Наверно, я ошибся.

— Наверно?

— Ну, она сказала мне, что ее сын дорменталист.

— По крайней мере, тут вы не ошиблись. Вы… эй!

Джек запустил руку в задний карман Роселли.

— Хочу проверить кое-какие документы. Откуда я знаю, что вы не врете?

— Не вру. Кого вы ищете? Может, я смогу помочь вам.

— Не могу называть никаких имен. Профессиональная этика.

Извлеченные из бумажника водительские права были украшены чисто выбритой физиономией Джона А. Роселли.

— Ясно. Значит, вы — это не он. Мне не повезло. Извините.

— Теперь-то я могу встать?

— Нет. Вы помните, что мне придется сделать, если вы увидите меня в лицо?

Вслед за правами появился пропуск Джонни в храм. Джек посмотрел на набитый одеждой рюкзак, лежащий на кровати, и некая смутная идея стала обретать формы.

— Я вижу, вы собрались в дорогу. Покидаете город?

— Нет. Отправляюсь в кемпинг, если вам так уж надо знать. Это единственное место для человека в моем положении…

— Чтобы окончательно дозреть? — спросил Джек.

— В общем-то да. Кроме того, пребывание в одиночестве и в глуши поможет мне общаться с… впрочем, не важно. Вы не поймете.

— Уж не вам судить.

Джек быстро вытащил собственный бумажник и извлек из него свой пропуск в храм. Ни на том, ни на другом не было имени владельца, по внешнему виду они были неотличимы друг от друга. Осмотревшись, он заметил парочку магнитиков — господи, конечно же с логотипом дорментализма — на дверце холодильника. Дотянувшись до нее, он отлепил один из них.

— Что вы делаете? — спросил Роселли.

— Не волнуйтесь. Я не покушаюсь на ваши деньги.

Джек начал тереть магнитом по магнитной полоске своего пропуска.

Черт возьми, если Дженсен хоть чего-то стоил как глава службы безопасности — а Джек считал, что именно так и есть, — то он или аннулировал в компьютере входной код Джейсона Амурри, или же предупредил охрану, что, если он появится, его надо немедленно задержать. В любом случае этот пропуск стал бесполезен для Джека — с его помощью в храм не проникнуть. Он не собирался возвращаться в него, но теперь, когда Джейми не выходит на связь, пожалуй, будет необходимо проникнуть в храм.

А это означало, что ему нужен действующий образец.

Он засунул свою карточку в бумажник Джонни, а себе в карман его. Бумажник бросил на пол, рядом с лицом Джонни.

Как бы Джеку ни хотелось оказаться на расстоянии футов десяти от этого пахучего клоуна, он еще не мог позволить ему подняться. Кроме того, его интересовало, что же Джонни сделал такого, после чего оказался в столь бедственном состоянии.

Он громко потянул носом.

— Вы когда-нибудь слышали о такой штуке, как мыло? Или химчистка?

— Конечно. В обычных условиях я очень чистоплотен.

— Неужто? — Как там Дженсен называл его наказание? Изгнание в Одиночество. — И как долго вы находитесь в этом ИО?

Он почувствовал, как Роселли напрягся под ним.

— Откуда вы об этом знаете?

— Стоит мне увидеть неудачника, как я сразу же опознаю его. Мне и самому довелось быть в церкви. Вот поэтому меня и наняли найти пропавшего Взыскующего Слияния.

— Довелось быть?..

— Ага. Расстался несколько лет назад. — Ему надо пустить в ход жаргон дорменталистов. Он попытался вспомнить тот список, что ему дала Джейми. Черт возьми, как они называют бывших дорменталистов? — Они начали с сообщения, что у меня НПС, то есть Низкий Потенциал Слияния, и выразили пожелание, чтобы я прошел дополнительные курсы для увеличения его. Но я не мог их себе позволить и самостоятельно объявил себя ОД, Отвергнутым Дорменталистом, прежде чем они меня выставили.

Роселли засмеялся — точнее, издал короткий горький смешок.

— Весьма похоже… вот почему я не могу в течение месяца ни принять ванну, ни побриться, ни сменить одежду.

— Тоже НПС?

— Нет. Церковь подняла плату за каждый курс, то есть за каждую ступеньку на ЛС, Лестнице Слияния. Я сказал, что это слишком дорого, что из-за этого много людей не достигнут ПС, Полного Слияния. Это мнение было признано порочным, и я был обвинен в НПС.

— И вы согласились? Вам сказали — опустись в грязь и вонь, и вы это сделали?

— Я вручил себя церкви и обязан подчиняться ее решениям.

— Означает ли это, что вы потеряли и право на собственное мнение? На чувство гордости? На самооценку? Я как-то видел фильм, как тысячи шиитов на улицах Тегерана бичевали себя до крови во время Рамадана. Если бы Высший Совет приказал вам сделать нечто подобное, вы подчинились бы?

— Я… я не… Да! Да, подчинился бы! Величие церкви куда более важно, чем дурацкая гордость одного человека.

Джек мог только горестно покачать головой. Верующие никогда не переставали поражать его.

Но его интересовали более конкретные сведения. В самом ли деле Роселли был так богат, как утверждала его эрзац-мама.

— Ну, видя, в каких условиях вы живете, могу понять, почему вы возражали против роста цен в меню дорментализма.

Роселли снова напрягся.

— Слишком многих комфорт отвлекает и мешает идти по дороге к Полному Слиянию. Деньги для меня не проблема. Я живу здесь потому, что сам избрал такой образ жизни.

— Ну да, как же.

— У меня лежит в банке сумма, достаточная, чтобы обеспечивать мое существование, но все остальное — небольшое состояние, если хотите знать, — я отдал церкви.

— И она таким образом отблагодарила вас?

— Я отдавал не ради благодарности. И не ждал особого отношения к себе. Я принес дар, чтобы церковь продолжала свою миссию.

Джеку хотелось открыть глаза этому тупому индюку.

— Значит, сначала они досуха выдоили вас, а потом трахнули по голове, подняв плату?

— Нет, это на меня не подействовало. Я так много дал церкви, что плата за подъем по ЛС меня не смущает, как бы велика она ни была. Она… меня лично она не смущает, но вот другие, которым не так повезло в жизни…

— Не так повезло? Им куда больше повезет, когда их пинком выставят из церкви, ибо у них в мошне уже больше ничего не звенит.

— Все понятно. Вы стали Противником Стены. Как и многие ОД.

— Противником Стены? Ушел, чтобы разрушить дорментализм? Ничего подобного. Прежде чем у вас появится желание разрушения, еще есть о чем позаботиться. В те дни я даже не думал о церкви.

Это было бы истиной на прошлой неделе, даже вчера. Но после того, что прошлым вечером случилось с Бласко, после исчезновения Джейми ничто не могло бы доставить ему большей радости, чем лицезрение арестованных Брейди, Дженсена и всей их команды. Арестованных и перепуганных.

Но он не мог позволить, чтобы Роселли это понял. Дорменталист, слепо преданный церкви, скорее всего, побежит к Дженсену.

Джек поднялся и поставил ногу на затылок Роселли.

— Не шевелиться.

Дотянувшись до стены, он потушил свет. Затем помолчал, подыскивая подходящие прощальные слова, с которыми стоило обратиться к этому неудачнику, который согласился с требованием жить в грязи.

— Похоже, что с вами я ошибся. Вы не тот, кого я ищу. Впрочем, ладно. Кто старое помянет… Я продолжу поиски, а вы все так же будете избегать мыла. И еще… примите мои соболезнования по поводу вашей матери.

Выскользнув за дверь, Джек поспешил на улицу. По пути к станции подземки он еще раз позвонил даме, которая называла себя Марией Роселли. Ответа не последовало.

Вы избегаете меня, мадам? — подумал он. Надеюсь, что нет. Потому что мне надо поговорить с вами. Я хочу сказать, нам надо серьезно поговорить.

Джек не видел смысла в возвращении на Бикман-Плейс. Особенно в таком виде. Если даже загадочная женщина и дома, швейцар не пропустит его дальше парадных дверей.

Прежде чем сесть на поезд, он купил городской выпуск «Пост» и пролистал раздел новостей. У него упало сердце, когда он наткнулся на заметку, которая, как он надеялся, не должна была попасться ему на глаза.

Пропала Джейми Грант, репортер «Лайт». Полиция не исключала возможности, что ее исчезновение как-то связано с убийством ночного охранника.

Проклятье. До нее добрался Дженсен. Тут и сомнений быть не может.

Вместо того чтобы ехать домой, Джек направился на Коламбус-Сёркл.

Оказавшись на улице, он первым делом набрал на мобильнике 911. Он очень не любил обращаться к копам, но сейчас пришло время. Джейми могла оказаться в любом из пяти районов города, а может, и за его пределами.

— Послушайте, — сказал он, когда оператор поднял трубку. — Я только что прочел в газете, что ищут пропавшего репортера Джейми Грант. Она похищена членами дорменталистской церкви за то, что писала о них разоблачительные статьи.

— Как ваше имя, сэр, и как мы могли бы встретиться с вами?

— Это не важно. Слушайте: она похищена человеком по имени Дженсен, который является главой службы безопасности у дорменталистов. Не спускайте с него глаз — и вы найдете Джейми Грант.

— Сэр…

— Все поняли? Дженсен. Церковь дорментализма.

Он прервал разговор. Скорее всего, копы сочли его звонок выходкой сумасшедшего, но, может, и нет. Джейми была широко известна своими нападками на дорменталистов, так что это обвинение отнюдь не выглядело бредом. Джеку оставалось надеяться, что полиция выделит хоть часть сил и средств на слежку за Дженсеном и его церковью.

Он прошел до Западной Пятьдесят четвертой. Последние несколько месяцев он пользовался документами на имя Джона Л. Тайлески, а поскольку расплачивался карточкой «Виза» и имел безупречные водительские права — благодаря любезности маэстро по изготовлению документов Эрни, — он мог себе позволить взять в аренду свой привычный «бьюик-сенчури».

Дженсен и его команда ПХ будут искать «краун-вик». Что ж, в «бьюике» он будет выглядеть совершенно по-другому.

Джейми рассказывала, что большие шишки дорментализма держат свои машины в гараже за углом храма. Джек нашел свободное место неподалеку от входа в гараж и припарковался. Почти восемь. Он решил ждать четыре часа, после чего снять наблюдение.

Его ждет долгая ночь.

Но уже через полчаса, когда Джек говорил по сотовому с Джиа, он был приятно удивлен, увидев, как из гаража выезжает черный «мерседес». За рулем сидел Брейди, Джек узнал его. Джейми рассказывала, что Брейди сам водит машину лишь в особых случаях. Не может ли стать таким особым случаем встреча с Джейми Грант?

Брейди остановился на красный свет в конце квартала. Джек подождал, пока включится зеленый, снялся с места и пристроился за Брейди.

Туман… мир затянут туманом… все сплошной туман.

И боль. Тупая боль в левой руке… в левом мизинце. Она пульсирует, горит и…

И тут Джейми вспомнила. Дженсен. Тесак. Ее палец. Неописуемая боль, когда лезвие рассекло кожу, раздробило кость, разрезало связки и нервы.

Как бы это ни было ужасно, но боль проходит. К лицу ее снова прижали пахнущую ткань, и мир с его болями и страхами исчез.

На какое-то время.

А теперь все вернулось — и то и другое.

И другие ощущения… прохладный воздух, коснувшийся кожи… узы на руках, ногах и теле, жестко перетягивающие живот и особенно грудь — так, что она даже не могла сделать глубокий вдох. Она пыталась втянуть в себя лишнюю каплю воздуха, но у нее ничего не получалось: рот был забит какой-то жесткой тканью.

Она давилась ею!

Перебарывая панику, она с трудом открыла тяжелые непослушные веки. Свет шел откуда-то сверху. Перед ней медленно возникали образы. Сначала вертикальные и горизонтальные линии. Они были со всех сторон. На мгновение ей показалось, что она еще спит… что в каком-то ночном кошмаре она попала в мир картин Мондриана. Но по мере того как рисунок этих линий становился все четче, она уже могла разобрать, что они представляют собой металлические прутья, сплетенные в тяжелую решетку арматуры.

Что она делает в этой стальной клетке?

А за сплетением прутьев маячила внутренняя поверхность гигантской металлической трубы — наверно, футов двадцати в высоту и пяти в диаметре.

По телу прошелся холодный ветерок. Джейми, опустив голову, посмотрела на себя. Ее охватило такое потрясение, что она мгновенно вынырнула из сонного наркотического забытья.

Она была совершенно голой.

О господи! Дженсен или один из его бандитов содрал с нее одежду, когда она была без сознания. Она попыталась осознать, не сделали ли они с ней еще что-нибудь, но если даже и да, то она ничего не чувствовала…

Она потеряла способность соображать, когда осознала, что ее руки, ноги да и само тело накрепко привязаны к дюжине, а то и больше металлических стержней… а сама она, связанная, подвешена в нескольких футах от земли… в трубе.

Джейми попыталась успокоиться. Должно быть, это сон, очень плохой сон, потому что на самом деле этого не может быть. Такое не может случаться с людьми, особенно с ней. Это какой-то сюрреалистический бред, не имеющий ничего общего с действительностью…

Взять, например, внутреннюю поверхность этого цилиндра… все эти странные, геометрически строгие линии, которые под углами уходят вверх, вниз и во все стороны. Ничего подобного она раньше не видела.

Это сон…

Что это было? Где она оказалась? И почему?

И тут в памяти всплыл кусок из ее интервью с Бласко. Та часть, где речь шла о колоннах, которые Брейди погребает по всему миру. Казалось, прошли годы и годы с того дня, когда она печатала эти слова на экране своего компьютера…

…на изготовление этой колонны должен идти лишь специальный песок, а сама колонна расписана разными странными символами…

Она, связанная по рукам и ногам, подвешена внутри одной из колонн Брейди. Но, ради всех святых, зачем?..

Объяснение крылось в следующем предположении Бласко, от которого у нее пошел мороз по коже.

…кроме того, прежде чем захоронить ее, внутрь что-то вкладывают…

Старик не знал, что это могло быть, но теперь Джейми все поняла.

Кляп заглушил ее крик.

— Где мы, черт возьми? — пробормотал Джек, следуя за Брейди по темным и извилистым окраинным улочкам Джерси.

«Мерседес» Брейди держался за старым потрепанным пикапом и перед «таурусом». Джек ехал за «таурусом», не вырываясь вперед.

Нигде ни одного указателя, хотя это не имело значения. Места вокруг были незнакомые.

Но не для Брейди. Он явно знал, куда направляется. Съехав с магистрали, он без малейшего колебания прокладывал путь среди пологих возвышенностей.

Очередной поворот застал Джека врасплох. На перекрестке Брейди резко свернул влево и исчез. Джек сбросил скорость, но не остановился — вдруг Брейди проверяет, нет ли за ним хвоста. Он бросил взгляд на открытое пространство между деревьями, к которому вел бетонный съезд с асфальта дороги — а дальше ничего, кроме ночного неба.

Оставив за собой четверть мили, Джек нашел место, где можно развернуться, и поехал обратно. Подъехав к забетонированному съезду, он выключил фары и увидел что-то вроде ямы, над которой широко простиралось звездное небо; глубина проема в земле составляла футов семьдесят или восемьдесят, а у ближайшей стенки высились какие-то странные сооружения. Из нескольких окон самой высокой конструкции пробивался свет; тут же стояли три или четыре машины.

Джек сдал назад, съехал вниз по склону и развернулся на сто восемьдесят градусов. Машину он отогнал с дороги и поставил между двумя соснами, после чего пешком вернулся обратно. Вдоль стенки провала шла крутая бетонная дорожка. Он спустился по ней. Внизу стояли бетономешалки. На каждой дверце надпись, которую Джек принял за название компании. Над надписью красовался рисунок. Он и заставил Джека приблизиться к машинам. Прикрываясь корпусом одной из них, он рискнул на мгновение включить карманный фонарик.

В центре дверцы было изображение вроде бы черного солнца или черного цветка. А ниже…

«Уильям Благден и сыновья, инкорпорейтед».

Этот рисунок и это название он уже видел раньше. Но где?

И тут он вспомнил: пару месяцев назад, в Новетоне во Флориде, на дверце кабины грузовика.

Водитель сказал, что возит песок в Нью-Джерси. Джек было подумал, что это довольно странно — песка в Джерси более чем хватает, — и решил поинтересоваться по возвращении. Но в те дни в его жизни произошло столько событий, что до песка так и не дошли руки.

И вот теперь он оказался на рабочей площадке фирмы «Благден и сыновья».

Джек снова почувствовал себя не лучшим образом. Нет, это не случайное совпадение. В его жизни больше не будет места совпадениям…

В сентябре грузовик Благдена и сыновей, возивший песок, был украден и сбил машину его отца. А сейчас, в ноябре, он, выслеживая Лютера Брейди, оказался в карьере Благдена и сыновей. Или как там называется место, где месят бетон.

А при чем тут песок? А при том, что песок — главная составная часть бетона, и всего двадцать четыре часа назад покойный Купер Бласко рассказывал о деле всей жизни Брейди, на которое тот пускал все средства церкви, — и как он хоронил бетонные колонны в особых местах по всему земному шару… в соответствии с рисунком на коже погибшей женщины.

Но это лишь часть большой картины, которая по-прежнему остается непонятной.

Джек знал, что он не оказался бы в данный момент в этой точке, если бы другая женщина, обитающая на Бикман-Плейс, не вынудила его заниматься дорменталистами.

Им продолжают манипулировать. На каждом шагу…

Он осознавал, что собственная жизнь все меньше и меньше принадлежит ему, и проклял эту мысль. Но пусть даже в нем росла и крепла ярость, он не видел, что делать с этой ситуацией, черт бы ее побрал.

Джек решительно подавил раздражение и все внимание уделил основному вопросу: здесь ли Джейми Грант?

Тщательно соблюдая меры предосторожности, оставаясь в тени, он все ближе и ближе подбирался к строению. Ни следа охраны. Плохо. Он был бы только рад, попади ему в руки один из Паладинов Храма, у которого он бы уж точно выжал сведения о местонахождении Джейми.

Подобравшись к строению, он узнал «таункар» Дженсена рядом с «мерседесом» Брейди; копы явно еще не занялись Великим Паладином — если вообще будут им заниматься. Перед дверями также стояли большая машина «инфинити» и «сааб», хозяев которых он не знал.

Дженсен и Брейди явились сюда без взвода ПХ. Джек этого не предполагал.

За углом он обнаружил залепленное грязью окно и тыльной стороной ладони расчистил небольшой участок стекла — достаточный, чтобы видеть, что происходит внутри, и слишком маленький, чтобы его заметили.

Внимание сразу же привлекла металлическая колонна, висящая на стропах под сводчатым куполом в дальнем конце помещения. На подмостках, поднятых на десять футов от пола, стояла группа людей. Легче всего было узнать Дженсена. Теперь к ним собирался присоединиться и Лютер Брейди.

Если бы только услышать, о чем они говорят.

Кивнув, Лютер приветствовал четырех членов Высшего Совета, которые только что прибыли: Глена Мути, Мариссу Менендес, Дика Каннингема и, конечно, Билла Благдена. Почему некоторые члены ВС считают, что они должны присутствовать при каждом заполнении? Он так и не мог понять, что ими руководит: то ли чувство ответственности, то ли болезненная тяга к острым ощущениям.

Отодвинув Дженсена в сторону, он понизил голос:

— Все готово?

Великан кивнул и пробурчал:

— Все на месте.

— А как с тем человеком? Обнаружили его след?

Темное лицо Дженсена стало еще темнее.

— Он будто исчез с лица земли.

— Мы оба знаем, что он этого не сделал. Где-то он должен быть.

— Но чтобы найти его, я должен первым делом выяснить, кто он такой. Он как луковица. Каждый раз, как сдираю один слой, нахожу под ним другой.

— Потише. Не хочу, чтобы ВС знал об этом.

Лютер чувствовал раздражение Дженсена.

Дженсен понизил голос:

— О'кей. Но все же что это за тип? Такое впечатление, что его не существует. Как я могу найти человека, которого не существует?

— Перестань сходить с ума. У меня ощущение, что он сам найдет нас. Ты готов к встрече с ним?

— Конечно.

Распахнув пиджак, Дженсен показал свой неизменный «магнум» в наплечной кобуре. Дженсен обладал такими размерами, что даже крупнокалиберное оружие не выделялось у него под одеждой.

Лютер подумывал, не прихватить ли и ему свою «беретту». У него имелось разрешение на оружие, и он был великолепным стрелком. Но он сомневался, стоит ли демонстрировать это свое умение. Особенно здесь. Дженсен хотел привезти в качестве охраны несколько своих Паладинов, но Лютер наложил вето. Чем меньше людей будет знать место погребения Джейми Грант, тем лучше.

— Немного терпения, — сказал ему Лютер, — и все наладится.

— Будем надеяться.

Посмотрев на членов ВС, Лютер перевел взгляд на цилиндрическую форму:

— Они не знают, кто там внутри?

— Нет. Думают, там очередной Ноль.

— Был ли уведомлен настоящий Ноль?

Еще один кивок.

— Она страшно переживает.

— Ей придется пережить.

— Я обещал, что следующий раз обязательно достанется ей.

У «Компендиума» была одна отличительная особенность. Чтобы колонна в самом деле имела ценность, чтобы она способствовала завершению Опуса Омега, кто-то должен был умереть в ней. Поместить в нее просто труп — этого было недостаточно. Человек должен был расстаться с жизнью, находясь внутри колонны.

Лютер модернизировал этот процесс. От камня он перешел к бетону, но на его изготовление шел только тот песок, россыпи которого были расположены рядом со следующей точкой. Для смеси сегодняшнего вечера пошел песок из карьера в Эверглейдс, где особенно остро чувствовалось воздействие Хокано.

Он создал форму для отливки, которая на поверхности каждой колонны оставляла предписанные символы. Ему оставалось только наполнить форму специальной смесью, которую, стоило ему дать указание, тут же готовил для него Билл Благден, и — вуаля! — вот вам и новая колонна.

Ну, не совсем. Для каждой требовался последний и самый важный ингредиент.

Как только Лютер осознал, каким путем надо идти к завершению Опуса Омега, он подумал, что этот ингредиент стоит поискать за пределами церкви среди человеческих отбросов — пусть они расстаются с жизнью в теле колонны. Но его тут же осенило — это неверный путь. Он не может запятнать облик Опуса Омега какими-то никчемными жизнями.

В конечном счете он создал концепцию Нолей — тех ВС, Взыскующих Слияния, чьи личные кселтоны умерли. Без жизнеспособных ЛК слияние с двойниками из мира Хокано было невозможно.

Конечно, приметы Нолей было невозможно опознать и выявить, пока ВС не вносил приличную сумму наличными, поднимаясь на Лестнице Слияния. Лютер предпочитал отбирать Нолей из самых преданных, самых уязвимых — эти выводы он делал в ходе интервью после подъема на каждую очередную ступеньку, — которые уже расстались с большей частью своих средств. Все без исключения бывали потрясены этими известиями и глубоко расстроены, что им не дождаться Великого Слияния, когда этот мир объединится с миром Хокано.

Но надо подождать… еще не все потеряно. Церковь нашла способ реанимировать мертвых ЛК. Правда, Воскрешение Кселтона требует безграничной веры, преданности и отваги. ВК было предложено только нескольким специально отобранным Нолям, достойным спасения. Процесс ВК не только возрождал их личные кселтоны, но даровал немедленное Слияние. Они получали его без утомительного восхождения по Лестнице Слияния и были готовы встретить этот великий миг с высоко поднятой головой.

Каждый Ноль, у которого были за спиной годы приближения к цели, был готов воспользоваться этой возможностью.

Эти хорошие новости всегда приносил Дженсен. Избранному Нолю не рассказывали о специфике процесса ВК, а всего лишь сообщали, что он или она должны отправиться в некое секретное место назначения, где их ждет особая миссионерская работа, которой они будут заняты некоторое неопределенное время.

Поклонники религии, которую фактически придумал Лютер, не переставали изумлять его. На удивление большое число Нолей охотно залезали в цилиндрическую форму для отливки и спокойно, словно в парке аттракционов, позволяли привязывать себя. Конечно, не все. Тех, кто, как предполагалось, в решающий момент станут в ужасе сопротивляться, одурманивали наркотиками и лишь потом опускали в форму.

Джейми Грант выпала великая честь — ей предстоит стать первой недорменталисткой, которая с того момента, как Лютер занялся Опусом, отдаст свою жизнь во имя этой великой цели. Хотя он не хотел, чтобы члены ВС знали это. Не хотел он также, чтобы они одолевали его вопросами.

— Пожалуй, время, — сказал он Дженсену и кивнул Биллу Благдену, хозяину бетонного заводика. — Надеюсь, Билл помнит о добавке ускорителя. Здесь довольно прохладно.

— Все предусмотрено. Он объяснил мне, что добавил достаточно хлорида кальция. Время затвердевания уменьшится на две трети.

— Прекрасно. Приступаем к делу. Но на этот раз я хочу сам опустить рычаг.

— Есть какая-то особая причина? Вы же знаете, Билл считает заботу о рычаге своей обязанностью.

— Знаю. Но эта женщина оскорбила церковь в печати — назвала ее идиотизмом, помнишь? — и пыталась уничтожить все, ради чего мы работали. Десятилетия борьбы и трудов пошли бы прахом, вылези она на люди со всем, что ей удалось узнать. Она была у меня бельмом на глазу с того черного дня, как появилась на пороге храма. И я считаю честью, что могу вознаградить эту опасную личность по заслугам.

Дженсен кивнул:

— Я скажу Биллу.

Лютер старался не принимать слишком близко к сердцу тексты Грант. Он не испытывал потребности лично опускать рычаг. Он мог позволить Благдену заняться им, если уж ему это так нравится. Ведь главное было в знании того, что эта сука больше не напишет и не произнесет ни одного критического слова о церкви. И на этом можно поставить точку.

Но оказалось, что нет.

Над головой Джейми качнулась тень, и она услышала какой-то звук. Вывернув шею, она увидела, как большая полусфера опускается на открытый конец цилиндра. Глухо вскрикнув — рот у нее был забит кляпом, — она опустила голову и увидела, как к ней поползла густая влажная струя серого бетона.

Его комковатое тесто, булькая и вздымаясь, дюйм за дюймом ползло по стенкам цилиндра, после чего растекалось по полу.

Бетон собирался всего в нескольких футах от ее ног и поднимался с неумолимостью прибойной волны. Джейми понимала, что жить ей оставалось всего несколько секунд. Часть ее существа покорно приняла эту неизбежность, но другая часть отказывалась сдаваться. Она отчаянно боролась с веревками, стараясь ослабить хоть одну из петель, но чувствовалось, что ее привязывали к прутьям арматуры со знанием дела… тот, кто знал, что и для чего это делает… и кто уже занимался этим раньше… больше чем один раз…

Вне себя от ужаса, она осмотрелась. По обе стороны от нее шли вертикальные швы. Этот цилиндр не существовал в виде цельного куска — две половинки цилиндра были смонтированы воедино. Если она сможет вытолкнуть наружу край одной из них, хоть немного раздвинуть шов, то, возможно, вздымающийся бетон просочится наружу, а давление его растущего веса вызовет вздутие на стенке цилиндра, а может, и вообще прорвет шов, так что цемент перестанет подниматься и выльется наружу.

Она широко, до предела, развела руки и, не обращая внимания на боль от врезавшихся в тело веревок, все же дотянулась до швов.

Бетон уже заплескивался на ее голые ступни. Как ни странно, его теплота едва ли не успокаивала.

Она надавила сильнее. По стержню арматуры скользнул один из узлов. Немного, но ей хватило, чтобы дотянуться до швов по обеим сторонам. Она все еще испытывала сильную боль в левой руке, но преодолела ее, напрягла все мышцы и пустила их в ход.

Волна теплого цемента поднялась уже до бедер и подползала к талии.

Она застонала сквозь кляп — из обрубка мизинца на левой руке снова хлынула кровь. Не обращая внимания на мучительную боль, она с силой нажала направо и налево — и получилось! Небольшой отрезок правого шва выдавился наружу, пропустив тонкий лучик света.

Бетон уже ласкал ее голые груди и подступал к горлу.

Толкай же! Дави!

И Джейми продолжала давить, даже когда густая масса подступила к подбородку и захлестнула ее с головой, залив ноздри и залепив глаза.

На этом бетонном заводе не происходило ничего интересного — по крайней мере, для Джека. Брейди и Дженсен, уединившись, о чем-то переговорили тет-а-тет, в стороне от остальных, после чего присоединились к четверке. Небольшая дискуссия — скорее спор, — после которой Брейди подошел к стене и решительно опустил рычаг. Через несколько секунд из раструба шланга потек цемент, заполняя цилиндр отливки.

Нет, не цемент — бетон. Садовник, на которого Джек работал в юности, всегда поправлял его, когда он делал эту ошибку: цемент — всего лишь часть бетона, связующий компонент. Когда в него добавляют песок и гравий, вот тогда он и становится бетоном.

Похоже, что в трубе обнаружился небольшой дефект. Джек заметил струйку густой серой массы, которая поползла из одного шва — словно мозг из пулевого отверстия. Но струйка была небольшой и скоро прекратилась.

Никаких следов Джейми Грант.

Пока все были заняты производством колонны, Джек подобрался к машинам. Короткими вспышками света он освещал их салоны спереди и сзади — пусто — и затем тянул дверцы. «Таункар» Дженсена и «инфинити» оставались открытыми. Он проверил их багажники, но Джейми там не было.

Он простучал багажники «мерседеса» Брейди и «сааба».

— Джейми? — говорил он. — Это Джек. Если ты внутри, подай знак.

Тишина.

Джейми могла быть где-то на территории завода, но Джек сомневался. Это было действующее предприятие. Джейми отсутствовала весь день, и он не видел, каким образом ее можно было тут прятать. Слишком велик риск, что кто-то увидит ее и узнает. Ее лицо мелькало во всех выпусках новостей.

Нет, ее доставили в какое-то другое место. Полностью изолированное.

Ему оставалось лишь надеяться, что она не пострадала от их рук.

Отправившись в обратный путь, он поднялся на холм. На этот раз, когда дорменталисты начнут разъезжаться, он проследит за Дженсеном. Если кто и знает, где Джейми, если кто и может привести Джека к ней, то это Великий Паладин.

Он добрался в темноте до своей машины, залез в нее и стал ждать.

Глава 7

Суббота

— Джек, присядь, пожалуйста, — сказала Джиа. — Я из-за тебя нервничаю.

— Прости. — Джек заставил себя присесть на краешек стула у кухонного стола.

— Съешь булочку. Ты ни к одной не притронулся.

Когда их распорядок дня совпадал, Джек любил ранним субботним или воскресным утром заскочить к Джиа с коробкой сладких булочек.

Он выбрал круассан в жженом сахаре, с хрустящей корочкой, мягкий и белый внутри. Но голоден он не был.

— Сегодня утром ты хорошо выглядишь, мама, — сказал он Джиа.

Так оно и было. Лицо ее посвежело, вернулась былая энергия.

Она улыбнулась:

— Спасибо. Я в самом деле чувствую себя куда лучше. Оправилась от гастрита быстрее, чем предполагала. Осталось привести в порядок анализ крови.

Вики засмеялась. Джек посмотрел на нее. Она сидела у дальнего конца стола, читая книгу, которую Джек купил ей в прошлом месяце. Она только что расправилась с булочкой в сахарной пудре — своей любимой, — от которой у нее остались снежно-белые усики. Скорее всего, она несчетный раз перечитывала «Сказку о Драконе из заварного крема» Огдена Нэша.

— Что тебя рассмешило?

— Послушай, — улыбнулась ему Вики. — «Мяу!» — заорал Инк и «Ой!» — заплакала Белинда, потому что пираты уже лезли на нос». — Она снова засмеялась. — Пираты на нос! Мне нравится этот кусок.

Вики нравилась игра слов, и поэтому она обожала Нэша.

— Я принесу тебе продолжение. О Заварном Креме и Ужасном Рыцаре.

— Еще одну книжку о Заварном Креме? Когда ты ее принесешь?

— Как только найду.

Когда Вики снова углубилась в чтение, Джек поднял глаза и увидел, что Джиа внимательно смотрит на него.

— Ты все время о ней думаешь, — понизив голос, сказала она, бросив взгляд на другую сторону стола. — Она не выходит у тебя из головы. И я имею в виду отнюдь не мисс Большое Ухо.

Джек рассказывал ей о Джейми Грант.

— Да. И дело не только в том, что я понятия не имею, где она… я даже не знаю… в живых ли она. — Он ударил кулаком по колену. — Я не должен был отпускать ее обратно в офис.

— Как ты мог ее остановить? Она взрослая женщина, и у нее есть право самой принимать решения. Ни ты, ни все остальные…

— Знаю, знаю. Просто… я не смог помочь ей и чувствую… ответственность.

Джек понимал, что не должен переживать. Что он мог сделать? Скрутить ее и сунуть в свой багажник? Что, скорее всего, и сделал Дженсен. Но опереди он его, Джейми, скорее всего, была бы жива и здорова.

Джиа продолжала смотреть на него.

— Я думаю, мы договорились, что ты будешь избегать опасных ситуаций.

— Все это началось как история о пропавшем человеке, и я…

— Пропавшем? — вскинулась Вики. — Кто пропал?

— Все в порядке, — сказал Джек. — Все твои знакомые на месте. Да и он нашелся.

— Вот и хорошо. — Девочка вернулась к книге.

— Но проблема в том, — почти шепотом сказала Джиа, — что у тебя вместо одной пропавшей личности появилась другая. И скорее всего, она не просто пропала, с ней могло случиться… как с тем бедным охранником в газете. Не похоже, что ты избегаешь опасных ситуаций…

— Да ничего такого не предполагается. — Джек вздохнул. — По крайней мере, в истории с шантажом я разобрался. Прошло без всяких обострений.

С точки зрения Джека, трахнуть по башке электроплиткой не означало «опасной ситуации», но он решил не упоминать об этой истории.

Он с трудом подавил зевок. Прошлой ночью он явно не выспался. Слежка за Дженсеном обернулась потерей времени. Он надеялся как-то добраться до физиономии Великого Паладина — скажем, когда тот остановится передохнуть. А потом заставить привезти его к Джейми.

Но возможность так и не представилась. Дженсен без остановки добрался до гаража на Восточной Восемьдесят седьмой и исчез в нем. Появился он через несколько минут и вошел во многоквартирное здание рядом.

К себе домой? Вполне возможно. Он держит здесь Джейми? Ни в коем случае.

Так что Джек поехал в Вестсайд, где команда дорменталистов-наблюдателей исправно блюла свои обязанности.

И снова тот же вопрос: выслеживают ее или его?

— Где же она? — невольно озвучил он свои мысли. Джиа сделала глоток чаю.

— Мне как-то трудновато судить о человеке, которого я никогда не видела, но, судя по тому, что ты мне о ней рассказывал, она не из тех людей, которые могут безмолвно и бесследно исчезнуть.

— Ты все понимаешь правильно. Если даже ее держат в какой-то лисьей норе, она все равно найдет способ дать о себе знать. — Он сжал кулак. — Черт возьми, они до нее добрались. Они схватили ее, и я не знаю, где она.

Джиа мягко положила руку на сжатый кулак Джека:

— Ты сделал все, что мог. Полиция в курсе, и ты показал им правильное направление расследования. Теперь это уже не твоя забота.

— Скорее всего, так оно и есть. — Это было проще сказать, чем принять. — Но у меня мрачное предчувствие, что эта история не увенчается счастливым концом.

Джиа сжала его кулак, но промолчала.

— Что касается пропавших женщин, — сказал Джек, извлекая из кармана свой мобильник. — Мне так и не удалось связаться с дамой, которая втянула меня в эту запутанную историю. — Он набрал номер Марии Роселли — единственное имя, под которым он знал ее, — и стал слушать бесконечные звонки. — По-прежнему нет ответа. — Он нажал кнопку конца связи. — Придется быстренько смотаться на Бикман-Плейс. — Прогулка в десять кварталов не займет много времени. — Может, она на месте, но просто не отвечает.

Джек рассказывал Джиа о матери, которая наняла его, чтобы найти сына-дорменталиста. Как правило, он не упоминал никаких имен, даже ей. Джиа все понимала. А историю с Джейми Грант он спокойно обсуждал с ней, потому что Джейми его не нанимала.

Но в разговорах с Джиа он обходил молчанием не только имена. Он никогда не упоминал подробностей, которые могли бы взволновать и расстроить ее. Например, о лоскуте кожи со спины Ани. Это было слишком мрачно.

И теперь он, сложенный, лежал в кармане его куртки. Если ему все же доведется увидеть женщину, которую он знал как Марию Роселли, может, он настолько потрясет ее, что она ответит на несколько вопросов.

— Я скоро вернусь.

— Будь осторожен.

— Я таким родился.

Джиа закатила глаза, но не могла скрыть улыбки.

— Ох, проваливай!

Эстебан покачал головой:

— Она вышла за покупками.

— Вы уверены? — спросил Джек.

Они стояли в холле белого мрамора, к обстановке которого Джек уже начал привыкать. Даже чересчур.

— Я сам усадил ее в такси. Каждую субботу по утрам миссис Роселли отправляется за покупками. Вместе с Бенно.

— Она берет с собой этого большого пса?

Эстебан улыбнулся:

— Бенно всегда и везде сопровождает миссис Роселли.

— Вы передали ей мое послание — чтобы она мне позвонила?

— Конечно. — Эстебан даже обиделся. — Я не только сказал ей, а написал и передал записку.

— О'кей. Но придется повторить. На этот раз скажите — у меня есть то, что она хотела увидеть.

Эстебан кивнул:

— То, что она хотела увидеть… так я ей и скажу.

Джек вышел на улицу и направился в верхнюю часть города. Он пылал раздражением.

Ничего не получается. Ну просто ничего.

Может, пока стоит оставить все как есть. Отложить в дальний угол и ждать перемен, проводя время с Джиа и Вики. Но он понимал, что не станет для них хорошим компаньоном, потому что его внимание будет где-то далеко.

Он должен что-то сделать.

Может, куда-то поехать. Например, в Джерси. На цементный завод, где заливают бетон в такие странные формы.

Сейчас вторая половина субботы. Скорее всего, предприятие закрыто.

Оно и к лучшему.

Он вздохнул. Наверно, впустую потеряет время. Ничего общего с тем удовольствием, которое он испытал, размазывая по стенке толстяка Кордову. Джек едва не пожалел — не стоило так быстро кончать историю с шантажом.

— Сестра Мэгги?

— Нет, это сестра Агнес. В данный момент связаться с сестрой Маргарет Мэри невозможно. Чем могу помочь?

— Здравствуйте, сестра. Это кузен Мэгги. Я звоню по поводу дяди Майка.

— Надеюсь, у вас не плохие новости.

— Ну, и не такие уж хорошие. Вы знаете, когда она вернется?

— Она работает на кухне для бедных в подвале церкви. И будет там до полуденной раздачи пищи. Если вы хотите позвонить ей туда, я могу дать вам номер.

— Нет, нет, все в порядке. Даже не говорите, что я звонил. Вы же ее знаете. Она начнет волноваться, переживать. Я найду ее попозже.

Ричи Кордова повесил трубку.

— Да, с-с-сэр! — сказал он. — Найду ее попозже.

Джек остановил взятый напрокат «бьюик» на том же месте, что и вчера вечером. Он узнал его по сломанным кустам и примятой траве. Отсюда хорошо наблюдать в темноте, но при свете дня опасно.

Он осмотрелся, но не нашел поблизости ничего лучшего, так что придется смириться с этим. Раздражение из-за неуловимости Джейми Грант сделало его несколько сварливым и опрометчивым в действиях.

Когда Джек добрался до обреза подъездной дорожки, что вела к хозяйству Благдена и сыновей, полуденное солнце скрылось за низкой облачной пеленой. Он посмотрел вниз, на заводик, стоящий в песчаном карьере, на пятна обнаженной земли, на которой, если не считать нескольких кустиков, не было никакой растительности.

Место выглядело куда более безлюдным, чем прошлой ночью. Никаких легковых машин в поле зрения. По всей видимости, Благден и сыновья решили взять отгулы — по крайней мере, в этот уик-энд.

Прикинув, что чем меньше времени он будет торчать на открытом месте, тем лучше, Джек сбежал вниз по пологому спуску и замедлил ход, когда оказался рядом с армадой неподвижных грузовиков. Он осторожно пробрался между ними. Может, ему только казалось, что здесь никого нет.

Он добрался до высокого строения и, найдя чистый уголок в оконном стекле, заглянул внутрь. В тусклом свете, который просачивался сквозь грязные световые люки, Джек увидел, что с прошлого вечера тут произошли значительные перемены. Высокий металлический цилиндр исчез, уступив место могучему грузовику с лебедкой. В кузове лежала огромная бетонная колонна, украшенная угловатыми символами, которые он видел на цилиндре. Закреплена она была талями и цепями.

Вот почему прошлой ночью шла заливка бетона. Перед ним одна из колонн, которые Лютер Брейди зарывает по всему миру. Он что, псих? Для чего ему такая куча бетона, да к тому же разукрашенного?

Безусловно, за этим что-то кроется. Должно быть, по замыслу Брейди все это — часть какого-то грандиозного плана, который должен завершиться величественным финалом, — иначе зачем такие расходы, хлопоты и тревоги, зачем светящиеся точки на глобусе, спрятанном в закрытом алькове?

Следовало поближе присмотреться к этим символам. Джек зашел за угол, к двери, где прошлой ночью стояли машины. Закрыта. Свою сумочку с инструментами он забыл в багажнике. Можно вернуться и взять ее, но он не хотел терять время.

Из любопытства он завернул за другой угол, где были высокие двойные двери, в которые мог проехать грузовик, и убедился, что они не заперты. Толстая цепочка и массивный амбарный замок лежали в ведре.

Джек скользнул за двери и остановился, прислушиваясь к звукам в этом высоком открытом пространстве. Тишина. Не теряя бдительности, он подошел к грузовику.

Рассматривая колонну, он подумал, что стоило бы получше все спланировать. Имело бы смысл взять камеру и все заснять. Кто-нибудь в Колумбийском или в Нью-Йоркском университете смог бы расшифровать значение этих символов. Он снова подумал, что стоит вернуться к машине — на этот раз, чтобы отправиться на поиски магазинчика или аптеки, где продаются дешевые одноразовые камеры…

Он прошелся взглядом по всей длине колонны. Его внимание привлек маленький коричневатый бугорок, который своей неправильностью нарушал ровную серую поверхность. Он был явно не на месте, что и возбудило любопытство Джека.

Он попытался рассмотреть это странное образование. Красновато-коричневое… почти как…

По спине Джека пробежал зябкий холодок. Наверно, от еще влажного бетона.

Забравшись в кузов, он встал на колено и нагнулся. Да, похоже, что кровь. Может, таков художественный замысел?

Дажек вытащил спецназовский нож и выкинул лезвие. Быстро оглядевшись — никого не видно, — он начал отколупывать бетон. Понадобилось лишь несколько точных быстрых движений, чтобы отколоть осколок диаметром в десятицентовую монетку. Когда он свалился в кузов, Джек потрогал обнажившуюся серую поверхность.

Она поддалась — но лишь немного. Она была мягкой и упругой. Явно не бетон. Это была плоть.

Кишечник Джека заплелся гордиевым узлом, когда он один за другим стал откалывать тонкие пластины бетона, обнажая костяшки пальцев, обтянутые серой кожей. Вот большой палец, указательный — это левая рука — средний, безымянный, затем…

От мизинца остался только обрубок… кровоточащий обрубок.

Теперь Джек стоял уже на обоих коленях. Он пригнулся к колонне вплотную.

— Проклятье! — прошептал он. — Черт возьми!

Этот палец был отрезан только недавно. А у Джейми обрубок был на правой…

Господи!

Он переполз через колонну и исследовал противоположную сторону. Там обнаружился символ, который явно был не на месте. Все остальные были как бы вдавлены, а этот бугрился. Он начал крошить бетон вокруг него…

…другая рука… с таким же обрубленным мизинцем… ампутация давняя.

Джейми Грант… они убили ее. Прошлой ночью утопили в бетоне… и, господи, он стоял за стенкой и все это видел. Та небольшая протечка из шва, которую он заметил. Неужели это Джейми пыталась разломать форму? Неужели ее пальцы сопротивлялись, пока у нее в легких оставалась хоть капля воздуха?

У Джека сдавило грудь. Он с силой ударил кулаком по холодной шершавой поверхности бетона пониже руки Джейми.

Он потерял ее.

Если бы только он знал. Может быть, ему удалось бы спасти ее… или, по крайней мере, он бы попытался. Может быть…

Звук приближавшейся машины прервал поток его сожалений и заставил Джека подняться на ноги. Он выглянул в одно из окон и увидел, как к зданию подруливает машина. Джек выпрыгнул из кузова и спрятался за грудой металлических барабанов у стены.

Раздражение из-за того, что он не мог найти Джейми, исчезло, уступив место черной ярости, которая пульсировала у него в голове. Он надеялся, он молил, чтобы это оказались Брейди или Дженсен — или, еще лучше, оба. Он скрипнул зубами. Как он хотел добраться хоть до кого-то, имеющего отношение к дорменталистской церкви! И чем выше его пост, тем безжалостнее он с ним расправится. Попадись ему в руки тот, кто нужен, и, начав, он уже не остановится. Прикончит на месте. И с удовольствием. Кое-кто этого вполне заслужил.

Посмотрев в щель между барабанами, он увидел, как два человека раздвигают большие двери в противоположном конце здания. Это не были ни Дженсен, ни Брейди, ни кто-либо из четверки, которых он видел на подмостках прошлой ночью.

Проклятье.

Да и вообще эта пара не смахивала на дорменталистов. Строго говоря, Джеку показалось, что он узнал одного из них, того, кто справа, парня в ковбойской шляпе.

Наконец он вспомнил. Ковбой оказался тем самым безмозглым хозяином грузовика с песком, который чуть не убил его отца во Флориде. В тот раз не он сидел за рулем; его заботой было доставить песок, отмеченный Иным, из точки рядом с Эверглейдс на этот завод… песок, который пошел в ход, в чем Джек не сомневался, на бетонную гробницу для Джейми.

Затаив дыхание, Джек подался назад и вытащил из кобуры «глок».

Всего двое. Он их сделает, пусть даже они вооружены. Но вдруг снаружи есть кто-то еще…

Он решил подождать и проверить.

Ждать пришлось недолго. Мужчины залезли в кабину грузовика и выехали за двери. Потом один выпрыгнул закрыть створки, после чего они укатили.

Джек выбрался из здания. Пусто. Их было всего двое.

Он подождал, пока грузовик, рыча, выбрался на дорогу и исчез, после чего неторопливо направился к своей машине. Можно не спешить. По извилистой проселочной дороге большегрузный трейлер будет ехать не торопясь, и засечь его будет нетрудно.

Джеку хотелось посмотреть, где они предадут земле Джейми Грант. А затем им придется дать ответы на несколько очень жестких вопросов.

— Прими тело Христово, — сказала сестра Мэгги и, взяв большим и указательным пальцами облатку из дарохранительницы в золотом окладе, поднесла ее к морщинистому лицу Амелии Элкинс.

Амелия хрипло прошептала «Аминь» и открыла рот.

Мэгги положила облатку ей на язык, и они вместе вознесли благодарственную молитву — Амелия сидя в инвалидном кресле, а Мэгги стоя на коленях рядом с ней.

Джинни Дункан, игуменья, которая обычно совершала обряд причастия и доставляла Святые Дары тем прихожанам, которые не могли выйти из дому, сегодня заболела, и Мэгги пришлось заменить ее. Она устала после тяжелого дня в кухне с жаркими духовками и кипящими котлами, но это не означало, что по ее вине эти бедные создания, замурованные в четырех стенах, будут лишены еженедельного причастия.

Когда они закончили молитву и Мэгги поднялась, Амелия взяла ее за руку.

— Могу ли я предложить вам чаю, сестра? У меня есть шоколадные пирожные, которые мне принесла дочь. Мы могли бы….

Мэгги погладила ее по руке и улыбнулась:

— Мне бы хотелось остаться, Амелия, честное слово, но меня уже ждут.

— Ах да, конечно. Понимаю. Я ведь не единственная, кому нужно причастие. Просто я надеялась…

Бедняжка, подумала Мэгги. Она так одинока.

— Хотя подождите… расскажу вам, что я могу сделать, — сказала она. — Завтра к полудню я могу зайти к вам, и мы вместе посидим за ленчем. Я принесу…

— Воскресный ленч! — просияла Амелия. — Ничего с собой не приносите. Я сделаю отличные сандвичи. Вы любите салат с тунцом?

Мэгги не любила блюд с майонезом, но кивнула с улыбкой:

— Держу пари, он у вас очень вкусный.

— Еще как. Может, старые ноги меня и не держат, но сделать салат мне еще под силу. Во сколько вас ждать?

— В час дня устроит?

— Значит, в час! — Женщина помолодела буквально на глазах. — К вашему приходу у меня будет все готово!

Через несколько минут Мэгги торопливо спускалась по скрипучей деревянной лестнице из квартиры Амелии на третьем этаже. Когда же она научится настаивать на своем? Ей всегда было так неприятно отказывать людям, которые в ней нуждались.

Выйдя из дома, она осмотрелась. В это время года сумерки наступают так рано. Она посмотрела на часы. Всего пять часов, а солнце уже заходит за горизонт.

Что ж, остался всего лишь один визит. Она сверилась со списком. Мистер Уитколм живет всего в нескольких кварталах отсюда. Прекрасно. Она еще успеет в монастырь к обеденной раздаче.

Сделав два шага по направлению к Четвертой улице, она остановилась.

— Благодарю Тебя, Господи, — прошептала она. — Спасибо, что еще раз дал возможность исполнить Твою волю и помогать тем, кто не может помочь себе сам.

Едва только она снова двинулась в путь, как у обочины рядом с ней остановилась машина. Сестра Мэгги подалась ближе к стене здания. Так было чуть безопаснее, но в любом случае она не была гарантирована от столкновения с наркоторговцами и другими неприятными типами.

— Мисс? — услышала она мужской голос.

Мэгги замедлила шаг, но не остановилась. Она видела, что в машине сидит только один человек. Очень толстый мужчина, который занимал едва ли не все переднее сиденье. Лица его было не разобрать в густеющих сумерках, оно скорее напоминало бледный диск, но она не сомневалась, что не знает его.

— Я заблудился. Не можете ли помочь мне?

Машина была далеко не такой шикарной, в которой разъезжали наркодилеры, но и не такой развалиной, как у их клиентов. Просто нормальный обыкновенный джип для каждодневного пользования. Семейная машина.

Тем не менее надо быть осмотрительной.

— Я тут езжу кругами, — жалобно сказал он. — Мне нужно лишь, чтобы кто-нибудь показал правильное направление.

Ей пришлось отказать Амелии. Зато она поможет этому заблудившемуся человеку. Сестра Мэгги подошла к машине:

— Куда вы хотите попасть?

— В жилой массив.

— В какой именно? Джейкоб Риса? Лилиан Уолд? Их тут несколько.

— Толком и сам не знаю. Жена записала название, но у нее ужасный почерк. — Мужчина протянул руку из окна. В его пальцах трепетал клочок бумаги. — Как курица лапой. Может, вам удастся разобрать?

Держась от машины на расстоянии, Мэгги вытянула из пальцев мужчины бумажный клочок и прищурилась, пытаясь разобрать, что там написано. Относительно почерка он не преувеличивал. Ужасный. Его жена явно не посещала католическую школу. Буквы совершенно неразличимы.

— Возможно, это башни Масарик.

— Похоже что так… А где они?

— Дальше по пути в город. Но вы уверены…

— Что-то не так?

Она никогда не была в районе башен Масарик, но слышала, что их называли «вертикальным гетто». Явно не то место, где стоит бывать белому человеку из среднего класса.

— Ну… у них не очень хорошая репутация.

— В самом деле? Может, я тогда просто проеду через них. Если там так плохо, не буду останавливаться, а заеду днем.

— Хорошая идея. — Мэгги показала на восток. — Поезжайте в ту сторону, поверните направо и прямиком до Восточного Хьюстона. Мимо не проедете.

— Большое спасибо. Вам тоже в ту сторону? Самое малое, что я могу для вас сделать, — это подвезти.

Да, Мэгги тоже было в ту сторону, но она не хотела садиться в машину незнакомого человека.

— Вы очень любезны, мне недалеко, и я хочу пройтись.

— О'кей, — сказал мужчина. — Я подумал, что просто должен вам предложить. — Он протянул руку в окно, но не так далеко, как в первый раз. — Спасибо за помощь. Только верните мне адрес.

— О, конечно. — Она и забыла, что продолжает держать бумажку. Подойдя поближе, она протянула листок. Но вместо того чтобы взять его, мужчина перехватил ее запястье. Рывком подтянув Мэгги, он выкинул из окна другую руку и схватил ее за волосы. Она вскрикнула от боли и испуга. Мужчина втащил ее через окно в машину. Мэгги крикнула, но какой-то твердый и тяжелый предмет ударил ей по затылку. Перед глазами все помутилось. Она было открыла рот, чтобы снова закричать, но на этот раз удар оказался сильнее.

И сумерки стали ночью.

Дорожное движение было просто ужасным. Похоже, все что-то строили. Они выехали из Джерси три с половиной часа назад и добрались только до Ридинга. Черт возьми, куда же эти ребята направляются?

Джек заметил, что хвостовой сигнал грузовика начал мигать, и вслед за ним заехал в карман. Как раз вовремя. Ему тоже не мешало бы отдохнуть и заправиться. Но сначала…

Он смотрел, как водитель грузовика с напарником вылезли из кабины и отправились к закусочной. Дверцу они заперли, но двигатель не выключали. Джек быстро подошел к их машине, вытащил из сумки с инструментами тонкую отвертку. Грузовик был старый и побитый. Охранной системы на нем, скорее всего, не было, но никогда не знаешь…

Джек поднялся на поребрик и огляделся. На стоянке было пустынно и тихо, если не считать ровного гула дорожного движения. Похоже, в воскресенье вечером сюда стремилось попасть не так много народу.

Он запустил длинное жало отвертки между стеклом и панелью дверцы и, покрутив, за что-то зацепил. Переведя дыхание, он потянул отвертку — с другой стороны выскочила кнопка стопора. Противоугонная система не сработала. А вот теперь пойдет настоящая проверка: он извлек отвертку и приоткрыл дверцу. Тут же любезно вспыхнула лампочка, но опять-таки все прошло тихо.

Отлично.

Проскользнув внутрь, он быстро пролистал бумаги, сваленные на сиденье. В основном чеки за проезд по платным дорогам и карты. Он взял карту Пенсильвании и обратил внимание, что она испещрена красными линиями. Там, где пересекались три из них, за Гаррисбергом и Кэмп-Хилл, стоял кружок. У верхнего угла карты на скрепке держался лист белой бумаги. Джек пробежал машинописный текст и понял, что это маршрут до «фермы».

Он прикинул, что именно могли знать эти два водителя? Может, они просто исполняли свои обязанности, доставляли груз? Едва ли они представляли себе, что замуровано в этой глыбе бетона. Но окончательно убедиться в этом можно было, задав им прямой вопрос.

Он сложил карту и, выбравшись из кабины, снова запер дверцу.

Впереди лежит немало миль. Джеку конечно же нужен был полный бак. Кроме того, перед тем, как он снова пустится в дорогу, ему надо было поесть и попить.

Его ждала долгая ночь. Он хотел увидеть эту «ферму» и выяснить, что они собираются делать с останками Джейми.

Вот тогда он и получит ответы на свои вопросы.

Ричи Кордова посмотрел на сестру Мэгги, которая сидела, примотанная к надежному тяжелому дубовому стулу. В глазах ее он увидел страх и растерянность.

Как он наслаждался этими мгновениями! Трудно было поверить, что меньше часа назад он был настолько перепуган, что хотел все бросить.

Успокоившись, он придумал план, как утащить монашку прямо с улицы, но вот претворять его в жизнь… это было совсем другое дело. Он замазал грязью номерной знак своей машины, чтобы никто не засек его. Заметив ее на тротуаре, он завелся до точки кипения, чуть не описался от волнения.

Но все же он сделал то, что задумал. Было довольно темно, в пределах прямой видимости никого не было. Ему оставалось лишь четко сработать. Если он упустит ее, другого шанса уже не представится.

Он втащил монашку в машину, нанес удар по голове, от которого она окончательно отключилась, и, бросив на пол у пассажирского сиденья, быстро отъехал. Но даже сейчас он не мог расслабиться. Что, если кто-то его видел? Что, если какая-нибудь старая сука торчала в окне и сейчас все сообщает в полицию? Хотя сомнительно. И вряд ли как-то скажется на нем. Он за рулем совершенно обыкновенного джипа без особых примет — по городу бегают миллионы таких же — и с неразборчивым номером.

И тем не менее… никогда нельзя знать. По пути он то и дело посматривал в зеркало заднего вида и чуть не сбил пешехода.

Но никто за ним не следил, и он без помех добрался до городской пустоши во Флэшинге, к западу от Северного бульвара. Наконец он оказался на месте, в заброшенном складе, где никто не мог его потревожить, — склад он заприметил еще накануне.

И наконец-то она была при нем, надежно, как кусок колбасы, перехваченная веревками по всему телу. Его страх ушел, испарился, уступив место странному ликованию. Его всегда возбуждало, когда он в процессе своих игр мог одним телефонным звонком изуродовать всю жизнь своей жертвы. Но это вмешательство осуществлялось издалека, его контакты сводились лишь к телефонным звонкам и письмам.

А такого он не испытывал никогда. Он мог делать с монашкой все, что ему нравится. Ему не нужно

было даже дергать ее за веревочки. Она принадлежала ему.

Господи, да это как секс.

А он к ней и пальцем не прикоснулся. Пока еще.

Он обнаружил в себе страсти и эмоции, о существовании которых прежде не догадывался. Они включали в себя не только желание получать деньги — это было волнующее путешествие внутрь себя самого.

Но может, ему не стоит пускаться в столь глубокое путешествие, а посмотреть, что по этому поводу говорит сегодняшний гороскоп Близнецов.

Вы можете испытать желание чрезмерно углубиться в анализ событий на работе, но преодолейте его. Когда вы первым возьмете слово, собеседник станет более разговорчивым. В свое время вы убедитесь, что все проблемы на работе — это Божий дар.

Эти последние слова вызвали у него что-то вроде благоговения. Его «рабочие» проблемы уже стали чем-то вроде Божьего дара. И, подумав, он решил, что сестру Мэгги можно счесть вроде бы коллегой. По крайней мере, они сотрудничали. Типа того. И конечно, ей придется стать разговорчивой, когда он первым возьмет слово.

— Ты знаешь, кто я такой? — Он подошел и навис над ней. — Ты хоть понимаешь, какие неприятности ты мне причинила?

Она покачала головой, сдавленно всхлипнув — рот у нее был заткнут кляпом.

Даже кричи она изо всех сил, ее бы никто не услышал, — но Ричи решил оставить кляп на месте. Он не хотел слышать никакой собачьей ерунды. Теперь пришло его время говорить, а ее — слушать.

— Я тот человек, у которого есть симпатичные картинки тебя с Меткафом. — Видя, как она вытаращила глаза, он испытал острое наслаждение в чреслах. — Совершенно верно. Это я. Но знаешь, что случилось? Кто-то залез ко мне и испортил все мои файлы… уничтожил их. Ну не жалость ли? Я не знаю, кто это был, но думаю… нет, уверен, что знаю, кто послал его. И тебе придется мне все рассказать о нем.

Он понаслаждался зрелищем залитых слезами глаз, после чего порылся в ящичке с инструментами, который прихватил с собой. Когда он будет задавать ей вопросы, ему нужны честные и откровенные ответы. Для этого придется немного размягчить ее. Или не придется. Он не знал, как пойдут дела, пока не вынет кляп, но пока он не собирался этого делать. Какое-то время.

Ведь парень имеет право повеселиться, не так ли?

Он поднял топорик для колки льда, чтобы она его видела.

— Но первым делом немного сыворотки правды.

Джек не был уверен, как действовать дальше.

В темноте по ухабистой сельской дороге он следовал за грузовиком Благдена. Тьма была непроглядной. Луны на небе не было, по пути не встретилось ни единого уличного фонаря, и его автомобиль вместе с грузовиком были единственными машинами на дороге.

Они свернули с платной автострады еще несколько миль назад и сейчас петляли меж пологих холмов. Водители грузовика, безусловно, знали, что за ними кто-то следует. Но, кажется, не волновались.

В этом и было все дело. Если бы они знали, что перевозят через границу штата тело убитой женщины, они бы нервничали, то и дело поглядывая в стекло заднего вида. Они бы даже могли остановиться у обочины, чтобы пропустить заднюю машину.

Но если они убеждены, что везут всего лишь странную глыбу бетона, то их не должно волновать, кто за ними тащится.

Хотя грузовик не делал никаких попыток оторваться, Джек для надежности решил исходить из предположения, что водители знают о характере груза.

Так что, когда трейлер притормозил и осторожно свернул на совсем уж узкую дорогу, он проехал дальше. В самом конце подъема, по которому полз грузовик, он увидел в стекло заднего вида две пары фар. Грузовик, преодолев подъем, остановился рядом с ними.

Джек погасил все свои огни и развернулся. Он вылез из машины и обнаружил, что стоит на краю поля, густо заросшего сорняками. Оно было обнесено шаткой проволочной изгородью. Задрав голову, Джек посмотрел на небо. В прорехах облаков почти не было видно ни звездного неба, ни мерцания лунного диска. Отлично. Чем меньше света, тем лучше.

Он перемахнул через изгородь и, пригнувшись, двинулся к источникам света. У самой вершины он пригнулся еще ниже, а затем и вовсе пополз по-пластунски.

Трейлер и два пикапа стояли вокруг ямы шириной футов в семь или восемь. Джек прикинул, что, судя по отвалам земли по краям, она была глубокой.

Во всяком случае, достаточно глубокой, чтобы поглотить бетонный саркофаг Джейми.

По краям ямы стояли четверо мужчин с лопатами плюс один из водителей трейлера. Их поведение убедило Джека, что ничего нового к тому, что он уже знал, они добавить не смогут.

Но теперь он знает, где погребена Джейми Грант.

Водитель у ямы дал сигнал своему напарнику в кабине трейлера. На глазах Джека лебедка грузовика стала медленно поднимать колонну, так что в конце концов она зависла над черным зевом ямы.

Джек инстинктивно рванулся, чтобы положить этому конец. Джейми заслуживала лучшей участи. Но ему придется столкнуться с шестью людьми, некоторые из них наверняка вооружены. Лучше дать им возможность закончить свою работу. По крайней мере, теперь он знает, где найти Джейми, когда придет время устроить ей достойные похороны.

Есть и еще одна причина сдержаться. Поскольку он знает, где найти эту колонну — а фактически место погребения тела, — то, значит, владеет потенциальным оружием против Дженсена и Брейди. И сейчас ему остается лишь продумать, как пустить его в ход, чтобы причинить им максимальный урон.

Он, затаив дыхание, смотрел, как вздыбленная ввысь колонна рухнула в дыру в земле.

В Манхэттене пожилая женщина плакала и сжимала затылок, который терзала острая режущая боль. Ее пес, ротвейлер, неподвижно стоял рядом, сочувственно взрыкивая.

Она знала причину своих страданий.

Еще одна… они похоронили еще одну жертву. Их надо остановить — пока не поздно.

Но она не может этого сделать. Тут должен действовать кто-то другой — от ее имени.

Мысли Джека опережали бег его машины, которую он, развернув, гнал на восток. Он думал, как извлечь большинство этих колонн…

Но в голову ничего не приходило. Она была бесплодна… бесплодна и суха, как та земля, которой забросали могилу Джейми.

В конце концов он сдался и включил радио. Может, стоит немного послушать музыку, а потом со свежей головой снова взяться за эту проблему. Но в эфире он не мог найти ничего подходящего. Наверно, стоило бы прихватить с собой какие-нибудь из своих любимых дисков, но по размышлении Джек понял, что и их ему не захотелось бы слушать.

Проблема заключалась не в музыке, а в нем самом. Он не мог нормально чувствовать себя, чувствовать себя самим собой, пока не разберется с этим делом.

Он пошарил по эфиру и наткнулся на чистый сильный сигнал Всемирной ассоциации христианского радиовещания. Придется вытерпеть рекламу, чтобы выяснить, кто из этих болтунов сегодня будет вести ток-шоу, но вместо этого он попал как раз в середину сводки новостей, которые шли в начале каждого часа. Он уже был готов пуститься в дальнейший поиск, как услышал…

«Пока не поступало никаких сведений о пропавшей монахине. Сестра Маргарет Мэри О'Хара в последний раз была замечена сегодня вечером в районе Нижнего Истсайда, когда ее затаскивали в машину. Очевидцы не могли сообщить ни модели, ни цвета машины, не могли они разобрать и номера. Если у вас есть хоть какая-то информация об этом инциденте — вообще любая информация, — пожалуйста, звоните…»

Джеку показалось, что у него зазвенели кости. Он резко развернулся к правой полосе, вылетел на обочину и загнал машину на стоянку.

Откинув голову на спинку сиденья и закрыв глаза, Джек сжал руль с такой силой, словно хотел исковеркать его.

Он добрался до нее… этот сукин сын добрался до нее.

Но как он узнал о роли Мэгги?

Должно быть, она проговорилась, беседуя с ним.

Джек врезал кулаком по рулевому колесу.

— Черт! Черт! Черт!

Все старания представить выход из строя компьютера несчастным случаем — впустую. Кордова добрался до нее. Бог знает, что он собирается делать с ней. Или делает. Или уже сделал.

Такой слизняк, как Кордова… он не заслуживает права на жизнь… не надо было изощряться, разбираясь с ним. Он лишь зря тратит кислород… лучше всего было бы — для его жертв, да и для всего человечества — подойти к нему и всадить пулю меж глаз.

Но Джек не хотел вступать на этот путь. Он опасался, что, начав идти по нему, уже не сойдет с него. Он считал, что Кордова не в состоянии причинить кому-то физический вред — его кровожадность носила эмоциональный и финансовый характер. Если Кордова не пускал руки в ход, то и Джек держал их при себе.

Теперь он осознал, что совершил ошибку. Проблему Кордовы решила бы пуля. Простое, быстрое и чистое решение. Конец шантажу, конец беспокойству, не похитят ли добросердечную монахиню.

Джек вывел «бьюик» обратно на дорогу и влился в поток машин. Им овладело холодное бешенство.

Он знает, где живет и где работает Кордова. Он найдет его. И если этот толстый слизняк что-то сделал с сестрой Мэгги, если он коснулся ее хоть пальцем…

Ричи Кордова стер кровь с пальцев. У него тряслись руки — но не только они. Все его тело ходило ходуном, словно кто-то сунул шнур электропроводки ему в задницу.

Ричи знал ребят, которые прекрасно чувствовали бы себя в этой ситуации. Но только не он. Его мутило.

Он повернулся к монахине — точнее, к тому, что осталось от нее, — все еще привязанной к стулу, и торопливо отвернулся. Он не мог смотреть на нее, не мог поверить, каким образом он настолько потерял контроль над собой.

Нет, он не потерял контроль. Он контролировал себя. Полностью. И ее. Просто в нем что-то щелкнуло, и он был вынужден делать веши, которые ему и в голову не могли прийти… не говоря уж о том, чтобы их творить.

Он собирался убить ее. Тут и сомневаться не приходилось. Если уж он притащил ее сюда, она никоим образом не могла остаться в живых. Но первым делом он хотел как-то наказать ее за то, что она разрушила его планы. Он заставит ее все рассказать, она споет те мелодии, которые он хочет услышать.

И она запела. Она потрясающе долго держалась, но наконец начала петь. О, как она пела! Рассказала ему все — и о встречах с парнем по имени Джек в заведении Хулио, и как наняла его, чтобы вернуть фотографии, и как Меткаф ничего не знал, а она позвонила ему и сказала, что больше не о чем беспокоиться. Она пела и о том, что не знала имени Ричи. Знал только этот парень Джек, но он ей ничего не сказал.

Вот тут Ричи должен был остановиться и положить всему конец. Он получил то, что хотел. Оставалось лишь перерезать ей горло и считать работу законченной. Он уже приготовил бритву. Не в пример его тридцать восьмому, бритва не оставляет следов.

Но он не воспользовался ею. Потому что не мог остановиться — не хотел останавливаться. Он держал себя под контролем: он сидел на месте водителя и не хотел ни жать на тормоза, ни выпускать баранку.

Только когда она рассталась с последней каплей жизни, Ричи пришел в себя. Отступив назад, он посмотрел на дело рук своих. И его вырвало — он полностью расстался с ленчем.

Он почувствовал себя лучше — но не намного. Внезапно ему пришло в голову, что все это — частично ошибка Нэвы. Почти все время, что он трудился над монахиней, Ричи думал о своей бывшей жене, видел перед собой ее лицо. Ну да. Это ее ошибка. Не будь она такой…

Как бы там ни было, все кончено. По крайней мере, эта часть. Ему останется спрятать тело, выкинуть из головы все мысли о том, что он сделал, и приступать к следующему шагу.

То есть найти этого Джека. Вот это в самом деле важно, потому что этот Джек знает, кто он такой. Как только он будет устранен, невозможно будет установить связь между Ричи Кордовой и пропавшей сестрой Маргарет Мэри.

Но монахиня так и не смогла вспомнить его номер телефона — о, Ричи не сомневался, как она хотела его вспомнить, но у нее так ничего и не получилось.

Ему досталось лишь название бара в Верхнем Ист-сайде — «Хулио». Ричи еще не знал, как он возьмется за дело. К сожалению, он не знал, как выглядит этот Джек. Монахиня описала его, но это описание подходило к миллиону других типов. Но утро вечера мудренее. Может, он что-нибудь и придумает.

Выспаться! Да, это было бы неплохо. Он еле держался на ногах.

Но сначала он должен разобраться с телом.

Он заставил себя повернуться и подойти к нему…

Джек был одет явно не для визита на Бикман-Плейс, но у него было слишком мрачное настроение, чтобы входить в тонкости игры.

Он подъехал к дому Кордовы, проник в него и обыскал от подвала до чердака. Ни следа сестры Мэгги.

Следующая остановка была у Харли. Если Кордова в самом деле похитил ее, то очень сомнительно, что он будет болтаться в своем любимом баре. С другой стороны, если он убил ее и где-то закопал тело, то может испытать потребность выпить, к тому же ему необходимо обеспечить себе алиби. Но и у Харли он не попался Джеку на глаза. Он заглянул даже в туалет. Кордовы не было.

Последнюю остановку пришлось сделать в офисе. Та же история.

Джек еще раз завернул в дом к Кордове — может, за это время хозяин вернулся, — но дом оставался столь же пустым, каким он и оставил его. Джек поставил машину ниже по улице и стал ждать.

Куда же делся толстый слизняк? Джек старался не думать о Мэгги. Если Джек найдет его, Кордова расскажет ему, где она. Уж об этом Джек позаботится.

Но после часа ожидания Кордова так и не появился. Вполне возможно, что он вообще тут не появится.

Поэтому Джек решил нанести визит третьей женщине, которая на этой неделе вошла в его жизнь.

На этот раз в дверях был не Эстебан. В вечерние часы его подменял напарник — крепкий черный парень, который не пустил Джека в вестибюль.

Его рука прикрывала нагрудную табличку на груди, когда он приоткрыл дверь на шесть или семь дюймов и смерил взглядом мятые джинсы и пропотевшую рубашку Джека.

— Вы в списке посетителей миссис Роселли?

— О списке не знаю, но она ждет меня. Просто позвоните ей и скажите, что здесь Джек и нам надо кое-что уточнить.

— Не знаю… Для нее это довольно поздно.

— Просто позвоните ей и проверьте. Я буду ждать снаружи.

Швейцар кивнул:

— Не сомневаюсь.

Закрыв дверь, он пошел к телефону в холле. Джек пристроился в проеме между стеклянной дверью и стеклянной стеной. Заткнув ухо, обращенное к улице, он стал слушать разговор.

— Миссис Роселли? Простите, что беспокою вас, но тут человек… Он сказал, что его зовут Джек и что вы ждете его… Простите?.. О, я понимаю… Мне очень неприятно слышать это… я могу что-нибудь сделать?.. Вы уверены? Я могу позвонить… Да. Да. Понимаю. Я скажу ему. И если вам что-нибудь понадобится, все, что угодно, я здесь, на месте… Хорошо. Спокойной ночи. Поправляйтесь.

Когда разговор завершился, Джек отошел от стены. Похоже, пожилая дама больна.

Швейцар вернулся к дверям. Теперь Джек увидел, что на его табличке написано «Луис». На этот раз он открыл дверь пошире. По всей видимости, разговор с пожилой женщиной внушил ему доверие к Джеку.

— Она не очень хорошо себя чувствует. Попросила прийти завтра.

— С ней все в порядке?

— Голос у нее слабоватый, но она не хочет вызывать врача, так что… — Парень пожал плечами. — Если ей что-то будет нужно, я на месте.

— Отлично. Я бы не хотел, чтобы с ней что-то случилось.

Повернувшись, Джек вышел. Пройдя половину квартала, он съежился под порывом холодного ветра. На этой неделе он встретил трех женщин. Не прошло и двадцати четырех часов, как одна мертва, одна пропала, а третья плохо себя чувствует. Неужто он несет с собой какое-то проклятие? Неужели он стал кем-то вроде Ионы, человеком, приносящим несчастья?

Черт возьми, что же происходит?

Глава 8

Воскресенье

Новости пришли сразу же после девяти.

Не зная, что делать с энергией, которая настойчиво искала выхода, Джек принялся приводить квартиру в порядок. Он было подумал, что стоит пригласить профессиональных уборщиков, но они могли наткнуться на вещи, которые не предназначались для посторонних глаз. Джиа порой помогала ему, но сегодня она была занята своими делами. Он настроился на вещавшую на средних волнах станцию, которая постоянно передавала последние известия. Обычно он занимался уборкой под мягкие мелодии «Зи-Зи-Топ» или «Братьев Оллмен», но сегодня он ждал хоть какого-то сообщения о пропавшей монахине. В утренних газетах ничего не было. Если появятся новости, то радио первым сообщит о них.

Джек протирал пол на кухне, когда они прозвучали. И в них не было ничего хорошего.

Тело сестры Маргарет Мэри О'Хара было найдено во Флэшинге — обнаружил его человек, который выгуливал собаку. Больше никаких подробностей не сообщалось. Полиция не хотела обсуждать подробностей дела.

Предолевая тошноту, Джек бросил тряпку и опустился на стул. Две из трех женщин мертвы. В каждом случае он знал их убийц. Брейди и Дженсен живьем похоронили Джейми Грант. А Кордова… Джек не был свидетелем, но он и не должен был им быть. Он знал.

Вопрос состоял в том… что ему делать со своим знанием? Что ему делать и в том и в другом случае, не выявляя себя?

Он закрыл глаза и настойчиво, раз за разом, стал прокручивать в мозгу сведения и о людях, и об обстоятельствах… как бетономешалка.

Брейди, Дженсен, Кордова, Бласко, храм… Бласко, Брейди, храм, Кордова, Дженсен…

Медленно и мучительно, но план стал вырисовываться.

Проклятая идиотская собака!

Ричи Кордова сидел у Харли, испытывая желание сорвать телевизор со стены и выкинуть в окно.

Он засунул тело монахини туда, где его никто не мог найти — по крайней мере, из людей, — пока оно не начало бы разлагаться. Но вот на собак он не рассчитывал.

Устроившись за угловым столом, он запихивал в рот очередной пончик. В воскресенье утром меню у Харли состояло из кофе и пончиков. Конечно, бар тоже был открыт на тот случай, если вам захочется «Кровавую Мэри» или что-то в этом роде. Но Ричи настолько хорошо себя чувствовал, что не нуждался в выпивке. Больше ни капли.

Черт побери, подумал он, запивая кусок пончика глотком черного кофе. Как все непросто. Этот парень, Джек, о котором она ему рассказала, уже имеет перед ним преимущество, поскольку знает, как он, Ричи, выглядит. Сам же Ричи не знает о нем ровным счетом ничего — этакий обыкновенный человек. Единственным плюсом в пользу Ричи мог стать фактор неожиданности — парню Джеку и в голову не приходило, что кто-то может разыскивать его. Но теперь надо быть настороже. Вдруг он свяжет смерть монахини с ним, с Ричи Кордовой. Если нет… что ж, отлично. Но исходить следовало из самого худшего варианта.

Этим утром, проснувшись, Ричи чувствовал себя куда лучше, чем прошедшим вечером, — его больше не колотило и он в самом деле испытывал что-то вроде блаженства. Примерно как после ночи секса. В душе его царили мир и спокойствие. Умиротворенность. Выехав на утреннюю воскресную прогулку, он будет отменно вежлив со всеми водителями.

И вот теперь все рухнуло. Кислый запах пролитого пива смешивался с ароматами черного кофе, и Ричи потерял аппетит. К Харли он больше заглядывать не будет.

Он расплатился и вышел под яркое утреннее солнце. Ну и что дальше?

Может, отправиться в Верхний Вестсайд и поискать заведение этого Хулио? Монашка рассказала, что дважды встречалась с Джеком именно там, оба раза днем, и что парень сидел один за столиком у задней стены.

Так почему бы не проверить, что делается у этого Хулио? Поболтаться на улице, присмотреться к тем, кто входит и выходит, может, глянуть через окно, кто же занимает столик у задней стены.

Эта идея Ричи понравилась. Что-то вроде предварительной рекогносцировки. Обзора местности, на которой ему предстоит действовать.

Повернувшись, он направился в сторону подземки.

Рон Кларксон нервничал, как муравей, который залез в сахарницу и нашел там кокаин.

— Я, должно быть, сошел с ума, позволив тебе прийти сюда, — сказал он, впуская Джека в коридор, залитый флуоресцентным светом. Изразцовые стены, водостоки в бетонном полу. — Ты же знаешь, что я могу потерять работу.

Рон был худ, как шомпол, у него были бесцветные волосы до плеч и эспаньолка. Он зарабатывал себе на хлеб санитаром в городском морге, который располагался в подвальном помещении больницы Бельвю. Рон ничем не был обязан Джеку, просто ему нравилось тихой сапой получать наличность. Бывало — редко, но случалось, — что у Джека возникала потребность в какой-нибудь части человеческого тела. Он давал Рону заказ, и они договаривались о цене. Обычно они встречались подальше от кампуса, скажем в «Макдональдсе» или где-то в ресторанчике, где и происходил обмен.

Сегодня Джек в первый раз попросил возможности лично посмотреть. И пообещал неплохой гонорар.

Ему не хотелось. Но он знал, что обязан это сделать. У него было чувство, что он в долгу перед сестрой Мэгги.

— Надеюсь, ты не передумал? — с ноткой угрозы в голосе спросил Джек. — Свою капусту ты получил, так что давай показывай.

— Не надо было мне соглашаться. Это же с ума сойти…

— Рон…

— Ладно, ладно. Просто это…

— Просто — что?

— Просто эта история очень горячая… можно сказать, прямо дымится. Кардинал Райан поднял на уши весь муниципалитет, мэр дал вздрючку департаменту, а тот — судмедэкспертам и криминалистам. Через полчаса они займутся ею — в воскресенье, подумать только! — а я провожу тебя, чтобы ты мог на нее глянуть. Должно быть, я точно сошел с ума.

— Если бы ты занялся делом вместо того, чтобы трепать языком, я бы уже уходил.

— Да, но…

— Всего лишь быстро посмотреть. Глянуть. Это все, чего я хочу.

— Я и представить себе не мог, что ты будешь заниматься такими делами.

Они прошли мимо нескольких пустых каталок и одной занятой. Неподвижное тело было покрыто зеленой простыней. Джек уже собрался спросить, не она ли это, но Рон не замедлил шаг. Скорее всего, что нет.

— Я знал ее.

— О, проклятье! Тогда, может, ты и не захочешь смотреть. Я бросил всего лишь взгляд и… — Рон покачал головой. — Тяжелое зрелище.

— Тем более надо…

Но ему не хотелось разглядывать ее. У него было ощущение, что ноги медленно каменеют, отказываясь служить. Он заставлял их двигаться усилием воли — шаг за шагом, шаг за шагом…

— Что-то я не усекаю. Зачем?

Потому что надо. Дабы не медлить и не размышлять, когда я сделаю то, что должен сделать.

— Это уж не твое дело, Рон.

— О'кей. Но тебе станет плохо.

Знаю, подумал он. Только тому, другому, будет еще хуже.

Рон миновал несколько металлических двойных дверей и зашел в помещение, выложенное зелеными изразцами, где черный парень изучал учебник химии.

— Из криминалистической лаборатории, — сказал Рон, ткнув большим пальцем в Джека. — Ему надо кое-что проверить. Она все еще в 12-й секции?

Черный парень кивнул и вернулся к своей химии.

Оставив позади еще несколько наборов двойных дверей, они вошли в большое помещение с белыми изразцовыми стенами, температура в котором была как в холодильнике. Вдоль стены тянулись крышки ячеек. Рон сразу же направился к той, что была около пола. Носилки со скрежетом выехали по направляющим.

— Надо смазать, — со слабой беглой усмешкой сказал он.

На металлическом подносе лежал черный пластиковый мешок. Рон не шевельнулся. Подняв взгляд, Джек увидел, что тот смотрит на него.

— Ну?

— Ты уверен?

Нет. Не уверен. Совершенно не уверен. И все-таки он кивнул:

— Давай.

Рон до половины распустил «молнию» и откинул разошедшиеся половинки.

Джек увидел багровую мешанину изуродованной плоти и отвернулся.

Не знай он ее, то, наверно, мог бы смотреть и подольше, сколько понадобится. Но он знал ее. Она была обаятельной женщиной. И кто-то превратил ее в… в кусок мяса.

— Я тебе говорил, парень.

Джек проглотил горечь желчи в горле.

— Закрой ее.

— Что? Это все? Я рисковал головой, приводя тебя сюда, а ты…

— Закрой. Ее.

Услышав звук «молнии», Джек повернулся и уставился на блестящую поверхность пластикового мешка.

Бедная женщина…

Он попытался представить себе, как она должна была мучиться перед смертью, но это оказалось выше его сил. Черная волна мрака, которая, казалось, отступила к дальним берегам, вырвалась на волю и затопила его.

Он поднял глаза, и Рон отпрыгнул.

— Эй, парень! Я-то тут при чем? Не я же это делал!

В голосе Джека прозвучал скрежет металла.

— Знаю.

— Вот и не смотри на меня так. Черт возьми, на какую-то секунду мне показалось, что ты хочешь убить меня.

— Нет… не тебя.

— Закрыл дверь? — напомнил Эйб, когда Джек подошел к задней стойке.

Он кивнул.

Магазин спортивных товаров «Ишер» был безлюден, как и в любой другой день недели. Заведение Эйба никогда не кишело посетителями.

В нем стояла темнота, но он все держал под контролем. По крайней мере, в данный момент.

Эйб, облаченный в свою повседневную одежду, привалился к стойке.

— Мне нужно кое-какое оружие.

— Как скажешь. Оружие у меня имеется. Что именно?

— «Беретту-92».

Было бы куда проще обсудить все по телефону, но поди знай, когда его подслушивает Большое Ухо. А код, который выработали Джек с Эйбом, не мог бы скрыть, о какой покупке идет речь.

Эйб нахмурился:

— У тебя уже есть «таурус». Это практически тот же самый пистолет. Конечно, если не считать предохранителя.

— Знаю. Но мне нужна «беретта».

— Зачем?

— Объясню попозже.

Эйб пожал плечами:

— Ладно. Ты платишь. Я позвоню завтра и выясню, кто…

— Мне нужно сегодня. И из нержавейки.

— Нержавейка? Невозможно! Ты просишь меня сдвинуть гору, но можешь мне поверить: мать не назвала меня Магометом. Ты хотел «глок». Прекрасно. Ты хотел автоматический пистолет. Это я смог сделать. Но достать в воскресенье «беретту» из нержавеющей стали? Как в детстве говорил мой итальянский сосед в Бенсонхерсте: «А из белья тебе ничего не надо?»

— И оружие должно быть у меня еще до вечера, Эйб. Это в самом деле важно. Я буду тебе очень обязан.

— Ты мне уже должен. — Когда Джек промолчал, Эйб снова пожал плечами. — Ну ладно. Я тебе тоже должен, но…

Голос у него заглох, когда он повнимательней всмотрелся в Джека. Тот даже слегка смутился.

— Что?

— Ничего. Впечатлило выражение твоего лица.

— Какое еще выражение?

— Знакомое, Джек. Доводилось видывать раньше. И — странное совпадение — вскоре кому-то, хоть и не без сопротивления, приходилось покинуть сей бренный мир.

Джек знал, что уж с Эйбом-то он может расслабиться… и все же. Нужно держать себя в руках.

— Может, дело в том, что еще нет полудня, а у меня за спиной очень тяжелый день.

— Что-то случилось? С Джиа и Вики?..

Джек вскинул руку:

— С ними все прекрасно. Этого человека ты не знаешь. По крайней мере, лично.

В глазах Эйба заискрился интерес.

— И что же это значит?

Эйб знал Джейми Грант лишь по статьям в «Лайт». Может, Джеку стоит использовать ее имя как морковку приманки.

— Так как с «береттой», Эйб? Если она до вечера окажется у меня, я расскажу тебе, что случилось с Джейми Грант.

— С репортершей из «Лайт»? — возбужденно хрюкнул Эйб. — И ты хочешь, чтобы твой лучший друг в мире зарабатывал у тебя право на новости?

— В данном случае да. Вот такое уравнение: «берет-та» стоит этой истории. Потому что без нее не будет о чем рассказывать. По крайней мере, на этой неделе.

— До следующей я ждать не могу. Я сажусь на телефон. И тогда ты мне расскажешь?

Джек кивнул:

— Если достанешь, то да.

На этой неделе у него окно, и он должен успеть сложить воедино все куски, в противном случае придется ждать до следующего окна. А этого ему не хотелось. Он хотел все сделать к сегодняшнему вечеру.

Джек закрыл верхний ящик стола в приемной Кордовы. Теперь у него на руках были номера телефонов толстяка — домашнего и сотового. Следующая остановка — картотека.

Просматривая папки в верхнем ящике, он оценивал возраст и пол клиентов. Некоторые содержали фотографии. Джек откладывал мужчин примерно тридцати с лишним лет, пока не набиралась стопка из шести папок. Затем он начал набирать телефонные номера, представляясь сотрудником электрической компании.

Из первой стопки все оказались дома. Он вернулся к картотеке. Один человек из второй стопки не ответил. Ли Доббинс. Джек изучил его фотографию и основные данные. Жил и работал Ли в Куинсе. Он заподозрил своего партнера по бизнесу — торговля недвижимостью, — что тот работает на конкурента. Пачка фотографий в досье — сделанных, без сомнения, Кордовой — подтверждала его подозрения. Джек запомнил самые яркие подробности и вернул досье Доббинса к остальным.

Затем он включил компьютер, написал записку и распечатал ее на листе бумаги с фирменным грифом «Кордова лимитед». Аккуратно сложив ее, Джек сунул записку в карман.

Ну же, дружище Ли Доббинс, подумал Джек, покидая офис. Ты только что приобрел нового хорошего приятеля. Меня.

Джек понимал, что сейчас он должен действовать очень продуманно. Ему придется исходить из предположения, что сестра Мэгги рассказала Кордове все, что знала о нем, — впрочем, кроме заведения Хулио и как Джек выглядит, она практически больше ничего не знала. Значит, он должен несколько изменить свою внешность.

Другая возможная накладка могла произойти в том случае, если Кордова, решив проверить историю Джека, позвонит Доббинсу и застанет того дома. Джек мог и сам позвонить Доббинсу перед встречей с Кордовой. Если ответа не последует, он на коне. Если же его разоблачат… что ж, тогда придется забыть о всех уловках.

Когда зазвонил сотовый, Ричи Кордова буквально подпрыгнул. Кто это решил его беспокоить в воскресенье днем? Черт возьми, это, конечно, не Нэва. Эдди? Он болтался — и в буквальном смысле слова, и в переносном — у дверей Хулио пару часов. Народ у этого заведения не толпился, но через двери текла неспешная струйка постоянных посетителей. Раза два Ричи сделал попытку бросить взгляд сквозь витрины. Судя по тому, что он успел увидеть сквозь сухие плети висячих растений — что за странное украшение? — заведение смахивало на типичный местный бар. Оно заставило вспомнить о Харли, и он испытал желание пропустить порцию спиртного и отполировать его пивом — вместо того, чтобы торчать на улиие так далеко от дома. Он дал себе слово, что поболтается тут до трех часов, а потом вернется к себе и сделает это. В четыре часа «Джайантс» играют с «Далласом», и он не хотел пропустить это зрелище.

За все часы ожидания никто даже не присел к столу у задней стены. Все толпились у стойки, на которой стоял телевизор.

А теперь кто-то звонит ему. Он вытащил мобильник, откинул крышку и нажал кнопку приема.

— Да?

— Мистер Кордова? — сказал голос странного тембра, который был ему незнаком.

— Кто это?

— Меня зовут Луис Горси…

— Откуда у вас этот номер?

— Я как раз собирался вам рассказать. Мы приятели с Ли Доббинсом, и он дал его мне. Горячо рекомендовал вас мне.

Доббинс… Доббинс… ах да. Парень, что занимается торговлей недвижимостью. Но у него не было номера сотового телефона Ричи. Или был? Ричи порой давал его клиенту, если тот настаивал, что хочет все время быть в курсе дела.

— Это очень любезно с его стороны, но… как, вы сказали, ваше имя?

— Горси. Луис Горси.

Как он шепеляво произносит букву «с»… что-то от гомика.

— Что ж, мистер Горси, я благодарен Ли за рекомендацию, но сегодня воскресенье. Мой офис закрыт. Если вы решите позвонить мне завтра с самого утра…

— Это не может ждать. Окно возможности открыто только сегодня вечером. Все необходимо сделать до вечера.

— Простите, но я…

— Пожалуйста, выслушайте меня. Для меня это очень важно, и я не поскуплюсь с гонораром.

Не поскуплюсь с гонораром… такие слова было приятно слышать. Но сегодня воскресенье… и «Джайантс» играют с «Далласом».

— Я заплачу вам тысячу долларов наличными только за согласие встретиться и выслушать меня. Если мое предложение вас не заинтересует, деньги все равно останутся у вас.

— Должно быть, у вас чертовски сложная проблема.

— Дело не столько в ее сложности, сколько во времени. Мы должны встретиться сегодня днем, потому что возможность представится лишь вечером.

Тысяча баксов… лучшего гонорара за час работы он еще не получал. От него просят всего лишь часа. Ричи уже решил, что деньги он возьмет, говорить спасибо не будет, но клиента выслушает. Затем направится к Харли и посмотрит игру. В худшем случае пропустит часть первого периода.

— О'кей. Уговорили. Вы знаете, где находится мой офис?

Клиент не знал, и Ричи дал ему адрес. Встречаются через полчаса.

Когда Ричи нажал кнопку отключения, по спине у него поползли мурашки мрачного предчувствия. А что, если это тот самый Джек? О котором ему рассказала монахиня? А что, если он услышал о сестре Мэгги и решил попотчевать Ричи тем же самым лекарством?

Он стряхнул с себя эти опасения. Бред. Монашка наняла человека сделать определенную работу. Он с ней справился. Если потом с клиентом что-то случилось… ну и что? Это уже не его дело, не его заботы.

Кроме того, у этого Горси не только голос гомика. Он знает Доббинса, у него есть номер сотового телефона Ричи.

Тем не менее перед встречей имеет смысл провести небольшую проверку.

В старой записной книжке Джек наконец нашел номер телефона Престона Леба. Когда им было двадцать с небольшим, они встречались на тренировках по боевым искусствам. И Престон принимал участие в одном из ранних дел Джека.

После второго звонка раздался мягкий, спокойный голос:

— Алло, говорит Престон.

— Престон? Это Джек. — Поскольку ответом было молчание, он добавил: — Помнишь курс Айчисона?

— Джек? Как поживаешь, дорогой? Ты не звонил, не писал…

— Я к тебе за помощью, Прес. За небольшим руководством в портняжном деле.

— Ты? О, только не говори, что ты наконец решил им заняться! В твои годы? Но все же лучше позже, чем никогда. Значит, ты хочешь, чтобы я разукрасил тебя под голубого? Польщен.

Даже если бы у него было время — а его не имелось, — Джек был не в том настроении, чтобы вести светскую болтовню. Но он постарался сдержать свое нетерпение.

— Мне нужно с твоей помощью выдать себя за кого-нибудь твоих друзей.

Пауза. А затем:

— Вот это уже интересно. И когда ты хотел бы?..

— Сейчас. И как можно скорее. Ты свободен?

— Работаю над некоторыми эскизами, но… почему бы и нет? Встречай меня… давай прикинем… как насчет «Претории» на Грин-стрит?

Это в Сохо. Надо поторопиться.

— Выезжаю.

— А теперь объясни мне, дорогуша, почему из всех людей именно ты захотел выглядеть как голубой? Надеюсь, ты не перешел на другую сторону улицы?

В Престоне Лебе роста было шесть футов и один дюйм, он был хрупкого телосложения, и у него были длинные черные вьющиеся волосы — в давние времена они были прямыми, — которые обрамляли его красивое лицо. На нем был чистый и аккуратный пушистый светло-голубой свитер с короткими рукавами и слаксы кремового цвета. Картину дополняла черная наплечная сумка из крокодиловой кожи.

Они только что вошли в «Преторию», магазин мужской одежды с потолком в двадцать футов и почти такими же окнами. Тусклый полуденный свет, который просачивался сквозь них, тут же терялся в ярком флуоресцентном сиянии светильников. Все здесь было ослепительно белым, кроме содержимого вешалок и полок с одеждой.

Джек покачал головой:

— Нет. Я по-прежнему предпочитаю женщин. Я не желаю смахивать на озабоченного гомика. Скорее на человека, который… ну, скажем, на пару дюймов сменил окраску.

— Не сомневаюсь, что тебе известно — пара дюймов может полностью изменить мир.

Джек прикрыл глаза и замотал головой:

— Престон…

— Знаю, о чем ты думаешь, Джек. Что по сравнению со мной прежним я веду себя просто возмутительно, выдаю какие-то банальности. Что ж, ты прав. Именно так я себя и веду. Сознательно. И знаешь почему? Потому что мне это нравится. Мне — это — нравится. Это мой способ показывать нос всем этим высокомерным гетеросексуалам, что расхаживают по земле. И знаешь что? Моим клиентам это тоже нравится. Они считают, что гей, который позволяет себе так воспламеняться, должен быть великим фантазером в душе. Так что уж позволь мне дурачиться, ладно? Жизнь должна проходить весело. Хотя вижу, что у тебя радостей не так уж и много.

Джек вздохнул. Престон был прав.

— Можешь так считать. А скоро их будет еще меньше. Я должен встретиться с неким слизняком, который ожидает неприятностей от любого незнакомца. И я хочу — как бы это поточнее выразиться, — чтобы он расслабился, обрел спокойствие.

Прес подбоченился:

— И ты считаешь, что, если он тебя примет за голубого, не будет бояться ничего иного?

— Прямо в рифму. Да, именно в этом направлении у меня и работают мозги.

— И ты уже все продумал, не так ли?

— О да.

Прес мог быть фантазером в душе и производить впечатление легковесного болтуна, но Джек тренировался с ним и знал, что у него молниеносная реакция, а как он работает с нунчаками, просто не поддается описанию.

— Ладно. — Прес хлопнул в ладоши и осмотрелся. — Что ж, приступим. — Он показал направо. — С этого. С рубашек. Всегда лучше начинать с них.

Джек проследовал за ним к вешалке и стал свидетелем того, с каким удовольствием Прес перебирает радужное тряпичное разноцветье. Остановившись, он вытащил одну, бирюзовую.

— Посмотри на нее. Ну не восхитительно ли?

— А что это за штуки на груди сверху донизу? Словно кто-то развесил спагетти.

— Это вышивка, милый. Она всегда красиво смотрится.

— Вот уж никогда не рассматривал одежду с этой точки зрения.

— Ну, ты никогда не переменишься: по делу, по делу, и только по делу. А одежда должна выражать внутреннюю сущность.

Джек раскинул руки:

— И что же моя одежда говорит о моей внутренней сущности?

— Ты в самом деле хочешь это узнать? Пойми, у меня нет желания обижать твои чувства… или что там у тебя есть.

— Не беспокойся. У тебя это не получится.

— Что ж, ладно. То, как ты одеваешься, говорит, будто… будто у тебя вообще нет внутреннего мира.

Джек позволил себе улыбнуться:

— Здорово.

— Как ты можешь так говорить — здорово! Это отнюдь не комплимент. Я-то сказал из лучших побуждений, но кое-кто — считая и меня — счел бы это оскорблением.

— Пусть тебя это не беспокоит. Я и хочу выглядеть незаметным. Словно вместо меня — пустое место.

— Джек, дорогой мой человек, ты же знаешь, что ты очень странная личность. Именно это я и хочу сказать — очень, очень странная.

— Так мне и говорили.

Он протянул Джеку рубашку:

— О'кей. Возьмем ее как вариант. Я подберу кое-что еще и…

Он посмотрел на волосы Джека.

— Что-то не так?

— Ты имеешь в виду свою внешность? Все не так. Но особенно прическа. — Он извлек из сумки телефон и нажал кнопку. — Кристоф? Ты мне нужен, малыш… Нет, не для меня. Для друга… я знаю, что ты занят… — посмотрев на Джека, он закатил глаза, давая понять, что ему стоит вести эту болтовню, — но тебе все же придется им заняться. Это спешно… Я никогда не преувеличиваю! — Снова быстрый взгляд на волосы Джека. — Ты все поймешь, когда увидишь сам… О'кей, мы будем через полчаса.

— Кто этот Кристоф?

— Он занимается моей головой.

— То есть ты вызываешь к себе парикмахера?

— Он не парикмахер. — Прес потянул прядь своих курчавых волос. — Неужто я выгляжу так, словно хожу к парикмахеру? Кристоф — артист, художник. Он работает с волосами как архитектор. Он согласился принять тебя только в виде личного одолжения мне.

— У меня не так много времени, Прес. Мне еще надо подготовиться к встрече…

— Кристоф и не сможет уделить тебе много времени. Воскресенье — самый напряженный для него день. Но я понимаю. — Он снова стал рыться в рубашках. — Подойди-ка. Не будем терять ни минуты.

Ричи сидел за столом в офисе, изучая сегодняшний гороскоп. Утром у него голова шла кругом, и он не успел купить газету. Но не забыл о ней и сейчас с неподдельным удивлением смотрел в строчки. Он читал и перечитывал их и не видел ни малейшего повода сомневаться в правильности своего решения встретиться с Горси.

Первыми на глаза попались Близнецы.

Блестящих финансовых горизонтов удастся достичь лишь при помощи тщательного планирования. Старайтесь, чтобы ваша деятельность выглядела свежо и необычно. Не теряйте энтузиазма в вашем сегодняшнем положении, что пойдет вам только на пользу.

Можно ли сказать яснее и откровеннее?

И теперь Рак.

Разговоры, которые вы ведете, укрепят ваше финансовое положение. Неослабно концентрируйтесь на вашем искусстве общения.

Это уже чересчур. Хватит и «блестящих финансовых горизонтов», а тут еще «разговоры укрепят ваше финансовое положение». Вот они и состоятся. Теперь он ждет немалых денег лишь за то, что выслушает какого-то парня.

Посмеет ли Нэва после этого утверждать, что астрология — ерунда?

Наконец Ричи дождался стука в дверь. Скорее всего, Горси.

Войдя в кабинет, Ричи немедленно нашел номер Доббинса и позвонил ему. Но Доббинса не оказалось на месте. Плохо. Ему было бы куда спокойнее, если бы Доббинс поручился за Горси. Но поскольку такого ручательства услышать не удалось, Ричи пришлось самому принять некоторые меры предосторожности.

Вынув из наплечной кобуры пистолет 38-го калибра, он крикнул:

— Входите! Открыто!

Пистолет давал ему чувство спокойствия, и ему нравилось держать его, но ведь придется пожимать руку клиенту. Поэтому он сунул оружие под газету на письменном столе.

— Алло? — нерешительно сказал голос из приемной.

— Сюда!

В дверях появился человек среднего роста и обычного телосложения. Он был лет на двадцать моложе Ричи и носил очки в черной оправе. Под мышкой у него торчала сложенная газета, которая была, впрочем, последней приметой нормальности в нем.

Каштановые локоны мужчины были уложены в изысканную прическу, а верхнюю губу украшала кокетливая ниточка усиков. Что же касается остальных деталей внешности, то Ричи мог описать его пиджак и брюки единственным подходящим словом — педик. А эта гребаная сумочка!

Проклятье, во плоти он оказался куда большим педиком, чем можно было судить по телефонному разговору.

— Мистер Кордова? — Педик протянул через стол руку. — Луис Горси. Большое спасибо, что согласились встретиться.

— Рад встрече, мистер Горси.

Ну да, как же, подумал он, пожимая руку, вялую, как дохлая рыба.

— Зовите меня Луис.

Этот тип был опасен не более, чем бабушка-инвалид, но это не значило, что Ричи может позволить себе расслабиться. Пару раз он жестоко убеждался, насколько обманчивой может быть внешность.

— Прекрасно. Но прежде чем мы продолжим наше общение, я попросил бы вас снять ваш потрясающий пиджак.

Ниточки бровей Горси взлетели прямиком к безукоризненной прическе.

— Не понимаю.

— Вы меня удивляете, Лу. Я занимаюсь бизнесом, в котором нельзя не быть осторожным. Вы мне позвонили в воскресенье и тут же напросились на встречу, не в силах дождаться завтрашнего дня, чему я чрезвычайно удивился. Я не параноик, но я и не дурак.

— Честно говоря, я не думал…

— Так что не обижайтесь на меня, Лу. Все очень просто: вы снимете пиджак или нет?

Через пару секунд, когда Ричи решил, что гость этого не сделает, он сунул руку под газету. Его пальцы коснулись оружия, и тут Горси испустил тяжкий вздох:

— Что ж, хорошо. Если вы настаиваете…

Он расстегнул пуговицу, движением плеч спустил пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Затем, подняв руки, медленно и грациозно повернулся.

Ричи уставился на рубашку Горси. Что это такое, черт возьми? Она напоминала скатерть, которую его матушка лет триста назад привезла из поездки в Венецию; все эти украшения делали на каком-то острове, то ли Бурано, то ли как-то еще. А сама рубашка выглядела так, словно ее вымочили в черничном сиропе. Этот тип был наряжен в доподлинную скатерть.

Но куда важнее было то, чего при нем не было, — этот сукин сын не имел ни наплечной, ни поясной кобуры. Ричи позволил себе немного расслабиться.

— Вот. Довольны?

— Почти, — сказал Ричи. — Еще одно: выложите содержимое вашей сумки на стол.

— Послушайте, мистер Кор…

— Сделайте это, и мы сможем перейти к делам. Еще один вздох.

— Все это очень странно, и не нуждайся я в вашей помощи, то отказался бы…

Он опрокинул над столом сумку, откуда высыпались связка ключей, сотовый телефон, два футляра для очков и пара стандартных конвертов.

Ричи взял у него сумку и потряс ее.

У Горси перехватило дыхание.

— Осторожно! Это работа Марка Джейкоба!

Чтобы меня это волновало, подумал Ричи, исследуя внутренность сумки. В ней ничего не было скрыто. Он вернул сумку Горси.

— Это все? Вы таскаете с собой такой вместительный мешок для мелочи?

Всплескивая руками с оттопыренными мизинчиками, Горси принялся складывать свое барахло обратно в сумку.

— Иногда в ней гораздо больше вещей. Понимаете, я не хочу портить линии одежды оттопыренными карманами.

— Почему? Боитесь, что кто-то подумает: «Как он рад меня видеть!»?

Ричи подумал, что выдал хорошую шутку, но Горси даже не улыбнулся. Вместо этого он послал через стол один из конвертов:

— Как обещано.

Ричи небрежно подтянул его левой рукой. Он не хотел выглядеть ни чрезмерно озабоченным, ни слишком легкомысленным. Конверт был не запечатан. Большим пальцем Ричи откинул клапан, заглянул в конверт и с ходу определил, что в нем находится обусловленное количество сотенных купюр.

Он совсем расслабился. О'кей. Похоже, с Луисом Горси можно иметь дело. Парень не проявил никаких намерений хвататься за пистолет, и в его конверте было то, что надо. Последние подозрения уйдут, если он сможет посмотреть Ричи в глаза. По выражению глаз многое можно сказать. Но он не снимает темных очков.

Ричи кинул конверт в верхний ящик стола и жестом показал на стул у дальнего конца стола:

— Присаживайтесь, Лу. — Когда задницы обоих наконец обрели свои места, он сказал: — Чем могу быть вам полезен?

Горси кинул газету через стол. Экземпляр «Лайт», открытый на третьей странице. Он ткнул в фотографию мужчины средних лет, который показался смутно знакомым, — ткнул прямо в глаз. Ричи заметил, что палец у него дрожит. Он также заметил, что ногти у Горси покрыты лаком. Прозрачным, но все же лаком. О, эти педики…

— Вы знаете, кто это такой? — спросил Горси.

Ричи быстро пробежал заголовок.

— Лютер Брейди, не так ли? Глава этой идиотской дорменталистской церкви?

Может, ему не стоило бы называть ее так. А вдруг этот тип окажется фанатиком-дорменталистом.

— Идиотской? — У Горси повысился голос, а наманикюренный палец просто затрясся. — Хотел бы я, чтобы это было единственным пороком дорменталистской церкви! Но она куда хуже, чем просто идиотская. Она разрушительница, она потворствует порокам, распространяет зло — и за все эти ошибки отвечает вот этот человек! Он… он…

Задохнувшись, Горси остановился.

— Он — что, Лу?

Руки Горси взлетели в воздух.

— Он чудовище. Он украл мое состояние, но это еще хуже, он похитил у меня годы жизни. Годы! Я всегда могу заработать много денег, я отлично умею это делать, но как я верну эти годы?

— Не знаю, Лу. Расскажите все по порядку.

Ричи давно понял, что именно так и надо обращаться с взволнованными клиентами. Пусть себе говорят, пока не выпустят пар.

Горси обмяк.

— Это невозможно. — Он нахмурился. — Но я хотел бы посчитаться.

Ричи снова захотелось увидеть глаза Горси.

— И как вы собираетесь это сделать?

— Надеюсь, с вашей помощью.

Это начало становиться интересным. Такой гомик, как Луис Горси, думает, что сможет свести счеты с фигурой международного масштаба, с Лютером Брейди. Ричи предполагал, что его ждет убийственно утомительный час, но дельце оказалось даже презабавным. Как и гонорар, полученный за то, что ему показали цирк.

— Почему вы мне это рассказываете?

— Потому что хочу нанять вас.

— Для какой цели?

— Ли рассказал мне, что с камерой вы буквально творите чудеса.

Ричи подавил улыбку, которая так и просилась наружу. Значит, вот что имел в виду Доббинс. А почему бы и нет? Ричи в самом деле прекрасно разбирался в фотоаппаратуре, особенно в технике съемок при недостаточном освещении. Он чертовски хорошо их делает. Достаточно спросить тех коров, которых он доит.

Издав смешок, он изобразил смущение.

— Ну, относительно чудес не знаю, хотя…

— Он подробно рассказал мне, как вы разоблачили его партнера, и я хочу, чтобы вы сделали то же самое для меня. Я хочу, чтобы вы поймали Лютера Брейди прямо на месте преступления.

— Какого преступления?

Горси поник.

— Точно не уверен. Но я знаю, что каждый воскресный вечер он ускользает из дому и едет в гористую часть штата. Живет он в храме на Лексингтон-авеню. Й, покидая храм в будни, пользуется машиной с водителем. Но в воскресенье вечером…

Ричи улыбнулся:

— То есть вы за ним следите.

— В общем, да. Несколько ночей я даже пытался следовать за ним, но каждый раз терял.

— Слежку оставьте профессионалам.

— Поэтому я и обратился к вам.

— Но что заставило вас думать, будто эти поездки скрывают что-то преступное?

— Потому что в них он отправляется один. И это говорит мне, что он занимается вещами, о которых никто не должен знать.

— Может быть, — сказал Ричи. — А может, он просто хочет провести время в одиночестве.

Руки Горси снова вспорхнули.

— Сомневаюсь, что столь жесткий и безжалостный человек, как Лютер Брейди, жаждет покоя. Думаю, он занимается чем-то, что не терпит света дня, и я хочу знать, чем именно.

…что не терпит света дня… Неужели он в самом деле в это верит? Да конечно же нет. Он же педик.

— Хорошо, Лу. Давайте предположим, что так и есть. И предположим, что я сделаю снимки. Что вы собираетесь делать с ними? — Ричи вскинул руку, останавливая собеседника. — Только не рассказывайте мне о противозаконных действиях типа шантажа. Такие вещи не по мне. Они противоречат кодексу этики Нью-Йоркской ассоциации частных детективов.

Ричи в самом деле вступил в ассоциацию, когда открыл свой офис, и год платил взносы. Этого времени хватило, чтобы получить сертификат членства, который сейчас висел у него на стене, но потом он перестал обращать внимание на все послания ассоциации. Однако упоминание, что он придерживается этического кодекса профессиональной организации, всегда прекрасно действовало на перспективных клиентов. Они преисполнялись уверенности, что имеют дело с человеком высоких принципов.

— Приятно слышать… — пробормотал Горси.

— Если вы собираетесь использовать эти снимки — коль скоро там вообще найдется что фотографировать, — дабы доказать, что этот человек жулик и шарлатан, то все в порядке. То есть вы будете действовать в интересах общества. Но шантаж? Нет, на меня можете не рассчитывать.

Его речь, как всегда, была убедительной. Иной и быть не могла. Ричи многократно произносил ее.

— Нет… нет, я не собираюсь шантажировать мерзавца. Я хочу, как вы сказали, сорвать с него маску и перед всем светом разоблачить как жулика и фигляра, каковым он и является.

Фигляра? Черт возьми, что это за слово? Из словаря гомиков или что-то другое?

Горси склонился вперед:

— Так вы мне поможете? Сегодня вечером?

Ричи задумался. Да, ему хотелось взяться за эту работу, но он предпочитал не спешить. Он с удовольствием увеличивал количество часов, подлежащих оплате. И у него создалось впечатление, что заказчику будет нетрудно рассчитаться с ним.

— Что за гонка сегодня вечером? Почему нельзя к следующему воскресенью?

— Потому что я хочу заполучить его сегодня! — Горси возбудился, его шепелявый голос стал громче. — Я не хочу, чтобы он еще одну неделю обманывал таких людей, как я. Я хочу разоблачить его как можно скорее. Вы меня слышите? — Он обоими кулаками ударил по столу. — Сейчас же!

Ричи поднял руки:

— О'кей, о'кей. Я все понял.

Парень в самом деле исходил паром. Ричи подавил усмешку.

Горси откинулся на спинку стула.

— Простите. Просто… послушайте, я уплачу вам еще две тысячи только за то, что сегодня вечером вы проследите за ним и выясните, чем он занимается. Вас устраивает?

Устраивает ли? За четыре-пять часов работы? Черт побери, еще как устраивает! Должно быть, очень богатый гомик.

Ричи слышал, что баксы у этой публики имеются. Они бездетные и все такое…

Откинув голову, он покачал ею из стороны в сторону — немного налево и немного направо, пытаясь создать вид человека, который мучительно принимает решение. Он уже все рассчитал, но еще не был готов сказать «да». Как знать? Если он упрется, может, Горси повысит ставку до трех тысяч.

Сработало. Горси с шумом выдохнул воздух и сказал:

— Даю еще тысячу, если вы сделаете снимки, которые я смогу использовать.

То есть, мысленно поправил его Ричи, фотографии, которые, как тебе думается, ты сможешь использовать.

Откровенно говоря, он должен сказать этому простофиле, что, если засечь Лютера Брейди с девушкой или даже с мальчиком, его репутация серьезно не пострадает. Не те времена.

Просто позор, черт побери. Ричи тоскующе вспомнил пятидесятые. В те времена он был всего лишь маленьким мальчиком, но помнил, с какой сдержанностью все себя вели. В те времена даже так называемое дыхание скандала могло положить конец карьере или репутации. И не изменись Америка, заниматься его побочным бизнесом было бы и легче и прибыльнее. Но что есть, то есть. У людей сложилось новое отношение ко многим вещам. В наши дни чертовски трудно шокировать кого-либо.

Хотя он был совершенно уверен, что не скажет Гор-си ни слова.

Но если он наткнется на что-то смачное — в полном смысле слова, — он всегда сможет отщелкать несколько дополнительных снимков — совершенно невинных — и рассказать Горси, что Брейди в лесу всего лишь сидел и медитировал.

По-настоящему займется им он сам лично… и Лютер Брейди войдет в его дойное стадо. Через Брейди проходят миллионы. И доиться он будет чистыми сливками.

— О'кей, Лу, — сказал Ричи. — Сделаю. Обычно я отвожу время на подготовительные работы — ну, понимаете, интересуюсь, с кем я имею дело и все такое, — прежде чем начинаю действовать, но сейчас вижу, как вы спешите, Лу. Чувствую, как вы взволнованы, так что для вас сделаю исключение.

Просияв, Горси снова вскинул руки — на этот раз еще выше. Он был неподдельно обрадован.

— Чудесно! Встречаюсь с вами вечером у…

Ричи отмахнулся:

— Стоп, стоп. Что вы имеете в виду — встречаетесь со мной?

— Я пойду с вами.

— О нет. Я работаю один.

Губы Горси сжались в тонкую линию.

— Может, и так, но я предполагаю, что на этот раз вы сделаете исключение. Особенно учитывая, сколько я вам заплатил.

— Прошу прощения. Не могу этого позволить. У вас совершенно нет опыта в такого рода делах. Вы можете сорвать всю операцию. Да и вообще — чего ради вам отправляться со мной? Ведь для этого вы меня и наняли.

Кроме того, подумал Ричи, мне совершенно не улыбается полночи просидеть в машине рядом с педиком.

— Я хочу сам все увидеть.

— Увидите, — заверил его Ричи. — На снимках.

Горси замотал головой и еще плотнее сжал губы.

— Так или иначе, но я поеду с вами, мистер Кордова. Или в вашей машине, или в моей. Вы будете следовать за Брейди, а я за вами.

Ричи уловил в голосе Горси нотку неколебимой решительности. Проклятье! Меньше всего ему хотелось, чтобы во время работы рядом с ним торчал надоедливый любитель. Особенно если, как уже говорилось, этот любитель — педик. И тем более если доподлинно выяснится, что у Брейди есть маленькие грязные секреты.

Но похоже, выбора у него нет.

Он вздохнул:

— О'кей, Лу. Возьму вас с собой. Но тогда я не смогу гарантировать успех. И деньги хочу получить вперед.

Напряженность Горси ослабла.

— Конечно. Это справедливо.

— Кстати, кто вы по знаку зодиака?

Горси, ухмыльнувшись, вскинул брови.

— Обычно я не отвечаю на такие вопросы.

Жар бросился в лицо Ричи.

— Не несите глупостей. Просто я хочу проверить, совмещаются ли наши знаки на сегодняшний вечер.

— Я Телец. — У Горси изменилась улыбка. — И не стоит беспокоиться, мистер Кордова, я не буду мешать вам. Обещаю. — Какая-то странная эта его новая улыбка… вызывает беспокойство. — Вы меня и не заметите.

Когда Джек, расставшись с Кордовой, проверил автоответчик и услышал послание Эйба: «Посылка прибыла», он тут же схватил такси до Манхэттена.

Войдя в магазин, прикрыл за собой дверь и направился к задней стойке.

— Ты в самом деле нашел ее? — спросил он, обнаружив Эйба на своем привычном месте.

Эйб ничего не ответил, только таращился на Джека.

— Ну же, Эйб!

— Джек? — Взгляд Эйба скользнул от напомаженных волос Джека к блестящим светло-коричневым мокасинам, прошелся по элегантной сумке и снова вернулся к причёске. — Это ты?

— Всего лишь часть замысла.

— Может, ты работаешь на Кристофер-стрит?

— Объясню потом. Ты достал пистолет?

Эйб продолжал рассматривать его.

— Твои волосы… они что, мокрые?

— Не-а. Просто такой гель. Так как «беретта», Эйб?

— И твоя верхняя одежда… с этой штукой на талии смахивает на рясу.

Слова друга заставили Джека смутиться.

— Провалиться бы тебе, Эйб. Ты…

— Джиа видела тебя в таком виде?

— Нет, и не увидит. — Вдруг ей понравится и она захочет, чтобы он все время ходил таким болваном. — Повторяю по буквам…

— Да-да.

Эйб встряхнулся, полез под стойку и вынырнул наверх с коричневым бумажным пакетом.

Джек запустил в него руку и извлек 9-миллиметровую «беретту» из нержавеющей стали. Она была прекрасна. Безукоризненна.

— Эйб, ты потрясающая личность, — сказал он, крутя в руках блестящую игрушку. — В самом деле.

— Знаю. Да, я таков. — Когда Джек с ехидной улыбкой посмотрел на него, Эйб добавил: — А что? Я должен притворяться скромником? Я часами сидел на телефоне. В этом городе никто, кроме меня, не смог бы в воскресенье найти для тебя такую милую вещицу. Никто.

— И я благодарен тебе, Эйб. Честное слово. Не найди ты ее, весь день подготовки ушел бы впустую. — Джек осмотрелся. — Где у тебя нитяные перчатки?

Поискав под стойкой, Эйб вытащил промасленные перчатки.

— Смазка тоже нужна?

— Нет. Просто хочу протереть оружие. Не хочу оставлять наши отпечатки.

— Еще бы.

Натянув перчатки, Джек отполировал блестящий корпус пистолета и щечки из бразильского ореха. Затем оттянул затвор, выкинул обойму и тщательно протер ствол и нижнюю часть обоймы.

— Им уже пользовались, — сказал Эйб, — но он в хорошем состоянии.

— Вижу. Лучше пользованный, чем новый. Просто я хотел еще раз проверить, нет ли серийного номера на затворной раме.

— У «беретты» он сбоку.

— Отлично. — Джек поставил все на место и выщелкнул пустую обойму. — Ты достал патроны?

Рука Эйба снова скрылась под стойкой. Но этот раз она вернулась с двумя коробками 9-миллиметровых патронов, у каждой из которых на крышке виднелась знакомая красная надпись «Федерал».

— «Федерал-классик», как и просил. В одной коробке по сто двадцать четыре грана, в другой — по сто сорок семь.

— По сто двадцать четыре подойдет.

Он хотел стоять вплотную к нему и смотреть в глаза, когда спустит курок, и поэтому предпочитал, чтобы у пули была небольшая начальная скорость — тогда она не пройдет навылет. Джек открыл коробку, вытащил десять патронов, аккуратно протер их и вставил в обойму.

— Готовишься к серьезному делу?

— Угадал.

— Не хочешь рассказать мне?

— Только когда исполню — и со всеми подробностями.

— И об одежде тоже?

— Полностью.

— А до той поры я должен буду страдать?

— Но страдать ты будешь не один, — сказал Джек. — Можешь мне поверить.

Возвращаясь в свою квартиру, Джек прикинул, что у него еще есть время нанести визит эрзац-маме Роселли. Он набрал номер ее сотового.

— Алло? — ответил слабый хриплый голос.

— Миссис Роселли? Это Джек. Я заходил к вам прошлым вечером, но услышал, что вы не очень хорошо себя чувствуете. С вами все в порядке?

— Мне уже лучше, благодарю вас.

— Мне хотелось бы знать, могу ли я зайти к вам и отчитаться. Я нашел Джонни…

— Может ли наша встреча подождать до завтра? Для общения я еще не очень хорошо себя чувствую.

Да, встреча могла подождать и до завтра, хотя Джек предпочел бы получить ответы на свои вопросы уже сегодня вечером. Но если мадам в самом деле чувствует себя так плохо, как можно судить по голосу, — а если играет, то заслуживает «Оскара», — то имеет смысл дать ей время оправиться.

— Значит, до завтра. Зайду около полудня. Устраивает?

— Буду ждать.

Джек отключился. Внезапная слабость госпожи Роселли обеспокоила его. Он предполагал, что эта женщина была, так сказать, одной группы крови с Аней, хрупким, но мужественным созданием. У Ани был такой вид, словно она ни одного дня в жизни не болела. Единственный раз она на глазах у него потеряла контроль над собой, когда испытала ту внезапную резкую боль в спине. Ей понадобился целый день или около того, чтобы справиться с ней. А на следующий день он увидел, как медленно затягиваются раны на ее изрезанной шрамами спине… которую она сама называла «картой моей боли»… картой, сверяясь с которой Брейди погребает свои колонны.

Может ли это быть?..

Вот завтра он и выяснит. А сегодня вечером ему придется делить машину с Кордовой… с трудом сдерживая желание задушить его.

Они сидели в машине недалеко от Лексингтон-авеню, там, где Джек ждал в пятницу вечером. Кордова настоял, чтобы воспользоваться его старым потертым «джип-ларедо», объяснив, что вся аппаратура лежит в багажнике и, кроме того, им может понадобиться полноприводная машина.

Посему Джек оставил свой взятый напрокат «бьюик» в нескольких кварталах от дома Кордовы в Уильямсбридже и на такси добрался до Тремонт-авеню. Встретились они перед офисом Кордовы и вместе отправились в центр города.

— Зачем вам перчатки? — спросил Кордова. — Вовсе не так уж холодно.

Джек посмотрел на свои кисти, туго обтянутые черными кожаными водительскими перчатками.

— У меня очень чувствительные руки.

Кордова хихикнул:

— Чему я не удивляюсь.

— Пардон?

— Не важно.

Наверно, он решил, что это смешно. Комик.

Джек смерил взглядом жирное тело Кордовы, его жирное лицо, его толстые щеки, его пухлые пальцы, лежащие на рулевом колесе, и подумал, не в эту ли машину он затащил сестру Мэгги.

Сейчас так легко взяться за него, сжать толстое горло и давить, давить, пока он не отключится. Дать ему прийти в себя и снова давить… а затем повторить еще раз…

Джек прикинул, сколько часов он мог бы держать его в таком состоянии, сколько раз он мог бы…

— Алло-о-о? — произнес Кордова. — Вы меня слышите?

Джек потряс головой. Он сомневался, что может заговорить в данный момент.

— Я спросил — в какое время Брейди обычно отправляется в эти горы?

Джек посмотрел на двери гаража. Уже минуло восемь, но Брейди не показывался. Джек помнил, как

Джейми говорила ему о поездках Брейди воскресными вечерами, но вот упоминала ли она время? Вроде нет. Придется соображать на месте.

— В самое разное. Но всегда после наступления темноты.

— Ну, уже стемнело, так что вот-вот наступит ночь. А я терпеть не могу болтаться без толку. И. говоря откровенно, Лу, вы не очень-то разговорчивы.

— У меня будет что сказать, как только Брейди окажется у меня в руках… и там, где я хочу, — буркнул Джек. — Деньги вы от меня получили. А светской болтовни от меня не ждите.

Он заметил, что Кордова искоса бросил на него быстрый взгляд, и напомнил себе, что не должен выходить из роли.

— О, простите, мистер Кордова. — Он вздохнул. — Обычно я болтаю без умолку. Заверяю вас, порой просто не могу заткнуться. Но сегодня я не в своей тарелке. И это понятно. Сегодня мне наконец удастся добраться до него. — Он повернулся и мягко положил руку на мясистое плечо толстяка. — Вы даже не имеете представления, как сильно я хочу его.

Кордова стряхнул его руку:

— Полегче с прикосновениями. Я не по этой части.

Джек торопливо убрал руку:

— Прошу прощения.

Кордова натужно засмеялся:

— Эй, да расслабьтесь вы. Если есть за чем охотиться, я это раздобуду.

Джек надеялся, они что-то раздобудут — и чем больше, тем лучше. Он подготовил три сценария развития событий. Скорее всего, должен был сработать план А, и раскопай они какую-нибудь грязь, то уж раскрутили бы скандал. Если нет — то есть если Брейди не даст повода к шантажу, — Джек перейдет к плану Б. План В был самым простым и наименее желательным: если сегодня вечером Брейди не показывается, то Джек и Кордова возвращаются в следующее воскресенье.

От мысли, что он позволит Ричи Кордове потреблять воздух еще неделю, его затошнило. А провести рядом с ним в этой машине еще один вечер… нет, это уже чересчур.

— Эй, — сказал Кордова, показывая через улицу, где из гаража выезжал черный «мерседес». — А не наш ли этот мальчик?

Джек прищурился, разглядывая номер машины:

— Да! Это он! Поехали! Поехали!

— Спокойнее, — певуче, словно разговаривая с ребенком, произнес Кордова. — Профессионал не кидается с места в карьер. Подождем несколько секунд, чтобы за ним пристроилась другая машина, и лишь потом тронемся.

Джек заломил руки:

— Но мы его потеряем!

— Ни в коем случае. Я гарантирую.

Джек не мог не признать, что Кордова отлично вел слежку, хотя, по его мнению, мог воспользоваться и другим выездом на трассу. По крайней мере, он надеялся, что Кордова дело знает. Бласко рассказывал, что Брейди обитает недалеко от него, и Джек сообщил Кордове, что дважды следовал за Брейди до этого выезда, где и терял его. Это позволило Кордове проскочить мимо Брейди и ждать его у спуска с автострады. И если бы Брейди посмотрел, что у него делается за кормой, то никого бы не заметил.

Джек пережил несколько неприятных моментов, когда, сидя в салоне и чувствуя, как «беретта» давит ему на спину, прикидывал, правильную ли дорогу выбрал. Но тут по пандусу спустился черный «мерседес» Брейди и остановился на свету.

Затем путешествие продлилось по той же самой извилистой дороге, по которой Джек и Джейми ехали всего три ночи назад. Всего семьдесят два часа назад? Можно ли этому поверить?

Брейди пролетел мимо съезда к былой хижине Бласко, даже не снижая скорости. Двумя милями дальше он повернул на грунтовую дорогу и поехал вверх. Кордова держался от него на расстоянии мили-другой, а затем развернулся, потушил огни и сдал назад.

Загнав джип глубоко в кустарник примерно в ста ярдах от маленькой колеи, он повернулся к Джеку:

— Сидите тихо, а я посмотрю, что там делается наверху.

Джек решительно открыл свою дверцу.

— Ни в коем случае. Я иду с вами.

— Лу, вы что, с ума сошли? У вас совершенно нет опыта…

— Я иду.

Вытаскивая камеры и объективы с заднего сиденья, Кордова только выругался сквозь зубы. Пока они сквозь кустарник пробирались к вершине холма, он продолжал бурчать. Джек не мог отделаться от острого ощущения, будто все это уже было: точно такое же путешествие они с Джейми совершали в четверг вечером в нескольких милях отсюда.

Повернувшись, Кордова сказал:

— Эй, чуть не забыл: если у вас при себе сотовый, выключите эту проклятую штуку.

— Уже сделал.

Джек прикинул, не установлены ли по периметру средства слежения, но решил особенно не беспокоиться. Если Брейди занимается тут какими-то темными делами, он не будет привлекать внимание компании, устанавливающей аварийную сигнализацию, к этому месту и особенно к дорменталистскому храму.

— Вот и хижина, — сказал Кордова, показывая на свет, мерцающий между стволами. — Пора сбросить скорость и вообще не производить никакого шума.

Вскоре они оказались на краю прогалины. Дом, сложенный из настоящих бревен, насколько Джек мог судить, стоял в самом центре поляны. В окнах горел свет. Вдоль всего фасада тянулась дощатая веранда.

Кордова жестом принудил Джека к молчанию и, пригнувшись, выбрался на поляну. Джек последовал за ним. Заметив его, Кордова замахал руками, требуя, чтобы он вернулся, но тот держался у него за спиной. Толстяк раздраженно передернул плечами, но на Джека это не произвело впечатления. Он не собирался ждать, пока Кордова отщелкает пленку, и лишь потом посмотреть, чем занят Брейди.

Когда они приблизились к боковому окну, Джек уловил звуки музыки. Все двери и окна были закрыты, так что громкость была на максимуме. Что-то классическое. Джек не мог разобрать, что именно, но даже и не пытался. Кроме нескольких вещей Чайковского, он считал большинство классики просто неприемлемой.

Оказавшись вплотную к боковому окну, они заглянули внутрь. Обстановка была такая же, как у Бласко. Джек мог бы поклясться, что хижины строились по одному образцу. Разница заключалась в наличии полудюжины высоких зеркал на стенах большой комнаты.

— Должно быть, любит разглядывать себя, — сказал Кордова.

И тут появился сам хозяин, закутанный в белый махровый халат. Подойдя к стойке на кухне, он налил себе «Гленливет» со льдом.

Черт возьми, подумал Джек. Это совсем не то, на что он рассчитывал.

Он не мог не согласиться с ехидным тоном Кордовы.

— Ну да, — шепнул тот, хотя, учитывая громкость музыки, можно было и кричать, — эти снимки в самом деле повредят ему.

— Ночь только начинается.

— Да, но он один.

— В данный момент.

— Вам что-то известно?

— Нет. Просто я надеюсь…

— Будем и дальше надеяться. Потому что, если даже мы заснимем, как он занимается самобичеванием или развлекается с вибратором, это ничего не даст. Может, вы его жутко смутите, но полностью дискредитировать его вам не удастся.

Пусть будет хоть что-то, подумал Джек. Мне нужна всего лишь мелочь… любая… и план А осуществится.

Пока они торчали под окном, Кордова настроил и проверил интенсификатор слабого освещения для своих камер, а Джек продолжал через окно рассматривать Брейди. Он наблюдал, как тот с голодным блеском в глазах листал толстую и, судя по внешнему виду, древнюю книгу. Что это? Античная порнушка?

Не в пример той жгучей ярости, которую Джек испытывал к Кордове, Брейди он рассматривал с холодным, клиническим, едва ли не отстраненным интересом. Он без малейшего чувства сожаления или сочувствия может мучить Кордову, заставляя его пережить те страдания, которым он подверг сестру Мэгги. Но для Брейди это не подойдет. На него у Джека другие планы, они станут для Брейди страшнее, чем пытка.

— Даю еще час или около того, — сказал Кордова, приведя камеры в готовность.

— Мы останемся тут, пока что-нибудь не получим или пока он не пойдет спать.

— Разрешите мне кое-что сообщить вам: я не собираюсь торчать тут бог знает сколько, пока у меня задница не отмерзнет.

Джек снова положил руку Кордове на плечо.

— Прошу вас, мистер Кордова. Я же говорил вам, как много это для меня значит.

Ричи снова уклонился от руки Джека.

— А я говорил вам, как отношусь к прикосновениям. Так что отвалите, ясно? Если мы…

Брейди вынул из кармана халата сотовый телефон.

— Эй! Смотрите, он вроде собирается звонить. Брейди подошел к стереоустановке и приглушил звук, а затем, расплывшись в улыбке, стал говорить по телефону. Закончив разговор, он снова усилил звук и закрыл большую старую книгу, которую читал.

— Вроде вот оно, — сказал Джек.

— А может, пустышка, — хмыкнул Кордова. — Хотя у него безусловно счастливый вид. Не удивлюсь, если… о, черт возьми!

Брейди перенес книгу в самый центр комнаты, встал на колени, поднял крышку люка, которая полностью сливалась с полом, и стал спускаться в подвальное помещение.

— Если он останется внизу, считайте, мы все просрали, — сказал Кордова.

Джек продолжал молча наблюдать. Через несколько секунд Брейди снова появился и закрыл крышку люка. Что там у него внизу? Какая-то тайная библиотека? Нечто, что может быть обращено против него? Если фотографии не сработают, то, может быть…

— О господи! — вскрикнул Кордова.

Брейди скинул халат, обнажив ухоженное загорелое тело.

— Хорошо прожаренное, — отметил Джек. — Отлично. Просто очень хорошо.

Кордова уже щелкал камерой.

— Не очень-то возбуждайтесь.

Джек изобразил возмущение:

— Прошу прощения?

— Я хочу сказать, такому красавцу мужчине ничего не повредит. Скорее всего, он получает кучу звонков от дам. Или от геев. Может, даже… силы небесные!

Джек изумленно смотрел, как Брейди закрыл лицо маской из перьев, оставив только рот и глаза. Изучив себя в одном из зеркал, он снова набросил халат.

Кордова щелкал затвором как сумасшедший.

— Мне кажется, мы напали на золотую жилу.

— Тесс, — шепнул Джек, поднося палец в перчатке к губам. — Не машина ли едет?

Кордова приложил руку ковшиком к уху.

— Так и есть, черт возьми. — Подхватив камеры, он двинулся в сторону. — Давайте заползем в кусты и подождем.

Джек последовал за ним. Когда между деревьями блеснули фары, они уже сидели, скорчившись, в густом кустарнике. Из-за стволов появился «шевроле»-фургон и остановился у дверей.

— Щелкните номерной знак, — сказал Джек Кордове. — Он мне понадобится.

Но Кордова уже приник к видоискателю.

— Мне тоже.

Из «шевроле» появился седовласый мужчина примерно в возрасте Кордовы, но сухощавый и подтянутый. Он открыл заднюю дверцу, и оттуда выпрыгнули двое подростков, которым можно было дать лет двенадцать, максимум четырнадцать. Мужчина сопроводил их к дверям, в которых уже ждал Брейди. После того как ребята вошли в дом, он вернулся к машине и уехал.

Когда машина скрылась из вида, Кордова кинулся к хижине.

— Хо-хо-хо! — хрипнул он. — Чем дальше, тем интереснее!

Помедлив, Джек последовал за ним.

Снова оказавшись у окна, он увидел, как Брейди предложил ребятам пива, а потом раскурил самокрутку и пустил ее по кругу.

— Дает пиво и травку несовершеннолетним, — сказал Кордова. — Для начала неплохо.

Ребята чувствовали себя совершенно раскованно, словно привыкли к такого рода вещам. Джек знал, что они такое, — проституирующие подростки, «цыплята» на продажу. Обычно ребят выкидывают из домов за то, что они геи; они стягиваются в большие города, но выжить самостоятельно не могут и идут на корм стервятникам вроде Брейди, которые питаются такими цыплятами.

Джек надеялся, что найдет какой-нибудь компромат, который и пустит в ход против этого человека, но такого он и представить себе не мог…

Когда Брейди скинул халат, а двое мальчиков стали раздеваться, Джек отошел.

— Эй, вы куда? — окликнул его Кордова.

— К машине.

— Дрочить не время, — насмешливо бросил Кордова.

Джеку захотелось убить его тут же, на месте. Раздробить бы ему череп, а потом вломиться в дом и сделать то же самое с Брейди. Но такие действия не входили в план. Да и жизнь этих ребят не изменится. Какое-то время они проведут в детском приюте штата и, пройдя через его мельницу, снова вернутся на улицу.

Ночное небо казалось сияющим куполом по сравнению с той чернотой, что царила в душе Джека.

Пока Джек ждал в джипе, он нашел и набрал номер телефона братьев Микульских. Ответил Брэд, старший:

— Это я, Джек.

— Привет. Что ты нам принес?

Джек никогда не звонил братьям Микульским, просто чтобы поболтать. Этот раз тоже не был исключением. Но, говоря по сотовому, он хотел соблюдать осторожность.

— У меня есть для вас нью-йоркский номерной знак. Запиши. — Джек по памяти привел его. — И у вас может появиться желание заняться бизнесом с этим типом.

— Чем он занимается?

— Цыплятки. Думаю, экспорт-импорт.

— Вот как?

— И, кроме того, думаю, он давно уже созрел для изъятия.

— Насколько?

— Как можно скорее.

— Отлично. Завтра им займемся. Спасибо за наводку, человече.

— Рад помочь.

Закончив разговор, Джек откинулся на спинку. После звонка к Микульским ему стало немного лучше. Странная пара. У них настоящая тюрьма для педофилов. Джек не знал, да и не хотел знать, что у них было в прошлом, после чего они стали так к ним относиться. Но он четко знал, что братья отследят этот фургончик и, когда убедятся, что Джек прав — в чем сам он не сомневался, — еще один поставщик цыплят будет изъят из общества. Навсегда.

Он переменил положение и почувствовал какой-то твердый предмет, который уперся ему в бедро. Пошарив на сиденье, он нашел распятие с оборванной цепочкой. Точно такое, как однажды видел на шее сестры Мэгги.

Джек закрыл глаза и попытался сохранить спокойствие. Единственное, что ему помогало, были слова — теперь уже недолго… теперь уже недолго… — которые он повторял, снова и снова.

Через несколько минут появился Кордова. Он положил камеры на заднее сиденье и перебрался на место водителя. Включив двигатель, он расхохотался.

— Что смешного? — спросил Джек.

— Мы его сделали! Считай, что он труп! Если даже из-за этих снимков его не посадят в каталажку, он больше никогда не осмелится показаться на людях! Ему придется сидеть в своем маленьком любовном гнездышке и не высовываться!

Кордова смеялся и подпрыгивал на сиденье, как ребенок, которому рассказали, что Рождество будет триста шестьдесят пять дней в году.

— Я уж начинаю думать, — сказал Джек, — что у вас к нему столько же претензий, сколько и у меня.

Кордова немедленно посерьезнел:

— В общем-то нет. Просто я всегда радуюсь, когда удается успешно провести расследование для клиента. И вы должны признать, что у нас на руках есть все козыри против этого пижона. Не могу дождаться, пока не увижу эти снимки.

— Я тоже. Где их можно проявить?

— У меня дома есть небольшая лаборатория.

Джек это знал. Он заглянул в нее. Просто небольшой чулан, но, поскольку Кордова снимал от случая к случаю, больше ему и не требовалось.

— Великолепно. Поехали. Только не пытайтесь отстранить меня, потому что я все равно поеду. Я плачу за эти снимки и хочу видеть, что получу. Если они окажутся тем, что мне надо, вы здесь и сейчас получите дополнительную тысячу.

— Что? Ко мне? Я никогда… — Кордова помолчал и продолжил. — Впрочем, думаю, все будет о'кей. Я хочу сказать, раз уж вы так раздаете деньги… Ну да. Конечно. Почему бы и нет?..

Что-то уж слишком легко он согласился. Джек не сомневался, что в конечном счете отправится с ним, но полагал, что уломать его будет несколько тяжелее.

Иисусе всемилостивый, подумал Ричи, выкладывая снимки на стол. Они были… просто фантастическими — единственное слово, которое им подходило.

Он сидел в полумраке своего офиса на чердаке и рассматривал их. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было хриплое дыхание этого парня за спиной. Горси настоял, чтобы были распечатаны все кадры. И немедленно. Он хотел тут же получить их. Не завтра, не послезавтра. Сейчас.

Ричи это устраивало. Печатать их так и так придется. Он просмотрел их и скопировал на лазерный диск. Затем положил в конверт, написал на нем «Лично и конфиденциально» и адрес Лютера Брейди.

Ему хотелось прыгать и танцевать. Словно все золотые копи Калифорнии и алмазные россыпи Де Бирса попали к нему в руки.

Изображение было достаточно четким и ясным. То, что происходило в хижине, не вызывало никаких сомнений. Брейди без маски появляется перед ребятами; Брейди надевает маску; Брейди заставляет ребят отрабатывать свой гонорар — и они истово стараются.

Брейди, Брейди, Брейди…

Ричи слегка мутило от действа в той комнате, но он держался, пока не сделал достаточно снимков. И даже слишком много.

Лютер Брейди, ты мой хлеб с мясом, ты моя сука. Отныне ты принадлежишь мне.

Единственное, что мешает, — этот тип за спиной. Луис Горси.

Отсюда ему никуда не деться. Этот дом он покинет в единственном виде: в горизонтальном положении и ногами вперед.

Но он не может рисковать, даже намеком давая Горси понять, что его ждет.

Ричи заговорил, не поднимая глаз:

— Выбрали, что вам нравится? — Он понимал, что его слова звучат довольно двусмысленно.

— Мне ничего не нравится из этого. Я в ужасе. Я надеялся, что увижу нечто скандальное, но это… это что-то невообразимое.

Горси был неподдельно возмущен. Это удивило Ричи. С чего бы это гею не понравилась молодость? Он знал, что, скажем, ему она бы понравилась. Конечно, девочки. Не мальчики. О, эти девочки-подростки нынешних дней с их тугими топиками и спущенными на бедра джинсами, которые обнажают их круглые гладкие животики… нет, это нечестно. О, как бы ему хотелось спустить с бедер эти джинсы и зарыться лицом…

Держи карман шире. Словно кому-то из них захочется иметь дело с мужиком на сорок лет старше — наверно, старше, чем их папаши. И к тому же толстым.

Ричи вздохнул. Ему остается разве что иметь дело с ними в Интернете. Но мечтать он может. О да, воображение у него богатое.

Он оторвался от мыслей о юных девочках и вернулся к изображениям юных мальчиков.

— Ну как, заработал я дополнительный кусок?

— Да, свою награду вы заслужили.

— Отлично. Итак, что мы будем делать? — Поскольку Горси не ответил, Ричи посмотрел на него. — Алло? Вы слышали, что я…

У Горси было какое-то странное лицо. Он наконец снял солнечные очки. Перчатки он оставил, но ставни с глаз ему пришлось снять, потому что в комнате и без того было довольно темно. В его карих глазах стояло какое-то жуткое выражение. Это был взгляд убийцы. У Ричи на секунду замерло сердце, когда он подумал, что этот взгляд мог бы предназначаться ему. Но с чего бы? Они встретились только вчера вечером, и Горси интересовал только Брейди.

Горси кивнул:

— Я вас слышал. Но я думаю.

— О чем?

— О шантаже. — Он резко отмахнулся. — Я помню, как вы говорили о вашем этическом кодексе, но уверен, что Брейди отдаст все, что у него есть, — лишь бы эти снимки не попались на глаза обществу.

Ричи услышал тревожный звонок. Что тут происходит? Такое впечатление, что этот гомик читает его мысли. В голове шевельнулась мысль, от которой подвело живот: а что, если он сидит рядом с типом, которого наняла монахиня, чтобы положить конец всем его операциям?

Его рука поползла к тридцать восьмому в наплечной кобуре.

Эй, остановись. Это полная чушь. Горси только что дал ему в руки гусыню, из которой сплошным потоком посыплются золотые яйца. И, кроме того, если у Горси и было что-то на уме — а Ричи совершенно уверен, что ничего подобного и в помине нет, — то у него имелась тысяча шансов доставить ему неприятности по пути туда и обратно.

Горси явно не был Джеком, тем типом из заведения Хулио, о котором ему призналась монахиня. Он был просто педиком, у которого стоит на Лютера Брейди.

И скоро он станет дохлым педиком.

— Шантаж незаконен, Лу. И больше не упоминайте мне о нем. А то я могу потерять лицензию, если не сообщу о вас.

— С тем, что мы выжмем из Брейди, лицензия вам больше не понадобится.

— «Мы»?

— Видите ли, чтобы шантажировать его, потребуется определенная жесткость, а я не уверен, что обладаю ею. А вот вы, похоже, человек жесткий, мистер Кордова.

Ричи не знал, как ему реагировать. Горси предлагал партнерство. Это означало, что ему не придется убивать Горси. Может, такой поворот и к лучшему — избавляться от тела было далеко не просто, о чем свидетельствовало быстрое обнаружение трупа монахини. Криминалистические лаборатории работают все лучше и лучше. Какой-нибудь пустячок может поставить на нем крест.

Но привлечение Горси означало, что придется делить удои от Брейди, а Ричи не хотел даже думать об этом. В любом случае он сомневался, что такой гомик, как

Горси, выдержит. Хуже того, он может проболтаться одному из своих любовничков — когда станет нашептывать ему милые глупости или добиваться расположения какого-нибудь жеребца.

О'кей. Оценим ситуацию. У меня есть оружие, у него нет. Очки он уже снял. Мой дом закрыт. Соседские тоже. В такую холодную воскресную ночь никто и носа не высунет на улицу. Остается по-быстрому всадить в грудь Горси две пули и больше о нем не думать.

Должно сработать. Он подождет, когда наступит полная темнота, и перетащит тело в машину. Закопает Горси где-нибудь под эстакадой — и забудет о нем. Между ними ничего не было — нигде и никогда.

Только провести операцию надо точно и аккуратно. Ублажить Горси, заставить его расслабиться, чтобы он ничего не заметил. Ричи не хотел никаких драк: даже и таким анютиным глазкам, как этот педик, случайно может повезти. Ему нужно быстрое, чистое и аккуратное убийство.

Предстать как можно более честным и благородным, блюстителем высокой этики — это самая лучшая роль.

— Что ж, я могу быть достаточно жестким, — сказал Ричи, — но я честен. Я отдам вам снимки и негативы, и мы оба забудем, что вели этот разговор. — Он пошарил руками по столу. — Ох, нет конвертов. Придется достать из шкафа.

Из шкафа… ха!

Приподнявшись, он запустил руку под пиджак, выхватил из кобуры свой тридцать восьмой и поднял его на уровень груди. Теперь ему оставалось лишь…

Откуда-то из пустоты вынырнула рука в перчатке, выкрутила запястье, а другая ткнула в скулу большим блестящим пистолетом.

— Ч-ч-что?..

— Так что ты собирался с этим делать? — Голос прозвучал сухо и жестко. Он ничем не напоминал блеяние Луиса Горси.

Ричи мог шевелить лишь глазами, что он и сделал. Да, это был Горси. Вроде такой же и в то же время совершенно другой. Горси больше не был тем самым Горси.

У Ричи подломились колени, когда он осознал, что совершил ужасную ошибку.

— Я… я… н-н-ничего такого… Просто вынул, чтобы положить на стол. Он тяжелый и… вы же знаете… как-то мешает.

Ричи попытался высвободить руку, но та была в железном захвате. У него чуть не хрустнули кости, а дуло еще сильнее врезалось в лицо.

— Да, знаю. Брось его на пол.

— Э-э-э…

В долю секунды дуло врезало ему по носу и тут же снова переместилось к скуле.

От боли у Ричи вспыхнули искры перед глазами, и он испустил вопль:

— Хорошо! Хорошо!

Пистолет упал на пол.

— Сесть.

Он опустился на стул и взглянул на Горси. Тот тоже разглядывал его. Тут только Ричи понял, что жажда убийства, которую он увидел в его взгляде, была обращена не к Брейди, а к нему.

— Ч-ч-что случилось, Лу?

— Я не Лу. Меня зовут Джек.

Джек? О нет… о господи… о нет! Джек от монахини!

Но он не может признаться, что все знал.

— Джек, Лу… какая разница? Могли и не врать относительно своего имени. Все тайны лежат во мне, как в сейфе.

Он увидел, как лицо Джека исказилось гримасой ярости, и заметил, что положение пистолета изменилось — теперь Джек держал его за дуло. Еще он успел увидеть, как пистолет взлетел у него над головой и опустился, сорвав кожу. Ричи попытался увернуться, но был слишком неповоротлив.

Череп раскололся болью и мир закружился, когда он услышал гулкий голос: «Заткнись».

От этого деловитого ледяного голоса у него болезненно сжался мочевой пузырь.

Очередной удар заставил исчезнуть звуки, голоса, все образы.

— Эй! — сказал кто-то. — Эй, шевелись. — Его пнули в ногу. — Просыпайся, толстяк!

Ричи с трудом открыл глаза. Комната качнулась, сделала пол-оборота, успокоилась и снова пошла кругом. Ему казалось, что череп у него взорвался, а потом его кое-как слепил из кусков человек, ничего не знавший об анатомии.

Застонав, он попытался поднести к страдающей голове руку, но та не шевельнулась. Ричи увидел, что рука примотана проводом к подлокотнику кресла. Как и вторая.

Затем он увидел, что стул отодвинут от стола.

— Ч-ч-что?..

Джек посмотрел на него:

— Вот и хорошо. Проснулся, наконец. Как раз вовремя.

Он был занят тем, что раскладывал фотографии в две стопки. Между ними лежали кольца негативов.

— Что вы делаете?

— Сортирую.

Он подошел к Ричи и остановился, глядя на него сверху вниз. Увидев, с каким выражением этот тип смотрит на него, Ричи быстро отвел глаза.

— Будь у меня время и намерение, я бы с удовольствием сделал с тобой то, что ты сделал с сестрой Мэгги. Помнишь ее? Ты угрожал разрушить ее жизнь — и ты это сделал.

Вот оно, пришло…

— Это она вас наняла, чтобы уничтожить мой компьютер, да?

Парень кивнул:

— А ты уничтожил Мэгги.

— Дайте мне объяснить. Все вовсе не так, как вы думаете. Я не…

Рука в черной перчатке влепила ему оплеуху.

— Не трать попусту мое время.

Ричи сплюнул кровь.

— О'кей, о'кей.

— Как ты узнал?

— О чем узнал?

— Что Мэгги наняла меня?

— Почему вас это интересует? — От еще одного удара у Ричи закружилась голова. — Хорошо, хорошо. Это все ее бойфренд, Меткаф. Он потешался, рассказывая, как монахиня обхитрила меня. Вот так я и узнал.

Этот тип вздохнул и сказал сквозь зубы что-то вроде «Никто не услышит». Но у него был такой вид, словно он испытал некоторое облегчение. Может быть, у Ричи появился шанс.

— То есть это не только моя ошибка. Меткафа тоже. Я не должен все брать на себя… — Он съежился от страха, увидев, как рука в перчатке взметнулась для очередного удара. — Прошу вас, не надо! Ответьте мне только на один вопрос!

— Какой?

— Вы ее брат… или что?

Пожалуйста, скажи «нет», взмолился он. Пожалуйста, скажи «нет».

Парень покачал головой:

— Никогда не встречал ее до того, как она меня наняла.

Какое счастье! Может, он с ним договорится. Как специалист со специалистом.

— Тогда почему же?..

— Что — почему?

— Почему вы вернулись? Вас наняли, вы сделали свою работу — и должен признать, сделали просто отлично, — и все. Дело сделано. До конца. Конец истории. Нет никакой причины снова выходить на сцену.

Парень посмотрел на него с таким выражением, словно перед ним лужа свежей блевотины, и после долгой паузы, переведя дыхание, сказал:

— Я хотел пустить в ход клейкую ленту — так же, как ты обошелся с Мэгги, но не мог рисковать, таская с собой рулон. Вдруг ты снова залезешь в мою сумку. Моток проволоки занимает куда меньше места. Но вот что я нашел в одном из твоих ящиков. — Он показал серебристый рулон клейкой ленты и, легким движением оторвав кусок, заклеил рот Ричи.

Того охватила дикая паника. Он попытался вскочить, но щиколотки его тоже были крепко привязаны. Увидев, как парень вынул пистолет из ящика стола, он взвыл, но из-за ленты звуки, что шли через нос, напоминали поросячье хрюканье.

— Разреши мне познакомить тебя с мистером Береттой. — Парень положил блестящий ствол на ладонь Ричи. — Обменяйтесь с ним рукопожатиями. Вас ждет близкое знакомство.

Ричи вцепился пальцами в ствол. Конечно, вырвать его он никоим образом не сможет, но если как следует вцепиться…

Парень выкрутил у него из пальцев пистолет с той же легкостью, как у ребенка отбирают погремушку. Затем ткнул его в другую руку:

— Чувствуешь? Нравится? Вам придется по-настоящему подружиться с мистером Береттой.

Ричи опять взвизгнул, когда у парня оказалась бежевая диванная подушка. Откуда она взялась? С дивана внизу. Что он собирается…

О нет! Подушка прижалась к животу Ричи, а ствол глубоко воткнулся в ткань.

НЕТ!

Приглушенное «бам!» — и кишки Ричи прожгла жгучая боль. Он глухо вскрикнул в клейкую ленту и изогнулся в мучительной агонии. Он никогда не представлял, что может существовать такая боль. Никогда. К горлу подступил рвотный спазм, но он сглотнул его. А может, стоило бы задохнуться рвотной массой. По крайней мере, пришел бы конец этой боли.

— Я слышал, что хуже всего выстрел в живот, — холодным, мертвым голосом сказал парень. — Хочу надеяться, что так оно и есть.

Из-за боли и слез, выступивших на глазах, Ричи почти ничего не видел, но все же разобрал, что его мучитель вернулся к столу и стал засовывать в конверт фотографии. Негативы пошли туда же.

Комната затянулась серым и поплыла перед глазами. Ричи показалось, что он сейчас потеряет сознание — если бы только! — но обстановка опять обрела резкость.

Его сотрясали мучительные спазмы. Ему казалось, что кто-то засадил ему вилку в кишки и поворачивает, поворачивает…

Парень все сложил в наплечную сумку.

Ричи снова взвыл. Он же не собирается оставлять его в таком положении! Он не имеет права!

Парень снова взял подушку и пистолет и остановился перед Ричи.

— Ты этого не заслуживаешь, — тем же самым мертвым голосом сказал он, кладя подушку Ричи на грудь.

Что? Нет! НЕТ!

Всадив две пули в грудь толстяка, Джек отступил назад. Тот подергался немного и наконец замер. Вытаращенные глаза помутнели и теперь были полуприкрыты веками.

Джек пожалел лишь о том, что не мог оставить Кордову живым. Он слышал, что порой человек, получивший пулю в живот, умирает три дня. Три дня непрекращающихся мучений. Это едва ли десятая часть того, что он заслужил.

Но когда Кордова завтра утром не появится в офисе и не ответит по домашнему телефону, секретарша позвонит в полицию и попросит проверить, что с ним. И у толстяка может появиться шанс выжить.

Кордове — никаких шансов на жизнь. Джек не просто хотел его прикончить, он нуждался в этом.

Он еще несколько секунд разглядывал окровавленный труп. Мэгги… она погибла не из-за какой-то ошибки со стороны Джека. Она погибла из-за своего собственного доброго сердца. Несмотря на предупреждения Джека, она сочла своей обязанностью сообщить Меткафу, что теперь он не должен платить шантажисту. А Меткаф, не представляя, с каким подонком имел дело, открыл свою хлеборезку.

Все это… так ненужно… так чертовски ненужно.

Джек вернул «беретту» в кобуру и подобрал с пола две из трех выброшенных гильз. Третью он пинком ноги послал в чулан. Повесив сумку на плечо, он еще раз обвел взглядом комнату. Все чисто. Опознать его никто не сможет.

Отлично.

Он сбежал по лестнице и направился к своей машине. По пути домой он набрал 911 и сообщил, что слышал в доме Кордовы звуки, напоминавшие выстрелы.

Глава 9

Понедельник

У входа в храм Джек помедлил.

Он успел заскочить домой и оставить там фотографии, взятые у Кордовы. Затем переоделся, натянув на себя тряпье третьей носки, купленное в лавке старьевщика вчера после визита к Роселли. Прочным клеем он приклеил растрепанную черную бороду. И в завершение образа до ушей напялил вязаную шапочку.

Обмануть тех, кто знал Джонни Роселли, он бы не смог; даже незнакомец усомнился бы в натуральности его бороды, подойди он поближе.

Но Джек не собирался кого-либо подпускать к себе.

Главным образом его волновало, не отказался ли Роселли от своего походного существования и не вернулся ли в храм после того, как они расстались с ним. В таком случае его пропуск оказывался недействительным, и ему выдали новый. Если Джек пустит в ход старую карточку, то поднимется тревога, и все планы рухнут.

Другой заботой был Брейди. Джек не имел представления ни сколько тот обычно проводит времени с доставленными к нему ребятами, ни когда возвращается домой. Чем позже, тем лучше. После такой ночи со скотчем и марихуаной ему стоило бы спать без просыпу до позднего утра.

Но в данном случае Джеку оставалось лишь предполагать и надеяться. Он терпеть не мог, когда окончательное разрешение дела зависело от ситуации, которую он не мог контролировать, и любая глупость могла сбить его с намеченного пути.

Есть только один способ выяснить…

Джек набрал в грудь воздуха и открыл двери. Очутившись в пределах безлюдного, но охраняемого холла, он подался вправо, подальше от металлодетектора, к турникету «только для членов». В пустынном холле лежали непроглядные тени. Пространство холла и район лифтов, дверца одного из которых была открыта в ожидании пассажира, освещались лишь несколькими канделябрами. В десятке футов от турникета за мраморной стойкой сидел одинокий Паладин Храма в красном мундире.

Джек, делая вид, что роется в кармане в поисках карточки, дружески махнул охраннику. Тот, смерив его взглядом, настороженно кивнул в ответ.

Джек держал пропуск в левой руке. Правую он оставил свободной, чтобы в любой момент она могла выхватить пистолет. Примерившись к прорези, он вставил в нее карточку, перевел взгляд на охранника и провел карточку через щель.

Ему пришлось подождать, пока ПХ сверится с компьютером. Оставалось надеяться, что фотография Джонни Роселли появится на экране со сноской, что он несет наказание — чем и объясняется его запущенный вид. Если у охранника изменится выражение лица или он потянется к телефону, Джека как ветром сдует. Он не хотел оказаться в ситуации, когда придется пускать в ход оружие.

Но выражение лица Паладина Храма не изменилось. Он поднял взгляд от экрана, рассеянно улыбнулся Джеку и махнул. Турникет щелкнул, пропуская его.

Наконец Джек смог перевести дыхание. Входя в открытую кабинку, он держал голову низко опущенной.

Прежде чем нажать костяшками пальцев кнопку двадцать первого этажа, он оглянулся на охранника и увидел, что тот читает какой-то таблоид. Скорее всего, не «Лайт».

О'кей, подумал он, когда створки дверей плотно сошлись, я здесь.

Теперь пришел черед самой сложной части замысла.

Он посмотрел на темную кнопку двадцать второго этажа — как бы ему хотелось, чтобы лифт донес его прямо туда, не оставляя данных о маршруте в компьютерах. Вот этого он должен избежать любой ценой.

Джек понимал, что отныне он должен все контролировать — до мельчайшей детали. Успех или провал зависит от него, а не от случайности или от обстоятельств. Так или иначе, но впереди его ждет очень нелегкий час.

В своем кабинете на третьем этаже Дженсен напряженно глядел из-за плеча Тони Мариготты на экран компьютера, который был единственным источником света в комнате. Непонятность этих штуковин жутко раздражала, но в хороших руках они давали потрясающие результаты. Мариготта вел углубленный поиск всего — всего! — что имело отношение к Джону Робертсону. Хотя этот человек уже два года как был мертв, а в отставку вышел задолго до смерти, поисковая система «Гуггл» выдала едва ли не тысячу ссылок. Но толку от них, увы, не было.

— Сплошное дерьмо, — процедил сквозь зубы Мариготта.

— Что поделаешь, продолжай. Я хочу просмотреть все до одного.

— А чего искать?

Мариготте сообщили не больше того, что он должен знать. Ему уже было известно, что Джейсон Амурри мошенник, и Дженсен сказал ему, что дополнительное расследование установило его связь с Робертсоном.

И эта история не имела никакого отношения к пропавшей Джейми Грант — так что тут не надо было искать связей и ссылок на нее.

— Найди мне все, что связывает Робертсона с Нью-Йорком — я уж не говорю о Манхэттене, — или с нашей церковью, или с любой другой организацией, которая может иметь для нас значение.

Мариготта со страдальческим выражением посмотрел на него:

— Это займет всю ночь.

Прямо дитятко малое, хотел сказать Дженсен, но сдержался.

— Уже и так прошло полночи. Постарайся выйти на финишную прямую. Кроме того, это время оплачивается тебе в полуторном размере.

— Да, но у меня жена и ребенок…

— Которые будут только рады солидному чеку. А теперь займись делом.

Склонившись над клавиатурой, Мариготта пробормотал что-то неразборчивое.

Дженсен по-дружески похлопал его по спине:

— Хороший парень. Я пройдусь, чтобы размять ноги. Может, выпью кофе. Тебе принести?

Мариготта удивился такому предложению. Еще бы! Дженсен никому не оказывал услуг. Но он хотел, чтобы внимание Мариготты, который возился с этими ссылками, не ослабевало.

Он вышел в холл и начал кругами ходить про нему.

Лифт остановился на двадцать первом этаже. Когда двери раскрылись, Джек нажал кнопку, отправляя лифт в холл, вышел из кабинки — еле успел, сдвигающиеся створки дверей едва не защемили его рубашку.

Во время предыдущего похода в храм он заметил, что в районе лифтов на каждом этаже имеются стационарные камеры наблюдения; установленные по углам высоко над дверями, они обозревают окружающее пространство. Этаж, предназначенный для медитаций, не был исключением.

Но Джек заметил, что зафиксированный угол установки, позволяющий держать под наблюдением максимальную площадь холла, неизбежно оставляет слепое пространство как раз у дверей лифта. Мертвую зону.

В которой сейчас и стоял Джек.

Он тоскующе посмотрел на надпись «Выход» над дверями справа, которые вели на лестничную площадку. Воспользоваться этим путем было бы куда проще, но камеры наблюдения перекрывали все подходы к двери, и он не сомневался — стоит ему приоткрыть ее, как этот факт будет тут же зафиксирован в компьютерах системы безопасности.

Джек натянул тонкие латексные перчатки и выудил из кармана большую отвертку вместе с прочным крюком от вешалки, который прихватил с собой; к концу крюка он надежно привязал крепкую веревку. Он надеялся, что все делает правильно. У него не было времени звонить Ириске и повторно выслушивать курс проникновения в здание.

В декабре он с помощью Ириски через шахту лифта проник в дом в Мидтауне и смог подслушать разговор в одном из кабинетов. С тех пор таких попыток он не предпринимал. Сегодня его ждет сольное выступление на этом поприще.

Он просунул крюк в щель между кромкой двери лифта и косяком и, держась за шнур, спустил крюк.

Теперь самая тяжелая часть: зацепить ручку, которая раздвигает створки.

Отпуская и подтягивая веревку, он стал вслепую шарить крюком, раскачивая его из стороны в сторону и снова подтягивая. Если крюк свободно провиснет, он повторит этот процесс.

От раздражения и легкого беспокойства Джек покрылся испариной. Он помнил указания Ириски, что двери легче всего открывать в старых зданиях со старыми лифтами. Этот бывший отель был старым зданием, так почему же…

Веревка напряглась, когда он потянул ее, — крюк за что-то зацепился.

Он вознес молитву богине — покровительнице взломщиков: молю тебя, пусть это будет ручка.

Джек потянул веревку и увидел, что двери шевельнулись — всего лишь на долю дюйма, но достаточно, дабы уверить его: он на правильном пути. Потянул сильнее, и створки расползлись еще больше, дав Джеку возможность просунуть меж них отвертку. Выпустив веревку, он с помощью отвертки продолжил раздвигать створки дверей, пока не смог просунуть пальцы в проем, — и, добившись этого, с силой развел створки. Миновав критическую точку, дальше они уже двинулись сами.

Перед ним разверзлась шахта лифта. По центру ее вверх и вниз уходили толстые кабели. В свете электролампочек, забранных сеткой, их масляная оплетка блестела.

Джек просунул голову в проем. Лампочки освещали путь в сумрачную пустоту. Кабину своего лифта он не видел, но вот соседняя, с цифрой «2» на крыше, висела в шахте примерно на уровне десятого этажа.

Он посмотрел направо и увидел то, что искал, — ряд ржавых металлических ступенек. Они тянулись на всю длину шахты.

Джек рассовал по карманам крюк, отвертку и веревку, ухватился за ступеньку, поставил резиновую рифленую подошву рабочей обуви на другую и, оттолкнувшись, перебрался в шахту. По пути он коснулся пружинного переключателя и удивился звуку «динь!» лифтового звонка.

Вот, значит, что звенит.

Он ожидал увидеть более сложную систему, но лифт в самом деле был древним.

Ухватившись за ручку, он надавил на нее, чтобы закрыть двери, и совершил короткий подъем по стене.

Вот и этаж Брейди.

Открыть двери с этой стороны не составило никаких проблем: просто нажать на ручку. Вопрос заключался в том, окажется ли он на нем один или нет. Свет горел, но это ничего не значило. Он прислушался. Ни звука.

Джек свел створки, оставив между ними отвертку. Миновал пустую приемную и, войдя в кабинет, прошел мимо огромного письменного стола Брейди в жилой отсек.

Потянул дверь — закрыта. Он постучал, изобразив несколько серий тройных звуков, подождал и повторил их. Реакции не последовало. Вытащил свой сотовый и набрал «личный» номер Брейди, полученный от него на прошлой неделе. Где-то далеко за дверью стал звонить телефон. После пятого звонка голос — не Брейди — попросил его оставить послание. У Джека были все основания считать, что, окажись хозяин дома в этот час, он бы ответил.

Значит… никого нет. Но ситуация может измениться в любую минуту.

Развернувшись, Джек заторопился к столу.

— На Западном фронте без перемен?

Паладин Храма, сидевший в будочке холла, дернулся, словно от выстрела. Увидев, кто с ним разговаривает, он побледнел и отбросил газету.

— Сэр! — Он вскочил. — Вы меня напугали, сэр!

— Успокойся. — Дженсен еле сдержал смех.

Он редко пользовался лифтом, когда возникала необходимость спуститься из кабинета в холл. По его мнению, быстрее было просто сбежать с третьего этажа. Он появился в лестничных дверях с южной стороны холла и бесшумно подошел к стражнику. Хотелось проверить, как близко можно подойти к посту, прежде чем охранник осознает, что он тут не один.

Оказалось, что это легко. Даже слишком легко. ПХ, которого звали Гэри Круз, был настолько поглощен спортивным разделом воскресной газеты, что Дженсену пришлось дать знать о себе.

Ему полагалось бы разгневаться, но он был так доволен своим умением бесшумно передвигаться, что решил не отрывать Гэри голову.

— Все под контролем?

ПХ кивнул:

— В доме только одна мышь.

В этом не было ничего необычного — даже в этот час. Определенное количество Взыскующих Слияния оставались допоздна или приходили спозаранку, чтобы изучать истину или исполнять порученные им обязанности или же просто проводить время на Уровне Общения. Больше всего людей скапливалось здесь вечерами с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье. В ранние утренние часы понедельника в храме обычно никого не было. Не считая, конечно, службы безопасности.

— Сначала подумал, что он какой-то бездомный, — добавил Круз.

— А ты уверен, что он не таков? — Паладин Храма должен обладать полной уверенностью.

— Из его карточки явствовало, что он несет наказание, чем и объяснялся его внешний вид.

— Наказанный? — помрачнел Дженсен. — Как его имя?

Круз пробежался по клавиатуре.

— Джон Роселли, сэр. Появился минут двадцать назад.

Роселли… это имя было ему знакомо. Он знал всех неудачников и не спускал с них глаз, дабы увериться, что они смирились с наложенным наказанием. Но не только поэтому. После Кларка Шауба он установил особую систему наблюдения за ними. Тот впал в глубокую депрессию, потому счел, что его перевод в категорию лиц с Низким Потенциалом Слияния несправедлив — они все так думают, — и покончил с собой.

Самоубийство дорменталиста в любом случае попадает в разряд новостей, но когда оно случилось в самом храме, да еще таким драматическим образом, то пресса весь день рассказывала о нем на все лады. И не только такая дешевка, как «Лайт», — все газеты.

Шауб уселся в самом центре большого зала на двадцать первом этаже, вынул из кармана опасную бритву и перерезал себе горло.

Сначала скрыть это было невозможно, но Дженсен нашел способ. Единственными свидетелями оказались преданные дорменталисты, и, чтобы защитить свою церковь, они дали обет молчания. Дженсен, Льюис и Хатч скинули тело в канаву в Центральном парке. Полицейское расследование пришло к выводу, что Шауб погиб от рук неизвестного преступника. Дело так и осталось нераскрытым.

— Куда Роселли направился?

Круз снова сверился с экраном.

— Прямо на двадцать первый.

Проклятье. Как и прочие его коллеги по несчастью, Роселли решил, что там-то к нему придет просветление. Он всегда казался Дженсену достаточно уравновешенным человеком, но никогда не знаешь… Сейчас церкви меньше всего было нужно повторение истории с Шаубом.

— Дай выход на верхние камеры. Посмотрим, куда направился наш бедняга.

Круз сноровисто справился с задачей, пустив в ход и мышку, и клавиатуру. Но по мере того как он работал, брови его сходились на переносице, а на лице проступало удивленное выражение.

Дженсену оно не понравилось.

— В чем дело?

— Не могу его найти.

— Значит, он покинул этаж.

Круз нажал клавишу под одним из экранов.

— Но не на лифте. Они на месте.

— Проверь двери на лестницу.

Дженсен лихорадочно соображал. Каждый этаж имел выход на лестницы с северной и южной сторон, но все двери были под наблюдением. Просто подняться по лестнице на двадцать второй этаж было невозможно: он был перекрыт стальной дверью, которая открывалась только специальным пропуском.

— Никаких данных, что какая-то из них открывалась.

— Так перемотай запись, черт возьми. Посмотрим, куда он двинулся, когда вышел из лифта. Нет, подожди. Сначала дай лифт.

Компьютер системы безопасности, как гигантская копилка, хранил в себе на огромном жестком диске все данные наблюдений, и их в любой момент можно было просмотреть.

Стоя за спиной Круза, Дженсен наблюдал, как он бегал по системе мониторинга. В будочке охраны, как раз под стойкой, по дуге располагались восемь небольших экранов. На любом из них можно было прокрутить данные с каждой из камер слежения.

— Он на восьмом экране, — сказал Круз.

На нем вспыхнуло черно-белое изображение кабины лифта. В верхнем левом углу мигала надпись «Лифт 1», а в верхнем правом шел отсчет времени на циферблате. Камера показала склоненную лохматую голову человека в вязаной шапочке, который разглядывал свою обувь. Дженсен видел лишь краешек бороды, но лицо оставалось неразличимым.

Судя по часам, Роселли вышел из лифта на двадцать первом этаже в 11:22:14. Что-то в его манере держать голову смущало Дженсена. Впрочем, тут не было никаких проблем. Другие камеры отлично покажут его с головы до ног.

— Прокрути-ка камеры на этаже до 11.21.

Круз сделал это, и Дженсен просмотрел данные со всех точек наблюдения на двадцать первом этаже.

Ни в одной из них Джон Роселли не появился.

Круз затряс головой, когда второй раз прогнал данные всех камер.

— Это невозможно! Что-то не в порядке!

Дженсен продолжал рассматривать двери лифта.

Нет, о невозможности тут говорить не стоит. В каждой системе наблюдения есть мертвые зоны. И это неправильно. Потому что любой, кто пользуется этим лифтом, может воспользоваться оплошностью системы. Но Дженсен сомневался, что Джон Роселли имел намерение воспользоваться ею или знал, как это сделать.

И тут его поразила мысль — потрясла, словно удар копытом в солнечное сплетение.

Роселли. Этот парень Фарелл-Амурри-Робертсон видел его во время прогулки по храму… попытался заговорить с ним… даже задавал вопросы о нем…

Он ли это? Но даже в этом случае Дженсен не мог понять, что он надеялся найти на двадцать первом этаже.

А ведь есть еще и этаж наверху…

— Эти лифты — они ходят до двадцать второго?

Круз посмотрел на него:

— Каким образом? Мистер Брейди, уходя…

— Проверьте, не проник ли Роселли туда.

Круз взялся за мышку.

— Нет, сэр. После мистера Брейди на этаже два-два никого не было.

Дженсен облегченно вздохнул. И тем не менее…

Что, если этот Фарелл-Амурри-Робертсон как-то завладел карточкой Роселли? И что, если он нашел путь на двадцать второй?

Дженсен ругал Брейди за то, что тот не позволял взять под наблюдение двадцать второй этаж. Он понимал его — ведь, в конце концов, Брейди сам жил там, — но в системе безопасности зияла огромная прореха.

— Позвони Роселли домой. Проверь, там ли он. И если он на месте, спроси, при нем ли пропуск.

— Но… — начал Круз — и замолчал. — Все понял. — Он набрал номер, прижав трубку к уху, долго ждал ответа и наконец положил ее. — Никого нет. Даже автоответчика.

О'кей. Значит, наверху, скорее всего, Роселли. Он мог выйти из лифта, сесть прямо перед дверями и покончить с собой — нож, яд, да что угодно…

Но снова та же мысль — возможно, всего лишь возможно, что это кто-то другой.

— Я поднимусь посмотреть.

— Я с вами, сэр.

— Нет. Ты охранник.

В любом случае, ждет ли его там мертвый Роселли или живой таинственный тип — Дженсен хотел проверить это сам.

Но он надеялся — нет, он просто молил, — чтобы там оказался тот самый загадочный парень. Он сожмет пальцы на тощей шее подонка и будет смотреть, как его глаза вылезают из орбит.

Джек нажал кнопку под крышкой стола Брейди. Когда на противоположной стене стали медленно раздвигаться створки дверей, он вытянул «беретту» из ящика стола, выщелкнул обойму из рукоятки и рассмотрел ее. Полная. Большим пальцем он вытолкнул три патрона — что было не так легко в латексных перчатках — и затолкал их в свою обойму. Затем отсоединил затворную раму, включая ствол и боек, и положил на стол.

Вытащив из-за пояса на спине свою только что приобретенную «беретту», он проделал с ней такую же операцию. Затвор своей «беретты» со стволом и бойком он поставил на пистолет Брейди, после чего вернул оружие в ящик и вставил затворную раму оружия Брейди в свою «беретту».

Вложив этот гибрид в кобуру, он подошел к появившемуся глобусу. Когда тот начал медленное вращение, автоматически стали мигать лампочки в тех местах, где были захоронены колонны. Неужели в каждом из этих мест кто-то погребен подобно Джейми?

Джеку захотелось разгромить глобус — разломать на куски, разбросать их, раздавить каждую из этих помаргивающих лампочек. Но он сдержался. Он не должен оставлять следов своего пребывания.

Он вернулся к столу Брейди, нажал кнопку, чтобы сдвинуть створки, и направился к лифтам. Раздвинув двери с помощью отвертки, он перебрался на скобы ступенек, закрыл двери и начал спускаться.

Он преодолел уже две ступеньки, когда услышал, как стали вращаться шкивы над головой. Посмотрев вниз, Джек увидел, как к нему приближается кабина лифта с цифрой «1» на крыше.

Наблюдая за ее приближением, Джек закусил губу. Как бы ему хотелось остановить ее на одном из нижних этажей. Но она ехала и ехала.

Брейди? Босс вернулся домой после своей педофильской оргии?

О'кей. Проблем не будет. Джек сделает то, что он и так собирался сделать.

Он может вернуться на Уровень Общения, провести там минут двадцать или около того, затем спуститься на лифте вниз и через холл выйти в реальный мир.

Дожидаясь, пока лифт пройдет мимо, Джек с ужасом заметил, что он замедляет ход, приближаясь к двадцать первому этажу… Но Брейди должен подняться к себе на двадцать второй?

Проклятье.

Он успел добраться до уровня дверей, когда лифт остановился, и приник к щели — надо увидеть, кто свалился ему на голову.

Когда перед глазами предстали черный мундир и блестящий шоколадный скальп, он с трудом подавил стон, прижавшись лбом к холодному металлу ступеньки.

Дженсен… какого черта Великому Паладину в этот час болтаться здесь?

Но вопрос исчез сам собой, когда он вспомнил изуродованный мизинец Джейми, торчащий из бетона, и его опалила вспышка багровой ярости. Вот тот подонок, что помогал живьем хоронить ее.

Разделавшись с Кордовой, Джек одновременно избавился от черной пелены, которая весь вечер стояла у него перед глазами, и спокойно, едва ли не отстраненно продумал порядок действий по отношению к Брейди. Может, дело было в том, что тот находился за много миль отсюда.

Но Дженсен… Джек планировал, что в конечном счете встретится с ним и посчитается за Джейми. И вот он здесь, в пределах досягаемости.

Но нельзя терять самообладания. Сейчас не время и не место. Поле боя принадлежит Дженсену. Как бы его ни корежило, Джек должен подождать. И на ходу все продумать.

Чего он терпеть не мог.

Идя через Уровень Общения, Дженсен держал пистолет у правого бедра.

— Мистер Роселли? — окликнул он, стараясь, чтобы голос звучал мягко и спокойно. — Джон Роселли?

Вылезай же! Где бы ты ни был, вылезай…

…если ты вообще здесь…

На этом этаже не так много мест, где можно спрятаться. Парня явно нет в пределах большого открытого пространства, значит, остаются Кабинки Общения вдоль южной стены. Придется проверить их. Одну за другой…

И если в них он никого не найдет… что тогда?

Дженсен не имел представления.

Джек смотрел, как лифт Дженсена спустился на десятый или одиннадцатый этаж. Он пришел в движение примерно через минуту после того, как Дженсен покинул его. Видно было, что движение лифтов запрограммировано таким образом, чтобы никто не ждал на уровне холла, а пустой лифт оставался на середине лифтовой шахты.

Если все так, то у него есть некоторая свобода действий.

Каких?

Одно Джек знал точно: он не может висеть на этих ступеньках до утра.

Вездесущие камеры наблюдения на этаже ограничивали его возможности. Единственными местами, где он мог незаметно хоть что-то делать, были логово Брейди и шахта лифта. Он может спуститься на самое ее дно и прятаться там, пока не придумает способ бегства. Или…

Или — что?

Джек заметил на стене между дверями лифтов металлическую пластинку, прикрывавшую смотровой лючок. Маясь раздумьями, что бы придумать, он вытащил отвертку и стал трудиться над ржавыми винтами крепления. Сняв пластинку, он увидел за ней примерно полдюжины кабелей, которые тянулись к паре выключателей на противоположной стенке и уходили от них. Джеку потребовалось лишь несколько секунд, чтобы сообразить — перед ним внутреннее устройство системы управления лифтами.

Только что с того?

И тут… забрезжила кое-какая идея…

Джек планировал рассчитаться с Дженсеном попозже. Но может, не стоит откладывать… а затем он просто уйдет отсюда.

И он занялся кабелями.

— Черт возьми, — пробормотал Дженсен, — куда же Роселли делся? — Он вытащил из кармана портативную рацию и вызвал холл. — Круз? Есть какие-то следы Роселли?

— Нет, сэр. А его там нет наверху?

— Ты что, не видишь меня?

— Да, сэр.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос.

Он хотел было добавить «ты, идиот», но сдержался. Не стоит показывать подчиненным, как он раздражен. Надо всегда держать себя в руках.

— Но, сэр, это невозможно, — застонал Круз. — Он не пользовался ни лифтом, ни лестницей…

— Кстати, о лестницах. Видно, когда я открываю двери?

— Да, сэр.

Проклятье. А он так надеялся, что все дело в дефектном сенсоре на одной из дверей.

Не говоря уж о том, что этот тип должен был попасть в объективы камер на Уровне Общения и на лестнице.

Ну и гребаная ситуация!

— Придется пройтись, посмотреть, что тут делается, — сказал он Крузу и отключил рацию.

Подойдя к лифтам, он нажал кнопку спуска кабины. Дожидаясь лифта, повернулся и окинул взглядом открытое пространство Уровня Общения, за высокими, от пола до потолка, окнами которого виднелись башни города. Многие из них в этот час уже были залиты огнями. Но он был не в том настроении, чтобы любоваться пейзажем.

Храм был его родиной, почвой, на которой он вырос. Он отвечал за его безопасность. На прошлой неделе какой-то проходимец, пустив в ход три поддельных удостоверения личности, проник в него и устроил настоящий пожар. А теперь другой — или, скорее всего, тот же самый человек — проник в доверенное ему пространство и исчез.

Его обязанность — найти нарушителя.

Это значило, что придется обыскать храм сверху донизу — в буквальном смысле слова. Начать придется с этажа Брейди. Дженсен просто представить себе не мог, каким образом кто-то ухитрился попасть на двадцать второй. Код доступа знали только он и Брейди. Без него можете нажимать кнопку двадцать второго сколько хотите, но кабина лифта остановится на двадцать первом и дальше не пойдет, пока кто-то — Брейди или Вида, его секретарша, — не отключит автостоп.

Кто-то оказался на двадцать втором? Исключено. И все-таки…

Он должен лично осмотреть двадцать второй этаж. Он не может позволить взводу Паладинов Храма шарить в апартаментах Брейди. Если же там никого нет, он вызовет следующую смену пораньше и начнет дотошный обыск — с двадцать первого этажа вниз. И прихватит парочку гребаных ищеек. От него никто не скроется. Никто.

За спиной звякнул лифт. Он услышал, как раздвинулись створки дверей, и шагнул к ним, слишком поздно поняв, что перед ним не ждущая кабина, а кабели и пустое пространство.

Дженсен испустил дикий вопль, падая в провал шахты. Он распростер руки, пытаясь хоть за что-то ухватиться. Пальцами правой руки он зацепился за край порожка — долго так не провисишь, но, по крайней мере, он остановил падение. Дженсен висел, покачиваясь и глядя на крышу лифта десятью этажами ниже, после чего начал подтягиваться, пытаясь вылезти обратно. Он уже приготовился вознести хвалу своей быстрой реакции, как вдруг слева вынырнула чья-то рука, схватила его за китель и сдернула обратно в пустоту.

Он завопил и, чтобы удержаться, отчаянно замолотил в воздухе руками. Ему удалось, изогнувшись, все же ухватиться за какую-то скобу — сначала одной рукой, а потом другой. Он повис на кончиках пальцев, лягаясь и дергаясь в попытках найти более подходящий выступ, перекладину, даже выемку от кирпича, да все, что угодно, чтобы удержаться на весу.

Но ничего не попадалось.

Какое-то движение справа от него дало понять, что из шахты кто-то поднялся и сейчас висит перед ним на ступеньках. Дженсен посмотрел и сразу же узнал это лицо. Даже несмотря на фальшивую кустистую бороду, низко надвинутую вязаную шапочку и грязную одежду, он узнал этого человека.

Фарелл — Амурри — Робертсон — как там еще…

Тот самый тип.

— Помоги мне, — сказал Дженсен, стараясь не сорваться на крик. Он был полон ненависти к этому сукиному сыну, которого приходится просить, но… — Пожалуйста!

Когда же он вгляделся в карие глаза, холодные, как земля со дна могилы, то понял, что может считать себя мертвецом.

— Пожалуйста? — тихо, почти шепотом переспросил парень. — Именно это и сказала тебе Джейми Грант, когда ты собирался отрубить ей палеи?

У Дженсена спазмом ужаса свело кишечник.

Откуда он знает? Как он вообще мог это узнать?

А теперь в руке, обтянутой латексной перчаткой, он держал нож. Резким взмахом он открыл его.

— О, пожалуйста! Молю вас, не надо!

— Уверен, что и Джейми молила о том же. А что, если и мне заняться кое-чем из того, что ты делал с ней? Что, если я начну по одному отрезать твои пальцы?

Парень легко провел острием по костяшкам правого мизинца, а потом по левому. От прикосновения стального лезвия у Дженсена затряслись руки, которые и без того свела судорога.

— Пожалуйста!

— Давай-ка поиграем. Как ты думаешь, сколько пальцев ты позволишь себе потерять, прежде чем уже не сможешь держаться? Я вот думаю, что три — сначала мизинцы, а когда ты расстанешься, скажем, с безымянным пальцем на левой руке, вот тогда ты и свалишься. Ты сильный мужик, Дженсен, но ты тяжелый. — Парень кивнул и улыбнулся — но от этой улыбки Дженсен похолодел. — Ну да, я думаю, трех хватит.

— Нет! Нет, молю вас!

Брови поднялись.

— Нет? О'кей. Если ты так говоришь, значит, нет. Неужто он в самом деле…

— Эй, — сказал парень, складывая нож. — Относительно ампутации я просто шутил. Я не собирался делать ничего такого. — Он отвел назад правую ногу. — У меня нет времени!

Он резко выбросил ногу, и Дженсен получил жестокий удар подошвой в нос и левую скулу, которые взорвались острой болью. От удара голова откинулась и пальцы, цеплявшиеся за скобу, ослабли.

Соскользнув, они успели ухватить лишь пустой воздух. Вскрикнув, Дженсен полетел спиной вниз.

Джек проводил глазами рухнувшее тело, которое, дергаясь и извиваясь в воздухе, с силой врезалось в крышу кабины лифта. Крыша треснула и покоробилась, но не проломилась.

Какое-то время Джек смотрел сверху на эту картину. Он сомневался, что кто-то может выжить после такого падения, но ему доводилось слышать о людях, которым доставалось еще больше, а с габаритами Дженсена…

У черного великана поднялась и опустилась грудь.

Продолжая рассматривать его, Джек решил, что это обман зрения, но тут убедился, что Дженсен сделал еще один вдох.

Господи, что еще надо сделать, чтобы избавиться от него?

В данный момент падение выглядело как несчастный случай — Джеку было нужно, чтобы оно производило именно такое впечатление. По если Дженсен выживет…

Нет, этого он не мог позволить.

Обдумав то, что ему предстояло сделать, и подготовившись, Джек по скобам спустился к лифту. Дженсен шевелил руками. Но ноги оставались неподвижными. Скорее всего, сломан позвоночник… с повреждением спинного мозга.

Джек прекратил спуск, зависнув примерно в шести футах над Дженсеном и лифтом номер один. Осторожно развернувшись, он оказался спиной к ступенькам. Что-то его удерживало. И он вспомнил о Джейми Грант — как ей отрубили палец, как похоронили живьем, что она должна была чувствовать, утопая в бетоне…

Он прыгнул, нацелившись в лысую голову Дженсена, и услышал, как хрустнули позвонки, когда от его удара голова пробила крышку кабины.

Джека качнуло, но он успел ухватить один из кабелей и устоял на ногах. Перчатка стала черной от смазки. Встав на колени рядом с Дженсеном. он стянул ее. сунул в карман и сменил на свежую.

Затем он приложил два пальца к переломанной шее Дженсена, пытаясь прощупать пульс. Отсутствует.

Джек выпрямился и с силой перевел дыхание. С двоими из троих он посчитался. Остался только Брейди.

Он вскарабкался обратно на двадцать первый этаж, восстановил порядок вызова и поставил на место крышку смотрового лючка. Затем, миновав дверной проем и оказавшись на этаже, нажал кнопку спуска лифта. Когда шкивы пришли в движение, он стянул перчатки. Через несколько секунд он увидел внутренность кабины первого лифта, где из пролома в потолке на него смотрели остекленевшие глаза Дженсена. Из сломанного носа медленно сочилась кровь.

Не поднимая головы, Джек вошел в кабину и костяшками пальцев нажал кнопку холла. Голова Дженсена находилась выше угла обзора камер, так что любой наблюдатель мог утверждать, что бородатый человек в вязаной шапочке был в лифте один.

Когда лифт остановился и двери раздвинулись, Джек опять-таки костяшками нажал кнопку десятого этажа и вышел в холл.

— Роселли? — окликнул его дежурный Паладин. — Это Джон Роселли?

— Нет, я Роселли, Потерявший Слияние, — сказал Джек, направляясь к выходу. — А что, есть какая-то проблема? — позволил он себе добавить.

Это было последнее препятствие. Если удастся спокойно пройти мимо охранника, он свободен.

— Задержитесь. Где вы были?

Джек не замедлил хода.

— На Уровне Общения.

— Нет, вас там не было. Вы не появились перед камерами. Поэтому Великий Паладин отправился искать вас и…

Не останавливаться… только не останавливаться…

— Я только что расстался с Дженсеном. Он не упоминал о камерах.

Охранник уже поднес к губам рацию двусторонней связи.

— ВП Дженсен? ВП Дженсен? — Опустив рацию, он посмотрел на Джека. — Не отвечает. Где вы с ним виделись?

— Я оставил его наверху. Он хотел еще пройтись по этажу.

Когда Джек уже был у дверей, охранник вышел из своей будки и заторопился вслед за ним:

— Подождите! Вы еще не можете выйти!

— Да? А вот смотрите.

Джек толкнул двери и, оказавшись на тротуаре, двинулся в верхнюю часть города. Охранник держался за ним.

— Эй! Вернитесь! Великий Паладин захочет поговорить с вами.

Джек, не обращая на него внимания, продолжал идти в сторону дома. Ему ужасно хотелось спать. Машину он оставил на боковой улице. Убедившись, что Паладин Храма больше не преследует его, он сел за руль и включил зажигание.

Проехав с десяток кварталов, Джек развернулся и завел «бьюик» в парк. Откинув голову на подголовник, он сделал несколько глубоких вдохов. По телу прошла дрожь. Холодная черная ярость, которая все это время жила в нем, стихала и уходила, оставляя по себе лишь потрясение и усталость.

В таком состоянии он боялся сам себя. Не столько темных сил, во власти которых оказывался — их-то он как раз не боялся, — сколько запоздалого осознания, на что он способен. Порой он клялся, что никогда больше не позволит себе ничего подобного и, когда эти страсти запросятся на свободу, он безжалостно затолкает их обратно. Тем не менее, когда случалось неизбежное — когда наступал момент и он оказывался во власти этих сил, они захватывали и несли его.

Но впредь ему никогда не захочется заново пережить события этого вечера. Потребуется время, чтобы забыть их.

Лютер Брейди, как обычно, проснулся рано и двинулся в обратным путь. День для него начался с легкой головной боли — что и неудивительно после такого ночного загула, — но вскоре она прошла. Как всегда, проведя время с мальчиками, он чувствовал себя помолодевшим. Дайте ему хорошего, так сказать, напарника — и ему никогда не понадобится «виагра».

Он предпочитал приезжать еще до семи, когда в храме относительно пусто, и проскальзывать в свои апартаменты.

Но этим утром его ждал хаос — мигалки полицейских машин и «скорой помощи», озабоченные копы и врачи-реаниматоры.

Один из Паладинов узнал его и кинулся навстречу:

— Мистер Брейди! Мистер Брейди! Слава Ноомри, вы здесь! Это ужасно! Просто ужасно!

— Что случилось?

— Великий Паладин Дженсен — он мертв!

Лютера охватил ледяной ужас. Дженсен? Мертв? Он был самым ценным его помощником — преданным Опусу, бесстрашным и неутомимым в служении. Что он будет делать без него?

— Как?..

— Несчастный случай. Он упал в шахту лифта. Это было ужасно! Великого Паладина нашел ПХ Круз. Его голова… он размозжил голову при ударе о крышу одного из лифтов!

Несчастный случай…

Лютер почувствовал облегчение, потрясение отступило; напряженные мышцы расслабились. Какое-то мгновение — он сам не понимал, в чем дело, — он боялся, что Дженсен убит. Плохо, что он потерял человека, который был его правой рукой… но убийство вызвало бы бурю страстей в прессе. А вот несчастный случай… ну, тут и рассказывать в общем-то не о чем. Несчастные случаи происходят сплошь и рядом, где угодно и с кем угодно. Нет никаких оснований считать, что к храму дорментализма отнесутся как-то по-иному.

— Это в самом деле ужасно, — вздохнул Лютер. — Подлинная трагедия. Я должен подняться к себе и пообщаться со своим кселтоном.

— Полиция может захотеть поговорить с вами.

— Я поговорю с ней несколько позже. Сейчас я очень расстроен.

Что было более чем истиной. Он вложил в Дженсена массу времени, денег и сил. Тот был едва ли не самый близкий его соратник. Равных ему нет. И что хуже всего, придется перекраивать расписание Опуса Омега.

Дьявол и преисполняя! Именно сейчас, когда конец уже близок.

О том, кем заменить Дженсена, он побеспокоится позже. А сейчас надо дать указание Виде составить пресс-релиз. И пусть она подготовит несколько его выступлении для публики, каким великолепным, обаятельным и добрым человеком был Дженсен.

Ах да. Вот что еще ему нужно — пусть она выяснит, как звали Дженсена. Он должен знать имя человека, которого ждут торжественные публичные похороны.

Будильник разбудил Джека в девять. Лежа в постели, он прослушал сводку новостей, в которой говорилось об убийстве в Бронксе и о несчастном случае со смертельным исходом в дорменталистском храме в Мидтауне. Он выкинул из головы воспоминания о мертвых глазах Дженсена, глядевших на него с потолка лифтовой кабины. Пора снова браться за дело.

Облачившись в боксерские трусы и футболку, он вытащил нож с массой принадлежностей и уселся в гостиной за круглым дубовым столом с разлапистыми ножками. Натянув латексные перчатки — господи, они стали для него столь же привычными, как жвачка, — Джек принялся за работу.

Вытащив из конверта пачку фотографий, сделанных Кордовой, он второй раз просмотрел их. Менее тошнотворными они не стали. Прошлой ночью, пока Кордова валялся без сознания, Джек разложил их на три стопки: Брейди один, Брейди надевает маску и Брейди в маске вместе с мальчиками. Из первых двух стопок он наудачу взял по одному снимку, но, чтобы найти третью из последней стопки, где камера не показывает лица ребят, ему потребовалось время.

Еще раз просмотрев стопки. Джек отобрал из каждой самые убийственные экземпляры и с помощью соответствующей компьютерной программы вырезал из фотографий лица мальчишек. Совершенно не надо, чтобы эта история преследовала их всю жизнь. И еще он вырезал запечатленные камерой даты и время.

Покончив с этим, он положил фотографии в конверт «Федерал экспресс» вместе с письмом, текст которого распечатал на принтере в офисе Кордовы.

Если вы это читаете, значит, я мертв. А вот этот человек виновен в моей смерти. Прошу вас, пусть эти снимки не пропадут впустую. Ричард Кордова.

Запечатав конверт, он написал адрес «Лайт» и не забыл обратный адрес.

Затем взялся за сотовый телефон ради двух звонков, которые необходимо было сделать. Дежурный связал его с полицией штата Пенсильвания. Когда он сказал, что хочет сообщить о преступлении, его переключили на другой номер. Офицеру, который снял трубку. Джек объяснил, что им следует отправиться на некую ферму, где захоронен бетонный цилиндр, в котором они найдут останки нью-йоркской журналистки Джейми Грант. Кроме того, он сообщил, где они смогут найти форму для отливки этого цилиндра и что символы на его поверхности, вне всякого сомнения, дорменталистские.

Офицер изъявил желание узнать, кто он такой и откуда все это знает.

Ну да, как же.

Второй звонок был к фиктивной миссис Роселли. Она взяла трубку после второго гудка:

— Доброе утро, Джек.

Это удивило его. Определитель номера не мог высветить его имя. Откуда она…

Может, просто вспомнила его номер. Или, может, она вообще обходится без электроники.

— Доброе утро. Хорошо ли вы себя чувствуете для сегодняшней встречи?

— Да. Наконец-то. Можете приезжать прямо сейчас, если хотите.

— Хочу. Буду у вас примерно через полчаса.

Он оделся, сменил латексные перчатки на кожаные и вышел из дому. В руках его был конверт, ради которого он работал всю ночь, а в кармане пиджака лежала кожа со спины Ани. Письмо он отправил по пути. Второй предмет предназначался для показа и рассказа — он покажет, а пожилая дама расскажет.

Во всяком случае, он на это надеялся.

Джиа стояла на углу Втором авеню и Пятьдесят восьмой улицы, изумляясь, как хорошо она себя сегодня чувствует. Похоже, к ней почти вернулись все силы и желания. Сегодня утром она даже встала к мольберту.

А теперь пришло время подышать свежим воздухом. Она в первый раз за неделю вышла из дому. Как хорошо знать, что в городе ничего не изменилось. И все так же хорошо пахнет. Слабый бриз относил в сторону выхлопы проезжающих автомобилей и грузовиков. Самое удивительное: вокруг бурлило уличное движение.

Она собиралась пройти до парка, может, пару кварталов и по дуге вернуться домой. Ожидая у светофора, она почувствовала, как ребенок лягнул ножкой, и не смогла не улыбнуться. До чего приятное ощущение. Завтра ей назначено еще ультразвуковое просвечивание. Все должно быть прекрасно, она это наверняка знала.

Наконец зеленый — можно идти. Джиа сделала шаг от обочины и оцепенела, услышав надрывный вой сирены. Подняв взгляд, она увидела, как прямо на нее летит почтовый фургон. Джиа услышала вскрик — свой собственный — и прыжком вернулась на тротуар. Переднее колесо чиркнуло по бордюру всего в нескольких дюймах от ее ноги. Боковое зеркало задело рукав ее свитера. Фургон пошел юзом и врезался в хвост стоящему грузовику.

Казалось, мир застыл в ледяном молчании на те несколько мгновений, когда осколки стекла взлетели в воздух и, блестя на солнце, разлетелись по сторонам, — и лишь потом люди с тревожными криками кинулись к грузовику.

Джиа замерла, как пораженная параличом. Сердце у нее отчаянно билось, пока она смотрела, как прохожие помогают окровавленному шоферу выбраться из кабины. Она посмотрела на то место, где недавно стояла, и с ужасом поняла, что, не сдвинься она с места, грузовик врезался бы прямо в нее. Он летел с такой скоростью, что никто, тем более она и ее ребенок, не выжил бы при ударе.

Обернувшись, она увидела, что водитель, ковыляя, идет к ней через Пятьдесят восьмую. Со лба у него сочилась кровь.

— Дорогая леди, мне так жаль, — сказал он с сильным акцентом, скорее всего восточноевропейским. — Тормоза… они отказали… машину занесло. Я так счастлив, что с вами ничего не случилось.

Джиа была не в силах разговаривать и только кивнула. Сначала едва не случился выкидыш, а теперь вот это. Не верь она своему чутью, она могла бы подумать, что кто-то там, наверху, не хочет, чтобы этот ребенок появился на свет.

Сидя за рабочим столом, Лютер Брейди изучал распечатки, а Паладин Круз, полный внимания, стоял рядом с ним. У Круза, как и полагалось, был утомленный вид: он всю ночь провел на ногах и сейчас с трудом пытался соответствовать боссу.

— Значит, данные по лифтам показывают, что Джон Роселли отправился на двадцать первый этаж и никуда больше с него не отлучался.

— Да, сэр. Во всяком случае, на лифте. Следующим, кто им воспользовался, был Верховный Паладин Дженсен.

Распечатка показывала, что и во второй раз лифт пошел прямиком на двадцать первый этаж. В следующий раз он пришел в движение, когда с двадцать первого этажа спустился в вестибюль.

— И в этот раз?.. — Лютер ткнул пальцем в бумагу.

— Это снова был Роселли. Он есть и на ленте. Но и с ним и с лентами… что-то странное.

— Например?

— Н-н-ну…

— Прошу прощения… — Лютер поднял голову и увидел в дверях кабинета свою секретаршу. — В чем дело, Вида?

— Только что позвонили снизу. Снова пришла полиция, хочет увидеться с вамп.

Лютер потер уставшие глаза и посмотрел на часы. Всего десять. Да когда же кончится это утро?

— Скажи им, что я уже сделал заявление и добавить мне больше нечего.

— Они говорят, что расследуют дело об убийстве.

— Убийстве? — Они считают, что Дженсен был убит. — Очень хорошо, пришли их ко мне.

Отпустив Круза, он откинулся на спинку кресла и развернул его навстречу утреннему небу, которое только начинало мерцать за окнами. Дженсен убит… Лютер вспомнил первое впечатление, которое произвела на него эта новость. Но кто может выжить после столкновения с этой горой костей и мышц, не говоря уж — кому под силу скинуть его в шахту лифта? Это просто невозможно себе представить.

Через несколько минут Вида приоткрыла дверь и посмотрела на него:

— Полиция явилась.

— Пригласи.

Лютер остался сидеть, когда Вида отступила в сторону, пропуская в кабинет пару детективов среднего возраста и стандартного вида. На обоих была коричневая обувь, мятые расстегнутые пиджаки и неглаженые рубашки. Но они явились не одни. Их сопровождала троица более молодых, более подтянутых спутников. У каждого в руках было что-то вроде ящика для инструментов.

Видя такое количество гостей и заметив выражение лиц детективов, Лютер встревожился и поднялся из-за стола.

— Что все это значит?

У черноволосого детектива, возглавлявшего команду, лицо было в оспинах. Он блеснул перед Лютером золотым значком и сказал:

— Детектив Янг, департамент полиции Нью-Йорка. — Кивнув в сторону своего светловолосого напарника, представил его: — А это детектив Холуша. Мы оба из 47-го участка. Вы Лютер Брейди?

От холодного тона детектива и выражения, с которым он смотрел на него — как на какое-то дерьмо, — у Лютера пересохло во рту.

— Да, — кивнул он.

— В таком случае… — детектив полез в карман и, вытащив сложенную бумагу, бросил ее перед Лютером на стол, — это для вас.

Лютер схватил бумагу, развернул. Его взгляд скользил по строчкам официального документа, смысл которого он никак не мог уловить.

— Что это?

— Ордер на обыск вашего кабинета и жилых помещений.

Трое остальных уже обступили Лютера и, открыв свои чемоданчики, стали натягивать резиновые перчатки.

— Что? Вы не имеете права! Я хочу сказать, это возмутительно! Я звоню своему адвокату! И пока он не появится, вы и пальцем не пошевелите!

Барри Голдсмит быстро поставит их на место.

— Ничего не получится, мистер Брейди. У вас есть право позвонить своему адвокату, а тем временем мы будем действовать в соответствии с ордером.

— Это мы еще посмотрим!

Когда Лютер взялся за телефон, детектив сказал:

— У вас есть девятимиллиметровый пистолет, мистер Брейди?

Мой пистолет? Что они хотят с ним…

— Да, есть. Законно зарегистрированный. Имею разрешение, как вы должны знать.

— Мы знаем. «Беретта-92». Он и является одной из причин, по которой мы здесь.

— Я не пони… — И тут его осенило. — О нет! Дженсен был застрелен?

Другой детектив, Холуша, нахмурился:

— Дженсен? Кто такой Дженсен?

— Мой шеф службы безопасности… он погиб этим утром… несчастный случай. Я подумал, вы здесь по поводу…

— Где ваш пистолет, мистер Брейди? — спросил Янг.

— Здесь, в столе. — Лютер потянулся к ящику стола. — Вот, я вам покажу…

Резкий голос Холуши прозвучал как щелчок хлыста:

— Не прикасайтесь к оружию, мистер Брейди!

Лютер отдернул руку.

— Он во втором ящике.

— Отойдите, пожалуйста, от стола.

Когда Лютер подчинился, Янг подозвал одного из молодых людей:

— Романо, оружие здесь.

Лютеру показалось, что реальность расплывается и исчезает. Здесь, в его святая святых, в его храме, где только его слово было законом, командуют эти штурмовики. Его кабинет, его дом, его святилище подверглось вторжению. Он потерял контроль над событиями.

И никто не объясняет, в чем дело. У него было ощущение, что он попал в один из романов Кафки.

Это, должно быть, ошибка. Неужели они думают, что он кого-то застрелил? Кого? Впрочем, это не важно. Он никогда даже не наводил этот пистолет на кого-либо, не говоря уж о том, чтобы выстрелить.

Когда в этой путанице наконец разберутся, кто-то в прокуратуре округа за это заплатит. Ох как заплатит!

— Что?.. — Лютер сглотнул. — Что же, по-вашему, я сделал?

Из нагрудного кармана рубашки Холуша вытащил карточку.

— Насколько близко вы знакомы с Ричардом Кордовой?

— Кордовой?

Лютер лихорадочно рылся в памяти, пока человек, названный Романо, извлекал пистолет из ящика стола. Он держал его за проволочную петельку, пропущенную сквозь спусковую скобу.

Кордова… это имя ему ничего не говорило. Но что можно вспомнить в таких обстоятельствах?

— Сомневаюсь, что вообще слышал о нем. Я не в состоянии помнить имена всех членов церкви. У нас так…

— Мы не думаем, что он был дорменталистом. «Был»?

— А что с ним случилось?

— Вчера поздним вечером или сегодня рано утром он был убит. Сначала получил несколько ударов пистолетом, а затем — три пули девятимиллиметрового калибра. Когда вы в последний раз стреляли из своего пистолета, мистер Брейди?

У Лютера отлегло от сердца. Наконец-то он обрел почву под ногами, может что-то доказать.

— Четыре, может, пять месяцев назад. В тире по бумажным мишеням, а не по человеку.

Романо понюхал срез дула и, посмотрев на Янга, покачал головой:

— Совершенно не соответствует. Из него стреляли недавно. И очень недавно. — Он приподнял пистолет и, поворачивая, стал внимательно рассматривать. — Ай-ай-ай! Если я не ошибаюсь, у нас тут на прицеле кровь и, похоже, клочок ткани.

Лютер в ужасе смотрел, как Романо опускает пистолет в прозрачный пластиковый мешочек. Этого не может быть! Сначала Дженсен, а теперь…

— Подождите! Это какая-то ужасная ошибка. Я не знаю никакого Кордовы! Я никогда даже не слышал о нем.

Холуша ухмыльнулся:

— А вот он о вас слышал.

— Я… я не понимаю.

— Вы, наверно, решили, что тщательно обыскали его дом, но кое-что вы упустили.

— Что значит — кое-что?

Холуша только покачал головой, вместо ответа. В надежде получить его Лютер посмотрел на Янга, но все дальнейшие вопросы замерли у него на губах, когда он увидел жесткий взгляд детектива.

— Мы доставим вас для допроса в 47-й участок, мистер Брейди.

У Лютера свело желудок.

— Я арестован?

— Нет, но нам необходимо получить кое-какие ответы относительно вашего пистолета. И уточнить, где вы были прошлой ночью.

Хоть так. Мысль, что его в наручниках проведут через храм, была невыносима.

— Я хочу присутствия моего адвоката.

— Отлично. Звоните ему, и пусть он нас здесь встречает.

Он не совершал ничего плохого, но надо, чтобы рядом был Барри, который все приведет в порядок.

С этим пистолетом они, должно быть, ошиблись… иначе и быть не может.

Красновато-коричневое пятнышко, которое он заметил у прицела, не могло быть кровью. Но если это не кровь, то что же?

— Так как мне вас называть? — спросил Джек. — Поскольку ваша фамилия не Роселли…

Пожилая женщина с округлым и гладким лицом рассматривала его, сидя в кресле с высокой гнутой спинкой, доставленном с Дальнего Востока. Ее кисти с узловатыми суставами лежали на серебряной ручке прогулочной трости. В обстановке квартиры все так же чувствовалась любовь к Китаю — она была заполнена ширмами, статуэтками и столиками с инкрустацией. В этот раз на женщине был красный свитер с высоким воротом и свободные синие брюки.

Она вскинула голову:

— С чего вы это взяли?

Джек подвергся строгой оценке со стороны привратника Эстебана и ротвейлера Бенно и сейчас стоял перед

пожилой леди, которая в свое время представилась ему Марией Роселли.

— Потому что я нашел Джонни Роселли и он рассказал мне, что его мать умерла четыре года назад. Мне же вы кажетесь более чем живой, миссис…

— Почему бы вам не называть меня просто Гертой?

— Это ваше имя?

Беглая улыбка.

— Оно не хуже любого другого.

Что ж, годится.

— О'кей… Герта. Можно и так. Но…

Женщина сняла тонкую руку с припухшими суставами с серебряной ручки трости и подняла ее, призывая к молчанию.

— Разрешите сказать вам, что Джонни был и прав и не прав, когда говорил о смерти своей матери. Это было истиной по отношению к матери, родившей его, но не ко мне. Потому что я тоже его мать. Так же как и ваша.

Джек почувствовал, как с его плеч спал огромный груз. Он не собирался и не должен был спорить с ней. Она признала, кем на самом деле была.

Он опустился на стул напротив нее.

— Значит, так оно и есть: вы одна из них.

Легкая улыбка осветила овальное лицо.

— И кого же вы имеете в виду, говоря о «них»?

— Женщин с собаками. Женщин, которые чертовски много знают. Вы — четвертая.

Первой в июне была русская. С маламутом. Следующая куда моложе, в сари, и при ней немецкая овчарка. Последней — Аня с Ирвингом, ее бесстрашным малышом чихуахуа. Каждая утверждала, что является его матерью.

Он не имел представления ни кто эти женщины, ни сколько их вообще, но они каким-то образом представляли таинственную третью силу в вечной войне между Иным и Союзником.

— Да, предполагаю, что гак и есть.

— При нашей первой встрече вы сказали, что не знаете Аню Манди. Но не сомневаюсь, что вы ее знали. Много ли другой лжи вы изложили мне?

В других обстоятельствах Джек испытывал бы гнев, но сейчас он был слишком усталым.

— Я не лгала. «Вы знаете пожилую женщину по имени Аня?» — сказали вы. Да, я знала о ней, но ко времени нашего разговора ее уже не существовало. Вы должны были спросить меня: «Знали ли вы когда-нибудь пожилую женщину по имени Аня?» Вот тогда вы получили бы от меня совершенно иной ответ.

Джек, испытывая досаду, наклонился вперед:

— О'кей. Давайте бросим играть словами и перейдем к делу. Вы манипулировали мной, чтобы заставить связаться с дорментализмом. Зачем?

Герта погладила Бенно по голове. Пес закрыл глаза и вытянул шею, прижимаясь к руке хозяйки.

— Потому что он должен быть уничтожен. Или запрещен. Он должен быть разрушен, изуродован, поставлен на колени.

Эта женщина не колебалась в выборе слов.

— Потому что он связан с Иным?

Она кивнула:

— Которое вдохновило его появление и сделало дорментализм своим оружием.

— Каким образом космическая сила может способствовать появлению секты?

— Через человека, чей мозг, отравленный наркотиками, был беззащитен перед влиянием, когда в дело вступил Противник… или, точнее говоря, снова вступил.

Противник… известный также под именем Тот Самый, который имел куда больше обличий и имен, чем Джек… в этом мире он был агентом-провокатором Иного… и его истинное имя Джек узнал всего несколько месяцев назад…

Расалом.

И Джек был совершенно уверен, что может назвать того человека, мозг которого был изъеден наркотиками.

— Купер Бласко рассказал мне, что идея дорментализма пришла к нему во сне в конце шестидесятых. Не тогда ли Рас…

Герта резко вскинула руку:

— Стоп! Не произносите его истинное имя. Я не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. А также и вы.

Джеку отчаянно не хотелось это признавать, но тут она была права. Ему уже довелось попробовать вкус того, что этот парень Расалом может сделать. Довольно жутковато вспоминать.

— Что вы имеете в виду, говоря «снова вступил»?

— Тысячелетия он наращивал уровень людских бед и несчастий, которыми и кормился, пока наконец незадолго перед Второй мировой войной от него удалось окончательно избавиться. По крайней мере, так считалось. Но в 1968 году в силу странного стечения обстоятельств он ухитрился снова возродиться к жизни… в чреве женщины, которая ни о чем не подозревала.

Эта дата ударила гулким колоколом… Джеку довелось быть в городе, где в 1968 году произошел прорыв Иного… он не раз бывал в этом месте. Ни один из этих визитов не доставлял удовольствия — и именно там он едва не расстался с жизнью.

— Не могло ли это случиться в Монро, на Лонг-Айленде?

Она кивнула:

— Могло. И он не в первый раз возвращается из мертвых.

— Аня упоминала, что он многократно возрождался. Но послушайте, должен сказать вам, что Купер Бласко отнюдь не производил впечатления порочной личности. Трудно поверить, что такой хиппи, как он, работал на Иное.

— Он был всего лишь пешкой. Его сон о мире Хокано, о котором он и написал свою брошюру, был внушен Иным. Он посеял те семена, из которых Лютер Брейди позже взрастил чудовищный организм своей церкви, а она, в свою очередь, стала инструментом, с помощью которого Иное завладевает этой частью мира.

Джек покачал головой:

— Но насколько я понимаю, Иное хочет тут все изменить, превратить нашу реальность в ад наяву. А Брейди не похож на типа, который согласен обречь себя на такое существование. Разве что он совершенно выжил из ума.

— Он абсолютно здоров, но одержим идеей, что именно ему суждено завершить Опус Омега…

— Опус?..

— Опус Омега: Последняя Цель, Конец Трудов — то есть захоронить эти омерзительные колонны во всех предписанных местах.

— Вы имеете в виду… — Джек вытащил из кармана лоскут кожи Ани и развернул его перед Гертой, — вот по такому образцу?

Тень боли скользнула по измученному лицу женщины.

— Да, — вздохнула она. — Именно так.

— Тогда все сходится воедино. Больше никаких совпадений, верно? Я не могу выкинуть эту кожу, вы нанимаете меня для проникновения к дор. менталистам, где я вижу глобус Брейди и узнаю рисунок на нем… все очень тщательно организовано.

Черт возьми, он чувствовал себя жалкой марионеткой.

— Словом «организовано» вы оказали мне большую честь. Никто — ни Иное, ни Союзник и, конечно, ни я — не обладает правом такого контроля. Люди и объекты размещаются поблизости друг от друга в надежде, что это даст определенный результат.

— Брейди тоже так считает?

— Он руководствуется своими соображениями. Я сомневаюсь, что у него есть хоть какое-то представление о том новом мире, которое создает Иное, но уверена, он считает — человек, который завершит Опус Омега, будет вознагражден высоким положением в нем.

— Но как он вообще узнал об Опусе Омега?

— Ему тоже приснился сон, но в нем предстала карта мира. На ней был ряд точек на глобусе, и из каждой из них шли линии к другим. Когда три линии пересекались, место их скрещения вспыхивало. Он не имел представления, насколько они важны, пока к нему в руки не попала запрещенная книга «Компендиум Шрема».

— Запрещенная? Как можно запретить какую-то книгу? Наложить на нее запрет в Бостоне?

Герта терпеливо улыбнулась его непониманию:

— Что-то вроде. Она была запрещена в пятнадцатом веке католической церковью.

— Шестьсот лет назад… очень старая книга.

— Она уже была таковой, когда ее запретили. На самом деле она куда старше. Никто толком не знает, насколько она стара. «Компендиум» впервые привлек внимание церкви во времена испанской инквизиции, когда выяснилось, что ею владеет некий мавританский ученый, имя которого ныне потеряно. Прежде чем умереть, он прошел через невыразимые страдания, но не смог или не захотел сказать, от кого ее получил. Говорят, что сам Великий инквизитор Торквемада, прочитав лишь часть «Компендиума», испытал такое отвращение, что приказал сложить огромный костер и сам швырнул книгу в пламя. Но она не сгорела. Не удалось ее изрубить в клочья ни самым острым мечом, ни самым тяжелым топором. Поэтому он кинул ее в самое глубокое ущелье, которое только удалось найти в испанской империи, завалил его гранитными валунами и возвел над ним монастырь Святого Фомы.

Джек тихо присвистнул.

— Что же в нем была за чертовщина?

— Много чего. Перечни и описания непредставимых обрядов и церемоний, чертежи и диаграммы древних механизмов, но сердцем «Компендиума» было описание Опуса Омега — конечного процесса, который и обеспечит приход того, что называется «Иным миром».

Джек зябко поежился.

— Иное… И что тогда?

— Ты, конечно, понимаешь, что эта война космических теней длится гораздо дольше, чем существует человечество. Миллионы лет, прошедших с той поры, как первый человекообразный встал на задние лапы, — не более чем мгновение для протяженности этого конфликта. Он начался еще до того, как сформировалась Земля, и будет длиться долго после того, как остынет Солнце.

Джек знал это — по крайней мере, ему рассказывали, — но принять эту концепцию было по-прежнему трудно.

— И как все, что запрещают, — продолжила Герта, — «Компендиум» не мог долго оставаться погребенным. Маленькая и незаметная секта монахов в этом монастыре провела годы, прокладывая туннели и тайно пробиваясь в ущелье. Они добрались до книги, но, прежде чем успели воспользоваться ею. были перебиты, а книга исчезла на пятьсот лет.

— Но если даже ущелье, заваленное гранитными валунами, с монастырем наверху не могло удержать эту книгу от странствия по свету, где она таилась все эти столетия?

— В том месте, что построил воин Союзника…

— Вы имеете в виду того, о котором мне рассказывала Аня… того, которого я должен заменить? Он настолько стар?

И этого тоже Джек не мог или не хотел принять: нравилось ему это или нет, но он был втянут в космическую войну.

— Куда старше, — сказала Герта. — Почти так же стар, как Противник. Более пятисот лет назад он заманил Противника в каменную ловушку в далеком ущелье Восточной Европы. В нем же он спрятал много запрещенных книг, чтобы они не попали в руки мужчин и женщин, готовых поддаться влиянию Иного. Но весной 1941 года немецкая армия взломала стены этой крепости. К счастью. Противник был убит прежде, чем успел сбежать… хотя его смерть была временным явлением.

— Но «Компендиум» оказался на свободе?

— Да. И этот труд, и другие запрещенные книги в конце концов попали в руки человека по имени Александру, одного из смотрителей хранилища. После войны он продал их книжному антиквару в Бухаресте, который, в свою очередь, перепродал «Компендиум» американскому коллекционеру. Спустя четверть столетия коллекционер был убит, а книга похищена.

— Дайте-ка мне прикинуть, кто нес за это ответственность — Раса… то есть Противник. Верно?

— Не он лично. В то время он был еще ребенком. Но его опекун Иона Стивенс совершил это преступление и позаботился, чтобы «Компендиум» попал к свежеиспеченному выпускнику колледжа, некоему Лютеру Брейди.

— И книга подсказала ему, чтобы он начал погребать бетонные колонны в тех точках на глобусе?

Герта покачала головой:

— Не начал — а завершил. Опус Омега начался задолго до него, но древние никак не могли добраться до определенных мест в Старом Свете, не говоря уж о Новом. Не забывай, «Компендиум» уже давно был спрятан в Трансильванских Альпах, когда Колумб только поднял паруса и поплыл в сторону Америки.

— То есть Брейди продолжил там, где они остановились. Но почему именно Брейди?

— Потому что он из той разновидности людей, которые в высшей степени податливы влиянию Иного. Он и был, и продолжает оставаться под воздействием мечты о власти… чтобы в полном смысле слова изменить мир.

— Я не имел в виду конкретно Брейди. Почему эту работу вообще надо было проводить через кого-то? Почему бы Противнику самому не взяться за дело захоронения колонн? Скорее всего, к настоящему времени Опус был бы завершен, и ему не пришлось бы все время иметь дело с этими тупыми идиотами дорменталистами.

— Но в таком случае ему пришлось бы объявиться. А вот этого Противник никак не хотел.

— Почему же?

— Из-за страха. Он опасался привлекать к себе внимание. Боялся, что насторожится воин Союзника. Поэтому он должен был действовать за сценой.

— Я видел кое-что из того, что может сделать Противник, и если он трусил… значит, тот, кого он боялся, должен быть крутым парнем. Вы его знаете?

Герта кивнула:

— Знаю. И довольно хорошо.

— Как его зовут?

Герта помолчала.

— Мать, — наконец сказала она, — называла его Глекеном.

Лютер Брейди наклонился к Барри Голдсммту. который последние десять лет был его личным адвокатом. Барри встретился с ним здесь, в помещении 47-го участка, и им казалось, что они уже несколько часов сидят за шатким столом и этой душной комнате для допросов.

— Как долго они могут нас тут держать? — шепнул Лютер.

Он не сомневался, что из-за зеркального стекла, вделанного в стену, за ними наблюдают.

— Уйти мы можем хоть сейчас. Я потребую, чтобы они или предъявили обвинение и арестовали тебя, или мы уходим.

— Арестовали… Я бы не хотел оказаться…

— Не беспокойся. — Барри потрепал его по руке. Рукав угольно-черного пиджака задрался, и из-под него блеснули часы «Ролекс». — Я не веду зашнту по уголовным делам, но знаю достаточно, дабы сказать — им потребуется очень много доказательств, чтобы надеть наручники на человека с таким положением, как у тебя, с такой безукоризненной репутацией. А мы-то знаем, что таких доказательств у них нет — и быть не может, верно?

Он говорил так, словно хотел услышать заверения в правоте своих слов. Конечно же Лютер мог дать их.

— Барри, послушай меня. Можешь мне верить, я никогда в жизни даже не слышал о Ричарде Кордове, не говоря уж о том, чтобы причинить ему какой-нибудь вред. А они врут, что это случилось в Бронксе. Не помню, чтобы моя нога хоть раз в жизни касалась земли Бронкса.

Еще одно дружеское прикосновение к руке.

— Значит, нам не о чем беспокоиться. Им понадобится мотив, а учитывая, что ты никогда даже не слышал об этом человеке, такового не будет.

— Но они изъяли мой пистолет….

Барри нахмурился:

— Вот это меня немного беспокоит. Не могли он в течение последних двадцати четырех часов побывать в чьих-то руках?

— Я не таскал его с собой, если ты это имеешь в виду. Он всегда лежал в ящике стола.

— Который стоит в твоем кабинете, а мы оба знаем, что он представляет собой настоящую крепость.

Да, именно крепость, в которую были вхожи только он и Дженсен…

Дженсен! Вот он и мог взять пистолет. Брейди не представлял, зачем он ему понадобился, но…

Нет. Он припомнил полученный утром отчет из службы Паладинов, в котором охрана отслеживала все передвижения Дженсена прошлой ночью. Ничто не говорило, что он поднимался на двадцать второй этаж. Строго говоря, ни один человек не поднимался на самый верх — ни на лифте, ни по лестнице.

Значит, это не мог быть Дженсен. Но могла ли его смерть каким-то образом быть связана с…

— Этот пистолет может указать на твое участие, — произнес Барри. — Скорее всего, именно поэтому они и заставляют нас ждать — проводят баллистическую экспертизу. Чтобы сравнить пули из твоего пистолета с теми, которые были найдены в убитом. Если они не совпадут, им придется извиниться. И вот тогда я приступлю к делу. Они пожалеют, что когда-либо слышали твое имя.

— В этом и есть основной вопрос: откуда они вообще услышали мое имя? В этом городе зарегистрированы тысячи и тысячи девятимиллиметровых пистолетов и бог знает, сколько не зарегистрировано. Но детективы из Бронкса появились именно на моем пороге. Почему?

Барри снова нахмурился и пожал плечами.

Лютер продолжал настаивать:

— Больше всего меня беспокоят слова одного из копов, что, мол, из моего пистолета недавно стреляли. И что на мушке остались следы крови и какой-то ткани. Я смотрел, как он клал его в пакет, и… и думаю, что там в самом деле были коричневатые пятна.

Мрачность Барри усугубилась. Он было собрался что-то сказать, но в этот момент тут дверь рядом с зеркалом открылась.

Вошли детективы Янг и Холуша. Последний имел при себе конверт из плотной бумаги. Расположившись вместе с Янгом напротив Лютера, он бросил его на стол. У Янга было равнодушное выражение лица, но Холуша смотрел так, что у Лютера спазмом свело кишечник, — как кот, который примеривается, как взяться за пойманную мышь.

— Я сразу перейду к делу, — начал Янг. — Баллистики сказали, что пули, которые убили Кордову, были выпущены из вашего пистолета.

— Именно, — добавил Холуша. — И знаете, что еще интересно — вы потеряли одну из гильз. Мы нашли ее в темном чулане. И экспертиза показала, что след на ней был оставлен вашим бойком.

Кишечник Лютера снова свело спазмом.

— Этого не может быть!

Янг не обратил на него внимания и, не запнувшись, продолжил:

— Лаборатория выяснила, что группа крови, оставшейся на мушке, соответствует группе крови жертвы. Результаты анализа ДНК поступят лишь через несколько недель, но… — Об окончании его мысли было нетрудно догадаться.

Этого не может быть! Это невозможно! Должно быть, ему снится какой-то кошмар и он сейчас проснется.

— Моего клиента подставили! — вскричал Барри. — Он жертва сфабрикованного обвинения! Разве вы этого не видите?

— С вашего пистолета сняты два набора отпечатков пальцев, — сказал Янг, не отводя взгляда от лица Лютера. — Ваши, мистер Брейди, — которые имеются в разрешении на ношение оружия, — и жертвы. — Он прищурился. — Хотите что-нибудь сказать нам, мистер Брейди?

— Ему нечего говорить, кроме того, что он стал жертвой провокации! — вскинулся Барри, с силой хлопнув ладонью по столу. — Пистолет был украден из его кабинета, использован для убийства человека, о котором он никогда даже не слышал, после чего оружие вернули на место! Это единственное объяснение!

— Значит, он никогда даже не слышал об этом человеке? — натянуто улыбаясь, сказал Холуша. — Вы в этом уверены?

— Он уверен, черт возьми! Может, у вас есть оружие, но у вас начисто отсутствует мотив!

— Отсутствует? — Холуша открыл конверт и разложил перед собой фотографии в прозрачных пластиковых конвертах. Затем щелчком послал их через стол. — Я бы сказал, что мотив налицо. Очень веский мотив.

У Лютера заледенела кровь в жилах, когда он увидел изображения.

— Глекен… — Джек покатал на языке эти незнакомые звуки. — Странное имя.

— Оно очень древнее. В наши дни он пользуется другим именем.

Как и все мы, подумал Джек.

— Почему же вы не рассказали Глекену, что происходит?

— Он знает.

— Знает! — Джек резко наклонился вперед. — Тогда почему же он не появился здесь, чтобы дать Противнику хорошего пинка под зад?

Герта вздохнула:

— Он бы это сделал, будь это ему под силу, но у Глекена больше нет той мощи, которой он когда-то обладал. В I941 году, когда был убит Противник, он был лишен бессмертия и с тех пор состарился.

— Но это же было более шестидесяти лет назад. Он должен быть…

— Старым. Да. он все еще полон жизненных сил и энергии, но в своем нынешнем состоянии не выстоит против Противника. Поэтому ты и оказался… вовлечен.

Вовлечен, подумал Джек. Прекрасная манера изъясняться. Точнее было бы сказать, что я орал и отбивался, а меня втащили в то, с чем я не хотел иметь никаких дел.

Тошнотворный комок подкатил к горлу, когда он начал осознавать, что никакого пути назад для него не существует. Факел Союзника должен продолжать свое движение, и, без сомнения, если Глекен в самом деле так стар, как говорит Герта, чем скорее это произойдет, тем лучше.

Затем он подумал еще кое о чем…

— Противник прячется от пожилого хрупкого человека… это значит, что он ничего не знает. — Он издал хриплый смешок — первый за эту пару дней. Вроде бы неплохо складывается. — Вот это забавно!

— Это не повод для смеха. Пока Противник не в курсе того, что происходит с Глекеном, он будет действовать очень осторожно и осмотрительно. Чтобы проложить путь для Иного, он будет использовать подставные фигуры, суррогаты. Но стоит ему узнать истину…

— Как перчатка будет брошена.

— Глекен считает, что да. Он ненавидит Глекена. Иначе и быть не может, потому что Глекен не раз кончал с ним. Противник настигнет его и уничтожит.

— И когда он покончит с Глекеном, что случится со мной?

— Ты займешь его место. Но сейчас можешь об этом не беспокоиться. Этого еще не случилось. И может, вообще не случится.

— Но…

Герта отмахнулась:

— Не имеет смысла переживать из-за вещей и событий, которые ты никак не контролируешь.

Не контролирую… вот это-то меня и волнует.

— Могу ли я задать вопрос, который так и напрашивается: почему бы не появиться Союзнику и не размазать Противника и других жополизов Иного, как клопов, которыми они и являются?

— Первым делом ты должен помнить — хотя это всегда воспринимается как удар по человеческой гордости, — что мы не так уж важны. Мы участвуем в процессе лишь в роли крошек на корочке пирога. Во-вторых… точно не уверена, но, судя по тому, что мне удалось увидеть, я чувствую, что идет какая-то игра. Я чувствую, что, судя по тому, как одна сторона увеличивает свою долю пирога, это имеет такую же важность и для самого пирога.

— Ясно.

— Это всего лишь мое ощущение. Я могу ошибаться. Но могу заверить тебя, что активность Союзника в данный момент носит ограниченный характер, а это, как я предполагаю, хорошо.

— Предполагаете?

— Ну, это как-то уравновешивает воздействие Иного, хотя я бы предпочла, чтобы этот мир, эта реальность вообще были выведены из конфликта. — Герта вскинула кулак, показывая на картину за окном. — Ведите свои бои где-то в другом месте, а нас оставьте в покое!

— Аминь.

— Присутствие Союзника, пусть и минимальное, предотвратит слишком откровенные действия Противника, доведись ему узнать правду о Глекене.

— Что возвращает нас к Брейди, к дорментализму и погребенным колоннам. Что это за история?

— В «Компендиуме» изложен порядок претворения в жизнь Опуса Омега. Найдя все места, отмеченные на карте, необходимо в каждом из них захоронить колонну высотой в тринадцать футов. Она вырубается из камня в каменоломне, расположенной как можно ближе к следующей точке в цепи. Лютер Брейди придумал метод замены камня бетоном, составной частью которого являются песок или земля, набранные именно в этой следующей точке или рядом с ней. Но только этого недостаточно. Каждая колонна должна включать в себя еще одну совершенно незаменимую часть: живое человеческое существо — по крайней мере, живое к моменту заливки формы. «Мученики» дорментализма — миссионеры, которые якобы исчезают в странах третьего мира, куда отправились распространять учение дорментализма, — вовсе не исчезали. Они захоронены в цилиндрических саркофагах по всему миру.

— И не все из них дорменталисты. — сказал Джек, чувствуя, как на душу ему наваливается тяжесть.

Герта кивнула:

— Да, я знаю. Твоя подруга, репортер. Мне очень жаль.

Подруга… мы слишком мало знали друг друга, чтобы стать близкими друзьями. Но тем не менее…

— Вот в этом и есть весь дорментализм, — сказала она. — Лютер Брейди превратил наивную, глуповатую секту, которая со вкусом радовалась жизни, в машину делания денег для финансирования Опуса Омега. Брейди знал, что все эти разговоры о слиянии — откровенный обман. Даже тот, кто добрался до самого верха лестницы дорментализма, не обладает никаким могуществом. Но долгий медленный подъем до верхней ступеньки этой лестницы преследует определенную цель: идет выявление людей, податливых влиянию Иного. Претенденты могут считать чушью все эти разговоры о соприкосновении с внутренним кселтоном, но на самом деле все, что они делают, отлично способствует их сближению с Иным. Лютер Брейди открывал суть Опуса Омега тем немногим, что добирались до самого верха лестницы, рассказывал, что оно-то и даст Великое Слияние, — и никогда не упоминал об Ином. Вот из этой свихнувшейся публики он и набирал своих континентальных и региональных контролеров для содействия Опусу.

— Давайте предположим, что он все-таки завершил Опус Омега. И что тогда?

— Когда колонны будут захоронены во всех предназначенных местах, вот тогда и придет господство Иного. Во всем своем обличье появится Противник, и мир начнет меняться.

Изменившись, мир окажет гостеприимство тем созданиям, с которыми он дрался во Флориде… он даже не хотел вспоминать.

— О'кей. Учитывая то количество колонн, которые Брейди уже разместил, когда, по-вашему, он все завершит?

— Примерно через год. Может, меньше.

Джек закрыл глаза. Через год… его ребенок уже появится на свет. И если Брейди добьется успеха, ни у малыша, ни у Джиа, ни у Вики будущего не будет.

И тут в мозгу сверкнула идея, как с этим справиться. Такая ясная и понятная…

— Мы их выкопаем! Я соберу команду экскаваторщиков, и мы их будем вытаскивать быстрее, чем Брейди — хоронить. Мы сделаем его усилия…

Герта покачала головой.

— Нет? Почему нет?

— Как только колонна погружается в землю, уже случается несчастье. Все, поздно. И выкапывание их ничего не даст.

Проклятье. А он-то думал — хоть на что-то наткнулся.

— Поэтому вы и хотите, чтобы церковь дорментализма была, как вы сказали, уничтожена… разрушена, искалечена, поставлена на колени.

Герта кивнула.

Джек потер подбородок.

— Разрушить ее… нелегкая задача. Она же повсюду, она есть почти в каждой стране. Но вот искалечить ее… это возможно. Давайте представим, что Брейди вышвырнули с водительского места. Что это даст?

— Это не остановит Опуса Омега — Высший Совет сможет продолжать и без него, — но реализация замедлится. Что даст нам некоторое время.

— Для чего?

Герта пожала плечами:

— Время, чтобы Союзник осознал размер угрозы его интересам здесь. Время, чтобы Противник сделал ошибку — ты же знаешь, его нельзя считать непогрешимым. Он уже допускал ошибки. И он полон желания, страстного желания дождаться обещанного ему момента. После тысячи лет борьбы его время вот-вот придет, и он уже проявляет нетерпение. Что и может сработать нам на руку.

— Я думаю, мы уже получили это дополнительное время.

У Герты заблестели глаза.

— Ты это сделал? Как? Каким образом?

— Если все пойдет, как я спланировал, то мистер Брейди скорее рано, чем поздно обретет статус преступника.

— Преступника?..

— Продолжайте смотреть телевизор. — Встав, Джек заметил, что продолжает держать в руках кожу Ани. — А что же мне вот с этим делать?

— Предполагалось, что ты ее сохранишь. Разве не хочется?

— Строго говоря, это не тот предмет, который я хотел бы вставить в рамку и повесить над своей кроватью. Почему бы вам не взять его? Понимаете… как напоминание об Ане.

Герта встала и принялась расстегивать свою блузку.

— Мне не нужно напоминаний.

— Что?.. — растерявшись, переспросил Джек. — Что вы делаете? Подождите секундочку.

Ее скрюченные пальцы двигались куда быстрее, чем можно было бы предположить, имея в виду опухшие суставы.

Герта посмотрела на него:

— Это займет секунду-другую.

Расстегивая последнюю пуговицу, она повернулась к высокому окну п спустила блузку до талии.

У Джека перехватило дыхание.

— Свитый!..

— Заверяю, что тут нет ничего святого.

Он смотрел на ее изуродованную спину, на которой были шрамы, напоминавшие ожоги от сигарет, и линии, которые, пересекаясь, тянулись между ними.

Если не считать одной свежей раны слева, из которой еще сочилась кровь, спина Герты была точной копией спины Ани.

— Что это такое?

— Карта моей боли, — бросила женщина из-за плеча.

— Именно так говорила и Аня. Она назвала это картой стараний Противника уничтожить ее. Почему?

— Потому что, если я все еще жива, значит, он не смог победить.

Как бы странно это ни звучало, Джек принял слова Герты за чистую монету.

— По кто же вы?

— Твоя мать.

Джек подавил желание заорать и приглушил голос:

— Только не начинайте снова. Послушайте…

— Нет. Это ты послушай. И внимательно присмотрись к моей спине.

— Если вы имеете в виду свежую рану, то я ее видел. — И вдруг он понял. — Это та колонна и Пенсильвании! То есть каждый раз, как Брейди и его банда закапывали одну из колонн…

— Я это чувствовала. И истекала кровью.

Джек опустился на стул.

— Я не понимаю.

— У тебя нет в этом необходимости. Но все же посмотри внимательнее и скажи, видишь ли ты разницу.

Приглядевшись к спине Герты, он заметил кое-что еще, чего не было у Ани: глубокую вдавленность в самом низу, достаточно большую, скажем в два пальца глубиной. Он было протянул к ней руку, но тут же отдернул.

Герта, не поворачиваясь, сказала:

— Попробуй. Прикоснись. Там уже не болит.

У Джека закружилась голова.

— Нет, я не думаю…

— Вложи пальцы в рану. Не бойся.

Джек снова протянул руку и ввел в ямку указательный палец. Рана была достаточно глубока — палец не встретил преграды. Он осторожно протолкнул палец еще глубже — и снова встретил пустоту.

Джек не мог заставить себя продолжать эксперимент. Вытащив палец, он наклонился — может, ему удастся увидеть, насколько глубока рана. И тогда…

Он резко откинул голову:

— Боже!

Неужто он в самом деле видел то, что. ему показалось, он увидел? Нет. Это невозможно.

Но ведь какое-то время назад понятие «невозможно» потеряло всякий смысл.

Джек снова заглянул в рану. Он увидел проем, исполосованный шрамами, и свет в дальнем конце его. Дневной свет. Кружок голубого неба.

Господи, он же смотрит на набережную Ист-Ривер в Куинсе, смотрит через отверстие в теле Герты. Джек отпрянул и, наклонившись направо, увидел в высоком окне тот же самый вид. Казалось, что Герта была проткнута насквозь копьем и рана так и не затянулась — да, стенки раневого канала излечились, но сквозное отверстие осталось.

— Что… кто это сделал?

— Смерть Ани, — сказала Герта, накидывая блузку на плечи.

— Должно быть, это было…

— Не сравнимо ни с чем, что мне приходилось испытывать. Куда хуже, чем те мучения, что доставляет погребение каждой колонны.

Медленно, подбирая каждое слово, Джек спросил:

— Почему эти колонны наносят вам такие раны? Кто вы?

— Я уже говорила тебе: я твоя…

— Прошу вас, не произносите больше слова «мать».

— Тогда я ничего больше не смогу сказать, потому что это правда.

Он попробовал другой подход:

— Если каждая колонна оставляла у вас такие раны, я могу понять, почему вы хотели остановить Брейди. Но если он завершит Опус, то это в каком-то смысле пойдет вам на пользу. Я хочу сказать, больше не будет новых колонн, вы не будете испытывать страданий.

Герта кивнула и, кончив застегивать блузку, повернулась. Ее темные глаза неотрывно смотрели на Джека.

— Да, думаю, это верно — болей больше не будет. Потому что я буду мертва. Ведь основная цель Опуса Омега — убить меня.

В комнате для допросов стояла мертвая тишина, пока Лютер Брейди, не дыша, рассматривал фотографии. Ему казалось, что в теле не осталось ни одной кости и он сейчас рассыплется.

Этого не может быть! Эти фотографии… он с двумя мальчиками… прошлой ночью. Он никогда дважды не нанимал одних и тех же ребят и не помнил их в лицо. Но… да, конечно! Именно этой маской он пользовался прошлой ночью. Он постоянно менял их. Для разнообразия. И не имело значения, было ли это прошлой ночью или в прошлом месяце. Ужасен был сам факт существования этих фотографий, но еще хуже, что они находились в руках полиции.

Как? Кто?

Петрович! Именно он, как обычно, привозил мальчишек. А на этот раз он, должно быть, где-то притаился и отснял фотографии. Алчный маленький подонок! Он…

Но почему они привязали сюда какого-то Ричарда Кордову, о котором постоянно толкуют? И кто пустил в ход его пистолет, чтобы убить этого Кордову?

— К…как… — Пересохший язык был не в силах выдавить хоть слово.

— Фальшивка, — пренебрежительно отмахнулся Барри. — Совершенно явная фальшивка. Я не мастер по компьютерам, но даже я знаю, что можно сделать с его помощью. Например, напялить маску на этого типа на фотографиях! Да все это просто смешно!

— Откуда… — Наконец Лютер Брейди обрел голос. — Откуда это у вас?

Холуша ткнул в центральную фотографию:

— Мы нашли их пол полушкой на кресле в доме жертвы. На том кресле, на котором он был убит. — Палец коснулся коричневатого пятна по обрезу одного из снимков. — Это его кровь, которая просочилась сквозь подушку.

— Вы просто обязаны поверить мне, — сказал Лютер, наклоняясь вперед и закрывая фотографии руками. Он не хотел, чтобы кто-то, особенно Барри, смотрел на них. Но он должен убедить этих детективов. — Я не убивал этого человека! Клянусь вам! Я ложно обвинен в том. чего никогда не делал!

Янг продолжал неотрывно смотреть на него.

— Зачем кому-то это было надо, мистер Брейди?

— У церкви дорментализма врагов более чем достаточно, — сказал Барри. — Мистер Брейди — духовный лидер церкви, ее общественное лицо. Если этот заговор с целью обесчестить его, лишить доверия, увенчается успехом, церкви будет нанесен невосполнимый ущерб.

— Что ж, — сказал Янг, — в таком случае есть очень простой выход. Если прошлой ночью вы не были в доме мистера Кордовы, то где же вы были, мистер Брейди?

С этими мальчишками!

Признать этого он никак не мог. Да и что это ему даст? Он никогда не позволял никому из этих ребят увидеть его в лицо. Даже Петрович не знал, как он выглядит.

— Я был в своей хижине на севере штата.

— Может кто-либо подтвердить ваше пребывание там?

— Я… нет, я был там один. Я приезжаю туда каждое воскресенье вечером, чтобы избавиться от груза церковных дел и шума города и в тишине пообщаться со своим кселтоном.

Холуша хмыкнул.

— Ваш кселтон, или как там вы его называете, здорово смахивает на пару подростков.

— Значит, никто не может подтвердить, что прошлой ночью вы были в своей хижине? — снова спросил Янг.

— Нет.

— Я тоже так думаю. — Янг вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — Вот ордер на ваш арест.

Когда он протянул его Барри, Холуша извлек из кармана наручники.

— Лютер Брейди. — сказал Янг, — я арестую вас за убийство Ричарда Кордовы. Я знаю, что тут присутствует ваш адвокат, но я в любом случае собираюсь зачитать вам ваши права. У вас есть право хранить молчание…

Остальных слов Лютер не расслышал, потому что в ушах у него стоял гул. Но он столько раз слышал их по телевизору, что знал наизусть. Правда, и в самых страшных ночных кошмарах он не мог представить, что кто-то будет зачитывать ему права Миранды…

Он посмотрел на Барри, который упорно продолжал хранить молчание. Тот разглядывал фотографии.

— Барри?..

Адвокат поднял на него глаза и покачал головой:

— Тебе нужна более серьезная помощь, чем могу дать я, Лютер. Тебе нужен адвокат по уголовным делам. И хороший. Я незамедлительно позвоню кое-кому.

— Барри, ты должен уберечь эти снимки от глаз публики. Они поддельные, Барри. — Он повернулся к Янгу и Холуше. — Клянусь, они поддельные, и молю вас, не позволяйте, чтобы о них стало известно. Вы же знаете, едва только что-либо подобное становится известно, и человек уже навсегда замаран. Пусть даже его невиновность будет потом доказана, ему уже никогда не отмыться.

— Мы сделаем, что сможем, — сказал Янг. — В данный момент нас больше интересует убийство.

Лютер постарался справиться с дрожью, когда на запястьях у него защелкнулись наручники. Вчера он был едва ли не властелином мира, потому что Опус Омега был почти завершен. А теперь он арестован за убийство и вся его жизнь смыта в сточную канаву.

Как? Как это могло случиться?

Джек кивнул Эстебану и, миновав холл, оказался на тротуаре.

На Бикман-Плейс стояла тишина, но не такая, как воцарилась в доме Герты, когда Джек услышал, что цель Опуса Омега — убить ее. Что за чертовщина?

Почему? Как? Больше она ничего не рассказала.

Кто она такая, что этот Расалом и Иное хотят ее смерти? Кроме уже привычных слов «я твоя мать», она больше ничего не сказала.

Последние ее слова были о том, что она устала и ему стоит уйти. Они поговорят в другой день.

Он пошел к Джиа. Вики должна быть в школе, но он надеялся, что Джиа дома. Ему так нужна хоть толика нормальности.

Глава 10

Вторник

Новости пришли к утру.

Проснувшись, Джек подключился к каналу Эн-би-си. Он и сам толком не знал, чем объяснить выбор. Может, потому, что Брейди был частым гостем на этом канале. К тому же звучала его любимая мелодия — кто был тем гением, который придумал запускать радиопрограмму на телевидении? — но так или иначе, немного подождав, он увидел физиономию Брейди.

Точнее, показывали его фотографию, и голос диктора сообщал, как все шокированы — шокированы! — известием, что Лютер Брейди арестован за убийство. Затем в прямом эфире пошла картинка от дома предварительного заключения для мужчин в Бронксе, где Брейди провел ночь. Симпатичная блондинка-ведущая стояла на обочине, а за ее спиной кричали и размахивали плакатами около сотни возмущенных пикетчиков.

Отпустив несколько вступительных замечаний, она вытащила на экран какую-то молодую женщину. Джек узнал неизменно веселую Кристи из храма. Но сегодня на лице ее не было веселья. Она стояла в своем сером мундирчике с высоким воротником и шитьем на лацканах; по щекам струились слезы, пока она бормотала о вопиющей несправедливости развязанной травли. Если такого восхитительного человека, как Лютер Брейди, который облагодетельствовал так много людей по всему миру, обвиняют в убийстве, то это просто… просто несправедливо!

— Куда справедливее, чем ты можешь себе представить, моя дорогая, — пробормотал Джек.

Далее блондинка-репортерша выхватила из толпы еще одно знакомое лицо — плакатного арийского мальчика Атоора. Но если Кристи была опечалена, то по контрасту с ней Атоор пылал гневом. Его гладко выбритые щеки рдели багровым румянцем, когда он обвинял полицию, окружного прокурора, да и город, как таковой.

— Это охота на ведьм! Это религиозное преследование! Мы все знаем, что так называемые старые религии крепко окопались в этом городе и, конечно, решили, что очевидная популярность дорментализма может угрожать их положению. Поэтому они сфабриковали обвинения против главы нашей церкви и бросили его в тюрьму. Что дальше? Сжечь его на костре?

Джек зааплодировал:

— Хорошо сказано, юноша! Очень убедительно! Но с костром давайте помедлим.

Если копы в штате Пенсильвания получают свою зарплату недаром, то довольно скоро они вывалят на крышу храма дорменталистов кучу дерьма.

Раздумывая над этим, он направился к Джиа. Через час малыша ждало очередное ультразвуковое просвечивание.

— Не могу в это поверить! — сказал Лютер.

Положение его с каждым часом ухудшалось.

В освобождении под залог отказано… удар судейского молотка, последовавший за этими жуткими словами, продолжал звучать в голове Лютера, как и стук захлопнувшейся за ним двери.

Артур Файиман. адвокат по уголовным делам, которого ему посоветовал Барри, отнюдь не выглядел обеспокоенным. Он был настолько неуместен в этой грязной и душной комнате для свиданий, как картина Моне на свалке. Пиджак его был дороже, чем у Барри, а «ролекс» элегантнее. Учитывая его почасовой гонорар, он мог позволить себе и то и другое.

Лютер же чувствовал себя вывалянным в грязи.

И униженным… когда его в наручниках — в наручниках! — привели в зал суда в Бронксе, а потом вывели из него, и ему пришлось идти сквозь строй репортеров и операторов с камерами.

— Не волнуйтесь. Мы подадим апелляцию на отказ в освобождении под залог.

Лютер попытался сдержать душившую его ярость — но без особого успеха.

— Все это хорошо и здорово. Вы прекрасно все это излагаете, а тем временем сидеть за решеткой приходится все же мне. Каждый день — каждый час, — что я сижу тут взаперти, не в состоянии реабилитироваться в глазах общества, лишь ухудшает положение моей церкви. И общественности известна только одна сторона этой истории. Я должен обрести свободу, чтобы рассказать прессе о другой ее стороне.

Файнман поерзал на стуле. У него был великолепный загар и серебряная грива, зачесанная назад так, что она падала на воротник.

— Окружному прокурору удалось убедить судью, что вы можете сбежать.

— Это была ваша работа — разубедить его. 51 не собираюсь сбегать. Я невиновен, и это будет доказано в суде.

Риск побега… окружной прокурор из Бронкса аргументировал свою точку зрения тем, что поскольку дорменталистская церковь имеет отделения по всему миру, то ее глава может найти убежите у своих преданных сторонников. Файнман, возражая, говорил, что у Лютера никогда не было конфликтов с законом, что у него тесные связи с этим городом, даже предлагал, что Лютер сдаст свой паспорт после того, как внесет два миллиона долларов залога. Но судья принял сторону прокурора.

Лютер не сомневался, что кто-то наверху дергает ниточки заговора против него.

— Об этом побеспокоимся позже. Первым делом, я хочу, чтобы вы оставались здесь, пока я буду готовить нашу апелляцию, — сказал адвокат.

— Что значит «оставался здесь»? Я хочу, чтобы вы вытащили меня отсюда!

— Это значит, что, пока я вас не вытащу, вам лучше сидеть здесь, а не в Рикерсе.

У Лютера сжалось сердце. Рикерс-Айленд… там обитают самые жестокие преступники.

— Нет… они не могут.

Файнман покачал головой:

— Если вы не в состоянии внести залог или, как в вашем случае, в нем отказано, именно туда вас и отправят.

— Вы не можете им этого позволить!

— Я буду делать все, что в моих силах.

— То есть надо понимать, что вы не столько сделаете, сколько будете стараться.

Файнман наклонился к нему:

— Мистер Брейди, я хочу быть с вами совершенно откровенным.

Тревожное ощущение пронзило Лютера — в словах адвоката не было ничего хорошего, — но он не должен показывать своих страхов.

— Надеюсь на это.

— Против вас выдвинуты очень весомые обвинения. Во всяком случае, мои контакты в окружной прокуратуре сообщили, что обсуждается вопрос: не потребовать ли для вас смертной казни?

Лютер зажмурил глаза и начал бормотать мантру, которая помогла ему пережить бесконечную ночь в этом бетонном загоне. Не может быть… этого просто не может быть!

— Но прежде чем окружной прокурор согласится на это, — сказал Файнман, — вам, возможно, будет предложена сделка.

Лютер открыл глаза:

— Сделка?

— Да. Вы согласитесь с менее серьезным обвинением, чтобы…

— И признаю, что убил человека, которого никогда не встречал и о котором услышал только после его смерти? Нет, ни за что! Никаких сделок!

Сделка означала тюрьму, в которой ему придется провести многие, если не все оставшиеся годы. Тюрьма означала, что дело всей его жизни, Опус Омега, останется незавершенным. Или, что еще хуже, его закончит кто-то другой… и кому-то другому достанется вся слава, которую заслужил Лютер.

Нет. Это невозможно себе представить.

— Они еще пожалеют! — подавив страх, вскипел гневом Лютер. — Я выведу на улицы перед судом и перед тюрьмой тысячи — десятки тысяч! — людей. От их голосов содрогнутся стены и…

Файнман поднял руку:

— Я бы не торопился с протестами. Пока окружной прокурор не упоминал об этих фотографиях. Если вы слишком ощутимо надавите на него, он может пустить их в ход. Просто назло вам.

— Нет… нет!

— Послушайте, мистер Брейди. Я уже занялся личностью погибшего, поручив раскопать все и вся, что о нем только известно. И должен сказать вам, что буквально через несколько часов до меня дошли осторожные слухи, что он занимался шантажом. А это играет на руку окружному прокурору.

— Разве это не играет на руку и нам тоже? Если человек был шантажистом, то, значит, у него были враги. Мы можем…

— Но ваш пистолет опознали как орудие убийства, и на нем есть отпечатки пальцев жертвы. Скорее всего, есть и его кровь. И на фотографиях, найденных в его доме, вы.

У Лютера не осталось никаких доводов.

— Я не убивал его! — завопил он. — Вы меня слышите? Не делал я этого! Должен быть какой-то способ доказать!

Файнман продолжил хранить невозмутимое спокойствие.

— Есть такой способ. Нам нужен человек… да кто угодно, кто может поручиться, что во время убийства вы находились в другом месте!

— Мой пропуск на платную дорогу! Можно доказать, что в ночь убийства я ездил в хижину и вернулся!

Файнман покачал головой:

— Это лишь докажет, что путешествие совершил ваш пропуск, но не вы лично. Мне нужен человек, живой человек, который в эту ночь видел вас далеко от места преступления.

Лютер подумал о Петровиче. Нельзя ли заставить его дать показания, что в ту ночь Лютер был в хижине?

— Такой человек есть. Его зовут Бренцис Петрович. В воскресенье вечером он… м-м-м… кое-что доставил в хижину.

— Могу ли я спросить, что именно? — осведомился Файнман.

Лютер отвел глаза:

— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос.

— В чем дело? — спросила Джиа. — Сегодня ты сам не свой.

Ее беспокоило настроение Джека. Явился он не просто уставшим, а совершенно вымотанным, но ничего не хотел рассказывать. Вчера она тоже утаила, как чуть не попала под машину: рядом крутилась Вики, и Джиа не хотела пугать ее. И, учитывая настроение Джека, может, в самом деле не стоило откровенничать.

Он, обмякнув, расположился в большом кресле перед телевизором. По кабельному каналу шла сводка новостей. Джек устало улыбнулся:

— Хочешь сказать, что нынче я не похож на светского льва?

— Ты никогда не вел светскую жизнь и не бывал в этой роли, просто сейчас у тебя такой вид, словно ты за сотню миль отсюда. И я знаю, что это значит.

— Вовсе не то, что ты думаешь.

Ей уже доводилось видеть его в таком состоянии, и конечно же она все понимала.

— Одно из твоих наладочных дел пошло не лучшим образом, да?

Джек выпрямился в кресле и придвинулся поближе. Когда Джиа оказалась в пределах досягаемости, он взял ее за руку, притянул к себе на колени, обнял и уткнулся носом ей в шею.

— В данный момент я не занимаюсь никакими ремонтными работами.

Его дыхание щекотало Джиа, так что она отклонилась и посмотрела на Джека:

— А мне помнится, что ты упоминал о каких-то двух.

— Так и было. Но они завершены. Просто для одного из моих клиентов ситуация разрешилась не лучшим образом.

У Джека был какой-то мрачный тон. В прошлом году они договорились, что он будет давать ей лишь общее описание того, чем занимается. Он не считал, что должен сообщать имена или приводить подробности, которые люди ему доверяли. И Джиа это устраивало. Знание деталей доставляло бы ей беспокойство.

Что касается последних дел, она знала лишь, что одно имело отношение к какому-то шантажисту, а второе — к пропавшему сыну.

— С ним все в порядке?

— Давай не будем говорить на эту тему. Она закрыта.

Если это в самом деле так, подумала Джиа, почему у тебя такой вид? Но она знала, что вопросов лучше не задавать.

— Ну что ж, тогда я сообщу тебе, что у нас будет здоровый, крепкий ребенок.

Этим утром ультразвуковое исследование показало, по словам доктора Иглтон, «совершенно нормальный двадцатинедельный утробный плод».

Утробный плод? Она вспомнила, как у нее мелькнула мысль: «Это не плод. Это мой ребенок».

Джек крепче обхватил ее.

— Смотреть, как он шевелится, как сосет свой пальчик… это здорово, не так ли? Господи, да это просто потрясающе.

— Он? Да они сами еще не знают пол малыша.

— Да. но я-то знаю. Я…

Она почувствовала, как Джек напрягся. Не выпуская ее, он потянулся за пультом ТВ. Когда звук усилился, она услышала сообщение о женщине, погребенной в бетоне.

«…подтвердилось, что останки принадлежат пропавшей нью-йоркской журналистке Джейми Грант. По предварительным данным, ее заживо закатали в бетон».

— О господи! — воскликнула Джиа. — Какой ужас!

Джек промолчал. Его взгляд не отрывался от экрана. Казалось, он под гипнозом.

«Символы, отлитые на бетонной колонне, полностью соответствовали тем. которые находили по всему свету в храмах дорменталистской церкви, а форма для отливки колонны была найдена в Нью-Джерси, на складе фирмы по производству бетона, принадлежащей члену Высшего Совета данной церкви.

Мисс Грант была уважаемым журналистом и бесстрашным критиком дорменталистской церкви. Ей убийство потрясло мир журналистики. Мы скорбим о ее кончине».

— Подожди минуту. — Джиа внимательно посмотрела на Джека. — Всего минуту. Разве ты не говорил, что сын, которого ты ищешь, — дорменталист?

Джек продолжал смотреть на экран.

— Неужто я это сказал?

— Да, сказал. Я пом…

Он сжал ее в медвежьих объятиях.

— Секундочку. Посмотри, что это там за уголовник.

Повернувшись, она как раз успела увидеть смутно

знакомое лицо мужчины, которого вели к полицейской машине.

«Кроме того, как нам рассказали, — может, это случайное совпадение, а может, и нет, — Лютер Брейди, глава дорменталистской церкви, подозревается в убийстве бывшего полицейского из Бронкса. Ему отказано в праве освобождения под залог».

Джиа повернулась к Джеку:

— Ты имеешь к этому какое-то отношение?

И в первый раз за утро она увидела его счастливую улыбку.

— Боюсь, я принес вам плохие новости, — сказал Файнман, обращаясь к Лютеру Брейди. который сидел уткнувшись в стол.

Лютер поднял голову, но не произнес ни слова.

Значит, они нашли тело Грант. Но как? В новостях сказали, что власти Пенсильвании действовали, исходя из полученной информации. От кого?

Это мог быть только кто-то со стороны…

Однако теперь ничего не имело смысла.

Лютер посмотрел на Файнмана, как всегда элегантного.

— Какие еще плохие новости?

— Похоже, мистера Петровича найти не удастся. Мой расследователь выяснил, что он уехал в своем фургоне и не вернулся. Фургон был найден в нижнем части Манхэттена. В полицейском рапорте упоминались пятна крови на переднем сиденье. Петрович исчез без следа.

Лютер снова опустил голову. Каких бед ему еще ждать?

В любом случае Петрович вряд ли стал бы давать показания. Человек с таким послужным списком, скорее всего, за милю обходит полицейский участок.

— Я закинул удочку… относительно сделки о частичном признании вины, — сказал Файнман.

— Я не буду…

— Не торопитесь отказываться, мистер Брейди. Подумайте как следует. Вы знаете, что делается за этими стенами. Ваша церковь горит со всех сторон. Похоже, весь мир считает, что ваша организация убила эту женщину-репортера, чтобы заставить ее замолчать. Что никоим образом не идет вам на пользу.

Лютеру хотелось схватить Файнмана за шелковый галстук и гаркнуть ему в лицо: «Да, я принимал участие в убийстве этой суки Грант, основное участие, да и ко всему прочему имел отношение, но только не к этой истории. Тут я совершенно невинен».

Но он ничего не сказал.

Файнман не отставал:

— Вы должны осознать — если окружной прокурор сделает публичное сообщение, что он требует смертной казни, то вы потеряете все шансы на договоренность. Он уже не сможет отступить с этой позиции и лишится всякой возможности пойти вам навстречу, потому что в таком случае его ждут серьезные политические неприятности.

Лютер не видел выхода. Заключив сделку, он потеряет свободу, но сохранит жизнь. При любом исходе свобода ему не светила, а в худшем случае его ждала смерть. Лютер решил, что лучше уж она, чем провести остаток жизни за решеткой.

— Никаких сделок. — Он вскинул голову и в упор посмотрел на Файнмана. — Невиновный человек не вступает ни в какие сделки.

По крайней мере до тех пор, пока фотографии не выплыли на поверхность. И он молился, чтобы те силы, которые до сих пор вели его, и дальше не позволяли бы им появиться на свет.

Глава 11

Среда

Эйб принялся изучать свежий, с пылу с жару экземпляр «Лайт».

Ниже по улице был газетный киоск, и Джек болтался около него, дожидаясь первой доставки. Как только обвязка пачки была разрезана, он купил номер и, читая на ходу, направился к Эйбу.

Всю первую полосу занимали четыре слона:

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК

ДЖЕЙМИ ГРАНТ

Первые пять страниц были заполнены трогательными материалами о погибшей коллеге. Но начиная с шестой страницы газета обрушивалась на Лютера Брейди, говоря, что, если даже он лично и не имеет отношения к смерти Джейми Грант, тем не менее именно он взрастил безжалостное и мстительное отношение ко всем критикам дорменталистской церкви, создав атмосферу, в которой любой, кто признан врагом церкви, не имел никакой возможности нормально существовать.

И затем — окончательный удар: отредактированные фотографии какого-то мужчины — но при близком рассмотрении было ясно, что это Брейди. — с двумя мальчиками. Газета сообщала, что фотографии были получены позавчера. К ним была приложена записка, специально написанная человеком, в убийстве которого обвиняли Брейди. И фотографии и записка были переданы в полицию.

Эйб поднял глаза от газеты:

— И ты имеешь ко всему этому отношение, не так ли?

Джек попытался состроить невинный вид:

— Кто, я?

— Ты думаешь, что я куплюсь на твою простодушную физиономию? И не надейся. Когда я нашел тебе «беретту», ты обещал мне, что ты… Минуту. — Эйб прищурился и ткнул в Джека толстым пальцем. — Не девять ли миллиметров получила в грудь предполагаемая жертва Брейди?

— Так я слышал.

— И не из «беретты» ли вылетели эти девять миллиметров? — Вытянув руки ладонями кверху, Эйб стал сгибать пальцы, как бы подзывая Джека к себе. — Так что выкладывай. Давай-давай-давай.

Джек выложил ему краткую версию относительно событий вечера воскресенья и утра понедельника.

Когда он кончил свой рассказ, Эйб снова сел на стул и махнул рукой на разложенные страницы «Лайт».

— Значит, это сделал ты? — охрипшим голосом сказал он. — Самолично уничтожил всемирную секту?

— Я бы не сказал, что уничтожил. Она не исчезла. И сомневаюсь, что она когда-нибудь вообще исчезнет.

— Но ты поставил ее на колени.

— Да, хотя у нее все еще более чем достаточно людей и средств, чтобы продолжать закапывать свои колонны.

Дорментализм, как таковой, получил сокрушительный удар, и его ряды смешались — но механизм, созданный Брейди, продолжал существовать. Пройдет не так много времени, прежде чем будет выбрано место очередного захоронения, и другие фанатики из Высшего Совета начнут готовить новую колонну… заталкивая в нее облюбованную жертву.

— Они объявят мораторий. Слишком много глаз смотрят на них. А без их руководящего факела…

— Да, надеюсь, его надолго изымут из обращения.

— А если нет, за тобой дело не станет. В твоем лице дорменталистская церковь…

— Сократись, — отрезал Джек. — И сделай радио погромче. — Ему показалось, что он услышал имя Брейди.

У Эйба всегда было включено радио, настроенное на один из новостных каналов.

Да, Джек не ошибся. Прокурор округа Бронкс сообщил, что в деле об убийстве Кордовы он будет требовать для преступника смертной казни. Кроме того, Лютеру Брейди отказано в освобождении под залог и сегодня же утром он будет доставлен на Рикерс-Айленд.

— Поздравляю! — просиял Эйб. — Можешь докладывать своей почтенной подруге.

— Не сомневаюсь, она и так узнает.

Но позвонить Герте — это хорошая идея. Джек извлек сотовый телефон и набрал ее номер.

Ответа не последовало.

Может, вышла за покупками… но какое-то беспокойство заставило его подняться.

— Думаю, что сообщу ей лично.

Махнув Эйбу на прощание, он выскочил на улицу и почти бегом двинулся в сторону Коламбус-авеню.

— Она пропала! — Эстебан был неподдельно взволнован.

Джек пытался сохранить спокойствие, но ему было не по себе.

— Что значит пропала? Когда она вышла?

— Она не выходила, она уехала. Явились люди, упаковали ее вещи, и она уехала. Ее квартира пуста.

— Вы уверены, что она уехала по своей воле? Не могли ли ее похитить… или что-то в этом роде?

Эстебан покачал головой:

— О нет. Она оставила мне любезную записку и очень щедрый подарок. Мне будет не хватать ее.

— И куда же она направилась?

Пожатие плеч.

— Она не сказала. Знаю только, что она не отказалась от аренды, потому что за нее заплачено до конца года.

Ее что-то испугало? Или заставили сняться с места мои действия?

Джек стиснул зубы. У него все еще оставалось без ответа слишком много вопросов.

— Она была прекрасной женщиной, — сказал Эстебан.

— Да, была. — Джек похлопал швейцара по руке. — А вы были хорошим другом для нее. Я знаю, она ценила вас.

Расставшись с просиявшим Эстебаном, Джек направился в сторону Первой авеню. Ему нужно было такси, чтобы добраться до взятого напрокат «бьюика». Прежде чем он вернет машину, следовало заехать еще в два места.

Когда Джек отошел от заваленной цветами могилы сестры Мэгги, он услышал, как кто-то окликнул его:

— Джек! Не уделите ли мне немного времени?

Обернувшись, он увидел отца Эдварда Хэллорана, напоминавшего пожилого эльфа в сутане с белым воротничком, который шел к нему через травянистую поляну. Отец Эд провел надгробную службу, к которой Джек опоздал, и вознес последнюю молитву. Джек был тронут, увидев сотни залитых слезами, скорбящих лиц прихожан, которые пришли из Нижнего Ист-сайда, чтобы отдать дань уважения любимой учительнице.

— Что произошло, Джек? — тихо спросил священник. Глаза его были полны слезами. — Да простит меня Господь, но по этой земле никогда не ступала более милая, обаятельная и богобоязненная женщина…

Джек смотрел на голые деревья, окаймлявшие пожухлую зелень лужайки, на резьбу надгробий старого кладбища в Куинсе.

— Да, она была необыкновенной личностью.

— Но кто же…

— Теперь это уже не имеет значения.

— Конечно же имеет! Он должен… — Голос священника прервался. — Вы хотите сказать, что он избежал людского суда?

— Я предпочитаю, чтобы вы сами сделали вывод.

— Конечно… и я хотел бы узнать, что случилось с тем человеком, к которому какое-то время назад я попросил вас присмотреться. С тех пор вы что-нибудь слышали о нем? Или видели его?

— Только не я.

Отец Эд вздохнул:

— Понимаете, я не хотел бы прощать такие вещи, но если справедливость свершилась, то, значит, быть по сему. Бедняжка… что ей пришлось пережить. Мы должны были хоронить ее в закрытом гробу.

Джек вспомнил, как выглядела Мэгги в пластиковом мешке.

Он набрал в грудь воздуха. Он собирался сегодня во второй половине дня или завтра встретиться с отцом Эдом и кое-что обсудить с ним. Но может, лучше это сделать прямо сейчас.

— Ради сестры Мэгги… могу ли я создать фонд ее имени?

У отца Эда расширились глаза.

— Почему вы хотите это сделать?

— Она мне кое-что рассказывала… о девочке Фине, которой придется оставить школу Святого Иосифа из-за проблем с деньгами.

— Серафина! Да, сестра Мэгги хотела, чтобы дети Мартинес остались в школе. Вы их видели?

— Нет…

— Тогда почему же вы стремитесь помочь им?

Остатки от двадцати пяти тысяч, полученных от

Герты, плюс наличность, изъятая у Кордовы, составляли приличную сумму. И, как выяснилось, он не смог вернуть деньги Герте.

— Давайте скажем так: я не хочу, чтобы она была забыта. Пожалуйста, прикиньте, куда вложить деньги, чтобы использовать их для детей Мартинес — пока они не поступят в колледж. Часть суммы может пойти другим детям.

— Господи, это просто чудесно, Джек. Образовательный фонд сестры Мэри Маргарет О'Хара… как красиво это звучит, вам не кажется? Я незамедлительно займусь им. Когда вы сможете выслать чек?

— Чек?

— Я предполагаю, вы захотите получить налоговые льготы.

— У меня их и так более чем достаточно. Для вас не составит проблемы получить наличными?

Отец Эд моргнул:

— У меня вообще нет проблем.

Лютер Брейди двигался как в бреду. Он был ошеломлен.

Щиколотки скреплены цепью. На запястьях — такая же цепь. Коп ведет его по вестибюлю центра временного содержания. Сзади следует другой, а еще двое по бокам придерживают за локти. Они ведут его к светлому прямоугольнику — это дверь наружу. А за ней ждет фургон, который доставит его в Рикерс.

Он представил себе картину, как его насилует банда огромных хохочущих черных людей, и у него подломились колени. В тюрьме могут быть и дорменталисты. Ему нужно всего лишь несколько человек… для защиты…

В глаза неожиданно ударила вспышка солнечного света, и Лютер прищурился. Лишь через секунду-другую он понял, что это не столько солнце, сколько фотовспышки. Репортеры, обступившие проход к полицейскому фургону, с пулеметной скоростью обстреливали его вопросами, тыкая микрофонами в лицо.

Он заморгал, но тут же приосанился, поняв, что ему представилась возможность рассказать о своем деле и эти видеокадры в сопровождении его слов будут снова и снова крутить в эфире.

— Я невиновен! — замедляя шаги, закричал он. — Невиновен, клянусь в этом!

Он успел пробежать взглядом по лицам. Кое-кого он знал, кое-кого нет. Поскольку ему сотни раз приходилось появляться на публике, он до совершенства отшлифовал присущее ему от природы умение держаться искренне и с достоинством. И теперь, призвав на помощь эту свою способность, он глядел прямо в глаза репортерам без всякого страха.

— Ну а как начет доказательств, тех самых фото? — выкрикнул кто-то.

— Ложь и фальшивка. Чудовищный тайный сговор, чтобы оболгать меня и дискредитировать дорментализм. Вы еще увидите! Правда выйдет наружу! Истина…

Слова застряли у него в горле, когда он узнал лицо в задних рядах. Это не репортер. Нет, он видел это лицо в храме. Оно принадлежало человеку, который представился Джейсоном Амурри и которого Дженсен так отчаянно хотел найти.

Когда их взгляды встретились и Лютер Брейди увидел выражение глаз этого типа, он наконец прозрел: за всем происшедшим стоял именно он.

Нет. Не может быть. Значит, этот мерзавец разоблачил Опус Омега, убил Дженсена и подставил его самого, обвинив в убийстве.

Невозможно!

Но тут человек поднял правую руку, вытянул пальцы наподобие пистолета и прицелился в Лютера. Затем, улыбнувшись, вскинул голову и сделал вид, что передергивает затвор.

— Вот он! — закричал Лютер. — Вон там! — Он отчаянно старался преодолеть сопротивление цепей. Если бы только он мог показать прямо на него! — Вот человек, ответственный за все! Вот настоящий убийца! Схватите и допросите его! Он знает…

Люди стали поворачиваться, но человек уже исчез.

А телекамеры продолжали снимать.

Лютер Брейди закинул голову и издал вопль, давая выход своему гневу, своему раздражению, своей беспомощности и, главное, своему ужасу.

Название книги

ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В ОДНОМ ТОМЕ

Вилсон Фрэнсис П.

НАЛАДЧИК ДЖЕК

(цикл)