Январь 2017 года
– Дмитрий Семенович! – воскликнула Катя, когда Дима вошел в палату. – Моя мама приехала!
– Отлично, я с удовольствием с ней познакомлюсь.
– Ага! Ох, мамуля, от нее ничего не скроешь… Талант гадать у меня от нее. Она позвонила мне и спрашивает: «А ты где, доченька?» Так спросила, что я сразу все выложила. Она умеет. Я, говорит, во сне тебя видела. Она у меня очень забавная, вещие сны видит. Да-да! – не унималась Катерина. – Я боялась, что она накричит на меня, а она просто сказала, что я дурочка.
– А ты веришь в вещие сны?
– Конечно, они же сбываются, как в них не верить? Это как не верить в то, что завтра встанет солнце. Эти сны только надо уметь разгадывать, понимаете?
– Надо быть гадалкой, как ты?
– Нет, надо, чтобы сердце было открыто чудесам.
– И это говорит женщина с университетским образованием?! – Дима усмехнулся.
– Не смейтесь… – Катя обиделась. – Может, ваша Настя вам что-то и говорит во сне, а вы как чурбан, простите…
– Ладно, это я так… Ну, видишь, теперь тебе нечего скрывать от мамы. Маму вообще-то грех обманывать.
– Больше не буду. Вот еще! – Катя махнула рукой. – Она свои работы привезла, они вон там. – Катя указала рукой на большой прямоугольный пакет у стены. – Мама в Киеве с кем-то договорилась, у нее все это купят. Дайте мне пакет, пожалуйста.
Дима подал, и она вынула из него листы, завернутые в пергаментную бумагу.
– Вот, смотрите, – Катя развернула бумагу и протянула Диме черно-белую картину-паспарту.
На картине был изображен заснеженный двор большого дома. Это был двор Хованских, не такой, как сейчас, – таким он был лет двадцать назад. В правом углу, на скамейке, сидела еще молодая тетя Нина, у ее ног стояло алюминиевое ведро, из которого торчал веник.
– Дмитрий Семенович, вы чего?! Уроните! – услышал он испуганный голос Кати.
Дима чуть не выронил картину.
– Что это с вами?
– Где твоя мама?
– У Богдана Евгеньича…
Он вышел в коридор и, чуть не налетев на медсестру, помчался к кабинету Богдана.
– Там посетитель! – испуганно воскликнула секретарша, увидев Диму.
– Знаю. – Он толкнул дверь.
Он не слышал, как дверь за его спиной захлопнулась, – он вообще ничего не слышал, в его ушах звенело. Он плохо понимал, что сейчас будет, что он скажет, он просто смотрел на рыжеволосую женщину, сидевшую к нему спиной.
– Дмитрий! – услышал он сквозь звон в ушах голос Богдана, который смотрел на него с беспокойством. – Познакомься, это Оксана Романовна, мама Кати Шумейко.
Сердце у Димы упало, он с трудом устоял на ногах.
– Ты в порядке? – Богдан привстал с кресла, а женщина, как в замедленном кино, повернулась и посмотрела на Диму серо-голубыми глазами.
Ее губы шевельнулись. Шум в ушах стих, и он услышал самый дорогой голос во вселенной:
– Дима!
– Настя!
Она встала… Все такая же худенькая… Он не мог двинуться с места, боялся, что это сон или мираж, что она сейчас исчезнет.
– Дима… – прошептала Настя, хватаясь рукой за край стола.
– Настя? – удивленно спросил Богдан. – Дмитрий Семенович, что происходит?
Они его не слышали. Они уже держали друг друга за руки и не видели ничего вокруг. Он коснулся рукой ее лица.
– Настя… Любимая… Ты?
На ее глазах были слезы.
– Я знала…
– Что ты знала, родная?
– Мне сказали… Давно… Что это будет… Господи, как же это… – Слезы потекли из ее глаз.
– Не плачь, любимая. – Он вытирал ее слезы и улыбался. И конечно, сейчас на его лице было выражение, которое папа называл дурацким.
– Мы снова вместе… Настя… – Он крепко обнял ее и закрыл глаза, вдыхая аромат ее волос. – Я столько лет искал тебя…
– Я жила любовью к тебе…
Они говорили на одном дыхании и замолчали в один миг.
Богдан сказал что-то еще, а потом вышел из кабинета, и они еще долго стояли обнявшись. А потом сели рядышком и заговорили. Одновременно. И засмеялись. Смеясь, они ударялись лбами, хватали друг друга за руки и говорили, говорили… Ни о чем и обо всем сразу.
Дима вынул из кармана подвеску и вложил ей в руку.
– Ты нашел ее… Значит, я там ее потеряла?
– Да.
Она прижала руки к груди, и по ее щекам снова покатились слезы.
– Не плачь, все позади. – Дима взял ее за плечи.
– Прости меня, – она крепко прижалась к нему, – я тогда не могла поступить иначе.
– И ты прости меня, – прошептал он, и на его лицо снова вернулась та самая дурацкая улыбка.
* * *
Дождь закончился. Средиземноморское солнце быстро согрело прибрежную гальку и выманило из шумного кафе завсегдатаев. Они устроились на пластмассовых стульях и, потягивая вино из стаканов, устремили взоры к горизонту.
– Жаннетт, сколько они там будут болтаться? – спросила старушка у женщины лет пятидесяти.
– Яхту арендовали на пять дней.
– Они уже трое суток не подплывают к берегу, – заметил кряжистый мужчина в кепке. – Они что, из Украины приехали?
– Да, – ответила хозяйка маленькой яхты, прикладывая козырьком ладонь ко лбу.
– И что они там делают?
– Кто знает… – Жаннетт улыбнулась.
– Странно, уже немолодые люди.
– Ничего странного.
Яхта покачивалась на волнах там, где остановилась три дня тому назад. Сын Жаннетт отвез Дмитрия и Настю, а потом она забрала его на катере.
– Нашли время! – проворчал владелец кепки. – Дожди!
– При чем тут дожди? – возразила старушка. – У них любовь, понимаешь? Давно я не видела, чтоб вот так любили. Они насмотреться друг на друга не могут, уж я в этом понимаю!
Они не могли насмотреться друг на друга.
– Кажется, был дождь?
– Кажется, да.
– Тебе холодно?
– Нет.
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя…
Они не могли наговориться. Теперь, спустя столько лет, уверенные в своем счастье, они всматривались друг в друга и не верили своим глазам. И только море и небо были свидетелями их счастья.
В первую же ночь, утомленный любовью и ошалевший от счастья, Дима узнал, что произошло в том самом счастливом году его жизни.
Настя вернулась из санатория в Сумы, и заведующий детским садом потребовал, чтобы она в благодарность за поездку стала его любовницей. Настя отказалась, и он стал преследовать ее. Она сказала, что ждет ребенка, и заведующий вышел из себя. А однажды вечером он подкараулил, когда она была одна на кухне, и напал на нее. Он разорвал на ней одежду, но Настя вырвалась и ударила его сковородой по голове. Получилась огромная шишка. Заведующий вызвал милицию, и Настю арестовали. За что? За воровство продуктов – так сказал заведующий, и ему поверили. Мол, он застал ее на горячем. Завели уголовное дело, уволили с работы, сняли с квартирного учета, взяли подписку о невыезде и запретили работать по специальности. Настю никто не слушал, и она чувствовала себя бездушным существом – это было ужасно. Все от нее отвернулись, и, когда деньги были на исходе, пришла Света и сообщила, что у нее есть адрес Димы. Настя собрала самое необходимое, плюнула на все и уехала в Харьков.
Там она простудилась, потому что провела во дворе Димы четыре долгих дня. Отчаявшись, Настя написала ему письмо, но утром снова пошла во двор. Она уже вся горела, чувствуя, что заболела по-настоящему, когда к ней подошла женщина. «Ой, что же вы, беременная, сидите на морозе!» Настя все ей рассказала как на духу. Женщина пообещала найти Диму – мол, она его знает – и предложила поехать к подруге погреться и поесть. Они приехали в какой-то частный дом, и женщина сообщила, что она теща Димы и Насте лучше убраться из города подобру-поздорову. А потом удар по голове… Она пришла в себя за городом на обочине дороги. Кое-как добралась до общежития и вдруг видит – на крыльцо поднимается заведующий с милиционерами. Она успела спрятаться за трансформаторной будкой и, как только за ними захлопнулась дверь, бросилась на вокзал, а в камере хранения у нее начались схватки.
Ее отвезли в роддом рядом с вокзалом, и там она родила шестимесячную Катюшу. Она думала, что дочка не выживет, но случилось чудо – в роддоме работала очень хорошая женщина-врач, говорили, она и не таких тяжелых выхаживала. Врач все время говорила: «Верь только в хорошее, представляй, как ты бегаешь с дочуркой по лугу, по берегу реки, как покупаешь ей куклу, как помогаешь выбирать свадебное платье».
И Настя верила всем сердцем, что все будет хорошо! Катя набрала нормальный вес только через три месяца, после чего их выписали.
Настя вышла за ворота и остановилась – возвращаться было некуда. Сцепила зубы, утерла слезы, повесила на плечо тяжеленную сумку, прижала к груди дочку и пошла на автовокзал.
На территорию детского дома она не рискнула войти, а попросила мальчугана позвать дядю Рому. Дядя Рома выслушал ее и посоветовал Насте Палий исчезнуть навсегда и в Харьков больше не ездить, даже если она будет умирать от тоски. Пока он делал новые документы, она жила у его знакомой недалеко от детдома, а потом дядя Рома отправил ее в Луганскую область к человеку, которого когда-то вытянул из-за решетки.
Так появились на свете Шумейко Оксана Романовна с дочерью Катей, и волосы у нее уже были не длинные золотистые с медным отливом, а короткие и черные как вороново крыло.
А потом?
Потом она много раз ходила на вокзал, покупала билет до Харькова, но так и не поехала. А когда Катюше было четыре годика, к ним на улице подошла женщина, волосы светлые, вся в черном: черная блузка, черные брюки, черный шелковый шарф закрывал шею до самого подбородка.
Подошла, коснулась Настиного плеча. Настя испуганно вздрогнула, отвернулась, втянула голову в плечи, крепче сжала руку дочери и хотела уйти, но вдруг услышала:
– Не бойся меня, я вот что скажу… Ты особенная, ты умеешь любить. И он тебя любит. Ты увидишь его, но будет это нескоро.
Улыбнулась и ушла…
Ранним утром море перестало шуметь, и на берегу погас огонек, а двое влюбленных на яхте только-только уснули счастливым сном – начался отсчет их новой любви, новой жизни. Они лежали обнявшись, а с крышки чемодана на них смотрели два совершенно одинаковых рыжих лисенка. Только у одного были обгрызены уши…
P. S. Спасибо, февраль! Ты самый лучший месяц в году!