Фред Хойл — всемирно известный английский астроном, астрофизик, математик, автор многих выдающихся трудов в самых различных областях астрофизики, член Королевского общества. Особенно велики его заслуги в области космогонии — науки о происхождении и развитии планет, звезд и галактик. Перу Хойла принадлежат также несколько научнофантастических книг, из которых наибольшую известность получили романы "Черное облако" и «Андромеда» (последний написан в соавторстве с Дж. Эллиотом). В настоящий сборник включены отрывки из романа "Дар Андромеды", который является продолжением хорошо известного советскому читателю романа "Андромеда".

Краткое изложение предшествующих событий.

Английская обсерватория принимает радиосигналы, поступающие откуда-то из созвездия Андромеды. Сигналы эти расшифровываются как программа сверхмощной счетно-решающей машины. Ее строительство ведется в Торнессе, ракетной базе, расположенной на северо-западе Шотландии. За ходом работ следит полулегальный международный концерн «Интель». Агенту «Интеля», бывшему эсэсовцу Кауфману, с помощью шантажа и подкупа удается получить копию программы. Молодой ученый Джон Флеминг, руководящий постройкой машины, постепенно приходит к выводу, что с ее помощью какие-то внеземные разумные существа намерены завладеть Землей. Окончательно он убеждается в этом, когда профессор биохимии Мадлен Дауни по формулам, выданным машиной, создает искусственного человека — девушку, которой дают имя Андромеда (Андре) и которая должна служить связующим звеном между машиной и окружающим миром. Однако постепенно под влиянием Флеминга она «очеловечивается». Флеминг заручается поддержкой высокопоставленного чиновника министерства науки Осборна и с помощью Андре уничтожает машину. Они с Андре бегут из Торнесса. Далее действие переносится в вымышленное государство Азаран — маленькую аравийскую страну, которая в результате экономических трудностей, связанных с истощением запасов нефти, попадает в зависимость от «Интеля». «Интель» строит вблизи столицы Азарана новую счетную машину, но руководящий работами совместно с молодым арабским ученым Абу Зеки американец Йен Нилсон, сын известного метеоролога, разгадав истинные намерения «Интеля», бежит из страны. Агенты Кауфмана настигают его в Женеве и убивают на глазах у отца и Осборна. Кауфман решает убрать Осборна, как нежелательного свидетеля, но только ранит его. Случайно он при этом обнаруживает убежище Флеминга и Андре и насильно увозит их в Азаран. Там они встречаются с Мадлен Дауни, которая приехала в страну по приглашению азаранского правительства вести работы по повышению плодородия почвы, но также оказалась пленницей «Интеля». С появлением Андре интелевская счетная машина начинает работать. Однако девушка заболевает неизлечимой болезнью — медленной атрофией мышц. Глава «Интеля» в Азаране француженка Гамбуль готовит политический переворот в стране — власть должна перейти к ее любовнику и сообщнику Салиму. Но когда Андре знакомит ее с «планом», заложенным в машину внеземными создателями, Гамбуль меняет свои намерения.

7

…Кофе закипел. Мадлен Дауни налила две чашки и передала одну Флемингу.

— У меня еще никогда не было такого чувства, — сказала она. — Как будто все рушится.

Он усмехнулся.

— Ну, мне оно хорошо знакомо, как вам известно. И я на опыте убедился, что обращаться к кому-либо за помощью — например к Осборну — бесполезно. И от насильственных действий тоже большого проку нет, — он яростно помешал кофе, плеснув на блюдце. — А теперь счетная машина взяла верх и от нас уже ничего не зависит. Мы бессильны что-нибудь изменить.

И словно придавая особый смысл его словам, над интелевским поселком пронесся свирепый порыв ветра, послышалось царапанье песка о бетон и стекло. Дауни пошла закрыть дверь, но остановилась, заметив, что по двору бежит Абу Зеки. Молодой ученый несколько секунд не мог отдышаться.

— Доктор Флеминг, — выговорил он наконец. — Полковник Салим убит.

Флеминг кивнул, словно он ничего другого и не ожидал.

— А его приспешники?

Абу облизнул пересохшие губы.

— Не знаю. Я ничего не понимаю. Армейские караулы сняты. В поселке остались только интелевские охранники и служащие. Все они вооружены. Я ничего не понимаю.

Флеминг встал и выглянул за дверь.

— Я объясню вам, что произошло, — сказал он. — Мадемуазель Гамбуль взяла власть в свои руки. Она либо приказала убить Салима, либо сама его прикончила. Она не остановилась бы перед убийством, даже если бы его не потребовала счетная машина. У них предусмотрены все случайности, и раз заговор Салима не удался, значит, так было задумано с самого начала.

Над поселком пронесся новый порыв ветра. Флеминг встряхнул головой, словно песок засорил ему глаза. Он повернулся и захлопнул дверь.

— Президента мадемуазель превратит в свою марионетку. Она будет дергать нитки, а он — плясать, как ей того захочется. То же ждет и всех нас.

Дауни медленно допила кофе.

— Джон, — сказала она, думая о чем-то своем, — это очень странно.

— Странно? Почему? У Гамбуль нет выбора. Она выполняет предписания машины.

Дауни нетерпеливо отмахнулась.

— Я не о политике. Меня интересует ветер. В здешних местах в такое время года не бывает сильных ветров.

— Разве? — спросил он рассеянно. — Это напоминает мне Торнесс. Когда мы с Андре прятались на острове, погода была адская.

— Да, — согласилась Дауни. — Метеорологические условия и там отклонялись от нормы. Я, пожалуй, пойду в лабораторию, — закончила она, сосредоточенно хмурясь, словно уже вела опыт. — Мне очень нужны пробы морской воды.

Флеминг пошел к себе в коттедж. Ветер по-прежнему дул порывисто, то взметая в воздух сотни тысяч жалящих песчинок, то внезапно стихая. Флеминг взглянул на часы. Половина седьмого. Он включил свой коротковолновый приемник, настроенный на программу Би-би-си для Ближнего и Среднего Востока. Неужели им еще долго придется довольствоваться только такой односторонней связью с внешним миром?

Слышимость была отвратительная: голос лондонского диктора звучал то громче, то тише, а иногда пропадал вовсе.

"…Не поступило никаких дополнительных известий о положении в Азаране. Границы по-прежнему закрыты…" — Несколько десятков секунд из приемника доносился только треск и шипение, а когда слышимость улучшилась, диктор уже говорил: "…такие же атмосферные условия преобладают по всей Западной Европе, а также в средиземноморских странах. Сообщения об ураганных ветрах поступают с восточного побережья Африки в районе Адена и от метеорологических станций Исландии и Ньюфаундленда".

Флеминг выключил приемник. Удивительно ли, что даже погода взбесилась, если весь мир неумолимо приближается к неслыханной катастрофе!

8

На следующий день Жанин Гамбуль вызвала Кауфмана к себе в кабинет. Когда немец вошел, она не подняла головы, и он вытянулся по стойке «смирно», не решаясь напомнить о своем присутствии.

Наконец она кончила писать, холодно посмотрела на него и сказала, так и не пригласив его сесть:

— Положение полностью стабилизировалось. Будьте добры сообщить об этом в Вену, изложив ход событий. Укажите, что мы взяли власть в свои руки и без труда закрепим ее за собой. Сегодня утром президент созывает совещание своего совета. Бедняга, он очень напуган, но понимает, что выхода у него нет. На этом совещании вы будете представлять «Интель». Вот ваши предложения, — и она протянула ему исписанные листы бумаги. Кауфман начал их внимательно читать. Иногда он одобрительно кивал головой.

— Я всегда делал все, что было в моих силах, — произнес он с чувством. — Можете на меня положиться.

— Прекрасно, — она сухо кивнула ему. — А теперь отправляйтесь в резиденцию президента и проинструктируйте его секретаря.

Флеминг с самого начала прекрасно понимал свое положение. Он знал, что он пленник «Интеля», но только наутро после переворота ему довелось убедиться в этом на практике. Работать он не хотел, так как не сомневался, чего именно от него потребуют. Разговаривать было не с кем — Абу вызвала Гамбуль и он ушел в административный корпус. Повсюду расхаживали патрули. Перед завтраком охранник не впустил Флеминга в лазарет, где лежала теперь Андре. Ему удалось только вызвать ее сиделку, от которой он узнал, что больная чувствует себя хуже, но сейчас спит.

Флеминг отправился завтракать и долго сидел за столом, не прикасаясь к черному хлебу, фруктам и маслинам — их обычному рациону, — п только чашку за чашкой пил крепкий сладкий кофе.

Потом он неторопливо пошел к лаборатории Дауни. Охранники подозрительно уставились на него, но пропустили.

Дауни работала за лабораторным столом. Она рассеянно поздоровалась с Флемингом и почти не обратила внимания на его слова, когда он сказал, что его беспокоит состояние Андре.

— Мы ничем не можем ей помочь, — пробормотала она, потянулась к стойке с большими пробирками и взяла одну из них.

— Взгляните-ка, Джон! — потребовала она.

Флеминг посмотрел на пробирку в ее руке. Пробирка была до половины наполнена какой-то сероватой, полупрозрачной массой, которая не сразу отлипала от стекла, когда Дауни ее встряхивала. Содержимое остальных пробирок было на вид точно таким же.

— Что это? — спросил Флеминг.

— Пробы морской воды, которые они мне все-таки доставили. — Дауни невесело усмехнулась. — Надо отдать «Интелю» должное; работа его аппарата хорошо налажена. Они не разрешили мне поехать брать пробы самой, но зато в остальном сделали больше, чем я просила. Здесь у меня пробы не только из Персидского залива, но из Средиземного моря, Индийского океана и даже из Западной Атлантики, доставленные на самолете. Таким образом, у меня есть материал для сравнения.

— Но что тут сравнивать? — спросил Флеминг.

Дауни энергично встряхнула пробирку, и жидкость полностью утратила прозрачность.

— Вы видите? — осведомилась она. — А обычная морская вода бывает вот такой. Как вы могли заметить, она не мутнеет.

Флеминг встряхнул пробирку, которую она ему протягивала. А потом взял со стойки еще несколько. Их содержимое каждый раз мутнело.

— А может, Кауфман вас надул и все пробы взяты в одном месте? — осведомился он с усмешкой.

Дауни покачала головой.

— Ну нет. Он ведь выполнял не мои распоряжения, а приказ «Интеля». А вы знаете, что начальства он слушается беспрекословно. Если бы ему приказали доставить мне воду с берегов Антарктиды, он и это выполнил бы. Но поглядите-ка, что происходит, когда эта мутная морская вода попадает в чистую.

Она взяла пустую пробирку, налила в нее чистой морской воды, а потом добавила две капли белесой мути, Они сразу же растворились и исчезли бесследно. Дауни вставила пробирку в держатель, за которым находился рефлектор.

— Посмотрите, что сейчас произойдет, — сказала она.

Постепенно вода на дне затуманилась и вскоре та же белесая муть заполнила всю пробирку.

— Интересно, как к этому относятся рыбы? — пробормотал Флеминг. — А вы знаете, что это такое?

— Бактерии, — ответила Дауни. — Подойдите сюда.

Он послушно подошел к столу с микроскопом, который она быстро настроила.

— Взгляните на это стеклышко, — распорядилась она.

Флеминг приложил глаз к окуляру и присвистнул. Крохотный шаровидный организм вибрировал. У него на глазах он разделился и вскоре обе половинки достигли прежней величины. Через тридцать секунд разделились и они. Флеминг поднял голову.

— А откуда они взялись?

Дауни ничего не ответила. Она достала из термостата предметное стеклышко и положила его под другой микроскоп.

— Это умерщвленная окрашенная особь. Ни малейшего сходства ни с одной из известных мне групп бактерий. Простейший организм, как сами можете убедиться. И ничем как будто не замечательный, если не считать способности размножаться с фантастической быстротой. Если бы эти бактерии не были заключены в пробирки… Если бы в их распоряжении был весь океан… — она не договорила.

Флеминг вернулся к столу и внимательно прочитал аккуратные этикетки на пробирках.

— Районы, где брались эти пробы, — сказал он, — примерно совпадают с теми, которые теперь постоянно упоминаются в сводках погоды: бури, ураганы и прочие прелести.

— Да, — согласилась Дауни. — И одно из этих мест нам прекрасно известно. Весьма насыщенная смесь.

Она осторожно, словно с каким-то страхом, взяла пробирку, помеченную "Минч".

— Пролив между Шотландией и Гебридскими островами, — пояснила она.

— С Торнессом на востоке, — докончил он. — Ну и что?

— Ведь где-то должна быть исходная точка, — ответила Дауни. — И вода там будет более насыщена бактериями, чем в районах, зараженных позднее.

Флеминг уставился на нее.

— Но какие у вас доказательства, что именно в Минче…

Дауни покачала головой.

— Их у меня пока нет. Когда я получила пробы, вода в пробирках была уже насыщена до предела. А о том, каково было процентное содержание бактерий в воде, когда брались пробы, у меня нет никаких сведений. Для окончательного заключения мне нужно получить точные и подробные данные о местоположении центров всех этих ураганов, а также взятые там и сразу же проанализированные пробы воды. Тогда, возможно, выявится какая-то прямая зависимость между этими крошками и погодой.

— А может быть, и не выявится, — возразил Флеминг с натянутой улыбкой. — Послушайте, Мадлен, нам не следует давать слишком много воли воображению и эмоциям. Накопление материала, отбор фактов, выводы — вот необходимые условия. А мы заперты тут и не в состоянии ничего предпринять, хотя вы, конечно, можете изучить строение своей бактерии. Однако «Интель» доставил вам все эти пробы весьма быстро и аккуратно: несомненно, и они предполагают, что изменения погоды вызваны какой-то необычной причиной. Если вы потребуете еще проб отсюда и до Тимбукту… то есть отовсюду, где только есть море, исполнительный Кауфман тотчас отправит туда своих подчиненных с совочками и ведерками. Нам же с вами остается пока внимательно следить за сводками погоды.

Они договорились, что с этого дня будут слушать все сводки погоды, какие только удастся поймать, и отмечать на карте упоминающиеся в них районы.

На скудость материала они пожаловаться никак не могли. В дневном выпуске новостей сводка погоды занимала центральное место. Впервые за всю историю страны на Англию обрушились ураганы, неся опустошение и гибель по всему побережью от Пензанса до Уика. Рухнули мачты линий высоковольтной передачи. В Ланкашире и восточной АНГЛИИ море затопило обширные пространства. И метеорологи не обещали скорой перемены погоды: такое низкое давление до сих пор еще никогда не наблюдалось вне тропиков.

Флеминг и Дауни слушали эту сводку вместе. Записывать подробности не было нужды, а обсуждать услышанное не хотелось. Но тут со стороны пустыни внезапно налетел бешеный ветер, поднимая маленькие песчаные смерчи, застучали открытые двери, задребезжали стекла, и это произвело на них гораздо более гнетущее впечатление, чем далекий голос лондонского диктора. Ветер был сухим и горячим, но Дауни поежилась, точно от холода.

Флеминг вертел ручку настройки. Возникали и глохли слова на неизвестных языках, музыка, опять слова.

Наконец он нашел то, что искал, — позывные "Голоса Америки".

"…Метеорологическая служба Соединенных Штатов, — говорил диктор, — сообщает, что к восточному побережью США движутся новые ураганы, не уступающие по силе ураганам, которые обрушились на запад Европы этой ночью. По мнению американских ученых, в климате Земли наступают изменения, сравнимые с теми, которыми было ознаменовано начало ледникового периода…"

Флеминг выключил приемник,

Дауни встала.

— Я буду в лаборатории, — сказала она.

Следующие два дня они избегали друг друга. Оба остро ощущали свою беспомощность, но добросовестно слушали сводки погоды и записывали названия районов, в которых ураганы свирепствовали с наибольшей силой.

Особенно интересны были данные о скорости ветра. Утром на третий день, прослушав очередную сводку о новых бедствиях в Англии, Нидерландах, Франции и Испании, Флеминг отправился в лабораторию к Дауни. Он увидел, что эти дни она не сидела сложа руки. На одной из стен была повешена огромная карта северного полушария, утыканная разноцветными булавками. Между Гибралтаром и Оркнейскими островами, а также к востоку от Гебрид они сливались в единое пятно.

— А, Джон! — приветствовала его Дауни. — Как видите, определенная закономерность выявляется достаточно четко. Но это еще не все! — И она подвела его к длинному столу у стены, на котором стояло около полусотни пробирок.

— Кауфман, конечно, не успел доставить мне весь материал, о котором я просила. Но вчера прибыло еще десять проб, взятых в различных точках у берегов Англии, Я распорядилась, чтобы после взятия пробы пробирки сразу же кипятили. Эти бактерии гибнут при температуре сорок градусов, и, таким образом, за время перелета количество их не увеличивалось. — Она постучала пальцем по пробирке. — Вот тут их больше всего. Проба взята у берегов Обаншира. Разумеется, это еще не прямое доказательство, но, я думаю, нам достаточно и его. Сейчас сюда должны привезти Андре.

— Но ведь она больна! — возразил Флеминг. — Чем она может нам помочь?

— Она больна и ей становится все хуже, — ответила Дауни. — Вот почему нам следует безотлагательно поговорить с ней. Вы знаете, Джон, что я вовсе не так уж бессердечна, но она может нам помочь, в этом я уверена.

— Решаете вы, — вздохнул Флеминг. — Но мне это не нравится.

Сиделка вкатила в лабораторию инвалидное кресло, в котором полулежала Андре. Флеминг взял ее руку и заставил себя весело улыбнуться. Это было нелегко: девушка невероятно исхудала, и он ужаснулся, заметив, насколько она изменилась с тех пор, как его допустили к ней в последний раз.

Дауни объяснила ей положение вещей, показала пробирки и добавила, что наиболее насыщенная проба была взята в Минче.

— Что такое "Минч"? — спросила Андре.

— Пролив у Торнесса, где все это началось, — ответила Дауни резким тоном.

— Это невозможно. И бессмысленно. К машине это не может иметь никакого отношения. У нее совсем другая задача.

Дауни недоверчиво хмыкнула.

— Другая или не другая, но если так будет продолжаться, то от нас ничего не останется, а заодно и от ее задачи. Попробуйте вспомнить! Подумайте!

— Машина об этом ничего не знает, — настаивала Андре.

— Эта машина… — задумчиво сказал Флеминг. — Но почему-то бактерия кажется мне знакомой… Ваш анализ далеко продвинулся, Мадлен?

Дауни молча подошла к письменному столу и достала папку.

— Вот тут все мои результаты — в двоичном коде. Вам это что-нибудь говорит?

Флеминг отошел с папкой к окну и, сев на подоконник, принялся изучать цифры. Потом он отложил папку и сказал:

— По-видимому, я не ошибаюсь. Все это кажется ужасно знакомым.

— В таком случае это ваша работа! — прервала его Андре.

Он с удивлением обернулся к ней.

— Моя?

— Там, в Торнессе. Вот почему здешняя машина ничего не помнит, — она помолчала, собираясь с силами. — Сколько раз вы пытались уничтожить ту машину, прежде чем вам это удалось?

— Несколько раз.

— После одной из таких попыток она решила нанести ответный удар. При помощи этой бактерии. — Андре бросила на Флеминга холодный, враждебный взгляд, полный отчаяния. — В ваше распоряжение была отдана могучая сила, а вы обратили ее против самих себя. Вы не захотели меня выслушать. Вы никого не слушали. И обрекли на гибель все человечество. А теперь поздно. Вас ждет катастрофа.

В ее голосе была нечеловеческая покорность судьбе. Флеминг отвернулся и пошел к двери. Его охватило тупое отчаяние.

Дня два он прятался от всех в уединении своей комнаты. «Интель» позаботился снабдить своих пленников первоклассной библиотекой, и Флеминг рассеянно перелистывал технические журналы, не улавливая смысла того, что читал. Впрочем, журналы были старые: ураганы мешали поддерживать регулярную? воздушную связь, и хотя самолеты «Интеля» еще совершали рейсы между Азараном и Европой, они перевозили лишь наиболее важные грузы.

Флеминг услышал гудение счетной машины и догадался, что по распоряжению Гамбуль Андре отвезли в машинный зал. Догадывался он и о том, какие расчеты делает машина — что-нибудь вроде ракет-перехватчиков, которыми так гордилось торнесское начальство. Его охватило неприятное ощущение своей причастности к происходящему, и, чтобы отвлечься, он прикинул, что происходит с материалами, по мере того как выходное печатающее устройство выдает их. Даже опытные специалисты по электронике ничего в них не поймут, если их предварительно не расшифровать. Тут он вспомнил про Абу Зеки и стал думать о нем. Не об Абу — первоклассном продукте технологической эры, а об Абу-человеке — глубоко порядочном, добром, с широким кругозором.

Флеминг вскочил с кровати, на которой он провалялся полдня, и решительно взял телефонную трубку. В безнадежной битве и один союзник лучше, чем ничего.

Диспетчер ответил, что доктор Абу Зеки сейчас в машинном зале. У Флеминга не было ни малейшего желания идти туда и смотреть, как машина высасывает последние силы из умирающей Андре. Он попросил соединить его с машинным залом, не считаясь с тем, что их разговор будет, несомненно, записан на пленку.

— Здравствуйте, Абу! Может, мы с вами повидаемся в неофициальной обстановке? Я хотел бы познакомиться с вашей семьей. Боюсь только, что без охраны меня не отпустят.

— Конечно, доктор Флеминг! Ваш визит — большая честь для меня, — осторожно ответил Абу. — Вам будет интересно посмотреть, как живут в Азаране простые люди. Боюсь только, мое жилище покажется вам очень скромным, но вы будете в нем желанным гостем.

Со второй половины субботы и до понедельника Абу был свободен, и они договорились, что Флеминг поедет с ним. Флеминг тут же позвонил Кауфману. Того не было, но секретарша записала все подробности и вечером Флемингу принесли пропуск. По-видимому, в его просьбе не усмотрели ничего странного.

Абу был гордым владельцем маленького итальянского автомобиля, а от интелевского поселка до его деревни было всего двадцать пять миль. Но, объяснил он, контракт обязывал его жить в поселке.

— Моей жене это не нравится, но с нами живет ее мать, — добавил Абу. — А с ребенком столько забот, что время от субботы до субботы проходит очень быстро.

Асфальт сменился булыжником, и вскоре шоссе превратилось в обыкновенный проселок. Абу пришлось снизить скорость. Охранник, еле умещавшийся сзади на дополнительном сиденье, ругался при каждом толчке, но, очевидно, был доволен неожиданной прогулкой, хотя ветер то и дело забрасывал в машину колючий песок.

Дорога, извиваясь, уходила вверх по пологому склону. Кругом вздымались скалы. Очертания невысокой горной гряды впереди становились все более четкими, несмотря на крутившуюся в воздухе пыль.

Абу указал на кучку прямоугольных домиков с плоскими крышами на небольшой площадке под крутым утесом.

— Вот моя деревня, — сказал он. — Вернее, та, в которой я живу теперь. В этих местах люди селились с незапамятных времен. Вон, поглядите!

Флеминг посмотрел, куда указывал Абу. Скалы вокруг были покрыты остатками гигантских барельефов — стилизованные изображения зверей, ряды бородатых воинов. Ни одна фигура не сохранилась полностью. Во многих местах их пересекали глубокие трещины.

— Древние персы, — сказал Абу. — Раньше здесь работали английские археологи, а еще совсем недавно — американцы. Но интересовал их древний храм. Вы его увидите, когда мы проедем следующий поворот.

От храма, ютившегося на обрывистом уступе, сохранились только развалины — над хаосом обрушившихся стен там и сям торчали колонны. Абу объяснил, что колонны эта римские, но во время раскопок были найдены следы других цивилизаций и религий — ассирийской и персидской, а также несколько табличек с египетскими иероглифами.

— Как вам известно, Азаран подпадал под власть многих империй. Но теперь это больше никогда не повторится!

Он свернул с дороги на еле заметную тропу и вскоре затормозил перед маленьким домиком. На пороге стояла его жена — очень красивая молодая женщина. Хотя на ней был арабский костюм, покрывала она не носила.

Когда Абу знакомил ее с Флемингом, она потупилась, но поздоровалась с ним на прекрасном английском языке.

— Лемка училась в Каирском университете — она была одной из первых студенток, принятых туда в соответствии с программой президента Насера, — гордо сообщил Абу.

— Вам жарко, — сказала Лемка. — Войдите в дом, там прохладнее. И какой ужасный ветер!

Она оглянулась на машину и вдруг заметила солдата.

— Что он тут делает? — прошептала она, хватая мужа за руку. — Тебя арестовали?

— Он сопровождает доктора Флеминга, — объяснил Абу, но Лемка продолжала тревожиться.

— В городе большие беспорядки? — спросила она. — По радио ничего не передают. Сообщили только, что переворот не удался и теперь все спокойно. Это верно?

— Да, — ответил Абу. — Все нормально. А теперь принеси нам чего-нибудь выпить и займись обедом. Я предупредил моего английского друга, что ему, как говорится, надо будет довольствоваться, чем бог послал.

Лемка ушла через занавешенную дверь в маленькую кухоньку.

— Послушайте, Абу, — сказал Флеминг, усевшись на низкой тахте, — вы не поверили тому, что я рассказывал вам про эту счетную машину, ведь так? Но поверьте тому, что я сейчас скажу.

Лемка вернулась с кувшином вина и стаканами. Наполнив стакан, она протянула его Флемингу. Вино было сладким и слабым, но зато холодным.

— Все это, в сущности, очень просто, — продолжал Флеминг, не обращая внимания на то, что его слушает Лемка. — «Интель» построил счетную машину и нанял вас для работы с ней. Как вы знаете, после бегства Нилсона она перестала действовать, поэтому они похитили меня, а со мной и эту девушку, Андромеду. Целью «Интеля» было обеспечить себе техническое превосходство над всеми соперниками, а также безопасную базу для дальнейших операций. Это устраивало интеллект, чьим орудием является счетная машина. Но это не устраивало Салима. Он был умен и честолюбив и намеревался взять контроль в свои руки. Андромеда это знала — вернее, узнала от счетной машины, которая могла предусмотреть такую вероятность, и решила передать всю власть "Интелю".

— У вас нет доказательств! — упрямо возразил Абу.

Тут вмешалась Лемка.

— Ты ведь знаешь, что он прав, — сказала она. — И ты должен помочь ему.

Абу сердито посмотрел на жену, но она не опустила глаз, и он вдруг улыбнулся.

— Я попробую, — сказал он тихо, неловко взяв ее за руку, и добавил: — В понедельник, доктор Флеминг, я попробую поговорить с мадемуазель Гамбуль.

Флеминг поблагодарил его, хотя и не верил, что из этой попытки может выйти что-нибудь путное.

— Отлично! — сказал он. — Мы придумаем, что ей сказать, как воззвать к ее совести… впрочем, вряд ли у нее есть хоть какое-то подобие совести. Но мы ведем себя нечестно по отношению к вашей супруге. Сегодня все-таки день отдыха!

За несколько часов, проведенных вне напряженной атмосферы интелевского поселка, дружба между Абу Зеки и Флемингом окрепла. Утром в воскресенье Абу повел англичанина осматривать храм, но они были принуждены скоро вернуться, так как ветер дул еще сильнее, чем накануне, и с обрыва над храмом то и дело срывались камни. Флеминг объяснил, чем, по мнению его и Дауни, вызвано изменение погоды. Абу поверил этому тем легче, что он уже видел выводы, которые сделала машина относительно бактерий, найденных в морской воде.

Как только Абу заступил на дежурство, он попросил мадемуазель Гамбуль принять его.

Француженка, казалось, была очень, рада его видеть.

— Ну что же, доктор Зеки, — начала она. — Вы первый здесь узнаете, что сегодня утром мы провели испытаниe ракеты-перехватчика. Все прошло блестяще. Теперь в этой области мы догнали Англию. — Она улыбнулась и вопросительно посмотрела на него. — У вас тоже есть для нас какая-нибудь хорошая новость?

— Да, мадемуазель, — ответил он. — Но сначала я хотел бы поговорить с вами о другом.

— Так что же вам нужно? — спросила Гамбуль подозрительно.

— Я пришел по поручению доктора Флеминга. Он считает, что изменения погоды в Америке, Европе и отчасти здесь как-то связаны с машиной. С задачей, которую она выполняет… — он замолчал, увидев, что француженка смотрит на него с нескрываемой злобой. — Доктор Флеминг просит, чтобы профессору Дауни было разрешено связаться с Международной метеорологической службой.

— Ни в коем случае! — отрезала Гамбуль, стукнув кулаком по столу. — Все это глупости!

— Но если машина…

— Я знаю, что делает машина. Указания, которые она нам дает, совершенно ясны. Погода не имеет ни малейшего отношения к миссии, возложенной на нас машиной.

Абу переменил тактику.

— Быть может, вы выслушаете доктора Флеминга… — начал он.

— Он меня не интересует! — крикнула она. — Он не может сказать мне ничего дельного! Вам ясно?

Абу попятился к двери.

— Благодарю вас, мадемуазель, — пробормотал он. Когда дверь за ним закрылась, Гамбуль нагнулась к микрофону селектора, который был уже давно включен.

— Герр Кауфман, — сказала она. — Вы слышали, что говорил доктор Абу Зеки? Прекрасно. Обеспечьте постоянное наблюдение за ним.

9

Осборн смотрел из окна вагона на бесконечные кварталы южного Лондона. Его левая рука все еще была в лубке, чтобы обеспечить покой грудным мышцам, пробитым пулей кауфманского наемника. Однако он чувствовал себя почти здоровым, а рана быстро затягивалась.

Если он спасся чудом, то же можно было сказать и о Лондоне. Город сравнительно мало пострадал от урагана, бушевавшего накануне, — во всяком случае, насколько можно было судить, глядя в окно поезда. Только телевизионные антенны наклонялись под самыми фантастическими углами, и во многих крышах на месте сорванных труб зияли черные дыры. В проходе стояло так много пассажиров, что Осборн не мог бы отойти от окна, даже если бы хотел. От Орнингтона, где он жил, до Лондона поезд шел около двух часов. И нельзя было сказать, что поезд опаздывает: просто он шел без расписания. Контактные провода были сорваны, электропоезда не ходили, и оставалось только радоваться, что дизельные поезда дальнего следования останавливается на всех пригородных станциях. Впрочем, поезд полз так медленно еще и потому, что автоматика не работала и все стрелки переводились вручную.

Осборн всегда был предусмотрительным человеком и отправился в Лондон загодя, понимая, что после подобной бури транспортные неполадки неизбежны. Но теперь он начал беспокоиться: заседание в министерстве было назначено на 10.30, а те, кто живет вблизи Уайтхолла, конечно, не опоздают.

На южном берегу Темзы поезд простоял десять минут. Осборн смотрел на электростанцию в Баттерси, такую же огромную и массивную, как всегда, но дым над ее трубой не уходил в небо, а стлался по земле, потому что ветер был еще очень силен. Поезд еле заметно тронулся, но постепенно набрал скорость. Тут электрическая сигнализация была в порядке, и, покачиваясь на стрелках, поезд, наконец, подошел к перрону Чаринг-Кросса. Пассажиры ринулись к выходам, не обращая внимания на написанные от руки призывы остерегаться битого стекла.

Стренд был почти таким же, как всегда. Правда, ураган сорвал леса со строящегося дома, но машины двигались свободно, хотя и медленно. Центр Трафальгарской площади был огорожен канатами. Нельсон все еще смотрел на Лондон со своей колонны, но власти, по-видимому, сочли нужным принять меры предосторожности.

Осборн свернул в Уайтхолл. Кое-где выбитые окна были загорожены ставнями, но и только. Биг-Бен не пострадал, и его стрелки показывали двадцать одну минуту одиннадцатого. Осборн ускорил шаги — кажется, он все-таки не опоздает.

Министр был уже у себя в кабинете. Нилсон вошел две-три минуты спустя. Он выглядел постаревшим — смерть сына была для него тяжким ударом.

Министр сразу перешел к делу.

— Сейчас не время для церемоний, — сказал он. — Профессору Нилсону нужна ваша помощь, Осборн. Профессор Нилсон возглавляет международную комиссию, и им требуется секретарь.

— Ваша кандидатура нам подходит больше всего, — сказал Нилсон хрипло, неестественно громким голосом. Осборн внимательно поглядел на него.

— И у вас тоже? — спросил он. — Затруднено дыхание?

Нилсон кивнул.

— Это чувствуется повсюду, но особенно в горах.

— Началась эвакуация горных районов Шотландии, — сказал министр. — Мы еще не объявляли об этом официально, но это повсеместное явление. Воздух становится слишком разреженным.

Нилсон подошел к столу, к которому была прикреплена кнопками метеорологическая карта.

— Альпы и Пиренеи полностью эвакуированы, — сказал он. — Может быть, вы подойдете сюда, господин министр, и вы, Осборн. Я хотел бы показать вам, что мы пока сумели установить.

Они послушно подошли и стали рядом с американцем.

— Атмосферное давление стремительно падает здесь повсюду, — начал он, проводя широкую дугу от Шетландских островов до Бретани. — А также повсюду, где у нас есть корабли Службы погоды или военные суда, производящие необходимые наблюдения. Другими словами, область наиболее низкого давления находится в северной части Атлантики и в Средиземном море. В Индийском и Тихом океанах падение давления не столь значительно, но оно падает и там. Естественно, что в результате началось стремительное перемещение воздушных масс с суши — вот чем объясняются эти ураганы и разреженность воздуха.

— Чем же я могу вам помочь? — спросил Осборн.

— Разумеется, если вы хорошо себя чувствуете, — перебил его министр. — Рана вас не тревожит?

— Я вполне здоров.

— Отлично, — сказал Нилсон. — Вы, конечно, понимаете, что материал, который мне удалось собрать, довольно случаен и хаотичен. Его необходимо систематизировать, а затем провести подробный анализ. Это требует значительной организационной подготовки. Нам необходимо изучить все сводки погоды по крайней мере за последние полтора месяца. У вашего министерства военно-воздушных сил есть кое-какие предварительные данные. Я лично убежден, что это ненормально низкое давление возникло вначале в одной строго определенной точке.

Министр снова взглянул на карту.

— Вероятно, Осборн, вы догадываетесь, в какой именно, — сказал он. — Это началось здесь.

Его палец уперся в центр сложных завитушек. Там веером расходились на запад пунктирные линии, означавшие закрытый район — ракетный полигон Торнесса. Осборн даже не удивился. Во всем этом была какая-то фатальная предопределенность.

На здание внезапно обрушился яростный удар ветра, но современные стальные рамы не задребезжали, а только протестующе загудели. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. С улицы донесся звон бьющегося стекла.

— Сейчас важнее всего быстрота, — сказал министр.

До позднего вечера Осборн с Нилсоном занимались организационными вопросами. Необходимо было создать и проинструктировать аппарат и наладить связь. Информацию должна была поставлять метеорологическая станция в Бракнелле. Связываться с ней приходилось по радио. На телефон и телеграф полагаться было нельзя.

Весенняя ночь еще не наступила, а ветер вновь усилился. Судя по всему, следовало ожидать урагана еще более страшного, чем накануне. Осборн решил не возвращаться домой.

Нилсон ушел к себе в отель пообедать, и Осборн остался один. Он воспользовался этой передышкой, чтобы спокойно обдумать положение. Все страны, большие и малые, наперебой предлагали комиссии свою помощь и сотрудничество — когда Осборн вспоминал об этом, ему становилось легче на душе. Но в длинном списке этих стран был крохотный пробел. И Осборну показалось странным, что, несмотря на угрозу всемирного стихийного бедствия, Азаран так ревниво придерживается своей новой изоляционистской политики.

Он снял телефонную трубку и попросил соединить его с дежурным по связи с Ближним и Средним Востоком в министерстве иностранных дел. Тот немедленно подошел к телефону, но они практически не слышали друг друга, так как ветер выбрал именно эту минуту, чтобы разбушеваться не на шутку. Осборну пришлось кричать, и он совсем задохнулся от этого усилия.

В трубке раздался ответный крик и тяжелое дыхание:

— Попробуем, сэр, но не знаю, получится ли что-нибудь. Телеграфные и телефонные линии пошли ко всем чертям, да и на радио полагаться нельзя. Нам повезет, если мы сумеем хоть что-нибудь передать отсюда. Кроме того, вам, вероятно, известно, сэр, что там были беспорядки. Азаран официально прервал связь с внешним миром… — Страшный грохот заглушил конец фразы. — Выбило все окна, — пробормотал голос. — Ну и ночка!

Было уже далеко за полдень, когда Флеминг заставил себя встать с постели и пошел в душ. Им все больше овладевала апатия, и он несколько часов провалялся на кровати, ничего не делая и почти не думая. Он не верил, что Абу сумеет уговорить Гамбуль принять его, а кроме того, не очень представлял, что он ей скажет, даже если она согласится встретиться с ним.

Но как бы то ни было, Гамбуль его не вызвала. Душ освежил его тело, если не мозг, и Флеминг направился в машинный зал. Андре сидела возле стержней. Рядом стоял Кауфман. Андре выглядела так плохо, что Флеминг в нерешительности остановился, но она не обратила на него никакого внимания, и он пошел дальше.

Печатающее устройство работало, и Абу изучал поступающие из него цифры.

— У меня ничего не вышло, — пробормотал Абу, не отводя глаз от бумажной ленты. — Теперь за мной следят.

Флеминг нагнулся, словно его заинтересовали цифры.

— По-моему, никто из нас ничего не может сделать. Разве только предупредить остальной мир.

Абу оторвал ленту и выпрямился.

— Вечером побывайте у меня дома, — шепнул он. — Только без охранника. Мне ускользнуть не удастся, но Лемка вам все объяснит.

И Абу быстро ушел в соседнюю комнату. Флеминг задумчиво смотрел ему вслед.

В коридор вышла Дауни.

— Я увидела, что вы с Абу Зеки шепчетесь, как заговорщики, и не хотела вам мешать, — сказала она. — В чем все-таки дело?

— Я и сам не знаю, — ответил Флеминг. — Возможно, это ловушка: он сегодня утром был у Гамбуль. А может быть, мыльный пузырь надежды. Но если уж погибать, так с музыкой. А какими приятными новостями порадуете нас вы?

— Я знаю теперь, что это за бактерия.

— А именно?

— Синтезированная искусственно. Если бы мы знали, как она действует, картина прояснилась бы еще больше.

— А если бы Андре?..

Дауни грустно улыбнулась.

— Я уже пробовала. Она говорит, что машина тут бессильна. Ей об этой бактерии ничего не известно.

Они пошли к двери, так как поблизости от них остановился охранник.

— Я уже хватаюсь за соломинки, — сказал Флеминг. — А потому, если наш друг Абу действительно расставил мне ловушку, я в нее попадусь.

Дауни схватила его за локоть.

— Будьте осторожны, Джон! Без вас…

— Я всегда выхожу сухим из воды, — усмехнулся он.

Выбраться из поселка незаметно было не так-то просто. Флемингу пришлось ждать, пока совсем не стемнеет, а он не совсем ясно понял, где именно Абу оставил свою машину. Но ему на помощь пришла погода. Ветер, буйствовавший весь день, теперь превратился в настоящий ураган, и часовые попрятались за столбами и стенами, стараясь укрыться от жалящего песка.

Когда Флеминг добрался до автомобильной стоянки, его глаза уже привыкли к темноте и он без труда узнал машину Абу. Как и обещал Абу, ключ был вставлен в замок зажигания. Флеминг выехал из ворот довольно медленно, чтобы не возбудить подозрений какого-нибудь часового, спрятавшегося поблизости.

Вести машину было трудно, к тому же он не очень хорошо запомнил дорогу. Дважды, когда на машину обрушивался песчаный смерч, он съезжал в канаву. Но итальянский автомобильчик с задними ведущими колесами был прекрасно приспособлен для подобных условий, и часа через два Флеминг все же добрался до дома Абу.

Он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась. Он назвал себя, и Лемка впустила его в дом, поспешно заперев за ним дверь.

В углу сидела старуха в национальном арабском костюме. Нижнюю часть лица она закрыла покрывалом, но темные глаза смотрели на него дружелюбно. На коленях она покачивала ребенка.

— Это ваш сын? — спросил Флеминг у Лемки, поглядев на младенца.

— Да, это Йен, — ответила она с гордостью. — Мы назвали его в честь доктора Нилсона. А у вас есть дети?

— Нет.

Флеминг не знал, как держаться с этой прямолинейной молодой женщиной.

— Хотите кофе? — спросила Лежа и что-то сказала матери по-арабски. Старуха положила младенца в колыбель и вышла на кухню.

— Что, собственно, все это означает? — спросил Флеминг, когда они сели и Лемка начала тихонько покачивать колыбель. — Абу ничего мне не объяснил.

— Я попросила его позвать вас, — спокойно ответила Лемка. — Мой двоюродный брат — радист на одном из самолетов «Интеля». Он летает в Европу.

— Разве полеты еще продолжаются?

Лемка кивнула.

— Это трудно, но еще возможно. Может быть, вам нужно связаться с английскими учеными? Экипажу запрещено брать какие бы то ни было письма. Их перед вылетом обыскивают. Но мой брат сказал, что он сумеет провезти письмо.

Флеминг задумался. Все это очень походило на ловушку

— Но с какой стати он станет рисковать? — спросил он.

Мать Лемки вернулась с кофе, налила им по чашке и тихо опустилась на пол в дальнем углу. Лемка посмотрела на нее, потом на сына.

— Он сделает это для меня. Для своих родных, для нашего маленького Йена.

В ее словах была простая и теплая человечность, настолько не похожая на окружающие кошмары, что Флеминг сразу поверил ей.

— Он летит в Лондон? Чудесно. А что он может передать? Записку?

Лемка кивнула.

— Вы ведь понимаете, что это опасно. За это сажают в тюрьму и даже расстреливают.

— Спасибо, — Флеминг не сумел найти нужных слов. — Я поговорю с профессором Дауни, что именно следует написать.

Он встал.

Лемка подошла к нему.

— Что же будет дальше? — прошептала она.

Флеминг откинул занавеску, закрывающую крохотное оконце. Здесь, под прикрытием крутого горного склона, воздух был чист от песка и мириады звезд мерцали на темном куполе неба.

— Следует учитывать две вещи, — сказал он наполовину сам себе. — Во-первых, где-то в туманности Андромеды существует разум, который пытается войти в соприкосновение с любыми формами жизни, имеющимися в галактике. Когда он находит такую жизнь, он подчиняет ее, овладевает ею. Эти попытки продолжаются, возможно, несколько миллионов лет и в каких-то мирах они, возможно, увенчались успехом. А теперь речь идет о нашей Земле — для ее же пользы, утверждает эта девушка, Андромеда. Это одно.

— А второе?

— Там, где этот разум встречает другой разум, враждебный себе, он его уничтожает, быть может заменяя на что-то другое. Вот это и происходит теперь, потому что мы сопротивлялись. Вернее, потому что я пытался сопротивляться. И потерпел неудачу. — Его голос дрогнул. — Вот почему, Лемка, можно сказать, что я обрек на гибель человечество.

— Но пока еще не все потеряно, — прошептала она.

— Да, — согласился он. — Пока еще есть надежда, что у профессора Дауни будут какие-нибудь новости для вашего двоюродного брата.

Флеминг вернулся в поселок на рассвете. Он, не скрываясь, въехал прямо в ворота, освещенные прожекторами, и весело помахал часовому. Тот ухмыльнулся в ответ. Очевидно, часовым было приказано не выпускать европейцев из поселка и беспрепятственно впускать их туда.

Флеминг дождался начала рабочего дня и только тогда пошел к Дауни. Он знал, что их записка должна быть краткой, конкретной и содержать не только просьбу о помощи.

В лаборатории кроме Дауни был и Абу Зеки. При виде Флеминга он облегченно вздохнул, но ничего не сказал.

Дауни наклонилась над большим танком, который она приказала установить под длинным окном. Танк был герметически закрыт стеклянной крышкой, через которую проходило несколько резиновых трубок и проводов. Они были подсоединены к различным приборам с самописцами. В одном из приборов Флеминг узнал барограф. На дне танка была мутная морская вода.

Дауни рассеянно поздоровалась с ним.

— Андре ничем не может нам помочь, — сказала она. — По-моему, она искренне хотела что-нибудь сделать, но у нее просто нет сил. И все же с помощью Абу мне удалось получить кое-какие данные.

— Вы что-нибудь узнали? — спросил Флеминг.

— Довольно мало. Теперь мне известно, что делает эта бактерия, — с этими словами Дауни сняла пробирку, установленную вертикально отверстием вниз над одной из резиновых трубок, вмонтированных в крышку танка. — Она поглощает азот. В этой пробе воздуха, взятой над самой поверхностью воды, содержится менее трех процентов азота. Она, кроме того, поглощает кислород, но в незначительном количестве. Впрочем, взгляните сами.

Дауни повернулась к шкафу и достала растрепанную пачку бумажных лент.

— Ознакомьтесь с этими формулами, Джон. И скажите, что они вам напоминают.

Флеминг молча изучал ряды цифр.

— Я уже говорил, что это что-то знакомое.

Он отдал ей записи.

— Еще один синтез, — пробормотала Дауни.

На лице Флеминга отразилась глубокая тревога.

— Новый? — воскликнул он.

— Нет-нет, — успокоила его Дауни. — Чтобы получить это, нам пришлось обратиться к прошлому. Вчера вечером я добралась до знакомого материала. Мы получили его от счетной машины в Торнессе больше года назад, когда я начала работать над синтезом ДНК.

— Это оттуда? — спросил он тихо. — Часть программы, создавшей Андромеду?

— Нет. Этот материал был получен независимо, — в тоне Дауни была непоколебимая уверенность. — Я поставила на нем опыт — это было еще на той стадии, когда мы, в сущности, действовали вслепую.

Она отошла к танку и с отчаянием посмотрела на серую мутную жидкость на его дне.

— Я синтезировала несколько таких бактерий.

— А что с ними было дальше?

Дауни ответила с видимым усилием.

— Они показались мне безвредными и совершенно ни к чему не пригодными. Очередная неудача — так я тогда подумала. Я продержала их в разных питательных средах неделю. Они не погибли, но и никак не развивались. Просто размножались. Потом пробирки были вымыты и простерилизованы.

Флеминг шагнул к ней.

— Как вы не понимаете…

— Я все понимаю! — резко перебила Дауни. — Бактерии попали в раковину, в канализационную трубу, в коллектор, а оттуда — в море.

— На что и рассчитывала проклятая машина! Но ведь этой дряни была унция, не больше. Они не могли так размножиться.

— Могли, — ответила Дауни. — Я пыталась точно установить дату прекращения этого эксперимента. Больше из чисто академического интереса. Но во всяком случае, с тех пор прошло больше года. С помощью этого танка я смогла установить быстроту их размножения. Это нечто фантастическое. Ни один известный вирус, ни одна бактерия не размножается с такой быстротой. А теперь, когда заражены океаны, вы можете представить себе, в какой прогрессии идет увеличение их количества.

— Сколько времени потребуется, чтобы… — начал Флеминг.

Дауни посмотрела ему в глаза.

— Примерно год. Или меньше. К этому сроку будет достигнута максимальная насыщенность всей морской воды на земном шаре.

Флеминг посмотрел на прибор, чертивший кривую содержания азота в воздухе танка.

— Они поглощают только азот и немного кислорода? И больше ничего? — спросил он.

— Насколько я могу судить, да. Однако в нормальных условиях море поглощает азот чрезвычайно медленно. Планктон и прочее. Любая фабрика искусственных удобрений связывает азота за неделю больше, чем море поглощает его за год. Это не имело ни малейшего значения. Ведь азота очень много. Но эти бактерии без труда могут поглотить весь атмосферный азот. Вот это и происходит теперь. Атмосферное давление падает. В конце концов азот исчезнет вовсе, а с ним и растения. Когда давление понизится всерьез, наш организм перестанет усваивать кислород и исчезнут все животные.

— Если только… — начал Флеминг.

— Никаких «если» не существует.

Флеминг посмотрел на Абу Зеки, который тихо стоял р стороне и внимательно следил за их разговором.

— Мадлен, — сказал он. — С помощью Абу мы можем послать в Лондон письмо.

Дауни осталась равнодушной.

— О чем? — осведомилась она.

— О том, что происходит.

— Какой смысл! — она пожала плечами. — Но пожалуйста, если вам так хочется. Почему бы и не сделать благородный жест, даже когда уже поздно. — Она снова нагнулась над танком, вглядываясь в жидкость на его дне. — Андре была права. Машина создавала жизнь. Теперь она создала смерть. Для нас, человечества, это КОНЕЦ — вот в этой водичке.

— И все-таки написать надо! — настаивал Флеминг. — Родственник Лемки готов рискнуть. Пишите покороче, но изложите все, что вам удалось установить.

Его решительный тон подействовал на Дауни.

— Хорошо, Джон, — обещала она.

Абу улыбнулся.

— Я подожду записки, профессор, — сказал он Дауни. — Я обычно обедаю в городе. А мой родственник обедает в том же кафе.

Флеминг направился к двери.

— Желаю вам обоим удачи, — сказал он с наигранной бодростью. — Встретимся здесь попозже вечером?

Снаружи дул горячий ветер. Флеминг пошел к себе. Он был рад остаться один. Роль оптимиста требовала от него слишком больших усилий. А кроме того, ему нужно было о многом подумать. Лучше же всего ему думалось, когда он оставался наедине с бутылкой шотландского виски.

Флеминг послал служителя за виски. Тот вернулся через пять минут. «Интель» позаботился окружить своих пленников комфортом и не скупился на всевозможные одурманивающие средства — как физические, так и духовные.

Флеминг не стал обедать и поэтому был немного навеселе, когда вернулся в лабораторию. Ветер не стихал и темнота уже сгустилась без обычных недолгих сумерек.

Абу и Дауни ждали его.

— Я видел моего родственника, — сказал Абу. — Он взял записку. Конечно, я не знаю, удалось ли ему пронести ее на летное поле. Но, во всяком случае, я слышал, как их самолет взлетел — точно по расписанию. Это было час назад.

Флеминг поблагодарил его.

— Возможно, вашему родственнику не удалось пронести записку благополучно; возможно, в Лондоне на нее не обратят внимания… Но даже если они все поймут и всему поверят, не знаю, какие меры смогут они принять. И при всех обстоятельствах нам придется действовать самим. Следовательно, нам нужна Андре. Абу, сходите в лазарет и скажите сиделке, чтобы она привезла ее сюда.

— Теперь? — неуверенно спросил Абу.

— Да. Кауфман таскает ее в машинный зал, когда им заблагорассудится. И сиделка, бедняжка, должна подчиняться.

— Зачем она вам понадобилась? — неодобрительно спросила Дауни.

— Как союзница.

— Она откажется. Да и вообще она слишком слаба.

— Значит, ей придется превозмочь слабость. Она — наша единственная надежда. Если торнесская машина соорудила бактерию, значит должна существовать соответствующая антибактерия. Я не специалист в вашей области, Мадлен, но ведь это, кажется, одна из основ биологии?

— А вам, случайно, не известен микроорганизм, который будет любезно действовать в обратном направлении? — осведомилась Дауни.

— Машине он должен быть известен, — ответил Флеминг, не обращая внимания на ее саркастический тон. — Я знаю, что это не та машина, но она сумела воссоздать формулу первой бактерии — во всяком случае, мы с Андре добились от нее этого. И можем повторить ту же операцию, чтобы получить противоядие.

Прежде чем Дауни успела ответить, вернулся Абу. Он придержал дверь, и сиделка вкатила в лабораторию кресло Андре. Флеминг уже привык, что девушка каждый раз, когда он видит ее вновь, кажется все более слабой, все более прозрачной. Но он так и не сумел привыкнуть к ненависти, которая вспыхивала в ее глазах, когда она смотрела на него.

— Спасибо, — сказал он сиделке, не глядя на Андре. — А сейчас оставьте ее здесь. Когда будет нужно отвезти ее назад, мы вас позовем.

Сиделка заупрямилась.

— Ее нельзя было привозить сюда, сэр. Она только что заснула.

— Не беспокойтесь. Это необходимо, — вмешался Абу. Сиделка укутала ноги Андре пледом и медленно вышла. Когда дверь закрылась, Андре спросила, чего они от нее хотят. Говорила она еле внятным прерывистым шепотом.

— Нам нужна еще одна формула, — объяснил Флеминг. — Какой-нибудь бактерии или вируса, которые бы уничтожали первую бактерию и высвобождали поглощенный ею азот.

— И надо, чтобы новая бактерия размножалась быстрее первой, — добавила Дауни. — Это будет еще один рискованный опыт с биосинтезом, еще один процесс, создающий жизнь. И для этого мне нужна формула.

Андре слушала их с напряжением, в котором было чтото пугающее. Теперь она слабо покачала головой.

— Не знаю… Это потребует слишком много времени.

Флеминг взглянул на Дауни.

— Разве? — пробормотал он.

Дауни невольно посмотрела на девушку.

— Не знаю, — сказала она. — С ней… — тут она спохватилась и продолжала другим тоном: — Если вы спрашиваете, сколько времени мне потребуется на лабораторные опыты, то это другой вопрос. В сутках, даже если их осталось у нас немного, по-прежнему двадцать четыре часа, а я умею обходиться без сна.

Теперь они оба смотрели на Андре. Они мысленно приказывали ей подчиниться, совершить невозможное. По ее губам скользнуло что-то вроде улыбки, и она кивнула. Флеминг повернулся к Абу.

— Сходите за сиделкой. Скажите, что завтра в девять утра Андре должна быть готова для работы в машинном зале. Ведь она — единственный шанс, который нам остается. Объясните сиделке, что мы не бессердечные злодеи. Растолкуйте ей, что это необходимо. Если понадобится, напугайте ее — намекните, что и она погибнет, если не поможет нам.

Уговоры (или угрозы) Абу подействовали. На следующее утро в девять часов сиделка послушно вкатила Андре в машинный зал. Она объяснила, что больная очень слаба и встать с кресла не сможет.

В зале был только Флеминг. Дауни не верила в возможность успеха, а Абу остался снаружи, чтобы вовремя предупредить о появлении Кауфмана или Гамбуль, попрежнему хранившей таинственное молчание. Если бы Флеминг не был всецело поглощен главной задачей, он, конечно, встревожился бы, заметив, что «Интель» как будто совсем не контролирует, чем они занимаются.

Андре с трудом приложила ладони к стержням. Машина ожила, едва только девушка появилась в зале, однако экран светился очень слабо. Изображение осталось туманным даже после того, как Флеминг задернул занавески на окнах. Он увидел, что Андре повернулась к экрану. Теперь ее руки сжимали стержни так, словно из них в ее тело поступала живительная энергия. В ее усилии сосредоточиться было что-то трагическое. Потом ее пальцы разжались, она вся поникла, ее голова бессильно упала на грудь. Сотрясаясь от рыданий, Андре что-то невнятно шептала.

Флеминг нагнулся к ней.

— Я не успеваю понять… Возьмите меня отсюда.

Потом она добавила, точно говоря сама с собой:

— Я не хочу умирать.

Сиделка оттолкнула Флеминга.

— Она перенапряглась. У нее нет сил… Вы не имеете права требовать…

Она решительным движением откатила Андре от экрана. Но Флеминг преградил ей дорогу.

— Андре! — сказал он негромко. — Никто из нас не хочет умирать, но мы все умрем, если каким-то чудом азот не будет возвращен из моря в атмосферу.

Андре с усилием приподняла голову.

— Вы умрете все вместе, а я умираю одна.

Флеминг ласково погладил ее по руке. Андре отодвинула руку.

— Не трогайте меня, — прошептала она. — Я кажусь вам отвратительной.

— Нет! — резко перебил он. — Не отвратительной, а очень красивой. С того самого времени… с того самого времени, когда мы сбежали из Торнесса. Но попробуй собраться с мыслями! Только ты можешь прмочь нам теперь. Я ведь даже не знаю, чем занимается сейчас машина. Власть все еще принадлежит Гамбуль?

Флеминг широким жестом указал на окружавшую их со всех сторон счетную машину.

— Так почему она сюда больше не приходит?

Андре помолчала, собираясь с силами.

— Ей это не нужно. Машина указала ей путь. И она с него не свернет. Ей больше ничего не нужно. Поэтому она не приходит сюда. Я не могу ей ничего показать. Я сама уже ничего не вижу, — она поглядела на темный экран. — Я отдохну и вернусь.

Сиделка покатила кресло к дверям. На этот раз Флеминг ее не остановил. Он смотрел, как за ними закрылась входная дверь, и около минуты простоял неподвижно в тяжелой тишине пустого зала.

Внезапно он вздрогнул. Заработало печатающее устройство! Потом его быстрый треск прекратился. И снова раздался — теперь оно работало медленнее, но без остановок. Флеминг подошел и поглядел на бумажную ленту.

— Тут сам черт ногу сломит, — пробормотал он. — Но это несомненно какой-то биологический материал.

Он решил пойти к Дауни. Само по себе это могло показаться не таким уж важным — предварительный анализ, и только. Но значение случившегося было огромно, Андре действительно хочет помочь им, и, возможно, Дауни удастся сотворить чудо… если у них хватит времени.

Едва Флеминг вышел во двор, как ветер обрушился на него с такой силой, что он зашатался. У него перехватило дыхание, он судорожно глотал воздух, но облегчения не наступало. Опустив голову, пригнувшись, он зашагал навстречу вихрям песка к лаборатории. Вспыхнувшая было надежда угасла. Время… откуда его взять?

В трех тысячах миль оттуда над Лондоном занималась заря — над Лондоном, который постигла неслыханная Kaтастрофа. Кое-где на середине наиболее широких улиц стояли полицейские в шлемах, стараясь держаться подальше от домов. Иногда сквозь вой ветра прорывался звон колокола санитарной машины. В здании министерства науки слабо светились два-три еще уцелевших и не забитых досками окна.

В сером свете утра лица четырех мужчин, сидевших вокруг заваленного бумагами стола, казались совсем измученными. Совещание длилось несколько часов, но никто не предложил ничего дельного. Обсуждение проблемы превратилось в бесплодный спор и ведомственные свары.

Когда Осборн начал бессмысленно препираться с секретарем премьер-министра об ответственности отдельных министерств и финансировании общего плана действий, хотя все это было уже решено накануне. Нилсон, обычно сдержанный и благожелательный, вдруг вспылил.

— У вас, англичан, удивительный талант заботиться о бюрократических тонкостях, когда небеса рушатся! — воскликнул он.

— Мы все устали, профессор, — резко ответил министр. — И мы можем делать только то, что нам представляется наилучшим.

— Извините, — пробормотал Нилсон устало.

Секретарь премьер-министра потянулся за сигаретой, увидел, что пачка пуста, смял ее и швырнул в угол.

— Половина страны сидит без электроэнергии, а вторая половина где затоплена, где занесена снегом, где изуродована ураганами. Люди умирают быстрее, чем воинские подразделения успевают их хоронить. Если бы вы могли хотя бы примерно указать, сколько еще времени это продлится…

Нилсон хотел было ответить, но тут в комнату на цыпочках вошла секретарша и протянула Осборну серый конверт.

— Вам, сэр, срочно, — сказала она. — Доставлено курьером из Лондонского аэропорта.

Осборн вскрыл конверт, неторопливо развернул листок папиросной бумаги и начал читать.

Потом обвел взглядом остальных и передал письмо министру.

— Из Азарана, — сказал он. — От Мадлен Дауни.

— Читайте вместе, — сказал министр Нилсону и секретарю премьера. — Так будет быстрее. Об этом надо немедленно поставить в известность кабинет.

Он подождал, пока они не прочли письмо, и нетерпеливо спросил:

— Вы можете что-нибудь предложить, Нилсон? Американец кивнул.

— Вы не могли бы отправить меня в Азаран — сегодня же? — спросил он.

10

Четырехмоторный самолет пробежал по дорожке, повернулся и замер. К нему подъехали электроразгрузчики. Члены экипажа, измученные беспосадочным перелетом — от самого Лондона они летели на высоте, не превышавшей 6000 футов, выдерживая натиск ураганного ветра, — медленно спустились по лестнице и побрели к административному корпусу. Капитан вручил документы европейцу с плоским затылком, который мельком взглянул на них и протянул пухлую руку за личными документами членов экипажа. Капитана он отпустил сразу же, но когда к нему подошли следующие двое, он задержал их и снова заглянул в бумаги.

— А это кто? — спросил он по-немецки.

Спрошенные посмотрели на него с недоумением, и коекак он повторил тот же вопрос по-арабски.

Юсел, двоюродный брат Ломки, вежливо улыбнулся.

— Мой помощник. Он не знает арабского и того языка, на котором вы заговорили сначала.

Интелевец нахмурился.

— Мне не сообщали ни о каких изменениях в численности экипажа. Зачем вам понадобился помощник?

— Для наблюдения за курсом, — ответил Юсел. — Нам приходится лететь очень низко. Выше плотность воздуха слишком мала.

Интелевец сердито перечитал документы. Не обнаружив ничего подозрительного, он швырнул их на стол. Юсел взял бумаги и повел своего спутника в комнату отдыха летчиков, где они переоделись. Его спутником был Нилсон.

— Ну, худшее позади, — сказал ему Юсел. — Теперь я отвезу вас в дом моей двоюродной сестры. Там вы будете в полной безопасности. Ее муж, доктор Абу Зеки, свяжется с вами, как только ему представится возможность.

Нилсон кивнул.

— Чем скорее, тем лучше.

Отвезя американца, Юсел вернулся в город. Когда он вошел в кафе, начинало уже вечереть, но ему пришлось прождать еще час. Наконец появился Абу Зеки — он держался настороженно, как человек, знающий, что за ним ведется слежка. За бутылкой прохладительного напитка Юсел вполголоса рассказал ему о приезде Нилсона.

— Ему нужно увидеться с доктором Флемингом и профессором Дауни, — добавил он.

Абу Зеки обвел маленькое полупустое кафе тревожным взглядом.

— Не знаю, сумеют ли они оба уйти незаметно, — сказал он. — Но во всяком случае, я их предупрежу.

Услышав, что приехал Нилсон старший, Флеминг решил махнуть рукой на осторожность и отправиться к нему как можно скорее. Он сказал Дауни, чтобы она была готова, едва стемнеет — конечно, если ее не пугает риск.

Погода им благоприятствовала. На закате разразилась буря: полыхали молнии, налетали короткие ливни, стуча по стеклам и песку. Часовые, мокрые и дрожащие, укрылись кто где мог. Флеминг и Дауни выбрались из поселка под проливным дождем, и их никто ни разу не окликнул.

Дорога была ужасной. Маленькую машину Абу то и дело заносило на жидкой грязи. Но ливень был местным: сорок минут спустя они уже ехали по сухой земле, хотя молнии продолжали сверкать, а гром гремел не переставая.

Когда Лемка открыла дверь и Флеминг увидел позади нее Нилсона, он почувствовал непонятное облегчение. Молчаливый кивок американца, его крепкое рукопожатие почему-то вселили в него бодрость.

Для Дауни Нилсон был проблеском надежды, обещанием спасения, в возможность которого она упорно не хотела верить. Но она не совсем понимала цель его приезда. И она и Флеминг сидели, скрывая волнение, пока широкоплечий спокойный американец, ощипывая виноградную гроздь, рассказывал им, что происходило в Лондоне. И о том, как они там уже готовы были признать положение безвыходным, когда вдруг получили письмо Дауни.

— Но есть ли какой-нибудь шанс? — спросил у нее Нилсон.

— Не больше песчинки.

Дауни отодвинула поднос с ужином Нилсона и разложила на столике бумаги, которые прятала за поясом юбки. Она нетерпеливо разгладила их.

— В основном это расчеты спирали ДНК, — начала она. — Машина (я думаю, вы согласитесь) дала вполне убедительный анализ. Насколько я могу судить, в потенции это бактерия. Но одно дело — молекулярная структура, и довсел!7 Другое — создание компонентов и их синтез. Однако в результате может получиться та антибактерия, которая нам нужна.

Нилсон внимательно изучал цифры.

— Это работа машины, которую построил Йен?

Дауни кивнула.

— Я все думаю… — он не договорил.

Флеминг сидел рядом с колыбелью, машинально вертя в пальцах подвешенную к ней погремушку.

— …как обернулось бы дело, если бы ваш сын остался здесь? — докончил он.

Нилсон поглядел на него.

— Его безжалостно убили, — сказал он. — У нас на глазах. Если бы я мог отыскать того, кто…

— Я не знаю, кто именно стрелял, — ответил Флеминг. — Но я могу назвать вам человека, отдавшего приказ убить его. Это некий Кауфман, наш здешний опекун.

— Мне хотелось бы встретиться с ним, — сказал Нилсон.

— Может быть, вы и встретитесь.

Дауни начала собирать бумаги.

— Во всяком случае, смерть вашего сына была мгновенной, — сказала она с глубоким сочувствием. — А наша смерть будет труднее… Если все это не поможет, — она снова сунула бумаги за пояс. — Не хватает еще многого, но узнать это для нас может только Андре.

— А как она себя чувствует? — спросил Нилсон. Дауни посмотрела на маленького Йена. Ребенок не спал и весело улыбался, видя вокруг себя столько людей.

— Она была искусственно живой. Не как… — Дауни резко отвернулась от колыбели. — В ее крови не хватает какого-то компонента. Я не знаю, какого, а машина этого не учла.

— Но не могла ли бы она получить помощь от машины и для себя? — спросил Нилсон.

— Не хватит времени, — ответил Флеминг. — Возможно, она и сумела бы что-нибудь узнать, но нужно было получить формулу антибактерии. Андре выбрала эту задачу…

Нилсон задумчиво посмотрел на Флеминга.

— Это было нелегкое решение! — сказал он.

Флеминг молча закурил сигарету, глубоко затянулся и только тогда ответил:

— Да, вы правы. Нелегкое.

Он отошел к окошку и уставился в темноту. Чтобы смягчить напряжение, Дауни поспешно спросила Нилсона, не нужна ли ему копия расчетов, сделанных машиной. Нилсон покачал головой. Везти бумаги в Лондон бессмысленно, объяснил он. Вот если бы это была пробирка с живыми антибактериями!

— Если эта девушка сумеет довести анализ до конца… — начал он, но тут его перебил Флеминг.

— Ш-ш-ш! Лемка!

Лемка, которая сторожила у дороги, стремглав бежала через двор к дому. Они слышали стук ее сандалий по плитам дворика.

— Мы находимся под постоянным надзором, — объяснила Дауни. — Правда, мы думали, что сегодня нам удалось ускользнуть.

В комнату ворвалась Лемка, ее глаза горели от волнения.

— Солдаты! — воскликнула она. — Целый грузовик!

На мгновение все застыли. Затем Дауни вытащила бумаги и протянула их Лемке.

— Отдайте их вашему мужу. Он потом вернет их нам.

Лемка повернулась к Нилсону.

— Идите в комнату моей матери, туда они не посмеют войти!

— Будем надеяться, — с улыбкой ответил он и пошел за ней.

В дверь постучали — не очень сильно и не очень громко. Лемка вышла из задней комнаты и отперла дверь. Капрал, отдав честь, сказал что-то по-арабски. Позади него стояли два солдата с винтовками за плечами.

— Он говорит, что они приехали за вами и за доктором Флемингом, — перевела Лемка, обращаясь к Дауни.

— Скажите им, что мы сейчас идем, — ответила Дауни, пытаясь улыбнуться любезной светской улыбкой. — С нами ничего не случится, не беспокойтесь. Но для доктора Нилсона вам надо будет подыскать более безопасное убежище. Мы найдем способ связаться с вами.

Лемка крепко пожала ей руку.

— Мой двоюродный брат что-нибудь придумает. Но нам не следует больше разговаривать, не то солдаты заподозрят неладное.

Один из солдат влез в автомобиль вместе с ними, а капрал знаками показал Флемингу, чтобы он ехал прямо за грузовиком. Погода немного улучшилась: ветер был попрежнему сильным, но дул он ровно.

Вернувшись в поселок, они увидели, что все окна машинного корпуса ярко освещены. К автомобилю подскочили два солдата и провели Дауни и Флеминга внутрь здания. Кауфман сидел у себя в кабинете. Лицо его перекосилось от еле сдерживаемого гнева. Рядом с ним стоял Абу. Вид у него был встревоженный.

— Это еще что такое! — рявкнул немец, едва они вошли. — Почему вы покинули поселок без разрешения?

— Без чьего разрешения? — резко спросила Дауни. — И с каких это пор нужно просить разрешения для того, чтобы навестить знакомых, семью коллеги?

Кауфман не выдержал ее взгляда и отвернулся.

— Вам известно, что вы не должны выходить из поселка без сопровождения, — прорычал он, стараясь скрыть смущение.

Флеминг шагнул к нему, сжав кулаки.

— Эй вы, тевтонский гаулейтер! — начал он, по его остановил Абу Зеки.

— За вамп послали потому, что дело не терпит отлагательств: девушка потеряла сознание, работая с машиной.

— Андре? — крикнул через плечо Флеминг, бросаясь к двери. — Я пойду к ней.

— Ей очень плохо? — спросила Дауни у Абу.

— Она очень ослабела, — ответил он. — Но прежде чем она лишилась чувств, печатающее устройство выдало вот это, — и он протянул Дауни ворох бумажных лент, который взял со стола.

Кауфман откашлялся.

— В будущем за вами станут следить более внимательно, — предостерег он, но не сумел скрыть растерянности и тревоги. — А насколько для нас важна эта девушка?

— Настолько, насколько для вас важна ваша жизнь. Если она не доведет до конца этой работы, вам останется жить очень недолго!

Дауни с трудом заставила себя ответить Кауфману, но тут она заметила в его глазах страх и впервые поняла, что и у него есть уязвимое место.

— Так что, ради бога — и ради собственной шкуры, — постарайтесь поменьше вмешиваться!

Кауфман посмотрел на нее с подозрением, но ничего не сказал и молча вышел из кабинета.

В палате, где лежала Андре, было темно. Когда Флеминг на цыпочках вошел туда, сиделка, сидевшая возле затененного ночника, вскочила и сделала протестующий жест.

— Ничего, — шепнул он. — Я. просто хочу посмотреть на нее. Я не стану ее будить.

Сиделка досадливо вздохнула и вместе с ним подошла к кровати. Глаза Флеминга привыкли к темноте, и он увидел исхудавшее тело Андре, обрисовывавшееся под тонким одеялом. На белой подушке смутным пятном темнела ее голова. Он нагнулся и увидел, что она смотрит на него.

— Мне не следовало уезжать, — прошептал он, ласково поглаживая ее волосы.

Его пальцы случайно задели лоб Андре. Он был влажным и холодным.

Медленно, с трудом она сказала:

— Я сделала то, что вы хотели. У профессора Дауни теперь есть все необходимые данные.

Флеминг слышал ее слова, но не улавливал их смысла.

— Я должен был остаться здесь, с тобой, — сказал он. Флеминг нашел руку Андре. Она была неестественно вывернута. Он попытался нащупать пульс и ничего не почувствовал.

— Я умираю, — прошептала она, догадавшись, что он делает.

Флеминг отдернул руку.

— Нет! — почти крикнул он. — У нас еще есть в запасе несколько козырей. Сюда приехал Нилсон. Отец человека, который построил эту машину. Он заставил меня понять мою ошибку. Нашу ошибку. Машина должна помочь не только нам, но и тебе.

Он выпрямился.

— Слушайся меня во всем, — приказал он. — Как прежде. Сейчас ты уснешь. Завтра я приду за тобой и отвезу тебя к машине. Да-да, я знаю, — сказал он, заметив, что она хочет возразить. — Ты очень ослабла. Сегодня вечером ты потеряла сознание. Но ведь теперь я буду рядом и помогу.

Сам он не верил, что действительно сумеет помочь ей, но надеялся вдохнуть в нее бодрость. Андре пошевелилась, словно стараясь лечь поудобнее. Ее веки затрепетали и сомкнулись. Лицо приняло спокойное сонное выражение.

Флеминг вышел из палаты, поманив за собой сиделку. В коридоре он принялся тихо уговаривать ее не бояться и никому ничего не рассказывать.

— Нам всем грозит смерть, — объяснил он. — Ваша больная старается спасти нас. А мы обязаны попытаться спасти ее. Доверьтесь мне, и мы это сделаем.

Девушка неохотно кивнула, а Флеминг пожалел, что не может так же легко уговорить самого себя.

Всю ночь Флеминг лежал не смыкая глаз, обдумывая новый план действий на тот краткий срок, который еще был в их распоряжении. Когда рассвело, он заставил себя, как обычно, принять душ, побриться и позавтракать, чтобы дать Андре еще несколько драгоценных минут для восстановления сил после вчерашнего тяжелого обморока. И все равно, когда он пришел в лазарет, было еще очень рано. Сонные часовые, которые терпеливо ждали смены — до нее оставалось еще около двух часов, — бдительно смотрели ему вслед, когда в сопровождении сиделки он катил кресло Андре к машинному корпусу.

Когда он вошел в палату, Андре ничего не сказала ему. Только улыбнулась. Если бы не эта улыбка, можно было бы подумать, что она в забытьи. Флеминг отослал сиделку, усадил Андре перед экраном и смирился с мыслью, что у него остается одна надежда: попытаться внушить Андре нужные мысли, не получая от нее никакого подтверждения, поняла она его или нет.

Так и случилось. Флеминг рассказывал ей, в чем, по мнению Дауни, заключалась причина ее болезни и как их обоих мучит совесть. Он нарисовал до сусальности счастливую картину ее будущей жизни, если только она подскажет Дауни, как ей помочь. Под конец он притворился рассерженным и потребовал, чтобы она доказала, насколько она сильна.

Андре сидела, безжизненно поникнув, расслабленно уронив руки на колени. Только иногда ее ресницы вздрагивали, показывая, что она в сознании и слушает его. Флеминг, наконец, умолк, не зная, что еще сказать ей. Он увидел, что Андре пытается заставить себя сделать движение. Медленно-медленно она подняла одну руку к стержню. Машина загудела. В центре экрана вспыхнула ослепительная точка и, постепенно теряя яркость, расплылась по нему. Флеминг, не сводя глаз с Андре, пятился, пока не уперся в стену. Он замер в напряженном ожидании. У него на глазах осуществлялось невозможное.

Потом кто-то дернул его за рукав. Рядом с ним стоял Абу и вопросительно глядел на него. Флеминг мотнул головой в сторону кабинета, и они тихонько вышли из зала.

— Как? — спросил Абу. — Она…

— Кажется, — ответил Флеминг наугад. Он с трудом заставил себя не думать об Андре и спросил: — А что нового у вас?

— Я вернулся домой после полуночи, — ответил Абу. — Мне пришлось пройти через караульную. Но дежурный офицер не счел нужным дать мне провожатого. Юсел пришел незадолго до меня. Мы устроили профессора Нилсона в безопасном месте — в пещере над храмом. Ему там будет неплохо, так как много ходить ему не придется. Поднялся он туда с трудом — воздух там разрежен. Правда, Юсел говорит, что в Европе и на уровне моря воздух не плотнее.

— У него есть пища и вода?

— Лемка будет каждый день навещать его…

Они оба вздрогнули. Раздался треск печатающего устройства. Флеминг забыл обо всем, кроме Андре.

— Сходите за сиделкой, ей надо лечь, — распорядился он, а сам подошел к девушке и обнял ее за плечи. — Молодец! — сказал он. — А теперь отдыхать и не сдаваться!

Он схватил бумажную ленту с короткими рядами цифр. Частностей он не понимал, но основное было ясно: речь шла о компонентах плазмы. В течение десяти минут он смотрел, как появляются все новые цифры. Наконец мотор умолк и машина погрузилась в безмолвие.

Дауни работала за лабораторным столом среди обычного хаоса аппаратуры, в котором разбиралась только она сама. Флеминг бросил перед ней бумажные ленты.

— Что это? — спросила она, не отрывая взгляда от капель, падавших из фильтра. — Формула еще какой-нибудь бактерии?

— Нет! — ответил Флеминг. — Формула для Андромеды.

Дауни оторвалась от работы и с недоумением посмотрела на него:

— А кто ее программировал?

— Сама Андре. Собственно, я ее принудил. Насколько я могу судить, эти цифры обозначают отсутствующие химические компоненты в ее крови. Переведите их на язык химии, и мы сумеем вылечить ее.

Взяв ленты, Дауни тяжело опустилась па стул.

— На это потребуются недели, — бормотала она, просматривая цифры. — А у меня на руках эта более важная работа, — она устало махнула рукой в сторону лабиринта реторт и пробирок на столе.

— Но если мы с ней справимся, то лишь благодаря Андре! — напомнил Флеминг.

Дауни рассердил скрытый в его словах упрек.

— Давайте, наконец, выясним этот вопрос, Джон, — начала она подчеркнуто ровным тоном. — Сначала вы были против того, чтобы я создала ее. Потом, когда она была создана, вы требовали, чтобы я ее убила. Затем вы настаивали на том, чтобы ее не допускали к машине. А теперь…

— Я хочу, чтобы она жила.

— А мы все? — спросила Дауни. — Вы хотите, чтобы мы жили? Как по-вашему, сколько еще я могу взять на себя? Мои силы ограниченны. У меня нет помощников, а я измучена до предела. Порой мне кажется, что мой мозг отказывает. — Она взяла себя в руки и улыбнулась ему. — Неужели вы думаете, что я не попыталась бы спасти ее, если бы могла?

— Вам надо поговорить с Гамбуль, — негромко сказал Флеминг. — Меня она отказывается видеть, а Абу Зеки она больше не доверяет. Но вас, возможно, она послушается. Убедите ее, что нам необходима большая свобода действий и помощь извне…

Дауни задумалась о чем-то своем.

— Не знаю. Просто не знаю, — бормотала она.

Внезапно раздался оглушительный удар грома. Здание вздрогнуло, аппаратура на столе затряслась и зазвенела.

И сразу же послышался вой ветра.

— Даже Гамбуль способна понять, что эта погода ей не подвластна, что она не входит в ее треклятый план!

— Хорошо, — согласилась Дауни. — Я попробую объяснить ей положение вещей.

Мадемуазель Гамбуль согласилась принять Дауни в своей резиденции только на следующее утро.

Как ни странно, она держалась очень любезно и спросила, не нуждается ли профессор в какой-нибудь помощи.

— У вас есть все необходимое для нашей работы?

— Для вашей — да, но не для моей, — поправила Дауни и без дальнейших предисловий коротко и ясно изложила причины, вызвавшие изменение атмосферных условий.

Гамбуль внимательно, не перебивая, слушала ее. Она подошла к окну и стала смотреть туда, где за городом поднимались над пустыней грозные массы кучевых облаков.

Когда Дауни замолчала, француженка заговорила не сразу.

Она вернулась к письменному столу, села и только тогда негромко спросила:

— Какая смерть нас ждет?

В ответ на объяснения Дауни она энергично взмахнула рукой.

— Это не входит в план! — возразила она. — И не должно было случиться. Там все ясно и логично.

— И какие же инструкции вы получили?

Гамбуль рассеянно посмотрела на нее, вновь переживая ночь, которую она провела перед счетной машиной.

— Властвовать, — пробормотала она. — Все знают, что так должно быть, но никто не пробовал по-настоящему. Была горстка…

— Наполеон? Гитлер? — подсказала Дауни.

Гамбуль не обидело такое сравнение.

— Да, — согласилась она. — Но им не хватало таланта, а вернее — им не помогал мозг, вроде этого. Придется принести в жертву почти все. Но не таким образом. И не теперь! Мы еще не готовы!

— И велика ли ваша власть? — спросила Дауни.

— Здесь — да. Но это же только начало!

— Еще не все потеряно, — сказала Дауни, рассчитывая сыграть на властолюбии француженки и ее ужасе. Гамбуль встрепенулась.

— А именно? — резко спросила она.

— Нам, возможно, удастся спасти атмосферу. Гарантировать нельзя ничего, но надежда есть. С помощью счетной машины мы как будто получили формулу антибактерии. Возможно, нам удастся ее синтезировать. Но для этого мне требуются помощники и оборудование. Если мы получим искомые бактерии, нужно будет организовать их массовое производство, а затем заразить ими моря всего мира.

Гамбуль смерила ее подозрительным взглядом.

— А как вам удастся получить такое количество?

Дауни терпеливо объяснила, что раз созданная бактерия начнет размножаться естественным путем и, вероятно, быстрее первой.

— Как только мы получим достаточное количество материала, его следует разослать во все страны, которые смогут создать свои собственные установки, чтобы в дальнейшем работа шла всюду одновременно.

Гамбуль рассмеялась. Это был малоприятный смех — в нем звучало одно злорадство.

— Прекрасно! — сказала она. — Только мы не примем сотрудничества других стран. «Интель» построит все необходимые установки сам. И «Интель» будет продавать эту бактерию, назначив свою цену. Это обеспечит нам ту власть, о которой я говорила. Значит, это все-таки часть плана! Я не сразу сообразила. Теперь мир в наших руках!

Дауни вскочила, не сводя взгляда с лица француженки.

— Нет! — забыв про осторожность, крикнула она, вне себя от возмущения. — Вы сошли с ума! В план машины это не входило!

Но Гамбуль как будто не слышала. Ее глаза остекленели, и она сказала сухо и повелительно:

— Укажите, какое именно оборудование и в каком количестве вам нужно, профессор Дауни. Все ваши пожелания в этом отношении будут выполняться без ограничений.

В зале заседаний кабинета министров в доме номер десять по Даунинг-стрит был установлен портативный киноаппарат. Премьер-министр и несколько его коллег, включая министра науки, а также Осборн сидели у одного конца стола и смотрели на экран.

Премьер-министр устало махнул рукой.

— Достаточно, — сказал он. — Будьте добры, зажгите свет.

Бескрайнее море, раскинувшееся там, где еще совсем недавно лежали плодороднейшие земли Голландии, замерцало на экране и погасло.

— Вопрос в том, сэр, — сказал министр внутренних дел, — разрешим ли мы показать этот фильм по телевидению?

— Почему бы и нет? — ответил премьер. — Пусть те, кто может, посмотрят, что делается в Европе. Им там приходится даже хуже, чем нам. Возможно, кого-нибудь эта мысль и утешит. Да к тому же фильма все равно почти никто не увидит: девять десятых страны лишено электричества.

Он повертел в пальцах трубку и с сожалением положил ее на стол. Было трудно дышать, не то что курить.

— Какие-нибудь известия от Нилсона? — спросил он.

— Пока нет, сэр, — ответил Осборн. — С самолетом «Интеля» прибыло еще одно сообщение от профессора Дауни. Она утверждает, что эта бактерия была искусственно синтезирована по формуле, полученной от счетной машины в Торнессе, сэр.

— Но она принимает какие-нибудь меры?

— Она пишет, что работает над проблемой, сэр. Мы надеемся, что она введет Нилсона в курс дела и он ей поможет.

— А не мог бы этот арабский летчик доставить Нилсона обратно, раз у нас уже есть исходные данные?

Осборн почтительно кашлянул.

— Боюсь, что расчеты придется производить там. Ведь только там есть машина…

Премьер встал и прошел к своему месту во главе стола.

— Мне кажется, пора прибегнуть к действенным мерам, — сказал он негромко.

Министр науки смущенно пожал плечами.

— Мои специалисты сделали соответствующий прогноз, сэр. Они этого не рекомендуют. Видите ли, сэр, машина…

— …снабдила «Интель» теми же средствами обороны, что и нас, — докончил премьер. — Значит, нам остается только воззвать к их совести?

— Да, сэр, — пробормотал министр науки.

— Боюсь, от этого будет мало проку. Но ничего другого ни мы, ни оппозиция придумать не можем. Я распоряжусь, чтобы Центральное управление информации подготовило что-нибудь для Би-би-си. Ведь какие-то радиостанции еще работают?

— Давентри, сэр, еще ведет передачи, — сказал министр науки. — Армия сосредоточила там несколько передвижных генераторов. Возможно, нам удастся связаться с Азараном на коротких волнах.

Специальное обращение передавалось каждый час на английском и арабском языках. Уже в конце первой передачи Гамбуль приказала глушить ее.

Она вызвала к себе Кауфмана, чтобы он вместе с ней прослушал обращение, записанное на плевку. Немец сидел с невозмутимым лицом.

"Говорит Лондон. Мы обращаемся к правительству и народу Азарана с просьбой о помощи, — звучал далекий, искаженный помехами голос. — Европейский континент опустошен ураганами. Атмосферные изменения, которые достигли уже и вашей страны, грозят гибелью всему миру. Воздух, которым мы дышим, поглощается морем. Через несколько недель погибнут миллионы людей, если не будет сделано отчаянного усилия прекратить этот процесс. Десятки тысяч людей гибнут уже теперь. Англии нанесен тяжелейший ущерб. Три четверти Голландии под водой. Венеция разрушена цунами. Руан, Гамбург и Дюссельдорф более не существуют…"

— Дюссельдорф… — повторил Кауфман, и его лицо перекосилось. Гамбуль продолжала слушать, не обращая на него внимания.

"В эту самую минуту над Атлантическим океаном бушуют бури, движущиеся к Европе. Нам нужна ваша помощь, чтобы предотвратить катастрофу…"

Голос утонул в ровном гуле, и француженка выключила магнитофон.

— Тут мы включили заглушку, — объяснила она. — Но я хотела бы узнать от вас, Кауфман, каким образом им стало известно, что мы имеем к этому какое-то отношение?

Кауфман тупо посмотрел на нее.

— Дюссельдорф… — повторил он. — Это моя родина. Мой старик отец…

— Считалось, что мы можем положиться на нашу службу безопасности, — злобно перебила его Гамбуль. — А ею руководите вы, герр Кауфман!

Немец очнулся.

— Мы делали все, что было в наших силах, — упрямо сказал он.

Гамбуль пожала плечами.

— Теперь это уже не имеет значения. Как только Дауни выведет свою бактерию, себя мы тут обезопасим. А потом предложим помощь другим — на наших условиях.

11

Мадемуазель Гамбуль сдержала слово: все заказы Дауни выполнялись в первую очередь. «Интель» располагал такими ресурсами, что даже несмотря на воцарившийся в Европе хаос необходимые материалы были скоро найдены и отправлены самолетами в Азаран. Еще удивительней могла показаться быстрота, с которой были подобраны помощники: молодые талантливые биохимики, специализировавшиеся в бактериологии и молекулярном строении нуклеиновых кислот. Два аспиранта из Цюриха и девушка-химик, работавшая в научно-исследовательском отделе крупнейшей немецкой фармацевтической фирмы. Расспрашивая их, Дауни выяснила, что они приехали совершенно добровольно, прельщенные не только щедрой оплатой, но и возможностью заняться интереснейшими исследованиями в малоизученной области, к тому же, как они надеялись, подальше от ураганов. Они не имели ни малейшего представления об истинной сущности «Интеля» и о кошмаре, который был причиной катастрофических атмосферных явлений. Широкая публика повсюду еще верила, что скоро все придет в норму само собой.

Дауни рассказала своим помощникам обо всем, умолчав только о том, откуда взялась бактерия.

Она заставляла их работать до изнеможения. Но они понимали, что дорога каждая минута, и вскоре прониклись к ней величайшим уважением. Когда они приходили утром, она уже работала и оставалась в лаборатории еще долго после того, как, совсем измученные, они отправлялись спать. Результаты были получены раньше, чем Дауни позволяла себе надеяться. Ровно через десять дней после того, как они взялись за дело всерьез, первая капля синтезированных бактерий была размазана по крохотной медной пластинке и помещена под Электронный микроскоп. Дауни регулировала увеличение, а ее помощники, затаив дыхание, стояли рядом. Увеличение в пятьсот тысяч раз. В миллион. В миллион с четвертью… А вот и она! Многоугольное образование с ресничками, симметричное… И это был не инертный кристалл, а живой организм.

Дауни молча сделала знак, чтобы посмотрели и они. Один за другим ее помощники приобщались к торжеству этой минуты: была создана жизнь — пусть неизмеримо крохотная, но жизнь!

Дауни с трудом опомнилась и вернула к действительности молодых энтузиастов. Ведь пока они получили только редчайший научный экспонат. Настоящая проверка была еще впереди. Каждой бактерии предстояло превратиться в миллиарды бактерий, чтобы можно было заполнить пробирку. А потом их надо еще было бросить в бой против организмов, враждебных им по самому их замыслу.

Бесценные и такие маленькие капельки были помещены в различные питательные среды. Теперь пришлось целых шесть часов сидеть сложа руки и ждать. В девяти пробирках бактерии погибли, в трех оставшихся среда была насыщена ими до предела.

Содержимое этих пробирок было перенесено в другие, большей емкости. Бактерии продолжали бешено размножаться. В первом часу ночи Дауни решила начать критическую проверку.

Она наполнила пробирку мутной морской водой из танка, кишевшей роковыми бактериями. Пробирку заткнули стерильной резиновой пробкой. Один из помощников набрал в шприц новую культуру и передал шприц Дауни. Игла пронзила резиновую пробку, и муть поглотила светлую каплю.

— Теперь снова надо ждать, — сказала Дауни, и только легкая дрожь в голосе выдала обуревавшее ее волнение. — Выпьем пока кофе.

Она никому в поселке не говорила, насколько близок успех, — слишком велико было бы разочарование, если бы она ошиблась. Однако когда период ожидания подходил к концу, в лабораторию заглянул Абу Зеки, привлеченный светом в окнах.

— Входите, входите! — приветствовала его Дауни. — Вы пришли как раз вовремя, чтобы разделить с нами радость успеха или придумать какое-нибудь оправдание неудаче.

— Что-нибудь получилось? — спросил он.

Дауни неуверенно усмехнулась.

— Теоретически — да. А на практике… Сейчас увидим.

Она подошла к своему столу, где стоял стерильный термостат с пробиркой, и, осторожно достав пробирку, поднесла ее к свету. Остальные сгрудились у нее за спиной. На две трети пробирка была заполнена прозрачной водой. Дауни подняла ее еще выше, и все увидели, как к пробке поднялось несколько крохотных пузырьков освобожденного газа.

Дауни заставила себя очнуться.

— Пробирка очистилась за шестьдесят три минуты, — пробормотала она. — Теперь испробуем их в танке.

Больше уже не нужно было заботиться о стерильности и точности измерений. Они вылили в танк две пробирки с новой культурой и принялись наблюдать за процессом. Постепенно в мути начали образовываться прозрачные участки, а к поверхности неторопливо поднимались пузырьки, лопались и тотчас сменялись новыми.

— Это высвобождается азот, — сказала Дауни. — И давление в танке меняется.

Действительно, стрелка барографа медленно, но упрямо ползла вверх.

— Вы сделали это! — воскликнула ассистентка.

— Мы это сделали, — поправила Дауни. — Остальное — только вопрос организации массового производства. Мы немного отдохнем, а потом определим скорость размножения, воздействие на нее температуры и солености воды.

Она повернулась к Абу:

— Им пора заняться подготовкой массового производства. Сходите к Гамбуль или к Кауфману и предупредите, что я приду к ним завтра… то есть сегодня с раннего утра.

Ей не понадобилось ехать в город к Гамбуль. Глава «Интеля» сама явилась к ней, когда Дауни еще завтракала. Гамбуль просто попросила инструкций, словно была скромной ассистенткой профессора.

В результате через час коротковолновые передатчики передавали приказ за приказом в штаб-квартиру «Интеля» в Вене: покупать за любую цену и в любой стране фосфаты, белки и аминокислоты и отправлять их в Азаран по воздуху и водой; нанять инженеров для очистки нефтехранилищ от нефти и превращения их в танки для выращивания новой культуры; перестроить старый нефтепровод и проложить новые трубы, чтобы прямо качать антибактерии в Персидский залив.

В ответ пришло только подтверждение, что распоряжения получены. Ни вопросов, ни заверений, ни просьб об отсрочке. В ту же ночь прибыли первые самолеты с инженерами и грузом химикалий. Два самолета разбились, попав в бурю над восточной частью Средиземного моря, третий взорвался при посадке, так как в эту минуту над аэродромом проносился смерч, но остальные прибыли благополучно.

Весь следующий день воздушный мост работал непрерывно, и первый грузовой пароход, наспех зафрахтованный в Кейптауне, радировал примерное время своего прибытия.

Через неделю после первого лабораторного испытания большие количества антибактерий начали выбрасываться в море у азаранского побережья в десяти пунктах, выбранных со строгим учетом местных течений. Результат сказался уже через двенадцать часов.

Флеминг, которому разрешили поехать на побережье вместе с Дауни, стоял у самой воды, где пустыня переходила в огромный золотой пляж, и как завороженный следил за пузырями азота, непрерывно лопавшимися в волнах. На море был шторм, но даже кипящая пена не могла скрыть эти пузыри, и он испытывал какую-то особую легкость, вдыхая восстановленный воздух.

Обратно они отправились только на третий день.

— Теперь надо найти способ тайно отправить антибактерии с Нилсоном в Европу, — сказала Дауни. — Все это очень мило, но эффект получается сугубо местным: как видите, на погоде он не сказался вовсе.

— Надежды на то, что «Интель» сам вышлет антибактерии, нет никакой? — Флеминг напряженно щурился, вглядываясь в дорогу, так как внезапно хлынул ливень с градом и через ветровое стекло почти ничего не было видно.

— Никакой! — отрезала Дауни. — Они согласны снабжать остальной мир, только если будут приняты их условия. А какие именно — это пока тайна. Но догадаться нетрудно.

Голос Дауни потонул в вое ветра, чуть не перевернувшего машину.

— Погода ухудшается, — крикнула она с тревогой. — Может быть, мы допустили какую-нибудь ошибку? Вы видите, что происходит, Джон?

Флеминг кивнул, наклонившись вперед,

— Мы обрабатываем море только здесь и больше нигде. В атмосферу непрерывно поступают миллионы кубических футов азота. В результате в строго ограниченной зоне создается конус высокого давления, повсюду вокруг давление чертовски близко к пулю, а первые бактерии пожирают весь высвобожденный азот. Таким способом мы ничего не добьемся и только устроим серию хорошеньких ураганов.

— Какой бессильной и ничтожной чувствуешь себя из-за всего этого… — пробормотала Дауни.

Около часа Флеминг вел машину молча, стараясь не потерять дороги в этом калейдоскопе дождя, грязи и ветра.

Милях в десяти от города ветер стих, хотя дождь не прекратился. Воздух стал ненормально прозрачным и создавалось обманчивое впечатление, будто далекие предметы находятся гораздо ближе к автомобилю, чем было на самом деле.

— Взгляните-ка вон туда! — сказал Флеминг, мотнув головой в сторону гор на горизонте.

Их силуэты четко вырисовывались на более темном фоне лилово-черных туч, которые неслись позади них. А прямо над массивом завивалась гигантская серая облачная спираль, расширявшаяся кверху и непрерывно менявшая очертания.

— Это тайфун, — сказала Дауни. — Мы находимся в мертвой зоне около его центра. Дай бог, чтобы он не сместился сюда.

— Эта воронка, по-моему, стоит прямо над деревней Абу, — пробормотал Флеминг. — Как бы чего-нибудь не случилось с его семьей! Но может быть, они заметили приближение туч и успели укрыться в пещере, где прячется Нилсон.

Однако только Лемка поднялась в пещеру до тайфуна. Она принесла Нилсону еду, а он, заметив странную неподвижность воздуха и бешено мчащиеся на юг тучи, не отпустил ее.

Сначала Лемка пыталась спорить: ее мать и мальчик перепугаются бури. К тому же Юсел обещал приехать и рассказать о том, как он думает вывезти Нилсона с запасом бактерий из страны. Но когда тайфун налетел и загнал их в пещеру, она в ужасе умолкла.

— Ни с вашим братом, ни с вашей семьей ничего не случится, — уговаривал Нилсон, но сам он далеко не был уверен в этом.

Его предсказание не сбылось. Юсел приехал почти сразу же после ухода Лемки. Он торопился, рассчитывая пойти вместе с ней, так как у него были хорошие новости для американца: на следующий день их самолет должен был лететь в Лондон, и он мог переправить туда письмо. От волнения он забыл про осторожность и не заметил, что за завесой песка и дождя в миле за его машиной следует другой автомобиль.

Поэтому он был застигнут врасплох, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Кауфман в сопровождении двух солдат. Те, не дожидаясь приказа, схватили Юсела, сунули ему в рот кляп и привязали к стулу.

Мать Лемки испуганно жалась к стене, крепко держа младенца, а Кауфман принялся методично хлестать Юсела по лицу тыльной стороной ладони. Удары были не очень сильные, но они сыпались непрерывно, и постепенно Юсел впал в полубессознательное состояние.

Кауфман отступил, тяжело дыша. Глаза старухи, устремленные на него поверх покрывала, смущали его. Много лет назад он часто встречал такие взгляды — так смотрели на него люди, которые, может быть, и испытывали страх, но чей дух ему не удавалось сломить.

— Уберите отсюда старуху и щенка, — распорядился он.

Когда солдаты вытолкали женщину на кухню, Кауфман вытащил кляп изо рта Юсела.

— А теперь будь умником, — сказал он, новой пощечиной приводя его в чувство. — Я человек мягкий и не люблю прибегать к силе, но теперь ты получил представление о том, что тебя ждет, если ты не ответишь на несколько простых вопросов. Кого ты привез сюда?

Юсел глядел на него остекленевшими глазами и молчал. Кауфман снова принялся бить его. Голова Юсела моталась из стороны в сторону, он уже почти не понимал, где он и что с ним происходит. Один из солдат уколол его штыком, чтобы привести в чувство, а Кауфман повторил свой вопрос:

— Профессора Нилсона, — ответил Юсел, как загипнотизированный.

— Нилсона?! — ахнул Кауфман.

— Отца того молодого ученого, — глухо пробормотал Юсел.

Кауфман от облегчения даже зажмурился. На секунду он готов был поверить в привидения.

— Зачем ты его привез? Где он? — прорычал немец.

Начав отвечать, Юсел уже не мог остановиться. Кауфман бил его, солдат колол штыком, и понемногу они узнали все, что им было нужно.

Удовлетворенно гмыкнув, Кауфман повернулся к солдатам.

— Ты отведешь его в машину. А ты, — он махнул второму солдату, — пойдешь со мной. Мы возьмем этого американца.

Он вышел из дома в сопровождении солдата. Ветра не было, но откуда-то справа, постепенно нарастая, доносился воющий рев. Кауфман так торопился схватить свою добычу, что даже не посмотрел на черные тучи, мчавшиеся за вершинами гор.

Тайфун обрушился на них, когда они подходили к развалинам храма. Лавина воды и ветра сбила их с ног, они кое-как отползли под ненадежную защиту одной из упавших колонн и дрожа лежали там, пока буря не унеслась так же внезапно, как налетела.

— Надо возвращаться, пока нас не застигла новая буря, — пропыхтел Кауфман. — Иди к машине и посмотри, как там твой товарищ и арестованный. А я погляжу, что случилось со старухой и младенцем.

Кауфман взвешивал, не забрать ли их с собой в качестве заложников, но когда он добрался до деревни, дома Абу Зеки он не увидел. Ураган сорвал плоскую крышу и стены обрушились. Кауфман заглянул в зияющую дыру на месте окошка и сразу попятился: изуродованный женский труп — зрелище не из приятных…

Солдаты возились под капотом машины. Вода попала в зажигание, и мотор завелся только через полчаса. Юсел, связанный, с кляпом во рту, лежал на заднем сиденье. Наконец мотор зачихал, а потом заработал ритмично. Кауфман сел рядом с шофером.

— Гони во всю мочь, — приказал он. — Чтобы новая буря не застигла нас посреди пустыни. И поезжай прямо к резиденции мамзель Гамбуль. Мы отвезем к ней арестованного. Мамзель Гамбуль сама захочет его допросить.

Когда они добрались до города, небо вновь затянули черные тучи и стало темно как ночью. Вылезая из автомобиля, Кауфман услышал вой второго тайфуна, приближавшегося с дальнего конца города. Немец кинулся в дом, оставив Юсела в машине.

Мадемуазель Гамбуль, как обычно, сидела за письменным столом. В темноте ее лицо казалось неясным пятном: электричества не было, и она отдернула тяжелые занавески на окнах, где в частом переплете рам не осталось уже почти ни одного стекла.

Когда Кауфман подошел к ней, француженка, наконец, повернула к нему голову.

— А! Это вы, — сказала она раздраженно. — Как только ветер немного ослабнет, отправляйтесь в наш поселок и позвоните в Вену. Скажите им, что мы берем всю ответственность на себя и они должны подчиняться нам.

Это требование не удивило Кауфмана.

— Я не буду звонить в Вену, — сказал он медленно и внятно. — Бывают неодолимые препятствия. И сейчас мы столкнулись с таким препятствием. Первый тайфун застиг меня в пустыне. У меня есть для вас важные новости.

Гамбуль встала и подошла к окну.

— Тоже струсили, э? — насмешливо спросила она. — Все боятся ответственности, риска. Сегодня я навещала эту девушку. Она умирает. И бредит. Она сказала, что я ошиблась, что я не поняла план, что в нем ничего этого не было. Но я-то знаю, что не ошиблась, герр Кауфман. Вся власть и знания принадлежат мне и только мне!

Кауфман подошел к ней. Где-то в городе вспыхнул пожар. И ветер раздувал его, несмотря на проливной дождь.

— Вы сошли с ума. Вы нас всех погубите, — пробормотал немец.

— Жалкий вы человечишко! — ответила Гамбуль. Она даже не рассердилась и в ее голосе было только презрение. — Такой же мелкий трус, как и все остальные. Слепец! Идите-ка сюда!

Она быстро подошла к стеклянной двери, ведущей на балкон, и повернула ручку. Но чтобы преодолеть напор ветра, ей пришлось налечь на дверь всем телом.

— Идите же! — повторила она. — Полюбуйтесь на разгул стихий, которые работают на меня!

Кауфман не сдвинулся с места.

— Струсили? — засмеялась она. — Напрасно. Нас они не тронут. Не могут!

Гамбуль торжественно вышла на балкон и, остановившись у самой балюстрады, протянула руки к небу. В вое ветра Кауфман расслышал ее злорадный смех.

Подчиняясь безотчетной мысли, он подбежал к двери балкона и захлопнул ее. Рев бури как будто на мгновение стих. Затем раздался оглушительный грохот и дом содрогнулся до самого основания. Обломок парапета упал на балкон и разлетелся в куски.

Кауфман увидел, что Гамбуль недоумевающе смотрит на разбитый мрамор, и тут ее начал хлестать песок. Она нагнула голову, протирая глаза, бросилась к двери и принялась бить по ней кулаками. Толстое стекло треснуло. Руки Гамбуль были все в крови. Кауфман видел, как беззвучно открывается и закрывается ее рот — она звала его.

Он попятился в глубь комнаты и продолжал спокойно следить за происходящим. Удары ветра следовали один за другим все чаще, так что между ними уже не было пауз. Дом стонал и вздрагивал. Наконец-то! Поток каменных обломков обрушился на балкон, вырвал его из стены и швырнул на мощеный двор. Каменная пыль смешалась с песком, колыхаясь, как дым. Кауфман подошел к окну и, близоруко щурясь, посмотрел вниз.

Разглядеть что-нибудь было трудно, но ему показалось, что он видит на куче обломков неподвижное тело. Он простоял так минуту или две. А потом отошел, отодвинул стул подальше от дрожащей стены, сел и закурил сигару. Рука, державшая сигару, была абсолютно твердой.

— Когда буря кончится, — сказал он вслух, обращаясь к пустой комнате, — я сам свяжусь с Лондоном. Тут следует заручиться поддержкой англичан.

Он нахмурился, надеясь, что это окажется не слишком трудным. Профессора Дауни он уломает, но Флеминг может оказаться несговорчивым противником. К сожалению, в прошлом между ними были, кое-какие неприятные столкновения. А этого тупого английского нежелания считаться с изменением обстановки он никогда не мог понять.

Буря пронеслась, тучи поредели, стало светло, но все еще дул довольно сильный ветер. Кауфман спустился во двор. Охранник доложил, что Юсела заперли в подвале. Кауфман приказал содержать его под стражей, но в приличных условиях, и пошел взглянуть на труп Гамбуль. Он валялся среди каменных обломков, изломанный и изуродованный. На Кауфмана неподвижно смотрели черные, налитые кровью глаза.

Один из автомобилей Гамбуль уцелел, и Кауфман приказал отвезти себя в поселок. Разрушения на окраине города, по которой они проезжали, были ужасающими. Местные жители рылись среди обломков, но разбегались, увидев машину с опознавательным знаком "Интеля".

Низкие массивные здания поселка пострадали мало. Кое-где были выбиты окна да опрокинуты и разбиты нелепые модернистские сооружения у ворот. Не обращая на них внимания, Кауфман подъехал к лабораторному корпусу.

Дауни он застал одну: она наполняла бактериями пробирки. После зрелища страшных опустошений вид столов, в беспорядке заставленных всевозможной лабораторной посудой, почему-то подействовал на Кауфмана успокаивающе.

— А, профессор Дауни! — начал он, сияя улыбкой. — Надеюсь, вы не пострадали от бури?

— Нет, — ответила она сухо.

— Я приехал сообщить вам, что фрейлейн Гамбуль более нет в живых. — Ее удивленный взгляд доставил ему большое удовольствие. — Она погибла во время тайфуна. Теперь старший представитель «Интеля» здесь я. И я проту вас помочь мне. Наши меры по уничтожению бактерий в морской воде привели к возникновению ураганов — следовательно, они дают результаты? Так?

— По-видимому, да. Во всяком случае, в здешнем море.

— Вундербар! — сказал он. — Но в остальном мире дела идут плохо и пойдут еще хуже, если мы не дадим им вашего спасительного средства.

— И как можно быстрее!

Кауфман кивнул.

— Так я и думал! — Он понизил голос. — Знаете, профессор, мадемуазель Гамбуль не собиралась ничего предпринимать, пока мир не согласился бы на ее условия — возмутительные, неслыханные условия! Но, конечно, она была психически больна. Вы знаете, что она собственноручно убила Салима? Застрелила его? О, она была одержимой. И продолжала бы тянуть время, пока мы все не погибли бы.

Дауни холодно посмотрела на него.

— Вполне возможно, что мы все и погибнем.

Кауфман нервно облизнул губы и, сняв очки, принялся их протирать.

— Лондон обращался к нам по радио. Я отвечу им, как только будет восстановлена связь. И докажу, что мы можем помочь всему миру — на первом же самолете профессор Нилсон отвезет в Лондон ваше сообщение об антибактерии.

Он заметил ее удивление и, надев очки, ответил с торжеством:

— Да-да. Я давно знал о том, что профессор Нилсон здесь. Он может не поверить мне. Он еще не понимает, что я просто деловой человек, а хорошие деловые люди умеют видеть за несчастьями счастливое будущее.

Дауни не сумела скрыть радости.

— Значит, Нилсон сможет приступить к организации распределения антибактерий по всему миру?

Кауфман досадливо покачал головой.

— Не все сразу, не все сразу! — сказал он. — Когда будет предложена настоящая цена. Я же объяснил вам, что я деловой человек.

Он пошел к двери. Улыбка исчезла с его липа.

— Чтобы через час ваше отпечатанное на машинке сообщение было готово!

Некоторое время Мадлен Дауни продолжала машинально работать. Она даже от Кауфмана не ожидала, что он будет торговаться, когда речь шла и о его собственной жизни.

Потом она отправилась в машинный корпус, чтобы с кем-нибудь посоветоваться. Стекла в дверях были разбиты, пострадала охладительная башня, но машинный зал был цел и невредим. Охранников нигде не было видно, но из комнаты отдыха к ней вышел техник. Он сказал, что не знает, где сейчас может быть доктор Флеминг, а Абу Зеки сразу же после первой бури уехал домой узнать, что с его семьей.

Дауни поблагодарила его и пошла в лазарет.

Сиделка загородила выбитые окна ширмами. Она с облегчением улыбнулась, увидев входящую Дауни.

— Мисс Андре спала и не слышала бури, — сообщила она шепотом. — По-моему, ей немного легче.

Дауни села рядом с кроватью. Сиделка была права: даже в полусвете было видно, что лицо Андре было не таким землисто-бледным, как раньше.

— Что-нибудь… что-нибудь получилось? — спросила Андре, не пошевелившись и не открывая глаз.

Дауни взяла ее исхудалую руку в свои.

— Да! Барограф в лаборатории показывает, что давление непрерывно повышается. До каких пор это будет продолжаться, я не знаю.

Андре попыталась приподняться.

— В план не входило, чтобы мы… — она бессильно откинулась на подушку. — Я пыталась убедить ее. Но она не стала слушать. Она была здесь вчера вечером. Я говорила ей, чтобы она верила мне, а не машине. Но…

— Вы говорите о Гамбуль? — мягко перебила Дауни. — Она погибла во время бури, Андре. Теперь всем командует Кауфман.

Андре медленно кивнула, словно это ей было известно. Ее пальцы попытались сжать руку Дауни.

— Вы мне верите? — прошептала она.

Дауни кивнула. Андре выпустила ее руку и закрыла глаза.

— Расскажите мне обо всем, что произошло, и я скажу вам, что нужно делать.

Дауни насколько могла кратко изложила положение вещей. Она продолжала объяснять, хотя ей показалось, что Андре потеряла сознание или уснула — настолько неподвижно лежала девушка. Но через две минуты Андре заговорила тихо и монотонно.

Дауни слушала, стараясь не пропустить ни слова. Ответственность, которую возлагала на нее Андре, была чудовищной. Но эта ответственность, и пугая, обнадеживала: логический, разумно обоснованный план действий не мог не привлечь Дауни, которая в первую очередь была ученым. Когда Андре умолкла, Дауни произнесла только одну фразу:

— Я немедленно этим займусь.

Полчаса спустя она была уже у президентского дворца и требовала, чтобы ее провели к президенту. Она приехала одна на уцелевшем автомобиле, который нашла на интелевской стоянке. Правда, за рулем она в последний раз сидела еще в студенческие годы, но прихотливые кривые, которые выписывала машина, объяснялись и тем, что шоссе во многих местах было повреждено и засыпано обломками. Обычная интелевская охрана перед дворцом отсутствовала.

Президент принял ее немедленно. С тех пор как она видела его в последний раз, он очень постарел. Однако его старомодная любезность осталась неизменной. Он встал, поцеловал ей руку и пригласил сесть. Потом распорядился, чтобы подали кофе, и только тогда опустился на свой стул с высокой спинкой.

— Моя страна гибнет, профессор Дауни, — сказал он просто.

— Погибнуть может весь мир, — ответила она. — Вот почему я пришла к вам. Вы можете отвратить эту гибель. Вам известно, что мадемуазель Гамбуль умерла?

Президент наклонил голову.

— Значит, теперь вы свободны!

— Свободен! — повторил он с горечью. — Когда уже поздно!

— Нет, еще не поздно! — возразила Дауни. — И это отчасти зависит от вас, ваше превосходительство. Если созданная мною антибактерия останется в руках «Интеля», то последнее слово будет принадлежать Кауфману. И мир окажется во власти "Интеля".

— Мне почти ничего не сообщали, но я примерно представляю ход событий. Как я могу помешать этому Кауфману? Ведь он опирается на те силы, на которые опирались Салим и мадемуазель Гамбуль…

— Кауфмана мы возьмем на себя, — обещала Дауни. — А вы можете отдать антибактерии всему миру как дар Азарана. Это будет первым деянием свободной страны.

Он грустно посмотрел на нее.

— А также и последним?

— Нет, если все лаборатории мира получат антибактерии! Тогда у нас будет шанс.

Дауни ехала назад в поселок, полная решимости направить события по руслу, которое ей представлялось единственно верным, но ответственность по-прежнему пугала ее и она почувствовала, что ей необходимо поговорить с Флемингом, получить одобрение его скептического ума.

Флеминга она нашла в помещении позади счетной машины. Он работал за столом, заваленным расчетами.

— А! — протянул он лениво. — Я заперся здесь — подальше от ветра пустыни и всяких иных помех. — Он поглядел на часы. — Неужто так поздно? Я пытался разобраться в этом лекарстве для Андре. Перевел цифры в химические формулы. Но я не слишком понимаю, что здесь к чему.

Он протянул Дауни листы с расчетами, она бегло их просмотрела и сказала:

— В случае какой-нибудь ошибки это ее сразу убьет.

— Но ведь она все равно умирает? Я проверял все возможности…

— Джон, у нас нет для этого времени! — нетерпеливо перебила она.

Флеминг смерил ее взглядом:

— Сами делаем, сами ломаем, так?

Дауни покраснела.

— Но есть еще более важная задача! Вы ведь не забыли, что сейчас делается во всем мире?

— Нет, не забыл.

— Мы наделали много ошибок, — продолжала она. — И я и вы. Теперь я пытаюсь их исправить — это наша единственная надежда. Судьба мира зависит от того, возьмем ли верх мы или Кауфман.

Флеминг сардонически улыбнулся.

— Машина обратила вас на путь истинный, как Гамбуль?

— Гамбуль нет в живых, — ответила Дауни, сдерживаясь.

— Да? — Флеминг вскочил на ноги. — Значит, машина просчиталась! Она было овладела положением, но потерпела неудачу!

Дауни покачала головой.

— Ни то и ни другое. С помощью Гамбуль она хотела поставить нас в такое положение, чтобы мы начали действовать самостоятельно.

— Или по ее указке! — поправил Флеминг, кивая в сторону машины.

— Нет, самостоятельно, Джон, — повторила Дауни. — Теперь решения принимаем мы. Разве вы не понимаете, что это начало совсем новой жизни?

Флеминг сгреб бумаги.

— К черту все! — сказал он. — Сегодня я больше не способен думать. Нам следует поспать немного, прежде чем ветер опять примется срывать крыши.

Они вместе вышли во двор. Многие коттеджи превратились в занесенные песком груды развалин, но их домики уцелели, и, пожелав Дауни спокойной ночи, Флеминг ушел к себе. Стекла вылетели, и за сломанными пальмами он легко различал силуэт здания, где помещался лазарет. Сиделка где-то раздобыла фонарь. Это было единственно светлое пятно в смоляном мраке, и этот желтый кружок света притягивал взгляд Флеминга, точно магнит, гипнотизировал его. Он задремал, думая о жизни, которая еле теплилась где-то рядом с этим крохотным огоньком.

Его разбудил Абу Зеки.

— Случилось очень многое, — сказал Абу, стараясь говорить спокойно. — Вчерашняя буря особенно свирепствовала в горах. Мой дом разрушен.

— А ваша семья? — Флеминг привскочил на постели, сразу проснувшись.

— Лемка и Йен живы. Моя теща погибла, — голос Абу задрожал. — Она прикрыла мальчика своим телом. Когда я вошел, мне… мне показалось, что они оба мертвы. Но тут Йен заплакал. Он был весь в кропи… в крови своей бабушки.

— А Лемка?

— Она осталась в пещере с профессором Нилсоном. Она отнесла ему еду, а он не отпустил ее, когда началась буря. Они пришли как раз когда я вытащил Йена из развалин. Боюсь, Лемка очень ожесточилась из-за того, что вы и профессор Дауни… из-за того, что мы все делали тут.

— Она права, Абу, — ответил Флеминг, и его охватило знакомое ощущение безнадежности. — Я понимаю, что всякие слова сочувствия тут лишние. А как Юсел и Нилсон?

— Юсел пока жив. Он приехал к нам, чтобы поговорить с профессором Нилсоном, но Кауфман выследил его. Они избили Юсела и увезли его с собой. Утром, когда мы отвели Лемку с Йеном к соседям, Юсел приехал в интелевской машине. Он привез Нилсону письмо от Кауфмана. Юсел сказал нам, что мадемуазель Гамбуль погибла.

— Письмо Нилсону? — спросил Флеминг. — Что в нем было?

— Кауфман хочет его видеть. Он гарантирует, что профессору ничего не грозит. Юсел считает, что это ловушка, но мистер Нилсон решил поехать. Я привез его. Он сейчас в административном корпусе — ждет, когда Кауфман вернется из города.

Флеминг спрыгнул на пол.

— Я иду туда. Вам тоже следует быть там, Абу. Если Кауфман затеял очередное представление с пистолетами и кинжалами, я хочу при этом присутствовать.

Они побежали к административному корпусу. В ясном свете зари поврежденный фасад выглядел грязным и жалким. В огромном холле царил хаос — несомненный результат не только бури, но и деятельности некоторых предприимчивых охранников, воспользовавшихся сумятицей, чтобы присвоить вещи поценнее.

— Кауфман, разумеется, восседает в святая святых — в кабинете Гамбуль. Останьтесь здесь, Абу, и предупредите нас в случае какой-нибудь опасности, — распорядился Флеминг.

Он бесшумно взбежал по лестнице. Створка массивной двери директорского кабинета была полуоткрыта. Прокравшись вдоль стены, Флеминг остановился и прислушался.

Кауфман говорил с приторной любезностью:

— Надеюсь, самолет из Вены прибудет благополучно, герр Нилсон. Мы ожидаем его в самом ближайшем времени. Погрузка будет произведена немедленно. Боюсь, вам придется нелегко в полете. Атмосферные условия по-прежнему отвратительны повсюду.

— А ваши письменные гарантии? — спросил голос Нилсона.

— У меня есть письмо, подписанное президентом, — ответил Кауфман. — Это придаст делу официальность, но действовать будем мы.

Флеминг ждал именно такого заявления. Он толкнул дверь и вошел в кабинет. Кауфман оглянулся, вздрогнул, по продолжал, словно они по-прежнему были одни.

— Мы, то есть «Интель», будем производить антибактерии и продавать их, разумеется, не предлагая в качестве альтернативы смерть. Это была идея фрейлейн Гамбуль. Я положил этому конец.

Флеминг подошел к столу.

— Не стройте из себя филантропа, Кауфман. Вы никого не обманете.

— А вы не имеете права врываться сюда без приглашения! — отрезал тот.

— Ваша охрана куда-то разбежалась, — сообщил Флеминг. — Даже секретарши нет на месте.

Он встал рядом с Нилсоном и пристально посмотрел на немца.

Кауфман достал портсигар и извлек из него сигару. Он раскурил ее, но долго не гасил спичку, и его рука чуть-чуть дрожала.

— К чему такая злопамятность? — сказал он, вынув сигару изо рта. — Приходится выполнять распоряжения начальства. Приказ есть приказ. Но ведь при этом стараешься причинять как можно меньше зла. Наоборот!

В его голосе появилась хнычущая нота, и он с тревогой вглядывался в лица своих посетителей.

Нилсон встал, опираясь на край стола. Суставы его пальцев побелели от напряжения.

— Вы убили моего сына, — с обманчивым спокойствием сказал он. — По вашему приказу его застрелили у меня на глазах — и на глазах его матери! Если бы у меня было оружие и если бы ваша смерть не задержала мой отлет с антибактериями, я убил бы вас, как только вошел в этот кабинет.

— Ну что вы! — пробормотал Кауфман.

— Как умерла Гамбуль? — резко спросил Флеминг.

— Она была на балконе. Он обрушился. Я присутствовал при этом. Я все видел. Она была сумасшедшей… Я все равно не сумел бы ее спасти.

— А вы пытались?

— Нет! — взревел немец. — Я мог втащить ее в комнату, когда обрушился парапет. Но я этого не сделал. Я предпочел спасти…

— …собственную шкуру!

— Весь мир! — Кауфман вскочил и вызывающе посмотрел на них через стол. Прежде чем они сообразили, что происходит, он отшвырнул стул и бросился к дверце, которая вела на потайную лестницу. Рывком распахнул ее — и попятился. Там с каменным лицом стоял Юсел, сжимая в руке кривой кинжал.

Кауфман вернулся к столу.

— Вы не имеете права! — Его голос перешел в визг. — Я честно веду дело. Я стараюсь помочь вам!

Флеминг подошел к окну.

— Погода как будто не портится, — сказал он. — Самолет должен прибыть вовремя. А пока — помогайте, как вы и обещали. Подтвердите свое распоряжение о предоставлении самолета профессору Нилсону. И обеспечьте, чтобы этот самолет полетел именно в Лондон, а не куда-нибудь еще. На этом ваши функции здесь кончаются. Ну, пишите!

Кауфман, поколебавшись, кивнул. Он взял ручку и открыл ящик стола, словно собираясь достать бланк.

Движения его были молниеносны — через мгновение он уже пятился к двери, держа их под прицелом.

— Это не ваша специальность, господа, — насмешливо сказал он. — Не следует браться не за свое дело! — и, повернувшись, ринулся вниз по лестнице.

Флеминг и Нилсон кинулись за ним. Флеминг увидел, как Абу в холле оглянулся и прыгнул к лестнице. Предостерегающий крик Флеминга и выстрел прозвучали одновременно. Абу тяжело рухнул на пол. Кауфман с разгону налетел на тело своей жертвы, споткнулся и упал. Прежде чем он успел подняться, его схватили Нилсон и подбежавший Юсел. Флеминг бросился к Абу, нагнулся над ним и приподнял. Голова его друга бессильно повисла, изо рта хлестала кровь. Стекленеющие глаза словно о чем-то просили. Но может быть, это ему только показалось. Флеминг бережно опустил на пол безжизненное тело. Нилсон бил Кауфмана, забыв обо всем.

— Перестаньте! — крикнул Флеминг, подходя к всхлипывающему немцу. — Мы не станем вас убивать. Если в мире еще сохранились суды, вам придется отвечать за убийство в Женеве и во многих других местах.

— Но я тут ни при чем! — взвыл Кауфман. — Я только выполнял приказ.

Флеминг с отвращением отвернулся.

— Юсел, — сказал он. — Отвезите его в аэропорт. Отберите у него пистолет. Он сопротивляться не будет.

— Погодите!

Они обернулись и увидели, что в дверях стоит Дауни.

— Что вы все здесь делаете? — спросила она и вдруг увидела тело Абу.

Флеминг рассказал, что произошло, а потом послушно пошел за ней наверх.

— И вы тоже! — приказала она Нилсону и Кауфману. Юсел вышел, вернулся с белым плащом, накрыл им тело убитого и тоже поднялся в кабинет Гамбуль.

Дауни села за стол Гамбуль, Кауфман стоял перед ней. Юсел не спускал глаз с немца. Флеминг, испытывая неприятное чувство, отошел к окну, но Дауни окликнула его.

— Джон! Все это не так просто, как вам, по-видимому, кажется. Мы еще не разделались с герром Кауфманом.

Она поглядела на унылое изукрашенное синяками лицо немца.

— Кому вы подчинялись в Вене?

Кауфман решил было не отвечать, но, оглянувшись на Юсела, передумал и угрюмо пробормотал:

— Правлению.

— Вы сообщили им о смерти Гамбуль?

— Да.

— И кого же назначили вместо нее?

Кауфман отвел глаза.

— Меня.

— Но вы же не член правления?

— Я временно исполняю обязанности директора, — ответил немец, и к нему как будто вернулась уверенность.

— До каких же пор? — спросила Дауни, но не получила ответа.

— Лучше скажите без принуждения, — посоветовал Флеминг.

— Или вы предпочтете, чтобы я свернул вам шею? — добавил Нилсон.

— Сегодня из Вены должны прилететь трое членов правления, — объяснил Кауфман, обращаясь только к Дауни, точно к судье, на снисходительность которого он мог рассчитывать. Дауни как будто почти не удивилась.

— Трое?

— Им следовало приехать гораздо раньше! — Кауфман постепенно воодушевлялся, — Фрейлейн Гамбуль эта работа была не по плечу, она довела ее до умственного расстройства. Но фрейлейн Гамбуль отказывалась от помощи. Если принять во внимание размах нашего предприятия, у нас же не было никакого штата! Но она имела большое влияние на председателя правления, — Кауфман сально подмигнул. — Интересная женщина! Теперь все обстоит по-другому. Я перевел все на настоящие деловые рельсы. У нас будут тут члены правления, и администраторы, и штат — сегодня прибудут уже многие.

— Да неужели? — с интересом спросила Дауни,

— О да! И у нас будут все необходимые человеческие и иные ресурсы. Итак… — Он с торжеством оглянулся на Флеминга и Нилсона, но Дауни перебила его:

— Итак, мы вас всех арестуем, — докончила она невозмутимо. — Это будет нетрудно устроить. А вы, как только самолет приземлится, поможете нам составить зашифрованную вашим личным шифром телеграмму в Вену.

— О чем?

— О том, что члены правления прибыли благополучно, что все обстоит прекрасно и дальнейшая помощь вам не нужна. Кроме того, вы сообщите нам все, что вам известно о вашем председателе и членах правления в Европе — все адреса и номера телефонов, которые имеются у вас здесь.

Дауни повернулась к американцу.

— Я дам вам краткий отчет для Лондона, профессор Нилсон, и столько антибактерий, сколько возможно. К вечеру вы будете уже там.

12

Премьер-министр принимал членов чрезвычайного комитета в своем личном кабинете на втором этаже дома номер десять на Даунинг-стрит. Хотя это тщательно скрывалось от широкой публики, он уже два дня не вставал с постели. Доктора объявили, что у него астма — но в сущности той же болезнью страдали теперь все пожилые люди, вынужденные дышать разреженным воздухом. Известие о чуде Дауни в Азаране уже достигло Уайтхолла, но результаты его пока еще никак здесь не сказывались.

Однако премьер-министр поднялся, чтобы поздороваться с министром науки и Осборном.

— Рад, что вы добрались благополучно, — прохрипел он. — Дела обстоят по-прежнему скверно?

— Чудовищно, сэр, — объявил министр. — Все низины у Хаммерсмита залиты водой, все шоссе затоплены, — он закашлялся.

— Да, нам с вами приходится туго, — заметил премьер-министр. — Мы первые протянем ноги. Что, впрочем, разрешит немало политических проблем. Скоро в Англии будет самый молодой кабинет за всю ее историю — Кабинет Уцелевших.

Министр науки вежливо засмеялся.

— Неприятно то, сэр, что Лондонский аэропорт затоплен. Гэтвикский аэродром уже давно вышел из строя. А министерство гражданской авиации не может сообщить ничего обнадеживающего о Герне. Я хотел бы просить вас дать распоряжение министерству военно-воздушных сил срочно освободить аэродром в Лайнгеме для внеочередной посадки. И обеспечить два вертолета для доставки сюда пассажиров и груза. Они могут сесть в Гайд-парке. Там хватит места, несмотря на все пункты первой помощи и полевые кухни.

— Это означает, что у вас есть еще какие-то новости, Берти! — сказал премьер-министр. — Право, вам иногда следует сдерживать вашу любовь к драматическим эффектам.

— Нам радировали из Азарана, сэр, — вмешался Осборн. — Профессор Нилсон летит в Лондон.

— А антибактерии?

— Он везет, сколько было возможно взять. К сожалению, скверная летная погода не позволяет брать много груза. Но и этого хватит для снабжения тысячи установок.

— По всему миру?

— Да, — ответил министр науки. — Должен сказать, сэр, что международный дух сотрудничества просто великолепен. Япония предложила все свои уцелевшие танкеры, чтобы выбрасывать антибактерии в основные морские течения вроде Гольфстрима. Советский Союз отдает под их разведение пять крупнейших химических заводов. Пятьдесят процентов американских нефтеочистительных установок уже подготовлены. Наши саперы надеются к субботе привести в порядок все газомеры на побережье; мы мобилизовали все молочные цистерны и бензовозы частных фирм, и они уже сосредоточиваются в назначенных пунктах.

— Прекрасно! — прохрипел премьер-министр. — Будем надеяться, мой милый, что это произойдет не слишком поздно для кое-кого из нас. Когда Нилсон прилетит, вы, конечно, станете с ним совещаться. Но потом пришлите его сюда. Я хотел бы обсудить с ним его планы. И надо подготовить заявления для радио — люди нуждаются в словах ободрения и надежды.

Однако лишь на следующий день вечером премьер-министр наконец решил, что у него есть право сообщить миру о появлении надежды на спасение.

Предыдущие сутки были заняты лихорадочной деятельностью. Тысяча пробирок с культурой, которые привез Нилсон, оказалась ничтожно малой, когда началось распределение. Сотня была тут же отправлена на английские установки — для экономии времени обслуживающий персонал получил от Нилсона устные объяснения. Тем временем печатались инструкции на языках стран, которые должны были получить антибактерии, а армейские радисты связывались с этими странами, сообщая необходимые сведения и примерное время прибытия материала.

Передача началась с заявления президента Азарана.

Несмотря на помехи и трудности радиосвязи, его напевный голос можно было услышать почти по всему земному шару.

"В течение многих веков народ Азарана считался отсталым. Но для нас большая радость и честь, что сегодня мы можем принести спасение остальному миру. В нашей стране атмосферные условия уже улучшаются и нам становится легко дышать. Мы от всего сердца надеемся, что вскоре так же легко дышать станет всем людям на Земле".

Затем произнес свою историческую речь английский премьер:

"Пробирки с искусственно полученными бактериями, которые нам доставили из Азарана, могут положить конец катастрофе, постигшей человечество. С помощью ученых, от которых теперь зависит наша судьба, правительства всех стран делают все, что в их силах. В Соединенном Королевстве бактерии уже выращиваются в установках и перекачиваются в море. Первые партии культуры уже прибыли в лаборатории стран, дружно сотрудничающих в этом крестовом походе против всемирной гибели. Новые партии антибактерий поступают из Азарана и будут распределяться со всей возможной быстротой. Дружные усилия во всех уголках Земли помогут очистить море, и мы опять будем дышать родным воздухом наших стран".

Премьер-министр без сил откинулся на спинку кресла и отдыхал, пока его речь переводилась на пять рабочих языков ООН. Потом он потребовал свою машину. Обернувшись к сопровождавшим его лицам, он просипел:

— Мне хотелось бы посмотреть, господа, насколько обещания, которые я только что дал, соответствуют действительности. Кажется, в порту есть установка?

Лимузин премьера в сопровождении полицейской машины проехал по темным улицам Сити, мимо Тауэровского моста. Он медленно пробирался среди обломков и после бесчисленных объездов в конце концов все-таки остановился у старой пристани.

Шел мелкий холодный дождь, но и он был приятной передышкой от непрерывных штормов и ураганов. У воды стояли два человека в дождевиках, следя за сигналами темной фигуры в полицейской моторной лодке. Они удивленно вздрогнули, узнав в сгорбленном старике премьер-министра.

— Мы проверяем высвобождение азота, сэр, — объяснил один из них. — Антибактерии были рассеяны здесь шесть часов назад.

— Ну и как? — спросил премьер.

— Отлично, сэр. Вот посмотрите сами.

Речная вода, освещенная прожектором моторки, казалась черной и грозной. Но вдруг над ее поверхностью возник и лопнул пузырь. А за ним еще два.

— Так происходит по всей реке, сэр. Пузыри наблюдаются уже два с половиной часа. Это высвобождается азот, когда вторая бактерия пожирает первую.

К пристани подъехала еще одна машина. Осборн, предупрежденный секретарем премьера, привез с собой Нилсона. Премьер-министр с улыбкой помахал им рукой.

— Но я надеюсь, что лечение не окажется опаснее болезни? — спросил он у американца. Нилсон покачал головой.

— Нет, сэр. Антибактерия погибает в условиях, которые сама же создает. Профессор Дауни провела исчерпывающую проверку. У этой бактерии есть только один враг, один источник питания — бактерия, полученная в Торнессе. Едва запас этих бактерий истощается, как вторая бактерия гибнет.

— Точно так же антибиотики уничтожают микроорганизмы, а потом разрушаются…

— С той разницей, что на этот раз, мы полагаем, уничтожение будет полным…

Премьер-министр с улыбкой перебил Нилсона:

— Я вижу, вы полностью контролируете свою антибактерию.

Он постоял еще немного на краю пристани, глядя, как лопаются пузыри.

Через двадцать четыре часа после возвращения Нилсона в Англию положение в Азаране совершенно изменилось. Самолеты десятка стран вылетели туда с учеными и техническим персоналом, чтобы помочь Дауни и наладить связь. Были сформированы специальные силы ООН, однако президент намеревался прибегнуть к их помощи, только если «Интель» начнет вооруженные действия. Дауни теперь могла без помех заниматься своим основным делом.

Впрочем, «Интель» вскоре без лишнего шума прекратил свое существование. Международная полиция в тесном сотрудничестве со службами безопасности разных стран, используя сведения, которые Нилсон доставил в Лондон, обыскала и закрыла штаб-квартиры концерна в Вене, Цюрихе и Гонконге; кое-какие имена в захваченных документах вызвали замешательство в некоторых высокопоставленных кругах. Два самоубийства и ряд отставок по причине плохого здоровья прошли почти незамеченными во всемирной борьбе с последствиями катастрофы, но от всемогущего концерна остались только опустевшие конторы в разных странах да бесполезные невостребованные миллионы в сейфах швейцарских банков. В Азаране главным центром производства антибактерий заведовала теперь Мадлен Дауни, а счетной машиной — Джон Флеминг. Оба они стали знаменитостями.

Вскоре после того, как Флеминг сам передал Кауфмана в руки международной полиции, его ждало переживание, оставившее неизгладимый след в его душе. Он собрал личные вещи Абу, оставшиеся в рабочем столе покойного ученого, и поехал в деревню к Лемке, испытывая некоторое облегчение при мысли, что адъютант президента уже сообщил ей о смерти мужа.

В дворике полуразрушенного дома царила глубокая тишина. На веревке сохло белье. В тени осевшей стены стояла колыбель. В наспех сложенном очаге тлел хворост. Флеминг позвал, и в дверном проеме появилась Лемка.

— Я приехал, чтобы сказать… — начал Флеминг.

— Не говорите мне, что вы очень сожалеете, — перебила Лемка, отворачиваясь и подходя к бельевой веревке. — И не говорите мне, что это не ваша вина.

— Я не хотел, чтобы за меня пришлось расплачиваться вашему мужу, — пробормотал он.

Она гневно обернулась.

— За вас пришлось расплачиваться всем нам!

— Вы же знаете, что я его любил. Очень любил. Я приехал узнать, нельзя ли что-нибудь сделать… — произнес он умоляюще.

Лемка старалась сдержать слезы.

— Вы сделали достаточно. Вы спасли мир — от последствий собственных ошибок. И думаете, что все хорошо!

— Я старался остановить… — он не договорил.

— Вы старались, а страдали мы. Эта девушка — ваша девушка — была права, когда сказала, что, вы обрекали на гибель всех нас. Поезжайте к ней и послушайте, что она скажет теперь!

— Она умирает.

— Вы и ее убили? — в ее взгляде было больше жалости, чем ненависти. Флеминг не знал, что ответить. Он положил сверток с вещами Абу возле колыбели и ушел.

Вернувшись в поселок, Флеминг кружным путем прокрался в свой коттедж и, достав из ящика бумажные ленты и собственные расчеты, принялся их изучать.

Когда Дауни отказалась помочь ему, он отложил эти материалы, так как знал, что один он бессилен — просто он недостаточно знал биохимию. В лазарете он не был целую вечность, потому что не мог смириться с мыслью о смерти Андре и уже не верил, что у Дауни найдутся силы, время или желание помочь ему.

Дауни теперь обосновалась в административном корпусе в центре быстро сплетенной паутины радио- и телефонной связи, давая указания и советы ученым, занятым производством антибактерий по всему миру. Он не знал, как она справляется с этим и спит ли она когда-нибудь — он давно ее не видел.

Флеминг сидел, угрюмо уставившись на ряды цифр. Потом откупорил бутылку виски и попробовал разобраться в них. Была уже полночь, когда он нетвердым шагом прошел по пустынному двору к лаборатории.

После окончания предварительных опытов большие танки для выращивания культуры были перенесены в административный корпус, где хватало места для всех новых помощников Дауни. В лаборатории теперь царил безжизненный порядок. Флеминг нащупал выключатель. Свет загорелся. Электросеть в основном была восстановлена еще накануне.

Он сам не знал, из каких тайников памяти вдруг всплывали нужные сведения, полученные еще в студенческие дни, а может быть, некоторую роль тут сыграло и виски. Медленно, неуверенно, с пьяным упорством он начал претворять свои расчеты в химические реакции.

Флеминг чувствовал, что идет примерно по правильному пути, но был вынужден с горечью признать, что самые примитивные процедуры прикладной химии были ему, в сущности, не по зубам. Ему не хватало терпения и аккуратности, но упрямство и воспоминание о жалости в глазах Лемки не позволяли ему сдаться. Он не заметил, что электрический свет давно растворился в солнечном, и не услышал, как открылась дверь.

— Ну и кавардак! — произнес голос Дауни. — Во что превратилась моя лаборатория! Что это вы затеяли?

Флеминг сполз с высокого табурета и потянулся.

— А, Мадлен! — сказал он. — Я пробовал синтезировать средство для Андре. Главная цепь как будто получается, но вместо боковых цепей выходит черт знает что.

Дауни оценивающе оглядела плоды его трудов на нескольких столах.

— И не удивительно, — воскликнула она. — Вы настряпали что-то невероятное. Лучше предоставьте заниматься этим мне.

— Но я думал, вам некогда. Я думал, у вас есть время только для мировых проблем.

Дауни, не обращая внимания на его слова, просматривала уравнения.

— Несомненно одно: если в ее крови или гормонах не хватает какого-то химического компонента, его можно возместить химическим же путем. Но у нас нет уверенности, что это именно то, что требуется.

— Но почему? — возразил он. — Это же рецепт нашего электронного начальства!

Дауни задумалась.

— Зачем вам это нужно, Джон? — спросила она. — Вы же всегда боялись ее. Всегда хотели от нее избавиться?

— А теперь я хочу, чтобы она жила!

Дауни внимательно посмотрела на пего, и ее губы тронула улыбка. Она сняла халат, висевший на стене.

— Идите позавтракайте, Джон. А потом возвращайтесь сюда. У меня есть для вас работа.

Они работали в совершенной, почти инстинктивной гармонии, тщательно избегая каких бы то ни было споров — эмоциональных или этических. Они говорили только о невероятных сложностях их работы. Это продолжалось десять дней незначительную часть десяти ночей. Они наспех просматривали сообщения о повышении атмосферного давления по всему миру и о заметном падении силы ветра и тотчас забывали о них.

Опасаясь неудачи, Дауни не сказала Флемингу, что начала делать инъекции Андре еще до того, как проверка была полностью завершена. Этическая сторона вопроса ее не беспокоила: Андре могла умереть в любую минуту.

Флеминг по-прежнему не навещал больную. Он чувствовал, что сможет прийти к ней, только когда станет ясно, что спасительное средство наконец получено. Он знал, что Дауни регулярно заходит в лазарет, но сознательно не спрашивал ее об Андре.

А Дауни, наблюдая медленное улучшение в состоянии своей пациентки, все еще боялась поверить в свою победу. Только когда пришел врач и провел полное и всестороннее обследование больной, она решилась признаться хотя бы себе, что невозможное произошло.

На следующей неделе Флеминг как-то вечером пошел а машинный корпус. Ему требовался помощник-неспециалист, и он пригласил на эту должность Юсела, отчасти чтобы как-то облегчить свою совесть: жалованье было большим, а это могло пригодиться Лемке и ее сыну.

Когда Дауни вошла в зал, Юсел под каким-то предлогом тактично оставил их одних.

— Джон, — сказала она. — Андре здесь.

Флеминг удивленно оглянулся:

— Где?

— За дверями, — Дауни угрюмо улыбнулась его удивлению. — Она выздоровела, Джон. Нам это удалось. Ей больше ничего не грозит.

Сначала ей показалось, что Флеминг вообще решил кичего не говорить, но потом он спросил обиженно:

— Почему вы мне раньше ничего не сказали?

— Я не была уверена, выздоровеет ли она.

Флеминг глядел на Дауни с недоверчивым удивлением:

— Так, значит, вы ее вылечили и сразу же привели сюда — к машине! Как все это просто! Словно продумано заранее, словно мы чьи-то орудия — и только! — Нахмурившись, он отвернулся. — Что мы теперь противопоставим ей? И машине?

— Это зависит от вас, — ответила Дауни. — Я ничем вам помочь не могу. Моя работа здесь окончена. Завтра я улетаю домой.

— Вы не имеете права! — воскликнул он. — Вы не можете бросить меня вот так… когда она опять здесь.

Впервые он просил о помощи. И Дауни ответила мягко:

— Послушайте, Джон. Вы же не ребенок, который прячется за материнскую юбку. Вы считаетесь ученым. Андре не использовала нас с вами как орудия. Это мы поставили мир на грань катастрофы. И это Андре его спасла, — она пошла к двери и сделала знак Андре войти. — Мы еще увидимся перед моим отлетом.

Андре быстро подошла к Флемингу, улыбаясь как счастливая школьница. Она все еще была очень худа и бледна, но не казалась больной. Наоборот, ее переполняла жизнерадостная энергия, придававшая ее красоте какуюто особенную тонкость, и Флеминг против воли оттаял.

— Я просто глазам своим не верю, — сказал он.

— Вы не рады?

— Конечно, рад…

— Вы меня боитесь? Но я сделаю так, как решите вы. Одно я знаю твердо: расстаться мы не можем.

— Тогда уедем отсюда, — Флеминг оглянулся на серую громаду машины. — Только сначала уничтожим ее — и на этот раз основательно. А потом отыщем для себя какой-нибудь спокойный уголок.

— Хорошо, — ответила Андре. — Но вы решили так, обдумав все? По-настоящему?

Она взяла его за руку и подвела к машине.

— Я покажу вам то, что показывала мадемуазель Гамбуль. Станьте поближе ко мне.

Машина замурлыкала. Экран засветился. Словно при наводке на резкость кинопроектора, тени уменьшались, приобретали четкость и перспективу.

— Похоже на Луну, — пробормотал Флеминг. — Мертвые горы, засыпанные пылью долины.

— Это не Луна, — прошептала Андре, не отводя глаз от экрана. — Это планета, откуда были посланы радиосигналы.

— Они хотят показать себя?! Какие странные эффекты освещения…

— У них голубое солнце, — объяснила Андре.

Теперь на экране расстилалась бесконечная равнина, сливавшаяся на горизонте с черным небом. На переднем плане высились огромные продолговатые предметы, расставленные без всякого порядка и, по-видимому, глубоко ушедшие в рыхлую поверхность равнины. У Флеминга по коже забегали мурашки.

— Господи! — прошептал он. — Что это?

— Это они, — ответила Андре. — Те, кто послал весть. Те, на кого, по-вашему, похожа я.

— Но ведь они неживые. То есть, — поправился он, — они неподвижны. И их оболочка всюду кажется однородной. Как же они видят?

— Глаза им были бы бесполезны. Свет голубого солнца разрушил бы ткани и нервные волокна того типа, который известен вам. Они видят по-иному, и остальные их органы чувств не похожи на те, которые развились у живых существ… — она заколебалась, но докончила: — … Таких, как мы.

Изображение на экране замерцало, стало гаснуть и исчезло.

— И это все? — спросил Флеминг, чувствуя себя обманутым.

Андре повернулась к нему. На лбу у нее блестели капли пота, зрачки расширились.

— Да, — улыбнулась она. — Это все. Они — Те. Они хотели, чтобы мы увидели их планету. Они считали, что этого будет достаточно. Может быть, это предупреждение. Может быть, они хотели, показать нам, что несет с собой время и как избежать гибели. Как стать такими, как они.

Флеминг посмотрел на темный экран. И снова словно увидел эти жалкие в своей неподвижности формы.

— Нет, — сказал он.

— Но ведь надо только указать возможный путь, — возразила Андре. — Пройдут миллионы лет, прежде чем Земля…

Они спорили еще долго, и наконец Андре сказала:

— Вы твердо знаете, чего хотите? Вы хотите уничтожить все это? — она выразительным жестом указала на машину.

— Да! — сказал он твердо. — Я хочу именно этого.

Андре протянула ему небольшую кассету с магнитофонной лентой.

— Что это? — спросил Флеминг, отдергивая руку.

— Это кассета снятия программы. Она стирает все записи в секторе памяти. Если ее ввести в машину, через несколько минут та превратится в бесполезную массу металла и стекла.

Флеминг вместе с ней подошел к вводному устройству. Он смотрел, как Андре вставила кассету на место и повернула щелкнувший фиксатор. Его взгляд скользнул к красной кнопке на панели управления. Он протянул руку, но Андре мягко остановила его.

— Я знаю, что вы делаете ошибку, — сказала она. — Пусть это будет кто-нибудь другой. Мы оставим записку. Только кому?

— Юселу, — весело улыбнулся Флеминг.

— Хорошо, — согласилась она. — И он включит вводное устройство, ни о чем не подозревая.

Андре написала несколько слов на первом листке блокнота у кресла оператора и крупными печатными буквами вывела имя Юсела.

— А теперь, — сказала она, — увезите меня отсюда.

В автомобиле Андре прижалась к его плечу. Флеминг уверенно вел машину по дороге, столь для него памятной. Потом свернул прямо к горам, чтобы не разбудить спящих жителей деревни Лемки.

Рука об руку они поднялись по козьей тропе к развалинам древнего храма. Когда они добрались до широкой лестницы, которая вела к обрушившемуся портику, Флеминг молча остановился.

— Зачем мы сюда пришли? — прошептала Андре.

— Дышать! — ответил он и, откинув голову, глубоко вздохнул всей грудью.

Андре тоже посмотрела вверх — на небосвод, совсем темный над гребнем горы, куда почти не достигал лунный свет. Там блестела Полярная звезда. А неподалеку мерцала еще одна звезда.

— Это Бета Кассиопеи, — сказал Флеминг, не сомневаясь, что она глядит туда же, что и он. — Еще ее называют Красавицей в кресле. Видишь, как она сидит?

— Нет, — засмеялась Андре, продолжая смотреть на небо. — Но теперь я знаю, зачем вы привезли меня сюда. Вон то светлое пятно между Полярной звездой и вашей Красавицей.

— Да, — ответил он и обнял ее за плечи, словно оберегая от опасности.

— Андромеда, — прошептала она. — Моя тезка.

— Их родина. Этих созданий, неподвижных, безглазых, только мыслящих. — Он отвернулся от звезд. — Какая-то нелепость. Вспомни машину, которую они заставили нас построить в Торнессе. Вспомни, как она сожгла твои руки!

Андре кивнула.

— Я помню. Но если бы машина была очень мудрой, очень благостной, вы стали бы ей противиться?

Он покачал головой.

— А сделав ее жестокой и беспощадной, они вынудили вас взять контроль в свои руки. Вот почему здесь, в Азаране, мы изменили счетно-решающие цепи и лишили машину собственной воли. Так это и предполагалось.

— И дрянь, жрущая азот?

— Конечно. Ее появление должно было окончательно обеспечить переход контроля в руки людей. Чтобы окончательные решения принадлежали им, а не машине. Был допущен только один просчет. Они не учли, что машина может быть совсем разрушена. Если бы вы не сделали того, что сделали в ту ночь в Шотландии, бактерии были бы уничтожены гораздо раньше.

Флеминг положил руки ей на плечи.

— А ты? — спросил он. — Каково было твое назначение? Обеспечить машине всю полноту власти?

— Нет. Я должна была найти тех, кто сумел бы правильно ее использовать, — она начала теребить пуговицу его пиджака. — Но вы мне не доверяли. Хотя… хотя сами же хотели напролом пройти к совсем новым знаниям. — Внезапно она отошла от него. — Это все, Джон. Остальное в ваших руках.

— А ты? — спросил он.

— И я тоже.

— Но что ты такое?

— Плоть и кровь, — ответила она, подходя к нему. — Изделие Дауни.

Он сжал ее лицо в ладонях и повернул так, что свет ущербной луны отразился в ее глазах.

— Если в мире бывают чудеса, то это, наверное, чудо! — сказал он.

Взявшись за руки, они начали спускаться по тропе.

— Я помню тот вечер, когда мы начали принимать сигнал, — задумчиво произнес Флеминг. — Я что-то лепетал про новое Возрождение. Пьян был немножко. А Бриджер сказал: "Когда падают все опоры, человеку надо за что-то держаться". — Он обнял Андре и притянул к себе. — Чем раньше я начну учиться держаться за тебя, тем лучше, верно?

Она улыбнулась, но ее еще что-то тревожило.

— А дар Андромеды? — спросила она.

Они уже спустились на равнину, и Флеминг вдруг ускорил шаги. Опять схватив Андре за руку, он потащил ее к автомобилю.

— Куда мы так торопимся? — спросила она.

Флеминг оглянулся и снова громко рассмеялся.

— Спасать ее! — Он выкрикнул это так громко, что в скалах прокатилось эхо. — Мы как раз успеем опередить Юсела. Новое Возрождение начнется примерно через час — если мы поторопимся.

Он усадил Андре в машину, но прежде чем сесть самому, на мгновение остановился и посмотрел в уже бледнеющее небо. Звезды гасли одна за другой. Но между Красавицей в кресле и Полярной звездой он разглядел в неизмеримых просторах пространства туманное пятнышко великой галактики Андромеды.