Новое крыло клиники Крика было построено менее пяти лет назад, но стилистически отсылало прямиком к прошлому веку, когда людям приходилось обращаться в величественные и просторные госпитали, чтобы выжить. Потребность в таких местах все еще сохранялась: самые экстремальные процедуры медпомощи не упакуешь в аптечку и на дом не доставишь. И, конечно, оставались трагические случаи неизлечимых, калечащих человека болезней: некоторая, какая ни малая, часть человечества всегда будет попадать в дома инвалидов.

Новое крыло выполняло и некоторые другие функции. Подполковник Роберт Гу-младший размышлял о них ежедневно, когда ехал в госпиталь. Ежедневно после катастрофы в университете Сан-Диего он высаживался из машины на разворотном кольце у клиники Крика и оглядывал холмы и пляжи Ла-Хольи. Отсюда пешком можно было добраться в места, причисляемые к самым престижным и фешенебельным курортам мира. А в нескольких милях от побережья начинались биолаборатории, окаймлявшие университет Сан-Диего: вероятно, самый престижный кладезь медицинского волшебства в мире. Конечно, эти лаборатории можно было разместить где угодно, их локация не играла важной роли. Но психологически – и по традиции – самые богатые и самые несчастные продолжали высоко ценить близость курортов и роскошной медицины.

Жена, дочка и отец Боба Гу попали сюда не потому, что были очень богаты. Дело в том, что за величественным и вполне реальным вестибюлем начиналась зона приватности. Приватность эту обеспечивали два обстоятельства: базовый дизайн клиники и тот факт, что Дяде Сэму были крайне интересны некоторые пациенты.

Нет лучшего места для прикрытия деликатных операций, чем курортный госпиталь. Журналисты пускай себе слоняются за стенами и строят догадки, повода подать жалобу на ущемление гражданских прав у них не будет. Отличное прикрытие.

У входа в вестибюль Боб помедлил.

О, Элис! Он годами жил в страхе, что ее свалит ДП-синдром. Годами они с Элис спорили о пределах допустимого в вопросах чести и долга, об уроках Чикаго. Теперь катастрофа, которой он давно опасался, грянула… и все равно застигла его врасплох. Он ежедневно навещал Элис. Врачи его не обнадеживали: Элис Гу пала жертвой самого сложного ДП-синдрома за всю их практику. Будут еще ему рассказывать! Элис в сознании, она с ним общается, хоть и несет ерунду. Он держал ее в объятиях и умолял вернуться. В отличие от папы с Мири, Элис не была узницей федералов. Она угодила в тюрьму собственного сознания.

Сегодняшний визит Боба в клинику Крика был особенным. Допросы – сиречь, дознания – закончены. Папу обещали разбудить к полудню, а Мири – часом позже. Бобу разрешалось провести с ними некоторое время в виртуальном сопровождении Евы Мэллори, офицера УВБ, руководившей допросами.

В 12.00 Боб стоял перед очень старомодной деревянной дверью. Он уже знал, что в клинике Крика такие вещи всегда подлинные. И, чтобы войти, нужно повернуть дверную ручку.

Ева  Боб: Эта беседа нам особенно интересна, полковник. Но не затягивайте. Придерживайтесь плана, который мы для вас составили.

Боб кивнул. В этот момент он бы затруднился определить, кто его раздражает сильнее, отец или служаки УВБ. И решил придать себе уверенности, открыв дверь без стука и резко переступив порог палаты.

Роберт Гу-старший мерил лишенное окон помещение шагами, словно подросток в КПЗ. По его виду и не скажешь, что совсем недавно у него одна нога была сломана, а другая – раздроблена; врачи это без труда исправили. Что до остального… ну под больничными пижамами ожоги не видны.

Взгляд старика метнулся к Бобу, но слова Роберта выразили не гнев, а отчаяние:

– Сынок! Мири в порядке?

Ева Боб: Расскажите, полковник. О своей дочери можете с ним говорить свободно.

– С Мири… все в порядке, пап. – Он показал на кресла с плюшевой обивкой за столиком у стены. Но старик продолжал обходить палату.

– Боже, спасибо. Боже, спасибо. Последнее, что я помню, – это жар… и лава, которая ползет к ней. – Он опустил глаза на пижаму и внезапно, как показалось Бобу, отвлекся на увиденное.

– Папа, ты в клинике Крика в Ла-Холье. Мири не пострадала при пожаре. Но от твоей левой кисти, гм, почти ничего не осталось.

Местами плоть опалило до кости, прожгло все левое предплечье.

Роберт-старший коснулся рукава пижамы, которая в этом месте была ему широка.

– Да, врачи мне рассказали. – Он повернулся и осел в кресло. – И, в общем, ничего больше не говорили. Ты уверен, что с Мири все нормально? Ты ее видел?

Старик никогда раньше себя так не вел. В глазах его застыла мука. А может, он просто реагирует на то, какой вид у меня самого. Боб сел напротив отца.

– Я ее видел. И сегодня с ней еще поговорю. Ее главная проблема – скомканные воспоминания о том, что случилось в лабораториях.

– Ага. – И немного тише: – А-ага. – Роберт посидел, переваривая новость, потом снова встрепенулся. – Как долго я провалялся в отключке? Боб, я столько должен тебе рассказать… Может, ты лучше позови кого-нибудь из своих, ну, тех, кто на правительство работает?

Ева  Боб: Значит, он не помнит дознаний? Надо же, как мы хорошо потрудились.

– Папа, в этом нет необходимости. Возможно, позднее с тобой и пообщаются по некоторым вопросам, но все самые существенные твои грязные тайны мы выволокли на поверхность. Тебя допрашивают уже несколько дней.

Глаза отца едва заметно расширились. Потом он кивнул.

– Ну да, эти странные сны… Значит, вы в курсе про мои, гм, личные проблемы?

– Да.

Роберт отвернулся.

– Боб, вокруг шляются странные ребята. Плохие ребята. Таинственный Незнакомец, тот, кто заморочил Зульфи Шарифа… он все время прикрывал меня. И я никогда еще не встречал никого, кто бы мной так умело манипулировал. Можешь себе представить, чтобы у тебя на плече все время кто-то сидел и подсказывал тебе, как поступать?

Ева  Боб: И, пожалуйста, не развивайте тему Кролика.

Боб кивнул. Кролик (имя удалось вытянуть из индо-европейцев) – это, надо думать, нечто новое под солнцем. Кролик скомпрометировал ОНА. Сценарии, построенные УВБ и морпехами, были искажены Кролику на пользу. Индийцам, европейцам и японцам за многое придется ответить, а ведь афера могла остаться незамеченной, не запусти они атаку с отзывом сертификатов против этого субчика. Но как удалось Кролику провернуть подобное? И на что еще он способен?

Вопросы, назойливые вопросы, но с отцом-изменником их обсуждать не следует.

– Пап, мы позаботимся об этом. А тебе нужно смириться с результатами и преодолеть последствия.

– Да. Последствия. – Правая рука Роберта нервно мяла тонкую обивку кресла. – Тюрьма? – Он произнес это слово тихо, почти просительно.

Ева  Боб: Ни в коем случае. Он нам нужен на свободе.

– Нет, папа, никакой тюрьмы. Официально ты и твои приятели поучаствовали в студенческой демонстрации, которая почему-то вышла из-под контроля. Менее официально… ну мы пустили слух, что вы помогли саботировать террористическую атаку на лаборатории. – Очередное задание для Друзей Приватности, которые всегда рады помочь.

Роберт покачал головой.

– Это Мири придумала – остановить злодеев.

– Да. – Он смерил отца тяжелым взглядом. – В тот вечер была моя смена.

Ева  Боб: Осторожней, полковник.

Но предупреждение не имело смысла: стратегия допросов предусматривала, что Роберт должен узнать часть правды. Единственная проблема – как это сделать, не надавав папочке оплеух.

– Здесь? В Сан-Диего?

Боб кивнул.

– Я дежурил по Юго-Западу континентальных Штатов, но вся заварушка развивалась здесь. В тот вечер моим главаналитиком дежурила Элис. – Он помедлил, стараясь подавить ярость. – Ты не догадывался, что это Элис не позволила мне вышвырнуть тебя из дома?

– Я… – Роберт провел пальцами по всклокоченным волосам. – Она всегда казалась такой отстраненной.

– Пап, ты знаешь, что такое ДП-синдром?

Резкий кивок.

– Да. Карлоса Риверу на китайском заглючило. Он в порядке? – Потом старик вскинул голову, лицо его побелело. – Элис?

– Элис свалилась прямо в разгар ваших похождений. У нас имеются основания подозревать, что…

Ева Боб: Без подробностей.

Боб продолжил, не моргнув глазом:

– …она все еще заблокирована.

– Боб… Я не хотел причинять ей вреда. Я так отчаялся. Но возможно… возможно, это я подстроил ее… – Он посмотрел Бобу в глаза и отвернулся.

– Да, папа, мы это знаем. Это выяснили в ходе дознания. И да, ты подстроил ее коллапс. – УВБ прочесало и дом Гу, и его личный журнал, и все в университете Сан-Диего; даже снимки бота, которого папа запустил в переднюю ванную, нашлись. И мы по-прежнему не понимаем, что именно произошло. Индия, Европа и Япония перекладывали вину на Кролика, а Кролик оставил после себя одни слухи да нечитаемые куски старого кэша.

Ева  Боб: Хех. Мы это выясним. Сетевая атака на биологически подготовленную жертву – слишком интересная технология, чтобы ее игнорировать.

Папа склонил голову.

– Мне жаль. Мне так жаль.

Боб резко поднялся. Он ответил спокойным и ровным голосом, что стоило ему немалых трудов:

– Сегодня тебя выпишут. Найди себе что-нибудь из одежды и узнай, что в мире за это время случилось. Пока останешься с нами в Фолбруке. Мы хотим, чтобы… ты продолжал с того же места, где остановился. Я расскажу Мири про Элис…

– Боб, это не сработает. Мири ни за что не простит…

– Вероятно, не простит. Поэтому ограничится кратким содержанием. В конце концов, ты случайно поучаствовал в атаке на Элис. И эта информация спрятана за такими надежными замками, что даже Мири Гу вряд ли пролезет… но я… настоятельно советую… тебе не проболтаться.

На этом миссия подполковника Роберта Гу-младшего завершилась. Теперь он мог позволить себе уйти. Он пересек палату и потянулся к дверной ручке. Но что-то заставило его обернуться и взглянуть на отца.

Роберт Гу-старший следил за ним с безнадежной тоской. Боб уже встречал это выражение на других лицах. За годы армейской карьеры многие его молодые подчиненные проваливали свои задания. Молодым свойственно отчаиваться. Молодым свойственно чудить, дурачиться, проваливаться из-за своего эгоизма – порою с ужасающими последствиями.

Но это же мой старик! В его случае апеллировать к отчаянию и неопытности нельзя.

Тем не менее… Боб помнил, как смотрел видео от группы ЦКПЗ, спускавшейся в указанное Шарифом место лабораторного комплекса. Он видел своих отца и дочь, лежавших на полу совсем рядом с кратером на месте пускателя UP/Ex. Он видел, как вытянутая рука Роберта задержала расплавленный камень в считаных дюймах от лица Мири. И поэтому, несмотря на жуткий провал папочкиного предприятия, он должен был сказать еще кое-что:

– Спасибо, пап. За то, что спас ее.

– Продолжай с того же места, где остановился, – сказал ему Боб. В Фэйрмонтской старшей школе такой совет прозвучал бы почти разумно. Хуан с Робертом уже сдали последние письменные экзамены, потом начались рождественские и новогодние каникулы. Теперь Хуан и Роберт вернулись, и как раз вовремя: к самому страшному, по мнению большинства учащихся, испытанию семестра. Их ждала креативная демонстрация командных проектов в вечер итогового родительского собрания. Вопросы жизни, смерти и унизительной вины блекли перед перспективой выставить себя дураком на глазах детей и родителей.

Как ни странно, Хуан Ороско продолжал с ним общаться. Хуан не знал, что случилось в университетском городке. Его память выскоблили даже тщательней, чем Мири. Он пытался восстановить утраченное по кусочкам, смотрел новости, прилагал все усилия, чтобы отделить правду от вранья Друзей Приватности.

– Я ничего не помню после того момента, когда мы с Мири пробрались в кампус. А мои одежки все еще в полиции. Я даже последние минуты своего дневника просмотреть не могу! – Ребенок всплеснул руками с таким же отчаянием, как в первый день их с Робертом знакомства.

Роберт потрепал его по плечу.

– Ну да, и журнал Мири тоже у них.

– Да знаю я! Я у нее спрашивал. – В глазах мальчишки вскипели слезы. – И она тоже не помнит. Роберт, мы же подружились. Мы бы за тобой вместе не отправились, если б она мне не доверяла.

– Да, конечно.

– Ну а сейчас она ко мне относится так же, как и до того. Она меня отталкивает. Она думает, я облажался и поэтому ей пришлось самой идти тебя искать. А может, я действительно облажался. Я не помню!

Лена  Хуан, Сю: Хуан, дай ей срок. Мири переваривает случившееся, особенно то, что произошло с ее мамой. Думаю, она себя винит, а может, нас всех. Я уверена, что ты не облажался.

Лена Сю: Но я не понимаю, почему он обращается за утешением к сукину сыну.

Хуан на мгновение отвел глаза, потом, кажется, взял себя в руки.

Роберт неловко потрепал пацана по спине. В резюме его прежней личности умение утешать других не значилось.

– Хуан, она остынет. Она не называла тебя трусом, пока мы там под землей бродили. Она очень переживала за тебя. Просто дай ей срок. – Он пытался придумать, на что бы перевести разговор. – А тем временем… неужели ты собрался запороть всю нашу совместную работу за семестр? Как насчет ребят из Бостона и Южной? Если хотим успеть с демкой, нужно поторопиться.

Лена  Сю: Нет, ну ты только посмотри на этого мудака. Ему только и надо, что вытянуть из мальчишки очередную помощь.

Попытка Роберта отшутиться выглядела жалко, но Хуан поднял на него глаза и весьма правдоподобно улыбнулся.

– Да. Пора подумать о более важных делах!

Боб с Мири на профдемки в Фэйрмонтскую школу не явились. Во всяком случае, физически не присутствовали, а Роберт знал, что Хуан Ороско уж постарался их найти.

– Хуан, Мири сегодня в клинике Крика. Ее мать из госпиталя выписывают. – Кажется, Боб очень доволен, что у Роберта на этот вечер мероприятие запланировано.

Мальчик просиял.

– Ну, может, она сюда краем глаза посмотрит, э-э-э?

На самом деле фэйрмонтское собрание привлекло немалый интерес, но поводы для этого были не лучшие. Популярные СМИ нагромоздили кучу гипотез вокруг событий в УСД, а Друзья Приватности позаботились оплести ее толстенной паутиной теорий заговора. Всё и вся, связанные с событиями того вечера, стали мишенью слухов. Роберт прочесал выдачу общедоступного поиска: сначала затем, чтобы попытаться выяснить, что с ним случилось тогда в университетских подземельях, а потом для того, чтобы узнать, что, как полагают люди, с ним случилось. Роберт и Клика фигурировали в большинстве теорий – как правило, случайными героями, в согласии с обещанием Боба. Но выдвигались и другие гипотезы. Роберт никогда не слышал ни про какого Тимоти Хвиня, а некоторые журналисты утверждали, что это Хвинь с Робертом подстроили все, случившееся под землей и во время беспорядков!

Роберт наловчился блокировать письма от папарацци, но известность его быстро убывала; период полураспада рейтинга составлял около пяти дней. Тем не менее Роберт старался проводить большую часть времени в Фэйрмонтской школе, где самых назойливых визуальных визитеров блокировала администрация.

В тот вечер бан тоже действовал – на демонстрации. На трибунах разместились посетители, прошедшие по билетам: семьи учащихся и их гости, в том числе виртуальные. Большинству не было никакого дела до Роберта Гу. Но по сетевой статистике было ясно, что незримые трибуны населены куда плотнее.

По части профессиональной программы Фэйрмонту гордиться было нечем. Большинство ребят не освоили самые свежие и прорывные приложения (а учащиеся-ретарды, как правило, и того хуже). С другой стороны, Чумлиг признала в порыве откровенности, что родители предпочитают профтех-демонстрацию, вероятно, потому, что им она интереснее работ других детей.

Ученики разбились на двойки и тройки, но им разрешалось задействовать решения со всего света. Вечерняя демка не начнется до заката, так что срастить оверлеи с реальностью будет довольно простой задачей. Чумлиг бы обычным студентам такой поблажки не сделала. Их демки продолжаются два дня и стартуют только через неделю после того, как закончат выступать профтехи. Интервал вежливости, в течение которого отстающие могут насладиться признанием.

В этот вечер зрители расположились на западной стороне футбольного поля, чтобы освободить восточную для сколь угодно грандиозной графики.

Роберт и Хуан Ороско уселись на боковых скамьях, среди остальных выступающих. Конечно, расписание казней, то бишь выступлений, известно заранее. В личных ракурсах над полем висели маленькие индикаторы, показывавшие, сколько времени осталось до конца текущей демки и кто выступает следующим. Демократический выбор тут не поощрялся. У Луизы Чумлиг и прочих учителей свои предпочтения, они и заказывают музыку. Роберт улыбнулся про себя. В этом смысле старая чуйка ему верна: даже не вдаваясь в детали проектов, он понял, у кого сильный, а у кого нет. Он знал, кто сильнее всех боится выступить перед аудиторией… и Чумлиг тоже. Порядок выступлений, установленный ею, это тоже проверка ребят и девчонок: на прочность.

Как ни странно, шоу, проходившее в этом порядке, получалось неплохим.

Открыли его близнецы Раднеры. Этой парочке восточной стороны кампуса было недостаточно. Они соорудили шаткий консольный мост – что-то вроде железнодорожного моста через Ферт-оф-Форт, но в масштабе: стальные кессоны по двум сторонам трибун, а пролеты возносятся все выше, сливаясь с угасающим дневным светом. Шли секунды, и вот конструкция проявилась снова на юго-западе: шедевр девятнадцатого века окольцевал виртуальную Землю. В качестве кульминации по небу с ревом пронеслись громоздкие паровозы. Трибуны закачались под иллюзорным напором локомотивов.

– Эй! – воскликнул Хуан, пихнув Роберта в бок. – Это что-то новенькое. Наверное, разобрались с какими-то протоколами систем техподдержки здания.

Если Раднеров еще не успели затянуть в жернова слухов по поводу библиотечного мятежа, то теперь это наверняка произойдет. Роберт полагал, что близнецам внимание польстит.

Большая часть демок была из области визуальных искусств. Но некоторые учащиеся предпочли строить гаджеты. Дорис Шлей и Махмуд Квон соорудили аппарат на воздушной подушке, который взобрался по трибунам, и накренили его с верхнего яруса; раздался взрывоподобный звук, и суденышко коснулось земли, ничего не разбив. Хуан наблюдал за демонстрацией воочию, со своего места на нижнем ярусе. Он подзадорил Шлей и Квона, потом опустился на место.

– Вау, парашютный экраноплан. Но готов побиться об заклад, что мисс Чумлиг им больше четверки не выставит. – И Хуан затянул, идеально подделываясь под стандартные интонации Луизы Чумлиг: – Ваша работа мало отличается от готовых инженерных образцов.

Но улыбаться не переставал. Они с Робертом знали, что больше четверки за визуальные демки вряд ли кто получит.

Некоторые ученики испытывали передовые приложения, проекты вроде тех, какими, по словам Мири, были заняты ее друзья. Две демонстрации с новыми материалами: лентой исключительной эластичности и каким-то водяным фильтром. Эластичная лента не производила особенного впечатления, пока не сообразишь, что это не графический фокус. Демку разыгрывали двое малознакомых Роберту мальчишек. Они встали в двадцати футах друг от друга и подвесили большую куклу на ленте из волшебного вещества. И не просто упрочненного композита: парни ухитрялись регулировать его физические характеристики, меняя силу нажатия на концах. Иногда лента напоминала гигантскую пружину, и куклу стремительно отбрасывало к центру. Иногда растягивалась, как ириска, и манекен раскачивался, описывая широкие дуги. Эта демонстрация вызвала крайний восторг.

А вот другая демка, с водяным фильтром, сводилась к увеличенному изображению садового шланга, изливавшего воду на фильтр. Над ним вывели исполинские графики с описанием производительности перенастраиваемого цеолита в очистке воды от интересующих пользователя примесей. Звуковых эффектов не было, графика еле ворочалась и выглядела примитивно. Роберт поглядел на небо, потом на девчонок.

– Им ведь пятерку поставят, гм?

Хуан покачался взад-вперед, опираясь на локти. Он усмехался, но не без зависти.

– Ага. Чумлиг такое нравится. – Врожденная честность заставила его добавить: – Лиза и Сэнди графику не шлифовали, но, как я слышал, у них нарисовался покупатель на этот фильтр. Думаю, они одни из всех пэтэушников реальные деньги своей демкой заработают.

– Мы следующие, сынок, – сказал Роберт.

Взгляд Хуана замер на их личном индикаторе: это было единственным признаком, что он услышал слова Роберта.

Сю  Хуан: Ты справишься, Хуан.

Хуан  Сю: А Мири смотрит?

Хуан и Роберт выступали последними: их, и только их, Чумлиг контролировать не могла. И не потому, что Хуан с Робертом провернули какой-то хитрый трюк, а оттого, что в их демонстрации должны были участвовать внешние группы, у которых свои проблемы подстроиться под график.

Хуан колебался еще секунду, потом выскочил на футбольное поле, помахав фантомной сцене, параллельной трибунам и обращенной к ним. Их исполнители расположились на обеих сторонах сцены. Графика скромная, никаких несуразностей. Реальные люди, реальные инструменты, и усиленный динамиками голос Хуана не преминул подчеркнуть это для аудитории:

– Привет всем, привет-привет! – Хуан пылал энтузиазмом и, по оценке Роберта, был напуган до смерти. Роберт мог бы взять на себя роль заводилы или записать вступление, чтобы Хуан его озвучил в режиме телесуфлера, но Чумлиг бы им за это все равно пойнты сняла, и дело с концом. Потому Хуан отважился выступить вживую, срывающимся голосом с неловкими паузами и принужденной бравадой: – Дамы и господа! Встречайте Оркестр обеих Америк, созванный специально для вас этим вечером, с участием оркестра и хора старшей школы Чарльз-Ривер, по чипнету из Бостона в реальном времени, и… – он сделал жест влево, – Гимнасио-Класико-де-Магальянес, тоже по чипнету в реальном времени, но из Пунта-Аренаса, Чили!

Обе стороны сцены заполнились людьми: двести подростков в школьной форме, красной у северян, зеленой в клетку у южан, – ученики, у которых были свои требования к «далеко идущему сотрудничеству». В целом они составляли два хора и два оркестра, разделенные семью тысячами миль, и связывал их только дешевый чипнет-канал. Чудо, что их вообще удалось склонить к этой схеме работы. Посторонним успех покажется банальностью, но и вероятность провала велика. Ну на репетициях все прошло довольно неплохо.

– А сейчас… – Хуан выдержал драматическую паузу для пущей важности, – а сейчас, дамы и господа, Оркестр Америк исполнит совершенно особую версию гимна ЕС, на музыку Бетховена, стихи Ороско и Гу, с сетевой синхронизацией от Гу и Ороско!

Он величественно поклонился публике и убежал «за кулисы», где и плюхнулся рядом с Робертом. По его лицу струями катился пот. Он был бледен.

– Ты хорошо поработал, сынок, – сказал Роберт.

Хуан только кивнул. Его трясло.

Гибридный оркестр начал играть. Теперь оставалось полагаться на этих ребят – и еще на джиттер-алгоритм Роберта. Юные музыканты из Бостона и с другого края света трудились за своими виолончелями и басовыми инструментами. Адаптированный ребятами гимн звучал в более быстром темпе, чем обычный евросоюзовский. И каждая нота требовала сотен скачков по Сети со случайно изменявшейся конфигурацией, с задержками вплоть до нескольких сотен миллисекунд.

Аналогичная проблема синхронизации породила какофонию хора Уинни у библиотеки.

Хоры продвигались по тексту Хуана: северяне исполняли английскую версию, южане – испанскую. Студенты подсобили им гибко настраиваемым дирижерским интерфейсом; это сгладило некоторые шероховатости. К тому же в музыкальных и певческих талантах им не откажешь. И все же успешный перформанс был бы немыслим без магии адаптивных задержек, вносимых в передачу схемой Роберта (а также, вероятно, без магии гораздо более мощной – бетховеновской).

Роберт слушал. Его вклад в демку не был идеален. В общем-то, получалось хуже, чем на репетициях: слишком много зрителей, и появляются они слишком внезапно. Он этого и боялся. Трудность тут не с полосой пропускания. Он посмотрел на график дисперсии со своей личной точки зрения. Неожиданно присоединились несколько миллионов человек, выгребли столько ресурсов, что его бедолашная скромная программулина предсказания нагрузки дала слабинку, и это изменило само наблюдаемое представление.

Тем не менее синхрон держался. Гибридный оркестр не фрагментировался.

Десять секунд. Несколько грубоватых крещендо, но потом каким-то чудом все стабилизировалось на последние две секунды. Стихи Хуана отзвучали, и стержневая мелодия пронзила тишину.

Совместный оркестрохор оглядывал аудиторию. Исполнители улыбались, некоторые выглядели малость сконфуженными, но они это сделали!

Грянули аплодисменты, кое-где даже бурные.

Бедняга Хуан совсем спал с лица. К счастью, ему не потребовалось выходить на сцену еще раз. Исполнители сами кланялись и расходились по северной и южной сторонам сцены, возвращаясь в свои уголки планеты. Хуан помахал местной публике, натужно улыбаясь, и обронил Роберту:

– Слушай, а знаешь, мне уже все равно, какую оценку нам влепят. Мы это сделали, и точка!