Майкл Муркок купил «Обособленность» для «Новых Миров». Это стало моей первой публикацией (хотя «Книжный червь» был написан раньше). Позже «Обособленность» вошла в антологию Дона Уолейма и Тэрри Карра – в один из их сборников «лучшего-в-этом-году». О таком успехе начинающий автор может только мечтать. Но я подозреваю, что главная причина успеха – это вопрос, который побудил меня написать этот рассказ. Вопрос заключался в следующем: почему в Антарктиде нет «эскимосов» – то есть народов, которые обитали бы там длительное время? Может быть, эти земли находятся слишком далеко, чтобы вызвать интерес потенциальных колонистов? Или здесь более суровые условия, чем в Арктике? Я почитал, что пишут по этой теме, и пришел к выводу, что оба положения не лишены оснований. На этом континенте найдется не так много мест, где смогли бы выжить колонисты дотехнической эпохи. У них должен быть по-настоящему серьезный повод, чтобы поселиться там. Таким образом, дело было за немногим: этот повод найти. Учитывая, что рассказ был написан в 1964 году…

Сюжет сложился сам собой.

* * *

– Но он видел свет! На берегу. Неужели вы не понимаете, что это означает?

Диего Рибера-и-Родригес перегнулся через маленький деревянный столик, чтобы подчеркнуть свои слова. Его собеседник сидел темном углу, словно не хотел, чтобы тусклый свет лампы, наполненной ворванью и висящей под потолком каюты, падал ему на лицо. Во время короткой паузы, которая последовала за его словами, Диего мог слышать, как ветер скулит в мачтах и снастях у них над головой. Внезапно Рибера осознал, что палуба мерно переваливается с боку на бок, что медленно, точно маятник, качается лампа. Ощущение было почти болезненным. Но он не сводил взгляда с человека, сидящего напротив, и ждал ответа.

Наконец капитан Мануэль Дельгадо склонил голову и высунулся из полумрака. Улыбка у него была неприятная. Узкое лицо и жесткие черные усики придавали ему вид человека, который обладает властью – властью в политике, властью военной и властью над людьми. Собственно, таким человеком он и был.

– Это означает, что там есть люди, – ответил Дельгадо. – И что дальше?

– Правильно. Люди. На полуострове Палмера. Антарктида обитаема. Да ведь это фантастика. Скорее можно было бы обнаружить людей в Европе…

– Mire, сеньор профессор. Я приблизительно догадываюсь, насколько важно то, о чем что вы говорите… – снова улыбка. – Но «Виджилансия»…

Диего предпринял еще одну попытку.

– Мы просто должны высадиться и разобраться, откуда этот свет. Только представьте, какую научную ценность…

Это была ошибка. Циничного безразличия Дельгадо как ни бывало; его лицо – лицо человека молодого, но искушенного – стало жестким.

– «Научное значение»! Если бы ваши скользкие австралийские друзья пожелали, они поделились бы с нами всеми своими научными знаниями – всем, что им когда-либо было известно. Вместо этого они посылают к нам своих подпевал, – он ткнул пальцем в сторону Риберы, – которые убеждают нас носиться по всему Южному полушарию ради каких-то «исследований». Они исследуют в десять раз больше, чем два века назад. А эти свиньи даже не желают использовать свои знания ради собственной выгоды.

Более серьезного обвинения Дельгадо выдвинуть не мог.

Рибера с некоторым усилием удержался от едкого замечания. На сегодняшний вечер хватит и одной ошибки. Он мог понять – но не одобрить – ту ожесточенность, с которой Дельгадо относился к его народу. Народу, которому хватило мудрости (а может быть, это было просто везение) не сжечь свои библиотеки во время бунтов, которые последовали за Северной мировой войной. Отлично, у австралийцев есть знания, думал Рибера, но еще у них есть мудрость. И эта мудрость подсказывает: в человеческом обществе должны произойти некоторые фундаментальные изменения, прежде чем эти знания можно возвратить. Иначе дело закончится Южной мировой войной и гибелью всего рода людского. Это соображение Дельгадо отказывался принять – и не только он один.

– Но мы проводим исследования, которые прежде не проводились, сеньор капитан. Океанские течения, численность и состав населения изменяются год от года. Наши данные зачастую сильно отличаются от тех, что было получены прежде. И свет, который Жуарес видел сегодня вечером – самое веское тому подтверждение. Мир меняется.

И для Диего Риберы это было особенно важно. Во время этого рейса антропологу было совершенно нечего делать, к тому же он страдал морской болезнью. Тысячу раз он задавал себе вопрос: чего ради он собрал этих экологов и океанографов, чего ради добивался, чтобы их взяли на борт? Теперь он знал. Если бы только убедить этого твердолобого упрямца…

Кажется, Дельгадо снова немного смягчился.

– И вот еще что, сеньор профессор. Вы должны помнить, что вы, ученые, на самом деле лишние в этой экспедиции. Вам просто повезло, что вас вообще пустили на корабль.

Что верно, то верно. El Presidente Imperial относился к ученым Мельбурнской Школы еще более враждебно, чем Дельгадо. Рибера старался не думать о том, сколько потребовалось низкопробной лести, сколько подхалимажа, сколько уговоров, чтобы его люди вошли в состав экспедиции.

– Конечно, – антрополог говорил вежливо, почти кротко. – Я знаю, вы делаете что-то действительно важное…

Рибера осекся. К черту все это, подумал он. Эти заискивания заставляли его ощущать почти физическую слабость. Проклятого болвана не проймешь ни логикой, ни лестью.

– Да, я знаю, – тон антрополога изменился. – Вы делаете что-то действительно важное. Где-то в Буэнос-Айресе Главный Астролог вашего El Presidente посмотрел в свой хрустальный шар – или куда он еще смотрит – и сказал Альфредо Четвертому своим замогильным тоном: «Сеньор Президенте, звезды говорят: все тайны радости и богатства сокрыты на плавающем Кроличьем Острове. Пошлите своих людей на юг, чтобы найти его». И вот в итоге вы все – лично вы и корабль Президентского Флота «Виджилансия» с доброй половиной умственных калек Судамерики на борту – блуждаете вдоль побережья Антарктиды в поисках этого самого Кроличьего Острова.

Запас красноречия иссяк одновременно с запасами воздуха в легких. Рибера знал, что не зря держал в узде свой нрав; только что пленник вырвался на волю и разрушил все его планы… а может быть, и поставил под угрозу саму его жизнь.

Лицо Дельгадо стало ледяным. Его взгляд метнулся куда-то за плечо Риберы – там висело зеркало, в стратегических целях помещенное между дверным косяком и верхним плинтусом. Потом снова устремился на антрополога.

– Если бы я не был разумным человеком, вы пошли бы на корм касаткам раньше, чем солнце встанет, – капитан улыбнулся, но на этот раз улыбка была искренней и дружеской. – Но вы правы. Эти остолопы в Буэнос-Айресе не способны управлять даже свинарником, не то что Судамериканской Империей. Вот Альфредо Первый – он был человеком, сверхчеловеком. Прежде, чем военная зараза изжила саму себя, он объединил весь континент и держал его в кулаке. Дело, которое было не под силу никому, даже тем, у кого были автоматы и реактивные самолеты. Но его наследники – и особенно нынешний – просто суеверные проходимцы. Откровенно говоря, именно поэтому я не могу высадиться на побережье. Когда мы вернемся в Буэнос-Айрес, Имперский Астролог, этот недотепа Джонс-и-Уррутия, начнет орать, что я угождаю австралийскому прихлебателю – то есть вам. И El Presidente ему поверит. Для меня это, скорее всего, закончится тем, что я отправлюсь в Северное полушарие с билетом в один конец.

Несколько секунд Рибера не мог произнести не звука, пытаясь сжиться со столь внезапным проявлением дружелюбия. Наконец он рискнул.

– Как я понимаю, вы хорошо относитесь к астрологам… и недолюбливаете нас, ученых.

– Вы используете ярлыки, Рибера. За этими ярлыками я ничего не вижу. Вам повезло, вы завоевали мое расположение и сумели погасить мой гнев. Возможно, когда-то давно были времена, когда группа людей, именующая себя астрологами, могла добиться каких-то убедительных результатов. Я этого не знаю, и вопрос этот меня не интересует, поскольку я живу в настоящем. В наше время люди, именующие себя астрологами, не способны добиться каких бы то ни было результатов вообще, а значит, сознательно занимаются мошенничеством. Но вам тоже не стоит задирать нос. Вашим людям, откровенно, говоря, нечем похвастаться. И если когда-нибудь случится так, что успеха добьются именно астрологи, я приму их искусство без колебаний и буду осуждать вас, а ваши хваленые Научные Методы называть суеверием. Потому что они и будут суеверием по сравнению с иным, более действенным методом.

Законченный прагматик, подумал Рибера. Но, по крайней мере, одна форма убеждения сработала.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, сеньор капитан. Что же касается успешности… Есть одна причина, по которой вы можете безнаказанно разрешить высадку. Вы понимаете, за сотни лет может случиться всякое… – он лукаво улыбнулся. – Что если плавучий остров перестал быть плавучим и пристал к берегу континента? Если астрологи примут эту идею…

Он позволил себе не договорить.

Дельгадо погрузился в размышления – но ненадолго.

– Слушайте! А это мысль. Лично мне тоже любопытно знать, что за существо предпочло этот холодильник остальной части Южного Мира. Замечательно. Я попробую… А теперь выйдите. Я оказываюсь перед необходимостью убедить астрологов, что идея целиком и полностью принадлежит им. А если вы будете маячить на горизонте, эта иллюзия развеется как дым.

Рибера качнулся, чтобы поймать момент, когда движение палубы могло уравновесить его собственное. Без сомнения, Дельгадо был самым необычным судамериканским офицером, которого Рибера когда-либо встречал.

– Muchisimasgracias, синьор капитан.

Он развернулся и нетвердой походкой вышел за дверь, над которой висел штормовой фонарь, в продуваемую всеми ветрами темноту короткой антарктической ночи.

* * *

Астрологам эта идея и в самом деле пришлась по душе. В два тридцать (сразу после восхода солнца) «Виджилансия», корабль Nave del Presidente, лег на другой курс – в сторону побережья, где вчера заметили свет. Прежде, чем склянки пробили шесть, несколько шлюпок уже плыли к берегу.

В пылу воодушевления Диего Рибера-и-Родригес сел в первую шлюпку, которая была спущена на воду. Для него уже не имело значения, что Имперские Астрологи воспользовались своим привилегированным положением, чтобы ее оккупировать. День был ясный, но ветер поднимал волну, и ледяные соленые брызги то и дело окатывали гребцов и пассажиров. Крошечная посудинка взлетала и падала, взлетала и падала… с монотонностью, от которой Риберу вскоре начало мутить.

– Ах, выходит, вы наконец-то заинтересовались нашими Поисками!

Пронзительный голос прервал размышления Риберы. Антрополог обернулся и узнал того самого Хуана Джонса-и-Уррутию, Второго Субассистента Главного Астролога Е1 Presidente Imperial. Без сомнения, этот бесцветный молодой мистик искренне верил всем этим сказкам о Кроличьем Острове – иначе почему он не захотел остаться в Буэнос-Айресе, при дворе Альфредо, вместе с остальной толпой любителей наслаждений?

Рядом сидел Дельгадо. Славный капитан, должно быть, хорошо постарался: Джонс выглядел так, словно идея посетить побережье родилась у него еще до начала экспедиции. Рибера попытался улыбнуться.

– Гм-м-м… Почему бы и нет? Джонс не отступал.

– Скажите, могло ли вам когда-нибудь прийти в голову, что здесь возможна жизнь? Вам, кто не потрудился обратиться к Фундаментальным Истинам?

Рибера застонал. Он заметил, как Дельгадо посмеивается, видя его мучения. Еще один скачок, подумал антрополог, и я заору.

Лодка качнулась снова, но он не заорал.

– Я полагаю, что мы, скорее всего, этого не предполагали, – Рибера привалился к борту шлюпки. И угораздило же его полезть в первую! Он рассеянно разглядывал линию горизонта – просто для того, чтобы не видеть праздного самодовольства, написанного на лице Джонса. Берег был серым, холодным, усеян огромными валунами. Волны, которые разбивались о них, казались то ли чуть желтоватыми, то ли красноватыми – за исключением венчающей их белоснежной пены. Вероятно, какие-то водоросли… скорее всего, диатомовые, но не только. Вон сидят экологи, они лучше знают.

– Дым прямо по курсу!

Крик, долетевший со второй лодки, казался слабым. Рибера бросил на нее косой взгляд, потом с минуту разглядывал берег. Точно! Правда, в этом трудно было узнать дым – скорее, полоса тумана, которой ветер придал причудливые очертания. Место, откуда этот дым – или туман – поднимался, было скрыто пологими прибрежными холмами. А если это просто небольшой вулканчик, который курится себе понемногу? Неприятная мысль, которая до сих пор как-то не приходила ему в голову. Возможно, геологи найдут это любопытным, но в какую лужу сядет он сам… В любом случае, через несколько минут все выяснится.

Капитан Дельгадо оценил ситуацию, затем что-то коротко скомандовал. Половина весел повисла над водой, и лодка повернула на девяносто градусов, чтобы идти в пяти сотнях метров от берега, параллельно ему и неровным рядам бурунов. Остальные лодки проделали тот же маневр. Скоро береговая линия резко изогнулась, уходя в глубь материка, и показалось длинное, тесное устье канала. Должно быть, прошлой ночью «Виджилансия» проходила именно здесь, поэтому Жуарес смог увидеть свет.

Одна за другой шлюпки входили в узкий канал. Скоро ветер стих; все, что напоминало о его существовании, – это пронзительный ледяной свист, с которым он прорывался сквозь холмы по берегам канала. Здесь волнение стало куда более мягким. Холодные брызги больше не перелетали через борт шлюпки и не окатывали людей. Впрочем, их парки и без того покрылись соляной коркой и затвердели. Вода, которая до сих пор была желтоватой, теперь казалась оранжевой, почти красной; чем дальше от устья, тем это становилось заметнее. Эти яркие краски, которые указывали на бактериальное загрязнение, резко контрастировали с унылыми холмами, где не оставалось даже намека на растительность. Ни трав, ни деревьев – лишь однородно серые валуны всех размеров. Снега тоже не было – скорее всего, он выпадет месяцев через пять, когда наступит зима. Но Рибере казалось, что даже самым холодным зимним днем в Судамерике не увидишь столь неприветливого пейзажа, как этот. Красная вода, серые холмы. Единственное, что казалось относительно нормальным – это сияющее голубое небо и солнце, которое отбрасывало длинные тени в эту затопленную долину; солнце, которое словно навсегда зависло на полпути к закату – даже сейчас, когда оно только что взошло.

Пристальный взгляд Риберы был устремлен вглубь канала. Он забыл морскую болезнь, кровавую воду, мертвую землю. Он видел… нет, не смутный огонь в ночи – людей! Он видел их хижины, очевидно, сделанные из камня и шкур, наполовину уходящие в землю. Он видел что-то похожее на каяки – во всяком случае, это были лодки, обтянутые шкурами, и лодку, а что это еще могло быть? – большего размера, с белыми бортами, которые лежали на земле возле маленькой деревни. Люди! Он еще не видел выражения их лиц, не мог разобрать, как они одеты – но он мог видеть их, и на данный момент этого было достаточно. Здесь было нечто действительно новое. Нечто такое, о чем давно почившие ученые Оксфорда, Кембриджа и Лос-Анджелеса никогда не знали и, возможно, никогда бы не узнали. Здесь было нечто такое, что человечество видело впервые – не во второй, не в третий, не в четвертый раз!

«Что привело сюда этих людей?» – спросил себя Рибера. Из тех немногих книг, посвященных народам Приполярья, которые ему довелось читать в Мельбурнском Университете, он знал, что чаще всего причиной переселения к полюсу становится конкуренция между народами и племенами. Но какая сила породила именно эту миграцию? Кем были раньше эти люди?

Шлюпки стремительно скользили по тихой воде. Скоро Рибера почувствовал, как днище его лодки царапает дно. Спрыгнув вместе с Дельгадо в багровую воду, он помог гребцам вытащить шлюпку на берег. Антрополог нетерпеливо ждал, когда прибудут еще две лодки, где сидели его коллеги. Чтобы не терять времени, он начал пристально разглядывать туземцев. Возможно, некоторые особенности их жизни станут ясны сразу.

Ни один из аборигенов не шевельнулся; никто не бежал; никто не пытался напасть. Они так и стояли там, где он их увидел в первый раз. Они не хмурились, не размахивали оружием, однако Рибера отчетливо понимал, что их настроение отнюдь не было дружелюбным. Никаких улыбок, никаких приветливых оскалов. Наверно, это очень гордые люди… Взрослые были рослыми, а их лица – настолько грязными и загорелыми, настолько изрезаны морщинами, что антрополог мог лишь предположить, к какой расе они принадлежат. Форма их губ указывала, что у большинства из них не хватает зубов. Дети жались к ногам своих матерей – женщин, которые выглядели настолько старыми, что могли быть их прабабушками. Будь эти люди судамериканцами, он оценил бы их средний возраст в шестьдесят-семьдесят лет, но знал, что ни одному из них не могло быть больше двадцати пяти.

Судя по расположению жировой ткани на их лицах, они были неплохо приспособлены к холоду. Может быть это эскимосы? Вряд ли: никакой народ физически не смог бы перекочевать в разгар Северной Мировой войны с одного полюса на другой. Их парки были сшиты кое-как, а лодки выглядели куда более громоздкими, чем каяки эскимосов – по крайней мере, если судить по картинкам. И гарпуны, которые они держали, были сделаны без той изобретательности, которая ему так запомнилась. Если предположить, что эти люди – потомки угасающей эскимосской расы, то это какая-то очень примитивная ветвь. К тому же, у мужчин слишком густая растительность на лицах. Они не могут быть ни чистокровными индейцами, ни эскимосами.

В то время как половина его сознания билась над этой загадкой, он заметил, с каким видом астрологи разглядывают деревню. Они прибыли сюда ради Кроличьего Острова, а не кучки вонючих аборигенов. Рибера горько улыбнулся. Какова бы была реакция Джонса, узнай он, что их Кроличий Остров – просто-напросто парк аттракционов? Столько легенд появилось после Северной Мировой войны… и байка о Кроличьем Острове была далеко не из самых причудливых.

Джонс вел свою команду вверх по склону одного из ближайших холмов – очевидно, оттуда было лучше видно, – и капитан Дельгадо поспешно направил двенадцать человек из команды корабля, чтобы сопровождать мистиков. Славный моряк догадывался, в каком положении он окажется, если хотя бы один из астрологов потеряется.

Рибера снова вернулся к загадке. Откуда эти люди? Как они сюда добрались? Возможно, это оптимальный подход к проблеме. Люди из земли не растут. Такие жалкие каяки… Да это и не каяки – у них нет ничего, что закрывало бы полулежащего гребца. Человек сможет проплыть в них не более десяти километров по открытой воде. А вот как насчет той большой белой лодки, что лежит чуть дальше на берегу? Она выглядит куда крепче, чем сделанные из костей и шкур «каяки». Антрополог присмотрелся повнимательнее. Похоже, стекловолокно – его использовали до войны. Возможно, если подойти ближе, можно будет это выяснить.

Крик привлек внимание Риберы. Антрополог обернулся. Вторая шлюпка, в которой находилось большинство ученых, пристала к скалистом берегу. Рибера подбежал к ней и в двух словах пересказал ход своих размышлений. После объяснений он пригласил экологов – Энрике Кардону и Ари Жуареса – сопровождать его во время переговоров с туземцами.

Все трое приблизились к самой многочисленной группе уроженцев, которые с каменными лицами наблюдали за пришельцами. Судамериканцы остановились в нескольких шагах от них. Рибера поднял руки в знак мира.

– Друзья мои, можно нам осмотреть вашу прекрасную лодку – вон ту? Мы ее не испортим.

Ответа не последовало, однако Рибере показалось, что он почувствовал, как растет напряжение туземцев. Он попытался снова, повторил вопрос на португальском языке, затем на австралийском. Кардона сделал попытку спросить на зуландском, а Жуарес – на ломанном французском. По-прежнему никакого ответа. Однако гарпуны, казалось, дрогнули, а руки чуть заметно потянулись к костяным ножам.

– Ладно, ну их в бездну, – фыркнул, наконец, Кардона. – Идемте, Диего, давайте посмотрим, что это такое.

Нетерпеливый эколог развернулся, и направился к таинственной белой лодке. На сей раз ошибки быть не могло. Гарпуны поднялись, несколько человек выхватили ножи.

– Подождите, Энрике, – торопливо проговорил Рибера.

Кардона остановился. Антрополог был уверен: еще один шаг – и его коллегу утыкали бы гарпунами.

– Подождите. У нас масса времени. Зачем создавать проблему? Это будет просто безумие, – и он указал на вооруженных туземцев.

Кардона тоже заметил оружие.

– Ладно. Подождем, пока у них ветер переменится.

Казалось, нацеленные на него гарпуны он воспринимал как затруднение, а не как реальную угрозу. Тем не менее все трое решили, что разумнее будет отступить и не раздувать конфликт. Рибера заметил, что половина людей Дельгадо успели вытащить пистолеты. Участникам экспедиции чудом удалось избежать кровопролития, однако ученым пришлось довольствоваться осмотром окраины деревни.

В каком-то отношении этому можно было только порадоваться. Хижины буквально заросли грязью и отбросами. Лет через сто на этой территории образуется вполне сносный почвенный слой.

Минут через десять племя вернулось к прежним занятиям. Взрослые мужчины чинили лодки. Очевидно, предстояла охота на тюленей; однако непохоже, чтобы в окрестностях деревни водились тюлени или морские птицы, которые во множестве обитали почти по всему побережью.

Найти бы с ними общий язык, подумал Рибера. Обычно аборигены знают о своем происхождении – во всяком случае, могут рассказать об этом легенду. Однако чего нет, того нет, и Рибере оставалось лишь обратиться к косвенным свидетельствам. Он мысленно подытожил факты, которые успел собрать. Расовую принадлежность туземцев установить не удается; у них густая растительность на лице, однако некоторые признаки указывают на физиологическую приспособленность к холоду, что позволяет отнести их к вымершим эскимосам. Что касается всего остального… – это настоящие дикари. Их орудия и техника их применения кажется примитивной по сравнению с изобретениями эскимосов. Далее, туземцы не говорят ни на одном из ныне распространенных языков. Еще один штрих: костер, который горит в центре деревни и огонь которого они поддерживают, не имеет никакого практического применения. Скорее всего, это просто религиозный символ. Таковы факты. А теперь… Черт возьми, кто эти люди?

Загадка представлялась настолько интригующей, что на какое-то время Рибера забыл о сером пейзаже с вечно заходящим солнцем, который походил на сон безумного художника.

Прошло примерно полчаса. Геологи, мягко говоря, были в экстазе, однако для Риберы ситуация становилась все более и более невыносимой. Он не смел приближаться ни к обитателям деревни, ни к их белой лодке. Однако положение вещей все более настоятельно требовало это сделать. Возможно, нетерпение сделало его особенно чутким, поскольку он первым из ученых услышал грохот катящихся по склону камней и голоса, которые прорывались сквозь пронзительный свист ветра.

Он обернулся и увидел Джонса с товарищами, которые бегом спускались с соседнего холма, рискуя переломать себе шеи. Малейшая оплошность – и всей компании пришлось бы спускаться с холма на собственных ягодицах. Однако камни, которые вылетали у них из-под ног, все-таки катились быстрее.

Астрологи достигли основания холма, оставив далеко позади моряков, которым было поручено охранять их, но не остановились.

– Удивляешься, что их до сих пор не съели? – спросил Рибера, обращаясь к Жуаресу, полушутя-полусерьезно.

– Думаю, мы нашли это, капитан! – прокричал Джонс, пробегая мимо Дельгадо. – Нечто рукотворное, торчит прямо посреди моря!

Он дико замахал в сторону холма, с которого они только что спускались. Астрологи попрыгали в шлюпку. Видя, что мистики действительно намерены отчалить, Дельгадо отрядил пятнадцать моряков, чтобы столкнуть лодку на воду, и еще пятнадцати приказал сесть в другую. Через несколько минут обе уже вовсю плыли по каналу и направлялись в открытое море.

– Что за черт? – крикнул Рибера, обращаясь к капитану Дельгадо.

– Вы знаете столько же, сколько и я, сеньор профессор. Давайте посмотрим. Если вы не возражаете против небольшой прогулки, – он кивнул в сторону холма, – мы можем оказаться на достаточном расстоянии от находки мистера Джонса, чтобы увидеть ее собственными глазами. Еще раньше, чем сам мистер Джонс и его товарищи до нее доплывут. – Дельгадо обернулся к оставшимся членам своей команды. – Всем оставаться здесь. Если эти дикари попытаются конфисковать нашу лодку, покажите им, что у нас есть огнестрельное оружие… и как оно действует. То же самое касается вас, господа ученые. Те, кто может остаться, – оставайтесь. Желательно, чтобы вас было побольше. Потому что если мы лишимся лодки, добираться до «Виджилансии» придется долго и не посуху. Идемте, Рибера. Можете взять с собой несколько человек, если хотите.

Рибера и Жуарес последовали за Дельгадо и тремя корабельными офицерами. Подниматься по склону пришлось осторожно и медленно: россыпи валунов и гальки делали этот подъем весьма опасным. Едва люди достигли гребня холма, ветер налетел с такой яростью, словно хотел сорвать с них парки. Здесь холмов было меньше, но в отдалении можно было увидеть горы, которые занимали основную часть полуострова.

– Если они видели что-то в океане, то это должно быть где-то вон там, – Дельгадо указал рукой. – Остальную часть побережья мы видели, когда плыли сюда.

Все шестеро двинулись в указанном направлении. Ветер бил в лицо, поэтому идти приходилось медленно. Однако пятнадцать минут спустя они перевалили через пологий холм и достигли побережья. Здесь вода была чистой, синевато-зеленой, прибой разбивался о скалы – можно было по ошибке подумать, что они находятся совсем на другом берегу Тихого океана, где-нибудь на юге Чилийской Провинции.

Рибера просмотрел на океан. Плавную серебряную линию горизонта разрывали два черных, совершенно неподвижных предмета. Судя по их бескомпромиссной угловатости, они действительно были «рукотворными».

Дельгадо вытащил из кармана парки бинокль. Рибера с удивлением заметил маркировку: «Склады военного флота США». Едва ли не лучшая из ныне существующих оптическая систем! На некоторых рынках за такую вещицу предложили бы цену, сопоставимую со стоимостью «Виджилансии». Капитан Дельгадо поднял бинокль и принялся разглядывать черные предметы в океане. Прошло примерно полминуты.

– MadredelPresidente. – Дельгадо выругался мягко, но с чувством, и вручил бинокль Рибере. – Вы только полюбуйтесь, сеньор профессор.

Антрополог некоторое время разглядывал горизонт, пока не навел бинокль на черные силуэты. Каждую зиму море, сковывая их льдом, дробило их корпуса, лежащие на мелководье. Но это, несомненно, были корабли – атомные или на нефтяном двигателе. Довоенные. В поле его зрения попали два белых пятнышка, которые двигались по воде, – шлюпки с «Виджилансии». Каждые несколько секунд лодки исчезали в волнах, потом снова появлялись. Они подплыли чуть ближе к полузатонувшим кораблям, затем развернулись и начали удаляться. Рибера мог представить, что случилось. Джонс увидел, что эти громадины ничем не отличаются от остатков Аргентинского флота, затонувшего недалеко от Буэнос-Айреса. Астролог, наверно, был вне себя от злости.

Еще минуту Рибера разглядывал корабли. Один наполовину опрокинулся и спрятался за другим. Пристальный взгляд антрополога задержался на ближайшем. На носу судна было что-то написано. Буквы, почти стертые льдом и волнами, на пластиковой обшивке…

– Боже… – прошептал Рибера.

S-HEN-K-V… WOE-D…

Не было нужды осматривать второе судно, чтобы знать, что оно когда-то называлось «Нация».

Рибера с мрачным видом сунул бинокль Жуаресу.

Тайна была разгадана. Теперь он знал, что за сила пригнала сюда туземцев.

– Если зуландцы узнают… – Рибера не договорил.

– Это точно, – отозвался Дельгадо. Он тоже все понял и впервые казался несколько подавленным. – Ладно, возвращаемся. Эта земля не годится, чтобы… вообще никуда не годится.

Все шестеро, как один, развернулись и направились в обратный путь. Хотя корабельным офицерам так и не представилась возможность воспользоваться биноклем, они вряд ли поняли значение этого открытия – равно как и астрологи. Лишь трое – Жуарес, Рибера и Дельгадо – знали теперь тайну туземцев. Если новости разлетятся слишком быстро, ничем хорошим это не кончится. В этом Рибера был уверен.

Теперь ветер дул им в спину, но это не помогало двигаться быстрее. Потребовалось около четверти часа, чтобы достичь гребня холма, за которым скрывалась деревня и залив с красной водой.

Первым, что Рибера заметил внизу, были взрослые туземцы, сбившиеся плотной группой. Примерно в десяти футах от них стояли ученые и члены команды. Один из судамериканцев стоял между этими двумя группами. Рибера прищурился и узнал Энрике Кардону. Эколог яростно и сердито размахивал руками.

– О нет!

Рибера бросился вниз по склону холма, следом за ним помчались и остальные. Сейчас он бежал куда быстрее, чем астрологи час назад… и почти вдвое быстрее, чем любой нормальный человек счел бы разумным. Крошечные лавины, которые он вызывал каждым шагом, пытались угнаться за ним, но безнадежно отставали. При этом Рибера чувствовал, как его сознание педантично, отстраненно анализирует сцену, которая разворачивается внизу.

Кардона орал, словно хотел убедить туземцев исключительно силой своих легких. Позади стояли экологи и биологи, им явно не терпелось осмотреть деревню и лодку. Перед Кардоной возвышался рослый, иссохшийся туземец, которому, должно быть, было лет сорок. Даже издали было видно, что он едва сдерживает гнев. Его куртка… Рибера никогда в жизни не видел более непрактичного одеяния. Можно было поклясться: это грубая имитация двубортного пиджака, сшитого из тюленьих шкур.

– Черт побери, – надрывался Кардона, – почему мы не можем осмотреть вашу лодку?

Рибера сделал еще одно, последнее усилие и закричал экологу, чтобы тот прекратил провокацию. Слишком поздно. В ту секунду, когда антрополог появился на сцене, туземец в странной куртке выпрямился в полный рост, указал на судамериканцев и завизжал – Рибера привык думать на испанском, почти увидел, как записывает латиницей эту абракадабру:

– In di nam niutrini stals mos yusterf…

Полуподнятые гарпуны взметнулись… и Кардона осел на землю, пронзенный тремя из них. Упало еще несколько человек. Туземцы выхватывали ножи и бросались вперед, пользуясь смятением, которые посеяли гарпуны. Прямо над ухом Риберы раздалось оглушительное «Бум-м-м!» – это Дельгадо выстрелил в вождя из своего пистолета. Моряки, оправившись от первого потрясения, тоже открыли огонь. Рибера выхватил пистолет, который держал в боковом кармане, и выстрелил в самую гущу толпы дикарей. Однако пистолеты были однозарядными, и перезаряжать их не было времени. Ученым и команде оставалось только пустить в ход ножи.

В следующие несколько секунд воцарился хаос. Ножи взлетали и опускались, мерцая багровым, точно вода в бухте. Антрополог спотыкался о корчащиеся тела. Воздух гудел от хриплых криков и натужного кряхтения дерущихся.

Вскоре оказалось, что противники разбились на равные группы, которые яростно уничтожают друг друга. Какая-то часть сознания Риберы, которая по-прежнему оставалась спокойной, позволила ему заметить лодку, в которой возвращались астрологи. И моряков, которые целились из мушкетов и лишь ожидали момента, когда окажутся достаточно близко к дикарям.

Потом какой-то вихрь подхватил его и бросил в самую гущу схватки. Надо отступать. Еще несколько минут – и из десяти человек, высадившихся на берег, в живых останется в лучшем случае один. Рибера окрикнул Дельгадо; каким-то чудом капитан услышал его и согласился. Отступление было единственным разумным шагом. Судамериканцы врассыпную бросились к лодке, туземцы следовали за ними по пятам. С воды донеслись звуки, похожие на громкий сухой треск. Беглецам удалось оторваться от преследователей, и моряки в шлюпках не преминули этим воспользоваться.

В конце концов, уцелевшие достигли лодки и начали сталкивать ее на воду. Несколько человек, в том числе и Рибера, повернулись навстречу туземцам. Выстрелы мушкетов заставили большинство дикарей отступить, но некоторые еще бежали к берегу, размахивая ножами. Рибера пригнулся и поднял небольшой камушек. Кое-какие навыки, приобретенные в нежном возрасте, остаются на всю жизнь; он замахнулся, со всей силы метнул камушек, и тот полетел почти по прямой. Послышалось смачное «шмяк», и один из туземцев упал мертвым: Рибера попал ему точно в переносицу. Человек упал лицом вперед и больше не шевелился.

Рибера развернулся и побежал по мелководью следом за лодкой, а вместе с ним и остальная часть арьергарда. Чьи-то нетерпеливые руки протянулись из лодки, чтобы втащить антрополога на борт. Еще пара футов – и он в безопасности.

Сильный удар толкнул его вперед. Рибера упал… и с немым ужасом увидел темно-красное острие гарпуна, которое высунулось из его парки чуть ниже правого кармана.

Почему? Почему мы должны вечно повторять одни и те же ошибки – снова, снова, снова? У Риберы не было времени, чтобы поразмышлять над этим мимолетно возникшим, нелепым вопросом. Багровая мгла сомкнулась над ним.

* * *

Легкий бриз принес издали звуки смеха, переклички веселых голосов. У кого-то вечеринка… Ветерок влетел в широкие окна бунгало и ласково погладил каждую вещицу, которая находилась внутри. Ночь была прохладной – как обычно в конце лета. Первые, едва заметные признаки увядания делали темноту приятной, почти манящей. Дом стоял на гребне небольшого хребта, где когда-то проходила береговая линия Ла-Платы. Лужайки и изгороди плавно спускались к обширной равнине, на которой стоял город. Слабый, деликатный свет масляных фонарей очерчивал правильные прямоугольники городских кварталов и делал здания – в один и два этажа – почти одинаковыми: они различались лишь по высоте. Чуть дальше край ровной светящейся клетки казался грубо оборванным – здесь начиналась береговая линия. Но даже там продолжалось движение желтых фонарей на лодках и кораблях, бороздящих Ла-Плату. И наконец, слева, почти на пределе видимости, горели яркие прожектора вокруг Закрытых Военно-морских сооружений, где в правительственных лабораториях шла работа над неким секретным оружием – не исключено, что над кораблем с паровым двигателем.

Мирная сцена, счастливый вечер. Приготовления почти закончены. Стол завален положительными ответами на его предложения. Это была трудная работа – и в то же время он получил массу удовольствия. Вряд ли есть лучшая база для подобной операции, чем Буэнос-Айрес. Альфредо Четвертый совершал поездку по западным провинциям… если выражаться точнее, El Presidente Imperial и его двор посещали злачные места Сантьяго (как будто Альфредо не создал ничего подобного в самом Буэнос-Айресе!). Имперская Гвардия и Тайная полиция группировались вокруг монарха (больше всего на свете Альфредо боялся дворцовых переворотов); таким образом, Буэнос-Айрес впервые за многие годы вздохнул спокойно.

Да, два месяца тяжелой работы. Многих важных людей надо поставить в известность, причем конфиденциально. Но почти во всех ответах звучит воодушевление. Кажется, никто не может разрушить его планы – а те, кто может, ничего о них не знает. Конечно, не стоит забывать: чем больше людей в курсе, тем больше риск. Однако ради такого стоит рискнуть.

И, подумал Диего Рибера, прошло два месяца после Сражения в Кровавой Бухте – название возникло почти спонтанно. Остается надеяться, что туземцы не настолько испугались, чтобы покинуть это место. Или, что бесконечно хуже, не поумирали от голода после этой резни. Если бы этот болван Энрике Кардона держал рот на замке, стороны, возможно, разошлись бы мирно – а может быть, и полюбовно. И многие добрые люди до сих пор были бы живы.

Рибера задумчиво почесал бок. Пара дюймов – и его бы уже ничто не спасло. Если бы гарпун прошел чуть глубже… Чья-то сметливость и его собственная удача. Кто-то перебил толстую веревку, к которой гарпун был привязан. Если бы этого не произошло, гарпун рвануло бы обратно, и его острие с крючками застряли бы внутри. Куда удивительнее было другое: он выжил, несмотря на сквозное ранение… и несмотря на то, что условия для оказания медицинской помощи на борту «Виджилансии», мягко говоря, оставляли желать лучшего. Все, что осталось в памяти – это пара аккуратных круглых шрамов. Но это лишь телесные повреждения. А вот в целом… После такого одни люди ударяются в религию, а другие, наоборот, решают, что им сам черт не брат…

Значит, в январе следующего года он вернется вместе с секретной экспедицией, к организации которой он положил столько сил. Девять месяцев – большой срок, особенно для тех, кто ждет. Но отправляться этой осенью или зимой невозможно. К тому же необходимо время, чтобы собрать именно то оборудование, которое нужно.

Размышления Диего были прерваны глухими ударами в дверь. Он встал и направился к входной двери бунгало. Этот маленький домик в самом престижном районе города был еще одним свидетельством поддержки, которую он получил от некоторых очень важных людей. Но кто может прийти в столь поздний час? Рибера просто не представлял, однако у него были все основания ожидать лишь добрых новостей. Он подошел к двери и распахнул ее.

– Мкамбве Лунама!

Зуландец стоял, перегородив дверной проем, его черное лицо было почти невидимо на фоне вечернего неба. Гость был больше двух метров ростом и весил почти сто килограммов; он словно сошел со страниц книги о суперменах. В свое время зуландское правительство уделило особое внимание тому, чтобы производить впечатление расы сверхлюдей при налаживании торговых отношений с другими нациями. Несомненно, эта процедура повлекла за собой потерю некоторых талантливых людей, но в Судамерике до сих пор не изжил себя миф о том, что один зуландец стоит трех бойцов любой другой национальности.

После первой вспышки Рибера на мгновение замер. Он был напуган, мысли путались. Он знал – вернее, смутно догадывался, – что Лунама является Светочем Верности, то есть агентом службы пропаганды, при зуландском посольстве в Буэнос-Айресе. «Светоч» делал многочисленные попытки снискать расположение академического сообщества La Universidad de Buenos Aires. Вероятно, эти усилия были направлены на пополнение рядов сочувствующих – разногласия между Судамериканской Империей и Пределами Зуландии всегда могли перерасти в открытый конфликт.

Отчаянно надеясь, что этот визит вызван просто неудачным стечением обстоятельств, Рибера заставил себя сосредоточиться.

– Проходите, Мкамбве, – он попытался изобразить нечто вроде обезоруживающей улыбки. – Давно не виделись.

Зуландец улыбнулся, белоснежные зубы великолепно оттеняли цвет его кожи. Он вошел в комнату. Его свободная блуза переливалась блестящими нитями – красными, синими, зелеными, являя разительный контраст унылому деловому костюму судамериканца. На бедре висел «Мавимбеламейк» – револьвер калибром в двадцать миллиметров. У зуландцев были свои представления о дипломатическом этикете.

Мкамбве пересек комнату и расположился в кресле. Его движения были гибкими и плавными. Рибера поспешно примостился на край стола, постаравшись загородить собой письма, на которые мог случайно упасть взгляд зуландца. Если это произойдет – и если гость поймет, что написано хотя бы в одном, – игра проиграна.

– К сожалению, не могу предложить вам выпить, Мкамбве, – Рибера старался держаться непринужденно. – У меня сухо, как в пустыне.

Стоит встать, и зуландец почти наверняка увидит…

Диего продолжал весело разглагольствовать, хотя извлечь на свет божий воспоминания (Помнишь, как в свое время ваши мальчики выкрасили лица белой краской, завалились в Ла-Каза-Росада-Нуева и устроили заварушку…) было чертовски трудно.

Наконец Лунама усмехнулся.

– Откровенно говоря, старина, это деловой визит, – зуландец щеголял псевдокастильским акцентом, который, несомненно, считал аристократическим.

– Ох, – отозвался Рибера.

– Я слышал, что ты собираешься в небольшую экспедицию на полуостров Палмера в январе этого года.

– Ну да, – с непроницаемым выражением лица ответил Рибера. Возможно, шанс еще есть; возможно, Лунама не знает всей правды. – Но это секрет. Если El Presidente Imperial узнает, что ваше правительство в курсе…

– Перестань, Диего. Это не тот секрет, о котором ты думаешь. Я знаю, что вы выяснили, что случилось с «Хендриком Фервурдом» и «Нацией».

– Ох, – повторил Рибера. – Как вы узнали?

Глупый вопрос.

– Ты говорил со многими людьми, Диего, – зуландец сделал неопределенный жест. – Конечно, ты не думал, что каждый будет хранить твою тайну. И конечно, не думал, что сможешь держать что-то важное в секрете от нас.

Он посмотрел куда-то мимо антрополога, и его тон изменился.

– Триста лет мы жили под пятой белых дьяволов. Потом свершилась Кара над Севером и…

Да, любопытное имя зуландцы придумали Северной мировой войне, подумал Рибера. Это была война, где ради уничтожения противника шли в ход любые средства: ядерное, биологическое, химическое оружие. То что осталось после принесения в жертву Китая, стерло с лица земли Индонезию и Индию. Мексика и Центральная Америка исчезли с Соединенными Штатами и Канадой, Северная Африка вместе с Европой. Слабые отголоски этого ядерно-биологического кошмара легко коснулись Южного полушария и едва не превратили его в отравленную пустыню. Еще несколько мегатонн, еще несколько вспышек эпидемий – и войне некому было бы придумывать название, некому было бы вести ее хронику. Вот что с такой легкостью Лунама называл Карой над Севером.

– … и у белых дьяволов больше не осталось друзей, которые могли бы их поддержать. Тогда начались Шестьдесят Дней Битвы за Свободу.

В те шестьдесят дней все были дьяволами – и белые, и черные. И были святые всех цветов кожи, храбрецы, которые изо всех сил пытались предотвратить геноцид. Но годы рабства были слишком долгими, и святые проиграли – не в первый раз.

– В начале Восстания мы сражались против автоматов и реактивных истребителей винтовками и ножами, – продолжал Лунама, почти завороженный собственным рассказом. – Мы гибли десятками тысяч. Но дни шли, и их ряды тоже редели. К пятидесятому дню у нас были автоматы, а у них – ножи и винтовки. Последних мы загнали в Капу и Дурб, – он называл Кейптаун и Дурбан на зуландский манер, – и сбросили их в море.

В буквальном смысле слова, добавил про себя Рибера. Последние остатки Белых Африканцев были сброшены в океан с причалов и солнечных берегов – физически. Зуландцы преуспели в истреблении белых… и думали, что смогли стереть африкандерскую цивилизацию с континента. Разумеется, они заблуждались. Африкандеры оставили слишком глубокий след – это очевидно для любого непредубежденного наблюдателя. Самое название «зуландер», которое нынешние африканцы произносят с таким фанатичным трепетом, было частью коррумпированной политики бывших англичан.

– На шестидесятый день мы могли сказать, на всем континенте не осталось ни одного живого белого. Насколько мы знаем, лишь горстка избежала мести. Некоторые из высших чиновников-африкандеров, возможно, даже сам Премьер-министр, захватили два роскошных судна, «Хендрик Фервурд» и «Нация». Они уплыли за много часов до последнего освободительного удара по Капе.

Пять тысяч отчаявшихся мужчин женщины и детей, набившихся на два роскошных судна. Корабли пересекли Южную Атлантику, чтобы найти убежище в Аргентине. Но правительству Аргентины хватало собственных неприятностей. Два легких аргентинских патрульных судна серьезно повредили «Нацию» прежде, чем африкандеры убедились, что Судамерика не даст им убежища. Тогда они повернули на юг – возможно, в попытке обогнуть Огненную Землю и достичь Австралии. Это было последним, что о них слышали в течение более двух сотен лет. До экспедиции «Виджилансии» на полуостров Палмера.

Рибера знал: бесполезно взывать к сочувствию и отговаривать зуландцев от идеи уничтожить жалкую колонию. Придется применить иную тактику.

– То, что ты говоришь – истинная правда, Мкамбве. Но прошу вас, пожалуйста, не уничтожайте этих потомков ваших врагов. Племя на полуострове Палмера – единственная полярная цивилизация, оставшаяся на Земле.

Едва произнеся эти слова, Рибера понял, насколько слаб этот аргумент. Подобное могло убедить лишь антрополога, такого, как он сам.

Зуландец казался удивленным. Он еще не опомнился от рассказа об ужасной истории своего континента.

– Уничтожить их? Дорогой друг, неужели мы сделали бы это? Я приехал сюда с тем, чтобы спросить, могут ли несколько наблюдателей от Министерства Верности войти в состав вашей экспедиции. Чтобы более полно освещать события, ты понимаешь. Думаю, Альфредо можно убедить, если должным образом поставить вопрос. «Уничтожить их»? Не глупи! Они – лучшее свидетельство уничтожения. Значит, ты говоришь, что они называют этот кусок льда и камня Ньютрансвааль, верно? – он рассмеялся. – И у них есть даже Премьер-министр, беззубый старик, который размахивает своим гарпуном перед носом судамериканцев…

Очевидно, осведомитель Лунамы не зря ел свой хлеб.

– И они еще большие дикари, чем эскимосы. Короче говоря, дикари, живущие тюленьей охотой.

В его голосе больше не было щегольской небрежности. Глаза горели древней, очень древней ненавистью – ненавистью, которая привела Зуландию к величию и которая могла бы, в конечном счете, привести уцелевшее полушарие к новой войне – если бы австралийские социологи не нашли ответов на некоторые весьма остро стоящие вопросы. Ветер, овевающий комнату, больше не казался прохладным и нежным. Он был ледяным, словно долетал из пустоты, оставшейся после миллионов погибших – погибших за столетия страданий, в которых живет человечество.

– Это будет для нас таким наслаждением – видеть, как они наслаждаются своим превосходством, – Лунама чуть сильнее подался вперед. – Они наконец-то получили обособленность, которой их вид так долго добивался. Так позвольте им и дальше гнить в ней.