В которой казна меняет владельца.

Прямо перед дворцовой лестницей совершалось затейливое организаторское действо. Мы остановились на верхних ступеньках, наблюдая за тем, как проворно и сноровисто под руководством квестора составлялась экспедиция. Весьма скоро всё было готово: имелось оптимистически огромное количество пустых повозок, запряжённых меланхоличными волами, стояла сбитая в тесную кучу бригада рабов; всю эту команду окружала пара манипулов полностью вооружённых преторианцев, возглавляемых Дыробоем.

Спустившись, мы вышли к голове построения; Антоний переговорил с квестором и Дыробоем, и весь наш сводный отряд тронулся в путь.

По пути Раис с Лёликом попытались втянуть Антония в дискуссию на тему будущего и бесповоротного дележа безусловно имевшихся сокровищ, но быстро переругались между собой, не согласовав юридических формулировок типа: "делить по честному или по справедливости". Антоний, предоставленный сам себе, всю дорогу о чём-то соображал, бормоча невнятно под нос, оглядывался на повозки и нервно потирал руки. Местные жители жались к стенам домов, пропуская наше шествие, а затем пристраивались следом, не желая терять возможность полюбопытничать и поприсутствовать, хоть и не известно где и для чего. Под конец скопилось такое количество ненужных зевак, что Антонию пришлось посылать к ним преторианцев с вескими доводами о том, что ничего интересного не предвидится.

Наконец, под грохот деревянных колёс и шарканье солдатских сапог мы вышли на площадь с быком.

— Вот здесь, в этом храме, и дверь! — гордо заявил Боба, указывая на культовое сооружение.

— Храм Аписа, — сообщил квестор. — Древность большая.

— А Апис это кто? — любознательно поинтересовался Боба.

— Это бык священный у египтян, — пояснил Лёлик. — Древний такой культ был. В смысле, ещё, наверное, есть. Выбирали, понимаешь, чёрного быка с белыми пятнами, называли его священным и поклонялись.

— А зачем? — удивился Боба.

— А фиг их знает!… — отмахнулся наш энциклопедист.

Два преторианца по команде начали было ломиться в дверь храма, но створки распахнулись без сопротивления. Дыробой заглянул вовнутрь и приглашающе помахал.

Мы вошли с настороженностью и остановились у порога. Конец зала тонул в полумраке. На квадратных гранитных плитах стояли исполинские колонны, упиравшиеся в плоский давивший своей массивностью потолок. Кое-где в высоченных треножниках из тёмного металла трепетали языки пламени. Бархатистые тени порхали по вырезанным в камне стен и колонн фигуркам и иероглифам, заставляя их дёргаться несуразно как в волшебном фонаре. Гигантские пропорции помещения внушали ощущение полной мизерабельности и приводили к общему угнетению духа — так должен себя чувствовать какой-нибудь суслик-пигалица, затесавшийся в стадо отдыхающих в тесном кругу слонов.

— Ну, где дверь? — спросил осторожно Антоний.

— Это… надо бы с другой стороны сходить, а то тут непонятно… — путано ответил Боба.

— Да уж, тут и не найдёшь, пожалуй… — согласился Джон.

— Пошли, пошли, с боку зайдём, да в окошко влезем, — заторопил Лёлик и первым выскочил вон.

Мы вышли следом и, дав отмашку колонне, пошли уже хоженым путем. Антоний, ничего не понимая, пытался спросить, но в силу полной неясности дальше междометий дело у него не шло.

Окна были на месте. Колонна медленно двигалась вдоль стены.

— Которое из них-то? — риторически осведомился Джон.

— А там бычара был птицами загаженный, — припомнил Серёга.

— Да они все не чистюли, — заметил Лёлик, вертя головой.

— Кажись, вон то, — наобум предположил Серёга и скомандовал: — Лестницу давай!

Колонна с готовностью остановилась; мигом сняли с пары телег боковины, накрепко стянули их кожаными верёвками, прислонили получившуюся штуковину к быку. Серёга забрался наверх, заглянул в окно, сказал там кому-то: "Здрасте!" и, повернувшись, закричал:

— Нет, не оно! — после чего сполз вниз и предложил рабам лестницу переставить к следующему быку.

Из окна высунулись озабоченные физиономии целого выводка жрецов. Лёлик скорчил им пару негодных рож и запустил камешком. Жрецы исчезли.

Серёга исследовал следующее окно, затем ещё и ещё, справедливо избрав метод всеобщего анализа, и, наконец, воскликнув:

— Ага, вот оно!… А ну, отойди!… — скрылся с глаз, тут же устроив внутри, судя по излишним звукам, потасовку.

Мы, покинув продолжавшего натужно эгекать и агакать Антония, полезли на подмогу и, благополучно десантировавшись в храм, увидели у знакомой дыры, продолжавшей быть открытою, некоторую катавасию, в которой принимал посильное участие Серёга совместно с долговязым сутулым жрецом, выступавшим в роли неприятеля.

Серёга полностью владел инициативой: он энергично на жреца наступал, толкал его как следует и при этом ещё и кричал скандально:

— Чо толкаешься, толкаешься чо, говорю!? — отчего жрец выглядел вконец опешившим и лишь вяло водил руками, пытаясь превозмочь Серёгины богатырские тычки.

— Дверку, понимаешь, закрыть хотел! — известил Серёга и толкнул негодяя напоследок так, что тот полетел прямиком в группу выскочивших из-за угла жрецов решительного вида. Жрецы выровняли расстроенные ряды и, взяв кулаки наизготовку, ринулись было на нас, но тут горохом посыпались из окна преторианцы, и жрецы смирно остановились.

— Ну, что тут? — раздался капризный голос Антония.

Полководец, помаячив в окне, спрыгнул тяжко на пол, подошёл к нам, показал пальцем на открытую потайную плиту и заявил внушительно:

— Вижу вход!

Один жрец, выделявшийся властной осанкою и толстым золотым обручем, облегавшим морщинистую шею, вышел вперёд и, твёрдо стукнув в пол чёрной хитро гнутой тростью, заговорил:

— Я, верховный жрец храма священного Аписа, заявляю вам: вы нарушили неприкосновенность святого места! А особливо нельзя проникать за эту дверь! — указал он на заманчивую дыру. — Знайте, несчастные, там находится святая святых, тайна всемогущих богов, которую они берегут пуще всего! Осквернителей ждёт божья кара! — жрец повёл рукою так, будто указанная кара уже сыпалась на наши головы.

Преторианцы зябко поёжились, стали складывать пальцы крестами, тыкать ими в углы.

— А кто первый переступит порог, — продолжал вещать жрец, — то, клянусь золотыми рогами Аписа, на того тут же падёт ужасное проклятие!

— А мы уже там были, так что, извини, подвинься! — перебил вещуна Серёга и презрительно сплюнул ему под ноги.

— Ладно, чего там, пошли! — скучающе бросил Джон и начал подталкивать нас к проходу, на всякий случай остерегаясь идти первым.

Боба на правах зачинщика и наивного человека шагнул вперёд; за ним, подождав на всякий случай маленько, вошли и все остальные. Жрецы так же затесались поприсутствовать.

Всё было как и в первый раз: статуи стояли на своих местах, пыльные лучи света струились с потолка, пахло горелым маслом, а напротив в стене темнела распахнутая дверь.

— Туда, — лаконично указал Боба.

Преторианцы по команде запалили факелы, склад которых предусмотрительно имелся у двери, и вся команда во главе с Бобою, построившись гуськом, углубилась в коридор. Когда обнаружилась в стене произведённая нами дыра, жрецы заахали и заговорили между собой на иностранном. Коридор заканчивался массивной дверью, по виду целиком бронзовой. Дверь была прочно закрыта огромными толстыми засовами, которые скреплялись замком, формой и размерами напоминавшем пивной бочонок литров на пять. Серёга выдвинулся к двери и начал её обстукивать и осматривать как дотошный эскулап.

— Эта дверь заколдована! — истерически заорал протолкавшийся вперёд старший жрец.

— Заколдованная, гутаришь… А ну, у кого электричество? — спросил Серёга.

Боба с готовностью вынул из рюкзака фонарик и отдал умельцу.

Серёга взял чудо техники в обе руки, нацелил жрецу в лицо и с ухмылкою заявил:

— А вот тебе нашенское колдовство! — после чего пошёл резко жать на рычаг.

Жёлтый луч света брызнул, наливаясь белизной и нарядно отражаясь в остекленевших глазах жреца; жрец ужаснулся, странно квакнул и панически отпрыгнул назад, врезавшись в преторианцев, также пошатнувшихся в своём мужестве. Раздались повсеместные крики и причитания. Антоний на всякий случай прижался к стенке, откуда таращился на Серёгин светоч с сомнением и опаскою.

Серёга насладился коллективным испугом и передал фонарик Бобе, наказав светить ровно и равномерно, а сам, поворочав замок туда-сюда и ощупав замочную скважину, выпрямился и задумался.

— Где ключи? — гаркнул Антоний, решительно схватил старшего жреца за грудки и стал накручивать тому хламиду на удушающий манер.

— Нет ключей, кхе-кхе… и не знаю вообще… чего это за дверь… — сдавленно захрипел жрец, глядя с непоколебимой ненавистью, как мужественный герой, готовый на лютые муки.

— А ну, дай-ка сюда свои открывашки, — сказал вдруг Серёга квестору и показал пальцем на его кошель.

— Это от армейской кассы, — запротестовал было тот, но Антоний коротко приказал ему не ерепениться.

Серёга принял увесистую связку, присел на корточки, стал ключи перебирать, примеряя их по очереди к замочной скважине; наконец выбрал один, долго его пристраивал в замке, ворочая осторожно и прислушиваясь, затем достал штык и начал бородку ключа подпиливать, мурлыкая под нос: "Ах, вы двери, мои двери, двери новые мои!…". Оружейная сталь вполне справлялась с простым железом. Антоний вылез вперёд и, не скрывая волнения, стал заглядывать Серёге через плечо, следя за виртуозной работою и загораживая свет. Серёга, не поднимая головы, турнул любопытного.

Соорудив нужный ракурс, умелец подышал на изделие, обтёр об рукав, вставил осторожно в замок и повернул. В замке щёлкнуло, дужка освободилась, замок сорвался с петель и с грохотом покатился по полу, едва не зашибив отскочившего Антония.

Серёга гордо выпрямился и бахвалисто отрекомендовался:

— Да я английские медленнее отмыкаю!

— Ай-яй-яй! — заголосил надрывно один из жрецов.

— Ништяк, ребятишки… — вылез к двери Раис, таща за руки двух преторианцев: — А ну, навались!

Преторианцы живо навалились, и дверь с натужным скрипом отворилась.

— Всем стоять! — заорал вдруг Антоний и сам было сунулся в темневший проём, но затем поманил пальцем насупившегося квестора, вручил тому факел и жестом предложил войти.

Квестор замялся, поглядел по сторонам, отобрал у Серёги ключи, которые тот как раз пытался невзначай пристроить за пазуху, а затем осторожно вошёл. На мгновение воцарилась напряженная тишина. Но засим последовал мирный зов квестора. Антоний в сопровождении Дыробоя с двумя факелами в руках резво ввалился в тайное помещение. За ними вошли и мы.

Комната со сводчатым потолком, подпёртым грубыми квадратными колоннами, была плотно заполнена всяким имуществом как какой-нибудь товарный склад.

Посередине стояли разнокалиберные сундучки. Рядом с ними небрежной кучей свалены были кожаные мешки, запечатанные восковыми печатями. В одном из углов громоздилась какая-то угловатая горка, укрытая тёмным покрывалом. По стенам тянулись сбитые из толстых досок стеллажи, на которых в навал лежали деревянные цилиндры и скрученные папирусы. У дальней стены смутно вырисовывались какие-то бочки. Посередине комнаты торчал каменный невысокий постамент, на котором помещалась плоская костяная с золотыми блесками шкатулка размером с интересную книгу.

Антоний вразвалочку подошёл к постаменту и протянул руку взять шкатулку. Но тут жрецы, протолкавшись вперёд с болезненными тычками, слаженно выскочили перед ним; главный оттолкнул Антония и заорал какую-то галиматью:

— Прочь, нечестивцы, прочь! Я призываю на ваши головы все силы Тартара! Змеи, змеи кругом!… — при этом он выставил перед собой свою чёрную трость и завертел ею столь замысловато, что трость и вправду стала изгибаться как резиновая и показалась злобно шипевшей змеёй с кровавым блеском в вылупленных зенках.

Остальные жрецы начали раскачиваться, махать на нас руками как при плавании стилем баттерфляй и заунывно ныть.

Антоний, сглотнув шумно, отскочил, толкнул вперёд Дыробоя, а сам молниеносно спрятался за нас. Дыробой утробно икнул, выхватил меч, тут же его уронил со звоном и отбежал в угол; квестор и вовсе повалился на мешки в полнейшем обмороке. Римское воинство, толкавшееся позади нас, затрепетало; кто-то ударился в бегство, дробно стуча сапогами. Коллеги так же отшатнулись.

— Змея — насекомое зловредное! — опасливо зашептал сзади Раис.

Всё это колдовство, действительно, давило на психику, но при внимательном рассмотрении гад показался не больно настоящим, а, скорее, гуттаперчевой куклою, а шипел сам жрец, производя это на не слишком скрытый чревовещательный манер.

Серёга хмыкнул, шагнул навстречу колдовской команде и пренебрежительно процедил:

— Нашёлся тут, Кио квёлый! — потом небрежно схватился за змеинскую тросточку и попробовал её вырвать.

Жрец этого не позволил и спрятал трость за спину. Действо оказалось скомканным; жреческая массовка перестала ныть и опустила руки.

Серёга повернулся к нам, подмигнул, выудил из нагрудного кармана свою боевую колоду, с хрустом помял её и залихватски заявил:

— А это видали?! Гляди сюда! — после чего показал сначала жрецам, а затем и нам исподнюю карту, бывшую червонным тузом.

Потом, ухмыльнувшись таинственно, начал тасовать карты хитрым шулерским манером с подрезкой, веером, перекидыванием и прочими прибамбасами, а натешившись изрядно, присел на корточки и с размаху шмякнул колодою об пол. Верхняя карта подскочила, перевернулась и приземлилась обратно на колоду, оказавшись тем самым червонным тузом. Жрецы заинтересованно заахали, стали на Серёгу наступать; с другой стороны пристроились Антоний с Дыробоем.

— Ну вы пока смотрите… — разрешил Серёга, ужом вывернулся из возникшей кучи, забежал на чуть-чуть жрецам за спины и появился затем, довольно улыбаясь. При этом он пятился боком, норовя побыстрее оказаться позади нас.

Тем временем жрецы зацапали колоду себе и вертели её так и сяк, оживлённо переговариваясь между собой; наконец старшой отнял колоду и, рассеянно оглянувшись, прытко сунул ее за пазуху, а затем вдруг, показав на отчего-то опустевший постамент, заверещал некрасиво:

— Ларец где, где ларец?!

— Какой ларец? — с натуральным удивлением вылез Серёга, поглядел на постамент и согласился: — Действительно, нет ларца. Ты не брал? — деловито спросил он у Антония.

Антоний мрачно буркнул нечто нечленораздельное и, вдруг обозлившись, заорал:

— Чего пристал, жрец?! Чего пристал?!… А вы чего рты раззявили?! — рявкнул он преторианцам. — Гоните их в шею!

Служивые с натасканным рвением лихо потянули жрецов к выходу, выдавая им пинки и затрещины; шум от эвакуации быстротечно затерялся в коридоре. Антоний с лязгом вырвал из ножен меч и от души рубанул по мешкам. Из разреза славной блескучей струёй, звеня мелодично, пролился поток золотых монет. Антоний, враз повеселев, меч спрятал, черпнул валюты; взвешивая её в руке, подошёл к пребывавшему в обмороке квестору и позвенел монетами у того под ухом. Квестор вскрикнул протяжно, вскочил, и как ни в чём не бывало начал бегать по комнате, вслух высчитывая количество привалившего богатства.

Антоний прошёлся по комнате, сдёрнул с непонятной груды покрывало и оголил занятное количество серебряных кирпичей, сложенных аккуратным домиком, после чего присел на сундук с видом усталого, но довольного пахаря, но тут же вскочил как ужаленный и сундук отворил. Загорелись масляной желтизной, заискрились наваленные горкой золотые изделия, усыпанные самоцветами, но ненадолго — Антоний живо крышку захлопнул и поглядел на нас строго.

— Ух ты! — в восторге закричал голосисто Раис. — Сейчас как гребанём голдяшку лопаткой совковой да как закатимся пировать, етит твою мать!…

— Точно говоришь, правильно! — поддержал почин Боба и нагнулся было пошвыряться в рассыпанных по полу монетах, но тут же и отскочил из-за истошного вопля Антония:

— Стой, стой! Нельзя здесь!

— Почему это нельзя? — подозрительно поинтересовался Раис, уже рассупонивавший наизготовку баул.

— Враги не дремлют! — невнятно пояснил Антоний, ногой отгребая рассыпанные ценности подальше от нас. — Надо срочно во дворец перенести под охрану, запереть надёжно, а там уж посмотрим… — туманно закончил он и стал энергично распоряжаться насчёт исчерпывающей экспроприации.

С улицы нагнали рабов; те по команде хватали мешки и сундуки и, багровея от тяжести, пёрли через коридор к потайной двери, а там к окну; через окно же на приспособленных верёвках спускали вниз и укладывали на повозки. Нормальную дорогу через храм никому в голову искать не пришло; впрочем, и местные жрецы, плотной молчаливой толпою стоявшие на пути в глубины храма, к тому не располагали.

Контроль был строгий: в сокровищнице тщательно отсчитывал и нагружал рабов ценной кладью квестор, тут же аккуратно делавший пометки на восковой табличке; в коридоре за рабами надзирали преторианцы, стоявшие цепочкой; на улице бдел Дыробой с остальными бойцами.

Антоний же метался как челнок по всему пути следования, умудряясь, казалось, бывать одномоментно в нескольких местах; при этом он цепко заглядывал в глаза всем подряд, а иногда и щупал за пазухой.

Утомившись за день видом закрытых помещений, мы выбрались наружу и сели под стену дома в тень. Ещё один хлопотливый день шёл на убыль. Воздух как будто бы мерцал опаловым светом; было не то чтобы прохладно, но уже нежарко. Царило приятное ощущение покойного безделья, когда всё сделано как надо и уже нет необходимости куда-то торопиться.

— Наверное, половину мы вполне заслужили, как считаешь? — толкнул Лёлик сидевшего рядом Бобу.

— Конечно, — душевно ответил он. — Ты только вспомни: как мы из-за тебя по подземельям шастали!

— Вот, вот! — не уяснив смысла сказанного, подтвердил Лёлик. — Если бы я котам ухи не накрутил, то и сокровищ бы не обнаружили!

— А ты разве ухи котам крутил? — удивился Серёга. — Вроде, хвосты.

— Да нет, это я фигуристо выражаюсь, — важно ответил Лёлик.

Повозки быстро наполнялись, скрипя под нараставшей тяжестью. Мешки и сундуки закончились; пришло время матово блестевших серебряных кирпичей.

Из окна вылез на спину бычьей статуе Антоний и начал руководить рабами уже со стационарной позиции.

Закончилось и серебро; в окне замаячил раб, прижимавший к груди груду папирусов. Антоний, увидев сиё, заорал гневно, в своих словах напрочь отрицая ценность древних рукописей. Выглянул квестор и доложил, что сокровищница опустошена напрочь, окромя источников знаний. Антоний ухмыльнулся, провозгласил, что оставляет эти источники жрецам на развод и приказал собираться.

Весь наличный состав экспедиции столпился у повозок. После переклички рабы сбились в колонну, преторианцы построились подобающим осмотрительным образом, окружив ценный караван тройной цепью и взяв мечи на изготовку; Антоний стёр пот со лба и устало махнул рукой, предлагая двигаться. Тут же погонщики заголосили, защёлкали бичами по лоснившимся спинам волов, еле сдвинувших с надрывным мычанием скрипевшие на все противные лады телеги. Мы пристроились сбоку, чтобы не дышать поднявшейся уличной пылью.

Коллеги устроили обсуждение дальнейших планов, живописуя на все лады сообразно со своими взглядами и наклонностями по всему предстоявшие нам прелести жизни. Особо усердствовал Раис: он молотил языком без остановки, то и дело подбегал к телегам, клал по-хозяйски руку на мешки и даже щупал их тщательно как хозяйка курицу на предмет поспевающего яйца, и при этом с особым смаком и на все лады произносил слово "оргия". В конце концов, пришли к выводу, что первым делом по возвращении в Рим и получении всех причитающихся наград и почестей, необходимо приобрести скромный, но достойный дворец и пожить в нём в свое удовольствие, причём в совместных фантазиях жизнь эта странным образом напоминала одновременно великосветский салон и сугубо злачное место.

Антоний поначалу шёл впереди, то и дело оглядываясь на нас, затем замедлил шаг и пристроился сзади, получив возможность видеть и слышать нас скопом.

Местный народ пытался интересоваться нашим шествием, но нервничавшие преторианцы, подзуживаемые Дыробоем, чуть что сразу начинали со свистом рассекать мечами воздух под носом у любознательных, так что особых домогательств не происходило.

За приятными рассуждениями обратный путь состоялся быстро; повозки подогнали к дворцовой лестнице; преторианцы выстроились живой цепью, свежие рабы в гораздо большем количестве мигом перетаскали ценности во дворец. Антоний озабоченно переговорил с Дыробоем насчёт усиленного ночного дозора и, потянувшись расслаблено, собрался уходить.

— Эй, Антон, когда казну делить будем? — окликнул его Джон.

— А… Это… Сейчас вот только… — невнятно ответил тот и быстро-быстро убежал вверх по лестнице.

— Ишь ты, поскакал! — презрительно отозвался Лёлик.

— Никуда не денется, — заявил Джон и тормознул раба, проходившего мимо с кожаными вёдрами, полными воды. — Эй, откуда водичку тащишь?

Раб промычал малопонятно и мотнул головой в сторону угловой улочки.

— Пошли освежимся, что ли? — предложил Джон и надолго зачесался.

Мы, не сговариваясь, заспешили в указанном направлении. Улочка вывела на небольшую площадь, на которой имелась полукруглая каменная чаша с деревянным навесом. В чаше приветливо плескалась тёмная вода, пахнувшая слегка речкою. Позаимствовав у одного из подвернувшихся водоносов пару вёдер, мы устроили малую помывку. Серёга, мигом скинул одёжку вплоть до исподнего, лихо воздел ведро над удалою своею головою и опрокинул его на себя, загикав так радостно, что захотелось непременно повторить. Мы быстро разоблачились как завзятые эксгибиционисты. Поток холодной воды, обрушившийся на перегретую за день плоть, на миг перебил дыхание; организм, встрепенувшись, взбодрился и решил долго жить. Повторив так по разику, мы вернули вёдра терпеливо ждавшему рабу, оделись и направились во дворец.