Несмотря на то, что день только начался, физика тянулась бесконечно. Следующие девять месяцев мне придется корпеть над нерешаемыми уравнениями, а по утрам первым делом проводить скучнейшие лабораторные опыты. По-моему, до ланча вообще противопоказано заниматься всякой там математикой.

Слушая голос мисс Гордон, которая все бубнила и бубнила про скорость, я наблюдала за Кейном. Выражение его лица постоянно менялось, будто он размышлял над чем-то интересным. У меня было такое чувство, что он думает о нашем пари, и меня тошнило от того, как он самонадеянно приосанивается.

Это было нечестно. Кейн невероятно везучий, а я нет. Однажды он заманил меня пойти вместе с ним и его бабушкой поиграть в бинго в клубе для пенсионеров. К концу вечера Кейн выиграл больше ста баксов. Когда наконец-то победила я, приз оказался не денежный. Это была одна из тех маечек а-ля «бабуля поехала на Ниагарский водопад, и единственное, что она привезла мне оттуда, — эту вшивую футболку». После того вечера Кейн требовал, чтобы я надевала ее каждый раз, когда к нему приезжала бабушка. Должна заметить, что цвет зеленого лимона — не мой цвет.

Когда наконец-то прозвенел звонок, мисс Гордон как раз раздавала нам задания. На листках было так много всего написано, что казалось, будто задачи уже решены. К несчастью, именно так и выглядят задания по физике.

Перед тем как разойтись, Кейн протянул мне клочок бумаги, на котором рассеянно черкал что-то во время урока. Оказалось, что он нарисовал самого себя внутри огромного сердца. Снаружи стояла я, пытаясь проткнуть сердце стрелой. А над моей головой — пузырь с надписью «Крашеные блондинки смешнее».

— Ха-ха, — сухо сказала я. — Ты что, все четыре месяца будешь думать об этом дурацком пари?

Кейн ухмыльнулся и шлепнул меня по спине.

— А вот и нет. Очень скоро я буду так влюблен, что мне даже некогда станет радоваться своей победе.

Он дернул меня за волосы и удалился.

Я побрела в раздевалку, таща тяжеленный учебник физики и чувствуя, будто у меня в руках свинец. Было всего около десяти часов, но уже сейчас день обещал быть самым скверным за все время учебы в школе Джефферсона.

В сердцах я так шваркнула дверцей шкафчика, что плечом ощутила вибрацию в тот момент, когда она соприкоснулась с рамой.

— Что, неудачный день, дорогая? — услышала я тихий мягкий голос за спиной.

— Эллен! — воскликнула я. — Я пять раз тебе вчера пыталась дозвониться!

— Прости. Папа настоял, чтобы мы заехали в музей Буффало Билл на обратном пути из Колорадо. Из-за этого наша автопрогулка стала длиннее часов на двенадцать, и мы вернулись только вчера вечером, очень поздно. У меня задница так занемела от долгой езды, что до сих пор еще не прошла.

Я засмеялась и крепко обняла Эллен. После Кейна Эллен — мой самый лучший друг. Удивительно высокая, стройная, светловолосая, она напоминала манекенщицу. Но сама была весьма скромного мнения о своей внешности, не видела в себе изюминки. И даже считала себя чуть ли не уродиной из-за отсутствия груди.

— Ну и как прошла встреча семейства Фрейзеров? — спросила я.

Эллен завела глаза в потолок и молитвенно сложила руки.

— Дедушка со своим братом три дня напролет ловили летучую рыбу, пытаясь обставить друг друга. А по вечерам у них начинался шахматный марафон. Мама от этого на стенку лезла. И угадай-ка, кто сидел с моими маленькими братишками?

— Иными словами, это было именно то, что ты и предполагала?

Я залезла в сумку и вытащила оттуда черную заколку. Из-за влажного воздуха волосы начали курчавиться, и я знала, что если не принять меры, то скоро вместо прически на голове будет копна. Эллен взяла у меня учебник, освободив мне руки, чтобы я могла привести волосы в порядок. За последние два года эта самая процедура стала для нас привычной.

— Да, это было именно то, — кивнула она. — Но случилась и одна неожиданная удача.

— Ты влюбилась в своего инструктора по верховой езде? — полюбопытствовала я, забирая у нее учебник.

Эллен загадочно улыбнулась.

— Лучше.

Поскольку влюбиться — стало для меня теперь главной задачей, я не представляла, что могло войти в категорию «лучше».

— И что же это? — спросила я.

— Два слова. Чудо-лифчик. Тетя мне купила.

Я издала стон.

— По-моему, у тебя навязчивая идея.

Зеленые глаза Эллен заблестели.

— Ничего подобного. Я чувствую, что с женскими прелестями мне жить гораздо легче.

Мы начали спускаться в холл, и я обернулась, чтобы взглянуть на нее. Насколько я могла судить, она ничуть не изменилась.

— Не хотелось бы портить тебе настроение, но я не вижу никакой разницы.

— Ну, сегодня я его не надела. Утром было так жарко, что мне не захотелось напяливать все эти дополнительные прокладки. Но когда жара спадет, я буду во всеоружии.

Я прыснула. Эллен всегда умудряется давать самые нелепые объяснения, но при этом звучат они вполне логично. Вот за что я ее люблю.

— Уверена, что ты посрамишь Долли Партон, — сказала я.

Она закинула свои длинные волосы за спину.

— Я и на это рассчитываю. А ты в самом скором времени затмишь Джейн Остин, и она больше не захочет брать в руки перо.

Мы направлялись на факультатив по писательскому творчеству, который я мечтала посещать с самого поступления в школу. Мы с Эллен обе любили сочинять стихи, а иногда вдвоем вдруг возьмем да и напишем рассказ — каждая по одной фразе, по очереди.

— А это будет до или после того, как я завоюю Тони за свою звездную роль в хитовом мюзикле на Бродвее?

Мы дошли до кабинета мисс Хейнссон. В открытую дверь было видно, как она перетаскивает столы, расставляя их по большому кругу. Заметив нас, учительница махнула рукой, чтобы мы заходили.

— Эллен и Делия, рада вас видеть. Будете жертвами моего первого задания. Так трудно всегда заставить учеников прочитать свои отрывки перед всем классом.

— Только не я, — сказала Эллен. — Я ничего не читаю вслух в первый же день.

Мисс Хейнссон повернулась ко мне.

— Делия, могу я на тебя рассчитывать?

Я пожала плечами. Я не была уверена, что готова к такому испытанию.

— Может быть, — проговорила я.

Мы с Эллен сели рядом. Я вытащила свою любимую новую тетрадь (в блестящей черной обложке и с календарем, отпечатанным на внутренней стороне) и надписала белым маркером «Писательское творчество». Я как раз собиралась раскрасить маркером свой розовый ноготь, но тут Эллен толкнула меня локтем.

В класс не спеша вошел Джеймс Саттон и направился в нашу сторону. На секунду у меня перехватило дыхание, и я нечаянно положила руку на еще не просохший заголовок «Писательское творчество».

Увидев еще в первый год его выступление на школьном конкурсе талантов, я потеряла голову. Белокурый, со светло-карими глазами и ямочками на щеках, Джеймс очень выделялся среди других ребят. Сейчас он был солистом в джаз-оркестре «Радиоволны», и девчонки всех классов сходили по нему с ума. В последние три года по нескольким предметам мы занимались в одном классе, но едва ли когда-нибудь перемолвились словом. Во-первых, он дружил с Таней Рид, капитаном болельщиков. Она была на год старше нас. А во-вторых, даже если бы у него не было девушки, все равно он бы и не взглянул на такую, как я: он мог встречаться практически с любой девчонкой из школы.

Эллен наклонилась ко мне:

— Говорят, перейдя в колледж, Таня дала Джеймсу отставку. У него сейчас никого нет.

Я с трудом заставила успокоиться колотящееся сердце. Надежда на то, что Джеймс теперь заинтересуется мною, была слишком мала. Эта волнующая новость, которую сообщила Эллен, означала лишь то, что мне придется привыкать видеть его обнимающим другую девчонку… а не меня. Не скажу, что это была самая восхитительная минута в моей жизни, но все-таки я подперла рукой подбородок так, чтобы пальцы закрывали маленький прыщик на левой щеке — вдруг он все же посмотрит в мою сторону.

Как ни любила я писать, но большую часть урока провела, косясь на Джеймса. То, что он выбрал писательский факультатив, сделало его в моих глазах еще более загадочным и привлекательным. Возможно, он был второй Эрнест Хемингуэй.

Он вытянул длинные ноги, и они высунулись в круг, образованный нашими столами. Никогда не думала, что джинсы могут быть таким захватывающим зрелищем.

Объяснив структуру японского хайку, мисс Хейнссон дала классу пятнадцать минут, чтобы каждый написал свой вариант. Все, что я успела, это поставить фамилию в верхней части страницы. Подозреваю, мисс Хейнссон заметила мое состояние и пожалела меня, потому что вызвала читать стихотворение Джо Скалья.

Эллен передала мне записку.

«Как Кейн?» — прочла я.

Сколько я могу помнить, Эллен всегда была явно неравнодушна к Кейну. Но она никогда не предпринимала никаких попыток встречаться с ним. Во-первых, она знала, что он не пропускает ни одной юбки, и не считала Кейна подходящей кандидатурой на роль бойфренда. К тому же у нее была абсурдная теория о том, что мы с Кейном просто созданы друг для друга. Сколько бы я ей ни говорила, что никогда не стану крутить с ним любовь, даже если он останется последним парнем на Земле, она лишь улыбалась.

В последние две минуты урока мисс Хейнссон дала нам задание на пятницу: нужно выбрать стихотворение, прочесть его перед классом и затем объяснить, что в нем понравилось. Я перебрала в уме свои любимые стихи, пытаясь понять, почему они для меня так важны.

— Встретимся во время завтрака, — крикнула я направляющейся в свой математический класс Эллен.

Она махнула рукой в знак того, что услышала меня, и я снова двинулась к своему шкафчику в раздевалку. До того, как я попробую что-нибудь съесть в этом тошнотворном кафетерии, оставалось еще два урока.

Но не прошла я и тридцати шагов, как кто-то крепко схватил меня за руку. Внезапно вся кровь бросилась мне в лицо. Хотя он никогда не прикасался ко мне, у меня было шестое чувство, что, обернувшись, столкнусь лицом к лицу с Джеймсом Саттоном.

— Эй, Делия! Ну как ты?

Его орехового цвета глаза тепло смотрели на меня, и у меня мелькнула мысль, что я сейчас грохнусь в обморок, как какая-нибудь дама времен королевы Виктории.

— Э-э… хорошо. У меня все в порядке.

Я ненавидела себя в этот момент. Джеймс, наверно, большой поэт, а я лепетала наименее изысканные фразы за всю историю человечества.

Он подошел на шаг ближе, и я ощутила, как руки покрываются гусиной кожей. Я переложила книги и постаралась казаться как можно беззаботнее.

— Не сделаешь мне огромное одолжение? По старой дружбе? — спросил Джеймс.

Не знаю, о какой старой дружбе шла речь, но я горела желанием оказать ему услугу.

— Конечно, — ответила я без раздумий. — Чем могу помочь?

— Я не очень-то разбираюсь в поэзии. Ты не могла бы просмотреть вместе со мной кое-какой материал? И, может быть, показать мне, что хорошо, что плохо и все такое?

Он в самом деле выглядел немного смущенным, и сердце мое растаяло.

— Без проблем, — согласилась я. — Но если ты не увлекаешься поэзией, зачем же пришел на этот факультатив?

Он скривился и махнул в сторону дирекции.

— Ошибка в составлении списков.

Я молча кивнула. Даже если Джеймс и не был вторым Хемингуэем, то все равно его статус одного из самых классных парней, каких я когда-либо встречала, не изменился.

— Увидимся завтра после уроков в библиотеке, — сказала я, словно такие встречи были обычным делом.

Он легонько сжал мою руку и пошел в противоположную сторону. Заметив, что все девчонки в холле бросили на него быстрые внимательные взгляды, я вспомнила о нашем с Кейном пари. Возможно, в жизни Делии Бирн разгорается новый день. И мне было совершенно наплевать, из-за чего такая перемена — из-за расположения планет, благодаря судьбе или ошибке дирекции.

Джеймс Саттон попросил меня помочь с домашним заданием!

После школы я отыскала Кейна: он бегал трусцой по четвертьмильной дорожке. Он говорил, что любит заниматься на школьных дорожках, потому что ему так легче подсчитывать, сколько миль он проделал. Но по-моему, ему просто нравится, что все женские спортивные команды глазеют на него.

Кейн притормозил, заметив меня. Я чувствовала, что прямо-таки сияю. Не так часто удастся сообщать ему новости, касающиеся моих сердечных дел,

— Привет, Дэл! — продолжая бежать на месте, он одной рукой ухватился за мое плечо, удерживая таким образом равновесие. — Что стряслось?

— Ну, я совершенно не сомневаюсь, что это ни к чему не приведет, но Джеймс Саттон попросил помочь ему сделать задание по писательскому творчеству.

Я не могла, не уронив себя, сама заикнуться о возможном романе и поэтому ждала уверений Кейна в том, что просьба Джеймса действительно очень знаменательна.

Кейн молчал несколько секунд. Затем прекратил бег и серьезно посмотрел на меня.

— Джеймс Саттон? Только не говори, что тебе нравится этот неудачник.

Я не могла поверить: Кейн обозвал Джеймса неудачником!

— Прости? — проговорила я, начиная злиться. — Джеймс великолепный, талантливый, сексуальный…

Кейн рассмеялся.

— Спустись на землю, Бирн! Это совершенно пустоголовый малый. И между прочим, гулял с этой дурой Таней, еще не успев достигнуть половой зрелости.

Я покачала головой. Меня никогда не переставала удивлять мужская неспособность увидеть хоть что-то привлекательное в других парнях.

— К твоему сведению, Таня теперь в колледже, далеко-предалеко отсюда. Джеймс свободен.

— Ну, хорошо, хорошо. Тебе повезло.

Кейн снова затрусил на месте, и я поняла, что ему больше нечего мне сказать по этому поводу.

— Верно. На сей раз повезло мне. А теперь, с твоего позволения, я должна идти в библиотеку.

Я не стала добавлять, что заранее хочу поискать какие-нибудь подходящие стихи, чтобы помочь Джеймсу выполнить задание, — Кейн не понял бы моего желания подготовиться.

Я гордо удалилась, высоко задрав нос. Кейн явно ревновал. Голову даю на отсечение, что он не может допустить и мысли о собственном проигрыше. Я помчалась к своей машине, размахивая портфелем позади себя.

Ночью я вертелась в постели, стараясь придумать, какое стихотворение Джеймс мог бы продекламировать в пятницу. Я представляла себе, как светлеет его лицо во время чтения и как постепенно до него будет доходить, почему я выбрала именно эти стихи. Он возьмет мои руки в свои и приблизится ко мне губами…

Как раз в тот момент, когда я добралась до той части снов наяву, где Джеймс страстно целует меня, рядом с кроватью затрезвонил телефон. (Родители провели мне собственную линию, когда в четырнадцать лет у меня появилась склонность висеть на телефоне по двадцать часов в сутки.) Звонок заставил мое сердце забиться часто-часто. Неужели у нас с Джеймсом телепатия?

— Алло?

— Это я.

Я почувствовала себя дура-дурой. Я всегда была рада Кейну, но сейчас он не был тем, чей голос я надеялась услышать.

Я посмотрела на часы на прикроватной тумбочке.

— Что случилось? Уже поздно.

— Ага. Угадай, что твой преисполненный страха лучший друг хочет тебе сказать?

— Ты уже влюбился?

Это было бы очень похоже на Кейна — за те восемь часов, что мы не виделись, найти ту, которая, как он думал, была идеальной девушкой.

— Нет. По телеку идет «Касабланка». Четвертый канал.

— Я тебе перезвоню.

Я повесила трубку, стащила с кровати простыню и спустилась вниз, в комнату, где были и телевизор и телефон. Родители уже спали, поэтому я не зажигала лампу. В голубоватом свете телеэкрана я набрала номер Кейна. Он ответил после первого же гудка.

— Хэмфри Богарт только что увидел ее в первый раз. Она слушает, как Сэм играет на рояле.

— Я знаю, Кейн. Все это прямо передо мной.

Я устроилась в глубоком кресле, прижав к уху трубку. Мы с Кейном иногда вместе смотрели кино по телефону, и хотя мы почти не разговаривали, нам нравилось, что можно давать свои комментарии, когда вздумается. «Касабланка» была нашим любимым фильмом.

Спустя полтора часа я старалась заглушить рыдания простыней, хотя Кейн все равно знал, что я каждый раз реву над несчастной любовью Рика и Илзы.

— Дэл, ты опять плачешь? Ты же видела этот фильм раз тридцать.

— Угу, — промычала я, вытирая глаза. — Но каждый раз, когда его смотрю, он кажется все печальнее.

Я говорила шепотом, боясь разбудить маму и папу.

Кейн ласково засмеялся.

— А ты в душе настоящий романтик, ты знаешь это?

— Ха! Просто на меня очень действуют сентиментальные фильмы, — ответила я.

— Приятных снов, Бирн!

— Приятных снов, Парсон.

Я повесила трубку и выключила телевизор. Прокрадываясь обратно к себе в комнату, я вдруг поняла, что так и не решила, какое стихотворение предложить Джеймсу.

— Оно называется «Застольная песня», — сообщила я Джеймсу. — Видишь, Йитс создал метафору «пить вино — быть влюбленным»…

Я внезапно замолчала, смутившись. Вдруг Джеймс подумает, что я нарочно подобрала такое стихотворение, возомнив, будто мы с ним влюблены друг в друга или что-нибудь в этом духе? Потом решила, что все это ерунда. Большинство стихов — о любви, он не догадается, какие у меня были внутренние мотивы.

Джеймс усмехнулся.

— Ну, мисс Хейнссон наестся этим. Она всегда твердит о метафорах, сравнениях… и какие там еще есть поэтические приемы?

— Да уж, она их любит. Можем поговорить о смысле стихотворения перед уроком… если хочешь.

Он закрыл сборник стихов и положил руку мне на колено. Это прикосновение длилось всего секунду, но я вся вспыхнула.

— Ты лучше всех, Делия.

Он встал и направился к выходу, а я глядела ему вслед, восхищаясь тем, как выцветшие джинсы подчеркивают стройность его бедер. Мог бы Джеймс (или вообще какой-нибудь парень) когда-нибудь смотреть на меня так же, как Йитс на женщину, которую воспел в своих стихах? Я дотронулась до колена в том месте, где была рука Джеймса, и представила, как Кейн сказал бы: «Ты должна сделать это, Дэл. Иначе жизнь пройдет мимо».

Итак, что бы ни думал Кейн о Джеймсе, я намерена усвоить жизненную философию своего лучшего друга. Мне надоело в любовной игре стоять на боковой линии.