В которой герои получают первые впечатления от древней Александрии, а также знакомятся с евнухом Пофином и головой Помпея.

Земля приближалась. Наша квадрирема, описывая широкую дугу, направлялась к столбику, который медленно, но верно рос в размерах, превращаясь в высоченную массивную башню с плоской крышей, на которой виднелась какая-то чаша.

— Постой, постой!… — припомнил я уроки истории. — Никак маяк Фаросский?

— Ишь ты, варвар, а знаешь! — похвалил меня Антоний, облачаясь при помощи раба в панцирь.

Преторианцы выстроились при полном вооружении вдоль бортов. Подошёл и встал рядом с Антонием квестор.

Парус опустили, пошли на вёслах. Слышен стал гул прибоя.

Судно начало медленно огибать каменистый остров с маяком, у подножия которого густо, налезая друг на друга, теснились дома с белыми стенами. На узкие улицы, обрывавшиеся у самой воды, густо высыпали люди, стали махать нам как-то неприветливо. Лёлик достал из рюкзака свой театральный бинокль и принялся внимательно их рассматривать. Боба смекалисто приспособился изучать обстановку сквозь прицел пулемёта.

— Ну давай, рассказывай: чего тут да как, — приказал Антоний квестору, а нам пояснил: — Он тут бывал не раз.

Квестор откашлялся и, показав на машущих людей, отрекомендовал:

— Местные… Живут на этом острове Фарос. Известные разбойники. За ними глаз да глаз нужен. Так и норовят какой-нибудь корабль ограбить.

Квадрирема, поворачивая осторожно, вошла в узкий проход; внезапно из-за холма блеснула спокойная гладь широкой гавани, а над нею во всю ширь раскинулся населённый пункт впечатлявших размеров.

Слева имелись многочисленные причалы, у которых вполне мирно и безобидно находились во множестве разнокалиберные суда. Сразу за причалами в полном беспорядке теснились кубообразные строения с плоскими крышами и редкими оконными проёмами. Кое-где из-за них выступали крепостные стены с массивными ступенчатыми башнями.

В правом углу гавани торговых причалов не было, и застройка этой стороны города являлась размеренной и гармоничной. Здания здесь располагались в чинном порядке, не толпясь как пьяная молодёжь, и были как на подбор размеров немалых. Кое-где виднелись образчики греко-римской архитектуры: с вычурной колоннадою, с портиками, с треугольными фронтонами, но, в основном, местный стиль основан был на строгих прямоугольных очертаниях. Стены строений преимущественно были белыми или светло-песочными, но имелись и яркие праздничные краски росписи.

Особенно выделялось стоявшее на переднем плане огромное здание размером со стандартный гипермаркет. Здание имело вытянутый чуть ли не на полкилометра фасад, облицованный белым камнем, и боковые башни, выступавшие вперёд. Поверху фасада шла крытая галерея, на которой виднелись люди. По центру находились ворота, празднично сверкавшие на солнце начищенной медью створок.

— Это чего? — любознательно спросил Раис, указав на здание.

— Средний дворец царя, — проинформировал квестор.

— А почему средний? — удивился Раис.

— Потому что есть ещё большой и малый… — пояснил квестор, подумал и добавил: — И ещё есть старый…

— Ничего себе жилплощади… — пробормотал Боба.

От дворца к гавани спускались ступени монументальной лестницы в несколько пролётов. Лестница выходила на большую площадь, заставленную торговыми рядами, между которыми обильно толпились аборигены, справляя по всему базарный день. На наше появление они отреагировали прохладно, без особого интереса. Площадь заканчивалась у воды во всю свою ширину каменной пристанью, у которой не было ни одного корабля.

— Что это они тут перед дворцом торговлю устроили?… — пробормотал квестор. — Никогда такого не было…

— Ну что, так и будем болтаться!? — нервно спросил Серёга, то и дело почёсываясь.

— Давай, Антоша, прямо сюда, поближе ко дворцу и причалим, — посоветовал Джон.

Антоний ещё раз оглядел окрестности, откашлялся и гаркнул:

— Эй, триерарх!

— Эй, триетрах! — тут же продублировал Серёга, грозно оглянувшись на мостик.

— Эй, трахтарарах! — поддержал почин нетерпеливо подпрыгивавший на месте Раис.

Капитан на тройной зов, даже и с такими вариациями, примчался незамедлительно.

— Давай, туда вон, ко дворцу приставай, — велел Антоний. — Да просигналь на корабли: всем здесь разгружаться!

Триерарх стукнул себя кулаком в грудь и убежал на мостик. Наш флагман стал медленно поворачиваться, чтобы подойти к пристани боком.

Аборигены на площади так были заняты своими базарными делами, что совсем не обращали на нас внимания. Что, по меньшей мере, было странно.

Ворота во дворце медленно отворились; наружу выбрался немалый коллектив пёстро одетых людей. Они быстро организовались наверху лестницы. Впереди поставили то ли стул, то ли кресло. Туда уселся некто тучный в ярких одеждах. Рядом пристроились негры с опахалами. Остальные встали полукругом на заднем плане.

— Однако официальная встреча… — пробормотал Джон.

Лёлик навёл на встречавший коллектив бинокль и пробормотал:

— Ишь ты, а в кресле-то царь жирняй какой!… Даже Раису далеко…

— Это не царь, — сказал квестор. — Царь ещё пацан совсем. Это, наверное, главный министр, евнух Пофин.

— А чего царя нет? — удивился Раис.

— Не уважают… — меланхолично сказал Серёга и пощёлкал затвором.

Антоний поморщился и поджал губы.

Квадрирема медленно, но верно подходила к пристани. Вёсла молотили по воде вроде бы вразнобой, но с нужным эффектом, и вскоре судно со стуком притёрлось боком к каменной стенке. Тут же на причал спрыгнули матросы, стали принимать канаты, привязывать их к низким квадратным столбам. Спустили сходни.

На палубе появились ликторы, выстроились в церемониальном порядке, вскинув на плечи свои топоры в хворосте. Антоний приосанился, выдвинул вперёд челюсть и прошёл к ликторам. За ним попытались пристроиться оживлённые юные адъютанты-контуберналы, но мы их оттеснили назад.

Четыре преторианских трубача попытались грянуть торжественно; ликторы, в ногу топая, спустились по сходням на землю суверенного Египта. Следом, выпятив грудь как племенной индюк, держась правой рукой за рукоять меча, а левой отмахивая резко, сошёл Антоний. За ним на желанную твердь устремились и мы, напоминая своей амуницией и нервно-приподнятым настроением начинающих челноков-мешочников, впервые высаживающихся в изобильной товарами Туретчине.

Вся наша компания: ликторы, по-странному вскидывавшие ноги, Антоний, мы и адъютанты в арьергарде — под продолжавшиеся заунывные вопли труб — начали движение по площади. Но тут толпившиеся у торговых рядов аборигены, почему-то бывшие все мужского пола, до того издали смотревшие на наше прибытие, вдруг как по команде гневно завопили, бросились к нам, окружили. Кое-где хищно блеснул боевой металл. Наша процессия остановилась. Адъютанты как-то по-особому ловко испарились, словно их и не было.

— Заговор, это заговор… — панически забормотал Лёлик, прячась за Серёгу.

Оказавшийся рядом квестор, боязливо ёжась, торопливой скороговоркой сообщил Антонию:

— Негодуют… Не нравится, что ликторы идут. Кричат, что это унижает величие их царя.

Антоний набычился и чуть ли не выкрикнул:

— Нельзя без ликторов! Это умаление почёта и уважения меня как лица официального, а значит и всего Рима!

— А безопасность тебя не волнует? — строго спросил Джон.

Антоний нервно почесался и согласился:

— Безопасность меня волнует.

— Ну так а кто за двумя зайцами погонится, — доходчиво пояснил Джон, — тот от медведя звездюлей получит.

— Точняк! Главное, звездюлей не отхватить, — рассудительно сказал Серёга, держа автомат наизготовку.

— А почёт и уважение дело наживное, — продолжил Джон и посоветовал дельно: — Так что давай-ка вместо ликторов преторианцев выдвини.

Антоний состроил диковатую гримасу, помотал головой, но нужный приказ отдал.

Ликторы с готовностью ретировались на судно. Вместо них появились преторианцы, сноровисто выстроились коробочкой, стали пихать щитами зарвавшихся аборигенов не хуже ОМОНа. Те резко умерили свой пыл, опасливо отшатнулись, стали расходиться, освобождая проход.

— Так-то лучше, — с удовлетворением сказал Джон и утёр пот со лба.

Наша делегация пошла дальше. Вскоре мы приблизились к лестнице. Антоний приказал преторианцам остановиться и прикрывать тылы, а нас позвал с собой. Мы начали медленно по лестнице подниматься. Встречавшие и не думали спускаться к нам навстречу. Жирный евнух с сонным видом сидел в кресле. Два губастых негра в жёлтых юбках мерно обмахивали его опахалами из павлиньих перьев. Сзади стояли придворные в разноцветных одеждах, сверкая золотыми украшениями.

Антоний всё замедлял шаг и замедлял, а потом стал истерично бормотать:

— Сволочь жирная!… Расселся… Если при мне не встанет, я его проткну!…

— Точно! — понял по-своему Серёга. — Сделаем из него петуха проткнутого!

Мы поднялись на площадку перед последним пролётом. Здесь Антоний совсем остановился, тяжело дыша как взбудораженный бык. Египтяне хранили снисходительное молчание, смотря на нас сверху вниз. Евнух в своём кресле даже и не шевелился. Повисла тяжёлая пауза. Антоний наливался кровью, отчего начал напоминать перезрелый помидор.

Серёга глумливо хехекнул и лёгкими скачками, которые совсем не вязались с его неуклюжими кирзачами, взбежал наверх. Египтяне недоумённо уставились на него. А наш непосредственный друг оглядел со всех сторон сидевшего кулём евнуха, скорчил ему рожу, показал блатную козу, а затем, заглянув театрально сбоку как бы под необъятный зад, искренне удивился:

— Ух ты! А что это ты на тухлую капусту уселся?!

Евнух поймался на детский прикол и привстал озабоченно, пытаясь обернуться и посмотреть — не подложили ли ему и в самом деле несвежий овощ.

Серёга тут же отпихнул евнуха в сторону, а сам шмякнулся в кресло, накрепко схватился за него двумя руками и приветливо закричал:

— Эй, Антоша, иди сюда! Я тебе тут место занял!

Антоний обрадованно воспрянул и заторопился на приглашение. Следом поспешили и мы.

Серёга уступил Антонию место; тот с удовольствием уселся, принял торжественную позу, осклабился и с наслаждением уставился на опешившего от состоявшегося гнусного обмана евнуха. Мы, распихав египтян, утвердились подле нашего полководца.

Евнух — с тремя подбородками, дрожавшими от переполнявшей организм сытости, набелённый, с нарисованными бровями, накрашенными губами, весь в ожерельях и браслетах — походил на старую жирную бабу со скверным характером, ко всему прочему ещё и лысую, поскольку на голове у министра имелся парик из вороных завитых мелкими локонами волос. Но при том стоял он чинно, заткнув ладони, походившие на рассыпчатые оладьи, за переливчатый парчовый пояс, обтягивавший идеально круглое пузо, и лишь на его жирном обрюзгшем лице без единого волоска застыло выражение незаслуженной обиды. Негры с опахалами продолжали обмахивать его с равномерностью хорошо отлаженных машин.

Антоний стал суров и, буравя взглядом обиженного евнуха, веско сказал, чеканя слова:

— Я посланник Великого Рима и его диктатора Гая Юлия Цезаря Марк Антоний, командующий армией, направленной в Египет для поимки врага римского народа Гнея Помпея! — а потом процедил вопросительно: — А ты кто?

Евнух пожевал пухлыми губами, дёрнул подбородками и тонким неубедительным голоском с некоторым недовольством представился:

— Я главный министр его величества царя Верхнего, Среднего и Нижнего Египта Птолемея Четырнадцатого Диониса, да будут боги вечно с ним. А звать меня Пофин.

— А почему это сам царь не встречает представителей Великого Рима? — зловеще спросил Антоний.

Евнух прикрыл глаза, словно задремал на чуть-чуть, а потом торжественно известил:

— Царь сейчас занят. Он беседует с богами!

Антоний хмыкнул, но промолчал.

В свою очередь Пофин неприветливо спросил:

— С чем посланцы Рима пожаловали в великое Египетское царство?

— Я ж тебе сказал: для поимки врага римского народа Помпея, — лениво повторил Антоний и хмыкнул.

Пофин понятливо агакнул и хлопнул в ладоши. Вышел вперёд негр в бронзовом ошейнике, державший в руках корзину с крышкой, вопросительно посмотрел на евнуха. Тот ему кивнул. Негр присел на корточки, поставил корзину, откинул крышку, засунул туда руки по локоть и, после некоторых манипуляций, осторожно выудил наружу бронзовое широкое блюдо, на котором имелось нечто круглое, аккуратно прикрытое серой холстиной. Запахло густо и неприятно.

Негр навроде хлеба-соли протянул блюдо Антонию. Антоний с сомнением поглядел на подношение, а потом решительно сдёрнул ткань. На блюде ужасным колобком лежала человеческая голова, пялясь выпученными блеклыми блямбами глаз и разевая тёмный провал порванного рта. Кожа на щеках и на лбу была покрыта зелёными мокрыми пятнами разложения.

Ахнул рядом Лёлик; Раис, утробно рыгнув, надул щёки, отбежал в сторону и, согнувшись крючком, задёргался судорожно. Джон отвернулся и пробормотал:

— Экое головотяпство…

Антоний, оглядев как следует подарок и даже потыкав голову пальцем, осторожно, со скрываемым восторгом, осведомился:

— Помпей?…

— Ага, — безучастно подтвердил Пофин.

Явно довольный Антоний откинулся на спинку, поулыбался своим мыслям, но затем вновь сумрачно уставился на евнуха и даже нетерпеливо пощёлкал пальцами. Пофин поёжился, скорчил тугодумную гримасу, затем, храня независимый вид, достал из-за пояса золотой перстень с массивной печаткой, отдал ему рабу с опахалом и буркнул что-то. Раб мелкими шажками подошёл к Антонию и с поклоном вручил перстень, затем, пятясь задом, вернулся снова устраивать сквозняк своему господину.

Антоний нацепил перстень на палец, оглядел его на отлёте, довольно хмыкнул и с удовлетворением произнёс:

— Личная печать Помпея… — потом посмотрел на негра с блюдом и равнодушно скомандовал: — Клади обратно…

Негр безо всякого бережения скинул блюдо вместе с головою в корзину.

— Забирай!… — добавил Антоний.

Негр опешил и посмотрел на Пофина. Тот также растерялся и спросил:

— А… как это… А куда ж её?

— А приставь обратно к телу, — посоветовал Антоний и хихикнул, радуясь собственному остроумию.

Евнух пожал плечами и кивнул негру. Тот подобрал корзину и отошёл в сторону.

Антоний же вновь принялся сверлить взглядом Пофина и даже сказал многозначительно:

— Так, так…

Евнух занервничал, напыжился и с некоторой надменностью официального лица заявил:

— Поскольку враг Рима Гней Помпей… — евнух затормозил, подбирая слово, — … нейтрализован, то теперь, как нам кажется, войскам Рима нет нужды присутствовать на земле Египта.

— Ну почему же! — ухмыльнулся Антоний. — Есть ещё вопрос…

— Какой? — настороженно спросил Пофин.

— Да тут должок за вами, — многозначительно сообщил Антоний. — Птолемей Авлет, царь ваш прежний, денег набрал немало у Цезаря и у Помпея. А деньги Помпея нынче реквизированы Цезарем. Так что я уполномочен получить всё и сразу! — последние слова Антоний произнёс с интонациями завзятого рэкетира.

Пофин потупился и промямлил:

— Казна пуста. Денег нет…

— И куда же вы дели наше золотишко? — требовательно поинтересовался Антоний и выпрямился.

— Это всё происки Клеопатры, — пробурчал Пофин с недовольной гримасой. — Из-за её интриг… Она всю казну растащила. Хотела подкупить войско, чтобы захватить трон.

— И подкупила? — спросил с интересом Антоний.

— Нет, — энергично покачал головой евнух, отчего его щёки затряслись. — Наши воины под командованием доблестного Ахиллы не пошли на поводу у злобной интриганки и хранят верность своему царю Птолемею Дионису.

— Так, вроде, по завещанию папаши Авлета они на пару с Клеопатрой должны править, — напомнил Антоний. — Тем более оженил он их.

Пофин скорчил скверную гримасу и визгливо воскликнул:

— Клеопатра захотела извести брата своего и мужа Птолемея Диониса, отчего нет ей прощения!

Антоний задумался, почесал подбородок и снова спросил:

— Ну так, а деньги где?

— Нету… — развёл руками Пофин и сконфузился.

— Гони бабло, бля! — не выдержав, рявкнул Серёга и лихо притопнул своим сапожищем.

От такого напора евнух ужаснулся и стал икать, а Антоний нервно подпрыгнул на стуле. Серёга же радостно загоготал, довольный произведённым эффектом.

Антоний с неудовольствием посмотрел сначала на нашего излишне резкого коллегу, потом на судорожно икавшего Пофина и махнул рукой:

— Ладно! Свободны… Завтра чтоб к полудню во дворце нас ждали. И царь ваш малолетний чтоб к тому времени с богами беседы закончил!

Пофин попытался ответить, но из-за непрерывного икания ничего вразумительного не получилось. Тогда он помотал головой, всплеснул руками, что-то промычал и, переваливаясь, пошёл ко дворцу. Негры с опахалами, махая как заведённые, побрели за евнухом. Следом пристроились и все сопровождавшие главного министра лица. Неспешной толпой они двигались к распахнутым медным воротам в стене дворца.

Но одна фигура, державшаяся позади, стала явно замедлять шаг и оттого отставать, затем устроила ходьбу на месте, потом попятилась, попятилась, развернулась и, энергично семеня, шустро направилась к нам.