Джеймс. Час дня
В доме стояла зловещая тишина. Она была почти осязаемой. Все куда-то ушли, даже Жанин и Мерлин. Джеймс сидел в кабинете, обхватив руками голову, и пытался хоть немного опомниться, чтобы пойти к Мэгги и рассказать ей… Но что он может ей рассказать? Что ее любимая дочь - чудовище? Не разборчивая в связях женщина? Жадное, лживое существо, которое вертело всеми, как хотело? Что она наплевала на чувства своих близких, на их любовь и заботу о ней? Что своим поведением она оскорбила и унизила их?
Джеймс попытался вспомнить дочь такой, какой она была всего сутки с небольшим тому назад, - ласковой, нежной, всегда к нему внимательной. Она любила ходить с ним на прогулки, всегда интересовалась его работой, ухаживала за ним во время болезни. Как было чудесно, когда она 'садилась на ручку его кресла и весело щебетала ему на ухо! Ни Мэгги, ни Гарриет никогда этого не делали. Джеймс вспомнил также, как он сам гордился ею, любил знакомить ее со своими приятелями и коллегами. Как грустно ему было отдавать ее в руки Оливера. Как невыносима была мысль, что она будет жить за тридевять земель от него. Какой же хорошенькой она была со своей ласковой, нежной улыбкой, такая грациозная, воздушная. Конечно, он любил и Гарриет, но это была совсем другая любовь. Он гордился ею, восхищался тем, чего она сумела достичь, но Гарриет была полной противоположностью Крессиде: умная, амбициозная, уверенная в себе женщина - она совсем не нуждалась в его любви и протекции.
Джеймс посмотрел на коллаж из фотографий Крессиды, который Мэгги сделала специально для него. На фотографиях была Крессида в разные периоды ее жизни: Крессида на руках у Мэгги в первые часы после своего появления на свет, Крессида, делающая свои первые шаги, - светлые кудряшки обрамляют милое личико; Крессида в школьной форме, в теннисной юбочке, в своем первом бальном платье, воздушном, со множеством нижних юбок - Гарриет всегда выбирала что-нибудь построже; Крессида, задувающая свечи на торте в один из своих дней рождения; она же, сидящая у елки, затем на песке рядом с построенным ею воздушным замком; вот Крессида в вечернем платье, в матроске на яхте Тео, а это самая любимая его фотография - они вдвоем, взявшись за руки, бегут по берегу моря, и их волосы развеваются на ветру.
Глядя на фотографии и пытаясь сравнить прежнюю Крессиду с новой жестокой незнакомкой, он вдруг понял, что прежняя ушла, ушла навсегда, и ему стало так горько и больно, как, наверное, не было бы, умри она и лежи сейчас перед ним, холодная и неподвижная. Он потерял свое дитя, потерял навеки! У него больше нет его милой дочки! Нестерпимая боль пронзила его сердце, он закрыл лицо руками и зарыдал.
Тишину дома разорвал телефонный звонок. Джеймс смотрел на аппарат, не в силах снять трубку. После нескольких продолжительных звонков телефон замолк. Стало быть, Мэгги проснулась и взяла трубку. Скорее всего звонит кто-то из заботливых друзей, предлагая свою помощь. Как иногда люди бывают глупы и надоедливы, хотя действуют из наилучших побуждений. Ничего, сейчас Мэгги набралась сил и сможет отвечать на телефонные звонки. Бедная Мэгги, такая беспомощная и незадачливая! Он должен быть благодарен судьбе, что она такая недотепа, иначе бы его существование превратилось в ад. Мэгги приняла жизнь такой, как она есть, и знает в ней свое место. Она полностью отдала себя дому и желаниям мужа. Растворилась в нем и в детях, хотя одному Богу известно, как можно влачить такое существование. То же самое и Алистер, хотя с ним все наоборот: если он что-то подозревает или даже знает, а Джеймс был уверен, что так оно и есть, несмотря на заверения Сюзи в обратном, то предпочитает сохранять статус-кво, не желая терять образцовую жену и мать.
Джеймс решил, что с его стороны будет глупостью поменять свою спокойную и уравновешенную жизнь на совместную жизнь с Сюзи. Он не любит ее и никогда не любил. Просто им было хорошо вдвоем. Господи, хотя бы Сюзи успокоилась и перестала предъявлять ему претензии. Неужели ей хочется менять свое так хорошо отлаженное житье?
В своих воспоминаниях Джеймс перенесся к Руфусу, к кошмару, который произошел вчера вечером. Знакомое паническое чувство захлестнуло его. Думая о Руфусе, он вспомнил о статистических данных по рождаемости, которые где-то видел и где говорилось, что у большинства матерей дети от внебрачных отцов. Вспомнив эту статистику, он начал понемногу успокаиваться: не он первый, не он последний. Возможно, он напрасно нагоняет на себя страх. Наверняка поколение Руфуса спокойно относится к таким вещам. Возможно, и Мэгги с Алистером не видят здесь ничего особенного.
- Господи! - закричал он, удивляясь своей собственной глупости. - Господи, Джеймс, о чем ты размечтался?
Внезапно ему до боли, до отчаяния захотелось услышать голос Сюзи, узнать, как она там, сказать, что он ее любит. Боясь, как бы Мэгги случайно не сняла трубку, он позвонил в больницу по своему сотовому телефону.
- Могу я поговорить с миссис Хедлай Дрейтон из пятнадцатой палаты? Это снова звонит Джеймс Форрест.
- Минуточку, мистер Форрест.
Джеймс ждал, и перед его глазами всплыло милое лицо Сюзи, ее лучистые темные глаза, ласковый, чуть хрипловатый голос. Господи, да он уже успел соскучиться по ней!
- Мистер Форрест? - Голос был чужой, незнакомый.
- Да?
- Миссис Хедлай Дрейтон сказала, что не может говорить с вами. Она очень устала.
- Спасибо. - Джеймс был просто в шоке. Еще не было случая, чтобы Сюзи отказалась говорить с ним, как бы занята и измучена она ни была. Она говорила с ним сразу после рождения всех ее детей, сразу после похорон матери, у постели больного отца. Она всегда говорила с ним по телефону, нуждаясь в его утешении и поддержке. - А вы уверены, что она не может? - спросил Джеймс в трубку.
- Абсолютно уверена, - последовал ответ.
- Она просила что-нибудь передать мне?
- Нет, мистер Форрест.
- Мистер Гобсон на месте?
- Да, сэр. Соединяю.
- Мартин? Это Джеймс Форрест.
- А, Джеймс, рад тебя слышать. Как дела? Реформы еще не коснулись тебя?
- Не говори мне о реформах, а то я разозлюсь. Послушай, Мартин, сегодня утром ты оперировал одну мою старую приятельницу. Она друг нашей семьи. Сюзи Хед-лай Дрейтон. Я никак не могу дозвониться до Алистера, а она сама очень устала после операции. Мне хотелось бы узнать, как у нее дела?
- Все хорошо. Лучше сказать, почти хорошо. Она сама тебе все расскажет. Чудесная женщина! Я от нее в восторге. Думаю, что муж сейчас сидит рядышком с ней. Они держатся за руки и воркуют как голубки. На них приятно смотреть. Сказать ему, чтобы позвонил тебе?
- Нет, нет, - торопливо ответил Джеймс. - Я сейчас уезжаю. Спасибо тебе.
- Не за что, старина. Ты собираешься на конференцию в Борнмут в следующем месяце? Она будет посвящена лечению злокачественных опухолей. Я выступаю там с докладом. Постарайся приехать. Будет очень интересно.
- Я пока не знаю. Еще раз благодарю тебя, Мартин. До свидания.
Джеймс повесил трубку, и телефон тотчас же зазвонил.
- Мистер Форрест? Цветочный магазин Круатерна. Здесь произошла некоторая путаница с цветами, которые вы заказывали для миссис Хедлай Дрейтон. В больнице принцессы Дианы нам сказали, что миссис Хедлай Дрейтон отказалась от цветов. Она говорит, что они предназначены не ей. Может, мы перепутали больницу, или фамилию пациентки?
Холодный пот прошиб Джеймса.
- Все верно, - ответил он. - Верните их в больницу, и пусть их поставят в приемном покое. До свидания.
Чувство паники возрастало: Крессида, Руфус, а теперь и Сюзи. Господи, что произошло с его такой спокойной жизнью! Голова Джеймса закружилась, внизу живота заболело. Он почувствовал, что вот-вот опять разрыдается. Ему снова захотелось выпить.
- Боже! - взмолился он, поднимая глаза к небу. - Боже, помоги мне!
Телефон зазвонил снова, но Джеймс не шевельнулся. Сейчас ему было не до разговоров. Скрестив на груди руки, он пытался унять дрожь. У него стучали зубы и дрожали колени. Телефон умолк: значит, Мэгги опять сняла трубку. Он закурил сигарету и глубоко затянулся. Курил он редко, раз в неделю, и обычно после хорошего обеда.
Джеймс успел выкурить еще одну сигарету, когда в кабинет вошла Мэгги. Она сияла.
- Что случилось? - спросил он.
Мэгги села в кресло и глазами, полными счастливых слез, посмотрела на него.
- Звонила Крессида! - ответила она.
- Крессида?! Почему ты решила, что это была Крессида?
- Да, звонила Крессида. Из Парижа. Мы с ней долго говорили.
- Ради Бога, Мэгги, что она сказала? Что с ней случилось?
- Ничего не случилось. Просто она больна, испугана и ужасно расстроена. Ей очень хотелось со мной поговорить. Мы поговорили, и надеюсь, что теперь ей стало легче. Она очень сожалеет о случившемся.
- Рад это слышать, - сказал Джеймс. - Горячая волна ярости захлестнула его. - Просто восхитительно! - закричал он. - Она убегает в день свадьбы, позорит семью и жениха и говорит, что очень сожалеет. Ты считаешь, что это в порядке вещей? Мы что, должны теперь все прыгать от радости?
- Джеймс, ты ничего не понимаешь!
- Неужели? Может, ты поможешь мне все понять? Ты сама-то хоть что-нибудь понимаешь? Что касается меня, то для меня Крессида…
- Послушай, Джеймс, она в отчаянии.
- Я рад это слышать.
- Джеймс, ты же знаешь, что она беременна.
- Знаю, и дальше что?
- Этот ребенок не от Оливера. Она влюблена в другого мужчину.
- Я просто в восторге от этого!
- Джеймс, пожалуйста. Она никогда не хотела выходить замуж за Оливера. Он давил на нее. Он был так в нее влюблен, что она его пожалела, а когда поняла, что делает ошибку, было слишком поздно. Все были счастливы и готовились к свадьбе. У нее не хватило сил расстроить нас.
- Браво!
- Джеймс, попытайся понять. Ты же знаешь, какая она чувствительная, как она всегда боялась кого-нибудь обидеть. В начале года она встретила в Париже человека и страстно в него влюбилась. Она попыталась порвать с Оливером, но он умолял ее не оставлять его, и у нее не хватило мужества отказать ему.
- Почему же она не поговорила с нами?
- Она порывалась много раз, но ей всегда что-то мешало. События развивались так стремительно, что у нее просто не было возможности. Шла подготовка к свадьбе, все были счастливы, ты потратил кучу денег, и она боялась нас огорчить. Дальше - больше. Она все время откладывала разговор, пока не стало совсем поздно. Я чувствую себя такой виноватой, Джеймс! Бедной девочке некому было излить душу. Что я за мать, если в трудный момент не поддержала ее? Неужели эта свадьба более важна, чем счастье нашей дочери?
- Ты глупое, доверчивое существо, - сказал Джеймс, но в его душе зародился лучик надежды, что Крессида не такая уж плохая, что Джулия все придумала и что злополучное письмо не имеет никакого отношения к делу.
- В мае она рассталась с этим человеком из Парижа. - Мэгги заглянула в бумажку, которую держала в руке. - Его имя Жерар. Жерар Рено. Он писатель и журналист.
- Неужели?
- Да. Она сказала ему, что не может ослушаться родителей и должна выйти замуж за Оливера. Тогда она еще не знала, что беременна. Она надеялась, что справится со своими чувствами, что Жерар просто увлечение, что она сможет полюбить Оливера, выйдет за него замуж и будет счастлива. Жерар хотя и переживал, но все понял. По заданию газеты он уехал в Южную Африку. Он отсутствовал долгое время, и она не могла связаться с ним.
- Даже через газету? Очень подозрительно.
- Ну, я не знаю, Джеймс. Просто не знаю. Перестань перебивать меня, а то я все забуду. Когда она поняла, что беременна, то просто не знала, что и делать. Она дошла до крайности. О, Джеймс, почему мы не смогли прийти ей на помощь? Почему нас не было рядом?
- Мы все время были рядом, - мрачно заметил Джеймс.
- Значит, мы были недостаточно к ней внимательны. И тогда она сказала Оливеру, что ребенок от него.
- Бедный Оливер!
- Да, да, здесь я с тобой согласна. Она поступила плохо. Но представь себе ее состояние. Она была в отчаянии и не знала, что делать.
- Мэгги, неужели ты веришь во весь этот бред? Я не заметил, чтобы она очень страдала или была нездорова.
- А я заметила. Она была очень бледной и усталой. Она заметно похудела, и подвенечное платье стало ей велико. Мы тогда думали, что она нервничает, что все невесты худеют перед свадьбой. Клянусь тебе, что все это не бред, как ты говоришь. Чутье не подсказало тебе, что с ней тогда творилось. Она страдала от чувства вины перед всеми. Слушай дальше.
- Слушаю.
- Поздно вечером накануне свадьбы этот человек, - Мэгги опять заглянула в бумажку, - этот Жерар позвонил ей. Я помню этот звонок. Тогда я еще не спала. Так вот, он вернулся в Париж и хотел с ней срочно увидеться. Он сказал, что с ним случилось нечто ужасное.
- Все как в романе! Продолжай. Я весь внимание.
- Он очень болен, Джеймс. У него лейкемия, и жить ему осталось всего три месяца, от силы полгода. Он сказал Крессиде, что хочет увидеть ее перед смертью. Он бы не возражал, чтобы она приехала к нему после свадьбы, но Крессида помчалась сразу же. Ей хотелось быть рядом с любимым человеком, облегчить его страдания, ухаживать за ним до самого смертного часа. Она должна была сказать ему о ребенке.
- Но, Мэгги…
- Она сказала, что почти не сознавала, что делала, а только чувствовала, что должна немедленно лететь к нему. Это был перст судьбы. Сам Бог помешал ей совершить роковую ошибку.
- Но почему она не пришла к нам со своей бедой? Почему не облегчила свою душу? Мы бы взяли на себя часть ее вины.
- Я спрашивала ее об этом, но она сказала, что боялась нас огорчить. Не забывай, что она написала нам письмо. Она думала, что мы сразу обнаружим его и не будем волноваться. Здесь она ни в чем не виновата.
- Возможно, и не виновата, - ответил Джеймс.
Он был в смятении. Кому верить? Всей душой он хотел поверить Мэгги, но история, рассказанная Крессидой, была слишком дикой, почти лишенной смысла. Но с другой стороны, все было хорошо продумано. Такая история может растопить любое материнское сердце. Как же тогда быть с версией Джулии? Не могла же она все выдумать? Все факты можно легко проверить. Но может быть, Джулия просто свихнулась? Джош сам говорил, что она помешана на психоаналитиках. Ее отец души в ней не чает и до сих пор опекает ее, а она, в свою очередь, сына. Возможно, она и показала письмо Крессиде, но та просто не обратила на него внимания.
- Крессида… - Голос Джеймса сорвался. Он откашлялся и начал снова: - Крессида что-нибудь говорила о Джулии?
- О Джулии? А почему она должна говорить о ней? Какое отношение Джулия имеет ко всему этому?
- Никакого, - начал Джеймс осторожно. - Я просто поинтересовался. Помнится, Джулия говорила, что Крессида была немного расстроена, когда та зашла к ней пожелать спокойной ночи.
- У Джулии чутье, как у носорога, - ответила Мэгги.
- Так что же случилось потом? Где она сейчас? - спросил Джеймс.
- На квартире у Жерара. Она была одна, когда звонила. Жерар ушел в больницу сдавать анализы. Она очень беспокоится за него, и ей надо было кому-то излить душу.
- Я хочу сам поговорить с ней. Дай мне ее телефон.
- Нет, Джеймс, не дам.
- Это что еще за новости? Давай, говори.
- Даже не подумаю. Пусть она немного успокоится, придет в себя, тогда и позвонишь. А сейчас ты только еще больше расстроишь ее. Ей и без того плохо. Бедная девочка!
- Мэгги, она уже не девочка. Она взрослая женщина, и, я бы сказал, потаскуха…
- Я знала, что ты так скажешь. Вот поэтому я и не хочу давать тебе ее телефон.
- Ради Бога, Мэгги, ты просто на ней помешана. Ты всегда видела в ней только хорошее. Ты хотя бы знаешь, что она вышла замуж за этого человека?
- Что?
Чувствовалось, что материнское чувство Мэгги было задето. Она совершенно растерялась.
- Она вышла за него замуж.
- Джеймс, это просто смешно. Она не выходила за него замуж.
- Нет, вышла.
- Откуда ты знаешь?
- Есть фотография, запечатлевшая ее и ее приятеля на ступенях собора. Она там в подвенечном платье.
- Ах, это! - радостно воскликнула Мэгги. - Они решили запечатлеть себя в этот день. Пошли в собор и попросили священника благословить их. Им очень хотелось…
- Ради Бога, Мэгги, - прервал ее Джеймс, - мне уже надоела вся эта история. Я ужасно устал и хочу отдохнуть. - И тем не менее история стала казаться Джеймсу вполне правдоподобной. Недостающие звенья как-то связались, и Крессиде уже можно было найти оправдание. Ее поступок стал ему казаться менее ужасным, да и сама она менее аморальной.
- Для того чтобы выйти замуж, у нее просто не было времени, - продолжала Мэгги. - Но откуда ты знаешь о фотографии?
- Фотограф Тилли увидел ее на столе в одной из редакций. Он переслал ее по факсу Гарриет.
- Гарриет?
- Да.
- И ты ее видел?
- Да. Сегодня утром я слетал в Париж.
- Ты летал в Париж? - От удивления Мэгги даже побледнела.
- Мы летали туда с Тео на его самолете. Мы ходили в собор Сакре-Кер и разговаривали со священником, который дал им свое благословение. Он…
- И ты ничего не сказал мне? - перебила его Мэгги. - Ты даже не показал мне эту фотографию?
- Мэгги, ты в это время крепко спала. Конечно же, я собирался тебе все рассказать, но какой смысл было будить тебя и еще больше расстраивать? Мы вылетели в Париж в половине пятого утра, а вернулись совсем недавно, когда ты все еще спала.
- Все это звучит неправдоподобно, - сказала Мэгги. На ее лице появилось выражение холодного презрения. Голос звучал твердо, в глазах застыл холод. Джеймс еще ни разу не видел ее такой. Чувствовалось, что она хорошо владеет собой. Между тем Мэгги продолжала: - Ты всегда мне врал и продолжаешь врать. Меня вечно все принимают за дурочку, и в первую очередь ты, Джеймс. Хватит, мне это надоело. Я ухожу от тебя.
- Не говори глупостей, - отмахнулся Джеймс, не принимая всерьез ее слова.
- Да, ухожу. Я уже давно это решила, ждала только свадьбы.
- Никуда ты не уйдешь, Мэгги. Что я буду без тебя делать?
- Ты без меня прекрасно обойдешься. Будешь делать что хочешь. Ты всегда хотел свободы. Теперь она у тебя будет. Можешь уйти к Сюзи, если она этого захочет.
- К Сюзи? - искренне удивился Джеймс. Он столько раз проигрывал в голове эту сцену, что сейчас его удивление было вполне правдоподобным. - Какое отношение Сюзи имеет ко мне?
- Ради Бога, Джеймс! Не делай из меня дурочку!
- Но, Мэгги…
- Джеймс, неужели ты думал, что я ничего не знаю? Вы с Сюзи стоите друг друга, вот и убирайся к своей проклятой Сюзи!
Именно слово «проклятая» заставило Джеймса понять, что она не шутит. Мэгги никогда не употребляла бранных слов. Самое страшное ругательство, которое когда-то сорвалось с ее губ, было слово «черт», и то под давлением веских обстоятельств. Джеймс молча смотрел на жену, от которой сейчас зависела его жизнь.
- Я ненавижу тебя! - продолжала Мэгги. - Господи, как же я тебя ненавижу! Все эти годы ты делал из меня дуру. Ты и твоя любовница смеялись надо мной. Я ненавижу эту проклятую Сюзи с ее отличной фигурой и милым личиком. Она увела тебя от меня, толстой и глупой Мэгги. Конечно же, я все знала, Джеймс, и знала давно, а ты думал, что я ничего не знаю, или делал вид, что ничего не замечаешь. Возможно, ты считал, что и без того осчастливил меня, став моим мужем. Я приняла твою игру. Что еще мне оставалось делать? Я старалась казаться глупее, чем я есть на самом деле. Все вокруг говорили: «Бедная старушка Мэгги, как она может жить с таким мужем?» Но у меня были девочки, и я жила ими, но, к сожалению, они обе больше любили тебя.
Джеймс посмотрел на жену. Она очень изменилась. Изменилась всего за одну ночь. С одной стороны, это была прежняя Мэгги, толстая, неуклюжая, бледная и уставшая, но она вымыла голову, слегка подкрасилась, надела нарядное платье и превратилась в приятную, даже хорошенькую женщину. Полнота делала ее лицо гладким, почти без морщин, кожа была свежей и гладкой по сравнению с ее ровесницами, глаза, большие, опушенные длинными ресницами - совсем как у Крессиды, - были того же василькового цвета, что и в юности, их взор был чистым и ясным.
Джеймса снова охватила паника. Он не любил Мэгги, но не мог без нее обходиться.
- Хватит, Мэгги, - сказал он наконец. - Мне не нравится этот разговор.
- Мне очень жаль, но тебе придется меня выслушать. Я долго молчала, но больше не хочу.
- Ты не можешь меня оставить. Это ужасно. Ты можешь слетать в Париж, чтобы повидаться с Крессидой, но должна обязательно вернуться ко мне.
- Не понимаю, почему я должна к тебе вернуться?
- Потому что мы женаты и женаты давно. Ты нужна мне.
- Нет, Джеймс, мы не женаты. Во всяком случае, я так считаю. Я вела хозяйство, воспитывала детей, стирала тебе белье, старалась во всем помогать тебе, но назвать браком это нельзя. Мы уже давно не спим вместе, а в те редкие случаи, когда мы занимаемся любовью, я чувствую себя отвратительно, потому что знаю, что ты в это время думаешь о Сюзи.
- Это неправда!
- Нет, это правда. Я ни в чем тебя не обвиняю, просто я разъясняю тебе, почему наше совместное проживание я не считаю браком. Мы редко разговариваем, никуда не ходим вместе, даже в кино. Мы ничего не делаем вместе, только едим, и то ты за мной наблюдаешь, сколько я съем. Тебе всегда кажется, что я ем слишком много.
- Мэгги, я не…
- Нет, Джеймс, ты делаешь это и в это время думаешь о Сюзи и о ее стройной фигуре и о том, как она следит за собой и никогда много не ест.
- Когда же ты узнала о нашей связи? - спросил Джеймс не в силах сдержать любопытство.
- Очень давно, почти сразу же. Еще до рождения Руфуса.
Джеймс чуть не задохнулся. «Неужели она и это знает?» - подумал он.
- Я грешным делом думала, что Том твой ребенок, но уж очень он похож на Алистера, ты не находишь?
- Да, - быстро согласился Джеймс, вздохнув с облегчением. - Какие странные идеи приходят тебе в голову!
- Почему же странные? Такие вещи часто случаются. Я всю жизнь мечтала иметь сына, и вообще мне всегда хотелось иметь много детей. А что касается Сюзи, то мне кажется, что она бы сделала аборт, если бы забеременела от тебя. У нее нет материнского инстинкта. Как ты считаешь?
Джеймс молчал. Защищать Сюзи было опасно.
- Сначала я ничего не замечала, - продолжала Мэгги, - думала; что ты просто кокетничаешь с Сюзи, потому что она хорошенькая, но постепенно до меня дошло, и я стала наблюдать за вами. Я подслушивала ваши разговоры, звонила тебе и ей, и всегда вы отсутствовали одновременно. Автоответчик на твоей лондонской квартире сообщал мне твоим голосом, что тебя нет, но я-то знала, что вы в это время занимаетесь любовью. Я так тебя ненавидела, что мне даже приходило в голову убить тебя, вернее, не убить, а отравить, подсыпать что-нибудь тебе в еду. Мне хотелось отравить и ее.
- Не могу понять, почему ты мне раньше этого не говорила?
- А что толку? Все равно ты бы ее не оставил. Да к тому же я не хотела развода. Девочки были маленькими и нуждались в тебе. Я ждала. Страдала, плакала, много ела и ждала. И вот этот день наступил. Я рада, что все тебе высказала. Я получила огромное удовольствие от нашего разговора.
- Мэгги, мне очень жаль, - сказал Джеймс.
- Чего тебе жаль? - На лице Мэгги было неподдельное изумление.
- Жаль, что я заставил тебя страдать.
- Неужели? Можно подумать, что это остановило бы тебя.
- Не знаю, но я бы попытался.
- Ты бы ничего не сделал! Для этого ты слишком большой эгоист. И кроме того, ты ведь любишь ее. Но мне это сейчас безразлично. Я всем сыта по горло, и меня больше ничто не заботит. Теперь ты можешь на ней жениться. Она тебе больше подходит, чем я.
Джеймс молча смотрел в окно.
- Я счастлива, Джеймс. Мне больше не надо играть никакую роль. Крессида нуждается во мне, и я счастлива.
- Что? Неужели ты собираешься жить с ней и этим человеком? Что за глупая идея?
- Нет, я не собираюсь жить с ними, Джеймс. Ты действительно очень низкого мнения обо мне. Я не так глупа, чтобы жить с ними. Я сниму маленькую квартирку в Патни. У меня там есть друзья, и я начну жизнь сначала. Я все уже заранее спланировала. Крессида хочет, чтобы я прилетела в Париж и познакомилась с Жераром, а когда родится ребенок, я могу немного пожить у нее, чтобы ухаживать за ним. Когда Жерара не будет, то она сама решит, где ей лучше жить и с кем.
- И ты действительно поверила всей этой истории? - спросил Джеймс после долгого раздумья.
- Конечно, поверила. Я ведь очень доверчивый человек, не в пример тебе. Может, ты знаешь что-то еще, чего я не знаю?
- Нет, нет, - поспешил ответить Джеймс.
- Тогда я собираю вещи и ухожу.
- Прямо сейчас? Но куда же ты пойдешь?
- Я собираюсь остановиться у своей старой приятельницы в Гилдфорде и займусь поисками квартиры. Это Сара Дженнинг, ты ее знаешь. - Джеймс молча кивнул. - Ты никогда ее не любил, да и она тебя тоже. Она в восторге от моего решения. Ее муж давно умер, и она живет совсем одна. Я могу у нее жить сколько захочу. А потом я в любое время могу поехать к Крессиде. Не смотри на меня так, Джеймс. Она сейчас очень напугана. Ее страшат результаты анализов Жерара. Мне надо поддержать ее. Ты должен дать мне денег, Джеймс. Думаю, что я их заслужила. Я ничего не возьму из дома, пусть все остается тебе. Я приду попрощаться с тобой, когда соберу свои вещи.
И она вышла из комнаты и ушла из его жизни, о чем он так долго мечтал и чего добивался. Джеймс остался один и чувствовал себя ужасно.