Что мне в моей Татьяне всегда нравилось? Что переспорить ее ничего не стоит. Легко поддается на убеждение. Возразишь ей, и тут же уступает. Никогда на своем мнении не стоит, да и нет у нее своего. Для моих нервов такой характер лучше всего, я это еще в молодости осознал.

Но один подводный камень в характере все же есть. Редко-редко на него натыкаешься, всего два раза за всю жизнь помню.

Один раз, когда она Галкой забеременела. Я считал, что одного ребенка вполне достаточно, ему едва год исполнился, возни хватает. Говорю, делай аборт. Нет, сказала, буду рожать. И тут же я понял, что так и будет, не знаю как, но понял, хотя привычки к этому не было.

А второй раз с Израилем. Были мы как-то на первомайскую у ее родни, и ее двоюродный брат начал рассуждать про евреев. На мой взгляд, ничего даже такого не говорил, просто разговор, но мы пришли домой, а она мне – надо ехать. Тут я много возражал, и она даже ничего толкового в ответ сказать не могла, но факт, что мы здесь.

И вот этот подводный камень следует всячески обходить, не допускать, чтоб он вынырнул. А я допустил, сам не знаю как. Как она сказала «я решила», я на него прямо физиономией и наткнулся.

Короче, со мной вдруг сделалось что-то вроде истерики. Даже в озноб бросило, хотя жара. Нервы-то все это время были в напряжении и тут не выдержали. Я на нее закричал, ругался, кулаком по дивану колотил, она сходила на кухню, принесла мне воды, я стакан у нее из рук выбил. Она отошла в сторону, руки на животе сложила, подождала немного молча, потом взяла тряпку и стала вытирать воду с пола.

Успокоился немного и говорю, хотя сам слышу, что голос у меня не свой, не слушается:

– Ну, что ты такое решила? Тряпку опять положила, но не говорит.

– Ты видишь, что ты со мной сделала?

– Вижу, – отвечает.

– Больше такого не делай. Если есть претензии, скажи. А то ни с того ни с сего такие разговоры!

– Миша, – говорит, – это не разговоры.

Но у меня все же козырь в руках.

– Что ты решила? – говорю. – Бросить меня, человека в моем состоянии?

– Да, – говорит. Прямо так и говорит – да!

– А где же совесть? Ты подумала, как я буду?

– Подумала, – говорит. – Я все обдумала и устроила, тебе не будет плохо.

– Да? Это как же?

– К тебе каждый день будет ходить нянечка из нашей больницы, купит тебе, приберет, приготовит, помыться поможет, все, что надо. Да ты и сам многое можешь, состояние твое сейчас уравновесилось, и серьезного ухудшения уже не предвидится. Я говорила с врачом.

– С врачом! – говорю, до чего же она на врачей полагается, и пытаюсь усмехнуться, но чувствую, рот кривится на сторону. – Много он знает про мое состояние. И нянечка твоя что, даром ходить будет?

– Нет, я буду ей платить.

– Ну да, ты же деньги по секрету откладывала, знаю, как же. Представляю себе эти суммы. А когда кончатся?

– Заработаю еще.

– А если заболеешь или работу потеряешь?

– Тогда будешь сам, как сможешь.

Тут я думаю, Господи, что это я делаю, я так с ней обсуждаю, будто уже поверил, согласился. Будто это все всерьез.