В которой герои познают местное гостеприимство.

Вскоре у дороги обнаружилась ещё одна герма — каменный столб с головой сверху. Тут же начинались цивилизованные виноградники, при виде которых мы воспрянули духом.

На гибких ветвях, привязанных к воткнутым в землю палкам, висели тяжёлые гроздья смуглых ягод. Мы свернули к этому богатству, норовя полакомиться, но раздался грозный басовитый лай, и выскочили нам навстречу два лохматых здоровенных пса, чей вид красноречиво сулил массу неприятностей. Только врасплох нас уже было не взять, и мы почти синхронно схватились за огнестрельное оружие. Но применить его не пришлось. Псы вдруг резко затормозили всеми четырьмя лапами, принюхались и, взвыв дико, кинулись наутёк, чуть не сбив с ног вышедшего из-за кустов крепыша кубических форм, наряженного в мешковатую тунику и грубошёрстный плащ. По всему, запахи индустриального мира, исходящие от нас, привели кабыздохов в форменный шок.

Крепыш уставился на нас, хихикнул и изумлённо покачал головой, после чего вскинул небрежно руку наподобие арийского приветствия и сипло произнёс:

— Привет вам, уважаемые!

Мы чинно раскланялись и помахали руками; Лёлик попытался изобразить книксен.

— Чужестранцы, что ли? — помолчав, спросил римлянин, поигрывая сжатым в руке бичом.

— Да, в некотором роде, — туманно ответил Джон.

— Но не варвары! — веско уточнил Боба.

— А я и смотрю: одежда больно чудная, — вновь хихикнул крепыш. — И откуда?

Джон лихорадочно задумался и несколько невпопад ответил:

— Скифы мы, азиаты мы…

— Да? — удивился крепыш. — Никогда не слышал.

— Счас как пульну, так сразу услышишь, — пробормотал оскорблённо Серёга и взялся за автомат.

С официальною улыбкою я отпихнул патриота в сторону и нейтрально заявил о том, что погодка нынче чудесная.

Крепыш посмотрел на небо и заметил:

— Нет, не будет дождя. Стороной пройдёт. Гром-то гремел, слышали?

Мы скромно не стали вдаваться в подробности.

— А как нам до Рима добраться? — после недолгой паузы осторожно спросил Джон.

— А как шли, так и идите, — равнодушно ответил абориген. — До темноты, конечно, не доберётесь. Завтра, если с восходом пойдёте, то до полудня, как раз, и доберётесь.

Перспектива ночевать под открытым небом не обрадовала, и после небольшой паузы я поинтересовался насчёт ночлега.

Абориген отчего-то обрадовался:

— А вон вилла моего хозяина, гостям он всегда рад, — крепыш указал на нечто белое и угловатое, маячившее вдалеке между деревьями. — Пойдёмте, я вас на тропу выведу.

Мы углубились вслед за ним в виноградники. Сзади опасливо семенили собаки, с повизгиванием принюхиваясь к нам.

Проводник наш оказался на редкость словоохотливым. Был он в поместье сторожем за виноградниками, а заодно и надсмотрщиком за рабами, раньше служил на торговом судне да один раз чуть не потонул в шторм, после чего решил, что на суше спокойней; в Риме на примете имеется одна вдовая трактирщица, хоть и немалых лет, зато при деньгах, так что есть куда идти, хотя и хозяин неплохо платит, вот только…

Любитель богатых трактирщиц хитро поглядел на нас и осторожно спросил:

— А вы как, вино пьёте?

— Естественно, — надменно ответствовал Серёга и посмотрел на римлянина как на последнего идиота.

Тот же расслабился и захихикал:

— Это хорошо, хорошо… А то хозяин, скажу вам честно-благородно, усугубить ба-альшой любитель… Выпить может, страсть!… А особенно пить здесь начал, как его из Рима попёрли. В ссылке он здесь. Никто к нему не ездит. Оттого кто бы к нему не пожаловал, всех принимает, — крепыш оглянулся на нас и добавил с некоторым ехидством: — Даже таких чудных, как вы.

— А за что его в ссылку отправили? — полюбопытствовал Джон, пропустив мимо ушей сомнительный комплимент.

— Да на стороне Помпея выступал, — охотно пояснил римлянин. — Ну, Цезарь его и сослал.

— Ага! — пробормотал Лёлик. — Вот, значит, в какие времена мы попали!…

— А один он не пьёт. Меня заставляет… — продолжал сторож, помрачнев. — А у меня изжога.

— Ничего, — важно заявил Раис. — У нас с этим полный ажур.

Вышли к дорожке, проходившей по винограднику.

— Вот так пойдёте и прямо на виллу выйдите, — крепыш вдруг хитро прищурился и вполголоса заговорил: — А я это… вот что скажу. Если хозяин предложит на спор пить — ни за что не соглашайтесь. В него как в прорву влазит…

— Ничего, нас не перепьёшь, — тоном, каким обычно говорят: всех не перевешаешь, сердито заявил Серёга и заторопился по дорожке в указанном направлении.

Естественно, мы от него не отстали.

— Так как, Лёлик, — спросил Боба. — В хорошие времена ли мы попали?

— Видно будет, — пожал плечами энциклопедист.

Дорожка вывела нас прямиком к распахнутым настежь воротам в низкорослой стене из белого неровного камня. Мы осторожно вошли во двор и огляделись. Одноэтажный дом был довольно обширен и пропорционален, хотя и странного вида для глаза, привыкшего к сочетанию стекла и бетона. Вокруг всего дома протянулась крытая терраса с окрашенными в весёленький розовый цвет колоннами, на которую выходила полуоткрытая дверь. Прямо у террасы бродили голенастые куры, копошились пятачками в куче сухого навоза пегие свиньи со злыми красными глазками. По всему, подошли мы к вилле с тылу, то есть со стороны хозяйственного двора.

Во дворе не было ни единого человека, кроме малолетнего сопливого голыша мужского пола, который, выпятив грязный живот и с достоинством заложив руки за спину, задумчиво писал, норовя поточнее попасть в щепочку. Увидев нас, голыш изумлённо разинул рот, вытаращил глаза, да так и остался стоять; по пыльным ногам его потекла серая струйка.

На террасу из-за двери вылезла какая-то бледная физиономия и уставилась на нас.

— Эй, — повелительно воскликнул Джон. — Хозяин дома? Скажи, гости пришли…

— Дорогие! — веско уточнил Раис.

Физиономия молча скрылась. Мы удивлённо переглянулись и стали ждать, недоумевая по поводу столь непонятной тишины. Вдруг где-то в глубоких недрах дома послышались мажорные возгласы, загремело что-то, и выкатился на террасу колобкообразный пузан неопрятного вида с сизой внешностью страдающего хроническим похмельным синдромом.

— Ба, какое счастье привалило! — закричал он тонко и пронзительно как паровозный свисток. — Наконец-то пожаловали гости драгоценные! Хвала Юпитеру, гип-гип-ура всем! А я уж совсем заждался, ай-яй-яй, разве так можно?

Продолжая нести галиматью, пузан подлетел к нам удалым живчиком, закружился вокруг не хуже балерины, стал пихать в бока дружески, форменным образом заталкивая в дом, куда мы и вступили без задержки под напором столь наступательного гостеприимства.

Внутри царил серый полумрак, так как немногочисленные окна были прикрыты плотными ставнями, отчего глаза наши после хоть и приглушенных закатом, но ещё сочных красок снаружи, не могли разглядеть подробности интерьера. Лишь удавалось уловить смутные угловатые очертания какой-то мебели у гладких стен с тёмными узорами, да ещё вот запахи, непривычные совершенно, запахи горелого масла, сухих цветов и ещё чего-то тёрпкого и горьковатого.

Вслед за продолжавшим радостно бормотать хозяином мы миновали пару комнат и оказались на крытой просторной террасе, выходившей в садик на внутреннем дворе, где под стремительно темневшим небом с первыми проблесками звезд плескал тихонько в шестиугольной мраморной чаше сладкозвучный фонтанчик. Терраса была освещёна — кругом стояли на гнутых ножках высокие бронзовые поставки в виде фигурных столбов, к которым приспособлены были масляные лампы, походившие одновременно на сплюснутые заварочные чайники и на пресловутую лампу Алладина. Такое освещёние для нас, привыкших к обильным люксам электрического света, показалось тусклым и неубедительным. Но с тем лепестки жёлтого пламени весьма живописно и причудливо отражались в неровных камешках разноцветной стенной мозаики, отчего по аналогии с понятием "живой звук" всплывало в сознании понятие "живой свет".

Посередине террасы на каменном полу стояли вокруг низкого круглого стола три широкие ложа, обтянутые тонкой кожей и заваленные разноцветными подушками.

— Ну что же, прошу располагаться, — римлянин подошел к центральному ложу и мягким жестом указал на ложа по бокам.

Мы замялись, не понимая: как же на этой мебели располагаются, но затем скинули у стенки рюкзаки и прочую амуницию и с некоторой робостью присели — Серёга, Лёлик и Раис с одной стороны, а Джон, Боба и я — с другой.

Джон хмуро зыркнул на нас, как бы невзначай прикрылся от пузана ладошкой, скроил бесподобную гримасу и приглушённо просипел:

— Болваны, на них не сидят, а возлегают, — затем решительно на ложе плюхнулся, вытянулся на нём в полный рост и, заложив руки за голову, стал с достоинством смотреть в потолок.

Хозяин, отвесив мокрую губу, во все глаза поглядел на невозмутимого Джона, неуверенно откашлялся и с прежней живостью обратился к нам:

— Сейчас прикажу с дороги омыть вам ноги, а затем побеседуем да перекусим с возлияниями, — он хлопнул в ладоши и продемонстрировал настоящий способ возлежания, то есть залез на центральное ложе лицом к столу и прилёг на левый бок, опёршись на руку и подпихнув под себя пару подушек. Джон, искоса наблюдавший за хозяином, тут же переменил позу на правильную и как ни в чём не бывало начал насвистывать шлягер про зайцев, которым всё равно.

Появилась на террасе чрезмерно смуглая девица в потрёпанной одёжке ниже колен с медным тазом и узкогорлым кувшином. Так как это была первая видимая нами представительница нежного пола местных кровей, то все мы, естественно, с живым интересом уставились на неё, пытаясь по данной личности определить основные черты особо небезразличной нам половины жителей Римской империи, но девица была настолько невзрачной, что интерес наш улетучился незамедлительно, а Джон даже заметно приуныл.

Шлёпая босыми ногами, она подошла к располагавшемуся с краю Лёлику, присела перед ним на корточки, поставила на пол таз с кувшином и, ни слова не говоря, принялась развязывать шнурки на непотребных кедах Лёлика. Лёлик разинул рот, потом густо покраснел и, быстро спрятав ноги под ложе, пробормотал:

— Ну что вы, не надо…

Девица изумленно посмотрела на него, потом перевела растерянный взгляд на хозяина.

— Давай подмывайся, дурак… — негодующе прошипел Джон и украдкой показал конфузцу кулак.

Лёлик нехотя вытянул конечности; девица ловко стащила с него кеды с носками, отчего сладкие ароматы вечерней свежести были успешно изгнаны победоносным запахом давно нестиранных портянок. Лёлик сунул ноги в таз, девица слегка плеснула из кувшина, льняным полотенцем, висевшем у неё на шее, совершила процесс промокания, и на этом процедура для Лёлика была закончена, после чего мы все подверглись той же участи.

— Ни тебе мыла, ни тебе воды горячей, никакой, понимаешь, гигиены… — забурчал после омовения Раис, забираясь на ложе с ногами и принимаясь сосредоточенно копаться между пальцами.

Расположились мы на ложах по трое, благо ширина данной мебели это позволяла. Судя по тому, что хозяин глаз на это не пучил, то поступили мы сообразно с местными порядками. Тем не менее, привычки к такому размещёнию у нас, конечно же, не было, а потому мы ворочались как медведи в тесной берлоге, стараясь улечься поудобнее и посматривая в качестве примера на хозяина, возлежащего совершенно естественно и непринужденно.

Лёлик с Раисом не поделили пространство и начали вполголоса ругаться.

— Ну а теперь приступим к трапезе! — приподнято объявил хозяин и ещё раз хлопнул в ладоши.

Четверо грязноватых патлатых пареньков в несвежих туниках, не слишком торопясь, расставили на столе медные блюда и миски, от которых пошёл аромат, не оставивший равнодушными наши тут же забурчавшие желудки.

При ближайшем рассмотрении в них оказался ассортимент не слишком разнообразный, но недурственный. Были уже очищенные варёные яйца под кислым соусом, много бледного сыра, похожего на брынзу, горки салата, петрушки и укропа, плоские румяные пшеничные хлебцы, сложенные стопочкой. Но главным блюдом был окорок, запечённый до коричневой маслянисто лоснившейся корочки, порезанный крупными ломтями, демонстрировавшими на разрезе влажно слезившуюся нежную розовую мякоть, укутанную белым жирком. Изголодавшийся Раис схватился за голову и, зажмурившись, с чувством простонал:

— Ай-яй-яй…

Римлянин понял его по-своему и пробормотал извинительно:

— Да уж, так неожиданно… Не подготовились… — но приободрился и докончил: — Зато винцо отменное. Из собственных подвалов.

Неопрятные отроки во второй заход наделили нас медными тарелками для личного пользования, но столовых приборов не дали.

— Вилок чего-то нет… — тихо пробурчал Боба.

— Их ещё не придумали… — столь же тихо пояснил Джон.

Отроки притащили пузатые амфоры, расставили по столикам широкие серебряные чаши, наполнили их до краев рубиновым вином.

— Только у меня все пьют винцо неразбавленным, — значительно произнес толстяк. — А то обижусь!

— Так чо ж его разбавлять? — удивился Серёга и отхлебнул.

— Ну как? — с превеликим интересом осведомился хозяин.

Серёга пожал плечами и полез ломать хлеб.

А вино более всего походило на тёрпкий сок, имея градусов не более чем пиво, поскольку до открытия процесса дистилляции оставалось ещё ой как далеко, и креплёным напиткам взяться было неоткуда. Потому сей напиток не столько пьянил, сколько утолял жажду, и отрокам пришлось изрядно попотеть, наполняя наши чаши, пока мы насыщались с непринужденной жадностью.

Местная пища на вкус казалась несколько непривычной. В ней явно не хватало чего-то родного синтетического.

В положении полулёжа есть было непривычно и неудобно. Такая поза стесняла свободу движений, поскольку приходилось опираться на левый локоть, отчего можно было двигать только правой рукой, которой приходилось брать заранее нарезанные куски, класть их на свою тарелку, зажатую в левой руке, и так трапезничать. Поэтому мы постоянно ворочались. Лёлик в конце концов чертыхнулся и уселся на пятки как истинный японец. Его примеру тут же последовал Раис, с чем получивший возможность действовать обеими руками, что ему, собственно, только было и надо.

Наконец, по очереди мы с сытым равнодушием отвалились от столов; последним с благостным вздохом упал на подушки Раис, напоследок через силу запихнувший в себя солидный кус сыра. Хозяин, с внимательным добродушием наблюдавший за нами, махнул отрокам; те мигом сгребли разгромленные блюда, а взамен выставили вазы с яблоками, грушами, сливами и виноградом. Раис было сунулся чего-нибудь схватить, но со стоном повалился обратно, накрыл лицо каской и вскоре переливчато захрапел.

— Ну что ж, уважаемые гости, станем беседы беседовать, — хозяин потёр ладошками и радостно улыбнулся Серёге, располагавшемуся по соседству. — Ибо как говаривал мне Эпикур, — толстяк значительно поднял палец вверх, — первое место среди жизненных услад занимает дружеская беседа…

Мы согласно закивали, будто неоднократно имели удовольствие перечитывать наставления античного философа; один лишь Лёлик — видно, заранее прочитав в своей книжке про то, что данный мудрец проживал куда как ранее — недоумённо пробормотал:

— Позвольте, а как же…

— Ну так вот, — толстяк театрально задрал лохматые брови. — Я теряюсь в догадках: откуда вы будете?

— М-м… из Скифляндии, — на ходу выдумал Джон и замер настороженно в ожидании новых щекотливых вопросов.

— Ну как же, как же! Читал… У Плутарха как раз писано… — блеснул эрудицией хозяин. — Ну а как там у вас с вином?

— Плохо, — с надрывом ответил Серёга. — Дорого… А что подешевле, так травятся…

— Отлично, отлично, — невпопад обрадовался толстяк. — То есть это… соболезную, конечно. Но зато у меня можете, так сказать, до отвала. Или как?

— Само собой, — важно подтвердил Серёга.

— Ну так давайте, чтоб не зазря, посостязаемся в честь Вакха, — со всей душой предложил хозяин. — На интерес, конечно, но так, пустяки. Скажем на сто денариев… Кто больше выпьет, тот и выиграл… Ну как? — толстяк замер в ожидании, как замирает рыболов при слабом подёргивании поплавка.

— Ну что ж, — согласно кивнул Серёга, не имевший вредной привычки отказываться от выпивки. — Можно…

— А денежки у вас есть? — не замедлил уточнить хозяин и зыркнул алчно.

— Найдём, — солидно сказал Серёга и начал вытаскивать из карманов монеты, складывая их перед собой.

Римлянин любовно окинул взором образовавшуюся кучку и пробормотал:

— Маловато…

— Добавим… — ответил Серёга и приглашающе помахал нам.

Мы, нисколько не сомневаясь в непобедимости коллеги, внесли свою лепту, освободив карманы от местной валюты.

Римлянин, узрев вполне солидное количество монет, шумно сглотнул, весело нам улыбнулся, захлопал из-за всех сил в ладоши и заливисто заголосил:

— Эй, фирменного моего сюда! Бегом!…

Появился хромой хмурый мужик в бронзовом ошейнике с двумя примерно так пятилитровыми амфорами, обильно покрытыми пылью. Он поставил амфоры перед соперниками, ловко их откупорил, содрав смоляные печати каменным ногтём, наполнил чаши вязкой как мёд багровой до черноты жидкостью.

— Это самое крепкое вино во всей Италике, а, может, и в мире, — важно заявил хозяин. — Сто лет выдержки. Сенат даже издал эдикт, запрещающий пить его неразбавленным.

— Ого! — Серёга уважительно заглянул в чашу, шумно выдохнул и изящным движением с аппетитным бульканьем нарушил волю Сената.

Толстяк изумлённо подался вперёд и болезненно скривился.

— Это что ж такое?! — возмущенно воскликнул Серёга. — Да где ж тут градусы, ась? Кефир и то крепче!

— Не знаю, не пил… — пролепетал враз поскучневший римлянин, доселе, видно не сталкивавшийся с закаленными бойцами ликёроводочного фронта, а потом добавил с надеждою: — А, может, отложим? Я ведь понимаю, вы с дороги притомились…

— Ну уж нет! Продолжим, а то чавой-то меня сухотка замучила! — отрезал Серёга, цапнул амфору и накрепко присосался к горлышку.

В наступившей тишине слышны были только могучие глотки, перемежавшиеся сочным бульканьем, да ещё и прикорнувший от чрезмерной сытости Раис стал пускать из-под каски совсем уж бессовестные рулады. Амфора в руках Серёги медленно, но верно вздымалась вверх дном, пока не достигла критического пика — последним лихим глотком Серёга втянул остатки и с молодецкой удалью хрястнул сосудом об пол, отчего хозяин подпрыгнул и схватился за сердце.

— Ну так, папаша, твой черёд!… — Серёга недобро взглянул на съежившегося бедолагу.

Тот, светясь малиновой блямбой носа на залитой мучнистой бледностью физиономии, неуверенно оглянулся, дрожавшей рукой вытер испарину с лысины, потом, кривясь и вздрагивая, с поспешностью, с которой входят на эшафот, взял свою амфору и принялся из неё пить, давясь и пуская пузыри. Но, разумеется, куда было этому изнеженному предку, в жизни своей не пившему ничего крепче перебродившего виноградного сока, до закалённого потомка, не раз баловавшегося чистым спиртом. С мутным взором толстяк отвалился от и вполовину не опустевшего сосуда и заплетавшимся языком страдальчески промямлил:

— Клянусь богами, я бедный несчастный человек… не могу больше… Болен очень и бесповоротно… И нет денег, клянусь Меркурием…

— Ты, давай, плати! — скандально закричал Лёлик — Нечего тут прикидываться!…

— Подожди наезжать, — осадил скандалиста Джон. — Слышь, почтенный, — обратился он к охавшему хозяину: — Деньги свои можешь себе оставить, — потом стеснительно покашлял и с надеждой спросил: — У тебя рабыни есть?

— Рабыни?… — удивлённо переспросил римлянин. — Как же без рабынь?… Есть…

— Ну так ты нам их предоставь в наше распоряжение, — вкрадчиво предложил Джон. — А мы тебе долг простим.

— Рабыни дорого стоят… — насупился хозяин.

— Так нам не насовсем, нам до утра, — объяснил Джон с интонацией учителя младших классов.

Римлянин, наконец, понял всю выгоду предлагаемого компромисса и, воспрянув духом, закричал:

— Ну конечно! Для вас всё, что угодно! — и хлопнул в ладоши три раза.

Появился негр, дебелый, словно заслуженная работница общепита.

— Мой управляющий, — отрекомендовал хозяин и приказал: — Давай рабынь сюда…

Негр подумал и озадаченно спросил:

— Всех, что ли?

— Всех, всех давай! — требовательно закричал Лёлик. — И чтоб не вздумали прятать!

— Нет, всех не надо! — заторопился поправить Джон. — Слышь, любезный, — обратился он к негру, — вон ту… — Джон кисло скривился и помахал рукою замысловато, — с умывальником, не надо.

Негр оглядел нас подозрительно, пожевал вывернутыми губищами как недовольный верблюд и ушёл.

— Ох, сейчас и поозоруем тычинками! — сладострастно потёр руками Джон.

— Чего? — не понял столь тонкой метафоры Боба.

— Я говорю, сейчас побалуемся с девочками методом тыка! — разъяснил наш селадон и женолюб.

— А? Что? Где девочки?!… — подпрыгнул мигом пробудившийся Раис.

— Спи, малыш, тебе приснилось, — ласково, словно сказочник из радио, произнёс Джон.

— Ты меня не путай, — хмуро буркнул Раис и стал протирать кулаками глаза.

Послышался нестройный топот. Коллеги горящими взорами уставились на дверной проём, прикрытый занавесями. Но это были не искомые девочки. Гурьбой вошли прислужники-отроки, споро подхватили хозяина под всевозможные микитки и как муравьи потащили его в глубь дома. Мы остались одни.

— Однако, чего-то не идут, — нервно бросил Лёлик, вскочил с ложа и начал ходить кругами.

Раис также встал, зачем-то нахлобучил свою блестящую каску, подошёл к столу, покопался в вазе с фруктами и стал чавкать грушей.

— Вот проглот! — бросил в его сторону Лёлик. — Тут, понимаешь, момент лирический, а этому всё бы брюхо набить.

— Одно другому не мешает, — примирительно произнес Боба.

Раис презрительно посмотрел на Лёлика и невзначай запустил в него огрызком.

Снова послышался за дверью шум шагов.

— Идут… — с придыханием предположил раскрасневшийся Джон и начал жмуриться сладко как кот, подбирающийся к кринке со сметаной.

Переваливаясь как утка, вошёл с озабоченным видом управляющий, ведя за собой вереницу местных барышень в количестве примерно дюжины. Он выстроил их перед нами, довольно гмыкнул и приглашающе повёл рукой.

Воцарилось молчание.

Мы разглядывали предъявленных представительниц так называемого прекрасного пола и с каждым мгновением всё более убеждались в том, что ничего прекрасного в них нет.

— Это что? — хрипло осведомился Джон.

— Где? — озадаченно закрутил головой управляющий.

— Вот, — указал перстом на барышень Джон.

— Ну… это… рабыни, — пожал плечами негр и оттопырил слюнявую губу.

— Все? — мрачно спросил Джон.

— Ну так, без этой… — заволновался управляющий. — Как сказали…

— Ладно, апартеид, свободен, — хозяйственно махнул рукой Раис и, продолжая чего-то жевать, подошёл к строю рабынь.

Негр, неуважительно хмыкнув, испарился.

— Э-хе-хе… — тяжело вздохнул Джон и в сердцах воскликнул: — Ну никакой эстетики!… — после чего сделал трагическое лицо, словно только что потерял веру в светлое будущее.

— Ну и мымры! — более определённо высказался Лёлик, в который раз исподлобья оглядывая рабынь.

Те молча переминались с ноги на ногу, смотря на нас с некоторым интересом вялого качества.

Рабыни все как одна были наряжены в мешковатые туники без рукавов из грубой блекло-рыжей шерсти, отчего походили на интернатовских воспитанниц. Все они обладали внешностью, не вызывающей желания поинтересоваться второй раз: были они то ли смуглые, то ли грязные, имели спутанные тёмные волосы, невыразительные черты лица, тусклые рыбьи глазки. Все они были однообразно невысокого роста, с короткими ногами, с коренастыми непропорциональными фигурами. Ко всему несло от них явственно щедрым чесночным духом.

Всё это не способствовало ощущению радости от происходящего бытия и, более того, даже оскорбляло эстетический вкус тех из нас, кто его имел. Впрочем, не все коллеги были столь разборчивы.

Раис, сдвинув каску на затылок, прошёлся вдоль строя и остановился напротив совсем уж приземистой толстухи, главным украшением которой были огромная волосатая бородавка на подбородке и засаленный до невозможности фартук, о который она то и дело вытирала руки.

— Ты кто? — строго спросил её Раис.

Толстуха сердито посмотрела на него и грубо ответила:

— Стряпуха я…

— Ну так иди, стряпай, — сказал Раис.

— Чего стряпать-то, ночь на дворе, — сварливо возразила толстуха.

— Завтрак стряпай! — прикрикнул Раис.

Толстуха, бурча под нос, зашаркала в дом.

Раис снова прошёлся вдоль шеренги непригожих красавиц, встал напротив девицы, отличавшейся огромными подушкообразными грудями, и оптимистически воскликнул:

— А чё? Вон каковы бадейки, чего ещё надо?

— Точняк, — поддержал его Серёга, вставая рядом.

— Фи, плебеи духа… — уничижительно пробормотал Джон, но тоже на всякий случай подошёл поближе.

Раис, дружелюбно осклабившись, словно бы ненароком хватанул рабыню за грудь. Руку он тут же на всякий случай отдёрнул согласно социальным инстинктам выходца из общества победившей демократии. Но рабыня, не знакомая с понятием сексуального домогательства, лишь глупо захихикала. Раис расплылся в довольной ухмылке и уже всей пятерней хватанул девицу за перси и начал обстоятельно их мять, словно практикующий маммолог.

Боба, скривив рот на бок, прегадко подмигнул толстушке с пухлыми на выверт губами, подгрёб к ней матросской нарочитой походкой и осторожно приобнял за выпуклую талию, распиравшую тесную одежку. Та посмотрела на него свинячьими глазками и флегматично икнула.

Серёга, узрев сию картину, загыкал в радостном оскале, внимательно оглядел бёдра рабынь и выбрал себе девицу с задницей, по окружности превышавшей охват вековой сосны. Он извлёк её за руку без церемоний из общего девичьего ряда и стал придирчиво осматривать со всех сторон.

Лёлик, ревниво наблюдавший за действиями неразборчивых коллег, подскочил к Серёге, схватил его пассию за свободную руку и стал целеустремленно тянуть к себе.

— Ты чего? — вполне миролюбиво спросил захватчика Серёга, но на всякий случай прихватил девицу покрепче, двумя руками, и стал тягать в другую сторону.

— А ты чего? — сварливо взвопил Лёлик, и не думая отпускать рабыню.

Та, оказавшись в виде распяленного цыпленка табака, сдавленно крякнула и завертела головой, с интересом разглядывая кавалеров, польстившихся на её прелести.

— Я… первый её… увидел!… — сдавленно просипел Лёлик, тягая рабыню как невод, полный рыбы.

— А я первый подошёл! — гаркнул Серёга, начиная сердиться.

— Эй, вы, хватит! — прикрикнул на них Джон, поскольку другого занятия у него не было.

Серёга внезапно рабыню отпустил, отчего Лёлик с криком повалился на пол, увлекая барышню за собой. Возникла куча-мала, в которой Лёлику не повезло оказаться снизу, на что он среагировал приглушёнными, но выразительными ругательствами.

Серёга сдавленно захмыкал. Коллеги также продемонстрировали дружное веселье.

Кое-как спихнув с себя крупногабаритную тяжесть, Лёлик поднялся и мрачно засопел.

Серёга гыкнул в последний раз и предложил залихватски:

— Так, может, в картишки разыграем? В очко?

— Тут не то что карты, тут домино задрипанного не сыщешь, — капризно пробурчал Лёлик.

— Да у Серёги есть! — радостно закричал Серёга и извлёк из нагрудного кармана замусоленную колоду.

Лёлик засомневался, но затем махнул рукой, соглашаясь. Серёга профессионально потасовал и на раз-два выдал Лёлику перебор, а себе туза с десяткой.

— Шулер мелкий!… — выругался Лёлик, вжал голову в плечи и тревожно зазыркал глазами, торопясь выбрать новую зазнобу.

Мы с Джоном с интересом наблюдали за его потугами, так как выбирать было явно не из чего.

Тем не менее, наш коллега, помявшись и посомневавшись, поманил к себе полную противоположность своему первому выбору — худую девицу, кудлатую как нестриженая болонка, с приплюснутым носом и с широкой челюстью, которой она непрерывно двигала, словно сонная корова.

— Чего чесноком воняет? — отрывисто спросил её Лёлик, поправляя очки и внимательно вглядываясь в черты рабыни, будто пытаясь найти там нечто пригожее.

— Ну… кашу кушали с чесночной заправкой, — после некоторого раздумья ответила рабыня.

— Понятно, — поморщился Лёлик, но девице в своей благосклонности не отказал.

Итак, Раис, Боба, Серёга и присоединившийся к ним Лёлик, не привередничая, зазнобами отоварились. Мы с Джоном решили пока что остаться холостяками — в полном соответствии со своими убеждениями завзятых ценителей прекрасного. Впрочем, Джон, глядя не без зависти на составившиеся пары, бросил задумчивый взгляд в сторону стола, где стояла недопитая хозяином амфора, но потом пробормотал как в плохом анекдоте:

— Не-е, столько не выпью…

Раис громко откашлялся и, потерев ладошками, довольно произнёс:

— Ну так, приступим, что ли?…

— А где? — смущённо уточнил Боба.

— Может светёлки какие найдём изолированные? — предложил нервно Лёлик.

— Эй, есть тут светёлки? — лениво осведомился Раис, ущипнув при этом сразу двух девиц, оставив свою на потом.

Рабыни ойкнули и недоумённо пожали плечами.

Раис задумчиво поглядел на мирно плескавший фонтанчик и озарённо предложил:

— А, может, на лоно природы? Чтоб, так сказать, и водные процедуры? Слышь, бабёнки, тут речки-озера имеются?

Рабыни с готовностью закивали головами и наперебой проинформировали о наличии пруда поблизости.

Возражать против посещёния оного никто не стал, ибо ночь не принесла желанной прохлады — зной дня сменился на липкое дурманившее тепло.

— Ну так ведите, — милостиво разрешил Раис.

— А этих куда? — спросил Боба, глядя на шеренгу невостребованных замарашек.

— С нами пойдут. Мало ли чего… — туманно сказал Раис.

— Однако, и мы прогуляемся, — молвил мне приглашающе Джон.

Предложив рабыням показывать дорогу, мы покинули виллу.

Уже вовсю царила южная ночь; небо, обсыпанное яркими звёздами, было скорее не чёрным, а очень густой синевы. На востоке край неба смутно розовел, намекая на предстоявший рассвет. Было не то чтобы светло, но не настолько темно, чтобы не ориентироваться в окружающем.

Давешней тропою мы прошли через виноградники и свернули на поросший густой травой луг. За ним начинался яблоневый сад. На деревьях в тёмной листве смутно светлели круглые плоды. Я на ходу сорвал яблоко и вгрызся в сочную кисловато-сладкую мякоть. Коллеги также не замедлили воспользоваться дармовщинкой. Особенно усердствовал Раис, чавкавший как голодный поросёнок.

Серёга, решив, видно, что следует оказать на дамский пол впечатление, начал взахлёб травить похабные анекдоты, над которыми сам же и хохотал заливисто. Его никто не поддерживал, так как в двадцать первом веке нашей эры эти перлы уже успели набить оскомину, а для первого века не нашей эры они были слишком мудрёными.

Деревья расступились; мы вышли на пологий берег небольшого пруда. Вода в нём была настолько спокойна, что напоминала брошенное на землю зеркало. Умиротворявшим покоем веяло от представшей картины, и хотя где-то невдалеке заливисто голосило лягушачье племя, а кругом трещали цикады, всё равно казалось, будто окружала нас незыблемая тишина — торжественная и значительная, как в пустом храме.

Да только какая уж тут незыблемость может быть в присутствии носителей плюрализма и поборников демократии?

— И как тут у вас купаются? — во весь голос поинтересовался Раис у рабынь, сноровисто скидывая майку с ботами и стаскивая галифе. — Купальников, кажись, ещё не придумали, — Раис звучно щёлкнул резинкою чёрных сатиновых трусов, заглянув при этом в них не без удовольствия, затем вдруг крякнул молодецки и, крикнув: — Эх, все свои! — сорвал и трусы, шмякнул ими о песок и, сверкая сметанными ягодицами, влетел с воплем в пруд, словно тяжёлый танк, форсирующий водную преграду.

Благой пример был усвоен живо: быстренько соорудив звуковое оформление в виде рёва, свиста и улюлюканья, Серёга, Боба и Лёлик резво разнагишались и бесноватым табуном попрыгали в воду, организовав при этом немалую волну.

Мы с Джоном, блюдя подобающую строгость, степенно разделись до исподнего и также занялись водными процедурами, держась подальше от оголтелой компании.

Рабыни же продолжали стоять на берегу, будто они были здесь совсем и ни при чем.

— А вы чего это? — укоризненно заорал Раис. — А ну, сей момент раздеться голыми! И к нам, к нам!…

— Ура! — жизнерадостно поприветствовал инициативу коллеги Серёга и, подумав, ловко соорудил актуальный лозунг: — Девчата, даёшь этот… как его… мудизм!

Рабыни, правильно восприняв призывы, неторопливо освободились от своих балахонов, под которыми не оказалась ровным счётом никакого нижнего белья, и, белея формами, вошли в воду. Нагота их нисколько не сковывала, и ладошки наподобие фиговых листочков применять они не стремились.

Коллеги, умерив буйство, подгребли к ним, похохатывая глупо, и повели себя совсем как подростки, то есть принялись брызгаться, поначалу осторожно, а затем все смелее и решительнее, с подобающими кличами.

Джон нерешительно похмыкал, затем пробормотав о том, что ночью все кошки серы, а девушки приятны, осторожно начал подгребать к компании.

Я не видел удовольствия принимать участие в происходивших забавах; стоя по грудь в воде и наслаждаясь прохладой, скептически наблюдал за развитием буйства коллег, действовавших по сценарию, привычному им самим, но, похоже, совершенно загадочному для ошалевших рабынь.

Брызганье плавно перешло в непосредственные телесные контакты — первым вступил в дело Раис, ринувшийся наподобие влюблённого бегемота в гущу жавшихся друг к дружке девиц и принявшийся лапать их как попало. Лёлик с Бобой наперегонки последовали примеру сластолюбца, да только в пылу страсти Боба перепутал ориентиры, отчего Лёлик возмущенно заорал, обвиняя того в неодобряемой склонности. Серёга, узрев, что верхний эшелон основательно заполнен, счастливо догадался начать под дам подныривать, отчего то одна, то другая стала вскрикивать и шарахаться в сторону.

Джон, наконец, подобравшись к общей куче, схватил крайнюю рабыню за руку, и, как бы ненароком, поволок её к берегу.

Полная тишина установилась за спиною.

— Эй! — неуверенно воскликнул Боба. — А ты которую взял?

— А-а! Всё равно ничего не видно! — залихватски гаркнул Раис. — А ну, где титьки большие!?

Он лихорадочно пошарил в рабынях, схватил нужную и поспешил на берег, поднимая могучую волну.

Оставшиеся коллеги тут же бросились с похвальной деловитостью разбирать девиц; слышны были лишь деловитое сопение и шум рассекаемой воды.

Не успел я оглянуться, как остался лишь в компании невостребованных рабынь, продолжавших стоять по грудь в воде и о чём-то переговаривавшихся еле слышно. Я почувствовал себя совсем одиноким и было подумал о примере коллег, и даже придвинулся к девицам, но тут одна из них с полной непосредственностью шумно высморкалась в пальцы, а затем начала эти пальцы полоскать в воде.

Весь мой не успевший набрать обороты интерес тут же иссяк; я поскучнел и поспешил выбраться на берег. Там я нашёл свою одежду, подобрал её, переместился к деревьям, на травку, где и привольно расположился. Лёгкий ветерок приятно трогал кожу; было тепло и комфортно.

Рабыни также вылезли из воды, оделись и куда-то побрели не спеша.

Горьковатые запахи ночи струились в лёгком ветерке, холодившем лицо, яркие звезды торжественно мерцали в бездонном небе, и было всё это столь реально и осязаемо, что в смятенный рассудок тут же вкрались сомнения в реальности происходящего. Показалось, будто всё это всего лишь странный сон и вот-вот он прервётся, и проснусь я в своей комнате, смутно озаряемой Луной, и, приподнявшись, стану вертеть головой ошалело, с трудом отличая навеянные фантазии от привычного интерьера; и я уже было совсем собрался просыпаться, как тут случилась тому помеха в виде пронзительного гласа Лёлика, недовольно возвестившего о том, что время потехи по его разумению было да сплыло.

— Что шумишь? — окликнул я его.

Лёлик, уже одетый, энергично чертыхаясь, подошёл, уселся рядом и стал с зубовным скрежетом пояснять:

— Ну никакой культуры! Я ведь не босяк какой, я романтик и эстетик… К обходительности привык, чтоб всё по чину… Даже поцеловать захотел. А она как раззявилась, так чесночищем попёрло как от вурдалака! Тьфу!…

— Ты что-то путаешь, — поправил я разгневанного коллегу. — Это как раз вурдалаки от чеснока шарахаются. Так что ты сам, часом, не из оных будешь?

— Да иди ты!… — обозлённо заругался Лёлик и вновь призывно завопил.

Из кустов стали выбредать степенным ходом коллеги с дамами, белея телесами как привидения. Они сходу принялись энергично высказываться в адрес Лёлика в смысле сомнений в его возможностях как полноценного мачо, а более всех раздосадованный Раис даже завопил обидно:

— Да какой он мачо?! Он чмоча!

Лёлик в ответ шипел возмущённо и, гордо вскидывая голову, вновь и вновь рассказывал о настигшем его в самый ответственный момент чесночном зловонии.

Последним из кустов появился Джон; он судорожно зевал и загребал ногами песок. Подошедши, Джон ткнул указующе перстом в надувшегося Лёлика и открыл рот, намереваясь вынести тому очередное порицание, но лишь махнул рукой и раззевался на полчаса. Это оказалось столь заразительным, что все мы стали зевать и потягиваться, после чего без всяких альтернатив высказались за скорейший отход ко сну.

Обратная дорога проходила без суеты и лишних слов; один лишь Лёлик всё продолжал обиженно зудеть, что, впрочем, не мешало ему сдирать с веток яблоки и с нервной поспешностью их поедать; при этом он как бы невзначай швырял огрызками в свою несостоявшуюся любовницу.

— А ты как решил чесночно-луковый вопрос? — спросил я Джона.

— А-а, просто… — деловито ответил тот. — Запихал ей пару яблок, и дело с концом.

— Куда запихал? — застенчиво уточнил Боба.

Джон посмотрел на него как на заговорившего клопа, после чего чётко, с подчёркнутой артикуляцией, произнёс:

— Заставил съесть.

Боба смущенно закашлялся и более вопросов не задавал.

На вилле нас никто не встречал; тем не менее, мы вполне по-хозяйски проникли на внутреннюю террасу, где разлеглись не без уюта на ложах, и вскоре сладкий сон явился завершением первого дня нашего пребывания не совсем понятно где, но, по всей видимости, на земле древнего Рима.

Утро для меня началось с того, что рядом раздался звонкий грохот и приглушённые проклятия. Я разлепил глаза; несколько опухший Серёга раздраженно перебирал на столах чаши и амфоры, заглядывая в них с надеждою, но поскольку надежды не оправдывались, следопыт всё усугублял резкость и бескомпромиссность своих высказываний. Впрочем, дело не ограничивалось лишь словами — на полу валялась вдребезги разбитая амфора.

— Какого чёрта?… — невнятно прохрипел пробудившийся не по своей воле, а оттого недовольный Джон.

— А тебе-то что?! — огрызнулся Серёга. — А ежели у меня душа горит!…

— Сейчас наплюю, остынет! — мрачно пообещал с другого конца Раис.

— Пить меньше надо, — нравоучительно добавил Боба, переворачиваясь на другой бок, и миролюбиво добавил: — Шёл бы куда-нибудь и там бы искал.

Серёга, морально подавленный превосходящим количеством оппонентов, перестал греметь посудой и угрюмо пошмыгал носом; потом, на всякий случай пообещав всем отрезать уши, сунул под мышку шмайссер и пошёл вовнутрь дома.

А утро ещё только затевалось. Небеса окрасились с пастельной нежностью в золотистые цвета, синие тени заполнили внутренний дворик, в утреннюю свежесть вкрадчиво вплеталось тепло восходящего светила; лишь многоголосое щебетание пернатых да лёгкий плеск фонтанчика нарушали тишину.

Вновь начало клонить ко сну, который по утру, как известно, особенно сладок, но тут вдруг заставили подскочить загрохотавшие дико и внезапно выстрелы в доме, за которыми последовали вопли ужаса, паническая беготня, падение чего-то тяжёлого и боевые кличи измученного жаждой коллеги.

— Что, совсем сдурел?!… — истерично заорал вскочивший ванькой-встанькой Джон.

А звуки безобразия приближались к нам, занавеси на дверном проёме резко разлетелись, и сначала рыбкой влетел на террасу насмерть перепуганный хозяин, а за ним и негр-управляющий. Следом важно вошёл Серёга; одну руку он использовал для небрежного помахивания автоматом, другой бережно прижимал к груди пузатую амфору.

Серёга насладился сценою нашего вопиющего изумления, двинул сапожищем по очереди в спины норовивших подняться с карачек хозяина и управляющего и объяснил:

— Вот ведь какие дела! Заговор, понимаешь… Я тут тихо-мирно забрёл на кухню пошукать кое-что, ну нашёл, конечно, разве Серёга не найдет… Ну, здоровье маненько поправил, только собрался выходить, слышу, а в комнатёнке рядом шушукаются. Я, конечно, бдительность проявил, слушаю, и чего?! — Серёга обвел нас засверкавшим взором. — Вот эта волчина позорная, — последовал новый тычок обувью в спину толстяка, — негру свою подучает двигать бегом в Рим насчёт на нас настучать, будто бы это мы того терпилу на дороге обчистили. Ух, ты!… — Серёга скроил ужасную гримасу и погрозил сжавшемуся на полу римлянину амфорой.

— Вот и делай людям добро! — в сердцах бросил Раис.

— …Ну а я, значица, на разборки ломанулся, ты чо, бакланю, козлить вздумал? Ну, и стрельнул слегка, для порядку, а то эти надумали ручонками махать. А опосля их за шкирон и сюда…

— М-да, ситуация, — озабоченно произнёс Джон. — Чего делать будем?

— Когти… это… рвать, — неуверенно предложил Лёлик и боязливо оглянулся по сторонам.

— А с этими чего? — показал Джон на мелко дрожавших аборигенов, норовивших как можно незаметнее заползти под стол. — Надо бы их как-нибудь обезвредить, что ли, чтоб время выиграть…

— Тикать надо, говорю!… — продолжал гнуть свою линию Лёлик.

— А я думаю, — встрял нетерпеливо Раис, — по темечку тюкнуть в самый раз будет, — он выудил из кучи снаряжения свой топорик и помахал им энергично.

— Нашёлся тут, Раскольников!… — осуждающе проворчал Джон.

— А у меня предложение! — озарённо воскликнул Боба. — Давайте напоим хозяина как свинью последнюю. Пока проспится, мы уже далеко будем.

— Ага! — встрепенулся Джон. — Глядишь, и белая горячка начнётся… Серёга, давай амфорку.

Серёга заворчал мрачно, но сосуд отдал, не преминув, впрочем, торопливо из него отхлебнуть.

— Эй, римлянец, вылазь давай! — Раис, не терпевший проявить свой деятельный пыл, всласть попинал хозяина по тугой заднице, торчавшей из-под стола. — Да не боись, тюкать не будем.

Толстяк жалобно застенал и попытался залезть ещё глубже, но Раис, проявив находчивость, стол поднял и переставил в сторону, а строптивцу молча сунул под нос топорик, отчего тот судорожно икнул и бодро вскочил на ноги. Негр на карачках отполз в сторонку, где и затих, стараясь казаться безобидным предметом интерьера.

— А ну, пей! — вручил хозяину наполненную до краев чашу Джон. — За личное здоровье.

Хозяин затрясся, принял чашу, жалобно огляделся и, зажмурившись, выцедил вино сквозь стиснутые зубы.

— А ну-ка, ещё, — Джон вновь наполнил чашу.

Римлянин выпил уже более спокойно.

— Долго больно! — досадливо простонал непрерывно озиравшийся по сторонам Лёлик. — И вообще, тут смекалка нужна…

Он торопливо залез в свой рюкзак, вытащил оттуда небольшую склянку, взял со стола пустую чашу и плеснул в нее из склянки что-то прозрачное, пробормотав:

— Эх, для натираний берёг…

Затем подошёл к приободрившемуся хозяину, уже успевшему без видимых результатов всосать литр вина, и сахарно залепетал:

— А вот водичка запить, ваше сиятельство…

Римлянин одобрительно усмехнулся, взял чашу и сделал большой глоток. И тут же с ним случилась метаморфоза: глаза его полезли на лоб, он налился краскою, замахал руками, выхватил у Джона амфору и, сипя страшно, выхлебал её вмиг до дна.

— Никак, каюк!… — с надеждою предположил Раис.

Но это был не каюк. Толстяк счастливо хихикнул, свёл взоры к переносице и сполз на пол, где и захрапел вполне мирно.

— Вот так-то! — гордо произнес Лёлик и уничижительно добавил: — А всё-таки слабаки они тут: со стопарика спирта в отпад уходят, — затем с сожалением покрутил пустую склянку и отшвырнул её в сторону.

Склянка ударилась об стенку и разбилась. Притаившийся в углу негр испуганно крякнул и зашевелился.

Раис посмотрел на него и деловито спросил:

— А с негрой чего? Всё-таки по темечку?…

— Может, тоже напоим? — предложил Боба.

— Нечем уже, — скривился Лёлик. — Спирта нету.

— Всё-таки по темечку, — продолжил гнуть свою линию Раис.

Негр сдавленно залепетал о своей полной лояльности и абсолютном отсутствии у него синдрома Павлика Морозова.

— Та-ак, — туманно сказал Серёга. — Сейчас я с ним поговорю…

Многообещающе эгекая, наш коллега подошёл к управляющему, схватил его за шкирку и споро выволок на середину. Затем резким движением выхватил штык-нож, отчего негр утробно вскрикнул и затряс головой как припадочный. Серёга широко оскалился в нарочитой улыбке, показав при том фиксу, и стал мягко покачивать лезвием перед ошалелыми глазами страдальца. Негр водил выпученными зенками вслед за матово блестевшей сталью и, похоже, стал впадать в транс.

Серёга резко мотнул головой, словно вознамерился врезать от души лбом управляющему по переносице, отчего тот, стеная, затрепыхался, и веско произнес:

— Слушай, чего скажу… Если заложишь нас, я вернусь и уши тебе отрежу, — в знак полной серьезности намерений Серёга быстро переместил лезвие к левому уху негра и сделал резкое режущее движение.

Управляющий обессиленно ахнул, закатил глаза и бесформенным кулем начал оседать. Серёга отпустил болезного, и тот мягко повалился на пол без всякого сознания.

— Молодец! — похвалил Джон Серёгу. — Действенно, но гуманно.

— Пару часиков проваляется, а мы уже тю-тю!… — удовлетворенно потер ладошками Лёлик.

— Однако, не евши как? — Раис озабоченно похлопал по обвисшему животу. — Надо хоть сухим пайком захватить.

— Ну давай по быстрому, найди чего-нибудь, — скомандовал Джон.

Раис подобрался как гончая и мягким шагом пошёл в дом.

— Эй, погодь, мне тоже надо! — кинулся вслед за ним Серёга.

Добытчики долго не задержались. Первым появился Раис, выступавший торжественно, словно только что коронованный монарх. Нёс он корзину, откуда из-под белой холстины вылазил лоснившимся бочком копчёный окорок. Серёга, вышедший следом с ослепительной улыбкой на челе, нежно баюкал амфору. Можно было трогаться в путь.

Мы осторожно прошли через дом, совершенно пустой и безмолвный. Во дворе тоже никого не было.

Раис посмотрел на солнце, только-только поднимавшееся из-за крыши, потом кинул взгляд на свой "Ориент", купленный в ларьке на базаре, и озаботился:

— Однако, утро, а у меня что-то ещё только два часа ночи показывает… Или отставать стали?… — пробормотал он, потряс рукою, приложил часы к уху, послушал, насупившись, а потом сказал досадливо: — Эх! Хотел ведь "Ролекс" брать!…

— А что не взял? — спросил Боба.

— Да не завезли в тот день, — пояснил Раис. — А продавец-ловчила "Ориент" посоветовал…

Боба не без гордости выставил напоказ свои "Командирские" и заявил:

— Вот какие часы иметь надо!

Раис криво усмехнулся и бросил:

— Ага! При помощи молотка и напильника сделанные.

— Ну, положим, ты не прав, — с достоинством ответил Боба. — Уж сколько лет, а не разу не подвели. И сделаны на нашем отечественном часовом заводе. А твои откуда?

— Из Швейцарии… — пробормотал Раис без страстной убеждённости.

Мы посмеялись столь нелепой версии, а потом сверили часы — у кого они были. Все механизмы показывали примерно два часа после полуночи.

— Вряд ли это время соответствует местной действительности, — витиевато сделал вывод Джон.