В которой герои знакомятся с Клеопатрой.

Помахав ему на прощание, мы покинули тронный зал и выбрались из дворца. Спустившись по лестнице на площадь, мы свернули направо, прошли немного по широкой улице и вышли к массивному квадратному строению высотою в три стандартных этажа. Вокруг всего строения наличествовали невысокие постаменты со львами из чёрного гранита.

— Никак она, башня! — сказал Боба.

— Клеопатра заждалась, бедняжка… — умильно пробормотал Джон, пытаясь высмотреть что-нибудь в узких окнах, имевшихся на самом верху башни.

Возле входной двери, украшенной медными загогулинами, шумно толпились пьяные, а оттого наглые легионеры во главе с мордатым налитым мясницкой краснотою центурионом. Они громко и бестолково рассуждали: как бы получше высадить дверь, и что же там от них такого интересного прячут.

— Эй, эй, чего делаете?! А ну не замай! — ещё издали заорал им Лёлик, переходя на ускоренный пружинистый шаг.

— А чего там? — нагло поинтересовался центурион, покачиваясь и берясь за рукоять меча.

— Библиотека это, книжки читать будем, — нашёлся Лёлик.

— Одну библиотеку спалили, так теперь другую подавай! — издевательски заявил верзила-легионер с туго набитым мешком за плечами и с гоготом обернулся к остальным, не замедлившим присоединиться к веселью.

— Ну вот, что, служивые, — решительно произнёс Джон, между тем стоя за Серёгою, который с беззаботным оскалом поворачивал шмайссер от одного римлянина к другому и вполголоса "пухал". — Нам Антоний выделил этот дом для отдыха после боёв. Так что здесь вам делать нечего, — потом подумал и веско добавил: — И вообще, если бы не мы, вас всех ещё бы в Александрии порубали!

— Короче, топайте, мужики, а то сейчас как пульнём громами! — встрял Раис, надвигая каску на глаза и сердито двигая челюстью.

Легионеры постепенно умерили веселье. Пытаясь сохранить на лицах независимость, а в осанке непринуждённость, они сошли с крыльца и пошли, пыля сапогами, по улице. Центурион обернулся на нас, потом что-то прошептал верзиле, после чего они издевательски засмеялись.

Лёлик мстительно хехекнул, приготовил автомат, побежал за ними на цыпочках, догнал и шмальнул под ухом у весельчаков одиночным. Римляне подскочили невропатически и кинулись врассыпную. Лёлик захохотал вслед оглушительным басом, показывая вдогонку непристойную фигуру из среднего пальца.

Мы подошли к двери и прислушались. В доме стояла нежилая тишина. Джон вежливо постучал и бархатно произнёс:

— Есть кто дома?

— Бабцы, открывай! — рявкнул Серёга, ухмыляясь до ушей.

В доме, вроде, пискнули, но никто встречать гостей не вышел. Раис в свою очередь раздражённо пнул дверь сапогом и напористо проорал:

— Эй, дамочки, откройте, слышите, по-хорошему откройте, ничего вам за это не будет!

Но и его призыв остался без ответа.

— Ну что, — сокрушённо развел руками Джон. — Не хотят. Придется действовать хирургически… Боба, давай!

Боба с сомнением заглянул в свой баул и покачал головой:

— Последняя осталась. Как бы потом не того…

— Как последняя? — трагически воскликнул Лёлик. — Ты что, очередями стрелял, что ли?!

Серёга, приплясывая от нетерпения, достал РГДшку и закричал:

— А ну-ка, хлопцы, кто-нибудь дайте ещё гранатку!

Лёлик торопливо выполнил просьбу товарища. Вытащив из кармана моток бечёвки, Серёга оттяпал от него кусок, ловко стянул им две гранаты вместе и плотно привязал получившийся боезаряд к верхней дверной петле, кстати торчавшей наружу.

— А снизу чего? — спросил деловито Лёлик, показывая на нижнюю петлю.

— Потом!… — отмахнулся взрывник.

Пошвырявшись кругом, Серёга нашёл угловатый булыжник. Потом отрезал от мотка новый изрядный кусок, на один его конец привязал булыжник, а другой конец примотал к верхней петле так, чтобы булыжник повис свободно. Бечёвку Серёга разлохматил посередине и вставил туда сухую щепку. В завершение умелец обмотал булыжник новым куском бечёвки, привязал другой конец к кольцам гранат и разогнул предохранительные усики.

— Ну, готово! — с удовлетворением сказал он, достал из кармана одноразовую зажигалку и, пощёлкав колёсиком, щепочку запалил.

Щепочка весело разгорелась; язычки пламени потянулись вверх по дереву, норовя пережечь бечёвку.

Мы в непонятной задумчивости следили за огоньком.

— Атас! — крикнул Серёга. — Тикаем!

Мы кинулись бежать и едва зарулили за угол, как раздался гулкий взрыв. Мы спешно вернулись. Исковерканная перекособоченная дверь, полностью сорванная с верхней петли, с трудом висела на нижней петле, согнутой жалким образом.

Боба с Серёгой дружно навалились, как следует дёрнули и свернули дверь напрочь.

— М-да… — досадливо молвил Раис. — Теперь и не запрёшься на ночь. А тут ведь шастают всякие… — он подумал, потом вытащил штык и, сильно надавливая, тщательно нацарапал на стене: "Не входить. Занято. Раис", потом ещё подумал и добавил: "И прочие громовержцы".

— Да ладно тебе!… Писатель! — покритиковал Серёга и пригласил: — Айда на праздник жизни!

— Эй, поосторожнее надо! — предупредил Лёлик. — Там, вроде, об охране говорили…

— Да они уж давно разбежались! — снисходительно произнёс Серёга, но, тем не менее, перед тем как войти, изготовил автомат и пригнулся на настороженный манер.

Впрочем, внутри никакой засады не оказалось. За дверями было совершенно пустое высокое, под самую крышу, помещение с порядком истёртым каменным полом. Сверху из квадратных отверстий падали пыльные столбы света, ложившиеся ровными яркими прямоугольниками на противоположную стену, на которой имелся грубовато раскрашенный барельеф, изображавший неспешно шагавших быков с лирообразными длинными рогами.

Справа был проход, за которым угадывалась полутёмная анфилада комнат. Оттуда высунулась перепуганная кошачья мордочка, поглядела на нас недоверчиво и испарилась. Слева начиналась широкая каменная лестница на второй этаж.

— Надо наверх идти! — заявил Боба и резонно аргументировал: — Потому что окна только наверху есть.

— Согласен, — вальяжно ответил Джон и подтолкнул Серёгу вперёд.

Мы, стараясь не шуметь, поднялись по лестнице, миновали совершенно пустой коридор и, сдвинув пёструю занавесь, прикрывавшую дверной проём, осторожно вошли в небольшое помещение. Помещение выглядело так же пустынно в смысле обстановки, но зато было весьма пикантно и вызывающе украшено присутствием одной из обитательниц дома. Какая-то особа, втиснувшись по пояс в узкое окно, высматривала что-то снаружи, поводя нервно корпусом. Густой кофейный колер гладких тугих ягодиц, открытых задравшейся короткой белой юбчонкой, пылко намекал на принадлежность особы к африканской расе.

Мы замерли как один, любуясь приятной картиной, но совсем некстати проявил инициативу Раис, тем самым всё испортив.

— К-хе, к-хе! — покашлял он и окликнул с интонациями завзятого лакомки: — Ау, дамочка!

Негритянка сдавленно ахнула, завозилась в окне как уж на сковородке и принялась вылезать обратно, отчего юбчонка задралась уж совсем несносно для изголодавшегося солдатского сердца, и даже смутно захотелось, чтобы вылезала она помедленней и с достойной плавностью. Но артистичной эротики не случилось — особа дёрнулась с вывертом и выскочила из окошка как намыленная.

Получив возможность нас увидеть, негритянка как-то утробно замычала, всплеснула руками да так и застыла в нервном ступоре женой Лота, ужасно пуча сверкавшие белками глаза и быстро покрываясь бисером крупного пота. Кроме юбчонки на девице имелся какой-то холщовый отдельно висевший на шее воротник с синими полосками, не особенно прикрывавший острые груди, торчавшие по-козьи. Внешность её оставляла желать всего наилучшего. Совершенно негроидные черты достойно подчёркивались широким приплюснутым носом с тёмными дырами вывороченных ноздрей и отвислой слюнявой нижней губой размером с хороший вареник.

— Ну здравствуй, Клепатра! — проникновенно молвил Серёга.

Негритянка вместо ответного привета оглушительно взвизгнула, отпрыгнула назад, отчего груди ее встряхнулись почти как крылья, с хлопком прижала ладони к щекам и с невнятным криком кинулась чесать вон, скрывшись в следующей комнате.

— На абордаж! — заорал Серёга и кинулся в погоню, распевая во всю глотку: — Ты, постой, постой, красавица моя!…

Мы постарались не отставать, и через пару комнат, даже не успев как следует разогнаться, вбежали в большой зал, полный народу. Народ, будучи во всём видимом количестве женского пола, тут же завизжал, хотя и не очень напористо, а как бы с некоторыми сомнениями в пользе подобных звуков. Мы по инерции успели выскочить на середину зала, где и остановились, принявшись изучать барышень, а заодно и комнатный интерьер. Между тем, наличествовавшие девушки, обнаружив, что на них вовсе не кидаются насиловать и грабить, визг свой умерили и примолкли, разглядывая нас настороженно как малые зверьки. Их было достаточно, чтобы сразу не сосчитать, и представляли они собой форменный интернационал.

Имелись негритянки, одеждою которым служил всё тот же юбочно-воротниковый наряд, открывавший перси. Были желтокожие черноглазки в белых полупрозрачных балахончиках. Присутствовали розовые девы вполне европейской наружности, наряженные в разноцветные туники, которые имели по бокам разрезы едва ли не до подмышек, и лишь широкие пояса не позволяли одёжке распадаться на две скоромные части.

Практически все девушки в смысле внешности были неплохи и даже эстетичны; лишь некоторые африканки — во главе с губошлёпной девушкой, которую мы имели удовольствие встретить первой — явно относились к непригожим чернавкам.

Девицы располагались по всему залу — некоторые вскочили со скамеек и стульчиков, некоторые оставались сидеть, но все они застыли напряжённо, как действующие лица в финальной части известной пьесы "Ревизор"; и лишь одна милая малютка с ланитами цвета сливочного мороженого и с кудрявой русой гривкой, сидевшая прямо на полу у стены и глядевшая на нас во все глаза, машинально дёргала струны сжимаемой в руках маленькой кифарки, отчего монотонно повторялась одна и та же заунывная музыкальная фраза.

В комнате натыкано было множество всякой мебели типа кушеток, стульчиков, комодов и этажерок, по углам стояли на мраморных подставках бронзовые фигурки богов, под ними в глиняных расписных вазах корячились полузасохшие букеты; на полу лежали толстые пёстрые ковры, одну стену украшала тяжелая богато затканная серебром занавесь; другую стену из полированного камня покрывали сложно резанные барельефы, на которых среди растительных замысловатых узоров выпукло выделялись человеческие тела, имевшие зверообразные личины с глубоко высеченными глазами, отчего казалось, что смотрят они на тебя пристально и неодобрительно. В одном из зверских глаз блеснуло влажно; я, заинтересовавшись, решил полюбопытствовать поближе, но споткнулся некстати об край ковра, а когда поднял голову, то каменный страшила пялился уже безо всякого интересного блеска.

Коллеги также зашевелились, преодолев полноту первых впечатлений, и стали разбредаться по залу.

Раис выскочил живчиком вперёд, в полном восторге захлопал себя по ляжкам и гаркнул:

— Эхма, девчонки, ужо повеселимся! — после чего, не найдя достойных словес для овладевших им чувств и желаний, смачно выкрикнул: — Трах-тибидох-тибидох!

Внезапно как чёрт из табакерки из-за кадки с пышной растительностью вылез маленький сморщенный старичок, похожий на гриб мухомор, как его рисуют в детских книжках. Старичок поправил странный свой головной убор с длинными наушниками, расшитыми красными крестиками, кашлянул сипло и с невыносимыми интонациями заправского плаксы запричитал:

— Сюда нельзя, нельзя сюда… Туточки её царственное величество Клеопатра с приближёнными!

— Но, но! — сказал ему Раис с превосходством и добавил многозначительно: — У нас билеты куплены! А царицу нам и надо! — после чего щёлкнул старичка по лбу и заорал счастливо: — А которая тут Клеопатра?! А вот сейчас угадаю!… — и пошёл шустренько наматывать по комнате суматошные круги, осматривая девушек зорким соколом, да с такой скоростью передвижения, что не успели мы ещё и сделать по шагу, а Раис уже шёл на третий круг.

Старикан попытался засеменить следом, обречёно бормоча:

— Нельзя так, нельзя… царица у нас строгая, может и осерчать!

— Не боись, папаша, мы девкам серчать не даём! — находчиво переиначил Серёга, примериваясь к одной статной африканке как петух к червячку.

Джон вымученно сморщился, громогласно откашлялся, хлопнул в ладоши, вздел монументально десницу и после всех этих ахтунгов заговорил проникновенно и убедительно как народный целитель с безнадёжным, но богатым больным:

— Итак, дамочки, а также царевна Клеопатра! Со всей ответственностью заявляю, что мы не мародёры какие-то, типа легионеров там всяких, а, напротив, присутствуем тут с совершенно определённым и миролюбивым консенсусом и плюрализмом. — Джон прошёл на середину комнаты и встал там как добрый молодец, подбоченившись и выставив ножку вперёд. — Слышали громы, небось?… Наша работа! Мы согласно вашей религии есть эти самые…

— Громовержцы, — подсказал я.

— Сам знаю, — сухо отрезал оратор и продолжил: — И согласно своему статусу и нонсенсу громо… — Джон задумался, а затем просветлел, найдя собственный оборот, — …извергателей, пришли на помощь римлянам, по их нижайшей просьбе, естественно, чтобы победить врагов на поле брани, а так же и при приступе данного населённого пункта как то город Мемфис с благою целью освободить царевну Клеопатру… — Джон, не прерываясь, принялся прохаживаться и разглядывать свою аудиторию, между разглагольствованиями вполголоса и скороговоркой осведомляясь у каждой девушки: не она ли есть Клеопатра.

Двигался он навстречу продолжавшему носиться кругами Раису, отчего то и дело сталкивался с ним с чертыханиями.

— … Ну а в качестве достойного и заслуженного гонорара мы присудили себе приобрести… то есть, поиметь… то есть… в общем, всё здесь, — Джон плавно повёл вокруг рукой, показывая на стены, обстановку, а заодно и на барышень, стараясь не пропустить никого, — мы получили в своё, так сказать, покровительство, чем и воспользуемся всенепременно и безукоризненно!…

О том, что это покровительство распространяется только на пару дней, Джон предусмотрительно не упомянул.

— Не боись, красавицы! Всё будет хорошо, всё чётко! — добавил Серёга, прохаживаясь подле девиц. — Мы ребята ушлые, с нами не пропадёшь!

Внезапно из-за занавеси прозвучал серебристый звон.

Мухомор встрепенулся и, воскликнув:

— Это… сейчас… царица Клеопатра кличет! — кинулся на звук, раздвинув занавесь, которая, как оказалось, прикрывала широкий проход в следующую комнату.

— Клеопатра? — удивился Раис. — Стало быть, нет её тут… — и, насупившись, спросил девиц: — А кто же вы тогда будете?

— Мы прислужницы, прислуживаем царице, — смущённо объяснила блондинка с греческим профилем, потупившись и теребя пояс.

— Ага! — принял к сведению Раис и уточнил: — А как числитесь: вольнонаёмные или из рабского звания?

— Рабыни мы, — покраснев, сказала блондинка.

— Ишь ты! — обрадовался Раис и прошёлся ещё разок среди девиц, заложив руки за спину и поглядывая на них совсем по-хозяйски.

Лёлик бочком подошёл к светленькой малютке с кифаркой и, украдкой приглядываясь, спросил застенчиво:

— А откуда будете?

— Из Греции… Нас тут много из Греции… — мило потупившись, пояснила та прозвучавшим как колокольчик голоском.

— А как тут оказались? — продолжил расспросы Лёлик, украдкой пытаясь заглянуть барышне за пазуху.

— Меня ещё маленькой пираты захватили… В Египет и продали… — барышня горько всхлипнула и стала совсем грустна.

— А откуда так хорошо по-латински знаете? — спросил Лёлик, присаживаясь рядом на корточки.

— Когда повелительницу нашу Клеопатру учили, так и мы учились, — пояснила малютка, а потом трогательно пожаловалась: — Когда она плохо училась, так нас за это палками били.

— А почему вас? — удивился Лёлик.

— А её нельзя. Она царица, — сказала барышня и тренькнула по струнам, произведя звук печальный и томительный.

Занавесь откинулась, и оттуда выглянул старичок-мухомор. Театрально помедлив, он церемонно поклонился и заявил:

— Угодная богам царица Египта Клеопатра соблаговоляет соизволить принять вас для аудиенции.

— Ишь ты! — покачал головой Серёга. — А куда ж она денется?

Преодолев занавесь и пройдя вслед за старичком через пустую комнату, мы вошли в хорошо освещённый зал, в конце которого имелось возвышение, укрытое пёстрым ковром. На возвышении стоял золочёный стул с прямой спинкой. На нём сидела молодая особа и смотрела на нас пристально. В глубине её больших серых с голубым звездистым просверком глаз под тяжёлыми тёмными веками с длинными как крылья тропической бабочки ресницами мерцали завораживавшие огоньки.

Мы замерли перед возвышением, разглядывая известную по многочисленным произведениям литературы и искусства историческую личность.

Отливавшие медным блеском тёмно-рыжие с ровно постриженной чёлкой волосы, завитые искусно на висках в крупные локоны и прижатые диадемою в виде змеи с крупным зелёным самоцветом в пасти, мягко обтекали нежный овал лица с детской округлостью маленького подбородка. Сквозь мраморную матовость кожи розово просвечивал лёгкий румянец. По припухлым губам скользила улыбка, почти неуловимая и оттого волновавшая на той грани смысла, когда в ней можно прочитать всё, что угодно.

Царица была одета со вкусом и достаточно скромно для августейшей особы. Фигуру её плотно как перчатка облегало платье из белоснежного полотна, вырисовывая импрессионистическими тенями телесные прелести, гармонично сочетавшие изысканную хрупкость и безусловное плотское богатство. На прекрасно очерченные плечи наброшен был шарф из прозрачного розового материала, гибкую шею облегало бирюзовое ожерелье, мочки ушей оттягивали голубые жемчужины, обнажённые руки чудной формы были овиты браслетами светлого золота с лазуритовым камнем, маленькие ноги в золочёных сандалиях аккуратно помещались на подставочке из резного дерева.

Клеопатра в зале была не одна: пара негритянок во всё тех же передниках и воротниках покачивали над царицею пышными опахалами из страусовых перьев, делая это как бы в забытье, поскольку смотрели на нас неотрывно.

Вошли в зал девушки-прислужницы в полном составе и выстроились полукругом у возвышения, прижимаясь друг к дружке.

Первым из нас встрепенулся Раис. Он шумно вздохнул и произнёс протяжно:

— Вот ты какая, Клеопатра! — затем выпятил живот, поправил каску и не без самодовольства добавил: — А вот мы какие!

Джон оттолкнул бахвала, вышел сам вперёд, взялся торжественно за рукоять кортика и попробовал щёлкнуть каблуками, но его видавшие виды кроссовки совершить того не захотели.

— Ваше величество! — заговорил он с некоторым надрывом. — Разрешите представиться… — Джон немного подумал и нашёл подходящие слова: — Великие и могучие!… — потом расправил плечи и небрежно закончил: — А я их начальник.

— Неправда! — обличительно крикнул Лёлик. — У нас демократия! И рабынь мы уважаем!

— Разговорчики в строю! — цыкнул Джон и продолжил громко, заглушая Лёликино гневное пыхтение: — Итак, мы тут провели для римлян союзническую акцию, увенчавшуюся безоговорочной победой, при помощи своих, так сказать, громоподобных… нет… волшебных… я бы даже сказал, божественных ипостасей, — Джон произвёл рукой витиеватый жест, подчёркивая великолепие фразы, — а теперь, согласно договора с Марком Антонием, мы будем оказывать твоему величеству своё всяческое благорасположение…

— И всем девчонкам тоже! — бодро добавил Серёга, протолкался вперёд, поднялся на возвышение, обошёл вокруг Клеопатры и произнёс смачно: — А ничего царевна-то!

Царица озабоченно заёрзала, ошарашенная столь вопиющим попранием этикета и вдруг покраснела густо и стремительно как первоклашка, уличённая в списывании.

Серёга же рачительно осмотрел царицыных прислужниц и объявил:

— Да и другие девульки ничо! — на что Клеопатра заметно поморщилась.

Джон также приблизился к царице, улыбаясь при том как лис в курятнике, и покровительственно изрёк:

— Мы тут слышали, что твоё величество братец родный обидел. Так ведь мы можем и вступиться, так сказать, за поруганную сторону, если, конечно, сторона эта к нам отнесётся с должным, так сказать, вниманием и благолепием…

Клеопатра слушала макиавеллевские выкрутасы с непроницаемым выражением лица, и лишь её длинные тонкие пальцы вздрагивали и еле заметно ёрзали, выдавая волнение.

— Ничего, теперь справедливость восторжествует! — вступил в переговоры уже и Лёлик, подобравшись к царице сбоку. — Мы твоего братца можем очень даже примерно наказать!

Клеопатра повернулась к нему с интересом, явив точёный профиль с породистым носом, украшенным аристократической горбинкой.

— Точно так! — заторопился Раис, залазя на возвышение, где уже становилось тесно. — Вмиг твоего слабака скрутим! — Раис гордо покрутил царёвой бляхою перед носом у Клеопатры. — Я вот с него цацку сорвал, так тот даже и не пикнул!

К тому времени мы все друг за другом переместились поближе к царице, сгрудившись на возвышении как горные бараны на единственной терраске над пропастью. Сзади заунывно причитал Мухомор, изредка пытаясь то одного, то другого стащить на положенное по этикету место, но в результате получал лишь тычки да отбрыкивания.

— А чего это царица Клеопатра всё молчит? — вкрадчиво осведомился вдруг Джон, прервав, наконец, свои хитроумные намёки.

Клеопатра задумчиво опустила веки, а затем медленно и с величавой плавностью сказала:

— Я рада видеть таких храбрых и мужественных воинов, предлагающих мне своё оружие в защиту попранной царской чести, — после чего посмотрела на каждого внимательно и проникновенно как девочка с плаката: "Воин, защити!".

Голос её, полный томной силы, отличался той грудной бархатистостью, которая каждого неглухого субъекта мужской национальности заставляет встрепенуться с оглядыванием подобно флюгеру на ветру. Коллеги незамедлительно подтянулись как курсанты на плацу и начали как бы невзначай тетешкать вооружение.

Клеопатра премило улыбнулась и спросила:

— Какую милость я могу оказать моим храбрым воинам?

Сказано это было так, как если бы проистекала светская беседа, и словно бы присутствие наше было обусловлено не фактом грубой силы, а милостивым приглашением, делавшим великую честь.

— Вот, вот! — торопливо и тонко намекнул Раис. — Я и смотрю: уж время обеда, а вы что-то и не чешетесь… то есть, медлить изволите… А надо ведь гостей дорогих приветить, угостить как следует, а то проголодались, пока ваш город завоёвывали!

— С твоим царским присутствием! — торопливо уточнил Джон.

— И вот… с девчонками прочими! — добавил взахлёб Лёлик и покраснел.

Царица немного подумала, потом согласно кивнула, поманила пальцем Мухомора, шепнула ему что-то.

Затем Клеопатра встала резко. Мы непроизвольно расступились; царица, более ни слова не сказав, направилась к выходу. Девицы, толкаясь как молодые овечки, поспешили следом.

— Эй, твоё величество! — закричал вслед Серёга. — Ты нам хоть пару девок-то на развод оставь!

Клеопатра на миг притормозила, отчего девушки сбились табунком; Серёга тут же подскочил к ним мелким бесом, обхватил арьергардную парочку то ли за талии, то ли за попки, потащил в уголок.

— А ты что теряешься? — спросил я Джона.

— А что ж я буду с прислугой якшаться, когда меня царевна полюбила? — снисходительно ответствовал тот, разглядывая не без удовольствия свою физиономию в карманное зеркальце.

— Ну, колись, любезный, — строго заговорил с Мухомором Раис. — Чем гостей дорогих потчевать будешь, какими такими яствами?

Старикан пожал плечами и ошарашил:

— Так ведь и нет почти ничего…

— Как так?! — ахнул Раис.

— Да откуда взяться-то? Самих едва кормили, — сказал Мухомор и пожевал губами.

— А как же спецпаёк? — недоверчиво спросил Лёлик. — Ну там продукты всякие для царских особ?

— Так нас только два дня назад сюда и приспособили, как в Мемфис прибыли, — пояснил старикан. — А тут осада эта. Один раз принесли продуктов, да потом и забыли.

— А сами чего же? — удивился Раис. — Не могли, что ли, на рынок сходить, купить всякой вкуснятины?

— А как выйдешь-то? — удивился старикан. — Нас ведь под охраной держали. Крепко-накрепко, строго-настрого…

— А куда охрана делась? — поинтересовался Боба.

— Как римляне в город ворвались, так все и разбежались, — сказал Мухомор.

— А дверь кто изнутри запер? — спросил Серёга, уже покинувший раскрасневшихся, тяжело дышавших девушек, поправлявших порядком сбитые одёжки.

— Мы и закрыли. На всякий случай, — ответил Мухомор.

— Так что ж делать-то?! — панически воскричал Раис.

— Может, сходим по торговым точкам, купим чего надо, — предложил Боба.

Мухомор хмыкнул и заявил:

— Да кто ж сейчас торговать будет. Все попрятались.

Раис трагично застонал, а потом спросил в отчаянии:

— Ну так хоть что-нибудь из съестного есть?!

Мухомор подумал и сказал:

— Остались фрукты разные, мёд, чечевицы полмешка, да масло есть, да лука немного.

Раис мгновенно повеселел и довольно забормотал:

— Ну ничего, ничего… Сейчас кашку сварганим… Чечевичная кашка калорийная…

— Слышь, папанька, а вино у вас есть? — живо поинтересовался Серёга.

— Вина нету, — лаконично огорчил Мухомор.

— Ах ты…! — с досадой выразился Серёга.

Старикан подумал и добавил:

— Тут, я знаю, недалеко храм есть древний. Богини Баст. Там священных кошек в вине купают. Так что, думаю, у них есть.

— Как!? — взвопил Серёга, заводясь берсерком. — Кошар потных в радость нашу макают? Да я им!.. — и заходил по комнате, потрясая кулаками.

— Ну так, погнали, конфискуем, — дельно предложил Боба.